Циклы "Воин"-"Честь и предательство".Компиляция. 1-5 [Дональд Маккуин] (fb2) читать онлайн

Дональд Маккуин ВОИН

Лучшим из нас — Тиму, Конну и Марку с любовью.

Пролог

Девочка беспокойно пошевелилась во сне, маленькая ручка высунулась из-под шерстяного одеяла, как бы желая отогнать что-то скребущееся, крадущееся, шепчущее в темноте.

Звуки становились все громче, так что когда малышка окончательно проснулась, то не смогла понять, откуда они доносятся. Несколько томительных мгновений она вслушивалась, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Даже спокойное дыхание родителей, спящих на своей постели у другой стены хижины, и дружное сопение и вздохи четырех братьев и сестер не успокаивали.

Вчера ей приснился плохой сон, и она с криком проснулась, рассердив всех вокруг. Поэтому сейчас девочка прикусила губу, говоря себе, что должна быть храброй.

Но это был уже не сон. Страшные твари снаружи — она чувствовала, что их там много — стали реальными. Стены родного дома, тонкие и непрочные, не могли защитить от них. Нечто огромное и страшное подкрадывалось, припадая к земле и готовясь к прыжку.

Девочка сдалась и позвала мать. Но вместо успокаивающего полусонного ворчания ей ответили грубые крики снаружи. Мать вскочила, бросившись к детям, еще до того, как отец успел добежать до дверей. Она выхватила девочку из кровати, и та, испуганно прижимаясь к ней, залилась слезами. Ребенок понял, что отец побежал за топором, лежащим в дровах.

Отсветы огня от горящей тростниковой крыши играли на его спине. С криком он вбежал назад, одной рукой держа перед собой топор. Другая рука была согнута и дергалась резкими болезненными толчками, как крыло у сбитой на лету утки. За ним в дом ворвались два человека с мечами в руках. Один из них размахивал факелом, отбрасывавшим неровные блики на его страшное размалеванное лицо. Он пронзительно крикнул и споткнулся, когда отец взмахнул топором. Другой ударил отца мечом. Что было дальше, девочка не видела — мать выронила ее, и она, упав, сильно ударилась об пол.

Встав на корточки, девочка увидела, что мать лежит, хрипя — она никогда еще не слышала такого хрипа. И, что самое страшное, по груди у матери расплывается большое пятно. Девочка знала, что это кровь — она видела, как убивают животных, но ей никогда не приходило в голову, что такое может случиться с матерью. От ужаса слезы высохли. Увидев, что к ней потянулась чья-то рука, девочка отпрыгнула с быстротой дикой кошки. Прежде чем рука смогла схватить ее, она уже проскользнула мимо забрызганных кровью ног и выскочила за дверь. Ее остановил отчаянный крик, но это кричал не мужчина — она узнала голоса братьев и сестер.

Охваченная ужасом, девочка метнулась обратно, зная только одно: ей надо быть со своими родными. Она с разбегу налетела на ноги мужчины, стоящего к ней спиной. Дети лежали на полу, они уже не кричали и не шевелились. Почему-то малышка поняла, что это навсегда. Отец глухо стонал, а мать пыталась приподняться с пола.

Девочка собрала все свои силы и ударила мужчину.

Воин завопил, схватил ее за руку и потащил вверх, все выше и выше, поднимая к своему ужасному раскрашенному лицу. Глядя в его глаза, она видела только свое крохотное, не больше мухи, отражение. Потом он поднял меч, красный и сверкающий, зловеще блеснувший в свете горящей хижины.

С рычанием ворвался второй воин и быстро схватил его за руку. Мужчина поставил ребенка на пол.

Девочка подумала, что ее собираются отпустить к матери, и, как только ноги коснулись земляного пола, попыталась отбежать к ней. Но воин не ослабил свою хватку.

Мать приподнялась на локте, другой рукой хватая воздух, и попыталась дотянуться до девочки. Она выдохнула ее имя и снова опустилась на землю. Из ее горла вырвался звук, похожий на треск ломающегося льда. Потом послышался хриплый вздох, за которым, девочка знала, уже не будет ничего.

Широко, до боли, открыв рот, девочка пронзительно закричала. Грубые руки потащили ее к выходу. Вся деревня пылала, превращая ночь в день. У девочки не было сил сопротивляться. Ее подняли с земли и бросили в корзину, висящую на боку у мула. Там уже были три ребенка, затравленные, испуганные и несчастные. Девочка оцепенела, почти не осознавая их присутствия. Она даже не чувствовала, как крошечные ручки и ножки проваливаются в щели грубо сплетенной корзины, обдираясь о ее прутья. В корзину кинули еще одного ребенка, и крышка захлопнулась.

Щелкнул кнут. Мул вздрогнул и двинулся вперед. Девочка обернулась на горящую деревню. Хижины пылали, съеживаясь, выбрасывая высоко в небо фонтаны искр, постепенно заволакиваясь дымом и исчезая в темноте.

Она уже не могла бы сказать, какая из них была ее домом.

Книга первая Не отвечая на вызов

Глава 1

Серебряное лезвие рассвета прорезало сплошную завесу облаков, приоткрыв горизонт. Гэн дрожал, стараясь вжаться в каменистую вершину холма. Казалось, пробивающийся свет принес еще больший холод, помогая ветру находить прорехи в его меховой одежде, пробираться внутрь и леденить тело.

Но на душе у Гэна все равно было радостно.

Лагерь мог жить обычной жизнью — ночные дозорные службу знали, и это была истинная правда. Хотя нельзя сказать, что исполняли ее с удовольствием из-за одиночества и лишений, с которыми приходится мириться ночному дозорному. Но Гэн привык. Уже давно он убедил себя, что одиночество дает ему возможность размышлять и наблюдать. Более того, в глубине души юноша наслаждался ответственностью и острым чувством опасности, понимая, что враги используют малейшую его оплошность.

Первые лучи восходящего солнца разбудили новый день, и Гэн приподнялся, чтобы осенить себя Тройным Знаком — ритуал, принятый в его племени, — сначала коснувшись правой рукой лба, а потом слева и справа от сердца. Беззвучно он прошептал привычные слова:

— Приветствую Тебя, Единого в Двух Лицах, и Отца Вездесущего.

Осторожно спускаясь с гребня, он все еще пригибался к земле. Одной рукой Гэн держал лук, а другой придерживал меч на поясе, стараясь производить как можно меньше шума. Сбежав с холма, Гэн опустил оружие, сбросил меховую куртку и штаны и с наслаждением потянулся.

Он был высок, светловолос и скорее худ, чем строен: юноша на пороге мужественной зрелости. Вытащив меч из деревянных ножен, Гэн сделал серию движений. Клинок был неплох — его называли мурдат, — длиной два фута, включая рукоять с металлической гардой, защищающей руку. Лезвие, узкое на конце, похожее на удлиненный наконечник дротика, сильно расширялось к рукояти. Им можно было и колоть и рубить наверняка.

Из созерцания его вывел звук — кто-то приближался к гребню холма с другой стороны. Гэн мгновенно подобрался, готовясь к встрече.

Серый пятнистый пес, весь в колючках, появился перед ним, оскалив клыки в подобии улыбки. Его желтые глаза светились.

— Раггар! — Раздосадованный Гэн опустил меч. — Ты удивил меня, парень.

Огромный пес бесстрастно слушал, вывалив красный язык. Гэн понял, что он примчался один.

— А где остальные? Кто-нибудь идет?

Раггар нетерпеливо переминался с лапы на лапу. Гэн торопливо натянул одежду и пропустил собаку вперед. Они двинулись быстрой рысью; единственным звуком был шорох прибитой морозом травы, раздвигаемой плечом собаки и бедром Гэна. В затененных впадинах лежали пятна старого снега. Угрюмые облака напоминали, что зима еще может вернуться. Но нежные зеленые побеги уже тянулись к солнцу, покрывая склон мягким ковром.

Раггар остановился, нюхая воздух, и резко свернул направо.

Гэн приладил стрелу к луку и последовал за собакой, слегка пригибаясь — пес был почти с него ростом. Издали, глядя на меховую куртку, молодого воина можно было принять за большого медведя, бредущего через поросль.

Бок о бок они вскарабкались на вершину холма. Там лежала желто-коричневая сука, почти такая же крупная, как Раггар. Она бросила на них быстрый взгляд, продолжая наблюдать за появившимся невдалеке всадником в плаще и капюшоне.

— Хорошая девочка, Рисса. — Гэн потрепал ее по голове. Тяжелый хвост глухо стукнул о землю.

Лошадь была невелика и неказиста, она трусила поодаль, нервно подергиваясь. Гэн усмехнулся: Вождь Лошадей никогда не потерпел бы такую клячу.

Достав из-под рубахи серебряный свисток на кожаном шнурке, юноша зажал его между зубами. Когда всадник приблизился на пятнадцать ярдов, он выскочил перед ним с луком и стрелой в руках. Всадник резко натянул поводья, его лошадь встала на дыбы, хрипя и вращая глазами. Трель свистка послала Раггара и Риссу на боевые позиции — перед пришельцем и на его фланг. Вдали показались еще две собаки, несущиеся изо всех сил. Они остановились поодаль, перекрывая незнакомцу путь к отступлению.

Всадник держался прекрасно. Пытаясь совладать с лошадью, он перегнулся в седле и взглянул на приближавшихся сзади собак. Справившись с конем, он приветствовал Гэна — поднял обе руки над головой, составив из указательных и больших пальцев круг: солнечный знак мира. Ярко сверкнули кольцо и золотой браслет.

Когда до всадника оставалось несколько футов, Гэн снова свистнул. Собаки подбежали ближе.

— Кто ты? — требовательно спросил дозорный.

Всадник откинул капюшон плаща. Свободно упавшие сияющие черные волосы до плеч обрамляли тонкие черты лица самой красивой женщины, какую Гэну приходилось когда-либо видеть. У него перехватило дыхание, когда на него с вызовом взглянули глаза цвета жаркого летнего неба. Всадница сухо и спокойно ответила:

— Я — военная целительница, Жрица Роз, и зовут меня Сайла. Я ищу лагерь Людей Собаки.

Ее надменная гордость напомнила Гэну, что он уставился на нее, как дурень. Юноша выпрямился:

— У нас есть свои целители. И мы не на тропе войны, так что нам не нужно других. Почему мы должны принимать тебя?

Всадница усмехнулась. Ее лицо на секунду стало злым.

— Потому что Люди Собаки никогда не прогоняли голодного путника. Потому что у меня есть новости и сплетни, которые развлекут ваших старейшин. Им следовало бы поучить уму-разуму молодого дозорного, который отсылает меня прочь, не выслушав. Но, самое важное — потому, что я иду с сообщением из тех мест, которые вы зовете Горами Дьявола.

Лук угрожающе дернулся.

— От Дьяволов?!

Ее усмешка была холодной как лед, сковывающий бурный поток, а язвительный смех и того хуже. Незнакомка продолжила:

— Я пришла с предупреждением от них. — Внезапно она кивнула на оружие Гэна. — Спрячь лук. Ты же знаешь: мне нельзя причинять вреда. Тебе вцепятся в глотку в каждом племени, почитающем Вездесущего. — Она высокомерно ждала, пока Гэн не вложил стрелу в колчан, а потом сообщила: — Я иду из королевства Ола с миссией от Церкви и моего короля. По пути я жила у Людей Гор, которых вы зовете Дьяволами. Летом они спустятся со своих вершин. — Она сделала паузу, переводя дыхание, и когда заговорила снова, то была бледна. — Война идет на вас, страшная, как никогда прежде. Дьяволы хотят уничтожить Людей Собаки и убить тех, кто будет сопротивляться, а уцелевших увести в горы себе на потеху. Если им это удастся, ты проклянешь свою жизнь и захочешь смерти, глядя, как койоты и вороны дерутся из-за добычи над мертвыми телами.

Глава 2

Мягкий шум пещеры струился в темноте, нашептывая о сокровенных тайнах. Слабо светились огоньки: сотни искорок, расположенных рядами, изумрудные точки холодного тлеющего огня.

Одна из искорок мигнула. На несколько секунд она исчезла, как будто ее и не было, на миг загорелась и пропала снова.

Она вспыхивала и гасла хаотично, без ритма и закономерности, но в этом мигании в кромешной тьме чувствовалось отчаянное, напряженное усилие.

Искорка в очередной раз пропала.

Послышался какой-то иной, новый звук, явно выделяющийся среди других. Он не был громким, хотя казался таким, потому что заглушал все прочие шумы. Две ноты высокого тона, отличающиеся ровно на октаву, сразу притягивали внимание.

В этом месте, неподвластном времени, он монотонно тянулся и вдруг резко оборвался.

Что-то новое, шипящее и движущееся во мраке с осторожностью невидимки, входило в эту жизнь. Его путь можно было проследить по случайному шуршанию и поскрипыванию, как от шагов по соломе, и движению тусклого красного огонька, который постоянно менял направление, будто кого-то искал. Огонек остановился в том месте, где только что горела зеленая искорка. Щелканье и тяжелый, скрежещущий шум отмечали невидимое действие, происходящее в темноте. Шипение возобновилось. Нечто уходило, все так же осторожно.

За ним тянулся запах, или, скорее, движение воздуха. Оно воспринималось чем-то более глубоким, чем органы чувств.

Затаивший дыхание мужчина уже понял, что это. Он чувствовал, как покрывается мурашками его кожа, как напрягается тело, борясь с ледяным холодом, охватывающим спину. И понимал, что должен исчезнуть со своим знанием.

Сюда шла смерть.

Глава 3

Добравшись со своей спутницей до Тигровых Скал в двух милях от деревни, Гэн приказал остановиться. Находившаяся в нескольких шагах впереди Сайла обернулась посмотреть, как он подзывает Риссу. Собака мчалась к ним сквозь высокую траву. В ее шерсти алмазными россыпями сверкала изморось. Улыбаясь, Гэн потрепал ее за ухом и, достав из поясной сумки кусок веревки, привязал ее к ошейнику так, чтобы свободно свисали два конца — один короче, другой длиннее. На длинном конце он завязал два узла, а на коротком — один посложнее. Закончив, Гэн приказал:

— Шатер дозорного. Вперед, Рисса!

Жрица смотрела на него со сдержанной вопрошающей улыбкой, и Гэн готов был поклясться, что под маской непоколебимого превосходства лицо ее смягчилось. Неожиданно это смутило его, и он объяснил, запинаясь:

— Рисса ощенилась. Потому я послал ее вперед.

— Ты направил послание, чтобы они приготовились меня встретить? Скоро ли мы будем на месте? Где я могу умыться и привести себя в порядок?

Лицо юноши вспыхнуло.

— Я передал, что веду пленника.

— Пленника? — Ее резкое, откровенно враждебное движение насторожило собаку. Жрица не заметила, как та припала к земле, но это не ускользнуло от задрожавшей лошади. Сайла продолжала: — Когда я поговорю с твоими Вождями… — оборвав фразу, она направила лошадь вперед. — Говорю тебе, я военная целительница. С удовольствием посмотрю, как ты будешь извиняться.

— А теперь послушай, кто я: я — Гэн Мондэрк, сын Кола, ночной дозорный Северного клана.

— Кола Мондэрка? Вождя Войны?

— Да.

Гэн сдержался и не спросил, что еще ей известно об отце. Ему хотелось рассказать о многочисленных заслугах Кола Мондэрка и всего Северного клана, чтобы поставить на место эту женщину, раздражавшую его все больше и больше. Но, стиснув челюсти, он вспомнил наказ отца — никогда не пользоваться славой других, только своей.

Если б она у него была!

Белые ровные зубы женщины беспокойно прикусили нижнюю губу. Она так резко повернулась в седле, что плащ со свистом рассек воздух. Маленькая чуткая лошадка под ней пустилась было рысью, но, услышав рычание Раггара, застыла на месте. Сайла пыталась совладать с ней, внешне не выказывая ни малейшего беспокойства. Раггар посмотрел на Гэна, который, пытаясь скрыть невольное восхищение всадницей, жестом приказал собакам взять ее в живое кольцо.

Гэн бежал рядом с Сайлой, чувствуя на себе ее взгляд. В суровых голубых глазах сквозило обычное пренебрежение всадника к пешему. Она спросила:

— Ты не в седле. Неужели тебе не доверили хотя бы одну из ваших знаменитых лошадей?

Юноша бежал легко. Этот мягкий бег был для него так же естественен, как ходьба, и он мог бежать так — даже еще быстрее — целый день. Гэн ответил:

— Лошади привлекают тигров и волков, — и обернулся, проверяя безопасность тылов.

Вдали, за двумя холмами, он скорее почувствовал, чем заметил какое-то скрытое движение. Велев спутнице остановиться, Гэн свистом подозвал собак. Виляя хвостом, подбежал кобель, чуть уступающий по размеру Раггару. Указав рукой направление, молодой дозорный скомандовал:

— Каммар, искать!

Каммар послушно побежал туда, откуда они пришли. Услышав условный свист хозяина, он принял вправо и вскоре скрылся в кустах. Гэн вытащил стрелу из колчана.

— Ты что, охотиться собрался? Тебе нужно сопровождать гостя!

Гэн продолжал вглядываться в даль.

— Я не на охоте, а ты не гость, а пленница. — Он жестом приказал женщине следовать за ним к беспорядочно разбросанным скалам, давшим имя этому месту. Оказавшись под их прикрытием, Гэн велел ей спешиться и сидеть, пока он не выберет место для наблюдения.

Сайла фыркнула:

— Никого там нет, а если и есть, то что ты сможешь сделать один?

— Сначала узнаю, кто это.

— Дикая корова. Антилопа. А если это люди, то скорее всего бродячие торговцы. Неужели Люди Собаки так слабы, что боятся всякого сброда?

Гэн подождал, пока краска отхлынула от лица.

— Мы выжили, потому что всегда начеку.

Вдали раздался лай Каммара. Лежавшие на траве собаки тут же вскочили.

Этот звук подтвердил опасения Гэна. Он совершил страшную ошибку, посчитав, что женщина едет одна, и теперь беззаботно вел за собой преследователей. Выбор был прост: бежать или сражаться. Пустив вперед самую быструю собаку, он лишь ослабит себя. Крупный отряд растопчет их лошадьми и успеет напасть на племя до того, как оно приготовится к бою. Решение было мгновенным. Ему придется поплатиться за свою самонадеянность.

Жестами Гэн отдал приказания собакам.

— Раггар. Скарр. По бокам. — Он взглянул на женщину. — Каммар возвращается. Он обеспокоен. Оставайся в укрытии. Коль ты действительно целительница, значит, тебе нечего опасаться. Но совсем ни к чему, чтобы, обнаружив тебя, эти люди бросились меня искать.

В лощине под ними показался Каммар, несущийся изо всех сил. Остановившись перед Гэном, он оглянулся и зарычал.

Гэн проверил свой лук.

— Не будь идиотом! — закричала Сайла, подскочив к нему. — Если это конный отряд, тебя просто прикончат!

— Твоя уверенность вдохновляет. Оставайся на месте.

Гэн подбежал к небольшой тропе, спускающейся с плато. Отсюда хорошо просматривались все склоны, ведущие к почти плоской площадке, и окрестные лощины. Оставив Каммара рядом с собой, он отправил пегую суку Скарр на возвышенность на краю площадки, а Раггара — в кусты на берегу текущей по долине речушки.

Над изгибом лощины в том направлении, где пряталась Скарр, беспокойно взлетел фазан. Пришельцы не пошли по основной дороге. Возможно, их насторожил лай Каммара. Когда показался первый всадник, внутри у Гэна все оборвалось.

К нему приближалась маска смерти воинов Дьяволов: неподвижное белое лицо, огромные черные круги вокруг глаз. От нарисованной алым пасти к подбородку спускались кровавые полосы.

Выстроившись ромбом, в полном боевом снаряжении скакали четверо всадников. Они были одеты в обшитые кожей штаны и бармалы — куртки-доспехи из ивовых прутьев и бычьей кожи. На лошадях — попоны из жесткой кожи, непробиваемые для стрел и защищавшие от нападения собак. Каждый воин был вооружен коротким луком, а на специальном крюке позади седла висел длинный меч в ножнах, они называли его содал.

Гэн презирал этот крюк. Обхватив его ногой или зацепившись пяткой, всадник мог скакать, держась на боку лошади и укрываясь за телом животного — необыкновенно эффективный, но бесчестный прием.

Гэн вжался в землю, слыша, как сердце колотится о ребра. Взбираясь на холм, всадники проехали мимо него. Когда ведущий достиг вершины, их строй сомкнулся. Это была тактическая ошибка, на которую так рассчитывал Гэн, — враги сбились в кучу. Юноша поднялся с травы позади них, не более чем в десяти шагах от «чистильщика» — замыкающего всадника в ромбе.

— Не двигаться! — проревел он, надеясь, что его юношеский голос не сорвется. Получилось! Четверо всадников застыли на месте. — Ведущий! На землю, лицом вниз, руки за голову! — Всадник неуклюже спешился. Он был высок и широк в плечах. Его необъятная спина, обтянутая черным бармалом, напомнила Гэну огромный ритуальный праздничный котел.

— Правый! — продолжал Гэн. — Ты следующий! Не оборачиваться! — Нельзя, чтобы они узнали, где он стоит, и что один, и что так молод. На всякий случай Гэн отскочил влево.

Это спасло ему жизнь.

Стрела вонзилась в землю, просвистев мимо правого плеча. Это звук еще звенел в его ушах, когда с соседнего холма донеслись вопли и рычание — Раггар набросился на стрелявшего в хозяина.

Заметив, что «чистильщик» приподнялся в стременах, Гэн, не задумываясь, выпустил первую стрелу. С удивлением, как бы со стороны, юноша отметил, что часть его сознания совершенно спокойна, и он способен проследить за трепетанием яркого оперения стрелы, пронзающей шею всадника.

Левофланговый всадник обернулся в тот момент, когда вторая стрела Гэна прошила ему бицепс и вошла между ребер. Раненый конвульсивно пришпорил лошадь, и та, рванувшись вперед, сбросила изогнувшееся дугой тело.

Правофланговый вскочил в седло и, зацепившись ногой за крюк, развернул коня боком к Гэну. Мечом он отгонял Скарр, давая возможность ведущему подняться на ноги и взобраться на лошадь. Скарр снова и снова набрасывалась на них, не в силах справиться с жесткой попоной. Когда лошадь великана-ведущего споткнулась, Скарр без промедления прыгнула и вцепилась клыками в его скованную стременем ногу. Заорав, тот полоснул собаку мечом и, не удержавшись, снова рухнул на землю. Лязгая зубами и извиваясь в агонии, упала и Скарр.

Каммар подоспел как раз, когда упавший вновь попытался сесть на коня. Пес, стремительный, словно молния, опрокинул воина навзничь.

На помощь товарищу бросился последний из оставшихся в седле всадников. Выпущенная Гэном стрела беспомощно скользнула по попоне, и он невольно вскрикнул, глядя, как сталь клинка сверкает перед идущей галопом лошадью. Но оба они недооценили силу поверженного великана. Тот как-то ухитрился просунуть руки под передние лапы Каммара и отбросил собаку. Пес беспомощно закувыркался в воздухе, а лежавший резко приподнялся. Грудь его оказалась прямо перед клинком напарника. Всадник попытался отвести меч в сторону, но было поздно.

Раненый стремительно вскочил на ноги, словно ничего не произошло, изумленно смотря на пробитый окровавленный бармал. Будто споря со смертью, он упал на одно колено, затем на оба и, наконец, рухнул лицом вниз.

Собравшись с силами, Каммар пустился преследовать последнего всадника. Краем глаза Гэн заметил, что на помощь ему бросился Раггар. Меньший пес бежал с трудом, так что, когда донесся крик удаляющегося всадника, он свистом приказал псам остановиться.

— Эй, послушай! — закричал конник.

Гэн вновь свистнул, и собаки спрятались в траве. Они тяжело дышали.

— Говори, что хочешь сказать.

Всадник вытянул руки, держа на ладонях обнаженный меч — знак, символизирующий в его племени мирные намерения. Вблизи было видно, что он зол. Голос, резкий, отрывистый, дрожал от гнева.

— Я — Лис Одиннадцатый, охотник за людьми из племени Людей Гор. Я узнаю твой след, парень, когда мы снова встретимся.

— Я — Гэн. Я знаю тебя, Лис.

— Я знаю тебя, Гэн. Я еще доберусь до тебя и сошью одежду из шкур твоих собак.

— Твои друзья тоже так считали. Мои собаки будут жрать твои потроха.

Лис сплюнул и, вложив меч в ножны, ускакал прочь.

Гэн смотрел ему вслед, когда к нему подбежала Сайла.

— Ты не ранен?

— Не думаю. Все произошло так быстро…

— На этом дело не кончится. У тебя появился враг. Я жила среди них и знаю, что Лис слов на ветер не бросает.

Гэн перевел дыхание. Не время выпускать на волю хриплый крик страха, эхом отдающийся в голове. Достав короткий нож, он опустился на колени и отрезал верхнюю фалангу мизинца «чистильщика». Подойдя к телу ведущего всадника, он услышал голос Жрицы:

— Тело воина принадлежит его племени. Мне рассказывали, что Люди Собаки увечат мертвых, но я думала, что это ложь.

— Мы берем только самую маленькую косточку, как трофей, и только у тех, кто погиб от наших рук. — Он помолчал. — Этого убил Лис Одиннадцатый. Не уверен, могу ли я взять палец у него…

Сайла с шумом втянула воздух и отвернулась. Словно оправдываясь, Гэн продолжал:

— Но ведь можно считать, что его убили собаки. А ты, прежде чем печалиться об этих Дьяволах, вспомни, что тебе довелось видеть, когда жила у них. Мы не охотимся за головами! И не делаем музыкальные инструменты из человеческих костей! Всего лишь один палец как трофей.

— Не вижу особой разницы.

— А я вижу. Надо отыскать еще одного, которого уложил Раггар. Пошли.

Женщина запахнула плащ.

— Прежде чем мы доберемся до деревни, я хочу освежиться в ручье.

— Когда я закончу работу. Ты все еще моя пленница.

Вздернув подбородок и сверкая глазами, Сайла сказала:

— Даю слово, что не убегу.

— Идет.

— Ну и ну! Как тебя просто провести!

— Я беру свои первые трофеи у тех, кто тоже так думал, Сайла.

— Первые? Мне показалось… — Она запнулась, а затем произнесла, словно извиняясь: — Ты казался таким уверенным.

Гэн был рад, что отвернулся от нее. Он посмотрел на лежащую перед ним Скарр и на Дьяволов. Краски смерти размазались, над пятнами запекшейся на солнце крови уже роились мухи. Гэн услыхал свой голос:

— Этим утром многие ошибались.

Прежде чем продолжить свою работу, он подождал, пока женщина не уйдет.

Возвращаясь с другого холма, Гэн увидел, что его спутница все еще приводит себя в порядок в долине у ручья. Отдавая дань ее стыдливости, юноша отвернулся и не видел, как она возвращается. Иначе Сайле ни за что бы не удалось застигнуть Гэна сидящим, положившим голову Скарр на колени. На земле лежал пустой кожаный мешок для воды, которой он омыл Скарр. Должно быть, прежде собаке нравилось, когда его пальцы нежно проходились по ее жесткой шерсти. Слезы текли по щекам юноши.

Теперь уже Сайла отвернулась, чтобы Гэн не смог увидеть смешанное выражение сочувствия и страдания, застывшее на ее лице. И не заметил, как усилием воли она стерла его, спрятавшись за непроницаемой маской. И не услышал ее шепота:

— Лис, кровожадный идиот, ты чуть все не испортил. Надеюсь, ты проживешь достаточно долго, и я увижу, как ты мне за это заплатишь.

Глава 4

Отправленный со вторым веревочным посланием Каммар переполошил все племя. Еще в миле от деревни Гэна и Жрицу встретила первая группа молодых всадников. Юноши кричали, хвастаясь искусством верховой езды и ярким убранством, расцвеченным утренним солнцем. Гарцующие лошади были великолепны. Они храпели, высоко вскидывали ноги, не меньше парней стараясь показать себя.

Сайлу заинтересовало их снаряжение, и Гэн с удовольствием пустился в объяснения. Необычайно легкие седла специально изготовлялись для воинов, хотя были так же удобны и для пастухов. Изогнутые выступы в передней части седел показались ей похожими на крылья. Они, как объяснил Гэн, защищали бедра и служили опорой при резких поворотах. С каждого выступа свисали кожаные петли, за которые мог ухватиться и бежать рядом пеший воин. Лошадь помогала ему, но ей не приходилось нести на себе его вес. Кроме того, каждое седло оснащалось закреплявшейся сзади кожаной сумкой. Сегодня они были пусты и плотно скручены. При необходимости их заполняли снаряжением и припасами, которых воину хватало на неделю; каждый мужчина с двенадцати лет должен был иметь в своей палатке такое снаряжение — от смены одежды до иголки с ниткой.

Сайла отметила — как показалось Гэну, неодобрительно, — что у каждого мальчика был небольшой меч и лук. Юноша объяснил, что все мужчины их племени, независимо от роста и возраста, воины. Его порадовало выражение недовольства, скользнувшее по лицу Жрицы.

Подозвав одного из встречавших, он рассказал ему о гибели Скарр и про то, что нужно переловить лошадей Дьяволов. Сразу же посерьезнев, парень что-то прокричал своим спутникам, и десять всадников помчались в сторону Тигровых Скал.

Вторая группа всадников приближалась медленнее. Они ехали молча, соблюдая дистанцию, и их враждебность чувствовалась даже на расстоянии.

С горечью Гэн наблюдал за всадниками. В какой-то миг он почти поверил, что его победа над вражеским отрядом что-то изменит. Но все осталось по-прежнему.

И дело было не только в личных переживаниях. Гэн расправил плечи, искоса взглянув на Сайлу. Раз он не показывает людям своего племени, как мучительно для него постоянное одиночество, то случайные странники и подавно этого не увидят. Холодный прием со стороны соплеменников был опасен другим: Жрица быстро разглядит внутреннюю борьбу, разрывающую племя.

Сайла прибыла в племя в самый неподходящий момент. Немногие решались ступать на земли Собак и в лучшие времена. Даже Церковь никого не присылала, насколько он помнил. Появлялись лишь случайные вестники и торговцы.

Никто не препятствовал Церкви, потому что ее миссионеры и целители считались святыми, а жизни их неприкосновенными. Ответственность за безопасность вестников падала на всех. Каждый, кто причинял им вред, становился изгоем. Любой, кто встретит, обязан был убить нарушителя этого правила при первой возможности, если только тому не удавалось вымолить прощение.

Вестники несли слова о мире, войне, о надвигающейся чуме — о том, что касается всех людей. Поэтому они и пользовались всеобщей защитой. Много раз Гэн думал, что это — единственные люди неродного племени, которым стоит позавидовать. Путешествуя где и когда захотят, они могут увидеть весь мир. Неприятным в их миссии было только общее предубеждение: считалось, что вестники предчувствуют надвигающуюся беду, а то и больше — своими пророчествами могут ее накликать. Но вестники часто появлялись и там, где все было спокойно, поэтому Гэн решил, что их репутация как предвестников несчастья преувеличена.

Торговцы выживали потому, что были необходимы. Юноша с трудом сдержал улыбку, сравнив высокомерную Жрицу с этими бездомными бродягами, с их ненадежным унизительным ремеслом.

Украдкой бросив еще один взгляд на спутницу, Гэн подумал, что она прекрасна, даже когда сердится.

Воспользовавшись содержимым маленькой сумки, привязанной к седлу, Сайла ухитрилась полностью переодеться. Капюшон плаща прикрывал горящие от возбуждения внимательные глаза. Гэн еще раз взглянул на свою спутницу, когда они приблизились к краю плато. Он всегда предвкушал момент, когда перед ним открывалась вся деревня. Сегодня эту радость можно было разделить с кем-то другим. Не обращая внимания на раздражающий его эскорт, юноша не спеша наслаждался этим мгновением. Он обвел рукой долину.

— Здесь живет мое племя.

Жрица не сдержала возглас восхищения. На холмах, покрытых буйной зеленью, концентрическими окружностями выстроились шатры. В центре лагеря возвышался курган идеально правильной формы. На его вершине виднелось какое-то сооружение. Заметив любопытный взгляд спутницы, Гэн обратил ее внимание на дальнюю границу долины, где клубился пар от горячих источников.

— Наши лекари говорят, что чистота уничтожает невидимых, — добавил он. Гэн признался, что имеет о них смутное представление, но знает, что невидимые осложняют болезни, а иногда, заразив крохотную ранку, делают ее смертельной.

Сайлу слегка покоробила самонадеянность юноши, который осмеливался поучать ее, военную целительницу из аббатства Ирисов. Но, увидев его наивную серьезность, она улыбнулась про себя, позволив ему продолжать, и рассмеялась вместе с ним, когда Гэн заявил:

— Старейшины выбрали это место для деревни, потому что здесь могут всю зиму парить свои старые кости в горячей воде.

Молодой воин показал на долину слева от лагеря. Там виднелись ровные ряды будок для неприхотливых подопечных Вождя Собак. Ближе к ручьям располагались загоны, где Вождь Лошадей следил за приплодом и тренировал вверенных ему животных.

Сайла уже видела собак в деле. По словам Гэна, лошади для людей его племени были также важны.

— Трое обычных конных воинов ничего не стоят по сравнению с нашим ночным дозорным на обученном боевом коне и четверкой собак, — хвастливо добавил юноша.

Живые воспоминания о схватке в Тигровых Скалах не позволяли отнестись к его словам как к простому бахвальству.

Гэн рассказал и об удаленных поселениях, в миниатюре повторяющих главную деревню. Их было шесть на юге и еще четыре в нескольких днях езды на востоке.

Сайла упивалась видом долины, украшенной шатрами, которые, словно драгоценные камни, сверкали на фоне весенней зелени. Приглушенный оттенок полыни усиливала сочность изумрудных и красных тканей. Были и голубые вкрапления, яркие, словно сапфир или бирюза. Пятна желтого и оранжевого цвета предвещали лето, когда лучи палящего солнца превратят склоны холмов в раскаленную печь. Она знала, что тогда люди уйдут отсюда в прохладу предгорий Отца Снегов.

Сайла знала и о том, что сотни круглых шатров покрыты одеялами — гордостью женщин племени. Настоятельница тонко дала ей понять, что в аббатстве Ирисов были бы не прочь раскрыть их секрет. Знали, что ткут одеяла из хлопка. Но тайной оставался состав мази из воска и растений, позволявшей одеялам не пропускать влагу, сохраняя мягкость.

Гэн прервал ее размышления, рассказав, что зимой шатры утепляются изнутри шерстяными одеялами. Отличительным знаком семьи служил флаг с символом на двенадцатифутовой мачте перед каждым жилищем или повторяющийся символ на одеялах. У Мондэрков таким знаком был красный круг с желтым клином в верхней его трети. На одеялах можно было прочесть всю семейную хронику.

Юноша вдруг замолчал, увидав отца, отъезжающего на своем прекрасном коне от их шатра, покрытого множеством одеял.

Сопровождавшие Гэна и Сайлу всадники покинули их и поскакали к деревне, где спешились и смешались с толпой соплеменников, к которой подтягивались разрозненные группки. Бурлящая людская масса выстроилась в линию сразу за Колом Мондэрком и двенадцатью старейшинами. Даже издалека было видно: этой дюжине удается создавать впечатление, что они рядом с его отцом, но не вместе с ним.

Спустившись в долину, Гэн заметил своего дядю из Южного клана, Фалдара Яна, как обычно окруженного отрядом воинов. Они теснились в переднем ряду, недалеко от Кола.

Жрица спешилась и пошла рядом с Гэном и Раггаром, продолжая тихо задавать вопросы, но юноша не отвечал в надежде, что Сайла замолчит. Наконец, забыв о вежливости, он резко бросил спутнице:

— Существуют правила поведения воинов. Одно из них — не болтать с пленницами.

Наступило молчание, и он почувствовал, как под лопатками покалывают крошечные иглы дурного предчувствия. Однако, когда Сайла заговорила, казалось, что выпад Гэна ее позабавил:

— Вот уж не думала, что ты еще способен меня удивить. Выходит, я ошибалась. Не могла предположить, что рот у тебя больше, чем сердце. Не такой огромный, как эта твоя кривоногая тварь, но и не намного меньше.

— Тварь?! Раггар? Да он герой, боевой пес, убивший врага! Его будут почитать до конца его дней!

Тут их перепалка прекратилась. Вождь Войны поднял руку в приветствии, и, замолчав, они остановились перед ним. Гэн незаметно прикоснулся к Раггару, и пес прижался к его ноге, словно ободряя хозяина.

Кол Мондэрк выглядел старше своих пятидесяти зим. Ветер ерошил серебряные волосы, изборожденное морщинами лицо словно повторяло рельеф тех мест, где он скитался и воевал в своей жизни. Следы жестоких войн виднелись повсюду. Глубокий шрам, начинавшийся на правом виске, пересекал лоб и левый глаз и заканчивался на выступавшей скуле. Морщинистое утолщение на шее осталось от камня, выпущенного из пращи. Гэн помнил, как племя пело упокойную молитву после этого ранения и еще одну по случаю раны от стрелы, следы от которой скрыты под черно-белой курткой из воловьей шкуры.

Вождь носил простые штаны из оленьей кожи. Единственным его украшением была серьга. Она свисала из проколотого правого уха — неограненный нефрит на пластине кованого золота шириной в два пальца.

Гэн рассказал о событиях этого утра, стараясь говорить как можно суше и бесстрастнее. Чувствуя прилив возбуждения, он успокаивал себя, вспоминая, что никогда не замечал и тени гордости или теплоты, если отцу приходилось признавать заслуги своего сына.

Так почему же этот случай должен отличаться от других?

Он окончил рассказ, и Кол взглянул на женщину.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. С тобой все в порядке?

— Я знаю тебя, Кол, Вождь Войны. Я уцелела благодаря твоему сыну.

— Сейчас опасные времена. Добро пожаловать, Жрица, — ответил Кол и добавил, обращаясь к Гэну: — Мы все будем горевать о Скарр.

— Постой, Кол. Я хочу поговорить с нашей гостьей.

Фалдар Ян прошел за старейшинами и встал рядом с Колом, который смотрел прямо перед собой, не обращая на брата внимания.

Фалдар назвал свое имя, а потом грубо спросил:

— Почему Дьяволы следовали за тобой?

Он показался Сайле слегка развязным, напомнив толстобрюхого барсука. Но Жрица призвала себя к осторожности — глаза этого толстого коротышки говорили об уме, быстром, как ласка.

— Я знаю тебя, Фалдар Ян. Это был мой эскорт, и они получили приказ повернуть назад прошлой ночью. Я думаю, они хотели удивить вас…

Голос Фалдара прервал ее:

— И изрядно в этом преуспели, на свою голову. — Он обернулся к толпе, закричав: — Вы слышали! Какие вам еще нужны доказательства? Сейчас Дьяволы настолько нас презирают, что нападают, даже рискуя навлечь на себя гнев своих вождей. А почему? Да потому что считают — Люди Собаки, когда-то гордые тем, что правили везде, где ступали копыта их коней, стали слабыми и трусливыми.

Отвечая на вызов, Гэн выступил на полшага вперед. Увидев это краем глаза, Фалдар Ян повернулся к нему. Выражение его лица тут же изменилось.

— Слово «трусливые» относится и ко мне, дядя? — спросил Гэн.

Пожилой человек коварно улыбнулся.

— Конечно же, нет. — Он обернулся к толпе. — Храбрость Гэна вне всяких сомнений, как и храбрость всех наших молодых воинов. Но что мы потеряли — так это желание использовать эту храбрость, желание оставаться сильными.

Кол осадил своего коня, оттеснив Фалдара в сторону.

— Похоже, Жрица устала и ей нужно отдохнуть, — сказал Вождь Войны и добавил, обращаясь к ней: — Мы поговорим позже.

Из толпы раздался низкий недовольный гул, перемежаемый отдельными выкриками с требованиями разбирательства.

Фалдар смирился с тем, что его речь прервали, с легким удовлетворением человека, знающего: последнее слово останется за ним. Он продолжил уже дружелюбнее:

— Жрица не может оставаться без присмотра в твоем опустевшем шатре вдовца, Кол. Я приказал, чтобы для нее поставили отдельный шатер — рядом с твоим, конечно. — Он добавил, обращаясь к Сайле: — Моя дочь Нила составит тебе компанию. Подожди здесь, пожалуйста, сейчас она придет.

Фалдар отвернулся и скрылся за спинами своих сторонников.

Вперед выступил мальчик, чтобы взять поводья лошади Сайлы. Кол улыбнулся гостье.

— Фалдар — мой сводный брат. У нас один отец, но разные матери. Он хочет быть Вождем Войны. Фалдар послал к тебе свою дочь — она будет тебе подружкой, а ему ушами. Направив ее в шатер так близко ко мне, он показывает свое желание сделать ее заложницей мира в племени. — Внезапная тень легла на его лицо, и Сайла инстинктивно напряглась, но Вождь спокойно продолжил. Раздражение Кола не относилось к ней. — Прошу тебя, не считай ее шпионом. Она послушная дочь — не больше, но и не меньше.

Гэн воскликнул с негодованием:

— Ты сказал — заложница? Ведь ты не причинишь ей вреда!

— Многие в племени хотели бы этого. Не так важно, лжешь ты или говоришь правду. Главное — чтобы все поверили, что это правда. — Он прикоснулся ко лбу, приветствуя гостью, и отошел прочь.

— Твой отец настоящий Вождь. — Сайла говорила достаточно спокойно, но Гэн заметил нервное движение, с которым она расстегнула застежку капюшона. Когда капюшон упал, открывая ее лицо, по толпе пронесся одобрительный шепот.

Зато выступивший вперед человек не обратил на нее никакого внимания. Широкоплечий, с могучей грудью, он был лишь чуть ниже, чем Гэн. Его одежда была еще проще, чем у Вождя Войны. На поясе он носил мурдат с рукояткой, покрытой змеиной кожей, в деревянных ножнах, скрепленных бронзовыми гвоздями. Две приметы выделяли его: манеры, говорившие об абсолютной уверенности в себе, и татуировка на правой щеке — черный квадрат.

Он подошел к Гэну и облапил его юношеское, худощавое тело. Оторвав от земли, он стиснул молодого воина так, что вздулись вены на руках. У парня чуть глаза не вылезли на лоб.

— Хорошая работа, — проревел он, опустив Гэна на землю и дружески хлопнув его по плечу, от чего юноша пошатнулся. — Четыре Дьявола! О тебе будут петь песни. Женщины будут за тобой, как за каменной стеной.

Гэн бросил быстрый взгляд на Сайлу и покраснел, в то время как мужчина поднял руку с мечом вверх, призывая народ приветствовать юношу. Раздались на редкость нестройные крики. Тем временем мужчина пробурчал уголком рта:

— Ты проглядел пятерых всадников. Мне бы следовало раскроить тебе башку.

Сайла возмущенно прошептала:

— Этот мальчик победил! И потерял любимую собаку!

Мужчина чуть улыбнулся.

— Ты ведь не оставил ее тиграм? Не хмурься. Ты должен выглядеть храбрым и скромным. Мы хотим, чтобы у каждого осталось о тебе хорошее впечатление. Ты слышал, как Фалдар уже воспользовался случаем, чтобы насолить твоему отцу?

Потом он повернулся к Сайле.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. Я — Клас на Бейл, я учу юношей.

— Плохим манерам, как вижу.

— Я? Плохим манерам? Да из-за тебя его чуть не растерзали на части. — Он с улыбкой кивнул на толпу.

— Ты невыносимый…

— Не трать лишних слов. Меня уже обзывали и так и эдак — у тебя все равно лучше не получится. Но тебе, как гостье, объясню: первый долг ночного дозорного — предупредить лагерь. Когда-то, во времена отца моего деда, южный дозорный не смог этого сделать. Тогда мы потеряли за сотню убитыми. Да еще враги увели семьдесят женщин в самом соку.

— «В самом соку»! А все остальное неважно, не так ли!

— Здесь тебе не Ола. Нашим женщинам не приходится прятаться в церкви, чтобы жить по-людски.

Сайла побледнела, и Гэн решил вмешаться.

— Наша гостья не собирается спорить с тобой. — Защищая ееот Класа, молодой воин с удивлением подумал, что Жрица чем-то напоминает его друга. С ней так же трудно сладить, но Гэн не хотел бы лишиться ее общества.

Новый голос, зовущий Сайлу по имени, прозвучал как раз вовремя, чтобы разрядить ситуацию. К ним спешила красивая белокурая девушка в голубой хлопковой юбке, блузке и расшитых бисером высоких сапожках.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. Я Нила, дочь Фалдара Яна. Я буду сопровождать тебя.

Гэн нехотя признал, что выбор был сделан как нельзя лучше. Отец Нилы был достоин презрения, как и шесть его сыновей. Но Нила была одиноким цветком, выросшим среди скал. И она прекрасно начала церемонию представления Жрице. Нила почтительно поклонилась гостье, как бы не замечая стоящих рядом с ней. Обычно ее наказывали, если видели с Гэном или Класом. Гэн отошел в сторону, поняв, что девочка старается смягчить вражду, раздирающую племя.

Он приотстал от женщин, которые отправились к шатру, давая им возможность получше познакомиться. До него доносились пересуды расходящихся людей. Гостье доставалось много крепких выражений. Еще больше честили его самого. Обычно это не особо задевало юношу, но сейчас он с удивлением обнаружил, что принимает все слишком близко к сердцу. Он никак не мог смириться с мыслью, что большинство соплеменников считало его чужаком, выросшим без матери, сыном Вождя Войны, который не хотел воевать. Люди знали — его отец желает, чтобы он стал следующим Вождем Войны. Это вызывало еще большее негодование, потому что раньше Вождя Войны племя избирало. А молодые воины ненавидели Гэна потому, что юноша несколько раз доказал им свое превосходство во владении оружием и в рукопашном бою.

И сейчас он с удивлением обнаружил, что события этого утра подогрели давнишнее возмущение. Гэна так и подмывало ввязаться в драку при первом же грубом замечании, адресованном ему или Сайле. Он был охвачен предчувствием неизбежной потасовки, но пока что-то удерживало его, еще взбудораженного утренней схваткой.

И вот настал тот момент, которого он в душе и желал, и опасался. Трое мальчишек, еще недостаточно взрослых, чтоб носить собственное оружие, выскочили из прохода между шатрами и стали открыто издеваться над ним. Самый дерзкий махал ему рукой, как бы прощаясь — так воины Людей Собаки насмехались над разбитым противником. Это было тяжкое оскорбление, и Гэн остановился, инстинктивно схватившись за мурдат. В замешательстве он дал им удрать. Мальчишки, достигнув своей цели, унеслись, радостно вопя.

Взглянув, откуда они появились, Гэн понял, что его ожидания оправдались — на него с самодовольной ухмылкой глядел воин постарше. Он чуть замешкался, не успев спрятать усмешку, и теперь с нервным вызовом смотрел на подходящего к нему Гэна. Гэн рассчитанно остановился вне пределов досягаемости удара мечом — среди воинов это означало, что он не собирается нападать на противника. Поняв это, воин снова нагло ухмыльнулся. Однако его усмешка сразу исчезла, когда Гэн спросил:

— Кто надоумил твоего младшего брата испытывать терпение человека, с которым ты боишься встретиться лицом к лицу?

Воин напрочь все отрицал. Лицо Гэна приняло притворно удивленное выражение.

— Я не обвиняю. Я спрашиваю. Тебе не кажется, что это — трусливое, позорное дело?

Мужчина проворчал что-то о том, что у него нет времени на болтовню и ему еще надо встретиться с друзьями, но подавился последним словом, получив сильный удар по голове. Гэн пожалел, что воин отлетел слишком быстро и не было видно, насколько действенным оказался его последний аргумент. Он надеялся, что гостья не разглядела символ на куртке мужчины, говорящий, что этот презренный трус принадлежал к его собственному Северному клану.

Юноша присоединился к Сайле и Ниле, в нервном напряжении ожидавшим окончания стычки. Впрочем, у них хватило такта продолжить путь, не упоминая о происшествии.

Сайла и Нила подошли к шатру. На пороге их встретила полная женщина, с резкими складками в углах рта и напряженными, беспокойными глазами.

— Я знаю тебя, Жрица Сайла. Я — Коули, целительница моих людей. Вождь Войны желает, чтобы я поговорила с тобой. — Ее голос резал уши. Он всегда казался Гэну похожим на листья крапивы, такие безобидные с виду, но больно жалящие при неосторожном прикосновении.

Сайла слегка поклонилась.

— Здравствуй, Коули. Я приветствую тебя как сестру.

— Я не принадлежу к Церкви.

Засмеявшись, Сайла протянула руку, как будто желая коснуться целительницы. На лице Коули мелькнула гримаса. Не обращая внимания на полученный отпор, Сайла легко продолжала:

— Я знаю. Но мы — сестры по нашему призванию. Я врачую раны. А чем занимаешься ты?

Коули покраснела.

— Мы — простые люди. Я знаю некоторые травы, кое-какие способы лечения.

Ее темно-карие глаза на мгновение вспыхнули. Всего лишь на миг, но Сайла успела ощутить тайную глубину, скрытую в этой женщине с обманчивой внешностью. По спине у нее пробежала дрожь. Сайла натянуто улыбнулась.

— О чем мы будем разговаривать?

Гэна восхищала властность, скрывавшаяся под любезностью Сайлы. Он впервые наблюдал, как столкнулись две женские воли, и эта тихая борьба зачаровала его. Пересиливая любопытство, Гэн сделал движение, собираясь уйти.

Сайла покачала головой.

— Подожди, Гэн. Некоторые вещи могут оказаться для меня непонятными. Будет удобнее, если ты останешься. Поможешь ответить на вопросы, если они возникнут.

Извинившись, Нила удалилась с поспешностью, которая показалась Гэну неподобающей. Следуя за женщинами, он прошел в глубь шатра и неловко примостился на подушках в углу, где указала Коули.

Палатка была небольшой и темной, с двойной занавесью — защитой от чужих ушей. Пара масляных ламп создавала мерцающий ореол слабого света. Две женщины тоже устроились на подушках, лицом друг к другу, и Гэн с сожалением отметил, что темнота скрыла красоту Жрицы Роз, что явно обрадовало Коули.

Коули начала первой:

— Людям Собаки нужен сильный вождь. Уже десять лет Кол Мондэрк избегает войн и набегов. Молодые люди, никогда не бывавшие в сражении, хотят показать себя. Кроме того, мы пережили две плохие зимы. Пострадали стада. Приходится больше, чем раньше, платить племенам земледельцев за пшеницу и хлопок, и нашим женщинам стало трудно добывать продовольствие. Торговцы сосут у нас кровь. Теперь вот приехала ты — неожиданно, незваная. Многие думают, что ты хочешь разузнать о наших слабостях и рассказать о них в Оле. Наверное, ты знаешь — ребенком меня послали в Олу, чтобы научить целительству. Там я поняла, что мы должны защищать право на наш собственный путь.

— На свете много религий. Церковь не бросает вызов ни одной.

— У Олы нет друзей. А Церковь стремится подорвать все другие веры; каждый это знает.

Открытая насмешка Коули встревожила Гэна, но, казалось, никак не задела Жрицу. Она спокойно ответила:

— Сестра, я привезла сообщение от моего короля для ваших вождей. Это — моя обязанность. Церковь же посылает меня только затем, чтобы принести другим мои знания.

Какое-то время Коули сидела, как будто не слушая ее, и Гэн видел, что ее мысли блуждали. Когда она заговорила, то была задумчива.

— Мы, кто не из Олы, жили в аббатстве Фиалок, но нас не допускали к тайнам Церкви или аббатства — для них мы были дикарями. — Раздраженная воспоминаниями, она вновь взглянула на Сайлу. — Четыре года, гордая Жрица Роз. Наблюдали. Не доверяли. Я осталась и боролась, чтобы научиться, потому что моим людям было нужно все, что я смогла бы приобрести. Церковь не дала мне ничего. А теперь ты, так рискуя, приехала в этот далекий край для того, чтобы принести нам свою мудрость.

— Моя настоятельница и мой король приказали мне.

Коули хмыкнула, повернувшись на подушках, и засыпала Сайлу вопросами о ее намерениях и квалификации. Гэну было неловко за ее резкость. Казалось, прошли часы, прежде чем Коули наконец поднялась, разминая затекшие ноги.

— Я буду настаивать, чтобы тебе позволили оставаться у нас до тех пор, пока не научусь у тебя всему. Но не дольше.

Она протиснулась через выход — разрез в матерчатой стене. Легкое дуновение потревожило огонь масляных ламп, бросавших трепетные, туманные блики на колеблющуюся ткань.

Казалось, что Жрица внимательно смотрит вслед Коули, и Гэн был пойман врасплох — он глазел на Сайлу, когда та резко обернулась. Ее глаза задержались на юноше.

— Могу я доверять тебе?

Гэн с трудом протолкнул единственное слово через непослушное горло:

— Да.

Казалось, ее улыбка забирала все его силы. Гэн решил, что он никогда не сможет стать достойным этой женщины. Придя в себя, он обнаружил, что стоит рядом с Сайлой у выхода из шатра, имея самое смутное представление, как до него добрался. Полог откинулся, и появилась Нила, лукаво взглянувшая на него.

— Наших отцов позвали на встречу старейшин. Кол говорит, что вы можете отдыхать, сколько хотите, Жрица.

— Мои друзья называют меня Сайлой.

Нила улыбнулась и повторила имя. Обернувшись, она собиралась уйти с Гэном, но Сайла остановила их, сказав юноше:

— Я не знаю, уместно ли будет незнакомке говорить о Скарр. Пожалуйста, прости меня. Она была просто замечательной собакой.

Глядя на ковер, Гэн сухо ответил:

— Да, она была замечательной. Ей было бы приятно услышать эту похвалу от тебя.

Глава 5

Напряженное ожидание чего-то грандиозного наполняло пещеру. Звериный рев гудел в ее стенах — глухие стоны чудовища, достаточно могучего, чтобы бросить вызов горам и рекам.

Стройные шеренги зеленых огоньков сильно поредели. Между ними зияли большие промежутки. Оставшиеся трепетали, сначала несогласованно, потом в унисон, быстро пульсируя, как будто управляемые несмолкающим звуком. Их пульсация приобрела математическую точность, каждый огонек мигал в одном темпе, и в непроницаемой темноте появились блестящие дуги. Точек больше не было, они превратились в правильные линии.

Внезапно гора дрогнула и раздался совсем иной звук — грохот, который пещера никогда еще не слышала. Часть потолка рухнула на пол.

Единая игра огоньков разбилась на фрагменты. Некоторые угасали со звонким, звенящим звуком. Другие умирали молча. Все движение замедлилось, а потом замерло совсем.

Огромное число огней исчезло.

В пещеру вливались заунывные, различающиеся на октаву по тону звуки, заполняя вновь обретенную тишину безумным хором несогласованного завывания — с высокого тона на низкий, с низкого на высокий.

Единственный обитатель пещеры слышал эти сигналы и отвечал на них, но казалось, огромный объем предстоящей работы ошеломлял его, превышая его возможности. Он вертелся в темноте, помаргивая единственным глазом, метался во всех направлениях. Скоро он остановился на месте, злобно шипя, и глаз застыл в бессмысленном гневе. А огни все гасли и гасли.

Пещера еще раз вздрогнула, мягко осев. Камни как будто вздохнули.

В пещеру приходило нечто новое, неизведанное прежде — запах жары.

И новые огни — крошечные белые искорки.

И тепло.

Глава 6

Полог шатра опустился за выходящей Нилой, и Сайла без сил рухнула на циновку. Она вытянулась, разглядывая небесно-голубую ткань потолка. Витиеватый рисунок из сплетенных виноградных лоз и бриллиантовых птиц как нельзя лучше отвечал ее запутанным мыслям.

Сайле казалось, что она слишком возбуждена, чтобы ощущать усталость, однако разговор с Коули измотал ее сверх всяких ожиданий. И теперь, чем больше она старалась сосредоточиться, тем больше путались мысли. К тому же у нее ныли ноги и судорогой сводило плечи. Сайла раздраженно повернулась на один бок, потом на другой.

Дело было не в целительнице, не в задиристом Гэне, не в простой усталости.

Они были хорошими людьми: Гэн; Нила — такая юная и живая; Кол, заботящийся о своем племени; Клас — этот грубоватый, резкий, но, как ни странно, привлекательный.

Сайла непроизвольно тряхнула головой.

Фалдар Ян. Отвратительная личность. И тем не менее ее задача — уничтожить Кола и поставить Фалдара на его место.

Неужели нельзя делать добро, не причинял никому зла?

У нее снова свело плечи.

Она должна отдохнуть, восстановить силы.

Завет Апокалипсиса гласит: «Ищите будущее в прошедшем. Все, что мы делаем, все, чем становимся, можно найти в том, что ушло».

Затянув тихий напев, Сайла погрузилась в транс. Воля подчиняла себе тело, прогоняя гнетущий стресс. Наконец разум освободился для полета в созданное воображением убежище. Мысленному взору представилась тихая роща с огромными деревьями. Солнечные лучи пробивались к земле сквозь золотисто-зеленые кроны.

Я — вдвое сильнее. Вдвое увереннее.

И Церковь, и король Алтанар — все они хотели использовать ее в своих целях.

Но никто не знал, что у нее на душе. Сайла никого не посвящала в свои планы.

Шатер вздрагивал под напором ветра. Внутренние занавеси, свисающие с переплетенных балок, плясали шелестящими дугами над грубым ковром, как будто все сооружение дышало. Шум должен был бы мешать Сайле, но он мягко вошел в ее разум, и чужеродный звук превратился в отдаленный бой барабанов и металлический звон. Так звенели метательные кольца, используемые как литавры в боевых танцах Олы.

Настоящее растворилось.

Пришли воспоминания.

Огромный Тронный зал, заполненный людьми. Деревянные колонны, поддерживающие крышу, высотой в три человеческих роста, в виде мужчин, стоящих друг у друга на плечах. Сайла едва доставала головой до груди нижней фигуры.

Возвышающийся на пьедестале трон был так далеко от главного входа, что она с трудом разглядела развалившегося на нем человека. Два ряда квадратных очагов, десять футов в длину, с блестящими медными колпаками и трубами, образовали проход к центру зала. Между большими очагами и мрачными каменными стенами располагались очаги поменьше. Несмотря на колпаки, дым попадал в помещение, поэтому зал был затянут туманным грязноватым маревом, делавшим нереальными самые обычные предметы. Путаница мерцающих алых отблесков создавала колдовские образы крови и огня.

Чтобы справиться с накатывающими волнами страха, Сайла старалась сосредоточиться на чем-то конкретном. В зале было около трехсот придворных. Тщательно скрываемый гнев обострял черты их лиц. Сама мысль о женщине без сопровождения в Тронном зале была для них почти нестерпима.

Жрица осмотрелась. В зале находилась горсточка жен и наложниц. Встречая ее взгляд, они тут же отвечали преувеличенными знаками уважения, а некоторые приседали в реверансе.

Они знали свое место.

Женщина, не принадлежащая Церкви, получала право войти в Тронный зал только вместе с мужчиной, от которого всецело зависела. Не имело значения, насколько она ловка и упорна, — единственный путь достижения желаемого открывал владеющий ею мужчина. Самые удачливые из них прятали недюжинный ум за глупой улыбкой.

Сайла с вызовом выпрямилась, напомнив себе, что и мужчины нуждаются в искусстве целительниц. И с горечью добавила, что даже при этом они находят способ поставить ногу тебе на горло. Вне Церкви женщинам не давали титулов, да и там они отражали лишь красоту и изящество. Жрица Роз. Жрица Лилий. Настоятельница Ирисов. Настоятельница Фиалок. Все титулы, кроме одного: военная целительница. Казалось, она была призвана лечить безумие войны, а не просто убирать обломки, оставляемые военным смерчем.

Титулы, которые придумывали и присваивали мужчины, увековечивались женщинами — им больше ничего не оставалось.

Капюшон скрывал ее лицо, и Сайла позволила себе скорчить гримасу.

С незапамятных времен с женщинами обращались так, как будто они не были людьми. Наиболее смелые сестры иногда намекали, что во времена гигантов женщины имели равные права с мужчинами. Подобные иллюзии вызывали у Сайлы скорее сожаление, чем раздражение. Прежде всего, разговоры о гигантах никогда не поощрялись. Все говорило о том, что они были неописуемо злы и жестоки. Даже если слухи о «равенстве» и возникали среди женщин, то они быстро рассеивались, стоило вспомнить о развалинах поселений гигантов, пораженных Божьим гневом, или историях о радзонах и множестве ужасных смертей, связанных с ними в прошлом.

Женщины испокон веков были собственностью. Их положение в обществе определялось лишь количеством и здоровьем рожденных ими детей. Когда-то, в неизмеримо далеком прошлом, отчаявшиеся женщины создали Церковь, которая стала их единственным убежищем. Медленно, крохотными шагами, но в конце концов она превратилась в новую форму духовной власти, которая распространялась от общины к общине.

Удивительно, как много правды похоронено в той свалке легенд, лжи и домыслов, которую Церковь называла историей.

Целительницы были передовым отрядом Церкви в борьбе за влияние, но прежде всего они были тайным воплощением Учителей.

Учителя жили еще во времена Первой Церкви. Ее погубила уверенность Учителей в том, что они находятся на пороге нового мира. Церковь потребовала равенства для ее женщин, обещая лучшую жизнь в этом и в следующем мире. Мужчины — правители того времени — расценили это как бунт. Проповедники учения были убиты, обители — сожжены. Самой большой утратой была потеря Учителей. Они были безжалостно уничтожены, и о самом их существовании было запрещено упоминать. Но их греховные мечты провести род людской через заветные Врата не умерли.

Из разгрома выросла теперешняя Церковь, изуродованная, разоренная, но, как прежде, неукротимая.

Тут церемониймейстер прервал ход ее мыслей, сделав приглашающий жест. С трудом передвигая ноги, Сайла сделала несколько неуверенных шагов, с пугающей ясностью понимая, что назад пути нет.

Жар от потрескивающих очагов ударил ей в лицо, дым лез в нос и рот. Подойдя к скамье близ трона, она стала на колени и склонила голову. Не без удивления Сайла заметила, что доска, на которой она стояла, была отполирована до блеска коленями тысяч просителей.

Запрет не смог сдержать любопытства — сквозь ресницы она бросила быстрый взгляд на короля. Своим узким лицом и большим носом он напоминал жадную морскую чайку. Бледная кожа отсвечивала багрянцем в свете факелов. На нем были широкие брюки цвета морской волны и шерстяная блуза красивой вязки того же цвета. На каждом пальце короля сверкало по кольцу с драгоценным камнем. Массивная золотая цепь опускалась с его шеи на грудь и кончалась огромным алмазом — символом королевской власти.

Он держал прошение Сайлы так, как будто боялся испачкать руки.

— Ты просишь назначения миссионером Церкви?

— Да, мой король.

По его лицу пробежала усмешка.

— И все? И никаких волнующих россказней о вере и откровении? Оригинально. Но я ожидал этого. Я кое-что слышал о тебе. Некоторые считают, что тебя следовало бы сжечь.

Сайла была готова к этой игре в кошки-мышки. Она понимала, что стоит только проявить страх или слабость, как эта когтистая лапа сожмется еще сильнее.

— Каждый может подать прошение королю, — ответила она.

— Встань. — Увидев, что она недостаточно торопится, король крикнул: — Встань!

Его взгляд пробежался по ней с грубоватым восхищением. Сайла была рада, что ее укрывала тяжелая мантия.

— Ты, говорят, очень честолюбива. Вижу, что еще и красива. Ты уже принесла присягу?

Грубое небрежное замечание поколебало благоразумие Сайлы. Упрямо подняв подбородок, Жрица готовилась резко оборвать короля, но успела заметить хищный блеск в его глазах. Кашлянув, она нашла безопасный ответ прямо из Катехизиса:

— Я присягнула Матери-Церкви.

Король с отвращением отвернулся.

— Женские бредни.

Неожиданно он указал двумя пальцами на восток, как бы прося благословения у Единого в Двух Лицах, и произнес:

— Я, безусловно, признаю добродетельность Церкви. Однако мне говорили, что ты опасна.

На мгновение забывшись, Сайла попыталась указать ему на прошение, чудом успев отдернуть руку от меча стражника, преградившего ей путь.

— Я лишь прошу позволить мне служить Алтанару и королевству Ола.

Прежняя усмешка вернулась на лицо короля. Душа Сайлы сжалась в комок от какого-то оттенка безумия в его неуместной веселости. Она вдруг вспомнила старые монастырские рассказы о ведьмах, которые могли читать мысли спящих…

— Сколько тебе было лет, когда ты стала Избранной? Откуда ты родом?

Алтанар был слишком хитер, чтобы задавать такие наивные вопросы. Он, несомненно, что-то знал. Но что именно?

Это повергло ее в смятение.

Почему он спрашивает обо всем этом?

Избранные были военной добычей — девочки, слишком маленькие, чтобы стать рабынями, и не настолько уродливые, или больные, или раненые, чтобы их убили на месте. По закону, Церковь могла брать все, что хотела. Из этических соображений она брала всех, кого могла. Завоевания питали Церковь и одновременно отягощали ее сиротскими судьбами. Дети, нашедшие прибежище в Церкви, содержались в железной дисциплине, но они оставались в живых.

Главное и никогда не нарушавшееся требование: эти дети не должны были ничего знать о своем происхождении, о своем прошлом.

Ее слова застревали в горле.

— Церковь — моя жизнь, и все мои воспоминания связаны только с ней. Я была дарована Матери королем — моим единственным отцом.

Алтанар стремительно спустился на нижнюю ступеньку трона.

— У твоей миссии другая цель.

Толпа придворных позади Сайлы была слишком далеко, чтобы что-либо услышать, но поведение Алтанара пробудило в них тревогу. Зал затих. Сердце девушки билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Как он догадался?

Она не могла справиться с дрожью в голосе:

— Нет, мой король, это не так.

Кто-то хихикнул. От этого звука по спине Сайлы пробежали мурашки.

— Пойдем.

Король повернулся и пошел прочь. Ей пришлось поторопиться, чтобы успевать за ним, пока они шли мимо подиума трона. Гомон толпы последовал за ними в коридор, но глухой удар толстой двери перекрыл его. Алтанар вошел в первую боковую комнату. Стражник закрыл за ними дверь, оставив их в глухом помещении без окон.

После мрачной тьмы Тронного зала ярко освещенная комната и освежающий запах восковых свечей вернули Сайлу к жизни. Она сразу увидела за маленьким столом у противоположной стены свою настоятельницу, по-царски возвышавшуюся в своей зелено-красной мантии. Она приветствовала девушку кивком головы, но на старом, морщинистом лице не отразилось никаких эмоций. Сайле хотелось подбежать и обнять ее, но взгляд настоятельницы удержал ее от этого.

Настоятельница была высокой и статной. Ее живые карие глаза не сочетались с седыми волосами и измученными артритом руками. Узловатый палец то и дело постукивал по браслету на запястье. Изготовленный из великолепного золота, он изображал ирисы — символ обители. Стрекоза, парящая над цветами. Только очень подозрительному человеку могло прийти в голову, что стилизованное насекомое напоминает запретный крест.

Внимание Сайлы привлекло движение слева. Только сейчас девушка заметила в комнате еще одну женщину, сидящую на резном стуле около дальней стены комнаты. Женщина была такой маленькой, что ее крошечные ноги, выглядывающие из-под рясы, не доставали несколько дюймов до пола. У нее была одна странность: бледное лицо, ярко освещенное светом свечей, как бы отталкивало тепло огня, скрывая возраст и чувства.

Сайла отлично знала ее. Это была Жрица Ланта из аббатства Фиалок. Она была наделена даром ясновидения.

Алтанар нарушил молчание и, обратившись к Сайле, повелел:

— Ты будешь доносить мне о Людях Собаки.

Он намеревался сказать что-то еще, но настоятельница перебила короля с властной уверенностью:

— Миссионеры аббатства Ирисов — не шпионы. — Она отстраненно взглянула на Жрицу Ланту и добавила: — Церковь запрещает.

— Неприкрытая ложь, настоятельница, — ответил Алтанар. — Церковь сама шпионит за всеми.

Король повернулся к Сайле. От его усмешки мороз пробегал по коже, заставляя руки дрожать. Пытаясь унять дрожь, она спрятала их в широкие рукава, а король продолжил:

— Тебя посылают не как шпиона. Ты будешь выполнять обязанности военной целительницы, но время от времени задавать вопросы. А ответы отсылать мне. Вместе со всеми твоими наблюдениями.

Настоятельница наклонилась вперед, ее узловатые пальцы, преодолевая боль, сжались в кулаки.

— И это не шпионаж? Тогда что же?

— Наблюдения. — Тяжелые складки гнева в уголках его рта обличили лживый ответ.

— Нет. — Настоятельница покачала головой. — Церковь запрещает это. Если ее раскроют, то кто знает, как поступит с ней воинственное племя. Я отзываю ее прошение.

Алтанар расхохотался, но в его смехе не чувствовалось радости. Сайла онемела. Настоятельница предостерегла девушку взглядом, сказав при этом королю:

— Нас невозможно заставить пойти туда, куда мы не хотим — это наш выбор.

— Она просит. Вы рекомендуете. Я одобряю. Все что осталось сделать — это убедиться в том, что она служит мне так же преданно, как и вам.

Сайла бросила вопросительный взгляд на маленькую фигурку, все это время не покидавшую своего кресла. Сейчас капюшон совершенно закрывал голову Ланты, и она казалась оторванной от всего окружающего. Поговаривали, что она использует свою силу для аббатства Фиалок, для короля и даже для своих собственных целей. Сайла никогда не доверяла этим сплетням; она даже пыталась подружиться с Лантой, и однажды ей показалось, что это почти удалось. На одно ужасное мгновение глубокие темные глаза Жрицы взглянули в ее собственные с такой неимоверной тоской, что девушка почти закричала. А потом вернулся взгляд твердый и непроницаемый, как зеркало.

С тех пор они не разговаривали.

Какое-то движение нарушило ее мысли, и, прежде чем Сайла успела что-либо понять, руки короля уже лежали на ее плечах. Девушка вздрогнула и отступила. Резко рассмеявшись, Алтанар бросил на рассерженную настоятельницу взгляд, в котором сквозило превосходство, а может, и презрение.

— Не льсти себе, дева. Думаешь, я притащил бы эту старую ведьму только для того, чтобы удовлетворить свою похоть с такой, как ты? Не бойся, иди и поговори со Жрицей Лантой.

— Нет! — Настоятельница медленно поднималась, морщась от боли в суставах. — Вы не можете использовать одних служительниц Церкви для преследования других. Это богохульство!

Король побледнел, но дал Ланте знак действовать. Молча, не снимая капюшона, маленькая Жрица жестом подозвала Сайлу к себе, за столик, на котором стояла масляная лампа, и зажгла плетеный хлопковый фитиль, вызвав к жизни крохотный треугольный огонек, настолько неподвижный, что он казался почти нереальным.

Сайла устроилась на табурете напротив провидицы. По-своему она сочувствовала ей. «Они используют нас, — подумала девушка, — для своей выгоды или уничтожения других», — с удивлением отметив, что улыбается.

Ланта протянула руку. Сайла была слишком поражена, чтобы отреагировать, но настоятельница была уже здесь. Обняв ее за плечи, она кричала на Алтанара:

— Неслыханно! Ясновидение не может совершаться от плоти к плоти. Церковь это запрещает!

Сайла сказала:

— Мы знаем, что поступаем правильно. Ничего страшного не случится.

Настоятельница отступила, заметно потрясенная. Сайлу наполнило чувство спокойной решимости. Если Ланта выдаст ее секрет, то король найдет способ ее убить. Она чуть не рассмеялась — решение было принято. Вместо опасений ее охватило дикое чувство свободы — никто никогда не сможет снова отнять ее у нее самой.

Движение горячей и сухой руки Сайлы было столь резким, что сбило слабый язычок пламени. Рука Ланты дрожала, когда они встретились над центром стола.

Пульс девушки участился и упорно не желал замедляться, в ушах у нее звенела причудливая высокая нота.

Рука Ланты судорожно сжалась. Она откинула назад голову и заговорила поразительно звучно:

— Некто из Церкви находит ребенка варваров, который послужит желаниям Олы. Харбундай разрушен. Ола благодарно обнимает варвара, борющегося за то, чтобы открыть Врата в будущее.

Ланта запнулась. Нога ее дернулась, веки были плотно сжаты. Она с трудом глотнула, одной рукой сжимая горло, тогда как другая безуспешно пыталась найти опору. Холодная синева разливалась по бледному лицу. Сайла быстро уложила ее на пол и умело совершила обряд «спасительного поцелуя целительницы». Остро ощущая нелепость ситуации, она вдыхала свою собственную жизнь в маленькое безвольное тело. Что же увидела Ланта?

Провидица была в ее руках.

Вскоре Ланта пришла в себя. Сайла отпрянула, когда та сделала судорожный вдох. Настоятельница извлекла маленькую бутылочку и пронесла ее под носом жрицы; едкий запах аммиака заставил Ланту закашляться. Когда кашель прошел, они помогли ей снова сесть в кресло. Настоятельница сказала, что это Сайла спасла ее. Ланта поблагодарила, не взглянув на девушку.

Алтанар не привык размениваться на мелочи.

— Как ты посмела говорить о Харбундае? Тебе было сказано выяснить, есть ли у этих двоих тайная причина для миссии. Предательница!

Ланта испугалась.

— Моя настоятельница объяснит тебе, король, — я не могу ни на что повлиять. Слова горят во тьме. Я лишь повторяю то, что вижу.

Он грохнул кулаком по столу.

— Ты говоришь загадками! Верно ли мне аббатство Ирисов?

Сайле словно набили в горло ваты.

Маленькие пальцы Ланты от волнения сплелись в извивающийся клубок. Она оправдывалась:

— Я сказала о том, что и видела. О предательстве ничего написано не было. Харбундай падет, — повторила она почти умоляюще.

Король повернулся и зашагал к выходу. Положив руку на массивную железную ручку, он оглядел женщин, прищурив глаза.

— Ты отправишься в путь, но будешь работать на меня, Жрица Роз Сайла.

Женщины ждали, пока его шаги не затихли вдали.

Сайла склонилась над настоятельницей, а Ланта, нервно дрожа, стремительно бросилась к двери. Она открыла ее, метнулась наружу, потом вбежала обратно, как маленькая птичка. Сайла подошла к ней, и Ланта потянулась вверх, к ее лицу, доверительно прошептав:

— Стражи нет. О, пожалуйста, прости меня. Король угрожал… Я сказала ему то, что видела. Правду. Но был еще голос. Ты должна знать.

Настоятельница схватила ее за руки.

— Благословляю тебя, сестра.

Ланта продолжала с видимым усилием:

— Голос сказал: «Сайла пожнет плоды блага для Церкви и для себя. Она найдет искомое».

Она перевела дух, успокаиваясь.

— Он произнес: «Сестра, скажи ей это: Сайла потеряет то, что ей всего дороже».

Тоска, которую Сайла уже видела однажды на лице Ланты, мелькнула снова и исчезла, быстро и незаметно, как отблеск лунного света. Она покинула их, не промолвив больше ни слова, и маленькие ножки простучали по коридору, как капли дождя.

Сайла машинально последовала за настоятельницей.

«Жрица Роз, — сказал король. — Жрица Роз Сайла».

Они были уже в аббатстве, подымаясь по ступенькам к комнате настоятельницы, когда та заговорила, пытаясь отвлечь Сайлу от ее мыслей и привнести немного ясности в события.

— Так, значит, — ты Жрица Роз. Имеешь право носить вышитую красную розу на мантии, можешь путешествовать где угодно в Оле. Мы уже научили тебя читать и писать, а теперь ты даже сможешь изучить иностранный язык — если сможешь заплатить за уроки. Можешь покупать и продавать товары, хотя тебе не позволено управлять компанией или владеть собственной землей. Желаешь иметь раба? Пожалуйста. Но только одного, и, конечно, юношу, не достигшего зрелости. Ты, естественно, не будешь возражать против того, что его сможет освободить совет, состоящий только из мужчин, который может возместить, а может и не возместить тебе его стоимость — не так ли? Конечно, не будешь, ты ведь законопослушная женщина. Однако довольно о престиже и власти. Что дальше? Сан настоятельницы аббатства Ирисов?

— Никогда. — Это прозвучало слишком быстро, слишком резко.

— Ты все еще недолюбливаешь нас, дитя? Неужели никогда не простишь?

— Я ничего не помню, поэтому мне нечего прощать.

Настоятельница вздохнула. Сайла преклонила колени перед нею, нежно баюкая изуродованную руку в своих ладонях.

— Я рада, что попала к тебе. У меня появилась мать.

С показным раздражением настоятельница оттолкнула ее. Она раздула угли под котелком с водой и отмерила в фарфоровый чайник щепоть высушенной травы ош. Настоятельница усмехнулась, рассказывая, что эти размельченные листья привез ей в подарок один капитан из Найона, отказавшийся продать их даже королю.

По молчаливому уговору, они собирались с мыслями, пока закипала вода. Настоятельница залила ош кипятком, осторожно помешивая палочкой из серебра и слоновой кости. Они обменялись улыбками, почувствовав аромат жидкости, разливаемой в прозрачные бирюзовые чашки размером с небольшое куриное яйцо. Сайла, как и настоятельница, вдохнула пар, слегка смочив губы драгоценной жидкостью.

— Ты удивительный человек, Сайла. Ланта не увидела нашего плана. И ты знала, что она не увидит. Откуда?

— Я это просто чувствовала. — Сайла солгала легко, не в первый раз. Она вряд ли смогла бы это объяснить настоятельнице — прикосновение к свободе значило для нее так много, что пересилило страх перед местью Алтанара. Она сама до конца этого не понимала. Как не понимала и сказанного Лантой.

Сайла спросила:

— Провидица сказала, что я должна что-то потерять.

Настоятельница беззаботно махнула рукой.

— Ерунда. Самое важное — она не узнала, что мы хотим предотвратить надвигающуюся войну Людей Собаки с Харбундаем. Мы сохранили нашу тайну.

Сайла страдала от желания признаться, разделить скрытое бремя.

Дорогая настоятельница! Сердце мое. Моя тайна жива!

Только на краткий миг перед утренней молитвой она позволяла себе вспоминать. Раз в день она выпускала на волю образы прошлого. Бушующее пламя. Призрачные фигуры. Девочка, которую звали не Сайла, тщетно пытается закричать от ужаса.

Звук, который издала ее мать, умирая, был ее последним даром, который спас Сайле жизнь. Он потряс девочку настолько, что она потеряла речь, а когда оправилась и смогла отвечать женщинам в капюшонах, то уже знала, что происходит с теми, кто вспоминал о доме. Они исчезали навсегда.

Сайла знала о последствиях, но не могла отказаться от воспоминаний.

Настоятельница неправильно истолковала выражение лица своей воспитанницы.

— Не будь слишком нетерпеливой, дитя мое. Благополучие важнее успеха. — Эта фраза, произнесенная вслух, сломала что-то внутри пожилой женщины. Годы мгновенно навалились на нее, заставив плечи устало опуститься. Голос ее стал ворчливым. — Если бы мы смогли поддержать тебя. Мне ведь нельзя даже назвать тебе имена наших людей в Харбундае.

— Они сами найдут меня. — Сайле пришла в голову неожиданная, интригующая мысль. Ланта упоминала Врата. Не те ли это Врата, Врата Учителей? Изображая озабоченную невинность, она задала этот вопрос настоятельнице.

Та ответила улыбкой.

— Это старая сказка. Не слушай Ланту. Думай о том, что должна сделать. Помни, пароль в Харбундае — три красные розы. — Она усмехнулась. — Как благоразумно со стороны короля оказать тебе содействие. Если бы он знал…

— Мы достаточно осторожны.

— Никогда так не думай. Я бы хотела… — Настоятельница запнулась, и скрюченные пальцы, держащие чашку, вдруг выронили ее. Дымящийся ош разлился по полированному полу. Фарфор разлетелся на крохотные кусочки.

— Посмотри, что я наделала! Его провезли через Великое море, чтобы неуклюжая старая женщина все разлила.

Сайла вытерла пол платком.

— Вы устали, настоятельница, я пойду.

Старуха неохотно согласилась. Она обняла Сайлу, потом отступила на шаг, кинув на нее оценивающий взгляд, и сказала:

— Те, кто стоят у источника твоего мужества, будут молиться за твой успех. Мать-Церковь готовится к твоему триумфальному возвращению.

На площадке лестницы, ведущей на первый этаж, Сайла задержалась, положив руку на перила.

Нас было четверо в той комнате: король, настоятельница, Ланта и я. Но мы не части одной головоломки, а четыре разные головоломки, соприкоснувшиеся в одной точке.

Я в центре, потому что свергну Алтанара. И это будет не просто месть.

Сила моя будет расти, и скоро уже никто не сможет оскорбить или унизить меня.

Я не буду вещью.

Я не могу быть мужчиной, с его железной мощью.

Но я — женщина, и стану огнем, который расплавит любое железо.

Глава 7

Находящие краями друг на друга наросты серо-голубого камня делали высокий куполообразный холм в центре деревни Людей Собаки похожим на рептилию. Шириной в сорок шагов, он был едва ли не выше, чем окружавшие его вымпелы племени, бьющиеся на ветру. Сама земля вокруг как бы выделяла холм и говорила о его неприкосновенности — на ней не было ни травинки, ни случайного камня. Две узкие тропы тянулись к паре прямоугольных отверстий в земле на противоположных сторонах холма. В каждое вели резные ступени. Южное углубление было входом в подземное здание. Северное служило выходом. Они символизировали легенду о том, что племя пришло с севера.

На вершине холма находились сдвоенные бочкообразные барабаны, высотой со стоявшего рядом воина. Они были укреплены параллельно в деревянных люльках, подвешенных на толстых кожаных ремнях. Двое обнаженных до пояса мужчин, держащих в каждой руке по дубинке, поднимались по склону холма к барабанам. Они встали, лицом друг к другу, выдержали паузу, а потом раздался бешеный, громоподобный барабанный бой.

При первых звуках Сайла вскочила и за нее уцепилась испуганная Нила.

— Что это? — Сайла быстро закуталась в рубаху. Нила была уже полностью одета.

Тем временем барабанная дробь замедлилась, удары раздавались с секундным интервалом. Меньшие барабаны задавали темп. Нила поняла, что происходит, и ее испуг исчез без следа. Улыбнувшись, она ответила:

— Барабаны старейшин. Мы зовем их возумы. Меньшие барабаны, которые только что вступили, называются пала. Возумы созывают племя. Пала — кланы и семьи. Сегодня они собирают всех в Сердце Земли. Ты должна была увидеть его с Тигровых Скал.

Успокоенная и слегка смущенная, Сайла начала одеваться. Машинально пробормотав молитву, она совершила утреннее омовение с почти греховной торопливостью. Нила достала две раскрашенные глиняные чашки из шкафа, сплетенного из ивовых прутьев. Повернув деревянный кран грубого глиняного кувшина, она наполнила их темным чаем, настоянным на травах. Нила сказала, что в нем лепестки розы для крепости, успокаивающая ромашка и немного мяты для аромата. Первый глоток казался вяжущим, с горьковатым привкусом, но замечательно освежал.

— Не припомню, когда в последний раз так долго спала, — сказала Сайла. — Такой длинный день: вопросы Коули, долгая беседа с твоим отцом и Колом прошлой ночью, когда мы обсуждали сообщения от Людей Гор. И моя миссия, конечно. И эта жуткая схватка — Гэн и бедная Скарр. — Она покачала головой. — Расскажи, что мне еще нужно знать о ваших барабанах.

Нила посерьезнела.

— Барабаны пала — просто музыкальные. А барабанщики возумов и барабана Войны вкладывают в игру всю свою душу. Это очень опасно. Когда они играют, их душа находится между этим миром и следующим. Они взывают к вниманию и помощи Вездесущего. Если служитель барабана Войны погибает в сражении, то старейшины должны молиться о его душе, чтобы барабанщик смог безопасно попасть в следующий мир. Барабанщик возумов должен посвятить себя только своему барабану. Сегодня они созывают людей — Вождя Войны, старейшин, вождей семейных кланов, Вождя Собак и Вождя Лошадей.

Сайла предпочла не вдаваться в обсуждение религиозной стороны дела. Она расходилась с доктриной Церкви, а Жрица не хотела лишних конфликтов. Она спросила:

— У каждой семьи есть свой вождь?

Нила кивнула головой, и ее волосы блеснули золотым огнем. Сайла поняла, что не разглядела всей прелести девушки и того, какой красавицей она станет через несколько лет, когда ее женственность полностью расцветет. Не обратить на это внимание было бы непростительно.

— Роды объединяются в кланы, каждый клан имеет вождя и избирает трех старейшин. Они управляют племенем, вместе с Вождем Войны, Вождем Собак и Вождем Лошадей. Кланы называются по их месту в обороне. — Нила взяла уголек из очага и нарисовала круг, а потом разделила его на четыре части. — Круг — совершенная форма. Солнце и луна круглые, сезоны идут нескончаемым кругом. Племя защищает круг, а кланы — направления. Каждый клан выделяет своих молодых людей в ночные дозорные.

— А каково здесь место мужчины по имени Клас?

— Клас следит за обучением молодых воинов. Он командует ночными дозорными. Они — наши лучшие бойцы. А он — самый лучший из них. Он родился в Южном клане.

Сайла спрятала снисходительную усмешку над ее наивной гордостью и с некоторым удивлением слушала дальше.

— Северные воины — самые смелые. Кроме Класа, конечно. Большинство Вождей Войны вышли из этого клана. Мужчины из Южного клана — обычно организаторы и мыслители.

— Ты ничего не сказала о женщинах.

Нила рассмеялась ясным, заразительным смехом.

— Каждая женщина считает, что ее клан — самый лучший. Говорят, что женщины из Восточного клана, как рассвет — свежи, ярки и веселы. Женщины из Западного клана похожи на закат — загадочные, иногда опасные. Северные женщины грубоватые и сильные. Южные — проницательные и требовательные. Быть может, немного хитроватые. — Она озорно улыбнулась.

— Ага. Ну, я сразу поняла, откуда ты? А откуда Коули?

Девочка поняла вопрос на лету.

— Она тоже с юга. — Нила импульсивно протянула руку и положила ее на руку Сайлы. — Не сердись на нее. Она лишь хочет защитить нас.

— Я хочу того же. — Она быстро поднялась. — Уже светло. Может, пройдемся?

— У меня есть предложение получше, — задорно и таинственно улыбнувшись, девушка не стала пояснять, какое именно.

Внезапно горячая вспышка гнева охватила Сайлу. Она чуть не крикнула Ниле слова предупреждения: пойми — люди, умеющие вести приятные разговоры, могут оказаться гораздо опаснее, чем враги в боевой раскраске.

На ум пришло воспоминание, со времен ее пребывания у Людей Гор. Старый воин, хромой и весь в рубцах, насмехался над Людьми Собаки.

— Мы сметем их, рано или поздно. Они хорошо дерутся, но у них мягкие мозги. — Онзасмеялся, показав последний сломанный зуб. — Воины не должны давать имена своим лошадям — мы считаем, что это приносит несчастье. Нам наплевать на лошадей. Когда они слабеют, мы убиваем их и съедаем.

Сначала Сайлу оттолкнуло такое бессердечие, но потом мысленно она снова и снова спрашивала себя — неужели ты думаешь, что сможешь достичь своих целей, если будешь поступать иначе? Пока что, отчитываясь перед Алтанаром, она была непозволительно правдива. Но дальше это будет невозможно.

Они вышли из шатра и оказались прямо на одной из главных улиц, разделяющих лагерь. Лошадь Нилы была привязана к флажку семьи. Там была и вторая лошадь, гораздо лучше той, на которой Сайла прибыла в лагерь. Девочка представила ее как подарок отца, радостно улыбаясь удивлению целительницы.

— Мою лошадь зовут Подсолнух, — сказала девушка. Это были обычные слова, но имя лошади вернуло Сайлу к неприятному воспоминанию о насмешках Горного Воина. Нила болтала: — Я всегда звала твою лошадь Рыжик, но ты можешь называть ее, как тебе нравится.

— Будем называть ее Рыжик, — сказала Сайла. — Я просто потрясена. Лошадь — это такой дорогой подарок.

Нила подождала, пока она вскочит в седло, а потом продолжила:

— У нашего племени — тысячи лошадей. У каждого их по меньшей мере пять, даже у детей, которые еще не могут сами взобраться на коня. По нашим законам, у каждого семейного шатра должны быть привязаны лошади, на каждого члена семьи старше пяти лет, объезженные, конечно. Как же можно без них обойтись? — С гримаской она показала на сапоги Сайлы. — Тебе не нужны больше шпоры. Мы никогда ими не пользуемся.

— Кажется, вас было бы лучше назвать Людьми Лошади. Единственные собаки, которых я видела, — у Гэна.

— Собаки — это спутники, — объяснила Нила, — их растят для охоты и борьбы в помощь ночным дозорным. Они — надежная защита своих владельцев, и собак выпускают из лагеря только в случае необходимости. Лошадьми торгуют, хотя военную лошадь продавать запрещается. Собак не продают никогда.

Сайла скоро поняла, что их поездка была не столь бесцельна, как говорила Нила. Они все дальше забирались на территорию ее родного Южного клана.

Поведение людей заметно изменилось. Нилу любили в Северном клане; люди улыбались и приветливо махали ей. Но в родном клане отношение к ней несколько отличалось, и сначала Сайла не могла понять чем, пока на ум не пришло давнее впечатление — поездка одного из сыновей Алтанара через ярмарку. Там были те же теплые поздравления, но с тенью опасения. Не конкретного человека — кажется, этот сын был восьмым на пути к трону и не имел никакого влияния, — на людей давил сам факт, что рядом кто-то, имеющий отношение к необъятной власти.

Это наблюдение помогло ей понять ситуацию лучше, чем слова. Люди принимали Нилу как принцессу. Из этого неизбежно следовало, что они видели в ее отце «короля».

Сайла подумала о том, как скоро это намерение воплотится в жизнь. И как именно это будет происходить.

Задумавшись, она чуть не пропустила момент, когда Нила натянула поводья, останавливаясь перед особенно большим шатром. Вся его передняя часть была открыта, чтобы внутрь попадало как можно больше дневного света и свежего воздуха. Немного в стороне стояла длинная печь, высотой примерно в пять футов, растопленная и издающая ровный басовитый гул. Кроме странного шума, внимание невольно привлекала передняя глиняная стена печи, изображавшая рычащее лицо. Заслонка закрывала отверстие рта, а меньшие — небольшие отверстия для «глаз». Пока они разглядывали печь, коренастый мускулистый человек, одетый только в кожаные штаны, выдернул меньшую пробку, чтобы взглянуть в раскаленное нутро. Подняв глаза, он увидел всадниц и усмехнулся.

Пристроив пробку на место, он вышел, чтобы приветствовать гостей. На свежем воздухе от его потного тела поднимались клубы пара. Положив руки на бедра, он сказал:

— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Мое имя — Сабанд Гайд, первый кузнец Людей Собаки, я из Южного клана. Пожалуйте в мою Преисподнюю.

Это была смелая шутка — использовать церковное название места наказания в загробной жизни и сравнить ее с огнем и грохотом его работы.

Сайле это понравилось.

— Я знаю тебя, Сабанд Гайд. Разве ты такой злодей, что заслужил Преисподнюю и на этом, и на том свете?

Кузнец проревел, смеясь:

— Входи, Жрица. И ты, маленькая Нила. Что-то тебя в последнее время не видно. Вот твои братья сюда частенько наведываются.

— Раньше ты делал ожерелья и драгоценности, а теперь только оружие. Зачем мне к тебе приходить?

Лицо его дрогнуло, но кузнец оставался весел.

— Ну, хотя бы затем, чтобы скрасить мои будни. Может быть, я даже нашел бы минутку, чтобы сделать тебе медный браслет. — Он повернулся к Сайле. — Что показать тебе, Жрица? Здесь мы работаем с камнем; есть инструменты и поновее. — Он подошел к машине и нежно ее похлопал. — Не хуже любого в Оле — это токарный станок, для стрел. Не отличишь одну от другой. Можем делать наконечники из кремня, обсидиана, бронзы, стали — не только железа, но и хорошей стали. Ты знаешь что-нибудь о моем искусстве?

— Я знаю только, что лечение ран, оставленных этими злыми игрушками, заставляет меня использовать все мое искусство.

Кузнец притворно содрогнулся, как будто пораженный в грудь.

— Хотел бы я, чтобы мои лезвия были столь остры, как твой язычок.

Сайла засмеялась, но быстро стала серьезной.

— А как у вас с металлом? Я слышала, недавно в Оле нашли очень крупное место, пораженное Божьим гневом, и хорошо его разрабатывают. А вы тоже добываете металл в таких местах?

— Мы знаем такие места, но не любим их. Некоторые из них раньше были радзонами, и нам неизвестно, какие именно. Мы предпочитаем честную руду. В старину радзон и невидимых так боялись, что по закону Людей Собаки подлежал казни каждый, кто прикасался к предметам, сделанным гигантами. Сейчас мы уже не так этого боимся, но все равно, никто никогда не узнает, что входило в металл гигантов. Работая со своей рудой, я знаю, с чем имею дело.

— Именно здесь обрабатывается руда? — спросила Сайла.

Кузнец улыбнулся.

— Нет, здесь я варю сталь. Железо плавится за лагерем. Есть особые ритуалы, молитвы — с самых ранних времен. — По его лицу прошла почти незаметная тень, быстрая и смутная, как от облака. Сабанд продолжил, и голос, и его небрежный кивок в сторону печи были совершенно обычными. — Ничего не проходит через врата печи без должной подготовки и проверки. Ты понимаешь.

Сайла почувствовала, как по телу поползли мурашки. Она знала — и он тоже, — что знание железа и стали принадлежало прежде Учителям. Вот почему кузнецы были обособленным сословием. Кузнечный горн был их алтарем, и Церковь игнорировала их, — говорили, уже несколько поколений назад она потеряла надежду справиться с кузнецами.

Сайле хотелось бы сразиться с кузнецом, бросить ему вызов, чтобы поговорить побольше. Однако годы, когда приходилось взвешивать каждое слово, привили Жрице осторожность, ставшую частью ее натуры.

— Можешь рассказать, как делается ваша сталь?

Он кивнул.

— Я смешиваю куски железа с деревянными стружками и секретными добавками в тяжелых глиняных горшках. Мы запечатываем их и держим в печи, пока железо не становится жидким. Потом горшки охлаждают, я их разбиваю и делаю оружие из получившейся стали. Вот моя сталь. — Он вынул из ножен сверкающий новый клинок и вонзил его конец в комель бревна, на котором держалась наковальня. Медленно, мощным усилием кузнец согнул оружие почти пополам, потом отпустил клинок, и тот со звоном распрямился. Довольный кузнец провел лезвием вниз по руке, оставляя за ним аккуратную неширокую полоску сбритых волос.

Их перебил требовательный, бесцеремонный голос, заполнивший шатер:

— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Я искал тебя. — Она повернулась к входящему Фалдару Яну, который обменялся с Сабандом формальными приветствиями. Выждав, когда кузнец отвернулся, Фалдар подошел и встал рядом с Сайлой. — Пойдем, Жрица; есть слова, предназначенные только для твоих ушей. — Она позволила ему взять себя под локоть и увести к лошадям. Фалдар Ян вручил поводья ее лошади Ниле, и Сайла с усмешкой отметила, что не было никакой нужды приказывать девушке забирать и уводить лошадь — Рыжик сам отыскал бы дорогу.

Нила ушла, и Сайла заметила двух молодых людей — один был на целую голову выше своего спутника, но все же что-то в их поведении говорило Сайле, что большим авторитетом пользовался тот, что пониже.

— Мой старший сын, Бей. — Фалдар гордо показал на высокого юношу. Сайле показалось, что он был примерно одного возраста с Гэном, но если в Гэне иногда проскальзывала склонность к разумному компромиссу, то этот прямо-таки излучал непреклонность и жесткость, как скала. Она вспомнила одно из замечаний настоятельницы — Люди Собаки хвастались тем, что скорее сломаются, чем согнутся. Тогда это показалось ей шуткой. Глядя на Бея, верилось, что в этих словах не было и тени юмора.

Его спутник, Ликат, был разряжен ярче, чем женщины Южного клана. Справа половина его головы была выбрита, и на голой коже нарисован большой красный паук. Слева свисали длинные волосы. Блестевшие от масла, они были заплетены в длинные косы и унизаны кусочками стекла и блестящими камнями. Сайла заметила, что кое-кто из воинов помоложе пытался подражать Ликату. Яркие цветы, искусно сшитые из перьев, покрывали его жилет, который и так расцвечивала вышивка, свивавшаяся в силуэты животных и птиц.

Жрицу раздражала пустая болтовня Фалдара о качествах его старшего сына и подобных пустяках. На кого нужно было обратить внимание, так это на Ликата. Что-то в его демонстративном безразличии к беседе показалось Сайле подозрительным — ей удалось подсмотреть, как его пристальный взгляд прошелся по фигуре Нилы. Она поклялась бы — Ликат напряжен, как охотящийся леопард.

По приказу Фалдара молодые люди отошли, следя, чтобы никто не помешал его разговору с Сайлой. Тут Бей заметил горячий взгляд, брошенный Ликатом на сестру. Усмехнувшись, он наклонился и прошептал что-то другу на ухо. Ликат залился краской, но промолчал. Быстро приняв равнодушный вид, он нарочито громко расхохотался и принялся что-то рассказывать.

Сайла вздрогнула и обернулась, испуганная раздавшимся за спиной низким ревом. Она увидела Сабанда, открывающего пылающий рот печи, в то время как его помощник неистово раздувал мехи. Сабанд смотрел прямо на нее. Огненный жар из отверстия окрашивал его лицо и зубы в красный цвет. Сайла была уверена, что кузнец хочет что-то сказать, но тот просто кивнул и отвернулся.

Фалдар настойчиво взял ее за руку, потянул за собой. Пока они шли к его шатру, он говорил с хорошо продуманной небрежностью:

— Король сообщил тебе о наших переговорах? О его попытках привлечь нас к нападению на Харбундай?

От неожиданности Сайла споткнулась, почти потеряв равновесие. Алтанар всячески убеждал ее, что не имел никаких контактов с этими людьми. Есть ли где-нибудь на свете правда? Как справиться с этим сюрпризом? Нужно хоть немного времени, чтобы обдумать ситуацию. Фалдар смотрел на Жрицу с явным удивлением. Ее ответ прозвучал неубедительно:

— Церковь не имеет к этому никакого отношения!

Они продолжали идти. Им улыбались прохожие, жители из дверей своих домов. Логика говорила Сайле, что улыбки были дружественные, но ее эмоции превращали их в ухмылки.

В тишине ей припомнились слова настоятельницы: «Мы должны защитить Харбундай. Королева-Мать борется, чтобы спасти Церковь, защитить женщин. Тебе будет прощено любое преступление, любой поступок, но ты должна удержать Людей Собаки от этой войны!»

Фалдар проводил ее в свой шатер, где Жрица послушно присела на предложенные подушки. Фалдар удобно устроился напротив. Бей и Ликат заняли позицию у выхода. Выбираясь из тумана, окутавшего ее мысли, Сайла заметила, что Бей остался с наружной стороны, давая всем понять, что охраняет важные переговоры. Ликат присел на корточки внутри шатра, положив сложенные руки на колени и опершись о них подбородком. Глаза его были в тени, но Сайла уловила их поблескивание, поняв, что Ликат поглядывает через ресницы. Ей настолько не нравился его взгляд хищника, что она была даже рада этому тайному наблюдению.

— Церковь не сделала ни шага навстречу моему племени на памяти двух поколений, — сказал Фалдар. — Теперь, когда мы вовлечены в борьбу за власть и я провожу секретные переговоры с вашим королем, Церковь ни с того ни с сего удостаивает нас посещения военной целительницы. Не оскорбляй меня, отрицая, что ты шпион Церкви или Алтанара. Вероятно, обоих. Передай своим вождям вот что: племя примет Церковь, если она будет ладить со мной. К тому времени, когда мы откочуем отсюда, я буду управлять племенем. После этого мы сможем напасть на Харбундай в любое время, но Алтанар должен нам обеспечить безопасный путь через Горы Дьявола.

Фалдар кивнул, разрешая ей говорить. Несмотря на все, что обрушилось на Сайлу, чашу терпения переполнил именно этот снисходительный жест. Ее голос поднялся до вызова.

— Не собираюсь этого делать! Я — военная целительница, и меня оскорбляют твои намеки!

Удовлетворенный Фалдар отмахнулся от ее протеста.

— Оскорблять тебя? Жрица, я открываю тебе свои тайны, чем подвергаю себя серьезной опасности. Надеюсь, ты не собираешься распространяться об этом. — Он взглянул на наблюдающего Ликата, многозначительно подмигнув. — Конечно, я тоже не собираюсь рассказывать о твоей миссии — всем известно, что даже Церковь не сможет защитить шпиона. — Тяжело поднявшись, Фалдар Ян окинул ее холодным пристальным взглядом. — Тебе все равно придется это сделать, ты же знаешь. Воспользуйся обстоятельствами и постарайся извлечь выгоду или пострадаешь напрасно.

Сайла с трудом перевела дыхание. Поднявшись, чтобы уйти, она увидела, что Бей исчез, оставив на страже одного Ликата. С сонной улыбкой тот поднял на нее глаза, не сдвинувшись с места, и Сайле пришлось протискиваться мимо него к выходу. Протянув руку, чтобы откинуть выходную завесу, она почувствовала, как рука Ликата вцепилась в ее лодыжку, и рефлекторно пнула его ногой. Сайла не успела опомниться, как Ликат вскочил на ноги и протащил ее через комнату, прижав к столбу в центре шатра. Мгновение она пыталась сопротивляться, но потом поняла, что он смеется над нею, наслаждаясь неравной борьбой. Взяв себя в руки, Сайла замерла.

— Ты не прав, Ликат. Дай мне уйти. Теперь. Прежде, чем у тебя будут неприятности.

Ликат придавил ее весом своего тела.

— Это тебе нужно беспокоиться о неприятностях, Жрица. — Его лицо почти касалось ее. Он опустил пристальный взгляд вниз, на ее грудь, и стал все сильнее и сладострастнее прижиматься к Сайле. — Ты собираешься остаться здесь надолго, — сказал Ликат, — а Фалдар умеет быть очень резким с людьми. Тебе нужен кто-то, кто мог бы замолвить словечко. Защитил бы тебя…

Она уставилась на него глазами, полными презрения.

— Ты отвратителен. Если Церковь узнает…

— Плевать мне на твою Церковь. — Выражение жестокой насмешки исчезло, и Ликат кинул на нее взгляд, который она слишком хорошо знала. Однажды она уже чувствовала, что ее хотят убить. Теперь это чувство вернулось.

Он стал все выше задирать подол ее мантии. Сайла задыхалась и пыталась вывернуться, придавленная его телом. Ликат схватил ее за горло, пресекая крик до того, как тот смог бы вырваться из груди. Через несколько секунд Сайла утонула в красно-черном тумане, который украл ее силу, ее уверенность.

Где-то далеко послышался голос. Звали не ее, но Сайла напряглась, чтобы ответить, отчаянно позвать на помощь. Острая боль под левой грудью мгновенно заставила ее открыть глаза. Над ней нависало лицо Ликата, блестевшее от пота. Она попробовала крикнуть еще раз.

Снова эта боль в груди, намного более острая. Сайла взглянула вниз — в его руке был кинжал, острие прорезало материал. Он чуть придвинул руку, и боль стала горящим углем. Другой рукой он зажал ей рот.

— Ни звука! — Ликат придвинулся ближе, слова приходили к ней с его дыханием. — Скажи хоть слово, и клянусь, я убью тебя. Ты поняла?

Сайла кивнула, стараясь выдавить что-то напоминавшее «да». Ликат глядел на нее пару секунд, размышляя. Потом губы его скривились в усмешке, он отодвинулся и стал поправлять одежду.

— Мы еще поговорим.

Поток света залил комнату. Встревоженная Нила ворвалась в шатер.

— Что случилось?

Сайла подняла голову.

Ликат ответил:

— Жрица потеряла сознание. Ей пришлось слишком долго путешествовать, и это оказалось ей не по силам. Но она говорит, что с ней все в порядке. Не так ли, Жрица?

Сайла кивнула. Ее взгляд скользнул мимо Нилы. Бей пристально смотрел на сестру. Казалось, его возмущало беспокойство девушки. Странно, но, когда он наконец посмотрел на Ликата, его лицо ничего не выражало. Ликат встретил его взгляд с легкой улыбкой.

Они помогли Сайле встать на ноги. Сжимая воротник, она постаралась скрыть ссадины на горле. Вся левая сторона груди пульсировала, от раны расходилась боль, как жар от пламени, по боку медленно стекала струйка крови. Заворачиваясь в плащ, Сайла надеялась, что никто ничего не заметил. Нетвердыми шагами выходя из шатра, она позволила им поддержать себя, но, оказавшись на свободе, с силой оттолкнула руку Ликата, отбросив ее прочь.

Пока они с Нилой добрались до шатра, Сайла немного пришла в себя. Она позволила девушке несколько минут оказывать себе внимание, а потом заявила, что хочет побыть одна.

Вид своего истерзанного тела наполнил Сайлу отвращением, и не из-за уродливой небольшой раны, а потому, что заставил снова и снова переживать испытанные унижение и позор.

Закончив обрабатывать рану, она порылась в своих принадлежностях и нашла маленький кожаный мешок. Открыв его, Сайла фыркнула, увидев содержимое. Кусочки высушенных листьев и коры отдавали затхлостью, напоминавшей о колдовских образах тьмы и привидениях. Заваренная как чай, эта смесь вызывала состояние, которое открывало мысли жертвы, превращая ее в безвольного исполнителя команд, бессильного и мягкого, как цветок. А большая доза напитка приводила к неизлечимому безумию.

Несколько знахарок-травниц умерли очень неприятной смертью прежде, чем истязатели Алтанара нашли ту, которая выдала бы им компоненты смеси.

Только Сайла, принимая последние слова истерзанной женщины, услышала, как та повторяла их, как будто про себя, уходя в следующую жизнь.

Она положила мешочек на место, напевая вполголоса:

— Мы заставим их заплатить, мой маленький друг. Посмотрим, как Фалдар Ян пошлет своих дикарей против Харбундая, когда его драгоценная дочь окажется там в заложницах.

Глава 8

По масштабам пещеры, меньше мгновения прошло с момента землетрясения и внезапного появления света и тепла. По человеческим понятиям, минули сутки. На фоне равномерного механического гула появился новый звук — приглушенная мольба о помощи.

Он прервался, и вновь установилась многозначительная тишина.

Тусклые огни осветительных ламп постепенно становились ярче, но не могли разогнать сумерки.

Следы катастрофы виднелись по всей пещере: и в вырезанных в скале боковых помещениях, и на плоском бетонном полу. Сотни больших стеклянных и металлических предметов — капсул, напоминавших очертаниями баллистические ракеты, когда-то стояли стройными рядами. Теперь многие из них были раздавлены упавшими валунами, за большинством тянулись обрывки проводов и трубок. Установленные прежде в два ряда, строго напротив друг друга, каждая на своей низкой колесной платформе, сейчас они валялись в ужасном беспорядке.

Большая машина с гибким подобием рук и клешнеобразными захватами вместо кистей лежала на боку в бывшем проходе между рядами. Спереди на пол спадала металлическая змея — ее нос-хобот с красной лампочкой на конце, теперь уже погашенной.

Шума в пещере прибавилось, раздались новые жалобные стоны, похожие на первый. Они неслись от одной из капсул, светившейся слабым белым светом.

В отдалении возник новый шум — жужжание высокого тона. Небольшая, с квадратный метр, пыльная машина вывалилась из ниши, высеченной в стене основной пещеры, и, катясь на широких колесах, стала медленно пробираться среди нагромождения капсул и камней. Она основательно застряла в этом месиве в полуметре от выхода. Колеса продолжали вращаться. Вскоре они задымились, и легкая струйка дыма медленно поплыла туда, где снова прозвучал стон.

Одна из капсул, все еще остававшаяся на колесной раме, дрожала. В боку у нее появилась горизонтальная щель, как будто приоткрылась раковина громадного моллюска. Казалось, ее верхняя створка начала подниматься, потом приостановилась. Через несколько мгновений щель заметно увеличилась, но затем крышка снова упала.

Еще с одной капсулой, валявшейся в нескольких метрах от этой, происходило то же самое. В отдалении другая издавала еще более жалобные звуки. Жужжа все с большим нетерпением, квадратная машина, казалось, готова была взорваться от полного бессилия.

Верхняя часть первой капсулы с шумом откинулась.

Лампы на потолке пещеры загорелись еще ярче.

Квадратный аппарат стоял на спущенных колесах.

Один из белых огней замигал. Потух. Зазвучал меланхоличный перекрывающий октаву сигнал, и на мгновение красный сигнал машины с клешнями вспыхнул. Монотонное щелканье говорило о том, что внутри у нее пытается ожить электрический мотор, но его зубчатое тело отказывалось работать.

В капсуле с откинутой крышкой возникло какое-то медленное движение.

Человек в джинсовых шортах и сетчатой майке мучительно, сантиметр за сантиметром, пытался подняться и сесть. У него было молодое лицо и мускулистое тело. В этой долгой изнурительной борьбе лицо его оставалось каменным, только бешено билась вена на шее. Внезапно он что-то выкрикнул — в тишине его голос был подобен слабому писку котенка и показался бы нелепым, если бы не очевидность вызвавшей его боли.

В капсуле рядом с ним была полка, уставленная приборами, напоминающими маленькие насосы, миниатюрные дистилляторы или очистительные устройства. Все они деловито свистели и мигали. От каждого устройства к человеку шли прозрачные трубки, из которых в его тело через большие сверкающие иглы поступали разные жидкости. Человек был опутан сетью проводов, подключенных к металлическим дискам на его теле. Все провода собирались в большой кабель, который исчезал в отверстии капсулы и появлялся из нее снова. Словно пуповина, он соединял ее с подставкой.

С неимоверными усилиями человек пытался освободиться от трубок. Его лицо по-прежнему было совершенно неподвижно, и сам он двигался настолько медленно, что, казалось, не участвует в происходящем. Его тело спазматически сокращалось, зажимая иглы, когда он пытался их вытащить. Струйки крови отмечали их путь. Мышцы сводило судорогой, когда он отрывал электроды, которыми заканчивались провода.

И все это с каменным, застывшим лицом.

Неподвижность его лица была обманчивой. В глазах светилась жизнь.

И бездонный ужас.

Оторвав последний электрод, человек последним отчаянным усилием вытолкнул себя из тесной капсулы и, полностью обессиленный, бесформенным комом свалился на землю. Не в состоянии даже ползти, он, словно рептилия, заскользил к квадратной машине.

Ему понадобилось три попытки, чтобы преодолеть расстояние в три метра до того места, где колеса машины деловито вдавливались в цемент.

В один из периодов его забытья приподнялась крышка другой капсулы. Однако никто не появился, лишь несколько раз угрожающе блеснул белый свет. Еще один голос раздался откуда-то из другого места.

Добравшись до квадратной машины, с той же медлительностью человек стал искать задвижку, удерживавшую крышку, и, найдя, открыл ее. На пределе сил, он на мгновение обмяк, задыхаясь, но продолжал карабкаться, пока не забрался внутрь. Там лежала бутылка из нержавеющей стали, и он пронзительно закричал, нащупав горлышко и припав к нему. Человек пил жадно, захлебываясь, потом затих.

Через несколько минут, заметно восстановив силы, он выдернул провода, и колеса машины перестали вращаться. Мужчина нашел питательные таблетки. Они были маленькими, не больше горошины, но ему удалось положить таблетку в рот лишь с пятой попытки. Потом оказалось, что он разучился жевать. Перекатывая таблетку во рту, мужчина размягчал ее и смешивал с остатками воды и слюной. Глотать было так же трудно, как и жевать, и получившаяся масса стекла по подбородку. Он стер ее и проделал все заново. Потребовалось еще время, прежде чем ему наконец удалось проглотить последнюю таблетку.

Потом он заснул.

Проснувшись, мужчина почувствовал, что немного окреп. И все же, когда он попытался встать, ему показалось, что в теле не осталось костей, так что пришлось передвигаться, извиваясь, как змея. На этот раз он толкал перед собой бутылку и держал в каждой руке по пригоршне таблеток, направляясь к капсуле с открытой крышкой.

Оттуда на него смотрел человек, и лишь быстрое мигание глаз говорило о том, что он жив.

Уже освободившийся увидел в них ужас, который перед этим испытал сам. Он смочил водой бледные губы и втолкнул в рот таблетку.

Произносить слова было мучением, но он выдавил из себя:

— Слышишь меня? Слышишь?

Глаза несколько раз моргнули.

— Я Конвей. Конвей! — Он передохнул. — Ешь! — Обессиленный, он тяжело опустился на пол. Громкий треск известил, что еще кто-то жив. Конвей двинулся в ту сторону, найдя в себе силы перелезть через несколько камней, чтобы не обходить их. Положив в рот еще одну таблетку, он двинулся шаркающей походкой, пережевывая таблетку с тщательной рассудительностью. «Должно быть, у меня дьявольски нелепый вид», — подумал Конвей, почувствовав, что лицо его исказила гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.

Конвею удалось дать воды и пищи еще четверым, но когда он попытался добраться до следующей капсулы, то свалился без сил. Когда он проснулся, белый огонек уже погас. В сердцах он ударил кулаком по одной из упавших капсул. Она была в неустойчивом равновесии и от удара опрокинулась. Крышка отскочила, и оттуда выпала женщина, размахивая ногами и руками, будто нападая на него. Длинные светлые волосы опутали его лицо. Конвей закричал и отпрянул назад, больно ударившись о другую капсулу, упавшую с громким звоном разбившегося стекла.

Сзади послышался испуганный голос, взывающий о помощи без слов. Он продолжил свой путь, задыхаясь и от боли, и от усилий. Какая-то женщина пыталась освободиться, как это раньше сделал он. Он помнил, что дал ей таблетки. Две, может, больше.

Она была в безрукавке, более плотной, чем сетчатые майки, которые носили мужчины. Джинсовые шорты были такими же. Воспаленные отметины виднелись на теле в местах, откуда она вытащила питающие иглы. Женщина показала себе на рот, и он направился к ней с пищей и водой.

Вместо того чтобы просто вывалиться из капсулы, она проделала несколько упражнений. Он испытал нечто, похожее на радость, наблюдая, как изменяется цвет ее лица и конечностей. Когда женщина наконец попыталась выползти, он помог ей, и она покинула капсулу, пожалуй, даже с известной грациозностью.

— Конвей, — представился он. — Мэтт Конвей.

Она попыталась что-то сказать, подавилась слюной и резко отвернулась, пошатнувшись, потеряв координацию.

— Не беспокойся, — сказал Конвей, — со мной то же самое.

Когда из глубины пещеры послышался еще один голос, они вместе бросились туда.

В течение нескольких часов каждый из них попытался помочь еще троим, ни один из которых не проявил ни сил, ни желания отделиться от своей насосной системы обеспечения. Тем временем, женщина обрела способность говорить и, как смогла, представилась Конвею:

— Нэнси Йошимура. Электронщик.

Он постучал себя по груди.

— Уличный регулировщик.

Теперь они видели груды капсул — сотни их были раскиданы по всей длине пещеры, насколько хватало глаз. Маленькие белые огоньки гасли один за другим. Мольбы о помощи постепенно замолкали. Когда Нэнси обернулась к Конвею, ее глаза были полны слез. Двинувшись к последней капсуле, чтобы открыть ее, она вскрикнула и упала со сведенными судорогой ногами. Вместе они принялись массировать их, пока мышцы не расслабились. Это отняло последние силы, и они заснули там, где лежали.

Нэнси с криком проснулась, разбудив и Конвея. Повернувшись, он схватил ее за плечи и потряс, но она продолжала кричать, пока Конвей не окликнул ее по имени. Лишь после этого Нэнси успокоилась.

— Я не понимала, где нахожусь, а когда открыла глаза и увидела весь этот хаос, вспомнила. — Ее глаза широко раскрылись. — Господи, я разговариваю! Нормально!

Конвей кивнул, боясь попробовать сам, несмотря на то, что раньше уже кричал. Он пошевелил губами и, решившись, выпалил одним духом:

— А как у меня получается?

— Великолепно. О Господи, прекрасно. Как ты себя чувствуешь? Кажется, я стала сильней. Точно. — Для большей убедительности она подобрала ноги и поднялась, используя пищевую машину в качестве опоры. Он последовал ее примеру. Покачиваясь, они стояли и улыбались друг другу. Затем, почти одновременно они окинули взглядом окружающую их картину разгрома.

Конвей заговорил первым:

— Это катастрофа. Мы должны попытаться спасти других.

— Я потеряла одного прошлой ночью. Не хотела тебе говорить.

— Что случилось? Говорили, что должны быть наблюдатели.

— Нас ведь предупреждали. Каждый знал, на что идет.

Он нахмурился, сменив тему.

— Что тут можно сделать? Найду что-нибудь, чтобы взять с собой пищевых таблеток и воды, и отправлюсь на поиски, пока хватит сил.

— А радио у нас нет? Чтобы нам можно было разговаривать? — Она поежилась. — Мне не хочется оставаться одной.

— Тогда помогите мне выбраться из этого ящика.

Услышав голос, Йошимура в испуге взвизгнула. Двигаясь теперь с большей уверенностью, они бросились к человеку, произнесшему эти слова. Он был старше их, коротко остриженные волосы тронули первые проблески седины. Светло-голубые глаза смотрели без всякого выражения. Он заговорил снова, и, хотя голос его еще немного дрожал, в нем чувствовались начальственные интонации.

— Я избавился от игл, но, кажется, потерял координацию. Я чувствую — с моими мышцами работает электростимулятор. Я тут лежал, упражнялся, разговаривал и старался двигаться, а потом услышал вас. Будет забавно, если единственной работающей частью тела у меня окажется рот. Надеюсь, все будет в порядке. Конвей, дай мне воды и пищи. Хоть и смутно, но я помню, что чувствовал неладное. Что с остальными?

Конвей дал ему пищевую таблетку. Человек взял ее негнущимися пальцами, однако сумел положить в рот и запить водой.

— Я — Берл Фолконер. Полковник армии США. Вы не ответили мне. Что произошло?

— Может, вы сначала сядете? — сказала Нэнси.

Он бросил на нее проницательный взгляд и протянул руку. Поднявшись, Фолконер огляделся и прищурился.

— Катастрофа. Еще хуже, чем я предполагал.

— Я собираюсь посмотреть, что творится в остальной части пещеры, — сказал Конвей.

Фолконер одобрительно кивнул.

— Поторопись. Они говорили, что особое внимание потребуется в течение сорока восьми часов после начала оттепели. Я… Подождите минуту. Вы же не наблюдатели. Кто помог тебе, Конвей?

— Никто. Я выбрался сам.

— Так, значит, это можно сделать. Ничего. Посмотрим, что ты сможешь разузнать. Как имя юной леди?

— Нэнси Йошимура.

— Хорошо, Нэнси, помоги мне выбраться из этой штуки, и я буду помогать тебе, пока Конвей сходит на разведку.

Конвей вернулся через несколько часов. При виде Фолконера, работающего над машиной с когтями, он даже не попытался скрыть своего раздражения. Красная лампа на конце ее трубчатого носа снова горела, и машина стояла на колесах. Когда Конвей подходил, какой-то человек высунул руки из моторного отсека. Конвей демонстративно не обратил не него внимания.

— Чем вы занимаетесь? — резко спросил он. — Мы остались живы, чтобы спасать. Оставьте машины в покое!

— Я работаю, чтобы сохранить наши жизни. То же самое делает Леклерк — Луис Леклерк, — Мэтт Конвей; Луис — химик. Мэтт — уличный регулировщик.

Невысокий темнокожий человек с быстрыми глазами, буркнул что-то и продолжил свою работу.

Конвей повернулся к Йошимуре.

— Как ты могла позволить им этим заниматься? Мы теряем людей каждую минуту! В дальнем конце еще хуже — камни разбили сотни… — Он поперхнулся, потряс головой. — Таких, как мы, может, человек двадцать. Из почти тысячи.

Фолконер продолжал настаивать на своем.

— И мы тоже погибнем, если не сумеем избавиться от тел. — Конвей побледнел. Слова Фолконера покоробили его. — Наблюдателей нет, Конвей. Они почему-то исчезли. Это было не землетрясение, иначе они были бы здесь. Что бы ни творилось снаружи, у нас, безусловно, еще несколько дней не будет достаточно сил, чтобы справиться со всем этим. А между тем мы попали в ловушку с сотнями разлагающихся тел. Помоги нам разобраться с ними, иначе мы разделим их участь. Бери кирку.

Конвей потряс головой.

— Я не могу. Это слишком… — Он не смог подобрать слово.

— Тогда перестань обвинять меня, — сказал Фолконер. — Нужно пережить это, а твоя чувствительность мешает.

— Я спас вас! Тут моя чувствительность вам не помешала, не так ли?

— И я тебе благодарен! Спасибо. А теперь извини, мне нужно работать. — Он встал на колени, обращаясь к Леклерку: — Ну, что там видно?

Тот вместо ответа подсоединил провод к терминалу. Электрический мотор легко загудел. Мгновенно вмонтированный в трубу глаз ожил, осматриваясь. Леклерк прикоснулся к переключателю, и он погас.

— Бесполезно, — сказал Леклерк, показывая на огоньки около каждой капсулы. — Смотрите, каждые криогенные ясли имеют три индикаторных лампы. Зеленая включена, когда система жизнеобеспечения работает нормально. Если она почему-либо отказывает, то по звуковому сигналу вызывается эта машина — она автоматически разыскивает красный свет и удаляет содержимое капсулы.

— Бог мой! — Конвей протянул руку, опираясь о стену. — Содержимое. Бог мой…

— Дорогого усопшего, если тебе так больше нравится, — усмехнулся Фолконер. — Мы должны выяснить, куда эта машина их отправляла, и немедленно.

Конвей стиснул челюсти.

— Мы могли бы попробовать выбраться наружу. Хуже, чем здесь, не будет.

— Не говори глупостей. — К ним присоединилась Йошимура. Конвей поразился ее измученному виду. Он заметил, что она тоже избегала смотреть на машину. — Я обратилась в службу криогенного проекта в день первого ракетного удара. Нам ведь читали лекции о ядерной зиме, о радиации, о вероятных эпидемиях. Наш долг — выжить, помочь собрать то, что еще осталось за стенами этой пещеры. Полковник прав — наблюдателей почему-то нет. А что, если эта катастрофа — результат ядерного удара, а не землетрясения? Что, если снаружи все еще ядерная зима? Или просто высокий уровень радиоактивности? Мы не спасем никого, если мы не спасемся сами.

— Я постараюсь помочь выжившим, — сказал Конвей. — Механики могут возиться со своими машинами и с мертвыми. — Он резко повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. С бессильным жестом Йошимура взглянула на Фолконера и Леклерка. Низкорослый человек оставался бесстрастным, но Фолконер понимающе кивнул. — Он отойдет. И мы тоже. — Полковник обернулся к Леклерку. — Давай продолжим.

Леклерк возился с рычагами машины. Из ее передней части выходили тонкие провода, похожие на антенны. Они прошлись вдоль капсулы, считывая данные и передавая информацию внутреннему компьютеру. Машина остановилась, обрабатывая данные, а потом выдернула из капсулы кабель электропитания, снабженный разъемным соединителем. Еще одно движение, и когти ухватились за две утопленные ручки на противоположных сторонах металлической капсулы. Медленно, как будто сознавая торжественность момента, механизм поднял свой груз и двинулся вниз по проходу.

За ним шел Фолконер. Ослабевшие суставы и мускулы делали его похожим на заводную игрушку. Повернувшись к Йошимуре с вымученной улыбкой, он сказал:

— Первая работа по восстановлению родной страны — разгребание трупов.

Леклерк остановил машину, убирая камень с пути. Йошимура быстро подошла, прикоснувшись к руке Фолконера.

— Это надо сделать. Вы поступаете правильно. Скоро кошмар закончится, и, может быть, дела пойдут лучше, когда мы отсюда выберемся.

Он прикрыл ее ладонь своей, наклоняясь, чтобы помочь Леклерку, и ответил через плечо:

— Надежда — это именно то, что нам нужно.

Глава 9

Одиннадцать оставшихся в живых неровным полукругом расположились перед Фолконером. На всех были новые брюки и куртки из камуфляжной ткани, так что с первого взгляда трудно было отличить шесть женщин от пяти мужчин. Открытая дверь позади Фолконера вела в огромное подземное хранилище, где виднелись остатки полок и контейнеров, сметенных при падении многотонной скалы. Приглушенные голоса сидящих жутковатым эхом отражались от заставленных капсулами криогенных ясель стен пещеры. Их движения были вполне нормальными — люди уже адаптировались к новым условиям.

Фолконер кивнул через плечо.

— На этом складе хранилось все, что, как полагали, понадобится для быстрого восстановления. Здесь полно еды для тех, кто выжил после землетрясения. Оружия более чем достаточно, одежды тоже. Вот такие дела.

Раздался голос Леклерка:

— Объясните, что произошло с системой воздушной герметизации.

Фолконер кивнул.

— Ситуация любопытна. Когда мы отправились за машиной, вывозящей отходы… — у Конвея вырвался какой-то звук, который Фолконер проигнорировал, — то обнаружили, что она выгружает содержимое капсул в эвакуационный канал, о котором всем нам рассказывали. Предполагалось, что мы будем использовать канал для сброса отходов, находясь здесь в течение периода восстановления, помните? Но пока мы были заморожены, там все поменяли. Его оборудовали системой воздушной герметизации, достаточно мощной. В нормальных условиях система клапанов предотвращает утечку очищенного воздуха. Но она также повреждена. Хорошо, хоть клапаны остались открытыми и насосы качают свежий воздух извне. Мы нашли исправный карманный дозиметр и убедились, что воздух здесь чист, по крайней мере с точки зрения радиации. Мы также полагаем, что в пещере все еще поддерживается небольшое избыточное давление воздуха.

— Считает ли полковник, что выход наружу безопасен? — Вопрос задала единственная негритянка в группе, высокая стройная женщина. Конвей впервые увидел ее, когда они обменивались рукопожатиями при знакомстве. Поначалу он принял ее за фотомодель — у нее были широкие скулы и вызывающая чувственность в забавно раскосых глазах. Но теперь ее манеры и осанка, пожалуй, вызывали другую ассоциацию — военнослужащая. После ее вопроса, заданного в специфически армейской манере, Конвей в этом не сомневался.

— Ситуация со свежим воздухом еще более запутана, Тейт. Известно, что весь поступающий воздух должен проходить обработку, пока датчики указывают наличие радиационного, биологического или химического загрязнения. К сожалению, связи со всеми внешними датчиками нет, кроме детектора радиации. Мы полностью изолированы.

В разговор вмешался невысокий толстяк.

— Тогда почему они запустили процесс оттаивания?

— Мы не знаем, ээ… Харрис, да, Стивен Харрис. Прошу прощения, я еще не запомнил все имена. Во всяком случае, здесь находится Айвэн Кароли, техник-связист, который попробовал наладить радиосвязь. Электропитание в порядке, так что режим передачи он гарантирует. Но принять ничего не удается; похоже, что и нас никто не слышит.

Кароли был высоким и плотным, так что, задавая вопрос, Харрис смотрел на него снизу вверх.

— Пробовали ли вы другие частоты, кроме той, что нам выделена?

Кароли пожал плечами.

— Перепробовал все, что мог. Я уже подумываю — не продолжают ли они взрывать высотные ядерные бомбы, блокируя электромагнитными волнами всю электронику.

— Вполне возможно. — В разговор вступила еще одна женщина. Ее черные с проседью волосы были собраны в строгий пучок, что не могло отвлечь внимание от ее мягкой оливковой кожи и живых глаз. — Если кто меня не знает, я — Маргарет Маццоли. Называть прошу меня Мэг. Связь — это моя специальность. — Она улыбнулась Кароли. — Организация, а не техническое обслуживание, — добавила она, продолжив деловым тоном. — Из наших военных игр следовало, что необходимы длительные периоды «радиомолчания», а также нерегулярный график связи. Полагаю, мы должны ограничиться только прослушиванием. Если это структурное нарушение связано с применением ядерного оружия, мы не должны выдавать наше расположение. Или даже наше существование.

— Она права, — возбужденно вмешался Харрис. — Кто-то активизировал разморозившую нас автоматику. Очевидно, они сделали это с помощью радиосигнала, обнаружив, что здесь натворило землетрясение. Или бомба.

— Вряд ли, Харрис. — Конвей нервно теребил воротник, ощущая пристальное внимание группы. — Если бы нас хотели вернуть к жизни, то направили бы сюда дежурный персонал.

К разговору подключился еще один мужчина, голос которого был спокойным и рассудительным.

— Уверен, что к нам направили наблюдателей, но с ними что-то случилось. — Он непринужденно улыбнулся, и Конвей отметил его спокойные и доброжелательные манеры. В этом не было ничего удивительного — пастор Джон Джонс общался с людьми с профессиональной легкостью и успешно предотвратил нежелательные последствия нескольких опасных инцидентов. Он сказал, продолжая смотреть на Конвея: — Не могли же они просто нажать кнопку и оставить нас лицом к лицу со всем этим. — Пастор обвел рукой разрушенные ясли.

Фолконер возразил:

— Нам говорили, пастор, что здесь постоянно будут дежурить наблюдатели, но их нет. Нас оставили под контролем автоматов.

— Думаю, что ответ заключается в этом воздушном насосе, — сказал Конвей. — Если вы намереваетесь оставить криогенный центр под управлением автоматики, а не людей, то необходимо предусмотреть соответствующие меры предосторожности. Полагаю, они установили нулевую влажность и избыточное давление.

— А почему не разрежение?

— Потому что, если в условиях разрежения появляется хоть небольшая утечка, ее нужно устранять,иначе разрежение нарушается. В системе с избыточным давлением небольшая утечка не так опасна. Конечно, при достаточно большом проломе выйдет из строя насос. Думаю, что землетрясение запустило систему оттаивания, но не вывело из строя систему поддержки давления.

— Ты хочешь сказать, — вмешался Харрис, — что здесь почти все погибли лишь потому, что сломался какой-то датчик?

— Это не имеет значения. — Фолконер холодно призвал Харриса к спокойствию. — Все это не имеет значения. Мы будем выбираться наружу.

Он направился к стальной двери, до которой была почти сотня ярдов. Круглая дверь была вставлена в стальную раму, подогнанную под размеры тоннеля. На самой двери были установлены четыре круглые рукоятки с выступающими ручками, которые с помощью рычагов и червячной передачи соединялись с засовами. Засовы прошивали раму насквозь и уходили в скалу. Закрытая дверь была полностью герметична. Конвей припомнил общее описание из той успокоительной небольшой беседы, которую провели с ними перед замораживанием. Тогда ему показалось, что эта штука напоминает банковский сейф, и она сразу же вызвала у него необъяснимую неприязнь.

Леклерк взял дозиметр и последовал за Фолконером. Не успели они сделать и нескольких шагов, как раздался голос Йошимуры:

— Вы забываете о биологическом и химическом загрязнении, полковник! Почему бы нам не попытаться отыскать на складе приборы контроля?

Фолконер ответил с натянутой улыбкой:

— Было бы счастьем, если бы я просто позабыл о них. Мы уже давно дышим наружным воздухом, и невозможно узнать, проходит он очистку или нет. Если нет, то… — Он развел руками, а затем добавил: — Наша главная проблема как раз здесь; мы заперты вместе с более чем тысячей трупов. Сначала я надеялся, что от тел можно избавиться, но их чересчур много, а проходы слишком загромождены. Мы должны выбраться отсюда, прежде чем… — Он остановился, услышав, как Маццоли судорожно вдохнула. Взглянув на ее искаженное ужасом лицо, Фолконер кашлянул и не стал заканчивать фразу.

— Мы не можем так просто уйти, бросив здесь наших товарищей, полковник! — сказал пастор. — Вы профессиональный солдат, и вижу, что дела духовные не относятся к вашим основным приоритетам, но я считаю нашей обязанностью по крайней мере похоронить их должным образом. И не принимаю никаких возражений.

Фолконер молчал, и что-то в его позе заставило Конвея насторожиться, но, к удивлению, последовавший ответ был мягок и рассудителен.

— Никто не спорит, пастор. Только, пожалуйста, немного позже. Сначала позаботимся о живых, потом о мертвых. — Конвей задел плечом Йошимуру, обратив внимание, что на пути к двери все непроизвольно старались держаться поближе друг к другу. Двенадцать человек пробирались через усыпанный камнями проход, и по лицам было видно — каждый понимает, что может ждать его в неизвестном мире.

Добравшись до выхода, они разбились на тройки, и каждая выбрала свою рукоятку на двери. Ни один засов не поддался сразу. Когда первая группа налегла на свою рукоятку, она громко заскрипела, и стержень, запирающий дверь, с пронзительным визгом вышел из своего отверстия. Другие группки приветствовали результат радостными криками. Пастор отвесил легкий поклон победителя, уступив место следующим. Еще два засова были открыты точно так же, и их тоже приветствовали аплодисментами.

Конвей, Йошимура и полная женщина по фамилии Бернхард навалились на четвертое колесо. Их шеи со вздувшимися от напряжения венами блестели от пота. Кароли и Фолконер похлопали женщин по плечам и заняли их места.

Нехотя, с каким-то сердитым скрежетом последний из стержней вышел наружу. Боковым зрением Конвей заметил, что Фолконер нахмурился, и проследил за встревоженным взглядом полковника. Стержень, торчащий из отверстия в стене, словно указующий перст, пересекала глубокая царапина. Конвей услышал тонкий тихий свист. Повернув голову, он попытался определить, откуда идет звук. Он раздавался из впадины, откуда вышел стержень.

Победа над последним засовом вызвала бурную радость, сменившуюся напряженным молчанием — первые успехи лишь приближали тревожный выход в неведомый мир.

Оторвавшись от изучения стыка двери с рамой, Конвей постарался не выдать своих опасений товарищам. Осмотревшись, он видел, как первая радость сменяется на их лицах тревогой, уверенность — страхом.

— Ну ладно, — произнес Конвей, — давайте посмотрим, что там творится за дверью.

Пастор положил ему руку на плечо и сказал:

— Когда я умирал в пещере от истощения, ты принес мне пищу и воду. И что бы ни ждало нас за открытой дверью, я благодарен тебе за это. Надеюсь, мы вступаем в дружественный мир.

— Аминь, — произнес Кароли, и все стали обмениваться рукопожатиями. Кое-кто украдкой смахивал слезы.

— Ну-ка, навалимся разом, — сказал Фолконер. — Здесь каждый должен внести свою лепту.

Со смехом и шутками вся дюжина заняла свои места у двери, словно участвующие в какой-то игре дети. Конвей постарался занять позицию у края двери, откуда раздавался не дававший ему покоя настойчивый свист. Ему показалось, что он перехватил внимательный взгляд Фолконера, но, когда решил проверить, полковник уже отвернулся, упершись плечом в дверь.

По команде полковника все дружно навалились на препятствие.

Ничего не произошло.

Фолконер рассмеялся.

— Я знал, что так оно и будет. Эта штука напоминает дверь отсека подводной лодки, и справиться с ней, похоже, не просто. Надо нажать покрепче. Все вместе по моей команде. Раз-два взяли!

Результат был прежний, но на этот раз шуток не последовало. Лишь легкий недоуменный ропот, словно отголоски далекого шторма, пробежал по группе.

Конвей был уверен, что характер свиста изменился.

Он подозвал Фолконера и указал ему на линию стыка.

— Воздух выходит через эту щель. Вот почему так туго выходил засов и не открывается дверь. Она зажата.

— Зажата? — бросился к ним Харрис. Лицо его налилось кровью, дыхание прерывалось. — Чем она может быть зажата? Мы же открыли ее.

— Землетрясение, — ответил Конвей. — Рама перекошена, просто это не заметно глазу.

— Это невозможно! Она весит тонны и идеально подогнана к двери. Любой изгиб был бы заметен.

— Послушай, как выходит воздух наружу. Когда мы толкали, свист становился сильнее.

Леклерк отодвинул Фолконера от двери, достал спички и носовой платок. Он зажег его и опустил к цементному полу. Дымок от тлеющей ткани доходил до линии стыка и исчезал там.

— Попробуем толкнуть еще раз, — сказал Фолконер.

Бесплодные попытки лишь добавили отчаяния. Первым отступил Фолконер. Отойдя назад, он задумчиво изучал безжалостную сталь двери. Очередная неудача вызвала вспышку бессильной ярости. Люди пинали дверь, орали, били холодный насмехающийся над ними металл опухшими кулаками. Один за другим они тяжело опускались на землю, не в силах пошевелиться. Последней сдалась Маццоли. Она стояла, привалившись к двери, держа руку на рукоятке, словно ее хрупкое тело было способно открыть путь на свободу. Ни к кому не обращаясь, женщина произнесла:

— Мы в ловушке и не сможем выбраться.

— Мы еще живы, — ответил Фолконер.

Женщина по имени Тейт хрипло засмеялась.

Глава 10

Надо было что-то поесть, и со склада принесли шесть походных плиток — по одной на двоих. Вскоре голубые язычки горящего спирта лизали походные котелки с тушенкой. Рядом лежали пустые пакеты от сухого пайка из армейского рациона.

Ближайшие отсеки убрали, освободив площадку в несколько ярдов за боковой комнатой, где находились панель управления и оборудование системы жизнеобеспечения. Конвей глядел на мигающие индикаторы и цифры, проклиная их непреступное превосходство, не допускающее ни малейшего контроля над собой. Единственным, кто мог попытаться справиться с оборудованием, был Леклерк, но ему удалось разобраться лишь с системой циркуляции воздуха. Тем не менее все были счастливы, что, по крайней мере, не нарушено электропитание. Леклерк был уверен, что некоторые из устройств связаны с ядерным реактором, но для более определенных выводов ему не хватало специальных знаний.

Главная причина тревоги была, конечно, не в этом. Время от времени кто-то из сидящих на импровизированной кухне украдкой бросал полный надежды взгляд на дверь, а затем разочарованно продолжал смотреть в одному только ему ведомую точку.

Помешивая свой обед, Фолконер произнес:

— Я все думаю об устройстве этой штуки. — Никто не спросил, что он имел в виду. — Если мне не изменяет память, петли находятся справа, если повернуться к двери лицом.

— Они как раз слева, — раздалось сердитое ворчание Харриса. Его опухшее лицо было покрыто красными пятнами.

— Ну ты, знаток! — с издевкой вмешалась Тейт. — Не ты ли утверждал, что дверь не может заесть?

Харрис проигнорировал ее замечание.

— Кто-нибудь может точно вспомнить? — спросил Фолконер.

— Они справа, — ответил Конвей.

Харрис разъяренно вскочил на ноги.

— Хватит корчить из себя всезнаек! Я давно наблюдаю, за вами. Вы считаете меня идиотом. Да вы сами идиоты, такие же трупы, как и все остальные в этих дурацких корзинах. У вас просто недостает мозгов понять это! — Он пнул ногой свой кипящий котелок и бросился к двери, ведущей на склад. В воздухе повисло неловкое молчание, все только слушали, как мечется за стеной Харрис, извергая потоки непристойной брани.

Маццоли стала собирать с пола то, что осталось от обеда, который она намеревалась разделить с Харрисом.

Фолконер продолжал:

— На складе должна быть пластиковая взрывчатка и детонаторы. Если мне удастся отыскать их в этом бардаке, мы могли бы взорвать дверь.

— А потолок при этом рухнет нам на головы, — насмешливо вставил Кароли.

— Кошмар, — с ядовитым сарказмом протянула Тейт. — Если мы продолжим здесь сидеть — погибнем. Если он взорвет дверь — погибнем. Может, когда мы сделаем первый шаг наружу, наши легкие заполнит нервно-паралитический газ. Или не успеем открыть дверь, как нам на голову сбросят вторую ядерную бомбу.

— Не было никакой бомбы. — Маццоли выпрямилась, комкая в руках носовой платок. Было видно, как побелели костяшки ее пальцев. — Мы найдем там людей, которые восстанавливают разрушенные войной дома. Они ждут нас.

— Они все погибли. — На пороге, словно призрак, появился Харрис. Брошенные слова эхом отразились от стен склада за его спиной. Он повернулся и снова исчез.

Маццоли заплакала. Сидевшая рядом с Конвеем Нэнси поспешила ее успокоить.

Фолконер направился к Конвею. Полковник говорил тихо, стараясь, чтобы его слова не услышали другие.

— Тейт права: нам надо рискнуть. Помоги мне убедить в этом других.

— Я? Выдвигайте свои аргументы, полковник. Вы же лидер.

— Вы спасли всем нам жизнь, ты и Йошимура. Мы в неоплатном долгу перед вами. Поэтому у тебя особое положение, хочешь ты этого или нет. Мы должны действовать единым фронтом.

— И не думайте об этом. Если мне покажется, что вы правы, то буду с вами. Нет — буду против вас.

— Согласен. Но каково твое мнение о двери?

— Здесь я согласен с Тейт. Нам нечего терять.

— Хорошо. — Фолконер поднялся и направился на склад.

Конвей уже принялся за еду, когда Йошимура вернулась с Маццоли. Пожилая женщина уже успокоилась. На ее губах играла подозрительно жизнерадостная улыбка. Она похлопала Конвея по плечу.

— Не увлекайся этой отвратительной едой. Завтра в ознаменование нашего возвращения я угощу тебя кое-чем особенным. Приглашаю всех.

На лице Йошимуры была мольба о понимании. Обращаясь к Маццоли, Конвей произнес:

— Звучит заманчиво, Мэг.

Женщина радостно засмеялась.

— Сначала мы полетим в Сиэттл, а потом, конечно, в Вашингтон. Я не говорила тебе, что наша славная Доннаси Тейт — правда, чудесное имя — майор военно-морских сил и служит она в Дистрикте? В любом случае первый же вечер возвращения мы отметим одним из моих итальянских обедов. Вы должны посмотреть мой сад: азалии в это время года просто чудесны.

На другом конце импровизированной кухни поднялась еще одна женщина и шагнула навстречу Маццоли. Конвей вспомнил, что ее зовут Дженет Картер. Она была небольшого роста и буквально излучала энергию, даже ее черные короткие волосы блестели так, что казалось, вот-вот заискрятся. Со своей быстрой речью и жестикуляцией она напомнила Конвею маленькую возбужденную птичку. Картер сказала:

— Время года? Да мы не знаем даже, какой сейчас год!

Но Маццоли словно ничего и не слышала.

— Когда меня отобрали для криогенного проекта, я отдала дом невестке. Я была одной из самых первых. Мой сын… — Ее сияющие глаза, казалось, потускнели от горя. Прежде, чем продолжать, она глубоко вздохнула. — Мой сын был в Германии, когда все началось. Говорили — может, они и не станут применять ракеты, но меня это уже не волновало, тем более что они сказали, им нужны люди, у которых нет близких родственников. — Женщина замолчала, словно ее захватила какая-то мысль, но затем продолжала как ни в чем не бывало: — По крайней мере я знаю, что он умер. А столько людей так ничего и не узнали. Но теперь все мы смотрим в будущее. Нам многое предстоит сделать, и только труд решит все проблемы, разве не так?

— Конечно, — ответил Конвей. — Это наша задача — строить.

— Много ли было разрушений? — спросила Маццоли. — Я ничего не видела перед тем, как присоединилась к проекту. Это было ужасно? — Беспрерывно моргая, женщина отвела взгляд. Ее рука нервно теребила выбившуюся из куртки нитку.

— Радуйся, что ты этого не видела.

— О, я рада! А ты видел Дистрикт? Пригород? Откуда моя невестка… Фоллс Черч?

Конвей не мог рассказать ей всю правду. Он одним из последних присоединился к проекту, и то после того, как понял, что вероятность выжить практически равна нулю.

— Я видел лишь центр Ди Си. Они забрали меня ночью. В Даллас мы летели на вертолете, окна были зашторены.

— Может, был виден пожар? Дым?

Конвей смотрел себе под ноги.

— Уже начиналась ядерная зима, Мэг. Только это я могу сказать тебе наверняка.

Маццоли горестно вздохнула, и Йошимура коснулась ее плеча.

— Давай пройдемся, а то мне одной скучно.

Маццоли быстро пришла в себя.

— Мне нужно встряхнуться. Дженет, может, вы со Сью мне поможете? Давайте приберем здесь, а потом сходим посмотрим, что можно найти на складе. Не думаю, что полковник и прочие знают, где и что нужно искать, верно? Я всегда собирала чемоданы своим мужчинам. Они все беспомощны, как дети. — Конвей смотрел, как под аккомпанемент ее болтовни четверо женщин собрали посуду и направились к мойке в комнате управления рядом с шахтой для отходов.

Он все еще наблюдал за ними, когда вернулись Фолконер и Леклерк. Полковник взобрался на огромный валун, оставив напарника внизу.

— Послушайте все! — Хотя его командный голос и внушал уверенность, Конвею показалось, что Фолконер с трудом владеет собой. Тем не менее его воздействие на группу было еще сильным. Напряженные лица обратились к нему с живым интересом. Мывшие посуду женщины поспешили обратно. Жестом полковник указал на пакеты цвета хаки. Рядом с Леклерком их было довольно много.

Фолконер продолжал:

— Мы собираемся пустить это в дело. Здесь достаточно взрывчатки, чтобы разнести эту жалкую дверь в пух и прах. Я намереваюсь устроить то, что мы называем направленным взрывом. При этом сила взрыва будет действовать в одном направлении. Я собираюсь направить ее на петли. Дверь вылетит, и мы на свободе.

— Это слишком опасно, — сказала Картер.

— Согласен, опасно. Поэтому я хочу решить этот вопрос демократично. Мы проголосуем — будем ли пытаться отсюда выбраться или продолжаем надеяться на помощь извне?

— Выбор не богат. — На Кароли речь полковника не произвела впечатления. Рядом с ним остановилась Бернхард, женщина, помогавшая Конвею у двери. — Демократия здесь лишь удобный трюк, чтобы избежать ответственности. Нам предлагают голосовать по вопросу: «Когда вы прекратили бить свою жену?». Почему вы так уверены, что помощи не будет?

Последовавший выпад Леклерка мог изрядно накалить обстановку.

— Так ведь это тебе поручено связаться с ними! Сам ведь признался.

— А почему бы не рвануть? — спокойно произнесла Тейт. Она оказалась перед Фолконером и, что самое главное, между Леклерком и Кароли. — Так говорила моя матушка — помирать так с музыкой. Вперед, полковник, свершите чудо!

Фолконер посмотрел на Маццоли и Йошимуру, затем на Конвея.

— А что думают остальные?

Маленькая фигурка Йошимуры была полна решимости.

— Действуйте, полковник!

Конвей молча кивнул в поддержку Фолконера.

— Я соглашаюсь с любым решением большинства, — сказала Маццоли. Дергавшийся на лице мускул выдавал ее волнение.

Но пастор был иного мнения.

— Если необходимо рисковать жизнью всех нас, то делать это надо в самом крайнем случае. По-моему, еще не время.

Кароли и Бернхард посмотрели друг на друга. Женщина пожала плечами, и Кароли улыбнулся.

— Мы с вами, — сказал он.

Тихая женщина по имени Сью Анспач спорила шепотом с Дженет Картер. Первой обернулась и ответила маленькая Дженет:

— Наши голоса уравновешивают друг друга. Я за то, чтобы подождать.

— Мне очень жаль, — сказала Анспач.

Взмахнув рукой, Фолконер как бы попытался охватить всех-всех присутствующих. Конвей понял, что это жест примирения, который выглядел настолько забавно со стороны человека, держащего несколько фунтов мощной взрывчатки в одной руке и пакет детонаторов в другой, что он едва не расхохотался. Фолконер подвел итог:

— Итак, семь за, двое против, Маццоли не голосовала.

— А Харрис? Его голос учитывается? — вмешалась Картер.

Фолконер молчал, в его напряженной позе было что-то агрессивное. Наконец он заговорил:

— Мы с Леклерком не упомянули о нем, поскольку боялись, что нас обвинят в использовании случившегося для оказания давления. Мне очень неприятно сообщать вам: Харрис повесился.

Фолконер соскочил с валуна прежде, чем его ошеломленные спутники успели что-нибудь спросить. Оказавшись рядом с Конвеем, он произнес вполголоса:

— Группа катится ко всем чертям еще быстрее, чем я предполагал. «Теперь их было одиннадцать». Да и Маццоли выглядит как-то странно. Тебе что-нибудь известно о ней?

— Уход от реальности, отторжение — не знаю, как это назвать. Она на грани безумия, — сказал Конвей.

— Черт! «Теперь их было десять».

— Ошибаетесь, Фолконер! Нас все еще одиннадцать. Если вы собираетесь играть роль лидера, то оставьте привычку пересчитывать тела, ясно?

Едва успев что-либо сообразить, Конвей почувствовал, что стоит на цыпочках, а рука полковника крепко сжимает воротник, лишая его возможности дышать.

— Жалкий слюнтяй, — процедил Фолконер. — Восемьдесят шесть моих ребят лежат здесь мертвые. Я подбирал их, тренировал, я любил их, как родных. Не смей попрекать меня моим положением. Никогда! Предупреждаю в последний раз!

Полковник отшвырнул Конвея, и тот, выбросив руку в сторону, с трудом удержал равновесие. Он стал массировать шею, стараясь не смотреть на подбежавшую к нему Йошимуру.

— Что случилось? — спросила она. — Да он с ума сошел! — Девушка подняла дрожащие руки, но не решалась опустить их на грудь Конвею.

— Ничего страшного. Я глупо пошутил, и он дал мне это понять. Не обращай внимания.

Бочком к ним приблизилась Картер.

— Солдафон несчастный, — вполголоса произнесла она. — Она кивнула с глубокомысленной улыбкой. — Мы не должны идти у него на поводу.

Конвей пристально посмотрел на Картер и Йошимуру. То, что он увидел, заставило перевести взгляд на остальных. В лицах спутников появилось что-то новое. Поначалу он принял это за возбуждение, но потом понял, что все серьезнее и опаснее. Тормоза были отпущены, и обществу требовалась жертва, козел отпущения.

Извинившись, Конвей отошел и стал наблюдать, как Йошимура возобновила беседу с тремя женщинами. Через несколько минут она снова подошла к нему и сказала:

— Дженет настаивает на том, чтобы увидеть тело Харриса. Она не может просто так поверить, что он повесился. Здесь нужно все расследовать. — Заметив нерешительность на лице собеседника, она добавила: — Ты первый должен насторожиться после того, как Фолконер так с тобой обошелся.

— Никак он со мной не «обходился». Это была нормальная реакция на глупое замечание.

— Боже! Ты его уже защищаешь. Тебе промыли мозги не хуже, чем его оловянным солдатикам.

— Я не… ну хорошо, я защищаю его, и у меня нет для этого особых поводов. Просто он ничего не сделал.

— Остальные в этом не уверены. Но что бы там ни было, нельзя там оставлять бедного Харриса. Мы собираемся взять с собой пастора Джонса и принести тело. Иначе нельзя.

Конвей ничего не ответил, и Йошимура ушла. Процессия из четырех женщин и пастора направилась к складу. Конвей почувствовал на себе ядовитые взгляды.

Он подошел к Фолконеру и Леклерку, которые с помощью слесарной ножовки распиливали пополам вентиляционную трубу.

— Нашего полку прибыло, — приветствовал его полковник. — Работа здорово отвлекает от грустных мыслей. Хорошо хоть, что удалось найти нужный инструмент.

— Зачем эта труба?

— Мы сделаем из нее конус и упакуем туда взрывчатку. Должно получиться что-то похожее на вафельный рожок с мороженым. Затем сложим из камней постамент, чтобы установить заряд перпендикулярно двери, а основание конуса направить туда, где, как нам кажется, должны быть петли. Если все рассчитано верно — форма заряда и расстояние от двери, — то взрывная волна должна смести эту стерву к чертовой матери.

— А если промажем мимо петель?

Улыбка Фолконера стала еще напряженнее.

— Попробуем еще раз. Если гора нам это позволит и если хватит взрывчатки.

— Послушайте, — сказал Конвей, — вам следует кое о чем знать.

— Что, бунт на корабле?

— Догадались?

— Прочел по их лицам. А ты понимаешь, что мы с тобой теперь повязаны, раз ты здесь нам помогаешь?

— Я сказал, что буду помогать, когда посчитаю нужным. Не думаю, что у меня есть выбор.

Леклерк взглянул на него снизу вверх, оторвавшись от распаковки кремово-желтой взрывчатки. В его ухмылке было что-то волчье.

— Идеалист несчастный. — Он вернулся к своему занятию.

Закончив с зарядами, они затратили еще больше времени на то, чтобы сложить для них подходящую платформу из камней. Когда все было готово, Фолконер вставил взрыватели с отходящими от них проводами и направился к основной группе. За ним, разматывая провод, шел Леклерк.

Страх и враждебность буквально висели в воздухе, но Фолконер не обращал на это внимания, а Леклерк был полностью поглощен возней с проводами. К остановившемуся в стороне Конвею подошла Йошимура в сопровождении трех подруг. Разговор начала Картер:

— Мы кое-что нашли и хотим поговорить до того, как случится еще что-нибудь.

Конвей молчал, и Йошимура протянула ему какой-то предмет, похожий на портфель. Он взял и открыл его.

— Видеоплеер, — сказал Конвей, взглянув на экран и встроенный проигрыватель для компакт-дисков. Девушка вручила ему и диск — гладкий кружок размером с пятидесятицентовую монету.

— Что здесь? — спросил он.

Она молча покачала головой. Конвей заметил наклейку с текстом: «Для полковника Берла Фолконера, Вооруженные силы Соединенных Штатов: Изменение задачи и основания к этому. (В отсутствие полковника Фолконера эта запись переходит к старшему официальному представителю правительства Соединенных Штатов в Северо-западном криогенном восстановительном центре.)» Конвей взглянул на напряженные лица женщин.

— Вы просмотрели запись?

Словно повторяя заученную фразу, Йошимура произнесла:

— Мы требуем, чтобы полковник присутствовал при просмотре записи членами группы.

— Почему? Что это все значит?

Вмешалась Картер:

— Он лежал всего в нескольких футах от того места, где… от тела Харриса. Они сняли тело. Они должны были заметить это и, конечно, знают, что здесь записано. Они не думали, что мы пойдем туда и найдем плейер.

Раздался крик не обращавшего внимания на их разговор Фолконера:

— Все в укрытие! Мы собираемся взрывать.

— Постойте! — пронзительным, полным ярости голосом закричала Йошимура. — Расскажите нам об этом видеодиске.

— Что? — В полном замешательстве полковник подошел к ним.

Поведение Фолконера несколько смутило всех женщин, кроме Картер, которая выхватила диск и видеоплеер у Конвея и протянула их полковнику. Жест этот выглядел как обвинение.

— Этот диск вы с Леклерком просмотрели на складе.

Фолконер взял видеоплеер, насупившись, прочитал текст на наклейке и, не произнося ни слова, вставил диск в щель проигрывателя. На вспыхнувшем экране появилось печальное изможденное лицо мужчины, сидевшего за простым захламленным письменным столом. Позади его на шесте виднелся безвольно обвисший американский флаг. Замок-«молния» на кожаной куртке мужчины был наглухо застегнут, хотя запись велась явно в помещении. Он произнес болезненно слабым голосом:

— Полковник Фолконер, если вы когда-нибудь услышите это, примите мои извинения за то, что я сделал с вами и остальными членами вашей группы. Дела в криогенном проекте совсем плохи. У меня нет времени быть добрым. Честно говоря, ваша группа — это все, что осталось от проекта.

Кто-то из окруживших экран громко всхлипнул.

— Мы изменили установки вашего оборудования, чтобы избежать ошибок, которые… привели к потере остальных.

Во-первых, я должен сообщить, что никакого дежурного персонала не будет. Все, кто еще способен что-то делать, переводятся в резервную столицу в Аллегенисе. Война окончена, полковник. Проиграли все. Уже почти два года в этом сумасшедшем мире практически нет лета. Давным-давно исчезли государственные границы. Соединенных Штатов, Советского Союза просто не существует. Англия — не более чем остров. В Южной Америке и Африке царит полный хаос, в Австралии не осталось и признаков существования человека. Азия превратилась в сплошной склеп.

Между молотом и наковальней ядерного и химического оружия большая часть населения Земли уже уничтожена. Неизвестно, кто первым применил бактериологическое оружие, но эпидемии уже свирепствуют повсюду. У многих еще остались запасы этого оружия, и каждый старается уничтожить как можно больше людей. После того как первая эпидемия неизлечимых болезней охватила сразу три континента, уже невозможно было остановить людей, движимых жаждой мести и взаимного уничтожения.

По самым оптимистичным оценкам, к востоку от Миссисипи осталось не более миллиона человек, включая женщин и детей. Многие из них безнадежно больны. Не думаю, что условия в других местах на Земле такие же — скорее всего они еще хуже.

Ваш комплекс в пещере полностью герметичен. На самом глубоком уровне пещеры установлен небольшой ядерный генератор самой современной конструкции. Расчетное время его действия практически бесконечно. Надеемся, что ему не понадобиться работать так долго.

Говорящий попытался улыбнуться, и кто-то из зрителей громко застонал. Обращение продолжалось.

— Все оборудование питается от генератора. Система жизнеобеспечения будет выделять из воздуха азот и поддерживать среду с постоянным избыточным давлением 2 атмосферы и практически нулевой влажностью. Машины должны поддерживать, м-м, чистую в бактериологическом отношении среду на случай, если, м-м, криогенные капсулы выйдут из строя.

Говорящий замолчал и нервно вытер лицо. Тревожные складки на лбу остались, и Конвею показалось, что они не исчезнут никогда. Он продолжал:

— Прошу извинить меня за приказ так безжалостно распорядиться с нашими погибшими. Альтернативы у нас не было. Итак…

Когда система контроля определит, что внешние условия позволяют выйти наружу, насос начнет закачивать в пещеру свежий воздух. Приборы обеспечения жизнедеятельности должны восстановить функции ваших органов и стимулировать мышечную активность. Имеющиеся запасы, как вам известно, достаточны для того, чтобы продержаться несколько месяцев без помощи извне.

Полковник, вы последним видели, как миллионы и миллионы американцев уверенно шли вперед через двадцать первое столетие. То, что вы сейчас услышите, может показаться абсурдом. Однако это правда. Подготовленный вами боевой отряд из восьмидесяти семи человек сейчас, возможно, самое крупное и мощное воинское подразделение в мире.

Северо-западный криогенный центр оснащен технически на самом высоком уровне. Мы делаем ставку на инженерные знания ваших товарищей — они должны стать решающим фактором в быстром восстановлении общества. У нас все еще достаточно высокая электрооснащенность для того, чтобы возродить высокие технологии даже при катастрофическом сокращении населения. Мы рассчитываем направить радиосигнал, активизирующий ваше размораживание, примерно через десять лет; возможно, немного позже. Это несколько больше, чем мы — или вы — предполагали. Мне очень жаль. Если позволят обстоятельства, будет направлена помощь. До получения дальнейших инструкций вам предписывается проведение военных операций в зависимости от ситуации. В случае нашей дееспособности мы будем отвечать на ваши радиосигналы. Но это не имеет особого значения. Ваша миссия превыше всего, она важнее, чем судьбы членов вашей группы. Вы, полковник, — старший офицер, которому дается шанс выжить в новый Век Тьмы. Я изложил вашу миссию в самых общих чертах. Исполнять ее вам придется так, как посчитаете нужным.

Восстановите Соединенные Штаты. То, что вам не удастся сделать в течение вашей жизни, должны завершить ваши потомки. Нация повержена — она должна возродиться!

Сильный приступ кашля прервал обращение. Мужчина, задыхаясь, наклонился вперед и, вцепившись обеими руками в стол, заставил себя продолжать:

— Если в случае вашей смерти кто-то другой смотрит это сообщение, то именем Президента этот человек назначается преемником полковника Фолконера.

На экране появились титры, представлявшие выступавшего: Митчел Калдерон, действующий президент Соединенных Штатов.

— Я знаю его! — взволнованно воскликнула Бернхард. — Он подписывал мое последнее исследование. Он был тогда помощником министра сельского хозяйства. Что там у них произошло?

— Скоро узнаем, — спокойно сказал Фолконер, принимая детонатор из рук Леклерка. — Я ничего не знал о видеоплеере, иначе, уж поверьте, не стал бы устраивать никакого голосования по поводу своих планов. А теперь — все в комнату управления.

Картер попыталась что-то сказать, но полковник взглядом заставил ее замолчать. В комнате управления он обратился к Джонсу:

— Пастор, может быть, у вас найдется пара слов благословить славных подрывников, сейчас самое время.

Пастор улыбнулся:

— Думаю, сейчас уместнее общая молчаливая молитва. Давайте вместе склоним на минуту головы.

Через минуту он громко произнес «Аминь», но ответа услышать не удалось.

От мощного взрыва содрогнулась земля, сверху посыпались обломки скалы. Грохот их падения смешался с общим шумом, тревожные крики сменились пронзительным визгом. Потребовалось несколько секунд, чтобы затихли последние отголоски взрыва.

Пошатываясь, Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на струйку крови, сочившейся из ранки за ухом. Остальные стонали, пытаясь встать. Убедившись, что никто серьезно не ранен, он шагнул в тоннель. Лучи света пробивались через тучи пыли в воздухе. Не в силах сдержать хриплый крик, он бросился вперед.

Через несколько минут они сообща отодвинули замаскированную под скалу дверь в устье тоннеля и выбежали наружу, не в силах сдержать смех, прерываемый приступами кашля. Продолжавший работать насос выбрасывал за их спинами клубы пыли. Они протирали покрасневшие глаза, полные слез радости, и хлопали друг друга по спинам.

Первой заговорила Анспач. Радость в ее голосе уступила место замешательству.

— Они что, перенесли нас в другое место? Здесь все выглядит иначе.

— Здесь не было таких деревьев, — сказал Конвей, указывая на гигантскую пихту не менее восьми футов в диаметре. — А в долине был город.

Стараясь выбраться из облака пыли, Фолконер шагнул вперед и показал на склон горы.

— Следы взрыва. Видите — скала расплавилась до стекла. Здесь упала ядерная бомба, которая уничтожила все внешние приборы контроля.

— Это объясняет нашу изоляцию, — сказал Конвей. Обменявшись взглядом с полковником, он продолжил: — Но если воздух сейчас не радиоактивен, значит, бомбили очень давно.

Они снова начали рассматривать деревья. К ним присоединилась Бернхард. Она дрожала всем телом.

— В нашей стране было только два таких леса. Смотрите — деревья абсолютно не повреждены! Если рядом взорвалась ядерная бомба, их должно было превратить в пыль.

— К черту эти деревья! — взорвался Кароли. — Мы выбрались на свободу, а вы вешаете носы. Когда-нибудь вы бываете довольны? Харрис говорил вам, что здесь было землетрясение, а не бомба. Вы что, не в состоянии признать свою ошибку?

На виске у Фолконера дергалась жилка.

— Этим деревьям не менее пятисот лет. Они выросли после того, как мы вошли в пещеру.

Глава 11

Дым поднимался от костров белыми кольцами, и ветер с соседних холмов собирал разрозненные струйки в изорванную мантию, колыхавшуюся в алых лучах заходящего солнца. Пронзительно кричали козодои. Их стремительные броски с высоты заканчивались негромкими ударами. Вдалеке выл одинокий волк.

Гэн ничего этого не видел и не слышал. Он защищался, неловко отступая. Правая рука с мечом гудела от усталости. Казалось, ноги уже не в состоянии выдерживать вес тела. Ныла ушибленная челюсть. Острие деревянного тренировочного меча Класа гипнотизировало его, словно змея птицу.

Поединки были и тренировкой, и в то же время наказанием. После той стычки в Тигровых Скалах они проводились каждый вечер. На этот раз поединок, начавшийся как упражнение ученика с учителем, перерос в яростную схватку. Борьба шла уже не только за победу, но и за самоутверждение. Гэн знал, что наверняка проиграет. Но голос внутри него требовал победить.

Гэн ударил из последних сил, закричав от напряжения. Если бы клинок был стальным, Класу пришел бы конец. Даже теперь лишь тренировочные доспехи из кожи и железа спасли его от серьезной раны. Он зарычал и отпрянул назад, давая сигнал об окончании схватки. Указывая на отчетливый след удара на защищавшей его живот пластине, он сказал, явно не веря своим глазам:

— Ты только посмотри!

Гэн прислонился спиной к шатру, наслаждаясь возможностью перевести дыхание. Клас зажег факелы в четырех корзинах, висевших на столбах вокруг площадки для поединков.

— Здесь как раз было незащищенное место.

Клас подошел к бутыли из тыквы и налил себе воды. Он предложил чашку Гэну, тот вежливо поблагодарил и поднес сосуд к губам, борясь с желанием осушить чашку одним большим глотком. Клас сказал:

— Не было никакого незащищенного места. Ты сам заставил меня открыться. Если бы мы дрались настоящими мечами, ты бы выпустил мне кишки. Как тебе это удалось? Вспомни.

Гэн закрыл глаза, восстанавливая детали поединка.

— Ты сделал ложный выпад левой ногой. Потом опустил правую руку и нанес удар. Удар был направлен в мой левый бок, причем лезвие шло не прямо, а немного наискось. При этом ты повернулся ко мне левым боком, давая отличный шанс для контратаки. Я ударил, когда ты стал убирать ногу.

— Ты можешь стать лучшим из лучших, если будешь продолжать думать во время схватки. И если старейшины не отправят тебя в Путь Чести.

— Уже прошло больше недели. Мне не разрешают нести дозор. Они больше не спрашивали меня о том, что случилось со всадниками Дьяволов.

— Спросят. Завтра.

— Они решили, что я был не прав. И мой отец так решил. — Гэн замолчал, плотно сжав губы и постукивая себя по ноге деревянным мечом. — И другие воины тоже против меня, Клас.

— Старейшины не против тебя, они просто осторожны. И им надо сдерживать твой пыл. Если ты снова нападешь на кого-нибудь, то опозоришь и ночной дозор, и своего отца. И осложнишь свое положение.

Гэн засмеялся в ответ:

— Я? Опозорю его? Ведь Фалдар узнает о решении старейшин. Он спит и видит, как стать Вождем Войны.

— Потише. Кол — мой друг, не забывай об этом.

Гэн напряженно застыл.

— Но не мой. Что бы я ни делал, ему не нравится.

— Думаю, он просто скуп на похвалу. На самом деле он тобой очень гордится.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы он говорил это?

Клас поморщился:

— Нет, таких слов я не слышал, но что такое слова, в конце концов?

Слабая улыбка слегка охладила яростное возмущение Гэна.

— Иногда мне хочется просто махнуть рукой на то, что он думает.

— Ты не прав. Ты нужен ему, я знаю. — Клас похлопал юношу по плечу, но следующие его слова были направлены в темноту ночи: — Кто бы ты ни был, стань так, чтобы я мог тебя видеть!

После краткого возгласа удивления голос ответил:

— Это я. Я знаю тебя, Клас на Бейл. Это Нила. Мы видели, что вы здесь разговариваете, так что…

— «Мы»?

Жрица Роз Сайла вошла в освещенный факелами круг. Черный плащ растворился в темноте ночи, и ее лицо, бледное и прекрасное, казалось, плывет к ним навстречу.

— Я знаю тебя, Клас. Если мы вам помешали, то сейчас же уйдем.

Гэн приветствовал женщин в ответ, заметив:

— Мы уже закончили.

— Хорошо. Мы как раз идем из шатра Фалдара Яна.

Гэн засмеялся:

— И какой новой ложью мой дядя потчевал вас на этот раз?

Нила зашипела, словно кошка. Положив руку на плечо девушки, Сайла сдержала ее гневную вспышку.

— Он говорил о том, что, по всей видимости, Гэн отправится в Путь Чести, но не раскрыл никаких подробностей. Это опасно, да?

Вмешался Клас:

— Пока не известно, поедет ли он вообще.

Гэн попытался объяснить Сайле:

— Всегда есть зло, не отмщенное племенем. Избранный для этого Путник отправляется на поиски тех, кто повинен в этом зле. Если ему повезет и он останется в живых и возвратится, это послужит знаком того, что Вездесущий прощает его, и мы также должны будем простить. Честь его будет восстановлена независимо от того, победит ли он или погибнет в схватке.

— А-а, теперь мне понятны истории Горных Людей, рассказывающие о Людях Собаки, которые врываются в их лагерь только для того, чтобы убить или быть убитыми. Много ли Путников вернулось назад?

— Я помню двоих. Правда, один вернулся домой, чтобы сразу умереть.

Едва сдерживая возмущение, Сайла обратилась к Класу:

— Неужели он так вам безразличен? Скажите, что я должна сделать, чтобы не допустить этого.

— Ты ничего не сможешь сделать. Тебе нельзя говорить в Сердце Земли, а именно там будут приниматься все решения.

— Как вы жестоки и бесчувственны! — Неожиданное вмешательство Нилы поразило всех. Гэн с изумлением смотрел в полные слез глаза девушки.

— Бессмысленный разговор, — проворчал Клас. — Да и не ваше это дело. Женщины не должны знать, о чем мужчины говорят в Сердце Земли.

— О чем мужчины говорят…

Неприкрытое презрение в голосе Сайлы заставило всех замереть. Гэн ждал ответной вспышки Класа, но тот лишь вздохнул и сказал:

— Может, поговорим о чем-нибудь другом?

— Если кодекс чести Людей Собаки позволяет вам говорить о чем-нибудь еще. — Затем, с молниеносной сменой настроения, Сайла обратилась к Гэну с нежностью, которая так же успокаивала, как прежде обжигал ее гнев. Она приблизилась и пригладила его волосы, почти полностью лишив юношу способности вникать в смысл ее слов. — Наше знакомство началось просто ужасно. Я хочу принести свои извинения и доказать тебе, что даже после самой жестокой потери возможно возрождение. Это — Шара.

Нила, до того незаметно покинувшая круг, вновь вошла на освещенное место, держа на привязи долговязого щенка, который смотрел на Гэна, будто понимая все происходящее.

Гэн молча наклонился к щенку. Пес лизнул в лицо своего нового хозяина, радостно переступая с лапы на лапу, пока его осматривали.

Клас сказал:

— Ему нельзя быть сейчас в лагере. Гэн, я хочу поговорить с Жрицей Сайлой, так что извини, пожалуйста. Передай отцу, что завтра я буду в Сердце Земли с вами обоими.

Гэн повернулся, чтобы уйти, но Клас еще не закончил. Он сказал:

— Никак раньше не собрался сказать тебе, Нила, — ты хорошеешь с каждым днем. Наверное, ты очаровала Вождя Собак, и он отдал тебе Шару?

Девушка покраснела от этого насмешливого комплимента.

— Вовсе нет. Когда Сайла рассказала ему, зачем мы пришли, он сразу повел нас прямо к Шаре. — Она заколебалась и затем выпалила одним духом: — И спасибо тебе, Клас на Бейл.

Клас рассмеялся.

— Впервые я увидел тебя в тот день, когда твой отец взял меня на охоту на медведя. Это был твой четвертый день рождения. Думаю, мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы ты называла меня просто Класом, особенно сейчас, когда ты совсем взрослая.

Нила убежала так быстро, что Гэну пришлось постараться, чтобы догнать ее. Шара был в восторге от новой компании, прыгая между ними и путаясь у обоих под ногами.

Когда их уже не могли слышать, Гэн обернулся и, посмотрев на оставшуюся в освещенном факелами кругу пару, задумчиво сказал:

— Странная женщина. Иногда, когда она думает, что ее никто не видит, на лице у нее появляется такое злобное выражение, будто она всех нас ненавидит. Рядом с ней, мне всегда не по себе, но… — Он помолчал, затем выпалил: — Она так красива. Как ты думаешь, ей действительно нравится Клас?

— Клас? Ей? Честно говоря, Гэн, ты слишком много времени проводишь один. Она ведь — военная целительница.

А Класу нужна женщина, которая сможет хорошо вести хозяйство, вырастить его детей.

— Ты так считаешь? Хорошо. Для него, конечно. Но ведь и военные целительницы выходят замуж. — Подумав, он добавил: — Мне кажется, он смотрит на нее… ну, как-то особенно. — Он снова оглянулся, не замечая растущего волнения Нилы.

— Клас на двенадцать лет меня старше, а мне будет семнадцать через два месяца. Она, по крайней мере, почти его возраста.

Гэн засмеялся.

— Да как ты можешь это определить?

— Я просто у нее спросила.

— Это невежливо.

— Не для меня; она обучает меня врачеванию. Она говорит, что мы — сестры. — Последняя фраза прозвучала какнасмешка.

Неприятно удивленный, Гэн ответил:

— Важным людям, как правило, все остальные безразличны. Кстати, о чем она разговаривала с твоим отцом?

— Все знают, твой отец хочет, чтобы ты был Вождем Войны после него. Мой отец сказал, что никто не может наследовать этот титул, особенно ты. Он сказал, что ты всю свою жизнь был лишь тенью Класа или своего отца. Бей говорил, что у тебя нет ни одного друга.

— Бей — жалкий хвастун. Как и остальные твои братья и те бараны, что ходят за ними следом. Это у них нет друзей.

Глаза Нилы превратились в щелочки, и она направилась к своему шатру, нервно переставляя негнущиеся ноги. Гробовая тишина длилась до самого входа в шатер, где Гэн попытался сгладить свою вспышку:

— Прости. Я не должен был говорить это.

Ее ответ разорвал тишину, словно треск:

— То, что случилось с Дьяволами, еще раз доказывает, что ты — не от мира сего. Мой отец говорит — ты лишний раз показал, что твой отец — никудышный вождь. — Она проскользнула в шатер.

Слова эти эхом отзывались в его ушах. Он пошел прочь, не в силах совладать с беспомощной яростью. Готовясь ко сну, Гэн представлял старейшин, смотревших на него непреклонными взглядами и ставивших ему задачу для Пути Чести.

Он им еще покажет. Жрице, отцу, Ниле, всем им. Особенно Ниле.

Почему он так думал? Ниле? Чем же она отличалась от других? Гэн засыпал, спрашивая себя, не утратил ли он чувство реальности.

Сайла отвела взгляд от удалявшихся Гэна и Нилы с собакой.

Свет факелов выхватывал из темноты татуировку на щеке Класа. Он произнес:

— Как я понимаю, сегодня ты совещалась с Фалдаром. Снова.

Последнее слово звучало почти обвинением.

На этот раз Сайла не сумела совладать с негодованием и ответила резче, чем намеревалась:

— Моя работа никого не касается.

Клас сухо поинтересовался:

— Твоя работа? Он что, так тяжело ранен? По мне, он выглядит вполне здоровым.

— В вашем племени только одна простая целительница и ни одной военной целительницы. Мы обсуждали возможность пригласить нескольких из моего аббатства. Церковь хочет помочь вам.

— И себе самой.

— О, нельзя быть таким подозрительным. Подумай, справится ли Коули, если племя охватит смертельная болезнь?

Клас застыл, и она была уверена, что его рука непроизвольно сложилась в Тройной Знак, чтобы отвратить возможную опасность. Он сказал:

— Мы не говорим о таких вещах. И ты не должна.

— Кто-то должен иметь мужество и умение, чтобы бороться с болезнями. — Она подумала о нотках превосходства в своем голосе, лишь заметив на лице Класа гримасу уязвленной гордости. Этого и следовало ожидать. Он был не способен скрыть свой ужас перед болезнями, но не желает признать, что боится чего-либо. Сайла тут же попыталась спасти ситуацию: — Новые целительницы принесут вам только пользу.

— Да, они вскоре понадобятся, если Фалдар будет продолжать в том же духе. Ему нужна война.

Сайле было неприятно слышать правду. Необходимость поддерживать близкие контакты с Фалдаром, несомненно, перевешивала все другие доводы. Альтернативы не было. Удовлетворившись сведениями о том, что она шпион Алтанара, Фалдар теперь полагал, что Сайла не представляет для него опасности. Он все еще скрывал свои истинные планы, но собранная информация, безусловно, обеспечит ей безопасный приют в Харбундае. Этого, плюс девушки, будет достаточно.

Она подумала об уготовленной для Нилы участи, и приступ стыда заставил ее отрицать заявление Класа.

— Он не хочет войны. Он расспрашивал меня о том, что я узнала среди Горных Людей и о положении дел в Оле и Харбундае. Он понимает, что волнения на западе означают для вашего племени.

Они спорили до тех пор, пока факелы не превратились в тлеющие головешки, искры с которых, коротко и ярко сверкнув напоследок, угасли на плотно утоптанной земле круга для поединков.

Сайла первой предложила закончить спор. Ей была противна собственная ложь, когда она пыталась убедить его — как и всех их, что ее единственная цель — благополучие племени.

Клас предложил проводить ее до шатра, и Сайла согласилась. Он отправился собирать свое снаряжение, а Жрица осталась ждать его на площадке для поединков. Когда он уходил, Сайла с трудом сдержалась, чтобы не окликнуть Класа и не рассказать ему все. Но это было невозможно. Она призвала на помощь всю свою решимость.

Грустная улыбка искривила губы Сайлы, когда она вспомнила убедительные доводы наставлявшего ее Ликата. Без преподанного им урока, она уже наверняка попыталась бы как-то предупредить действия Фалдара.

Теперь ей был нужен только полный успех. Любой ценой. В конце концов, целью Церкви было выживание Харбундая, кроме того, она давала надежду всем женщинам, включая женщин Людей Собаки. Даже если будут потеряны жизни, эти жертвы будут принесены ради улучшения положения половины населения Земли. Разве ради этого не стоит солгать?

Когда Клас вновь появился на фоне едва освещенного шатра, в ее голове промелькнул последний обжигающий вопрос: была бы она так решительна и безжалостна, если бы у нее не было собственной цели?

Кто же она на самом деле? Жрица Роз, которая преданно служит Церкви, или ожесточившаяся Избранная, решившая самостоятельно завладеть таинственной мощью Врат и направить ее на дело мести?

А может, Врата и не существуют вовсе? Смогла бы она так рисковать ради легенды?

Подошел Клас; казалось, его резкие черты смягчились в слабом свете далеких костров. Они нерешительно помолчали, потом оба одновременно заговорили, тут же остановились и рассмеялись, ощущая, как исчезает сковывающее их напряжение. Сайла начала говорить снова, но Клас с неожиданной нежностью коснулся указательным пальцем ее губ. Когда он убрал руку, она молчала в непривычной для себя растерянности, а может, и смущении.

Он сказал:

— Сначала я. Прости, если я говорил неприятные вещи, но люди могут решить, что уж слишком ты вмешиваешься в наши проблемы. И тогда все тебя возненавидят.

— Даже ты? — Вопрос вырвался помимо ее воли.

— Никогда. Я твой друг. Хотя не многие бы рекомендовали меня на эту роль. — Он грустно рассмеялся и, получив в награду полный сочувствия взгляд, стал объяснять: — Ты говорила, что Фалдар понимает грядущие перемены. Поверь, все гораздо серьезнее, чем он может себе представить. Я-то знаю. Он вбил в голову почти всем молодым воинам и большинству людей племени, что все наши проблемы связаны с миром. Важно, чтобы ты не позволила себя во все это втравить. — Клас замолчал, и она понимала, что он подбирает новые слова. — Ты должна знать и то, что я друг Кола и Гэна. Все, что касается их, касается и меня. Гэн не просто обычный юноша. Я хочу, чтобы ты его узнала и поняла всех нас — Кола, его и меня.

— Зачем? — спросила Сайла. — Тем более что у меня нет никакого желания быть втянутой в ваши проблемы.

В его голосе чувствовалось сдерживаемое волнение и, пожалуй, удивление.

— Сегодня вечером я наконец увидел то, чего давно ожидаю. — Он рассказал о поединке и его концовке. — Он будет вождем, только вождю дано нанести решающий удар, когда для этого предоставляется возможность. У Гэна не было раньше такой возможности, неважно, как часто другие называли его имя.

— Называли его имя?

— Вызывали на поединок. Хотя уже давно на это никто не осмеливается. У него был трудный период возмужания, и сейчас он уже почти мужчина. Церковь должна помочь ему.

Сайла прикрыла рот ладонью, чтобы спрятать улыбку. Дипломат из Класа никудышный. Ей хотелось сказать, что этот мальчик давно ей понравился, но тогда от нее будут ждать какого-либо содействия или поддержки. А это недопустимо. Ее собственная цель — превыше всего. Ничто не должно мешать, в том числе и миссия аббатства.

Некоторое время они шли молча. Сайла погрузилась в атмосферу лагеря. Из шатров доносились голоса, сливавшиеся в убаюкивающий гул. Звонкий смех, отчетливо выделявшийся на общем фоне, напомнил ей сверкающие искры вокруг факела. От одного из шатров донеслись звуки песни, тихие и мелодичные. Она обратила внимание на то, как встречали Класа. Дети глядели на него с трепетом идолопоклонников. Взрослые или бурно приветствовали, или избегали ее спутника. Она наблюдала за ними с нарастающей грустью. Это были люди, несущие на себе печать близкой смерти.

Сайла отогнала печальные мысли, радуясь прогулке. Когда ее ноздри втянули воздух, наполненный запахами костра и приготавливаемой пищи, раздался голос женщины, зовущей своих детей обедать. Дети вихрем пронеслись мимо, поделившись с Класом и Сайлой смехом и своим беззаботным счастьем.

Ощущение радости было совсем недолговечным. Рядом с ними кто-то кипятил воду, используя метод, который здесь называли «чога» — бросая раскаленные камни в сосуд с водой. Запах горячего гранита вызвал в памяти картины Олы, где каменные и кирпичные стены, раскаленные летним солнцем, превращали узкие улочки в вытянутые грязные и душные кельи. Она вспомнила колонны маленьких девочек, шагавших парами в форменных платьицах, похожих друг на друга, словно горошины. Они маршировали с сияющими личиками, распевая песни, в полной уверенности, что все в их жизни зависит только от них. Что было для Избранных явным преувеличением.

Клас прервал ее воспоминания, неожиданно остановившись и взяв за руку. Рефлекторно Сайла дернулась, попытавшись вырвать руку — бесполезно, он держал ее крепко, хотя в его жесте не было никакой угрозы. Взгляд Класа искал ее глаза. Он произнес:

— Завтра я отправляюсь на разведку. Поехали со мной. Я хочу продолжить наш разговор. Может быть, и ты мне не все еще рассказала. У меня появились идеи, которые могут показаться тебе интересными.

Сайла повернулась, пытаясь спрятаться под капюшоном плаща от его честных умных глаз. Почему она решила, что чувства ему недоступны? Она поняла, что, несмотря на всю его ужасную славу, за этой нарочито неприступной внешностью скрываются мечты, желания, ранимость. Что это за мечты и желания? Догадывался ли кто-нибудь еще об их существовании?

Она потянулась рукой к его лицу, пытаясь успокоить отчаянно дергавшийся мускул под черной татуировкой. Обтягивавшая твердые скулы кожа была гладкой и упругой. От ее прикосновения дрожь прошла.

Ее отвлекло движение вдали. В тусклом свете шатров она увидела четырех ночных дозорных, направлявшихся верхом на свои посты. Отблески костров отражались от них, блестками выхватывая оружие. Одна из собак возбужденно залаяла, и всадник прокричал команду.

Она услышала голоса, разглядела цвета, напомнившие ту давнюю картину, давнюю и далекую. Крики.

Сайла отдернула руку.

Клас сказал:

— Я выезжаю на рассвете.

— Я буду ждать утра с нетерпением. — Сайла ощутила гордость от этих слов, сдержанных и убедительных. Она проскользнула мимо Класа в шатер и сразу улеглась в постель.

Он не должен так смущать ее, отвлекать ее мысли от главной цели.

Они не стоят этого, мужчины с самоуверенными голосами и устрашающими металлическими побрякушками.

Да! Клас командовал ночным дозором. Он знал, что они придут и напугают ее. Все было рассчитано заранее. Именно поэтому ей приходится заниматься этими неприглядными вещами, жестокими вещами, которые не приносят никакой радости. А все потому, что ее хотели использовать. Тут они просчитались. И этот ничем не лучше других.

Сайла почувствовала боль в ладонях. Поднеся их к свету, она смотрела на царапины, оставленные ногтями. Боль вскоре утихла, но именно ее обвинила Сайла в том, что из глаз неудержимо хлынули горячие слезы.

Глава 12

По давней привычке Сайла встала рано и, когда Клас прошептал ее имя за тонкой стеной, уже успела одеться и умыться.

Рыжик был оседлан. Лошадь явно обрадовалась — увидев девушку, она заржала и приветственно закивала головой. В холодном утреннем свете роскошная шкура лошади не показалась Сайле такой сверкающей, как в прошлый раз, однако это позволило оценить перекатывающиеся под ней сильные мышцы. Прежде чем вспрыгнуть лошади на спину, девушка дала ей кусочек сушеного яблока.

Они молча поскакали в южном направлении. Сайле не хотелось разговаривать. Прошлой ночью сон был неуловим и прерывист. Она уже почти решила не ехать с Класом, снова и снова повторяя себе, что ее логика и проницательность прежде спасали от глупых симпатий к другим дикарям. Ее собственная цель была так далека от их проблем. Тем не менее от перспективы водить Класа за нос, заставляя верить себе, мурашки бегали у нее по коже.

Суета просыпающегося ранним утром лагеря помогла ей отвлечься от невеселых мыслей. Со всех сторон вразнобой кричали петухи. Какой-то человек поспешно отгонял стадо овец за холм, подальше от лошадиных копыт. Требовательно плакал голодный ребенок. Кони ржали и били ногами в маленьких стойлах, находящихся позади каждой палатки. Блеяли овцы, и мычали коровы. Те, кто вставал рано, уже поднялись. С полдюжины сонных людей медленно брело к реке, чтобы умыться.

Прошло несколько минут, пока Сайла и Клас миновали последние палатки, и через какое-то время она почувствовала сернистый запах горячих ручьев. Кивнув подбородком, Клас предложил:

— Впереди как раз источники. Не хочешь искупаться?

Сайла покачала головой.

— Мне нечем будет вытереться.

— Я прихватил с собой все, что нужно.

— Спасибо, только не сейчас.

Обогнув излучину, они подъехали к нескольким непокрытым клетушкам со стенами из шкур, натянутых на легкие бревенчатые рамы. Шкура на одной из стен была скручена, позволяя заглянуть вовнутрь. Деревянные трубы несли воду из ручья в желтовато-коричневые деревянные кадки, в которых мылись сидя. Когда Сайла взглянула на Класа, тот ухмылялся. Он безуспешно постарался проглотить улыбку, и она рассмеялась тоже, говоря себе, что должна вести себя естественно. Клас совершенно неприкрыто развлекался.

— Может, передумаешь? — спросил он.

— Да. А ты зловредный человек. Ты ведь знал — я думала, что здесь нет никакого прикрытия, и я была бы просто… ну-у… раздетой.

— Было забавно внушить тебе эту мысль.

Он протянул ей мягкое полотенце из хлопка. Сайла шаловливо взглянула мимо него с дразнящим выражением лица, которое было каким-то совсем неожиданным, а затем резко схватила полотенце и вошла в комнату.

Вставив в дно кадки пробку, она отвернула кран на трубе. Кружащийся поток усиливался, ловя яркий солнечный свет и наполняясь сияющей жизнью. Сайла повесила одежду на колышки, торчащие из деревянной рамы. Для чего нужен большой глиняный кувшин с ковшом, Сайла догадалась, только засунув руку в кадку и тут же отдернув ее. Она уменьшила поток из трубы и вылила в кадку холодную воду из кувшина. Погружаясь в воду, Сайла ощутила острую боль, когда тепло коснулось заживающей раны, оставленной ножом Ликата. Это быстро прошло, и она вздохнула с удовольствием. Клас забеспокоился:

— У тебя все в порядке?

Сайла убедила его, что все хорошо, и, погрузившись в теплую воду по самый подбородок, улыбнулась мысли, что присутствие Класа чуть пугало ее и в то же время успокаивало.

На расстоянии вытянутой руки от кадки находилась полка, на которой стояли глиняные кружки и лежала жесткая грубая щетка. Последнюю Сайла оттолкнула, содрогнувшись от одного ее вида. Кружки были наполнены маслом и растительными эссенциями — пряными или сладкими. Бодрящий весенний аромат одной из них показался ей наиболее подходящим. Сайла щедро налила жидкость в свою ванну, целиком отдаваясь захватившему ее умиротворению. Душистая вода обволакивала ее, унося вместе с весом тела заботы и печали.

Сайла резко пробудилась от дремы, когда голова ее упала набок, заставив ее вздрогнуть, расплескивая воду из кадки.

Клас снова позвал ее, теперь уже сквозь смех:

— Ты что, учишься нырять?

— Не обращай внимания. Я только чуть-чуть пошевелилась, вот и все.

Он был так близко. Но дело было не в этом. В конце концов, она не раз имела дело с обнаженными мужчинами.

Но никто из них не был Класом на Бейлом. И она никогда не была обнаженной. Лишь толщина коровьей шкуры между ними и никого вокруг на мили.

Сайла посмотрела на стену. Может быть, он думает о том же? Внезапно стена показалась ей очень непрочной.

Казалось, вода потеплела. Сайла глянула вниз, где мерцающая поверхность и поднимающийся пар давали ее телу обволакивающую мягкость. Только изгиб ее грудей был четко виден — два белых холма, выступающих из воды.

Сайла знала, что нравится Класу — в его долгих взглядах были и нежность, и желание. В иной ситуации ей доставило бы удовольствие изучить непростого человека, скрывающегося за этой маской.

Перед ней всплыло другое лицо — омерзительный Ликат, но Сайла прогнала видение прочь.

Что означают слова, произнесенные Нилой? Жизнь — это круг. Круг жизни человека дополняется только другим человеком.

Сайла уронила голову, так что вода почти поглотила томную улыбку, блуждавшую на ее губах.

Слова Класа ворвались в круговорот ее мыслей:

— Сайла, нам пора.

Вылезая из воды, она наслаждалась свежестью, которая холодила кожу, но не могла затронуть внутреннюю теплоту под ней. Одежда сохранила тепло и аромат ванны. Сайла чувствовала уют, абсолютную чистоту и невероятную свежесть. Напевая, она подняла полог и присоединилась к Класу.

Они продолжали двигаться на юг, и он объяснил цель своего путешествия. Ночные дозорные доложили об участившихся волчьих разговорах. Когда девушка рассмеялась, поддразнивая его за рассказ о говорящих животных, Клас тоже засмеялся, однако продолжал отстаивать свои слова. Сайла не ожидала, что племя принимает такие вещи всерьез.

Их беседа текла непринужденно. Если Сайла подходила близко к предметам, которые, как считал Клас, касались внутренних дел племени, то он просто говорил ей об этом. Она вспомнила о замысловатых, со скрытым подвохом беседах в Оле и содрогнулась. Осмелевшее от его открытости любопытство грызло Сайлу, и она спросила о татуировке.

Нескольких длинных секунд глухого молчания девушке казалось, что она разрушила выросшую дружбу. Возможность этой потери потрясла ее… Прошлым вечером она винила Класа в своих страданиях. Час назад его присутствие придавало ей сил и даже доставляло радость.

Жилка больно забилась на виске, но больше ничто не выдавало ее напряженного ожидания.

Клас был разъярен.

Он сказал:

— Никто не спрашивал меня об этом. Конечно, племя знает, но никто никогда не заговаривал со мной на эту тему.

Она попыталась отступить:

— Если это задевает тебя…

Клас резко прервал ее, его голос и жесты молили, чтобы она выслушала и поняла.

— Это была большая охота. Двенадцать лет назад. Двадцать юношей на первой настоящей охоте. На востоке, в стране Пожирателей Бизонов. Я был предводителем. — Мы нашли хорошее место, а потом наткнулись на нескольких местных. Обменялись приветствиями и дарами. Они были гостеприимны, но это оказалось просто уловкой. — В его голосе сквозила печаль, прошедшая сквозь годы. — Они подкрались в темноте. Один из наших дозорных сумел поднять тревогу.

Они долго скакали, прежде чем Клас продолжил. Сайла почти ощущала ужас его пробуждения той ночью. Он сказал:

— Потеряв полную внезапность, они утратили и большую часть мужества и утром предложили переговоры. Я ответил «нет», но остальные согласились. Я был лидером и пошел к ним. Пожиратели Бизонов сказали, что мы должны отдать половину своих лошадей. Я торговался. Все это время их воины подходили ближе и ближе к нашей стоянке, потом напали и схватили меня. Они заставили меня смотреть, как погибали мои друзья.

— Как ты освободился?

Его рука поднялась на высоту груди, а пальцы потянулись к татуировке. Клас оборвал движение, не завершив его.

— Они связали мне руки и ноги. Потом разрезали щеку и пропустили сквозь нее железное кольцо, которое прибили к длинной палке. Ее второй конец прикрепили к столбу. Она была как раз такой длины, чтобы я мог стоять на коленях.

Что-то горячее обожгло ей горло. Проглотив слезы, Сайла спросила:

— Как долго…

— Не знаю. Достаточно, чтобы перетереть веревку на запястьях. Наверное, к тому времени они считали, что я слишком ослаб, чтобы что-либо предпринять, даже если мне удастся освободиться.

За это краткое мгновение, пока Сайла отвернулась, не в силах вынести его усмешку, она убедилась в том, о чем подозревала все время. Насилие создало его. Оно поддерживало его, было ему необходимо. Его навыки и чувство долга были теми двумя челюстями капкана, в который попала его жизнь. Клас был таким же невольником, как она сама.

Клас рассказал о бесшумных убийствах на своем пути через лагерь Пожирателей Бизонов. Отвязав всех лошадей, он сел на одного скакуна, а остальных гнал перед собой до тех пор, пока не убедился, что свободен. С тех пор он охотился на людей, как другие охотятся на животных.

Клас замолчал и тяжело вздохнул. Сайла почувствовала, что уже можно взглянуть в его лицо еще раз. Он произнес:

— Шрамы естественны. Совершенный квадрат — нет, и люди — тоже. Почему мы не можем… — Он прервался и встряхнул головой. — Хватит, я слишком много болтаю.

— Прости мне мое любопытство.

Клас посмотрел на нее тем же напряженным взглядом, что и раньше.

— Не стоит извиняться. Я не жалею. Как бы то ни было, я думаю, что у тебя тоже есть своя история.

Сайла смотрела вдаль. Он продолжал:

— Уже много лет никто не осмеливается забирать наших детей, но мы помним налеты и людей, забиравших рабов. Мы знаем про Избранных. Ты одна из них, и ты многое не договариваешь.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Узнаю.

Сайла пришпорила Рыжика, посылая его в неожиданный галоп, оставив Класа позади. Через какое-то время она поняла, что ведет себя глупо, и тут Клас позвал ее, указывая на что-то. Взглянув вверх, на гряду над широким ущельем, по которому они ехали, Сайла ничего не увидела. Она подумала, что он ее разыгрывает, но Клас, тихо засмеявшись, направлял ее взгляд до тех пор, пока она не увидела волка. Тут же Сайла увидела другого, потом еще двух. Она схватила Класа за руку. Он резко прошептал:

— Тихо! Больше никаких разговоров, — и показал, что нужно двигаться вперед.

Волки исчезли, но вскоре, будто возникнув из пыли, один из них снова замаячил на горизонте. Заметив, что Клас смотрит влево, Сайла взглянула туда же — еще один спускался с гряды.

Она почувствовала на себе взгляд, ощутив чье-то присутствие за своей спиной, и медленно, неловко обернулась.

Там были еще два волка. Они то наблюдали за всадниками, то пригибались, обнюхивая следы. Волки смотрели на них, не мигая.

Клас взял поводья Рыжика, заставляя обоих коней бежать рысью. Сайла взглянула на него, на его сжатые челюсти, на беспокойные, серые, как камень, глаза. Она почти желала, чтобы бегущие за ними звери атаковали, и Клас смог бы показать им, с кем те имеют дело. Это дикое желание ушло так же быстро, как и появилось, надолго оставив странное чувство где-то глубоко в сердце.

Сайле показалось, что они проскакали не менее трех миль, прежде чем Клас внезапно осадил лошадей. Впереди, с плоской вершины высокого холма, сверху вниз на них смотрел волк. Несколько мгновений он следил за людьми, а затем побежал, описывая небольшой круг. Пометив куст, зверь скрылся из вида.

Клас въехал на холм. Он внимательно осмотрел всю вершину, молча направляя коня из стороны в сторону. Спешившись, он показал Сайле сломанные стебли и примятую траву. Она нахмурилась.

— Мне это ничего не говорит. Почему волки привели нас сюда?

Клас продолжал осматривать землю.

— Волки? Они помогают нам, хотя никогда полностью не доверяют. — Он улыбнулся, на миг сам став похожим на волка. — Мы никогда не охотились на них. В тяжкие времена мы делились с ними нашими стадами. Иногда охотились вместе. Эта стая привела нас к месту, где отдыхали чужаки.

Девушка дрожала.

— Тебе следовало сказать мне, что волки наши друзья.

— Вовсе нет. Гэн… — Он замолчал точно так же, как прошлой ночью, когда почувствовал, что его слова переходят запретную грань, и продолжил: — У Гэна лучше получается договариваться с ними.

Она нетерпеливо взглянула на Класа, придвигаясь поближе.

— Ты хочешь сказать, что они, бывало, нападали на людей?

— Не те стаи, с которыми мы делим наши земли.

Затем он указал на землю.

— Четыре всадника, два дня назад.

Присев на корточки, он воскликнул, обнаружив выброшенную сумку. Сделанная из кедровой коры, для Сайлы она выглядела как любая другая. Поднявшись, Клас сказал:

— Дьяволы, — произнеся это как проклятие.

— Я предупреждала, что они придут.

— С юга?

Он покачал головой.

— Тут что-то не так. Это лишено смысла.

На обратном пути Клас пребывал в глубоком раздумье. Сайла пыталась втянуть его в разговор, задавая вопросы о том, какие легенды рассказывают Люди Собаки о своем происхождении. Он неохотно откликнулся, сказав, что не верит, что в племени когда-либо было десять тысяч человек, но легенда говорит, что именно столько людей изначально жило на юге. Человек, которого называли просто Вождем, связал вместе семьи и другие группы, в то время, когда люди проходили через Бич Господен.

Сайла спросила, были ли эти легенды такими же, как в Оле. Клас пожал плечами, сказав, что от каждого ему приходилось слышать одну и ту же историю: все люди были изначально рождены от прародительницы — Великого Пламени в мир, называемый Темным Холодом. Так Отец Вездесущий наказал людей за то, что они слишком многого хотели, хотя люди все еще были хранимы Матерью-Землей. Те, кто выжили при рождении, прошли испытание болезнями и радзонами, в которых люди умирали от невидимой смерти. В землях Людей Собаки часто встречались места, пораженные Божьим гневом, и радзоны. Куда бы они ни пошли, везде их ожидали болезни и невидимая смерть. Они стали хуже животных, без естественных человеческих потребностей в клане и преданности племени.

Постоянные потери и бегство от других, более сильных племен, в конце концов привели их в небольшую крепость на краю света, называемую Сушь. Тогда и появился второй Вождь — незнакомец в сопровождении стаи огромных собак. Он стал признанным вожаком; он принес послание о том, что племя должно пробивать себе путь на север. Только через несколько поколений люди, которые сейчас называют себя Людьми Собаки, достигли своей родины.

Тут поведение Класа изменилось. Он устремил взгляд на какую-то точку на горизонте. Почти с вызовом Клас заявил, что ему с трудом верится в гигантов — предшественников людей. Никто не ставит под сомнение то, что они существовали. Но непонятно одно: если они были так сильны и мудры, почему легенда гласит, что они были прокляты? Как они могли исчезнуть? Если так называемые города были святыми местами, то почему все считают, что они потеряны для людей навсегда? И если эти города действительно были святыми, то почему их осквернили, почему их поразил Божий гнев и они превратились в радзоны, смертоносные для всего живого на века со времен начала людей? Он слышал, что некоторые народы до сих пор казнят каждого, замеченного возле этих запретных мест.

Клас стиснул зубы и сделал рубящий жест рукой.

— Мы все еще в постоянной борьбе, все еще страдаем от чумы. Ничего не меняется.

Сайла не смогла сдержать возражение:

— Это может измениться! Должно! — проговорившись о своих собственных задачах, а не о его истории. Ей хотелось бы вернуть эти слова обратно, и Жрица с ужасом ожидала его следующего вопроса. Но Клас просто молча, изучающе смотрел на нее. Наконец он произнес:

— Ты умеешь говорить более правдиво, чем это можно было представить. — Затем, к ее удивлению, Клас отвернулся, и его смех звонким эхом прокатился по ущелью.

Проехав две мили на юго-восток, они оказались в маленькой долине, предшествующей той, в которую лежал их путь. Когда она открылась взору Сайлы, девушка вскрикнула от восхищения. Луг, покрывающий долину, взрывался цветами. Она никогда не видела столько цветов сразу. Вдали долину рассекал небольшой ручей, плеск воды походил на тихий смех, раздававшийся из-за кустов. Тут же Сайла поняла, что они были единственными высокими растениями во всей долине. Потом ее внимание привлек дальний край долины, где возвышался алтарь. Это был огромный стол из черного камня, установленный на два серых булыжника, каждый размером с большую палатку Людей Собаки. Плоская плита, должно быть, весила тонны; Сайла удивилась, как ее подняли туда. Клас сказал:

— Алтарь — это место сожжения. За долиной следят женщины.

— Замечательное место, Клас. Я никогда не видела ничего подобного.

Он выглядел озадаченным, и Сайла продолжила:

— У нас тоже есть особые места для погребения, но они тоскливые и грустные. Эти цветы и ручей — место для приятных воспоминаний.

Клас отвернулся, чувствуя себя неуютно. Казалось, что ему трудно говорить.

— У нас тоже не было цветов. До нее.

— До нее? До кого?

— До моей жены. — Новый голос прогремел, как сталь по стали. Сайла обернулась, вглядываясь в группу скал позади. Как раз вовремя, чтобы увидеть подъезжающего хмурого Кола Мондэрка.

Глава 13

Встав на дыбы, конь Кола остановился меньше чем в ярде от Сайлы. Прижимая уши к голове и скрежеща оскаленными зубами, он чувствовал настроение своего хозяина и был готов к бою. Зверь грыз удила, но Кол держал их крепко. Рыжик дрожал всем телом, однако не отступил ни на шаг.

Клас непринужденно улыбнулся Колу.

— Никак не ожидал встретить тебя здесь.

Кол кивнул.

— Я знаю тебя, Жрица. Я узнал, что он увез тебя сегодня утром. Рассказал ли он тебе все?

Униженный, Клас отбросил даже видимость хорошего тона.

— Конечно нет! Но думаю, что нам следует это сделать.

Внезапный холод пронзил Сайлу, разбрасывая льдинки по всему телу. Эти люди, эти доверчивые дикари, собирались открыть ей тайну. Сейчас они спорили о том, можно ли ей доверять.

И она должна была предать их.

— Я не стану слушать. — Это был ее голос, как будто издали. — Я не хочу знать.

— Прошу тебя, — сказал Клас успокаивающе. — Это чтобы помочь Гэну, племени. — Он посмотрел на Кола. Тот одобрительно кивнул, и Клас продолжил: — Тут многое замешано, не только мы.

Что-то в ее сознании холодно нашептывало, что она ничем не обязана этим людям, а с Церковью связана обетом. И без поддержки Церкви ей не добиться своей заветной цели. В то же время Сайла чувствовала отчаяние и надежду в словах Класа и понимала, что они знают нечто очень важное.

Сайла глубоко вздохнула и сказала:

— Церковь служит всем. — Они услышат нужные слова, но только ей будет известно, какая ложь спрятана за ними. Кол спешился, и Сайла с удивлением отметила, как медленно он двигался.

Он вел себя с осмотрительностью человека, который доверяет своей силе и координации, но понимает, что былая ловкость юности давно позади. Весенние цветы доставали до верха его сапог. Кол жестом пригласил Сайлу за собой, и через несколько шагов оба они были покрыты тонким слоем пыльцы: широкий подол ее черной мантии, двойные полосы на его сапогах и кожаных брюках.

Кол мерно шагал, и его первые слова были тщательно подобраны.

Он рассказал, что его жена была наделена даром. Когда-то в молодости Кол был предводителем налета на племя Реки и уже собирался предать их дома и лодки огню, когда Люди Реки предложили ее, чтобы остановить погром.

Сайла была удивлена и даже оскорблена. Но, когда Кол добавил, что принял это предложение, невзирая на то, что Люди Собаки не знали рабства как минимум сто лет, девушка обрадовалась. Он сам хотел быть обманутым, так что ее совесть будет чиста.

Ту женщину звали Мурмилан, и это имя сорвалось с губ Кола как песня одиночества. Сайле показалось, что по одному этому слову она поняла душу той женщины. Оторванная от своего народа, она была вынуждена провести всю жизнь среди чужаков, слушая, как мягко катится река, страстно желая хоть раз еще увидеть таинственные темные воды, любимые ею так сильно, как способны любить лишь немногие женщины. Когда Кол описывал, как старейшины племени Реки показывали обнаженную женщину, прикрытую лишь поясом, который был не шире ремешка, Сайла ощущала ее стыд, как будто сама испытала его.

Кол улыбнулся, вспоминая, как рассердились его воины, когда он отказался от другого откупа — сотни фунтов прекрасной стали.

— Они хотели получить ту сталь, — сказал он. — Они ничего не поняли. Лишь один взгляд. Она была моей женщиной.

Он прервался, глядя на Сайлу, желая, чтобы она почувствовала то мгновение, тот момент много лет назад. Защищая свои чувства, она представила, что слушает рыцарский роман.

Племя было возмущено, когда они вернулись и Кол объявил, что Мурмилан — его жена. Это была ложь, и старик ухмыльнулся, признаваясь в этом.

— Я искал ее расположения, — рассказывал он, — как неумелый безусый мальчишка, хотя она жила в моем шатре. Первый месяц она совсем со мной не разговаривала. Только почти через год она наконец разделила со мной ложе. Она дала мне много больше, чем я ожидал, о чем мечтал. На следующее утро Мурмилан сказала мне две вещи. Первое — то, что я никогда не услышу от нее слов любви. Только свободные сердца могут любить, сказала она, а я получил ее тело как дань, и сердце ее не может быть свободным, чтобы сделать выбор. А еще она сказала, что у нас будет сын. Я был слишком опьянен удовольствием, счастьем, обладанием ею, чтобы хорошо осмыслить все, что она сказала.

— Звучит откровенно, — сказала Сайла.

Кол улыбнулся.

— Мурмилан видела вещи и события до того, как они случались. Не все. Иногда она знала, сколько дней отведено человеку, но не то, как он умрет. Иногда она точно знала, как человек покинет мир, но не знала когда. Она могла определить пол ребенка, которого еще не зачали, и описать отца до того, как он впервые увидит мать.

Он остановился, молча вспоминая. Ветерок пробежал через долину, наполненную вкусом дождя. Кол продолжал:

— Она умерла ночью после того, как родился Гэн. Держа мою руку, Мурмилан сказала, что жила как два человека в одном теле и теперь подарила мне такого же сына. Она плакала. Знала, что умирает, и плакала потому, что боялась за меня.

Наш сын станет причиной моей смерти. Он разрушит то, что я создал потому, что он разрушитель и созидатель. Потом она сказала что-то из учения Церкви, как я понял. Оно звучало примерно так: «Рождение есть наша победа над смертью, ибо рождение не есть повторное появление старого и известного, но создание нового видения и новой надежды».

Несколько долгих минут он хранил молчание, давая Сайле время успокоить бешено бьющееся сердце. Слова Мурмилан были из заповедей Первой Церкви — частью древнего, запрещенного учения.

Кем была эта женщина? Где она могла услышать эти слова?

Еще мгновение Кол озирался по сторонам и даже понюхал воздух, перед тем как продолжить, хотя они были одни посреди пустого луга. Затем он закончил свой рассказ. Мурмилан умоляла его оставаться рядом с Гэном, пока тот дышит, говоря, что ее сыну будет необходима защита. У него большое опасное будущее, сказала она, пламя будет пожирать все, к чему он прикоснется. И может поглотить самого Гэна. Она видела две равно вероятные судьбы. Если возьмет верх одна, то его слава вырвется за пределы племени, за пределы Гор Дьявола, за земли, еще неведомые Людям Собаки. Если другая — дикие животные обглодают его забытые кости. Кол сказал:

— Ее последними словами были: «Но пока мой сын жив, до того, как он умрет, он откроет врата в будущее, к кресту». Ты лучше других знаешь, что случается с женщинами, которые говорят про крест.

Он закончил, и поднялся ветер, шепча эти страшные слова листьям и траве, беспорядочно метавшимся, переплетавшимся друг с другом. Внезапно вдали ударил гром. Неистовый грохот сотряс землю и исчез в раскатах. Сердце Сайлы скакало галопом. Кол посмотрел на нее с болью, и морщины на его лице стали еще глубже и темнее.

— О том, что она сказала, я поделился только с моим другом Класом на Бейлом. Даже Гэн ничего не знает. Я верю, что его мать говорила о нем истинные слова, хотя Гэн пока не похож на Вождя. Но все же, когда я смотрю на него, мне кажется, что я вижу ту вторую личность, сражающуюся за признание. Волки понимают, что в нем есть сила. — Сайла удивленно подняла брови, и Кол кивнул. — Это началось еще в детстве. Там, где был Гэн, были и волки. Они присматривали за ним, вместе охотились. Они разговаривали. Когда Гэн был ночным дозорным, пели для него и друг для друга. Мне не раз казалось, что они — его единственные настоящие друзья, конечно, не считая собак и Класа.

— Почему ты рассказываешь мне об этом? Мне нечем тебе помочь.

Кол тряхнул головой.

— Когда старейшины пошлют Гэна в Путь Чести, мы с Класом отправимся с ним. Я много об этом думал, и мне кажется, что Отец Вездесущий послал тебя, чтобы ты помогла моему сыну. Наконец крест касается только Церкви. Когда Гэн уедет, ты убедишь племя, что, если он вернется, его возвращение будет особым религиозным знамением. Он вернется. Это пойдет на пользу Церкви, да и ему самому.

Пытаясь казаться мягкой, Сайла издала смешок, пугающий своей резкостью. Если Кол и заметил что-либо, он не подал вида. Девушка спросила:

— Зачем вы оба пойдете с ним? Мне непонятно.

Он начал было объяснять, но остановился, взглянув на небо, принимающее все более грозный вид. Грома больше не было, но уже падали первые капли дождя, и Кол повел ее обратно, туда, где их терпеливо дожидались кони и Клас. По дороге Кол объяснил, что ни ему самому, ни Класу долго не выдержать под правлением Фалдара Яна и покинуть племя таким образом — единственный способ предотвратить раскол и войну. Затем нерешительно, если в нем была нерешительность, Кол признался:

— Моя жизнь, как и Гэна, построена на пророчествах Мурмилан. Я отказывал ему в любви, потому что верил, что сын должен убить меня, и хотел, чтобы это причинило ему как можно меньше боли. Но я люблю его — ты никогда не должна повторять моих слов — и буду его защищать, как пообещал когда-то. На сегодня хватит. Поторопимся, сейчас хлынет дождь.

Он убавил шаг, чтобы Сайла могла идти рядом. Понимая, что Кол ждет ответа на просьбу о помощи, она сказала, что должна обдумать все услышанное. Вождь не пытался скрыть своего разочарования, но согласился, пожав плечами.

Один за другим они скакали сквозь дождь, Сайла между мужчинами. Невдалеке от лагеря Кол оставил их, они — Клас с Сайлой — продолжили путь вдвоем. Они медленно двигались, каждый погруженный в свои мысли, пока не попрощались у шатра. Клас столь явно хотел поговорить, что Сайла чувствовала себя виноватой, делая вид, что ничего не замечает. Но она не решилась. Не сейчас.

Оставшись одна в своем шатре, Сайла скинула мокрую одежду и надела мантию. Девушка быстро согрелась, но неунимающаяся дрожь продолжала мучить ее. В жаровне стоял маленький кувшин из пористой неглазированной глины с такой же крышкой. Уголь в нем, вперемешку с крошеным деревом, мог сутками хранить огонь. Открыв кувшин, Сайла трясущимися руками попыталась дотянуться сплетенным фитилем восковой свечи до углей. В конце концов ей удалось разжечь огонь в жаровне, но даже это не помогло девушке полностью унять дрожь. Свернувшись под стеганым одеялом на своей постели, она попыталась вызвать транс.

Чем больше она старалась подчинить себе тело, тем сильнее оно сопротивлялось. Вместо того, чтобы замедлиться, пульс Сайлы стал более частым, а кожа горячей и потной. Ей пришло на ум, что лучше бы прекратить эти попытки, пока ее эмоции слишком запутаны событиями этого дня, но ей очень хотелось сконцентрироваться на просьбе Кола. Она упорствовала.

Роща не появлялась. Точнее возникла, но пропала. Увядший пейзаж внезапно предстал взору Сайлы. Вдали маячили угрюмые скалистые горы. Горячий ветер плотно охватывал ее тело, жаля песчинками.

Сайла испугалась этого места. Она боролась, пытаясь выйти из транса и восстановить над собой контроль.

Но видение затягивало.

Не в силах закричать, Сайла напряглась, пытаясь открыть глаза. Предупреждающий голос Ланты отдавался эхом в пустоте. А потом она падала и падала в немом и слепом ужасе.

Транс не отпускал ее.

Обман.

Время пропало. Сайла снова оказалась в Оле.

Мать-настоятельница лежала на постели. Первые признаки возвращавшегося здоровья были не заметнее, чем штрих кисти на иссушенных чертах. Слова шелестели у нее на губах, как листья на ветру.

— Сестры рассказали мне, что ты спала здесь, на полу, рядом со мной. Больше недели.

— На случай, если вы проснетесь и вам что-нибудь потребуется.

Старуха попыталась улыбнуться.

— Ты нужна мне. Я счастлива. Я нашла тебя.

Ты нашла. А как насчет тех, кто потерял меня и кого потеряла я?

Сайле хотелось рассказать пожилой женщине, о чем та бормотала в забытьи болезни. Как полагали старейшие и наиболее преданные ее иерархи, глубочайшая тайна Церкви — Врата, существуют, хотя и потеряны столетия назад. Запрещенные псалмы Первой Церкви возвеличивали их. Настоятельница в бреду говорила о тайных советах, обсуждавших их поиски.

Согнутые артритом, тонкие в кости руки женщины были хрупкими, как соломинки, когда Сайла прикоснулась к ним, скрывая жалость за состраданием.

Защитница. Владычица. Если власть Врат так велика, что пугает тебя, я ее получу.

Настоятельница поцеловала девушку. Она так устала от долгого соседства со смертью.

— Ты — дитя моего сердца.

Сайла почувствовала, что транс выталкивает ее, не принимает ее разум, отвергая его, как ненужное подношение.

Вскоре пришел беспокойный сон. Реальный, с ужасными сновидениями, полными неясных страхов, которые швыряли Сайлу из стороны в сторону по постели до тех пор, пока она не очнулась. Тьма перед глазами насмехалась с беззаботным спокойствием.

Глава 14

Приземистая широкоплечая фигура Фалдара Яна четко вырисовывалась на фоне шатра, к которому направлялись Сайла и Нила. Одетый в грубые серые штаны и более темную шерстяную рубаху, он стоял перед своим жилищем, широко расставив ноги. Сайла хотела подъехать ближе, но Рыжик замотал головой, как бы споря с хозяйкой. Девушке захотелось похвалить животное, обладавшее хорошей интуицией.

Они обменялись приветствиями. Под взглядом Вождя Сайла почувствовала себя неуютно и отвернулась, пока он разговаривал с дочерью. Она отпустила поводья, и Рыжик, предоставленный самому себе, все дальше увозил ее от шатра Фалдара.Вскоре Сайла отъехала так далеко, что ни отец, ни дочь ее не замечали. Она рассеянно огляделась вокруг, и ее внимание привлекли дети, затеявшие игру. Они забавлялись стрельбой из лука тупыми стрелами. Один из малышей катил диск мимо шеренги ожидающих ребят, по очереди стрелявших в мишень. Каждое попадание приветствовалось громкими криками, и ликующий стрелок бежал в конец очереди. Оттуда более меткие дразнили менее искусных.

Сайлу отвлекло какое-то движение за спиной. Она оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть выходящих Бея и Ликата.

Подражая отцу, Бей приветственно улыбнулся Сайле. Ликат бросил быстрый двусмысленный взгляд, который вполне можно было расценить как угрожающий. Произнеся формальные слова приветствия, он больше не обращал на Сайлу внимания, не отходя от Нилы. Жрица почувствовала, как ее лютая ненависть к Ликату тускнеет, заслоненная растущей тревогой за девочку. Беспокойство Сайлы основывалось на особых знаниях целительницы, позволяющих видеть скрытое от глаз других.

Умение понимать язык движений тела, которые могут выразить больше, чем речь, — один из первых навыков, которым учили целительниц. Зачастую этот язык более правдив, чем слова. Глядя на Ликата, Сайла поняла это, как никогда прежде. Любой, не владеющий этим искусством, мог бы поклясться, что Ликат полон преданности и уважения к Ниле.

Однако Сайла видела его насквозь. Не только потому, что глаза светились одним лишь желанием, но и по агрессивным резким движениям тела и напряженности скрюченных пальцев, почти сжатых в кулаки, она точно угадала неприглядную сторону его заинтересованности. Приоткрытые губы обнажали белую линию зубов, но в выражении лица не было и намека на улыбку.

Сайла обрадовалась, увидев, что и Нила чувствовала в нем что-то неискреннее. Ее шея была напряжена, ноздри вздрагивали при каждом вздохе. Взгляд Нилы метался, стараясь избегать его глаз. Бессознательно Жрица успокаивала себя тем, что Ликат все еще находится вне окружавшего девушку «круга безопасности». Больше всего тревожил ее страх Нилы.

Нила отклонилась в седле, бессознательно стремясь отодвинуться подальше от Ликата. Сайлу удивило, что Нила не попыталась подъехать ближе к Фалдару или Бею.

Поняв это, Сайла обернулась, внимательно наблюдая за мужчинами. Не нужно было слышать, что именно говорил Фалдар, чтобы понять, кто задает тон. Он, как обычно, как бы исключал из разговора сына и Ликата. Собираясь высказаться, он заметно задирал подбородок, а когда снисходил до собеседника, грудь Фалдара явно, хотя и не сильно, раздувалась. Бей стоял, почти прижавшись к своему другу, и сначала Сайле показалось это случайным. Потом Фалдар непонятно зачем повернулся так, чтобы Нила не смогла обратиться к нему, минуя Ликата. С отвращением Сайла поняла, что они почти навязывают его Ниле — каждое замечание Ликата выслушивалось с комичной серьезностью и тут же поспешно одобрялось. Однако Сайла видела неуверенность, сквозившую в поведении Фалдара. Он делал все возможное, чтобы заручиться поддержкой Нилы в их игре, но ему явно не хватало энтузиазма, который он старался выказать.

Нила нервничала, пытаясь найти предлог, чтобы уйти. Взяв инициативу в свои руки, Сайла напомнила девушке, что им пора.

Ликат нахмурился.

— Ты знаешь, по словам Класа, неподалеку бродят разведчики Дьяволов. В степи слишком опасно для двух женщин без охраны. Тигры и медведи все еще голодны после зимы. Дикие коровы, бизоны и кони сейчас, словно бешеные. Их стада могут затоптать вас. Возможно, Клас и не прав относительно Дьяволов, но это — еще одна причина для беспокойства. Вы должны остаться в лагере.

Нила ответила, обращаясь к Фалдару:

— Мы не собираемся далеко. Я хочу показать Сайле наших ткачих и место, где они работают. После этого мы посмотрели бы наши стада, и все.

— Будь осторожна, — сказал Фалдар, сияя добродушной улыбкой.

Весь ее эффект был смазан, когда Ликат резко спросил:

— Какие еще стада? Куда вы направляетесь?

Как будто обвиненная в чем-то, Нила пролепетала:

— В восточные земли, по дороге к летнему становищу. А в чем дело?

Он клацнул зубами.

— Беспокоюсь о вас. И северные, и южные пастбища слишком далеко.

Сайла пришпорила Рыжика, послав его в галоп. Не ожидавший столь внезапной развязки Ликат наградил ее свирепым взглядом.

Сайла подумала о маленькой кожаной сумочке, хранившей гипнотические снадобья. Быть может, они и не понадобятся. Что, если Нила сама пожелает покинуть родное племя?

Они выехали за пределы лагеря, прокладывая путь сквозь стадо овец. Присматривающий за ними мальчик снял седло со своего коня и развалился на его спине, пристроив голову на свернутой куртке. Девушки засмеялись и помахали ему. Мальчик махнул рукой в ответ, с дерзкой улыбкой признавая свою безалаберность на работе.

Сайла наблюдала за Нилой и, убедившись, что напряжение отпустило ее, задала вопрос:

— Твой брат и Ликат, кажется, особенно близки. Он что, ваш родственник?

С легкой неприязненной гримаской та ответила:

— Нет, он нам не родня. Ликат — важный человек в племени. Видишь ли, его отцу принадлежали огромные стада прекрасных лошадей. Ликат очень богат. В моей семье считают, что это важно.

— Почему он не нравится тебе?

— Мне неуютно в его присутствии. Он странно на меня смотрит. И на других женщин тоже. Я видела, как он смотрел на тебя, когда думал, что никто не видит. Никогда не доверяй ему.

Да, подумала Сайла, ребенок может советовать учителю. Интересно, замечает ли она усердие ее отца и брата, навязывающих ей Ликата?

Прежде чем Сайла успела обдумать новый вопрос, Нила показала на Ручей Ткачих. Журчащий прозрачный поток, не более пяти футов шириной, сбегал вниз со скалистых, поросших деревьями склонов. Невдалеке от рощи хлопковых деревьев, где он изгибался, образуя большую петлю, деловито суетилась группа женщин. Листья были молодые, все еще бледные, и яркое солнце, пробивающееся сквозь них, приобретало оттенок старого золота. Пятнистый танцующий свет кружился в воздухе.

Сайла и Нила подъехали ближе, и, увидев их, женщины дружелюбно зашумели. Сайла почти забыла о том, как следует держаться, поглощенная потрясающей яркостью открывшейся картины. Ее глаза не могли остановиться и отдохнуть, непрерывно переходя с места на место, пораженные обилием оттенков на ткацких станках.

Пряхи расположились рядом с ткачихами. Вывешенные вблизи воды, выставленные на солнце, сохнущие мотки пряжи парили, как осколки разбитой радуги. Тут же женщины ставили на огонь и помешивали закипающее варево в красильных чанах.

В Оле не было ничего похожего. Общественные работы были достаточно обычны, но выполнялись наспех, строго по норме.

Сайле захотелось окунуться в атмосферу дружбы и открытости, с которыми люди выполняли свою работу. Нила взяла на себя роль знающего гида. Нить прялась как из шерсти домашнего скота — коз, овец и лам, так и диких животных.

— Мы можем сделать пряжу из любой шерсти, — сказала одна из женщин. Показав на длинные волосы Сайлы, она усмехнулась. — Из них я бы сделала мантию получше твоей.

— Получше, но боюсь, она получится коротковатой, так ведь? — ответила Сайла.

Женщина откинула голову и рассмеялась. От последовавших комментариев Нила зарделась. Сайла была слегка озадачена здоровым цинизмом ткачих. Она подозревала, что в присутствии мужчин они более скованы, а здесь ткачихам просто весело тихонько похихикать друг с другом.

С румянцем на лице Нила непреклонно продолжала свою лекцию.

В каждой семье есть свои традиционные ремесла и навыки, но все основные школы ремесленников объединены. Знания семьи оставались ее исключительным достоянием. Ничего не записывалось. Дети учились от матерей и теток.

Когда Нила углубилась в технические детали кручения нити, утков и числа ниток на дюйм, Сайла позволила себе отвлечься, просто наслаждаясь калейдоскопом окрашенных холстов. Рассмеявшись, Нила перешла к красильным чанам.

— Мы можем сделать любой цвет, который ты только можешь представить, — беззаботно похвасталась она.

Женщина подняла глаза с лукавым вызовом, и Нила хихикнула.

— Да, Джеша действительно может сделать любую краску.

С самодовольным кивком, показавшимся Сайле забавным, женщина ответила:

— Лишь немногие из нас хранят знания, какие вещества делают красители стойкими или как получить самый яркий оттенок краски. И только мы знаем секрет изготовления водонепроницаемой ткани для шатров.

Сайла рассеянно ответила ей, пораженная двумя неожиданными особенностями технологии. Во-первых, то, что она по началу приняла за металлические красильные чаны, в действительности оказалось водонепроницаемыми мешками. Они нагревались по методу чога горячими камнями. Во-вторых, занятие Джеши было совсем не похоже на окраску. Мотки пряжи плавали в почти кипящей воде, казавшейся совершенно прозрачной. Только Сайла собралась спросить об этом, как другая женщина предупреждающе закричала, торопясь к ним с щипцами, в которых держала дымящийся кусок камня. Она бросила этот камень в мешок, и тот погрузился в воду, шипя и плюясь, скользя между петлями пряжи. Вдохнув поднимающийся пар, Сайла сказала:

— Я чувствую запах железа.

Джеша просияла.

— Молодец. Это часть секрета. Простая часть. Это закрепляющий раствор. Мы покрасили шерсть в коричневый цвет листьями рододендрона, а железо сделает его темным и насыщенным, что пойдет на пользу покраске. Мы знаем, как сделать, чтобы краска не выцветала, и сколько добавить железа. Кроме нас, никому не известны все тонкости. Если что-нибудь будет сделано не по правилам, то ткань, сотканная из закрепленной железом шерсти, все равно побледнеет и развалится на куски прежде, чем ты ее наденешь.

— Вы знаете так много. Как давно Людям Собаки известны эти вещи?

Задав вопрос, Сайла наблюдала за тем, как потоки воды отрывают пузырьки от горячего куска железа, и несколько секунд не замечала повисшей мрачной тишины. Наконец, подняв голову, Жрица почувствовала, что ее окружает плотная пелена неприязни. Не только Джеша, но и Нила, и все вокруг, слышавшие разговор, натянуто замерли с напряженными лицами, выражавшими фальшивую беззаботность.

Джеша сказала:

— Мы гордимся нашей работой. Знаешь нашего кузнеца?

— Сабанда Гайда? Да. Я никогда не видела такой стали, как у него. Равно как и шерстяных вещей, подобных вашим.

Джеша словно не заметила комплимента.

— Раньше он делал много разных вещей. Но уже почти год делает только оружие. Мы слышали, что ваш король ищет союза с нами, чтобы выступить с войной против…

Она запнулась, и другая женщина закончила:

— Харбундая.

Джеша с благодарностью кивнула, добавив:

— Из головы выскочило… Всем интересно, почему Церковь послала к нам тебя именно в такое время. И почему военную целительницу, которая лечит раны, а не болезни?

Сайла отвечала:

— Я не шпион. Я пришла с миссией, мне было приказано передать послание от короля. Вы же понимаете, что у меня не было выбора.

— Может, и так. Но мы не доверяем Церкви и не хотим войны. У нас достаточно проблем с набегами Дьяволов, Людей Реки или Пожирателей Бизонов. Скажи своему королю, что бы там ни говорил Фалдар Ян, люди хотят только мира.

Сайла натянуто произнесла:

— Я пришла, чтобы научить вас новым навыкам, которые нам известны.

Враждебность Джеши сменилась явным испугом. Краем глаза Сайла видела, как несколько женщин осенили себя Тройным Знаком, отметив, что многие делают это по-своему. Ей бы не пришло в голову, что эти женщины из разных кланов, если бы не различия, с которыми они совершали знамение. Джеша дотронулась до руки Нилы и сказала:

— То, что здесь говорилось и что могло быть сказано, — женские разговоры. Это должно остаться в тайне. Мы знаем, что ты любишь отца. Если ты не хочешь слушать…

Она не договорила. Нила ответила:

— Я остаюсь.

Сайла почувствовала невольный прилив гордости, строго напомнив себе, что Нила — это будущая заложница.

— Ты вчера была на месте сожжения с Класом на Бейлом. Он говорил с тобой о Мурмилан? — спросила Джеша.

Удивленной Сайле оставалось только кивнуть.

— Он сказал тебе, что мы называли ее ведьмой?

Бестактный вопрос разозлил Сайлу, и она, не задумываясь, выпалила:

— Она была одинока, оторвана от своего народа. И умерла среди чужаков. Возможно, ей повезло, что она не узнала вас лучше.

Джеша еще раз удивила ее, улыбнувшись сочувственно и понимающе.

— Мы называли ее так по многим причинам, Жрица. Мурмилан говорила нам о вещах, которые придут. Не волнуйся, она не видела от нас ненависти. Она была одинока по своей воле. Она отгораживалась от нас всегда, кроме случаев, когда хотела сказать нам что-то важное. Иногда мне казалось, что Мурмилан больше боялась за нас, чем нас. Впрочем, не обращай на это внимания. Она предсказала, что придет Учитель, женщина, но не от Церкви. Ошибалась ли она в этом? Ты сказала, что пришла, чтобы учить, но это слово женщины Людей Собаки употребляют осторожно.

Сайла ответила:

— В Оле мы вообще не можем использовать это слово. Нам приходится говорить «делать кого-то знающим». Жаль, что я испугала вас. Я здесь для того, чтобы поделиться тем, что знаю о лечении ран. Только с женщинами. Так повелось. Все об этом знают. Но что еще рассказала Мурмилан об Учителе.

— Больше ничего. Мы просто верим. И надеемся.

Снова в груди Сайлы вспыхнула волнение, чувство, что какая-то невидимая сила манит ее, предлагая новую путеводную нить. Так же, как когда кузнец Сабанд Гайд упомянул о Вратах.

Нет. Это глупо и нелогично. Мурмилан несколько раз правильно угадала пол младенцев и воплотила в пророчестве мечты о славе для своего единственного сына. А теперь эти суеверные люди страстно желают поверить в ее грандиозные предсказания. Как могла женщина из темного рыбацкого племени знать что-либо об Учителях? Это было нелепо.

Но Мурмилан упоминала Врата. Она цитировала Первую Церковь и сказала про крест.

Невозможно.

Разговор теплился еще несколько минут, но Джеша, по-видимому, заметила, что Сайла замкнулась в себе. Женщина оставалась дружелюбной и приветливой, но стало ясно, что беседа закончилась. Следуя за Нилой, Сайла покинула эту необычную рощу.

Девушки проскакали около мили, наблюдая за птицами и ограничиваясь замечаниями о хорошей погоде после вчерашнего дождя, когда Нила резко натянула поводья, заставив Подсолнуха сделать несколько резких движений. Молчаливо извиняясь, она погладила лошадь и спросила, хмуро глядя на Сайлу:

— Ты действительно мне друг?

Пытаясь скрыть тревогу, Сайла ответила:

— Я начинаю думать о тебе, как о младшей сестре, которой у меня никогда не было. Я хочу быть твоим другом. Но только ты сама можешь решить, действительно ли я твой друг, Нила. Я стану им, когда тебе не надо будет задавать себе таких вопросов.

Нила на минуту задумалась, и Сайла, затаив дыхание, ждала ответа.

— Да, ты мой друг. Я знаю, что могу доверять тебе.

Сайла только кивнула, и этого было достаточно, потому что Нила, похоже, поняла, что сказала нечто очень важное. Они поскакали дальше.

Задумавшись, Сайла не сразу заметила, что они направляются на юг. Быстрый взгляд на горы справа подтвердил, что они покрыли значительное расстояние. Сайла хорошо видела пик, который интересовал ее больше всего, но сейчас он находился на северо-западе. Степь впереди кишела животными. Особенно заинтересовали ее дикие коровы. Сайла всегда считала, что домашние коровы — это коротконогие бочкообразные создания, едва достававшие ей до плеча; эти же животные были почти вдвое выше. Их длинные ноги были обвиты мускулами, широкая грудная клетка сужалась к пояснице. Долговязые, костлявые, с огромными длинными рогами, острыми, как кинжал. Сейчас, весной, буйволы дрались друг с другом, и со всех сторон доносился грохот и рев. Величавые бизоны, приземистые и более крупные, держались в стороне. Их стычкам недоставало грации диких коров. Молодые самцы налетали друг на друга с неотвратимостью падающей скалы, толкая и ударяя соперника, пока тот не валился на землю, изрядно помятый.

Вдалеке что-то похожее на тень от облака вдруг распалось на темные клочки и разбежалось в разных направлениях с невероятной скоростью. Всмотревшись, прикрывая глаза от полуденного солнца, Сайла поняла, что это лошади — сотни и сотни бегущих лошадей.

Рассеянные среди диких коров и бизонов, животные поменьше сражались в своих мелких схватках, паслись или беспокойно дремали. Сайла насчитала три различных вида антилоп, увидела стайки койотов. Вдали, в ущелье, мелькнул какой-то крупный зверь, наверное, тигр. Она обратила на него внимание Нилы, и та, занервничав, объяснила, что весна сгоняет больших кошек с гор и они нападают на стада. Эти животные редко заходят далеко в луга, предпочитая лесистую или покрытую кустарником местность, где обычно охотятся на оленей и лосей. Настоящая опасность — это огромный степной медведь. Он намного быстрее, чем кажется, и считает людей дичью, как и всех остальных. Хуже всего, что он бесстрашен и нападает на воинов, как на детей.

В конце концов Нила сама испугалась своих рассказов, вынула ноги из стремян и встала на седле, легко держа равновесие, хотя Подсолнух продолжал бежать. Сайла нервно отругала ее, но Нила только рассмеялась.

— Мы всегда так делаем. Так видно намного лучше, а лошади это нипочем. — Сияя самоуверенной улыбкой, Нила уселась в седло и добавила: — Если ее ничто не спугнет, она не оставит меня висеть в воздухе.

Сайла содрогнулась.

— Мне кажется, что ты слишком рискуешь. Думаю, нам не следует двигаться дальше. Не забудь, где-то поблизости бродят воины Дьяволов.

— Вот и Ликат то же говорил, пытаясь убедить, что мы нуждаемся в его защите. Как бы то ни было, Дьяволы не станут тебя преследовать. Ты принадлежишь Церкви.

Мысль об угрозе, исходящей от Ликата, закралась в мысли Сайлы. Если он не боялся убить ее, то что ждать от остальных? Она сказала:

— Давай остановимся здесь, у обрыва. Перекусим, а потом отправимся обратно.

— Ты взяла с собой еду?

Из сумки на седле Сайла с триумфом достала мешок. Другой рукой она вытащила прямоугольную коробку, открыв ее с видимым удовольствием. В коробке был набор из двух тонких деревянных тарелок с такими же чашками и прочей посудой. Нила вскрикнула от восторга, увидев блестящую серебряную инкрустацию с узором из переплетенных ирисов. Сразу почувствовав, что голодны, девушки поторопили лошадей и вскоре были у обрыва. Кристально чистый ручей внизу извивался в солнечном свете, рисуя мимолетные солнечные узоры на каменном дне. За ним долина убегала к горам, сияя весенней зеленью травы, кустов и редких деревьев, застенчиво показывающих молодые листья. Еще дальше, на склонах Гор Дьявола, рядами высилось необозримое множество елей и сосен. Темно-зеленая масса деревьев разбивалась на части лишь вверху, где холод и неплодородная земля не пускали их дальше.

Покопавшись в мешке, Сайла достала сыр, маленький кусочек копченой ветчины и сытный треугольный хлеб Людей Собаки. Там были соленые огурцы, ломтики сушеных яблок и абрикосов и даже маленькая глиняная баночка перечного масла для приправы.

Девушки поддерживали легкую беседу — каждая старалась избегать всего, что могло бы вызвать напряженность, и разговор оставался дружеским. Обе удивились, когда Сайла заметила, как удлинились тени. Когда они пошли к ручью, чтобы вымыть посуду, Нила настояла, что сделает это сама.

Сайла вежливо поспорила, прежде чем сдаться.

С улыбкой она наблюдала, как девушка садится в седло. Ее улыбка исчезла, стоило Ниле скрыться за кустами. Не теряя ни секунды, Сайла схватила коробку, в которой привезла деревянные тарелки и другую утварь. Быстрым поворотом лезвия ножа она открыла почти невидимую щель и там, где стенки соединялись с дном, открылось сдвоенное зеркало, одно из фальшивого донышка коробки, а другое из отодвинутой стенки.

Алтанар обещал, что группа разведчиков из Олы будет постоянно следить за лагерем с подножия холма, как раз напротив пика, на который Сайла ориентировалась во время их прогулки. Ей оставалось только надеяться, что они готовы принять ее сигнал.

Солнце было уже на западе, и можно было не направлять свет из одного зеркала в другое. Она прицелилась через верх одного из зеркал.

Появилась ответная вспышка, и Сайла затаила дыхание, порывисто вздохнув.

Последовательность длинных и коротких вспышек, адресованных разведчикам, назвала ее имя. Закончив это короткое послание, Сайла оказалась перед дилеммой — о чем сообщить дальше? Передав, что все благоприятствует плану Алтанара, она обеспечит полную поддержку Фалдару. Кол Мондэрк будет все равно что мертв. Если же солжет, то Алтанар все равно рано или поздно узнает, что Фалдар желает союза.

Сайла прижала зеркало к груди, когда далекая вспышка потребовала ответа.

Они сами во всем виноваты. Все они! Фалдар намерен уничтожить Кола, что бы она ни сделала. Боязнь разоблачения заставит Ликата убить ее, если она останется. Похищение Нилы из этого гнезда лгунов и убийц не будет преступлением.

И что с того, если Гэн умрет? Значит, ему предначертана более короткая судьба из тех двух, что предсказала мать.

Жаль, конечно. Но в конце концов все умирают.

Клас. Нила.

Сайле показалось, что она почувствовала резкий запах смеси снадобий в кожаной сумочке, ощутила что-то липкое и жирное, скользнувшее по языку вниз, в горло. Она судорожно сглотнула.

Сайла поднесла коробку к лицу; ей был ненавистен один ее вид. Она передала «СОГЛАСИЯ НЕТ». Когда последние буквы пронеслись над долиной, ей вспомнилось, как Алтанар любовно описывал, что случится с Сайлой, если она подведет его. И добавила еще одно слово — «ПОКА».

Глава 15

К возвращению Нилы коробка для посуды была на месте и зеркала надежно спрятаны. Путь назад оказался спокойным, девушки уже не так опасались натолкнуться на диких коров или бродивших по степи медведей, больше думая о скором возвращении домой. Даже лошади успокоились: они шли неторопливым шагом, опустив уши.

По правде сказать, мысленно рассуждала Сайла, у меня нет никакого настроения болтать попусту. Я уже сделала очень большую глупость, и все напрасно — ложь Алтанару ничего не дала. Надо во что бы то ни стало помешать заключению союза. Она расскажет обо всем случившемся, не таясь, даже если дело коснется инцидента в шатре Фалдара Яна.

Чувство гнева и досады охватило ее при воспоминании о нахальных руках Ликата. Это может повториться, и повторится наверняка, если она не сможет постоять за себя. А Нила? Ведь, если подумать, главное в ее плане — защитить девочку.

За стремя зацепилась ветка. Сайла со злобой отшвырнула ее; в нос ударил горький запах полыни, добавив последнюю каплю в чашу ее раздражения. Мерзкая трава. Мерзкий край.

Допустим, сказала она себе, ты сдалась, и завтра же пошлешь Алтанару правдивое сообщение.

Подкуп Людей Гор обеспечит ей с Нилой безопасный проезд через их территорию, несмотря на то, что эти подонки отказались предоставить им проводников и помощь. Их нейтралитета будет достаточно. Она запомнила местность, к тому же у нее была «северная стрелка», припрятанная в аптечке.

Через пару дней с едой станет туговато.

Одна лишь эта мысль заставила ее осознать все безумство подобного плана. Сотни миль с ошеломленной пленницей на руках и лучшими в мире всадниками, идущими по следу.

Люди Гор предвидели это. Они ни разу не спросили ее, почему Сайла считает, что убежит от Людей Собаки, как только те ее заметят. Они лишь кивали головой, требовали больше золота, а потом ухмылялись и шептались между собой. Она понимала — горцы надеялись, что Жрица приведет их врагов в засаду.

Тогда эта мысль не беспокоила ее.

Ее размышления нарушила Нила, нервным жестом призвавшая ее соблюдать тишину. Пригнувшись, она направляла Подсолнуха, читая по пути видимые только ей знаки. Глаза ее то всматривались в землю, то внимательно обегали окрестности. Когда след привел к зарослям молодых побегов, она повернула и окольным путем поехала к холму, с которого лучше просматривалась местность.

У Сайлы не было ни малейшего желания следовать за неизвестным всадником или всадниками; приметы на земле оставались для нее тайной за семью печатями. Если Нила так обеспокоена, рассуждала она, то им следует поспешить, чтобы рассказать об этом. К тому же она не понимала, как могло случиться, что возле самого лагеря разъезжали какие-то неизвестные, и их до сих пор не заметили.

Когда они почти добрались до вершины холма, Нила подала знак спешиться, дальше двинувшись ползком. Сайла карабкалась за ней, с каждой минутой все более ощущая смехотворность своего положения.

Еще мгновение, и оказалось, что она смотрит с высоты добрых тридцати футов на буйно заросшее растительностью болото. Вызовом его спокойной красоте был щегольский наряд Ликата. Еще более нелепой выглядела ковылявшая рядом с ним приземистая фигура Коули. Кони их были стреножены и стояли неподалеку, пока они расхаживали в поисках чего-то по краю болота, словно две огромные, абсолютно не похожие друг на друга цапли.

Коули что-то нашла. Она упала на колени, чтобы срезать растение, не обращая внимание, что сырая земля пачкает ее юбку. Сверкнул нож — и она подняла руку, будто хвастаясь добычей. Сайла напрягла слух, чтобы различить ее слова, но ветер и расстояние поглотили их. Ликат явно разделял радость находки.

— Что она нашла? — прошептала Нила.

— Не знаю, — ответила Сайла. — А почему Ликат с ней?

— Вероятно, она боится Дьяволов.

Обернувшись, Сайла посмотрела назад, прежде чем спросить:

— Так близко к лагерю? Не могу себе представить…

Нила перебила ее:

— Или зверей. Я говорила тебе о медведях. Она уже старуха, а старики более пугливый народ.

В целом такое объяснение показалось Сайле малоубедительным, но по тону, которым Нила это произнесла, она поняла, что тему развивать не стоит. Заговорив о другом, Сайла спросила:

— Интересно, что она там ищет? Молодые побеги еще не годятся для лекарств. Растению обычно надо целый сезон, чтобы приобрести нужные свойства.

— Ладно, я не хочу, чтоб меня поймали во время слежки за ними. Уходим, — сказала Нила, осторожно отодвигаясь от края обрыва.

Раздраженная бесцеремонностью, с которой Нила присвоила себе роль лидера, Сайла не сдвинулась с места; повернувшись, она еще раз взглянула вниз. Ликат, бурно протестуя, размахивал перед Коули руками и неодобрительно качал головой. Та наклонилась, поднявшись с сумкой в руке, и сунула ее прямо в лицо Ликату. Резко отпрыгнув, выбросив вперед обе руки, он с трудом удержался на ногах. Коули, посмеиваясь, опустила сумку. Слов ее не было слышно, но Ликат просто кипел от гнева. Он отправился к лошадям и, проходя мимо старухи, явно старался держаться подальше от таинственного мешка.

Настойчивый шепот Нилы заставил Сайлу отползти от края обрыва. Она обрадовалась, что Ниле не терпится как можно скорее удалиться от подозрительной парочки.

— Скажи, а почему Коули выбрала себе в напарники Ликата? — спросила Сайла.

Девушка поморщилась.

— Ликат приходится ей племянником. Мама говорит, что после смерти его матери Коули стала заботиться о нем настолько, что отец в конце концов отдал его ей. У нее никогда не было детей.

— Совсем-совсем? — не поверила своим ушам Сайла. Чтобы здоровая женщина не имела детей — такого еще не бывало, если не считать редкие случаи обета безбрачия, допускаемого Церковью.

— Мама рассказывала, что они с мужем часто дрались. А потом его вдруг укусила гремучая змея. Мама говорила, что за два года он был единственным из взрослых, кто умер от укуса ядовитой змеи. Естественно, у некоторых появились подозрения, особенно после того, как всем стало известно, что она влюблена в Кола Мондэрка.

Неожиданности сыпались дождем. Сайла вытаращила глаза.

— Да-да, — подтвердила Нила, обрадовавшись произведенному впечатлению. — Муж Коули умер тогда, когда Кол участвовал в набеге, в том самом, из которого он привез Мурмилан. С тех пор Коули возненавидела Кола. Мурмилан тоже. Когда Гэн появился на свет, то она ничем не помогла. — Следующие слова она пробормотала так тихо, что Сайле пришлось быстро наклониться к девочке: — Я слышала, как она говорила моему отцу: «Для племени было бы лучше, если б он сразу же сдох».

Они подъехали к зарослям густого кустарника, проехать через который можно было только по узкой звериной тропе, и Нила решительно направила на нее свою лошадь. Сайла ехала позади. Потрескивание и хруст веток, от которых они увертывались, сделали невозможным продолжение беседы.

Мысли о жене Кола, этой загадочной женщине, не выходили у Сайлы из головы. До чего же извилист был ее жизненный путь! Полюбить человека, которого она ненавидела, а потом родить ребенка, вопреки всякой ненависти. Хуже всего, что ненависть эта была настолько бессмысленной, настолько неуместной!

Тем не менее одинокая жизнь Мурмилан была убедительным аргументом, заставляющим сомневаться в ее пророческих способностях. Ведь это настолько необычно, даже для такой сильной личности, как она, — уметь вызывать таинственные видения.

Когда тропа снова расширилась и вывела на луг, они увидели деревню. Ниле, похоже, уже расхотелось сплетничать, и она отмахнулась от попыток Сайлы продолжить прерванный разговор, заговорив о намеченном на вечер празднике.

Еще один сюрприз, подумала Сайла, почти боясь узнать, в честь чего устраивается торжество.

Нила объяснила, что существует обычай праздновать ночь, когда мужчина должен войти в Сердце Земли и узнать, следует ли ему отправиться в Путь Чести. В случае, если решат оставить его в племени, торжество представляет собой признание его цельной, честной натуры. Если же ему прикажут отправляться, то он уйдет с приятными воспоминаниями о веселом празднике.

Сайле вспомнилась притча из Апокалипсиса, в которой говорилось о необходимости бороться за право боготворить, история, которая начиналась такими словами: «Мы, ждущие смерти, приветствуем тебя». Вероятно, древнее послание восходило к тому времени, когда на земле правили гиганты. Она всегда подозревала, что это просто еще один способ убедить людей, у которых не было выбора, что они поступают правильно.

Она вспомнила рассказ Класа о гигантах, о том, как они выглядели. Это напомнило ей об удивительной схожести всех подобных сказаний. В каждой истории говорилось о вожде, который создал первое племя из уцелевших, разбросанных повсюду людей. В легендах обязательно упоминались времена, когда лето было таким жарким, что сгорал весь урожай, огонь, от которого плавился камень, болезни, убивавшие в считанные минуты. Но ни в одной не было ни слова о том, откуда все это взялось. Сайле была известна одна-единственная история, повествующая о том, что гиганты вместе с Вездесущим замышляли изменить погоду и землю, чтобы наказать человечество.

Удивительно, что столь похожие легенды рассказывали стекающиеся в Олу торговцы и путешественники самых различных нравов и культур. Некоторые, подобно Найонам с противоположного берега Великого Моря, отличались даже своей внешностью и языком. Тем не менее все эти притчи повествовали об одном.

Должно быть, на то была причина.

Суета в лагере вытеснила из головы эти вопросы, на которые не было ответа. Сайла заметила Ниле, что ничего не слышала о подготовке к торжественному событию, а оно, по всей видимости, должно быть значительным.

— Оно никогда не готовится заранее. Отправляющийся в Путь Чести может просто уйти, объявив, что праздник «уже состоялся», но тогда это не означало бы «отправить его с хорошими воспоминаниями». А ведь очень важно, чтобы он ушел с миром.

Чисто интуитивно Сайла уловила, как сверкнули ее глаза. Лицо девочки не выражало какого-то определенного чувства, но вся она как будто приготовилась к обороне, сжала руки, наклонила голову. Так или иначе, Нила считала, что Гэн несправедливо подвергался риску. Наверное, ее не заставили бы в этом признаться даже горящие угли, но Сайла видела, что с ней происходит.

Невольно она пожалела ее.

Через несколько минут они достигли шатра, и Нила, извинившись, ушла принарядиться. Сайла же за это время умылась и немного вздремнула.

Потом они вместе пошли посмотреть, как готовятся к сегодняшним торжествам. Постояли у костров, разожженных в ямах, где юноши поджаривали на вертелах целые туши животных, а другие поливали жаркое соусом. Стекавший на угли жир шипел и потрескивал, наполняя воздух острым запахом говядины, оленины и свинины, а также ароматами лука, томатов, острого перца и всякой зелени. Все эти запахи смешивались, и Сайла уже не могла в них разобраться, смирившись с мыслью о предстоявшем чревоугодии.

Потом они направились к огромному пестрому шатру, в котором размещались ломившиеся от еды столы. Дюжины больших деревянных тарелок были заполнены всевозможной рыбой. Другой стол был целиком заставлен разнообразными яблочными блюдами, а еще на одном почетное место занимали сушеная вишня и персики, поданные в том или ином виде. В котелках дымились супы. Еще не пришло время свежих овощей, но целые горы нежной, только что сорванной зелени разжигали аппетит.

Они поели из обычных квадратных деревянных тарелок и чашек с помощью столовых приборов, также сделанных из дерева. Нила объяснила — поев, их складывают в общую кучу, а затем, когда начнутся танцы у костра, сжигают.

Музыканты уже настраивали свои инструменты, когда Сайла в последний раз навестила столы с угощением. Ее поразило, что почти все они опустели. Остались лишь пара ложек недоеденного супа да горстка завядшего салата.

У костров подбирали последние кусочки мяса и кости для своих питомцев дрессировщики собак, молодые мужчины в кожаной одежде и в рукавицах с раструбами. Им помогали собаки, запряженные в тележки. Животные казались более коренастыми, чем Раггар, и Сайла подумала, что их разводят именно для подобных работ. Тем не менее вид у собак был довольно грозный, и ее успокаивало лишь то, что они надежно привязаны к столбам, поддерживающим шатер. Собаки признавали только своих хозяев, на всех остальных их черные сверкающие глаза смотрели с неприкрытой враждебностью.

Музыканты тихо заиграли первую мелодию. Еще до того как Сайла уловила едва различимые слова песни, нашептываемые Нилой, она поняла, что песня повествует о скитаниях Людей Собаки в их нелегких поисках своей родины. Струнные инструменты и флейты придавали мелодии мягкое приятное звучание.

Как бы то ни было, пение завладело ее вниманием. Сначала голоса были чуть слышны и сливались со звуками инструментов, затем темп ускорился и стал более энергичным. Мужские и женские голоса гармонично перекликались в богатых сложных аккордах, которые уносили их от печали и усталости к взрыву чувств и ликованию.

Сразу же после этой песни инициативу захватил громкий настойчивый барабанный бой. Звучали всевозможные барабаны, и Сайла с удивлением почувствовала, что у них тоже есть свои собственные интонации, из которых барабанщики сплели один общий узор. Тем временем костер разгорелся сильнее, и, когда первый воин выскочил из толпы на пока пустое место, предназначенное для танцев, там было столько света, что засверкали отполированные серебряные пуговицы на его жилете и штанах. Он вертел над головой свой меч, и тот терял очертания, образуя светящееся пятно, а воин подпрыгивал и рубил сплеча, сражаясь с невидимым врагом. Вскоре к нему присоединился еще один, потом еще и еще. Они выстроились рядами; изначальная свобода движений сменилась четко отлаженным представлением, сохранив, однако, свой необузданный энтузиазм. Мужчины двигались поразительно быстро, их ловкость в обращении с мечами вызывала крики восторга, когда клинки неистово сходились вместе или рассекали воздух в миллиметре от партнера.

Как только музыка смолкла, они, горланя и смеясь, направились к бочонкам с пивом. Но вскоре вернулись — некоторые с бутылями из тыквы в руках, — так как раздалась новая песня. Пришел черед выступать женщинам, и Сайлу, несмотря на ее протесты, вовлекли в хоровод. Плащ ее передали кому-то из зрителей, и Нила с Джешей, смеясь, поведали ей, что это Танец ткачих. Ей вручили две палочки, о назначении которых она сперва не догадалась, и показали, как правильно с ними обращаться. Потом последовало звонкое постукивание палочками одна о другую, звук, имитировавший работу ткацкого станка. Одним словом, то, что ей представилось невероятно сложным, оказалось просто и легко, и она вошла в ритм. Привыкшая анализировать все происходящее, Сайла лишь слегка удивилась, как естественно растворилась она в атмосфере всеобщего дружелюбия.

Жрица не могла посмотреть на себя со стороны и потому так и не узнала, насколько изменилось ее лицо, когда его оставило постоянное внутреннее напряжение, и не увидела осветившую его счастливую улыбку. Ничем не удерживаемые волосы рассыпались во все стороны волнистыми прядями, подобно полночной морской зыби.

Танец закончился, и они с Нилой пристроились среди зрителей, чтобы посмотреть выступления других. Некоторое время все шло своим чередом, но, сходив за своим плащом, Сайла застала девушку напряженной, пристально куда-то всматривающейся. Проследив за ее взглядом, она увидела Ликата и Бея. Ликат повернул голову, и их взгляды встретились. Глаза его злобно блеснули, и он отвернулся с чуть заметной ухмылкой. От такой злорадной самоуверенности Сайлу всю передернуло.

Через пару минут Нила вывела ее из толпы. Без всякого вступления, захлебываясь в потоке горьких слов, она описала, как встретилась с Ликатом, когда вышла из шатра своего отца. Испарина выступила у нее на лбу и над верхней губой, когда она рассказывала, что чуть было не проговорилась о том, что видела его на болоте вместе с Коули. Что-то остановило ее; вместо этого она спросила у него, где он провел день.

С болью она посмотрела в лицо Сайле:

— Он обманул. Сказал, что ездил далеко на юг, искал пастбища. Он даже рассказал, что был с другими мужчинами, и то, о чем они говорили. Зачем? Ведь мы же видели его вместе с Коули. Мне страшно. Что они замышляют?

Сохраняя внешнее спокойствие, которого она, однако, не ощущала, Сайла попыталась утешить ее:

— По-моему, не стоит беспокоиться. Мне кажется, он просто попросил Коули помочь ему приготовить любовный напиток или какое-нибудь другое зелье.

Нила вытаращила глаза, рассеянно осенив себя Тройным Знаком.

— Неужели? Ты так думаешь?

Сайла ожидала такой реакции. Она рассмеялась, видя, что шутка отчасти сняла напряжение Нилы, добавив:

— Вот бы найти зелье, приносящее счастье. Мы бы пили его, не переставая.

— Ты действительно считаешь, что они этим занимались?

— Этим или какой-либо другой ерундой. Не думай о них; пойдем лучше повеселимся.

Желая поверить, Нила согласилась с таким доводом. Сайле было жаль, что она не может поступить так же. Ее горький опыт заставлял сомневаться, что Ликат балуется каким-то хитроумным зельем — его инструментами были сила и страх.

Жрицу очень занимал вопрос, что же они все-таки затевали.

Спустя час она была уверена, что нашла ответ. Она заметила, как Ликат с Беем исподтишка посматривают на Гэна и Класа, которые присоединились к танцорам. Ликат что-то шепнул Бею. Оба ухмыльнулись и захихикали.

И тут с поразительной ясностью все стало на свои места.

Коули ненавидела Гэна и Кола.

И Бею, и Фалдару, и Ликату нужно, чтобы Гэн погиб в Пути.

Нила была очень расстроена из-за опасной поездки, грозившей Гэну. Ликат же страстно желал получить девушку. Если бы он заподозрил, что она питает хоть какую-то симпатию к Гэну, то сразу же замыслил бы убийство.

Вот и ответ — они планировали отравить Гэна. Не сразу убить, а отправить его в Путь настолько ослабевшим и сбитым с толку, чтобы у него не осталось ни малейших шансов выжить. Правда, они не знали, что Кол и Клас намеревались ехать вместе с ним, если возникнет такая необходимость. Как это отразится на их плане?

Смена музыки привлекла ее внимание. Голова у нее трещала от мыслей, связанных с услышанным от Нилы, и раздраженной Сайле было не до танцоров, но в конце концов она подняла глаза. У нее перехватило дыхание при виде Гэна, одиноко изображавшего в танце мнимый поединок. В отличие от всех мужчин, танцевавших в одиночку, Гэн двигался медленно, изощренно; каждый его жест был подчеркнут и выделен; движения были плавными и уверенными. Сайла пришла в изумление: почему она всегда воспринимала его как мальчика? Мускулы у него налились и играли под раскрасневшейся от тепла костра кожей. Он вдруг, как в сказке, повзрослел, превратился из юноши в мужчину. Племя затаило дыхание, взирая на (все это знали), возможно, последнее выступление в его жизни. Вокруг юноши словно образовалась и сияла аура силы и могущества, внушающая страх — порой даже более явный, чем страх перед пламенем костра.

Танцуя, он приблизился вплотную к Ниле. Сайла понятия не имела, как той удалось оказаться в первых рядах толпы; но она была именно там, и Нила с Гэном в упор смотрели друг на друга.

Он перестал танцевать и склонил голову. Сайла принялась расталкивать толпу, будто пробиралась сквозь тростниковые заросли. Если бы она находилась дальше чем за ярд, она бы не расслышала слова, сказанные им Ниле. Он произнес:

— Я знаю, что уйду. Мы всегда были друзьями, пока я не рассердил тебя. Прошу, скажи мне, что ты больше не сердишься на меня.

Златовласка кивнула, и Сайла увидела, что та настолько взволнована, что не в силах говорить из-за душивших ее слез.

Гэн улыбнулся и, танцуя, удалился.

Вскоре он закончил свой танец. «Ткачихи» застучали палочками в знак похвалы, а остальная толпа одобрительно затопала ногами в такт. Барабанщики подхватили этот ритм. Какой-то танцор издал воинственный клич, выскочив на освещенную костром площадку.

На противоположной стороне арены Сайла увидела Ликата, давящегося от едва сдерживаемой ярости.

«Ничтожество, — подумала она. — Я не могу предотвратить этот дурацкий Путь Чести, но я сорву твой мерзкий план. Не все в руках у тебя и тебе подобных. В погоне за глупой славой Гэн может умереть, но никогда этого не случится по прихоти такого подонка, как ты. Я остановлю тебя!»

Ей понадобилась всего минута, чтобы продумать план действий.

Глава 16

Сайла подъезжала кшатру Фалдара Яна, и Рыжик нервничал, шарахаясь от любого шороха. А когда девушка протянула руку, чтобы почесать одно из нервно вздрагивающих ушей, лошадь прижала его к голове, будто еще более раздраженная ее вниманием.

Успокаивая Рыжика, Сайла и сама успокоилась перед тем, как спешиться у входа в шатер Вождя Южного клана. Знакомый вымпел бился на ветру у нее над головой — мазок красного и черного на чистой голубизне неба. Сайла дважды произнесла имя Фалдара. Он вышел на ее зов. За спиной у него стояла жена. Судя по выражению ее лица, она еще не решила, хмуриться ей или улыбаться. Почему-то Сайле пришла на ум мягкая беспорядочность полета бабочки. Услышав, с каким дружелюбием приветствует гостью Фалдар, она сразу же закивала и расплылась в широкой улыбке, застенчиво прощебетав те же слова, что произнес ее муж.

Он сразу приступил к делу:

— Что я могу сделать для тебя, Жрица? Не упустил ли я чего-нибудь из виду в прошлый раз?

Сайла слегка расслабилась. Сейчас он находился в особенно хорошем настроении, а это многое меняло. Она сказала:

— Прошлой ночью кое-что произошло, и я хотела бы поговорить об этом до начала праздника Сердца Земли.

Женщина за спиной мужа удивленно вздохнула. Она прижала ладонь к губам, когда Фалдар обернулся к ней. Он сдержался, но, когда Вождь посмотрел на Сайлу, та заметила на его лице признаки подавляемого гнева. Только теперь Фалдар представил свою жену, добавив:

— Чело — женщина с традиционными взглядами, она не привыкла слышать от женщин о Сердце Земли. Простите ее.

Он снова обернулся, приказав жене принести горячего мятного чая, и жестом пригласил Сайлу располагаться на подушках. Они обменялись репликами, обсуждая еду и музыку на празднике. Сайле пришло в голову, что в прошлый раз она почти не обращала внимания на внутреннее убранство шатра, и теперь решила рассмотреть его получше. Жилище Вождя было обставлено значительно богаче, чем любое другое из тех, что она видела. У Фалдара был вкус к роскоши. Прямо перед ней стоял маленький резной столик. Сцена, запечатленная на столешнице, изображала сражение между двумя людьми и парой огромных ящериц. На людях были широкополые шляпы, а стояли они в маленькой лодочке, которая, казалось, готова была перевернуться. Они пронзали извивающихся тварей копьями. Казалось, вся сцена вибрировала от внутренней энергии.

Фалдар произнес:

— Я вижу, тебе понравился мой стол. Продавший его торговец клялся, что такая охота действительно существует в тех местах. Правда, он наверняка наврал. Но стол теперь твой. Я прикажу своим сыновьям отнести его в твой шатер.

Сайла попыталась спорить, но в это время вбежала Чело. Юбка на ней раздувалась от ветра, чашки на подносе звенели, так она торопилась. Сайла почувствовала, что если будет противоречить Фалдару, то бедную женщину хватит удар; поэтому девушка лишь поклонилась и выразила свою благодарность так вежливо, как только могла. Выходя, Чело буквально светилась от удовольствия.

Фалдар без особых церемоний обратился к Сайле:

— Что-то беспокоит тебя?

Она в ответ рассказала, что послала сообщение Алтанару. Почему-то Фалдар не спросил, как именно она это сделала. Похолодев от мысли, что, возможно, ему это известно, она продолжила, сообщив Фалдару о содержании послания — о том, что он еще не готов к союзу. Лицо Вождя вспыхнуло. Если бы он не был так опасен, его недоверие было бы смешным, подумала Сайла.

Она поторопилась объяснить:

— Выслушай меня. Мой повелитель желает союза с объединенными Людьми Собаки. Пока же я вижу, что Кол Мондэрк пользуется поддержкой значительной части племени.

— Это не твоя забота. Ты солгала. Насчет моих планов.

Сайла почувствовала, что вся взмокла.

— Я только добилась отсрочки, чтобы ты мог воспользоваться случаем. Алтанару нет нужды знать о раздорах в племени. Почему бы не уничтожить Кола так же, как и Гэна? Разве твоя позиция на переговорах с Алтанаром не станет прочнее, если за тобой будет стоять все племя?

— Ты хочешь сказать, что сейчас я пользуюсь недостаточным влиянием?

— Нет, Фалдар, но ведь его можно сделать еще большим. Ты можешь уничтожить последних сторонников Кола Мондэрка так же быстро, как под солнцем тает иней.

Ему понравился этот образ; она поняла это по тому, как он потер подбородок, пытаясь проникнуть в смысл, стоящий за ее словами. Наконец Фалдар спросил:

— Что же ты предлагаешь?

— Не позволяй отправить Гэна в Путь Чести. — Она наклонилась вперед, повторяя его собственную, неожиданно агрессивную, позу, изобразив, на лице нечто похожее, как она надеялась, на доверительную улыбку. — Что, если он выживет? Ты же не хочешь сделать сына Кола героем. А отказав ему в такой возможности, ты выставишь его как мечтателя, не достойного смерти за честь племени. Покажи людям, что его надо жалеть, потому что он никогда не сможет стать равным им, никогда не сможет стать настоящим воином Людей Собаки. Ты поднимешь боевой дух племени и в то же время проявишь милосердие к несчастному мальчишке, которого посылают на верную смерть. Имя Мондэрков потонет в позоре. Тогда ты сможешь говорить о союзе с королем Алтанаром на своих условиях.

Вскочив с быстротой, неожиданной для такого массивного человека, Фалдар он мгновение, показавшееся вечностью, яростно смотрел на нее сверху вниз. Потом, отвернувшись, принялся ходить по шатру, споря сам с собой. Внезапно остановившись, он сказал:

— Если ты еще раз осмелишься думать за меня, я прикажу тебя раздеть, привязать к лошади и тащить до самой Олы. Пусть Церковь получит то, что от тебя останется. Сообщи Алтанару, что мы проведем переговоры о союзе. Не больше. И не меньше.

Фалдар указал ей на другой выход, в боковой стене шатра, и Сайла быстро ретировалась, выскользнув через открывшийся клапан. Жрица стояла, в задумчивости глядя на стену, пока ее не отвлекло движение за шатром. Она быстро перевела взгляд, но там уже никого не было. И все же у нее осталось чувство, что она что-то заметила. В любом случае, дорожка к шатру была в той стороне, и Сайла двинулась вперед, доказывая себе, что она не гоняется за призраками.

Обогнув угол, она едва не столкнулась с Чело, выходившей из шатра. От неожиданности женщина как-то странно вскрикнула и отпрыгнула в сторону. Сайле с трудом удалось удержать ее — та впопыхах споткнулась о веревку. Переведя дыхание, женщина выдавила смущенную улыбку и извинилась, объяснив, что спешила перехватить Сайлу, чтобы попросить прощения за грубость мужа.

Сайла чуть было не объяснила ей, на какую именно грубость способен ее муж, но, проглотив обиду, сердечно улыбнулась и поблагодарила.

Она уже сидела на лошади, когда услышала, как Чело что-то пробормотала. Сайла с любопытством обернулась и увидела, что та быстро нагнулась и подняла с земли какой-то предмет. Их глаза на долю секунды встретились, и Чело, даже позабыв разогнуться, поспешила скрыться в шатре. Второпях она не спрятала находку, которую сжимала в кулаке. Сайла хорошо ее рассмотрела. Это было перо, блестящее голубое перо, вроде тех, из которых были сшиты цветы на жилете Ликата.

Ликат отдернул полог шатра Коули. Послышался голос целительницы:

— Кто там? Подождите. Я сейчас выйду.

Он пропустил ее слова мимо ушей, продираясь прямо сквозь занавесь.

Коули сидела на полу, повернувшись к нему спиной. Она резко обернулась, приняв защитную позу и шипя, как загнанная в угол кошка. Всем своим телом пожилая женщина пыталась закрыть от посторонних глаз то, чем она занималась. Только узнав Ликата, она расслабилась, и ее испуг сменился гневом.

— Ты испугал меня. Мог бы…

Ликат жестом прервал ее.

— Эта сука из Олы только что все испортила. — Он обошел Коули и указал на странную плоскую кастрюлю, стоящую на угольях. — Это теперь не понадобится. И это. — Он ткнул пальцем на мешок в углу. — Придется придумать что-то другое.

Коули нахмурилась и вернулась к своей работе, поддерживая еле теплящийся огонь. Ликат потянулся к ней, но передумал.

— Ты что, не расслышала? — спросил он.

— Расслышала. А теперь мне нужны факты.

— Я видел, как она вошла к Фалдару, и подслушал их разговор.

Коули недоверчиво моргнула.

— Что ты натворил! Тебя видели?

— Я вроде как ждал Бея. Тебя интересует, что произошло, или нет? — Коули вернулась к прерванному занятию, и Ликат вкратце пересказал беседу Сайлы с Фалдаром. Старуха хранила молчание еще долго после того, как он закончил. Ликат раздраженно потребовал ее ответа.

Коули тихо, почти про себя произнесла:

— Жрица проницательна; она почувствовала, что этому Мурмилановому отродью необычайно везет. С него станет — пережить Путь Чести. Однако не стоит менять планы. Бей все равно должен вызвать Гэна. Решение Фалдара ничего не изменит. Бей сделает это, не так ли? Он вызовет Гэна на сборе в Сердце Земли?

— Я думаю — да.

— А ты не думай. Делай. Он должен.

Ликат растянулся на подушках по другую сторону от очага.

— Хорошо, не расстраивайся. Уверен, я смогу это устроить.

— Это — главное. — Она перевела разговор на другую тему: — Как дела с Нилой? Ты еще не получил ее, глупый мальчишка? Что сказал Фалдар?

— Ее еще надо обломать. И… нет, Фалдар пока не пообещал ее мне. Бей пытается убедить его. Ты же знаешь, все было бы намного проще, если бы мы избавились от Фалдара.

— Нельзя. Не сейчас. Я тысячу раз тебе говорила, Ликат. Опозорив Мондэрков, мы уничтожим всю оппозицию Фалдара. А когда Гэн убьет Бея отравленным мечом, мы сможем продвинуть тебя на место Бея в помощники Фалдара.

Ликат изобразил на лице утомление и, закрыв глаза, откинулся на подушки.

— Ты слишком беспокоишься. Все сводится к тому, что они тупы, а мы — нет. Именно поэтому мы должны править, и мы будем править.

По тону, каким это было сказано, Коули поняла, что он больше не хочет говорить. Они еще не все обсудили, но, если она начнет настаивать, Ликат только разозлится. Вздохнув, она вернулась к своему занятию. Погрузив металлическую ложку в жидкость, женщина отметила, что та уже выпарилась до половины объема. Она поворошила угли; очень важно, чтобы смесь спирта и воды, которая вытягивает отраву из кусочков коры в котле, не закипала. Коули осторожно поднесла ложку к лицу и принюхалась, отпрянув, будто едкий запах обжег ее. Нос защипало. Погруженная в размышления, она уставилась прямо перед собой невидящим взглядом.

Кора чокчерри была из особой рощи, женщины из семьи Коули растили там деревья на протяжении поколений. Она тоже поддерживала традицию. Каждую осень, во время первых заморозков, Коули отправлялась в свою рощу и обдирала с ветвей все листья, складывая их в специальный ящик, стоявший посреди рощи. Пока земля спала зимой, она подстригала лишние ветви, чтобы деревья были целиком открыты солнцу и ветру. С приходом весны, перед тем, как распускались почки, Коули выкапывала канавку вокруг дерева, каждый год нового. Она располагала ее точно на том расстоянии от ствола, куда доставали ветви. Кроме того, Коули договаривалась с женщинами, которые сушили персики, и они отдавали ей косточки, которые она бросала в вырытую канавку. Коули не была уверена, что это помогает, но все же косточки пахли так же, как и сама кора. Возможно, что-то в этом и было. Косточки она засыпала прошлогодними листьями, и сверху навозом.

Летом Коули собирала с других деревьев особую разновидность короедов, которые, по словам ее тети, способствовали выработке яда в коре. Она называла его голубой смертью. Бывали годы, когда, только попробовав кору этих деревьев, остальные насекомые падали вниз. Старуха с удовольствием наблюдала, как они подыхают в судорогах — от этого она ощущала собственное могущество.

Как ни странно, кора прекрасно помогала от кашля и болей в горле. Высушенная и истолченная, с медом или без, она давала мгновенное облегчение. Племя знало, что Коули собирает кору для общей пользы.

А Коули было известно, — и это принесло на ее лицо задумчивую улыбку, — что будет, если замочить кору и потом выпарить раствор.

Целительница решала многое. Мирная политика Кола Мондэрка уменьшила поток раненых воинов, о которых она могла бы позаботиться. Но иногда бывали случайные пациенты, которым требовалось помочь перейти в мир иной, когда их раны были неизлечимы. А разве целительница не заботится о чистоте крови племени, лишая больных новорожденных благословения Вездесущего? И всего-то надо сыпнуть чуть-чуть порошка из бутылки на открытую рану или на губы; отвисшая челюсть, немного пены, легкие спазмы. Так просто и быстро, так удобно для всех и так мудро.

Втянув воздух, Коули нахмурилась. Сильно пахло спиртом. Она бросила пригоршню толченого кедра на уголья. Клубы дыма своим острым ароматом забили все остальные подозрительные запахи.

Спирт был под запретом. Церковь считала процесс дистилляции своим секретом. Она подумала о Сайле, не замечая, как шевелятся ее губы:

— Ты многого еще не знаешь, великая Жрица Роз. Так любопытно было бы понаблюдать за твоим обучением. Так же, как вашим сестрам посмотреть на мое.

Она вытерла лоб. Взгляд ее упал на Ликата, который сейчас тяжело дышал в глубоком сне. Ее угрюмость сменилась удовольствием.

Временами он раздражал ее, но кто мог ему противиться? Красивый и умный, только какая-то мальчишеская лень была в нем, и эта лень доводила Коули до бешенства. И его ревность; иногда она делала Ликата совершенно неуправляемым. Но она-то знала, что на самом деле он слаще меда. Это Ликат обещал, что она въедет в Олу на белом коне, в мехах, золоте и драгоценностях с головы до ног. Коули поверила ему. Почему бы и нет? И она подвела его к размышлениям о целях, к которым следует стремиться. Она повторяла ему, что человек либо берет, что хочет, либо довольствуется объедками, которые швыряет ему судьба.

И их время пришло.

Ее отвлекло движение в другом конце. Выпрямившись, Коули пробормотала что-то о пустых мечтаниях. Поднявшись на ноги, она подошла к мешку из грубого полотна и достала из шкафа странный полый шест с веревочной петлей на конце. Открытый конец мешка был завязан, и стоило ей дотронуться до узла, как комнату наполнил треск гремучей змеи. Толком не проснувшись, Ликат быстро отполз в сторону, не останавливаясь, пока не уперся спиной в дальнюю стену шатра.

Коули послала ему дразнящую улыбку, одновременно поднимая шестом край мешка. Напевая вполголоса, она дотронулась до шевелящейся груды. На свет появилась большая треугольная голова. Коули успокаивающе заговорила с ней. Раздвоенный язык непрерывно мелькал в воздухе: змея пыталась понять, что происходит. Внезапно она рванулась вперед, и столь же стремительно Коули накинула петлю на ее голову и подняла тварь в воздух над ковром.

Ликат издал придушенный вздох, увидев извивающуюся в воздухе шестифутовую рептилию. От ее рывков Коули шатало из стороны в сторону, пока змея не выдохлась. Напевая, женщина поднесла змеиную голову к своему лицу, будто собираясь поцеловать ее. Она ослабила петлю, уверенно ухватив тварь позади челюстей. Из шкафа появился фарфоровый кувшин с широким горлышком. Змея снова попыталась освободиться, плотно обвиваясь вокруг ее руки. Коули слегка нахмурилась, но продолжала действовать все так же спокойно. Сдавив змеиные челюсти, она заставила рептилию открыть рот и прижала кинжалы ядовитых зубов к краю кувшина, сцеживая золотистый яд. Змея яростно трещала, когда Коули опустила ее обратно в мешок и завязала его.

На лбу Ликата выступили капельки пота, рубаха вся взмокла.

Отдуваясь после усилий, Коули сказала:

— Когда начнут бить барабаны, приходи сюда. Я приготовлю кусочек ткани. Яд из коры разлагается за несколько часов, но змеиный яд намного долговечнее. Если одна отрава не подействует сразу, то другая доконает его обязательно. Тебе только надо будет протереть клинок тряпкой и посыпать ядом.

Все еще глядя на маленькую бутылочку со змеиным ядом, Ликат кивнул с отсутствующим видом. Коули подскочила к юноше и, держа бутылочку прямо перед его носом, прижала к стене.

— Успокойся! Все должно быть сделано наверняка, ничего нельзя упускать. Что ты решил с Колом и Класом на Бейлом?

Вывернувшись, Ликат уставился на нее.

— Что они могут? Кто поверит…

— Ликат! — Досада в ее голосе резанула по его самодовольству. — Ты что, пропустил мимо ушей все, что я тебе говорила? Думаешь, эти двое не узнают, кто отравил клинок? В Сердце Земли разрешены только священные дуэльные клинки, и именно ты будешь проверять Гэна перед поединком.

— Ты не должна знать, что происходит в Сердце Земли, — сказал он сердито.

Она фыркнула:

— Возможно, я знаю даже больше, чем эти слабоумные идиоты старейшины. Послушай меня; Кол и Клас сообразят — им не доказать, что это ты отравил клинок, а не Гэн. Они и пытаться не будут. Но они наперегонки бросятся за твоей головой.

Ликат сглотнул.

— Раньше ты такого не говорила. Может быть, яд и не выход. Гэн и так должен убить Бея.

— Мы не можем быть в этом уверены. И нам нужен отравленный клинок. Победивший на дуэли в Сердце Земли должен совершить обряд торжественного очищения оружия и просить прощения после того, как труп сожгут. Я сделаю так, что старейшины узнают о яде до сожжения. Ты сможешь устроить так, чтобы воины напали на Кола и Класа, когда они узнают, что Гэн оскорбил честь всего племени. Что делать с братьями Бея? Постарайся втянуть и их, тебе очень поможет, если Мондэрки и Клас прирежут кого-нибудь из этого сброда. Ликат, Ликат — ты сам должен думать о таких вещах. Что ты станешь делать, став Вождем Войны, когда я покину тебя?

Он выпрямился и нахмурился:

— Никогда не говори так. Ты нужна мне.

Коули отвернулась, чтобы скрыть гордую улыбку.

— В таком случае ты должен помочь мне. А теперь иди и подготовь все к тому моменту, как Гэн убьет Бея. И говори об этом только с хорошими друзьями, с людьми, которым можешь доверять.

Он поцеловал ее в макушку, повернулся и вышел. Женщина быстро метнулась за ним и остановилась, наблюдая через щелочку в занавеси, как он удаляется в темноту.

Никто другой не сможет править Людьми Собаки. Он был единственным настоящим Вождем Войны. Это было в каждом его движении.

Коули отпустила занавесь, позволив той скользнуть на место, и вернулась к огню. Она должна еще раз все взвесить. Иногда Ликат не продумывает свои действия до конца. К тому же была еще трудность с привлечением к заговору других людей. Коули надеялась, что будут только один-два помощника. Максимум три. Никто из них не должен выжить. Но устроить несчастные случаи больше чем для троих будет трудно. Кто-то даже может начать подозревать, и тогда…

Ее взгляд наткнулся на котел, и Коули устало потерла шею. Как всегда, еще столько нужно было сделать…

Глава 17

Гэн и Клас шли к святилищу Сердца Земли, завороженные торжественным ритмом барабанов. Юноша был опечален предстоящим испытанием — он знал, каковы шансы на возвращение из Пути Чести, но все же, как ни пытался, не мог представить себе картину собственной смерти. А это могло означать только то, что ему суждено выжить, вернувшись в лучах славы.

Гэн не боялся. Клас говорил, что человек, не испытывающий страха, не понимает жизни. Возможно, это еще придет, но сейчас он чувствовал только возбуждение, будто не шел, а парил над землей.

Священный холм, когда они к нему приблизились, окутывала таинственная дымка. Сердце у Гэна забилось быстрее при мысли о магических силах, защищающих Сердце Земли и его тайны. Он рассмеялся, освобождаясь от наваждения. Какая странная мысль, особенно сейчас. Таинственное покрывало было всего лишь дымом факелов, просачивавшимся изнутри святилища.

Они спустились по крутым ступеням южного входа и двинулись по проходу, настолько узкому, что приходилось наклоняться, чтобы не задеть светильники на стенах. Тоннель вывел их на арену амфитеатра. Пламя факелов, палящее солнце и дыхание сотен людей обрушились на ряды скамеек удушливым облаком.

Гэн остановился, будто налетев на стену. Дополняя обычный букет, в воздухе витал запах смерти — его ни с чем невозможно спутать.

Тут собрались, чтобы увидеть смерть.

По спине у него побежали мурашки. Ступая негнущимися ногами, Гэн присоединился к воинам Северного клана. Они освободили для него место у одного из пандусов, ведущих вниз к арене. Усевшись рядом с ним, Клас принялся сосредоточенно чистить ножом ногти. Гэну хотелось бы иметь хотя бы половину его спокойствия.

Все присутствующие были в своих лучших нарядах. Сверкали отполированные металлические бляхи, камни и стекло. На секунду сознание Гэна раздвоилось, казалось, он находится сразу в двух реальностях и может видеть каждый лучик света в отдельности. Это длилось не больше мгновения. Такое состояние раздражало само по себе, но, вспомнив предыдущий случай и осознав, что странные мысли посетили его дважды подряд, Гэн почувствовал неприятный холодок в сердце.

Усилившийся гул известил о приближении Кола. На нем была лосиная шкура, благодаря тщательной обработке мягкая, как хлопок, и плоский стальной воротник в качестве украшения. Кости-трофеи свисали на тонких золотых цепочках. Гэн знал, что их ровно тридцать. Кол подошел прямо к нему и взял за плечо, там, где оно не было закрыто жилетом. Горячая сухость прикосновения удивила Гэна. Кол пристально посмотрел ему в глаза и произнес:

— Что бы ни случилось, знай: ни один мужчина не имел лучшего сына, чем я.

Это было как откровение — слова, которые он мечтал услышать всю свою жизнь. Они заглушили барабаны, толпу, все. Юноша попытался ответить, но не смог: слова застряли в горле. Только спустя некоторое время он почувствовал, что снова может заговорить, но Кол уже подходил к скамье старейшин.

Вошли Фалдар Ян с сыновьями. Молодые парни шли рядом друг с другом, возвышаясь над своим отцом, за ними лукавой тенью следовал Ликат. Родственники молча приветствовали Яна. Многие из других кланов присоединились к ним. Через плечо Гэн взглянул на членов Северного клана. Никаких приветствий, но выражение лиц было красноречивее всяких слов.

Фалдар одарил их особенно широкой улыбкой.

Стоя посреди нижней площадки, Кол повернулся лицом на восток и торжественно осенил себя Тройным Знаком. Будто дождь прошелестел по трибунам, каждый воин повторил жест на манер своего клана. Кол медленно повернулся, церемонно приветствуя всех собравшихся.

Гэн изучал сидящих людей, вглядывался в их лица, сосредоточенные и энергичные. Почему-то он подумал о стае койотов, следующих за охотящимся тигром.

Не закончив эту мысль, он вдруг заметил, что Ликат не смотрит на Кола или на старейшин — он в упор разглядывал Гэна.

Но времени подумать над этим уже не оставалось. Кол занял свое место, и старейшины разрешили Фалдару обратиться к собранию. Тот принял внушительную позу и направил свои слова к молодым воинам, разместившимся на верхних рядах.

Все начиналось так, как Гэн и предполагал. Фалдар намекнул, что Кол давно стремится передать своему сыну звание Вождя Войны по наследству, и продолжал в том же духе. Но вот его голос приобрел зловещую мягкость.

Фалдар Ян произнес:

— Мы собрались здесь, чтобы принести в жертву юнца, почти мальчика. Не будем же делать эту ошибку! Честь здесь ни при чем. Как это могло произойти? Чего еще нам ожидать от мальчишки, который не видел матери, который вырос в шатре, полном только жадности и амбиций? Люди моего возраста помнят, что и мать его ни к кому не относилась по-дружески. Она хвасталась тем, что знает вещи, которые обычные люди — Люди Собаки — знать не могут.

Не в силах слушать дальше, Гэн отвернулся от оратора и с отвращением увидел, что его отец слушает с закрытыми глазами, будто спит. Гэн возненавидел его еще больше, чем Фалдара.

Он дрался с каждым, кто проявлял к его матери недостаточное, по его мнению, уважение. И кажущаяся толстокожесть Кола заставила его вспомнить каждое оскорбление, каждую насмешку, каждый синяк, каждую каплю крови, которые ее честь стоила Гэну.

Горький огонь жег ему горло. Пара теплых слов отца, и Гэн позволил себя одурачить, подумав, что тому есть какое-то дело до него.

Усилившийся шум оторвал Гэна от тяжких раздумий. Фалдар указывал прямо на него.

— Послать этого мальчишку в Путь Чести, значит, наказать его только за то, что он появился на свет. Если Люди Собаки хотят быть достойными своего предназначения — а я хочу, чтобы это было так, — мы должны уметь проявлять жалость так же, как мы совершаем месть. Гэн Мондэрк не смог стать дозорным. Неважно, кого он убил; вспомните, он ведь напал сзади. Более того, его долг был предупредить племя. Если бы его убили, то враги смогли бы напасть на нас неожиданно.

— Да, все пятеро. — Гэн был слегка удивлен, обнаружив, что он уже на ногах. Он как бы видел себя со стороны, слышал ледяной голос, который с трудом узнавал. Клас изумленно уставился на него. Гэн продолжил: — Я понимаю, как ты боишься такой огромной армии, но ведь на то и существует дозор, чтобы охранять тебя.

Фалдар повернулся.

— Тебе запрещено говорить, когда другой стоит в центре Сердца Земли!

— Ложь должна быть убита до того, как она станет слишком большой. Тебе бы надо знать это, Фалдар: твой сын Бей — живая ложь, а посмотри, какой большой вымахал.

В ярости Фалдар шагнул вперед, но Ликат одним прыжком настиг его и удержал, позвав на помощь Бея. Вдвоем они сдерживали разъяренного вождя, пока он не успокоился. Тут Ликат потянул Бея за собой и стал что-то говорить ему, приложив сложенные ладони к уху. Но тот ничего не слышал, с ненавистью уставившись на Гэна. Ликат продолжал убеждать его, когда Фалдар взмахнул рукой, чтобы успокоить ревущую толпу.

Фалдар сказал:

— Изгоните этого мальчика, говорю вам; лишите его почетного имени Собаки. Пусть все племена видят, что, если человек ценит жизнь больше, чем честь, Люди Собаки дарят ему жизнь.

Последовал сердитый недовольный гул, и требовательный взгляд Фалдара пробежал по ряду воинов. Вскочив на ноги, те принялись отстаивать его предложение, и постепенно общее мнение начало склоняться на его сторону.

Гэн с трудом сопротивлялся всепоглощающему желанию ответить, назвать Фалдара лжецом, но что-то внутри него говорило, что надо подождать, что это еще не конец. Он даже почувствовал, что к нему возвращается прежняя веселая легкость.

Ликат шлепнулся обратно на свое место, а Бей встал рядом с отцом и обратился к старейшинам:

— Милосердие моего отца излишне. Хоть Гэн и человек без чести, но он оскорбил мою семью. Я требую крови.

Фалдар готов был взорваться, но, взглянув на толпу, он почувствовал общее настроение, уже отмеченное Гэном. Воинов не интересовали справедливость или традиции. Они жаждали зрелища и плохо восприняли то, что он не ответил на насмешки Гэна. Непослушными губами Фалдар произнес.

— Оставим выбор за воинами. Или мы изгоним Гэна, или он ответит за оскорбление моей семьи.

Клич, требующий поединка, казалось, потряс все строение. Гэн увидел, как Кол поднялся со своего места и подошел к нему. Краем глаза он заметил, что Клас тоже собирается присоединиться к ним.

Кроме ножей, в Сердце Земли были разрешены только священные дуэльные клинки. Они находились в ящике, украшенном золотом и драгоценными камнями, который стоял у ног главного старейшины. Прочитав молитву о примирении, с тремя обязательными паузами на случай, если противники захотят договориться, тот открыл его. Он продемонстрировал всем древнее оружие с деревянными рукоятками и прямыми матовыми клинками. Потом он пригласил друзей бойцов для личного осмотра. Вызвались Клас и Ликат, Ликат достал сложенную тряпицу. Он передал ее Класу, тот протер клинок и вернул ее. Ликат сложил тряпицу еще раз и протер второй клинок, сначала одно лезвие, потом другое.

Фалдар двинулся к ним, оттолкнув с дороги Бея, будто надоедливого комара.

— Ты оскорбил всю мою семью, а потому будешь драться со мной. — Он самодовольно ухмыльнулся Колу. — Я знаю, о чем ты думаешь, но помни о правилах: только двое могут драться. Смерть одного из них кладет конец стычкам между их кланами ровно на год.

Гэн видел, как напрягся его отец, но ответ его был сдержан:

— Благодаря Гэну тебе не придется беспокоиться обо мне. Или о ком-либо еще. Никогда.

Фалдар отрывисто засмеялся, выхватив оружие у окаменевшего Ликата. Бей в последний раз попытался остановить отца, за что чуть не покатился на землю. Ликат убрался с его пути и вернулся на свое место, где сел, закрыв руками голову.

В центр арены вышел старейшина с резным рогом дикого быка по меньшей мере три фута в длину. Крики в толпе затихли до шепота, и постепенно воцарилась тишина. Старейшина протрубил единственную ноту. Тела собравшихся поглотили звук и придали ему какое-то потустороннее звучание. Волосы зашевелились у Гэна на затылке, по рукам пробежали мурашки, старейшина произнес традиционные слова:

— Вызов должен быть принят. Клинки обнажены. Не может быть другого оружия и щитов. Однажды пробудившись, священные мечи должны отнять жизнь. Знайте, все собравшиеся здесь: побеждает не правда, и проигрывает не ложь. Только честь и доблесть сходятся в поединке. Да будет так.

По сигналу старейшины все поклонились. Молитва о доблести заняла несколько секунд.

Хриплый шепот Класа за спиной Гэна был едва слышен, перебиваемый возобновившимся шумом толпы.

— Он рассчитывает на свое превосходство в размерах, попытается напугать тебя. Измотай его. А когда он выдохнется, убей.

Повернувшись к отцу и Класу, Гэн сказал:

— Только чтобы защитить свою жизнь.

Вены выступили на шее Кола. Но до того, как он успел что-либо сказать, прозвучала команда:

— Начинайте!

Гэн поднял оружие. Оно было легче и хуже сбалансировано, чем его собственный меч. Правда, его утешало то, что и рука Фалдара непривычна к такому. Почему-то вдруг ужасно захотелось пить. Казалось, губы пересохли и потрескались.

Фалдар скинул свою куртку и теперь медленно приближался — ноги полусогнуты, клинок выставлен вперед для нападения или защиты.

Защищаясь, Гэн начал медленно обходить его слева.

Фалдар яростно рванулся вперед. Гэн отскочил в сторону, издеваясь:

— Неуклюжий старик. — Он даже умудрился улыбнуться.

Фалдар снова напал. Ярость его атаки отбросила Гэна к самым скамьям. Когда Фалдар рубанул сверху, Гэн подкатился под опускающийся клинок. Вскочившие зрители, ругаясь, разбежались с его дороги. Ответный удар Гэна грозил перерубить Фалдару лодыжки, но тот успел отскочить в сторону. К тому моменту, как Фалдар смог возобновить атаку, Гэн уже снова стоял на ногах.

Гэн посмотрел в лицо противнику. Он заметил, что тот проклинает себя за упущенную возможность. Но он заметил и другое — уважение, смешанное с первыми признаками страха. Ложный выпад заставил Фалдара уйти в защиту.

Это дало Гэну возможность напасть. Теперь уже Фалдар отступал, а воины Северного клана издевались над ним.

Он собрал все свои силы и, рыча, снова двинулся на Гэна. Казалось, его удары наносились рубящим топором, а не мечом. Но Гэн не отбивал их, а только уклонялся от яростных наскоков. Звон металла о металл звучал все тише и реже. Уверенность Гэна взлетела до небес.

Он чуть расслабился и тут же получил укол прямо в левое плечо. Боль обожгла как огнем и ощущение осталось такое, будто в плече застрял железный шип.

Бей в восторге заорал:

— Убей его! Убей! Убей!

Толпа начала скандировать вслед за ним.

Фалдар прорвался через его защиту и нанес резкий рубящий удар. В последний момент Гэн бросился на землю справа от него и перекатился. Когда он вскочил на ноги, Фалдар был у него за спиной, поворачиваясь и поднимая меч для удара, но было уже слишком поздно. Вложив в удар весь свой вес, Гэн вонзил клинок в незащищенный живот Фалдара.

Массивная фигура застыла, пошатываясь. Фалдар уронил свой меч, все еще не в силах взглянуть на клинок, торчащий из живота. Отступив на шаг, Гэн вырвал меч из раны. Фалдар открыл рот, будто собираясь что-то сказать, но издал только тихий вздох — казалось, тот унес с собой последние остатки жизни. Он рухнул, как гигантское дерево.

Услышав вопль Бея, Гэн инстинктивно развернулся, приготовившись отразить новое нападение. Он попытался уклониться от атаки, отводя нож невооруженной рукой, но священный клинок снова отведал крови, полоснув по запястью Бея. Тут подоспел Ликат и еще несколько человек, которые сумели оттащить того обратно на скамью. Нестройный хор голосов, обвинявших Бея, быстро заглушили сторонники Южного клана, которые кричали, что Гэн напал на безоружного человека.

Звук рога восстановил порядок, и главный старейшина взял клинки. Все молча наблюдали, как он благословил их и вернул в ящик, где оружие останется до ритуала очищения. Волна пробежала по рядам, когда все снова осенили себя Тройным Знаком. Только когда шум стих, старейшина продолжил.

— Это был честный бой, — объявил он. — Поединок завершен. Бей Ян действовал необдуманно, но не бесчестно. Гэн Мондэрк не пытался нанести ему рану. Старейшинам был задан вопрос: «Должен ли Гэн Мондэрк отправиться в Путь Чести за проступок во время дозора?» Мы отвечаем: да, должен. Но победитель дуэли обязан присутствовать при сожжении побежденного и обряде очищения священного оружия. Гэн Мондэрк отправится в главный лагерь Людей Гор сразу после сожжения Фалдара Яна. Я сказал. Да будет так.

Осторожно шагая, словно чужаки, Гэн, его отец и Клас двинулись к северному выходу. Только сейчас ноги Гэна начали дрожать. Он взглянул на отца и был почти испуган его напряженным лицом и взглядом человека, ожидающего нападения. Клас казался самым спокойным из них, но и он держался настороже. И все же именно он сплюнул, как только они вышли на открытый воздух. Клас горько сказал:

— Ну, Кол? Если не сейчас, то когда же?

Кол, сжав зубы, покачал головой.

— Может быть, время пришло, но я не готов. Еще не готов.

Гэн спросил:

— Вы говорите обо мне? Я должен знать.

Помолчав, Кол ответил:

— Да. Но есть еще одна вещь, в которой необходимо убедиться. Я объясню тебе, как только смогу. — Он взглянул на Класа. — Все должно пойти по плану. Пойми.

Клас проворчал:

— Да уж, знаю.

Кол повернулся и быстро пошел к своему шатру, не оставив им ничего другого, как последовать за ним.

Глава 18

По дороге от Сердца Земли к своему шатру Бей Ян внезапно в судорогах упал на землю, с воплями схватившись за раненую руку. Новость о том, что небольшая ранка распухла и воспалилась, облетела весь лагерь с быстротой молнии.

Все видели, как заботился о своем друге Ликат. Многие сочувствовали ему, когда он, казалось, обезумел от горя над упавшим Беем. Впрочем, его отчаяние не шло ни в какое сравнение с горем матери Бея. Она вышла из дому, чтобы увидеть, как ее сын рухнул на землю. Вопли Чело разносились по всему лагерю. Все сходились в том, что лишь чудесной удачей можно назвать неожиданное появление Коули, вздумавшей именно в это время навестить семью Янов. Удивительно быстро, всего за минуту разговора с глазу на глаз, старухе удалось исцелить горе Ликата. Сразу же уверовав, что Бей поправится, он даже принял командование над молодыми воинами от его имени.

Но не все восприняли эти события одинаково.

Сайла чувствовала, что во всей этой истории концы не сходятся с концами. Казалось, Ликат действовал под влиянием горя и злобы. Тем более странными казались его громогласные заявления о том, что в странной болезни Бея виноваты Мондэрки.

Были и другие явные неувязки, о которых она рассказала Мондэркам и Класу поздно вечером, когда, усталая после лечения Бея, беседовала с ними в своем шатре. Положение раненого было довольно серьезным. Кроме того, целительнице мешало открыто враждебное отношение Коули — старуха пыталась вообще не допустить Сайлу к больному. Только уговоры Чело и настойчивость Нилы заставляли ее терпеть «вмешательство» Жрицы. В конце концов Коули дала Чело лекарства, от которого женщина через пару минут уже храпела, как степной медведь. Рассказав, как Коули хлопотала над Беем, Сайла удивила собравшихся, отметив, что по достоинству оценила ее искусство врачевателя. Подойдя к лежащему на земле Бею, она нашла рану уже промытой и обработанной — Коули проявила завидную расторопность. Больше делать было почти нечего, Сайла только проверила пот больного. В ответ на удивленный взгляд Гэна она объяснила, что запах пота может сказать ей столько же, сколько ему следы. Вначале это был характерный острый запах, какой бывает у человека, пострадавшего в бою. В обители его так и называли: боевой пот, его ни с чем невозможно спутать. Но, снова проверив пот чуть позже, когда больного перенесли на кровать, Сайла с удивлением обнаружила, что он имеет совершенно незнакомый запах, напоминающий грибной. Пульс раненого стал слабым и быстрым.

Быстрота и разительность изменения сбили целительницу с толку. Однако Коули, двигаясь с обычной спокойной стремительностью, уложила Бея в тепле, запретила ему двигаться и дала успокаивающее. Это были самые обычные и простые меры, но, собираясь уходить, Сайла была уверена, что Бей выживет.

Правда, пока о выздоровлении нельзя было сказать ничего определенного. Сайла считала вероятным, что он никогда больше не сможет владеть раненой рукой.

Кол с Класом обменялись долгим взглядом. Жрице показалось, что атмосфера в комнате изменилась. Если раньше в ней явно присутствовала озабоченность, даже испуг, то теперь чувствовалось облегчение, как будто свершилось что-то, давно ожидавшееся. Когда она попыталась выяснить, в чем дело, воины отказались отвечать — вежливо, но твердо. Сайле ничего не оставалось, как отправиться спать; она слишком устала, чтобы расстраиваться.

Следующим утром старейшины объявили, что Фалдар умер от удара мечом, болезнь здесь ни при чем. Ликат продолжал убеждать всех в причастности Мондэрков. Нила сказала ему о небезопасности таких слов для престижа самого Фалдара. Ведь если старейшины решат, что его смерть какая-то необычная, то Вождь будет сожжен без подобающих его рангу приготовлений. В ответ Ликат прекратил свои обвинительные речи, но только у шатра Янов.

Но у него были последователи. Сайла встречала группки воинов по всему лагерю, и всегда среди них был хотя бы один, обличавший Мондэрков.

После первой попытки утихомирить Ликата Нила ходила как во сне. Она словно приросла к Сайле. Если они разлучались больше чем на пару минут, Нила при встрече хватала Сайлу за руку в отчаянной попытке обрести уверенность в себе. Она почти не разговаривала, а на попытку Сайлы проявить сочувствие, ответила лишь формальными словами благодарности. Через пару секунд она покачала головой, сказав, что не это ее беспокоит. Но когда Сайла попыталась выяснить больше, девушка только невнятно пробормотала что-то о дереве, которое, падая, ломает молодые побеги.

Вечером они вместе поели в шатре Сайлы, пытаясь не обращать внимания на непрекращающийся гул барабанов Южного клана, напоминавший о том, что их предводитель будет предан огню на восходе солнца. Главным вопросом было: последует ли Бей за ним?

Они направлялись к шатру Яна, когда в ярде перед ними о дорогу внезапно ударился крупный булыжник. Сайла, мгновенно остановившись, взглянула в ту сторону, откуда он прилетел. Там, мерзко хихикая, стояло с дюжину молодых воинов. Один из них что-то прошептал, и все зашлись грубым смехом.

Сайла коснулась локтя Нилы.

— Не обращай внимания, — прошептала она, — пошли.

Но не успели они пройти и трех шагов, как еще один камень отскочил от земли перед ними. Нила повернулась к ним:

— Вы осмелились бросать в нас камни! Я знаю вас. И мои братья скоро поближе познакомятся с вами.

Им ответил заводила веселья:

— Тебя никто не тронет, Нила. Мы восхищаемся твоим отцом. И твоего брата любим. Но тебе не стоит гулять с этой… из Олы. — Неприличное слово он произнес вполголоса, но его друзья, видимо, расслышали хорошо. Они засмеялись еще громче.

Сайла произнесла:

— Я иду, чтобы помочь Бею Яну. Что вам не нравится?

— Ты шпионишь для Мондэрков.

Послышался еще один голос:

— И для Класа. Это одно и то же.

Сердце Сайлы сжалось. Нила смотрела на нее со странным выражением, ожидая ответа. Увидев в этом взгляде вызов, Сайла сказала воинам:

— Я разговариваю, с кем хочу. Таковы обычаи Людей Собаки, и я гость вашего племени. Возвращайтесь домой. Пусть ваши матери поучат вас хорошим манерам. А ваши отцы скажут, есть ли доблесть в том, чтобы бросать камни в женщин.

Она пошла прочь, Нила гордо выступала рядом. Со времени смерти отца она впервые улыбнулась. Это было не много, но и не мало.

Облокотившись на соседний шатер, их поджидал Ликат. Нила, казалось, готова была развернуться и убежать. Она ухватилась за руку Сайлы, стараясь, однако, чтобы Ликат этого не заметил. Жрица осторожно высвободилась и подошла, глядя ему в лицо. Коротким кивком она указала на воинов.

— Ты слышал?

Он улыбнулся.

— Мне было любопытно узнать, что ты скажешь. Ты находчива.

Она ждала. Ликат обратился к Ниле:

— Я хотел, чтобы Сайла увидела, насколько нашим воинам нужна дисциплина.

— Ты что же теперь, учитель молодых воинов? Или Вождь Войны? — Ликат сделал вид, что ничего не заметил, но Сайлу всю передернуло. Голос Нилы был хриплым, она с трудом контролировала себя.

— Вождем Войны будет твой брат, — произнес Ликат.

Губы Нилы дрожали.

— Не говори так. Он слишком болен.

— Уже нет, — сказал он, наслаждаясь своим секретом. — Он говорил с Коули и Чело. Он звал тебя, Нила.

В то же мгновение Нила уже бежала к дому — юбка развевается, золотые косы блестят на солнце. Ликат не мог оторвать глаз, и Сайла еще раз увидела выражение, с которым он смотрел на молодую девушку. Она было последовала за подругой, но Ликат поймал ее за руку.

— Бей и Чело хотят поговорить с Нилой. И поговорить наедине, к счастью, потому что я хочу поговорить с тобой. О твоем положении здесь.

— Нам не о чем говорить.

Он улыбался, но это не могло смягчить выражения его лица.

— Мне есть что сказать. Ты поймешь. Во-первых, ты очень близко сошлась с Нилой.

Сайла кивнула.

— Это хорошо. Она собирается стать моей женой.

Сайла только смотрела, не в силах пошевелиться.

— Нила красавица, но с ней неинтересно, понимаешь? Кто-то должен развлекать меня. Когда мне скучно, я становлюсь раздражительным. Я даже могу кого-нибудь покалечить. Ты ее подруга, ты ведь не хочешь, чтобы она пострадала. Яясно выражаюсь?

Сайла смогла только прошептать:

— Когда Церковь узнает о твоих словах…

Он вывернул ее руку, заставив вскрикнуть.

— Ты думаешь, у тебя будет возможность поведать свою историю? Теперь я контролирую лагерь. Тебе запрещено покидать его.

Это был удар, заставивший ее пошатнуться.

— Ты думаешь, что воины Собаки станут рисковать своими душами ради твоего — твоего развлечения?

— По лагерю ходит слух, что ты не настоящая Жрица. Я объяснил своим людям, что, если тебе нечего скрывать от нас, ты не станешь убегать. А если с тобой что-нибудь и случится, что ж, Церковь простит. — Он выпустил руку Сайлы, подчеркивая ее беспомощность. — Ты выбрала не тех друзей. Научись жить в новых условиях, и тебе станет только лучше. — И он вразвалку пошел прочь.

Сердце ее готово было выскочить из груди. Как только Сайла смогла двигаться, она поспешила к шатру Яна, не глядя второпях под ноги. Споткнувшись о веревку, она растянулась на земле. Не обращая внимания на зевак, Сайла с отсутствующим видом отряхнула колени и продолжила путь. Когда она наконец подошла к шатру, вид у нее был самый жалкий.

Через стенку доносились возбужденные голоса. Сайла двинулась на звук и уже протянула руку, собираясь открыть вход, но что-то остановило ее.

Мужской голос она не узнала. Его обладатель явно привык повелевать, но сейчас он говорил неуверенно:

— Чело и ее дочь ушли, как ты просила. Но это ничего не меняет. Никогда еще женщина не смотрела на священные клинки. Я не верю в твои обвинения, а ведь они — единственная причина, чтобы показать тебе мечи.

Голос Коули произнес:

— Я могу доказать свои слова. Они ведь в этом ящике?

Сайла отодвинулась от полога, пытаясь сообразить, где же стоят те двое, чью беседу она нечаянно подслушала. Успокаивая трясущуюся руку, она крепко сжала ее другой; с трудом она все же смогла прорезать в ткани небольшое отверстие. Осторожно раздвинув края разреза, девушка заглянула внутрь.

Прямо перед ней стоял старейшина. Его куртка была украшена горностаем, штаны — лампасами из меха норки. Шапка сделана из шкуры койота, остаток которой свободно свисал на спину наподобие плаща. В серебряные глазницы шкуры были вставлены глаза из полированного агата.

Бей лежал на своей кровати, его предплечье распухло так, что, казалось, вот-вот лопнет, кожа была пугающего темно-пурпурного цвета. Тем не менее верхняя половина руки выглядела намного лучше, а сам Бей спокойно спал.

Старейшина передал мечи Коули. Даже со своего неудобного места Сайла заметила, что они очень стары и сделаны намного грубее, чем любой клинок из кузницы Сабанда. Старейшина дрожащей рукой показал Коули на поверхность клинков, испещренную крошечными выбоинами и трещинами.

Нетерпеливо кивнув, Коули заявила, что состояние металла наводит на мысли о яде, и добавила, что болезнь Бея напомнила ей страдания погибшего мужа. Во время разговора она осматривала клинки, сначала один, потом второй, который она протянула старейшине. Ему явно стало не по себе, когда Коули указала на крупинки какого-то вещества, прилипшие к лезвию. Она заставила его подтвердить, что Фалдар, несомненно, был убит ударом меча, и яд не успел бы на него подействовать. Дождавшись, когда до старейшины начал доходить смысл его собственных слов, Коули стала доказывать, что тело Фалдара стерло большую часть яда с лезвия, но его остаток вызвал болезнь Бея.

Старейшина не хотел верить.

— Мы ведь не знаем точно, яд ли на нем. Я слыхал, как Ликат обвинял Мондэрков. Я догадываюсь о его планах относительно Бея и знаю, что ты поддерживаешь их. Кол и Клас люди чести. Поэтому мне нужны доказательства. То, о чем ты говоришь, — это самое ужасное преступление в истории нашего племени.

Лицо Коули дрогнуло. Моргнув, она облизнула губы. Но в голосе прозвучала не жалость или раскаяние, а только оживление, когда она повернула голову и повторила:

— Да, да, да. — Она подошла к противоположному входу и глухо свистнула. Тут же появился один из братьев Бея с цыпленком в руках. Он передал цыпленка Коули и вышел, но та ждала, пока не удостоверилась, что он отошел достаточно далеко. Все так же молча она сделала на лапке цыпленка надрез той частью лезвия подозрительного клинка, которая находилась около гарды. Птица дернулась и дико забила крыльями, но быстро успокоилась. Через пару секунд цыпленок уже почти не шевелился.

Когда старуха опустила его на ковер, он уже не держался на ногах. Сайла не смотрела на цыпленка, теперь ее взгляд был прикован к Коули. Губы ее изогнула едва подавляемая улыбка. У Сайлы было странное ощущение, что та гордится происходящим. Старейшина потребовал, чтобы она прекратила мучения птицы. Коули отрубила ей голову и позвала мальчика, чтобы он унес маленькое тельце.

— Гремучая змея не смогла бы убить его быстрее. Какие еще могут быть доказательства? Кто имел доступ к оружию? — спросила Коули.

Старейшина неохотно ответил:

— Я.

Коули осторожно подводила его к какой-то мысли.

— Разве мечи не осматривали перед поединком? И Клас и Гэн оба могли сделать это. Но ведь все видели, что Ликат вытирал их начисто.

Он кивнул. Сайла едва сдержала желание прикрикнуть на него. Разве он не замечает, что Коули знает все о священных клинках, на которые не смотрела ни одна женщина. Откуда она знает, что оружие проверяли? Откуда она знает, кто его проверял?

Старейшина был настолько потрясен, что просто не мог думать. А ведь его решение было их последним шансом. Он тупо произнес:

— Должно быть, они отравили лезвие во время молитвы.

Они стали складывать клинки обратно в ящик, и Сайла отпрянула от отверстия.

Ликат был отравителем. Она уверена в этом! Но все знали, что Фалдар принял вызов вместо Бея. Конечно! Бей должен был умереть, а не Фалдар.

Коули все знала. Сайла вспомнила, как эта парочка рыскала по болоту. Тогда она махнула мешком в сторону Ликата, и он испугался. Она сказала: гремучая змея.

Коули почти проворковала:

— …завтра во время сожжения. Они будут там, все трое. Мой племянник выступит против них, и все племя будет свидетелями. Это все Кол. Кол Мондэрк. Он и его выродок оскорбляли всех нас. Все эти годы! Теперь мы отомстим. Я имею в виду — за этот их ужасный поступок. За яд.

Старейшина забито посмотрел на нее, но пробормотал свое согласие и позволил ей проводить себя к выходу. Он только настоял, чтобы все оставалось в тайне до последнего момента. Как только занавес за ним сомкнулся, Коули захлопала в ладоши и закрутилась в диком танце радости.

Сайла бросилась прочь, но заметила Ликата. Еще секунда, и он увидит ее.

Ловушка захлопнулась.

Глава 19

Сайла метнулась в шатер к Коули, рассчитывая воспользоваться ее замешательством и проскользнуть мимо старухи.

Коули была более чем удивлена — она была просто ошеломлена, но инстинктивно вцепилась в нападавшую. Обе они повалились на пол. Своими короткими руками старуха обхватила Сайлу, держа ее изо всех сил. После секундного замешательства вбежал Ликат. Он появился как раз в тот момент, когда Сайла вырвалась на свободу, дико озираясь в поисках другого выхода. Схватив ее рукой за горло, Ликат сильно сжал его и поднял женщину — кончики ее пальцев едва касались пола.

Кровь стучала у Сайлы в ушах, глаза, казалось, вылезали из орбит. Рука Ликата пережимала ей артерию на шее — сколько раз она мягко массировала ее у пациентов, облегчая их страдания? Сколько раз предупреждала, что нарушать ее работу ни в коем случае нельзя, потому что без непрерывного притока крови к мозгу не может работать тело? Она царапала его руку, стараясь дотянуться до лица, но Ликат только рычал и еще выше поднимал ее в воздух.

Красный туман, застилавший глаза, не давал Сайле разглядеть, как неуклюже пританцовывает от волнения Коули, размахивая руками и что-то булькая влажным ртом.

Туман стал серым, потом черным. Шум в голове прекратился. Следующим ощущением Сайлы было прикосновение чужой руки к ее лицу. Она пробовала вспомнить, где находится, и не смогла. Конечно, это было неприятно, но рука не сделала ей больно, и Сайла была слишком измучена, чтобы сопротивляться. Что-то говорило ей, что нужно соблюдать осторожность — слишком много неприятностей свалилось на ее голову. Она сказала себе, что сейчас откроет глаза — пусть ей только станет чуть получше!

Где-то далеко чей-то голос произнес:

— Она жива, — и другой ответил: — Ненадолго. Она ведь подслушивала?

— Что ты говоришь, Ликат! Мы не можем убивать Жрицу!

Ликат. Коули.

Воспоминания просачивались в ее мозг на волнах боли, позволяя осознать, кто она и что с ней случилось. Сайла собрала все свои силы, слушая и пытаясь понять.

— Она все узнала. — Это был Ликат.

Коули возразила:

— Она слышала только то, что я сказала старейшине Алту. Она не знает…

— Они догадаются. Если она расскажет услышанное Мондэрку и Класу, то они придут за мной. Ты сама это сказала. Пока ты не испортила все дело, у нас был прекрасный повод их обвинить. Теперь нам придется разбираться в первую очередь с ней.

— Не убивай ее, — умоляла Коули. — Церковь проклянет тебя. Твоя душа пропадет.

— Наши души, Коули. У Церкви и до тебя дотянутся руки, так что надо действовать с умом. Несчастный случай, или что-то в этом роде.

После глубокого молчания, безумно встревожившего Сайлу, снова раздался хитрый голос Коули:

— А что, если это было частью их плана?

— Какого? — По тону Ликата чувствовалось — он не уверен, в здравом ли она уме.

— Кто-то был должен подготовить яд. Почему бы не она?

— Только сознается ли она в этом?

Коули закудахтала от волнения.

— Мы всех убедим, что она заболела; около нее никого, кроме нас, не будет. Оставим ее в моем шатре до окончания церемонии сожжения Фалдара завтра утром. А когда возвратимся, избавившись от Мондэрка и Класа, то «найдем» ее с отравленным кинжалом. И Церковь от нее откажется.

Ликат задумчиво протянул:

— Никогда не верил, что она — только миссионер. Думаю, сегодня вечером я ее заставлю ответить на кое-какие вопросы.

— Не надо! Мы договорились. Ты отправляешься со своими друзьями дозорными, на всякий случай, если что-то пойдет не так. Ты же обещал.

— Посмотрим. — Прозвучало это неохотно, и ладони Сайлы внезапно стали влажными. Потом он сказал: — Дай ей что-нибудь, чтобы отключилась. А как там Бей?

— Спит, как младенец. Он неплохо поправляется, но только вот рука… Похоже, она не будет работать.

В ответ Ликат лишь невнятно что-то пробурчал.

Сайла приготовилась к неизбежному. Ее желудок сводило при мысли, что придется проглотить смесь, которую готовила Коули. Она слушала, что делает целительница. Тут Сайла невольно скрипнула зубами при мысли о том, как нелепо так называть старуху. Она узнала музыкальные ноты, как от крошечных звоночков — что-то сыпалось в металлический горшок. Затем звук льющейся воды, а потом долгое растирание и размалывание.

Ликат грубо поднял ее голову, оттянув вниз челюсть. Притворяясь, что находится без сознания, Сайла почувствовала мерзкий вкус смеси. Она не смогла определить ее состав, но подействовало снадобье почти сразу, и она устало повернулась на бок.

— Ягоды остролиста, — раздался голос Коули. — Она и мигнуть не сможет.

— Остролист? Он ядовит?

— Не настолько, чтобы убить ее. Хотя невелика разница, все равно ведь ей умирать, верно? Мы должны спешить. Впрочем, когда люди увидят, как ты ее несешь на руках, то поверят, что она заболела. — От того, как весело Коули обсуждала замысел преступления, Сайлу скрутил очередной приступ тошноты. Как будто наблюдая за одним из своих пациентов, она отметила, что ее пульс зачастил и стал беспорядочным, а кожа липкой. Когда Ликат поднял ее, Сайла снова потеряла сознание.

Сознание вернулось к ней резким толчком, как будто она внезапно попала из теплой комнаты в ледяную воду. От холода ее била дрожь.

Сайла лежала на правом боку со связанными за спиной руками. Шею плотно обвивала веревка, тянувшаяся затем к лодыжкам согнутых ног; когда Сайла попыталась их выпрямить, петля чуть не задушила ее. Чуть снова не потеряв сознание, она поспешно согнула колени.

Во рту ее был кляп. Послушавшись рефлекторно сжавшегося желудка, Сайла не стала размышлять об его вкусе.

Она чуть приоткрыла глаза, подглядывая сквозь ресницы. У противоположной стены сидела Коули, привалившись к груде подушек. При тусклом свете единственной свечи невозможно было разглядеть, спит она или нет, и Сайла наконец решилась открыть глаза. Коули покачнулась, пробормотав что-то про себя, и захрапела. Сайла снова пробовала подвигаться, но петля остановила ее.

И это — все, к чему она пришла?

Беззвучные слезы стекали по грубой ткани кляпа. Ее память блуждала по темным закоулкам прошлого, раскапывая самые гнетущие образы детства. Сайлу невольно охватила дрожь от воспоминания, как ее бросили в корзину с другими детьми. И впившиеся в тело веревки были так же ужасны — она почувствовала их, когда постепенно прошло потрясение от пережитого. Она вспоминала тряску и тесноту, и как она сидела на ком-то в темноте.

А потом — процедура отбора.

Тогда ее отобрали. Ею завладели.

Теперь она снова была чьей-то собственностью.

Неужели этим все кончится? Все расчеты настоятельницы. Ее собственные планы.

Врата. И я никогда не узнаю, куда они ведут?

Всегда обманутая. Теперь уже в последний раз.

Слезы хлынули у нее из глаз — жгучие слезы разочарования и сожаления. Она стиснула зубы, стараясь справиться с дрожью и рыданиями.

Они убьют меня. Но им не удастся меня сломить.

Ощутив смутное движение, Сайла сначала подумала, что это тень или ветер раскачивает матерчатую стену шатра. Но другие стены оставались неподвижными, и ей захотелось позвать на помощь. Ее остановила мысль, что это, наверное, Ликат, и пленница с тревогой взглянула на Коули, надеясь, что старуха проснется.

Темная фигура скользнула в шатер и исчезла в темном углу. Подойдя к спящей Коули, она схватила ее — тихо, быстро, точно так же, как Ликат схватил саму Сайлу. Она даже почувствовала невольное сочувствие, глядя, как женщина беспомощно дергается, и ее глаза вылезают из орбит.

Все было сделано за несколько мгновений. Черная фигура положила старуху на пол, а в шатер скользнул второй человек, направившийся прямо к Сайле.

Прежде чем он склонился над ней, она уже знала, что это Клас. Он протянул руку, разрезая веревку на ее шее, и его раскрашенное черным лицо было лишь в дюйме от нее. Резкий приток крови сделал Сайлу легкомысленной. Ей показалось, что в глазах Класа мелькнула та же мягкость, которую она видела в женщинах, сделавших ее Избранной. Тут он разрезал веревку на ее запястьях и вытащил кляп изо рта, и Сайла закричала — глупо, счастливо и яростно.

Клас помог ей подняться и подхватил на руки — стоять Сайла была еще не в состоянии. Коули была уже связана, во рту у нее торчал кляп. Гэн присоединился к ним у выхода, и они двинулись по безлюдной тропинке между шатрами. У Сайлы перехватило дыхание, когда перед ними поднялись три темных силуэта, но она тут же узнала собак Гэна. Животные привели их назад, к шатру Кола.

Оказавшись внутри, мужчины уложили Сайлу на подушки. От их грубоватой заботливости она невольно улыбнулась, с трудом справляясь с внезапно подступившими слезами. Она попросила хлеба и молока, и Клас тут же вскочил, чтобы подать ей кувшин, кружку и целый каравай. Он прихватил и флягу с медом.

Жуя хлеб и запивая молоком, Сайла рассказала им, что случилось. Когда она спросила, почему они решили навестить заболевшую, Кол просто ответил:

— По нескольким причинам. — Она решила, что лучше не настаивать, и Клас поддержал ее в этом, предложив немного отдохнуть.

Он повернулся к Гэну.

— Ты не передумал?

— Нет. — Его лицо исказилось от боли. — Выбора нет. Мы должны бежать.

— Принять позор? Оставить племя, когда оно больше всего в нас нуждается?

Это прозвучало возмущенно, но по тому, как Клас резко наклонился, слегка повернув голову, Сайла видела, что он мучительно пытается оправдать их решение, и готова была поклясться, что он не сможет этого сделать. Но тут все ее стройные логичные рассуждения рухнули, Сайла даже спросила себя, а знала ли она вообще этих людей? Клас изучающе посмотрел на Кола, который явно был согласен с Гэном. Потом он снова взглянул на Гэна, и Сайла увидела в его глазах смирение и, что ошеломило ее, какую-то беспомощную ярость.

Гэн упрямо ответил:

— Мы могли бы убить часть друзей Ликата и Бея, возможно, даже их самих. Но это не докажет, что не мы отравили оружие. В конце концов нас прикончат, и люди скажут, что смерть подтвердила нашу вину. К тому же многие поверят нам и бесцельно погибнут, сражаясь на нашей стороне. Единственный шанс доказать нашу невиновность — остаться в живых. Если наше отсутствие пойдет племени во вред — это будет платой за ошибку.

Сайла не сводила глаз с Кола. Он почувствовал явное облегчение и открыто улыбнулся. Это поразило ее, и тут она наконец поняла — Гэн все еще не знал о пророчестве его матери. Кол не говорил ему об этом, опасаясь, что может повлиять на его выбор. Отец знал, что его смерть — часть предсказанного возвышения сына, и настолько верил в судьбу Гэна, что не хотел хоть как-то влиять на его решение.

Или принять его любовь.

Сайла ненавидела Кола за его твердость, делавшую ее соучастницей.

Девушка с трудом приподнялась. Клас наклонился, чтобы помочь, но она улыбнулась и, покачав головой, спросила:

— Когда люди начнут собираться к погребальному костру?

Кол поглядел на водяные часы.

— Примерно через четыре часа. Не волнуйся, мы уже все приготовили. У нас есть носилки для тебя, если ты слишком слаба, чтобы ехать верхом.

— Нила должна уйти с нами.

Кол взглянул на нее с нескрываемым удивлением.

— Почему? — спросил Гэн.

Сайла рассказала им об услышанном от Ликата, добавив:

— Вы не знаете, что это такое — быть чьей-то собственностью. Я ее здесь не оставлю.

Гэн провел пальцем по губам, раздумывая.

— Это — ее дом, ее племя. Может быть, она не захочет уйти. В конце концов, мы сами не знаем, куда направляемся.

Больная, измученная Сайла знала, что у нее нет сил для спора. Она пожала плечами.

— Как Нила решит, так тому и быть. Если она остается, то и мне придется.

— Остаться? Здесь? — Голос Класа был полон недоумения. — Я тебе не позволю!

Сайла улыбнулась.

— Будет, как я сказала, Клас. Тебе никогда этого не понять. Когда не позволяют. — Он не понял и в напряжении стиснул челюсти. Сайла прикоснулась к его руке. — Мне нужно попасть в ее шатер. Пожалуйста.

— Сумасшедшая. Ты же едва можешь идти, — пробормотал он, уступая.

— А что, если она поднимет тревогу? — спросил Гэн.

— Не поднимет.

Состроив гримасу, Гэн подошел к другу.

— Я пойду с тобой.

Сайле еще приходилось бороться с действием яда, и потому их путешествие в шатер Яна было похоже на ночной кошмар. Она уже немного окрепла и могла держаться самостоятельно, но ноги были как деревянные, и мысли путались. То ей казалось, что она разговаривает с настоятельницей, то была уверена, что Ланта снова держит ее за руку и видит ее мысли насквозь. Она выскользнула из этих воспоминаний с ощущением падения и обнаружила, что действительно споткнулась и ее удержала на ногах лишь крепкая рука Класа.

Гэн оставил их ждать в густой тени, а сам пополз к шатру. Нила, он знал, спала рядом с больным Беем. Хоть бы они ее куда-нибудь не отправили. Хоть бы она не закричала.

Гэн полз, пока слабый свет, проходящий через стену шатра, не отвлек его внимание от пульсирующей боли в раненом плече. Он достал короткий меч и осторожно прорезал узкое отверстие, только чтобы проползти. Обернув лезвие курткой, он ткнул его в щель — ответа не последовало, и Гэн проскользнул внутрь.

Аромат, разлитый в комнате, — смесь цветов и специй, подсказал ему, что он не ошибся. Нила была здесь. В слабом свете он увидел ее, лежащую на кровати. Нила свернулась калачиком и казалась настолько маленький, что сначала Гэн не поверил своим глазам.

Приблизившись к девушке, он убрал волосы, упавшие ей на лицо. В тусклом свете они были похожи на туман. Он любовался ими, поправляя пряди на ее щеке, и пропустил момент ее пробуждения.

Нила метнулась к нему, выхватив что-то из-под подушки. Только сотни часов боевой практики спасли жизнь юноши. Кинжал рассек воздух так близко от его горла, что Гэн почувствовал его холодный край. Схватив ее за руку, он зажал другой рукой ее рот — Нила лишь успела сказать:

— Нет, Лик…

— Это я, Гэн! — хрипло прошептал он. Секунду она продолжала бороться с ним. Ее сердце стучало в его грудь. Наконец Нила расслабилась. Гэн вздрогнул от ворчливого шума на соседней кровати, но Нила покачала головой. Свободной рукой она показала, как будто пьет что-то, и Гэн понял — она показывает, что мать пьяна.

Почти целую минуту они сидели вот так, глядя друг на друга, и его рука все еще сжимала ее запястья. Когда Гэн убедился, что их не обнаружили, он близко наклонился к Ниле, касаясь губами ее уха.

— Тебя хочет видеть Сайла.

— Она здесь? Сейчас? А почему ты здесь?

Он отпустил ее руку с ножом, и Нила сунула его под подушку.

— Можно ли тут поговорить? — спросил он.

Нила снова покачала головой, испуганно глядя на него, и Гэну показалось, что этот жест отрицания относится скорее к нему самому, а не ответ на вопрос. Он продолжил:

— Она сказала, что должна поговорить с тобой. Мы покидаем лагерь. Сайла не пойдет с нами, если ты останешься. Клас сейчас с нею снаружи.

Нила замерла.

— Сейчас? Здесь? — Не ожидая ответа, она закуталась в одеяло и жестом показала, чтобы он следовал за ней. Беззвучно ступая по ковру, они прошли к выходу. Показав Гэну, где он должен ждать, девушка пошла взглянуть на Бея и вскоре вернулась. Подойдя к нему, Нила сказала: — Братья спят как убитые, а мать нас не услышит. Почему Сайла уходит с вами? И Клас тоже уходит?

— Она тебе все расскажет. — Он торопливо выглянул наружу. Сайлу почти втолкнули внутрь, и Гэн притаился на земле рядом со входом в шатер.

Сайла взяла Нилу за руки.

— Я знаю про Ликата, — сказала она. Она глубоко вздохнула, готовясь продолжить разговор. — Я послана сюда моим аббатством, чтобы разрушить любой союз между вашим племенем и Олой. Мы с настоятельницей решили, что самый верный путь для этого — взять дочь Фалдара Яна в Харбундай как заложницу.

«Как она побледнела, — подумала Сайла. — Как будто я выпустила из нее всю кровь. Но она должна знать».

— У меня в аптечке есть специальная смесь. Из нее делают чай, который заставит тебя забыть то, что я прикажу тебе забыть, и делать то, что я прикажу тебе делать. Это было мое последнее средство, чтобы заставить тебя пойти со мной. Тебя там ждут. С тобой бы хорошо обращались. А я получила бы влияние и власть. Но я не могу предать тебя. И все же я прошу тебя сделать это, уже не для моей пользы, а для твоей собственной. Ни Гэн, ни Клас, ни Кол не травили клинок. Они ждут меня, чтобы уйти всем вместе, потому что это — единственный способ восстановить их честь. Ликат и Коули схватили меня сегодня, потому что я узнала: отравители — это они. Я думаю, что сердцем ты догадывалась, но молчала, потому что боялась, что в этом замешан твой брат. Клянусь, что Бей ничего об этом не знал. Ликат думал, что погибнет он. Разве такой человек может быть тебе другом?

Нила хрипло ответила:

— Гэн убил моего отца. Он ранил моего брата. Ты только хочешь меня использовать в собственных целях. Лгала всем нам. Чем ты отличаешься от Ликата?

— Я люблю тебя.

Девушка съежилась.

— Не говори так! Я хочу верить и не могу. Не могу больше. Ты знаешь — я люблю тебя; как я могу говорить это после того, что только что узнала?

— Пойдем со мной. Быстро.

— Нет! Я должна остаться с моим племенем.

Сайла вздохнула.

— Я скажу Гэну и Класу, что тоже остаюсь. — Она попыталась подняться, все еще слабая и неловкая, и Нила легко потянула ее за руку, не отпуская.

— Ты сказала, что Ликат и Коули схватили тебя. Как ты спаслась?

Сайле показалось, что все бесполезно. Пол качался под ней, как ветка ивы под ветром. На мгновение перед ней мелькнула картина — девочка, играющая на берегу реки, и потребовались все силы, чтобы разлепить закрывающиеся глаза и вернуться к Ниле. Борясь с тошнотой, она рассказала о планах Ликата и как Гэн и Клас спасли ее от Коули.

Даже во время своего монотонного рассказа Жрица судорожно пыталась найти выход из создавшейся ситуации. «Для меня все остается по-прежнему, — подумала Сайла. — Я старалась. Я сделала все, что могла. Но когда настанет час, — она не могла заставить себя подумать о рассвете, который принесет смерть, — они убьют меня по моей собственной воле. Никто надо мной теперь не властен».

Нила встала, потянув ее за собой, и сказала:

— Бей заключит союз, которого желал мой отец. И если своим уходом я смогу спасти моих людей от войны, то должна уйти. Слова о том, что ты останешься, зная, что будешь убита, не произвели на меня впечатления — я тебе не верю. Иди и скажи Гэну и Класу, что я выйду, как только смогу.

Покидая жилище, Сайла обернулась и взглянула в темноту шатра, где исчезла Нила. Если это победа, то почему на душе так горько и тяжело?

Глава 20

Замешательство в голосе Гэна, когда он объявил о согласии Нилы ехать с ними, вызвало слабую улыбку на лице его отца. Кол приветствовал девушку.

— Ты подобна оленю, мы всегда это знали. И с лошадьми — своей и Сайлы — ты обошлась умело. Никто бы не смог сделать все так тихо.

Нила ничего не ответила. С того момента, когда она согласилась присоединиться к ним, девушка как будто отгородилась от всех невидимой стеной. Она укладывала одежду в кожаный мешок. Гэн стоял рядом, мучительно придумывая, чем бы ее подбодрить и успокоить, но с первого взгляда любой понял бы, что Нила в этом не нуждается. Ее целеустремленность поразила юношу. Размышляя об этом, Гэн вспомнил, что она согласилась встретиться с Сайлой, лишь узнав, что с ними уходит и Клас.

От этой мысли быстрый холодок пробежал у него по спине, оставив неприятное ощущение. Потрясенный Гэн почувствовал смутивший его укол ревности.

Кол спас его от этих новых переживаний, напомнив, что пора вьючить лошадей. В водонепроницаемые мягкие кожаные мешки было сложено все необходимое для долгого путешествия. На животных надели специальную упряжь, равномерно распределяющую вес груза. В прошлом кочевники, Люди Собаки давно поняли, что вьючные лошади требуют такого же внимания, как и военные. Когда шансы на выживание зависят от подвижности и маневренности отряда, приходится жертвовать тем, что нельзя увезти. Все знали — каждая взятая с собой вещь драгоценна, а может быть, и незаменима.

Двигаясь в темноте быстро и уверенно, люди за несколько минут приладили мешки, навьючив лошадей.

Повязка на плече Гэна выступала под его жесткой кожаной боевой курткой. Рана не давала ему как следует действовать рукой, но он чувствовал себя неплохо, благодаря лечению Сайлы. Только от сильного запаха порошка корня валерианы, которым она присыпала плечо, щипало в носу. Он вздрогнул, скорее вспомнив о своей небрежности, чем от боли. Это было хорошим уроком.

Гэн вспомнил прикосновение руки Сайлы, ее мягкий голос, объяснявший ход лечения. Она успокаивала, вытягивала боль из его тела, заботилась о нем.

Обнаружив, что наблюдает за Класом, Гэн резко отвернулся и, извинившись, нырнул в шатер, чтобы в последний раз проверить, не забыто ли что-нибудь. Выйдя, он обнаружил, что все уже готовы и с нетерпением ждут его.

Мужчины были в кожаных штанах и куртках, но без кольчуг — вместо них к доспехам из жесткой кожи были пришиты полосы металла.

Лошади спереди и с боков были укрыты кожаной и кольчужной броней. Щиты мужчины привязали к седлам; их изогнутые луки и колчаны для стрел из шкуры выдры были подвешены за спиной к задней луке седла. Великолепно обученные животные переступали с ноги на ногу, вслушиваясь в ночную тишину. Собаки чувствовали общую напряженность. Раггар патрулировал окрестности. Шара и Чо трусили за ним. Поднимаясь в седло, Кол махнул рукой вперед.

В свете бесчисленных звезд и луны, находившейся в первой четверти, небольшой отряд двинулся на север. Они уходили от прежней жизни, расставаясь с ней навсегда, уходили в неизвестное и пугающее будущее.

Покинуть лагерь оказалось просто, и, когда первые лучи солнца коснулись горизонта, отряд был уже далеко за Тигровыми Скалами. Тут Кол приказал всем спешиться. Из заросшего кустарником ущелья они наблюдали, как к лагерю подходит плотная небольшая группа — ночной дозорный со своими собаками. У Гэна защемило в груди. До сих пор он с азартом отвечал на удары судьбы, но теперь почувствовал себя потерянным, ничтожным. Его отец, Клас, женщины — все они казались Гэну такими же слабыми и беспомощными. Не в силах отвести глаз от ночного дозорного, Гэн спрашивал себя, придется ли ему еще вдыхать до боли в легких плотный утренний воздух, напоенный красотой и невероятной свободой нового дня? Почувствует ли он сладость смятой травы и горчинку полыни? Придется ли, возвращаясь домой в утреннем полумраке, полосовать мечом ни в чем не повинные кустарники, воображая, что это вражеские воины? Мечтать о спасении Людей Собаки, об их славе? Раггар заскулил и прижался к своему хозяину. Благополучно миновав ночного дозорного, беглецы повернули на запад. Сойдя с коней, мужчины побежали рядом с ними, причем это нисколько не замедлило продвижения отряда. Сайла наконец поняла, зачем к каждому седлу приделаны петли. Мужчины держались за них на бегу, что позволило им использовать часть силы лошади и двигаться довольно быстро.

С общего молчаливого согласия Гэн пошел в авангарде. Собаки рыскали далеко впереди. Клас занял позицию прямо перед женщинами, которые следили за вьючными лошадьми. Кол прикрывал тыл.

Они беспрепятственно двигались уже почти час, когда сзади послышались крики, эхом отдававшиеся между холмов. Кола не было видно — он находился на противоположной стороне холма, и Гэн с Класом разом вскочили на коней и поскакали к нему. Они почти миновали гребень, когда увидели скачущего Кола. Он жестом показал, что все в порядке, но потом сделал другой жест, приказывая, что они должны двигаться пешими, и быстрее. Когда Гэн попытался подъехать к нему, чтобы поговорить, вождь послал сигнал, приказывая повиноваться.

Солнце было уже высоко, когда Гэн выбрался на плато с рощей больших деревьев. Он осмотрелся и тут услышал свист Кола, приказывавшего остановиться. Гэн подозвал собак, и весь их небольшой отряд собрался около него.

В суматохе укрывая лошадей в роще, никто не обратил внимания, как подъехал Кол. Обернувшись, Сайла тревожно вскрикнула, и все кинулись к нему. Грубоватое лицо Кола было мертвенно-бледным, его острые черты как-то сгладились. Поперек лица горел длинный шрам, казалось вобравший в себя весь цвет его плоти. Его лошадь остановилась, и Кол качнулся вперед, потом выпрямился, приняв преувеличенно уверенную позу. Тут Гэн заметил, что его колчан из шкуры выдры открыт, и все разглядели кровь, медленно стекающую по внутренней стороне ноги и окрасившую бок лошади. Он спустился с седла с изяществом, но избегая резких движений. Гэн бросился вперед, подав отцу руку, и Кол молча оперся на нее, качая головой под градом вопросов, пока все старались устроить его поудобнее.

— Твои собаки ни при чем, Гэн. — Это были его первые слова, пока Нила снимала с Кола доспехи. — Их было трое. Они пришли сзади, с юга. Из лагеря, искали нас. Они бы вернулись, рассказали о нас Ликату. — Он нахмурился, глядя на подошедшую Сайлу, которая стряхивала воду с вымытых рук, готовясь исследовать его рану, а потом добавил: — Теперь они ничего не смогут ему сказать. Люди из Восточного клана: воины Людей Собаки. Как такое могло случиться?

Сайла перебила его:

— Потребуется некоторое время, чтобы обработать рану. Сюда попала стрела, перебившая…

Он мрачно усмехнулся.

— Я помню схватку. Не имеет смысла что-либо делать. Мы оба это знаем.

— Я должна попробовать. Я всегда…

Он прервал ее:

— Но не в этой ситуации. Я умираю. Вы не сможете мне помочь. Не беспокойтесь.

— Нет. — Гэн услышал себя прежде, чем понял, что сказал. — Ты не можешь. — Кол покачал головой. Седые волосы, которые всегда были похожи на серебряный шлем, лежали в безжизненном беспорядке. Он вымолвил: — Это судьба, — и понимающе улыбнулся Класу, стоящему с каменным лицом, продолжив: — Ты изменишься, как звери приспосабливаются к смене сезонов. Ты будешь учиться у тех, кого повстречаешь на своем пути. Ты будешь строить, сын.

— И разрушать. — Это был Клас, и, хотя он не сводил глаз с Кола, Гэн знал, что гнев в них предназначался ему.

Глава 21

Кол сидел, прислонившись спиной к дереву и стараясь держаться по возможности прямо. Гэн, присевший перед ним на корточки, чувствовал несгибаемую волю этого человека, отказывавшегося признавать, что жизнь уходит от него. Жестом Вождь попросил сына помочь ему справиться с мехом для воды и, сделав глоток, сказал:

— Я был не прав. — Но это не прозвучало смиренно или жалко. Кол продолжил: — Предсказание твоей матери сбывается. У меня нет времени, чтобы рассказывать тебе все. Ты узнаешь эту историю от Класа. Теперь слушай меня. Я хочу, чтобы ты понял, насколько она была сильной и как тебя любила. Но кое-что ты должен узнать только от меня. Она сказала, что ты будешь ответственным за мою смерть, что мы разделим позор. Я никогда не принимал эти слова всерьез. Я полагал, что сын не сможет убить своего отца. Отца, который держал его на руках. Нами движут чувства. Для тебя это была борьба с теми, кто не понимал нас обоих.

Гэн попытался прервать его, но отец уверенным кивком заставил его замолчать.

— Ты поведешь своих людей к лучшей жизни. Не печалься, что был одинок или что будешь одиноким потом. Вождь должен познать одиночество. Я взял бы назад этот урок, который преподал тебе, если бы смог. И знай еще, что Мурмилан сказала: «Если ты полюбишь его, он будет жить». Я ухожу. И помни — я любил тебя.

Кол снова закашлялся, еще тяжелее, чем прежде. Он потянулся, чтобы сжать руку Гэна, как будто черпая от него силы. Кашель прекратился, но Кол не мог разогнуться, и Гэн положил ладонь на его руку. На несколько долгих мгновений оба они застыли в молчании, пока Гэн не спросил:

— Это правда, что ты и мать хотели этого? Она сказала, что я должен стать Вождем? Что вы оба надеялись на это?

Кол кивнул.

— Несмотря на цену, которую придется заплатить?

Вождь поднял голову, пристально глядя на Гэна, который не отвел глаз. Долгие годы взаимного отчуждения и столкновений наконец были зачеркнуты прочной любовью, которая всегда связывала их. Понимание пришло на умудренное опытом и возрастом лицо отца и молодое жестокое лицо сына.

Кол сказал:

— За любую цену, которую стоит заплатить.

Гэн осенил себя Двойным Знаком и поднялся.

— Теперь у меня есть цель.

Пожилой человек мигнул.

— Почему не Тройной Знак, как на молитве?

— Двойной Знак, чтобы просить о защите Единого в Двух Лицах. — Он слабо улыбнулся. — Один сын у другого.

Кол попробовал улыбнуться в ответ, но снова закашлялся. Когда кашель прекратился, его пристальный взгляд был направлен куда-то мимо Гэна, на то, что было открыто только ему одному. Гэн подумал о больших белоголовых орлах — их гордые глаза могли видеть землю до самых дальних пределов. Потом Кол заговорил снова:

— Прежде от меня никто этого не слышал. Я хочу, чтобы ты простил меня.

Первым порывом Гэна было возразить, объяснить, что ничего из того, что ушло, он не ставит ему в вину. Но потом понял, что Колу нужен прямой ответ, и сказал:

— Я прощаю тебя. И я тебя люблю.

— Спасибо. — Он был несгибаем и суров, как обычно. Потирая глаза, Кол пожаловался, что не выспался. Гэн слушал его, но внимание юноши было приковано к низкому кустарнику у подножия их холма. Вождь поднял глаза, чтобы увидеть, что так внимательно разглядывает его сын, и постарался последовать за его пристальным взглядом. Внезапно, как в трюке фокусника, появилась небольшая стая волков — десять сильных животных бежали к ним, бесшумно переставляя лапы.

Осторожно, тихо, как прибывающая вода, стая перевалила через гребень холма и вышла на плато. Волки остановились там, а вожак направился вперед. Понюхав воздух рядом с Гэном, он стал когтями рвать землю — в воздух полетели комья. Потом волк приблизился к Колу, медленно обошел его, косясь на Гэна. Завершив круг, он уселся мордой к Колу. Блестящий черный нос покраснел, когда он, наклонившись, обнюхал его окровавленную ногу. Волк снова поднялся и подошел к Гэну, глядя прямо ему в лицо. Юноша смог выдержать его пристальный взгляд лишь мгновение и отвернулся, прикидывая расстояние. Волк, благодарный ему за любезность, повернулся и присоединился к стае.

Так же беззвучно, как появились, волки ушли. Гэн подошел к отцу и снова сел рядом с ним, сказав:

— Я думаю, ты всегда знал, что Клас был моим единственным другом. Но он всегда был очень занят. Когда я был совсем одинок, то разговаривал с волками. Они позволили мне заглянуть в свою жизнь, хотя я не был одним из них. Мы не были друзьями. Но мы были связаны.

Кол кивнул.

— Я не понимаю этого, но не сомневаюсь. — С усмешкой он добавил: — Этому научила меня твоя мать. Теперь зови назад остальных.

Собаки бросились к нему при первом зове, явно вне себя от радости. Клас внимательно посмотрел Гэну в лицо, а потом подошел к Колу, став на колени, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Пока я жив, я буду с ним, мой друг. Клянусь.

На губах Кола мелькнула тень улыбки.

— Даже если пророчество Мурмилан убило меня?

— Пророчества не бросают копья, но, признаюсь, я думал об этом. Мурмилан ничего не поделать с моим чувством к Гэну. Он — мой брат. Я буду с ним, потому что это — мой выбор. Жизнь — короткая штука; случайность может оборвать ее в любой момент. Мужчина должен сам делать свой выбор. — Он поднялся, встав рядом с Гэном.

Нила прервала всех резким криком, показывая на восток. Со склона дальнего холма, как струйка темного песка, сбегал вниз конный отряд. Поднятая копытами пыль была как досадный мазок грязи на безупречном пейзаже. Кол с трудом поднялся на ноги и, хромая, подошел к коню, снимая колчан и лук.

— Я встречу их здесь, — сказал он, устраиваясь у дерева.

Гэн ответил:

— Мы встанем здесь втроем. Это будет схватка, о которой будут петь песни. Ведь, даже если мы доберемся до Олы, король Алтанар, желая союза с племенем для нападения на Харбундай, выдаст нас Бею.

Сайла выступила вперед.

— Именно поэтому мы должны идти в Харбундай. — Она невольно повернулась к Ниле, но избегала смотреть на нее. Гэн видел, что Сайле это многого стоит, но она все же заставляет себя говорить. Без сомнения, ее слова были признанием. Она продолжила, обращаясь к Колу: — Окажись мы с ней в Харбундае, Бей не посмеет напасть. Разве у вас есть выбор?

Сайла упомянула о торговце, который рассказал ей о секретных тропах, малоизвестных перевалах с названиями, похожими на Не-Говори-Другим, Середина Лета или Приют Облаков, и с вызовом заявила:

— Я обратила на это внимание потому, что думала использовать информацию. Только потом это знание стало частью плана, как вынудить Людей Собаки отказаться от войны с Харбундаем.

— Она хотела похитить меня как заложницу, — горько вступила Нила, и у Класа отвалилась челюсть.

Сайла продолжила:

— У Церкви есть свои причины, чтобы отвести руку Алтанара от Харбундая. Нам там помогут. Гэн прав насчет короля — он выдаст Нилу Людям Собаки, а все мы умрем.

Гэн сказал:

— На нас идет племя, Алтанар нам враг, и ты говоришь, что у нас единственная возможность — путешествие через всю страну Дьяволов, которые будут рады на нас поохотиться. Прекрасная идея.

Кол прохрипел:

— Это — ваше первое испытание. Идите, пока есть время.

Клас открыл свой колчан.

— Времени нет. Гэн прав. Далеко мы не уйдем.

Кол поднял подбородок, расправив плечи. На мгновение он показался всем таким же могучим и непреклонным, как когда-то. Упрямое выражение на его грубом, покрытом шрамами лице не допускало возражений.

— Вы должны повиноваться. Вы — воины Людей Собаки. Я — ваш Вождь Войны. Оставьте меня. Сейчас же. Я выполняю свой долг. Выполните и вы свой.

В душе у Гэна боль потери боролась с любовью, страдание с гордостью. Он посмотрел отцу в глаза, пытаясь взглядом передать то, что он никогда не сумел бы сказать словами. Кол улыбнулся и кивнул. Гэн ушел, не оглядываясь назад.

Шум схватки был похож на короткий шрам на глубокой тишине холмов. Закричал человек — жалобно и удивленно. Ему ответило множество сердитых смущенных голосов. Звуки нарастали в бурном темпе неразличимых шумов, и потом, внезапный, отвратительный, раздался торжествующий военный клич Южного клана. Гэн вздрогнул, как будто его хлестнули, и прибавил ходу.

На вьючных лошадях, они не могли двигаться столь же быстро, как их преследователи. Расстояние между ними медленно сокращалось. Маленький отряд стремился укрыться под защитой предгорий, когда раздался волчий вой. Он звучал, казалось, из-под самых копыт скачущих лошадей. Даже издали Гэну было видно, что всадники забеспокоились. Их лошади взбрыкивали, пытаясь сбросить седоков, и поворачивали назад. Внезапно в хвосте группы один из коней, сильно прихрамывая, просто ускакал со своим всадником, не слушаясь уздечки и растеряв всю свою выучку боевого скакуна. Клас пробормотал:

— Замыкающий. Наверняка Кол всадил в него стрелу.

Гэн согласился, наблюдая, как волки поодиночке выскакивают из укрытия и еще больше пугают коня. Они успевали нырнуть назад прежде, чем воин наносил удар. Его стрелы попадали в низкий кустарник, не причиняя хищникам ни малейшего вреда. Несколько спутников повернули, чтобы помочь ему. Другие волки выбрали еще одну лошадь, утомленную долгой погоней, и снова начали свою игру. Всадники опять бросились на них. Стрелы буквально осыпали кусты, но ни один из волков не взвизгнул.

Гэн с глубоким удовлетворением видел, что погоня остановилась. Некоторые всадники уже поворачивали назад.

Гэн встал в седле с мурдатом в руке. Воины показывали на него. Некоторые нашли в себе силы на насмешки, но большинство казались потрясенными. Они не делали и шага, чтобы возобновитьпреследование. Видя, как он вращает над головой клинком, многие втайне быстро осенили себя Тройным Знаком. Гэн закричал, и его голос отразился от утесов диким эхом.

— Никогда меня не забывайте. Никогда!

Он сел в седло и, больше не говоря ни слова, продолжил путь на запад.

Спустя какое-то время Гэн отозвал Класа в сторону, попросив того рассказать ему о матери. Он слушал настолько стоически, что несколько раз Клас останавливался, глядя на него, и каждый раз Гэн спокойно просил его продолжать. Он не проронил ни слова и не показывал своих эмоций. Когда Клас заявил, что ему больше нечего сказать, Гэн кивнул. Возвращаясь, Клас был раздосадован. Сайла и Нила попытались утешить его, и он сердито ответил:

— Она была замечательная женщина. Я рассказывал ему всю историю пророчества, а он только кивал. Я описал ему, как она умерла, а он даже не мигнул. Мурмилан говорила, что в нем будут уживаться два человека. В этом я уже убедился. Первый явно смущен, а второй пуст, как гнилой орех.

Нила сказала:

— Боль не всегда показывают, Клас. Самое тяжелое лежит на сердце.

Сайла мягко вступилась:

— Клас понимает. — И он быстро взглянул на нее. Она видела, что Клас совсем запутался. Постепенно успокаиваясь, он покачал головой.

После нескольких миль, которые Клас проехал рядом с женщинами, он снова приблизился к Гэну и с вызовом спросил:

— Если мы идем в Харбундай, то почему забираемся так далеко на запад на территорию Дьяволов? Мы уже должны повернуть на север.

В ответ Гэн показал на небо.

— Мы повернем, когда разразится гроза. Дождь скроет наши следы.

— За нами никто не гонится. Волки постарались.

— Пока. Ликат и Коули скажут им: это — доказательство, что я дьявол и нас надо убить. Она прочитает им молитвы, и завтра они возвратятся. Пусть лучше они ищут там, где нас не будет. — От его улыбки у Сайлы пробежали мурашки по коже.

Клас угрюмо возвратился на прежнее место, и Сайла поехала рядом с ним. Сначала ей показалось, что Нила постарается присоединиться к ним, но она, вероятно, хотела побыть одна. Сайла сказала:

— Я тоже оплакиваю Кола, Клас. Но помни, он помог сыну найти свой путь, он верил в него. Он был воин и кончил свои дни, как воин.

— В схватке со своими собственными людьми. В позоре. Из-за него. — Он махнул рукой в сторону Гэна. — Ты видела, как он уходил? Ни разу не оглянулся.

— Ты обещал быть рядом с ним. Держи свое слово.

Искаженные черты смягчились.

— Я не хотел… Но так много всего случилось. — Он покачал головой в замешательстве. — Я уже говорил тебе. В нем что-то есть. Он мне как младший брат. Но иногда он меня пугает.

Она изобразила удивление, пытаясь хоть немного развеять его угрюмость, и он улыбнулся в ответ короткой, напряженной улыбкой.

— Я не такой бесстрашный, как ты думаешь. Или хотел бы, чтобы ты думала. Чем больше я рассказывал ему о пророчествах его матери, чем больше говорил о том, как Кол в него верил, тем больше он казался… — Клас искал нужное слово, ударяя кулаком о луку седла. — Было похоже, что он влюбился. Как будто он искал что-то и нашел, и оказалось, что это больше, чем он надеялся, понимаешь? Он влюбился во все это, и хорошее, и плохое.

— Это ведь не относится к смерти его отца? Ты не можешь говорить такие вещи, Клас.

— Могу. — Клас снова покачал головой, и она подумала о быках-бизонах, движимых силами, с которыми они сами не могут совладать; они пронзают друг друга рогами в ритуале, в котором бессильны усомниться. — Я знаю, Гэну было невыносимо смотреть, как Кол умирает, и он воспринял это как часть своей судьбы. Я хочу верить, что он огорчен, но не могу понять его путь.

Ей было нечего сказать в ответ. Потрепав его по руке, Сайла направилась к Ниле. У нее сжалось сердце, когда она, взглянув на девушку, поймала ее пустой, невидящий взгляд. Без слов была ясно — Нила только начинает полностью осознавать, что с нею случилось. Она нуждалась в заботе. Сайла смотрела на Класа. Он тоже страдал, но был гораздо сильнее. Ему ее помощь не так нужна.

Гэн решил не делать привала до рассвета следующего дня. Сайла взглянула через плечо, возможно, в тысячный раз. Погони не было, волки давно ушли. Сайла посмотрела вперед, на Гэна, по юношески стройного, такого изящного в седле. Как он отличается от нас, подумала она, и это внезапное открытие потрясло ее. Она вздрогнула, и даже Нила пробудилась от своей летаргии. Девушка протянула руку, успокаивая Жрицу. Та коротко поблагодарила ее, обдумывая новую идею.

«Он берет то, что дает мир, и использует взятое, — размышляла Сайла. — Покажите ему десять дверей, и он без колебания выберет одну и распахнет, даже если ее заклинит. Клас был прав: он влюблен. Он хочет жениться на Судьбе и спать со Славой. Этими улыбчивыми шлюхами.

А чем я от него отличаюсь? Я не могу жить без борьбы. Но Врата не согреют мое сердце. Потребность найти их наполняет меня, как горный поток, ясный и холодный. Мы с Гэном такие разные и так похожи друг на друга. Сможет ли хоть один из нас избежать одиночества? — Она пристально посмотрела на Нилу. — Вот оружие, которое я использую, чтобы управлять им. — Жрица улыбнулась. — Почему я чувствую, что все мы узнаем славу? И обрадуемся ей?»

Глава 22

Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на голоса, доносившиеся из глубины пещеры. Солнце скрылось за вершиной горы, начало быстро холодать, и он пожалел, что не захватил с собой плащ. Все же здесь, на свежем воздухе, было гораздо приятнее.

Казалось, он еще никогда не дышал таким чистым воздухом. В нем чувствовался легкий запах земли и травы, насыщавших его жизненной силой.

Конвей подумал, что его нежелание возвращаться в пещеру во многом объясняется царившей там нездоровой атмосферой. Она определенно изменилась, хотя он не замечал этого до самых похорон Харриса. Это воспоминание вконец расстроило его. Сама по себе потеря одного из них была тяжела, особенно столь ужасная, но спор о том, что делать с телом, был еще хуже. Фолконер потребовал, чтобы тело было сброшено в канал для сброса отходов, отметая все предложения о похоронах. Он говорил о безопасности, о том, что звери могут вырыть тело, и о праве Харриса быть со всеми теми, кто умер там. Жестокий спор чуть не перешел в драку, и хоть Конвей старался держаться в стороне, он чувствовал, что, если придется, Фолконер без колебаний подтвердит свои аргументы силой.

Конвей заметил какое-то движение на склоне холма. Он было пошел туда, но через пару шагов остановился. Без оружия он был беззащитен перед дикими зверями. Или людьми, если они сохранились в этом мире, вернувшемся к первобытному состоянию. Сделав еще один шаг, он взглянул вверх. Сойка закричала на него, сапфирно-голубая птичка с черной грудью. Снова закричала, открывая клюв так широко, что можно было увидеть темный провал глотки.

Он вернулся обратно с трясущимися руками.

Ему пришло в голову, что нет никакого смысла охранять вход, особенно после того, как оптимистическое заявление Фолконера о целых грудах оружия оказалось несколько необоснованным — пока не удалось откопать патроны. Однако все же стоит сторожить вход: лучше предусмотреть любые возможности. Предупреждение о грозящей опасности может и не помочь, но, по крайней мере, она уже не будет неожиданной.

Он улыбнулся своим мыслям. Узнать, что в этом мире остался еще хоть один человек — ради этого можно пережить даже нападение.

Они убедились, что находятся в той же пещере, где погрузились в криогенный сон, и никто уже не мог отрицать, что пережил свой мир. В долине оказались лишь густые заросли на месте бывшего поселка и никаких следов человека.

Пастор молился, чтобы они заметили дым или блеск металла.

Бернхард обследовала деревья и другую растительность. Она подтвердила первую оценку Фолконера. Деревьям было около пяти сотен лет. Более того, лес был не совсем обычным. Она обнаружила растения, вид и размеры которых удивили ее, и решила, что произошли климатические изменения. По какой-то причине восточный склон Каскадных гор получал теперь больше влаги, Бернхард не могла объяснить почему.

Никто и не интересовался. Если некому заниматься фермерством, какая разница, чаще стали идти дожди или реже?

Самое удивительное открытие сделала Тейт, заметив на дереве следы огромных когтей. Свежие, только начавшие затекать густым клейким желтым соком, они заставили Леклерка почесать в затылке. Он заявил, что это звери метят свою территорию, за что получил немало добродушных насмешек. Все знали, что те немногие животные, которым разрешалось свободно бродить в этих местах, находились под постоянным наблюдением и защитой. Лишь Бернхард поддержала его, заявив, что за века популяция животных в этих лесах могла измениться. Ее внимательно выслушали, но утверждение, что только тигр мог оставить такие следы, вызвало гомерический хохот.

Но все же это открытие произвело впечатление — все невольно подтянулись поближе ко входу в пещеру. Фолконер предложил серьезно взяться за поиски боеприпасов. Никто не заставил себя ждать; работа закипела.

Конвей был уверен, что у Фолконера уже есть план, и план этот в первую очередь связан с исследованием обстановки. Такова первая реакция человека. Конвей и сам чувствовал нечто подобное. Он не мог смириться с тем, что кроме них никто на земле не выжил. Его ум мог принять это как абстрактную теорию, но не как реальность. Как только он пытался представить, что их группа — это все, что осталось от человечества, мысль путалась и ускользала, как мокрое мыло.

Две женщины, так быстро подружившиеся — Анспач и Картер, — вышли из пещеры, щурясь от света, хотя уже темнело. Вечерние облака отсвечивали ярко-красным, подножие холма казалось теплым и мягким на фоне яркой зелени леса. Картер прикрыла глаза ладонью. Конвей подавил улыбку. Она наверняка пришла бы в бешенство, узнав, что он находит ее забавной; темные волосы и смуглая кожа наводили на мысль об ее индейских предках. Привыкнув к свету, она скользнула взглядом по Конвею и, не сказав ни слова, вернулась к созерцанию пейзажа. По напряженной спине было видно, что она и слышать ничего не желает.

Анспач улыбнулась, как бы извиняясь за свою подругу, и они направились к деревьям. Мягкая лесная земля поглотила звук шагов.

На склоне, чуть выше того места, где они стояли, громко хрустнула ветка. Внезапно раздался яростный рык, а за ним слабое беспомощное блеяние. Женщины пронзительно вскрикнули, слишком перепуганные, чтобы закричать по-настоящему. Они бросились ко входу, чуть не сбив с ног Конвея, едва успевшего отпрыгнуть в сторону. Конвей видел, как вдали, там, где выступающая на поверхность скала позволила кустарнику занять место огромных елей, плотная завеса зелени ходит ходуном, но больше ничего различить не удалось. Слишком увлеченный, чтобы подчиниться той части сознания, которая требовала немедленно вернуться, он спрятался за толстым стволом и застыл в ожидании.

Все вдруг как-то затихло, и наступившая тишина была еще страшнее, чем тот жалкий вскрик. От нее веяло смертью, и волосы у Конвея встали дыбом. На несколько бесконечных секунд лес затих, прячась в сгущающихся сумерках, будто заботясь, чтобы удлиняющиеся тени скрыли происходящее. Потом раздался шелест и шум пошевелившегося массивного тела. Низкое рычание, торжествующее и предостерегающее, прокатилось по склону.

Убийца заявлял всем, кто способен его услышать, чтобы держались подальше.

До Конвея донеслись какие-то крики, раздавшиеся из пещеры. Он выглянул из-за ствола, почти уткнувшись прямо в оскаленную полосатую морду.

В Америке не было тигров.

Зверь потянулся к нему и снова глухо зарычал.

Конвей медленно оторвал руку от дерева и попятился, осторожно отходя к безопасной пещере. Тигр приготовился к прыжку.

С отчаянным криком Конвей бросился к пещере. Собравшиеся у двери были сметены, как травинки на ветру. Фолконер с пистолетом в руке прикрывал голосящую, сбитую с толку компанию, последовавшую за Конвеем. Они остановились только у сломанной стальной двери, ведущей в когда-то герметичное помещение. Подойдя к Конвею, Фолконер крикнул, чтобы все замолчали.

Конвей сел, все еще дрожа, и привалился спиной к металлу. Описав все увиденное, он добавил:

— Это было ужасно. Не думал, что придется спасаться от медведя или когуара…

Он осекся под ледяным взглядом Фолконера.

— Это был тигр. И меня не интересует, что ты думал.

Полковник встал, взмахнув оружием:

— Подождем, пока он не уйдет. По крайней мере нам удалось добыть патроны. Сейчас все должны успокоиться, а потом я принесу одну вещь и всем ее покажу. — Подозвав Леклерка и пастора, он приказал им собрать все, что может гореть, и развести огонь у входа в пещеру.

Конвей с благодарностью выпил немного бренди, налитого Йошимурой, а когда Тейт пошутила, что ей не дали виски за обнаруженные следы когтей, все с облегчением рассмеялись. Конвей предложил ей глотнуть из маленькой бутылочки, но Тейт отказалась.

Мэтт заметил, что, пока они обсуждали происшествие, Фолконер пошел на склад. Он вернулся с небольшим чемоданчиком и проигрывателем видеодисков. Включив его, он попросил внимания.

— В этом чемоданчике полно дисков. Я нашел его как раз, когда Конвей изображал «отважного охотника», надеясь, что перед тем как замуровать вход, нам оставят записи о произошедшем. Лично я не допустил бы, чтобы мои друзья проснулись через несколько столетий, не зная даже причины, по которой их бросили. Думаю, то есть надеюсь, что здесь мы найдем объяснение.

Кароли сказал:

— По-моему, нечего объяснять, полковник. Они уничтожили всю нашу расу. Вы хотите посмотреть на это?

Фолконер установил маленький экран так, чтобы всем было видно, и открыл чемоданчик.

— Начнем с самого последнего. Плохие вести лучше получать первыми.

Экран замерцал. Знакомое мельтешение точек и вспышек успокаивающе действует на людей, подумал Конвей; его собственные руки уже не дрожали. Он посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут назад он глядел в глаза готового убить его тигра и убегал в панике. Теперь он расслабился, приготовившись смотреть на крошечные электронные изображения мира, который погиб полтысячелетия назад.

На экране появился город, настолько выгоревший, что мог только чадить. Холодный спокойный голос сообщил, что это был Новый Орлеан. Картинка исчезла. Появилось изображение Земли в инфракрасных лучах, полученное со спутника. Оно было покрыто неровными пятнами. И без комментариев было ясно, что это пожары. Темный след тянулся от каждого из них, дым, закрывавший солнце. Там, где гордо возвышалась промышленная мощь цивилизации, теперь был лишь огонь. Огонь окружала зима. Голос рассказывал о температуре, неурожаях, непредсказуемых дождях, снегопадах и засухах.

Конвея отвлекло какое-то движение, и, оглянувшись, он увидел, как пастор и Нэнси Йошимура выводят рыдающую Мэг Маццоли.

Тейт попросила:

— Давайте следующий диск, полковник; может быть, найдется что-нибудь поинтереснее.

Фолконер кивнул и щелкнул переключателем. Теперь они слушали, как тот же комментатор описывает распад общества. Конвей удивлялся этому человеку — вот он сидит в студии, а за окном рушится мир. Он смотрел на изображения грабителей, линчевателей, беженцев и запутавшихся, беспомощных военных, вынужденных со всем этим бороться. Затем на экране возникли переполненные церкви и собрания прямо в открытом поле.

Конвей отстраненно отметил, что одежда у молящихся на воздухе рваная. По словам комментатора, это происходило в июле в Сан-Франциско. Конвей обратил внимание на то, какой влажной была земля у них под ногами. Бернхард тоже это заметила.

— Думаю, что именно так будет выглядеть обычная лужайка, если много дождя и почти нет солнца. Большинство растений выживет. Но здоровых не останется. — Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки — лицо ее снова стало бесстрастным и невыразительным.

Голос рассказывал о плодившихся повсюду схизматических сектах и культах. Камера показала панораму зоопарка, потом звероферму. Ворота и двери были распахнуты настежь, осколки стекла устилали пол. Это работа Вильямситов, комментировал голос, культа, который объявил, что Бог наказал человека за злоупотребление его миром и единственное, что можно сделать, чтобы заслужить прощение, — вернуться в первобытное состояние и освободить всех животных из неволи.

Леклерк хлопнул себя по лбу. Бернхард остановила картинку, и все застыли в ожидании. Он сказал:

— Я знал его! В то время я занимался структурой протеина. Вильямс был хорошим ученым, но стал администратором в центральном генном банке в Мериленде. Потом он посвятил себя церкви или что-то в этом роде, набрал достаточно средств и последователей, чтобы основать генные банки во всех существующих климатических зонах. Тогда он показался мне пустозвоном — все эти проповеди о Судном дне, и так далее… Но, так или иначе, ходили слухи о том, что в его лабораториях пытаются воскресить вымершие виды, ну там клонирование, генная инженерия, и тому подобное. — Он кивнул Конвею. — Готов поспорить, что тот тигр — плод одного из его проектов. Уверен, что снаружи еще немало подобных сюрпризов.

Все обеспокоенно зашевелились.

Наконец-то они увидели что-то, прямо касавшееся их настоящего. Конвей расхохотался. Он чувствовал, что должен справиться с собой, иначе могла случиться истерика. Это была запоздалая реакция на то, что произошло снаружи и на комедию с видеопрезентацией внутри. Единственной связующей нитью между утерянным миром, убившим себя, и новым, в котором они оказались, был дикий зверь, который лишь следовал своей природе. Он напал на Конвея только потому, что у того было меньше прав находиться на этой горе, чем у него.

Бернхард снова запустила диск, и голос добавил, что Вильямситы распространили свое влияние на весь мир, после того, как одним из их святых стал техник-электронщик, использовавший один из последних сохранившихся спутников.

Это был последний намек на юмор в повествовании о возрастающей дикости. В течение часа диск описывал усилия человечества по самоуничтожению. В середине рассказа о генетически улучшенных болезнях, уничтожающих целые города за пару дней, внезапно послышались крики. Картинка исчезла, и ранее невозмутимый голос прохрипел одно только слово: «Газ!»

Когда изображение вернулось, новый голос, скрипучий и нетренированный, сообщил, что США выводят войска со всех зарубежных территорий, выполняя свою часть многонационального договора с Советами, Китаем и Бразилией.

Фолконер выключил проигрыватель и с бледным лицом вышел из комнаты.

Конвей сидел, уставившись в пустой экран, не обращая внимания, что остальные расходятся. Погруженный в раздумья, он не замечал времени, пока на глаза ему не попался Леклерк. Тот стоял рядом и смотрел на него. Конвей взглянул на него с ожиданием. Коротышка сказал:

— Пенни за твои мысли. Судя по твоему виду, они стоят не меньше.

Кивнув в сторону проигрывателя, Конвей пробормотал:

— Я думал, насколько противнее будет смотреть остальные диски.

Леклерк мрачно кивнул. Конвей потянулся к аппарату и включил его.

Часами они смотрели новости, речи политиков, фильмы. Наступило и прошло время еды. Другие члены группы присоединялись к ним, уходили, снова возвращались.

Выбравшись из спального мешка, к ним подошла Тейт.

— Что-нибудь стоящее? Я бросила это пару часов назад. У вас, ребята, побольше выносливости.

— Склонность к самобичеванию, — ответил Конвей, вставая. — Они не оставили нам ни книг, ни карт, ничего полезного. Это, — он бросил диск обратно в чемоданчик, — сплошное дерьмо.

Тейт кивнула:

— Мне тоже так кажется. Хотя было кое-что занятное: в одном из последних выпусков что-то говорилось о разбрасываемых с воздуха ручных радиокомпасах. Вроде бы для людей в сельских районах, чтобы они могли добраться до центральных пунктов. Думаешь, все стало настолько плохо, что людей потянуло сбиваться в стаи?

— Пожалуй.

— Наверное. Я думаю, что эти компасы были последней попыткой — власти уже не могли ни с кем связаться, все развалилось. Мне кажется, люди, начавшие наш проект, погибли, не успев сюда вернуться. Или узнали, что в убежище попала бомба, и вычеркнули нас из списков. — Она засмеялась, и Конвей не смог удержаться, нервно взглянув в ее сторону. Лицо Тейт смягчилось, и она похлопала его по руке. — Не беспокойся. Я еще не свихнулась, просто вижу в этом иронию судьбы. Кто-то взорвал нас, потому что мы были здоровой, организованной единицей, бесценной для восстановления. Им не удалось нас поджарить — наоборот, они помогли нам выжить, только сдвинули расписание. А потом природная катастрофа убила всех, кроме нашей дюжины. И вот, мы здесь, полные знаний, пережившие газ, вирусы, может, даже радиоактивность. И что же? Нам нечего восстанавливать.

К ним присоединился пастор Джонс.

— Тогда мы будем строить заново. Уж ты-то не сдашься, правда ведь?

Она улыбнулась.

— Можете поспорить на любую сумму, пастор. Я морской пехотинец. Меня можно убить, но нельзя остановить. Мне страшно, но я справлюсь.

Джонс добавил:

— Мы все справимся, обязаны. Новый мир ждет нас.

Он ушел, и Конвей с Тейт вежливо выслушали пояснения Леклерка, что Джонс был включен в состав благодаря способностям социального психолога. По словам Леклерка, он был специалистом по переговорам. Дождавшись паузы, Конвей перебил:

— Все это интересно, Луис, но ты же знаешь, все сейчас думают не об этом. Разве никто не хочет в этом признаться?

Леклерк ухмыльнулся.

— Я знаю, о чем думаю. А о чем ты, не знаю.

Конвей махнул рукой, охватив широким жестом проигрыватель, поломанные ясли и маленькую группку выживших.

— Вот что мы сотворили со старым миром. И если бы я принадлежал к новому, то избавился бы от нас любым способом.

Остальные закивали и засмеялись вместе с ним.

Глава 23

Чей-то тихий разговор медленно вытягивал Конвея из глубокого сна к поверхности сознания, так медленно, что у того хватило времени для сладких снов о других пробуждениях. Он вспомнил утренние часы на Антигуа, такие же сложные и мягкие, как витой шнурок, с запахом соли и поднимающимся от песка жаром. И спальню в Нова-Скочия, где по утрам его будило мычание коров, выходящих из хлева.

Или их обоих.

Счастливые пробуждения всегда начинались с Леоны.

Тут он наконец полностью проснулся. Его взгляд уперся в грубый скальный потолок над головой, потрескавшийся там, где откололись камни во время землетрясения.

Леона погибла пять лет назад, плюс еще пятьсот лет. Или сколько их там минуло.

Он даже не вспоминал о ней с тех пор, как очнулся здесь.

Случившееся с Леоной было частью самой завязки всех этих событий — теперь, по прошествии времени, он это хорошо понимал. Она была всего лишь очередной жертвой каких-то особенно злобных и удачливых террористов. Никто тогда не замечал, как все возрастающее число убийств, взрывов и диверсий расшатывает тормоза человечества. Когда наконец люди не выдержали, и все те, кто раньше невинно страдал, нанесли ответный удар, мир воспринял все это как само собой разумеющееся.

И так было много лет подряд.

Леону и сотни таких, как она, легко списали вместе со старыми новостями. Масштабы резни уже возросли настолько, что говоря о жертвах, пресса и политики привычно манипулировали «значительными цифрами». Мир готовился к невероятному. Все видели, как тлеет фитиль. Никто не верил, что бомба взорвется.

Случай с Леоной. Он до сих пор использовал это выражение.

Убийство Леоны.

Будто сейчас это имело какое-то значение.

— Конвей? — Это был Фолконер.

Конвей сумел улыбнуться в ответ.

— А, обслуживание в номерах. Мне, пожалуйста, апельсинового сока — только что выдавленного, конечно, тосты и яичницу. Хорошо прожаренную, если не возражаете. Повар знает, я не выношу сырые яйца. И, пожалуйста, кофе прямо сейчас.

Фолконер протянул ему дымящуюся чашку.

— Видишь. Все к твоим услугам. Я не разбудил тебя?

Конвей покачал головой и потянулся за чашкой. Странно, подумал он, мы используем одно и то же слово — пробуждение — для возвращения сознания по утрам и для нашего воскрешения из мертвых.

— Ты уже готов пораскинуть мозгами? — спросил Фолконер.

— Ну, считать бы мне не хотелось. А что у вас на уме?

— Выживание. — Тонкие губы улыбались, но глаза были серьезны. Он многозначительно глянул на потолок.

Конвей кивнул.

— Возможно, вы правы. Он может рухнуть прямо на нас.

— Я попробовал оценить положение со всех возможных точек зрения, в том числе и удобства обороны нашего лагеря. Между началом свода и входом в жилое помещение достаточно места. Конечно, придется все это отгородить. — Он махнул рукой, не оглядываясь на изуродованные капсулы. — Но думаю, что на самом деле, лучше убираться отсюда, и побыстрее. Я достаточно вынослив, но даже мне здесь не нравится.

— К тому же мы должны попытаться найти других людей.

Мгновенное удивление отразилось на лице Фолконера.

— Почему ты так уверен, что еще кто-нибудь выжил?

— Я пессимист.

Фолконер засмеялся.

— Слишком плохие, чтобы умереть, да? Может быть. Вот что я скажу. Если там кто и остался, то они будут крепкими ребятами. И скорее всего довольно агрессивными.

Проходя мимо, пастор Джонс услышал их разговор. Он замахал рукой с зажатой в ней чашкой кофе, отчаянно жестикулируя, пока ему не удалось наконец проглотить свой крекер.

— Извините, полковник, но я должен возразить. Если мы будем искать со страхом в сердце, то сами и вызовем эту агрессию.

— Я ни с кем не хочу сражаться, только призываю к осторожности. — Остальные члены группы подтянулись поближе, прислушиваясь, и Фолконер помрачнел. — Вы видели, что произошло, и с этим ничего не поделать.

Сью Анспач не согласилась:

— Выжившие должны были объединиться, чтобы делиться знаниями, воспитывать в молодом поколении цивилизованность. В этом мире наверняка больше не воевали.

Ее подруга Картер подтвердила:

— Любой, кто переживет то, что мы видели, навсегда покончит с войной и насилием. Мы, вероятно, обнаружим небольшое сельскохозяйственное общество мыслителей.

— Хотелось бы надеяться. Это будет первый раз, когда оно мне подойдет, — сказала Бернхард, смеясь. Она смутилась, когда остальные не поддержали ее шутку. Кароли взял ее за руку, и Бернхард поблагодарила его.

Фолконер сказал:

— Я тоже надеюсь, что вы правы. Но давайте-ка я вам кое-что расскажу. В начале 1940 британцы взорвали испытательную бомбу на островке неподалеку от побережья. Они хотели проверить, удастся ли таким образом распылять бациллы сибирской язвы, чтобы они уцелели и не потеряли свои смертельные свойства. Сибирская язва убивает и людей, и овец, если вы помните. Все сработало как надо. Через сорок лет в земле еще было полно заразы. Весь остров стал смертельной ловушкой.

Конвей наблюдал, что они начинают понимать. Он и сам представил себе оборванную, голодную кучку выживших, только что научившихся получать от земли то немногое, что она еще могла дать. И сразу же наткнувшихся на демонов в, казалось бы, обычной почве.

Фолконер продолжал:

— Подозреваю, что у меня еще более мрачное представление о том, что нас ожидает, чем у всех вас. Вспомните, я ведь должен был заботиться о безопасности. Я и мои люди должны были выйти из капсул, чтобы встретиться с врагом. — Сардоническая усмешка исказила его лицо, но быстро исчезла, уступив место обычному энергичному выражению. — Так или иначе, в этом есть еще кое-что. Для людей, общество которых разрушилось прямо на их глазах, города вначале должны были стать центром притяжения. Припасы, возможность найти других, убежище…

Леклерк прервал его:

— Радиация, отравляющие вещества, разваливающиеся строения, банды мародеров…

— И источник новых болезней, — добавил Конвей. — Любое место, пригодное для реконструкции общества, все больше и больше должно было ассоциироваться со смертью. Даже хуже, со смертью от болезней и радиации. От этих двух бед они никак не могли защититься. Для них это было Божьей карой.

— Тем не менее они могут и не быть враждебными. — Подавленное состояние окружающих явно показало Фолконеру, что он чересчур сгустил краски. Он попытался смягчить удар. — Я говорил, что они должны быть крепкими. Я имел в виду, что необходимо действовать очень осторожно, имея с ними дело. Думаю, они будут примитивными.

Тейт сказала:

— Послушайте, полковник. Если принять вашу версию, что они были отброшены назад к простому выживанию, то сейчас у них очень интересная структура общества. Что-нибудь из старых знаний наверняка останется. Я имею в виду, если выживет плотник, то он обязательно научит детей плотничать. И так далее.

— Это все равно как восстановить тело по паре костей, — поддержал ее Конвей. — Разные группы будут идти в разных направлениях, определенных привычками и навыками сильнейшего из выживших. — Он улыбнулся Картер. — Возможно, мы даже найдем твоих глубокомысленных фермеров.

Она натянуто улыбнулась.

— Твоя аналогия с костями очень неудачна. Ты знаешь, что в одном из наших лучших музеев скелет динозавра десятилетиями украшал не тот череп? — Она с улыбкой повернулась к Фолконеру. — Подумайте только — скелет представляет работающих в поте лица штатских, а венчает его сплошная кость военного правительства.

Фолконер искренне развеселился.

— Я замолвлю за тебя словечко, Дженет. — Конвею он сказал: — На складе много вещей, которые могут нам пригодиться. Тейт и Леклерк помогают мне составить опись. Вы не поможете? После еды?

Конвей согласился. Когда все трое ушли, Конвей заметил скрытое отвращение во взглядах. Все еще так или иначе переживали гибель Харриса. Многие старались отказаться от посещения склада.

Была еще одна интересная деталь в поведении группы, например в том, как они разделялись, когда шли утром по своим делам. Личные отношения крепли. Нэнси Йошимура и Мэг Маццоли нашли друг в друге то, что было нужно обеим. Маццоли нужна была забота, а Нэнси — кто-то, о ком нужно заботиться.

Кэт Бернхард и Айвэн Кароли были как дети, попавшие в переделку, из которой они всеми силами пытаются выбраться. Но Конвей решил, что внутри они намного крепче. Он знал, что может положиться на них в случае неприятностей.

Сью Анспач и Дженет Картер были интеллектуальными близнецами, даже если спорили. Они яростно отрицали, что могут позволить чувствам взять верх над разумом, и все же каждое их слово проходило через фильтр собственных эмоций. Они будут сопротивляться любой власти так же инстинктивно, как отдергивать руку от огня, но их интеллект был неоспорим. И незаменим.

Фолконер, Леклерк и Тейт превращались в команду, где все работают наравне, но Фолконер — первый среди равных. Решениям, принятым этими тремя, трудно противиться.

Только пастор Джонс и он, Мэтт Конвей, оставались сами по себе. Это давало Конвею больше влияния, чем он хотел, в основном потому, что Джонс никогда не принимал чью-либо сторону в споре. Он всегда указывал на моральную сторону дела, и это было правильно, но возможно, что тех, кто был снаружи, этика не интересовала. Конвей вспомнил о тигре. Он убивал и пожирал. Если люди там похожи на зверей, то от миротворческих способностей Джонса будет мало толку. Но проверить это можно будет только в том случае, если они встретят других людей. В группе уже было заметно, что к Джонсу прислушиваются меньше, чем к другим. И зря. Он был не похожим на прочих, но его чуткость была удивительной. А это могло оказаться ценнее, чем знания или ум.

Это были предположения. Но была и реальность. Споры внутри группы все больше противопоставляли троицу с военной ориентацией и интеллектуалок Картер и Анспач. Если он поддержит женщин, то они смогут противостоять тем троим, если же он примкнет к Фолконеру, — он улыбнулся, осознав, что повторил Тейт и Леклерка, признав того главным, — позиция Картер резко ослабнет, учитывая, что мнения остальных разделятся.

Мэтт отбросил мысли о политических маневрах. Он обдумывал, имеются ли у группы реальные шансы на выживание. Физическое состояние каждого в лучшем случае можно было назвать удовлетворительным. Припомнив свою попытку охраны входа, он понял, что боялся встретить человека, пока не встретил тигра. Конвея раздражали уверенность, что он точно так же убежал бы, встреть он не тигра, а раскрашенного дикаря.

Мэтт не был трусом. Он просто отдавал себе отчет в том, что не приспособлен к существованию в этом мире, где его право на жизнь напрямую зависело от умения самому себя защищать.

А если все же произойдет то, о чем он даже боялся подумать? Если они — последние оставшиеся люди? Смогут ли они возродить человечество? Конвей вспомнил, как читал о каких-то мятежниках на «Баунти», — так, кажется, назывался корабль, — которые перебили друг друга. Не попадут ли и они в ловушку зависти и убийств?

Но были и другие опасности. На видеодиске рассказывалось о рукотворных болезнях, каких в природе никогда не было. Значит, не было и иммунитета. К тому же вполне возможны мутации среди животных.

Значит, несмотря на свои знания и способности, они были подготовлены к жизни не лучше, чем те самые выжившие в войне.

Тейт прервала его раздумья:

— Ты уже поел, Мэтт?

Конвей не хотел признаваться, что просидел все это время, уставившись на стену. Поэтому он ответил на ее вопрос положительно. Тейт сообщила, что Фолконер собирается провести инструктаж по оружию. Конвей предложил свои услуги, сославшись на подготовку, полученную в Армейском резерве.

Его удивил эффект, произведенный этим признанием. Обычная снисходительность Тейт испарилась, а ее место заняло что-то сродни уважению. Они разговорились, обрадованные обоюдным интересом к истории, особенно к периоду Американской революции. Экзотика их нынешнего положения спровоцировала взрыв веселья. Они наслаждались самым спокойным смехом, какой Конвей слышал с момента пробуждения. Когда речь зашла о ее чине, в голосе Тейт послышались резкие нотки, и Конвей понял, что она очень чувствительно относится к этой теме. Чин майора был присвоен Доннаси вместе с должностью; на самом деле в ее возрасте ей положено было стать капитаном. Она была в этом совершенно уверена. Постепенно разговор вновь вернулся к насущным проблемам.

Конвей никогда не думал о себе, как о потенциальном солдате, и уж тем более пехотинце. Но все шло к этому. Предполагалось, что он станет шнырять по лесу как какой-то рейнджер. Это было смешно. Но, так или иначе, пока ничего не оставалось, как просто вежливо соглашаться с Тейт.

Короче говоря, то, что им оставили, могло обеспечить лишь начальный толчок. Все остальное зависит только от них самих.

Собрав людей, Фолконер объявил, что собирается исследовать окружающую территорию, чем вызвал всеобщее недовольство. Но, когда он поставил всех перед фактом, что они не могут вечно оставаться в пещере, состояние группы опасно приблизилось к панике.

Так дети обсуждают появление на свет, подумал Конвей. В животе не хватает многих вещей, но зато там безопасно. Землетрясение не убило их. Это стало доказательством, почти что предметом веры. Пещера была домом. А теперь какой-то одержимый вояка утверждает, что она опасна, и требует, чтобы они покинули известное ради неизвестного.

Конвею показалось, что и сам Фолконер побаивается внешнего мира. Когда полковник начал набирать добровольцев для первой вылазки, все встревоженно зашумели.

К удивлению Конвея, Джонс вызвался первым. Но он сразу же поставил свои условия:

— Я иду без оружия. И настаиваю, чтобы вы предоставили мне возможность первым попробовать наладить контакт с любыми встреченными людьми.

Фолконер потер шею, не отводя глаз от Джонса, но его холодный оценивающий взгляд столкнулся с полным безмятежности взором пастора.

— Я не могу пойти на это, — ответил полковник. Раздался иронический смешок, однако никак не смутивший Фолконера. — Если что-нибудь случится и я не смогу спасти вас, кое-кто обязательно скажет, что я действовал слишком медленно. Или слишком быстро. — Сделав паузу, он бросил быстрый взгляд на Дженет Картер и сразу отвел глаза.

Конвей по достоинству оценил хитрость его хода. Этот взгляд был слишком быстрым, чтобы выглядеть обвинением, но в то же время он ни у кого не оставлял сомнения, кого Фолконер имел в виду. Когда он продолжил, то снова смотрел на Джонса:

— Я могу взять вас, только если у нас будет арбитр. Если мы встретим людей, я предоставлю вам право первого контакта. И не буду вмешиваться, даже чтобы спасти вашу жизнь, пока арбитр это не прикажет. Согласны?

— Совершенно согласен.

— Ни за что! — в ярости выкрикнула Картер. — Вы пытаетесь переложить ответственность за его жизнь на чужие плечи. Вы не можете этого сделать.

— В таком случае я сам буду решать, когда стрелять и в кого.

Они молча стояли лицом к лицу, и, казалось, от эмоций сыплются беззвучные искры. Наконец она сказала:

— Я не доверяю вам. Я буду отвечать за пастора. — Она повернулась к Джонсу. — Постараюсь быть такой же храброй, как вы. Я не могу позволить, чтобы вас убили.

Он улыбнулся.

— Надеюсь, этого не случится. Все будет хорошо.

Конвей тоже вызвался. Во время разговора с Тейт перспектива стать солдатом казалась ему смешной. Но это было тогда. Теперь настало время действовать. И ему было уже не смешно.

Кандидатуру Тейт, также вызвавшейся добровольцем, Фолконер отклонил, поручив ей охранять пещеру в его отсутствие. Вместо нее взяли Кароли. Фолконер и Леклерк уже были с оружием; через пару секунд им снабдили и Конвея с Кароли. У всех, кроме Фолконера, были пистолеты и по четыре круглые гранаты, а кроме того тупорылая уродливая штуковина, похожая на винтовку, оседлавшую дробовик. Когда они вышли из пещеры, Фолконер продемонстрировал группе ее возможности.

— Мы сейчас собрались все вместе, и я покажу ваше основное оружие — как его заряжать и как стрелять. Когда вернемся назад, проведем курс обучения. Официально это — «Орудие, пехотное, многоцелевое», но в армии мы называли его «вайп». Средний ствол стреляет пластиковым зарядом двадцать пятого калибра. Через пять футов пластиковая оболочка слетает, а под ней находятся стальные стрелки. Именно они и убивают. — Он вскрыл одну пулю ножом. — Посмотрите — заряд безгильзовый. А вот и эти самые стрелки. Прицельная стрельба — на сто ярдов. Если вы выстрелите во что-то за пределами этого расстояния и попадете, то только случайно. Правда, уж если попадете, то это будет смертельно, убойная сила сохраняется до двухсот пятидесяти ярдов. Обратите внимание, стрелка начинает кувыркаться, когда проходит через границу раздела сред. То есть когда из воздуха она входит в ткань, или шкуру, или кожу, то становится неустойчивой. Не буду вдаваться в подробности, вроде скорости вылета пули и так далее, это вам не нужно. Но запомните — если бы Конвей выстрелил тому тигру в лапу такой штукой, то тигру разворотило бы всю ногу до самого брюха.

Он откинул защелку и переломил орудие, открыв нижний ствол, похожий на ствол обычного охотничьего ружья. Фолконер попросил Леклерка показать всем заряды, похожие на пули-переростки.

— Этот тридцатимиллиметровый ствол называется «буп». Из-за звука. У нас есть «ПП» — противопехотные заряды — вот эти, с зеленой полоской, и «ВП» — зажигательные, с красной полосой. Дальность — триста ярдов. Зажигательные начинены белым фосфором и при взрыве разбрасывают его на расстояние пятнадцати ярдов. Он горит, пока есть доступ кислорода, а значит — если попадет на человека, то прожжет дыру насквозь. «ПП» заряды — почти то же самое, что и ваши ручные гранаты. Опять же, смертельны на расстоянии пятнадцати ярдов.

Кароли спросил:

— А что, если я выстрелю в кого-нибудь таким зарядом? Я имею в виду, ближе чем с пятнадцати ярдов — что при этом произойдет?

Фолконер улыбнулся.

— Если попадешь, то проделаешь в нем ровную тридцатимиллиметровую дырку. Заряд не должен взорваться — теоретически — ближе чем в пятнадцати ярдах от дульного среза. Но лично я не советую экспериментировать, лучше использовать «вайп». Ну, а если у тебя не будет выбора… — Он выразительно пожал плечами.

Конвей спросил:

— А как быть с животными? Убьет ли тигра эта шрапнель? Или противопехотный заряд?

— Не знаю. Попробуй всадить в слона «ПП», и я обещаю тебе гораздо более спокойного слона, если не дохлого. И не ограничивайся одним выстрелом, стреляй, пока он не упадет. У нас теперь только одно правило — нет ничего важнее наших жизней. Ничего. Мы ничем не сможем помочь остальным, если умрем. Поэтому мы должны выжить. Любой ценой.

В его голосе послышались резкие нотки, вызвавшие у Конвея воспоминания о дымных следах ракет и сладковатом запахе разложения, поднимающемся над городами, слишком радиоактивными для погребальных команд. Он вспомнил, как подсознательно желал, чтобы чадящие развалины еще раз вспыхнули огнем, очищая отравленный воздух.

Он заметил, как пастор Джонс и Картер на мгновение соединили руки. Когда, склонив голову, пастор закрыл глаза, женщина прервала контакт. Но, несмотря на след снисхождения в ее улыбке, глаза смотрели задумчиво и руки чуть дрогнули, будто она хотела снова коснуться его.

Фолконер продолжал:

— Мы пойдем одной колонной. Я — первым, потому что единственный из вас получил соответствующую подготовку. Пастор, как специалист по контактам, и Картер будете держаться прямо за мной, примерно в десяти футах. Потом вы, Леклерк, на таком же расстоянии за ними. Остальные двое следуют за ним, Конвей прикрывает сзади. Постоянно контролируйте, что у нас за спиной. — Он поднялся. — Мы спустимся в долину. Если снаружи кто-нибудь есть, то они скорее всего живут именно в долине. Следуйте за мной. — И он быстрым шагом двинулся вперед.

Глава 24

Положение замыкающего в колонне позволяло Конвею наблюдать за остальными. Ветки и кусты не закрывали обзор — деревья в лесу были просто огромными. По его прикидкам, нижние ветви начинались на высоте примерно двадцати-тридцати футов над землей. Конические верхушки были почти полностью скрыты переплетающимися ветвями. Их тень превращала ясный солнечный день в сумерки. Странный, призрачный свет не давал теней и скрывал то, что находилось вдали, в то же время как бы увеличивая ближние предметы. Морщинистая кора огромных елейнапомнила ему шкуру динозавров.

Интересно, не думают ли деревья то же самое о людях, крадущихся мимо?

В основном склон был пологим, но иногда попадались такие крутые участки, что им приходилось спускаться от одного дерева к другому, цепляясь за стволы; тогда тяжелое дыхание людей нарушало тишину. Один раз где-то в ветвях над их головами пронзительно закричала птица, и вся группа разом инстинктивно пригнулась. С того момента, как покинули пещеру, никто не произнес ни слова. Когда идущие впереди, осматриваясь по сторонам, поворачивали голову, Конвей замечал, как плотно сжаты челюсти, как напряжен взгляд. О разговорах никто и не думал.

Прямо перед Конвеем Кароли истекал потом. Пятна проступали на маскировочной ткани, понемногу расползаясь. В лесу было прохладно, но идти было тяжело, сказывалось отсутствие тренировки.

Расстояния были обманчивы. То, что из пещеры выглядело легкой прогулкой, теперь смахивало на кругосветное путешествие. Казалось, они топчутся на месте. Только иногда между деревьями появлялись просветы, позволявшие заглянуть вперед. Единственное, что ободряло Конвея, — это зрелище необъятных лугов внизу. Он стремился побыстрее выбраться из зарослей, нависающие ветки вызывали в нем чувство клаустрофобии.

Впереди показался очередной обрыв. Они остановились, ожидая, пока Фолконер осмотрит препятствие, потом двинулись по одному. Пока они стояли, Конвей начал замерзать. Группа продвигалась по широкому гребню и теперь подошла к тому месту, где ветер спускался с гор в долину. Влажная одежда продувалась насквозь. Мэтт вздрогнул от холода.

Через некоторое время деревья стали расступаться. Появились заросли кустарника, которые надо было обходить, но зато заметно посветлело. На солнце было намного приятнее.

Минут через десять пастор Джонс внезапно остановился, показывая влево. Ярдах в тридцати от них еще один тигр лежал на небольшом возвышении, лениво растянувшись. Картер, смотревшая только себе под ноги, налетела на Джонса. Зверь просто наблюдал за ними, но резкие суетливые движения насторожили его. На несколько секунд люди и тигр застыли. Вдруг большая кошка оказалась на ногах, мощные задние лапы задвигались, переступая одна через другую в почти забавном шаге. Канаты мышц перекатывались под толстой полосатой шкурой. Из этого положения тигр мог прыгнуть прямо на них.

Джонс медленно выпрямился, миллиметр за миллиметром, и с такой же осторожностью тигр скользнул в заросли и исчез из глаз.

— Видели? — сказал Леклерк, голос его дрожал от возбуждения. — Больше, чем любой амурский тигр, какого я только видел в зоопарке!

Никто не отводил от кустов взгляда, пока не успокоились последние листья. Обернувшись, Конвей посмотрел на Леклерка и был удивлен его воодушевлением. Это заставило Конвея снова подумать о том, что для Леклерка пережитое было меньшим шоком, чем для остальных. Он как будто пытался впитать новые ощущения. Конвей удивился бы, если б такими не были большинство людей 80-х.

Фолконер прервал его рассуждения, сказав:

— Может быть, в клетке он и не показался бы таким большим. Но все же ничего себе, верно?

— Огромный. — Это была Картер, бледная как полотно.

Фолконер снова двинулся вперед. Вначале все сбились в кучу, держась как можно ближе друг к другу, но вскоре снова растянулись. Теперь они прокладывали дорогу через заросли высокой сухой травы, обходя островки ольшаника и ив. Они вспугнули пасущихся оленей: самца и трех самок. Все тут же принялись обсуждать это происшествие. То же повторилось, когда они увидели первого кролика. Через час, когда Фолконер объявил привал, они настолько привыкли и к тем и к другим, что единственным упоминанием о них была жалоба Кароли на то, что из-за оленьего дерьма сесть негде.

Фолконер усадил всю группу в кружок, спинами к центру, напомнив, что надо быть настороже.

Они выпили апельсинового сока и съели сушеный концентрат из пакетов, как вдруг обнаружили, что уже несколько минут слышат вдалеке какой-то звук. Он был еле различим, похож на шелест ветра в ветвях, но все же отличен от него. Никто не мог с уверенностью сказать, что это.

Конвей попытался понять, почему звук показался ему необычным. Высокий, прерывистый, он то становился громче, то затихал, но только, чтобы возобновиться с еще большей силой. Несмотря на чистое небо и отсутствие ветра, в нем слышался намек на мощь, на скорость. Совсем запутавшись, Конвей чувствовал, что этот звук должен быть ему знаком.

Наконец Картер не выдержала:

— Этот шум… он раздражает. Кто-нибудь знает, что это такое?

Фолконер поднялся на ноги и проверил свое оружие. Джонс и Картер подвинулись подальше в центр круга. Леклерк и Конвей прикрыли их, нервно теребя спусковые крючки.

Звук крепнул. На юге поднимался столб дыма, и Конвей удивился, как мог огонь так быстро разгореться, ведь трава была довольно влажной. Потом, совершенно необъяснимым образом, дым нырнул обратно к земле, свиваясь клубами.

Звук исходил именно от этого столба дыма.

— Птицы! — Конвей вспомнил ночной городской парк. Автокатастрофа вспугнула птиц, и они тысячами взвились в воздух, хлопая крыльями и чирикая, пока не успокоились и опять не расселись по деревьям. Эта туча была похожа на тех птиц, за исключением размера — такой огромной стаи он никогда не видел. Она неслась по долине с бешеной скоростью, распадаясь на волны, и направлялась прямо к сгрудившимся в кучу людям. Как будто совершенно их не замечая, птицы чиркали крыльями прямо по лицам. Они были небольшими, но это делало их стаю еще более невероятной, даже пугающей.

Теперь этот странный звук был хорошо слышен, не настолько громкий, чтобы оглушать, но зато постоянный, всепроникающий, казалось, он материализовался. Его давление ощущалось каждым нервом тела. Конвей обнаружил, что, стоя на коленях, размахивает руками, отбиваясь от окутавшей его массы. Они заслонили солнце. Дыхание застревало в горле.

Обернувшись на невнятные вскрики, он увидел вскочившего на ноги Джонса. Его остекленевшие глаза бешено вращались на искаженном лице, он пытался вырваться из рук Картер, и только помощь Конвея смогла удержать пастора на месте.

Постепенно шум стал затихать. Взглянув сквозь все еще зажмуренные веки, Конвей был поражен произошедшей переменой. Вся трава полегла, ветки были поломаны, листья лежали на земле. Куст ольхи, только что весь покрытый зеленью, был дочиста ободран, будто все еще стояла зима.

Картер осторожно подняла голову, встретившись с Конвеем взглядом. Они отпустили Джонса, который все еще лежал лицом вниз, содрогаясь при каждом вдохе.

На земле валялись с десяток разбившихся птиц. Конвей поднял одну.

— Глазам своим не верю, — пробормотал он. — Английский воробей.

Картер сказала:

— На самом деле ничего удивительного. Хорошо адаптируется, очень агрессивен. Но интересно.

Джонс медленно сел, взглянув на грязь на своей одежде, и его тут же вырвало. Все с трудом сглотнули.

Фолконер сказал:

— Где-то поблизости должен быть ручей. Давайте двигаться.

Занимая свое место в колонне, смущенный Джонс извинялся, глупо улыбаясь.

— У всех есть свои фобии. Моя — птицы. Я их боюсь. Все это… — Он сделал широкий взмах рукой, заменив недостающие слова. И неуверенно закончил: — Ничего не мог с собой поделать. Извините.

Леклерк сказал:

— Это еще что, пастор! Вот подождите, когда на меня залезет паук. Тогда вы увидите, что такое паника.

Джонс явно был удивлен его сочувствием. Ответив признательным взглядом, он погрузился в задумчивость. Конвею показалось, что пастор заново оценивает Леклерка.

Через пару минут они наткнулись на то, что искали. Фолконер, прокладывавший остальным дорогу, внезапно остановился, удивленно хрюкнув. Пробившись к нему через заросли, они увидели, что он нашел. Прекрасный, с каменистым дном ручей журчал прямо у их ног. Он был довольно широким, с пологим берегом. Вскрикивая от холода, они вошли в воду и побрели вверх по течению к естественной запруде. Конвей и Фолконер стояли на страже, пока их спутники плескались и радовались, как дети. Картер отошла к изгибу русла, там вода была ей до плеч, и она смогла снять одежду и выполоскать ее. Потом наступила очередь мужчин. Конвей и Фолконер пошли последними.

Выстирав и выжав одежду, они принялись осматривать окрестности. Правда, никто не отходил дальше пары ярдов от соседа. Конвей решил пройти до следующего изгиба вверх по течению. Из-за резкого изменения направления потока там образовалась тихая заводь, и то, что Конвей увидел в ней, заставило его вскрикнуть от удивления. В струях воды висели рыбины длиной с его руку. Стараясь не спугнуть рыбу, он медленно отошел и бегом бросился назад. Его приближение оторвало Фолконера от осмотра берегов, тот заметно насторожился, заметив бегущего Конвея.

— Ручей полон рыбы, — задыхаясь, выпалил Конвей. — Похожа на форель. Пойду срежу прут и попробую поймать парочку-другую.

Фолконер ухмыльнулся:

— Я знаю способ получше. — Он крикнул остальным: — Мы с Конвеем отойдем на пару минут!

Они подобрались к заводи, и Фолконер выдернул кольцо из гранаты. Взглянув на Мэтта, он с трудом подавил смешок. — Видел бы ты сейчас свое лицо. Ты, наверно, настоящий рыболов-спортсмен.

— Так и есть. — Конвей даже не пытался скрыть неприязнь.

Фолконер сказал:

— Обещаю не делать этого слишком часто. Гранат жалко, помимо всего прочего. Так или иначе, никто не бывал на этом ручье веками. Мы заслужили сегодня хороший обед, и я не думаю, что один взрыв испортит рыбалку навсегда, как ты думаешь?

Конвей неожиданно улыбнулся.

— Думаю, нет. Хотя это и неправильно.

Фолконер подмигнул.

— Ты меня простишь, когда мы ее попробуем.

Взрыв они скорее почувствовали, а не услышали. Фонтан воды взметнулся на пару метров и упал в клокочущий водоворот. Они поспешили к берегу. Рыба уже всплывала на поверхность. Часть добычи сразу же унесло течением. Некоторые рыбины слабо сопротивлялись. Конвей побежал вниз по ручью, намереваясь перехватить их там, где ручей был помельче. Крикнув остальным, он и их подключил к сбору скользкой добычи. Им удалось поймать с полдюжины рыбин, остальных упустили.

Только когда все выбрались на берег, Конвей заметил, что все это время Фолконер охранял их. Все переглянулись, и Мэтт коротко кивнул, давая понять, что урок усвоен. Кто-то всегда должен быть настороже. Всегда.

Пронзительный крик отвлек их от чистки улова. Это был орел, черно-белый на бирюзовом небе, и выглядел он весьма внушительно. Спикировав, птица вонзила когти в рыбину, прибитую к берегу. Весила добыча немало, и теперь орел с трудом пытался вернуться в свою стихию. Наконец ему это удалось, и, устроившись на высокой ветке, он принялся лакомиться добычей, изредка поглядывая вниз на людей. Полный высокомерия вид, казалось, говорил, что пища была данью, преподнесенной чужаками настоящему повелителю этих земель. Почувствовав общее настроение, Фолконер указал на птицу.

— Посмотрите, сколько гордости. Любая другая тварь урвала бы кусок исподтишка. Он великолепен.

Конвей заметил, что даже Джонса захватило это зрелище, и обрадовался, что Картер оно заинтересовало еще сильнее.

Ей будет труднее всех приспособиться, подумал Мэтт, вдруг обнаружив, что беспокоится. Она проявила себя с хорошей стороны, успокаивая Джонса, значит, в ней было нечто большее, чем просто интеллект и чувство справедливости.

Назад они двинулись несколько иным путем. Обратная дорога была ничем не примечательна. Тейт встретила их с улыбкой, превратившейся в ликование, когда они продемонстрировали свой улов. Она крикнула остальных, и все высыпали наружу, оценивая добычу. Конвей, как опытный рыбак, вызвался готовить.

Он принес с собой целую охапку ольховых прутьев. Йошимура помогла изготовить шесть плетенок, отдаленно напоминающих теннисные ракетки. Растянув каждую рыбину на ольховой раме, он еще парой прутиков закреплял ее. Воткнув рукоятку в землю, можно было оставить рыбу подрумяниваться на огне. Вскоре в воздухе разлился аромат жареной форели.

Леклерк что-то тихо сказал Кароли, и они вместе заняли позиции по сторонам от остальной группы, лицом к лесу. Конвей вспомнил, как Фолконер выглядел на берегу. Очевидно, остальные тоже начали понимать суровые правила, по которым им теперь предстояло жить. Хотя все смеялись и шутили, никто не отходил от пещеры, и никто не выходил из круга, освещенного костром.

Ели они так же, собравшись у входа. Позже, когда все сидели у огня, тихо переговариваясь, Фолконер поднялся, чтобы сделать заявление.

— Сегодня я обнаружил кое-что, наводящее на серьезные размышления. Теперь, когда мы все хорошо поели и отдохнули, самое время устроить совет. — Он извлек из своего вместительного кармана некий предмет длиной примерно в два дюйма.

Все подались вперед, пытаясь получше рассмотреть его. Единственной, кто нарушил молчание, была Тейт.

— Ну что же, друзья. Мы не одни.

Фолконер сказал:

— Кто бы это ни были, они все еще пользуются этими наконечниками для стрел. Это мы теперь знаем.

Маццоли возразила:

— Но ему могут быть сотни лет.

Конвей находился достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть наконечник, и потому высказал свое мнение:

— Боюсь, что это не так. Если полковник нашел его прямо на земле, то он совсем новый.

— Но я видела много наконечников, по одному только виду нельзя определить возраст.

Фолконер сказал:

— Этот я нашел на берегу, посмотрите, тут еще остался кусок веревки, который крепил его к древку.

Подойдя к Фолконеру, Йошимура взяла у него наконечник, чтобы получше рассмотреть его в свете костра. В ее маленькой ручке он выглядел еще более угрожающим и смертоносным.

— О Боже, — произнесла она. Это было почти как молитва. — Он совсем не каменный. Зеленая патина… Это бронза.

Фолконер медленно кивнул.

— Как сказала Тейт, мы не одни. Но кто же еще рядом с нами?

Глава 25

Снова возник спор, оставаться или уходить. Он затянулся далеко за полночь. Как и предвидел Конвей, с самого начала спорящие перешли с аргументов на личности, и в результате ни о ком нельзя было сказать, что он придерживается одних только фактов.

Никто уже не утверждал, что пещеру можно сделать жилой. В ее воздухе, казалось, было нечто гнетущее, что вызывало чувство постоянного чужого присутствия — будто кто-то стоит у тебя за спиной, и если быстро обернуться, то сможешь его увидеть. Они все еще вытаскивали разные вещи, казавшиеся необходимыми. Около входа громоздилась куча коробок. Видеоплеер и диски к нему тоже были здесь, кто-то вытащил его, только потом вспомнив, что нигде, кроме пещеры, нет электричества. Под плеером лежала пишущая машинка. Ее хотел взять с собой пастор Джонс, доказывая, что она совершенно необходима, чтобы записывать наблюдения и планы, когда они встретят других людей. Йошимура, словно заботливая нянька, убедила его оставить машинку, потому что у них нет бумаги, и вряд ли они сумеют ее достать.

На четвертый день после того, как Фолконер нашел наконечник, атмосфера настолько накалилась, что с общего согласия в споре был устроен перерыв. Обнаружив это к середине утра, Конвей весь остальной день провел молча, слоняясь среди своих спутников, слушая и запоминая. В каждом слове и каждом взгляде чувствовалась тревожившая его принужденная дружественность.

Ранним утром пятого дня Мэтт Конвей лежал в своем спальном мешке, уставившись на переплетение ветвей, которые теперь, когда они спали на воздухе, заменяли потолок. Всю ночь горел маленький костер, прикрытый со стороны склона одним из деревьев. Это была идея Фолконера; костер должен был отпугивать диких животных, но не выдавать местоположение лагеря при взгляде из долины.

Слушая спокойное дыхание своих товарищей, Конвей наблюдал за струйками дыма, танцующими в отблесках костра. Они поднимались, время от времени сталкиваясь, иногда смешивались, иногда разделялись и, наконец, исчезали в темноте ночи.

Существовала более серьезная причина для беспокойства, чем звери или даже наконечник стрелы. Леклерка беспокоил реактор. В общем споре о том, каков будет следующий шаг, он не принимал никакого участия, только повторял, что во всем согласен с Фолконером. Леклерк был постоянно занят: сверял показания, крутил ручки, снова сверял показания. В ответ на просьбы объяснить, что происходит, он только качал головой, невнятно бормоча, что нет ничего вечного. Весь прошлый день он пребывал в отвратительном настроении, а когда, подойдя к нему, Йошимура вежливо поинтересовалась, как идут дела, то закричал, что он не специалист по ядерной технике и не хочет ковыряться в штуковине, которая может зажарить их всех, если он ошибется. А если она хочет узнать его мнение, то он лично думает, что у них кончается горючее.

Фолконер немедленно приказал начать сборы в дорогу. Споры вспыхнули с новой силой.

Останься они возле пещеры, у них было бы все, необходимое для жизни, но не для создания нового мира. Источник поблизости снабжал водой, а в долине полно было дичи и рыбы. Они могли больше узнать о заготовке съедобных растений. Это было достаточно для выживания, но и только.

Остаться на прежнем месте было бы не решением проблемы. Такой выбор создал бы больше вопросов, чем дал ответов. Он подразумевал создание сообщества, в котором требовалось установить новые социальные правила и нормы поведения.

Из всех женщин лишь Мэг Маццоли уже не могла иметь детей, и именно она восставала против самых сильных аргументов в пользу того, чтобы остаться. Конвей заметил, что только одна Мэг могла спокойно смотреть в глаза мужчинам. У нее было меньше всего причин говорить, но Мэг могла сосредоточиться на споре, не попадаясь в ловушку невысказанных соображений физиологической природы, что делало ее лучшим оратором, выступавшим в поддержку поисков.

— Мы пришли из развитого мира, — просто говорила она, — и кто бы здесь ни жил, они нуждаются в нас.

— Нуждаются в чем? — раздраженно спрашивал Кароли. — Что мы можем предложить людям, которые пользуются луком и стрелами? Вы хотите им о телевизоре рассказать? О компьютерах?

Неожиданно в ее глазах загорелся огонь, не замеченная прежде сила воли.

— Мы имеем понятие о гигиене. Знаем чтение и письмо. Кое-что смыслим в первой помощи. А геометрия, химия? Мы умнее, чем вы думаете, мистер Кароли, и это будет стыд и срам, если мы будем сидеть тут, делая вид, что довольны жизнью.

Фолконер зааплодировал, вызвав у Мэг улыбку. Но ее лицо мгновенно опять потеряло всякое выражение. С растущим отчаянием собеседники смотрели, как она ускользает в свою вежливую недосягаемость. Все неловко переглянулись, не зная, как реагировать на слова человека, настолько оторванного от реальности.

Под конец этой ночи, когда луна превратила окружающие деревья в черные колонны, они заготовили дрова для костра и отправились спать.

В эту ночь, как и в прошлую, Конвей не находил себе покоя.

Как можно тише выбравшись из спального мешка, он отправился к костру, где несла свою вахту Сью Анспач. Она была настороже и услыхала его шаги издалека. Выслушав его комплимент, Сью протянула ему нарочито трясущуюся руку, состроив при этом ужасную гримасу. Оба рассмеялись. Необходимость соблюдать тишину создала между ними особую атмосферу, Конвей чувствовал себя немного скованно и в то же время легко. Обычно спокойное лицо Анспач сейчас тоже, как показалось Конвею, оживилось. Он спросил, не сменить ли ее на посту, ведь нет никакого смысла не спать двоим.

В ответ женщина энергично покачала головой. Заинтригованный Мэтт спросил, почему она отказывается. Смущенно улыбнувшись, она посмотрела на Конвея.

— А ты не будешь смеяться?

— Конечно, нет. А в чем дело?

Она пошевелила угли и поплотнее запахнула куртку, собираясь с силами.

— Я из очень богатой семьи. Я никогда не спала нигде, кроме как дома или в отеле. Дома мы всегда ели цыпленка ножом и вилкой, представляешь? Когда мои родители умерли, я продолжала вести точно такую же жизнь. — Она поднялась на ноги и взглянула на него сверху вниз. В свете костра линии вокруг ее рта углубились, глаза утонули в глазницах. — Дженет — мой самый близкий друг. Она совершила достойный поступок, когда помогла Джонсу. Мне бы хотелось жить для нее, для всех вас, но я боюсь того, что нас ждет. И еще больше боюсь сделать какую-нибудь глупость, из-за которой кто-нибудь пострадает. Или обнаружить, что я трусиха.

— Мы все чувствуем то же самое, Сью.

Она покачала головой.

— Ты уже приспособился. А мне это вряд ли удастся.

— Тогда представь, что это так. — Она нахмурилась, не понимая его слов. Конвей продолжил: — Побольше энтузиазма. Заставь остальных поверить, что ты не боишься. Кто знает — быть может, ты убедишь в этом и себя.

— Ты тоже так делаешь? Ни разу не видела, чтобы ты боялся.

— Хочешь сказать, что я не трясусь постоянно от страха, так? — Он рассмеялся, когда Сью, запинаясь и путаясь, попыталась объяснить, что не то хотела сказать. В конце концов она тоже поняла юмор ситуации и улыбнулась. Конвей продолжил: — Вы с Дженет не очень приспособлены к такой жизни, но вы обе — умные женщины. Не лишайте нас вашей помощи, не запугивайте себя до полного паралича. Поверьте, все будет отлично.

— Спасибо, что объяснил мне это.

— Я собираюсь пойти к той полянке, посмотреть на звезды. Не хочешь составить мне компанию?

— А можно? Полковник сказал, что мой пост здесь.

— Он разве прибил тебя гвоздями? — Конвей был более резок, чем следовало, и это только усилило раздражение, вызванное ее стремлением к абсолютному повиновению. Он отвернулся.

Вдалеке от костра было прохладно, и они оба съежились на ветру. Помолчав, Анспач прошептала, что звезды так близко, будто смотришь в телескоп. Конвей согласился; прислонившись к дереву, он наслаждался чувством разделенного одиночества.

Вдруг он услыхал какой-то звук, будто у Сью перехватило дыхание. Обернувшись и заглянув ей в лицо, Мэтт увидел на ее щеках мокрые следы.

— Эй, я думал, мы уже все выяснили.

Она выдавила улыбку.

— Я вспомнила картину. На ней был Лувр, уничтоженный во время революции. Люди делали из картин навесы, разжигали ими дрова. Все это исчезло — картины, дворец, все. О Боже. Подумай, Мэтт, — статуя Свободы, Вестминстерское аббатство, Империал-Палас… Мы потеряли больше, чем просто людей, больше, чем цивилизацию. Погибло наследие целой расы.

Его ошеломило открытие того, что он не принимает этот факт. Все это время Конвей говорил себе, что честно и откровенно воспринимает случившееся. Он вызвался участвовать в вылазке, посмеялся над иррациональным желанием Джонса взять с собой пишущую машинку, над тем, кто вытащил и бросил плеер. Мэтт доказывал себе, что адаптировался.

Он обманывал себя. На задворках сознания роились фантазии о застывших во времени городах. Он отчаянно хотел, чтобы они все еще были там. Даже в этом мире здания университетов продолжали бы хранить знания, музеи — творения искусства и науки, созданные человеком за сотни тысяч лет и миллионы миллионов жизней.

Безнадежные слова Сью открыли ему правду. Если даже и остались развалины на месте городов, то за века они превратились в леса, логова диких зверей. Если нынешнее человечество когда-нибудь соберет достаточно сил, чтобы приблизиться к ним, люди придут не как хозяева, а как собиратели обломков.

Но странно, чем больше Конвей думал об этом, тем сильнее становилась его уверенность, что люди сумеют преодолеть разрушения. Все, что было сделано раньше, будет создано заново, и даже лучше. Люди построят все снова, и, может быть, на этот раз навечно.

Он хотел сказать об этом Анспач. Но слова застряли в горле. Вместо этого Мэтт сказал, что пойдет попробует заснуть. Как только женщина снова устроилась у огня, Конвей отправился к своему спальному мешку.

Разбудила его Йошимура, встряхнувшая его за плечо. Быстро проснувшись, он побежал умываться. К тому моменту, как Мэтт побрился — он показал остальным, как заточить лезвие охотничьего ножа из экипировки ребят Фолконера до бритвенной остроты — он окончательно утвердился в своем решении.

Конвей отозвал в сторонку Фолконера.

— Послушайте, — сказал он, ткнув удивленного полковника в грудь, — мы должны выбираться отсюда. Я думал над этим. Мэг права, мы обязаны передать остальным выжившим все, что сможем. Именно для этого был организован весь проект, и не стоит бросать игру только потому, что сменились правила.

— Ты же знаешь, я думаю то же самое. И у меня нет выбора. Ты ведь видел диск, оставленный для меня.

Конвей улыбнулся.

— Вы собираетесь заново собрать Штаты. Интересно, чем вы их свяжете, веревкой, что ли?

— Если потребуется. Это приказ.

— Вы не сможете этого сделать. Подумайте сами. Взгляните туда, да, туда в долину. Раньше там жило больше тридцати тысяч человек, помните? Сады, фермы, заводы. Тротуары. Электричество. Бензин. Теперь там лес. Кого интересуют государственные границы?

— Посмотри, ты хочешь обучить всех оставшихся новым знаниям. Джонс хочет рассказать им об их душах, чтобы потом спасти их. Картер хочет рассказать им, что трудящиеся — избранная каста и им только надо создать хороший профсоюз. А я, я хочу заново провести эти самые границы, чтобы вы все смогли спокойно делать все эти чудесные вещи. Каждый делает, что хочет. Я хочу создать нацию.

— Вы сумасшедший.

— Возможно. Но я так не думаю. — Он усмехнулся, передразнивая сам себя. — Представь: целый новый мир. Мы сами можем придумывать правила. И сами можем решать, что есть безумие.

Конвей отошел. Но при следующем всеобщем обсуждении он перешел на сторону Фолконера.

Он ожидал горячей реакции, и она последовала. Так, Йошимура настаивала, что тяготы долгого перехода для некоторых неприемлемы. Объект ее забот, Мэг Маццоли, при этом счастливо улыбалась. Ее состояние было для Конвея большим испытанием, чем любые доводы. В конце концов именно пастор Джонс заявил, что жить в пещере нельзя. Как только этот вопрос был выяснен до конца, Джонс предложил всем направиться на поиски пригодного для жизни места. На этом компромиссе они и сошлись.

Закончив обсуждение, Джонс произнес короткую молитву о тех, кто навсегда остался в пещере. Но печальное настроение после этого воцарилось ненадолго, сменившись оживлением, какое бывает перед отправлением в путь.

Они разбились на пары, чтобы помогать друг другу со сборами. К удовольствию Конвея, с ним работала Тейт. Она была хорошим напарником, на нее можно было положиться. Как ни странно, Тейт была главной противницей переселения за пределы долины. Подумав, Конвей решил, что это все-таки ее собственное тактическое решение, а не попытка разрыва связи Фолконер — Тейт — Леклерк. По ее словам, долина была местом, которое легко защищать и где можно быстро создать автономное самообеспечивающееся сообщество. Это были ее основные аргументы. Но, хотя Тейт и была недовольна выступлением Конвея против ее позиции, она заверила его, что не держит зла.

Весь день они провели, готовясь к походу. Конвей еще раз изучил оружие. Фолконер раскопал в развалинах склада еще и длинноствольную винтовку в специальном футляре. Во время обеда полковник всем показал, как она действует.

— Внутренняя сторона футляра оснащена солнечной батареей, — сказал он, открывая крышку и показывая на множество панелек, соединенных проводами. — Эту штуку можно использовать как обычную винтовку. Но, если подключить ее к электричеству, она превращается в компьютеризованную снайперскую винтовку. — Он воткнул провод от винтовки в разъем на футляре и снял крышки с оптического прицела. Махнув рукой в сторону долины, он продолжал: — Я навожу перекрестье на цель и нажимаю эту кнопку. Лазер измеряет расстояние и процессор выдает мне показания прямо на линзы. Еще раз нажимаю, и она сама берет правильный прицел. Поправку на ветер можно ввести вот этой рукояткой за кнопкой включения лазера. — Демонстрируя патрон, он продолжал: — Тридцатый калибр. Древний размер, но зато разрывная пуля. Специальный порох, огромная скорость вылета. Гарантирую попадание с первого раза в тихий день до тысячи ярдов. С тысячи до двух шансы меняются, в основном из-за ветра. Но если видеть, куда попал первый раз, то на второй выстрел можно ставить наличными.

Конвею это оружие, несмотря на его элегантность, сразу не понравилось. Казалось, оно хотело выстрелить, показать свою мощь. Когда Фолконер протянул винтовку Конвею, тот только покачал головой, на ум сама пришла фраза:

— Оно наводит меня на мысль о наемных убийцах.

Выражение на лице Фолконера медленно, необычно мягко, изменилось, как меняется оно у того, кто решил оставить незамеченной выходку дурного тона. Замолчав, он упаковал винтовку. Конвей вернулся к изучению остального арсенала.

Казалось, важность принятого решения неожиданно обрушилась на них, когда вечером все стояли у груды собранных вещей. Фолконер решил устроить проверку. У каждого должен быть шлем, правильно подобранное обмундирование, комплект боеприпасов, пища на десять дней, аптечка и три смены белья — в рюкзаках. Все еще раз пересмотрели свои вещи, потом вещи соседей. Неожиданно, почти в один голос, было решено следующий, последний, день посвятить отработке тактических приемов и стрельбе из «вайпа».

Этот день пролетел быстро. Время, казалось, обгоняло само себя. Последний обед прошел в нервной обстановке, все сидели как на иголках. Разговоры были отрывочными, почти целиком посвященными обороне, стычкам или отступлениям. Темнота принесла с собой последние сборы и перепроверки. Потом все устроились в спальных мешках. Конвей был абсолютно уверен, что никто не спит.

Он проснулся от голоса Фолконера, который нес вахту последним в эту ночь. Сначала Конвей не мог поверить, что уже светает.

Завтрак напомнил ему обстановку в раздевалке перед самой игрой. Смех был слишком громким, разговоры слишком и слишком доверительными.

Страх покрывал их, словно пот.

Глава 26

Пещеру все покидали с тяжелым чувством. Фолконер и Конвей обходили членов группы, проверяя их снаряжение, то, как они усвоили свои действия на марше, и немногие смогли удержаться, чтобы хоть раз не оглянуться. Оставив в пещере все, без чего можно было обойтись, они привалили выход камнем, предоставив природе и времени довершить их далеко не идеальный камуфляж. Фолконер дал последние наставления — двигаться группами по два человека, один из которых имел на вооружении «вайп», а другой — дальнобойный «буп».

Конвея позабавили эти названия смертоносного оружия. Но затем ему вспомнились дымящиеся руины предместий, которые он хорошо рассмотрел с вертолета во время последнего полета в Даллас.

Мэтт постарался сконцентрироваться на предстоящем походе. Война, которую ему довелось пережить, давно закончилась, и он надеялся встретить людей, не знающих пока этого слова.

Они двинулись к долине, на память ему пришло замечание Фолконера, предлагавшего ввести собственные географические названия. Идущий плечом к плечу с Йошимурой Леклерк указал на заросли кустарника, где они видели тигра. Конвей не слышал их приглушенные голоса, но готов был поспорить, что Леклерк назвал этот пригорок Тигровым холмом или как-нибудь в этом роде. Подобные названия станут именами собственными в этом новом мире. Как Вашингтон, или Коннектикут, или Оклахома. Интересно, как называли свои территории люди, изготовлявшие бронзовые наконечники для стрел? Дошли ли какие-нибудь из этих старых названий до наших дней?

Группа спустилась к подножию холма, и Фолконер дал команду остановиться. Продемонстрировав свою совсем недавнюю военную выучку, они парами заняли скрытные наблюдательные позиции.

Отдав краткие указания Леклерку, полковник направился к дереву, где, опустившись рядом с Тейт на колени, стоял Конвей. Присев на корточки, Фолконер вытер мокрый от пота лоб и сказал:

— Душу готов продать за приличный бинокль.

Жест Тейт выражал полное согласие.

— Даже за карту. Все, что я могу, — это определять направление, и то, пока солнце не зайдет за тучу.

— Нам нужно занять хорошую оборонительную позицию на ночь, — сказал Фолконер, еле слышно добавив: — Думаю идти на запад. К побережью.

Конвей ожидал подобного заявления. Во всех аргументах Фолконера в пользу необходимости покинуть пещеру сквозило намерение провести исследование местности и активный поиск контактов.

— Почему к побережью?

— Там был ближайший от нас район с высокой плотностью населения. Мягкий климат, ведь у нас нет зимнего снаряжения. А главным образом потому, что я рассчитываю найти там наиболее развитую цивилизацию. Судоходство, морское или речное, всегда давало толчок к развитию и прогрессу.

— Если они используют лук и стрелы, я не могу назвать их представителями развитой цивилизации.

Засунув руку под расстегнутый ворот своей куртки, Фолконер вытащил бронзовый наконечник стрелы, висевший на шее на шнурке. Протянув им наконечник, он сказал:

— Подобные вещи не делаются с первого раза, здесь уже можно говорить о массовом производстве и стандартизации.

В разговор вступил Конвей:

— Положим, мы решили направиться к Пуджет-Саунд. А как мы найдем дорогу через эти горы? — Он указал вверх на стоявший стеной с западной стороны хребет. Многие вершины все еще были покрыты снегом.

— Это одна из причин, почему мне нужен бинокль. Самым лучшим вариантом для нас была бы встреча с дружески настроенными аборигенами, которые согласятся стать нашими проводниками.

— А если нет?

— Проведем все лето в поисках.

Конвей нахмурился.

— Вопрос о побережье не обсуждался перед выходом из пещеры. Все полагали, что мы отправляемся на поиски дружеского племени или, по крайней мере, хорошего места для лагеря.

— Это первоочередная задача. Я не прошу всех идти со мной. Но я пойду к побережью, независимо от того, что решат остальные.

— И вы готовы разбить группу?

— Конечно.

Их напряженные взгляды встретились, и, чтобы как-то разрядить обстановку, Тейт положила им руки на плечи.

— Все это может подождать. Сначала нам надо убедиться, что мы хоть чуть-чуть привыкли к новым условиям.

Казалось, мужчины согласились. Но Конвей остался при своем мнении и полагал, что то же можно сказать о Фолконере.

Солнце стояло в зените, когда их отряд подошел к ручью, и Леклерк тут же окрестил его Полуденным. Пользуясь моментом, Фолконер настоял, чтобы все установили одинаковое время на своих часах. Несмотря на то, что прошла уже почти неделя, как они покинули криогенные ясли, все впервые с тех пор подумали о том, что время может измеряться в единицах, меньших, чем промежутки между приемами пищи или сменами караула. Они по-настоящему повеселились, сравнивая эти временные единицы со временем их вынужденного «сна» и выясняя, кто же исхитрился больше всех проспать.

Покинув ближе к вечеру берег ручья, отряд направился вверх по крутому склону. Взобравшись на вершину, они поняли, что нашли прекрасное место для лагеря. Там, где маленький ручей впадал в реку, на идеально ровной поверхности раскинулся радующий зеленью заливной луг. Повсюду были следы пребывания быков или бизонов, возможно, и тех и других. Так сказал Леклерк, отметив при этом, что самих животных почему-то не видно.

На другом берегу реки местность была не столь ровной. Бурные потоки намыли вытянутые холмы, которые заросли ольхой и ивой. Они напомнили Конвею непокорные кудри.

Натертые ремнями рюкзаков плечи и мозоли на ногах были на время забыты. Все обнимали и поздравляли друг друга и, не теряя времени, поспешили к желанной цели.

Вскоре под руководством Фолконера по периметру лагеря были вырыты небольшие окопы на двоих, а в центре сооружен командный пункт. Нельзя сказать, что все копали с большой охотой, некоторые что-то бурчали и возмущались. Конвей понимал необходимость проводимых работ и не мог не восхищаться умением Фолконера управлять своей непокорной командой.

Заходящее солнце уже приближалось к вершинам гор, когда Кароли, оставив Бернхард, с которой практически не разлучался, направился к растущей на берегу ольхе, где с шумом отломал ветку. Из металлической крышки от банки с джемом он вырезал перочинным ножом вполне сносный наконечник для остроги с зазубриной. Оторвав от нижней части рубашки полоску ткани, Кароли привязал наконечник к ветке. Через несколько минут острога для ловли рыбы была готова. Изобретательность товарища поразила и неожиданно обрадовала Конвея. Это был всего лишь крошечный эпизод, но именно он указывал путь к выживанию.

Не ускользнуло от Конвея и раздражение Фолконера — для полковника уход из лагеря без разрешения был серьезным нарушением дисциплины. Конвей решил догнать Кароли и объяснить ему необходимость соблюдать меры безопасности, но затем передумал. В конце концов, это забота Фолконера. И потом он устал, а вокруг никого не видно, даже крупных животных, если не считать пасущихся антилоп.

Фолконер не выпускал Кароли из виду, и, когда беспечный верзила направился дальше вниз по течению, полковник перебежал к его окопу. Громко свистнув, он поднял над головой защитный жилет, каску и оружие Кароли и жестами приказал ему вернуться.

Кароли оглянулся и, ухмыльнувшись, пошел дальше. Фолконер побежал вслед за ним, не выпуская из рук его вещи. Догнав Кароли, он, взяв его за плечо, развернул к себе лицом и попытался вручить военное снаряжение. Поначалу опешив, тот взял снаряжение, но тут же бросил его на землю. Конвей и Тейт привстали, готовые броситься разнимать назревающую драку.

Мужчины стояли лицом к лицу. Неожиданно Фолконер отступил и, повернувшись к собеседнику спиной, подобрал снаряжение и быстро направился к лагерю. Кароли с демонстративной беспечностью пошел в противоположном направлении и вскоре скрылся за скалой. Когда Фолконер вернулся на территорию лагеря и спрыгнул в свой окоп, все вокруг оказались неожиданно занятыми.

Сосредоточившись на разжигании спиртовки, Тейт произнесла:

— Как мерзко. А недавно все казалось таким замечательным. Как Кароли не понимает, что полковник действительно о нем заботится.

— Наверное, считает, что сам в состоянии о себе позаботиться, — ответил Конвей.

Увидев брошенный через плечо взгляд девушки и ее снисходительную улыбку, Конвей напрягся, готовый вступить в перепалку. Но она лишь произнесла:

— Может, и так. Просто мне не нравится, как заканчивается наш первый день на свободе. Когда он начинался, все вокруг казалось таким чудесным.

Конвей отвел взгляд от девушки. За ее спиной заходящее солнце разливало свои краски на редкие плывущие облака. Отраженный золотой свет согревал весеннюю зелень, предвещая наступление настоящего лета. В реке играла крупная рыба, и сильный удар по воде вспугнул стайку ласточек, закруживших над лагерем. Тейт, безусловно, права — все вокруг действительно замечательно. Конвей наблюдал за ласточками, думая о том, как богат здесь животный мир. Выжить в таких условиях не проблема. Он мысленно пожелал, чтобы удача сопутствовала Кароли. Все-таки добытый острогой обед куда более приятная перспектива, чем замороженная и сушеная снедь, пусть даже очень питательная.

Неожиданно внимание всех привлекло восклицание Бернхард — окликнув Фолконера, она указала на берег. К лагерю с пустыми руками тяжело трусил Кароли, оглядываясь каждые несколько шагов. Позади него из кустов раздался мерзкий переливчатый вой.

— Койот, — сказал Леклерк.

Жуткий крик раздался из кустов, преграждавших бегущему дорогу к лагерю. Чтобы уйти от первой опасности, надо было бежать в сторону новой. Единственный выход — свернуть к реке.

Кароли бросился бежать изо всех сил.

Первая выпущенная из кустов стрела попала ему в левую ногу. Кароли держался стойко, лишь захромал, не обращая внимания на торчавшее из ноги древко.

Бернхард пронзительно закричала. Остальные словно в оцепенении смотрели на разыгравшуюся перед их глазами драму.

Вторая стрела прошла мимо, но третья попала ему прямо в бок, точно под ребра. Зашатавшись, Кароли с трудом, но все же шел, едва передвигая ноги. Еще две стрелы — одна в спину и вторая снова в бок — остановили его окончательно. Все еще держась на ногах, Кароли крутился на месте, пытаясь вытащить стрелу за древко. Он был уже совсем рядом, и все видели его опущенный на грудь подбородок и слышали его мучительные стоны.

Охватившее группу оцепенение исчезло, как только из кустов выбежали двое мужчин, стремительно помчавшиеся к Кароли. Первым выстрелил Леклерк. Не прицеливаясь, он уложил бегущих двумя выстрелами, прозвучавшими практически слитно.

Нападавшие воины были довольно мелкими, и сокрушительная сила выпущенных зарядов опрокинула их на землю, перекатывая словно игрушки.

Из зарослей кустарника послышались новые вопли, после чего раздалась команда Фолконера:

— «Буп»! По два выстрела каждый!

Приказ был выполнен. Вслед за грохотом выстрелов из кустов донеслись крики и стоны.

Прежде чем остальные успели что-либо сообразить, Бернхард уже бежала к Кароли. Конвей бросился за ней, поглядывая, не летят ли новые стрелы. Бернхард смотрела лишь на своего товарища. Она подложила ладони под его голову, но подоспевший Конвей схватил Кароли за воротник, и они потащили его к лагерю, не обращая внимания на пробежавших мимо них Фолконера и Леклерка.

Когда Конвей и Бернхард были уже в лагере, стараясь поудобнее уложить Кароли, вернулись их товарищи, тащившие за собой одного из мертвых воинов. Бернхард взглянула на тело воина и с трудом выдавила:

— Зачем?

— Нам нужно узнать об этих людях как можно больше, — ответил Фолконер. — Хочу осмотреть его оружие и все остальное. — Он задержал тяжелый немигающий взгляд на Конвее. — У Кароли есть шанс?

Мэтт покачал головой.

Просвистев между ними, в землю вонзилась стрела. Секунду они оцепенело глядели на нее. Новый свист заставил их броситься к окопам. В сумеречном свете Конвей осмотрел рассредоточившихся по периметру членов группы. Растерянность, появившаяся было на их лицах, сменилась жесткой решимостью.

Он перевел взгляд на Кароли и на другого погибшего. Они лежали ничком, повернув друг к другу головы. Безжизненные, остекленевшие глаза смотрели в такие же глаза напротив.

Конвей надеялся, что никто больше не обратил на это внимания.

* * *

Наблюдавший за стычкой с холма на другом берегу реки Клас сердито помахал рукой оставшимся с лошадьми женщинам и затем резко бросил лежавшему рядом Гэну:

— Я точно слышал гром! Думаешь, я глухой?

Гэн понимал, что раздражение Класа отчасти объясняется страхом. От этой мысли ему стало немного легче — увидев, как два Дьявола были отправлены на тот свет, он сам едва не закричал от ужаса.

— Они убили Дьяволов. Чем-то вроде молнии.

— Это была молния, я видел вспышку. Все видели, как убивает молнией.

— Похоже так. — Гэн и не спорил, и не соглашался. — А что ты скажешь о приглушенном звуке вначале и сильном шуме потом?

— Мы не можем знать все. Для этого нужно время.

Гэн сдержал ироническую улыбку, услышав в голосе нотки, которые всегда появлялись у его отца, когда тот не знал ответа.

— Никогда не видел такой одежды. Не знаешь, из какого они племени?

— Нет. Не могу понять, кто такие. Неуклюжие, как коровы с перерезанными сухожилиями. Уверен, что среди них есть женщины. Странная одежда — и оружие, которое убивает на расстоянии также наверняка, как нож в горле. — Поджав губы, Клас добавил: — Умирают они хорошо. Он держался, как медведь.

— Что будем делать? — Гэн знал, какой ответ хотел бы услышать, что нарастало в его сознании с тех пор, как Кол впервые упомянул о пророчестве. Гэн чувствовал, как над ним проносится будущее. Он знал, что появившиеся незнакомцы были частью этого будущего. Ясное понимание того, что нужно сделать, уже созрело в его мозгу, хотя в то же время юноша с удивлением подумал, что всего несколько дней назад он в подобных ситуациях мгновенно подчинялся Класу. Сейчас он должен убеждать, вести за собой. — Они могут стать сильными союзниками.

— Нам не нужны союзники. Если Дьяволы снова нападут, мы подождем, пока все кончится, и уйдем отсюда. Но скорее всего они не отважатся. Двое убитых и по крайней мере двое раненных магическим оружием должны даже их убедить убраться восвояси.

Клас бесшумно отполз от края утеса.

Гэн рассматривал расположившихся по кругу чужеземцев.

Они были высокими, почти гигантами.

От понимания этого у него по коже пробежали мурашки.

Когда Гэн подошел к Класу, тот засыпал лошадям зерно. В ответ на вопрошающий взгляд товарища он произнес:

— Как ты думаешь, есть ли причина всему, что с нами случилось — Фалдар Ян, появление у нас Жрицы Роз, поединок в Сердце Земли, появившиеся здесь незнакомцы?

— Причина?

— Что-то делает погоду; мы не понимаем что. Может, и мы подобны облакам, которых гонят новые ветры, приносящие непонятные нам перемены. Есть ли причина всему, что происходит?

Глаза Класа сузились. Он все сыпал зерно, но уже гораздо медленнее. Легкий ветер пробивался сквозь ветки дразнящими звуками. Гэн почувствовал, как непроизвольно напряглись его мускулы. Ответ Класа был сдержанным:

— Я знаю, что стоит за твоими словами. Мой удел — сражаться. Причины, почему воин должен выжить, а его враг — умереть, очевидны, и воин учится почитать лишь то, что может ясно видеть. Церковь утешает. Книжники, Пророки и другие болтуны мне надоели. Кроме твоей матери. Ей были известны недоступные вещи. — Он отвел взгляд. — А ты ее сын, ее и Кола.

Близ лагеря чужеземцев раздались новые вопли Дьяволов, похожие на вой койотов. Отрешенность во взгляде Класа исчезла.

— Пора поесть.

Гэн позвал собак. Он достал немного еды из седельной сумки и отошел в сторону.

Клас разрезал яблоко на три части и поделился им с женщинами. Послышались приглушенные восторженные восклицания.

Гэн хотел присоединиться к ним. Они ведь такие же, как он, Гэн знал это. Но после событий с Фалдаром и Беем его друзья вели себя так, словно он был каким-то другим. Гэн вспомнил взгляд, брошенный Сайлой на Раггара до того, как пес убил врага, и как совсем по-другому она смотрела на него после. Глупо. Выходит, и он был таким же псом?

И Клас. С каждой минутой он все больше походил на отца — ему невозможно угодить, он всегда старается отыскать повод для недовольства.

Оглянувшись перед тем, как отойти от них, он поймал взгляд Нилы. Она тут же отвела глаза. Сумеречный свет уходящего дня отражался в ее волосах.

Быстро поднявшись, Гэн стал спускаться по холму к своему наблюдательному пункту. Он напомнил себе, что единственная цель его жизни — возглавить Людей Собаки. А не завоевать чью-то дружбу.

Глава 27

Раггар нервничал. Несколько раз он становился на задние лапы, и его огромное тело угрожающе вырисовывалось на фоне ночи. Гэн знал, что отчасти возбуждение пса связано с их неопределенным положением. Раггар все еще не привык к Чо, а что касалось Шары, то он ясно давал понять, что не намерен потакать глупостям молодости. Шара — еще неуклюжий долговязый щенок — уже залечил поврежденное бедро и усвоил, что лошадь Гэна должна находиться между ним и Раггаром. В который раз Раггар отправился на разведку в ночную тьму. Слегка поворчав, за ним отправилась Чо. Шару Гэн оставил на месте. Он уже сбился со счета, сколько раз взрослые псы обходили молчаливым дозором окрестности, — юной собаке такие нагрузки были не по силам.

Все устали. Но все же им везло. Погони за ними не было; ненастная погода также осталась позади. Гэн неловко дернулся, и острая боль в плече напомнила, что рана еще не зажила, хотя и не представляла уже серьезной опасности. Даже с Нилой не было особых проблем. Для него это было приятным сюрпризом. За все время он не услышал от нее ни одной жалобы.

Он ее понимал. Лучше, чем кого-либо другого. На ее месте он был бы гораздо нетерпимее с человеком, убившим его отца.

Одним из преимуществ ночных дозоров было общение с собаками. Ему хотелась, чтобы и Нила ощутила, как с ними хорошо. Собаки не понимали, в чем проблема, но они умели сочувствовать гораздо лучше, чем кто-либо из людей.

Нила потеряла все, кроме самой жизни. Но она никогда не жаловалась. А то, что она замыкалась в себе, свидетельствовало лишь о глубоком смятении, не отпускавшем душу девушки. Она даже не выказывала явной враждебности к Сайле. Гэн чувствовал, как восстанавливаются связывающие их отношения, и их понимание должно было сыграть здесь не последнюю роль. Он надеялся на это.

Прежнюю Нилу можно было узнать лишь тогда, когда у Класа находилось время расслабиться и пошутить с девушкой. Она внимала каждому его слову, сопровождая разговор возгласами удивления или восторга.

Как ни убеждал себя Гэн, что это типичное женское поведение, и на это не стоит обращать внимания, он все-таки переживал. Его беспокоила ее замкнутость, но еще больше не нравилось, когда она становилась приветливой. Особенно с Класом.

А это было глупо.

Собаки возвращались почти что рысью, их появлению предшествовало низкое рычание Раггара. Гэн чувствовал возбуждение пса. Раггар остановился рядом с хозяином, глядя вниз, где в темноте были скрыты река и ручей. Он снова зарычал.

Гэн поднялся на ноги и принюхался, стараясь уловить запах, встревоживший Раггара, но не заметил ничего особенного.

Воин Дьяволов заухал, довольно удачно имитируя сову. Другой крикнул в ответ. Гэну показалось, что до него донеслась какая-то возня, и он приложил ладони к ушам. Это вполне мог быть ветер или зверь, вспугнутый фальшивым криком совы. Гэн заколебался: если Дьяволы готовят атаку, все чужеземцы будут убиты; если он пойдет им на помощь, оставив пост, его люди останутся спать без охраны.

Разбудив Класа, он быстро объяснил свое намерение отправиться с собаками в лагерь чужеземцев и проверить, уцелели ли они.

Глаза его друга черными впадинами выделялись на бледном овале лица, обычно броская татуировка едва угадывалась темным пятном. Голос был спокойным, с нотками озабоченности, которых прежде Гэн не слышал. Стряхнув с себя остатки сна, Клас спросил:

— Скажи мне только одно. Тебе кажется, что эти люди важны для тебя, или ты знаешь это?

Поколебавшись, Гэн ответил:

— Знаю.

— Тогда идем. Если человек знает то, чего знать не может, он должен действовать. Оставь щенка с женщинами.

Гэн разбудил спутниц и объяснил, что случилось. Их спокойная реакция наполнила его гордостью, и ему даже захотелось сказать им об этом.

С собаками по флангам они шли в темноте, наполнявшей Гэна головокружительным ощущением того, как с каждым бесшумным шагом он вырастает над собой, становится подобным духу. Подымавшиеся тени укрывали его, и он едва сдерживал крик радости, распиравший грудь.

Обойдя маленький ручей, они подошли к реке гораздо выше лагеря чужеземцев. Оставив собак на страже, они бесшумно шли по отмели, сжимая в руках мурдаты.

Гэн наткнулся на яму, выкопанную чужеземцами, и ему не было нужды оповещать об этом Класа вслух. Поколения Людей Собаки выработали в бесконечных стычках специальный язык. Во время боя или на больших расстояниях применялись разновидности пронзительного свиста, сигнальные флажки или боевые барабаны. Когда требовалась абсолютная тишина, в ход пускался язык жестов. Был разработан специальный код, основанный на прикосновениях, особых пожатиях руками и пальцами. Грамматика такого языка была примитивной, словарь ограничен, но он позволял воинам планировать, организовать и нападать с бесшумностью совы, возникающей из ночной тьмы.

Гэн сообщил Класу: «Лагерь чужеземцев. Чужеземцы ушли».

Слева от них под противоположным берегом реки раздался всплеск. На их берегу послышался сердитый крик енота, настороживший еще сильнее. Ниже по течению ударила рыба.

Прикоснувшись к руке Гэна, Клас просигнализировал: «Враг». Они подползли к краю ямы. Она была все еще полна запаха занимавших ее людей.

Енот закричал снова, на этот раз прямо перед ними. Согнув правую руку, Гэн ощутил напряжение мускулов. Просигнализировав Класу: «Враг, я», он стал прокрадываться вперед. Ему казалось, что он превращается в человека-зверя из рассказываемых у костров легенд.

Если воин-Дьявол на берегу реки что-нибудь и услышал, так это был тихий свист меча. Отрезав сустав пальца, Гэн осторожно стащил тело в воду.

Когда вновь донесся шум плескавшейся рыбы, Гэн готовился перейти реку, но возникший рядом с ним Клас настоял на возвращении. Миновав ручей, они собрали собак и направились вдоль реки, держась берега. При повторной переправе им необходимо учесть течение и рассчитать маршрут так, чтобы оказаться шагов на сто выше оставленного лагеря. Гэн прикинул, что течение должно было снести чужеземцев шагов на тридцать от места их входа в реку. Тогда после рассвета они будут на расстоянии менее двухсот шагов от их нового укрытия.

Гэн расположил собак с подветренной стороны так, чтобы запах мокрой шерсти не перебивал все остальные. В ожидании активных действий он с одобрением подумал об умелом маневре чужеземцев. Они оказались более искусными воинами, чем можно было предположить.

Время шло, и в тусклом свете уже можно было различать отдельные листья на кустах. Зарождавшийся над водой туман мягкими волнами стекал в долину. Поднявшись над горизонтом, солнце разбрасывало неугомонные пытливые лучики по покрытой скалами поверхности, придавая белизне тумана прекрасный серебристый оттенок.

С одного из вытянутых холмов, поднимавшихся на несколько футов над ровной поверхностью, раздался хриплый крик. Собаки подались вперед, глядя в ожидании команды то в направлении звука, то на хозяина. Гэн велел им сидеть на месте и прикоснулся к Класу: «Понял, что кричали?»

Пожатием пальцев Клас дал отрицательный ответ. Услышав из других зарослей кустарника ответный крик, они оба вздрогнули, понимая тактическую ошибку чужеземцев. Теперь Дьяволы знали, что их жертвы разделены и дезорганизованы.

Недалеко от берега показалась фигура. В тусклом свете и в доходившем до колен тумане она скорее напоминала животное, чем человека. Пошатываясь, фигура стала приближаться к холмам. Раздались резкие раскаты грома. Фигура зашаталась, но сохранила вертикальное положение. После следующего громового удара голова дернулась и упала набок, свесившись с туловища.

Это был довольно грубо сделанный манок, спровоцировавший чужеземцев применить их оружие-молнию. Двигавший чучело воин с громким хриплым смехом погрузил чучело в туман. Рядом в тумане раздался многоголосый издевательский хохот.

В ответ из двух разнесенных укрытий чужеземцев барабанной дробью прогремели раскаты грома, похожие на вчерашние. Мгновениями позже земля в нескольких точках покрылась дымом. Листья на деревьях зашумели и заплясали, словно захваченные бурей.

Жужжа, как сердитая оса, что-то ударилось в скалу перед Гэном и, отскочив, упало на гравий прямо у него перед носом. Это был кусок металла с яркими зазубренными краями. Гэн поднял его и тут же уронил на землю, удивленно вскрикнув и сунув обожженные пальцы в рот.

В утреннем свете Гэн заметил осторожно крадущегося воина. Вскоре он насчитал еще четырех. Когда он повернулся к Класу и показал руку с пятью разжатыми пальцами, тот нахмурился. Указав на восток, он трижды поднял руку с разжатыми пальцами, добавив жестами, что к реке приближаются еще много всадников на лошадях.

Вытянув шею, Гэн увидел врагов и разгадал их план. Конный отряд спешился, оставив одного воина с лошадьми. Гэн заметил его на берегу, рядом с тем местом, где он убил часового. Остальные воины намеревались задержать чужеземцев до прибытия более крупного отряда.

Вдруг, без какого-либо предупреждения, показался идущий во весь рост пришелец. Гэн едва не высказал свое изумление Класу вслух. Его друг зашипел на него, недоуменно наблюдая за происходящим.

Судя по походке и спускавшимся до плеч волосам, это была женщина. Это стало ясно по донесшемуся голосу. Она обращалась в свободное пространство прямо перед собой. Гэн не разобрал ни слова, но все можно было понять по тону — проникновенному, умоляющему, словно у матери, зовущей своего ребенка.

У Гэна перехватило в горле, — должно быть, она сошла с ума.

Женщина продолжала идти вперед, не замечая, что один из ее товарищей, небольшого роста, шел за ней, крадучись, вдоль края кустарника, служившего им укрытием. С другого холма шагах в пятидесяти от того места, где лежал, наблюдая, Гэн, донеслись испуганные крики.

Женщина осторожно подняла руку, в которой был зажат кусок белой ткани.

Между ней и ее компаньонами медленно поднялся воин. Увидев, что он открыл себя, чужеземцы успокоились. Воин демонстративно положил лук на землю, но даже не попытался снять висевший на боку короткий меч, который Дьяволы называли ма и пользовались им в пеших схватках. Они владели им не менее искусно, чем смертоносными длинными мечами — содалами. Воин стоял не шевелясь, глядя на приближавшуюся и размахивающую своим флагом женщину. Она улыбнулась, обнажив блестящие зубы, затем подняла свободную руку и дала знак указательным пальцем.

Вторая фигура — еще одна женщина — бросилась к ним, не обращая внимания на крики своих товарищей.

Левой рукой воин схватил более дородную женщину. Его правая рука потянулась к мечу. Жертва вцепилась в его руку, державшую ее за рукав, судорожно пытаясь освободиться. Не выпуская ее, воин отступил на шаг. Маленькая женщина бросилась вперед, стараясь перехватить руку с мечом.

Снова прогремел гром. Скалы у ног Дьявола задрожали, а затем что-то громыхнуло так, что Гэн инстинктивно вжался в землю. Он продолжал наблюдать и увидел, как воин нанес два страшных коротких удара мечом. Маленькая женщина рухнула сразу, вторая сначала осела, затем упала на спину. Зная, что за этим последует, Гэн прижался ко дну неглубокой ложбинки.

Из кустов донесся приглушенный шум. Вокруг того места, где попытался укрыться воин-убийца поднялись шапки белого дыма, похожие на огромные кипы хлопка. Отчаянно крича, воин вскочил на ноги, пытаясь сбить пламя, мгновенно охватившее его тело. Гэн не успел понять, что произошло, как оружие-молния прогремело вновь. От страшного удара воин рухнул на землю. Поверженное тело продолжало дымиться.

Но уже не было времени смотреть на все это. Конные Дьяволы были совсем рядом. Оставив одного человека с лошадьми, они продвигались к дальнему от Гэна холму, где засели чужеземцы. Дьяволы собирались уничтожить разрозненные группы. Если он их не остановит.

Боковым зрением Гэн уловил отдаленное движение. Что-то двигалось вдоль края зарослей от дальних холмов к берегу реки. Не обращая внимание на крики и шум, Гэн сосредоточился на новой возможной опасности.

Выстроившись ровной колонной, среди деревьев в направлении разворачивающейся схватки скакали всадники.

Дьяволы еще не догадывались об их приближении и пока не спешили сближаться с направленным на них смертоносным оружием. Они выпускали редкие стрелы в сторону холмов, сопровождая их руганью и угрозами. Гэн и Клас отдали должное дисциплине чужеземцев, которые пускали в ход свое оружие только при необходимости, удерживая Дьяволов на почтительном расстоянии.

Когда новый отряд подошел ближе, не опознать его было невозможно. Только воины кавалерии Олы были вооружены такими тяжелыми копьями и носили конические шлемы.

Прежде чем Клас успел что-либо сказать, Гэн вскочил и побежал в обход врага.

Он бежал изо всех сил по большой дуге. Собаки следовали за ним. Вскоре он повернул и стал осторожно пробираться к месту разворачивающегося действа. Следы вновь прибывших лошадей привели его к укрытию, где их привязали под низкорослым деревом. Грохот оружия беспокоил животных, и они били копытами землю и тянули державшие их поводья. Единственный оставленный часовой пытался их сдержать.

Гэн приказал собакам ждать его. Короткими перебежками он переместился туда, откуда мог добраться до цели в два решительных прыжка. Повинуясь внутреннему чувству опасности, часовой обернулся, его глаза расширились. Крик тревоги оборвался с первым же ударом меча. Гэн бросился освобождать привязанных лошадей. Десять он отпустил, а пять повел за собой. Раггар без команды занял позицию между хозяином и местом битвы. К нему присоединились другие собаки.

Услышав отдаленные крики, Гэн понял, что он едва не прозевал появление кавалерии Оланов. Надежно привязав лошадей, он лег на землю рядом с Класом и перевел дыхание.

Клас коснулся плеча товарища.

— Посмотри, — сказал он. — Дьяволы уже вошли в раж. Они сражаются и с чужеземцами, и с Оланами. Несколько чужеземцев окружены в центре, а остальных держат всего в нескольких — о-о! — Клас оборвал фразу на полуслове, увидев, как с ближайшего холма в их направлении бросился один из чужеземцев, оставив за собой остальную группу. Придя в себя от изумления, Гэн понял, что это была контратака, цель которой — найти путь к отступлению. Это был отчаянный, смелый бросок воина, не собиравшегося ждать, пока его убьют. Даже Клас издал возглас одобрения.

Дьяволы поднялись, чтобы встретить бегущего стрелами. Они также собрались броситься на перехват, но вспышки молний из оружия и уже знакомые раскаты грома заставили их припасть к земле.

Нарастающий шум привлек внимание нового крупного отряда, воины которого поспешили к месту событий.

Пришелец вернулся в укрытие и появился вновь, ведя за собой товарища, который, согнувшись пополам, держался руками за живот. Прибывшие воины осыпали бегущих стрелами, пролетавшими в опасной близости.

Они бежали, с каждым шагом отдаляясь от своих окруженных товарищей. Предвкушая скорую добычу, Дьяволы издавали ликующие кличи.

Обеспечивая прикрытие бегущим, засверкали новые молнии. Это несколько умерило пыл Дьяволов, все же продолжавших погоню.

Клас поднялся с земли. Гэн попытался задержать товарища, но тот вырвался и зашипел:

— Они бегут сюда. Скорее уходим или нас заметят.

— Мы поможем им бежать.

— Чужеземцам?

— Нет времени для споров, Клас. Поверь и помоги мне.

Клас шумно вздохнул. Выражение его лица заставило Гэна стиснуть зубы.

— Как? — спросил безропотно Клас.

— Пропустим чужеземцев и нападем из засады на Дьяволов.

— Но их же шестеро.

— Когда они нас заметят, их будет уже меньше.

— Согласен. — Он проверил свой лук.

Закрытые кустами чужеземцы с шумом пробежали слева от них. Торопясь опередить Дьяволов, Гэн и Клас стали вместе искать открытую площадку, по которой должны будут пройти вражеские воины. Юноши действовали, понимая друг друга без слов. Спрятавшись в укрытие, они приготовили луки.

Появившиеся на поляне Дьяволы почти идеально выстроились в одну линию. Когда первые стрелы Людей Собаки пронзили цели, следующие уже были в полете. Из двух оставшихся в живых воинов, один буквально подпрыгнул от изумления. Стрела Класа прервала его недоумение; стрела Гэна не причинила шестому воину вреда, потому что, оказавшись более быстрым, он уже бежал с воплями обратно.

Гэн и Клас бросились к лошадям. Примчался Раггар и, убедившись, что с Гэном все в порядке, побежал вместе с Чо занимать сторожевые посты в тылу.

Схватка все еще продолжалась, когда Гэн и Клас без труда обнаружили следы неосторожного продвижения чужеземцев. Те добрались до места, где край цветущей долины упирался в крутой склон и густые заросли кустарника становились реже. Чуть поднявшись по склону, Гэн подал знак остановиться.

Оглянувшись, он увидел, как конники Оланов рыскают в дальнем конце долины, пытаясь скорее отогнать Дьяволов, чем их преследовать. Клас ворчал, разочарованный их миролюбием. Оставшиеся в живых будут преследовать чужеземцев и украденных лошадей.

На обороняемом холме показался белый флаг, привязанный к стволу молодого деревца. Из зарослей вышел чужеземец, держащий флаг в одной руке; через плечо у него было перекинуто странного вида оружие, а в другой он держал что-то, напоминающее черную доску.

К нему приблизились конники Оланов. Флагоносец повернулся к ним спиной и побежал к тому месту, где прятались спасенные Гэном и Класом двое чужеземцев. Затем он осмотрел тела убитых женщин и забрал их оружие. После этого, к удивлению Гэна, он направился к командиру Оланов, вероятно прося о помощи в поисках пропавших товарищей.

Конники окружили чужеземца и вытащили мечи, но командир приказал убрать оружие. Пеший мужчина что-то объяснял, энергично жестикулируя. Олан показал знаками, что чужеземцы должны отдать оружие и следовать за ними.

Мужчина указал на другой берег реки. Там все еще стоял Дьявол с лошадьми первого отряда охотников. Пришелец что-то возмущенно кричал, показывая в его сторону. Положив на землю черную доску, он снял с плеча оружие и прицелился. Грохот был громче, чем когда-либо прежде, и лошади Оланов отскочили при этом звуке, словно козы. Воин Дьяволов дернулся и рухнул на землю, а его лошади разбежались.

Когда Оланы наконец успокоили своих лошадей, командир согласился на компромисс. Знаками он показал чужеземцу, что его люди могут оставить при себе оружие, но должны следовать за ними. Тот подобрал с земли плоскую доску и закричал. Из зарослей показались еще пятеро чужеземцев и сразу же начали отчаянно спорить, как будто у них был выбор. Сигнал медного горна, в который протрубил один из конников, прекратил спор. Прежде чем последние звуки донеслись до Гэна и Класа, воин уже опустил инструмент.

Всадники плотным кольцом окружили чужеземцев. Прекратив вялое преследование оставшихся в живых Дьяволов, группы Оланов спешили объединиться с основным отрядом. Чужеземцы старались выглянуть за пределы окружавшего их эскорта; двое из них помахали поднятыми над головой руками.

Гэн и Клас продолжили поиски спасенной ими пары. В узком промежутке между валуном и огромной пихтой они заметили направленное на них оружие. Укрывшись с лошадью за деревом, Клас сказал:

— Они нашли отличное место, чтобы умереть. Что будем делать?

Гэн остановился в нерешительности.

— Они использовали сигнал белым флагом. У тебя есть что-нибудь белое?

— Нет.

Глубоко вздохнув, Гэн направился вперед, ведя за собой трех привязанных лошадей. Медленно продвигаясь среди редких деревьев, не дающих никакой защиты, он держал в вытянутой правой руке поводья ведущей лошади, давая понять, что он их предлагает. Осторожно достав из ножен меч, Гэн взял его между большим и указательным пальцами, направив острием вниз.

До цели оставалось шагов двадцать, когда, протянув поводья, он произнес:

— Это вам.

Пришелец медленно поднялся, опустив длинный ствол оружия. Гэн едва не уронил свой меч. Перед ним была женщина, причем черная женщина.

Он все еще приходил в себя от изумления, когда вышел мужчина. Гэн заметил, что он был безоружен и бледен как снег. Его голос поражал своей мягкостью.

Мужчина шагнул вперед, подняв широко расставленные руки до уровня плеч; выражение его лица исключало всякую агрессивность. Он взял поводья и что-то пробормотал, несомненно выражая благодарность. Когда он указал назад, откуда он вышел, его энергично поддержала женщина. Слова ее прозвучали невнятным лепетом, но смысл их был очевиден.

С подножия холма донесся голос Класа:

— Внизу слышны крики Дьяволов.

Гэн дотронулся до уха и указал в сторону звуков, затем на чужеземцев. После этого он медленно провел пальцем по горлу. Он был приятно удивлен, как быстро они уловили смысл его жестов.

Женщина что-то энергично сказала своему спутнику, и он вскочил на лошадь вслед за ней. Когда появился Клас с собаками, глаза чужеземки округлились. Клас был поражен не меньше ее. Застыв на месте, он не мог оторвать от чернокожей женщины глаз. Держась на расстоянии, собаки подозрительно принюхивались.

Когда они добрались до лагеря, Нила и Сайла бросились им навстречу. Убедившись, что мужчины не ранены, они засыпали их вопросами о чужеземцах. С бесцеремонностью, по мнению Гэна переходящей всякие рамки приличия, они изучали загадочных «гостей». Прибывшие держались рядом друг с другом, теряясь, когда Сайла пробовала на ощупь ткань их одежд и пыталась дотронуться до диковинного, похожего на трубку оружия. И Сайла, и Нила пытались стереть краску с кожи Тейт.

Женщина сносила это спокойно; Гэну казалось, что это ее даже забавляет.

Отвернувшись от негритянки, Сайла сказала:

— Легенды рассказывают о черных гигантах, а также о белых и желтых. Мне встречались темнокожие, но такие черные — никогда.

Все согласились, что перед ними чудо.

Обращаясь к Гэну, Нила сказала:

— Я рада, что вы спасли их. Эту историю никогда не забудут.

Юноше удавалось сохранять самообладание, но, когда Сайла одарила его своей спокойной улыбкой, его лицо залилось краской, а в желудке что-то сжалось. Он почувствовал себя не воином, а желторотым юнцом.

Ситуацию спас Клас, напомнив, что погоня уже совсем рядом.

После того как они выстроились в колонну, Клас сказал, что женщина должна отдать свое оружие. Гэн начал возражать, отметив, что она сразу уловила предмет их спора. Ее реакция поразила Гэна. Она тут же заняла позицию между Людьми Собаки и своим компаньоном. Женщина ни разу не прикоснулась к оружию, но была наготове. Почувствовав, что ее больше не обсуждают, немного расслабилась.

Источником новых неприятностей могла послужить и Нила, заметившая, как Клас заинтригован черной женщиной. Однако после того как юноша занял свою позицию в тылу колонны, девушка сразу же изобразила полное отсутствие интереса. Перед тем как тронуться в путь, Гэн подъехал к незнакомке, чтобы узнать ее имя. Он бросил взгляд на Нилу, отметив ее усилившееся недовольство. Девушка развернула свою лошадь и демонстративно не смотрела в его сторону. Гэна раздражало, что, ревнуя Класа, она не скрывала своего безразличия к нему. Такая несправедливость была свойственна его отцу, но у Кола были на то причины, чего нельзя сказать о Ниле.

Он узнал, что женщину звали Тейт, а ее товарища — Джонс.

Колонна двинулась на север, и Гэн забыл о неприятном инциденте с Нилой. Юношу не покидало ощущение, что он столкнулся с чем-то совершенным. Причем, несомненно, это относилось к самой Тейт, а не к ее ужасному смертоносному оружию. Она отличалась от всех, о ком ему приходилось слышать, и дело было даже не в цвете ее кожи, языке или снаряжении. Казалось, она осознанно воспринимает все вокруг, обучаясь на лету.

Она поможет ему. Он знал это, о чем и сказал Класу.

Мужчина — Джонс — его порядком озадачивал. Как и Тейт, он был словно из другого мира, но рядом с ним Гэну было явно не по себе.

А что с остальными шестерыми чужеземцами, захваченными Олой?

В конце концов Люди Собаки вынуждены будут бороться с захватническими планами Олы. Придут ли те шестеро на помощь королевству?

Оглянувшись, он посмотрел на спасенных чужеземцев. Какие у него есть основания рассчитывать на их помощь?

Его взгляд остановился на Сайле, затем на Ниле. У Сайлы свои цели, у Нилы тоже; может быть, они и помогут ему, но прежде всего эти женщины будут отстаивать свои интересы.

А как же Клас? Не отравит ли его душу горечь потери Кола, не повернет ли он против того, кто за эту потерю ответственен?

Гэн сжал зубы — он обещал Колу, что все преодолеет.

Вершины гор молча встречали его прибытие. На мгновение картина перед глазами Гэна поплыла, и он увидел вместо горы древнего седобородого старика с ледяными глазами и каменными зубами. Тряхнув головой, юноша прогнал видение, подумав, что охватившая его дрожь связана, конечно, с порывом западного ветра.

Книга вторая Смертельные игры воинов

Глава 28

Сознание того, что они вот уже неделю едут по земле Дьяволов, холодной рукой сдавливало Гэну горло. Воображение рисовало ему лучших охотников за людьми, возглавляющих погоню за ними. Им наверняка хотелось бы, чтобы он заставил свой отряд гнать лошадей вовсю. Но это только утомит животных, а надо сберечь как можно больше сил на случай нападения Дьяволов.

Гэн взглянул на Жрицу, устало покачивавшуюся в своем седле. Ей грозила та же опасность, что и остальным. — Дьяволы были скорее суеверны, чем набожны.

Он встряхнул головой. Размышления о Сайле и Ниле затуманивали его разум, сбивая и путая остальные мысли.

Во главе небольшой колонны с напускным спокойствием ехал Клас, выбирая маршрут.

Он подождал, пока Гэн подъедет поближе. Всадники стали на самом гребне, откуда можно было без помех осмотреть всю долину. Эту вершину обычно не использовали для наблюдения, а то и просто старались избегать; оттуда открывался широкий обзор, но силуэты самих наблюдателей были видны любому пытливому глазу. Клас сделал знак незнакомцам, чтобы они не терялись из вида, пока он посоветуется с Гэном. Тейт, разговаривая с Джонсом, будто пыталась знаками объяснить предназначение земли. Нелепая мысль — но пришельцы вообще были нелепыми существами.

Клас указал вдаль.

— Если мы свернем к востоку и пройдем сквозь стадо тех бизонов, то они затопчут наши следы. Дойдя до середины стада, опять свернем на север, а потом — на запад.

— Значит, ты тоже чувствуешь, как Дьяволы наступают нам на пятки?

Клас провел рукой по лицу. Кожа натянулась, татуировки на ней перекосились. Измененные черты не скрывали усталости, которая, Гэн знал, была скорее усталостью духа, а не тела. Клас кивнул.

— Я думал об этом и еще о том, как их атаковали Оланы. Почему они так поступили? Это была не их битва.

— Представь себя на месте Бея, — ответил Гэн. — Даже если ты веришь, что твоя сестра бежала с врагами, разве ты не скажешь людям, которых наметил себе в союзники, что она была похищена? Конный отряд охотился к западу от нас. Должно быть, они направлялись в горную крепость, на осеннюю ярмарку. Ты говоришь, что там, в большом форте, собрались войска Оланов. Готов поспорить, что Бей или Ликат сказали Оланам, что Нилу украли. Оланы не хотят, чтобы она попала к Дьяволам. Она была бы заложником до тех пор, пока Бей не заплатит за нее выкуп. Ола хочет, чтобы у Бея были развязаны руки, чтобы он работал на них. Значит, отряд получил приказ ее найти. Увидев бой между пришельцами и Дьяволами, они вмешались, опасаясь, что Нила там. После боя они взяли остальных пришельцев и ушли, не зная, что мы поблизости.

— А Дьяволы сидят у нас на хвосте, — добавил Клас. — И если мы от них не оторвемся, то ни одна из этих умных мыслей ничего не стоит. — Он пришпорил коня и быстро поскакал к бизоньему стаду.

Покачиваясь в седле, Гэн раздумывал о том, как стараются пришельцы ехать с ними наравне, хотя было видно, что ни один из них ничего не понимает в верховой езде. В чужеземцах было столько загадочного, что будь у Гэна время и знай он их язык, ему доставило бы интерес поговорить с ними. Сейчас они уже достаточно успокоились, чтобы перекинуться парой слов, и речь их не была похожа ни на одну из тех, что ему приходилось слышать за свою жизнь. Не было в ней ни нервного щелканья торговцев, ни монотонной протяжности, как в говоре Оланов. И уж совсем не походила на мерзкое шипение Горных Людей. Он было подумал, что они из сказочного народа Найонов, но засомневался. Ведь во всех сказаниях говорится, что кожа у Найонов бронзовая, а глаза раскосые.

Гэн проехал вперед, чтобы получше рассмотреть Тейт. Нет, глаза не такие, хотя что-то все же есть. Он был уверен, что женщина поняла его любопытство. Она не повернулась и никак не обнаружила этого, но в ее спокойствии чувствовалась напряженность. Юноша вернулся на свое место, разочарованный тем, что глаза у нее не раскосые, но потрясенный силой ее характера.

Ехавший рядом Джонс пошатнулся в седле, и Тейт поспешила его поддержать. Он выглядел больным. Гэн был еще больше поражен ее заботой, но растерялся. Он не мог понять, почему этот человек безоружен. Более того, позорно принимать такую заботу тому, кто не ранен. Отряд быстро продвигался вперед. Пришельцы были разными, но ни один не походил на больного. Из каких бы мест они ни пришли, у них, конечно, были лекари.

Он попытался представить послание с миссией таких слабых воинов и чуть не рассмеялся, осознав, что наделил женщину званием воина. Но тут припомнил, как она стояла спиной к скале, направив на него оружие. Нет, ее нельзя сбрасывать со счета, решил он. Такие случаи бывали и в их племени — женщины могли быть сильными, оставаясь женщинами. Лучшим примером была Нила. Такие, как она, иногда поднимались до Вождей Лошадей или Собак, хотя их и не пускали ни в Сердце Земли, ни на секретные мужские советы. Существовали даже семьи, управлявшиеся женщинами.

Нила, несомненно, была воином. Хотя у нее, вероятно, никогда не будет столько хитрости, сколько ее надо женщине, чтобы стать вождем. Даже стремящийся к этому мужчина должен быть хоть немного хитрым, а женщине без двойной порции коварства и надеяться не на что.

Он сонно кивал в такт напряженным шагам лошади, одолевавшей последние ярды крутого спуска в долину. Оглядевшись, он увидел, как Тейт поправляет на плече свое оружие. Без грома и огня оно выглядело холодно-грозным. Его гладкие поверхности и деревянные части вызывали почтение к искусству мастера, но не пробуждали восхищения, как хороший меч или нож.

Клас повел отряд через стадо. Фыркая и нервно вскидывая рога, животные бежали рядом с всадниками. Их тяжелый запах переполнял воздух. Этот маневр поможет скрыть их маршрут. Гэн надеялся, что быкам не придет в голову оборонять свою территорию. Прорыв был бы трудным для лошадей, и к тому же не было никакой надежды, что его выдержат чужеземцы.

Может быть, он зря уделяет им столько внимания?

Они оставляли за собой след, ясный, словно начерченная на земле стрела. Проехав около мили, Гэн остановился, отстав от остальных. Когда отряд отъехал на расстояние выстрела, он приподнялся в седле, свистом и жестами приказав Раггару и Чо гнать бизонов назад по их следу. Собаки кинулись в атаку — такая работа была им по душе. Шара чуть не танцевал от восхищения, подскакивая на задних лапах, но продолжал легкомысленно бежать рядом с лошадью.

Когда достаточно бизонов пробежало по следам, затаптывая их, Гэн свистом отозвал собак назад. Клас уже поворачивал к северу. Оглянувшись, Гэн с удовольствием отметил, что бизоны все еще бегут, увлекая за собой остальных, так что вся долина ожила. Даже волк не проберется через такое месиво. И он поспешил за остальными.

До позднего вечера они, не останавливаясь, ехали на север. Гэн из предосторожности пошел с собаками назад по их следам. Когда он вернулся, не обнаружив никаких признаков погони, солнце уже давно зашло. Только нос Раггара спас его от плутаний в поисках лагеря. Ямку, где на костре готовил еду Клас, он заметил, лишь приблизившись к ней вплотную.

Все уже спали. Клас предложил ему остатки горячей похлебки из сухого мяса. Гэн наслаждался вкусом наперченного и основательно посоленного варева. В одной из сумок около Класа он нашел сушеную козлятину для собак.

Он представил себе продолжение такой жизни, свободной и незаметной.

Это не было выходом.

Как у звезд небесных, у него был свой путь. Устало поднявшись на ноги, Гэн пошел с собаками в дозор.

Глава 29

Проснувшись на заре, Тейт зажмурилась от яркого света восходящего солнца. Не двигаясь, она смотрела, как в отдалении Гэн поднялся на ноги и, повернувшись к солнцу, коснулся рукой лба и сердца. Она посчитала его действия каким-то обрядом, окончательно убедившись в этом, когда он забормотал слова, которые могли быть только молитвой. Он пошел назад к лагерю, собаки последовали за ним. Тейт повернулась к только что проснувшемуся Джонсу и рассказала ему об увиденном, спросив:

— Может, это — остатки католицизма? Ватикан ведь к востоку отсюда. Обряды и службы могли превратиться во что-нибудь подобное. Как то, о чем мы говорили прошлой ночью — на что бы ни была похожа их речь, в их языке слышится английский ритм и стиль, хоть слова и другие.

— Это английский, — ответил Джонс, — гарантирую. Их язык не похож ни на что из того, что мы слышали или могли услышать, но это — то, что стало с нашим языком. Общество распалось, люди были разобщены и принуждены восстанавливать мир.

— По крайней мере эту его часть, — заметила Тейт, и Джонс согласился.

— Конечно, — продолжал он. — Я уверен, что английский, на котором говорили в Пенсильвании, и здешний язык теперь имеют только отдаленное сходство. Но у них были века, чтобы появился акцент и особенности, если не самостоятельный диалект.

— В конце концов, мы выучим его довольно быстро, — сказала Тейт. — Когда я думаю, сколько всего нам надо выучить, я пугаюсь.

— Смотри! — прервал ее Джонс. — Татуированный встает.

Клас быстро провел утренний ритуал, даже не подозревая об их внимании.

— Видел? — спросила Тейт. — Это первое, что он сделал. Это какая-то утренняя молитва.

— В таком случае надо внимательнее наблюдать за женщиной в черном, — сказал Джонс. — У меня есть подозрение, что она в каком-то смысле служитель Церкви.

— Может быть. Но на счет парней не стоит обольщаться. Если у них и есть религия, то из тех, что советует убивать плохих, чтобы попасть в рай. Мне ужас как интересно, откуда у Гэна рана на плече. А Клас со своей квадратной татуировкой? Говорю вам, у нас была парочка громил в армии, но рядом с этими людьми они — просто учителя воскресной школы, вы уж простите, пастор.

— Ничего, Доннаси. Я как раз думал о том, что нам довелось увидеть. Стая — лучшего слова не найти. — Он устало улыбнулся. — Я ужасно беспокоюсь за наших друзей, хотя они, похоже, попали в более культурное общество. Уж по крайней мере они не в компании беглецов, как мы. Но что меня беспокоит — я не вижу тут ничего, кроме враждебности. В этом мире, кажется, все против нас.

— Да еще эти собаки, — поморщилась Тейт. — Они смотрят так, будто хотят сказать: только попробуй пошевелись! Единственное, что не дает мне от них сбежать, — это то, как они соображают. Готова поклясться, Гэн может заставить их делать все, что угодно. И лошади тоже — те, что под ними, а не которых они увели у нападавших, — они словно продолжение всадников. Но эти собаки! Никогда не слышала о таких чудовищах!

— Они похожи на изображения древних ирландских волкодавов, — сказал Джонс. Встретив недоуменный взгляд Тейт, он продолжил: — Было несколько пород гигантских собак. Были у людей и кошки. Как-то читал об этом. Указом против домашних животных были уничтожены все собаки крупнее пятидесяти фунтов и все кошки. Это случилось, когда мы были детьми.

— У кого-то поднялась рука убивать этих собак, — заметила Тейт.

Джонс приподнялся.

— Они были бесполезны. Съедали пищу, нужную людям.

— Я читала об этих дебатах, пастор. И думала о том, не человек ли виноват в перенаселении мира. Я и теперь об этом думаю.

— На карту были поставлены жизни людей. Их надо было спасать. Ты бы предпочла ограничение рождаемости? Какие родители пойдут на это? А ты сама? Как было сделать по-другому?

— Я и не говорю, что знаю ответ, пастор, — возмущенно ответила Тейт. — Но осмотритесь вокруг — вот до чего довела ваша доброта. Не думаю, что этим можно гордиться.

— Перенаселение — не единственная причина…

Тейт сжала плечо пастора.

— Хозяева наблюдают за нами. Не будем демонстрировать наши споры, хорошо?

— Да? Конечно. Прости, я виноват.

— Так же, как и я. Это все стресс.

Словно понимая их ситуацию и желая уладить проблему, женщина в черном плаще улыбнулась Тейт, показывая жестами, что та должна присоединиться к ней и белокурой девушке.

Джонс сказал:

— Тебе следует принять ее предложение. Она так старается быть дружелюбной.

Когда Тейт в нерешительности поднялась, пастор добавил:

— Есть вещи, изменить которые время бессильно. Женщины всегда ищут компанию, направляясь в туалетную комнату.

Тейт устало покачала головой и присоединилась к своим новым компаньонкам. Поначалу те выглядели немного растерянными, но тем не менее всю дорогу до ближайшего холма улыбались.

Когда она вернулась к пастору, тот сидел рядом с раскатанными спальными мешками. Тейт направилась к маленькому костру, разведенному Класом. Юноша нанизал на вертел пять птиц вроде куропаток, которые аппетитно скворчали, поджариваясь на бездымном жару. К ним присоединился Джонс; Тейт с трудом сдержалась, чтобы не сказать ему подойти поближе. Пастор устроился на почтительном расстоянии, и это явно обижало их хозяев. Глядя снизу вверх, Клас задержал на нем неприязненный взгляд, затем коротко улыбнулся Тейт. Он указал на девушку, затем на птицу и потер рукой живот. Улыбнувшись в ответ, Тейт села напротив него на корточках.

Клас дотронулся до своей груди, затем указал на Гэна, засыпающего лошадям зерно, иназвал его имя. Затем он указал назад, туда, откуда они пришли. Он провел пальцем по лицу от правого виска через лоб к левому глазу и вниз по щеке. Прежде чем он закрыл глаза и откинулся назад, Тейт поняла, что он рассказывает ей о гибели члена их группы. Она кивнула, и Клас снова указал на Гэна, а затем в сторону их прежнего пути.

Понятно, подумала Тейт. Назад отсюда. Прошлое? А может — его отец. Клас подтвердил ее догадку. Произнесенное им слово не было точно «сын»: но звучало так похоже, что девушка решилась на эксперимент. Она указала рукой на горизонт и произнесла: «sun».^[1] Затем он указала на Гэна и повторила слово.

Клас застыл, во взгляде появилась враждебность. Тейт испугалась, что контакт между ними может исчезнуть. Внезапно он обрушил на нее стремительный поток слов, в котором без труда угадывались злость и обвинение. Боковым зрением Тейт увидела, как Гэн отошел от лошадей. Он медленно приближался к ним, держа кисть на рукоятке своего ужасного меча, который выглядел скорее, как продолжение руки.

Тейт заставила себя улыбнуться, стараясь разыграть полное непонимание и невинность. Отойдя к спальным мешкам, она сняла и оставила там «карабин». Указав на Гэна и Джонса, Тейт произнесла: «сын», затем, указав на Класа, девушка повторила это слово. Потом, дотронувшись до своей груди, она отрицательно покачала головой и сказала: «не сын», повторив то же самое, указывая на Сайлу и Нилу.

Клас понемногу расслабился. Повернувшись к Гэну, он что-то сказал и пожал плечами. Когда он вновь посмотрел на Тейт, улыбки на его лице не было, но не было и прежнего напряжения.

Девушка надеялась, что ей удается сохранять беззаботный вид, и, желая усилить это впечатление, она налила из фляги воды в котелок и поставила его на огонь. Ей с таким трудом удалось растопить лед недоверия между ними и их спутниками пусть даже с некоторыми неудачами, — что надо постараться развить успех и произвести хорошее впечатление. Она сразу заметила, как затрепетали ноздри их новых знакомых, улавливая запахи армейского рациона. Через несколько минут вода закипела, и она всыпала в котелок три пакетика растворимого кофе. Помешав горячий напиток, она предложила его Класу. Заметив его подозрительный взгляд, девушка сделала первый глоток сама.

— Не самое лучшее из того, что мне приходилось пить, — лучезарно улыбаясь, сказала она, — но для татуированного носорога, вроде тебя, вполне сносно. И не собираюсь я тебя отравить.

После второго предложения Клас взял котелок. Отхлебнув, он заулыбался, глаза его засияли, как у ребенка. Возвращая с явной неохотой котелок, Клас украдкой бросил взгляд на Гэна. Поняв его намек, Тейт протянула котелок юноше. Гэн не шелохнулся. После этого, хотя и с видимым сожалением, Клас твердо отказался от нового предложения.

Когда Джонс наконец сел рядом с ней, Тейт дала ему полный отчет о случившемся.

— Они непредсказуемы, — завершила она свой рассказ, принимая от Класа жареную куропатку. — В некоторых вещах — абсолютные дикари, в других — благородны, словно герцоги.

— Придется вести себя очень осторожно.

— Еще более осторожно, чем нам сейчас кажется. Утром я обнаружила, что эта женщина, Сайла, скорее всего монахиня или что-то вроде этого. Роза на левом плече указывает ее чин. Может, я и заблуждаюсь, но если она только не подполковник, я гораздо старше ее по званию, и на этот счет можно не опасаться. Девушку зовут Нила: и, похоже, она находится под персональной опекой монахини. Возможно, они направляются в монастырь или какой-то его нынешний аналог.

Покончив с маленькой птичкой, Джонс задумчиво произнес:

— Меня беспокоит, далеко ли отсюда ближайший протестантский приход. Я рад, конечно, что мы не последние люди на Земле, но не знаю, как перенесу известие, что я — последний из методистов.

Тейт беззаботно рассмеялась, затем, порывшись в своем мешке, достала пакетик с солью. Она предложила своим спутникам попробовать и протянула им пакетик, прежде чем взять себе. На этот раз ее предложение было встречено возгласами одобрения. Они расходовали соль очень экономно, и, когда, обойдя по кругу, пакетик вернулся к Тейт, там еще оставалось несколько кристалликов. Такой же пакетик с перцем вызвал бурю восторгов. Он притягивал их, как наркотик, они нюхали перец и оглушительно чихали, насыпали его в ладони и лизали, пока на блестевших от удовольствия глазах не выступали слезы. Когда Джонс достал еще два пакетика, воины и женщины захлопали в ладоши, словно дети. Развеселившись, Клас не отказался от еще одного глотка предложенного Тейт кофе.

Закончив завтрак, воины снова подошли к лошадям, чтобы двинуться в путь. Постанывая от боли, Джонс взбирался на лошадь, а когда та попыталась укусить его, он едва не свалился, уворачиваясь от клацающих челюстей. Отряд тронулся, и Тейт сказала пастору:

— Надо ловить каждое их слово, чтобы изучить язык.

Джонс вздрогнул.

— Ты уже не рассчитываешь вернуться к нашим товарищам?

— Конечно, я надеюсь на встречу. Но для этого надо работать, и прежде всего научиться говорить.

Гэн занял место замыкающего, и, казалось, общество Тейт ему не просто приятно. У девушки сложилось впечатление, что он ждет ее. Самая крупная из трех собак была не столь приветлива; несколько минут пес бежал в угрожающей близости от них, пока Гэн не заметил этого и не отослал его на фланг. Пес немедленно подчинился, но, убегая, оглянулся. После этого он несколько раз попадался ей на глаза, но тут же скрывался из виду. Сука — как она поняла, ее звали Чо, и совсем молодой кобель Шара не обращали на Тейт внимания.

Первые часы пути пролетели незаметно. Тейт была буквально ошеломлена богатством окружающей их природы. Они проезжали рядом с огромными стадами длиннорогих бизонов, вид которых напомнил Тейт исторические книжки и ковбоев. Были и антилопы — эти деликатные животные наблюдали за приближающимся отрядом до тех пор, пока расстояние между ними не становилось, по их мнению, опасно близким. После этого они фыркали и мчались прочь легкими прыжками, поблескивая белыми пушистыми хвостами.

Общение с бизонами было не столь приятно. Когда огромный бык-вожак, грозно мыча, сделал угрожающий выпад в их сторону, Тейт сорвала с плеча и мгновенно взвела ружье. Заметив ее готовность и решимость, Гэн успокаивающе кивнул ей, затем, наклонив голову, изобразил атакующего быка. После этого он повторил жест, по-видимому весьма распространенный у его соплеменников: пальцем провел по горлу.

Его жест несколько отрезвил девушку и в то же время послужил еще одним примером этики окружающего мира. Небольшая группа коров, которая паслась неподалеку от путников, вдруг с ревом в панике бросились врассыпную. Привстав на стременах, Тейт увидела тигра, напавшего на годовалого теленка. К месту схватки, над которым взметнулся столб пыли, спешила пара тигрят, появившаяся из кустов, где пряталась самка. Тигрята царапали когтями и кусали агонизирующего теленка, словно котята мышь, пробуя свою силу и оттачивая технику.

Оглянувшись, Тейт с изумлением увидела, что остальное стадо пасется как ни в чем не бывало, хотя некоторые коровы еще время от времени нервно вздрагивают. Потерявшая теленка корова стоит в стороне, беспомощно мыча.

Из их новых знакомых только Нила немного задержала внимание на разыгравшейся драме, и то Тейт была уверена, что та думает только о том, чтобы держаться на безопасном расстоянии, от тигров.

Происшедшее позволило еще сильнее прочувствовать жестокость окружающей природы и понять философию ее новых спутников.

Они знают суровые законы окружающего их мира.

Чтобы выжить, им с Джонсом недостаточно просто учиться, им надо постичь эти законы.

К полудню она занесла в свой словарь несколько существительных и глаголов. Она опробовала свои достижения на Сайле, хохотавшей над ее упражнениями до слез. Нила держалась более почтительно и сдержанно.

Еда в полдень скорее всего не имела своего названия — это не был ни завтрак, ни обед. Когда Тейт и Джонс объяснили, как смогли, о привычных завтраке, обеде и ужине, все члены отряда единодушно признали, что такой распорядок привычен и им, но у них все три приема пищи называются одинаково. Джонс пояснил:

— Для них действительно нет никакой разницы: еда есть еда. Всегда была и всегда будет. Это напомнило мне приветствие китайцев, которое звучит примерно так: «Ты уже ел рис?» У них нет слова «привет», а когда они говорят «рис», то имеют в виду прием пищи, период времени.

Тейт сказала:

— Звучание некоторых их слов кажется мне довольно знакомым — по-моему, этих длиннорогих животных они называют «бизоны». Сейчас я проведу эксперимент.

Приложив руки с оттопыренными указательными пальцами к голове, она попыталась произнести это слово так, как она слышала его из уст ее новых спутников. Те расхохотались, но потом зааплодировали и закивали головами.

— Отлично, — похвалила себя Тейт, достигнув желаемого результата. — Теперь все становится на свои места. Надо разработать словарь, отточить произношение, и мы будем чувствовать себя как рыбы в воде.

Джонс застонал, потирая спину.

— Может быть, тебе это все равно, но меня эти бесконечные скачки доконают. Ковбойская жизнь явно не для меня.

Нахмурившись, Клас следил за ними, прислушиваясь к разговору. Повернувшись к Гэну, он начал быстро и сердито что-то ему говорить. Ответ Гэна прозвучал успокаивающе, но на Класа он не произвел впечатления.

Джонс грустно улыбнулся.

— Видишь, я им явно не по душе. Они не могут понять, что я такое. Как бы им объяснить, что я служитель культа. Думаю, они поймут.

— Я намерена быть предельно осторожной, — сказала Тейт. — Их вполне можно понять, думаю, с этим не будет проблем, но не дай Бог их разозлить. Вы бы их видели, когда я пыталась связать слова «сын» и «солнце». Так что не спешите, пожалуйста. Постарайтесь ради меня, хорошо?

В ответ пастор громко рассмеялся.

— Я никогда не спешу, Доннаси. Это моя работа — удерживать людей от поспешных поступков. В этом моя жизнь.

Тейт приняла этот мягкий упрек с понимающей улыбкой, но, когда Гэн положил конец их разговору, дав указания Класу свернуть лагерь, она с явным облегчением смогла отвести свой взгляд от излучающих заботу усталых глаз Джонса.

Глава 30

Как всегда, зима в горах отчаянно сопротивлялась приходу весны. Ночью налетела запоздалая буря. Сокрушительный ветер терзал огромные пихты. Казалось, что прорывавшиеся через ущелье отдельные ураганные порывы раскачивают даже приземистый форт.

Только Алтанар уже почти убедил себя, что весьма ощутимые толчки — не более чем плод его воображения, как стихия обрушилась на здание с новой силой, заставив жалобно застонать поддерживающие крышу балки.

Крепко сжав ручки медной кружки и запрокинув голову, он осушил ее почти до дна. Его взгляд встретился с глазами стражника, стоявшего на балконе, окружавшем комнату по периметру. Солдат заморгал и быстро отвернулся. Опустив кружку, Алтанар мысленно приказал стражнику снова взглянуть на него. Когда он понял, что тот слишком труслив, чтобы отважиться на еще один взгляд, разочарование лишь усилило охватившее его раздражение. Чтобы отвлечься, Алтанар стал в сотый — а может, и в тысячный — раз разглядывать все вокруг.

Форт обозначал границу владений королевства с землями Людей Собаки. Первый из его двух этажей был сложен из отесанных камней, второй — из огромных, в два локтя толщиной, бревен, срубленных в соседнем лесу. Верхний этаж нависал над каменным основанием. По периметру обоих этажей виднелись высокие узкие бойницы. Такие же бойницы были и в нависающей части верхнего этажа, что позволяло обстреливать атакующих также и сверху. Окованные железом наружные ворота из толстых неотесанных бревен были неприступны для вражеских воинов с их оружием и таранами. Но даже они беспомощно бились о косяки под ударами ветра.

Хотя форт был построен просто и предназначался прежде всего для обороны, в такую ночь даже огромная комната с жарко пылающим огнем в камине и незатейливой мебелью — длинным столом из досок и лавками — казалась уютной. В подсвечниках на стенах мерцали свечи. Воздух был пропитан замечательным букетом запахов воска, дыма и великолепного жаркого, поданного на обед. Но Алтанар сомневался, что проклятый ветер позволит ему насладиться всем этим.

Маленькая дверь справа от Алтанара вела в остальную часть здания. По лестнице можно было подняться в жилые комнаты на втором этаже. На первом этаже располагались склады и конюшни. Слева, за тяжелой, окованной железом дверью, раскинулся окружавший форт горный луг. Где-то с подветренной стороны были установлены шатры, в которых остановились воины Людей Собаки, пленные пришельцы и кавалеристы Оланов. Поскольку лошади не могли подслушивать, их разместили внутри форта, в конюшне рядом с жилыми комнатами.

В какой-то момент Алтанар решил послать одного из оставшихся внутри форта стражников за загадочными пленниками с их еще более интригующим оружием, но тут же отказался от этой идеи. Чем меньше глаз и ушей будет присутствовать на их встрече, тем лучше.

Алтанару хотелось, чтобы пришельцы были единственной причиной, приведшей его в этот безлюдный сторожевой форт. Бей Ян. Он повторил это имя, вытирая с губ пивную пену. Полученная им информация гласила: «Огромного роста, силен как буйвол и так же опасен. Полагается прежде всего на свою смертоносную руку. Необыкновенно жесток и коварен. Будьте с ним осторожны».

Конечно, нельзя полностью доверять полученным сведениям. Кто такие осведомители? Или лжецы, или предатели, а чаще всего и те, и другие.

Эта шутка немного улучшила ему настроение. Все надо держать в уме. Это другие могут позволить себе ошибаться. Короли всегда должны быть правы. Поэтому он может позволить себе иметь дело и с предателями, и с лжецами. Бей Ян — его союзник. Такое не улучшит настроение.

Неотесанный дикарь, которому сила заменяет мозги.

Тут наружная дверь распахнулась, открыв дорогу бушующему ветру. Створка с грохотом ударила о каменную стену, язычки пламени над свечами изогнулись почти горизонтально, а из камина взметнулся сноп искр.

Застыв в своем кресле от неожиданности, Алтанар тем самым сохранил свое королевское достоинство, никак не проявив внезапного испуга.

В дверном проеме в накидке из шкуры степного медведя стоял Бей Ян. Капюшон из оскалившей пасть головы зверя обрамлял облепленное снегом лицо.

Придя в себя, Алтанар поднялся и вежливо поприветствовал гостя. Задержав взгляд на голове медведя, он прикинул, сколько бы заплатили за такой плащ торговцы из Найона. Алтанар вздохнул: плащ стоил целое состояние. Изделия Людей Собаки из кожи и меха были легендой, их мастерство достигло уровня искусства.

Бей захлопнул дверь и задвинул засов. Сбросив быстрым движением плащ, он направился к Алтанару раскачивающейся походкой кавалериста. Внутренняя подкладка плаща, как и предполагал Алтанар, была из стеганой шерсти. Несмотря на всю красоту одеяния, надо было обладать недюжинной силой, чтобы носить такую тяжесть.

Даже без накидки вошедший воин олицетворял собой дикость. Алтанара позабавили его коротко остриженные волосы, а безвкусно вышитые шерстяная рубаха и заправленные в сапоги до колен штаны были такими яркими, что резали глаз. Тем не менее у Алтанара не было желания веселиться, даже когда Бей небрежно бросил плащ на стол и уселся, не сняв сапоги и не сменив их на комнатные туфли, как поступают все цивилизованные люди.

Этого и следовало ожидать. Приходилось смотреть сквозь пальцы на все эти многочисленные проступки. Украдкой Алтанар принюхался к Бею, усевшемуся напротив него за стол спиной к огню. Он никак не мог понять, как этим людям удается поддерживать чистоту; вот и сейчас его гость пах травами, будто только что вылез из стога.

Чтобы успокоиться, Алтанар бросил взгляд на свое элегантное практичное одеяние. Нижнего белья не было видно, и он даже слегка пожалел об этом — пусть бы этот дикарь взглянул, что должны носить порядочные люди. Алтанар провел ладонью по жакету, выдержанному в сером, черном и белом тонах. Интересно, что думает Бей о кремовом мехе его плаща из морской выдры?

Балки перекрытия вновь заскрипели под очередным порывом ветра. Осушив свою кружку до дна, Алтанар подозвал капитана стражников.

— Пусть эти лодыри из кухни принесут пива.

— Мне не надо, — отозвался Бей.

Алтанар пожал плечами.

— Пусть тогда мне принесут две порции.

Повторять приказ не было необходимости. Женщина — жена одного из стоявших на посту солдат — уже спешила с пивом к столу. Капитан нервно следил за каждым ее движением.

На здание обрушился новый удар ветра, на этот раз еще более жестокий. Капитан с опаской взглянул на потолок. Алтанар чуть было тоже не посмотрел на балки, но, заметив взгляд капитана, сдержался и деланно ухмыльнулся:

— Что, капитан, испугался легкого ветерка?

Стражник застыл.

— Нет, сэр. Я беспокоюсь о безопасности короля и его гостя.

— Конечно, — с нескрываемым сарказмом произнес Алтанар. Краем глаза он наблюдал за Беем, и ему было приятно отметить едва уловимый блеск одобрения во взгляде гостя. Ведь ради этого и была разыграна вся сцена. Ему хотелось произвести впечатление на гостя, но еще более хотелось понять его, узнать, что он любит, что ненавидит. Чего боится. Все это важно, чтобы не прозевать тот момент, когда кончается сотрудничество и начинается предательство.

А этот момент непременно наступит. И вся хитрость в том, чтобы успеть вытянуть из него как можно больше, использовать его прежде, чем он получит шанс навредить тебе.

Решив продемонстрировать гостю всю полноту власти, Алтанар обратился к капитану:

— Выйди и выведи солдат, нам надо поговорить.

Офицер застыл на месте.

Алтанар бросил на него хмурый взгляд.

— Ну?

— Выйти наружу? Сейчас?

— Вождь Войны Бей Ян и я хотим поговорить. Я не желаю, чтобы тупоголовые солдаты нас слушали, а затем трепались об услышанном с каждой шлюхой в королевстве. Убирайтесь!

Женщина поднесла ко рту руку и в ужасе отступила. Капитан сжал побелевшие губы, затем, судорожно сглотнув, произнес:

— До шатра больше пятидесяти шагов. Снег — не видно ничего…

Алтанар медленно поднялся во весь рост.

— Еще одно слово, капитан, малейшее колебание, и твое звание перейдет к тому, кто не будет спорить. Мне это сделать?

— Нет, сэр.

— Ты счастлив выполнить мой приказ?

— Да, сэр.

— Громче, капитан. Не слышу энтузиазма.

— Да, сэр!

Отпустив капитана легким кивком, Алтанар уселся в кресло. Он основательно приложился к своей кружке и лишь затем вспомнил о госте.

— Всегда так, — сказал Бей. — Стоит им дать малейшую поблажку, даже при такой дерьмовой команде, как эта, и они забывают, кто их хозяин.

Алтанар проигнорировал глубокомысленное замечание гостя и, нахмурившись, наблюдал, как капитан построил стражу и направился с ней в темноту ночи.

Бей с ухмылкой смотрел, как капитан перед уходом отдал им честь.

— Моим людям будет не так обидно, когда твой офицер окажется с ними в шатре, — громко рассмеялся он. — Погодка сегодня даже мне не понравилась, хотя в снежных бурях мы чувствуем себя поувереннее, чем вы у себя на западе. А как пленники? Они не показались мне сильными воинами.

— Им не позволят умереть. Или сбежать. До тех пор, пока я о них все не узнаю. Капитан моей кавалерии утверждает, что их командир убил воина Горных Людей с расстояния не менее пяти полетов стрелы, и сделал он это с помощью грома и молнии.

Или весь мой отряд был пьян, или это было колдовство. В любом случае надо разобраться и использовать это.

— Против Дьяволов.

От Алтанара не ускользнул открытый вызов в последней фразе, и он с трудом сдержал свой гнев. Этого дикаря надо поставить на место.

— После побега Кола Мондэрка возникли некоторые непредвиденные проблемы.

— Кол Мондэрк мертв. Он опозорен. Его сын со своим другом все еще держат в плену мою сестру и вашу Жрицу Роз. Но чем они мешают нашему союзу?

Алтанар едва не поперхнулся пивом. Стараясь скрыть замешательство, он сделал еще один длинный глоток.

Почему его осведомитель ничего не сказал о смерти Кола Мондэрка? Непростительная оплошность. Если не… да, конечно. Этот человек был умнее, чем можно о нем подумать. Новый Вождь Войны должен был чем-то и удивить короля Олы. Это был неплохой ход. Умница Ликат постарался и для своего нового Вождя Войны. Алтанар сказал:

— Прими мои поздравления. Мне было только известно, что он сбежал с Класом на Бейлом и своим сыном, похитив женщин.

На застывшем лице Бея выступили желваки.

— Только? Тебе многое известно.

— Не переживай. Солдаты всегда рассказывают друг другу всякие байки, а мне докладывают то, о чем говорят в моих войсках. — Алтанар сдержал улыбку, представив, какой разнос устроит завтра Бей своим воинам, а бедолаги дикари будут недоумевать, чьи сплетни навлекли на их головы такую напасть. Было бы забавно посмотреть на все это. Поддерживая здоровой рукой раненую, Бей наклонился вперед. — Этого полукровку и Клас на Бейла прикончат со дня на день, обещаю тебе.

— Мне непонятно, почему они вообще пытаются убежать. Я слышал, Клас на Бейл не из тех, кто поворачивается к смерти спиной. — Подняв руку, Алтанар упредил попытку Бея возразить. — На следующий день после их побега, когда твои воины прибыли сюда с этой новостью, капитан догадался послать ко мне гонца, а за беглецами направить поисковый отряд.

Алтанар считал необходимым объяснить, каким образом его конный отряд подоспел к стычке между пришельцами и отрядом Людей Гор. Он не стал развивать эту тему, возвратившись к тому, что его больше всего беспокоило:

— Существует ли возможность, что Гэн Мондэрк воспользуется помощью Людей Гор?

— Он даже не станет говорить с ними, — ответил Бей. — В любом случае ему ничего не известно ни о нас, ни о наших планах. Как и моей сестре.

— Надеюсь на это. Какое-то время мне придется поддерживать видимость нейтралитета. Я уже предпринимаю меры, чтобы сгладить последствия событий, приведших к захвату этих чужаков. — Бей нахмурился, но Алтанар продолжал, стараясь как можно скорее изложить свою позицию: — Я не могу просить тебя выступить в путь, так как с фланга в любой момент могут напасть Люди Гор. Но они могут напасть и на ваше племя, которое осталось в лагере почти без защиты. Мы не можем предпринять никаких действий, пока не убедимся, что Мондэрк не выдал Горным Людям наших планов.

— Мы ведь заключили соглашение! — Оторвавшись от скамьи, Бей угрожающе перегнулся через стол.

Алтанар успокаивающе улыбнулся.

— Я не разрываю его. Просто откладываю. И не по вине Олы, мой друг. Пойми это.

— Гэну ничего не известно! Это исключено.

— До того как прийти к вам, Жрица Роз была в главном лагере Людей Гор. Она очень умна и может догадаться о наших истинных планах. До сих пор Люди Гор верят, что я заодно с ними воюю против вас. Подумай об этом. Из нас двоих ты — лучший охотник. Скажи, как поведут себя наши жертвы, если заподозрят ловушку?

— Будут атаковать с яростью раненого тигра. — Бей внимательно посмотрел на собеседника и снова сел на скамью, массируя раненое запястье. — Я готов к этому, но мне не нужны потери. Во всяком случае, сейчас. Неужели Жрица расскажет Гэну о своих подозрениях? А ее обет… — Он неопределенно взмахнул рукой.

— Жрица она или нет, но прежде всего она — женщина, со всем их коварством и слабостями. Но я уже принял решение. — Алтанар умышленно не спеша цедил слова, наслаждаясь растущим нетерпением Бея. — Они, кажется, поверили, что смогут укрыться в стране Людей Гор и попытаться обменять твою сестру и Жрицу на собственную безопасность. Я плачу некоторым бродячим торговцам за то, чтобы они информировали меня обо всем, что видят и слышат во время своих странствий. С наступлением весны в Олу с мехами и другими товарами потянутся те, кто уходил на зиму с побережья. Я могу послать вестников им навстречу, чтобы сообщить о том, кого мы ищем.

— Вестники. — Бей Ян буквально выплюнул это слово. — Когда бы их ни встретил, жди неприятностей. От них попахивает смертью.

Вспышка раздражения несколько смутила Алтанара.

— Что, ты действительно частенько их встречаешь? Я имею в виду, что, если вести будут передавать сначала мне, то пройдет слишком много времени. Я хочу, чтобы торговцы рассказывали новости прямо тебе.

— Мне?

— Да. Никто не должен знать, что у меня есть интерес к ним, к тебе или Людям Собаки. Если мы не сможем держать Людей Гор в неведении, они нападут на тебя без предупреждения. Такое уже случалось. Конечно, я попытаюсь помочь тебе.

— Конечно.

Алтанару показалось, что в голосе Бея промелькнули нотки недоверия, и он внимательно посмотрел в лицо собеседника, но неприкрытая ярость затмевала все прочие эмоции. Вряд ли этот человек способен вести такую тонкую игру. Бей продолжил:

— И когда ты выступишь против Харбундая?

— Не позднее Дня Лета. Как только солнце начнет двигаться на юг, наше время в этом году истекает. А почему тебя интересует отсрочка?

Вскинув подбородок, Бей стал сердито оправдываться:

— Никто не посмеет сказать, что мы избегаем драки. Воины Собаки готовы к войне каждую минуту. У нас всегда припрятан запас продовольствия. Мы не привязаны к плугу или рыбацкой сети, как вы, живущие на дождливых склонах гор. Но долг чести требует от меня убить Гэна Мондэрка, а страна Людей Гор велика, и там множество укрытий. Он может скрываться от нас очень долго.

— Не переживай. Мы заботимся о будущем. Один год ничего не решает — просто чуть изменим наши планы. Поступай, как считаешь нужным, и не сомневайся, я всегда с тобой.

На Бея эта речь произвела впечатление. Он тяжело поднялся.

— Ты тот союзник, который нужен Людям Собаки. Никогда не пожалеешь, что доверился нам. — Повернувшись, он отправился наверх. Ступени лестницы жалобно заскрипели под тяжелыми шагами Вождя Войны.

Алтанар смотрел ему в спину, подняв кружку ко рту. Он не изменил позу, пока за Беем не захлопнулась дверь. «Весьма поучительная беседа, — пробормотал он. — Много интересного о Ликате и о новом Вожде Войны. Я думал, что Бей боится грозного воина Класа на Бейла, но, оказывается, его больше тревожит юноша. Это очевидно. Остается лишь узнать почему».

Посмотрев на дверь, за которой скрылся Бёй, Алтанар сделал еще один основательный глоток.

— Неотесанный дикарь, — хмыкнул он и стал смотреть на язычки пламени над угольками. — Если б я смог хоть на мгновение довериться проклятым Людям Гор, тебя давно клевали бы вороны. — Алтанар подумал, что разговор вслух с самим собой не лучшее занятие для человека, которому надо хранить секреты. Но затем рассмеялся над своими опасениями. Голос его звучал успокаивающе, а в помещении, кроме него, был лишь Бей, который скорее всего уже храпел у себя в спальне. Алтанар отхлебнул еще пива.

— Интересно, что бы случилось, если бы я убедил Людей Гор терзать Харбундай все лето набегами? Горячность Бея Яна не позволяет полностью доверять ему. И это, пожалуй, достаточная причина, чтобы от него избавиться. Ликат гораздо более управляем. — Размышляя о возможных перспективах, Алтанар резко поднялся и выплеснул остатки пива на угли. Пламя зашипело и затрещало, выбрасывая облачка пара, пахнущие жженым зерном и дрожжами. — Но что бы там ни было, беглецы должны быть убиты, причем быстро. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне не нравится взгляд Бея, когда он говорит о юноше. Как же его зовут? Гэн, и этот Гэн не дает ему покоя. — Вновь замолчав, Алтанар обошел стол и стал перемешивать горящие угли.

Очень нескоро монолог возобновился. На этот раз слова прозвучали едва слышно:

— Если у тебя есть молитвы, Гэн, молись, чтобы первыми вас нашли Люди Гор. Тебя убьют, но это будет для тебя благом по сравнению с тем, как мои люди будут выпытывать твои секреты.

Глава 31

— Нам придется разбить лагерь где-нибудь здесь, — сказал Клас, махнув в сторону реки. Внизу ревел поток, мутный из-за талой воды и грязи. Берега покрывали заросли кустарника, а там, где река круто изгибалась, целые группы деревьев оказывались в каменных ловушках. Остановившись шагах в пятидесяти от берега, люди смотрели на клокочущий далеко внизу поток. Грохот был просто ужасающий. Спешившись, Гэн сразу почувствовал, как дрожит под ним земля. Около берега, на мелководье, он заметил беспорядочное, едва уловимое движение, не сразу осознав, что это движется дно реки — все, от гальки до крупных камней, сползало вниз, увлекаемое потоком. Весенние дожди и таявшие снеговые шапки придали реке неудержимую силу.

Гэн снова взобрался в седло.

— Перевалы скорее всего находятся под наблюдением. Нам нужно отдохнуть.

— Это не то место, которое Люди Гор называют Ручьем Двух Медведей? — спросила Сайла.

Клас удивленно кивнул.

— Верно. Откуда ты знаешь?

— Торговец рассказал мне о проходах в горах. Они помогли ему не встретиться с Людьми Гор, — объяснила Сайла. — Надеюсь, по крайней мере один из них не будет охраняться.

— Ты сможешь его отыскать?

— На север от нас есть три таких прохода. Думаю, что смогу найти их все.

Одобрительно улыбнувшись, Клас повел отряд вверх по склону. Чем дальше они отходили, тем тише становился рев горного потока. Когда вершина горы осталась позади, он был уже еле слышен. Гэн шел пешком, ведя за собой коня. Он был рад, что земля под ногами наконец-то перестала вибрировать. Ему не нравилось это ощущение — словно кто-то шептался у него за спиной.

Вскоре уже все были заняты обычными делами, устраиваясь на новом месте. Пришельцы старались наравне со всеми, их редкие замечания были вполне уместны. Выполняя свою работу, Тейт все время следила за остальными, всегда готовая помочь. Она быстро нашла общий язык с Сайлой и дружески с ней пересмеивалась. Даже Нила иногда обращалась к новой знакомой.

Отправившись рубить шесты для палаток, Гэн не переставал про себя улыбаться. Он напрямик спросил Класа, приглянулась ли ему черная женщина, и тот от смеха едва не выпал из седла. Успокоившись, он признался, что незнакомка довольно любопытна. Ей не откажешь в сообразительности, и в походе она бдительна, как воин, хотя держится на лошади с грацией вязанки хвороста.

Срезав со стволов все ветки, Гэн отнес их в лагерь. Там он привязал шесты каждый к двум деревцам, пригнув и закрепив их вершины. Клинообразные шалаши выросли прямо на глазах. Каркасы накрыли одеялами и ветками, за которыми специально ходили подальше от лагеря, чтобы на деревьях поблизости не было заметных обломов. Второе укрытие было точно таким же, и в каждом вырыли углубления для костра.

Закончив с палатками, женщины отправились за лапником для постелей. Гэн пошел искать дрова, захватив с собой Джонса. Перейдя через гребень горы, мужчины спустились к берегу, где валялось множество плавника, хорошего тем, что его не надо было рубить. К их приходу на костре уже жарились насаженные на вертел куски бизоньего мяса, аппетитно роняя капли жира в огонь. Ветер достаточно хорошо рассеивал дым, но, отойдя по направлению ветра даже на сотню ярдов, Гэн прекрасно слышал запах лагеря и готовившейся пищи. Пройдя еще немного дальше, он выбрал место для наблюдения и повернул назад, отмечая приметы, которые помогут ему ориентироваться в темноте. Вернувшись в лагерь, юноша застал Сайлу и Класа, увлеченных разговором — Жрица чертила палочкой на земле, объясняя дорогу к перевалам. Прислушиваясь к шуму реки, Гэн подумал, что они смогут переправиться на другой берег не раньше чем через два дня. Если, конечно, их не обнаружат. Да, по сравнению с этой опасностью переправа через бушующую реку не так уж страшна. Клас пригласил его присоединиться к ним и послушать, что говорит Сайла. Они сели на корточки по обе стороны от женщины и, нахмурив лбы, стали рассматривать ее рисунки. Клас улыбнулся, подумав, что они похожи на детей, которых учат писать. Тейт подобралась к ним поближе, держась все же на некотором расстоянии, но вовсе не пытаясь скрыть свою заинтересованность. Клас неожиданно кашлянул, отвлекая Гэна от его мыслей. Подняв глаза, Гэн увидел подошедшую к ним Нилу и равнодушный взгляд Класа, устремленный на Жрицу. Обида вновь закипела в нем. Неужели он не видит, как внимает Сайла каждому его слову? С того самого случая, когда Клас обнаружил следы разведчиков Дьяволов, она смотрела на него тайком, бросая короткие нежные взгляды, если никто, как ей казалось, не видит ее. Почему Клас не уделит ей больше внимания? Она так прекрасна. Не такая, как все.

И почему он так старается понравиться Ниле?

Мысли и чувства, сменяя друг друга, переполняли юношу. Он вдруг подумал, что недооценивал Класа. Как, впрочем, и всех остальных. Но боль обиды все еще не оставляла его.

Мимолетная улыбка Нилы лишь усугубила ситуацию. Сложные, противоречивые чувства не давали Гэну покоя: сомнение в преданности переходило в смутное подозрение предательства; недовольство вниманием Нилы к Класу отступало перед жаждой дружбы и любви со стороны их обоих. Пришло время наконец во всем разобраться. Он с облегчением услышал вновь зазвучавший строгий голос Сайлы. Она продолжала говорить в течение всего ужина, который принесли им Нила и Джонс. Сайла описывала маршруты и ориентиры, пока они не доели мясо, а собаки не перестали хрустеть брошенными им костями. Гэн предложил ей задавать вопросы, и они отвечали на них до тех пор, пока каждый уже не был в состоянии нарисовать карту. Когда она достала из привязанного к седлу мешка компас, они вежливо объяснили ей, что он им ни к чему.

Направляясь на свой пост, Гэн шел по хребту параллельно реке. Он решил, что первый час поспит, оставив собак на страже.

Но заснуть Гэн не смог, решив, что причина этому — охватившее его щемящее чувство одиночества. Оторвавшись от скалы, на которую до этого опирался спиной, он попробовал устроиться поудобнее. Звезды яркими крапинками появлялись и исчезали перед глазами среди ветвей пихты, качающихся под ветром. Где-то рядом маленькая сова — ее называли ночным певцом — выводила свои жалобные трели. Гэн припомнил, как люди его племени объясняли грусть этих песен: сова видит всю подноготную сердец спящих людей, и ее охватывает отчаяние. Конечно, все это детские сказки, но тем не менее Гэну расхотелось спать.

Услышав голос хозяина, Раггар с любопытством поднял голову.

— Этот человек — мой друг, он для меня важнее, чем моя родня.

В ответ на решительный тон собака осторожно отодвинулась, но, когда Гэн, поднявшись, швырнул палку куда-то в чащу, Раггар предпочел подняться и отойти в сторону.

Глава 32

К утру пошел дождь. Ветер уже решительно ничем не мог повлиять на погоду, в его власти было лишь медленно перегонять тучи с запада на восток. Такое небо люди племени Гэна называли бизоньим — масса темных округлых чудовищ, теснившихся плечом к плечу.

Завершив утреннюю молитву, Гэн свистом созвал собак и, поджидая их, рассматривал небо. Он думал, не идет ли дождь в лагере Людей Собаки, кто занял его ночной пост и достаточно ли бдителен этот воин.

На мгновение его пронзила острая тоска по дому.

Возвращение собак после их рейда по окрестностям вернуло юношу к насущным проблемам. Шара старался не отставать от Раггара, держась за его правой задней лапой. С другой стороны вожака бок о бок с ним легко трусила Чо. Было видно, что щенок, с точки зрения Раггара, был лишь обузой, и Гэн готов был поклясться, что бегущий по склону пес изрядно раздражен. Шара вилял хвостом, но не приближался к вожаку, видно кое-чему научившись. Раггар был примером во всем, даже в том, как почесать ухо, не показывая, что оно у тебя очень чешется. Гэн ласково потрепал собак, соблюдая при этом строгую последовательность. Раггар продемонстрировал полное безразличие, и Гэна позабавило это его явное притворство. Юноша знал, что дотронься он в первую очередь до какой-нибудь другой собаки, величественный упрек во взгляде Раггара не исчезал бы до тех пор, пока хозяину не удалось бы как-то загладить свою оплошность. На обратном пути в лагерь Гэн отметил, что Шара делает успехи. У него почти не было времени заниматься с молодым псом, но тот, казалось, стал понимать, что от него хотят, да и Раггар не спускал ему, отмечая каждый промах. Но у щенка была и своя гордость. Гэн был уверен, что Шара никому, кроме Раггара, не позволил бы так ставить себя на место. Иногда он опасался, что позже это обернется серьезной борьбой за лидерство. Что касается Чо, то она выполняла свою работу без лишней суеты. Ее спокойная сила была благом, источником умиротворения, когда отношения между кобелями обострялись. Быстро перекусив остатками мяса и супа, Гэн вместе с Класом и Тейт отправились взглянуть на реку. Там было все без изменений.

Из-за вынужденной задержки Гэн решил не тратить время попусту. Знаками показав Тейт следовать за ним, он подошел к палатке и стал рыться в своих вещах, пока не нашел связку из двадцати палочек. Увидев их, Тейт указала рукой на лук и жестом выпустила воображаемую стрелу. Гэн кивнул и продолжил поиски. Он достал маленький горшочек с клеем и кожаный пакет с ястребиными перьями. Внутри его был еще один, меньший пакет.

Взяв одно древко, Тейт внимательно изучила его. Рассмотрев второе и третье, она в изумлении подняла на него глаза. Зажав концы древка кончиками пальцев, женщина стала быстро вращать его, вопросительно глядя на юношу.

Гэн жестами объяснил, что длина палочки-заготовки для древка была гораздо больше, длинные концы, которые потом отпиливали, позволяли закрепить ее для обработки. Затем он изобразил человека, работающего за токарным станком с ножным приводом. Улыбнувшись, Тейт понимающе закивала головой.

Привязав к камню кусок веревки, Гэн подвесил этот грузик к одному из концов древка, удерживая кончиками пальцев другой. За несколько минут он отобрал полдюжины палочек, одинаково согнувшихся под весом камня. Заметив удивление в глазах Тейт, он терпеливо показал, как изгибается выпущенная стрела от толчка тетивы. Для точной стрельбы необходимо, чтобы все стрелы были одинаково гибкими.

Достав из пакета ястребиные перья, Гэн выбрал одно из них и расщепил его осколком обсидиана. Из каждой половинки длинного пера юноша вырезал три фрагмента оперения точно одинакового размера. Несколькими жестами он объяснил Тейт, что кусочки одного и того же пера нужны для того, чтобы стрела летела точно в цель.

Приклеивание оперения к древку оказалось довольно трудным делом. Гэн намазал стволы перьев клеем из горшочка, с улыбкой поглядывая, как Тейт сморщилась от запаха. Затем прикрепил оперение и стал помахивать стрелой над огнем, чтобы клей скорее засох. В завершение он горячо прочитал нужную молитву, не без удовольствия отметив, как Тейт вся подобралась и стала серьезней. Сначала ему показалась, что он заметил в глазах женщины искорки страха, но потом решил, что она просто выказывает ему свое уважение.

Приклеив ко всем стрелам оперение, Гэн из седельной сумки достал шесть новеньких стальных наконечников.

На Тейт они произвели огромное впечатление, что было для юноши непонятно. Ведь оружие пришельцев изготовлено из стали, причем делал его очень искусный кузнец. Почему же ее так заинтересовали простые наконечники для стрел?

Намазав неоперенный конец древка клеем, Гэн насадил на него полый цилиндр, которым заканчивалась нижняя часть наконечника стрелы. Пока клей подсыхал, он показал Тейт слегка промасленные опилки, насыпанные на дно его колчана из шкуры выдры. Стрелы укладывались наконечниками в опилки, так чтобы они не терлись и не тупились друг о друга. Масло предохраняло от ржавчины.

Разложив стрелы для окончательной просушки, Гэн позволил себе пошутить и пожелал Тейт спокойной ночи. Тейт уже выучила эту фразу, но сейчас было только утро, и она в замешательстве уставилась на него. Глядя на ее недоумение, юноша откровенно расхохотался, чувствуя, что отношения между ними стали немного теплее.

Когда Тейт вернулась к своей палатке, там ее ждал Джонс. Он попросил составить ему компанию, и они вместе отправились побродить около лагеря. Тейт рассказала пастору о сегодняшнем утре, проведенном с Гэном, но было ясно, что ее спутника одолевают собственные мысли. Она ждала, пока Джонс сам скажет, что его гнетет.

Прежде чем заговорить, пастор нервно оглянулся, убедившись, что их никто не слышит.

— Впервые чувствую, что могу спокойно поговорить. Они без конца хмурятся и ворчат, если пытаешься раскрыть рот в пути или на привале. У меня уже нет сил, желудок совсем никуда… — Джонс беспомощно махнул рукой. — Боюсь, это не та жизнь, на которую я рассчитывал. Не совсем городская академия. Ты не знаешь, от кого они убегают?

— Ни малейшего понятия. — Женщина покачала головой. — Хотя я рада, что они спасли нас от той другой компании. Но мне кажется, что они сделали это не из чувства гостеприимства. — Встретив недоумевающий взгляд Джонса, она продолжала: — Пока я не могу объяснить все это. Сайла мне очень помогает с языком, и она проявляет большой интерес к названием частей тела — наверное, она доктор или что-то вроде этого. Девушка мне нравится, но иногда может ужалить, как змея. Она без ума от Класа.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

Не поворачивая головы, Тейт улыбнулась пастору.

— Обычно это бывает так. Я замечаю, что он смотрит на меня. Затем вижу, как она смотрит на него, в то время как он уставился на меня. При этом она — сама ревность, от ее щегольской кожаной повязки на голове до чудных, расшитых бисером сапожек.

— Я тоже видел, как он смотрит на тебя.

— Простое любопытство. Он не воспринимает нас обеих как женщин. Его приворожила Сайла. А это значит, что томные взгляды Гэна, на которые он не скупится для Нилы, еще сработают.

— О Господи! — Пастор медленно покачал головой и опустил ее на ладони.

— Нам ничего пока не остается, лишь не высовываться, — сказала Тейт. — А что вы приметили, пока я разбиралась в этой любовной путанице?

— Сплошные противоречия! Ты говоришь, что стрелы выточены на токарном станке, но наконечники выкованы вручную. Тем не менее они сделаны из отличной стали. А наконечник, который Фолконер нашел на берегу реки, был из бронзы. Та кавалерия, что мы видели, была в шлемах и доспехах. Я начинаю думать, что перед нами какая-то смесь культур, о чем мы и говорили впещере. Те люди, с которыми мы сейчас, явно кочевники. А вот кавалеристы были из более цивилизованного племени.

— Я тоже об этом думала. Я имею в виду их культурный уровень. Все, кто нам встречались, по нашим стандартам физически нормальны. Но, судя по всему, они и не подозревали о существовании чернокожих людей.

— У выживших групп людей исчезли расовые признаки.

— Похоже, они действительно как-то от них избавились. Когда пастор повернулся к ней, она встретила его легкой улыбкой. Затем продолжила: — Вы заметили что-нибудь в этих людях, что указывало бы на наличие других генов, кроме белых? Заметили?

— Национальные меньшинства оказались просто поглощены, вот и все.

— Да, конечно. Помните вашу шутку, что вы теперь единственный методист на земле. Так, может быть, я — единственная чернокожая на этом континенте.

Успокаивающе улыбнувшись, пастор протянул Тейт руки, пытаясь смягчить ее напряжение, но прямо перед ним оказались горящие глаза негритянки.

— Мне не надо никакого утешения! И снисхождения тоже! Я не потерплю это ни от кого!

Джонс медленно отступил назад.

— Я лишь хотел объяснить, куда делись оба меньшинства. А цвет твоей кожи дает тебе даже некоторые преимущества. Тем более твоя военная подготовка.

Ярость во взгляде Тейт исчезла так же неожиданно и непредсказуемо, как и появилась. На глаза набежали слезы. Но даже сквозь всхлипывания, в ее признании звучал гнев.

— Проклятие, пастор. Я боюсь.

— Я тоже боюсь, Доннаси. Это нормальное…

— Да заткнитесь вы! Мне не нужны ваши чертовы утешения. — Тейт достала из кармана брюк носовой платок оливкового цвета и вытерла им слезы. Через несколько секунд она уже полностью овладела собой и продолжила: — Думала, что все знаю о страхе, что преодолею его. Я врала о криогенной программе, хитрила. Мне говорили, что это опасно, но я обо всем узнала, понимаете? Мне объяснили, что вреда от этого не будет. — Она замолчала и стала наматывать платок на руку. — Я понимала, что это похоже на самоубийство, но ведь все мы должны были умереть в той войне, верно? И уснуть было ничуть не хуже, чем быть заживо поджаренным или позволить извести тебя вирусу, о котором никто прежде и не слыхал. Все называли меня героем, и я позволяла им это. А почему нет? Теперь я здесь, а они действительно умерли, и я ничего не могу поделать. Знаю лишь, что не хочу умирать. Еще раз. Опять.

Джонс медленно провел ее вниз по склону до огромного валуна, с которого видна была ревущая река. Там они простояли несколько минут, пока пастор смог заговорить.

— Я верю тебе, верю всему, что ты сказала. Полагаю, ты просто стремилась выжить. Но вспомни, я тоже вышел из «ясель». И у всех нас есть чувство вины.

Что-то в его голосе заставило Тейт обернуться и внимательно посмотреть на пастора. На его губах застыла слабая улыбка.

— Мы должны принести пользу. Дать человечеству шанс. Я уверен в этом.

— Вы говорите, как полковник Фолконер. Или Мэг Маццоли.

— Наверное, так. Но подумай об этом. Мы точно знаем, что произойдет, если мир снова пойдет той же дорогой.

На полпути к лагерю их окликнул Клас и жестами велел Тейт взять ее оружие. Увидев, как они оцепенели от ужаса, он улыбнулся и изобразил жующего человека.

— Boy! — воскликнула, приходя в себя, Тейт. — Он хочет пойти на охоту, а я уже подумала, что та банда настигла нас.

— И я тоже, — сказал Джонс, стараясь держаться молодцом. Тейт взяла два запасных магазина к «вайпу». Проверяя свое снаряжение, она произнесла самым непринужденным, не вызывающим подозрений тоном:

— Я согласна с тем, что вы сказали, пастор. Но пока мы должны быть очень осторожны. Старайтесь вести себя так, чтобы не оставить меня одну, хорошо?

— Не бойтесь. И потом мы скоро будем вместе с нашими друзьями. И все пойдет по-другому.

Прощальная улыбка Тейт была краткой, ей хотелось поскорее найти способ снять нервное напряжение, разрядиться, и охота давала для этого прекрасную возможность.

Вскочив на коней, они быстрой рысью направились в долину. Через несколько минут Тейт уже сожалела о своем согласии принять участие в охоте. За время пути она немного привыкла к верховой езде, но все еще переносила ее с трудом. А стремительная скачка вниз по склону была настоящей пыткой. Внизу в долине, когда Клас разрешил спешиться, она с трудом сдерживала стоны.

Клас указал ей на ничего не подозревающее стадо примерно из двадцати бизонов ярдах в пятидесяти от них. Тейт подняла «карабин», но Клас перехватил его. Помахав оружием, он дотронулся до уха и обвел рукой окружавшие их горы, показывая жестами, что их могут услышать. Во рту у Тейт неожиданно пересохло.

Встав на четвереньки, она кралась вслед за Класом, стараясь двигаться как можно тише. Как видно, это ей удалось, поскольку ее спутник ограничился лишь несколькими суровыми взглядами в ее сторону. До стада, по ее оценкам, оставалось ярдов двадцать, когда Клас, выпрямившись во весь рост, приготовился к стрельбе. Нервные животные почуяли опасность. Бык красноватой масти с белыми пятнами кружил вокруг коров, поднимая морду и принюхиваясь. Каждые несколько шагов он бил копытами землю. Старая корова с рубцами на спине и лохмотьями вместо уха захрипела и бросилась в заросли кустарника.

Стрела Класа поразила годовалого теленка с идеальной точностью — войдя точно под лопатку, чуть под углом. Раненое животное заревело и отчаянно прыгнуло. Но прежде чем жертва попыталась бежать, ее настигла вторая стрела.

Тейт уже была готова броситься за добычей, но Клас остановил ее, оживленно жестикулируя и показывая на быка. Он бежал позади стада и оглядывался назад. Словно по чьей-то указке, бык посмотрел прямо на них. С поразительным для такой громадины проворством он развернулся и бросился в атаку. Ближайшим спасительным местом была старая яблоня. Они бросились к дереву и вскарабкались на него с быстротой обезьян. Сидя на ветках и строя рожи разъяренному быку, Тейт сравнивала себя с обезьянами. Пожалуй, у тех больше здравого смысла.

Убедившись, что обидчики слезать не намереваются, бык потрусил прочь, вскидывая время от времени голову.

Тейт удивилась тому, как захватила ее охота. Когда-то она уже пробовала охотиться, правда всего один раз, и тогда это занятие оставило ее равнодушной. Сейчас она, потная и грязная, продиралась сквозь кусты, стараясь отыскать добычу раньше Класа, который с явным удовольствием наблюдал за ее возбуждением. Когда они наконец отыскали животное, Тейт была разочарована необходимостью разделать тушу, чтобы можно было переправить ее в лагерь. Тяжело переведя дыхание, она позволила Класу продемонстрировать свое искусство.

Вьхрезав самые лучшие куски, он стал показывать, как надежно привязать поклажу к седлу, равномерно распределяя нагрузку на обе стороны. Тейт была уверена, что она уже видела почти точно такую же картину раньше, и неожиданно вспомнила, где это было.

В старой книжке о войнах в горах была картинка, изображавшая мужчину, который нагружал вьючную лошадь. Веревка, которой он крепил поклажу, была завязана морским узлом. Здесь все было точно так же. Перемещение образов из ее старого мира в этот новый ошеломило и испугало ее.

Все еще находясь под впечатлением, Тейт едва не пропустила обращенный к ней жест Класа. Поняв его указание, она подняла с земли лук и колчан со стрелами. Вернувшись к своей лошади, Доннаси стала прилаживать «карабин» в ножны для меча, прикрепленные к седлу специально для этой цели. Обернувшись на тихое ржание лошади Класа, она увидела, как та, сорвавшись с места, ускакала прочь. Тут рванулась и ее лошадь, едва не сбив с ног саму Тейт. Стараясь удержать равновесие, Доннаси поняла, что лишилась «карабина». Страшно расстроенная, она обернулась к Класу.

Между ними на задних лапах стоял медведь, такой огромный, что она застыла от охватившего ее ужаса.

Зверь шел на Класа, изо всех сил старавшегося удержать вьючную лошадь. Медведь был у него прямо за спиной, и юноша не видел угрожающей ему опасности. Лошадь, уже изрядно возбужденная запахом крови теленка, без сомнения, видела медведя. Она заржала и, поднявшись на дыбы, разбросала мясо во все стороны. Отчаянный рывок — и лошадь освободилась, опрокинув Класа на землю. Перевернувшись, он оказался со зверем лицом к лицу.

На солнце сверкнули похожие на кинжалы когти на передних лапах медведя. Вдали затих стук копыт убегавших лошадей. Зверь зарычал.

Клас не двигался, и лишь глаза его искали Тейт. Когда он увидел ее с пустыми руками, по лицу промелькнула гримаса разочарования. Он потянулся за кинжалом, бесконечно медленно подбираясь к нему рукой.

Три действующих лица разыгравшейся сцены расположились в вершинах неправильного треугольника. Чтобы добраться по прямой до лука со стрелами, Тейт необходимо было приблизиться к медведю. Рассчитывая, что зверь будет следить за Класом, она сделала пробный шаг.

Движение привлекло внимание чудовища. Зверь повернулся к ней, и Тейт увидела обломок стрелы, торчавший у него из челюсти. Вокруг была сплошная гнойная рана. По тому, как язык вывалился изо рта, она поняла, что медведь наверняка не может сделать даже глотка воды. Обезумевший от боли и жажды, зверь готов был мстить всем и вся.

Мгновенно почувствовав угрозу с ее стороны, зверь пошел на нее. Тейт остановилась, и медведь тут же повернул голову к Класу. Он словно знал, кто из противников представляет большую опасность. И не спешил, собираясь расправиться с ними по очереди.

Глава 33

Медведь ринулся в атаку.

Клас вскочил, выставив перед собой нож… Укусить его зверь не мог — только толкнуть, но этого с лихвой хватило, чтобы тот покатился по земле.

Тейт рванулась к своему оружию. Медведь среагировал удивительно быстро. Удар пришелся по спине и сбил женщину с ног, бросив ее вперед. Бронежилет не дал когтям разорвать плоть, но падение отозвалось во всем теле. Боли Тейт не почувствовала, просто все вокруг, казалось, на мгновение застыло, а потом мир медленно, словно патока, потек куда-то. Тейт рухнула на землю лицом вниз, но тут же вскочила, выплевывая землю и листья, протягивая руку за луком и стрелами.

Медведь навалился на Класа. Хоть он и не мог сомкнуть челюсти, торчащие зубы пропахали ужасные борозды. Клас полосовал зверя ножом, но рев медведя говорил скорее о ярости, чем о боли. Тейт никогда в жизни не стреляла из лука.

Она подошла так близко к свалке, что могла потрогать зверя. Стрела вонзилась прямо в то место, где череп соединялся с позвоночником. Зарычав, медведь повернулся к ней: она снова, как пушинка, отлетела в сторону. Тейт с трудом поднялась на ноги, закрываясь, ожидая смертельного удара, и тут увидела, что зверюга дико крутится, пытаясь дотянуться до древка.

Встав на задние лапы, медведь вытянул передние, больше похожие на стволы деревьев, и пошел на нее. Клас не шевелился.

Зрение у Тейт все еще до конца не восстановилось. Изображение медведя никак не хотело обретать четкость. Схватив еще одну стрелу, она выстрелила. Зверь прыгнул, повалив ее на землю в смертельном объятии. Горячее зловонное дыхание ударило в нос, заполнило легкие. Женщина попыталась закричать, но лохматое плечо заглушило вопль. Она дико сопротивлялась, пока у нее просто не иссякли силы. Только тогда Тейт поняла, что медведь уже не шевелится.

Она открыла глаза. Вдруг пришла боль, накатилась сокрушающей волной, вырвавшей из груди громкий стон. У нее ушло довольно много времени на то, чтобы выбраться из-под огромной туши. Еще труднее было подняться на ноги. Глоток воды совершил чудо, и Тейт смогла наконец добраться до Класа. Вода помогла и ему, и через несколько минут они уже опирались друг на друга. С запозданием Доннаси проверила, не ранена ли она, но, к счастью, кроме глубокой царапины на лбу, дело ограничилось синяками. Класу досталось больше. Одна щека была разорвана, ухо, полуоторванное, висело, кожа на голове содрана в нескольких местах и по меньшей мере дюжина глубоких кровоточащих борозд от медвежьих когтей по всему телу. Тейт не понимала, как он до сих пор жив.

То, что произошло потом, заставило ее усомниться в собственном рассудке. Клас вымыл руки водой из бурдюка, полил на раны на груди, смывая грязь. Потом, свесив голову на грудь, он что-то забормотал. Женщина не смогла разобрать слов, но в них слышался ритм напева, и она была уверена, что это — заклинание. Странная это была картина: мужчина в трансе, будто умирающий, наполовину поющий, наполовину говорящий, и все это время кровь струится по его лицу и шее из ран на голове.

Вдруг Тейт заметила, что его грудь уже не кровоточит. Раны на ней затянулись.

То же самое произошло и с глубокими царапинами на голове. Наконец Клас приложил на место ухо, прижав его ленточкой, обычно обвязывавшей его голову. К этому времени и оно уже не кровоточило.

Затем он стал собирать свое оружие. Тейт была настолько поражена, что могла только смотреть.

Он вскрикнул, увидев, куда попали стрелы, показывая ей, что вторая отскочила от одного из нижних зубов и, пробив небо, вонзилась в мозг. Она содрогнулась, поняв, как ей повезло: никакой другой выстрел не смог бы так быстро убить медведя.

Клас сжал кулак, выражая одобрение, потом прикоснулся к груди над самым сердцем и окунул руку в медвежью кровь. Тейт громко сглотнула, когда он размазал немного крови по ее губам, точно так же, как и по своим. Сам он ее слизнул и жестами дал понять, что она должна последовать его примеру. Тейт с трудом заставила себя подумать о чем-нибудь другом. Ее желудок возмутился, но удержать его содержимое ей удалось.

Клас свистнул. Распухшие губы не слушались, но через пару секунд появилась лошадь. Он снова свистнул, и, к удивлению Тейт, животное развернулось и исчезло. Спросить, что происходит, Доннаси не могла, и потому ей ничего не оставалось, как опуститься на корточки и терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Через несколько минут лошадь вернулась. На этот раз она привела с собой двух остальных. Тейт не верила своим глазам. Она уже знала, насколько хорошо обучены лошади у этих дикарей, но это было что-то невиданное. Вдвоем они поймали животных. Тейт чуть не закричала от радости, увидев свой «вайп» целым и невредимым в седельной сумке. Потом, двигаясь с целеустремленностью, которая превращала все это происшествие с медведем просто в досадную помеху, Клас стал собирать разбросанное мясо, нагружая им вьючную лошадь.

Всю дорогу к лагерю он не произнес ни слова. Тейт поняла, чем вызван его озабоченный взгляд, рыскающий по долине, — стрела в челюсти медведя была делом рук человека. Ее больше беспокоили взгляды, которые он время от времени бросал на нее, будто что-то прикидывая в уме.

Их возвращение вызвало в лагере панику. Женщины мгновенно затащили их под навес и всячески проявляли заботу. Клас не обращал на это внимания. Он не только не возражал, а рассказывал, оживленно жестикулируя. Что касается Тейт, то она отказалась бы даже дышать, такую это причиняло боль.

Сайла работала вместе с Нилой, и Тейт пришлось принять участие в дискуссии на двух языках — обсуждалось лечение ее и Класа. Она удивилась, увидев, что девушка имеет свободный доступ к набору медицинских средств своей старшей подруги. Больше того, она быстро выполняла приказания Сайлы, и вскоре Тейт поняла, что это не шаманство или какое-то другое примитивное лечение. До сих пор она думала, что такие вещи должны находиться под большим секретом. Сайла подошла к проблеме просто. Она отвлеклась на что-то вроде молитвы только в самом начале, в то время как отмывала руки в горячей воде. Еще больше воды у нее ушло, чтобы промыть их раны. Очистив, Сайла натерла их мазью.

Наконец она достала небольшую лакированную шкатулку. Тейт и Джонс обменялись понимающими взглядами, уверенные, что сейчас в дело пойдет магия. Но у них глаза полезли на лоб, когда Сайла извлекла оттуда целый набор маленьких иголок и шелковую нитку на керамической катушке. В ответ на очевидное любопытство Тейт Сайла протянула ей одну из иголок, а остальные погрузила в кипяток.

Тейт передала иголку Джонсу.

— Ты можешь в это поверить? Уверена, что нить из чистого шелка.

Джонс отозвался:

— Это очевидно. Но кто сделал их? И как?

Сайла начала зашивать раны Класа. Когда она стала накладывать шов, спокойно сдвинув края раны, Тейт сморщилась. Гэн заметил ее реакцию и что-то сказал Класу, тот отвернулся от Сайлы и засмеялся над Тейт. Но в этом смехе не было ничего оскорбительного. Гэн, присоединившись, жестами изобразил, как он разрезает свою кожу, сохраняя при этом бесстрастное выражение, потом показал на Класа.

Джонс произнес:

— Я верю ему. У этого человека шрамов больше, чем у дешевого мяча для гольфа.

Сайла строго шикнула на них, перевязывая обработанные раны прокипяченной тканью. Ее последней заботой было смазать ухо Класа, которое она пришила такими мелкими стежками, что их почти нельзя было различить.

Как только она закончила, Клас стал подробно расписывать утренние события. Тейт воспользовалась возможностью расспросить Нилу о странных способностях этого человека, которые он продемонстрировал всего пару часов назад. Языковой барьер сделал эту задачу очень трудной, но Тейт все же удалось узнать то, что она хотела.

Нила рассказала о Сиа, который спас их племя и превратил его в отряд кочевых всадников. Этот отряд двинулся в долгий путь на север много поколений назад. Кроме всего прочего, он учил, что разум — хозяин тела. Большая часть их медицины и все боевые и охотничьи навыки были основаны на этом. Клас — самый лучший, заверила ее Нила, и Тейт была с этим вполне согласна. Воспоминание о ранах, которые затянулись буквально на ее глазах, было совсем свежим.

Когда Тейт стала расспрашивать о том, как женщины используют такие способности, Нила стала отвечать неохотно. Она говорила так, будто сначала разделяла слова на опасные и безопасные. Все, что она сказала, сводилось к существованию «женского ума», тщательно скрываемого от мужчин. Она заявила, что многие женщины ее племени могут избегать зачатия с помощью, как она сказала, «холодной мысли». Насколько Тейт смогла понять, идея заключалась в том, чтобы представить себе матку в виде холодного, безжизненного места, которое отвергает саму мысль о рождении чего-то нового. (Тейт представила себе это как озеро, воды которого на первый взгляд ничем не отличаются от обычных, но пить их небезопасно.) Во время родов большинство почти не чувствовало боли, а некоторые не чувствовали совсем.

Нила намекнула, что существуют и другие секреты, которые она не успела изучить. Тейт попыталась разузнать побольше, но, кроме туманных намеков на «женскую пищу», ей ничего не удалось вытянуть. Извинившись, Нила оставила ее, и разговор закончился.

Тейт вернулась к Джонсу, вспоминая по пути, что же именно сделал Клас. По какой-то причине она решила, что должна оставить в тайне рассказанное ей Нилой. Обратившись к пастору, Тейт спросила у него, видит ли он связь между контролем за кровотечением и снижением болевого порога.

Тот задумался.

— Очевидно, что он хорошо контролирует боль. Но я не знаю, как он может управлять скоростью свертывания крови. Думаю, что с помощью сложной тренировки и соответствующего оборудования развитое общество могло бы приблизиться — и только — к такой возможности. Но эти дикари? Они даже своим поведением управлять не умеют. — Он сухо засмеялся. — Я считаю это невозможным.

— А меня бы это не удивило, — сказала она и остановилась. — Хотя нет, конечно, удивило. Все в этих людях удивляет меня.

Пастор что-то сочувственно пробормотал, но она не стала слушать, резко оборвав:

— Я в порядке. Нечего обо мне беспокоиться. Договорились? — и тут же извинилась: — Прости. Напряжение. Да и больно немного. Прости.

Джонс понимающе улыбнулся. Легкий рывок за рукав испугал Тейт. Обернувшись, она увидела Сайлу. Вид у нее был какой-то угрюмый. Кивком головы она указала на палатку, потом посмотрела на своих товарищей.

Клас все еще говорил с Гэном, часто упоминая Тейт. Гэн явно был удивлен. Нила тоже ловила каждое слово, но в ее выражении скорее чувствовалась легкая тень неодобрения. Не враждебности, с облегчением увидела Тейт, но неодобрения.

Сейчас Клас что-то показывал и говорил очень быстро. Он вскочил на ноги и поволок Гэна за собой. Две женщины так быстро скрылись в палатке, что Тейт неожиданно осталась одна. Проходя мимо, Клас схватил ее за руку и повел за собой. Они отошли на пару ярдов и остановились. Повернувшись лицом к востоку, Клас принял величественную позу. Его речь тоже изменилась: теперь казалось, что он обращается к большому собранию. В конце он закрыл глаза и сложил руки на груди, изображая смерть. Снова открыв глаза, Клас взял руку Тейт и до того, как она успела что-либо сделать, провел на ней алую линию своим ножом. Испуганная, разозленная, она громко возмутилась, попятившись, когда он сделал такой же порез на своей руке.

Тебе-то это легко, подумала она: ты этого даже не почувствовал. Монотонно напевая глухим, торжественным голосом, Клас нанес кровь из обоих порезов на кончики трех пальцев на правой руке. Сайла и Нила издавали какие-то странные звуки. Краем глаза Тейт заметила, что Сайла хочет подтянуть Джонса поближе к ним. Гэн и Клас продолжали неподвижно смотреть на восток.

Потом Клас коснулся окровавленными пальцами ее лба, каждой груди и, наконец, точки, находящейся прямо под серединой грудной клетки, оставляя при каждом прикосновении отчетливые следы. Повторив этот знак на своем теле, он отступил назад. Повернувшись на запад, Клас перешел на почти обычный разговорный тон. Подняв руки, как бы для приветствия, затем сложив их на груди, он закрыл глаза, повторив позу смерти. В таком положении он оставался почти десять секунд, а потом расслабился. Так же сделал и Гэн.

Гэн подошел к Тейт и положил руку ей на плечо, его речь была медленной и почтительной. Женщина услышала свое имя, потом имя Класа на Бейла. Клас снова заговорил, улыбаясь, несмотря на капли пота, стекающие по вискам. Внезапно он весь взмок, будто стоял в духовке, а не в прохладном лесу. Он медленно подошел к своей постели и растянулся на ней. Тейт была уверена, что он уснул, едва закрыл глаза. Пусть даже его ум отвергает боль, подумала она, но тело все равно нуждается в целительном сне.

Это вдруг показалось ей очень хорошей мыслью. Она едва смогла добраться до своей палатки.

Гэн с трудом подавил недовольство, готовое отразиться на его лице, наблюдая за ними. Это он должен был сразиться со степным медведем, а не Клас. Теперь чужак был принят в племя; то, что было его личной привилегией, узурпировал человек, которого он считал своим лучшим другом. Клас даже вызвал Единого в Двух Лицах, хотя рядом были женщины и все слышали. Все это пугало своей запутанностью. Неужели Клас был больше признателен Тейт, чем ему самому?

Он чувствовал себя обманутым. И возмущенным. Клас не должен был подвергать Тейт риску и вообще не должен был брать женщину на охоту. Традиция сулила несчастье, и он чуть не потерял одну из громовых труб.

Через час, сидя у женского шалаша, он все еще не успокоился. Оружие Тейт лежало рядом с ней. Ничего не случится, если я его потрогаю, подумал он. Гэн осторожно огляделся. Нила обваливала мясо в золе, чтобы отогнать мух, потом она повесит его на дерево, чтобы не достали звери. Сайла ушла на поиски трав. Клас храпел в соседней палатке. Он продвигался все ближе, пока не оказался рядом с оружием. Изучая его закругленные очертания, он чувствовал мощь, которая манила его. Рука сама собой обняла прочную черную часть, которую прикладывают к плечу. Пальцы пробежали по поверхности, дрожа от холодной угрозы, затаившейся в стали. Когда его используют, припомнил он, одна рука поддерживает переднюю часть, а другая находится здесь, посередине.

Гэн поднял оружие, удивляясь его легкости. Его ладонь сомкнулась вокруг средней части, наткнувшись на полоску, прикрывающую черный язычок, торчащий снизу. Может, он так же важен, как спусковой рычаг в кроличьей ловушке? Это он открывает дверь, чтобы выпустить смерть на свободу?

Что-то остановило его. Подняв глаза, он встретил взгляд Тейт, белки, казалось, светились вокруг черных напряженных зрачков. Она затаила дыхание. Гэн хотел успокоить ее, показать, что просто интересуется. Он направил оружие на нее и потряс. Ее брови поднялись. Губы растянулись, обнажив оскаленные зубы. Молниеносным движением она оттолкнула от себя ствол.

Это было оскорбительно. Он собрался вырваться, когда Тейт осторожно забирала оружие из его рук. Тут он вдруг неожиданно и болезненно осознал, что это оружие может иметь свойства, о которых он даже не подозревал.

Может быть, нужна была особая молитва, чтобы удержать грохочущую смерть внутри? Могла ли она поразить, если рассердится, того, кто ее держит?

Он медленно положил оружие на место, но, когда хотел выпустить его, оказалось, что палец, который держал язычок, застрял внутри полоски. Он дернул его, чтобы освободить.

Тейт пискнула, словно мышь, и схватила его за руку. Не говоря ни слова, она нажала неровность на стальном корпусе, которую он раньше не заметил. Она сдвинулась и щелкнула. Только после этого Тейт выпустила его руку и откинулась назад, дыша, словно она все это время бежала сломя голову.

Он встал, собираясь уйти, но она махнула ему, чтобы он остался. Она подняла оружие и позвала всех остальных. Клас сразу проснулся. Сайла и Нила подбежали вместе с Джонсом.

Когда все собрались, Тейт что-то сделала, и длинный узкий железный короб внизу оружия выпал из своего углубления. Он был наполнен маленькими блестящими дротиками, которые напомнили Гэну ос в гнезде. Тейт достала каждому по такой осе. Джонс, улыбнувшись, отказался и отошел в сторону.

Нила спросила, нельзя ли из них сделать ожерелье. Тейт объяснила, что именно эти маленькие штучки вызывают грохот и смерть. Нила сразу уронила свои. Когда Гэн упрекнул ее в неуважении к чужому оружию, она отдала их Тейт. Та вернула эти странные дротики на место в железную коробку, потом забрала их и у остальных.

Вставив коробку обратно в углубление, Тейт показала другие штуки, которые были похожи на смешные, будто разжиревшие дротики из первой коробки. Она изобразила глухой звук выстрела и громкий разрушительный взрыв при попадании.

Гэн повернулся к Класу:

— Я должен побольше узнать об этих вещах. Они такие сильные!

Клас потер подбородок, потом рассудительно ответил:

— Это убийцы людей, вот что это такое. Они ничего не изменят. Ты должен найти способ изменить людей, а не убивать их.

Гэн не ответил. Все, как всегда. Только теперь Клас вместо отца. Всегда поучения и споры. Кивнув, он отвернулся. Если бы Гэн сейчас посмотрел назад, то увидел бы жест Класа — рука, наполовину поднятая, готовая к дружескому приветствию. Не завершившись, движение превратилось в резкий взмах разочарования.

Патруль появился на утро десятого дня: восемь Людей Гор с лошадьми на поводу. Они медленно ползли по долине, то показываясь в просветах леса, то вновь скрываясь за ветвями. Сайла прижалась к земле у самой верхушки гряды, желая, чтобы ее здесь сейчас не было. Ниже по склону Гэн и Тейт спрятались за укрытиями. Только Клас наблюдал за продвижением воинов, сводя к минимуму шансы быть обнаруженными. Сайла смотрела на него, готовая передать сигнал Ниле и Джонсу, которые держали лошадей ниже по склону за ее спиной. Собаки притаились справа.

Тейт чуть-чуть пошевелилась, поймав ее взгляд. Воспоминание о блестящем громовом дротике в руке взволновало Сайлу. Магия.

Церковь истребила всех волшебников, которые пытались заниматься чем-либо, кроме цирковых фокусов. Что сделает Церковь с этим чудом?

Предводитель патруля Горцев заговорил. Они находились прямо напротив нее, на дальнем берегу ручья, почти вернувшегося в свое русло еще два дня назад, и человек говорил беззаботно громко. Слова разобрать было невозможно, но сам звук доносился отчетливо. Сайла была уверена, что он устал и потерял надежду. И верно, двигался отряд без всякого порядка, оружие болталось на седлах. Верные обычаям Гор, они были кричаще разодеты и грязны, бусы неряшливо болтались, кожаная одежда покрыта пятнами. Сайлу передернуло при воспоминании о белье, которое они надевали под эту кожу.

Только один из них искал на земле следы. Правда, он делал это умело.

Два воина устроили соревнование по метанию камней и теперь хохотали и потешались друг над другом.

Она взглянула на Класа, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела, как он держит лук. Это был очень сложный выстрел, вниз по склону и под углом. Хуже, в нем не было нужды. Намного лучше было оставаться незамеченными. Он обязан был это знать. Тем не менее она заметила огонек охотника в его глазах.

Она наклонилась вперед, лихорадочно соображая, как бы ей удержать его. Ее движения оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Класа. Он опустил лук и обернулся, дружески улыбнувшись ей. Но это только чуть смягчило жестокость в его глазах. Она притягивала Сайлу и одновременно отталкивала.

Она отвернулась, снова посмотрев на воинов. Патруль уходил дальше вверх по течению.

Когда они скрылись из вида, Клас двинулся вниз по течению, чтобы убедиться, что другие отряды не следуют за первым. Гэн с собаками последовал за патрулем.

Тейт осталась на месте. Сайла подошла к ней и присела рядом. Тейт сразу же заговорила, пытаясь понять произошедшее. Сайла с удивлением поняла, что то, о чем в Церкви давали только формальное представление, Тейт чувствовала инстинктивно. Это было понятие об уклонении. Она вспомнила, как впервые вынырнула из ночного кошмара и обнаружила, что настоятельница Ирисов, тогда еще просто начальница спальни, будит ее. В эту ночь и несколько следующих настоятельница уносила ее с собой, чтобы успокоить. В спокойствии своей комнаты она объясняла, что какая бы сила ни действовала на разум, он может повернуть ее к своей выгоде. Они говорили о кошмаре и вдвоем придумали его конец, который приносил спокойствие, вместо того чтобы пугать.

В свое время, после бесконечных занятий с настоятельницей, она поняла, что тот сон, пугавший ее, был только плодом воображения.

— Ум хочет находиться в хорошем состоянии, дитя, — говорила настоятельница. — И он может творить чудеса. — Она рассмеялась, увидев выражение лица Сайлы. — Да, я сказала «чудеса», и это богохульство. Теперь ты знаешь мой секрет.

Тейт избавилась от своих страхов, изо всех сил стараясь понять слова Сайлы, и будто искра проскочила между двумя женщинами. Приглушенным голосом, каким говорят о тайнах и загадках, они обсуждали все, что видели вокруг.

Солнце уже стояло прямо над головой, когда возвращение Гэна прервало их. Юноша был мрачен.

— Они переваливают через гряду, двигаясь на северо-восток, чтобы выйти в следующую долину. Завтра они пойдут обратно.

Сайла начала объяснять Тейт, что он сказал. Та, недослушав, кивнула, и целительница поняла, что она еще раньше уловила суть разговора. Сайла радостно обняла ее, и даже Нила, проходившая мимо, улыбнулась, поняв, в чем дело.

Клас вернулся чуть позже. Когда Гэн рассказал ему свои новости, они решили, что пора сниматься с места. Если разведчики вернутся тем же путем, что и пришли, им ничто не грозит. Но если они пойдут по той стороне, на которой находится лагерь, то неминуемо обнаружат его.

Палатки были разобраны, а все нехитрое имущество погружено на лошадей в считанные минуты. Длинные шесты Клас спрятал далеко внизу в кустах. Гэн замел землю еловыми ветками и раскидал на земле листья и разный мусор. Меньше чем через час Сайла поклялась бы, что они только что прибыли на это место, а не жили здесь десять дней.

Но воины не были так довольны. Гэн долго обнюхивал землю, что Сайла нашла даже забавным, и в конце концов проворчал:

— Нужен хороший дождь, чтобы скрыть запах дыма и людей. Любой охотник за людьми поймет, кто мы такие и сколько нас.

Сайла вспомнила про Горного воина по имени Лис. Он похвалялся, что сможет рыбу выследить в реке. Если он осмотрит долину…

Но времени беспокоиться уже не было. Гэн уводил их отсюда. Клас шел сзади, заметая следы.

Когда они добрались до ледяного ручья, Гэн остановился и оглянулся, не обращая на остальных внимания. Когда он вновь занял свое место во главе колонны, все невольно затихли, оставляя его наедине со своими мыслями.

Путь вдоль ручья был идеальным — росшие в этом месте громадные деревья заглушили своей тенью весь подлесок. Отряд двигался вперед, сопровождаемый тихим скрипом смазанной кожи, спокойного дыхания лошадей да шорохом копыт по мягкой земле. Воздух, густой от влаги, поднимавшейся над ручьем, был пропитан запахами кедра и ели.

Сайла придержала лошадь, чтобы ехать наравне с Тейт и Нилой. Будто обретя новые силы от соседства с подругой, девушка заговорила тихим голосом. Она произносила только основные слова, чтобы Тейт тоже поняла ее.

— Я боюсь. Гэн изменился. Он какой-то не такой. Ты понимаешь?

Тейт посмотрела на нее.

— Понимаю. Сегодня новый день. Вчера прошло; сегодня не может быть как вчера. Никогда. Гэн никогда не станет таким, как прежде.

Сайла кивнула. Она подумала, понимает ли Тейт, как верно это сказано о них всех.

Глава 34

Алтанар подождал, пока в Тронном зале не наступила полная тишина, и напряженность, и без того весьма ощутимая, возросла. Правитель принял торжественную позу, хорошо сознавая, какое величественное зрелище он сейчас собой представляет. У него за спиной с потолка свисали связки радужных дисков из ракушек абалона, закрывавшие стену. По бокам трон окружали кроваво-красные панели. За панелями стояли люди, непрерывно махавшие веерами, поддерживая постоянный ток воздуха. Вращающиеся на ветру диски сверкали радужными переливами всех цветов.

На короле были церемониальные одежды Хранителя Внутреннего Моря: черно-белая мантия, украшенная перьями, имитировала окраску кита-касатки. Кольца из золота, серебра и полированного камня блестели на каждом пальце.

Справа от него из стены выступала деревянная платформа. Музыканты расположились на ней, словно птицы, ожидая его сигнала. Их было десять, десять мужчин, как и требовалось для исполнения государственной музыки. Двое сидели за барабанами, расставленными полукругом. Трое — около гонгов. Еще один стоял перед инструментом, состоявшим из деревянных блоков разного размера, под каждым из которых находился деревянный ящик для усиления звука. Кроме того, было две медные трубы, игравшие на них музыканты стояли один слева, другой справа от основной группы. Инструменты были не меньше десяти футов в длину, закреплены на подставках и направлены в сторону входа. По случаю торжества горели только свечи у трона, остальной свет давали жаровни. Потные взволнованные лица музыкантов блестели не хуже полированного металла их инструментов.

По сигналу Алтанара они разбили тишину. Ударные задавали ритм и мелодию на фоне груб. Собравшиеся вздрогнули от звуков, которые, казалось, заставляли вибрировать плоть на их костях. Музыка прекратилась так же внезапно, как и началась.

Алтанар подал новый сигнал. Воины его личной охраны промаршировали через главный вход. Они прошли двумя колоннами по одному в ряду, с промежутком в четыре фута между колоннами. Барабан отбивал медленный марш. Толпа раздалась, образовав проход между главными очагами.

Воины смотрели прямо перед собой, на церемониальных нагрудниках и шлемах играли отблески огня. Мечи они держали перед собой в вытянутых руках. Оружие было классических очертаний и начисто лишено украшений. Однако простота не смогла придать им элегантности, и осталось только впечатление жестокой мощи.

После первой двадцатки в колонне образовался разрыв. Фолконер, Леклерк, Конвей, Анспач, Картер и Бернхард вошли единой группой. За ними последовали новые воины. Второй отряд солдат нес «вайпы» и снайперскую винтовку Фолконера, но пистолеты чужеземцев остались при них.

Толпа напирала, каждому хотелось получше все разглядеть. Изучающие взгляды нахлынули на чужеземцев, словно волны, прижав их друг к другу, почти как настоящим, вполне материальным шквалом. Фолконер выпрямился, что-то резко сказав остальным. К тому моменту, как воины разошлись, оставив шестерку перед скамьей у трона, пленники стали намного спокойнее, в них чувствовалось уважение, но не страх.

Когда последние воины встали у стен, Алтанар поднялся на ноги. Снова зазвучала музыка. Шестеро преклонили колени.

Когда наступила тишина, Алтанар распростер руки. Низким напряженным голосом он произнес:

— Предводители Олы! Вы думали, что вызваны мной, чтобы принять участие в празднике по поводу захвата пленников из такой далекой страны, что мы даже не слыхали о ней. Но только король знает, что должно свершиться и что не должно. Вы были созваны на пир. Алтанару не нужны пленники. Ему нужны подданные.

Он хлопнул в ладоши, и воин, несший «вайп», вышел из строя и подбежал к возвышению. Преклонив колени и нагнув голову, он подал оружие на вытянутых руках. Алтанар шагнул вперед и взял его. Воин вернулся на свое место.

Алтанар поднял оружие над головой.

— Почему король пригласил всех своих подданных взглянуть на этих шестерых? К тому же трое из них женщины, даже не целительницы, даже не принадлежащие к Церкви. Разве Алтанар оскорбит вас такой жалкой причиной для пира?

На этот раз зазвучали голоса, сначала криками: «Нет!», потом возгласами: «Слава Алтанару!»

Послышался еще один голос:

— Зачем мы здесь, король? Веди нас: мы повинуемся!

Отдельные выкрики слились в приветствие, Алтанар буквально купался в нарастающем шуме. Как только гул начал стихать, он жестом потребовал тишины.

Алтанар знаком приказал Фолконеру встать. Когда тот поднялся, он помахал рукой, подзывая его к себе, и весь зал застыл, увидев, как Фолконер шагнул к трону. Это позволялось только в особых, очень редких случаях. Реакцией было ошеломленное молчание.

Фолконер принял оружие с почтительным поклоном, встав справа и чуть впереди от Алтанара. Открыв оружие, он осмотрел его и захлопнул. Металлический звук эхом раскатился в тишине.

Алтанар произнес:

— Вы еще увидите силу, которую эти новые союзники вложат в руки вашего короля, и с ее помощью он принесет вам богатство и власть, какие вам и не снились. Посмотрите в будущее!

Фолконер ждал, пока под барабанный бой войдет еще один отряд королевской охраны. Первые воины несли доски двухдюймовой толщины, фута три в длину. Вторая группа сгибалась под весом большой керамической урны на подставке, напоминающей приземистый стол с ручками; внутри урны плескалась вода. Остальные несли еще доски. За пару минут они обвязали урну досками, создав вокруг нее настоящую стену. Закончив работу, солдаты оттеснили толпу, очистив место вокруг странной конструкции.

Медленно подняв оружие, Фолконер выстрелил три раза подряд. Щепки, брызги воды, куски обожженной глины, все полетело в разные стороны. Доска, в которую он целился, разорвала веревки и бешено крутилась на месте, прежде чем упасть на землю. Остальные жалко обвисли на веревках. Грохот прокатился от стены к стене и обратно.

Зал буквально взорвался. Люди давили друг друга в попытках добраться до двери. Приветствия сменились воплями. Охрана — и постоянно дежурившая в зале, и личная гвардия Алтанара — кричала и ударами мечей плашмя призывала к порядку. Король, покатываясь от хохота, дал музыкантам сигнал, знакомый ритм начал понемногу успокаивать перепуганную толпу. Зрелище солдат, прокладывающих дорогу рабам с корзинами яств, восстановило окончательное спокойствие.

Лекари проскользнули в дверь вслед за рабами, чтобы позаботиться о раненых, некоторые из них все еще неподвижно лежали на полу. Новый отряд рабов погрузил пострадавших на носилки и унес из зала.

Протянув руки к аудитории, Алтанар потребовал внимания. Когда восстановилась тишина, он сказал:

— Эти люди будут стражами короля. Они будут жить с нами и пользоваться высшим уважением. Женщины приравниваются к целительницам, они священны, как священны возвысившиеся через Церковь. Празднуйте! Мы победим!

Все еще улыбаясь собравшимся, Алтанар тихо сказал Фолконеру:

— Охранник приведет тебя ко мне. Ожидай с остальными.

Поклонившись, Фолконер присоединился к своим товарищам. Леклерк улыбался.

— Это встряхнуло их, полковник. Вы бы видели Алтанара. Хоть он и знал, чего ждать, все равно чуть не выскочил из этого своего шутовского наряда.

— Было бы лучше устроить другую демонстрацию силы, — сказал Фолконер. — Простая огневая мощь не очень наглядна. Когда-нибудь у нас кончатся патроны, и тратить их для потехи — настоящее расточительство. Мы не можем себе этого позволить.

— Но у нас нет выбора, — сказал Конвей. — Он здесь главный, вы же сами говорили.

— Нам необходимо, насколько это возможно, улучшить свое положение, — сказала Анспач. — С этим я согласна. Но постоянно надо помнить, на каких мы здесь правах, и слишком не давить. Особенно нам не достает знания языка.

— Ну уж в этом-то мы преуспели. Особенно ты.

— Это единственное, что нам остается. — Выражение лица Картер было таким же горьким, как и ее слова. — Вы стражи. Мы женщины.

— Он ведь сказал, что вы так же важны, — произнес Фолконер.

— Но он не сказал равны, не так ли? И нам не представили ни одну женщину этой так называемой цивилизации. Они здесь торгуют женщинами, полковник.

— Я знаю. Не нападайте на меня, Картер. И на них тоже. Мы моментально можем скатиться из князи в грязи. Вам станет от этого легче?

До того как она успела ответить, к Фолконеру подошел воин из охраны Алтанара. На его стальном нагруднике было выгравировано изображение медведя — знак офицера. Он широко ухмыльнулся:

— Король призывает. Капитан охраны. Найти тебя. — Он говорил очень медленно, явно не готовый к возвышению своих бывших пленников.

Фолконер ответил:

— Я рад, Итал. Ты хороший солдат.

Они проследовали через боковую дверь, за которой ожидал раб с факелом, готовый освещать им путь, и вышли на крытую наружную дорожку. Дворец Алтанара остался в пятидесяти футах позади, его верхние этажи темнели над освещенной факелами стеной. Недостаток света придавал ему мрачный подозрительный вид, а пара светящихся окон, казалось, злобно смотрит в темноту. Охрана у тяжелых ворот из дерева и железа пропустила их через маленькую дверцу, предназначенную для пеших посетителей. Пройдя весь тоннель,пронизывающий стену насквозь, они оказались у других ворот. Каменный потолок над головой прорезали щели бойниц. Если бы нападавшие прорвались через главные ворота, тут их поджидало препятствие еще потруднее и лучники прямо над головой. Вход превращался в смертельную ловушку.

Миновав вторые ворота, каждый невольно выпрямлялся во весь рост, замедляя шаг.

Устройство дворца напоминало крепость в горах, только намного больше. Нижняя стена была добрых двадцать футов в высоту, и на ней не было никаких неровностей, что исключало саму мысль взобраться по ней. Как и крепость, дворец был предназначен для обороны, с бойницами для лучников в верхней и нижней частях стены. Охранники провели их через еще одну дверь, шести футов в ширину, сделанную из десятидюймовых кедровых досок. На ней было вырезано изображение лосося.

Конвей указал на него, когда они проходили мимо.

— Кто-нибудь еще заметил, насколько их искусство напоминает искусство древних индейцев, живших в этих местах?

Вопрос был скорее риторическим. Анспач сказала только, что она ничего не знает об индейском искусстве. Бернхард мельком взглянула в ту сторону, пробормотав что-то о повсеместной дикости. Леклерк поинтересовался, не было ли это последствием попытки восстановить прошлую культуру. Презрительно фыркнув, Картер заявила, тупое подражание — это лучшее, чего можно ожидать от варваров.

Внутри их ожидал еще один раб. На нем был халат со знаками принадлежности королевскому хозяйству: желтый шерстяной мешок от шеи до лодыжек, с длинными рукавами. Он показал на их ноги, покачав при этом головой. Ворча, они нагнулись, чтобы снять оскорбительную обувь. У каждого уже был при себе поясной мешок для обуви, какими пользовалось все высшее общество Олы. Ботинки были спрятаны, вместо них наружу появились мягкие тапочки из оленьей кожи. Обутые соответствующим образом, посетители прошли в зал мимо дверей в другие комнаты.

Алтанар лично открыл на стук. Он сменил неуклюжий церемониальный наряд на богато расшитую тунику и штаны. Знаком он пригласил их входить и подвел к столу с разложенной картой. На каждом углу стола стояли факелы в кованых подставках, давая вполне достаточно света. К тому же прямо напротив стола трещал камин. Чтобы помочь пламени разогнать холод от окружающего камня, обе длинные стены были завешаны гобеленами, изображающими сцены охоты.

Алтанар провел рукой над картой, излучая гордость.

— Это — мир, — сказал он. — Годы работы, сотни сообщений. — Он ткнул пальцем в карту. — Кос. — В его словах прозвучало самодовольство. — Они думают, что мы ничего не знаем об их землях, но мы знаем все.

Быстро склонившись над картой, Фолконер внезапно побледнел.

— Если здесь все точно, то район Залива полностью изменился. Посмотрите — все юго-западное побережье выглядит совершенно по-другому.

Анспач тронула его за руку.

— Берл, не думайте об этом. Вспомните… — Она не смогла продолжить.

Увидев боль в ее глазах, он быстро кивнул.

— Ты права. Вероятно, никого из тех, кого мы знали, это не коснулось. Там вообще никого не осталось в живых. — Он потер виски. — Мой разум все еще прыгает из одного времени в другое. Извините.

— Говорите так, чтобы я понимал. — Губы Алтанара побелели от гнева, но он контролировал себя. Его нижняя челюсть выдвинулась вперед.

Фолконер с извинениями поклонился.

— Король Алтанар удивил нас. Мы думали, только мы знаем южные земли.

— Вам они известны? Вы же пришли с севера, с запада. Как вы узнали о Косе?

— Наш король посылал людей вроде нас туда. — Фолконер показал направление на юг от восточных склонов Скалистых гор.

Подозрения затуманили улыбку на лице Алтанара, но нетерпение пересилило. Он снова склонился над картой, знаком призывая их подойти ближе.

— Здесь Харбундай. На протяжении поколений мы воюем за Внутреннее Море. Мое море. Этим летом, убить всех. Вы поможете. — Засмеявшись, он снова повернулся к карте.

На протяжении следующего часа он рассказывал об экспедициях и шпионах, поставлявших сведения для создания столь подробной картины окружающих Олу земель. Иногда он мог указать на чистое или только поверхностно исследованное место на карте, и назвать имя шпиона, который погиб, пытаясь добыть эту информацию. Он также обладал неисчерпаемыми познаниями во всем, что касалось политического, стратегического или тактического значения той или иной местности. Конвей с Фолконером обменялись взглядами, в которых сквозило уважение к этому человеку.

Их прервал стук в дверь, и Алтанар крикнул, приглашая посетителя войти. Они увидели женщину-рабыню, ее голова была опущена, взгляд устремлен прямо в пол. Глаза Алтанара сузились, он поджал губы. Из-за этого его щеки втянулись, подчеркнув резкие черты лица.

— Как ты посмела? Ты же знаешь, что я занят с гостями.

— Женщина в дар, король. Вы велели сообщить.

— А… Да. Действительно. — Он на секунду обернулся к карте, раздраженный, не в силах принять решение. Потом, улыбнувшись, он объяснил, помогая себе жестами. — Обычай. Весна. Племена приносят дар. Женщину для короля. Живет здесь, пока не появится ребенок, потом возвращается домой. Королевская кровь вливается во все племена.

Голос Картер кипел от сдерживаемого гнева.

— Женщина согласна?

Алтанар ответил на вопрос, но проигнорировал Картер, обращаясь к мужчинам.

— Свято. Слишком сложно для женского ума. Выбирает мой управляющий домом.

Картер сказала:

— Там, откуда мы пришли, мужчину, который выбирает женщину для другого мужчины, называют…

Фолконер схватил ее за руку и пролаял ее имя. Картер обернулась, от его грубости ее гнев мгновенно испарился. К женщине медленно возвращался самоконтроль, пока Фолконер сурово отчитывал ее.

— Ты забываешься. Женщины должны здесь знать свое место. Мы все должны. — Потом он извинился перед Алтанаром. — Мы никогда не обсуждаем такие вещи. Король. Мой друг устал, чуть не проговорил секрет наших людей. Прошу простить.

Вялый взмах руки Алтанара никого не обманул. Он кивнул рабыне.

— Я оставляю вас на попечение слуги. Оставайтесь так долго, как желаете.

— Благодарим. Скажи, король ваши люди нашли наших друзей?

— Убитых Людьми Гор? Нет. Вы должны быть благодарны, что мои люди спасли вас.

— Так и есть, король. Мы благодарны тебе.

Уже у самой двери он лукаво улыбнулся.

— Женщина из племени Лапса. Очень набожная. Завтра я буду очень усталым.

Он покинул комнату, и Бернхард уже открыла рот, собираясь что-то сказать. Но она внезапно оборвала себя, взглянув на раба, и отвернулась к огню, бормоча себе под нос.

Фолконер с задумчивым видом повернулся к карте. Картер не могла больше сдерживаться:

— Думаете, как бы помочь своему «другу», полковник? Хорошие перспективы, не правда ли? Может, за хорошую службу он соизволит вам помочь с…

Фолконер резко обернулся.

— Заткнись.

Остальные онемели от силы его ярости. Картер широко распахнула глаза, будто увидев его в первый раз. Когда он снова заговорил, слова звучали так, словно их произносили сами каменные стены вокруг.

— Я презираю этого человека. Тем не менее наши жизни в его власти. Единственный выход — стать ему полезными. Именно так я и буду действовать.

Леклерк внезапно дернул его за руку, глядя на застывшего на месте слугу. Он собрал всех в тесный кружок и произнес:

— Полковник, мы всегда должны помнить, что тут везде чужие уши и глаза. — Фолконер кивнул. — Вы правы. Прошу прощения, Дженет. Не стоило мне так заводиться. Посмотри, мы не можем остановить Алтанара. Мы не можем даже помешать ему. Но мы можем искать слабые места. Все вы уже заметили трения между ним и местной Церковью, а приветствия в зале вы слышали? Толпу специально заводили. Голову даю на отсечение. Его больше боятся, чем уважают. Но у него хорошая армия, и, очевидно, вполне лояльная. Не знаю, когда нам представится случай, но до тех пор мы работаем на него. По крайней мере делаем вид.

Конвей сомневался.

— Мы влезли в дело, в котором ничего не понимаем. Что если он проиграет эту войну, даже если мы ему поможем?

Улыбка Фолконера была похожа на свежий шрам.

— Нас уже давно отпели, Мэтт, и люди, которые это сделали, умерли сотни лет назад. Что же нам остается?

В своих покоях, подвергшись ритуальному раздеванию и осмотру целителями племени Лапса, Алтанар невидящим взглядом смотрел на портрет своего отца. Это было невыносимо унизительно, но Закон давал им право убедиться, что король здоров во всех отношениях.

Ничто не происходит случайно. Алтанар был в этом уверен. Каждый раз, когда ему предстояло принять решение, что-то всегда раздражало его. Что это могло быть, как не послание высших сил. Вездесущий не мог прямо говорить с ним, но оставлял свои послания, главное — правильно их понять. К счастью, он всегда понимал правильно.

Тот, которого звали Фолконер, был слишком наблюдателен, слишком быстро соображал и был слишком неуправляем. Остальные могли не соглашаться с ним, но всегда его слушали. Он был способен оценить задачи и возможности группы. Он был лидером. От него необходимо избавиться.

Целители ввели женщину-дар, одетую в традиционный прозрачный халат-токни. Он был призван символизировать скромность, но на самом деле только возбуждал чувственность. Женщина была хороша, красавица. Даже лучше, чем обещал управляющий дома. И робкая. Всегда так приятно, когда они дрожат и изображают нежелание. Если она действительно так хороша, как кажется, он отдаст ее управляющему, конечно, после того, как она забеременеет. Всегда полезно показать признательность, и не стоит упускать такой случай.

Он отметил в уме, что надо утром обсудить это с командиром охраны. Это, и еще, как поступить с Фолконером.

Глава 35

Указав рукой на стену, Алтанар предупреждающе приложил палец к губам. Настоятельница Ирисов, еле заметная в окружающей тьме, осторожно следовала за ним по пятам. Казалось, сырой камень коридора излучал что-то невидимое и зловещее. Сырость мучила ноющие суставы, а неровный пол, словно нарочно, старался поставить подножку. Спотыкаясь через шаг, постоянно хватаясь за осклизлую стену, настоятельница не отрывала взгляда от спины Алтанара, чтобы не видеть ползучих тварей, то и дело попадавшихся под руки.

Колеблющееся пламя свечи выхватывало из темноты напряженное лицо короля. Настоятельница убедилась на собственном горьком опыте, как недалеко от этой напряженности до настоящего гнева.

Отбросив мрачные мысли, она выпрямилась, чтобы заглянуть в указанный Алтанаром глазок. Лицо женщины вспыхнуло от стыда, но тут же в уголках губ появилась горькая усмешка. Вот она стоит здесь, стыдясь шпионить за пришельцами, а ведь провела всю жизнь, шпионя за этим человеком.

Чужеземцы спорили, и настоятельница пожалела, что так плохо понимает их нездешний говор. Попытки выучить его во время случайных разговоров с женщинами и импровизированных уроков у их девочки-рабыни были практически бесполезны.

Неожиданно женщина, которую называли Анспач, взглянула прямо на нее, как будто читая мысли сквозь стену. Со сдавленным вскриком настоятельница отпрянула от отверстия.

Улыбнувшись, Алтанар прошептал:

— Щекочет нервы, не так ли? Если кто-то с той стороны смотрит на гобелен с лосем, кажется, что он глядит прямо на тебя. Успокойся, настоятельница Ирисов, они ничего не замечают. Лучше следи внимательнее: сейчас придет Итал.

— Капитан охраны? Который их спас?

— Я спас их, настоятельница. Капитан Итал нашел этих людей и взял в плен. Я же назначил их своими стражами.

— Почему ты мне об этом рассказываешь, король?

— Смотри. Объяснения потом.

На стук Итала раб открыл дверь.

— Король приказал мне оставаться с вами. Помочь с языком. Вы понимаете?

Кажется, идея чужеземцам понравилась. Настоятельница обернулась, когда Алтанар тронул ее за плечо. Показав на глаза, а потом на уши, он знаком велел следовать за собой.

Они вышли через ту же самую дверь, но на этот раз женщина заметила, что тоннель продолжается и в другую сторону, исчезая во тьме. Сколько же раз за ее разговорами в этом здании следили?! Есть ли вообще в нем комнаты, недоступные для наблюдения?

Лучше бы ей всего этого не знать. За свою долгую жизнь настоятельница Ирисов усвоила, что ничего не знать — или делать вид, что ничего не знаешь, — лучший способ выжить в Оле. Знание — сила, но его обретение подобно подъему на вершину: чем выше заберешься, тем дальше видно, но и тем дольше падать.

Знание о проходах внутри стен было похоже на гнилую ветку, готовую в любой момент обломиться под ногой.

Они вошли в комнату, освещенную факелами. Дым вился под потолком и исчезал в вентиляционных отверстиях. Женщина невольно позавидовала тому, как легко он может убежать.

Устроившись на большой мягкой кожаной подушке, издавшей громкий вздох под его весом, Алтанар указал настоятельнице на такое же сиденье. Однако, помня боль в суставах от сырости коридора, она предпочла разместиться в кресле с жесткой спинкой.

Ее напряженная поза позабавила короля.

— Какой у тебя важный вид, настоятельница! Как всегда! Именно поэтому ты здесь: только ты способна привнести влияние морали в безумство моих амбиций. И именно поэтому мы теперь будем близкими союзниками, как никогда прежде.

Женщина скептически подняла бровь, и Алтанар рассмеялся.

— На этот раз у нас одни цели, а, быть может, даже и причины. Капитан Итал станет приманкой в капкане. Если эти чужаки и поверят кому-либо из нас, то скорее всего человеку, принявшему их капитуляцию. Итал поверил их слову, разрешив оставить при себе оружие.

— Я ничего не понимаю в приманках и капканах.

Король усмехнулся:

— Ты начала ловить души раньше, чем я появился на свет! Ты самая умная в королевстве — после меня, конечно. И пусть так останется. Я должен знать все.

— Но какая от меня польза? Если Итал станет собирать информацию…

— Они уже достаточно жили все вместе здесь, в замке. Я хочу их разделить. Женщины останутся с тобой в обители: поработай с ними. Выведанное тобой мы сопоставим с тем, что я узнаю от мужчин.

— Мой король, я вполне лояльна, но ты просишь меня торговать своими клятвами. Я не могу.

— Конечно, можешь!

Настоятельница приготовилась к борьбе и неизбежному поражению: ей придется медленно отступать, выторговывая привилегии и права. Сама мягкость тона короля пугала ее. А тот продолжал, не изменяя интонации:

— Эти люди беспокоят меня. Тебя же они должны тревожить еще больше. Итак, первое: их язык непонятен, и все же в нем звучит что-то знакомое. Разговаривая с ними в следующий раз, не пытайся понять, но слушай. Второе: мощь их оружия огромна, но они удивительно скромно используют ее. Вопросы: насколько эти люди сильны на самом деле? Хватает ли их силы только на определенное время, как масла в лампе? Смогут ли они сделать еще, после того как исчерпают эту? Дальше: почему я не верю, что они пришли из дальнего королевства на северо-востоке, о котором у нас никто не слышал? Почему я убежден, что они знают больше — и меньше, — чем говорят?..

— Но чужеземцы склонны к сотрудничеству. Они понимают, что должны служить тебе.

— Все понимают, что для них лучше, настоятельница. Включая тебя. Но ты удивляешь меня, ты же говорила с чужаками: неужели тебя не заинтересовали те двое, что исчезли?

— Я мало об этом думала.

— Не похоже на тебя! Говорили, что один из них черный. Я никогда не слыхал о черных людях, разве что в легендах о гигантах. Кроме того, они говорили, что мужчину звали пастор Джонс. С некоторых пор я не замечал, чтобы они называли его пастором, и могу поклясться, что началось это сразу после того, как одна из ваших целительниц заговорила о Церкви и ее высшей власти в любых вопросах религии. Тебя это не наводит на размышления?

Настоятельница поежилась в кресле. Она была уже не та, что прежде, и чувствовала, как постепенно сдает позиции перед напором жестокой молодости. Что же она упустила?.. Какая разница, как звали этого человека тогда или зовут сейчас?.. Неожиданно усталость навалилась на нее даже сильнее, чем боль. Лучше бы сейчас вернуться домой.

— Я не знаю, что такое пастор, король. Разве я должна это знать?

— Кто-то же должен! — Алтанар так резко вскочил на ноги, что женщина отшатнулась. Он наклонился, глядя ей прямо в лицо. В глазах сверкала ярость. — Это должно быть связано с религией! Нас двое, и, несмотря на разногласия, мы держим в своих руках это королевство. Чужеземцы привели с собой новую религиозную фигуру, причем мужчину. Вдумайся: настоятель-мужчина, вооруженный убийственной силой этих чужаков и говорящий от имени Единого! До сих пор Церковь была женской силой. Если Джонс выжил, он может стать началом вашего конца. Вот почему тебе необходимо стать самой близкой подругой этих женщин.

Король смолк. Настоятельница надеялась, что он закончил, но интуиция подсказала ей подождать. И не напрасно…

— Если ты собираешься возразить, то позволь сперва указать на некоторые факты. Ты избрала Жрицу Роз Сайлу посланницей к племенам воинов. Что, если она свяжется с этим человеком? Наши чужеземцы могут оказаться единственной защитой от Джонса. Я хочу подчинить и привязать их к себе, насколько это вообще возможно. При неудаче я обязан буду найти, что противопоставить их силе. Мы должны терпеливо наблюдать. Неужели ты хоть на секунду поверила, что они показали нам все, на что способны? Нет, настоятельница, это лишь частица их мощи, а остальное они держат в запасе и направят против нас, если мы их испугаем. Я в этом уверен! — Алтанар с такой яростью ударил кулаком по столу, что женщина вздрогнула.

Не заметив этого, он продолжал:

— Если придется, я могу рискнуть. Они все же люди! Мои подручные смогут подчинить их. А когда я завладею их оружием… — Не закончив мысль, король резко обернулся и указал на настоятельницу. — Ты немедленно потребуешь, чтобы Церковь призвала Жрицу Роз Сайлу. Она должна появиться здесь.

Настоятельница Ирисов встала, гордо выпрямившись, несмотря на частое сердцебиение и вновь появившуюся боль.

— Бремя ответственности требует, чтобы мы все проявили абсолютную лояльность. Я понимаю: дело короля — это дело Церкви. Каждое слово и мысль будут переданы вам. О Жрице Роз я позабочусь. Могу я идти?

Жестом король отпустил ее.

Лампы в длинном коридоре превращали тень женщины в обманчивый силуэт. Ковыляющая походка выглядела безумным танцем. Тень колебалась и текла, лишенная боли, сперва обгоняя, потом вдруг пропадая только затем, чтобы через миг снова возникнуть. Она жестоко дразнила старую настоятельницу.

Настоятельница с возмущением отвергла мысль, что Сайла могла предать Церковь или ее саму. Тем не менее ее очень радовало, что Сайле неизвестны их люди в Харбундае, иначе любой палач мог бы узнать о них.

Настоятельнице довелось лечить многих, допрошенных стражниками короля. Иногда ей казалось, что она различает вопли жертв в завывании зимнего ветра или в криках чаек. До того, как стала целительницей, она очень любила прогулки по берегу во время шторма… Алтанар уже вынудил Церковь отдать ему одну из сестер. Случилось это много лет назад, и настоятельница всегда подозревала, что предъявленное обвинение было фальшивым и Алтанар просто показывал свою силу.

Часто она сравнивала ту давно погибшую сестру с Сайлой. Женщина, конечно, сломалась, сознавшись во всем и вся, но на плахе плюнула в лицо палачу и объявила себя невиновной. Она умерла чистой.

Именно то, как та сестра провела свои последние минуты, роднило ее и Сайлу: чувство собственного достоинства и вызов обстоятельствам даже в простом кивке головы.

Внезапно настоятельница остановилась, вспомнив, как женщина кричала, когда блюстители истины вели ее на эшафот.

Если Алтанар доберется до Сайлы, его гнев обрушится на всех, с кем она была связана.

Посмотрев вниз, на свои скрюченные руки, настоятельница попыталась сжать кулаки, но пальцы не слушались. Она и так уже испытывает сильную боль. Сможет ли выдержать большую? И как долго? И — самый трудный вопрос из всех — во имя чего?

Выход наружу находился в конце коридора. Казалось, до него еще тысячи и тысячи миль. Прислонившись к статуе, настоятельница произнесла формулу, очищающую разум. И вернулась к настоящему.

Итак, Итал был доносчиком. Очень хорошо. Ей хотелось крикнуть прямо в хвастливую самоуверенную физиономию Алтанара, что слуги тоже имеют свою цену.

И та жалкая маленькая служанка в том числе. «Бесполезная дрянь», — сказал он два года назад, когда она не смогла зачать ему ребенка. Как мало Алтанар знал и еще меньше понимал! Возможно, когда-нибудь ему расскажут, что девушка рисковала быть наказанной, собирая и используя растения, предохранявшие ее от беременности. Женщины ее племени втайне произносили ее имя с почтением и гордостью.

Охранник открыл перед настоятельницей Ирисов дверь, и она вышла в ночь. Ноги сами знали дорогу.

Высшую цель Церкви нужно и можно достичь. План под угрозой, но лишь на самом низшем уровне. Настанет время, и все снова придет в движение.

В Древней Книге Первой Церкви сказано: «Нет тайны, недоступной для Церкви, ибо Церковь — мать всех тайн. Ее власть может быть свергнута, ее слуги уничтожены, ее святыни разрушены до основания. Но она восстанет вновь, и вновь воссияет правда — и вновь, и вновь, пока существует человек».

Время — это не главное. Как и боль. Как и сама жизнь. Настоятельница на секунду представила лицо Сайлы: голубой огонь глаз, прожигающий путь в будущее, которого она одновременно боялась и желала, как боится и желает женщина рождения ребенка.

Глава 36

Сайла вела маленький отряд на север через отроги Гор Дьявола. Движение поперек крутых склонов превращало каждую милю в часы изнурительного труда. Ливни, изредка сменяющиеся чистым прозрачным небом, были благословением и проклятием одновременно. Люди Гор знали, что отряд находится на их территории, и примерно выяснили направление движения. Дожди и ветры помогали заметать следы, но они же жестоко мучили путников. Особенно страдал Джонс. И раньше не отличавшийся крепким здоровьем, сейчас он был серьезно болен. Только забота Тейт держала его на ногах.

Никто не говорил об этом вслух, но в быстрых взглядах Людей Собаки читалась одна общая мысль: нельзя ради Джонса жертвовать большинством.

На третий день одинокий разведчик прошел в двадцати футах от места, где с луком наготове сидел Клас. Ветерок, трепавший плащ из барсучьего меха на плечах Горного воина, донес до собак сильный запах, грозивший пересилить тренировку. Раггар весь дрожал, изогнув пасть в молчаливом рыке. Шара приподнялся на лапах, и Гэну пришлось положить руку ему на загривок, чтобы успокоить. Чо напряженно ждала, кося глазом то на Раггара, то на Гэна.

Эта встреча оказалась только началом неприятностей. Большую часть дня путники провели на ногах, втягивая скользящих и оступающихся лошадей на вершину кинжально острого гребня, за которой ожидался не менее трудный спуск по предательской каменной осыпи. Добравшись до долины, вконец измотанные путешественники оказались в узком глубоком ущелье, где пришлось за три часа семь раз пересекать один и тот же ручей, чтобы найти подходящую дорогу.

Высота была еще одним врагом чужеземцев. Хотя Джонсу и Тейт отдали запасную одежду, они все равно страдали от холода. Для Гэна это оставалось загадкой. Судя по всему, чужеземцы должны быть великолепными ткачами, а на самом деле ничего не понимают ни в шерсти, ни в коже. Даже их обувь, сделанная из какой-то невероятно прочной ткани, была лишена украшений и выглядела неуклюже. Хотя в действиях чужеземцев проявлялась яркая индивидуальность, одеты они были поразительно однообразно. И некрасиво. Гэн все время размышлял, что бы это значило.

Когда отряд наконец достиг гребня, бывшего последним крупным препятствием, Гэн глубоко вздохнул. Может, горные тропы и не подходят чужеземцам, но его они радовали. Несмотря на таящуюся опасность — сквозь редкий лес все тропки хорошо просматривались, — Гэн предпочитал их скрытным долинам.

Однако неприятной стороной такого изнурительного путешествия было прекращение всяких разговоров, оставлявшее кучу времени для самокопания.

По мнению Нилы, у Гэна не было друзей, а отец уверял, что он должен стать лидером. Но для самого Гэна это ничего не решало, только вызывало новые вопросы. В действительности он не имел ни малейшего представления, кто и что он и тем более как ему кем-то стать. Гэн верил только, что выживет, а, по словам матери, для него выжить — значит прославиться.

Через плечо он бросил взгляд на отряд. И это путь к величию?!

Он непременно все выяснит, если только они когда-нибудь выберутся из этих гор.

Ближе к вечеру путешественники наконец-то нашли легкий маршрут, и вскоре последний спуск был завершен. Конь Гэна слегка заржал, расслабившись, когда они вступили на почти ровную почву высокогорной долины.

Солнце окрашивало восточный край долины в цвета заката. Если бы группа двинулась на север по более ровным местам, в обход предгорий, то могла бы войти в долину с востока. Но на выбранном ими сложном пути было больше шансов остаться необнаруженными.

Пологий склон на западном краю долины будет подходящим местом для отдыха перед штурмом перевала. Вглядываясь в небо, Гэн втянул воздух и решил еще раз посоветоваться с Класом, надеясь, что удастся избежать встречи с запоздавшей бурей. А если нет… Гэн предпочел не думать о том, что все равно от него не зависит. Отдохнув, они подготовятся и одолеют перевал — все по плану. А если Дьяволы нападут до этого, придется сражаться, а потом бежать изо всех сил. Как просто иногда все выглядит!

Гэн осмотрел западные подступы. Все было скрыто деревьями. Почки уже набухли, откликаясь на зов весны. Скоро белизна цветов покроет ветви, и они будут парить в этой легкой дымке, так не похожей на недавно сброшенную тяжесть снегов.

Внимание Гэна привлекло растущее беспокойство Раггара, и он тут же догадался о причине. Молодые побеги яблонь и вишен были ободраны, из свежих ран медленно вытекала янтарная смола. Здесь недавно паслись олени, а где олени — там и волки.

Остановившись, Гэн подождал, пока Клас с ним поравняется, и они пустили лошадей шагом.

— Ты заметил следы?

— Да. Тут наверняка много оленей. Собаки уже учуяли волка?

— Похоже на то. Я думаю… — Гэн внезапно осекся. — Впрочем, вот и они.

Это была большая стая, четырнадцать прекрасных животных, расположившихся полумесяцем прямо перед ними. Впереди, по центру, неподвижно сидел вожак.

Раггар на негнущихся лапах вышел вперед, и все затаили дыхание. Волк встал. Два зверя посмотрели друг на друга, потом отвернулись. Гэн прикинул, что вожак фунтов на двадцать-тридцать тяжелее Раггара. Клас тихо произнес:

— Я не узнаю ни одного из них. А ты?

— Нет. Придется быть осторожными.

— Осторожными?! — Клас был поражен. — Надо уходить. Мы их не тронем — и они нас не тронут.

— Мы находимся на их земле, и я хочу показать, что мы друзья.

— Это земли Дьяволов! Здешние волки не знают нас. Если они на тебя кинутся, не уверен, что смогу их остановить.

— Все будет в порядке, Клас. Они нормально реагируют. Волки — наши братья.

— Будь осторожен!

Приняв у спешившегося Гэна поводья, Клас сделал остальным знак отойти. Гэн приказал Чо и Шаре охранять отряд, и последний недовольно ощетинился. Медленно, не оглядываясь на стаю, Клас отошел назад, за ним последовали обе собаки. Гэн с Раггаром остались одни. Все их оружие составлял мурдат Гэна, да и тот был в ножнах.

Вожак потянулся, свесив язык между зубов, почему-то напомнивших Гэну о новеньких копьях в кузнице. Возрастающее напряжение стаи стало заметно по участившимся зевкам и тяжелому дыханию. Волки выглядели так, будто наслаждались какой-то им одним понятной шуткой. Повинуясь знаку Гэна, Раггар остался на месте и наблюдал, как его хозяин подходит к середине полукруга. Наклонив головы к земле, волки придвинулись поближе — это могло оказаться приготовлением к атаке. Гэн избегал смотреть им в глаза. Когда вожак взглянул прямо на него, Гэн отвернулся на сорок пять градусов, пристально изучая далекие вершины. Потом очень медленно и осторожно, как цветок поворачивается к солнцу, он повернулся к вожаку. Тот вежливо отвел взгляд, сделав вид, что ужасно заинтересовался кузнечиком.

Сайла больше была не в силах этого вынести. В ужасе она прошептала Класу:

— Что он делает?! Почему он хотя бы не вытащит меч?

Не оборачиваясь, Клас ответил нормальным голосом:

— Спокойно. Нет смысла шептать. С такого расстояния они слышат, как кровь течет у тебя в жилах. Гэн уже делал подобное прежде. Все будет хорошо, вот увидишь.

Сайла не могла заставить себя отвернуться. Гэн стоял абсолютно неподвижно всего в шаге от блестящего волчьего носа. Она вся похолодела, когда зверь потянулся вперед, почти коснувшись ног Гэна. А когда волк напряженно отступил назад, из груди Сайлы вырвался странный звук, вызвавший предупреждающий взгляд со стороны Класа. Не помня себя, она вцепилась в его рукав.

Высоко подняв хвост, волк точно выверенными шагами обошел вокруг Гэна. Все это время его глаза, казалось, прожигали человека насквозь. Гэн изредка поглядывал на него, только чтобы убедиться, что он еще здесь. Осмотр, похоже, удовлетворил вожака, и он направился к Раггару.

Гэн перевел дыхание. Этого он боялся больше всего. Раггар был больше чем горд — он был высокомерен. Несмотря на разницу в весе, Гэн верил, что пес убьет волка в схватке, однако это не решит проблему. Гэну были нужны волки.

Вопреки этикету, хвост Раггара оставался высоко поднятым. Более того, он отказался показать свою шею в знак подчинения, предпочтя кружить и принюхиваться, как равный.

Шерсть у волка встала дыбом, в груди прозвучал глухой рык. На Раггара это, однако, не подействовало, и он зарычал в ответ.

Гэн сделал шаг вперед, на ходу вытаскивая мурдат. Теперь оружие свободно висело, блестя в последних лучах солнца.

— Мы не хотим драться, брат. Собака пришла со мной, и я с собакой. Наши пути расходятся, но мы братья. Мы покидаем тебя в мире. Мы будем охотиться. Мы будем есть. Раггар, пойдем. Ко мне, Раггар.

Пес дрожал. Пасть изогнулась в оскале, одновременно выражавшим желание и драться, и подчиниться. Он двигался так, будто это причиняло жуткую боль, но все же отступил. Вожак смотрел Раггару вслед, не сделав ни одного движения по направлению к нему. Раггар остановился рядом с Гэном.

Из-за всех предыдущих обходов и кружений ситуация теперь получилась несколько сложная. Гэн и Раггар оказались стоящими спиной к стае. Волки забеспокоились, молодые самцы были уже на грани истерики. Вожак, обнаружив, в свою очередь, что стоит спиной к остальным путешественникам, посмотрел на Гэна с почти человеческой озадаченностью, как будто ища достойный выход из такого странного положения.

— Тихо, тихо. Мы все двинемся одновременно. — Гэн сделал знак Раггару и медленно пошел влево. Несколько волков пошевелились и зарычали.

Вожак тоже двинулся налево. Постепенно первоначальная расстановка возобновилась. Гэн спрятал мурдат в ножны.

— Я вернусь, брат! Мы будем охотиться.

Вожак издал странный звук, непохожий ни на рык, ни на лай. А потом волки исчезли. Только что все были на виду — и вот уже превратились в серые, черные и коричневые тени на фоне листвы. Только случайное шевеление листьев и веточек напоминало об их присутствии.

Гэн погладил пса. Сначала он даже не мог понять, дрожит это собака или его собственная рука, и расхохотался, обнаружив, что дрожат они оба. Раггар вопросительно взглянул на хозяина, явно не оценив юмора ситуации.

Клас был того же мнения:

— Смейся, смейся. Все сумасшедшие смеются.

Сайла наконец обнаружила, что сжимает руку Класа. Она поспешно отдернула ладонь.

Гэн уже вскочил на лошадь и, когда они вновь двинулись в путь на запад, поехал рядом с Класом.

Сколько ни вглядывалась Сайла в лес после этого случая, она ни разу не заметила следов волчьей стаи. Однако ее не покидало ощущение, что они где-то рядом. Сайле вдруг пришло в голову, что вся ее жизнь — это ощущение вещей невидимых и нежеланных. Эта мысль помогла ощутить перспективу: волки были далеко не главной заботой.

Постепенно усталость вытеснила беспокойство. Вечер был спокойным и неожиданно теплым. Закутавшись в накидку, Сайла почти задремала, убаюканная мерным шагом лошади. В полусне образы реальности и фантазий смешались. Лагерь Людей Собаки казался ей похожим на рай, несмотря на все пережитые там невзгоды и опасности, и на его фоне роскошь апартаментов Олы казалась мрачной. Неожиданно она стала думать о Класе.

Такой сложный человек! Когда патруль Дьяволов проходил мимо, он хотел выстрелить… Нет, поправила она себя, убить! И все же нельзя избавиться от ощущения отчаяния в том брошенном на нее взгляде. Сайлу слегка тревожило, как ярко сохранилось в памяти лицо Класа и как сильно влияние этого образа. Она вспыхнула, вспомнив, как напрягаются его мышцы от сдерживаемой силы. Тепло разливалось по всему телу, и девушка все глубже и глубже погружалась в воспоминания, рисуя в воображении вещи, о которых слышала только шепот во тьме общей спальни обители.

Сайла резко выпрямилась в седле. Клас ехал рядом, озабоченно наклонившись к ней.

— С тобой все в порядке?

— Да, все отлично. — Она неловко отвернулась.

Пожав плечами, Клас пришпорил лошадь и присоединился к Гэну.

В этот момент волчья стая неожиданно напомнила о себе громким воем. Испуганная Нила придвинулась ближе к Сайле, и та ободряюще улыбнулась. Хотя в этой улыбке сквозила фальшь, проявление участия было хорошим знаком. Трудности спаяли их всех в единое целое, и Жрица Роз начинала верить в успех путешествия в Харбундай.

Волки завыли снова, и эхо, подхватив протяжный звук, разнесло его по ущельям. В нем звучала свобода, заставившая сердце Сайлы наполниться тоской.

— И я, — беззвучно прошептала она. — Пожалуйста, когда-нибудь… И я…

Глава 37

Ожидая, пока весна расчистит перед ними дорогу, путники разбили лагерь на относительно ровном уступе высоко над волчьей долиной. Место было хорошо скрыто от посторонних глаз, а неподалеку протекал ручей. Почти каждую ночь на протяжении трех недель стая выла, сообщая, что все спокойно. Это было время счастливого отдыха для всех, кроме Класа. Почти сразу отправившись на разведку, он вернулся лишь через неделю. Гэну показалось, что Клас рад был уйти, но он решил не задавать лишних вопросов: Клас знал, что делает.

Вернулся он обросший и грязный. Из-за снегов, затруднявших продвижение, Клас не смог забраться высоко на перевал. Кроме того, приходилось прятаться от вездесущих Дьяволов, легко перемещавшихся на лыжах и снегоступах. Придя в лагерь, Клас в первую очередь побрился, искупался и завалился спать на целые сутки, но и потом оставался замкнутым. Гэн приписал это времени, проведенному в молчании и одиночестве.

В то утро, когда Гэн возвращался из ночного дозора, солнце скрывалось за белесой массой облаков, заключивших лагерь в свои сырые объятия. Туман не был редкостью для этих мест, но сегодня что-то казалось необычным. Он будто давил на землю, повиснув на еловых лапах, пропитавшихся влагой настолько, что капли падали с них дождем. Заметив, как облако ползет между деревьями, подбираясь к палаткам, Гэн нахмурился.

— Я схожу вниз за мясом, а заодно и за шкурами для снегоступов.

Клас посмотрел неодобрительно:

— Погода спокойная, проход скоро расчистится.

— Будем надеяться, но я не хочу допускать неожиданностей.

— Кстати, плохая погода убьет этого чужака. — Клас грубо ткнул пальцем в сторону навеса. — Я не собираюсь его нести. Это окончательно.

Взглянув на Джонса, дрожавшего под всеми одеялами и шкурами, какие нашлись в лагере, Гэн произнес:

— Он не борется за свою жизнь.

— А я не могу сделать это за него!

Проводив взглядом удаляющегося Класа, Гэн приказал собакам ждать.

Дорога вниз заняла целых два часа. Надо было наконец-то дать знать остальным охотникам о своем присутствии, и, откинув голову, Гэн завыл. Сквозь туман к нему пришел ответ. От слабого, но сложного звука серый воздух задрожал. Когда он стих, тишина окутала долину, словно дичь поняла, что охотники уже здесь.

Гэн выбрал место недалеко от развилки. За поясом у него была коричневая накидка с вплетенными черными полосками, и, сев в засаду в ожидании дичи, Гэн накрылся ею. Рисунок ткани, регулярность которого теперь нарушалась складками и морщинами, делал охотника невидимым на фоне подлеска. Промасленный кусок такой же материи предохранял от влаги тетиву.

С правой стороны долины раздался вой, и слева ему ответил крик, похожий на лай. Стая будет медленно двигаться по направлению к Гэну. Часть дичи проскользнет мимо загонщиков, а часть выйдет прямо на его стрелы.

Капелька воды, упав Гэну на ресницы, заставила его зажмуриться на долю секунды. Когда он открыл глаза, прямо перед ним стояла молодая олениха. Подняв голову, она непрерывно шевелила ушами и, даже не видя и не чуя Гэна, понимала, что что-то здесь не так. Он решил ее пропустить: стая загонит лучшую добычу. Или никакой.

Спустя почти час на тропе слева появился олень. Гэн легко подстрелил его и уже спешил к добыче, как вдруг какое-то движение справа заставило его замереть на месте. Это был огромный кабан, быстро семенящий по соседней тропе. Зверь явно не замечал человека, да и волки позади не слишком его беспокоили: таких клыков не испугались бы только самые голодные. Увидев Гэна, кабан мгновение не мог разобрать, что перед ним такое, но в конце концов принял решение. Тревожный визг заполнил долину, и Гэн понял, что теперь от засады не будет никакого толка. Олень нужен был ему для своих собственных нужд, а договор с волками требовал разделить добычу. Так что еще две стрелы обеспечили стае свинину на обед.

Поспешив к оленю, Гэн вспорол ему горло, чтобы спустить кровь. Он быстро отсек мошонку — это было необходимо, чтобы мясо не испортилось. Теперь надо удалить мускусные железы, иначе мускус сделает оленину несъедобной. Тщательно очистив лезвие ножа после всех этих операций, Гэн разрезал шкуру на животе, начав сзади и закончив у грудины. Действовал он быстро, но аккуратно: лишняя доля дюйма в глубину — и можно повредить свод брюшины, а это тоже портит мясо.

Наконец, обезглавив оленя, Гэн сделал надрезы на задних ногах — на пару дюймов ниже второго сустава — и, протянув через разрезы кожаный шнурок, подвесил тушу на дереве.

Шкуру на задних ногах он сначала подрезал по кругу, а затем рассек одним длинным движением от одной конечности к другой. Серией более коротких надрезов, постоянно оттягивая шкуру, Гэн сперва снял ее с задних ног, а потом содрал до самых лопаточных костей. Сделав такой же длинный разрез по внутренней стороне передних ног, он завершил процедуру, стащив шкуру через горловину.

Несмотря на холодный туман, юноша был весь в поту, а еще предстояло разделать тушу и дотащить ее до лагеря. Он продолжил, стараясь, чтобы как можно меньше шерсти и мусора попадало на мясо.

Прикинув, сколько всего придется бросить, охотник приуныл. Он не любил попусту разбрасываться, а из того, что останется здесь, можно изготовить тысячу вещей: из одних только рогов Гэн мог бы наделать пуговиц, рукояток, шил и еще множество полезных мелочей. Однако выбора не было. Отряду нужны шкура и мясо, а на остальное нет ни времени, ни сил.

Перед тем как уйти, Гэн срубил несколько толстых сучьев с сухой яблони и кожаной веревкой привязал к ним завернутое в шкуру мясо. В этот момент появилась стая. Ничего не подозревая, юноша потянулся к лошади, а когда обернулся, волчьи глаза уже светились перед ним, наполненные возбуждением от охоты. Несмотря на полные животы, волки с интересом наблюдали, как он привязывает тюк с мясом позади седла.

Они знали, что количество пищи зависит только от их собственных способностей и улыбки матери-природы, им знакомы голод и голодная смерть, а у этого человека есть мясо. Волки беспокойно зашевелились.

Лошадь фыркала, вырывая из рук поводья. Пока Гэн ругал себя, что привел лошадь Дьяволов, а не свою собственную, вожак, потянувшись и зевнув, встал. Два других волка последовали его примеру.

Лошадь стала настолько нервной, что закрепить груз никак не удавалось. К тому моменту, как Гэн закончил, он уже был окружен.

Высоко подняв хвост, подошел вожак. Глухо рыча, он тщательно обнюхивал человека, лошадь и сочащийся кровью сверток.

Гэну потребовалась вся его сила, чтобы левой рукой удерживать лошадь на месте, пока правая медленно ползла к рукояти меча. Наконец, то ли от полной безысходности, то ли окончательно подчинившись человеку, лошадь прекратила вырываться и стала просто непрерывно дрожать. Вокруг глаз у нее появился белый ободок, и от пены казалось, что она весь день мчалась галопом.

Надо было сказать что-то успокаивающее вожаку. Избегая смотреть ему в глаза, Гэн произнес:

— Брат, сегодня мы охотились вместе. Стая сыта. Мы разделили все мирно.

В этот момент между парой молодых волков началась грызня. Не понимая, что могло вызвать такой взрыв неконтролируемой агрессивности, юноша продолжал смотреть в одну точку. Один из волков болезненно взвыл, и все стихло так же внезапно, как и началось.

Сейчас все решала выдержка. Гэн знал: вожак обязан показать всем остальным, что управляет ситуацией; не будь он главным, он охотно пошел бы на соглашение.

Одной рукой Гэн отвязал поводья, а тем временем другая рука на дюйм вытащила лезвие из ножен.

— Я оставил все, что мне не нужно. Но я буду бороться за то, что имею.

При звуках его голоса верхняя губа зверя задрожала. Гэн осторожно повел лошадь прочь. Сейчас наступил момент, когда любое оскорбление достоинства вожака означало бы мгновенное нападение. Остальные волки расступались, тяжело дыша и неуверенно оглядываясь друг на друга.

Спиной чувствуя напряжение стаи, Гэн заставлял себя не спешить. Вот он отошел уже на десять шагов. Потом на двадцать. На пятидесяти Гэн остановился и повернулся. Только вожак продолжал наблюдать, и юноша помахал ему. Волк продолжал смотреть. Идя в гору, Гэн сделал большой глоток из меха с водой.

Общение с дикими братьями всегда было делом тонким, однако сейчас их поведение выглядело странным. Стаючто-то беспокоило.

Сделав всего несколько шагов, Гэн заметил движение на краю долины. Сперва он решил, что это может быть очень сильный медведь, который бродит, даже не думая скрываться. Когда же заросли поредели, Гэн разглядел всадника, ведущего вереницу из трех вьючных лошадей. Торговец!..

Все люди всегда существовали в каких-то социальных рамках, но торговцев в их странствиях ничто не могло защитить от жестокостей мира, кроме членов их семей, которых можно было пересчитать по пальцам.

Этот вообще путешествовал совершенно один. Гэн подавил дрожь. Никаких связей с какой-либо группой — это было невозможно понять. Даже теперь, будучи изгоем, он чувствовал себя принадлежащим племени Людей Собаки.

Чтобы видеть приближение всадника, Гэн спустился в заросли ольхи. Сквозь яркое пятно, прожженное солнцем в пасмурном небе, в долину лился свет. Цветы, украшавшие землю, буйствовали в беспорядочных вихрях желтого, белого и бледно-голубого. Бесчисленные плодовые деревья стояли, обсыпанные розовыми сугробами. Через все это ехал бородатый торговец в шляпе, закутанный в тяжелый плащ из меха енота. Он то насвистывал обрывки мелодий, то негромко пел сам себе. Лошадь вежливо перебирала ушами, когда он изредка прерывал пение, чтобы поговорить с ней. Гэн не осознавал, что у него на лице играет улыбка, когда человек внезапно натянул поводья в каких-нибудь десяти шагах от него, чуть не выпав из седла при виде наблюдающего воина. Слова потоком хлынули сквозь бороду:

— Ты выглядишь дружелюбно. Так ведь? У меня нет ничего, за что стоило бы умирать. Возьми все, что хочешь, и иди с миром. Пусть тебе это сослужит лучшую службу, чем мне: я проехал тысячи и тысячи миль, но не получил выгоды достаточной, чтобы…

Торговец смолк, как только Гэн поднял руку и заговорил:

— Кто ты? Откуда и куда держишь путь?

Человек начал было отвечать; его челюсть при этом двигалась так, что казалось, будто усы трепещут на сильном ветру.

— Всем видно, что я торговец, сын торговца, внук…

Рука Гэна снова поднялась, и тот поспешно подытожил:

— Ну, в общем, мы такие. Всегда были. Я зимовал с Пожирателями Бизонов. А теперь на пути обратно в Харбундай.

— Рановато для этого пути! И ты не сказал мне до сих пор своего имени.

— А ты мне своего, молодой воин из племени Собаки. — Человек усмехнулся, и нервозность почти исчезла из сияющих зеленых глаз, уступив место проницательности, которая явно шла ему больше. — Я Билстен. И я узнал тебя, Гэн Мондэрк, — на это потребовалась лишь минута. — Привстав в стременах, торговец осмотрелся: — Остальные скрываются неподалеку?

— Кого ты имеешь в виду?

Теперь взгляд странника был уверенным:

— Там были ты; учитель боевых искусств Клас на Бейл; Нила Ян, дочь Фалдара Яна, которого ты убил; твой отец Кол, настоящий Вождь Войны; и, наконец, Жрица Роз из Олы по имени Сайла. О, да: у тебя еще было три собаки… Ну, так где же остальные?

— Мой отец умер, торговец.

В реакции торговца была неподдельная симпатия, и Гэн пожалел о резкости сказанного. Тем не менее, напомнил он себе, этот человек был тем, кем он был.

— Откуда ты знаешь так много?

— Благодаря своим знаниям я все еще жив.

— Это легко можно исправить. Ты ведь достаточно умен и все прекрасно понимаешь… В твоем хитром уме уже наверняка есть сделка.

Торговец энергично кивнул:

— Отлично! Это мне по душе. Никакого обмана, честное слово. Бей Ян пообещал сотню лошадей за голову каждого из вас — кроме его сестры, конечно: две сотни за сестру, живую и невредимую. И никакой торговли за Жрицу — слишком много проблем с Церковью, ты же знаешь… М-да, много лошадей — целая сотня!..

— Тебе нужна моя голова?

— Такой молодой — и такой подозрительный! — вознегодовал торговец. — Вот мой план. Предположим, кто-то — например, ты — убивает воина Людей Гор или даже парочку. Если их оставить на попечение погоды и диких зверей на несколько дней, то некто торговец, вероятно, сможет пойти к Бею Яну с головой — или даже двумя, как я уже говорил. Бей молод, он не очень-то захочет смотреть слишком близко, так ведь? А даже если и захочет, то не сможет сказать ничего определенного, особенно если там будет что-нибудь вроде твоего лука как доказательство того, кому принадлежала голова. Таким образом можно разжиться сотней лошадей, а то и двумя. И все это за мертвого горца.

— Или двух, — добавил Гэн, и усмешка Билстена появилась снова. — Над этим надо подумать. Какие еще новости?

— Новости я продаю, молодой Мондэрк.

— А я раздаю стрелы.

— Понимаю, хороший аргумент. Так и быть. Пожиратели Бизонов сошлись с племенем Мутной Реки. Вождь по имени Пленти Айрон — он Верховный Вождь Лиги земледельцев — толкает Мутных на запад, на территорию Пожирателей Бизонов. Пленти Айрон — опасный человек… Тебе знакомы эти имена?

— Я слышал о Пожирателях Бизонов, но и только.

Нахмурившись, Билстен потер рукой подбородок:

— Хм, тогда тебе это ничего не скажет. Зато Люди Гор, разыскивающие вас, рассказывали мне кой-какие сплетни, которые тебе явно понравятся. Утверждают, что у них была битва с людьми, сражавшимися громом и молнией. Хвастаются, что убили двоих из них и прихлопнули бы оставшихся, но появилась конница Олы и спасла шестерых, а еще двое убежали. Люди Гор показали мне какую-то странную одежду, обувь и что-то еще, но оружия там не было. Однако они почти убедили меня, что сами верят своему рассказу.

— Послушай, ты все еще не сказал мне, куда едешь.

Билстен соскользнул на землю и прислонился к своей терпеливой неподвижной лошади.

— Тебе, видно, очень не терпится обновить путь. Хочешь, я проведу тебя? Быстро и безопасно.

— Что ты за это потребуешь?

— Я не буду тебя сопровождать. — При этих словах Гэн нахмурился, но торговец предупреждающе поднял руку. — Терпение, молодой человек! Если я приду с тобой на западную сторону, то всем станет известно, что я провел тебя. Достаточно скоро об этом узнают Люди Гор, и в мое следующее путешествие перережут мне глотку. Но если я оставлю незаметную тропинку в тех местах, за которыми они не следят, то кто обвинит меня, что ты ею воспользуешься?!

— Что же я буду тебе должен в случае успеха?

— Бей Ян считает, что каждый из вас, мертвый, стоит сотню лошадей. На деле это означает две сотни, и мы оба знаем, что он бы поднял цену до трех за девушку. Но я, к моему глубокому сожалению, великодушный человек — ты же видишь! Вместо пяти сотен лошадей, которые я получил бы от Бей Яна, ты пообещаешь мне, скажем, пятьсот пятьдесят, и я оставлю тропу, по которой вы сможете идти в темноте.

Билстен замахал руками, будто стирая слова из воздуха, когда увидел пылающее лицо Гэна, собиравшегося что-то возразить.

— О нет, ты просто жадный, — сокрушался он. — Здесь вас поймают, и больше ничего! Пусть будет ровно пять сотен; можешь звать меня отныне мягкосердечным дураком.

— Пять сотен лошадей Людей Собаки?! За тропу, по которой можно идти, — независимо от того, пойдем мы или нет?.. Четыре, торговец, и больше ни слова, или ты поведешь нас на острие моего клинка.

Билстен выпрямился:

— Сурово! Ты мог бы подумать о моем риске: я верю на слово человеку, который может умереть, не заплатив долги. — Он быстро изобразил Тройной Знак, и Гэн отметил естественное изящество импровизации. — Четыреста пятьдесят. Когда отправляемся?

— Пойдем к нам в лагерь, поешь. И больше никаких споров. Я не могу сказать когда, но я обещаю четыреста пятьдесят.

— Спасибо. Пока мы едем, расскажи мне о своих приключениях. — С этими словами Билстен вскочил на лошадь.

Собаки наблюдали за их прибытием в лагерь со слабым интересом.

— Я Билстен, — представился торговец открыто враждебному Класу. — Клас на Бейл, я предполагаю.

— Клас на Бейл — независимо от того, что ты там предполагаешь, — проворчал тот и обратился к Гэну: — Где ты это нашел? И зачем притащил сюда?

Билстен оказался проворнее:

— Спасибо за сердечную встречу! Могу я попросить о встрече с… — Его слова повисли в воздухе. С помощью Тейт Джонс вылез из палатки, и как раз в этот момент из другой палатки появились Нила и Сайла. Снимая шляпу, торговец мужественно попытался восстановить самообладание. — Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла, и тебя, Нила Ян. Я Билстен, торговец, как и мой отец, и… — он покосился на Гэна, — … и так далее.

В следующее мгновение он перенес свое внимание на незнакомцев, зеленые глаза светились от любопытства. Тейт представилась:

— Я знаю тебя, Билстен. Я — Доннаси Тейт. А это Джон Джонс.

Билстен выпрямился в седле, сделав шапкой сложный взмах, и медленно повернулся к Гэну:

— Таким образом, юноша купил у бедного торговца дорогу для шестерых, а не для четверых человек. Билстен этого не забудет.

— Какая такая покупка? — потребовал ответа Клас. Гэн пересказал детали встречи и разговора.

Будто стараясь рассеять возможные сомнения, Билстен соскочил с лошади, сияя своей неподражаемой улыбкой, и обратился к чужеземцам:

— Так вы и есть те двое, что смогли вырваться от Людей Гор?.. Это твоя настоящая кожа, Доннаси? Я много где побывал и много что видел — даже слышал легенды о людях с черной кожей, живших во времена гигантов. Но, принимая во внимание твое доброе сердце, должен заметить, что ты не гигант.

— Зови меня Тейт.

— Откуда ты?

— Издалека, с востока.

— Как ты сюда попала?

Клас уже собирался вмешаться, но быстрый жест Гэна остановил его. Постоянные увертки чужеземцев начинали надоедать, а Билстен, с его нахальством, будет докапываться до самого главного, не обращая внимания на правила хорошего тона. Джонс, выглядевший сегодня хуже, чем обычно, залез обратно под навес, однако Тейт оставалась спокойна:

— Пришла.

— Через Мутные Реки? Мимо Пожирателей Бизонов? Вы из Людей Верховья?

Она даже не моргнула:

— Еще дальше на восток. Мы остерегались остальных.

— Остерегались?! Да вы, должно быть, привидения. — Билстен повернулся к Гэну: — Как ты с ними встретился?

— Увидев нас, чужеземцы решили, что хотят быть заодно с Людьми Собаки.

— Но почему именно с вами? Ведь есть еще много других… — Выражение лица Гэна заставило торговца застыть на полуслове, однако он быстро оправился. — О да, безусловно, это превосходное племя.

Клас произнес:

— Ты слишком проворно играешь словами.

Билстена это не смутило:

— Иногда слова оказываются быстрее стали.

— Не очень-то на это надейся, — сказал Клас и исчез под навесом. Вперед выступила Сайла:

— Мы идем в Харбундай. Гэн говорил об этом?

— Об этом и еще кое о чем, Жрица. Ты из Олы, не так ли? Из аббатства Ирисов?

Та пропустила вопрос мимо ушей.

— Перевал Отдыхающих Облаков — мы ведь сейчас на правильном пути к нему?

Торговец кивнул. Некоторое время Сайла раздумывала, но потом рассказала ему о своем пациенте. Задумчиво погладив бороду, Билстен повернулся к Гэну:

— Проклятие на мое мягкое сердце, но я должен сказать то, что думаю. Он не сможет этого пережить. В это время года еще слишком опасно подниматься на такой высокий перевал, и вы все должны быть очень выносливыми.

Тейт услышала его слова.

— Он выживет!

Пожав плечами, Билстен снова обратился к Гэну:

— Вы не должны упоминать мое имя. Нигде, ни при каких обстоятельствах. Сами понимаете, это будет стоить мне жизни.

— Даю слово.

— Конечно. А они? — Билстен кивком указал на остальных.

— Я отвечаю за всех.

Жесткие глаза торговца превратились в щелочки:

— Ты так уверен в своей власти, Гэн Мондэрк?

Заметив краем глаза, как озабоченно нахмурилась Сайла, Гэн ответил:

— Я доверяю этим людям, и они доверяют мне. Пусть все так и останется.

Хлопнув в ладоши, Билстен встал.

— Отличный ответ! А теперь, с вашего разрешения… — не дожидаясь ответа, но тем не менее умудрившись продемонстрировать величайшую вежливость, он поклонился и двинулся в сторону чужеземцев.

Гэн усмехнулся, наблюдая за ним. Сайла задумчиво сказала:

— Этот человек любопытен, как сорока. И очень хитер.

— Если это так, то он и вправду сумеет перевести нас через горы.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты учишься использовать людей. Это опасное знание. Используй его на благо своего народа. — И она отвернулась, оставив Гэна удивленно смотреть ей вслед.

Гэн не замечал подошедшую Нилу, пока ее голос не раздался совсем рядом:

— Да, Гэн, как ты послужишь Людям Собаки? Сразишься с ними? Станешь причиной их несчастий? По крайней мере, я чего-то стою как заложница. Надеюсь, что смогу купить для них немного мира.

Долгое мгновение он не мог пошевелиться, потрясенный до глубины души. Потом одним прыжком вскочил на лошадь, перерубая веревки, так что тюк с мясом и шкурами покатился по земле, и ринулся по тропе назад в долину. Ничего не видя вокруг себя, Гэн хотел лишь одного: увеличить расстояние, отделявшее его от Нилы и ее ранящих слов. С каждой минутой гнев рос внутри него, и, когда он добрался до дна долины, ярость вырвалась наружу. Бросив лошадь в сумасшедший галоп, Гэн несся между деревьев, срубая на лету мечом цветущие ветви, оставлявшие за собой в воздухе след из кружащихся лепестков.

Дикая скачка продолжалась, пока измученная лошадь не начала спотыкаться, что наконец привело Гэна в чувство. Спешившись, он подвел животное к ручью, не давая, впрочем, пить слишком много. Пока лошадь удивленно втягивала воздух, он извинился. Гэн надеялся, что эта глупая гонка не свела на нет результаты отдыха и хорошей еды на пастбище. Позволив лошади сделать еще несколько глотков, он повел ее назад, к верхнему краю долины.

На полпути волки догнали его. Сначала Гэн ожидал новых неприятностей, но на этот раз вожак держал стаю на почтительном расстоянии и под железным контролем. Они были напряжены, но не агрессивны.

Поднявшись на уступ, Гэн еще раз оглянулся на собравшуюся внизу стаю. Сонливость обрушилась на него, когда он увидел, как волки растянулись на солнцепеке. Хотелось лечь и забыться. Неслушающимися руками привязав поводья к запястью, Гэн свалился рядом с одинокой елью. Он чувствовал, как приходят сны. Рядом стоял Клас. Перед ними было собрание разъяренных мужчин. Их лица отказывались обретать четкость, можно было различить только шрамы и очертания. Лишь Класа спящий Гэн знал по имени, но Гэн-во-сне знал их всех, и они ждали его ответа.

За их спинами Гэн ощущал огромное пространство, хоть и не мог его разглядеть. Оно было черным — тьма, блестящая, словно обсидиан. Его тянуло туда. Гэн, который ему снился, точно знал, что это такое. За Гэном-во-сне наблюдал одиноко стоящий человек. В воздухе повисла угроза. Там было оружие, изящный топор со стальной рукояткой. Человек медленно поднял его, собираясь метнуть в Гэна-во-сне. Гэну снилось, как сокращаются мускулы обнаженной руки. Внезапно за спиной раздался звук. Это был Клас. Его клинок, не похожий на обычный мурдат, рассек воздух и вонзился в грудь человека с топором. Тот выронил свое оружие, гулко зазвеневшее от удара о камни.

Время застыло. Сердце Гэна-во-сне кипело от ненависти к Класу — к тому, кто спас ему жизнь…

Гэн проснулся. Эхо, повторявшее мучительный вопль, подтвердило, что проснулся он от собственного крика. Солнце уже садилось. Юноша осторожно поднялся, ожидая боли, как-то связанной с ужасным сном.

Что означает это странное видение? Гэн решил, что это похоже на важный знак. Однако не успел он обдумать эту мысль, как забыл про нее, обнаружив, что окружен волками. Будто подчиняясь приказу, они тут же отошли и встали за спиной вожака.

Теперь, удостоверившись, что все в порядке, волки были спокойны.

В лучах заходящего солнца Гэн побрел прочь. Вечер будто лишил землю цвета, и в глубине боковых ущелий уже сгустилась тьма. Гэн шел, ведя за собой лошадь, и песнь волков следовала за ним, переполняя душу чувством утраты и одиночества.

Высоко над его головой, в лагере, Нила содрогнулась, услышав этот печальный хор. По другую сторону костерка, согревавшего навес, Сайла встревоженно подняла голову:

— Не беспокойся. Волки — его друзья, ты же сама в этом убедилась.

Нила кивнула:

— Я знаю, но ничего не могу поделать. Их стоны кажутся мне обреченно-грустными. Ненавижу этот звук! — Она стукнула кулаком по коленке. — Я обидела его, Сайла. Я не хотела, но так получилось. Ну почему я такая глупая?! Нет, он должен был знать, должен был понять!

Сайла подошла и взяла ее руки в свои:

— Так часто случается. Мы сами себя не понимаем, однако требуем понимания от других; они тоже не понимают себя, но хотят, чтобы поняли мы. Возможно, этого достаточно, если только все время об этом помнить.

Глава 38

Сайла смотрела, как Тейт делает традиционную вечернюю чистку оружия-молнии. Протерев его, как обычно, специальной масляной тряпочкой, она со звуком хрустнувшей ветки открыла оружие посередине, чтобы внимательно осмотреть обе полые трубки. Это казалось странным занятием — трубки были, конечно же, пусты.

Тем более странным выглядели ее действия, когда, поворачивая оружие, Тейт смотрела сквозь трубки с обоих концов, будто что-то могло проскользнуть внутрь.

Сайла нагнулась, чтобы поправить свою постель, втайне завидуя Тейт из-за удивительной вещи, которую та называла спальным мешком. Выпрямившись, она с удивлением заметила Нилу, вошедшую под навес.

— Кажется, Джонсу сегодня лучше, — сказала Нила, — он съел больше супа за ужином.

— Ты была с ним добра, — усмехнулась Тейт; потом сделала паузу, осторожно подбирая слова. — Это от твоей заботы. — И она принялась смазывать небольшое оружие, которое носила на бедре. Сайла пристально наблюдала за ее действиями. Наконец любопытство пересилило, и она решилась спросить:

— У тебя оружие воина, а у Джонса нет, это выглядит странно. Можешь объяснить?

— В мое время… — начала Тейт и тут же спохватилась. Она притворно кашлянула, но Сайла, казалось, ничего не заметила. — Я хотела сказать, когда я была подростком, в моей стране происходило много сражений. Иногда женщины должны были воевать рядом с мужчинами. Нас специально обучали.

— Нас тоже обучали, — вставила Нила, — но тогда у нас не было своих мурдатов, как теперь. А ты сражалась? Я имею в виду, как воин?

Тейт попыталась объяснить, что, конечно, она много занималась военной подготовкой и интенсивно изучала военную историю. Однако женщины имели в виду не это; их интересовало, приносила ли она реальную пользу. Они думали о возможности еще одного сражения с племенем, которое попеременно называли то Людьми Гор, то Дьяволами. Тейт легко солгала:

— Да, я сражалась.

— Ты вызвалась добровольно? Не по приказу? — удивилась Сайла. — А они разрешили тебе иметь детей?

Как объяснить им, что такое перенаселенный мир?! Тейт задумчиво произнесла:

— Думаю, мне бы позволили.

Нила рассмеялась:

— Конечно, позволили бы! — Обернувшись к Тейт, она пояснила: — Когда в Оле говорят, что женщине разрешено иметь детей, имеется в виду, что ее отдают мужчине. Женщины, остающиеся без детей, покрывают себя позором. В племени Собаки девушки сами выбирают мужа и даже, между нами, гордятся потом своими детьми. Иногда… — Нила резко остановилась, испугавшись собственной откровенности, и взглянула на Сайлу. Та мягко улыбнулась и сделала успокаивающий жест.

Поднявшись, она знаком попросила Тейт помочь спустить кожаный полог палатки. Когда он с шумом опустился, Сайла прошептала:

— Мы должны знать больше друг о друге. Подойдите ближе, мужчинам незачем нас слышать.

Головы девушек почти соприкасались, но лица были едва различимы в красноватом свечении тлеющих углей очага. Сайла с любопытством расспрашивала Тейт о ее правах и обязанностях в «племени». В темноте сухие ответы и подразумевавшаяся в них идея о том, что все женщины так же свободны и имеют такие же права, как и мужчины, порождали все возрастающую нотку возмущения в вопросах Сайлы. Даже Нила, гордившаяся свободой женщин у Людей Собаки, часто удивленно восклицала.

Тейт была чересчур восприимчива, чтобы не заметить воздействия своих ответов и причину вопросов. Через некоторое время она перебила Сайлу:

— Твои расспросы заставляют думать, что женщины Олы не слишком свободны.

Наступившая тишина была напряженной и требовала разрешения. Сайла с трудом произнесла первые слова, унижавшие ее:

— Ты права. В моей стране нас покупают и продают.

— Господи Исусе!.. — воскликнула Тейт.

Вскрикнув, Нила резко отшатнулась от нее и упала на бок, пытаясь отстраниться. Сердце Сайлы бешено колотилось, но шок на некоторое время лишил ее способности двигаться. Нила же, выпутавшись из своей постели, собралась выбраться из палатки. Неожиданно сделав выпад вперед, Сайла схватила ее за лодыжку. Резкий поворот отбросил Нилу вниз. Крепко держа девушку за плечи, другой рукой Сайла зажала ей рот.

— Уходи! — приказала она Тейт. — Клас идет сюда! Скажи ему, что слышала какой-то шум — должно быть, зверь. Быстрее!

Тейт вовремя встретила Класа, в руке которого зловеще блестел клинок. Она сообщила выдумку о звере, и он, пробормотав что-то о нервных женщинах, направился обратно к своему жилищу.

Когда Тейт вернулась, Нила молчала. В свете, отбрасываемом несколькими новыми стружками, подброшенными в очаг, ее глаза казались очень большими. Как только Тейт села, Сайла приблизила ее лицо к своему.

— Ты использовала имя, запрещенное имя. Что, если они слышали? Они донесут на нас!

— Я просто сказала…

— Нет! — Сайла схватила ее за плечи и встряхнула. — Церковь запрещает. Мы не должны произносить это имя и не должны слышать его от других!

Громко сглотнув, Тейт заговорила:

— Мы часто используем это имя. Он наш друг.

— Конечно, Он друг всем. Но мужчины убили Его, и когда женщины произносят это имя, то напоминают им об этом. Со времени Чистки оно запрещено. Ты сказала, что в вашем племени есть Церковь; как же вы можете не знать?..

Поколебавшись, Тейт ответила:

— Нас этому не учат.

Нила открыла рот от изумления. Не сводя глаз с Тейт, она прошептала:

— Сайла, может быть, у них не было Чистки. Может быть, у них все еще есть Учителя!

— Довольно, — отрезала Жрица Роз. — Если нам нужно поговорить о религии, оставьте это мне. Для вас это слишком опасно.

— Они не могут нас услышать.

— Здесь Он. Всегда. Он был человеком.

Нила сжалась в плотный комок, но Сайла продолжала:

— Ты вызываешь гнев, говоря о Солнце и Сыне, так как Церковь наставляет нас, что Солнце — это лицо Единого в Двух Лицах, Сына Вездесущего. Ни одна женщина не должна говорить о Нем. Если женщина в моей стране произносит Его имя, как сделала ты, то приходят королевские блюстители истины, и она исчезает…

Слова застревали в горле. Взяв ее за руку, Тейт произнесла:

— Все в порядке, Сайла. Не… — она запнулась, подыскивая нужные слова, — не обижайся. И не бойся. Я все понимаю.

Казалось, эти слова стали материальными. Сайла убедилась, что может полагаться на непредсказуемую новую подругу. Объясняя суть своей миссии, Жрица Роз ощущала, как прежнее негодование и недоверие оставляют ее, однако теперь она сердцем чувствовала, что Тейт говорит неправду. Она не знала, что скрывается за этой странной ложью, но не испытывала ни страха, ни сожаления за свою откровенность. В ней росло убеждение, что Тейт лжет, чтобы защитить и ее саму, и их всех. Но почему?!

…Когда Сайла закончила свой рассказ, на некоторое время воцарилась тишина; Тейт пыталась осмыслить услышанное. Наконец она произнесла:

— Скажи, что мне передать Джонсу и чего я не должна говорить. А потом объясни, как тебе помочь. Расскажи побольше о нашей цели и Церкви.

На следующее утро Сайла заметила синяки вокруг глаз Нилы и обратила внимание, как неохотно та ковырялась в еде. Присев, целительница подождала, пока девушка к ней подойдет. Нила сделала это с плохо скрываемым безразличием. Глядя в землю, она, казалось, колебалась, будто не решила, заговорить или пройти мимо. Сайла подтолкнула ее локтем:

— Ты плохо спала.

Вся недоверчивость Нилы вдруг исчезла.

— Я совсем не спала. Твой разговор с Тейт заставил меня задуматься. О том, что я покинула свое племя, убежала из семьи. Тогда все это казалось правильным, но теперь я не уверена. Считается, что люди должны мстить за смерть, а не убегать с убийцей. Племя не знает ни о Ликате, ни о Коле; им невдомек, что я хочу остановить войну. И я не верю, что смогу что-нибудь сделать. Это выше моих сил! — Она подняла глаза на Сайлу, в них дрожали слезы. — Будет ли Бей беспокоиться обо мне? Быть может, мы умрем, и никто об этом не узнает?

Сайла тяжело вздохнула.

— Что я могу тебе ответить? Кажется, наши судьбы тесно сплелись, и мне неведомо, как их распутать. — Взглянув мимо собеседницы, у подножия холма она заметила Гэна, прибывшего со своего дозора. — Я не знаю, как это случилось, но, кажется, только он может нам помочь.

Следуя направлению ее взгляда, Нила обернулась, и по ее лицу свободно покатились слезы. Сайла повернула девушку к себе.

— Не позволяй мужчинам видеть это. Мы так же сильны, как и они. И никогда не сомневайся. Ты поступила храбро и правильно. Вот увидишь, все образуется. Я обещаю. А теперь давай коптить оленину.

Ее успокоила слабая улыбка одобрения. Но Сайла уже сожалела, что так быстро пообещала то, в чем сама была далеко не уверена.

Девушки уже обработали мясо, пропитав его рассолом, содержащим, кроме всего прочего, огненно-красный сухой перец. Промыв нарезанное ломтиками мясо в ручье, они перенесли его к коптильне. Сплетенные еловые сучья образовывали каркас с веревочной сеткой, на которой мясо подвешивалось над дымом. Нила развела в очаге небольшой огонь, а как только угли разгорелись, наколола топориком яблоневых щепок и бросила туда, пропитав тем же составом. Затем они быстро подняли каркас над отверстием, и, пока Сайла раскладывала мясо на веревочной сетке, Нила накрывала сооружение еловым лапником. Когда Сайла закончила, Нила закрыла и эту сторону коптильни. Потом девушки опустили одно из кожаных покрывал входа на все сооружение. Прежде чем усесться рядом с ним, Нила сбегала к ручью и набрала воды в небольшой кожаный мешок. Яблоневые щепки не позволяли огню разгореться, и температура внутри коптильни могла сохраняться постоянной в течение следующих нескольких часов или около того, чтобы мясо успело подсохнуть снаружи, не обезводившись, и впитало аромат дыма.

Невдалеке из-за массивного дерева на них посматривали Тейт и Джонс. Джонс заговорил первым:

— Я боялся, они увидят нас и решат, что мы подслушиваем. А нам и не нужно что-нибудь слышать, чтобы понять, как Нила подавлена.

— А кто не подавлен? — Тейт изобразила притворное возмущение.

Он тихо хихикнул. Тейт посмотрела неодобрительно, но пастор продолжал улыбаться.

— Сегодня утром я даже и не думал о депрессии. Это лучше или хуже?

— Лучше, — решительно ответила она. — Чем больше мы хандрим, тем меньше шансов выжить.

— Верно. Знаешь, сейчас меня больше всего беспокоит, как мы справимся с тем, что обнаружим на месте, куда добираемся.

Смех Доннаси прозвучал жестко и резко:

— Какое же они стадо ничтожеств — эти шуты, собравшие нас в морозильник. Они на самом деле верили, что вернут нас в нечто, напоминающее страну в миниатюре. Ничего не должно было измениться, кроме масштабов.

Он ответил очень небрежно:

— Ты никогда не говорила, что намеревалась делать.

Тейт смотрела на него в упор, пока он не отвел взгляд. Прошло несколько секунд. Наконец, тяжело вздохнув, она оперлась на дерево.

— Не все доверяли полковнику Фолконеру или тем людям, которые просили его добровольно заморозить их в криогенных капсулах, правда? Я доверяла. Полковник не мог быть предателем. Но некоторые опасались, что он способен использовать войска для того, чтобы взять власть самому или поставить своего человека. Было создано два отряда сопротивления: один в пещере Голубого Хребта, другой в Айове. Частью моей работы являлась слежка за Фолконером, а затем я должна была вернуться с ним на восток и подготовить отчет.

— И такая идея тебе не нравилась.

— Она мне была ненавистна! Это шпионство.

— Должно быть, ты отличный солдат.

— Я не фельдмаршал. Я училась и работала.

— Почему же полковнику не доверяли?

— Прямолинейное мышление. Говорят, будто смотреть, как он проводит операцию, это все равно, что наблюдать, как волк разделывается с телячьей отбивной. Он может быть безжалостным.

— Кто бы мог подумать! — Кривая усмешка была ответом на его сарказм, и Джонс сменил тему: — Что ты думаешь по поводу этого сплетника, Билстена?

— Он похож на мистера Хоммербокера.

— Хоммербокера?..

Тейт весело рассмеялась:

— На моего учителя в шестом классе. Самого «приятного» человека, которого я когда-либо знала. Он просто бесчувственный кровопийца, забудь эту дрянь!

— Хорошо, что у нас было время отрепетировать легенду. И наше счастье, что он ничего не спросил о религии. Должен сказать, это было очень сложно для меня — я имею в виду, на самом деле сложно — повернуться на восток, перекрестить их тремя разными способами, если угодно; а потом молиться всему и обо всем. Это кощунство.

Сперва Доннаси собиралась рассказать ему про то, что узнала. Пастор был надежным и достойным доверия человеком. Но потом ее начали одолевать сомнения. Не потому, что Джонс мог рассказать другим мужчинам о женской беседе, а потому, что когда-нибудь он может сказать то, что наведет их на след Сайлы.

Тейт вдруг поняла, что начала думать, как Сайла и Нила. Женщины против мужчин.

А почему бы и нет? Этот вопрос проворачивался у нее в мозгу, как нож. Сильно ли это отличается от жизни черных в обществе белых? Или женщины-офицера в подразделении пехоты? Итак, она была в меньшинстве и чувствовала себя ущербной.

Что же еще было новым?

Доннаси искоса взглянула на Джонса. Тот ждал, пока она вернется к разговору. Терпеливый. Снисходительный.

Она защищала его изо всех сил. Но ему не помешало бы научиться больше заботиться о себе. Им обоим не помешало бы. Если они когда-нибудь выберутся из этих ледяных гор.

Взяв пастора под руку, Тейт увела его из лагеря, пытаясь внушить, что Церковь — весьма реальная и очень важная организация в этом новом мире. Один раз он попытался было возразить, но она намеренно грубо приказала ему заткнуться, не желая спорить, так как у нее было слишком много отрывочной информации, требовавшей осмысления. Джонс должен был многое знать, чтобы выжить. Однако Тейт не осмелилась открыть какие-либо секреты — Сайла достаточно ясно высказалась по этому поводу.

И еще Доннаси чувствовала, что Церковь — это единственное убежище, на которое она может положиться. У Джонса же было мужское общество. Если только он сам его не отвергнет.

Когда она ввела его в курс того, что узнала об обычаях и моральных нормах, оба услышали бормотание ветра в ветвях. В воздухе разливался влажный стойкий запах. Одновременные возгласы выразили надежду, что это не признаки надвигающейся бури.

Они прошли меньше половины расстояния до лагеря, когда хлынул дождь. Суровые стоны и жалобы могучих стволов присоединились к взволнованному тенору веток и листьев.

— Возможно, мы зря теряем время, беспокоясь о будущем. Пора подумать о настоящем, — заметила Тейт.

Джонс наклонил голову, ныряя в «мужскую палатку». Полог располагался по ветру и был все еще поднят. Внутри на своей постели сидел Гэн, опираясь спиной на дремавшего Раггара. Шара и Чо растянулись рядом. Раггар сонно уставился на вошедших, выразив благосклонность отдельными ударами хвоста, и закрыл глаза. Тейт могла бы поклясться, что заметила на его морде самодовольную ухмылку. Усевшись на землю и закрывшись от ветра, она смотрела, как Гэн снимает свои тяжелые всепогодные ботинки.

Искусно сшитая обувь очаровала ее. Внешний ботинок доходил до икры. Его гладкое, отделанное бахромой голенище пришивалось к башмаку из очень твердой кожи. Внутренний же сапожок изготавливался из кожи, гораздо более тонкой. Наружный ботинок был достаточно велик, чтобы вмещать утеплитель. Прежде чем его надеть, внутрь набивали высушенную траву, а после заполнялся травой промежуток между внутренней и внешней частями ботинка. Представив себя в подобной обуви, Тейт была поражена праздной мыслью о том, что донашивает технологически совершенные, изготовленные из искусственных волокон, потрепанные образцы сверхпрочного нейлона, искусственной кожи и водонепроницаемой ткани. Ее одежда являла собой смесь естественных и искусственных материалов, такую же пеструю, как попоны лошадей у племени Собаки. Тейт не могла решить, смешно это или нет.

Сняв ботинки, Гэн жестом подозвал ее поближе и достал из-за спины Раггара какой-то сверток, в котором оказался наполовину законченный башмак для ходьбы по снегу. Она взяла его очень бережно — не потому, что он был сшит из шкуры недавно убитого оленя, а потому, что когда-то носила такие же. Это было в лагере для зимних тренировок, где несколько дней у нее болели те мышцы, о существовании которых она и не подозревала.

Снегоступы были сделаны в стиле, называемом «медвежьи лапы». Почти круглые, они не имели «хвоста», как у охотничьих ботинок. Тейт помнила, что этими штуками очень просто пользоваться.

Когда она, оторвавшись от воспоминаний, снова взглянула на Гэна, перед ним лежало несколько веток и кожаных полос. Он говорил медленно, чтобы Доннаси могла следовать его указаниям, однако руки при этом легко двигались, сгибая податливые ветки и связывая их в похожую на круг фигуру. Тейт изо всех сил старалась подражать ему. Затем Гэн показал, как привязываются поперечные распорки. Он был на удивление терпелив и ободрял свою ученицу, объясняя, как связывать крепления из сухожилий, и обсуждая преимущества отлично выделанной кожи по сравнению с сыромятной, которую они были вынуждены использовать для сетки.

Руки Тейт продолжали следовать требуемому образцу, но сознание все еще металось и искало, слишком встревоженное случившимся прошлой ночью, пока занятие ремеслом не успокоило его окончательно. Она вдруг поняла, как мало по-настоящему серьезных бесед было между нею и этим загадочным молодым человеком. Она думала о нем, как о друге, и это ее удивило.

Может ли женщина быть другом мужчине в этом мире? Эта мысль не из приятных. У Тейт и в ее собственном веке друзей-мужчин было мало. Вернее, мужчин было много, а вот друзей — не очень. И лучшие из них женились на ее лучших подругах… Было ли это чувство горько-сладким? Нет. Просто горьким.

Потом Доннаси неожиданно оказалась в другом времени, сидя на коленях у отца и ощущая нежность, присущую только ему. Держа в руке традиционный послеобеденный стакан виски, он учил дочку читать. Она слышала, как он хвастался матери их успехами. Тейт не вспоминала отца уже много лет. В детстве она думала, что он знает все. Один из тех людей, кто читает все подряд, он обладал умом, способным просто извергать факты. Надежный человек, он был стеной, защищавшей ее и братьев до тех пор, пока они лицом к лицу не встретились с будущим.

Будущее!..

Тейт почувствовала горечь в горле.

Она вздрогнула, когда голос Гэна развеял ее воспоминания. Он спрашивал, что «ее племя» знает об этой части мира. Тейт ответила очень неопределенно, спрашивая не меньше, чем рассказывала, и пытаясь выяснить, что ему известно о людях с бронзовой кожей и другим языком, живущих за Великим Океаном. Она сказала Гэну, что ее люди утверждают, будто земля, на которой они живут, простирается до другого Великого Океана, только она не помнит точного названия. Гэн обрадовался, когда выяснилось, что Тейт знает о Матери-Реке, текущей через землю Людей Собаки и впадающей в море. Она рискнула спросить его о дамбах, которые назвала Колумбией, — было ли там старое здание, перегораживающее реку?

Эта шутка заставила Гэна рассмеяться. Все строят рыбные запруды поперек маленьких ручьев, но поперек Матери-Реки?! Там, правда, было какое-то гигантское сооружение; речные племена добывали из него металл. Но даже гиганты не смогли бы помешать Матери-Реке. Когда Гэн упомянул, что его мать была из этих племен, Доннаси увидела, как тень пробежала по его лицу.

Она перевела разговор на Людей Собаки. К своему удивлению, Тейт обнаружила, что они ведут небольшое сельское хозяйство и занимаются животноводством, но до Кола Мондэрка были, главным образом, охотниками и собирателями. И еще всадниками. Люди Собаки знали толк в войне. Доннаси уловила острый интерес Гэна к этой теме, и, когда она спрашивала о важных предметах — милях, проходимых за день, продовольствии на одного человека, боевом порядке, — его руки замедляли работу, и, говоря, он смотрел прямо ей в глаза.

Тейт могла честно отвечать на встречные вопросы об этих же вещах в своем «племени». Средний боевой груз морского пехотинца в ее время не превышал десяти фунтов. Гэн был разочарован, что она служила в пехоте, но вежливо признал, что мощь оружия компенсирует этот недостаток.

Тем временем снегоступы были закончены. Гэн придирчиво осмотрел их, с сомнением покачивая головой. Особенно его беспокоило недостаточное количество соли, применявшейся при обработке шкуры.

Пока он складывал снегоступы, Тейт украдкой изучала его. Гэн ей действительно нравился. Как и татуированный Клас — по той же причине. Они были грубы, сильны и честны. Их путь — это путь силы.

Нет. Тейт исправила свою поверхностную мысль. Они были целеустремленными и честолюбивыми. Считать их тупыми воинами было бы неверно. Они научились концентрировать свои силы и преодолевать препятствия.

Они уцелели.

Доннаси Тейт тоже уцелела. Победительница. Она участвовала в войне и легла в криогенную капсулу, чтобы преодолеть свою слабость. Но сейчас она этого не хотела. После всего, что случилось. Поправив последний башмак, Тейт поймала взгляд Гэна. Тот протянул к башмакам обе руки, но почему-то она не сделала немедленного движения, чтобы отдать их, а он не взял. Доннаси улыбалась. Что-то блеснуло в его глазах — вихрь, исчезнувший прежде, чем она это осознала, и напомнивший восторг ребенка, обнаружившего долгожданный подарок.

Глава 39

Жизнь, которую вели изгнанники, требовала постоянной бдительности. По ночам Гэн стоял в дозоре с собаками, женщины и Джонс охраняли лагерь, разбившись по парам, и только Клас дежурил в одиночку.

Нила тяжело вздохнула, и Сайла приподнялась на локте, чтобы взглянуть, в чем дело. Сон пытался вернуть Ниле детскую беззаботность, но это были уже признаки взросления.

Завернувшись в стеганый халат, Сайла откинула шкуру, закрывавшую вход, и вышла на свежий воздух. Туман вызвал на ее лице гримасу, ставшую, впрочем, уже обычной. Вчера ветер принес особый запах. Сейчас он был тяжелее, с привкусом камня и льда.

Неясный силуэт вырисовывался невдалеке; он двигался к ней, превратившись наконец в улыбающегося Билстена. Торговец низко склонился, подражая вычурным придворным манерам Олы, глаза его были полны веселья:

— Доброе утро, Жрица Роз. Увидеть вашу красоту так рано — неплохое начало дня. Прибавляет сил, как вы думаете?

Она ответила улыбкой:

— Теперь я понимаю, как вы живете во время своих походов. Но что вы говорите старым женщинам, уже утратившим свою красоту?

— Красоту молодости? Ах, Жрица, разве красота, недоступная взгляду, не является самой важной? Разве не говорится в Завете Апокалипсиса — дайте-ка вспомнить — «Человек должен знать свое место. Если человек видит красоту только во владении, все злое, что есть в нем, восторжествует, и праведники отвернутся от него»?

Сурово нахмурив брови, хоть и не испытывая на самом деле никакой неприязни, Сайла сказала:

— Нас учили, что и Повелитель Зла цитирует Писание. Я благодарна за напоминание.

Торговец подмигнул и отвернулся, и тут только она заметила его необычный костюм.

— Почему вы так тепло оделись сегодня утром?

Он указал куда-то мимо нее, и, обернувшись, Сайла увидела, что лошади Билстена уже снаряжены и готовы в путь. В ее голосе прозвучала озабоченность:

— Так скоро?

— Тот вчерашний ветер… — Билстен обхватил ладонью бороду, и вся его веселость исчезла. — Я опасаюсь снега. Снега, а потом оттепели. Этого достаточно для лавины, а я надеюсь проскочить до нее. К тому же если Дьяволы обнаружат вас здесь, мне не хочется участвовать в том, что из этого выйдет.

— Разве путешествовать в одиночку безопаснее?

Торговец пожал плечами.

— Одному проще. Если что-нибудь случится, мне придется беспокоиться только о себе. — Сайла заметила, как задвигалась его борода. Только через секунду она поняла, что он пожевывает нижнюю губу. Заговорив снова, он был краток: — Вы видели молодого Мондэрка, Жрица? У него большие амбиции — даже больше, чем он сам предполагает. Будьте осторожны. — И он снова расцвел в улыбке. — Мне пора. Хотелось бы еще поговорить.

— Может быть, в Харбундае.

Какая-то хрупкость послышалась в его смехе.

— Все может быть. Каждый день — случайность, как бросок костей.

Билстен торопливо попрощался с подъехавшим Гэном и только что появившимся из-под навеса Класом; потом снова прошел рядом с Сайлой, пожелав на прощание удачи, и туман поглотил его. Пару секунд до них доносился стук копыт и скрип кожаной упряжи. В наступившей тишине туман, казалось, сделался еще тяжелее.

Сайла вернулась в палатку. Шурша шкурами, она разбудила Нилу, и та села, широко раскрыв глаза. Из-под простыни, где все время находилась ее рука, торчала рукоятка ножа. Тейт что-то сонно пробормотала и, взглянув на них одним глазом, перевернулась на другой бок.

— В чем дело? — спросила Нила; ее язык еще плохо шевелился со сна.

— Ничего, просто я проснулась. Все спокойно.

— Слишком тихо. — Нила выскользнула из-под покрывала, одновременно пряча нож в ножны, и присела на корточки рядом с Сайлой, выглядывая наружу. — Сегодня туман еще гуще.

— Билстен уехал. Когда же мы последуем за ним?

— Чем быстрее, тем лучше. — Посмотрев в сторону гор, Нила нахмурилась. — Я не доверяю ему. Он плохо отзывается о Джонсе.

— Мы все должны держаться. А он действительно обуза.

— Джонс — человек тонкий. Я никогда не встречала никого похожего. Он рассказал, что там, откуда они пришли, его работой было помогать заблудшим и испуганным. Я спросила: «Это все, что ты делал?» и он ответил: «Да». Что же это за место, где единственной обязанностью человека можетбыть помощь другим людям?

— Церковь делает то же самое.

— Ради Церкви. — Нила изобразила кающегося грешника. — И женщины. А Джонс сказал, что помогал всем, кто был в беде.

— Но у него мало сил. Если мы попадем из-за него в переделку, ты знаешь, что он должен сделать.

— Да, — еле слышно ответила Нила. Это был древний обычай Людей Собаки, хранимый с мрачной гордостью. Тот, кто при отступлении становился для остальных обузой, мог или погибнуть от их собственной руки, или умереть, прикрывая отступление большинства. Семья такого человека делала новый барабан, которому давалось его имя, чтобы голос погибшего жил, пока живет клан. Сайла пыталась объяснить, что этот обычай существует для того, чтобы люди не забывали тех, кому помочь уже было нельзя. Он позволял раненым погибнуть с честью, а здоровым выжить и отомстить.

Оставив Нилу одеваться, Жрица решила сходить за Гэном и Класом. Они сидели у костерка. На оклик Сайлы мужчины приветствовали ее вымученными улыбками. Гэн попытался изобразить безмятежность:

— Наконец-то погода улучшается. Может быть, переход окажется проще, чем мы ожидаем.

Клас покачал головой.

— Тебе виднее. Я только надеюсь, что твой драгоценный новый товарищ не замедлит наше продвижение. Лучше бы я его никогда не видел.

Гэн уставился на огонь, а потом со стремительностью, слегка напугавшей всех, протянул руку над огнем и положил Класу на плечо.

— Твоя поддержка мне сейчас необходима больше, чем чья бы то ни было.

Клас посмотрел на ладонь на своем плече так, будто боялся ее прикосновения. Потом заглянул Гэну в глаза:

— Когда я давал обещание твоему отцу, я давал обещание и тебе тоже.

Сайла отодвинулась назад. Она не желала упустить ни слова из этого разговора, но еще меньше ей хотелось вмешиваться. Речь мужчин была импульсивной, однако подлинный разговор шел на уровне подсознания. Сайла различала обязательство в голосе Класа и просьбу в словах Гэна. Даже больше, чем неожиданность такого диалога, ее поразила сила чувств, звучавшая в голосах. Девушка была потрясена, она и не подозревала о таких отношениях. До сих пор Сайла считала союз Класа с Гэном чем-то вроде сделки: соглашение о дружбе и поддержке, но только на словах. То, что она сейчас услышала — всего пара слов! — убедило ее, что это сильнее логики, а может быть, даже сильнее их собственной воли.

Сайла решила прогуляться к ручью. Задумавшись, она не сразу осознала, что уже долгое время идет вдоль берега и не имеет ни малейшего представления, где находится. Наконец ей удалось подойти к воде, правда, намного ниже обычного места. Туман искажал все вокруг, превращая знакомое в чужое. Но Сайлу это не очень заботило. Найти дорогу обратно в лагерь будет проще простого, достаточно держаться ручья на пути вверх по склону. Перед возвращением Жрица решила умыться и передохнуть — она действительно проделала немалый путь, приходилось это признать.

Ледяная вода обжигала руки. От холода у Сайлы свело лицо и перехватило дыхание, и она рассмеялась. Девушка вымыла лицо и руки с помощью маленькой тряпочки, потом в сторону полетели накидка и сапоги, чтобы проще было вымыться всей. Другой кусок ткани служил вместо полотенца. Когда она закончила умываться, свежесть сменилась холодом, пробиравшим до костей. Сайла торопливо оделась.

Натянув сапоги, она как раз собиралась подняться, когда что-то выше по течению привлекло ее внимание. Потревоженный воздух над потоком создал в пелене тумана нечто вроде тоннеля. Сайла наклонилась, чтобы заглянуть в него, слегка пристыженная, что друзьям пришлось ее разыскивать.

Порыв ветра неожиданно отдернул серую занавесь и открыл взору сгрудившихся на берегу Дьяволов в боевой раскраске. На них были белые плащи, полностью скрадывающие форму тел, что пугало еще больше. Все смотрели вверх, в сторону лагеря, только один шел к ним параллельно течению. Он обвиняюще указал пальцем на землю. До того как пелена тумана снова сомкнулась, Сайла увидела, что воины уже на обоих берегах и движутся вниз по склону.

Девушка могла бы закричать, предупреждая, что они преследуют священную персону, неприкосновенную Жрицу Роз, военную целительницу.

На них была раскраска смерти. Они знали, кого искать. И знали, что должны сделать.

Она попыталась закричать, но не смогла, и вдруг ее ошеломила мысль, что единственный звук — и они все сбегутся сюда. Она умрет еще до того, как кто-нибудь в лагере успеет пошевелиться, тем более спасти ее. Сайла бросилась бежать.

При каждом взгляде назад клубы тумана принимали вид хохочущих Дьяволов. Сердце стучало так, будто собиралось разорваться на кусочки. Остановившись, Сайла прислушалась. Предупреждающе закричала белка. Девушка снова устремилась вперед.

Внезапно она выбежала к трещине в земле — провалу глубиной не меньше пятнадцати футов, где ручей сливался с другим. Перебравшись на ту сторону, она бросилась бежать вверх по склону, подальше от своего прежнего курса.

Ошибка обнаружилась ярдов через двадцать, когда Сайла наткнулась на завал каменных обломков. Некоторые были размером с хороший дом и держались на камешках величиной с ее кулак. Теперь идти можно было только вперед, и она ползла, карабкалась, прыгала с камня на камень, чтобы только убежать от опасности, поджидавшей за спиной. В конце пути была неровная каменная стена — источник всех предыдущих завалов. Тянувшись вправо и влево, насколько хватало глаз, она пропадала в тумане.

Слепая ярость захлестнула Сайлу. Она начала бить кулаками по скале, но вскоре оставила это бесполезное занятие, отойдя на шаг и осмотревшись, ища место, где можно подняться. Снизу раздался звон металла.

Сайла нашла опору для руки, затем выступ, куда можно было поставить ногу. Она ползла вверх, срывая ногти, прижимаясь к скале так, что кусочки камня, казалось, внедряются в ее плоть. Дюймы. Футы.

А в конце был уступ. Запрокинув голову, она могла рассмотреть его. Он ждал.

В тумане зазвучали хриплые голоса. В них слышалась уверенность. Из последних сил Сайла двигалась от опоры к опоре, пока одна рука победно не ухватилась за край скальной полки. Тяжело дыша от напряжения, девушка перетащила себя через кромку и вкатилась в углубление рядом с ней.

Тут она и лежала, слишком испуганная, чтобы двигаться, пока грубый вопль не заставил ее обернуться. Там, надвигаясь из серой пелены, темнела угрожающая фигура.

Сайла чуть не впала в истерику, когда испуганный ворон заметил ее и взлетел, дико хлопая крыльями. На мгновение она четко увидела его яркий злобный глаз. Туман раздался, позволив проследить его путь к своей родне на соседнем дереве.

Птицы смерти. Они каркали и кудахтали, словно переговариваясь между собой. Воины теперь топтались прямо под ней. Полка, которая была так высоко, пока Сайла карабкалась по отвесной скале, теперь находилась опасно низко, всего в каких-то пятнадцати футах над подножием утеса. Она отважилась взглянуть вниз. Четверо Дьяволов спорили. Один показал на стену, и Сайла вжалась в камень. Через несколько мгновений голоса начали удаляться. Девушка уже готова была поверить в спасение, как внизу послышалось тяжелое дыхание преследователя, взбиравшегося на стену.

Сайла вжалась в трещину и вытащила нож. Она попыталась размышлять ясно, представляя, как он сейчас поднимается, чтобы заглянуть на уступ. «Он должен держаться обеими руками, — говорила она себе, — я успею ударить прежде, чем он сможет защититься».

Но воин тоже хорошо понимал опасность своего положения. Схватившись за край уступа, он одним движением выбрался на него и вскочил на ноги. От быстроты его появления и появившегося прямо перед ней страшного раскрашенного лица потрясенная Сайла на секунду застыла. Воин схватил ее за запястье свободной рукой. Однако недостаток места не дал Дьяволу возможности нанести мгновенный удар. Сайла отчаянно боролась, но он был гораздо сильнее — острие медленно и неотвратимо продвигалось прямо к ее животу.

Внезапно Дьявол застыл. Глаза выкатились, будто он вдруг узнал Жрицу Роз. Медленно, почти незаметно, его хватка начала ослабевать. Оружие выпало, проскрежетав по камням.

Воин всем весом навалился на Сайлу. Оперенное древко стрелы, торчащей из его спины, с треском сломалось, когда тело рухнуло набок.

Жрица зарыдала и рыдала до тех пор, пока Клас не забрался на уступ, чтобы убедиться — и убедить саму Сайлу, — что она не пострадала. Он отбросил тело воина и положил руку ей на плечо, чтобы успокоить и помочь спуститься. Как только Сайла снова ступила на землю, ноги перестали слушаться и ей пришлось повиснуть на Класе, положившись на его силу. Потом она вспомнила об остальных Дьяволах.

— Трое, — с трудом произнесла она. — Еще трое. Пошли в ту сторону. — Она махнула рукой.

— Я пошел за провизией и вдруг заметил Дьяволов. Было очевидно, что они кого-то выслеживают. Но, когда я увидел твои следы и понял, что преследуют тебя, они уже были слишком далеко, чтобы стрелять. Мне пришлось ждать.

— Ты должен был напасть! Ты позволил им преследовать меня, напугав до полусмерти! Я думала…

Клас прижал ее к себе.

— Ты действовала очень храбро. Ты спасла всех нас тем, что не закричала.

— Я не могла… Они гнали меня, словно зверя. — Сайла содрогнулась, и он похлопал ее по плечу.

— Нам надо спешить. Все это еще больше усложнит дело. Но по крайней мере не даст Дьяволам преследовать нас. — Клас указал на небо.

Озадаченная его последними словами, девушка подняла голову. Ей на лицо упали крупные снежинки. Она была слишком взволнована, чтобы заметить угрожающе усилившийся ветер. Туман проносился мимо серыми клочьями.

Клас аккуратно обломил стрелу, убившую Дьявола, и осторожно снял с него плащ, сморщив нос от запаха. Потом стащил также белый стеганый жилет и подобрал короткие лыжи, прислоненные к скале. Кроме того, нашлась еще длинная кожаная веревка, которую он тоже прихватил. В последнюю очередь Клас сломал и выбросил оружие воина.

Сайла отвернулась, и, подойдя к ней, Клас спросил:

— Ты не заметила татуировку на его предплечье? Пчела и глаз.

Она нахмурилась.

— Я знаю, что это значит. Это охотник за людьми, он пришел с юга. Прежде они никогда не забирались так далеко на север.

Клас молча кивнул. Они пошли прочь так быстро, как только могли, но снег с каждым шагом делал дорогу труднее. Он скрывал камни, которые предстояло преодолеть, сделав их предательски скользкими.

Когда они укрылись за деревьями, Клас прокричал ей на ухо, что необходимо найти убежище, причем быстро. Подойдя к особенно крупному валуну, Клас завел Сайлу под его нависающую часть, и вскоре они с радостью обнаружили вход в небольшую пещеру. Вначале девушка содрогнулась от такой перспективы. Хоть пещера и была намного больше, она слишком напоминала щель, в которой ее настиг воин. Подчинившись требованию Класа, Сайла заползла внутрь и устроилась у стены, не зная, от чего дрожит — от холода или испуга.

Как только она расположилась, Клас ушел, не обращая внимания на ее просьбы остаться. Вернувшись через несколько минут с охапкой дров в руках, весь облепленный снегом, он высек огнивом искры на трут, который всегда носил с собой. Вскоре перед входом в пещеру горел костер.

Пламя произвело на Сайлу магическое действие, создав чувство изолированности и безопасности. Пусть буря ревет. На самом деле она становилась их союзником, заметая следы. Девушка прислонилась к крепкому плечу Класа, наслаждаясь теплом прикосновения. Утренние события переплетались у нее в голове, но там, где раньше находился страх, теперь было приятное возбуждение и чувство побежденной опасности. Она расслабилась, и это принесло дрему, приятное туманное спокойствие.

Первое прикосновение мужской ладони к щеке было еще приятнее, и, когда рука медленно двинулась вниз по шее и плечу, Сайла поняла, чего он хочет. И все же прикосновение к груди напугало ее. Она попыталась оттолкнуть Класа, но тот не поддался. Это был напряженный момент. Однако сонное спокойствие возвратилось. Теперь Сайле было жарче, чем от маленького костерка, и что-то внутри требовало большего. Закрыв глаза, она предугадывала его движения: вот он снимает свой меховой наряд, расстилает его на земле. Потом осторожно кладет туда Сайлу, ложится рядом. Пока Клас двумя руками распутывал шнуровку на ее блузе, девушка улыбнулась, думая, насколько четко все ощущает — каждое прикосновение, каждую мысль. Все тайны, о каких она только могла мечтать раньше, раскрывались под чарами этого мгновения.

А потом, в мгновенной вспышке наслаждения и боли, она больше не хотела ни о чем думать, ни о чем беспокоиться. Существовал только Клас.

Сайла не имела ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как стих рев бури. Костер превратился в тусклые угольки. Лицо горело; ей было все равно, который час, она лишь мечтала, чтобы все повторилось снова. Сайла взглянула на Класа. Его сон был крепок, как у окружающих валунов; шрамы от прежних сражений бороздили все тело. Она была поражена, как близко могут люди бывать к смерти. Почему же она выбрала того, кто ходит по самому краю жизни? И почему у него хватило сил, чтобы разбудить в ней страсть, почему из всех женщин он выбрал именно ее?

Сайла попыталась слегка отодвинуть его в сторону, чтобы одеться. При первом же прикосновении Клас проснулся и стал собирать одежду, неуклюжий в своей торопливости. Она обхватила его лицо и крепко поцеловала в губы. Он отстранился.

— Это должно было случиться, Клас. Мы оба это знали.

Он упрямо покачал головой.

— Я не знал. — Отвернувшись на пол-оборота, он наклонил голову и попытался подавить улыбку. — Но надеялся. Не думал только, что это случится вот так. — Он взял ее ладонь и поцеловал. — Я чувствую себя вором.

— Понимаю, о чем ты думаешь. Ты не привык скрывать свои поступки, однако мы не можем позволить другим узнать обо всем.

— Они поймут.

— Возможно. Но не стоит идти на такой риск.

Клас нетерпеливо спросил:

— А когда мы… Я имею в виду?..

Когда Сайла изобразила тревогу, он густо покраснел, но она тут же рассмеялась и продолжила одеваться.

— Не так скоро, милый. Когда у нас будет возможность.

Расплывшись в улыбке, Клас обнял ее. Но только на секунду и тут же поспешил выглянуть наружу.

— Ослабевает, — прокомментировал он; потом усмехнулся, — как раз вовремя.

— Мы можем сейчас возвратиться в лагерь?

— Да. Если буря не возобновится, все будет в порядке.

— А если возобновится?

Он продолжал глядеть в сторону.

— Эти Дьяволы скоро приведут своих дружков. Мы должны предупредить остальных. Нам надо бежать отсюда до Харбундая. И если мы не доберемся до лагеря, то проиграем, даже не начав.

Сайла присоединилась к Класу, вглядываясь в кружащийся снег.

— Обещай мне, что никому не расскажешь.

— Можно я скажу, что люблю тебя?

— Столько раз, сколько хочешь. И я люблю тебя, — она дотронулась до его губ, — но это наш секрет. Если они догадаются, отрицай все.

Он кивнул и выбрался наружу, склонившись от ветра. Когда Сайла последовала его примеру, Клас прижал ее к своей спине.

— Держись за меня, — произнес он и двинулся вперед. Сайла согнулась за его широкой спиной, прячась от ветра.

«Ничто и никогда не заставит меня выпустить твою руку», — подумала она и почувствовала силу в этих словах.

Глава 40

Гэн раздраженно поворошил угли. Над костром поднялся дым, и его струи змейками потянулись в щели между шкурой, закрывавшей вход, и каркасом навеса. Присев рядом, Нила занялась бахромой на своем сапоге. Гэн нарушил молчание:

— Не надо было позволять Класу в одиночку идти за ней.

— Но он шел не за ней! — Лицо Нилы вспыхнуло. — Сайла пошла умываться, а он отправился за провизией.

Гэн поднял полог, чтобы выглянуть наружу. «Женская» палатка была все еще закрыта. Отпустив шкуру, он произнес:

— Снова метет. Кажется, это была только временная передышка. — Гэн надеялся, что Нила продолжает верить, будто Сайла и Клас нашли где-то укрытие. Он не хотел говорить, что если обманчивое затишье выманило их, то теперь они даже в большей опасности, чем раньше. А о том, что они могли напороться на патруль Дьяволов, он и сам старался не думать.

— Ты же все равно не сразу засыпаешь, когда приходишь из дозора. Не стоило отпускать его одного.

Нила пыталась обвинять и защищаться одновременно, поэтому Гэн просто огрызнулся:

— Так это моя ошибка? Ты только и ищешь, кого бы обвинить.

Нила вспыхнула, и он махнул рукой.

— Ладно, извини.

Девушка тут же успокоилась.

— Не надо было мне так говорить. Я не то имела в виду, просто очень волнуюсь.

— А я больше не могу сидеть и ждать. Оставайся с Джонсом и Тейт, объясни им, что надо делать.

Нила схватила Гэна за руку:

— Ты ни за что не найдешь их в такую бурю! Только сам потеряешься.

Он снял ее руку со своей, подержав немного перед тем, как отпустить.

— Я буду осторожен. Позаботься о чужеземцах, держи их настороже. Ты остаешься за главного.

Слова повисли в воздухе между ними. Это было вовсе не то, что он собирался сказать, и уж точно не то, что она надеялась услышать. Гэн крепко сжал зубы, чтобы не поправить себя, а Нила тихо ответила:

— Не беспокойся.

Она ушла, когда Гэн начал одеваться. Было необходимо утеплиться. Для начала он снял свои обычные кожаные штаны и куртку, надев поверх одежды стеганое зимнее белье. Первыми были штаны на подтяжках. Куртка прикрывала их сверху и зашнуровывалась спереди — удобно, но не туго. Пуговицы сбоку скрепляли обе части так, чтобы ткань не сбивалась. Если одежда слишком тесна, то места для теплого воздуха не остается, но если она сбивается, то получаются холодные участки. Такое холодное пятно может очень быстро превратиться из неудобства в угрозу, высасывая, подобно ране, силы из организма.

Затем последовал кожаный верх, не пропускавший ветер. Накинув овчинный тулуп и поправив уши енотовой шапки, Гэн забросил меч за спину. Тащить с собой лук при такой видимости не было никакого смысла.

Собаки снаружи свернулись в тугие клубки. Однако они не спали: три пары глаз встретили появившегося из-под навеса Гэна. Собаки одновременно поднялись и отряхнулись, сбрасывая с себя снег обратно в бушующую бурю. Округлые ямки, оставшиеся после них в снегу, начали тут же заполняться. Собаки заняли положение, в котором никогда не ходили раньше: Раггар держался слева от Гэна, опережая его примерно на ярд, а Чо и Шара прикрывали сзади и сбоку. Они находились достаточно близко, чтобы видеть друг друга, но в то же время образовывали свободное построение. Гэн хотел было перестроить их привычным образом — Раггар впереди, а остальные двое в ряд за ним, — но потом решил, что собакам виднее. Они не стали бы менять расстановку без причины.

Снег непрерывно бил в лицо, иногда превращаясь в непроницаемую стену, а иногда ослабевая до легкой метели, каждый раз подававшей надежду, что буран скоро закончится. Но эта надежда ни разу не оправдалась. Гэн спустился ярдов на сто ниже места их обычного умывания и тут заметил сломанную ветку. Он смог различить более светлый оттенок свежего слома лишь потому, что острый конец был направлен под углом к ветру. Юноша присел на корточки, чтобы поискать другие следы.

В этот момент Раггар глухо зарычал прямо на ухо Гэну, и тот вскочил, выхватывая клинок.

Одинокий волк стоял, наблюдая, почти за пределами видимости. Смутные тени за его спиной могли оказаться как остальной стаей, так и игрой тусклого света.

Подумав, Гэн спрятал мурдат и двинулся вперед. Волчьи бока вздымались от тяжелого дыхания, и было видно, что он очень устал. Язык свисал из раскрытой пасти. Когда до Гэна оставалось пару футов, волк развернулся и потрусил вниз по склону, иногда оглядываясь через плечо.

Взгляд Раггара, казалось, одобрял его поступок. Вдвоем с Гэном они пошли за волком, оставив других собак в арьергарде. Тени, которые могли оказаться стаей, появлялись и исчезали. Волк пропал так же неожиданно, как и появился. Впереди, там, где только что находился волк, с трудом поднимались с земли Клас и Сайла.

— Что ты тут делаешь? — Изумлению Класа не было предела.

— Конечно, ищу вас. Что произошло?

— Четыре Дьявола. — Клас кивнул в сторону холма. — Они гнались за Сайлой, а я — за ними. Убил одного из клана пчелы, охотника за людьми, раскрашенного для битвы. На Сайле его плащ, а вот лыжи и куртка. Буря застала нас врасплох, когда мы уже возвращались. Тебе не стоило выходить: что, если бы мы вдруг разминулись?

Гэн огляделся.

— А где же волки?

— Волки?! — Сайла подвинулась поближе к Класу.

— Они вывели меня прямо на вас.

— Повезло им, — проворчал Клас, — я ни одного не заметил. Помоги-ка мне лучше довести Сайлу.

Гэн послал Шару и Чо вперед, так что, когда они добрались до лагеря, все уже ждали. Женщины кинулись к Сайле, но прежде, чем они успели увести ее внутрь, Гэн, обернувшись, снова увидел волков.

Лошади рвались с привязи, выкатив глаза. Нила подбежала к ним, и ее уверенные движения и голос восстановили подобие спокойствия.

Тяжелый запах мокрой шерсти поднимался от стаи, смешиваясь с клубами пара. Волки очень устали. Некоторые свалились и лежали неподвижно. Из задних рядов выскочила молодая самка. Было видно, что она очень напугана. Волчица уронила стрелу, которую несла в зубах, и поспешила обратно на свое место.

Только сейчас Гэн понял, что их стало меньше. Вожак посмотрел через плечо на оставшихся, водя из стороны в сторону огромной мордой, будто отмечая потери. Снова повернувшись к Гэну, он зарычал.

Раггар напрягся, и Гэн положил руку ему на голову. Крупный самец, отбежав от стаи, рванулся мимо лагеря вниз по холму. Остальные устремились за ним, словно черный дым, ввинчивающийся в стелющийся снег. Вожак взрыл землю, разбрасывая ветки и грязь, и последовал за стаей.

Клас поднял стрелу.

— Дьяволы.

К нему подошла Тейт, выглядевшая замерзшей и несчастной.

— Волки принесли стрелу, чтобы дать нам об этом знать?

— Видимо, да, — задумчиво произнес Гэн. — Они никогда не делали ничего подобного. И они привели меня к Сайле и Класу.

Вдруг все заговорили разом, требуя объяснить, что происходит. Что-то во взгляде, брошенном Сайлой на Класа, когда его попросили все рассказать, вызвало в Гэне неприятные подозрения. Взглянув на Нилу, он заметил похожую реакцию. Все собрались в одной палатке, и Клас поведал свою историю.

Когда он закончил, Нила сказала:

— Они вернутся, как только утихнет буря.

— Самое большее, двое из них, — возразил Гэн, — один должен доложить своим.

— Кто-нибудь еще подумал о Билстене? — спросила Тейт.

Юноша криво усмехнулся:

— Да. Он ушел, и тут же появились Дьяволы.

— Все правильно, он оставил след!.. — В смехе Класа не было веселья. — Прямо к нам.

— Мы должны перевалить через горы, — решительно заявил Гэн. — Рассказал Билстен о нас или нет, мы все равно идем к Перевалу Отдыхающих Облаков. И причем очень быстро. Собирайтесь! Если уйдем прямо сейчас, снег заметет наши следы.

— Или нас, — добавил Клас, уже набивая свою седельную сумку.

* * *

…В первый день, несмотря на погоду, они прошли достаточно много, и весь вечер шагали, не сбавляя темпа. Лучшей новостью было отсутствие погони. Пока.

Потеплело, Гэн был в этом уверен. Не настолько, чтобы это имело принципиальное значение, но все же. Снежинки теперь падали почти вертикально, а не стелились по ветру, как раньше. Правда, в воздухе все еще чувствовался запах холода.

Лошадь под Гэном шла ровно, почти бесшумно, пробивая дорогу через снег, достававший всаднику почти до колен. Юноша подумал о местах, которые ожидают их впереди; склоны будут круче — это точно. Если снег станет еще глубже, животные не смогут пройти. Он задумчиво похлопал лошадь по шее. Трудно припомнить те времена, когда они не путешествовали вместе. Фыркнув, та помотала головой, и Гэн рассмеялся, подумав, уж не подбадривает ли она хозяина.

Мысли Гэна обратились к тому, что Сайла и Билстен говорили о перевале. Скорее низкое место в горной гряде, чем узкий проход; это заставит Дьяволов пошевелиться, если они хотят перехватить отряд. Билстен обещал отметить безопасную тропку из тех, что шли параллельно основному маршруту, но плохо просматриваются.

Трудность заключалась в том, что надо было торопиться, но в то же время разведывать дорогу настолько тщательно, насколько это вообще возможно. Преследователи, наверное, уже напали на след. Для Дьяволов буря не помеха: на своих лыжах и снегоступах они полетят, как ветер.

Гэн взглянул назад, на остальных. Нила ехала немного впереди Класа, который прикрывал тылы. Тяжелый тулуп из медвежьей шкуры и шерстяной капюшон с маской изменили ее до неузнаваемости. Девушка сидела на лошади вялая и разбитая, глядя в землю. Подсолнух, как всегда, реагировал на ее настроение. Он беспокоился, шел почти на цыпочках, двигая головой вверх-вниз, будто пытаясь клюнуть снег. Нила отсутствующе перебирала его гриву, не замечая красоты крупных снежинок на дорогом бобровом мехе рукавиц.

Гэн жестом попросил Класа занять его место и подождал, пока Нила подъедет к нему вплотную. Она вздрогнула, когда слова Гэна нарушили ее сосредоточенное молчание.

— Не переживай так сильно.

— О ком? А-а, ты о них, о Дьяволах. Я их не боюсь. — Нила тихо рассмеялась.

— В таком случае ты храбрее нас. Меня они пугают.

Девушка, откинув капюшон, сдвинула маску. Ее губы тронула улыбка.

— У меня на уме другое.

Клас впереди спешился, давая понять, что лошадям необходим отдых. Все надели снегоступы и снова двинулись вперед. Все еще занятая своими мыслями, Нила медленно шла позади. Гэн остался с ней, ничего не говоря, пока тишина не стала угнетающей. Юноша попытался отвлечь ее:

— Тебя что-то беспокоит. Расскажи, и станет легче.

Нила брела, низко склонив голову, но после этих слов взгляд ее устремился к началу маленькой колонны. Когда она подняла глаза, чтобы узнать, ускользнуло ли это от внимания Гэна, в них читались опасение и смущение одновременно.

Гэн был уверен, что понял, в чем дело.

— Ах, Сайла!.. Я знаю, мы чуть не потеряли ее, но теперь все в порядке. Она усвоила урок, можешь быть уверена. А если даже и нет, Клас никогда не даст ей забыть. Думаю, даже он сам не подозревал, как заботится о ней, пока она не пропала. Иногда люди не замечают того, что у них под боком.

Нила резко остановилась, словно налетев на стену. Даже когда Подсолнух удивленно натянул поводья, она только чуть покачнулась, не сводя с Гэна глаз. Девушка вела себя так, будто он только что сказал что-то на неизвестном языке, а потом неожиданно рассмеялась, и хриплый звук смеха вгрызся в него, словно пила. Совершенно сбитый с толку, Гэн потянулся к ней, но Нила попятилась, спотыкаясь, пока не уперлась в собственную лошадь. Одну руку она поднесла ко рту, приглушая отвратительный смех, а другой, размахнувшись, дала ему звонкую пощечину.

Мгновенно, не давая Гэну опомниться, она бросилась вперед и, обняв его, залилась слезами. Юноша уже настолько запутался, что ничего не соображал, в голове была абсолютная пустота.

Он обнял Нилу, пытаясь ее успокоить. Остальные ушли вперед, оставив их наедине. Понемногу всхлипы затихли, и Гэн чувствовал, что она снова владеет собой. Он спросил, не может ли помочь.

— Просто обними меня, Гэн. Обними меня крепче. — И это было именно то, чего ему хотелось. Он прижал ее голову к своему плечу. От теплого запаха волос казалось, что на заснеженную тропинку пришла весна. Нила пошевелилась, теснее прижимаясь к нему, и рана на плече, нанесенная ее братом, напомнила о себе. Короткая вспышка боли повлекла за собой длинную череду мыслей. Впервые в жизни Гэн обнимал женщину. Ее отец погиб от его руки. Ее брат пытался убить его и попытается снова. Пусть будет так! Она — та единственная, которую он хотел обнять всю жизнь, а племени и семьям придется заключать мир. Теперь он понимал, что думала Нила о Сайле и Класе — о том времени, когда те были наедине, и о том, как они с тех пор смотрят друг на друга. Девушка думала не только о них, но и о себе с Гэном. Он вспомнил ту ночь, когда впервые увидел Сайлу: как его поразило ее прибытие, ее мрачная красота и то, что она — Жрица. Он тогда так глупо разговаривал с Нилой, задавая ей дурацкие вопросы о старшей женщине.

А потом Гэну вспомнилось, как по просьбе Сайлы пошел в шатер Нилы и как они бежали из племени под покровом ночи. Нила тогда согласилась пойти к Сайле лишь после того, как услышала имя Класа… Клас и Сайла, они нашли друг друга. И Нила плакала.

Но ведь она была с ним. Гэн почувствовал, что его объятия ослабли, и снова прижал девушку к себе. Она пришла к нему, и этого достаточно. В этом было все.

Какой-то уголок его мозга — такой маленький, что его едва можно было почувствовать, — размышлял, будет ли Нила когда-нибудь плакать о нем так же, как плакала о Класе на Бейле.

Глава 41

Гэн настаивал, чтобы они двигались вперед почти до темноты. Как все ни устали, надо было спешить строить убежище. Новый снег был тяжел и, к счастью, хорошо спрессован, так что снежная хижина быстро росла. Гэн и Клас строили хижину, а остальные делали снежные блоки. Вытоптав ровную поверхность, два воина с помощью клинка и кинжала подгоняли блоки, укладывая их ряд за рядом постепенно уменьшающимися кругами. Скоро выросла куполообразная хижина с лазом, похожим на тоннель, защищавшая от ветра или холода.

Мужчины удивились, услышав, что Тейт и Джонс называют их снежный дом по-старинному — иглу.

Нила настояла, чтобы все поели, торжественно объяснив Тейт, что горячая пища необходима, чтобы восполнить тепло, украденное зимним холодом. Используя порошковую смесь из большого кожаного мешка, она приготовила тушеное мясо. Тейт еще раз попросила прощения за себя и Джонса — они не могли ей помочь. В ответ Нила заявила, что всем очень понравилась их стряпня, да и на всем пути она помогала добывать продовольствие. Девушка напомнила Тейт, что именно она помогла Класу добыть годовалого бизона, который так долго служил им пропитанием. Тейт была рада покончить с обсуждением этого вопроса, заметив, что они впервые будут есть «консервированную» пищу — до того они питались свежей.

Нила сказала, что они всегда старались кормить всех досыта, но, если выпадала возможность, готовили впрок, например, копченую оленину, как раз для таких случаев, как этот.

Тейт поинтересовалась, что было в порошковой смеси, и Нила ответила, что это семейный рецепт, и ее мать делала смесь каждое лето, высушивая на солнце все компоненты по отдельности. Из мяса там были цыпленок и кролик, из овощей — помидоры, картофель, лук, чеснок и кое-что еще.

Пока блюдо варилось, все умирали от восхитительного запаха. Слегка удивляясь, Тейт отметила, с каким вниманием мужчины и Сайла смотрят, как она пробует блюдо. Общее внимание немного нервировало ее. Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы, почувствовав жгучий взрыв от первого глотка, сообразить — основная часть «украденного» тепла должна было прийти к ней от чудовищно острой приправы из перца. Задохнувшись, Тейт начала плеваться, понимая по дружному смеху, что стала предметом розыгрыша.

Она максимально использовала этот момент, ругаясь и жалуясь, и была рада видеть, что все, включая Сайлу, освободились от гнета беспокойства, который лег на их плечи с тех пор, как была обнаружена разведка Дьяволов. Потом она действительно порадовала публику, сказав, что любит пряную пищу, и с удовольствием принялась за бульон.

Они спали хорошо этой ночью — сытые, защищенные от непогоды, измученные долгой дорогой в горах. Оставшуюся еду разогрели на завтрак, хотя Сайла с огорчением отметила, что Джонс пожаловался Тейт на это. Он выглядел недовольным. Это раздосадовало Сайлу, и она быстро приказала себе подумать о чем-нибудь другом. В таких ситуациях даже самые небольшие трения могли привести к серьезным конфликтам.

Она перевела внимание на Класа, усмехнувшись про себя, что делает это слишком часто. Было забавно наблюдать, как он помогает Тейт. Та толком не знала, как жить в снежном доме, и Клас старался помочь ей. Так оно и должно было быть. В них теперь текла одна кровь, и она спасла ему жизнь.

Размышляя об этом, она перешла к Гэну. Он очень старался скрыть свое недовольство близостью между Класом и Тейт. Другие ничего не видели, она была уверена. Кое-что можно было заметить, но только если внимательно приглядеться. Сейчас, например, Клас помогал ей чистить котлы еловыми иглами и снегом, а Гэн рассеянно отсыпал зерно лошадям, постоянно поглядывая на них. Сайла почувствовала что-то похожее на жалость. Он уважал Тейт и любил Класа. Он был рад видеть, что они подружились. Но ему нужна была их преданность. Гэн следовал своей судьбе, и они были ее частью. Сайле подумалось, сколько он еще сможет нести эту ношу, оставаясь нормальным человеком.

Они быстро собрались.

Легкий ветерок был мягким и теплым, как будто ласкался к людям, но Гэн знал, что это притворство. Лукавый шепот ветра ослаблял снег на согнутых еловых ветвях, и он белыми струями валился вниз. Некоторые глыбы снега были достаточно тяжелы и могли ранить. Даже небольшой ком мог намочить одежду, открывая дверь для «нежной смерти», которая почти без боли отнимала жизнь прежде, чем ты понимал, что случилось.

Они брели рядом с лошадьми, окруженные несмолкающим глухим шумом падающего снега, восхищаясь красотой картины, даже сознавая ее опасность. Лучи солнца пробивались через деревья, ловя струи снега, превращая их в огненно-белые перья, вызывавшие вздох восхищения у женщин. Их меховые одежды, полные ледяных кристаллов, переливались всеми цветами радуги. В почти горизонтальных солнечных лучах каждое дерево, казалось, прячется в собственной тени. По сторонам эти лучи казались лезвиями чистого золота. Это было опасная красота. Над ними, на гребнях скал, не видимых сквозь деревья, застыли в хрупком равновесии невообразимые массы снега. Нежный легкий ветерок, красивое солнце ласкали снег с соблазнительной мягкостью. Он таял, нарушая равновесие, готовясь к смертельному прыжку.

Пока тропа была не так плоха, как ожидал Гэн. Он уже подумывал, что в конце концов они проведут через горы всех лошадей. Они забрались так высоко на южный склон перевала, что должны пройти. Если Билстен не солгал. Все же Гэн чувствовал, что пока лучше позволить лошадям идти шагом, сохраняя их силы.

Гэн думал о том, не стоит ли устроить засаду. С сожалением он наблюдал, как сходятся и потом отступают превосходные позиции на флангах. Если бы он свернул вбок, чтобы достигнуть одной из них, об этом немедленно стало бы известно охотникам. Можно было бы так поступить, но только в совершенно отчаянной ситуации. Засада из одного-двух человек, независимо от их боевого мастерства, была бы быстро отрезана и уничтожена лыжниками Дьяволов, а это серьезно ослабит группу. Если посадить в засаду всю группу, то получится всего лишь демонстративное нападение. А потом — гибель или безудержное отступление и погоня. Единственный разумный выбор — стараться сохранять расстояние между собой и преследователями, пока не удастся добраться до какого-либо убежища.

Позже, после полудня, они переправились через поток, с ревом несущий серебряную пену и кристально чистую воду, такую холодную, что, когда они нагнулись, чтобы напиться, от прикосновения затрещали суставы пальцев. Пьешь ее, и как будто крошечные ножики проходятся там, где губы прикасаются к кружке. Они немного отстали от Класа, идущего в авангарде, когда тот поднял руку, останавливая группу, и показал вдаль. Впереди виднелся последний отрог, который они должны преодолеть перед тем, как начать спуск в Харбундай.

Билстен неплохо отметил тропу до этой точки. Пока лошади били копытами землю, безнадежно пытаясь разыскать какую-нибудь зелень, беглецы пристально всматривались в даль — там не было ни малейшего признака тропы. Рука Класа сердито сжимала и отпускала рукоятку клинка. Гэн помрачнел.

Раггар подошел к дереву на запад от группы, обнюхал его, потом поднял глаза на ствол, склонив голову набок. Гэн наблюдал за ним сначала праздно, потом с большим интересом. Пес отошел, все еще с поднятой мордой, потом вернулся к дереву и поднял ногу. Он казался смущенным и таким напряженным, как будто выполнял трудную работу, и Гэну показалось даже, что сейчас пес упадет. И тут он понял:

— Клас, ты видишь, что сделал Билстен? Этот сын койота пометил тропу. Он пометил дерево, как это делают собаки, и для этого забрался на коня, чтобы самый высокий снег не закрыл метку. Умница Раггар чуть шею себе не свернул, пробуя ее отыскать.

После этого они уверенно двинулись вперед, следуя за собаками, сохраняя темп, на который Гэн мог только надеяться. День уже клонился к вечеру, когда Гэн решил устроить привал. Используя язык жестов, он сообщил Класу, что отправится разведать тропу вперед и ниже. Казалось, Клас удивлен внезапным приказанием Гэна устроить тихий привал, но не стал задавать никаких вопросов. Он казался нервным, более озабоченным, чем когда-либо.

Гэн прошел на запад, пока он не убедился, что поблизости нет вражеских патрулей, потом быстро спустился по склону, заняв позицию, откуда была видна основная тропа. В ходе его вылазки он слышал случайные крики птиц — сорок, фазанов, орла, — и, как ему показалось, вдали раздался тревожный рев оленя. Не было признаков больших животных. Одно из деревьев хранило следы когтей тигра, но царапины были старыми. Не было ничего, что вызывало бы беспокойство, как будто дикая местность притаилась, выжидая.

По сравнению с тайной тропой Билстена обычная тропа выглядела как дорога. Гэн подал сигнал собакам и двинулся от дерева к дереву, припадая к земле, теперь с луком за спиной и клинком в руке. Он пропустил бы человека, если бы не жалобный крик сойки.

Воин Дьяволов, пешком, появился на отмели ручья с другой стороны главной тропы. Он зачерпнул полное ведро воды и скрылся из виду за несколько секунд, но Гэн сразу понял то, что должен был понять. Если человек набирал воду в это время дня, то он, конечно, нес ее к лагерю, скрытому за деревьями. Тропа хорошо охранялась. Гэн поспешил к оставшимся.

Собрав всех в тесный круг, он рассказал об увиденном, и они снялись с места в считанные минуты. Скоро они поняли, почему лагерь Дьяволов располагался именно в этом месте. С чувством, переходившим от подавленности к недоверию, добрались до края расселины, прежде скрытой в глубокой долине в горах. Перед ними по меньшей мере на полмили лежала невыразительная снежная пустыня. Дьяволам, находящимся в долине, нужно было только время от времени поднимать голову, чтобы увидеть, как кто-то перемещается у них на глазах.

Гэна восхитила храбрость Билстена, пересекшего такое место с груженым караваном, но он поставил их в ужасное положение. Падающий снег укрывал торговца, пока тот пересекал Долину, и скрыл его следы позже. Теперь все было совсем по-другому.

Очевидность ситуации первым прокомментировал Клас:

— Придется прорываться через лагерь или проходить здесь ночью.

Гэн увел всех под защиту леса. Снова они построили снежную хижину. Тейт поспешила затащить Джонса внутрь, пока с ним не приключился приступ кашля. Она вышла наружу с выражением вызова на усталом лице, беззвучно предлагавшем каждому воздержаться от критики. Гэн нарушил тяжелую тишину. Потирая раненое плечо, он сказал:

— Пойдем сегодня ночью.

Нила тихо простонала, и Гэн повернулся к ней.

— Даже при везении мы кого-нибудь потеряем, если ввяжемся в схватку. За нами будет погоня, и они схватят нас.

Два человека по очереди наблюдали за тропой. Остальные набились в маленький, построенный на скорую руку шалаш, подкрепляясь холодной копченой олениной. Собаки с разочарованием приняли свою скудную порцию, но в глазах лошадей был невысказанный упрек, который обеспокоил Гэна. Он покормил их вместе с Нилой, деля на части последние порции зерна, которого уже почти не осталось. Она спокойно спросила:

— Ты думаешь, этим бедным созданиям удастся перебраться туда?

— Не знаю.

Она глубоко запустила руку в гриву Подсолнуха. Гэн продолжил:

— Мы не собираемся бросать их здесь. Но я не могу обещать, ты же понимаешь.

Она кивнула и отвернулась, прислонившись к лошади. Гэн добавил:

— Я постараюсь, Нила. — Он протянул руку, но не мог заставить себя прикоснуться к девушке. Рука опустилась. — Я хочу, чтобы ты знала, мне жаль почти… всего, что случилось. Я был не очень умен. Я должен много чему научиться. — У Гэна не хватало храбрости сказать ей: «Я знаю, что выгляжу дураком, и мои слова смешны мне самому».

Медленно повернувшись, она посмотрела на него с непроницаемым выражением, сказав:

— Ты настоящий друг. И я всегда буду тебе другом, пока мы живы.

Это были не те слова, которые ему хотелось бы услышать, особенно мягкая оговорка в конце фразы. В этот момент он решил, что она должна быть частью пророчества, частью будущего, которое ему предстоит создать.

Не говоря больше ни слова, Нила отвернулась, начав выкидывать пустые мешки для провизии. Она кидала их на землю, и какая-то часть Гэна восстала против ее расточительности, но Гэн понимал, что без зерна кожаные мешки были только лишним весом.

Серебряный полумесяц поднимался в безоблачном небе. Гэн и Клас отошли от других и сели рядом. Напряженные нервы Тейт заставили ее поспешить к Ниле.

— Чем они там занимаются? Почему разговаривают?

Нила шикнула на нее и шепотом ответила:

— Мы называем это нара. Когда воин имеет время, чтобы молиться перед борьбой, он просит о храбрости и благодарит Вездесущего за то, что он пошлет ему храброго человека, чтобы проверить его. Он просит, чтобы его ум был силен, чтобы управлять телом и мыслями.

«Ну вот, — подумала Тейт, — у нас уже медитация. И биологическая обратная связь. Да еще способность замедлить поток крови и не обращать внимания на боль. Необязательно, что именно объясняет неправдоподобно малое время заживления; это может быть и физической адаптацией. Если они дошли до этого за пять столетий, то каковы будут их потомки в следующем веке? А через пять веков?

А что будет со мной в следующем году?

Буду я живой завтра?»

Нила хлопнула ее по плечу, и Тейт взволнованно вскочила на ноги, проверяя оружие и вглядываясь в ночь. Она быстро подошла к Джонсу, разбудила его, подняла на ноги, оберегая от холода.

— Как только почувствуете, что согрелись, — сказалаона, — расстегните некоторые кнопки. Для вентиляции. Не перегревайтесь, понятно?

Он пробормотал что-то, и Тейт заставила его повторить ответ, пока не убедилась, что он понял.

Когда она вернулась, воины и Сайла осенили себя Тройным Знаком и жестом пригласили ее вперед.

Сначала яркость лунного света была пугающей. Отдаленные пики вырисовывались холодно и ясно, и, казалось, даже темная долина готова открыть все свои тайны. Ледяные кристаллы мерцали, подражая звездам.

Они прошли меньше трети пути, а Гэну уже казалось, что страшные проповеди Церкви о Преисподней не так уж и преувеличены. Никакое понукание не могло заставить лошадей двигаться быстрее по этой ненадежной массе снега. Даже снегоступы скользили. Их путь состоял из последовательности падений и подъемов, и каждое было более изнуряющим, чем предыдущее. Одежда промокла, от нее валил пар, который смешивался с облаками от дыхания людей, собак и лошадей. Джонса уже завернули в шкуру; женщины присматривали за ним — одна тянула, а вторая следила, чтобы он находился лицом вверх. Гэн надеялся, что он не будет шуметь в своем полубессознательном состоянии.

Первый луч рассвета упал на их спины, когда, пошатываясь, они ушли под защиту леса. Две из украденных лошадей Дьяволов лежали на снегу со сломанными ногами — их прикончили, чтобы прекратить страдания. Гэн быстро отправил всех дальше, а сам устроился позади пня, что позволяло ему видеть тропу и лагерь Дьяволов в долине. Шара и Чо устало улеглись напротив. Раггар устроился под ветвями молодой ели, заваленной снегом. Несмотря на все усилия, Гэн клевал носом, пока глубокий, жалобный звук военной трубы Людей Гор не выдернул его из дремы. Эхо дико повторило звук. Он оглянулся и увидел, что остальные зашевелились там, где рухнули на снег. Все еще привязанные к деревьям, где их оставил Клас, лошади поднимались на ноги.

Подойдя и встав рядом, Клас сделал ленивый жест поперек долины.

— Должно быть, хорошая эта штука, их труба.

— Они салютуют, — сказала Нила. Она стояла, выпрямившись, гордая и уверенная. — Клас на Бейл — наш самый лучший боец. Гэн и я — дети Вождей Войны.

Лагерь в долине возвращался к жизни. Сквозь деревья им были видны люди и лошади, суетившиеся, как муравьи в разрушенном муравейнике. Тейт присоединилась к Гэну и Класу. Они слышали крики. Погоня достигла другой стороны утеса. Доннаси сказала:

— Пожалуй, я смогу остановить их.

Гэн покачал головой.

— У нас нет времени для схватки. Если мы замешкаемся, подойдут те из долины и с запада отрежут нас от тропы.

— Они догонят нас, если мы их не остановим, — сказал Клас. — Смотри, они ведут запасных лошадей. И у всех есть лыжи.

Тейт показала рукой, сказав:

— Быть может, я смогу устроить снежную лавину.

Гэн был настроен скептически:

— Она должна была сорваться, когда мы там карабкались.

— Я хочу попробовать, — заявила Тейт. — Все должны отойти отсюда.

Гэн задумался. Она была другом. И пророчество оставалось в силе. Он полагал, что она повлияет на его будущее. Была ли она той, кто спасет их? Ценой собственной жизни?

Предания и мечты могли быть правдой, а могли и не быть.

— Делай, что можешь, — сказал Гэн и отошел.

Тейт заложила заряд и нацелилась в основание снежной массы. Звук выстрела не испугал воинов Дьяволов, а когда заряд безвредно разорвался вдалеке, они стали выкрикивать оскорбления и угрозы. Под дрожащее завывание военной трубы они вывалились на открытое пространство — некоторые вели лошадей, остальные быстро скользили по снегу. Их было по крайней мере тридцать человек.

Два воина с трудом тащили огромную медную военную трубу длиной не меньше десяти футов. Они останавливались, опирая раструб трубы на плечо одного музыканта, а другой дул в мундштук. Высоко в горах сорвались глыбы снега. Кто-то прикрикнул на воинов с трубой, и они двинулись снова, уже не трубя.

Тейт выстрелила снова, с тем же результатом. Воины прибавили ходу.

Она выстрелила снова, готовясь стрелять по продвигающейся колонне.

Гора вздохнула. Родился и набрал силу клокочущий шум, постепенно перешедший в грохот.

Тейт побежала. Она молилась, чтобы не споткнуться, убежать от ужаса, низвергающегося в долину. Деревья вокруг нее хлестали и раскалывались под ураганным ветром, ударившим по верхушкам. Ее ослепила подавляющая, душащая волна.

Снежная рука отделилась от тела лавины и играючи сбила Тейт с ног. Прокатившись по склону, девушка вскочила на ноги и продолжила бег.

Когда Тейт достигла спутников, им пришлось схватить ее. Сайла обняла ее, успокаивая, обезумевший Клас с рычанием прыгал вокруг. Только Джонсу удалось вывести всех из шока. Пошевелившись на своих санях из шкур, он ворчливо поинтересовался, нету ли горячего супа, раз уж они не движутся. Тейт взорвалась истерическим смехом, заслужив солидный толчок от Сайлы, но после этого ей уже не нужна была помощь. Прислонившись к лошади, она пыталась взять себя в руки. Лишь со словами: «Теперь об этих воинах можно забыть» в ее голосе на мгновение прорвался прежний рваный смех.

Нила оставалась с нею, пока они не возобновили поспешное движение прочь.

Собаки, крадучись, как тени скользили между деревьями на безопасном, по их разумению, расстоянии. Джонса привязали к лошади Нилы, завернув в одеяло. Все брели, спотыкаясь, на пределе сил. У двух лошадей, в том числе у Подсолнуха, шла из носа кровь, оставляя на снегу рубиново-красные пятна — свидетельство крайнего изнурения.

Гэн обратил внимание беглецов на стекающие по склону струйки воды — первый признак того, что они действительно начали спускаться с гор, но в ответ сзади послышался лишь напряженный, вибрирующий визг — Дьяволы из нижнего лагеря висели у них на «хвосте».

Преследование продолжалось уже несколько часов. Еще одна лошадь свалилась, мечась по снегу. Клас взглянул на нее почти рассеянно, потом посмотрел на Гэна и прохрипел:

— Пожалуй, хватит бегать. А то не останется сил для схватки.

Гэн помолчал, восстанавливая дыхание.

— Правда. — Он издал звук, который можно было бы принять за смех. — У них будет о чем петь песни, правильно? Видишь валуны — там, в изгибе реки? Хорошая позиция.

Женщины перенесли Джонса в центр беспорядочного нагромождения камней. Нила вышла, отвела лошадей на несколько шагов вниз и слегка хлопнула их одеялом.

Захваченные лошади Дьяволов гуляли в отдалении. Военные лошади племени Собаки унеслись прочь по команде Класа. Рыжик поколебался и отказался уходить от Нилы — той пришлось запустить в него камнем. Подсолнух и вовсе не хотел уходить. Он все пробовал возвратиться к девушке, уклоняясь от камней, и негромко жалобно ржал, слишком измотанный, чтобы встать на дыбы. Наконец он удрученно отступил, покачав головой в почти человеческом замешательстве. Нила возвратилась со щеками, мокрыми от слез, резко оттолкнув Тейт и Сайлу, попробовавших ее успокоить.

Гэн смотрел на девушку, ничего не говоря, и внезапно она обернулась, как будто ощутив его взгляд. Ее слезы высохли. «Никакая сталь не сравнится с ней в твердости», — подумал Гэн, почувствовав, что, пожалуй, никогда не понимал ее силу. Он попробовал поговорить с ней, но Нила отвернулась.

— Я не хотела убивать их. Им пришлось слишком тяжело.

— Они достанутся Дьяволам.

Она взялась за клинок.

— По крайней мере одним Дьяволом будет меньше.

— Больше, чем одним. А повезет, так получим твою лошадь назад.

Ее улыбка рассмешила Гэна.

Собаки вылетели из леса, к своему хозяину. Он потрепал их по головам, и псы покачали хвостами и уселись, глядя на восток. Их воспитывали для этого момента. Они поняли.

Из-за деревьев выскочил воин, встав на берегу реки вверх по течению. Его лицо было раскрашено в цвета смерти, а броня выкрашена в белый цвет, с черными ребрами и нарисованным кровоточащим красным сердцем. Он нес ма и маленький поворачивающийся щит. Джонс заставил себя встать рядом с Тейт, спросив:

— Может быть, мы хотя бы попробуем поговорить с ними? Ведь он пока на безопасном расстоянии? Не стреляйте, Доннаси.

— Он подойдет ближе.

— Откуда вы знаете?

— Ручаюсь. Он показывает каждому, что не боится. Он подойдет ко мне.

Другие воины мелькали за деревьями. Первый, пританцовывая, подходил, крича и отбивая ритм на щите.

Тейт подняла «вайп» и выстрелила.

Воин рухнул в реку. Сразу после выстрела в воздухе замерла тишина, но, пока первое эхо катилось, отразившись от горных склонов, сотни ворон взлетели в волнении над гнездовьями.

Одновременно раздался крик Дьяволов. Тейт обернулась к Джонсу с жесткой усмешкой, пробормотав:

— Вечеринка началась.

— Не практикуйтесь на мне, — выпалил он с удивительной энергией. — Сами признались, как перепугались пару дней назад.

В тишине, наступившей после последнего эха выстрела, смех Тейт показался слишком громким. Быстрым жестом она сорвала желтый цветок с пятна зелени среди камней и воткнула его в петлицу. Тейт сказала:

— Пугаться имеет смысл только тогда, когда неизвестно, чем дело кончится, правда?

Несколько секунд Джонс безмолвно смотрел на нее, выдавив наконец:

— Что за чушь. Вы — особенный человек.

— Спасибо, сэр. — Она показала пальцем на врага, не снимая руку с камня. — Выжить в атомной войне, погибнуть в схватке с дикарями. Это заставляет поверить в судьбу, правда?

— Этого не должно быть. Никогда, ни для кого.

— Правда. А теперь вам лучше отойти и не мешать мне.

Дьяволы были опытными бойцами. Они посадили на закрытых позициях воинов с пращами и лучников, и на группу сыпался постоянный дождь камней и стрел. Скользя от человека к человеку, Гэн предупредил, что они ожидают сумерек, надеясь, что тогда снизится действенность оружия-молнии. Тейт старалась не думать, насколько оно окажется эффективным.

Ее пугали пращи. Длиной в три фута, они посылали камни с удивительной точностью и скоростью. Часть из них с жужжанием проносилась над их головами, а попадавшие в валуны раскалывались, как пули. Некоторые разбивались, разбрасывая осколки, которые, как обнаружила Тейт, вызывали противные порезы.

Солнце еще только начинало клониться на запад, когда отряд воинов неожиданно выскочил из укрытия, крича и размахивая оружием. Это захватило группу врасплох. Тейт стреляла из «бупа», выбивая воинов из первой волны, перезаряжая оружие, пока на них лился пронзительный вой Дьяволов. Потом пошла жестокая рукопашная схватка, когда каждому пришлось драться в сутолоке и крике. Воин схватил за дуло ее оружие, выкручивая его, почти ломая ее палец на спусковом крючке. Тейт пыталась вырвать «буп» из его рук, и тут на нее бросился другой воин. Чо, ревущая от ярости, прыгнула и вцепилась зубами в поднятую руку с мечом. Тейт завладела инициативой и бросилась вперед с закрытыми глазами. Когда она открыла их, два Дьявола лежали у ее ног, а Чо убегала. Ее атаковал другой воин.

Гэн почувствовал, как что-то ударило его сзади по коленям. Он резко отклонился, уворачиваясь от содала, который, казалось, медленно движется вниз, прямо ему в живот. Напротив, мурдат Класа был как вспышка стального блеска, он прочертил дугу по телу Дьявола, держащего длинный меч. Раскрашенный воин ошеломленно смотрел, как струя крови бьет там, где только что было его предплечье. Гэн бросился на землю, перекатился и поразил другого воина. Еще один мчался мимо него с висящей на спине Чо, и Гэн полоснул по нему сбоку. Раггар вцепился в другого, и меч Гэна завершил его атаку.

Схватка закончилась еще неожиданнее, чем началась, и Дьяволы отошли, прыгая по камням, шлепая по воде через поток. Последней жертвой был какой-то глупец, прыгнувший через валун прямо в середину группы и наколовшийся на клинок Нилы. Она спокойно скатила воина по камню с глаз долой, вытерла лезвие и скорчилась в судорогах сухой рвоты. Пронзительная, резкая музыка, раздавшаяся снизу, из долины, усилила поток камней и стрел. Сайла закричала:

— Это — трубы Харбундая!

Дьяволы перекрикивались, обсуждая, стоит ли атаковать снова. Тейт подняла «буп» и выстрелила, целясь на звук особенно воинственного голоса, называвшего себя Кедровым Ястребом. Он пронзительно вскрикнул, замолк и не отвечал на зов товарищей, пока другой голос не сообщил, что он мертв. Аргументы в пользу нападения стали менее настойчивыми.

Отряды Харбундая были еще не видны, когда военные кличи и угрозы Дьяволов затихли далеко вверх по течению.

Клас нашел в себе силы свистнуть, и их лошади заржали в ответ.

Гэн повернулся к Класу, потом к Тейт. Глядя куда-то поверх них налившимися кровью глазами и улыбаясь так, как будто видел что-то, доступное только ему одному, он сказал:

— Ну что, друзья мои. Теперь я знаю, как это все случится.

Тейт прыснула, глядя, как Клас быстро осенил себя Тройным Знаком. «Бедный, суеверный человек, — подумала она. — Гэн, наверное, настолько устал, что у него начались галлюцинации».

— Что еще может случиться? — спросила себя, не замечая, что говорит вслух. — Спокойно, ребята. Морская пехота высадилась, и ситуация под контролем.

Даже собаки уставились на нее. Она прыснула еще раз. И упала без чувств.

Глава 42

Чужеземцы поклонились настоятельнице аббатства Ирисов, и та удостоила их сухим, рассчитанным кивком. Ее кресло с высокой спинкой, богато украшенное резьбой, было поставлено в пятно льющегося через окно солнечного света. Слегка повернувшись, настоятельница спрятала лицо в тень, позволив свету переливаться на богатой синей с зеленым мантии, обшитой золотой нитью. Тяжелый золотой браслет с аметистами пылал на запястье настоятельницы. Как только группа была должным образом представлена и сопровождавшая их молодая Избранная вышла, закрыв за собою дверь, настоятельница сказала:

— Король никого не пускал к вам эти недели. Это разожгло наше любопытство. Я хотела бы спросить об имени Фолконер. Что, сокол^[2] — покровитель вашего клана?

— Нет, настоятельница. В нашей стране у кланов нет покровителей.

Конвей мог бы поклясться, что Фолконер выглядел более вялым, чем всего час назад, когда их пригласили на встречу. Полковник продолжил:

— У нас есть символы — орлы, медведи и прочие, но это — не религиозные символы. Но я хотел бы задать вопрос, если позволишь. Мы слышали, что Церковь общается с людьми во всех здешних королевствах. Может быть, ты слышала о наших друзьях, ускользнувших от Людей Гор?

Настоятельница ответила, что ничего не слышала, но ее внимание было приковано к остальным членам группы. Наиболее интригующе выглядела самая небольшая из женщин, Картер. Она волновалась и суетилась, как голодная норка. Неудивительно, что она заговорила следующей, но то, что она произнесла, было шокирующим:

— Мы просим помощи, настоятельница. Король держит нас как заключенных. Нам не позволяют выходить из замка. У нас нет никакой работы.

Настоятельница тщательно обдумывала ответ, размышляя о том, что должно было произойти позже.

— Вас здесь не было бы, если бы король Алтанар не решил мне использовать вас. — Она сделала паузу, чтобы они смогли полностью понять смысл этого замечания, потом продолжила: — Я вижу, что вы встревожены моей откровенностью, но все вы видели, что мы с королем противники в одних вещах, союзники в других.

Фолконер ответил:

— Ты приводишь меня в замешательство. Я недооценивал тебя.

Она смущенно махнула рукой с легкой грацией, столь неожиданной для пораженных артритом суставов.

— Для вас лучше не оценивать меня слишком высоко. Конечно, я имею дело только с женщинами. Я попросила ваших мужчин прийти, чтобы продемонстрировать уважение к вашему статусу, и для того, чтобы они одобрили мое намерение использовать знание и навыки ваших женщин.

Картер вскипела:

— Мы не нуждаемся ни в каком одобрении.

Настоятельница посмотрела вдаль, стараясь успокоиться.

Конечно, девушка-рабыня уж говорила ей об этой загадке, но все же она ожидала, что незнакомцы будут достаточно осмотрительными, чтобы не оскорблять достоинство настоятельницы. Вот уж, действительно, «не нуждаемся ни в каком одобрении». Она взглянула прямо в глаза Фолконера.

— Алтанар никогда не даст прямого разрешения, чтобы женщины что-нибудь делали. Таким образом, если их работа приведет к слишком значительным последствиям, он сможет обвинить меня и потребовать, чтобы она была прекращена. Заставив меня — а значит, и Церковь — прекратить ее, он покажет всем женщинам, что у Церкви столько власти, сколько дал ей король. Вы понимаете суть нашей проблемы?

В беседу вступила Сью Анспач:

— Церковь — это власть женщины, но мужчина устанавливает предел этой власти.

Восхищенная настоятельница просияла.

— Вот именно. Этому научила тебя мать?

Анспач покачала головой.

— Я наблюдала, размышляла. И слушала.

Еще более довольная, настоятельница посмотрела на Фолконера.

— Не разрешил бы ты женщинам остаться со мной для частной беседы? — Прежде чем он смог ответить, она обратилась к ним снова: — Помогая мне, вы привлекаете внимание короля. Не допускайте ни малейшей оплошности. Многие постараются вас использовать. Не доверяйте никому.

— Уж с этим мы все согласны, — ответил Конвей.

Тон ответа заставил ее вскинуть голову. Конвей встретил ее пристальный взгляд с вызывающей смелостью. Настоятельница снова посмотрела на женщин, говоря:

— Конечно, я постараюсь предупредить вас об опасности. Однако я — инструмент Церкви, слуга нашей Сестры-Матери. Никогда не забывайте, что у меня есть обязательства, далеко выходящие за пределы ваших судеб. Или моей судьбы.

Фолконер, вздрогнув, попытался улыбнуться.

— Мы понимаем. У нас есть свои собственные обязательства.

— Спасибо за откровенность, — ответила Анспач.

Настоятельница рассеянно кивнула Анспач, наклонилась вперед и спросила:

— Что с вами, Фолконер? Вы слабы, вас лихорадит, только что вы почувствовали боль. Где?

— Рука. Укус насекомого. Блохи, наверное. Кажется, попала инфекция. Какое-то время ранка была без изменений, сейчас, кажется, становится хуже. — Он закатал рукав, показывая руку.

— Невидимые, — сказала настоятельница.

Конвей спросил:

— Ты сможешь ему помочь?

Взяв его за руку, она ощупала кожу вокруг воспаления, потом понюхала ее.

— Возвращайся в свою комнату. Ложись в кровать. Я пришлю к тебе военную целительницу. Ты не будешь возражать, если женщины останутся со мной?

Полковник согласился, и мужчины удалились. Конвей и Леклерк поддерживали полковника под руки.

Позвонив в маленький колокольчик, настоятельница вызвала ожидавшую за дверью Избранную, отдав приказания позаботиться о Фолконере. Затем она жестом пригласила трех женщин ближе, предложив их сесть.

— Отложим на время проблемы Фолконера. Простите меня. Есть неотложные проблемы, они касаются всех нас. Если бы вы смогли сделать то, о чем я попрошу, мы помогли бы друг другу.

Кейт Бернхард не колебалась.

— Это зависит от того, что ты скажешь нам делать и какая помощь тебе нужна. Однако сначала позволь задать один вопрос. Как вы называете ваш язык?

Настоятельница взглянула на нее в изумлении. Это, конечно, был самый странный вопрос.

— Как мы называем его? Речь, конечно. На нем разговаривают все. Почти все. Я знаю, что ваш диалект непонятен нам, но понимаю, что это все же речь. По крайней мере, она не похожа на странное щелканье, на котором изъясняются в Найоне. Есть еще Хенты, они живут далеко, за несколько месяцев пути на юге. У них тоже не вполне правильная речь, по мне, она скорее похожа на пение. Но идите на север и на восток, сколько хватит сил, и всюду вы услышите речь. Что за странный вопрос.

Они обменялись взглядами.

— Многие ваши обычаи отличаются от наших. Интересно. Это не важно. — Кейт посерьезнела. — Теперь скажи, что ты хочешь от нас?

— Конечно. Для начала я хочу побольше узнать о вашей стране. Поколение за поколением Сестра-Мать посылает миссионеров все дальше от своего Святого Города, но все же вы ничего не знаете о Церкви. Это странно.

Она смотрела, как они обменялись взглядами, беззвучно решая, кому отвечать, и была удивлена, когда наименее агрессивная Анспач взяла на себя инициативу.

— Мы только слышали истории о вашей Церкви. От предоставленной нам рабыни — молодой женщины по имени Ти. Она предупреждала нас не говорить ни с кем, пока мы не поговорим с тобой, особенно о религии и правах. В нашей стране нам вообще не разрешают обсуждать религию. Это — дело лидеров.

Что за неуклюжая ложь, подумала настоятельница. Они действительно настолько слабы в этом или надеются, что их оружие защитит их? Конечно же, они не настолько глупы. Она вздохнула. Их нужно проучить. Но только после того, как я получу ответы на некоторые вопросы. Она спросила:

— В вашей Церкви есть Сестра-Мать?

— У наших людей есть несколько религий. Почти все религиозные лидеры — мужчины.

Картер подалась вперед.

— В трех главных религиозных течениях женщинам не разрешается исполнять наиболее значительные ритуалы.

Сейчас настоятельница видела в их лицах правду. Внезапное беспокойство прошлось по ее телу ледяными пальцами. Когда это было? Год тому назад. Тогда появились слухи о новой, скрытной религии. Порождение ночи и луны, она требовала крови, знала только последователей и врагов. По слухам, она зародилась далеко на востоке, за Матерью-Рекой. Священниками там были мужчины.

Эти незнакомцы пришли издалека, с востока. Сайла могла быть сейчас с одним из них, с тем, кто, по словам Алтанара, был священником.

Настоятельница заявила:

— У нас женщины — это Церковь, и Церковь — это женщины.

Они переглянулись — было видно, что тут общего согласия не было. Снова заговорила Анспач.

— В нашей стране женщины больше, чем целительницы, и больше, чем Церковь. Мы… — Она смолкла, и настоятельница сжала кулаки, ожидая, что сейчас все станет на свои места. Она чуть на закричала от резкой боли в пораженных суставах и не испортила все. Анспач не слишком убедительно закончила: — Очень часто считается, что мы равны мужчинам.

Подавляя гнев, настоятельница ждала ответа. Их предыдущая ложь была неуклюжа. Эта же была просто бесстыдной. Поразительно, что они пережили столь длинное путешествие. Тут должно быть нечто большее, чем оружие.

Быстрый трепет опасения пробежал у нее по спине. А может быть, это Провидцы, все они? Нет, это невозможно. В таком случае их не застали бы врасплох Люди Гор и они знали бы, что случилось с их спутниками. Наверное, они просто невероятно удачливы.

Тогда ей надо вытянуть из них немного больше; это сделало бы предстоящее более эффективным.

— Чем бы вы хотели заняться здесь, в Оле? — спросила она и была удивлена даже больше, чем раньше, когда они обменялись прозрачными, скрытными взглядами. Она откинулась к спинке кресла, ожидая услышать интересную ложь. Подумав о том, что у нее припасено для этих женщин, настоятельница почувствовала укол смущения.

Потом с доверительностью, смягчившей самонадеянность, с лицом мягким, как у младенца, Анспач сказала:

— Мы думали, что будет лучше всего, если вы поручите нам работать с детьми, особенно с теми, кого называют Избранными. В нашей стране все мы были учителями.

У настоятельницы перехватило дыхание. Комната стала слишком маленькой и давящей. Встав, она сделала несколько шагов. Глубокий вдох успокоил ее.

Овладев собой, она повернулась к ним.

— Говорили ли вы с какими-либо другими племенами во время вашей поездки?

Три головы дружно качнулись, говоря: нет.

Она заставила себя вернуться в кресло.

— Чему вы можете научить людей?

— Всему понемногу: арифметике, чтению, письму, англи… — Она проглотила слово, поправившись: — Языку.

— А ты?

Картер сказала:

— У меня была другая работа, но я не могла бы заниматься ею здесь. Ваша культура отлична от нашей.

Ее улыбка не смогла скрыть жало невежливого замечания.

То, что им позволяли иметь учителей, еще не было поводом для выражения открытого презрения. Это были не те Учителя, замечательные, мифические фигуры, которые приносили навыки и знания в жизнь всех, кого они касались. Знания, которые эти трое передавали детям той земли, из которой они прибыли, были важны, но это было далеко не то, что обещали Учителя.

На языке ее горчило от разочарования. Все же она узнала одно, что заставляло относиться к этим женщинам теплее, более сочувственно. Ясно, что в их культуре дети занимали очень важное место. На мгновение она задала себе вопрос, как их ужасное вооружение могло входить в ту же культуру. Хорошо было бы иметь время, чтобы разобраться с этим вопросом. Может быть, позже: сейчас времени не было. Она торопливо нащупала палочку из древесного угля и кусочек пергамента.

Они были необычно хорошо обучены. По правде говоря, эти женщины удивили ее пониманием букв и чисел. С диктантом они расправились шутя, и, когда настоятельница проверяла их на числах, они смеялись и болтали, как будто самое трудное из упражнений было для них детской игрой. Мгновенно их ладони до запястий перепачкались древесным углем, а кусочек пергамента оказался настолько замусолен, что на нем все сливалось. Хотела бы она выбрать часок, чтобы нажать на них посильнее. По их небрежным, почти покровительственным манерам было видно, что женщины знали даже больше, чем рассказывали.

Но есть куда более неотложные дела. Им нужно узнать об окружавшей их жизни. И быстро. Почувствовав себя лучше, настоятельница сказала:

— Пойдемте, — и вывела компанию из аббатства. Когда женщины попробовали поддержать живую беседу, она отвечала неопределенно и уклончиво. Чтобы понять, им было необходимо увидеть.

Они шли уже несколько минут, когда Картер спросила, куда они направляются. Настоятельница хотела сказать: «Вы мне не нравитесь, вы меня пугаете, но сейчас вы в моей стране. И я вам нужна». Вместо этого она ответила с оттенком мстительности:

— Еще немного, и мы придем. Это место называется Берег Песен.

Она надеялась, что еще несколько минут будет тихо. На скудной земле на опушке леса толпился народ. Ясное небо вдали указывало, где начинается Внутреннее Море. Настоятельница двигалась сквозь толпу с уверенностью привилегированной особы. Некоторые ворчали, почувствовав толчок в спину, но, взглянув на нее, и мужчины, и женщины расступались. Каждый приветливо улыбался незнакомкам. Группу сопровождал шепот обсуждавшей их появление толпы.

Пробравшись в первый ряд толпы, они оказались на краю обрыва высотой с человеческий рост, отмечавшего, где песчаный берег начинал скатываться в воды Внутреннего Моря. У настоятельницы хватило реакции, чтобы выставить локоть в сторону Анспач и прервать крик, который, как она видела, зарождался у нее, когда та взглянула вниз, на певцов. К счастью, Бернхард и Картер были слишком ошеломлены и лишь прижались друг к другу.

В пятнадцати метрах от них на двух из многих квадратных рам, заставлявших пляж, висели растянутые обнаженные мужчина и женщина, привязанные к рамам за запястья и лодыжки. Они были подвешены лицом друг к другу, их разделяло лишь несколько дюймов.

Поздравляя себя с удачным выбором времени, настоятельница заметила приближение двух мужчин на незапятнанно белых конях. Они были одеты во все белое. Фигуры скрывали длинные плащи, лица — капюшоны. Лошади тоже были в белых капюшонах и с белой упряжью, и на ярком солнце выделялись черные отверстия для глаз и блестящие черные кнуты, свернутые в катушки и свисающие с белоснежных седел.

Настоятельница невозмутимо объяснила:

— Это — блюстители истины. Они расспрашивают заключенных и дают любое наказание, какое требуется. Если вам когда-либо выпадет случай их услышать, вы заметите странно невыразительную манеру их речи. Они смертельно опасны и имеют полномочия убить любого, кто им сопротивляется или отказывается повиноваться.

— Они одеты в белое, — сказала Картер.

— Конечно, — ответила настоятельница. Ее улыбка была похожа на гримасу. — Цвет чистоты лучше подчеркивает кровь.

Дрожа, Картер отвернулась, и настоятельница сжала ее мягкую руку. Она мигала от внезапной боли и пробовала вытянуть руку, но настоятельница крепко держала ее, заставляя идти вперед, прочь от толпы, взглядом приказав остальным следовать за ними. Будучи уверенной, что их не могут подслушать, настоятельница сказала:

— Все публичные наказания происходят на Берегу Песен. Блюстители истины очень изобретательны. Вы говорили, что были учителями? — Она показала на происходящее перед ними. — Та женщина нарушила закон. Она изучала чтение, письмо и некоторые числа, чтобы помочь в делах своему мужу. Его преступление? Он не донес на нее.

Картер судорожно сглотнула, в глазах у нее дрожали слезы. Встретившись взглядом с настоятельницей, она напряглась, отвечая:

— Они ведь не смогут заставить ее забыть? Я имею в виду — независимо от того, как сильно они ее исхлестают, она будет помнить все, чему научилась. — Картер чуть не задохнулась от запоздавшей догадки. — Они ведь не собираются ее?.. — Вопрос повис в воздухе.

— Убить? — закончила настоятельница. — На первый раз — эта порка. Если поймают снова, то ослепят.

— Нет. — Звук был мягок. Настоятельница поймала себя на том, что ей нравится эта своенравная, трудная маленькая женщина. В ней были и сострадание, и сила характера. «Возможно, я становлюсь злобной», — подумала она и жестом пригласила всех за собой прочь от берега.

Немногие обратили внимание на их уход: все глаза были прикованы к охране и кнутам. Четыре женщины миновали последний ряд зрителей. Анспач не смогла справиться с собой и обернулась. Блюстители натренированными движениями взмахнули кнутами; пробный удар щелкнул по стойке рамы.

Сью дернулась, как будто удар пришелся по ее телу.

Когда они шли по одной из тропинок через лес, настоятельница сказала:

— И примерно так — в каждом месте, известном Церкви. Вам придется многому научиться, если хотите выжить. Позже я расскажу вам легенду о тех, кого называли Учителями. Однако сначала послушайте вот что. Мы находим много вещей, оставленных гигантами, на которых есть буквы. Лично я полагаю, что некоторым из рабов даже позволяли читать и писать, потому что те, кто роет в местах, пораженных Божьим гневом, иногда находят что-то вроде пергамента с буквами. Буквы слишком маленькие для глаз гигантов. Но везде, где чтут благословение Церкви, все-все с буквами и цифрами должно быть немедленно передано Церкви. Любой, пойманный с такими вещами, — отступник, его ждет смерть. Церковь ответственна за уничтожение приносимого. Это выполняется в ходе церемонии, называемой Возвращением.

Картер спросила:

— Что вы возвращаете? Как это происходит?

— Мы все сжигаем, а потом бросаем пепел в бегущую воду. И я понятия не имею, что означает «Возвращение». Это — название церемонии. Оно должно что-то означать?

Бернхард выглядела смущенной.

— Как могут сосуществовать такая церемония и легенды об Учителях? Они же противоречат друг другу.

— Противоречие — точное слово. Именно поэтому Учителя — это только легенда. — Настоятельница резко кивнула головой, показывая на происходящее позади них. — Если так поступают с женщиной, которая училась сама, то что, по-вашему, они сделают с женщиной, которая учит других?

Через несколько мгновений вопль женщины смешался с хриплым криком мужчины, и из глаз Картер хлынули слезы.

Настоятельница неохотно обернулась. Конечно, ничего приятного в порках нет, и никто не любит слышать, как страдают другие, но слезы? Эти женщины, должно быть, пришли из невероятно мягкого общества.

Она снова задала себе вопрос, как столь чувствительные люди могли путешествовать, не обнаруживая себя, но быстро поправилась. Они не только чувствительны, они просто глупы. Если бы не их диковинная одежда и чудовищное оружие, она никогда бы не поверила, что они те, за кого себя выдают.

Как и Алтанар. Так что же он планирует? Настоятельница смотрела, как три женщины торопятся, обняв друг друга, как виноградные лозы. Наверное, пришло ей в голову, это потому, что сейчас крики были слышны постоянно. Она отключилась от них, закрыла для них свои мысли. Казалось, незнакомки не могут так поступить.

«Взять их под свое крыло — рискованная затея, — подумала настоятельница, но через мгновение ее осенило. — Если в их стране позволяют так свободно говорить об Учителях, возможно, они знают что-нибудь о Вратах».

Врата.

Неожиданно она почувствовала пощипывание в глазах, с кривой усмешкой вспомнив, в какое раздражение привели ее слезы Картер лишь минуту тому назад.

Лишь через несколько секунд она была способна думать о Вратах или о Сайле спокойно. Снова она награждала своей любовью странного беспризорного ребенка, который пришел к ней таким изголодавшимся по любви, таким боящимся любви. И между ними возникла любовь. Настоятельница вознесла Сайлу выше, чем других целительниц, для девушки было сделано то, что должно возвеличить ее в глазах всех. Она была рождена, чтобы рисковать, подняться в хитрости. И не могло быть иначе.

Даже если бы она не любила Сайлу, сердито подумала настоятельница, насколько она приятнее, чем эти противоречивые, ценные незнакомцы!

Если бы только ее миссия у Людей Собаки не закончилась таким отчаянным провалом. Сейчас следует быть признательным любому, кто мог бы предоставить ей убежище.

Бедный ребенок. Бедная Сайла, всегда верившая, что ее решимость разгадать тайну Врат была ее собственной идеей.

Глава 43

Фолконер обливался потом, лежа на своей кровати. Рядом сидела целительница, на тумбочке дымился небольшой котелок с супом, стоявший на горшке с углями. На коленях она держала медный таз с водой, смешанной со спиртом. Время от времени она окунала в него ткань, отжимала ее и протирала его лицо и тело, прикрытое простыней. Ни спирт, ни настой полыни не могли заглушить тяжелый запах гноящейся раны.

Военная целительница предложила ему ложку супа, но Фолконер отказался с сердитым бормотанием. Она продела прут для переноски через ручки горшка с углями и унесла все из комнаты, как только Конвей и Леклерк появились в дверях.

Скосив глаза, Фолконер мог видеть, как яд медленно движется из раны по венам руки к сердцу. Крошечная метка укуса была теперь парой пересекающихся разрезов — целительница открыла рану, чтобы уменьшить давление и открыть доступ к пораженной плоти. Она не знала, что ни одно из средств в медицинских комплектах группы не смогло справиться с инфекцией.

Взглянув на друзей, стоявших в ногах кровати, Фолконер попытался улыбнуться.

— Уму непостижимо. Ко всему прочему, еще и гангрена.

— Здесь что-то другое. — Нижняя губа Леклерка выпятилась вперед. — Я встречался с гангреной, это не то. Наш комплект должен был вас вылечить. Они кое-что сделали, полковник. Кто-то поработал с микробами, заставил их измениться. Они обманывают нас.

— Кто бы он ни был, он давно мертв, Луис. Запомните вот что. Что бы вы ни делали, помните, как мы объяснили им наше появление. — Он многозначительно посмотрел на дверь, в которую вышла целительница.

— Может быть, будет лучше, если мы вынесем вас на солнце? Кажется, вчера это помогло? — спросил Конвей.

— Помогло мне. Не помогло руке. — Он повернул голову на подушке. — Я опять бредил, когда вы разбудили меня там, на солнцепеке. Я помню только часть. Что именно я говорил?

Покраснев, Конвей сделал вид, что осматривает руку.

— Ничего особенного. Так, бессвязные слова.

— Это ложь, — сказал Фолконер, и Конвей вздрогнул от жара, вспыхнувшего в его глазах, как будто там внезапно сконцентрировалась вся лихорадка. Полковник продолжил: — Я приказывал отрядам садиться в грузовики. Мы отправлялись в аэропорт, а потом на криогенную станцию. Что вы смогли понять?

— Ничего.

Это было мучительно. Чем больше он пытался лгать, тем яснее понимал, что Фолконер видит его насквозь, и, когда полковник приподнялся на локте и потребовал правду от Леклерка, тот признался во всем.

— Там никого не было, кроме нас. Вы только отдавали приказы. Даже не слишком громко. Правда, честно. — Он отступил, жестом и улыбкой извиняясь перед Конвеем.

Откинувшись назад, Фолконер с усилием жадно глотал воздух. Пот лил с него ручьями. Конвей сказал:

— Полковник, довольно. Вы вредите себе.

Тот скривился.

— Я думаю о том, как не навредить остальным. — В последующей тишине его хриплый вдох был бесконечно громким. Фолконер продолжил: — С этого момента безопасность получает приоритет номер один. Происходит кое-что забавное. У них есть больницы, они называют их домами исцеления. Почему же Алтанар настаивает, чтобы я оставался здесь? Он знает, что я брежу. Что, если я буду кричать на их языке о криогенном проекте? Или ядерном оружии? Или о том, откуда мы появились? — Он рухнул на кровать и тут же забылся. Хриплое дыхание клокотало в его горле.

Конвею хотелось успокоить полковника — его слова озадачили всех. Они составили график дежурств, чтобы Фолконер никогда не оставался один. Его состояние стремительно ухудшалось. Конвей задавал себе вопрос, понимала ли настоятельница, насколько отчаянным было положение Фолконера. И был уверен, что она хорошо это скрыла, как умолчала о показанном женщинам в тот день. Картер все еще не могла об этом говорить.

И теперь человек, который должен быть самым сильным из них, умирал.

Глядя на серые каменные стены, Конвей вспомнил о панике, охватившей его при первой вспышке бреда Фолконера. Ти, девушка-рабыня, подслушивала. Она не понимала, но интуитивно чувствовала, что речь шла о тайнах. Она передавала Фолконеру ходившие о них истории, рассказы, в которых они были волшебниками, пришедшими из места, откуда еще никто не возвращался. Как-то Конвей спросил у нее, почувствуют ли люди угрозу, если пришельцы окажутся слишком отличными от них, и Ти ответила, что он прав. А Конвей знал, как люди этого мира реагировали на угрозу.

Фолконер получал хорошее лечение. По приказу Алтанара у них было все, что они просили, в том числе и чистая комната.

Ти оказалась незаменимой. Когда не было целительниц, она бралась за любую работу. Фолконер спрашивал про нее, если девушка какое-то время отсутствовала. Конвей тоже оценил ее. Ти была симпатичной, любила рассказывать о местных обычаях и помогала им с языком. Конвею казалось, что она чрезмерно подозрительно относится к Алтанару, чем расстраивает Фолконера. Мэтт подозревал — именно она заставила полковника задуматься о том, что их комнату прослушивают. Вполне возможно; но проблема заключалась в том, что у Алтанара могла иметься дюжина причин, чтобы оставить Фолконера именно здесь. Может быть, ему не хотелось, чтобы люди увидели, насколько уязвимы оказались его новые друзья.

Конвей сморщился, вспомнив, как начал осматривать стены в поисках отверстий для подглядывания, чтобы успокоить Фолконера. Капитан охраны, Итал, чуть не поймал его за этим занятием. Это было бы просто замечательно, подумал Конвей, с удивлением понимая, что убьет любого, если почувствует угрозу.

Угроза…

Он становится похожим на них. На тех, кто создал этот мир и приговорил его провести в нем остаток жизни. Как однажды сказал кто-то из великих? «Чтобы спасти эту деревню, нам пришлось ее уничтожить». Неужели именно этим он обречен заниматься? Именно таким человеком он должен стать?

Возвратилась целительница. Напоследок Конвей пробормотал что-то о том, чтобы полковника вынесли наружу, на солнце и свежий воздух.

За гобеленом, неуклюже согнувшись, подсматривал Итал. Одной рукой он нервно потирал камень, как будто это могло помочь лучше видеть, сделать более ясными место действия и голоса. Он научился понимать многое из того, что они говорили на своем гортанном языке, но подслушивать было чертовски трудно. Он мучился сомнениями, не следует ли доложить королю о том, что удалось разузнать. Итал вспомнил аромат супа, в животе у него заурчало, и воин покинул свой пост.

Перед передачей просьбы об аудиенции стражники в прихожей рабочих покоев короля подвергли его обычному обыску. Через небольшую, забранную решеткой амбразуру прозвучало разрешение, и они бесстрастно распахнули окованную железом дверь. Сразу за ней был барьер, почти перекрывавший коридор. Он был деревянным, покрыт медными пластинами. Факелы с обеих сторон кидали мягкий жар на полированный металл, но черные хмурящиеся глаза, нарисованные на его поверхности, предупреждали всех входящих.

Итал обошел вокруг барьера. Сама комната была темным душным кубом. Атрибуты роскоши только подчеркнули ее изолированность.

Ее центр занимал массивный дубовый стол. В его главе располагалось кресло Алтанара — приподнятое, похожее на трон, из богато отделанной светлой древесины с резными подлокотниками в виде лососей из нефрита. Орел из слоновой кости «сидел» на высокой, обтянутой кожей спинке. Пол полностью закрывали ковры из медвежьих шкур, и в полированном серебряном канделябре причудливой формы горело множество свечей.

Алтанар стоял возле кресла, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Когда Итал закончил, он спросил:

— И это все? — голосом, который не предвещал ничего хорошего. Итал заметно сжался.

— Вы велели сообщать обо всем важном, король. Этот человек, Фолконер, боится, что может проговориться. Они говорили о том, откуда пришли, о «проекте». — Алтанар продолжал свирепо смотреть на него, и Итал тихо закончил: — Их трудно понимать.

Алтанар медленно подошел, издеваясь над дрожащим солдатом глумливым фальцетом.

«Обо всем важном, король». «Боится, что может проговориться». Ах, да — «проект». — Он остановился прямо перед Италом.

— Ты, безмозглый придурок! Ты оставил их одних, чтобы прийти сюда и сообщить мне, что ничего не понял. Он сейчас спит? Что он говорит?

Итал запнулся, казалось, все его тело ищет ответ.

Алтанар ударил его.

— А теперь попробуй понять. Я рад, что он умирает. Мне не придется его убивать. Я рад, что он бредит. Он расскажет мне, о чем спрашивать остальных. Возвращайся. Мне важно знать каждое его слово. Когда он заснет сегодня вечером, отправишься к блюстителям истины. Скажешь им — я хочу, чтобы тебя хорошо выпороли, напомнили тебе о твоих обязанностях, но так, чтобы завтра ты смог работать. Ты понял?

Итал беззвучно кивнул, и Алтанар пнул его коленом.

— Отвечай! — Получив следующий удар, воин задохнулся отболи, а Алтанар все бил и бил, требуя ответа. Наконец Итал смог, давясь, прохрипеть нужные слова. Тяжело дыша, весь в поту, Алтанар закричал, чтобы он убирался. Итал вывалился в зал, испытав последнее унижение, видя ухмылки стражников, и, шатаясь, добрался до пустого коридора. Прислонившись к стене, он прижался щекой к прохладному камню и медленно, преодолевая боль, выпрямился. В правом ухе шумело, и, когда он прикоснулся к нему, пальцы были в крови.

Конвей уже вернулся, когда Фолконер пробудился. Он приветствовал посетителя, потом долго смотрел в потолок, перед тем, как повернуть голову и взглянуть на него снова.

— Я не собираюсь этого делать. — Слабый, задыхающийся голос звучал удивленно. Когда Конвей пробовал возразить, он жестом призвал его помолчать. — Это достаточно трудно сделать, не превращая все в комедию положений. — На мгновение к нему вернулись командирские манеры, но быстро исчезли. — Я все думаю, что мы почти стерли с лица земли индейцев в Америке, когда принесли им оспу. Теперь моя очередь — на этот раз жертвой стал захватчик.

— Не говорите так. Я знаю, как вам тяжело, но вы должны выкарабкаться. Вы нам нужны.

Он покачал головой.

— Нет. Это вы нужны мне.

Темное подозрение, мелькнувшее на лице Конвея, рассмешило полковника, но, попробовав засмеяться, он задохнулся в приступе кашля. Глоток воды помог, и Фолконер продолжил:

— Я не буду просить, чтобы ты убил меня, друг мой. У меня есть для тебя действительно трудная работа.

Конвей сказал:

— Мне не нравится ни то, ни другое. Подождите, пока вам не станет лучше, потом поговорим.

— Потом мы поговорим в аду. Нет, я скажу сейчас, пока могу. Я возлагаю ответственность на тебя.

— Вы все еще думаете о том идиоте, сказавшем, что кто-то должен возродить страну? Вы еще более безумны, чем он. Был. Нет уже той страны, нет уже несколько столетий. Все изменилось.

— Идеи не умирают, а мы были идеей. Мечтой. — Он потянулся, схватив Конвея сухой, горячей рукой. — Для всего нужно готовить почву, Мэтт. Ты — единственный из оставшихся. Остальные — хорошие люди, прекрасные. Но не лидеры. — Рука его бессильно упала.

Конвей потрясенно взглянул на полковника — его лицо почти не отличалось от черепа, обтянутого кожей. Закрытые глаза запали в глазницах, почти таких же темных, как линии инфекции, ползущие по вздувшейся руке.

Внезапно Фолконер мучительно попытался встать. Глядя диким взглядом мимо Конвея, он старался жестикулировать обеими руками.

— Поставить пулеметы здесь! По тем деревьям, огонь! Бронебойщики, сюда! — Так же быстро, как поднялся, он рухнул, с хрипом вдыхая и выдыхая воздух. Его грудь трепетала в такт с биением сердца.

Конвей протер его водно-спиртовой смесью. Полковник заговорил, не пытаясь повернуть голову:

— Я не могу с этим справиться, Мэтт. Все настолько реально, что, только когда проходит, понимаешь, что это очередная галлюцинация. Есть важный вопрос, он может превратиться в большую проблему. Сейчас Алтанару удобно придерживаться версии, что мы пришли из другого места. Но позвольте кому-нибудь начать говорить о нас сверх того, о нашей сверхъестественной природе или что-то в этом роде, и королю придется задавать нам вопросы. В его манере. А нам отвечать.

Конвей пытался спорить — спокойно, рационально. Фолконер неподвижно лежал с закрытыми глазами, и Конвей даже не был уверен, что он бодрствует, пока тот судорожно не вздохнул.

— Если мы не найдем способ вывести этих людей на правильный путь, то история повторится вновь. Мы добрались сюда, чтобы попробовать. Я хочу услышать, как ты согласишься со мной, перед тем как я умру.

Конвей склонился к его ногам.

— Это непростительно, это — последнее дело.

Фолконер попробовал улыбнуться.

— Именно это я и хотел услышать. Я победил.

— Я не буду этого делать, черт бы вас побрал. Я собираюсь жить так, как смогу, и столько, сколько смогу. Говорю вам прямо, что не собираюсь ввязываться в этот дурацкий крестовый поход. Вы умрете, проиграв.

Полковник открыл глаза.

— Ты сделаешь это. Не так, как получилось бы у меня, но сделаешь. Мы столь же непохожи, как день и ночь, друг мой, но цель у нас одна. А теперь позволь мне отдохнуть.

Несколько секунд Конвей стоял, сжав кулаки, не в силах вымолвить ни слова. В самом мрачном настроении он резко повернулся на пятках и пошел к дверям. Не успев открыть их, Конвей оглянулся, услышав голос Фолконера:

— Я даю тебе шанс уйти, как обычно это делается в кино, помнишь? — Полковник резко остановился, из груди его послышался звук, которого Конвей не понял, потом продолжил: — Я только хотел сказать, что желаю… А, ничего. Желать чего-либо — только время тратить. До свидания. — Его голова упала на подушку. Конвей мягко закрыл дверь.

Конвей ушел, и Итал приник глазом к отверстию в гобелене. В правом ухе шумело, он почти ничего не слышал. Воин потер ухо, но толку от этого не было. Шум сидел глубоко в голове, и с ним ничего нельзя было поделать. Зато боль в паху почти прошла.

И еще одно не давало ему покоя, наполняя острым чувством унижения. Закрыв глаза, он снова видел ухмыляющиеся лица стражников. Воин открыл глаза, вспомнив ночь в горном форте, когда Алтанар заставил их идти к шатру под ураганным ветром. Он подумал, остались ли у женщины пальцы после полученного обморожения. Вряд ли.

Дверь открылась — медленно, беззвучно. В нее заглянула Девушка-рабыня, приставленная к незнакомцам. С кошачей быстротой она скользнула внутрь, быстро оглянувшись перед тем, как закрыть дверь. Она поспешила к кровати, и Итал с удивлением понял, что Фолконер явно ожидал ее.

Весь в напряжении, протискиваясь вдоль стены, он хотел завопить на них, чтобы разговаривали погромче. Если он не сумеет их расслышать, то Алтанар взбесится сильнее, чем когда-либо.

Девушка склонилась над чужаком, и Итал было подумал, что она собиралась поцеловать его, но тут же понял, что Ти нащупывает что-то, привязанное к ноге. Когда она выпрямилась, в руке у нее был нож. Он набрал в грудь воздуху, чтобы закричать на нее, остановить, когда она вручила нож Фолконеру. На этот раз она поцеловала его в лоб и исчезла столь же быстро, как появилась.

Итал проклял себя, восхищаясь ее хитростью. Только теперь он понял, почему она так старалась не попасть сегодня в список людей, которым позволено посетить Фолконера. Когда его найдут мертвым, Алтанар будет пытать всех, кто был на дежурстве, разыскивая, кто принес ему нож. Никто не сможет признаться в том, чего не знает, и Итал был уверен — несколько человек подтвердят, что маленькая Ти за весь день ни разу здесь не была. Фолконер проверил край лезвия.

Что-то жгло Италу глаза. Капли пота, сообразил он, поняв, что весь взмок, несмотря на холодную сырость коридора.

Фолконер подготовил свою смерть. Он хотел защитить своих друзей от того, в чем мог бы проговориться, когда яд в его крови принесет безумие. Это был храбрый поступок.

На Итала снизошло великое спокойствие.

Если он закричит и тем самым раскроет место, где скрывается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он ворвется в комнату, чтобы помешать самоубийству, и чуть замешкается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он не сделает ничего, чтобы остановить самоубийство, то Алтанар наверняка его убьет.

В любом случае его будут пытать, пока не вытянут имя девушки-рабыни, а уж с ней блюстители истины будут развлекаться долго.

Воин выпрямился. Несколько минут он смотрел в темноту. Снова заглянув в комнату, Итал увидел, что Фолконер сделал то, что собирался. Отступив от отверстия, он совершил ритуал, которым провожали мужчину клана, умершего достойно.

— Иди легко. Возьми с собой наше уважение к твоему пути. Пожалуйста, оставь свою храбрость нам, которые еще в бою.

Итал сам не понимал, что заставляло его произносить эти слова для Фолконера, самого странного из незнакомцев, но, выговорив их, он почувствовал себя намного лучше. Повернувшись, воин пошел прочь.

Глава 44

Конвей и Леклерк пристально разглядывали расстилавшийся перед ними пейзаж:

— Должно быть, это — пик Райнер, но я не припомню, чтобы у него была скругленная вершина и кратер на склоне.

Леклерк кивнул.

— А какое глубокое русло реки. Почти каньон. И деревья здесь меньше. Я думаю, ее снесло пару столетий назад, и сюда обрушилась целая лавина грязи и лавы от взрыва. Смотри, какая ровная местность. Не за что глазу зацепиться, от горы до Саунда. Интересно, жил ли здесь кто-нибудь, когда все это случилось.

Конвей ответил:

— Сомневаюсь. Ну не ирония ли судьбы? Дома, фабрики, поля — никто не знает, что там было. Люди, построившие их, видели, что все разрушено, но не вычеркнуто из жизни. А эти, живущие на руинах, даже не знают, что здесь была цивилизация. — Он остановился на мгновение, осматриваясь кругом, потом продолжил: — Гора «Отец Снегов». Интересно. Реки, озера, земля — все женского рода, а горы, точнее, горные пики — мужского. Быть может, мы говорим о вещах, приносящих жизнь, как о женщинах, а о вещах, приносящих смерть, как о мужчинах.

— Может быть, когда-то давным-давно. Женщины все так же приносят жизнь, но хватит об абстракциях. Вернемся к нашим делам. Меня тревожит Картер. Она уже долго не может прийти в себя.

— Она возьмет себя в руки, как только захочет жить. Эта старая настоятельница нашла им занятие. Они тоже будут приносить пользу.

Последняя фраза возвратила их к трудному разговору, и Леклерк быстро поднял брови, осторожно спросив:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы останемся здесь в живых до тех пор, пока нужны Алтанару. Как только он разберется в нашем оружии, то отберет его у нас.

Леклерк изучающе смотрел на гору.

— Полковник Фолконер передал свою миссию тебе, не так ли?

Конвей чувствовал, что шея его багровеет.

— Я этого не говорил. Не приписывай мне мотивов, пока не выслушаешь до конца.

— Я слушаю.

Конвею хотелось обдумать то, что он собирался сказать. Он хотел выразить так много — патриотизм, от которого сжимало горло, когда он думал о своей ушедшей стране и о новой, ожидающей своего рождения; друзья, их будущее, такое хрупкое и суровое перед лицом варварства Олы, его неспособность найти безопасный выход из положения. Запинаясь, он продирался через все это, чувствуя, что не находит нужных слов.

Когда Конвей замолчал, Леклерк перевел на него взгляд.

— Я же говорил, что он возложил свою миссию на тебя. — Он сделал протестующий жест прежде, чем Конвей смог возразить. — Признайся, у нас нет никакой альтернативы. Вы уже сказали, что он устранит нас, как только не сможет больше использовать. Можем ли мы сделаться незаменимыми?

— Должны.

Леклерк кивнул, как будто обсуждая шахматную партию.

— А это значит, что мы должны будем помогать ему в войнах и таким образом выполнять президентский приказ повторно объединить страну. — Его самообладание наконец исчерпалось, и лицо скривились в болезненной улыбке. — Я даже не могу вспомнить его имя. Мы — единственные люди, когда-либо слышавшие о нем, знающие что-то об этой проклятой стране, а я не могу вспомнить, как звали президента.

— Это была хорошая страна. Она должна жить снова.

— Ты что, с ума сошел? Ты думаешь, что этот кровожадный идиот собирается восстанавливать Зал Независимости или что-то в этом роде? Лично я присоединился к криогенному проекту, потому что у меня не было другого выхода. Я был никто, у меня не было работы, и война смела бы меня с лица земли, как и всех прочих. Так что я подумал, если буду участвовать в проекте, получу шанс на настоящее приключение. Прелестная мысль. Все оказалось гораздо страшнее, чем хотелось бы. Конечно, это лучше, чем ждать, когда из бомболюка тебе на голову вывалят канистры со СПИДом 6-А, или наблюдать, как на глазах меняется цвет радиационного индикатора, пока ты впитываешь гамма-лучи. Если мое волнение тебя не пугает, то я с тобой. Подумай о том, как захватить Олу, и я твой, с потрохами. Но воссоединить континент? — Он махнул рукой, охватывая гору Отец Снегов, долину, горизонт на востоке. — Мы даже не знаем, как он теперь выглядит.

Конвей двинулся дальше.

— Давай возвращаться в замок. Они злятся, если мы отсутствуем слишком долго.

Это была двухчасовая экскурсия в прошлое. Они наслаждались относительной свободой даже больше, чем свежим воздухом и пейзажем, несмотря на то что находились под постоянным наблюдением. Сопровождавшие их стражники и не пытались скрыться из виду, хотя шли в некотором отдалении, позволяя свободно разговаривать.

И мужчин, и женщин уже не ограничивали в передвижениях и в контактах. Они обнаружили, что Оланы вполне дружелюбны — местные жители относились к незнакомцам с терпением и юмором. Однако они не спускали настороженных глаз со стражников, вполне допуская, что придется отвечать на вопросы. В группе поражались, насколько жители запуганы Алтанаром. Конвею не терпелось узнать побольше о мире, лежащем за стенами замка. Но путешествиям всячески препятствовали и строго их контролировали.

Сегодня, прогуливаясь вдоль мощенной камнем дороги, Мэтт изучал технические навыки Оланов. Камень и древесина были основными строительными материалами, и они уже освоили арки; окна и двери завершались перемычками, некоторые из них были удивительно большими. Леклерк заметил, что здесь явно жертвовали изяществом и пропорциями в пользу прочности. Его внимание привлекла и сама дорога. Она была прямой, как стрела, и, очевидно, имела прекрасное основание, иначе давно была бы разбита колесами огромных деревянных телег, грохотавших по ней вверх и вниз. Однако камни были не подогнаны по высоте и наклону, что создавало ухабистую, неровную поверхность. Леклерк съязвил:

— Почему вот так всегда? Я знаю — когда им нужна ровная площадь, они могут сделать ее, но ведь построили эту припадочную дорогу и решают проблему, впрягая больше лошадей спереди и заставляя рабов толкать телегу сзади.

В конце фразы ему пришлось повысить голос. К ним тянулась одна из телег. Возничий изощренно клял свою медлительную бригаду из сорока волов. Его помощник сидел сзади, по-царски устроившись наверху шестифутового толстого комля единственного бревна. Его работа заключалась в том, чтобы стегать кнутом по потным спинам тридцати скованных рабов, толкавших телегу. Конвей спросил себя, сколько все это должно весить. Даже колеса телеги впечатляли — более шести футов в диаметре, с деревянными башмаками шириной добрых шесть дюймов. Следы огня на древесине говорили, что железные шины надевались на колесо раскаленными докрасна, и они вращались так медленно, что можно было разглядеть крепившие их массивные заклепки. Спицы толщиной в ногу взрослого мужчины шли из ступицы, напоминавшей бочонок. Само основание телеги было сделано из бруса толщиной дюйма четыре, скрепленного железными скобами.

Не сговариваясь, Конвей и Леклерк подождали, пока пронзительно скрипящая, стонущая телега не миновала их, а потом двинулись дальше. Они оглянулись на город, в который следовал груз.

Возвышаясь над лежащей перед ними плоской равниной, он выходил за ее пределы и спускался вниз по довольно крутому склону к сверкавшей голубой воде Внутреннего Моря. Его окружали серо-черные каменные стены длиной в половину мили и высотой пятнадцать футов. Перед ними лежало пастбище, добрые две сотни ярдов плоской вытоптанной земли, не дававшей нападавшему никакого укрытия. Внутри стен все имело прямоугольную форму. Ничто не должно было нарушать сеть прямых линий, кроме официальных зданий, которые выходили за пределы одного квартала. Кварталы располагались ступенями по высоте, так что крыша одного здания служила террасой для другого. Улицы, которые кончались у стен здания, продолжались на противоположной его стороне.

Круглый трек и стадион занимали прямоугольную область два на четыре квартала. Еще более внушительным был огромный резервуар правильной геометрической формы.

Драгоценным камнем королевства был замок Алтанара, окруженный собственной стеной, которая примыкала к западной городской стене. Внутренние земли замка были похожи на парк, с воротами, обращенными к Внутреннему Морю, и фактически в городской стене было пять ворот. Общественные ворота, намного большие, назывались Восходом, Закатом, Северной звездой и Золотым летом. Последние были названы так из-за отражавших солнце полированных медных пластин. Река с доками и складами была к югу от них.

Вдали поднимались Стеклянные Утесы, неизменные, приковывающие взгляд две сотни ярдов оплавленной земли, сверкавшей как зеркало. Что бы там ни было, человек обрушил сюда термоядерный ад. Увидев их впервые, все стали горячо обсуждать возможное название местности или вероятный характер цели, которая подверглась такому сокрушительному удару. Бернхард настаивала, что это была просто шальная ракета.

Именно такие места Оланы именовали радзонами. Никто не знал, с чем связано это название. Радиационная опасность давно исчезла, но какие-то знания о радиации остались. Конвей философски заметил, что образование — это требующий ухода сад, а невежество — сорняки. История — старая история — полна примеров, доказывающих, что при крушении цивилизации знания исчезают в первую очередь.

Все были потрясены, когда Леклерк взорвался, оскорбленный черствостью их чисто технической дискуссии. Его голос дрожал, жесты были почти судорожны.

— Мы превратили целые склоны в стекло. Вы видите? Мы развратили саму землю. Кого беспокоит, что там было? Взгляните, что осталось; это ужасно!

Он открылся им потом, этот сверкающий утес с редкими, худосочными деревьями, скорее засоряющими, чем украшающими его вершины. После этого все избегали туда смотреть и никогда об этом не говорили.

Когда телега отъехала достаточно далеко, позволяя продолжить разговор, Конвей и Леклерк пошли дальше. Они прошли уже около мили, когда Конвей показал на холм земли, высившийся сбоку от дороги.

— Знаешь, что это такое?

Леклерк не знал.

Конвей продолжил:

— Ты помнишь семейство, которое мы видели на рынке около недели назад? Мы обратили внимание, что они как будто из другого племени, и люди относятся к ним не слишком дружелюбно. Я потом спросил Ти про них. Их называют торговцами. — Он описал их странный образ жизни, добавив: — У них не слишком хорошая репутация. Одно из прозвищ, которым она их обозвала, — «грабители проклятых Богом мест». — Он остановился и показал большим пальцем на земляной холм. — Вот оно — проклятое место. Когда-то там была деревня, или поселок, или город. Его перевернули вверх дном, погребли, сожгли — что угодно. Торговцы буквально охотятся за такими местами, и когда находят, то начинают грабить. Их всегда прогоняют местные жители, но обычно они успевают кое-чем поживиться.

— Я думал, что гиганты — это мы.

— Я тоже. У меня пока не было времени спросить Ти об этом. Интересно, что некоторые из проклятых мест были и радзонами. Торговцы научились определять, когда они становятся безопасными. Вероятно, наблюдая за животными, которые проходят в зону и уже не гибнут сразу. Крутой народец. Ти обозвала их «грабители могил». Неудивительно, что их не любят.

Леклерк предложил пойти взглянуть на проклятое место поближе. На первый взгляд перед ними лежал открытый карьер; на разрезах, располагавшихся ярусами, работали люди. На краю карьера лежали несколько груд добытого материала, привлекшие их внимание.

Их соглядатаи отошли назад, удовлетворившись тем, что держат своих подопечных в поле зрения.

В самую большую груду были сложены строительные материалы: кирпичи и бетонные блоки, готовые к использованию. Железобетон разбивался на части, арматура кропотливо извлекалась и складывалась в центральную кучу, к металлам. Медная труба в хорошем состоянии лежала отдельно, охраняемая стражником. Они уже знали, что здесь она считалась драгоценностью, как и другие материалы, хранившиеся вместе с трубой, — керамика и стекло.

Мужчины, работающие в карьере, сносили свои трофеи в центр ямы, откуда кран поднимал их на поверхность земли. Конвей и Леклерк наблюдали, как грузчик снизу крикнул своему партнеру, чтобы тот поднимал груз наиболее ценных товаров.

— Взгляни на эту конструкцию, — сказал Леклерк. — Стрела крана прикреплена к столбу около того парня. Там только один шкив. Трудно поверить, но нет даже браншпиля. Парень просто тянет за веревку, и…

Не успел он закончить фразу, как веревка выскользнула из рук мужчины. С замечательной быстротой он схватил бухту сложенной около него веревки и набросил тормозную петлю на столб, очевидно предусмотренный для этой цели. Несмотря на скорость его реакции, груз пошел вниз, обрушившись на стоявшего рядом грузчика, и лишь потом, дернувшись, остановился. Грузчик рухнул на землю бесформенной дрожащей кучей. Стекло и посуда разбились с жалобным звоном.

До сих пор Конвей и Леклерк считали, что стоящие вокруг надсмотрщики лишь наблюдают за работами, не обратив внимания на дубинки, висевшие у них на поясе. Но сейчас трое надсмотрщиков бежали к месту происшествия с оружием в руках. Мужчина, работавший на подъемном кране, с безумным выражением лица метнулся в одну сторону, потом в другую. Когда стражники приблизились, он рухнул на колени, моля о пощаде. Стража не обращала на мольбы никакого внимания.

Леклерк потянулся за пистолетом, но Конвей схватил его за руку, прошипев:

— Не будь идиотом! — и побежал к склоненной фигуре и трем избивающим ее стражникам. Заметив приближение одного из незнакомцев Алтанара, те отступили на шаг. Они усмехались, явно довольные своей работой. Леклерк торопился. Они с Конвеем затеяли с надсмотрщиками разговор об устройстве карьера. Когда они ушли, окровавленный рабочий уполз прочь. Вскоре, шатаясь, он поднялся на ноги и спустился вниз, в карьер.

Так они обнаружили, что все рабочие здесь были рабами.

— Да их тут добрая сотня, — сказал Конвей, и один из надсмотрщиков радостно закивал.

— Ровно девяносто три. Больше всего из Харбундая, некоторые из племен с Матери Рек. Мы здесь копаем самое большое проклятое место в королевстве. Там внизу много всякой всячины, оставшейся от гигантов.

— Мы видели в груде кубки для вина. Они не показались мне гигантскими, — заметил Леклерк.

Стражник казался удивленным.

— Конечно, нет. Никто не знает, где на самом деле жили гиганты. Это — проклятое место, одно из мест, где жили их рабы. Как-то раз они попробовали убежать от гигантов, но боги их всех убили. Разве у вашего народа, откуда вы пришли, нет проклятых мест?

— Конечно. — Конвей оскорбленно выпрямился. — Но наши гиганты ничего не оставляют после себя в проклятых местах. Наши гиганты никогда не пришли бы в место, где живут рабы.

— О! — Мужчина выглядел пораженным, но вскоре смог продолжить: — Ну, от гигантов здесь осталось негусто. Так, немного стали. Должно быть, рабы все растащили.

— Наверняка, — ответил Леклерк тоном, не согласующимся со смыслом слов. Конвей попрощался со стражей. По дороге назад некоторое время они хранили молчание.

— Почему Ти не сказала, что здесь работают рабы? — наконец поинтересовался Леклерк.

— Не знаю. Спрошу у нее.

Леклерк усмехнулся.

— Держу пари, что спросишь. — Он продолжил, не обращая внимания на то, что Конвей обернулся, свирепо глядя на спутника: — У тебя ведь будет множество возможностей задавать ей вопросы, правда? К ней ты отправляешься, когда хочешь уйти от себя. Если она не похожа на большую часть этих дикарей, то должна знать, как иногда огорчает упущенный шанс.

На шее Конвея задергалась жилка.

— Она сама рабыня, Луис. Ей это не нравится, но ничто не в силах изменить ее положения.

Остальная часть пути до замка была похожа на спринт; оба были в крайнем раздражении. Они расстались перед дверью комнаты Леклерка — тот резко повернулся и вошел, не говоря ни слова, а Конвей спустился в зал.

Прошла неделя, когда однажды утром Конвея разбудил настойчивый стук в дверь. Готовый ко всему, он схватил «вайп», ответив:

— Кто там?

— Я! — Леклерк был весел, в единственном слове звенело волнение.

Сонно чертыхаясь, Конвей рывком распахнул дверь, и Леклерк торопливо схватил его за руку.

— Ты не одет, — констатировал он и пробулькал, не обращая внимания на раздражение Конвея: — Я хочу тебе кое-что показать. Самую простую вещь в мире. Не могу понять, как я не Додумался до этого раньше.

На все вопросы Конвея он отвечал все той же понимающей усмешкой. Скоро и Конвей улыбался. Энтузиазм его спутника был непреодолим. Наскоро умывшись и побрившись, он позволил вывести себя из замка, через луг за его стенами, в город. Нырнув в низкий дверной проем, Леклерк буквально втащил за собой Конвея. Когда его более высокий спутник выпрямился, они оказались во дворе большой мастерской. Леклерк торжествующе показал на высокую неуклюжую конструкцию.

Хорошее настроение Конвея испарилось.

— Что все это значит?

Смущенный Леклерк все показывал на аппарат, отвечая:

— Это.

— Это же подъемный кран, — сказал Конвей, и Леклерк тут же снова воспылал энтузиазмом.

— Да, да. — Он потащил друга поближе, показывая ему детали конструкции. — Смотри — устройство с двойным шкивом. Подумай, какой выигрыш в силе! Но вот — действительно важная часть. — Леклерк понесся к браншпилю. — Это дает еще большую подъемную силу, — похвастался он, поворачивая колесо. Из смонтированного сверху устройства раздался клацающий звук, и Леклерк просиял. — Это — та самая штука, про которую я говорил. Простое храповое колесо. Видишь, как оно вращается на оси? И как крюк захватывает эти колеса на стреле браншпиля? Это значит, что колесо может вращаться только в одну сторону, Мэтт, если только ты вручную не отцепишь храповое колесо от нижнего стропа. Теперь те бедные ребята в своем карьере могут поднимать больше, легче и никогда не бояться, что груз свалится им на голову.

Еще раз улыбнувшись, Конвей подошел ближе посмотреть на машину.

— Блестяще. Именно такие вещи мы и должны делать для этих людей.

— Мы уже работаем над усовершенствованием, — заявил Леклерк, — делаем поворотную подъемную стрелу, чтобы людям не приходилось изгибаться и вытягивать груз сбоку. Мне это пришло в голову, когда я увидел каменные стены. С высотой камни становятся все меньше — слишком тяжело затаскивать крупные блоки наверх. Я могу подумать, как делать портативные или разборные подъемные краны; знаю, у меня получится. Мы сможем возводить стены — более прочные стены — везде, где пожелаем. И акведуки. Нет никаких пределов…

— Нет, есть, — сказал Конвей, отведя Леклерка подальше от собирающихся вокруг них рабочих. — Мы должны быть осторожны, чтобы не переусердствовать. Помни: этот Алтанар — кровавый тиран. И если мы построим ему стены…

Леклерк перебил его, заикаясь:

— Если мы их построим, то будем знать их слабые места. Во всяком случае, стены — это защита. Мэтт, все, что я покажу этим людям, распространится, как огонь по траве. Всегда так получается. Кое-что можно сохранить в тайне, но все, что человек увидел, он сможет повторить. Или улучшить. Так что я даю преимущества не только Алтанару.

— Но это поможет ему.

— Мы должны быть полезны; ты сам это сказал. Во всяком случае, нельзя остановить знание.

— Можно, если ты — единственный его обладатель.

— Если бы я придумал этот подъемный кран две недели назад, тот раб остался бы в живых.

— Неочевидно.

— А я думаю, что да. Я считаю, что мы должны делать все возможное, чтобы вводить усовершенствования. Даже если некоторые из них помогают как плохим, так и хорошим людям.

— А я говорю, что нужно найти лучшее время и место.

— Но я живу здесь. И сейчас. Мне не меньше противен этот мясник Алтанар, чем тебе. Но я думаю и о другом.

Отвернувшись, Конвей разглядывал усовершенствованный кран, пытаясь пробиться через чащу моральных проблем. От мысли, сколько сложностей вызвал такой простой механизм, как автоматический тормоз, на него накатила волна депрессии.

— Поступай, как знаешь, Луис, — уступил он. — Но хоть иногда думай о последствиях. Обещаешь?

— Конечно. — Леклерк хлопнул по спине уходящего друга. Не успел Конвей выйти из дверей, как его невысокий спутник уже погрузился в свою работу, пальцем рисуя чертеж на песке.

Вернувшись в замок, Конвей пробездельничал весь день до вечера.

Вскоре после ужина он направился в крошечный внутренний сад. В окружении каменных стен на нескольких клочках земли росли папоротники и цветы. Со стены напротив главного входа сбегал искусственный водопад. Гладкий водный поток разбивался о каменные уступы перед тем, как влиться в нагретый солнцем бассейн.

За клумбой рододендронов виднелся второй, едва заметный вход в сад. За ним была дорожка, скрытая плотной стеной сирени, которая вела к лачуге садовника. Конвей удобно устроился на скамье в противоположном углу от водопада и приготовился ждать.

Он ожидал уже достаточно долго и был настолько неподвижен, что три птицы, не думая, что это живое существо, прилетели купаться, разбрасывая брызги воды. Они были размером с ворону, но красивее — бледно-зеленые, неизвестной ему породы, и Конвей был уверен, что в его время их на Тихоокеанском северо-западе не было. Их необычная внешность вызвала тусклое воспоминание. Летний день, место, которое пахло, как это — растениями и водой. И звуки животных. Зверинец. И смех ребенка.

Он быстро, неуклюже поднялся, и птицы, пронзительно крича, улетели на стену. Они все еще продолжали кричать оттуда, когда Ти скользнула через второй вход. Она двигалась с напряженной грацией оленя. Смуглая кожа, черные волосы, длинная мантия сливались с кустарником. Она раздвигала ветки и листья так беззвучно, как будто шла через туман. Заметив Конвея, Ти поспешила к нему.

Он рассказал о встрече с Леклерком, связав ее с инцидентом на раскопках в проклятом месте. Рассказывая, он избегал смотреть в ее глаза, пытаясь избежать простого разрушительного влияния ее присутствия. Но, описывая смерть одного раба и избиение другого, он совершил ошибку, взглянув в лицо Ти, и вздрогнул от мертвенного выражения, обострившего ее черты.

Он подумал, что однажды женщина уже вошла в его прежнюю жизнь, и не мог себя заставить вспомнить, что он чувствовал потом. Конвей боялся признаться себе, что его захватывает новое чувство.

Не сознавая его колебаний, Ти сказала:

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Нами помыкает не только Алтанар, но почти каждый местный житель в этом королевстве. Ты сказал, что хочешь помочь нам, и я поговорила со своими друзьями. Они желают встретиться с тобой.

Стремительность этого заявления вымела из головы Конвея все другие мысли. Он мягко рассмеялся.

— Могу себе представить, как заботятся твои друзья о безопасности. Что мне надо сделать, чтобы увидеть их?

— Ты должен прийти один, со мной. Без оружия.

— Это невозможно. — Слово сердито выпрыгнуло из него, и Конвей упрямо сжал челюсти.

— Они могут встретиться только на таких условиях. Или так, или никак.

Ти отвернулась, слишком медленно, чтобы скрыть внезапное чувство отвращения, пробившееся сквозь ее обычную сдержанность.

Ее реакция понравилась Конвею. Она не любила ультиматумов еще больше, чем он сам. Твердо это усвоив, он без особого энтузиазма попробовал оценить ситуацию.

Если она собирается завести его в западню, то единственный способ выбраться из нее — использовать их огнестрельное оружие. Даже если ему удастся вырваться, Алтанар узнает, что его пленник бродил где-то ночью. Связывающая их тонкая ткань обмана и взаимного опасения будет безвозвратно порвана. Алтанар отбросит все притворство и просто пытками вытянет из них все тайны.

Он вздрогнул, почувствовав, как зашевелились волосы на голове. Алтанар так и поступит, рано или поздно, если они не превратятся в таких же чудовищ, как его одетые в белое блюстители истины. Если Конвей не найдет способа вырваться на свободу. Доверие Ти было не больше, чем ставка в игре с шансами на выигрыш, в отличие от ставки в безнадежной игре.

Самое удивительное — Конвей ей доверял. Он боялся того, что могла принести ночь, но был счастлив разделить с Ти опасность. Он верил в нее.

Конвей вымученно улыбнулся, зная, что выглядит робким.

— Может быть, с учетом всех обстоятельств, это не так уж и невозможно. Эти люди — все они из твоего племени?

— Нет. — Ти увидела удовлетворение в его кивке и резко спросила: — Почему? Ты не любишь Фор?

— Тише, тише. Я только подумал, что хотелось бы узнать людей из разных племен, и все.

— Ты встретишься с некоторыми.

Ти все еще была в раздражении, и Конвей похлопал ее по руке. Она отдернула руку, но он проговорил, как будто не заметил этого:

— Я хочу быть другом всех племен.

— Это слишком трудно. — Она состроила гримаску, покачав головой так, что качнулись гладкие волосы.

— Все мы чего-то хотим.

— Вы все хотите быть свободными от Олы и королей, подобных Алтанару.

— Да! О, да. С этим мы все согласны. Больше для себя, чем для нее, он сказал: — Прямо в точку. — И потом отрывисто: — Когда мы встречаемся?

— Ты знаешь сигнал смены караула?

— Колокола? Кто же их не знает — они звонят на весь город.

— Да. Приходи сюда через час после первой смены караула. Я буду ждать.

Конвей кивнул, надеясь, что водные часы в их покоях не слишком отличаются от ее часов. Они расстались, не прощаясь. Уходя из маленького сада, он остановился, чтобы поправить шнурок на ботинке.

Он огляделся по сторонам, ища соглядатаев, но не заметил фигуру, притаившуюся за стволом росшего в отдалении массивного кедра. А если бы Мэтт увидел ее, то с тревогой убедился бы, что с этого места был виден не только главный вход в небольшой сад, но и незаметная дорожка к лачуге садовника.

Глава 45

Конвей пробирался по темному коридору к наружной двери. Приходилось остерегаться стражей, выставленных для охраны покоев короля, и случайных патрулей по два человека, ходивших по всему замку и вокруг него.

Звук шагов одного из таких патрулей заставил его мгновенно замереть, прижавшись к стене. Внутри замка патрульные носили тапочки и потому ходили очень тихо. Свои сапоги Конвей нес в мешке, что делало его тяжеловесным и неуклюжим. Жаль, что у него нет способностей Ти. Она говорила, что была из лесного племени Фор, и это подтверждалось тем, как женщина двигалась. Теперь он жалел, что послушался ее. Она не была столь уж настойчива. Ти почти не рассказывала о себе, но, когда это случалось, сквозь внешнее впечатление запуганной униженности проступала твердая скала ее характера. Рабыня в замке Алтанара, имеющая связи с «сопротивлением», — это требовало невероятного мужества.

Добравшись до сада, Конвей уже устраивался ждать, когда Ти поднялась со своего укромного места за кустом всего в ярде от него. Он подумал, что никогда не замечал ее первым. Когда она взяла его за руку и повела, Мэтт обратил внимание на свернутую веревку, переброшенную через ее плечо.

Ти остановилась у основания одной из лестниц, ведущих на боевую площадку на внутренней стороне стены замка. Они поспешили наверх.

Площадка находилась на шесть футов ниже верхней кромки стены. Вдоль нее, примерно через каждые шесть футов, в стене были проделаны бойницы для лучников. Сама площадка была достаточно широка, чтобы на ней могли разминуться два человека. С внутренней стороны никакого прикрытия не было, так что если атакующие взбирались на стену и попадали на эту площадку, то становились уязвимы для стрел и пращей, пущенных изнутри.

Быстрыми движениями Ти закрепила деревянный брусок поперек одной из бойниц. Спускаясь по веревке на землю, Конвей старался не думать, какой непрочной она выглядит. Ти последовала за ним, опустившись на землю позади него бесшумно, словно летучая мышь. Взмах ее руки спустил вниз брусок и веревку. Женщина подобрала их и, снова взяв Конвея за руку, побежала через открытый луг. Без колебаний она ворвалась в открытую дверь хижины пастуха на дальнем его краю.

Конвей пригнул голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Она чиркнула по затылку, и он порадовался, что вообще ее заметил, когда строение вдруг рухнуло. Когда Мэтт понял, что у стен появились руки, чтобы связать его, и языки, чтобы отвечать ругательствами на его рывки, он был крепко связан, рот зажат кляпом, а тело завернуто во что-то, напоминающее одеяло, через которое нельзя было видеть, а слышать и дышать можно было лишь с большим трудом.

Конвей задыхался от гнева на свою собственную глупость и предательство девушки, но пытался рассуждать спокойно. По крайней мере он пришел безоружным — оружие не было потеряно. «Оно бы и не помогло», — подумал он уныло.

Чего они надеются добиться этим похищением?

Подняв за ноги и плечи, Конвея понесли, а затем бросили на затрещавшие под ним жесткие доски. Скрип колес и стук копыт говорил о телеге, запряженной лошадьми. Возница погонял их, совершенно не заботясь о том, что езда выворачивает пассажира наизнанку.

Следующие десять минут Конвея трясло, а когда похитители останавливались, он вслушивался в их разговоры. В такие минуты он ясно чувствовал их напряжение, так же, как и свою беспомощность. Вдалеке справа послышался громкий смех и звуки веселья. В этот момент Мэтта извлекли из телеги. Внезапно шум оборвался. Ему показалось, что за ним закрылась дверь. Двое людей несли его вниз по длинной лестнице, как бревно.

Конвея усадили. Неопределенное чувство предупредило о приближающейся массе. Раздался звук, похожий на плеск разбивающейся о берег волны. Затем все стихло.

Его кто-то схватил, и Мэтт дернулся, попытавшись вырваться. Сильные руки грубо разорвали тяжелый мешок. Секунду глаза привыкали к свету, а потом он увидел фигуру в черной мантии. Она удалялась по направлению к группе людей, одетых в такие же темные, волочащиеся по полу плащи. От них исходила враждебность. Конвей насчитал около пятнадцати фигур.

Складки одежды закрывали нижнюю половину лиц, на головы были натянуты капюшоны. Двое стояли открыто: Ти, а перед нею — громадный мужчина. Неприкрытое лицо обрамляла густая борода, черная, как и его мантия.

По звуку колокольчика вся группа отвернулась от Конвея. Внимание переключилось на высокий помост слева от него. По бокам помост украшали небольшие свечи, привлекавшие внимание, но дававшие мало света. Конвей чувствовал, что находится под землей. Над ним переплелись массивные балки потолка. Слабое свечение, исходящее из центра комнаты, лишь усиливало глубокую темноту по краям.

Закутанная в мантию фигура молча поднялась по ступеням на помост. Человек говорил слишком тихо, чтобы Конвей мог различить слова, но при звуках его голоса люди замерли.

Подняв руки, человек затянул медленную торжественную мелодию. В музыке чувствовалась гипнотическая сила. Конвей боролся с порывом присоединиться к единству группы. Внезапно раздались металлические удары, будто зазвучали цимбалы. Последовавшая тишина нарушилась лишь шарканьем подошв, когда группа повернулась и приблизилась к Конвею. В угрожающем молчании они образовали вокруг него неправильный полукруг.

Из массы выступил человек с бородой. Одной рукой приподняв голову Конвея, он прижал ее к стене. В другой был длинный тонкий кинжал. Человек неторопливо провел острием по матерчатому кляпу. Кляп ослаб, и Конвей выплюнул его. Тогда бородач разрезал веревки, стягивавшие руки и ноги. В конце концов, все так же не сводя взгляда с глаз Конвея, он остановил лезвие на его горле, острый конец кинжала уперся в натянутую кожу. Лицо незнакомца было на расстоянии нескольких дюймов от лица Конвея.

— Зачем ты здесь? — спросил он грохочущим басом.

Конвей сглотнул, и нож кольнул шевельнувшуюся плоть.

Он произнес:

— Я собирался спросить об этом вас.

— Ты, пес Алтанара, пришедший вынюхивать о нас, ты еще думаешь шутить?!

— Я не принадлежу никому. — Мэтт бросил взгляд за спину бородача. Сцена была, как в фильме ужасов. Масса бесформенных фигур ждала, угрожая. Даже Ти была одета в мантию. Он обрадовался, что она, как и бородач, не закрыла свое лицо.

Конвей снова взглянул на мужчину.

— Как я могу знать, что вы не люди Алтанара и не пытаетесь надуть меня, говоря против короля?

По толпе прошел ропот. Он не мог сказать, была ли это похвала его предосторожности или гнев в ответ на обвинение. Ответила Ти:

— Ты видел, как я живу. Стала бы я жить для чего-нибудь еще, кроме мести?

— Я настолько же пленник, насколько и гость в замке. Ти сказала вам это.

— Сказала. Мы не увидели доказательств, что ты не служишь Алтанару.

— Мы будем служить, если меня и моих друзей принудят к этому.

Толпа подалась вперед, и Мэтт инстинктивно попытался отпрянуть. Острие кинжала все время касалось его тела. Стараясь говорить спокойно, он продолжал:

— Я несу ответственность перед своими людьми. Алтанар будет использовать нас, как использует всех, но наша цель — свобода.

Человек издал глубокий грудной звук.

— И ты бы донес на нас, чтобы достичь ее, так ведь?

Конвей медленно протянул руку, чтобы отстранить кинжал.

— Я пришел сюда, как друг. — Так же медленно, как отодвигал лезвие, он поднялся. Нож двигался вслед за ним, больше не касаясь, но терпеливо присутствуя. Выпрямившись, Мэтт обратился к человеку, держащему нож:

— Как тебя зовут?

— Вал, — ответил тот, — только ты никому об этом не расскажешь. Ты отсюда не выберешься.

— Я тоже так думаю, — согласился Конвей. Затем он не спеша махнул в сторону толпы и добавил: — Если бы ты хотел моей смерти, я давно был бы на земле у стен замка. Зачем тебе все это?

Ти в бешенстве прошептала:

— Я же говорила тебе, что его не запугать! Надеюсь, ты удовлетворен. Ты позоришься!

Вал вложил кинжал в ножны и оглядел комнату, ища, с кем бы разделить вину, и сказал почти извиняющимся тоном:

— Мы должны быть уверены в нем.

— Я уверена, а я живу внутри стен. Ты будешь на корабле и уедешь до того, как мы вернемся. Обходись с ним, как полагается, или мы уйдем. — В подвижных чертах Ти играло презрение. Вид ее поразил Конвея. Во время всех их встреч лицо женщины оставалось непроницаемым, а слова произносились медленно и обдуманно. Теперь они были быстрыми, как молния.

— Достаточно! — Вал снова повернулся к Мэтту. — Я двоюродный брат Ти. Если она в тебе ошиблась, наше племя доберется до тебя. — Он смотрел сердито, но Конвей видел, что теперь это было напускное.Он спокойно ответил, обращаясь ко всем, и заверил, что жизнь Ти настолько же важна для него, как и для них. Ти казалась несколько смущенной.

Конвей продолжал:

— Я должен спросить: вы хотите свергнуть Алтанара в ближайшем будущем?

— Свергнуть?.. Ты снова шутишь! Мы даже не можем потревожить его сон. Мы слабы, а повсюду шпионы. Но мы растем. Да, когда-нибудь мы уничтожим его. — В последней фразе было больше желания, чем убеждения.

— Расскажите мне о королевстве. Я выходил из замка и беседовал с людьми. Они запуганы и, кажется, не готовы к восстанию.

Прежде чем ответить, Вал переговорил с человеком, стоящим за ним, который затем обошел собрание. Когда он ушел, люди разбились на небольшие группки. Вал сказал:

— Ты разговаривал с Оланами.

Следующий час он рассказывал Конвею, что в Оле изначально жили восемь племен. Несколько поколений назад Оланский вождь объединил их под своей властью. Два племени, Лапса и Фор, жили в том месте, которое, как понял Конвей, некогда называлось Олимпийским полуостровом. Они все еще сохраняли некую автономию. Остальные по большей части ассимилировали. Вал был из Фор. Свою родину он называл Китовый Берег.

Он продолжал:

— Ты слышал о Найонах за Великим Океаном? Алтанар запрещает торговать с ними, но мы, конечно, торгуем. Мы контрабандисты, самые лучшие. Но некоторые Найоны знают, что нам некому жаловаться, и нас грабят и убивают. Иногда они даже нападают на наши китобои. Алтанар ничего не делает, чтобы сдержать их, но время от времени посылает войска разрушать наши деревни в поисках того, что называет контрабандой.

Конвей перебил:

— Разве Фор не лесной народ?

Заговорила Ти.

— Это так, но есть еще Лапса, называющие себя Детьми Океана. В этих племенах всегда было много смешанных браков. У нас разные культуры, но мы живем как один народ.

Вал вернулся к тому, на чем остановился. Проблема в Алтанаре. Его отец был тираном, а Алтанар еще хуже.

— Его приближенные забирают нашу землю. Сборщики налогов обирают нас. Молодые мужчины Олы — а Оланов почти столько, сколько осталось нас, вместе взятых, — спешат вступить в армию ради заработка и привилегий. Мужчины из других племен идут в армию, чтобы спастись от бедности.

— А армия верна Алтанару?

Вопрос вызвал короткую улыбку.

— Дисциплина очень суровая. Армия — слабое место короля. Он вынужден использовать ее для поддержания своей власти, но у солдат есть семьи, кланы, племена. Скажем, они не бунтуют. Пока.

Гигант замолчал, внезапно засомневавшись. Он посмотрел на Ти, а та с вызовом взглянула на него. Он вздохнул, снова повернувшись к Конвею, и продолжил:

— Ти уверена, что ты можешь помочь. Ты нужен нам. — Он сосредоточенно рассматривал свои пальцы. — Я только считал, что тебя нужно сначала проверить.

— Я сделал бы то же самое, — сказал Конвей. — Забудем об этом. В замке говорят о войне между Олой и Харбундаем. Что вы знаете об этом?

Вал вздрогнул:

— Алтанар хочет войны.

Кинжалом он начертил на деревянном полу карту.

— Смотри: вот здесь Китовый Берег, здесь Внутреннее Море, здесь Ола и Харбундай. Харбундай контролирует эти острова на севере — Морские Звезды, — что не мешает перемещениям между Внутренним Морем и Великим Океаном, они лишь берут небольшую плату. Найоны думают, что если избавятся от Харбундая, то избавятся от этой платы. Они не понимают, чего будет стоить договориться с Алтанаром, чтобы торговать повсюду во Внутреннем Море. Рано или поздно Алтанар захватит и северное побережье.

Ти перебила:

— Расскажи ему о пиратах.

Вал нахмурился так, что большинство мужчин съежились бы под его взглядом. Ти приняла это безмятежно. Он произнес:

— Несколько честных контрабандистов и китобоев прячутся на островах. Иногда они нападают на торговые корабли Найонов или Оланов. Ничего особенного.

Он снова ткнул в карту.

— Если Ола завоюет Харбундай, то сможет контролировать все Внутреннее Море. Те немногие моряки, которых Ти называет пиратами, будут выловлены Оланами или Найонами. Лапса и Фор окажутся уничтоженными.

— Сколько еще времени до войны?

Вал в задумчивости погладил бороду.

— Сложный вопрос. Говорят, племя воинов, называемое Людьми Собаки, должно было помочь Алтанару, но что-то не получилось. Также говорят, что Люди Гор должны были помочь, но передумали. Никто ничего толком не знает. Все, что я могу тебе сказать, это то, что войска короля обучены и приведены в готовность, а на городских складах хранится провиант. Алтанар может выступить в любой момент.

— В Харбундае это знают?

Ти снова вспыхнула:

— Их король дурак! Он думает, с Алтанаром можно договориться. Ему известно, что земли и возможностей для торговли здесь хватит на всех, и не верится, что Алтанар хочет захватить абсолютно все.

— Это не ответ на мой вопрос.

Вал знаком показал Ти замолчать. Та покачала головой, пытаясь успокоиться. Вал сказал:

— Харбундай знает, что Алтанар хочет напасть. Однако я не думаю, что их армия слишком уж верна своему королю. Она чувствует его слабость.

— Ты считаешь, Алтанар победит?

— Если король Харбундая сможет управиться со своими баронами и найдет в себе мужество воевать, то Алтанар может победить, но только большой ценой. Вот почему он хочет, чтобы Собаки и Горцы ему помогали. И мы не узнаем, присоединились ли они к нему, до того момента, пока они не нападут.

— Все более сложно, чем я предполагал. Над этим надо подумать.

Конвей удивился, увидев, как разозлился Вал.

— Нечего тебе здесь думать! Не вмешивайся, и не дай Бог нам уличить во лжи тебя или твоих друзей. Ты не один из нас, и мы не собираемся доверять тебе — по крайней мере сейчас, а возможно, никогда!..

Конвей заметил, что Ти разрывали чувства. Она боялась приблизиться, но слишком волновалась, чтобы стоять неподвижно. Руки ее бесцельно блуждали, кулачки то разжимались, то сжимались.

Мэтт спокойно произнес:

— Я понимаю твои чувства и хочу завоевать ваше доверие. Но ты должен кое-что понять: никогда больше не говори со мной в таком тоне. — Он повернулся к Ти. — Я пойду обратно. Завяжите мне глаза и ведите, если вам так угодно, но никаких переносок и никакой телеги.

По-видимому, Вал подал какой-то знак — два человека выступили из толпы, чтобы наложить Мэтту повязку на глаза и накрыть мантией с капюшоном. Они осторожно провели его вверх по лестнице. Из-за спины Ти сказала отступить на шаг. Конвей почувствовал поток ночного воздуха и догадался, что воздух шел из открытой двери. Затем другой голос сказал ему, что капюшон откинут и он должен идти с опущенной головой, а два человека будут его поддерживать. Повязку снимут в безопасном месте. После длинного извилистого маршрута повязку сняла сама Ти. К этому времени сопровождающих уже нигде не было видно.

Дорога по тихим в это время суток улицам прошла без приключений. Конвей впервые видел город ночью. Улица, по которой они шли, как и большинство тех, что пересекали, была узкой; на ней размещались домики и небольшие лавки. Кирпичные и каменные стены обступали булыжную мостовую. Изредка свет из окна облегчал ходьбу по неровным улицам. На более широких улицах находились кожевенные и кирпичные мануфактуры, слесарни и прочее производство, а также административные здания. В воздухе над трубой гончарной печи плясали искры. Лай случайных собак отмечал их путь, но никто не мешал. Пешеходов было мало. Иногда они видели огни таверн, но Ти старалась обходить подобные места.

Поле перед стеной замка они пересекли бегом. С удивительной легкостью и точностью Ти перебросила деревянный брусок через край стены. Слегка дернув, чтобы проверить прочность крепления, она полезла первой, быстро и молча. За ней, в одиночестве, тяжело вскарабкался Конвей. Подобрав брусок, они поспешили вниз по лестнице. Мэтт сматывал веревку, когда услышал за собой тяжелое дыхание.

Повернувшись, он увидел «вайп» в руках Леклерка. Маленький человек заговорил спокойным шепотом:

— Мне кажется, ты хочешь рассказать, что происходит.

— В оружии нет необходимости, Луис. — Он протянул руку, но Леклерк стволом отбросил ее. Снова направив оружие на Конвея, он почти коснулся его живота.

— Больше не делай этого. Я слишком нервничаю.

Повернувшись, Мэтт пошел к замку. Через плечо он заметил, как Леклерк, пропустив Ти вперед, последовал за ними с оружием наперевес. Они пересекли двор, затем осторожно прошли через залы в комнату Конвея. Как и комната Фолконера, это был маленький прямоугольник с кроватью, двумя креслами, столом и шкафом для одежды. Экипировка Фолконера все еще висела на оленьих рогах на стене. Несмотря на волнение, Конвей почувствовал вину за то, что не сложил эти вещи. Когда он зажег свечи на стенах, Леклерк знаком показал, что Ти должна сесть в большее кресло, а Конвей — на пол перед ней. Себе он выбрал место за столом. Когда все расселись, Луис произнес:

— Послушаем, Мэтт. Говори так, чтобы я поверил.

— Я бы не хотел, чтобы ситуация развивалась в таком направлении.

Леклерк покачал головой:

— Плохое начало. Я знал, что ты встречаешься с Ти. Поначалу я думал, что это обычные отношения между мужчиной и женщиной. Сегодня, когда она шла от тебя, то осматривала стену так, будто от этого зависела ее жизнь. Я видел, как вы перелезали. Вы рисковали жизнями всех нас. Ради чего?

— Ти взяла меня с собой на встречу с заговорщиками.

Автомат слегка опустился.

— Я, в общем-то, так и думал. На это надеялся. Только почему ты ничего не сказал мне? В этом мы должны быть вместе.

— Так получилось. Я хотел тебе сказать, собирался, да все откладывал. Но я ничего не делал за твоей спиной.

— Нет, делал. Это именно то, что ты делал по отношению ко всем нам. — Леклерк поднялся. — Будет лучше, если женщины не узнают. Когда нас поймают, неведение может спасти их. Я буду молчать и предоставлю вам возможность действовать. Но не заставляй нас защищаться от тебя, Мэтт. — Луис указал на Ти. — Меня волнует, что ты доверяешь ей больше, чем нам, и думаешь, что она нужна тебе больше, чем мы.

Леклерк ушел, и целую минуту никто не двигался. Потом Ти, подойдя к Мэтту сзади, положила руки ему на плечи. Конвей вздрогнул от прикосновения, напряженные мускулы натянулись еще сильнее. Она нежно разминала их. Его голова откинулась, и Ти свела руки, баюкая ее. Вскоре она присела на край кресла, держа голову Мэтта на коленях, и протянула руки вниз, массируя его руки и грудь.

Поначалу легкая боль от давления ощупывающих пальцев принесла облегчение, освободив от стресса разум и тело. Однако, когда Ти подалась вперед, Мэтт почувствовал в глубине живота волнение, и, когда он сказал себе, что пора идти, было уже слишком поздно. Она изогнулась над ним, ее грудь коснулась его головы, ее запах заполнил его ноздри, и все усиливающееся тепло разлилось по телу, а потом, свернувшись, снова собралось в паху.

Ее прикосновение было почти невозможно вынести. Губы Ти были сухими и горячими, и когда он поцеловал их, то чувствовал соль. Она расстегнула его брюки. От внезапной свободы дрожь облегчения пробежала по телу, а потом ее руки, возбуждавшие, обещавшие, каждым своим прикосновением разожгли еще больший огонь.

Мэтт повернулся, и, сжимая ее в объятиях, задрал рубашку, в спешке небрежно и грубо. Ти с усилием отвела его голову назад и заглянула в глаза.

— Разденься, — прошептала она, отстраняясь.

Когда Мэтт разделся, ее рубашка и туфли были на полу и она лежала на кровати обнаженная, наблюдая за ним темными глазами. Ти протянула руки, и он пошел к ней.

Мэтт был настойчив, и на дальнейшие приготовления не оставалось времени. Их любовь была неистовой, требовательной с момента, когда Ти впервые изогнулась ему навстречу, до смешанных стонов и приглушенных криков наивысшего наслаждения. Прошло много времени после того, как они затихли, когда Конвей наконец почувствовал, что может снова двигаться. И только тогда Мэтт приподнялся с неподвижного тела под ним и поймал ее взгляд.

Его обожгло, отбросило на край кровати. Ти лежала неподвижно, наблюдая. Почувствовав себя неловко, Конвей натянул штаны и сел в большее кресло. Она тихо спросила:

— Теперь тебе хорошо? — и ему послышалось что-то, необъяснимо стыдящее его. Он пробормотал «да» и слова благодарности, прозвучавшие грубо и неуместно. Мэтт обернулся и следил, как Ти одевается. Он залюбовался ею, ее плавной грацией и неожиданной красотой. Обнаженная, она закинула руки с мантией за голову и была так привлекательна, что Мэтт едва сдержался. Но взгляд…

Еще несколько мгновений назад Конвей держал эту женщину в своих руках, но не обладал ею. И не знал, могла ли она сказать о нем то же самое.

Ти удивила его, присев в кресло напротив, вместо того чтобы сразу уйти. Почувствовав неловкость, он не мог пошевелиться.

— Ты хороший, Мэтт Конвей. Мне кажется, ты сейчас боишься чем-либо причинить мне боль. Пойми, меня надо просто использовать. Ты же знаешь мою историю. Я не родила Алтанару ребенка, и поэтому я теперь вещь. Ну, возможно, инструмент. — В этих словах сквозила насмешка над собой.

— Как ты можешь так говорить?!

— Я собственность короля. — Тщательно расправив волосы, как будто это могло отвлечь ее от собственных мыслей, Ти продолжила: — Я почувствовала себя лучше, помогая тебе, давая возможность немного забыться.

— Ты помогла. Я хотел бы… — Мэтт попытался жестом высказать остальное.

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.

— У нас много общего. Мой народ не доверяет тебе, твой народ не доверяет мне. Я думала, таким образом смогу показать, что честна с тобой.

Он уставился в пол, не отвечая. У свечей Ти задержалась.

— Ты не можешь понять, да? Печально. Спокойной ночи. — Задув свечи, она ушла.

Конвей тяжело опустился на кровать, слишком взволнованный, чтобы снова раздеваться. Расслабленная рука упала на небрежно брошенную куртку из кроличьей шкуры. Поглаживая мех, Мэтт закружился в водовороте времени, и перед ним снова появился зоопарк. Он видел детскую площадку, где можно было обнимать и ласкать животных. Он слышал крики восторга, радость, бьющую ключом, и любовь матери в убаюкивающем бормотании.

Сон пришел как спасение.

Глава 46

— Больше нести его нельзя, — заявила Сайла, наклонившись над носилками Джонса. Камень, пущенный пращой Дьявола, пробил чужеземцу голову. Сайла побледнела от усталости, ее лицо походило на маску упрямства. Гэну пришло в голову, что он никогда еще не видел ее столь непривлекательной или не понимал, насколько сильны в ней качества защитницы. И все это — для бесполезного Джонса.

Место действия разительно контрастировало с характером и опасностью ситуации. Все вокруг них было покрыто рододендронами, расцветившими землю всеми оттенками алого и белого. Некоторые растения были размером с небольшие деревья. В отдалении, затененные подростом, они казались призрачными пятнами цвета, вплывавшими в лес. На фоне этой красоты шум и беспорядок плохо обученных солдат Харбундая оскорблял зрение и слух.

Гэн попробовал объяснить еще раз:

— Мы торчим здесь уже три дня. Дьяволы преследуют нас, становясь все более дерзкими. Этот барон из Харбундая угрожает покинуть нас.

Нила поднялась со своего места у костра, откуда она смотрела за варившейся в котелке похлебкой. Подойдя к Сайле, девушка встала у нее за спиной.

— Я остаюсь с ней.

Сайла взглянула на нее с благодарностью.

— Это — мой долг, Гэн. Ты это знаешь. А что сделает король Харбундая, если этот барон Джалайл покинет дочь Вождя Войны?

— Вероятно, ничего. Во всяком случае, сейчас, когда у него на носу война с Олой.

— Ну, так давайте отпустим их, — с издевкой объявила Нила. — Если за нами идут Дьяволы, почему твои собаки так спокойны? Эти так называемые солдаты думают только о том, как унести ноги.

Как бы отвечая на ее реплику, через низкий кустарник в лагерь вломился ночной дозор Харбундая. Гэн уже давно слышал, как они возвращаются. Он холодно посмотрел на дозорных. Двое из пяти несли свою броню на копьях, переброшенных через плечо. Клас присоединился к собравшейся вокруг Джонса группе, пробормотав:

— Может быть, они заткнутся хоть теперь, когда пришли в лагерь. Я слышал их болтовню всю ночь.

— Дураки. — Гэн выругался достаточно тихо, но острый взгляд барона поймал движение его губ. Низкорослый мужчина вытянулся, насколько мог. Несмотря на седину на висках, его круглое лицо вызывало скорее улыбку, нежели почтение. Даже с огнем в глазах он походил на раздражительного ребенка, а не на рассерженного вельможу средних лет. Но он был владыкой этой маленькой армии, и беглецы, предчувствуя недоброе, наблюдали за его приближением. Барон остановился перед ними, широко расставив ноги.

— Вот уже три дня я вижу ваше неодобрение, ты, молодой мужчина, и ты, Клас на Бейл. Вы обязаны нам жизнью. Странная благодарность.

Обеспокоенный Гэн попытался возразить:

— Я никого не критиковал, барон Джалайл.

— Дело не в словах. — На бароне был надет латный жилет — кожаный, с рядами маленьких металлических пластин, прикрепленных заклепками. Пластины перекрывались, как чешуя у рыбы, и, когда он пожал плечами, устраиваясь поудобнее, они глухо звякнули, ударившись друг о друга. — Я хочу сказать не о том. При нашей встрече я уже заявил, что король послал меня сюда с этими пятьюдесятью солдатами. Это все, что он смог выделить, — ожидают, что Ола может напасть на нас в любой момент. Если преследующие нас воины Людей Гор решат атаковать, то не будет никакого подкрепления.

— Жрица Роз говорит, что Джонса нельзя перевозить, — ответил Гэн.

Барон окаменел.

— Мои решения не зависят от прихоти женщин. Мы отправляемся через час.

— Отправляйтесь, — сказал Гэн. — Пожалуйста, объясните вашему королю, что Нила, сестра Бея Яна, не смогла сопровождать вас, потому что не желает рисковать жизнью человека, которого считает очень ценным. Что касается военной целительницы, то если Дьяволы убьют ее после того, как вы взяли ее под свою защиту, Церковь будет решать, должным ли образом вы выполнили свои обязательства. Закон чести требует, чтобы мы остались с ними, и, конечно, мы так и поступим.

Круглые щеки Джалайла затряслись и приняли потрясающий красно-фиолетовый оттенок. Он ответил, внешне вполне владея собой:

— Ваши женщины создают больше проблем для моего короля, чем вы можете себе представить. Королева-мать и Церковь мучали его долгие годы, убеждая предпринять ненужные «реформы» для облегчения участи женщин королевства. Мы уже просвещены, в отличие от этой свиньи Алтанара. Но женщинам всегда всего мало. Теперь королева-мать больна. Ее влияние слабеет. Что касается вашей Жрицы Роз, то она бросила порученную ей миссию, и Церковь обойдется с ней круто. Хватит об этом. — Резко повернувшись, он отошел на несколько шагов, весь в напряжении, с рукой на мече. Это поставило Гэна в затруднительное положение. Если барон даст сигнал своим солдатам, тут же может последовать внезапная атака. Даже если у него не было этого на уме, агрессивный вид барона мог спровоцировать самый неожиданный ход событий. Гэн видел, что Клас реагирует на ситуацию так же. Внешне он оставался беззаботным, но поза его чуть изменилась. Он был готов ко всему.

Гэн свистнул, и собаки встревоженно вскочили. Барон Джалайл медленно подошел к ним, явно взяв себя в руки. Гэн испытал явное облегчение, услышав невыразительный, глухой акцент его племени.

— Вы не много смыслите в переговорах, если это — ваш главный аргумент. Удивительно для Людей Собаки.

Он отвернулся, выкрикивая приказы своим солдатам. Уязвленный замечанием, Гэн открыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но Нила заставила его повернуться, схватив за плечо мертвой хваткой. Слабо улыбнувшись, она покачала головой:

— Пусть последнее слово останется за ним. И прикажи собакам расслабиться.

Возвратившись с утреннего умывания, Тейт подошла прямо к Джонсу, лежавшему на одеяле. Единственным признаком жизни в нем был частый, нитевидный пульс на горле. Сайла сняла повязку с раны. Слева вся верхняя часть его головы вздулась, коротко остриженные волосы были похожи на щетину. В середине опухоли был порез, казавшийся небольшим по сравнению с окружающим повреждением.

Не поднимая глаз, Сайла позвала Нилу и, когда девушка встала на колени по другую сторону от Джонса, негромко сказала:

— Ему хуже. Видишь, как прибывает эта желтая жидкость? Он горячий на ощупь, и вчера вечером несколько раз у него были приступы рвоты. Придется попробовать что-то радикальное.

В голосе Тейт чувствовалась враждебность.

— Сделайте хоть что-нибудь, — саркастически бросила она. — Ведь ты военная целительница.

Нила заступилась за Сайлу:

— Он даже не может очнуться, чтобы поесть. Он едва говорит, а если и говорит, то бессмысленные слова.

Сайла обратилась к Ниле:

— Ты заметила, что у него затрудненное дыхание? Уверена, что на мозг давит осколок кости.

— И тебе придется вынуть его?

— Именно. — Мимолетная улыбка была похвалой за понятливость девушки.

Тейт спросила:

— Как? Это ты и имеешь в виду под «чем-то радикальным»?

Сайла ответила с успокаивающей мягкостью:

— Я должна обнаружить кость, избавиться от того, что создает давление. Это очень опасно.

— А что, если оставить все, как есть?

Сайла покачала головой, рассеянно стирая пот с виска Джонса.

Тейт резко спросила:

— Скажи, чем мы можем помочь?

К ним присоединился Гэн.

— Нужно прокипятить хлопковую ткань. Вымойте руки.

Все, что происходит около него, должно быть совершенно чисто. Пока я работаю, каждый должен читать молитву о защите против невидимых. Прервать ее можно, только чтобы попросить помощи или ответить на вопрос. Нила, возьми мой мешок, пожалуйста. — Ее тело пыталось подчиняться командам усталого мозга с обычной живостью, но движения получались резкие, судорожные. Сайла открыла свой мешок, и губы ее зашептали молитву.

Потом она вручила Гэну кусок ткани и запечатанную бутылку.

— Поверх раны надо будет поместить чистую ткань. Разорви кусок пополам и прокипяти в масле из этой бутылки. Когда я скажу, возьми ткань, охлади ее, а потом отожми насухо так сильно, как сможешь. Я не должна ждать тебя. Понятно?

Гэн поспешно повиновался. Она дала большие куски ткани Ниле и Тейт, сказав:

— Когда я открою рану, будет много крови, много желтой жидкости. Промокайте их, пока я буду искать, где главная проблема. Не теряйте сознание, удерживайте тошноту — у нас нет на это времени. Гэн, иди позови Класа; скажи ему, что понадобится кипяток, чтобы мыть использованную ими ткань.

Потом из ее мешка появился большой осколок обсидиана. Взяв кусок известняка, Сайла нанесла по обсидиану резкий удар — откололось сверкающее черное лезвие, размером и формой похожее на ольховый лист. В очередном маленьком горшке из казавшегося бездонным мешка оказалось мыло, и Сайла намылила область вокруг раны, будто собираясь выбрить голову Джонса обсидиановым лезвием.

Несколько секунд она покачивалась над мужчиной, распростертым на одеяле, — голова откинута назад, глаза закрыты, блестящее черное лезвие зажато в вытянутых, подрагивающих руках. Когда Сайла остановилась, то была собранна.

— Все готовы? Вода, масло кипят?

Послышался ропот согласия. Сайла кивнула.

— Начинайте молитву. — Вслушиваясь, она учила трех Людей Собаки, пока гул слов не превратился в то повышающийся, то понижающийся ритм.

Сайла сделала быстрый разрез, проведя лезвием крошечную линию рядом с раной, и начала другой разрез, в то время как первый пульсировал, открытый. Даже Клас побледнел от открывшейся картины. Две женщины были потрясены, глаза Тейт побелели, закатившись, а Нила запнулась, читая молитву. Все же, преодолев слабость, они дружно принялись задело.

С быстрой уверенностью Сайла надрезала участок кожи и отогнула его назад. Большой, почти круглый участок кости, сломанной ударом камня, ввалился внутрь, образовав глубокую впадину. Вынув из кипящей воды маленький металлический крючок, Сайла цепляла им куски кости и свободно поднимала их над волокнистым внешним покровом мозга. Горячим лезвием тонкого ножа она прижгла кровеносные сосуды. Когда лезвие охладилось, Сайла обработала им два больших сгустка запекшейся крови. В какой-то момент она просяще взглянула на Класа, и он тут же стер капли пота, катящиеся по ее лицу, и поднес к губам кубок прохладной воды. После стоило ей только повернуться, и он уже был на месте, ожидая.

У Гэна затекли все мышцы. Только посмотрев на солнце, он понял, как долго продолжалась операция. Заглянув все в тот же мешок, Сайла достала металлическую бутылку грушевидной формы длиной около трех дюймов. В горлышке была деревянная пробка, настолько тугая, что Сайла попросила Гэна вытянуть ее. Когда Гэн открыл бутылку и передал ее обратно, она покачала пузырек, высыпая из него на рану какой-то порошок.

Тейт уже полностью овладела собой, на равных участвуя в операции.

— Что это? — поинтересовалась она, указывая на порошок, Сайла зашивала рану, ее руки слегка дрожали.

Казалось, разговор с Тейт успокаивает ее, ослабляя дрожь РУК.

— Он делается из плесени. Мы выращиваем ее на капустных листьях, соскребаем и сушим. — Она подняла глаза, почувствовав интерес Тейт. — Обычно этот порошок не пускает невидимых в рану и помогает людям быстрее поправиться. А иногда не помогает. Иной раз… — Незаконченная фраза замерла в воздухе. Заключительные стежки были быстры и уверенны. В последний раз присыпав рану, Сайла подала бутылку Гэну, попросив закрыть пробку.

Не слишком уверенно возражая, Жрица позволила Класу отвести себя в сторону, в то время как Нила и Тейт заканчивали перевязку. Лишь когда она ушла в хижину, Гэн заметил, сколько солдат Харбундая столпились невдалеке, пристально наблюдая за операцией. Он был озадачен их намерениями, но тут Ниле потребовалась промасленная ткань, и он отвлекся.

Девушка сложила ткань, чтобы та подошла по размеру. Наложив компресс, она обернула голову Джонса сухой материей. Это заняло всего несколько минут, и, когда все инструменты были вымыты и сложены в мешок Сайлы, Гэн снова задал себе вопрос, какое ему дело до этого бледного, полумертвого чужеземца. Ситуация вызывала у него острое раздражение.

На следующий день барон Джалайл пришел проведать пациента и поздравить Сайлу. Все еще усталая, она ответила со слабой улыбкой, продолжая обтирать Джонса прохладной водой из соседнего потока. Грубоватое приглашение барона прервало ее работу.

— Я должен с вами поговорить, — сказал он и добавил, обращаясь к Гэну: — Пойдемте с нами. Это и вас касается. — Тейт заняла ее место, ухаживая за раненым. Компания отправилась ка песчаный каменистый берег потока. С завидной осторожностью барон встал спиной к воде, чтобы сразу увидеть любого, кто попытался бы подслушивать. Его лицо было обманчиво спокойным, и лишь движения рук, которые, казалось, никак не могли найти себе место, выдавали его волнение.

— Жрица, у меня для тебя плохие новости. Я только что узнал, что ваша настоятельница отправила делегацию Сестре-Матери с просьбой, чтобы тебя отлучили от Церкви. Я послал всадника с сообщением моему королю, что предлагаю тебе место жительства в моих землях, пока вопрос не решен и ты не можешь заниматься никакими церковными делами.

Гэну пришлось почти подхватить Сайлу, которая пошатнулась, как будто от удара. Еще не полностью веря услышанному, она спросила:

— Моя настоятельница? Почему?

Барон неловко переступил с ноги на ногу, как будто собираясь приступить к трудной задаче, и сказал:

— Они говорят, что ты поставила свои интересы выше интересов Церкви. Я этому не верю. Я наблюдал, как ты ухаживала за раненым мужчиной. В моих землях нет военной целительницы. Мне она нужна.

— Я?

Истолковав ее удивление как нежелание, барон Джалайл сказал:

— Я буду защищать тебя. — Сайла продолжала смотреть на него в изумлении, и он добавил: — У тебя будет собственный дом исцеления. — И потом, сердито: — Это все, что я могу предложить!

Сайла махнула рукой, разбитая, не находя слов. Выпалив:

— Спасибо, барон, — тихо сказала она, — я согласна. — И поспешно возвратилась к Джонсу.

Барон обернулся к Гэну.

— Она плачет. Вот уж от нее не ожидал.

— Неудивительно, барон, два потрясения подряд. К тому же она — Избранная. Церковь была всей ее жизнью.

— О, здесь, в Харбундае, она была бы в полной безопасности. Мы куда более образованны, чем Оланы. Уверен, ее пригласили бы многие благородные люди. Она достаточно привлекательна. Если не бесплодна, конечно. Может быть, ей даже удастся найти какого-нибудь торговца, который потом даже женился бы на ней.

Гэн беззвучно поблагодарил судьбу, что с ними нет Класа, заметив:

— Вы должны знать, что они с Класом очень близки.

— Ну ладно, теперь о вас. У вас не возникало таких проблем, не так ли? По крайней мере, такого сорта.

— Что вы имеете в виду?

— Пройдемся. — Барон Джалайл шел по краю воды. — Я боюсь этой войны с Олой. Это — измена, конечно, но вы ведь не разболтаете. Вы — лидер, Гэн. Когда возникает проблема, ваш отряд смотрит на вас.

Гэн промолчал. Барон одобрительно кивнул и продолжил:

— Харбундай — это страна, ждущая поражения. Вы видели моих солдат: они будут сражаться за свои дома, но не больше. Я — не воин, и мои три сына тоже. Кроме младшего, у того только драка на уме. Но у него нет ясной цели.

Барон замолчал и пошел быстрее, резко вдавливая пятки в каменистый берег, будто это помогало ему успокоить суматоху мыслей. Поразительно синий зимородок вспыхнул в листве вверх по течению. Его дребезжащий, иронический крик как будто помог барону решиться.

— Вы со своими друзьями должны объявить, что поступаете ко мне на службу. Если Нила Ян не остается со мной, король поместит ее у кого-нибудь еще. У нас есть замки более удобные, чем мой, но нет более гостеприимных. Или более безопасных, потому что, поступив ко мне на службу, вы остаетесь с нею.

— А что, если королю не понравится ваш план?

Барон Джалайл улыбнулся. Гэн был поражен мгновенной хитростью, проглянувшей сквозь обычно простодушные черты его лица.

— Есть знакомые бароны, которые меня поддержат. Сейчас он не может позволить себе внутренние раздоры.

— Вы хотите, чтобы мы сделали воинов из ваших мужчин. Вы видите своего сына, защищающего Харбундай, а не только ваши земли.

Нагнувшись к его уху, барон сказал:

— У тебя умная голова. Постарайся, чтобы она не слетела с плеч из-за языка. Если король или один из его соглядатаев услышит такие слова, то мы оба украсим дерево для повешения.

— Дерево для повешения?

— Ну, знаешь, где вешают преступников. За шею. — Он показал, как это делается, издав странный придушенный звук. — Мы так от них избавляемся. А как у вас это делается?

Гэн рассказал про Путь Чести. Барон Джалайл покачал головой.

— Тебе не придется заниматься этим с нашими людьми. Только сделай их бойцами, это все, что мне нужно, — сказал он, поворачивая к лагерю. — Черная женщина и ее оружие-молния будет нашим хребтом, мой сын будет нашим сердцем, мои солдаты — нашими мускулами. А когда мы окрепнем, к нам присоединятся другие. Мой сын поведет их всех. Сильный Харбундай сможет процветать, ничего не опасаясь.

Когда Гэн спросил, почему никто из баронов не сделал этого сам, Джалайл объяснил, что жизнь и власть в Харбундае — это вопрос тонкого равновесия. Никто из баронов не допустил бы чрезмерного усиления другого, вступив в союз с любым другим бароном, чтобы воспрепятствовать этому. С другой стороны, король постоянно манипулирует всеми баронами, чтобы заручиться достаточной поддержкой. Сейчас каждый озабочен угрозой со стороны Оланов. К тому времени, когда напряженность спадет, он, Джалайл, будет достаточно силен, чтобы привлечь сторонников.

Позже Гэн рассказал о беседе другим, закончив свой рассказ так:

— Я согласился. Это наш единственный шанс остаться вместе. И это — основа, которая нам так нужна.

В голосе Тейт звучало сомнение.

— Ему нужно, чтобы мы приучили к дисциплине и обучили мужчин, которые к этому не привыкли. Все мы — чужестранцы. Он видит в тебе лидера, но признайся, что для этого ты слишком молод. А как насчет меня, женщины и черной? Ты уверен, что это правильный ход?

Гэн наклонился вперед.

— Некоторые могут назвать меня «мальчишкой». Но лишь самый храбрый сможет вымолвить эти слова в моем присутствии, и никому — обещаю вам — никому не удастся повторить их. Я — лидер. Я был рожден для этого. Я приглашаю тебя с собой. Поверь в меня. Поверь в нас.

Эти слова вырвались у него сами собой. Он видел, как исчезают ее сомнения, на их место приходит нечто вроде удивления, а потом растущая уверенность. Клас сиял от радости.

Тренированный взгляд Жрицы Сайлы был привычно скрытен. Гэн был уверен, что ей страшно, но столь же уверен и в том, что Сайла также чувствовала невидимые силы, управляющие всеми ими.

Посмотрев на Нилу, он не смог отделаться от глубокой внутренней печали. Что бы им ни сулила судьба, он не сможет наслаждаться жизнью без нее. А ей всегда будет не хватать чего-то другого.

Глава 47

Еще три дня Сайла настаивала, что Джонса нельзя трогать. Несколько раз в течение этой задержки она оказывалась на грани нервного срыва. Как бы она ни уставала от работы, все тот же хриплый голос врывался в ее мысли, повторяя:

— Изгнана! Изгнана!

Это была многократная казнь наяву.

Сайла принадлежала Церкви. Вся ее жизнь принадлежала Церкви, что выводило Сайлу из себя. И вот узы спали, и можно было уходить на свободу. А она чувствовала себя покинутой.

Хуже всего было ночью. Она боролась со сном, и голова раскалывалась от мыслей. Сайле казалось, что ее миссия, имевшая целью предотвратить нападение Людей Собаки на Харбундай, увенчалась полным успехом.

Более того, она выпустила на волю могучую силу. Если бы она не пришла в лагерь Людей Собаки, то Гэн никогда бы не оказался в Харбундае. Теперь, когда он говорил о командовании воинами барона Джалайла, в его глазах горел огонь завоевателя. К нему приходила властность. Глядя на него, Сайла не могла отделаться от мысли о первом небольшом камне, с которого начинается камнепад.

Когда наконец усталость закрывала ее глаза, то приходили видения — вызванного ею ужаса, грядущих сражений и пожаров.

Клас был сильной цепью, которая привязывала ее к надежде. Но захочет ли он разделить ложе с изгнанницей?

Они готовились в выходу, когда к Сайле подошла Нила. Она говорила так, как будто каждое слово стоило ей больших усилий. Их разговор проходил среди грохота и треска разрушения — солдаты ломали лагерь.

— Если я задам тебе один вопрос, обещаешь ответить честно?

— Если смогу.

— Тебе никогда не приходило в голову, что я его тоже люблю?

Секунду, которая была подобна вечности, Сайла не могла поверить услышанному. Как она могла быть настолько слепой? Она позволила своим тревогам, своим заговорам и схемам уничтожить последние мечты Нилы.

Сайла почувствовала, что лицо ответило за нее, и Нила продолжила прежде, чем она смогла ответить:

— Я рада, что ты ни о чем не догадывалась.

Жрица застыла в напряжении. Как она могла так говорить? Если бы кто-нибудь украл у нее любовь Класа: она отогнала саму эту мысль, ту волну ненависти, которая поднялась от одной этой возможности.

Нила сказала:

— Я любила его так, как девушки любят героев. Он был моим другом, всегда поблизости, так что я могла быть рядом с ним и восхищаться им скрытно. — Она засмеялась, тихо добавив: — В этом я преуспела, если моя самая близкая подруга ничего не заметила.

— Ты не сердишься? Прощаешь меня?

— Прощать? В этом нет никакой нужды. Единственный человек, который может мне навредить, — я сама. Когда я увидела, как Клас любит тебя и как ты любишь его, то захотела тебя возненавидеть. Но не смогла. Потом, когда я подумала, чем могла закончиться наша поездка, мне стало совсем грустно. Я боялась за счастье, которое вы нашли с Класом. Я боялась за славу, которую мог никогда не найти Гэн. Я… — Она запнулась. — Я думала о многих вещах. — Нила покраснела.

Сайла взяла ее за руку и увела от шума к успокаивающему ропоту маленькой реки. На берегу Нила подняла горстку гальки и один за другим бросили камешки в воду, наблюдая, как концентрические круги несутся вниз по течению.

— Я не знаю, что сказать тебе, Нила. Мои мысли растекаются, как пролитое молоко. Мне жаль, что мы причинили тебе боль, но все же я рада, что это открыло тебе глаза на другие вещи. Ты говорила об этом… с кем-либо еще?

Нила снова зарделась и покачала головой:

— Я не могу. Если я скажу ему теперь, то он подумает — все, что я сделала, делалось из-за него. Что я хотела, чтобы он принадлежал мне.

— Ты любишь его?

Нила кивнула медленно, почти незаметно.

— Тогда доверься ему. Скажи ему, что ты чувствуешь, что ты думаешь.

Нила отступила назад, быстрая, как убегающая лань.

— О Класе? Его друге? Нет. — Она с мукой выдавила из себя это слово. — А если я встану между ними? Ты слышала, о чем говорил Гэн — ему нужно, чтобы Клас был рядом. Да если бы ему в голову пришло, что я питала какие-то чувства к Класу, это могло бы повлиять на их отношения, даже в тот момент, когда Клас ему больше всего нужен.

— Почему он должен настолько отличаться от тебя? Если ты любишь его и доверяешь ему, почему он не может чувствовать то же?

Нила сжала ее руку, умоляя взглядом.

— Ты никогда не должна говорить ему об этом. Он не знает, что я чувствую; Гэн всегда думает о других вещах. Когда я увидела тебя с Класом, когда я узнала о вас, Гэн успокаивал меня, но он думал, это просто моя реакция на ваше спасение. Он никогда не знал, что я думала, как относилась к Класу, и он никогда не узнает о моих чувствах. На перевале он сказал, что я его друг. Быть может, когда-нибудь он будет видеть во мне больше, чем друга. Но он никогда не должен подозревать о Класе. То, что я тебе сказала, — это наша тайна, Сайла. Пожалуйста. Обещай мне.

Сайла подтвердила, хотя ей казалась, что это обещание было похоже на западню, которая никогда не потеряет опасности для каждого из них.

Они возвращались в лагерь под руку. Чем больше Сайла думала об этом, тем больше ей хотелось, чтобы Нила была просто честна с Гэном. Нила была полна и упрямства, и озабоченности; это было видно по линии ее подбородка и по тому, как она резким движением разметала свои золотые косы по спине. Сайле хотелось сказать ей: «Я знаю, во что может превратиться любовь, когда приходится слишком долго ждать». Гнетущая атмосфера аббатства создавала много сложных ситуаций для живущих там женщин, которые привязывались к мужчинам. Некоторые романы тлели годами, внезапно вспыхивая бешеным пламенем. Самое ужасное в такой вспышке было то, что никто не мог предсказать, когда она произойдет или во что выльется. Любовь не должна превращаться в ненависть, становиться смертельно опасной. На то есть подозрение, или ревность, или зависть.

Сборы шли быстро — отрядам барона не терпелось добраться до дома. Дьяволы оставили их в покое, но никто не сомневался, что они наблюдают.

Погода ухудшилась. С запада нагнало облаков, они скрыли солнце и заглушили приятное журчание реки. Влага пригладила ветви деревьев. Капельки сыпались с них, как миниатюрный дождь. Сайле казалось, что лес полон предчувствием, в нем было гораздо холоднее, чем обычно в это время года.

Она наблюдала за воинами, несущими носилки с Джонсом, когда приблизился барон. Он пригласил ее ехать рядом и призвал других присоединиться к ним. Джалайл разговорился.

— Мне рассказывали, что когда-то здесь был оживленный торговый путь. Теперь мы зависим от торговцев, подобных Билстену, использующих его время от времени. — Барона рассмешило их удивление. — Да, я знаю его, но он не обратился ко мне по вашему поводу. Он поехал к королю, потому что только там он получил бы награду. Король послал меня за вами, потому что это — моя земля. На нее претендуют Люди Гор. Однако я уже говорил, что торговцы — наша единственная связь с востоком. Это не слишком приятная ситуация.

— Вы торгуете с другими народами? — спросил Гэн.

— Даже с Олой, если не воюем. Однако все более важным становится доступ на восток. Наше население растет. Наш климат не столь благоприятен для выращивания зерна, кукурузы или коров, как ваш.

Гэн спросил, как они торгуют с Олой, и барон пустился в пространное описание, начав с обмена товарами и закончив рассказом о почти постоянных стычках между Олой и Харбундаем за контроль над Внутренним Морем и Китовым побережьем.

Сайла наблюдала за Гэном. Он был немногословен, но направлял беседу, не показывая своей заинтересованности. Она поймала себя на том, что восхищается им. Чем больший интерес представляла для Гэна беседа, тем меньше это отражалось на его лице. Когда обсуждение перешло к противостоянию и отпору наземным и морским силам враждебных соседних земель, он глядел прямо перед собой, мягкий, как мех кролика, но полностью сосредоточенный.

Она наблюдала за ним, когда лошадь Нилы споткнулась и девушка испуганно вскрикнула. Гэн на мгновение отвлекся. Как могла она быть настолько слепой, чтобы не сознавать правду, пылающую в этом взволнованном, беспокойном взгляде?

Сайла вздрогнула. Сколько раз Нила смотрела на нее с болью? Или с ревностью? А она ничего не замечала, хотя ее учили улавливать куда более тонкие нюансы.

Другая мысль встревожила ее еще больше. Она уже спрашивала себя, сможет ли Клас жить с изгнанной Жрицей, но теперь нужно было проанализировать, не могут ли чувства Гэна к Ниле сделать его ранимым. До сих пор Гэн был один на один с судьбой, в которую так или иначе все они были вовлечены. Что с ними случится, если забота о Ниле отвлечет Гэна в какой-нибудь важный момент?

Эта мысль привела к другому, еще более пугающему вопросу: «Могла ли сама она подвергнуть опасности Класа?» Сайле в это не верилось. Она оглянулась назад, где несли на носилках Джонса. Четыре воина шли ровным шагом. Это был пример ее власти, позволяющей поддержать и сохранить жизнь. Как могла она представлять опасность для мужчины, о котором заботилась больше всего?

Гэн отъехал от Нилы, снова приблизившись к барону. Обернувшись, он бросил на нее последний взгляд и возвратился к беседе. Поворачиваясь, он скользнул взглядом по Сайле. Это было мгновение, слишком ничтожное, чтобыиметь размеры. Жрица предпочла бы, чтобы оно было еще короче — тогда она не смогла бы разглядеть в его глазах смущение и тоску. Печаль прокатилась по ней, и нестерпимо захотелось ощутить спокойное прикосновение Класа.

Глава 48

Гэн думал, что Раггар где-то далеко впереди колонны, и внезапное появление собаки, а особенно то, что он возник так близко, оказалось неприятным сюрпризом. Пес качал головой то в сторону хозяина, то обратно в направлении движения. Это было необычным выражением неопределенности. Гэн наблюдал за собакой еще несколько мгновений, а затем подал знак возвращаться к работе. Пес немедленно подчинился, однако через несколько минут на гребне неожиданно появились Чо и Шара, работавшие вместе на склоне в стороне от реки. Гэн свистом приказал собакам идти прочь.

Все это усугубило его напряжение. Гэну не нравился лес. Деревья теснили узкую тропу, насмехаясь над ничтожными существами, очутившимися среди их древнего могущества. Даже растрескавшаяся кора говорила о невообразимой старости. Черные пятна и шрамы горделиво свидетельствовали о том, что некоторые из этих деревьев устояли перед неистовством лесного пожара. Ветки над головами идущих перекрывались так плотно, что вблизи земли царили густые сумерки. Тучи еще больше угнетали, с мрачной настойчивостью закрывая солнце.

А еще лес говорил. Хитрые, сплетничающие ветерки нашептывали что-то, дразня ложными надеждами, на грани восприятия, так что Гэн все равно не мог понять, о чем они толкуют, но не мог и не слушать. Здесь почти не было зверей. Случайный цокот белки или крик птицы пронзали воздух с неестественной громкостью. Гэн попытался сосредоточиться на бредущей перед ним дружине, завидуя беззаботной скуке этих людей, хотя и осуждая их за неподготовленность.

Следующее появление Раггара было еще более удивительным. Пес срезал изгиб тропы вдалеке и бежал к хозяину, не поднимая тревоги. Такое поведение собаки было необычным, тем более что Шара и Чо тоже возвращались, обе на предельной скорости, причем младшая собака бежала впереди. Встревоженный Гэн поскакал к барону, возглавлявшему колонну. Джалайл нетерпеливо выслушал рекомендации молодого человека послать часть людей вперед и в обход. Гэн не мог обосновать свои опасения ничем, кроме необъяснимого поведения собак.

— Я никогда не видел, чтобы Раггар вел себя так. Он нервничает и запутан.

— А ты?

Снисходительность барона потрясла Гэна, и он огрызнулся:

— Всего лишь в замешательстве. Позволь мне руководить этим отрядом.

— Нет. Мои войска подчиняются только моим приказам.

Барон приподнялся в седле и подозвал седеющего солдата из тех, кто уже успел развалиться на обочине. Человек, спотыкаясь, подошел, попутно счищая со спины листья и грязь. Бросив оценивающий взгляд на Гэна, он ссутулился и оперся на его коня, глядя на барона. Конь вздрогнул от такой бесцеремонности.

Мужчина кивнул головой в сторону тропы.

— Тебя испугали собаки, барон?

Гэн был так удивлен наблюдательностью этого человека, что забыл обидеться на его непочтительное поведение. Барон Джалайл поморщился и нахмурил брови.

— Гэн считает, что впереди может быть опасность.

— Так близко к дому? Собаки, наверное, учуяли наших цыплят и вернулись за приказаниями.

Барон отвернулся:

— Возьми пять человек и иди вперед. Отправь еще четверых на правый фланг. Мы можем не беспокоиться о другой стороне — там река.

— Лично я не беспокоюсь ни о чем, кроме своего времени, которое будет потрачено впустую.

Легким прикосновением Гэн заставил скакуна рвануться вперед, так что солдат неожиданно потерял опору и плашмя повалился на спину. К тому моменту, когда он попытался подняться, Гэн уже развернул коня, так что землистого цвета, скрежещущая зубами голова лошади оказалась в нескольких дюймах от небритого искаженного лица наглеца. Заставив солдата отпрянуть слишком быстро, чтобы принять вертикальное положение, Гэн спокойно сказал:

— Посмотри на настоящего воина. Учись. Если я сам не достану тебя мечом, один удар конского копыта покалечит тебя. Ты бы лучше поторопился выполнять приказы барона.

Гэн осадил возбужденного коня, но животное продолжало ржать и фыркать.

Солдат осторожно выпрямился. Отступив назад, он наконец поднял глаза и опять удивил Гэна. Какое-то подозрительное веселье мелькнуло в сердитом взгляде этого человека, когда тот оборачивался. Воин потрусил к дружине. До Гэна его команды донеслись как череда рычащих звуков. Один из молодых солдат двигался недостаточно быстро и получил от старшего мечом по шлему, да так, что звук удара прогремел, словно кувалда кузнеца.

Через несколько минут после того, как была выслана передовая группа, все еще кипящий барон произнес:

— Из всех людей, которые мне подчиняются, ты унизил наиболее преданного — очень стараешься стать бесполезным для меня.

Гэн покачал головой:

— Моя полезность зависит от повиновения солдат во время битвы.

Барон хмыкнул и взмахом приказал колонне двигаться вперед. Гэн продолжал скакать рядом.

Юноша признался себе, что решение проучить солдата было ошибкой. Однако допустимой границы он не перешел. А еще этот странный взгляд.

Он сомневался, послать ли собак вперед, когда Раггар сам побежал на разведку. Гэн отозвал пса. Что бы ни было впереди, это было необычным. Пусть люди барона сами решают свои проблемы, подумал он, давая выход злобе. Собаки слишком ценны, чтобы рисковать ими среди вооруженных недисциплинированных дураков. Гэн наклонился и потрепал ощетинившегося Раггара по ушам. Пес взглянул на хозяина и притворился, будто ничего не заметил.

Барон наблюдал за ними.

— Ты обращаешься с этими животными лучше, чем с людьми.

Упрек требовал ответа. Подбирая слова, Гэн прислушался к топоту и грохоту колонны. Он вспомнил о ночных дозорных, невидимых, как совы; о людях, руководящих набегами при помощи жестов, без единого слова; о тех, для кого битва — радость. Волна одиночества угрожала захлестнуть его. Внезапно это чувство сменилось ясностью. Гэн сказал:

— Я не притворяюсь. Ты и твой сын можете добиваться их любви, если это вам нужно. Меня интересуют лишь их военные навыки.

Барон Джалайл грубо рассмеялся.

— Почему я должен верить, что ты потом не попытаешься использовать моих людей для своих целей?

— Мое слово, барон.

Гэн произнес это жестко, с негодованием, повторяя себе, что попал в мир, где мотивов для поведения больше, чем звезд на небе.

— Я хочу тебе верить, — сказал барон. Его рассудительный тон несколько разрядил ядовитую атмосферу. — Понимаешь, моя страна не имела связей с вашими людьми уже более ста лет. Мы слышали, что вы воинственны и горды. И честны. Если хочешь помочь мне, то вот первое, что тебе надо усвоить: ложь в Харбундае — это искусство. Как и в любом месте, которое человек называет цивилизованным, — глаза Гэна вспыхнули, и барон Джалайл усмехнулся. — Да, я знаю, это оскорбляет тебя. Для вас цивилизация — это мужество, традиции и честь. Для нас это здания, мосты и канализация.

— Мы живем, как подобает свободным людям.

— Неужели ты думаешь, что не все так говорят?! Мы убеждены, что наш путь верен.

На этот раз Гэн задержался с ответом.

— Я никогда не думал об этом. Мы говорим, что человек должен жить только так, как указывает ему Отец Вездесущий.

Крики заставили обоих рвануться вперед. Через несколько секунд солдат из передовой группы выбежал из-за поворота. Направляясь к ним, солдат пытался на бегу надеть на себя болтающееся оружие и снаряжение. В его бессвязных воплях явно звучала тревога. Барон пришпорил коня. Гэн скакал рядом с ним.

Миновав воина и обогнув изгиб тропы, Джалайл и юноша резко остановились в месте, где начинался спуск в широкую плоскую долину. Где-то в миле от них дым лениво поднимался над примерно двадцатью горящими зданиями. Уходя вверх, отдельные струи сливались в одно длинное черное пятно, которое обвиняюще указывало на юго-восток.

— Вылазка за рабами. — Барон Джалайл хлестнул лошадь. Не отставая от него, Гэн обернулся на Класа и Тейт, скачущих позади. Когда они догнали передовую группу, от нее осталось только два человека, одним из которых был тот самый наглец. Остальные уже отправились к своим домам.

Через несколько мгновений все заметили первых выживших. К ним, спотыкаясь, брела женщина, державшаяся за бок и ведущая за собой ребенка. Джалайл склонился, чтобы успокоить ее, и предложил попить из своего мешка с водой. Узнав барона, женщина попыталась поклониться. Кровь сочилась у нее по боку между пальцев. Ребенок, мальчик лет десяти, посмотрев на мать, поднял взгляд на барона. В чистых, без слез, глазах было ужасное обвинение.

Барон прочистил горло.

— Как давно? Сколько?

— Где-то час назад. Сколько?.. Двадцать, может, сорок.

— Король послал сюда войска для охраны. Где они?

Женщина смотрела на него отсутствующим взглядом.

— Здесь никого не было, барон. Только старики и дети. Несколько калек, как мой муж, кожевник. Они пытались сражаться.

Гэн произнес:

— Вы остались живы. Ваш муж?..

Она покачала головой. Молодой человек автоматически говорил слова сочувствия, глядя на ребенка, все еще поддерживающего свою мать. Гэн осторожно усадил женщину. Опустившись на колени, он оказался лицом к лицу с мальчиком.

— Скоро придет Военная Целительница, женщина вся в черном, с красной розой. Она поможет твоей маме.

Гэн уже начал подниматься, когда ребенок выпалил:

— У того, кто это сделал, был вот такой шрам. — Он провел по руке.

Мать дотянулась до него.

— Молчи, сынок.

Мальчик не подчинился, намереваясь задать вопрос:

— Вы ведь словите его?

— Не знаю, — ответил Гэн. — Если мне это удастся, я отдам тебе его меч.

Ребенок кивнул с торжественным одобрением.

Они уже немного отъехали, когда присоединились Клас и Тейт. Гэн повторил все для друзей. Когда он закончил, они находились уже на границе деревни. Вся она была не более ста шагов в длину, прижавшиеся друг к другу дома фасадами выходили на торговую дорогу. Сейчас все они были в огне. Обскакав вокруг, Гэн обнаружил нескольких легко раненных, ухаживавших за остальными выжившими. Шума было немного. Изможденные дети спали или очумело таращились. Женщины причитали, и больно было смотреть, как они поднимались и снова падали. Какой-то старик из последних сил пытался сесть, потрясая немощным кулаком в сторону барона Джалайла, проезжавшего мимо. Барон притворился, что ничего не заметил.

С края деревни Гэн увидел замок барона. Он стоял довольно далеко, однако безошибочно можно было узнать его прямой квадратный силуэт. По углам развевались флаги, делая замок еще более узнаваемым. Выехавший оттуда всадник, тяжело покачиваясь, направлялся к ним. Все заторопились навстречу. Когда этот человек достаточно приблизился, чтобы можно было его узнать, барон побледнел.

— Это Опс. Случилось что-то ужасное, раз он скачет сам.

Джалайл пришпорил коня, остальные поторопились за ним.

Гэн оглянулся на своих спутников. Тейт переспросила:

— Он сказал «Опс»?

Гэн подтвердил, что ему послышалось именно это, и женщина, скрыв удивление, прокомментировала:

— Какое странное имя.

В это время прибывший заставил свою лошадь остановиться. Это был пожилой человек с лицом, изможденным заботами и усталостью. Перед тем как заговорить, он поднес к лицу правую руку, сжатую в кулак, и Джалайл ответил таким же странным приветствием.

— Твой сын в погоне, барон. Я пытался остановить его.

— Сколько с ним людей? — спросил Джалайл, рысью направляясь к замку.

— Вся охрана замка. Двенадцать человек. — Барон повернулся к Опсу, и тот, побледнев, повторил: — Я пытался остановить его.

— Что произошло?

Опс указал на север.

— Они захватили четырех женщин и трех мальчиков. Твой сын узнал об этом и поскакал туда. Налетчики же направились сюда, но, увидев дым, повернули назад.

Гэн перебил:

— Как далеко к северу?

Опс взглянул на него, затем на барона, который кивком велел ответить.

— Восемь или девять миль.

— Значит, он уже проскакал шестнадцать или восемнадцать миль к тому времени, когда вернулся сюда. Он менял лошадей в замке?

Ответил барон Джалайл:

— Мы пехота, а не конница. У нас нет достаточно лошадей, чтобы менять, как только они устанут.

Гэн снова повернулся к Опсу:

— Люди, уехавшие с сыном барона, — воины?

Очень взволнованный Джалайл воскликнул:

— Дети! Старшему четырнадцать, а младшему — всего одиннадцать. Это дети моих сыновей. Стража замка — это просто слова, чтобы заставить мальчиков осознать их будущую мужскую ответственность.

Барон заметил, что Гэн не в силах вымолвить ни слова.

— Двенадцать детей на усталых лошадях… Мы должны догнать их.

— Когда лошади начнут падать. Налетчики на конях?

— Конечно, — ответил Опс с презрением в голосе, — и с фургоном. Для того чтобы возить рабов, — пояснил он удивленному Гэну.

Обращаясь к барону, юноша сказал:

— У нас есть шанс. — Затем он снова повернулся к Опсу. — Покажи, куда они направились.

Пока тот показывал, Гэн свистом подозвал собак.

Через несколько минут все были на юге деревни. Изучая следы, Гэн заметил, что одна лошадь хромала, а у другой была зазубрина на копыте. Одно из колес фургона также оставляло четкий след. Гэн заставил Раггара понюхать следы, а затем приказал искать. Пес рванулся вперед, сосредоточившись на запахе следа. Шара и Чо бежали по бокам.

Гэн пояснил, что собаки будут бежать по следу, пока не догонят. Потом Раггар вернется, а остальные останутся. Юноша попросил Класа и Тейт сопровождать его. Барон позвал было Опса, но молодой человек предложил оставить старика в деревне, чтобы помочь жителям.

Согласившись, барон поскакал рядом с Гэном. Они ехали степенной рысью, но напряжение барона было слишком велико.

— Надо ехать быстрее. Там мои сыновья и внуки. Мы должны поторопиться.

— Это невозможно, — Гэн продолжал двигаться ровным шагом; барону Джалайлу пришлось замедлить движение, чтобы расслышать его, — наши кони устали. Скоро придется остановиться, чтобы напоить и накормить их. Посмотрите на следы лошадей ваших сыновей. Их кони измождены.

— Откуда тебе это знать!

На мгновение раздражение породило в голове Гэна резкий ответ, но он проглотил его и просто продолжил:

— Они волочат копыта. Посмотрите на этот куст: видите слюну? А там — пот, в том месте один из них споткнулся. Очевидно, он нес большую нагрузку. И плохого наездника.

— Ананка, — почти шепотом произнес барон. — Крепко сбитый, возможно, немного тяжеловесный мальчик. Он будет огромным мужчиной. — Надежда в последних словах барона прозвучала молитвой. Он посмотрел на Гэна. — Им ведь придется остановиться, если кони начнут падать, и мы найдем их ожидающими.

— Надеюсь, что так.

Барон Джалайл сорвался в галоп. Он торопил остальных.

— Нет, — сказал Гэн.

Барон издал звук отвращения и разочарования и, стегнув коня кнутом, пустил его вперед. Клас догнал Гэна.

— Неужели он вообще ни в чем не разбирается?

— В лошадях нисколько. — Гэн соскользнул с коня, чтобы тщательнее осмотреть следы. Выпрямившись, он заметил немой вопрос в глазах Тейт. — Посмотри сюда. У налетчиков есть запасные лошади.

Гэн шлепнул коня по шее и подвел к ручью. Тейт встала рядом:

— В вашем племени есть человек, которого называют Опс?

— Нет. Ты что, слышала такое имя?

— Да. — Она явно сомневалась, а затем добавила: — Но не совсем так. Когда-то у нас был человек, которого называли Руководитель Операций. Он составлял военные планы.

Гэн кивнул. Что бы Тейт ни говорила, это было не совсем правдой. В данном случае, однако, она не чувствовала себя обязанной что-то скрывать. Странно. Больше ничего не сказав, он повел лошадь вперед.

Они подождали, пока кони достаточно оправятся, чтобы продолжить путь. Гэн сделал новые мешки-кормушки для лошадей. Он положил немного зерна своему коню, чтобы животное могло есть на ходу. То же самое проделали остальные.

Они поскакали дальше, и юноша думал о налете. Что-то в нем попахивало западней. Гэн спорил сам с собой. Он никогда не видел налетов с целью захвата рабов. Постоянная готовность избавила его народ от войн, за исключением мимолетных стычек. Всем известно, что Люди Собаки жестоко мстят за причиненные страдания. Тем не менее он не мог прогнать из головы мысль, что в происшедшем не связываются концы с концами. Многовато налетчиков для столь небольшого числа рабов. Они углубились в земли баронов намного более пределов благоразумия, а оставленные разрушения несоизмеримы с целями.

Было еще что-то странное, но Гэн не мог понять, что именно.

Солнце уже садилось, когда всадники увидели мертвую лошадь. Осмотрев следы, Гэн покачал головой, отказываясь верить.

— Кто-то из них взял пассажира. Они поскакали вдвоем.

— Им придется умирать вдвоем, — мрачно промолвил Клас.

Через несколько мгновений показался бегущий рысью Раггар. Подбежавший пес тяжело дышал. Хозяин потрепал его по холке. Прислушавшись к дыханию собаки и ощутив, как бьется ее сердце, он сказал:

— Не очень далеко. Раггар спокоен. Возможно, налетчики решили продолжать движение, чтобы скрыться.

Клас уклончиво кивнул.

Прошел час, когда они нашли еще двух мертвых лошадей в пятидесяти ярдах друг от друга. Потревоженные всадниками вороны жалобно кричали. Самый наглый, взмахнув крыльями, взмыл в темноту деревьев черной тенью на фоне темнеющего леса. Вторая лошадь принадлежала барону. Ее горло пронзила стрела.

Через несколько ярдов лежал сам Джалайл. Еще один человек растянулся рядом с ним, положив руку на окровавленную грудь барона, как бы успокаивая его. Клас проворчал:

— Бандиты оставили тыловых дозорных, ожидавших какого-нибудь дурака, который отправится в погоню.

— Он еще жив, — сказал Гэн, не пытаясь скрыть удивление.

Глоток воды вернул барона к жизни. Он переводил глаза с юноши на мертвого Олана.

— Засада. — Его голос дрожал. — Ребра сломаны. Нога, похоже, тоже. Он хотел ограбить мое тело. — Барон приподнялся, но рухнул на землю. — Бросьте меня. Спасите мальчиков.

Некоторое время Гэн задумчиво посматривал на раненого, затем кивнул Класу. Вдвоем они посадили барона в седло на коня Тейт, не обращая внимания на просьбы бросить его и отправляться вперед.

Когда Гэн повернулся к женщине, она подняла голову и заговорила прежде, чем тот успел вымолвить слово.

— Не отправляй меня обратно с ним, я могу пригодиться. Ты же знаешь, я умею сражаться. Мой отъезд ослабит вас больше чем на одного человека, — она многозначительно кивнула на свое оружие.

Взяв Тейт за руку, Гэн отвел ее на несколько шагов в сторону. Когда юноша заговорил, в его голосе звучала мягкая настойчивость:

— Ему необходима помощь. Мне придется отправить Класа вместо тебя. Подумай, что значит для нас этот барон. Если его дети погибнут, кто знает, что начнется в баронстве? Что случится с нами, если он умрет? Постарайся, чтобы он выжил. Береги его. Он — наш щит.

Тейт согласилась, но настолько неохотно, что Гэн улыбнулся. Она отдала им свою запасную лошадь. Доннаси оставляла их, и юноша смотрел на нее с неподдельным восхищением. В чем-то Тейт была неопытна, как младенец, и Гэн поморщился, видя, как она подтверждает его вывод, шумно топая, но зато она была необъяснимо мудра в другом.

Гэна удивила собственная предусмотрительность. Месяцем раньше он ни за что не стал бы думать о перспективах власти и борьбе между сыновьями барона. То, что когда-то не имело особого значения для него и его друзей, сейчас стало важнее всего.

Гэн послал Раггара вперед, оставаясь рядом с Класом. Полуденное солнце пробивалось сквозь низкие облака, бросая наклонные полосы света; от них лес светился, но они не улучшали видимость.

Как бы отзываясь на это необычное сияние, юноша позволил мыслям унестись далеко. Ощущение подвоха не исчезало, вызывая тревогу, однако Гэн еще мог мечтать. Он представил себя наблюдающим за двумя воинами. Младший был горячим тигром, жившим как охотой, так и для охоты. Другой воин тоже охотился, но холодно и продуманно. Не зная почему, Гэн был уверен, что этот второй по-настоящему опасен.

Журчащий звук быстро бегущего потока ворвался в его мысли, возвращая к настоящему. Они дали лошадям попить и съесть немного зерна.

Вскоре снова вернулся Раггар. Ворча, пес наклонился к ногам хозяина. Это являлось предостережением о грозящей впереди опасности. Гэн и Клас поторопились сойти с тропы, продолжая двигаться параллельно ей, но в стороне.

Из-за постоянного мрака под куполом больших елей растительности было немного. Здесь селились похожие на мечи папоротники, на которых было много слизней. Их серебряные липкие следы необычно красиво переплетались.

Непривычные к мягкости гниющих растений, кони двигались очень осторожно.

Шара и Чо тихо приближались, пробираясь между папоротников так, как будто делали это всю жизнь. Шара заскулил и попробовал рвануться вперед, но рычание Раггара остановило его. Гэн сделал собакам знак указывать дорогу.

Животные привели их туда, где дети встретили своих врагов. Какой-то человек ходил с места на место, деловито поднимая вещи с земли. Гэн не спеша достал стрелу и прицелился, крикнув за мгновение до того, как отпустил тетиву. Испуганный шумом мужчина выпрямился и был сражен. Собаки оказались на бандите еще до того, как тот упал. Клас удивленно смотрел на Гэна.

— Мне хотелось, чтобы он знал, что приближается смерть, — объяснил юноша. Отозвав собак, он подошел осмотреть убитого. Рядом с ним на земле в беспорядке лежали кольца, браслеты и золотые цепочки. На руке у этого человека был тот самый особенный шрам. Взяв его меч, Гэн собрал драгоценности. Затем они осмотрели место резни. Тела валялись вокруг, как разбросанные игрушки, а миниатюрные доспехи казались сейчас непристойно яркими и радостными. Гэн не мог не думать о том, как жестоко солнце, освещающее все это, дающее цвет и жизнь среди таких потерь.

Мальчики подошли по тропе справа. Восемь убитых стрелами коней лежали на земле. Гэн понял, что остальные животные на той части тропы, которую они обошли, тоже мертвы — от ран или изнеможения.

Засада имела форму крючка, короткой стороной поперек тропы, а длинной параллельно ей. Когда первая жертва достигла человека, перегораживавшего дорогу, на колонну обрушился поток стрел. Мгновенно длинная сторона засады выступила, тесня в сторону испуганных детей. В тишине воображение Гэна отозвалось криками.

Такие юные. Такие неподготовленные.

— Они боролись до последнего, — сказал Клас, — барон говорил, что здесь его сын и еще двенадцать человек. Я посчитал. Одного не хватает.

Его нашла Чо. Гэн заметил, что собака ведет его к поваленному дереву в стороне от места засады. Он уже шел туда, когда собака обернулась и заскулила. Вытаскивая потерявшего сознание юношу из тесной щели под стволом, Гэн удивлялся инстинктам, сделавшим Чо такой беспомощной. Собака махала хвостом, облизывая лицо мальчика, пока хозяин освобождал его. Обломанное древко стрелы торчало из спины. Металлические пластины доспехов прогнулись внутрь, скрывая сочащуюся кровью невидимую рану. Мальчика раздели, и Гэн решил оставить лечение Сайле.

Привязывая раненого к седлу, он не мог отвести глаз от маленьких тел. Казалось, они притворяются убитыми в бесконечных шумных мальчишеских играх. Сегодня эти дети столкнулись с безжалостной действительностью. Слава и возбуждение битвы, которых они искали, были сметены в несколько мгновений боли и ужаса — прежде чем дети смогли понять значение каждого из этих слов.

— Бедные дурачки, — беззвучно пробормотал он. Вдали Клас показывал, что все спокойно. Вздохнув, Гэн добавил: — Как и все мы.

Глава 49

Замок барона Джалайла мрачно возвышался в лучах рассвета, когда Тейт вышла на опушку. Говоря себе, что все худшее уже позади, женщина справилась с желанием поторопиться. Даже оборачиваясь посмотреть на болтающееся тело барона, она умышленно избегала глядеть на лес. Эти тихие звуки и влажные запахи все еще, казалось, цеплялись за нее. Мурашки поползли по коже. Спеша отойти подальше в поле, Тейт глубоко дышала, ощущая в легких жирный запах обработанной земли. Это была земля, готовая соединиться с солнцем, чтобы жадно его поглощать. Доннаси захотелось поцеловать ее, и она рассмеялась. Это был резкий, истерический смех. Долгую ночь без сна она нервно вслушивалась в хрипящее дыхание барона, и силы были на исходе.

Двигаясь целеустремленно и энергично, Тейт проверила пульс барона. Он был слабым, но постоянным.

Она была уже в нескольких ярдах от ближайшего дома, когда оттуда, спотыкаясь, вышел человек. Заправляя рубашку и сонно почесываясь, он направлялся к отхожему месту. От звука ее голоса мужчина вздрогнул. Увидев Тейт, он застыл с разинутым ртом, выпучив глаза. Женщина повторила:

— Пошли кого-нибудь за помощью, барону Джалайлу плохо! — Человек взмахнул руками, и Тейт крикнула: — Шевелись!

Подпрыгивая, мужчина с криками побежал назад:

— Это черная! С ней барон! Ей нужна помощь!

Он исчез внутри дома, и его голос на время стал гулким. Выскочив через переднюю дверь, мужчина бегом направился к замку, выкрикивая новость на каждом шагу.

Через несколько минут у Тейт было больше сопровождающих и помощников, чем необходимо.

Нила и Опс скакали во главе группы, двигавшейся из замка ей навстречу. Девушка настояла, чтобы эти последние несколько сот ярдов Тейт проехала на ее лошади. Идя рядом, она рассказала, что Сайла ухаживает за ранеными.

— Она спит, сидя в углу, и единственное, о чем спрашивает, — вернулся ли Клас. — Замолчав на мгновение, Нила спросила: — Когда ты их оставила, у них с Гэном было все в порядке?

Тейт кивнула, опасаясь, что голос выдаст ее, если она попытается заговорить. Когда Нила поинтересовалась, спала ли она вообще, Доннаси снова почувствовала, что готова разразиться нервным смехом. Спала? Она хотела сказать, что боялась даже моргать. Доннаси закрыла глаза, чтобы не допустить такой глупости.

Открыв их, она увидела бревна потолка и еле-еле припомнила, как ей помогли прийти сюда. Тейт натянула одеяло и села. Комнатка была маленькая, но аккуратная, с кроватью, столом и креслом. Солнечный свет врывался в единственное окно. Рядом с ним, развешенная на крючках в каменной стене, висела ее одежда. Не зная, который час, Доннаси поспешила одеться. Подоконник был горячим, и она решила, что уже полдень.

Толкнув дверь, Тейт осмотрела узкий холл и наткнулась на невозмутимое женское лицо, расплывшееся в приветственной улыбке.

— Я ждала, — сказала эта женщина.

— Ждала чего?

— Тебя, Путешественница. Я твоя.

Уверенный ответ заставил Тейт почувствовать себя глупо, и она ответила с излишней резкостью:

— Меня зовут Доннаси Тейт, не называй меня путешественницей. И что ты имела в виду, когда сказала, что ты моя?

Женщина выглядела растерянной.

— Я заключенная. Мне приказали ухаживать за тобой.

Говоря, она поднималась и сейчас подняла руку в таком же жесте, как это вчера делал Опс. Тейт осознала, что так же делал и крестьянин. За этим последовал низкий поклон, и женщина сказала:

— Меня зовут Муре Таласхо, я твоя служанка. И мы всегда называем дружественных чужаков Путешественниками. Мне сказали, что ты дружелюбна. Я оскорбила тебя?

Жестом пригласив женщину войти, Тейт указала на кресло. Муре стояла рядом с ним, пока Доннаси не настояла, чтобы она села.

Женщина была весьма немолода. Решившись сесть, она не знала, куда девать усталые руки с голубыми венами, лежавшие на коленях. Одета Муре была в балахон, сделанный из цельного куска материи, с дыркой для головы посередине. Свисающий до лодыжек и раскрашенный в черно-белые диагональные полосы, он был соткан из такой толстой шерсти, что Тейт вспотела при одном взгляде на него. Глаза у служанки были темно-кофейного цвета, а волосы совсем серые.

— Мои друзья уже вернулись из леса? Как Джонс? С бароном все в порядке? Где Нила Ян и Жрица Роз?

Муре убедила ее, что все в порядке, но двое дикарей из племени Людей Собаки еще не вернулись.

Тейт спросила чего-нибудь поесть, и Муре предложила заглянуть на кухню замка, где она обычно работала. На вопрос, как долго она уже здесь, пожилая женщина ответила, что почти год. Она также сказала, что это поручение, как и все остальные, дает человек, которого называют Первый. Тейт остановилась как вкопанная.

Муре недоуменно обернулась. Доннаси переспросила:

— Человека, который посылает людей на работу, зовут Первый?

— Это не настоящее имя. Он получил его, только попав на работу к барону, подобно тому, как следящий за поставками стал Четвертым.

У Доннаси закружилась голова. Это были военные названия ее времени. Она заставила себя быть непринужденной. Убедившись, что никто не подслушивает, Муре сообщила, что человек, контролирующий работу шпионов барона, называется Второй. Он много ездит, используя тех, кого она назвала Связными, как посыльных для барона. Для Тейт стала понятной форма отдачи чести: эти люди просто изображали, что держат микрофон рации.

Тейт была все еще поглощена своими открытиями, когда они вошли в большую кухню. Это сильно отвлекло ее. Работавшие — исключительно женщины — были одеты в форму: шерстяные блузы и юбки с такими же полосами, как и балахон Муре. Тейт обратила на это внимание, и служанка пояснила, что весь штат одет в цвета барона.

Все рвались накормить Путешественницу. Голубой мраморный сыр с закуской и хлебом из кислого теста замечательно возбуждал аппетит. На соседней тарелке лежали кусочки нарезанного яблока, а рядом в тонкой керамической кружке дымился горячий чай. Тейт показалось, что она уловила в нем слабый запах корицы. Это говорило о том, что торговля здесь намного более развита, чем ей казалось раньше. Пока женщины забрасывали ее вопросами о путешествии, стычке с Людьми Гор и ее происхождении, Доннаси жадно поглощала пищу. По просьбе Муре она позволила старшей поварихе попробовать оттереть немного краски со своей кожи. Раздумывая, как долго она сможет выдерживать это испытание, женщина напомнила себе о том, что выбор у нее небогат.

Зная, что встретит там Джонса и барона, Тейт попросила Муре отвести ее к Сайле и Ниле.

По дороге старая служанка рассказала: по настоянию Сайлы барон должен оставаться в доме исцеления до тех пор, пока она не разрешит уйти. Барон жалуется, но все еще находится там.

Тейт изучала окружающую обстановку. Оборонительная каменная стена замка была дальше от основных зданий, чем она предполагала. Несколько домов, находящихся рядом, окружали основную часть замка так, что это заставляло думать о старой сельской площади. В отдалении слышался металлический стук. Из цеха с деревянным подобием ботинка над дверью пахло кожей и раздавался быстрый стук молотка.

Все пялились на нее с тупым любопытством, хотя и дружественно. Женщины были одеты в блузы, достигавшие бедер, и широкие юбки до середины икры. Пояса, повязанные поверх блуз, придавали костюмам форму и поражали воображение цветами, узорами и комбинациями материалов. С поясов свисали столь же разнообразные кошельки. Мужчины одевались в простые широкие рубашки и штаны более темных тонов. Пестрые, кричащие ботинки были богато украшены бусинами.

Проходя мимо большого здания, возвышающегося напротив стены замка, Муре заметила:

— Я теперь живу здесь.

Подчеркнутая грусть в этих словах заставила Тейт рассмотреть здание более внимательно. Это было уродливое сооружение, лишенное окон, из грубого обветрившегося дерева, с наклонной крышей, высокой, как крепостная стена. Все это напомнило Тейт, что Муре «заключенная». Женщина также говорила, что «принадлежит» ей. Тогда Доннаси поняла эти слова с внутренней оговоркой, что они могут иметь здесь какой-то особый смысл, однако это здание заставило ее заинтересоваться.

Не обращая внимания на Муре, дергавшую ее за рукав, Тейт направилась к двери этого дома, находившейся посередине одной из стен. Впереди была еще одна дверь. Свет проникал в это похожее на хлев здание через защищенные вентиляционные щели, прорезанные над стрехой, да еще дюжина свечей потрескивала во мраке. Эти огоньки напомнили ей огни лагерей в долине.

Когда глаза привыкли, Доннаси увидела, что каждая свеча стоит на крошечном столике, и от каждого из них на нее смотрит бледное испуганное лицо. В этом молчании женщина почувствовала тот особенный запах — запах мертвой атмосферы большой комнаты, полной неподвижных людей. Воспоминания промелькнули в мозгу Тейт: образы классных комнат, в которых одно движение глаз считалось нарушением дисциплины. Она уже ненавидела их.

Она ненавидела это место.

Шикающий шепот пронесся по комнате, как трепыхание пойманных птиц. Глаза Доннаси, привыкшие к темноте, увидели женщин, одетых, как Муре.

— Заключенные?

Муре кивнула. У Тейт заныла спина.

— Что они сделали?

Она позволила напуганной Муре вытащить себя на улицу прочь оттуда. Когда та замедлила шаг, Доннаси остановилась, отказываясь идти дальше.

— Подожди. Я хочу знать, что они сделали. Что сделала ты?

— Ты не должна была заходить туда. В казарму могут входить только заключенные. — Похожий жаргон, даже с необычным акцентом этого мира, потряс Тейт. Она грубо схватила Муре за плечо, потребовав:

— Говори!

Глядя на руки, теребящие полу балахона, Муре начала:

— Я была хорошей женой и заботливой матерью, и мне нет дела до того, что он говорит.

— Кто говорит?..

Вопрос удивил женщину.

— Мой муж.

Тейт молчала. Глядя вдаль, Муре продолжила:

— Десять малышей. Ни один не умер. Я любила их всех. Столько проблем. Столько болезней. Набеги. — Женщина поджала губы, сдерживая слезы. — В конце концов моя красавица жила не для того, чтобы ее увезли грязные налетчики. Лучше бы она умерла. Почему именно она?.. Или ее братья и сестры?..

Комок подкатил к горлу Тейт, но Муре еще не закончила:

— Они арестовали меня за отказ иметь еще детей. Мне было пятьдесят два, когда я потеряла последнего.

— Что? Как они могли заставить тебя пойти в казарму за это в таком возрасте?!

Муре схватила ее за руку с вернувшимся страхом:

— Нам не разрешают говорить об этом, о том, что происходит с женщинами. Это секретно.

Это снова был знакомый жаргон, словно искаженный кривым зеркалом. Тейт взяла Муре за локоть и заставила идти вперед, продолжая задавать вопросы.

Муж Муре доказал, что еще может быть отцом, когда забеременела другая женщина, намного моложе его жены. В Харбундае это означало большие трудности для Муре. Ей пришлось пойти в казарму, разделяя свой позор с бесплодными, изменницами и просто воровками. Тейт заметила, что убийцы вообще не упоминались, но решила не углубляться в эту проблему.

Однако, когда женщина рассказала о заключенных вдовах, Доннаси не выдержала.

— Вдовы?! — Безразличие Муре ее потрясло.

— Конечно. Ведь честная женщина нуждается в защитнике. Обычно кто-нибудь забирает детей, а без казармы она будет вынуждена торговать собой, или воровать, или заниматься еще чем-либо ужасным. Ведь так намного лучше для нее самой.

— Почему же вдова не может работать, содержать себя?

— И оставить мужчин и женщин, способных рожать, без оплачиваемой работы?.. Для этого и нужна казарма. Мы шьем, ткем и обрабатываем кожу, а барон это продает. — Служанка взглянула через плечо. — Если ты работаешь в замке, то иногда можешь получить мясо.

Тейт прислонилась спиной к дому исцеления, позволяя теплым камням согревать внезапно напрягшиеся мышцы. Она думала о тех ночах в шатре, когда Сайла рассказывала о грубости жизни в Оле. Она говорила, что в Харбундае лучше. Картер, Анспач, Бернхард… С ними трое мужчин, но будет ли этого достаточно? Без них женщины станут беспомощными. Доннаси затрясло. Беспомощность. Это слово вдруг приобрело для нее новое значение, никогда раньше она не замечала, что это звучит почти как «безнадежность».

Не успев еще зайти внутрь, Тейт услышала шум, доносящийся со стороны центральных ворот. На башне звонил колокол. Сайла и Нила выскочили из дома исцеления, глядя на Тейт с радостным удивлением.

— Должно быть, они вернулись — Гэн, Клас и мальчики. — Нила торопила всех вперед.

По дороге назад Клас и Гэн проезжали через несколько деревень, похожих на ту, которую выжгли налетчики. Люди выходили из домов, приходили с полей, одни предлагали воду, другие пищу. Почти все спрашивали о судьбе раненого мальчика. Рассказ вызывал слезы и злые угрозы. Кто-то созывал мужчин поехать с ним за телами.

Для Гэна это стало первым хорошим впечатлением о жителях Харбундая. Еще раньше он заметил различия в цвете кожи у солдат барона, и ему было интересно, везде ли в Харбундае цвет кожи меняется от очень темной до очень светлой. Крестьяне подтвердили это. Их кожа отличалась от кожи людей его племени.

Вообще местные удивили Гэна. Казалось, все хорошо питались и были здоровыми, а дети — подвижными и энергичными. Однако он заметил среди взрослых какую-то вялость. Сначала Гэн приписал это действию последних событий, но, увидев Дома, понял, что это продолжается уже давно. Здания не были грязными или ветхими, однако казалось, что хозяева прилагают минимальные усилия для их содержания. Здесь почти не было украшений. Цветы бросались в глаза из-за их редкости, хотя даже возле самой маленькой хибары была овощная грядка. Яркая зелень молодых растений резко выделялась на фоне однообразного серого окружения. Краска на некоторых вывесках облупилась, а на остальных от времени стерлась почти полностью.

Гэн поглядел через плечо. Черно-зеленый лес возвышался на фоне неба. Вдалеке он сливался с горизонтом. Юноше казалось, что лес затаился, желая вернуть то, что считал своим. Деревня, похоже, тоже чувствовала это. Она приникла к земле, как маленький зверек в своей норке, боящийся выхода наружу больше, чем того, кто заставлял его прятаться.

Приближаясь к замку, они увидели слуг в полосатых одеждах, бегущих из массивных центральных ворот забрать маленькое тело, завернутое в попону лошади Гэна. Их плач и причитания еще более усилились, когда они узнали, что этот мальчик был единственным выжившим.

Завидев трех идущих женщин, Клас и Гэн помахали им. У одного из слуг Гэн спросил, в каком состоянии барон. Мужчина сделал все тот же приветственный жест — поднял сжатый кулак с пальцами, повернутыми к лицу, но как-то странно качал то головой, то кулаком. Все это происходило в молчании. Тейт и Нила уже были рядом, и Доннаси заговорила:

— Этот человек приветствует тебя. Я думаю, что, качая так головой и рукой, он показывает, что не может говорить. Или не хочет.

— Я подслушала, как один из слуг говорил, что выживший — не сын барона, — сказала Нила.

— Мы не знали, жаль, если это так.

— Это очень плохая новость. — Казалось, Нила замолчала, чтобы успокоить себя. Она не успела продолжить, а Клас уже выскочил из седла, торопясь к Сайле. Та осматривала мальчика и взглянула на обеспокоенное лицо друга с усталой улыбкой.

Оставив Гэна выслушивать новости Нилы, Клас ушел с Сайлой. Нила обратилась к оставшимся:

— Пока барона не было, Ола напала. Король всех послал на битву.

Тейт чувствовала, что еще не сказано что-то важное. Ее пронзило ужасное предчувствие.

— Что-нибудь случилось с остальными сыновьями барона?

— Оба убиты. Под этим предлогом король посылает «в помощь» барону своего честолюбивого племянника. Никто не говорит об этом вслух, однако все понимают, что это неприкрытое желание сместить Джалайла.

Тейт подозвала Сайлу.

— Как Джонс и барон?

— Тело у барона в порядке, но я беспокоюсь о его сердце после стольких потерь. Джонс тоже выздоравливает, но за ним нужно постоянно ухаживать. А еще барон обвиняет его в задержке возвращения сюда. Это меня беспокоит.

Подавленные, тихо переговариваясь, они подошли к дому исцеления.

Подошедшим к лошадям слугам Гэн вернул найденные драгоценности. Меч он также отдал с указаниями обязательно найти сына кожевника и передать оружие ему.

— От барона, — добавил юноша.

Гэн старался не показывать, как его потрясли размеры и конструкция дома исцеления. Пациентов было тоже намного больше, чем он ожидал. Ясно было, что налетчики решили посеять ужас среди оставшихся. Гэн осторожно прокладывал себе дорогу среди кроватей. Здесь, за толстыми каменными стенами, было намного прохладнее, однако не это, а завалы из белых простыней заставили его похолодеть.

Барон располагался в своем собственном углу. Гэн легко заметил его круглую фигуру, сидящую в кресле с высокой спинкой. Подойдя ближе, он увидел вырезанную над головой барона картину с изображением копьеносца, убивающего тигра. Она была инкрустирована шлифованными камнями. А ручки кресла, в котором сидел Джалайл, были круглыми нефритами.

Щеки барона пылали на бледном лице.

— Ты слышал о щедром предложении помощи короля? Если я попробую хотя бы возразить, он объявит это актом неверности. Ради королевского одобрения остальные бароны выступят против меня. Или ради грабежа. Или просто чтобы увидеть еще одного упавшего человека.

— Вы знаете, что если люди короля придут, то они уже никогда не уйдут отсюда.

— Конечно, знаю. А все потому, что я был слишком большим дураком, ожидая, пока ваша военная целительница тратит мое время и жизни моих сыновей на ваше безумие. Не думайте, что я всегда буду таким глупцом.

Гэн, извиняясь, развел руками.

— Вы рассказывали об остальных баронах и их землях. Это карта? — Он показал на свернутую бумагу в корзине рядом с креслом барона. Усталым движением пожилой человек протянул ему свиток, продолжая подозрительно хмуриться, пока Гэн разворачивал его на полу.

Краем глаза юноша заметил приближение Тейт. Сначала он был удивлен ее жадным любопытством, а затем озадачен тем, что показалось быстро промелькнувшей ужасной болью. Выражение быстро исчезло, однако Гэн понял, что заметил нечто глубоко спрятанное. Снова появилось чувство, что Тейт хочет поделиться чем-то секретным.

Он сосредоточился на карте. Это было невероятно! Внутреннее Море! На этой огромной карте была изображена лишь часть его, однако вид такого количества воды взволновал Гэна.

Изображенные земли были лишь малой частью тех огромныхтерриторий, по которым путешествовали люди его племени. Воспоминания ворвались в его сознание. Долгие вечера с отцом, споры о важности разных типов земель, союзах, походах и защите. Насмешливые требования объяснений и презрительные уколы опровержений гулко отдавались в ушах. Как часто он в смятении убегал с таких бесед, ненавидя отцовские изворотливые, дотошные вопросы. Как многому он научился? Насколько дороже стоило ему терпение?

Гэн рассматривал карту. Тейт подошла ближе, и они вдвоем накинулись на беспомощный рисунок. Стена растерянности была разрушена. Один указывал на местность, а другой замечал, как она связана с остальными. Владения Джалайла ограничивались горами на востоке, Олой на юге и другим баронством, называемым Малтен, на западе. Малтен тянулся по границе Олы и Харбундая до самого Внутреннего Моря. Владения остальных шести баронов Харбундая находились севернее, там была и новая столица короля. Барона спросили, и он ответил, что обычно место нападения Олы лежало близко к побережью, так, чтобы их корабли могли снабжать войска, а заодно грабить рыбаков и торговцев, пытающихся удрать морем.

— Поэтому баронство Малтен очень важно, — сказала Тейт. — Желание короля убрать тебя не просто политическая причуда, а рассчитанное стремление выровнять оборону королевства. Ему нужна сила на востоке от главной линии нападения Олы. Если Ола пойдет на север, Джалайл сможет повести войска в неприкрытый фланг. Он сможет даже пересечь границу Олы и ударить с тыла.

Незаметный до этого Опс привлек всеобщее внимание.

— Все это так, но я не уверен в том, что король может себе позволить атаковать нас. Сейчас он не слишком силен. Если он хочет убрать барона, то должен действовать быстро и решительно, чтобы не допустить гражданской войны.

— Почему именно сейчас, — спросила Доннаси, — разве происходит что-то особенное?

— Время года, — ответил Опс, удивляясь ее неведению. — Король может взять немного крестьян. Но лесорубы не захотят отрываться от работы, и звероловам нужно продавать свою добычу. Рыбаки тоже не пойдут в такую замечательную погоду… — Он вскинул руки. — Такая же ситуация и у Джалайла.

Тейт стала печальной.

— Конечно. У вас есть что-нибудь, похожее на списки? Я имею в виду, знает ли кто-нибудь, сколько человек в баронстве? Какого возраста, чем занимаются?

— Мои дворяне хорошо знают, сколько человек в их владениях, — ответил барон. — Правда, они не всегда честны, однако Опс обычно хорошо представляет, что происходит. Не так ли, Опс?

Такая лесть ошеломила старика. Он покраснел и смущенно улыбнулся. Барон отвернулся от Опса, и теплота в его голосе сменилась вспыхнувшей грустью.

— Мои сыновья… У меня нет наследников. Мои люди будут приветствовать короля и сильного лидера.

Гэн взглянул на Тейт и догадался, что та уже прочла его немой вопрос. Это было своеобразной проверкой, и юноша был убежден, что она и это поняла. Отклик доставил Гэну удовольствие. Доннаси усмехнулась и подмигнула. «Оружие-молния», висевшее на плече, клацнуло от ее прикосновения.

Повернувшись к барону, Гэн кивнул ей, говоря:

— Король еще услышит о нас. Ему придется кое о чем задуматься. — И он вновь обратился к Тейт: — Как ты думаешь?

— Мне нужна информация. Опс, от кого из дворян мы зависим? За кем нам необходимо следить? Существуют ли какие-либо трения? Должны ли дворяне выделять людей барону в случае войны? Скольких можно собрать без помощи дворян? Мне надо знать, сколько подготовленных людей Король пошлет со своим племянником. Расскажите все, что знаете о командире и об этом племяннике. Кроме этого, меня интересует, насколько достоверны эти сведения, а также сколько солдат мы сможем прокормить здесь. Никто не должен быть голодным. Нам потребуются продовольственные обозы, стада лошадей. Но главное, что я должна знать, это сколько людей в баронстве могут сражаться. Это станет основой моего плана.

— Помедленнее, помедленнее! — засмеялся Гэн, сдаваясь. Мгновение Тейт выглядела удивленной, а затем тоже рассмеялась.

— Извини нас, барон, и ты, Гэн, тоже. Кажется, нам с Опсом есть о чем поговорить. — С этими словами Доннаси взяла ошеломленного старика под локоть и потащила прочь.

Барон взвился:

— Ты, она, Клас и те, кого вы сможете сколотить, собираетесь нанести поражение двум или трем сотням, сопровождающим племянника короля?!

Прохаживаясь, Гэн задумчиво спросил:

— Здесь все дерутся так же, как ты, — пешими, с копьем? И немного лучников по центру и на флангах?

— Конечно. Мы всегда…

— Мы изменим это. — Юноша озорно улыбнулся барону с выражением жизнерадостности и уверенности. — Король хочет удивить тебя, а мы удивим его. Клас на Бейл лучший из когда-либо живших учитель боевых искусств.

На мгновение захваченный энтузиазмом Гэна барон засмеялся, и его круглое тело задергалось от боли, причиненной этим движением. Он простонал:

— Король, по крайней мере, не причиняет мне боли. — Отрезвев, он покачал головой. — Жаль, что я не так молод, чтобы надеяться, как ты. У нас нет ни причин, ни времени для противостояния.

— Он будет ждать не меньше месяца. — Гэн не обратил внимания на замешательство барона, поясняя: — Отложите похороны сыновей. Используйте любой предлог. Отправьте послов к остальным баронам с подарками и благодарностями за их былую поддержку и приглашением на церемонию. Объявите после этого тридцатидневный траур. Король не отважится прийти, пока он не окончится. Да, еще надо объявить людям, что в память о сыновьях вы не будете собирать налоги в течение года, — у них появится больше причин вас поддерживать. Мы сможем спасти ваше баронство, только дайте нам время.

Пока Гэн говорил, лицо барона ожесточилось. Он холодно встретил взгляд юноши, хотя тот ему нравился. Казалось, разговоры о похоронах сыновей, обсуждаемые чужаком как тактический шаг, разрывали сердце на части. Гэн твердо напомнил себе, что у него нет выбора. Джалайл обречен до тех пор, пока не захочет бороться, используя любое оружие. А он и его друзья в опасности.

Гэн никогда не видел лица Джалайла, полного такого сурового достоинства. Его губы едва двигались.

— Ты хочешь, чтобы я использовал смерть сыновей как щит для прикрытия собственной слабости. Должен ли я плакать и раздирать себя до крови, как женщина? Должен ли показывать свои раны братьям-баронам, покупая их жалость? Или, может быть, написать поэму, описывающую подробности первого и последнего боя моих младших сыновей?

Гэн склонился перед таким откровенным презрением. Но барон еще не закончил:

— Насколько я восхищаюсь тобой, Гэн Мондэрк, настолько же и боюсь. Я вижу себя протягивающим тебе руку, как измученный жаждой человек тянется за кружкой воды. Но ты — не одна кружка, а много, и в одной из них, я знаю, налит яд. Многим людям будет казаться, что они используют тебя, и они не прозреют, пока уже не окажется слишком поздно. — Джалайл еще раз глубоко вздохнул. — Все будет так, как ты предложил. Если я должен погибнуть, то сделаю это с воинственным кличем.

Глава 50

Сайла оперлась на одну из кроватей в доме исцеления. Потянувшись, она повела плечами, представив себе, как уставшие мышцы скрипят, словно кожаные канаты.

Прошел слуга со шваброй и ведром крепкого мятного настоя. Кое-кто поговаривал, что раствор убивает невидимых. Сайла не была в этом уверена, но резкий аромат заглушал тяжелые запахи лечебницы. Ей явно надо было радоваться теплу: по крайней мере, погода позволяла держать окна открытыми.

Женщина на кровати открыла глаза. Целительницу удивило, какие они яркие. Все время, пока она обрабатывала раны женщины, та не подавала никаких признаков сознания, и все же ее взгляд не был похож на взгляд только что проснувшегося человека. Она произнесла:

— Я благодарю за помощь, Жрица. Но это ничего не изменит.

— Изменит?.. — Это было неожиданное замечание.

Женщина потянула за серебряную цепочку, исчезавшую под ее блузкой, и помахала в воздухе полированным серебряным диском, висевшим на ее конце.

— Мы не боимся тебя, — заявила она.

Серебряный кружок был тонким, звенья цепочки маленькими и грубыми. Они не представляли особой ценности, но все же Сайла не ожидала увидеть украшения на фермерше. Вид цепочки что-то всколыхнул в ее памяти. Она вроде бы припомнила, что видела ее, когда лечила женщину. Не попадались ли ей и другие такие же ожерелья? Сайла чувствовала, что попадались, но не могла вспомнить точно. Жертв было так много, а она так устала. Но к чему женщина говорила что-то о страхе? Заинтригованная, Сайла потянулась к странному предмету. Женщина так резко отдернулась назад, что боль в сломанных ребрах заставила ее вздрогнуть и сморщиться.

— Церковь не должна к этому прикасаться! — отрезала она.

— Мне очень жаль. — Сайла извинилась чисто инстинктивно, но искренне, и это сделало хриплый смех женщины еще более оскорбительным.

— Тебе жаль, что мы достаточно сильны, чтобы бросить тебе вызов. Ты думала, что стоит вылечить пару легких ран, и мы все бросимся к тебе.

Целительнице это надоело.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне от тебя ничего не надо.

— Кроме моего разума, моего тела и налогов, которые барон выжимает из нас, чтобы он и люди вроде тебя жили в роскоши. — Женщина поднялась на локте. — Нет ничего, что ты бы могла взять у меня, но если барон соображает, то ты все это получишь у него. Он все еще один из ваших, так что ты будешь неплохо жить.

Сайла похолодела.

— Я думаю, что тебе лучше помолчать. Здесь небезопасно говорить такие вещи.

— Но не для меня. — Она вызывающе усмехнулась. — Я из Танцующих-под-Луной.

Сайле оставалось только сказать:

— Я не знаю, что это такое.

Недоверие сменило улыбку.

— Не знаешь?..

— В Оле не слышали о подобном, и у Людей Гор и Людей Собаки такого не было тоже. Если это религия, то ты должна знать, что она запретна. Твоя душа в опасности.

Женщина издала странный звук, похожий на плевок.

— Вашей Преисподней нас не запугаешь. Нищета и унижение существуют здесь и сейчас, пока мы живем. Но удовольствия и богатство тоже существуют. Движение Танцующих-под-Луной дает нам вождей и силу. Скоро у нас будет все, чего захотим.

Жрица Роз слышала истории, шепотом передаваемые в обители, слова, брошенные украдкой, рассказывавшие о сектах и культах, открыто бросавших вызов Церкви. Но Сайла только наполовину верила в них. Других же Избранных они повергали в припадки молитв и очищения. Иногда она представляла, каково это: столкнуться с таким неизмеримым грехом. И теперь это случилось, а вокруг не было родных стен аббатства Ирисов, чтобы защитить ее.

Сайле хотелось убежать, найти помощь. Она поняла, что пятится назад, только когда уперлась в кровать за своей спиной.

И что еще хуже, это была кровать Джонса. Даже угроза, исходившая от этой странной женщины, меркла перед возможностью выслушать от него еще одну отповедь. Он спал так, будто не желал просыпаться, однако, когда это случалось, он постоянно жаловался на то, что не отдохнул. Из скромного и неприметного человека Джонс превратился в настоящего тирана. Сейчас он только что-то проворчал, но не открыл глаза.

У нее не было времени прийти в себя. Сайла с трудом заставила ноги нести ее вперед, говоря себе, что точно знает, где сейчас Клас. Ему пришлось поспешить к Гэну, когда он заметил, как разгораются страсти в разговоре с бароном. Хотя бы просто посмотреть на него. Увидеть, что он близко и может помочь, — вот все, что ей сейчас необходимо.

Сайла отбросила эту мысль. Это ее сражение, она должна выиграть или проиграть сама.

— Расскажи мне об этих Танцующих-под-Луной, — попросила она.

— Чтобы ты побежала к своей Сестре-Матери, или как ее там, и все ей выложила?

Сайла спокойно задала ей вопрос, будто пытаясь урезонить ребенка:

— Тебя так волнует, если я это сделаю? Ты же сказала, что не боишься Церкви, но разве в твоем ответе нет страха?

Женщина покраснела:

— Ночь — наше время. Вы поете о волшебном Солнце и жизни, но вы никогда не упоминаете о Деве и о Сыне, которого она должна дать миру. А почему? Потому, что правят мужчины, и они не позволят вам рассказать историю о женщине, которая может зачать ребенка без их помощи. Все знают про вашу тайну, но мужчины терпят это, потому что это делает вас покорными, словно коров в хлеву. Мужчины имеют право разговаривать о Едином, Сыне Солнца, а что произойдет, если попробуете вы?

Явно довольная тем, что губы целительницы побелели от потрясения, женщина продолжала:

— Мы поклоняемся луне. Она светит нам в наше избранное время. Мы отвергаем ваш свет. Мы — тьма.

Сайла с трудом смогла ответить:

— Все мужчины будут против вас. Церковь вырвет вас с корнем, словно сорную траву в поле.

— Среди нас мужчин не меньше, чем женщин. И новые люди все время приходят к нам. Тебя не удивило отсутствие представителя Церкви в замке? Мы предложили ей забирать свой лживый язык и притирки и выметаться, пока жива. И с тобой будет то же самое.

— Я так не думаю. — Обида придала ей сил. Жрица Роз устала убегать.

Женщина, ухмыльнувшись, закрыла глаза. Сайла ожидала некоторое время, потом почувствовала, как усталость берет свое. Если она хочет действовать, ей потребуется весь ее ум. Пациенты тоже требуют ухода. Тут наверняка есть еще Танцующие-под-Луной; придется следить за каждым словом, обдумывая все увиденное и услышанное. Бдительность…

Сайла буквально засыпала на ходу.

Кто-то говорил, что у нее есть дом, — кто же это был? Ах, Да, Нила. Но когда? Время слилось и расплылось мозаикой изуродованных тел и трудных решений. Если бы только она больше знала, больше понимала!..

А сейчас ей необходим сон. Грубые камни пола, казалось, поворачивались у нее под ногами и старались вцепиться в мягкие кожаные подошвы, заставляя Жрицу Роз постоянно спотыкаться. Твердая рука ухватила ее за плечо во время особенно неуклюжего шага. Обернувшись, чтобы посмотреть на своего благодетеля, Сайла была счастлива увидеть Класа.

— Ты идешь спать, не так ли? — В ответ на ее кивок Клас улыбнулся. — Ты меня беспокоишь. Я приказал бы тебе остановиться, да знаю, что из этого ничего не выйдет.

— Мы могли бы впервые поспорить.

Клас рассмеялся:

— Нам еще представится такой случай.

Хриплый крик остановил их, и Сайла неохотно обернулась. Джонс пытался сесть, сбросив одеяла набок. Она не успела направиться к нему, как Тейт уже поспешила к пастору. С другой стороны появилась Нила и, заметив Сайлу, помахала ей. Молча согласившись, Клас потянул спутницу за руку.

Сайла в замешательстве остановилась перед дверью, не зная, куда свернуть.

— Ты ведь даже не знаешь, где твоя комната? — спросил Клас и, когда она созналась, повернул направо, удерживая Сайлу в вертикальном положении.

В то время, пока она говорила с Танцующей-под-Луной, Клас побывал в замке. Об этом он и рассказывал по пути, описывая толщину стен, размер комнат и длину залов. Сайла подумала, каким маленьким и грубым было это место по сравнению с замком Алтанара. Но вскоре ее мысли вновь возвратились к неприятной сцене с той женщиной?

Этот культ станет проблемой для Гэна, да и для нее самой. Гэн хочет стать предводителем воинов барона; для нее это было так же очевидно, как если бы это было написано у него на лбу. Более того, он на этом не остановится. Единственным вопросом была величина его амбиций. Билстен говорил, что Гэн, вероятно, и сам не знает их предела, и Сайла готова была с ним согласиться. Гэн не мог видеть орлиного блеска собственных глаз. Пока он оставался для себя не больше, чем жаждущим мести сыном обманутого Вождя Войны.

Споткнувшись о порог, она вцепилась в Класа.

— Я держу тебя, — ответил он и провел губами по ее волосам, добавив: — У них тут чудесный душ. Почти как в нашем лагере.

Сайла с трудом подавила улыбку. Солдаты барона совершенно доконали Класа, поэтому теперь любая стоящая вещь в этой стране вызывала у него удивление. В его понимании человек, который хорошо умеет воевать, должен иметь и другие хорошие качества, даже если их надо выискивать; человек же, воюющий плохо, определенно имеет плохие привычки. Но все-таки у Класа хватало здравомыслия, чтобы признать, что люди барона умеют строить. Сайла повернулась к нему, чтобы ответить, размышляя, как ценит она каждую новую черту, которую открывает в Класе, и как приятно просто думать о нем.

— Да, душ был бы кстати, — пролепетала она, — но где взять мыло и полотенце?

— Все уже приготовлено. И свежий халат, который я позаимствовал у леди примерно твоего размера. — Клас улыбнулся. — Если, конечно, он тебе понадобится.

Сайла сжала его руку и позволила отвести себя ко входу. Тут он устроился у стены перед закрытой дверью.

Отдельные душевые кабинки были образованы перегородками, выходившими из основной стены. Высотой они были примерно с нее, хотя до потолка оставалось еще добрых три локтя. Полотняная занавесь закрывала вход от любопытных глаз. С помощью рукоятки можно было регулировать подачу воды из единственной трубы на потолке. Сайла резко повернула ее, надеясь, что вода будет не слишком холодной. К ее изумлению, та оказалась почти горячей и принесла с собой запах раскаленных кирпичей и солнца. Это была вода из цистерны на крыше, и она напомнила целительнице о свежести дождей, падающих на высокие островерхие дома Олы.

Почувствовав, как тело расслабляется под мягкими струями, Сайла припомнила, что настоятельница не любит жару, и удивилась, как той удается пережить лето.

Ее мысли переключились с настоятельницы на собственные проблемы, и некоторое время она пыталась размышлять о приказе отлучить ее от Церкви. Неспособность сосредоточиться на этом вопросе испугала Жрицу Роз, и еще больше испугало то, что сосредоточиться она не может из-за отсутствия заинтересованности. Ее это просто не волновало.

Сайла остановилась, чтобы хорошенько обдумать эту мысль; рука с мылом застыла около шеи, глаза невидяще уставились в стену. Прошло немало времени, прежде чем она продолжила мыться.

Возможно, Церковь не будет столь жестока. Ведь ее основным заданием было удержать Людей Собаки от войны с Харбундаем, и она выполнила его.

Сайла решила, что причина в том, что она теперь вышла на верный путь — намного более верный, чем когда-либо раньше.

Каким-то образом успехи Гэна были связаны с ее собственными. Он был бурей, которая несет их всех, приближая ее к заветным Вратам. Она не знала причины своей уверенности, но была убеждена в этом.

Энергично растираясь полотенцем, Сайла вернулась к более насущным делам.

Нила хорошо держалась, несмотря на прискорбную мужскую слепоту Гэна. Невозможно было поверить, что он может не замечать тысячи знаков, которые подает бедная девушка. Точно так же Сайла вздохнула, думая о чисто женском нежелании Нилы показать свои чувства, чтобы все расставить по местам.

Сайла иронично усмехнулась. В свое время она тоже не могла так поступить. Что ж, придется это вспомнить и действовать должным образом.

Одеваясь, Жрица подумала о другой женщине из их компании. Она была заинтригована поведением Тейт; та слушала, смотрела, но никому ничего не говорила. Сайла попыталась вспомнить хотя бы одну женщину, которая могла бы так же знающе говорить о военных делах, и не смогла. В Доннаси чувствовалась грация и уверенность, говорившая о ее боевых навыках. Но она была по-своему озабочена не меньше Нилы. Это читалось в ее глазах.

Целительница накинула халат и вышла, прихватив одежду.

Клас вскочил, сделав вид, что заснул в ожидании. Сайла взяла его под руку, и они, поднявшись по лестнице, прошли через длинный зал.

— Ну вот мы и пришли. Здесь ты можешь отдохнуть. — Он ввел ее в каморку, не больше кельи в аббатстве Ирисов. — Это все твое, ни с кем не придется делиться. Даже шкаф пустой.

Сайла готова была обидеться на его неуклюжую шутку, но тут поняла, что Клас абсолютно серьезен. Она обернулась, обняв его, подняла лицо вверх для поцелуя и поразилась недостатку страсти на его лице. Она отодвинулась, упершись руками ему в грудь и выпятив нижнюю губу в знак неудовольствия. Клас медленно покачал головой.

— Я не смею. — Его голос напоминал скрип камня о камень. — Если ты пробудешь в моих объятиях больше секунды, я уже не смогу тебя выпустить. Спи. Тебе нужен отдых, а мне нужна ты.

«Так лучше», — подумала она, поцеловав Класа. Это был поцелуй любовников — он закончился быстрее, чем хотелось бы Сайле, но был полон обещания. Клас ушел, прикрыв за собой дверь.

Эта толстая дубовая дверь укреплялась мощными стальными полосами. Захлопнувшись, она издала глухой стук, странно успокаивающий. Такая дверь может выдержать любую осаду, скроет от любого врага — она словно символизирует убежище.

Но едва она захлопнулась, Жрице Роз вдруг показалось, будто из комнаты исчез весь свет и воздух. Вместо надежной защиты дубовые доски и железные полосы неожиданно превратились в тюремного сторожа, и Сайла почувствовала себя в ловушке.

К внутренней стороне двери были приколоты кроваво-красные розы.

Это был знак — один из тех, о которых говорила настоятельница.

Но и он не обещал защиты. Напротив, букет внушал ужас, розы уродливо свисали, раздавленные, будто вся их красота и свежесть исчезли. Черный шнурок скреплял зеленые стебли. Все цветы были аккуратно надломлены в этом месте и теперь висели, будто указующие персты, лишенные кожи. К свободному концу шнурка была привязана погремушка гремучей змеи.

Глава 51

Гэн смотрел на собравшихся людей, стараясь не показать свои истинные чувства. Он потратил неделю на споры с бароном, говоря о необходимости этого смотра, и другую неделю на то, чтобы его собрать. И теперь он видел, что эта толпа никак не походила на ядро боевой силы. Лучшие люди барона, от семнадцати до двадцати лет, были согнаны в пять групп по сто человек. От человека, называемого почему-то Вторым, Гэн узнал, что исторически мужчины из одного района воевали в одном отряде, и поначалу юноша был склонен сохранить эту систему. Но потом Тейт очень осторожно напомнила, что в последнее время они часто вместе дезертировали. Это надо было пресечь, и Гэн с радостью принял ее предложение, состоявшее в том, что воины из каждого района равномерно распределялись по сотням.

Они бестолково топтались у стен замка. Гэн с неудовольствием подумал, что они очень напоминают сбившихся в кучу диких коров. В них был тот же дух чистой мускульной силы, но, как и у этих животных, это была судорожная, неуверенная мощь, которая так же легко могла обернуться паникой, как и доблестью. Он попытался разогнать тоску, убеждая себя, что люди просто не уверены в себе и своих соратниках.

Клас громко охнул позади него, и юноша ткнул локтем ему в ребра.

— Смотри, чтобы барон тебя не услышал, — прошептал он. — Он может отослать их обратно на фермы и в леса.

— Невосполнимая утрата, — едко пошутил Клас. — Увальни и дураки, которых я должен превратить в воинов. Большинство из них едва может сидеть на лошади. Нам не дожить до дня, когда профессионалы Олы станут хуже их, а надо не просто воевать с этими железными черепахами, но и побеждать.

— Мы должны. — Некоторая неуверенность в голосе Гэна вызвала резкий взгляд Класа, который, казалось, оценил замечание, но затем пожал плечами, сдаваясь.

Барон Джалайл взобрался на небольшую трибуну, выстроенную по этому случаю над стеной замка. Говор людей и их офицеров сменился выжидающим молчанием.

Гэн никогда не видел ничего подобного трибуне, с которой говорил барон. Не выказывай аудитория такого истинного уважения, он бы рассмеялся. Вместо обычного помоста, возвышающего оратора над защитной оградой, на трибуне был выстроен квадрат из узких досок, выглядевший, как окно, прикрепленное к переднему краю площадки. Обращаясь к собранию, барон встал в центре квадрата. Когда он протянул руки, то почти коснулся его краев.

Внизу, во дворе замка, начал действовать человек, называемый Мажордом. Он отвечал за организацию действий персонала и особые мероприятия. По этому случаю на нем была жилетка в красную и белую клетку поверх черно-белой униформы. Кроме того, его украшало ожерелье из переливчатых кругов раковин денталиума.

Как только барон взошел на трибуну, Мажордом взмахнул рукой в направлении главных ворот. Огромные петли заскрипели, застонали, и военный оркестр барона маршем вышел из замка. Ревели трубы и пронзительно кричали флейты. Малые барабаны отбивали стаккато. Рядом с наблюдавшими за ними однообразными, вялыми людьми музыканты в безукоризненных полосках барона сверкали на ярком солнце. Они начистили свои инструменты до зеркального блеска. Плюмажи с длинными перьями, такие же черные и белые, раскачивались над кожаными шлемами, когда музыканты, печатая шаг, проходили мимо. За ними лениво клубились облачка пыли. Оркестр плавно повернулся, встав лицом к собравшимся.

В пятнадцати футах ниже барона офицеры выкрикивали команды. Необученные люди подались вперед, образовав плотный полукруг у основания стены. Выпустив оркестр, Мажордом взбежал по внутренней лестнице и встал за обрамленной трибуной и бароном, все еще стоящим без движения с протянутыми руками. По следующему взмаху Мажордома оркестр замолчал. Театрально выдержав паузу, он прокричал глубоким раскатистым голосом:

— Слушайте все! Барон Джалайл будет говорить!

После такой вступительной церемонии речь была краткой и не особо вдохновенной — она лишь отличалась от простого объяснения. Силы Олы отступили от наших границ, но три их лучших отряда остались достаточно близко, чтобы напасть без предупреждения. Владения барона нуждаются в силе, способной отразить любую атаку. Мы начинаем проводить новую политику, и поэтому вас здесь собрали. С этого момента все годные мужчины с семнадцати лет должны служить два года. Барон будет поддерживать постоянную армию из пятисот человек. Хотя в его владениях официально объявлен траур, который будет продолжаться еще две недели, подготовка воинов начнется немедленно.

Джалайл сошел с трибуны. Гэн и Клас были застигнуты врасплох, когда Мажордом дернул за незаметный до того шнур, и с верхней части трибуны спустился черный занавес. За этим прикрытием барон небрежно кивнул двум воинам Собаки и ушел. Люди у основания стены были отозваны своими офицерами.

Клас заговорил первым:

— Почему бы ему не уйти, как всем? Этим ребятам нравится шоу. Весь спектакль затеян лишь затем, чтобы сказать этому стаду, что они будут учиться защищать себя?

Гэн произнес:

— Я хочу видеть офицеров, которые привели сюда этих людей. Пусть они пришлют в арсенал пятьдесят самых активных парней. Для начала нам нужна хоть какая-нибудь организация. — Услышав в своем голосе холодную точность, юноша поразился ей. Клас тоже прочувствовал это. Его лицо исказилось от удивления, затем стало невыразительно покорным. Не сказав ни слова, он ушел.

Гэн отвернулся. После смерти отца он чувствовал в себе нарастающее противоборство двух совершенно разных натур. Его приказы Класу граничили с оскорблением человека, который выучил и вырастил его, но новая личность требовала послушания. Он махнул рукой в сторону Класа, и настоящий Гэн внутри него оскорбился. Второму же Гэну доставляло удовольствие, когда его приказы выполнялись незамедлительно.

Внутренний голос, голос его матери, говорил: жизнь дала мне два сердца в одном теле, и мой сын будет таким же.

Неужели она имела в виду именно это? Этот человек с железными нервами, во имя власти отвергающий любовь друзей, — неужели для этого Гэн был рожден? Что двигало ею, любовь или ненависть?..

Далеко на юго-востоке сверкала раздвоенная вершина Отца Снегов. Еще дальше на северо-востоке возвышался его брат — Разрушитель. Люди Собаки знали о нем лишь по слухам, изредка забираясь в окружающие горы. Величественное великолепие обеих вершин напомнило Гэну о мире по ту сторону гор — мире, в котором он вырос. Эта земля была совершенно непохожа на его бескрайние молчаливые прерии, в которых витал дух свободы. Здесь был мир границ и запретов, мир людей, живущих по схемам, а их жизни и их история состояли из клубка непрочных союзов.

Воспоминания принадлежали прошлому, которое, возможно, никогда не вернется.

Не важно, что побуждало людей искать все больше и больше власти, — теперь это стало уделом и Людей Собаки. Эта жажда власти привела к гибели Кола. Она превратила в изгнанников Гэна и его лучшего друга. И она же заставляла теперь этого друга обижать.

И обижать Нилу.

Видимо, путешествие пошло ей на пользу, Нила выросла. Гэн скучал по ее непосредственности, это правда, но сейчас ее смех возвращался. Когда девушка смеялась, она напоминала ему о весне, ее блеск мог разогнать самую непроглядную тьму. Долгими днями и еще более долгими ночами Гэн спрашивал себя, сможет ли Нила снова радоваться. Лишь недавно она, кажется, начала приходить в себя.

Снова ситуация была двусмысленной. Он мечтал видеть беззаботную счастливую Нилу, ту девочку-женщину, жившую с песнями и знавшую свое сердце и разум. Но он помнил, что та Нила любила Класа на Бейла.

Эта мысль скрутила Гэна, пронесясь сквозь разум огненной полосой, на мгновение затмив рассудок.

Он ревновал, не желая этого признавать, понимая разрушительную силу ревности. Но Гэн также знал, что высказать мучившее — верный способ нажить кучу неприятностей.

Собственная рассудительность огорчала Гэна еще сильнее. Юноша хотел бы быть в ярости, негодовать и бороться. Но с кем?.. И почему? Клас ничем не навредил Ниле. Он, казалось, едва замечал ее.

Когда девушка смотрела на Класа, ее лицо было спокойно — маска, выражавшая по необходимости интерес, всегда дружелюбие и даже, если надо, необходимую веселость. Но по тому, как следили за ним ее глаза, Гэн знал, что все это лишь притворство. Зачем еще ей понадобилось скрывать свои эмоции, быть такой осторожной, показывая в точности то, что от нее ожидалось?

Гэн знал.

В глубине души она все еще стремилась к Класу.

Новая Нила дарила Гэна своим присутствием. Ее улыбка была теплой, а внимание возбуждало. Все чаще и чаще юноша вспоминал, как золотая головка лежала у него на груди, а тонкие уверенные руки обнимали его; вспоминал, как прижималось к нему ее тело. Гэну снова хотелось держать ее так, и было стыдно признаться, что ему все равно, пришла Нила к нему в радости или печали — важно, что пришла.

Она верила, что он может совершить многое, и это придавало Гэну уверенности. Забота Нилы умножала его решимость. Он стал заходить к ней после своих встреч с бароном.

Это были утомительные, беспокойные встречи, наполненные скрытой борьбой. Несмотря ни на что, барон тосковал по временам, когда жил в согласии со своим королем, впадая в унылую депрессию, вызванную потерей сыновей.

Нила приносила облегчение. Она выслушивала, указывая на упущения в подходах и слабые места в доводах барона. Более того, девушка симпатизировала ему. Ни разу она не упомянула о неопределенности их существования, не заговорила об ужасном одиночестве. Нила терпела свою боль и разделяла его боль, не говоря ни слова.

Проведенные с нею часы придавали Гэну силы.

Его мысли прервал резкий свист. Когда юноша глянул вниз, Клас доставал пальцы изо рта. Сигнал давал Гэну понять, что его ждут люди, собранные по приказу. В первый момент он рассердился. Гэн хотел с достоинством провести первую встречу с подчиненными, а свист в их присутствии мог сослужить плохую службу. Однако можно использовать шанс, подумал он. Люди должны учиться общению в бою, а свист Собак был куда более эффективен, чем голос. Он показал им, как легко Клас обратил на себя внимание, и это устраняло любые мысли о том, что с ним можно общаться запанибрата.

Подозвав собак, Гэн Мондэрк отправился отдавать свою первую команду.

* * *

Юноша готовился к обеду, когда служанка, заглянув в его комнату, сообщила, что барон желает его видеть. Когда женщина ушла, Гэн присел в задумчивости. Обычно Джалайл ел вдвоем со своей женой — приятной тихой женщиной, с потерей сыновей еще глубже ушедшей в себя. Сайла упоминала, что та часто поговаривала об уходе в монастырь в Нью-Сити, но барон не отпускал ее. Гэн понимал причину: жена была одной из немногих, с кем Джалайл чувствовал себя свободно.

Повсюду в королевстве происходили перемены, бросавшие вызов всему старому, ища плодородную почву. Нила слышала рассказы о новой религии, распространяющейся по деревням. Клас беседовал с людьми, сражавшимися с регулярной армией Олы, и слышал о чувстве беспомощности перед их профессионализмом. Стычка, в которой погибли сыновья барона Джалайла, в масштабе королевства была незначительным столкновением, но поражение деморализовало Харбундай.

Гэн чувствовал, что тот набег был только разведывательной вылазкой. Это подтверждали недавние сообщения о боевых отрядах Дьяволов, появившихся в Оле. Однако приходили не только плохие новости. Ходили слухи о растущем беспокойстве в некоторых районах этой страны.

Однако наиболее волнующей проблемой стало другое. Король продолжал настаивать, чтобы барон допустил в замок его племянника в качестве «советника».

Обед отлично показал нежелание Джалайла решать свои проблемы. Вместо военного совета получилась спокойная изысканная трапеза. Там, где Гэн собрал бы за столом разведчиков и шпионов, способных разобраться в ситуации, барон пригласил музыкантов, наигрывавших в углу на струнных инструментах. Там даже пела маленькая девочка, щебетавшая, словно птичка, о любви, весне и верных сердцах.

За столом барон говорил исключительно о еде, хотя она была скорее во вкусе Джалайла, чем Гэна. Фермеры и рыбаки Харбундая потрудились на славу, а повара барона еще лучше. Стол был накрыт богато. Одни блюда сменялись другими. В салат из перемешанных овощей для цвета и запаха были добавлены настурции. Затем последовали рыба, суп, охлажденная вишня. Главным блюдом оказалась жареная свинина. Гэн подумал, что она намного мягче и не такая сытная, как мясо диких свиней, которое ели в лагере Собак. А овощи были приготовлены слишком тщательно. Люди из племени Гэна считали, что чем меньше овощи обработаны, тем лучше. В Харбундае же их варили почти до состояния каши, а потом заливали густым соусом.

Во время последней перемены блюд, заключавшейся в пиве с сыром, барон в конце концов прекратил свою нелепую полусознательную болтовню. Он отпустил слуг и музыкантов, сказав:

— Ты произвел на гостей впечатление.

Гэн выжидательно кивнул. Барон поиграл немного вилкой, затем наконец произнес:

— Они сравнивают меня с тобой. Сравнение не в мою пользу. — Джалайл попытался улыбнуться, но улыбка исчезла под грузом раздумий.

— Они молоды.

Барон коротко рассмеялся:

— Ты сам почти мальчик!.. Они чувствуют в тебе то же, что и я, — лидерство. Но у них нет причины этого бояться.

— Как и у тебя. — Гэн встал. — Я твое орудие. И буду служить тебе, пока мы оба не решим, что я могу с честью уйти. Я говорил, что однажды вернусь к своему народу. Это будет день моего выбора — или твоего. Если ты решишь воевать со своим королем, я с тобой. Если нет… — он пожал плечами, — я пойду дальше.

Барон Джалайл нетерпеливым взмахом удержал его в кресле. Черты его лица заострились.

— Тебя беспокоит угроза со стороны короля?

— Меня беспокоит любая угроза. Любая угроза — это удобный случай. — Гэн в волнении наклонился вперед. — Я говорил с Класом. И с Тейт. Она обладает невероятным знанием того, как воюют другие, — их тактики, оружия, организации. С помощью этих пяти сотен мы не пустим сюда людей короля, и я обещаю, что через два года все остальные бароны придут к тебе засвидетельствовать свою преданность.

— Я верю, что ты можешь это сделать. — Одним большим глотком допив пиво, барон вытер губы салфеткой. — Но мы никогда этого не увидим. Теперь они собираются вокруг короля — койоты, ждущие добычу тигра.

Гэн ударил по столу.

— Ты сам говорил однажды: король слишком занят Олой, чтобы идти сейчас против тебя. А мы готовим обученное войско!

— У тебя не будет времени их обучить. Я ни за что не позволю подвергать моих людей опасности, Гэн. И не буду раздувать гражданскую войну, в которой, я убежден, наше поражение неизбежно. Никакого риска во имя славы. Если ты хочешь помочь мне сохранить баронство — пожалуйста, но только на моих условиях. Это понятно?

— Мне нужны уступки, — начал было юноша, но барон властно поднял руку.

— Никаких людей, — сказал он. — Твои требования…

Гэн оборвал его.

— Женщины, — произнес он, и барон в удивлении застыл с открытым ртом. Юноша продолжал: — Некоторые из мужчин недавно женаты. Я хочу, чтобы ты разрешил поселить их жен возле лагеря.

— Около лагеря? Поселок? Кто будет его строить? И на что они будут жить?

— Солдаты построят дома. Нила и Тейт согласились помогать женам, которые поедут к своим мужьям. Некоторые из них смогут помогать поварам, зашивать униформу, чинить обувь, ремонтировать оружие — и баронство будет платить им. Остальные научатся делать товары на продажу. Заработанные деньги пойдут в общий котел и будут поровну поделены между всеми семьями. Спроси себя самого, что эти люди сделают для тебя, если будут знать, что ты защищаешь их семьи.

Барон упрямо покачал головой:

— О семьях уже позаботились. Дети пристроены, женщины обеспечены.

— Представь, что ты погиб. Этого ли ты захочешь для своей жены?

— Ты заходишь слишком далеко! Я дворянин! Я барон!

Гэн шагнул к двери.

— Пожалуйста, подумай о них не как барон, а как человек. С твоего разрешения я ухожу, но мы еще поговорим.

— Не о чем здесь говорить! Ты получил своих людей. Если ты хорошо их обучишь, то сможешь убедить короля оставить меня здесь за главного. Этого достаточно, чтобы увернуться от удара. Нет нужды давать ему по рукам.

Последнее, что увидел Гэн, захлопывая дверь, было обращенное к нему круглое свирепое лицо Джалайла. Юноша направился к своей комнате, не обращая внимания на радостные приветствия собак, которым он приказал идти следом. Надо было прогуляться и подумать. Стражи у ворот пропустили его, отдав причудливый салют. Один из них напомнил Гэну об осторожности.

Юноша знал, что это относилось к диким животным. Изредка тигр забредал с гор на земли фермеров в поисках легкой добычи, или медведи наведывались к пчелиным ульям, учуяв из леса сладкий запах. Вряд ли такое случилось бы неподалеку от замка, но все же возможность была. Гэн проверил свой клинок, с наслаждением почувствовав, как упруго тот скользит в ножнах. Одновременно он заметил, как весело резвились собаки. Интересно, подумалось ему, неужели они так же привыкли к защищенности внутри замка, как и их хозяин?

Юноша погрузился в раздумья о том, как выбраться из того лабиринта, в котором он очутился. Пройдя в задумчивости многие мили, он нисколько не приблизился к разгадке. Казалось, предвосхитить действия короля было невозможно. Барон Джалайл не станет воевать, а без его приказов Гэн не мог ничего делать.

По крайней мере так это выглядело сейчас.

— Я должен быть наготове, — сказал он вслух, пытаясь найти уверенность в звуке собственного голоса. Внезапно Раггар остановился за ним, и Шара неловко вильнул в сторону, пытаясь избежать столкновения. Протянув руку, Гэн почесал голову большого пса. — Я не говорил с тобой, старый друг, но обязательно буду. Ты ведь слушаешь лучше всех, верно? Дело в том, что я не знаю, что нас ждет. Тейт знает, как воевать в этой стране и как заставить людей воевать. Но я не смогу остановить барона, если он решит сдаться или станет всего лишь пугалом для людей короля. У меня должны быть ученики.

Гэн хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.

Гора Отец Снегов сияла в лунном свете, одновременно похожая на манящий факел и стену, преграждающую путь.

Как же договориться с бароном? «Я пойду дальше», — легко сказать!.. Возможно, он и так уже зашел слишком далеко.

Глава 52

Тейт в свободном халате одиноко сидела в своей комнате. На коленях у нее лежала ткань — Доннаси шила, разговаривая сама с собой. Оживавшие образы сменяли друг друга на ее лице. Подкрепляя слова движениями, она яростно вонзала иголку в материю, вытягивала нитку, подтягивала стежки.

— Руку дала б на отсечение, чтобы узнать, кто создал это общество! Этот барон на трибуне. И Мажордом. Никогда не задумывалась над этим титулом, пока не увидела его вчера за работой. Надурил меня. Это просто телешоу, а он в центре экрана. И этот занавес в конце. Телевидение как явление древнего общества. Умереть, просто умереть…

Она приподняла свое изделие, внимательно изучая его в свете единственного окна. Юбка была похожа на платья местных женщин, отличаясь лишь несколькими украшениями. Сбросив халат, Тейт надела ее, а потом через голову натянула блузу. Нацепив боевой пояс с автоматическим пистолетом, Доннаси усмехнулась:

— Вот теперь ты действительно модная штучка.

Старательно поворачиваясь, она пыталась рассмотреть себя в маленькое карманное зеркальце, что было практически невозможно. Темно-синяя блуза была украшена голубой вышивкой, а воротник и рукава на три четверти покрыты геометрическим узором более светлого оттенка, чем юбка. Юбка — серебристо-серая, цвета выдержанного дерева. Не было больше тяжелых военных ботинок — их заменили новые: высокие, из мягкой податливой кожи, со шнуровкой по бокам. Выразительные черты лица и коротко подстриженные, с темным блеском волосы придавали Тейт необычный вид.

Она стянула блузу, чтобы подровнять кромку. Мысли поплыли чередой.

Обрывки прошлого — они всплывают в мозгу, как в оптическом прицеле. Любой повод — это дурацкое телешоу барона или просто знакомая фраза — снова и снова заставляет думать о том, кто создал эту смешанную культуру. Каково это: пройти через войну, перенося самые разнообразные бедствия, не зная даже, найдешь ли место с приемлемым уровнем радиации… Рассказывая детям о «старых временах», взрослые наверняка больше думали о том, как выжить, а не о правильности изложения фактов — все должно было обрасти мифами и легендами. И главной задачей любого было спасение своей группы.

— А было ли когда-нибудь по-другому? — подумала Доннаси вслух, удивляясь собственному цинизму.

Перед ее мысленным взором проплывали лица: Фолконер, Анспач, Конвей… Где они сейчас? Живы ли?

Фолконер и Конвей — это была команда,хоть между ними нередко летели искры. Они могли сделать многое — изменить все, и изменить к лучшему.

Может быть, и она способна что-нибудь сделать.

Но что? Она вспомнила Мэг Маццоли. Знать бы тогда, как та ошибалась, — никогда бы не согласилась уйти из той мирной долины. Эти люди понимали в технике больше нее. И в вышивании, и в земледелии — в чем угодно. Подняв голову, Тейт сказала, обращаясь к каменной стене:

— Я умею ориентироваться по звездам. Я могу определить время по солнцу. Я знаю, что «невидимые» — на самом деле микробы.

Она взяла зеркало. В нем отразилось разочарованное лицо. Пожалуй, немного униженное.

— Я знаю о войне больше, чем кто-либо во всем этом королевстве. Замечательно! Этому миру так же нужен еще один солдат, как мне — бородавка на носу.

Отшвырнув зеркало, Доннаси в последний момент подхватила его, ужаснувшись при мысли о дурной примете.

Война — вот что лучше всего получалось у этих людей. Лучшая сталь шла на оружие, лучшими зданиями были крепости и замки. Выше всего ценились собаки и лошади, обученные воевать.

Но это неправильно. Они называли Сайлу военной целительницей, но та была просто лекарем, только и всего. И, кстати, спасла Джонса от верной гибели.

Тейт улыбнулась. Она-то думала, что Сайла убивает Джона!..

«А стоило ли?» — мелькнувшая мысль ужалила, как скорпион.

Этот человек жил во имя креста.

Но Доннаси решила быть честной сама с собой. Джонс не был предан кресту, он намеренно спорил и противоречил всем. Разобравшись в своих чувствах, Тейт почувствовала облегчение.

Все происходящее должно быть для него сущим адом. Человек, пытавшийся решать людские проблемы мирным путем и переговорами! Всю свою жизнь он верил, что ответом на ненависть и насилие должен быть его кроткий белый Христос. А потом его заставили смотреть на самоубийство мира, и теперь он просыпается посреди этой бойни… Из всех нас Джонс — самая большая жертва.

Но это тоже неправда. Маццоли и Йошимура заплатили более высокую цену. И Харрис, и Кароли. По крайней мере Джонс выжил — радовался бы уже самой возможности прожить жизнь с толком.

Подойдя к распахнутому окну, Тейт выглянула наружу. Деревья, растущие на окраине деревни, почти закрывали маленький домик, в котором жил Джонс. Облокотившись на подоконник, она глубоко вздохнула: нужно пойти навестить этого человека.

В его присутствии о себе нельзя было и подумать. Джонс приходит в дурное расположение духа, даже когда стараешься убедить его, что все твои мысли только о нем. А уж заметив, что думаешь о чем-то другом, просто впадает в ярость.

Все это не важно. Он был единственной связью Доннаси с прошлым миром, и от этого не уйти.

Это — не ее мир. Она пришла из жизни, которую здесь никто и представить себе не мог. Без Джонса, без его постоянного присутствия она просто сошла бы с ума.

Внезапно на глаза навернулись слезы обиды. Тейт быстро смахнула их и, стиснув зубы, снова выглянула из окна. Невдалеке парил орел, сверкая на фоне гор. «Вот здесь реальность, — твердо сказала она себе, — здесь красота, здесь жизнь, а прошлое — не более чем вчерашний день».

Повернувшись к двери, Доннаси сделала глубокий вдох перед тем, как выйти из комнаты.

Джонс настаивал на уединении, и барон с радостью отделался от него. В любом случае Джонсу не стоило здесь находиться — он напоминал барону о судьбе сына. А его теперешняя раздражительность буквально угрожала ему самому и остальным. Тейт обрадовалась, когда ему разрешили переехать, хотя все понимали, что это скорее ссылка, чем освобождение. Сайла договорилась о доме с двумя комнатами и о сиделке.

Прогулка в деревню и обратно была лучшей частью этих посещений, печально подумала Доннаси. Люди уже привыкли к ней, хотя и воспринимали с большим любопытством, чем ей хотелось бы. Поэтому Тейт позабавило, как несколько женщин уставились на ее одежду. Она почти слышала возмущенные возгласы одних и оценивающие реплики других.

Даже животные тупо глазели на нее. Доннаси часто останавливалась, чтобы подобрать особенно лакомую ветку и подкормить их. Она с трудом привыкала к ламам — для нее они все еще были животными из зоопарка, — но не могла противиться их взгляду. Тейт была почти уверена, что животные разговаривают между собой: после того как она покормила первую ламу, остальные подошли к своим плетеным изгородям и смотрели на нее нежными умоляющими глазами. Доннаси отругала их за то, что приходится продираться к ним через заросли сорняков, и они нетерпеливо закивали в ожидании подачки.

Джонс приветствовал ее с койки, стоявшей около дома. Лежа в тенечке, он пил из высокого керамического кувшина.

— Что, пришла пожалеть инвалида? Поглазеть, чтобы потом можно было уйти, упиваясь своим собственным здоровьем?

Тейт ответила сразу, надеясь, что Джонс не услышит нервную дрожь в ее голосе:

— Джон, ты знаешь, что тебе нельзя так говорить. Ты ведь поправляешься с каждым днем.

Его лицо исказилось в лукавой усмешке, и он поднес палец к виску.

— Это наш секрет, — сказал он. — Никто не должен знать.

Вопреки ее воле глаза следили за пальцем Джонса. Прежде чем Доннаси поняла, что произошло, тюрбан из бинтов был сорван, и она увидела розовую впадину на его черепе. Кожа была выбрита наголо и, казалось, пульсировала, а красная линия шва была слишком нежна и неуместна.

Джонс медленно провел по нему пальцем, его глаза сверлили Тейт.

— Уродство. Гротеск. Вот что ты думаешь. Зная примитивность этих дикарей, это тоже чудо, да? Но ты ведь этого не скажешь. Нет, не скажешь. Ты думаешь, что они такие же люди. Они не такие же. Это заблудшие души. Проклятые.

Опустившись возле пастора на колени, Тейт положила руку ему на грудь, сдерживая, когда он попытался встать. Джонс дал себя уложить. На шее у него вздулись вены, а плоть на ране, казалось, просвечивала. Доннаси отвела взгляд, боясь увидеть пульсирующий в лихорадке мозг.

На его губах появилась пена.

— Убери свои руки! Ты знаешь, как я ненавижу, когда меня трогают. — Джон повернулся, чтобы оглядеться, и снова упал на кровать. Тяжело дыша, он продолжил шепотом: — Не бойся, я не буду говорить о религии, когда кто-нибудь из этих язычников может услышать. Они не знают, что я именно тот человек. Они не должны ничего подозревать, пока не придет время. Я спасу их! Их путь опасен и темен, а я принесу им силу и мудрость. Ты и остальные — если останетесь живы — должны сделать все возможное, чтобы просветить их. Конечно, вы можете не все, потому что вы жили в техногенном обществе. К счастью для этих людей, я знаю правду. Но я не могу позволить себе роскошь убеждения. Королевства растут, и из них произойдут империи. Я знаю, вы все любите болтать о демократии. Меня не интересуют ваши политические игры. Ты же понимаешь, что для меня они — просто ребячество. Меня направляют… Нет, это не то, что я имел в виду, не то, что я говорил. Не смей говорить за меня! Как ты смеешь смотреть на меня так высокомерно!

Тейт попыталась успокоить его, но он отбросил ее руку.

— О, я знаю о тебе все, — прорычал он. — Тебя больше интересует твоя комфортная жизнь, чем твоя бессмертная душа.

— Ты тоже не должен говорить за меня. Я хочу, чтобы ты поправился. Я пытаюсь помочь.

— Хорошо, но не думай, что я буду подлизываться к тебе за это. Несмотря на то что мне сказано, мне необходимо использовать любые средства. Если придется, я обойдусь без тебя, не беспокойся.

Доннаси непроизвольно вскинула голову, но, вовремя обуздав свой гнев, заговорила примирительным тоном:

— Просто будь осторожен. И, конечно, пользуйся своими способностями. Ты можешь убеждать, ты лидер. Если хочешь сделать что-нибудь для меня, то убеди этих людей, что у женщин тоже есть душа. Я не уверена, что они это знают.

Мгновенно лукавое выражение снова появилась у него на лице.

— Я знаком с несколькими такими людьми. И с каждым днем все больше людей узнает об этом. Они приходят, чтобы научиться видеть по-новому. Они понимают… — Джонс вдруг замолчал, с трудом приподнялся на локтях и осмотрелся, подергивая головой из стороны в сторону. Когда он снова лег, то ухмыльнулся. — Ладно. Как-нибудь в другой раз, когда ты это заслужишь. — В его голосе прозвучали новые нотки, совершенно неожиданная угроза, липкой рукой ударившая Тейт по шее. — Я устал. Все же помни, что ты всегда найдешь дом в моем дворце, если твои друзья-воины отвернутся от тебя… Когда они отвернутся от тебя…

Встав и быстро попрощавшись, Доннаси с достоинством удалилась, чувствуя лютую обиду, не позволившую ей даже помахать рукой на прощание.

Последняя насмешка задела ее намного больше, чем Джонс мог предполагать. При всем уважении и доверии Гэна и Класа, остальные мужчины воспринимали Тейт как чужачку. Клас видел в ней исключительно воина. Для него на земле существовала лишь одна женщина, и это была Сайла. Все, конец. Гэн был другим. Иногда он смотрел на Доннаси или говорил с ней по-особенному. Это ей нравилось. Когда Гэн становился таким — она даже не могла описать физические перемены, происходившие в нем, — то на ум приходило слово «мистика». Тейт ощущала, что Гэн подчиняется этому, и не могла ничего поделать.

Глава 53

Барабанная дробь и рев труб, доносившиеся со стороны замка, заглушили сдавленный стон позади Сайлы, но она почти физически ощутила тревогу Класа. Они находились на значительном расстоянии от похоронных дрог.

Проявив солидарность со всеми скорбящими семьями, барон решил, что все юноши, погибшие вместе с его сыном во время набега работорговцев, будут похоронены вместе. Сын Джалайла лежал отдельно, к северу от остальных, а его гроб на специальном помосте возвышался над другими на несколько футов. С восточной стороны, на возведенной по этому случаю трибуне, восседал король со своей свитой. За его спиной расположилось войско.

Чуть наклонившись, Сайла погладила руку Класа, лежащую на луке седла.

— Они не доставят Гэну неприятностей, король строго приказал всем баронам соблюдать приличия.

— Приличия, — хмыкнул Клас. — Барон Джалайл обхитрил его. Если кто-нибудь из баронов сделает что-то не так, то оскорбит семьи всех этих мальчиков. Одна церемония сразу для всех — это умный ход.

— Гэн тоже так думает?

— Конечно. Он сам это говорил. Но мне все-таки не нравится, что он находится так близко от множества людей, которым он не по душе. Особенно когда я не могу быть рядом.

Сайла заговорила, тщательно подбирая слова. Они оба знали свою задачу. Клас, сидя в лесу со своим отрядом, должен был наблюдать и ждать сигнала. В случае предательства их первый бой начнется немедленно.

Она заметила каплю пота на лбу Класа. А ведь не так уж жарко!.. Он беспокоится за Гэна и тех едва обученных людей, которые, если придется, поспешат на помощь. Под руководством Класа и Гэна они воодушевились, но все еще оставались неопытными. Сайла слышала, как Клас разбирал их дневные упражнения в верховой езде, и до сих пор поражалась выразительности его речи. Она всегда считала его молчаливым, но, как оказалось, в гневе Клас на Бейл весьма красноречив. Жрица покраснела, припомнив некоторые фразы. Не важно, решила она, усмехнувшись, — главное, солдаты его поняли.

Процессия тянулась медленно, но наконец из ворот замка показался Гэн. По обе стороны от него бежали собаки, а впереди всех — Раггар. Лошадь надменно гарцевала, зная, что сейчас на них смотрят все. Следом ехала Тейт в развевающемся желто-красном плаще.

Сайла улыбнулась. Манера Доннаси держаться всегда напоминала ей настоятельницу Ирисов в молодости. Это в свою очередь напомнило причину, помешавшую ей самой участвовать в церемонии. Улыбка пропала. Не очень-то и хотелось, подумала Жрица Роз, стараясь заглушить внутренний голос, нашептывающий, как неприятно пропускать такое событие. Барон прозрачно намекнул, что король не потерпит присутствия непокорной Церкви. Королева-мать все-таки проиграла свою вечную битву за влияние на собственного сына. Время сделало то, что не удалось назойливым баронам: ее разум, ведущий борьбу за объединение Церкви и женского движения от рабства к равенству, ослабевал. А с ним слабела и организация. Церковь в королевстве разваливалась, и женщины боязливо молчали, ожидая прихода нового лидера.

По поводу положения Сайлы в этой новой ситуации король заявил, что слышать о ней не хочет, пока все не разрешится. Принимать решение придется, если Церковь официально откажется от нее. А до той поры Жрице Роз надлежало не показываться ему на глаза.

Колонна приближалась, переливаясь многоцветной рекой в мягком вечернем свете. Впереди шествовал барон Джалайл. Едва он достиг собравшихся зрителей, люди расступились, пропуская его. Он продвигался медленно, кивая, как предположила Сайла, в ответ на дружеские возгласы. Король встал, отвечая на приветствие барона. За его спиной стоял тот самый племянник, избранный разделить ответственность за управление землями Джалайла. Сайле показалось, будто она видела, как барон замер при виде улыбки этого человека, но убедила себя, что это игра воображения. Слишком далеко, чтобы разглядеть такие подробности. Тем не менее было ясно, что остальные бароны тщательно соблюдали дистанцию между собой и гостеприимным хозяином.

Опыт научил Жрицу Роз распознавать подобные детали поведения так же легко, как Клас видел приметы погоды. Остальные дворяне будут вежливы и безобидны. Барон Джалайл может справиться с теперешней опасностью, так зачем же наживать себе новых врагов? С другой стороны, если его захотят ударить в спину, то легче это будет сделать тому, от кого меньше всего ожидают предательства.

— Погляди на них, — пробормотал Клас с отвращением. — Эти бароны жмутся за королем, словно шакалы за медведем.

Замечание смутило Сайлу: он видел то же самое. А она-то Думала, что Клас на такое неспособен! Покраснев, Жрица обрадовалась, когда тот продолжил говорить, глядя на персонал замка, занимающий места на трибунах.

— Я стараюсь не думать об этой традиции сожжения, — произнес Клас. — Возможно, для них она имеет большое значение, но для меня все это слишком сложно. Даже гробы выглядят забавно.

Ничего не сказав, в душе Сайла согласилась с ним. Гробы располагались в форме буквы V, и каждый гроб сам был V-образным. Все указывали на север. Центральную часть гроба составлял прямоугольный ящик, где и помещалось тело. Наверху в задней части был прикреплен странный треугольник, а два других больших треугольника крепились по бокам, так что все в целом напоминало крылья и хвост. Гробы не были точно похожи на стрелу или на птицу, но создавалось такое же впечатление стремительности.

Обычай натирания тел маслами и заворачивания их в хлопковые ленты был столь же необычен, как и откладывание сожжения на тридцать дней. Сайла с облегчением подумала, что эта традиция относилась лишь к дворянам. Ни в одной другой культуре не встретишь ничего подобного — слишком велик страх болезни и заражения. В качестве последней уступки барон разрешил кремировать вместе со всеми двух юношей, по своему происхождению не удостоившихся бы такой церемонии, и народ сердечно поддержал это решение.

Пока хвост колонны устраивался на трибунах, Жрица Роз наблюдала за королем. Даже с такого расстояния его драгоценности ослепительно сверкали. Из-под блестящих доспехов, украшенных денталиумом, обсидианами и аметистами, виднелись красные рубашка и штаны. Жена барона была польщена, узнав, что король будет одет в этот цвет — траурный цвет клана Джалайла. В дополнение к усыпанным камнями доспехам несколько колец украшали пальцы короля. Кроме того, браслеты обвивали руки до самых локтей, а с каждого уха свисало по золотой серьге.

Наблюдения Сайлы прервало низкое, протяжное гудение, и она оглянулась в поисках источника. Клас сделал то же самое, и они молча обменялись озадаченными взглядами: звук исходил от толпы. Он усиливался, становясь все громче и громче, в нем слышалось что-то настойчиво-требовательное. Звук раздражал слух, и Сайла немного испугалась. Она теснее придвинулась к Класу, а он, будто ожидая этого, протянул руку и прижал ее к себе, продолжая наблюдать за местом сожжения.

— Это голоса, — сказал он, — просто голоса. Наверное, необходимая часть церемонии.

— Наверное. — Вспомнив, что уже слышала об этом раньше, Сайла с облегчением нашла странному шуму подходящее название. — Это погребальная песня. Когда она закончится, зажгут костры.

Клас взглянул на нее.

— Что об этом думает Церковь?

— У всех свои церемонии. Церковь не возражает.

Пожав плечами, он снова повернулся к толпе. Теперь гудение перешло в рев. Все стояли, запрокинув головы, и каждый старался издавать как можно более громкие и протяжные звуки, рокот басов смешивался с высочайшими сопрано, сливаясь в колышущуюся реку звуков. Чувствовалось сдерживаемое напряжение, готовое вот-вот прорваться. Истерический вопль прорезал гул, и мурашки пробежали у Сайлы по коже. Клас напрягся, прижав ее к себе так крепко, что Сайла почти перестала дышать.

Сойдя с трибуны и приняв из рук Мажордома факел, барон бросил его в бревна, на которых покоились гробы. Сайла и Клас знали, что дрова пропитаны нефтью и пламя займется почти мгновенно, однако никак не ожидали ни захлестнувшей их волны горячего воздуха, ни ощущения жаркого дыхания огня. Барон, стоявший намного ближе, заметно отшатнулся и торопливо попятился, закрывая лицо руками. Люди на трибунах втянули головы или отвернулись, и рвущаяся вперед толпа отступила перед пламенем, взметнувшимся ввысь и поглотившим странные гробы.

Теперь стала очевидной шаткость конструкций, колыхавшихся от жара. Раскачиваясь, они словно рвались в одним им ведомый путь, но вскоре стали опрокидываться, и каждое падение сопровождалось ревом толпы. Когда в вихре искр рухнул последний гроб, зрители начали расходиться. Сайла не заметила никакого сигнала, но все как один отвернулись от погребального костра и пошли прочь. Зазвучала еще одна песня, совершенно непохожая на прежний монотонный гимн. Тихая и печальная, постепенно затихая, она вызвала слезы на глазах Жрицы Роз.

Семьи погибших и другие зрители покидали трибуны. Вечером для гостей барона будет организован официальный обед, а для народа — поминальный пир, устроенный бароном и семьями остальных покойных. Направляясь к задним воротам замка, где король не мог их увидеть, Сайла сказала:

— Хорошо, что нам нельзя появляться на остальных церемониях. Присутствие на похоронах уже само по себе неприятно, а обед со всеми неизбежными разговорами… — Она замолкла, вздрогнув от отвращения.

Клас понимающе улыбнулся.

— Я почти все время чувствую то же. — Поймав ее взгляд, он продолжил: — Единственное, что я здесь понял, — положение этих людей еще сложнее неразберихи в нашем племени. Никогда не знаешь, что можно и чего нельзя говорить.

— Будь самим собой. Если ты честен…

Он оборвал ее:

— Все сердятся на меня. Гэн говорит, я слишком резок.

Сайла открыла было рот, собираясь возразить, но смолчала, подумав о своей собственной честности.

— Я бы не назвала тебя слишком резким. — Это по крайней мере было похоже на правду. — Гэну надо стать осторожнее, иначе он рискует превратиться в таких же, как они, и не сумеет отличить тактичность от обмана.

— Только не он, — ответил Клас, не задумываясь. — Теперь Гэн знает их правила игры. Он может заставить людей верить в то, во что они сами хотят поверить, но он не станет лгать.

«А чем отличается рот, открытый для лжи, от рта, закрытого и тем скрывающего правду?» — хотела спросить Жрица Роз, зная, однако, что никогда не осмелится. Даже защищая Гэна, Клас невольно признавал, что тот сильно меняется. Сайла наблюдала за ним и видела решимость не допускать мысли о слабости своего друга.

Эта убежденность заставила ее заглянуть внутрь себя и задуматься, почему она так завидует их дружбе. Сайле хотелось, чтобы Клас принадлежал только ей, целиком и безоглядно. Соглашаться на что-либо меньшее казалось бессмысленным.

Без предупреждения Клас наклонился, сдерживая обеих лошадей, и взял ее за руку. Лошадь Сайлы, испугавшись, слегка попятилась, но он легко усмирил ее, не сводя глаз с Жрицы Роз. Сердце бешено колотилось от пронзительного взгляда, который, казалось, срывал покров с ее тайны, обнажая самые сокровенные мысли. Сайла ненавидела этот взгляд, буквально боялась его и все же была бессильна высвободиться. Когда она попыталась возразить, слова застряли в горле.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. — Наконец освободив ее от своего взгляда, Клас опустил глаза. — Все, что случилось в горах, когда тебя преследовали Дьяволы, и теперь, когда я ночью крадусь к твоей комнате, перебегая от тени к тени, — я не горжусь всем этим. Ты нужна мне, и я не хочу больше скрывать самую важную правду своей жизни.

Они находились в баронском саду, среди рядов густо пахнущих кустарников и раскидистых деревьев. Идеально круглые облака усыпали глубокое спокойное небо. Клевер ковром покрывал землю, и монотонный пчелиный гул отдавался в голове Сайлы, так не сочетаясь с внезапно участившимся сердцебиением. Слова Класа пронеслись через ее мозг, запомнившись и тут же забывшись; важным было лишь то, что он хотел на ней жениться.

Сайла наслаждалась этой минутой, вся отдаваясь нахлынувшим ощущениям. Хотелось ничего не упустить, не растерять, чтобы потом всю жизнь наслаждаться этим сладостным мгновением.

Тепло разлилось по телу, и тихое блаженство охватило ее. Хотелось смеяться и плакать одновременно. И она знала, что отныне им нечего скрывать и непонимание никогда не закрадется во внешне не замутненные отношения.

— Я люблю тебя, Клас. Никогда не думала, что могу кого-нибудь так любить. Но пожениться… Мы живем не так, как другие. Мы беглецы. Более того, Церковь может решить, что я должна быть отдана королю Алтанару.

Засмеявшись, Клас широким жестом махнул свободной рукой в сторону востока.

— Дорога к восходу солнца никогда не кончается. Если нам суждено всегда быть беглецами, то пусть будет так.

— Ты не знаешь Алтанара. Он пошлет за мной своих людей.

— Решение Церкви дойдет до короля Харбундая лишь через месяцы. К тому времени многое может произойти. Может вспыхнуть война, а Алтанар не бессмертен.

«Как и ты!» — эта мысль обожгла ее. Неожиданно и неприятно всплыл в памяти образ одинокого Гэна, провожающего в иной мир свою верную Скарр. Еще раз вспомнив пламя только что окончившейся церемонии, Жрица Роз снова увидела падающие в вихрях искр гробы. Красные языки пламени приняли определенные очертания, и Сайла узнала страшные кроваво-красные розы, прикрепленные к ее двери.

Она потянулась к Класу для поцелуя. Положив руки ему на плечи, Сайла наслаждалась надежностью, незыблемостью его присутствия. Никто не может предсказать завтрашний день.

— Я выйду за тебя замуж. С радостью и гордостью.

Глава 54

Все лето стояла прекрасная погода. Лишь в пограничных районах, где шныряли оланские охотники за рабами, единичные разведывательные рейды армий Олы да еще более редкие набеги Дьяволов нарушали спокойствие королевства. Относительно мирное лето как нельзя более благоприятствовало барону Джалайлу. Несмотря на тактические возможности, связанные с выдавшимся великолепным летом, король не смог вызвать энтузиазма у своих баронов и привлечь необходимые войска для оккупации владений Джалайла. Люди жили своей жизнью, и король нетерпеливо выжидал.

В то лето необычное число путешественников и торговцев проложили дорогу во владения Джалайла. Многие из них рыскали глазами, задавая массу вопросов и интересуясь новым войском, созданным для барона воинами Людей Собаки. Один оказался настолько глуп, что даже предложил какому-то новобранцу деньги за то, что тот будет регулярно поставлять ему донесения о структуре тренировок, боевом снаряжении и именах недовольных солдат. Никто никогда так и не слышал, добрался ли чужестранец до цели своего путешествия, но всем было известно, что, покинув владения барона, он вдруг приобрел хромоту, которой не отличался при въезде, и потерял ухо.

Время жатвы было праздником. Молодые парни из войска Гэна не принимали участия в работах, но урожай был собран без потерь и еды запасено на зиму предостаточно. Домашний скот тучнел и давал здоровый приплод. Реки и ручьи кишели сельдью и лососем. Дикие и садовые фрукты выросли крупными, особенно поражали глаз заросли черной смородины и кусты ежевики, едва не обламывавшиеся под тяжестью созревших ягод, наполнявших воздух сладким благоуханием.

Когда первое дыхание осени наложило новые краски на листья ольхи и клена, все села окутала пелена дыма и приятно щекотавших ноздри запахов, исходивших от костров-коптилен, и еще более неуловимых ароматов сушившейся зелени.

В один из таких дней Гэн ехал рысью во главе войсковой колонны, растянувшейся подобно змее. Подсчитав, за какое время его люди минуют деревню, через которую они проезжали, он повернулся к своему соседу.

— Я отъеду, — сказал юноша. — Останови колонну, когда доберетесь до той большой скалы у реки. Выставь охрану и всех накорми. Через час опять выступаем.

— Слушаюсь. — Воин взметнул руку и коснулся уха. Это был жест, который по приказу Гэна использовали все для подтверждения того, что приказ услышан и понят. Его предложила Тейт, как и многое другое — например, дополнение разнообразных способов связи зеркалами. Все ее идеи повышали эффективность войска. Гэн посмотрел на солдат, на их залитые потом изможденные безучастные лица и подумал, что они крайне нуждаются в подобной эффективности. И как много еще требуется им для достижения высшего мастерства и владения оружием.

Подождав, пока поравняется с офицерами, замыкавшими шествие, Гэн жестом приказал им выйти из строя и следовать за ним. Одним из офицеров была Тейт, единственная в пестрой одежде, привезенной ею со своей родины. Гэна забавляло, как Доннаси дорожила этим костюмом. Она сама стирала его, причем так бережно, словно это невероятно жесткое полотно являло собой тончайшее кружево. Любая дырочка, пусть даже мельчайшая, тотчас же штопалась. Однако ее форма уже выглядела поношенной, и любой признак износа глубоко огорчал Тейт. Гэн уже давно решил, что все это как-то связано с родом Тейт, потому никогда ее не расспрашивал и не позволял это делать никому. Она имела право на слабости.

Доннаси по-прежнему возмущалась, что ей не дают командовать, и настаивала на своем участии во всем учебном процессе. Гэн отказал, полагая, что этим поставит ее в рискованное положение, но открыто признал, что нуждается в ее присутствии. Все это было очень сложно.

Но не для солдат. С первых же дней, когда Тейт приняла участие в тренировочном забеге и обошла лучших из них, ее сразу приняли как свою. Однако стоило им увидеть, как свирепо охраняют ее друзья из племени Собаки, как потенциальный интерес более личного характера быстро перешел в теплое, но сдержанное отношение.

Вторым офицером был седеющий мужчина — тот самый, что так нагло навалился на лошадь Гэна при первой их встрече по дороге в замок. Теперь он выглядел усталым, но был чисто выбрит, подстрижен и снаряжение держал в отличном состоянии.

Отбивая пульсирующий такт ногами и поднимая пыль с земли, колонна удалилась. Двое мужчин прислонились к стене ближнего дома, и Тейт сквозь усталость улыбнулась им.

— Ну, и как же действуем дальше? — спросила она, явно понимая, что все идет своим чередом.

— Все в том же духе. Пять миль в час.

Доннаси беззвучно хихикнула:

— Если бы мне кто-нибудь когда-либо сказал… — Она запнулась, и в голове у Гэна снова всплыло: «Ну вот, опять все то же. На какой-то миг она оказывается во власти щемящей тоски, а я не в силах понять, что же создает это настроение, длящееся всего несколько секунд, но наполненное такой болью. Почему мне никогда не удается убедить эту странную женщину, что она среди друзей?»

Быстро спохватившись, Тейт продолжила как ни в чем не бывало:

— Если бы мне сказали, что наступит день, когда я проеду верхом на коне двадцать миль между завтраком и обедом и потом соберусь проехать еще пятнадцать до ужина, я б ответила, что они пьяные в стельку.

— Я бы тоже. — Это был второй мужчина, веселые глаза которого не сочетались с угрюмым выражением лица. — Тридцать пять миль! Непонятно, почему ты не кормишь нас овсом. Может быть, нас тогда почистили бы, как настоящих лошадей.

— Хм, овсом. Не знаю… стоит подумать! — притворно-серьезным тоном произнес Гэн, и мужчина сплюнул на землю.

— Эмсо, — усмехнулась Тейт, — стоит тебе подать ему еще одну такую идею, и остальные выберут тебя постоянным ночным дозорным.

Выдавив из себя подобие улыбки, тот ответил:

— Ты хорошо относишься к молодежи. Это гордые, сильные парни. Лучшие солдаты, которых я когда-либо видел, — а мне приходилось бегать от самых превосходных бойцов Олы. Клас сделал их воинами. Бывало, я мог сразить любого в баронских владениях. Теперь мне кажется, что по крайней мере половина этих юношей меня победит.

— Они становятся лучше. Не буду, однако, с тобой спорить. Ты большой хитрец, — заметил Гэн.

— Я?

— Да, ты. Я все еще помню, как ты приструнил меня в день набега работорговцев. — Эмсо расплылся в улыбке. — Как я шлепнулся позади твоего коня — все помню!

— Ты хотел проверить, сделаю ли я это. Хотел, чтобы люди увидели.

— Неужели ты угадал? Нет, ты просто подумал, что ребята должны знать, покажешь ли ты силу, если тебя к этому вынудят. И все же ты не направил на меня коня! Получилось совсем не так, как я ожидал.

— Неожиданность всегда лучше, чем сила, — ты знаешь это лучше меня.

Потягиваясь и охая, Тейт выпрямилась. Запрокинув голову, она вдруг замерла.

— Тот, кто коптит сейчас рыбу знает, что делает, чеснок, мед и — … и… да, перец. — Двигаясь так, словно путь ей указывал собственный нос, Доннаси завернула за угол дома. Их взору предстали старик со старухой, бросавшие деревянную щепу из кожаного ведра с водой в какую-то ямку. Из нее вырвались клубы пара, и старик поспешил прикрыть отверстие железной крышкой. Холмистая дорожка выдавала дымоход, шедший от топки до самой коптильни — неровного квадрата земли, находившегося в нескольких ярдах. Когда офицеры подходили сюда, дым только начал выходить из дальнего отверстия. Это-то и учуяла Тейт: дуновение, принесшее с собой запах рыбы, пряностей и горящих дров.

Подняв глаза, супруги переполошились, и старик тут же поприветствовал путников особым образом, принятым в баронских владениях. Ответив тем же приветствием, Гэн слегка поклонился старухе.

— Мы ехали по дороге, и моему товарищу захотелось взглянуть, что вы делаете. Никто из нас никогда не ощущал такого великолепного запаха.

— Спасибо. — Женщина просияла. — Кажется, получается неплохо.

— Все зависит от правильного выбора рыбы. Мне понадобились годы, чтобы этому научиться, — промолвил старик. Уловив краешком глаза суровость хозяйки, поджавшей губы, он торопливо добавил: — У жены есть тайный рецепт набора пряностей. Такого нигде больше не найти! — Он улыбнулся ей, получив в ответ холодную усмешку.

Женщина снова посмотрела Гэну в лицо и, протянув руку в сторону коптильного отверстия, пояснила:

— Мы пользуемся методом холодного копчения. Так мясо дольше хранится.

Когда Гэн заговорил об открытом способе копчения и сушке на солнце, женщина сочувственно закудахтала. Она отказалась отпускать его, не угостив своим лакомством, и все протесты, что он уже много раз пробовал копченого лосося в Харбундае, были бесполезны. Муж также настаивал, заявляя, что, если кто-то не отведал их рыбы, то он вообще никогда не ел ничего стоящего. А та оказалась действительно вкусной. Тейт назвала с десяток трав, пытаясь определить их по неуловимым ароматам, но женщина лишь слегка посмеивалась над ее замешательством.

Готовясь к отъезду, Гэн направился прямо к колодцу, намереваясь набрать воды и вымыть руки. Он заметил, что старик бросился было ему помочь, но старуха удержала мужа. Прижавшись головами и тревожно поглядывая на гостя, они о чем-то шушукались. Как только юноша вернулся, старик собрался с духом:

— У моей жены… у нас есть просьба.

Гэн кивнул, и тот продолжил:

— Наш сын — один из тех молодых парней, которых барон призвал на службу. Его жена живет вместе с ним в военном лагере. — Он постоял в нерешительности, затем доверительно улыбнулся Тейт. — Недавно он приезжал на день домой. Мы слышали о тебе. Сын рассказывал, что ты учишь их воевать. Это правда?

— Я работаю вместе с Класом и Эмсо. В моем краю мне приходилось тренировать неопытных солдат, и здесь эти знания пригодились.

В ответ старик пробормотал:

— Если все они так окрепли, как мой сынок, тогда ты творишь чудеса. Я едва его узнал. В нем появилась гордость, которой мы доселе не замечали, и он стал вдвое сильнее. Это уже не тот сельский парнишка с мечом! Можно сказать, он теперь настоящий воин — мужчина, признаваемый другими мужчинами. — Старик снова обратил свое внимание к Гэну. — Еще сын рассказывал, как трудно тебе содержать лагерь, где жены могут находиться вместе со своими мужьями, и о том, что они учатся делать вещи, приносящие какой-то доход. Мы перед вами в долгу. Моя просьба заключается в том, чтобы мне разрешили попросить твоих людей отнести нашему сыну копченой рыбы. Мы бы хотели еще отослать немного ее человеку по имени Клас. И удостоились бы чести, если бы ты тоже взял. Рыбы немного, но для простых людей вроде нас это возможность выразить, как мы гордимся тем, что наш сын один из твоих Волков, и поблагодарить тебя за все, что ты сделал для них, Мурдат!..

— Что?!! — выпалил Гэн, не поверив своим ушам. Глаза у старика расширились от испуга, и его всего передернуло, будто инстинкт говорил ему бежать, а разум отказывал слушаться. Юноша переспросил:

— Как ты назвал меня? Какие еще Волки?

Прикрывая старика, лишившегося дара речи, громко и отчетливо заговорил Эмсо:

— Все слышали рассказы о тебе и волках. Ребята говорят, что не могут быть воинами Собаки, поэтому они твои волки. И они называют тебя Мурдат, потому что вождь должен иметь титул.

Свирепый взгляд Гэна пронзил Тейт. Он уже не замечал дрожавшую от страха чету.

— Ты об этом тоже знала?.. И Клас знал? Кто еще?

— Думаю, все, кроме тебя. Никто из нас не имел представления, как ты к этому отнесешься.

— Я — Гэн Мондэрк. И этого титула мне достаточно.

Тейт и Эмсо замахали руками, выражая несогласие, и Доннаси сказала:

— Не этого хотят люди, Гэн. Твоего отца звали как раз не Кол, для всех он был Вождь Войны.

— Символ уважения, — добавил Эмсо. — Отказываясь от него, ты отказываешься от них.

— Волки. — Эмоциональная неразбериха Гэна выплеснулась в презрительной насмешке. — Они же никогда не участвовали в бою. Что они могут знать?

— Они будут воевать. — Это был глава семьи, удививший всех, но еще более самого себя. Когда взгляды устремились на него, он, громко откашлявшись, продолжил: — Они росли, видя, как барон со своими сыновьями слабеет. Вместо того чтобы сражаться с соседями, Джалайл заключал союзы — то же самое, что делает наш король. Если бы оланские поработители напали, вся знать оказалась бы совершенно бесполезна. Сейчас же они никого не застигнут врасплох, а коли попробуют, так будут изгнаны. Мой сын говорит, теперь все будет иначе. Годами мы учились прятаться от врагов. Хуже того: мы всегда знали, что в один прекрасный день Ола вторгнется к нам со всей своей мощью, чтобы отнять у нас нашу страну, а возможно, и наши жизни. Теперь, говорит мой сын, мы верим, что можем остановить их. Благодаря тебе. — Замолчав, старик снова откашлялся, решаясь на что-то, и добавил: — Благодаря тебе, Мурдат.

Это прозвучало вызывающе.

Гэн взглянул на него, и Доннаси усмехнулась. Она попыталась скрыть улыбку, но ничего не получилось. Юноша хотел было возразить, однако сдержался, вспомнив о совете Эмсо. Никто лучше Гэна не знал о природе уважения. Когда молодые мужчины племени Собаки отвергали его отца, они выносили приговор Колу за попытки найти мирное решение. Это было просто отговоркой. На деле они боялись, что потеряют уважение своих традиционных врагов, и могли подвергнуться нападению, когда были менее всего подготовлены.

Он смутно услышал, как Тейт произнесла:

— Мы возьмем рыбу для вашего сына и Класа. Уверена, она им понравится так же, как нам.

Пожилая женщина заговорила с Гэном прямо, требуя от него внимания:

— Мы рассердились, когда ты забрал у нас сына. Теперь же мы желаем успеха тебе и ему. Хоть я все равно мечтаю, чтобы он вернулся домой.

Поблагодарив супругов за новости и гостеприимство, Гэн затем наклонился вперед и поцеловал седую голову женщины.

— Я тоже хочу, мать, чтобы сын ваш вернулся домой.

Поспешно развернувшись, он позвал собак и покинул прощавшихся Тейт и Эмсо.

В тот же вечер они вместе ужинали в новом доме Класа и Сайлы. Он был невелик, чуть побольше соседних домиков, принадлежавших женатым Волкам. Неповторимость придавали окна. В каждой хижине было по меньшей мере одно окошко из стекла, откопанного в «проклятом месте». Обычно оно состояло из множества кусочков, порой разного цвета и толщины, скрепленных варом или смолой. В лачугах победнее использовали промасленную бумагу и ткань. У Класа же с Сайлой мозаичное стекло сверкало во всех шести окнах, кроме одного, представлявшего собой цельный кусок удивительно больших размеров. По форме он напоминал усеченную пирамиду, и все любовались, поражаясь, как на нем не оказалось ни одной витиеватой морщинки.

Гэн отдавал себе отчет в том, что сегодня он плохой собеседник, и понимал, что неестественное возбуждение остальных вызвано именно этим. Нила как будто пыталась развеселить его, а он не мог избавиться от мысли, что девушка становилась чуть более внимательной к нему в гостях у Сайлы и Класа. Гэн объяснял себе это реакцией на очевидную теплоту в их отношениях, что и подстегивало ее. Часть души же его вопрошала, насколько все это вызвано завистью.

Словно чувствуя невеселый ход его мыслей, Нила перевела разговор на тему, всегда поднимавшую Гэну настроение. Обратившись к Класу и останавливая его, она сказала:

— Занимаясь с целым подразделением и лично с каждым, ты, должно быть, заметил, как наша программа, разработанная для женщин, делает их мужей сильнее. Люди знают теперь, что мы их поддерживаем.

Клас глубокомысленно кивнул:

— Женщины вообще много значат для нас. Имея собственный угол, они уделяют больше внимания стряпне, что прибавляет им здоровья, и дети у них будут крупнее, красивее и… Тьфу! — он поперхнулся, когда Сайла с притворным негодованием пихнула его локтем.

Тейт повернулась к Гэну:

— Помнишь, мы говорили тебе, что научим их делать вещи, которые будут пользоваться спросом в Нью-Сити? Сегодня утром Нила отправила первую партию корзин на продажу. А Сайла преподает всем женщинам основы медицины, как раз сейчас мы проходим оказание первой помощи.

— Я думаю, барон со временем изменит закон о вдовах. Как только мы докажем, что подразделение может заработать себе на пропитание и мы в силах позаботиться о своих людях сами, Джалайл поймет, что мы только укрепляем его «хозяйство», а не являемся обузой.

— Тем не менее у нас проблема, — произнесла Нила. — Приближенные барона не любят нас, говоря, будто мы сильно обособились. Они возмущаются тем, что теряют молодежь, уходящую к тебе на службу, и ужасно расстроены, что барон дарит каждому женатому мужчине участок земли.

Гэн стукнул кулаком по столу.

— Земля вместе с домом принадлежит подразделению! Если мужчина возвращается домой, то все передается другой женатой паре. И что из того, что мы обособляемся? Ведь никто из этих приближенных и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь.

— Они были доброжелательны ко мне. — В обычно мягком голосе Тейт послышалась нервозность. — Некоторые из них хорошие друзья.

— Твои или Джонса? — Вопрос Гэна привел всех в замешательство.

Доннаси не спешила отвечать. Ее фраза прозвучала взвешенно и обдуманно:

— Нас обоих, надеюсь. Они слушают нас, пытаясь понять его идеи.

Тогда Гэн обратился к Сайле:

— Джонс увлекся какой-то новой религией. Разве Церковь это допускает?

Помрачнев от гнева, Тейт открыла было рот, чтобы отпарировать, но Сайла жестом попросила ее молчать.

— Позволь мне ответить, — заговорила она. — Этого-то мы и избегали. Ты не знаешь наших порядков, и к тому же ты мой друг. Я уклонялась от этой темы, но теперь мы можем говорить прямо. Церковь даст бой любому, кто станет оспаривать ее лидерство.

— Джонс говорит о просвещении, равенстве. Разве это не задачи Церкви?

— Разумеется, но…

— Тогда помоги ему!

Жрица Роз сжала кулаки.

— Не могу. Не имею права. Перемены и знания должны исходить от Церкви, от тех лиц, которых она назначает.

— Не поэтому ли у вас есть такой обряд, как Возвращение, когда вы сжигаете все то, что народ откапывает, если на нем остались какие-нибудь надписи или цифры? В то же время вы используете камни и кирпичи от сгоревших домов. Церковь не препятствует этому, и я видела недавно обломок камня, на котором было написано какое-то слово.

— Это не одно и то же. То, о чем ты говоришь, — это вещи, оставленные после себя гигантами, и никто никогда их не поймет. Церковь лишь хочет передавать силу знаний в стоящие руки. Она по праву должна контролировать все знания; только она правомочна осуществлять надзор за всем народом, потому что она лишена амбиций и желания властвовать.

Видя искренность своей подруги, Доннаси удержалась от возражений. Ей так и хотелось сказать Сайле, что ее речь — чистейшей воды пропаганда. Более того, была допущена резкая формулировка в определении руководства, и инструментом влияния служило образование. Ей также хотелось напомнить Жрице, что Джонс был ее, Тейт, земляком.

К удивлению Доннаси, в ее голове промелькнуло слово «друг», но тут же исчезло.

Переполненный чувством разочарования, граничившим с безысходностью, Гэн перестал слушать. Он никогда не был близко знаком с Джонсом. Тейт же, напротив, была его товарищем, союзником и — ему трудно было в этом признаться — советником. Если б он заставил ее сделать выбор между собой и Джонсом, Доннаси наверняка бы от него отказалась, хотя Гэн никогда не узнает, чего бы это ей стоило.

От этой мысли юноша поморщился. Нехватало ему волноваться по поводу чьей-топреданности! Как далеко был тот мир, в котором можно легко отличить врагов и друзей и человек знает, кто есть кто…

Неожиданно раздавшийся стук в дверь вернул Гэна в настоящее, в атмосферу все еще жаркой дискуссии. Он заметил, что в ней участвовали все, и захотел прислушаться. Сидевший недалеко от входа Клас открыл дверь. На пороге стоял нетерпеливо ожидавший слуга в строгой одежде.

— Барон желает незамедлительно видеть Гэна Мондэрка, — заявил он.

Гэн поспешно встал, читая беспокойство на лице посыльного.

— В чем дело?

Многозначительно взглянув на остальных, а затем опять на Гэна, человек показал рукой, что не слышит.

— Я с тобой, — сказал Клас. — Если Джалайл захочет поговорить наедине, я подожду рядом.

Когда они уходили, юноша расслышал слова Сайлы, обращенные к Тейт:

— Думаю, мы скоро понадобимся.

Доннаси согласно кивнула. По крайней мере враждебность между ними исчезла.

Барон был крайне возбужден.

— Я же хотел, чтобы ты пришел один, — недовольно проворчал он, — хотя, думаю, это не имеет значения. В конце концов, ты бы мог отправиться прямо к ним. Не важно. Однако я посылаю за тобой, а не за кем-нибудь… — Последовали разглагольствования в том же духе, и Гэн терпеливо ждал, когда барон перейдет к делу, надеясь, что Клас не выпалит что-нибудь сгоряча. Когда Джалайл дошел до сути дела, новости оказались потрясающими. — Все хуже, чем я ожидал. Войска Олы — ты помнишь, что три дивизии, о которых мы говорили, были оставлены вблизи границы? — направляются сюда. Это две тысячи пехоты и пять сотен кавалерии, итого две тысячи пятьсот человек.

— По какой дороге?.. Они движутся через баронство на запад или крадутся вдоль границы, подбираясь к нам?.. Откуда известно, что они метят на твои земли?

— Королевские шпионы разведали. И какая разница, по какой дороге они идут?! Уже нет времени, чтобы призвать на службу еще кого-нибудь из моих людей. Все бароны хором заявляют, что у них каждый человек на счету, кроме барона Галмонтиса из северо-западного владения. Тот пообещал быть здесь через десять дней с тысячным войском. И, конечно же, сам король прибывает вместе с назначенным помощником, чтобы «помочь» мне защищать владения и управлять ими после сражения.

— Если оно состоится.

Джалайл бросил на юношу проницательный взгляд.

— Та же мысль и мне приходила в голову.

От всех этих новостей попахивало жареным, и Гэн сказал об этом. Королевским лазутчикам понадобились недели, чтобы обнаружить место расположения оланских дивизий, а теперь, стоило им выступить, как король мгновенно узнает, что, где, когда и даже почему. Более того, он готов оказать помощь, но только вместе с войсками Галмонтиса, чьи владения находятся так далеко, что у него нет возможности создать союз с Джалайлом против короля.

Барон резко вскочил со своего стула и нервно заходил.

— Мне необходимо принять королевского помощника, и я надеюсь, что смогу потом как-нибудь от него отделаться.

Клас приглушенно вскрикнул от удивления, а Гэн тут же заговорил, чтобы отвлечь от этого внимание:

— Мы могли бы встретить войска этого Галмонтиса на границе и не допустить вторжения в твои земли.

— Не допустить? — Барон почти застыл на полушаге, подавшись вперед, и, неуклюже повернув голову, вперил в Гэна взгляд, полный ужасного неверия. — Он же заодно с королем! Если я даже помешаю ему, у всех остальных баронов появится предлог обвинить меня в предательстве. Они за неделю поделят между собой мои владения! Нет, нет и нет. — Джалайл покачал головой. — Долгое время мы увертывались от планов короля в отношении моих земель, но теперь выхода нет. Мы примем помощника и переживем его.

— Барон, если даже король и намерен сохранить вам жизнь, можете ли вы действительно поверить, что со временем приступ его дурного настроения не явится причиной вашей смерти?

Круглое лицо как-то сразу осунулось, когда прозвучали эти резкие, словно удары кулака, слова. С трудом дотащившись до своего стула, Джалайл тяжело опустился на него. Взгляд его упал на фамильное знамя, безвольно свисавшее с древка, выступающего из каменной стены. Капельки влаги сверкнули на краешках век, когда он сомкнул их, морщась от внутренней боли. Небрежно смахнув непрошеную слезу, барон произнес:

— Я должен верить своему королю. Я не буду драться с ним, — и захохотал отвратительным хохотом, резким, почти пронзительным. — Послушай, что я говорю — «драться с ним»! Чем? Пятьсот против тысячи и больше? Пятьсот полуобученных пацанов?! А что, если армия Олы и впрямь планирует напасть на королевство? Тогда я стану предателем, лишусь всех земель и почестей. — Барон выпрямился во весь рост; побитый вид и слезы внезапно сменились выражением гордости. — Если мое баронство перейдет в другие руки, то никто никогда не скажет, что это связано с предательством. Пусть король со своим койотом живут и знают, что они украли его у последнего Джалайла, и позор от содеянного будет преследовать их. Распусти свои войска, Гэн. Отправь людей домой. Подготовься сам, как считаешь нужным… Теперь ступай.

Кивнув головой, юноша чуть было не отдал барону честь, но даже в такой ситуации не нашел в себе сил это сделать.

В приемной Клас обратился к нему:

— Мужество барона сломлено. Он покойник. Куда идем?

Глава 55

Гэн все медлил с ответом, и друзья в молчании пересекали зал, направляясь в казармы. Не сознавая того, они шли в ногу, и только мерные удары каблуков о каменный пол гулко раздавались в тишине. Ритм отдавался у Гэна в голове, и тот тихо повторил вопрос Класа:

— Куда мы идем?.. Куда мы идем?..

Вдруг из темного угла зала донесся чей-то голос. Несмотря на спешку, юноша вынужден был прислушаться, дабы убедиться, что кто-то действительно окликает его по имени. Он знал, что тот коридор ведет в складскую — комнату с одной дверью и четырьмя слепыми стенами из прочного камня. Схватив Класа за руку, Гэн увлек его за собой налево, приказывая жестом следить за тылом. Вглядываясь во мрак, он начал осторожно пробираться вперед. Свет факелов освещал лишь малую часть огромного зала, не проникая в боковые коридоры.

— Выходи, — приказал Гэн, свободной рукой полуобнажив мурдат.

В ответ послышалось тихое хихиканье.

— И не подумаю, — произнес все тот же голос. Юноша уже понял, что лучше убрать оружие, но гнев захлестнул его, и Гэн полностью обнажил клинок. Смех повторился. — В нем нет нужды, юный Мондэрк. Когда угодно, только не сейчас.

Знакомая фраза заставила Гэна резко остановиться.

— Билстен?.. — Он прищурился, и едва уловимое колебание кромешной тьмы выявило знакомое лицо. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?!

— Не так громко, мой юный друг, а то я никогда не выберусь отсюда. — Белая рука коснулась рукоятки его кинжала. — Такому человеку, как я, не разрешается ходить повсюду, но мне надо жить, поэтому я учусь ходить там, где мне необходимо. Ведь это я помог вам уйти от Дьяволов, не так ли?

— Мы сами справились. И они знали, что мы идем, — возразил Клас за спиной Гэна, подходя ближе.

Взмахом руки призвав его замолчать, юноша обратился к Билстену:

— Чего ты хочешь?

Торговец исчез, подавшись назад в темноту.

— Я принес кое-что ценное для тебя.

— Мне нечем платить.

И опять послышалось хихиканье.

— Если я попрошу, ты заплатишь. Я никогда не забуду, что ты мне должен, а ты слишком горд, чтобы бегать от долгов. Я пришел сюда, прослышав, будто барон Джалайл взял к себе на службу тебя и твоих друзей и вы сейчас тренируете для него отряд бойцов.

— Верно слышал.

— Король Харбундая недоволен. Говорят, он хочет присоединить к своим баронские владения, потому что с родом Джалайла покончено.

— Неужели?

Билстен вздохнул:

— Ты прав, мой юный друг, — лучше ни подтверждать, ни отрицать. Кажется, вы уже в курсе; однако продолжим. Барон Джалайл рассказал вам, что оланские войска движутся с востока на запад и вскоре окажутся на границе его земель с Олой.

Резко протянув руку, Гэн схватил Билстена за грудки, сжимая в комок отвороты куртки, и потянул на себя, но, вытащив торговца на свет, внезапно остановился. Это было сделано легко, так как тот сопротивлялся не больше, чем пустой мешок. Бородач не спеша дотянулся до руки Гэна и разжал его пальцы, после чего опять скользнул в темноту. Спокойным голосом он продолжил:

— Я догадался. Зачем же еще ему понадобилось вызывать вас ночью, если не поделиться важной информацией, и для чего мне пришлось почти до смерти загнать своего мула, чтобы добраться сюда к этому времени? А какая причина толкает короля присылать сюда своего племянника — вас это не удивляет?

— Удивляет. К чему же ты клонишь?

— Я малость разбираюсь в драгоценностях, — произнес Билстен, и Клас издал неприятный гортанный звук. После некоторой выражавшей обиду паузы торговец продолжил: — Неделю назад один оланский генерал позвал меня в свой шатер. Так случилось, что во время атаки его войска были убиты старшие сыновья Джалайла. Армия располагалась лагерем на холме выше устья реки Медвежья Лапа — знаете такую? Ее так назвали за то, что, впадая во Внутреннее Море, она образует дельту в виде пяти рукавов — по сути, просто болото.

Гэн кивнул головой, и Билстен продолжил:

— Итак, генерал показал мне кинжал без ножен, завернутый в кусок материи, и поинтересовался, дорогой ли он. Я не просто сразу узнал работу и материал, из которого сделана эта штука, — я узнал сам кинжал. Его привезли из Ква, с севера, и как-то раз я видел его, причем в ножнах с драгоценными камнями. Он принадлежал королевскому племяннику, который должен заменить барона Джалайла.

Гэн рассмеялся:

— Ты только что совершил ряд предательств. Я могу сделать так, что с тебя сдерут кожу и выбросят ее воронам.

Билстен чуть выдвинулся из темноты, и отблеск факелов придал его коже оттенок потемневшего от времени золота. Он понизил голос почти до шепота:

— Я стою больше, чем развлечение кровожадной толпы.

— Возможно. А теперь ответь мне, что нам стоит знать об этом продвижении Оланов.

Из широкой одежды Билстена показался белый сверток.

— Путь и пункт назначения обозначены на этой карте. Они должны прибыть туда через три дня. Продвигаются медленно, без охраны. — Сунув бумагу в руку Гэна, он вздохнул. — Вот так обстоят дела. Я вручаю тебе ключ от будущего всех баронских владений, тогда как моя просьба самая что ни на есть скромная.

Юноша почувствовал, как мускулы его снова напряглись:

— Ага, ну вот мы и пришли к ней. Какова же цена?

— Небольшое послание. Жрице Роз. Передайте ей следующее: «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

— И это все?..

Торговец улыбнулся, и зубы сверкнули в темноте.

— Вполне достаточно. Так ты передашь ей? Ведь одолжение небольшое? — Билстен уже растворился во мраке. — Уходите, пожалуйста. Видите, я и так уже долго занимаюсь здесь пустяками.

Взвешивая в руке карту и сгорая от любопытства, Гэн постоял в нерешительности, затем круто повернулся и пошел.

— Надо было бы проследить за ним, — заметил Клас, неохотно следуя за товарищем, добавив: — Я ему не верю.

— Я тоже. — Гэн не убавил шага. — Он использует нас. Но раз и нам это выгодно — значит, все честно.

В жилище Гэна, где ждали женщины, Тейт набросилась на свернутую карту, словно кошка, увидевшая мышь. Сайла с Нилой смотрели на карту с интересом, но в них не было такой целеустремленности.

— Хорошая работа! — воскликнула Доннаси. — Взгляните: он указал пути, ведущие к удобным для перехвата местам, где мы можем напасть на колонну. Даже отметил лучшие пункты наблюдения.

— Можешь быть уверена, есть и другие тропы, неотмеченные, — сухо отозвался Гэн. — Билстен приберег свои секреты.

Вместе с Класом они обсуждали особенности местности, но юношу не покидала мысль, что он чего-то не постигает. Предполагаемый оланский лагерь представлял собой удобное место, к которому подходили тропы, ведущие в Харбундай, и был расположен вблизи от хороших дорог, проходивших почти параллельно обоим берегам реки.

Тейт обнаружила одну интересную деталь.

— Взгляните. Есть только одна тропа, идущая на восток от лагеря в Горы Дьявола. Если оланский командующий будет атакован Дьяволами, он не решится на преследование.

Клас насмешливо улыбнулся:

— А ему нечего беспокоиться о них. Вероятно, теперь они уже союзники.

Гэн резко выпрямился. Неожиданно карта открылась ему с совершенно иной стороны. Как будто он всматривался в заросли, и одно случайное движение выдало обитавшее там живое существо. Он опять наклонился, собирая воедино кусочки «зверя».

— В чем дело, Гэн? — поинтересовалась Доннаси. — Что ты там увидел?

— Почему тогда так много Дьяволов оказалось на Перевале Отдыхающих Облаков?

Вопрос озадачил ее, и юноша ответил сам себе:

— Не для того, чтобы захватывать нас в плен, — для этого их было слишком много, и укрепились они слишком основательно. Этот лагерь служит Дьяволам для подготовки наступления на запад.

Тейт медленно вдохнула воздух.

— Ты говоришь, Ола не сотрудничает с представителем короля, зато вводит его в заблуждение. В этом есть смысл. Нерегулярные войска Харбундая, пришедшие на помощь барону Джалайлу, смогут находиться у него не дольше одного-двух месяцев, а потом им придется разойтись по домам, чтобы собрать урожай или заняться каким-нибудь другим делом. Если они оставят охрану для представителя короля, то не более пары сотен человек, так? Поэтому воины горцев с перевала Отдыхающих Облаков вместе с Оланами нападут на Джалайла, когда основная сила уже разойдется по домам. Через две недели, а, может, и меньше, они установят контроль над всем баронством. Баронские владения к западу не защищены. Ола вместе со своими союзниками Дьяволами будет иметь отличную возможность нанести внезапный удар с севера, с Гор Дьявола, в то время как другая сила нападет, используя традиционную прибрежную дорогу. Харбундай окажется на двух рогах быка.

Гэн улыбнулся во весь рот:

— Вам тоже это понятно. Прекрасно!

Клас указал на то, что не было ни единого моста и ни одного брода через Медвежью Лапу вверх по течению от подразумеваемого лагеря.

— Они намереваются переправить дивизии через реку.

— Мы можем атаковать, как только они высадятся на берег, — сказал Гэн. — В этот момент войско будет дезорганизовано и уязвимо.

Тейт и Клас переглянулись. Неуверенный и обеспокоенный, Клас отвел взгляд в сторону, нахмурив брови и явно подбирая слова. Доннаси оказалась смелее:

— Река — не стена. Даже если бы она и была стеной, мы не смогли бы защищаться так же хорошо, как атаковать. Нельзя считать ее заграждением из натянутой проволоки, о которую они споткнутся и разобьются, — это лишь наковальня, по которой можно ударить изо всех сил для разгрома их войска.

— Разгрома? — усомнился Гэн.

— Конечно. Для форсирования и высадки у Оланов есть специально обученные люди. Мы можем ударить по ним, но не в силах остановить. Так пусть высаживаются! Видите, насколько выше берег с нашей стороны в месте переправы? Мы отходим и навязываем свои условия. Как только мы нанесем Оланам поражение, им некуда будет отступать.

— «Как только нанесем поражение», — юноша многозначительно подмигнул Класу, — ну что можно возразить против такой самоуверенности? — Тем не менее он улыбнулся Тейт. — Согласен, пусть переправляются. Даже если твое оружие-молния подведет и мы не сможем остановить их. Поэтому я не хочу, чтобы ты использовала его до тех пор, пока ветер сражения не подует против нас. Преподнесем молнии в качестве сюрприза… Ну, а теперь, когда это выяснили, покажи, какие еще чудеса ты для нас припасла.

— У меня нет никаких чудес, Мурдат. Только знания. Труд всей моей жизни. Как видишь, женщина может сотрудничать на равных в этом мире мужчин. — Тейт устремилась к карте, и ее руки заметались по ней в противоречивом потоке привлекательно-зловещих предположений, описывающих ее видение предстоявшего сражения. — Мы полагаемся на военную хитрость: отступаем, чтобы создать необходимое для себя поле боя. У нас это называется двойным охватом, когда наносится удар по противнику с обоих флангов.

Гэн, уже посерьезнев и забыв про улыбки и шутки, согласно кивнул.

— Мой отец называл это арканом. Здесь все зависит от руководства. Не знаю, хватит ли у меня сил осуществить такую операцию. И если мне не удастся…

— Удастся. И нам удастся! — перебив его, почти прорычал Клас. — Ты наш вождь. Когда мы осмотрим местность, ты убедишься, что осуществишь задуманное. Мы будем драться вместе тобой. Это единственное решение.

Тихо, почти неслышно, впервые заговорила Сайла:

— А должно ли такое решение быть всегда единственным?..

— У нас нет выбора, — ответил Клас.

— Итак, мы выяснили, какие мы большие умницы, — резюмировал Гэн. Сворачивая карту, он встал. — Будите солдат. Выступаем через два часа. Только без шума.

Нила нарушила воцарившуюся тишину:

— Гэн! Здесь же люди барона. Они заметят.

— Нас уже не будет, когда он проснется. Если мы победим, он не накажет нас. Ну, а если потерпим поражение, тогда ему не придется этого делать.

— А как же я? — холодно спросила Доннаси. Гэн замешкался с ответом, что вызвало у нее досаду, и она сердито махнула рукой. — Я ведь старалась так, как никто другой. Даже еще больше. Поэтому заслуживаю хоть какого-то вознаграждения.

— Никакого вознаграждения ты не хочешь. Ты хочешь лишь одного — сражаться.

— Не придирайся к словам, Гэн. Я хочу командовать в бою теми, кому помогала в тренировках. Так будет справедливо. Всю жизнь я трудилась ради такой возможности. Однажды меня уже обманули, и такое не должно случиться опять.

— Обманули? Кто?

— Мои соплеменники. Я упорно училась, тренируясь у самых лучших. А потом возможность проявить себя у меня отняли… И все же я продолжала выполнять свой долг. С тех пор, как мы встретились, я служила тебе преданно. Не поступай со мной так же, как они.

— Для меня ты стоишь нескольких бойцов. Когда мы впервые пришли сюда, именно ты обратилась к барону, ты определила количество людей, которых мы смогли отобрать и обучить. Что там Клас!.. Или Эмсо!.. Твои знания, исходящие от твоей культуры, помогли им создать превосходную систему тренировок. Какая еще хитрость поможет им, если ты погибнешь? Почему я должен рисковать твоим мастерством?

— Потому, что я тоже одна из твоих Волков и прошу об этом. Или я пленница?

Лицо юноши вспыхнуло, какое-то мгновение полное гнева. На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, восстанавливающее утраченное равновесие, и у Гэна мелькнули тяжелые мысли. Тейт сказала правду; она заслуживала того, о чем просила. Воины наверняка поймут это. Однако подчинение в бою — в их первом бою — приказам женщины требовало привычки. Кроме того, в просьбе чувствовалось больше ультимативности, чем потребности испытать себя. Но Гэну не хотелось спорить на эту тему после того, как Тейт так неистово изложила свои мотивы. Гэн желал лишь возместить Доннаси то, в чем она нуждалась, — заполнить образовавшуюся пустоту, грозившую порой ее поглотить. Юноша был уверен: это не связано с убийством. Однако она должна была идти туда, где убивают.

Быть по сему. К возраставшей в нем нервозности, всегда возникающей перед боем, примешалась печаль. С усилием Гэн произнес как можно бодрее:

— Будешь командовать флангом. Предупреждаю: никакой самодеятельности, пока я не прикажу, чтобы ты применила свое оружие-молнию. Понятно?

Не улыбнувшись в ответ, Тейт кивнула, соглашаясь со своей обязанностью. Он восхитился ею еще больше.

Клас заметил, что им стоит поспешить, и они с Доннаси быстро удалились. Посмотрев им вслед, Нила обратилась к Гэну:

— Пойду к женщинам, успокою их. Сайла, ты не сходишь со мной?

— Конечно. — Взгляд Сайлы все еще был устремлен на дверь, от которой отошел Гэн.

Поднявшись, она сдвинулась с места, лишь когда Нила потянула ее за руку. Подойдя к девушке, Сайла остановилась. Не прозвучало ни единого слова, и все же Гэн понял, что диалог уже состоялся. Почти незаметно на щеках Нилы выступил румянец. Жрица Роз по-прежнему стояла молча. Нила посмотрела на его непреклонное лицо, и выражение ее глаз менялось, словно в калейдоскопе, с такой быстротой, что Гэн не в силах был его уловить. Она хотела поговорить, а он не мог придумать, что сказать, и был в буквальном смысле почти лишен дара речи при мысли, что произнесет не те слова. В конце концов юноша пробормотал:

— Если мы не вернемся… — но Нила прильнула к нему до того, как он осознал, что происходит. Тело ее дрожало. Участившееся дыхание стало напоминать собой чуть слышное всхлипывание. Не говоря ни слова, Гэн крепко прижал ее к себе. Мало-помалу девушка успокоилась, и, когда отступила, ему пришлось улыбнуться ее нравоучительному тону. С уверенностью в голосе Нила произнесла:

— Ты вернешься. Нам с тобой еще многое предстоит обсудить. Планы, цели. Правда, мои не столь велики, как твои, но очень важны для меня. Думаю, и для тебя тоже.

Но для Гэна все это прозвучало вызывавшим ужасное разочарование заявлением, — слова, в которых чувствовалась лишь амбиция. Он знал все заранее, но болезненно ощутил, как сильно ждал слов Нилы о нем, о них обоих. Гэну хотелось, чтобы эта женщина любила его.

Внезапно его поразил чей-то облик, и время словно повернуло вспять.

На коленях у Нилы сидел белокурый малыш, лицом миниатюрная копия матери. Они смотрели на него напряженным взглядом, полным непостижимой боли.

Образ исчез.

Гэн жадно глотнул воздух. Ему не терпелось поделиться с Нилой своей болью, своими мыслями, чувствами — всем, о чем так хотелось рассказать с той минуты, когда впервые он обнял ее.

Когда она поняла, что потеряла Класа.

Обезумев, юноша молча прокричал: «Она никогда не сможет любить тебя так, как его!..»

Опустив руки, Гэн отступил назад и произнес:

— Я догадываюсь о твоих планах. Обещаю, что, когда мы вернемся в свое племя, имя твоей семьи будут уважать не меньше, чем прежде. Как ты говоришь, сделаем это мы вместе.

Она побледнела. Юноша был уверен, что в этот момент Нила думает об огромной сложности задаче, стоявшей на их пути. Подавшись вперед, она чмокнула его в щеку и, не успел он повернуться, как вдруг поцеловала снова, прямо в губы. Это получилось как-то грубо, и непостижимость происходящего ошеломила Гэна. Прижав руку к губам, заливаясь краской, Нила смотрела, как он приходит в себя. Слезы, которые она умело сдерживала до той минуты, брызнув из глаз, потекли по щекам сверкающими ручейками. Внезапно сорвавшись с места, девушка выбежала из дома.

Когда Гэн добрался до лагеря, там уже все напоминало людской муравейник: отовсюду доносились тихие проклятия, где-то чем-то гремели, раздавались громкие приказы. Стояла кромешная тьма, ни единого отблеска луны на небе, но он мог утверждать, что дела обстоят хорошо. Выбор места вдали от замка оказался более мудрым решением, чем они предполагали. Гэн подумал также, что, к счастью, у них нет больших проблем. Его терзало разочарование после встречи с Нилой.

Несколько вопросов привели юношу туда, где Клас уже ждал его, оседлав коней. Собаки приветствовали хозяина, радостно подпрыгивая. Тейт и Эмсо оказались вместе. Они доложили, что головная рота через пару минут готова выступить. Клас вместе с кавалерией и легкими повозками, груженными провиантом, должен был замыкать шествие.

Гэн проверял состояние дел в других подразделениях, направляясь в хвост колонны, возглавляемой Класом, когда замигал фонарь в окне одного из домов, где проживали женатые пары. Он безучастно подумал, что это могла быть Нила, а может, Сайла, и вдруг вспомнил о послании Билстена.

Он пришпорил коня, направив его вперед, сквозь толпу кавалеристов. Разыскав Класа, юноша напомнил ему о разговоре с торговцем, и друзья вдвоем попытались точно припомнить его слова. В конечном счете Клас передал командование кавалерийским подразделением офицеру и поехал искать Сайлу, а Гэн опять вернулся в голову колонны.

Сайла была уверена, что навстречу ей скачет именно Клас, еще задолго до того, как он подъехал. Сайла тихонько позвала его, и Клас спешился, обнимая ее. После долгого поцелуя он произнес:

— Это самая веская причина, по которой я должен был найти тебя, но есть и еще одна. У пройдохи Билстена было какое-то сообщение для тебя, но во всей этой суматохе мы о нем забыли. Прости. Во всяком случае, мне кажется, оно из твоей обители — он точно не сказал.

Жрица Роз заставила себя говорить спокойно:

— Рассказывай, Клас.

— «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

Она еле перевела дыхание.

— Это что-нибудь значит? — спросил он, наклоняясь ближе, и Сайла инстинктивно солгала:

— Нет. То есть да, конечно, означает что-то, но это не важно. Настоятельница передает мне, что жизнь непредсказуема, но я никогда не должна терять надежду.

— Тогда почему она так не выразилась?! Глупость какая-то. Мне надо ехать. — Клас снова поцеловал ее, и с этой минуты Сайла забыла об увядших розах, прибитых к ее двери, и о собственных целях — она могла думать лишь о нем, едущем в ночную тьму, о том, что, возможно, он никогда уже к ней не вернется. Сайла ухватилась за китель, когда он стал вырываться из ее объятий. Клас разжал женские пальчики с той ласковой силой, которая всегда удивляла ее, и, виновато улыбнувшись, сказал:

— Не волнуйся обо мне. Береги себя.

— Знаешь, есть вещи… — Она запнулась. — Нет, неважно. Ты будешь делать то, что должен. А я буду гордиться тобой.

В последний раз стиснув руку любимой, он оседлал коня и поскакал прочь. Затихающий стук копыт насмешливо вторил учащенному ритму ее колотившегося в груди сердца.

Гэн тоже прислушивался к топоту копыт сотен лошадей, надеясь, что за пределами лагеря не окажется никого, кто донес бы о скрытном уходе войск. На всякий случай он пустил лошадь рысью. Переход утомит воинов, однако теперь важно выиграть время; ничего, они выспятся завтра.

Глава 56

Река Медвежья Лапа неспешно текла по широкой долине. Ее воды приглушенно блестели на фоне серого, освещенного рассветом прибрежного леса. Над рекой парила огромная цапля, и ее отражение легко скользило от одного берега к другому. Заброшенная дорога на северном берегу реки была пуста, если не считать маленького сторожевого оланского отряда. Воины, похоже, никуда не торопились. Одни готовили завтрак, другие скатывали постели.

Ниже по течению на южном берегу реки, напротив наблюдательной позиции Гэна, был разбит лагерь Оланов, и там все было в движении, как в муравейнике. Стоявший рядом с Гэном воин произнес:

— Как раз за той пихтой со сломанной молнией верхушкой они заготавливают бревна для плотов, Мурдат.

Юноша вздрогнул. Даже сейчас, когда все мысли должны быть заняты приближавшейся битвой, это прозвище снова растревожило душу. Наверное, потому, что оно заставляло взглянуть на самого себя в другом свете. Для всех остальных это было его имя. Для Гэна Мондэрка это был союзник, неизвестный человек. Он только сейчас начал открывать самого себя; он еще понятия не имел, кто такой Мурдат.

Воин между тем продолжал:

— Плотов они пока немного настроили, думают, что не придется переправлять сразу всех лошадей. Вон там видны и лодки — их реквизировали повсюду и собрали на берегу у переправы.

— Когда они начнут переправу?

— Сегодня, — уверенно ответил разведчик, а когда Гэн вопросительно посмотрел на него, улыбнулся. — Они пакуют свои кухонные принадлежности, а это значит, что больше не собираются есть на той стороне реки.

— Они могут и не есть некоторое время или ограничиться холодной пищей — последние два дня мы так и поступали, чтобы никто не обнаружил нас по дыму костров. — Опустив глаза, воин переступал с ноги на ногу. Гэн похлопал его по спине. — Но я думаю, что ты прав. Ты все сделал правильно. Передай своему командиру мою благодарность.

Дотронувшись до уха, воин произнес: «Слушаюсь!» — и проворно убежал прочь. Гэн не без удовольствия наблюдал, как тот расплылся в широкой улыбке, полагая, что никто за ним не следит.

Покидая свою наблюдательную позицию, юноша подумал о том, как важно такое воодушевление во время битвы. Ведь его воинам будут противостоять превосходящие их числом, приученные побеждать силы.

Отгоняя прочь не покидавшую его тревогу, Гэн подошел к лужайке, где его ждали Клас и Тейт с собаками. Он постарался придать своему голосу уверенность.

— Сегодня. — Его друзья кивнули в ответ. — Все ли командиры твердо знают свои задачи? Одна ошибка, и ночью мы будем спать в другом мире. — Гэн указал пальцем вверх.

— У нас хороший план, — уверенно сказала Доннаси. — Все получится.

Клас был уже поглощен предстоящей битвой. Неестественно блестевшие глаза выдали его возбуждение прежде, чем прозвучал резкий ответ:

— Положись на мою интуицию. Мы будем драться, как звери. Какие бы приказы ты ни отдавал, мы выполним свою задачу. Мы разобьем врага.

Гэн сжал татуированную правую руку Класа.

— От того, как ты будешь драться, все будет зависеть в первую очередь, мой друг. — Отойдя на несколько ярдов, он посмотрел на освещенные солнцем вершины Гор Дьявола. Юноша с большим трудом отогнал одолевавшие его мысли и настойчивые образы предстоящей битвы. Наконец сознание очистилось, и он смог заглянуть внутрь себя ясным, ничем не замутненным взором. После этого Гэн был полностью готов к сражению, не отягощенный ни предубеждениями, ни сомнениями. Он был единым целым, вобравшим в себя многое, — как лето, сложенное из многих теплых дней. Почувствовав необыкновенное воодушевление, юноша осенил себя Тройным Знаком и вернулся к ожидавшим его друзьям.

— Все на позиции. Клас, пойдешь в атаку со своим отрядом, когда посчитаешь, что пришло время. Если тебя обнаружат раньше, отступай. Попытаемся напасть где-нибудь еще. Согласен?

— Да. — Клас ограничился привычным ему устным ответом и удалился, не отсалютовав. Гэн улыбнулся, глядя ему вслед. Клас на Бейл всегда останется самим собой.

Он повернулся к Тейт:

— Тебе дадут сигнал военными барабанами. Используй свое оружие-молнию только для самообороны. Не хочется, чтобы Оланы узнали о твоем присутствии.

— Слушаюсь! — Доннаси подмигнула, потянув себя за ухо, а затем состроила гримасу в спину удалявшемуся Класу, посмеиваясь над его настойчивым упорством не следовать никаким правилам. Гэн рассмеялся и впервые за последние несколько недель почувствовал себя свободным. Словно разорвались цепи, связывающие его с миром, который он не любит и не понимает. Если бы не надо было соблюдать абсолютную тишину, чтобы не выдать себя врагу, из его груди вырвался бы восторженный боевой клич.

Вернувшись на свою позицию на холме, он увидел воинов Класа, пробиравшихся к реке, прижимаясь к земле и искусно используя все укрытия. Воины ползли по-пластунски, направляясь к тому месту, где ожидалась высадка переправляющихся с того берега Оланов.

Внимание Гэна привлекла ирония сложившейся ситуации. Если бы не оланские работорговцы, сделавшие эту область необитаемой, здесь, пожалуй, негде бы было укрыться. Урожай с полей был бы собран, травы скормлены домашнему скоту. Набеги Оланов прогнали отсюда фермеров, и дикая природа взяла свое. Сегодня окрестные поля были покрыты подернутыми красками осени высокими травами и кустарником почти в человеческий рост. А раз Клас мог спрятаться, у Волков появлялся шанс.

Гэн ухмыльнулся. Волки. Они еще покажут себя.

К лодкам, подготовленным у места переправы на южном берегу, направились первые воины Оланов.

Легкий ветер скрывал перемещения отряда Класа, хотя для глаз Гэна небольших колебаний кустарника было более чем достаточно, чтобы восстановить картину выдвигавшихся на позиции воинов. Он буквально видел, как они растягиваются в шеренгу, разматывая пращи длиной в три фута и прикрепляя к их концам кожаные мешочки для метания камней. Юноше казалось, будто он слышит скрежет металла о металл, когда кто-то из воинов проверяет, как выходит его мурдат из ножен.

Пот струился по лбу Гэна. Он поднял руку, чтобы вытереть пот, но рука была такой же мокрой. Словно сопереживая, Раггар ткнулся в него мордой, слегка поскуливая.

— Будь готов, старина. — Юноша потрепал собаку по спине. Тут же оказался Шара, требуя такого же внимания. К удивлению Гэна, на этот раз старый пес не возражал.

Однако уже не было времени задерживать на этом внимание. Тейт выступила со своим отрядом, направляясь к лесу на северной границе поля. Малочисленный отряд Класа, вооруженный пращами, затаился гораздо южнее.

Гэн спросил себя, что еще можно было сделать для лучшего выбора позиции, для подготовки войск и их оснащения, что еще могло бы помочь им.

Он недобро ухмыльнулся, вспомнив о нововведениях Доннаси. Должно быть, ее народ — непревзойденные воины. Она разбиралась в тактике и воинском снаряжении, как никто другой. Иногда Гэн не мог поверить, что такой молодой человек, тем более женщина, мог так много знать о ратном деле.

Ярким примером были новые щиты. Они изготавливались из шкур и прутьев, но основой служил тонкий лист металла. Стрелы и удары меча были им нипочем. Верхняя кромка щита делалась из острой, как бритва, полоски стали, и в ближнем бою ею рубили не хуже меча. В центре лицевой части щита выступал короткий клинок, а сзади в специальных ножнах крепился восьмидюймовый боевой кинжал со свинцовым шаром на конце рукоятки — рукоятка также становилась грозным оружием, способным проломить череп. Тейт усовершенствовала и пращи. По ее указаниям кузнецы выковывали металлические шары, утыканные длинными выступающими шипами и походившие на ежей. Когда они падали после броска на землю, то по крайней мере два шипа торчали вверх. Если они попадали во врагов, то тем хуже для них, но главной их целью — Гэну стало не по себе, когда он подумал об их ужасающей эффективности, — было просто лежать на земле, препятствуя атакам кавалерии.

Взгляд юноши скользнул к тылам, где находилась кавалерия Волков под началом Эмсо. Тут не было места для открытой в стиле Собак кавалерийской атаки с обходом врага по флангам, зато Эмсо будет здесь в своей тарелке. Однако на первом этапе схватки ставка должна быть сделана на хладнокровие Класа.

Эмсо нельзя было не узнать по суровой осанке, хотя лицо скрывала одна из новых боевых масок, напоминавших традиционные маски воинов Собак. Солдатам разрешалось усовершенствовать маски на свой вкус, так что попадались весьма занятные образцы.

На южном берегу уже готовилась к отправке вторая партия лодок. Оланы тащили по каменистому берегу дюжину судов, напоминавших Гэну неуклюжих животных, пробирающихся к воде. Но, отчалив, лодки вновь обретали силу и грацию. Воины налегали на весла, держа курс на северный берег. Даже с такого расстояния крики тысяч людей и ржание сотен лошадей сливались в единый гул. Несмотря на разрозненность голосов и отсутствие спешки, ощущалась сила надвигавшейся волны наступления.

Гэн вскочил на ноги. Во рту пересохло, и он еще раз подумал о необыкновенно жарком утре, несмотря на высокие облака, большую часть времени закрывавшие солнце.

Причалили первые лодки с оланской пехотой, и воины, продвинувшись немного в глубь берега, собирались группами и усаживались на землю, ожидая, пока к ним присоединятся другие отряды. Край поля перед засадой Класа заполнялся людьми, растекавшимися по берегу коричневым пятном. Издалека казалось, что это река выходит из своих берегов. Число их росло, нарастал и производимый ими шум, а лодки все сновали в обоих направлениях.

Первые предупреждения о поджидавшей опасности донеслись до основных сил Оланов вместе с криками раненых из их передовых рядов. Услышав условный свист, с безупречной слаженностью поднялись воины отряда Класа. Сердито загудели ремни пращей, и первые камни со свистом обрушились на головы атакующих. С такого расстояния было невозможно промахнуться, и тяжелые камни разили наповал. Оланы десятками падали на землю, некоторые с криками пытались подняться, многие умолкали навсегда.

Кровавая бойня вызвала панику. Сметая офицеров, пытавшихся построить войска для ведения обороны, уцелевшие Оланы бросились назад к реке. Воины Класа двинулись вперед, и первые ряды уже обнажили мечи для ближнего боя, а остальные продолжали работать пращами, нанося отступавшим страшный урон. Затаив дыхание, Гэн смотрел, как один из его воинов попытался ударом с плеча поразить Олана мечом. Тот легко отразил атаку квадратным щитом, но в этот момент молодой Волк полоснул врага смертоносной кромкой своего щита — в точности, как его учили. Враг рухнул на спину с перерезанным горлом.

Река преградила Оланам путь к отступлению. Те, кому удалось сохранить спокойствие, выстроили из щитов заслоны, останавливая бегущих. Прибывавшие воины, предупрежденные об опасности, выскакивали из лодок в полной боевой готовности. Сгибаясь под непрекращавшимся градом камней, оланские полки занимали круговую оборону.

Гэн подал сигнал Эмсо.

В это время камни и стрелы уже обрушились на Волков. А что еще хуже, со стороны Оланов со зловещим блеском летели «чинги» — метательные диски с остро заточенными краями. Имея не менее шести дюймов в поперечнике, они при прямом попадании сносили голову. В любом случае раны от них были страшные.

Упал один Волк. Другой. Поле было покрыто убитыми и ранеными Оланами — по оценкам Гэна, их было не менее трех сотен, — но они могли себе позволить и вдвое большие потери. Волкам же необходимо было беречь каждого воина.

— Отступай же, — глухо пробормотал Гэн, не слыша сочувственного рычания Раггара. — Назад, Клас!.. — молил он, беспомощно сжимая руки.

Прежний пьянящий восторг сменился невыносимой горечью во рту. В попытках избавится от нее Гэн постоянно сплевывал, несмотря на мучительную жажду. Умирали его воины, его Волки, верившие, что он приведет их к победе и славе. Юноше казалось, будто он различает крики каждого раненого, и он услышал свой вопль, полный бессловесной неудержимой ярости.

А затем молитва-нара принесла ему спокойствие; горечь исчезла, остался лишь холод.

Вскочив в седло и пришпорив коня, он поскакал к ожидавшим воинам. Приблизившись, юноша увидел полные неприкрытого страха глаза за обманной свирепостью масок и сказал тем, кто мог его слышать:

— Ваши товарищи хорошо выполнили свою работу. Отряд Класа уже приходит в себя. Мы ударим через несколько минут одновременно с отрядом Тейт. Затем вступит Эмсо.

Слышавшие его потрясли над головами мечами. Это был леденящий душу, почти беззвучный энтузиазм; они знали, что их главное оружие — неожиданность, и лишь тишина способна защитить их. Приглушенный гул пробежал по рядам, когда слова командира передавались от воина к воину.

К тому времени, как Гэн занял скрытую наблюдательную позицию на краю леса, отряд Класа буквально бежал от врага. Оланы были уже неуправляемы в своем желании догнать и отомстить тем, кто нанес им такой урон и навлек на них позор. Они не обращали внимание на отдаваемые с помощью свиста и рожков команды, приказывавшие им сомкнуть ряды и замедлить погоню.

Легко вооруженные и быстрые воины Гэна находились все еще достаточно далеко, чтобы избегать ближнего боя, ухитряясь осыпать преследователей камнями и стрелами. Совсем рядом был уже темневший на фоне неба лес. Оланы бежали изо всех сил, стараясь перехватить беглецов.

По команде Класа его люди замедлили бег, смыкая ряды для обороны. Оланы радостно заорали, увидев, что их жертвы останавливаются.

Когда-то Гэну довелось наблюдать погоню медведя за степной собакой. Не сумев укрыться в норе, собака бросилась бежать, но медведь настиг ее. Тогда она, повернувшись, поднялась на задние лапы и, обезумев от страха и отчаяния, вцепилась медведю в нос. Тишину прерии разорвал страшный рев зверя, прихлопнувшего собаку одним ударом.

Эта последняя сцена припомнилась ему наиболее отчетливо, когда он наблюдал, как скопище вооруженных пехотинцев Олы настигает своих обидчиков.

Позади пехоты показалась оланская кавалерия, обогнавшая бегущих и готовая ударить первой. Несколько Волков бросились назад. Ободренные этим зрелищем конники загоготали, не обратив внимания, что у самого леса беглецы остановились. Они были так возбуждены атакой, что не сразу заметили, как в их рядах неожиданно появились прорехи — это метатели усыпали поле «ежами». Лошади спотыкались, и многие всадники, упав, уже не могли подняться.

Гэн коротко взмахнул рукой, и находившийся в укрытии лучник выпустил подряд две стрелы — одну свистящую, вторую дымовую. Гэн опасался, что их не заметят. С огромным облегчением он увидел, как в ответ на сигнал кавалерия Эмсо двинулась к реке.

Гэн быстрой рысью бросил свой отряд вперед. Они двигались на звуки боя и рожков Оланов в молчаливом ожидании атаки. Шум их продвижения разносился по лесу тревожным безбрежным шорохом. Пока Волки не показались из-за деревьев на поле, войска Оланов даже не подозревали об их присутствии. При виде атакующей конницы прежнее воодушевление исчезло. Тревожно зазвучали боевые рожки и свистки. На другой стороне поля показался отряд Тейт.

Они появились с тем же зловещим молчанием, стремительно продвигаясь вперед.

Готовясь встретить атакующие силы Оланов, воины Класа выстроились в одну линию перед теми, кто раньше отбежал к лесу. Неожиданно между ними появились новые Волки, быстро строясь в шеренгу. По свистку они опустились на колени, не сводя глаз с приближавшейся конницы, и в одно мгновение подняли спрятанные на земле огромные копья, образуя неприступную стену. Воины в последнем ряду держали копья длиной по двадцать футов. В первом и втором рядах копья были соответственно короче, так что, когда их основания опустились для упора в землю, врага встретила сплошная стена разящей стали. Конники уже не могли остановиться, да и в кураже особо не пытались сделать это. Первые из них налетели на копья, а наступавшие сзади продолжали давить им в спины. Через несколько мгновений, сверкая мурдатами, Волки уже врубились в ряды атакующих.

Торжествующие крики пехоты Оланов сменились возгласами испуга, когда они увидели, что Волки охватывают их с обоих флангов. Но, что еще страшнее, в них врезалась собственная кавалерия, остатки которой беспорядочно отступали вотчаянной попытке вновь объединиться в боеспособные отряды.

Тут с тыла с ревом ударила конница Эмсо. Одновременно пошли в атаку отряды Гэна и Тейт. На врага обрушился град стрел и выпущенных из пращей шаров. Двинулись вперед и силы Класа, чьи воины, оседлав оланских коней, разили врагов своими копьями.

Численное превосходство окруженных Оланов было сведено на нет. Те, кто оказался на краю окруженной массы, сражались достойно, но им противостояли не менее искусные воины.

Это было не просто поражение. Это был разгром, избиение. Сначала Волки атаковали с отчаянием людей, которым оставалось лишь победить или умереть. Теперь они сражались с воодушевлением, осознав, что поражение не есть их вечный удел.

Гэн приказал выпустить еще несколько дымовых стрел, указывая Эмсо открыть проход к реке, куда тут же ринулись в надежде на спасение первые группы Оланов. Окруженные воины почувствовали, как ослабло давление с тыла. Автоматически они хлынули в том направлении. Звуки боевых рожков призывали сохранять порядок. Военный барабан отдавал приказ восстановить обороноспособный центр. Гэн прокричал команду собакам, и бросился в месте с ними вперед, намереваясь заставить барабан замолчать. Рычавший Раггар бежал рядом, Шара и Чо прикрывали сзади. Лишь первого противостоящего ему воина юноша различил отчетливо, затем их лица стали расплывшимися пятнами — ложный выпад мечом и удар в незащищенное место. Работали инстинкт и навыки, он был уже скорее сгустком силы, чем человеком. Видевшие его атаку Волки одобрительно закричали и с удвоенными силами пошли на врага.

Гэн направил лошадь к плотной группе Оланов. Один из них, высоко подняв рожок, трубил команды. Рядом с ним на подставке стоял барабан. Не обращая ни на что внимания, барабанщик посылал свое сообщение. Заметив опасность, на его защиту бросился всадник в доспехах, богаче которых Гэну не приходилось видеть. Он оказался искусным воином и сражался с яростью гордого мужчины, знавшего, что ему уже нечего терять. Расположив собак по флангам и с тыла, Гэн бросился на вражеского офицера. Противник отступать не собирался. Дважды доспехи Гэна спасли ему жизнь; направленный в горло удар едва не разбил пополам боевую маску. Кроме того, ему приходилось уворачиваться и от других нападавших, как и Раггару с Чо, спасавшихся в невероятных акробатических прыжках от преследовавших их копий. Наконец Гэн заставил противника раскрыться, и Олан, поняв свою оплошность, успел отчаянно крикнуть, прежде чем удар меча сразил его наповал. Развернувшись, Гэн разрубил мечом барабан. Горнист бросил свой рожок на землю и, упав на него сверху, закрыл голову руками. Услышав победный рев Волков, Гэн покинул место схватки. Оланы были сломлены, ужас поражения волнами накатывался на их ряды.

Охватившая противника паника была союзником Волков.

Они усилили натиск, наступая с флангов и ломая сопротивление храбрецов, пытавшихся прикрыть отступление, которое уже превратилось в паническое бегство.

И кровавую бойню.

Когда Гэн дал команду прекратить преследование, на берегу реки виднелось не больше двух сотен оставшихся в живых Оланов.

Оставив грозную молчаливую стражу около покорившихся судьбе пленных, Волки разбрелись по полю боя, подбирая своих раненых и убитых. Позади всех ехала Тейт. Она была одна, когда обнаружила тело убитого оланского командира. Лежавший рядом шлем был покрыт царапинами и вмятинами. Спешившись, Доннаси подняла его. Какое-то время она молча рассматривала находку, поражаясь, как он похож на шлемы, которые ей доводилось видеть в музеях или на иллюстрациях исторических книжек. Затем Тейт окинула взором покрытое телами поле боя. Теперь, когда исчезли страх и возбуждение битвы все выглядело до боли бессмысленно. Мир вокруг был таким же безумным, как и тот, который она покинула навсегда.

Доннаси с тревогой подумала о своих товарищах, и чувство одиночества сдавило горло. Как там другие женщины? Обучает ли Фолконер Оланов, как она Волков?.. Если да, то как бы им ни пришлось столкнуться лицом к лицу на поле боя.

Она вспомнила о Джонсе — единственной ниточке, связывающей с прежним миром. Похоже, он сходил с ума. Неожиданно Тейт испытала непреодолимое желание отправить своим друзьям весточку, дать знать, где она и чем занимается. Вытащив штык, она решила было нацарапать сообщение на шлеме, но раздумала. Надпись будет слишком бросаться в глаза. Надо придумать что-нибудь такое, что поймут только ее друзья. Оживленно разговаривая, мимо прошли два Волка. Хотя она разобрала всего несколько слов из их беседы, этого было достаточно, чтобы подсказать решение проблемы. Острием штыка Доннаси нарисовала корявую, но вполне узнаваемую корову, а чуть правее — два гусиных пера для письма.

Гэн приказал не допускать грабежей и издевательства над пленными, но все оружие и доспехи должны были быть собраны. Невредимые пленники могли по выбору или присоединяться к войскам Харбундая, или вступать в рабочие бригады, а раненых пленных возвращали в Олу. Что касается убитых, то воины уже собирали дрова для погребального костра.

Рассматривая снаряжение лежавшего у ее ног Олана, Тейт обратила внимание, что рука убитого накрыла висевший на поясе нож. Внутренне содрогаясь, она сняла ремень вместе с ножнами. По словам Гэна, Билстен упоминал о кинжале, переданном оланскому командиру в качестве взятки. Спрятав нож под доспехами, Доннаси направилась дальше. Мысли ее вернулись к шлему. Надо все хорошенько обдумать, чтобы потом не пожалеть о своем поступке. Она может быть запросто заподозрена в попытке установить связь с врагом.

Разыскав Эмсо, Тейт неловко протянула ему шлем.

— Я хочу, чтобы это вернули в Олу вместе с ранеными. — Эмсо молчал, и она изложила свое объяснение: — Надо, чтобы шлем попал к королю, — тогда он поймет, что мы убили его командира.

Эмсо продолжал рассматривать трофей со всех сторон. Увидев нацарапанные рисунки, он помрачнел и бросил на женщину устрашающий взгляд. Протянув к нему руки, та стала умолять:

— Это всего лишь сообщение моим друзьям. Больше никто не поймет его. Прошу тебя! Я хочу, чтобы они знали, что я жива, и все… Если они сами живы, — закончила она, опуская глаза.

— Почему ты считаешь, что твои друзья увидят это? — спросил Эмсо.

Доннаси вновь оживилась:

— Король скорее всего держит их рядом с собой, верно?.. И если не он сам, то придворные расскажут им об этих символах. Все будут заинтригованы. Мои друзья обязательно услышат о них.

— Вовсе не обязательно.

— Ты прав, может, и необязательно, но шанс все-таки есть. Пожалуйста, Эмсо, ради нашей дружбы!

— Гэн — тоже наш друг. А он сказал, что Оланы не должны знать о твоем присутствии здесь.

— А Оланы и не узнают. Только мои друзья. Что же здесь плохого?

— Не знаю. — Эмсо, нахмурясь, недоверчиво смотрел на шлем, затем пристально поглядел в глаза Тейт. — Я подумаю. Но больше ты не должна вспоминать при мне об этом. Никому ни слова, и не спрашивай меня о решении. Как будто ничего между нами не было.

Та молча кивнула. Когда Эмсо повернулся, вид его одеревеневшей шеи смутил и пристыдил ее. Рука непроизвольно поднялась, чтобы помахать ему вслед, и тут же опустилась. При этом Доннаси ощутила спрятанный под доспехами кинжал, и вспомнила, что у нее остался еще один секрет.

Она сказала себе, что кинжал является законным сувениром, военным трофеем. А затея со шлемом была все-таки рискованной игрой с малыми шансами. Эмсо может бросить его в реку, и она никогда не узнает об этом. Не было и никакой гарантии, что кто-нибудь поймет смысл сообщения. Все находилось в руках судьбы.

Тем не менее разговор с Эмсо оставил неприятный осадок.

На пути к Гэну Тейт заметила на другом берегу едва уловимое движение, насторожившее ее. Более того, от мысли, что кто-то там прячется, она ощутила острое неприятное покалывание в суставах. Похоже, нервы совсем расшатались. Доннаси решила ехать дальше как ни в чем не бывало и была вознаграждена, увидев, как открытое пространство стремительно пересек всадник. Затем она заметила и других — по крайней мере человек двадцать.

Их поведение крайне удивило Тейт. Оланы, завтракая в нескольких сотнях ярдов ниже по течению от этого места, и не думали прятаться. А эта группа конников вела себя абсолютно иначе. Они двигались по лесу, словно дикие звери, зная, что никому не должны попадаться на глаза. Даже толком не разглядев их, Доннаси знала, кто это. Воины Дьяволов.

Поспешив рассказать об увиденном Гэну, она описала место, где прятались всадники. Она была отчасти посрамлена тем, как быстро он их разглядел среди деревьев. А Клас даже превзошел друга, легко пересчитав Дьяволов, словно воинов на параде. Они раздумывали, что предпринять, и Клас предложил отправить в погоню кавалерию, но Гэн не согласился. Тейт предположила, что Люди Гор могли просто услышать шум сражения и решили вмешаться.

Юноша покачал головой. Казалось, он чем-то приятно удивлен.

— Они были здесь. Я так и думал, что они будут. — Он кивнул головой, погруженный в свои мысли.

Доннаси заинтригованно смотрела на него. Многое ей было непонятно, и лишь одно она знала наверняка — Гэн уже обдумывал свой следующий шаг.

Глава 57

Чествование победителей началось с того момента, когда из леса показались первые Волки, возвращавшиеся с поля брани. Встречавшие образовали живой коридор от опушки леса до стен замка. Во главе колонны шли кавалеристы Эмсо. Радостные крики толпы стали им заменой отдыха, которого у них не было со времени окончания сражения, и воины подняли головы, распрямили спины. Они улыбались друзьям, родным, да и всем остальным. Едва показались пехотинцы, крики приветствия стали разноситься с новой силой, достигнув апогея, когда ехавший впереди Гэн вытащил меч и, помахав им, указал на воинов. Те в ответ также подняли свое оружие и стали им размахивать. А когда один из воинов начал стучать мечом по щиту, его тут же поддержали. Вскоре вся колонна шествовала под звуки ритмичных ударов стали о сталь, а громогласное скандирование «Мурдат! Мурдат!» начало заглушать приветствия толпы, вскоре присоединившейся к крикам воинов.

Гэн был словно во сне. Он знал, что впереди ждут новые битвы, но первая победа — одна на всю жизнь. Его взгляд выхватывал отдельные детали развернувшегося вокруг действа: вот девушка с разбросанными по плечам волосами, в раздуваемой ветром юбке проскальзывает сквозь толпу, прорывается через два ряда солдат к своему избраннику. Она стремительно целует воина и, прежде чем убежать, вспыхивает таким алым цветом, что рядом с ней померкла бы самая яркая роза. Вот маленький мальчик бежит изо всех сил, чтобы дотронуться до сапога Гэна. Он смотрит вверх с таким трепетом и благоговением, что Гэн не выдерживает и громко смеется.

Внимательные глаза на обеспокоенном лице ищут кого-то среди прибывающих воинов. Седая женщина, положившая руку на плечо стоящего рядом мужчины, такого же седого и встревоженного. Из последних сил она старается подняться на цыпочки. Уверенный, что это муж и жена, Гэн обернулся, чтобы посмотреть, ответит ли кто-нибудь на их взгляды. Один из воинов, командир отделения, посмотрел на стариков. На секунду их взгляды встретились. Грустно покачав головой, воин с этого мгновения смотрел только прямо перед собой, даже когда проходил так близко от них, что до него можно было дотронуться. Приветственный рев толпы заглушил мучительный стон, вырвавшийся у побледневшей женщины. Муж подхватил ее, не давая упасть. По его щекам потекли слезы, которые он даже не пытался сдержать.

Это наш удел, подумал Гэн. Каждая победа будет идти рука об руку со страшными, разрывающими душу потерями. Но надо быть готовым к этому. Если мы не будем сражаться, то превратимся в рабов. Как превратились в них сейчас эти старики, скованные своей утратой.

Он вспомнил об отце, который нашел смерть от рук своих людей, потому что был достаточно мудр, чтобы попытаться поддерживать мир, не жертвуя честью.

Кто-то в толпе выкрикнул его имя, и Гэн повернулся туда, автоматически помахав рукой. Он спохватился, что грустные мысли надели на его лицо печальную маску, и велел себе не думать о том, что омрачает радость победы.

Однако образ пожилой пары продолжал стоять у него перед глазами. Такие шрамы на сердце нельзя исцелить бурными приветствиями. О них позабудешь только под грузом новых тревог.

Дьяволы намеревались объединиться с войсками Олы, чтобы нанести неожиданный удар и одержать легкую победу. Волки продемонстрировали невозможность того и другого. К сожалению, Люди Собаки ощутят на себе последствия этого разочарования. Во время их побега в Харбундай многое говорило о том, что Алтанар направлял Дьяволов в засады с целью перехвата беглецов на одном из горных перевалов. Успех Дьяволов вывел бы Собак из игры, а это позволило бы Оле беспрепятственно захватывать их территории после установления контроля над Харбундаем. Люди Гор готовились к войне, предвкушая добычу. У Алтанара был выбор: либо сражаться рядом с ними, либо потерять их как союзников. Безусловной жертвой этого союза будет наиболее ненавистное Дьяволам племя, их извечный враг номер один.

Нынешней зимой Собакам придется нелегко.

Гэн стал думать о них. О своих людях. Он вспомнил страдания седой женщины. Кого она потеряла — сына? Внука? Сколько женщин племени Собаки ощутят боль подобной утраты этой зимой?

Юноша припомнил свои чувства, когда он увидел изрубленных работорговцами мальчиков из замковой стражи барона. Результаты допроса пленников после сражения подтвердили некоторые его подозрения. Атака, унесшая жизни двух старших сыновей Джалайла, была предпринята после того, как Оланам стало известно, что войска Харбундая слабы и неподготовленны. Более того, за три дня до атаки отряд их кавалерии был направлен к переправе, где произошла стычка с Волками. Целью этой вылазки было обеспечение безопасности возвращения партии невольников и разведка места возможной переправы через реку крупного отряда.

Оланы также знали, что их генерал изо всех сил старался убедить Алтанара: совместная атака войск Оланов и отрядов Людей Гор на Джалайла приведет к краху Харбундая. Генерал настаивал на личном командовании войсками. Пленники были уверены, что он решил атаковать у переправы через Медвежью Лапу после стычки с Харбундаем в восточных владениях барона.

Позже, когда Тейт принесла Гэну украшенный драгоценными камнями кинжал, причина поведения генерала прояснилась. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что перед ним оружие, о котором рассказывал Билстен. Клинок, похоже, являлся лишь первым взносом, а окончательно расплатились ножнами. И то и другое было спрятано теперь под курткой Гэна.

Эти мысли прервало появление барона, окруженного собранной для приветствия победителей знатью. А когда Гэн увидел Нилу, то позабыл обо всем на свете. На девушке были брюки для верховой езды и рубаха черного с красноватым отливом цвета, напоминавшая согретую солнцем ежевику. Осенняя прохлада заставила ее накинуть ярко-желтый плащ. Одежда других была выдержана в таких же ярких тонах, но Гэн, кроме Нилы, никого не замечал. Он не знал, сколько пришлось ей махать Рукой, пока он заставил себя помахать в ответ. Но к этому времени большинство воинов махали кому-то, и его рука затерялась среди сотен других.

Свита выглядела яркой и оживленной. Свежий ветер развевал личное знамя барона — расправивший крылья ворон на белом фоне. По правде говоря, Гэну не нравились знамена Харбундая. Их шили в форме квадрата со стороной примерно в длину руки воина. Благодаря поперечинам сверху и снизу флаг вместе с древком образовывал жесткую конструкцию, которую было непросто нести в ветреную погоду, что подтверждали своим видом пошатывавшиеся знаменосцы. Когда эти флаги разворачивали лицом к противнику, они были хорошо видны спереди и сзади, но их невозможно было рассмотреть с флангов. Они позволяли врагу распознать только силы, стоящие прямо перед ним, и служили надежным ориентиром лишь находившимся позади него воинам. Гэн не раз думал об этом раньше, когда приходилось срочно разыскивать позиции баронских войск. Волки пользовались гораздо меньшими свободно развевающимися знаменами. При необходимости эти длинные узкие полотнища можно было легко скатать и спрятать, но развернутые они, как правило, не подводили.

В ответ на появление барона Гэн приказал поднять флаг с волчьей головой. Он старался не слышать громких криков, которые приветствовали изображение оскалившегося зверя, взметнувшееся над полутысячным отрядом. Но их слышал барон, и разделявшие их пятьдесят ярдов не помешали Гэну заметить, как тот застыл в седле.

Осадив лошадь, Джалайл приказал свите остановиться, позволяя конному отряду обойти их и занять позицию рядом. С приближением Волков ударили боевые барабаны, сливаясь с ритмичными ударами мечей о щиты и резкими звуками медных труб, приветствующих победителей. Гэну прежде не приходилось видеть такой грандиозный прием, и размах встречи произвел на него впечатление. Блестела начищенная сбруя лошадей, на ярком осеннем солнце сияли музыкальные инструменты, костюмы знати слепили своей роскошью. Оглянувшись, Гэн подумал, что даже войско стало выглядеть лучше. Некоторые украдкой счищали пятна со своих курток, сбивали грязь с сапог и щитов.

Юноша делал мысленные пометки на случай торжественных встреч в будущем.

Отведя кавалерию от основных сил, Эмсо выстроил ее так, что Гэн подъезжал к барону между двумя отрядами воинов. Остановившись, он отсалютовал сжатым кулаком, заметив на заднем плане улыбающуюся Нилу, махавшую рукой. Стоявшая рядом Сайла была более сдержанна, но взгляд ее неотрывно следил за Класом.

Войска наконец прекратили оглушительный грохот. Смолкли и барабаны, чтобы после короткой паузы раскатистой дробью предварить торжественное приветствие трубачей. Когда трубы замолчали, барон кивнул головой, и Гэн двинулся ему навстречу. Лошадь под ним горячилась, словно чувствуя ответственность момента. Собаки, напротив, трусили рядом, демонстрируя полное равнодушие.

Гэн не рассчитывал на теплое приветствие барона, он его и не услышал. Джалайл сдержанно поблагодарил Волков и его лично от своего имени и от имени всех своих подданных. Лишь на несколько мгновений лед в его взгляде растаял, а раздражение сменилось более теплыми чувствами: барон рассказал, что вчера прибыл королевский вестник. Он предупреждал о возможном появлении Оланов в районе переправы через реку Медвежья Лапа. Король сообщал также, что силы Оланов минимальны, но он тем не менее направляет подкрепление под командованием своего племянника для «гарантии стабильности в баронстве». Джалайл продолжал рассказ:

— Мне было приятно отправить вестника назад с сообщением о том, что три дивизии Оланов предприняли попытку перейти границу Харбундая и были разбиты и что я чувствую себя в состоянии защитить свои земли. Мне уже сообщили, что «подкрепление» повернуло обратно.

— Твои люди сражались достойно, — ответил Гэн. — Мы потеряли всего девятнадцать человек убитыми и тридцать три ранеными. Все раненые, кроме семерых, скоро снова будут в строю. Это был удачный день.

— Невероятный, — поправил его барон. — Я хочу услышать все подробности и после отдыха приглашаю тебя в свои покои. Нам надо поговорить. Через два дня будет официальное празднование. Мой народ истосковался по победам!

После заключительного приветствия Джалайл, развернув лошадь, направил ее через живой коридор, который расчистила ему свита. Гэн жестами попросил Нилу прийти к нему в дом, не обращая внимания на многозначительные улыбки наблюдавших эту сцену.

Не ожидавшие торжественной встречи Волки оживленно обсуждали увиденное. Предвкушая грядущие празднества, они взахлеб рассказывали о выигранном сражении. Гэна забавляло, какими подробностями обрастали рассказы при каждом новом повторе. Ко времени прибытия к месту постоя можно было подумать, что Волки разгромили вдвое больше вражеских отрядов, причем затратив на это вдвое меньше времени.

Проследив за отправкой раненых, Гэн отдал последние приказы своим войскам. Как это ни было ему неприятно, юноша объявил, что меры безопасности остаются прежними, включая посты ночных дозорных. Основное отличие ночных дозоров у Волков по сравнению с Людьми Собаки состояло в отсутствии собак. Чтобы воины не чувствовали себя одинокими, они заступали в дозор по трое, так, чтобы один из них всегда бодрствовал. Слова командира вызвали в войсках ропот, но, после того как Волки совершили невозможное, они справятся и с этой повинностью.

Гэна приятно удивил тон этих роптаний. Его отец как-то говорил, что труднее всего справиться с человеком, достойно перенесшим унижение и триумф. Ему бы хотелось, чтобы Кол послушал окружавших его людей. Казалось, они собираются завоевать мир.

Нила проскользнула в маленькую хижину, служившую штабом, передразнивая приветствие Волков. Улыбнувшись, Гэн с деланной серьезностью ответил ей таким же приветствием. Девушка воскликнула:

— Так, значит, только так можно привлечь твое внимание? Мне что, надо колотить мечом о щит, чтобы ты обо мне вспомнил? Тебе здесь больше нечего делать. Возвращайся в замок. Немедленно!

Гэн вскочил на ноги.

— Как прикажешь. Но только если мы пойдем туда пешком. Я хочу побыть с тобой наедине как можно дольше.

Нила улыбнулась и, ничего не ответив, выбежала наружу. Когда удивленный юноша вышел следом за ней, она уже привязывала поводья Подсолнуха к мачте с флагом у шатра.

— Я потом пришлю кого-нибудь за ним, — бросила девушка, продевая руку под его локоть.

По дороге к замку она расспрашивала о ходе сражения. Нила слушала, не перебивая и задавая вопросы лишь после того, как он замолкал или собирался рассказывать о новом этапе битвы. Узнав обо всем, она наконец спросила о его личном участии. Гэн объяснил, что его задача состояла в гарантии выполнения намеченного плана, а не в каких-то конкретных действиях. Рассказал он и о том, как заставил умолкнуть боевой рожок Оланов, утаив при этом, что срубил вражеского командира, в значительной степени решив исход сражения.

Гэн также поведал о трофейном кинжале, обнаруженном Тейт, еще раз подтвердив свою убежденность, что это — то самое оружие, которым, по словам Билстена, подкупили командира Оланов. Когда он закончил рассказ, они уже подошли к замку, но, вместо того чтобы направиться прямо к воротам, Гэн отвел девушку в сторону. Там, где стены надежно укрывали их от посторонних взоров, он достал из-под куртки ножны и показал их Ниле, подумав, что кинжал действительно такой же неотразимый, каким он его запомнил. Непроизвольно Гэн наклонил плечо вперед, словно желая укрыть оружие своим телом.

Он слегка вытащил клинок из дорогих ножен, любуясь его сталью. И лишь повернувшись к Ниле, чтобы увидеть ее реакцию, понял, что девушке не по себе. Ни голос, ни выражение лица заметно не изменились, но Гэн почувствовал ее смятение, какое-то напряжение, словно она увидела нечто отталкивающее и не может заставить себя отвернуться.

Это было бессмысленно — что она могла увидеть, кроме роскошной красоты оружия! — но его не покидало чувство, будто Нила чем-то сильно встревожена.

Когда юноша вновь спрятал кинжал, Нила обескуражила его еще больше. Улыбнувшись, она снова взяла его за руку и повела к воротом замка, рассказывая, как обрадовалась, увидев его во главе отряда.

— Ты выглядел замечательно. Я была так рада за тебя, так счастлива, что ты вернулся целым и невредимым. Может, я не совсем точно выражаюсь, но я подумала, как важно для тебя стать достаточно сильным, чтобы отомстить за отца.

Затем они направились в замок, где были встречены криками приветствий и поздравлений. Нила нежно сжимала его руку, что позволило Гэну сохранять приветливый вид, пока назойливые доброжелатели не остались позади. Они проходили мимо ванной комнаты, где кто-то принимал душ. Неожиданно Гэн почувствовал страшную усталость, словно все переживания, на которые он не позволял себе обращать внимание в походе и в бою, разом навалились на него. Шум и запах падающей воды как будто пробили брешь в той стене, которой он отгораживался от усталости в последние несколько дней. Гэн споткнулся и едва не упал.

Нила оказалась достаточно сильной, чтобы удержать его на ногах.

— Сколько ты спал за это время?

— Не знаю, — ответил Гэн, полагая, что маленькая ложь не имеет особого значения. Едва ли Нилу порадует, что ему не удавалось поспать более трех часов в сутки после отъезда, причем только раз он позволил себе проспать два часа подряд. Заметив, как она нахмурилась, юноша добавил: — Было просто некогда. Ничего, отдохну сейчас, перед обедом.

— Как же, отдохнешь, — проворчала Нила. Буквально впихнув Гэна в комнату, она подождала, пока тот не вышел оттуда в халате.

— Немедленно в душ, — приказала она. — Я скоро вернусь.

У молодого человека не оставалось сил даже спросить, куда она уходит. А когда он возвращался к себе, девушка уже спешила по коридору с маленькой сумочкой в руках.

— Что это? — подозрительно спросил Гэн. Материнский вид Нилы несколько насторожил его, и ответ почти ничего не прояснил.

— То, что поставит тебя на ноги, — заявила она, следуя за ним в комнату.

Убедившись, что ему не придется глотать отвратительные на вкус лекарства, Гэн несколько успокоился и позволил уложить себя на постель. Он слабо запротестовал, хотя было очевидно, что поведение Нилы заинтриговало его, а ее внимание ему необыкновенно приятно. Девушка стащила халат с его плеч, обнажив верхнюю часть спины. Затем она взобралась на кровать и, пристроившись на коленях между его ног, принялась массировать спину и шею. В сумке оказались душистые масла, и Гэн блаженствовал, ощущая давление ее неожиданно сильных пальцев, глубоко проникавших в мускулы, прогонявших боль и усталость и оставлявших лишь ощущение приятной опустошенности. Комната наполнилась острым ароматом кедрового масла.

При этом Нила все время говорила, словно сама с собой. Бодрствующим уголком сознания Гэн уловил, что она высказывает предположения, не навязывая своего мнения. Девушка рассуждала о последствиях двойной победы барона над Олой и своим королем. Пройдет немало времени, прежде чем другие бароны осмелятся потревожить Джалайла. Сейчас последует множество встреч и тайных совещаний о переделе власти. Пока король и бароны будут спорить, самое время напасть на Дьяволов в их новом военном лагере. Теперь они представляют главную опасность.

Нила на время смолкла, и, хотя юношу уже одолевал сон, он ждал, пока она вновь заговорит. Новый запах заполнил комнату, и Гэн тут же распознал тонкий аромат бальзама. Нила ухитрилась разогреть масло, и там, где раньше пальцы сжимали его мускулы, ощутились нежные, проникающие в плоть и кровь прикосновения, уносившие не только усталость, но и тревоги.

Девичий голос затихал, превращаясь в отдаленный гул, сознание окутывал богатый букет ароматов.

Прямо перед глазами сверкнул меч. Прыгнул Шара.

Перед самым забытьём Гэн вздрогнул, но затем, успокоившись, заснул глубоким сном. Нила осторожно поднялась и, закрывая бутылочки с маслами, продолжала поглядывать на него. Вытерев руки, она опустилась на колени, приблизив свое лицо к лицу юноши. Медленно покачивая головой прямо перед его глазами, она рассматривала упрямо сдвинутые брови и еще не густую поросль на подбородке. Полноватые губы юноши приоткрылись. Приблизившись еще, Нила ощутила его дыхание.

Терпкий влажный запах навевал мысли о звериной силе, будя в сознании пока еще неопределенные образы, более сильные и откровенные, чем те, что возникали, когда ее пальцы погружались в мускулы под удивительно мягкой кожей.

Вплотную приблизив к нему свое лицо, девушка поцеловала Гэна, едва коснувшись губами, и, быстро поднявшись, поспешила из комнаты.

Глава 58

Гэн и Нила сидели за столом рядом с бароном, отдавая должное десерту, поданному в конце обеда. Это была черника, запеченная под тонкой хрустящей корочкой теста, рассыпавшейся от одного прикосновения. Легкий запах горячих ягод смешивался с ароматом малинового чая с медом. Но даже замечательная еда не могла скрасить напряжение, буквально висевшее в воздухе и создававшее ощущение общей неловкости. Жена барона покинула их, сославшись на головную боль. В беседе возникали паузы, и несколько раз рука Нилы, находя руку юноши, пряталась там, словно маленькая напуганная зверюшка.

Барон Джалайл тяжело откинулся на спинку кресла, положив руки на стол. Гэн удивился, что раньше не обращал на них внимания. Сейчас они поразили его своей величиной. В заплывших жиром ладонях все еще угадывалась незаурядная сила. Глубокий рубец между большим и указательным пальцем мог быть оставлен только тяжелым ударом меча, но уже потускнел, напоминая многолетнюю мозоль на ладони. Пальцы с широкими суставами гнулись с трудом, левую ладонь пересекал выпуклый шрам. Картина в целом рождала мысли о прежней несгибаемой решимости, которая была размыта и утрачена за десятилетия компромиссов и вынужденных маневров. Гэн подумал, что эта картина надолго останется у него в памяти.

Тем временем барон обратился к Ниле:

— Я попросил тебя прийти вместе с Гэном потому, что ты — часть того, с чем я вынужден иметь дело. Уверен, вы уже слышали о вестнике, который был здесь сегодня. Король отменил свой визит якобы из-за «неотложных государственных дел». Это ложь. И десяти дней не прошло после того, как мои люди разбили дивизии Оланов, но все вокруг уже знают об этом. Никто уже не решится вступить в бой с Волками. И в этом вся проблема.

Гэн удивленно смотрел на барона, ожидая объяснений. Джалайл продолжал:

— Для Волков я никто. — Он кивнул в сторону Нилы. — У нее, чернокожей и Жрицы есть свои женщины, продающие вещи, изготовленные ими в собственных мастерских. Я как-то прослышал об их планах приобрести лодку, чтобы направлять товары прямо во Внутреннее Море. Твоим людям и их женам завидуют во всем баронстве. А обо мне скоро вовсе забудут. — Он замолчал, тяжело переводя дыхание.

Гэн старался, чтобы ничто в его голосе не выдавало незаслуженную обиду.

— Мы — твои подданные. Твоим людям известно, кто одобрил планы женщин. Заработанные женщинами деньги преумножают твое могущество. А победа у Медвежьей Лапы была добыта ради твоего блага.

— Ради моего блага? Да ведь сражение было начато без моего разрешения. Мне что, уже уготована роль простого зрителя в собственных владениях? И остается лишь благодарить за все, что бы ни произошло? А этот сумасшедший, Джонс, уже выступает против Церкви. Это что, тоже мне во благо?

— Ты не любишь Церковь — ты это сам говорил. — Решимость в тихом голосе Нилы вынудила барона повернуться к ней. Он разозлился не на шутку. — Я не желаю с ними ссориться. Хватит того, что я дал убежище Жрице-отступнице.

— Но ведь Церковь может и не изгнать ее из своих рядов. Тогда ты будешь пользоваться ее благосклонностью.

— Ты забываешь о других возможных вариантах, дитя мое. — И он снова обратился к Гэну: — Пойми меня правильно. Я тебе полностью доверяю — во всяком случае, пока. Однако очень скоро король даст понять, что ты будешь чувствовать себя гораздо увереннее, не подчиняясь мне. Сначала он соблазнит тебя мечтами о независимости, затем опутает паутиной союзов. Ты ведь намереваешься сокрушить того, кто украл место твоего отца. Для этого тебе нужны люди. Нужна опора. — Барон замолчал, изучая лицо Гэна умными грустными глазами. Короткая улыбка исказила его лицо, как рана. — Бедный Гэн! Ты хочешь столь многого и еще не представляешь, каким жестоким надо быть, чтобы всего этого достичь. Пока ты служишь мне. Но король скоро протянет тебе полную золота руку.

Гэн перевел дыхание:

— Никто, кому дорога жизнь, не попытается меня подкупить.

Джалайл рассмеялся:

— Он сомневается лишь в том, что тебе предложить. Не забывай: я боюсь не твоих амбиций, а его.

— Никогда не предам человека, сделавшего мне столько добра.

— Таким людям, как ты, легко говорить эти слова. А таким, как я, трудно в них верить. — Глаза барона снова погрустнели.

— Будь уверен, мои слова тверды.

— Не выражал ли король недовольства независимой работой женщин? — неожиданно спросила Нила.

— Пока нет. Конечно, он знает и недоволен. Если его мать… — Джалайл пожал плечами. — По слухам, она восхищена вашим маленьким подвигом. — Его круглое лицо сморщилось в недовольной гримасе: в его отношении к позиции королевы-матери не было никаких сомнений. Гэн уже готов был пропустить все мимо ушей, когда барон добавил: — Король еще не готов запретить это.

— Запретить?! — возмутился юноша. — У Волков найдется что сказать по этому поводу. И у меня тоже.

— Но эти женщины разрушают вековые традиции! Даже Церковь против таких перемен.

Эти слова не произвели на Гэна ни малейшего впечатления.

— Традиции, не имеющие разумной цели, должны быть разрушены.

— То же самое, конечно, говорил себе Фалдар Ян, готовя свержение твоего отца, — мягко произнес барон. Когда Гэн привстал со стула, он лишь небрежно махнул рукой. — Никогда не злись на правду и не забывай, что амбиции всегда найдут себе оправдание. Мне не хотелось бы лишиться дружбы юноши, глядя на которого хочется верить, что мои сыновья выросли бы похожими на него. А сейчас, думаю, наш разговор окончен.

Гэн с радостью согласился. Мысли эти были для него не новы, но, высказанные вслух, прозвучали чересчур резко. Словно барон проник в его душу и слишком многое там увидел.

Когда они шли по коридору к своим комнатам, молодой человек, поймав на себе взгляд Нилы, понял, что она его изучает. Мысль о том, что эта девушка сможет заглянуть в его мысли так же легко, как барон, испугала Гэна. Но он тут же сообразил, что это невозможно, — иначе она давно узнала бы о его чувствах, а пока было на это не похоже.

Он нравился Ниле. Она ему доверяла. Когда-нибудь, возможно, она исцелится от любви к Класу. Если бы только она и к нему испытала такие же чувства!.. Он должен быть терпелив. Коль нельзя завоевать любовь, Гэн Мондэрк завоюет доброту и привязанность.

Нила улыбнулась, когда юноша взял ее за руку. Тот шутливо отметил, как нервничает барон, и она засмеялась. В смехе было участие — она жалела этого человека, подавленного потерей детей и изнуренного борьбой за свои земли. Сжимая руку Гэна, девушка с надеждой в голосе заявила, что никто из них никогда не будет впутан в подобные интриги.

Мысль, что они уже втянуты в планы барона да и в свои собственные, поразила их почти одновременно, и они больше не разговаривали, лишь уныло пожелали друг другу спокойной ночи у ее двери. Зайдя в свою комнату, Гэн отослал слугу. Негромко скрипнул засов, и юноша, подойдя к грубому деревянному столу у единственного в комнате окна, развернул лежавший на нем сверток. Перед ним будто вспыхнуло живое многоцветное пламя. Украшенные драгоценными камнями ножны и рукоять слоновой кости — это был кинжал с поля битвы, засиявший холодным блеском, едва Гэн вытащил его из ножен.

Драгоценные камни и металлы превращали эфес и ножны в сокровище, но цена клинка была не в затейливых орнаментах. Лезвие в пол-локтя длиной было отточено, как бритва. А стали, подобной этой, Гэн никогда еще не видел. По срезу вилась извилистая линия, напоминавшая речные волны. Линия тянулась по всей длине клинка, разделяя металл на две части, чуть заметно различавшиеся по оттенку. Этот перелив хранил в себе тайну, скрытое знание, как хранят речные волны тайны глубин.

Отполированный, остро заточенный клинок играл со светом, как ребенок с огнем. Поднеся его к свечам, Гэн сделал несколько резких ударов и выпадов. Движения были короткими и быстрыми, мышцы руки и предплечья сильно напряглись. Он видел это каким-то отрешенным взглядом, скорее даже чувствовал. Мягкие блики играли на каменных стенах. Гэн осторожно коснулся острия, и из крошечной ранки на пальце появилась капля крови.

Аккуратно спрятав кинжал, юноша продолжал смотреть на деревянную поверхность стола.

Снова, как и каждую ночь с тех пор, как Тейт отдала ему оружие, Гэн подумал передать его барону. В конце концов, по уверениям Билстена, это тот самый кинжал, которым племянник короля подкупил оланского генерала.

Но Гэн знал, что не сделает этого. С каждым разом становилось все проще признать: кинжал нужен ему самому. Он лишь хотел, чтобы таких было два, и один можно было отдать Класу. Юноша был уверен, что никто другой не поймет, как важно иметь подобное оружие, как важно дать ему славу, которой заслуживает такая ужасная красота.

Барон Джалайл только бы демонстрировал его знакомым. А оланский идиот, продавший за него свою честь, даже в мыслях не имел использовать великолепное оружие, полагаясь на свой незатейливый меч.

Пусть же оно останется в руках того, кто его ценит.

Едва юноша лег спать, тихий насмешливый голос прокрался в его сознание. Это тоже был каждодневный спутник Гэна, появляющийся в преддверии сна, когда ему становилось трудно противостоять.

— Береги кинжал, — шептал голос, от которого мурашки бегали по коже. — Ты убил человека, который осквернил его, приняв как взятку. Береги, и, возможно, судьба сведет тебя лицом к лицу и с тем, кто его вручал. Ты не зря его прячешь, пусть тайна остается тайной. Мудрый Гэн, ты учишься спасать свою шкуру!..

Юноша уснул, и в глазах его потух скрытый смех, а зубы сжались до боли в деснах.

В такой же, как у Гэна, комнате Сайла устроилась спиной к двери на массивном стуле с тяжелой спинкой. По правую руку стоял столик с зажженными свечами, а сама она пыталась привязать себя к стене сложным приспособлением из нитей и квадратных дощечек, прикрепленных к поясу. Так, во всяком случае, показалось вошедшему Класу. Он остановился, наблюдая. Взглянув на него через плечо, Сайла улыбнулась.

— Я тку, — объяснила она, но Клас лишь помрачнел еще сильнее.

— Что? Тут же нет станка! Ты в своем уме?

— Иди сюда!

Смеясь, она жестом подозвала его ближе, и он опустился подле нее на одно колено. Сайла показала, как нити от крючка на стене проходят через отверстие в одной из дощечек. В каждой из двадцати дощечек было по четыре отверстия. Все отверстия нумеровались от одного до четырех — номера помогали правильно выстраивать дощечки. Каждая нить пряжи — вместе она называла их основой — шла от стены через отверстие в дощечке к поясу вокруг талии, где была закреплена. Сайла разом повернула от себя дощечки, словно все они находились на единой оси. Этим достигался эффект «зева» ткацкого станка: поднимались лишь отдельные нити, а остальные оставались на месте. После этого она продергивала в промежутки «рабочую» нить. Повернув дощечки еще раз, Сайла показала результат своей работы.

На красном фоне были вытканы синие наконечники для стрел. Клас восхищенно улыбнулся.

— Для моих пальцев слишком сложно, но у тебя это выходит великолепно. Ну это ж надо: на одной половине ткани наконечники смотрят в одну строну, а на другой — в другую!

Она поцеловала его в щеку.

— Иначе и нельзя. Когда ткешь, нитка все время закручивается в одну сторону, и дощечки приходится поворачивать в другую. Рисунок при этом тоже переворачивается — смотри, как просто!

— Для тебя. А у меня от этого уже голова закружилась! Просто приятно посмотреть на готовую вещь. И на тебя. — Поднявшись с колена и присев рядом на стул, Клас взял яблоко из корзины на столе, где оставил свое оружие. Яблоко так аппетитно захрустело у него на зубах, что Сайла обернулась.

— Я пытаюсь понять, — произнес он, — почему ты в меня влюбилась.

Она покраснела и, разозлившись, едва не вскочила со стула, что неизбежно испортило бы всю работу. От возмущения у Сайлы перехватило дыхание, голос срывался.

— Клас! Из всех самовлюбленных надменных ослов… — Она оборвала гневную тираду на полуслове, остановленная как недостатком подходящих слов, так и его изумленным взглядом.

Рискуя жизнью, Клас проглотил огромный кусок яблока и бросился объяснять:

— Да я вовсе не о том! Я думал о Гэне. О том, что он несчастлив или не так счастлив, как я. Я знаю причину своего счастья и понял, что мешает ему.

— Может, ты и мне объяснишь? — осторожно спросила Сайла.

— Дело в нас. — Клас сделал широкий жест рукой с яблоком и откусил еще кусочек поменьше. — Мы нашли друг друга. Гэн с Нилой вроде бы очень близки, но что-то постоянно встает между ними. Они ведут себя — как бы это сказать — каждый по-своему.

Сайла замерла в своем ткацком «станке», обдумывая ответ.

— Ты прав. Думаю, раньше у нее были планы на твой счет.

Клас покраснел так, что черная татуировка почти исчезла с его щеки.

— Нила могла выбрать любого воина племени. А на меня она никогда не смотрела.

— Да? А я, значит, смотрела?

Казалось, что это невозможно, но Клас покраснел еще сильнее. Попытавшись ответить, он запнулся и со второй попытки произнес:

— Зачем ты так, Сайла? Ты ведь все отлично понимаешь. — Он протянул навстречу ей руки. — Как все глупо получилось! Я лишь собирался спросить тебя, как ему найти женщину… А сейчас даже не знаю, чего хочу.

— Зато я знаю. — Подойдя к Класу, Сайла уселась к нему на колени. — Думаю, я всегда знаю, что у тебя на уме, мой Клас, даже если и не совсем понимаю твои слова. — Она вытащила его кинжал и, отрезая им обоим кусочки яблока, продолжила: — Так что, Гэн сильно изменился?

— Он растет. Я не имею в виду размеры, хотя, кажется, он стал выше. Посмотри, как он схватывает идеи, разбирается в людях, понимает их проблемы. Знаешь, что он сделал сегодня? У Медвежьей Лапы мы потеряли двоих женатых воинов. У обеих вдов остались дети. Сегодня Гэн зашел в ткацкую мастерскую и работающие женщины предложили вдовам приводить туда каждое утро своих малышей, чтобы те были под присмотром вместе с детьми всех ткачих. Гэн сразу же одобрил предложение. Теперь вдовам не придется уходить на заработки, оставляя своих детей чужим людям. Поверь мне, Волки были счастливы, узнав об этом.

— Если он ведет себя так замечательно, о чем ты так переживаешь?

Клас описал ей вспышки гнева, периоды полного уединения и, что самое неприятное, явные признаки приступов глубокой депрессии.

Сайла предположила, что все это может быть связано с навалившимся на него грузом тяжкой ответственности, и подумала, как мало времени прошло с того момента, когда молодой воин неожиданно появился перед ней в тойхолодной ночи. Гэн, несомненно, вырос и продолжает расти, но еще быстрее растут — и числом, и масштабом — те проблемы, которые ему предстоит решать.

Поцеловав Класа в лоб, она вернулась к работе, надеясь, что монотонные движения помогут ей расслабиться.

Сайла не смогла сдержать улыбку, думая о посещении Гэном ткачих. Он никогда не узнает, сколько сил они с Тейт затратили, чтобы заронить идею об этом визите в его сознание, и как долго они репетировали сценку, в которой ткачихи предлагают вдовам присматривать за их детьми.

Клас не позволил ей долго наслаждаться этим маленьким триумфом. Обняв сзади за плечи, он прошептал ей на ухо, что пора хорошенько выспаться. Сайла прижалась к нему, звонко рассмеявшись над тем, как быстро провалилась задуманная им военная хитрость. Затем, отодвинувшись, она стала поддразнивать Класа, утверждая, что сон действительно полезнее, чем то, что у него явно на уме. С неопровержимой логикой она приводила его же слова, повторяя, что он первый заговорил о сне, и раз он так мечтал поспать, то она ничего не имеет против. Сайле нравилась, что Клас наслаждается перепалкой не меньше, чем она, точно так же замирая от предвкушения. Развязывая на спине ткацкий пояс, она подумала, сколько противоречий сосредоточено в этом человеке, чья неуклюжая сила волшебным образом превращается в утонченную искусность, когда они занимается любовью. Как этот верзила, способный напугать все вокруг своими нечленораздельными криками, привыкший отдавать громогласные команды, мог находить нежные слова, воспламеняющие ее?

А потом Сайла ощутила его руки, прогнавшие все тревоги. Легкий халат упал на пол, и она позабыла обо всем на свете.

На следующее утро они вместе отправились на кухню. Сайла видела, что Клас все еще неловко себя чувствует со столовыми принадлежностями, и в который раз предложила готовить пищу дома.

— Барон против, — возразил Клас. — Подозреваю, кто-то из свиты убедил его, что я ежедневно должен быть на виду. Когда-нибудь я разберусь с этим. А пока придется потерпеть ради общего спокойствия.

Сайла решила больше не возвращаться к этой теме. Слуга принес еду на толстых керамических тарелках вместе с тяжелыми кружками горячего сидра. На мгновение Сайла вспомнила их совместные утонченные трапезы с настоятельницей Ирисов.

От этого воспоминания она почувствовала себя словно в тюремной камере. Потрескивание огня в очаге уже не радовало, яркие краски знамен, которыми был задрапирован камин, казалось, потускнели. Клас сразу забеспокоился:

— Что случилось? Не нравится еда?

— Нет, просто кое-что вспомнила. — Впервые Сайла порадовалась, что им по рангу отведен один из столиков во дворе. Там, где едят слуги и простолюдины, уединиться невозможно.

— Ты вспоминала об Оле.

Иногда Клас бывал необыкновенно проницательным. Сайла кивнула, и он продолжил:

— То, что ты рассказывала о свой жизни там — как относилась к тебе Церковь, как относится сейчас… — Клас замолчал, пожав плечами. — Удивительно, что после этого у тебя могут оставаться теплые воспоминания, заставляющие так грустить.

— Были и там хорошие дни… Конечно, не сравнить с тем, что есть сейчас. Кстати, меня уже не беспокоит решение Церкви по моему поводу.

Уверенный тон, которым Сайла произнесла последнюю фразу, приятно удивил даже ее саму, но вдруг она поняла, что почти не покривила душой. Она быстро наклонилась над тарелкой, избегая пытливого взгляда Класа, явно удивленного этой переменой.

Все началось с сообщения Билстена. Только настоятельница знала о ее интересе к Вратам, так что только она могла передать ему это сообщение.

Сайла вдруг вспомнила жрицу Ланту из Обители Фиалок, умевшую читать мысли других людей и заглядывать в будущее. А что, если у Билстена такие же способности?.. Об этом было страшно даже подумать, и она отогнала подобные мысли прочь.

Сообщение было послано в виде загадки, чтобы торговец не мог понять его значения. Проблема в том, что Сайла и сама не была уверена, правильно ли поняла его.

Когда она покончила с едой, Клас предложил:

— Ты не возражаешь, если я провожу тебя до женской половины?

Сайла согласилась и была безумно благодарна за то, что, уловив ее потребность в тишине, Клас дал возможность собраться по дороге с мыслями. Когда они подошли к мастерским, две женщины уже приступили к работе, загружая горшки и корзины в телегу. Взглянув на Класа, возчик перевел взгляд на женщин, а затем снова на него и развел руками в беспомощном жесте, словно недоумевая, куда так стремительно катится привычный ему мир.

Клас с Сайлой обменялись улыбками, и затем он сказал ей абсолютно серьезно:

— Не знаю точно, что тебя беспокоит, но обещаю, что не буду расспрашивать о прошлом. Это не значит, что я боюсь его или меня оно не волнует. Просто я хочу, чтобы ты сама мне рассказала все, когда посчитаешь нужным. Договорились?

— Да. Спасибо тебе.

Прежде чем уйти, Клас задержал ее руку в своей.

Она продолжала смотреть ему вслед, когда к ней подошла одна из женщин-ткачих. Приблизившись, она наклонилась к Сайле так, чтобы никто не мог услышать ее слова:

— Сюда пришел человек с тобой повидаться. Говорит, что знает тебя.

— Знает меня? Здесь?

— Пошли. — Она взяла Сайлу за руку. — У него мало времени.

Ничего больше не спрашивая, Сайла последовала за женщиной, едва поспевая за ее широким шагом. Войдя, согнувшись, через низкую дверь в гончарную мастерскую, она огляделась по сторонам. Все выглядело как обычно: за каждым кругом стояла работница, остальные сидели за столами, нанося рисунки на необожженные изделия. Неожиданно ее развернули и толкнули на сиденье около одного из гончарных кругов. Рядом, протирая оборудование, сидела женщина-подмастерье. Сопровождавшая Сайлу незнакомка растворилась прежде, чем та успела что-либо спросить.

Женщина-подмастерье отбросила назад капюшон, и Сайла с трудом подавила возглас удивления, увидев перед собой Ланту. Все, что она смогла сказать, было:

— Сегодня утром я как раз думала о тебе.

Ланта попыталась улыбнуться, но нервное напряжение сковывало лицо.

— Я должна была с тобой встретиться. Настоятельница Ирисов просила меня об этом.

— Ты здесь, чтобы объяснить мне сообщение? — перебила ее Жрица Роз.

Ланта ссутулилась.

— У меня для тебя только свое сообщение. Настоятельнице удалось задержать распоряжение короля Алтанара Сестре-Матери о твоем изгнании. А поскольку путешествие сюда долгое и опасное, до весны больше никого не пошлют.

— Что еще? Неужели ничего больше для меня нет? — Сайла с трудом сдерживала желание вытрясти из жрицы ответ.

— Конечно, есть. — Ланта отвела взгляд, глаза ее потускнели. — Настоятельница расспросила меня о видениях, и я все рассказала. «Сайла переживет позор и славу, утраты и триумф. Она подымется из праха к созиданию». — Голос Ланты менялся с каждым словом, и закончила она тихим шепотом. Голова упала на грудь, капюшон снова накрыл волосы, и она стала походить в сумраке мастерской на неопрятный сверток, забытый на полу.

Сайла положила руки ей на плечи, заставив выпрямиться, и вытерла слезы.

— Успокойся. Ты ведь просто повторяешь, что видела. Это настоятельница Ирисов попросила тебя о предсказании?

— Да. Она беспокоится о тебе. — Ланта нахмурилась. — Я чувствовала себя ужасно, повторяя ей, что говорил голос, но она выглядела почти довольной. Когда я спросила, что же ты можешь потерять, она ответила, что не имеет понятия… Я не хочу, чтобы у тебя были утраты, Сайла. Мне страшно утверждать, что они будут.

— Она понимает то, что нам недоступно. Но что привело тебя в эту страну?

— Моя аббатиса направила меня в качестве миссионера. Когда настоятельница Ирисов узнала об этом, то спросила, не смогу ли я добраться сюда, и я обещала попробовать.

— Ты ведь очень сильно отклонилась от маршрута. Ты опоздаешь в Нью-Сити. Твоя аббатиса…

— Тебе предстоят благие дела! — Беспомощный, растерянный жест выдал неуверенность Ланты. — То, что я здесь видела, ужасно. Это говорит о тяжелых испытаниях. Но я чувствую, что твои труды не пропадут даром. Твоя настоятельница знала это давно. Она сказала мне об этом. Небольшой риск ничего не значит, когда надо помочь тебе. Это мой долг.

К ним спешила управляющая мастерской. Прочтя тревогу в ее глазах, Сайла подняла Ланту на ноги.

— Должно быть, кто-то идет сюда.

Спешившая к ним женщина, услышав, кивнула.

— К черному ходу, — отрывисто произнесла она. — Мы о вас позаботимся.

Она буквально отнесла Ланту к двум другим работницам, стоявшим у двери, и они вскоре скрылись из виду. Сайла схватила управляющую за руку.

— Кто ее разыскивает?

— Ее сопровождение. Они потеряли ее три дня назад. Мы позаботимся, чтобы они смогли отыскать ее сегодня днем.

— Что значит «мы»? Я не понимаю. Она рисковала жизнью, чтобы встретиться со мной, и…

Женщина оборвала ее властным жестом:

— Мои люди тоже рисковали жизнями, чтобы помочь ей, а многие и сейчас рискуют. Ты говоришь, что не понимаешь. А все ли ты понимаешь из того, что знаешь? Думаю, нет.

— Кто вы такая, чтобы судить о том, что я понимаю?!

— Да, пожалуй, никто, — невозмутимо ответила женщина. — Но тебе следует остерегаться того, что тебе неизвестно. А такого предостаточно, поверь.

Когда женщина, повернувшись, пошла прочь, у Сайлы возникло острое желание броситься за ней вслед. Но неожиданно она осознала бесполезность этого и еще многого другого — возможных действий Церкви, попыток разгадать загадку роз на ее двери, поиска смысла в видениях Ланты — и заведомую бесполезность завоевания доверия этой костлявой женщины. Это ощущение лишило ее последних сил, и Сайла рухнула на скамейку у гончарного круга, уронив голову на руки.

Что же она потеряет?

Класа? Настоятельницу? Мечту о Вратах?

Чем ей придется пожертвовать, чтобы сохранить остальное?

Глава 59

Гэн проснулся от детских голосов и на мгновение испугался, что проспал половину светового дня. Он резко вскочил на ноги, затем огляделся и понял, где находится. Усмехнувшись про себя, он расслабился и снова опустился на кровать; ему показалось, что никогда в жизни он не спал так долго. Снова первый. Он опустил ноги на пол и направился к окну, чтобы узнать причину этого веселого гомона.

В небе кувыркались несколько запущенных ребятами воздушных змеев, они сверкали на солнце как драгоценные камни На фоне голубого утреннего неба. Змеи были существенно меньше тех, что он делал в детстве. По форме они напоминали бриллианты, и это им позволяло кружиться, резко подниматься и падать, демонстрируя такую маневренность, какой Гэн никогда прежде не видел. Воздушные змеи, которые когда-то запускал он, парили в небе. Эти же были похожи на птиц на конце нитки, если только ребята не заставляли их выполнять различные фигуры. Гэн наблюдал, как один из мальчиков направил своего голубого змея через весь небосклон в погоню за красным, который неистово заметался, пытаясь оторваться. Негромкий звук их столкновения вызвал бурное веселье у ребят. Мгновение спустя красный змей, покачиваясь, пополз вверх и ринулся в контратаку. Но материал, из которого он был сделан, не выдержал и лопнул с пронзительным свистом.

Отойдя от окна, Гэн стал приводить себя в порядок, готовясь к началу дня. Или к тому, что от него осталось, сказал он себе, все еще удивленный нарушением обычного распорядка.

Часом позже, когда Гэн выходил из кухни, появилась Нила. Оба они вздрогнули и слегка смутились, пытаясь угадать при этом состояние другого. Гэн быстро оглянулся и, увидев, что они одни, обнял ее за талию и поцеловал так громко, что она отпрянула, тут же вновь прижавшись к нему. Они продолжали обниматься, но прежде оглянулись — нет ли в холле кого-нибудь, кто мог бы подглядывать за ними. Никого не увидев, они снова обратились друг к другу и, осознав, что делают, громко рассмеялись.

Первым заговорил Гэн:

— Спасибо, что ты помогла мне вчера.

Нила потупила взор.

— Мне это было приятно. Вы так устали тогда.

— Теперь я отдохнул. Проедемся со мной на лошадях? Ты привела назад Подсолнуха?

— Да. Он в конюшне. Куда ты хочешь поехать?

Гэн не сразу нашелся, что ответить.

— Не имеет значения. Если мы будем одни. Я должен поговорить с тобой.

Высвободившись из рук Гэна, Нила обняла его голову.

— Я тоже хотела поговорить с тобой, — произнесла она, и по тому, как быстро она отвернулась, Гэн догадался о неуверенности и смущении, которые мучали и его самого.

Он почувствовал себя виноватым. Как он мог обрадоваться тому, что она немного нервничает из-за того, что впервые испытывает те же чувства. Но это значило, что она была настолько же растерянна.

Почему это должно его смущать? Ведь это вообще не имеет никакого смысла. Несколько дней назад он вел сотни людей в смертельную битву, и моменты неуверенности были пугающими, но теперь все отличалось. То было действие. Это — неподвижность. Образ Нилы постоянно присутствовал в его сознании, Гэн ничего не мог с этим поделать. Это было нелепо. Как мог кто-то, кого он знал всю свою жизнь, превратить его в неуклюжего, невнятно бормочущего медвежонка? В особенности кто-то такой слабый. Такой нежный и приятный.

И единственное, что ему хотелось, — это сказать, что он любит ее.

Гэн старался ни о чем не думать. Еще чуть-чуть, и у него задрожат колени. Пока в конюшне седлали лошадей, он предпринял отчаянную попытку поговорить о воздушных змеях, все еще кружившихся в небе. Гэн заметил женщину, продающую пирожные из корзины, висевшей у нее на талии. Он весело заговорил о необычайно большом количестве пчел в это время года. Нила отвечала, но Гэн не мог избавиться от ощущения, что в глубине души она смеется над ним. Когда они отъехали, он так прорычал собакам приказ, что Раггар обиделся и поджал хвост. Они долго ездили по тропинкам, разделявшим поля, и настроение Гэна начало улучшаться. Освежающий ветерок принес дождевую прохладу и шорохи земли, готовящейся к зиме. Дым, выходящий из каминных труб, добавлял запах горящей ольхи и кедра. Когда они выехали на берег небольшой речки, туда же подошла стая гусей. Гоготание было очень громким, и поэтому они услышали их раньше, чем увидели. Над ними пролетело несколько постоянно перестраивающихся и волнующихся стай, которые, казалось, заслоняли собой все небо.

Гэн решил заговорить о них с Нилой:

— Их ряды напоминают мне строчки оланского письма. Когда я был ребенком, отец показал мне послание. С тех пор каждый раз, когда я вижу стаи гусей или лебедей, у меня возникает ощущение, что у них есть свой собственный язык, который не дано понять людям.

— Животным не нужен язык, — ответила Нила, слезая с коня. Гэн последовал ее примеру, непонимающе взглянув в ответ на ее замечание. Она улыбнулась. — У них нет необходимости разговаривать. Твои собаки знают, когда ты доволен, а когда сердит. Подсолнух может видеть меня за сотню ярдов и знать, в каком я настроении.

— Это не то же самое, что разговаривать.

Нила пожала плечами, повернувшись и заглянув Гэну в глаза.

— Чем наша речь такая уж замечательная? То, что действительно важно, мы часто оставляем несказанным, а когда находим способ выразить, то делаем это настолько плохо, что никто не понимает, что мы имеем в виду.

Три простых слова. Таких важных. Она была права. Он так сильно хотел произнести их, что еле сдерживался, но все же никак не решался. Наконец, не выдержав его молчания, Нила опять заговорила тихим, сдавленным голосом:

— Иногда мне кажется, что я прожила свою жизнь, не говоря того, что хотела сказать, вместо этого я произносила то, что хотели услышать от меня другие люди.

Они набрели на бревно, служившее естественным мостом через речку, и сели на него, свесив ноги над водой. Несколькими ярдами ниже река резко поворачивала и всей мощью своих вод накатывала на огромный валун и врезалась в яму, которую вырыла в береге. В этом месте почти все время кружился водоворот, но в редкие моменты, когда вода успокаивалась, была видна крупная гладкая форель, застывшая на одном месте и высматривающая, что проплывет мимо.

Нила сидела так близко к Гэну, что они касались друг друга плечами. Она повернулась, чтобы что-то сказать, и легчайшее изменение в прикосновении так сильно подействовало на него, что он с трудом уловил слова.

— Ты сказал, что хочешь поговорить со мной.

Гэн не видел ничего, кроме ее прекрасных голубых глаз.

— Я не знаю, с чего начать, — произнес он. — Я не могу даже мысленно подобрать правильные слова.

Она медленно кивнула:

— Иногда у меня тоже такое случается. Но если я просто скажу то, что хочется, даже если скажу неправильно, мне всегда становится легче.

Он чуть повернулся и осторожно взял в свои ладони ее лицо. Ему показалось, что она вздрогнула и готова была вскочить и убежать, но ничего не произошло.

— Тогда я скажу. Я могу сказать только это. Я люблю тебя.

Ее глаза заволокло пеленой, и сердце Гэна замерло от предчувствия, но она улыбнулась. Это смутило его еще больше. Наверное, было бы лучше, если бы его сердце в самом деле остановилось.

— Я рада, — произнесла Нила. — Ты не можешь представить себе, как я рада. Я тоже люблю тебя. Я думала и думала об этом, мне кажется даже, что всегда думала, но просто не осознавала этого. Иногда я размышляю о том, что могло бы случиться, если бы я осталась со своими людьми и сделала то, что хотел Бей. — Она склонила голову на грудь Гэну и обняла его. В ее голосе проскользнуло рыдание, когда она продолжила: — Я хочу быть с тобой, Гэн. Что бы ни случилось с нами, я хочу быть рядом с тобой.

— Обещаю тебе это, — сказал он. — Пока я жив.

Нила приподняла голову, и он поцеловал ее.

За приготовлениями к официальному празднованию победы Гэн наблюдал, ощущая свою непричастность к происходящему.

Они проходили согласно противоречивым указаниям людей, называемых Первым и Четвертым, и сопровождалось разногласиями и спорами Опса и Мажордома. Каждый из них считал, что властен распоряжаться приготовлением пищи и назначать место каждому рабочему и слуге, и делал это до тех пор, пока что-нибудь не начинало идти наперекосяк; тогда он обвинял во всем другого. Однако, несмотря на их пререкания, все постепенно продвигалось в нужном направлении. В этом году был богатый урожай, и в день праздника с самого утра прямо перед главными воротами замка начали разгружать фургоны, трещавшие под тяжестью фруктов, овощей и мяса. Как разноцветные грибы внезапно вырастали палатки. Должны были приехать люди с гор, и колья для их лошадей, вбитые в несколько линий, очень скоро были все заняты. За линиями следили ребята, зарабатывая по нескольку монет за то, что приносили корм и воду лошадям. Час от часу народа становилось все больше. Музыканты, игравшие на флейтах, трубах, барабанах и еще полудюжине различных музыкальных инструментов, боролись за каждого своего слушателя и его деньги, в то время как фокусники и игроки в монеты предлагали свой способ развлечения. Было даже три акробата — два брата и сестра, которые били в барабан, трещали трещоткой и играли на издававших непонятные звуки цимбалах, собрав вокруг целую толпу. Они прыгали над, под и просто друг за другом самыми невероятными способами. Гэн засмотрелся на девочку, у которой, похоже, не было не только костей, но и страха. Она заставляла свое тело принимать такие позы, что ему становилось страшно. Например, перегибалась назад, и ее лицо оказывалось между лодыжками, смотрящим вперед. Выпрямившись без чьей-либо помощи, она с ангельской улыбкой сделала знак своим братьям, и те обернули ее вокруг своих талий, как ремень.

Покачав головой от изумления, Гэн повернулся и продолжил свой обход. Все утро он наблюдал за приготовлениями со стены замка. И теперь, побродив час в толпе, он направился обратно.

Он чувствовал себя неуютно. Он был ответственен за этот праздник, но не ощущал никакой радости. И он сильно сомневался в своих правах. Он подумал, что все — и женитьба тоже — было бы более привлекательным, если бы он мог пройти это, не ощущая предательского страха. Если бы его воины знали, как он нервничает… Он вздрогнул.

Массивные бронзовые скобы, скреплявшие балки ворот, были отполированы до золотого блеска, и Гэн погрузился в созерцание одной из них. Он всматривался в структуру замковых ворот и задавался мыслью: была ли хоть одна женщина в мире столь же достойна любви, и был ли хоть один мужчина любим настолько прекрасной женщиной.

Он вспоминал время, когда любовь была ему смешна. Гэн посмотрел на другие скобы и почувствовал головокружение, как будто мозг был настолько полон мыслями, что уже ничего не оставалось для того, чтобы контролировать тело. Почти каждую неделю происходили драки, в которых мужчины убивали друг друга за право обладать девушкой, которая легко могла приказать им оставить ее. Это сбивало его с толку и выглядело бессмысленным; девушки были везде, куда ни глянь. Одни были красивее, другие сильнее, третьи умнее. Но дело в том, что он никогда не был близок ни с одной из них. Более того, когда он стал старше и попал на церемонию посвящения в мужчины в Сердце Земли, он видел помутневший, почти звериный взгляд некоторых взрослых, которые говорили о сексе, и считал, что занятие, сбивавшее с толку умных во всех остальных отношениях людей, должно быть крайне опасным.

Вспоминая те далекие времена, он вспомнил и боль, которая овладевала его сердцем при мысли, что Нила любит только Класа.

Однако вопрос состоял в том, что же более опасно: любовь или секс?

Что было для него мучительнее: думать, что Нила любит Класа, или представлять ее в его объятиях? То, что он теряет ее любовь, или то, что никогда не будет с ней? О чем он думал чаще?

Но он никогда не потеряет ее и никогда не будет бояться расстаться с ней. Она никогда не будет в объятиях Класа, ее любовь будет всецело принадлежать ему.

Эта мысль разбила стену, сдерживающую жгучие фантазии, с которыми он так долго боролся. Когда-то Гэн смотрел на нее, как на что-то столь прекрасное, к чему можно прикоснуться лишь с благоговением. И до сих пор он думал о ней так же. Однако в его мыслях уже начинало проскальзывать нечто иное. Он смотрел на нее и видел, как поднимается и опускается ее грудь, как играют мускулы под кожей. Длинные косы, спускавшиеся по ее спине, притягивали его взгляд к покачивающимся ягодицам, к легкой поступи ее длинных изящных ног. Иногда, когда он смотрел на нее, его душа ликовала от счастья видеть ее благородную красоту. Одно мгновение сменяет другое, и мир забывает в своих заботах о двоих, которые слились в сладостном, мимолетном, безумном экстазе. Вещи, о которых он раньше не осмеливался думать, овладевали им. Они захватывали его мозг в самый неподходящий момент, заставляя его тело дрожать от желания. Сейчас Гэн боялся их еще больше, опасаясь, что нетерпение может заставить его сделать Ниле больно.

На секунду он почти что позавидовал Класу и Сайле. Они также женились, но никогда не испытывали такой страсти и такой нежности, как он и Нила. Он просто не мог поверить, что такое возможно.

Нила незаметно подошла и взяла его за руку. Гэн повернулся; и так как его глаза были еще ослеплены сиянием полированной меди, то он видел ее лицо как бы в сияющем нимбе: нечетко, но ярко.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной? — спросила она. Гэн ответил удивленным взглядом.

Глупая улыбка начала растягивать его губы. Он попытался придать своему лицу серьезное выражение, но вскоре сдался:

— Я собирался спросить тебя: будет ли кто-нибудь скучать, если мы убежим сейчас от всей этой ерунды?

— Как бы я хотела этого — убежать отсюда! — Она бросила взгляд на растущий палаточный городок. Нила была одета для верховой езды: в вышитые бисером замшевые куртку и штаны. Накидка, одетая через ее левое плечо, была украшена изображением геральдического ворона барона на фоне светло-зеленых и голубых полосок. На мгновение он представил ее на лошади, в накидке и окруженной золотом волос, выбившихся из кос и развевающихся вокруг нее, словно пробивающееся сквозь тучи солнце. Она добавила: — Это должно быть похоже на оланские торговые городки весной. — Затем она вернулась к его вопросу. — Это было бы ужасно невежливо по отношению к барону. У него сейчас много хлопот.

— Большинство из них по празднованию победы. Наши свадьбы заботят его постольку поскольку.

— Конечно, это так. Баронство принадлежит ему, а наши жизни принадлежат нам. Он не должен что-то делать для нас.

Гэн положил свою руку ей на плечо, и они стали прогуливаться по дворцовому дворику.

— Ты права, — согласился Гэн, — он был добр с нами. Я бы добавил, что мы не должны забывать, что сами заслужили это.

— Ты заслужил. — Он посмотрел на нее, ожидая увидеть насмешку в ее глазах, но она встретила его взгляд с полной серьезностью. — Ты прирожденный вождь, Гэн. Мне не важно, что говорится в пророчестве твоей матери и что говорил твой отец. Ты тот, кто ты есть, и тебе ничего не надо, кроме этого.

— Мне нужна ты.

Она сжала его руку.

— Я надеюсь, что это так.

Голос Тейт остановил их, и они вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть, как она приближается. Было видно, что она недовольна, и, как только девушка подошла достаточно близко для того, чтобы разговаривать нормальным голосом, стало понятно почему.

— Нила, как ты собираешься успеть подготовиться к вечеру, если мы еще не начинали ничего делать? Нам надо кое-что дошить, и женщины ждут тебя.

— Я устала сидеть и ждать. Это всего лишь на несколько минут. В любом случае я хочу поговорить с Гэном.

— Там, откуда я родом, видеть своего жениха в день свадьбы считается плохой приметой для невесты.

— Тогда как же они женятся? — спросил Гэн.

— До церемонии, конечно. Не умничай. Ты можешь быть Мурдатом для войск и в некотором роде героем для барона, и это бедное дитя могло пасть от любви к тебе, но для меня ты просто еще один кобель, бегающий вокруг с высунутым языком. Пусть девушка идет, нам еще нужно поработать.

Подчиняясь, Гэн выпрямился и отступил назад, подмигнув Ниле. Когда он сказал:

— Хорошенько позаботься о ней для меня, — Тейт только презрительно фыркнула и поторопила Нилу.

Празднование началось задолго до официального открытия церемонии, поэтому, когда барон появился на помосте, возведенном специально для этой цели посреди площади, он был встречен тысячеголосым приветствием толпы, жаждущей развлечений.

Он дал сигнал Волкам на построение. Заиграла труба, и шум толпы стал постепенно утихать в ожидании начала. Несколько человек выбежало вперед с вязанками соломы и дровами, раскладывая ряд небольших костров, растянувшихся в темноте. В отдалении ответила еще одна труба, звук ее звал к выступлению. Когда она повторила эти три поднимающиеся ноты, ее поддержали все десять дивизионных инструментов, и последним раздался грохот новых военных барабанов. Неожиданно вдали вспыхнули два огонька. Они были расположены почти на дороге к месту парада, и фигуры, движущиеся между ними, казались маленькими и размытыми. Однако вскоре зажглась еще одна пара огней, и стало ясно, что первая шеренга из десяти воинов поджигала каждую очередную пару костров для того, чтобы отметить продвижение.

Когда передний фланг был в нескольких сотнях ярдов от площади, воины начали стучать мечами по щитам в ритме более медленном, чем собственные шаги. В аккомпанемент гремели барабаны.

Разойдясь на свободной площадке перед помостом, воины перестроились в стандартные подразделения по сто человек. Они вложили свои клинки в ножны, так что клацающий звук стал постепенно, ряд за рядом утихать к краю площади. Кавалерия шла последней, заняв позицию позади основного строя, а барабаны расположились между ней и пехотой. Все построение проходило под непосредственным руководством ротных сержантов, и как только старший командир удостоверился, что ряды достаточно стройны, он доложил Гэну, стоявшему рядом с бароном, что Волки построились. При его докладе барабаны начали яростно грохотать, а толпа приветствовала его восторженным криком.

Оседлав коня, Гэн занял место впереди построенного формирования. Остальные офицеры, включая Класа, Тейт и Эмсо, выстроились в линию рядом с ним. Затем они поприветствовали барона, который жестом пригласил Класа выйти вперед.

Клас выехал вперед на несколько футов и спешился. Стоя перед своим конем, он поднял клинок в приветствии. Снова раздались громкие крики толпы, но Гэн наблюдал только за реакцией барона. Это был спонтанный жест, и старший по рангу принял его с удивленной, но довольной улыбкой. Он пригласил Гэна и Класа с невестами присоединиться к нему на помосте. В короткой речи он поблагодарил Волков, которые ответили громким стуком щитов.

Когда подошла очередь Гэна, он совершенно не имел понятия, что сказать. Возрастающее напряжение и молчание толпы лишило его всяких сил и мыслей, и он стоял в оцепенении, пока не услышал многозначительное покашливание Нилы за спиной. Он прочистил горло и начал:

— Вы — Волки. Будут другие, сотни, тысячи и даже еще больше. Но никогда больше не будет первых. Вы выиграли вторую по важности битву в истории Волков. И мы должны сделать все возможное для того, чтобы выиграть самую важную, последнюю битву. Мы, ваши офицеры, гордимся честью вести вас в бой. Если ваше мастерство под стать нашему и если ваша храбрость так же велика, как наша, никакая сила не сможет победить нас. Я приветствую вас. — Когда ответные возгласы приутихли и восстановился порядок, он продолжил: — Сегодня вечером Клас на Бейл женится на Сайле, Жрице Роз. Нила Ян станет моей женой. И если кто-нибудь думает, что я собираюсь тратить это время на разговоры с вами, то он не Волк, потому что мы не набираем дураков. А сейчас — приветствие барона Джалайла!

Ночной воздух снова был взорван криками, к которым присоединились барабаны, трубы и все остальное, что придумали люди для того, чтобы издавать громкие звуки. Гэн отступил назад, на место рядом с Нилой. Она смотрела на него улыбаясь, смущенная тем, что оказалась в центре такого внимания, и одновременно гордая тем, что находится именно здесь. Он быстро поцеловал ее. Барон махал рукой толпе, не подозревая, что происходит у него за спиной, и принимая восторг толпы на свой счет.

После этого Волкам было отдано распоряжение разойтись. Барон Джалайл сам проводил свадебную церемонию. Сайла указала на то, что обряд несколько отличается от подобного у Оланов или Людей Собаки. Ее комментарий услышала Нила, которая резко заметила барону, что не собирается жертвовать своей независимостью женщины Собаки для службы Харбундаю. Ледяная улыбка барона при ее заявлении превратилась в удивленную гримасу, когда он натолкнулся на яростный и гордый взгляд Гэна.

На помосте перед тысячами людей две пары держались за руки, в то время как барон произносил предписанные фразы. Это была заключительная часть ритуала, поэтому Гэн сосредоточился. Барон медленно говорил:

— Вы становитесь одним целым, но ваша сила умножается, а не складывается, потому что во всех делах вас будет больше чем двое. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь предотвратила бы эту свадьбу, если бы вы были больны. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь заставит вас признаться, если вы заболеете. Поклянитесь друг другу, что вы муж и жена сердцем так же, как и умом, и в жизни так же, как и по закону. — Он подождал, пока они прошепчут соответствующие клятвы, а затем повернулся к возбужденной толпе. Он поднял руки и прокричал как можно громче: — Я говорю это для того, чтобы каждый слышал и знал: Гэн и Нила — муж и жена; Клас и Сайла — муж и жена!

На этот раз рукоплескания были самыми долгими и затихли только тогда, когда четверка согласилась присоединиться к людям и принять поздравления. Звуки музыки попытались пробиться через рев толпы, но вскоре окончательно потонули в нем. На краю площади жонглер бросал горящие факелы высоко в небо, образовывая светящиеся круги. Часть толпы отправилась в палаточный городок, где их ждала еда и напитки. Другие столпились вокруг жонглера. Несколько музыкантов организовали импровизированный оркестр, большинство людей собралось вокруг них, и начались танцы.

Гэн пробивался к краю помоста, около которого был привязан его конь. Вместе с Нилой они постарались как можно быстрее закончить с поздравлениями. Они продвигались к освобождению медленно, но не останавливались ни на секунду. Краем глаза Гэн видел Класа и Сайлу, так же безуспешно пытающихся освободиться. Улучив момент, он схватил Нилу за руку и прошептал:

— Сейчас. Быстро к лошадям. — Они пробежали последние несколько ярдов и вскочили в стремена раньше, чем раздались смех и крики. Они ускакали от хора грязных предположений, смеясь, как дети, убежавшие от скучной домашней работы. Гэн посмотрел через плечо, чтобы убедиться в том, что их никто не преследует, и обрадовался, никого не увидев. Перед ним стояло обычное затруднение первой брачной ночи, которое ему нужно было как-то преодолеть. Он бросил быстрый взгляд на Нилу, скачущую рядом с ним. Ее белая одежда мерцала в нежном свете звезд и новой луны. Ее очертания были размыты, но ощущение ее присутствия заставляло его трепетать в ожидании.

Они рысью влетели в ворота замка, и Гэн выскочил из седла почти на бегу. Он резко остановил Подсолнуха, бросив поводья ожидавшему конюху, даже не заметив плохо замаскированной ухмылки на его лице. Помогая Ниле спешиться, он старался действовать одновременно нежно и быстро, но она отклонилась, решив положиться на собственные силы. Они пошли быстрым шагом и скоро достигли своих новых апартаментов напротив западной стены замка. Плохо различимые в темноте фигуры с хохотом убежали прочь при их приближении.

Одинокая ароматическая свеча с запахом розы горела в спальне, и ее свет, проходя через открытую дверь, смешивался с мерцанием ольховых поленьев в камине главной комнаты. По новому деревянному полу были разбросаны пряные травы, поэтому при каждом шаге слышался запах чабреца, лаванды или полыни, который вливался в густой запах свежеоструганного кедра и пихты, исходящий от пола и потолка. Напротив камина стояли два кубка с питьем из корня одуванчика. Тот, кто устроил все это, оставил также неподалеку от камина груду мехов.

Было видно, что никто не хочет нарушать их уединение. Гэн закрыл дверь и присоединился к сидящей за столом Ниле. Он сидел на мехах рядом с девушкой, обнимая ее за плечи. Они смотрели, как черные тени играют на углях в камине. Выпив маленькими глотками напиток, в молчаливом согласии они поставили кубки на стол. Секундой позже он повернул ее лицо к себе и нежно поцеловал, желая исторгнуть хоть какой-нибудь звук из ее уст, так как молчание становилось невыносимым. Нила ответила на поцелуй с такой же нежностью, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Гэн был готов к ее беспокойному взгляду, когда она вновь повернулась к нему.

— Я боюсь, — сказала Нила и быстро отвернулась, снова вглядываясь в мерцающие поленья. Она подняла несколько листьев с пола и бросила их в камин. Они почернели и скорчились, превратившись в крохотные красные точки, которые тоже вскоре исчезли, оставив только кольца ароматического дыма.

— Я тоже, немного, — сказал Гэн, — но только потому, что я боюсь сделать ошибку.

— И я этого боюсь.

— Я думал, ты боишься, что я… Ну, говорят, иногда мужчины бывают очень грубы.

— Ты никогда не обидишь меня. — Она взяла его руку в свои ладони. — Я бы хотела быть для тебя всем, чем ты хочешь, и я даже не знаю, удастся ли мне это. Или могу ли я это. Или кем ты хочешь. Вот видишь, я даже не могу это правильно высказать. — Она отвернулась, положив голову ему на плечо.

— Не надо ничего говорить, — сказал Гэн, не узнав свой внезапно охрипший голос. Его свободная рука, казалось, жила отдельно от остального тела. Она появилась на воротнике ее блузы, и он смотрел мимо мягкого золота ее волос и нежных линий ее фигуры на безуспешные попытки расстегнуть пуговицу. Ему пришло в голову, что он бы не потерял столько времени, если бы просто хорошенько дернул за материал. Но в этот момент пуговица поддалась и избавила его от ошибки. Остальные вскоре последовали за ней, и он раздвинул ее блузу в стороны, обнажив вначале одну грудь, а затем и вторую. Плоть омывала нежно розовеющие в свете камина соски, напоминавшие темные манящие бутоны. Он прикоснулся к одному из них и не смог поверить, что эта нежная упругость действительно находится в его руке. Ее вздох, более напоминавший стон, доказал ему это, и его желание возросло до неудержимой силы. Гэн отступил от нее, положив её на меха и снимая свою одежду. Как только он закончил, она привстала, чтобы снять блузу, на ее устах играла загадочная полуулыбка. Мягкий свет заострял внимание на томном выражении ее лица, добавлявшем Ниле ауру желанной уязвимости. Она сняла обувь, он сделал то же самое, а затем помог ей снять юбку. Гэн бросил на нее долгий взгляд, навсегда запечатлев в памяти ее обнаженную красоту, а затем лег рядом с ней.

Это был момент, когда оба они боялись и говорить, и молчать. Гэн был уверен, что она ожидает от него паузы, но еще больше он был уверен, что она не может ждать. Затем неожиданно она начала помогать ему, и он вошел в нее. Нила издала короткий крик боли, и он заволновался. Однако она лишь крепче прижала его к себе, и он почувствовал, как ее руки сплелись за его спиной.

Когда все было закончено, он лежал, ожидая, пока воспоминания, которых у него раньше никогда не было, но которые были так живы в его памяти сейчас, улягутся в его сознании. Он помнил новые ощущения реальности своих желаний и еле припоминал собственные крики и слова.

Гэн никогда не был безумен. Но он видел это. Он подумал, что если безумие может когда-либо быть приятным, то оно должно быть похоже на то, что он только что пережил.

Нила зашевелилась, и он почувствовал ее руки в своих волосах.

— Я люблю тебя, — сказала она, и Гэн приподнял голову, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать то же самое. Она казалась смущенной и заметно нервничала.

— Я не мог себе даже представить этого. Я не могу ничего сказать, — прошептал он.

— Да. Я тоже была удивлена. Все, что старые женщины говорили мне, было правдой, но они не сказали мне всего. — Улыбнувшись, она положила его руку к себе на грудь. Он зарылся в сплетении ее золотых волос и был приятно удивлен тем, что внезапно почувствовал себя готовым к новой атаке. Когда она снова рассмеялась, это был гортанный смешок, скорее озорной, чем нервный. Она нежно укусила его за шею.

Гэну понадобилось всего мгновение, чтобы попытаться угадать, попадут ли они в постель этой ночью.

Книга третья Кто одержит победу?

Глава 60

Убывающая луна и гаснущие костры скоморохов отбрасывали мутные отсветы на покинутое место праздника. Большинство солдат вернулись в свои казармы или пали жертвами огромного количества пива, которое раздавали по такому случаю. Люди спали прямо на помосте, где происходило венчание. Пара лошадей все еще была привязана к изгороди. В ночи разносились голоса, смех и музыка, пробивающиеся сквозь ткань шатров.

Тейт вышла наружу, покинув одну такую засидевшуюся компанию. Она решила пройтись, чтобы отделаться от шума, потом, остановившись, задумчиво посмотрела на луну.

Раньше там жили люди. Работали, играли, даже зачинали детей в этом мертвом серебряном мире. Она знала одного из них. Знала раньше. Впрочем, какая разница? Все это осталось в прошлом — отжившая свое легенда.

Все эти месяцы Тейт ни разу не вспомнила о колонии. Луна была просто луной. Она не являлась больше предметом научных исследований или национальной гордости. Никто больше не рылся в ее безвоздушных тайнах, никто там, наверху, не рассматривал Землю в поисках предательских бородавок межконтинентальных ракет… Или нет?

Доннаси покачала головой. Колония никогда не была самообеспечивающейся, так что героические попытки произвести достаточно пищи для поддержания жизни только оттягивали неизбежный конец. Так или иначе пара докладов просочилась сквозь цензуру. В них говорилось, что ракеты уничтожили всех.

Уничтожили. Еще одна память о «старых добрых временах», воспоминание о друге, жившем на луне… Здесь люди тоже умирают, но их не заражают, не отравляют, не взрывают ядерными бомбами. Смерть и тут часто забирает их жизни, но это имеет вид честного поединка.

Она упустила свое время. Одна во тьме, Тейт прижала кулаки к вискам, закачавшись от невыносимой боли нескончаемого одиночества.

Ее мир. Каким бы он ни был ужасным, он звал ее. Он уничтожил все и вся, что она знала, но эта странная земля, несмотря на прозрачный воздух, кристальную воду и неисчислимых птиц и зверей, никогда не станет ее домом.

Одно время Доннаси склонна была считать причиной свою разлуку с остальными и изменения в характере Джонса, но теперь поняла, что это не так. Она не несчастный беглец, нет. Она изгой и никогда не сможет стать такой, как все вокруг.

Эти свадьбы чуть не доконали ее. Ее друзья. Такие счастливые. А она сама? Одна. Эмсо — хороший друг, да и несколько других офицеров из отряда Волков находят ее интересной. Тейт понимала, что сама не хочет ничего, но в то же время ее снедала жгущая, горькая зависть к Сайле и Ниле, временами выливавшаяся во вспышки холодной ненависти. Доннаси тут же становилось стыдно за себя. Ведь они не виноваты в том, что она не может найти подходящего мужчину.

Но кто виноват?! Эта мысль все больше беспокоила ее в последнее время. Тейт печально улыбнулась. Может, это зима подбирается к ней, а она просто не хочет проводить все ночи в холодной постели. Она направилась обратно к своему жилищу, твердо решив об этом не думать.

Однако теперь ее мысли прочно заняла новая тема — остальные чужеземцы. Тейт знала, что они еще живы. Или скорее жив больше чем один из них. Плененный у Медвежьей Лапы оланский воин утверждал, что им удалось бы выиграть сражение, если бы в нем приняли участие чужеземцы с громовым оружием. Гэн настоял на том, чтобы Тейт не показывалась Оланам, сохранив таким образом в тайне существование своего оружия. Но он разрешил ей слушать во время допросов. Тот пленник оказался несговорчивым: не моргнув глазом, он пообещал, что Ола отомстит за его убитых товарищей не просто обычными клинками, а громом и молниями. Доннаси размышляла, удалось ли им вернуть шлем с ее «гравюрой» в столицу. Вряд ли. Она надеялась, что сейчас он на дне реки.Чувство, что она подвела Гэна, все время тревожило ее.

Когда Тейт подошла к деревушке, где жил Джонс, поднялся ветер. Он унес с собой тепло, и Доннаси съежилась, ссутулив плечи и засунув руки в карманы куртки. Однажды она рассказала женщине, с которой работала, что в подобной одежде в ее стране ходят все; она называется айк-жакетом. Один такой Тейт видела во время церемонии, а теперь жены двоих Волков попросили одолжить ее собственный, чтобы снять с него копию.

Доннаси Тейт — дикарский модельер!.. Когда она попыталась рассмеяться, ветер подул прямо в лицо. Вытирая глаза, Тейт твердила себе, что это не слезы, а если и слезы, то только от ветра. Скорее почувствовав, чем заметив, какое-то движение, Тейт резко остановилась. Инстинкт подсказал ей присесть — так легче заметить любого по силуэту на фоне звезд. Доннаси застыла на месте, вслушиваясь в непрерывный шелест травы на ветру, и огляделась, стараясь смотреть краем глаза — именно так лучше видится ночью. Движение больше не повторялось, но, обдумав увиденное, Тейт решила, что это был свет, прикрытый от посторонних глаз. Все это казалось очень подозрительным, будто кто-то хотел что-то скрыть. Через пару минут поднявшись, она продолжила путь с клинком в руке, стараясь держаться центра дороги: нападающим пришлось бы пересечь открытое пространство, чтобы добраться до нее.

Слева уже смутно проглядывала первая избушка села, и тут темный силуэт отделился от ее тени, двинувшись в сторону дороги. Когда она поняла, насколько уверен этот некто в том, что остается незамеченным, испуг сменился гневом. Он явно не ожидал, что Тейт сможет защищаться. Ошиблись, мистер, подумала она и подняла мурдат, держа клинок по диагонали, готовая нанести или отразить удар. Темная фигура скрылась за кустом, но теперь Доннаси точно знала, где он. Она продолжала идти вперед.

Он шагнул навстречу — черная, лишенная деталей тень. Сделав два длинных шага, Тейт уткнула острие меча прямо ему в живот.

Человек поднял руки.

— Не очень-то дружеская встреча для старого друга, Доннаси! Особенно если он так долго ждал, что промерз до костей, а его глаза слезятся от недостатка отдыха. — Даже в этот хриплый шепот он смог вложить смесь оскорбленного достоинства, обвинения и немного насмешки.

— Билстен!.. Сумасшедший, что ты здесь делаешь? Я ведь могла тебя убить.

— Я готов был поспорить, что ты бы поколебалась. Так оно и вышло.

Тейт чуть отодвинула клинок.

— Гэн рассказал мне, как ты появился там, в замке. Ты бы поспорил, что он помедлит?

— Не знаю. Я позвал его, чтобы дать знать о своем присутствии. А оказалось, что если Гэна испугаешь, то это может стать последним испугом в твоей жизни. Но к тебе я не хотел подходить в замке.

— Зачем я вообще тебе понадобилась?

— Присядь и послушай. — Сдвинувшись на траву около обочины, он встал на одно колено. Торговец двигался мягко и бесшумно, словно кошка, и Тейт начала подозревать, что он нарочно позволил ей заметить себя на дороге. Когда она устроилась рядом, Билстен продолжил: — Передай своим друзьям, что король объединился с тремя другими баронами, чтобы заманить Волков в ловушку. Приманкой послужит Малтен, баронство к западу от Джалайла.

— Барон Малтен — его лучшая защита против Олы! Какого чер…

— Тсс-с! — Торговец оборвал ее, положив руку на плечо. — Не так громко. Гэна он боится больше Олы. Мне кажется, он прав. Буду благодарен, если ты забудешь, кто именно передал тебе все это… Да, еще для Гэна — Дьяволы разгромили лагерь Людей Собаки.

Тейт слушала с возрастающим ужасом. Первая группа напала открыто, не обращая внимания на ночных дозорных и поднявшуюся тревогу. Как только она отвлекла на себя большую часть защитников, вторая и третья группы обрушились с разных сторон. Закончил Билстен мрачным перечислением погибших:

— Погибли больше тридцати воинов — в основном из Северного клана, откуда Гэн родом — и восемнадцать женщин. Двое мужчин, двенадцать мальчиков и три женщины пропали. Отдельные летучие отряды нападали на собачьи питомники и корали. Застав Вождя Собак врасплох, они уничтожили почти всех животных. Вождь Лошадей узнал об их приближении, так что им не удалось захватить обученных лошадей.

— Передай ему сам, — только и смогла произнести Доннаси.

Билстен усмехнулся:

— С рассветом я исчезну и вряд ли стану беспокоить Гэна этой ночью. Но у меня есть для него и хорошие новости. Сообщи ему, что поражение у Медвежьей Лапы разбудило сопротивление на Китовом Берегу. Ола не сможет помочь Дьяволам этой зимой. — Торговец замолчал, и Тейт невольно подалась вперед в ожидании, однако он продолжил уже другим тоном: — Поговорим теперь о вопросах религии. Алтанар утверждает, будто Сайла связана с зарождением в этих местах новой веры. Это напугало и его, и короля Харбундая: они хотят заключить союз и расправиться с ней. У Церкви здесь нет своих людей, и она не знает, кому верить. Может, ты знаешь?

Тейт покачала головой:

— Сайла работает в лечебнице. У нее не остается времени на проповеди или еще что-нибудь в этом роде. Наверное, их напугало то, что мы помогли местным женщинам.

— Она проводит с тобой много времени?..

Что-то в этом вопросе насторожило Тейт.

— Больше, чем с кем-либо другим, не считая Класа и Нилы. А в чем дело?

— Столько же, сколько ты проводишь с Джонсом?..

Доннаси снова подняла клинок к его животу.

— Лучше объясни мне сразу, что ты имеешь в виду.

Билстен вздохнул:

— Другие торговцы слышали, будто Джонс связан с этой новой религией. Очень сильно связан.

— Это глупо. Он ведь… Впрочем, не важно. Послушай, оставь его в покое. Он все еще болен. И что ты вообще знаешь?! Ты принес все свои веселенькие вести, почему бы теперь тебе не убраться подобру-поздорову, пока еще не поздно?

Торговец поднялся. Тейт двинулась за ним, держа клинок наготове. Осторожно подняв руку в салюте, он обошел ее и направился к Горам Дьявола. Она как раз поворачивалась, когда услышала тяжелый глухой звук. Затаив дыхание, Доннаси напряглась, пытаясь услышать что-нибудь еще. Дважды за эту ночь она чувствовала угрозу, и на этот раз тревога грозила перейти в панику. Она неохотно двинулась вперед. Пара напряженных шагов, и ей удалось убедить себя, что все это — шутки разыгравшегося воображения. Пять ярдов, подумала Тейт; я должна пройти еще пять ярдов.

Она споткнулась и упала, чуть не закричав, но успев нанести удар мечом в сторону еще до того, как коснулась земли. Перекатившись, Тейт приняла низкую оборонительную стойку.

Ничего. Тишина. Даже ветер стих. Обо что она споткнулась? Тейт отступила назад, вытянув руку перед собой. Наткнулась на что-то пушистое. Мокрое. Она отскочила, вытирая руку о дорожную грязь. Что-то внизу застонало, и Доннаси выхватила клинок на случай атаки.

— Кто-то решил устроить мне несчастный случай, — придушенный шепот Билстена, казалось, исходил из-под земли. — Мне кажется, что моя голова полностью разбита. Сзади. Это ведь не ты сделала?

— Нет! Я на тебя наткнулась!

Он снова пошевелился, и его вырвало. Наконец торговец проговорил:

— Ну, ладно. Ты меня нашла. Если ты не собираешься меня прикончить, то тебе придется помочь мне убраться отсюда подальше.

Подойдя, Тейт подхватила его под руки, пытаясь поднять.

— Ты должен будешь помогать мне, — произнесла она и тут почувствовала, что он потерял сознание.

Возненавидев его и весь белый свет, Доннаси потащила тело, ожидая, что нападавший вернется за ними обоими. Казалось, прошли часы, пока она сумела достаточно углубиться в деревню и вокруг собрались люди, чтобы можно было позвать на помощь. Усевшись рядом с бесчувственным торговцем, она срывала голос в крике, пытаясь побороть слезы гнева и страха, а вместе с ними и возвращающееся чувство отчужденности, с которого началось все это проклятое, проклятое, проклятое происшествие!..

* * *

Настоятельница Ирисов организовала для чужеземцев специальную прогулку. Все поднялись рано утром, и она видела, как они поскакали прочь от дворца, радуясь, как дети, вырвавшиеся из тесного дома на волю. На что же должна быть похожа их страна, думала настоятельница, если все, и мужчины и женщины, свободно обмениваются шутками, и каждый одинаково учтив и внимателен по отношению к другому. На самом деле она была уверена, что мужчины иногда даже потакают женщинам. Она потратила немало времени, чтобы понять это, но теперь была совершенно уверена. И это еще больше сбивало с толку.

Ей почти ничего не удалось узнать об их происхождении. Если настоятельница знакомилась с кем-то, она хотела бы знать о нем все. Однако эти люди решительно отвергали любые попытки разузнать что-либо об их прошлом. Все это не радовало ее, особенно учитывая их познания. Тот маленький мужчина, Леклерк, уже продемонстрировал каменщикам, как построить более мощные и надежные подъемники. А Конвей, кроме всего прочего, убедил Алтанара учредить программу дорожных работ, финансируемую на подати. Теперь товары и материалы намного быстрее перемещались по королевству. И Алтанар был уверен, что чужеземцы знают намного больше, чем хотят показать.

Настоятельница Ирисов надеялась, что они смогут поддерживать его заинтересованность. Более того, она надеялась, что сможет выведать у них все до того, как Алтанар прикажет их казнить.

Чужеземцы ей нравились. Умные и веселые, они походили на забавных зверюшек, каких иногда привозят моряки с далекого юга. Сегодня все ехали верхом, и настоятельнице было жаль, что приходится оставаться на носилках: когда-то она любила верховую езду, но теперь старые кости были уже не те. Поначалу рядом с ней ехал Конвей, поддерживая приятную беседу, но потом, заметив что-то интересное впереди, пришпорил лошадь. Разговоры с ним были лучшим упражнением для ее мозгов, особенно после гибели Фолконера. Несмотря на приветливость Мэтта, с этого времени настоятельница стала замечать в нем какую-то натянутость, будто за его словами скрывались совсем другие мысли. Он не делал тайны из своего желания узнать все о королевстве и его обитателях. Алтанару это не доставляло особого удовольствия, однако Конвей был настолько открыт и дружески настроен, что ни у кого не находилось возражений. И люди любили его. Король был достаточно практичен, чтобы использовать это. Он делал вид, будто Конвей является его собственным фаворитом, позволяя тому разгуливать где пожелает.

Как легко было предугадать, Алтанар не разрешил путешествовать женщинам, утверждая, что они должны уважать обычаи Олы. На самом деле женщины, несмотря на работу с Избранными, понемногу замкнулись в своем собственном кругу. Это произошло после зрелища на Берегу Песен. Все, конечно, сильно переживали смерть Фолконера, но сейчас уже оправились. Но о сцене на берегу и королевских блюстителях истины они говорили приглушенными голосами, полными ужаса. Сначала настоятельница сожалела о сделанном, увидев, как это подействовало на женщин, но вскоре решила, что в любом случае им рано или поздно пришлось бы это принять, а как конкретно все произошло — не столь важно. Хотя все же больно было видеть такую сильную женщину, как, например, Кейт Бернхард, ограничившей свои контакты только детьми и своими двумя подругами. Поведение остальных двух женщин изменилось просто разительно. Казалось, Дженет Картер впала в глубокую эмоциональную депрессию. А Сью Анспач на глазах становилась все меньше и тусклее, пока не превратилась скорее в охранника, чем в подругу Картер. Она спрашивала совета или мнения Дженет по любому вопросу. Та в большинстве случаев делала вид, что занята или не хочет тревожить свой ум, но на самом деле просто оставляла право решать за Анспач.

Больше всего настоятельницу раздражало неожиданное, но твердое решение Картер не расставаться со своим оружием, как будто она каждую секунду ожидала блюстителей истины по свою душу. Алтанара ее поведение тоже заставляло нервничать, а его неумелые попытки убедить Дженет, что ей не требуется другой защиты, кроме его доброй воли, только доказали остальным ее правоту. Они не так отчаянно цеплялись за свое оружие, чтобы все время держать его в руках, но никогда не отходили от него дальше, чем на пару шагов. И постоянно смотрели друг за другом, готовые к немедленной защите.

Не сегодня-завтра Алтанар решит, что ему необходим полный контроль над чужеземцами. А в действительности — над оружием. О том, что за этим последует, настоятельнице не хотелось думать.

Она вздохнула и пошевелилась, пытаясь устроиться поудобней. Внезапно носилки оказались в полосе раскаленного удушливого воздуха, выдавившего слезы из глаз. Казалось, горло завязывается узлом, и настоятельница закашлялась. Заметив это, чужеземцы прикрикнули на носильщиков, чтобы те поторопились. Через пару секунд дым исчез, и носилки остановились.

— Что вы делаете? — крикнула она Конвею.

Беззаботно усмехнувшись, тот лишь воскликнул:

— Это удивительный мир!..

Несмотря на застилавшие глаза слезы, настоятельница заметила, как Леклерк неодобрительно нахмурился. В словах Конвея было явно больше, чем хотелось бы его другу; на мгновение ее раздражение сменилось интересом: что же еще тут замешано? Голос Мэтта вернул ее к происходящему. Он указывал на странную кирпичную конструкцию, больше походившую на огромную кирпичную булку. Воздух вокруг дрожал от жара, из отверстий в верхней части валил дым. Именно он заставил ее закашляться. Даже не зная, что это такое, настоятельница уже ненавидела эту штуку.

— Подарок Алтанару, — пояснил Конвей, и она пристально поглядела на него. Не послышалась ли в его голосе насмешка? Между тем он продолжал: — Одно из условий получения хорошей стали — жаркий огонь. Мы с Луисом построили эту штуковину, называемую коксовой печью. Внутрь закладывается уголь, а жар выжигает все примеси. Похоже на то, как делают древесный уголь.

— Запах не слишком приятный.

— От этого невозможно избавиться, — произнес Леклерк. — Немного дыма — небольшая цена за лучшие и более дешевые лемехи, петли, печи…

Прервав его намного резче, чем собиралась, настоятельница продолжила:

— …ножи, наконечники для стрел и копий и другие мужские игрушки.

Конвей поморщился:

— Мы прекрасно понимаем, что он не станет использовать все это только в мирных целях, настоятельница. Мы лишь надеемся, что кузнецы смогут делать больше инструментов и за меньшее время.

Не так уж сильно он обрадован, заметила настоятельница Ирисов. В его словах чувствовалось понимание, которого не было у Леклерка. Или тот его лучше скрывал. Никогда не поймешь, что у этих людей на уме.

Она взглянула на женщин. Тут сомнений быть не могло: на их лицах было написано отвращение. Картер очевидным образом исполнилась презрения ко всей этой конструкции. Правильно, подумала настоятельница; ей хотелось сказать Дженет, насколько она с ней солидарна.

Пытаясь сохранить хоть немного доброжелательности, она обратилась к Леклерку:

— Как тебе удалось построить такую круглую крышу? Ведь это тоже кирпич, не так ли? Почему она не падает?

Маленький человечек буквально раздулся от гордости.

— Это настоящий купол. Я точно рассчитал, что нам нужно, потом рабочие насыпали кучу земли нужного размера и формы. Затем каменщики обложили ее кирпичом. Как только раствор схватился, мы извлекли землю. Это не самый лучший способ, но я вспомнил кое-какие рисунки… — Внезапно весь его энтузиазм испарился, и он посмотрел на остальных, будто прося прощения. Продолжив, он явно старался быть сдержаннее. — …То есть я вспомнил, как это делали у нас на родине, и постарался улучшить тот способ. Это хорошее строение, прочное. Посмотрите, как устроена дверца для загрузки угля. А вон та штука наверху называется сводом. Все здание само является несущей конструкцией. Внутри нет никаких подпорок, на крыше может плясать дюжина людей, а она даже не шелохнется.

Настоятельница взглянула на него так, будто он издевался над ней.

— Но это правда, настоятельница, без дураков.

— Без чего?

Теперь все уставились на Леклерка. Тот взмок.

— Это такое выражение. У нас им пользуются. В моей семье, ну, в моем клане. Это значит: если я лгу, то пусть у меня родятся только дураки. Это такая пословица.

Еще одна ложь. Но о том, что называется «коксом», и об этой кирпичной поганке он говорил правду. Остальные следили, проглотит ли она такое объяснение.

— Я никогда не слышала таких слов, — произнесла она. — Расскажи мне, как работает эта печь? — Настоятельница почти улыбнулась, заметив, насколько ему стало легче.

Леклерк прочитал ей лекцию о том, как им удалось найти так называемый «битумный» уголь, и объяснил, что в остальных местных материалах слишком много примесей, чтобы делать из них кокс. Ей очень хотелось сказать, что уголь есть уголь и ничего другого с ним не сделаешь, однако он уже был далеко впереди. В печь закладывали слой угля, объяснял Луис, и нагревали его, чтобы очистить, как он сказал, от газа и смол. Настоятельница решила, что это нечто вроде пара, так как они должны были, по словам Леклерка, подниматься вверх — это было очевидно, судя по накопившейся вокруг топок саже, — где жар заставлял их воспламеняться и огонь нагревал уголь внизу. Для полного завершения процесса требуется три дня, закончил Леклерк.

— Король Алтанар видел это? — поинтересовалась настоятельница.

— Разумеется, он в курсе. Но я хотел, чтобы сначала взглянула ты, — сказал Конвей. — Для нас важно, чтобы ты поняла: наша цель — помочь людям, а не королю.

Она кивнула, охотно согласившись. «Наверное, это отвратительный запах серы сломил меня, — решила она, — он наводил на мысли о Преисподней». Возможно, именно поэтому первое впечатление настоятельницы от постройки было столь негативным. И правильно. Наверняка отсюда появится лишь новое оружие.

Мысли об оружии — и о чужеземцах — всегда приводили к одному и тому же. Рано или поздно Алтанар их уничтожит.

Конвей отъехал поговорить с корабельщиками, оставив настоятельницу наедине со своими мыслями. Потом вернулся на свое место рядом с ней, рассказывая, что не знаком с устройством морских судов, так как их родная страна не имеет выхода к морю. Он обратился к Леклерку, и они вдвоем начали вспоминать особенности конструкции кораблей. Сперва у нее голова закружилась, когда они стали разговаривать о кошках и еще каких-то животных, но потом настоятельница поняла, что их «кошка» — это один из видов лодок, а когда они говорили «аутриггер», то на самом деле имели в виду катамаран.

Почему же они столько знают об устройстве морских судов, если не знакомы с мореплаванием?

Они совсем не такие, какими хотят выглядеть. Все это замечают. Неужели они настолько слепы, что не понимают этого?

Она все еще была поглощена размышлениями, когда процессия добралась до дока и стоящего в нем судна. Сейчас во Внутреннем Море находилось несколько стай касаток, и настоятельница хотела показать чужеземцам церемонию встречи. Но это не значило, что она одобряет ее. Совсем нет.

Касатки были священными животными рода Алтанара, его хранителями. Два раза в год, весной и поздней осенью, всем стаям, живущим во Внутреннем Море, приносились в дар рыба и цветы. Символизм этого действа раздражал настоятельницу. Конечно, цветы и рыба!.. Пища для сильных — самцов, повелителей, и бесполезные цветы для слабых — самок, подчиненных. Церковь поддерживала этот обычай только потому, что один из предков Алтанара был достаточно сообразителен, чтобы объявить, будто он почитает касаток, так как их создал Вездесущий. Это была ложь, но она позволила прекратить ненужные трения.

Конвей захотел посмотреть на все это, и вот они здесь. Женщины теперь расслабились и вели себя беззаботно, чего за ними уже давно не наблюдалось, и помогли настоятельнице взойти на борт. Вскоре парус был поднят, и они двинулись вперед. Чистая холодная вода плескалась о борта, веревки пели на соленом ветру. Мимо проплыла, пульсируя, огромная медуза. Тучи черно-белых морских птиц разлетались в стороны при приближении корабля. Далеко на юге маячили над водой паруса полудюжины церемониальных судов.

Неожиданно настоятельница заметила еще одну лодку, державшую курс прямо на их корабль. На ней не было флажка. Один человек находился у руля, другой сидел на носу, больше никого видно не было. Приближение лодки почему-то вселило в настоятельницу тревогу. Она не умеет плавать. Ближайшие суда — далеко. Она позвала Конвея:

— Не могли бы мы изменить курс? Та лодка, кажется, правит прямо на нас.

Он спокойно ответил:

— Так и есть, настоятельница. В той лодке находится человек, с которым я советовал бы вам встретиться.

— Что? — выдохнула она удивленно.

К этому времени второй корабль был прямо за ними, и его паруса перехватили ветер, заставив их остановиться. Когда же он проскользнул мимо, чуть не зацепив их корпусом, человек оттуда ловко перескочил к ним на палубу. Настоятельнице бросилась в глаза черная, как смоль, борода. Они тепло поздоровались с Конвеем, пожав друг другу локти по обычаю племени Фор.

При их приближении настоятельница Ирисов попыталась восстановить вокруг себя оболочку достоинства. Возбужденное щебетание остальных женщин ничуть не помогало ей в этом.

Конвей заговорил:

— Этот человек предпочел бы, чтобы ты не знала его имени, настоятельница, но он твой друг. И ненавидит Алтанара не меньше, чем ты.

Она отшатнулась. Сердце забилось, словно раненый кролик. Мэтт тут же оказался перед ней на коленях, поднося к носу бутылочку с нашатырным спиртом. Она сморщилась и отодвинулась, ударив его по руке.

— Не смей угрожать мне, щенок! Ты что же себе думаешь? Разве не понимаешь, что подписал этому человеку смертный приговор? А заодно и себе?!

— Сомневаюсь, настоятельница, — произнес бородач; казалось, он искренне веселится. — Было грубо так удивлять тебя, но мы решили, что это единственный способ обеспечить безопасность встречи.

— Ха! Да что вы знаете о безопасности?! — Она бросила многозначительный взгляд на рулевого и двоих матросов.

— Возможно, будет лучше, если ты все же узнаешь мое имя. Меня зовут Вал. Это мои люди.

— Так я и думала. — Настоятельница триумфально улыбнулась. — Большой гордый чурбан! Как легко я смогла узнать от тебя все, что хотела!.. И ты еще говоришь мне о безопасности.

Вал взглянул на Конвея в беспомощном гневе, и тот расхохотался. Этот звук испугал настоятельницу. Несмотря на разыгравшиеся вокруг события, она не помнила, чтобы он раньше так смеялся. Успокоившись, Мэтт произнес:

— Настоятельница, ты же понимаешь, что Алтанар избавится от нас, как только узнает все, что возможно, о чудо-оружии. Мне стало известно о существовании его противников. Я встретился с Валом, и мы договорились о многих вещах — в частности о короле. Еще мы пришли к выводу, что Церковь и женщины должны иметь большую свободу. Вал может собрать бойцов из племен Китового Берега, чтобы помочь нам. Его свободные корабельщики тоже нас поддержат. Мы ни о чем тебя не просим, но знаем, что ты имеешь множество источников информации и могущественных друзей. Если ты откажешься помочь нам, то, пожалуйста, по крайней мере, не сражайся против нас.

— А тебе не кажется, что для войны с Алтанаром необходима армия? Или ты просто помашешь перед его воинами своим громовым оружием, и они разбегутся?

Вместо ответа Конвей достал коробочку с угольной палочкой и нарисовал прямо на палубе какую-то бредовую картинку. Сначала корову с огромным выменем, чтобы никто не ошибся. Потом два вертикальных пера; их концы были заточены, и под каждым красовалась капля. Когда женщины сгрудились, чтобы рассмотреть рисунок, Леклерк и Конвей заговорщически улыбнулись друг другу. Вал смотрел на все это с сомнением.

— Это послание от женщины по имени Доннаси Тейт. Оно было нацарапано ножом на шлеме командира, погибшего в битве у реки Медвежья Лапа.

Настоятельница едко усмехнулась.

— Послание? Это же детские каракули. Что это значит? — Она ткнула скрюченным пальцем в сторону перьев на рисунке.

Конвей выглядел строгим.

— Это, естественно, секретное послание. Но оно пришло от нее. Только мы можем понять.

Настоятельница разглядывала картинки, одновременно наблюдая за Мэттом. Он казался вполне серьезным. Она знала о людях, писавших послания странными символами. Взглянув на мрачного Вала, настоятельница содрогнулась: все действительно обстояло как нельзя более серьезно. У нее не было выбора, кроме как следовать за ними. Снова посмотрев на Конвея, настоятельница почувствовала, как странные, полузабытые ощущения разбегаются под ребрами и вдоль спины. Она действительна хотела быть с ними заодно! Она не чувствовала такого с тех пор… Настоятельница прикусила губу. С тех пор как Сайла обещала предотвратить союз между Алтанаром и Людьми Собаки.

Конвей продолжал:

— Войска Харбундая теперь находятся под началом воина из племени Собаки. Тейт помогает ему. Они нападут на Алтанара, когда наступит время. Мы должны быть готовы помочь им здесь и ослабить короля насколько возможно до начала сражения.

Выпрямившись, настоятельница фыркнула.

— Я ничего не обещаю. Если вы выживете, то, надеюсь, сдержите свое слово. О женщинах и Церкви.

— За просто так?! — Рык Вала, казалось, исходил от самого корабля.

Она взглянула на него весьма высокомерно.

— Я сказала, что ничего не обещаю. Это не значит, что ничего не буду делать. Я сделаю что смогу, а вы должны сдержать слово.

— Я не говорил с тобой! Я не давал тебе своего слова!

— Тогда дай, или я ничего не стану предпринимать. Ты соглашаешься на предложение Конвея или нет?

Задумавшись на мгновение, он выпалил, сверкнув глазами:

— Да! — и вдруг, также неожиданно, как начинается буря, рассмеялся. — Рад видеть тебя на нашей стороне, старушка. Ты одна стоишь целой армии, это точно!

Настоятельница изобразила любезнейшую из своих улыбок.

— Любая женщина это знает. А ты все равно неотесанный чурбан. Убирайся с моего корабля.

Тряся головой и заходясь от смеха, Вал подошел к корме. До его лодки было добрых полмили, но он без колебания скользнул за борт, помахав на прощание рукой. Через пару секунд его уже трудно было рассмотреть. Вторая лодка сменила курс, идя ему наперерез.

— Он выплывет? — тревожно спросила Анспач. — Вода такая холодная. Почему он не вернулся так же, как пришел?

— Слишком опасно, — сказал Конвей. — Если наши корабли дважды подойдут друг к другу, слишком многие могут это заметить. Один раз выглядит простой неосторожностью. К тому же Вал плавает лучше, чем иная рыба. Он пережил три крушения.

— Тебе многое о нем известно, — осторожно заметила настоятельница. Необязательно давать Мэтту понять, насколько она ценит его достижения. Пусть лучше держится скромно. — Ты выбираешь себе очень непохожих друзей.

Вмешалась Бернхард:

— Как тебе это удалось? И как ты догадался, что послание от Тейт?

— Настоятельница, вынужден просить прощения, — извинился Конвей. — Это действительно секрет.

Та лишь с сожалением махнула рукой. Кроме всего прочего, он так тихо разговаривал, что подслушать не было никакой возможности. Возможно, он даже слишком умен.

Не обращая внимания на ее раздражение, Мэтт принялся объяснять:

— Мы с Тейт оба интересовались историей, особенно периодом Американской революции. Было такое место, где наши выиграли сражение с англичанами: небольшой отряд американцев — в основном ополченцы, окружив английскую регулярную часть, разбили ее. Местечко называлось Коупенс. Доннаси послала знак, который любому в этом мире показался бы глупой мазней, но я его понял. Главным доводом было то, что Харбундай использовал ту же тактику у Медвежьей Лапы. Будьте уверены, это ее рук дело.

К этому моменту все, кроме Картер, улыбались. Да и ее издевки были уже не те, что раньше, хотя она честно попыталась.

— Посмотрите только, что вы принесли в этот новый мир! Все те же старые победы и войны. Чудесно! — круто развернувшись, Дженет отошла на корму.

Анспач выпрямилась, грустно улыбнувшись.

— С ней все будет в порядке. Я поговорю, — и тоже отошла.

Бернхард поймала Конвея за руку, когда тот собирался повернуться к настоятельнице.

— Спасибо, Мэтт. Я уже готова была сдаться. Мы знаем, что Алтанар замыслил для нас всех. Я уж думала, что придется просто сидеть и ждать, когда это случится. Ты дал нам надежду! Надежду победить или проиграть… Спасибо тебе.

— Мэтт! Ну, что я говорил? — возбужденно заговорил Леклерк. — Подожди, Картер вернется. Она всегда была мягче нас всех, но она не глупа. В глубине души она все понимает.

— Я не беспокоюсь, Луис. В Дженет я уверен. Как ты смотришь на то, чтобы все же полюбоваться китами?

Настоятельница резко повернулась на звук смеха, и движение отозвалось вспышкой боли в суставах. Конвей тут же оказался рядом с ней.

— Для этих рук вам необходимо что-то теплое, — произнес он и поспешил в сторону, вернувшись через пару секунд с дымящейся горячей тряпкой. — Я приказал команде нагреть еще.

Мэтт обернул ее руку тканью, и тут же ароматный пар высосал боль. Прикрыв глаза, настоятельница протянула вторую руку, откидываясь на спинку кресла. Она чувствовала, как корабль меняет направление, поворачивая к югу. На мгновение она прищурилась, вглядываясь в жемчужное сияние облаков на фоне голубого неба. Прямое копье еловой мачты чертило замысловатые узоры. Настоятельница снова сомкнула веки, поглощенная ощущением свободы, будто могла заставить свое неуклюжее больное тело парить невесомым облаком, оставляя позади заботы и страдания.

Она почти засмеялась. Впервые в жизни настоятельница Ирисов позволила себе совершить нечто опасное — нечто, больше подобающее мужчине. А теперь ее еще запеленали, словно младенца, и она радовалась этому, будто какая-то сумасшедшая.

Это было или самое глупое начало восстания, какое когда-либо происходило, или самое лучшее. Настоятельница надеялась, что скорее второе.

Глава 61

Зима яростно налетела на враждующие королевства Харбундай и Олу, оживив в памяти людей легенды о Начале мира с долгими годами без лета. Снег шел необычайно часто, засыпав дороги и перекрыв перевалы через Горы Дьявола. Казалось, само небо решило указать враждующим правителям на тщету их жалких войн. Однако те обращали мало внимания на подобные знамения, и, хотя ни одно королевство не могло предпринять активные действия, оба копили силы к лету.

Совсем по-другому обстояло дело с простыми людьми. Впервые проявилось полное отсутствие целительниц, необычайные морозы собирали свою мрачную дань среди неподготовленных и беспечных. Сайла никогда еще столько не работала: холод вызывал не только болезни, но и травмы. Были и другие трудности. Рыбакам пришлось стать осторожными, и уловы упали. Зимние овощи, привыкшие расти в мягком морском климате, теперь сгнили или померзли. Многие фруктовые деревья лишились ветвей. Запасы, оставшиеся после обильного урожая, таяли намного быстрее, чем сугробы. Бесконечная череда серых дней и штормов проникла даже в повседневную речь. Матери говорили своим непослушным детям: «Веди себя хорошо, а то злые гиганты оставят зиму навсегда, как сказано в легендах! Ты же этого не хочешь, правда?!»

Конечно, детям этого не хотелось, но они замечали, что снег продолжает идти, несмотря на их поступки, и поэтому продолжали вести себя не лучше прежнего. Такое сходство в поведении правителей и маленьких детей не укрылось от глаз Сайлы, когда она наблюдала, как ее муж и Гэн муштруют Волков.

Перед самым первым снегом они, воспользовавшись случаем, напали на лагерь Дьяволов, расположенный в предгорьях.

Вскоре после этого рейда шпионы доложили, что нападения воинов Людей Гор на Людей Собаки продолжаются. Тут сразу же стала ясна двойная выгода от разрушения лагеря. Воины, уничтоженные Волками, больше ни на кого не нападут, в том числе и на подданных барона. Самые храбрые из лесорубов отправились в те места сразу после рейда Волков, стремясь заготовить дерево до наступления холодов.

За это время Джалайл преподал Гэну несколько уроков тонкой дипломатии. Как только позволяла погода, они отправлялись с визитами в соседние баронства на севере и западе. Иногда эти визиты были официальными. Чаще Гэн отправлялся один, беря с собой только Класа, Эмсо и иногда Тейт. Они путешествовали в легких кольчугах, скрытых под грубой одеждой простолюдинов. Осторожно разведывали все, проходя через леса с лошадьми в поводу. Молчаливыми привидениями проносились по холмам, невидимые, но все замечающие. Гэн изучил подходы ко всем трем баронствам, граничившим с Джалайлом. Он запоминал броды, замечал, где находятся преграды на главных дорогах. Несколько раз их настигали бури, но только однажды, когда лошади не смогли пробраться через сугробы, положение стало опасным. В тот раз они еле выжили и с тех пор брали с собой намного больше зерна.

Гэн учился. Он часто не давал барону спать, требуя объяснений всего, что видел или слышал днем. Сам Джалайл в личных беседах жаловался, что Гэн достает его мозги через уши. Однако он всегда терпеливо отвечал на вопросы и развивал идеи, предложенные своим молодым помощником. Он так гордился Гэном, что это стало вызывать озабоченность у подчиненных. Время от времени — к счастью, не слишком часто — появлялись слухи, что кое-кто из знатных людей в его баронстве завидует влиянию пришельца.

Бывая в замке, Гэн устраивал настоящие допросы Второму, заставляя его с помощниками работать, как никогда раньше. К тому времени, как дни укоротились, а горные перевалы оказались окончательно засыпанными снегом, Гэн получил детальное представление о каждом дворянине в Джалайле, о каждом бароне в Харбундае, о короле, королеве-матери и большинстве дворян в остальных баронствах. Он мог без запинки перечислить цифры, касающиеся торговли Четвертого с кем угодно, и даже перепугал его с бароном своим предположением о том, насколько выгодной могла бы стать торговля углем с Олой, если бы не неприятности на границе. Когда же он предложил использовать выручку от этих сделок для покупки полудрагоценных камней у северных племен и последующей перепродажи их Найонам, барон просто расхохотался. Юноша понял, что зашел намного дальше, чем Джалайл когда-либо помышлял. Больше он ничего не говорил, но все знали, что он не переставал размышлять.

Мыслями, навеянными своими поездками, он делился намного неохотнее. По крайней мере, до одного не совсем обычного вечера на исходе зимы.

* * *

Они рано остановились, расположившись достаточно высоко на лесистом склоне, чтобы видеть распростершуюся внизу дельту впадающей во Внутреннее Море реки. Пока остальные переговаривались друг с другом, Гэн отошел в сторону, дабы полюбоваться пейзажем в одиночестве. Окна маленьких поселков и ферм ярко светились; стеклянные блестели не хуже драгоценных камней, те же, что сделаны из промасленной бумаги, были желты, словно масло. Дым лениво поднимался вертикально вверх. Там, где море встречалось с землей, вверх по берегу двигалась цепочка неровных отблесков, затем они останавливались и откатывались назад, к югу. Стая морских птиц кружилась над берегом, совершая маневры, недоступные даже самой умелой армии. Невидимые, если смотреть сверху, они вдруг все разом вспыхивали на фоне сумерек, когда становились видны их белые животы.

Черно-зеленые острова Морской Звезды казались камнями, оправленными в живое серебро. Они расплывались перед глазами, сливаясь с водой по мере того, как солнце опускалось к горизонту, обагряя по пути облака и белые клыки гор Китового Берега.

Все это время Тейт наблюдала за ним. Что-то ощущалось в воздухе вокруг него, какая-то энергия. Доннаси была уверена: он сейчас сражается с огромной задачей, но, судя по выражению лица, не отступит ни за что. Потом Тейт вспомнила слова Сайлы о том, как иногда его глаза вдруг вспыхивают неестественно ярким огнем. Это был огонь завоевателя.

Тейт снова сосредоточилась на его глазах. Последовавшие за этим слова самое меньшее удивили ее:

— Мне предназначено править здесь.

Весь предыдущий день они говорили в основном о всякой всячине и окружающих землях. Обычное вечернее молчание только усилило шок от его слов.

Все сгрудились у кострища в покинутой избушке охотника, которой предстояло дать им приют сегодняшней ночью. Шипение раскаленного жира на углях было единственным звуком, последовавшим за его заявлением.

Гэн продолжал смотреть на огонь, снова и снова поворачивая палочку с мясом. После длинной паузы он продолжил:

— Мой отец принес нам мир, но слишком многие молодые воины боялись нападения врагов, которые, кажется, окружают нас со всех сторон. Что, если Харбундай, Ола и Люди Собаки будут иметь единого правителя? Даже Дьяволы поймут бессмысленность войны с таким противником. — Он поднял глаза, его горячее желание молило о поддержке. — Представьте себе броню тяжелой пехоты Олы, соединенную с быстротой наших Волков и прикрываемую лучшими всадниками мира — кавалерией Людей Собаки. Кто осмелится напасть на нас?!

Молчание повисло туманом неуверенности. Клас отвернулся. Эмсо, прочистив горло, произнес:

— Я тебе скажу, кто. Первый же Вождь Войны, который решит, что хочет контролировать торговлю мехами или деревом, или подумает, что лучше тренировать лошадей для своей собственной кавалерии, а не для нашей, или ему понадобится наша рыба, или…

Гэн оборвал его:

— Хватит! Я ничего не могу поделать с чужой жадностью, но кто сможет победить нас?

— Мы сами, — это сказал Клас, и слова, казалось, причиняли ему боль. Но он продолжал: — Посмотри, что мы делаем сейчас. Пока барон Джалайл был слаб, король хотел сместить его. Мы сделали его сильным, мы вчетвером. И что же мы теперь делаем? Строим планы, как стать еще сильнее и сместить короля. Вслушайся в свои слова! Ты становишься одним из них! — Он поднялся, слишком взволнованный, чтобы сидеть. — Мы должны сразиться за Джалайла еще один раз, чтобы его земли остались за ним — слишком многим мы ему обязаны. А потом возвратиться домой. Мы нужны нашим людям, Гэн. Подумай об этом.

Гэн повернулся к Класу лицом. Сила их чувств заставила Тейт и Эмсо тихо отодвинуться, но ни один из них этого не заметил. Снаружи настороженно скулили собаки, скребясь в дверь.

Несколько долгих зловещих секунд они стояли неподвижно, ладони почти касались рукояток мечей. Потом Клас пошевелился. Казалось, будто что-то сломалось у него внутри, он словно стал меньше. Напряженные мускулы расслабились, потеряв рельефность. Гримаса воинственности исчезла с его лица, оставив только озадаченное, почти смущенное выражение.

— Я не буду драться с тобой.

Гэн скорее прорычал, чем произнес свой ответ:

— Но не из-за моего отца! Я — сам по себе! Я не то, что предсказывала моя мать!

— Я дал клятву. Не важно, как мне придется умереть, чтобы сдержать ее. Делай, что требует твоя судьба.

Гэн отвернулся, его руки упали, плечи опустились. Он посмотрел вверх, на грубый потолок. Тейт была уверена, что заметила в его глазах неожиданную слезу. Глубоко вздохнув, юноша проговорил:

— Я просил тебя быть самым близким моим другом. А теперь устроил все это. Мне стыдно.

— Ничего, — произнес Клас.

Тонкая, неуверенная улыбка слегка оживила лицо Гэна, когда он снова взглянул на Класа.

— Ни один человек не заслужил такого друга. Пожалуйста, прости.

Клас пожал плечами.

— Все забыто.

Потом, словно ничего и не произошло, они снова уселись у огня. Тейт с Эмсо обменялись многозначительными взглядами, заняв свои прежние места. Дверь перестала трястись под ударами собачьих тел.

Первое дежурство сегодня выпало Тейт. Несмотря на ветер и мороз, заставившие ее поплотнее закутаться в спальный мешок, возможность выбраться на свежий воздух обрадовала Доннаси. Она уселась, привалившись к стволу дерева, заняв позицию, позволяющую наблюдать за тремя сторонами дома. Раггар и Шара охраняли четвертую. Чо она взяла с собой.

— Нам, девчонкам, надо держаться вместе, собачка, — сказала она. — Ты поможешь мне, я помогу тебе. — Тейт удивилась, когда Чо, подняв голову, лизнула ее в щеку, но обняла собаку. — Ну что, чертов зверь? Ах ты, старая развалина… Я, видимо, должна защитить тебя, не так ли?

Вместо ответа Чо повернулась несколько раз и наконец устроилась, положив голову Тейт на колени. Несмотря на холод, Доннаси сочла своим долгом почесать ей за ушами и чуть не засмеялась, увидев, как собака принимает эту ласку, в то же время внимательно наблюдая за окружающим лесом.

Мысли ее свободно блуждали, и Тейт сразу задумалась о Джонсе. За зиму он все больше отдалялся от Доннаси. Без сомнения, он нашел себе новых друзей в баронстве, и они были единоверцами. Часто люди приносили Сайле информацию — и еще чаще просто сумасшедшие россказни — о росте группы. Жрица Роз все время держала Тейт в курсе дела. Никто не обсуждал этого вслух, но всем было ясно, что какие бы проблемы Джонс ни вызвал, они неизбежно отразятся на его «соплеменнице». Доннаси тронула забота Сайлы, с которой та старалась предоставить ей любые сведения, какие могли пригодиться для защиты. Неизменное дружелюбие Нилы трогало ее не меньше. Джонс же только все затруднял. Как могла Тейт предупредить его о нездоровом отношении к его новым друзьям, если он не принимал ее саму?

Да и кое-какие слухи о Танцующих-под-Луной настораживали. Один человек пришел к Сайле со следами жестокого бичевания на спине. Так или иначе, он пришел слишком поздно и умирал от заражения. Он вцепился в целительницу, словно ребенок, умоляя избавить его от вечных мук в аду.

По его словам, Джонс присутствовал, когда его секли, однако на любые другие вопросы умирающий отвечать отказался, как отказался назвать другие имена или сообщить что-либо о группе.

Так состоялось первое знакомство Тейт с их силами. Второе было связано с Билстеном. Сайла никогда не скрывала своего отношения к торговцам, но лечила его столь же заботливо, как и всех своих пациентов. Целительница утверждала, что в ту ночь он был поражен «проклятием», чего Доннаси никак не могла понять, пока не сообразила, что речь идет о сотрясении мозга.

Только когда Билстен снова смог путешествовать, она узнала о его отношении к сторонникам Джонса. Торговец собирался отправиться в путь тайно, поэтому заговорил с ней всего за несколько минут до ухода.

— Я ждал этого момента целую луну, — произнес он, и его рукаподнялась, машинально потирая зажившую рану. — Они должны сейчас где-то беситься и вопить, словно сумасшедшие, и это даст несчастному торговцу шанс проскользнуть незамеченным. Сдается мне, что они не любят людей вроде меня.

Его тон испугал Доннаси. Тейт сравнила его сегодняшнюю реакцию с тем, как он вел себя, когда предлагал разведать дорогу через земли Людей Гор. Тогда это был другой человек. Он боялся Дьяволов, но был уверен, что сумеет договориться с ними. Сейчас в Билстене не чувствовалось такой уверенности.

Доннаси помогла ему оседлать лошадь и навьючить ослов. Торговец растворился в темноте, оставив после себя одинокий звук шагов маленького каравана. На мгновение ей показалось, что он обернулся, и она быстро помахала рукой, но это оказалось лишь обманом зрения.

Как только он ушел, Тейт уже не могла побороть растущее подозрение, что тайный огонек, который она заметила той ночью, горел именно в доме Джонса.

Глава 62

Первые весенние цветы выросли на тающих зимних снегах. Это были крокусы, и их количество удивило Гэна и Класа не меньше, чем Тейт.

— У нас росли такие, — сказала она, — но они появлялись позже, и никогда их не бывало так много.

Кое-где цветы ковром покрывали землю, но Тейт особенно восхищали склоны холмов. Казалось, они хотят взобраться прямо к солнцу, эти роскошные кружева оранжевого и пурпурного. Глядя на них, Доннаси вдруг почувствовала печаль. Через пару минут она уже не могла понять, откуда взялось такое странное чувство, но тут вдруг вспомнила. Поездка в Вашингтон, музей, где ее захватила красота ярких импрессионистских картин, запечатлевших похожие пейзажи.

Приход весны был заметен и в поведении людей, их энергичности. Тягучая ностальгия держала Тейт в отдалении, и она ругала себя за неспособность включиться в нормальную жизнь. В конце концов Ниле все же удалось растормошить ее. Она заразила Доннаси своим радостно-нетерпеливым ожиданием намечавшегося вскоре поистине грандиозного праздника, знаменующего официальное начало весны. Барон Джалайл сделал необычайно дружественный жест, предложив Сайле руководить церемонией встречи солнца. Тейт совершенно запуталась, когда последовали вопросы о празднествах в ее собственной стране, однако она уже привыкла уклоняться от таких разговоров. Сайла помогла ей, объяснив, что Церковь должна определять даты всех праздников, в том числе и дни смены времен года. Весна была самым важным из них. Она символизировала начало жизни людей после того, как гиганты покинули этот мир…

Теплые дни стали сигналом к началу работ. Некоторые фермеры едва могли дождаться, пока растает снег, чтобы выйти в поле и провести первый сев. Тейт с удивлением наблюдала, как в полях начали появляться шаткие башенки десяти-двенадцати футов высотой, сооруженное из шестов. Вскоре она узнала, что все это делалось из-за ворон, бывших не менее сообразительными, чем фермеры. Они тысячами собирались на деревьях, крышах и заборах, даже на стенах замка. Сидеть на верхушках этих башен было обязанностью фермерских детей; оттуда они дергали за целые сети веревок, растянутых над полями. С веревок свисали всевозможные штуковины для отпугивания птиц, начиная с плетеных из травы змей и заканчивая яркими разноцветными пропеллерами. Иногда отдельные птицы все же прорывались сквозь эту оборону, сваливаясь с неба и выклевывая из земли семена. Но у детей здесь была подмога в лице мелких собак. Они бродили по полям в ожидании незваных гостей, спеша устроить свалку, стоило тем только приземлиться. Тейт, правда, ни разу не видела, чтобы собака поймала птицу, но зато бывало, что за одной сукой ходили несколько кобелей, и тогда дело кончалось дракой.

Барон проводил большую часть утра, разбирая подобные происшествия. Несмотря на то как горько сетовали фермеры на попорченные собаками грядки, они тем не менее умудрялись получать удовольствие от этой процедуры.

Однако в поведении Джалайла не чувствовалось и намека на юмор в тот вечер, когда он, наконец, начал операцию, изменившую всю его жизнь.

Один из агентов Второго пришел за Тейт, когда она работала с другими женщинами в новом детском доме. Он сказал только, что барон хочет видеть ее в замке. По дороге она заметила Нилу и Сайлу, спешащих впереди. К тому времени, как Доннаси добралась до места, те уже сидели в зале совещаний, но не за длинным столом, а у стены, напротив Гэна, Класа и Эмсо. Кроме последних за столом восседали Второй, Опс и Четвертый, позади которых находились еще две женщины. Тейт удивилась, зачем понадобились остальные женщины, если они все равно не принимают участия в обсуждении. Это показалось ей зловещим, но Доннаси, отбросив подобные мысли, стала рассматривать чужака в середине.

Тот сидел рядом с бароном Джалайлом во главе стола. Он явно был очень богат. Одежда незнакомца была сшита из толстой шерстяной ткани, а через спинку кресла он перекинул плащ из меха морской выдры. Толстые золотые браслеты выглядывали из-под расшитых манжет, а с золотой цепочки на шее свисал большой кулон, покрытый прекрасной эмалью.

Жестом указав Тейт на место позади Эмсо, барон представил незнакомца:

— Я рад представить всех вас благородному Малтену. Он приходится братом барону Малтену из западного баронства. Вас должны заинтересовать его вести.

Стоило тому произнести первые слова, и Тейт была уже не просто заинтересована — она была поражена. Этот человек играл сразу на четыре стороны. Когда он говорил, то, казалось, излучал флюиды зла. Постоянно вытирая лицо льняным платком, Малтен использовал каждое его движение для того, чтобы установить зрительный контакт с одним из присутствующих. Его глаза были темны и остры, словно лезвия ножей.

Он заявил, что баронство Малтен должно по праву принадлежать ему. Его брат обманным путем сумел заполучить баронство себе, а теперь этот брат хотел предать барона Джалайла. Его история подтверждала рассказ Билстена: победа у Медвежьей Лапы испугала короля. Он хотел, заманив Волков на запад, устроить там засаду, надеясь склонить офицеров к капитуляции. В случае согласия король наймет их в свою личную гвардию, а иначе все до одного будут перебиты.

Тут заговорил барон Джалайл:

— Мой Второй уже сообщил об этом плане. Его люди хорошо поработали. Сказать по чести, благородный Малтен, они сообщили мне и о твоей неудовлетворенности.

— В таком случае они не очень хорошо служат тебе, — произнес тот, и глаза барона расширились. — Неудовлетворенный человек не принесет вам голову собственного брата. Только разъяренный человек в состоянии сделать это.

— Я понял тебя. — Джалайлу было явно не по себе. — Так или иначе, должен тебя заверить, мне не нужны ничьи головы. Мне нужен только мир в моих землях. Всем нам нужен ответ на простой вопрос: чего ты хочешь?

Верхняя губа Малтена слегка скривилась. Это движение было слишком незначительно, чтобы принять его за оскал, но холодный пронзительный взгляд не давал спутать его с улыбкой.

— Ваши Волки — самое лучшее оружие против Оланов. Я хочу видеть их живыми, я хочу увидеть, как провалится предательство, затеянное королем, и хочу видеть моего брата свергнутым прежде, чем он отдаст мои земли королю — или, хуже того, Оле.

— Ты хочешь, чтобы мои Волки осуществили все это?

— Я только предлагаю, барон. Предлагаю тебе ударить по нему и занять выгодные позиции до того, как прибудет король со своими тремя помощниками.

Гэн спокойно спросил, почему бы не направить к королю вестника и не сообщить ему, что его план разгадан. Почему они должны обязательно драться с кем-то, особенно с крестьянами?

— Потому что, если ты не попытаешься схватить наживку, они приведут сюда соединенные силы всех четырех баронов. — Гость повернулся к Джалайлу. — Думаю, вы можете представить, что станет с вашими подданными, если такое количество народа будет грабить и жечь ваши земли. Даже если Волки чудом смогут изгнать их, на восстановление уйдет десятки лет.

Гэн покраснел, услышав, как оскорбляют его людей, но промолчал. Барон поднялся.

— Мы должны посоветоваться. Твои покои, благородный Малтен, находятся сразу за этой комнатой, так что можешь отдохнуть, не раскрывая своего присутствия здесь. Я сообщу свой ответ утром.

Как только Малтен покинул комнату, барон собрал всех на своем конце стола. Его руки были сцеплены, каждый палец, казалось, дрожал от энтузиазма.

— Моя первая реакция — надо воспользоваться таким удачным случаем. Долгое время я надеялся избежать конфликта с королем, но он собирается напасть первым. В самозащите нет предательства. Я все еще подозреваю, что барон Малтен знал о планах Оланов напасть на нас прошлой осенью. Однако я, бывало, и раньше становился жертвой своего энтузиазма. Вот почему мне необходим ваш совет. Я подчинюсь коллективному мнению.

Джалайл опросил всех по очереди, начиная со своих собственных людей. Очевидно было, что все позволят говорить Гэну от их имени. Однако барон вынудил каждого отвечать отдельно, задавая настойчивые вопросы, дабы убедиться в весомости причин того или иного совета. Гэна же он приберег напоследок.

— Итак, Гэн Мондэрк, ты слышал все мнения. Что ты об этом думаешь?

Гэн покачал головой, глядя на крышку стола. Подняв глаза, он произнес:

— У нас достаточно времени, чтобы подготовить оборону. Неизвестно, лучше ли станет нам с новым бароном на фланге, чем было со старым. Если мы сделаем первый ход, будьте уверены, король обязательно поинтересуется, где мы достали такую информацию, и уж будьте уверены — этот Малтен станет отрицать, что когда-либо бывал здесь. Если король решит напасть, мы будем готовы. И если, увидев это, он решит, что лучше не связываться, то выиграют все.

Барон надолго замолчал, поглаживая горло и размышляя. Без всякого вступления он повернулся к женщинам.

— Сайла, Нила. Вы слышали, что думают люди. Что вы знаете об их позиции?

Они обменялись настороженными взглядами, потом Нила кивнула, и заговорила Жрица Роз. Вначале ее речь звучала почти робко, но спокойная целеустремленность придала силу ее словам, и напряженность мало-помалу исчезла:

— Поскольку мы женщины, то боимся любой битвы, потому как боимся за мужчин, участвующих в ней. Мы также переживаем за всех наших сестер. Женщинам легче живется здесь, в Харбундае. Мы ничего не можем посоветовать, но просим, чтобы вы защитили нас от Олы и не нарушали наши человеческие права. Если это будет так, то все наши сестры в любом баронстве королевства поддержат вас, как только смогут.

Барон выдал ей едкую улыбку:

— Помогут нам? Как? Отказавшись спать с любым, кто нападет на нас?

Тейт начала подниматься, но Гэн быстро схватил ее за руку. Ее слегка напугало, что при этом он даже не глядел в ее сторону — все его внимание было приковано к Ниле, и юноша пытался подавить ухмылку.

Нила поднялась из своего кресла одним плавным, текучим движением. Ее голубые глаза были холодны, словно лед.

— Волки знают, что их жены и дети находятся под защитой барона, если с ними самими что-нибудь случится на службе. Женщины благодарны за возможность работать и что-то получать за это, и все, что они когда-либо просили у вас, — это только земля, чтобы построить дома и разбить сады. Любая женщина в королевстве завидует им — не потому, что у них есть дома, мужья или земля, но потому, что у них есть собственное достоинство. Зная об этом, мужчины ценят и их самих, и вас еще больше. — На мгновение остановившись, Нила добавила: — Да и то, о чем вы говорили, тоже имеет свою силу.

Когда она села, все засмеялись, и даже барон присоединился к ним. Наконец он призвал к вниманию. Его приказом Гэну была подготовка к выступлению. Выгода перевешивает опасность, заявил он, и на том собрание завершилось.

Гэн с Нилой вернулись домой. Подбросив в камин еще дров, он уселся на стуле. Нила принялась нарезать хлеб, раскладывая его на деревянном блюде, потом добавила в котел на огне рубленого лука. Котелок держался на железном кронштейне, конец которого крепился к трубке, выходившей из широкой металлической пластины в потолке. Чтобы открыть котел, надо было поворачивать кронштейн, и тот при движении издавал тоскливый скрип. Этот звук насторожил всех трех собак, растянувшихся на полу у кровати. Они знали, что таким скрипом сопровождается готовка, а готовка означает лакомые объедки. Но на сей раз ничего не последовало, и собаки продолжали дремать.

Нила устроилась на полу рядом с Гэном, положив голову ему на колени.

— Я сказала лишнее? — спросила она, глядя на огонь.

Он потрепал ее волосы.

— Ты все сказала правильно.

— Ты молчишь. Я думала, ты злишься. Люди здесь не привыкли слушать женщин, тем более спорить с ними.

Гэн усмехнулся:

— Я уважаю твое мнение.

Он надеялся, что на этом разговор окончится и он сможет вернуться к своим размышлениям. Нилу, казалось, такой ответ вполне удовлетворил. Гэну потребовалась пара секунд, чтобы снова собраться с мыслями; соблазнительный запах оленины уже начал заполнять комнату.

Провизия — одна из тысячи вещей, о которых он должен позаботиться перед выступлением. Сколько-то можно добывать по пути, но большая часть должна быть взята с собой в фургонах. О том, чтобы выжимать еду из местных жителей, не могло быть и речи, кроме как в самых экстренных случаях, да и тогда необходимо как-то расплачиваться. Снаряжение тоже нуждалось в полной проверке, надо было пополнить запасы. Теперь, когда введена форма, это будет намного легче сделать. Дополнительные вещи не запрещались, но они полностью обеспечивались самим воином. Личность больше выражалась через украшения. Гэн гордился впечатлением, какое Волки производили на марше, хотя разномастная коллекция шапок придавала колоннам весьма экзотический вид.

Гэн встряхнул головой, прогоняя эти мысли, чтобы заняться серьезно беспокоившей его проблемой. Барон решил точно так, как хотел бы он сам. Однако Гэн честно пытался отговорить его. Победа у Медвежьей Лапы не изменила главного: Волки были небольшой боевой единицей. Они походили на карлика, сражающегося с гигантом. Карлик должен обрушить на врага ураган ударов, в то же время не пропустить ни одного. Да, у него есть шанс измотать противника. Однако ему достаточно сделать единственную ошибку, а гиганту — нанести единственный удар. Так же и с Волками. Его воины могут выиграть дюжину битв — и все же, соверши они одну смертельную ошибку — и Ола или объединенные силы баронств Харбундая могут задавить Волков просто численным превосходством.

И все же в глубине сердца Гэн желал, чтобы противостояние началось. Благородный Малтен — предатель. Его высокомерная неискренность была слабым местом, так же как страх перед растущей силой Волков являлся слабым местом короля. Играть в их игру было рискованно. Но и ставки были высоки.

У него на колене Нила заплетала волосы, позволив им свободно рассыпаться по плечам. Гэн обернул мягкий пучок вокруг своей руки, чувствуя, как по телу пробегает горячая волна. Иногда, думая о своем счастье, он ловил себя на том, что ведет себя словно глупый жеребенок весной.

И все же.

Они жили на лезвии ножа. Без них Джалайл покинул бы этот мир еще до начала зимы, но теперь они зависели от его благосклонности. Гости или партнеры, они не были полностью свободны. Хотя свобода относительна, понял он, физически Джалайл накладывал на него меньше ограничений, чем ночной дозор. Требования племени были естественны для Гэна, они были частью его жизни, как он сам был частью племени. Здесь же, где его приняли и оценили, как никогда бы не оценили его соплеменники, он постоянно чувствовал свое отличие от других. Никто не говорил об этом. Но он это видел. Он видел быстрые вспышки боли в глазах Класа, когда другие офицеры, говоря о праздниках или просто семейных отношениях, игнорировали его. Они поступали так не от недостатка вежливости, а просто по привычке исключая из круга общения всех, не принадлежащих к «ним» от рождения. Сайла легче восприняла это. Видимо, ее положение Избранной позволило привыкнуть к образу жизни постороннего.

Нила страдала больше всех, но говорила меньше. Большинство остальных женщин относилось к ней так же, как мужчины относились к Класу. Они, казалось, честно приглашали ее в свою компанию. Жены Волков знали, сколько она, Сайла и Тейт сделали для них, и относились ко всем троим как к королевам. Но у Сайлы была ее лечебница, Тейт занималась обучением воинов. Нила же долгие часы работала с ткачихами, гончарами, швеями, но, как и Клас, она не стала одной из них. Они приносили ей первые весенние цветы, делали для нее особые шали, одеяла и посуду, но никогда не подходили к ее двери ближе чем на двадцать ярдов и не приглашали к себе. В последнее время Гэн несколько раз видел, как она сидит на крыльце, позволяя осеннему солнцу играть на прекрасной коже и волосах. В первый раз он даже задержал дыхание, боясь пошевелиться, наслаждаясь ее красотой. Но, присмотревшись, заметил печаль. Ее руки лежали на коленях, будто пытаясь дотянуться через сотню футов до смеющихся, болтающих женщин.

Позже, когда Нила спала рядом, он глядел в безответную темноту, как делал многие ночи раньше, и снова спрашивал себя, почему ему уготован такой путь.

Гэн вопрошал себя, знает ли он еще истину. Когда-то он был в этом уверен. А теперь не мог избавиться от сомнений.

Тьма тянулась к нему, пробирая до самых костей, проникая в плоть и кровь. Она знала. Она точно знала, кто он и куда направляется. Но она не скажет. Легкий весенний дождь стучал в окно. Ночной ветерок шептал: «Время. Терпение. Надежда».

Глава 63

Весна принесла в Олу такую же красоту, как и в Харбундай. Под обещанием долгожданного обновления таилась настороженность. Королевство знало — Алтанар собирается отомстить за потерю своих дивизий, покорив Харбундай раз и навсегда.

В самом городе оружейные кузницы коптили небо с раннего утра до заката. А в темноте огни развлекали детей, собиравшихся, чтобы поглазеть на фонтаны искр, вылетающих из печных труб. Родители, уводившие их, чтобы уложить в постель, радовались гораздо меньше. Они уходили с детьми, оглядываясь с мрачной покорностью, какая приходит только с пониманием путей власти. Конвей, спускаясь вниз по улице, остановился на пару минут посмотреть на одного из кузнецов. Взглянув на посетителя, тот улыбнулся, но ничего не сказал. Мэтт тоже не делал попыток завязать разговор. Любой, с кем он заговаривал, вскоре встречался с блюстителями истины. Обычно это кончалось ничем, но Конвей приучился не ставить людей под угрозу из-за пары слов. Он невольно обратил внимание на двух мужчин, непринужденно прогуливавшихся поблизости. По крайней мере, они не носили белых одежд — символа своей организации.

Алтанар дал всем пяти своим так называемым гостям свободу передвижения по городу, но за этой свободой внимательно наблюдали. Чтобы покинуть обитель, женщины должны были просить разрешения — в котором, правда, им никогда не отказывали, — а потом ждать эскорт. Мужчины могли уходить в любое время, но всегда с двумя сопровождающими. Их количество никогда не менялось, а значит, куда бы ни шли «гости», разделиться они уже не могли. Иногда они весьма эмоционально обсуждали возможность избавиться от этих постоянных спутников, но в конце концов все соглашались, что любое явное сопротивление только привлечет к ним внимание. Более того, им было известно, что король содержит целую армию доносчиков, пытаясь сдержать растущее недовольство народа. Даже Оланы, его собственное племя, роптали под тяжестью возросших налогов и армейских тягот.

Чужеземцы приняли свой статус, изображая безразличие к подобным ограничениям. Однако все они чувствовали растущее давление, особенно Конвей. Его ночные похождения все еще оставались тайной для женщин, но обманывать их становилось все труднее.

Неожиданный сюрприз преподнесла Картер. Впервые Мэтт заметил изменения в ее поведении осенью, во время большого праздника урожая. Алтанар в очередной раз навестил их, и Картер, раньше изо всех сил избегавшая контактов с ним, теперь не только выслушала все, что он сказал, но и спокойно ответила на все его вопросы. Позже Дженет стала еще больше похожа на прежнюю Картер, объяснив, что единственный способ иметь дело с королем — это попытаться смягчить его и выяснить слабые места. (Конвей предупредил ее, что у того слабых мест не больше, чем у Дракулы, а друзей еще меньше).

Чем больше Мэтт думал об этом, тем больше убеждался, что тот вечер стал для нее началом особой психологической ломки. Ее натура, раньше агрессивная, теперь непрерывно смягчалась. Картер была не менее умна и язвительна, чем прежде, но весьма неохотно отстаивала свои убеждения. Зато когда все-таки делала это, то подкрепляла свои выводы непробиваемой логикой и интуицией. Именно она предложила держаться, насколько возможно, примирительной позиции, сделав уступчивость своей маскировкой. Дженет, так же как и Леклерк, находила удовольствие в том, чтобы адаптировать в этом новом мире кусочки ушедшего. Она была настоящим мастером «колыбели для кошки» — игры, совершенно незнакомой Оланам. Молодые и старые, они встретили эту игру с большой радостью. К тому же, зная по нескольку названий для каждого узора, она могла сплести целую историю из замысловатых фигур, заставляя их плавно перетекать друг в друга. Дети просили ее показывать еще и еще.

Избранные стали ее фаворитками. Выучив их имена, интересы и характеры, Картер по целым дням пропадала с ними. Некоторые наиболее сварливые жрицы жаловались настоятельнице Ирисов, что чужеземка слишком сильно влияет на детей. Та лишь посоветовала им поучиться у Дженет; это было мудрое решение, но не слишком популярное. Несколько взрослых подруг, которых настоятельница приобрела в Церкви, отдалились от нее. Но ее дети оставались при ней, и, как однажды заметил Конвей, в ее историях часто скрывалась весьма интересная мораль. Птицам в клетке удавалось купить себе свободу песнями, благородные животные выручали своих хозяев, герои спасали красавиц от драконов, а мыши собирались в банды и разгоняли всех котов в округе. Он усмехнулся, подумав об этом. Мэтт решил сохранить ее тайну, будто вообще никогда не замечал ничего такого. Но для любого другого взрослого было очевидно, что настоятельница старается, чтобы дети создали свои собственные идеалы, не совпадающие с теми, которые их окружают.

Однако самым большим достижением Картер было совсем недавнее происшествие. Слишком часто, чтобы это было простой случайностью, Алтанар стал появляться на уроках у Избранных, когда она рассказывала свои истории. Сначала он был не меньше поглощен повествованием, чем ее шести-семилетние слушатели. Когда Дженет закончила, он «пояснил» ее рассказ, помещая себя на все героические роли и указывая, как в этой сказке отражены его положение, достижения и цели. Картер мудро не стала противоречить королю и оказалась достаточно проницательна, чтобы не излагать детям другую возможную интерпретацию. Но через некоторое время она так подшутила над Алтанаром, как не осмеливался никто другой. Конвей видел это только дважды и каждый раз неимоверным усилием сдерживал смех. Такой же юмор, смешанный с испугом, ассоциировался у него с клоуном-канатоходцем.

Кейт Бернхард и Сью Анспач проникали в окружающую культуру более непосредственно, и, хотя их действия не были столь эффектны, они были не менее эффективны. Некоторое время Сью страдала от того, что Картер, бывшая ее лучшей подругой, отдалилась, найдя свое место среди молодых Избранных. Заметив ее печаль, Бернхард помогла Сью, подарив необходимое внимание и дружеское участие. Анспач все еще пыталась иногда восстановить прежнюю близость отношений с Дженет, но что-то в той изменилось, и ей уже не нужна была та забота, которой раньше окружала ее Анспач.

Так что именно Бернхард и Анспач объединили свои усилия в работе с целительницами. Вспомнив Фолконера, они заявили, что не станут общаться с больными. Приняв их нежелание как весьма естественное, настоятельница направила женщин к военным целительницам, работавшим исключительно с ранеными. Этот шаг оказался неожиданно выгодным. Путешествуя к своим подопечным, они наблюдали за всем окружающим, сравнивая и запоминая детали. Ухаживая за пострадавшими, женщины одновременно собирали информацию. К тому моменту, как снега окончательно сошли на нет и поля запестрели ярко-желтыми нарциссами, они разузнали обо всех путях бегства на юг и север, создав вдобавок настоящее досье на каждую дворянскую семью в королевстве.

Леклерк, подобно Картер, тоже изменился. С тех пор как его подъемник получил признание, его приблизил к себе один из генералов Алтанара, интересующийся осадными машинами. Леклерка понесло, и его рассказ об осадных башнях с набросками и математическими расчетами нагрузок напугал бедного генерала до онемения. Любая математика сложнее деления могла относиться только к гигантам, а значит, несла в себе зло. Увидев у Леклерка каббалистические «х» и «у», седеющий вояка отскочил назад, обеими руками осеняя себя Двойными Знаками, чтобы отвести колдовство. Луису еле удалось убедить его, что это просто старые слова из его родного языка и нечего тут бояться. Генерал ушел, что-то бормоча себе под нос, а Леклерк сорок восемь часов сиднем просидел на своем стуле с прямой спинкой, направив автомат на дверь, с твердым желанием разнести на куски пару-другую королевских блюстителей истины, если они заявятся.

Когда эта угроза так и не реализовалась, Луис попросил Конвея устроить его на дворцовую ферму. Алтанар так боялся отравителей, что основал при своем дворце ферму, на которой выращивали практически все необходимые овощи и разводили домашних животных. Кроме того, там был большой конный завод. Просьбу Леклерка удовлетворили. Тот погрузился в работу с присущей ему энергией, и через неделю уже наблюдал за постройкой большого курятника. Он признался Мэтью, что собирается улучшить местную породу с помощью селекционного отбора, а заодно покажет местным, как делать удобрения из помета.

Конвей однажды навестил его. Люди, работавшие там, явно любили Леклерка, хотя их несколько смущала его увлеченность навозом. Он продемонстрировал Конвею свой бак для производства метана с гордостью торговца драгоценностями.

Но самое большое потрясение ждало Конвея в комнате, которую Леклерк называл своим «кабинетом». Мэтью не удивило, что раньше тут было стойло. Теперь, вырезав в одной стене окно, вдоль нее поставили длинный рабочий стол, а другую стену закрыли полками. Щели в центре помещения как раз хватало человеку, чтобы ходить из стороны в сторону. Стол был уставлен кувшинами всех форм и размеров. Кроме того, там была большая ступка с пестиком и грубые весы. Луис, расположившись у дальней стены прямо под окном, улыбался, словно ребенок, узнавший секрет. Конвею в конце концов пришлось спросить, что же он должен увидеть.

Леклерк пал духом.

— Ты не замечаешь? Ты не чувствуешь этого запаха?

Конвей мягко произнес:

— С тех пор как попал сюда, я не чувствую вообще никакого запаха, кроме одного. Должен сказать тебе, Луис, он меня не интригует.

Рассмеявшись, Леклерк сказал:

— Да я не про это. Смотри! — Он поднял мешок с полки. — Они используют это все время. Для удобрения. Для лечения лошадей. Для окуривания яблок перед тем, как сушить.

Удивленный Конвей заглянул в мешок.

— Сера? — В своем голосе он услышал нотки сомнения в здравости ума Леклерка.

Тот еще пуще развеселился.

— Ты, наверное, не хочешь его замечать, не так ли? — Положив руки Мэтью на плечи, он заставил того войти в большой амбар. — Посмотри на стены — внизу, где они сделаны из камня. Разве ты не видишь этот порошок?

Конвей попробовал угадать.

— Ты имеешь в виду эту белую дрянь? Вроде соли?

— Со-о-ли!.. — презрение сочилось из этого слова. — Неужели тебя не учили ничему, кроме плотности движения и светофоров?! Эта «белая дрянь» нечто иное, как селитра, Мэтт. Селитра, или нитрат калия. Помнишь, я показывал тебе угольные печи? Помнишь серу? А теперь нитрат калия. Ни о чем не напоминает?

— О, Боже!.. — выдохнул Конвей. — Черный порох. Ты работаешь над порохом?!

Леклерк практически вбежал в свой кабинет, не оставив Мэтту ничего иного, кроме как последовать за собой. Он продемонстрировал кувшины с белым порошком, потом горшки с черным зернистым веществом.

— Белый налет около выгребных ям — это тот же нитрат калия. У меня теперь весьма неплохой запас, но я никак не могу подобрать правильную комбинацию, — возбужденно затараторил Луис, постукивая по одному из горшков на столе, что заставило Конвея инстинктивно съежиться. — Это хороший уголь. Ивовый. Они, кажется, говорили, что это самый лучший. А эта сера прибыла прямо с Отца Снегов, она чище утренней росы.

Во время разговора он отсыпал понемногу из каждого кувшина в отдельный горшок, помешивая его содержимое палочкой. Конвей схватил его за руку.

— Поосторожнее, — едва смог выговорить он.

— Что? А, не беспокойся. Этим хорошо только разжигать огонь. Оно хорошо горит, но не взрывается.

— Если они поймают тебя, это станет большой проблемой.

— Если мы не найдем способа поддерживать наше «громовое оружие» в действии, у нас скоро вообще не останется проблем. Нам нужен козырь, и эта штука может помочь. Когда-нибудь мне удастся подобрать верный состав. — Леклерк бросил получившуюся смесь в огонь, и она с шипением стала выбрасывать зловонные языки голубого пламени. Он грустно покачал головой.

Но его аргументы невозможно было опровергнуть. Конвей согласился оказывать любую возможную поддержку. Он надеялся, что им удастся хоть что-то придумать до того, как Алтанар сделает свой последний ход.

Насущная проблема безопасности изгнала воспоминания из мыслей Мэтта, пока он продолжал свою, казалось бы, лишенную всякой цели прогулку по узкой улочке. Он напомнил себе, что должен выглядеть беззаботно.

Конвей вытер внезапно вспотевшие ладони о штанины, пожалев, что рядом нет Ти: она бы наблюдала за происходящим. Но она не доверяла никому в замке, и, разумеется, ее никогда бы не выпустили за пределы стен. Контакт Мэтта с заговорщиками был чистой самодеятельностью. Несколько раз они вдвоем перебирались по ночам через стену, но зимой риск значительно возрос. Холод, конечно, заставлял патрули сидеть в теплых караулках вместо того, чтобы обходить стены, но от любого неожиданного снегопада их следы так бы бросались в глаза, что мимо не прошел бы даже самый нерадивый охранник.

Им удалось выработать систему сигналов для связи с заговорщиками. Если у Конвея была информация для Вала, он останавливался в определенной таверне и заказывал пиво. Он не говорил больше ничего и ни с кем не заговаривал, но после ноги обычно приводили его на базар — там и происходила встреча.

Вот и сейчас Мэтт направлялся на главный городской рынок, где согласно плану должен был начать торговаться с продавцом фруктов. У связного всегда был зеленый шарф и серебряная серьга. Это никогда не был один и тот же человек, одинаково, вероятно, он мог оказаться и мужчиной, и женщиной.

Сегодня это был мужчина, продававший сушеные абрикосы, яблоки, вишни и персики из деревянных корзин. Конвей приметил его сразу, как только вошел в ослепительный и оглушающий мир шатра. Базарная суета всегда на мгновение сбивала его с толку, резкая нагрузка на все чувства больше напоминала удар. Но все же он сразу обратил внимание на этого человека, будто его взглядом управляла неведомая сила. Мэтью выждал с минутку, привыкая к обстановке, а потом начал привычно ходить взад-вперед по рядам.

Как всегда, рынок вызвал в нем странное чувство. Он любил гулять здесь больше, чем в любом другом месте Олы: люди тут были живыми, они радовались, распространяя вокруг себя энергию. Рынок не только не был похож ни на что, виденное им прежде, — Конвей каждый раз узнавал здесь что-нибудь новое о жизни этого мира. Сегодня кто-то продавал пятнистый мех, в котором он безошибочно узнал снежного барса. В ответ на вопрос, где он его достал, торговец взглянул на Мэтт, словно на полоумного.

— В горах, на севере. Там они живут.

Конвей улыбнулся и кивнул, перед тем как отойти, скрывая свое удивление. Если в тех местах, которые теперь стали Горами Дьявола, действительно живут барсы, то это может быть только работой Вильямситов и их генетического банка. Если война началась именно таким всеуничтожающим обменом ядерными ударами, какого все ожидали, то у них явно не хватило времени завершить свой труд. Очевидно, избрав для своих центров самые отдаленные места, Вильямситы получили возможность выпустить достаточное для размножения количество животных всевозможных видов. Мэтт уже привык видеть в лавках не меньше шести видов фазанов, блиставших оперением, не уступающим по красоте иной эмали. Здесь же различные редкие создания, которых он смутно помнил по зоопаркам, телепередачам и картинкам в Обществе охраны природы, окружали со всех сторон. Роскошный выбор великолепных тигровых и медвежьих шкур поражал воображение, хотя они все же не стали таким обычным товаром, как каракуль или шкуры морских котиков, бобров и норок. Шерсти было еще больше, причем шерсть ламы и альпаки шла наравне с обычной овечьей и козьей. В мясных рядах Конвей насчитал по меньшей мере полдюжины сортов мяса, от крольчатины до свинины. Большинство изделий ремесленников выглядели, на его вкус, грубовато, но были сделаны прочно и с любовью. Столяры пилили и строгали в ожидании покупателей, гончары лепили свои горшки и тарелки, здесь были даже ювелиры, которые прямо на месте паяли, полировали и гнули металл.

Остановившись перед разносчиком фруктов, Мэтт смотрел прямо вперед. Обязанностью того было убедиться, что разговаривать безопасно. Если торговец не будет удовлетворен своими наблюдениями за стражей, то просто что-нибудь продаст Конвею и отправит его своей дорогой. Так или иначе, сегодня он чересчур живо начал разговор. Однако первый же встревоженный взгляд Конвея успокоил его, вернув к роли продавца. Через секунду он взял горсть сушеных персиков, изображая, будто расхваливает их перед покупателем. Однако вместо этого он произнес:

— Вал хочет знать, не отобрал ли Алтанар у вас оружие.

Крякнув от удивления, Мэтью помотал головой:

— Нет, это было бы слишком!..

Однако торговец продолжал:

— Блюстители истины набирают людей в армию и в свои собственные ряды. Один из фаворитов Алтанара сказал, что нападение на Харбундай произойдет намного раньше, чем кто-либо ожидает, и если ты и твои друзья не поведут их вперед со своим громовым оружием, то это сделает кто-то другой. Вал очень беспокоится за вас.

— Ты имеешь в виду, за оружие.

Продавец улыбнулся, демонстрируя еще одну горсть сушеных персиковых долек. Конвею они больше напомнили старые усохшие уши.

— Вал считает, что без вас от них не будет толку.

Взяв дольку, Мэтт откусил кусочек. Она была не намного мягче коры одноименного дерева, но приятна на вкус.

— И что же нам делать?

— Быть готовыми к побегу. Особого предупреждения не будет. И отсюда тебе тоже лучше уйти, — взгляд торговца метнулся за спину Конвея. Более громким голосом он сказал: — Я подарю тебе тот, который ты уже съел, но это моя последняя цена. Три монеты — это дешево!

Мэтью отсчитал деньги, и продавец завернул покупку в листок грубой бумаги, перевязав сверток бечевкой.

— Приходи еще, — сказал он, быстро улыбнувшись. Конвей отошел.

Дорога к выходу с рынка была одной из самых трудных в его жизни. Мысли метались, он вспоминал о красных пылающих искрах, взвивающихся над печами кузнецов. Он был так же беспомощен. Тьма могла поглотить его, как эти искорки. Мэтью попытался думать о друзьях и о том, как они отнесутся к необходимости побега. Это будет все равно как второй раз покидать пещеру: оставаться слишком опасно, но уйти можно только в неизвестность.

Мэтта смущало, что он не в силах полностью сосредоточиться на этом. Как всегда, мешали мысли о Ти.

Всю зиму Конвей пытался не придавать происходящему значения — даже в те невыносимые ночи, когда он ждал ее, а она не приходила. Иногда в такие ночи он вообще не спал, а если и спал, то неизменно просыпался в холодном поту и с громыхающим сердцем, страх до боли въедался в кости. Хуже всего было первые несколько секунд, но страх надолго оставался отравой, не дававшей ни есть, ни думать, — пока он снова не увидит Ти и не удостоверится, что все в порядке.

Даже тогда Мэтт убеждал себя, будто боится за нее, как боялся бы за любого другого, живущего по капризу Алтанара.

В те вечера, когда Ти оставалась с ним, он растворялся в таком безбрежном блаженстве, что легко готов был согласиться с мыслью: Мэтт Конвей никогда не был никем иным, никогда не жил нигде, кроме как здесь. Но в ярком свете дня он доказывал себе, что по-прежнему одинок, — как и она.

Когда они вдвоем, перебираясь под покровом темноты через стену замка, отправлялись в город, он боялся за Ти намного сильнее, чем за себя самого. И в то же время гордился ее быстротой, ее силой, ее неукротимой храбростью. Их близость в эти ночи, скованная опасностью, была оргией горечи и сладострастия.

Впереди возвышались тяжелые створки Восточных ворот, и именно теперь Конвей вдруг признался себе, что не сможет покинуть это место один, без нее. Лицо горело, но он улыбался, понимая, что впервые честно сказал себе о Ти. И почувствовал себя прекрасно.

Глава 64

Два дня Конвей мучительно пытался решить, сообщать ли своим друзьям о предстоящем побеге. С одной стороны, они мало что могли подготовить, а если начнут проявлять какую-либо необычную активность, то королевские блюстители истины что-нибудь заподозрят. Точнее, станут подозревать еще больше, поправил он себя. Они и так не доверяют всем и вся. И не без причины. Многие ненавидят Алтанара, но эта ненависть сродни той, какую обращают на реку, в которой утонул ребенок, или на огонь, в котором сгорел дом со всем скарбом. Вокруг короля была аура неземного могущества. А блюстители несли жестокость Алтанара в народ. Когда король приказывал причинить боль, они причиняли ее. И куда бы ты ни направлялся, всюду их глаза следили за тобой.

Наутро третьего дня один из них явился к Мэтту, передав лишь, что король желает его видеть. Он был одет в свои официальные белые штаны, рубаху и накидку. Конвей почувствовал, как напряглись мышцы. Стражник шел позади него, время от времени подавая односложные команды. Их рты передавали приказы короля бесцветно и безжизненно. И у них было право убивать любого, отказавшегося повиноваться.

Войдя в королевские покои, Конвей даже не обратил внимания на мрачную маску, нарисованную на внутренней стене. Он быстро обошел ее, улыбаясь от радости, которой на самом деле не чувствовал. Алтанар встретил его весьма дружелюбно, чем еще больше укрепил Конвея в подозрении, что что-то затевается. Вскоре стало ясно, что именно.

— Я был вынужден пересмотреть свои планы относительно войны с Харбундаем, — произнес Алтанар. — Я собирался использовать ваши силы, чтобы переломить исход битвы в самый напряженный момент. И хочу, чтобы первое сражение оказалось последним. Моей целью является полное уничтожение армии Харбундая. В конечном итоге это сохранит жизни моих подданных. Ты согласен?

Мысль о том, что им не придется участвовать в войне, принесла большое облегчение, особенно учитывая то, что Тейт находилась где-то в тех краях. Но под словами Алтанара скрывалась угроза. Мэтью осторожно согласился.

Алтанар понимающе улыбнулся:

— Я чувствую твою сдержанность. Это хорошо. Наши войны не должны вас интересовать. Однако я хочу попросить вас обучить нескольких моих людей обращаться с вашим оружием. — Он изобразил сожаление. — Я согласен, что оружие принадлежит вам и вы используете его в моих интересах. Но у нас появилась новая проблема.

— И в чем же состоит «наша» проблема, король? — Конвей подчеркнул это слово, вызвав в глазах Алтанара неожиданную вспышку раздражения. Она тут же исчезла, уступив место одной из его слащавейших улыбок.

— Мы обнаружили ваших друзей. Двоих, чьи имена Джонс и Тейт. Они обитают в землях жирного маленького труса, величающего себя бароном Джалайлом. Тебе бы стоило сообщить мне, что та женщина — черная, о таких диковинках надо рассказывать. Так или иначе, они прибыли туда вместе с попавшим в немилость сыном Вождя Войны и его лучшим другом, изгнанными из племени Людей Собаки. Они в ответе за ту коварную атаку, которая стоила мне трех дивизий. Я не могу просить вас воевать с Харбундаем, зная, что ваши друзья будут сражаться за противную сторону.

— И ты хочешь, чтобы мы вместо этого обучали других для войны с нашими товарищами?

— Конечно, нет! — Алтанар был оскорблен. — Я за свои деньги направлю вестника сообщить этому так называемому барону, что вы находитесь на моей службе. Я дам ему шанс не ввязываться в битву и намекну, что буду за это весьма признателен. Если же он считает, что это ниже его чести, и будет настойчиво сопротивляться неизбежному, я предупрежу его, что не щажу побежденных. И, наконец, вы сообщите своим друзьям, что не принимаете участия в войне, так как она не имеет отношения к вашим интересам, и попросите их сделать то же самое.

— Но вы обучите людей нам на замену.

Теперь улыбка Алтанара стала алчной, он явно наслаждался гораздо более широкими перспективами, чем те, которые доверил своему слушателю.

— Одна неожиданность в битве подчас стоит двух дивизий. Ваше оружие будет стоить самое меньшее пяти. — Он быстро посерьезнел. — Так или иначе, самое важное то, что мы пощадим ваших друзей.

Конвей уже знал, что ему надо делать. Спор лишь разожжет пламя королевской паранойи. Но и быстрое согласие ничуть не лучше. Он произнес:

— Мы можем обучить только двоих и хотим иметь оружие при себе до самого начала битвы.

Они долго торговались, сойдясь под конец на трех обучаемых. Занятия начнутся через три дня и будут длиться еще семь. Мэтью пошел на уступки относительно владения оружием, согласившись, что солдаты возьмут его с собой, выступая из Олы. Алтанар же неохотно согласился с предложением Конвея их сопровождать.

После встречи Мэтт поспешил домой. Его ум метался, продираясь через хитросплетения интриги. Тейт и Джонс стали тем рычагом, с помощью которого Алтанар хотел отделить оружие от его владельцев. Он прекрасно знал, что они не рискнут стрелять в гуще битвы, зная, что где-то впереди могут находитьсяих друзья. Конвей понимал, что никакой вестник с предупреждением для Тейт и Джонса никогда не покинет Олы. Как только те трое смогут управляться с оружием, часы чужеземцев будут сочтены.

Не могло быть и речи о том, чтобы испортить оружие.

Вал оставался их последней надеждой. Только пару дней назад мысль о побеге казалось далекой и пугающей. Теперь вопрос был в том, успеет ли Вал все подготовить достаточно быстро.

* * *

Алтанар встал, чтобы подбросить еще дров в огонь, и подтащил свое кресло поближе. Он поплотнее запахнул плащ: холодный кулак зимы еще сжимал камень замка, сопротивляясь весеннему теплу. Даже в лучшую погоду огонь необходим, подумал он. Пламя очищает, глядя на его бесконечный танец, можно освободить ум от всех посторонних мыслей. В огне содержится истина.

Король улыбнулся этой мысли. Блюстители определенно находят огонь весьма полезным в своем стремлении к истине. На мгновение он задумался, бывают ли у других людей такие же остроумные мысли. Очень сомнительно. Он не мог припомнить ни одного человека за последнее время, способного его развлечь.

Реакция Конвея на возможность войны с товарищами была точно такая, как он ожидал. Это хорошо. И тот не стал просто соглашаться на передачу оружия — это значило, что он действительно озабочен. Он торговался, как мог. В его аргументах не было уверток.

Или были?

Нет, все-таки не было, решил Алтанар. Этот человек — не дурак. У него не было выбора, и он просто пытался выиграть время.

Иногда он думал, не легче ли было бы иметь дело с Фолконером. Конвей слишком хорошо умел скрывать свои чувства.

Фолконер. И как ему только удалось добраться до этого ножа? Его нельзя было пускать в кухню. Шеф-повар ответил за это, но поправить что-либо уже было невозможно. Лучше бы этот повар пожил подольше. Намного дольше. Он это заслужил. Новая кухарка по части приготовления мяса и в подметки ему не годится.

Король снова уселся в кресло, выругав себя за то, что отвлекся. Конвея не очень волновало, научатся ли новые люди владеть его оружием за семь дней. Это тоже хорошо. Громовое оружие должно сыграть свою роль через две недели. Самое большее, три.

Огонь танцевал на поленьях. Алтанар привычно потянулся за кочергой, не замечая, сколько мастерства вложено в удобно ложащуюся в руку рукоятку и стилизованное тело змеи, образующее сам инструмент. Вороша угли, он размышлял, почему же разговор с Конвеем все еще беспокоит его.

Семь дней. Было что-то в его виде, в том, как двигались его глаза. Он был недоволен этим числом. Нет, не расстроен, но недоволен. С чего бы это? Конечно, он заявил, что необходимо десять дней; но люди всегда требуют больше времени, чем им необходимо на самом деле. Алтанар вздохнул. Все они так глупы; просто чудо, что он сумел чего-то добиться.

Семь дней. Какая разница, будет ли у чужеземцев семь дней, или десять, или двадцать? Он разговаривал сам с собой: «Я что-то видел. Что же это было? Что же такое важное было связано со временем обучения? Конвей явно пытался выговорить себе побольше времени, но пытался как-то слабо; почему он ни разу не сказал, что это будет моей ответственностью, если солдаты не смогут правильно обучиться владению оружием? Любой разумный человек постарался бы скрыться за такой логикой. Что-то здесь не так».

Алтанар вынул тяжелую кочергу из огня. Змеиная голова с раздвоенным языком светилась тусклым багровым светом. Струйка дыма поднималась от прилипшего к ней кусочка дерева. Стряхнув уголек, он поднес конец кочерги к меху у самого края очага. Отдельные волоски чернели и скручивались под действием жара, оставляя в воздухе султанчики едкого дыма. Он повернул руку, сминая обугленный мех и обнажая шкуру, скрывавшуюся под ним. На той выступили маленькие пузырьки, кожа обуглилась, потом начала шипеть и потрескивать. Он продолжал поворачивать кочергу, тыча в шкуру змеиным языком, пока звук не прекратился. Поставив кочергу на место, Алтанар нагнулся к клубам поднимающегося дыма, тут же заполнившего его ноздри.

«Истина, — прошептал он. Звук был мягким, почти чувственным. — Огонь оставляет одну только истину».

Через час король стоял перед дверью, за которой женщина по имени Картер рассказывала детям сказку. Что-то про кролика и ежевичный куст. Он заглянул внутрь, заинтригованный ее серьезностью и проникновенностью голоса. Эта история так на нее похожа, хотя скорее похожа на всех обычных людей. Они придумали эти мелкие сказочки, чтобы почувствовать свою значимость. Кролик обведет лису вокруг пальца и проживет еще один день. Простые люди восхищаются кроликом, желая быть похожими на него. Умный человек боролся бы за то, чтобы стать хитрой лисой.

Закончив рассказ, Картер собиралась последовать за детьми на игровую площадку. Алтанар выступил со своего места у стены, преградив ей путь. Он перепугал Дженет, и та прижала ладонь ко рту, еле подавив тихий вскрик. Ее глаза широко открылись от ужаса. Алтанар испытал истинное наслаждение от того, что выражение ее лица не изменилось, даже когда она узнала короля.

— Я не хотел пугать тебя. Зайди, присядь со мной на минутку. У меня есть для тебя хорошие новости. — Он обхватил ее запястье, попытавшись повернуть, но она не поддалась.

— Дети. Я не могу оставить их одних.

Он продолжал тянуть ее.

— Я попросил Жрицу присмотреть за ними. Ты свободна до тех пор, пока я не уйду.

Картер позволила повести себя назад к креслу, только раз оглянувшись на дверь. Усевшись, она поджала колени, будто пытаясь стать как можно меньше.

Алтанар выбрал себе стул и эффектно опустился на него, взмахнув вышитым плащом. Ярко-зеленое шитье его подкладки составляло прекрасный контраст с великолепием красной и желтой ткани наружной стороны. Блуза и штаны тоже были вышиты: белая нить рисовала сложные переплетающиеся узоры на зеленовато-голубом поле.

Он расспрашивал о детях, заранее собравшись с силами, чтобы как можно дольше выслушивать ее болтовню, а потом мягко перевел разговор на саму Дженет и остальных чужеземцев. Та заверила короля, что все в порядке, и, казалось, даже сама поверила этому. В свою очередь он объяснил, что они остаются почти что в заточении лишь из-за вековых традиций этой страны.

— Если бы это не было оскорблением для всего народа Олы, — доверительно произнес он, беря ее за руку, — я бы ни за что не заставил вас терпеть неотступных сопровождающих. У меня есть абсолютная власть, но как король я обязан подчиняться обычаям своего народа. — Он опустил взгляд. — Недавно я разговаривал с Конвеем. Мне показалось, будто он хочет нас покинуть. Как бы это ни было мне неприятно, я, разумеется, не в силах помешать вам. Вы — мои гости и можете уйти когда пожелаете. Но меня искренне удивляет такое пренебрежение той защитой, которую я вам предоставил.

Картер начала было протестовать, но Алтанар легонько дотронулся пальцем до ее подбородка, останавливая, и продолжил:

— Я знаю, что ты станешь защищать его, но, по правде сказать, я ничего иного не требовал от Мэтта, как только обучить нескольких моих людей, чтобы мы смогли защититься от Харбундая. Он не возражал, но я надеялся, что он согласится оставить одно из своих ружей. Не прямо сейчас, но ведь вы могли бы отдать одно ружье, когда будете покидать нашу страну? У вас все равно их больше, чем людей, не правда ли?

— Я бы их все отдала! — воскликнула она. — Я мечтаю, чтобы они вообще нам не понадобились, да и вам тоже. Я ненавижу все эти убийства. Эту боль… — Глаза Дженет наполнились слезами.

Выпустив ее руку, король отошел к окну. Пара блюстителей неподалеку давала знать, что никто не подслушивает, и он снова заговорил:

— Мне хотелось бы, чтобы вы знали, как ненавистно мне быть тем человеком, который несет все это зло своим подданным. Однако они сами вынуждают меня. Главная цель моей жизни — обеспечить людям счастье и безопасность, но для этого король должен обладать властью для поддержания порядка. Несомненно, многие выступают против моей политики. А разве хотят они помочь людям? Ни за что. Они лишь жаждут получить право распоряжаться всем вокруг для собственного блага — точно так же, как Харбундай закрывает нам путь к исконно нашему Внутреннему Морю.

Поднявшись из кресла, Картер встала на почтительном расстоянии позади Алтанара.

— Я думала, ваша война с Харбундаем… Ну, я имею в виду, ты ведь говорил, что это завоевательный поход.

— Так и есть. Или будет. — Он повернулся, свысока улыбаясь ей. — До тех пор, пока в этом участвует их король. Но народ может только приветствовать правителя, понимающего его нужды. Возможно, в глазах Оланов я не выгляжу миротворцем — они ведь должны участвовать в войне, не так ли? Но тебе я могу сказать правду. Мне станет намного легче, если я скажу ее. Я ненавижу убийства и кровопролитие. И надеюсь, что мы сумеем, быстро завершив войну, построить что-то хорошее.

— Ах! Я тоже…

— Особенно я надеюсь на это сейчас. — Король медленно и мудро подмигнул ей. — Я ведь обещал хорошие новости?

— Еще?! То, что ты рассказал о себе… — Она запнулась, слегка покраснев, смущенная тем, что открыла свои мысли. Ее губы остались слегка приоткрытыми, и Алтанару Дженет представилась глупенькой рыбкой, пытающейся убедить себя, что наживка — на самом деле никакая не наживка. Он шагнул вперед, протянув руки. Она подняла свои, чтобы встретить его ладони.

— Я ничего не сообщал раньше, чтобы не давать вам пустых надежд, но все это время я занимался поиском ваших пропавших товарищей. Я нашел их.

— Доннаси? Джонс? Они здесь?!

— Нет-нет, но теперь я знаю, где они. Джонс и Тейт — узники барона Джалайла, одного из мерзких харбундайских дворянчиков. — Король видел, как увядает радость на ее личике по ходу рассказа об опасностях и лишениях, какие ждут их во время предстоящих битв.

Потом, выпустив ее руки, он жестом призвал Картер к молчанию. Подбежав к двери, Алтанар осмотрел зал, потом проделал то же самое у окна. Вернувшись к Дженет, он уселся в одно из кресел, потянув ее в соседнее. Наклонившись так, что его губы касались женских волос, он зашептал:

— Только самым надежным из моих шпионов известно, что я веду переговоры с тремя харбундайскими баронами. Те должны отступить со всеми своими людьми. Они ненавидят своего короля, ты же знаешь. И больше смерти боятся громового оружия. Я собираюсь сделать вид, будто объявляю войну, но, надеюсь, мне удастся заставить Харбундай сдаться до начала кровопролития. Мне глубоко противно такое коварство, но быть королем — непростое искусство, требующее великого терпения.

— Ты справишься! — Подчиняясь неожиданному импульсу, она положила ладонь на его руку и была слишком возбуждена, чтобы заметить, как он слегка вздрогнул от прикосновения. — Я так рада, что ты все мне рассказал! Когда я увидала блюстителей истины на Берегу Песен и все то, что они вытворяли… — Женщина содрогнулась, но потом продолжила: — Теперь я знаю, что ты ничего не мог поделать. И попытка договориться о мире! Это прекрасные новости. Об этом можно было только мечтать! Я знала… Нет, ничего я не знала. Буду откровенна с тобой, как ты со мной. Сначала я считала тебя жестоким. Но в тайне надеялась, что в твоей душе сохранилась хоть крупица добра, и через некоторое время мне показалось, будто я разглядела тебя настоящего за этой жестокостью — мужественного короля, страдающего от того, что он вынужден совершать. Теперь я уверена. Ты хочешь сделать лучше для всех, но для этого должен быть тверд в своих действиях.

Король поднялся, проведя рукой по ее волосам, размышляя о том, что они необычно жесткие. Это вызвало кое-какие занятные образы.

Попозже, плохой мальчишка, подумал он. Вслух же произнес:

— Я верю тебе. Но, пожалуйста, не говори никому. Особенно Конвею. Он очень гордится своей позицией лидера, и мне не хотелось бы его оскорблять.

Ее глаза блеснули.

— Я знаю Мэтта. Я никому ничего не скажу.

Уходя, Алтанар насвистывал.

Глава 65

Чужеземцы прогуливались по аллеям во дворе замка. С первого дня их пребывания в Оле Фолконер настаивал на необходимости частых встреч — чем чаще, тем лучше. Окружающие должны привыкнуть к тому, что они собираются вместе, и через некоторое время не будут видеть в этом ничего опасного. Конвей был полностью согласен с полковником. Берл также говорил ему лично, что всякая попытка постороннего помешать подобному общению должна расцениваться как дурной знак. Алтанар не скрывал недовольства таким поведением, но не находил повода запретить встречи. Король все еще играл роль радушного хозяина. Это была странная захватывающая игра — одна из тех, что обычно очень плохо заканчиваются. Не теряя надежды воспользоваться необыкновенным оружием, Алтанар продолжал склонять его обладателей к переходу на свою сторону. Если же это не удастся, он вытянет из «гостей» все, что можно, пытками. Чужеземцы прекрасно знали это. А Алтанар не сомневался, что они знают. Продолжая опасную игру до самого последнего момента, каждая из сторон рассчитывала на успех. В конце концов сначала Фолконер, а теперь Конвей пришли к выводу, что побег будет меньшим злом, чем тот вариант развития событий, в котором они все вместе оказываются за решеткой. Собираясь поделиться с товарищами новостями, Конвей подумал, что они уже в одном шаге от последнего варианта, так что самое время попробовать предпоследний. Он старался, чтобы его голос звучал убедительно:

— Мы собираемся бежать отсюда.

Все три женщины глянули на него так, словно он говорил на другом языке, а Леклерк громко сглотнул. После этого наступила тишина, нарушаемая лишь шорохом бриза в ветвях высаженных вдоль дорожки елей.

Первым пришел в себя Луис, сумевший выдавить вопрос:

— Когда?

— Сегодня ночью. Час назад Алтанар отправился на север инспектировать дивизии, готовые выступить против Харбундая. Его сопровождает часть личной гвардии, так что охрана замка ослаблена. Оставшиеся стражники будут не столь бдительны. У нас никогда не появится лучшего шанса.

— Как же мы убежим? — поинтересовалась Сью. — Едва обнаружат наше отсутствие, сразу же бросятся в погоню.

Вопрос не был неожиданным, удивил лишь спокойный убедительный тон, которым он был задан. Прежде чем ответить, Конвей внимательно посмотрел на нее, испытывая неловкость от того, что слишком поздно разглядел разительные перемены, произошедшие в старой доброй Сью Анспач. И дело заключалось не только в коротко подстриженных и зачесанных назад волосах, придававших ей более подтянутый вид, или в здоровом румянце, появившемся от долгого пребывания на свежем воздухе. Она говорила по-прежнему тихо, так же угадывалась в ней забота обо всех — Сью буквально светилась этой заботой. Новым было чувство уверенности. Мэтт с удовлетворением отметил, что хрупкая женщина нашла в себе силы противостоять собственным слабостям.

— Нам предложили помощь, — как ни старался Конвей, ему не удалось избавиться от ноток самодовольства в голосе. — Луис знает, что я наладил связь с заговорщиками. Я никому об этом не рассказывал — не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал, если бы меня схватили.

Его слова были встречены возгласами товарищей, не все из которых, как и ожидал Мэтт, оказались радостными. Особенно возмутилась Картер, гневно обрушившаяся на него:

— Так ты все это время встречался с врагами короля? Рисковал нашими жизнями, даже не соизволив сообщить нам об этом? А теперь заявляешь, что эти бунтовщики, о которых мы понятия не имели, помогут нам смыться. Алтанар схватит нас, в этом можно не сомневаться! Нас обвинят в побеге, в нарушении законов, в обмане. Какой вообще смысл в этой затее? Куда нам бежать?!

Конвей не мог не признать справедливости обвинений, логику этих вопросов. Стараясь не допустить бурного конфликта, он попытался убедить Дженет, что помогающие им люди не такие дикари, как Алтанар, и ничего общего не имеют с Дьяволами. Он напомнил, что они с Леклерком обучают людей короля пользоваться огнестрельным оружием, и лишь поэтому к ним относятся пока достаточно снисходительно.

— Алтанар выбрал для этой цели самых способных воинов, — продолжал Мэтью. — И очень скоро они вполне смогут обходиться без нас.

— Отлично! — воскликнула Картер. — Я рада. Во всяком случае, нам не придется больше воевать. Нельзя отрицать, что король был прав, развязав эту дурацкую войну: ему необходимо восстановить контроль над Внутренним Морем. Мне противна сама идея войны, но ведь море действительно его. Пусть забирает оружие. Он же объяснил, почему оружие надо передать его людям: Алтанар переживает, чтобы нам, не дай Бог, не пришлось стрелять в Тейт или Джонса. Оружие нам здесь не понадобилось, так что черт с ним. Я счастлива, что больше его не увижу.

Почувствовав вдруг нарастающую неприязнь и даже враждебность вокруг себя, Картер отпрянула, словно в испуге. Последовала неловкая тревожная пауза, которую прервал ее резкий, как звон разбитого стекла, смех. В жестах женщины чувствовалось огромное нервное напряжение.

— Я знаю, о чем вы думаете! Что я защищаю его. Да ведь это же глупо!.. Я просто сказала, какой страшной опасности мы себя подвергнем, попытавшись бежать отсюда. Необходимо успокоиться и все взвесить. Почему вы не желаете понять, что Алтанар так же не волен в своих поступках, как и мы?! Мы видим творящуюся здесь жестокость, но почему вы исключаете, что его просто вынуждают так поступать? А вдруг все это совершается без его ведома? Мы ведь не можем пожаловаться на плохое к себе отношение. К тому же надо учесть, что Алтанара втянули в войну, а мы для него — ненадежные и опасные союзники.

Вмешался Леклерк:

— Он относится к нам, как к телятам, которых следует откормить, прежде чем зарезать. Когда ты наконец поймешь это? Тогда, когда тебя распластают на одной из скал на Берегу Песен?

Побледнев, Картер застыла с открытым ртом. Это выглядело бы комичным, если бы не полный гнева взгляд. Через несколько секунд она полностью овладела собой, спокойно произнеся:

— Я говорю лишь о том, что нам следует проголосовать.

— Конечно, — немедленно согласился Конвей, — но мы должны оставаться вместе. Решает большинство, и если мы бежим, то бежим все. Согласны?

Все кивнули. Мэтт опросил всех по очереди, и лишь Картер высказалась за то, чтобы остаться. Она встретила принятое решение без комментариев и без явного недовольства. Конвей постарался убедить их, сколь важно сейчас вести себя как ни в чем не бывало. При этом он наблюдал за Дженет, отмечая, как та помрачнела. Мэтт припомнил их споры по поводу выхода из пещеры: Картер и тогда была против. Но самое любопытное заключалось в том, как быстро сломило ее упоминание о Береге Песен. Похоже, женщина просто инстинктивно избегала неприятностей. И ей требовалось время, чтобы воспринять новую идею.

Бернхард спросила, как он намеревается планировать побег, и Конвей признался, что точного плана не существует.

— Те, кто нам помогает, должны выбрать наиболее удобный момент. Мне лишь известно, что мы выступим после восхода луны. Поэтому необходимо зачернить руки и лица. Проверьте друг друга, чтобы не было видно никаких светлых или блестящих предметов. Паковать вещи так, чтобы ничего не бренчало. И быть готовыми выступить в любое время после наступления темноты.

Послышался голос Анспач:

— А эти твои друзья — то, что Дженет говорила о них, правда? Мы видели кого-нибудь из них? И куда они нас переправят?

— Отвечаю по порядку, улыбнулся Мэтт, — да, нет, не знаю. Некоторых волнует, есть ли у нас шанс. Шанс-то есть, а вот выбора, по-моему, нет.

Сью тоже улыбнулась, слегка пожав плечами. Когда Конвей взглянул на Картер, та опустила голову, внимательно изучая свои ботинки.

Расставаясь, они изо всех сил старались выглядеть так, будто ничего особенного не произошло, а Леклерку вообще удавалось сохранять идеально беспечный вид. Мэтт даже слегка переживал, насколько спокойно прозвучало «пока» из его уст. У Луиса больше оптимизма, чем у остальных, можно в этом не сомневаться.

Конвей улыбнулся, вспомнив, с какой гордостью Ти описывала ему ячейку из четырех человек и рассказывала, что лишь один из четверых знал, как связаться с другой ячейкой. Она была абсолютно уверена, что они первыми додумались до столь совершенной структуры. За воспоминанием последовал очередной приступ опустошающей депрессии, все больше и больше беспокоившей Мэтта.

Несмотря на все возможности и преимущества, лежавшие у ног заселявших этот мир людей, они ни на йоту не отличались от тех, что сожгли, взорвали и извели друг друга болезнями почти до полного уничтожения. Миллионов квадратных миль свободных земель было более чем достаточно для всеобщего процветания, но хомо сапиенс продолжал воевать и убивать, завидуя малейшему успеху своего ближнего.

И он, Конвей, оставался частью этого безумия. Он уже убивал во время боя у реки. А будь у него шанс, он, не задумываясь, выстрелил бы в Алтанара. После этого в мире стало бы легче дышать.

Так чем же он лучше других?!

Кто дал Мэтту Конвею право разнести на куски того кровожадного дикаря? Какое он имеет право вновь убивать?!

Сомнения разъедали его душу. Чувство, что все вокруг бессмысленно, сковывало сознание, парализуя волю и инстинкт самосохранения. Но человечество должно, должно выжить!

Этот простой довод позволил Конвею вновь обрести душевное равновесие, почувствовать почву под ногами. Он мысленно расправил плечи. Не зря ведь говорят, что надежда умирает последней. Зло так же присуще людям, как и добро. Главное найти в себе силы противостоять этому злу. Если для свержения Алтанара или ему подобного требуется его, Конвея, вооруженное сопротивление, оно будет оказано.

Его философствования были прерваны пронзительными металлическими нотами военного горна, извещавшего со стен замка о наступлении полудня. Прекратив бесцельные шатания по парку, Конвей направился в столовую. Особого аппетита у него не было, однако он не исключал возможности, что в следующий раз доведется поесть не скоро. Сидя в одиночестве за узким длинным столом, Мэтью поглощал обильную снедь с усердием изрядно уставшего работника. Сегодня на обед оказалось отличное жаркое из говядины с огромными ломтями хлеба. Были еще сыр, сухие и моченые яблоки и разные джемы. Покончив с едой, он допил кофе из корней одуванчика и, ухмыльнувшись, подумал, что с питанием важно не переусердствовать. Если он умнет столько же за ужином, то, пожалуй, не сможет бежать.

— Приятно видеть, как ты улыбаешься.

Тихий высокий голос Ти раздался за его спиной так неожиданно, что Конвей вздрогнул, едва не выронив чашку.

— Как ты тут оказалась? — Задавая вопрос, он нервно осматривал зал. Чувство тревоги, с которым ему удалось на время справиться, вновь охватило Мэтта.

— Не беспокойся так, просто я здесь работаю. И вполне естественно, что разговариваю с тобой. Только тебе следует нахмуриться: пусть думают, что ты меня ругаешь.

— Ну и местечко. — Конвей снова посмотрел на нее. — У нас все в порядке?

Ти опустила глаза, изображая провинившуюся служанку.

— Все уже готово.

Мэтту была видна лишь одна ее щека, и, заметив, как та разрумянилась, он вновь занервничал, но в этот миг снова услышал голос Ти:

— Не хочу, чтобы ты уезжал.

Взволнованный Конвей в порыве чувств едва не взял ее за руку.

— Пойдем с нами, прошу тебя, — почти прошептал он.

Вздрогнув, Ти несколько мгновений смотрела на него изумленными глазами, а затем отпрянула назад, словно испугавшись, что он ее ударит. Голос ее прерывался.

— Не говори так. Пожалуйста, уходи. — Она повернулась, чтобы уйти, но Мэтт стремительно схватил ее, стараясь выглядеть разгневанным.

— Я должен был это сказать! Это правда. Я не могу бежать без тебя!..

С поразившим Конвея проворством девушка выскользнула из его рук. Наверное, Ти просто стремилась прекратить эту странную сцену, пока на них не начали обращать внимание. Или давала понять, что хочет, но не может вместе с ним покинуть замок?

Ти исчезла, прежде он успел задать вслух эти вопросы. С тяжелым чувством Мэтт направился к себе в комнату. Захлопнув дверь, он бросился на кровать, проклиная Олу, нелепую судьбу, забросившую его сюда, и участников сопротивления, просто-напросто использовавших его. Да, именно использовавших! А кто гарантирует, что они менее жестоки и коварны, чем Алтанар?

Неожиданно его осенила догадка, и он вскочил, словно кукла-марионетка, которую потянули за веревочки. Когда Конвей стал стремительно расхаживать по комнате, это сравнение показалось ему еще более уместным. Он — безвольная марионетка в их руках. Изощренность действий этих людей не могла не восхищать. Храбрая малышка — к тому же миленькая — с тяжелой судьбой… А все эти ухищрения с появлением Вала!.. У Мэтта было чувство, будто он прошел особое испытание, когда ему сообщили о желании с ним сотрудничать. А потом эта сцена грандиозного обольщения, где все упростилось после откровенного признания Ти, что она поступает так, как ей велят. Он шел у них на поводу, как последний глупец!..

И дальше все будет точно так же. Потому что она нужна ему, а остальное не важно.

Ему не хотелось больше думать о любви к Ти.

Обливаясь холодным потом, Конвей вспомнил о своих друзьях. А что, если этот побег обернется лишь заменой одного плена на другой? Как он посмотрит им в глаза? Какую участь он им уготовил?

Он повел себя, как идиот. Вне себя от ярости Мэтт ударил кулаком по маленькому столику. Керамическая кружка и лежавший рядом охотничий нож, подпрыгнув, свалились на каменные плиты пола. Кружка разлетелась вдребезги. Отчасти Конвей был рад этому: собирая осколки, он сможет успокоиться.

Когда он выпрямился, Ти была в комнате. Словно со стороны Мэтт видел себя, складывавшего на стол черепки. Он раскрыл рот, чтобы заговорить, но, опередив его, Ти приложила палец к губам. Шагнув к нему навстречу, она нежно коснулась другой рукой его бровей. Продолжая двигаться, словно во сне, Конвей обнял ее. Соприкосновение с горячим телом вывело его из странного состояния полузабытья. В то же время он почувствовал, как воспламенялась Ти.

Судорожно помогая друг другу, они пытались снять ее платье, пока, обезумев от желания, Мэтт не схватил его снизу и с силой не стащил через голову. Несколько долгих мгновений он стоял неподвижно, зачарованный красотой ее тела, приглушенной сумеречным светом, приподнятой грудью, плоским животом. Темный треугольник в низу живота был еще чуть влажным после ванны, и впервые Конвей подумал об исходившем от ее тела аромате розы, который смешивался с еще более нежными и влекущими запахами. Торопливо и неловко они вдвоем освободили его от одежды. Их соединение было пиршеством изголодавшихся, утолением неистовства и грустной радостью, последовавшей за несколькими секундами волшебства.

Она ушла так же молчаливо, как и появилась. Ти никогда не позволяла ему говорить. Оставшись один, Мэтт мысленно поблагодарил ее за любовь и мудрость.

Здесь не было места словам.

Когда Конвей проснулся, уже вечерело. Пора складывать свои нехитрые пожитки. Наскоро перекусив, в ожидании темноты он занялся оружием. Мэтт почистил оба «вайпа», снайперскую винтовку и пистолет, тщательно смазал их и, раскрыв, всматривался в отполированные до алмазного блеска дула. Затем, зарядив магазины, стал проверять натяжение пружин, нажимая большим пальцем так, чтобы патроны выскакивали наружу. Они падали на поверхность стола, тускло поблескивая. Он зарядил и проверил оружие еще раз, наслаждаясь внушительным щелканьем деталей. Прошло несколько часов. Конвей принялся методично точить нож. Из всех занятий это лучше всего позволяло убить время; он намеренно оставлял его напоследок. Круговые движения. Одна рука аккуратно выдерживает угол, другая направляет небольшой керамический брусок. За кругом круг. Гипнотический ритм вытеснял мысли. Высокие ноты затачиваемой стали эхом отражались от стен комнаты, и Мэтту казалось, будто он всей кожей ощущает эту бессловесную мелодию.

Конвей рассматривал на свету клинок, осознавая иронию того, что наибольшее успокоение ему приносят действия, конечная цель которых — смертельно разящий удар. Он приподнял за уголок шкуру, накрывавшую кровать, и провел по ней ножом. Лезвие прошло насквозь, практически не встретив сопротивления. После этого Конвей спрятал его в ножны.

Теперь оставалось только ждать. Одному. Опять.

Глава 66

Когда раздался стук в дверь, была уже почти полночь. Конвей медленно подошел к двери. Не будучи уверенным, что стучал его проводник, — возможно, это была простая проверка, — он оставил оружие на столе, чтобы не возбуждать лишних подозрений. Но, взявшись за засов, Мэтт решил все-таки подстраховаться. Достав из кобуры пистолет, он спрятал его за спину.

На пороге стоял один из стражников. Взгляд Конвея остановился на окровавленном мече, который воин прижимал к бедру. Он направил на стражника пистолет. Лицо Олана перекосилось от испуга, голос походил на сдавленный писк:

— Меня послал Вал! Показать тебе дорогу!

Мэтт опустил оружие. Стражник указал мечом в конец коридора.

— Мне пришлось убить человека, стоявшего со мной в паре. Надо поторопиться.

Бросившись за снаряжением и оружием, Конвей с удивлением отметил, что ему еще удается контролировать свои движения. Казалось, что одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, как он опустошен.

Стражник поспешил по коридору, Мэтт следовал за ним. Впервые он с теплым чувством подумал о мягких кожаных тапочках, позволявших скользить почти бесшумно, хотя его несколько беспокоили болтавшиеся на боку ботинки, стучавшие друг о друга при каждом шаге. Вскоре они оказались перед небольшой дверцей, ведущей наружу. Стражник смело распахнул ее, шагнув вперед, словно в дозоре. Убедившись, что путь свободен, он жестом позвал Конвея. Сменив тапочки на ботинки, они короткими перебежками — от укрытия к укрытию, наклоняясь как можно ниже, — добрались до аббатства. Женщины спали отдельно в маленьком домике: это была уступка их особому положению, и, кроме того, так легче стало за ними наблюдать. Этой ночью стража у дома отсутствовала, поскольку основные силы были брошены на усиление эскорта Алтанара. Женщины уже спешили навстречу. Их лица были неразличимы в темноте, хотя Картер можно было сразу угадать по росту. Кроме того, Конвей был уверен, что Кейт Бернхард прихватила дополнительный «вайп». Не мешкая, он зачернил лицо и руки древесным углем.

Они тронулись в путь, и Мэтт со смешанным чувством представил, какой разнос устроит Алтанар страже за потерю бдительности.

Пройдя всего несколько ярдов, чужеземцы поняли, что направляются на юг. Скорее всего их промежуточной целью станут самые южные ворота города — Золотые. Своим названием те были обязаны медным панелям, которыми были обиты. За воротами находилась ферма, где жил Леклерк.

Стену замка и большую часть города они минули без всяких происшествий. Но когда до городской стены было уже рукой подать, из переулка залаяла собака. Стражник, развернувшись, затолкнул в этот переулок ближайшего к нему человека. Затем подтолкнул туда и остальных, которые от неожиданности даже не протестовали. Замыкавший группу Конвей, придя в себя, приготовился оказать сопротивление схватившему его стражнику. Но тут со стороны стены раздался крик:

— Кто там? Выходи.

Не дожидаясь следующего толчка, Мэтт юркнул в переулок, вновь оказавшись в конце группы женщин. Он понятия не имел, куда они теперь идут, — скорее всего просто прячутся от кричавшего со стены охранника. Неожиданно впереди Конвей заметил движение — черное пятно на темном фоне, и ему почудилось, что им пытаются перекрыть дорогу. Растерявшись, он замедлил шаг. Шедший позади стражник тихо окликнул их и нырнул, согнувшись, в открытую дверь, которую Мэтт заметил и раньше, но не придал значения. Они замерли, не решаясь последовать за провожатым, но новый окрик заставил их броситься внутрь. Дверь за беглецами тихо закрылась, и в кромешной тьме раздался женский голос:

— Держитесь друг за друга. — Последовала секундная возня, после чего голос прозвучал вновь: — Молчите и идите за мной.

Спотыкаясь и цепляясь за шершавые стены, они двигались за своим новым проводником. Вскоре чужеземцы оказались на ведущей вниз лестнице, и каждый шаг сопровождался испуганными всхлипами и приглушенным бормотанием. Наконец они почувствовали под ногами замусоренный пол, дверь за ними закрылась, и кто-то зажег свечу, выхватившую из темноты напряженные лица. С ними были стражник и согнутая старая женщина. Морщинистая кожа и седые волосы говорили о долгой череде тяжелых лет, которые ей довелось пережить. Старуха осмотрела всех, задержав взгляд на стражнике.

— Как можно быть такими неосторожными? Вам что, охота попеть на берегу? Вы еще не успели подойти к стене, а охранники уже наверняка знали о вашем отсутствии.

— Я был осторожен, — начал оправдываться тот. — Нас никто не видел. Спроси их.

— А вас и не надо было видеть! — Наклонившись, старуха начала отодвигать огромный сундук, и стражник поспешил ей на помощь. Покряхтывая от напряжения, она не переставала бранить его: — Пожар. В женском домике. Через несколько минут, как вы ушли. — Старуха выпрямилась. — Все, хватит.

У нее под ногами показалось квадратное отверстие. Вниз вела узкая лестница, однако видны были лишь верхние ступеньки, а дальше все тонуло во мраке. Она пристально посмотрела на женщин.

— Кто из вас оставил непогашенный огонь?

Те, обменявшись взглядами, покачали головами. Картер спросила:

— Пожар был сильный? Кто нибудь пострадал?

Старуха сказала, что нет, и Конвей заметил, как Дженет облегченно перевела дыхание. Затем она произнесла:

— Им ведь неизвестно, что мы бежали. Просто заметили, что нас нет.

— Скоро догадаются, — ответила женщина. — Ваши же вещи тоже исчезли. Они там не семи пядей во лбу, но и не последние дураки.

— Но они ведь не знают, куда мы направляемся. И почему ушли, тоже не знают. — Картер положила руку на плечо Сью. В тусклом свете свечи окружавшие ее зачерненные лица выглядели непроницаемо загадочными, хотя глаза уже наполнялись ужасом осенившей всех догадки. Конвей и Бернхард невольно отпрянули назад, а Сью замерла на месте, словно парализованная легким прикосновением руки.

Картер продолжала:

— Ну, как вы не понимаете? Если мы поспешим назад, то сможем убедить их, что просто бежали от пожара. Даже если они не поверят, нам достаточно будет объяснить им, что мы никуда не собирались убегать. Когда увидят, что мы добровольно вернулись…

Звук затрещины, которую отвесила ей Бернхард, прозвучал в промозглой тьме, как проклятие. От удара «вайп» соскочил с плеча Дженет, повиснув на согнутой руке. Пошатнувшись, она отлетела к стене, где замерла, ссутулившись, пытаясь сосредоточить в темноте взгляд. Раздался спокойный голос Бернхард:

— Ах ты, сука безмозглая! Это ведь твоих рук дело? — Кейт обратилась к остальным: — Старая, как мир, трогательная история: заключенный заодно с тюремщиком. Нам следовало это предвидеть.

Конвей обхватил голову руками.

— Надо же быть таким идиотом! Она ведь говорила мне об этом почти открытым текстом.

Вмешалась Анспач:

— Хватит винить себя. Кейт права, мы все должны были это предвидеть. Слишком поздно сокрушаться. Надо думать, что делать дальше.

Мэтт с надеждой взглянул на старуху.

— Отсюда можно выбраться за пределы города?

— Не сразу. Этот тоннель ведет…

Ей не дала закончить подскочившая Картер.

— Не слушай ее! Если мы туда спустимся — нам конец. Нас схватят и будут пытать. Мы должны быть заодно с Алтанаром. Мы ведь не сделали ничего плохого!

Не церемонясь, Конвей освободился от ее хватки. Ему хотелось оттолкнуть Дженет прочь, но он сдержался, опасаясь, что в таком состоянии может покалечить ее. Мэтта напугали бушевавшие в нем эмоции. Надо помнить о Ти, она ведь организовала всю эту операцию. Она рисковала и раньше, но теперь извращенная логика Картер усилила возможную опасность. Алтанар мог бы поверить в то, что они подкупили одного стражника, но, узнав, что у Золотых ворот показались, а затем бесследно исчезли подозрительные фигуры, он, конечно, догадается о заговоре.

Затем начнут хватать и пытать всех подряд, и правых и виноватых, пока на поверхность не всплывут имена заговорщиков. Среди них может оказаться и Ти.

Чувство ненависти было знакомо Конвею и прежде. Но никогда у него не было возможности заглянуть в глаза тому, кого он ненавидел. Сейчас он увидел там лишь страх и отчаянную попытку сохранить собственную жизнь.

Жалость к ней только усилила чувство собственной вины. Старуха схватила Картер за плечи, и Мэтт был поражен, какой беспомощной оказалась молодая женщина в этих крепких руках.

Старуха сказала:

— Будет лучше, если вы оставите ее здесь мне и моим друзьям.

Дженет словно застыла от страха. Она переводила взгляд с Анспач на Бернхард и обратно, лицо ее безмолвно молило о пощаде. Обе женщины в свою очередь посмотрели на Конвея.

— Мы не можем пойти на это, — произнесла Сью.

Бернхард кивнула, выражая согласие.

Мэтт обратился к старухе:

— Она — одна из нас. Мы не можем ее оставить.

— Вы меня просто отпустите! — вновь запричитала Картер. — Я сама вернусь назад. Они все поймут и о пожаре, и о попытке бежать, и обо всем остальном. Я ни слова не скажу ни об этом месте, ни о том, куда вы пошли, честное слово! Вы можете доверять мне!

Вперед выступил стражник.

— Блюстители истины расколют тебя, как устрицу. Ты предала нас и нашу организацию. — С кошачьим проворством он ударил ее кулаком. Удар получился не такой шумный, как затрещина Бернхард, но гораздо более эффективный. Дернувшись, Дженет рухнула на пол. Стражник повернулся к Конвею. — Если хотите сохранить этой предательнице жизнь, то несите ее сами. И не отставать, ждать мы не собираемся!

Прежде чем кто-нибудь успел возразить, он уже спускался в лаз по лестнице. Бросившись за ним следом, Бернхард, перед тем как скрыться из виду, жестом указала Анспач помочь Конвею. Спустившись вниз, он с облегчением увидел дожидавшегося их стражника, который уже явно успокоился. Воин поднял свечу, неровный свет которой позволял им различать лица друг друга и смутно вырисовывавшийся вход в другой тоннель, ответвлявшийся от того, где они стояли.

— Лай собаки, который вы слышали, был сигналом о том, что место, где мы собирались перебраться через стену, слишком сильно охраняется. Наши друзья привлекут к тому месту внимание стражников и солдат, и туда перебросят дополнительные силы. Будем надеяться, что нам повезет и охранников уберут именно оттуда, куда мы сейчас направляемся. Это последний шанс.

Тоннель оказался низким и узким. Вскоре Конвей убедился, что существует только один приемлемый способ нести Картер: идущий впереди держит ее за ноги, а тот, кто идет сзади, — поддерживает под мышками. Даже женщинам, бывшим ниже Мэтта на несколько дюймов, приходилось сгибаться в три погибели. Стражник, как назло, и не думал замедлить шаг. Вскоре их спины гудели от напряжения.

Несмотря ни на что, Конвей ухитрялся изучать устройство тоннеля. Многое ускользало от его глаз, так как единственным источником света служила свеча идущего впереди стражника. Отчасти это радовало, так как то, что он замечал, особого оптимизма не внушало. Расцвеченная огнем свечи паутина облепила потолок. По стенам стекали струйки воды. Раз он споткнулся на одной из многочисленных куч мусора. Иногда отчетливо слышался пронзительный визг крыс, разбегавшихся по ответвляющимся коридорам. Трижды беглецам удавалось на время распрямить спины, когда тоннель выходил в просторные отвратительного вида комнаты. Одна из них оказалась достаточно большей для того, чтобы услышать эхо их шумного дыхания. Конвей не сомневался, что видел кипы мечей и доспехов — это был оружейный склад.

Через некоторое время стражник остановился у лесенки, прикрепленной к земляной стене какими-то странными скобами. Она уходила вверх, исчезая в темноте. Опустив Картер на землю, Мэтт взялся за лестницу, проверяя ее устойчивость. Сооружение явно не внушало доверия. Но стражника это, похоже, не волновало. Ухмыльнувшись, он произнес:

— Ждите здесь. А я проверю, не ждет ли нас кто-нибудь наверху.

Передав свечу Анспач, он стал карабкаться по лестнице, не выпуская мешавший ему меч. Когда скрип сапог на ступеньках затих вверху, тоннель показался чужеземцам еще более холодным и мрачным.

Наверное, прошли годы, прежде чем лестница снова задрожала, извещая о возвращении стражника.

— Никого нет, — сообщил он, спрыгивая на землю. Отойдя в сторону, воин принялся что-то искать и вскоре вернулся, неся на плече свитую в круг веревку, на которой было завязано множество узлов. На одном из концов веревки крепился металлический абордажный крюк. Он пояснил, что, перебираясь через стену, необходимо зажимать ногами узел, выпрямляться, хвататься руками за другой узел, как можно выше, и подтягиваться, пока ноги не смогут зацепиться за следующий узелок.

Анспач задрожала. Даже в тусклом свете было заметно, как она побледнела.

— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она. — Скорее всего нет. Я всегда плохо подтягивалась. — Взгляд Сью остановился на Картер, словно она искала поддержки у беспомощной женщины. — А как же она?! Она уж точно не сможет карабкаться по веревке. Почему бы не оставить нас здесь, а потом, когда предоставится возможность, вывезти в каком-нибудь фургончике? Я о ней позабочусь. С нами ничего не случится.

— Мы пойдем все, — твердо заявил Конвей стражнику.

Бернхард достала из-под куртки скруток нейлонового шнура толщиной в четверть дюйма.

— Полагаю, он нам пригодится. Я пойду впереди тебя, а ты обвяжись шнуром под мышками. Я буду тебя тащить. Думаю, все будет в порядке.

Анспач не ответила, но на лице у нее было написано сомнение.

Шаткая лесенка вывела в пустой дровяной склад при гончарной мастерской. Беглецы выбрались наружу, разобрав одну из дощатых стен. Оставив группу заделывать дыру, стражник устремился к основанию городской стены. Отдаленные крики разыскивавших их охранников не оставляли времени на раздумья.

Конвей полез по веревке вслед за провожатым. Сзади к нему были привязаны два «вайпа» и Картер. Женщина один раз слабо застонала, но не очнулась. Добравшись до верха, Мэтью опустил ее в проходе у бойницы и поспешил вниз. Обливаясь потом, он спустился на землю передготовившейся к подъему Бернхард. Поднявшись немного по веревке, та сбросила вниз свободный конец нейлонового шнура, который, просвистев в воздухе, тихим шлепком упал на землю. Быстро обвязав им Анспач, Конвей подтолкнул ее вверх.

Сью удалось преодолеть два узла, прежде чем она беспомощно остановилась, дрожа от страха и усталости. Сверху доносилось тяжелое дыхание Бернхард, тянувшей шнур. Мэтт просунул голову между ногами Анспач так, чтобы та оказалась у него на плечах. Объединив усилия, троица медленно продвигалась вверх.

Спуск во многом повторял подъем. На земле стражник встряхнул веревку, чтобы отцепить ее, однако крепежный крюк лишь забренчал, оставшись на месте. Все следующие попытки также оказались безуспешными. Воин полез обратно, едва не свалившись в спешке.

— Обмоталась за выступ в бойнице, — объяснил он, тяжело дыша, пока освобождал веревку. Сворачивал он ее уже на бегу.

Конвей и Бернхард старались не отставать, продолжая нести Картер, которая иногда постанывала при встрясках. Через несколько минут они добрались до яблоневого сада, где их поджидал мужчина, державший поводья пяти лошадей. Передав поводья стражнику, он исчез. Не мешкая, они привязали Картер к лошади и вскочили в седла. Оставив позади сад, беглецы выбрались на дорогу, ведущую на юг. Осадив свою лошадь, стражник присоединился к основной группе.

— Не думаю, что они уже поскакали на ферму искать вашего друга. Но если это произошло, ему придется отбиваться самостоятельно. Тому, кто отправился известить его о нашем приближении, приказано сразу же удирать в случае опасности.

— Да как же так можно?! — Обычно спокойный голос Бернхард срывался от гнева.

— Если поймают заговорщика — живого или возьмут мертвого, — за это поплатится вся его семья. Представь своих родителей на виселице. А теперь подумай, скольким мы рискуем, спасая людей, которые ничего для нас не сделали. — Пришпорив лошадь, стражник ускакал вперед. Бернхард бросилась было за ним, желая продолжить разговор, но Конвей велел ей вернуться. Недовольно пробормотав что-то, женщина подчинилась.

Ферма была еще далеко, когда до них донеслось отвратительное зловоние — результат экспериментов Леклерка с удобрениями. Этот запах испортил даже впечатление от поднявшегося на небе молодого месяца, освещавшего путь. Неожиданно справа кто-то тихо окликнул их из-за кустов, и показался Леклерк верхом на лошади. Рядом с ним из зарослей выглядывал еще один всадник. Он явно нервничал, и его беспокойство передавалось лошади, бившей копытом землю. Подскакав к незнакомцу, стражник стал его сердито расспрашивать. Выслушав ответы, он что-то тихо приказал, и спутник Леклерка, развернув лошадь, ускакал, не произнеся ни слова.

— Парень спас мне жизнь, — сказал Луис. — Он почуял недоброе, когда поджидал вас здесь. Мы прискакали сюда совсем недавно, минуты на две разминувшись с большим отрядом охранников, несшимся по дороге в сторону фермы. Вскоре они обнаружат, что меня там нет.

Что-то прикинув в уме, стражник вытянул руку и скомандовал:

— Скачем туда. За мной!

Когда Леклерк, поспешив обратно к кустам, вывел навьюченную лошадь, стражник был готов взорваться от злости. Спокойно выслушав его гневную тираду, Луис произнес:

— Все это я должен забрать с собой. Остальное меня не волнует.

Остальные ждали новой вспышки ярости, но как раз в это время начала приходить в сознание Картер. Ее сильно вырвало, и она стала умолять, чтобы ее нормально посадили в седло. Помогая ей, женщины сообщили, что они уже находятся за пределами города. Дженет осмотрелась, испуганно вглядываясь в темноту, и надолго впала в молчание.

Они ехали за своим проводником по каким-то полям, затем по узкой лесной тропинке, которая вывела их на крутой берег Внутреннего Моря. Конвей намеренно скакал позади Картер, опасаясь, что женщина со своей идиотской верой в Алтанара может попытаться бежать. Глядя на смутные очертания ее фигуры, Мэтт чувствовал, как закипает в нем ярость. Ради ее спасения он рисковал жизнями всех членов группы. Ти, благодаря которой они на свободе, теперь в ловушке. Волны стыда и презрения к себе накатывали на него, когда он думал о собственной слабости, заставившей его бросить женщину, которую он… Любил? Так ли это на самом деле?

Конвею недоставало мужества даже оценить свои чувства.

Мысли его прервал стражник, давший сигнал остановиться. Внизу, прямо под ними, на посеребренной лунным светом глади вырисовывались два больших парусника. Эта идиллически мирная картина резко контрастировала со всеми предыдущими событиями зловещей ночи.

В то же время позади раздались первые звуки настигавшей их погони, вернувшие чужеземцев к суровой действительности.

Они поскакали на юг в поисках более пологого спуска к морю, а затем свернули вниз по опасному скользкому склону. Беглецы уже почти добрались до берега, когда из леса показался преследовавший их конный отряд Оланов.

Им казалось, что направленные за ними с кораблей шлюпки едва ползут по воде, хотя они слышали напряженные крики гребцов и знали, что те стараются изо всех сил. Затем над головами запели свою зловещую песню стрелы, вонзаясь в море с шипением опущенных в воду головешек. Еще хуже был звук стрел, попадавших в мокрый песок, — уж слишком он напоминал звук стрелы, вонзавшейся в человеческую плоть. Первой догадавшись спешиться, Картер закричала:

— Слезайте с лошадей! Прячьтесь за ними от стрел!

Они так и поступили, пока в лошадь Анспач не попала стрела. Завизжав от боли, животное вырвалось на свободу. Паника передалась другим лошадям, ставшим неуправляемыми. Бернхард была сбита с ног. Дженет пришлось отпустить свою лошадь, иначе та бы утащила ее за собой. Стражнику и Конвею удалось удержать своих лошадей ценой невероятных усилий.

В этот момент Мэтт осознал уязвимость их позиции. Ярдах в пятидесяти лежала куча плавника, способная стать отличным укрытием. Сами они не могли ею воспользоваться: плавник лежал слишком далеко от берега, так что они не успели бы добежать до лодок при приближении опасности. Но это укрытие не преминут использовать стремительно приближавшиеся конные лучники Оланов.

Леклерк торопливо разгружал свою вьючную лошадь, сбрасывая тюки на берег. Конвей подбежал к товарищу.

— Ты не сможешь взять все это с собой! Да и что тут у тебя в конце концов?

— Ты бы лучше пальнул пару раз в этих крикунов, чтобы они угомонились, — огрызнулся Леклерк. — А об этом я сам позабочусь.

Три очереди из «вайпа» не внесли особой паники в ряды Оланов, но град стрел существенно поредел. Конники рассыпались по берегу, соблюдая дистанцию. Бернхард и Анспач разрядили по магазину в их направлении. Малыми группками Оланы продвигались к куче плавника.

Неожиданно в том же направлении устремился Леклерк, сгибаясь под тяжелой ношей и увязая в зыбучем песке. Конвей закричал, чтобы он вернулся, но это было бесполезно. Луис уже карабкался на кучу бревен, словно искал там что-то, и Конвею показалось, что он увидел, как вспыхнула спичка. Когда Леклерк бежал назад, Мэтт, обернувшись, заметил, что шлюпки уже уткнулись носами в песок. Когда Луис достиг берега, все уже бежали по воде к своим избавителям. Пока гребцы разворачивали шлюпки, они забрасывали в них тюки и оружие и неуклюже забирались туда сами, переваливаясь через борт.

С утеса и с берега лучники вновь обрушили на них смертоносный ливень стрел. Гребцы испуганно кричали, пригибаясь к бортам. Оланы, напротив, держались прямо, с победными криками доставая стрелу за стрелой из своих колчанов и направляя их в сторону беглецов. Осмотревшись, Конвей был разочарован тем, как медленно они плывут. Грести изо всех сил под стрелами становилось все труднее. А прилив еще долго мог удерживать лодки в пределах досягаемости выстрелов.

Мэтт прицелился во всадника, вызывающе возвышавшегося на утесе, но Леклерк остановил его, положив руку на плечо:

— Не трать патроны. Я там оставил парням небольшой сюрприз.

— Твой хлам? Думаешь, они прекратят стрельбу, позарившись…

Звук отдаленного грома заставил его замолчать. Затем он почувствовал, как на него надавило что-то, словно гигантская рука пригнула ко дну лодки. Логика и опыт подсказывали Конвею, что произошел взрыв, но он не видел такого никогда прежде. Характерные признаки взрыва были налицо, но не слышно было резкого треска, а вместо привычной вспышки он увидел многоцветное зарево. Но что бы это ни было, оно разметало тяжелые бревна во все стороны. Люди и лошади падали на землю со страшными криками. Те, кто мог передвигаться, удирали изо всех сил. Лучники прекратили стрельбу.

В шлюпках все застыли, уставившись с отвисшими челюстями на белый дым, поднявшийся над берегом.

— Я решил, что наконец получил на это право, — произнес Леклерк.

Упавшая за кормой стрела вывела из оцепенения старшего в команде, и он отдал команду грести. Гребцы заработали с удвоенной энергией.

Луис обратился к Конвею:

— Пусть это послужит тебе уроком. Никогда не доверяй тому, кто утверждает, будто ему нравится жить среди куриного дерьма. Не иначе, мошенник затевает какую-то пакость! — Он рассмеялся собственной шутке, но в этом смехе Мэтт уловил нотки грусти. Взглянув на рассеивающийся над берегом дымок и выживших Оланов, пытавшихся спасти товарищей, Леклерк тяжело вздохнул. — Еще один побег. И еще один вклад в прогресс человечества, да, Мэтт?

Конвей и сам был бы рад узнать ответ на этот вопрос.

Глава 67

Каждые несколько лет на землях у границы Харбундая с Олой начиналось движение. Людские потоки текли на север с постоянством приливов и отливов. Но срывали с насиженных мест людей не притяжение луны и не смена времен года — движущей силой было предчувствие войны.

В этом году в самом начале весны Харбундай вновь окутал густой туман тревожных слухов о войне, хотя стычек на границе было меньше, чем обычно. Но жители пограничных районов научились предвидеть беду, как животные — землетрясение.

Их исход в этом году был таким же полным, как и в прежние годы, а новые соседи встречали переселенцев не более приветливо, чем стаю диких собак. Подобная жизнь выработала у извечных беженцев почти что врожденное чувство вины, которое во многом было причиной их трусости и хитрости, ставших притчей во языцех.

Когда бы ни приходили они на север, их соотечественники демонстрировали свое моральное превосходство, безжалостно поднимая цены на все самое необходимое. В ответ беженцы воровали все, что попадалось под руку. Они крали ради пропитания, а утолив голод, крали ради наживы. Когда уже не было никаких поводов для кражи, они воровали, дабы не отвыкнуть.

В своем доме исцеления Сайла едва справлялась с наплывом больных с переломанными костями, синяками и разбитыми головами, как из беженцев, так и из местных жителей.

Гэн пытался решать возникавшие проблемы, разъезжая по южным владениям барона, улаживая споры и разбирая жалобы. Доверие к нему росло с каждым днем. Вскоре к Мурдату уже направляли гонцов с просьбами о помощи. И среди беженцев, и среди их невольных врагов шла молва о справедливости нового вождя, сравнимой лишь с его железной волей. С гордостью рассказывали о проявляемой им заботе и с благоговейным трепетом о том, что приезжает он безо всякой охраны, не считая постоянного спутника Класа, словно им двоим на лошадях с горящими глазами и тремя собаками не страшны никакие враги.

Действия Гэна приветствовали все, кроме, пожалуй, самых жадных торговцев. Он устраивал лагеря, где расселялись беженцы, позволяя им выбирать лидеров. Он открывал рынки, где можно было покупать продукты по справедливым ценам. Волки помогали переселенцам строить жилища, а их жены — по настоятельному предложению Гэна — обучали женщин из пограничных земель основам врачевания. Появлялись в этих местах и вербовщики из отрядов Волков, поскольку Гэн все большую ставку делал на добровольные войска. И хотя крепких юношей среди беженцев было немного, те, кто принимал присягу, служили верой и правдой, желая отблагодарить за заботу об их близких и доказать свою пригодность к ратному делу.

Барон Джалайл не скрывал своего удовлетворения.

— Никогда столько народу не переселялось на север, — сказал он Гэну, когда они вместе шли по суетливо-шумному в утренние часы лагерю Волков. — И никогда их проблемы не решались так мирно. Ты славно поработал.

Гэн поблагодарил, раздумывая, не наступил ли тот благоприятный момент, которого он ждал. Он решил попробовать.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, благородный Джалайл. Мне нужно твое разрешение направиться в Малтен. Мы сможем выступить через два дня.

Барон Джалайл нахмурился:

— Речь шла о том, что вы выступите через неделю. Благородный Малтен может быть не готов.

— Совершенно верно. Второй говорит, что в Малтене замолчали его лучшие осведомители. А один из его агентов перед возвращением домой заметил за собой слежку. Я не доверяю «благородному».

— Ты сомневаешься, что он действительно желает занять место своего брата? — Барон Джалайл постарался смягчить сарказм в голосе.

Гэна, казалось, не смутил этот вопрос.

— О, в этом я как раз доверяю ему полностью. Чего не могу сказать обо всем остальном. Если он наш союзник, то не обидится, если мы появимся немного раньше. А если он в сговоре с королем, то я рискую оказаться лицом к лицу с их объединенными силами.

— А зачем ему утруждать себя такой сложной засадой? Можно ведь просто обо всем договориться с королем.

— Не знаю. Здесь возможны самые разные варианты. — Гэн снова оживился. — Я хочу спутать его планы, вынудить ошибиться и тогда нанести быстрый удар.

— У тебя есть свои агенты для сбора нужных сведений? — сухо заметил барон, но лицо его при этом искривила довольная усмешка.

Гэн вспыхнул:

— Я не охочусь на земле Второго, барон. Если б я ему не доверял, то прямо сказал бы об этом.

— Конечно. Просто иногда ты так быстр, что диву даешься.

Это было еще одно язвительное напоминание о ночном марше перед битвой на Медвежьей Лапе. Похоже, ему придется расплачиваться за то решение до конца жизни. И все же было неприятно выслушивать намеки на то, что он не до конца откровенен.

Неожиданно перед его взором появилось оружие подкупа, сверкая и поворачиваясь перед ним всеми каменьями и золотом. Гэн встряхнул головой, прогоняя это наваждение. Барон встревоженно посмотрел на него:

— Тебя что-то беспокоит?

— Ничего особенного. Так ты дашь мне разрешение? Если ты направишь вестника с сообщением о нашем походе, у Малтена не будет оснований обвинить тебя в обмане.

Барон задумался, затем тяжело вздохнул:

— Да. Если ты считаешь это необходимым, я даю тебе разрешение.

Поблагодарив его, Гэн продолжал сопровождать барона некоторое время, чтобы не выглядеть невежливым, а затем свистнул собакам. Те прекратили свои игры, бросившись к хозяину. Гэн любил наблюдать за ними в такие минуты, когда они мчались бок о бок мощными прыжками, взметая перед собой комья грязи. Разинув пасти, собаки смотрели только на него, будто ничего другого вокруг не существовало. Но Гэн знал, что они следят и друг за другом, стараясь первыми добежать до хозяина. Побеждал всегда Раггар. И не потому, что был вожаком, — как раз здесь они соревновались честно.

Но сегодня произошло то, от чего у Гэна перехватило дыхание. Ему хотелось закричать, чтобы собаки остановились. Повернуть вспять их бег, повернуть вспять время.

Раггар отставал от Шары.

Нынешнюю влажную зиму в Харбундае старый пес перенес гораздо хуже, чем привычные ему сухие морозы степей. А Шара вырос, поражая всех зверским аппетитом. Ему недоставало всего несколько фунтов до веса Раггара, и ростом он почти догнал его. А через несколько месяцев Шара, пожалуй, будет даже крупнее. Силы же ему не занимать. Раггар уже давно прекратил с ним шутливые драки, которые раньше любил затевать, прежде чем сердитым рычанием напомнить о своем верховодстве.

Они были уже совсем рядом, и Гэн видел рельефные мускулы, напряженно выступавшие на широкой груди собак, он мог рассмотреть, как ерошит встречный ветер длинную зимнюю шерсть. Поравнявшись с ним, они не сбавили скорость, а неудержимой лавиной промчались мимо и развернулись у него за спиной.

Вряд ли Гэн услышал приглушенное восклицание барона, но он заметил, как тот торопливо осенил себя Двойным Знаком. Над этим можно было бы и посмеяться, но состояние Раггара отбивало всякую охоту веселиться.

Старый пес знал, что проиграл. Он с достоинством принял приветственное похлопывание Гэна, но не стал смотреть в глаза хозяину, устремив взгляд далеко в поле. Гэн по очереди поприветствовал других собак, похвалив особо Шару, а затем опустился на колени рядом с Раггаром. Их головы оказались на одном уровне. Он обнял пса за шею и стал ему что-то тихо говорить. Барон изумленно наблюдал за этой сценой:

— Он ранен?

Гэн покачал головой:

— Он никогда не проигрывал. Не может понять, в чем дело.

Барон Джалайл тяжело вздохнул:

— Когда поймет, ему станет еще хуже. — Он повернулся, чтобы уйти, и, заметив, что Гэн поднимается с колен, жестом велел ему остаться. — Утешь его. Это самое меньшее — и самое большее, — на что каждый из нас может когда-либо рассчитывать.

Посидев с Раггаром, Гэн еще раз похвалил Шару и Чо. Чо наслаждалась его вниманием, с восторгом принимая похлопывание; по движению грудной клетки было видно, что она еще восстанавливала дыхание после бега. Что же касается Шары, то Гэн готов был поклясться, что пес абсолютно точно понял его слова о том, что стал прекрасной собакой. Светло-карие глаза Шары лучились сдержанной гордостью. Возвращаясь к себе, Гэн составил из узелков на веревке сообщение для Класа и привязал веревку к ошейнику Чо. Указав в сторону площадки, где Волки совершенствовали свои боевые навыки, он велел собаке разыскать Класа.

Не успел он сесть за свой стол, как к нему вошла Сайла. Гэн тепло поздоровался с ней и, поддразнивая, стал расспрашивать, почему они с Нилой в последнее время так редко видят их с мужем.

— Мы так привыкли встречаться с вами по вечерам, — продолжал он с самым серьезным видом. — А теперь говорят, будто Клас уже не приходит к приятелям попеть и потрепаться у костра, забыв о своих любимых играх. Некоторые опасаются, что он заболел — не может же здоровый человек столько спать.

Сайла вскинула голову:

— Мой муж сам в состоянии ответить на все эти вопросы. Если только кто-нибудь рискнет ему их задать. Может, ты лучше послушаешь, что говорят об исчезновении другой пары, помоложе, после одной памятной свадьбы.

Гэн изобразил возмущение, и они оба рассмеялись, хотя Сайла очень быстро стала серьезной.

— Я только что от барона. Значит, через два дня вы выступаете?

— Да. Тебя это удивило?

Она покачала головой, пожалуй, чересчур поспешно.

— Вовсе нет. Клас уже упоминал, что благородный Малтен не внушает доверия. Думаю, он прав. Просто я надеялась, вы вообще туда не пойдете.

Помолчав, Гэн сказал:

— Направляясь с Нилой в Харбундай, ты рассчитывала, что она поможет Церкви защитить женщин от произвола таких мужчин, как Алтанар. То, что я здесь делаю, тоже помогает достижению твоих целей. Но вот о чем я подумал: должны быть люди, которые тебя поддерживают. Они могут помочь нам обоим. Кто эти люди?

Гэн заметил, как Сайла вздрогнула, словно с ее лица соскользнула непроницаемая маска, обычно скрывавшая все эмоции. Что это: то ли он стал более наблюдательным, то ли Жрица Роз устала вести сложную двойную игру? Услышав в ее голосе обиду, Гэн решил, что более вероятна вторая причина.

— Я их не знаю. Они сами со мной связываются. — Она рассказала ему о розах и об этом проклятом, терзавшем ее сообщении, которое прикололи к ее двери.

— Кто-то — может, друг, а может, и враг — знает, что мы здесь. Правда, после этого не было больше никакого знака.

Вскоре Сайла, казалось, уже позабыла об их разговоре. Несмотря на всю серьезность начатой Гэном беседы, жрица выглядела какой-то рассеянной. Что же еще ее так тревожит?

Без всяких на то причин Гэн вдруг вспомнил о Джонсе. Но возникший перед глазами образ тут же расплылся. И так же быстро и неожиданно его сменил — появляясь за сегодня уже второй раз — таинственный драгоценный кинжал.

Его голос прозвучал неожиданно резко даже для него самого:

— Могут ли люди Танцующих-под-Луной, проникнув в Церковь, узнать о твоей миссии?

— Да, могут. — Похоже, смена его тона захватила Сайлу врасплох. — Они нетерпимы ко всем, кто строго не придерживается их веры. Полагаю, розы я получила от Церкви — предупреждение о том, что положение ухудшилось и я должна быть осторожна.

— Иногда лучшая осторожность — это храбрость. — Вскочив, Гэн стал мерить комнату шагами, продолжая говорить, словно обращаясь к самому себе: — Клас, наверное, сообщил тебе, что я собираюсь возглавить эту страну. Короля надо либо убрать, либо лишить реальной власти, оставив просто сидеть на троне. Я не могу терпеть людей вроде Танцующих-под-Луной, это относится и к Джонсу. Пророчество моей матери… — Гэн замолчал. В его взгляде было такое страдание, что Жрица Роз вздрогнула. — Я должен пытаться использовать любую возможность, Сайла. Это моя судьба. Но это не значит, что мне уготован успех. Подвиг и забвение всегда идут рядом. Всего одна ошибка — и я повержен. А ведь рядом со мной Нила. Ну разве можно вынести, что ее уделом будет ждать, когда кто-нибудь «осчастливит» ее, взяв в жены! А потом жить невольницей взаперти. Я не допущу этого! — Резко остановившись, Гэн повернулся к Сайле. — Знаю, что забота о лучшей доле женщин — самое дорогое, сокровенное в твоей жизни. Ради Нилы я готов поддержать тебя во всем.

Не произнеся больше ни слова, Гэн направился к двери и вышел из комнаты.

Сердце Жрицы Роз бешено колотилось, мысли смешались.

— Самое дорогое, — произнесла она. Это были слова Ланты, подсказанные ей видением.

Сайла потеряет самое дорогое.

Когда-то этим была миссия, но теперь ее место занял Клас. Ведь так? Жрицу Роз вдруг поразило, что мысли о безопасности мужа затмили все остальное.

Она встряхнула головой, раздраженная нахлынувшей слабостью и смятением. Да и что толку в ее переживаниях! Клас никогда не будет в безопасности. Иногда Сайле казалось, что он специально лезет на рожон, будто, лишь находясь лицом к лицу с опасностью, он чувствует себя спокойно.

Она знала, что Клас любит ее. Но Сайла ненавидела его любовницу — неуемную Деву Войны, каждый раз возбуждавшую Класа, как при первой встрече. Ну разве можно с ней соперничать?!

Ей захотелось обнять Класа. Прямо сейчас, ждать она не согласна. Ощутить его несгибаемую силу, сладостную смесь умиротворенности и страсти, завладевавшую ею в объятиях мужа. Сайла не могла понять, какое из этих чувств ей дороже. Иногда ее охватывало пламя желания, и она забывала обо всем, кроме сотрясающих тело эмоций, которые он дарил ей. А иногда хотелось просто замереть в его руках, где было так спокойно и уютно.

Сайла вздрогнула, отгоняя прочь свои мечты и чувствуя невольную обиду оттого, что в ту самую минуту, когда ее истерзанная душа молит об одном мгновении мира и утешения, Клас скорее всего обсуждает тактику битвы с таким же спокойствием, с каким нормальные люди говорят об урожае, ценах или погоде.

Но она ждала. Ей больше ничего не оставалось. Это был их уговор, уговор негласный, но они понимали и соблюдали его до мельчайших нюансов. Клас на Бейл был воином. Неприятие этого факта равносильно неприятию его самого. В глубине души Сайла понимала, что сможет любить Класа только таким, каков он есть. Да, она рискует потерять своего любимого, но эта полная тревог жизнь куда лучше, чем мучительное прозябание людей, чувства которых давно угасли. К чести Класа, он тоже достойно соблюдал их негласное соглашение. Конечно, она никогда не рассказывала ему о Вратах — и никогда не расскажет, — но все ее начинания, связанные с улучшением доли женщин баронства, он воспринимал с пониманием и спокойной улыбкой, а иногда даже оказывал посильную помощь. Они понимали друг друга, и Сайла ценила это превыше всего. Ее мысли прервал голос мужа, и от неожиданности она остановилась. Клас шел навстречу с Эмсо, что-то доказывая тому на ходу.

Он обернулся и увидел жену. Суровые черты его лица дрогнули. Эта была не улыбка, они просто смягчились, складываясь в тайное приветствие. Изменения были такими же неуловимыми, как те, что предшествуют в природе перемене погоды, но Сайла читала их безошибочно. Клас направился к ней сдержанной походкой — старается, глупый, не уронить собственное достоинство! — и взял ее руки в свои.

В этот миг Сайла встретила взгляд Гэна, возвращавшегося в хижину. Глянув поверх плеча мужа, она поняла, что Гэн смотрел не в спину Класу, а прямо ей в глаза. Взгляд его задержался на одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы Сайла разглядела в нем щемящую растерянность и какие-то тайные недобрые мысли. Инстинкт подсказал, что увиденное ею не связано ни с битвами, ни с пророчествами. Перед ней была обнаженная душа влюбленного мужчины, она безошибочно почувствовала это. Но было что-то еще, чего она не встречала прежде ни у Гэна, ни у других мужчин. Неожиданно она испытала страх.

Клас повел ее к дому, удивленно поглядывая на друга.

— Нам надо рассказать ему все сейчас, — сказала Сайла. Она не знала, что заставило ее произнести эти слова, просто почувствовала, что это очень важно.

Некоторое время Клас молча улыбался.

— Еще рано. — Он сжал ее руку. — Это такой славный секрет. Наш. И ничей больше.

— Я только хотела сказать…

Он обнял ее так крепко, что у Сайлы перехватило дыхание, и она не смогла закончить фразу.

— Знаю, что ты хотела сказать. Но еще рано. Мы ведь договорились; его не стоит пока ничем отвлекать. — Сайла уперлась ему в грудь ладонями, и, ослабив объятия, Клас нежно похлопал ее по животу, расплывшись до ушей. — Тем более что через пару дней он сам обо всем догадается.

— Ах ты! — Сайла отступила назад, вспыхнув в притворном гневе. — Никто ни о чем не догадается! До самого конца! Ты нанес мне страшное оскорбление! — Она направилась к шатру.

Тихо посмеиваясь, Клас догнал ее.

— Я ничего не рассказывал о близнецах в нашем роду?

Сайла не ответила, стараясь воспроизвести взгляд настоятельницы, которым та окидывала наглых мальчишек, окликавших ее Избранных во время походов на рынок за покупками. Близнецы! От него можно с ума сойти! И она любит этого человека! Он стоял рядом, так спокойно и уверенно обняв ее за талию. Его ребенок. Ее.

Меч, висевший на боку у Класа, прижался к ее бедру. Клинок слегка выдвинулся из ножен с холодным тревожным звуком.

Сайла прижала обе руки мужа к своему животу, словно вручая ему их растущего малыша.

Как может любовь так возвеличивать и так сбивать с толку?

Они вошли в свою комнату. Сайла повернулась лицом к обнимавшему ее Класу, и их руки словно вырвались из пут, неудержимые в страстном неуемном желании. Не выпуская друг друга из объятий, они упали на кровать.

Глава 68

Волки продвигались по малозаселенным фермерским землям к западу от замка с осторожностью своих лесных тезок. В авангарде и по флангам основной колонны шли сторожевые конные отряды. Время от времени группы всадников скакали вперед, проверяя подозрительные места, где могла скрываться засада. Иногда на разведку отправлялся отряд пеших воинов, выполнявший свою задачу хотя и медленнее, зато гораздо тщательнее. Они все еще находились на землях барона Джалайла, и воины считали такие меры предосторожности пустой тратой времени, однако выразительные наставления Класа заставили их проникнуться важностью стоявших перед ними задач. Наблюдая, как десять воинов, отделившись от колонны, бегом направились проверить густые заросли бамбука, Гэн в который раз подивился выверенности их движений. Это всадник может себе позволить любой крюк — лошадь выполнит всю работу. А пехотинцам каждая миля достается более дорогой ценой, и взгляд на жизнь у них более суровый.

Конные Волки еще нарвутся на неприятности, а пеших воинов неприятности преследовали неотступно. Гэн не сразу понял эту разницу, потому что никогда не был пехотинцем, но, осознав ее, запомнил навсегда.

Как обычно, Гэн скакал впереди основной колонны в составе головной группы, в которой кроме него был еще Клас с отрядом из двадцати всадников. Эскорт сменялся каждый день, воины возвращались в сторожевые заградительные отряды, а им на смену в прямое распоряжение Гэна поступали новые двадцать всадников. Эмсо шел со своими воинами, а Тейт держалась сзади, прикрывая тыл и обоз с припасами. Тактическое управление остальной колонной осуществлял Клас. На открытой местности он поддерживал связь со всеми отрядами с помощью сигнальных флажков и зеркал — комбинации старых боевых методов Людей Собаки и нововведений Тейт.

К концу дня они приблизились к границам баронства. Обширные поля сменились небольшими делянками, зажатыми со всех сторон лесом. Местные фермеры жили в приземистых убогих хижинах — немое свидетельство того, какую цену приходилось платить за проживание вдалеке от способного дать защиту замка. Лишь самые стойкие и свободолюбивые селились здесь, где в любой момент на их головы могли обрушиться те «чужие», с которыми их разделяла лишь невидимая граница. Набеги были здесь самым обычным делом. Попадавшиеся навстречу Волкам местные жители смотрели на них с осторожностью людей, давно утративших всяческие иллюзии.

Гэн ощущал, как давят на него огромные пихты. Он живо представлял себе, как смыкают они в сумеречном свете свои грозные ряды.

Для привала выбрали глухое незаселенное место. Крики команд непривычно отражались от стоявшего стеной леса — казалось, они звучат отовсюду и ниоткуда. Но вскоре приказы стали отдаваться приглушенными спокойными голосами.

Наступившее утро было для воинов лишь легким отступлением тьмы, а не началом нового дня. В гнетущей тишине они готовились к продолжению похода. С первыми слабыми лучами солнца, упавшими на густые ветви деревьев, Волки двинулись в путь. На узких лесных тропах сигнальные флажки заменили свистками. Бывало, на свист откликалась птица — обычно одна из соек с блестящей темно-синей грудкой. Иногда в этот пересвист своим щелканьем вмешивалась белка.

Гэн наблюдал за воинами, и их поведение позволяло ему немного расслабляться; Волки чувствовали себя здесь привычнее, чем он, и в то же время не забывали следить за безопасностью своих флангов. Вся колонна уплотнилась — люди подсознательно старались идти бок о бок, чувствуя дыхание друг друга.

Но все это были мелочи. Гэн подумал о заградительных отрядах Эмсо. Густой лес ограничивал видимость конным разведчикам. Вражеский отряд мог запросто пробраться в тыл колонне и, натворив массу бед, снова скрыться в чаще. От этих мыслей струйки пота поползли по шее и плечам Гэна. Уж куда лучше открытая схватка, чем это мерзкое ощущение, что ты под постоянным наблюдением невидимых глаз.

Кому уж досаждал этот осторожный марш, так это Раггару, зажатому со всех сторон посреди колонны. Он так уныло трусил рядом с лошадью хозяина, что Гэн наконец не выдержал и подозвал Класа.

— Я беру собак и скачу вперед на разведку к Эмсо. — Клас уже открыл рот, чтобы возразить, но Гэн опередил его: — Я буду осторожен. Знаю, это не моя работа, но я делаю это ради Раггара. Он уже совсем скис.

Клас фыркнул:

— Ты бы лучше нас пожалел. Заставлять этих горе-воинов быстро двигаться и в то же время быть начеку — это все равно что месить тесто. Стараешься, стараешься, а все на одном и том же месте. Ладно, скачи, я присмотрю, чтобы здесь все было в порядке.

— Не сомневаюсь. Спасибо, Клас. — Гэн свистнул Раггару, который, все поняв, радостно завилял хвостом. Даже лошадь, отзываясь на свист, задрожала всем телом, словно ее неуемная энергия пыталась вырваться наружу. Через несколько мгновений они неслись вперед. Гэн, давно уже не пускавший лошадь галопом, наслаждался радостью скачки, и даже мелькавший по сторонам дремучий лес выглядел не таким угрожающим. Собаки заняли свои места: Раггар слева, Шара справа, Чо позади. Они мчались среди деревьев, как заплутавшие в лесу степные ветры, бесстрашно карабкаясь по завалам, огромными прыжками преодолевая упавшие на землю деревья. Когда на их пути оказался ручей, Раггар, не сбавляя хода, пробежал по нему несколько ярдов, зачерпывая воду раскрытой пастью.

Они добрались до Эмсо чересчур быстро. Собаки по команде остановились, и даже тяжелое дыхание не могло скрыть их разочарования. Подождав, когда Гэн обхлопал всех собак, Эмсо спросил:

— Что тебя сюда занесло? Скука?

— В самую точку. Что-нибудь заметили?

— Пока нет.

Гэн невольно улыбнулся, и Эмсо ответил ему кривой ухмылкой.

— Не хочу ничего плохого сказать о бароне, но, когда я служил под его началом, мы столько раз попадали в переделки, что у меня уже нюх на них. Да, мы никого не заметили на флангах, но голову даю на отсечение, что за нами следят. Так что жди неприятностей.

— Никого нет, но ты чувствуешь, что они будут, да? Готов согласиться: твои опасения непременно сбудутся, не сегодня, так через пару недель, а?

Эмсо продолжал ухмыляться, но вовсе не собирался все сводить к шутке.

— Нам обязательно перейдут дорогу. Может, это будет разведчик, может, дивизия, но готов поспорить, что мы наткнемся на явные признаки слежки не позже чем через… — Он замолчал, что-то прикидывая и принюхиваясь, словно старый пес, затем закончил: —…через шесть часов.

— На что спорим?

Эмсо задумался.

— На острое лезвие. Если обнаружим слежку, ты будешь точить мой меч. На глазах у всех. Нет — я буду точить твой. А затем проигравший этим мечом побреется.

— Идет. Я знаю тебя, Эмсо.

Старый воин покачал головой.

— Припоминаю, что у вас, Собак, так приветствуют друг друга. Вы что, и споры так скрепляете?

Гэн кивнул, и Эмсо сразу же настроился на серьезный лад. Они въехали в мрачное место, знакомое им по одной из зимних разведывательных вылазок. Несколько лет назад здесь бушевал ураган, оставивший после себя коридор почти в пять миль шириной и не менее десяти миль в длину. Слева он заканчивался, когда дорога выходила из леса, направляясь в раздольные поля Харбундая. Им и прежде по пути попадались поваленные стволы, но там ветер справлялся от силы с каждым десятым деревом, расчищая время от времени площадки размером в несколько десятков акров.

Гэн не любил леса, но и он ощущал трагедию поверженных деревьев. Некоторые из них были выворочены с корнями. Многие переломлены высоко над землей. Издалека они выглядели тонкими, и было неудивительно, что ветер так легко разделался с ними. Но вблизи оказывалось, что сокрушены были деревья-великаны, обхватить которые не смогли бы и двое взрослых мужчин.

Эмсо показал ему огромное дерево со сломанной верхушкой. В образовавшийся просвет на землю попадали лучи солнца, и Гэна поразило неистовство, с каким боролись растения за образовавшееся жизненное пространство. Однако даже самые цепкие из них были обречены: соседние деревья уже выпускали боковые ветви, занимая освещенный и согретый солнцем промежуток. Вся эта жестокая борьба велась в такой гнетущей тишине, что Гэну стало не по себе.

Дорога вела дальше, открывая за каждым поворотом все новые следы шторма. Да и сами повороты были результатом урагана — путники были вынуждены прокладывать извилистые тропы, обходя поваленные деревья. Иногда на пути воинов возникали густые заросли бамбука, пробиться через которые можно было лишь изрядно поработав мечами. В вырубленных проходах угрожающе торчали жесткие и острые концы бамбука, о которые, зазевавшись, можно было серьезно пораниться. Непроходимые чащи и поваленные стволы прижимали некоторых разведчиков на флангах к дороге, откуда было слышно, как храпят и бьют копытом понукаемые воинами лошади. Даже собаки Гэна держались поближе к хозяину. За очередным поворотом они увидели скакавшего им навстречу разведчика. По его возбужденному виду Гэн понял, что проспорил. Эмсо пытался спрятать довольную улыбку. Юноша с красным обветренным лицом, завидев Гэна, поначалу опешил, но сумел правильно отсалютовать командиру. Он доложил, что его отделение вышло к участку леса, уцелевшему во время урагана. Им удалось пройти по нему совсем тихо, и в конце они наткнулись на какого-то человека. Тот ел, но, увидев всадников, убежал, бросив все свои вещи. Разведчик протянул Гэну кусок странной по виду ткани.

— Бумага, — уверенно произнес Эмсо. — Такую делают только в Харбундае. — Затем он обратился к воину: — Вы поймали его?

Юноша покраснел еще сильнее:

— Он юркнул в один из завалов. Деревьев там — как соломы в амбаре. Мы оставили одного с лошадьми, а сами погнались на ним, но этот парень удирал, как кролик по шиповнику. Мы только слышали, что он бежал на запад.

Эмсо повернулся к Гэну.

— Будем усиливать заградительный отряд?

Сжав зубы, Гэн посмотрел на Раггара, словно верный пес мог ему помочь. Потом, повернувшись к разведчику, спросил:

— Значит, он ел? Один? Были ли еще какие-нибудь следы? Он был вооружен?

— Да, он был вооружен, и на нем были легкие доспехи. Он ел. Мы обыскали все вокруг, но там были только его следы.

Гэн принял решение:

— Отзывай фланговых, Эмсо, и двигайся вперед, пока не кончатся эти завалы. Найди хорошую оборонительную позицию, чтобы перекрывала дорогу. Подготовив место, проведи разведку — проверяй любого, кто внушает подозрения. Я возвращаюсь за остальным отрядом. Мы разобьем лагерь там, где ты укажешь… Только не руби дрова своим мечом до моего возвращения. Будем играть честно!

Эмсо отсалютовал, не в силах больше сдерживать улыбку победителя. Поворачивая лошадь, Гэн слышал, как тот отдает команды всадникам.

Свои доводы Гэн изложил позже Класу. Поставив себя на место врага, он оценил возможность перехватить Волков на марше в районе поваленного ураганом леса. Задача непростая, но выполнимая. С другой стороны, выходящие из такого леса войска едва ли смогут построиться в боевые порядки — вывороченные деревья будут сковывать их и удерживать на дороге. Таким образом, грамотный тактик спрячет свои силы в сотне ярдов от того места, где дорога выходит из леса, и нанесет неожиданный удар по появившейся уязвимой колонне Волков. Именно поэтому им надо поскорее выйти из губительного для них леса, подытожил Гэн.

Не подозревавшие обо всем этом воины знали лишь, что им приказано спешить вперед. Сотни ног глухо ударялись о лесную дорогу, разрывая тревожную тишину. Сотни глаз, возбужденные предчувствием схватки, смотрели вперед. Гэн отдал приказ отбивать в барабаны ритм бега, и конные барабанщики уже взмахнули своими палочками.

Колонна превратилась в стремительную стрелу, летевшую по лесу в поисках цели. Но стрела эта состояла из живых людей — его Волков. Спешившись, Гэн побежал рядом с воинами. Он слышал, как поет его кровь, кипя в общей радости преследующей добычу стаи.

Глава 69

Когда отряд прибыл на позиции Эмсо, солнце уже клонилось к закату. Место было выбрано удачно: в нескольких сотнях ярдов от границы прохождения урагана на одном из поросших лесом холмов с закругленными вершинами, что возвышались над расчищенными фермерами окрестными землями. Холмы были островками дикой природы в беспокойном море пастбищ.

Гэн, похвалив Эмсо за хороший выбор, направился осмотреть местность внимательнее.

Растительность на холмах разительно отличалась от надоевшего уже пихтового леса. Деревья здесь росли лиственные, причем самых разных пород и размеров. Они не теснили друг друга, а распределялись по высоте в несколько ярусов. Ветви не закрывали солнца, и даже новая весенняя поросль пропускала достаточно света и тепла, так что земля внизу была покрыта нежной зеленью. Воздух был насыщен теплым влажным запахом прели. Листья повсюду тянулись вверх, напоминая маленькие зеленые свечки. Редкие кусты рододендронов были уже в цвету. На расстоянии их бледные цветы сливались в причудливые гирлянды, напоминая Гэну старые полузабытые сказки о привидениях.

Новая природа радовала Гэна. Она, конечно, не могла излечить его тоску по родным местам, но здесь он, по крайней мере, не задыхался, как посреди дремучего леса.

Он сидел вместе с Класом у своего шатра, приканчивая приготовленного на обед цыпленка, когда на лугу к северу от них показалась Тейт во главе конного отряда дозорных. Гэн нахмурился. Ему не хотелось, чтобы Доннаси покидала пределы лагеря, тем более ведя за собой разведчиков. И не потому, что у нее были проблемы с воинами-мужчинами. Ей подчинялись беспрекословно, и отчасти в этом была загвоздка. Она была любимицей, и Гэн беспокоился, что, защищая ее, воины будут рисковать больше, чем им это следует делать. Гэн вдруг улыбнулся, подумав, что за подобную «мужскую» точку зрения Тейт — а с ней и Нила, и Сайла — готовы с него живьем содрать шкуру. Но он ничего не мог с собой поделать. Гэн не мог признать войну женским ремеслом и, пожалуй, никогда не признает. Но ему уже не хотелось ввязываться ни в одну схватку без поддержки Тейт. Не без удивления юноша поймал себя на мысли, что рассчитывает прежде всего на ее ум и навыки, а не на оружие.

И точно так же считают остальные воины, вздохнув, подытожил молодой командир, решив больше не думать об этом.

К этому времени Доннаси уже была на территории лагеря, направляясь прямо к нему. По тому, как она гнала лошадь, было ясно, что у нее важные новости. Клас тоже понял это и, поднявшись с земли, приветствовал Тейт.

Отсалютовав, она выпалила:

— Мы обнаружили Малтена.

Доннаси описала земли к северу от лагеря как довольно пологие склоны холмов с множеством укрытий. Там были несколько глубоких лощин и одна большая река. Малтен с шестью сопровождающими разбил лагерь на южном берегу.

— Ты уверена, что это был Малтен?

— Конечно. Мы заметили дым костра издалека, и я послала туда двух пеших разведчиков. Они подобрались совсем близко и слышали, как к Малтену обращаются по имени. Он там орал на всех.

— Что-нибудь важное им удалось разобрать?

— Малтен что-то кричал о нарушенных сроках.

Гэн на мгновение отвернулся, затем обратился к Тейт:

— Поесть ты, конечно, не успела. Оставайся с нами. Я распоряжусь, чтобы твой обед принесли сюда.

Согласившись, Доннаси легко спрыгнула с лошади, вытаскивая издорожного мешка свою деревянную тарелку. Такая была у каждого воина. Гэн отменил прежний порядок, когда каждый готовил для себя. Теперь на отряд из пятидесяти человек полагался повар с помощником, в распоряжении которых были пять повозок для перевозки припасов и кухонного снаряжения. Воинам оставалось лишь иметь при себе тарелку и прочую утварь, следя за ее чистотой. Поскольку Тейт на марше всегда находилась в арьергарде, она получала свою порцию у тамошнего повара. Через несколько минут ей принесли тушеного цыпленка.

— По дороге нам попалось несколько ферм. Там ни души, — сказала она, нарезая мясо. Тейт делала это в точности, как Люди Собаки, держа косточку в левой руке и срезая кусочки острым, как бритва, коротким ножом. Срезанные кусочки сбрасывались на тарелку или прямо на лезвии отправлялись в рот. Затем все остальное доедалось ложкой.

— А молочные коровы? — поинтересовался Гэн. Тейт прекратила жевать, недоуменно посмотрев на командира.

Тот пояснил:

— Коров ты видела? Другой скот? Вещи из домов выносили?

Отправив новый кусок в рот, Доннаси стала вспоминать:

— Скота там было много, но молочных коров что-то не припомню. Свиньи, куры точно были. Другая живность. В домах нетронутые постели и полно еды. Выглядело все так, будто хозяева ушли совсем недавно. Тебе о чем-нибудь это говорит?

— Фермеры покидали дома в спешке. Похоже, они не рассчитывали, что так рано придется уходить, и надеются вскоре вернуться. Многие домашние животные могут обходиться и без хозяев, если им оставят корм. Но молочных коров нужно доить, иначе они заболеют и сдохнут. Так что вряд ли они ушли далеко и надолго. А что ты, Клас, скажешь по этому поводу?

Тот сморщил нос.

— Наше появление не было для них сюрпризом, как мы рассчитывали. Дело здесь явно, пахнет западней. — Он принялся массировать черную татуировку. Жест этот не понравился Гэну. Клас не вел так себя на людях очень давно. Похоже, он был встревожен гораздо сильнее, чем выдавал его голос. Гэн знал и причину этого. Им ничего не оставалось, как идти в расставленную ловушку. Волки были слишком слабыми, чтобы противостоять объединенным силам короля. Даже если они займут оборону, о чем просил благородный Малтен, это лишь свяжет их и ускорит разгром. Нет. Они вынуждены сунуться в западню, изучить все изнутри и разрушить ее с минимальными для себя потерями.

— Сегодня ночью мы побеседуем с благородным, — сказал Гэн, обращаясь к Класу. — Подбери ребят, которые поедут с нами. Человек десять, не больше.

Тейт оторвала взгляд от тарелки и, нахмурившись, посмотрела на товарищей.

— Ночью? Вы собираетесь в темноте скакать к ним в лагерь? Да вы напугаете их до полусмерти! И кто знает, как они вас встретят.

Улыбаясь, Гэн и Клас переглянулись. Неожиданно они страшно развеселились. Друзья стали хватать куски мяса с тарелки Тейт, так что ей пришлось срывать свой гнев на остатках овощей.

— Как дети, — раздраженно проворчала она. — Для моих командиров война — все равно что проказы на Рождество.

— Что-что? — переспросил Гэн.

Доннаси быстро подняла глаза, надеясь, что ничем не выдала страх, холодком пробежавший у нее по спине при вопросе командира. С облегчением она увидела, что тот продолжает посмеиваться.

— Я сказала, дурацкие проказы. Вам хочется напугать благородного Малтена лишь затем, чтобы повеселиться. А то, что вас там могут убить, никого не волнует.

Клас, потянувшись, поднялся на ноги. Он уже открыл рот для ответа, но вдруг замер, вглядываясь в даль.

— А это еще кто? — наконец произнес он, опуская руку на рукоятку мурдата. Привстав, Гэн и Тейт принялись вглядываться в ту же сторону. Довольно далеко они едва различили двух человек, которые разбивали свой лагерь и, не таясь, разжигали выдававший их со всех сторон костер.

— А-а, Эмсо мне уже говорил о них. Это вестники, — примирительно сказала Доннаси. Увидев, что Гэн и Клас не сводят с нее глаз, она продолжила: — Еще он сказал, что они словно чуют, когда должно произойти что-нибудь важное, и всегда тут как тут. Они никогда никому ничего не объясняют, и их ни о чем не спрашивают. Думаю, Эмсо их слегка побаивается. Некоторые воины считают их колдунами или кем-то вроде этого.

Клас шумно вздохнул:

— Они как те птицы.

Теперь была очередь Тейт недоуменно посмотреть на него.

— Неужели ты не заметила? Грифы — видишь, уже кружат? Они питаются падалью. Говорят, эти птицы чуют запах войны: всегда собираются в нужном месте перед битвой. Похоже, грифы усвоили, что много людей в одном месте обычно означает битву, так что они слетаются в ожидании добычи. А с ними и вороны — гляди, уже усыпали деревья на соседних холмах. Странно, что ты этого не замечала. Неужели там, откуда ты пришла, по-другому?

Ответ Тейт прозвучал довольно резко:

— А мне странно, что ты не знал о вестниках.

Насмешливая тирада Гэна призвана была положить конец этому разговору:

— В отличие от этих более цивилизованных людей нам вестники не так уж и нужны. Особенно в битвах. Нам не надо соблюдать столько условностей. И мне, как и Класу, противны люди, следующие за кем-то по пятам в ожидании его смерти.

— Будем надеяться, они не дождутся, — поддержала его Доннаси.

Собираясь уходить, Клас обратился к Гэну:

— Хочу поспать до нашей вылазки. Тебе тоже стоит отдохнуть.

Тот согласился, и Тейт пообещала их разбудить. Правда, она добавила, что с удовольствием бы забыла это сделать, но в ответ ей они лишь рассмеялись.

Через несколько часов Гэн и Клас уже отдавали указания десяти воинам. Серебряная луна скупо дарила свои лучи, и в ее мерцающем свете было нетрудно сбиться с пути. Малтен с конвоем разбил лагерь на опушке леса, и теперь, беспечно развалясь, они сидели у большого костра. Гэн понимал, что свет пламени мешал его воинам настроить зрение на ночную мглу, но выбора у них не было. Прижимаясь к земле, они пробирались среди трав, полагаясь больше на чутье. Расставив своих людей, Клас вернулся к ожидавшему с собаками товарищу. Поднявшись, они в сопровождении собак направились к костру. Друзья успели сделать несколько шагов, пока один из ничего не подозревавших воинов Малтена наконец заметил их. Он смотрел, не веря своим глазам, пока не раздался голос Гэна.

— Я знаю тебя, благородный Малтен, — сказал он, стараясь говорить погромче. — Мы с Класом на Бейлом пришли приветствовать тебя.

Все, кроме Малтена, вскочили на ноги, схватившись за оружие. Стараясь показать свою полную боевую готовность, они вглядывались в темноту во всех направлениях. Гэн внимательно рассмотрел их. Воины Малтена выглядели довольно свежими, а судя по валявшимся на земле и скворчавшим на костре объедкам, еды у них было в достатке, раз они могли так разбрасываться. Зато одежда была грязной и изорванной. Да и сами они были в грязи, не потрудившись даже умыться перед едой. Гэн сомневался, напоили ли люди Малтена лошадей, храпевших на привязи, смутно вырисовывавшихся в ночном мраке.

Малтен спокойно ответил на приветствия, похвалив их за скрытное приближение. Взгляд его перебегал от Гэна с Класом на собак, выдавая встревоженность за внешним спокойствием.

Гэн сразу же начал выяснять вопросы, связанные с наблюдениями Тейт:

— Мои разведчики доложили, что все местные жители покинули свои дома. То есть здесь ожидали нашего прибытия. Надо полагать, барон Малтен также здесь со своими войсками? Где разбит основной лагерь и сколько у вас воинов? Сколько кавалерии и пехоты? И что слышно о короле и его силах?

Малтен вежливо выслушал вопросы. В сдержанных спокойных манерах этого человека чувствовалось что-то кошачье, так что Гэна не удивил ядовитый тон его фраз:

— Я смогу ответить на все твои вопросы плюс еще на один, который ты не задавал. Я приберегу его напоследок.

Его брат, отправив вестника к королю, выступил со своими войсками и стремительно направляется на север. Завтра — самое позднее послезавтра — здесь будут три сотни его всадников и трижды по столько пехотинцев. Барон замолчал, выдерживая эффектную паузу, затем продолжил:

— А причина всей этой спешки и есть ответ на тот вопрос, который ты не задавал. Тебя, конечно, обеспокоило, почему все отсюда бежали. Ты что, не видишь, во что я одет? Это же лохмотья! А эта горстка глупцов — все те, кто остался мне верен. Кто-то выдал нас. Сегодня утром мой брат пытался меня убить. Как только он получил весть от барона Джалайла о твоем преждевременном выступлении, он буквально обрушился на меня. Он знал, что я был у твоего барона. Ты хоть можешь бежать назад к своему хозяину. А мне остается лишь молить тебя взять меня с собой.

Его прервал сердитый голос Класа:

— Никогда у нас не было хозяина. Кто тебя предал?

— Не знаю. Займусь этим позже. У моего брата воинов не намного меньше, чем у тебя. Хорошо обученных воинов. Я бы не советовал их преследовать, слишком опасно. А если вы отступите, они пойдут за вами на земли Джалайла. Так что, пока есть время, надо готовиться к обороне.

Гэн повернулся к кипевшему от злости Класу.

— Бери с собой двух человек и как можно скорей возвращайся к Волкам. Скажи Эмсо, чтобы к нашему с благородным Малтеном возвращению он разбудил разведчиков.

Клас даже не пытался скрыть свое недовольство тем, как терпеливо слушает Гэн обвинения Малтена, но ушел, не проронив ни слова. Гэн свистнул в темноту, и у костра возникли восемь Волков, державших за поводья лошадей, напугав еще больше барона с его отрядом.

В лагере Гэн приказал одному из Волков присмотреть за отрядом барона, а сам отправился посовещаться с Класом, Эмсо и Тейт. Он позвал командира разведчиков, бывших с ними в лагере Малтена, и усадил его впереди. Оказавшись в центре внимания, юноша поначалу оробел, но затем стал толково отвечать на вопросы Гэна:

— Лошади были спокойные и только слегка влажные, Мурдат. Я хотел сказать, невзмокшие. Сегодня они прошли небольшое расстояние, загнанными не выглядят. Незадолго перед нашим появлением им засыпали зерно.

— Почему ты считаешь, что они проскакали немного? И как ты узнал, когда их кормили?

— Попоны под седлами были почти сухими, а ночь сегодня сырая. Зерно просыпалось на землю. Днем бы его склевали птицы, а ночью оно бы привлекло мышей и другую мелочь. То, что на земле его было порядком, означает, что прошло совсем мало времени. Да, кожаная упряжь на лошадях тоже сухая. А вы ведь знаете, что, впитав влагу, кожа долго не сохнет.

— Понимаю, — кивнул Гэн, бросив суровый взгляд на тихо посмеивавшегося Класа. — Еще что-нибудь ты заметил?

Разведчик подумал с минуту.

— Одежда на них гораздо грязнее, чем их лошади и седла. Я слышал, как барон говорил тебе, будто они этим утром бежали от его брата, который хотел убить его. Если это так, то откуда у них было время набрать с собой столько еды и зерна для лошадей? Когда Эмсо велит мне поторопиться, я беру лишь то, что у меня всегда с собой. И мне что-то не верится, что благородный живет так, как мы. Ведь верно, Мурдат?

На этот раз Класу не удалось сдержать смех, да и Гэн с большим трудом сохранил спокойствие. Он изо всех старался, чтобы голос его звучал серьезно:

— Да, я не думаю, что барон возит с собой упакованные припасы, как вы. И не думаю, что он сможет днем увидеть столько, сколько ты сумел разглядеть темной ночью. Можешь гордиться своей работой. Ступай, отдохни немного. Завтра ты нам понадобишься.

Покинувший их юный разведчик был явно доволен собой.

Тейт, которая видела Малтена лишь на расстоянии, смущал один вопрос.

— Ничего не пойму! Мои разведчики не говорили мне, что они грязные и оборванные.

— Расспроси их еще разок, — сказал Гэн.

Повернувшись, Доннаси выкрикнула имя, и к ним подбежал воин. Она поинтересовалась, не видел ли он, как был одет Малтен. Вопрос разведчика явно озадачил.

— Ну, как может быть одет благородный человек? Во все чистое, все с иголочки. И люди его тоже. — Еще больше он растерялся, когда увидел, как после его слов сидевшие покачали головами, мрачно переглянувшись. Когда Тейт отпустила его, воин с облегчением убежал прочь.

Послышался голос Гэна:

— Мы едва не поймали их, когда они переодевались в эту ветошь. Так что их побег — сплошное вранье. Но почему местные жители покинули свои дома? Почему они думают, что здесь будет битва?

Он повернулся к Эмсо.

— Обыщи все вокруг. Где армия короля? Я хочу знать, что творится на всех направлениях на расстоянии, которые войска способны пройти за один день.

Обветренное лицо Эмсо прорезали суровые складки.

— При такой разведке ты до нашего возвращения останешься здесь почти без кавалерии, Мурдат.

— Знаю, но у нас нет выбора. Мы здесь как слепые, а нас обкладывают со всех сторон. Или мы о них все узнаем, или они нас разобьют. Разыщи их, Эмсо. Верни мне зрение.

Старый воин тяжело распрямился и, упираясь руками в колени, стал подниматься. Рот его искривила грустная ухмылка.

— Я найду их, но вряд ли они удовлетворятся тем, что на них просто посмотрят. Думаю, что, пока этот танец не закончился, кто-то должен кого-то поцеловать.

— Ну вот, ты и подберешь нам девочек получше, хорошо? — сказал Клас.

— Ну погоди, передам я твои слова Сайле! — пригрозила Тейт.

Когда Эмсо уходил, Гэн и Клас продолжали смеяться. Еще с минуту они не решались взглянуть друг на друга. Высоко в небе полумесяц острым лезвием рассекал редкие облака, но вскоре был скрыт сплошными тяжелыми тучами. Гэн предложил хорошенько выспаться, дабы с новыми силами встретить все неожиданности наступавшего дня.

Глава 70

Первые всадники Эмсо начали возвращаться в лагерь вскоре после того, как нетерпение Гэна достигло высшей точки. К тому времени, когда неожиданно появился отряд из пяти человек, ему уже опасались попадаться на глаза. Всадники ехали по прямым тропинкам через засеянное поле, что лишний раз подчеркивало, как воины раскачивались в седле из стороны в сторону. Лошади еле волочили ноги и, казалось, вот-вот повалятся. Гэн отменил приказ о том, чтобы дозорным сигнализировали поспешить; они не спали уже больше полутора суток. Ведь одно дело — испытывать людей и животных на прочность, и совершенно другое — плохо обращаться с ними.

Прежде чем распустить разведчиков, Эмсо задал им лишь пару вопросов. Гэн старался изо всех сил сдержать свое волнение, в то время как командир садился на коня и спешил к нему с рапортом.

Этот отряд ездил на запад. Они не обнаружили никаких признаков вражеских войск. Большинство ферм на самой дальней границе их патрулирования не было заброшено, и следы какой-либо военной активности совершенно отсутствовали. Однако один человек из дозора отметил деталь, озадачившую его; по его словам, он понял, что она касалась людей барона Малтена, ушедших на север, чтобы воссоединиться с королем. Разведчик рассказал, что, как только крестьяне увидели патруль, их первой реакцией был взгляд на юг. Его товарищи по дозору утверждали, что не заметили ничего подобного, но парень настаивал на своем.

Эмсо погладил покрытый щетиной подбородок, отчего явственно послышался скребущий звук, и сказал лишь:

— Мы уже послали всадников на юг. Поэтому нет смысла гадать: скоро мы получим ответ.

К тому времени вернулись еще два отряда. Они двигались чуть энергичнее, чем первый патруль, что отметил про себя Гэн, и его нетерпение возросло. Он приказал Эмсо принять у них рапорт.

Эти ездили на север, и их усталость сменилась возбуждением при рассказе о скрывавшейся кавалерии барона Малтена. Командиры отряда отказались признать их разведчиками.

— Неотесанное мужичье, — презрительно бросил один из них, хрипло хохотнув. — Какими были, такими и остались.

— А вы видели их лагерь? — спросил Гэн.

Они дружно кивнули, добавив, что их стоянка была так же безлюдна, как и эта местность. Они не заметили никого, кроме кавалеристов.

В последующие два часа Гэн с Эмсо выслушали уставших воинов, добавивших отдельные детали к этой головоломке, и последние две новости прозвучали в самом конце. Один патруль наткнулся на торговца, пытавшегося проскользнуть мимо них; в качестве выкупа за продолжение своего пути он добровольно предложил информацию о том, что войска короля находятся на расстоянии двух суточных переходов к северу. Гэн тут же смекнул: представился подходящий случай уничтожить вооруженный отряд барона Малтена до прибытия короля.

С еще большим нетерпением он ожидал возвращения последней изнуренной пятерки дозорных с юга. Они доложили, что оланские подразделения отходят от границы.

Разыгрывался отличный сценарий: тыл теперь был в безопасности, а враг раздроблен и слаб.

Гэн попросил Малтена оставить его наедине с друзьями на время обсуждения их последующих действий, и тот, вежливо откланявшись, ретировался в свой шатер. В душе Гэн радовался тому, как складывается обстановка. Он подозвал молодого Волка, командовавшего охраной шатра посланцев Малтена, и приказал ему, сняв своих людей с поста, дать им отдых. В ответ на улыбку признательности благородного он небрежно махнул рукой.

— Почему ты так сделал? — сердито спросил Клас. — Через пару минут стемнеет. И меня нисколько не удивит, если он ускользнет и предупредит своего брата.

— Барон уже ждет нас. Благородный не сможет ему рассказать больше, чем тот уже знает, — отпарировал Гэн, затем обратился к Эмсо: — Будешь прикрывать нас, когда двинемся на север. Тейт, позаботься о тыле. Выступаем на рассвете. Будем идти без остановок в течение шести часов.

Клас, не спеша свернув спальную подстилку, взял с собой одежду. Бесшумно, как кот, выскользнул из шатра. Звезды на небе походили на крошечные льдинки. Накинув на себя кожаную рубашку и штаны, он затянул ремень с крепившимся на нем кинжалом. Со стремительной беззвучностью, не раз помогавшей ему в ночных переделках, он занял позицию между шатром благородного Малтена и границей пикета. Улегшись на землю, Клас вытащил мурдат и положил его рядом.

Больше часа он лежал совершенно неподвижно. Однажды ему почудилось какое-то движение. Слева от него, совсем рядом, на склоне. Он слегка приподнял голову, придвинув к себе кинжал. Прислушался. Мгновение там нечто копошилось, он был в этом уверен. Землеройка? Крыса? Такой звук мог исходить и от насекомого, и от упавшего с ветки жука.

Клас снова сосредоточился на шатре.

Шло время. Звезды на небе сменили свое положение.

Откидной клапан шатра пошевелился. Вверху образовалась небольшая щель; вскоре она расширилась, обнаружив густой мрак внутреннего пространства палатки. Раздался чей-то шепот. На фоне светлого материала возник силуэт вышедшего из шатра человека. Припав к земле, он побежал прочь, отнюдь не в сторону лошадей.

Клас присел на корточки. Только он собрался броситься в погоню, как в него вцепилась чья-то рука. Все тело охватил жар, будто его поразила молния. Затем «рука» просигналила, Спокойно. Спокойно. По прикосновению узнав Гэна, он нервно вздохнул. Тем временем человек исчез из поля зрения, и только чуть слышные предательские звуки выдавали его продвижение на запад.

Гэн, жестом приказав Класу следовать за собой, повел его к себе в шатер.

Клас даже не потрудился спросить юношу, почему тот совершил такой невероятный просчет. Гэн зажег свечу и, повернувшись, посмотрел ему прямо в глаза.

— Я был вынужден отпустить его, Клас, — сказал он. — Как и ты, я был уверен, что благородный лжет.

— Ты ведь знаешь, что этот беглец расскажет барону о нашем наступлении, — устало произнес Клас. — И тот пошлет гонца к королю, который двинется нам навстречу.

— Он не сможет этого сделать, — возразил Гэн. — Если торговец прав, то Король находится слишком далеко. Даже ускоренный переход для воссоединения с бароном займет у него слишком много времени, а если он даже и попытается сделать это, его люди будут настолько обессилены, что мы легко с ними справимся. Но подумай вот над чем: этот человек, скрывшийся в темноте, считает, что у них очень хитро разработанный план, и даже рискует головой, чтобы сообщить его тому, кто должен привести его в действие. Но мы знаем об этом. А они полагают, что нам это неизвестно.

Клас все же сомневался.

— Нам следовало поймать его. Тогда и узнали бы про их план.

— Если бы он не прибыл, то враги догадались бы, что мы что-то подозреваем. Пусть лучше думают, будто мы ничего не знаем. Пусть меньше волнуются.

— Это нам надо волноваться. То, что мы его упустили, было ошибкой.

— Таково мое решение.

Необходимость заставила его произнести эту фразу ледяным тоном, отчего между друзьями возник барьер, и Гэн теперь не знал, как вернуть свои слова обратно. Клас — стойкий, неукротимый Клас — смотрел в сторону. В какую-то долю секунды Гэну вспомнился Раггар и его состязание в скорости с Шарой. Он мысленно вернулся к другу. Тем временем Клас повернулся, погасив свечу, и продолжал свое движение так тихо, что его поспешный выход из шатра отозвался во мраке лишь шорохом откидного клапана.

Гэн медленно опустился на постель. Он был уверен, что поступил правильно. Тысячи раз отец говорил ему: делай по возможности так, чтобы враг оставался благодушным. Помогай ему недооценивать тебя.

Все, что он сказал Класу, было верно. Класу следовало понять это, даже если оно и было сказано неверным тоном.

Почему отец не обмолвился ни словом о цене правоты?!

* * *

Эмсо присоединился к Гэну, ехавшему во главе походной колонны. Заметив его приближение, собаки энергично завиляли хвостами. Они знали, что его присутствие обычно означало начало действий, а то утро выдалось долгим и небогатым на события. Солнце уже подобралось к зениту, и войско явственно ощутило первый по-настоящему теплый весенний день. Гэн отметил, что старый служака был чисто выбрит, а оружие его смазано и почищено. Из-под краев маски-шлема виднелись аккуратно подстриженные волосы. Гэну пришлось улыбнуться. Прежний Эмсо был всегда неопрятным. Этот же выглядел чуть почище, хотя не очень-то пекся о своей внешности, если не ожидал боя.

Эмсо указал рукой вдаль.

— Уже можно различить холм, где расположился барон Малтен. Я посылал людей взглянуть поближе. Так вот, Мурдат, они готовятся к тяжелому сражению, потому и окопались не на шутку.

Гэн взглянул на него с повышенным интересом.

— Что, возвели укрепления?

Эмсо кивнул головой.

— Срубили деревья и связали их вместе. Заостренные суки торчат наружу, чтобы еще больше помешать прохождению противника. Впереди войск вырыт ров и установлены линии заграждения для лошадей, чтобы те спотыкались. В общем, они основательно поработали.

— А что докладывают твои другие разведчики?

— Ничего.

Гэн кивнул:

— Немного подождем здесь.

В это время к ним подъехали Клас и Тейт. Она отчего-то хмурилась, а холодное самообладание Класа выдавало, что он все еще думал о своем упущении прошедшей ночью. Доннаси задала сам собой напрашивавшийся вопрос:

— Чего мы ждем?

— Точно не знаю. — Взглянув на Класа, пристально наблюдавшего за холмом барона Малтена, Гэн продолжил: — Кто-нибудь из вас заметил, что компания благородного уменьшилась на одного человека?

Тейт и Эмсо уставились друг на друга, а Клас, похоже, сделался чуточку менее строгим при виде их удивленных лиц.

— Мы с Класом видели сегодня ночью, как кто-то бежал, — сказал Гэн. — Вот почему я и говорил тебе, Тейт, смотреть за ними в оба. Вот почему я сам лично и приказал двоим разведчикам выполнить для меня кое-какую работу, Эмсо. И вот почему им было приказано доложить о том, что они разузнают, мне, и только мне.

В наступившем за этим смятении он повторил те разъяснения, которые давал Класу. Тем временем лицо Эмсо слегка прояснилось, и он произнес:

— Это говорит о том, что их кавалерия развернулась веером у нас за спиной. Ты считаешь, Оланы наступают, не так ли?

В ответ Гэн, вытащив мурдат, набросал на земле рисунок, показывавший, как сражение с бароном Малтеном привяжет их к одной местности, люди барона Малтена послужат приманкой для Волков. Король Харбундая полагал, что он со своими тремя баронами поспешно выступит и соединится с Малтеном против возраставшей силы Джалайла. Тайный план благородного Малтена состоял в том, чтобы столкнуть Волков с войском Харбундая. И тогда Оланы предпримут атаку.

Гэн был убежден, что силам Малтена будет отдан приказ присоединиться к Оланам, как только те появятся. В заключение он сказал:

— Думаю, что наградой благородному за все это станет его назначение новым бароном под покровительством Олы.

— Красивое предположение, — вставил Клас, — но это только предположение.

Гэн согласился:

— Мне жаль, что у меня нет готовых ответов. Но разведчики Эмсо последовали за нашим беглецом на юг.

— Ты намерен ждать здесь, пока мы не услышим от патруля, что наступило время? — спросил Эмсо. Гэн кивнул головой, и тот, поджав губы, весь задрожал от предвкушения. — В таком случае, можешь вернуть мне один должок.

— Я тебе должен?

Эмсо вытащил свой мурдат и вместе с точильным камнем протянул его Гэну.

— Выгодная сделка была, а? Он недостаточно острый, чтобы бриться, Мурдат!

* * *

Со значительного расстояния два вестника наблюдали, как Волки ринулись вперед. Переглянувшись, оба пришпорили своих коней, дабы узнать причину такого возбуждения. Вскоре они подъехали довольно близко, чтобы разглядеть, как Гэн усердно водит лезвием мурдата по щеке. Все Волки приветствовали действия командира громкими возгласами, некоторые дико завывали.

Низкорослый вестник, повернувшись к высокому, вытащил монету.

— Ставим на любое донесение, которое пошлет этот молодой сумасброд — на самое невероятное, о котором никто и слыхом не слыхивал. На честь доставить его и богатое вознаграждение. Выбирай сторону монеты. Если он позовет нас, то победитель и выполнит его поручение.

Второй не сводил глаз с Гэна.

— Они все с ума посходили, — пробормотал он. — Выбираю сторону короля.

Коротышка подбросил монетку и поймал ее. Его напарник по-прежнему завороженно смотрел на Гэна. Коротышка глянул на монету и, увидев королевский профиль, тут же сомкнул пальцы.

— Не та сторона, дружище. Тебе крупно не повезло.

Второй вестник нахмурился.

— Такая уж моя судьба.

Глава 71

Через пару часов разведчики уже мчались по дороге с юга. Глаза у лошадей были выпучены, пена брызгала во все стороны. Командир отряда прокричал устроившим передышку воинам, чтобы те освободили дорогу, но слова слились в единый невнятный рев. Бойцы сами, поняв его без слов, стали расступаться перед ним и его командой, тотчас же смыкаясь позади. С холма, на котором находился Гэн, было похоже, что всадники переходили реку вброд.

Командир с трудом осадил своего коня прямо перед ним. Отдав честь, он стал докладывать, в то время как его люди и их лошади жадно пили из речушки, протекавшей в нескольких шагах. Он сообщил, что оланские подразделения двигаются в северном направлении на полной скорости, даже не успевая грабить местное население. Оланов, по крайней мере, тысяча человек. Передовые части уже на расстоянии двухчасового перехода. Он был уверен, что патруль не заметили.

Гэн еще раньше распорядился, чтобы Клас держал благородного Малтена с его людьми на определенной дистанции, и теперь он послал друга отдать приказ об их освобождении. В угрозах благородного явно чувствовалась нервозность. Он неистово размахивал руками и тыкал пальцем. Клас сделал вид, будто его доводы оказывают на него влияние. Благородный не заметил, что сразу же после того, как ему разрешили поспешить к Гэну, Клас приказал его свите следовать вместе с ним. Их актерское мастерство явно уступало ухваткам хозяина.

Когда Гэн повторил донесение разведчика, Малтен был потрясен.

— Это меняет все, — пробормотал он. — Я предупреждал тебя, что нам следует занять оборонительную позицию. Кто мог предположить, что Оланы теперь атакуют? Если я не предупрежу своего брата, они перережут весь мой народ. Нам все равно, под чьим покровительством находиться. Я поскачу к нему.

Гэн мягко произнес:

— А что, если он все еще хочет убить тебя?

— Это шанс, которым я должен воспользоваться.

В замешательстве он глядел на смеющегося Гэна, а потом робко стал ухмыляться тоже. Он все еще хихикал, хоть и неуверенно, когда Гэн снова заговорил:

— Ты страстно желал моими руками уничтожить свой народ, если тот воспротивится твоим притязаниям на баронство. Ты хотел, чтобы Оланы напали на нас во время сражения с твоим братом или во время обороны. Когда они атакуют нас, твои дружки поднимут мятеж. Один из них убьет твоего брата.

Ты надеялся уничтожить нас и напасть на своего собственного короля, а не на Оланов. В общем, ты — марионетка в руках Алтанара.

По мере того как он говорил, улыбка благородного исчезала, пока наконец не сменилась сердито-ворчливым выражением лица.

— Ты лжешь! — взвизгнул он.

Гэн отвел взгляд:

— Клас, прикажи их связать.

Благородный потянулся было за оружием, но Раггар уже висел на его руке. Стремительный прыжок огромной собаки отбросил вельможу назад, и они оба повалили еще несколько человек из его окружения. Шара и Чо среагировали секундой позже, выпрыгнув из толпы и припав к земле перед теми, кто еще держался на ногах. Рыча и прижимая уши, они устремляли свои сверкающие глаза на любого, кто смел пошевелиться. Раггар лежал на благородном Малтене, упираясь передними лапами ему в грудь. Его морда покоилась в нескольких дюймах от подрагивавшего горла — там, где бешено пульсировала большая синяя вена.

Вокруг них стояли, будто окаменев, молодые Волки. Они впервые наблюдали, как собаки охраняют своего хозяина. Некоторые уже видели их в битве на Медвежьей Лапе, и их свирепость в бою была известна. Лицезреть же, как она неожиданно вспыхивает, словно огонь в ночи, было делом не для слабонервных. До них донесся исступленный храп. Никто так и не обратил внимание на то, как громко и нудно каркали слетавшиеся вдали вороны. Гэн отозвал собак. Шара с Чо медленно отступили; кобель стал справа от Гэна, Чо заняла позицию позади него. Не прекращая рычать, Раггар чуть-чуть отодвинулся от Малтена. Его нежелание отступать было почти таким же ужасающим, как и его стремительное нападение. Благородный лежал на земле неподвижно, словно окоченев, пока его связывали.

Как только об этом позаботились, Гэн приказал Класу начать атаку на холм Малтена. Ему не хотелось вовлекать людей в эту опасную затею, но он чувствовал, что должен был так поступить, если хочет, чтобы ловушка сработала в его пользу.

Загрохотали боевые барабаны, призывая своей замысловатой дробью к началу штурма, и Волки двинулись вперед. Путь им преградила небольшая группа кавалеристов Малтена, выпустившая несколько безобидных стрел и галопом ускакавшая прочь. Когда передовые отряды отделяло от подножия холма двести ярдов, раздался пронзительный свист и музыка барабанов изменилась. Воины развернулись веером, заняв исходный рубеж для нападения. На них с холма посыпался град стрел, которые все до одной нелепо упали на землю, так и не достигнув цели. Барабаны умолкли.

Несколько смельчаков с холма поднялись во весь рост, принявшись ударять в щиты и выкрикивать ругательства. Волки по-прежнему оставались на занятой позиции. Пока суд да дело, Гэн послал за вестниками, приказав Эмсо отправить всадников в разведку, чтобы те проследили за продвижением Оланов.

Уже второй час Волки продолжали разыгрывать штурм холма. Бойцы забавлялись игрой, уклоняясь от редких стрел и брошенных из пращи камней и обмениваясь оскорблениями с защитниками. Мысли об Оланах не давали Гэну с юмором воспринимать выходки Волков. Он надеялся, что никто не будет ранен. Одна сломанная брошенным камнем кость, одна незначительная рана от стрелы — и жажда крови может все испортить. Игра могла принять смертельный оборот. Он уже заметил, как нарастает напряженность; некоторые его воины, как и те, что находились на холме, со злобой реагировали на сыпавшиеся оскорбления. Хуже всего, что люди Малтена с каждой минутой становились все уверенней в себе и начинали думать, будто отпугнули своих врагов, приведя их к бездействию. Волки же все больше и больше нервничали из-за подобных язвительных насмешек.

Наконец разведчики примчались с донесением с юга. По мере того как они описывали численность и организацию оланских войск, вырисовывался первый этап сражения.

Ловушка захлопывалась: Оланы смыкали «клещи» с юга, король наступал с севера. Гэн решил, что назначенной жертве пришла пора уходить. Ему было жаль, что он не увидит, как расстроенные охотники сами попадут в капкан.

И снова раздался пронзительный свист. Лишь только был подан сигнал, в лучах заходящего солнца засверкали красно-желтые флаги. Четко действуя, Волки стали отступать, на ходу выстраиваясь в подразделения. Не останавливаясь, они образовали колонну, уходящую на восток, оставляя поле боя и направляясь опять в спасительный лес. Над холмом повисла тишина — своего рода неожиданное потрясение, а потом вооруженные люди на нем громко закричали, приветствуя друг друга, словно победители.

Дождавшись момента, когда последний из его воинов исчез из поля видимости, Гэн со зловещим удовлетворением прислушался к ликованию противника. Дивизии Олы надеялись, что войско благородного перейдет на их сторону и сокрушит Волков, теперь Волки поспешно уходили домой, а предатель валялся связанный, с кляпом во рту и лягался, точно боров, скрученный для продажи на рынке. Командующий Оланов будет жестоко обманут; после расправы с ничтожным гарнизоном Малтена он неизбежно столкнется с приближавшимся с севера войском короля.

Пришпорив коня, Гэн поскакал вперед, пока не заметил вестников. По его сигналу один из них устремился ему навстречу. Они ехали вместе, пока не сошлись в цене за выполнение предстоявшего поручения, затем Гэн остановился.

— Поезжай на север, отыщи короля и его союзников. Они спешат сюда. Передай ему следующее: «Гэн Мондэрк и Волки приветствуют тебя. Барон Джалайл, командующий мной, наверное, был тебе другом. Так же как и я. Взамен ты попытался уничтожить меня и моих Волков. Никто из баронов не верит друг другу, никто не верит тебе. Барона Малтена атакуют Оланы. Твое предательство приведет тебя к тому, что ты заслужил. Если ты сегодня выживешь, то поразмысли над этим, король: ты сделал врагом свою надежду победить Оланов».

Вестник-коротышка выслушал, уставившись взглядом в дальнюю точку и кивая головой в такт речи Гэна. Когда послание закончилось, он повторил его слово в слово, воспроизводя все интонации и передавая малейшие оттенки презрения.

— Это все? — спросил он, и Гэну почудилось, что человечек разочарован. Заверив его, что он закончил, Гэн посмотрел, как тот развернул коня, и вдруг, встрепенувшись, схватил за поводья его коня. Уверенный в своей безопасности, вестник глядел равнодушно, даже как будто подзадоривая Гэна.

— Это ведь лошадь Людей Собаки, — произнес юноша.

— Возможно. — Вестник потянул было за поводья. Озабоченный Гэн удержал его.

— На ней клеймо боевой лошади, но ее никогда не дрессировали. Иначе она бы напала на меня, когда я протянул к ней руку. Таких лошадей нигде не продают.

Вестник тяжело вздохнул:

— Я ее честно купил. У торговца из Олы. Тот говорил, что получил их от одного из Людей Гор.

— «Их»? Сколько?

— Не знаю… Может, восемь? Или десять? Кто его знает?

Гэн так вцепился в поводья, что пришлось приложить усилия, чтобы выпустить их. Разжав руку, он размял затекшие пальцы и приказал вестнику отправляться. Всадник уже разворачивал коня, как вдруг в воздухе раздался протяжно-дрожащий звук. Поначалу он звучал тихо, доносясь неизвестно откуда, словно из-под земли. Вертя головой во все стороны, вестник торопливо осенил себя Двойным Знаком. Вокруг них в один голос завывала стая волков. Из зарослей внезапно выскочила лань, что привело собак в состояние боевой готовности. Почти не замечая их, вся во власти волчьей песни, лань с бесшумной грациозностью изогнутого ветром бамбука пронеслась мимо.

Случайно взгляд вестника упал на Гэна, который запрокинул голову, напряженно вслушиваясь, и тихо произнес:

— Я слышу вас, братья. Беда. Помогите мне, если можете.

Вой резко прекратился. Посыльный, пришпорив коня, умчался прочь. Завидев его издали, его напарник подстегнул свою лошадь, бросившись вдогонку, и вскоре на ходу поравнялся с товарищем. Гнев и любопытство переполняли его.

— Ну как, интересное послание?

Низкорослый вестник посмотрел на него так, будто только что проснулся.

— Послание?.. Ах, да. Интересное. — Обернувшись, он окинул взором безлюдную дорогу за спиной и приостановил коня. Повернувшись снова к своему спутнику, коротышка заговорил почти шепотом: — Никогда не верил, но это правда. Волки говорят с ним.

— Конечно, говорят. Ведь он их командир.

— Вот дурак! Да не бойцы-Волки, а звери. Самые настоящие. Ты слышал когда-нибудь, как они воют?

Теперь они двигались шагом, и все же маленький вестник то и дело поглядывал назад.

— Птицы поют, волки воют, — сказал высокий. — Ну и что?

— Они разговаривали с ним. И он их понимал. Даже отвечал. Я видел это своими глазами.

Второй обернулся и посмотрел назад. Он собрался было что-то возразить, но промолчал. Вестники пришпорили лошадей.

* * *

Клас ждал Тейт впереди колонны, когда к нему примкнул Гэн. Он широко улыбнулся.

— Люди слышали вой. Говорят, будто это связано с тем, что ты оплакивал короля со всеми его баронами.

Гэн тоже улыбнулся, надеясь таким образом скрыть мучившее его дурное предчувствие. Он дружелюбно ответил на приветствие Тейт и даже ухитрился побеседовать о проделанной операции. Все они замерли при звуках отдаленного грохота походных барабанов и мрачного завывания боевых рожков. С минуту они стояли не шелохнувшись, вслушиваясь, а потом Гэн ринулся вперед.

По пути к своему привычному месту — в голове походной колонны — он переговорил с воинами. Те все еще были готовы к бою, хотя понимали, что задачу свою выполнили гораздо раньше, чем предполагали. Гэн знал об этом лучше любого из них, и все же… Он старался убедить себя, что не дававшие покоя мысли необоснованны и все в порядке.

Он не мог не волноваться о Ниле. В такое время, в этой мешанине военно-политических интриг, она больше всего занимала его мысли. Бойцы, видимо, надеялись, что он думает о важных вещах: о судьбе короля, о поддерживавших его баронах.

Пойдут ли воины в бой с сомнением в том, что в один прекрасный день снова обнимут свою любимую? Они должны надеяться, рассудил Гэн; они были такими же, как и он сам. Обернувшись, он окинул взглядом колонну по два человека, змейкой вползавшую на порубленную окраину леса. Воины казались совершенно спокойными, озабоченными лишь тем, чтобы не выбиться из строя и держать шаг.

Их никакие волки не предупреждали об опасности.

Нила находилась в замке барона Джалайла, под защитой каменных стен и людей, охранявших их.

Однако подсознательный настойчивый страх не исчезал.

Страх.

Гэн не смог больше бороться с чувством тревоги. Он признался себе, что боится.

Подав сигнал Эмсо, он приказал ускорить шаг.

Все почувствовали запах беды прежде, чем увидели ее. Ко всеобщему удивлению, Гэн настоял на ночном переходе. Впервые в каждом движении Волков ощущалось недовольство. Тем не менее все шли дружно до начала рассвета, но вот из темноты пахнуло чем-то резким и неприятным, отравившим сознание воинов тревогой и предположениями. Вместо того чтобы идти с мыслями о предстоявшей радостной встрече, люди зашушукались, осыпая друг друга вопросами. Редко кто давал утешительное объяснение, выражая больше надежду, нежели уверенность. Большинство же делали страшные предсказания, и их тут же заставляли прикусить язык.

Они миновали фермерские дома. Те были заброшены. И ни один из них не являлся причиной этого зловония.

У сожженных жилищ своя отличительная черта. Ничто так не стирает различий между тканью, деревом, краской и металлом, превращая их в тяжкий груз потерь и страданий, как пламя. Ничто так не пахнет, как обуглившаяся человеческая плоть.

По мере продвижения колонны вонь становилась все ощутимее. Лазутчики Эмсо унеслись вперед, чтобы выяснить то, что уже знали, но во что отказывались верить. Когда они вернулись, он один направился к Гэну.

— Замок сожжен. Разведчики говорят, что подробностей никто не знает. — Эмсо тихо проклял встававшее солнце, которое могло выдать ложь на его лице. Какой человек возьмется пересказать Мурдату то, о чем говорит народ?

Гэн не стал тратить время на расспросы. Он пришпорил коня, и вслед за ним устремились собаки.

На первый взгляд с дороги замок показался ему чуточку иным, отличным от того, который он покинул совсем недавно. По мере того как его конь сокращал расстояние, Гэн пытался убедить себя, что ошибается насчет запаха, но надежды уступили место действительности. Предупрежденные появлением разведчиков люди выглядывали из домов, когда он проезжал мимо, но, стоило ему посмотреть в их сторону, они тут же прятались.

Ее имя сдавливало горло, вертелось на языке. Хотелось прокричать его вслух, но он боялся, что она ему не ответит.

Клас примчался к нему в тот момент, когда юноша, остановив лошадь, уставился туда, где беспорядочной кучей валялись почерневшие остатки массивных бревенчатых ворот. Вяло свисали обгоревшие доблестные знамена. Гэн направил испуганного коня через нагромождения булыжников. Тот оступился, и юноша удержал его лишь благодаря силе и воле. Стены над окнами замка были обезображены черными треугольными пятнами — немыми свидетельствами опустошительного пожара. Отдельные каменные строения казались неповрежденными, деревянные же сгорели дотла. Казарма исчезла — стена замка, где она находилась, дав трещину, обрушилась из-за сильного жара. Примыкавшая сторожевая галерея вокруг внутренней стороны стены, включая то место, где красовался барон, выступая перед рекрутами-Волками, выгорела начисто.

На пороге главного здания показался Мажордом. Он приветствовал прибывших левой забинтованной рукой — правая висела на перевязи. Затем, сгорбившись в какой-то нелепой позе, направился прямо к Гэну. Остановившись перед ним, он с трудом выпрямился.

— Они застали нас врасплох, Мурдат. Десять вельмож. Люди, которых барон никогда не подозревал. Они явились вместе сТанцующими-под-Луной, ночью. Рассказали, что вы все — ты, Клас, Эмсо и Тейт — погибли. И сказали, что благородный Малтен обманул тебя, Оланов, короля — всех.

Гэн схватил его за отворот рубашки, резко подтянув к себе вплотную, лицом к лицу. Мажордом, взвыв от боли, ухватился здоровой рукой за бок.

— Где моя жена? — прохрипел Гэн.

Мажордом взглянул поверх плеча Гэна. Там поджидали Клас и три огромные собаки. Эмсо и Тейт въезжали через сожженные ворота. Когда Гэн, встряхнув его, почти прокричал тот же вопрос, человек овладел собой и успокоился.

— Они схватили ее вместе со Жрицей Роз, как только услышали, что ты не погиб, — безропотно произнес он. — Они отправились в Олу просить покровительства у короля Алтанара.

Находившийся за ними Клас тихо простонал. Гэн услышал свист мурдата, выскальзывавшего из ножен.

Мажордом, дотянувшись, наконец вырвал свою рубашку из внезапно обмякшей руки юноши. Обретя свободу, он произнес:

— Ваша жена убила одного вельможу и по меньшей мере двоих Танцующих-под-Луной. А барон прикончил еще парочку дворян. Танцующих много погибло, из всех нападавших только пятерым вельможам удалось бежать. Но нам не хватало вас. Они схватили женщин. Я готов умереть, если надо. Об одном лишь прошу: знайте, что я дрался за них.

Раздался хриплый голос Класа:

— Она… они ранены?

— Нет. Но барон погиб. Четвертый и Опс тоже.

Усилием воли Гэн приказал себе слушать и думать. И задавать вопросы.

— Как это случилось? Давно они уехали?

Мажордом рассказал, как один всадник следил за Волками. Он должен был сообщить о их гибели, но когда понял, что Гэн избежал ловушки, тут же поспешил назад. Предатели же заранее устроили пьяное веселье, но, узнав такую новость, запаниковали. Связав Нилу и Сайлу, они в течение часа снялись с места и уехали по южной дороге в сторону Медвежьей Лапы. Других заложников они не брали, только захватили двух лошадей да кучу провизии.

— Приготовь свежих коней, самых лучших. И еды, — произнес Клас загробно-тихим голосом.

— Для собак тоже, — добавил Гэн. — И что-нибудь, чтоб они взяли след.

Раны Мажордома мешали ему справиться с задачей быстро, но он сделал все возможное. По пути его перехватил Эмсо. Шепнув ему что-то, он опять ускакал, а калека повел Тейт в продуктовую кладовую.

— Сколько человек тебе надо? — спросил у Гэна Клас.

Тот покачал головой.

— Ни одного. Для нас они будут только обузой.

Лишь выступившие на щеках Класа алые пятна выдавали его волнение. Одно подчеркивало татуировку, и под ним задергалась мышца, когда он сказал:

— Тебе следует кое-что знать. Мы рискуем большим, чем ты думаешь. Нила взяла с меня и Сайлы обещание хранить ее тайну, пока ты не вернешься из похода. Она не хотела тебя беспокоить. — Он сделал глубокий вдох. — Она ждет от тебя ребенка.

Глава 72

Тейт с Мажордомом наблюдали за отъездом обоих воинов Собаки. Доннаси по-прежнему носила с собой замаскированное полное боевое снаряжение. Она мысленно нащупала винтовку, прозванную некогда «вайпом», продолжая смотреть на юг еще долго после того, как всадники исчезли из виду. Когда же она повернулась лицом к Мажордому, тот как будто уже ждал ее слов. И Тейт заговорила:

— Замок нуждается в ремонте. Ты с Эмсо знаешь, что надо делать. А я нет. Поэтому я поеду в разведку за Класом и Гэном.

— Ты не сумеешь этого сделать. Они прикажут тебе вернуться.

— Они не заметят меня. Слишком уж торопятся.

— Догнать вельмож и Танцующих-под-Луной — дело несложное. А вот вернуться гораздо сложнее, — возразил Мажордом. — Они наладили контакт с Оланами, а это означает, что борьба предстоит нелегкая. Тебе потребуется по меньшей мере человек десять-двадцать. — Проглотив застрявший в горле комок, он продолжил: — Ты воин. И мой друг. Но я думаю, что это мужская работа. Прошу тебя, расскажи об этом Эмсо.

Тейт болезненно-кисло улыбнулась.

— Нет. За мной есть один долг. — Она обнажила руку, демонстрируя узкую полоску ярко-красного шрама, означавшего ее родство с Класом. — Поэтому я и отправляюсь. И поэтому ты мне должен помочь, но только помалкивай.

Грустно улыбнувшись, Мажордом отдал честь:

— Будь осторожна. Если тебя ранят, никто из них не простит мне этого.

Благодарная за уступку, Доннаси засмеялась:

— Выеду через пару часов. Сидеть у них на хвосте бессмысленно. А еще хочу тебя спросить: среди предателей был Джонс?

Он покачал головой.

— Нет, не был. — Но его спокойствие вдруг лопнуло. — Он знал об этом! Наверняка знал. Все так говорят.

— Он все еще здесь?

— Люди боятся его. Танцующие-под-Луной говорили, что их намного больше — «тайных верующих», так они себя называют. Остерегайся его, Тейт. Джонс злой человек.

Та беспомощно развела руками:

— Он… он мой земляк. Обещаю тебе: он больше никогда никому здесь не причинит вреда.

До хижины Джонса путь оказался недолгим. Выдавшаяся теплая весна возвратила щеглов из южных зимовий, и их дружный щебет слышался повсюду, когда они проносились мимо и порхали среди расцветших придорожных одуванчиков, только еще принимавших окраску, сменяя изначально коричнево-серые цвета на ярко-желтый. Они выглядели беззащитными и неподготовленными, словно нарядились лишь наполовину для предстоявшего праздника. Доннаси остановилась, подзывая знакомую ламу. Та явно неодобрительно относилась к порханию щеглов и не очень-то доверяла лошади Тейт. Как бы то ни было, лама все же подошла к изгороди. За это Доннаси наградила ее кусочком сушеного яблока, и та, протянув шею над верхней перекладиной, великодушно дала почесать себе голову.

Как бы хотелось Доннаси провести весь день в этом чудном месте! Может, даже и оставшуюся жизнь. Как это было странно: меньше чем через два часа она отправится на борьбу с армией, ненавидевшей ее, — армией, считавшей одной из своих обязанностей защиту работорговцев… Впрочем, гораздо больше Тейт боялась разговора с Джонсом. Она протянула благодарной ламе еще кусочек яблока и поехала дальше, пожелав чирикавшим у дороги щеглам счастья.

Визгливый, как пила, голос Джонса пригласил ее войти в дом, когда она привязывала коня. Как обычно, он был один, хотя комната вызывала ассоциации с местом каких-то сборищ. Тейт никак не могла определить причину этого, но что-то указывало ей на некую связь с общиной. Грязный пол казался более истоптанным, чем ему следовало быть, будто он износился под тяжестью большего количества ног, чем пары хозяйских. Голые стены источали какую-то ненормальную теплоту. Тейт выбрала место в центре, желая окружить себя свободным пространством. Тонкий луч солнечного света, пробивался сквозь приоткрытую дверь у нее за спиной. Он не освещал комнату, а лишь подчеркивал неприкрытое уродство убогой обстановки, отбрасывая тени, которые намекали на прятавшиеся предметы.

Джон сел, облокотившись о стол. Как и Тейт, он перешил местную одежду на свой манер: просторная, навыпуск рубашка с замечательно вышитыми рисунками, изображавшими светлых крылатых существ на темном фоне. Он передвинулся, чтобы лучше видеть против солнца, и Доннаси впервые заметила серебристый диск, висевший у него на груди на серебряной цепочке.

В рассеянном свете розовая кожа его раны выступала как немое обвинение. Тейт старалась не глядеть на нее, и ей ничего не оставалось, как смотреть прямо в лисье лицо, выражавшее нескрываемую враждебность.

— Приехала расспрашивать меня о похищении? — проскрипел Джонс. — Чудной белокурой королевы и той высокомерной языческой ведьмы? А я думал, пришлют этого болвана Эмсо — того самого, которому постоянно приходится бриться. Почему же прислали тебя? Боятся пытать меня? Считают, ты сможешь добиться от меня чего-нибудь с помощью уговоров?

Доннаси вспыхнула:

— Что с тобой? Кто тебе говорил о пытках? Я только заехала сюда, чтобы…

Вдруг Джонс приподнялся, и напряженность сковала ее. Серебряный диск ударился о грудь, он судорожно за него ухватился. Губы забормотали — что? Тихую молитву? Ругательства? Гнев Тейт сменился подозрением и нараставшим ужасом.

— Ты же что-то знаешь, не так ли? Только не говори мне, что обо всем знал заранее. Прошу тебя, только не говори этого!

— Никто из твоих проклятых дружков никогда в это не поверит.

— Ты знал тех, кто совершил это. Знал, что они враги Гэна. Знал, что они планируют свергнуть барона.

Джонс запрокинул голову и пронзительно закричал, а потом, так же неожиданно смолкнув, вскочил на ноги, упершись кулаками в стол и сверкая глазами. Рука Тейт потянулась к пистолету. Он или не увидел этого, или не придал значения. На нижней губе застыла капля слюны — ярко блестевшая точка, будто пытавшаяся задержать лавину его слов.

— Конечно, знал! Никто не удосужился об этом сказать вслух, но только слепой глупец мог не увидеть приближения всего этого. Твои дружки ненавидят меня. Их надо заставить понять. «Вездесущий», «Единый в Двух Лицах» — все это сплошное богохульство! Отступничество!

Тейт вперилась в него взглядом:

— Зачем же понадобилось убивать барона? Похищать двух невинных женщин? Ведь Сайла спасла тебе жизнь!

Разбушевавшись внезапно, он так же внезапно превратился в само благоразумие. Тыльной стороной ладони Джонс вытер губы.

— Их невозможно вернуть на путь истинный, пока они не познают падение, пока не отведают самые горькие плоды греха. Танцующие-под-Луной — всего лишь первый шаг. Чтобы спастись по-настоящему, они должны стать неподдельно порочными, порочными настолько, чтобы уничтожить те силы, которые толкают их на дурной путь. И если понадобится, уничтожить себя. Я, разумеется, видел этот праведный путь. И пытался, как мог, дать тебе понять. Но твоя дружба с этими людьми осквернила тебя. — Наклонившись вперед, он протянул к ней похожую на клешню руку. Другая рука касалась диска. — Встань позади меня, Доннаси. Танцы-под-Луной — это наслаждение. Вкуси независимости, которая приведет тебя к безмятежности подчинения! Мы приведем их в преисподнюю, заставим корчиться в позоре. Когда огонь очистит их разум и плоть от скверны, когда все ложные понятия превратятся в пепел, мы будем теми, кто вознесет их к счастью и блаженству.

Тейт невольно попятилась назад, отстраняясь. Солнечный луч упал на Джонса, отчего тот весь сморщился и съежился, будто высвеченная крыса в норе. Она воскликнула:

— Как ты можешь говорить мне о пороке и зле? Ты же знал, что Волки идут прямо в капкан. Знал, что они могут погибнуть. Знал, что я могу умереть, будь ты проклят!..

— Меня заверили, что тебя пощадят. — Он лукаво улыбнулся. — Ты же знаешь, что редко ошибаешься, даже среди своих новых друзей. Было сказано, что тебя защитят.

— Тот камень повредил твой разум! Как это можно «защитить» меня в бою? — Рука ее неудержимо тянулась к оружию. Глаза у Джонса расширились, он подался назад. — Я еду за Нилой и Сайлой. Мне придется рассказать Гэну и Класу обо всем, что ты наговорил мне. Если ты все еще будешь здесь, когда мы вернемся, они с тебя живого снимут шкуру. Не уверена, смогу ли я их остановить. — Ощутив боль в запястье, Тейт глянула на него. Под красным шрамом учащенно пульсировала мышца. Подойдя к столу, она толкнула Джонса. Тот, ударившись о скамейку, повалился назад.

Она уже была за дверью, когда ее окликнул жалобно-просящий голос. Закрыв глаза, Доннаси пыталась не слышать его. Джонс позвал снова. В ярости она повернулась и стала в дверном проеме, не желая опять входить в его лачугу.

Он захныкал:

— Ты бросаешь меня. Меня ведь только беспокоит возможное вечное прощение. Не делай этого. Пожалуйста.

Она ненавидела себя за малодушие. Джонс стоял на коленях, опершись локтями о стол и сложив руки в молитве.

— Ты чуть было меня не отправил на тот свет. И ты снова постараешься это сделать, разве не так?

Тейт как будто ошпарила его. Пастор вскочил на ноги.

— Да! И тебя, и их! Вам нет прощения. Нет никакого искупления! Очень хорошо. Я проклинаю вас. Всех! Вам никогда не узнать покоя смирения. Иди! Сражайся! Навсегда. Наша злоба будет кружить над тобою, наше всепрощение обойдет тебя стороной!

Он все еще хохотал, когда она, уязвленная в своем самолюбии, поспешила вскочить на коня и унестись прочь. Тейт так и не увидела подбежавшей к изгороди и смотревшей ей вслед ламы, так и не поняла, что забыла подойти к ней, как это делала всегда.

* * *

Из-за опустившейся на лес темноты уже нельзя было определить расстояние между черными стволами деревьев. В полумраке дорога волнами уходила в небытие. Собак не было видно. Осадив коня, Клас, несмотря на протесты Гэна, заставил его сделать то же самое. Он тщательно рассмотрел следы лошадей, которых они преследовали. Точно измерил пядями длину их шага. Подобным же образом определил глубину отпечатка копыта. Животные шли явно не спеша. Комков отброшенной земли нигде не было видно. Шаг выглядел большим и уверенным, без какого бы то ни было волочения ног или спотыкания. Гэну пришлось согласиться, что шайку похитителей не волновало преследование, как он это полагал.

Положив ему на плечо руку, Клас сказал прямо в каменное застывшее лицо друга:

— Эти люди не боятся, Гэн, и мы оба знаем, что они ожидают нас. Каким-то образом ждут. Тьма — не время для того, чтобы ехать, пусть даже с собаками, в расставленную ловушку. Я тороплюсь так же, как и ты: — Гэн попытался возразить, но Клас остановил его. — Вторая половина нашей тайны состоит в том, что Сайла тоже беременна. У меня нет никакого намерения потерять ее и ребенка из-за своей неосторожности. Слепого гнева недостаточно, Гэн. Нам всем нужен отдых.

Сайла беременна. Ему это никогда не приходило в голову. А Клас так спокоен, так сдержан. Гэну стало до смерти стыдно за свое поведение. Он ухватился за слова друга:

— Но ведь тогда гораздо больше причин, чтобы продолжить путь. Ты думаешь, я смогу отдохнуть?

— Ты должен и будешь отдыхать. Нам придется сражаться за них. Тебе, мне, собакам. Следы говорят, что похитители ждут помощи. Нам надо набраться сил.

На секунду Гэн задумался, глядя на сгущавшийся в лесу ночной мрак. Конечно, Клас прав. Было лишь одно препятствие, которое не давало ему согласиться вслух. Он вел себя крайне неосторожно: мчался сломя голову просто туда, куда вели следы. Счастье, что не было дождя и их не размыло. Он даже забыл, как их читать. Им владела одна лишь мысль: спасти Нилу. Клас был прав: ему стоит думать больше о том, как это сделать… Нет! Гораздо больше о том, когда. Гэн согласно кивнул головой и, прежде чем стреножить коня, свистнул собакам.

Он взял у Класа предложенную лепешку. От первого же куска завернутой в лист походной еды нахлынула тоска по прошлому. Гэна захватили воспоминания о мужчинах племени, мастеривших ловушки для рыбы, и о том, как они, мальчишки, покатывались со смеху, когда входили в холодную воду и ныряли, расставляя их. Им тогда не хватало воздуха — так же как когда приходило время доставать улов. Он наяву ощутил потрясающую силу огромной серебристой рыбины, так и норовившей выскользнуть из сжимавших ее рук. Гэн услышал песни женщин, чистивших рыбу и подвешивавших ее затем на душистые ивовые прутья для сушки и копчения. Густой аромат рыбы и спелых ягод являлся сигналом для приготовления сочного пирога — смеси фруктов и рыбы, которой впоследствии придавали форму с помощью особых приспособлений для сушки. До него донесся стук тяжелых деревянных пестов о дно освященных ступ, выдолбленных из больших чурбанов.

Он увидел Нилу, увидел, как соскальзывают с воротничка ее жилетки золотистые пряди знакомых волос, когда она то приподнимает, то опускает пестик. В солнечном свете руки ее отливают желтовато-коричневым цветом. И, когда она поглядывает на него, глаза у нее голубые-голубые, как у зимородка, а зубы белее снега на горных вершинах.

Неужели это было наяву? Воспоминание это или сон?

Нерешительное приближение Раггара нарушило ход его мыслей. Гэн сидел, прислонившись спиной к дереву и вытянув ноги, а когда повернул голову, то обнаружил, что огромный пес пристально смотрит ему в глаза. Глядя с тревогой, как будто понимая настроение хозяина, он положил свою тяжелую переднюю лапу ему на плечо. Когда Гэн протянул кусок лепешки, пес взял ее без всякого энтузиазма, продолжая смотреть на юношу. Тот почесал ему шею, и лишь тогда Раггар, похоже, расслабился. Вскоре он растянулся, прижав головой ноги хозяина к земле.

Клас посапывал рядом, и Гэн тихо спросил, не спит ли он. В ответ послышалось невнятное мычание.

— Я собирался рассказать тебе кое-что. Вестник, которому я давал поручение сегодня утром, ездит на лошади Людей Собаки.

Клас опять промычал.

— Это был боевой жеребец.

Фраза вынудила Класа присесть.

— Не может быть.

— Необученный, но из отборных. Вестник купил его у одного оланского торговца. А тот получил его от какого-то Дьявола.

— Очень плохие новости. Что ты думаешь…

— Мы уже слышали о подобном налете. Но даже Бей с Ликатом не станут продавать боевых лошадей. Нам придется вернуться туда, Клас.

— Вернуться «туда», Гэн? Не домой?

Гэн был рад, что благодаря темноте не видно, как запылало его лицо.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Во всяком случае, Люди Собаки путешествуют повсюду, и где они останавливаются, там и есть их дом.

Клас молчал, и Гэн наконец произнес:

— Ты разочарован во мне, друг? Неужели я так много хочу?

Наступила долгая мучительная пауза, а потом заговорил Клас:

— Сейчас я весь занят поисками людей, укравших наших жен. А для тебя мир выглядит по-другому, более сложным. Когда мы найдем Сайлу и Нилу, то надо будет по-новому взглянуть на наши желания, всю эту суету, связанную с какими-то миссиями и пророчествами. Может быть, для меня все это станет неважным. Наверное, тебе трудно решить, чего ты хочешь больше всего.

— Обижаешь. Я спасу ее или умру.

— Ладно. — Клас довольно прокряхтел, укладываясь поудобнее и утыкаясь носом в куртку, служившую ему вместо подушки. — Не понимаю я всех этих перемен, которые вижу. Понимаю только, что самые главные вещи остаются без изменения. Мы сделаем все от нас зависящее. Никто — в этом мире или в другом — не имеет права требовать большего.

До того как Гэн смог уснуть, где-то заухал филин, таинственный певец ночи. Юноша произнес полушепотом:

— А, опять ты, друг мой? Хочешь прочитать мои мысли, когда я сплю? Тебе так интересно увидеть тревогу, страх, которые я не показываю никому? Убирайся отсюда, найди себе более укромное место.

Он еще долго прислушивался, но филин так больше и не отозвался.

Глава 73

Они находились в двух днях пути к югу от Медвежьей Лапы, в глубине земель Олы, когда появился Раггар, вприпрыжку бегущий навстречу. Гэн мгновенно приподнялся в стременах.

— Он прихрамывает, — заметил юноша.

Клас посмотрел вдаль на бегущего пса.

— Не думаю, что это серьезная травма.

Всадники медленно двинулись вперед. Возвращение собаки было предупреждением, и воины удвоили внимание.

Раггар почти поравнялся с людьми, когда они заметили кровь на его плече. Мужчины обменялись многозначительными взглядами, и Клас произнес:

— Я поеду вперед, пока ты позаботишься о нем, ведь он ранен, не так ли?

Гэн молча кивнул, спешиваясь, и Раггар подбежал к нему, радостно виляя хвостом. Пес выглядел довольно смешно — так, будто бы ранение смущало его. Юноша проверил рану. Это оказался обычный порез, ничего опасного. Но собаку ударили предметом, который был сделан человеком, и это меняло дело.

— Они поймали тебя, да? Одно из двух: либо ты потерял осторожность, либо это был кто-то очень умный, — заключил Гэн. Из своей походной сумки он достал горшочек, аккуратно перевязанный полоской кожи. Стоило только чуть-чуть помазать рану собаки его содержимым, чтобы остановить кровь.

Направляя свою лошадь вперед, Гэн старался держать Раггара возле себя. Кругом бушевали заросли сорняков, и дороги почти не было видно. Гэн подумал, что это очевидное доказательство, что здесь никто не живет. Эти места находились достаточно близко к землям Дьяволов, поэтому тут нечасто можно было встретить всадников. Как и в области на восток от баронства Джалайла, и в пограничных землях между Малтеном и Джалайлом, здесь было слишком опасно для мирных путников.

Из своего укрытия возле лавровых зарослей Клас просигналил Гэну сойти с тропинки. В нескольких футах впереди, буквально в паре дюймов над землей через тропинку была натянута тонкая проволока. Медленно, боясь напороться на другие ловушки, Гэн изучил провод. Тот был привязан к защелке. Малейшее давление на него приведет в движение маленькую палочку, которая, в свою очередь, освободит толстый провод, сдерживающий тетиву лука, прочно приделанного к дереву. Лук был нацелен на тропинку, грозя смертью любому, кто задел бы за проволоку.

Дуга этого лука была около четырех футов в длину, и, судя по всему, сила его была огромна. Кроме того, к наконечнику стрелы был приделан свисток. Определенно, тот, кто поставил здесь эту ловушку, хотел знать, когда она сработает.

Действуя быстро, Гэн отвязал свисток, затем разобрал всю конструкцию. Подозвав Шару и Чо, он отбежал к другому дереву за поворотом тропы. Там он заново собрал ловушку, но уже без свистка и совершенно с другой целью. Когда все было готово, Гэн, подав знак Класу ехать вперед, с силой дунул в свисток. Раздался пронзительный визг.

К тому времени, как юноша догнал Класа, вдали, примерно в трехстах шагах, появились трое мужчин. Раггар зарычал, продолжая ворчать даже после того, как получил шлепок от хозяина. Двое незнакомцев направлялись пешком на север, спеша посмотреть, что же они поймали. Третий скакал вдаль, в сторону появившегося на гребне горы человека.

Двое оставшихся, судя по всему, не считали нужным соблюдать осторожность. Они даже не обратили внимания на то, что после сигнала ловушки не раздалось больше ни единого звука. Вероятно, эти люди были уверены: кто бы ни попал в их ловушку, он уже не жилец. Им и в голову не приходило, что жертва могла оказаться здесь не одна.

Гэн и Клас видели, как стрела ударила первого противника, а повторный взмах упругого молодого деревца отбросил его прямо на товарища, и оба они повалились на землю. Тот, второй, не успел даже понять, что происходит, когда кончик мурдата Гэна уперся ему в глотку.

— Где они? — решительно спросил юноша.

Рот незнакомца судорожно дергался, в круглых глазах стоял ужас. Гэн ткнул его свободной рукой, повторив вопрос, и бедняга снова безуспешно попытался ответить. Капля крови скатилась по кончику мурдата, тут же растворившись в потоке пота несчастного.

Клас опустился на колени лицом к лицу с ним.

— Твой товарищ поскакал на гору, чтобы доложить остальным?

Незнакомец попытался кивнуть, чем заработал еще один укол. Гэн убрал клинок, и парень повторил попытку. Гэн спросил:

— Где она? Она ранена? Где женщины?

— С другими, там, куда поскакал всадник, — только и смог промолвить несчастный. Он, казалось, немного осмелел и тут же добавил: — Это тот самый человек, который ударил вашу собаку! Я пытался остановить его, но…

— Она ранена? — перебил его Гэн.

— Нет! — Этот крик больше походил на мольбу о пощаде.

— Сколько их там?

— Пять вельмож Джалайла. Они только что присоединились к нам. Мы — это пятнадцать человек пехоты, три всадника и офицер. Еще с нами несколько Танцующих-под-Луной, пришедших вместе с воинами, трое из них женщины.

Гэн просветлел:

— Пехота? Значит, они, должно быть, послали всю кавалерию на битву с Харбундаем. Это нам на руку.

Пленник прямо-таки рвался помочь воинам.

— Люди Джалайла в ярости. Они ожидали кавалерии для сопровождения и все время рвутся вперед, но их офицер приказал им остаться с нами. Точнее, с ними, — судорожно сглотнув, добавил воин. — Наш офицер говорил, будто вы убиты и сам король сказал ему это. Еще он говорил, что ему плевать на солдат, ему нужны только женщины.

В этот момент Клас произнес:

— Они наверняка будут ожидать сигнала от этой парочки.

— И здесь вы правы. Предполагалось, что мы помашем им в том случае, если ловушка убьет или серьезно ранит вас. В том случае, если бы здесь оказалась большая компания, то мы должны были бы вернуться и встретиться с остальными на мосту следующей речки.

По приказу Класа пленник описал кратчайший путь к мосту. Он даже прикинул, сколько понадобится времени, чтобы добраться до места. И только когда воины сняли с него шлем, бедняга догадался, что они собираются с ним сделать, и пот снова выступил у него на лбу.

Безучастным голосом Клас спросил своего молодого спутника:

— Может, здесь его кончим? Или заставим сперва побегать по кустам?

Несчастный со стоном обхватил голову. Он два раза попытался что-то показать руками, не в силах вымолвить хоть слово. Гэн поднялся.

— Здесь, — вымолвил он, занося мурдат.

— Не делайте этого! — взмолился пленник, оборачиваясь назад. — Я могу отвести вас к мосту, я могу рассказать вам еще кое-что, только не убивайте меня!

— Еще кое-что? Что конкретно?

— Есть еще другие воины, их около пятидесяти. Они тоже идут к мосту, чтобы там встретиться с нашим офицером.

— Когда? — озадаченно спросил Гэн.

— Этой ночью или завтра, я точно не знаю, но я ведь сказал вам, не убивайте меня!

Гэн усмехнулся, глядя на бедолагу. Он и не заметил, что в этот момент Клас, посмотрев на него, нахмурился и отвернулся.

— Не хочется о тебя руки пачкать. — Юноша развернулся к Класу. — Свяжи его, пожалуйста, сам, а то, если я до него дотронусь, то сразу перережу глотку.

Клас кивнул. В дело пошел шнур от ловушки, которым запястья пленника связали с лодыжками. Это занятие заняло несколько секунд, после чего оба воина, придерживаясь спасительного леса, направили своих лошадей вперед, пока не наткнулись на поляну, где их ждали трое Оланов. Клас накинул на себя доспехи и шлем пойманного оланского воина. Оставалось только надеяться, что разведчики примут несущегося к рандеву на мосту Класа за своего. В это время Гэн, взяв собак и оставшихся лошадей, мчался к мосту окольными путями.

Путники беспрепятственно добрались до моста, что заставило Гэна насторожиться.

Дно просторной долины было достаточно ровным. Густой лес пересекала светлая лента реки, гордо неся свои теплые воды. В потоке чувствовались мягкость и в то же время сила. Большая топь уходила, расширяясь, на юг. По берегам пестрели цветы.

Гэн повернулся к Класу.

— Нам нужно торопиться.

Не теряя ни минуты, оба воина принялись собирать кучу хвороста. Старое сухое дерево вспыхнуло, как порох, языки пламени быстро поползли по перилам и доскам старенького моста, и через минуту над рекой вырос столб огня и дыма. Толстые куски горящего дерева искрились, трещали и со злым шипением падали в воду. Их подхватывало течение, унося к морю.

Убедившись, что теперь подкрепление врага задержится достаточно надолго, друзья поскакали в лес, уделив несколько минут молитве — нара. Закончив ее, Гэн взглянул на товарища: тот был все еще очень напряжен, глубоко задумавшись о чем-то. Наконец они, стараясь двигаться как можно тише, выехали вперед. Мягкий мох делал шаги лошадей почти бесшумными.

* * *

Мельком взглянув на двух воинов, шедших по сторонам от нее, Сайла заметила, что те не уделяют ей ни малейшего внимания. У целительницы появилась надежда, что пара, ведущая Нилу, тоже не особо следит за ней. Аккуратно, боясь выдать признаки спешки, ей удалось на несколько дюймов ослабить цепь, привязывавшую запястья к идущему впереди воину. Вдруг Сайла резко остановилась, с ненавистью глядя на конвоира.

Это был очень неосторожный поступок. Огонь все еще горел в ее сердце, а во рту еще стоял привкус крови. Постепенно до ее сознания дошло, что лучше и безопаснее стараться ни о чем не думать. Необходимо было бежать, все остальное не имело значения.

Пользуясь тем, что ей удалось ослабить цепь, Сайла тайком поднесла руки к животу. Как Клас любил дразнить ее тем, что живот ее скоро станет круглым, а как смешно он старался не показаться сентиментальным, не в силах остановиться, говоря о будущем ребенке!

Она была рада, что ни у нее, ни у Нилы еще не было видимых признаков беременности. Если бы об этом узнал Алтанар, то о последствиях страшно было и подумать. Танцующие-под-Луной тоже говорили о них. Противными, как у ящериц, ртами, они пророчествовали о резне и кровопролитии. В их голосах слышалось сладострастие. Нет, она не должна позволять себе останавливаться, иначе они могут догадаться.

Всадник заметил, что цепь немного провисла, и стегнул лошадь. Сайла даже не взглянула в его сторону, она не переставала думать о ребенке, уставившись себе под ноги.

Там, внутри нее, была сила. Это было уже больше, чем один человек, — это была хорошая, добрая сила. В конце концов этот переход заставил ее многое осознать. Когда ты даешь кому-то жизнь — это чудо. Нет ничего важнее на земле, чем давать жизнь, чем вынашивать ребенка.

Это и есть любовь.

Она будет любить своего малыша. Настоятельница, у которой не было своих детей, любила ее. Она спасла маленькую девчурку и от неминуемой гибели, и от участи тех несчастных, что превратили всю свою жизнь в бессмысленную борьбу за выживание. Из всех людей на земле она одна была ответственна за Сайлу по-настоящему.

Кто совладает с такой силой? Кто мог заранее предположить, что эта сила окажется во сто крат сильнее простых мечей и щитов? Отнять жизнь так же легко, как убить птицу в клетке, но дать кому-то существование, принести в этот мир разум — это и есть настоящая сила. Это и есть любовь.

Она надеется, что Клас скоро поймет это, что уже начал понимать.

Конвоир дернул цепь. Когда Сайла снова восстановила равновесие, на ее лице промелькнула непроизвольная улыбка. Ненависть, дитя беспомощности и страха, снова ожила в ней.

Она обязательно убежит, не останется ждать своей участи.

Повернувшись как можно дальше назад, она посмотрела на Нилу. Голубые глаза девушки были темнее ночи, но она улыбалась. Вот это и есть настоящее мужество. Нила тоже была связана, но привязана к воину, шедшему позади нее. Это несколько удобнее, но Сайла видела, что девушка не замечала разницы. Никогда до этого она не испытывала ни боли, ни страха, ни ненависти. Она улыбалась Сайле. Со всеми остальными она была холодна и мрачна, подобно ледяным вершинам Отца Снегов. Даже Танцующие-под-Луной опасались близко подходить к Ниле, понимая, какой опасный зверь попал в их руки. Зато насмехались над ней чаще, чем над Сайлой, и с большей злобой. Казалось, они бы забили ее палками до смерти, если б не боялись, что с собой в могилу она прихватит и пару-тройку из них.

Сайла подумала о том, как Нила будет растить своего ребенка.

Было бы лучше всерьез подумать о побеге, ведь она не позволит им увидеть свой страх.

* * *

Рычание Раггара предупредило Гэна и Класа о приближении противника. Когда они добрались до того места, где их ожидали Шара и Чо, стали слышны голоса.

Это был последний шанс. Сожженный мост задержит, но не остановит отряд, спешащий навстречу похитителям. Сейчас все решали неожиданность и быстрота.

Легко пробираясь сквозь пролесок, воины наконец выбрали удобное место для засады. Заметив, как каждый из них смотрит за плечо другого, защищая того со спины, они понимающе улыбнулись друг другу. Наверное, это и есть настоящая дружба.

Оланы шли в два ряда, почти упираясь друг в друга на узкой тропинке. Если на них внезапно напасть с флангов, можно сразу уложить по четыре с каждой стороны, а потом попробовать освободить женщин и отбиться всем вместе от остальных.

Нила и Сайла находились примерно посередине. Заметив около женщин еще четверых вооруженных Оланов, Гэн вспомнил, как Клас когда-то назвал их черепахами. Нет, сейчас они явно проворнее черепах, с сожалением подумал юноша, и вдруг взгляд его остановился на оружии воинов. Они держали его в руках! Ах, если бы только было время взять на подмогу Тейт, Эмсо и десять или двадцать Волков!

Но времени не было. Или сейчас, или никогда.

Гэн узнал и вельмож-предателей, двоих впереди и троих позади женщин. Вид звякающей цепи привел его в ярость.

Успокаиваясь, юноша понял значение цепей. Воины будут сражаться храбро, до конца, ведь если они потеряют хоть одну из женщин или — только не это! — обе пленницы погибнут, у них будут очень большие проблемы с Алтанаром.

— Готов? — знаком спросил Клас, и Гэн кивнул в ответ. Подгоняя лошадей, воины выскочили наперерез Оланам. Лица тех вытянулись от изумления, в глазах отразилось полное неверие в то, что это происходит на самом деле.

Конь Гэна никогда не ошибался, но тут его передние копыта зацепились за кочку, и юноше ничего не оставалось, как вместе с бедным животным полететь на землю. Гэну на мгновение почудилось, что он сорвался с вершины скалы, настолько неудачным оказалось приземление. Больно ударившись головой и чуть не свернув себе шею, он кубарем покатился по траве. Несмотря на жуткую боль, Гэн молниеносно вскочил на ноги, в руке по-прежнему сверкал мурдат, и через секунду он вновь был готов к бою. Раггар очутился по левую сторону от хозяина, остальные собаки держались вместе, нападая одновременно. Клас, тоже очутившийся на земле, сражался на переднем фланге.

Первый конвоир, набравшийся смелости напасть на Гэна, уже упал, подкошенный, как молодое деревце. Ловкое парирование, точный удар — и на землю со стоном опустился второй противник.

В следующее мгновение Гэн отскочил за дерево, и вовремя: в ствол со свистом воткнулся вражеский клинок. Перед юношей стоял всадник. В ту же секунду Чо, как ветер, налетела на врага, вцепившись зубами в его руку. Гэн тут же пришел на помощь собаке, ткнув всадника мурдатом в бронированную грудь. Тот полетел с лошади, с силой ударившись о землю, и Гэн нагнулся, чтобы добить врага, но в этот момент, очутившись с ним лицом к лицу, юноша замер в изумлении. Перед ним был отец мальчика, оставшегося в живых после той дикой резни, учиненной работорговцами. Воин был мертв.

Вытирая пот со лба, Гэн метнулся к Ниле, бывшей совсем рядом. И тут же заметил, как за спиной девушки один из стражников натягивает тетиву. Нила находилась между противниками, и положение становилось критическим. В мгновение ока Гэн осознал ситуацию и, резко дернув девушку вниз, крикнул:

— Раггар!

Пес молнией бросился на воина, вцепившись ему в горло.

Когда видишь нацеленную на тебя стрелу, всегда ожидаешь удара. Гэн ждал его, но все равно очень удивился, когда почувствовал удар стрелы. Он отступил назад, взмахнув руками. Теряя равновесие, юноша увидел Раггара, уже повалившего лучника. Он был похож на кота, поймавшего крысу. Еще секунда, хруст позвоночника — и жизнь еще одного конвоира угасла навсегда.

В следующий миг произошло слишком много событий. Спиной Гэн почувствовал дерево, остановившее его падение, однако ноги уже не держали его, и он начал медленно сползать вниз. Это обстоятельство спасло юношу: в то место, где только что была его голова, с громким треском, воткнулась еще одна стрела. Гэн услышал, как Нила позвала его.

Уже помутневшим взором юноша увидел Класа. Тот, со всех сторон окруженный врагами, дрался, как лев. Краем глаза Гэн заметил Сайлу, привязанную к убитому конвоиру, но изо всех сил пытавшуюся помочь мужу.

К Гэну подлетел Олан, в его руке сверкнул меч. Юноша усилием воли попытался поднять свой мурдат, но, как и ноги, руки тоже перестали ему повиноваться.

В эту секунду коричневый клубок, пролетев по воздуху, вцепился в горло нападавшего. Это был Шара, и через секунду воин с предсмертным криком упал на землю.

Нила звала его, его и Класа. Интересно, зачем? Как только он будет в состоянии управлять своим телом, тут же освободит ее от пут. Как только…

Гэн почувствовал, что медленно опускается на землю.

Появились еще двое врагов, и Раггару, защищая хозяина, пришлось принять неравный бой. Он кинулся на первого Олана, сбив его с ног, и тут же на второго. Через мгновение зубы рычащего разъяренного зверя сомкнулись на лице бедняги. Обессилев, раненый пес заметил, как его первый враг очнулся и вновь бросился на Гэна.

Гэн закричал изо всех сил, когда меч врага ударил его в бок. Появившаяся Чо налетела на Олана, впившись зубами в запястье, державшее меч. Лицо воина исказила гримаса боли. Через секунду Чо уже добралась до его горла. Раггар споткнулся у ног хозяина, секунду смотрел ему в глаза, как бы поддерживая его, а потом развернулся, снова готовый принять бой, защищая юношу.

В следующий момент произошло невообразимое, ужасное. В бок собаки со свистом воткнулась стрела. Не успел Раггар вытащить ее зубами, как тут же получил следующую. Сбитый с ног, пес отлетел в сторону хозяина. Гэн положил немеющую руку на грудь истекающего кровью пса, словно мог защитить его.

Раггар лизнул знакомую руку, потом, ослабев, вытянулся и закрыл глаза.

Вот еще один противник упал с лошади — наверняка тоже мертвый. Надежда, как лучинка, чуть овеяла юношу теплом.

— Будь сильным, обязательно будь сильным. Мы спасем ее и вытащим тебя отсюда. Мы обязательно сделаем это, обязательно!

Тело Раггара сотрясла судорога. Он издал громкий стон, похожий на вздох, но это не был стон боли — так Раггар обычно вздыхал, лежа в минутку отдыха у ног хозяина. Это был добрый стон, полный преданности и любви. Через минуту пес заснул.

Слезы покатились из глаз Гэна. Глянув вперед, он увидел Нилу. Она тоже плакала.

Голоса. Неразборчивые голоса, сливающиеся в один сплошной гул.

Этот, должно быть, принадлежит оланскому офицеру, призывающему своих бойцов к новой атаке. Там, за Нилой, около тропинки, Гэн увидел их всех, собирающихся вместе. Звон мечей слева от него говорил о том, что Клас все еще на ногах и не дает себя в обиду. Затем из леса появились остальные воины. Их было мало, это заставило Гэна удовлетворенно улыбнуться. Опершись на мурдат, юноша попытался подняться на ноги.

Попытка удалась. Если ему удастся отдышаться, все будет хорошо.

Вдруг послышался вой и звук военного рожка. Это не его братья, но его люди. Вот бы это оказались Собаки!.. Гэну почудилось, что это их воинственные крики. Было бы неплохо умереть среди своего народа.

Стрела взрыла землю около его ног.

На мгновение Гэну показалось, будто он четко расслышал голоса Тейт и Эмсо.

Опершись на дерево, юноша обеими руками поднял мурдат.

Но снова пришла боль, жестокая, нестерпимая боль. Земля покачнулась под ногами, и Гэн начал терять сознание. Последние слова, которые он услышал, были произнесены Нилой:

— Спасибо, Клас, спасибо! А теперь уходи, спасайся сам!

Глава 74

Нила.

Гэн попробовал поднять свой мурдат.

Боль. Жуткая боль вновь пронзила его тело. К нему возвращалось сознание. Потом юноша почувствовал свои руки, безуспешно пытаясь поднять их.

Гэн позвал ее. Она не должна терять надежду, он пробьется через боль, спасет ее — ведь он может, должен!..

Послышался чей-то голос:

— Эти мысли не дают ему покоя.

Похоже, это голос Класа. Значит, рядом друг.

Они спасут Нилу, ребенка, Сайлу. Они принесут Раггара домой и вылечат его, обязательно вылечат.

Раггар исчез.

Нила сказала: «Спасибо, спасайся сам».

Сказала Класу.

Гэн напрягся изо всех сил, пытаясь привстать. Он прикусил губу, надеясь, что боль уйдет из тела, в ушах стоял тихий, гнетущий гул, в горло ударил сладко-соленый вкус крови.

Юноша почувствовал чьи-то заботливые руки, вновь услышал чьи-то голоса. И снова его накрыла всепоглощающая мгла.

Тейт с беспомощной яростью взглянула на тропинку. «Если бы мы добрались чуть быстрее!»

К ней подлетел Клас, сидя верхом на лошади. Обе руки воина были забинтованы, из-под тряпки, перевязывающей бок, сочилась кровь. Осадив коня, он повернулся к Доннаси:

— Ты сделала все, что могла. Подумай сама: ведь Гэн вообще не хотел, чтобы ты ехала с нами. Они уже почти одолели нас, и если бы вы двигались медленнее, нас ждала бы неминуемая гибель. — Он жестом показал на носилки прямо перед собой. Там без сознания лежал Гэн, рядом сидели Шара и Чо.

Глянув на Класа, Тейт отвернулась.

— Простит ли он нас когда-нибудь, Клас? Поймет ли, что нам пришлось остановить тех пятьдесят воинов, которые шли навстречу Оланам? Нас было от силы двадцать, и нам пришлось хорошо потрудиться, прежде чем мы одолели их всех. — Она хлопнула ладонью по бедру. — Почему люди с такой готовностью рискуют собственной жизнью только ради того, чтобы забрать чужую?!

Клас засмеялся, и Доннаси на секунду испугалась, заметив тень сумасшествия в его глазах.

— Мы все очень устали, — произнес он. — Нужно отдохнуть, набраться сил. А шанс увидеть, как умирают люди Алтанара, тебе представится еще много-много раз.

* * *

Окружавшие Нилу и Сайлу охранники закрывали своими плечами чудесный вид на темнеющие силуэты Олы. В вечерней тишине можно было расслышать лишь звон лошадиных подков о мостовую, ведущую к городу. Ола производила на путника большое впечатление: обрывистый край городской стены и тоннелеобразные ворота, чувство замкнутости, невольно возникающее, когда лошади, почти задевая друг друга, продвигались по узким улочкам.

Сайлу радовали прямые, знакомые улицы Олы; она подумала, что Ниле будет легче шагать по ровной поверхности тротуаров. Их конвойные были грубы, но все же Оланы казались намного приятнее Танцующих-под-Луной. Проснувшись утром, женщины с удивлением и радостью обнаружили, что их похитители попросту исчезли, растворились в ночи. Идя под конвоем рядом с Нилой, Сайла была слишком измучена, чтобы задумываться о том, куда и зачем их ведут. Даже Нила, намного более сильная, чем ее старшая подруга, брела со свинцовой тяжестью в усталых ногах. Ее изможденное лицо не выражало никаких эмоций, а обычно выразительные глаза уже с трудом предупреждали затуманенный мозг о препятствиях на дороге.

Женщины все еще тащили с собой цепи, некогда привязывавшие их к конвоирам. В одежде вельмож не удалось найти ключи от наручников, а Оланы слишком торопились, чтобы заниматься кропотливой работой. Не в силах отделить цепи от тел конвоиров, они попросту отсекли тела от цепей. Достигнув реки, они дали женщинам лишь пару минут, чтобы умыться.

Конвой вошел в замок сквозь боковые ворота, быстро пересек небольшую площадь, и женщин втолкнули в дверной проем. Беглянки оказались в каменном коридоре, освещавшемся у входа дымными масляными лампами.Их уже поджидали двое мужчин, одетых в ослепительно белые одежды. Сайла быстро шепнула: «блюстители», надеясь, что Нила вспомнит, что ей говорили об этих людях. Один из стражников резким толчком разделил женщин, приказывая не произносить больше ни слова.

Через несколько минут их втолкнули в комнату, где, приятно улыбаясь, в кресле сидел сам Алтанар. Он нахмурился, завидев цепи, и, слушая объяснения Сайлы о том, откуда эти «украшения», сочувственно вздыхал, однако не предложил девушкам ни отдохнуть, ни даже присесть. Когда Нила заметила, что они устали с дороги, король посетовал на то, что их не обеспечили лошадьми.

Сайле хотелось выплюнуть вкус его лжи. Он наслаждался игрой, демонстративно не обращая на жрицу внимания и наблюдая за тем, как Нила безуспешно старается понять, что происходит. Жрица Роз рассказывала девушке, какой это коварный и беспощадный человек, но та, по-видимому, еще не представляла себе всей опасности ситуации. Осенив себя Тройным Знаком за ее спиной, Сайла беззвучно молила ее не рассказывать о себе и о Гэне ничего важного.

Вошла запыхавшаяся настоятельница Ирисов, и Сайла почти лишилась самообладания. Пожилую женщину поддерживали за локти две Избранные. У дверей она приказала им отпустить ее, и было видно, что ей стоит больших усилий стоять самостоятельно. Слегка нагнувшись, она передвигалась прерывистыми маленькими шажками, всем своим видом говоря о том, что какая-то сила подтачивает ее изнутри. Тем не менее, встав между Сайлой и Нилой, женщина встретила самодовольную ухмылку Алтанара взглядом, полным непоколебимой воли.

Король произнес:

— Я ждал тебя, чтобы сообщить Сайле, что она остается моей пленницей.

— Это же просто смешно, ты не можешь удерживать силой кого-либо из моего аббатства, тем более опытную целительницу.

— Могу, еще как могу! — Алтанар старался придать своему голосу уверенность. — Если я отпущу ее, она сбежит.

— Куда, мой король? Церковь везде найдет ее, а если ты оскорбишь ее до того, как она будет изгнана из ее рядов, то Церковь потребует компенсации. — Настоятельница повысила голос. — Ты рискуешь своей душой.

Улыбка победителя на лице Алтанара сильно потускнела, а потом и совсем потухла.

— Я не оскорблю ее, но и не дам ей выйти на свободу и вредить мне. Никогда.

Настоятельница пропустила эту фразу мимо ушей, решив переменить тактику. Она повернулась к Ниле.

— Это ты жена Гэна Мондэрка?

Нила подняла подбородок, стараясь выговаривать каждое слово так четко, насколько это позволяли пересохшие губы.

— Я знаю тебя, настоятельница Ирисов. Жрица Роз Сайла часто упоминала о тебе. Да, меня зовут Нила, и я — жена Гэна. Ты слышала о моем муже?

Алтанар мягко перебил ее:

— Все знают твоего мужа, вот почему тебе придется немного погостить здесь, в моем замке. Твое присутствие поможет мне убедить Вождя Войны Людей Собаки, что для него же будет лучше, если он поможет мне сдержать растущую силу твоего мужа.

Нила резко выпрямилась. Несмотря на синяки и усталость, в ней пылал огонь гордости.

— Если ты угрожаешь мне, чтобы повлиять на брата, то весь наш клан, все мое племя станет твоим врагом. Они никогда не простят тебя.

Его глаза расширились, сначала удивленно, а затем с притворным сожалением.

— Так ты еще ничего не знаешь? И тебе придется все узнать здесь, сейчас? Как грустно.

Сайла готова была заорать на него, настоятельница Ирисов попробовала заговорить, но Алтанар бросил на нее взгляд, приказывающий хранить молчание, и самым сладким голосом, на какой был способен, продолжил:

— Бей Ян убит. Несчастный случай на охоте, так вроде говорят. Медведь. Погибли еще три твоих брата. От рук Людей Гор, конечно. Такие печальные новости.

Нила уставилась на него.

— Ликат. Это был Ликат!

— Ликат, моя дорогая? Он теперь Вождь Войны. И, полагаю, будет счастлив видеть тебя снова, не правда ли?

Нила невольно отшатнулась, будто пытаясь убежать от ужасных известий, и внезапно осела на пол. Железная цепь звякнула о каменные плиты. Сайла бросилась к ней.

Алтанара явно забавляло происходящее.

— Мне всегда говорили, будто Люди Собаки — железный народ. И что же я вижу? Да, амбиций много, но все те же слезы и обмороки.

Он хлопнул в ладоши. Дверь открылась, и на пороге показался блюститель. Он даже не взглянул на распростертую на полу Нилу и двоих женщин, растирающих ей запястья и шею.

— Приведи ко мне кузнеца, — приказал король.

Блюститель истины исчез и через несколько минут вернулся, ведя за собой невысокого коренастого человека в длинном кожаном фартуке, закрывающем тело от горла до колен. Тому явно не хватало выдержки — беднягу всего трясло от страха. Алтанар обратился к нему:

— Жрица отправляется в камеру, раскуй эти цепи на ней. Та, что на полу, пойдет в твою мастерскую, — и затем король красочно описал кузнецу, что с ним случится, если с головы девушки упадет хоть один волос.

Выбрав удобный момент, настоятельница тихонько спросила Сайлу:

— Он знает, что вы обе беременны?

Та начала было говорить, но только покачала головой. Настоятельница дотронулась до ее плеча.

— Не теряй времени, девочка. Я же настоятельница Ирисов, лекарь из лекарей. Знаю, мои старые руки уже ослабели, но мои глаза по-прежнему молоды. Алтанар не должен знать. Если он узнает, вы умрете.

— Он не знает, но как мы предупредим ее?! — пробормотала Сайла, едва разжимая губы.

В этот момент веки Нилы чуть шевельнулись. Произнеся: «Я все слышала», — она снова закрыла глаза.

Женщины улыбнулись друг другу, когда Алтанар заорал на них, приказывая прекратить разговоры и следовать за стражником, который на руках нес Нилу в кузницу.

Внимательно наблюдая за кузнецом, с ловкостью мастера работающим зубилом, Нила размышляла о том, что освобождение от оков не улучшит ее теперешнее положение. Алтанар даже не назвал ее пленницей, он называл ее своей гостьей, но это пугало еще сильнее. Наверное, секрет Алтанара скрывался в его холодной и бескровной циничной улыбке.

Она подумала о Ликате.

Однажды ей удалось убежать от него.

Гэну тоже удалось спастись от Оланов. Каждое утро, когда Нила встречала рассвет, она молилась за него, за то, чтобы он полностью оправился от ран. Еще она просила благословения для Класа, спасшего друга. Она закрыла глаза, чтобы еще раз увидеть этот бой, услышать яростные крики Оланов, которые в той схватке были более чем уверены в своей победе. Нила с торжеством посмотрела на свои руки, все в синяках, — награда Оланов за ее смех. Это было их большой ошибкой: они потеряли девять человек, всех пятерых дворян Джалайла и половину Танцующих-под-Луной. Если бы один из воинов не остановил их, эти сумасшедшие наверняка бы убили ее. Как заметил ее спаситель, продолжать сопротивление было уже бессмысленно. Но сама Нила до последнего момента не считала положение безнадежным; с их стороны, глупо было ожидать от нее обратного, ведь она — женщина из племени Людей Собаки. Притворившись несколько минут назад, что упала в обморок, Нила преследовала две цели: она положила конец бесконечным расспросам Алтанара и смогла получить несколько минут ценного отдыха, в котором так нуждалась, дабы собраться с силами для новых испытаний.

Серебряный блеск работающего молотка вернул ее на землю. Кузнец разбивал цепи. Стальной звон пел в ушах, в нос ударил жар раскаленного железа и горящего угля. Наконец, цепи упали. Казалось, по ее рукам, пронзая все тело, все еще проходят вибрации наковальни.

Положив молоток, кузнец сжал запястье Нилы.

— Я не причинил вам боли? — Это было скорее похоже на утверждение, чем на вопрос. Пока она растирала свою руку, всю в ссадинах, он в нетерпении кусал нижнюю губу.

Наконец она ответила:

— Почти нет, я скажу королю, что ты справился со своей работой.

— Спасибо, большое спасибо. — Он поцеловал руку девушки, которая тотчас ее убрала. Неожиданно страх снова охватил его. — Ты и вправду скажешь, что я не причинил тебе вреда?

Нила засмеялась:

— Он не будет делать с тобой все то, что обещал.

Бедняга расцвел. Прежде чем снова заговорить, он внимательно огляделся по сторонам.

— Я видел, как блюстители истины делали вещи и похуже. Ты…

Рядом раздался какой-то звук, и он моментально, будто ловушку, захлопнул рот. Опустившись на одно колено, он с совершенно безразличным лицом выпрямился, держа в руках обрывки цепи. Показывая разбитую цепь появившемуся в дверях блюстителю в белоснежных одеждах, он ровным голосом произнес:

— Готово, на ней ни одной моей царапинки.

Блюститель потянул Нилу к двери, чтобы на свету изучить ее запястья. Удовлетворенный, он приказал ей идти каким-то особенным, лишенным всякого тона голосом. Все время держась рядом с ней, но не касаясь, он лишь указывал, в какую сторону поворачивать. Девушка пожаловалась на ужасное обращение по пути в кузницу и получила ответ, что все было сделано так, как должно. Монотонность в голосе стража убедила Нилу в бессмысленности дальнейших возражений. Нила с горечью подумала, что еще неделю назад никто не мог заставить ее замолчать с такой легкостью.

Он же испугал ее настолько, что говорить расхотелось.

Нила почувствовала себя пленницей, только когда ее привели к Алтанару. Пока она была пристегнута цепью к укравшему ее подонку, она не осознавала этого. Конечно, она боялась, что ее убьют или изнасилуют, но то были просто бандиты, а их поведение понятно. Ее боязнь предателей и Танцующих-под-Луной, как и страх перед бившими ее солдатами, перемежалась вспышками гнева, когда возникало желание дать сдачи.

Алтанар излучал ужас. Нила чувствовала, как кровь застывает в жилах, когда король говорил с ней. И вот сейчас, когда она покорно следовала за белой человекоподобной тенью блюстителя, у нее и мысли не возникало о сопротивлении. Ей хотелось только забиться в угол и спрятаться от всего происходящего. У Ликата были такие же глаза, но Алтанар был страшнее, хотя, наверное, все дело в этой улыбке, которая делала тебя вещью, порабощала.

Пока они шли из кузницы в замок, девушка несколько раз оглянулась вокруг себя. Явное любопытство прохожих, попадавшихся на пути, не беспокоило бы Нилу, но смиренное выражение их лиц заставляло задуматься.

С ней почти столкнулась вышедшая из-за угла настоятельница. Однако смотрела она не на девушку, а на блюстителя за ее спиной. Она уже успела переодеться в официальный наряд — волочащуюся по земле зелено-голубую мантию. Черты ее лица приобрели силу, даже властность, а удивление Нилы настоятельница встретила твердым взглядом. Легкое дуновение ветерка подняло космы ее седых волос. Выставляя вперед руку с массивным золотым браслетом, женщина приказала стражнику остановиться.

Нила сказала:

— Я знаю тебя, настоятельница Ирисов.

Женщина опустила руку, вздыхая.

— Я пришла проводить тебя на аудиенцию с королем Алтанаром. Я услышу всю твою историю от начала и до конца из твоих собственных уст.

Почувствовав по пути к замку, что здания подавляют Нилу, настоятельница произнесла:

— Обычные дома, построенные обычными людьми, детка. Успокойся.

Позади подал голос блюститель истины:

— Ты же знаешь правила, настоятельница. Ты должна говорить так, чтобы я все слышал.

Та повернулась к нему, сладко улыбаясь.

— Меня не волнует, слышишь ты, о чем я говорю, или нет, но я бы очень удивилась, если бы ты хоть что-нибудь понял.

На секунду Нила застыла, пораженная, пока настоятельница не взяла ее за локоть и не повела дальше, жестами показывая на самые интересные здания, на дворец и огромное строение — Тронный Зал. Она была совершенно спокойна и лишь немного крепче сжала ее руку, вводя Нилу в здание.

От картины зала у девушки в изумлении перехватило дыхание. Сайла говорила о его размерах, об огромных огненных ямах, прокладывающих путь к трону. Слышала Нила и о том, с какой враждебностью встречается здесь каждая женщина, если она пришла без сопровождения мужчины. Нила думала, будто знает, чего ожидать, но она ошибалась. Тонкий непонятный запах удивил ее, огромное пространство поразило. Она была совсем не готова к тому презрению, которое читалось на дюжинах глазевших на нее лиц.

Звучный голос выкрикнул имя Гэна, и на мгновение Нила позволила себе почувствовать, как она одинока, пульс ее бешено забился.

Мимо проплыло лицо Сайлы — расплывчатый образ среди таких же расплывчатых облаков ладана, поднимающихся из холодных ям. Она вспомнила, как все существо Сайлы менялось, когда та начинала говорить о том, как эти люди к ней относились. Нила заставила себя собраться и приготовиться к борьбе. Она оглянулась назад. Гэн прошел бы через них, как меч через пшеницу, а увидев Класа, они просто помешались бы от страха. Любой воин племени Собаки в бою стоил сотни этих людишек. Такой же была и женщина из этого племени.

Нила поймала на себе пристальный взгляд Олана. Его шея надулась, а лицо покраснело, но из них двоих он первый опустил глаза. Видя это, толпа начала волноваться. Среди стоящих прошел все нарастающий рокот — страшное предупреждение. Нила вдруг почувствовала, как по телу побежали мурашки, но ей удалось взять себя в руки и перевести взгляд на другого человека.

Подтолкнув девушку вперед, настоятельница прошептала, почти не шевеля губами:

— Спокойно, дитя мое, ради меня, спокойно.

Сделав над собой усилие, Нила перестала рассматривать чьи-то глаза, стараясь смотреть на трон и не отставать от настоятельницы.

Король был одет в свободную ярко-желтую рубаху и такие же по цвету мешковатые штаны. На поясе, воротнике и рукавах красовались серебряные ленты. Алтанар с нетерпением шагнул им навстречу, и его яркие одежды на фоне полумрака заставили Нилу подумать об огне. В эту секунду страх вновь поселился в ней.

На голове короля красовался тонкий золотой обруч. От него уходили вверх тонкие серебряные гвоздики, к каждому из которых на тончайшей цепочке был прикреплен крохотный колокольчик. Алтанар приветственно кивнул, и они зазвенели с поразительной чистотой и мелодичностью. В этих звуках Ниле послышалось далекое пение птиц ее родины, столь неожиданное в этом самом странном из всех виденных ею мест, и от невыносимой боли в груди на глаза навернулись слезы.

Вскоре король заговорил, и она постаралась побороть минутную слабость.

— Покажи запястья. — Ниле потребовалось огромное самообладание, чтобы не отдернуть руку. — Кузнец не причинил тебе боли?

— Нет, он был очень осторожен.

Хмыкнув, Алтанар ответил:

— Я не сомневался в этом. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы говорить? Не отнимай больше у меня времени своими женскими штучками — если тебе нужны еда или отдых, так и скажи.

Нила сжала зубы.

— Нет, король, спасибо, я хорошо себя чувствую.

Он вздохнул, переключившись на настоятельницу. Его слова были похожи на удары плети — король начал длинную тираду о том, что он сам называл «проблемами» Нилы. Временами она не слышала ничего, кроме ловких шпилек его оскорблений. Наконец, сначала смутно, а потом все больше отдавая себе отчет в происходящем, Нила почувствовала, как толпа начала напирать на нее. Немного повернув голову, она могла видеть их краешком глаза. Им нравилось происходящее. Для них это был спектакль, развлечение.

Лицо Нилы загорелось стыдом за настоятельницу. Она с нетерпением ожидала достойного ответа с ее стороны и была поражена, услышав:

— Мы не знаем, почему Сайла забрала Нилу у своих людей.

Нила постаралась защитить подругу:

— Я сама попросила ее забрать меня.

Король моргнул, бросив быстрый взгляд на толпу. Послышались возгласы удивления, и Алтанар поспешил исправить свою ошибку:

— Ты мне расскажешь об этом в личной беседе. Надеюсь, что это поможет мне договориться с твоим народом.

Жестом приказав женщинам встать, король исчез через свой собственный выход.

Женщинам пришлось некоторое время подождать блюстителя, принесшего Ниле пару нелепых сменных тапочек. Оказавшись в комнате короля, они не нашли там Алтанара.

— Это та самая комната, где король дал Сайле разрешение пойти с заданием к твоим людям. Он стоял здесь, в дверях, награждая ее титулом Жрицы Роз. Как бы я теперь желала, чтобы того дня никогда не было! — Нагнувшись, настоятельница быстро прошептала Ниле на ухо: — Молчи, ничего не говори, — и уже нормальным голосом продолжала: — Ей пришлось провести почти всю зиму среди Людей Гор, и это наложило на ее сознание неизгладимый отпечаток. Я боюсь, она потеряет свой титул. Это решит Церковь. — Усадив Нилу в кресло, настоятельница опустилась напротив и начала задавать невинные вопросы о ее детстве.

Через несколько минут вошел Алтанар. Бросив на настоятельницу свирепый взгляд, он обратился к Ниле:

— Тебе многое пришлось пережить, и это хорошо, что ты попала под мою защиту. Я понимаю твою печаль, она связана с большими потерями, но, поверь, со мной ты в безопасности.

Нила выпрямилась:

— Король, никто не в безопасности у людей, лучшее оружие которых — предательство. Мой муж обсудит с тобой этот вопрос.

Краска гнева проступила на его щеках, но Алтанар продолжал улыбаться. Нила заметила это, в душе надеясь, что он ее проклинает. Когда же он заговорил, послышалось почти мурлыканье:

— А разве я тебе не сказал, что он погиб? Мне так жаль, что все самые плачевные новости ты узнаешь из моих уст.

У Нилы что-то оборвалось внутри, она почувствовала, что перед глазами все плывет. Она заставила себя поверить, что это ложь.

— Он жив. Доблестный пес Раггар погиб, защищая его, а он хоть и ранен, но жив. Клас на Бейл спас его от твоих воинов, и мой народ всегда будет воспевать его храбрость!

— Он умер, я должен быть честным с тобой.

— Нет.

Король пожал плечами с таким видом, будто она сошла с ума.

В душу Нилы закралось сомнение.

— Докажи мне это, — ей казалось, будто она говорит о ком-то другом, — покажи его голову, опиши его шрамы.

Алтанар с трудом удержал себя в руках. Постепенно гнев сошел с его лица.

— Действительно, мои люди могли и ошибиться. Я должен потребовать доказательства его смерти у них, точно так же, как ты потребовала их у меня. Это было мудро с твоей стороны.

И снова она подумала о его сходстве с Ликатом.

Приказав настоятельнице выйти, Алтанар устроился напротив Нилы и попросил ее рассказать свою историю. Девушка начала повествование, позволив себе единственную ложь. Она умолчала о роли, какую сыграли Ликат и Коули в ее решении покинуть родное племя, уверяя, что всему причиной была любовь к Гэну. Потом она упомянула, что Ликат, наверное, до сих пор был бы не против видеть ее рядом с собой. Глупо улыбнувшись, под конец она дала понять, что, возможно, тот побег с Гэном был ошибкой.

Ложь стояла комком желчи у нее в горле, но она должна выжить, и Гэн обязательно придет за ней.

Она закончила свой рассказ, упомянув об отбытии мужа в Малтен, мельком поймав горький взгляд Алтанара, вспомнившего о том провале. Когда король встал, заявив, что сам лично проводит ее в покои, Нила была убеждена, что не сказала ничего лишнего. Гэн жив, она была уверена в этом.

Они отправились в комнату Нилы по бесконечному длинному, мрачному коридору, сделав столько поворотов, так что Нила потеряла представление о том, куда направляется. Она почувствовала, что легким не хватает свежего воздуха, а сама она просто валится с ног.

Но еще больше тревожили Нилу звуки — множество таинственных звуков, переполнявших ее. Они шли с Алтанаром по пустынному узкому коридору, и ей слышались непонятные звуки и голоса. По-видимому, Алтанар оставался к ним абсолютно невосприимчивым. Ниле же казалось, будто камни пытались заговорить. Она улавливала какой-то шепот, вздохи и бормотание, не в силах понять их или определить их источник. Алтанар ввел девушку в комнату, и ей потребовалась вся воля, чтобы тотчас не кинуться на кровать. Дождавшись, пока король уйдет, Нила плотно закрыла дверь, и звуки сейчас же исчезли.

Глава 75

Тихое покашливание за спиной заставило Нилу опасливо замереть. Вид маленькой женщины в бесформенной серой мантии настолько не вязался с тем, что она ожидала увидеть, что от удивления Нила долго не могла пошевелиться, вслушиваясь в гулкие удары сердца. Выпрямившись, она потребовала, чтобы та назвала имя и цель прихода.

Глядя в пол, темноволосая женщина, ответила мягким певучим голосом:

— Меня зовут Ти, я рабыня в замке и послана служить тебе.

— Мне не нужны рабы. Я не хочу, чтобы на меня работали.

Ти невозмутимо ответила:

— Мне приказано заботиться о твоем питании и одежде.

Несколько минут Нила в нерешительности стояла, оглядывая комнату. Это была коробка без окон — не намного лучше пещеры, решила она. В ней стояли витиевато вырезанный ящик для одежды и пара стульев. Спинки большой кровати были украшены тем же сложным узором, что и ящик. Нила поморщилась: это жилище подошло бы какому-нибудь медведю или бобру. Когда она села на одеяло, натянутое поверх пухового матраца, кожаные полоски в кровати тихо заскрипели.

Взглянув на Ти, которая, казалось, и не дышала, Нила произнесла:

— Мне нужно принять ванну.

Ти покачала головой:

— Ближайшие женские бани находятся в монастыре. Тебе нельзя покидать замок.

Нила никак не могла поверить, что во всем громадном здании не найдется для нее ванны, и Ти пришлось долго убеждать ее в этом. В конце концов Нила сказала:

— Ну, тогда достань мне какую-нибудь посудину побольше, в которую можно было бы налить воду. И пусть принесут горячей воды. Я грязная, у меня все болит, и мне нужно вымыться.

Ей показалось, что, когда Ти поспешно удалялась, на ее лице промелькнуло что-то, похожее на усмешку, но по печальному лицу ничего нельзя было прочесть. Когда маленькая рабыня вернулась, за ней шел мужчина, сгибавшийся под тяжестью огромной круглой деревянной лохани. Еще трое несли по два больших ведра горячей воды. Все были одеты в такие же грубые серые мантии и в присутствии Нилы все время смотрели в пол. Нила решила, что это типичная одежда домашних рабов — она видела и других слуг в сером. Те тоже выглядели покорными, конечно, но не настолько, как Ти или эти мужчины. То, что люди боялись уже одного твоего взгляда, было очень-неприятно, и, когда мужчины ушли, Нила спросила об этом. Немного приподняв голову, как будто в раздумье, Ти снова приняла прежнюю позу.

— Нам приказано. Тебе оказывают особые почести, и мы должны обращаться с тобой соответственно.

Нила рассмеялась:

— Почести? Да по мне лупили, как по барабану. Я вся в синяках, мои волосы забиты листьями и ветками, а моя одежда хуже, чем обноски торговца.

Теперь Ти действительно улыбнулась, и печаль, затаившаяся в уголках ее рта, тронула Нилу. Однако это выражение тут же исчезло, и рабыня сказала:

— Сейчас тебе надо принять ванну, пока не остыла вода.

Спорить с этим было невозможно, и, быстро раздевшись, Нила втиснулась в лохань. Когда она села, вода едва дошла ей до талии, а подбородок почти уперся в колени. Ти подняла первое ведро, и Нила зажмурилась, предвкушая приятный шок от потока горячей чистой воды.

Вместо удовольствия первые капли принесли раскаяние. Как она эгоистична, озабочена только своим положением! Обернувшись к Ти, она потребовала рассказать о Сайле. Лицо рабыни снова приняло бессмысленное выражение — она ничего не слышала о Жрице Роз. Нила настаивала, позабыв о ванне. Наконец Ти призналась, что слышала кое-что о камерах. Впервые, говоря это, она посмотрела Ниле прямо в глаза.

— Чем меньше тебе о них известно, тем лучше. Жрицу не станут пытать, но камеры очень маленькие и очень грязные. Это… неприятно. — Короткая пауза сказала Ниле больше, чем слова.

— Мы должны ее вызволить!

Ти пошевелилась, по-видимому пожимая плечами.

— Когда этого захочет Алтанар.

— Нет! Я говорю сегодня, сейчас! — Она попыталась встать в лохани, но Ти положила руку ей на плечо.

— Ты не можешь ее вызволить, пойми. Возможно, я смогу проследить, чтобы ей давали лучшую еду. Я попытаюсь. Если ты вмешаешься, то только сделаешь хуже и ей, и себе. — Внезапно Ти нагнулась и прошептала почти в самое ухо: — Твое оружие — терпение, и это все, что тебе надо. С ним ты здесь выживешь. Без него — нет.

Так же быстро, как она выдала свои чувства, Ти снова скрылась за непроницаемой стеной раболепия.

Некоторое время спустя Нила спросила:

— Ты долго жила в камере, правда?

— Я тебе говорила, как в прачечной жаловались, когда я заявила, что мне нужна одна из их драгоценных лоханей? — Засунув руку в карман мантии, Ти извлекла кусок мыла и немного ароматного масла. Отвернувшись, подобрала одежду Нилы. С сожалением хмыкнула, разглядывая повреждения, а затем открыто восхитилась тканью и работой. Нила сказала, что одежду шили жены Волков Джалайла.

Ти заметно напряглась. Свободной рукой она сделала быстрое движение, в котором, несмотря на женственную грацию, сквозила угроза.

— Мы слышали о твоем муже и его Волках. Солдаты Олы боятся его, как чумы. Офицера, упустившего его, когда он пытался тебя спасти, сейчас наказывают. Если он еще жив. Король, едва услышав, сильно разозлился. Все говорят, будто план похищения тебя и Жрицы был только частью большой игры, затеянной, чтобы победить одновременно Волков и короля Харбундая, и он с треском провалился. Ты знала благородного Малтена и его брата, барона?

Нила уловила прошедшее время.

— Они погибли?

Ти кивнула:

— Барон Малтен погиб в бою. Благородный почти два дня пел на Берегу Песен. Король радовался.

Нила спросила, что она имеет в виду. Ответ заставил ее задрожать, будто Ти поливала ее ледяной водой. Рабыня произнесла:

— Я отнесу эту одежду в стирку и принесу тебе мантию. Можешь поспать, если хочешь — никто тебя не побеспокоит. Я не стану шуметь.

Упоминание о сне как будто лишило Нилу последних сил. Сильнее заболели синяки, а глаза заблестели жарче. Ти еще не вышла за дверь, когда Нила стала вытираться. Непослушными пальцами она втирала едкое, щиплющее масло, обращая особое внимание на содранные запястья и места, где кулаки и сапоги повредили кожу. Кровать со вздохом приняла ее в свои объятия.

Путешествие с убийцами барона Джалайла научило Нилу просыпаться незаметно, без движений. Она прислушалась, пытаясь определить, кто еще находится в комнате. Ничего не услышав, все же была уверена, что она не одна. Девушка чуть-чуть приоткрыла глаза.

Напротив двери на стуле сидела Ти. Нила попыталась прочесть что-нибудь по лицу рабыни. Ее снова поразило печальное выражение красивых темных глаз. Ти повернулась, отвлеченная каким-то звуком снаружи, и Нила увидела выразительный профиль, невольно наводящий на мысль о силе этой маленькой женщины. Появилось впечатление птицы, нарочно бьющей перебитым крылом, чтобы отвлечь внимание от гнезда. На первый взгляд она была только покорна и прелестна. Потом становилась видна печаль. А под ней проступала твердость характера.

Нила притворилась, что просыпается, медленно потягиваясь и лениво улыбаясь. Ти может оказаться кем угодно, доверять ей нельзя. Доверять можно лишь одному человеку — другу Сайлы, настоятельнице.

Ти прервала ее рассуждения, предложив что-нибудь поесть. Снова, как и при упоминании о сне, она произнесла очень важное слово. Как только Нила осознала, что хочет есть, голод навалился на нее.

Рабыня подобрала ей свободно развевающуюся темно-синюю мантию, специально с длинными рукавами, чтобы прикрыть израненные руки. Приятнее всего было то, что одежда чистая и, казалось, пахнет солнечным светом. Быстро справившись с прической, они поспешили на кухню.

Эти минуты, проведенные вместе, сблизили их, и по пути женщины непринужденно болтали. Тем не менее при появлении посторонних, Ти поспешно принимала покорно-подобострастный вид.

Первое, что поразило Нилу на кухне, это ее громадные размеры. У дальней стены, по углам, располагались большие очаги, черные и массивные. Ребристые медные бока напоминали темнеющие ряды зубов. В любом из них можно было зажарить целого быка. Между ними вдоль стены выстроились очаги поменьше. Посередине комнаты стоял широкий стол. Между снующих туда-сюда работников расхаживала высокая худая женщина с красным лицом. В руке она держала длинный гибкий прут, оканчивавшийся хлыстом из переплетенных полосок кожи длиной в фут. Она коснулась им маленького мальчика, указывая на какую-то ошибку. По-видимому, не удовлетворившись ответом, женщина наотмашь ударила его. На щеке мальчика зарделся рубец.

Нила возмущенно открыла рот, но Ти вовремя подтолкнула ее, потянув к бакам с рыбой, поразившим Нилу еще больше. Стенки были сделаны из кедровых досок в два дюйма толщиной, длиной в рост высокого человека и таких широких, что на них запросто можно было бы спать. У каждого бака была своя система подачи воды и система контроля за переполнением. В одном плавала стая форели, в другом ползала дюжина крабов размером с большую тарелку. В третьем были моллюски. Нила прикрыла рот рукой.

— Так много! — воскликнула она. — Мы торгуем их раковинами, но я никогда не видела моллюсков живьем. Что это за отвратительная штука?

Ти поперхнулась, но, когда Нила повернула голову, ее лицо уже приняло прежнее выражение.

— Это шея. Когда они пугаются, то втягивают ее внутрь. — Рабыня опустила руку в воду, и ближайшие к ней моллюски спрятались в свои маленькие крепости. Нила искренне рассмеялась в изумлении. Смех прозвучал неестественно громко.

Осмотревшись, она заметила, что все на кухне, увидев ее, почтительно склонили головы — так же, как это делала Ти. Костлявая повариха, подбежав к ним, залебезила перед Нилой, спрашивая, что подать на стол.

Ти посоветовала похлебку из моллюсков и форель. Женщины вдвоем усадили Нилу за маленький столик, и Ти попыталась уйти вместе с поварихой. Девушка поднялась, чтобы пойти с ними, но рабыня покачала головой.

— Я должна наблюдать за приготовлением пищи.

Нила непонимающе взглянула на них.

— Но я тоже хочу посмотреть.

Повариха так сильно затрясла головой, что собранные в пучок волосы растрепались.

— Извини, это запрещено. На кухне только рабы. Извини. Прости.

Ти объяснила:

— На кухне короля работают только рабы. Мы следим друг за другом, и если кто-то попытается отравить его, то накажут всех. Пожалуйста, подожди здесь.

Нила неохотно уселась в одиночестве, вымещая свое раздражение на зеленом салате и ломте хлеба со свежим маслом.

Вновь вернулись мысли о Сайле, и прежнее чувство вины навалилось на девушку с удвоенной силой. Однако, вспомнив совет Ти, она подумала о мужестве Жрицы Роз. Чтобы достичь успеха, сначала надо выжить. Чтобы победить, требуется терпение. Нила пройдет через это. Она нужна остальным: своему ребенку, Сайле, Гэну.

Последняя мысль удивила, и она наслаждалась, смаковала ее. Это правда. Больше, чем она себе представляла. В одиночку ему не справиться со своей темной стороной. Это не приходило ей в голову до того момента, когда очевидность открытия поразила и начала беспокоить.

Размышления Нилы были прерваны маленькой девочкой, не старше шести лет. Девочка принесла и поставила на стол кувшин вина и кружку. Когда она озиралась вокруг, напоминая Ниле бурундучка, в широко раскрытых глазах сквозило отвращение. Нила тихонько позвала ее, но девочка, испуганно пискнув, бросилась к двери, мелькая пухлыми ножками.

Испуг невинного ребенка вселил в сердце Нилы одиночество больше, чем отчужденность Ти и поведение всех остальных. Когда подали кушанье, она попыталась изобразить восхищение, на которое, очевидно, рассчитывала Ти. На ковре из кудрявого салата красовались две форели. От покрывавшего их кремового соуса подымался аромат лесных орехов. Вокруг рыбин сверкало кольцо ровной фасоли, чередующейся с тоненькими полосками моркови, восхитительно пахнущими медом и тимьяном. Маняще дымилась тарелка с супом из моллюсков. Повариха лично принесла тарелку с горячим хлебом, только что вынутым из печи, и встала за спиной Ти, трепеща от желания услужить.

Нила находилась в затруднении. Она была до смерти голодна, а обед роскошен. И все же желание есть прошло. Она снова и снова вспоминала Сайлу и эту маленькую девочку. Улыбаясь и ненавидя себя за это притворство, Нила приступила к еде. Пища казалась безвкусной, и каждый кусок застревал в горле.

Успокоенная повариха наконец удалилась своей забавной походкой. Девушка вдруг с удивлением заметила, что еда закончилась. Она попросила Ти немного прогуляться, и та неохотно согласилась.

Им не разрешалось выходить за внутреннюю стену замка. Ти отвечала на вопросы осторожно, стараясь говорить как можно меньше. Ниле показалось, что, прежде чем произнести фразу, она несколько раз проговаривала ее про себя. Когда девушка открыто спросила, почему она так неохотно говорит, рабыня изобразила смущение, уверяя, что не хочет показаться глупой. Эта ложь озадачила Нилу. Ти выглядела глупой не более, чем довольной своей участью.

Они гуляли до темноты, и Нила повсюду видела красоту, радоваться которой не могла. Внутри замка находилось множество небольших садиков и искусно устроенных уединенных беседок. Плескались и сверкали фонтаны. Среди деревьев мелькали экзотические птицы. Но ей все казалось чужим и искусственным. Все было слишком непривычным и постоянно напоминало о том, как далека она от того, что ей дорого.

Когда Ти предложила вернуться в комнату, Нила поблагодарила ее за внимание, но рабыня стала еще молчаливей. К тому же в ней почувствовалось напряжение — сплошной комок из нервных тиков и жестов. Нила продолжала удивляться нелепости поведения спутницы, когда они дошли до знакомого угла. Сразу за ним, она была уверена, начинался коридор, ведущий к ее комнате.

Внезапно, без предупреждения Ти обхватила ее за плечи. Маленькая женщина с неожиданной силой удерживала Нилу, глядя в ту сторону, куда они собирались идти. Так же молча она выглянула за угол и быстро отдернула голову, знаком показав Ниле взглянуть. Вдалеке, за ее комнатой, Нила увидела группу развалившихся блюстителей в белых одеждах.

Ти повернулась и, встретившись взглядом с Нилой, помрачнела.

— Я не могу отпустить тебя туда, не сказав кое-что очень важное, — произнесла она, и в душу Нилы закрался холод. Ти до боли сжала ее руки. — Ты видела, как мы все кланяемся тебе. Ты должна понять, что ничего не можешь поделать. Он выбрал тебя. Эти стражи здесь, чтобы проследить, что ты не убежишь. Они хотят испытать тебя, понимаешь? Они надеются, что ты будешь достаточно глупа, чтобы прогневить его, и он отдаст тебя им. Ты меня понимаешь?! — Хриплая жестокость в шепоте Ти вывела Нилу из оцепенения, породив ужасное подозрение.

Она смогла произнести лишь одно слово:

— Алтанар?

Ти кивнула. На ее лице боролись симпатия и печаль.

— Некоторые женщины говорят, будто ему неведома нормальная любовь. Он может только использовать нас и не желает знать ничего другого. Вышвырнешь его из памяти — он станет просто еще одной неприятностью среди других.

Содрогнувшись, Нила покачала головой.

— Я не смогу, — и вдруг яростно добавила: — Я убью его. Или себя.

Ти встряхнула ее, и девушка отшатнулась. Потом услышала свой собственный голос:

— Я беременна!

— Тем более. Если хочешь сохранить свое дитя, сделай это. Когда он узнает о ребенке, то подумает, что это его, и оставит тебя в покое. Он защитит тебя.

— Защитит меня?

— Алтанар не тронет беременную женщину, если будет думать, что это его ребенок. Но если узнает, что нет… — Она содрогнулась, и воцарилось молчание.

Затем Ти добавила:

— Если он узнает, что я говорила с тобой об этом, — мне конец.

— Я не смогу! — Нила освободилась от сжимавших ее рук и обняла Ти. — Как, как мне перенести это? Он там? Они что, заставят меня пойти к нему? Неужели ты не можешь мне помочь? Хоть кто-нибудь! Я ненавижу его, Ти. Я не могу! Нет, никогда!

— Можешь. Иначе Гэн Мондэрк никогда не увидит своего ребенка. Или тебя.

Нила сползла по стене. Еле слышным голосом она произнесла:

— Он может не захотеть меня снова увидеть.

Ти так резко ударила ее по щеке, что Нилу отбросило.

— Тогда пропади он пропадом, а ты воспитаешь свое дитя, которое будет знать, что его отец оказался недостоин его матери! Но живи. Борись за жизнь. Не дай украсть ее у тебя.

Покачав головой, Нила простонала:

— Я не могу. Все, чему меня учили, восстает против этого. Дай мне нож, кусок стекла, что угодно. — Она с мольбой посмотрела на Ти. — Ты не знаешь, что это такое!

Лицо Ти перекосилось от ярости, превратив ее в воплощение мести. Она дрожала от мощи обуревающих ее противоречивых чувств, но несколько глубоких вздохов вернули спокойствие.

— Я знаю больше, чем ты себе можешь представить. Я знаю, ты в состоянии это вынести.

Нила поднесла руку ко рту, задыхаясь. Ти, резко отвернувшись, приказала:

— Пошли.

Когда они завернули за угол, половина блюстителей стояла почти в конце коридора. Проходя мимо ухмыляющихся молодчиков, Нила схватила руку Ти и прижала ее к себе, ища поддержки. Но она выдержала их взгляд, и это придало гордости — так недавно она смотрела на дворян в Тронном Зале. Припомнив, что Сайла рассказывала когда-то о трансе, девушка постаралась убрать из разума все, кроме ненависти.

Взглянув на стражников, она не отвела глаз. Сметенные ее непокорностью, улыбки исчезали и увядали, как опавшие листья. Нила видела беспокойные взгляды униженных глаз, осматривающие лица остальных, не желая быть уличенными в поражении. Позади нее Ти, не подымая головы, издала звук, похожий на причитание. Такой высокий и нежный, он словно повис в воздухе, оказавшись легче света масляных ламп.

Они миновали стражников, и Ниле больше ничего не оставалось, как идти туда, где ждал Алтанар. Сердце ее готово было остановиться.

Ти, ничего не говоря, отняла свою руку. Коснувшись ее плеча, Нила поблагодарила, а затем открыла дверь и вошла в комнату.

Алтанар сидел в своем кресле. Оно было огромным, подлокотники вырезаны в форме касаток, перевернувшихся набок так, что спинные плавники служили опорой для рук. Короля укрывала алая мантия с черным узором. Нила не разглядела узор, но то, что происходило, до мельчайших подробностей врезалось в память. Она слышала его запах — смесь пота, ладана и растительных масел. Видела ниточку на мантии, которая свисала, порвавшись. Замечала пропущенные цирюльником волосы на лице и пятна на тапочках. Как будто что-то произошло с ее мозгом, и она никогда ничего не сможет забыть из этой ночи.

В углу на полу сидел еще один человек. Это был маленький мальчик. Невидящие глаза смотрели сквозь нее, уставившись куда-то далеко за каменные стены. Он выглядел грустным и напуганным, но его руки с беглой грацией перебирали струны музыкального инструмента на коленях. Поистине волшебная музыка только подчеркивала непристойность всего происходящего.

Алтанар заговорил с ней — бессмысленная болтовня о связях между людьми. Он пытался еще раз убедить Нилу, что Гэна нет в живых, но ни разу не сказал это прямо. Он говорил о мужестве Гэна, буквально разбивая ее сердце, а потом связывал это с еще более идиотскими рассуждениями о ее способности объединить своих людей с Оланами. Когда он предложил ей вино из кувшина, припасенного для нужного момента, она отказалась, сама удивившись, что улыбается.

Нила подумала о ребенке. Он должен жить. Мой сын, говорила она себе. Это должен быть мальчик, который вырастет сильным и будет ненавидеть так, как ненавидит она, и воевать так, как воевал его отец. Мужчина, который сможет разрушать, крушить и сжигать.

Навязчивые воспоминания всех подробностей отступали на второй план, когда она думала об этом, и, хотя Нила продолжала слушать и отвечать, остальной разговор не оставил следа в ее памяти.

А потом Алтанар, потянувшись к ней, положил руку ей на грудь. Жест был грубым и похотливым, оскорбляющим до глубины души. Нила ударила его кулаком.

Музыкант перестал играть, и в воздухе повисла зловещая тишина.

Голова Алтанара стукнулась о спинку кресла, по подбородку потекла струйка крови. Из глаз брызнули слезы, и он отер их ладонью. Вытерев рот и увидев кровь на руке, король засмеялся.

Струны зазвенели в диссонансе. Комнату наполнила бешеная, одержимая музыка.

С видимым наслаждением он ударил ее наотмашь и, когда Нила упала, издал крик радости. Схватив за волосы, Алтанар поднял ее на ноги, словно предлагая ударить себя еще раз. Она вложила в движение все свои силы, но король нанес еще более мощный удар.

Последнее, что проплыло перед ее туманящимся взором, был Алтанар, разрывающий свою мантию и стоящий над ней, обнаженный и ликующий. Нила плюнула в него. Он выругался, увидев попавшую на одежду кровь, и занес обе руки над головой, сжав их в один громадный кулак.

Музыка перешла в единый настойчивый, повторяющийся, бешеный аккорд.

Как будто вспышка света ослепила ее, и Нила покатилась в холодный поток, уносящий ее все дальше и дальше, ласкающий и смывающий боль.

Глава 76

Согнувшись почти вдвое и держась за грудь, Гэн оперся о плечо Класа, когда тот взялся за ручку двери, ведущей в большую комнату совещаний. За дверью были смутно слышны голоса. Судя по интонациям, говорившие о чем-то горячо спорили.

Тейт, стоящая позади Гэна с Класом, подумала: Гэну ни за что не справиться с баронами.

Гэн обернулся к ней и спросил:

— Я тебе нравлюсь?

Конечно же, сейчас он выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда на них наткнулся их патруль: Гэн лежал поперек лошади Класа, походя на мешок с песком. Тейт ответила:

— Ты никогда не был красавцем. Даже без этой дурацкой шляпы. — Она поправила шляпу у него на голове. — Она хорошо прикрывает рану, но если ты не оставишь ее в покое — все увидят повязку на твоей голове. — Удостоверившись, что все в порядке, Тейт подошла к двери и в нерешительности взялась за ручку. — Почему ты не хочешь подождать? Мы могли бы задержать их еще на несколько дней.

— Нет, — ответил Гэн. Отстранившись от Класа, он закрыл глаза и втянул в легкие побольше воздуха. Тейт не верила своим глазам. Гэн с явным усилием медленно повернулся к ней — лицо побелело, на лбу выступили капельки пота. Тело его била дрожь, все мышцы вздулись от напряжения, но потихоньку Гэн выпрямился во весь рост. Потом, задыхаясь от усилий, он убрал руку с плеча Класа. Глядя прямо в лицо Тейт, Гэн улыбнулся. Потом он взял кусок ткани со своего рукава ивытер пот со лба. Если бы не взмокшая от пота спина, можно было подумать, что ничего особенного с ним и не происходило.

Гэн обернулся к Класу. Голос не слушался его, но Гэн быстро совладал и с ним.

— Я пойду один. Ты войдешь по моему сигналу. Тейт, ты подожди здесь, пока все не закончится.

Клас, поколебавшись немного, согласился с решением Гэна. Тейт почувствовала страстное желание встряхнуть их обоих и остановить это безумие, но у нее не было выбора. Гэн открыл дверь. В комнате воцарилась тишина. Желая увидеть все происходящее, Тейт начала яростно пробиваться вперед. Она чуть ли не втянула Класа в комнату, не обращая никакого внимания на его протест.

Тейт вновь не могла поверить своим глазам: Гэн беспечно подошел к своему месту во главе стола. Но он не сел в кресло, а стал позади него, опершись руками на спинку.

Тейт принялась рассматривать людей за столом. Все они были одеты в богатые одежды, украшенные родовыми знаками различных баронских семей. Гэн представился, а Тейт обратила внимание на отсутствие некоторых баронов — Малтена и его брата. Слухи об их смерти явно повлияли на то мрачное любопытство, с которым бароны, не таясь, разглядывали Гэна.

Маленькая заминка в голосе Гэна заставила Тейт побледнеть. Она надеялась, что у Гэна не разошелся шов. Если бы он только позволил, она бы зашила его рану нитками Найонов; но Гэн настоял на том, чтобы она использовала сухожилия. Когда Тейт зашивала его рану, ей казалось, что вместо ниток у нее шнурки от ботинок. Должно быть, это чертовски больно… Гэн потребовал, чтобы нитки Найонов сохранили для тех, «кто в них нуждается». Это все из-за его дурацкой гордости.

Сейчас, глядя на Гэна, Тейт представляла, какую адскую боль причиняло ему раненое легкое. Каждый раз, когда Гэн замолкал, его плечи вздрагивали от сдерживаемого кашля. Только вчера Гэн перестал кашлять кровью. Тейт вздрогнула, на секунду представив, что произойдет, если Гэн потеряет сознание. Обрати сейчас бароны внимание на то, как он хватает ртом воздух, они бы наперегонки помчались к Алтанару просить перемирия. Для начала Гэну необходимо убедить всех в том, что он здоров. Затем он постарается добиться поддержки баронов. И, наконец, ему придется выяснить, насколько можно доверять им.

Рядом с Гэном восседал Галмонтис — похожий на медведя барон с севера. Один глаз прикрывала черная повязка — Галмонтис потерял его в недавнем бою с Оланами. Он носил огромную прямоугольную бороду, а голова была выбрита. Безобразный шрам прочертил левую щеку от уха до подбородка. Следом за Галмонтисом сидел барон Фин, чьи владения находились недалеко от владений Малтена, — полная противоположность Галмонтису. Невысокого роста, хитрый и скрытный, он и пальцем не пошевелит, если это не сулит ему выгоды. Неподалеку от Галмонтиса и Фина расположился барон, которого все называли Одиннадцатым Западным. Его дальние предки были Людьми Гор, и поэтому все в его роду носили такие имена. Одиннадцатый Западный унаследовал от них упрямство и несговорчивость. Гэн следил за ним внимательнее, чем за другими.

Баронам стоило немалых усилий скрыть удивление, вызванное неожиданным появлением Гэна. Обращаясь к нему, они уважительно называли его Мурдатом. Гэн подал знак Класу подойти к столу. Он представил своего друга баронам. Затем Гэн приступил к изложению своего плана.

— Вы все пришли сюда, чтобы посмотреть, жив ли я. — Гэн помахал руками и подпрыгнул. Тейт затаила дыхание; у Класа заходили желваки. Ошарашенные бароны застыли в изумлении, глядя на воскресшего Гэна.

Первым пришел в себя Галмонтис. Низким голосом он произнес:

— Армия Алтанара хорошенько потрепала нас, Мурдат. Мы благодарим тебя за то, что ты предупредил нас о нападении: мы успели подготовиться к бою и отступили с малыми потерями. Мы все в долгу перед тобой за это.

Гэн пожал плечами:

— Я бы хотел больше помочь вам, но это значило бы помочь вашему королю, а он хотел моей смерти.

Слабый голос Фина был еле слышен:

— Но теперь король мертв. — Он бросил взгляд на своих компаньонов.

Лицо Гэна посуровело:

— Я слышал, он погиб в замке Малтенов после того, как отступил туда с вашими войсками, барон Фин.

Фин произнес:

— Трагическая случайность. Печально, печально. Понимаете ли, он слишком перегнулся через стену замка, желая получше рассмотреть лагерь осаждавших. Ужасно. К тому же Оланы, узнав о трагической смерти короля, убрались восвояси. Можно сказать, что наш король заботился о нас до конца своих дней.

Не давая Гэну ответить, Галмонтис прервал их диалог:

— Мы все согласны с тем, чтобы ты стал бароном Джалайла и Малтена. Это решение было принято единогласно нашей четверкой. Мы в состоянии контролировать весь Харбундай.

— Зачем?

Бароны изумленно посмотрели на Гэна. Попытка Гэна выдать себя за глупца насторожила их. Наконец, барон по прозвищу Одиннадцатый Западный произнес:

— Чтобы решать, кому с кем торговать, кому можно пользоваться дорогами и кто будет владеть лучшими землями…

— И продолжать непрестанно воевать друг с другом, — завершил за него фразу Гэн. В запале он наклонился над столом. Тейт с замиранием сердца наблюдала, как он ухватился за край стула и медленно выпрямился. Но никто из баронов не обратил на это внимание. Все они размышляли над последними словами Гэна. Наконец Гэн произнес: — У меня есть план получше. Вы со своими людьми присоединитесь к моему отряду. Мы — Клас, Эмсо, Тейт и я — научим их нашим методам ведения боя. После этого мы разгромим Оланов и создадим одно единое государство.

Галмонтис привстал:

— И ты станешь королем в этом новом государстве?

Гэн кивнул:

— Это часть моего плана.

Он подал сигнал Класу, и тот разложил на столе карту. Гэн сказал:

— Алтанар использует мою жену, чтобы заставить Людей Собаки присоединиться к нему в походе на Харбундай. Я остановлю его, но мне необходима помощь. Те, кто примкнет ко мне, будут прославлены на века. Те, кто не согласится помочь мне, будут изгнаны из нового государства. Я уничтожу всякого, кто мне воспротивится, и вычеркну из истории его имя. — Гэн обвел рукой на карте территорию будущего королевства — от Моря Звезд до земель Людей Собаки. — Мы превратим всю эту землю в королевство без войн. Старая королева пыталась убедить молодого короля идти по этому пути. Присоединитесь ко мне, и мы вместе построим новое государство. Я предлагаю вам свою руку и меч. Объединившись, мы победим.

Галмонтис опустился обратно в кресло. Взгляд его, прежде вызывающий, стал неуверенным и смущенным. Слишком прямой, чтобы скрыть свое недовольство, он пробормотал:

— Хотя ты многого достиг, Мурдат, ты еще мальчишка. У меня детей больше, чем ты успел сменить бритв за свою жизнь. Мы должны подумать о том, насколько реальны твои планы.

Не оборачиваясь, Гэн отодвинул Класа и улыбнулся. Улыбка его была жесткой, почти хищной. Гэн произнес:

— Пророчество определяет мою жизнь, и вы слышали об этом. Вы знаете, что я и те, кто пойдет со мной, победят. — Он остановился и хлопнул себя по щеке. — Что касается моего бритья, то бреюсь я давно. Ты уверен, что детей у тебя все-таки больше?

Когда смех в комнате утих и Галмонтис перестал ворчать по поводу шутки Гэна, Фин вернулся к прерванному разговору:

— Возглавив Малтен, ты, Гэн, наверняка захочешь завоевать и весь Харбундай. Ты уже перехитрил Оланов и Малтенов. И короля. Я ничего не имею против. Но почему мы должны подчиниться тебе? Нас ведь гораздо больше. Что, если мы все не согласимся быть твоими подданными?

Вместо Гэна ответил Клас:

— Мы сумели устоять против пяти дивизий Оланов, в то время как вы и ваш король спасались бегством. Если вы нападете на нас — мы сумеем постоять за себя, но этим вы облегчите задачу Алтанару и его армии. Неужели вы думаете, что он оставит вас в покое? Нам нужно объединиться в союз, чтобы противостоять Алтанару. Необходимо также, чтобы кто-то возглавил этот союз.

Галмонтис спросил:

— Кто будет обучать наших воинов?

Клас ответил:

— Мы и наши люди. Пришлите своих воинов с оружием в наш лагерь. Чтобы подтвердить наше доверие к вам, мы позволим им находиться на наших землях вооруженными. — Он взглянул на Тейт и добавил: — Пошлите вместе с ними жен.

Против последнего предложения запротестовал Одиннадцатый Западный. Он заявил, что в его землях женщины являются собственностью мужчин. Это вызывало споры между его людьми, умершим королем и королевой-матерью. В конце своей речи Одиннадцатый Западный обвел всех присутствующих свирепым взглядом, заявив, что не намерен нарушать обычаев предков.

Улыбнувшись, Гэн спросил:

— Когда люди узнают, что твои владения обеднели только из-за того, что женщины имеют одно лишь право — рожать детей, что ты им скажешь? Посмотри, как живут мои люди в Джалайле. Если кто-то из них оказывается в нужде, я даю этому человеку землю и необходимую помощь. Твоим людям нужно то же. Я настаиваю на переменах, необходимых для нашего же блага, и никоим образом не вмешиваюсь в твои внутренние дела. Мы должны быть вместе и обмениваться новыми идеями.

Гэн отошел от кресла и засунул трясущиеся от напряжения руки в карманы куртки. Тейт поспешила к нему. Гэн произнес:

— Клас на Бейл и Тейт объяснят вам, как мы собираемся обучать ваших людей. Если вы захотите, они покажут вам отряд Малтенов, которых мы обучаем. Вас также проводят в лагерь Волков и покажут их дома и мастерские. Мы ничего не скрываем. Но я должен знать ваше решение завтра утром.

Когда они вышли из комнаты, Тейт прикоснулась рукой к щеке Гэна. Гэн попытался улыбнуться ей в ответ, но улыбка его больше походила на гримасу боли и страдания. Гэн промолвил:

— Помоги мне, Тейт. Потом вернись к баронам и заставь их поверить мне. Нам нужны люди.

Она взяла Гэна за руку и повела к выходу. Он весь горел, пот струился по его лицу. Шатаясь, как пьяный, и задыхаясь от напряжения, Гэн подошел к кровати. Он повалился на кровать прежде, чем Тейт успела снять с него одежду. Тейт осмотрела рану: шов был в порядке. Прислушавшись к его дыханию, она не услышала тех булькающих звуков, которые так беспокоили ее прошлой ночью. Убедившись, что жизнь Гэна в безопасности, Тейт накрыла его одеялом и вышла из комнаты.

* * *

Неделю спустя рано утром Тейт разбудил топот ног у дверей ее комнаты. Вбежавший к ней слуга, задыхаясь от бега, сказал, что Мурдат собирается на прогулку. Бормоча проклятия, она поспешила за ним. Гэн стоял во дворе и выглядел вполне здоровым. Завидев ее грозное лицо, он улыбнулся и, шутя, вытянул сжатые в кулаки руки перед своим лицом, как будто готовился обороняться. Тейт посмотрела на его разгоревшиеся щеки, уверенные движения и улыбнулась в ответ. Она больше не хотела бранить своего непоседливого пациента. Слегка пожурив Гэна за столь раннее пробуждение, Тейт спросила:

— Куда ты собираешься? Это недалеко?

— Поеду посмотрю, как мальчишки запускают змеев.

Тейт подозвала слугу помочь Гэну влезть на коня. Боевой конь, почуяв хозяина, громко заржал и встал на дыбы. Тейт вздрогнула, когда Гэн резко осадил коня прямо возле нее. Казалось, что животное упрекало Тейт за долгую разлуку с Гэном. Когда же конь услышал приближающихся собак, он не мог больше сдержаться и, вскинув голову, радостно заржал.

Тейт спросила:

— Ты уже видел змеев, когда мы несли тебя на носилках. Зачем же ты снова едешь туда?

Гэн дотронулся до груди:

— Не волнуйся за меня, я уже почти здоров. Кроме того, ничто так не успокаивает раны, как реющие высоко в небе воздушные змеи.

Он умчался, ни разу не обернувшись. Шара и Чо последовали за ним, радостно лая и вертя своими хвостами.

Путь до холма занял не больше часа. Гэн мог бы домчаться туда быстрее, но острая боль в легком не позволяла ему пустить коня в галоп. Он чувствовал себя виноватым — лошадь так и рвалась вдогонку носившимся рядом собакам. Гэн похлопал коня по шее и пообещал через неделю быть в форме.

На вершине холма Гэна уже ожидала ватага мальчишек. Отталкивая друг друга, они протягивали Гэну своих змеев. Тот похвалил каждого: одного — за раскраску, другого — за аккуратность. Ребята видели, что Гэн говорит всерьез, и глаза их сияли.

Они и не представляли, как он был им благодарен. Гэн с болью в сердце признавал, что сейчас дети были для него теми единственными людьми, с которыми он мог полностью освободиться от своих тягостных мыслей. Теперь даже Клас, особенно Клас, не вызывал у него теплых дружеских чувств.

Думая о Сайле, он страдал за них обоих. Но Гэн не мог вспоминать о ней — и о Класе — без того, чтобы на память не пришла Нила и ее последний крик, обращенный к Класу.

Она звала не мужа. Она звала его лучшего друга.

Свою первую любовь.

Что еще?

Эти мысли доводили Гэна до умопомрачения. Он любил их обоих. Он хотел верить им обоим.

Тогда почему же отвратительный червь сомнений до сих пор терзает его душу?

Он освободит ее, и все будет хорошо. Все будет хорошо…

Его мысли прервал мальчик, машущий ему рукой. Он бежал к Гэну и кричал:

— Он там, Мурдат! Ждет тебя. — Все остальные ребята смотрели на него с завистью.

Гэн посмотрел на гребень ближайшего холма.

— Так, давайте сходим туда и посмотрим, — предложил он ребятам. Гэн протянул руку и помог взобраться на коня мальчику, первым заметившему человека на другом холме. Конь Гэна повернул свою голову и с удивлением посмотрел на хозяина. Но Гэн дернул за поводья, и послушное животное тронулось, неся на себе незнакомого пассажира.

Человек, стоящий на вершине холма, приветствовал Гэна традиционным приветствием Джалайлов; Гэн ответил по этикету. Спешившись, Гэн помог слезть юному помощнику и обратился к мужчине:

— Ты все сделал?

Шара и Чо присели позади Гэна. Они пытались не замечать маленьких рук, гладящих и ласкающих их; при этом собаки бросали виноватые взгляды на хозяина, не зная, как им себя вести.

Человек указал на одеяло, накинутое сверху на какие-то конструкции:

— Они здесь, Мурдат.

Гэн ободряюще улыбнулся:

— Все три? Вот это да! Спасибо.

Мальчик, которого Гэн провез на коне, вдруг покраснел от волнения и подбежал к своему отцу. Тот положил ему руку на плечо и посмотрел на Гэна.

Гэн посмотрел на ребятишек и произнес:

— Давайте посмотрим, что там.

Те, отталкивая друг друга, с радостными криками бросились помогать мужчине. Первый змей оказался огромным, выше Гэна. Верх и низ змея были покрыты бумагой, а в середине оставался промежуток. Бечевки были толщиной в палец. В то время, как одни ребята собирали змея, остальные привязывали большой мешок с камнями к распорке в низу конструкции. К мешку была привязана специальная бечева. Когда змей был собран, все отошли от него, чтобы полюбоваться своей работой.

Подул ветер, и их детище рванулось вверх, но привязанный к дереву змей не мог улететь далеко. Кроме того, подняться в воздух ему мешал огромный, наполненный камнями мешок. Погонщик змея (а именно так называли людей этой профессии у Джалайлов) отвязал его и взял веревку в руки, чтобы управлять полетом этого воздушного монстра. Мало-помалу змей набрал высоту. Погонщик приноровился к своему летающему скакуну, и тот, послушный рукам человека, выписывал пируэты в воздухе. Погонщик обернулся к Гэну:

— Теперь можно?

Гэн кивнул в ответ. Погонщик потянул другую веревку, привязанную к мешку. Натягивая и отпуская первую веревку, он заставлял змея выделывать в воздухе невероятные пируэты.

Из мешка, привязанного к змею, посыпались камни. Змей летел очень высоко, и камни были почти невидны. Через несколько секунд они достигли земли, фонтанчики пыли указывали на место их падения. Часть камней рухнула в небольшую рощицу, и дети радостно закричали, увидев, как посыпались листья и ветки, сломанные упавшими камнями.

Задумавшись, Гэн наблюдал за полетом змея. Дети помогли погонщику вернуть змея на землю. Как только монстра вновь привязали к дереву, человек приступил к сборке второго. По размерам этот змей был чуть больше детских змеев, но гораздо прочнее их. С первым же порывом ветра он взмыл под облака. Когда змей поднялся на высоту чуть более ста шагов, погонщик достал приспособление, отдаленно напоминающее трубу, по бокам которой находились диски с закрылками. Мужчина прикрепил трубу к веревке, привязанной к змею, и странное приспособление, треща, начало подниматься в воздух. Мальчишки уже знали о том, как работает эта штука, глаза их заблестели в предвкушении зрелища. Когда труба достигла змея, треск прекратился. Погонщик змея принялся изо всех сил дергать за веревку, заставляя змея выписывать разнообразные фигуры высшего пилотажа. Странное приспособление пронзительно завыло. Звук этот, доносясь сверху, то затихая, то усиливаясь, создавал жуткое впечатление.

Погонщик змеев улыбнулся, увидев изумленное лицо Гэна.

— Мы часто используем трещотку, чтобы предупредить об опасности. — Погонщик подозвал сына и приказал ему показать Гэну еще одно приспособление. Мужчина объяснил: — Это наша почта. Когда эта штука достигнет змея, то освобождается вот эта защелка, и послание падает на землю.

— Отлично, — ответил Гэн. — А где последний?

Мужчина вытащил третьего змея из-под покрывала. Последний змей был немного больше второго, но идентичен по форме. К нему было прикреплено тонкое лезвие два фута длиной. Погонщик змеев старался держать его подальше от себя. Клинок вибрировал на ветру, отражая солнечный свет и отбрасывая блики на изумленные лица детей. Мужчина указал на две тонкие бечевки.

— С их помощью я буду управлять клинком.

Он отогнал любопытных мальчишек и запустил змея в воздух. Когда тот поднялся достаточно высоко, погонщик смог управлять клинком с помощью бечевок. Лезвие издавало шипящие звуки, и змей был похож на атакующего сокола. Когда веревка закончилась, погонщик потянул ее на себя, заставив змея подняться повыше.

Неподалеку в воздухе находился второй змей, с трещоткой, управляемый сыном погонщика. Все забыли про него, восторженно заглядевшись на змея с клинком. Погонщик бросил быстрый взгляд на второго змея. Он потянул веревку, и вооруженный змей мгновенно откликнулся: он рванулся вперед и перерезал бечевку мальчика. Трещотка издала резкий звук, и змей мальчика начал падать на землю.

Никто не произнес ни слова. К тому времени, когда поверженный змей упал на землю, погонщик уже спустил вниз его смертоносного собрата. Гэн обратился к детям:

— Вы должны молчать о том, что увидели сегодня. Этот секрет должен остаться между нами до тех пор, пока мы не используем воздушных змеев против наших врагов. Клянетесь?

Серьезные, испуганные мальчики закивали головами. Поблагодарив их, Гэн повернулся к погонщику змеев:

— Мне нужно двадцать больших змеев, десять с трещотками и двадцать с клинками. Деньги получишь у Класа.

На обратном пути в замок Гэн размышлял об увиденном. Для хорошо обученной армии змеи не представляют никакой опасности и будут уничтожены в мгновение ока. Но они доставят немало хлопот неотесанной деревенщине, загнанной силком на войну.

Гэн оглянулся: мальчишки продолжали беззаботно забавляться со змеями, ничего не подозревая о том, какая важная роль отводится в будущей войне с Оланами их безобидным игрушкам.

Игрушкам?.. Гэн сердито сплюнул.

Он готов был на все ради освобождения Нилы.

Медленное выздоровление, переговоры с баронами, подготовка армии — все это отнимало у него слишком много сил и времени. Но без всего этого ему ни за что не добиться победы над Оланами. Клас и все остальные тоже трудились не покладая рук. Достижения были немалыми: на их стороне бароны, у них есть армия.

Однако, хотя Фин, Одиннадцатый Западный и Галмонтис признали его своим вождем, Гэн не чувствовал себя уверенно.

Нила.

У Гэна закружилась голова, и ему пришлось остановить коня. Поводья свободно упали, Гэн ухватился за луку седла. Он знал, что с ним происходит, но был бессилен остановить это. Раньше это всегда случалось с ним ночью. Гэн закрыл глаза.

Как всегда, вначале появился яркий пульсирующий круг. Внутри круга был ее образ. Она взывала о помощи, протянув к нему руки. Губы ее шевелились, но Гэн ничего не слышал. Потом круг стал уменьшаться. Образ Нилы начал расплываться, черты стали нечеткими.

И так происходило всегда: круг уменьшался и внутри его всегда было какое-то видение. Мать Гэна предсказала своему сыну два пути: большой успех или забвение. Гэн сердцем чувствовал, что, если внутри круга не будет ничего, его ждет забвение.

Глава 77

Сайла рывком отвернулась от света факела, когда заскрипела, открываясь, дверь камеры. Часть света попала на заднюю стену темницы, явив глазу скрывавшихся там отвратительных насекомых. Сайла кинулась на них, пытаясь затоптать сколько сможет до того, как они попрячутся по щелям каменных стен. Не обращая внимания на пришельцев, она продолжала выискивать их, глотая слезы отчаяния и отвращения. Кто бы там ни стоял у двери, он был намного менее важен, чем возможность уменьшить население ее камеры. Только после того, как свет усилился, она поняла, что это не просто очередная раздача пищи. Подняв руку, чтобы прикрыть глаза, Сайла обернулась и всмотрелась в ослепительное сияние. Фигуры были почти неразличимы. На одной были белые одежды. Другая была в черном. Постепенно глаза Жрицы приспособились: одежда второй фигуры была зеленой. Темно-зеленой.

Воспоминания о зелени заполонили ее мысли. Ей привиделись зеленые побеги крокусов на фоне снега. Море. Лес. Летний луг.

Алтанар заговорил, и его голос дрожал от наслаждения. Сайла в страхе согнулась, инстинктивно пытаясь защитить своего будущего ребенка. Ее испуг развеселил Алтанара.

— Как это на тебя похоже! — глумливо произнес он. — Из-за твоего вмешательства погибнут десятки людей, которые иначе могли бы жить. И все же стоит тебе услышать своего короля, стоит очутиться лицом к лицу с правосудием, и первая мысль — забота о своем отродье.

Он что-то тихо сказал, и факел подняли выше, осветив камеру. Алтанар продолжал:

— Я не собираюсь причинять тебе вред. Я ведь дал настоятельнице слово, что прослежу, чтобы тебя никто не пытал здесь.

Он остановился, и Сайла почувствовала, что король ждет от нее слез раскаяния. Однако она понимала, что это будет ошибкой, это станет позором для Церкви и унижением для нее.

Но как безумно ей этого хотелось!

В трансе она была сильна. Но с трескающейся коркой грязи на коже, с нарывами от укусов насекомых трудно думать о гордости. Дыхание ее перехватывало от собственной вони.

Возможно, все, чего он хотел, — это увидеть, как она умоляет. Об этом Сайла никогда не задумывалась. Возможно, если она унизится, покорится, то в конце концов обманет его. Но она понимала, что наказания все равно не избежать.

Сайла представила, как она стоит на коленях, обняв его ноги. Да, она сделает это. Все что угодно. Скажет ему, что он справедливо наказал ее. Поблагодарит за то, что указал ей на ошибки. Заставит поверить. Скажет, что он должен наказать ее еще больше.

Только не это. Не камера. Он даже не представляет себе, что это такое. Никто не может этого представить. Даже Алтанар не будет так жестоко наказывать, если поймет, что это такое. Она расскажет ему о пище. Нет, не о пище; он и так должен знать о ней. О грязи и о том, что прикасалось к ней в темноте. Для нее это грех — быть нечистой. Он должен знать об этом.

— Ванну, — слово вылетело наружу, но даже она сама с трудом смогла его понять. Сайла повторила, и на этот раз вышло немного лучше.

Сколько времени прошло с тех пор, как она последний раз разговаривала? Месяц? Больше? Какая разница. В камерах не было ни дней, ни ночей, ни времен года; время в них текло как в могиле.

Его лицо расплылось в улыбке. В голосе был смех:

— Я с трудом понимаю тебя. Странно. Раньше ты была более красноречива!.. Впрочем, не важно. Боюсь, о ванне не может быть и речи. По крайней мере до тех пор, пока Церковь не решит освободить тебя.

— Когда? Пожалуйста, когда?

Алтанар снова сделал длинную паузу. Как он может так поступать? Ведь он видит, сколько в ней накопилось страдания, как он может получать удовольствие от того, что заставляет ее ждать?

— Торговцы рассказывают, что на юге плохая погода, — сказал король. — Паводки смыли мосты и паромы. Посланцы из аббатства Ирисов не смогут вернуться до конца лета. Возможно, даже до начала осени.

Она должна просить. Да, умолять.

Но когда Сайла попыталась заговорить, ее язык одеревенел, глотка стала шершавой и жесткой, словно старая кожа. Произносимые звуки не имели ничего общего со словами.

Алтанар снова засмеялся:

— И не благодари меня.

Его смех звучал издевательством. Дверь захлопнулась. Сайла закричала, бросаясь на нее. Хриплые гортанные звуки, которые она производила, не были словами, но они умоляли. Стуча кулаками в дверь, она кричала, стараясь, чтобы он услышал, понял, проявил милосердие. Внезапно женщина поняла, что он снова заговорил. Она прикусила кулак, чтобы замолчать и понять его слова.

— Сюда направляется твой старый друг Ликат со своими Собаками. Мы вместе выступим против Харбундая. Ты не увидишь, как умрет твой муж. А вот Мондэрка я хочу оставить в живых. Покажу ему, как его жена понесет от меня. Все должны узнать, что бывает с теми, кто идет против королевской власти.

Шаги не были слышны, так что Сайла могла знать об их уходе лишь по угасающему отблеску факела на полу камеры. Она упала на четвереньки, и ставшие такими чувствительными пальцы пробежали по стыку дерева и камня. Секунду она смотрела в черную пустоту — туда, где только что находилось светлое пятно. Точно так же катятся волны, унося в море солнечный свет. Иногда под ветром колосья в полях сгибаются так же — от блестящего к тусклому.

Она бросилась на стену, вцепившись зубами в кулак, но тут же вспомнила об опасности, которую представляют местные земляные твари. Все те усилия, которые Сайла прикладывала, чтобы не расчесывать укусы, пропадут впустую, если она сейчас сама прокусит руку до крови. Но ее скрученные, словно пружина, эмоции требовали какого-то выхода. Можно бросить все силы на упражнения, которыми она поддерживала форму в заточении. Но от усилия она сразу вспотеет. Воздух в камере станет еще отвратительнее. Ее мысли истерично забегали — ну и что с того? Она сдержала смех и начала бег на месте, считая шаги, которые сливались в мили.

Вот она скользит по замку, вот минует городские ворота. С севера появится Клас. Они встретятся где-то на полпути. Ее босые ноги касаются нагретой солнцем земли. Она бежит к нему…

Алтанар стоял у начала лестницы, ведущей наверх, прочь из подземелья. Около самого носа он держал маленький полотняный мешочек. Время от времени он взмахивал им, обращаясь к блюстителю истины:

— Этот гнилой воздух пересилил даже мой пакетик с благовониями. Теперь он пахнет точно так же, как и все вокруг. Как только ваши люди справляются с этим?

Блюститель остался невозмутим.

— Это наш долг.

— Да. — Алтанар кивнул, удовлетворенный ответом, и энергично потер руки. — Кстати, что слышно о том охраннике, который связался с этими Танцующими-под-Луной?

Занервничав, блюститель позволил озабоченности проступить в своем голосе. Да, один из его людей посещает их церемонии. Его жена носит диск, однако сам он этого не делает.

Алтанар подумал, что стоило бы наказать блюстителя. Конечно, он доложил о преступнике, но должен отвечать за проступки своих подчиненных. Пожалуй, надо, чтобы он слегка пострадал. Алтанар вздохнул: еще так много предстоит сделать!..

— Я хочу повысить его. — Бровь блюстителя дернулась от удивления, но король продолжал. — Я хочу назначить его главным в отделении, где содержат Жрицу. И уменьшите наполовину ее рацион. — Удивление превратилось в смущенное понимание. Алтанар был к этому готов. Никто ничего не может понять, пока не разъяснишь все до мелочей. — Она умрет. Никаких повреждений, ни малейшего синяка. Никакого яда — эти Церковные ведьмы слишком хорошо во всем разбираются. Если она угаснет от горя и раскаяния, они ничего не смогут сказать. А если вдруг окажется, что Церковь не отлучит ее, ты заявишь, что это Танцующий-под-Луной заморил ее голодом, потому что он, как и все остальные, ненавидит Церковь. Все понятно?

— Да, мой король.

— Надеюсь. Сколько времени это займет?

Блюститель принялся изучать пятно на дальней стене.

Потом почесал нос.

— Месяц. Может быть, пять недель.

— Месяц? — В голосе Алтанара было отвращение. — Смешно. Как только Харбундай падет и я подчиню себе Собак, я избавлюсь от Церкви. Еще не знаю как, но я сделаю это. Мне надоело их постоянное вмешательство. Месяц! И ни одним днем больше!

* * *

Единственным утешением Гэна было наблюдать за Внутренним Морем. Лишь тогда он мог на пару минут отвлечься от мыслей о Ниле и о том ледяном колодце, который прежде был его сердцем. Даже сейчас, через месяц после того, как Волки захватили замок Малтен, юноша проводил все свободное время, глядя на воды, чье непрерывное движение захватывало разум. Таинственность переливающихся цветов привлекала его. Порою свет падал так, что далекие горы Китового Берега казались совсем близкими и Гэн даже чувствовал запах снега, доносящийся с запада. Иногда небо бывало скрыто тяжелыми тучами с Великого Океана. И тогда он стоял и смотрел, как свинцово-серая масса неотвратимо закрывала всю гряду, а потом окутывала и само море.

Лодки тоже зачаровывали его. Гэн часами мог наблюдать, как они рассекают воду, и даже научился управлять одной из небольших лодчонок. Их скорость и маневренность напоминали ему длинноногих водомерок, в которых он в детстве бросал камни.

Два года назад Гэн еще был ребенком и мечты его были мечтами обычного мальчишки. Теперь он обучал армию, чтобы уничтожить короля и основать новое государство.

Его мечты были теперь уже не его.

Отцеубийца. Цареубийца. Король.

Узник.

Как и Нила.

Из замка он мог разглядеть Олу. Она была там. Его Вестники к Алтанару возвращались, не принося ответа на требования вернуть его жену. Второй узнал, что ее держат в одиночестве в королевском замке. Сайла находилась в каком-то месте, называемом камерами. Больше о ней ничего не было известно.

Они узнали, что Ликат очень обрадовался, услышав, что Нила в руках Алтанара. Его скоро ждали в Оле, и он уже потребовал ее выдачи.

Эта новость была словно нож в спину. И Гэн здесь был бессилен.

Ежедневно, иногда ежечасно Клас предлагал организовать вылазку и освободить женщин. Он хотел, пытался, но не мог.

Джонс постоянно появлялся в мыслях Гэна. Он вспоминал, как удар по голове полностью изменил этого человека.

Рана на его собственной голове теперь совсем зажила, оставив лишь клеймо поражения и потери. Но он продолжал свое летаргическое существование. Гэн спал столько же, сколько обычно, так же ел, даже занимался с собаками и лошадьми. Только одно отличало его от прежнего вождя: он не мог решиться ни на какие серьезные действия.

Сон юноши был наполнен сновидениями о ее спасении. Мысль о том, что она в опасности, парализовала его мозг.

Из темной пустоты ночи он слышал другой голос. Это был голос его матери. Она говорила о победе или забвении, славе или позоре.

Если он попытается спасти Нилу и не сможет, позор будет абсолютным. Это завершило бы предсказание. Его жена и ребенок мертвы или в рабстве. Он сам сломлен. Все, чего он коснется, что он полюбит, будет осквернено. Любовь Нилы пропадет даром. Любовь его отца и его смерть окажутся глупыми и ненужными. Клас. Сайла. Раггар. Барон Джалайл.

Если он не сможет.

Все не должно было так заканчиваться. Однако страх, что все может закончиться именно так, был словно ловушка в его мыслях. Гэн не мог идти против него. Он ненавидел себя.

Юноша не стал поднимать глаз, хоть и знал, что Тейт присела рядом с ним. Ни один из них не начинал разговор, они просто сидели рядом, вместе наблюдая за морем и облаками. Потом Доннаси заговорила:

— Обучение войск союзных баронств идет неплохо. И было бы еще лучше, если б ты обратил на них свое внимание. — Она замялась, и Гэн повернулся к ней. Тейт твердо встретила его взгляд. — В армии растет беспокойство, потому что ты не следишь за ней.

— У меня есть кое-что на уме, — ответил юноша; его лицо пылало злобой. — Ты что-нибудь слышала о своем дружке — Танцующем-под-Луной? Том, который сбежал, когда похитили Нилу?

— Гэн, я же говорила тебе, что отослала его. Он не мог быть связан с похищением Нилы.

После долгой паузы, мрачно взглянув на юг, Гэн произнес:

— Извини. И как вы еще терпите меня? Я потерял свой путь!

— Это все от беспомощности. — В ответ на резкий взгляд Гэна Доннаси медленно кивнула. — Ты ведь воин и уже давно вернул бы ее, если б был вариант спасения. А рано или поздно он обязательно найдется. В этом разница между беспомощностью и безнадежностью. Послушай специалиста.

Она поглядела вниз, где ее рука лениво поглаживала камень стены, и вдруг отдернула ее. Тейт ощупывала шершавую поверхность куска гранита. Теперь она видела, что раньше на нем были глубоко высечены римские цифры. Их края потрескались и стерлись. Один конец камня обесцветился, будто его сильно нагрели. Числа были еле различимы; ей удалось разобрать только пару M и несколько X.

Внезапно ее затрясло от сдерживаемой ярости. Ей захотелось схватить Гэна за голову и толкать до тех пор, пока его нос не уткнется в камень. Доннаси хотелось закричать на него, объяснить, что он не понимает и малой доли того, что же такое беспомощность, безнадежность и все остальное. Что он может знать об одиночестве?! Ее раса исчезла с лица земли. Единственные сохранившиеся друзья из ее мира бежали из Олы — но куда? Никто не знает.

Его одиночество не могло с этим сравниться.

Гэн уставился на нее. Только теперь Тейт заметила, что сжимает руку, которая наткнулась на цифры, будто обожженную.

— С тобой все в порядке? Я не хотел тебя оскорбить.

— Я подумала о другом. Ничего страшного. Ты идешь?

Он последовал за ней без всякого спора и понял, что она была права. Воины явно воспряли духом, увидев его. Это пристыдило Гэна. Если бы они знали, что от него осталось, они бы взбунтовались. И юноша не мог винить их за это.

Люди реагировали на то, что видели, а не на то, что было на самом деле. Главное, они постоянно обучались. В течение следующего часа Гэн и Тейт вместе наблюдали за этим, а потом юноша почувствовал, что должен уйти.

Он ничего не сказал, но был благодарен, когда Доннаси последовала за ним. По дороге обратно на замковую стену она без умолку говорила о методиках тренировки и расписании занятий.

Его внимание привлек большой катамаран. Он разрезал воду, словно острое лезвие. Правый поплавок выныривал из воды целиком, отзываясь на попытку шкипера выжать все, что можно, из свежего бриза. Когда корабль приблизился к докам, маленькие фигурки команды забегали по палубе, опуская двойной парус. Они прыгали на хлопающей ткани, а шкипер, крупный мужчина с густой черной бородой, направлял корабль в док. Он развернул его боком в тот момент, когда столкновение, казалось, было уже неизбежно, и матрос со швартовым соскочил на землю так легко, будто прошел через дверь.

Гэн повернулся к Тейт.

— Это не рыбаки, — сказал он. — Готов поспорить, что это торговцы, когда им есть чем торговать, и пираты, когда нечем.

Доннаси покачала головой.

— Не буду спорить. Не мне… — Она остановилась, опершись на его плечо. Почти сразу же женщина отдернула руку, а когда Гэн недоуменно спросил, в чем дело, нервно рассмеялась. — Я думала, будто увидела что-то, но, кажется, ошиблась. Это было просто… — Она снова замерла, и на этот раз из ее горла вырвалось что-то среднее между стоном и криком.

Гэн проследил за ее взглядом.

— Кто это? Ты его знаешь?

Показывая рукой в сторону корабля, Доннаси была настолько возбуждена, что подпрыгивала на месте.

— Не тот, не бородач! Тот, который рядом с ним! Это Мэтт Конвей, один из людей, с которыми я… Один из наших! Это он! — По щекам бежали слезы, но она их не замечала. Тейт прыгала на стене, придерживаясь за Гэна, чтобы сохранить равновесие. — Мэтт! — Ее голос сорвался, и она закричала снова: — Мэтт! Мэтт Конвей!

Человек в лодке пошевелился, оглядываясь. Она снова закричала, размахивая руками. Человек сошел на землю, пытаясь определить, кто же его зовет.

Выхватив из кобуры пистолет, Доннаси выстрелила. Сотни чаек с воплями взвились с крыш окружающих зданий и доков. Люди тревожно закричали. Стая обезумевших голубей закружилась вокруг Тейт и Гэна, их было так много, что они совершенно закрыли собой доки на целых пять секунд. Когда птицы наконец успокоились, человек внизу смотрел прямо на Доннаси. Откинув голову назад, он издал крик, который рос до почти неразличимой ноты, заканчиваясь громогласным «ха».

Теперь настала очередь Гэна удивляться.

— Так кричат только у нас, когда гонят стадо. Он узнал это от наших людей?

— В другом месте, мой ковбойский друг, совсем в другом месте!

Это замечание звучало для Гэна совершенной чушью, но Тейт сорвалась с места, даже не успев договорить.

Он не мог припомнить, когда чувствовал такое возбуждение в последний раз. Почему он ощущает его именно сейчас, юноша тоже не мог понять. Так или иначе, он поспешил за Тейт, дабы принять участие в происходящем.

Глава 78

Встреча в доке казалась Гэну нереальной. Он был уверен, что Тейт — женщина с крепким характером и хорошим чувством юмора; и он ни разу не видел, чтобы она вела себя так по-детски. Даже ее друг, мужчина, которого она называла то «Мэтт», то «Конвей», то «дорогой», смутился от буйности такого приветствия. Он оглядывался по сторонам, будто хотел найти кого-нибудь, кто охладит ее пыл. Но никто не пришел ему на помощь, и прошло немало времени, прежде чем Доннаси прекратила целовать его, повторяя, как рада его видеть, и сообразила представить его Гэну. Взяв правую руку юноши в свою, Конвей стал двигать ее вверх-вниз. На секунду это озадачило Гэна, но потом он вспомнил, что Тейт с Джонсом делали то же самое, когда они впервые встретились. Они считали это чем-то вроде связующего жеста. Вероятно, религиозного.

Конвей представил шкипера катамарана. Его звали Вал, и он не только признал, что является пиратом, но и представился им. Махнув Конвею, Вал сказал:

— Я знаю тебя, Гэн. Мы поспешили сюда, как только узнали, что барон Малтен исчез. Ты теперь барон Джалайл-Малтен, не так ли?

— Я тоже знаю тебя, Вал. Я Гэн Мондэрк. Баронства принадлежат мне, но я не претендую на титулы.

Тут вмешалась Тейт. Она подвинулась от Конвея поближе к Гэну:

— Он слишком скромен. Он собирается стать королем Харбундая. Сейчас мы обучаем войска трех других баронств. Когда они будут готовы, мы покажем этому клоуну Алтанару, что почем.

— Клоуну? — Гэн нахмурился. — Ты никогда не употребляла этого слова.

Доннаси запнулась.

— Оно из нашего языка. Мэтт поймет. — Она озорно улыбнулась. — Это не очень уважительное слово.

Гэн серьезно произнес:

— Тогда оно подходит для Алтанара. Клоун. — Ему понравилось, как это звучит. — Клоун Алтанар! — Затем он обратился к Валу: — Ты пришел неспроста. Невежливо с моей стороны заставлять тебя говорить о деле на берегу. Пойдемте, я провожу вас в замок. Прошу вас быть моими гостями. — Юноша легко произнес эти слова, гадая, чувствуют ли они напряжение, растущее в нем. Он пытался приписать это Тейт, доказывая себе, что просто отвечает на ее радость от встречи с другом. Это было одной из причин, но не единственной. Гэн чувствовал себя по-другому. Окружающий мир снова коснулся его чувств. Напряженно, неуверенно, но он чувствовал. Шагая по деревянной пристани, юноша слышал плеск волн и ощущал запах лодок. Небо стало теплее и глубже. Он удивился, поняв, что все это время его мысли были лишь о потере и пустоте.

Замок Малтен стоял почти у кромки воды, так что идти до ворот пришлось недолго. Они были двойными: сначала решетчатые железные створки из круглых дюймовых прутьев, а за ними шипастые балки со следами долота. Огромные лебедки поднимали их вертикально. Тяжелые цепи свисали с блоков. Гэн указал Валу на всю систему.

— Прислуга утверждает, будто замок никогда не брали приступом. Они говорят, что эти ворота еще не испытывались в деле.

Вал усмехнулся, поглаживая густую бороду:

— Это одна из тех вещей, которые мы должны обсудить, Мурдат. — Валу было приятно его удивление. — Да, я знаю твой титул. И еще кое-что. Пиратам нужны самые лучшие шпионы.

Как только они вошли в замок, Гэн послал за Класом и Эмсо. Его новое состояние требовало их присутствия. Он ускорил шаг, направляясь к пиршественному залу.

Тейт, напротив, пошла медленнее. Она хотела остаться наедине с Конвеем. Они обменивались словами, прерывая друг друга, восклицая, беря друг над другом верх и проигрывая друг другу со смехом. Они быстро оценили ситуацию. Только когда Мэтт рассказал о том, что случилось с Фолконером, а Тейт о Джонсе, они заговорили спокойнее и тише. Но радость от встречи была столь велика, что даже печальные вести не могли заглушить ее надолго. Веселье сменилось глубоким пониманием, которое само по себе было счастьем. Услышав, что Леклерк, Картер, Анспач и Бернхард целы и здоровы, Доннаси расплакалась от радости. Подождав, пока она отойдет от потрясения, Конвей продолжил разговор.

Когда Тейт описала битву у Медвежьей Лапы, он дополнил рассказ замечанием о послании, нацарапанном на шлеме, однако разговор о сражении вызвал в его глазах лукавую усмешку, а когда она попыталась выяснить, в чем дело, Мэтт лишь подмигнул и попросил проявить терпение. Потом без всяких объяснений он снова стал серьезен.

— Я много думал о Мэг Маццоли. Возможно, даже слишком много… Помнишь, она была уверена, что мы найдем здесь мирное пасторальное общество? Я рад, что она не увидела всех прелестей этого мира. — Он кивнул в сторону Гэна и Класа. — Они достаточно пасторальны, но не слишком миролюбивы.

Тейт удивилась возмущению, прозвучавшему в этой фразе.

— Эти люди делают то, что должны. Ты ведь рассказал мне, на что похож этот Алтанар. Кто-то должен ведь о нем позаботиться?

Конвей вздохнул:

— О нем мы непременно позаботимся. Поэтому мы и здесь. Но обсудим это позже. Расскажи лучше о своем новом доме. Вы все переехали сюда месяц назад?

Снова начался оживленный разговор, серьезность была позабыта.

КогдаКлас и Эмсо прибыли, запыхавшись от спешки, кухонная прислуга уже расставляла еду и напитки. Пара следующих минут были посвящены вежливым представлениям и протоколу. Клас сразу перешел к делу:

— Кажется, Вал, ты больше похож на нас, чем все остальные, поэтому я спрошу тебя прямо: чего ты хочешь?

— Буду считать это комплиментом, Клас на Бейл. Думаю, мы сможем стать друзьями, а мне нужны друзья. Особенно если они считают короля Алтанара врагом.

Гэн произнес:

— Полагаю, ты знаешь, что он захватил наших жен. Так что ты попал к самым непримиримым его врагам.

Залив в глотку половину рога пива и утерев рот ладонью, Вал спокойно попросил Гэна поддержать пиратство. Его план был крайне прост. Гэн должен был время от времени предоставлять ему тихую гавань, а он, со своей стороны, первым предлагал Гэну любые товары, награбленные с оланских кораблей. Это принесет им богатство и ослабит Алтанара.

— Только тихую гавань?

Эта реплика ввергла Вала в задумчивость. Наконец он сказал:

— Еще может понадобиться неожиданный рейд. Узнав, что на его лодки нападают жители Китового Берега, Алтанар последует за нами. Мы хотим, чтобы вы покусали его за пятки отсюда, если мы попросим помощи. — Он закашлялся. — Не то чтобы вам придется делать это очень часто. Мы не просим сражаться за нас.

Гэн почувствовал прилив энергии. Вал задел его гордость.

— Под моим началом две тысячи пятьсот Волков. Мы не станем «покусывать». Вот что я предлагаю. Будь одним из нас. Я собираюсь раздавить Алтанара, а потом избавить свое племя от человека, разрушающего его. Присоединяйся ко мне. Присоединяйся к новому Харбундаю, единой нации. Больше не будет лживых союзов. Больше не будет рабства. Каждый будет волен плавать в море, если пожелает, а земля станет безопасна для всех, живущих на ней.

Вал отнесся к этому скептически.

— Ты? Свергнешь Алтанара? Его войско превосходит твое по численности самое меньшее в пять раз. Алтанар годами ослаблял Харбундай. Теперь он готов к последнему броску. И с ним воины Собаки.

Растущее возбуждение Гэна превратилось в нетерпение. Он вскочил на ноги.

— Почему мне постоянно приходится спорить? Послушай! Если мы не уничтожим его, он сам уничтожит нас! Мое племя используют, словно лучину для растопки очага. — Он отвернулся от Вала и наставил указующий перст сначала на Класа, потом на Эмсо и Тейт. — Я был глупцом. Раз Алтанар держал мое сердце, я позволил ему захватить и душу. Месяцами я находился в спячке. Лето почти кончилось. Сообщите баронам, что зимовать я буду в Оле. Сообщите, что Волки голодны и я намерен накормить их. — Юноша снова повернулся к Валу, захватив взглядом и Конвея. — Ты нужен мне. Но если придется, я выступлю без тебя. Время для разговора прошло. Ты или со мной, или нет. Никаких уловок.

Вал спокойно и прямо встретил его взгляд. Они так долго разглядывали друг друга, что остальные уже начали беспокоиться, стуча по столу и двигаясь в поисках удобного места, ослабляя неожиданно оказавшиеся тугими застежки на одежде. Вал усмехнулся. Это прозвучало как глухой раскат грома; Тейт сначала подумала, что он зарычал, и ее рука потянулась к пистолету. Бородач произнес:

— Ты прав. К сожалению, мы всегда сражались с Алтанаром, подкармливая его слабейшими из нас. — Он пожал плечами и поднял руку, прося внимания. — Мы поможем тебе. И больше, чем ты думаешь. Но без уловок дело не обойдется. Китовый Берег не станет подчиняться ни людям земли, ни разным речным рыбешкам.

Гэну хотелось закричать от облегчения, дать им понять, что теперь в нем снова пылает пламя жизни. Однако он решил, что лучше будет показать это своими делами.

Сила Людей Собаки была в сочетании быстроты и мощи. Лошади, которые несли их в битву, были лучшими. Воины обрушивались на врага с жестоким ударом и отступали, не дав ему ответить. Они хвастались, что у них не бывает флангов, а противник никогда не может сказать, откуда на него нападут.

Боевые корабли давали Гэну похожие возможности на море. Они могли нанести удар в любом месте побережья. Алтанар никогда не сможет догадаться, где их ждать. Если все сделать правильно, он о них вообще не будет догадываться.

Подойдя к Валу, Гэн положил руку ему на плечо:

— У нас не будет проблем с сотрудничеством. Мы нужны друг другу. До того как прибудут бароны, нам нужно многое обсудить.

Юноша оглядел стол. Его друзья. Они доверяли ему, ждали, когда он снова вернется к жизни. Теперь они широко улыбались, узнавая нового — и старого — Гэна, и он подумал, есть ли у кого-нибудь еще такие товарищи. Не в силах больше говорить, он поспешил прочь из комнаты, оставив шум позади. Он взбежал по ступеням прохода на стену, отталкиваясь изо всех сил, ликуя от неожиданной боли в мышцах и суставах. Остановившись на том самом месте, где они с Тейт разговаривали, он глубоко-глубоко вдохнул чистый воздух.

Нила все еще была там. Она звала.

Гэн наклонился вперед, сжимая пальцы на теплом камне, пока они не затрещали.

— Будь храброй. Я иду.

* * *

Этим вечером, после ужина, Тейт вместе с Конвеем и Валом стояли у корабля. Мэтт помог ей забраться на борт, и первой вещью, которую он показал, был парус.

— Тебе надо на это взглянуть, — сказал он, указав на складку унылой серо-голубой материи.

Брови Доннаси поднялись от удивления, когда она взвесила ее в руке.

— Хочешь верь, хочешь нет, но это что-то вроде бумаги. Попробуй разорвать ее.

Она взглянула на Вала, тот улыбнулся и кивнул. Не в привычках Конвея было просто так проверять ее силу, поэтому Тейт была уверена, что тут что-то кроется. Несмотря на это, она дернула за край. Он чуть растянулся. С напускной серьезностью женщина опустила его в воду, чтобы размочить. Но ничего не изменилось. Теперь, уже заинтригованная, она рассмотрела материал повнимательнее, пытаясь найти вытертые места, особенно там, где он был прошит. По надрывам можно было заметить, что парус имеет слоистую структуру: слой переплетенных волокон, потом слой обычной ткани. Странная волокнистая субстанция переплеталась с тканью, сливаясь с ней в единое целое. Наставив на Конвея обвиняющий палец, она заявила, что он лгун.

Тот весело сказал:

— Ну, две трети этого материала является бумагой. Так или иначе, самое главное в его легкости и прочности.

— Я никогда не видела ничего подобного. Он тяжелее нашего пластика, но ненамного. Как они его делают?

Вал громко рассмеялся:

— Никто не знает всего процесса целиком. Материю ткут как обычно, а создание бумаги и соединение материалов проводится в несколько этапов. Как рассказывают певцы нашего племени, однажды кузнец, разочаровавшийся в способностях своего сына, вызвал его на состязание, предложив сделать что-нибудь достойнее своего собственного ремесла. Он отрекся от мальчишки, заявив, что тот слишком мягок для мужчины. В ответ на это сын сделал первый парус, доказав, что мягкий необязательно значит слабый. В наши дни одни знают один шаг, другие — другой и так далее. Все это связано с водорослями, крабами и мидиями. — Он скорчил рожу. — Если тебе когда-нибудь доведется попасть под ливень с новым парусом, ты поймешь, что без морской дохлятины здесь не обошлось, уж это я обещаю.

Все дружно рассмеялись, и бородач оставил их, сославшись на переговоры с Гэном.

Проводив Вала взглядом, пока тот не отошел достаточно далеко, Конвей повернулся к Тейт. Он вопросительно посмотрел на нее.

— Не все в этом мире придумано для войны. Мы должны указать направление. Мы — чужеземцы — знаем, куда может привести не та дорога.

Доннаси поняла его. Сама не осознавая того, она рассказала историю о гранитной глыбе с высеченной надписью. Когда потекли слезы, Мэтт обнял ее, усадив на банке рядом с собой. Он описал ей свои чувства в тот момент, когда впервые увидел огромный брильянт, названный королевским Знаком, и понял, откуда тот украден. Некоторое время они делились друг с другом историями о предметах, вызывавших к жизни воспоминания об их старом мире.

Тейт вздохнула:

— Это все равно не поможет. Я имею в виду, мне казалось, будто я чувствую себя получше во время разговора с тобой, но теперь это прошло. Я знаю, что пустота никогда не покинет меня. Для нас жизнь никогда не изменится, как ты думаешь? Я неделями не видела ничего, напоминающего мне о доме, и — пожалуйста! — увидела кинжал, в рукоять которого вместо украшения был вделан осколок бутылки из-под кока-колы, или эти ворота, сделанные из обломка железобетона; это как удар. И мне больно.

Конвей сжал ее плечо.

— Со всеми так. Думаю, остальным женщинам приходится даже хуже, чем тебе. — Он рассказал о настоятельнице Ирисов, сводившей их на Берег Песен, чтобы они поняли, куда попали. — У них была возможность вернуться в обитель, и поэтому они не видели всего того, что видели мы. Они жили такой простой, понятной жизнью, и, когда что-то из глубины веков оказалось прямо перед ними, шок был слишком силен. Дженет Картер чуть не сдала нас Алтанару; она чувствовала себя настолько оторванной от всего привычного, что стала ассоциировать себя с захватчиками. Ты слышала о таких случаях?

Она коротко кивнула.

— Возможно, я поступаю точно так же. Я изо всех сил стараюсь помочь этим людям. Особенно Гэну и женам Волков. — Она взглянула на Конвея, будто боясь, что он будет смеяться над ней. — И собираюсь продолжать. Я хочу оставить память о себе. Еще не знаю как, но думаю, должен быть какой-то смысл в том, что я выжила и попала сюда. — На миг она остановилась, чтобы продолжить с еще большим вызовом: — До сих пор я помогала Гэну и рада этому: мне кажется, он идет верным путем. Может быть, я останусь с ним, может быть, нет. Но я хочу оставить свой след.

— Ха! — воскликнул он, наполовину шутя, наполовину предостерегая. — Остальные тоже хотят помочь, Доннаси. Как, по-твоему, чувствуют себя Картер, и Бернхард, и Анспач? Они присматривали за детьми, но, попробуй только они обучить этих детей математике или письму, их бы сразу уволокли на берег и выпороли.

Мэтт тихо рассмеялся, и Тейт сердито посмотрела на него. Он рассказал, как Леклерк «открыл» черный порох.

— С его помощью Луис спас наши жизни. Историки этого мира поставят его на место сэра Френсиса Бэкона, если только он сможет сделать еще пороха. И ему становится плохо от этой мысли. Раз уж ты решила поговорить о презрении к самой себе, подумай, как чувствовали себя мы с Леклерком, обучая солдат Алтанара обращаться с огнестрельным оружием.

— Ты ведь говорил, что вы смогли забрать все с собой?

— Точно.

Она медленно встала, обхватив себя руками, словно заходящее солнце отобрало у нее все тепло. Конвей предложил ей свой жилет, и Доннаси благодарно улыбнулась.

— На самом деле мне не холодно, — промолвила она, опираясь на его руку, чтобы спуститься с лодки в док. Ей показалось, что он не хочет ее отпускать. «Все так скоротечно, — подумала она, — мне уже начинают чудиться разные вещи».

Мэтт прервал ее задумчивость:

— Я никогда не говорил, что жалею тебя — я имею в виду, из-за пастора. Это, должно быть, действительно причиняет боль.

— Спасибо. Эти Танцующие-под-Луной — сумасшедшие. Фанатики. Ты не поверишь перемене, произошедшей в нем. Я никогда раньше не говорила с таким отъявленным негодяем. Он действительно верит, что каждый должен пройти через зло, чтобы возвыситься к добру. Это пугает.

— Настоящие проблемы начнутся, когда они столкнутся с Церковью. Даже Алтанар побаивается Церкви. Настоятельница в Оле идет по узкой дорожке — любой другой, бросивший вызов Алтанару, уже был бы мертв.

— Мы должны помочь Джонсу, если сумеем его разыскать. Все это неправильно, он хороший человек. Ему необходимо помочь.

Конвей молча кивнул. В замке загорались огни; оранжевые прямоугольники окон, казалось, отвечали умирающему на склонах гор зареву. Облака над головой светились розовым и пурпурным светом. Рядом черные волны игриво бились о сваи.

— Все не так уж плохо. — Мэтт поглядел в сторону юга, туда, где поблескивали первые звезды. — Человек может жить. Бывали моменты…

Когда стало очевидно, что он не хочет продолжать, Тейт сама пошла ему навстречу.

— Кто она, Мэтт?

Он испуганно посмотрел на нее, потом состроил кислую мину.

— Ты подумала о женщине, не так ли? Она познакомила меня с Валом, она помогла нам бежать. А я даже не знаю, жива ли она еще.

— Ты влюбился? — Тейт взяла его за руку, ведя к замку.

— Не знаю. С нами всегда какие-то проблемы, правда? Мы никогда ничего не понимаем. Ну да, я думаю, что влюбился! — Сделав еще пару шагов, он убежденно произнес: — Да. Я уверен. И напуган. Я не хочу признавать, что люблю кого-то, кто не был там.

Они были уже у входа, и охрана начала опускать ворота. Цепи жутко гремели, огромные лебедки протестующе скрипели и завывали. Тейт хотелось поблагодарить их: если бы не они, она стала бы рассказывать о своем собственном одиночестве.

Конвей тосковал по одной женщине. Она оплакивала целую расу.

И все же ей нужен был кто-то.

Мэтт нарочно задержал свою руку в ее? Если да, то как он мог сделать подобное, а потом так легко говорить о том, что любит другую?

Доннаси покачала головой, остановившись, только когда поняла, что он может заметить. Он не такой. Ошибкой было даже подумать об этом.

Не надо быть такой удручающе, болезненно одинокой. Нельзя смотреть вперед, не ожидая от жизни ничего нового.

Глава 79

Начавшись с потери, лето превратило жизнь Гэна в унылую череду нежеланных дней. Теперь, когда жизненные силы вновь вернулись к нему, это время года будто сознательно решило сбежать от него: каждый новый рассвет приносил вести о растущей силе Оланов. Гордость и надежда, с которыми юноша наблюдал за возрастающими возможностями Волков, на следующий день сменялись подавленностью. Три «стаи» по пятьсот человек — правильное название «дивизии» воины настойчиво игнорировали — были полностью укомплектованы оружием и всем остальным. Но запоздавшие пополнения из последних двух баронств только начинали получать все положенное. Несмотря на это, ко времени, когда поспела ежевика, Гэн с удовлетворением думал о том, что каждая стая участвовала хотя бы в одной стычке с оланскими пограничными отрядами или работорговцами.

Однако о скоротечности времени Гэну напоминали не только новые рекруты и созревающий урожай. Каждая беременная женщина, каждый ребенок, которого он видел, подчеркивали это. Их вид восхищал и одновременно пугал его.

По крайней мере, Клас теперь снова был на его стороне. В своем отчаянии Гэн не смог разглядеть всю глубину страданий друга. Клас не позволял себе подобных слабостей. Осознавая свою беспомощность, он ждал. Его надежда никогда не ослабевала, и свою боль он переживал молча. Он заставлял Гэна действовать, но никогда не критиковал. Это смиряло юношу, придавая решимости быть таким же сдержанным.

Теперь Клас превратился в настоящий ураган активности, делая все необходимое, чтобы довести Волков до совершенства. Гэн еще не вернулся к активной жизни, а Клас проявил себя умелым политиком, позволив людям, опознанным, как оланские шпионы, следить за обучением Волков и жизнью их семей.

Сопротивление было еще одним способом распространять недовольство. Второй докладывал о растущем уровне беспорядков и репрессий.

Недовольные молодые люди бежали из Олы на север, присоединяясь к Волкам. Отряды Вала тоже получали пополнение. Заходя по делам в какой-нибудь тихий залив, его корабли всегда находили там новых добровольцев. Частенько человек приходил на черный рынок, чтобы продать тюк мехов, раковин или птичьих шкурок, а уходил уже членом команды.

Блюстители истины должны были наблюдать, чтобы племена предоставляли Алтанару необходимое количество людей. Доклады об их действиях настораживали. Отряды под предводительством блюстителей расползались от границы до самых берегов Матери Рек на юге и от Гор Дьявола на востоке до песков Китового Берега. Силы Алтанара были огромны и росли с каждым днем.

Обо всем этом Гэн размышлял, стоя в доке вместе с Шарой и Чо и наблюдая, как Вал заводит туда большой катамаран. Кроме двух больших, у него было еще десять меньших судов, и они, плавая вдоль берега в поисках выгодной торговли или грабежа, добирались аж до дальних северных стран, населенных народом Скэн.

Вал въехал в док, стоя на раме, удерживающей на месте поплавок. Это требовало большой ловкости, так как гнутая деревянная балка была добрых четыре дюйма в поперечнике и больше десяти футов в длину.

Но стоило ему оказаться на пристани, как Гэн мгновенно потерял интерес к любым проявлениям ловкости, он даже не заметил приветствия Конвея. Вал был очень встревожен, и его густая борода не могла скрыть этого. От недобрых предчувствий по спине Гэна пробежал холодок.

— Все, как я ожидал, Мурдат. Большинство оланских кораблей находится сейчас к северу от нас, поджидая харбундайских рыбаков и торговцев. Мне пришлось уклоняться от встречи с ними на всем пути к своей базе. Мы плавали в столицу на этом монстре, чтобы продать китовое мясо и потолковать с друзьями. Алтанар отправил к границе войска, это произошло на второй день после нашего появления здесь. Поговаривают, будто твое обещание зимовать в Оле крепко задело его. Возможно, ты даже немного напугал нашего короля. И разозлил — это уж точно.

— И то и другое неплохо. Вывести его из равновесия нам на руку. Какие еще новости?

Вал слегка смягчился.

— Твоя жена держится хорошо. У нас есть человек в замке, так что сведения достоверные. Мы даже сумели передать, что ты идешь за ней.

Гэн наклонился вперед, почти коснувшись бородача.

— Этот человек видел ее, говорил с ней? Она в порядке?

Сочувственно улыбаясь, тот поднял руку.

— Наш человек не смог сказать ничего, кроме того, что я уже передал. Ушей и ртов всегда оказывается больше, чем людей вокруг. Я отвечаю за этого человека в замке.

— Конечно. Извини. — Гэн криво ухмыльнулся и тут же смущенно нахмурился. — Я даже не спросил о Сайле. Как она?

Тяжелые брови Вала сошлись вместе.

— Ничего хорошего. Сайла все еще в темнице. Церковь до сих пор не приняла решения. Это все, что нам пока известно. Тот факт, что Алтанар прекратил поносить ее публично… — Он не договорил.

Они отправились прямо к Класу. Тот сдержанно поблагодарил Вала. Его слова были столь же безжизненны и лишены эмоций, как и взгляд. Шкипер, оскорбленный такой холодностью, отступил на шаг. Его рука потянулась к мечу. Собаки насторожились, и Шара подвинулся поближе к Гэну. Только тогда они оба поняли, что Клас не видит их. Его глаза смотрели на что-то далекое. Вдруг он неожиданно моргнул. То, что Вал стоит в другом месте, как будто удивило его, но, никак на это не отреагировав, он неловко повернулся к Гэну.

— Стая возвращается из похода. Я должен встретить их. Буду к ужину.

Быстро согласившись, юноша обратился к Валу с сердечностью, какой на самом деле не испытывал:

— Мне бы хотелось взглянуть на твой корабль. Необходимо кое-что обсудить.

Поднявшись на борт, шкипер познакомил Гэна с командой. Это была внушительная компания: в ней были люди из всех народов, чьи земли граничили с Внутренним Морем, да и из многих других. Некоторые еще носили одежды своих племен, у остальных они уже давно износились. В их новой одежде заметно было стремление к своего рода униформе: штаны и рубахи из грубой голубой материи. У всех были длинные волосы и бороды, некоторые заплетали их в косички, другие подвязывали ленточками, но никто не ходил с распущенными волосами. Вал пояснил, что иногда волосы могут запутаться в канатах. Он подозвал одного матроса, и тот со смехом продемонстрировал лысую голову, всю покрытую шрамами.

— Как-то раз веревки ободрали парня долыса. — Вал хлопнул матроса по спине. — Будь у него шкура покрепче, затащили бы на самую мачту. И висел бы вместо знамени, перепугав насмерть всех кроликов на берегу.

Вся команда смеялась над этой, судя по всему, уже старой и привычной шуткой.

Вал продолжил объяснения о том, как управляют большими двойными парусами и как в случае необходимости их можно перевернуть, моментально превращая нос в корму.

— Невозможно править, пока не перетащишь руль на другой конец, зато очень кстати, если надо быстро сматываться. Иногда мы злоупотребляем законами гостеприимства… Да, кстати: этот Конвей и его друг Леклерк, они просили передать тебе посылку. Ее сделал Леклерк. — Он спустился по лестнице и исчез в трюме, вернувшись через пару секунд с бумажным свертком. С уголка свисал шнурок, похожий на крысиный хвост. Гэн недоуменно посмотрел на бородача, но тот лишь улыбнулся. — Уродливый сверток, не правда ли?

Юноша хотел было дернуть за шнурок, но Вал остановил его:

— Ты должен оставить посылку в покое до тех пор, пока все не соберутся к ужину. Конвей хочет поговорить с тобой о ней.

Гэн состроил гримасу:

— Невежливо дарить подарки с такими инструкциями. Они все из какого-то странного племени, эти чужеземцы. Почему Леклерк не приехал с тобой?

— Женщины хотели, чтобы он остался с ними. — Вал погладил бороду. — Если эти чужеземцы кажутся странными, тебе стоило бы встретить их дам. Сплошные горящие глаза и цепкие пальцы, и лезут во все. От них больше неприятностей за один день, чем от иного за всю жизнь. Но они тебе понравятся. Они все для тебя сделают, а для женщин в два раза больше. И постоянно думают. Странно — ни одна из них не является воином. Эта твоя Тейт, она настоящая тигрица.

Резкий смех Гэна привлек внимание ближайших матросов.

— Ты верно ее назвал тигрицей, но не зови ее «моей», особенно в ее присутствии. Если, конечно, не стремишься познакомиться с ее громовым оружием. Весьма независимая женщина.

Вал угрюмо кивнул:

— Они все такие.

На мгновение Гэн снова увидел Тейт и Нилу. Светлую и темную, так весело смеющихся. Он провел рукой перед глазами, чтобы отогнать видение.

Из вежливости юноша поинтересовался грузоподъемностью катамарана, и, как только слова были произнесены, мысль, все эти дни пытавшаяся оформиться в его мозгу, обрела законченный вид. Размышляя, он вслух поинтересовался, нет ли где-нибудь в Оле — на пути от границы до столицы — места, в котором можно разжечь сигнальный костер, видимый с моря. И может ли корабль использоваться для передачи сообщений в замок Малтен? Можно ли сделать такое?

Вал мгновенно ухватил суть, радостно хлопнув рукой по мачте.

— Я знаю отличное место для твоего сигнала и самый короткий путь туда. Любой небольшой катамаран сможет передать сигнал. Это должно сработать! Даже лучше, чем ты думаешь.

Последняя фраза была для Гэна полной загадкой. Вопросительно глянув на своего нового друга, он увидел лишь искренную невинность в его глазах. Так и быть, пусть он сам все объяснит, когда настанет время, решил Гэн и, прищурившись на заходящее солнце, произнес:

— День уходит от нас. Приводи своих помощников. Я и мои друзья каждый вечер ужинаем с новой группой офицеров. Твои люди придутся как раз кстати.

Вал послал матроса сообщить остальным о приглашении. Потом, широко улыбаясь, покопался в большом сундуке и извлек на свет еще один сюрприз.

— Планы замка и окрестностей, — сказал он, протягивая бумажные свитки. — Решил, что они тебя заинтересуют.

Юноша пробормотал слова благодарности, жадно рассматривая рисунки. Он водил пальцем по чернильным линиям, чувствуя в них присутствие Нилы. Припомнив старого безутешного Гэна, он проникся к нему презрением.

Когда они вошли в пиршественный зал, Гэн сказал, обращаясь к Валу:

— Тебя здесь не хватало с прошлого визита. Всем понравились твои байки. Или это на самом деле правдивые истории?

— Чистая правда, хорошо рассказанная, — ничуть не смутился Вал, — и только она.

Гэн хмыкнул:

— В таком случае, чистая ложь. Не мог бы ты остаться у нас на пару дней?

Бородач задумался, пристально глядя на Гэна, потом кивнул. Тот принял такой ответ без всяких комментариев. Взяв гостя за руку, он представил его остальным.

Теперь требовалось накормить больше народу, чем обычно, и произошла задержка. Пиво уже принесли и выпили. Быстро воцарился дух веселости и праздника, и ужин прошел под смех предводителей Волков и офицеров Вала. Но вскоре все сменилось какой-то аурой ожидания. Толпа постепенно затихала.

Шара и Чо, положив головы на передние лапы, устроились по бокам пустого очага за спиной Гэна, постоянно наблюдая за собравшимися.

В конце концов юноша заметил возросшее напряжение. Он поднялся на ноги. Слуги поспешили добавить на столы еще кувшинов с пивом. Охрана у дверей подождала, пока они исполнят свои обязанности, и вышла, прикрыв за собой двери. Оглядев сидящих за столом, Гэн призвал всех к молчанию. Когда единственным слышимым звуком осталось дыхание, он заговорил, осушив кружку пива:

— Мы выступаем на Олу через сорок восемь часов. Все стаи послезавтра утром выйдут на полевую подготовку. Им не сообщат о предполагающейся атаке. Этой же ночью мы будем в Оле. Мы должны напасть неожиданно. Любой, кто нарушит секретность, будет казнен на месте, его тело оставят незахороненным, его имя исключат из списка Волков, будто он никогда и не рождался. — Юноша указал на Тейт: — Ты останешься здесь с полусотней из стаи Джалайла и катамараном Вала. Две новые стаи, только прибывшие на подготовку, образуют резерв. Клас и я со стаей Джалайла обойдем силы Оланов, скопившиеся на границе, с востока. Все остальные стаи должны напасть на Оланов. Эмсо, ты назначаешься командующим на время, пока не будет меня и Класа. Разменивай пространство на время: маневрируй, отступай, защищайся — что угодно, но постоянно отвлекай главные силы Олы. Как только мы с Класом зайдем им в тыл, зажжется сигнальный огонь. Вал будет держать наготове катамаран, чтобы передать сигнал сюда, в замок. Тейт, когда это произойдет, ты со своей полусотней отправишься в Олу на большом катамаране. Вы должны высадиться как можно ближе к королевскому замку. Вы ударите с моря, мы — с земли. Таков основной план. Завтра утром обговорим детали.

Повернувшись, Гэн отошел к очагу, не обращая внимания на неуверенные шепотки за спиной. Внутрь холодного камина, как его и просили, он положил подарок Вала и Конвея. Сверток весил не больше фунта. Каким же бородач должен быть выдумщиком, чтобы заявлять, будто этот самый сверток ответит на любые вопросы о том, как попасть в замок Алтанара. Да и Конвей, кивавший при каждом лживом слове, врал, как торговец.

Гэн не одобрял магию — хотя и менее жестко, чем того требовала Церковь, — но все же согласился с их просьбой о демонстрации. Запалив чадящий факел от углей в жаровне, он почувствовал себя полным идиотом. В свертке, наверно, грибы, дающие дым, от которого возникают видения, угрюмо сказал он себе. Много ли от него пользы, когда в воздухе полно стрел?

Он снова обернулся к командирам. Все отдавали должное пиву. Странно, почему его оно сделало каменно-твердым, а их всех — какими-то неясными. Тейт сидела на дальнем конце стола вместе с Конвеем и Валом. Сейчас они выглядели лукавыми. Ждут, когда же одурачат меня, подумал Гэн.

Вал предложил ему убрать собак. Неплохая мысль. Ничего хорошего в том, что они нанюхаются цветного дыма и все потом перевернут вверх дном. Гэн приказал им перебраться на другой конец комнаты.

Он представил, как сейчас выглядит со стороны, стоя с дымящим факелом в руке. Наверное, похож на сумасшедшего.

В комнате, казалось, сильно потеплело. Отхлебнув еще пива, он сказал:

— У нас есть средство, чтобы ворваться в замок Алтанара. Эта дря… Тут находится посылка от друга Конвея. Вал говорит, что, если я дотронусь до конца шнурка факелом, мы все очень удивимся и обрадуемся. Итак…

Несколько секунд казалось, что ничего не происходит. Со шнурка сорвалось несколько шипящих искр, и все. Потом внезапно на шнурке появился огонек, буквально поедающий его, треща и плюясь искрами. Неожиданно быстро он побежал к свертку.

Великолепно, подумал Гэн.

— Кидай его в камин! — закричал Вал. — Назад!

Его тревога возмутила юношу. Воины Собаки не убегают от искорок. Грозно посмотрев на нахала, он с достоинством положил сверток в камин, чтобы напомнить Валу о хороших манерах. И уже собирался отойти на пару шагов, чтобы полюбоваться галлюциногенным дымом.

После, когда Гэна подняли со стола, где он лежал, растянувшись посреди остатков жареного мяса и вареных овощей, все громко рассуждали об эффектной демонстрации. Кроме неожиданно вспыхнувшего света, поднявшего Гэна на пару футов в воздух и опустившего уже среди объедков, был еще грохот, от которого в ушах у всех присутствующих теперь играли колокола, никак не желая замолкать. Некоторые приписывали этот эффект облакам черного дыма, все еще клубившимся у камина. Другие утверждали, будто виновато пиво, оказавшееся не самым лучшим. Человек из Одиннадцатого Западного баронства постоянно выкрикивал, что такой запах он чувствовал, когда в последний раз взрывался Разрушитель. Но никто не обращал на него внимания: тот факт, что на нем висела лапша из супа, сильно подорвал его авторитет.

Первая мысль Гэна была о собаках. Повернув голову, он увидел Шару и Чо — черных, как уголь, и укоризненно взирающих на него. Юноша соскреб кусочки мяса со своей одежды и бросил им, однако собаки лишь обнюхали их, но есть не стали. Чо все время озиралась по сторонам, будто пытаясь что-то рассмотреть. Гэн решил, что она слышит такой же тихий звон, как и все остальные.

Вал помог ему слезть со стола, одновременно выдергивая застрявшую между пуговицами его рубашки свиную ножку.

— В трюме моей лодки сорок фунтов этой штуки. Представляешь, что можно с ними сделать? — Постучав костью о стол, чтобы стряхнуть пепел, он откусил кусочек.

Гэн был слишком озабочен сохранением равновесия, чтобы задумываться о каких-то сорока фунтах чего бы там ни было.

Его голова начала проясняться, только когда он уселся в свое кресло, и все было бы хорошо, если бы не подливка, впитавшаяся в штаны. Она становилась все холодней и холодней.

Когда подошли Тейт и Конвей, Гэну потребовалось две попытки, чтобы выговорить:

— Я так полагаю, это еще одно из ваших громовых оружий? Громкое. И грязное.

Вместо ответа они обменялись взглядами, и Мэтт произнес:

— Так вот что ты имела в виду под неуязвимостью Мурдата! Вероятно, он и через ворота замка прошел бы без всякой помощи. Но все же наш способ быстрее.

Гэн понял, что Конвей льстит ему, но это было глупо. Юноша снова поднялся на ноги.

— Пусть все ждут здесь моего возвращения.

Путь до своей комнаты занял у Гэна намного больше времени, чем обычно. Когда он во второй раз столкнулся со стенкой, то понял, что пьян. Раньше такого никогда не случалось. Глупое хихиканье заставило его обернуться: может, он и пьян, но он все еще Гэн Мондэрк. Опасно смеяться над ним.

Через секунду Гэн понял, что хихикал он сам.

Это пристыдило его. Поспешив в свою комнату, юноша открыл шкаф и рылся в нем, пока не отыскал драгоценный кинжал. Даже сквозь туман, застилавший глаза от выпитого пива, он выглядел невероятно красивым. Слишком красивым, чтобы лежать спрятанным.

Слишком красивым, чтобы навечно оставаться оружием предателя.

Этот кинжал заслуживал лучшей репутации. Он должен стать известен, как сокровище человека чести и мастерства, воина, который своими делами принес бы ему заслуженную славу.

Вложив клинок в ножны, Гэн спрятал его на груди под рубашкой. К моменту возвращения в пиршественный зал он был намного трезвее и намного сильнее хотел пить. Выпив еще пива, юноша стукнул по столу. Когда все внимание обратилось к нему, он рассказал, каким образом заполучил этот кинжал. Потом рассказал, что собирался сохранить его при себе, никогда не показывая другим. В конце он поднял сверкающее оружие так, чтобы все могли его видеть.

— Я отдаю его, — сказал Гэн, взмахнув клинком, — мужчине из мужчин, такому же, как этот меч из мечей. Клас! Вы принесете друг другу славу.

Зал отозвался приветственными возгласами. Гэн улыбнулся. Впервые красота этого оружия взывала к нему, но не смогла захватить. Отдав его, он освободился. И это было незабываемое чувство.

Все требовали речи, и бедный Клас попытался ее произнести, выражая благодарность. Когда он закончил, второй помощник Вала, человек по имени Талмарин, подошел к Валу с Гэном, выпивавшим очередную последнюю кружку. Клас наблюдал за ними с легкой улыбкой. Ссылаясь на плохое самочувствие, Талмарин извинился за то, что вынужден рано их покинуть. Выглядел он трезвее любого другого, кроме Класа, и ему явно было не по себе. Вал, взмахнув рукой, отпустил его и посоветовал получше выспаться ночью.

Как только Талмарин вышел, Гэн потянул Вала за руку в сторону двери.

— Нам тоже стоит пройтись по свежему воздуху. Проветримся, посмотрим на море.

От такого предложения невозможно было отказаться. Клас присоединился к ним, и они втроем, рука об руку, вышли наружу. Клас мудро занял место в середине, чтобы придать всей троице некое подобие устойчивости. Их шатало в унисон.

Они уже почти добрались до дока, когда Вал резко остановился.

— Странно, — сказал он, качнувшись. — Паруса поднимают. Что он делает?

Бородач двинулся вперед нетвердой походкой. Потихоньку она выровнялась, хотя грации в ней и не прибавилось. Гэн и Клас бросились за ним. Подбежав к кораблю, они увидели несколько человек с мечами и факелами, заставлявших остальную часть команды выполнять свои обязанности. Расставив ноги и уперев руки в бока, Вал проорал, чтобы паруса немедленно спустили, а Талмарина привели на палубу.

Ухмыляясь через раму поплавка, появился второй помощник. По его команде двое с мечами метнулись к швартовым, готовые перерубить их. Талмарин смеялся.

— К утру я буду в Оле, Вал. Извини, что я это делаю, но твоя щедрость не может сравниться с щедростью Алтанара. — Он повернулся к Гэну. — Твои планы стоят много золота. — Талмарин поднял руку, давая сигнал своим людям, потом неожиданно поднялась и другая его рука. — Но твоя жизнь еще дороже.

В его руке был маленький топорик со стальной рукояткой. Он высоко поднял оружие. И тут нечто, промелькнувшее настолько быстро, что слилось в одну расплывчатую полосу, ударило его в живот. Талмарин согнулся пополам, пятясь, пока не уперся спиной в мачту. Выбросив в сторону свободную руку, он сумел удержать равновесие. Топор выпал, издав при ударе о палубу одинокую ноту.

Пока он пытался выпрямиться, хватаясь рукой за рукоять кинжала, команда напала на своих оцепеневших захватчиков. Вал, перемахнув через балансир, ринулся в гущу схватки.

Гэн и Клас недалеко от него отстали. Все закончилось через пару секунд, мятежники или сдались, увидев драматическую гибель своего предводителя, или были захвачены верной частью команды.

В голове Гэна царил полный хаос. Он двигался, будто во сне.

Талмарин упал на колени, когда они подошли к нему. Однако, не сводя глаз с Гэна, он сумел снова ухватить топорик за рукоятку, неимоверным усилием пытаясь поднять его, пока, наконец, не рухнул на спину. Клас вытащил из раны кинжал и отошел к борту, чтобы вымыть его.

Вал обратился к Гэну:

— Ты говорил, что он и этот клинок должны принести друг другу славу. Сделанного уже достаточно для этого.

Он ногой подтолкнул тело Талмарина.

Клас услыхал его слова и обернулся, стоя у поручня.

— Судьба Гэна предрешена. У него есть высшая цель. Никто другой не сможет спасти его жену. И мою.

Гэн почувствовал, как участился его пульс. Вот оно! Первой он назвал Нилу. И эта «высшая цель». Проклятая, неизбежная «высшая цель»!

У человека в том сне был такой же топорик, но все происходило в комнате, а не на корабле. Однако тьма, приснившаяся ему, была здесь — дремлющее море.

Ничто не совпадало со сном в точности, и все произошло точно так, как он предсказывал.

Включая необъяснимую ненависть.

Еще раз Клас спас его жизнь. Еще раз Клас оказался лучше.

Глава 80

Стаи Волков двигались пятью колоннами, доспехи их ярко блестели. Это было дикое, захватывающее зрелище. Каждая колонна несла свое знамя, гордо развевавшееся на длинном шесте высоко над головами марширующих. Над стаей Джалайла реяло красно-желтое знамя клана Мондэрков. Чуть дальше виднелось знамя Одиннадцатого Западного баронства — белый клин на зеленом поле. Над головами Малтенов развевался красный флаг, Галмонтисов — синий, а перед людьми Фина — желто-черный. Казалось, что именно флаги придавали воинам силы в этом неистовом, невероятно быстром марше. В твердой поступи колонн слышалось дыхание надвигающегося шторма. Впереди ехал Клас. Его боевой конь, до предела возбужденный предчувствием скорой битвы, танцевал под всадником. Всех захватило ожидание предстоящей схватки с отрядами Оланов.

Клас махнул рукой. По его сигналу в стае Джалайла зазвучала барабанная дробь, задавая ритм марширующим.

Впереди и позади Гэна мчались собаки, не обращая внимания ни на грохот барабанов, ни на звон доспехов. Их мокрые языки вывалились из пастей. Глядя на их медленный бег, можно было подумать, что они устали. На самом деле собаки берегли силы. Животные давно усвоили одну истину: пока войска идут строем, для них нет никаких преград. Время от времени Шара осматривался кругом, но пока не замечал ничего подозрительного. Ничто не предвещало опасности.

Гэн взглянул на небо. Завтра им понадобится ветер — пусть стяги гордо реют. Если Тейт со своими людьми не подоспеет вовремя, то их поход на замок Алтанара будет очень опасным.

Это была плохая мысль. Гэн попытался очистить свои мысли с помощью молитвы-нара, но у него не получилось. На следующее утро после происшествия на корабле Вала у него трещала голова, а на душе скребли кошки. Первое объяснялось пивом, а чувства, питаемые к Класу, вызвали в нем то тяжкое состояние души. Сегодня, на второй день после инцидента, воспоминание о богато украшенном клинке, сверкнувшем в воздухе, вызывало у юноши неприятную тяжесть в низу желудка. Гэн знал, что не должен благодарить Класа. Но мысль, не дававшая ему покоя, состояла в том, что он все-таки был благодарен ему.

Одна половина Гэна продолжала любить друга.

Другая просто ненавидела Класа.

Этому не было объяснения.

Барабаны в стае Джалайла стихли. Немедленно в воздухе раздался бой барабанов Малтена, выбивающих свой собственный ритм. Новый звук прервал мысли Гэна. Ему понравилась эта дробь. Барабаны были разных размеров — эта находка барабанщиков позволяла создать нечто вроде мелодии, радовавшей ухо и поднимавшей боевой дух тяжело нагруженного войска. Более того, барабаны стали одним из связующих элементов. Хотя каждая стая и гордилась своими музыкантами, все барабаны изготавливались одинаково. Люди обменивались идеями и технологиями, что было воистину неслыханным в старом Харбундае.

Гэн снова посмотрел на своих воинов: все они происходили из разных враждующих баронств, но сейчас готовы были сражаться плечом к плечу, помогая друг другу.

Впрочем, пока это всего лишь благие пожелания. Очевидным все станет завтра.

Конвей очень любил повторять: важнее, чтобы они научились работать вместе во время мира. Казалось, эта идея была для него нова. Поистине чудной человек! И угрюмый.

Временами таким становился Кол. Обычно это случалось, когда что-то напоминало ему о Мурмилан. Возможно, Конвей тоже думал о женщине.

Гэн надеялся, что Кол и Мурмилан иногда заглядывают в его мысли.

Пророчество. Он хотел выполнить и в то же время освободиться от него. Это было так же ненадежно, как и чувства к Класу.

Возможно, Гэн уже сошел с ума. Может, ему суждено вывалиться из седла и начать есть землю? Или, ринувшись в этот бой, встретить там свою смерть? Или просто сбежать, трясясь и плача, потеряв право называться мужчиной?

Как ни странно, подобные мысли успокоили его. Гэн перестал думать о мрачном. Сражение казалось тем единственным местом, где все сомнения и заботы покинут его бедную голову.

Какое-то движение впереди привлекло его внимание. Кавалерийский отряд Одиннадцатого Западного возвращался из разведки; с ними был еще один всадник. На мгновение Гэн озадаченно уставился на него, но вскоре, осознав, что конвоируемый едет на осле, не сдержал удивления:

— Билстен!

Несколько минут Гэн рассматривал торговца.

Билстен привстал в стременах, приветствуя юношу традиционным жестом Джалайла. Один из разведчиков тут же замахнулся на него, но торговец ловко уклонился. Прежде чем воин успел нанести новый удар, Гэн окриком остановил его. Не глядя на озадаченного разведчика, Билстен уверенно покинул сопровождающих стражей, выкрикнув:

— Я знаю тебя, Гэн Мондэрк!

Гэн ответил на приветствие гостя. Еле сдерживая улыбку, он наблюдал за приближением торговца. Глядя на старого знакомого сверху вниз, юноша спросил:

— Каким ветром занесло тебя сюда? Ты должен знать, что мы идем воевать с Алтанаром. Уверен, ты не из тех человекоподобных койотов, что грабят трупы после битв. Я ведь знаю, что в этом районе нет никакой торговли. Так что же ты тут ищешь?

Светло-зеленые глаза забегали.

— Торговцы везде находят себе выгоду, Мурдат. Даже во время войны люди продают и покупают, разве ты не знаешь этого?

Лицо Гэна посуровело.

— Рабы?

— О, ни в коем случае. Ни один настоящий торговец не занимается этим. И не обкрадывает убитых. Многие из тех, кого называют торговцами, вовсе не торговцы. Не всякий человек, занимающийся куплей-продажей и живущий этим, является одним из нас. У нас существуют свои законы.

Снова Гэну пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Но сделал он это недостаточно быстро. Билстен вкрадчиво сказал:

— Не торопись недооценивать тех, кто может оказать тебе услугу. Я дам тебе то, что может пригодиться будущему королю. — И он громко захохотал, глядя на удивленного Гэна. — Если твои всадники хоть чего-нибудь стоят, то примерно через час они вернутся на взмыленных конях с докладом о большом лагере Оланов на твоем пути.

— Ты видел их? Они знают, что мы приближаемся?

— Да и еще раз да. Оланская конница скоро должна встретиться с вами. Тебе не удастся нанести неожиданный удар. — Лицо Билстена стало серьезным, пальцы впились в бороду. — Их по меньшей мере в три раза больше. А к заходу солнца Ликат приведет с собой еще пятьсот человек.

— Так много? Он оставил лагерь без должной охраны. Это очень опасно. Я слышал, будто у него потери. — И Гэн поведал торговцу рассказ вестника о боевых лошадях.

Тот мрачнопроизнес:

— Есть и кое-что похуже. Ликат оскорбляет лучших воинов твоего племени: любого, кто не с ним, он обвиняет в трусости. Вокруг него вечно ошиваются сорви-головы, готовые бросить вызов каждому несогласному. Дуэли ведутся нечестно, но ты же знаешь, как горды Люди Собаки. Клан не доверяет клану. Люди Ликата настраивают одно племя против другого, а потом он приходит к ним как миротворец. Большинство кланов хотели бы избавиться от Ликата, но он держит их всех в кулаке. Теперь он у них самый главный. Дьяволы нанесли твоему народу такие удары, что Люди Собаки боятся раскола племени больше, чем открытого выступления против Ликата. Если кто-то хочет противостоять Ликату, то ему бы не помешало поискать помощи на стороне. — Он выделил последнюю фразу и после этого не проронил ни слова.

Повернувшись, Гэн взглянул на собеседника: в обычно бегающих глазах торговца был неприкрытый вызов и как будто что-то еще. Сперва ему почудилось, что надежда. Но на что мог надеяться Билстен, помогая Людям Собаки? Все же у Гэна возникло желание как-то утешить бородача. Более того, он обнаружил, что хочет довериться ему. Забыв об оскорбленном чувстве собственного достоинства, Гэн поведал Билстену план нападения и рассказал о своем намерении объединить оба королевства с Людьми Собаки в единое целое. Билстен спросил о роли, отводимой Гэном Людям Гор.

Тот почесал затылок:

— Или они присоединятся к нам, или будут изгнаны из наших земель. Представь себе, Билстен: от Китового Берега до земель Пожирателей Бизонов, от Морских Звезд до самой Матери Рек люди будут жить без страха.

Они долго ехали молча. Гэн ожидал продолжения разговора, ему не терпелось услышать мнение торговца. Однако вместо этого Билстен спросил:

— А нет ли за твоими притязаниями чего-то другого, молодой Мурдат? Подумай хорошенько.

Кровь прилила к лицу юноши. Пытаясь скрыть дрожь в голосе, он произнес:

— Моя жена. Если я не освобожу ее, то пусть племена сами позаботятся о себе.

— Ага, — произнес Билстен. Звук его голоса едва был слышен за грохотом барабанов, но Гэн уловил в нем оттенок удовлетворенности. Не глядя на спутника, Билстен повторил: — Еще раз прошу тебя подумать. Только чистая правда спасет нас в этом положении. Есть ли что-нибудь более важное для тебя?

— Больше ничего, — резко ответил Гэн. Он молча уставился на знамя своего отряда. Гнетущая тишина пролегла между говорившими. Наконец юноша кашлянул. — Я погорячился, — сказал он, извиняясь. — Честь важнее. Не только для меня, но и для нее тоже. Мы не сможем жить в позоре.

Билстен промолвил:

— Я верю тебе. Возможно, твоя мать была права. — Он вновь рассмеялся, но в напряженной беседе это прозвучало неестественно.

Гэн потребовал объяснить последние слова. Не отвечая, Билстен стал рыться в дорожной сумке. Сложив руки так, что только Гэн мог рассмотреть, что находится в них, он спросил:

— Ты, должно быть, слыхал об этой вещице?

Сайла как-то показывала уменьшенную копию браслета настоятельницы Ирисов, и Гэн сразу узнал его. Та же стрекоза и аметисты. Пока юноша разбирался с массой вопросов, возникших у него, Билстен опять заговорил:

— Послушай, Мурдат. Забудь на минуту о своей никчемной войне, подумай о своем месте в этом огромном бушующем море, имя которому — Жизнь. В старые времена, когда люди еще помнили, где находятся Святые Города, когда невидимая смерть разила неосторожных и места, убитые Богом, были полны смерти, женщина произвела на свет Церковь. Она создала целительниц, а потом и военных целительниц. Она установила правила жизни и обряды смерти. Последними она создала Учителей. Всем известно, что было после этого. Но великий секрет Церкви — выжившие. Не все Учителя погибли. И среди них были мужчины.

Гэн, как ошпаренный, отпрянул от торговца, а тот продолжал спокойно ехать, не удостоив его взглядом, и говорил:

— Учителя, которым запрещено учить, похожи на воинов Людей Собаки, потерявших честь, не так ли? Но они решили действовать иначе. Мы, кровь от крови Учителей, дружно помогали Церкви все эти столетия, подготавливая почву для миссионеров, оказывая им любую посильную помощь.

Он наконец посмотрел на Гэна, и в горящих глазах спутника тот увидел такую гордость, что невольно приблизился к торговцу.

Как ни глупо это звучало после всего сказанного, юноша смог выдавить из себя только одно слово:

— Торговцы?

— Они самые. Презираемые, гонимые, одинокие. Как еще могли мы продолжать служить Церкви? Но есть и другие. Их было очень мало. Они покинули дом Учителей кузнецами. Многие из них погибли, сгорели в радзонах, многих скосили болезни; многие были убиты прежде, чем убийцы узнали об их способностях. Но, несмотря на это, выжило достаточно, чтобы распространять свои умения. Одних называли Сиу. Не все кузнецы произошли от них, но были и те, кто смог проследить свою генеалогию достаточно далеко. Один из них — Сабанд Гайд.

— Ха! — Гэн грубо ткнул в него пальцем. — Теперь-то я понял: ты лжешь. Сабанд? Церковь? Да он вряд ли вспоминает Вездесущего на рассвете!

Билстен холодно спросил:

— А ты предлагаешь ему петь гимны или носить крестик?

Гэн чуть не свалился с коня, пытаясь увидеть, нет ли рядом посторонних ушей. Шара тревожно заскулил, не понимая беспокойства хозяина. Тот хрипло прошептал:

— Не говори при мне таких вещей. А что, если я донесу?

Билстен пожал плечами:

— Я и так в твоей власти.

— А я не желаю продолжать этот разговор!

— Но нам нужно поговорить. Гэн Мондэрк, я дал тебе время на раздумье, и ты сделал свой выбор. — Торговец помолчал в нерешительности, а потом продолжил с запалом: — Человеку, поступающему по воле пророчества, суждено многое растревожить. Мне приказано поделиться с тобой некоторыми сведениями, что я уже сделал. Я также послан оказать тебе помощь. За это ты поклянешься честью хранить наши секреты в тайне.

Сердце Гэна забилось учащенно.

— Розы на двери Сайлы. Это был ты.

Билстен кивнул.

— Мне пришлось напугать ее. Все пошло наперекосяк. Я разыскивал тебя в лагере, чтобы помочь вам по ту сторону гор. В конце концов мне удалось найти тебя здесь.

— Чего ты хочешь от меня?

— Сейчас? Ничего. Наоборот, я здесь, чтобы помочь тебе. Сабанд Гайд примкнул к Ликату, а Ликат — к Алтанару. Если ты пообещаешь содействовать Церкви, я поеду к Сабанду и сообщу ему о твоих намерениях напасть на лагерь Собак после разгрома оланской армии. Ручаюсь, что он уведет часть воинов Собак с поля битвы.

Гэн хмуро усмехнулся:

— Моя первая задача — освободить Нилу и Сайлу. Если мне даже и удастся сделать это, кто знает, смогу ли я победить Алтанара. И я не представляю, что Церкви может быть от меня нужно?

Билстен уверенно произнес:

— Мы верим в твою победу. А что касается Церкви, то ты должен доверять ей — ведь я же поверил тебе.

Войско вступило в засушливый район. Пылящую дорогу окружали иссушенные солнцем, бескрайние просторы степи. Нигде не было спасения от изнуряющего полуденного зноя. Насколько хватало глаз, всюду расстилался однообразный, угрюмый пейзаж — пыль и песок.

Гэн промолвил в задумчивости:

— Мое предназначение — приносить славу своему народу. Так учили меня мои отец и мать. Скажи Сабанду, что я приду. Мы уничтожим Ликата.

— Теперь я передам тебе то, что мне было велено в случае твоего согласия. Дьяволы объединились, чтобы разгромить лагерь Людей Собаки. Сабанд и его люди нападут неожиданно. Ты и твои люди будут спасены, а Ликат погибнет в бою с Дьяволами.

Побледнев, Гэн прохрипел:

— Ты хочешь, чтобы Дьяволы вырезали половину Людей Собаки?

Билстен ответил резко:

— Пророчество предсказывает тебе два пути. Ты должен выбрать один из них. Я буду с тобой до тех пор, пока это выгодно нам обоим.

— Ты испытываешь мое терпение, торговец. Я никому — даже Церкви — не позволю распоряжаться собой. В другой раз я бы разрубил тебя на куски. А сейчас… — Гэн глубоко вздохнул. — Предупреди Сабанда.

Подозвав посыльного, Гэн приказал ему привести торговцу оседланную лошадь, заметив, что негоже посланникам разъезжать на ослах.

Вдалеке показались двое всадников. Они мчались в сторону Гэна, оставляя за собой клубы пыли. Взглянув на небо, тот по солнцу определил, что разговор с Билстеном длился почти час.

Закрыв глаза, юноша освободился от лишних мыслей. Он думал только о предстоящей битве, которую нужно выиграть во что бы то ни стало.

Я иду! Гэн задержал дыхание, представляя, как его слова летят к любимой. В своем воображении он увидел их. Они были маленькими, хрупкими и яркими, словно колибри. Слова парят вокруг ее ушей. И женщина, слыша шелест невидимых крыльев, все понимает. Она улыбается.

Клас подал сигнал:

— Враг в четырех милях отсюда.

Запрокинув голову, Гэн завыл. Окружающие уставились на него в изумлении. Кто-то издал одобрительный возглас, и вскоре все стаи последовали его примеру. Звук облетел колонну из конца в конец, повторяясь тысячами глоток. Он то усиливался, то затухал, поддерживаемый барабанным боем, — этот грозный, устрашающий голос смерти.

Глава 81

Прислонившись к дереву, Гэн наблюдал за последними приготовлениями людей из стаи Джалайла. Воины готовились к ночному рейду в оланский тыл. Тоненький серпик молодого месяца давал слишком мало света, и воины переругивались, спотыкаясь о невидимые во тьме препятствия. Но все прекрасно понимали, что темнота — их единственная надежда быть незамеченными во время ночного похода.

Если вообще можно было на что-то надеяться.

То, что Люди Собаки примкнули к Оланам, нарушало планы Волков.

Враждующие армии расположились на противоположных сторонах огромного ровного поля. Никто из них не осмелился начать бой на закате дня — все ждали следующего утра. Между воинами Оланов и Волками произошло несколько стычек, но все они не заходили дальше выкрикивания угроз и оскорблений в адрес противника. Страх перед будущей битвой и жажда крови владели душами бойцов. Случалось так, что один из них, увлекшись, вырывался вперед своих товарищей, стуча мечом о щит и громко выкрикивая проклятья в сторону врагов. Но командиры обеих армий зорко следили, чтобы этот спектакль не перерос в настоящее сражение. Осаживая назад таких храбрецов, они возвращали их в строй. Сотоварищи встречали своих героев одобрительными возгласами. Лошади громко ржали, рвались в бой, и всадникам стоило немалого труда удержаться в седле.

Под вечер все заняли свои исходные позиции. Вереницы костров вспыхнули в стане каждой из армий. Темные силуэты воинов мелькали в их ярком свете. Большинство людей сочли благоразумным укрыться где-нибудь, и только некоторые отчаянные головы продолжали рыскать во тьме. Это были те, которых называли охотниками за людьми.

Еще вчера предводители Волков осмотрели место будущего сражения. Их взору предстало безрадостное зрелище: поле битвы представляло собой равнину без единого холма или рощи деревьев, где мог бы укрыться отряд. Кроме того, командующий Оланов, зная о маневренности Волков, занял наиболее выгодную позицию. На левом фланге армии Алтанара находился лес, а справа — густой кустарник.

Однако разведчики Эмсо доложили, что весь лес превратился в дремучие заросли молодых деревьев, шиповника и бамбука, выросших на месте пожара. Гэн и Клас поздравили друг друга с первой удачей: непролазная чаща помешает действиям Оланов в бою, а для ночного похода в тыл неприятеля она являлась лучшим прикрытием.

Вечером к Оланам присоединился отряд Людей Собаки, заняв позиции у леса. И опять разведчики Эмсо совершили невероятное: им удалось узнать, что Собаки расставили по лесу ночных дозорных.

Теперь в тыл Оланам можно было зайти, только сделав огромный крюк на запад. А времени было в обрез.

Эта мысль не давала покоя Гэну, пока он осматривал лошадей, привязанных у пикетов. Лошади ели овес, часто поднимая свои морды, — Гэн видел отблески луны в их глазах. Казалось, они понимали, что происходит нечто необычное.

Отряд не мог ехать на конях, дабы его не обнаружили, и поэтому придется идти с лошадьми в поводу по пути, отмеченному лазутчиками Эмсо.

Темнота и скорость были их союзниками. Гэн надеялся, что в бою появится еще один помощник — страх.

Юноша направился к тому месту, где его ожидали погонщики воздушных змеев. Воины казались возбужденными до предела. Ветер был подходящим, а вера людей в победу непоколебимой. Гэн хотел быть хотя бы наполовину таким уверенным, как они.

Бойцы разбились на группы по пять человек: один запускающий и четверо погонщиков. По приказу Гэна они рассыпались по всей линии наступления. Сам он расположился за одним из погонщиков, глядя, как их запускающий удаляется в сторону позиций Оланов, пока тот совсем не исчез в темноте. После томительного ожидания погонщик внезапно отклонился назад, задрав голову, как будто увидев змея высоко в небе. Он обернулся к Гэну.

— Наверху, Мурдат. Присмотрись, и ты увидишь его.

Гэн пристально вгляделся в ночное небо. Не заметив ничего, кроме мерцающих звезд, он двинулся дальше. Юноша почувствовал, как у него засосало под ложечкой.

Вернулся Клас со своими всадниками, построенными в две одинаковые колонны. Скоро змеи повернут на юг. Не говоря ни слова, Клас положил руку на плечо друга. Гэн сделал то же. Так они простояли некоторое время в молчании, а затем каждый направился к своей колонне.

Гэн приказал собакам идти рядом. Разведчики Эмсо пометили дорогу белыми полосками ткани, что позволяло продвигаться быстрее. Ровный легкий ветерок делал движение колонн практически беззвучным. Если ночные дозорные и услышат какой-нибудь шум, то, не привыкшие к лесной местности, они примут его за шелест листьев на ветру.

К тому времени, как они повернули на юг, Гэн почти перестал сомневаться в успехе операции.

Но внезапно сквозь шум ветра послышался лай собаки.

Внутри у юноши все похолодело. Он прислушался, держа мурдат наготове. Собака? Он вновь прислушался. На этот раз вдали прозвучал свисток ночного дозорного.

Медленно Гэн начал двигаться к источнику шума, пока ярдов через двести не разглядел впереди себя фигуру человека. Попытавшись приблизиться к ней, он почувствовал движение в темноте.

Гэн затаил дыхание. Несомненно, перед ним был ночной дозорный и его собаки.

Дотронувшись до руки Класа, он дал понять, что пойдет вперед. Тот попытался остановить его, но Гэн увернулся от руки товарища.

Шара и Чо непрерывно рычали; юноша скорее ощущал это, чем слышал. Он погладил собак, стараясь их успокоить.

Человек не двигался. Вдруг он пригнулся, и Гэн приготовился нанести удар.

Напряженный молодой голос спросил:

— Кто ты?

— Я — Гэн Мондэрк, — произнес Гэн низким, как звук барабана, голосом. — Я не знаю твоего имени.

— Я знаю тебя, Гэн. Я — Дарбен Вайар, сын Гонмала. Сабанд Гайд послал меня.

— Я знаю тебя, Дарбен.

Соблюдение формальностей при таких обстоятельствах встречи вызвало у Гэна нервный смешок. Он немедленно взял себя в руки. Мужчины приблизились. Подошедший Клас обменялся приветствиями с Дарбеном, и ночной дозорный произнес:

— Сабанд Гайд приказал мне выследить разведчиков, размечающих дорогу. Я видел, как они повернули на юг. Здесь я и остался ожидать встречи с тобой.

— Что решил Сабанд?

— Все ночные дозорные и почти все воины Собаки покинут лагерь ночью. Он благодарит за предупреждение о Дьяволах. Мы встретим их.

Только он успел закончить, как леденящий душу вопль разорвал ночную тишину.

— Что это? — Голос Дарбена дрожал от испуга.

— Сюрприз для армии Алтанара, — ответил Гэн. В это время к первому крику добавились другие. — Возвращайся к Сабанду и передай, что Дарбен Вайар — лучший воин из всех Собак. Это сказал я, Гэн Мондэрк. Передай ему также, что я скоро вернусь к своему народу.

Дарбен пробормотал, запинаясь:

— Я не могу сказать этого. Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Так что, лучше, чтобы я оказался в неловком положении? Тебе не хочется мне повиноваться? Иди.

Псы ночного дозорного заворчали, встревоженные резкостью последних слов. Но хозяин прикрикнул на них, и они вместе растаяли в ночной тишине.

Клас промолвил:

— Удача сопутствует тебе, Гэн. Молись, чтобы она не покинула нас.

Ускорив шаг, колонны двинулись дальше.

На рассвете оланскому генералу сообщили сногсшибательное известие: его правый фланг охраняют всего лишь пятьдесят восемь воинов Собаки. Вчера вечером, когда он ложился спать, там их было несколько сотен. Хуже того, офицеры сообщали, что ночью множество бойцов разбежались, напуганные душераздирающими воплями с неба. Ехидно улыбающиеся блюстители поведали, как много дезертиров было возвращено ими обратно. Генералу хотелось осадить их, намекнув, что любой из них удрал бы, услышав ночью дикие крики с небес, однако предпочел промолчать. Седой вояка превосходно понимал, что не дожил бы до своих лет, если бы позволял себе препираться с блюстителями. Все же, несмотря на эти потери, Волков по-прежнему было гораздо меньше противника.

Генерал перешел в башню, сооруженную для него накануне. Увиденное сверху убедило в правильности выбранной стратегии.

Волки выстроились в оборонительном порядке, чего и следовало ожидать.

Первым делом генерал отдал приказ тяжелой коннице прорваться сквозь позиции Волков. Сделав это, они зайдут им с тыла, а потом пехота довершит начатое. В эту атаку были посланы и все оставшиеся Собаки — Алтанар дал предельно четкие указания о том, чтобы Люди Собаки понесли как можно больше потерь.

План был не ахти какой, но всегда действовал безотказно: до этого генерал не проиграл ни одного сражения.

И все же повышенная маневренность Волков вызывала тревогу. В то время, когда Оланы сосредоточили для прорыва всю свою кавалерию, Волки выстроились так, чтобы та беспрепятственно прошла сквозь их ряды. Генерал послал лучников разрушить ряды неприятеля — Волки атаковали их, заставляя вместо нападения обороняться.

И эти проклятые сигнальные флаги Волков! Ни на секунду не останавливаясь, они предупреждают своих о всех действиях противника. Генерала это раздражало. Но оправившаяся от потерь оланская кавалерия снова выстроилась в боевой порядок, и он снова отдал приказ наступать.

В этот момент началось что-то невероятное: из рядов Волков вышли вперед люди с большими пестрыми коробками в руках. Мало того, они развернулись к позициям Оланов спиной, продолжая держать эти глупые коробки. Когда же коробки неожиданно взмыли в воздух, генерал разразился проклятьями.

Крики в ночи! Ну конечно же, это были воздушные змеи. Генерал побагровел от гнева. Они уже одурачили его ночью и наивно полагают, что им удастся это сделать опять. Кавалерия Оланов, не теряя времени, устремилась на Волков, и ухмылка удовлетворения отразилась на лице командующего. Детские игры закончились, пришло время показать свою мощь.

Лучники, натянув луки, отступили назад. Держа копья наготове, конница Алтанара ринулась в бой.

В пылу сражения оланский генерал совершенно позабыл о неуклюжих, но бесшумных змеях. Когда один из его рабов, задрав голову вверх, завопил: «Смотрите!», командующий решил, что тот спятил. А затем вдруг увидел камни, летящие с неба. Генерал вглядывался в безумной надежде, что они упадут позади проскочившей под ними ни о чем не подозревающей кавалерии.

Но чуда не произошло. Когда камни обрушились прямо на головы всадников, атакующие Оланы превратились в кровавое месиво из обезумевших лошадей, брошенного оружия и гибнущих под копытами раненых. Тучи выпущенных Волками стрел довершили разгром непобедимой оланской кавалерии.

Остатки атакующих, побросав свои копья, спасались бегством.

Итак, атака захлебнулась. В криках раненых и умирающих генерал слышал свою судьбу. Алтанар поражений не прощает. В последней отчаянной попытке командующий приказал атаковать всеми силами. Блюстители истины, расставленные позади бойцов, при помощи хлыстов передали им приказ. Медленно и неохотно армия Оланов двинулась вперед. Сдвинув плотнее свои щиты и обнажив мечи, воины с угрюмой решительностью приближались к Волкам.

С неба на них устремились небольшие змеи; прикрепленные к ним клинки выглядели, как жала. Но на этот раз Оланы приготовились к нападению. Словно лисы, охотящиеся на цыплят, воины затаились под щитами. Стоило одному из змеев опуститься пониже, они набрасывались на него, изрубая на мелкие кусочки. Вскоре в небе не осталось ни одного воздушного змея, зато повсюду валялись их разукрашенные обломки. Огромные боевые рога Оланов вновь затрубили атаку. Тучи стрел взметнулись в небо. Подобно стаям смертоносных птиц, они носились в воздухе над людскими головами.

С криками Оланы ринулись на штурм. Завывая, Волки бросились им навстречу.

Сигнальные флажки Волков снова взметнулись в небо. До генерала доносились слабые звуки свистков. Ритм барабанов изменился. Заинтригованный командующий встревоженно привстал со своего места, ухватившись за перила. Передняя шеренга Волков отступала. Неожиданно он заметил, что их кавалерия надежно прикрывает фланги, в то время как в рядах Оланов царила полная неразбериха.

А в небо взметнулись новые, огромные змеи. Похоже, Волки, подбирая с земли старые, восстанавливали их.

Внезапно оставшиеся в живых люди Собаки, развернув своих коней, помчались прочь с поля битвы. Они пытались делать какие-то знаки, крича в сторону башни, но генерал не мог различить ни слов, ни жестов. Кнуты блюстителей оказались беспомощными — едва всадники рискнули приблизиться к Собакам, те хладнокровно выпустили в них кучу стрел.

И тут генерала осенила дикая мысль, никогда до этого не приходившая ему в голову: если это сражение будет проиграно, царству Алтанара конец. Гэн Мондэрк был давно известен как миротворец и честный победитель. Подняв забрало, генерал сжал внезапно разболевшиеся виски.

Глава 82

Взглянув на море, Гэн заметил катамаран Вала. Его путь был отмечен легким пенистым следом, так непохожим на тот бурлящий водоворот, тянувшийся за ним, когда он появился впервые. В тот раз рассекаемые воды, достигнув берега, обрушивались стремительным прибоем, а сейчас только небольшие волны лениво плескались о песок.

— Они опоздают.

— Знаю, — мрачно ответил Клас. — Нам придется туго без пятидесяти воинов Тейт и оружия Конвея. Здесь слишком ветрено. Может быть, расположимся там?

Гэн пропустил вопрос мимо ушей, потому что понятия не имел, как на него ответить.

— По крайней мере, пока еще не видно погони. Мы постараемся уйти как можно дальше от нее, и я надеюсь, что помощь подоспеет вовремя.

Их план предусматривал захват оланских кораблей. Но без людей Вала, сумевших бы взять на себя управление командами Волков, нечего было надеяться на успех этого предприятия. К тому же давно пора переменить лошадей. После такой непрерывной скачки они не смогут долго уходить от преследования. Освободить женщин было недостаточно; без свежих скакунов погоня закончилась бы, не начавшись.

Сознавая, что время вновь ускользает от них, Гэн приказал ускорить темп. Миля за милей исчезали в непрерывном цоканье копыт. Гэн вспомнил, как давным-давно, ночью, они искали чужеземцев, на которых напали Дьяволы. Тогда он ощущал, что в темноте скрывается нечто невидимое и неуязвимое. Сейчас все было по-другому. Он пытался сосредоточиться на дороге, но мешали мысли о поражении, словно безликие и бесформенные чудовища, роившиеся в голове, угрожая ему и Ниле. Он почувствовал страх, впрочем вскоре сменившийся мыслями о Ниле и о том, что ее жизнь была основой для другой жизни.

«Ваши помыслы и вера одинаковы, — сказал чей-то голос, — нет ничего хуже жизни с запятнанной честью». Но тут еще один голос, звучавший тише и сдержаннее, вкрадчиво прошептал: «Твоя честь и честь твоей жены — совершенно разные вещи. Нила должна защитить своего ребенка. Ты думаешь о королевствах, в то время как твоя жена думает о солнце и звездах и обо всем, что под ними. Ты бы хотел получить королевство ценой жизни своего ребенка? Или ребенка Класа? Если не эти дети, то какие тогда? Люди умирают за твои идеи. И будут продолжать умирать. Ради мира? Ради твоего народа? Ради тебя, Гэн?»

Голоса терзали его, перебивая друг друга. Слова материнского пророчества огнем пылали в его мыслях.

Он хотел увидеть Нилу и своего ребенка. Почувствовав, как кто-то теребит его за руку, Гэн мгновенно отпрянул, готовый к отпору. В то же мгновение он узнал Класа, явно обеспокоенного состоянием друга.

— Со мной все в порядке. Просто задумался.

В ответ Клас лишь приподнял бровь. Протянув руку по направлению к краю леса, он произнес:

— Там город. Можно или обойти его, или попытаться прорваться напрямик.

— Прорвемся. — В голосе Гэна звучала уверенность. — Рисунки Вала показали, что город будет служить прикрытием, пока мы не подойдем к замку на расстояние двухсот ярдов.

Остановив колонну под прикрытием леса, Гэн проехал вдоль нее, лично благодаря каждого. Он говорил о том, что, хотя Нила его жена, она не их соплеменница, и он высоко ценит готовность Волков помочь своему командиру.

— Люди, обороняющие замок, — цепные псы Алтанара. Это палачи, надсмотрщики, свора блюстителей истины. Они знают, что их ждет, если вы до них доберетесь. Это будет страшная битва, но мы ее выиграем.

Галопом выскочив из леса, стая устремилась к северным воротам города. Оказавшись внутри, они просто рубили сплеча всех, кто оказывал сопротивление, с грохотом проносясь по улицам. Сперва горожане с проклятьями разбегались в разные стороны, но, как только стало ясно, что это штурм замка, многие вернулись назад и, собравшись на подступах, поддерживали нападавших криками. Этот шум взбудоражил замковую стражу, едва успевшую опустить ворота.

Волки разделились на колонны, каждая из которых, двигаясь вдоль стены замка, засыпала стрелами собирающихся наверху блюстителей. По команде Класа три воина бросились прямо к деревянным воротам, а остальные Волки сосредоточили огонь на маленьких башенках по обе стороны от них. Заложить порох и поджечь огонь было делом нескольких секунд, и троица начала отступать.

Однако строители замка предвидели возможность поджога. Тишину, наступившую после закладки пороха, нарушил новый звук — пронзительный, повторяющийся скрип. Внезапно из узких бойниц башенок по бокам ворот хлынули потоки воды, залившие все внизу. Фитиль тут же потух.

Оборонявшиеся были весьма воодушевлены этой неудачей нападавших.

Раскрасневшийся Клас, вырвав факел из рук воина, галопом поскакал к воротам, не обращая внимания на крики Гэна. Когда стало ясно, что Класа уже не остановить, все как один бросились вперед, выпустив ураган стрел, чтобы прикрыть его. Пригнувшись под этим ураганом, Клас соскочил с лошади и вытащил из седельной сумки непромокаемое одеяло. Пробежав последние несколько ярдов, он нагнулся над сосудом с порохом и зажег фитиль, укрыв его полотном.

И снова Оланы с глумливым хохотом смотрели на поспешное отступление своего врага. Снова из бойниц полилась вода и полетели стрелы, одна из которых задела лошадь Класа. Дернувшись от боли, та чуть не сбросила седока, но вскоре они оба были на безопасном расстоянии.

Волки не отрываясь смотрели на одеяло, нелепо лежавшее перед воротами. Дыма не было видно. Клас потирал татуировку и беззвучно шевелил губами, чем-то подбадривая себя.

Когда раздался взрыв, в грохоте и желто-оранжевой вспышке ворота сначала будто подались назад и зависли в воздухе. Затем, словно впитав в себя всю силу пороха и не сумев сдержать ее, главные королевские ворота разлетелись на куски. В клубах дыма и пыли со свистом бумеранга проносились обломки бревен.

Одна из башен упала во двор замка. Вторая накренилась. Не успели обломки ворот опуститься на землю, как Волки с ревом хлынули в образовавшийся проход. Ворвавшись внутрь, воины спешивались, готовые к бою.

Большинство защитников замка были уже в своих белых доспехах. Гэн быстро понял, что недооценил их безрассудную храбрость. Они дрались с неистовством людей, знавших, что впереди или победа, или смерть. Сражающиеся заполнили дома и улицы. Штурм замка превратился в водоворот поединков один на один.

* * *

Алтанар и Ликат любовались видом на Китовый Берег, открывшимся с балкона летней резиденции короля, расположенной в западной части замка, когда прибыл гонец с донесением о том, что на границе с Харбундаем полным ходом идет сражение. Эта весть обрадовала Алтанара. Он не мог скрыть удивления смелостью маневра Класа, но вскоре махнул на это рукой.

— У них нет никакого тактического преимущества, а у нас подавляющее численное превосходство. Мои воины намного лучше защищены доспехами. Надеюсь, Волки будут достойно сражаться. Чем больше их умрет сегодня, тем меньше с ними будет возни потом.

Он помедлил. Злоба, отразившаяся на его лице, озадачила Ликата. Алтанар, не замечая обостренного любопытства своего гостя, продолжал говорить, поглядывая на море:

— Чужеземцы нужны мне живыми. Все, даже эта черномазая тварь и верующие. Но особенно те, кто предал меня. Я дал им все, я относился к ним как к почетным гостям. А они… Забрали все подчистую. Опозорили меня. О, да — я хочу, чтобы они остались в живых. Мне они нужны, чтобы выведать все, что им известно. Они расскажут мне об этом, как только я открою свои маленькие тайны. Медленно. Нежно.

Увидев, как помрачнел Ликат, король дружески улыбнулся, ободряя своего единомышленника:

— А ты получишь все остальное, мой храбрый друг. Нилу, разумеется. Гэна, Класа — если они останутся в живых. И щедрую долю добычи.

Оставив попытки втянуть Ликата в разговор, он послал за доспехами и рабами, которые помогали ему одеваться, а затем приказал подавать завтрак. Ликат отказался от еды. Его угрюмость беспокоила Алтанара. До прибытия Ликата прошлой ночью король отводил Ниле только роль заложницы. Он был неприятно поражен, узнав, что этот дикарь, кичившийся своей любовью к чистоте, возжелал ее для себя. Однако в этом было нечто забавное. Какая женщина могла бы польститься на этого напыщенного болвана? Одна его голова, волосы на которой были наполовину обриты, а наполовину заплетены в косу, вызвала бы у нее смех. Алтанар едва удержался от улыбки, вспомнив силу духа женщины из племени Собаки. Очень жаль, что она так быстро забеременела. Она горячила кровь.

Сейчас необходимо не подпускать к ней Ликата еще некоторое время, а уговаривать это животное было нелегко.

Поэтому начало битвы воспринялось Алтанаром как благо: это служило идеальным поводом покинуть замок.

Все откладывается. Ликат увидит свою будущую невесту при более благоприятных обстоятельствах. Это будет забава, которая завершит уничтожение Гэна Мондэрка и всех Собак.

Продолжая говорить, пока рабы облачали его в доспехи, он наслаждался растущим раздражением Ликата. Все глупцы думают только о себе, им нет дела до чувств других.

Король всегда должен представлять собой внушительное зрелище и сознавать, что его вид вызывает благоговейный страх. Алтанар внимательно разглядывал свое отражение в нескольких зеркалах, принесенных рабами, смахивая пыль со стальных доспехов, украшенных золотом и серебром. Шлем имел причудливую форму акульей пасти. Лицо Алтанара виднелось за стальными зубами, защищавшими лицо, как забрало. Острый, словно бритва, плавник торчал из макушки шлема. На плечах прикреплялись плавники поменьше, предназначенные для защиты от ударов в шею. В подходящей ситуации они тоже становились грозным оружием. Король взял поднесенную ему палицу со стальной рукояткой. Акулий мотив нашел свое отражение в стальных шипах на головке и рукояти. Рабы бросились врассыпную, когда он описал ею в воздухе свистящую дугу.

Украдкой взглянув на Ликата, он почти пожалел его. Ликат был таким примитивным. Его шлем в виде маски из двух раздвинутых сейчас частей, сделанный хотя и прочно, но грубо, был украшен только медвежьими клыками. Обе его половинки, соединенные вместе, образовывали медвежью морду.

Не успел Алтанар поднести к губам запотевшую от холода чашу виноградного сока, взятую с подноса стоящего рядом раба, как до них донеся шум атаки Гэна. Ликат обеспокоенно нахмурился. Король сделал вид, что не замечает этого:

— Наверное, какие-то городские олухи, услышав звуки штурма, пришли докучать страже на стенах. Ими займутся через несколько минут.

Ликат нахмурился еще больше:

— Я хочу увидеть Нилу, а затем мы поскачем к северу. Не люблю, когда мои воины сражаются без меня.

Шум усилился. Послышались крики блюстителей, строивших своих подчиненных.

Алтанар улыбнулся гостю. Взяв палицу и положив руку на рукоять меча, он предложил:

— Сперва давай испробуем наше оружие на тех, кто беснуется там.

Он был уверен, что дикарь позабудет обо всем на свете, почувствовав вкус крови.

Взрывная волна настигла их через секунду после звука взрыва. Зашатавшись и вцепившись друг в друга, чтобы удержаться на ногах, на несколько мгновений они оцепенели с вытаращенными от удивления глазами. Ликат первым пришел в себя.

— Громовое оружие! — заорал он и, оттолкнув короля, бросился к двери, призывая своих людей.

Гэн и Клас сражались плечом к плечу, прорываясь к покоям Алтанара с упорством обреченных. Шара и Чо в бешенстве то рвались вперед, то отступали, изматывая противника. Чо бесстрашно бросила вызов троим стражникам, пытавшимся прикончить Класа, который оступился, стараясь уклониться от летящего в него копья. Когда Клас поднялся на ноги, она уже вцепилась одному из нападавших в руку, державшую меч, и оттащила его от остальных. Через несколько секунд со всеми тремя было покончено, и Чо заняла свое место рядом с Шарой и Гэном.

Они ворвались во дворец через главный вход королевского зала и едва успели попасть внутрь, как двери захлопнулись. Блюстители быстро заполняли дальний конец помещения. Гэн стал поспешно звать на помощь, и на зов прибежали Волки, сумевшие вырваться из битвы.

Сражение в зале напоминало ночной кошмар. Очертания блюстителей неясно вырисовывались в полутьме. Каждый звук отдавался зловещим эхом. Крики раненых многократно отражались от стен. Звук превратился в оружие, больно ранящее сердца как нападающих, так и защищающихся. Вскоре Волки стали теснить противника.

Алтанар, Ликат и шесть воинов из племени Собаки вбежали в зал через дверь, ведущую в королевские покои. При виде их Гэн с Класом издали боевой клич. Двое воинов Собаки застыли от ужаса. Бросив быстрый взгляд на Ликата, они вложили мечи в ножны и скрылись туда, откуда появились. Алтанар заорал на блюстителей. Шум битвы заглушил его слова, но четыре воина, отделившись от сражавшихся, подбежали к нему. Вся компания исчезла за дверью.

Гэн наконец прорвался сквозь оставшихся стражников, стоявших между ним и уходящей группой. Клас следовал за ним по пятам. Они бежали по коридорам, выбивая двери ногами. Нилы нигде не было. В одной из пустых комнат Чо вдруг стала скулить. Шара, с лаем покружив вокруг, остановился перед деревянным комодом. Рывком распахнув его, Гэн увидел до боли знакомые юбку и блузку Нилы.

Не успел он произнести слова команды, как собаки вновь рванулись вперед. Они неслись так стремительно, что их заносило на поворотах, а когти скользили по гладкому каменному полу. Гэн и Клас бежали следом, стараясь не отставать.

— Сайлы нигде не видно! — крикнул Клас.

Гэн кивнул. Он старался не думать о том, что это могло означать.

Вскоре они остановились перед дверью, в которую царапались собаки. Друзья попытались высадить ее, но безрезультатно. Они продолжали ломиться в дверь до тех пор, пока косяк не раскололся в щепки. Ворвавшись внутрь, они увидели только старуху, пытавшуюся подняться. Половина ее лица отекла, синяк уже приобрел отвратительный сероватый оттенок. Волосы растрепались. Потянувшись, чтобы схватиться за что-нибудь и подняться на ноги, она попыталась сжать кулаки. Гэн поспешил усадить ее на стул. Старуха проговорила:

— Они пришли с Нилой и забрали Сайлу. Видишь, я все поняла и добилась, чтобы они разрешили мне ухаживать за ней. Только мне. Я знаю, что она Избранная, и всегда знала.

— Что она несет? — пробормотал Гэн, протягивая руку, чтобы коснуться ее плеча. Старуха окинула юношу ледяным взглядом. Внезапно в ее глазах появилось лукавое выражение, и она доверительно подалась вперед. Гэн отступил. Женщина продолжала, указывая искалеченной рукой на дальнюю стену:

— Это там. Там есть проход. Они попытаются купить себе свободу жизнями ваших жен. Скорее! Схватите их!

Стена была каменной. Однако собаки, прыгая на задних лапах, атаковали ее с такой же свирепостью, с какой минуту назад набросились на дверь, ведущую в эту комнату. Одна из них задела нужное место, и каменный блок со скрипом отодвинулся, открывая вход в подземелье. Все бросились в проход. В абсолютной темноте не было слышно ничего, кроме звука их собственных шагов. Гэн держал Шару за ошейник. С радостным визгом собаки тащили людей за собой.

Когда друзьям уже казалось, что они целую вечность бегут по этому скользкому проходу, натыкаясь на стены, воздух вдруг стал вроде бы свежее. Один раз им почудилось, будто они слышат голоса, и воины остановились, затаив дыхание и прислушиваясь. Через несколько ярдов это случилось вновь, и они поняли, что погоня подходит к концу. Оба крепче сжали рукоятки мечей и проверили, легко ли можно дотянуться до кинжалов, торопливо осенив себя Тройным Знаком.

Выход из тоннеля был все еще открыт. Они попали на склад через дверь, самую большую из когда-либо виденных Гэном. Штабеля товаров выше человеческого роста, разделенные проходами, простирались на пятьдесят ярдов впереди и на половину этого расстояния по обе стороны от них. В конце одного из проходов, у самого выхода, они заметили Алтанара и Ликата.

Выскочивший из тоннеля Гэн закричал:

— Стоять!

Все обернулись. Стражники несли двух женщин, завернутых в одеяла. Увидев преследователей, они опустили их на землю и обнажили оружие.

Алтанар, быстро подскочив к Ниле, приставил к ее горлу меч.

— Один шаг — и… — Он не договорил. Самодовольство в его голосе усиливалось резонирующей маской. Гэн услышал, как Клас бормочет что-то похожее на молитву. Алтанар повторил: — Еще один шаг — и она умрет.

Нила извивалась и стонала. Но Гэн чувствовал огромное облегчение: она была жива. Он опустил оружие, сделав глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе, и произнес:

— Если вы вернете наших жен, мы отпустим вас. Но если вы причините им вред, пощады не будет.

— Жен? — выскочил вперед Ликат. — Ты сказал «жен»?! — Это прозвучало как обвинение.

Нила лежала на боку. Гэн указал на нее мечом:

— Она носит моего ребенка, Ликат.

Наклонившись, тот горящим взглядом окинул закутанную в одеяло женщину. Когда Ликат снова повернулся к Алтанару, он был в такой ярости, что, казалось, позабыл обо всем на свете:

— Ты ничего не сказал мне о том, что она беременна! Ты приказал обмотать ее этими тряпками, чтобы я ничего не заметил!..

— Он лжет. Мне запрещено прикасаться к беременной женщине. Мой клан заключил сделку с Церковью. — Алтанар выглядел больным. — Это мой ребенок. Должен быть моим.

Гэн вздрогнул от предупреждающего прикосновения Класа. Он знал, что должен быть спокойным, должен сдерживать себя. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Несмотря на это, голос его оставался уверенным. Он решительно заявил, что это его ребенок. Гэн насмехался над Алтанаром, говоря, что стража во дворце уничтожена и подкрепления на подходе. В конце он заметил, что независимо от того, что произойдет с их армиями, Алтанар не сможет покинуть замок без его позволения.

Вдруг Ликат, в бешенстве прокричав что-то неразборчивое, выхватил меч и занес его над Нилой.

— Нет! — крикнул Гэн, бросившись вперед. — Нет, Ликат!

Один из стражников, должно быть решив спасти собственную шкуру, схватил Ликата и, дернув, развернул в другую сторону. Меч со свистом пронесся мимо Нилы, не причинив ей вреда, и, выбив искры, вонзился в каменный пол. Остальные охранники в замешательстве повернулись к Гэну и Класу. Ликат продолжал сопротивляться, но блюститель мертвой хваткой сдавил его шею. Жертва слабела прямо на глазах.

Быстро сориентировавшись, король приставил меч к горлу Ликата. От неожиданности ноги бедняги подкосились. Воины Собаки в нерешительности переминались на месте, бросая взгляды то на Гэна с Класой, то на стражников Алтанара, также сбитых с толку. Король снял свой шлем, открыв улыбку, застывшую на восковом лице. По лбу катился пот. Руки дрожали. Когда он заговорил, визгливые нотки в его голосе напомнили Гэну одного такого пса, скулившего и вилявшего хвостом перед тем, как вцепиться ему в горло:

— Ты сделал предложение. Я его принял. Ты сохранишь мне жизнь, если я верну ваших женщин.

Клас зарычал.

— Обещаю, — кивнул Гэн.

— Как насчет лодки для меня и моих людей?

— И больше ничего.

Ноги Гэна сводило судорогой. Он не мог оторвать горящего взгляда от Нилы.

— Достаточно справедливо. — Не взглянув на Ликата, Алтанар вонзил меч ему в горло.

Никто не ожидал такого вероломства. Ошарашенный стражник отпустил его. Шатаясь, Ликат, все еще не веря в случившееся, шагнув вперед, к свету, и повалился на спину. Алтанар вытер клинок о мешок с тряпьем и, вкладывая меч в ножны, кивнул в сторону Ликата:

— Примите это в знак моего доверия к вам. Он был нашим общим врагом, и, значит, я оказал услугу всем нам. Теперь я рассчитываю на то, что вы удержите своих людей, пока мы не отплывем.

Гэн едва успел заметить, как Клас скользнул мимо него к Сайле. Он сосредоточенно смотрел на удалявшегося уверенной походкой Алтанара. Только один охранник выразил желание последовать за ним.

Клас не отрываясь смотрел на Сайлу. Гэн вдруг понял, что случилось нечто ужасное.

— Стой! Ни с места! — остановив Алтанара, юноша положил руку на плечо друга. — Неужели она…

— Она жива. — Клас весь дрожал. — Ребенок мертв.

Он медленно поднялся, как будто черпая силу из земли, и шагнул вслед за Алтанаром.

— Мой ребенок. Ты убил моего ребенка. Я тебе ничего не обещал, король.

Тот поднял руки:

— Я пытался помочь ей. Ты видел — она была с настоятельницей Ирисов. Я приказал привести ее туда.

Охранник, стоявший перед Алтанаром, обернулся и посмотрел на него, словно не веря своимушам, затем бросил взгляд на Класа. Прежнее выражение его лица сменилось ужасом. Потянувшись за мечом, он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать. Но палица с акульими зубами оказалась быстрее. Раздался лязг металла, и стражник качнулся вперед. Каким-то образом он удержался на ногах. Лицо сначала будто разгладилось, а затем исказилось болью, и он упал навзничь. Палица, брошенная Алтанаром на пол, наполнила склад колокольным звоном.

— Вот. — Он затряс головой, словно пытаясь избавиться от чего-то, и продолжил: — Этот человек не кормил как следует твою жену. Я признаю свою вину, но не несу ответственности за него. Он — Танцующий-под-Луной, неверующий фанатик. Я остановил его, когда смог, и казнил за преступление. А твой король обещал мне неприкосновенность.

Гэн посмотрел на Класа, и страдания друга передались ему. Он беспомощно развел руками:

— Я же не знал, Клас. Я думал лишь о том, как спасти их. Прости меня, пожалуйста.

Тот молча опустился на колени рядом с Сайлой. Погладив ее волосы, он бережно поднял жену на руки. Гэн тоже поднял Нилу, и они вышли на солнечный свет за двигавшимся настороженной походкой Алтанаром.

Блюстители истины и воины из племени Собаки тоже устремились наружу, образуя щит между королем и всеми остальными. За дверью воины Ликата сразу же сбились в кучу. Как только один из них тяжело опустился на землю, оставшиеся последовали его примеру. Они сидели, опустив головы на скрещенные руки и пряча лица, а блюстители внимательно смотрели на них, переглядываясь. Затем, словно сговорившись, направились к Собакам и присоединились к ним.

Алтанар стоял в одиночестве. Его лицо исказила судорога, глаза отчаянно забегали. Однако, ничего не сказав, он развернулся и побежал к небольшой лодке, покачивавшейся на волнах недалеко от причала. Когда король уже вскарабкался на борт суденышка и нагнулся, чтобы схватить веревки для поднятия парусов, обе женщины встрепенулись. Мужья опустили их на землю. Гэн отдал приказ воинам Собаки приспособить какую-нибудь тряпку для белого флага и найти целительниц. Воины немедленно повиновались, подгоняемые рычанием Шары, недовольного их уходом.

Открыв глаза, Нила на мгновение удивилась, а затем вдруг улыбнулась. Гэн поцеловал ее мимолетно, нежно. Ее улыбка сияла подтверждением веры и счастья. Он бормотал что-то бессмысленное, не в силах найти нужные слова, чтобы сказать ей о своей любви, но тут она снова потеряла сознание.

Гэн только услышал тревожный лай Чо, но не увидел резкого движения Класа. Ощутив, как что-то отшвырнуло его назад и бросило на землю, он успел заметить акулий плавник, блеснувший на солнце и пробивший доспехи друга. От удара Клас неловко споткнулся и упал на одно колено.

Ветер донес зловещий хохот Алтанара, который, стоя в лодке, пытался восстановить равновесие после броска. Паруса уже были подняты и наполнены ветром. Лодка рванулась вперед, и Гэну оставалось только беспомощно наблюдать, как она удаляется.

Клас, закашлявшись, схватился за грудь. Кровь хлестала из-под доспехов, заливая причал. Воздух со свистом врывался в его легкие. Гэн приблизился, чтобы достать плавник. Он сумел схватить его за тупой конец, затем обмотал вторую руку полой своей рубашки, чтобы не порезаться, и дернул. Клас вскрикнул и упал на бок прежде, чем юноша успел подхватить его.

Когда он снял с друга доспехи и одежду и его взору открылась страшная рана, все замелькало у Гэна перед глазами. Он вспомнил, как ненавидел Класа на Бейла, как не доверял собственной жене. Прибежавшие через несколько минут с двумя военными целительницами воины Собаки увидели, что он, не стыдясь, плачет, положив голову жены себе на колени. Они решили, что причина этих слез — облегчение от того, что его жена и друзья живы. Им и в голову не могло прийти, что Гэну Мондэрку было стыдно.

Глава 83

Сайла очнулась от солнечного света, бившего ей в лицо. Серебристые пятна и полосы света пронизывали легкую дымку и слепили глаза, причиняя восхитительно сладостную боль.

Ее одолевали противоречивые чувства; часть ее безутешно оплакивала невосполнимую утрату, в то время как другая часть была охвачена неописуемым восторгом.

Нет. Это чувство было ей знакомо.

Это было не в первый раз.

Вместе с другими детьми, судорожно сцепившимися в живой клубок, она вывалилась из корзины. Она была вся в ссадинах, глаза воспалились от беспрерывных слез, недосыпания и еще от того, что она постоянно терла их руками.

Она поднялась на ноги, и бледное непроницаемое лицо, прикрытое капюшоном сутаны, произнесло:

— Ты избрана.

Тогда, как и сейчас, Сайла не могла понять, что с ней происходит. Но знала, что, хотя та жизнь, которую она любила, закончена, ее все же оставили в живых.

Опять. Опять то же самое.

Сознание возвращалось к ней. Сайла уже могла различить птичью трель над головой. Пела маленькая птичка с бурым в пурпурную крапинку оперением. Кажется, красный зяблик, вспомнила она. Вроде бы невелика премудрость, но она чувствовала, как это важно. Женщина продолжала прислушиваться. Жужжание пчелы. Теперь снова, уже наверху. Пчела медленно перемещалась слева направо. Они всегда летают медленно, когда наступают холода. Теперь тень. Да, она на открытом воздухе, под деревьями. К запаху влажной земли примешивается терпкий аромат измельченных вишневых листьев. А потом она услышала голос Класа.

Она хотела видеть его.

Она увидит его, обязательно увидит.

Ей было больно. О, что это была за боль! От нее раскалывалась голова. В горле что-то хрипело и клокотало, и Сайла была не в силах это прекратить.

Клас прикоснулся к ее щеке. Рука была огрубевшей, покрытой мозолями от рукояти меча и тетивы. Мизинец не сгибался так хорошо, как остальные пальцы, — сказывался давнишний перелом. Прикосновение было таким сильным и нежным.

Он тихо произнес:

— Настоятельница, смотри: слезы!

Странный мерцающий свет бьет прямо в лицо. Ах да, она лежит на земле. Ранена? Голова нестерпимо болит. Тупая боль во всем теле, но ничего конкретного. Они не подпустили бы к ней мужа, будь она ранена серьезно.

Почему она не может вспомнить?

Сайла сделала над собой усилие, пытаясь сфокусировать взгляд. Расплывчатое черное пятно обрело форму. Это был он. Женщина различила границу, где заканчивались темные волосы и начиналось светлое пятно лица. Увидев черноту татуировки, она приказала своему зрению отыскать изгибы подбородка, носа и губ.

— Клас, — проговорила она и ощутила прикосновение его поцелуя, легкое, как дуновение ветерка.

Где-то — в двух шагах или в сотне миль — звучал голос настоятельницы Ирисов:

— Когда жар спал, я решила, что есть надежда. Теперь я уверена, она выздоровеет. Она возвращена нам.

В этих словах чувствовалась сила. Закрыв глаза, Сайла сказала себе, что, даже не помня всех подробностей, можно верить, что ее мучительные скитания позади. Теперь она в безопасности и может поспать.

Она избрана.

Неделю спустя, сидя на кровати в одной из комнат лечебницы, Сайла расчесывала волосы, вполглаза поглядывая на дверь, через которую должен был войти он. Едва Клас появился на пороге, у нее защемило сердце при виде изуродованного левого бока. Она узнала о ране, лишь когда настоятельница Ирисов рассказала об их с Нилой спасении.

Муж уже успел поведать ей обо всем, что произошло за те десять дней, пока она балансировала на грани жизни и смерти.

А рассказать было о чем. Словно прошла целая вечность, а не десять дней. Особенно пришлась Сайле по душе история Тейт о том, как они, повернув обратно катамаран, поплыли на север и высадились за линией обороны Оланов. Доннаси ужасно разгорячилась, описывая их вылазку. Конвей, она и пятьдесят ревущих воинов против тысячной армии. Сами Волки не поверили своим глазам, когда сработало оружие-молния и генерал Оланов с готовностью сдался.

А Нила! После всего, что она пережила, слышать ее бесстрастные слова о том, как она внушала Гэну, что его долг перед ней и всем племенем Собаки — прийти на помощь Сабанду Гайду. Спасенная мужем от Алтанара, она сама отправила его в бой на следующий же день. Мощь кавалерии Волков раздавила застигнутых врасплох Дьяволов, и те сломя голову бежали на север, бросая все, что нельзя было унести на себе. Гэн пошутил, назвав жену своим лучшим генералом. Но она была больше чем генерал — Нила была королевой.

Волна жалости к себе захлестнула Сайлу, когда она подумала о младшей подруге. То, что Алтанар сделал с ней, заставляло содрогнуться, но Нила сохранила свое дитя.

Клас мужественно выслушал рассказ любимой о том, как она боролась за свою жизнь и жизнь их ребенка. Но Сайла утаила от него, как вымаливала еду, как билась в истерике, лишаясь разума от бессильной злобы. Он видел камеры собственными глазами, поэтому она не говорила о кромешной тьме, прекращавшейся лишь на мгновение, когда охранник с факелом открывал дверь, швыряя в камеру какие-нибудь объедки. Сайла не сомневалась, что Клас видел эти полчища насекомых-кровопийц. Правда, вряд ли он заметил омерзительных тварей, выползавших из щелей между камнями, чтобы поучаствовать в дележе пищи, потому что они ускользали при первом проблеске света.

Когда проходивший мимо раненый воин заглянул к ней и сообщил, что Клас приказал навсегда замуровать входы в камеры, Сайлу охватила гордость. Позже до нее дошли слухи, будто муж разыскал трех стражников, стороживших ее, и приказал замуровать их там живьем. Это беспокоило Сайлу. Тщетно пыталась она выудить из Класа, правда ли это. Посмотрев на нее взглядом, все еще приводившим ее в легкий трепет, он произнес: «Есть люди, которые могут сказать все, что угодно. Кто именно рассказал тебе это?» И Сайла решила, что лучше обо всем позабыть.

Но когда ей необходимо было выговориться, когда нужен был кто-то, способный представить, каково быть одной в бесконечном мраке и чувствовать, как, подобно хрупкому осеннему листу, улетает жизнь, за спасение которой ты бы отдал свою собственную, Клас слушал ее. Он брал Сайлу на руки и укачивал, отгораживая от горьких мыслей и воспоминаний.

Он вытирал ей слезы, превознося ее храбрость, и признавался в любви. Клас помог понять, что она заслужила право на жизнь.

Когда Сайла заставила показать уродливую рваную рану, оставленную оружием Алтанара, она осознала, насколько мучительно было для него держать ее на руках. Она упрекнула Класа, что он позволял ей причинять ему боль. Тот лишь ухмыльнулся. Он был так же невыносим, как и прежде.

Сейчас Клас заполнил собой дверной проем так же полно, как заполнял ее жизнь.

— Сегодня настоятельница разрешила мне подольше погулять с тобой. Мы пойдем на утес, оттуда видно море. Ты ведь хочешь этого?

— Ты, наверное, запугал ее.

— И не думал, — возмутился он, расправляя плечи, — это была ее идея.

— Все равно спасибо. Сегодня мне лучше.

При этих словах Клас нахмурился.

— Не торопись. Настоятельница говорит, что ты слишком много двигаешься.

Склонив голову, Сайла лукаво взглянула на него из-под пряди распущенных волос.

— А как, по-твоему, милый, когда мне следует начать побольше двигаться?

Он понял, что она имеет в виду. Было нечестно так дразнить его, зато очень весело. Вихрь эмоций отразился у Класа на лице, словно ветер пронесся по пшеничному полю. Подобные поддевки неизменно приводили его в замешательство, но нравились ему не меньше, чем Сайле.

Достигнув утеса, они с удивлением обнаружили там Гэна. Не замечая их приближения, он швырял камни, стоя на краю обрыва. Юноша провожал их взглядом, пока они, описав дугу, не врезались в нагромождения плавника, прибитого морем. Собаки лежали неподалеку. Сайла была удивлена, увидев Шару: ей показалось, будто пес стал больше, а шерсть прямо лоснилась. Чо, в благосклонном приветствии завиляв хвостом, с довольным урчанием придвинулась к нему.

Гэн заметил их, нагнувшись за очередным камнем. Он улыбнулся, увидев Сайлу, и некоторое время они неторопливо беседовали о ее здоровье. Однако обеспокоенность юноши бросалась в глаза. Сделав знак Класу, что хочет присесть, Сайла прямо спросила Гэна, что его тревожит.

Сначала юноша отнекивался, не отрицая, что его что-то беспокоит, но и не зная, как к этому подступиться. Наконец он всплеснул руками:

— Если я не смогу поговорить об этом с вами, я ни с кем не смогу поговорить! Я думаю о наших соплеменниках. То, что случилось с Ликатом, повлияло на них сильнее, чем ты себе представляешь. Они уже не те, Клас. Это все равно, что натравить щенка на медведя, когда тот еще не знает, что это такое, или бросить его в бой, не натаскав как следует. Ты погубишь его, лишив храбрости.

Клас рассвирепел:

— Ты что, хочешь сказать, будто наши люди лишились храбрости?

— Да нет же. Скорее они обескуражены тем, что утратили способность действовать на свой страх и риск. Никогда бы не поверил, что это может произойти так быстро. Один из воинов сказал мне утром, будто причина их раздоров в том, что люди не могут определить, кто повинен в бегстве Коули. Всем известно, что она стояла за Ликатом, и что с того? Где бы ни находилась, она теперь беспомощна. Есть дела и поважнее.

— Говори, что у тебя на уме.

— Надеюсь, больше никто не способен видеть меня насквозь так, как ты, — пробурчал Гэн. — По словам Сабанда Гайда, Поедатели Бизонов посягают на наши охотничьи угодья на востоке. Он считает, что табуны лошадей и стада скота значительно уменьшились.

— Они что, уводят наш скот?

— Видимо, так, — пожал плечами Гэн. — Когда окрепнешь, навести меня, я хочу знать твое мнение.

Затем, к радости Сайлы, он сменил тему. Мысль о том, что Класу предстоит переход через горы, неожиданно заставила ее содрогнуться. Она не ощущала, что его жизни угрожает опасность, пока Гэн не произнес эти слова. Возникшее перед глазами видение шалашей на склоне горы и возвышающейся над ними громады Сердца Земли вдруг помогло ей осознать живущий в муже дух борьбы.

Сайла всегда видела опасность в сражениях, но была поражена, почувствовав, насколько поверхностны ее былые представления. Битва помогала ему утвердиться в собственных глазах и глазах соплеменников.

Клас, приняв ее уход в себя за усталость, настоял на возвращении в лечебницу. По дороге Сайла спросила его как можно безразличнее, чем он может помочь племени, и, затаив дыхание, ожидала ответа.

Он сразу же отказался от этой мысли. Клас был уверен, что, хотя Сабанд Гайд и не стал Вождем Войны, он обладает для этого всеми качествами. Сабанд всегда держал племя сплоченным до появления Вождя Войны и всегда желал этого.

Между тем причина беспокойства Гэна была очевидна. Он упомянул о новых проявлениях воинственности Пожирателей Бизонов, но ни словом не обмолвился о сговоре между разбитыми и изгнанными Дьяволами и племенем Лососевой Реки с северных окраин. Для объединения королевства Гэну требовались время и поддержка, и Люди Собаки должны были помогать, а не мешать. Во время разговора Клас нервно потирал рукой татуировку.

Сайла с облегчением опустилась на свое ложе, внезапно ощутив смертельную усталость.

Клас на Бейл никогда бы не согласился вести спокойную жизнь, хорошо еще, что он не Вождь Войны, от которого требуют постоянного проявления доблести и отваги.

Прежде чем ее веки опустились под собственной тяжестью, Сайла вновь заметила прикосновение его пальцев к татуировке. Она решила, что это уже просто вошло в привычку и ей не следует искать скрытый смысл в каждом его жесте.

* * *

Конвей стоял на рынке в проходе между рядами, не чувствуя толчков и пинков обтекающей его толпы. Лицо его вытянулось.

— Ее больше нет здесь, Доннаси, это конец.

— Она должна быть тут. — Широким взмахом руки Тейт едва не выбила из рук проходившего торговца поднос с целой горой бобов и поспешно извинилась, прежде чем продолжить: — Оглянись вокруг! Здесь сотни людей, и она может быть с кем угодно. Все освобожденные рабы сказали, что Ти никогда не помышляла о возвращении к своим.

— Ты знаешь почему. И я тем более обязан ее найти. Я люблю ее, но Ти этому не верит. Не верит, что кто-нибудь может любить ее после всего, через что ей пришлось пройти. Она думает, что ее это «осквернило». — Последнее слово вылетело как плевок. — Теперь она прячется, забившись в какую-нибудь щель.

Доннаси спрятала сочувственную улыбку. Как бы она хотела указать ему на непоследовательность, с которой он одновременно приписывал женщине и бегство из города, и то, что она скрывается где-то поблизости. Но она решила, что у любви на все есть свои оправдания.

С ней такого никогда не случалось. Увлечения, да. Связи. Любовь? Может быть, когда-нибудь…

Конвей со вздохом произнес:

— Давай проверим этот проход. Мы ведь здесь еще не были?

Кивнув в знак согласия, Тейт последовала за ним. Даже теперь, думала она, когда всей страной управляет один человек, жить в этом мире чертовски сложно. Многие хотели свести старые счеты, и приверженцы Алтанара не испарились с его исчезновением. Немало дворян не скрывали своей тоски по старым временам. В ее присутствии еще кое-что становилось очевидным. Темнокожая и женщина — это были два своеобразных клейма, переживших столетия. Слишком, чтобы верить, будто «все вопрос времени».

Доннаси мотнула головой, силясь отогнать эти мысли. Девушка по имени Ти была сейчас важнее. Имея в запасе только описание обезумевшего от любви Конвея, она поймала себя на том, что внимательно рассматривает каждую женщину на голову ниже себя. Каждая из них с волосами цвета меда подвергалась осмотру с удвоенным вниманием; увидев пару голубых глаз, Тейт хлопала Мэтта по плечу, незаметно указывая на их обладательницу. Пока лучшей наградой, которой она удостоилась, было недовольное ворчание в ответ.

Они вышли из той части рынка, где торговали различной снедью, и оказались среди кожевников. Доннаси с наслаждением вдыхала ароматы масел, воска и кож, пронизывающие все вокруг. Она задержалась, рассматривая один жилет, который был словно на нее сшит. Он был сделан из светлой, тончайшей выделки кожи антилопы, украшенной сверкающей бахромой, зеленой, как изумруд. Присмотревшись повнимательней, она увидела, что это кусочки какого-то материала, искусно приклеенные к полоскам кожи. Продавец с готовностью объяснил, что каждый кусочек — на самом деле пчела, называемая убийцей ос. Тейт держала жилет на вытянутой руке, желая лучше его рассмотреть, когда заметила в дальнем конце следующего ряда женщину, которая непременно должна была быть Ти.

Пронзительные голубые глаза сверлили толпу, пробиваясь сквозь развешенные товары и полотнища тканей. Она поворачивала голову, провожая взглядом Конвея.

Доннаси боялась пошевелиться, но потом поняла, что ей все равно придется это сделать, потому что Ти могла повернуться и исчезнуть в мгновение ока. Бросив жилет, она рванулась за Мэттом, сметая все на своем пути. Приблизившись настолько, что он мог услышать, Тейт закричала. Тот недоуменно обернулся в указанном направлении. Увидев Ти, Конвей метнулся к ней, опрокидывая столы с разложенным товаром. Ремни, кошельки и футляры разлетались в разные стороны. Доннаси едва поспевала за ним. Вслед неслись проклятья продавцов, посылавших ко всем чертям их самих и всех родственников до седьмого колена.

Ти побежала.

Но, найдя ее, Конвей ни за что не мог дать ей уйти. Она лавировала в толпе легко и проворно, словно кролик в густых зарослях. Мэтт же больше походил на летящий с горы валун. Перескакивая через то, что не мог обогнуть, он мчался напролом и настиг Ти уже на улице, где было относительно безлюдно.

Тейт замедлила шаг и вскоре остановилась. Было видно, что Конвею не до нее. Подоспевшие торговцы и горожане, пострадавшие во время погони, осыпали ругательствами его и Ти. Отдельные выражения были достаточно крепки, даже если те, к кому они относились, пропускали их мимо ушей.

Доннаси повернулась лицом к толпе, радуясь, что взяла с собой оружие. Подняв руки в миролюбивом жесте, она объяснила собравшимся, что произошло у них на глазах. Они посмотрели мимо нее на удалявшихся Конвея и Ти, которые были так поглощены друг другом, что для них ничего вокруг не существовало. Тейт утихомирила продавцов, предложив заплатить за испорченный товар, и извинилась за раны, душевные и телесные.

Она быстро утешила их. Сначала поодиночке, затем все вместе они успокоились. Большинство отказались от денег, поддавшись романтике происшедшего. Вскоре Доннаси осталась одна. Когда она оглянулась, Ти и Мэтт уже исчезли из виду.

Остальные — Дженет Картер, Сью Анспач и Кейт Бернхард — были в обители. Настоятельница разрабатывала какой-то план, в котором отводилось место и им. Тейт же была настолько поглощена слиянием остатков оланской армии с отрядами Волков, что им даже в голову не пришло включить ее в какой-нибудь из своих планов. Она направилась обратно в замок. Может, Гэн захочет выехать оттуда и понаблюдать за учениями. Или еще что-нибудь. Ах, если бы был жив Фолконер!

Конвей не заметил исчезновения Тейт. Все его помыслы были только о Ти, и вот она перед ним. Догнав, он схватил ее за руку. Женщина остановилась, не пытаясь вырваться. Мэтт готов был поклясться, что в ее глазах мелькнуло облегчение. Они стояли без слов уже, должно быть, целую вечность, пока он не спросил просто:

— Почему?

Ти, разумеется, знала, о чем он спрашивает, но не ответила сразу, а только слегка повернулась к нему, все еще не пытаясь высвободиться. Конвей не отставал ни на шаг, нежно держа ее за руку.

— Я не хотела вновь встречаться с тобой. — Мэтт издал какой-то звук, и она метнула на него быстрый взгляд, прежде чем продолжить. Подбородок был вздернут, голос звучал дерзко. — Зачем ты возишься со мной, ведь я тебя не люблю. Ты даже не знаешь толком, кто я. Вокруг полно других женщин, они красивее, умнее, богаче. Найди себе ту, что полюбит тебя.

— Мне не нужна другая. Я люблю тебя. Мне нужна ты.

Она покачала головой, ничего не ответив. Когда он попытался продолжить, Ти остановила его движением руки:

— Не сейчас. Мне надо подумать.

— У тебя были месяцы на размышление! — В голосе Конвея сквозило отчаяние.

— Поэтому я и не хотела, чтоб ты нашел меня. Я не хотела ничего объяснять. Теперь мне придется это сделать, так что дай мне обдумать свои слова.

Они направились на одну из площадок на крыше. Был базарный день, и наверху не было никого, кроме нескольких играющих детей да старика, греющегося на солнышке. Ти опустилась на скамейку, с которой открывался вид на город и замок. Мэтт примостился на кирпичном парапете напротив. Устремив взгляд мимо него на высившуюся в отдалении крепостную стену с ее зубцами и башенками и незатейливые постройки за ней, Ти рассказала, как ее племя каждые два года поставляло королю новую невесту. Он возвращал ее с ребенком. Эта повинность уходила корнями в глубокое прошлое, когда дети считались главным достоянием племени и для объединения народов был необходим сильный король.

Он перебил ее:

— Я все это знаю. Теперь это в прошлом и не имеет к нам никакого отношения. Гэн отменил такую дань.

Ти сверкнула глазами:

— Это имеет отношение к нам. Я прошла через это. — Внезапно она так резко наклонилась к нему, что Мэтт невольно отпрянул. — Никто не защищал меня, ни одну из нас. С того времени, как я начала понимать происходящее вокруг, и до моей пятнадцатой весны я видела блюстителей, выбиравших наших женщин, как выбирают скот, и уводивших «удостоившуюся великой чести». Если юноша, любивший ее, противился этому, люди нашего племени сами заставляли его замолчать.

Успокоившись, Ти вновь перевела взгляд на замок. Она рассказала, как бросила вызов женщинам племени, заявив, что, если ее изберут невестой короля, она не станет вынашивать его ребенка. Женщины, считавшие это ее долгом, были так напуганы подобной непокорностью, что боялись заговорить об этом. Те же, кто считал ее долгом именно непокорность, поддерживали словами ободрения и слезами — но это было все, что они могли для нее сделать. Дойдя до этого места, Ти задрожала, словно стоял не жаркий летний день, а холодное зимнее утро. Он потянулся обнять ее, но она резко отстранилась. Конвей сел на место, чувствуя неловкость. Она рассказывала о мучительном переходе от Китового Берега до Олы. Охранники наглядно объяснили девушке, что делать, чтобы ублажить короля.

Конвей отвернулся, чтобы не видеть ее жестокой улыбки. Ти безжалостно продолжала:

— Так я узнала о том, что делалось до меня. Я и не подозревала о таком многообразии. Или жестокости. Им нравилось перечислять. Кое-что из этого… — Она прикусила губу. Когда она заговорила снова, голос звучал намного мягче: — Прости меня, но ты видел, что я получила. Он отдал меня блюстителям истины за то, что я не смогла забеременеть. Со временем даже самые стойкие женщины соглашаются играть отведенную им роль, не выдержав боли. Но я так и не научилась скрывать ненависть, поэтому они искали более покладистых. Как бы там ни было, это моя двадцать пятая весна. Десять лет того, что можно назвать доступностью всегда и везде. Теперь ты понимаешь, почему я считаю, что тебе нужна другая женщина?

Мэтт уставился на кирпичи у себя под ногами, словно ожидая, что там по волшебству появится ответ. Наконец он произнес:

— Я не знал этого, но подозревал. Я понимаю, что… тебе было трудно. Но теперь я говорю о мире, который мы можем создать для себя.

Грациозно наклонившись к нему, Ти протянула руку, чтобы откинуть волосы с его виска. Один из пальцев прикоснулся к его губам, и она вздрогнула, почувствовав поцелуй, но руки не отняла.

— Сейчас я не в силах любить кого-нибудь, Мэтт Конвей. Ты должен это понять. Я хочу полюбить тебя, я бы очень хотела, но не могу. В моем сердце нет места прекрасному. Прошлое все еще живет в нем, и оно погубит тебя. — Он собирался что-то возразить, но она прикрыла его рот рукой. — Нет. Послушай меня. Живи своей собственной жизнью, а мне дай жить своей. Если мы встретимся вновь — значит, так тому и быть. Возможно, к тому времени все изменится. Может, изменюсь я.

Когда она поднялась, Конвей не пытался остановить ее, а медленно поднялся следом. Ти протянула к нему руки, глядя, как он возвышается над нею. Обвив руками его талию, она тихо промолвила:

— Поцелуй меня, Мэтт Конвей. Один раз, как девушку, какой я должна была быть. А я хочу поцеловать мужчину, который должен был принадлежать ей.

Он продолжал стоять с закрытыми глазами, когда она оторвалась от него. Руки Мэтта опустились. Все его чувства были напряжены до предела. Он слушал звук затихающих шагов — это длилось лишь несколько мгновений. Он ощущал тепло ее тела там, где Ти прижималась к нему, чувствовал прикосновение ее рук — это продолжалось немного дольше, почти целую минуту. Ее запах — смесь аромата цветов и тронутых солнцем волос — оставался дольше всего. Мэтт отчаянно пытался удержать эти звуки и запахи, наслаждаясь ими, пока они не исчезли, будто те способны были помочь понять смысл ее слов.

Открыв глаза, он обнаружил, что его с любопытством рассматривает какой-то мальчик. Конвей кивнул и улыбнулся уголком рта, надеясь, что улыбка выглядит обнадеживающе. Затем, бессильно опустившись на скамейку, он стал смотреть туда, куда недавно смотрела Ти — на темневшую вдали громаду замка.

Глава 84

Для Гэна месяцы поздней осени и зимы явились продолжительным испытанием. Он все время ожидал какого-нибудь сюрприза от своих баронов и вождей и был заранее готов к этому, однако недовольство целого народа было для него настоящим шоком.

Бароны Харбундая потребовали контроля над оланскими работорговцами. Кланы Оланов были в ярости — и Китовый Берег, и Харбундай облагали их корабли дополнительными налогами, где бы те ни останавливались. Казалось, что ни одна семья, ни один клан, ни одно племя или баронство не были удовлетворены ни единым пунктом, касающимся границ, прав на посевы, лес, воду или что-либо другое. Гэн исходился по судам и дворам в поисках выхода из этой ситуации. Немногие написанные от руки отчеты были поверхностными, чаще всего неразборчивыми. В мире, где люди не доверяли обучению и практически запрещали образование, простая процедура написания на листе бумаги нескольких слов равнялась присоединению к темным силам. Те, кто умел читать, старались переводить эти бумажки на простой язык, а те, кто не умел, верили им на слово.

Однако все эти разборки со своим криком и шумом блекли перед насилием тех, кто, почувствовав вкус свободы, стремился отомстить былым угнетателям. Харбундайские бароны немного внимания уделяли подобным восстаниям, однако Ола была весьма озабочена происходящим. Блюстителей истины убивали, на них буквально охотились. Многие из вождей оланских племен, поддерживавших Алтанара, погибли в битве, когда был свергнут король. Многие исчезли в ожидании лучших времен. Огромное количество знати, тех привилегированных, которые выполняли приказы своих более высокопоставленных вождей, внезапно лишились защиты. Это было время мести, кровавое время. Подразделения Волков маршировали по округе, наводя порядок.

Гэн немало удивился, узнав, что Конвей добровольно взвалил на себя эту функцию. Берясь за всякое задание, позволяющее покинуть город, он доказал, что удивительно легко справляется с разрешением любой проблемы. Сначала Гэн подумал было, что причина кроется в оружии-молнии, помогающем Конвею везде достигать порядка, но вскоре сам убедился в том, что Мэтт с легкостью прекращал споры и без помощи оружия. Это был настоящий мастер компромисса.

Главной проблемой сейчас стали Люди Собаки. Гэн посылал им целые караваны с сушеным лососем и другими продуктами, всеми силами помогая дожить до весны. Клас лично осматривал их длинные колонны, снабжая Гэна реальной информацией о положении в племени. Однако этой помощи не хватало, особенно когда зима засыпала снегом все пути. У обычного каравана, состоящего из лыжников, тянувших за собой сани, уходило несколько недель, чтобы добраться до лагеря Собак. Кроме того, это было весьма небезопасно. По стране про заботу Гэна о своем народе ходили легенды. Однако его враги, особенно Танцующие-под-Луной, начали использовать эти легенды ему же во вред. Они искали тех, кому пришлось хуже всех в эту зиму, тех, кому Гэн уделил чуть меньше внимания, чем другим, и пытались из искр зависти разжечь пламя вражды и раздора.

Проблема, тяготившая Гэна, пожалуй, даже больше, чем Танцующие-под-Луной и их воззвания к колеблющимся, была связана с человеком по имени Джон Джонс. Он тенью прокрадывался во дворы, охотясь за умами, недовольными политикой Гэна; он изменял людей, заставляя дрожащих возмущаться своими бедами в полный голос. Больше всего молодого короля пугала именно такая сила — не лобовая атака, из какой он всегда выходил с честью, а тихое, но верное подтачивание изнутри. Более того, Джонс в открытую проповедовал революцию.

Без изобретения Леклерка, взорвавшего ворота в замок Алтанара, у них не было бы надежды спасти Нилу и Сайлу. Без решающей атаки Тейт и Конвея на вражеский тыл битва могла быть легко проиграна.

Вот почему у юноши были самые плохие предчувствия насчет Джонса. Чужеземцы прикасались ко всему, что бы ни делал Гэн, и везде имели большое влияние. Было страшно подумать о том, что один из них, оказавшись во вражеском стане, будет действовать с такой же эффективностью.

Однако все это было забыто за несколько коротких дней в середине зимы. Клас только что возвратился из очередного продуктового похода к Людям Собаки. Он очень торопился домой, и не зря: в день его прибытия Нила произвела на свет маленького краснолицего и кричащего во всю глотку мальчишку.

Гэн провозгласил первый день весны праздником. В этот день его сын получит имя, а Ола устроит феерическое торжество, грандиозное гулянье для всех и вся. Гэн обещал также огласить новый свод законов, предложив любому баронству или племени заключать договоры. В день, который принесет имя королевичу, будет сформировано правительство, но эта власть станет координирующей, а не доминирующей.

В ту осень, когда Гэн все силы отдавал на то, чтобы примирить враждующие народы, Сью Анспач, Кейт Бернхард и Дженет Картер, вернувшись в аббатство Ирисов, возились с Избранными. Никто из женщин не признавал этого открыто, но дети стали главным в их жизни. Чужеземки соскучились по ним и стремились помочь всем, чем только могли. Ко всему прочему, дети стали той силой, которая позволила Анспач и Бернхард снова принять Дженет как свою. Прощение пришло легко; чужеземцы продолжали жить в мире, где любое их действие неизбежно несло оттенок обмана, и уязвимость Дженет была уязвимостью всех. После недолгого периода отчуждения тяжелые воспоминания Картер о ее недавнем крахе отступили перед необходимостью совместных действий. Для Сью и Кейт дети стали смыслом жизни. Дав им понять, что для нее это так же важно, Дженет быстро вновь завоевала расположение к себе.

Впрочем, изменения почувствовались в каждой из них, едва, миновав последнюю пограничную заставу, они снова очутились на территории Олы. Встреча с настоятельницей у ее дома оказалась искренне радостной. Поначалу чужеземки чувствовали себя неловко в присутствии еще одной гостьи — самой Жрицы Роз Сайлы, чье появление несколько смутило их, однако теплые отношения наладились быстро, а разговор получился душевным и непринужденным.

Старая настоятельница удобно устроилась в кресле, кутаясь в тяжелую темную накидку военной целительницы. На груди виднелась нашивка аббатства Ирисов. Капюшон и рукава переливались все теми же золотыми и зелеными цветами, скрывавшими от любопытного взгляда вездесущих стрекоз.

Внимательно выслушивая планы насчет Избранных, хозяйка руководила приготовлением оша. Ей хотелось узнать у гостей, откуда им знаком этот напиток, если они упорно утверждают, что никогда раньше не сталкивались с Найонской культурой. Ведь любому известно, что именно Найоны были единственными поставщиками ароматного зелья. Впрочем, это станет лишь еще одной из многих загадок чужеземцев. Сейчас неподходящее время и место для того, чтобы пускаться в рассуждения, сказала себе настоятельница, переключая внимание на гостей.

Когда они наконец закончили, она прямо заявила, что еще не готова с головой окунуться во все эти новые идеи. Чужеземцы были настолько разочарованы, что настоятельнице срочно пришлось объяснять свою позицию. Простые люди привыкли к веками устоявшемуся образу жизни, и резкие изменения, пусть самые благоприятные, не приведут ни к чему хорошему.

Картер не согласилась:

— Перемены необходимы. Помнишь, настоятельница, ведь именно ты показывала нам женщину, которая была жестоко наказана за изучение арифметики. Учась, она рисковала всем, что имела. Желание все еще живет, и уже никто не в силах наказать учеников.

Настоятельница, взяв у служанки чайник, сама принялась разливать кипящую воду по чашкам. Это позволило ей выкроить минутку для того, чтобы подобрать достойный ответ, а заодно и насладиться ароматными струйками пара, исходящего из чашек. Этот чудесный напиток не только успокаивает суставы, но и проясняет мысли. С большой неохотой настоятельница вернулась к теме разговора:

— Но подумай о зрителях. Они присутствовали на этом наказании не только ради того, чтобы насладиться чьим-то страданием, — люди считали ее виновной, считали, что она заслужила все это. Они ненавидели ее. Ты не сможешь отменить такое отношение к жертве, просто объявив его не в моде. Твои цели верны, но достигать их надо с большой осторожностью.

Кейт Бернхард, прямая, как всегда, сказала:

— Но мы обязаны что-то сделать, настоятельница. Мы слышали, что власть Гэна распространяется на самую большую объединенную территорию, известную Церкви, и не можем упустить такую возможность. Это тот самый шанс, которого ты так долго ждала, чтобы установить равенство, и ты не должна говорить теперь, будто наше время еще не пришло.

— Действительно, не должна. — Сейчас она желала одного: чтобы ее план был понят и услышан, чтобы они увидели, как высоко, презрев все преграды, парит ее мечта. Может быть, уже и впрямь очень поздно, но, как сказала Бернхард, что-то должно быть сделано прямо сейчас. — У меня есть план, — произнесла настоятельница, взглядом показав служанке на дверь, и та поспешно вышла. — Вот-вот у Нилы родится ребенок. Скорее всего Гэн отложит церемонию выбора имени до весны, но у нас в любом случае достаточно времени. Мы должны заручиться его поддержкой, и за зиму вы научите самых маленьких Избранных — всех без исключения — читать и писать.

Сайла побледнела.

— Так много? Таких маленьких? Но ведь только Целительницам позволено преподавать, ты же прекрасно это знаешь! — Она оглядела комнату, убедившись, что все внимательно ее слушают. — Это напоминает мне рассказы про Учителей.

Слова ударили настоятельницу, словно молния. Конечно, она ожидала чего-то подобного, но эффект от произнесенных слов оказался намного сильнее. Пока Сайла говорила, настоятельница Ирисов помешивала свой ош, наблюдая, как водовороты напитка в ее чашке то сливались, то разделялись и, наконец, исчезли. Она произнесла:

— Учителя остались в прошлом, их существование уже больше похоже на легенду, чем на правду, и ты знаешь это. Мы должны поскорее забыть подобные истории и смотреть вперед. Что бы ни происходило в прошлом, его уже больше нет.

Остальные женщины только пили ош, мудро кивая в такт словам хозяйки, и на секунду Сайла возненавидела их. Неужели они не видят поражение в этих честных, старческих чертах? Что случилось с их ушами? Неужели они не слышат в этих словах заявления об отставке?

С другой стороны, никто из них не вырос на попечительстве настоятельницы, и никого из них, конечно же, она не любила так, как Сайлу. Она улыбнулась: настоятельнице не раз удавалось перехитрить и более подозрительных и недоверчивых людей, чем эта наивная тройка. Для опытного взгляда целительницы было ясно, что пожилая женщина слишком уж явно идет на попятную. Наверняка она вела какую-то свою, только ей понятную игру.

Какая же могущественная сила заставляла ее действовать именно так? Даже во время поездки Сайлы к восточным племенам невозможно было и подумать о том, чтобы научить детей читать и писать, и вот здесь, сейчас, настоятельница задумала такое! Что же гложет ее во время этого триумфа?

Глава 85

Юг и восток Олы — это множество гор над узкой равниной. Однако есть особое место в этой стране, известной своим горным ландшафтом. Что же сделало его таким? Странный случай произошел здесь, — землетрясение оголило гранитный клин длиной около двухсот футов и целых шестьдесят футов в высоту, как будто огромный топор отрубил толстый кусок от живой скалы. Этот клин, растрескавшись на куски, скатился по наклонной скале вниз, запрудив ручей и образовав таким образом небольшое озеро и водопад.

Внутри этой впадины образовался маленький грот, издалека смотревшийся как часть пейзажа. И зимой, и летом увидеть этот грот, если заранее не знать, где он, было почти невозможно.

Единственный след вел к этому загадочному гроту — одинокая темная колея в глубоком снегу. Между тем несколько бороздок поменьше уходили на самый верх утеса, предупреждая тем самым прохожих о том, что главная дорога не остается без скрытого наблюдения ни на минуту.

Для Алтанара, ехавшего верхом, все эти тропинки означали что-то вроде вен и артерий, а сама пещера — сердце, дающее этим артериям жизнь. Все его мысли уже который день были направлены на то, чтобы придумать, как вернуться и отомстить Гэну. Пускай мальчик пока помечтает, думал Алтанар, но рано или поздно придет весна, а с ней и возможность силой обрести былую власть. Эта груда камней когда-нибудь обязательно станет святыней. Сюда будут приходить люди, чтобы посмотреть на то место, где законный король разрабатывал план своего возвращения.

На минуту он отвлекся, слушая, как тяжело ступает его конь, и глядя, как густой пар валит из его ноздрей. Нет, «разрабатывал» — не то слово, скорее, планировал. «…Законный король планировал…» — да, так будет получше.

Где-то вдалеке тонны снега обрушились на равнину, на секунду уши лошади повернулись в ту сторону, откуда раздался страшный грохот, но, убедившись, что причины для серьезных волнений нет, снова приняли свое обычное положение. В этот момент Алтанар поравнялся с горами, которые больше походили на огромные стены. Закончить свой славный жизненный путь под обвалом — это было бы горькой иронией. Все рано или поздно встанет на свои места. Легко подтолкнуть одного, замолвить словечко второму, уговорить третьего. Они думают, что побили его, ладно, тем больнее им будет узнать, как они не правы.

Последние сто ярдов до входа в пещеру Алтанара сопровождало лишь глухое цоканье обмотанных копыт коня. Перед входом на снегу можно было заметить пепел, грязь, конский помет и другие следы пребывания здесь человека. По снегу прыгали цыплята. Они двигались так медленно и осторожно, что, казалось, были заранее осведомлены о бесплодности всех попыток поймать здесь насекомых, будто боялись, что их самих кто-то поймает. Алтанар не переставал думать о прекрасных полях Олы. Молодой вождь действовал очень быстро, и именно это обстоятельство позволило ему выбить короля из седла. Ах, если бы только он пораньше догадался о планах дерзкого мальчишки! Алтанар в сердцах ударил кулаком в ладонь и, к своему удивлению, почувствовал себя намного лучше.

Защитники маленькой крепости строго соблюдали дистанцию, глядя, как он вошел и прямиком направился к костру. Как только он опустился в одно из массивных кожаных кресел перед очагом, сразу же послышался топот бегущего к нему раба, для того чтобы снять с него тяжелую одежду и сапоги, поменяв их на уютные легкие тапочки. Полы в пещере были настолько неровными, что, идя в тапочках, можно было запросто сбить ноги, однако Алтанар наотрез отказывался ходить в помещении в уличной обуви.

Барон, который предложил королю это убежище как место для охоты, наверное, был на сто процентов уверен, что тот им никогда не воспользуется. Как и многие, он лояльно относился к Алтанару, но не собирался в случае столкновения с Гэном сложить за своего короля жизнь. Это была разумная позиция, да и обычная тактика самосохранения. Каждый должен сам заботиться о своей безопасности. Алтанар улыбнулся, подумав о том, а знает ли этот барон, во что ему обойдется эта тактика? Еще ни один человек ничего не утаил от него, как они до сих пор не могутпонять этого?

Король покинул удобное кресло для того, чтобы поворошить костер. Глядя на взлетающие кверху искры, он сравнивал с ними себя. Что-то необузданное, непредсказуемое было в них. В такие моменты Алтанар глубоко задумывался, и это всегда или почти всегда приводило его к ответу на вопрос. Не холодной логикой руководствовался он в своих решениях, о, нет!

Сумасшествие, иссушающая ненависть — вот ключ к правильному решению. Он всегда знал слабое место Гэна, знал, куда надо ударить, чтобы победить, но только сейчас к нему пришла окончательная уверенность в успешном исходе дела.

Алтанар снова пошевелил кочергой, потом ударил по бревну, вызвав настоящую бурю искр. Что-то как будто взорвалось внутри этого бревна, и наружу со свистом вырвался газ. Его синее пламя напоминало змеиный язык. Как только он дотрагивался до угасающего полена, оно вновь покрывалось красными углями, и Алтанару казалось, что в него возвращается жизнь.

Он будет действовать точно так же. Он вдохнет в людей новую жизнь. Боль снова заставит их подчиниться ему, прямо как в старые времена. Слишком по многим счетам им придется расплачиваться. Он даже извлечет пользу из того, что отдал королевство Гэну. Теперь, когда возвращение к трону стало для Алтанара больше чем мечтой, перспектива отомстить этому дерзкому мальчишке за все сразу перестала быть обычным утешением для короля. Сейчас это стало оружием, инструментом в руках опытного мастера. Люди всегда подчинялись страху. И они снова обретут его, они узнают такой страх, который им и присниться не мог. Его возвращение станет великолепным уроком для них, и в следующий раз они сами пожертвуют всем, лишь бы не осложнять жизнь своего короля. Он заставит всех думать только о том, как бы любой ценой угодить ему.

А пока ему придется потерпеть.

Ожидание было самым большим испытанием для Алтанара. Особенно здесь, только с тремя людьми, с которыми можно пообщаться. Один из них командовал службой охраны Алтанара. Весь его интеллектуальный потенциал и жизненный кругозор умещались в пространство между пупом и коленями. Когда он не запирался с какой-нибудь служанкой у себя, то сидел за столом со своими солдатами и между отрыжками пытался завязать с ними разговор, не меняя своей излюбленной темы. Нет, он, конечно же, не был собеседником, подобающим королю.

Другие два были посветлее, пообразованнее, да и речь их была куда более связной, чем у первого. Правда, как заметил Алтанар, они оба были немного сумасшедшими. Эти двое собирались вернуть ему трон.

Человек по имени Джонс раскачал уже сотни, а возможно, и тысячи таких же фанатиков, как и этот барон, который благодаря угрозам и лютой ненависти к Гэну Мондэрку пообещал Алтанару свою поддержку. Однако даже самые отчаянные речи Джонса отодвигались на второй план по сравнению с тем, что делал для него другой, скрытый за маской неизвестности, сторонник короля. От одного упоминания о Гэне Коули бросало в дрожь бессильной ярости.

Эта комбинация и была той силой, которая станет решающей в его битве за трон. Это Алтанар открыл для себя в ту самую ночь, когда, голодный и дрожащий от холода, проведя бесчисленное количество часов без сна, он наконец добрался до этой пещеры. Именно тогда, когда командир охраны сказал королю о том, кто будет делить с ним крепость, Алтанара ослепила вспышка вдохновения, и он понял, что эти двое маньяков являются неотъемлемым условием его победы над Гэном Мондэрком. Никто другой не ненавидел Гэна больше, чем эти двое. Он никогда бы не встретился ни с этими двумя, ни с Джонсом, если бы их не объединяла общая цель. Джонс может думать, что у Алтанара есть сейчас и другие цели в жизни, но это всего лишь очередное его заблуждение: у Алтанара сейчас лишь одна цель — трон. Из всех остальных, наверное, только Коули четко осознавала, зачем она начала войну против Гэна, ведь она мстила за своего сына.

Ликат. Алтанар со злостью ударил кочергой по углям. Какой тяжелой потерей оказался для него этот дикарь! Воспитанный и натренированный с такой нежностью и любовью, и все ради чего? Ради измены!

Алтанар швырнул кочергу и вернулся в свое кресло. Дернувшись от прикосновения горячей ткани к коже, Алтанар повернул голову и, пораженный, увидел, как в пещеру вошел Джонс. Как предзнаменование отметил король то, что тот явился к нему один. Полускрытое тканью лицо Джонса заставило Алтанара вспомнить о скрывающемся под головным убором шраме. Джонс называл это сооружение из ткани тюрбаном, но выглядело оно ни дать ни взять — шляпка гриба.

Выказав по поводу прихода Джонса столько радости, сколько позволяли приличия, Алтанар слегка развернулся в кресле, приглашая его присесть. Наперекор ему, тот подошел к костру. Подставив теплу свою спину, он развернулся лицом к королю, заслонив собой жар очага. Алтанару ничего не оставалось, как проглотить ярость, не дав ей выплеснуться наружу.

— Я уже говорил с тобой раньше о том, что я планирую вернуть себе трон, — медленно промолвил Алтанар.

Но прежде чем он продолжил, Джонс произнес:

— И даже слишком часто, но ты прекрасно знаешь, что меня не волнует ни трон, ни другая ненужная атрибутика.

Ковыряясь в зубах и целиком пропустив сообщение Джонса мимо ушей, Алтанар продолжил:

— Я достаточно осведомлен о твоих целях. И я всегда верил в то, что мы сможем поддержать друг друга. Сегодня я придумал, как это сделать.

Джонс неприятно улыбнулся:

— Я презираю всех королей и все королевства. Я путешествую по стране и вижу, как вожди без всякого уважения относятся к настоящей святыне — к Церкви. Мой путь чист. Люди должны быть опущены на колени, сломлены, их надо заставить искать настоящее спасение. Какая польза мне от твоего понятия силы?

Это был тот самый ответ, который и ожидал Алтанар. Можно было бы сказать ему об этом, но у короля уже созрел свой план. А пока дадим дураку думать то, что он хочет.

Спокойно, медленно признавал Алтанар свое разочарование в Церкви. Если бы не Церковь, его сила была бы настолько велика, что никто не смог бы свергнуть его. Церковь принимала его дружбу, а сама за его спиной настраивала людей против него.

Король умело перевел разговор в другое русло, сказав, что сила всегда требовала страха. Без него, равно как и без уверенности в том, что кто-то более сильный, чем ты, не контролирует каждый твой шаг, ни один правитель не может даже и надеяться на то, чтобы управлять множеством людей. Любовь не приходит после страха, она приходит через него.

И Джонс понимал это. Вот почему он организовал по всей стране группы Танцующих-под-Луной, которые он называл «хоры».

И здесь Алтанар пустил в ход свою коронную фразу, заготовленную специально для разговора с Джонсом:

— Я смогу стать твоей самой крепкой опорой. Я много смыслю в управлении и организации. Из всех людей на земле я лучше всех вижу всю глубину твоей мудрости. Никогда больше я не проиграю, особенно если у меня будет поддержка в лице такого опытного руководителя, как ты.

Джонс притворился, что внимательно смотрит в костер, но Алтанар заметил искру жадности, промелькнувшую по его лицу. Повернувшись, тот ответил:

— Ты проигравший король. Мои Танцующие-под-Луной становятся сильнее день ото дня. Когда мы будем наконец окончательно готовы, мы выйдем из тьмы и молчания, и зачем нам будет нужно делить с кем-то свою славу?

Алтанар чуть не закричал от радости. Это было для него согласием. Джонс прекрасно понимал, что сам управлять он будет не в силах. В своем сердце он всегда стремился к разрушению, но он не мог взять всю власть в свои руки, без Алтанара он не мог воплотить свои мечты в жизнь.

Встав и направившись к Джонсу, Алтанар произнес:

— Будет недостаточно избавиться от Гэна Мондэрка, равно как и недостаточно будет лишь перебить всех его самых сильных сторонников. Нам придется разрушить государство, и, когда мы сделаем это, тебе понадобится человек, способный обеспечить твою свободу и безопасность, пока ты будешь создавать общество, о котором мечтаешь. Церковь будет сражаться против тебя. Другие правители будут мечтать захватить твой народ просто потому, что они — люди богатые, а богатые — значит, сильные. И в этот момент, когда все ополчатся против тебя, тебе понадобится человек, который сможет создать сильное королевство и мощную армию, и этот человек — я. Помни, что Церковь будет искать союзников в борьбе с нами.

Джонс заставил себя подняться.

— Я буду мучеником.

— А Церковь разгромит тебя. — Алтанар положил руку ему на плечо, готовый пресечь любую попытку возразить, однако таковой не последовало, и он продолжил: — Я нужен тебе, а ты — мне. Церковь — наш общий враг, а Гэн усиливает ее с каждым днем.

— Этот дикарь! — с яростью произнес Джонс, отшатнувшись от короля, и тот с ликованием потер руки.

Тихо, почти шепотом Алтанар описал ему зависимость Гэна от Сайлы, Жрицы Роз. Когда он закончил, Джонс все еще отклонялся от него.

Переведя дыхание, Алтанар произнес:

— Ты видишь, даже без твоей помощи я знаю, как поставить людей на колени, доказав им, что их сила даже не сравнима с моей. С моей помощью ты найдешь то, что ищешь. — Он резко повернулся к Джонсу, заставляя его смотреть ему прямо в глаза. — Мы выбьем из них душу, мы заставим их понять, что их единственная надежда — это настоящая вера, вера, которую принесешь им ты. Когда они все до одного будут сломлены, ты поднимешь их своим именем, заставишь преклоняться перед собой. А я буду править королевством от твоего имени. Но прежде всего нам нужна власть, а ее у нас не будет, пока жив Гэн Мондэрк.

Джонс снова повернулся к огню, а Алтанар вернулся в свое кресло, создавая собеседнику иллюзию уединенности. Король улыбнулся, вспомнив, как один из его обожателей утверждал, что Алтанар умеет дышать пламенем. Тут Джонс вновь повернулся к нему.

— Мы не должны убивать.

Алтанар дернулся.

— Так говорит Церковь. Если ты и вправду стремишься следовать этой заповеди, мы не добьемся успеха.

Неожиданно Джонс рассмеялся, улыбнулся и Алтанар.

— Но мы оба знаем, что нужно делать, чтобы добиться его, — сказал он.

Глава 86

Толчком Гэн распахнул дверь, и тонкие облака пара ворвались в комнату. Встретившись с более холодным воздухом, они отпрянули и потянулись к потолку, разливаясь причудливым блеском по кедровому дереву. Гэн направился к Ниле, которая в своей длинной, до пола, коричнево-желтой накидке держала на руках Колдара. Малыш был завернут в алую с золотом пеленку — подарок жен Волков Джалайла. На Гэне было лишь голубое полотенце, обернутое вокруг талии. Он обратился к Ниле:

— Пойдем, посмотрим на мой первый вклад в замок Олы.

Колдар что-то радостно загукал, как будто одобряя идею Гэна. Совсем по-другому малыш вел себя, когда Нила вошла в душную, жаркую комнату. Он уже было нахмурился и вот-вот готов был заплакать, но, когда она заговорила с ним и погладила его чудесные золотые волосы, мальчик решил попридержать слезы. Он продолжал хмуриться, однако делал это для того, чтобы родители не забывали, что у него в запасе есть грозное оружие.

— Наша комната больше, чем любая другая в этом лагере, — произнес Гэн. — Здесь есть душевая, что тоже очень удобно. — Он указал на противоположную стену. — А эти двери ведут на балкон, и, когда тепло, мы можем открывать их. Отсюда видно море и все горы Китового Побережья, людей в лодках и орлов в небе. Это прекрасно, не правда ли? А в этих шкафах находятся запасные халаты и полотенца, а также масла и все остальное для ванны. Ну что, я, по-моему, ничего не забыл.

Нила улыбнулась тому энтузиазму, с каким Гэн подошел к решению вопроса с жильем. Она дотронулась рукой до его лица.

— Мне очень нравится здесь, Гэн, это просто восхитительно. Но обещай и сам пользоваться этой комнатой как можно чаще. Ты слишком много работал в последнее время, и я волнуюсь за тебя.

Он кивнул, улыбка исчезла с его лица.

— Я действительно очень устал, и, что бы я ни делал, проблемы только множатся с каждым днем. — Он подошел к Ниле, взяв у нее Колдара, внимательно посмотрел в его маленькое красное личико. — Даже когда я делаю что-нибудь для племен Олы или Харбундая, я не перестаю думать о своем народе, ведь мои люди по-прежнему очень страдают.

— Если выпадет хорошая весна, дело пойдет на лад. Да и то, что мы можем торговать с другими народами, тоже помогает, ведь все хотят купить у Людей Собаки одеяла и материю для шитья.

— Все же у меня есть серьезные проблемы. Некоторые даже поговаривают, что при Ликате было лучше. Они говорят, что он был сильным вождем, забывая все остальное, что с ним связано.

Нила вспыхнула:

— Он никогда не был вождем. Лишь громилой и убийцей! Сабанд Гайд должен…

Улыбнувшись, Гэн перебил ее:

— Полегче, ты можешь напугать Колдара. Сабанд — отличный человек, но все же он не тот, кто сможет восстановить их доверие. Должны собраться все наши вожди, лидеры всех движений в наших землях и вынести одно решение. А потом, и это самое важное, все они должны последовать этому решению. Сабанд же хочет делать всех такими, как он сам.

— Тогда пошли Класа. — Она подняла голову, приготовившись встретить его неудовольствие.

Однако серьезный ответ Гэна удивил ее.

— Главная причина того, что я этого до сих пор не сделал, — это то, что он хочет быть здесь, со мной. Я должен ему намного больше, чем смогу когда-либо вернуть, и я говорил тебе почему. Я боюсь сделать что-нибудь, что ранит его.

Нила села на край ванны, водя рукой по воде. Избегая смотреть в глаза Гэну, она произнесла:

— Я давно хотела сказать тебе кое-что. Знаешь, меня не волнует пророчество твоей матери. Ни капельки. Сначала я действительно сильно волновалась, но потом произошло слишком много событий, и именно ты, ты сам с достоинством встречал все невзгоды. Ты делал выбор, ты вдохновлял других, ты вел людей за собой. Помнишь, как Клас сказал Колу, что предсказание не может бросить копье. Тогда я начала думать об этом, ведь ты винил себя за его смерть. И еще одно. Мурмилан сказала, что ты «поднял людей навстречу славе» или что-то в этом роде, правильно? И это твои люди тоже. Не просто Люди Собаки. Тебе было дано превзойти своего отца, и ты сделал это. Если ты прямо сейчас захочешь уйти отсюда и вернуться в свое племя, я пойду за тобой. Не важно, что и как ты делаешь, я всегда буду рядом. Но я не хочу ни слова больше слышать о судьбе, предсказаниях и тому подобных вещах. Достаточно одного: того, что Гэн Мондэрк рядом, а если люди скажут, что им этого недостаточно, то я буду драться за нас обоих.

Когда Гэн подошел к ней, она повернулась, и он увидел слезы у нее на глазах. Стараясь придать своему голосу твердость, Нила произнесла:

— А теперь живо полезай в ванну, чтобы я смогла оттереть с тебя хоть часть грязи и усталости. Ты вгоняешь меня в бешенство, ты похож на грязного старикашку. Дай мне Колдара, я уложу его спать. Давай же, лезь в воду!

Не будучи уверенным в том, улыбаться ему или спорить, Гэн предусмотрительно отказался от обоих вариантов. Залезая в ванну, он увидел, что Нила устроила Колдару удобное гнездышко из кучи одеял, полотенец и мантий и, уложив ребенка, уже направляется к нему, держа в руках деревянный кувшин и кусок мыла. Она наклонилась и начала тереть ему плечи. Попытавшийся что-то сказать Гэн тут же исчез под водой.

Подобно почти незаметной работе водяных часов, уходили из него усталость и напряжение. Глаза его непроизвольно закрылись, и Гэн откинулся назад, погружаясь в сон. Его память прокручивала в мозгу множество случаев, пронося его над мириадами событий, произошедших с того самого дня, когда собаки предупредили его о том, что где-то рядом прячется Сайла. В благоухании приготовленной Нилой ванны он вспомнил мяту и шалфей, которыми ему запомнился тот день. Он помнил и дуэль в Сердце Земли, почудился ему также и острый животный запах врагов, жаждущих его крови. Вспомнил Гэн и ароматы леса, в котором провел он многие дни, и треск стрелы, впивающейся в его тело, и Тейт, пришедшую на помощь в последний момент.

Причудились ему и запахи замка Алтанара.

Неожиданный спазм пронзил все его тело, Гэн дернулся с такой силой, что задел Нилу по подбородку. Это было довольно больно, и она попросила его объяснить, что случилось. Гэн взволнованно произнес:

— Я никогда не смогу простить себе, что я позволил им захватить тебя в плен. Когда я думаю о том, как ты страдала из-за меня… — Он обхватил руками голову, не в силах закончить мысль.

Нила воскликнула:

— Это не было твоей виной! Такие люди, как Алтанар, — это как болезнь, они убивают только потому, что это их занятие.

Гэн почувствовал, как у него дернулась мышца — первое предупреждение о возвращении стресса. Нила положила руки на его тело, пытаясь снять напряжение.

— Алтанар ушел, и это я позволил ему уйти. Это гложет меня каждый день, каждый час. Я все время мечтаю встретить его еще раз.

— Ты не должен винить себя в этом. — Нила на минуту перестала массировать его бицепс, чтобы задать вопрос: — Почему ты никогда не спрашивал меня, на что это было похоже?

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Я и так знаю достаточно. Ты рассказала мне, что произошло.

Она повернула голову Гэна к себе.

— Что случилось и на что похоже — это разные вещи. — Ее руки продолжили работу.

— Что он сделал? — спросил Гэн и почувствовал, как по всему ее телу пробежала дрожь. Остановив волнение и глубоко вздохнув, она начала с самого начала:

— То, что он делал, было жестоко, просто ужасно. Сначала я даже пыталась сказать себе, что моей обязанностью было умереть, но я не могла, ведь Колдар был со мной. И ты тоже все время был рядом. Я говорила себе, что нужна тебе, поэтому и осталась. Как только он появлялся рядом со мной, я старалась исчезнуть. То, что он делал, говорил… — Она кашлянула. Взяв ничтожно малую паузу, Гэн хотел было что-то сказать, но какой-то более глубокий инстинкт заставил его сдержаться, понять, что сейчас ее речь важнее его сочувствия. Нила продолжила: — У женщины, которая была рядом со мной, не было ни чувств, ни смысла жизни. У нее отсутствовало понятие места и времени. Но у меня были. Я летала, Гэн. Я летала к горам, поднимаясь под самые облака. И я не возвращалась из своей мечты, пока он был рядом. Тяжелее всего было возвращаться, иногда я так тяжело переносила возвращение в плен, что по нескольку дней болела. Но у меня не было другого выхода, мне приходилось уходить из того страшного мира, в котором я находилась. И я всегда знала, что однажды, когда я вернусь из очередного своего тайного полета, мой муж окажется рядом со мной, и он заберет меня оттуда, и мне никогда больше не придется страдать, не придется снова прятаться или уходить в себя. Я верила в то, что и другая женщина тоже сможет вырваться из плена, и сейчас я молюсь за то, чтобы она нашла себя в жизни, чтобы была счастлива так же, как счастлива я.

Гэн встал, обняв Нилу, и, когда его рука потянулась к ее талии, она улыбнулась, положив свои руки ему на плечи, помогая Гэну поднять ее на край ванны. Медленно он развязал пояс ее накидки и так же медленно расстегнул пуговицы. Все так же мягко улыбаясь, она легко сбросила ее со своих плеч, и та упала к ее ногам. Освободившись от одежды, она расстегнула заколку, позволив золотому каскаду ее блестящих, как солнце, волос опуститься на спину и плечи. Гэн снова поднял ее, перенося к себе в ванну, наслаждаясь каждой секундой, каждым мгновением, проведенным вместе. Неожиданно Гэн, набрав побольше воздуха, исчез под водой. Нила ответила на его игру, нырнув вслед за ним. Наконец, она нашла его, нежно обхватив обеими руками и уже не отпуская его ни на мгновение…

Через некоторое время они лежали на полотенце Гэна, он спал, положив голову на подушку. Она наблюдала за тем, как глубоко и спокойно он дышит, и чувствовала, как сильно бьется его сердце. Колдар пошевелился, взглянув на него, Нила снова повернулась к Гэну.

— Мы уже завоевали весь мир, муж мой, — прошептала она. — Если ты хочешь большего, мы достигнем его, всего, чего ты только пожелаешь, но возьми все это себе, не делай ничего для осуществления чьей-нибудь мечты, и моей тоже. Ты можешь не знать всего, что сейчас нужно мне, даже если я знаю, что ты поймешь, почему я должна все сделать сама. Если ничего не получится, что ж, я смогу прожить и без того, что я хочу. У меня и так есть все, что мне нужно.

Она прилегла рядом и быстро заснула.

На поле возле северной стены города была построена праздничная площадка. Весь город украшали навесы, как бы делая его продолжением площадки, на которой должно было происходить основное торжество. Казалось, что в этот праздничный день, который должен был официально дать Колдару Мондэрку имя, население главного города и столицы Олы как минимум утроилось. Найоны со своими строгими порядками, железным графиком и вымуштрованными матросами решили остаться здесь до праздничной церемонии. Бритоголовая команда их корабля, выглядевшая весьма экзотично, несколько смутила воинов племени Людей Собаки, охотников-горцев из Одиннадцати Западов и китобоев с Китового побережья, и первые пару дней торжества ощущалось напряжение. Волки, разделившись по четверо, патрулировали город, стоящий в новом обличье, постоянно ожидая столкновений между племенами, но, к счастью, работы у них было немного. Наконец, принуждение и праздничная атмосфера, казалось, окончательно победили, и в праздничное утро Гэн получил от Эмсо сообщение о том, что за последние сутки не было замечено ни одного серьезного нарушения порядка.

Гэн сидел в бывшем кабинете Алтанара и, позволяя себе расслабиться за второй чашечкой оша, радовался тем маленьким удобствам, которые давало ему занимаемое место. Его заботило, что он забросил серьезные тренировки, единственное утешение — ежедневные занятия с обычными солдатами. Для командования остатками армии Оланов Клас нашел хорошего офицера и надеялся, что эти воины станут достойным подкреплением отрядам Волков, когда достаточно натренируются.

Серьезной проблемой для Гэна стали представители племени Людей Собаки. Они достойно вели себя везде и со всеми, но их скромность и неуверенность в общении с Гэном приводили его в замешательство. Когда Гэн подводил их к заставленному едой столу, у них только мрачнели лица. Ели они сдержанно, полные достоинства и гордости, и, лишь часами затягивая разговор, он смог добиться, чтобы на столе не осталось ничего, кроме обглоданных костей и вишневых косточек.

Ему определенно нужно было что-то делать с этим.

Вошел Клас, Шара и Чо поднялись, виляя хвостами в знак приветствия. Он гладил их, с нетерпением ожидая, что ему скажет Гэн.

— Мне необходимы твоя помощь и твое понимание.

Клас усмехнулся, пододвигая кресло:

— Я почти испуган. Давай рассказывай, во что мы влипли на этот раз.

— Не мы, наши люди. — Гэн не принял его попытку обратить дело в шутку. Поднявшись, он открыл окно. — Я лишь зовусь королем, и это все знают. Мое сердце — сердце воина, Сердце ночного дозорного. Ты видел людей, которые приходили сюда на праздничную церемонию. — Не зная, с чего начать, он неловко стоял перед Класом и вдруг выпалил: — Я хочу, чтобы ты вернулся к ним и стал их вождем. Ты нужен им. Они хотят тебя, тебя и никого другого, они сами так мне сказали. — Гэн схватился за голову. — Они не забыли, кто тренировал меня, кто всегда советовал мне, когда я не знал, как поступить, кто, наконец, спас мне жизнь, когда я ошибся. Я очень много думал над этим, ты единственный человек, который может опять сделать их такими, какими они должны быть, человек, который сможет поднять их так высоко, как они еще ни разу не поднимались. Мы оба прекрасно понимаем, что мне надо остаться здесь. Помни, что я должен был отправиться в Путь Чести и не смог. Мое возвращение опять приведет к раздорам между Северным и Южным кланами. Ты из Южного клана, но пользуешься уважением любого северянина. Ты нужен племени. Ты нужен мне здесь, но там ты нужнее. Видишь, опять, уже в который раз я обращаюсь к тебе за помощью.

Отвечая, Клас обратился к собакам, которые внимательно слушали его речь:

— Вас оскорбит, если я скажу, что я нужен вам, но я хочу жить в вашем племени. Я опять скучаю по прежней свободе, по людям, по земле. — Он взглянул на Гэна. — Эти стены, эти каменные кирпичи убивают меня. Я бы никогда не начал этот разговор, если бы ты не начал его. Я скучаю по своему дому и потому возвращаюсь. Только потому, что ты просишь, но с радостью, которую я не могу описать.

Стараясь говорить мягко, Гэн произнес:

— А Сайла?

— Я обязан сделать это. Она поймет меня, я уверен.

Настоятельница Ирисов сидела в своем кресле, нежась на солнце и наблюдая, как тысячи уток летят через затянутое облаками небо, и удивлялась, как она попала сюда.

Определенно, это оставалось загадкой, ее глаза спокойно наблюдали за мчащимися, причудливо вытянувшимися косяками птиц, за аккуратной геометрией портовых пристаней, и она думала о том, что люди как птицы — каждый несется, чтобы поймать новый сезон, и каждый хочет сделать это первым.

Но где же она?

Со все растущим пониманием того, что она просто не знает, где находится, настоятельница почувствовала, как отяжелело и больно колет под ребрами ее сердце. Она попыталась подняться, но почувствовала, как чьи-то руки легли ей на плечи и мягко усадили обратно в кресло. Пожилая женщина откинулась назад, почти потеряв сознание.

Спокойный, терпеливый голос сказал:

— Настоятельница, с тобой все в порядке?

Она знала этот голос, он был хорошо знаком ей, но она так и не смогла определить, откуда он исходит. Женщина изо всех сил повернулась назад, настолько, насколько позволили ее старые кости. На секунду она смутилась, но страха больше не было.

Сайла убрала руки с ее плеч. Она явно была чем-то взволнована. Пробормотав что-то невнятное о том, что ее разбудили в неподходящий момент, настоятельница разом потеряла все свои шансы удачно солгать Сайле, и, попытавшись схватить ее руку через грубую материю, она спросила:

— Сколько мы уже здесь? Почему мы пришли сюда? — Затем, еще хуже, она почувствовала, как предательски — такой знакомый для многих знак — задергалось ее левое веко. Ко всему добавилось еще подергивание скулы с этой же стороны. К счастью, Сайла находилась справа от нее. Она держала голову прямо, так как девушка сидела совсем рядом с ней, обстановка понемногу теплела, и это позволило настоятельнице усилить давление.

Сайла произнесла:

— Не скрывай от меня. Я видела, как дрожало твое лицо. Сейчас мы находимся у южных ворот для того, чтобы ты немного погрелась на солнышке. Мы уже почти час здесь, мы говорили о том, как организовать женщин Олы так, как мы сделали это в Джалайле и Малтене. Теперь вспомнила?

— Да. — Память понемногу возвращалась к ней. Чувствуя, как теплеет ее лицо, настоятельница спросила: — Как долго я была без…

— Только момент. Несколько ударов твоего сердца, не больше.

— Это очень напугало меня. Я уже привыкла к постоянной боли в моих членах, они заставляют меня чувствовать себя старой, но мы друзья с ними. Этот случай дал мне понять, что мой конец уже не за горами, и это не радует меня. — Она печально усмехнулась, потом продолжила: — Может, я недооцениваю смерть. Во всяком случае, она избавит меня от боли.

Сайла ответила:

— Не шути так мрачно. Эти провалы, ведь их не случалось до того, как Ликат ударил тебя, верно?

Настоятельница обхватила свою голову руками.

— Да, это так. Я уже думала над этим. Иногда я чувствую, как что-то гнетет меня глубоко изнутри, нет, не боль, а скорее давление, понимаешь? — На секунду она ушла в себя, в воспоминания, за секунду перебрав в деталях все случаи до того, как появилась Сайла. Она искала лишь один, который смог бы стать ключом к разгадке того, что творилось сейчас с ее головой.

Собственно, это было почти забавно. Через ее руки прошло столько жизней, каждая из которых учила ее чему-то новому в познании человеческого тела, каждый раз доказывая ей, как чудно это тело устроено. Она была и остается лучшим врачом, тогда почему она не может сейчас разобраться в своем собственном теле? Она знала, что ее тело — всего лишь сосуд с кровью и костями, старый, почти ни на что уже не годный сосуд. Может, где-то образовался сгусток крови? Однако в ее положении это было не важно, если проблемы не доконают ее, то возраст почти наверняка сделает свое дело.

Взяв Сайлу за руку, настоятельница снова откинулась в кресле. Ее сердце билось еще слишком быстро, и она закрыла глаза, попытавшись полностью расслабиться, ни на секунду, однако, не прекращая думать о Сайле.

Эта девушка еще так много не знала о себе самой. Сайла никогда не слышала о своей семье, не знала она даже о том, живы ли ее близкие, да и просто того, откуда она родом. Также ничего не могла знать Сайла и о тех временах когда ей «помогали» войти в страну транса. Что скажет Сайла, когда узнает о том, сколь многое из ее мыслей было идеями настоятельницы? Думала ли она еще хоть раз о Вратах? Думала ли она о настоятельнице, которая, казалось, просто лежа в своей кровати, постигала в это время мир, находящийся уже не здесь, но еще и не там? Если она узнает правду, простит ли она свою настоятельницу, которая столько лет притворялась болтушкой? Не проще ли было воспитать этого ребенка, как и других, по шаблону?

Уголком глаза она наблюдала за Сайлой. Молодое, прекрасное, но со строгими чертами лицо было задумчиво. Сердце настоятельницы так и подпрыгнуло при взгляде на него.

Что, если ей и вправду удалось найти Врата? Почему она выбрала именно эту девушку для того, чтобы только ей одной показать этот мир? Наверное, покорили ее смелость, упорство, точность. Ее невозможно было сломить тяжелой работой. Она доказала это в Джалайле со своими двумя друзьями. То, что они сделали там, стало предметом зависти всех женщин. Но правилен ли в итоге выбор настоятельницы?

Конечно же, теперешняя ее жизнь — лучше. Теперь у нее есть муж, ей не надо путешествовать неизвестно куда, неизвестно за чем, чего, может, и не было-то никогда. Все же было бы ошибкой позволить ей продолжать жить теперешней ее жизнью, так и не рассказав до конца о Вратах.

Чем больше настоятельница думала об этом, тем большую уверенность она ощущала. Сайла, безусловно, заслужила право узнать все о себе. Ложь во благо — тоже ложь, и ничего больше, убеждала себя настоятельница Ирисов. Пришло время рассказать Сайле всю правду и позволить ей самой судить о том, что было сделано правильно, а что — нет.

Однако холодок сомнения пробрался в душу старухи. Весьма вероятно, что Сайла, узнав о том, что ее долгое время использовали, настолько озлобится, что вообще не простит ее. Чему быть, того не миновать. Решение принято. Если ей придется понести наказание, никто не сможет сказать, что оно было незаслуженным.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, — начала настоятельница, и Сайла повернула к ней свои невинно-чистые голубые глаза. Взгляд настоятельницы был устремлен вдаль.

Сухой старческий голос будто стегал ее каждым своим словом. С каждым новым вскрывшимся обманом Сайла чувствовала, будто с нее живьем снимают кожу. Затем неожиданно для себя, когда рассказ подошел к тому, как они расправились с Алтанаром, она слушала с новым волнением, переживая все события еще и еще раз.

Голос все еще звал ее. Она чувствовала, что ей недостает этой старой, больной женщины, которая с таким трудом пыталась сделать из нее настоящую личность. Интересно, какая у нее была бы мечта, не придумай ее настоятельница? Она лгала ей из-за страха за нее, за ее будущее, а не из-за недостатка любви к ней. Откуда этой женщине было знать, что Сайла дралась бы даже с тиграми за малейшую возможность отыскать эти Врата? Чья это ошибка? Кто виноват в том, что не все шло так, как планировалось?

Посторонний звук прервал ее мысли. Обернувшись, Сайла увидела, что по лицу настоятельницы текут слезы, та просто рыдает. Девушка кинулась к ней.

— Я понимаю, зачем ты все это делала, моя настоятельница, и я люблю тебя за это. Ты взяла к себе маленькую испуганную девочку и дала ей мечту. Она все еще со мной и всегда будет со мной. Совсем необязательно достигать своей мечты, намного важнее, чтобы она была, нельзя дать своей мечте уйти. Всю жизнь я буду искать эти Врата. Где они? Почему они так важны? Узнать, где они, — моя мечта. — Она оглянулась по сторонам и спросила: — А хочешь узнать мой секрет? Мой собственный секрет о Вратах?

Немного неуверенно, будто боясь чего-то, настоятельница молча кивнула. Перед тем как взглянуть на Сайлу, она тоже оглянулась по сторонам.

— Я хотела силы, — продолжала девушка, — я всегда мечтала найти эту дверь и взять оттуда столько силы, сколько я смогла бы взять. А потом с ее помощью уничтожить Алтанара и всех, похожих на него. Я говорила себе, что если уж Церковь так боится этой силы, то она предназначается именно мне. — Она засмеялась, нежно поцеловав настоятельницу в щеку. — Видишь, даже ты не можешь предсказать именно то направление мечты, которое я выберу.

Лицо настоятельницы выражало молчаливое согласие. Это было правдой. Если так, то уже ничто не в силах остановить эту девушку на пути к ее цели.

Вздох облегчения вырвался из груди настоятельницы. По крайней мере, она никому не причинила большого вреда.

Или причинила?

Интересно, сколько времени надо неудавшейся мечте для того, чтобы стать просто горькими воспоминаниями о том, что могло бы быть?

Глава 87

Толпа окружала возвышение, подходя к нему так близко, как это только позволяли взмокшие от усилий охранники — Волки. Двойной ряд воинов стоял, крепко сцепив руки, наклонившись в сторону радостно возбужденной массы народа. Они орали на горожан, чтобы те посторонились, а сами украдкой поглядывали на платформу, хрипло выкрикивая приветствия. Великолепный в своей мантии цветов племени, Колдар не обращал на происходящее ни малейшего внимания, он пристально смотрел в лицо матери.

В честь праздника Гэн и Клас надели свои лучшие одежды, украшенные кушаками цветов их племени. На Ниле была белая шерстяная накидка, расшитая цветами. Здесь были все цвета радуги, она надеялась, как сказала об этом Гэну, что все племена и кланы будут удовлетворены. Клас надел украшенный драгоценными камнями кинжал, подаренный ему Гэном, и свой стальной воротник с трофеями. Маленькие косточки блестели на ярком солнце. Сайла, стоявшая рядом с ним в своем лучшем черном наряде, старалась не смотреть в эту сторону. Гэн заметил и сказал об этом Ниле, пока они ждали, когда же настоятельница начнет церемонию, что Сайла чем-то озабочена. Нила чуть не закричала на него, напомнив о потерянном ребенке. Гэн покраснел, от радости он позабыл об этом.

Сама церемония, на которой ребенку давалось имя, была короткой. Настоятельница Ирисов побрызгала Водой Святости на малыша, сидящего на руках у Гэна с Нилой. Кто стоял поближе и мог различить выражение лица Колдара, засмеялся, когда тот нахмурился и заволновался, но все смолкли, когда хрупкая престарелая настоятельница произнесла его полное имя. Колдар на Бейл Мондэрк, — выговорила она, и удивление на лице Класа на Бейла доставило толпе не меньше удовольствия, чем вид виновника торжества. Все снова начали выкрикивать поздравления, а Волки — те, что стояли в шеренгах, и те, что были среди толпы, — завыли, выражая свое одобрение.

Когда настоятельница отступила назад, давая понять, что религиозная часть церемонии окончена, по толпе прокатился ропот, будто буря пронеслась по верхушкам деревьев. Никто точно не знал, чего он ждет. Большинству из них Мурдат был неизвестен, а день именования королевского первенца всегда был днем оглашения важнейших указов во времена династии Алтанаров. Ходили слухи о новых налогах, о наборе в соединения Волков. На лицах некоторых людей был написан страх.

Гэн и Нила подошли к краю платформы. Никто не произнес ни звука. Потом Гэн взял ребенка и поднял его над головой. Его голос прогремел над собравшейся толпой:

— Вот мой сын, он ничем не отличается от любого другого. Мальчик, который должен стать мужчиной, мужчиной, который должен показать себя достойным своих друзей в войне или в мире. Нила и я желаем вам и вашим детям всех благ. И просим от вас того же для нашего сына. — Он поднял ребенка еще выше. — Колдар на Бейл Мондэрк!

В ответ на дикий рев толпы молодой Колдар на Бейл Мондэрк дернулся, словно рыба на крючке. Его подбородок выдвинулся вперед, кулачки сжались. А потом, неожиданно для всех, он ударил рукой по воздуху и засмеялся. Поворачивая голову из стороны в сторону, он, казалось, так же весело приветствует своих друзей, как и они его.

Гэн опустил сына и передал его обратно Ниле. Она раскраснелась от волнения. Уголком рта Гэн произнес:

— Ты видела? Он чувствует себя королем, еще не научившись ходить.

Она фыркнула, не забывая, впрочем, улыбаться, и ответила:

— Вероятно, он это унаследовал. Что мы сделаем теперь?

— Пойдем посмотрим на ярмарку, встретимся с людьми.

* * *

У подножия лестницы два взвода Джалайлских Волков выбежали из-за возвышения и встали вокруг, отгородив их непреодолимой стеной. Клас и Сайла помогли спуститься настоятельнице, подошли еще два солдата с креслом на носилках. Толпа неохотно раздвинулась, и небольшой отряд двинулся вперед среди леса поднявшихся рук.

Позади основной массы народа, стоя на крыше фургона, подогнанного специально для удобства зрителей, Коули что-то бормотала себе под нос, наблюдая за приближающейся процессией. Она долго выбирала эту позицию. Красочные шатры и домики прямо перед ней скрывали в себе лучших в стране мастеров. Эту часть ярмарки король должен обязательно посетить, вероятно, это будет единственное место, где процессия остановится или даже задержится. Коули стояла на самом краю фургона, никто не мог встать перед ней.

Она опиралась на посох, поперек которого было прибито несколько перекладин, на них висели гирлянды цветов: фиалок и анютиных глазок, фуксий и азалий. Было заметно, что торговля у нее идет не очень успешно. Одного взгляда на красное, злое лицо, на губы, беззвучно выплевывающие ругательства, хватало, чтобы сказать почему. Даже при таком скоплении народа вокруг нее оставалось свободное место.

Мысли Коули находились в постоянном движении, ей было о чем подумать. Джонс всегда оказывался прав, а он говорил, что она должна все время повторять себе, почему это необходимо сделать. Ненависть делает нас сильнее, говорил он. И это правда. Ей надо было только посмотреть на них, на всех них, столь гордых, столь тщеславных. И таких живых.

А Ликат мертв. Они убили его. Алтанар был там, он все видел. Все говорят, что это он убил Ликата, но это ложь, посеянная приспешниками Гэна. Они хотят спасти его от ее мести. Они знают, что она отомстит за Ликата. Они боятся ее.

И правильно.

Алтанар говорил, что люди боятся и ненавидят Гэна. Но что-то не похоже на это, и если он солгал…

Она обернулась и прошипела ругательство, адресовав его тому, кто толкнул ее в спину. Толпа бушевала все сильнее. Процессия приближалась. Коули улыбнулась, она знала, что так и будет. Джонс обещал это.

Алтанар. Она думала об Алтанаре. Неужели? Как же был убит несчастный Ликат? Возможно… Впрочем, не важно.

Гэн Мондэрк ударил его в спину. Трус. Бежал от Пути Чести. Негодяй. Без предупреждения. Без причины.

Хотя нет, неверно, причина у него была. Джонс так сказал. Так трудно все запомнить. Он же говорил, что причина была. Как будто такой ужас можно чем-то объяснить.

Возможно.

И что там Алтанар говорил о перекладине? Они приближаются. Да. Крышки. Вот как он их называют. Крышки надо снять.

Она ухватилась за конец одной из перекладин, пытаясь снять с него деревянную крышку. Когда конец посоха опирался на крышу фургона, эта перекладина находилась точно на уровне губ Коули. Она наклонила посох вперед и повернула. На другом конце перекладины была точно такая же крышка. Женщина дергала за нее, пока не вытащила из отверстия. Перекладина была полой. Сосредоточенно насупив брови, Коули рылась в складках своего одеяния, пока наконец не нашла то, что искала.

Это была самая опасная часть. Джонс и Алтанар доказывали, что она должна нести стрелку прямо в самой перекладине, но они ничего в этом не понимали. На открытом воздухе яд теряет свою силу с каждой минутой. Все надо сделать как следует.

Руки у нее так тряслись, что она боялась выронить стрелку. На один ее конец был насажен клок ваты. Осторожно, закрывая стрелку своим телом от посторонних глаз, Коули размотала обертку с другого конца, открыв игольное острие, покрытое вязкой черной массой. Оглядевшись, она подняла руку, делая вид, что поправляет гирлянду, и вложила стрелу в перекладину. Прикрыв дырку крышкой, она совершенно скрыла дело своих рук от постороннего взгляда.

Она еще раз оглянулась. Люди вокруг не обращали на нее никакого внимания.

Те, кого она так ненавидит, уже не дальше пятидесяти ярдов.

Но они должны подойти ближе, гораздо ближе.

Джонс говорил, что ненависть направит ее руку. Он разбирается в таких вещах. Почему, он сказал, Гэн убил Ликата? Тот, конечно, был малость вспыльчив, но такой любящий ребенок. Сын. Это грех — убивать чужого сына.

Конечно! Именно так сказал Джонс. Они с Алтанаром знают о Церкви не меньше самой Коули. Вот именно. Джонс и Алтанар ненавидят Церковь, и Ликат тоже ненавидел, все потому, что они так плохо к ней относились. А Гэн попал под влияние этой ведьмы, называющей себя Жрицей. Сайла, так ее зовут. Если бы она не одурачила Гэна, он никогда бы не стал врагом Ликата. Он служил бы Ликату, как все Люди Собаки, он принес бы ему силу и богатство. Если бы не Гэн, Коули была бы окружена любовью и почетом. Это в честь сына Ликата был бы устроен праздник, и именно она давала бы его ребенку имя.

Но виноват не один Гэн. Не все так просто, как кажется, и не важно, что говорят Джонс и Алтанар. Что бы там ни увидел Ликат в этой грязной маленькой Ниле, она сильно его задела. Лишила его счастья. Именно из-за нее они подрались с Беем Яном. После того как она сбежала с этим Гэном и Сайлой, они уже никогда не были так дружны, как прежде.

Опять она.

Гэн убил Ликата, Алтанар видел это. Единственное, чего Алтанар не понял, так это то, что они — воины и они должны убивать. Она усмехнулась про себя. Что они знают о мальчишках? Ведь они все полны огня. Особенно мальчишки племени Собаки. Самое главное узнать, кто на него повлиял, ведь они все были в детстве одинаковы, все так хотели служить. Кто-то должен направлять их. И каждый раз, когда ейвиделась фигура за спиной Гэна, — это была она.

Они плохо воспитали Гэна. Все началось с его отца. Любой об этом знает. Обман. Глупец.

Первые из солдат эскорта находились теперь всего в нескольких футах от Коули. Ей были видны ручейки пота на их лицах, она видела, как движутся их глаза, следя за толпой.

Она сняла с трубки крышку и тут неожиданно поняла, что они пройдут прямо под ней. Джонс. Алтанар. Такие умные. Делай, как мы говорим, Коули. Не спорь, Коули. Убей Гэна, убийцу Ликата, и ты разрушишь его соломенное королевство, поддерживающее Церковь, которая так несправедливо с тобой обошлась. Твое возмездие будет полным. Мы все продумали. А теперь оружие, которое должно было принести сладкую месть, было бесполезно. Если она наклонит его так, чтобы попасть в них, то не сможет достать ртом до трубки. Они пройдут слишком близко.

Их оружие. Их план.

Ее охватила паника. Она опустила основание посоха ниже края фургона и наклонилась вперед. Через гирлянды цветов была видна приближающаяся процессия.

Еще пару футов.

Клас на Бейл. Безмозглый дурак.

Нила, отвергшая Ликата, сломавшая всю его жизнь. У нее нет права на счастье.

Сайла. Шпионка. Убийца. Она испортила Гэна, сделала его орудием Церкви. Высокомерная.

Гэн. Убийца. Амбициозный. Трус. Улыбается Сайле, улыбается этой ведьме — настоятельнице.

Ребенок. Ребенок. Конечно. Почему бы Гэну и Ниле не перенести то, что вынуждена переносить она сама? Дать им почувствовать, как горе ворочается в мозгу, узнать, что такое утрата.

Она приложила рот к трубке и вдохнула. Чтобы выпустить стрелу остается только выдохнуть, почти кашлянуть.

Гирлянды, соскользнувшие с перекладины, привлекли ее внимание и отвлекли от главного. Она снова перевела взгляд на группу.

Решение вспыхнуло в мозгу само собой, заставило ее зажмуриться. В ее мозгу вставали картины, они сменялись с молниеносной быстротой, она едва могла их различить. Мурмилан, лепечущая что-то о Старой Церкви и «предназначении» своего сына. Кол Мондэрк, такой хороший и благородный, заставивший племя принять своего наследника. Сайла, сбивающая с толку и Гэна, и Нилу своей фальшивой заботой и мудреной ложью. Все они использовали Гэна, они заставили его убить Ликата.

А они в свою очередь были под контролем, даже не подозревая о том зле, которое движет ими.

Но кое-кто знал. Коули знала.

Резкий выдох бросил стрелку вперед, и она вонзилась в шею настоятельницы Ирисов прямо над воротником ее торжественной мантии. Она вскрикнула от укола, вскинув руку, слишком измученную артритом, чтобы подняться высоко. Сайла уже была рядом, она выдернула дротик и стала отсасывать яд. Гэн и Клас кричали воинам, чтобы те оттеснили толпу, Нила свернулась клубком, закрыв Колдара своим телом. Гэн склонился перед ней, Клас одной рукой придерживал Сайлу у себя за спиной, в другой был зажат меч. Шара и Чо рычали на любого, пытавшегося приблизиться к группе.

Впервые со смерти Ликата Коули почувствовала себя счастливой. В криках разбегающейся толпы и проклятиях Волков ей слышался смех недоучек-целительниц, находивших ее такой неуклюжей, и терпеливые вздохи Жриц в обители. Вот он — источник всех манипуляций, единый корень заговора, затеянного в поисках власти над всем и всеми.

Возможно, Джонс и Алтанар будут сперва недовольны. Она заставит их увидеть истинную мудрость. Движение Танцующих-под-Луной поведет их вперед: «Через тьму к новому свету», — как говорит Джонс.

Старому свету брошен вызов.

Мальчик, стоявший внизу под ее посохом, ухватил одну гирлянду. Сначала он замер, глаза широко открыты в немом вопросе, рука с цветами протянута к ней. Коули раздраженно посмотрела на него сверху, единственное, чего она желала, чтобы он забрал цветы и ушел, предоставив ее самой себе. Бесполезные растения уже сделали свое дело, и ей пора отправляться в долгое путешествие назад, к форту.

Волк оттолкнул мальчика. Тот упрямо остался на месте, и Волк раздраженно посмотрел на него. Мальчик что-то сказал, протягивая цветы и указывая вверх, на Коули. Воин наклонился к нему, и мальчик надул щеки. Он показал на Коули, потом на настоятельницу, лежавшею на груде одеял, торопливо содранных с ярмарочного навеса.

Коули повернулась, чтобы бежать. Однако остальные тоже увидели мальчика и поняли. Мужчина вырвал посох у нее из рук. Поглядев через трубку, он с такой силой ударил ее по лицу, что она перелетела через край фургона. Она едва успела подумать, что это еще одна из безмозглых жертв церковного обмана, как рухнула на землю. Толпа сомкнулась над ней водоворотом кулаков, ножей — всего, чем можно ударить. Через секунду все было кончено. Люди раздвинулись, окружив то месиво, которое осталось от женщины, убившей настоятельницу Ирисов.

Шум с той стороны ничуть не потревожил Сайлу. Она продолжала трудиться над раной. Настоятельница попыталась оттолкнуть ее в сторону со словами:

— Я чувствую его, дитя мое. Ты ведь не глотала, не так ли? Ты была осторожна? — Когда Сайла кивнула, она продолжила: — Клас, принеси ей воды. Она должна прополоскать рот. Кто знает, какая гадость могла быть на этой грязной штуке. — Он убежал, одновременно с этим появился Волк, доложивший Гэну о случившемся у фургона. Настоятельница покачала головой. — Как глупо. Но я бы и так долго не протянула.

Сайла заплакала, обняв старую женщину. Настоятельница успокаивала ее, похлопывая по спине.

— Встань, — сказала она, — и послушай меня. — Она изогнулась в судороге, рот и глаза широко раскрылись в немом крике. Потом боль прошла, но хрип в груди остался. Она сказала: — Ты научила меня одной очень важной вещи. Помнишь? Ты сказала: «Не обязательно достигнуть того, о чем мечтаешь, но обязательно иметь мечту». — Еще один приступ, короче, но сильнее предыдущего, скрутил ее. Она вцепилась в ладонь Сайлы, на лице было написано желание выиграть хоть немного времени. — Ты дала мне силу принять себя такой, какой я была. Я люблю тебя — за многое, моя Сайла. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. — Она с трудом выдавила слова и тут больше не смогла себя сдерживать. Клас подбежал с водой как раз вовремя, чтобы подхватить ее.

Все сгрудились над Сайлой, и тут настоятельница закрыла глаза. Она содрогнулась, на лбу собрались морщинки. Нила быстро накрыла ее еще одним одеялом. Лицо ее расслабилось. Она вздохнула.

Глава 88

— Я пойду, — твердо повторила Сайла.

Клас сказал:

— Мы спорим уже не первый день, и ты до сих пор не назвала мне причину. — Она быстро и зло обернулась, но он продолжил: — Ты говорила, что это именно то, о чем ты мечтала всю жизнь, то, о чем мечтала настоятельница. Это не причины, Сайла. Ты не знаешь, чего ищешь на самом деле, зло это или добро, где оно, да и существует ли вообще. Будь это чем-то более определенным, я бы последовал за тобой без всяких…

— Я же говорила: тебе необязательно идти со мной.

— А я говорил, что обязательно, я — твой муж.

Как объяснить ему, что она заслужила право самой сражаться в своей битве, сражаться одной лишь ей известными средствами? Как объяснить ему, как больно ей покидать его, как страшно было решиться на это? Резко поднявшись, Сайла пошла, надеясь, что он последует за ней. И она не ошиблась.

Они находились на Берегу Песен, на пару ярдов южнее того места, где раньше стояли Алтанаровы дыбы, пока Гэн не приказал их сжечь. Небо было затянуто облаками, все оттенки серого безжизненно висели над головой. Сотни черных птиц кружили над неспокойным морем, держась подальше от берега. Сайла подумала, что они наверняка опасаются людей.

Песок и галька скрипели под ногами. От полосы водорослей, оставленных отливом на берегу прямо перед ними, поднимался запах морских глубин. Чайки и вороны важно вышагивали среди них, осматриваясь в поисках пищи.

Сайла первой нарушила тишину:

— Я знаю, ты хочешь остаться со мной, и я бы этого хотела. Но у тебя есть долг перед твоими людьми. Я это понимаю. Пожалуйста, прошу тебя в последний раз, попытайся понять, что у меня тоже есть долг. Мои поиски — не простой каприз, Клас. Это правда.

— Разве ты можешь потрогать ее — эту твою цель? Мои люди реальны. Врата — всего лишь слухи из глубины веков. Нельзя сравнивать такие вещи.

— Для меня они сравнимы. Для тебя — нет. — Остановившись перед ним и глядя ему прямо в лицо, она положила свою ладонь на его руку. Он заглянул ей в глаза и перевел взгляд на море. Сайла сказала: — Ты покинул племя потому, что верил в предназначение Гэна, в предсказание Мурмилан. Чем же это отличается? Все случилось не так, как ты думал. Ты, а не Гэн, возвращаешься в племя, чтобы умножить его силу.

Оставив ее, Клас ушел вперед, и на этот раз уже ей пришлось идти за ним.

— Ни одно предсказание не может быть абсолютно точным. Гэн принес мир, который позволит нашим людям стать еще сильнее. Это одно и то же.

— Я не то имела в виду, ты знаешь. Я говорила, что видела сон, и поняла, что должна делать, точно так же, как ты. Я уже начала действовать и теперь должна закончить.

— Дай мне год, от силы два, чтобы все утрясти. Я пойду с тобой. Куда угодно. И так долго, как захочешь.

— Я не могу ждать. — Еще одна ложь. Как может она сказать ему, что не осмеливается ждать, что с каждым днем ей становится все труднее и труднее совершить задуманное? Почему он не согласится, пока не стало еще больше лжи? — Почему я должна ждать из-за твоих обязательств?

Он упрямо выдвинул челюсть, уголки рта опустились.

— Место жены подле ее мужа.

— Я согласна. — Отвернувшись от моря, он с подозрением посмотрел на нее. — Я вернусь. Обязательно. Я люблю тебя, Клас. Ничто не в силах это изменить. И мое сердце поет, потому что я знаю, ты тоже любишь меня. Надеюсь, любишь достаточно, чтобы понять и простить.

— Я тоже. — Слова были горькими, но во взгляде и голосе была нежность. Он продолжил: — Я никогда не пойму. Знаю, ты веришь в свою правоту. Я не могу. Не могу и помешать тебе сделать то, что ты должна. Но простить тебя? Тут нечего прощать. Иди. Ты сказала, что это — твоя судьба. И да будет так.

Она надеялась, что расставание будет менее болезненным. Рассудок твердил ей, что вряд ли любой другой мужчина проявил бы такое благоразумие, и все же сердце ее желало большего — хоть искры понимания, которая бы чуть-чуть облегчила боль от принятого решения.

Он взял ее за руку, и тут колени у нее подкосились, мозг запылал от сомнений и страха. Она споткнулась, но Клас мгновенно подхватил ее. Сайла почти неслышно прошептала слова благодарности.

Я снова споткнусь. И не раз. Но его там не будет.

Расправив плечи, она подняла подбородок.

* * *

Гэн и Нила праздновали. Большая комната рядом с пиршественным залом была заполнена гостями из Харбундая и Олы, присутствовали и десять высших офицеров из Волков. Еду еще не подали, так что комната пока была наполнена шумом разговоров. Такие сборища обычно не привлекали к себе внимание Церкви, так что Гэн был удивлен, когда слуга сообщил, что четыре Жрицы просят разрешения с ним переговорить. Еще больше он удивился, узнав, что это Сайла с тремя чужеземками. Гэн приказал слуге привести их немедленно.

Она выглядела точно так, как он и ожидал. Былое высокомерие теперь стало менее заметным, и Гэн вспомнил, как Сабанд Гайд сгребал на ночь угли в своей кузнице. Любимой игрой Гэна в те времена было положить соломинку на, казалось бы, холодную кучу и смотреть, как она скручивается, чернеет и под конец рассыпается пеплом. Он чувствовал: что бы ни растревожило сейчас Сайлу, оно могло вызвать к жизни подобный жар. Но она улыбнулась, увидев их двоих, и эта улыбка была такой же яркой, как прежде.

Остальные трое — Картер, Анспач и Бернхард — нервничали. Гэн слегка подтолкнул Нилу локтем.

— Они чего-то хотят, — сказал он. — Уж не собираются ли они идти вместе с Сайлой?

Нила с превосходством глянула на него.

— Дело не в этом, — ответила она, и Гэн понял, что они все вместе что-то замышляют. И что он не сможет узнать ничего нового до тех пор, пока все не выяснится само.

Сайла не стала напрасно терять время.

— У настоятельницы был план, и она рассчитывала на твою поддержку. Для нее он значил очень много, она считала, что это поможет тебе править своими землями.

Он не мог понять, почему Нила все время улыбается.

— Чем я могу помочь? — спросил он.

Сайла посмотрела на Картер, та сглотнула перед тем, как спросить:

— Не мог бы ты поставить несколько своих офицеров против наших десятилетних девочек в одной игре, Мурдат? Всего на пару минут. Никто не пострадает. — До гостей донеслись ее слова, и они засмеялись над фразой, прозвучавшей так нелепо. Картер тут же поправилась: — Я имею в виду морально, а не физически.

Поймав взгляд Гэна, один из офицеров сказал:

— Для Жриц мы готовы пойти на что угодно, если, конечно, ты пожелаешь, Мурдат.

— Когда это состязание? — спросил Гэн.

— Сейчас.

Он поднял бровь. К этому моменту происходящим заинтересовались все гости. Послышались выкрики: «Да», «Пусть играют». Он кивнул. Бернхард поспешила к двери и впустила пятнадцать маленьких девочек. Они явно не понимали, надо им пугаться или нет, но твердо решили выглядеть как можно серьезнее. В своих длинных черных сутанах они, казалось, скользили по воздуху. Они выстроились вдоль стены.

Бернхард объяснила правила: равное число офицеров должно было встать у противоположной стены зала. Гэн должен дать команду к началу битвы, но сложную команду. Он должен сказать ее одному офицеру и одной девочке. Потом послание будут передавать вдоль строя. Та команда, которая сможет правильнее повторить приказ, и станет победителем.

Моментально начали делать ставки. Шансы в пользу девочек были, к разочарованию Волков, намного выше, хоть они и говорили о каком-то трюке с памятью, придуманном Церковью. Гэн прошептал задуманную фразу первому офицеру: им оказалась Тейт. Она уже начала передавать послание следующему, когда он подошел к первой девочке.

Та слушала внимательно, вдумываясь в каждое слово. Потом попросила повторить. Потом кивнула и отвернулась. Точно так же поступили и все остальные ее соседки, оставив Гэна смотреть на ряд одинаковых черных спин. Он скорчил рожу, вызвав этим смех у всех собравшихся здесь взрослых, потом вернулся к Ниле.

Последний из офицеров позвал его:

— Мы готовы, Мурдат.

В тот же момент разом повернулись и все девочки. Последняя пропищала:

— И мы тоже, — так, как могут пищать только маленькие девочки.

Казалось, сейчас игра окончится в раскатах смеха. Гэн попросил повторить сообщение. Теперь офицер выглядел уже не так уверенно.

— Вообще-то это не похоже на твои обычные слова, Мурдат. «Эмсо привел четверых всадников слишком поздно, чтобы помочь одиннадцати Волкам на западном фланге. Конница спит в тылу».

Смех в зале усилился. Даже девочки заулыбались, на их лицах явно читалось самодовольство.

Гэн повернулся к ним. Одна малышка держала перед собой кусок бумаги. Она сказала:

— Эмсо ведет кавалерию вперед к Тейт, чтобы помочь Волкам из Одиннадцати Западов атаковать западный фланг. Кавалерия заходит с тыла. — Ее подруги радостно захлопали в ладоши.

Над собравшимися повисло каменное молчание, потом кто-то сказал:

— Она читает.

Все озабоченно зашумели.

Гэн подошел к детям. Остановился перед одной из девочек в середине шеренги.

— Ты можешь сказать мне, что написано на этой бумажке?

Та кивнула:

— Да, Мурдат.

— Можешь? Ты помнишь, что там было?

— Нет, Мурдат.

Он строго посмотрел на нее.

— Тогда как же ты можешь мне это сказать?

Она проскользнула между ним и своей соседкой, подбежала к концу шеренги, схватила бумажку и вернулась на свое место. Показала бумажку Гэну.

— Здесь то, о чем рассказывала нам Жрица Сайла, Мурдат. Другие Жрицы обучали нас, а Жрица Сайла говорила, что если мы научимся, то сможем говорить с людьми, которые находятся далеко от нас. Такими, как ты, если это будет настоящая битва.

Кто-то из толпы сказал:

— Чтобы научиться читать, необходимо получить разрешение. Так было всегда.

Гэн обернулся, не глядя в ту сторону, откуда послышался голос.

— Теперь нет. Такие ошибки могут стоить моим Волкам жизни. Когда нам надо, мы призываем вестника. Теперь нам надо выучиться писать, и мы сделаем это. Будем обучать всех, кто пожелает. — Он указал на трех чужеземных Жриц. — Необходимо участие всех Избранных. Вы лично отвечаете за это.

По их улыбкам было видно, что им легко принять это поручение. Они пошли отводить девочек, но Гэн пригласил Сайлу остаться с ним и Нилой. Отойдя от толпы, все еще обсуждающей игру и ее результат, он сказал:

— Я говорил с Класом. Он рассказал мне о твоем решении насчет этой штуки, которую вы называете Вратами. Я ничего о ней не знаю и ничего не знаю о вас с настоятельницей. Но я знаю своего друга. Знаю тебя. Могу я чем-нибудь помочь…

— Нет. — Нила резко оборвала его. — Ничем. — Она взяла Сайлу за руку. — Наша любовь и надежда будут вместе с тобой. Уходи, когда пожелаешь. Возвращайся, как только сможешь.

Сайла быстро поцеловала их обоих и выбежала из зала.

Тейт наблюдала за отъездом Конвея с того самого места у двери, где он оставил ее.

— Подожди, — позвала она, а когда Мэтт обернулся, поманила его рукой. Слегка удивившись, он подошел. Тейт показала на его лицо. — Вот что сводит меня с ума, — произнесла она, нахмурившись. — Тебе положено выглядеть сбитым с толку, заинтригованным или хотя бы сильно заинтересованным. Как-то отреагировать. А между тем в этих каменных стенах намного больше жизни, чем в тебе.

Конвей пожал плечами.

— Я знаю. Извини.

— Это не поможет, партнер. — Теперь мрачность сменилась сочувствием. — Нельзя все время хандрить. Леди должна идти своим путем. А до тех пор ты должен жить нормально.

Он сказал, защищаясь:

— Я знаю, что от меня не много веселья, но я никому не причиняю вреда.

— Неправда. Любой, кто знает тебя, страдает вместе с тобой, Мэтт. Почему, ты думаешь, Леклерк вернулся на ту старую Алтанарову ферму? Он мог бы делать то же самое здесь, но он не может видеть тебя в таком состоянии.

Конвей прислонился к стене.

— Я никогда не думал, что это снова со мной произойдет. Ты же знаешь, я был женат. У нас был ребенок.

— Знаю. — Он посмотрел на Тейт. Она сказала: — Я говорила, что должна была наблюдать за Фолконером, помнишь? Ты был бы приписан к его группе, если бы, конечно, все шло по плану. Я должна была ознакомиться с личным делом каждого из вас.

— Ты никогда об этом не говорила. — На его лице читалась досада.

— Совсем другой мир. Не было никакого смысла. Но теперь это — как раз то, о чем я хочу с тобой поговорить.

Прошло несколько секунд, прежде чем Конвей смог справиться с раздражением и спросить:

— Что у тебя на уме?

— Сайла.

— Она? Что связано с ней? Она отправляется на охоту за какой-то Несуществующей Страной или чем-то вроде того, не так ли?

— Она уезжает. Я слышала, Церковь считает, что где-то на юге есть особое место, которое они называют Вратами. С ним связана некая организация — Учителя.

Он наклонил голову:

— Ты хочешь пойти с ней?

— Я хочу что-то искать, Мэтт. Что угодно. Я рассказывала тебе, что эти женщины могут предотвращать зачатие усилием мысли, и о том, как Клас остановил кровотечение. Что еще скрывается там, чего мы не знаем? Я имею в виду, неужели мы проведем остаток жизней, заново воспроизводя исторические сражения? Что, если эти Врата — другое криогенное хранилище? Что, если кто-то еще создал такое же и теперь они там? Мы можем объяснить им, что здесь происходит. Возможно нам даже удастся вернуть Учителей или сделать что-то еще. Если мы пойдем, мы будем жить.

— А что будет с Луисом? С остальными женщинами?

— Я уже говорила с ними. Они собираются заниматься тем, что им больше понравится. Но мне мало этого. Сайла еще не знает этого, но я иду с ней. — Тейт гордо выпрямилась.

Конвей задумчиво покачал головой.

— Не знаю, — сказал он. Казалось, он погрузился в изучение собственных ботинок. — Здесь больше вопросов, чем ответов. Мы уже поняли, насколько опасно здесь путешествовать. Не думаю, что это мудрая мысль. Скорее наоборот.

Он пошел вперед, не оглядываясь, глядя себе под ноги. Звук его шагов отдавался эхом еще долго после того, как он вышел из круга света от лампы у соседней двери. Тейт прислушалась, ей показалось, что ритм изменился, что в звуке появилась твердость. Но она не была в этом уверена.

Сайла и Клас стояли на балконе своих апартаментов. Обнявшись, они наблюдали за очистившимся небом. Звезды вспыхивали в густой безлунной тьме. Разговор уже давно прекратился, сейчас они просто стояли, разделяя ночь и знание того, что этот раз надолго станет последним.

Никто из них не хотел думать о том, что он может стать последним навсегда. Слова казались Сайле ножом, и они двое кружат вокруг него, ожидая, кто же протянет руку первым.

Клас сказал:

— Надо сказать Гэну, что я ухожу. Я думал, что у меня хватит мужества, но я не могу вынести этого: находиться рядом с тобой и знать, что скоро я тебя потеряю, — кисло сказал он. Сайла представила себе его кривую умоляющую улыбку. Он произнес: — Теперь я прошу понимания.

Сайла попыталась ответить шуткой:

— И ты его получишь. Женщины всегда лучше разбирались в таких вещах.

Он ответил:

— И во всем остальном. Ты так думаешь.

Он тоже пошутил, пытаясь восстановить мир между ними единственным известным ему способом. Все ее тело трепетало от любви к нему, от уважения и от нежности.

Сайла сказала:

— Помни меня, Клас. Пожалуйста. Каждую минуту, каждый день хоть немного думай обо мне, и мы будем вместе, потому что ты никогда не покинешь моего сердца. Я вернусь. Ты будешь мною гордиться.

Она посмотрела ему в лицо. Над его головой словно факел мерцала звезда.

Клас произнес:

— Я никогда не смогу стать иным. Мы прокляты, Сайла, ты и я, и мы благословенны. Мы создали короля и завоевали для него королевство; теперь наши пути уводят нас друг от друга. Но мы принадлежим друг другу. Мы победим снова. И снова будем вместе. Я люблю тебя и обещаю, что все будет именно так.

Она шагнула в его объятия, растворилась в силе его рук, слилась с ударами его сердца и почувствовала, что ее будут помнить и любить. Всегда.

Дональд Маккуин СТРАННИЦА

Посвящается тем, кто замкнул круг — Бетси, Элисон и Робину, — с любовью и гордостью. Моему другу Бретту Керролу, человеку, владеющему магией науки и знающему толк в обучении.

Пролог

Солнце стояло в зените, и на всем небе, сколько хватало глаз, не было ни облачка. В этой гористой местности его слепящий блеск был подобен каре небесной, безжалостной, как сама правда.

По тропе к вершине горы, тяжело дыша, карабкались трое. Тяжелые черные мантии, полы которых едва не волочились по земле, и надвинутые на лоб капюшоны сильно затрудняли их движения.

Внизу за камнями пряталась от ветра разрозненная группа других облаченных в черное людей. А еще ниже по склону виднелась черно-зеленая стена леса, исполняющего свой вечный танец под упрямую музыку стихии.

Невдалеке от группы ожидавших на земле стояли трое больших занавешенных носилок. Разрисованные яркими красками и украшенные цветами, они резко выделялись на фоне сдержанных тонов горного пейзажа. Временами порывам ветра удавалось оторвать нежные яркие лепестки, и они, кружась в своей полупрозрачной прелести, падали на землю и терялись среди скал.

Наконец первый путник, тяжело вздохнув, взошел на вершину горы — почти плоскую, больше похожую на небольшое плато. Длина этого плато из конца в конец не превышала ста больших шагов, а ширина была вдвое меньше. На южной стороне стоял храм. Размером с хижину, он поражал взор утонченной резьбой по камню и точностью архитектурных пропорций.

Серая железная дверь была наглухо заперта. Ее гладкая металлическая поверхность вызывала невольный вопрос — защищает ли она кого-либо или что-либо? А может, за ней таится опасность?

Или и то, и другое?

Одетые в мантии откинули свои капюшоны и подняли лица к солнцу. Все они оказались женщинами в годах. Та, что шла первой, — почти старуха. Они осенили себя Тройным Знаком — сжав руку в кулак и коснувшись большим пальцем лба, рта, левого, а потом правого глаза. Затем, неловко поправив мантии, подошли ближе друг к другу, опять надели капюшоны и направились к порогу храма. Несмотря на внешнюю стройность процессии, в ней была заметна какая-то дисгармония. У двоих чувствовалось явное нежелание идти, и они все время стремились прикоснуться друг к другу. Третья двигалась решительно и спокойно.

Дойдя до порога, женщины преклонили колени и достали из-под мантий дары. Старшая положила на порог зернышко кукурузы и зернышко пшеницы. Ее товарка насыпала на тарелку соль из кожаного мешочка. Ее вторым подношением был слиток железа размером с палец. И, наконец, третья женщина, достав еще одну глубокую тарелку, наполнила ее водой из фляги. И еще она положила клубок шерсти. У нее одной не дрожали руки.

Дверь распахнулась, и на женщин обрушился грохот огромного невидимого барабана, удары которого они не только услышали, но и почувствовали. Звук усилился, совпадая с ударами сердец, подчиняя себе души женщин. Потом чуть стих, словно отойдя в тень.

Из недр каменных стен донесся сухой, как пепел, голос:

— Единственной ведомо, зачем ты пришла, Сестра-Мать!

Нервная дрожь превратила церемонный поклон старшей из женщин в судорожный кивок. Она попыталась заговорить, но смогла выдавить лишь слабый плачущий звук.

Женщина, принесшая в дар воду, откинула свой капюшон; бледные губы были плотно сжаты, глаза сузились от напряжения. Она произнесла:

— Мы пришли молить тебя о помощи.

Но сухой голос нараспев ответил:

— Жнея, говорить здесь будет Сестра-Мать, а не ты! Единственной ведомы твои мысли, и она молится, чтобы ты нашла дорогу назад.

Жнея подняла голову.

— Душой, сердцем и разумом я предана Церкви!

Опять загрохотал барабан. Сестра-Мать пала ниц на пороге-алтаре. Спутница последовала ее примеру, сжавшись в комочек, подобно плоду во чреве. И только Жнея не сдвинулась с места, с гримасой на лице и закрытыми глазами. Грохот оборвался. А голос продолжил с холодной шелестящей яростью:

— Ты осмелилась лгать Единственной! Но мне ясны твои планы. Сестра-Мать, слушай меня! Тебе требуется стойкость, как никогда ранее. Ты, Сборщица, слушай меня: твои люди — суть глаза и уши Сестры-Матери, они должны знать все! Те, что идут за Церковью, вечно новы и стары. Достаточно малы, чтобы спрятаться в любом месте, достаточно могущественны, чтобы уничтожать гигантов и их рабов. Грядущее принесет зло бедным. Все, что может спасти Церковь, есть редчайшее сокровище. Церковь должна создать его. Имея его, она поведет за собой. А без него умрет. И в любом случае Церковь не сможет остаться прежней.

Все еще не подымая глаз, Сестра-Мать взмолилась:

— Помоги мне! Укажи, что делать, кому довериться?

Из-за дверей проскрежетал смех.

— Церковь будет по-прежнему доверять своим врагам! — А затем голос жестко добавил: — Никто не сделает для Сестры-Матери то, что она сама должна для себя сделать. Единственная может лишь предупреждать. Нарождаются все новые и новые империи; бойся не только их мощи. Страшись растущей власти Сайлы из аббатства Ирисов, которой вы так долго опасались. Сила, способная разрушить Церковь, проявится с первыми признаками следующей весны. У тебя ровно один год, чтобы подготовиться. Цветок воссияет во славе белым и черным, всемогущей магией, создающей красоту и разрушения, войну и мир!

Дверь качнулась, наполовину закрывшись. Теряя самообладание, Сестра-Мать кинулась вперед:

— Скажи, должна ли Церковь поразить Сайлу? Одну из нас? В чем истинная ценность? Скажи мне, что же делать?

Дверь дюйм за дюймом продолжала закрываться:

— Единственная никогда не видит всего… Она не может до конца понять то, что видит… Однако мне есть еще что сказать тебе, Жнея: во многих перерождениях и трансах я пыталась разгадать эту тайну. И всегда в моих видениях была ты, и ты чего-то ждала… У самой грани, понимаешь? Без четких очертаний, а всего лишь твой дух. И мне открылась смерть. Знаешь, о чем это говорит, сестра?

Длинную паузу, в течение которой Жнея обдумывала свой ответ, заполнили рыдания Сестры-Матери.

— Вероятно, то, что мне нужно будет сражаться за Церковь. Она должна выжить. Насилие будет, как и было всегда. А что касается меня, то я не боюсь смерти во имя Церкви!

— Хорошо сказано. Может, тогда Церковь по крайней мере изменится? — голос был терпелив.

— Церковь вечна и неизменна!

— Ты наводишь тоску. — Дверь захлопнулась, но голос через нее прозвучал удивительно отчетливо: — Опасайся, Сестра-Мать, лжецов и неверующих. Но больше всего бойся вернейших из верных. Они лгут изощреннее.

Женщины покидали плато, а за ними с другого края из своего укрытия пристально следил небольшого роста человек, завернувшийся в плащ цвета окружающих скал. Спускаясь, Жнея повернулась и сняла свой капюшон, а потом снова надела его и исчезла из вида, последовав за спутницами.

Человек поспешил к маленькому храму. Перешагнув через дары, он вытащил короткий меч с широким лезвием и нерешительно постучал в дверь торцом рукояти.

Ответа не последовало.

Ухватившись за ручку, он резко потянул. Дверь легко отворилась. Рука с мечом, непроизвольно дернувшись, пронзила пустое пространство. Человек медленно вошел в комнату, глаза его были полны страха. На полу в маленьком каменном горшке тлел ладан, тонкие струйки дыма поднимались и обволакивали иссохшее и морщинистое лицо старой, очень старой женщины. Через мерцающую пелену она смотрела на него с презрением, которое не вязалось с ее голосом, тихим, как ласка.

— А-а, это ты! Храбрый воин. Единственная приветствует тебя.

Она показала на два куска материи рядом с кадилом. От этого движения вошедшего окутали клубы дыма, и он резко отшатнулся. Лицо женщины скривилось в улыбке сострадания.

— Возьми это с собой, — сказала она, а когда воин повиновался, продолжила: — Передай это Жнее. Скажи ей: «Единственная опечалилась, увидев, что ты одержишь и другие подобные победы. Некоторые из них будут столь же важны, как сегодняшняя».

Пришелец, сделав над собой усилие, кивнул.

— А теперь бей, — скомандовала она, — все будет, как предначертано!

Человек, задрожав, осенил себя Тройным Знаком.

— Бей, — крикнула она, — сейчас же, или по слову Вездесущего ты узнаешь и о своей смерти. Бей, трус, как тебе суждено!

Он так и сделал, и его отчаянный вопль перекрыл стон, вырвавшийся из уст предсказательницы.

Снова раздался бой барабана-сердца. Задыхаясь от волнения, маленький человек бросил свой меч и закрыл руками уши, но ритм все равно проникал в каждую клетку его существа, разрывая плоть. Спотыкаясь, всхлипывая, как побитый ребенок, он попятился из комнаты и, оказавшись на солнце, бросился прочь.

Чуть погодя маленький человек приблизился к украшенным голубым и зеленым носилкам Жнеи, стоявшим у сосен на склоне горы. Женщина увидела его через полупрозрачную занавеску и, оглядевшись вокруг, приказала носильщикам удалиться. Оставшись одна, Жнея жестом подозвала маленького человека. Как только он подошел и преклонил колени, спросила:

— Ну что, сделал?

— Да, Жнея, — ответил он, отведя глаза. Его тон вызвал у нее подозрения. Женщина отодвинула занавеску: — Она что-то сказала, не так ли?

Мужчина протянул ей взятое из храма. Лицо у Жнеи вытянулось, когда она увидела свой собственный пояс, пропавший год назад. Вторым оказался лоскут мантии с вышитой эмблемой Ириса — одного из Орденов Избранных. Жнея бросила все это на землю к подножию носилок. Недвижно, словно окаменев, выслушала она предсказание, откинулась на спинку носилок и стала размышлять.

Эта эмблема, должно быть, принадлежала Сайле, когда та была ребенком. Сейчас она уже взрослая женщина, военная целительница. Значит, это — предупреждение. Всем известно, что предсказательница была другом свихнувшейся настоятельницы аббатства Ирисов с дальнего севера, известной своими истеричными видениями о Вратах. А Сайла — ее любимица. Кроме того, эти куски ткани доказывали, что для своих предсказаний прорицательница пользовалась личными вещами. Это был грех. То есть она была мошенницей. Никто из тех, кому открыто будущее, не станет спокойно ждать, пока его убьют.

И все-таки она абсолютно точно предсказывала многое на людской памяти. Ее слова о победах подтверждали, что она действительно что-то видела! Старая дура…

Внезапно Жнея резко выпрямилась. Конечно же! Победы! Предсказательнице было Видение: кто победит в грядущем противостоянии. И колдунья, не в силах вынести этого знания, сама захотела умереть!

Жнея выглянула из носилок и спросила мужчину:

— Ты уверен, что она умерла? Где твой меч?

Человек, все еще не вставая с колен, отпрянул, съежившись от страха.

— Да поможет мне Вездесущий, я это сделал! А потом услышал, как бьется ее мертвое сердце. Я бросил оружие, моей руке было больно. Больно, холодно, Жнея! Мой меч стал холоднее льда. Я и сейчас не могу согреться. Что мы наделали?

— Мы? — Жнея опустила между ними занавеску. — Ты совершил прегрешение на святой земле. Ты убил провидицу из провидиц! Молись, чтобы я продолжала благоволить к тебе и нашла епитимью, которая поможет тебе спасти душу. А сейчас убирайся!

Мужчина исчез.

Жнея задумчиво произнесла:

— Так она сказала — следующей весной? Через год… Немного времени. Если позволить этой дуре искать Врата, она приведет всех нас к расколу. Но если она что-нибудь найдет… — Думать об этом Жнее было невыносимо больно. Она уставилась в пространство, а потом сказала решительно:

— Провидица знала.

Жнея посмотрела на расшитые серебром и золотом носилки и улыбнулась. Потом улыбка постепенно погасла, губы сжались над стиснутыми зубами, глаза сузились, дыхание участилось. Грудь вздымалась так, словно женщина боролась с демоном, едва удерживая его в себе.

— Сайла, — сказала она, и имя это слетело с ее губ, как капля яда. — Сайла!

Книга первая Путь ошибок

Глава 1

Отблески беспокойного огня, потрескивавшего в очаге, танцевали на стенах из необработанного камня. Не в силах осветить всю комнату, они вырезали в темноте блуждающий красноватый островок. Когда последнее полено развалилось в груду шипящих углей, в той части комнаты, куда свет не доставал, почувствовалось какое-то ответное движение.

В комнате стояло кожаное кресло, настолько потемневшее от времени, что стало чернее ночи. Опять послышался какой-то звук. В темноте проступила фигура, закутанная в черную мантию.

Из необъятного рукава лениво показалась рука. Она начала гладить мягкую шерсть ткани в каком-то задумчивом ритме, а потом решительно откинула капюшон. Вызывающе сверкнуло золото — массивный браслет и кольцо. В чертах лица читалась решительность и бескомпромиссность, едва ли не затмевающие красоту женщины. Волна черных как смоль волос блестящим водопадом растеклась по плечам.

Неспешно поднявшись, женщина направилась к очагу подбросить дров. Но по дороге насторожилась, прислушиваясь. В толстые деревянные ставни стучал дождь. В дымоходе постанывал ветер.

Она была уверена, что слышала что-то еще. Отдаленные крики? Стук копыт?

Этого не могло быть. Гэн Мондэрк не станет выводить войска из замка, не предупредив всех, кто в нем живет. Атакой это тоже быть не могло. Слышались бы крики сражающихся воинов и гром литавр.

По спине женщины пробежала дрожь, нахлынули воспоминания.

Много лет назад была такая же ночь, когда девочка почувствовала опасность, тяжелую жестокую силу, готовую обрушиться на ее дом. И дом этот был хижиной, а не замком.

Девочка носила другое имя, когда пришли воины и убили на ее глазах всю семью. Никому до нее не было дела, пока Церковь не избрала ее, спасши от смерти или рабства. Церковь дала ей имя и судьбу, что было ее правом и обязанностью.

Девочка выжила потому, что научилась прятать свои воспоминания. У Избранных нет воспоминаний — кроме тех, что связаны с Церковью. Иначе они исчезли бы. Навсегда. Таковы правила. Апокалипсис гласит: «Дабы быть Избранным для служения Церкви, нужно отбросить и забыть все, что прошло и что было. Прошлое мертво. И сегодня, и завтра те, что зовутся Избранными, есть самые драгоценные из ее орудий, они — суть живое доказательство, что всем предназначено жить в мире с землей».

Теперь девочка выросла, став — Сайлой, Жрицей Роз, военной целительницей, женой Класа на Бейла, верного друга Гэна Мондэрка.

Сквозь ветер и дождь Сайла снова услышала необычные звуки и, успокаивая себя, сказала, что бояться здесь нечего. Разве не сама она участвовала в создании этого святилища?

Святилище. Слово вызвало у нее привкус горечи.

Святилище, храм Гэна Мондэрка, созданный после того, как он объединил баронов Харбундая и сверг Алтанара, короля прежде непобедимой Олы. Теперь Гэн правил Тремя Территориями: Харбундаем, Олой и огромными землями своего полукочевого племени Людей Собаки, живущего к востоку от Гор Дьявола. Именно Гэн попросил Класа на Бейла возглавить племя вместо него, тем самым лишив ее мужа.

Святилище.

А без Класа везде было одиноко.

Под дверью показался отблеск факела, зловещий символ, становившийся все ярче и ярче по мере приближения. И вот уже колеблющиеся отблески мерцают у самых ног Сайлы.

Это крыло замка было пустым — здесь собирались поселить новых девочек, предназначенных для обучения искусству военных целительниц. Если она закричит, никто не услышит.

Послышался торопливый неразборчивый мужской шепот. Потом — сдавленный смешок, напугавший ее еще больше. Звук шагов затих вдали, а свет факела остался.

Засов двери медленно пополз вверх. Подпереть дверь было нечем. Толстые доски, из которых она была сбита, производили обманчивое впечатление надежности. По приказу короля Алтанара в его замке ни одну дверь, кроме его собственной, нельзя было запирать на засов от него и тех, кого называли блюстителями истины.

Сайла выпрямилась. Правая рука в рукаве ощутила успокоительное прикосновение маленького кинжала. Еще раз Сайла напомнила себе, что она — частица Церкви и потому свята. Каждый, кто преднамеренно убьет ее, неизбежно падет жертвой всякого, кто хранит верность Церкви.

Но были и те, для кого жажда власти затмевала страх смерти или вечного проклятия.

Они уже пытались убить ее. В тот раз ее спас Клас. Если ей придется сейчас драться, так тому и быть! Молить о пощаде она не будет.

— Я знаю, что ты здесь, — сказала Сайла, и движение засова прекратилось. А потом он снова рванулся вверх, и дверь распахнулась настежь. Сделавший это человек стоял, нагнувшись вперед с поднятым выше головы факелом, так что лицо его оставалось в тени.

Сайле не нужно было его разглядывать.

— Клас! — голос, мгновения назад решительно отвергавший страх, предательски дрогнул. — Это ты! Что ты здесь делаешь? Все думают, что ты сейчас вместе со своим племенем! Дорога, снега… Это же так опасно!

Он вошел и прикрепил факел у очага. Легко подняв ее на руки, он захлопнул ногой дверь и понес ее дальше в комнату. Поцеловал; она пылко ответила, наполовину плача, наполовину смеясь, а потом отстранилась. Прервав поток ее невысказанных вопросов, Клас сказал:

— Нет, сегодня мы будем говорить лишь о любви. А завтра Церковь может забрать тебя обратно — ради тех проклятых поисков, что отнимают тебя у меня. Завтра поговорим обо всем, и о путях, и о снегах, обо всем. А сегодняшний вечер — наш! Мой. Он принадлежит мне, твоему мужу.

Его уверенность, право на обладание, потрясла ее. Никто так с ней не говорил, никто не называл своей. Она непроизвольно напряглась, и изнутри потянуло холодком.

Он зарылся лицом в ее волосы, лаская их губами.

— Я должен был прийти, увидеть тебя до отъезда. Моя жизнь — это лишь второй мой долг, пока ты не закончишь то, что должна сделать, и не сможешь вернуться ко мне. Я люблю тебя, Сайла. Моя Сайла!

Она изо всех сил прижалась к нему. Жилка у Класа на шее билась о ее кожу, в унисон участившимся ударам ее сердца.

— И я люблю тебя, Клас. Мой Клас!

Глава 2

Сайла поднялась, как всегда, рано. Сонно потянувшись, она накинула мантию на голое тело, распахнула оконные ставни, бросила взгляд на серый ломкий рассвет и только после этого проснулась по-настоящему. Перед ее взором лежали мрачные дали Внутреннего Моря, на горизонте окаймленные горами Китового Побережья. Заснеженные вершины гор закрывали тяжелые облака.

Ее взгляд привлекло легкое трепетание вод. По направлению к пристани Олы шло, поблескивая веслами, небольшое судно. Из-за штиля паруса свернули. Сайла нахмурилась. Такое судно нельзя было спутать ни с каким другим. Корабли Скэнов были печально знамениты всюду — их команды либо грабили, если чувствовали, что смогут уйти безнаказанно, либо торговали, если положение складывалось не в их пользу. Они странствовали и нападали всюду, куда море позволяло им добраться. Некоторые капитаны покупали рабов, чтобы те гребли, в надежде, что удастся в случае нападения оторваться от Скэнов, но мало кому это удавалось.

С тех пор как прошлым летом Гэн Мондэрк победил их, ни один Скэн не появлялся в Оле.

Сайла поежилась, и дело было не только в холодной утренней сырости.

Гэн Мондэрк… Прошлое лето… Иногда ей казалось, что это было тысячу лет назад.

Клас на Бейл был тогда главным военным наставником Людей Собаки, а Гэн Мондэрк — его учеником, ночным дозорным. Фалдар Ян попытался отобрать власть Вождя Войны у отца Гэна. В поединке Гэн убил Фалдара Яна. Его предали, — и происшедшее стало выглядеть так, будто Гэн нарушил кодекс чести племени. Мондэрк был вынужден бежать, и вместе с ним в изгнание отправился и Клас. Преемником Фалдара стал его сын, Бей. Он погиб при подозрительных обстоятельствах, оставив на посту Вождя Войны человека по имени Ликат. Ликат попытался объединить Людей Собаки с людьми короля Алтанара, стараясь победить народ Харбундая. Когда Люди Собаки поняли, что во главе армии Харбундая встал Гэн, они отвергли Ликата. Теперь Вождем Войны по требованию Гэна стал Клас, а сам Гэн занялся объединением Трех Территорий.

Последнее напомнило Сайле о необычных чужеземцах,которые тоже оказались втянутыми в судьбу Гэна.

Что стало бы с ней, Гэном и Класом без этих странных людей? Такая удача может повлечь и неменьшее невезение.

Не повезло, подумала Сайла, как раз другим, а не Гэну.

Ведь это ей пришлось прожить без Класа всю осень и зиму, готовясь к поискам, в которых из-за Гэна не мог принять участие Клас. И кто знает, сколько времени ей придется провести без него в пути?

Гэн. Во всех его испытаниях с ним была жена Нила. Он чувствовал ее поддержку, она заботилась о нем. У него есть сын. Их сын.

Сайле стало грустно.

Она напомнила себе, что именно из-за причастности к судьбе Гэна ее увлекла навязчивая идея, связанная с одним из величайших секретов Церкви — мифическими Вратами.

Впрочем, это была не навязчивая идея. Что-то действительно звало ее. Она не знала точно, что именно будет искать, и даже не была уверена в их существовании. Она знала лишь, что должна идти.

Обернувшись, Сайла посмотрела на своего мужа. Он спал.

Одна рука протянулась поперек кровати — там только что лежала она. Сайла скинула мантию и забралась под свесившееся с кровати покрывало. Клас повернулся на бок, она прижалась к его спине, наслаждаясь игрой мускулов, ощущавшихся при движении.

Ее наполнило чувство полноты и завершенности. Мы же едины, подумала она, удивляясь и радуясь своей неожиданной страстности.

А может, это было безрассудство?

Им необходимо было о многом поговорить. Но он лежал такой расслабленный, что у Сайлы не хватило духу его побеспокоить. Ее мысли переходили с одного предмета на другой. Как, должно быть, досталось ему при переходе через горный перевал ранней весной! Как это опасно… И утром уже надо возвращаться.

Когда Клас уйдет, время будет измеряться сроком, оставшимся до его возвращения.

Она посмотрела на шрам, рассекавший его плечо. Шрам напоминал вспаханную борозду. Как только она могла так безоглядно влюбиться в человека, чья жизнь была непрерывным сражением? И как она сможет оторваться от него?

Власть. Если только Врата существуют, в них заключена власть! И осознание того, что она так в ней нуждается, вызвало у Сайлы чувство стыда. И чего же ей не хватает? Почему власть нужна ей больше, чем любовь Класа?

Разве Учителей вела за собой жажда власти? В истории Церкви сказано, что много поколений назад несколько иерархов Церкви, называвших себя Учителями, объявили о том, что они нашли секрет Врат. Они предложили поделиться им с каждым, кто приемлет Церковь, в обмен на равенство полов. По преданию, мужчины истребили их. И это все, что знали о Вратах.

Сайла заставила себя разжать кулаки. Она подумала о том, что ее с детства воспитывали строго хранить секреты Учителей.

Класу этого никогда не понять.

Ведь он же воин. Он умеет драться и убивать. Знает, что такое риск, и каково, когда тебя пытают.

А о том, как быть чьей-то собственностью, он не знает ничего.

Она является Избранной, а Избранные принадлежат Церкви, они — ее собственность.

Сайла считала, что это жестоко; женщины Церкви все время боролись за независимость. Без мужской защиты не принадлежащая Церкви женщина была не более чем домашняя утварь, предназначенная лишь для того, чтобы рожать детей.

Я стану свободной! Нет такой истины, такой правды, которая позволяла бы одному человеку владеть другим.

Эти слова прозвучали у нее в голове так громко, что она испугалась, что произнесла их вслух.

Успокоившись, Сайла сказала себе, что добьется этого. Никто и никогда уже не сможет ей угрожать, если она будет наделена властью Врат. И все женщины займут достойное место.

Клас пошевелился, чуть повернувшись. Нахмурился, потом опять расслабился. Она запустила свои пальцы в его короткие жесткие волосы. Новая стрижка. Ее тронуло осознание того, что он сделал ее специально для этой поездки к ней.

Он неожиданно повернул к ней лицо и схватил ее за руку так быстро, что Сайла не успела ее отдернуть.

— Да ты все это время не спал!

Он рассмеялся:

— Да как я мог спать, когда ты так громко думаешь!

Это была шутка, но совпадение произвело сильное впечатление. Она попыталась оттолкнуть его, когда он навис над ней, облокотившись на локоть. С таким же успехом можно было бы пытаться оттолкнуть стену.

— Отстань, отстань, — она притворно возмутилась. — Смотри, солнце уже почти совсем взошло. Нам надо многое успеть сделать, и…

Он сомкнул свои руки у нее на талии и перекатился на спину, легко подняв ее. Покрывало, в которое она была завернута, образовало над ними подобие темной палатки. Она притворилась, что в ней клокочет гнев, хотя в действительности в ней бушевала радость бытия. В конце концов, рассмеявшись, Сайла накрыла его лицо руками, закрыв черную квадратную татуировку над шрамом на щеке.

Голос его становился все настойчивее.

— Пусть солнце встает себе. Есть только одна вещь на свете, которую мы должны сейчас сделать. — И он медленно наклонил ее к себе, словно увешанную плодами ветвь, зарывшись лицом в ее груди.

У нее перехватило дыхание. Больше она уже не думала о том, что предстоит днем. В этом моменте было все.

* * *

Через несколько часов сплошные облака разбились на множество белых клубов, разбежавшихся по небу, словно толстые лохматые щенки. Яркие лучи солнца согрели наезженную дорогу к пристани, выбивая снопы света из пенистых волн маленькой гавани, защищенной каменными молами.

В дороге Сайла держала Класа за руку. Увидев, как он нахмурился, она спросила, что его беспокоит.

Клас колебался, что было совсем на него не похоже.

— Конвей и Тейт… Они на пристани. Ты сказала, никто не пойдет приветствовать этих налетчиков, рейдеров племени Скэнов, а они явились. Жаль, что вместе с тобой в путешествие отправятся не воины людей Собаки, а эти чужеземцы.

Она была так удивлена, что остановилась, тут же отняв свою руку, и повернулась к нему лицом:

— Чужеземцы? Но они же сражались вместе с тобой и Гэном! С того дня, как ты уехал, они делали все, чтобы мои поиски стали и их главным делом. Они научились ездить верхом и хорошо владеть мечом. К тому же у них есть оружие-молния; уже само это делает их бесценными помощниками!

— Оружие-молния… Именно это меня и беспокоит! — он упрямо выставил челюсть. — Это так неестественно — убивать человека, находящегося от тебя так далеко, что ты даже не можешь его рассмотреть. Эта штука, которую они называют «вайпом», длинная трубка, что стреляет маленькими медными стрелами, — препаскуднейшая вещь. Под ней еще одна трубка потолще — бабах, и одним выстрелом убито с дюжину людей. Я благодарен им за помощь, мне они нравятся. Но… — он с трудом подбирал слова, а потом выпалил: — Видела бы ты их во время нападения людей из племени Дьяволов. Ну, помнишь, когда мы с Гэном их спасли? Они действовали так, слово впервые видели настоящую драку. Помимо Тейт и, я думаю, Конвея, так оно и было. Они не просто чужеземцы, они какие-то странные!

Он остановился и посмотрел на горы Китового Побережья так, словно именно они были виноваты в его сомнениях.

Сайла хотела было с ним поспорить, но не стала. Когда он в таком настроении, ему ничего не докажешь.

В действительности никаких неприятностей от этих чужеземцев не было. Никто не имел ни малейшего понятия, откуда они появились. Даже торговцы — эти люди без роду без племени, которые болтались всюду, никогда о них не слыхали. Больше того, чужеземцы утверждали, что они путешествовали между горами Дьявола и их родными землями, но до нападения Дьяволов никто их не замечал. Это было неправдоподобно.

Вряд ли хоть кто-нибудь, кто хоть раз видел женщину по имени Доннаси Тейт, забудет ее. Не только тем, что она была чернокожей — она произвела такое впечатление на Гэна и других воинов, что смогла стать одним из командиров армии. В преданиях старины говорилось, что некоторые из гигантов, правивших миром до его начала, были черными. Или желтыми, как торговцы племени Найонов из-за Великого Моря. Сайлу, конечно, интриговало, что никто и никогда не видел чернокожих — ни гигантов, ни обычных людей.

И еще дело было в человеке по имени Джонс.

В стычке с Дьяволами, о которой говорил Клас, уцелело восемь чужеземцев. Один из них, по имени Фолконер, погиб потом в замке Олы, когда там еще правил Алтанар. Джонс же предал их всех. Танцующий-под-Луной. Он знал, что бароны Джалайла собирались похитить ее и жену Гэна Нилу, но ничего не сделал, чтобы это предотвратить. Рука Сайлы в непроизвольном жесте опустилась к животу, и ее поглотила волна скорби и утраты. Она незаметно наклонилась вперед, будто пытаясь вернуть назад время и все-таки укрыть ребенка, который умер в ней из-за предательства Джонса.

Клас взглянул на нее, словно окаменев.

— Ты что, все еще о них думаешь? О Джонсе? Именно из-за него я не до конца доверяю всем им. Даже Тейт, хотя мы и проливали вместе кровь.

Сайла попыталась было заговорить, но он жестом оборвал ее.

— Тебе не изменить моего мнения, — он протянул руку, погладил ее по щеке, и она изумилась, как при подобной суровости можно проявлять такую нежность. — И я не в силах изменить твоего мнения, моя Жрица. Ты же знаешь, мне не удержать тебя силой. А это значит, мне нужно доверять твоим суждениям.

Она накрыла его руку своей. Он глубоко вздохнул:

— Я бы не сказал, что мне нравятся твои суждения. Не смотри на меня так!

— Как оружие чужеземцев? — Она перевернула его руку, поцеловала ладонь.

— Вот именно! — Он рассмеялся, прижав ее к себе.

Снова взяв его за руку, она повела Класа к пристани. Чувствуя его растущие подозрения, она решила не поддаваться и не терять веру в новых друзей. Они — честные люди и приносят много пользы. Человек по имени Луис Леклерк, о котором все говорили, что он понимает в инструментах столько же, сколько воины понимают в своем оружии, был в этом смысле идеальным примером, ведь он же создал черный зловонный порошок, с помощью которого были разрушены ворота замка Алтанара! Без этого и ее жизни пришел бы конец. Три женщины из иноземцев — Кейт Бернхард, Сью Анспач и Дженет Картер — боятся сражаться, как Тейт, и почти ничего не знают о целительстве или Церкви. Она улыбнулась про себя. Зато они умеют читать и пишут! Они настолько осмелели, что научили грамоте молодых Избранных, и, что самое удивительное, дали детям показать свои способности Гэну. Эти женщины убедили вождя, что грамота позволит ему более эффективно управлять воинами, и он приказал им обучить всех Избранных. Однако пока что цифры и буквы были показаны только самым приближенным мужчинам и женщинам Церкви.

На этот раз Сайла улыбнулась уже в открытую, устыдившись своей боязни даже думать о слове учить.

Три женщины-иноземки носили одежду Церкви и делали, что могли, для всеобщего блага, сказала себе Сайла, тайком осенив себя Тройным Знаком, чтобы отвести беду. Для пущей безопасности.

Одежда. Она навела ее на мысль о Конвее. Он один заметно страдал от утраты даже малейшей вещицы из тех, что принес с собой с родины. Кое в чем его можно было понять: у них были изумительные вещи — например, куртка, которая не пропускала воду, подобно утиным перьям, и при этом человек в ней не парился; сапоги из материала, который совершенно не изнашивался и был сух даже тогда, когда кожа хлюпала на каждом шагу. Но, в конце концов, это — всего лишь одежда. В уродливых коричневых и зеленых пятнах и совсем без орнамента. Прекрасно сделана, но ни малейшего понятия об узорах, украшениях и впечатлении. И зачем мужчине беспокоиться о подобной чепухе?

Клас в самом деле прав: они действительно странные!

* * *

На пристани Конвей сказал Тейт:

— Меня не тянет разговаривать с этим капитаном. У него грязный язык.

Тейт кивнула.

— Понимаю. Я была знакома с таким полковником, — непроходимый тупица. Так и не научился различать, что круто, а что попросту грубо.

Конвей в притворном удивлении вытянул лицо:

— Что, бывают и несведущие морские пехотинцы? И это говоришь ты?

— Ну конечно. Это проявлялось в деле. При обычной жизни в армии это было бы незаметно.

— А ты, конечно, никогда не выйдешь в отставку? — улыбнулся Конвей. — Представляю, что сказало бы ваше руководство, узнай оно, что их промывание мозгов переживет даже пять столетий временной отставки в условиях криогенного сна?

— Они бы сказали, что если что-то от меня останется, пусть лучше всего это будет корпоративный дух! Это въедается, как пятна на камуфляже.

Оба смолкли, и Конвей почувствовал в молчании Тейт ту же горечь и пустоту, что и у него.

Они были живы, а их мир исчез.

Политическая решимость в том мире выродилась в постоянно растущий терроризм. Все прибывавшее население само доводило себя до сумасшествия. Экспансия человека разрушала леса, загрязняла реки, моря. Климат стал так же безумен, как человек-разрушитель. И никто не знал, отчего в конце концов поползла по земному шару война. Каждая нация, этническая группа и просто объединения людей требовали себе пространства — любой ценой. Нейтральность рассматривалась как скрытая поддержка того или иного врага. Каждый буквально из кожи лез, чтобы погубить другого — газом, микробами, радиацией.

Члены экологическо-религиозной группы, называвшие себя Вильямситами, предвидели подобный катаклизм. Используя самые совершенные биологические методы, они создали по всему миру сеть экохрамов, чтобы повторно заселить все, что останется от Земли, ее обитателями — в храмах создавались генетические фонды животных, насекомых и растений. Одновременно по всему пространству, которое раньше называлось Соединенными Штатами, прошел призыв добровольцев «заснуть» криогенным сном. Их миссия заключалась в том, чтобы через какое-то время «воскреснуть» и восстановить свою разрушенную страну. Конвей, Тейт и более тысячи других добровольцев были заморожены в специально оборудованной пещере в Каскадных горах на северо-западном побережье Тихого океана.

И забыты.

И в то время, как пережившие Апокалипсис покидали свои отравленные ядами и радиацией, зараженные множеством болезней города и гибли в дикарских войнах, в пещерах столетиями теплилась жизнь. Поддерживаемые практически вечными ядерными установками под контролем роботов замороженные смельчаки ждали своего часа. Не мертвые, но совершенно забытые. Только через пятьсот лет их, дрейфовавших по океану времени, разбудило землетрясение, которое разрушило пещеру и случайно запустило механизм, возродивший добровольцев к активной жизни.

Не всех. Из более тысячи участников проекта в живых осталось всего двенадцать человек.

Потом их стало семеро.

Из миллиардов образованных людей — четыре женщины и трое мужчин. Технократы, пытающиеся выжить в среде, где ковка стали является высшим достижением технологии…

Без своего оружия они были бы беспомощны и бесполезны, как дети. Горькая ирония судьбы. Пережить Апокалипсис и цениться лишь за умение убивать.

Если только не существовало других «пещер», все еще ожидавших от мертвого мира сигнала к началу обновления.

Врата? Врата Сайлы? А что, если там?..

Мысли Конвея перебил хриплый крик капитана судна. Взглянув на деревянную пиратскую галеру с парусами и веслами, Конвей еще раз почувствовал, насколько чуждо ему все окружающее — раньше это море бороздили корабли из стали, с ядерными установками. А теперь за спиной на холме стоял каменный замок Олы, нависая над редкими крестьянскими хижинами — и это там, где когда-то жили тысячи! Некоторые из камней стен замка отличались от прочих белизной и полировкой. Это был мрамор — материал, почти недоступный нынешним обитателям Харбундая. Они понемногу добывали его из развалин сооружений, которые, по их мнению, принадлежали гигантам, и строились их рабами. Такие места они называли «проклятыми» и посылали туда рабов, как на каторгу, ибо боялись этих мест, как самой смерти.

Конвей посмотрел через Внутреннее Море в сторону гор Китового Побережья и подумал, как же все это когда-то называлось — Адирондакс, Смокис, Рокис?

Америка.

Прекрасная страна. Великолепная страна. Страна, в которой было множество вещей, прекрасных вещей.

Не стоит думать об этом. Все, что он знал и любил, ушло. Тот мир отнял его жену, его ребенка. Их гибель явилась результатом чьего-то политического заявления.

Наверное, где-то есть крест или плита с его именем.

Памятник.

На юге насмешливо светились Стеклянные Скалы — постоянное жестокое напоминание о том, на что способен человек. Это ядерный взрыв невообразимой силы оплавил землю, оставив блестящий шрам. И через несколько веков единственными признаками жизни на этой оскверненной земле были редкие больные растения.

Конвей вновь услышал искушающий шепот: а стоит ли еще чего-то ждать, на что-то надеяться? Еще немного, и дикари отправят его в другой мир, где он соединится с теми, кто его любил.

Нет!

Разочарование, утраты, гнев нескольких месяцев его «новой» жизни переплавились в решимость. Сила этой решимости преодолеет все.

Он будет бороться! Здесь его дом. Бывал ли он здесь «тогда» или нет — неважно, судьба занесла его именно сюда. Он принял условия игры. И не просто принял — он бросает судьбе вызов, он померяется силами со всем, с чем столкнет его жизнь. Пока он на этой земле, Мэтт Конвей будет жить!

Глава 3

Тейт смотрела на приближавшихся Сайлу и Класа. И замок, и город, раскинувшийся вокруг, бурлили слухами о его неожиданном ночном приезде. Она улыбнулась, подумав, какой жизнерадостной и сияющей выглядит сегодня Сайла. Одетая в обычную черную ниспадающую мантию, она как будто плыла по пристани, сколоченной из грубо обработанных деревянных балок. Слева у нее на груди горел кроваво-красный цветок, указывающий на титул Жрицы Роз. Цветущая красота притягивала к Сайле взоры, но что-то неуловимо отгораживало ее ото всех, кроме Класа. Даже моряки прятали свои похотливые взгляды и спешили отвести глаза.

Махнув Класу рукой, Тейт задумалась о том, насколько его присутствие сдерживало эти грязные взгляды, и решила, что именно он невольно заставил многих потупить глаза. Простой клинок с деревянной ручкой в незамысловатых ножнах на правом боку. Штаны и куртка из оленьей кожи без всяких украшений. Черная квадратная татуировка на щеке, закрывающая давний шрам, и стальное ожерелье с белыми неровными бусинами, мерцавшими в каждом кольце — они говорили о нем все. Бусины казались не более зловещими, чем вишневые косточки, но только до тех пор, пока любопытствующий не понимал, что это фаланги человеческих мизинцев. Каждая из них принадлежала воину, убитому Класом в бою. Молчаливые дюжины крошечных трофеев, белеющие на холодном металле, говорили о Класе на Бейле все, что люди хотели бы о нем узнать.

Тейт сравнивала свой яркий костюм со строгой простотой приближающейся пары. Она знала, что выглядит сногсшибательно. Высокие сапоги, брюки из хорошо выделанной оленьей кожи, заправленные в голенища, эффектно сочетались со свободной ярко-красной шерстяной блузой. Боевой клинок Людей Собаки, напоминавший по форме наконечник копья, покоился в украшенных кожаных ножнах; левая рука Тейт привычно лежала на рукоятке. Справа висел пистолет. Патроны тускло мерцали в патронташах, надетых крест-накрест.

Тейт снова подумала о подруге, с долей горечи ощущая, что и любит Сайлу, и завидует ей. Она не осуждала ее и не испытывала страсти к Класу. Единственное, чего бы ей хотелось — теплоты и дружеского участия.

Клас прервал эти размышления, подняв ее в воздух и обняв так, что у Тейт затрещали все кости. Она заранее решила до конца стойко вытерпеть процедуру приветствия, но, не удержавшись, громко вскрикнула, почти заглушив его слова:

— Я знаю тебя, моя кровная сестричка. — Поставив ее на ноги, он чуть отступил. — Я скучал по тебе. Ты могла бы помочь мне в объединении Людей Собаки после всего, что натворил Фалдар Ян.

— Я знаю тебя, Клас на Бейл. Мне тоже тебя не хватало. Но, думаю, те, кто поддерживал Фалдара Яна и Ликата, уже во всем раскаялись, — ответила Тейт.

— Это так, но многие тогда сопротивлялись Фалдару и его воинам. Начались споры, оскорбления, погибли люди. За этот месяц у нас было больше поединков, чем я помню за всю свою жизнь. Но сейчас это уже в прошлом, и жизнь понемногу входит в мирное русло. — Он повернулся к спутнику Тейт. — Я знаю тебя, Мэтт Конвей. Я говорил с Гэном этой ночью; он сказал, что твою помощь трудно переоценить.

Они обменялись приветствиями, и Конвей вкратце рассказал о том, что они с Тейт узнали от путешественников и торговцев о южных землях. Клас внимательно слушал его, изредка задавая вопросы. Наконец он произнес:

— Скажу прямо: во время этого путешествия вы будете находиться всего в нескольких днях езды от границ Неизведанного. Даже торговцы называют земли между нами и Косом Пустошами. Однако они не пусты, там есть хищники — люди и животные. Большую часть территории к западу от гор контролирует Кос. Кос — мрачная и неизвестная страна, там пропало много неосторожных путников. А сейчас еще и торговцы рассказывают о войске, двигающемся с востока.

— Не только они. Мы точно знаем, что паломники Церкви тоже встревожены, — добавил Конвей.

Тейт отвернулась, не принимая участия в разгорающейся дискуссии. Несмотря на важность обсуждаемых вопросов и личную заинтересованность, она чувствовала странную рассеянность. Непонятная усталость овладевала ею.

Она наконец-то начала догадываться о том, что же все-таки заставило Конвея бороться за свободу Оланов. Главной причиной была Ти, рабыня, которая привела его в лагерь противников Алтанара. Тейт помнила, как он был потрясен тем, что, став свободной, Ти отвергла его любовь. Конвею никогда не понять того, что было ясно любой женщине.

Как подарок от своего племени, Ти должна была родить королю ребенка. Ти отказалась. За дерзость ее отдали на потеху блюстителям истины. Блюстителями называли дворцовую стражу Алтанара; палачи и изуверы, все до одного. Так прошло несколько лет. Бедная Ти уже не могла любить, даже в награду за спасение.

Если кто и мог помочь ей, то лишь она сама. Говорили, что она присоединилась к команде какого-то корабля, избрав жизнь морского торговца.

Тейт бродила по пристани, глядя, как капитан корабля руководит приготовлениями к разгрузке. Это был коренастый, мускулистый человек небольшого роста, резко отдававший команды. Матросов насчитывалось человек тридцать. Многие были обнажены по пояс, демонстрируя темно-красные и голубые татуировки и многочисленные шрамы.

Наблюдения Тейт прервал громкий окрик капитана.

Небольшой мальчонка буквально вылетел из трюма и, перепрыгнув груду мехов, помчался по палубе. Ему было лет двенадцать. Худой, со слишком большой для тщедушного тела головой, он невольно вызывал участие. Его уши были плотно прижаты к черепу, как будто это помогало быстрее бежать. В тонких чертах лица читалось нечеловеческое напряжение, глаза сверкали, как маленькие маячки. Замызганные шорты и куртка были крайне изношены, представляя собой жалкую пародию на одежду. Мальчишку пробирала дрожь, и Тейт знала, что не от холода. Невольно она сама застыла, как в ожидании удара.

— Что, хозяин? — спросил он.

Капитан поднял руку. Мальчик снова задрожал и попробовал увернуться, но капитан быстро ударил его другой рукой. Тот покачнулся, но устоял на ногах.

— Принеси-ка мне выпить, — лениво процедил капитан.

Мальчик бросился в трюм. У люка он замер, словно зверек, который стоит, оглядываясь, прежде чем спрятаться в норку. Раньше ребенок не подавал вида, что заметил присутствие Тейт, но сейчас его глаза были устремлены прямо на нее. Тяжесть непроницаемого взгляда окончательно сокрушила Тейт.

Ошеломленная, она еще несколько мгновений вглядывалась в открытый люк трюма и, пошатываясь, направилась к Конвею. Она оттащила его в сторону, не замечая, как поражены Сайла и Клас этой грубой выходкой. Тейт решила поделиться своим открытием.

— Этот мальчик… — сказала она, растягивая слова. — Мне надо поговорить с ним.

Услышав ее, Сайла ответила, пока Конвей собирался с мыслями:

— Если ты имеешь в виду кого-нибудь с этого корабля, не советую. Скэны продавали и покупали здесь рабов во времена правления Алтанара. Именно поэтому пристань сегодня так пустынна. Они скверные люди. К тому же я как раз говорила Конвею, что нам всем пора уходить.

— Ты не понимаешь. — Доннаси обращалась к Сайле, но смотрела на Конвея. Дрожа от возбуждения, она потащила его к кораблю. Несколько раз глубоко вздохнув, она обрела наконец некоторое подобие спокойствия и решительно заявила: — Я должна поговорить с ним, Мэтт. Ты знаешь почему. Ты понимаешь. — Это была мольба.

— Что понимаю? Какой мальчик?

Тейт яростно прошипела:

— Мальчик. На корабле. Которого ударил капитан.

— Я его не видел. А где он сейчас? Я не думаю…

Мальчуган снова появился на палубе, неся в большой кружке выпивку для капитана. Тейт отвернулась, наблюдая за ребенком краем глаза, и понизила голос. Хитрая улыбка растянула уголки ее рта.

— Он черный, Мэтт. Мать или отец. Бабушка или дедушка в крайнем случае. Я хочу узнать, откуда он.

Конвей изучающе взглянул на ребенка и, вздохнув, ответил:

— Доннаси, по-моему, это не так. Он немного темнее меня, но намного светлее, чем многие другие. Ты слишком много внимания уделяешь подобным вещам.

Тейт поморщилась.

У нее зашумело в голове, удары крови заглушили хриплые крики, доносившиеся с корабля.

Знакомый образ Конвея расплывался, теряя очертания.

Лицо ее друга сменяло белое невыразительное ничто.

Ее сознание заволакивало туманом.

Привычные голоса просачивались в пустоту. Ненавистные голоса, оставлявшие невидимые неизлечимые раны.

Слова жгли ее горло, слова, которые ей хотелось выкрикнуть ему, чтобы заставить Конвея почувствовать ее презрение. Позор. Хуже того, пусть он узнает, что такое настоящее одиночество. Пусть узнает, на что похожа жизнь, отравленная грязными улыбками, перешептыванием, ухмылками за спиной.

Пусть он узнает, как это больно.

Тогда он хоть немного поймет, почему этому малышу нужна ее помощь. Именно ее. Никто другой не в силах до конца понять его. Никто не сможет понять и ее потребность узнать свои корни. Свою родину.

Глава 4

Рассвирепев, Тейт придвинулась к Конвею.

— Ты хочешь сказать, что я не чувствую своей крови? Или тебя это не волнует? Дело в этом, не правда ли? Здесь в каждом так перемешаны все расы, что осталась только одна — белая. Нет черных? Невелика потеря! Вы-то живете, ваш вид. Вы…

Схватив ее за локоть так сильно, что последнее слово Тейт растаяло в крике боли, Конвей прошипел:

— Заткнись. — Команда была грубой и крайне оскорбительной. — Мы уже говорили об этом. Возможно, где-то остались места, где черные не окончательно ассимилировались. Если так, мы можем наткнуться на них во время нашего путешествия с Сайлой. — Тейт решила закончить этот спор, ярость на ее лице угасла. Конвей также смягчился. — Видишь, я не собираюсь обманывать тебя и говорить, что понимаю твои чувства. Никто не может этого понять. Но я догадываюсь, что тебе плохо. — Он взял ее за руки, стараясь утешить.

Тейт пробормотала:

— Они относятся ко мне, как к наваждению. Хотят узнать, настоящая ли я. Пытаются стереть краску. По крайней мере там, откуда мы пришли… — Она помолчала, упрямо подняв подбородок. — Они сводят меня с ума, Мэтт, но я еще не ослепла. И не отупела.

Выпрямившись, она снова направилась к кораблю. Скрип оснастки парусника напоминал насмешливый хохот. Казалось, что возвышавшийся бушприт, изображающий нападающего морского льва, раскачивается с каким-то злобным весельем. Поднявшись повыше, Тейт разглядела частокол поднятых весел и деревянный барьерчик, скрывавший скамейки гребцов. Он был весь изрезан топорами и стрелами. Два трюма были открыты, и установленные над ними подъемные стрелы извлекали тюки с мехами. Над палубой не было никакого навеса, и Тейт с содроганием подумала о гребцах, которым приходилось переносить суровые зимние штормы на этих открытых всем ветрам скамейках.

Жестокие условия жизни порождали жестокость у выживших.

Тейт схватилась за верхний край борта. Корабль слегка покачнулся, мягко толкнув ее в ответ.

Она окликнула капитана:

— Эй! Я бы хотела спросить кое о чем.

Болтовня моряков стихла. Она собралась с духом:

— Могу я поговорить с мальчиком с вашего корабля? Он вам кому-нибудь родственник?

Матросы захохотали, а капитан подошел поближе, встав напротив.

— Мне говорили, что в стране Гэна Мондэрка живут странные люди. Я слышал о тебе. Ты — черная ведьма. С волшебным оружием. Которая командует мужчинами. — Он подмигнул. — Но меня не пугают базарные сплетни. Мальчик стоил мне шкуры белого медведя. Он не продается.

— Откуда он? — Тейт слышала за спиной взволнованный шепот друзей, но не могла остановиться. Она боролась за того, кто хоть немного напомнил ее род, за человека, который был похож на нее. Какой-то частью сознания она понимала, что в мальчике и в самом деле почти не было негритянских черт.

И все же она была уверена.

Подозвав мальчика, капитан положил руку на его плечо. Тот посмотрел на Тейт.

Она почувствовала, как легкое сомнение понемногу подтачивает ее убежденность.

Капитан шагнул вперед. Тейт отступила, сразу же пожалев об этом, — она попала в ловушку. Тот хотел, чтобы она отступила. Одержав маленькую психологическую победу, он занял положение, с которого можно было ее разглядывать. Жесткие, оценивающие глаза ощупывали ее тело, словно оно было выставлено на продажу, — только гордость не давала Тейт убежать. Наконец, будто бы с невинным любопытством, капитан спросил:

— А ты действительно женщина?

Оскорбление заставило Класа и Конвея выступить вперед, но Тейт жестом попросила их успокоиться.

— Ты сказал, что слышал обо мне. Тогда ты должен знать, кто я, или ты лжешь. Я никогда не слышала о тебе, но знаю, кто ты такой. Ты тварь. Не мужчина и даже не человек.

В ответ капитан поднял мальчика перед собой и начал раскачивать. Мускулы напряглись на его руках. Он держал его за шею, и, когда ребенок открыл рот, раздался лишь невнятный хрип.

Тейт собралась с силами для атаки, но заметила, что капитан держит мальчика за шею указательными пальцами, обхватив большими за голову. Стоит ей пошевелиться, тот просто повернет запястья и сломает ребенку шею. Доннаси поняла, что Скэн пытается поставить ее на место, ожидая, что она будет умолять, а он в ответ просто убьет мальчишку.

Закусив губу, Тейт ждала.

Устав от неудавшейся игры, капитан отбросил мальчика в сторону. Тот плашмя упал на палубу, но быстро собрался и присел, озираясь по сторонам. В его взгляде на хозяина не было покорности.

— Так ты думаешь, что я не мужчина? Проведи со мной ночь, и завтра сможешь поговорить с мальчиком о чем хочешь. Конечно, если ты достаточно женщина, чтобы удовлетворить меня.

Она плюнула, выпрямившись в полный рост. Плевок пролетел, сверкая на солнце, словно серебряная монета, и угодил капитану прямо в лицо. Скосив глаза, пораженный капитан взглянул на пенистую каплю на своем носу, взревел и, вытирая лицо, спрыгнул на пристань.

Тейт отскочила назад. Конвей похолодел, заметив, что она выхватила меч, а не пистолет, и закричал:

— Застрели его! Застрели!

Женщина не обратила на него внимания.

— Мы будем драться на мальчика, — сказала Тейт своему врагу.

— Идет. — Не тратя времени на слова, он начал наступление.

Конвей не знал, что и делать. Она умышленно спровоцировала дуэль и выбрала оружие, дававшее сопернику явное преимущество. У него мелькнула мысль — не поддалась ли Тейт чему-то вроде неосознанного стремления к смерти.

Тейт описала круг и оказалась между капитаном и кораблем. Конвей видел ее сквозь толпу высыпавших на пристань моряков. Мальчик сидел там же, на палубе, весь напрягшись от волнения, как тугая пружина. Какое-то еле заметное движение, отражающее скрытую мысль, мелькнуло по его сосредоточенному лицу. Что бы это ни было, Конвей мог поклясться: происходящее каким-то странным образом забавляет мальчика.

Мэтт поднял пистолет, прицеливаясь в капитана, но вставший перед ним Клас силой опустил оружие вниз. Лицо его было полно страдания, но голос спокоен.

— Она моя кровная сестра, Мэтт Конвей. Наша честь едина. Она вызвала капитана, и я не дам тебе драться вместо нее.

Почувствовав опасность, Скэн замер, бросая подозрительные взгляды то на Тейт, то на ее друзей.

Конвей пытался высвободиться.

— Нет. Ты опозоришь ее, меня, мой народ. Ее жизнь станет бессмысленной. Дай ей возможность драться честно.

Какое-то время они застыли в напряженных позах, — Конвей безрезультатно пытался пересилить Класа. Наконец, опустив руку, Мэтт сказал:

— Слово чести! Если она умрет, я найду способ с тобой рассчитаться, слышишь?

— Слышу. — Печаль сквозила в этих словах. Клас отпустил оружие и отвернулся.

Капитан ринулся в атаку, прорываясь сквозь оборону Тейт. Та пригибалась, уклоняясь от размашистых ударов. Самый мощный из них разрубил бы ее пополам, — было ясно, что Скэн хочет ее убить. Присев, она с быстротой молнии рубанула мечом вверх. Пораженный капитан вскрикнул от боли — кончик клинка распорол ему левый рукав и руку от плеча до локтя.

Конвей широко улыбнулся, но Клас заметил:

— Рана выглядит серьезней, чем на самом деле. Ей нужно быть осторожной.

С искаженным от ярости лицом капитан стал теснить Тейт к берегу. Конвею, Класу и Сайле пришлось торопливо отойти, освобождая дорогу. Моряки заорали, требуя смерти «черной ведьмы».

Резко отпрыгнув в сторону, Тейт избежала длинного колющего удара. Описав полный круг, она с силой опустила меч на выставленную руку капитана. Тот подставил кровоточащее левое плечо. Лишенный силы удар резанул по его правому запястью, но этого было достаточно, чтобы он выронил меч. Капитан неуклюже ударил Тейт израненной левой рукой, мощный толчок отбросил ее в сторону. Пока она восстанавливала равновесие, капитан подобрал свое оружие.

Усталость обжигала легкие Тейт, словно огонь. На подгибающихся ногах она рванулась к своему противнику, почти теряя равновесие под тяжестью меча. Глаза застилали жгучие слезы, и Тейт быстро смахнула их.

Увернувшись и подняв исполосованную левую руку, капитан крикнул:

— Подожди! — как будто моля о пощаде.

Тейт удивленно прищурилась. Капитан оставался в своей нелепой позе.

— Убей его. — Голос Класа был похож на удар хлыста. — Ударь. Ударь.

До противника оставалось лишь полтора шага, но Тейт остановилась и опустила меч.

Движением, лишь немного более сильным, чем судорога, капитан метнул свой клинок.

У Тейт не было ни единого шанса увернуться. Тяжелая металлическая рукоятка ударила ее по лицу, и она инстинктивно подняла к нему руки.

Скэн ударил ее в живот, а потом, когда Тейт сложилась вдвое от боли, коленом в лицо. С печальным звоном выпавший из ее рук меч проскользнул между досками и ушел под воду.

Капитан не спешил. Убедившись, что сил у Тейт хватает лишь на то, чтобы держаться на ногах, он лениво подобрал свой меч.

Клас снова положил руку на пистолет Конвея.

Капитан нанес удар плашмя. Застонав, Тейт покачнулась. Вновь ударив с другой стороны, он вернул ее в вертикальное положение, не давая упасть с пристани.

Еще раз. И еще.

Тейт не падала.

Наконец Скэн ударил ее прямо в лицо правой рукой, все еще сжимающей рукоятку меча. От удара Тейт развернуло в сторону, и она рухнула на пристань лицом вниз. Голова ее свесилась с края причала, а руки упали в воду; колеблющаяся поверхность моря исказила их очертания. Маленькие рыбки яростно бросились на расползающееся кровавое облако, но, не обнаружив ничего существенного, разочарованно расплылись.

Помахав мечом своей команде, капитан крикнул через плечо:

— Прикончить ее сейчас или отдать вам?

Клас с нажимом произнес:

— Ты избил ее. Теперь ты либо пощадишь, либо убьешь ее. И ничего другого.

Разгоряченный победой, капитан повернулся к нему:

— Мы сделаем с ней, что захотим.

Отпустив руку Конвея, Клас проговорил:

— Конвей, я давно не видел оружие-молнию в действии. Если это бесстыдство будет продолжаться, убей его.

Столь строгое соблюдение боевого этикета чуть не вызвало у Конвея истерический смех. Он просто кивнул, сдерживаясь, чтобы не закричать, что убьет капитана, если тот еще раз прикоснется к Тейт.

Она приходила в сознание постепенно, мысли появлялись и покидали мозг, словно волны, скользившие перед ее рассеянным взглядом. Боль нарастала с каждой секундой.

Ей не хотелось умирать. Завтрашний день — все завтрашние дни — ждали ее. Было очень глупо потерять их здесь, на грязной пристани.

Нужно было во что бы то ни стало продолжить поединок, но живот превратился в комок ноющей боли, отнимавшей все силы.

Ей нужно было время. Хоть чуть-чуть. Хоть минуту — совсем немного, по сравнению с целой жизнью. Тейт прислушивалась к каждому удару своего сердца. Драгоценные удары.

Почему он не заканчивает свое дело?

Движение. Под водой. Она заметила его лишь боковым зрением. Что-то в глубине, плывущее не в такт с волнами.

Приближается к ней.

Светлое пятно, увеличивающееся в размерах.

Лицо. Тейт почувствовала ужас.

Она готова была закричать при виде закрытых глаз, надутых щек и развевающихся волос.

Мальчик вынырнул прямо под ней, причем так близко, что она могла поцеловать его, могла разглядеть его замечательные светло-зеленые глаза. Яростно дрожа, он протянул ей руку под водой. С мечом. Собрав все свои силы, Тейт вцепилась в рукоятку.

Мальчик пристально смотрел на нее, медленно погружаясь в воду. Тейт почувствовала, что он разбудил какие-то скрытые силы, дремавшие в ее разбитом теле.

— Отдай ее нам! — закричал один из моряков.

Капитану был незнаком щелчок заряжаемого пистолета, но он настороженно повернул голову к Конвею.

Сжав зубы, Тейт перекатилась на спину и вонзила меч прямо в низ живота Скэна.

Капитан неуклюже дернулся, согнулся и с громким воплем схватился за промежность. Превозмогая боль, он сделал несколько неуверенных шагов, разворачиваясь к Конвею. Лишь тогда тот увидел меч в руке Доннаси и большое пятно, расползающееся по ногам побежденного, сразу поняв, что рана смертельна и Скэну осталось жить считанные минуты.

Подхватив Тейт под руки, Конвей и Клас бросились прочь от пристани, а пораженная команда, лишившись вожака, беспомощно столпилась у тела своего командира. С вершины холма послышались крики — поединок заметили и мчались на помощь. Вскочив на палубу, моряки начали поднимать паруса. Один из них перепрыгнул через лежащего капитана, но, прикинув на глаз расстояние до спускающейся толпы, подхватил поднятую в умоляющем жесте руку и поволок капитана на корабль.

А четверка уже покидала пристань, выходя на дорогу. Конвей держал Доннаси за ноги, Клас поддерживал за плечи. Быстро осмотрев Тейт, Сайла с облегчением сказала:

— Похоже, переломов нет. Она поправится.

Они быстро поднимались в гору, не оглядываясь на отплывавший корабль. Спешившая на пристань толпа сбавила шаг.

— Хорошо, что тебе не пришлось использовать оружие, — угрюмо произнес Клас.

— А надо бы, — ответил Конвей. — Не вижу смысла в том, чтобы кто-то умирал ради чести.

— Не видишь? — казалось, что Клас одновременно и опечален, и удивлен. — Все умирают, Мэтт Конвей. Умереть во имя своей чести, чести своей семьи или друзей — значит умереть с толком; человек выигрывает хотя бы часть своей последней битвы, оставляя после себя добрую память. Любая другая смерть — просто смерть, кроме бесчестья, конечно. На наш взгляд, самая страшная трагедия — это умереть обесчещенным. Но я еще не знал, что ваш кодекс чести требует смерти любого, убившего друга, даже если для этого приходится рисковать собственной жизнью. Ваши обычаи более суровы, чем я думал. — Он внезапно рассмеялся. — Все мы не свободны в своих поступках, не так ли?

— Достаточно, — резко прервала его Сайла. — Тейт может очнуться, и я не хочу, чтобы она слушала эти ваши бредни о войне и битвах. Особенно о вашей чести, этой твари с тысячей лиц, которая живет лишь для того, чтобы убивать.

Мужчины шли молча, понурив головы. Сайла склонилась к Тейт, осматривая ее раны, чтобы никто не видел слез — целительницам не полагалось плакать.

Толпа встречала их как героев, и никто не заметил фигурку, выскользнувшую из воды там, где заканчивалась пристань и начинался берег. Пригнувшись к земле, мальчик мгновенным броском пересек песчаную полосу и нырнул в спасительные заросли. По дороге к холму он перебегал от укрытия к укрытию, появляясь лишь на мгновение ока. Его трясло, и было слышно, как зубы выбивают дрожь. Лицо его посинело от непереносимого холода, но он улыбался.

Глава 5

Свет и тени играли на тщательно прибранной аллее. Прогуливающаяся по ней миниатюрная женщина была целиком поглощена созерцанием их бесконечной баталии.

Ее обычную мантию служительницы Церкви украшали изображения бордовой и белой фиалок, вышитые на левом плече. Мантия была новой, о чем говорили яркие цвета и слегка переливающийся материал. Жрица робко подняла руку, любуясь расшитым краем рукава.

Внезапно из листвы соседнего дерева вынырнули две малиновки и пересекли аллею прямо перед ней; женщина почти почувствовала их прикосновение. Испугавшись от неожиданности, она резко остановилась, пытаясь проследить их полет, но толстые стволы помешали. Деревья были старые, и время постепенно искривило их стройные ряды. Каждое из них спилили чуть выше человеческого роста, оставшиеся ветви горизонтально протянулись между соседними деревьями. Множество переплетающихся между собой зеленых побегов образовывало густой колышущийся свод. Кое-где сквозь ветви проглядывали длинные белые полосы на стволах. Приглядевшись, можно было заметить, что кора в этих местах аккуратно снята.

Священная ивовая роща. Теряя каждую весну строго определенное количество коры, древние деревья неутомимо возобновляли свой покров и поставляли Церкви сырье для одного из самых действенных препаратов. Принятая внутрь настойка ивовой коры была замечательным болеутоляющим, а смешанная с маслом исцеляла раны и ожоги.

Подобно всем остальным священным рощам и садам, эта была расположена в нескольких часах езды от людскихпоселений. Иногда целительницам надо побыть вдали от своих подопечных. Когда бы военные целительницы ни упоминали своих сестер целительниц, они всегда отдавали должное нечеловеческому мужеству, которое последние проявляли перед лицом болезней. По племенам периодически прокатывались страшные эпидемии, уносящие огромное количество людей. Только целительницы не боялись встречаться лицом к лицу с любой напастью, с ошеломляющим спокойствием приводя больных в свои дома исцеления. Однако между собой военные целительницы осуждали почти кощунственную готовность своих Сестер экспериментировать с непроверенными средствами на людях, используя, например, экстракт ивовой коры для исцеления болезней сердца. Никто не решался открыто их осуждать, хотя когда состояние больного становилось все хуже и хуже, можно было усомниться в доброй воле целительниц.

Оглядевшись, Ланта вспомнила, что ее приход сюда не был связан со служением Церкви. Она улыбнулась своим мыслям. Новопровозглашенная Жрица Фиалок Ланта — гордая, застенчивая, счастливая и напуганная — пришла сюда не за целебными растениями, а чтобы услышать эту мягкую тишину, почувствовать густой запах земли, увидеть, как все здесь заново раскрывается навстречу жизни. Развесистые деревья создавали свой неповторимый мир. Она вновь дотронулась до вышитых фиалок, вспоминая волнения того момента, когда Гэн Мондэрк говорил настоятельнице обители Фиалок, что Жрица Ланта заслужила благодарность Мурдата, Правителя Трех Территорий. Он ходатайствовал о ее повышении.

Она непроизвольно откинула голову, но почти сразу же приняла прежнее положение, оглядываясь вокруг. Жрица не хотела, чтобы кто-нибудь увидел ее нескромный восторг по поводу нового назначения.

Она заметила деревянную скамью — самое подходящее место для того, чтобы в одиночестве предаться размышлениям. Если для обычного человека сиденье было просто велико, то для Ланты оно казалось гигантским. Подобрав под себя ноги, она вжалась в спинку; теперь ее очертания почти сливались с толстыми кедровыми досками.

Даже радость от получения нового звания не смогла полностью развеять ощущение бесцельности существования, овладевшее ею в последние недели. Начало весны наполнило ее какой-то неудовлетворенностью, о причинах которой она никак не могла догадаться. Приступы апатии, перемежавшиеся периодами бурной деятельности, раздражали окружающих и сбивали ее с толку.

До сих пор Ланта не хотела пользоваться медитацией для того, чтобы сосредоточиться на этой проблеме. Все Жрицы изучали технику песнопений, вызывавших состояние транса. Возникающая в результате умиротворенность была настолько приятна, что Церковь предостерегала от использования этого метода. Ходили зловещие слухи о Жрицах, порабощенных возможностью в любой момент забыться в спокойных волнах внутреннего счастья.

Была и еще одна причина бояться транса, этого вероломного друга.

Ланта была провидицей, и в тот момент, когда она заставляла себя закончить медитацию, в ее сознание проникали иногда чудесные, иногда ужасные вещи, ранее сокрытые завесой времени. Затем приходили послания, то искрящиеся счастьем, то глубоко трагичные.

Некоторые называли ее благословленной. Настоятельница звала ее «наш дар» и яростно сражалась за то, чтобы оставить в обители, отклоняя все предложения Дома Церкви призвать Ланту туда. Иногда Жрице казалось, что лучше быть проклятой в Преисподней, чем существовать в атмосфере всеобщего молчаливого опасения.

Сейчас ей необходимо было сделать выбор. Входя в транс, она рисковала душевным здоровьем. Но все же Ланта считала, что это единственный способ узнать причину своей нервозности.

Сменив несколько положений, она наконец удобно устроилась на скамье. Сложив руки, свободно свесив миниатюрные ноги с высокого сиденья, она отключилась от восприятия внешнего мира, погрузившись в спокойное море собственных переживаний. Ее черты постепенно смягчались, пока полностью не расслабились. Как ни странно, ее лицо не было бесстрастным. Наблюдатель сказал бы, что она не ушла от мира, а презрела его. Пульс спокойно бился на висках и шее. Ее спокойствие было каким-то настороженным, словно сон маленькой птички, всегда готовой взлететь в случае опасности.

Правая рука Ланты плавно опустилась на скамью. Пальцы на ней были согнуты, словно лепестки увядающего цветка.

Сознание сопротивлялось ее усилиям. Ее мысли носились от образа к образу, ни на чем не останавливаясь и не давая сосредоточиться.

Кто-то еще находился в роще.

Встревожен, как и она. Воздух трепетал в такт чьим-то чужим напряженным мыслям.

Ланта открыла глаза. В первую секунду, пока зрение еще не сфокусировалось, ее удивила ярко-изумрудная зелень, неуместная среди салатовых побегов ив. Вглядевшись, Жрица узнала подкладку мантии настоятельницы Фиалок. С ней был незнакомый мужчина.

Тщательно отмеряя шаги и напряженно держа костлявую спину, старая женщина не спеша подходила к Лайте с улыбкой, всегда вызывавшей у нее ассоциацию с раскрашенной маской. Позади настоятельницы виднелись бегущие по небу дождевые облака, обрамленные ивовыми ветвями. Картина напомнила Жрице гобелен в обители. Настоятельница любила стоять перед ним при обсуждении дисциплинарных вопросов. Он иллюстрировал следующие строки из Завета Апокалипсиса:

«Жизнь есть огонь, поглощающий каждого из нас, и только огонь очищает нас и возрождает к новой жизни. Зло может таиться в любой вещи, но пламя очистит и освободит ее дух».

Гобелен оставлял мрачное впечатление — большую его часть занимали крутящиеся клубы дыма и обуглившиеся останки деревьев и зданий. Кое-где виднелись ярко-красные и желтые языки пламени, уничтожавшие то, что уцелело.

Ланте не нравился гобелен. Она не любила цитаты, хотя никогда и не признавалась в этом, зная, что ее ждет по меньшей мере осуждение сестер.

Жрица поднялась, чтобы приветствовать подходящих.

Не отвечая на приветствие, настоятельница проговорила:

— Это вестник, от Сестры-Матери ко мне. Ты должна выслушать его.

Ланта внутренне содрогнулась. Чем она могла привлечь внимание Сестры-Матери?

И вестник? Некоторые слова заставляют людей волноваться. Будучи узкой, ограниченной группой, вестники были для большинства людей единственным способом общения на больших расстояниях: ведь письменность считалась нечестивым искусством. Они были дороги. И неприкосновенны. Если на вестника каким-то образом оказывали давление, либо ему предлагалась взятка, то провинившееся племя лишалось возможности пользоваться их услугами до тех пор, пока виновные не были наказаны и вестники не были удовлетворены. Обычно они никогда не разглашали переданные им сообщения, но сразу же распространяли сведения о преступивших этот закон. Это была жестокая месть. Потеряв возможность общаться с соседями, обидевшее их племя становилось слепым, немым и глухим. Не имея возможности заключать военные союзы, оно оставалось в изоляции, и требовалось немного времени, чтобы такое племя пало.

Вестников не любили, но уважали. Мужчина удостоил Ланту злобной улыбкой, которую тщательно скрыл от повернувшейся настоятельницы, что отнюдь не улучшило мнение Жрицы Фиалок об этих людях.

Приподняв мантию, старшая и по возрасту и по рангу женщина заняла скамью, обмахиваясь краем мантии. Быстрая смена цветов — ярко-зеленой подкладки и фиолетовой внешней отделки — напоминала трепетание крыльев бабочки. По команде «Говори» посланник начал. Как и полагалось, он имитировал голос своего «клиента». Ланта была потрясена старческим, надтреснутым голосом и женской интонацией произносимых слов. Она боялась оглянуться, опасаясь увидеть там саму Сестру-Мать.

— Ты услышишь мои слова через год после смерти Единственной, провидицы из провидиц. На правах нашей возлюбленной Сестры, ты, настоятельница обители Фиалок Олы, имеешь честь послать Жрицу Ланту в Дом Церкви. Мы проверим, может ли она занять место нашей усопшей Единственной. Ощути нашу радость от предвкушения прибытия Ланты, сравнимую, как мы знаем, лишь с твоей радостью оттого, что на нее пал наш выбор.

Скрипя зубами, настоятельница произнесла:

— Мы гордимся тобой, дитя мое. Единственная из нас, Избранная. Наш дар, о котором теперь узнает и сама Сестра-Мать. Ты принесешь славу обители.

Ланта пробормотала полагающиеся слова благодарности. Та продолжала:

— Мы отменим все твои обязанности. Готовься к дороге. Я думаю, что тебе следует помолиться в уединении. Гордыня может овладеть тобой.

— Да, настоятельница. — Скрывая неловкость, Ланта воспользовалась катехизисом: — Мы все Избранники Сестры-Матери. Она наше прошлое и будущее.

Поднимаясь и оставляя ее, настоятельница похлопала свою воспитанницу по голове. Массивный, двухпальцевый золотой перстень с аметистом больно стукнул по макушке. Ланта почти хихикнула — даже символ высокой церковной власти таил в себе скрытые опасности.

Настоятельница добавила:

— У посланника есть еще дополнительные сообщения для нас, касающиеся всей Церкви Олы. Мы проведем общее собрание после ужина.

Ланта быстро попрощалась с уходящими. Дом Церкви. Сестра-Мать. Причина ее собственной общей слабости.

У нее не было будущего на Трех Территориях. Причем не было никогда. Во времена короля Алтанара здесь разворачивались репрессии, интриги и ответная борьба в защиту Церкви. Это добавляло жизни остроты и переживаний, но не смысла. Сейчас, когда власть над Тремя Территориями сосредоточилась в руках Гэна, мир дает Церкви возможность расти и лучше служить людям. Настоятельница Фиалок всегда стремилась захватить побольше власти. Она могла оказаться способна на союз с некоторыми баронами, тайно желавшими возвращения Алтанара.

Ланта поспешно осенила себя Тройным Знаком, защищаясь от гнева Вездесущего за нечестивость. Или невежливость.

При Гэне установился мир, и это было очень важно. Жрица Фиалок Ланта приложила бы все усилия для того, чтобы он сохранился. Однако настоятельница будет продолжать ее использовать. Если Ланта будет успешно выполнять возложенные на нее поручения, она может надеяться на занятие места настоятельницы Фиалок в отдаленном будущем. Если старая интриганка не перехитрит собственную смерть.

Ланта совершила один Тройной Знак, уныло подумав, что нуждается в сильнодействующем средстве, чтобы избавиться от подобных мыслей. Может быть, ей поможет продолжительная молитва после ужина.

Она уселась на скамью, вновь откинувшись на спинку и обхватив себя за плечи.

Чужое сознание, встревоженное и возбужденное. Оно все еще здесь.

Первые несколько слов незнакомый голос произнес так тихо, что Ланта испугалась, что это уже Видение. Ее передернуло, как от холода. Однако, когда голос раздался снова, она поняла, что он принадлежит человеку.

— Не оборачивайся, Жрица Ланта. Я не хочу, чтобы меня увидела ты либо кто-то иной. Наша встреча должна остаться тайной.

Женщина. Вперив взгляд прямо перед собой, Ланта спросила:

— Кто ты? И почему ты так уверена, что за нами не наблюдают?

Прошелестевший смех был похож на звук, который раздается, когда мышь пробегает по высохшей траве.

— Это моя работа… вернее, мой образ жизни — оставаться невидимкой. Фиалка всегда пышнее расцветает там, где ее никто не может увидеть. Я должна передать послание от хранительницы твоего Ордена.

— От хранительницы? Лично? У тебя есть дозволение моей настоятельницы? Ты еще один вестник? — Поток вопросов, которые начала источать Ланта, был довольно грубо прерван.

— Этот чванливый дурак? Ты оскорбляешь меня. Я ехала с ним наперегонки. Начавшиеся снегопады вынудили нас сделать остановку, но я выбралась первой. Я буду говорить только с тобой. Слушай. Церкви грозит опасность, страшнее которой не было со времен уничтожения Учителей. Огромная армия собирается на востоке. С каждой победой она становится все сильнее и сильнее. Она распространяется, захватывая все новые территории и проповедуя культ Луны. Для того чтобы спастись, Церковь не должна упускать ни одного удобного случая, не пренебрегать никаким оружием. Ты все поняла?

— Да. — Ланта с трудом узнала свой голос.

Невидимая рассказчица продолжала:

— Наша хранительница, наставница наших душ, обеспокоена действиями Жрицы Роз Сайлы. Ее поиски легендарных Врат можно рассматривать как святотатство. Врата лишь слух, детская сказка, и ничего более. Это действительно так, но почему хранительница Ордена Ирисов не запретила эту бесполезную трату времени? Хранительница Ордена Фиалок подозревает заговор. Она опасается, что Сестра-Мать откажется от переговоров с человеком по имени Каталлон, вождем новых сил. Церковь должна заманить это зло в ловушку и лишь затем уничтожить его.

Ланта судорожно сглотнула, борясь с подступающей тошнотой.

Раскол Церкви.

Рассказчица смолкла в ожидании вопросов.

Наконец Ланта заставила себя задать вопрос, который ее больше всего интересовал:

— Так чего же хочет хранительница?

— Да… — Неожиданное облегчение, которое услышала Ланта в глубоком вздохе, удивило ее, но не успела она еще задуматься над его причинами, как голос продолжил: — Мне говорили, что ты так же послушна, как и… одарена. — Собеседница сделала паузу между последними двумя словами, гнетущая тишина которой заставила волоски на шее Ланты вздыбиться. Затем голос продолжил: — Ранее ты помогла Сайле, Жрица. Она доверяет тебе. Согласно распоряжениям Сестры-Матери ты отправишься в Дом Церкви. Сопровождай Сайлу. Все, что она знает либо узнает о Вратах, должно стать известно тебе. Хранительница Ордена Фиалок должна обладать этим знанием, как и заблудшие, вставшие на путь интриг сестры из Ордена Ирисов.

Прекрасно сознавая бесполезность вопроса, Ланта спросила с деланным подозрением:

— Но я даже не знаю, с кем разговариваю.

Над головой Ланты откуда-то сзади появился кулак. Рукав мантии слегка поднялся вверх, обнажив запястье, на котором был надет плетеный золотой браслет, каждая ячейка которого крепко держала несколько маленьких аметистов сферической формы. Такое украшение имели право носить лишь высшие Жрицы Ордена Фиалок, и Ланта была уверена, что оно было показано ей не случайно. Кулак, видный ей лишь краем глаза, раскрылся, и из него выпал какой-то предмет. Он стал описывать круги всего лишь в дюймах от ее носа, удерживаемый на массивной золотой цепи. Его движение замедлилось, и Ланта судорожно глотнула воздух, узнав предмет. Ее собеседница тихо усмехнулась:

— Ты слышала о Камне Истины? Так смотри и укрепляйся в вере. Вглядись внимательно, дитя мое, и узнай, кому служишь. Узри наше сердце.

Это был крупный необработанный аметист неправильной формы, имевший лишь одну отполированную поверхность. Ланта никогда не слышала о том, чтобы он покидал Дом Церкви, поскольку считался главным талисманом Ордена. Как только тот перестал раскачиваться, она сосредоточила все свое внимание на его безупречной шлифовке. Взгляд Жрицы погрузился в камень, и вскоре, проникая все глубже и глубже, она обнаружила, что какое-то невидимое течение подхватило ее и уносит к сверкающей мистической точке в центре аметиста. Это было совершенно невероятно, но полностью совпадало с тем, что Ланта знала из преданий об этой реликвии. Часть ее сознания, еще способная к сопротивлению, говорила, что это лишь игра света в кристалле. В центре она наконец увидела, или скорее даже почувствовала, крест, святейший и в то же время самый запретный символ всей Церкви. Мужчины воспользовались им для убийства Единого в Двух лицах и были навечно опозорены своей кровожадностью. Ни одной женщине не позволялось даже упоминать это имя или крест. Само существование Камня Истины создавало серьезную угрозу для всей обители Фиалок.

Она моргнула.

Камень, цепь и рука пропали. Не успела Ланта повернуться, как невидимая собеседница предостерегающе зашипела на нее. Жрица снова опустилась на скамью со словами:

— То, что ты от меня требуешь, невозможно. Как я смогу убедить Сайлу разрешить мне сопровождать ее? Или как я смогу передать донесение для хранительницы? Или она хочет, чтобы я воспользовалась для этого Видением? Но я не могу…

— Следуй данным тебе указаниям. Все остальное приложится. Никогда никому не рассказывай о нашей встрече. А теперь слова самой хранительницы: «Если ты не выполнишь нашего поручения, Фиалки найдут способ изгнать тебя из своих рядов. Ты будешь жить, но лишь для того, чтобы служить уроком тем, кто пренебрегает нуждами Церкви. Твоя жизнь превратится в нескончаемую молитву о прощении». Я достаточно ясно выражаюсь?

— Да. — Ланта с трудом узнала свой голос.

На все, чему ее учили о святости и единстве Церкви — ее матери и семье — легла тень сомнения.

Всего лишь одно слово пробралось в ее сознание и осталось в мыслях, придавая всему зловещий оттенок.

Предательство.

Глава 6

Стоя рядом с лошадью, Сайла с улыбкой наблюдала за тем, как ее маленькая спутница осторожно спускалась на землю. Сложный маневр завершился прыжком, который можно было принять и за падение. Когда миниатюрное личико повернулось к Сайле, та попыталась спрятать улыбку, но Ланта заметила ее старания и ответила заливистым смехом.

Сайла извинялась, как могла.

— Я знаю, Ланта, это нехорошо, но удержаться от смеха было невозможно. Никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь так слезал с лошади.

Ланта приняла оскорбленный вид, выпрямившись в полный рост. При этом ее голова оказалась на несколько дюймов ниже подбородка Сайлы.

— Маленькая стрела побеждает большого тигра.

Не скрывая недовольства, Сайла огляделась вокруг.

— Не надо шуток насчет тигров. Помощь слишком далека, и такой юмор может быть опасен.

Ланта беспечно отмахнулась.

— Их скорее встретишь среди зарослей кустарника, чем в старом лесу. — Она указала на бесконечные стволы массивных деревьев. Женщины спешились на ровном участке дороги, уходящей далеко на юг. Мохнатые ветви переплетались между собой, образуя густой зеленый свод; солнечный свет, проходя через него, превращался в бледное мерцание. Воздух был так насыщен резким запахом смолы и перепрелой хвои, что казался жидким. Когда лошади заржали, то звук как бы застыл на месте, окруженный со всех сторон тишиной.

Нависающий густой лес на самом деле лишь подчеркивал гнетущее состояние, овладевшее Сайлой. Ланта была не лучшей спутницей, хотя в этот день никто из служителей Церкви не мог быть спокоен. Вестник встревожил всех. Церковь учила своих Жриц подмечать неосознанные движения и манеры, с помощью которых можно узнать о самых тайных мыслях любого человека. Кроме того, они хорошо научились скрывать собственные чувства. Сайла чувствовала себя неуютно, так как беспокойство Ланты было совершенно явным.

Конечно, если та не притворялась расстроенной, преследуя какие-то свои цели. Эта мысль настораживала больше всего.

Ощущение того, что разворачивается какая-то странная и непонятная игра, чувствовалось при встрече с самого начала. Сайла решила форсировать события.

— Ты меня удивляешь. Когда я заговорила о тиграх, то ты просто отмахнулась, как будто они не представляют ни малейшей опасности. Однако тебя нельзя было назвать спокойной, когда ты настаивала на встрече.

Пришел черед Ланты обеспокоиться.

— Я действительно выглядела озабоченной? Это мог заметить кто-то еще?

— Кто мог заметить? Мы же были одни. — Сайла еще раз бросила быстрый взгляд вокруг. — Так же, как и здесь. А почему такая секретность? Это из-за того, что тебя вызвали в Дом Церкви?

— Ты только представь себе, что теперь люди будут из вежливости называть меня «та, которая видит». — Судорожная улыбка исказила ее черты.

Темп их странной игры убыстрялся.

— Если ты уже готова к путешествию, то можешь отправляться с нами. Так будет безопаснее.

Ланта быстро кивнула. Ее темно-зеленые глаза, напоминающие окружавший женщин лес, в упор смотрели на Сайлу.

— Вестник рассказал настоятельнице Фиалок о кочевниках и их предводителе, Каталлоне. — Ланта набрала побольше воздуха. Когда она заговорила, ее взгляд скользнул мимо Сайлы, к дальним деревьям. — Вестник сказал, что никто из его гильдии не собирается путешествовать поблизости от кочевых племен, и потому охотно рассказал все, что о них знает. Он говорил о том, что несколько лет назад в Дом Церкви пришел торговец, рассказавший о молодом государстве кочевников, образовавшемся на востоке и юге. Сестра-Мать предоставила моей настоятельнице честь наставить их на путь истины и исцеления. Было послано пять Жриц, три целительницы и две военные целительницы. Наши сестры были приняты с почетом и отправили вестника, поведавшего нам об этом. Когда пришло время, Сестра-Мать, как обычно, послала им замену. Сестры прибыли одновременно с началом военных действий. Несколько месяцев они скакали на восток, пока наконец не встретили пять Жриц из первой группы, которые отказались вернуться в Дом Церкви. Не указывая причины, они просили покинуть эти места и никогда не возвращаться. Сестра-Мать послала еще одну экспедицию. К тому времени, как торговец принес вести о них, прошло уже два долгих месяца. — Ланта как-то неловко подняла руку, не глядя на поводья. Она сжала их так, что побелели костяшки пальцев. — Вождь кочевников, Каталлон, передал через торговца ящик для Сестры-Матери. Подарок, как он сказал. Сестра-Мать открыла его в присутствии советниц и хранительниц всех Орденов — Фиалок, Ирисов, Лилий, Незабудок — и всех остальных. Там была соль. Они решили, что это символ, как наше весеннее подношение Единственной. Затем Сестра-Мать высыпала ее на стол. В ящике оказалась голова. Хорошо сохранившаяся. Одной из нас.

В первое мгновение Сайла была настолько оглушена словами Ланты, что даже не могла отреагировать. Все еще не веря, она прошептала:

— Нет, нет. — Возмездие было неизбежно. Это знал каждый.

Ланта продолжала:

— И еще там была записка. Зажатая между ее зубами. В ней говорилось, что две сестры из первой группы еще живы и что Церковь обречена. Каталлон уничтожит ее. — Она остановилась. — Танцующие-под-Луной, Сайла. Каталлон уничтожает всех, кто пытается сопротивляться, и присоединяет к себе всех, кто поддерживает и принимает культ Луны. Записка гласила: «Там, где проходит Каталлон, живут лишь его последователи». — Ярко-розовый кончик языка Ланты подрагивал, резко контрастируя с пересохшими бескровными губами.

— Что происходит? Почему это скрывают от всех?

— Страх. Дом Церкви парализован. Одни советуют Сестре-Матери попытаться установить хоть какое-то подобие мира с Каталлоном, рассчитывая, что наше мастерство в исцелении ран и болезней постепенно сделают нас незаменимыми. Другие требуют любой ценой оказать врагу сопротивление. Церковь раскололась.

— Раскололась? Раскололась? Церковь едина, сейчас и всегда! Мы можем бороться друг с другом, но мы — одно целое.

— Нет. Ставки слишком высоки. Если Церковь выберет неверный путь, она умрет.

— Почему я ничего не слышала об этом?

— Танцующие-под-Луной знают о расколе в Церкви. Сестра-Мать наложила запрет на любые разговоры на эту тему вне Дома Церкви. Однако даже сейчас Жрицы обеих партий разъезжают повсюду и требуют правителей поддержать ту или иную сторону. Танцующие-под-Луной охотятся за ними.

Сайла заколебалась. Не ловушка ли это? С целью отпугнуть ее от поисков? Или заставить принять одну из сторон? Ланта была Фиалкой, точно так же, как и Жрицы, посланные к Каталлону. Довольно очевидно, что Фиалки хотят заполучить силу Врат.

На какое-то мгновение Сайла испугалась маленькой женщины и ее неведомой силы. Однако это быстро прошло. Ланта была другом. Сестрой. Она внимательно вгляделась в крошечное личико в надежде, что это прогонит прочь ее страхи.

Не отводя взгляда, Ланта произнесла:

— Я не знаю больше никого, способного на то, что сейчас сделала ты.

— Сделала? Что же я сделала?

— Выдержала мой взгляд. Ты никогда его не боялась. Ты доверяешь мне.

— Не думай обо мне так хорошо. — Сайла улыбнулась. — Я знаю, что тебе необходимо войти в состояние транса, чтобы получить Видение.

— Все это знают. Но они не смотрят мне в глаза. Избегают дотрагиваться до меня. Ты можешь себе представить, что происходит, когда я касаюсь кого-то? — Рискнув, Ланта неожиданно резко протянула руку.

Сайла замешкалась, но не из-за боязни прикоснуться к своей спутнице, а захваченная борьбой эмоций, раздиравшей ее подругу.

Она взяла руку Ланты. Маленькая женщина отдернула ее. Несколько мгновений она вглядывалась в возвышавшуюся над ней Сайлу. Ее голос дрожал.

— Когда-то давно я солгала Алтанару о том, что я увидела в твоем будущем. Я спасла тебе жизнь. Сейчас я прошу ответной услуги. Я доверяю тебе всей душой.

Сайла кивнула. Ее пульс участился. Беседа снова круто сменила тему, и Жрица растерялась. Слишком много предметов разговора, слишком много неясностей.

Тем временем Ланта продолжала:

— Хранительница Ордена Фиалок поручила мне сопровождать тебя в твоих поисках. Я предлагаю тебе свои услуги и обязуюсь делать все, чтобы помочь найти Врата.

Сайла с облегчением вздохнула.

— И это все? Плата за то, что ты сделала для меня? Хранительница мало разбирается в сделках, мой друг. Я согласна просто из удовольствия разделить твою компанию.

Резкий смех Ланты разорвал тишину леса.

— Моя настоятельница разбивает себе колени в постоянных молитвах о том, чтобы я была избрана Единственной и дала ей возможность приблизиться к власти в Церкви. В то же время, если ты найдешь Врата, то все, что ты о них узнаешь, должен узнать и Орден Фиалок. В первую очередь.

Сайла вспыхнула.

— Я ищу Врата для всей Церкви, для всех женщин. Мои поиски будут тайными. Никто не вправе решать, как использовать то, что я найду. Я могу решить твою проблему: не иди со мной.

Ланта в мольбе протянула к ней руки. Горькое, вымученное высокомерие ушло, уступив место безнадежному отчаянию.

— Я должна. Я должна сообщать о тебе. Или стать отступницей. Ты единственный человек, который никогда не считал меня ведьмой. Пожалуйста, пожалуйста, не говори им. Хотя если ты сделаешь это или откажешься взять меня с собой, я пойму тебя. Я надеюсь, что я достаточно сильная для этого. Я знаю, что поступила правильно, предупредив тебя. Я только хочу…

Обняв, Сайла крепко прижала ее к себе. Их тела соприкоснулись, и Сайла не смогла найти слов, чтобы описать свои ощущения. Не то чтобы это были страх или опасение. В большей степени предчувствие чего-то, что может угрожать. Оно было сродни тому странному выражению в глазах зверя, который смотрит на огонь.

Ланта не была огнем. Она была человеком, другом, который, как она сказала, доверил ей свою жизнь.

Сайла помогла ей поставить ногу в стремя и сесть в седло. Затем вскочила на свою лошадь и присоединилась к Ланте, направляющейся назад в Олу. Всю дорогу Сайла размышляла.

Церковь воюет сама с собой! Непостижимо!

Жрицы Роз ее исканиям пытаются помешать и тщательно следят за ней. Орден Фиалок. Жадные, плетущие зловещие заговоры умы, ждущие ее первой ошибки. Неужели все они? Есть ли среди них неизвестные друзья? Кто же?

Ланта.

В ее мысли проникло легкое сомнение. Сайла представила его извивающимся, постепенно растущим, словно гусеницы, что живут в полых стеблях тыквы. Хотя они поедают растение вдали от цветка, со временем оно теряет способность питать свои плоды. Только начавший формироваться плод гниет, превращаясь в скользкую гнилую массу задолго до того, как кто-нибудь догадается о болезни.

Сайла почувствовала раздражение.

Если бесстыдный подарок Каталлона сопровождала записка, то не написала ли ее другая Жрица? Фиалка. Почему Ланта не упомянула об этом? Был ли раскол Церкви настолько глубок, что убийство стало лишь еще одним оружием. Мог ли Орден Фиалок требовать мирного соглашения, тайно ища альянса?

Ланта. Что может заставить жертву сильнее поверить тебе, чем «признание» собственной слабости и затем мольба о понимании и милости?

Все эти эмоциональные проявления внутренних страданий — не фальшивы ли они?

Где же правда? И сказала ли Ланта хоть часть ее?

А как насчет Тейт и Конвея? Почему они все время так уклончиво отвечают на любые ее вопросы?

К кому она сможет прийти за поддержкой во время своих поисков, в час, когда ею овладеют сомнения, когда ее силы будут на исходе?

Кому она вообще может доверять?

Глава 7

— Разобьем лагерь на западном склоне.

Алтанар дернул за уздечку, заставив коня сойти с тропы, а затем резко остановил его. Джонс встал прямо за ним, его лошадь даже слегка подтолкнула коня бывшего короля. Животное ступило на покрывавший склон зеленый ковер, кое-где украшенный можжевельником. В тянущейся на восток бесконечной степи, полной опасности, они никого не заметили. На западе круто поднимались Горы Дьявола. Джонс заканчивал осматривать расстилающиеся под ними земли, когда крупная сорока, тяжело размахивая белыми крыльями, испещренными черными полосами, тяжело улетела прочь. Как бы следуя мерам предосторожности, предпринимаемым Джонсом, она быстро скрылась среди разлапистых елей.

Джонс расслабился. Ему нравилось здесь. Воздух, насыщенный запахом можжевельника и резким ароматом каменистой почвы, придавал сил. Такой чистый! Взор проникал всюду, охватывая бесконечные просторы и белые шапки горных вершин, которые, становясь все мельче и мельче, постепенно превращались в цепь холмов, окаймлявшую даль горизонта. Эта земля тянулась, пока не начиналось то, что эти дикари называли Великим морем. Именно отсюда он и отправился когда-то, неся людям спасение, в котором они так нуждаются и которое он может им предложить.

Только он понимал. Это было его единственной мыслью.

Алтанар продолжал жаловаться.

— Какой здесь колючий ветер. В нем чувствуется снег. Мы не должны были забираться так далеко вверх по течению Матери Рек, прежде чем повернуть на юг. Нам надо сейчас же вернуться и попробовать найти безопасный путь назад, на запад. — Он посильнее закутался в тюленью парку, выглядывая из глубины капюшона, словно загнанный в нору барсук. Было заметно, что когда-то роскошная меховая одежда испытала все тяготы продолжительного путешествия. В местах, где локти терлись о бока, мех совсем вылез. Парка была грязной, шов на одном плече разошелся. И затейливо вышитые сапоги, начинавшиеся как раз там, где заканчивалась верхняя одежда, являли собой жалкое зрелище, усугублявшееся глубокими натертыми стременами полосами.

Джонс сделал большой глоток из своей фляги. Гладкая пластмассовая поверхность резко контрастировала с колючей курткой из бело-коричневой шкуры и серыми домоткаными брюками. Когда он распахнул куртку, доставая носовой платок, показался серый амулет на серебряной цепочке. Авангард отряда — семь из четырнадцати хорошо вооруженных людей — подъехал и занял место рядом с ним. На них была такая же грубая одежда, что придавало им первобытный вид. У большинства куртки, покрытые подозрительными пятнами, были сшиты не по размеру, а дыры залатаны на скорую руку. Воины все еще носили обрывки своей когда-то белой формы, выдававшие в них блюстителей истины. Сейчас материал был изодран в клочья и настолько испачкан, что наводил на мысль о попытке избавиться от позорного прошлого.

Один из мужчин заметил случайно показавшиеся у Джонса диск и вздрогнул. Его рука поднялась вверх, и он дотронулся до лба согнутым указательным пальцем. Это было первое движение Тройного Знака. Он побледнел, заметив пристальный взгляд Джонса. Воин быстро опустил руку к брови, как будто хотел почесать ее.

Джонс моргнул и попытался изобразить участие. Поскольку все уже было в прошлом, он бросил быстрый взгляд на Алтанара. Этот дурак ничего не видел. Еще бы. С того времени как они покинули Олу, лишь на день опередив отряд Гэна Мондэрка, ему становилось все хуже и хуже. Хотя бывший король продолжал изредка рявкать свои идиотские распоряжения. Дурак. Люди понимают, кто их настоящий вождь.

Но все же имя Алтанара объединяло этих отщепенцев. Отсюда можно было извлечь урок, и Джонс сказал себе: если придется зависеть от желания людей отдать за тебя свои жизни, сперва позаботься о том, чтобы они были либо полностью скомпрометированы в глазах других людей, либо целиком преданы тебе.

Преданность — удел дураков.

Борьба за собственные интересы есть первичный и основной инстинкт человека, а его естественным проявлением является предательство. Нормальный человек понимает, что окружающие ничем от него не отличаются; они хотят, чтобы их купили, и предадут, если это будет выгодно. Такой человек защищает своего вождя, потому что знает, что все будут против него в случае падения хозяина. Такой человек ничего не знает о тех, кто всегда наблюдает за ним, готовый немедленно сообщить кому следует, если его преданность пошатнется.

Это были идеальные, вечные отношения.

Защитники Алтанара никуда не могли уйти от своего хозяина. По крайней мере, до сих пор.

В один прекрасный день их будут сотни, нет, тысячи. Они будут носить доспехи с золотой отделкой и…

Толчок справа прервал поток мыслей Джонса.

Говорил Алтанар.

— Ты слушаешь меня? Я сказал, что возле моря климат мягче.

— И в каждом лесу есть глаза, разыскивающие нас.

— А здесь это невозможно?

Джонс вздохнул. Всего лишь несколько месяцев назад сарказм Алтанара был резким и ядовитым. Сейчас это было раздраженное нытье старой женщины, жалующейся на остывший чай. Джонс позаботился о том, чтобы его ответ выглядел убедительно.

— Здесь нас тоже могут заметить. Однако это менее вероятно, и к тому же мы не так зависим от больших дорог. Издалека нас можно принять за обычных охотников.

Алтанар согласился с его доводами. Он сильно пришпорил лошадь, которая, испугавшись, почти выкинула его из седла резким прыжком. В ответ хозяин ударил ее кнутовищем по голове. Лошадь была одним из тех выдрессированных животных, которых они украли у Людей Реки, но унижения, причиненные ей Алтанаром, заставили ее забыть о дрессировке. Встав на дыбы, она грациозно изогнула спину. На неестественно прямых ногах животное совершило несколько головокружительных прыжков, заставив Алтанара хвататься за нее разве что не зубами. Раздался его испуганный крик.

Джонсу никогда бы даже в голову не пришло спасать его. Он не был искусным наездником, и любой намек на ярость со стороны лошади повергал его в панику. Он неосознанно поднес руку к голове. Ледяные пальцы, забравшиеся под меховую шапку, дотронулись до горячего, пульсирующего кругового шрама.

Отметка Сайлы. Именно здесь она вскрыла его плоть, извлекая осколки черепа, разбитого камнем варвара. Обнажила его мозг.

Она. В его голове. Ухмыляющиеся, нечестивые глаза, следящие за его мыслями, наблюдающие, как ужас и агония играют на таких уязвимых серых складках и ямочках. Мягкие, знающие руки; пробующие на вес, трогающие его мысли, играющие с его мечтами. Его тайнами.

Он представил ее под обрушивающимися, рвущими копытами коня Алтанара.

Охранник скакал на помощь. Бывший король отблагодарил его, прыгнув к нему и выбив из седла. С глухим звуком они вместе рухнули на землю, но Алтанар оказался наверху. Он сразу же вскочил, трясясь от запоздалого испуга и яростно жестикулируя.

— Прикончить ее! Она пыталась меня убить.

Кое-кто из приближающихся всадников потянулся к висящим за спиной лукам, но ни один не исполнил приказ. Тем временем лошадь успокоилась, то ли наконец осознав, что свободна, то ли почувствовав ярость Алтанара.

На мгновение Джонс задумался о том, почему охрана замешкалась. Он понял причину, увидев, что упавший спаситель поднялся и молча показывает на пытающихся сбежать лошадей. Включая его самого и Алтанара, отряд насчитывал шестнадцать человек с двадцатью лошадями. Четыре из них были необходимы для перевозки поклажи. Потерять животное означало, что кто-то должен будет идти пешим до тех пор, пока не найдет себе другого коня.

Это маленькое происшествие и его анализ доставили Джонсу удовольствие. Оно показывало, что люди Алтанара уже начинают взвешивать его авторитет на весах собственных интересов.

Крик одного из отправившихся в погоню за убежавшими лошадьми прервал его размышления. Джонс решил, что им крупно повезло, раз удалось так быстро поймать животных, и тут же почувствовал, как по спине пробирается неприятный холодок. Это было смутное, неопределенное предчувствие. Он быстро огляделся, но промолчал, увидев, что никто не встревожен.

Однако он прислушался, и как только Алтанар взгромоздился на реквизированную лошадь, внимательно осмотрел местность. Ни единого движения. Ни единого звука.

Даже от тех, кто ускакал на поиски.

После того как они немного проехали, Джонс спросил о них у находившегося рядом защитника.

Тот пожал плечами в ответ.

— Лошадь может хорошо спрятаться среди этих холмов. Возможно, они нескоро к нам присоединятся.

— Я хочу выслать вперед разведчиков. — Алтанар присоединился к ним на своей новой лошади.

— А по флангам? — спросил охранник.

— Нет. Они замедлят наше движение. И не беспокойся об опасности сзади. Если бы Люди Реки преследовали нас, мы бы уже знали об этом. Сосредоточимся на том, что ждет нас впереди.

Джонс и Алтанар продолжали двигаться посреди растянувшейся колонны.

Про себя бывший пастор подумал, что они просто плывут по течению. Джонс понимал, что у него нет шансов улучшить свое положение, не расширив свою власть над людьми. Однако, как только он начинал завоевывать ее, Церковь или местные вожди начинали за ним охотиться, пытаясь уничтожить либо заставить бежать. Поклоняющиеся Луне обеспечили бы эту небольшую группу всем необходимым. Другой проблемой было убежище. На них нападали все, кто встречался на дороге.

Любая попытка спланировать что-либо была обречена на неудачу.

Но он должен иметь сильную, хорошо охраняемую крепость. Тогда он сможет расти.

Но где? Как?

Внезапно к нему снова вернулось необъяснимое ощущение леденящего холода, на этот раз настолько сильное, что он испуганно вскрикнул. Алтанар изумленно посмотрел на него, и Джонс изобразил слабую и невразумительную улыбку. Бывший король отвел взгляд. Джонс сосредоточился, пытаясь увидеть или услышать что-нибудь подозрительное. Ничего.

И тут заросли ожили.

Целые кусты выскакивали на дорогу с пронзительными криками. Из одного из них вылетела стрела; ее свист становился все громче и громче, пока он не почувствовал жужжание вибрирующего оперения, коснувшегося его уха. Всадник, ехавший позади него, испустил громкий крик. Этот звук вывел Джонса из оцепенения. Он повернулся и увидел, что стрела торчит прямо из глазницы жертвы. Второй глаз с ужасом взирал на яркое оперение, хотя смерть уже замутила его.

Все было кончено в несколько мгновений. Воины, лица которых были раскрашены под черепа с черными глазницами и кровавой дьявольской улыбкой, окружили их, стаскивая с лошадей ошеломленных охранников. Один из них с криками корчился на земле, раненный ударом копья. Джонс подумал, что он напоминает муху, прихлопнутую скверным ребенком. Варвар занес массивную дубину над головой павшего, и наступила тишина, от которой на побелевшем лице Джонса выступил пот.

— Больше не убивать! Они нужны мне живыми! — Голос был обращен к нападавшим.

Джонс взглянул на Алтанара. Его спутник глупо улыбался; казалось, что нападение было для него мелким происшествием, а убитые — печальным, но недостойным особого внимания явлением. Он изредка кивал приближающемуся варвару, отдающему приказы уже менее чем в десяти ярдах от них, заранее согласный со всем, что тот скажет.

Не говоря ни слова, всадник рассматривал их, одновременно срывая остатки маскировки. Люди Гор, Дьяволы, кровные враги родного племени Гэна Мондэрка, Людей Собаки. У некоторых были содалы, копьеподобные мечи для боя верхом. Все были вооружены ма, короткими и тяжелыми мечами, приспособленными для ближнего боя.

Джонс отметил еще одно: их немытые тела и грязная одежда невыносимо воняли.

Медленно, почти лениво, варвар в свою очередь развязывал полоски, скреплявшие вместе две половины его импровизированной брони. Снаружи она представляла собой толстый чехол из крепко переплетенных ивовых ветвей. Выбравшийся из-под него мужчина оказался тощим, но мускулистым. Раскрашенное в мертвенно-бледный цвет лицо повернулось к Алтанару. В налитых кровью глазах воина, обрамленных широкими черными кругами, еще горел огонь битвы. Его голос дрожал от плохо скрываемой ярости.

— Я знаю тебя, король Алтанар. Меня зовут Лис Одиннадцатый. Я — охотник за людьми. Мы согласились помочь тебе в войне с Собаками, и они разбили нас. Мы голодали всю эту зиму. Видел ли ты когда-нибудь смерть ребенка, сосущего грудь матери, у которой от голода нет молока? Я мечтал о твоей смерти. Она будет медленной. Мои мертвые будут слышать, как ты к ним приходишь.

Алтанар оглянулся, ища глазами спасения. Остатки его отряда сбились в кучу. Все со страхом смотрели на победителей. Бывший король неуклюжими движениями ощупал свою шею, достав массивный бриллиант, называемый Знаком короля. Он протянул его перед собой. Выставленная рука дрожала, вызывая игру света на отшлифованных поверхностях. Общий вздох пронесся вокруг Джонса, словно легкий ветерок. Он наконец-то увидел всех участников засады, приготовленной Лисом, которые сгрудились вокруг, выйдя из укрытий.

Алтанар хвастливо выставлял драгоценность.

— На него вы купите еду, одежду, лошадей — даже безопасное место для лагеря и охоты. Вы сможете снова стать сильными, защитить себя от врагов. Вскоре вы даже сможете снова ударить по Мондэрку. Только отпустите меня.

Лис обвел взглядом остальных пленных.

— А эти?

— Они служат мне. Если они должны быть принесены в жертву за меня, пусть так и будет.

— Твой красивый камешек уже принадлежит мне, — задумчиво проговорил Лис. — Единственная вещь, которую я хотел бы получить от тебя, — это твоя боль. Эти твари пытали людей, работая для тебя. Сейчас я хочу, чтобы они попрактиковались на Танцующем-под-Луной, на Джонсе. А ты будешь смотреть. Предвкушать. Затем придет и твой черед. — Он повернулся к столпившимся блюстителям истины. — Вы будете жить до тех пор, пока живы эти двое. Постарайтесь, чтобы Джонс, а затем Алтанарпротянули как можно дольше… — Он пожал плечами. — Возможно, я убью вас быстро. А если вы меня хорошенько развлечете, то могу даже отпустить вас.

Джонсу послышался какой-то шум. Повернувшись, он увидев Алтанара, сползающего с лошади. Его глаза закатились, обнажив белки, и он мешком упал на землю.

Лис наблюдал за ним с холодной усмешкой.

— Надеюсь, что подобные слабости не помешают вам проявить все свое мастерство. Иначе вам недолго осталось ходить по этой земле.

Глава 8

Джонс лежал на спине, его голова упиралась в дерево. Черты мертвенно-бледного лица были искажены. Пустые немигающие глаза бессмысленно глядели вниз, по-видимому, совершенно не интересуясь окружающим миром. В довершение ко всему он плакал. Мокрые щетинки на щеках искрились, отражая солнечные лучи.

Его кожа горела под путами, крепко связывающими лодыжки. Рук, стянутых за спиной, он уже не чувствовал. Тонкая, сплетенная из сухожилий веревка впивалась в шею. Вздутые артерии яростно пульсировали по обе стороны от вставшей на их пути неожиданной преграды.

Восходящее солнце расплывалось, проходя через стоящие в глазах слезы и порождая крутящуюся вереницу образов, которые могли быть его воспоминаниями. Джонс подумал, что это могло быть и приближающимся безумием.

Огни. Ярко вспыхивающие, отдаленные, подобные расцветающей утренней заре, сеющие смертельные опаляющие поцелуи. Обгоревшие, горящие тела. Выжженная земля, простирающаяся до самого горизонта; крутящийся столб дыма, уходящий далеко в небо. Кровь. Отрезанные конечности. Зияющие раны. Язвы, образованные микробами, известными лишь ученым-медикам. Молящиеся. Просящие спасения и прощения; просящие воздуха, пригодного для дыхания; просящие у Бога Войны победы другу и мщения врагу.

Кто-то засмеялся. Он поднял глаза, устремив их туда, откуда раздался звук. Три маленьких мальчика и девочка в рваной кожаной одежде непроизвольно отшатнулись под его взглядом, однако остались на месте. Наконец старший спросил:

— Ты умираешь? — Когда Джонс не ответил, мальчик нахмурил брови, пытаясь повторить выражение его лица. Он решился пнуть пленника в бок. — Ты все еще страдаешь?

Девочка захихикала.

Джонс закрыл глаза.

После трехдневного перехода, во время которого всех захваченных пленников пешими волокли за лошадями, Лис наконец решил, что племя достаточно запутало следы и может себе позволить насладиться неким подобием послеобеденного шоу. Блюстители раздели Джонса и подвесили его к ветке за запястья. Привязав за ноги к прочному и толстому суку, они растягивали его до тех пор, пока не стали выворачиваться бедра. Обнаженный, идиотски раскачивающийся, он не обращал внимания на растягивающиеся мускулы и трещащие суставы, умоляя своих палачей прикрыть его наготу. Они смеялись. И вывели вперед детей с завязанными глазами. Каждого из них один раз проводили под ним, разрешая трижды взмахнуть в его сторону крепким длинным шестом. Джонс ужаснулся, узнав, как много боли он может вынести, не теряя сознания.

Прошел день, прежде чем он снова стал различать окружающие его предметы. Люди Гор были терпеливы; они еще немного подождали, давая возможность восстановить силы. Сегодня, он знал это, они снова будут развлекаться. И плакал, потому что до сих пор был жив.

Лысый мальчик пнул его сильнее.

— Моя мама сказала, что ты слабак. Она сказала, что с тобой не повеселишься.

Такое неуважение к его страданиям заставило Джонса собраться с последними силами.

— Я надеюсь, когда-нибудь они будут пытать и ее тоже. — В ответ мальчик поднял лысую голову, оценивая возможные выгоды этого события. Младший оказался более сентиментальным. Он из всех своих сил ткнул в Джонса кулачком и наклонился, крича ему в лицо: — Никто не собирается мучить нашу маму!

Джонс изо всех сил попробовал пошевельнуться. Вдруг девочка заговорила, возбужденно тыча в его сторону пальцем:

— Посмотрите! Посмотрите на эту штуку у него на голове! Видите, какая красная? Она двигается!

Пораженные мальчишки уставились на синевато-багровый круговой шрам. Старший из них проговорил:

— Ты боишься прикоснуться к нему. — Девочка взвизгнула и отскочила. Младший парировал: — Так же, как и ты.

Получив вызов, тот тяжело сглотнул. Сжав зубы, Джонс попробовал изогнуться. Пена показалась на его губах. Грубые, грязные пальцы причиняли ему большие моральные страдания, чем нагота во время пытки. Он в бешенстве заорал, ошеломленно наблюдая, как мальчик поднялся над ним с округлившимися от удивления ртом и глазами. С воем рухнув на землю, его мучитель на четвереньках отполз назад; затем вскочил на ноги и, не оглядываясь, рванул прочь. Поморщившись от боли, причиненной впившейся в шею веревкой, Джонс повернулся на другую сторону, увидев Лиса, методично шлепающего троих детей.

— Всем было сказано держаться от него подальше. Идите к своим отцам. Скажите им прийти в мою палатку.

Когда дети убежали, Лис повернулся к Джонсу.

— Если кто-нибудь будет беспокоить тебя, позови на помощь.

Джонс усмехнулся.

— Для того, чтобы остаться в живых? И вы смогли бы пытать меня дольше? Ты думаешь, что я такой же непроходимый дурак, как и ты?

— Будь осторожен; ты еще жив.

— Я буду говорить то, что хочу. Почему я должен тебя бояться?

Лис ухмыльнулся.

— Потому, что ты не можешь освободиться. Ты будешь страдать до тех пор, пока мне нравится наблюдать за твоими мучениями. — Он жестом приказал Джонсу замолчать в ответ на его попытку возразить. — Конечно, ты ничем не заслужил эти пытки. Пойми, что твоя боль ничего для меня не значит. Просто это отвлекает моих людей от их проблем. И вызывает страх у Алтанара. Ты помогаешь мне мучить его. Пока не будешь использован до конца.

Он ушел. Джонс попытался проследить за ним глазами и вдалеке заметил прислонившегося к дереву блюстителя. Внимательно следя за Лисом, мужчина не проявлял к Джонсу никакого интереса, пока вождь Людей Гор не скрылся за деревьями. После этого он поспешил к Джонсу, предложив ему глотнуть из фляги с неумело выгравированными звездами. Расплескав большую часть воды, Джонс жадно глотнул. Он яростно запротестовал, когда благожелатель убрал флягу, но успокоился, увидев у него в руках кусок сушеного мяса. Пережевывая пищу, Джонс с ненавистью смотрел на блюстителя.

Тот сочувственно проговорил:

— На твоем месте я чувствовал бы себя так же. Но ты же понимаешь, в каком положении я нахожусь?

— Еще мяса. Воды.

Подав требуемое, блюститель продолжил:

— Мне действительно жаль, что тебе приходится испытывать все эти страдания. Алтанар… — Он скривился. — С ним я бы поразмялся. Он заслуживает этого.

— Если ты и вправду раскаиваешься, помоги мне освободиться.

Воин помотал головой, и Джонс отрывисто рассмеялся. При его движении веревка еще глубже вонзилась в шею. Вытирая истертую шею пленника листьями, мужчина продолжал говорить успокаивающим тоном, одновременно развязывая переплетение сухожилий:

— Лис найдет любого из нас, куда бы мы ни спрятались. У нас нет ни единого шанса. Неужели ты думаешь, что я не думал о побеге? Как только покончат с тобой и Алтанаром, следующими будем мы. Он ни за что не отпустит нас.

— Как все мрачно.

— Да, причем больше для тебя, чем для меня. — Блюститель снова закрепил веревку у него на шее. Не обращая внимания на вскрик Джонса, он выпрямился и продолжил: — Когда придет мой черед, я уйду быстро. Позже ты задумаешься об этом.

— Я стар. Мое сердце…

— Я знаю, что делаю, Танцующий-под-Луной. Твое сердце протянет еще долго.

— Нет! Ты не можешь. Я никогда не причинял тебе вреда. Почему же…

— Я хочу жить как можно дольше, вот почему. Пока я жив, я могу надеяться.

— Тогда дай надежду нам обоим. Они не будут преследовать нас. У них есть Алтанар. Они ненавидят только его. — Джонс осознал реальную мудрость этого логического заключения лишь после того, как произнес эти слова. В порыве энтузиазма он дернулся вперед и вновь ощутил на шее веревку. Не обращая на нее внимания, он продолжал: — Ты мог бы украсть лошадей. Еду. Подкрасться ко мне в темноте…

Грубо перебив Джонса, блюститель ответил:

— Они связывают нас на ночь. В любом случае, завтра ты уже не сможешь сидеть на лошади. Или идти.

В лесу, где воздух совершенно неподвижен в пасмурный день, иногда случаются моменты, когда сквозь просвет в облаках пробивается и припадает к земле луч солнца. Этого быстрого прикосновения тепла достаточно, чтобы заставить землю вздохнуть… Только осиновые листья замечают это нежное дыхание. Звук, слетевший с губ Джонса, был настолько же мягок, как и их шелест, однако звучавший в нем ужас был достоин грома. Когда несчастный выдавил из себя слова, они отскакивали друг от друга:

— Что ты сказал?

— Это Лис. Он сказал, что мы должны еще немного попугать Алтанара. — Он развернулся, собираясь уходить. — Мне жаль тебя. Правда.

— Подожди. Подожди! — Джонс завизжал. — Это Алтанар! Не я! Не надо больше. Пожалуйста, пожалуйста.

Воин остановился.

— Если это поможет тебе перенести будущие страдания, помни: они сделают с нами то же, что мы делаем с тобой.

— Ты врешь. Ты сказал, что уйдешь быстро. Ты не хочешь страдать. Только я. Один лишь я. Почему я?

— Мне надо идти.

— Вернись! — просил Джонс, пытаясь удержать блюстителя в поле зрения и продолжая жалобно кричать, даже когда тот исчез за деревьями. Когда воин вернулся, несчастный облегченно зарыдал. Он умоляюще произнес: — Сделай это для меня. Сделай то, что ты собираешься сделать с собой.

— Это невозможно. Они узнают.

— Они не узнают. Мы оба понимаем, что это лишь вопрос времени, когда… когда я… — Слово не могло сорваться с его губ. Он сглотнул. — Ты знаешь. Я имею в виду, что ты мог… ошибиться. В чем-то. Не мучай меня больше.

— Все должно выглядеть как обычно. — Блюститель снова присел на корточки рядом с ним и ткнул вытянутыми пальцами в плечо. — Ты должен мне помочь. Бороться за жизнь. Если они узнают, что я собираюсь помочь тебе, то убьют меня, а ты будешь жить еще много недель. И каждый день будет страшнее, чем предыдущий. Смотри, не выдай меня. Я прекращу твои страдания при первом же удобном случае.

Джонс был слишком измучен, чтобы вразумительно ответить. Он продолжал бормотать слова благодарности еще долгое время после того, как его новый друг ушел. Несчастный был так доволен, что это отразилось даже на его чувствах; он пренебрежительно думал о Лисе и готовящемся им развлечении.

Они пришли за ним, как только на землю пала ночь, и через несколько минут Джонс потонул в океане боли. Он потерял чувство времени. Открывая глаза, он одинаково поражался как солнечному свету, так и ночной тьме. Временами его сознание отрицало эти ужасные страдания, и он смеялся в лицо столпившимся перед ним людям. Иногда он пытался перехитрить своих мучителей, пряча подступающую агонию и давая им возможность довести себя до предела, за которым уже никто не сможет причинить ему зла.

В его жизни осталось лишь две вещи: боль и блюститель, омывающий только что самим им нанесенные раны и исцеляющий их словами:

— При первом удобном случае. В следующий раз. Мы их надуем.

А затем Джонс очнулся в состоянии полной умиротворенности, всей кожей ощущая мерцание серебрящегося лунного света. В первое мгновение он испугался, что это была смерть. Затем почувствовал, что пришел в сознание впервые за долгое время. Это было еще ужаснее; может быть, Люди Гор выходили его до такого состояния, чтобы развлекаться снова?

К нему постепенно стали возвращаться обрывки забытого сна. Он видел, как карабкается на отвесную стену какой-то скалы, покрывшись испариной в бессмысленной попытке убежать. Острые камни рвали плоть крепко сжатых пальцев. Внизу было неистово ревущее чудовище, голод, рухнувшие надежды. Наверху была скала, уходящая в небо. Ее поверхность струилась под исходившими от пылающего солнца волнами тепла. Когда на него упала тень, он испугался и взглянул вверх. Две чешуйчатые твари спускались к нему. Лишенные глаз, они ощупывали его красными, истекающими слюной языками, свешивающимися между грозящих клыков.

Он знал, что должен напасть первым. Повиснув на кончиках пальцев одной руки, он схватился с ближайшей тварью, подтащив ее к себе и вонзив зубы в ее горло. Та яростно забилась и закричала. Он уже почти спрыгнул вниз, решив по крайней мере разделить смерть с чудовищем, как вдруг заметил, что оно уменьшается. И снова что-то внутри него, что-то более глубокое, чем инстинкт, сказало ему, что нужно делать. Засунув отвратительную тварь в рот, он плотно закрыл его, давясь грубой кожей, и проглотил ее до того, как она успела вырваться. Сила наполнила его, словно воздух, распирающий легкие уходящего под воду пловца. Затем он сгреб и второе чудовище, поступив с ним таким же образом.

Вдруг, не заметив никакого движения, он оказался на вершине утеса, лежа лицом вниз на площадке, размеры которой были едва достаточны, чтобы удержаться. Приподнявшись, он огляделся вокруг. Вокруг ничего не было. Его окружала пустота.

Назад в сон, где он был один в своей сказочной башне. Недосягаемый. Неуязвимый.

Как Бог.

Во сне он спустился назад к своему телу в лагерь Горных Людей. К телу, которое теперь стало убежищем нового, зрелого Духа.

Сейчас, полностью придя в себя и слившись с телом, Джонс наслаждался овладевшей им странной умиротворенностью. Он освободился. Очистился. Боль всех возможных видов и оттенков охватила его тело; сознание презрительно отринуло ее.

Запрокинув голову, он смотрел прямо в центр сияющего круга Луны, чувствуя, как ее абсолютный холод прикасается к нему, словно ища поклонения. Обратив наконец внимание на себя, Джонс увидел, что лежит раздетый и несвязанный где-то на открытом пространстве. Он с трудом повернул голову в сторону и заметил смутные очертания какой-то фигуры между деревьями. Лежа на земле, он сделал глубокий вздох и произнес:

— Лис. Подойди сюда.

Он прошипел эти слова, не переводя дыхания. Сумрачная фигура вздрогнула. Джонс повторил приказ. Лис подошел. Его глаза были расширены от ужаса.

— Как долго я пролежал здесь? — Джонс выговаривая слова негромко, но уверенно.

— Ты до сих пор жив?

— Как долго?

— Два полных дня. Мы бросили тебя тут умирать.

— Почему?

— Дух оставил тебя. Что бы ни делали блюстители, ты лишь бессмысленно смотрел на них остановившимся взглядом. Потом ты стал разговаривать на никому из нас не известном языке. Я знал, что ты мог разговаривать с духами из Преисподней. Я сказал им, что мы должны разрешить душе войти обратно, потому что, если ты умрешь без нее, она будет нас преследовать.

Джонс чувствовал дыхание безумного страха, охватившего Лиса. Это придало ему сил. Он приказал воину помочь ему стать на нога. Тот отвечал дрожащим голосом:

— Ты никогда не встанешь. Твой дух вернулся, и теперь ты можешь спокойно умереть.

— Тогда что же ты тут делаешь, когда все остальные спят? Что привело тебя ко мне?

Лис вздрогнул.

— Не знаю. Я должен был прийти сюда. Посмотреть.

— Ты пришел ко мне. Ты первый, кто увидел, как лечит вера. Моя вера. А сейчас помоги мне подняться.

Это был постепенный процесс, они делали перерывы для того, чтобы обожженная кожа вытянулась, а изувеченные мускулы и суставы привыкли к весу и движениям. Все это время Лис прерывисто дышал, повторяя одну и ту же фразу:

— Ты не можешь сделать это. Ты не можешь сделать это.

К тому времени как Джонс наконец-то полностью поднялся и стоял, опираясь на ствол дерева, солнце уже взошло. Ему показалось, что он прикрыл глаза всего на мгновение, однако, открыв их, он увидел, что весь лагерь собрался вокруг него. Он замотал вокруг талии кусок кожи, прикрыв свою наготу. Шум толпы представлял из себя низкое бормотание, в котором чувствовался страх. Джонс делал вид, что не обращает внимания.

Свет играл на его теле.

В его теле.

Джонс поднял руку, и по рядам собравшихся пробежала волна возбуждения. Он указал на полную Луну, до сих пор еще сиявшую в светлеющем небе, бросая вызов более яркому солнцу.

— Посмотрите на Луну. — Слова были нечеткими. Раны на языке наполняли его рот болью. — Мой дух путешествовал. Он говорил со своей Матерью, Луной. Она послала меня назад, чтобы Солнце могло согреть мою душу. — Некоторые слушатели упали на колени. Попробовав улыбнуться, Джонс почувствовал, как открываются новые раны на изувеченном лице. Он продолжал: — Вы бросили меня умирать. Луна подарила мне жизнь.

То тут, то там слышались приглушенные рыдания, сдерживаемые лишь желанием не привлекать к себе внимание толпы. Джонс продолжил:

— Среди вас я словно Луна, которая рождается, растет, стареет, умирает и возвращается. Среди людей я то же, что змея среди животных. Моя старая кожа спала, и я заново родился к новой жизни. — Он не задумывался над словами. Шепот, звучащий в его мозгу, рвался на волю. Он указал на большое скопление валунов, лежащих в отдалении. — Я пойду туда. Ты и ты, — он указал на двух воинов, — понесете меня.

Оставшиеся восемь блюстителей и Алтанар стояли неподалеку в кольце горных воинов. Они держали в руках дубины, с нетерпением ожидая приказа перебить мучителей изможденного призрака, отныне повелевающего ими. Джонсу хотелось рассмеяться: они думали, что убийство блюстителей сможет его успокоить.

Им придется многому научиться.

Он указал на кольцо охранников.

— Следуйте за мной, — приказал он и продолжил: — Лис. Рядом со мной.

Когда они пришли на место, Лис поддерживал Джонса, который, прислушиваясь, ходил от камня к камню. Наконец он указал на один из них.

— Откатите его в сторону, — приказал он, и толпа мужчин бросилась выполнять приказ. С такой же быстротой они отскочили назад, обнаружив под валуном копошащийся клубок гремучих змей, устроивших там гнездо.

Джонс снова заговорил:

— Они знают, что я тот единственный, который умер и вернулся вновь. А теперь смотрите. — Он ступил на край ямы, где обеспокоенные рептилии уже метались в поисках выхода. Одна из них проползла по его голой ноге. Чешуйчатый живот больно царапнул изувеченную плоть. Это ощущение вызвало у него мимолетный образ знакомого человека, в ужасе содрогающегося при одном только виде змеи. Почему он вызывал у него такое презрение?

Джонс на мгновение запнулся. Силы, настолько первобытные, что он не мог определить их природу, боролись в нем. Затем он быстро подошел к клубку, пытаясь сдержать довольный, самоуверенный смех.

Джонс поднял двух больших шипящих змей и показал их всем. Он обвернул их вокруг плеч, а затем обвил вокруг шеи. Острые сверкающие язычки коснулись его щек, когда он поцеловал их лбы. Затем он вытянул руки, ранее спокойно опущенные вниз. Массивные тела, почти такие же по толщине, как их опора, обвились спиралью по всей длине рук. Поблескивая глазами, они изучали парализованную толпу с высокомерным презрением.

— Блюстители, — проговорил он шепотом. — Они хорошо служили мне. Приведите их.

Раздались крики и шум драки, но вскоре все они были построены перед ним. Они все еще были в надеваемых на ночь кожаных путах. Змеи устроились на ладонях у Джонса, холодно разглядывая трясущихся пленников, пока их хозяин прогуливался взад и вперед перед строем несчастных.

Он остановился. Один из двух воинов, стоявших перед ним, был тот дурак, который уже делал Тройной Знак в его присутствии. Вторым был бывший доброжелатель Джонса. Сделав выбор, Жрец произнес:

— Великая честь начать новый Танец-под-Луной принадлежит вам!

Прежде чем воины успели шевельнуться, Джонс простер к ним руки. Змеи молниеносно выпрыгнули вперед.

Задыхаясь, дико крича, блюстители вырывались из своих пут, уворачиваясь от охранников. Яд вошел им прямо в горло и достиг мозга за несколько секунд. Они скончались в конвульсиях, издавая дикие крики боли.

Джонс наблюдал. Он чувствовал барьер, растущий между ним и корчившимися на земле людьми; он почти мог дотронуться до нее, этой клубящейся дымки, сокрытой от всех остальных. Затем она стала таять, и Джонс понял, что это была их жизненная сила, переходящая к нему.

Экстаз.

Он разговаривал с толпой, стоя над распростертыми телами:

— Души этих двоих, умерших по моему велению, будут ждать в раю своего перерождения, такого же, какое вы видели. Их души придут по моему зову, чтобы служить мне до тех пор, пока я не должен буду снова вернуться к своей Матери, Луне. Когда я соберу их там, и они станут еще лучше, чем были раньше. Тот, кто будет сопротивляться мне, умрет и останется мертвым навечно.

Он бросил на Лиса взгляд, острый и твердый, как сталь. У побелевшего от страха воина хватило силы только показать свое смирение. Далеко позади толпы Джонс заметил Алтанара, связанного, словно свинья на рынке. Он задумался над тем, какое можно будет найти применение бывшему королю.

Волна боли вдруг пробежала по его телу, это было воспоминание и об огне, и о ноже, и о дубинке, которое все еще хранило его исстрадавшееся тело. Он почувствовал, что его качает. Отступив назад, он оперся на камень.

Это было предупреждение. Он понял его. Тот, кто хочет добиться своей цели, должен быть терпимым. Новое должно произрастать на старом.

Глава 9

За долгие месяцы отсутствия Класа Сайла пристрастилась к неспешным уединенным прогулкам, помогающим ей прятаться от навязчивых компаний доброжелателей. На одной из таких прогулок, забредя на прибрежную крепостную стену Олы, она встретила Гэна.

Погруженный в свои мысли, он пристально всматривался в воды Внутреннего Моря. Рычание Шары, почувствовавшего приближение женщины, заставило его очнуться. Гэн тепло приветствовал Жрицу, и вскоре они уже сидели рядом, делясь своими мыслями, планами на будущее и тревогами с откровенностью старых друзей.

Сайла никогда до конца не представляла себе степень негодования и даже враждебности, бурливших под покровом видимого спокойствия правления Гэна. Враги не дремали ни в Оле, ни за пределами Трех Территорий, вынуждая его Волков вести беспокойную кочевую жизнь. Тайные наветы, шпионаж, недовольство были, похоже, неискоренимы.

Печален рассказ человека, осознавшего, что зло — это неотъемлемая часть жизни и его не победить в открытом бою.

На короткое время Сайла даже забыла, как юн ее собеседник. Пережитый им горький опыт разочарований заставлял сжиматься сердце.

И еще Гэн поведал ей по секрету, что очарован морем.

— Я могу сидеть на берегу часами. Взгляду мешают лишь горы Китового Побережья. Там, за хребтом, чудится свобода. Почему я ощущаю себя здесь пленником? Горы окружили меня и словно следят за каждым шагом. Они как западня. Это, наверное, звучит глупо, но соответствует моим ощущениям. А море, как и степи, — это простор, путь на свободу.

— Кажется, я тебя понимаю, — сказала Сайла, — но, честно говоря, будь у меня выбор, предпочла бы твердую почву под ногами. Вспомни, как мучается от морской болезни твой пес. Не говоря уже про коня.

Гэн рассмеялся.

— Знаешь, это ведь моя страшная тайна. Иногда я вижу корабль, рассекающий носом волны… Или целую эскадру кораблей с воинами, вооруженными луками и абордажными крючьями… Вижу, как воины Собак нападают и совершают обходные маневры, только не на лошадях, а в лодках… Это захватывающее зрелище.

Сохраняя молчание, Сайла ждала, когда Гэн посмотрит на нее. Его слабая робкая улыбка просила об участии. Гэн негромко спросил:

— Ты ничего этого не видишь?

— Абсолютно ничего, — выпалила Сайла.

Дружно рассмеявшись такому несходству восприятий и тем не менее получая удовольствие от общения друг с другом, они провели остаток дня в болтовне и воспоминаниях.

Постепенно наблюдение за морем превратилось в одно из самых любимых занятий Жрицы. И в шторм, и в безветрие оно отвлекало ее на время от нескончаемых сомнений и тревог.

Вернувшись в Олу, Клас привел с собой боевых лошадей и собак. Первые несколько дней ей нравилось наблюдать, как Конвей занимается с ними. Но нынешним утром нахлынувшая тоска привела ее на крепостные стены.

Как раз в это время в порт вошел богатый торговый корабль. Штормило, и сильные порывы ветра укладывали щегольское судно почти на бок, так что вместо торжественного прибытия получилось довольно жалкое зрелище. Под напором бесполезного уже ветра раскачивались из стороны в сторону две мачты. Матросы прыгали по палубе с проворностью ласок, хватаясь за канаты и выступающие части корабля. Благодаря их проворству корабль стал на якорь без видимых повреждений. Мачта приняла наконец вертикальное положение, и судно угомонилось, слегка покачиваясь на волнах у деревянного причала. Оно напомнило огромного борова, чешущего о плетень саднящий бок.

С корабля опустили сходни, и из невысокой рубки на корму вышла женщина. Сайла напряженно выпрямилась, вцепившись в край скамьи.

Отливающие серебром седые волосы резко выделялись на черном плаще, отделанном тканями голубого и зеленого тонов. Сойдя на землю, женщина подняла капюшон с подкладкой тех же цветов.

— Жнея, — словно выдохнула Сайла.

Она не слыхала прежде, чтобы Жнея покидала Дом Церкви. И не встречалась с официальной представительницей Церкви столь высокого ранга. Жнея выбирала будущих настоятельниц и руководила их деятельностью.

Сайла поспешила ей навстречу, но была остановлена властным жестом. В одно мгновение женщина преобразилась. Под раздутым от ветра плащом почти не различалась человеческая фигура. Поднятая рука скрывала лицо. И лишь взгляд глубоко посаженных глаз прожигал насквозь из темноты надвинутого капюшона.

Откинув капюшон, женщина открыла волевое резко очерченное лицо с легкими следами прожитых лет. Широкая улыбка сопровождала слова, заставившие Сайлу вспыхнуть от удовольствия.

— Ты, конечно же, Сайла. Все отмечают твою красоту. И хорошую работу. А ты еще и быстрая. Замечательное совпадение — наша встреча здесь. Будем считать это хорошим предзнаменованием. Оно говорит о будущем сближении. Я надеюсь на это. Наша чудесная сестра, твоя настоятельница, всегда поминала о тебе в Доме Церкви. Поминала с любовью.

Услышав глубокое контральто Жнеи, так напоминающее по тембру голос настоятельницы Ирисов, Сайла вздрогнула.

— Да, я — Сайла, Жнея. Прости, что тебя никто не встречает. Нас не предупредили…

— И меня тоже, сестра. Все объясню позже. Я мечтаю о горячей ванне. Нос и легкие, измученные зловонием немытых мужчин и гнилого трюма, жаждут запаха трав и духов. Уши болят от скрипа мачт и скрежета всех этих снастей. Не говоря уже о дивных образчиках матросского языка. Я слышала, дорогая сестра, что простая веревка, обильно политая человеческой бранью, не годится даже на то, чтобы повесить на ней негодяя, зарезавшего своих родителей. Спаси меня, умоляю.

Сдержав непочтительный смех, Сайла взяла Жнею за руку.

— Ну конечно же, Жнея. Пойдем.

— Меня зовут Одил. Держи меня крепче и объясни, почему ваша земля ходит под ногами ходуном, как жалкая лодчонка. Спаси нас от земли, что раскачивается вверх и вниз. Ой! Да эта скала сама ползет на нас! Расскажи мне о Гэне Мондэрке. Я должна поговорить с ним, когда снова приму человеческий облик.

Заинтригованный Гэн встретился со Жнеей в комнате приемов за столом, расписанным стилизованными белыми и черными изображениями лососей. Резные ножки его по форме напоминали тех же рыб, выпрыгивающих из воды. На сплетенных из кожаной тесьмы сиденьях низких кресел лежали подушки.

На длинной скамье, предназначенной сразу для четверых, сидела жена Гэна Нила с юным принцем Колдаром на Бейлом Мондэрком; рядом с ней — Сайла. Жнея расположилась напротив них в другом конце комнаты. Взглянув на гостью, Колдар потянулся к ней. Одил улыбнулась, взяла мальчика на руки, и через мгновение он уже играл висящим на золотой цепи и украшенным камнями золотым серпом, знаком ее ранга.

Извинившись, Нила вышла из комнаты и вернулась с изысканными лакомствами: лесными орешками в меду, сладкими пирожками с ягодным джемом и сухими квадратными пластинками, изготовленными из семян подсолнуха, яблочной мякоти и меда. Обнаружив джем, Колдар потерял интерес к золотым игрушкам, и Ниле пришлось спасать плащ Жнеи от липких ладошек мгновенно перепачкавшегося мальчугана. Сладости запивали несколькими видами чая из трав. Каждый подавался в отдельном керамическом кувшине. На подносе из начищенной, отливающей атласом меди с желтовато-зелеными ручками, на маленькой жаровне на древесном угле, в котелке кипела вода. Здесь же нарядным хороводом пристроились керамические кувшины и чашки. Костяные ручки стальных чайных ложечек украшала искусная резьба в виде причудливых фигурок животных.

Гэн поспешил извиниться за вычурность посуды и мебели, объяснив, что вся обстановка осталась от свергнутого Алтанара. В хитроватом взгляде Жнеи сквозило явное недоверие. Циничную реакцию высокой гостьи подтвердили ее слова:

— Да нет, смотрится неплохо. Дает понять подданным, что их правители — люди другого сорта. И помогает держать их в послушании, — она отпила из своей чашки и продолжила: — Отдавая дань твоей молодости, Гэн Мондэрк, буду с тобой откровенна. Старые люди вроде меня иногда любят походить вокруг да около. Юность нетерпелива, у нее нет времени для бесполезных маневров. Так вот, если говорить прямо, мы обеспокоены судьбой нашей сестры, Сайлы.

Потянувшись, Нила взяла Сайлу за руку. Лицо Гэна посуровело, голос прозвучал глухо:

— Ее хотели отлучить от Церкви?

— Истинная правда. Но проблема не только в этом.

— Да?

Абсолютно бесстрастный тон не обманул Сайлу. Она знала, как терпеливо и незаметно, словно волк, умеет ждать и наблюдать этот человек.

— Мерзость, называемая культом Луны, разрастается. Это хуже войны, хуже чумы. Уже были атаки на Церковь. Попирается священный запрет посягать на наши жизни.

Солнце село, и в комнате сгустились сумерки. Нила зажгла свечи. Одил встала и принялась расхаживать по комнате. Мерцающий свет усиливал впечатление ее отстраненности, отчужденности от других. Она продолжала:

— И еще. Как друг Церкви, прошу вас поклясться сохранить в тайне все сказанное здесь.

— Нет, — Гэн наклонился вперед, положив сжатые в кулак руки на стол. — Я оставляю за собой право выбора, Жнея. Никогда не связываю себя слепой клятвой.

Последовала короткая пауза. Сайла не была уверена в том, что Гэн представляет, какой оглушительный эффект произвели его слова. Жнея не привыкла к возражениям. И тем более не ожидала их от этого простого короля-воина. Сайла ощущала, как напряженно работает мозг старой женщины в поисках нужных аргументов.

Неожиданно для всех Жнея признала свое поражение.

— Согласна, я не права. Взаимная помощь предполагает полное взаимное доверие и искренность. Отлично. С самого начала в королевстве Кос никого не пускали в Пустоши, они создали зазор между собой и другими людьми. Правители Коса скрытны и очень интересуются тобой, Гэн Мондэрк. Ты создал на Трех Территориях могучую армию из своих Волков. Это пугает Кос.

— Бедный Кос, — сухо прервал ее Гэн. — Ему нечего опасаться. До Коса отсюда две луны быстрой езды. У меня к нему нет никакого интереса, разве что мы сможем наладить торговлю.

— Кос очень богат. Это всегда заставляет беспокоиться. Попытки Сайлы отыскать легендарные Врата создают особую проблему. Кос постоянно воюет с Хентами на юге. Теперь он опасается набегов кочевников с востока, со стороны Гор Дьявола. Кочевники поклоняются Луне и поэтому опасаются, что секрет Врат даст Церкви преимущество в борьбе двух религий. Их лидера зовут Каталлон. Он обещал уважать границы владений Коса, если те воспрепятствуют поискам Врат.

— Меня не остановят ни Коссиары, ни кочевники. Я отыщу Врата, — голос Сайлы прозвучал нарочито спокойно.

Одил проигнорировала ее слова и обратилась к Гэну:

— Сайла уедет со мной, а затем, после должной подготовки, вернется со свитой целительниц, военных целительниц и управляющих. Она будет настоятельницей Ирисов на Трех Территориях.

— Настоятельницей Ирисов? Что ж, это большая честь. Я всегда был против твоих поисков, Сайла, и не скрываю этого, — Гэн улыбнулся Сайле и, словно не заметив встречной улыбки Жнеи, продолжил: — Как не скрываю и то, что буду поддерживать тебя в любом твоем решении.

Во взгляде Одил появился холодный стальной оттенок. Она властно подняла подбородок и набросила на голову капюшон, словно отгораживаясь от остальных.

— Ты выступаешь против Церкви?

— Я выступаю против принуждения, Жнея. Мои друзья сами решают свою судьбу. Сайла была рядом со мной, Класом на Бейлом, Нилой и Тейт, когда ошибка любого могла стоить жизни всем остальным. Я сделаю для Церкви все, что смогу. Но Церковь не будет указывать, что мне делать для Сайлы.

Столь абсолютную тишину Сайла слышала лишь однажды, когда, убегая от Людей Гор, оказалась под угрожающе нависавшей глыбой снега, ощущая таившуюся в ней мощь гор. Конфликт Гэна со Жнеей заставил ее вспомнить то молчаливое противоборство земного притяжения и неустанной работы холода.

В то время судьба Гэна привела их на грань жизни и смерти. Теперь настал ее черед.

Какое у нее право рисковать жизнями других?

Нила попыталась разрядить возникшую напряженность:

— Пожалуйста, Жнея, постарайся понять: то, что ищет Сайла, важно и для всех нас. У наших женщин здесь больше свободы, они достигли…

Прозвучавшие в ответ слова разорвали воздух ударами хлыста.

— Церкви известно, что вы губите Избранных. Приглашаете чужестранок — женщин не из Церкви — обучать этих невинных детей. У вас шепчут друг другу запрещенное слово «учить». В Апокалипсисе сказано: «Мудрость ограничивает знания людей. Знания — самая разрушительная из всех сил». Церковь стоит на страже мудрости и знания. Церковь, а не ты, Гэн Мондэрк.

Жнея поставила чашку и, резко запахнув плащ и сбросив капюшон, решительно направилась к двери. От этого движения заколебались язычки горевших свечей. Безупречно уложенные седые волосы разметались. Голос задрожал от переполнявших ее эмоций.

— Я немедленно возвращаюсь назад. Жрица Роз Сайла, если ты намерена продолжать свои идиотские поиски без благословения Церкви, то Жрицей ты не останешься.

У Сайлы перехватило горло. Она сжала его рукой, пытаясь говорить.

— Я ищу во имя Церкви, во имя всех женщин. Как же?..

Этот вопрос повис в воздухе.

— Церковь рассматривает эти поиски, в лучшем случае, как обманчивую надежду. А в худшем — как гордыню и амбиции. Предыдущая настоятельница Ирисов рассказала в Доме Церкви о твоем так называемом предназначении. Попытка отыскать Врата уже навлекла на нас гнев кочевников. В случае провала у врагов будет повод заявить, что у Церкви нет ничего, кроме легенд и сказок. Если же ты найдешь Врата — если они действительно существуют, — то освободишь неведомые силы; Церковь будет разрушена и уже никогда не станет такой, какой была и есть сейчас. Так предсказала Единственная. — Слабым движением руки Одил словно попыталась восстановить прежний контакт с Сайлой. Но последовавшие слова опровергли это впечатление. — Своей самонадеянностью ты навлекаешь на всех нас страшную беду. И тем не менее предупреждаю: тебе не позволят разрушить Церковь. Во имя любви, если понадобится, Церковь будет ненавидеть. Во имя жизни — убивать. Ты не должна разрушить Церковь.

Грохот захлопнувшейся за Жнеей дверью эхом отозвался в оборвавшемся сердце Сайлы.

Глава 10

На следующее утро, сидя в одиночестве в своей комнате, Сайла машинально чертила кончиком пальца какие-то невидимые фигуры на полированной поверхности стола. Время от времени она отпивала из кружки горячий чай. После очередного глотка ее нос недовольно сморщился. Сполоснув кружку горячей водой, Сайла заварила свежую порцию чая.

Разум подсказывал ей, что не следует подчиняться Жнее. Поиски того стоят. Они ведутся ради женщин, для которых Церковь — единственное пристанище. Разве может она навредить Церкви? Даже если тайна Врат попадет в ее руки, разве это означает неизбежное зло?

Означает, с точки зрения мужчин. Для них является злом все, что угрожает их безраздельному владычеству.

Тогда почему же, совладав наконец со страхом, вызванным гневом Жнеи, она тут же мысленно обратилась к Класу, к мужчине?

Его появление изменило жизнь Сайлы. Она обнаружила нежность за оболочкой железной воли, открыла личность, спрятанную от чужих взоров черной татуировкой, увидела и робость, и всепобеждающее желание. Сайла, его жена, узнала о себе то, о чем прежде и не подозревала; о своих чувствах, о плоти, о страсти.

Ногти сжатых в кулаки пальцев угольками обжигали ладони.

В чем же ее вина, за что она должна так страдать?

Завитки пара скользили по ее щеке, словно чье-то легкое теплое дыхание.

Класа? Но пар ласкал ноздри запахом малины, а дыхание мужа обладало завораживающей терпкостью. Иногда перед сном ритмичное дыхание Класа и его запах наполняли ее таким ощущением счастья, что, казалось, не нужно больше ничего на свете.

Ничего.

Сайла подняла кружку, сделав большой глоток.

На самом деле ей нужно очень многое.

Ее дыхание углубилось, по пояснице разлилось тепло, телу стало тесно и неловко под сковывающей тканью платья, а в крови возникло знакомое томление.

Сайла вскочила на ноги и, резко размахнувшись, швырнула беззащитную кружку. Расплескивая остатки чая, кружка разлетелась вдребезги, ударившись о каменную стену за очагом. Мокрые осколки и брызги с шипением падали на догоравшие угли.

Огонь в очаге требовал пищи, и Сайла вытряхнула на угли немного щепок из корзины. Глядя на язычки пламени, перебегавшие с тоненьких палочек на толстые поленья и постепенно успокаиваясь, она почувствовала, как острый приступ одиночества переходит в уже привычную тупую боль. Спустя некоторое время чей-то осторожный стук в дверь заставил ее очнуться от дум.

Открыв дверь, Сайла увидела на пороге Жнею.

Боясь выдать дрожь в голосе, она жестом пригласила гостью войти. Высокая женщина прошла в комнату, затем обернулась. Грустно улыбаясь, она сказала:

— Я наговорила много лишнего сегодня. Нас учили читать по лицам и жестам собеседников, не выдавая при этом своих эмоций. Сожалею, что угрожала тебе. — Сайла уже открыла рот для ответа, но Одил опередила ее. — И тем не менее все сказанное — правда. Поиски могут оказаться последним ударом по тому клину, который расколет Церковь навсегда. А может все закончиться и еще хуже. Ты не представляешь себе могущества культа Луны. Я снова настаиваю на прекращении поисков.

— Не могу, Жнея. Я словно сошла с ума. Что-то движет мной, — эти слова придали ей сил, и, подняв голову, Сайла посмотрела Одил прямо в глаза. — Я никому не говорила этого, даже Класу. Меня выбрали. Судьба испытывает и формирует каждого из нас, и я знаю, что мои достижения будут испытанием и указанием для Церкви. Я должна принести этот дар всем моим сестрам. Мне предназначено искать.

— Ты собираешься дать огонь в руки ребенка и называешь это даром? А разрушение вековых традиций — достижением? Неужели ты так слепа, что называешь самонадеянность избранностью? Не понимаешь, что находишься в плену своих амбиций? Ты выступаешь против всех нас.

— Да нет же, нет! — Это был словно крик о помощи. — Все, что я делаю, — это для всех нас. Мне нужны все вы!

Желание убедить собеседницу придало смелости, и, шагнув вперед, Сайла положила руку на плечо Одил.

Взгляд, встретивший этот дерзкий жест, обжег ее. Сайла отдернула руку, и та безвольно повисла вдоль тела. Только после этого Жнея продолжила:

— Мы должны контролировать каждое движение, каждое слово, имеющее отношение к Церкви.

— Я буду искать.

В последовавшей долгой паузе черты лица Жнеи поначалу исказились от гнева, а затем понемногу смягчились. За тяжелой печатью осуждения проявилось мудрое смирение. Одил вздохнула и взяла Сайлу за подбородок.

— Ценю твое упорство, дорогая Сайла, и мне жаль, что не могу его одобрить. Я отправлюсь назад на первом же попутном корабле и позабочусь о том, чтобы Церковь не оказывала тебе никакой помощи. Гарантирую, что ты не займешь в Церкви положения выше Жрицы Роз. Но я всегда буду молиться о твоей безопасности. А теперь, как ты знаешь, я обязана спросить третий раз: ты отказываешься повиноваться мне?

Сайла почувствовала, как леденящий холод пробежал по телу. Ритуал трех отказов, один из самых старых — некоторые говорили, древнейший — в Церкви, обычно предварял отлучение. Бесстрастное напоминание о неотвратимости расплаты поколебало решимость. Но все же она нашла в себе силы ответить:

— Отказываюсь, Жнея. Спасибо тебе за твои молитвы. Знаю, ты поступаешь так, как должна поступать.

Одил указала на жаровню.

— Мне предстоит долгая дорога в порт, и этот мокрый ветер снова будет хлестать меня, как кнут. Может, ты нальешь мне чашку чая, чтобы немного скрасить мое возвращение.

Сайла засуетилась, налила в котелок свежей воды и добавила в жаровню углей. Жнея настойчиво предложила свою помощь, достала кружки для себя и Сайлы. Усыпленная вернувшейся приветливостью гостьи, Сайла не заметила, как из глубокого кармана появился кожаный мешочек, и в ее кружке оказался желтоватый порошок.

Все это время Одил не закрывала рот, убаюкивая Жрицу славными рассказами обо всем и ни о чем. Пока Сайла посмеивалась, Жнея спокойно разлила чай по кружкам.

Они медленно пили чай, разговаривая на отвлеченные темы. Сайла чувствовала, что Жнея не хочет продолжать их прежний спор. Время текло быстро, и они решили выпить еще по кружке.

Одил настояла на том, что она сама вымоет посуду и нальет свежего чая. И вновь вернулась к задушевной беседе.

— Мой отец раскапывал проклятые места. — Сайла понимала причину проявившегося в ее голосе волнения. Проклятые Богом места — это все, что осталось от времен, когда рабы жили вместе с гигантами, управляющими миром, а затем разрушили его. Прежде верили древним сказкам о том, что проклятые места могут заразить неизлечимыми болезнями, разъедающими плоть до костей. Теперь работа там уже не считалась опасной, но все же осталась уделом рабов или мусорщиков. Или бродячих торговцев.

— Отец за долги продал нашу ферму торговцу. Мы родом из Коса. В Косе разорившийся человек мог наняться только на раскопку проклятых мест. Не очень приятно осознавать, что твой отец единственныйсвободный человек в поселке, населенном рабами. Но надо было кормить и одевать нас, — извинившись, Жнея подошла к окну. Вернувшись к столу, она продолжила рассказ. — На следующий день после Сожжения матери я отправилась в аббатство и больше никогда не видела ни моего отца, ни остальной семьи. Кажется, мне было десять лет. Сестры приняли меня. Церковь стала моим миром, моей душой, дала мне жизнь. Теперь я с радостью отдаю ее Церкви.

— Мы обе узнали всю горечь жизни, — произнесла Сайла.

Одил ответила жесткой, почти безжалостной улыбкой:

— Женщины связаны общей горькой судьбой. Ты пытаешься изменить это. Я же уверена, что все должно оставаться по-прежнему. Нам всем жизнь преподает уроки, одним полегче, другим сложнее.

Приступ острой боли в желудке, ножом полоснув изнутри, не позволил Сайле ответить. Жнея схватила ее за запястье.

— Что с тобой?

— Ничего, — удалось выдавить Сайле.

Боль усиливалась. Голова гудела, словно ее разрывала огромная опухоль. Во рту пересохло, и рука сама потянулась к кружке.

Жнея перехватила ее руку.

— Хватит чая. Тебе сейчас нужна чистая вода. — Она поспешно наполнила кружку водой из большого кувшина, стоявшего у очага.

Сайла выпила. Через несколько секунд ей стало лучше. Гораздо лучше. Странно, боль не оставила ее, но, казалось… Что? Непонятно. Она не могла подобрать нужного слова. Все уже казалось неважным. Все было чудесно. Спокойно.

Нежные пальцы Жнеи коснулись ее горла, проверяя пульс, тронули лицо, кончики пальцев, уши.

— Что ты чувствуешь, Сайла? Скажи мне.

Сайлу поразило тепло этого прикосновения. Или это ее руки такие холодные? Нош у нее как лед. И нос тоже.

— Холодно.

Сайла не понимала, почему эти слова, такие важные, оставляют Жнею равнодушной. Одил поднесла к губам Сайлы кружку, приказывая выпить.

Некоторое время Жнея оставалась за столом, затем вдруг отошла к окну и стала к нему спиной.

— Иди ко мне, — сказала она. — Немедленно.

Приказ.

В сознании Сайлы замелькали бессвязные фрагменты. Избранные… Резкие команды… За промедление или — ужасная мысль — за неповиновение — наказание… Сайла с трудом поднялась со стула.

Первый же шаг отнял последние силы. Она качнулась, отпрянула назад, ударившись о каменную стену, и, выбросив в стороны руки в попытке сохранить равновесие, закричала о помощи. У нее вырвался лишь слабый стон. Затуманенный непослушный взгляд отыскал наконец Жнею. Высокая женщина виднелась, казалось, где-то далеко-далеко, холодная и неприступная, словно гора Отец Снегов.

С победной улыбкой она оглядела упавшую на пол Сайлу.

Глава 11

Очнувшись, Сайла обнаружила, что лежит ничком на полу возле очага. Она понятия не имела, как долго пробыла в таком положении. Тусклое мерцание углей больно резало глаза. Поморгав, Сайла прогнала слезы, набегавшие скорее от страха, чем от боли, и повернула голову. Свет от крохотного огонька освещавшей комнату свечи словно иглами пронзил мозг. Она застонала и закрыла глаза. Напрягая все силы, попыталась подняться на четвереньки, но вскоре рухнула на пол, перевернувшись на спину.

В окаймленном рамой окна небе в безумном водовороте мелькали звезды. Вдруг они остановились, и теперь уже сама Сайла сорвалась и закружилась в безбрежном пространстве ночи. Утратив всякую опору, парализованная страхом, она летела, увлекаемая свивавшимися в кольца потоками света. Она молчала, смирившись со своей беспомощностью.

Затем все закончилось. Она остановилась. Звезды вернулись на место. Мир заполнила тишина — настороженная и пугающая.

Где-то в самом верху грозно маячила темнота, в густой глубине которой терялись даже звезды. Послышался голос:

— Ну вот и пришел твой конец, дура несчастная. Будь ты хоть тысячу раз права, тебе не разрушить мою Церковь.

Щурясь от разрывавшего глаза света, Сайла попыталась вытереть слезы. Но руки ей не подчинялись.

Ее охватила апатия. Ну и ладно.

Ей все равно. Она купается в безмятежном тепле.

Спокойствие. Она уже переживала когда-то это чувство.

За столом. Когда пила чай со Жнеей.

Сейчас она потеряла связь со всем на свете. Одна.

Борись. Тебе ведь больно, тебя тошнит. Это твои настоящие чувства.

Нет. Все хорошо.

Я беспомощна. Эта мысль словно эхо отдавалась вокруг.

Неважно. Все беспомощны.

Закусив губы, Сайла попыталась сосредоточиться. С удивлением она ощутила соленый вкус крови. Сознание несколько прояснилось.

Жнея.

Сайла села и тяжело привалилась к стене. Холодное равнодушие камня лишало последних сил. Неясная ускользавшая мысль требовала жаловаться, протестовать. Но на что жаловаться? И кому? Здесь только Жнея, а Жнея — это власть.

Все хорошо.

Она вновь теряла контроль над собой.

Борись!

Что-то завладело ее сознанием, темное и злобное, поднявшееся из самых глубин.

Все хорошо.

Схватив за волосы, Жнея приподняла ее голову. Звук пощечины отдаленно напоминал треск сломанной ветки. Медленной неудержимой волной вернулась боль, она накатывала и отступала, принося с собой беспорядочно переплетенные обрывки мыслей и ощущений. Сайла знала, что надо кричать. Но на это не хватало сил. Опершись о пол руками, она попыталась сфокусировать внимание на лице Одил, маячившем совсем рядом за пеленой боли.

— Ну вот, уже лучше, — сказала старая женщина. — У тебя не должно быть ни воли, ни сил, чтобы сесть. И глаза в порядке: ни страха, ни узнавания. Моя дорогая Сайла, если б ты знала, как противно смотреть в такие глаза.

Сайла перевела взгляд на золотой серп, висящий на груди Жнеи. Многочисленные перекрещивающиеся бороздки на его поверхности мириадами зеркальных граней отражали мерцание свечи. Невыносимое, ослеплявшее зрелище для воспаленных глаз. Но Жнея приказывала смотреть. Смотреть.

Следуя приказу Жнеи, веки Сайлы отяжелели. Захотелось спать.

Нет, спать нельзя. Бежать. Бежать от этих давящих команд, произносимых спокойным голосом, от разрушающего волю сияния серпа.

Лицо Жнеи вдруг снова оказалось прямо перед ней. Сайла уловила в прозвучавших словах нотки восхищения.

— Ты очень сильная. Сопротивляешься и моим снадобьям, и этой маленькой игрушке. Но все уже кончено. Теперь твой мозг — пустой сосуд, который я могу заполнять, чем пожелаю. Говорят, это не такое уж неприятное состояние. Я тебе почти завидую.

Сайла попыталась выдавить из своего горла хоть какой-нибудь звук, чтобы Жнея почувствовала всю ее ярость, всю решимость вернуть контроль над собой. Руки ее сжимались и разжимались, ногти царапали каменный пол.

Жнея отступила на полшага.

— Невероятно. Ты видишь? Слышишь? Я никогда…

Она оборвала фразу, на лице вновь появилась решимость.

— Встань. Встань, Сайла!

Серп расплывался перед глазами, мерцал, манил. Сайла поднялась.

Последовали другие команды. Сайла прошла по комнате, села, поднялась снова.

Жнея торжествовала, не сомневаясь в своей победе.

— Если бы у меня было время поработать над тобой, ты бы стала ценнейшим достоянием Церкви. Ты чересчур упряма, Сайла. Сейчас я — Церковь. Все, чему тебя учили, что тебе внушали, сосредоточено во мне. Я — Мать. Я — Церковь.

Одил повторяла последние слова вновь и вновь, медленно раскачивая серпом перед неподвижными невидящими глазами Сайлы.

Наконец она отступила от Сайлы и отошла к окну.

— Ты нужна Церкви, Сайла. Мы вернемся на корабле в Кос, в Дом Церкви, где займемся твоими поисками. Вместе. Церковь поможет тебе. Помнишь свой катехизис? Присягу?

— Да, я присягала Матери, я — целительница.

— Правильно. А кто есть Мать? Кого ты видишь при слове «Мать»?

— Жнея. Одил. Тебя.

— А Церковь? Кто есть Церковь?

— Ты. Мать.

Поведение Сайлы полностью удовлетворило старую женщину.

— Отлично. А то я вдруг забеспокоилась. Серьезно забеспокоилась. Никто еще так не сопротивлялся моим снадобьям. Никто из живущих, — она перешла на деловой тон. — Обычно в это время ты навещаешь черную женщину, Тейт; сделаем это и сейчас. Запомни, ты осталась в точности такой, как прежде, только теперь служишь Церкви через меня. Новый путь твоих поисков — секрет Церкви. Следует хранить его. Понимаешь?

Сайла кивнула и вышла из комнаты вслед за Жнеей, покорная и опустошенная.

Доннаси, вся в припарках от пояса до макушки, лежала на кровати, вытянувшись на спине. Услышав, что к ней пришли, Тейт осторожно, чтобы не растревожить раны, подняла руку и сняла повязки с лица. Жнея отослала служанку, девушку из Избранных, за дверь и подошла к кровати.

Наклонившись, глядя Тейт прямо в лицо, Одил произнесла:

— Я знаю тебя, Доннаси Тейт. Сайла рассказывала о тебе.

На сильно изувеченном лице появилось нечто, напоминающее улыбку. Это движение стоило Тейт больших усилий. Один глаз полностью закрывала большая опухоль, второй превратился в узкую щелочку. Крупные израненные губы распухли, как поломанные пальцы. Темная кожа блестела от пота и жидкости, стекавшей с примочек, от нее шел густой запах трав. Здоровый глаз поблескивал, отражая свет, словно догорающая свечка.

Запинаясь, Тейт заговорила, едва ворочая языком:

— Я знаю тебя, Жнея. Здесь был Гэн. Сказал, что ты хочешь остановить поиски Врат.

Вслушиваясь в искаженные непослушным языком слова, Одил старалась прочесть сигналы, которые посылали мимика и жесты Тейт. Черная кожа и непривычные черты осложняли задачу, а множество страшных повреждений делали ее почти неразрешимой.

Тем не менее Одил уверенно отмечала признаки возмущения и самонадеянности.

Должно быть, этот выскочка Гэн уже похвастался своей победой.

Ничего. Скоро он узнает свое место.

Однако было здесь и еще что-то. Страх. Чего может бояться Тейт?

Врата важны для нее, как и для Сайлы? Или Тейт известно нечто большее?

Чужеземцы. Таинственные и замкнутые. Они так и не открыли, зачем здесь появились. Утверждают, что родом из мест, где есть Церковь, но настоящих отношений с Церковью не наладили.

Тейт продолжала говорить:

— …ж-ждем Конвея, нашего друга. Он отправится с Сайлой. Мы хотим помочь ей.

В это мгновение дверь открыла юная Избранная:

— Мэтт Конвей, Доннаси. Он уже идет.

— Как раз вовремя, — Тейт оторвала голову от подушки, осторожно поворачиваясь по сторонам, явно кого-то разыскивая. — Сайла? — голос прозвучал тревожно, даже жалостно. — Почему тебя не слышно? Ты здесь?

Быстро подойдя к кровати, Сайла взяла подругу за руки. Одил отошла в сторону, едва скрывая досаду: она не поняла, что Тейт почти ослепла. Стараясь разглядеть скрытое от обычных глаз, проглядела главное. Надо быть внимательнее. Обменявшись с вошедшим Конвоем обязательными приветствиями, Жнея продолжала наблюдать со стороны, как друзья развлекали Тейт.

Все в их поведении говорило о полном единстве. Конвей своими широкими плечами почти заслонил Сайлу и Тейт от посторонних глаз. Одил не сомневалась в случайности его позы. Едва ли он вообще достаточно умен.

Сайла и Конвей заботливо склонились над кроватью Тейт. Их голоса, полные тепла и участия, звучали, однако, слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова. Одил слышала лишь то, что говорила Тейт. С заботой, с недоумением.

— Милая, с тобой все в порядке? — Ее темные пальцы обхватили запястье подруги. — Ты как-то странно говоришь. Что случилось?

Ответное бормотание Сайлы не ослабило напряженного беспокойства Тейт. Она продолжала крепко держать Сайлу.

Все это раздражало Одил. Черная женщина интуитивно почувствовала, что с Сайлой что-то произошло. Мужчина, похоже, глуп, но также предан Сайле. Исчезновение подруги приведет их в ярость. Может быть погоня.

Главное, добраться до Дома Церкви. Там Сайла будет под надежной охраной.

Нельзя забывать, однако, что они пришли откуда-то издалека и выжили по дороге в Олу. И в их руках чудодейственное оружие.

Конвей повернулся и, улыбаясь во весь рот, направился к Одил. Она ждала, внутренне забавляясь: хитрец из него никудышный, все мысли можно прочитать на лице.

— Знаю, ты возражаешь против поисков Врат, — слова его сопровождались простодушной улыбкой. — Полагаю, главная причина в том, что Церковь опасается за Сайлу. Мы, Тейт и я, собираемся сопровождать ее и надеемся защитить в случае необходимости. Гэн одобряет это решение, хотя и заинтересован в нашем мощном оружии.

Дело принимало забавный оборот. Он решил доверить ей их секреты. Одил даже задрожала от удовольствия, представив, как будет рассказывать эту историю в Доме Церкви.

Конвей продолжал:

— Попутно можно попробовать убить двух зайцев. Все равно кто-то должен разведать Пустоши, чтобы выбрать лучший маршрут в Кос. Открыв торговый путь между Олой и Косом, мы приблизим создание более тесного союза. Церковь должна приветствовать эти шаги, особенно после последних сообщений о нападениях кочевников.

— Это не просто нападения, молодой человек. Огромные массы двинулись на восток. Можете не сомневаться, Церковь проявит должный интерес к вашим словам. А что думает Гэн о вашем плане?

— Он ничего не знает, — некоторая робость лишь увеличивала его привлекательность. На мгновение Одил даже пожалела, что своим наивным неведением он столь опасно изменил свои позиции в этой игре. — Как только Тейт поправится, мы очень быстро подготовимся к путешествию. Клас на Бейл пригнал для меня и Тейт боевых лошадей — боевых лошадей Людей Собаки, лучших в мире — и по паре псов для каждого. Но я не могу ждать, пока Тейт присоединится ко мне. Каждый день уезжаю на холмы, подальше от заселенных мест, и тренируюсь с животными.

— Ты уезжаешь туда один?

В улыбке Конвея появилось что-то мальчишеское.

— Да, но не чувствую себя одиноким. Лошади и собаки составляют иногда более приятную компанию, чем некоторые из людей.

— Могу подтвердить это на собственном опыте.

Конвей рассмеялся. Хороший смех, подумала Одил, здоровый, до краев полный жизни.

Какая жалость.

Глава 12

Конвей на мгновение отпустил поводья. Как только ремни коснулись шеи коня, черные как смоль уши животного подались вперед. От легкого нажима каблуков и коленей Конвея животное наугад устремилось между громадами деревьев. Конь и всадник действовали слаженно, с растущим чувством единения. В случае опасности это могло бы снасти их жизни.

Две огромные собаки позади повторили рывок человека и коня. Длинноногие, косматые, они молча бежали вприпрыжку по лесу. Белесо-серая Микка весила, должно быть, не меньше ста тридцати фунтов. Карда был иссиня-черного окраса и выглядел более неуклюжим, чем его подруга. Конвей считал, что он тянул уже фунтов на сто пятьдесят и, если судить по шлепающему шагу и по вялым, непомерно большим ушам, ему суждено было вырасти еще.

Вспоминая Шару, боевого пса Гэна, Конвей усмехнулся при виде претенциозной важности Карды. Вот и сейчас, встретив на своем пути сухую ветку, молодой пес смело, не сбавляя скорости, приблизился к ней, с неистовой фацией взмыл в воздух и задел корягу задней лапой. Он приземлился и побежал дальше, но уже с каким-то взволнованным видом и заискивающе поглядывая на своего хозяина.

Тем не менее от шедшего рысью коня он не отставал.

Спустя несколько минут они выехали из леса на обширное пастбище, и Конвей пустил коня галопом.

Результат вековых усилий в селекции и выучке — лошадь Людей Собаки была словно рождена для открытой местности. Стоило Конвею пришпорить коня, как тот сразу же вытянул шею, словно пытаясь ухватить зубами время. Пригнув уши, выкатив от возбуждения глаза, он со всех ног ринулся вперед и, бешено стуча копытами, помчался во весь опор так стремительно, что, казалось, вот-вот взмоет в воздух.

Нагнувшись вперед, почти касаясь подбородком волнистой гривы, Конвей сжал поводья. Брошенный через плечо взгляд убедил его, что Карда и Микка неслись позади, сверкая белыми клыками и высунув языки.

Запах коня смешивался с острым запахом елей, доносившимся с возвышающихся гор, и примятой луговой травы. Теплый солнечный свет, в который окунулся всадник, вдруг сделался столь ослепительным, что от него заболели глаза, и Конвей воскликнул от радости при виде несметного числа оттенков распускавшейся зелени, коричневого цвета земли и ярких красок ранних полевых цветов.

В этом был какой-то парадокс. Конвей явно наслаждался жизнью. И одновременно с этим никак не мог избавиться от печали, жившей в его душе.

Причиной тому была Ти. Он переносил ее отсутствие с какой-то болью, которой не знал раньше. Она спасла его. Спасла ему не только жизнь, но и ту его часть, что делала его полностью живым человеком.

Потом она ушла от него, потому что была рабыней, женщиной, которой пользовались все, кто пожелает, и которая не могла поверить, что кто-то может любить ее.

Было и еще одно воспоминание, которое не покидало Конвея в одиночестве. Берл Фолконер, полковник Армии США, который покончил с собой, боясь, что в состоянии бреда может раскрыть Алтанару тайну их происхождения и их оружия. Фолконер знал — они все знали — что в этом мире люди, которые заявят, что они пришли из пятисотлетнего прошлого, будут объявлены колдунами и убиты. Больше всего Фолконер опасался, что может проговориться об их оружии. Если бы Алтанар, или кто-либо вроде него, узнал бы, как с ним обращаться, всех «чужеземцев» тотчас бы убили.

Самое ужасное, что именно старый мир убил Фолконера, причем точно так, как ему привиделось во сне. Бактериологическая война — так это называлось. Пугающее название. В сопоставлении с действительностью слова были безобидные. Искусственно созданные вирусы заболеваний, генетически измененные для того, чтобы убивать людей и оставить в живых животных. Вирусы, которые поражали только определенные группы крови. Твари, которые покушались на жизнь одной расы и не действовали на другие.

Адские изобретения, которые мутировали так, что возвращались и нападали на своих создателей.

Какая-то ничтожная блоха занесла в кровь Фолконера что-то, вызывающее лишь пустяковый зуд у этих выносливых людей, которые наверняка являлись его собственными потомками.

Конвей не переставал спрашивать себя, обладает ли он мужеством Фолконера. Вопрос этот был столь же искушающим, сколь пугающим.

Лошадь вскинула голову и пошла боком. Стоило Конвею коснуться ее, как она тут же остепенилась. Все же, когда они стали спускаться с холма, она продолжала подергивать ушами, напрягая слух. Собаки тоже вели себя настороженно.

Вскоре Конвей разглядел сквозь деревья водопад. Чуть позже они спустились с возвышенности и выехали на болотистую равнину. Конь осмотрительно выбирал участки посуше. Собаки жались к нему. Если бы Конвей подал им знак удалиться жестом, голосом или с помощью серебряного свистка, который он надел на цепочку и носил на шее, они тотчас бы повиновались. Но по своей воле они предпочитали не выпускать хозяина из виду.

Выйдя из леса, Конвей застыл в благоговейном восторге. Высота серебристого каскада была небольшой, зато объем низвергавшейся воды был огромен. Она падала в бассейн округлой формы и дико вспенивалась. Вызываемый этим грохот разносился во все стороны, пронзал землю и отдавался дрожью во всем теле. Уходивший вдаль водный поток жадно набрасывался на каменистые берега.

Конвей спешился и, позвав к себе собак, потеребил их за косматые уши и взъерошил жесткую шерсть на спине. Те радостно завиляли хвостами. Он ступил в холодную прибрежную воду и, зачерпнув немного, брызнул себе в лицо, затем специально для собак швырнул в реку валявшийся поблизости сук. Они внимательно проследили за движением палки и уставились на него неверящими глазами. Он мог поклясться, что такая забава их ошеломила. И тут он впервые осознал, что собой представляли эти животные. Товарищи, даже друзья, они не были обычными домашними животными. «Если ты хочешь, чтобы мы поплыли за палкой и принесли ее тебе обратно, мы это сделаем, — как будто говорили их взгляды, — но подобные пустячные игры лучше оставь для простых собак».

Конвей низко поклонился.

— Прошу прощения, ошибся, сэр. И вы, мадам. Давайте будем терпимы друг к другу, а?

Он погладил их по голове. Они опять завиляли хвостами. Все было прощено.

Утолив жажду, Конвей двинулся вниз по течению. Изрезанная форма берега вынуждала то пробираться сквозь заросли, то идти по отмели. Последнее больше всего понравилось коню, который важно шлепал по покрытой рябью заболоченной местности и звонко клацал копытами о скрытые под водой камни.

Как-то они заметили громадного лосося, его серебристая спина разрезала своим блестящим плавником поверхность воды. Это было мимолетным и безмолвным свидетельством, что вскоре тысячи рыб устремятся вверх по течению к месту нереста. Поэтому Конвей не удивился, когда обнаружил на берегу огромные, почти человеческие, следы с пальцами ног, обращенными внутрь. Отпечатанные на покрытом илом песке, они вызвали у него озноб.

Мысль о близости медведя все еще тревожила Конвея, когда он неожиданно услышал какой-то звук. Собаки вели себя беспокойно. Через каждые пару шагов то та, то другая останавливалась и пристально смотрела по сторонам. Сначала Конвей не обратил на звук внимания, посчитав его пением птицы, но по мере того как они продвигались, отдельные нотки сливались в единую мелодию, наигрываемую на флейте. Отзываясь на малейшее дуновение ветерка, музыка то усиливалась, то затихала, создавая какой-то жуткий потусторонний эффект. Видя замешательство собак, Конвей улыбнулся. Они то и дело вертели головами, а затем глядели на него, как бы ожидая указаний.

Конвей не спеша стал пробираться вперед, пока не понял, что оказался на краю рощи ухоженных старых ив. В ту же минуту он заметил какое-то движение сзади, со стороны берега реки. Спешившись, чтобы лучше было видно, он разглядел среди толстых стволов фигуру в черной одежде. Она бесцельно блуждала среди деревьев, что объясняло призрачные искажения музыки. Зачарованный Конвей застыл на месте. Внезапно маленькая фигура остановилась. Повернувшись лицом к нему, она откинула назад капюшон и уставилась на него широко раскрытыми темными глазами. Затем, сжав флейту обеими руками, выставила ее перед собой, словно отражая удар.

Чувствуя себя неловко, Конвей помахал ей рукой.

— Я знаю тебя, Жрица Ланта. Мне не хотелось тебя пугать.

Она робко улыбнулась.

— Я знаю тебя, Мэтт Конвей. И никого другого здесь не ждала.

Он интуитивно понимал, что ему не следует входить в рощу, и попятился назад, объясняя свое появление. Ланта шагнула ему навстречу, выходя за пределы рощи. Когда Мэтт похвалил ее игру, она покраснела и тут же завела разговор о роще, указывая на видневшийся неподалеку родник с примыкавшим к нему небольшим домом исцеления. Оба строения находились за ивами, подтверждая представление Конвея о священном месте.

В молчаливом согласии они отступили к реке. Собаки остались позади. Похоже, их что-то тревожило. Они нигде не находили признаков медведя. Может, они еще слишком молоды для такой работы, подумалось Конвею, но не успел он поразмыслить над этим, как заговорила Ланта.

— Я прихожу сюда очень часто. Это самое спокойное место. Здесь можно прогуливаться. Быть самой собой.

— И играть на флейте.

Прикрываясь инструментом, она опять залилась румянцем. Конвей потянулся за флейтой, и Ланта отпустила ее. Флейта была сделана из орехового дерева, а отверстия обрамлены серебром. Мундштук представлял собой вставку овальной формы, сделанную из слоновой кости. По всей длине инструмента извивалась кольцами инкрустированная тонкая серебряная нить, а самый кончик его был великолепно отделан крошечными аметистами. Они образовали ободок, переливавшийся темно-лиловыми оттенками.

Возвращая флейту, Конвей сказал:

— Она так же прекрасна, как и музыка, которую ты играешь на ней. Должно быть, это очень успокаивает — гулять в одиночестве по этой аллее, слышать только свои собственные мысли, свою музыку. Мне бы тоже так хотелось.

Она улыбнулась. Последовала сдержанная пауза. Конвей думал о ее песне, мелодично легкой, щемяще грустной.

— Какое интересное совпадение, — произнесла она. — Я мысленно представляла тебя, скачущего на коне в сопровождении собак. Вы вместе — одна сплоченная дружная команда. Как бы я хотела того же.

Держась рядом, они пошли вдоль берега. Река в этом месте была широкой, текла плавно. Конвей запустил в реку камешек, и тот запрыгал по водной глади.

— Быть провидицей, должно быть, страшно тяжело, — произнес он.

— Мы не говорим об этом.

Не обращая внимания на ее непреклонность, он сказал:

— Ну и ладно. Наверное, ничего не получается.

— Что? — Сверкая глазами, она остановилась. — Ты сомневаешься?

Видя ее бешенство, он украдкой ухмыльнулся.

— Мне только подумалось, что если бы ты знала будущее, то знала бы, что я заговорю о Видении, и предупредила бы меня не делать этого. Или же ушла бы куда-нибудь сегодня. Или сделала как-нибудь по-другому. Мы бы избежали всего этого.

Он чуть было не засмеялся снова, видя, как черты ее лица исказились гневом, а потом неверием, но все же сдержался.

— Ты шутишь, — сказала она. — Насчет Видения. Никто так не делает.

— А надо бы делать. Чрезмерная серьезность так же ужасна, как и легкомыслие. Это мы знаем. Скажи-ка, а что оно собой представляет? Ты видишь какие-то события или что-то другое?

Слегка еще потрясенная, Ланта быстро ответила:

— Слова. Я вижу слова в ярком пламени. Они мне и говорят.

— Поэтому тебе разрешили научиться читать?

Она кивнула головой.

— Жрицам разрешают. Меня же этому учили особенно серьезно.

— А ты умеешь контролировать это? То есть можешь избежать Видения?

— Да. Я могу почти всегда вызвать его. Есть способ. Я не люблю им пользоваться. Хотя иногда оно возникает само собой. — Она вздрогнула и на миг закрыла глаза. Выражение лица оставалось намеренно спокойным. Затем сказала: — А ты не боишься Видения? Ты обладаешь этим даром?

— Я лично — нет. Я не боюсь его и рад, что у меня его нет. Наверное, это налагает слишком большую ответственность. Впрочем, если бы я им обладал, то стал бы самым богатым мошенником, какого ты когда-либо видела.

Ланта весело рассмеялась, и на какое-то мгновение окутывавший ее покров отрешенности исчез. Однако тут же снова возник, хотя она и похлопывала его игриво по плечу флейтой.

— Меня еще никто не расспрашивал о Видении, — сказала она. — Боятся. Наверное, ты смеешься над проклятием так же легко, как и над благословением.

— Смеяться над проклятиями особенно важно. Это отбирает у них силы.

Ею мгновенно овладело беспокойство. Глаза округлились, и она торопливо осенила себя Тройным Знаком.

— Будь осторожен, Мэтт Конвей. Это силы…

Он хотел было ответить шуткой, но тревога ее была слишком сильной, слишком неподдельной для этого. Тогда он сказал:

— Единственные силы, которых я боюсь по-настоящему, исходят от других людей. Если меня постигает неудача, то волшебство тут ни при чем.

Ланта долго не сводила с него пристального взгляда, потом резко отвела глаза, повернулась и направилась обратно в ту сторону, откуда они пришли. Конвей последовал за ней, ожидая, что она снова заговорит. Она это сделала только тогда, когда они оказались на краю рощи. Вглядываясь в противоположный берег, она сказала:

— Скажу тебе вот что, Мэтт Конвей. Не как ясновидящая. А как простой человек. Как женщина. Я наблюдала за тобой с тех пор, как Алтанар впервые привез тебя в Олу. Ты приехал туда совершенно беззаботным. Сейчас же ты добиваешься цели, хотя не знаешь, что она собой представляет. Ты охотишься в тумане рока.

— Ты очень самоуверена.

— Конечно. Каждая женщина знает, как пользоваться зеркалом.

Ланта вошла в рощу, затем обернулась к нему. Тонкие черты лица ее были непроницаемы, как камень. Быстрым движением она набросила капюшон и как будто полностью исчезла. Затем стала удаляться прочь грациозно-неторопливой, замедленной походкой. Последнее, что он увидел, была лишенная очертаний черная фигура, растворившаяся среди искривленных стволов деревьев.

Ее нежная вибрирующая музыка сопровождала Конвея, ехавшего обратно вверх по течению реки, постепенно замирая, пока не стихли последние ноты.

* * *

На другом берегу, за деревьями, восседая на лошадях, за продвижением Конвея наблюдали Жнея и бородатый мужчина в железно-кожаных доспехах.

— Ты собираешься его отпустить? — спросила женщина.

Мужчина ответил:

— Мои воины — в засаде, Жнея. — Он взмахнул рукой.

В ответ на противоположном берегу между Конвеем и водопадом зашевелились заросли.

Повернувшись к Жнее спиной, мужчина сказал:

— Теперь можем ехать.

— Еще рано.

— Сейчас они убьют его. Ты не хочешь…

Она набросилась на него с бранью, хотя выражение лица у нее было спокойным, безмятежным.

— Никогда, слышишь, барон, никогда не позволяй себе говорить мне, чего я хочу. Это слишком невежливо. А может быть, и опасно, ты ведь меня знаешь. Я не какая-нибудь запуганная оланская цыпочка. Я приехала сюда, чтобы увидеть смерть Мэтта Конвея. И я увижу ее.

Глава 13

Именно странное поведение Микки вывело Конвея из задумчивости. Он ехал вдоль относительно прямого русла реки, а белая собака рыскала далеко впереди. Карда находился на полпути между нею и Конвеем. Вдруг Микка развернулась и помчалась назад, вниз по течению. Она с такой силой отталкивалась от земли, что позади нее взлетали камешки. Карда присоединился к ее отступлению, когда она поравнялась с ним. Вместе они добежали до Конвея и заняли позицию по обе стороны от него. К тому времени конь уже потрясал головой и тяжело храпел.

Первая стрела была пущена из чащи, с тыла. Не долетев до них, она упала, лязгнув железным наконечником о камень и выбив искры. Микка проворно отскочила в сторону, когда вторая летела в нее. Стрела звякнула о камни у самой кромки воды.

Конвей привстал на стременах и повернулся в том направлении, откуда вылетали стрелы. Он поднял руки над головой и соединил указательные и большие пальцы в общеизвестном знаке солнца, символе мира.

— Не стреляйте! — крикнул он. — Кто вы?

Из зарослей молча выехал какой-то человек в доспехах с коротким, сильно изогнутым луком. В той же руке он сжимал стрелу. Сверху, у излучины реки, показались еще двое.

Первый установил стрелу в лук и натянул тетиву.

— Нет! — Конвей повернулся к нему лицом. — Что ты делаешь? Я не…

Не успел он закончить или увернуться, как услышал пронзительно шипящий звук, какой бывает, когда жарят мясо на сильно нагретой сковороде. Что-то дернуло его за куртку и обожгло бок.

Он посмотрел на порванную одежду и увидел, как она окрашивается в ярко-красный цвет. Рана находилась как раз в том месте, где должен был лежать пистолет. Если бы он был при нем…

В голове у Конвея раздались раскаты грома. Все его разочарование и безысходность, неуверенность и нерешительность, угнетенность и подавленность слились воедино в этом мгновении, в этом вызове.

Ветер ударил в лицо Конвею. Отпрянув в сторону, Мэтт заметил стрелу, промелькнувшую там, где он находился мгновение назад.

Растущий страх в глазах лучника был подобен сигнальному огню маяка. Вытащив нож, висевший у него на бедре, Конвей выпрямился в седле. Лезвие длиной в фут было сделано из сложного металлического сплава, неизвестного на земле вот уже полтысячи лет. Толщиной в целых четверть дюйма, оно было изогнуто на конце. Ослепительно ярко сверкнули внутренний изгиб и лезвие. Пятидюймовая ручка лежала в руке как влитая. Этим оружием он брился каждое утро. И никогда не пользовался им в гневе.

Нападавший швырнул лук и привстал в стременах с мечом в руке. Конвей приблизился, и его противник стремительно бросился в атаку, нанося сокрушительный удар сбоку. Конвей откинулся назад, прижимаясь к спине коня. От просвистевшего меча померкло в глазах. Ответный удар Конвея был настолько силен, что он чуть было не выронил нож.

Тормозя, его боевой конь встал на дыбы.

Лучник схватился рукой за бедро, чуть ниже места, где кончались доспехи. Меж пальцев фонтаном брызнула алая кровь.

Собаки одновременно бросились на всадника. Удар их тяжелых тел сбросил его с седла. Эхо отчаянного предсмертного крика лучника уже затихало где-то за рекой, когда Конвей отозвал собак. Он спрятал нож, подобрал меч убитого. К нему галопом скакали два других всадника; из-под ног лошадей вылетали искры, выбиваемые подкованными копытами.

Конвей свистом скомандовал собакам прижать одного из них к реке и криком послал своего коня в атаку. Тот по-своему понял его и пронзительно заржал. Пригнувшись к шее коня, Конвей выставил вперед меч.

Доспехи отвели в сторону острие меча Конвея. В ответ он получил сокрушительный удар в грудь. Ошеломленный, он сгорбился в седле, с ужасом глядя на рассеченную куртку, спереди мокрую от крови от груди до пояса. Меч опустился в его слабеющей, не оправившейся от удара руке. Мэтт не был уверен, что у него хватит сил снова выпрямиться.

Его выручил конь. Боевому помощнику скомандовали атаковать — он был обучен этому. Развернувшись, он ринулся на врагов. Конь противника явно не был столь же тренирован и не мог противостоять такой ярости. Обороняясь, он встал на дыбы, лишив своего седока возможности сражаться.

Конь противника рухнул на землю, сбрасывая всадника, и Конвей нашел силы, чтобы нагнуться пониже и вонзить меч. Сквозь красную пелену, застилавшую ему глаза, он отразил удар и вонзил клинок снова. На земле лежало подергивавшееся в судорогах тело. Конвей поспешил на помощь собакам.

Последний из нападавших загнал свою лошадь в реку по самое брюхо. Такой маневр позволил ему уйти от собак и тем самым избежать схватки. Конвей собрал все силы, чтобы настигнуть его. Глянув еще раз на свирепых псов, беглец вложил свое оружие в ножны, поднял вверх руки и изобразил знак мира.

У Конвея кружилась голова. Он с трудом спустился с коня. Ледяная вода, доходившая до колен, освежила, но лишь на мгновение. Мэтт уже жалел, что не сидит в седле.

Прислонившись к лошади, Конвей приказал собакам вернуться на берег и вести себя смирно, и тут же его внимание привлек какой-то шум вниз по течению. Ланта. Бежит. Слишком поздно, подумал он. К тому времени, как она появится здесь, этот вояка умрет, как и его дружки. Но сначала он ответит на мои вопросы.

Часть сознания подсказывала ему, что то, что он замыслил, было варварским, непростительным поступком. Другая же часть, которую он слышал более отчетливо, говорила, что он имеет право на любую месть.

— Кто послал тебя? Зачем? — Слова прозвенели, как металл. Повторились эхом. Как-то странно.

— Барон Стиларм, подданный короля Олы Алтанара.

— Это невозможно. Стиларм сбежал на юг, в Пустоши, что между эти краем и страной Кос. Один из их патрулей взял в плен его и его людей.

— Он жив. Многие из нас остались с ним. Мы теперь разбойники.

— Зачем вы пытались меня убить? — Беглеца, казалось, то прибивало течением к берегу, то уносило опять в реку. Игра солнца на воде, решил Конвей. Однако не мешает быть настороже в случае какого-либо подвоха. Он сунул руку в стремя только затем, чтобы на что-то опереться. Грудь болела все сильнее; там чувствовалась какая-то тупая давящая боль. Неужели Ланта ему померещилась? Он посмотрел вниз по течению. Она находилась все еще там. Теперь ближе. Отлично. Он глянул вниз. Вода вокруг ног обагрилась кровью. Ланта, наверное, расстроится.

— …Врата. — Продолжал говорить человек. — Барон приказал убить тебя и Черную Молнию, потому что ты у нее основная опора. Вот и все, что я знаю.

— Брось меч. Сойди с коня. Иди сюда. — Слова теперь звучали как-то вяло, невнятно. Куда девалось металлическое эхо?

Беглец вытянул шею и, казалось, буравил взглядом Конвея, хотя слова его звучали успокаивающе, пока конь постепенно продвигался к берегу.

— Ты ведь меня не убьешь? Я бросаю свой меч. Я твой пленник. — Он обнажил оружие и с боевым кличем ринулся вперед.

В ответ конь Конвея встал на дыбы. Не успев отпустить стремя, Конвей едва устоял на ногах. Краем глаза он заметил, как мимо него мелькнули собаки. Обрушившись сверху, меч всадника поразил коня Конвея. Мэтт изо всех оставшихся сил метнул свой меч, прежде чем его придавило и отбросило в сторону.

Невыносимая тяжесть увлекла его вниз, в ледяную черную воду. У него не хватало сил ни дышать, ни кричать.

Каждое движение причиняло боль. А он должен был двигаться. Он тонул.

Полностью погрузился в воду.

Все вокруг покраснело. Померкло.

Пустота.

* * *

Ланта пронеслась мимо пришедших в замешательство грозных собак, будто их вообще не существовало. Еще не придя в себя, они позволили ей вытянуть из-под мертвеца их кашлявшего и захлебывавшегося хозяина и дотащить его до берега.

С трудом переставляя лапы, Карда приблизился к трупу и обнюхал его. Он зарычал и припал к земле, когда нахлынувшая волна увлекла за собой мертвеца в реку. Выступавший из горла меч ярко блестел на солнце, пока вода не скрыла его, а потом тело перевернуло лицом вниз. Ланта нагнулась над Конвеем.

Дыхание его едва прослушивалось. Пульс на шее бился неровно.

Вытащив его кинжал, она разрезала грубую шерстяную рубашку, обнажив раны. Стрела вонзилась глубоко, но не задела ни один из жизненно важных органов. Рана на груди выглядела ужасно. Разорванная плоть напоминала раскрывшиеся для поцелуя губы сластолюбца, и в месте, где удар клинка был наиболее силен, виднелись два перебитых ребра.

Веки у Конвея вздрогнули, глаза открылись. Взгляд был удивленным, ничего не понимающим. Ланта больше поразилась своей реакции, чем его внезапному приходу в сознание. Обострение боли. Облегчение. Ей захотелось ругать и ругать его, пока он не сдастся. Не получится. Внятно и ясно, как при обычном разговоре, он произнес:

— Сначала перевяжи коня. — И закатил глаза. Рука ее скользнула, чтобы прикрыть веками пугающую пустоту белков.

У нее не было под рукой ни иголки, ни нитки, чтобы защитить его от «порождений грязи» и «невидимых». Намочив рубашку в реке, Ланта перевязала раны.

Для лечения требовалось большее. Если она отправится за лекарствами одна, то возникает серьезная опасность. Небольшие черные медведи не справятся с собаками, а вот серебристый медведь нападет без всяких колебаний. К тому же в этих лесах водятся волки. И тигры.

Захватив с собой меч, Ланта устремилась к примыкавшим к берегу лесным зарослям. Она быстро отыскала то, что хотела, и вскоре вырубила две одинаковые жерди для носилок. Одежда и ремни двух убитых воинов послужили подстилкой между жердями и связующими веревками между носилками и конем Конвея. Стараясь изо всех сил, обливаясь потом от изнеможения и боли в нежных руках, покрывшихся кровоточащими волдырями, она сумела взвалить Конвея на носилки.

Она стала взбираться на седло. Конь, будто понимая сложившуюся ситуацию, терпеливо ожидал. Он вел себя послушно, как старый, умудренный опытом воин. Собаки расположились по обе стороны от своего хозяина и во время пути часто приближались к нему, обнюхивая повязки.

Добравшись до рощи, Ланта обмыла раны родниковой водой. В доме целительниц нашлась мазь — хвойная смола, настоянная на экстракте ивовой коры и чесночного масла. Как только она вскрыла запечатанный пчелиным воском горшочек, собаки тут же сбежали, чихая и тыкаясь носами в грязь. Ланте же нравился острый запах; она обильно смазала мазью больного. От лекарства ему стало легче. Иногда оно помогало при заражениях. Повязки заменили разорванную рубашку, которую она не церемонясь выбросила в мусорную яму.

Ланта взглянула на коня. Его лопатка и передняя нога отсвечивали алым, огромные карие глаза глядели с осуждением. Вздохнув, она отвела его к роднику, где быстро промыла рану и обработала ее той же целебной мазью.

Покончив с этим, она опять проверила у Конвея пульс и обрадовалась тому, что он бьется сильнее. Кровотечение прекратилось, и дыхание стало легче, но лицо было все еще бледным.

Ланта решила не покидать Конвея, пока он не выздоровеет. Иногда его била дрожь, и он приходил в возбуждение. Жрица была довольна, что предусмотрительно привязала его. Вскоре Мэтт попытался закричать; цвет лица его изменился, оно исказилось в страхе, затем в гневе. Он был так слаб, что раздалось лишь какое-то бормотание. Ланта нагнулась над ним, прислушиваясь.

Он говорил четко, но как-то неправильно. Некоторые слова она вообще никогда раньше не слышала; они являли собой полную бессмыслицу. Что могло означать «счетчик гейгера»? Может, он подсчитывал гейгеры у себя на родине? А что означает эта фраза: «Все! Быстро! В бомбоубежище!» — Что такое «бомба»? При чем тут какое-то «убежище» для «бомбы»?

Но главное: почему он говорил с таким странным акцентом? Многое вообще нельзя было разобрать.

Конвей замолчал так же внезапно, как и забормотал. Ланта оцепенела, когда увидела слезы, выступившие из-под его плотно сжатых век. Безмолвное горе вызывало беспокойство.

Что же заставило его покинуть свои земли, подумала она. Видимо, что-то очень серьезное, чему он не мог воспротивиться. Приказы?

Она внимательно посмотрела на его лицо. Широко поставленные глаза; они делали Конвея краше, особенно когда искрились весельем. Она вспомнила, как Мэтт подтрунивал над ней насчет Видения. Как какой-нибудь озорник-мальчишка. Хотя в своих насмешках над неведомыми силами он зашел слишком далеко.

И все же он казался привлекательным. Вероятно, его долгое скитание вместе с другими странниками объяснялось каким-то конфликтом, которые иногда возникают между мужчиной и женщиной. Ланта представила себе костлявую ворчливую бабенку, которая сделала его жизнь невыносимой.

По крайней мере рабыня Ти обращалась с ним хорошо. Пока не ушла от него.

Некоторые люди никогда не знают, когда им хорошо.

Ланте стало жаль, что она знает так мало о его народе, о его происхождении, которое он со своими друзьями так тщательно скрывал. В нем чувствовалась какая-то врожденная, естественная доброта и предупредительность, с которыми она раньше не сталкивалась. Некоторые утверждали, что это делает его подобным женщине. Если бы они видели то, что произошло утром, то поняли бы его лучше. Как это произошло с ней.

Как же могло так случиться, что, чувствуя, будто знает его хорошо, она, по правде говоря, почти ничего о нем не знала? Удивительное противоречие.

Она убрала его волосы со лба, где выступившая испарина придала им дополнительный блеск и приклеила ко лбу, затем поправила повязки. Дыхание у него было тихое. Мышцы расслаблены. Она понюхала оставшийся на кончиках ее пальцев пот. Резкий запах был плохим признаком, но затхлый густой оттенок поверг ее в состояние ужаса. Это был запах, который, усиливаясь с каждым днем, исходил от пораженных болезнью пациентов тогда, когда смерть заключала их в свои объятия.

Сайла была эгоистична и невнимательна, особенно когда позволила ему принять участие в своих поисках Врат. И утреннее нападение — доказательство этому.

Внезапно глаза Ланты вспыхнули необычным огнем. Она поспешно взобралась на ошеломленного коня и стала что было сил понукать его. Кричать она не могла. Каждую целительницу учили не оплакивать своих подопечных; добро умирает так же быстро, как и зло.

Прямо над головой Ланты села на ветку маленькая, будто комочек, птичка. Красногрудая, с темной шейкой, она подняла головку и уставилась на Ланту сверкающим глазом, увенчанным подобно большой брови бледной полосой. В ее незамысловатой песенке слышались одиночество, легкая грусть и неимоверное блаженство.

Из глаз Ланты побежали слезы.

Глава 14

Во внутреннем дворе Жнея резко натянула поводья, и еле ковылявшая лошадь остановилась. Как только всадница соскользнула на землю, лошадь содрогнулась, расставляя ноги и изможденно опустив голову. Из конюшни выбежал изумленный мальчуган. Жнея свирепо взглянула на него, хотела было что-то сказать, но развернулась и вошла в строение, в котором находилось жилище Сайлы. Мальчик глазел, пока она окончательно не исчезла из вида, прежде чем повернулся к лошади. Та была вся взмылена. Вспухшие вены на животе и морде учащенно пульсировали.

Заслышав голос Жнеи, паренек подскочил, точно кролик.

— Не стой там, подлый бездельник! Чтоб к тому времени, когда я вернусь со Жрицей Роз Сайлой, здесь стояли две свежие лошади, не то живого места не останется на твоей никудышной спине. Бегом!

Долетевшие слова повисли в воздухе. Как только ошеломленный мальчик вышел из состояния оцепенения, он бросился в конюшню, зовя конюха.

Настежь распахнув дверь, Жнея шагнула в комнату Сайлы.

Пустота.

Высокая, бледная женщина застыла на месте. Медленно, с трудом она повернула голову, не веря своим глазам.

Сайлы не было.

Запрокинув голову и раскрыв рот в изумлении, Жнея чуть было не закричала от ярости. Сначала Конвей. Теперь это. Вот ее заслуженная награда за столь тщательно разработанный план, за все ее поездки и смелые действия. Ушла. Как? Куда?

Схватив стул, она с размаху швырнула его. Пролетев через всю комнату и врезавшись в кедровый комод, он разлетелся вдребезги. Из выбитых дверок комода с грохотом посыпалась посуда. В разрушении было хоть какое-то успокоение. Жнея подобрала с пола кочергу и замахнулась ею, словно дубинкой. Затем медленно, с трудом переводя дыхание, опустила и оперлась на нее.

Думай, приказала она себе. Даже если Ланта сохранит Конвею жизнь и они смогут найти помощь, есть еще время разыскать Сайлу.

Жнея сбежала по лестнице и вышла во двор. Мальчик уже вел двух оседланных лошадей. Но стоило женщине показаться в дверях, он остановился как вкопанный. Словно чувствуя его состояние, животные беспокойно вскидывали головы.

Не обращая на это внимания, Жнея бросилась к ребенку, схватив его за ворот рубашки.

— Сайла! — гаркнула она, вкладывая в это единственное слово режущее слух требование. Затем отпустила его и заговорила тихо. Любезно: — Ты видел, как уходила Жрица Роз Сайла?

Стоя с открытым ртом, мальчик кивнул головой.

— Давно? В какую сторону? Кто-нибудь был с ней?

Покрываясь потом, мальчик что-то пробормотал. Жнея дрожала от желания выбить из него хоть одно вразумительное слово.

— Что, напугала тебя? — спросила она ласковым голосом. — Мне стало страшно за нее. Еще одна глупая женщина. Ты ведь знаешь, какие мы легко ранимые и беспомощные. Пожалуйста, помоги мне. Расскажи, что ты видел.

Не успев прийти в себя, парнишка произнес:

— Она ушла как раз перед твоим приездом. Вон по той дороге. Одна. Как обычно.

Жнея выпрямилась и закрыла глаза. Как обычно. Проклиная себя, она мысленно повторила эти слова. Что она сказала Сайле? «Веди себя так, обычно». И что Сайла делала каждый день? Посещала Тейт.

Схватив вожжи, Жнея вскочила в седло. Шерстяные шорты под мантией были все еще сырыми после поездки. От холодного и влажного прикосновения она заскрежетала зубами и, вскочив на стоявшего поодаль свободного коня, хлопнула его по крупу.

* * *

Дверь в комнату Тейт была открыта. Сайла стояла к ней спиной. В прихожей стояла девочка из Избранных. Один жест рукой — и ребенка как ветром сдуло.

Хриплым голосом Тейт говорила!

— Не понимаю. Никогда тебя такой не видела. Ты все еще расстроена тем, что сказала тебе эта старуха? Глупая. Ты и эта старая настоятельница Ирисов, вы ведь не спасовали перед Алтанаром. Так сделай же так, чтобы женщины Трех Территорий имели права и чтобы все маленькие Избранницы научились читать. Сделай гораздо больше, чем старая Жнея. Подскажи ей, как я, что делать. Ты должна. — Ее дыхание прерывалось от напряжения.

Жнея не отрывала глаз от Сайлы. Стоя у нее за спиной, она с волнением и удивлением наблюдала, как гладкие черные волосы Сайлы качнулись и затрепетали, когда та попыталась сопротивляться контролю, установленному над ее разумом. В конце концов ответ оказался приемлемым, хотя и вымученным.

— Жнея — это Церковь, а Церкви следует подчиняться. Я поклялась Матери-Целительнице.

В сиплом шепоте Тейт прозвучала тревога.

— Уже второй раз ты твердишь мне это чертово «поклялась». Я уже говорила тебе, что это не ответ. Что с тобой случилось?

— А, вот ты где. — Жнея стремительно вошла в комнату и схватила Сайлу за безжизненную руку. Повернувшись и чуть ступив вперед, она заглянула Сайле в лицо. Вялые, мертвенно-бледные черты. Сухие, потрескавшиеся губы. Признаки жизни остались лишь в глазах, в которых светилось безумие. Бегающие, с расширенными зрачками, они совершенно не сочетались с обликом женщины.

Какая стойкость, какая сила. Жнеей овладела досада, что не с кем разделить восхищение. Она обратилась к Тейт:

— Бедняжка. Она ужасно переутомилась. Ты не против, если я отвезу ее к себе домой? Ей нужен отдых; немного горячего супа. Может быть, даже массаж.

Тейт прищурилась, чтобы лучше видеть, и сухо произнесла:

— Я знаю тебя, Жнея. Ты говоришь, ей нужна помощь?

— Помощь. — Чуть слышно повторила Сайла. Для Жнеи это слово прогремело, как гром среди ясного неба. Такого не могло быть.

Лицо Тейт исказилось еще больше.

— Что? Ты что-то сказала, Сайла?

— Она так слаба, — вставила Жнея. — Она согласилась с тобой.

— Согласилась с чем? Я спросила ее…

— И она ответила тебе. Если бы ты могла видеть лучше, то заметила бы, как плохо она выглядит.

— А мне и не надо видеть. Плохо потому, что причина ее проблем — ты. Сайла, если хочешь идти домой, то иди. А если не хочешь, останься со мной.

Тейт закашлялась. Жнея встала лицом к Сайле, повернувшись спиной к лежавшей в постели женщине. Положив руки Сайле на плечи, она сказала:

— Тейт права. Тебе решать. Посмотри на меня. Смотри на меня и скажи нам, что ты должна сделать.

Не обращая внимания на шорох постельного белья, исходивший от ворочавшейся позади нее негодующей Тейт, Жнея сверлила взглядом неистово бегающие глаза Сайлы. Мало-помалу они успокоились. Как посаженные в клетку и бьющиеся в ней до полного изнеможения птицы, думала Жнея. Как только Сайла обмякла, отдавшись всецело во власть лежавших на ее плечах рук Жнеи, та произнесла:

— Скажи нам, Сайла. Скажи открыто.

Капельки пота покатились по лицу Сайлы, приглаживая волосы на лбу и на висках. Почти незаметно она отпрянула от Жнеи, заставив старуху напрячься изо всех сил, чтобы удержать ее в своих объятиях. Слова Сайлы звучали как стон.

— Я поклялась Матери-Целительнице. Я повинуюсь. — Потом, закрыв глаза, повторила: — Помощь.

Тейт была вне себя от этой сцены. Повернувшись лицом к раненой женщине, Жнея сказала:

— Я забираю Сайлу домой. Как ее подруга, как целительница, я знаю, что для нее лучше.

— Подруга, — произнесла Сайла. Она резко повернулась к Тейт. — Подруга.

— Позови Избранную, — простонала Тейт. — Она поможет тебе отвезти Сайлу в дом исцеления.

— Отличная мысль. Да. Но в этом нет нужды. Во всяком случае, Избранной здесь, кажется, нет. — Говоря это, Жнея опять схватила Сайлу за руку и потащила ее к двери.

Сайла упиралась.

— Помощь друга, — прошептала она.

— Сейчас. — Тейт высвободила из-под одеяла перевязанную руку. — Мы ждем Избранную.

Жнея внимательно посмотрела на Тейт, глаза которой застилали слезы. Когда Тейт попыталась смахнуть их пальцем, ее рука дрожала.

— Ничего мы не ждем. — Слова Жнеи звучали как музыка. — Предстоят дела поважнее, и ты мне не помешаешь. Сайла — моя. Моя, чтобы командовать; моя, чтобы использовать в нужных мне целях. Она отыщет Врата. Ради меня. Ради великой славы Церкви.

Подойдя ближе к Тейт, Жнея ухмыльнулась так, что раненая женщина, отпрянув к дальнему краю кровати, съежилась от страха. Быть может, Конвей и выживет благодаря неспособности идиотов. Тейт в состоянии лишь огрызаться, но не спастись. Жнея вытащила из широкого рукава маленький кинжал и спокойным ласковым голосом сказала:

— Завет Апокалипсиса гласит: «Мы должны противостоять злу». Я буду молиться о твоей заблудшей душе.

— Взгляни-ка лучше, старая карга, прежде чем нападать, — сказала Тейт. — Взгляни, что у меня под одеялом.

У правого бока Тейт вырос островерхий бугорок. Резкое движение — и из-под одеяла выглянул иссиня-черный металлический предмет. На конце его зияло отверстие, которое, будто зловещий глаз, смотрело в упор на Жнею.

— Брось кинжал и убирайся вон, — приказала Тейт.

Жнея ухмыльнулась.

— Это одно из твоих оружий, пускающих молнии? Что-то не впечатляет. Попробуй, убей меня, и тогда вся Церковь отомстит тебе за это. Ты ведь знаешь об этом.

Тейт ответила улыбкой. Синяки и ссадины превратили ее лицо в уродливую маску.

— Ты обязательно умрешь. Может, просто прострелить тебе руку? Или две? Тогда что? Ты захочешь рассказать людям о том, что ты сделала с Сайлой? Ну так как — может быть, сперва смерть, потом бесчестье? Выбирай.

С чувством собственного достоинства Жнея спрятала кинжал в рукав. Скрестив руки на груди, она направилась назад к двери. Сайла смотрела на нее бессмысленным взглядом.

Тейт с трудом приподнялась на локте.

— Получай. — Попытка крикнуть вызвала у нее приступ кашля. Пистолет дрогнул, словно яблоко на конце ветки, качнувшейся под порывом ветра.

Схватив Сайлу за талию, Жнея потащила ее к двери.

— Ты даже не в силах позвать на помощь. Стреляй, если сможешь.

Задыхаясь, Тейт заставила себя сесть и выставила пистолет, сжимая его обеими руками.

— Сайла, — позвала она. — Сайла! Сопротивляйся!

Слезы безысходности ослепили Тейт. До нее донеслись звуки борьбы. Приглушенные, страшные звуки. Тейт смахнула плечом слезы. На какое-то мгновение перед ней мелькнуло лицо Сайлы. Безжизненное, мокрое от пота.

Тейт отвернула пистолет от этого лица и сгустила курок.

В каменных стенах комнаты выстрел прогремел, как гром. Пуля с пронзительным визгом ударила рикошетом, отлетела в стенку и по-волчьи взвыла. Раздался чей-то вскрик.

Потом воцарилась тишина.

Наконец Тейт набралась мужества и позвала:

— Сайла! Сайла, ты там? Ради Бога, отзовись. Ну пожалуйста!

Послышатся плач. Душераздирающее рыдание.

— Здесь, друг мой. — Плач не стихал. Тейт попробовала встать, но упала навзничь.

К ней подошла Сайла. Обливаясь слезами, они обнялись.

— Что случилось? Я чувствую в себе какую-то опустошенность. Будто умерла. Но я ведь жива. Я знаю, что ты вернула меня к жизни, но не понимаю как. Что же со мной случилось?

— Все в порядке, — успокоила ее Тейт. — С нами все в порядке. Где она — Жнея?

— Ее нет. Только кровь. Кровь? Жнея? Что я сделала, Доннаси? Бог мой! Что же я сделала?

Глава 15

— Говорю тебе, он здесь. Мальчик жив и находится в Оле. — Маленький дворик погрузился в туманное зарево заката, подчеркивавшее морщинки в уголках глаз Тейт, выдавая ее озабоченность. У рта легли решительные складки.

Стараясь не спорить с подругой, Сайла пыталась демонстрировать спокойствие, которого давно уже не испытывала. Сидя на низкой скамеечке напротив подруги, она слегка отвернулась в сторону, чтобы не усугубить раздражение Тейт.

Тейт поправлялась. Оба глаза стали видеть, как прежде; голос вернулся, хотя еще немного похрипывал. Раны затягивались, не давая никаких видимых осложнений. Если не считать ее души. Именно внутреннее беспокойство Тейт вызывало у Сайлы тревогу.

Причиной был тот поединок на пристани. Сайла видела похожее состояние у людей после схватки не на жизнь, а на смерть. У многих такое обжигало память, как фермеры выжигают клеймо на боках скота. С той поры некоторые из них жаждали снова пережить подобное безумное потрясение или же их преследовало то, что они совершили. Изредка встречались те, кто начинал ненавидеть всех и вся. Или становился провидцем.

Сайла не могла точно определить, что именно изменилось в Тейт, но она боялась этой перемены. Со дня схватки внимание Тейт неотступно преследовала одна тема. Потерявшийся мальчик возникал во всех ее разговорах. Даже происшествие со Жнеей не произвело на нее особого впечатления.

Это волновало Сайлу больше, чем она признавалась самой себе. Одно дело — поверхностный интерес к религии, проявляемый Тейт и остальными чужестранцами. Другое — умышленно ранить одно из высших лиц Церкви, Жнею. Это считалось большим грехом. Местные обители имели свое мнение об инциденте. Ни одна из них не обвинила бы Жнею; ни одна не согласилась бы с тем, что Тейт имела право вмешиваться, тем более применять силу. Удачное бегство Жнеи до некоторой степени охладило страсти в Трех Территориях. Но совершенно непонятно, что произойдет, если она поедет в Кос и в Дом Церкви и изложит свою версию событий.

Зато они с Конвеем выздоравливали. Конвей. Еще одна проблема, еще один повод для беспокойства. Сайла отчетливо представила его с перевязанной рукой на груди. В том, как он ее держал, было что-то величественное. Это все, что мне нужно, с грустью подумала она; мужчина, который ищет сражения, а не бежит от него. Самое худшее, что все, от Гэна до рядового Волка, были единодушны в том, что Конвею невероятно повезло. Везучесть — непрочная основа для воина.

Тейт пребывала в мрачном молчании. Стараясь не показаться назойливой, Сайла с восхищением отозвалась о дворике. Впервые ее привел сюда Конвей. Обнесенный стеной и создающий уединение дворик представлял собой гостеприимное убежище с прудом и водопадом.

Внезапно откуда-то появилась колибри. Быстрая, проворная, крайне уверенная в своем воздушном мастерстве, она радовала глаз. Ярко-зеленое оперение делало ее похожей на мокрый, сорванный дождем листочек. Как только она повернулась клювом к солнцу, на груди у нее, контрастируя, сверкнуло изумительное аметистовое ожерелье. Она перелетала с цветка на цветок, то пряча свое ослепительное сокровище, то демонстрируя его снова, будто в игре, от которой рябило в глазах.

Молчание нарушила Тейт, заговорив на свою излюбленную тему.

— Знаю, вы с Конвеем считаете, что я сумасшедшая, но я уверена: мальчик приходил ко мне, когда я была прикована к кровати. Согласна, я часто видела сны. Но я точно знаю: как-то раз я проснулась ночью, а он стоял рядом и смотрел на меня. Он стоял до тех пор, пока я не выдержала и закрыла глаза, а когда открыла их снова, его уже не было.

— Конечно-конечно, однако ты пойми, почему мне трудно поверить в то, что рассказываешь. Замок ведь охраняется и днем и ночью, как внутри, так и снаружи. Никто — я имею в виду никто, кроме тебя — не видел мальчика с того самого первого дня. Я хочу поверить тебе… — Голос Сайлы замер в извинении.

— Но не можешь. — Пресекая попытку Сайлы ответить, Тейт продолжила: — Он обязательно придет. Просто сейчас боится — вот и все.

Кивнув головой чересчур поспешно, Сайла сказала:

— Обязательно. Он ведь такой маленький, и все так странно. Он хотел бы, чтобы его приняли радушно.

— Радушно? Но я же боролась за него.

— И за меня. Что произошло бы со мной, если б не твоя вера в меня?

— Все было бы в порядке. Просто эта старая карга околдовала тебя.

— Она хотела увезти меня с собой. Она воздействовала на мое сознание. Мне приходилось делать то, что она говорила. Говорить то, что она заставляла говорить. Никак не могу выбросить ее из головы. — Внезапно Сайле стало плохо. С ней такое случалось и раньше. Стоило ей вспомнить Жнею, вторгающуюся в ее мечты, контролирующую ее мысли, как тут же возникало чувство тошноты. Странно, но в это же время она ощутила бурный прилив сил. Словно ее разум и тело воздвигали внутренние барьеры. И все же хорошо, что на этот раз возле нее оказалась Тейт. Опираясь на подругу, Сайла сказала: — Как видишь, я понимаю. Со всеми нами что-то происходит, что-то такое, что мы не в силах объяснить.

Тейт пришла в изумление.

— Да-да. Со мной тоже. То есть я представляю себе; он не милое дитя. Хотя в этом что-то есть.

— Это как Врата. Люди ненавидят меня за то, что я все время их разыскиваю, думают, что я сошла с ума. Но только я готова согласиться с ними, как тут же слышу голос настоятельницы Ирисов, которая укрепляет меня в мысли, говорит, что я не должна сдаваться. И я хочу продолжать искать.

Качая головой, Тейт ласково улыбнулась.

— Ну и парочка мы с тобой. Две чудачки.

— Чудачки? Как точно сказано! — Сайла крепко обняла ее.

Тейт нежно оттолкнула ее и вернулась на свою скамейку, обеспокоенная, что недоговоренное в мыслях отразится у нее на лице. Она не могла объяснить Сайле, что мальчик был связующим звеном с миром, в котором это «точно сказанное слово» умерло больше пятисот лет назад.

С миром, который забросил ее сюда, ее, совершенно не приспособленную к окружающим условиям.

От чувства собственной неполноценности ей стало стыдно. Никто из выживших не обладал практическими знаниями и опытом, чтобы воссоздать алгебру, систему дифференциального исчисления, геометрию. Кому это было нужно, когда компьютеры так эффективно хранили и выдавали всю эту информацию? Из всех только Леклерк имел некоторые технические навыки. И все они понимали, что если Леклерк будет «изобретать» слишком много и слишком быстро, то его обвинят в колдовстве. Он уже воспроизвел дымный порох и коксовые печи; все от мала до велика уважали его. Но когда он проходил мимо, матери прятали своих детей, украдкой осеняли себя Тройным Знаком и бормотали молитвы.

Именно сюда попала и Доннаси Тейт, неудачница экстракласса. Дважды неудачница. С учетом навязчивой идеи.

Сайла прервала грустные размышления Тейт.

— А что, если мальчик считает себя виновным в том, что случилось? Может, он боится, что ты тоже его обвиняешь.

— Я уже думала об этом. Как жаль, что я не могу поговорить с ним хоть минутку, утешить его.

— Потерпи. Не очень расстраивайся. — Слова прозвучали как-то неуклюже, с оттенком скрытого сомнения.

Вдруг Тейт оцепенела, резко прижав к груди сжатые кулаки. Устремленные мимо Сайлы глаза лихорадочно заблестели. Сайла была не настолько глупа, чтобы двигаться. Страх призывал ее обернуться, но другая, еще большая сила приказывала не мешать Тейт.

— Не двигайся, — сказала Тейт.

Напряжение отпустило Тейт, и Сайла поняла, что критический момент миновал. Помня предостережение Тейт, она медленно повернулась.

Мальчик встретил ее пристальным взглядом. Последние стелющиеся по земле лучи солнца придавали его глазам необыкновенную яркость.

Тейт почти задыхалась от волнения.

— Не убегай! Мы не причиним тебе зла. Я не дам тебя в обиду. Я хочу поговорить с тобой. — Она шагнула в сторону от Сайлы и протянула руки в умоляющем жесте. — Как ты сюда попал?

— Там есть одно место, через которое можно перелезть. Совсем нетрудно. — Его стремительный жест напомнил Сайле юркость колибри. Рубашка и штанишки, выглядевшие еще потрепаннее, чем раньше, лохмотьями висели на костлявом тельце. — Ты сердишься? Тебе досталось от хозяина куда больше, чем мне. Твои друзья видели. Они будут бить меня, возврати меня к нему.

— Никогда. Ты свободен. И мне нужна твоя помощь.

— Я? — Не веря своим ушам, мальчик попятился назад. Тейт наклонилась, безуспешно пытаясь сократить расстояние между ними. Сайла посторонилась. От этого движения он пригнулся и весь напрягся. Хотя черты его лица выказывали все признаки опасения, а поза выражала готовность бежать, Сайле показалось, что он не чувствует страха.

Продолжая говорить успокаивающим голосом, Тейт продвигалась вперед. Внимательно глядя на подругу, Сайла снова почувствовала — эта картина противоречит тому, что происходит на самом деле. Она не могла избавиться от ощущения, что мальчик подкрадывается к Тейт. Эта мысль действовала ей на нервы, и она обругала себя. Какое зло могло таиться в маленьком исхудалом ребенке? Ведь он был воплощением беспомощности.

Тейт удалось коснуться его головы и погладить его по спутанным волосам. Взгляд его переметнулся к Сайле. Тейт заметила это.

— Сайла — моя хорошая подруга. Она любит тебя так же, как и я.

Мальчик недоверчиво качнул головой.

— Никто из твоих друзей меня не любит. Я просто раб. Они любят тебя, а не меня.

— Теперь это не так, — возразила Тейт. — С сегодняшнего дня никогда больше не называй себя рабом. Ты свободен. Все мои друзья обязательно полюбят тебя.

— Нет. Пообещай, что ты не дашь меня в обиду.

— Конечно же, обещаю, потому что они не хотят тебя обидеть. Они только хотят помочь тебе. Мы все этого хотим.

Он снова взглянул на Сайлу.

— Ты будешь помогать мне?

Это прозвучало скорее как вызов, а не как вопрос. Сайла вся сжалась, как будто ее обдало промозглым ветром. Мышцы на руках напряглись. Осторожно подбирая слова, она сказала:

— Друг моего друга всегда получит от меня помощь.

Одобрительно кивнув головой, мальчик опять обернулся к Тейт.

— Мне хотелось увидеть тебя. Ты вела себя храбро. Мой хозяин хотел убить тебя. Я видел, как он убивал людей.

Тейт опустила руку ему на плечо, и он пугливо отпрянул в сторону.

— Меня зовут Тейт, — сказала она, — а это — Сайла. Она целительница, Жрица Роз.

Он опустил голову.

— Избранная, — произнес он, и Сайла окаменела, почувствовав в его словах оттенок презрения.

— Так и есть, — Сайла хотела было продолжить, но он отвернулся от нее с холодным равнодушием, словно освобождаясь от работы, снова обратившись к Тейт.

— А ты — Доннаси Тейт, одна из Шести Чужеземцев Гэна Мондэрка. Они называют тебя Черной Молнией. А Мэтта Конвея зовут Белым Громом.

— Да. — Тейт слегка это ошеломило, но она быстро овладела собой. — Откуда ты так много знаешь о нас?

— Пожилые женщины всегда накормят голодного мальчика. Если же ты станешь слушать их глупую болтовню, то они накормят еще лучше. И будут болтать больше.

— А ты смышленый, — рассмеялась Тейт. — Но сегодня говорить будешь ты. Как твое имя?

— Которое? Хозяева давали мне не одно имя, поэтому зовут по-разному. — Губы на его худом, заостренном лице были пухлые и чувственные. Они растянулись в бессмысленную улыбку.

— То, которое дали первым.

— Додой.

Тейт вздрогнула. Она подняла руку и положила ее на плечо Додоя. На это раз он ничего не предпринял, чтобы увернуться от нее. Голос Тейт оставался спокойным.

— Звучит знакомо. А ты был в замке, когда я болела?

Он неприятно-визгливо захохотал.

— Я думал, стража убьет меня сегодня, когда пробирался сюда. В самом замке? — Он снова залился смехом.

Повернувшись к Сайле, Тейт сказала:

— Мне надо его покормить и переодеть. — Она увела его, даже не взглянув, идет ли следом Сайла.

Додой же посмотрел. Хотя рука Тейт лежала у него на плече, он обернулся и бросил взгляд из-под нее. Лицо его было холодно-безжизненным, глаза походили на запертые двери. Однако Сайла знала: это было предупреждением о том, что отныне он входит в ее жизнь.

Глава 16

Перемены, произошедшие в характерах Кейт Бернхард, Сью Анспач и Дженет Картер, восхитили Тейт. Теперь они носили церковные мантии с непринужденностью. Ее подруги, несомненно, нашли свое место в новом мире.

Все в их манерах говорило об удовлетворенности; для Картер это даже немного походило на чудо. Тейт улыбнулась, вспомнив вспыльчивую Картер в роли детской учительницы. И все же она любила ее так же, как и Анспач. Бернхард была агрономом и целиком посвятила себя земледелию. Она уже успела прославиться среди местных жителей своим опытом, у нее бывали даже приезжие. Ее уважали за то, что она обучала фермеров. А готовность учиться у них и передавать знания везде, где она появлялась, заставили даже полюбить ее.

Когда они уселись в зале замка, предназначенном для заседаний, Тейт охватила грусть. Ей хотелось, чтобы эти три женщины поняли ее.

Даже в их собственном мире они оставались женщинами, к которым было неприменимо понятие «женщина-воин». Тейт чувствовала, что сама уже покинула их круг. Утрата былой близости со своими подругами печалила ее, но пути назад не было.

Доннаси Тейт тоже смирилась с новым миром, только для нее он больше походил на войну. По иронии судьбы они стремились к одной цели. Эти трое, живя в мире, где женщины искали и требовали равенства, придали своей работе в новой жизни более практический характер. Их влияние распространилось на все земли Гэна во многом потому, что они были связующим звеном между ним и женами его воинов. Они руководили работой ткацких, гончарных и кожевенных женских мастерских. И уже многие жительницы городов и сел открывали подобные предприятия.

Было время, когда и Тейт занималась этим, вместе с Сайлой. Они жили в Джалайле и создавали отряды бойцов, которых теперь называли Волками. Ей было больно смотреть, как эта троица присваивает себе ее обязанности в работе с женами воинов. Во всяком случае, ей удалось избежать конфронтации в деле с мальчиками-сиротами.

Тейт присутствовала там в тот день, когда эти трое представили требования о снабжении продуктами, обеспечении жильем и попечительским персоналом; Гэн одобрил все. Кроме размещения мальчиков-сирот. Гэн заявил, что они будут находиться на попечении Трех Территорий до шестнадцатилетнего возраста, после чего будут служить в армии до двадцати четырех лет. Затем им будет предоставлено право самостоятельного выбора жизненного пути.

Несмотря на гнев, вызванный деспотичным и неразумным отношением Гэна, Тейт получила истинное наслаждение, когда Дженет Картер вышла из себя. Как в старые добрые времена.

Чуть позже, оставшись вчетвером, они пошушукались насчет фашистских ублюдков и империалистических происков. Все это было бесцельно. Мальчиков следовало воспитывать воинами.

Программа, составленная Гэном, предусматривала радикальные социальные перемены. Рабство или мгновенная смерть являлись обычным уделом взятых в плен детей мужского пола. Война с Алтанаром породила проблему отпущенных на волю или брошенных несовершеннолетних рабов и неусыновленных детей. Предложенное Гэном решение не отличалось изяществом, хотя в целом отвечало потребностям детей и его новому положению.

В тот день вопрос был улажен. Кейт, Сью и Дженет походили на закормленных канарейками кошек. Хоть с чем-то было покончено.

Когда в сопровождении Сайлы и Ланты вошел Конвей, они беспокойно заерзали на стульях, приводя в порядок безукоризненно сидевшие платья. Конвей кисло улыбнулся им, но, как только взгляд его упал на Тейт, громко захохотал, сморщившись от боли и заохав. Когда боль утихла, он сказал:

— Ах, Доннаси, как приятно узнать, что ты здесь. Я боялся, что буду самым безобразным в этом зале, но теперь можно расслабиться.

Притворяясь рассерженной, Тейт погрозила ему кулаком.

— Если бы ты был достаточно здоров, я бы тебя малость помяла. В том месте, где у тебя еще не все мозги вышибли. Так кто же тебя разукрасил?

Как только Сайла с Лантой заняли свои места, в разговор вмешалась Картер. Ее напряженный четкий голос выстреливал слова быстрее, чем обычно.

— У нас, Сайла, есть для тебя сногсшибательная новость. На самом деле, даже для всех нас. С той поры, как ты поведала нам о том, как настоятельница Ирисов всю жизнь изучала проблему Врат, мы пришли к выводу, что она оставила об этом записи.

Картер замолчала, и Анспач сунула руку в огромный карман платья, достала из него пергаментный свиток и развернула его.

Бернхард нетерпеливо потянулась к нему.

— Он хранился под каминной плитой. Дженет простукивала, и мы услышали глухой звук…

— …И нашли вот это, — закончила Анспач. Оглядываясь по сторонам, краснея от смущения, она добавила: — Да-да, мы искали тайники. Это была идея Дженет.

Ее перебила Картер:

— Нет. Нам всем пришла в голову эта мысль.

Тейт тихо засмеялась. Услышав, Картер попробовала было вспылить, но потом тоже улыбнулась и сказала:

— Ведем себя, как малые дети. Так вот, мы его нашли. Все это так захватывающе! Анспач сказала: «Подумайте! Где в фильмах всегда прячут? Мы глянули, и бинго!»

— В фильмах? — переспросила Сайла.

— Бинго? — переспросила Ланта.

Анспач встряхнула сверток так, что тот зашуршал, и поспешно сказала:

— Послушайте, что в нем написано:

«На основании многочисленных бесед, проведенных мною на протяжении долгих лет, я пришла к выводу, что Врата действительно потеряны для Церкви. В отличие от других, я не верю, что их существование или назначение является секретом. Это — тайна. Возможно, придуманная. Хотя я считаю, что нет. Быть может, мои доводы покажутся глупыми, но я полагаю, что наши любимые и уважаемые Учителя погибли не напрасно. Существует множество различных версий об их необнаруженном святилище. В этих историях есть много общего. Разумеется, я полностью отвергаю все суеверные глупости о рычащих железных чудовищах, которые охраняют святилище и убивают незваных гостей одним взглядом. Равно как и не признаю существование духов грома и молнии».

Анспач сделала паузу и оторвала глаза от документа.

— Здесь нарисована звездочка и есть примечание на полях, в котором говорится:

«Я склонна пересмотреть последнее замечание. Эти люди появились среди нас с оружием, которое, несомненно, обладает мощью грома и молнии. В этом кроется нечто выходящее за пределы моего понимания. Эти люди многого не желают объяснить.

Я доверяю им полностью, хотя в них есть что-то, чего я боюсь больше, чем любого их оружия».

Раскрасневшаяся Анспач не отрывала глаз от пергамента.

— Итак, читаем дальше.

«Тщательно и втайне я обдумала каждый слух и каждую историю о Вратах, которые попали в поле моего внимания. Участвовала во многих посвященных этой теме Церковных собраниях, некоторые из них были тайными, только для редких избранных. Во всех рассказах удивительно повторяются три особенности. Утверждение о скрытом в горах городе (в этом месте в повествовании обычно появляются железные чудовища). Описание города, как места, где гиганты заявляли, что тьма навсегда исчезнет — фраза необычная, хотя народные предания всех известных мне культур утверждают, что гиганты по своему желанию превращали ночь в день. Местонахождение. Недалеко от Дома Церкви, через уничтожающую пустыню и пожирающую реку, на юге страны, где солнце может убить, и место, где солнце никогда не светит».

Все взгляды устремились на Сайлу. Ее лицо сияло.

— Моя настоятельница. Она словно вернулась ко мне из Далекой Земли. — С грациозной легкостью Сайла вскочила со стула и бросилась поочередно обнимать женщин. Приблизившись к Конвею и вспомнив о ранах, она поцеловала его в щеку более сдержанно. Кружась и шелестя платьем, она вернулась на свое место и села. — Друзья мои, я найду их. Дорогие мои, любимые. Я их обязательно найду.

Все одобрительно зашумели, потом обступили ее, охваченные восторгом и осыпая поздравлениями.

* * *

Подпрыгнув в последний раз, Додой опустился на пол сырого темного коридора, находившегося за стеной. Попытки подсмотреть через слишком высокое отверстие лишили его сил. Он ударил кулаком по холодному камню, жалея, что это не бледное лицо одной из трех дур, которые так неожиданно сообщили такие ценные сведения. Если бы у них хватило ума хоть как-то намекнуть, что у них есть действительно важные новости, то он принес бы что-нибудь подставить себе под ноги. Все, чем он теперь обладал, — это лишь разрозненные кусочки и обрывки того, о чем писала старая настоятельница.

Он был рад, что она умерла. Поделом ей.

И все же он кое-что знал. Что-то находилось неподалеку от Дома Церкви. Что-то рядом с пустыней. Какое-то место, где совершенно отсутствовала вода; это было ему знакомо. Всплыло смутное воспоминание о том, как в раннем детстве ему было жарко и хотелось пить. А что же говорилось о реке? Может, плохо расслышал, хотя уверен, что в послании старой ведьмы говорилось: «Город, в котором не будет тьмы».

Никакой факел, чтобы освещать себе путь, ему не был нужен.

На стенах висели металлические светильники, а сеть тайных коридоров служила ему местом для игр. Сквозь щели в стене время от времени просачивался тусклый свет, и это все, что ему требовалось. Некоторые люди подозревали о существовании тайного лабиринта, но он был единственный, кто нашел проход в него. Холод и сырость поначалу раздражали, но потом он был рад. Даже если кто-то еще обнаружил бы скрытую галерею и вошел туда, ему пришлось бы двигаться осторожно, отгоняя от себя таких отвратительных тварей, как пауки.

А значит, пауки были его друзьями. Так же как и холодный, липкий от сырости камень и затхлый воздух. Раб понимал: тот, кто помогает получить то, что он хочет, и есть его друг. Пока эта помощь оказывается.

Он опять вспомнил о послании настоятельницы и снова нахмурился. Он услышал слишком мало. Однако, если использовать то, что понял как следует, они расскажут ему и остальное.

Водя пальцами по каменной кладке, он вскоре отыскал подходящее сухое место, прислонился спиной к стене и задумался. Немного спустя он уже тихо мурлыкал что-то себе под нос.

Он должен контролировать Тейт, а все они должны продолжать верить, будто он боится.

С Тейт было легко.

С остальными же… Они не были друзьями.

Глава 17

Конвей ожидал в зале заседаний, сидя за сколоченным из толстых досок столом. Справа от него в южной и западной стенах, сложенных из гранита, были сделанные в форме высоких арок смотровые щели. Длинные узкие полосы послеполуденного солнца падали через них и освещали внутреннее помещение, где лучи расплывались по полу теплыми лужами. То и дело ярко вспыхивали кристаллические вкрапления в камне. Свет оживлял краски на великолепной скатерти, вышитой Людьми Собаки, которая покрывала стол. Ослепительно желтый круг на ней, увенчанный желтой фигурой в виде крылатой буквы «V» на ярко-красном фоне, представлял собой родовой герб Гэна Мондэрка.

Подвинув расшитый бисером вещевой мешок, в котором лежали ботинки, Конвей удивился тому, что Гэн оставил без изменения одну из черт культуры Оланов — носить в помещении комнатную обувь. Гэн Мондэрк неумолимо требовал, чтобы санитарное состояние и чистоплотность каждого подчиненного соответствовали нормам Людей Собаки. Пользу этих нововведений Оланы только начинали понимать.

Конвей оценивающе вдохнул насыщенный запахами трав воздух. До введения частых уборок, окуривания благовониями и ароматными свечами замок всегда напоминал Конвею неприятно холодный, сырой, зловонный подвал. Алтанар и его предшественники страшно запустили свое жилище со всеми его произведениями искусства и сокровищами, а мылом почти не интересовались.

В отличие от Оланов и Людей Гор, в племени Гэна чистота считалась неотъемлемой частью религии. Так или иначе, они поняли, что чистота помогает бороться с «порождениями грязи» и «невидимыми». Конвей вспомнил об аккуратности военных целительниц, врачевавших его раны.

Была еще проблема со спиртом. Церковь знала, как его производить. И когда Гэн обнаружил его запах, он учинил небольшой скандал. После этого потрясенные Избранные сторонились Мондэрка не один день. В конце концов Ланта взяла на себя смелость объяснить ему, что тайное снадобье, называемое ею «прозрачная чистота», используется как эффективное наружное средство в лечебных целях и оказывает губительное действие при приеме внутрь.

Гэн согласился с таким рациональным, хотя и спорным, подходом.

К тому же пожелал получить галлон «прозрачной чистоты», выдержанной в дубовом бочонке.

Появление Сайлы, держащей пергаментный свиток, вывело Конвея из задумчивости. Приветственно махнув им Конвею, Сайла подошла к столу, села напротив и внимательно посмотрела на его грудь.

— Как раны? Заживают? Сегодня утром я говорила с Тейт. Она готова.

Он слегка стукнул себя в грудь.

— Отлично. Все время занимаюсь — упражнения с мечом, верховая езда. Между нами: было бы неплохо отложить отъезд на пару недель. Приношу извинения за нас обоих. — Конвей боялся, что она почувствует в его голосе противоречие — страстное желание и неуверенность.

Никак не отреагировав, Сайла развернула сверток.

— Самое главное, чтобы ты выздоровел. Отправишься вслед за нами через пару дней. Поэтому хочу, чтобы ты взглянул на вот это. Это самая лучшая карта, которую составил Алтанар, — сказала она. — Результат усилий шпионов, торговцев, неосторожно сказанных слов вестников и людей из Церкви.

— Церкви?

— Да. Целительниц и военных целительниц. Когда-то Кос являлся оплотом Церкви. Но случилась эпидемия чумы. В этом обвинили Церковь и надолго запретили ее. Сейчас там три аббатства: Роз, Фиалок и Лилий. Сестры находятся под пристальным наблюдением, содержатся в строгой изоляции, но тем не менее с ними обращаются хорошо. По отношению к Церкви Кос щедр на дары.

— Откуда ты все это знаешь? Почему я до сих пор не слышал об этом?

— Поиски — часть моих самых ранних воспоминаний. — Сайла положила руки на стол и напряженно подалась вперед. — По ночам я просыпалась в поту от приснившейся невыносимой жары. Меня мучила страшная жажда, но не было сил кричать. Я видела покрытые снегом горы, глубокие ущелья, которые, казалось, раскалывали мир на части. И всякий раз я понимала, сама не знаю почему, но во сне я занималась поисками так называемых Врат. Когда я рассказала об этом настоятельнице (в то время она, конечно, еще не была настоятельницей), она взяла с меня клятву, что я никому больше об этом не скажу. Всю оставшуюся свою жизнь она помогала мне получать сведения о мире за пределами Олы. — Опустив голову, Сайла внезапно умолкла. Воцарилась гнетущая тишина. Конвей хотел было нарушить ее, но почувствовал, что ему нечего сказать.

Наконец Сайла продолжила:

— Легенды гласят, что до Великой Чистки Учителя в Косе процветали. Мы можем найти там разгадку. Теперь же каждый, кто торгует с Косом, скажет, что страна погрязла в интригах. Это общество каст и привилегий, богатства и угнетения. Рабство — опора экономики, жестокость — основа управления обществом.

Опустив руку на плотный пергамент, она медленно провела пальцем на юг, через голубую ленту Матери Рек, через равнину между высокой горной грядой и морем. Картограф пометил перевалы и реки, тропы и мосты. Две горные вершины были окрашены в красный цвет и увенчаны струйками дыма. Черные завитушки на склонах, по-видимому, являли собой потоки лавы. В месте, где, по воспоминаниям Конвея, должна располагаться гора Маунт-Худ, художник нарисовал четкий, покрытый снегом конус. Это вселяло слабую надежду, что карта была хоть отчасти точна. Потом Конвей заметил, как из-под двигавшейся руки Сайлы возникло изображение кита недалеко от морского берега. Он проглатывал корабль вместе с командой в десять человек.

Конвей подумал, как сейчас выглядит Маунт-Худ. Независимо от того, как она теперь называется.

У него уже было некоторое представление о Пустошах. Никаких поселений, равных по величине Оле или даже Джалайлу. Всего лишь горсточка населенных пунктов да форт в центре для защиты от возможного нападения. Гористая местность была родиной племен, походивших во многом, кроме кровожадности, на Людей Гор, живших в Горах Дьявола между Олой и землями Людей Собаки.

От горы Сайла провела пальцем к морю и остановилась, отчертив треть пути между Олой и глубоким заливом Коса.

— Коссиары охраняют и дальние северные рубежи, и восточные, где из-за Гор Дьявола поднимается утренняя заря. Никому не известно, как далеко они продвинулись на юг. Патрули заставляют силой платить дань, грабят одиночек.

— Мы с Тейт слышали о Косе разные истории, — сказал Конвей, — проклятое место, которое, похоже, не имеет пределов, странные животные. Говорят, даже Скэны их опасаются. Торговцы вынуждены останавливаться и торговать у его границ. Вестники всегда едут с завязанными глазами и в сопровождении охраны. Морские торговцы рассказывали нам, что могут сойти на берег только на каком-нибудь острове, поскольку на своей территории Коссиары убивают любого, кто не имеет надлежащей татуировки или приветствует не так, как у них принято.

— Мы обойдем Кос, пройдя через Горы Дьявола, вот здесь. — Она показала на место, помеченное «Страж Перевала», и взглянула на Конвея. — Мы уже обсуждали это раньше, помнишь?

— Верно, эта местность расположена к северу от караванного пути между Косом и восточной стороной гор, и все ее называют Сушью. Я беседовал с одним торговцем, и он сказал, что Страж Перевала — труднопроходимое место.

Не отрывая глаз от карты, Сайла спросила:

— Он рассказал тебе что-то еще?

В ее вопросе Конвею послышалось веселье.

— Он сказал еще, что есть только одна подходящая дорога, которая ведет на юг от Матери Рек до Коса. Помимо нее есть еще две-три тропы, но на них нет постоялых дворов. По его словам, лучший способ выжить в Пустошах — просто затеряться; если ты затерялся, то патрули Коссиаров могут не обнаружить тебя.

— Он считает, что патрули — это единственная реальнаяопасность? — Сайла вызывающе улыбнулась.

— Не только. Он говорил также о тиграх, медведях, волках и местных жителях, которые запросто могут выдать тебя Коссиарам за награду. Если им не покажется, что у тебя есть чем поживиться. В таком случае они просто убьют и ограбят.

Сайла свернула карту.

— Ты не упомянул Церковь, которая тоже представляет опасность.

Кровь ударила ему в лицо.

— Мне показалось, об этом не стоит говорить.

Она с раздражением покачала головой.

— Нет. Больше так никогда не делай. Мне необходимы твои суждения, Мэтт Конвей. Твои мысли и мнения. То, что ты думаешь на самом деле. Конечно, Жнея представит свою версию того, что произошло здесь, и большинство ей поверит. Из-за раскола в Церкви моя неприкосновенность пошатнулась. Благодаря Одил она стала совсем иллюзорной. — Сайла взяла Мэтта за руку. — Для нас самая большая опасность — это предательство. Теперь ты понимаешь, почему я должна быть уверена, что ты говоришь искренне? Чего бы это ни стоило?

Конвей стиснул ее руку.

— Прости. Этого больше не повторится. — Он помолчал, затем резко задал вопрос, которого боялся: — А что будем делать с Тейт? Не столько с Тейт, сколько с этим мальчишкой, Додоем? Она только о нем и думает. Ты же разбираешься в людях, понимаешь женскую душу; что делать?

— Положись на нее. Мы сейчас не можем привлечь ее к себе. Мы можем только оттолкнуть ее. Наберись терпения, друг мой. Отнесись с сочувствием.

В ответ Конвей уклончиво хмыкнул. Не высказывая всех своих мыслей до конца, он продолжил:

— Она ведь знала, что мы встречаемся в последний раз, чтобы поработать с картой. И знаешь, почему она не пришла? Она собиралась вести Додоя на базар. Ему нужна обувь. Я боюсь за нее, Сайла. Она зациклилась.

Сайла недовольно наморщила лоб.

— Мне непонятно это слово — зациклилась. Оно звучит очень неприятно. Я тоже о ней беспокоюсь. Мы должны дать ей время. Она навсегда останется нашей Доннаси, мы это знаем.

— Да, конечно. Послушай, она собиралась пойти со мной в конюшню, чтобы в последний раз проверить снаряжение и отобрать лошадей с собаками. Не хочешь присоединиться ко мне?

Улыбнувшись еще раз, она положила карту на стол, обошла кругом и взяла Мэтта под руку. Покидая серые каменные стены комнаты, оба болтали, как школьники.

Конвей с тревогой думал, действительно ли она была такой обеспокоенной, как казалась. Что касается его, он чувствовал себя подавленным и пристыженным. Вспомнились слова Сайлы: «Я должна быть уверена, что ты говоришь искренне». А он притворился, будто уверен, что с Тейт все будет в порядке.

Первый обман раскрылся менее чем через минуту. Раскрылся легко.

Когда Сайла с Конвеем вышли во двор, Тейт уже спешила им навстречу.

— Извините, опоздала, — проговорила она, задыхаясь. — Додою надо было купить ботинки получше. Старые жали.

— А мне показалось, они были новые, — заметила Сайла.

Тейт поморщилась.

— Разве это не ужасно? Торговец никак не мог подобрать подходящие. Додою это страшно не понравилось.

— А где он теперь?

— В конюшне. Он подождет нас, пока мы будем объезжать лошадей, а потом поможет в последний раз проверить снаряжение. Он был так возбужден, когда говорил со мной. Он такой милый, когда волнуется. В нем столько жизни.

Конвея это удивило.

— Ты не сказала ему, что тебе от него нужно?

— Ни слова. Если бы я сказала это сейчас, он бы подумал, что я использую его.

Сайла еле сдержалась, чтобы не сказать ей, именно это она и делает.

Проезжая по городу, Сайла вначале участвовала в разговоре. Спустя какое-то время она уже мысленно бродила далеко за пределами кирпично-каменных крепостных стен. Она позволила Тейт и Конвею обогнать себя.

Проезжая через Восточные ворота, она расслабилась и, чуть наклонившись набок, провела пальцами по отполированным медным пластинам тяжелой двери. Какой-то колеблющийся образ усмехнулся в ответ. Лицо было искаженное и неузнаваемое.

Она услышала шепот Жнеи.

— Я есть Церковь. При слове Мать кого ты представляешь? Ответь, Сайла. Ответь Матери.

Нет, это был другой голос. Любящий.

Я никому не буду принадлежать.

Слова эти прогремели.

Открыв глаза, Сайла обнаружила, что находится за воротами, и бросилась догонять Тейт и Конвея.

Ничего не произошло, говорила она себе. Ничего я не слышала. Просто померещилось.

Вскоре они добрались до конюшен. Тейт всю дорогу только и говорила о Додое. Сайла рискнула поймать взгляд Конвея и закатить глаза, получив в ответ мимолетную участливую улыбку.

У боевых лошадей не было имен. Люди Собаки, которые разводили и обучали их, никогда не давали им прозвища, считая это плохой приметой. Конь Сайлы не был боевым. За великолепную медно-красную масть его звали Рыжик.

Из дверей украдкой, словно амбарный кот, показался Додой. Он поспешно направился к Тейт. Даже когда она стала теребить ему волосы, он продолжал смотреть на Сайлу и Конвея. Когда же те поздоровались с ним, он молча кивнул в ответ, тупо на них уставившись.

Задрав голову, он сказал Тейт:

— Солдаты говорят, что надвигается гроза. Может, не поедем и подождем, пока она пройдет? Не то промокнем насквозь. А что, если я заболею? Сайла ведь только военная целительница; она, наверное, не знает, что делать, если я по-настоящему заболею.

Еще как знаю, мрачно подумала Сайла, загадочно улыбаясь. Все так же улыбаясь, она мысленно послала Додою проклятия.

Мальчик продолжал.

— А что, если ветром сломает дерево? И оно кого-нибудь поранит? Нам что, придется опять вернуться сюда? А?

Тейт терпеливо стала объяснять и утешать ребенка. Сайла и Конвей оседлали коней и тронулись в путь, предоставляя ей возможность следовать за ними тогда, когда она будет готова. Отъехав на безопасное расстояние, Конвей сказал:

— Он скоро меня доведет… Тейт никак не может втолковать Додою, что мы его не обидим.

Сайла одобрительно кивнула головой.

— Порой так хочется задать ему трепку. Ты видишь, из-за него она отделилась от нас. Мы — здесь. А она — там, позади, вместе с ним. В случае опасности она сразу же бросится оберегать малого.

— Тейт слишком умна, чтобы забыть о главном. Она самый надежный товарищ, какого можно только желать.

Сайла почувствовала в этой фразе скрытую иронию. Конвей не вынесет, если она снова начнет открыто критиковать Тейт. Она решила попробовать другой способ.

— Она узнала что-нибудь о том, где он родился?

— Только то, что на юге. — Конвей нахмурился, и она замерла в терпеливом ожидании. Лицо его выражало сомнение и беспокойство. Затем его прорвало. — Она заявляет, что не хочет ускорять процесс их сближения. Одного она не замечает — как он манипулирует ею.

— Подождите! — Крик Тейт заставил Конвея выпрямиться в седле. Лицо его вспыхнуло. Глаза обратились к Сайле, которая тихо сказала:

— И я так считаю, Мэтт Конвей. Будь начеку.

Глава 18

По телу Рыжика пробежала быстрая дрожь. Сайла повернула его голову по ветру и погладила коня по шее. Ее заинтересовало, что значила эта дрожь: реакцию животного на погоду или какое-то предчувствие.

На склоне, примерно в четверти мили от поля, где они стояли, Мать Рек впадала в море. Окрашенная весенними водами, несущая на своих волнах массу мусора, от веток до стволов, она летела мимо в дикой, устрашающей спешке.

К западу река текла почти прямо, и видно было, как она исчезает в пелене тумана. Он опустился на широкий каньон, почти целиком скрыв под собой великую реку.

Подобно этим веткам, вода поглощает любую добычу, имевшую неосторожность оказаться у нее на пути, мрачно подумала Сайла.

Она поглубже закуталась в мантию из шкурок выдры.

Ветер гнал туман вверх по течению и, казалось, вырывал куски с поверхности потока, превращая их в волны. Затем с детской жестокостью он неистово трепал гребень волны. Разглядывая фонтаны белых капель, Сайла вспомнила о казнях, проводимых облаченными в белое блюстителями Алтанара.

Еще один признак нездорового состояния ума, подумала она, взглянув на миниатюрную Ланту. Внимание другой Жрицы было приковано к ожидавшему их неказистому парому.

У Ланты было достаточно причин для опасений. По форме паром напоминал кирпич, лишь нос и корма едва поднимались над бортами. Похоже, его приводили в движение два паруса, сейчас свернутые вокруг укосин. Они угрожающе дрожали, а тонкие мачты скрипели на двигающейся взад-вперед палубе. От особенно сильного порыва ветра судно неуклюже закачалось, до предела натянув толстые цепи, которыми было привязано к деревьям.

Оглядевшись вокруг, Сайла увидела улыбающегося Конвея. Брызги на его лице напоминали капельки пота.

— Вот здесь начинается настоящее приключение, — сказал он.

— Как же ты назовешь предыдущие дни и реки, по которым мы плыли? — отреагировала Тейт. — Праздником? Моя одежда не просыхает с того дня, как мы отправились в путешествие. Когда-нибудь эта погода поменяется?

— То были просто реки, — Конвей старался говорить небрежно, — а дальше нас ждет неизвестность.

Ланта твердо произнесла:

— Если только мы до нее доберемся. Это ведь не прогулка в поисках красивых пейзажей. Все намного опаснее, чем ты себе можешь представить.

Отъехав на некоторое расстояние, Конвей снова улыбнулся. Отозвавшись на его свист, все собаки взбежали на крутой подъем, к тому месту, где лес граничил с полем. Пара коричневых псов Тейт стояла близко друг от друга, они никогда не разлучались без приказа. Черный пес Конвея Карда, повернувшись, рассматривал обратный след. Микка, чья белесо-серая шерсть удивительным образом сливалась с туманом, углубилась в высокую траву. Конвей подозвал своих собак. Они подбежали, и он в который раз затрепетал, почувствовав сверхъестественную силу их выразительного молчания, которое манило его присоединиться к ним. Было ясно, что он был вожаком, он отдавал команды.

Тейт подъехала к Конвею. Он обратился к ней, не отрывая взгляда от собак:

— Что бы подумали наши друзья из прошлого, увидев эту сцену? Представляю себе эту парочку в мире, где только супружеской паре с лицензией на двух детей разрешалось иметь одну домашнюю собачку, весом не более тридцати фунтов.

— Я знала парня, который разводил собак. — Его удивление вызвало улыбку у Тейт. — Он со своей семьей владел правами на разведение животных. Ему не раз предлагали большие деньги, но он отказывался. А лошади? Подумать только — десять лет ждать только для того, чтобы попасть в список на розыгрыш ежегодной национальной лотереи развлечений? Помнишь? И если тебя не оказывалось в «тысяче счастливчиков» в твой год, то не оставалось ничего другого, как снова встать в очередь и ждать следующие десять лет.

Конвей посерьезнел, вспомнив огромные очереди, в которых люди стояли, чтобы получить свой паек мяса, хлеба, сахара, масла. Миллионы людей в набитых битком, прогнивших, отравленных городах.

— Ты слышишь меня? — Голос Тейт вернул Конвея на землю, он резко повернулся.

— Ни единого слова. Замечтался, наверное. — Они стояли одни, остальные уже направились к хижине паромщика.

Тейт свистнула Танно и Ошу, затем промолвила:

— Я спросила тебя, задумывался ли ты когда-нибудь над тем, почему эти поселения такие маленькие и изолированные друг от друга. Они враждуют друг с другом, и это кое-что проясняет. Мы знаем, что вначале их было совсем немного. Все же у них было пять веков для того, чтобы отстроиться. Кажется, я знаю, в чем причина. Ты видел, как они боятся болезней?

— Чума, — ответил Конвей, и Тейт молча кивнула. Он продолжил. — Думаю, ты права. То, что выпустили на свободу ученые, должно было мутировать с бешеной скоростью. Вполне возможно, что они заложили эту возможность изначально. Чтобы победить прививки.

— Логично. — Это слово слетело с ее уст, как приговор. Вдруг она громко рассмеялась. — Ну и что? Микробы, стрелы, еще что-то. Давай-ка отличимся, Мэтт. Ты со мной?

Они подъехали друг к другу и взялись за руки. Некоторое время молчали. Затем отпустили руки и с ликующим криком галопом рванули вперед.

Сайла и Ланта смотрели на них, смущенно покачивая головами.

Когда Конвей и Тейт поравнялись с женщинами, Сайла торговалась с паромщиком. Он оказался несговорчивым человеком и не соглашался до тех пор, пока Сайла не предложила ему сумму, от которой просто невозможно было отказаться.

— Возможно, мы все приплывём на дно реки, — проворчал он, надевая стеганое пальто и широкую, длинную, по самые лодыжки, юбку. На ней были огромные, размером с ладонь пуговицы. Они озадачили Конвея, но вскоре он понял, что такие пуговицы можно расстегнуть онемелыми руками, если владелец юбки вдруг окажется в воде. Пончо паромщика, надетое поверх пальто, опускалось ниже талии. Оно было сделано из узких полосок полупрозрачного материала. Тот, кто смастерил его, хитроумно соединил горизонтальные полосы материала внахлест, чтобы оно как можно меньше пропускало воду. Заметив интерес Конвея, паромщик снизошел до объяснений. — Это тюленьи кишки. Мы торгуем зерном с Китобоями, которые живут вниз по течению, чтобы получить этот материал. Защищает от дождя и ветра, как ничто другое. С таким пальто под этим пончо я не испугаюсь, даже если непогоду принесет из Преисподней. — Он резко взглянул на Жриц. — Прошу прощения.

Сайла сказала:

— Ты знаешь эту реку слишком хорошо, чтобы позволить ей забрать нас в Преисподнюю. Ты просто хочешь поднять цену за переезд.

— А ты упрямая, не то что другая.

— Другая? — Сайла задала вопрос, и все замерли.

Паромщик нервно вздрогнул.

— Другая Жрица. Шесть или семь дней назад она пришла сюда с первыми лучами солнца. Пряталась под таким же капюшоном. Боялась даже посмотреть на воду, пока мы не достигли того берега. С ней не было столько возни, как с вами. Заплатила столько, сколько я сказал, даже не торгуясь. Была очень напугана, будто думала, что если люди не убьют ее, то это сделает река.

— Она была одна?

Паромщик заговорщически улыбнулся.

— Она хотела, чтобы я так думал. Но когда я вернулся назад, то мне пришлось отправиться на поиски нашей коровы. Понимаете, щеколда на воротах…

— Только факты, пожалуйста, — перебил его Конвей, и Тейт издала сдавленный возглас. Это был отрывок из диалога, который являлся неотъемлемой частью каждого телекурса 101 (обычно он назывался «Вступления и лозунги») в любом университете.

Услышав его в столь напряженный момент, Тейт едва не хихикнула. Паромщик на мгновение обиженно замолчал, продолжив:

— Она пришла с полудюжиной мужчин. Я видел их следы в том месте, где они сошли с дороги и пошли в обход. К моей хижине она подъехала одна, остальные пошли на запад.

— Откуда ты знаешь, что это были мужчины? И что они были вместе с ней? — спросила Сайла.

— Слухи. Один человек, который проходил мимо, рассказал мне о шести мужчинах, которых он видел в гостинице за ночь до того, как эта женщина появилась здесь. Двое были богатыми, он называл их баронами. Я не очень-то верю в это, но, по словам этого человека, они все время отдавали приказы, а остальные прыгали вокруг них. В любом случае, Жрица тоже остановилась в гостинице. Они не переговаривались друг с другом. Она держалась чуть позади них. Думаю, соединились на дороге; в лесу их ждали семь лошадей.

— Ты очень нам помог. Возможно, когда-нибудь я смогу отблагодарить тебя, — произнесла Сайла.

Он посмотрел вдаль, потом, как будто стесняясь, повернулся к Сайле и, немного поколебавшись, вымолвил:

— Если бы я знал что-то еще, смогли бы вы сохранить это в тайне? И ваши друзья тоже?

— Конечно. Именно потому они мои друзья.

— Там был еще один всадник. Мужчина или женщина, сказать не могу. Я спрашивал у людей, но никто не видел его. Я нашел еще одни следы в месте, откуда можно было видеть все, о чем я вам рассказывал. Я не могу гарантировать, что все так и было, я не следопыт, но факты говорят сами за себя.

— Кто-то наблюдал за наблюдателями? — Тон Тейт выражал сомнение. — Но зачем?

— Поглядеть со стороны, с каким вниманием вы меня слушаете, и можно подумать, что вы в этом лучше меня разберетесь. — Паромщик одарил Тейт широкой улыбкой.

— Другой всадник никогда не появлялся возле твоего парома? — продолжала Тейт.

— Он остался на этой стороне реки. — Заметив, что его не понимают, он продолжил: — Отсюда до следующего парома два дня пути. А переплыть Мать Рек невозможно. Если бы он украл лодку или заплатил за перевозку кому-то другому, я бы наверняка знал. Я думаю, вы ничего не хотите сказать мне обо всем этом?

— Тут нечего говорить. Мы просто путешественники, и наш путь лежит к югу, — ответила Сайла.

Направляясь к двери, паромщик сказал:

— О да, я верю вам, Жрица Роз. Пойдемте со мной, и вы увидите, как я запрягаю команду уток, которая перевезет нас на тот берег.

Смеясь собственной шутке, он направился к парому. Однако, проверяя, как привязаны лошади, он стал вполне серьезным. Его помощник отвязывал цепи. И сам паромщик, ловко и сильно правящий румпелем, и его помощник, натягивающий и ослабляющий паруса, показывали чудеса своего ремесла. Но все же несколько раз паром опасно накренило, а порывы ветра то и дело окатывали палубу фонтанами брызг.

Причаливая к берегу, паромщик показал все свое искусство. Уверенной рукой он преодолел водоворот. Двое мужчин на берегу кинулись подхватывать брошенные с парома швартовы. Подведя судно ближе, они заменили веревки цепями, точь-в-точь такими, какими паром крепился на северном берегу.

Собаки с радостью выпрыгнули на землю, однако, чтобы стащить на берег насмерть перепуганных лошадей, Конвею и команде потребовалось несколько минут. С боевыми лошадьми было чуть полегче, чем с вьючными, пребывавшими в неописуемом смятении. Заново распределяя и привязывая грузы, Конвей обратил внимание на то, как тихо, почти незаметно вели себя обитатели нескольких ближайших хижин, выглядывающие из дверей своих жилищ. Даже дети исчезали восвояси, стоило только на них взглянуть. Единственной примечательной вещью в этой деревушке были прислоненные к каждой хижине лодки. Они были сделаны из дерева и кожи, а вручную разрисованные паруса, по-видимому, из холста. Одна незаконченная лодка стояла на козлах. Необтянутая конструкция шпангоутов и стрингеров напоминала скелет рыбы. По свернутым парусам, огромным крюкам и шпунтам корпуса можно было догадаться, что хозяин собирается идти за крупной рыбой.

Как только путешественники вышли из пределов слышимости, Тейт спросила:

— Что вы думаете насчет этой Жрицы, о которой рассказывал паромщик? Она принадлежит к какой-то из группировок?

— Вне всяких сомнений, — ответила Ланта. А Сайла добавила: — Это еще раз говорит, что враги Гэна намного активнее, чем мы думаем. Те два человека были баронами, я уверена в этом.

— Мы должны возвращаться в Олу, за нами гонятся бароны, а мы все здесь только ради Врат Сайлы, — пробурчал Додой.

— Прекрати. Все будет хорошо, — одернула его Тейт.

Он открыл было рот, чтобы продолжить, но окрик сзади опередил его. Путешественники обернулись назад и увидели, как в их сторону мчится паромщик на расседланной лошади. Отдышавшись, он заговорил:

— Я прискакал так быстро, как только мог. У меня кое-что для вас есть. Один из помощников сказал, что пару ночей назад вверх по течению украли лодку. — Он показал на затянутые туманом утесы. — Этот же человек видел там всадника, позавчера. Ничего не делал. Просто наблюдал. Целый день. Появился там снова этим утром, но уже ушел.

— Ты думаешь, что это он украл лодку? — спросила Сайла.

Скептицизм, с которым она произнесла вопрос, заставил паромщика покраснеть.

— Можешь надеяться, что нет. Кто бы он ни был, он украл лодку и стащил ее к воде. Большую лодку. Вся семья была в это время в доме в десяти футах от этого места. Никто ничего не слышал. Если это ни о чем тебе не говорит, значит, я вообще зря тебя побеспокоил.

И прежде чем кто-либо успел открыть рот, паромщик резко развернул лошадь и, пришпорив ее, унесся туда, откуда только что прискакал. Некоторое время все молчали.

Конвей удивился собственной реакции. Он немного испугался, но испуг был почти неуловим, подавленный жгучим нетерпением. Стараясь не подать виду, он с трудом расслабил напряженные мышцы, что наполнило его тело приятным, почти чувственным теплом.

Он посмотрел на остальных. Возбужденный Додой перебирал в руках поводья, заставляя лошадь нетерпеливо бить копытом. Тейт беспокойно наблюдала за мальчиком.

Ланта изучала скалы так, будто ее дар мог проникнуть сквозь покрытый туманом лес. Затем, будто потревоженная каким-то звуком, она резко обернулась и перехватила взгляд Конвея. Он вспомнил, что имеет дело с провидицей, которая наперед знает все, что произойдет лишь завтра, и почувствовал, как волосы встали дыбом. Ланта одарила Конвея короткой усмешкой и тут же отвернулась, оставив его теряться в догадках среди множества тайных сигналов, которые все время посылала ему. Мэтт знал, что его счастье заключено в ней, но всякий раз, когда казалось, это станет явным, что-то его останавливало. Почему она постоянно держится в стороне? Ее поведение смущало Конвея и сбивало с толку, как будто его остановили в тот момент, когда он пытался заглянуть под маску.

Однако времени на раздумья уже не было. Он повернулся к Сайле, сказав:

— Я с собаками поеду вперед, а Тейт пусть проследит за грузом.

Пока каждый готовился занять свою новую позицию, Ланта подошла к Сайле и прошептала:

— Ты думаешь, он способен поехать вперед в разведку? Ты не должна принимать его за Класа.

Сайла сдавленно усмехнулась.

— Я ни одного мужчину не могу сравнить с Класом. Конвей и Тейт должны учиться. Собаки предупредят их об опасности.

— Буду молиться, чтобы так оно и было.

Прошло довольно много времени, прежде чем Сайла осмелилась вновь взглянуть на Ланту. Когда она внимательно посмотрела на нее и не увидела ничего особенного, ее лицо приняло расстроенное выражение. Она сказала это таким тоном… Нет, ничего особенного. Что-то скрытое. Да, какое-то скрытое чувство. Ланта заботится о Конвее не просто как о спутнике по путешествию.

Глава 19

Тейт наблюдала за тем, как Додой разводит костер. Видно было, что парню не по душе это занятие, однако впрямую отказаться он не решался. Это была его обычная манера. Внутри него, казалось, уже не было маленького мальчика. Детские игры и забавы не прельщали его. По-настоящему развлечь Додоя могло лишь что-то грубое, недетское.

Прошло уже восемь дней, как они пересекли реку, и Тейт была уверена, что почувствовала в нем перемены к лучшему.

Вокруг тоже многое изменилось. Первые два дня дорога была достаточно широкой, чтобы на ней могли разъехаться две крестьянские повозки. Грязная и неровная, она извивалась по равнинам и холмам. Весело поющие, свистящие и без конца болтающие тучи скворцов закрывали небо, извещали о том, что весна окончательно вступает в свои права. Тысячи их голосов сливались в один рев, заглушая почти все остальные звуки. Однако их сменили массивные стаи гусей и уток. Птицы пикировали вниз, опускались на поля, выискивая пищу в свежей, проснувшейся ото сна земле. Иногда к ним присоединялись небольшие стайки голубей. Орлы и ястребы патрулировали небо, набрасываясь на больных и неосторожных.

На уже засеянных полях дети дергали веревки, приводя в движение огородные пугала, или просто махали длинными тонкими жердями, отгоняя нарушителей. Они невольно замирали на минуту, провожая взглядом проезжающих, и в их глазах читались несмелые, застенчивые мечты о далеких странствиях.

Дорога исчезла с раздражающей внезапностью. Она нырнула в лес на краю последней фермы и пропала, как потерянная стрела, превратившись в узкую тропинку, протискивающуюся сквозь огромные ели. В последующие пять дней им не встретилась ни одна живая душа. Вчера они заметили заросшие одуванчиками следы костра. Они даже спешились, чтобы осмотреть поляну, относясь к происходящему, как к великому открытию. Сегодня картина не изменилась, кругом тянулся бесконечный, почти непроходимый лес. Скучая по солнцу, Тейт при первом удобном случае прилегла на солнцепеке.

Сайла присоединилась к ней, расстелив на влажную землю кожаное покрывало. Она протянула Тейт деревянную миску с густой жидкостью.

— Это суп, который мы никогда еще не пробовали: утка с яблоками и немного картофеля.

Тейт неуверенно взяла миску, думая о том, что большинство ее экспериментов с едой оказывались успешными. Ей нередко приходилось есть что-то, что пытались выдать за еду, и это были не самые приятные моменты в ее жизни. Запах этого супа, однако, заставил ее глаза удивленно расшириться.

— Здесь же… Здесь же апельсин! Я уж и не помню, когда пробовала его в последний раз!

Сайла улыбнулась, заметив ее реакцию.

— Я была удивлена не меньше тебя. Небольшой подарок от жен воинов, которые собирали сухой паек. Интересно, откуда они его взяли? Ведь совсем немного этого порошка попадает в Олу или Харбундай.

— Эти дамы становятся настоящими торговцами. — Тейт сделала большой глоток и продолжила: — Кто бы ни варил этот суп, мое сердце принадлежит ему навеки, — сказала она и поставила миску назад.

Сайла покачала головой.

— Доешь. У Ланты еще на всех хватит. Я отнесу немного Конвею, он кормит и чистит лошадей.

— Ой! — Тейт вдруг резко поднялась, выглядела она очень взволнованной. — Я должна была помочь ему расседлать их. Он уже сделал это?

— Он сказал, что хочет, чтобы у тебя было немного времени заняться собой. Он не держит зла, правда.

Тейт ответила:

— В следующий раз я позабочусь об этом. Ты знаешь, а ведь он сам себе нравится, он становится настоящим следопытом.

Сайла, отворачиваясь, усмехнулась. Когда Тейт стала настаивать, прося ее объяснить, в чем дело, она осторожно оглянулась вокруг.

— Я лишь подумала — очень хорошо, что у него есть оружие-молния. Ты видела, как он обращается с луком?

— Нет, а что?

— Это просто ужасно. Он очень старается, но безуспешно. Стрелы летят куда угодно, но только не в цель. Волки прозвали его Убийцей Облаков.

Обе женщины засмеялись, и Тейт призналась, что она сама использовала лук только раз в жизни.

— В тот раз, когда за мной и Класом погнался медведь, помнишь? Нам тогда крупно повезло.

— Это мне тогда повезло, ведь мой муж и моя подруга остались в живых. — Осмотревшись вокруг, Сайла посерьезнела. — Я сегодня целый день думала об остатках лагеря, что мы встретили вчера. Они очень похожи на остатки лагеря, который мы разбили, убегая от Бея Яна и Ликата, когда Гэн убил Фалдара Яна. Тот же ручеек, те же запахи. Стоит задуматься, и за каждым деревом начнут мерещиться враги.

— А где Додой, я не вижу его? — Тейт поднялась, тихонько позвав мальчика.

Он появился сзади, из-за кустов.

— Уже время еды?

— Не совсем. Ты собрал достаточно дров?

Мальчик кивнул, взгляд его остановился на остатках супа. Тейт села на прежнее место, предложив ему суп.

— Сайла принесла его. Приятный сюрприз, не правда ли?

Он осушил миску, протягивая ее Сайле.

Сайла промолвила:

— Ты можешь помыть ее, когда будешь готовиться к обеду.

Направляясь к ближайшему ручью, он сказал:

— Вы всегда говорите, что я плоховато мою посуду. Похоже, я знаю, почему не люблю это занятие, как все остальные. Когда я был еще по-настоящему маленьким, какая-то женщина сказала мне, что у нас нет достаточно воды, чтобы быть такими же чистыми, как другие люди. Единственным местом, где мы могли взять воду, была река. Она боялась ее. Она сказала что-то вроде того, что река причинит мне боль.

Тейт задумалась:

— Вспомни, Додой, это важно, что именно она сказала? Она говорила, что ты утонешь?

— Этого она не говорила.

— Она сказала, что река съест тебя, пожрет?

Медленно, как будто что-то сильно его заботило, Додой опустился на подстилку, теребя в руках свой мешок. Он достал из мешка сверло для добывания огня и дощечку, пристроил несложный аппарат и начал крутить дощечку, добывая огонь. Потом продолжил:

— Я не уверен. Какое слово ты произнесла последним?

— Пожирать? Это слово?

— Думаю, да. Это значит съедать, так?

В нетерпении Тейт посмотрела на Сайлу.

— Ты слышала? Это же слово употребила настоятельница Ирисов, описывая реку. Точно. Здесь есть какая-то связь, должна быть.

Сайла улыбнулась.

— Если бы сама не увидела и не услышала, ни за что бы не поверила.

От дощечки Додоя начала подниматься вверх струйка дыма. Он соорудил вокруг нее небольшую горку веточек. Поглощенный работой, он не замечал ни радости Тейт, ни холодного недоверия во взгляде Сайлы.

— Все готово. Теперь мы можем есть, — сказала Ланта.

Тейт произнесла:

— Мне не терпится рассказать об этом остальным. У него остались детские воспоминания о стране пустынь. Это, должно быть, где-то около Дома Церкви. Когда он снова увидит эту землю, он вспомнит больше. Он может быть нашим проводником, это прекрасно.

— Прекрасно, — согласилась Сайла.

Конвей соорудил навес так, чтобы Ланта могла готовить и чтобы все могли есть под этим навесом. Сайла увидела, что ее миска все еще на том месте, где Додой ее оставил. Идя за ней, она не переставала думать об этом слове «пожирать».

Вдруг озноб прервал ее мысли. А что, если он — начинающий Провидец? Ходили истории о таких людях, которые и сами не знали, что обладают даром, пока опытный и знающий наблюдатель не замечал в них этого таланта. Такую силу нужно воспитывать, контролировать, иначе она станет дикой и может натворить немало бед.

Обед прошел, как обычно. Весь день они ехали в странной смеси скуки и напряжения. Так что теперь, после горячего супа, все наслаждались легким, расслабляющим разговором, пока не опустилась ночь.

Сайла поражалась, как Конвею удается так мало спать. Казалось, ночные дежурства совсем его не утомляли. Однако он избегал любого проявления прямого контроля, и Сайла ценила это. Теперь, когда обед закончился, он напомнил Додою, что мыть посуду — его обязанность. Мальчик послушно собрал тарелки и пошел к ручью. Тейт поднялась, чтобы помочь ему.

Конвея позабавила эта сцена, и он встал, чтобы оповестить всех, что уходит на ночное дежурство.

Его интересовало, понимали ли они двойной смысл его ожидания. На этот раз он одновременно чувствовал себя воином и боялся упасть в глазах своих товарищей.

Гэн, Клас и другие сделали из него отличного воина, может быть, он не очень хорошо владел луком и стрелами, но зато он отлично дрался мурдатом.

Кроме того, с ним была снайперская винтовка.

Достав винтовку, он погладил водонепроницаемый чехол, в который она была уложена. Он помнит каждое слово из лекции Фолконера. «Не пытайся регулировать этот прицел, он работает от солнечных батарей. И никогда не отсоединяй прицел, чтобы рассмотреть местность. Винтовка автоматическая, и тебе никогда в жизни не поставить его на место. Просто направь перекрестие прицела на цель и нажми на эту кнопку. Встречая цель, лазер определяет расстояние, вводит данные в компьютер и передает в прицел увеличенную картинку. С помощью этой небольшой кнопки ты должен ввести поправку на ветер. Остается просто нажать на курок — и цель поражена в девяноста восьми с половиной случаях из ста. В пуле три четверти унции меди, начиненной обедненным ураном. Не заботься о том, попал ты или нет, целься в середину мишени, и тебе не придется стрелять дважды».

Достав из деревянных ножен мурдат, Конвей взмахнул им в воздухе. Баланс и формы оружия радовали глаз. Обмотанная кожей акулы рукоять его была не только очень красива, но и не выскальзывала из руки, если мурдат был мокрый. На деревянных ножнах был изображен встающий на задние лапы медведь, готовый отразить любую атаку. Это говорило о гордости ремесленника, сделавшего этот мурдат.

«Вайп» был откровенным орудием убийства.

А винтовка лгала. Она лежала у его ног, гладкая, глянцевитая, шедевр форм и изящества. Казалось, отделка из орехового дерева и голубая сталь так и просятся в руки. Панель солнечных батарей и оптика поражали техническим изяществом. И все же это было не что иное, как орудие смерти. Фолконер использовал эту винтовку лишь однажды. С расстояния не меньше полумили. Человек завертелся волчком и рухнул на землю. Всего один выстрел.

Конвей представил себе, что берет ее в руки, и почувствовал, как по позвоночнику пробежали мурашки. Наверное, это из-за сырой ночи, подумал он, заворачиваясь в одеяло Людей Собаки, защищавшее от воды.

Карда и Микка бежали впереди него, вниз по склону.

Через несколько часов легкое касание лапы мгновенно пробудило его ото сна. Конвей безмолвно всматривался в темноту. Он научил себя спать сидя, опершись на дерево. Микка всегда располагалась со стороны пистолета. Медленно, бесшумно Конвей достал из чехла «вайп». Он был уже заряжен, оставалось только снять предохранитель. Приготовив оружие, он приник к шестикратному оптическому прицелу, переключив его в режим ночного видения.

Неподалеку слышался шелест. Несколько лошадей шагали по тропинке, неуверенно ступая по мокрой земле. Прямо под Конвеем кашлянул мужчина. Всадники хранили молчание, которое заставило его заволноваться.

Конвей пытался разгадать причины их визита. Они скрывались от кого-то? Если нет, то зачем было изнурять себя ночным маршем? Он решил пока не будить остальных. Для него же один вопрос порождал десяток других, каждый из которых был так же неразрешим, как и предыдущий. После многих неудачных попыток заснуть Конвей вспомнил о технике расслабления, которой научила его Сайла. Он беззвучно затянул песнопение и постепенно начал уходить в себя, погружаясь в сон. Ему приснилась поляна, усеянная зеленой, ароматной травой. Человек — он сам — лежал на солнце и спал, а другой — он же — стоял на страже, охраняя сон первого.

Он проснулся, когда Карда тихонько зарычал. Через мгновение Конвей был уже готов к любой неожиданности. Может быть, лошади привлекли? Конвей заставил себя замереть, всматриваясь в темноту и пытаясь глядеть уголком глаза. Однако спросонья глаза слезились, и он рискнул бесконечно медленным жестом протереть их. «Вайп» в его руках был бесполезен против невидимого противника.

Конвей положил руку на голову собаки, пытаясь определить, в каком направлении находится опасность. Однако похоже, что собака тоже была сбита с толку. Медленно, будто легкие дуновения ветерка, напряжение покидало животное. Конвей послал его на разведку.

До возвращения Карды о сне не могло было быть и речи. Вернувшийся пес был спокоен.

Микка отодвинулась от Конвея. В последний раз принюхавшись, Карда растянулся на небольшом бугорке, и Конвея сморил сон.

Он снова проснулся уже на рассвете, потревоженный каким-то посторонним звуком. Он раздался из лагеря. Оказалось, что Сайла и Ланта просто вышли из шатра, приступив к утреннему ритуалу. Он быстро и легко поднялся, потянувшись, разгоняя по телу застоявшуюся кровь перед тем, как пойти и обследовать тропу.

На ней отпечаталось множество свежих следов. Хотелось бы ему разбираться в них лучше. Подумав, Конвей пришел к выводу, что здесь ночью проехали четверо всадников, а может быть, и шестеро.

То никаких признаков жизни целыми днями, то всадники и дикие звери. Достойный повод, чтобы быть еще более осторожными.

И в свете дня его опасения оставались достаточно серьезными. Как ночному дозорному, ему следовало еще многому научиться.

Возвращаясь в лагерь, Конвей решил пройти через ручей, чтобы помыться. Он не торопился — всадники были уже далеко, а дикие звери — всего лишь неприятный эпизод. Мэтт уже представлял себе, как над ним будут подшучивать, когда он признается в своих ночных приключениях.

Ручей находился с той стороны, в которую указал ночью Карда, и Конвей подумал, что, может быть, собакам заодно удастся разыскать что-нибудь, объясняющее ночное происшествие. Однако не было ничего, кроме уже знакомых следов.

Он отошел примерно на тридцать ярдов от своего наблюдательного пункта и пришел на берег ручья. Порыв утреннего ветра погнал песчинки с берега реки в лес.

Карда и Микка бросились вперед, принюхиваясь и рыча над отпечатками ног.

Человеческих ног.

Глава 20

— Это была женщина. — Конвей примерил свою ногу к отпечатку. Его спутницы нагнулись, чтобы лучше оценить разницу. Додой примостился напротив, почти наступая на следы. Тейт мягко оттолкнула его в сторону, и он присел на корточки, обиженно надувшись, словно маленькая сердитая обезьяна. — Боюсь, мы не сможем сказать, давно ли она прошла здесь, — произнесла Сайла, — но все же не раньше последнего дождя — здешний песок легко размывается водой.

— Пожалуй, я могу определить точнее, — сообщил Конвей.

— Каким образом? — Тейт наклонилась, чтобы вглядеться получше.

Конвей показал на края углублений.

— Смотри, какие они четкие. А ведь этот плотный песок осыпается сразу, как только теряет влагу. Значит, следы не успели высохнуть. Теперь взгляни на форму следа. Она шла осторожно, почти на цыпочках. А вот здесь обе ноги вместе — может быть, она проверяла, не дует ли ветер к тому месту, где, по ее мнению, находился я. Теперь я буду предусмотрительнее. Собаки знали, что здесь кто-то был.

Как будто одобряя его слова, Тайно и Ошу опасливо потянулись из-за спины Тейт, снова обнюхивая следы. Они явно предпочитали держаться поближе к хозяйке, шерсть у них на загривках стояла дыбом. Не отрывая взгляда со следов, Тейт рассеянно погладила их мохнатые головы. Карда и Микка, уже закончившие осматривать и обнюхивать следы, сидели неподалеку.

Сайла посмотрела на них.

— Странно, что твои собаки не подняли тревогу.

— Никто из нас не дремал. Они предупредили меня, хотя ветер дул с вершины холма, и они не могли как следует принюхаться.

— Как же тогда ты можешь быть уверен, что следы свежие? А может быть, тебе это приснилось? — вмешался Додой.

Тейт схватила мальчика за плечо.

— Додой, не груби! — сказала она, глядя на Конвея. — Мэтт знает, что делает.

Однако Додой ничуть не смутился.

— Он не настоящий воин, как Гэн Мондэрк или Клас на Бейл! Он недостоин нас, да к тому же ничего не знает!

Сайла хотела вмешаться, но удержалась. Конвей снова заговорил с Тейт:

— Он прав, я не следопыт. Однако я все же выучился кое-каким штукам. Если бы ты не была так занята своим маленьким другом, я бы научил и тебя.

В течение долгой секунды они награждали друг друга свирепыми взглядами. Собаки нервно переступали с лапы на лапу. Наступившую тишину нарушало лишь робкое поскуливание Микки. Первой не выдержала Тейт. Схватив Додоя за плечо, она подтолкнула его к вершине холма, где расположился лагерь, со словами:

— Нам надо поговорить. — Собаки последовали за ней, то и дело оглядываясь, словно пытаясь понять причину повисшего в воздухе напряжения.

Сайла показала на удаляющуюся группу.

— Сочувствую собакам. Они считают, что должны защищать нас. Всех нас. А их хозяева начинают грызться между собой. Как мы объясним им это?

— Как я объясню это ей? — парировал Конвей.

Сайла и Ланта взглянули туда, где маленькая фигурка торопливо продвигалась вперед рядом с Тейт.

— Возможно, если бы ты каждое утро посвящал немного времени созерцанию, как мы… — проговорила Ланта.

— То научился бы его любить? — криво усмехнулся Конвей.

Просто научился бы не так сильно его ненавидеть, — продолжила Ланта, серьезно кивнув головой. Конвей хотел было возразить, но она приподняла руку. — Со временем у тебя получится. Он чувствует в тебе соперника. Если ему удастся сделать тебя своим врагом, то он украдет у тебя дружбу Тейт. Будь осторожен.

С этими словами Ланта зашагала прочь. Конвей неуклюже повернулся к Сайле.

— Может быть, она права?

— Возможно. По крайней мере, я так считаю. — Сайла двинулась по направлению к лагерю.

— Погоди! — окликнул ее Конвей. — Раз уж сегодня у нас день откровений, может, ты скажешь, что может ждать нас за Вратами?

Резко остановившись, Жрица испуганно посмотрела на него, потом попыталась отделаться смущенным жестом.

— Ну же, у тебя наверняка есть идея! — настаивал Конвей.

— Нет, правда, я не знаю.

— Тогда какого черта? — он рубанул рукой воздух. — Я слышал многое об Учителях и их предполагаемой мощи, но ни слова о том, какого рода была эта мощь. Если уж они были такими сильными, то как люди нашли способ… способ…

— Уничтожить их? — Сайла почти выкрикнула эти слова. — Нас терпят только потому, что мы даем жизнь. Учителя же бросили вызов господству мужчин. У нас есть только одна защита — мораль, и если ее не будет, мы погибнем. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. К твоему сведению, моя настоятельница утверждает, что только некоторые Учителя знали, где находятся Врата. Их имена тщательно скрывались. Но когда убийцы не могут найти того, кого ищут, то убивают всех. А еще говорят, кто-то из них сыграл жестокую шутку со своими палачами, сказав, что только Учителям дано снова открыть Врата. Когда потомки убийц узнали об этом, они навеки прокляли своих отцов.

Конвей остановился, и Сайла снова повернулась к нему. Он стоял ниже по склону, так что они смогли взглянуть друг другу в глаза. Конвей посмотрел на нее так, словно взгляд его проникал сквозь тело в самый центр ее существа.

— Ты ищешь эту силу? — спросил он.

— Конечно. — Помолчав, она добавила: — Не для себя. Мне она была ни к чему, это люди заставили меня хотеть ее. Сила пугает меня. Я вижу, она страшит и тебя тоже. Но подумай о равноправии. Равноправии для таких, как я. Я благодарна Церкви за спасение моей жизни. Но я принадлежу ей, пойми.

— А получив силу, ты обретешь себя?

— Не только я! — Она взмахнула рукой. — Мощь Учителей поможет всем женщинам. Всем людям.

— Сила может испортить тебя.

— Никогда! Ты обижаешь меня.

— Я просто прошу тебя задуматься о том, что ты собираешься совершить. Я верю тебе, ведь я твой друг. Именно поэтому я предупреждаю — ты ходишь по лезвию ножа. Эта сила не смогла защитить Учителей, но ее с лихвой хватило, чтобы погубить их. Учителя предпочли умереть, но не раскрыли ее секрета. Ты и в самом деле уверена в своих способностях? Будешь ли ты хранить ее подобающим образом? Сможешь ли отвергнуть ее, если возникнет опасность, что она попадет в злые руки?

Сайла повернулась и решительно зашагала вверх по склону. Да как он смелусомниться? Вся ее жизнь была посвящена поиску Врат. Кто он вообще такой, чтобы оспаривать решения аббатства Ирисов?

Зачем он будит в ней тревоги, скрываемые с такой тщательностью?

Кто он такой, чтобы заставлять ее плакать?

Конвей схватил ее за руку, но она выдернула рукав с такой силой, что чуть не упала. Мэтт вовремя поддержал ее. Сайла снова обернулась, но выражение лица Конвея отбило у нее охоту ссориться.

— Ты умеешь завоевывать и владеть, — заговорил он, — меня же жизнь научила терять. Сайла, я больше не хочу лишаться друзей. Я вижу, как Тейт медленно ускользает от меня. А теперь между мной и тобой встали Врата. Поймешь ли ты, если я скажу, что опасаюсь смерти друзей меньше, чем их потери? Действительно ли это имеет смысл?

Сайла вытерла глаза платком. Потом взяла Конвея за подбородок и, улыбнувшись, прошептала:

— Какой же ты бестолковый мужчина. Хотя я все больше убеждаюсь, что «мужчина» и «неприятности» это одно и то же. — Они улыбнулись, и оба почувствовали, как близки друг другу. Сайла продолжила: — Наверное, тебе приходится трудно здесь, среди чужих. Если бы ты мог вернуться в свой мир, покинуть нас, я не стала бы тебя осуждать. Видишь, я тоже беспокоюсь о своих друзьях.

Конвей рассмеялся коротким смехом человека, много пережившего на своем веку.

— Благодарю, но, пожалуй, я предпочту остаться здесь. Ведь я тоже кое-кого ищу, Сайла. Самого себя. Пока я тебе полезен, можешь на меня рассчитывать. — Он пожал плечами.

Тейт крикнула, что еда готова, и они поспешили в лагерь.

Увязывая тюки, Ланта исподтишка поглядывала на них. Она так затянула веревку, что лошадь сдавленно всхрапнула.

Наполняя деревянную миску кашей, Ланта снова взглянула на Сайлу и Конвея. Потом накинула на голову капюшон и некоторое время наблюдала за поднимающимся вверх паром, вдыхая запахи измельченных орехов, зерен пшеницы и овса. Она добавила в кашу меда, попробовала, и опять ее взгляд остановился на приближающихся Мэтте и Сайле.

Во время трапезы никто не пытался заговорить или хотя бы вздохнуть. Сайла была слишком опытна, чтобы позволить вспыхнуть внутренним конфликтам.

Ланта вдруг поймала себя на том, что ревнует свою подругу совершенно незаслуженно. Мало того, все ее выводы строились на ложном предположении. Сайла не проявляла никаких признаков влюбленности. По крайней мере, сейчас она относилась к Конвею как к своему другу. Красивый, плечистый, с хорошо развитой мускулатурой, Мэтт совсем не походил на Класа на Бейла. Он никогда не займет место Класа в ее сердце.

Ситуация осложнялась тем, что Конвея окружал романтический ореол. Все знали, что он так и не смог оправиться от потери Ти и примкнул к Сайле, чтобы убежать от своих переживаний. Неизбывная печаль в его глазах оставляла отпечаток в сердце каждого, кто внимательно смотрел в них. Он даже двигался как человек, который пытается отыскать свой путь среди неудач и жизненных перипетий. Мэтт не был болен или слаб. Наоборот, в его движениях чувствовалась сила и уверенность, в седле он сидел как влитой. Чтобы заметить внутренний разлад в душе Конвея, нужно было смотреть внимательнее и чувствовать глубже.

В этом и заключалась ловушка. Его эмоции были скрыты; так спокойная речная гладь скрывает под своей поверхностью темные глубины. Хороший рыбак помнит все секреты реки, ибо это знание — часть его профессиональной гордости. Никакая женщина не устоит перед соблазном раскрыть тайну мужчины, похожего на Конвея.

Хуже всего для Ланты было сознание собственного бессилия — что бы она ни сказала, ситуация могла только ухудшиться. И Конвей, и Сайла не чувствовали того, что вот-вот могло на них обрушиться.

Что-то острое и неприятное вклинилось в мысли Ланты. Ей внезапно представился шип прекрасной розы, пришло ощущение внезапной боли и обиды. Было жаль Сайлу, которая вела себя так неосторожно, и одновременно ее мучила злость: Конвей достаточно опытный человек и должен понимать, какую опасность представляет для замужней женщины. Он никогда не совершил бы ничего порочащего честь намеренно, но легче от этого не становилось.

Нужно было что-то делать.

Ланта выскребла остатки каши со дна миски и облизала ложку. Продолжая водить языком по шершавой поверхности, она задумчиво смотрела на своих друзей. Со стороны она напоминала маленького котенка, умиротворенно моющего свою изящную лапку.

Глава 21

Обед подходил к концу, когда Конвей сказал:

— Нам придется сегодня же выбрать другую дорогу.

Все удивленно посмотрели на него.

Мэтт продолжал:

— Я не хотел об этом говорить, но все же вы должны знать: ночью здесь проехали какие-то всадники. — Его спутники заговорили все сразу. Он попытался их успокоить и в конце концов добился тишины. — Женщина, оставившая следы на песке, не представляет реальной угрозы. Что действительно меня волнует, так это человек, о котором упомянул паромщик, и та группа, которую он преследовал. Все-таки интересно, кто здесь за кем шпионит.

— Если они действительно охотятся за нами, — вступила Сайла, — то им достаточно лишь пойти по нашему следу. Что ты предлагаешь?

— Если мы не сбились с пути, то возле следующей переправы должна быть деревня. До нее осталось меньше дневного перехода. Я поеду вперед, вы немного отстанете. Если все будет в порядке, я подожду вас в деревне.

Ланта с трудом подавила нахлынувшие эмоции. Ввязаться в опасное мероприятие — лучший способ произвести впечатление на Сайлу. Вскоре она откроет и другие достоинства Мэтта, а потом будет уже поздно.

— Мы потеряем почти полдня, — сказала Ланта.

— И все же он прав, — задумчиво проговорила Сайла. — Однако не стоит идти в одиночку. Я пойду с тобой. Тейт, вы с Лантой будете сопровождать лошадей.

— Нет! — не выдержала Ланта и быстро продолжила: — Сайла, они могут охотиться только за тобой. Никто из нас их больше не интересует. Я — представитель Церкви, и я не ищу Врата.

— Но ты мой друг и моя спутница.

— Все равно я настаиваю, чтобы ты находилась хотя бы в относительной безопасности. Оставайся с Тейт, а я пойду с Конвеем.

Тейт начала злиться. Чтобы предотвратить вспышку ее гнева, Сайла сжала плечо девушки.

— Если мне вообще требуется защита, то мне нужна осторожность Мэтта и твоя надежная поддержка. Останься со мной.

Выдавив из себя улыбку, Тейт позвала Додоя и двинулась с ним вверх по течению.

Пока Конвей и Ланта седлали лошадей, Сайла заворачивала одеяла Мэтта в специальную ткань, изготовленную жителями Китового Побережья. Она скорчила гримасу и раздраженно фыркнула:

— Интересно, сколько надо времени, чтобы эти тряпки перестали вонять дохлой рыбой. Конечно, они очень прочны и прекрасно защищают от воды, но, Боже мой, какой запах!

— Без них пришлось бы использовать для укрытия одеяла Людей Собаки, а ты знаешь, сколько они весят, — заметил Конвей.

Сайлу это не убедило.

— Иногда мне кажется, что мужчинам нос нужен только для того, чтобы отделять друг от друга глаза.

— Ни одна женщина тебе не поверит. Зачем тогда нужны все эти изысканные духи? Для мужчин.

Чтобы унять дрожь в руках, Ланта натянула поводья и вонзила пятки в бока своей лошади. Та окончательно проснулась и, продемонстрировав несколько резвых прыжков, толкнула лошадь Конвея, от которой сразу же получила чувствительный пинок. Последовавшие взбрыкивания и недовольное ржание заставили Карду и Микку зарычать и принять боевую стойку. Пока утихала суматоха, Ланта была весьма довольна собой.

Спускаясь с холма, Конвей свернул к следам на песке, спешился и показал их собакам. Те понюхали их еще раз. Поднявшиеся торчком уши демонстрировали старания Карды и Микки понять, что от них требуется.

Обращаясь к Ланте, Мэтт произнес:

— Надеюсь, они запомнят запах, хотя это и не входило в их подготовку. — Заметив удивление спутницы, Конвей пояснил: — Конечно, среди собак есть и ищейки, но их меньшинство. Остальные относятся к типу, который Гэн называет «глазастые псы», — они больше полагаются на зрение. — Карда смотрел на хозяина, будто понимая каждое слово. Конвей рассмеялся, и огромный пес привстал на задние лапы, положив передние Мэтту на бедро. Карда был настолько велик, что без особых усилий держал голову на уровне локтя хозяина. Конвей посмотрел на раскрытую пасть, и ему показалось, что со спины лошади зубы пса выглядят даже большими, чем на самом деле. Он потрепал Карду за уши, тоже отличающиеся внушительными размерами, и погладил Микку, которая была хоть и поменьше, но требовала к своей персоне равного внимания.

— Они действительно тебя любят, — сказала Ланта. — И выполнят все, что ты потребуешь. Они найдут эту женщину.

— Хотелось бы верить.

На долгое время воцарилось молчание.

Дорога оставалась все такой же, как на протяжении многих дней, — узкая тропка, петляющая между деревьями. По лесу плыл утренний туман, и легкий ветерок разгонял его сонное спокойствие. Иногда дымка стлалась над самой тропой, скрывая очертания окружающих предметов, иногда подымалась вверх и сочилась сквозь зеленые кроны. Хвоя покрывалась тончайшей пленкой влаги, и два всадника двигались сквозь серебристое сияние застывших без движения деревьев. Невдалеке от них, бесшумные и невидимые, как призраки, рыскали две большие собаки. Иногда они выныривали из тумана прямо перед лошадиными мордами и, убедившись, что их услуги не нужны, исчезали снова.

Конвей отметил, что по дороге недавно проезжали, — земля была утоптана, кое-где попадались сломанные ветки. Огромное количество улиток погибло под лошадиными копытами. Он не мог точно определить число всадников, и отсутствие навыков раздражало его. На его месте Гэн или Клас без труда сказали бы, сколько людей здесь прошло, каков был их вес и физическое состояние. Они читали следы, как цивилизованный человек читает книгу.

Чего стоила тут его цивилизованность?

Конвей обвел взглядом окружающий лес. В его далеком мире люди платили большие деньги специальным компаниям, чтобы те сохранили жалкие остатки нетронутых земель. Доступ к таким территориям строго контролировался, ведь все остальные «леса» уже давно превратились в стерильные плантации.

Если бы они проявляли больше заботы о природе и ограничили рост населения, превративший Землю в кричащий суетящийся муравейник, кто знает, может быть, удалось бы избежать непрекращающихся мелких и бессмысленных войн, которые переросли в неотвратимую ужасную катастрофу?

Неторопливое течение мыслей прервал тревожный крик дятла, напомнивший, что в этом мире исподтишка пущенные стрелы не менее смертельны, чем нервно-паралитические газы в его родном.

Несколько минут спустя они заметили на тропе конский навоз. Как давно он здесь появился, Конвей не знал. Впрочем, собаки были спокойны, и когда на следующей развилке цепочка следов свернула в сторону, Мэтт вздохнул с облегчением. Тем не менее он отложил свои философские размышления и сосредоточился на тропе.

Солнце только начало клониться к западу, когда дорога пошла вверх. Вскоре всадникам пришлось спешиться. Они медленно продвигались по крутому склону, ведя спотыкающихся лошадей под уздцы. Наконец они достигли вершины, и восхищенным взглядам открылась необъятная ярко-зеленая равнина, простирающаяся вокруг на тысячи ярдов. Только несколько одиноких деревьев росло посреди огромного изумрудного моря. На востоке крутой обрыв делал дорогу непроходимой для лошадей.

Конвей решил было объехать препятствие с запада, но вскоре отказался от этой идеи — тропа не делала бы такой большой крюк, не будь в этом надобности.

— Разве такое бывает? — спросила Ланта. — Всего тридцать или сорок деревьев на всей равнине. Ужасно. Они выглядят такими одинокими.

— Пожалуй, ты права, — ответил Конвей. — Наверное, здесь когда-то был пожар. Пепел — неплохое удобрение. Однако что бы здесь ни случилось, мы на ложном пути. Придется потратить много дней, чтобы исправить нашу ошибку. А эта дорога ведет на юг. Интересно, что за люди ею пользуются?

— Церковь платит своим подданным, чтобы они содержали дороги в порядке. Время от времени здесь проезжают вестники и заодно расчищают путь. Не бесплатно, конечно. А иногда правители заставляют работать своих людей. Хорошие дороги — хорошая торговля. Возможно, эта тропа содержится самими торговцами или контрабандистами.

Конвей размял ноющие мышцы.

— Вот мы и наказаны за приверженность нехоженым путям. Я понятия не имею об этой долине. — Он искоса взглянул на Ланту, ожидая ее реакции. Чертыхаясь про себя, Мэтт попытался вспомнить, кто предложил маршрут, по которому они продвигались уже несколько дней. Во всяком случае, о равнине не было сказано ни слова. Или советчик просто намеревался задержать путешественников и подвергнуть их жизни опасности?

Если так, это наверняка результат раскола Церкви.

Сейчас Сайла и Ланта близки, как настоящие сестры, но не заставят ли их религиозные группировки относиться друг к другу, как к врагам? Конвей уже видел, как люди делили себя на истинно верующих и проклятых. Они уничтожали друг друга.

Неужели ему придется увидеть это снова?

Он пристальнее посмотрел на Ланту.

Провидица. Жрица Фиалок. Целительница. Она была миниатюрной, но не чувствовала по этому поводу никаких неудобств. Наоборот, в ней было что-то такое, что заставляло Конвея подумать об упругости закаленной стали.

Глядя на Ланту, Конвей подумал, что ему не нравится смотреть ей в глаза. Притягивающие. Прекрасные — даже это слово не было слишком сильным. Темно-зеленого цвета, они казались еще темнее, чем были на самом деле. Особенно когда она вдруг начинала смотреть таким пустым, отрешенным взглядом. Ему хотелось узнать, о чем же думает Ланта в такие минуты. Было бы чудесно сказать ей что-то такое, чтобы она улыбнулась. Ее улыбка похожа на солнце, бросающее свои лучи на цветы. Он удивился тому, насколько четко его память сохранила этот образ.

Что, если церковная междоусобица сделает ее врагом Сайлы? Его врагом? Если она нападет на Сайлу или Тейт, сможет ли он остановить ее? Убить?

Он невольно вздохнул, в ответ получив от Ланты вопросительный взгляд. Скрывая смущение, Конвей отстегнул фляжку и отпил большой глоток.

Они стояли на вершине гряды, где тропа выходила из леса. Каменная осыпь полого спускалась к зарослям ежевики. Там, где нагромождение камней обрывалось, тропа сужалась до еле заметной дорожки между кустами.

Свистом послав собак вперед, Конвей медленно последовал за ними. Казалось, что молодая поросль тянется к нему, настолько она была переполнена жизненной энергией. Кончики веток казались прозрачными, а земля почти черной. Толстые одеревеневшие стволы, и живые, и уже мертвые, стояли, переплетаясь друг с другом. Выжившие в этой схватке тянули листья к свету. Конвей срубал побеги, мешавшие идти. Когда над ними засияло солнце, узкий туннель между зеленых стен вдруг заиграл переливающимися зелеными и золотыми отблесками. Конвей осторожно вытащил ноги из стремян и встал на седло. Стоя на спине лошади, он едва доставал до верхнего края зарослей.

Некоторое время ничего не происходило. Вскоре оказалось, что тропа, проложенная человеком, была не единственной в зеленом море. Звери, большие и малые, проложили через заросли свои тропы, пересекавшие их путь, словно ручьи, впадающие в реку. Конвею нравилась новизна этого места. За каждым изгибом и поворотом скрывалось что-то удивительное. Собаки вырвались далеко вперед, и до приближения людей мелкие животные спешили вернуться к своим обычным занятиям. Первый кролик, выскочивший из-под ноги Конвея, вызвал у Ланты удивленное и радостное восклицание. Чуть позже еще один выскочил из зарослей, припустив по тропинке прямо перед ними. Белый хвостик возбужденно дергался из стороны в сторону, пока кролик снова не скрылся в кустах. Некоторые из поперечных троп были намного больше: их явно проложили не кролики. Проезжая около одного из этих проходов, Конвей взглянул на Ланту и увидел, что она озабочена не меньше него. Им не надо было напоминать о тиграх или медведях.

Когда прямо перед ними на тропу выскочил громадный кабан, первой мыслью Конвея было: ну вот, наконец-то. Конечно, его беспокоил вид ревущего зверя — тот был добрых три фута в холке и весил не меньше трехсот фунтов. Впечатляет, ничего не скажешь, но все же это просто свинья.

Кабан помотал головой. Конвей никогда не видел таких блестящих изогнутых клыков. Зверь открывал и закрывал пасть. Раздававшийся при этом звук напоминал щелканье ножниц. Кабан предупреждающе затопал по земле, щетина на его шее поднялась дыбом. Конвей обратил внимание на копыта. Они были карикатурно маленькими. Но чистыми. Даже скорее блестящими. И шерсть животного не была грязной, как у обычной свиньи, она блестела здоровьем и силой.

Конвей повторил себе, что это свинья. Всего лишь свинья.

Кабан снова затопал копытами. Щелкнул зубами. Из пасти потекла слюна. Злобные глазки расширились и выпучились. Где-то далеко-далеко впереди залаяла собака.

Осторожно сжимая бока лошади коленями, Конвей дал знак к отступлению. Одновременно он достал «вайп», пытаясь прицелиться получше. Лошадь начала отступать, ступая с какой-то болезненной медлительностью.

Глава 22

На долю мгновения показалось, что все идет хорошо.

Конвей слышал за собой нервное всхрапывание лошади Ланты, тоже отступавшей назад. Влажный воздух над узкой тропинкой наполнился запахом лошадиного пота.

Кабан продолжал стоять в угрожающей позе.

Один поросенок из выводка, спрятанного в низкорослом кустарнике, не выдержал и пронзительно завизжал от ужаса прямо под носом у лошади Конвея. Та отпрянула от неожиданности.

Кабан же явно готовился к нападению. Свиноматка подстегнула его истеричным визгом, а затем бросилась наутек со всем выводком.

Лошадь Конвея сначала взвилась на дыбы, затем подняла переднюю ногу и начала бить о землю копытом с металлической подковой. Еле сдерживая ярость, кабан пританцовывал на месте. Проклиная все на свете, Конвей безуспешно попробовал прицелиться.

Неподалеку залаяли собаки, спешившие на помощь.

Казалось, кабан понял, что означает этот звук. Отбросив предосторожность, зверь попытался обойти лошадь сзади и ударить в самое уязвимое место — заднюю ногу.

Это ему почти удалось. Лошадь метнулась с тропинки. Пойманная в ловушку зарослями, она как будто попала в путы. Конвей не смог совладать с быстротой и резкостью ее броска. Его выбросило из седла и ударило лицом о спутанный, словно проволока, колючий кустарник. Он в страхе смотрел, как вепрь рыл мордой землю, рвя ее на куски и мешая в кашу. Стараясь не обращать внимание на раздирающие тело колючки, Мэтт вытащил из ножен мурдат.

Кабана больше не интересовал ни Конвей, ни его лошадь. Оставив их позади, он рванулся вперед, нацеливаясь на испуганную лошадь Ланты, и одним ударом выбил Ланту из седла. В панике лошадь попыталась перепрыгнуть через кабана, угодив прямо в коня Конвея. Сила столкновения отбросила лошадей по разные стороны тропинки.

Они шумно дышали, пытаясь встать на ноги. Конь Конвея получил сильный удар копытом между глаз. Через мгновение нога лошади угодила в голову Конвея.

Мощный удар отшвырнул его еще дальше в заросли; колючки изорвали в клочья одежду и почти до мяса расцарапали кожу. Он очнулся, стоя на коленях лицом к тропе, опираясь о землю левой рукой. Мурдат бессильно свешивался в правой; сейчас он служил скорее опорой, нежели оружием.

Его конь лежал на земле, из раны на его голове лилась кровь.

Ланта пронзительно закричала.

Конвей неуклюже пополз вперед. Его трясло после падения, но рядом с Лантой угрожающе пританцовывал кабан, и это придало Мэтту силы. Кабан уже был готов напасть, но Конвей успел бросить ему хриплый вызов. Угрожающе хрюкая, вепрь развернулся к нему, соглашаясь вступить в схватку с новым противником. Конвей понимал, что не сумеет достать свой револьвер — зверь располосует его прежде, чем он дотянется до кобуры.

И в это мгновение Конвея осенила мысль.

Мурдат! Схватка не на жизнь, а на смерть. Мэтт Конвей. Не машина. Человек. С куском стали в руках.

Идиотизм.

Он опустился на колени, крепко сжимая клинок в вытянутых руках.

Животное тщательно прицелилось, намереваясь ударить на дюйм выше его глаз. Удар отбросил Конвея, как игрушку, но он продолжал сжимать мурдат. Клинок разорвал кабану шкуру и пробил мясо до самой кости. Вепрь остановился, скорее от удивления, чем от боли, и чуть отступил, мотая головой. Затем, разъяренный, он снова бросился в атаку. Раздалось чудовищное клацание челюстей. Кровь и слюна, смешавшись, непрерывным ручьем стекали по морде.

Конвей успел снова выставить клинок так, что тот пришелся зверю прямо под горло. Скользнув по кости, меч едва не вылетел из рук. На мгновение все замерло. Это мгновение, казалось, никогда не кончится — два противника друг напротив друга, глаза в глаза, на расстоянии всего лишь вытянутой руки. Конвей был поражен, осознав, что невероятный шум, царивший вокруг, исходил не только от зверя. Во всяком случае, не четвероногого. Он сам выл, орал и визжал, столкнувшись лицом к лицу со смертью. В нем кипела опаляющая бешеная ярость. Вся жизнь сконцентрировалась в одном мгновении, в одном испытании силы и воли.

Израненный, едва живой человек, задыхаясь, хрипел в изуродованную морду разъяренного, с налитыми кровью глазами зверя.

Завизжав, кабан ринулся вперед, выставив клыки, намереваясь разрубить ими все вокруг себя. Чудовищный напор толкал Конвея назад. Клинок проникал все глубже, и это немного придерживало животное.

Конвей почувствовал, что теряет силы. От макушки до кончиков пальцев мышцы одеревенели от усталости.

Кабан все не отступал, не понимая, что сейчас убивает не противника, а самого себя.

Резко рванувшись в сторону, он вырвал клинок из рук Конвея. Вепря занесло, и неожиданно силы оставили животное. Заваливаясь на бок, он неуклюже бил копытом, пытаясь встать.

Собаки уже примчались и набросились на кабана рычащей, рвущей сворой. Конвею показалось, что он услышал лай Микки. Пот и кровь застилали глаза, и он с трудом различал, что происходит вокруг. Мэтт попытался вытереть рукой лицо, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Окровавленные Карда и Микка окончательно повалили кабана. Рукоятка клинка все еще торчала из его груди. Лезвие было опасно не только для вепря, но и для собак.

Пытаясь подняться, Конвей упал вперед, но, собрав остаток сил, всем весом навалился на клинок.

Вепрь взревел, по его туше пробежала судорога. Агония смерти подстегнула Микку. Закрыв глаза, Конвей вцепился в клинок, будто он связывал его с жизнью. Он все еще крепко сжимал его, когда узнал голос Ланты.

— Вставай, пойдем, — говорила она. — Все уже позади. Я вылечу тебя, Мэтт Конвей. Все будет хорошо. Я восхищаюсь тобой.

Чудесные слова. Чудесный голос.

Он почувствовал, как сознание покидает его. Он был слишком измучен, чтобы спросить себя, почему он все-таки противился слабому, угасающему внутреннему голосу, который шептал ему:

— Спи. Верь. Подчинись.

Он был почти уверен, что это внутренний голос.

Глава 23

Открыв глаза, Конвей болезненно вздрогнул.

Слабый, серый свет. Холод.

Что это за тусклое, неприветливое место?

Море.

Он силился понять. Что произошло?

Дождь. Неприятный запах рыбацкой лодки. И движение. Медленное покачивающееся движение. Ему нужна была твердая почва. Мэтт чувствовал себя совершенно разбитым.

Голова раскалывалась.

Конь. Собаки.

Кабан.

Память обрушилась на него. Конвей сел, скрежеща зубами от нахлынувшей боли.

Содранная кожа, глубокие шрамы, как от удара ножом, вздутые бордовые полосы. Голова забинтована большим куском материи, закрепленным двумя кожаными ремешками. Ноги не в лучшем состоянии. Правая — забинтована. Осторожно приподняв ее, Конвей вгляделся в рваную глубокую рану, наверняка след кабаньего клыка. Мэтт понятия не имел, как и когда получил ее.

Полупрозрачная материя, служившая навесом и одной из стен его убежища, пахла рыбой. Похоже, он находился в гроте между тремя массивными валунами. Входом служила большая дыра в тряпичной стене. Выходя, ему пришлось бы буквально проползать сквозь нее.

Пока он размышлял об этом, в отверстии появилась голова Ланты. Конвей невольно улыбнулся, увидев, как она удивилась, обнаружив, что он сидит. По ее болезненной гримасе Мэтт понял, что его лицо так же изранено, как и тело.

Ланта попыталась улыбнуться в ответ и поспешила внутрь. Оказавшись в гроте, она взяла массивную деревянную миску. Капли дождя блестели на вогнутых стенках, а кверху поднимался пар. Конвей вдохнул запах, и его желудок заурчал, как разбуженная собака.

Говорить было трудно. Наконец это ему удалось.

— Ты в порядке? Микка! Где Микка? А мой конь?

Ланта ответила ему:

— Не беспокойся. Сайла кормит Микку и твоего коня. Они понемногу поправляются. Но тебе нельзя сидеть. Раны могут открыться. — Тут он вспомнил, что под одеялом совершенно гол, и неловко закутался в него, вздрагивая от прикосновения к израненной коже.

Нахмурившись, Ланта поспешила к нему, поставила миску на пол и отвела его руки в стороны.

— Смотри. Я же тебе говорила, — упрекала она. — Раны опять начали кровоточить. — Она потянулась к одеялу, и Мэтт отпрянул. Испугавшись, Ланта замерла на минуту, потом громко рассмеялась: — Стесняешься? Сейчас? Кто же, по-твоему, купал тебя и обрабатывал раны? Я — целительница, и посвятила свою жизнь этому делу.

— И тем не менее я очень беспокоюсь за тебя.

Они заметили Сайлу, когда та была уже в гроте и поднималась на ноги, отряхивая свое одеяние. За ней протиснулась Тейт, начавшая говорить еще до того, как очутилась внутри.

— Хотела бы я, чтобы ты увидел себя, когда мы нашли вас с Лантой возле кабана. Ты выглядел так, как будто кто-то пытался выстрогать тебе новое тело. А шишка на голове наливалась, как баклажан. Вдобавок нам пришлось сражаться с твоим конем. Он был слаб, как козел, но все еще пытался защищать тебя. Бедные животные слишком долго наблюдали, как ты лежишь в грязи. — Шутка не могла скрыть ее глубокого облегчения. Она дотронулась до его щеки, затем поцеловала в лоб.

Ланта зачерпнула ложкой немного тушеного мяса с овощами и протянула Конвею, приказав: «Ешь!». Он с удовольствием подчинился.

Между глотками ему удалось спросить.

— Как долго я был без сознания?

Указав вверх, Сайла прочертила в воздухе дугу.

— Довольно долго. Двое суток. После того, как мы тебя нашли. Я беспокоюсь о твоем коне. И Микка будет хромать еще несколько дней; у нее тяжелая травма плеча.

— Мой конь? Что с ним случилось?

— Я думаю, что рана на голове скоро заживет. Но он хромает. Ланта накладывает ему компрессы с целебной мазью.

Конвей посмотрел на маленькую Жрицу, не отводившую глаз от миски, и с огорчением заметил, как ужасно были изранены ее руки. Некоторые порезы были так же глубоки и уродливы, как его собственные. Он сказал:

— Ланта, я еще не спрашивал о тебе. С тобой все в порядке? Ты в силах делать все это?

Залившись краской, Ланта пробормотала, что все в порядке. Но Конвей продолжал:

— Я благодарен тебе. За всех нас. Я должен пойти взглянуть на своих животных. Ты понимаешь.

Ланта открыла рот, чтобы возразить ему, но приход Додоя помешал ей. Не успев оказаться внутри, он скорчил гримасу:

— Фу! Ну и вонь!

— Не говори так. Это специальная одежда, — урезонила его Тейт. Она заставила его рассмотреть материю, похожую на стеганое одеяло. — Никто не знает, как люди с Китового Побережья делают это, но история гласит, что первый кусочек сделал мальчик. Он был маленьким и слабым, и отец не любил его. Но однажды он сделал открытие, как из мидий и других морских обитателей делать этот материал. Никто не может разорвать его. Видишь, он доказал своему отцу, что необязательно быть большим, чтобы стать полезным.

Додой сказал:

— Это не просто одежда с запашком. Все эти вещи, которые на него надели, тоже воняют. Он что, умирает?

— Извини, приятель. — Конвей взял у Ланты миску и осушил ее. — Может быть, в следующий раз. А сейчас я пойду проверю, как там Микка и мой конь. Ланта, я займусь их лечением, если ты мне покажешь, что нужно делать.

Женщины пытались спорить, советуя ему остаться в постели, но Мэтт попросил их выйти, чтобы переодеться. Это оказалось труднее, чем он ожидал, но ему все-таки удалось.

Карда ждал его снаружи. Не успел Конвей подняться на ноги, как он радостно облизал лицо хозяина. Мэтт пытался протестовать, но это не помогло. Пес был абсолютно неуправляем и скакал вокруг него, как огромный щенок. Наконец, когда они успокоились, Ланта проводила их к расщелине, где уже заждались раненые животные. По пути она рассказала, как они с Сайлой разбили лагерь.

— В сотне ярдов отсюда есть ручей и небольшой водопад на холме. Мы хорошо укрыты и находимся далеко от дороги. Дождь уже уничтожил наши следы. Сайла считает, что тебе не следует садиться в седло в ближайшие день-два. Животным тоже нужно отдохнуть.

При появлении Конвея конь тихонько заржал, а Микка, хромая, подбежала к нему и начала вертеться вокруг. Карда наблюдал за ними, помахивая хвостом. Рана на голове коня была самой тяжелой. Не опираясь на распухшую ногу и как-то странно наклонив набок голову, конь очень осторожно пошевелился. Ланта объяснила, что удар задел не только голову, но и мускулы шеи. Она с огорчением заметила:

— У меня почти не осталось целебной мази. Я буду вынуждена тратить меньше на него, чтобы осталось для тебя и Микки.

— Используй все на него. Я в порядке.

— Это невозможно. Это глупо. — Слова были четкими, резкими. — Если ты не думаешь о себе, подумай о нас. Коль для тебя понадобится все оставшееся лекарство, так тому и быть. Здесь не может быть споров.

Отвернувшись от Конвея, все еще возбужденная спором, Ланта занялась Миккой. Раны собаки были ужасными, но, обработав их, целительница произнесла:

— Гноя нет. Не угрожают внутренним органам и не повлияют на подвижность. — Ланта действовала быстро и вскоре уже осматривала переднюю ногу коня. Тот повернул голову, его светящиеся глаза излучали боль.

Говоря мягким, успокаивающим голосом, она тщательно осмотрела кожу над копытом.

— Опухоль немного осталась, но жар спал. Я боялась, что будет жаркий ветер, но, кажется, здесь все нормально.

— Жаркий ветер? Это ты о лодыжке?

Увидев удивление Ланты, Конвей почувствовал себя неловко. Ему захотелось вернуть произнесенные слова обратно, чтобы скрыть свое невежество.

Она сказала:

— Мы называем это жарким ветром. Знаешь, когда у них появляется опухоль или растяжение сухожилия. Как ты это называешь? Ваши люди говорят «лодыжка» вместо «волосы за копытом»?

— М-м-м. Нет. Не все. Мы называем это ветряная опухоль. Да. Чаще всего жарким ветром, но иногда ветряной опухолью. — Он вспотел и почувствовал жгучую боль в ранах.

Ланта повернулась к коню.

— А сейчас давай посмотрим, что с плечом. — Она подошла к животному спереди и схватила двумя руками за ногу возле колена, поднимая ее вверх. Прогнувшись, конь вскинул голову. Она немедля отпустила ногу, потрепав его по шее. — Плохо дело. Я задела его лопатку. Попытаемся исправить положение. — Гладя коня по шее, она жестами попросила Конвея принести целебную мазь.

Заглянув в банку и увидев, что бальзама осталось совсем немного, он зачерпнул ладонью солидную порцию. Ланта взяла половину, сердито ответив:

— Остальное — для тебя.

Конвей понял, что спорить бесполезно.

— А мы не можем сами сделать целебный бальзам?

Она задумалась.

— Я видела ивы возле ручья. И дикий чеснок. Но у меня нет всего, что нужно для приготовления бальзама.

— У нас есть кабан; ты ведь используешь свиное сало, так?

— От дикого кабана? Его будет немного. К тому же он далеко отсюда.

— Я принесу его. Он еще свежий.

Она исподлобья взглянула на него.

— Свежее мясо. Я так устала от… — Покачав головой, она поставила банку. — Нет. Сейчас это для тебя слишком тяжело. Я возьму Тейт. Мы сделаем это сами.

— Я с этим справлюсь. — Мэтт перестал гладить Микку. Собака подняла лапу, чтобы уйти, но потом улеглась с покорным вздохом. Ланта промолвила:

— Хорошо. Мы с этим справимся. Вместе. — Она повернулась, прекращая спор, и Конвей поспешил за ней.

Разделка туши была непростым занятием. Конвей хотел сначала отделить постное мясо, но Ланта криком остановила его. Ему пришлось следовать ее указаниям. Она приказала ему сделать круговые надрезы возле колен на всех четырех ногах. Затем круг вокруг шеи, чуть ближе к лопаткам. От него надрез шел вдоль всей туши. Небольшие разрезы соединяли круги на ногах и линию на туше. Затем она показала ему, как с помощью небольшого ножа отделить шкуру. Конвей спросил, зачем нужна шкура, если ее нельзя выдубить. Ланта коротко ответила:

— Увидишь.

Она заставила Конвея вскрыть брюхо кабана. Отделив печень, он положил ее на приготовленную тряпку. Своим коротким ножом Ланта отделила сало возле почек. Как она и говорила, его было немного. Ланта тщательно осмотрела его, держа на просвет.

— Выглядит здоровым. Весенний дикий кабан. Постный. — Она положила сало на тряпку, позади печени.

Когда они упаковали и погрузили на коня все мясо, Ланта попросила Конвея собрать требуху и отнести подальше, объяснив:

— Дикие звери быстро подчистят остатки, но у нас нет времени. Любой, кто будет нас искать и найдет остатки разрубленного животного, обязательно приглядится к этому месту. Мы не должны ничего оставлять возле тропы.

Начал капать дождь. Они поднимались на холм, и Конвей отметил про себя, что дождь поможет спрятать следы их деяний. Ланта благосклонно улыбнулась ему той улыбкой, которой одаривают учителя своих учеников-тугодумов, когда те делают успехи. Он не знал, гордиться ли этим или сердиться.

Глава 24

Вернувшись в лагерь, они застали Сайлу и Тейт весьма раздраженными.

— Куда, к чертям, вы запропастились? — спросила Тейт.

Конвей покачнулся в седле.

— Ланте нужен жир для целебного бальзама. Всем нам нужно свежее мясо. Я пошел за ним. Она не позволила мне идти одному.

— Я думаю, что вы оба должны были остаться здесь, — отрезала Сайла.

— И позволить мясу пропасть впустую? — мягко спросил Конвей.

Она одарила его улыбкой поощрения и раздражения одновременно.

— Я не сказала, что не рада тому, что вы ходили туда. Я сказала, что вы не должны были этого делать.

Ланта заметно расслабилась.

— Из мяса я приготовлю бульон. А пока он будет вариться, смогу сделать бальзам.

Сайла согласилась.

— Все мясо, которое останется, я закопчу. — Она помолчала, пристально глядя на Конвея. — Я хочу, чтобы ты отдохнул.

За кажущейся строгостью Тейт заметила в ее голосе заботу, предложив:

— Я подежурю сегодня ночью. Отдохни немного.

Конвей хотел возразить, но тело с ним не согласилось. Едва успев растянуться на кровати, он тут же заснул.

Утром следующего дня, когда Сайла и Тейт сооружали жаровню, Ланта попросила Конвея вырубить четыре кола в три фута длиной и заострить их. Когда он закончил с этим, у нее уже горели два костра. Один был маленький, другой побольше, и расстояние между ними составляло всего несколько футов. Она показала ему, где вбить колья в землю. Они образовали прямоугольник, внутри которого находился больший костер. Затем она вырезала из шкуры длинные полоски, чтобы с их помощью привязать к столбам основную часть шкуры кабана. Провисая посередине, она походила на кровавый волосатый гамак. Конвей с откровенным ужасом наблюдал за тем, как она льет в него воду и добавляет овощи. Когда же она начала резать кусками мясо и бросать туда же, он не выдержал.

— Ты собираешься готовить таким образом?

Ланта беззаботно продолжала свое занятие.

— Как ты заметил, собственно шкура нам не нужна. Небольшой огонь не дает ей прогореть, мясо медленно томится, и весь подкожный жир идет в рагу. Тебе понравится.

Конвей шумно сглотнул, волосы его встали дыбом. Порыв ветра окутал его дымом, и он отпрянул в сторону так резко, что заныли все раны. В спешке Конвей не обратил на это внимания.

Ланта уже закрепила металлический горшок над маленьким костром, от которого осталась небольшая горка углей.

Она сказала:

— Этот костер должен быть небольшим, иначе он разрушит силу компонентов целебного бальзама. Тепло — враг многих лекарств.

Оставив Конвея присматривать за рагу, Ланта вскоре вернулась с кожаной сумкой, из которой извлекла связку довольно грязных прутьев и низкий керамический кувшин с деревянной пробкой. Конвею было поручено отрезать несколько кусочков от прутьев, которые, как выяснилось, были ивовыми ветками. В какой-то момент он ощутил странную противоречивость своей работы — лезвие, сделанное в эпоху технического прогресса, помогало готовить лекарства в бронзовом веке. Действия Ланты вновь привлекли его внимание. В кувшине был чеснок. Она растерла его в небольшой ступке. После этого обрезки ивовых прутьев и чеснок вместе со свиным салом были положены в горшок.

Конвею почудилось, что, перед тем как Ланта вновь заглянула в сумку, в ее чертах промелькнула неуверенность. В этот раз она вытащила коробку размером с ладонь и высотой в два пальца. В ней был мучнистый порошок. Аккуратно отмерив порошок, она добавляла его в смесь. Заметив любопытство Конвея, она объяснила:

— Валериана. Некоторые называют ее всеисцеляющая. Она расслабит мускулы.

— Разве я выгляжу очень напряженным?

Засмеявшись, она покраснела.

— Не ты. Бедная Микка. И конь.

Теперь была его очередь смеяться.

— Таким образом, я расслаблюсь, потому что мои животные переутомлены, не так ли? Отлично.

Она скорчила гримасу и продолжила помешивать в горшке. Затем принюхалась, попробовала топленый жир на вкус. Конвей молча наблюдал за ней, по-прежнему не замечая боли и жжения в ранах. Он начал клевать носом; очнувшись, Мэтт почувствовал головокружение. Оно быстро прошло, оставив чувство полуобморочной тошноты и горячий румянец на щеках, которые исчезли, как только он встал на ноги.

Ланта поставила растопленный жир в горшке возле углей и встала.

— Ему нужно немного настояться. Пойдем посмотрим, чем заняты Сайла и Тейт.

Конвей взял ее за руки, заставив повернуться лицом к себе. Ланта удивилась, почти испугалась. Чтобы успокоить ее, он быстро заговорил:

— Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала. — Она продолжала молча смотреть на него. Ланта казалась встревоженной.

Он заторопился. — Только что ты сказала «конь». Я хочу, чтобы у него было имя.

Жрица покачала головой, но в ее реакции чувствовалось заметное облегчение.

— Люди Собаки считают, что это плохая примета.

— Знаю. Но сейчас он со мной, а не с ними. Я хочу, чтобы ты дала ему имя.

— Я?

— Ты вылечила ему плечо и эти новые раны. Я хочу, чтобы у него было имя, и ты заслужила право дать его. Пожалуйста.

Протестуя, Ланта спешно направилась через холм к Сайле и Тейт. Конвей последовал за ней, не сдаваясь. Наконец она остановилась возле огромного валуна. Щеки ее зарделись.

— Я уже давно дала ему имя. Ты не будешь сердиться?

— Я очень рад. Скажи мне.

— Вихрь.

Конвей повторял, вслушиваясь в звучание. Ланта с беспокойством смотрела на него.

— Тебе не нравится?

— Хорошее имя. Почему? Что заставило тебя подумать об этом?

Румянец стал ярче.

— Я не знаю. Но оно подходит ему. Он такой черный и сильный. Когда он скачет, стук его копыт звучит, как раскаты грома. Иногда кажется, что он может обогнать ветер.

Он долго и пристально смотрел на нее, то ли с улыбкой, то ли серьезно.

— Это более поэтично, чем я бы мог себе представить. Может быть, потому, что он мне очень нравится. Спасибо, Ланта. Он будет Вихрем.

Ланта пробормотала слова благодарности, а затем Мэтту опять пришлось догонять ее.

Некоторое время спустя они уже разглядывали результаты труда Сайлы и Тейт. Двухслойная кладка камней, нижний отсек — для костра, верхний — коптильня. Тейт сказала:

— Мы можем готовить здесь до тех пор, пока ветер не подует с запада. Запах пищи распространится в долину и привлечет внимание всадников, которые могут прочесывать тропу.

Сайла добавила:

— Куски, которые будут коптиться, пока вымачиваются. У меня мало соли для рассола, так что придется сделать его острым.

Конвей взглянул на Тейт, она ответила ему понимающей усмешкой. Он повернулся к Сайле.

— Ты добавила туда перец, да?

— И очень много. — Она рассмеялась. — Это сохранит мясо.

— Где эта отрава?

Она указала на водонепроницаемую корзину. Конвей осторожно поднял крышку и понюхал содержимое. Задохнувшись, он отступил назад и опустил крышку на место.

— Убийца, — выдохнул он.

Сайла игриво опустила палец в жидкость и попробовала. Часто поморгав, она вздохнула.

— О-о-о, хорошо. Просто отлично. — Ее глаза сверкали. Конвей знал, что не столько от слез, сколько от резкого запаха.

— Это слишком остро даже для тебя. А остальных этот перец просто изжарит.

— Может быть, — согласилась Тейт. — Но уже поздно.

Сайла продолжила объяснения.

— На берегах реки растет мята. Я нашла немного чабреца. Здесь не только перец. Тебе понравится это блюдо.

— Не сомневаюсь, — сарказм Конвея вызвал приступ всеобщего смеха.

Ланта заторопилась.

— Мы должны вернуться к моим кострам. Я не хочу, чтобы бальзам испортился.

Когда они подошли, Додой мешал угли в костре. Ланта объяснила, что она готовит. Мальчик отошел, даже не оглядываясь.

— Я вообще не понимаю его, — сказала Ланта. — Он избегает нас.

— Не трать время попусту. — Конвей почувствовал навалившуюся усталость. Он проводил мальчика безразличным взглядом.

Ланта еще раз попробовала бальзам. Довольная результатом, она процедила смесь через чистую марлю в керамический горшок. Выпрямившись, она посмотрела на Конвея. На ее лице промелькнула обеспокоенность. Подняв его голову, она вгляделась в глазное яблоко. Вторая рука потянулась к его запястью.

— Лихорадка, — заключила она и после небольшой паузы добавила: — Частый пульс. Слишком частый. Ты должен лечь в постель.

— Я просто устал. — Она потянула его за руку, и Конвей споткнулся. — Может быть, небольшое головокружение.

Разрешив ему подойти к костру и взять горшок с бальзамом, Ланта подтолкнула Мэтта в сторону грота. Тот почти не сопротивлялся.

Зайдя внутрь, Конвей без колебания подошел к кровати и упал на одеяло. Ланта развела небольшой костер в очаге неподалеку. Раздвинув тряпичную крышу, она соорудила выходное отверстие для струящегося дыма. Водя горшок взад и вперед над огнем, она одновременно помешивала смесь пальцем, проверяя температуру. Внезапно каменная комната заполнилась резким запахом чеснока.

— Раздевайся, — приказала Ланта. Вопросительно взглянув ей в лицо, Конвей понял, что дальнейшие споры бесполезны. Она не поворачивалась, пока он не произнес:

— Я готов. — Ланта улыбнулась, увидев, что одеяло натянуто до самых плеч, и хладнокровно сдвинула его до талии.

Ее руки, увлажненные теплым бальзамом, двигались с такой мягкостью, что навеяли Конвею мысли о крыльях птиц или скользящем касании бриза. Раздражающий зуд рваных ран перестал его беспокоить. Она попросила его повернуться, но Конвей уже почти заснул, и всякое движение было ему ненавистно.

Ти точно так же умела разогревать его тело, снимая напряжение уверенными руками. Конвей подумал, знала ли Ланта хоть одного мужчину. Вероятно, нет. Она была слишком поглощена работой. Во всяком случае, кто бы захотел иметь дело с провидицей, которая точно знает, о чем ты думаешь и что намереваешься делать еще до того, как ты это сделаешь?

Эта мысль заставила его улыбнуться.

Ее руки медленно, размеренно массировали мышцы от основания шеи по обеим сторонам позвоночника. Ее вес давил на него, на его ребра. И ритм его дыхания подчинялся ритму ее движений.

Сквозь аромат бальзама пробивался слабый, неуловимый цветочный запах, который дразнил его. Конвей не мог точно определить его происхождение. Что-то, что она носила на себе; он был уверен в этом. Аромат бальзама, должно быть, перебил более слабый запах, но все равно он ощущал его. У Конвея было странное чувство, будто бы этот тонкий аромат проник в его мозг, рождая видения.

Все его тело было послушно движениям Ланты.

Она что-то напевает? Он попытался вслушаться. Его мозг не мог сконцентрироваться.

Это не просто пение. Не песня. Повторение мелодии. Снова и снова.

* * *

Открыв глаза, Конвей почувствовал себя виноватым, что проспал так долго. Пробивающиеся сквозь матерчатую крышу солнечные лучи нагревали жилище. Он лежал на боку лицом к стенке грота. В ней пролегала глубокая трещина, внутри которой виднелась черная базальтовая порода. Осторожно перевернувшись на спину, Конвей удивился, что ему стало намного легче. Возле него лежал Карда. Выразительные темные глаза собаки светились, а массивный хвост бил по земле. Конвей потянулся, чтобы почесать его за ухом, и пес счастливо засуетился, высунув язык.

Заметив движение угловым зрением, Конвей повернулся. Карда залаял. Вместе посмотрев на вход, они увидели Додоя. Они не двигались и молчали, пока Додой не сел на землю. Подтянув колени к лицу, он обхватил их руками, производя впечатление человека, которого засунули в мешок, оставив снаружи только голову.

Конвей провел рукой по лицу. Начинала пробиваться борода.

Когда стало очевидно, что Конвей чего-то ждет от него, Додой заговорил:

— После того как Ланта рассказала о твоей болезни, Сайла никогда сюда не зайдет. Тейт тоже. Она сказала Сайле, что нужно оставить Ланту выхаживать тебя. Сайла ответила, что им нужен ты и твое стреляющее молниями оружие. — Мальчик замолчал, часто моргая. И, увидев, что Конвей не собирается отвечать, продолжил: — Они испугались. Иногда я тоже тебя боюсь. Ты большой, а я очень маленький. Люди не всегда знают, кто друг, а кто враг. Если я узнаю что-нибудь еще, что тебе нужно знать, и скажу тебе, ты будешь моим другом?

— Додой, я не собираю сплетни о своих друзьях, — ответил Конвей. — Если бы ты это знал, то, может быть, и у тебя бы были друзья. Тебе лучше уйти.

Спрятавшись за колени, Додой произнес:

— Видишь, как легко ты простил Сайлу и Тейт. Но до сих пор зол на меня. Я знаю, что понимаю не все, потому что я ребенок, но мне все равно, им нужен ты. Я боюсь, потому что если я не скажу тебе, что знаю, ты не сможешь спасти их.

— Спасти их?

— Есть опасность, о которой они не подозревают. Ты тоже об этом не догадываешься. А я слишком слаб, чтобы что-нибудь предпринять.

Конвей повернулся к мальчику спиной. К горлу подступала тошнота. Мысли расплылись, он был не в состоянии их контролировать.

Взгляд остановился на расщелине в каменной стене. Незначительный изъян в чем-то основательном. Тем не менее вешние воды будут спускаться вниз и заполнять его. Затем ветер переменится. Вода замедлит свой бег и замерзнет. Лед начнет расширяться в трещине. Гора разрушится. Не сразу. Не из-за кабана. Беззвучно. Медленно. Мучительно. Понемногу.

Ненавидя себя, Конвей потянулся за одеждой в ногах и сказал:

— Если ты хочешь мне что-то сказать, Додой, то говори и уходи. Я хочу одеться.

Додой несколько раз глубоко вздохнул и промолвил:

— Я слышал чьи-то песнопения два дня назад, когда ты заболел и попал сюда. Я слышал.

Два дня назад. Так вот сколько времени он спал.

— Песноспения? Они обычны для всех служительниц Церкви. Это помогает им расслабиться и думать более ясно. Это все, что ты хотел мне сказать? — Конвей помнил колыбельные напевы Ланты во время лечения. Он сказал: — Я думаю, ты слышал Ланту. Она напевала, когда была здесь внутри.

Додой опустил руки.

— Сайла тоже была здесь? А Тейт?

— Нет. Одна Ланта. Она лечила меня.

Медленно, почти незаметно на худом заостренном лице Додоя появилась многозначительная усмешка.

— Лечила, — с обвинительной интонацией повторил он, делая ударение на каждом слоге. — Она не напевала. Я же слышал. Это было песнопение.

— Даже если так, то что? Если она думает, что ей это поможет…

Продвигаясь к выходу, Додой сказал:

— Я буду твоим другом, даже если ты не хочешь быть моим. Я помогу тебе. Предупрежу. — Он вышел, оставив вход незанавешенным. — Есть особое песнопение. Для провидиц, чтобы вызвать Видение. Она ничего не говорит другим, даже тебе. Когда она лечила тебя, Мэтт Конвей, ты ведь очень устал? Спал? Почему твой друг хочет видеть тебя? Или, может быть, ты должен подумать, чей друг хочет это сделать?

Додой исчез во входном отверстии. Конвей успел заметить сияющую, торжествующую усмешку на лице мальчика, похожую на блеск кинжала в ножнах.

Конвей и Карда лежали без движений до тех пор, пока Мэтт не попытался сменить положение. Когда ему это удалось, пес чуть отодвинулся, оставаясь лежать мордой к двери, но опершись массивным телом на хозяина. Уверенный, что без его ведома хозяин не пошевелится, Карда улегся, положив морду на лапы. Он смотрел в том направлении, куда ушел Додой.

Глава 25

Сайла натянула через голову платье. Ткань с шелестом скользнула вдоль тела, и она вздрогнула от первого холодного прикосновения шерсти. Но сбереженное тепло, окружавшее ее в уютной постели, вскоре вновь вступило в свои права. В темноте Сайла наклонилась и провела кончиками пальцев по плотным переплетениям одеяла, вытканного женщинами племени Собаки, пытаясь представить осязаемые образы. Одеяла людей Класа. Станут ли они ее людьми?

Сайла с удивлением отметила, что никогда не думала о том, где они будут жить, когда она вернется после завершения своих поисков.

Не было смысла даже думать об этом. Ее ждет могущество, власть, а вместе с ними и ответственность. Никто не способен представить будущее, уготовленное властью. У власти своя судьба, а люди — всего лишь гонимые случайным ветром песчинки. Она не в силах ничего изменить, и Клас все поймет.

Сайла нахмурилась, выпрямившись. Ее воображение рисовало разноцветные шатры из одеял в лагере Людей Собаки, которые складывались в яркие, пестрые круги, оживлявшие степи. Как будто она снова вдыхала терпкий животный запах разгоряченных лошадей, аромат трав, дым костров. В глубине души звучал бой барабанов возума и пала. Но прежде всего ей вспоминались дети, свободные и счастливые, их веселая возня и пронзительный смех. Они играли, как и положено детям.

Как играла она до набега разбойников, похитивших ее и ее детство.

Как никогда не сможет играть ее первый ребенок. Ребенок, который умер у нее в чреве, погиб в темницах Алтанара.

Почему? Почему?

Потому что она была предметом торга, ее использовали, продавали, выменивали.

Вещью, которую Жнея готова была безжалостно растоптать.

На западе звезды ярко сияли на ночном небе. На востоке они мерцали перед тем, как погаснуть. Опустившись у ручья на колени, прежде чем начать ритуальное омовение, Сайла на мгновение замерла, смакуя острый привкус влажного воздуха. Перекатываясь по камням в своем тесном русле, поток приветствовал ее веселым журчанием.

Достав мыльницу и полотенце из глубокого кармана платья, Сайла разложила их на земле — полотенце слева, мыльницу справа. Склонив голову, она осенила себя Тройным Знаком аббатства Ирисов. Пальцы сложились, изображая листья и стебель ириса; указательный палец согнут, его накрывает большой палец, а остальные три пальца расходятся в стороны. Костяшкой большого пальца Сайла коснулась лба, затем середины груди. Потом она коснулась глаз, сначала правого, затем левого. Перед молитвой Сайла сложила руки так, что указательные пальцы почти что касались кончика носа.

— Дай мне силу увидеть истину и следовать ей с открытым сердцем и чистым разумом. Дай мне силу увидеть зло и избежать его. Дай мне силу увидеть во всем чудо и славу Вездесущего и всегда быть благодарной за то, что Он посылает нам солнце, напоминая нам о Едином в Двух Лицах.

Сайла подняла с земли мыльницу. Это была украшенная резьбой шкатулка из красного кедра, которая принадлежала настоятельнице Ирисов, когда она была девочкой. Шкатулка разнималась на две половинки; в нижнюю укладывали мыло и накрывали верхней. Закрывалась шкатулка с помощью кожаного ремешка с серебряной пряжкой, искусно отлитой в виде маленькой головки жабы. Язык жабы служил язычком застежки, и, открывая ее, Сайла всегда вспоминала давние поучения настоятельницы о том, что жаба — умнейшая из тварей: имея самый быстрый в мире язык, она использует его лишь для добывания пищи.

Сайла энергично вымыла лицо, наслаждаясь покалыванием ледяной воды. Закончив, она так же энергично растерла его полотенцем, положила мыльницу в карман и выбрала место, чтобы поприветствовать наступавший день.

Как и в предыдущие утренние ритуалы в этом лагере, Сайла взошла на плоскую скалу на самом краю крутого спуска в ежевичную долину. Не успела она подумать о том, где может быть Ланта, как среди черных вершин Гор Дьявола показался край солнца. Сайла развела руки в стороны, удерживая их параллельно земле.

Мужчины считали эту позу непристойной, полагая, что женщина слишком уж выставляет напоказ свое тело. Сами женщины называли ее приветствием солнца.

Но в глубине души они посмеивались, так как всем известно, что это — запрещенный мужчинами крест.

Сегодня восход был прекрасен. Закрыв глаза, Сайла ощущала свет и первое, еще робкое тепло на прохладном лице.

— Темнота уходит, — нараспев произнесла она, — приходит свет, приходит жизнь.

Повернувшись, чтобы идти в лагерь, Сайла заметила поднимавшуюся к ней по склону горы Ланту. Когда миниатюрная женщина поравнялась с ней, Сайла сказала:

— Я и не слышала, когда ты сегодня встала.

— Мне хотелось выйти пораньше, — ответила Ланта. — Вчера я присмотрела чуть выше одно место. Подъем туда не очень тяжелый, а вид просто грандиозный. Мне бы хотелось взять тебя с собой.

— Понимаю. Нам редко удается побыть одним. Особенно тебе. Почти все время рядом с тобой Конвей.

Ланта нарочито небрежно махнула рукой:

— Да и тебе без конца приходится быть с ним. Кроме того, ты гораздо больше занимаешься с Вихрем и Миккой.

Сайла уже собиралась напомнить ей о разделении обязанностей, как услыхала какие-то звуки. Она резко остановилась и откинула капюшон, вслушиваясь. Ланта попыталась выяснить у нее, в чем дело, но Сайла решительным жестом призвала ее к молчанию. Женщины замерли, напоминая тревожно принюхивающихся оленей.

— Вот опять, — наконец сказала Сайла. — Слышала?

— Очень слабо. Это лось ревет?

Ответив неопределенной гримасой, Сайла вновь направилась к лагерю.

— Скорее горный лев. Стой: сейчас слышишь? — Они снова замерли. Словно издеваясь, ветер шелестел ветвями и иглами пихт, лес как будто посмеивался над ними. Листья ежевики терлись друг о друга зубчатыми краями с шумом стремительного ручья.

Ланта прервала молчание:

— Такой ветер, что ничего…

— Наверное, мне показалось, — солгала Сайла. — У нас всех нервы на пределе. А все потому, что сидим и ничего не делаем. Хорошо, что сегодня мы выступаем. — Но ведь были какие-то звуки. Она тщетно осматривалась по сторонам, пытаясь что-нибудь заметить.

— Не скажу, что я с легким сердцем снимаюсь с лагеря. Конвею придется очень не просто.

Сайла постаралась отоптать одолевавшие ее мысли о странных звуках. Она похлопала Ланту по плечу.

— Он должен научиться терпеть. Я наблюдала за ним. Он боец, но что-то в нем меня тревожит. Не знаю, что ему пришлось испытать на пути к Оле, но до конца положиться на него нельзя. Взять хотя бы его лихорадку. Не так уж страшно он был ранен в той схватке с кабаном; и поправлялся точно так, как мы предполагали. А потом, безо всяких причин, снова заболел. Заболел страшно, опасно. Ты когда-нибудь видела, чтобы болезнь свалила человека так быстро и так серьезно?

Похоже, Ланте ее слова не понравились.

— Видела и не раз. Хотя бы во время чумы. Он очень сильный и уже почти поправился. И пациент он очень терпеливый.

Сайла ответила с озабоченной серьезностью, кивая в сторону лагеря.

— Сейчас, кажется, его беспокоит желудок.

Конвей вышел из-под своего навеса и, осторожно переставляя ноги, направлялся к костру, где Тейт варила овсянку. Женщин встретил взгляд Додоя, который перемешивал палочкой угли. Не проронив ни слова, он вернулся к своему занятию.

Завтрак прошел спокойно, и все приступили к своим обязанностям, сворачивая лагерь и навьючивая лошадей.

Тейт была рада предстоящему походу. Тем более что из-за болезни Конвея только она могла идти во главе группы. Свистом подозвав собак, она велела Додою оставаться с Конвеем и поскакала вперед.

Даже когда ей приходилось пробираться вслед за Танно и Ошу по узкой тропе в ежевике, Тейт не покидало чувство уверенности. Она не сомневалась, что со зверем вроде кабана у нее будет гораздо меньше проблем, чем у Конвея. Того спасла просто сила, на ее стороне боевые навыки и ловкость.

Доннаси вспомнила свою схватку с капитаном Скэнов. Она едва не погибла, но и убедилась, что в бою может противостоять лучшим из лучших. Ее главное оружие — не сила. У большинства мужчин мускулы покрепче. Но до сих пор не было случая или особой необходимости обучить известным ей приемам ближнего боя Конвея или еще кого-нибудь.

Тейт не знала, почему так произошло. Она вовсе не держала свои навыки в секрете. Но мысль о том, что она так ни с кем ими не поделилась, оставляла какое-то чувство вины.

Тейт встряхнула головой, прогоняя прочь глупые сомнения.

Умение мыслить — вот ее главное оружие. Постоянно думать и на шаг опережать противника — в этом главный принцип выживания. И, конечно, лучший способ помочь Сайле. Вслух же она сказала:

— Пошел на службу королю — изволь ему служить. — Это была фраза, которая умерла вместе с ее миром, веков пять назад, не меньше, но заключенная в ней философия работала и в этом мире. И неважно, согласны с ней остальные или нет. Важно, что она, Тейт, сама так считала. Она была профессионалом — раз подрядилась помогать Сайле, то пойдет с ней до конца.

Хотя были вещи, которые она не могла заставить себя сделать.

Отвлекшись от мыслей, Тейт увидела, что они подъехали к месту, где была битва. Поле боя можно было узнать по искромсанному и растоптанному тростнику, хотя дожди уже залечивали нанесенные природе раны. Новые побеги и листья тянулись к свету, заполняя образовавшиеся прорехи. Там, где тростник был уничтожен или поврежден, лишенные опоры верхние ярусы зарослей провисали вниз. Агрессивные побеги виноградной лозы, обвиваясь друг вокруг друга, карабкались вверх к солнцу. Они цеплялись за одежду Тейт, хватая ее за рукава, как назойливые нищие. Выхватив меч, Тейт расправилась с самыми нахальными из них.

Далеко впереди на изгибе тропы показался Танно, проверявший, на месте ли хозяйка, Тейт так обрадовалась, что улыбнулась во весь рот. Собака завиляла хвостом и вернулась к своим обязанностям.

Тропа вела в основном на юг и запад. К тому моменту, когда на краю заросшей виноградной лозой долины перед Тейт показались первые деревья, было уже позднее утро. Солнце на короткое время вышло из-за облаков, а затем вновь скрылось за тяжелыми тучами, заполонившими все небо. Пошел моросящий дождь, и на мгновение Тейт заколебалась, надеть ли ей вытканное женщинами Собак пончо или обернуться в стеганую накидку жителей Китового Побережья. Накидка была легче и не пропускала воду, но от нее шел такой запах, что Доннаси предпочла пончо. Шерсть впитывала воду и тяжелела, но все-таки пончо было красивее. К тому же вытканные на зеленом фоне черные и коричневые змеи улучшали маскировку.

Тейт показалось странным, что ей в голову пришла мысль о маскировке: ничто вокруг не предвещало опасности.

Доннаси свистнула собакам и, когда они появились в поле зрения, внимательно осмотрела их. Кроме явного удовольствия от долгих пробежек, в поведении животных не было ничего примечательного. Только когда из зарослей ежевичника показались остальные члены группы, собаки затеяли веселую возню, приветствуя друг друга.

Сайла предложила перекусить, прежде чем продолжать путь. Они никогда не готовили днем горячую пищу, не желая тратить время и рисковать, что их обнаружат по дыму костра. Каждый доставал себе что-нибудь из мешков на вьючных лошадях. Сайла выбрала сушеное мясо, обильно полив его острым уксусом. Тейт и Конвей отобрали себе разных сушеных фруктов. Ланта насыпала большую чашку пакки — смеси орехов, поджаренного зерна и кусочков нарезанных сушеных фруктов.

Быстро покончив с едой, они тронулись в путь, держась рядом и разговаривая. Сайла предложила переложить разведку маршрута целиком на собак с тем, чтобы Тейт оставалась в основной группе. Доннаси согласилась. Однако, несмотря на царившее вокруг видимое спокойствие, каждый из них непроизвольно оглянулся и посмотрел на исчезавшие за высокими пихтами заросли ежевичника.

Тропа понемногу спускалась вниз, по-прежнему на юго-запад. Однако вскоре впереди между деревьями показался отвесный каменный склон горы. Тропа свернула влево, направляясь между возникшим препятствием и еще более высокими горами на востоке.

Конвей начал было извиняться за то, что они так и не вышли на деревню, которую рассчитывали найти, но Сайла прервала его:

— Мы ведь понимали, что можем сбиться с пути, стараясь идти по самым безлюдным местам. Хотя вряд ли мы перепутали тропу или выбрали не то направление. Скорее всего нам неверно описали маршрут. Но, думаю, все будет в порядке.

Тейт и Ланта хором поддержали Сайлу, и почти сразу они выехали из леса на покрытый галькой берег необыкновенно красивого треугольного озера. Один из его углов упирался в каменистый утес, который угрожающе вырисовывался на фоне неба. До него было не менее четверти мили.

Высоко в небе, покачиваясь из стороны в сторону, парил орел. До путников донесся его пронзительный крик. Не останавливаясь, Сайла приподнялась на стременах и, запрокинув голову, рассматривала прекрасную птицу.

Развернувшись, орел закричал вновь и полетел параллельно утесу. Он настолько приблизился к скале, что казалось, вот-вот коснется ее кончиком крыла. Сайла подумала, что, когда они с Лантой приветствовали утро, она скорее всего слышала крики птицы.

Вскоре они добрались до южного края озера. Зеленая буйная поросль понемногу затягивала обезображенную огнем землю. Сайла прикинула, что после пожара прошло года четыре. Выжженные места казались открытыми растревоженными ранами. Вид их был настолько страшен, что Сайле почудилось, что она ощущает запах горящего дерева, а рядом все еще бушует пожар.

Стремительно бросившись вперед, Карда и Микка прервали ее мысли. Карда занял позицию в нескольких ярдах перед лошадью Конвея. Увидев мчавшуюся к Тейт Ошу, все осадили своих лошадей. Остановившись перед хозяйкой, собака оглянулась и зарычала. Затем она снова посмотрела на Тейт, ожидая указаний.

Танно остался где-то впереди, не показываясь им на глаза и не подавая голос.

— Веди нас, Тейт, — сказала Сайла. — Пусть твоя собака покажет нам, что ее так встревожило.

Тейт кивнула и что-то сказала собаке. Та мгновенно пустилась назад по своим следам длинными упругими прыжками, и лошадям, чтобы не отставать, пришлось перейти на рысь. Обращаясь к Сайле, Тейт сказала:

— Танно, наверное, завалил еще одного кабана или другого зверя, оказавшегося на тропе. Если бы там были люди, думаю, Ошу была бы возбуждена сильнее.

— Будем надеяться, — ответила Сайла.

Неуверенность спутницы обеспокоила Тейт. Обернувшись, она жестом велела Додою держаться подальше сзади.

Они проскакали совсем немного, когда Ошу свернула с тропы вправо. Обернувшись, собака убедилась, что ее не выпускают из виду, и помчалась дальше.

— Что все это значит? — недоумевала Тейт. — Они что, решили загнать оленя? На них это не похоже.

— Карда и Микка выглядят какими-то неуверенными, — вмешался Конвей. — Если бы это была погоня, их нельзя было бы остановить.

Ошу вела их вверх по холму к каменной стене утеса. Они были еще далеко от его основания, но земля вокруг уже была усеяна огромными глыбами, веками падавшими с утеса. Миновав пожарище, всадники вновь скакали по лесу. Деревья стояли редко, но их тень, казалось, смягчала гнетущее молчаливое напряжение. Объехав огромный валун величиной с дом, они увидели впереди Тайно. Собака лежала, терпеливо поджидая группу и поочередно поворачивая голову то в направлении скалы, то к приближавшимся всадникам. Увидев Тейт, пес вильнул хвостом и снова перевел взгляд на что-то, еще не видимое всадникам, закрытое от них очередным огромным валуном.

Группа миновала препятствие, и все остановились, пораженные открывшимся зрелищем. Первое, о чем подумала Сайла, — звуки, которые услышала рано утром. Прежде она пыталась убедить себя, что это были звуки дикой природы, хотя в глубине души и не принимала это объяснение. А теперь у нее не оставалось никаких сомнений.

Под легкими дуновениями ветра, как в каком-то непристойном танце, медленно кружилась облаченная в черный плащ служительница Церкви, повешенная на веревке, свисавшей с ветки дерева.

Глава 26

Дым тлеющего костра мягким саваном окутывал тело. Оно поворачивалось, открывая в глубине капюшона искаженное удушьем лицо. Порыв ветра накрыл тело облаком дыма. В ужасе Сайла подумала, что сама природа пытается скрыть это страшное и дикое преступление. Она услышала, как за ее спиной Ланту начало тошнить.

Тейт оцепенела, Конвей побелел от ужаса.

Сайла заставила себя подъехать ближе.

Справа на груди плаща женщины были вышиты три фиалки — знак хранительницы Ордена Фиалок. Медленно, как в кошмарном сне, Сайла протянула руку к веревке. Намертво затянутый узел впивался в шею. Тот, кто сделал это, умел завязывать узлы, выдавливавшие из человека дыхание, кровь, а напоследок, и страдания. И делалось все это не из милосердия. Нет.

Так вешали людей блюстители истины Алтанара. Это они вязали такие узлы. Они не убивали, срубая головы. У Алтанара и его слуг за прекращение страданий люди должны были расплатиться жизнью. И приходило это облегчение очень, очень не скоро.

Пальцы Сайлы легли на узел, но Конвей резко оттолкнул ее в сторону. Сверкнул меч. Вместо резкого удара раздался тяжелый, хлюпающий звук, и веревка оборвалась. Сайла не успела спешиться, как Конвей перерезал узел. Какая-то часть ее сознания отметила, как умело он нащупывал пульс. Это было бесполезно, Конвей знал, но таков был порядок. По той же причине Сайла должна была посмотреть, как он отрицательно покачал головой.

Заметив, что Ланта подошла ближе, Конвей поспешно надвинул на лицо капюшон.

Увидев вышитую эмблему, Ланта вздрогнула.

— Одна из нас, — хрипло прошептала она.

Сначала Сайла подумала, что Ланте снова стало плохо. Она судорожно сглотнула и пристально вгляделась в лицо мертвой. Потом опять опустила капюшон.

— Трудно сказать, — сказала она Сайле, — лицо так обезображено. Кажется, раньше я ее не встречала.

— Что же она делала здесь одна? — спросила Тейт. — Хранительница — это ведь высокий сан, да? Почему же она путешествовала без сопровождающих? И даже без проводника? И что делала в этой глуши?

— Трудно объяснить, — согласилась Сайла. — Разве что у нее были разногласия с Орденом, или ей надо было держать свое путешествие в тайне.

Конвей указал на запястье монахини.

— Разбойники, — сказал он. — Запястье расцарапали, когда с него сдирали браслет. Посмотрите, как разодраны пальцы на ее правой руке. Готов поспорить, там были кольца. — Непослушными пальцами он вывернул глубокие карманы плаща. — Ничего, — сказал он. — Все забрали. Я осмотрю лагерь, может, удастся найти ее лошадь.

— Я помогу тебе, — сказала Ланта, потом повернулась к Сайле. — Мы должны сложить погребальный костер. Если ты не хочешь задерживаться, я останусь здесь и сделаю все сама. Она из моего Ордена.

— Мы сожжем ее как полагается, — ответила Сайла. — Огонь очищает.

— Огонь очистит всех нас, — сказала Ланта. Все осенили себя Тройным Знаком. Ланта поспешила вслед за Конвеем.

Помогая Тейт нести тело, Сайла почувствовала, что у нее, как всегда в подобных ситуациях, начала кружиться голова. Она часто размышляла об окончательном освобождении. Рука хранительницы волочилась по земле, оставляя на мягкой лесной земле неглубокую борозду. Сайле показалась, что мертвая насмехается над ними, будто говоря: они могут поднять ее и нести, куда угодно, но по-настоящему она подвластна теперь лишь одной силе — притяжению земли. Она познала вечность, и все преходящее, земное, не имело для нее значения.

Разыскивая место для костра, Сайла обнаружила подходящую нишу в скалах. Вместе с Тейт они нарубили веток с поваленного дерева, настелили их крест-накрест в несколько слоев, положили на них хранительницу и накрыли еще полудюжиной слоев. Когда все было готово, обе женщины взмокли от пота, а тело сестры казалось темным пятном среди веток.

Тут Тейт заметила, что с ними не было Додоя. Она бросила на землю топор и побежала за карабином, который прислонила к дереву.

— Мэтт! Ты где? Додой с вами? — прокричала она дважды, беспокоясь все сильнее и сильнее. Вдали показались Конвей, Ланта и две собаки.

— С нами его нет, — крикнул ей в ответ Конвей.

Тейт подбежала к лошади, вскочила в седло и свистнула Танно и Ошу. Собаки уже бежали к ней. Несмотря на уговоры остальных подождать, она поскакала назад через лес, громко окликая Додоя.

* * *

Додой с интересом наблюдал за происходящим со своей площадки в скалах над озером. Слева от него вставала отвесная скала, а сзади подымался вполне проходимый, хотя и довольно крутой склон, который вел на запад, на вершину небольшой горы. Ниже рос редкий лес, нашедший себе приют на скалах. Справа от него склон горы сначала плавно спускался вниз, а затем резко обрывался. Там была тропа, по которой им предстояло идти. Прорывавшийся на тропу ветер теребил деревья, заставляя плясать ветви.

И люди внизу тоже плясали, подумал Додой, улыбаясь. Ему было хорошо видно. Достаточно хорошо, чтобы увидеть, как вскочившая в седло Тейт едва не переехала Ланту. Маленькая целительница споткнулась, упала и покатилась по земле. Додой зажал рот руками. Внизу вряд ли могли услышать его смех, но рисковать не хотелось.

Однажды он нашел на корабле у Скэнов деревянную коробку без дна и крышки. Он вынес ее на палубу и напустил в нее тараканов. А потом совал туда горящую палочку, и они начинали потешно разбегаться во все стороны. Люди внизу были на них страшно похожи. Особенно Ланта. Черная. Ноги и руки дергаются. Вылитый жук.

Здесь было даже интереснее. Тараканы могли лишь удирать и тихо шелестели на бегу. А люди орали. Но доносившиеся до него голоса были тихи и неразборчивы. Ему захотелось узнать, о чем они там говорят.

Так им и надо. Особенно Тейт. Слишком она много командует. Кричит, чтобы он ехал позади всех. А что там можно увидеть? Машет на него рукой, как на глупую собаку. А увидела эту висящую на дереве дуру — вообще про него забыла.

Ну зачем так беспокоиться о мертвеце? Если бы она действительно его любила, то подошла бы, сказала, чтобы он не боялся этого уродливого багрового лица, которое смотрело на него гадкими, выпученными глазами.

Он вздрогнул, сел и уперся руками в бока.

Вместо того чтобы подойти к нему, когда он действительно заждался в ее поддержке, что она сделала? Побежала к мертвой! Дура! Чем она могла ей помочь?

Он снова подумал о тараканах. Когда какой-нибудь из них выбирался на край и хотел вылезти из коробки, он сталкивал его вниз горящим прутиком.

Вот бы было интересно пострелять по Сайле и остальным из лука! Только мимо, а то они начнут отстреливаться. И, конечно, убивать тоже никого нельзя. Тогда остальные оставят его. Одного. Может быть, даже без лошади, и ему придется идти пешком.

Никто его не любит. Даже Тейт, что бы она ни говорила. Ее интересует только, откуда он взялся. Думает о выкупе или о чем-то вроде этого. Говорит, он похож на кого-то из ее семьи. Наверное, за дурака его принимает. Она же черная. Ни у кого больше нет такой кожи.

Но он знал, что был откуда-то с юга Олы. Даже с юга Коса. Так сказал человек, который продал его капитану Скэнов. Там, где он родился, никакого океана не было, и сначала вид воды пугал его. Когда его силой заставили подняться на корабль, он так перепугался, что орал во все горло и обмочил штаны.

Додой невольно сжался, вспомнив, как капитан объяснял ему, что не стоит делать подобные вещи.

Его рука коснулась шрамов на ягодицах. Потом он улыбнулся, вспомнив, как орал капитан, когда Тейт всадила ему в промежность меч.

Расквитаться с обидчиком может каждый. Особенно если он терпелив. И не дурак.

Тейт внизу доскакала уже до ежевичника.

Все-таки она помогла ему бежать с корабля.

Остальные спешили за ней. Собаки Конвея уже ее догнали.

Обидно будет, если они заберутся в заросли. Он ничего не увидит, кроме дрожащих листьев. А это совсем неинтересно. Ну а если с кем-нибудь что-то случится, остальные сядут в кружок и будут ждать, пока он отойдет. Как тогда, когда этот дурак Конвей сцепился со свиньей.

Он скажет, что испугался мертвой старухи и потому убежал. Тейт поверит. И остальных успокоит.

Он встал и набрал в легкие воздуха, готовясь крикнуть.

Тут что-то прижало ему руки к бокам, ударило в грудь. Ноги оторвало от земли. Грубая, как древесная кора, рука зажала ему рот. Кто-то затащил его за скалу, развернул кругом. К нему склонилось широкое бородатое лицо. Глаза были будто из синего стекла. Из нечесаной бороды послышался голос:

— Ни звука, крысеныш, ни звука!

Появившийся в руках незнакомца нож скользнул по шее Додоя. Было больно, словно тысячи москитов набросились все разом.

Додой завизжал.

Бородач засмеялся спокойным раскатистым смехом и убрал нож.

— Вижу, ты понятлив. Повернись. Руки за спину.

Додой немедленно подчинился. Привычными проворными движениями незнакомец до боли крепко связал руки за спиной. Затем взял его одной рукой за волосы, другой сзади за ремень и поднял. Додой думал, что волосы вот-вот вырвутся из головы, а ремень перережет его пополам. Он сжал зубы: ни звука.

Бородач швырнул его на коня. Додой безуспешно попытался дотянуться до стремян. Руки были связаны, и он держался только с помощью колен.

Разбойник вскочил на лошадь Додоя. Взяв за поводья ту, на которую усадил мальчишку, он сказал:

— Тебе досталось почетное место, крысеныш. Последним, кто сидел в этом седле, была важная старуха из Ордена Фиалок. — Увидев реакцию Додоя, он снова разразился тем же раскатистым смехом.

Додой заплакал.

— Хорошо! Очень хорошо. Это полезно! Хочешь жить, крысеныш?

— Да! Да. Я сделаю все, что скажешь. Обещаю.

Волоча лошадь за собой, разбойник ответил:

— Словам твоим я верю не больше, чем тому, что смогу сохранить снежинку на языке. Делай, что скажу, и надейся, что это тебе поможет.

— Хорошо! Я все сделаю. — Додой хотел сказать еще что-то, но разбойник рявкнул, чтобы он замолчал.

Слезы все текли по лицу Додоя. Он проклинал всех. Дураки. Тараканы. Если бы они оставили его одного, ничего бы не случилось. Чем им было плохо в Оле? Все эта ведьма, Сайла. И Тейт, дура Тейт, и ее идиотские приказы.

И что теперь? Этот человек его продаст.

Он их ненавидел. Всех. Глупые собаки, и те нашли бы его быстрее.

Ланта, Конвей, Тейт — все они шли за Сайлой. Это она виновата. Они виноваты. Что бы с ними ни случилось, они этого заслужили.

Глава 27

Конвей свистом подозвал собак, а Тейт в одиночку нырнула в заросли ежевичника. Ему казалось маловероятным, что Додой так далеко вернулся назад по тропе, тем более один осмелился вновь углубиться в заросли. Оправившись от шока после пропажи мальчика, Конвей быстро решил, что лучший способ отыскать Додоя — это положиться на собак.

Карда и Микка остановились перед Вихрем и сели в ожидании новых команд. Конвей указал рукой в противоположном от ежевичника направлении:

— Карда. Микка. Искать. Додой.

После его жеста «вперед» собаки решительно побежали в указанном направлении.

Вскоре они свернули с тропы на запад и стали взбираться на гору. Конвей позвал Тейт. Ответа не последовало. На краю зарослей показались Сайла и Ланта и, помахав руками, поскакали ему навстречу. Ожидая их, Конвей в последний раз позвал Тейт и направился вслед за собаками.

Трое всадников ехали медленно, высматривая на земле следы копыт. Время от времени раздавалось восклицание того, кто замечал что-нибудь подозрительное. Тогда они собирались вместе и обсуждали находку. И каждый раз след в конце концов признавался ложным. Во время одного из таких обсуждений Конвей поднял голову и с удивлением увидел, что к нему во весь опор несется Микка.

До сих пор Конвей был почти уверен, что пропажа Додоя — это результат бездумной и эгоистичной детской шалости. Но сейчас он начал в этом сомневаться. Если мальчик так близко, то, конечно, слышал отчаянные крики Тейт. Несмотря на всю свою неприязнь к мальчику, Конвею не верилось, что Додой был способен так издеваться над Доннаси.

Огромные валуны все чаще возникали у них на пути, заметно замедляя движение. Микка, явно переоценивая способность лошади пробираться по узеньким тропкам и карабкаться по опасным нагромождениям камней, три раза подряд заводила Конвея в непроходимые для коня места. Раздраженный и слегка отчаявшийся, он как раз выезжал из очередного тупика, когда к нему, обогнав двух целительниц, подскакала перепачканная Тейт.

— Почему ты повернул назад? — спросила она. — Ты что, не собираешься помогать мне?

Конвей выдержал ее взгляд:

— Моя лошадь не умеет летать, Доннаси. А в этом овраге в нескольких ярдах отсюда непроходимый тупик. Я буду продолжать поиски. Если ты, конечно, позволишь мне проехать.

Тейт освободила тропу.

— Так почему ты не зовешь его, не успокаиваешь? Собаки его не любят. Они перепугают мальчика до смерти, эти зверюги…

Конвей ударил каблуками по ребрам Вихря, и остаток тирады Тейт утонул в цокоте копыт. Поджав хвост в явном замешательстве, Микка побежала разведывать путь. Конвей не знал, как объяснить собаке, что ее единственная задача — идти по следу лошади Додоя, и тогда все будет в порядке. Микка же стремилась отыскать самый прямой — по собачьим меркам — путь к Карде.

Расстроенная и напуганная Тейт скакала так близко от Конвея, что ее лошадь все время натыкалась на Вихря. В свою очередь, Вихрь нервничал и пытался оторваться от раздражавших его преследователей. С каждым шагом лошади шея Конвея все больше наливалась кровью.

— Добром это не кончится, — шепнула Сайле Ланта. — Мы чем-нибудь можем помочь?

Сайла покачала головой.

— Как только Тейт отыщет мальчика, все уладится само собой.

— Она должна оставить Конвея в покое, — продолжала Ланта. — Посмотри, она сейчас выведет его из себя.

Впереди раздался приглушенный крик Конвея — Вихрь, решивший сам избавиться от назойливого преследования лошади Тейт, поднялся на дыбы и развернулся. Тейт запоздало натянула поводья, пытаясь удержать свою лошадь, которая уворачивалась от взметнувшихся в воздух копыт. Собаки Тейт решили, что их хозяйке угрожает опасность, и бросились на Конвея. Тейт отчаянным криком успела вернуть их назад, и они лишь свирепо поглядывали на предполагаемого обидчика.

Все это произошло за несколько мгновений, но тем не менее атмосфера резко изменилась. Напряженная ситуация превратилась в явно угрожающую.

Полным сарказма голосом Конвей предложил Тейт хотя бы слегка следовать той хваленой дисциплине, которую она якобы олицетворяет.

— Начни с себя, — бросил он через плечо, направляя все еще нервно вздрагивавшего Вихря вслед за Миккой. Затем добавил: — А если получится, можешь поработать со своей лошадью, своими собаками и этим малым тоже.

— Сначала найди свою собаку, — ответила Тейт. — Или хотя бы уступи дорогу, чтобы я ее сама нашла.

Взгляд, который Тейт украдкой бросила в сторону Ланты и Сайлы, выдавал, что она сознает свою неправоту. Однако по решительному развороту плеч безошибочно можно было судить, что ни за что в этом не признается. Нервно постукивая пальцами по рукоятке хлыста, она подождала Сайлу и Ланту и затем тронулась вслед за Конвеем, соблюдая безопасное расстояние.

Мужчину, который держал Додоя, они увидели все одновременно.

Он стоял на плоской площадке на вершине скалы, выдававшейся перед горой, словно алтарь. Позади него был пологий спуск на землю, однако спереди взобраться на скалу было невозможно. Кроме того, со скалы был отличный обзор, исключавший возможность незаметного обхода с флангов. В нескольких шагах за незнакомцем виднелось нагромождение валунов, при необходимости обеспечивавших ему безопасный отход в гору. Одетый в темную куртку с длинными рукавами и в облегавшие штаны, он стоял, широко расставив ноги, спокойный и решительный. На спине у него был закреплен меч, длинный клинок которого доходил до ягодиц, а рукоятка защищала левое плечо. Справа виднелся повешенный через плечо лук и ощетинившийся стрелами колчан.

Карда укрылся за скалой на фланге, из-за которой виднелись лишь его глаза и прижатые к макушке уши. Не поворачиваясь, он скосил глаза на Конвея и снова все его внимание устремилось на стоявшего мужчину. Микка спряталась за деревом, поочередно поглядывая то на Конвея, то на незнакомца.

Мужчина держал перед собой Додоя, глядя на них поверх его головы. Левой рукой он обхватил Додоя за талию. Нож в правой руке был у самого горла мальчика. На бледной коже Додоя отчетливо виднелось пятно крови. Когда мальчик попытался вырваться и позвать их, лезвие ножа дернулось, послав опасный отблеск прямо в глаза Тейт. Шок вывел Доннаси из состояния транса. Она закричала незнакомцу:

— Отпусти его! Черт! Ты же его ранил. Отпусти его!

Незнакомец невозмутимо обратился к Конвею:

— Предлагаю обмен. На Жрицу Розы Сайлу из Ирисов. Ее на мальчика.

— Нет. — Не опуская головы, Конвей снял «вайп» с предохранителя и передернул затвор. — Отпусти его.

— Спроси у других. У Черной Молнии, что рядом с тобой. Она говорит, что мальчик ее. Мы ведь оба знаем, что это беглый раб. По закону я должен доставить обоих к настоящему хозяину. Вместо этого я предлагаю обменять того, кто нужен этой Тейт, на чужого вам человека — Жрицу Роз Сайлу.

Сайла выехала вперед, остановившись рядом с Конвеем. Он отметил, что она приблизилась слева, непроизвольно стараясь держаться подальше от правой руки незнакомца, в которой может оказаться меч. В голосе ее сквозило презрение.

— Я знаю тебя, блюститель. И перед кем ты теперь виляешь хвостом, после того как свергли Алтанара? Может, ты хочешь разыскать своего жалкого короля и отдать меня ему?

Впервые незнакомец вышел из себя. Лицо налилось кровью, глаза расширились. Потребовалось несколько мгновений, чтобы он снова взял себя в руки.

— Я служу тому, кто мне платит. Золото — вот мой хозяин.

— Ты убил хранительницу. Твоя жизнь кончена. Зачем я тебе?

Незнакомец покачал головой. Обращаясь к Конвею, он сказал:

— Я веду дела с мужчинами. Итак, мальчика за женщину.

То ли намеренно, то ли по мгновенной оплошности, незнакомец позволил Додою выскользнуть. Снова прижав мальчика к себе, на короткое время он отвел нож от его горла. Освободившись от страшного лезвия, Додой закричал:

— Отдайте ему Сайлу! Доннаси! Мама! Пусть он меня отпустит.

Блюститель вернул нож на прежнее место. Додой замолчал.

Тейт разрыдалась. Когда Конвей повернулся к ней, она лишь покачала головой, отказываясь встретить его взгляд.

— Если я пойду… — начала Сайла.

Конвей направил своего коня на лошадь Сайлы, едва не сбросив женщину из седла.

— Если этот тип попытается увезти Додоя, я разнесу его на куски.

Услышав эти слова, к ним подъехала Тейт. Она положила руку на плечо Сайле и, глядя на Додоя, сказала:

— Не стреляй, Конвей. Он зарежет его, как пить дать.

Незнакомец кивнул, выражая свое согласие.

— Я видел, как Фолконер показывал ваше оружие-молнию Алтанару. Не пытайся меня убить, я все равно успею прирезать парня.

— Просто отпусти его к нам. И уходи, мы не будем тебя преследовать.

Мужчина рассмеялся, сверкая белыми зубами сквозь бороду.

— Все не так просто, Конвей. Я знаю — Церковь не успокоится, пока ее сестры не вдохнут дым костра, на котором меня спалят. Если я не получу Жрицу Роз, мне придется прихватить с собой пацана для своей защиты. А это значит, что и твоя черная подружка не угомонится, пока не выпустит из меня кишки. Так что без Жрицы мне влюбом случае не жить. — Драматичным жестом он поднял Додоя за воротник, покачивая им, словно продаваемым на рынке кроликом. — Покупайте, а то больше никогда его не увидите.

Тейт затряслась всем телом. Она вцепилась обеими руками в седло.

— Я найду тебя. Выслежу тебя и убью. И не из мести, а ради удовольствия увидеть, как ты будешь подыхать.

— Не сомневаюсь, что ты попробуешь это сделать, — невозмутимо отозвался незнакомец.

— Доннаси, моя славная, славная подруга. Мне так жаль. Все было так хорошо, — сказала Сайла. Она потянулась к Тейт, пытаясь накрыть ее руки ладонью.

Тейт вздрогнула от прикосновения. Глаза ее сузились, губы сжались. Она процедила сквозь зубы:

— Я не хочу слушать все это. Думать об этом не хочу. Твои чудесные планы, эти замечательные приключения. Посмотри, что…

— Замолчи! — заорал на нее Конвей. — Разве она виновата! Ты лишь испортишь все еще больше!

Блюститель вновь расхохотался. Успокоившись, он обратился к Сайле:

— Ну что, Жрица, видишь, какую любовь и уважение ты заслужила своей добротой? Эта черная — твоя подруга? Подумай, что вас ждет впереди. Каждый раз, когда она на тебя посмотрит, перед глазами у нее будет хладный труп ее крошки. Или она будет представлять, как он раскапывает место, проклятое Богом, не зная толком, жив он или мертв. Я убиваю, чтобы выжить. Она же хочет убить меня ради удовольствия. Так кто из нас лучше? Подумай об этом. Подумай о том, как она будет спать рядом с тобой. — Он вложил кинжал в ножны, обхватил покрепче мальчика и сделал осторожный шаг назад.

Мрачно наблюдая за незнакомцем, Конвей был вынужден признать, что подстрелить его удастся лишь тогда, когда он потеряет бдительность. Он перехватил «вайп» поудобней, готовясь к решительному выстрелу.

Тейт громко застонала, глядя, как блюститель осторожно, шаг за шагом, отступает. Она вскинула свое оружие и тут же опустила его. Зубы ее впились в нижнюю губу, непослушные слезы потекли по щекам.

Додой отчаянно кричал, умоляя Тейт о помощи. Его пронзительный истерический крик окончательно лишил Доннаси самообладания. Она выкрикнула имя мальчика. Танно и Ошу подползли к ее лошади, сбитые с толку и разъяренные. Карда и Микка, не отрывая глаз от блюстителя, припали к земле, готовые броситься в атаку. Негромкая команда Конвея успокоила собак.

Додой завизжал.

Спрыгнув с лошади, Тейт бросилась к скале. Не отступая ни на шаг, рядом бежали Танно и Ошу. Блюститель тут же остановился, и отчаянный крик Додоя заставил Доннаси замереть на месте.

— Из-за тебя он меня снова порезал. Из-за тебя он меня схватил, а теперь мучает меня. Спаси меня! Спаси!

Тейт вздрагивала от каждого слова, как от удара. Она упала на колени, вытянув вперед руки. Беспомощный крик, словно само страдание, вырвался из ее горла.

Блюститель снова стал отступать, понемногу приближаясь к пологому спуску, где смог бы надежно укрыться среди скал и деревьев. Напоследок он решил еще раз поиздеваться:

— Конвей, я оставляю вам лошадь старой Жрицы и лошадь парня.

Он повернулся к ним вполоборота.

Конвей сначала услышал свист и лишь затем увидел стрелу. Ее полет был для его сознания чем-то ускользающим, словно загадка, ответ на которую он знал, но не мог вспомнить. А затем, будто по какому-то страшному волшебству, сзади из плеча блюстителя выросло белое древко. Незнакомец застыл на месте. В полном замешательстве он сделал несколько неуверенных шагов. На лице застыла маска изумления.

Вторая стрела вонзилась под первой, на этот раз ближе к позвоночнику. Блюститель рухнул на колени, руки беспомощно упали вниз.

Додой ни разу не оглянулся. Почувствовав, что его уже не держат, он бросился к пологому краю скалы и спрыгнул на землю.

Тейт уже ждала его, подхватив на руки. Додой кричал, чтобы она бежала, колотя ее по спине кулаком. Прикрывая мальчика своим телом, она укрылась за большим валуном. Словно очнувшись, бросились в укрытия и остальные, не зная, с кем теперь они имеют дело — с благодетелем или новым разбойником.

Блюститель на вершине скалы продолжат раскачиваться взад и вперед.

— Такое впечатление, что он кается, — подумал вслух Конвей.

— Так оно и есть, — ответила Сайла.

Блюститель рухнул на землю, и какое-то время тишину нарушал лишь шелест леса. Затем Сайла повернулась к горе и закричала:

— Эй! Кто ты? Я Жрица Розы Сайла из аббатства Ирисов. — Ответом было молчание. Когда Сайла закричала снова, в голосе был вопрос. — Эй?

Конвей осторожно приблизился к телу. Белоснежные перья на белом древке покачивались под дуновениями ветерка. Прикрывая глаза от солнца ладонью, Конвей посмотрел вверх на гору.

— Ты блюститель?

В ответ раздался смех. Не презрительный и насмешливый, а полный искреннего веселья. Путники нервно переглянулись. Подобное добродушие их избавителя лишь нагнетало напряженность.

Услышав отдаленный цокот копыт по камням, они поняли, что остались одни.

Сайла поднялась на скалу. Вместе с Лантой она перетащила тело убитого к краю площадки на вершине скалы. Почуяв кровь, Рыжик задрожал, беспокойно переступая с ноги на ногу.

К ним подъехал Конвей.

— Что вы делаете?

— Его надо предать огню, как подобает.

— Да бросьте его. Другие звери позаботятся о нем.

Сайла остановила на нем горящий взгляд.

— Как тебе не стыдно. Он не зверь. И это наша обязанность.

Конвей постарался выдержать ее взгляд, сколько мог, затем, что-то бормоча себе под нос, наклонился и поднял тело. Сайла успокоила Рыжика, и Конвей перебросил тело убитого через спину лошади и привязал его.

Молча они возвратились к телу хранительницы. Когда Сайла попросила Конвея положить блюстителя на тот же погребальный костер, он лишь неодобрительно поворчал, но сделал, как ему велели. Но, закончив, он сразу же ушел, сказав, что надо принести еще дров. Ланта бесцельно бродила по лагерю хранительницы. Она представляла ее скитания в этой глуши. Как настигла ее смерть? Убийца подкрался ночью? Или он ехал ей навстречу открыто, пряча свои намерения за приветливой улыбкой?

Спина Ланты взмокла от пота. Пульс стучал у нее в висках, в горле. Она села на землю, прислонившись спиной к скале. Ее рука наткнулась на какой-то камень, и она раздраженно отбросила его в сторону. И в тот же момент она громко всхлипнула, увидев, как в луче солнце вспыхнул пурпурным цветом Камень Истины, волоча за собой золотую цепь.

Со всем проворством, на которое только была способна, Ланта схватила бесценную святыню и спрятала ее во внутренний карман мантии на груди. Камень исключал все вопросы. Женщина в роще Олы. Хранительница.

Камень Истины. Как? Почему? Образы — бессвязные, разрозненные — замелькали перед ее внутренним взором.

— Ланта? — Кто-то тряс ее. Было больно. Она зажмурилась, жалобно застонала. Руки стали нежнее, пальцы постукивали по ее вискам, массировали запястья. Когда Ланта открыла глаза, она наткнулась на встревоженный взгляд голубых глаз Сайлы. Сайла спросила: — Что случилось? Тебе плохо?

— Думаю о нашей сестре, — сказала Ланта, пытаясь спрятаться за полуправдой. — Со мной все в порядке. — Проклиная собственную неискренность, она продолжала: — Почему такой важный человек, как хранительница, оказался здесь? Ты можешь это как-то объяснить.

Сайла покачала головой, скорее от удивления, чем в знак отрицания. Она протянула Ланте руку, и та с благодарностью ее приняла. Стоя на ногах и сжимая Камень, Ланта чувствовала себя в большей безопасности. Но когда Сайла произнесла:

— Пора, — она едва не упала вновь. Призвав все свои силы, Ланта встала рядом с Сайлой, и они направились к погребальному костру.

Сайла высекла искры и подожгла паклю. Вместе с Лантой они начали читать молитву о быстром вознесении в Верхний Мир, не останавливаясь до тех пор, пока пепел Жрицы, смешавшись с пеплом ее убийцы, стал уже неотличим от остатков костра, огонь которого поглотил тела обоих.

Медленно поднявшись, Сайла произнесла:

— Надо разбить лагерь где-нибудь в другом месте, даже если из-за этого нам придется выступать ночью. Мы должны забыть все, что здесь произошло. Все. — Ее голос дрожал от скорби и невысказанного страха за то, что это окажется для них непосильной задачей.

Глава 28

Джонс последовал за Лисом. Прижимаясь к земле, они проползли последние несколько ярдов к поросшему можжевельником гребню горы. На этой высоте воздух был прохладен. Садившееся солнце почти не грело, а острый, свежий запах шалфея и можжевельника, казалось, предвещал, что сгущавшиеся сумерки принесут еще большую прохладу. Словно в дразнящем контрасте вечернее небо по всему горизонту было покрыто толстобрюхими облаками, окрашенными в теплые розовые и оранжевые тона.

Воин-горец проворно полз по склону. Под повязкой на голове едва покачивались вставленные веточки и пучки травы. Джонс, одетый, как и Лис, в кожаную рубаху и штаны, подождал, пока его спутник доберется до вершины, и пополз вслед за ним. Лис обернулся на раздавшийся сзади шум, и Джонсу пришлось отвести взгляд, чтобы не рассмеяться. Воин выглядел, как оживший свирепый куст.

Не останавливаясь, Джонс приложил палец к запястью, чтобы проверить свой пульс, продолжая думать о том, что может ждать его впереди. Удары были ровными и уверенными. Гордость заполнила сердце пастора. Не многим в истории — и в прежнем его мире, и в нынешнем — приходилось принимать решения, подобные тем, что ему доводится принимать едва ли не каждый день.

Джонс вновь подумал о Лисе. Вот кого приходится вести за собой. Классический дикарь; суеверный, полностью подчиненный групповым интересам. Человек, для которого не существует страданий, амбиций, соблазнов. Неотъемлемая часть окружавшего его мира, с навыками человека и коварством зверя. Увидеть все это несложно. Но кто, кроме Джонса, разглядит здесь идеальный материал для работы? Никто. Как никто другой не сможет управлять такой первозданной силой.

Лис знаком велел ему двигаться вперед, и Джонс пополз по каменистой почве и колючей поросли, довольно шумно имитируя движения змеи. Он проигнорировал встревоженные жесты Лиса, призывавшие соблюдать тишину. Лис должен понять, что лидер не должен вести себя подобно букашке на лугу. В сознании Джонса, будоража кровь, промелькнули яркие образы неотвратимого возмездия.

Он был уже почти у самого гребня горы, так что, потянувшись, мог бы взглянуть через него. Предвкушая ожидавшее его зрелище, он подавил торопившее его любопытство и преодолел последние несколько дюймов, чтобы уже ничто не смогло отвлечь его внимание.

Отчет Лиса об увиденном накануне был весьма подробен, так что развернувшаяся перед глазами Джонса картина не оказалась для него сюрпризом. Важно было разглядеть все как следует, оценить масштабы происходившего. Это должно дойти до него единым ярким образом, все сразу, наполнить его своим размахом.

Закрыв глаза, Джонс почувствовал, как земля поплыла под его ладонями и неуклюжими пальцами. Опустив подбородок на руки, он заглянул в будущее. Взглянул на ту силу, которая вынесет его к славе в этом новом мире.

Кочевники заполнили все огромное пространство долины между зубчатыми горами. Их лагеря были разбиты не рядом друг с другом — между некоторыми было не меньше мили. В пурпурно-серых сумерках костры только начинали разгораться. Огромные повозки на высоких колесах маячили в мягком полумраке подобно застывшим животным. Над куполообразными шатрами виднелись похожие на блюдечки крышки, закрывавшие от дождя отверстия дымоходов. Некоторые шатры подсвечивались горевшими внутри кострами, мерцая, словно угольки, разбросанные по долине. Отблески огромного количества костров сливались в общее мерцание. Этот колеблющийся полупрозрачный покров огней привносил в общую картину ощущение чего-то нереального, мистического. Джонс на мгновение зажмурился, затем открыл глаза, словно надеясь, что все увиденное исчезнет.

Развернувшаяся перед глазами картина и притягивала, и пугала. Он задрожал. Успокаивающая рука Лиса легла ему на плечо. Эта была страшная бесцеремонность, и ослепленный мгновенной яростью Джонс подумал о гремучих змеях, толстые тела которых изогнулись в предвкушении жертвы, примеряясь…

Он посмотрел на Лиса с умиротворяющей улыбкой.

Солнце опустилось за горизонт, и темноту разрывали лишь отблески костров снизу и свет звезд сверху. Джонс смотрел на все это с благоговением, как на предзнаменование, говорящее об извечной борьбе неба и земли.

От лагерей отделились сторожевые отряды кочевников с факелами в руках. Лис фыркнул. Вплотную приблизив рот к уху Джонса, он сказал:

— Факелы только сбивают ночное зрение. А что еще хуже, они выдают, где ты находишься. Мои воины пойдут за ними по следу, как волки идут за ягненком прямо к стаду. Эти люди глупы, как бараны.

Прежде чем Джонс успел ответить, Лис жестом призвал его к молчанию. Через несколько мгновений пастор и сам услышал приближение лошадей. Указывая в сторону доносившегося шума, Лис дважды поднял руку с растопыренными пальцами. Джонс занервничал, собираясь ретироваться, но Лис, покачав головой, остановил его.

Двумя неплотными колоннами отряд кочевников проскакал ярдах в пятнадцати от притаившейся на гребне пары. Разведчики остановились прямо под ними, чтобы зажечь свои факелы, и у Джонса было достаточно времени рассмотреть их. Командиром отряда был высокий смуглый мужчина с длинными волосами, собранными в хвост, который свисал сзади почти до пояса. Еще у двоих были такие же прически, а четверо были обриты наголо.

Бритоголовые носили шляпы, которые теперь, когда палящее солнце им уже не угрожало, они сдвинули на спину. Джонс заметил у двоих обритых разведчиков шрамы от старых ран. Особенно страшными они были у одного из них, так что рука Джонса непроизвольно потянулась к его собственной ране.

Все кочевники были одеты в рубахи с длинными рукавами и в штаны из ткани, на которые привязывались кожаные накладки, защищавшие ноги от хлеставшего кустарника. Обуты все были в сапоги, но у одних они доходили до колен, у других — едва закрывали лодыжки. Вооружены все были одинаково. Прежде всего в глаза бросалось копье. Джонс прикинул, что длина его не меньше восьми футов. Разящий конец завершатся острым железным наконечником. С другого конца древко было обернуто кожей. В пути копье крепилось в специальном трубчатом гнезде сзади на седле справа от всадника. Острие было направлено назад под таким углом, чтобы приблизившийся сзади всадник не мог случайно на него напороться. Кроме того, у всех воинов были луки и стрелы. Когда командир отряда достал из кожаных с медными вставками ножен меч и указал им, отдавая приказы, в сторону лагеря, Джонс увидел, что меч довольно короткий, длиной с человеческую руку от запястья до подмышки, и имеет толстое массивное лезвие.

Вспоминая воинов Людей Собаки, которые преследовали его и Алтанара к югу от Олы, Джонс подумал о том, как эти силы выглядели бы в схватке друг с другом. Лошади у кочевников были крупнее, и оружие их указывало на другую военную стратегию, другую философию. Люди Собаки полагались прежде всего на быстроту и неуловимость. Здесь же была тяжелая кавалерия. Луки и стрелы были длиннее, рассчитанные на стрельбу с большого расстояния. Такая стрельба дезорганизует противника. Затем следует атака конницы с копьями. А уж в самом конце в ход пускают эти мясницкие мечи, которыми рубят и колотят, как палицами.

Пока Джонс так размышлял и сравнивал, ничего не подозревавшие кочевники разожгли факелы сильнее, и отряд ускакал быстрой рысью вниз по склону горы.

В лагере факелы разделились, каждый из них, казалось, блуждал среди шатров и потухал, словно искра, когда всадник наконец добирался к себе домой.

Лагерь понемногу успокаивался, словно тишина медленно накрывала его своим покровом.

Затем, заставляя содрогаться все вокруг, долину заполнил рев рожков. Джонс громко вздохнул.

Лис рассказывал о звучащих в ночи рожках, рассказывал он и о ночном песнопении, растекавшемся из каждого лагеря по долине вместе с медным эхом рожков. Но он не смог передать поразительное впечатление от всего этого.

Успокоившись, Джонс произнес:

— Песнь безлунной ночи. Никогда не слышал более величественного обряда. — Когда он говорил, примерно в центре каждого лагеря вновь ожили костры. В их далеком свете были видны костровые, поддерживавшие огонь. Джонс продолжал:

— Какое удовольствие отправлять все эти ритуалы в такой огромной массе людей. Людей, обладающих несметными богатствами.

Лис попытался возразить:

— Мы ведь выполняем все эти ритуалы в точности, как ты велишь.

— Конечно, конечно. — Джонс умиротворяюще похлопал его по плечу. — Но ты же видишь, насколько более впечатляюще это выглядит здесь. Сотни, тысячи людей, и все подчиняются одним командам.

— Какое имеет значение, сколько людей верит, если вера настоящая. Разве мы хуже Танцующих-под-Луной тем, что нас мало и мы бедны?

Джонс вздохнул, решив молчать, чтобы не выдать свое раздражение.

Оба немного сдвинулись, почувствовав вдруг, что уже долго находятся в неизменном положении.

Вскоре до них донеслись новые звуки. Далеко на востоке завыл волк. С юга последовал отчетливый леденящий кровь ответ. Внизу в долине, где-то совсем рядом с погруженными в темноту шатрами, запричитал койот. Несколько других койотов подхватили его песню, и в ответ им залаяли собаки кочевников. Немного спустя одна из собак отчаянно завизжала. Тут же донесся визг других животных — похоже, там завязалась нешуточная схватка. Затем визг вдруг прекратился, донеслись крики людей, которым, передразнивая, вторили койоты.

В долине снова стало тихо.

Джонс пополз вниз, указав знаками Лису следовать за ним. Когда они уже могли встать, не опасаясь, что их силуэты будут заметны на фоне ночного неба, Джонс просунул руку сзади под ремень своего спутника. Он шел позади, позволяя более искушенному в ночных вылазках воину вести его к разбитому ими лагерю.

При всем опыте Лиса возвращение в темноте заняло у них в два раза больше времени, чем они затратили на тот же путь днем. Добравшись наконец до узкой расщелины между двумя склонившимися к земле деревьями, они были не в силах уснуть, охваченные общим пониманием значимости увиденного.

Джонс заговорил, когда Лис начал разводить небольшой костерок в углублении в земле.

— Ты был не прав, когда говорил об их разведчиках и факелах, — сказал он. — Они не дураки, Лис. Дураки не могут совершать такие походы, побеждая всех на своем пути. Ты видел уверенность в своих силах. Они осматривают новое для них место. Они знают, что за ними наблюдают, и показывают наблюдающим, что им все нипочем. Они словно говорят: «Атакуйте, если посмеете».

— Я и буду атаковать. Люди Гор свирепы, как тигры. Шаг на нашу территорию — это шаг к смерти.

— Никто не спорит, — спокойно согласился Джонс. — Но, собравшись вместе, люди загоняют и убивают тигра. Не потому, что они сильнее или они лучшие охотники. Просто их слишком много для тигра.

В прозвучавшем в темноте голосе Лиса слышна была уязвленная гордость:

— Так почему же ты подвергаешь меня и моих людей опасности, наблюдая здесь за кочевниками? Если они такие сильные, зачем мы вышли им навстречу?

Джонс долго перемешивал костер срезанным свежим прутом, пока тот не загорелся. В слабом свете пламени черты лица пастора обострились. Потушив ногой огонек, Джонс поднялся и, направив обуглившийся конец прута на спутника, сказал:

— Мы должны победить их, а затем управлять ими. Вы — мое оружие. Нападайте на их сторожевые отряды. Разбейте тех, кто пустится за вами в погоню. Проберитесь в их лагеря и перережьте сотни спящих. Убивайте и убивайте. Их лидер, этот Каталлон, должен понять, что следует не за теми пророками. Вы приведете его в замешательство, в панику. А я принесу ему утешение. Он познает победу, которую пока даже представить не может. Мы сотворим ему это.

— Сотворим? Что-то, что поразит Каталлона? После того, как убьем его людей?

Откинув назад голову, Джонс захохотал. Металлические нотки в смехе заставили Лиса невольно отпрянуть. Пастор вновь заговорил скрипучим голосом:

— Совершенно верно. Будь со мной, служи мне, отдай мне свое сердце и мастерство, и я отдам под твою команду воинов Каталлона. Поверь. — Пастор приблизил свое лицо вплотную к лицу Лиса. Мокрая от пота кожа, освещенная тлеющим костром, отливала цветом свежей крови. Когда Лис заглянул в глядящие на него глаза, он увидел отраженные там угольки, которые направляли прожигающий насквозь свет откуда-то из глубины, из самого черепа Джонса.

Лис замер, дрожа всем телом.

— Я верю тебе. И подчиняюсь. Жрец Луны. Рожденный вновь, чтобы править всеми людьми.

Сын. Этот человек отвечал ему, как истинный сын. От волнения у Джонса перехватило в горле.

Жрец Луны. Лис так его назвал. Жрец Луны. Олицетворение религии.

Так оно и есть.

Глава 29

Колонна продвигалась осторожно. Казалось, что по высохшему лесу среди деревьев, извиваясь, пробирается огромное чудовище, составленное из людей и лошадей. Фланговые прочесывали склоны гор, двигаясь параллельно протекавшей по долине быстрой реке, а головной отряд из двадцати воинов шаг за шагом продвигался вперед. Двадцать всадников скакали в арьергарде. Еще одна группа, разбившись на пары, прочесывала лес между фланговыми и основным отрядом, передвигаясь по сложному маршруту от одного возможного укрытия врагов к другому.

Примерно в миле от того места, где всадники тщательно прокладывали свой путь среди деревьев, долина резко изгибалась на север. Земля в этом месте была искорежена, перекошена, словно каким-то страшным мучительным спазмом, но когда и как это произошло, не помнил и не знал никто. Срываясь вниз, река здесь образовывала водопад, который накрывал гранитную стену пенящимися кружевными складками. Лучи высокого утреннего солнца превращали шумный поток в слепящее серебро. Нежные трепетные радуги казались неуместными среди буйства падающей воды и вздымаемого ветра.

Высоко над каньоном в тени дерева стоял Джонс, наблюдая за продвижением кочевников. Стоявший позади и немного повыше Лис заметил:

— Все происходит, как ты и предполагал. Этот человек ведет их к нашему лагерю.

Джонс пожал плечами:

— Я не предполагал. Я знал. Никто из блюстителей не способен пройти мимо их постов. Как только он дезертировал, я не сомневался, что он попадется и выдаст все, что знает. — Он сменил тему. — Командир колонны знает свое дело. Хорошо, что ты отсоветовал устраивать засаду в долине.

— Мы научили их быть осторожными.

— Вы — необыкновенные воины. Всего трое убитых за три недели набегов. И отрядам Каталлона досталось лишь тело одного из них. Должно быть, они считают, что вы — призраки.

— Надеюсь. Но, я думаю, нам пора уходить. Командир колонны постарается выдвинуться на удобную для атаки позицию до наступления темноты.

Джонс и Лис направились к оставленным неподалеку за гребнем горы лошадям. По дороге они проходили мимо следивших за колонной воинов. Некоторые из них были бывшими блюстителями, другие — Горными воинами Лиса. Несмотря на сказанные слова, Джонса поражало, как быстро блюстители осваивают боевые навыки. Но все же что-то безошибочно выдавало в них дезертиров. У воинов Лиса была поразительная способность появляться, как из небытия, в самом неожиданном месте. А самое главное, они постоянно наблюдали, выслеживали, и все это было для них просто и естественно. Порой рядом с ними Джонсу было не по себе, он вспоминал тигра, с которым выжившие обитатели криогенных капсул столкнулись в первый день после выхода из пещеры. Ему знаком был страх — да, даже ужас — в мире с отравляющим газом, ядерными бомбами, терроризмом. В этом новом мире он увидел смерть в тот краткий миг, когда его взгляд встретился с глазами зверя. До сих пор у него сбивалось дыхание, когда он вспоминал полосатую кошку, смотревшую на него, просто как на пищу.

Его восприятие жизни теперь не то, что прежде. Другие могут судить обо всем, как люди. Жрец Луны должен оценивать события с другой, более высокой точки зрения.

В этом его задача, его суть.

Горные воины были беспощадными людьми, но всего лишь людьми. К тому же грязными. По крайней мере, сейчас они начали мыться. Джонса передернуло от воспоминания о царившей здесь антисанитарии, пока он не убедил их, что, купаясь, они не станут более уязвимыми для «невидимых» других племен. С подобными вещами ему приходилось сталкиваться на каждом шагу — ритуалы и молитвы неизвестного происхождения, обычаи, назначение которых было непонятно, но все это поддерживалось непреложным авторитетом традиций. Горные люди, которых они встречали во время своего путешествия на юг, не были такими свирепыми, как племя Лиса. Почему? И почему у них есть священный огонь, а у той ветви, к которой принадлежит Лис, его нет?

Эти и другие вопросы занимали мысли Джонса по дороге к лагерю, расположенному на плато рядом с водопадом. Когда они пришли, солнце уже было на полпути от зенита к вершинам самых высоких гор на западе. Когда Джонс спешился, потирая внутренние части бедер, которые, казалось, никогда не привыкнут к спине лошади, к нему подскакал блюститель, спрыгивая из седла прямо на ходу. По инерции его лошадь прошла иноходью еще несколько шагов. Всадник подбежал к Джонсу и стал докладывать:

— Разведчики кочевников уже у самого плато, они возбуждены, о чем-то спорят. Наш командир боится, что они пойдут в атаку сразу же, как заметят лагерь.

Угроза стихийной атаки передовых отрядов колонны была действительно реальной. Если это случится, могут возникнуть проблемы. Даже таких покорных его последователей, как эти, может отрезвить смерть их женщин и детей.

До сих пор все его прогнозы сбывались. И дальше все должно идти по плану.

Но это не означает, что можно пренебрегать мелочами. Джонс бросил всаднику:

— Возвращайся к своему командиру. Скажи ему, чтобы выполнял все мои приказы. — Затем он повернулся к Лису: — Иди и проследи, чтобы все было в порядке.

Лагерь, казалось, жил нормальной жизнью. Дети играли. Сидевшие вокруг костра воины точили оружие. Несколько женщин сдирали шкуру и разделывали тушу буйвола. Куски мяса они складывали на маленький стол, где другие женщины натирали их солью, а затем опускали, еще раз пересыпая солью, в большой глиняный кувшин.

Внимание Джонса привлекли ритмичные удары металла о металл. Какой-то мужчина делал миску, положив лист меди на круглую деревянную заготовку и обстукивая ее молотком. На земле рядом с мастером тускло тлели угли, и через некоторое время он погрузил в них начерно выгнутую миску. Ухватив ее щипцами, он поворачивал, пока она не легла, как ему хотелось.

Джонс знал, что тепловая обработка повышает эластичность меди. Без такого прокаливания металл будет оставаться хрупким и, вместо того чтобы принимать нужную форму, может треснуть от ударов молотка.

Люди Гор объясняли все это по-своему. Они говорили, что металл рождается из огня, и огонь придает ему силы. А холод молотка может убить его.

Джонс вздохнул и отвернулся. Неожиданно вид маленьких конусообразных шатров поверг его в уныние. Первобытные, тесные, из зловонной кожи, размалеванной символами их суеверий. Джонс присел на корточки и через низкий, расположенный у самой земли вход, забрался в свой шатер. Когда он распрямился, голова почти доставала до места, где соединялись шесты. Джонс опустился на колени, решив лечь на кровать, но затем передумал. Тюфяк был набит жесткой травой и сосновым лапником. Пахнет чудесно, но разве это ложе для человека, назначение которого — вести всех людей к спасению?

Из прямоугольных корзин, сплетенных из ивовых прутьев, на него смотрели гремучие змеи. Настойчивые глаза, острые, как кристаллики обсидиана, следили за каждым его движением. Время от времени змеи стремительно выбрасывали гибкие раздвоенные язычки. Только Жрец Луны мог, не опасаясь, опускать руку в корзину, извлекая тварей из смертоносного клубка.

Для чего? Чтобы внушать благоговейный страх менее чем двум сотням дикарей — мужчинам, женщинам, детям, которые искренне верят, что флейты из человеческих костей гораздо лучше деревянных? Чтобы добиться повиновения от банды оказавшихся не у дел головорезов?

Джонс вытянулся на кровати, погрузившись в исходившие от нее запахи. Он решил отдаться одолевавшим его мыслям, позволив унести его, куда им вздумается.

Отряд кочевников будет разбит. Но как это решит его проблемы? Он ведь не намеревается провести остаток жизни, скрываясь в лесу; священник с большой дороги, который проповедует убеждения Танцующих-под-Луной и в то же время прячется от Каталлона и ему подобных?

Уж лучше он раздразнит змей, а затем сунет голову к ним в корзину.

Джонс представил, как эти твари на него набрасываются. Будет больно. Да, да, ужасно больно. Он будет стонать. Страх будет гнать его прочь. Но он примет свою смерть стойко. Ранки окрасятся в красно-черный цвет, глаза вылезут из орбит. Ядовитый зуб вонзится в один из них…

Вполне достойный конец. Смерть, отрицающая ту всемогущую силу, которая дала ему власть и над этими тварями.

Все еще погруженный в меланхолию, Джонс подобрался на коленях к выходу и вновь осмотрел лагерь. Сердито орал ребенок, блеяли козы; какая-то женщина звала свою дочь разжигать костер для приготовления пищи. Другая устанавливала большой кувшин, который по красоте не уступал фарфоровому, в специальный чехол, сплетенный из прутьев. Чехол предохранял кувшин от ударов и делал его более устойчивым.

На краю лагеря сидел мужчина, его проворные пальцы бегали по натянутой коже барабана. Тихие низкие звуки смешивались с шелестом листьев. Рядом с ним какой-то юноша плющил молотком конец длинной круглой медной заготовки. Просунув тонкий конец заготовки в отверстие стальной пластины, он протащил всю ее щипцами. Полученную тонкую длинную полоску он обернул себе вокруг запястья.

Этим и ограничиваются все их амбиции, отметил про себя Джонс. Дьяволы темны и невежественны. Все, как один. И как они могут помочь такому, как он, человеку в выполнении его предназначения?

Жгучие слезы наполнили глаза Джонса.

А затем он увидел все, в мельчайших подробностях.

Джонс захохотал. Радость вырывалась наружу разрывавшими легкие воплями, исступленной победной песнью.

Он остановился перевести дыхание, и на него снова обрушилась тишина лагеря, отфильтрованная кожаными стенами шатра. Дрожащий голос неуверенно выводил песню. Это был гимн Танцующих-под-Луной, молящий о защите от безумия.

С отеческой улыбкой на лице Джонс вышел из лагеря. Смеркалось. Далеко на востоке показался Лис, возвращавшийся со своими дозорными в лагерь. За спиной Лиса, примерно в часе быстрой ходьбы, заканчивалась долина и поднимались склоны плато. Джонс живо представлял полные ненависти глаза разведчиков Летучей Орды, стремительно приближавшихся к лагерю.

Выводившая песню женщина отвела взгляд. Джонс подошел к ней и схватил за плечо.

— Посмотри на меня. — Едва живая от страха, она повернулась и заставила себя посмотреть в глаза Джонса, который продолжал тихим голосом: — Я понимаю твой страх. Но ты не пытайся понять меня или то, что я делаю. Я недоступен твоему пониманию. Верь мне. Подчиняйся. И я приведу тебя в мир, о котором ты даже не мечтала. — Он говорил, пристально глядя в глаза женщине, пока та не задрожала. Веки ее трепетали. Когда Джонс спросил, верит ли она ему, женщина с трудом выдавила «да». Джонс отпустил ее, и она пошла, спотыкаясь и покачиваясь, словно одурманенная наркотиками.

Джонс закричал, давая выход своей радости:

— Все, кто слышат меня! Все! Отыщите Алтанара. Мне нужен мой шут. Приведите его. Сегодня вечером Алтанар будет забавлять нас всех.

Протянув вперед руки, Джонс медленно поворачивался, обращая свою проповедь ко всем сразу.

— Возрадуйтесь, люди мои, — сказал он собравшимся вокруг него. — Сегодня ночью мы начинаем наш поход к славе.

Глава 30

Лис покрепче вцепился в толстую ветку, на которой сидел, и потянулся в темноте. Земля под ним была не видна, но он знал, что она очень далеко.

Лис медленно и глубоко вздохнул, принюхиваясь к каждому дуновению ветерка, который мог рассказать ему о многом.

Из долины поднимался теплый воздух, принося с собой всю историю дневных событий. Лис вдыхал запах помятых ногами сосновых иголок, песчаную пыль, вздымаемую копытами, зловоние лошадиного помета и мочи. Но отчетливее всего он ощущал соленый горьковатый запах мужчин, идущих на опасное дело; напуганных, возбужденных мужчин. На охоте от них исходит похожий запах, хотя не такой едкий. Если, конечно, они не преследуют раненого степного медведя или тигра — тогда смертельный риск обостряет запах до предела.

Затем, словно в качестве извинения, донесся новый запах. Мягкий, какой-то неуместный, хрустяще чистый запах воздуха, прошедшего сквозь туман над водопадом. Но от этого запаха не было никакого толку, и Лис раздраженно потряс головой, чтобы избавиться от него.

Прошло немало времени, прежде чем сохранявшие полное молчание воины кочевников показались на краю плато. Последние донесения разведчиков раскрыли план их атаки. Две группы, человек по сорок каждая, вскоре после наступления темноты выступили к их лагерю, обходя его с флангов. У них не было ни луков, ни факелов — только мечи. Было ясно, что их главная задача — не позволить никому убежать.

Более сотни воинов они оставили для лобовой атаки на лагерь. Разведчики донесли, что основные силы кочевников движутся двумя цепями, друг от друга шагов на пятьдесят. И только во втором ряду воины идут с факелами.

Справа от Лиса коротко тявкнул койот. Несколько мгновений спустя слева отозвался олень.

Мысленно похвалив врагов за отличные имитации, Лис весь сосредоточился на происходящем внизу.

Это была самая хитрая засада из всех, что ему приходилось устраивать. Она должна быть безупречной. От этой мысли у него пересохло во рту. Для Жреца Луны все должно быть безупречным. Ничто и никогда так не пугало Лиса, как этот тощий израненный человек. Он заглядывал внутрь людей.

Миссионеры Церкви рассказывали о муках Преисподней. Джонс на себе испытал эти муки. Лис сам видел.

Джонс умер.

А его место занял Жрец Луны.

Лис вздрогнул.

Когда раздалось уханье совы, первая цепь кочевников проходила прямо под ним. Практически в абсолютной тишине они выравнивали свой строй. Гордясь собой, Лис улыбнулся. Когда он сам исследовал местность, то определил, что скорее всего именно здесь соберется отряд атакующих перед последним броском к лагерю Дьяволов.

Не имея возможности ни видеть, ни слышать врагов — дисциплинированные воины не проронили ни слова — Лис потянул носом воздух в надежде узнать что-нибудь еще.

Смазанное жиром оружие. Смазанная жиром кожа. Легкий запах воска — навощенная тетива луков. Еще какой-то запах. Острый. Знакомый. Абсолютно неуместный. Лис все еще пытался вспомнить, когда цепь кочевников снова выступила вперед. Движение началось с левого фланга, так что каждый воин был чуть позади от находившегося слева товарища, и отряд стал бесшумно просачиваться среди деревьев.

Небольшие костры освещали несколько шатров. В ямах для приготовления пищи догорали последние угли.

Лис потянулся, нащупав рукой веревку, которая протянулась от него до лагеря. Как только он дернул за нее, закричал ребенок. Продвигавшаяся вперед цепь остановилась. Лис представлял себе врага стремительным потоком, несущимся по высохшему устью ручья — вот он на мгновение задержался у преграды, но лишь за тем, чтобы с новой силой ринуться вперед.

Слева раздался пронзительный вопль — воин закричал, как пума. Крик подхватила вся цепь, и все разом бросились в атаку.

Первыми загорелись освещенные шатры — они рухнули, когда кочевники обрубили поддерживающие их веревки. Воины протыкали мечами их кожаные стены в поисках спящих жертв.

В ярком свете пожара Лис наблюдал за атакой. На него произвела впечатление ее методичность. Шансов на спасение не оставляли никому. Вслед за первой налетела вторая волна атакующих. Некоторые воины бросали факелы на поверженные шатры и принимались работать мечами. Почти что подсознательно Лис отметил, что неопознанный им запах стал еще сильней.

И только теперь атакующие стали замечать, что среди них появились раненные стрелами. И до них стало доходить, что из горящих шатров почему-то не доносятся крики агонии и ужаса, никто не выбегает оттуда на выставленные им навстречу мечи. Кричали лишь свои раненые воины.

Самые наблюдательные заметили, что стрелы летят сверху вниз. Обнаруженные воины Дьяволов с боевыми кличами продолжали поливать врагов с ветвей смертельным дождем.

Лис сбросил привязанную рядом с ним веревку и соскользнул на землю. Повсюду в лесу Люди Гор последовали его примеру. Они разбивались на пары, держась в темноте, в то время как их враги отчетливо вырисовывались на фоне горящих шатров. Осознав свою уязвимость, кочевники попытались укрыться в лесу.

Это было ошибкой — раздались крики тех, кто первым бросился отступать и нашел свою смерть.

Лис действовал в одиночку. Кого успеет, он убьет сам, здесь ему помогать не надо. Припадая к земле, он перебегал от одного дерева к другому. Первый попавшийся ему кочевник был совсем юн, по виду не старше шестнадцати. Из плеча у него торчала стрела. Казалось, расширившиеся от ужаса и боли глаза светились в темноте. Лис прижался к дереву, слился с ним. Когда парень оказался рядом, Дьявол взмахнул своим ма, направляя его по горизонтальной дуге. Прежде чем рухнуть на землю, обезглавленное тело пробежало еще два шага.

Ошеломленные, разрозненные кочевники уже хотели лишь прорваться к долине, где оставили лошадей, и бежать. Ослепленные заревом, они с трудом ориентировались в лесу, вся их отвага была сведена на нет неожиданной атакой. Многие просто удирали, спасая свою шкуру.

На их пути Лис собирал свой кровавый урожай. Он уже потерял счет упавших к его ногам, запоминая лишь тех, кто пытался оказать ему сопротивление. Бойня практически заканчивалась, когда он наткнулся сразу на троих воинов. Двое из них поддерживали идущего в центре, хотя Лис сразу заметил, что раненый не выпускал из рук оружия. Троица двигалась не суетясь, без паники.

Уверовав в собственную безопасность, они позабыли об осторожности. Чтобы одолеть их, надо было делать ставку на быстроту и неожиданность. С боевым кличем Лис выпрыгнул вперед.

Двое на флангах отскочили в стороны, оставив раненого одного, но тот чувствовал себя вполне уверенно. Отразив обрушившийся на него ма, он нанес ответный удар, и его меч со свистом рассек воздух там, откуда едва успел отскочить Лис, почувствовавший, что он попал в серьезную переделку. Перед ним были опытные, умелые воины, а не жалкие беглецы. Их уловка с «раненым» едва не сработала. Лис отпрянул, подумывая, не позволить ли троице убраться восвояси.

Но он уже не мог остановиться. Кровь закипала в нем, и хотя Лис видел, как враги обходят его по сторонам, до предела осложняя защиту, он целиком отдался обжигающему возбуждению настоящей схватки.

Он сказал:

— Я — Лис Одиннадцатый, охотник за людьми из племени Людей Гор.

Ему ответил кочевник в центре:

— Мы — Люди Длинного Неба. Мое имя — Бэн Синий. А это мои друзья — Хабаб Зеленый и Даликор Синий.

— Я запомню, — сказал Лис. — Ваши люди узнают от меня, что умерли вы достойно.

— Думаю, ты ошибаешься, — ответил Бэн. Он сделал ложный выпад, затем ударил мечом наотмашь. Лис легко отразил удар и тут же пнул ногой Даликора, который бросился на него одновременно с атакой Бэна. Развернувшись на другой ноге, Лис рубанул Даликора по шее и отскочил в сторону, вновь занимая оборонительную позицию, в то время как меч Хабаба, не причинив ему вреда, вонзился в дерево, прикрывавшее его бок. Обогнув ствол, Лис хладнокровно нанес Хабабу ответный удар.

В следующий момент Лис почувствовал, что ноги у него подкашиваются и он падает. Он так и не заметил, как Бэн бросил в него тяжелую металлическую флягу, толком не почувствовал, как она попала ему в висок. Он понимал лишь, что теряет ориентацию. Инстинктивно он присел, подняв перед собой ма. Дважды Бэн ударил изо всех сил, и оба раза Лису удалось отразить удар. Но при второй попытке меч, скользнув, вонзился в предплечье Лиса. Дойдя до кости, лезвие повернулось, срезая мясо, словно рыбье филе.

Лис уронил ма на землю и рухнул навзничь.

Следующий удар Бэн направил на его незащищенный живот. Лис слышал хриплое рычание врага, который вонзал меч, наваливаясь всем своим весом, вкладывая всю силу. Лис попытался закричать, но горло его, казалось, окаменело.

Не удержавшись на ногах, Бэн рухнул на Лиса, и тому показалось, что по телу прошелся огонь.

Но все же он был еще жив.

Бэн скатился с его тела. Лис попробовал пошевелиться. Он почувствовал, как кто-то похлопал его мечом по бедру. Затем перед глазами смутно вырисовалась фигура воина. Раздался голос:

— Не шевелись. Ты только сильнее разбередишь рану.

— Алтанар?

— Тише! Я убил этого кочевника вовсе не для того, чтобы дать тебе меня прикончить. Ты же знаешь, что со мной сделает Джонс, если узнает, что я просто дотронулся до оружия. — Алтанар опустился на колени, ощупывая края раны Лиса. Затем он согнул раненую ногу в колене, поднял ее. Лис непроизвольно застонал. Сердито зашипев, Алтанар сказал: — Потерпи немного. Я должен вытащить меч. Будет больно. Я слышал, что твои друзья, Собаки, умеют не подпускать к себе боль. Знаешь, как они это делают?

— Колдовство. Люди Гор принимают боль открыто. Ты оскорбляешь меня.

От раздавшего в ответ металлического смеха Алтанара по коже Лиса побежали мурашки.

— Я знаю, что такое боль. И оскорбление. Знаю.

Шок от боли при извлечении меча пронзил мозг Лиса ярчайшей вспышкой, прояснив его сознание до небывалого, пугающего предела. Несколько раз глубоко вздохнув, раненый смог заговорить:

— Почему ты искал меня?

Алтанар заговорил, как заправский лекарь:

— Крови много, но струей не бьет. Значит, вена не повреждена. И рука, похоже, в порядке. Тебя быстро поставят на ноги.

— Ты мне не ответил.

Алтанар раскачивался на пятках. В свете догоравшего пожарища его нахмуренные брови выглядели, как шрамы. Лис не обращал внимания на звуки схваток, вслушиваясь взадумчивый голос Алтанара.

— Я полагал, что сегодня выдастся удачный случай убить тебя. Но когда увидел, как этот парень собирается тебя прикончить, ничего не мог с собой поделать. — Алтанар снял с Лиса ремень и наложил его как жгут на раненую ногу. При этом он продолжал говорить: — Я знаю, что ты начал кое-что подозревать. Мы живем в пасти тигра. Вместе. Возможно, наступит время, когда мы поможем друг другу удержать ее открытой.

Лису показалось, что он буквально ощущает запах безумия Алтанара. Он сказал:

— Похоже, ты спас мне жизнь. Я спасу твою. Я не расскажу Жрецу Луны о нашем разговоре. Но если я обнаружу тебя за спиной, то убью. Держись так, чтобы я тебя всегда видел, и мы оба сможем служить тигру, держась подальше от его зубов. Ты меня понял?

— Отлично. — Алтанар взял ножны и стал приспосабливать их, как рычаг для затягивания жгута. Засмеявшись еще раз, он стал изо всех сил поворачивать ножны.

Глава 31

При свете умирающего костра Люди Гор в спешке покидали лагерь. Пока взрослые увязывали тюки, навьючивали лошадей и занимались с ранеными, дети бродили среди павших, собирая с них свою дань. Джонса удивляла та радость, с какой они приветствовали находку особенно искусно сделанного оружия. Украшения и необычная одежда вызывали меньше эмоций. Надо будет сказать Лису, чтобы он приставил к ним человека, решил он. В том мире, который он собирался создать, с молодежью надо будет работать особыми методами. Не дело, если какой-нибудь разъяренный раненый идиот поранит кого-то из них. Больше того, никто даже не узнает, что стащили маленькие негодники.

Обнаруживая еще живого кочевника, они звали на помощь старших. Осмотр таких раненых выполнялся старшими женщинами. Джонс приказал, чтобы тех, у кого был шанс выжить, относили к центру, связывали и хорошенько присматривали за ними. Если женщины решали, что человек не сможет поправиться, такого просто приканчивали.

Те женщины, которых приставили к этому занятию, постоянно жаловались. Даже сейчас, после того как Джонс уже давно отказался менять свое решение, одна из них появилась перед ним, пока он шел через развалины.

— Почему ты так поступил? Как мы отплатим за свои беды, если даже не можем заставить этих людей мучиться?

Джонс натянуто улыбнулся.

— Мы потеряли убитыми двоих. Шестеро ранены. Пятеро из них вскоре совсем поправятся. Больше сотни наших врагов мертво. Многие из тех, кто бежал, тоже умрут. Мы захватили больше семидесяти лошадей и большую добычу. Разве это не победа?

Старуха сплюнула.

— Победа. Поражение. Мы потеряли сыновей и мужей, или отцов. Наш обычай — пленники платят за все горе. Опасно менять старые обычаи.

— В следующий раз. Я обещаю. Эти пленники имеют для меня большую ценность. Обращайтесь с ними, как я сказал.

— Ты заставил наших женщин перевязывать раненых врагов. Кочевники подумают, что мы слабы.

Джонс наклонился к ней.

— Ты считаешь меня слабым?

Она быстро отскочила назад.

— Не я. — Она сделала неопределенный жест одной рукой, махнув куда-то через плечо, другой рукой подняла изображение Луны, висевшее на груди. — Другие. Я… Мы думали…

Джонс оставил ее бессвязно бормотать. Под грубым навесом из еловых веток, прикрывавшим раненых, он обнаружил Лиса. Тот лежал на спине между двумя другими воинами, пострадавшими так тяжело, что не могли двигаться. Запах свежесрезанной ели почти перекрывал осязаемый туман, слагавшийся из запахов растений, пота и тяжелого дыхания. Джонс посмотрел на соседей Лиса, потом, обращаясь к нему, произнес:

— Ты сможешь ехать на носилках?

— А что остается делать? — Воин приподнялся на локтях и скривился от боли. — Я слышал, что ты запретил женщинам развлекаться с пленными. Говорят, ты даже заставил их лечить.

Свалившись обратно на свое место, Лис выжидающе смотрел на него. Мускул на его челюсти начал подергиваться. Джонс позволил тишине сгуститься, потом ответил:

— Я сказал тебе: «Служи мне преданно и верно, и я отдам войско Каталлона под твою команду». — Лис быстро кивнул, но Джонс почувствовал его подозрительность. Бедный Лис не умеет лицемерить. — У нас нет сил, чтобы завоевывать по всем правилам, значит, мы должны захватить власть каким-то другим способом, — продолжал Джонс. — Ты и твои воины крепко насолили Каталлону этой ночью. Он будет вас уважать. Теперь мы пощадим тех, кого захватили. Он обрадуется, получив их назад живыми. Когда он узнает, что я хочу побеседовать с ним о мире, он удивится. Он пожелает увидеть нас.

Лис хрипло рассмеялся.

— Как только ты окажешься в его руках, он расправится с тобой, как с беспомощным теленком.

— Со мной? — Джонс резко выпрямился. Его лицо пылало, слова скрежетали, словно камни. — Еще не пришло мое время воссоединиться с моей Матерью, Луной. Я покину землю по ее зову. Ни одному человеку не дано определить это время. Я — Жрец Луны.

Лис пытался подняться на ноги, чтобы вымолить прощение. Вытянув раненую ногу, он полз вперед на локтях. Раненые, лежавшие рядом, тихо бормотали в ужасе перед яростью Джонса. Лис, неуклюже вывернув голову, чтобы взглянуть ему в лицо, пытался дотянуться до его руки.

— Я не подумал. Жрец Луны, я знаю. Ведь это я видел, как ты умер и вернулся. Я видел. Я верю.

Джонс сжал его руку.

— То, что ты думаешь обо мне, — хорошо. Я уже говорил тебе, что должен буду умереть. Однако не раньше, чем выполню свое предназначение здесь. Могущество приходит ко мне, сила, которую тебе не понять. А сейчас расскажи мне, что же с тобой произошло.

Лис взмахнул перевязанной рукой, указав на свою ногу.

— Один из них неплохо дрался, — произнес он сухо.

Небрежно усмехнувшись, Джонс сказал:

— По крайней мере, мы захватили пленников. Нам необходима информация. Нам повезло, среди них оказался сын мелкого вождя. Он называет себя Варналалом Красным. Он из племени Длинного Неба. Когда ты будешь готов к переходу?

— Как только сожгут мертвых.

— Хорошо. — Джонс отправился к погребальному костру. Он приказал воину, чтобы к нему привели пленника, способного держаться на лошади. Когда тот вернулся, ведя за собой лошадь со всадником, Джонс стоял перед пылающей горой.

— Это тот человек, которого я приказал привести?

От резкого вопроса воин выпрямился. Он быстро ответил:

— У него сломано плечо. И он ранен в ногу. Я привязал его к седлу, чтобы он не упал.

— Он проживет достаточно долго, чтобы попасть к Каталлону?

— Думаю, да. Если только его не настигнут звери.

Джонс прервал его.

— В таком случае пошлите двоих. Каталлон должен во что бы то ни стало получить мое послание. — Он взял поводья, подтянул лошадь поближе к себе и вцепился в колено пленника. Человек на лошади дернулся и вскрикнул. Потом посмотрел вниз на Джонса, тот сказал:

— Передай Каталлону и его военным вождям — их раненые здесь, они перевязаны, они нуждаются в помощи. В знак моей доброй воли я дарую жизнь всем пленникам. Скоро я пришлю Варналала в лагерь Каталлона, чтобы он все подготовил для переговоров. Передай ему. — Джонс помолчал, потом снова сжал колено, вырвав из пленника вопль боли. — Передай, что я достаточно воевал с ним. Я дам ему силу и славу, чтобы радовать свое сердце и жечь врагов. Я хочу быть ему другом.

Он отступил назад, отпустив человека и лошадь. Потом поднял руку и указал на восток, в свете костра эта поза выглядела величественно. Рев пламени звучал подтверждением его слов, в этом Джонс был уверен.

Пленник отвернулся от огня и уставился на Джонса, будто пытаясь отыскать во всем окружающем что-то рациональное. Потом издал какой-то глухой грудной звук и развернул лошадь здоровой рукой. Явно ожидая, когда стрела вонзится ему в спину и послышится жестокий смех его мучителей, он пригнулся к седлу и исчез в ночи.

Поджав губы, Джонс печально покачал головой.

— Пошлите еще двоих. Этот идиот скорее всего свалится с края плато. Проследите, чтобы остальные несли такие же послания. И быстро. Каталлон наверняка снаряжает еще один отряд. И нам уже не удастся заманить его в ловушку так легко.

Джонс наблюдал за тем, как Алтанар вьючит пару лошадей. Интересно, узнает ли кто-нибудь в Оле прежнего короля, подумал он.

Одетый в грязное тряпье, босой, в драной шерстяной шапке, которая была на несколько размеров больше, чем нужно, Алтанар суетился, как сумасшедший, пытаясь подчиняться командам и самого Джонса, и сгорбленного хромого старика — личного слуги Джонса. Любой приказ одного из них тотчас вызывал совершенно противоположный приказ другого. Ничто не делалось как надо. Или вовремя. Слуга поносил свою потрепанную жертву с нескрываемым удовольствием.

Когда весь немногочисленный багаж Джонса был надежно закреплен на лошадях, он махнул молодому воину, который стал в лагере главным до выздоровления Лиса. Серия свистков, больше похожих на птичьи трели, была сигналом к выступлению.

Варналал произвел на Джонса лучшее впечатление, чем тот ожидал. Молодой, расстроенный своим пленением, но не сломленный, он спокойно рассказывал о жизни у Каталлона.

— Нас там девять племен, — говорил он, — и еще люди из пяти или шести других. Мы — Люди Длинного Неба — самые сильные. За нашими землями нет ничего, только дом солнца и леса, где живут рабы.

— Рабы? Если они рабы, то они должны жить с кем-то, не так ли?

Варналал покачал головой.

— Там живут непойманные рабы.

Джонс улыбнулся.

— Человек не может быть рабом, пока он не принадлежит кому-то. Или она.

— Они принадлежат нам. Просто мы никогда не можем переловить всех.

— А, понимаю. Они ждут, пока вы придете, а потом сами сдаются вам?

— Нет. Они дерутся. Но не по правилам. Они живут в этих своих лесах, настоящим людям там трудно ездить верхом. Как… — Молодой воин посмотрел на Людей Гор, ехавших рядом, потом снова на Джонса. В его взгляде был заметен страх.

И вызов. Джонс почувствовал это. Этот человек настоящий подарок. Молодой. Сильный. Рожденный повелевать.

Это надо иметь в виду.

Влиятельные люди пригодятся в лагере Каталлона.

Джонс решил продолжить беседу насчет рабов.

— Ты говоришь о рабах так, будто они были частью вашего прошлого. Почему?

— Так и есть. — Зубы Варналала блеснули в короткой улыбке. — Мы покинули наши земли двенадцать лет назад. Я едва помню те места. Именно тогда Каталлон появился среди нас. В Летучей Орде тогда было всего три племени — мы, Степные, его собственное племя и Кузнецы, они жили севернее. Мы воевали четыре года. Потом пришла чума и многие умерли во всех трех племенах. Наш новый вождь говорил с Каталлоном, и они решили, что все племена вместе уйдут от чумы, чтобы найти себе новое место для жизни. Когда на нас нападали другие племена, мы сообща бились с ними. С тех пор мы идем к заходящему солнцу, к земле, которая, как говорят легенды, лежит у самого моря.

Джонс спросил:

— А как эта земля называется в ваших легендах?

— Каталлон говорил, что это земля меда и молока.

Ответ испугал Джонса. Он так резко натянул поводья, что лошадь под ним затанцевала. Варналал тоже остановился.

— Ты тоже слышал это название? — спросил он с выражением полнейшей невинности.

— Точно, — Джонс усмехнулся. — Я даже скажу, что видел океан и купался в нем.

— Правда? — Варналал даже не пытался скрыть своего потрясения. — Все мы, любой в Летучей Орде, мечтаем об этом. Он действительно соленый? Его воду можно пить? Правда, что его дальний берег невозможно увидеть? У нас говорят, что он, должно быть, похож на нашу страну, Длинное Небо, там человек весь день может скакать верхом, но его все еще будет видно. Так или нет?

— Ты сам все увидишь.

Помолчав, Варналал произнес:

— Человек вроде тебя не должен давать подобных обещаний. Такие вещи известны только нашей Матери, Луне.

— В таком случае они известны и мне. — Джонс произнес эти слова глубоким, звучным голосом, позволив им раскатиться в ночи. — Верь в меня. Если я скажу тебе, так и будет. Ты должен запомнить, все должны, что я — Жрец Луны. Я говорю тебе: я вижу, как ты пробуешь на вкус Великий океан. Услышь и поверь.

Еще долго Варналал смотрел широко открытыми глазами во тьму, поглотившую Джонса.

Голос, донесшийся с самой земли, привлек его внимание. Он посмотрел вниз и увидел лежавшего на носилках Лиса. Тот сказал:

— Сейчас ты спрашиваешь себя, тот ли это Жрец Луны, за которого он себя выдает. Я скажу да, но мои слова бесполезны для тебя. Он заставил нас поверить. Он заставит поверить и тебя.

— Может быть. А может быть, он просто сумасшедший.

— Подожди. И ты увидишь.

Варналал задумчиво сказал:

— В лагере Каталлона есть женщины, называющие себя целительницами. Они также называли себя Церковью. Наши Жрецы и Жрецы Луны обратили их в свою веру. У нас есть Люди Поющей Земли с далекого севера наших старых земель, они тоже умеют лечить людей. Они знают духов — тайны погоды и времен года, и еще многое другое. Все они будут в ярости, когда узнают, что этот человек называет себя Жрецом Луны и говорит, что обладает большим, чем они, могуществом. Они вызовут его на поединок.

Улыбка придала голосу Лиса выражение:

— Это будет интересно.

— Если Джонс будет побежден, Каталлон расправится с его последователями.

— Никто не сможет расправиться с нами. Жрец Луны — святой человек. Родной сын Луны.

— Ты не боишься?

— Конечно, нет. Никогда. Но я должен знать. А ты?

Варналал, силуэт которого был виден на фоне звезд, выпрямился в седле. Подбородок поднялся.

— Летучая Орда знает. Мы поклоняемся Луне, и у нас есть Каталлон. Мы идем, куда пожелаем, и мы завоевываем. Этот Джонс очень странный. Думаю, он сумасшедший. И, возможно, все, кто идет с ним, такие же сумасшедшие.

Смех Лиса был больше похож на шелест, словно ветерок всколыхнул омытые дождем листья.

— Все вожди сумасшедшие, Варналал. Но ты пойдешь за Жрецом Луны.

Глава 32

— Завтра ночью, — произнес Алтанар, и Лис вопросительно взглянул на него с кучи мехов, на которых отдыхал рядом со своим навесом. Алтанар указал на темнеющее небо и пояснил:

— Жрец Луны сказал, что нужно установить отношения с Каталлоном, и Варналал готовится отбыть завтра ночью.

— Ты зовешь его Жрец Луны, как и все мы. Вот уж никогда не думал, что увижу, как ты поверишь.

— О, я верю, — сказал Алтанар, криво улыбаясь. — Не уверен, что мы верим в одно и то же, но я верю.

— Ты готов поклясться жизнью, что он — Жрец Луны?

— Да.

Все еще недовольный, но так и не найдя способ снова подступиться к этому вопросу, Лис задумался. Он пошевелился, кряхтя, когда приходилось опираться на локоть раненой руки. Бедро вроде бы доставляло меньше неудобств.

— Ты извиваешься вокруг истины, словно змея в траве.

— Ты никогда не поверишь тому, кто не принадлежит твоему племени.

— Никогда. Жрецу Луны. И только.

— А что с людьми Каталлона? Он хочет, чтобы ты вел их.

— Это они должны поверить мне.

Алтанар перевел разговор на другую тему.

— Полагаю, что именно я буду стоять за твоей спиной. Для такого ветерана битв ты мало узнал об осторожности. Это напомнило еще кое о чем: будь внимателен, сравнивая кого-то со змеей. Что, если услышит Жрец Луны. Ты забыл о его любимцах?

Лис содрогнулся.

— Никто о них не забывает. — Он огляделся. Потом, поколебавшись, все же продолжил. — Это не змеи. Один из моих людей рассмотрел их. — Когда Алтанар уставился на него в молчаливом недоумении, Лис закричал:

— Лошадь! Помнишь, он приказал нам принести кролика, а потом свинью? А потом лошадь?

— А, животные. Конечно помню. Он не позволил змеям убить их?

— Ты что, не слушаешь? Я же говорю, это не змеи. Мы в горах знаем, на что похожа смерть от укуса гремучей змеи.

Нахмурившись, Алтанар присел рядом с Лисом. Однако тот остался сидеть рядом с углом навеса, чтобы никто не смог подойти незамеченным.

— С тех пор как мы оторвались от патрулей Каталлона, он все время бывает в том маленьком каньоне. Он не разрешает мне ходить туда. Что он делает?

— Кто знает? Он забрал кузнеца и его сына, и нашего лучшего мастера по дереву. Никто их больше не видел с тех пор, как мы оказались здесь. Жрец Луны и сам появляется только, чтобы поесть и потребовать еще дров. И воска. Пчелиного воска! Он всех нас доведет до могилы. Дровосеки шумят. И кузнец, когда стучит молотом.

— Варналал сказал, что он сошел с ума.

Оскалившись, Лис свирепо ответил:

— Я знаю. Варналалу бы лучше попридержать язык. Кто-нибудь может отрезать его и положить в карман.

В памяти Алтанара вспыхнул собственный разговор с Варналалом. Он слишком много говорил. Жрец Луны — сын Богини; он все знает. Но если это так, почему же он позволяет самому верному своему стороннику питать такие болезненные сомнения? Лис страдал от них, иногда даже не понимая самого себя. Разговаривая о Джонсе с другими, он спрашивал. Глядя на Жреца Луны, он восхищался.

— Что же, по-твоему, убило животных? — спросил Алтанар.

— Я их не видел. Оружие-молния?

— Не было шума. И где туши?

Взмахнув рукой, Лис сказал.

— Жрец Луны приказал бросить их в долину. Разве ты не слыхал потом волков?

Алтанар не мог услышать и понять всего того, что было очевидным для Людей Гор. Это раздражало его, потому он не обратил внимания на вопрос.

— Посмотрим, что мне удастся узнать. Возможно, от лошади что-то осталось.

Подтянув Алтанара поближе к себе, Лис прошептал:

— Люди говорят, что животные были разрезаны на кусочки. Даже лошадь.

Алтанар внезапно уставился на что-то, расположенное перед ним. Лис попытался повернуться, чтобы определить, что же это такое, но шкура, из которой была сделана задняя стена, закрывала ему обзор. Когда он повернулся обратно, Алтанар уже почти скрылся за деревьями. Лис устроился поудобнее, зная, что приближается Жрец Луны. Что ему надо?

Только через пять дней непрерывного пути Людям Гор и их новым союзникам, блюстителям, удалось вырваться за пределы той местности, на которую посылал свои патрули Каталлон. Постоянные засады, которые они каждую ночь оставляли за своей спиной, в конце концов убедили воинов Летучей Орды прекратить преследование. В результате всех этих событий в лагере царила атмосфера шаткого перемирия.

Но Джонс во время своих редких посещений буквально излучал уверенность. Сейчас, стоя перед Лисом, он прямо-таки сиял. На нем была мягкая замшевая куртка, практически ставшая его униформой. Она была сшита так, чтобы сниматься через голову; шнуровка на шее позволяла плотно стянуть ворот. На груди Джонса висел медальон кованого серебра, изображающий Луну. Вокруг головы была обмотана полоска ткани, раскрашенная так, чтобы изображать гремучую змею. Пара погремушек с хвоста змеи свисала на спину. При каждом движении Джонса они сухо трещали. Он заговорил:

— Завтра Варналал отправится домой, чтобы подготовить все для моей встречи с Каталлоном. Как только он привезет гарантии неприкосновенности, я еду.

Лис перебил его:

— Я поеду с тобой.

— Нет. Ты должен присмотреть…

— Я поеду с тобой, — снова повторил Лис, и Джонс недоверчиво посмотрел на него. Лис побледнел, его губы ярко выделялись на фоне побелевшего лица. Он продолжил: — Я один из тех, кто пытал тебя. Я не знал, кем ты был… Теперь я знаю. Как ты можешь отказать мне в возможности быть рядом, особенно в такие опасные времена?

— Я собираюсь уехать в течение семи дней. Ты сможешь к тому времени ехать верхом?

— Смогу, — ответил Лис, растирая левой рукой распухшую правую.

Джонс спокойно снял повязки с обеих ран. Невозмутимо наблюдая за Лисом, потыкал в каждую. Глаза Лиса вспыхнули, но на его лице ничего не отразилось, жаловаться он тоже не стал.

Когда Джонс закончил, Лис сказал:

— Возможно, ты веришь этому Каталлону, Жрец Луны, но не я. Варналал — хороший человек, и он не лжец, но он из Летучей Орды. Как мы узнаем, что Каталлон не лжет нам?

— А он солжет. Он сообщит, что можно спокойно приезжать на переговоры, но на самом деле он захочет убить нас.

Лис глупо моргнул, открыв рот. Когда он наконец подыскал подходящие слова, они вылетели напряженным, обиженным писком.

— Бесчестно просить меня идти на смерть, как овца под нож. Если ты прикажешь, я ворвусь в лагерь Летучей Орды и буду драться, пока меня не убьют. Но это совсем другое дело… — Он сплюнул. — Ты говоришь об обычной резне.

Джонс зашелся смехом. Когда приступ прошел, он нагнулся и похлопал Лиса по плечу. Его лицо застыло, став серьезным так же быстро, как прежде веселым. Щелочки глаз смотрели прямо на Лиса.

— Нас подвергнут испытанию. Мы не умрем. Не умрем, если ты будешь делать в точности то, что я тебе скажу. Слушай меня, и ты будешь жить.

— Всегда, Жрец Луны. И во всем. — Лис снова вспомнил тот проклятый разговор с Варналалом. Он отвернул свой предательский взгляд от проницательных глаз Жреца Луны.

Поднимаясь, Джонс произнес:

— Преданность никогда не забывается. Награда превзойдет все твои мечты. — Он распростер руки, будто пытаясь охватить весь лагерь. — Короли будут служить мне. Принцы будут драться за честь служить тебе. Их женщины будут просить твоей защиты. До тех пор, пока ты будешь слушаться меня.

Лис облизал губы. Снова повернулся к Жрецу Луны. Безопасно. То, что он чувствовал в глубине сердца, было красноречивей, чем любые слова.

Варналал вернулся в лагерь Людей Гор, принеся за собой яростную весеннюю бурю.

Лагерь был расположен на конце длинного, изогнутого озера, приютившегося в широкой низине. В тех местах, где тень закрывала солнечный свет, окрестные луга еще не освободились от остатков снега. Отправившись навстречу воину Летучей Орды, Джонс и Лис проехали мимо мальчишек, насыпавших в торбы зерно для лошадей. Животных держали внутри небольшого загона из кольев, чтобы до них не добрались хищники. Там было немного естественной пищи, но природа никогда не смогла бы прокормить такой табун на таком маленьком пространстве. Мешки с зерном уже почти опустели, и лошади начинали тощать.

Варналал ехал параллельно небольшому ручейку, вытекавшему из озера. Белый флаг, позволивший ему беспрепятственно миновать дозоры Людей Гор, был беспечно перекинут через круп лошади. Когда он приветственно улыбнулся, зубы сверкнули из-под тени широкополой шляпы белыми прямоугольниками.

Джонс остановился на сухом месте за пару шагов от болотца, дававшего начало ручью. Варналал быстро подъехал к ним, хоть его лошадь была явно измучена. Он приветствовал Джонса и Лиса так, будто вернулся к старым друзьям. Потом сказал:

— Каталлон шлет вам свое приветствие. Он намерен простить вам это нападение, так как вы тоже поклоняетесь Луне. Однако он требует компенсации за убитых.

В ответ Джонс спросил:

— Он знает о том, что с нашей стороны тоже были жертвы?

Варналал посмотрел в сторону.

— Не стоит поднимать этот вопрос. Мне пришлось сказать ему, что вы потеряли только шестерых. — Он сменил тему разговора. — Лис. Ты уже совсем поправился.

— Не совсем. Я…

— Болтовня потом. — Неудовольствие Джонса сквозило в каждом его слове. — Что еще он хотел передать мне?

— Что он желает пригласить вас к себе, и что он обрадован твоим предложением поставить свое могущество на службу Летучей Орде. Мне поручено провести всех вас к нему.

— Всех? — брови Джонса высоко поднялись.

Варналал энергично кивнул.

— Каталлон сказал, что он догадывается, насколько вы все голодны и измотаны. Поскольку вы предлагаете ему мир и поддержку, он хочет проявить гостеприимство. Пока вы будете обсуждать, как вам лучше сотрудничать, Летучая Орда примет ваших людей.

— Хорошо. — Джонс улыбнулся Лису. — Я говорил тебе, что Каталлон почтит нашу силу своим уважением, не так ли? Видишь, я был прав. — Он снова повернулся к Варналалу. — Ты устал. Твоя лошадь того и гляди упадет. Иди поешь и отдохни. Потом поговорим.

Доставив свое послание и получив на него столь положительный ответ, Варналал отдался во власть усталости. Глаза его закрылись, плечи обмякли.

— Я могу поговорить и сейчас, если вы хотите, — сказал он, явно надеясь, что это необязательно. Джонс отослал его, сделав Лису знак остаться.

Как только Варналал отъехал достаточно далеко и не мог ничего услышать, Джонс развернул свою лошадь, оказавшись с Лисом лицом к лицу. Он все еще улыбался, и от этого Лису стало не по себе.

Джонс произнес:

— Дураки. Оба. Варналал вернулся, чтобы убаюкать нас, словно младенцев в колыбели. Сплошные улыбки и идиотская невинность. «…Он предлагает вам свое гостеприимство». Каталлон — великодушный противник. Варналала я могу простить. Оскорбление Каталлона нет. Если бы ты был завоевателем и я бы предложил присоединиться к тебе, чтобы сделать тебя сильным, как никогда, разве не поинтересовался бы ты, как я собираюсь этого достичь? И почему Каталлон не дал мне ни малейшего намека на то, что за «компенсацию» он имеет в виду? Как мы можем разговаривать, если я не знаю его условий? И он ни разу не назвал меня Жрецом Луны. Ни разу!

Лис напряженно спросил:

— Мы нападем на него?

Джонс хрипло засмеялся.

— В своем роде. Мы вернемся вместе с Варналалом, как и договаривались. Но мы поставим свои условия. — Он ударил поводьями по шее лошади, одновременно пришпорив ее. От испуга животное метнулось вперед, и Джонс сумел снова подчинить его лишь через несколько шагов. Он галопом унесся к молодой поросли, скрывавшей его шатер, крикнув через плечо, что планы они обсудят с восходом солнца.

Лис внимательно наблюдал за этим примером неумелой езды, потом направился к своему навесу. Спешившись, он прохромал внутрь, присел и раздул угли в очаге. Когда вода в котелке закипела, он бросил в нее пригоршню высушенных кусочков мяса. Вскоре навес наполнился ароматом курятины и трав. Движения Лиса были скорее повторением давно ставших привычными действий, его мысли были явно далеко отсюда.

Собрав пальцем последние крошки со стенок кастрюли, он вылизал ее и направился к озеру, чтобы вымыть. Закончив, Лис окунул в воду лицо, сморщив нос от холода и от непонятной настойчивости Джонса в вопросах чистоты.

Завернувшись в меха, лежавшие рядом с навесом, он откинулся на спину. Вверху, прямо над головой, ослепительно яркий свет солнца дробился в сосновых ветвях, превращаясь в хаотический набор пятен и лучей. Такой теперь стала и его собственная жизнь, подумал Лис: все постоянно меняется, пропадает и снова появляется.

Планы внутри других планов. Каталлон. Джонс. Алтанар.

Возможно, даже Варналал. Все, что они делают, может на самом деле не иметь ничего общего с тем, чего они хотят.

Жрец Луны имеет право на хитрость. Может быть, даже на обман. Он строит свой мир, святой мир.

Но он не из их племени. Лис Одиннадцатый отвечает за этих Людей Гор. За их души и жизни. Жрец Луны может потребовать и то и другое, но будет ли он чувствовать дух племени?

Почему он стремится поклоняться ему, даже сомневаясь в нем?

Почему он, зная, что Джонс — Жрец Луны, надеется, что если Каталлон убьет их всех, то он проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как Джонс умрет первым?

Глава 33

Сквозь дым, поднимавшийся от костра Алтанара, Джонс наблюдал, как собирается отряд. Он сидел на пятках, держа над огнем насаженный на раздвоенную палочку кусок хлеба. Алтанар стоял неподалеку, озабоченный, боясь отвести взгляд от своего хозяина, который, впрочем, совершенно не обращал на него внимания.

Мысли Джонса сновали от одного вопроса к другому, словно мышь среди рассыпанного зерна. Непрерывные споры о приготовлениях к отъезду все еще звенели у него в ушах. В конце концов удалось убедить Лиса в том, что не стоит брать эскорт больше, чем из десяти человек. Каталлон хочет захватить весь их отряд. И силы у него будут соответствующие. Чтобы оказаться в Летучей Орде, придется применить смекалку, но уж никак не силу.

Джонс лениво погладил полотняные мешки, лежащие на груди под рубахой. Под тканью бугрились свернувшиеся в кольца мускулистые тела. Змеи уютно устроились; с одной стороны, их согревало тепло его тела, с другой — жар от костра. Каждая переваривала по птенцу, которых он скормил им пару дней назад. К тому моменту, как они доберутся до Каталлона, змеи снова проголодаются и станут агрессивными. Занятные создания. Такие прекрасные и отталкивающие. Такие невинные, такие смертоносные.

Джонс с отсутствующим видом откусил кусок хлеба. Змеи произведут впечатление на Каталлона. Однако это не будет иметь решающего значения. Джонс слегка повернулся влево, бросив взгляд на плетеную корзину, в которой лежал ящик с фарфоровым кувшином.

О значимости этого кувшина знали все. Лис четко дал понять: любой, кто причинит вред грузу, проживет достаточно долго, чтобы пожалеть об этом. В этом была доля иронии: люди знали, что их жизнь зависит от способности защитить груз, но они никогда не смогут понять, что же они защищали.

Печально то, что они никогда не смогут оценить всю красоту таких вещей, как этот кувшин. Как женщине удалось подобрать его, а потом не дать ему разбиться, было выше понимания Джонса. Очень тонкая работа, стенки не толще четверти дюйма и выполнены с почта механической точностью. Он сравнил кувшин со своей ступней и решил, что тот около восемнадцати дюймов в диаметре и двадцать два высотой.

Как не прекрасен был фарфор, но остальным снаряжением Джонс гордился еще больше. Все было придумано им самим. Глядя на танцующие языки пламени, он бессознательно выпятил нижнюю губу. Кузнец и мастер по дереву, которые, собственно, и сделали всю работу, знали, что им грозит за одно лишь упоминание виденного. Неважно, главное то, что они помнили. В свое время им захочется рассказать. Так было всегда. Маленькие, слабые людишки никогда не смогут нанести сильному последний удар. Но его всегда предает трещина в доспехах.

Терпение, остановил он себя. Вспомни змей. Наноси удар только когда это необходимо, бей насмерть.

Первые прямые лучи солнца превратили дым перед лицом Джонса в пылающий туман. Почти скрытая за ним, к Джонсу приблизилась чья-то фигура. По хромоте он узнал Лиса. Джонс протянул левую руку вверх и назад. Подскочивший Алтанар вложил в нее кружку с горячим травяным чаем. Джонс приветствовал Лиса, протянув ему чашку горячего чая.

— Хочешь выпить?

Лис покачал головой.

— Лагерь поднялся, Жрец Луны.

— Вьючные лошади готовы?

— Все идет по плану.

Джонс склонил голову набок, глядя на Лиса, словно птица, разглядывающая лист.

— Ты произнес «план», как будто он тебе не нравится. Объясни.

— Я не говорил этого. — Взгляд Лиса, казалось, не мог оторваться от того места, где под вздувшейся одеждой скрывались мешки со змеями.

— Не ври, — сказал Джонс. — В этом нет необходимости, и это оскорбительно. В чем дело?

Решимость на лице Лиса переборола неохоту.

— Наши люди запугали патрули Каталлона чуть ли не до потери сознания. Варналал зол. Он говорит больше, чем стоило бы. Воины кочевников заявляют, что они больны. Лошади вдруг все «захромали». Мы можем нападать на Каталлона до тех пор, пока он сам не придет к нам с миром. Зачем нам вообще ехать к нему? Ты подвергаешь себя опасности.

Джонс вздохнул.

— Ты не понимаешь, ведь так? Каталлон должен думать, что я его покорный слуга. Он должен полностью доверять мне. И тебе. Как еще мы можем победить его? Мне не нужен его шатер; мне нужна верность и вера всех его людей. Если я уничтожу Каталлона, я стану простым узурпатором. Я должен сделать так, чтобы его люди сами уничтожили его и возвели меня на его место. И ты должен мне в этом помочь.

— Как пожелаешь, Жрец Луны. Мы верим.

— Я знаю. Иди и готовь всех к отправлению.

Джонс снова присел перед огнем и зажарил еще один ломоть хлеба. Усмехнулся, наблюдая, как грубый хлеб приобретает приятный коричневый оттенок. Право, Лис — очень занятный тип. Рано или поздно, как только он почувствует вкус настоящей власти, он начнет считать мечи. И строить планы. С этим придется смириться. А пока надо его использовать. В конце концов именно для этого все они и предназначены.

Джонс прикрикнул на Алтанара:

— Забирайся на свою лошадь. И приведи мне мою. Ты что, опять заснул?

— Нет, Жрец Луны! Ни за что. Смотри, я уже бегу. — Удивительно, подумал Джонс, даже голос изменился. Вместо высокомерия — подобострастие, каждое слово — мольба. Этот звук действовал Джонсу на нервы, он схватил головню и швырнул ее в Алтанара. Тот взвыл, хоть палка и пролетела в добрых десяти футах от него.

* * *

Они двигались на восток, медленно спускаясь с высот. Шел уже третий день. Лис как раз говорил, что пора устроить привал, когда вернулся дозорный с сообщением о ловушке Каталлона.

Это был молодой, но уже покрытый шрамами воин. Его глаза были так широко раскрыты, что зрачки, казалось, плавали в глубине белков. На лице его отражалась смесь усталости, гордости и ожидания битвы.

— Много людей, обычная засада из двух отрядов. Сайг Двадцатый наблюдал за ними. Три сотни воинов скрыты за каменистой грядой, идущей вдоль дороги. Илк Десятый сказал, что отряд, который перекроет дорогу, состоит из ста пятидесяти воинов. Сам я осмотрел местность к северу от дороги, там нас поджидают еще полсотни человек.

Лис напрягся.

— В точности то место. План.

Молодой воин помрачнел. Его проверяли, и озабоченность сменила предыдущий энтузиазм.

— Они находятся там, где вы и ожидали; по эту сторону последней цепи холмов, отделяющей нас от долины, где стоит лагерь Летучей Орды. Засада находится примерно в дне медленной езды от лагеря; при нашей скорости мы встретимся с заградительным отрядом через полдня. Кочевники скоро увидят наш отряд с высоты. Когда мы столкнемся с ними, ударный отряд бросится на нас из-за гряды. Часть из них явно должна зайти сзади, чтобы перекрыть нам дорогу к отступлению. Отряд на севере должен перекрыть нам путь в том направлении.

— Хорошо. — Лис повернулся к Джонсу. — Все, как ожидалось, Жрец Луны. Каталлон думает, что поймал нас. Снова. — Его губы скривились в гордой улыбке.

Скрюченные, напряженные пальцы Джонса смяли вожжи, свернули их кольцами, а потом выпустили. Разведчик все припишет предвидению Лиса. Конечно, Лис ожидал этой засады Каталлона, где она будет, как она будет организована и все остальное. Он и Каталлон — одного поля ягоды: недалекие убийцы. Тактики. Детские игрушки. Он закричал на воина:

— Как мы узнаем, не видели ли они тебя, не выследили ли досюда? И почему ты не вымылся?

Лис ответил за него:

— Он сейчас вымоется, Жрец Луны. Он хотел сообщить нам новости как можно скорее.

На лице молодого воина появилась мольба.

— Мы никогда не приведем врага к своему лагерю. Мы скорее умрем. Так или иначе, воины Летучей Орды — простые солдаты. Они, в отличие от нас, не знают, как жить в лесах.

Джонс слегка смягчился, но не смог удержаться от укола.

— Надеюсь, они не так хороши, как люди Собаки. Особенно Гэн Мондэрк и его друг по имени Клас на Бейл.

Лис рядом с ним вздрогнул, словно от боли, его лицо застало безжизненной маской.

— Я еще встречусь с этой парочкой. Они умрут.

Ярость его ответа остановила Джонса. Он попытался разрядить ситуацию.

— Я знаю, Лис, я знаю. Единственное, о чем я попрошу: сохрани для меня эту ведьму из Церкви, Сайлу. Она задолжала мне развлечение.

Разведчик уже готов был сбежать. Улыбаясь, Джонс сказал ему:

— Лис выбрал тебя разведчиком за твои способности и храбрость. Но все же я беспокоюсь о своих последователях. Разве не нарушу я свои обязанности, если не стану задавать тебе такие вопросы.

Тот буквально расцвел.

— Понимаю, Жрец Луны. Клянусь жизнью, воины Летучей Орды даже не подозревали, что мы наблюдаем за ними. Четверо все еще в засаде.

— Ты все сделал правильно. Теперь иди.

По взмаху руки Лиса воин развернулся и унесся галопом вдаль. Джонс недовольно сморщился, когда они проехали через облако пыли, поднятое его лошадью. Однако его спутник не обратил на густую завесу ни малейшего внимания. Джонс вздохнул, удивляясь, как могло племя выжить, ничуть не беспокоясь о чистом белье, да и моясь от случая к случаю. Они принимали военных целительниц, посылаемых иногда Церковью, но решительно отвергали обычных целительниц, лечивших болезни. У Людей Гор имелся свой, жестокий обычай. Старухи, занимавшиеся больными, делали это принудительно. Это были вдовы, без особых навыков и уже вышедшие из детородного возраста, и с точки зрения племени они не только не имели ценности, но были совершенно бесполезны. Будет больной жить или умрет, будет сиделка жить или тоже умрет — все это решалось в домах болезни, расположенных далеко за пределами укрепленных деревень Людей Гор. Когда человек заболевал, семья отправляла его к старухам в дом болезни, пела песнь смерти и горевала, на этом все кончалось. Если кто-то выживал, устраивался праздник. Потом жизнь снова шла своим чередом.

Теперь гимны Луне сменили старые песни. Их сочинил Джонс. В бытность священником он немного познакомился с теорией музыки и был приятно удивлен, обнаружив в Людях Гор некоторую склонность к гармонии. Ему было по-настоящему жаль, что не хватило времени написать хорошую песню о жертвах сражения с Летучей Ордой. Он решил вспомнить их всех во время следующей кремации. Все племя возвысит голос, чтобы ускорить их путь в Дальние Земли.

Джонс снова громко рассмеялся. Поглощенный своими мыслями, он не заметил косой взгляд Лиса. Если бы заметил, то объяснил бы с радостью, что сочиняем новые гимны, прославляющие собственное могущество. Глянув через плечо, Джонс увидел человека, присматривающего за его вьючными лошадьми.

Как весело будет посмотреть на них, когда они поймут, с чем имеют дело.

Лис произнес:

— Жрец Луны, я вижу, у тебя много мыслей на уме, но я должен спросить: ты доволен нашим планом? Не хочешь ли ты изменить его?

— Нет. План превосходен. Никаких изменений. — Вопрос разрушил хорошее настроение Джонса. Лис уехал, не сказав больше ни слова.

Длинные черные тени протянулись от гор на западе. Колонна продолжала идти прочь от заходящего солнца, молча ощущая, как его тепло перестает согревать спины. На севере сгущающиеся сумерки разорвал вой волчьей стаи. Другая стая эхом отозвалась на юге.

Лис приказал остановиться и наблюдал за установкой лагеря, разъезжая между шатрами и выкрикивая приказы. Начали бить малые барабаны, вскоре к ним присоединились звуки, издаваемые металлическими струнами арф, и пение флейт. Загорелись костры. Запах приготовляемой еды заполнил еще не достроенные жилища.

Некоторое время Джонс наблюдал, как его слуга и Алтанар устанавливают его собственный шатер. Устав от этого зрелища, он решил проехаться через лагерь в одиночку. Подошел дозорный, доложивший о засаде. Когда Джонс остановился, он сказал:

— Лис просил передать, что кочевники поставили дозорных. На утесе к северу, на следующем гребне к западу и на обрыве дальше к югу. В каждом месте по пять человек. Те, в засаде, спят на своих местах.

Не отвечая, Джонс поехал дальше. Все идет, как и должно. Воины, отрываясь от своих занятий, поднимали на него глаза, когда он проезжал мимо. Они кивали; многие улыбались. Дети махали ему. Джонс заметил, как пристально матери наблюдают за ним, какой у них нахохленный вид.

Женщины.

Его разум горел, растревоженный ревом пламени у кузнеца.

Женщины. Беспомощные. Собственность. Смотрят. Они кладут свои грязные руки на головы своих бесполезных ублюдков и наблюдают за ним. Дикие, предупреждающие глаза, которые смотрят со всех сторон, смотрят на него.

Пытаются заглянуть в него. В душу Жреца Луны.

Как Сайла. Хотят коснуться его мозга, хотят завладеть каждой его мыслью, каждым секретом. Она сделала это. Ведьма. Проклятая ведьма.

Ярость забурлила в нем.

Женщины. Он подвергает их детей опасности. Они наблюдают.

Ярость пропала.

Жрец Луны узнал страх.

Глава 34

Джонс задрожал во тьме. Он повернулся, чтобы найти положение поудобнее, и, хотя он был уверен, что двигался совершенно беззвучно, один из людей Лиса обернулся к нему. В холодном свете неполной Луны он увидел, как тот поднял палец к разрисованному лицу, призывая к тишине.

К покрывшейся плотью дыре в черепе Джонса прихлынуло тепло. Какое-то отродье будет ему указывать. Этот мальчишка — глупец. Джонс даже сам не слышал, как пошевелился; разве его мог услышать кто-то другой? Это высокомерие, фальшивая…

Плеча Джонса коснулась рука. Крик, скрывавшийся у него в глотке с того самого момента, как они выехали из лагеря, попытался снова вырваться на свободу. Он смог сдержать его, только зажав рот предплечьем.

Лис крепче взялся за его плечо и осторожно потянул, показывая Джонсу, что тот должен следовать за ним. Сдвинув мешки со змеями на спину, Джонс, последовав примеру Лиса, опустился на живот. Твари явно заметили смену ситуации. Джонс почувствовал, как они завозились, одна даже лениво приглушенно затрещала.

Дюйм за дюймом продвигаясь вперед, Лис и Джонс ползли между деревьями, пока перед ними не открылся лагерь дозорных из Летучей Орды. Как и сообщил разведчик, их было пять человек. Трое спали, двое наблюдали за кострами в лагере Дьяволов, расположившемся на юго-западе. Один из спящих тихо похрапывал. Джонс прикинул, что от него до тройки примерно две длины его тела, а до остальных двоих еще раза в два больше. Те, что не спали, переговаривались между собой. Между ними и остальными тремя тускло светились угли костра.

Вдали послышалось уханье филина, раскатившееся по его охотничьим владениям. Двое воинов Лиса поднялись за спинами болтающих кочевников, они были словно кошки на охоте, бесшумные, внезапные. Два меча ударили одновременно. Одуряющая волна чистейшего экстаза чуть не поглотила Джонса, когда клинки, словно серебряные лепестки, прошелестели в лунном свете. Головы отделились от тел и с шумом упали в заросли кустарника. Потом, будто подумав сначала, из шей ударили струи крови. Только сейчас тела начали падать.

Еще одна группа воинов появилась рядом со спящими. Клинки снова взлетели в лунном свете, нанося колющие удары.

Тут же нападавшие снова исчезли, растворившись в темноте.

Джонс смотрел на мертвые тела, поражаясь ужасной разнице между царившим только что теплом человеческой дружбы и холодной неподвижностью. Лис произнес:

— Путь открыт, Жрец Луны. — Слова были мягкими. Звук, которыйиздают хищники. Лис в своей стихии.

Джонс еще раз содрогнулся, обругав про себя холод. Он снова вспомнил глаза женщин.

Лис показал во тьму.

— Летучая Орда кое-чему научилась. Сегодня никаких костров. — Он указал подбородком на лагерь дозорных. — Эти глупцы не научились. Но там, на гребне, и в долине их друзья ждут, когда мои люди утром въедут в их ловушку.

Сглотнув, Джонс сказал:

— Принесите тела.

Лис спросил:

— Какие тела? Никто из наших…

— Людей Летучей Орды. Посадите их на лошадей.

Джонс мог явственно слышать недоверие Лиса. Когда тот ответил, оно сменилось покорностью.

— Придется задержаться. Мы должны обмотать копыта их лошадей, как мы сделали с нашими.

— Тогда поторопитесь.

Несмотря на задержку, их небольшой отряд неплохо продвинулся за остаток ночи. Когда над горами на востоке загорелись первые лучи солнца, Лис дал сигнал остановиться. Долина перед ними расступалась, открывая глазу панораму лагеря Каталлона.

От костров поднимался дым. Люди бродили между нагромождением рассыпанных в беспорядке шатров и палаток. Стада скота и табуны лошадей встречали новый день мычанием и ржанием, катаясь в грязи. Пели петухи. Цыплята пищали. Какое-то движение привлекло внимание Джонса. Приглядевшись, он увидел койота, уносящего добычу подальше от палаток. За вором оставался след из вьющихся в воздухе перьев. Еще долго после того, как он исчез из виду, оставшиеся в живых куры продолжали истерично кудахтать.

Джонс приказал:

— Поднимите белый флаг. Мы будем въезжать медленно. — Поднялся длинный шест с прямоугольной белой тряпкой на конце. Когда Джонс снова повернулся лицом к ближайшему лагерю кочевников, несколько человек уже смотрели в их сторону. Когда отряд двинулся, люди начали разбегаться. Через несколько секунд их встревоженные крики донеслись до всадников. Вскоре послышались звуки рогов и барабанов, созывающих всю Летучую Орду. Всадники за спиной Джонса, ехавшие по двое, ближе придвинулись друг к другу. Он оглянулся назад, и сердце защемило от выражения решимости на их лицах. По крайней мере, двое буквально светились, с радостью ожидая жизни или смерти.

Джонс запомнил их лица.

Лис сказал:

— Большой шатер, за которым стоит шесть фургонов, принадлежит Каталлону. Сейчас он кажется черным, но, когда солнце станет поярче, ты увидишь, что на самом деле он красный. Говорят, что он покрашен кровью. Фургоны предназначены для его жен и детей. Он никогда не спит с одной и той же женщиной две ночи подряд.

Все это были старые сплетни. Джонс понимал, что Лис разговаривает, чтобы успокоить нервы. Поэтому он позволил ему продолжать. Особенно интересной была та часть, где рассказывалось о приготовлениях ко сну. Кто-то может подумать, что это имеет отношение к гармонии дома. Но Джонс был абсолютно уверен, что они отражали состояние власти и агрессивности в лагере. Эта мысль помогла ему сохранить спокойствие при виде того, как все больше воинов Летучей Орды направлялось в их сторону. Сначала они просто шумели. Потом один испустил боевой крик. Через мгновение утренний воздух заполнился пронзительными воплями.

Лис начал выкрикивать приказы своим людям. Те образовали плотное кольцо, заключив в него Джонса, вьючных лошадей и тела убитых воинов. Белый флаг реял высоко в воздухе.

Наибольший интерес вызывал Джонс. В тюрбане и с большим диском, символом принадлежности культу Луны, поднятым высоко над головой, он выглядел экзотично. Поднявшись в стременах, он медленно повернулся, демонстрируя диск всем окружающим. Он пытался заглянуть в глаза как можно большему количеству воинов, взгляд его был вызывающим и высокомерным. Там, куда он смотрел, наступала тишина, стоявшая, пока он не отводил взгляд. Потом послышался низкий шум сбитой с толку толпы.

Народу все прибывало.

Во главе небольшой группы всадников подъехал мужчина с разлетающимися по ветру серебряными волосами, он был верхом на белом коне. На груди его висел лунный диск добрых десяти дюймов в диаметре. На всадниках, следовавших за ним, тоже были диски, но поменьше. К удивлению Джонса, на лбах у лошадей висели такие же. Толпа расступилась перед вновь прибывшими, как расступается вода перед лодкой.

Джонс посмотрел на предводителя. Это был худощавый пожилой человек. Ветер и солнце покрыли его лицо сеткой морщин. Одет он был в одежды темно-голубого цвета. Поверх них был накинут плащ из шкур, мягкий, словно пена, он ниспадал от украшенной драгоценными камнями застежки на шее, покрывая плечи мужчины и круп его лошади. Он въехал в круг, образованный воинами Дьяволов, и остановил свою лошадь в тот момент, когда она, казалось, уже готова была столкнуться с лошадью Джонса.

Всадник произнес:

— Я Жрец Танцующих-под-Луной в Летучей Орде. Вы те, кто убил их, те, кто убил наших людей.

Джонс молчал.

Жрец сплюнул.

— Вы убили наших людей, а теперь пришли к нам и принесли с собой их тела? Вы хотите скрыться за белым флагом?

Джонс снова отказался отвечать. Жрец залился краской, он возвысил голос:

— Вы сгорите вместе с ними!

Толпа, окружавшая кольцо воинов вокруг Джонса, взорвалась криками одобрения. Всей воли Джонса едва хватило, чтобы спокойно смотреть в глаза окружившим их людям, но в этом была его единственная надежда на спасение. Лис отдавал команды своим людям.

Жрец поднял свою длинную руку, указал на Джонса, потом круговым движением обвел весь отряд. Другой рукой он начертил круг у себя над головой.

Толпа взвыла. Блеснули обнаженные мечи.

По лицу Джонса катился пот. Все еще стоя в стременах, он теперь не осмеливался сесть, однако его колени слабели с каждым ударом сердца. Сейчас он уже с трудом сдерживал дрожь. Воин за его спиной начал молиться. Жрецу Луны.

Джонс взмахнул диском, зажатым в протянутой руке. Тень улыбки, скользнувшая по суровому лицу другого Жреца, источала презрение и триумф.

Перекрывая гомон, над толпой разнесся звук рога, требуя внимания. Все притихли, повернувшись в сторону его источника. Джонсу достаточно было взглянуть на приближающегося человека, чтобы понять — это сам Каталлон. Даже если бы он и не понял этого с самого начала, поведение толпы не оставляло сомнения; там, где люди расступились, пропуская Жреца, они собирались вокруг Каталлона, двигаясь вместе с ним. Только четверка всадников, расчищавших дорогу, позволяла ему свободно ехать.

На Каталлоне была алая куртка и желтые штаны, на голове он носил высокую шерстяную шляпу с широкими загнутыми полями. На какое-то безумное мгновение Джонсу вспомнился рисунок мексиканского вакеро из старой детской книжки по истории. Но стоило ему приглядеться к лицу Каталлона, как наваждение рассеялось. Там была мрачная ярость, однако к этому Джонс был готов. Кроме того, в нем было странное обаяние.

Джонс опустился в седло. Инстинкт подсказывал ему, что с таким почетом могут встречать только Каталлона.

Всадники раздвинули толпу, освободив для Каталлона место рядом со Жрецом.

Джонс прочистил горло. Затем произнес:

— Я приветствую Каталлона. Я предлагаю ему объединить наши силы.

— Ты знаешь меня?

— Я не знаю тебя в лицо. Но я чувствую. Ты — Каталлон.

— А если я скажу, что я — Вождь Войны, пришедший, чтобы поддержать Виппарда в его решении разорвать вас на куски?

— Я бы назвал это ложью.

По толпе прокатился вздох. Краем глаза Джонс заметил, как снова поднялись мечи.

Каталлон произнес:

— Ты не храбр, ты глуп. Ты привез с собой тела моих воинов на их собственных лошадях. Наших лошадях. Ты должен знать, что сейчас мои воины избивают твоих людей. Ты хочешь купить свободу себе и этой кучке убийц? Думаешь, я возьму такого труса в плен?

Подбородок Лиса поднялся. Глаза сверкнули.

Джонс произнес:

— Никакой бойни не будет, Каталлон. Еще до рассвета мои воины разогнали ваших лошадей. Остальные наши люди уже давно отступили обратно в горы. Никто не войдет в ловушку. Сейчас твои воины идут назад в свой лагерь. Некоторым наверняка удастся поймать лошадей. Они должны появиться довольно скоро.

Лицо Каталлона потемнело.

— Лживый Жрец, сегодня ты умрешь. И если ты лжешь мне, то твоя смерть будет весьма мучительной.

— Я не умру. Я не умру сегодня, как не умру и в любой другой день, определенный человеком. Еще не время. Хоть я всего лишь человек, но мое время вернуться к Матери еще не пришло.

— Ты в этом уверен, не так ли? — Каталлон ухмыльнулся. — Посмотрим.

Жрец, которого звали Виппард, наклонился вперед.

— Может, твоя Мать и не хочет, чтобы ты вернулся домой, глупец, но мы все же пошлем тебя к ней сегодня ночью, когда Мать всех нас явит нам свой лик. Обещаю, ты будешь молить обеих матерей отпустить тебя домой, где бы он ни находился.

Не обращая внимания на Виппарда, Джонс заговорил с Каталлоном.

— Я бы не пришел к столь могучему владыке, как Каталлон, с таким ничтожным предложением, как моя личная помощь. И возможности бежать от тебя я тоже не ищу. Мы ищем мира и единства с Летучей Ордой. — Он остановился, медленно отвернувшись от Каталлона, чтобы оглядеть толпу. Потом, возвысив голос, произнес: — Я пришел к Каталлону, чтобы предложить ему мощь Луны. Я делаю это потому, что так приказала мне моя Мать, Луна. Она послала меня.

— Нечестивец! — Виппард пришпорил свою лошадь, бросив ее вперед. Ухватив его поводья, Каталлон едва не был вырван из седла. Один из всадников загородил Джонса своей лошадью от Виппарда. Порядок быстро восстановился, Каталлон отбросил шляпу, и она повисла у него за спиной, держась на ремешке. Тревожный шум толпы никак не отразился на его поведении.

— Твои воины опозорили самых лучших из наших воинов, — произнес он. — Ты предвидел все наши ловушки. Теперь ты говоришь о силе Луны. Если ты сможешь показать мне, что ты имеешь в виду, если ты сможешь поделиться этой силой с моим Вождем Войны и его генералами, то я, возможно, оставлю тебя в живых. Но если ты еще раз скажешь, что являешься сыном Луны, я не берусь сказать точно, что сделают с тобой наши Жрецы.

— Я разделю с Каталлоном все, что имею. Но я не отрекусь от своего наследства. Если этот Виппард думает, что значит для моей Матери больше, чем я, позволь ему бросить ей вызов. Сегодня, когда она явится нам во всем величии своей красоты, проверь нас. Посмотри, сможет ли он или его Жрецы превзойти могущество, данное мне.

— Состязание. Между Жрецами? — Каталлон расхохотался. — Кто может отказаться от такого? — Толпа засмеялась вместе с ним. Каталлон закричал: — Приготовьте погребальный костер для наших воинов. Относитесь к ним, как настоящим людям, достойным меча. Сегодня ночью этот хвастливый Жрец будет состязаться с нашим Виппардом. Все вы будете им судьями. Если этот чужеземец не покажет нам того, что обещает, — он поднял большой и указательный пальцы, сомкнув их в кольце, — он продолжит развлекать нас. И все, кто пришел с ним, последуют за ним. — Он опустился в свое седло и обернулся к Джонсу. — Кто бы ты ни был, следуй за мной. Как тебя звать?

Джонс видел в нем ум и обаяние. И еще легчайший проблеск нерешительности, искорку страха, испытываемого человеком, который не знает точно, с чем же он столкнулся.

— Жрец Луны, — произнес Джонс. — Я — Жрец Луны.

Глава 35

Лис злобно смотрел на толпу, окружившую Людей Гор. Его люди сидели кружком, в центре которого горел небольшой костер из сушеных коровьих лепешек. Каждый из сидящих следил за тем, что делалось за спиной у товарища напротив. Все делали вид, что не замечают время от времени звучащие оскорбления и враждебные взгляды.

Лишь раз они нарушили подобное относительно безопасное расположение, проверяя вьючных лошадей с поклажей Джонса. Все животные были привязаны к частоколу и, кроме того, на всякий случай стреножены.

Лис обратился к своим людям:

— Если эти отбросы из Летучей Орды относятся к нам, как к «настоящим людям, достойным меча», то как же они относятся к ненастоящим?

— Если Жрец Луны не использует какое-нибудь очень сильное волшебство, то скоро мы все об этом узнаем, — беззаботно ответил один из них. Точно так же он мог говорить о погоде.

Лис хмыкнул:

— Лучше бы Жрец Луны не заставлял нас смывать раскраску смерти. Я не должен идти к Матери-Луне с чистым лицом. И моя рука все еще не окрепла после раны. Если они придут за нами, то толпа окажется справа от меня.

— Сколько, ты думаешь, мы протянем?

— Во всяком случае, не так долго, как если бы они взяли нас живыми.

Один из воинов спросил:

— Сколько еще осталось до рассвета?

Другой ответил ему:

— Ты хотел спросить не о рассвете. Ты, наверное, имел в виду восход Луны. Ты боишься, что Жрец Луны проиграет.

Первый воин опустил голову, бесцельно ковыряясь в грязи. Тот, чья вера была крепче, наградил его презрительным фырканьем и повернулся к Лису.

— Жрец Луны рассказывал тебе о новой силе, дарованной ему Матерью? О том, как именно он побьет этого Жреца из Орды?

— Он никогда никому не рассказывал, как ему удается управлять змеями, не так ли? Мне он позволил наблюдать за собой лишь потому, что ему нужен был свидетель. Но когда придет время, он всем покажет.

— Надеюсь, — прошептал человек, сидевший рядом с ним.

Лис резко повернулся к нему. Сказал едва слышно:

— Довольно. Если Жрец Луны проиграет, то только потому, что его Мать призовет его домой. Даже он не может знать всего. Если такое случится, то наша честь велит нам следовать за ним.

Лис снова отвернулся к окружающей толпе. Однажды ему показалось, что он увидел Варналала, но он не был в этом уверен. Он не винил того за нежелание приближаться к ним. А быть связанным с судьбой Джонса — не большое утешение.

* * *

Перед тем как следовать за Каталлоном и Виппардом, охранники заставили Джонса спешиться. Четыре человека сопровождали его. Джонс не пожалел времени, чтобы повернуться к каждому из них по очереди и пристально посмотреть в глаза. Они выражали угрозу, но он выдержал взгляд каждого. Когда стражи наконец заключили его в кольцо и двинулись вперед, Джонс упивался их настороженностью.

Змеи в мешках постоянно шевелились, будто почувствовав, что мир вокруг их теплого убежища круто переменился. Когда они просто были голодны, их движения были короткими и нервными. Теперь все было совершенно по-другому. Медленно, но непрестанно они скользили по груди Джонса. Он был рад, что свободная рубашка скрывает их шевеление, но сам наслаждался их прикосновениями, их силой, доверенной ему.

Возвышавшийся впереди шатер Каталлона привлек к себе внимание Джонса. Шерстяная материя была, как и говорил Лис, пурпурно-красного цвета венозной крови. Порывы ветра заставляли ее шевелиться, делая похожей на бьющееся сердце. Растяжки были сделаны из кожи. Наружные шесты по высоте превосходили всадника, каждый из них оканчивался копьем. Больше на шатре не было никаких украшений, ни флажков, ни эмблем.

Эскорт Джонса остановился у небольшого навеса перед главным входом.

Дальше Джонс пошел один. Свет давали дюжины свечей, расставленных на треугольных подставках, и клапаны в потолке. Однако сейчас, холодным утром, лишь немногие из них были открыты. Через те, которые находились на восточной стороне, проникали прямые солнечные лучи. В них вился дым от свечей.

Висящие гобелены с изображениями охотничьих сцен разгораживали шатер на несколько комнат. Около дальней стены находилось возвышение с троном. Каталлон указал на разрез в стене справа от Джонса. Виппард уже скрылся в нем. Джонс еще не успел двинуться, чтобы выполнить приказ Каталлона, как от стены рядом со входом отделился охранник, не замеченный им ранее. Он протянул руку к груди Джонса, и тот оттолкнул его. Охранник тут же выхватил меч.

Каталлон закричал:

— Нет! Не убивай его! — Потом спросил: — Что ты там прячешь?

Джонс произнес:

— Создания духа. Они были посланы мне как символ моего бытия.

Разгневанное лицо Виппарда появилось из разреза, служившего выходом.

— Животные? Поклонение Луне не требует никаких созданий духа.

— Я говорю о себе, — холодно оборвал его Джонс. — Мое могущество принадлежит только мне.

Обернувшись к Каталлону, Виппард произнес:

— Я не желаю находиться в одной комнате с этим мошенником и его вонючей рубахой, набитой дерьмом.

— Сядь в соседней комнате и слушай через стену, если это нравится тебе больше, — сказал Каталлон. Он пристально смотрел на Джонса. — Ты сказал, что эти создания символизируют твое бытие? Мы знаем людей, называющих себя Народом Медведя, Тигра, и еще много других. Ты это имеешь в виду?

— В своем роде. Я намеревался показать тебе.

— Это та сила, которую, как ты утверждаешь, ты получил от Матери? — улыбка Каталлона стала угрожающей.

Джонс спокойно ответил:

— Малая ее часть.

Каталлон жестом приказал Джонсу следовать за Виппардом, сам он шел сзади.

Вторая комната явно предназначалась для избранных. Тут были стулья, сделанные из деревянных рам с кожаными сиденьями и спинками. Небольшие подушечки, лежащие рядом с каждым из них, позволяли сидевшим устраиваться поудобнее. Виппард уже занял свое место. И, как заметил Джонс, выбор его был не случаен. Очевидно, что Каталлон сидел на самом большом стуле. Виппард сидел к востоку от него, спиной к солнцу. Пока Джонс наблюдал за ним, тот с помощью длинного шеста откинул клапан у себя над головой. Скоро солнечный луч будет светить прямо на стул, повернутый к западу. Это будет весьма неудобно.

Каталлон произнес:

— Ты доставил мне неприятности. Ты бросил вызов нашим Жрецам. Ни одно из этих действий не было ни разумным, ни необходимым.

— Я хотел бы, чтобы наша встреча произошла при лучших обстоятельствах.

— Ты мог приехать сюда вместе со своими людьми и присоединиться к Летучей Орде.

— Кого еще ты принимал столь радушно?

— Важно то, что вы убили многих наших людей. Теперь мой народ требует возмещения.

— А мы требуем задуматься. Мы знаем, что вы продолжаете двигаться на запад. Мы находимся между вами и морем. Вы уничтожаете всех на своем пути и поглощаете тех, кто сдается. Мы должны были дать вам понять, что не хотим быть уничтоженными, поэтому мы хотим сдаться вам, но на наших собственных условиях.

— Условия? Требования? Ты сидишь в моем шатре, окруженный тысячами моих людей, и говоришь эти слова? Мне? — Несмотря на ураган ярости, бушевавший прямо перед ним, сердце Джонса воспарило. Лишь необычный человек может командовать такой огромной ордой кочевников. Джонса поразила целеустремленность, яростная непримиримость, которую излучал Каталлон. Для него любое поражение будет лишь временным. Сколько бы он ни жил, все его помыслы будут лишь о следующей битве. И о той, которая после нее. Каждое завоевание было лишь ступенькой на пути к новому.

Джонс надеялся, что голос не выдаст его радости.

— Я понимаю тебя, Каталлон. Я знаю, чего ты хочешь. Ты слышал истории о Великом Океане, о мягком климате по ту сторону гор. Ты желаешь править там. Я могу осуществить это желание.

Виппард издевательски улыбнулся.

— Лжец. Каталлону нужно больше воинов, больше пищи и воды. Ему необходимо знание горных проходов и земель по ту сторону гор, ему необходимо…

Каталлон свирепо взглянул на него, и Виппард прекратил перечислять слабые места Летучей Орды. После неуклюжего вступления он продолжал:

— Нам необходимо духовное руководство культа Луны. Только через веру можем мы возвысить свои души и жизни.

Джонс наклонился вперед.

— Был ли твой отец вождем твоего племени, Каталлон?

Тот испуганно уставился на него, потом разразился смехом.

— Ты собирался служить высокородному вождю? Но не здесь, Жрец. Я не знал своего отца. Моя мать умерла при родах. Меня воспитала ее сестра, сделавшая меня своим рабом. Чтобы выжить, я научился сам брать то, что хотел. Я не являюсь избранным вождем. Я правлю, поскольку сам избрал для себя такой путь.

Джонс сплел пальцы, положив руки поверх змей. Их хищное простодушие вливалось в него прямо сквозь ткань.

— Ты пришел в мир нагим и одиноким. Ты поднялся над рожденными править. Говорю тебе, не насмехайся надо мной лишь потому, что я кажусь слабым и бесполезным. Ты можешь убить меня с такой же легкостью, с какой могла бы убить тебя твоя тетка. Но моя потеря будет для тебя невосполнимой.

Каталлон отвернулся и хлопнул в ладоши. В комнату вбежала женщина. На ней была длинная желто-коричневая юбка и блуза чуть потемнее. Каталлон сказал:

— Мяса. Пива. Хлеба. — Он взмахнул рукой, и женщина исчезла.

Снова повернувшись к Джонсу, Каталлон начал молча разглядывать Жреца Луны. Сначала Джонс смотрел прямо на него, потом отвернулся. Виппард улыбнулся, наслаждаясь неудобным положением противника. Джонс сосредоточился на том, что предстояло сделать этой ночью.

Чем яснее он представлял себе грядущие события, тем увереннее становился.

Два раба внесли стол с едой. У каждого из них вокруг шеи и запястий были надеты тонкие стальные обручи. Кольца, приделанные к полоскам, служили для привязи. Оба раба были обнажены по пояс. Когда они повернулись к Джонсу спиной, он увидел, что спина одного из них обезображена вспухшими красными рубцами, оставленными кнутом. Рука Джонса скользнула к его тюрбану. Он представил себе свою собственную изуродованную, униженную плоть. Перед его мысленным взором проплыл образ Сайлы.

Каталлон наблюдал; когда рабы вышли, он кивнул.

— В Летучей Орде жесткая дисциплина, — произнес он, потом взял зазубренный нож и отрезал ломоть мяса. Мясо исходило красным соком, а его аромат чуть не лишил Джонса рассудка. Он схватил нож еще до того, как Виппард успел потянуться к нему, отрезал кусок и, последовав примеру Каталлона, положил его на хлеб. Пиво было налито каждому в отдельную кружку, пена наверху выглядела, словно желтые сливки. На мгновение Джонс позабыл обо всех своих трудностях.

Каталлон как раз допивал последнюю кружку, когда из первой комнаты послышался звон колокольчика. В ответ Каталлон прокричал какой-то приказ. Вошел охранник. Он сказал:

— Часть из тех, кто был в засаде — около двадцати человек, им удалось поймать лошадей — вернулись. Пришел Вождь Войны.

Каталлон еще раз хлопнул в ладоши, приказав убрать остатки пиршества. Бросив быстрый взгляд на Джонса и Виппарда, он в ожидании откинулся в кресле.

Человек, влетевший в комнату, был меньше похож на Вождя Войны, чем любой другой, когда-либо виденный Джонсом. Ростом он был ниже пяти с половиной футов, и почти такой же в ширину. Маленькая головка, венчавшая массивное приземистое тело, выглядела жестокой шуткой природы. Даже множество шрамов, пересекавших ее бритую кожу во всех направлениях, и угрожающее выражение единственного уцелевшего глаза не могли разрушить иллюзию того, что это существо было собрано из обрезков, оставшихся от разных людей. Потом в Джонсе все же возобладал более аналитический взгляд на вещи. Руки воина, хоть и короткие, вздувались могучими мускулами. Бедра, больше напоминавшие бочонки, и вздутые икры переходили в относительно небольшие ступни и почти изящные лодыжки. Пятна пота на кожаной рубахе отмечали те места, где раньше были надеты доспехи. Джонс представил, как тот срывал их с себя по пути сюда.

Единственный глаз воина дико метался, потом остановился на Джонсе. Без всякого предупреждения он выхватил из чехла боевой топор и бросился на него.

Ошеломленный Джонс видел, как медленно, словно в кошмарном сне, опускается на него изогнутое лезвие.

Слишком поторопившись, Вождь Войны споткнулся. На его грубом лице отразилось удивление, смешанное с раздражением. Он постарался сохранить равновесие, пытаясь направить неожиданно перекосившуюся рукоять топора в нужную сторону. Это усилие еще больше закрутило его к центру. Вождь пошатнулся, вывернулся и оказался прямо лицом к лицу с Джонсом. Топор просвистел рядом с ухом Джонса и врезался в массивную спинку стула.

Раздавшийся звук был по-своему мелодичен, чистый стук дерева, потом тихий звон металла, словно вдалеке ударили в колокол. Чувствуя, как опустошается мочевой пузырь, Джонс одновременно вслушивался в этот звук, понимая, что он запомнит его до конца своих дней, как запомнит и зловонное дыхание Вождя, и его красный, мокрый открытый рот, пока он пытался освободить оружие.

Джонс посмотрел вниз и увидел змей. Он не помнил, чтобы выпускал их, и все же они были на свободе, тело каждой сжимала его рука.

Воин заметил их на мгновение позже. Его глаза вылезли из орбит. Когда он закричал, капли слюны брызнули на Джонса.

Яростно гремевшие змеи одновременно впились в него. И еще раз. И еще. Они кусали напрягшееся, вздувшееся горло, лицо, грудь. Яд буквально вливался в раны. Одна укусила его за руку, на сгибе около локтя, тут Вождь запоздало отшатнулся назад, выпустив топор.

Он катался по утоптанному земляному полу, безумно крича и дергая ногами. Каталлон и Виппард отупело смотрели на него, как и стражники, вбежавшие в комнату, остальные столпились в дверях.

Вождь сумел сесть. Кожа его приобрела бело-голубой оттенок. Потухающий глаз снова уставился на Джонса. Парализованный Джонс сел и уставился на него, шипящие и гремящие змеи обвернулись вокруг его вытянутых рук.

Вождь снова взглянул на него, потянувшись к Джонсу. На таком расстоянии было видно, что он хочет вновь завладеть топором. Каталлон и Виппард за его спиной наблюдали, не в силах сдвинуться с места.

Оправившись, Джонс запихнул змей обратно в мешки. Подняв лунный диск правой рукой, он протянул его в сторону воина. Потом произнес глубоким голосом:

— Я прощаю. Как и я, ты восстанешь из мертвых, когда придет мое время, и присоединишься ко мне в вечной жизни рядом с моей Матерью, Луной.

С искаженным лицом, открывая и закрывая рот, Вождь снова потянулся к Джонсу, пытаясь достать свой топор. Его рука коснулась колена Джонса. Тот склонился вперед, положив руку под подбородок умирающего. Джонс был приятно удивлен тем, как много сил потерял этот человек; теперь он был словно младенец. Джонс произнес:

— Приди ко мне, сын мой. Я утешу тебя. Верь в меня и ступай, готовый снова подняться по моему зову. Я, Жрец Луны, говорю тебе.

Вождь в конвульсиях свалился ему под ноги. Все видели, как он стряхивает с себя последние остатки жизни.

Джонс откинулся на своем стуле. Он старался не обращать внимания на теплую лужу, разливавшуюся под ним. Чтобы усилить воздействие своей речи, он обратился к Каталлону:

— Луна умирает, чтобы возродиться снова. Так и я. Змея сбрасывает кожу и живет обновленной. Так и я. Но змея — это лишь символ. Многое скрыто во мне, могущество, которое ты даже не можешь себе представить. Оно превращает змеиный яд в утреннюю росу. Я предлагаю это могущество тебе. Но если ты причинишь вред моим людям, если ты причинишь вред мне, ты потеряешь его навеки. Вместо этого ты получишь проклятье Жреца Луны и пронесешь его до самой смерти и до седьмого колена.

Медленно и уверенно Джонс повернулся к Виппарду.

— В своем высокомерии ты хочешь состязаться со Жрецом Луны. Что ж, попробуй.

Глава 36

— Поторопитесь, идиоты, — закричал Джонс.

Лис побледнел. Его очень беспокоило взвинченное состояние Джонса. Таким он не видел его с самого перерождения. Джонс беспрерывно мерил шагами огороженную площадку, на которой должна была состояться его встреча с Виппардом.

Тела мертвых воинов Летучей Орды лежали на верхушке погребального костра в дальней части площади. За веревочной изгородью стояло массивное кресло, обращенное к устройству, над которым сейчас работал Лис и его люди. По бокам от него стояли четырнадцать меньших кресел. Каталлон, Виппард и другие знатные люди из племен Летучей Орды будут наблюдать оттуда за состязанием.

Огромная толпа, уже собравшаяся по ту сторону веревок, не добавляла Лису уверенности. Он лишь раз видел подобное скопление народа, когда произошла Битва. Так в его народе называли сражение, в котором Гэн Мондэрк наголову разбил Олу.

Кроме всего, устройство Джонса раньше видел только он сам, кузнец и мастер по дереву. Сборка шла медленно и неуверенно. Толпа чувствовала их смятение. Люди хрипло кричали и обсуждали, какой именно смерти предаст Виппард весь отряд, как только разоблачит фальшивого Жреца.

Но, несмотря ни на что, работа продолжалась.

Основой всему устройству служил приземистый стол, высотой по колено человеку. Вдоль его крышки располагалась большая деревянная рама. К ней крепился кусок тонкой кожи площадью добрых пять квадратных футов. По обеим сторонам было нарисовано по четыре колонки, из семи квадратиков каждая. В крайнем левом столбце каждый квадратик был разделен диагональной линией, проведенной из нижнего левого угла в верхний правый. Верхний треугольник был закрашен белым, нижний — черным. В следующем столбце все квадратики были белыми, их делила черная линия. Третья часть была зеркальным отражением первой; диагональ проходила из верхнего левого угла к нижнему правому, а черный находился над белым. Последний столбец представлял собой черные квадраты, разделенные белыми линиями.

Над каждым столбцом находилось изображение соответствующей фазы Луны. Оно крепилось к раме металлическим зажимом, проходившим в специальное отверстие.

Пока мастера крепили раму к скобам, Лис заметил, что кожа пропитана пчелиным воском. Это напомнило ему, как в их собственном племени люди варили кожу в масле, чтобы потом изготовить из нее доспехи, называемые бармалами.

В уже начавшей обретать форму конструкции было что-то неуловимо тревожное. Лис отлично понимал, что символизируют двадцать восемь квадратиков, изображавшие лунный цикл. Лунные диски, которые сейчас распаковывали его люди, явно имели религиозное значение. Но к чему весь этот разговор о могуществе, о даре от Матери-Луны? Лис поймал себя на том, что закусил губу. Его раздражало, что он поддался всеобщему беспокойству, и злость Лиса теперь обратилась на Джонса.

Жрец Луны. Он обещал многое и многим.

Лис взглянул на восток. Обрисовавшиеся силуэты гор возвещали скорый восход Луны. Рождение могущества Жреца Луны. Или холодный безжалостный свет, который осветит им дорогу в Дальние Земли.

Красновато-коричневая середина каждого лунного диска была изготовлена из прочной керамики и имела около трех футов в поперечнике. В центре имелось большое отверстие, а вдоль внешней кромки шли глубокие вырезы. Кроме того, были еще длинные граненые куски полированной меди, сужавшиеся от широкого тупого конца к маленькому скругленному. Джонс наблюдал, как воины вставляют их в вырезы на кромке, закрепляя потом медными штифтами. Выступавшие примерно на шесть дюймов толстые концы изображали вместе с диском полную Луну с красными лучами.

На каждой стороне экрана из вощеной кожи разместилось по диску. Два воина насаживали их на оси, выступавшие из треугольного основания. Закрепленные на своем месте диски могли свободно вращаться.

Вощеная шкура полностью отделяла один диск от другого, а сам диск почти полностью закрывал рисунки на ней.

Лис не видел во всем этом никакого смысла.

К каждому основанию был прикреплен небольшой стальной прут. На конце этих прутьев находилась щеточка из тонкой медной проволоки. Когда диск вращался, она касалась медных лучей. Лис заметил, что щеточки на передней стороне касались лучей в верхнем левом и нижнем правом углах. С обратной стороны экрана все было наоборот.

Почему?

На каждой оси располагался небольшой шкив, перекинутый через него кожаный ремень уходил к большим колесам, стоявшим несколькими футами дальше. Они были закреплены на толстой балке, находившейся под столом. На колесах были рукоятки. На каждом конце балки располагалось по сиденью. Очевидно, что в на каждом из них должен был сидеть человек и вращать колесо, которое, в свою очередь, будет вращать шкив вместе с осью и диском.

Опять же, зачем?

Продолжавшаяся сборка отвлекла внимание Лиса. Два больших деревянных столба вставили в отверстия, прорезанные в столе, и закрепили на месте. Они выступали над крышкой стола примерно на дюйм и располагались по бокам от рамы, обтянутой кожей. Столяр разукрасил их резными изображениями гремучих змей, обвивавшихся вокруг каждого столба. Одна из них тянулась до самого верха, почти касаясь декоративной шишечки на конце столба, ее голова со зловещими глазами была повернута к зрителям. Вторая доходила только до половины, в ее пасти была зажата вещь, которую Лис мог назвать только парой медных гребней. Зубья одного гребня были направлены навстречу зубьям другого, сами гребни располагались параллельно земле. Они настолько близко подходили к медным лунным лучам, что Лису пришлось встать на цыпочки и заглянуть сверху, чтобы убедиться в отсутствии контакта.

Клин, вбитый между столом и балкой, натягивал ремень.

Джонс приказал испытать устройство.

Оба диска завертелись в промежутке между гребенками. Медные кисточки тихо зашуршали. От осей доносился зловещий шепот.

Потом послышался новый звук. Устрашающее трескучее шипение. Джонс заметил озадаченное выражение на лице Лиса и улыбнулся. Эта улыбка испугала Лиса даже больше, чем сам звук.

Джонс лично присоединил штифтами по одному медному стержню к каждой паре гребней. Они вставлялись в горизонтальные отверстия, проделанные в столбах. Несколькими дюймами ниже из такого же отверстия выходила короткая медная цепочка. Джонс присоединил к ней еще один кусок цепочки, который крепился к кольцу на крышке стола.

Воины достали неуклюжую тяжелую конструкцию. Взглянув на нее, Лис скривился, теперь он понял, почему Джонс собрал в лагере всю медь, какую только смог найти. Этот последний элемент был похож на ступеньки от лестницы, но не толще лезвия ножа и без крепления. Совершенно невозможно. А для щита эта штука была слишком неуклюжей.

В толпе заорали. Лицо Лиса загорелось.

Джонс положил поверх крышки маленького столика еще несколько слоев вощеной кожи. На них покоился верх медной конструкции, выступавший из передней части алтаря и доходивший почти до самого лунного диска. Длинные деревянные стержни проходили через отверстия в коже и меди, закрепляя все устройство на столе. Центральная часть висела в воздухе. Нижний выступ был похож на площадку для молитвы и лежал на земле.

Джонс прикрепил к правой гребенке медный провод. С другой стороны он проходил через отверстие в металлической пластине, лежавшей на столе.

Джонс снова приказал крутить колеса. На этот раз их громыхание показалось Лису еще более хриплым. Снова послышалось то самое влажное шипение.

Неожиданно Лис обнаружил, что весь вспотел. И сильно. Вполне естественно прийти в замешательство при виде нового устройства Джонса, да еще такого секретного. Но почему оно его?.. Лис вынужден был произнести это слою: пугает.

— Жрец Луны, мы готовы, — сказал один из воинов.

Лис резко отодвинулся от того, что скрывалось в этой штуке, стоящей перед ним. Воины сняли шкуру с груза, навьюченного на последнюю лошадь. Под ней находилась корзина из ивовых прутьев, в которой лежал любимый кувшин жены Оттера Пятого. Один из воинов достал его из корзины, другой взял пару отполированных медных горшков. Больший из них Джонс закрепил на пластине, заменявшей крышку стола. В этот горшок поместили фарфоровый кувшин, а в кувшин — меньший горшок. Горшки были всего на пару дюймов короче кувшина и так точно подходили по размеру, что практически скрывали его между собой.

Лису оставалось только преклонить голову перед искусством кузнеца. Горшки получились без единого шва и с абсолютно плоскими донышками.

Кусок белого полотна, прикрепленный к краю стола, свешиваясь до самой земли, закрывал медные ступени. Лис оценил эту мысль; ткань придавала всей конструкции видимость надежности.

Из груды вещей Джонс достал медную дубинку с большим плоским диском на конце. Подойдя ближе, Лис разглядел, что это на самом деле литая статуэтка. На круглой подставке стояла вытянутая фигурка мужчины, его руки были прижаты к бокам, ноги напряжены, кулаки сжаты. Вся поза выражала агонию.

Лицо не оставляло в этом никакого сомнения.

Белые кварцевые глаза были ужасающе выпучены, черты лица искажены. Рот широко раскрыт в бесконечном неслышном крике, обнажившем костяные зубы.

Статуэтка стояла во внутреннем медном горшке. Ее страшная голова и плечи торчали над краем кувшина.

Прозвучали боевые рога. Над дальними утесами появился серебристый краешек Луны. Каталлон со свитой направились к своим креслам.

В наступившей тишине Лису почудилось неслышное движение готовящегося к прыжку леопарда. Он понимал, что этот момент станет кульминацией его жизни. Он не стоял с врагом лицом к лицу, сталь против стали. Он смотрел в лицо самой судьбе.

Или вере.

Джонс наблюдал за прибытием Каталлона с непоколебимой уверенностью. Он никогда еще он не чувствовал себя настолько живым, никогда не чувствовал свое тело так хорошо. Казалось, будто каждый волосок поет.

Ему предназначено судьбой принести этим людям свет истины. И даже больше. Крестовый поход любви. Всем людям, которые будут пленены праведностью.

Виппард обратился к толпе:

— Каталлон дает этому богохульному Жрецу возможность постоять за себя. Вы изберете смерть для него. Вам отдадут его сторонников как расплату за наших убитых воинов. Когда мы уничтожим все его племя, выжившие достанутся вам на потеху.

— Убейте его сейчас! Он убил нашего Вождя Войны! — Требование прозвучало на дальнем конце толпы, и его тут же подхватили голоса.

Глядя прямо перед собой, Каталлон нахмурился. Джонс поднял руки, призывая к тишине. Однако этот жест только накалил обстановку.

Каталлон встал. Вся Летучая Орда затаила дыхание. Каталлон произнес:

— Сегодня мой Вождь Войны осрамил меня прямо в моем шатре. Он обнажил оружие. Он напал на этого человека. Никто не мог победить Вождя Войны. Этот человек убил его. — Мрачная ярость забушевала, словно зимний вихрь. Однако Каталлон усмирил ее единственным жестом. — Большинство из вас слышало, что Вождя Войны убили звери духа. Это правда. Гремучие змеи. Они жалят по приказу этого человека. И он заявляет, что обладает намного большим могуществом. Он предлагает поставить его на службу Летучей Орде. Мы испытаем его.

Когда Каталлон снова занял свое место, Виппард дал сигнал одному из своих Жрецов. Тот оказался искусным жонглером. Он удерживал в воздухе четыре мяча и при этом выделывал акробатические трюки. Джонс кисло отметил, что мячи были раскрашены таким образом, чтобы изображать фазы Луны. Потом Жрец заставил исчезнуть и вновь появиться большой лунный диск, сопроводив это соответствующими религиозными комментариями в адрес Джонса, презрительно наблюдавшего за представлением.

Второй Жрец-фокусник был соперником посерьезнее. Он положил лунный диск в коробку, из которой он исчез и появился в другой. Потом он извлек из воздуха яйцо. Подойдя к небольшой корзинке, Жрец развернул кусок холста примерно в фут шириной и четырех футов длиной. Он разложил материю так, чтобы она выстилала корзину изнутри, концы свободно свисали наружу. Яйцо положили на холст, и доброволец завернул концы ткани внутрь. По приказу Жреца он с силой опустил свой кулак на получившийся сверток.

Толпа зашумела. Джонс понял, что этот фокус они видят в первый раз. Виппард явно решил превзойти своего противника.

Взявшись за холст, Жрец развернул его, чтобы показать, что тот чист. Потом он поднял корзину, перевернул ее и вытряхнул живого пищащего цыпленка. Тот забегал, хлопая крыльями, словно сумасшедший, пока не скрылся в тени, отбрасываемой погребальным костром. Толпа взорвалась смехом.

Когда молодой Жрец ушел, заговорил Виппард:

— Кто, кроме Жрецов Летучей Орды, может превратить яйцо во взрослую птицу? Этот мошенник утверждает, что обладает большим могуществом. Оценим его.

Рев, бывший ему ответом, заставил маленький отряд Джонса пошатнуться. Кое-кто потянулся за оружием. И все смотрели на Джонса.

Он гордо встал перед Каталлоном.

— Оскорбительные фокусы. Детские игры. Он позорит Танцующих-под-Луной. — Джонс бросил на сидящего Жреца грозный взгляд. — Цыплята? — Слово сочилось презрением.

Обернувшись к Каталлону, Джонс продолжил:

— Нельзя ли вывести ко мне матерей и жен пяти погибших воинов? И пусть мне принесут жидкость, которую вы используете, чтобы разводить огонь.

Каталлон приказал выполнить оба пожелания.

Джонс махнул своим воинам. Двое подбежали к сиденьям устройства. Снова повернувшись к Каталлону, Джонс выпрямился и возвысил голос.

— Осмелится ли Виппард состязаться со мной? Он сказал, что вы должны оценить меня. Это верно. Я должен быть достоин Каталлона, я должен быть достоин Летучей Орды. Я должен быть достоин Луны. Кто не согласен со мной? — Тишина. Зачарованная тишина. Джонс продолжил: — Я вызываю Виппарда прикоснуться к могуществу моей Матери. Сначала вы увидите, как она пощадит меня — ее сына, потом одного из вас — невинного.

На этот раз послышался шорох.

Джонс подошел к своей конструкции. Встав слева от нее, он сказал:

— Вот мой алтарь. — Потом раскрутил передний диск, протирая медные лучи тряпицей. Повторил ту же операцию со вторым диском. Губы его двигались в непрерывной молчаливой молитве.

Повернувшись к алтарю спиной, Джонс извлек из внутреннего кармана своего плаща керамическую флейту. С ее помощью он поместил медную цепочку во внутренний медный горшок. Сделав это, Джонс повернулся лицом к Луне и исполнил короткую печальную мелодию. Когда он закончил, двое воинов завертели колеса.

Раскрутившиеся диски издавали густое самодовольное гудение. Шипение превратилось в угрожающий треск.

Джонс еще раз подошел к куче вещей, возвратившись с куском меди в форме серпа. С помощью втулки он прикреплялся к его флейте. Помахав флейтой перед толпой, Джонс приложил один конец серпа к медной крышке алтаря. Потом медленно поднес другой конец к фигурке, стоящей во внутреннем горшке.

Неожиданно через сужающийся промежуток ударила широкая голубая искра.

Все собравшиеся отшатнулись. Женщины закричали. Шелест мечей, извлекаемых из ножен, прокатился словно дождь.

Чтобы восстановить спокойствие, потребовалось вмешательство самого Каталлона.

Когда Джонс снова предстал перед Каталлоном, воин, посланный за женщинами, привел двоих помоложе, очевидно жен, и одну, которая, похоже, была матерью.Помахивая своим серебряным лунным символом, Джонс подошел к старшей. Ее лицо являло собой морщинистую массу ненависти.

— Твои звуки не запугают меня. Ты убил моего сына. Надеюсь, Виппард освежует тебя живьем. — Она плюнула на Джонса.

Он закрыл глаза. Содрогнулся. Убедившись, что снова владеет собой, Джонс опять посмотрел на нее. Пенистая слюна стекала по его рубахе.

— Твой сын вечно будет рядом со мной. Он простил меня, потому что понял: я дам ему вечную жизнь на Луне, у моей Матери. Как я дам ее и тебе, когда завершится твоя жизнь в этом мире. — Он взмахнул рукой со словами: — Иди со мной. Я должен благословить тебя на моем алтаре.

Женщина зарычала на него:

— Не прикасайся ко мне. Я сама убью тебя.

— Иди, — приказал Каталлон. — Жди его. — Джонсу он сказал: — Если старуха пострадает, я отдам тебя Виппарду. Понятно?

Женщина стояла перед алтарем, испуганные глаза метались из стороны в сторону. Джонс заставил ее преклонить колени на нижней медной ступеньке и еще раз протер диски.

После того как колеса немного покрутились, он спросил:

— Ты видишь что-нибудь внутри кувшина?

Женщина напряглась, но все же заглянула внутрь.

— Нет.

Джонс протянул флейту к Луне.

— Говорю тебе, я призвал в него силу моей Матери, Луны.

Женщина побледнела.

Джонс приказал воинам, крутившим колеса, остановиться.

Встав на колени рядом с женщиной, он повернулся к алтарю, убедившись перед этим, что виден большинству зрителей. Медленно и спокойно он потянулся к статуэтке.

— Прошу твоего благословения, Мать, — нараспев проговорил он. — Я подтвердил свою веру. Молю тебя, прояви свою любовь.

Он сжал статуэтку и достал ее из кувшина. Ничего не произошло.

Толпа завопила, выкрикивая угрозы и проклятья. Джонс невозмутимо вернул статуэтку на место.

Он снова вернулся к алтарю, очищая его и молясь. Колеса завертелись. Когда они остановились, Джонс подошел к дрожащей и рыдающей старухе. Взяв ее за запястье, он поднес ее руку к статуэтке. Когда старуха вывернулась, умоляюще глядя на Каталлона, тот лишь произнес:

— Делай, как говорит Жрец.

Джонс выпустил ее. Женщина осторожно прикоснулась к металлической голове. Набравшись уверенности, она сжала ее, подняла, взмахнула над головой.

— Ничего! — выкрикнула старуха. — Никакой магии! Я ненавижу его, а со мной ничего не случилось. У него нет силы. Сегодня мы пошлем его в Преисподнюю.

Нахмурясь и трепеща, Джонс повторил предыдущую демонстрацию с серпом. Ничего не произошло.

Даже Каталлону с трудом удалось утихомирить толпу. Виппард со своими Жрецами завывал от смеха.

Джонс сосредоточился. Он поднял статуэтку с земли, где ее уронила старуха. С безразличным видом стер с нее слюну и вернул на старое место в кувшин. Снова повторил весь ритуал с молитвой. Воины, крутившие колеса, истекали потом. Белки их глаз ярко блестели.

Повернувшись к Летучей Орде, Джонс заговорил. Голос его был неуверенным, жестикуляция чрезмерна.

— Металлический человек — это Человек-Который-Есть-Смерть. Он поражает лживых и злых, тех, кому я не даю своего благословения. Узрите. И поверьте. — Он указал на Виппарда. — Я благословил женщину. Она делала то же, что и я, и она жива. Я предлагаю тебе сделать то же самое, но я не могу благословить тебя. Ты запятнал Луну. Раскайся, Виппард. Раскайся, согласись служить мне, и моя Мать пощадит тебя.

Виппард уверенно встал. Ветерок развевал его длинные седые волосы. Подойдя к Джонсу, он глумливо усмехнулся:

— Думаешь запугать меня своей жалкой игрушкой? Думаешь, я не знаю, что в первый раз ты просто поджег что-то? Мы, Жрецы Летучей Орды, поняли, как использовать страх и ловкость рук еще много поколений назад. Ты ошибся.

Он смело шагнул к алтарю. Джонсу пришлось поспешить за ним.

Изобразив повиновение, Виппард встал перед алтарем на колени, с наигранным страхом глядя на вращающиеся диски. Заглянув в кувшин, он отшатнулся в припадке напускного ужаса. Толпа ободряюще зашумела. Подыгрывая ей, Жрец принял драматическую позу, протянув руку к кувшину.

— Остановись! — Джонс простер руки в мольбе. — Не прикасайся. Прошу тебя, собрат Жрец, не печаль меня. Позволь мне и моим друзьям покинуть это место, не обагрив рук твоей кровью. Возьми мою жизнь, если должен. Пожалуйста, отпусти моих друзей. Но главное, не прикасайся к Человеку.

Виппард мягко сказал:

— Прибереги свои слезы. Они тебе еще понадобятся.

Он сомкнул пальцы.

Жадная голубая искра вылетела навстречу приближающейся руке. Громовой треск расколол ночь.

Виппард конвульсивно отдернулся назад и рухнул на землю, будто его кости внезапно расплавились. От обгорелого пальца поднималась тоненькая струйка дыма.

По толпе прокатился удивленный вздох, и все стихло, будто умерло.

Джонс спокойно подошел к Каталлону, седевшему с открытым ртом. Когда стражники попытались остановить его, он лишь отмахнулся своей флейтой. Возвысив голос, Джонс обратился к толпе:

— Я — Жрец Луны. Я послан Летучей Орде и Каталлону. Услышьте меня. Узрите. И поверьте.

Глава 37

Сайла заслонила рукой глаза от полуденного солнца. Рядом с ней ссутулился в седле Конвей.

— Мне это не нравится, — сказала Сайла, продолжая смотреть вдаль. — Там совсем нет людей.

— Пять домов, Сайла, — ответил Конвей. — Везде живность, значит, есть и люди. Если тебе станет от этого легче, я могу послать вперед собак, и мы подождем тут, пока они все осмотрят.

Именно это ей и хотелось сделать. И хотя до скопления домов была еще добрая миля, к тому моменту, как собаки добегут туда, все обнюхают и вернутся, они и сами успеют добраться до места. Возможно, она слишком осторожна. Сайла постаралась успокоиться; она чувствовала, что слишком волнуется.

Но она ничего не могла с этим поделать. Необъяснимая смерть человека, убившего Хранительницу и похитившего Додоя, не давала ей покоя. Белая стрела ясно показывала, что был еще второй блюститель, убивший первого. Почему один головорез сделал что-то, что помогло ей справиться со вторым?

Нерешительность и вопросы, на которые нет ответов, подобны ранам, истощающим силы. Что бы она ни собиралась делать, она ловила себя на мысли о том, что сейчас делает Клас. Когда же она делала что-то, Клас, казалось, все время наблюдал за ней через плечо. Его присутствие было добрым и заботливым, но Сайла никак не могла избавиться от впечатления, что ее оценивают.

Но это было лучше, чем сны о Жнее. Бывали времена, когда она вытесняла образ Класа из одиноких просторов ночи. Жнея презрительно улыбалась. Она заманивала Сайлу в будущее, заполненное видениями Врат, превращавшихся в издевательски смеющиеся рты, и символов Церкви, становящихся лицами, полными ненависти.

Иногда Сайла просыпалась, холод и тишина леса проникали в кровь и кости, усиливая ее беспокойство. Она думала, уж не подводит ли ее рассудок.

Иногда это случалось в разгар дня. Как сейчас.

Конвей, конечно, прав. Люди, живущие в тех хижинах, могут уйти на общую охоту или рыбалку. Разбойники непременно сожгли бы дома и вырезали скот.

Конвей заговорил:

— Когда проедем половину пути, отправим собак вперед. В случае чего, они предупредят нас, и мы не потеряем много времени.

Сайла согласилась. Время становилось все более важным. Они и так уже потеряли его достаточно, чтобы Жрица начала беспокоиться. Из-за рассказов о жаре и суши в той местности, где стоит Дом Церкви, она хотела добраться туда, пока погода будет сравнительно мягкой. Она уже потеряла счет тем милям, которые пришлось пройти в обратном направлении к началу пути, конец которого терялся в глуши. К тому же, казалось, на каждом ручье сейчас половодье. На каждой тропе были завалы из деревьев, или оползни, или обманчивые развилки, выводившие к бесполезным кроличьим стежкам.

Каждое утро, обратившись лицом к солнцу, она выполняла необходимый ритуал. Однако потом она произносила свои собственные слова. Церковь учила, что импровизированной молитве не хватает силы канонической. Какой-то уголок ее сознания всегда отвергал эту мысль, и теперь, поглощенная сомнениями, она обнаружила в этом успокоение. Иногда, описав свою проблему, Сайла вдруг со стыдом понимала, насколько плохо ей это удалось. Никто не должен жаловаться на Вездесущего. Каждый раз, когда после такой молитвы она не становилась калекой и не испытывала никаких других признаков недовольства высших сил, Сайла чувствовала себя немного ближе к невидимому слушателю.

Конвей послал своих собак вперед. Микка вскоре вернулась. Она села рядом со следом, не сводя глаз с Конвея. Когда он остановил лошадь, Микка обернулась и посмотрела через плечо, потом снова на Конвея. Он похвалил ее и обернулся к Сайле:

— Они что-то нашли. Скажи Тейт, что я отправился вперед. — Взяв в правую руку «вайп», он махнул Микке и поехал следом за ней.

Когда собака замедлила бег и остановилась, Конвей спешился. Некоторое время он перебегал от укрытия к укрытию, потом прополз оставшиеся несколько ярдов до того места, где за деревом на краю картофельного поля залег Карда. Нежная полупрозрачная зелень молодых побегов резко выделялась на фоне темно-зеленых окружающих зарослей. Лежа ничком, Конвей вглядывался в поселок.

Дома были сделаны из бревен, щели заделаны грязью и мхом. Все они были одинаковы по форме и размерам, над каждым торчала каменная печная труба. Каждый дом имел пять окон — два спереди, по одному с каждого бока, и одно сзади — и одну дверь. Шкуры, закрывавшие окна, пропускали немного света, и Конвей заметил, что некоторые из них сейчас сняты, видимо, чтобы комнаты лучше проветривались в теплый весенний день. Все дощатые ставни были открыты и закреплены кожаными петлями.

И ни одного человека.

Около каждого дома размещались одинаковые крытые загоны для скота и амбары. Из хлева, расположенного примерно посередине, доносилось хрюканье, где-то блеяли козы. Везде лежала скотина, безмятежно пережевывавшая жвачку. Несмотря на растущее беспокойство, Конвей не мог не обратить внимания на размеры животных. Карда был почти такого же роста, как и ближайший бык, хотя, конечно, намного легче. Черная мускулистая зверюга втягивала ноздрями ветер, дувший прямо от убежища Конвея. Потом поднялась на ноги, выпучила глаза и покачала парой преострых рогов. Из ближнего дома вышла наседка. За ней высыпал выводок цыплят.

Конвей уже было собрался обползти Карду, когда тот повернул морду и посмотрел через плечо направо. Казалось, что его вдруг заинтересовали заросли ольхи.

Конвей услышал, как сзади приближаются остальные члены группы.

— Следите, — приказал он собакам.

Не вставая, он быстро отполз назад, пока целиком не скрылся в лесу. Поднявшись на ноги, Конвей едва успел помахать остальным, чтобы остановить их. Потом рассказал о своих наблюдениях, предложив взять с собой собак и вдвоем с Тейт обойти это место лесом.

Сайла возразила:

— Церковь не нуждается в скрытности. Если там есть люди, скрывающиеся от нас, нечего бояться. Мы с Лантой въедем в деревню и объявим, что принадлежим к Церкви.

— Слишком рискованно, — ответила Тейт. — Всего десять дней назад мы нашли мертвую хранительницу.

— Конвей и Тейт должны были часто сталкиваться с подобными ситуациями во время своих путешествий, — рассудила Ланта.

Сайле показалось, что во взглядах, которыми обменялись двое чужеземцев, промелькнуло что-то подозрительно напоминающее вину, но когда Конвей посмотрел ей в глаза, она не заметила ничего необычного. Спешившись, Тейт приказала Додою оставаться рядом со Жрицами. Тот кивнул.

Вид, с которым Конвей и Тейт исчезли в лесу, произвел на Сайлу сильное впечатление. Они приобрели некоторую уверенность.

Сайла усмехнулась про себя. Какие они неуклюжие по сравнению с Класом.

Веселость исчезла. Образ Класа не желал оставлять ее в покое. Его лицо, его глаза, тоска. Только неимоверным усилием воли ей удалось изгнать непонятную пустоту, затопившую сознание.

Конвей и Тейт двигались вперед. Пока один сидел в укрытии, другой перебегал на пару ярдов вперед. Карда и Микка шли перед ними. Танно и Ошу прикрывали тыл.

Когда впереди показались возглавлявшие процессию собаки, возвращавшиеся бегом через лес, Конвей и Тейт заправили «вайпы» патронами. Разойдясь в стороны, они начали медленно продвигаться дальше. Собаки расположились спереди и с боков.

Их поведение озадачило Конвея. Слишком уж они расслаблены. Какое-то странное чувство говорило ему, что они получают удовольствие от новой игры.

Он взглянул на свои руки. Они были так сильно сжаты, что кожа на тыльной стороне ладоней блестела. Конвей слегка расслабил пальцы, чтобы восстановить приток крови.

Впереди заплакал ребенок. Внезапно звук оборвался. Конвей жестом приказал собакам приблизиться и краем глаза заметил, что Тейт делает то же самое. Прижавшись к толстому дереву, он крикнул:

— Жители деревни! Мы путешественники — две Сестры, мужчина, женщина и мальчик. Мы хотим купить продовольствия.

Слабый шелест нарушил тишину леса. Тейт сложила ладони рупором. Ее остановил крик:

— Уходите! — Звенящий страх лишил голос уверенности.

— Мы не причиним вреда, — сказала Тейт. — Нам нужна свежая пища. Мы голодаем. Мы заплатим за нее.

— Оставьте нас. Вы приведете их назад.

Конвей и Тейт обменялись взглядами.

— Их? — тихо произнесла она, потом сказала громко: — Мы идем. С миром.

В лесу пробарабанили шаги. Тот же голос ответил:

— Оставьте нас в покое, и я скажу им, что никогда не видел вас. Уходите. Пожалуйста.

— Не делайте глупостей, ладно? Никаких неприятностей, — прокричала в ответ Тейт.

Не будь с ними собак, Конвей и Тейт могли бы спокойно пройти мимо замаскированного убежища мальчишки. Он вжался в углубление кленового ствола, вход в которое был закрыт кучей травы и веток. Собаки скалились на него сквозь этот завал. Четыре толстых хвоста радостно виляли. Мальчик поднял сломанный меч, огрызок клинка сходился в кособокое острие с выщербленными лезвиями. Тем не менее он твердой рукой просунул его через импровизированную преграду, его маленькие яркие глаза непоколебимо светились. Все лицо его выражало странную смесь истощения, страха и уверенности.

Конвей присел на корточки и серьезно сказал:

— Собаки изо всех сил пытаются показать, что ты им нравишься.

Мальчик посмотрел на него:

— Они меня не укусят?

Конвей покачал головой. Мальчик обернулся к Тейт, она добавила:

— Слово чести.

Мальчик задумался.

— А остальных?

— Твоих родителей? Позови их. Мы только хотим закупить продовольствия.

Мальчик моргнул, через мгновение он обернулся и крикнул в сторону леса.

— Это не разбойники. И не Коссиары. Возвращайтесь.

Тейт назвала свое имя и спросила:

— Кто ты? Сколько тебе лет?

— Тарабел, — произнес мальчик, прикоснувшись двумя пальцами ко лбу. — Мне двенадцать лет. — Он снова моргнул и громко сглотнул. — Нет никаких родителей.

Послышался шум. Конвей с Тейт обернулись и увидели, как из леса один за другим выходят дети. Их было семеро, включая младенца. Тарабел оказался самым старшим. На девочках были грубые халаты, на мальчиках кожаные штаны и домотканые рубахи. Некоторые носили енотовые плащи, спадавшие до колен. Невинные лица оборачивались к Тейт и Конвею с удивлением. И с обвинением.

Слова Тейт прозвучали неуверенно.

— Нет взрослых?

— Некоторые из нас успели спрятаться. Тетя Минли была с нами. Теперь она… И все остальные… — Он отвернулся. — Пришли разбойники. Они искали вас.

— Нас? Кто нас искал? — спросила Тейт. Взяв ее за руку, маленькая девочка со светлыми волосами пристально разглядывала Доннаси. Тейт вздрогнула от прикосновения. Она улыбнулась ребенку и снова повернулась к Тарабелу, тот сказал:

— Разбойники. Те, кто… Кто забрал остальных. — Он взглянул на других детей, потом умоляюще посмотрел на взрослых.

Тейт все поняла.

— Пошли обратно в деревню. Мы должны вас всех накормить. Да и купание не повредит.

Маленькая блондинка улыбнулась, сжимая руку Тейт. Та снова улыбнулась ей, на этот раз приглашая за собой. Прикоснувшись двумя пальцами ко лбу, как раньше делал Тарабел, девочка произнесла:

— Меня зовут Нандамир. А кто ты? Что случилось с твоей кожей?

— Я Тейт. И я такого цвета потому, что я волшебная. Пошли, я вам всем расскажу об этом.

Дети повернулись в сторону деревни, и Конвей протянул руку Тарабелу. Мальчик отпрянул. Ободряюще улыбаясь, Конвей сказал:

— Эй, я тебя не трону. Пошли.

Тарабел ответил:

— Я сам. — Последнее слово больше было похоже на рычание. Опираясь на локти, он выпрямился и оттолкнулся от дерева. Колени его подогнулись, и он упал лицом вниз.

Тейт вскрикнула:

— О, нет, Мэтт. Взгляни на его ногу.

Правое бедро распирало ткань штанов изнутри. От влажного пятна на ноге мальчика поднимался отвратительный запах. Конвей подхватил его, не обращая внимания на жалкий меч.

— Карда, — скомандовал он, — найди Сайлу.

Карда исчез за деревьями. Конвей поспешил за ним, неся на руках Тарабела.

Нандамир отбросила белую челку.

— Тарабел умрет, — сказала она. Тейт оцепенела. Она смотрела на крошечную девочку и качала головой, сначала слабо, потом все сильнее и сильнее.

— Да, так и будет, — настаивала Нандамир. — Как и все остальные. Он думает, мы не знаем, а мы знаем. Все умрут. Теперь плохие люди вернутся. Мы тоже умрем. Тарабел иногда говорил, что это больно. Тейт, пожалуйста, когда они сделают это со мной, пусть мне не будет больно.

Глава 38

Конвей в задумчивости сидел в дверях одного из домов, а дети играли с собаками, не обращая внимания на челюсти, которые могли бы запросто перемолоть их ручки. Они шумели и путались под ногами. Карда и Микка косились на своего хозяина, глупо свесив набок языки.

— Убийцы. Ужас битв. — Он презрительно фыркнул и протянул руку, чтобы вызволить хвост Карды из крепкой хватки ползунка. Пока ребенок просто держался за него, сохраняя равновесие, Конвей не имел ничего против, но зачем же пробовать его на вкус.

Карда завилял хвостом. Малыш опрокинулся назад и грузно приземлился. Со звериной ловкостью он снова поднялся на ноги.

Выпрямился и стал настороженно оглядываться. Однако это продолжалось всего мгновение. Вскоре он снова смеялся и тянулся за хвостом.

Происшествие обнажило все темное, что скрывалось под внешней веселостью. Сердце Конвея сжалось, когда он вспомнил о других временах, других детях. Они мертвы уже не одно столетие, но тогда у них была такая же привычка неожиданно осматриваться вокруг слишком взрослыми, слишком испуганными глазами.

Беленькая Нандамир бросила Микке палку. Собака, чья гордость не позволяла проделывать подобные трюки для своего хозяина, поймала палку прямо в воздухе. Восторженный визг девочки почти перекрыл вопль боли Тарабела. Конвей посмотрел на дом, в котором три женщины разместились вместе с мальчиком.

Наружу вышла Ланта и жестом подозвала его к себе. Позвав собак, Конвей покинул детей, которые тут же хором начали жаловаться. Ланта протянула ему бурдюк из козлиной кожи.

— Наполни его, пожалуйста. Быстрее.

Конвей бросился к ручью.

Вода была кристально чистой. Мелкая рыбешка и водомерки разбежались во все стороны, когда Конвей опустил бурдюк в воду, наполнявшую оправленный в камень бассейн. Ниже по течению берега ручья заросли травой, переливавшейся всеми оттенками изумрудного. Конвей нетерпеливо встряхнул бурдюк, чтобы побыстрее избавиться от остатков воздуха.

Что-то на другой стороне пруда привлекло его внимание, что-то, не вписывающееся в окружающую обстановку. Через переплетающиеся заросли Конвей сумел разглядеть штуку, похожую на небольшой домик величиной примерно с человеческое туловище и открытую с одной стороны. Алтарь, перевернутый и отброшенный с дороги. Три отполированных водой агата чем-то напоминали о Церкви. Внутри находилась грубо изготовленная стилизованная фигурка Жрицы в черной мантии, теперь сломанная. Деревянная шея расщеплена в том месте, где раньше была голова. Одной руки не хватает.

Вернувшись в хижину, Конвей вылил воду из бурдюка в подвешенный над очагом котел. Ланта бросила туда тряпки. Конвей сказал, что она разорвала отличную блузу. Ланта покачала головой.

— Надеть ее все равно некому. Нам надо много бинтов. Пришлось вскрыть рану. В нее попали порождения грязи.

Конвей подошел к кровати мальчика. Это была грубая деревянная рама с натянутыми на нее кожаными ремнями. Матрас зашуршал, когда Тарабел поднял голову.

— Они хотят заставить меня спать. Мы — единственные мужчины здесь, да и я с Додоем всего лишь дети. Когда разбойники вернутся, тебе понадобится помощь.

В темном углу зашевелился Додой. Конвей сказал Тарабелу:

— Чтобы путешествовать, ты должен сначала поправиться. Позволь целительницам помочь тебе.

— Я не могу.

— Ты уже показал свою храбрость, Тарабел.

— Я не был храбрым. Я говорил тете Минли, что нам надо прятаться. Она хотела пойти посмотреть, что стало с остальными. Я не мог отпустить ее одну. Мы нашли всех. Разбойники поймали нас. Они требовали, чтобы мы рассказали, когда вы тут останавливались и сколько пробыли. Они не поверили, что вас тут не было. Она умерла. — Тарабел облизал губы. Казалось, пересохший язык оставляет на них царапины. Взгляд его блуждал, голос приобрел мечтательное выражение. — Человек, державший меня, был не очень осторожен. Я укусил его. И сбежал. Они стреляли в меня. Когда им не удалось найти меня, они начали смеяться. Говорили, что я сгорю в Преисподней, раз я помогал фальшивой Церкви. Что они имели в виду? Они нас поэтому убивали?

Рядом с Конвеем появилась Сайла.

— Церковь излечивает, Тарабел. Пожалуйста, позволь нам вылечить тебя.

Веки Тарабела скользнули вниз. Дыхание его выровнялось. Конвей с улыбкой повернулся к Сайле, но тут мальчик вздрогнул и полностью пришел в себя. Вид его глаз, сперва вспыхнувших молодым огнем, а потом медленно потухших, сводил Конвея с ума. Это было все равно, как наблюдать за пламенем, пожирающим самое себя.

— Ты разбудишь меня, если они придут? — спросил Тарабел.

— Обещаю.

Сморщившись от усилия, Тарабел поднял голову.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — произнес он. Его голос заставил горло Конвея болезненно сжаться.

Сайла подала жидкость в деревянной чашке. Конвей хорошо рассмотрел ее темно-коричневую, маслянистую поверхность, почувствовал сырой запах. Его мысли перескочили туда, где невидимые насекомые шуршали под опавшими листьями, а почва никогда не просыхала.

Подошла Ланта, чтобы протереть губы и лоб Тарабела влажной тряпкой. Тот погрузился в тяжелую дремоту.

— Что вы ему дали? — спросил ее Конвей.

— Грибы. Очень сильные. Опасные.

— Опасные?

— Мы используем их только тогда, когда другого выбора нет.

— Он так плох?

Ланта отвернулась. Конвей протянул руку, чтобы ободряюще похлопать ее по плечу. Быстрота, с которой она отстранилась, испугала его.

Сайла со своим целебным набором вернулась к кровати. Ланта поставила на огонь другой котел, добавив в него полосок домотканой материи. Когда она перемешала куски ткани в воде, Конвей увидел на дне маленькие ножи. Отведя глаза от этого неприятного зрелища, он заметил, как Ланта опускает в воду зазубренное лезвие.

Она покраснела. На мгновение Конвею показалось, что она собиралась наклониться к нему, но потом отвергла эту мысль. Ланта сказала:

— Если необходимо спасти жизнь, ногой придется пожертвовать. Вы ведь тоже так делаете в своей стране?

Он кивнул.

Ланта приготовила подушку из чистой ткани и свежей соломы и подложила под раненую ногу мальчика. Из своего мешка Сайла достала большой кусок обсидиана. Точным ударом ножа она отколола от него тонкую пластинку, похожую на лист. Потом обратилась к Тейт и Конвею:

— Вы нам поможете?

— Что нам надо делать? — ответила за обоих Тейт.

— Соберите детей на улице. Когда мы начнем молитву Защиты от Невидимых, они должны присоединиться к ней.

— Я это сделаю. — Тейт жестом подозвала Додоя. Тот не заставил себя ждать.

Сайла и Ланта вымылись. Потом Сайла двумя руками подняла над головой острый как бритва осколок обсидиана и начала нараспев читать молитву. К ней присоединилась Ланта.

С обратной стороны двери стояла на коленях Тейт. Она напряженно слушала и потом повторяла слова Сайлы, чуть-чуть отставая от нее. Неожиданно окружившая ее аура глубокой сосредоточенности поразила Конвея. Он уже был готов поклясться, что видел все облики Тейт, и вот перед ним женщина, о существовании которой он даже не подозревал.

Все увеличивающаяся громкость заклинаний Сайлы отвлекла его внимание. Снаружи чистые голоса детей вздымались и опадали в невинном восхищении и надежде. Тейт управляла ими.

Точные надрезы, сделанные Сайлой, вскрыли рану. По комнате разнесся отвратительный запах. Ланта указала Конвею на тряпки, чтобы он вытирал кровь, пока сама она освобождала обломок стрелы со стальным наконечником. Достав стрелу, она бросила ее в огонь, та противно зашипела. Услышав звук, Тейт заставила детей петь громче.

Сайла потребовала подать нож, лежавший на раскаленных углях. Им она прижгла кровеносные сосуды. Вонь стала сильнее, да и шипение было на редкость противное, но кровотечение прекратилось.

Тарабел побледнел. Жилка на его виске забилась, потом ее биение вдруг стихло, превратившись в слабую вибрацию.

Руки Ланты метнулись к своему мешку, потом появились вновь, теперь она держала мешочек поменьше, из мягкой кожи. Развязав его, она достала глиняную трубку, закрытую с обоих концов деревянными пробками. Держа трубку вертикально, она откупорила ее с одного конца. Потом достала из мешка небольшую коробочку, запечатанную воском. Содрав с нее обертку, Ланта достала короткую палочку, один конец которой был завернут в кожу. Он идеально подходил к трубке. Другим предметом, лежавшим в коробочке, была деревянная пробка, плотно закрывавшая свободный конец трубки. Из ее середины торчало полое птичье перо. Конвей с трудом подавил удивленное восклицание. Эта штука явно предназначалась для инъекций.

Склонившись над мальчиком, Ланта воткнула перо в артерию. Потом надавила на поршень. Жидкость, которая уже находилась в трубке, теперь смешалась с кровью Тарабела. Румянец снова вернулся на его щеки. Пульс стабилизировался.

Вскоре закончилась перевязка и окончательная очистка раны, все, что могло гореть, было сожжено. Тейт с детьми ждали снаружи, пока все трое не вышли к ней. Жрицы терпеливо объяснили, что Тарабелу необходимы тишина и покой. Тейт увела детей, чтобы они вернулись к своим играм. Сайла попросила прощения и отошла.

Когда они остались одни, Конвей спросил Ланту об уколе. Он назвал приспособление иглой. Ланта поправила его, устройство называлось хайпом. В нем содержался сурм.

— Я могу сказать, что этот сурм сделан из растения, называемого наперстянкой. Все сурмы — это секреты Церкви. Иногда мне кажется, что Церковь не должна все хранить в тайне, но это помогает ей удерживать свои позиции. Без этих секретов она потеряет возможность влиять на людей. Понимаешь?

— Полностью, — ответил он. — А теперь я собираюсь взять своих собак и осмотреть окрестности. Я вернусь, самое позднее, завтра к середине утра.

— Стой. — Слово сорвалось с губ еще до того, как она подумала о нем.

Конвей остановился на пороге. Теперь он повернулся, скорее из любопытства, чем подчинившись ее приказу.

— Это действительно необходимо? Разве ты не можешь просто послать собак? Что, если ты наткнешься на разбойников? Или они заметят тебя? Это небезопасно. — Она услышала дрожь в собственном голосе и оборвала поток вопросов. С пылающим лицом она отвернулась к Тарабелу.

Когда она снова посмотрела на Конвея, его хорошее настроение пропало. Ее сердце упало, стоило ей увидеть его сузившиеся глаза, посуровевший рот. Он произнес:

— Я ценю твое участие, Жрица. Я не один из ваших супервоинов, но и не полный ноль. — Он резко повернулся и вышел.

«Почему? — спросила она себя. — Почему он не может понять? Разве на мне лежат злые чары и потому все, что я делаю или говорю, выходит наоборот? Он волнует меня, и я отступаю, потому что так хочу ощутить его прикосновение, и оно пугает меня. А он ненавидит меня за это, ничего не понимая.

Если я могу заглянуть в глубину своего сердца и увидеть любовь, которой я не хотела — и не хочу — почему он не может увидеть того, что это сердце пытается высказать каждый раз, когда я смотрю на него?

Я знаю, что остальные смотрят на меня и все видят. Но он, единственный из всех, остается слепым.

Неужели так будет всегда?»

Глава 39

Слушая мелодию верховой езды, Конвей беседовал с самим собой. Мягкое трение кожи о кожу, позвякивание металла, равномерное дыхание лошади подчеркивали тяжелую поступь ее копыт. Однако острее всего он ощущал озабоченность Ланты. В летящих движениях ветвей ему виделась грация ее взволнованных жестов.

Он уже достаточно опытен, что бы они о нем ни думали.

Облака растянулись по небу, когда он подъехал к пересечению дорог. Резким свистом он подозвал собак, и они некоторое время изучали местность. Дорога вела сначала на юг, потом поворачивала на восток, совсем не туда, куда хотела повести их Сайла.

Он вернулся по своим следам к развилке дорог и двинулся в другом направлении. Проехав около сотни ярдов, он увидел маленький ручей и решил немного отдохнуть, прежде чем вернуться в деревню. За холмом еле различимый с дороги крошечный водопад брызгами омывал камни.

Созвав собак, он направил Вихря за водопад. Остановившись рядом со старой огромной елью, он еще раз похвалил свой выбор. В прогалине между деревьями открывался замечательный вид. Тонкие струящиеся облака плыли с запада. Маленькая речка в долине разбивалась о зазубренные горы, выходя на широкое открытое пространство. В водных глубинах, как темное привидение, рыскал массивный лосось. Покрытые булыжником берега разделяли лес и полосу бледно-зеленого кустарника. Походившие на высоких людей серовато-белесые бревна валялись на неровной поверхности берегов.

Конвей закрепил стропы торбы за ушами Вихря и насыпал ему меру зерна. Для себя и для собак в запасе была жареная оленина. Собаки на лету хватали свои порции.

Они с надеждой следили за неторопливой едой Конвея и сдались лишь тогда, когда он облизал пальцы и показал им пустые руки. Карда поднялся и вытянулся на задних лапах так, что достал до бока Конвея, повалившись на землю, когда он его оттолкнул. Микка наблюдала за ними, лежа на животе и положив морду на лапы.

Животные предупредили его: все трое вдруг встревожились, принюхиваясь к воздуху. Затем он услышал это. Резкий низкий звук трубы. Невозможно было понять, откуда он доносился.

Вокруг в ветвях продолжали прыгать, кружиться и порхать гаечки. Деревья непринужденно шелестели.

Исчезая, звук незримо продолжал висеть в воздухе.

А затем он опять вернулся, снизу со стороны реки. Тону недоставало баса военного горна, но в нем слышалась та же настойчивость. Он напомнил Конвею об убитой хранительнице и о женщине, которая ждала с детьми его возвращения в деревню.

Разбойники говорили, что вернутся.

Карда и Микка повернулись на север за секунду до того, как он тоже услышал приближающийся к ним стук копыт. Конвей приказал собакам молчать.

Всадник проскакал мимо так быстро, что можно было рассмотреть лишь некоторые детали. Военная маска была сделана таким образом, что забрало не полностью закрывало лицо. Подстриженная черная бородка, кожаный жилет, вертикальные металлические пластины. Узкий, похожий на шарф, вымпел, развевающийся позади него в потоке ветра.

Что-то знакомое. Конвей знал, что должен узнать его. Он ударил кулаком по стволу дерева и начал сыпать проклятиями. Здесь было что-то очень-очень важное. Цокот копыт удалялся.

Конвей поднялся и поспешил к перекрестку, чтобы убедиться, что незнакомец поехал по узкой дороге, а не по той, которая вела в деревню. Он был уверен, что между появлением всадника и звуком трубы есть какая-то связь. Мэтт осторожно вернулся к месту наблюдения.

Бегущая фигура разбила полосу кустарника, обозначавшую переход от берега горной реки к лесу. Конвей подумал, что человек хромает, но это нельзя было утверждать наверняка из-за разделяющего их расстояния. Блеск позади фигурки наверняка был стрелой. Сверкнув, она погрузилась в реку.

Человек бежал к большому бревну, которое прибилось к берегу как раз под стремниной. Запутанный клубок корней был почти под водой, перпендикулярно течению. Человек спрятался там. Конвей мысленно одобрил столь разумную тактику. Человек был надежно прикрыт от стрел, и его можно было достать, лишь подойдя совсем близко. Даже находясь на бревне, попасть в него было сложно.

Появились двенадцать преследователей. Летящие из кустов стрелы указывали, что остальные прятались там. Круг нападающих неумолимо сужался.

Одна из стрел обороняющегося попала в цель. Затем другая. Опять прозвучал звук трубы. Спустя минуту из зарослей кустарника выехал мужчина верхом на лошади. Конвей узнал в нем всадника, промчавшегося мимо его укрытия. В его руке поблескивал меч.

Люди ринулись вперед. Один из них — жертва последней стрелы — упал, и его смыло волной с бревна. Упершись спиной в сучковатую опору, одинокий беглец оказывал яростное сопротивление. Расстояние поглощало крики, слышались удары клинка о клинок. В воображении Конвея эти звуки торжествующе усиливались, переходя в стоны. Двое атакующих споткнулись и неуклюже отскочили в разные стороны. Третий повалился, корчась от боли. Пара людей упали в реку, где были подхвачены быстрым течением.

В конце концов беглец был повержен. Люди принялись безжалостно его колотить. Их остановил всадник. Он показал свой меч. Тотчас рванувшись, пленник в полубессознательном состоянии попытался бежать на ослабевших ногах. Два человека схватили его за руки, а третий приставил острие меча к его спине. Они повели его к всаднику. Они сдерживались, пока мужчина шел вперед, но затем принялись бить его в лицо кулаками. Голова жертвы откидывалась назад. Он падал, затем снова вставал.

Конвей поспешил прочь, приказав собакам следовать за ним. Ничто из происходящего не касалось его. Он дал слово помочь Сайле в поисках. Вмешательство в данную ситуацию поставило бы их поход под угрозу.

Ему показалось, что он слышал крик.

Не выдержав, он поскакал обратно. Пленник лежал на земле. Один из людей обливал его речной водой, остальные сидели вокруг, наблюдая за происходящим. Всадник наклонился вперед, тыкая в лежащего человека острием своего меча. Конвей инстинктивно схватил снайперскую винтовку.

Доставая ее из тюленьей кожи, он действовал с неоправданной уверенностью в себе. Оружие само очутилось в руках, поднялось к плечу, как будто это была его собственная — оружия — воля. Спешившись, Конвей устроился за деревом и собрался с силами.

Конвей пристально всмотрелся во всадника. Теперь, увидев его ближе, он начал узнавать детали, которые до того безуспешно пытался вспомнить. Горделивый вымпел ниспадал по спине. Черные и белые вертикальные полосы. Цвета, символизирующие Джалайл, — баронство, ставшее теперь одной из Трех Территорий, которыми управлял Гэн Мондэрк.

Один из тех знатных негодяев, кто до сих пор поддерживал свергнутого Алтанара.

Конвей окинул взглядом остальных нападавших. У некоторых были белые стрелы с белым оперением. Блюстители.

Прицел, как будто по собственному желанию, вернулся назад к всаднику. Странное чувство заполнило Конвея. Кровь застучала в висках; его руки стали тяжелыми, наливаясь растущей силой. Это было не так, как тогда в реке. Это был выбор: борьба или смерть. Это была месть, оправдание, доказательство истины. Это был эмоциональный взрыв, темнота и испуг.

Прозвучал выстрел, величественный, как далекий гром. Конвей осознал, что если бы не отдача винтовки, он не узнал бы звука выстрела.

В какой-то момент он подумал, что промахнулся. Его жертва сильно дернулась, вскинув обе руки, будто желая опустить их на человека возле бревна. Конвею показалось, что он видит дымку вокруг головы всадника. Вероятно, заходящее солнце светило сквозь волосы.

Смерть всадника пришла одновременно с первым эхом. Выпрямившись, прижав руки к телу, он стал клониться набок. Набирая скорость, тело скользило, пока не рухнуло наземь.

Оставшиеся бросились врассыпную. Один из преследователей с поднятым мечом рванулся к пленнику. Конвей выстрелил не сразу, но достаточно быстро, чтобы остановить удар. Пленник уклонился и все-таки смог прорваться к реке.

Конвей поражал цели, наблюдая за тем, как люди разбегались подобно насекомым. Теплый ствол дерева с любовной лаской прижимался к его щеке.

Оружие оживало от его прикосновений, его мыслей.

Каждый раз, останавливая взгляд, он убивал человека, каждое движение пальца на спусковом крючке приносило смерть.

Он громко прокричал свое имя, извещая всех о своей силе.

А потом стало не в кого стрелять.

На берегу валялись восемь тел и брошенное оружие.

На ближней отмели бывший пленник выполз из воды и исчез среди деревьев.

Конвей верхом последовал за собаками по берегу реки туда, где лежал мужчина. Его раны были очень глубоки. В нескольких местах новые порезы пересекали старые шрамы. Мужчина смотрел на Конвея заплывшими, с трудом открывающимися глазами. В нем было какое-то мрачное спокойствие. Конвей размышлял. Мужчина изучал его, вкладывая в это все оставшиеся силы. Даже когда Конвей бинтовал раны беглеца, глаза того следили за каждым движением его рук.

Вдруг, как будто по собственной воле, он потерял сознание. Конвей закинул раненого на Вихря.

Давно сгустилась темнота, когда Тейт со своими собаками перехватила Конвея за деревней. По дороге к дому, где спали Сайла и Ланта, Конвей рассказал ей о мужчине, лежащем без сознания позади него. Услышав голоса, служительницы Церкви проснулись. Пока Конвей вновь пересказывал свою историю, Сайла и Ланта поспешили одеться. Они вышли наружу как раз, когда он отвязал мужчину от седла. Вчетвером они внесли его в дом.

Во время осмотра пациента Сайла попросила Конвея описать всадника. Когда он выполнил ее просьбу, она коротко кивнула, сказав:

— Ты хорошо справился. — Ее слова обладали свойством будоражить неприятные воспоминания.

Сайла изучала пациента. Даже в теперешнем состоянии в нем чувствовалась потаенная сила. Мозоли свидетельствовали о часах тренировок с луком и стрелами. Ладони, как ни странно, были мягкими. Она осмотрела его руки более тщательно и, исходя из расположения мозолей и загара, заключила, что он, вероятно, носил перчатки без пальцев. Любопытно. Его волосы, вымытые и зачесанные назад, сияли, как крылья ворона при свечах. Зашивая последнюю открытую рану, Сайла была поражена, насколько усилился его пульс. Голубая вена на шее пульсировала в том же ритме, что двигалась ее светящаяся игла из моржовой кости.

Откинув волосы, Сайла поискала взглядом Конвея. Он сидел напротив на полу, спиной к стене.

— Он не сказал тебе, почему за ним гнались? — спросила она.

Конвей покачал головой.

— Мы еще не говорили.

— Завтра мы должны уйти. Отступники — это безнадежные люди, преследуемые истинной Церковью. Их единственная надежда выжить — избегать встречи с нами и просить защиты у фальшивой Церкви.

— Уходите. Сейчас. — Раненый с трудом произнес эти слова разбитыми губами, и неправильное произношение придало сказанному зловещий оттенок.

Сайла и Ланта обернулись в его сторону. Он уже спокойно храпел.

Сайла задумалась.

— Следует ли нам рисковать, беря его с собой?

Конвей поднялся.

— Волокуша.

Тейт кивнула.

— Верно. Мы можем идти. Одна лошадь для него, одна для Тарабела. Младшие дети тоже могут ехать верхом.

— Давайте так и сделаем. — Сайла повернулась, прекращая разговор. Она не хотела показывать довольную улыбку. Приняв решение пойти вместе, они пошли на некоторые жертвы. Если что-то и могло устранить разобщенность, вызванную появлением Додоя, так это совместные действия. Она мысленно сказала: «Спасибо, настоятельница, мой друг, мой учитель. Твои уроки никогда не подводили меня. Если твоя недостойная ученица вспоминала их. Несчастье для характера, словно огонь для стали».

Она подошла к одеялам, подняла их и закуталась, когда вдруг почувствовала чье-то присутствие. Уставшая, раздраженная, она перехватила пристальный взгляд Додоя. Тот улыбался, обнажая свои маленькие блестящие зубы. Он заговорил шепотом, разделяя свою злобу только с ней одной:

— Они всегда заставляют тебя делать то, что хотят. Ты думаешь, что это твоя идея. Тебя просто использовали. Так всегда было и всегда будет.

Шокированная, взбешенная, она приподнялась, чтобы ответить ему. Лицо его стало отсутствующе-невинным. Он повернулся к ней спиной. Некоторое время она раздумывала. Что бы Сайла ни сказала, он просто будет это отрицать. Она окажется в глупом положении.

Она слышала звякающее, визжащее, эхо его голоса: «…просто использовали. Так всегда было и всегда будет».

Вспышка перед глазами свидетельствовала об усталости. Порочный, злобный ребенок; бессмысленные слова. Безвредные.

Глава 40

Светало медленно, словно утро запуталось в густых волокнах тумана, паутиной оплетавшего деревья и дома. Сайла вышла наружу. Прижавшись к грубым бревнам дома, она обхватила себя руками, вцепившись пальцами в ткань мантии. Из-за холодной мороси ей хотелось вернуться в дом и накинуть что-нибудь потеплее. Но надо было дождаться возвращения Тейт из ночного дозора.

Туман и сырая земля приглушили приближающийся стук копыт. Появление Тейт, больше похожей на привидение, заставило Сайлу вздрогнуть. Заметив неожиданное движение, Тейт с кошачьей ловкостью вскинула «вайп».

Сайла нарушила тишину.

— Ты провела тяжелую ночь. Сможешь сегодня отправиться в путь?

Закинув «вайп» за плечо, Тейт спешилась. Белки ее глаз были покрыты красными прожилками. Она говорила так, будто каждое слово давалось с трудом.

— Делать нечего, Сайла. Я слыхала тот рог, о котором говорил Конвей. Как раз перед рассветом. Кто бы там ни был, они быстро нас найдут.

— Заходи, я приготовлю тебе чаю.

— Эта несчастная лошадь промокла и устала не меньше, чем я. Ее надо покормить. Я пойду.

Сайла слегка рассердилась:

— Как же, сперва заботимся о лошади. Ты прямо как мой муж.

— Рада это слышать. Именно он учил меня. — Тейт подмигнула. Ее тихий смех отдавал хрипотцой, но лицо на мгновение ожило, как раз такой Сайле и хотелось бы запомнить Доннаси.

Войдя в дом, Сайла подумала, что все измотаны до предела и необходимо восстановить силы. Но еще важнее бежать отсюда.

Она взглянула на лежавшего на полу раненого. Возможно, он не вынесет тряски на лошади, но делать нечего. У него был шанс воина.

Дети — совсем другое дело. Сайла посмотрела в угол, где Ланта лежала рядом со спящими детьми. Словно щенята, собравшиеся в грязную, но разрывающую сердце нежностью кучу. Потом она перевела взгляд на Додоя. Он — один из них, сказала себе Сайла; не его вина, что мальчик стал таким. Тяжелая жизнь портит характер.

Ланта открыла глаза, тут же поднявшись с грациозной быстротой.

— Что-то не так?

— Нет. Все в порядке.

Дети заворчали и забормотали, прижимаясь друг к другу, словно сопротивляясь приходу нового дня. Сайла повернулась к ним. Черты лица каждого просыпавшегося ребенка были мягкими. Молодость, еще не отошедшая ото сна. Однако, как только сознание возвращалось полностью, глаза начинали тревожно бегать по комнате. Мускулы напрягались. Лица застывали в ожидании.

Невыразимый гнев закипел в крови Сайлы, ей едва удалось справиться с ним.

Готовясь к отъезду, Сайла и Ланта собрали для своих подопечных всю найденную в домах одежду. Теперь она аккуратными кипами лежала вдоль стены. Обе обратили внимание на полное отсутствие отделки и украшений. На халатах у девочек рукава и воротники были обшиты узкими полосками домотканой материи. Единственной деталью, украшавшей одежду мужчин, были пояса. Они тоже были домотканые, а узор — наконечник стрелы, круг, квадрат, молния или алмаз — указывал на принадлежность к какой-то семье.

На каждом ребенке был теперь плащ из меха енота. Внутри у плащей были кожаные завязки, удерживавшие их на плечах. Спереди они застегивались с помощью маленьких пуговок и сыромятных петель. По бокам располагались прорези для рук, а внутренняя поверхность была вощеной и не промокала. К тому же внутри располагались мешочки для еды и разных мелких предметов.

Пытаясь скрыть неудовольствие, Сайла отвернулась от стены. Она идиотка.

Теперь ей вдруг стало понятно единообразие грубой ткани и покроя одежды. Рубашки состояли из двух кусков, переднего и заднего, которые соединялись по бокам, то же самое и с рукавами. Покрой штанов был прост настолько, насколько это вообще было возможно: ни ширинок, ни карманов.

Домашняя утварь была исключительно из дерева, кости или рога. Осматривая кухню, Сайла наткнулась на пару обсидиановых и кремневых ножей, и только один стальной. Он стерся до самой рукоятки. Среди горшков нашелся лишь один медный.

Обычно люди всегда стараются торговать, даже самые бедные. Эта группа явно избегала всяких контактов с внешним миром. Они знали, как изготовлять два вида ткани: один для рубашки, другой для цветных лент. Если у этих людей и были какие-то иные навыки, они тщательно их скрывали.

Только отчаяние может привести к такой последовательной самоизоляции.

Одевшись, дети разбились на две галдящие группки. В своих мохнатых плащах они напоминали Сайле маленьких проворных зверьков. Отводя их к ручью вместе с Лантой, она не могла припомнить, когда чувствовала себя такой веселой и беззаботной.

Дети были хорошо обучены церемониям. Все, кроме самых маленьких, с серьезным видом сняли накидки, склонились к воде, чтобы умыться, потом обратили лица туда, где, если бы не было тумана, находилось солнце. Ледяная вода разрумянила их лица, когда Сайла и Ланта завершили ритуальную молитву, осенившись Тройным Знаком, дети по-своему повторили ее. Раскрытой ладонью, повернув ее наружу, они касались по очереди обоих плеч, лба и, наконец, живота. Это был очень странный и неуклюжий ритуал. Сайла спросила, почему они так делают.

Нандамир ответила:

— Чтобы показать всем, что наши руки пусты. У нас нет оружия, у нас нечего красть.

Жрицы переглянулись, потом Сайла спросила:

— Разве все, кто приходит сюда, хотят воевать или грабить, дорогая?

— Да. — Голубые глаза, казалось, не допускали другой возможности.

Ланта сказала:

— Но не мы. Мы только хотим вам помочь.

Заговорил тонкий, длинный мальчик:

— Вы украдете нас.

Сайла отшатнулась:

— Вас? Украдем?

— Они всегда говорили, что кто-нибудь это сделает. Но не Церковь. Нам можно остаться с вами? Вы нас не бьете. Пока.

Додой, стоявший на краю группы, засмеялся. Они обернулись к нему. С высоты своего роста он насмешливо улыбался.

— Они не держат рабов. Они отведут вас в Церковь и бросят там.

Еще до того, как женщины успели его прервать, один из детей спросил:

— Где эта Церковь?

Додой только этого и ждал. Он противно расхохотался.

— Они не знают.

Сайла сказала:

— Иди к Тейт. Прямо сейчас. Больше ни слова. Убирайся.

Продолжая ухмыляться, Додой убежал. Когда Сайла снова посмотрела на детей, некоторые из них готовы были заплакать. Ланта поглаживала их по головам, успокаивая.

— Вы отправляетесь с нами только потому, что плохие люди, обидевшие Тарабела, могут вернуться, — произнесла Сайла. — Так или иначе, одни вы тут жить не сможете. Что, если придет медведь? Или тигр? Додой прав, мы хотим отвести вас в Церковь. Но потому, что хотим, чтобы у вас был дом, мы не хотим просто избавиться от вас. И мы ничего не крадем. Особенно детей.

Жрицы отвели детей обратно к хижинам. Конвей и Тейт навьючивали лошадей. Тарабел и раненый воин лежали на волокуше. Молодое тело Тарабела уже начало справляться с раной. Воину вроде тоже стало получше. Однако до сих пор он не проронил ни слова.

Остальные тоже молчали. Конвей открыл загоны для скота, и отряд двинулся. Ланта больше не могла этого выносить. Она подошла к Сайле.

— Я наблюдала за Конвеем. Он слишком спокоен. Потрясен.

Сайла ответила.

— После боя все люди ведут себя по-разному. Ты знаешь, что говорится в Завете Апокалипсиса: «Целитель должен прежде обратиться к разуму, ибо именно разум порождает самые страшные болезни, и он же от них страдает. Человек может убить своего врага и остаться при этом цел, но разум его затаится и нанесет свой удар после». Настоятельница Ирисов говорила об этом так: «Думай о воине, как о гвозде, чистый металл, прямой и прочный, единственное, для чего ему нужна голова — чтобы остановить молоток. Но раз согнувшись, гвоздь будет хуже, чем бесполезным». Тогда я рассмеялась. А она — нет. Потом я поняла, почему.

Ланта задумчиво сказала:

— Думаешь, кто-то из нас должен с ним поговорить, узнать, что его беспокоит?

— Я бы хотела, но думаю, что мне надо позаботиться о Тарабеле и чужеземце. Может быть, ты?.. — Она оставила вопрос висеть в воздухе.

— Ну, если ты так думаешь. Я не военная целительница.

— Вряд ли это что-то меняет, — сказала Сайла и отвернулась, чтобы скрыть выражение своего лица.

Ланта, в свою очередь, слишком нервничала, чтобы смотреть на кого-нибудь, кроме Конвея. Она произнесла его имя, стоя прямо у него за спиной, и Конвей издал какой-то короткий испуганный вскрик. Ланта отступила.

— Ты все время молчишь. С тобой все в порядке?

— Да. Все нормально. — Улыбка медленно расползалась по его лицу. — Просто задумался.

Ободренная его дружелюбием, Ланта продолжила:

— Не знаю. Ты стал задумчивым после того происшествия у реки.

— Может быть, так и есть.

— Это, должно быть, ужасно.

— Не так уж плохо.

Она увидела, как напряглось его лицо. Жилка за ухом хаотически забилась. Он солгал. Разве он не понимает, зачем она пришла?

Она сказала:

— Ты все сделал правильно. Но это все равно неприятно.

— Не так уж плохо. Извини, мне надо идти. Проверить волокушу.

В ее горле застрял комок льда. Никто, даже те, кто явно боялся ее, никто не отвергал ее с таким отвращением. Она остановилась, наблюдая, как Конвей делает вид, что осматривает волокушу.

Лед растаял. Теперь его место занял яростный жар.

Тейт, шедшая во главе отряда, напряглась при виде Ошу, возвращавшейся по тропе назад. Отступив в тень, собака повернулась в ту сторону, откуда прибежала, и залегла. Шерсть у нее на загривке стояла дыбом. Тейт побежала к остальным.

— Кто-то идет!

Ланта торопливо спрятала детей в тени деревьев. Сайла увела лошадей, тащивших Тарабела и раненого. Конвей с собаками расположился за деревом, стоявшим выше по склону холма. Тейт, свистом подозвав своих собак, заняла позицию слева. Они появились через пару секунд, все время оглядываясь. Подобравшись поближе к Тейт, собаки расположились за поваленным деревом. Его могучий ствол теперь стал чем-то вроде питомника; нижняя его часть совершенно прогнила и смешалась с почвой, через него пробивалась молодая поросль. Собаки выглядывали через щели в изгороди, образованной новыми стволами.

Перед ними показался мужчина, низкий и плотный, одетый в облегающую куртку, пятнистые штаны из домотканой материи и кожаную шапку. Она закрывала только макушку, оставляя уши свободными, но зато сзади свисал кусок кожи, защищавший шею. В руках у него был очень короткий, толстый и сильно изогнутый лук. От оружия исходило ощущение невероятной мощи, а одного взгляда на руки его обладателя было достаточно, чтобы понять, что это могучий воин. Под его подбородком проходил неровный шрам, будто когда-то ему пытались перерезать горло.

Он нес в руке белую тряпку, но, казалось, был слишком беззаботен для сложившейся ситуации. Остановившись, воин поднял голову и втянул воздух. Яркие быстрые глаза шарили по лесу. Потом мужчина вдруг просто исчез с тропы.

Взглянув на Тейт, Конвей указал на тропу. Тейт кивнула в ответ, пытаясь сказать, что тоже никого не видит.

Неожиданно белый флаг вновь появился прямо посреди тропы, теперь он свисал с длинной палки, торчавшей из-за дерева.

Тейт громко сказала:

— Мы путешественники, и не хотим неприятностей. Но будем защищаться, если потребуется.

Ей ответил гулкий голос:

— Мы знаем, кто вы такие.

На слове «мы» Тейт и Конвей нервно оглядели подступающий лес.

Тейт сказала:

— Дайте нам пройти.

— Но не с детьми.

— Вы работорговцы?

Последовала томительная тишина. В ответе прозвучало потрясение.

— Вы работорговцы. Это дети Малых. Нашего племени.

Тейт наполовину высунулась из-за дерева.

— Это ложь. Они были брошены.

— Не брошены. Жертвы. Вы уводите их.

В голосе Тейт звучали раздражение и недоверие.

— Если вы докажете, что принадлежите к Малым, мы вернем их вам.

— Да, мы из Малых! — закричал один из детей, и его поддержал хор голосов.

Сайла решила, что пора брать ситуацию в свои руки. Она вышла вперед, подняв руки над головой и сомкнув указательные и большие пальцы в знаке мира, Ланта с детьми шли за ней.

— Выходи и поговори с нами. Наша единственная цель — благополучие этих детей.

Ответом ей была тишина. Потом приземистая фигура снова появилась на тропе. Мальчик, только сейчас разглядевший воина, закричал:

— Бизал! Это Бизал! — Несмотря на все попытки Ланты успокоить их, дети взволнованно зашумели.

Приложив руку к горлу, мужчина усмехнулся. Глаза его все время следили за Сайлой.

— Это все шрам, Жрица. Немногие знают меня в лицо. Пришлось привыкнуть к тому, что люди узнают меня по горлу.

— Я знаю тебя, Бизал. — Она представилась сама и представила остальной отряд, рассказала обо всем происшедшем, добавив: — Эти дети находятся под защитой Церкви.

Бизал кивнул, затем развел руками.

— У меня тут двадцать человек. Я видел ваше волшебное оружие. Но все равно, если придется, мы отберем детей. — Подтверждая свои слова, он, подняв сжатый кулак, шагнул вперед. Или он совершенно не заметил, как мгновенно насторожились собаки, или был настолько храбр, что не придал этому значения. — Малые всегда были жертвами: Коссиаров, работорговцев, разбойников с гор, Людей Реки. Все считали нас животными. Но больше этого не будет. Теперь мы деремся.

Сайла холодно сказала:

— Это звучит, как угроза. Я хочу знать, что ждет этих детей.

Все еще возбужденный, но уже начавший успокаиваться, Бизал ответил:

— Защита. Когда-нибудь они тоже станут драться.

Конвей произнес:

— Прямо как у Гэна.

Бизал неожиданно кивнул:

— Торговец рассказывал нам о Мондэрке. Я не настолько честолюбив, но в остальном не так уж сильно отличаюсь от него. Мой народ будет свободным.

Сайла сказала:

— В таком случае забирай этих детей. Когда я доберусь до Дома Церкви, должна ли я передать им, чтобы они прислали вам целительниц?

— Да. Но только самых сильных. Нам приходится много путешествовать. — Горькая улыбка раздвинула его губы.

Тейт тихо спросила:

— Ты точно не хочешь, чтобы мы доставили детей в Дом Церкви? Там они будут в безопасности.

— Они нигде не будут в безопасности. — Бизал посмотрел в ее сторону, казалось, прося прощения. — Разбойников намного больше, чем убил ваш воин. Рассказывают, что сама Церковь желает смерти Жрице Роз. На вас охотится Кос. Не думаю, что вам удастся увидеть Дом Церкви.

— Весьма ободряюще. Спасибо. — С сардонической усмешкой Конвей вышел из своего укрытия.

Бизал повернулся к нему.

— Это правда.

— Ты можешь помочь.

— Нет. Мы слишком слабы. Мы сами еще не способны защищаться как следует. Нужды моего народа важнее.

Конвей встал рядом с Сайлой, к ним присоединилась Тейт.

Бизал продолжил:

— Разбойники ушли на запад. Они соберут новые силы и будут вас преследовать. Мы уже несколько дней не видели патрулей Коса.

Конвей настаивал:

— Разве вы не можете показать нам дорогу? Мы же не просим вас сражаться.

Бизал нахмурился:

— Жрица, я желаю тебе удачи в твоем путешествии.

Конвей издевательски усмехнулся.

— Ты и двадцать твоих невидимок, окруживших нас.

Впервые за все это время Бизал по-настоящему улыбнулся.

Отличие было разительным. Всего на мгновение, но он стал моложе и даже красивее.

— Малые тоже кое-что умеют. И мы все время учимся. Каждый человек любит иногда прихвастнуть. Ваши собаки знают, что мы тут, но даже они не могут точно определить, где же мы, а все из-за направления ветра.

Он поднес ко рту свисток, висевший на ремешке. Прозвучало два коротких свистка, затем один длинный. Ему тут же начали отвечать, звуки доносились то с одной стороны, то с другой. Смешиваясь, налагаясь друг на друга, они пугали и путали. Сайла попыталась сосчитать их, но на четвертом или на пятом сбилась.

Конвей повернулся к Бизалу.

— Мои поздравления.

Тейт ухмыльнулась и подмигнула ему.

— И мои. Но готова поспорить, их только девятнадцать.

Бизал рассмеялся, залившись краской гордости.

Сайла начала прощаться. Тейт наклонилась, чтобы обнять Нандамир. Окончилось это тем, что они вытирали друг другу слезы. Тарабел, слабый и испуганный, настороженно наблюдал за Сайлой, пока она не склонилась над ним и не поцеловала его в лоб.

— С тобой все будет хорошо. Следи, чтобы рана была чистой. Расти сильным. Ты еще понадобишься Бизалу.

В ответ на его улыбку глаза у Сайлы подозрительно заблестели, и она поспешно отошла.

Двигаясь по тропе, она вдруг подумала, что этот спасенный мальчик — самое ценное в ее работе. Она рождает надежду. Радость. Неожиданно она услыхала голос настоятельницы Ирисов, припоминая один из ночных разговоров. Та говорила: «Один из слухов о Вратах гласит, что за ними должно скрываться счастье. Почти все то, что обещали Учителя, имеет отношение к могуществу. Но существует и другая сторона. Представь себе силу, способную сделать людей счастливыми». Интересно, что же она имела в виду.

С того вечера прошло уже много времени. Сайла ехала рядом с Тейт, не отрывавшей от нее долгого изучающего взгляда. Жрице даже стало немного не по себе. Наконец Тейт неловко и напряженно произнесла:

— Ты сделала Тарабела счастливым. Я хочу того же для Додоя. Вы все думаете, что единственная моя цель — чтобы он привел меня к другим черным людям. Это так. Но я хочу, чтобы он улыбался, как Тарабел. Я хочу увидеть, как человек, которому он доверяет, скажет ему, что все будет в порядке.

Впереди Конвей повернул коня, направляясь к ним.

Тейт напряглась и пригнулась к седлу. Очень мягко она сказала:

— Я хочу сделать это для Додоя. И для себя. Всего один раз. Даже если для этого придется солгать.

Глава 41

— Там наверху всадники, — сказал Конвей, указывая на юг. — В доспехах, вооруженные. Под белым флагом. Там есть и другие, но те прячутся. Все верхом, все в доспехах. Я успел насчитать двенадцать.

Сайла кивнула, посмотрев в сторону, куда указывал Конвей. Ланта спросила:

— Они видели тебя? Мы сможем их обойти?

— У них посты по всей долине, вряд ли нам удастся избежать встречи. Они знают, что мы приближаемся, иначе не сидели бы там с белым флагом. Я мог бы просто подойти и спросить, что им угодно.

Путешествие подошло к своей самой опасной точке.

Сайла не смогла бы точно объяснить, как она это поняла (и улыбнулась про себя, подумав, что уже начинает овладевать искусством Ланты), но абсолютно точно знала: что бы она ни сделала сегодня до заката, это определит судьбу ее миссии. Взглянув на Конвея, она попросила:

— Мэтт, ты не мог бы забрать с собой остальных и оставить меня одну? Мне необходимо побыть наедине с собой.

Конвей нахмурился.

— Это ненадолго, ведь так? Я не хочу ехать туда в темноте, и не хочу, чтобы они пришли за нами ночью.

Она протянула руку, коснувшись кончиков его пальцев.

— Все, что мне нужно — немного побыть одной.

Конвей отошел, пожав плечами.

Мысли Сайлы путались, она никак не могла сосредоточиться. Слова песнопения медленно текли, будто цепляясь за крючья и шипы напряжения. Она погружалась в успокоительные, очищающие разум звуки. Медленно и неохотно напряжение уходило. Ритмы тела, которые она сейчас контролировала, разрушали неровные всплески, порожденные беспокойством.

Перед ее внутренним взором предстало место успокоения, место, где росли огромные деревья, где солнечные лучи ласкали землю. Она стояла в центре всего этого великолепия.

И был голос. Всю свою жизнь ты лишь следовала.

И это было так. Сайла действовала, но не осмеливалась говорить. Она позволяла себе лишь почтение и тщательно взвешенные порции советов.

Ты ищешь. Кто же будет вести вперед?

Она была женщиной, ее положение предопределено.

Опора. Прибежище. Подруга.

Последовательница.

Женщина.

Это слово просвистело в ее мозгу, сбивая с толку, шок чуть не вывел ее из транса. Песнопение было спасением. Слова гудели сначала беспокойно, потом все тише и тише. Они снова вернули ей покой.

Из восстановившейся тишины послышался звук, будто шумели деревья или шептал ручей. Другой голос. Голос настоятельницы Ирисов. Слов было не разобрать, но оставалось чувство безмятежности. Помощи.

Воспоминания. Долгие приглушенные разговоры в комнатах настоятельницы, когда рассвет неожиданно загорался за окнами, а ночь пролетала, словно один час.

Столько уроков. Замыслов.

Военная целительница. Она восстанавливала то, что ломали мужчины. Она штопала то, что они рвали в клочья.

Внезапно она узнала ответ, такой простой, такой ясный.

Такой опасный.

То, что не в силах изменить, прими. Тростник гнется под ветром, но побеждает землю, побеждает воду. И завоевывает для себя место.

Женщина создает.

Что-то зашевелилось в глубине ее существа. Ощущение не было приятным, но и не раздражало. Это было похоже на чье-то присутствие. В глубине всевозрастающего головокружительного помутнения рассудка она вспомнила предостережение Тейт:

— Ты не знаешь, как остановиться.

Это было так. Даже слишком.

Сайла больше не может следовать. Сайла ведет.

Снова голос, каждое слово — словно удар хлыста.

Выход из транса всегда вызывал у Сайлы тревогу. Постоянно оставался страх, что сознание возвратится не полностью, оставив ее наполовину в состоянии самоуглубления. Свет и звуки манили ее, как поверхность манит ныряльщика. На этот раз пробуждение было мгновенным, она вдруг неожиданно увидела своих товарищей, отдыхающих под деревьями. Поднялась и подошла к ним.

— Мы идем вперед, — произнесла Сайла.

Все обернулись на скрип кожи — это раненый воин приподнялся на локтях над волокушей. Пока они изумленно глядели на него, тот сказал:

— Коссиары. Не доверяйте им. — Лоб его был покрыт бисером пота, но глаза оставались ясными. — Через несколько дней я снова смогу драться. Остерегайтесь Коссиаров, а с теми, кто напал на меня, мы справимся.

Тейт сказала:

— Когда Конвей нашел тебя, ты не был в этом так уверен.

Воин посмотрел на Конвея.

— Никто не доверяет Коссиарам. Они захватят вас в плен.

— А тебя нет? — невозмутимо спросила Сайла.

— Только пока я не поправлюсь. А это ненадолго.

— Ты — мой пациент, а я принадлежу Церкви. Никто не причинит тебе вреда.

Он покраснел.

— Налатан Сохна ничего не боится. — Потом он обратился к Конвею: — Дай мне меч. И оставьте меня.

Сайла вытянула руку, от нее до воина был добрый десяток шагов.

— Возьми его сам.

Мускулы Налатана напряглись. Конвей приподнялся, намереваясь помочь ему. Сайла что-то прошипела, и он снова сел на свое место. Борьба, казалось, продолжалась бесконечно. Из-под бинтов начала сочиться кровь. Тейт умоляюще посмотрела на Сайлу, но та и не взглянула на нее.

Налатан рухнул обратно на волокушу.

— Воды. — В этом слове звучала боль поражения. Конвей подбежал к воину. Тот бросал на Сайлу яростные взгляды, пока пил из фляжки, потом вернул ее, отрывисто поблагодарив.

Сайла спокойно встретила его холодную злость.

— Ты изучал тайны самолечения, Налатан. Но я знаю, когда ты сможешь путешествовать, драться или выжить в одиночку. — Он было открыл рот, но Сайла уже была на ногах, властным жестом она потребовала тишины. — Нет! У меня есть другие дела, кроме как бороться с твоей гордостью.

Остальным она сказала:

— Мы с Конвеем поедем первыми. За нами Ланта с Налатаном. Доннаси, вы с Додоем будете охранять тылы. Собаки пусть держатся сзади и подальше, вдруг кто-нибудь будет ехать за нами.

Сайла отошла, и Тейт скосила глаза на Конвея. Тот улыбнулся, встряхнув рукой, словно у него горели пальцы.

— Это Жрица Роз Сайла или Леди Стальная Рука?

Посмеиваясь, Тейт сказала:

— Леди взяла верх. Теперь все будет так: «Пятки вместе, носки на сорок пять градусов, а когда я скажу „Смотреть направо“, глаза должны щелкнуть».

— Прямо как дома, а?

Тейт ухмыльнулась:

— Уж постарайся выдержать.

Заходящее солнце вырвалось из плена облаков, как раз когда отряд выехал из леса. Тропа шла через заросший кустарником луг. Посередине стояла лошадь без седока, меланхоличная и расслабленная. Она подняла голову и приветственно заржала. Лошадь Сайлы заржала в ответ. Вихрь прижал уши и вытянул шею. Конвей натянул поводья и свистом подозвал собак.

Из-за кустов вышел мужчина. Мягкий свет заходящего солнца играл на металлических доспехах и шлеме. Подняв белый флаг, он помахал им и прислонился к лошади, ожидая их.

Сайла чуть не улыбнулась, глядя на его тщательно демонстрируемое высокомерие. На голове у воина был шлем, украшенный лошадиным хвостом. Кожаная рубаха расстегнута, под ней блестела и переливалась кольчуга. Вытертые места на кожаных штанах указывали, где крепились поножи. Сайла остановилась, не доехав до воина на корпус лошади, Конвей расположился слева и чуть сзади. Краем глаза Сайла заметила, как он знаком приказал собакам укрыться в кустах.

Воин тоже это заметил и произнес:

— Никто не побеспокоит вас. Я нахожусь здесь, чтобы предложить вам помощь. — Говорил он медленно, голос его то падал, то опять поднимался. Легкий акцент можно было приписать этому мелодичному звучанию.

Однако Сайла без труда чувствовала обман в его речах. Выцветшие голубые глаза слишком широко открыты, квадратная челюсть чересчур напряжена. И хотя правая рука, так естественно опиравшаяся о пояс, была далеко от меча, напряженная поза воина ясно говорила, что тот готов броситься в сторону. Вправо, подумала она.

Конвей осматривал окрестности.

Сайла произнесла:

— Кос не очень-то любезно принимает чужеземцев.

Самообладание воина поколебалось, когда вместо единственного здорового взрослого мужчины в группе к нему обратилась женщина. Глядя то на нее, то на Конвея, он не замечал Тейт, пока та не оказалась прямо у Сайлы за спиной. Глаза его выпучились, челюсть отвисла. Когда он снова заговорил, тон его был намного менее самоуверенным, хотя слова явно были заучены наизусть.

— Капитан знал о твоем приходе уже много лун, Жрица Роз Сайла. Мой дозор лишь один из многих, посланных навстречу, чтобы пригласить тебя в Кос. Капитан ждет тебя.

Сайлу это не удивило. Жнея проходила через Кос. Единственным сюрпризом могла быть какая-нибудь подстроенная ею гадость. Сайла выпрямилась.

— У меня есть свои планы. Капитан ничего для меня не значит. Тем не менее этой ночью мы разобьем лагерь вместе с вами. — Она представила остальных членов отряда. Закончив, едко спросила: — А у тебя есть имя?

Зардевшись, воин ответил:

— Прошу прощения. Меня зовут Гатро. Мое звание — Копье. Я командую пятнадцатью всадниками. И снова я приглашаю вас в безопасную Гавань, где Капитан желал бы говорить с вами.

— И снова я вынуждена отказаться.

— Возможно, я сумею уговорить вас. — Подняв руку над головой, он резко опустил ее. Из кустов выехали трое — два Коссиара и третий, ехавший между ними со связанными за спиной руками.

Все они остановились в нескольких ярдах перед Сайлой. Коссиары отдали салют, прикоснувшись сжатыми кулаками к губам. Оборванный мужчина смотрел с ненавистью. И страхом.

Гатро беззаботно махнул рукой.

— Мы поймали двоих таких. Они сказали, что в их банде было больше пятидесяти человек. Но мы не можем им доверять полностью; они ведь не только убийцы, насильники и воры, они — лжецы. Они рассказывали, что ты убила одного из их вожаков и еще нескольких с помощью грома и молнии. Подонки. Не могут даже достойно принять поражение в честном бою.

Сайла взглянула на Конвея, и он ответил за нее:

— Я убил их. Громом и молнией.

Гатро вздохнул:

— Как скажешь. Но должен предупредить: все знают — Капитану не нравятся разные магические штучки. Но у нас есть еще важные дела. Вы не последуете со мной к дружески настроенному Капитану?

Сайла видела то, что было незаметно другим. Расширенные зрачки. Агрессивно поднятый подбородок. И еще один явный знак — быстро и почти незаметно он чуть наклонился вперед, весь в ожидании.

Гатро устроил ловушку. В этом она была уверена. Но где она? Как она работает?

Периферическое зрение подсказывало один из возможных ответов. Пленный всадник тоже пытался скрыть возрастающее напряжение. Воины наблюдали за ним. Не за своим предводителем, даже не за ней.

Все это говорило ей, что всадники имеют право напасть, если они откажутся от предложения. Капитан же потом скажет, что предлагал помощь, даже защиту той, что искала Врата. Он может отказаться от ответственности за ее смерть.

То, что не в силах изменить, прими.

— Я передумала. Я принимаю твое предложение.

Гатро был доволен. На долгое мгновение Сайла испугалась, что неправильно прочитала его мысли, потом ее озарило: он поставил не одну, а две ловушки. Она попалась в меньшую. Готовясь к его ответу, Жрица подвинулась поближе к Конвею.

— Вы наши гости, и в знак дружбы мы просим доверить нам ваше оружие, — произнес Гатро.

Тейт ответила за всех:

— Мы настроены не настолько дружественно, Копье, и вряд ли это изменится. Мы оставим оружие при себе. А вы не слишком приближайтесь.

Сайла была готова к любой его реакции, кроме той, которая последовала. Гатро просто смотрел, словно громом пораженный. Он несколько раз нервно открывал и закрывал рот, прежде чем сумел вымолвить:

— Ты покрашена? Таков ваш обычай?

— Это моя кожа, идиот, и эти слова — последнее, что я хочу об этом слышать. Это ваш Капитан приказал держать нас тут вечно? У нас есть раненый. Веди нас в лагерь.

Рука Гатро уже почти поднялась в салюте, когда он одернул себя. Он превратил это движение в неуклюжий взмах. Потом напустил на себя суровость и сказал Сайле:

— Мне разрешено отобрать у вас оружие, если я заподозрю какие-либо… неприятности.

— Даю слово, мы будем использовать его только для самозащиты. И для защиты наших друзей, — ответил Конвей.

— Защиты? — На лице Гатро заиграли желваки. Он встал в стременах и вытащил из-за пояса короткий прямой медный горн. Приложив его к губам, он выдул короткий клич, три высокие ноты. Затихающее эхо слилось с шелестом ветвей, когда его отряд выбрался из своего укрытия в кустах. Появились они весьма эффектно: резко останавливаясь, кони вставали на дыбы. Разбившись на три группы по пять всадников, воины выстроились перед своим Копьем.

Молодой офицер гордо произнес:

— Вот ваша защита. Мы делаем это безо всяких фокусов.

— У нас нет фокусов. У нас есть оружие, — сказал Конвей.

— Гром и молния? — презрительно ухмыльнулся Гатро.

Покачав головой, Конвей ответил:

— Сейчас это неважно. Мы хотим проявить свое дружелюбие. Может, мы и сработаемся?

Речь, и так похожая на пение, стала еще мягче.

— Да. — Обратившись к Сайле, Гатро сказал: — Жрица, пожалуйста, следуй за мной. Наш лагерь тут, недалеко.

Сайле доставило удовольствие, что Коссиары действительно оставили их маленький отряд в покое. Она не сомневалась, что где-то в лесу оставлен дозор, но это было сделано с почтительностью.

Тем не менее, когда умерли последние языки пламени походного костерка, Налатан позвал их из темноты. Все, кроме спящего Додоя, присоединились к нему, устроившись около волокуши, служившей теперь Налатану постелью. Сила и уверенность, звучавшие в его голосе, пугали.

— Жрица Роз, что ты знаешь о братствах монахов-воинов, охраняющих Дом Церкви?

— Только то, что они существуют. И что они — отважные люди.

— Ты должна знать больше. Мы — добровольцы. Мы оставили свои дома. Братство стало нашей семьей. Наши укрепленные деревни — это тренировочные лагеря, мы сами себя обеспечиваем. Враги Церкви — наша добыча.

— А как же жены? Дети?

— Это зависит от братства. В некоторых деревнях живут семьями. Некоторые — только для мужчин; жены остаются в родной деревне, там они растят детей.

— А ты из какого братства? — вмешался Конвей.

Лицо Налатана исказилось, но ответил он достаточно спокойно:

— У нас было семейное поселение, но, кроме того, было место для учебы, посещаемое только мужчинами. Часть времени мы живем… жили там. — Неожиданная резкость в его голосе и чувства, кипевшие в словах, потрясли слушавших. Когда он продолжил, стало ясно, что этот человек обладает железным самообладанием. — Год назад к Главе нашего братства явилась Жрица, именовавшая себя Жнеей. Она рассказала о твоем путешествии и о том, что ты будешь за него изгнана. Наш Глава сказал, что это самый отважный поступок, о каком он когда-либо слышал: женщина, лишенная защиты Церкви, осмелилась бросить всем вызов. Жнея потребовала, чтобы мы остановили тебя. Мы отказались.

Сайла спросила:

— Год назад? Мы…

— Жнея заявила, что Дом Церкви ожидал твоего появления много лет. Та, кого она называла Единственной, рассказала ей о твоем приходе. Она называла твое имя. Она также называла тебя Цветком, той, кого приведут к славе могучие маги — белый и черный. — На секунду он прикрыл глаза, потом продолжил: — Через две недели после того, как наш Глава отказал ей, колодец у нас в деревне был отравлен. Из шестидесяти пяти жителей выжило десять. Умирая, наш Глава просил меня позаботиться об успехе Цветка. Еще он сказал мне, что я должен завоевать для нашего братства славу, чтобы люди во все времена пели песни о нашем воинском искусстве. Только тогда я могу умереть.

Конвей улыбнулся ему:

— В таком случае я особенно рад, что встретил тебя, Налатан.

Раненый воин скривился:

— Я поклялся нашему Главе, что увижу, как достигнет своей цели Цветок. Чтобы прославиться, как непревзойденный воин, я поклялся убить белого мага. Тебя, Конвей. Моего спасителя. Ты слышишь, как Вездесущий смеется над своей шуткой?

Книга вторая Путь смятения

Глава 42

— Ей-Богу, я чую запах морской воды. — Уверенный тон Тейт заранее отметал все возражения.

Конвей рассмеялся и помешал палкой догоравшие угли вечернего костра.

— Может, ты и права. Западный ветер. Гатро говорил, что завтра с высокого места мы уже увидим Гавань.

— Если будет нормальная погода. — Тейт зябко передернула плечами. — Где же, черт возьми, весна?

— Меня самого это беспокоит. Помнишь тот видеодиск, который мы смотрели в пещере? Там говорилось, что несколько лет подряд было холодное лето — последствия ядерной зимы. Может, произошли глобальные изменения климата, появились новые циклы? И сейчас маятник качнулся в сторону холода?

— Я стараюсь не думать об этом. Все вокруг напоминает мне, что мы погубили мир.

Конвей беспомощно развел руками:

— Месяцами скакать, чтобы преодолеть расстояние, которое на машине проезжали за пару часов. Все автомагистрали разворотили, выковыривая оттуда стальную арматуру.

— Все, что мы когда-то строили, теперь вредно и опасно, и в лучшем случае может служить сырьем. Обидно. Не знаешь, сколько мы сегодня проехали?

— Как обычно. Миль двадцать, может, немного больше. Конечно, мы столько б не тащились, если бы не мои болезни. Не знаю, что за гадость я подцепил в том ежевичнике, но задержала она нас здорово.

— Успокойся. Сайла никогда не верила, что это болезнь. Как только она убедила Коссиаров, что причиной остановки была необходимость отдохнуть, все напасти кончились. — Немного помолчав, Тейт спросила: — Тебе что, уже все надоело, Мэтт? Хочется послать все к черту? — Она поднялась так стремительно, что Конвей не успел ничего ответить. Тейт наклонилось вперед, на ее напряженном, отчасти агрессивном лице плясали отблески костра. — Скажи мне правду. Из тебя слова не вытянуть с тех пор, как к нам присоединились воины Гатро и твой приятель Налатан.

— Я был очень занят с собаками. С Вихрем и Налатаном.

Тейт уперлась кулаками в бока и, забавно копируя простонародный говор, обрушилась на Конвея:

— Ты был так занят и ни с кем не виделся. С тобой осталась только я, твоя мамочка. Так что выкладывай мне все как на духу, сынок!

Выдавив из себя слабую улыбку, Конвей сказал:

— Я боюсь, Доннаси. Я не знаю, кто я такой.

— Конкретней, Мэтт. Это не тот мир, где можно сидеть в баре и заниматься психологическими изысками. — Взглянув поверх костра, она увидела, как Конвей болезненно вздрогнул. Тейт коснулась рукой его щеки, старясь смягчить свою вину. — Прости, Мэтт. Я не хотела.

— Все в порядке. Знаешь, в тот день, когда ты схватилась с капитаном Скэнов, мне казалось, что в этом мире я наконец обрел почву под ногами. И до сих пор так считаю, хотя некоторые вещи опять не дают мне покоя.

Тейт отвела руку.

— А если я спрошу, что все это значит, ты мне ответишь?

— Попытаюсь. Я ведь уличный регулировщик. Взгляни на меня. Я сидел за пультом и нажимал кнопки. Транспортные потоки. Цемент мешками из Бойсе. Тонны грибов в Майами. Теперь меня занесло сюда. И все, что я могу здесь делать — это драться. Ну ладно, если это драка за правое дело, можно потерпеть. Внести свою лепту. Но кто мне скажет, ради чего все это?

Продолжая внимательно смотреть на Конвея, Тейт сказала:

— Я слушаю, Мэтт.

— Нутром чую, что Врата Сайлы должны помочь людям. Так что участие в их поисках для меня тоже важно. Конечно, я не Гэн и не Клас, но я умею пользоваться оружием, что делает меня мужчиной, на которого можно положиться. И я горд этим. Но все же я ее опять теряю.

— Теряешь? Что ты теряешь?

— Почву под ногами. А на самом деле себя. Я уже не нахожу в себе той опоры, того стержня, что помогает терпеть и идти вперед.

— Все равно не понимаю, что ты хочешь сказать.

— В тот день, когда я спас Налатана, мне достаточно было убить одного разбойника. Ну, двух от силы. А я убивал всех, кто попадался мне на глаза, Доннаси. И поступал так, потому что мне это нравилось.

— Чепуха. Не надо путать боевой пыл с желанием убивать.

— Я стрелял в них из засады.

— Знаешь, все это очень не просто. Единственное, что я могу тебя сразу сказать — ты не маньяк-убийца. — Не обращая внимания на то, что Конвей пытался ей возразить, она продолжала: — Думаю, все было так, как ты говоришь. Но это всего лишь один случай. И стрелял ты в отпетых мерзавцев. А твои переживания лишний раз доказывают, что с психикой у тебя все в порядке.

— А что, если это станет для меня нормой?

— Вот тогда и будешь переживать и есть себя поедом. И не думай, что тебе так просто удастся убедить меня или кого-нибудь еще, что ты злодей.

— Вижу, ты стараешься особо глубоко не копать.

— Копаю столько, сколько нужно.

Конвей обошел костер и положил руку на плечи Тейт. Она старалась сохранять невозмутимый вид.

— Я уже тебе порядком надоел, да?

Тейт фыркнула.

— Но мне надо было выговориться.

— Конечно. На то и друзья, чтобы к ним обращаться за помощью.

— Не всегда это так просто. Но я все равно рад, что ты здесь. — Его улыбка стала какой-то напряженной. — Надеюсь, Налатан не будет возражать, если ты уделишь мне немного времени?

— Ты что-то хочешь этим сказать?

— Будто ты сама не видишь, что он ходит за тобой, как тень.

Тейт отступила в сторону.

— Мы уже целый месяц вместе в пути. Как можно в этом случае не оказываться время от времени рядом? Надо уж совсем отгородиться от людей, как некоторые, не будем указывать на них пальцем.

Конвей сделал вид, что о чем-то задумался.

— Вообще-то, он выглядит довольно прилично, если не обращать внимания на шрамы. Ты ничего не заметила, когда он моется по утрам перед молитвой? Такой жуткий рубец справа на спине? Закручивается, как старое шоссе на границе с округом Колумбия. Словно трещина после землетрясения.

Тейт хлопнула его по плечу.

— Шрамы у него от работорговцев. Он был еще совсем пацаном. Когда он дрался с одним, второй подкрался сзади. — Доннаси замолчала и опасливо прищурилась на Конвея. — Паршивец, ты же смеешься надо мной.

— Имею право. Парочка из вас, что надо.

— У меня нет времени на эти глупости.

— Когда-нибудь тебе должен кто-то приглянуться.

Покачав головой, Тейт обняла себя за плечи:

— Может быть, потом, после того как я отвезу Додоя к его людям и разыщу своих. Тогда посмотрим.

Они еще немного поболтали на отвлеченные темы. Тейт поняла, что Конвей и прежде, когда весь ушел в себя, нуждался в таких дружеских беседах. Его длительное молчание было отчасти и ее виной. Поглощенная своими заботами, она не обращала внимания на друга, который в это время страдал. Может быть, она и не смогла бы помочь Конвею. Но он бы, по крайней мере, знал, что кто-то о нем помнит.

Одиночество.

От этого слова веяло ледяным холодом.

Конвей подозвал собак и, извинившись, сказал, что ему пора заступать на «дежурство». Тейт лишь кивнула, погруженная в свои мысли и воспоминания.

Никто не понимал, что творилось в ее душе. Одиночество — это разлука с друзьями, с любимыми. Это мучительные страдания.

Одиночество — это когда нет нас, когда жизнь превращается в унылое существование. Это боль, не утихающая ни на мгновение. Само это слово было холодным и бездушным.

Конечно, ее окружали друзья. Додой без нее бы пропал, а кто был ей ближе Сайлы. Да и Ланта — славная женщина. А Налатан — замечательный компаньон на время путешествия. Хотя и скрытный. Отвечает на все вопросы без заминки, а поди скажи, что у него на душе.

Конвей прав в одном: слишком уж много внимания уделяет ей Налатан. Нерастраченное тепло, своевольное и неудержимое, разлилось по телу. В первое мгновение оно напугало Тейт. Что-то было в нем от врага, который наблюдает и делает пробные выпады, проверяя ее силу. Подивившись своим фантазиям, она улыбнулась в темноту.

Интригующий — вот подходящее слово для Налатана. Она чувствовала его желание оставаться в тени. Наверное, и он делает свои выводы из ее отказа рассказать о себе. Чем больше она молчит, тем меньше приходится врать.

А эти его проклятия и угрозы убить Конвея.

Мужчины. Все дураки, как один. Особенно Конвей и Налатан. Вежливы друг с другом. И не просто вежливы, а дружелюбны. Но всегда и повсюду следят друг за другом. Сайла и Ланта первыми заметили это. Налатан следит за глазами и руками Конвея. А как только Конвей оказывается в пределах досягаемости меча Налатана, он весь подбирается, опускает подбородок, а большой палец правой руки скользит к поясу, где висит пистолет.

— Словно две старые глупые собаки, — подумала вслух Тейт, помешивая прутиком красные угли, мерцавшие догоравшими огоньками.

— Что там натворили собаки? — Прозвучавший в темноте тихий голос Налатана испугал Тейт, и она не смогла сдержать возглас удивления. По плечам и спине пробежали мурашки. Ошу и Танно совсем расслабились. Они, конечно же, видели, как Налатан подкрадывался к ней, когда она была погружена в свои мысли.

— По-моему, ты рисковал. А если бы собаки тебя не узнали?

— Я не шел по ветру, они не могли меня почуять. А ты, похоже, сильно задумалась. — Слова, как обычно, текли медленно, и Тейт не покидало чувство, что Налатан обдумывает каждое предложение, прежде чем произнести его вслух. Голос шел из глубины груди, такой мощный, что временами слышалось сопровождавшее его рокотание.

Тейт вспомнила, как он хрипел, когда был ранен. Сочный зычный голос восстановился последним, словно он был ему особо и не нужен.

Налатан присел на корточки у костра напротив Тейт. Мерцавшие огоньки теплыми бликами отражались на его куртке. Внимание Доннаси привлекли аккуратно зашитые места, где были прорехи от ударов. В свете дня они были не так заметны, как сейчас.

Темные бездонные глаза, поблескивая, смотрели на нее из-под мохнатых бровей, пересекавших широкийлоб. Густые лоснившиеся волосы были похожи на шлем; сужаясь, они закрывали шею, оставляя уши открытыми.

Тейт опустила глаза и стала помешивать угли.

Молча Налатан протянул ей немного сушеного мяса. Покачав головой, она отказалась. Тогда он аккуратно оторвал два куска и, протянув их, указал на собак. На этот раз Тейт приняла их. Ей даже захотелось похвалить монаха, что понимает — кормить собак должна только хозяйка.

Заговорив наконец, Налатан повторил ее последние слова:

— Ты сказала, что я не должен подбираться к тебе так скрытно «в следующий раз». Надеюсь, сейчас ты меня не прогоняешь.

— Конечно, нет. — Тейт слегка поежилась. Ну зачем она с ним так резко.

— Я ждал, пока уйдет Конвей. Сайла и Ланта разговаривают с Гатро. Он рассказывает им о священных землях Гавани. — В последних словах был явный сарказм, но, прежде чем Тейт успела ему это заметить, Налатан продолжил: — Я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.

— О чем?

— О том, как нам выжить.

— Об этом нужно говорить со всеми.

Слегка прищурившись в ответ на ее вспышку, он спросил:

— Ты заметила, что Гатро старается не встречаться с местными жителями?

— Да. Он сказал, что это приказ Капитана.

— Он сказал правду. Коссиара могут казнить за то, что он просто поздоровается со странником. А рабов ты заметила?

— Конечно, заметила. И если кто-то…

— Обожди. — Голос Налатана оставался спокойным, но в нем все сильнее слышались властные нотки. — А ты заметила, что почти у всех на ногах цепи?

— Я видела, что у некоторых цепи от запястий до пояса и на ногах цепи тоже. И кто ты такой, чтобы затыкать мне рот, когда я возмущаюсь всем этим?

— Тот, кто хочет, чтобы твоя голова оставалась у тебя на плечах. Послушай, Кос живет за счет рабов. Слухи о готовящемся бунте разрастаются кругом, как весенняя трава.

— Отлично. А чем я могу помочь?

Тяжело вздохнув, Налатан пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Когда мы доберемся до Гавани, нам придется жить на Острове купцов. Гнусное место, законами там и не пахнет. Рано или поздно мы непременно поможем там какому-нибудь бедному обиженному рабу бежать.

Тейт сплюнула в костер, слюна мерзко зашипела на углях, подымаясь красноватым облачком пара.

— Если я что-нибудь смогу сделать, чтобы помочь рабам, меня никто не остановит.

— Коссиары подошлют своих людей, чтобы заманить нас в ловушку.

— Да откуда ты это знаешь?

— Знаю. Ты мне поможешь? Я видел, как ты смотрела на работавших в поле рабов, когда мы проезжали мимо. Другие их просто жалеют, а тебя их вид убивает. Помочь ты им сможешь, только если будешь помогать мне.

— Но почему я? Если меня это больше всех трогает, то не стоит направлять меня в первые ряды. Там место человеку более хладнокровному.

— Ты не сможешь скрыть свои чувства. Ложных рабов будут направлять именно к тебе. Не делай и не говори ничего, что может вызвать подозрения. Направляй их ко мне. Если они настоящие, я увижу это.

— Ты не собираешься предупредить других?

— Нет. Они могут мне не поверить. Лучше тебе это сделать.

— Ты им не доверяешь?

Широкая лучезарная улыбка осветила его лицо. Тейт была так поражена мгновенным преображением сурового конспиратора в добродушного рубаху-парня, что не сразу восприняла его ответ:

— Я им доверяю, как самому себе, но хочу, чтобы именно ты была моим партнером.

Глава 43

Рыжик пробирался сквозь туман с покорным недовольством. Всем своим видом он показывал Сайле, что понятия не имеет, куда ведет тропа, не видит ничего в двух шагах и не в состоянии предотвратить возможную опасность — короче, слагает с себя всякую ответственность.

Сайле нечего было возразить.

Могучие деревья смыкали кроны над узкой тропой. В их переплетавшихся ветвях была какая-то неуловимая угроза. Листья захватывали клочья тумана, превращая их в массивные капли, и время от времени растревоженные скачущими всадниками деревья охлаждали возмутителей спокойствия потоками воды. Ощущение необычности усиливалось зеленовато-бежевым цветом стволов, с которых слущивалась кора, источавшая острый маслянистый запах.

Эвкалиптовое масло входило в лечебный арсенал Сайлы. Пробираясь сквозь мрачный туман в узком коридоре между шершавыми неохватными стволами, она не могла понять, как ей раньше нравился этот запах.

Тропа вывела на один из лугов, которые неотступно преследовали Сайлу в ее видениях. На открытом месте, где высокая трава доходила лошади до живота, ветер сразу же унес навязчивый запах эвкалиптов. На смену ему пришел чудесный аромат трав и полевых цветов.

Мысли унесли Сайлу в прошлое, в степи Людей Собаки, где она встретила Класа. Там никогда не пахло влажной травой, а по утрам степь источала тонкий аромат.

Но туда пути не было, слишком далеко они углубились на юг. С каждым днем в ней крепла решимость окончательно стать лидером группы. Так было проще. Сайла понимала, что для остальных путешествие было возможностью проверить или найти себя, утвердиться в этой жизни. Смахнув каплю, нахально упавшую ей на кончик носа, Сайла улыбнулась, вспомнив упорные попытки Налатана скрыть, что ему нравится Тейт. Похоже, он уже ничего не может с собой поделать. Не менее очевидно было отсутствие ответного интереса у Тейт.

Сайла задумалась. Сегодня утром она уже не была так в этом уверена. Тейт смотрит на Налатана как-то по-иному. С большим… вниманием, что ли? Хотя строить какие-то предположения о Тейт — неблагодарное занятие. Слепая преданность Додою делает ее поведение непредсказуемым.

А Конвей сегодня за завтраком был, пожалуй, более компанейским, чем обычно. Даже его собаки повеселели. Может, он разобрался с какой-то мучившей его проблемой?

Но, похоже, это не сблизило его с Лантой. Сайла бросила взгляд направо, где, глубоко надвинув капюшон, в сотворенном собственными руками одиночестве ехала маленькая Жрица. Туман был отличной декорацией для ее образа, метафорой таинственного покрова. Жестокая ирония, подумала Сайла, искренне желая помочь подруге. Уделом Ланты было хранить пугающие секреты; она оказалась не способна раскрыть душу мужчине, которого любила. Иногда в трагикомедии взаимоотношений мужчины и женщины лишь те, кто сумеет разрушить безупречно правильную дружбу, могут рассчитывать на более глубокие чувства. Сайла была уверена, что отчасти проблема связана с попытками Конвея стать воином, но все остальное оставалось для нее тайной.

Конвей держался рядом с Налатаном. Еще одна загадочная парочка. После того как Налатан пригрозил убить Конвея, их водой не разлить. О чем они говорят? О битвах. Налатан, словно стараясь убедить, что он самый опасный противник на свете, рассказывал восхищенному Конвею, как наносить удары, отражать их, как делать ложные выпады. От этих разговоров Сайла готова была завыть. В свою очередь, Конвей разрешил Налатану проехать на Вихре. Для Сайлы это оказалось полной неожиданностью. Как и для Вихря. Целый день Налатан был в центре внимания и вел себя, как он сам выражался, «вполне прилично для фермера». Но все равно Вихрь выносил его с трудом.

Почти бесшумно подъехала Тейт. Обменявшись молчаливыми, почти заговорщическими улыбками, женщины продолжали скакать бок о бок. Сайла невольно стала думать о Тейт — о ее дружбе, о ее неоценимой помощи в поисках, в который раз приходя к мысли, что ей необыкновенно повезло с подругой. Переполненная благодарностью, она повернулась к черной женщине.

— Я думала о тебе, Доннаси. И знаешь, почему?

Тейт начала шутливо обороняться:

— Если ты о том подгоревшем мясе вчера за ужином, то я здесь ни при чем. Вчера была не моя очередь готовить.

Сайла весело рассмеялась:

— Да нет, я хочу поговорить о вещах поважнее. Думаю, ты единственная женщина, которая в состоянии понять, почему я так рада, что решилась отправиться в Кос.

Тейт терпеливо молчала, ожидая разъяснений. Сайла продолжала:

— Я сама поняла это только сегодня утром. До меня вдруг дошло, откуда во мне такая одержимость. Я ведь давно решила отправиться на поиски Врат, давно добивалась этого. Но все здесь гораздо важнее. Я могу показаться слишком самонадеянной, но дело вовсе не в этом. Я поняла, что нахожусь в центре чего-то гораздо более грандиозного, чем могла себе представить. Доннаси, я слышу, как мир по ту сторону Врат зовет меня.

— Почему ты полагаешь, что я в состоянии понять это? Это ведь твои поиски, не мои.

— Потому что ты воин в такой же степени, как и женщина. Ты понимаешь, что такое борьба и власть. И влияние, где-то даже господство. Да, именно это слово отражает то, к чему ты стремишься. Не ради выгоды, а ради порядка и спокойствия в окружающем тебя мире.

Словно испытывая неудобство, Тейт поерзала в седле. Было видно, что она не может полностью согласиться со словами подруги.

— Мне не очень просто совладать с моей лошадью. И, конечно, хотелось чувствовать себя в седле спокойнее. Но при чем тут господство?

Слишком увлеченная своими доводами, чтобы ощутить глубину недовольства Тейт, Сайла весело отмахнулась:

— Можно спорить о выборе точных слов, но, по существу, я права. У нас есть цели. И ничто нас не остановит на пути к ним. А если этот мир нас чем-то не устраивает, его придется менять.

Поглощенная мечтами о будущем, Сайла даже не заметила, как Тейт ускакала прочь, а ее место заняла Ланта.

Путники поднялись на вершину гребня, где уже ничто не закрывало грандиозный вид на огромный залив, глубоко вдававшийся в сушу. У узкого входа в него на дальнем берегу возвышалась огромная отвесная скала. Ближний берег был еще покрыт туманом, но и там смутно вырисовывался такой же могучий утес.

Побережье залива было причудливо и живописно. По изрезанной береговой линии были разбросаны многочисленные фиорды и устья впадающих рек.

На дальнем берегу густой лес спускался по склонам гор к самой воде. Местами яркая зелень разрывалась трещинами от землетрясений и белыми пятнами скал. В лучах солнца в заливе нежился остров. С того места, где стояла Сайла, земля походила на лоскутное одеяло из деревьев и лугов, окруженное серо-зелеными водами.

У самой воды на берегу довольно большой бухточки стоял город, не окруженный крепостными стенами. У пристани роились многочисленные рыбацкие лодки. Еще больше лодок было в море, некоторые стояли на якоре, другие, подняв паруса, рассекали воду, оставляя за собой белый пенящийся след. В своем прекрасном величественном покое город напоминал Сайле драгоценность.

Отдельно от города на небольшом мысе возвышался каменный форт, всем своим видом выражая господство над соседними поселениями. Перешеек пересекали три стены — от воды до воды. За ними был вырыт ров, перед которым была возведена еще одна стена, что превращало укрепление в рукотворный остров.

Внутри форта стоял замок правителя Коса, Капитана. Гатро рассказывал о голубой черепице на крыше здания. И теперь она гордо сверкала у них перед глазами, вызывающе яркая, как оперение сойки.

Замок состоял из трех частей. Широкое здание, направленное с запада на восток, соединяло два более узких крыла, вытянувшихся с севера на юг. Сайла подумала, что замок напоминает букву «Н».

Она тут же прогнала эту мысль прочь. Произнеси подобное вслух, и могут решить, что ты пытаешься научить кого-то читать.

Продолжая рассматривать замок, Сайла заметила внутренний дворик, окруженный зданием с голубой крышей. С противоположной стороны замка, прямо за южной стеной форта, виднелся прямоугольный бассейн.

Ее созерцание было прервано громким вздохом Ланты.

На западе у входа в залив ветер наконец открыл перед ними все, что было скрыто прежде. Словно стряхнув с себя остатки тумана, перед ними поднялись поражающие своими размерами и в то же время продуманными пропорциями громады, в которых Сайла сразу же признала знаменитые творения гигантов.

Ворота.

Легенда гласила, что огромная монолитная серая колонна в северной части прохода была сваей. Ее установили гиганты, чтобы навесить на нее ворота и закрывать выход в море из залива. Южная сторона сваи была шершавой и выщербленной. Согласно легенде, здесь крепились петли. У ее основания росли деревья, и их ветви и молодые побеги проникали в трещины и выбоины когда-то гладкой поверхности. Пронзительно чистые, как снежинки в солнечных лучах, кружили над колонной чайки. Белые полоски на фоне серых стен указывали места, где садились птицы.

Громкий стон заставил Сайлу обернуться.

В глазах Тейт, которая смотрела на залив, было такое глубокое страдание, что Сайле стало не по себе. Мучительный стон вырывался изо рта Доннаси помимо ее воли. За ее спиной, мрачный и побледневший, стоял Конвей.

Глава 44

— Помните, вам ни с кем нельзя заводить разговор, — сказал Гатро. Лицо воина было суровым, монотонный голос звучал внушительно. — И не проявляйте интереса к тому, что увидите.

— Может, нам ехать с закрытыми глазами? — Это была Тейт. Еще на вершине гребня было заметно, что нервы ее на пределе. Казалось, что даже воздух вокруг нее наэлектризован раздражением.

Налатан поспешил на выручку Гатро:

— Он хочет сказать, чтобы мы слишком не пялились.

Нахмурившись, Гатро кивнул:

— Капитан ждет вас, как самых высоких гостей. Но, в случае чего, у меня есть полномочия доставить вас с завязанными глазами.

— Да пошел ты со своими полномочиями. — Тейт явно вышла из себя. Танно и Ошу угрожающе ощетинились. Ладонь Гатро легла на рукоятку меча. Было видно, как всполошились воины его отряда. Краем глаза Тейт заметила, как Конвей небрежно опустил руку на свой «вайп».

Сайла направила Рыжика между Тейт и Гатро. Глядя в лицо подруги, она сказала:

— Доннаси, что бы тебя ни расстроило, или поделись с нами, или просто держи себя в руках.

Потребовалось некоторое время, чтобы Тейт успокоилась. Глядя поверх плеча Сайлы, она сказала:

— Прошу прощения, Копье.

Улыбка Гатро говорила о том, что он принимает извинения.

— Вы же знаете, что меня наградят за то, что я привел вас к Капитану. Только самые богатые купцы удостаиваются такой чести, причем никого из них не принимают в замке. Я хочу, чтобы все было в порядке.

Улыбка Тейт была несколько более напряженной, чем обычно.

— Положись на меня. Я похлопочу, чтобы тебе повесили медаль величиной с крышку от люка.

Скорее сбитый с толку, чем успокоенный, Гатро дал знак своим воинам выступать. Они прошли последние несколько ярдов по старой узкой тропе, а затем свернули на более широкую дорогу, на которой могли разминуться две повозки. Они проезжали мимо полей, засаженных овощами и засеянных пшеницей и кукурузой, и пастбищ с огромными стадами коров и овец.

Слегка отстав от Сайлы, Тейт стала дожидаться Конвея и Налатана. Когда мужчины поравнялись с ней, она попросила Налатана на некоторое время оставить их с Конвеем наедине. Грозный воин не возражал, но Конвей был уверен, что заметил на лице удалявшегося Налатана нечто, похожее на страдание. Он хотел пройтись по этому поводу, но сдержался, увидев, что Тейт не до шуток.

Некоторое время Тейт ехала молча. Конвей изучал многочисленные и весьма разнообразные здания, рядом с которыми они проезжали. Как раз напротив была гончарная фабрика с двухэтажным основным корпусом и одноэтажными пристройками. На открытых площадках в пристройках виднелись три кирпичные печи для обжига, над которыми волнами подымался горячий воздух. Вдоль стен стояли стопки готовой посуды, сверкая яркой голубизной и зеленью, сочными коричневыми и охряными цветами.

Наконец Тейт прорвало:

— Сан-Франциско, Мэтт! Такое чудесное место. Да как они могли? Миллионы людей, небоскребы, музеи…

— Заткнись! — Конвей схватил ее за плечо и изо всех сил встряхнул. Откинувшись назад в седле, Тейт тяжело дышала. Он продолжал быстро, но негромко: — Не вижу особой разницы между Сан-Франциско и Сиэтлом. Почему там тебя так не проняло?

— Семья. — Доннаси перевела дыхание. — Здесь жили мои дядя и тетка, там, ближе к границе округа. — Не поднимая глаз, она указала рукой. — Представь себе пожары, разрушения. Землетрясение. Помнишь, как все боялись «большого землетрясения»? Сколько же «больших» трясло их в последние пять столетий, а, Мэтт? И кто переживал по этому поводу? — Ее дыхание участилось, она готова была разрыдаться.

— Тише, успокойся. Не трави себе душу.

Доннаси кивнула.

— Со мной все в порядке. Продолжаю идти по самому краешку, но пока держусь. Да хоть что-нибудь изменилось в этом мире? Кого здесь ни возьми, тот же набор: жадность, похоть, ненависть и самая гнусная подлость. Как в старые добрые времена.

— Кроме того, гордость, честь, самоотверженность. Даже любовь, Доннаси.

Тейт бросила на него короткий подозрительный взгляд. Конвей продолжал:

— Ты ведь знаешь, что я во многом разделяю твои чувства.

Но я покривлю душой, если соглашусь, что все в этом мире мне не нравится.

— Какая разница, покривишь или нет. Я же вижу, как ты мучаешься, стараясь приспособиться к этому бардаку. Похоже, нас с тобой все это волнует гораздо сильнее, чем наших друзей на севере.

— Думаю, здесь нас частенько будут сопровождать подобные компании. — Он кивнул в сторону скакавшего впереди отряда.

— Обычные меры безопасности. Чего им нас опасаться?

— Это мы с тобой так считаем. А местная публика может думать иначе.

Разговаривая, Тейт и Конвей оказались на улицах города. Они пришпорили лошадей и присоединились к остальной группе.

Неуемное любопытство городских жителей уже откровенно давило. Всадники сбились в кучу. Боевые лошади нервничали и, покусывая друг друга, прокладывали себе дорогу. Огромные собаки растерянно трусили, переводя взгляды с опускающихся в опасной близости лошадиных копыт на плотные ряды людей.

В отличие от Олы с ее геометрической строгостью застройки, Гавань раскинулась в полном беспорядке. Улицы и переулки повторяли все изгибы местности. А может, их и прокладывали, как кому в голову взбредет. При строительстве жилых домов и деловых зданий здесь использовали самый разный материал: кирпич, куски бетона, камни, дерево, черепицу. Окна в домах представляли собой невообразимую мозаику из всего, что удавалось найти. Когда везло, вставляли куски чистого стекла, затем в ход шел любой прозрачный материал, хоть как-то пропускавший свет. Наиболее престижным строительным материалом были доски. Конвей заметил Тейт, что явно просматриваются приемы кораблестроения; просмоленные швы, каркасы, которые обиваются досками.

Группа свернула на дорогу, шедшую параллельно берегу. У основания горы земля была усеяна огромными камнями, границу прилива отмечали кучи плавника и выброшенного морем мусора. Держась берега, группа направлялась прямо к форту на полуострове. Взволнованный предстоявшим посещением форта, Гатро повторял:

— К замку относится то, что покрыто голубой черепицей, а остальное — форт.

В ярдах ста от поворота к форту Сайла обратилась к Ланте:

— Какие здесь спокойные люди. Никакой враждебности, смотрят на нас и все.

— Ты заметила рабочую артель, когда мы проезжали по городу? — спросила Ланта.

— Нет. — Сайла была явно удивлена. — Где?

— В одном из переулков. Они разбежались, когда мы подъехали совсем близко. За ними погнался взрослый мужчина. У него была трость с кривым набалдашником. Он их бил этой штукой.

— Ты сказала взрослый. Так что, рабочие были детьми?

Ланта кивнула. Было видно, что ей не по себе.

— Не старше Додоя. С метелками и корзинами. С длинными волосами, одеты в халаты. Я не поняла, мальчики это или девочки. А может, и те, и другие.

— Не говори об этом больше никому. Пока.

Стена форта — устрашающая каменная громада — возвышалась не менее чем на двадцать футов. По всей длине в ней зияли узкие щели бойниц для лучников, первый ряд которых начинался на уровне глаз, а второй — футов на пятнадцать выше. Зубчатый верх стены также позволял укрываться защитникам. Кроме того, лучники могли вести стрельбу и с выступавших башен. На флангах стена поворачивала и исчезала из виду. Сайла вспомнила, как все это выглядело с вершины горы: море облизывало стены замка с трех сторон, словно ребенок кусочек льда.

Неожиданно в унисон с ее мыслями прозвучали слова Тейт:

— Придется помучиться, чтобы расколоть этот орешек, — сказала она, разглядывая стену, прежде чем они въехали в похожий на туннель проход, начинавшийся сразу за разводным мостом. Проход перекрывался двойной дверью, которая подвешивалась сверху и подымалась к потолку с помощью системы блоков.

Слова Сайлы эхом отзывались в темноте туннеля:

— Не уверена, что его вообще можно расколоть.

— Неприступных крепостей нет, — возразила ей Тейт. — Надо только помнить, что любую оборону легче сломить изнутри.

В этих словах было столько цинизма, что Сайла удивилась. Она уже приготовилась отвечать, как они вновь оказались в ослепительно ярких лучах солнца. Группа выехала на другую открытую площадку — большой прямоугольный участок, усеянный камнями и кусками бетона. По краям стояли каменные постройки. Тейт показала Сайле, что немногочисленные окна были слишком узкими, чтобы через них мог пролезть человек. Она добавила:

— Я уверена, Сайла, что никто никогда не атаковал это место. Посмотри на стены — ни следа от огня. А дранка на крыше такая старая, что уже начала гнить. За этими стенами их уже очень долго никто не беспокоил.

Гатро подвел их к другим воротам. Запах раскаленного солнцем кирпича и камня на мгновение вернул мысли Сайлы в Олу, но она прогнала эти воспоминания — сейчас ее интересовало только настоящее и будущее. Она стала отыскивать особенности, которые отличали бы это место от города ее детства. Во-первых, это форт, а не город. Кроме того, запах камня не смешивался здесь со зловонием мусора и немытых человеческих тел, как в Оле.

Несмотря на царившую безупречную чистоту, Сайле было не по себе. Она ощущала, что за ней наблюдают, словно накрывая невидимой сетью. Ощущение было очень сильным, будто ее до мозга костей пронизывал влажным холодом ветер с моря.

Выехав из давящей полутьмы тоннеля на освещенную солнцем площадку, Сайла испытала необыкновенное облегчение.

В нескольких ярдах перед ними возвышалась еще одна стена, на этот раз скорее декоративная, чем оборонительная. Она была ненамного выше группы людей, стоявших перед деревянными дверьми. Верхняя часть стены причудливо изгибалась, изображая штормящее море. Под вздымавшимися волнами были высечены акулы со сверкающими полированным серебром зубами.

Навощенные деревянные двери позади встречавших были приоткрыты. В просвете виднелись цветы и цветущие кусты на внутреннем дворике, и Сайла почувствовала, как неудержимо притягивает ее эта красота.

Она успела еще раз окинуть взглядом замок. Больше всего ее поразили переходы между крыльями замка. Это были пугающие своим хрупким изяществом подвесные мостики, пересекавшие открытое пространство с беззащитной грацией. Сайла понадеялась, что ей не придется ходить по ним.

Она не отрывала глаз от ожидавших людей. На ногах у них было что-то вроде ботинок, но гетры достигали колен. Полосы на гетрах были около двух дюймов в ширину и поражали яркостью красок, как и широкие, ниспадавшие свободными складками блузы. Белая ткань рубах была расшита фантастическим хитросплетением символов и рисунков. Штаны из черной ткани заправлялись в гетры. Мужчины были вооружены двумя мечами, по одному на каждом бедре. Оружие было коротким и тонким, с внушительным, защищавшим руку эфесом.

Все девять встречавших были среднего роста и телосложения. Все были с усами, но без бороды. Один из них выступил вперед. Он обратился к Сайле, нарочито игнорируя ее компаньонов.

— Жрица Роз, самая почетная из гостей. От имени Капитана я приветствую тебя в Косе. Теперь все люди до конца своих дней будут завидовать тебе, как завидуют они тем, кому посчастливилось видеть чудеса нашей земли. Тебе будут оказаны небывалые почести. Ты и твои друзья будете жить в замке. Так сказал мой хозяин, Капитан. Прежде такого никогда не было.

Никто не улыбнулся.

Подняв глаза, Сайла взглянула поверх украшенной изображениями акул стены. Вдали с высоты зубчатого вала восточной стены форта на нее смотрела Жнея.

Глава 45

Больше всего Конвея поразила в замке царившая здесь полутьма. Несмотря на яркий солнечный день, в комнате напротив главного входа в огромном камине горел огонь, который поддерживал находившийся рядом слуга. Конвей прикинул, что на таком огне можно целиком жарить на вертеле тушу быка.

Потолок был невысок, не более семи футов. Свет поступал из двух источников. Во-первых, из узких вертикальных бойниц для лучников, которые начинались у потолка и заканчивались примерно на уровне груди. У каждой бойницы была деревянная подставка и ставни, которые довольно хитро управлялись с помощью ножного рычага. Лучник мог выпустить стрелу и тут же опустить ставни, защищаясь от удара копья или стрелы, выпущенной в ответ. Скупой свет проходил и через вентиляционные щели под потолком.

Низкий потолок в сочетании с сумеречным светом и мощными каменными столбами, поддерживающими массивные деревянные балки, создавал довольно гнетущую атмосферу.

Когда глаза Конвея привыкли к темноте, он заметил, что стены увешаны яркими знаменами. Некоторые из них были разорваны и имели многочисленные прорехи — жалкие свидетельства былой славы. Конвей решил, что это трофеи, оставленные в назидание прошлым и нынешним противникам.

Группу сопровождал представитель Капитана, встречавший их у входа в замок. На шее у него на белом шнурке висел какой-то странный предмет. Вскоре они увидели, что это свисток. Мужчина поднес его к губам, и по замку разнеслась трель — высокая нота сменилась еще более высокой, а затем тональность опустилась до прежнего уровня. Стоявшая рядом с Конвеем Тейт подавила возглас удивления.

— Боцманская дудка, — ухитрилась прошептать она Конвею на ухо.

Мужчина взглянул в их сторону. Конвей и Тейт отпрянули друг от друга, словно школьники, которых учитель заметил за разговорами на уроке. Мужчина объявил:

— Мой титул — Бос. Я отвечаю за все в этом форте, включая людей, которые здесь служат. — В подтверждение его слов, семь человек, задержавшиеся на ступеньках, вошли в комнату и присоединились к Босу. Их примеру последовали еще несколько человек, находившиеся, по-видимому, сразу за дверьми главной комнаты. Они образовали два ряда перед Босом. Путаницы при построении не было, что указывало на обыденность процедуры. Бос продолжал: — Всех служащих у нас набирают из двух слоев подданных, которых вы называете знатью. На внутренних землях Коссиарами управляет Совет. Здесь в Гавани высшая знать называется Командой. Служащие здесь носят старинные титулы Команды. Я не буду знакомить вас с каждым из них. Но некоторых вы должны знать обязательно. Вот это — Пушки. Под его началом все вооруженные силы Коса. Рядом с ним — Кладовые. Он главный советник Капитана по снабжению и другим нуждам Коса. А это — Эммей. Он отвечает за законность и порядок. Остальные ведут дела в форте под началом Капитана.

Бос замолчал в ожидании, и Сайла начала представлять своих спутников. Она держалась очень напряженно, и ее друзья обменялись обеспокоенными взглядами. Однако, когда Сайла закончила, Тейт не могла себя больше сдерживать. Она спросила:

— У вас действительно есть пушки?

Мужчина с одноименным титулом недоуменно нахмурился:

— Что значит есть? Это я — Пушки. Конечно, это не имя. У нас отказываются от имени, когда получают такое звание.

Тейт молча кивнула. Видно было, что она так ничего и не поняла.

Снова заговорил Бос:

— Капитан распорядился приготовить для вас комнату. Он подумал, что вы захотите остаться вместе, поэтому комната одна, но она большая, и там есть раздвижные перегородки из дерева и кожи.

Сайла поблагодарила его, и Бос отпустил своих подчиненных. Затем он повел гостей за собой через внутренний дворик. Дворик во многом напоминал английский парк. В центре — насыпная горка, обсаженная белыми рододендронами. В южной части дворика виднелся фонтан, перед ним была врыта высокая колонна со ступеньками, которые вели к находившейся на вершине круглой наблюдательной площадке.

Тейт подтолкнула локтем Конвея.

— Слушай, что с Сайлой? Что на нее нашло?

— Понятия не имею. Она поменялась буквально в одну минуту. Наверное, что-то заметила, а остальные упустили это из виду.

Позади них раздался голос Додоя:

— Да, заметила. Когда говорил тот человек со смешным именем, она посмотрела на крышу перед замком. Что-то напугало ее. Почему люди здесь так смешно разговаривают? То пищат, то ревут. Как дураки какие-то.

Игнорируя его вопрос, Тейт спросила:

— Что же она там увидела? Что там было?

— Откуда я знаю? Она смотрела, не я.

Конвей сжал зубы. Увеличив шаг, он постарался оторваться от Тейт с мальчиком.

Они пересекли дворик и оказались на мощенной кирпичом дорожке, над которой двумя этажами выше нависали деревянные балконы. Конвей напомнил о подвесных переходах между крыльями зданий. Все единодушно выразили надежду, что им не придется вступить на них. Тейт наклонилась и потрепала Ошу и Танно.

— Ну, крошки, держитесь, — сказала она. — Нас могут ждать непреодолимые препятствия. Если хотите знать правду, то ваша мамочка даже не совсем уверена в себе. — Шутка получилась не очень веселой, на что указывал раздавшийся вежливый смех.

Недалеко от места, где восточная часть замка соединялась с крылом, вытянувшимся с севера на юг, Бос остановился и указал на массивную деревянную дверь.

— Капитан велел мне проследить, чтобы вы не испытывали неудобств. Он приглашает вас к себе после того, как вы отдохнете. Если хотите разделить с ним трапезу, то она начнется примерно в два дюйма.

Рука Сайлы замерла на полпути к двери.

— Дюйма?

— Два дюйма. Такое время. — Бос как будто объяснял что-то ребенку.

— Не понимаю.

— Дюймы. На трубке времени.

Сайла недоуменно покачала головой.

Приподнявшиеся брови Боса выражали удивление. Он пытался сдерживаться, но в его словах сквозило презрительное превосходство.

— В трубку времени наливается вода, а внизу есть отверстие, через которое она вытекает. Уровень воды показывает время. В сутках двадцать четыре дюйма. У нас у всех есть такие трубки.

— А у нас нет. — Конвей вышел на полшага вперёд, знаком велев собакам оставаться на месте. — Понимаете, мы слишком свободны, чтобы действовать в зависимости от того, сколько из чего-то вылилось воды. Но мы не желаем показаться невежливыми, а потому не могли бы вы прислать нам одну из таких штуковин.

— Это моя обязанность. — Тон Боса выдавал его истинное отношение к таким обязанностям. Обогнув все еще неподвижно висевшую в воздухе руку Сайлы, он отворил дверь. Звук боцманской дудки застал его гостей врасплох. Но находившиеся в комнате дети были к нему готовы.

Лица детей в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет застыли, глаза смотрели с пристальным вниманием. Самый высокий из них, стоявший в конце шеренги мальчик обратился к Сайле:

— Мы в твоем распоряжении, Жрица Роз. Ждем приказаний.

Сайла повернулась к Босу, в голосе ее послышались угрожающие нотки:

— Что эти дети здесь делают?

— Это рабы. Ваши слуги, — ответил Бос.

Напряженно выпрямившись, Сайла пересчитала детей.

— Все четырнадцать?

На самоуверенном лице мальчика появилось явное смущение. Глаза перебегали от Сайлы к Босу. Тот, заикаясь, стал объяснять:

— По два человека для каждого из вас. Кроме мальчика. Четверо убирают комнату. Что-нибудь не так?

— Дело не в тебе. Где вы спите?

— Пятеро здесь. За дверью, на дорожке. Пятеро в казарме. Мы будем меняться.

— Возвращайтесь в казарму. Все.

Изумленный мальчик повернулся к Босу:

— Что нам делать?

Сайла еще раз оборвала его. Ее напряженный голос, казалось, вот-вот сорвется.

— Делайте, как я сказала. — Совладав с собой, она продолжила более спокойным тоном: — Вы не сделали ничего плохого. Вас не накажут. Но вы должны уйти отсюда.

Мальчик вновь посмотрел на Боса. Тот кивнул, даже не пытаясь спрятать презрительную ухмылку. Дети стремглав бросились бежать, подошвы их сандалий застучали по кирпичной дорожке.

Когда дети покинули комнату, Сайла повернулась к Босу. Смерив его леденящим взглядом голубых глаз, она отчеканила:

— Больше нам рабов не присылать.

Улыбнувшись, Бос небрежно махнул рукой:

— Как вам угодно.

Сайла наклонилось вперед; видно было, что она вне себя от злости.

— Я что, непонятно выражаюсь? Вы приняли мои приказы за простой каприз? Я не говорила, как мне угодно. Я сказала, как должно быть.

На мгновение побледневшее лицо Боса застыло в полном недоумении. Затем оно стало покрываться безобразными пятнами с трудом сдерживаемой ярости.

— Конечно, Жрица Розы, я все слышал. Я учту ваши указания. Вы будете обедать с Капитаном?

— Да. Пришлите нам, пожалуйста, трубку времени.

— Это моя обязанность. — Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

— Ва-ау! — Излюбленный клич Тейт разорвал наступившую тишину. — Представление было что надо!

Подняв дрожащую руку ко лбу, Сайла опустилась в массивное дубовое кресло. Ланта тут же оказалась рядом, подставляя плечо под застывшую в воздухе руку. Несколько мгновений Сайла была полностью погружена в себя, затем произнесла без всякого вступления:

— Здесь Жнея. Я видела ее. На крыше, сразу перед тем, как мы вошли в замок.

Тейт взглянула на Додоя, который, казалось, ничего не слышал. Налатан недоуменно произнес:

— Но ты же говорила, что она вернулась в Дом Церкви?

Ланта молчала. Ее рука скользнула к груди и снова опустилась вниз, Конвей снял с плеча «вайп».

— Думаю, здесь каждому есть о чем поговорить со Жнеей.

Сайла остановила его решительным жестом:

— Она — Церковь. Ей нельзя причинять зло.

Конвей положил «вайп» на стол рядом с дубовым креслом.

— Она пыталась убить троих из нас. И она сможет продолжать в том же духе, пока ты не признаешь наше право отплатить ей по заслугам.

Вытянув руку, Сайла поглаживала холодную сталь «вайпа», ее пальцы скользили по стволу почти с чувственной неторопливостью. Не отрывая глаз от оружия, она сказала:

— Да, она поступила ужасно, она достойна презрения. Но я не могу использовать ее методы.

Конвея этот ответ не удовлетворил:

— Если мы упустим ее, потому что у тебя недостает духу разобраться с ней надлежащим образом, тогда зачем вообще мы все это затеяли? Если не сражаться ради победы, тогда зачем вообще сражаться?

— А ты сам можешь ответить на этот вопрос?

— Смогу ли я отдать жизнь ради нашего общего дела? Думаю, да. Хотя ни один человек не может дать точный ответ, пока не наступит то самое решающее мгновение. Я вовсе не претендую на роль святого мученика. Но и жертвой быть не хочу. И тот момент, когда первый превращается во второго, я должен определить сам.

— Спасибо за откровенность. Тейт? Налатан?

Тейт пожала плечами:

— Как говорят в подобных случаях: согласна с предыдущим оратором.

Налатан обнажил зубы в холодной улыбке. То, как он подбирал слова, выдавало, что в глубине души разговор его забавляет.

— Глава братства сказал, что я должен помочь тебе открыть тайну Врат. Я дал клятву. И если я ее нарушу, то не смерть, а жизнь будет для меня наказанием.

Оторвав взгляд от «вайпа», Сайла положила руку на плечо Ланте.

— Тебя я не буду спрашивать. У тебя свои обязанности перед Церковью. Обещай мне только одно: что бы ни случилось, ты позаботишься о своей безопасности.

— Если только это будет не в ущерб вам.

Сайла обняла ее.

Через несколько минут они уже оживленно беседовали, изучая комнату, выдвигали раздвижные стенки, пробовали мягкость постелей, передвигали мебель.

Все, кроме Ланты. Стараясь не привлекать внимания, она укрылась за одной из перегородок.

Доверие со стороны Сайлы оказалось для нее слишком тяжелым грузом. У тебя свои обязанности перед Церковью. Слова эти продолжали звучать в ушах. Она зажмурилась с такой силой, что мускулы на лбу напряглись до предела. Спрятанный на груди Камень Истины жег ее, как непогасший уголек.

Глава 46

Бос появился как раз в тот момент, когда из трубки времени вытекали последние капли воды, показывая, что прошел еще час. Додой отчаянно ныл, не желая оставаться с собаками, и Бос смерил его взглядом, полным неприкрытой ненависти. Сами же собаки забились в угол, стараясь держаться подальше от мальчика. Печальные темные глаза Додоя провожали покидавших его взрослых.

Бос повел группу на третий этаж центральной части замка. Пытаясь завязать беседу, Ланта спросила у него, сколько лет форту.

— Несколько поколений, — буркнул в ответ Коссиар, но, не заметив на лице Ланты ничего, кроме невинного любопытства, он стал более разговорчивым. — В Косе особо почитаются два Сиа. Вы знаете, что означает это слово, Сиа?

Ланта кинула:

— Основатель или первый вождь. Обычно эти понятия не разделяют, потому что легенды такие древние, что уже нельзя выяснить, кем был человек на самом деле.

— Только не в Косе. В нашей истории все точно. Первый Сиа пришел к людям побережья. Его звали Шкипер. Он был рожден морем, которое зачало его от восточного ветра. Когда Шкипер пришел в Кос, люди здесь жили в полном невежестве. Он показал им, как строить, как использовать море. Сменялись поколения. Людей Шкипера становилось все больше и больше. Они исследовали земли на востоке, где обнаружили людей, работавших на фермах. Как звали их Сиа, уже никто не помнит. Он основал первый Совет, показал местным жителям, как осушать и орошать землю, научил разводить животных. Эти два народа объединились, создали Кос, построили Гавань, избрали Капитана.

— Избрали?

Слегка сбившись, Бос продолжил свое повествование с нарочитым энтузиазмом в голосе:

— В течение нескольких поколений Капитан избирался. Но постоянные атаки врагов Коса, засухи, чума — все это указывало на необходимость введения более решительного, твердого руководства.

Неожиданно вмешался Конвей:

— И прежде всего на необходимость стабильности и преемственности.

Бос застыл на месте, затем, повернувшись к Конвею, удивленно произнес:

— Совершенно верно. Стабильность и преемственность — основные принципы Коса. Откуда ты знаешь нашу историю?

Криво усмехнувшись, Конвей сказал:

— Я ее не знаю. Просто ваши доводы показались мне знакомыми. В жизни всякое приходилось слышать.

Не зная, как реагировать на слова и поведение Конвея, Бос снова обратился к Ланте:

— С того времени, как титул Капитана стал передаваться по наследству, Кос достиг невиданного ни в одной стране процветания. Наши корабли заплывали на юг гораздо дальше страны диких Хентов. На севере наши воины доходили до берегов Матери Рек, на юге — до побережья Длинного моря, а на востоке переходили через Горы Дьявола. Мы — самые счастливые люди. Наша земля священна.

Раздался спокойный голос Сайлы:

— Почему ваш Капитан так жаждет иметь со мной дело? Я ведь ничего не смогу предложить взамен на его услуги.

Сбоку на шее у Боса вздулась вена. Он сделал вид, что не слышал вопроса, и молча прошел остаток пути на верхний этаж.

Группа остановилась вслед за Босом в конце центральной части замка, вытянувшейся с востока на запад. Вдоль всего здания шел коридор. Южные стены слева от них были украшены раскрытыми акульими челюстями. Этот молчаливый угрожающий узор производил гнетущее впечатление. Слабый свет проникал справа от гостей через шесть дверей, которые вели на балконы. Треугольные зубы акул недвусмысленно поблескивали в приглушенном свете.

У каждой из балконной дверей стояли вооруженные стражники. Слева от вошедших были только три двери, каждая из которых охранялась парой воинов.

Бос повел гостей по длинному коридору. У первой двери с южной стороны он остановился и поднял руку, призывая к тишине.

— Вы попросите Капитана о безопасном проезде. Это формальность, и он, конечно, даст вам разрешение. Это будет означать, что вам позволено оставаться в Косе.

— А если он не согласится? — спросила Тейт.

— Тогда вы должны будете покинуть эти земли, — с явным удовольствием произнес Бос.

Раздался голос Конвея:

— А Жнея?

Резко повернувшись, чтобы скрыть изменившееся выражение лица, Бос жестом пригласил гостей в комнату. За дверью они повернули направо. Как и коридор, комната вытянулась по всей длине замка. В западном ее конце, слишком далеко, чтобы можно было различить черты лица, в кресле сидел человек.

То, что они увидели, впечатляло. Тейт что-то тихо изумленно промычала. Конвей прошептал: «Ого», а Сайла и Ланта осмотрели комнату молча.

Позади невысокого постамента свет проникал в комнату через окно, ширина которого была раза в три больше его высоты. Стекло было составлено случайным образом из кусочков различных размеров — были фрагменты не больше глаза, были и величиной с поднос. Эта необычная мозаика переливалась, подобно крыльям огромной стрекозы, самыми невероятными оттенками роскошной радуги. Когда Бос повел группу за собой, все, не отрывая глаз, следили за переливчатой игрой цвета на стыках фрагментов и там, где толщина стекла едва-едва менялась. Это было чистое стекло, химически окрашенное в фиолетово-синие цвета, интенсивность которых менялась с каждым движением наблюдавшего. Конвей и Тейт знали, что изготавливали его много веков назад.

В комнате не было мебели. По обе стороны окна видны были два камина. Сложенные из камня, они внушительно выдавались вперед, образуя массивную раму для трона. На каминных решетках тлели угли. Сайле подумалось, что человек на троне сидит в теплой бухточке, а перед ним простиралась холодная, влажная, пахнувшая морем пустота. Мягкие подошвы башмаков Боса тихо шаркали по навощенному деревянному полу. Сайла и ее спутники были в сапогах, и стены комнаты старательно отражали гулкие звуки их шагов.

У самого постамента, на котором стоял трон, все взошли на толстый плетеный мат. Капитан смотрел на них с высоты не менее трех футов.

Гладко выбритый, темноволосый, одетый в блузу и штаны зеленого цвета, он бесстрастно наблюдал за приближением группы. Это был мужчина лет тридцати, сполными губами, выступающими скулами и квадратным подбородком. Сайла ожидала увидеть седобородого старца, а этот человек источал жизненную энергию.

Его поза обеспокоила Сайлу. Внешне расслабленный, он развалясь сидел на троне, положив локоть на подлокотник и кулаком подперев подбородок. Вторая рука свободно свисала вдоль трона, ноги скрещены. На губах Капитана играла слабая миролюбивая улыбка.

Но эта расслабленность была притворной.

Сайлу учили наблюдать и анализировать увиденное. Но еще большее внимание уделялось тому, что сестры называли «проникновением». Она никогда не слышала точного определения этого понятия, хотя знала, что у одних это качество развито сильнее, чем у других. Сайла ощущала действие этого «проникновения», слушая вводную речь Боса.

Капитан оценивал. Взвешивал. Сверкнули темные глаза, и Сайле было ясно, что в одно мгновение он изучил оружие-молнию так, как иному не удастся изучить его, держа в руках и разглядывая со всех сторон. Взгляд Капитана скользнул дальше и уже выворачивал наизнанку, оценивал ее костюм. Как и то, что было под ним. Сайла ощутила себя уязвимой, беспомощной, словно этот быстрый взгляд раздевал ее. Затем изучающий взгляд перешел на Ланту. Сайла ощутила острый приступ гнева: практически раздев ее, мужчина потерял к ней всякий интерес.

Бос продолжал свою речь:

— …были перехвачены Копьем Гатро, который передал им приглашение Капитана.

Поняв, что Бос закончил, Сайла, слегка разволновавшись, быстро попросила о безопасном проезде. Разрешение было дано небрежным взмахом руки.

— Я восхищаюсь мужеству, с которым ты ведешь свои поиски, Жрица Роз. Но я не меньше восхищаюсь твоей способностью окружать себя такими преданными друзьями. Глядя на них, я узнаю о тебе больше, чем могут рассказать все слухи и легенды.

Темные глубокие глаза спокойно встретили ее взгляд. Она произнесла:

— Во время поисков я нажила себе не только друзей, но и врагов. Я видела здесь Жнею.

Капитан улыбнулся, но от этой улыбки становилось не по себе.

— Это не имеет значения. В Косе тебе не угрожает опасность.

Сайла встряхнула головой.

— Я не боюсь ее.

— Конечно, боишься. Она лишь потому не убила тебя, пытаясь в то же время убить и Мэтта Конвея, что ты знаешь то, чего ей знать не дано. Ее цель — любым путем вывести тебя из игры. И ничего на свете ты так не боишься, как ее.

Стараясь прогнать прочь леденящий образ Жнеи, замаячивший в ее сознании, Сайла сказала, глядя в глаза Капитану:

— Я отдаю должное ее… способностям, но не боюсь ее.

Во взгляде Капитана, которым он окинул группу, было недвусмысленное предостережение:

— Одил никому не принесет вреда. Но и ее никто не должен трогать. Если кто-нибудь посмеет, убиты будут все. Без всяких вопросов, без жалости и разбирательства. Все слышали?

— Никто не будет рисковать жизнью других, — ответила Сайла.

— Конечно. — Капитан зазвонил в маленький колокольчик. Дверь за постаментом распахнулась, и вошла Жнея. Она с радушной улыбкой приветствовала Капитана, но когда она повернулась к Сайле с товарищами, улыбка налилась ядом. Она смерила взглядом Конвея и Налатана:

— Мне рассказали, что именно благодаря вам Сайла добралась сюда. Надеюсь, я найду убедительный способ доказать вам вашу ошибку.

— Только не на земле Коса, — ответил ей Конвей. — А если я тебя встречу за ее пределами, ты уже вряд ли сможешь что-то кому-либо доказать.

Осенив себя Тройным Знаком, Налатан сказал:

— Ты знаешь о моей клятве. Не попадайся у меня на пути, Жнея.

Одил отбросила назад капюшон. В рассеянном свете, прошедшем через разноцветное окно, седые волосы отливали патиной древнего шлема. Глаза ее сверкали.

— Глава встал у меня на пути, когда отказался мне подчиниться. Ты видел, чем это для него окончилось.

— Достаточно, Одил. — Голос Капитана звучал негромко, но в нем ощущалась неоспоримая властность. Налатан дрожал, изо всех сил пытаясь сдержать ярость. Конвей заметил, как обе руки Боса незаметно скользнули к рукояткам мечей. У ведущих в коридор дверей неожиданно возникли вооруженные стражники. Казалось, Капитан не замечает этого, не сводя глаз со Жнеи. Он сказал:

— Жнея, вы обе со Жрицей Роз находитесь здесь потому, что поиски Врат раскололи Церковь. Я намереваюсь решить, как мне поступить с вами, пока вы на моих землях, чтобы сослужить наилучшую службу и Церкви, и Косу. Не вынуждайте меня основывать мои суждения на проявлениях этой жалкой вражды.

Ему ответила Сайла:

— Мои поиски ведут меня на земли Дома Церкви. С каждым днем, каждым часом, которые я здесь теряю, усиливается гибельная жара в Суши. Да и кочевники могут вмешаться в наши планы.

— Справедливые замечания. А последнее — в самую точку. — Капитан кивнул Босу, и тот поспешил в коридор. Мгновение спустя через ближайшую дверь вошли два стражника, волоча под руки раненого мужчину. Голова его беспомощно свисала. Видневшаяся часть лба была покрыта ссадинами и грязью. Одет он был в изорванные фуфайку и штаны. Многочисленные прорехи открывали синяки и кровоподтеки. Через все плечо шел безобразный шрам.

— Я должна позаботиться о нем, — сказала Сайла, — он болен.

— Об уходе за ним уже распорядились. Это кочевник из племени Людей Длинного Неба. Он сказал, что либо все вы отречетесь от Церкви и будете поклоняться серебряному диску Танцующих-под-Луной, либо будете истреблены.

Пленник поднял голову. Лицо его было окровавленной обезображенной маской. Едва слышно он произнес:

— Мы придем. Сдавайтесь или умрете.

— Наглец, — бросил Капитан, махнув рукой. Стражники выволокли пленника из комнаты. Обращаясь к Сайле, Капитан продолжал: — Это разведчик. Остальные удрали — они неуловимы. Его отряд изучал маршрут от Гор Дьявола до Гавани вдоль реки Охотник-на-Уток. Другие отряды нападали на поселения фермеров еще дальше на юге. Ущипнут то здесь, то там, выискивая слабые места. Я чувствую, как они накапливают силы по ту сторону гор, словно летний ураган. На пути к Дому Церкви вы рискуете нарваться на них. Ладно, хватит о серьезных вещах. Приглашаю вас к столу, а то я совсем позабыл об обязанностях хозяина.

Капитан поднялся, и всех поразило, как он высок. Но по-настоящему гости смогли оценить его рост, когда он оказался рядом с ними на полу. Конвей и Налатан, в каждом из которых было не менее шести футов, едва доставали ему до подбородка. Походка его была упругой и уверенной. Он повел их за собой в западное крыло замка в роскошную трапезную.

Десятки людей уже сидели на лавках за массивными столами на козлах. Помогая Сайле занять место, Капитан объяснил:

— В основном здесь люди из замка; Команда, как объяснил вам Бос. Но есть и гости Команды из Совета. Пришли на вас посмотреть. Наверное, ты уже заметила, что мебель здесь довольно неуклюжа. Одного из моих предков убил ударом стула во время праздничного обеда собственный кузен. Так что пришлось установить мебель, которую никто не сможет поднять, чтобы опустить другому на голову.

Жнея сидела за столом прямо напротив Сайлы. Капитан наклонился к пожилой женщине. Они говорили слишком тихо, чтобы можно было подслушать.

Они чересчур милуются друг с другом, подумала Сайла, стараясь принять безмятежный вид. Кокетливые ужимки Жнеи делали наблюдаемую сцену особенно мерзкой. Это уже было на грани приличия. Женщина годилась ему в матери, и при этом явно пыталась заигрывать.

Рядом с Сайлой раздался голос Тейт:

— Есть ты собираешься?

Перед ней возникла миска с дымящимся супом. Сайла была вне себя от негодования. Разыгранная Жнеей сцена обольщения могла кому угодно испортить настроение.

Поданный в фарфоровой миске суп оказался острым и вкусным варевом из мидий со сливками и большим количеством лука. За спинами обедавших молча скользили слуги в ярких желтых одеждах. Когда сгустились сумерки, они зажгли висевшие на стенах медные светильники. Подали салат, хрустящий и свежий. Хлеб приносили круглыми большими буханками, которые ломали на куски. Главным блюдом стала зажаренная целиком огромная бычья нога. От нее на соседнем столе отрезали исходившие паром куски и раскладывали на фарфоровые тарелки. Несмотря на кажущуюся хрупкость, посуда была легкой и прочной.

Под видимой угодливостью слуг, проворно выполнявших свои обязанности, явно ощущалось скрытое коварство. Сайла вспомнила выражение «спрятать на ровном месте». Она чувствовала опасность, но не могла разглядеть ее. Неприятный холодок пробежал по коже, когда она поняла, что вся их группа находится под пристальным наблюдением рабов. Ни один даже самый пустячный жест не упускался из виду. Вскоре Сайла увидела, что все нити тайной слежки сходятся к одной женщине. Она играла свою роль с таким безупречным мастерством, что Сайла даже не сразу обратила на нее внимание. Слуги в желтых одеяниях кружили вокруг нее, словно пчелы вокруг матки.

Наконец Капитан закончил беседовать со Жнеей и, повернувшись к Сайле, попросил ее поделиться впечатлениями о путешествии. В это время рядом с Сайлой оказалась главная служанка с тарелкой. С невесомой легкостью падающего листа внутренняя часть запястья женщины скользнула по ее плечу. Затем, когда служанка убирала стакан, ее пальцы, словно легкое дыхание, коснулись тыльной стороны ладони Сайлы.

После обеда Сайла выходила из трапезной рядом с Капитаном, что было явно не по душе шедшей следом Жнее. Сайла рассеянно поднесла руку к горлу. Шнурок, которым затягивался ее капюшон, исчез.

Глава 47

Ровная поверхность южной стены замка нарушалась парой расширяющихся книзу треугольных порталов. Они были всего несколько футов шириной в основании и около десяти футов в высоту. Открывая вход в крепость со стороны залива, они выводили к прямоугольной бухте, где обычно причаливали небольшие суда. Сейчас здесь находилось шесть кораблей. Четыре из них были обычными корпусными кораблями со съемными мачтами. Два оставшихся — катамараны-проа с поднятыми аутриггерами. Привязанные на ночь, они покачивались у причала, будто стремясь вырваться на простор и танцевать на волнах.

За стеной крепости, которую отделяла от открытого океана узкая полоска скал, из моря неслась огромная волна. От покачивания темной воды переливалась серебристая лунная дорожка. Вода и ветер неслись параллельно полуострову, так что каждая волна с шумом налетала на землю. Ее шипящий звук врывался в сознание. Погруженная в грохот и шум, Ланта стояла снаружи стены в нескольких ярдах от лодочного причала. Тихую и неподвижную, ее можно было принять за выбоину в каменной поверхности.

Мэтт Конвей сидел рядом с ней за ужином. Изредка он обращался к ней, кидая обрывки фраз. Так кормят надоедливых птиц…

Ланта пыталась найти в себе силы, чтобы возненавидеть его.

Одна часть ее берегла воспоминания о его словах, как сокровище. Другая хотела плюнуть на них и на его снисходительность.

Ланта сжала кулаки, заставляя себя ненавидеть его.

Потому что она его любила.

Признавшись себе в этом, Ланта ощутила потрясение и прислонилась к успокаивающей тверди стены. Пока она размышляла, холод и влага проникли через одежду в тело, и сейчас ее суставы зашлись болью из-за длительной неподвижности. Горло сжалось, вызвав тихий стон боли. Заглушённый непрекращающимся шумом волн, он не был услышан даже ею самой.

Она повернулась, собираясь уйти.

Ее чуть коснулась скользнувшая фигура, черная на черном фоне. Ланта услышала свой громкий крик, понимая, что за грохотом волн его никто не заметит.

Фигура наклонилась, придвигая ее к стене.

— Жрица, это я — Капитан. Я пришел, чтобы поговорить, — его глубокий бас легко перекрыл шум моря. Удивительно мягко он взял ее за руку и повел к порталам. Они прошли через деревянный проход.

За ним должен был наблюдать страж, который обычно спрашивал, кто идет. Ланта отметила, что они преодолели его незамеченными.

Присев на борт одной из маленьких лодок, Капитан жестом предложил Ланте присоединиться к нему. Она выбрала другую лодку. Они находились достаточно близко, чтобы слышать друг друга, но все же между ней и этим странным, большим человеком оставалась дистанция.

Капитан заговорил:

— Жрица, мне не совсем понятно твое место в появившейся на моей земле головоломке. Будешь ли ты говорить со мной откровенно?

— Поверишь ли ты, если я скажу «да»? — выпалила Ланта, не успев подумать и пугаясь собственной смелости.

Капитан засмеялся, откинув голову, и Ланта заметила вокруг какое-то движение. Из темных углов на порядочном расстоянии выходили воины. Это позабавило ее. Зачем такому гиганту защита?

— Нет, Жрица, — сказал он. — Я тебе не поверю. Я научился не верить ничьим словам. Честно говоря, это касается и меня самого. Разница между мной и остальными заключается в том, что я меняю мнение. Все остальные просто лгут. — Он засмеялся, довольный удачной шуткой. — Сейчас, когда мы понимаем друг друга, ответь мне, почему ты поддерживаешь Сайлу?

— Потому, что я ее друг.

— Одил говорит — ты надеешься, что Сайла сделает тебя провидицей из провидиц.

Ланта постаралась, чтобы слова звучали спокойно:

— Жнея ошибается.

— В любом случае, если Сайла достигнет успеха, она будет относиться к тебе должным образом. Как друг.

— Она всегда будет относиться ко мне, как к другу. Не более и не менее. А ты? Зачем тебе вмешиваться в поиски того, чего, может быть, даже не существует? Того, из-за чего произошел раскол Церкви, из-за чего Жнея пыталась совершить убийство?

Ланта почувствовала перемену его настроения еще до того, как услышала скрип причала, когда Капитан поднялся и лодка закачалась сильнее. Он ответил:

— Ступай осторожнее. Ты на зыбкой почве. Если только твой дар?..

— У меня не было Видения. Мои силы принадлежат Церкви, и я не использую их для себя.

— Это факты, известные всем. Мне необходимо узнать правду.

— Факты и есть правда.

Смех Капитана был громовым.

— Даже цифры не всегда правдивы. Мы все используем факты в личных целях. Все лгут. За исключением меня. Как я уже говорил, я просто меняю мнение.

— Единственная забота Сайлы — это Церковь. Если ты поможешь ей, то можешь не получить ничего, кроме ненависти Жнеи.

Возникла пауза, и Ланта поняла, что он обдумывает свой ответ. Он был несколько необычным.

— Мои предки во многом несут ответственность за Чистку. Кос был очень важен для Учителей, которых уважали мои предки. И все-таки они убили Учителей. Власть и зависть. Я уже почувствовал вкус власти, маленькая Жрица, и понимаю, почему люди совершают такие поступки. У Учителей было что-то, что было нужно моим предкам и что они не могли ни получить, ни контролировать. Я хочу иметь это. Если придется, я готов поделиться. До тех пор, пока не смогу завладеть всем полностью.

— Ты имеешь в виду, что получил бы это у Сайлы, если бы мог.

— Ради власти все воруют. Но я могу предложить Сайле защиту от Жнеи и ее врагов.

Ланте показалось, что задрожал сам Камень Истины на ее груди. Ее наполнило нелепое чувство обиды, требовавшее убить этого человека. Она нагнулась, стараясь спрятать свои руки и глаза.

— Почему ты говоришь это мне? Почему не самой Сайле?

— О, я скажу и ей. Но, как говорится, не стоит забывать и о друзьях. Я скажу ей то же, что и тебе. Я уверен, что она расскажет тебе обо всем, что я сообщу. Я думаю, что она ничего не станет утаивать. Я видел, насколько вы близки. Но я хочу, чтобы ты услышала это именно от меня. Ты понимаешь?

— Предложишь ли ты ей союз, о котором говорил?

— Не сейчас. И я надеюсь, что ты тоже не станешь этого делать. Давай посмотрим, придет ли ей в голову эта идея? Но если тебе покажется, что об этом необходимо упомянуть, то пожалуйста; это не секрет.

— У меня нет секретов от Сайлы. — Волна, прошедшая через портал, качнула лодки, и, заскрипев, те словно попытались оторваться от причала. Ланте хотелось закричать им, чтобы они прекратили издевательски скрипеть.

— У меня когда-то был такой друг, — сказал Капитан, — единственный. Какого никогда больше не будет. — Он поднялся, сразу став темной массой. Сзади заволновались воины. — Если ты запомнишь что-нибудь из сказанного мною, то лучше всего вот что: такой друг — самая большая ценность в жизни. Такая дружба преодолеет все. — В мелодичной речи людей Коса последнее слово прозвучало почти жалобно.

Спустя мгновение Капитана поглотила ночь. Эскорт последовал за ним, их быстрые, неясные тени пропали, как мираж. Снова оставшись одна, Ланта начала приводить в порядок свои мысли.

Внезапно она поняла, что ту же реакцию она видела у Сайлы за ужином. Капитан явно произвел впечатление и на нее.

Это было потрясением, еще более сильным потому, что Сайла не осознавала влияния этого человека. Ланта прикусила нижнюю губу, думая и вспоминая. Она закрыла глаза, мысленно проигрывая поведение Сайлы за ужином. Вспомнив все, она и успокоилась, и встревожилась. Ланта была уверена, что возникшая симпатия была чисто политической.

Конечно, это говорило о человеческих качествах Сайлы. Вопрос в том, как на все повлияют ее амбиции.

Ланта ненавидела копаться в таких вещах. Сайла была ее подругой, а друзей не обвиняют в излишнем честолюбии.

Одно внимание Капитана заставляло человека заглянуть в себя. Ланта встряхнула головой, отбрасывая гнетущие мысли. Неприятно в чем-то подозревать друзей, но самоанализ и того хуже.

Одно дело стоять на берегу моря, погруженной в романтическую грусть, и ожидать скорого разрешения проблем и бед. И совсем иное — противостоять жестокой реальности. Капитан заставил ее задуматься о чудовищности собственной лжи. Она попала в неприятную историю, отказавшись исполнять приказания хранительницы аббатства Фиалок и предать Сайлу. Ее волновало, что не хватило смелости рассказать обо всем сразу. Но в любом случае, она сделает выбор, руководствуясь своими представлениями о добре и зле.

Она хотела этого.

Выбравшись из лодки, Ланта направилась в форт. Мерцающие огоньки освещали улицы. Поддерживающие их канделябры находились за пределами светового круга и казались тенями. Выкованные из бронзы, они изображали акул, которые стояли на хвостах, держа лампы во рту. Лампы висели на цепях. Их мягкий, зыбкий свет создавал настоящие островки в проходах. Масло, которое горело в лампах, пахло травами; Ланта узнала чабрец, лавр, колючую сухость шалфея. Она подняла подбородок, глубоко вдохнула, успокаиваясь, замедлив шаги.

В конце длинного прохода, в темноте возле ступенек на следующий этаж, Ланте почудилось какое-то движение. Она продолжала идти, убеждая себя, что все это ей показалось от усталости.

И вновь движение. Там явно кто-то притаился.

Никого вокруг, все двери прочно закрыты. Обычно всюду были воины. Сейчас же она одна.

Кто это подстроил?

Если она побежит, то окажется на середине лестницы еще до того, как ждущий в темноте поймет, что его обнаружили. Дрожа от нервного напряжения, она сделала еще шаг. И еще один.

— Ланта.

— Что? Что, кто здесь? — Пустые, глупые слова. Они вырвались у нее. Она знала кто: Конвей. Ее лицо запылало. Почему он так поступил с ней? Почему он заставил ее почувствовать себя глупой, перепуганной дурой? — Эй? — Услышав собственный голос, она захотела отрезать себе язык.

— Я ждал тебя, — сказал он. — Мне надо поговорить, и ты единственная, с кем я хочу говорить об этом. Пожалуйста, удели мне немного времени.

— Конечно. — Ланта совладала с собой.

Он ждал ее. Ее.

Глава 48

Взяв Ланту за руку, Конвей вывел ее на внутренний двор. Она вся затрепетала от этого ничего не значащего прикосновения. Они молча шли по тропинке мимо розовых кустов, достававших Ланте до плеч. Мягко светящиеся в темноте желтые и белые цветы распустившихся роз ее воспаленное сознание превращало в смеющиеся лица добрых духов. Несмотря на красоту, представившаяся картина вызвала ощущение приятного холодка, пробежавшего по спине. Благоухающий воздух принял Ланту в свои объятия, и она задумалась над контрастом между кружащими вокруг невидимыми клубами нежных ароматов и раздающимся в отдалении грохотом прибоя.

Конвей начал первым.

— Меня кое-что тревожит. У Сайлы могут возникнуть большие проблемы. С путешествием, понимаешь? Я имею в виду личные отношения.

Слова застревали в горле, но Ланта старалась ободрить собеседника:

— Сайла понимает, что из этого может получиться. К тому же она любит Класа еще с тех пор, как бежала от Людей Собаки.

— Я говорю не об этом. — Он остановился, оказавшись с ней лицом к лицу. — Когда я буду разговаривать с Сайлой, то скажу ей. Если она еще сама этого не поняла.

— Если бы Сайла что-нибудь заметила, то сказала бы мне. — Не в силах терпеть уклончивые высказывания, Ланте хотелось потребовать, чтобы он ясно все объяснил.

Конвей продолжал:

— Конечно, я могу и ошибаться. Я имею в виду, что Налатан никогда ничего не говорил об этом, по крайней мере вслух.

Сердце глухо стукнуло, и у Ланты перехватило дыхание. Когда она произнесла:

— Налатан? — ее голос предательски задрожал.

— Он явно интересуется Тейт. Та говорит, что у нее нет на это времени. Но лично я не верю. Иногда люди боятся сказать то, что чувствуют на самом деле. Больше всего меня тревожит реакция Додоя.

Ланта была в полубессознательном состоянии. Казалось, что она расплывается, покидает эту странную сцену. Слова вылетали сами собой.

— Да. Додой по-своему любит ее.

Конвей продолжал.

— Я не хочу никого задеть. Как видишь, приходится быть осторожным.

Ланта подумала, что сцена становится невыносимой. То, что так прекрасно начиналось, превратилось в грубую комедию.

— Что с тобой? — Конвей взял ее за плечи. Он выглядел обеспокоенным, почти встревоженным. — Такое ощущение, что ты сейчас заплачешь. Или засмеешься. — Его хватка ослабла, и он медленно отступил назад.

У Ланты подогнулись колени. Руки Конвея отпустили ее плечи.

— Ничего, ничего. Мне уже лучше. — Она повернулась, направляясь к двери, Конвей пошел следом. Ланта продолжала: — Если ты вмешаешься, то наверняка будешь выглядеть как человек, лезущий не в свое дело. — Она засмеялась, тут же пожалев об этом. Любой громкий звук резал слух.

Она бы хотела видеть его умирающим. Она хотела видеть его израненным и сломленным, тогда она могла бы лечить его, заботиться о нем, возвращая ему здоровье, возвращая его к себе. Она хотела бы ударить его. Обнять его с жадностью, которая заставила ее покраснеть. Если бы она могла покинуть это место и этих людей и больше никогда не встречать их!

Карда и Микка уже вскочили на ноги, размахивая длинными хвостами при виде хозяина. Карда гавкнул. Эхо побежало по длинному коридору, многократно отражаясь от стен и усиливаясь. Подойдя к ним, Конвей потеребил торчащие уши и слегка взъерошил шерсть. Псы в восторге запрыгали вокруг, чуть не свалив его с ног.

Конвей повернулся к Ланте, и она увидела, что свет масляной лампы странным образом смягчил его черты, скрывая глаза загадочной полутенью. В нем было что-то невыразимо печальное. Наблюдая, как играют собаки, он заговорил:

— Завидую я этим животным. Говорят, они не так умны, как мы. Тебе не кажется, что это скорее простодушие, чем отсутствие ума? Мы запутываем друг друга и выдаем себя за других. Мы говорим, но не слушаем. Мы смотрим, но не видим. Эти двое по крайней мере не стесняются быть самими собой. Никаких вопросов. Никаких взаимных обвинений. Только преданность. Любовь. Я думаю, они испытывают это: любовь. — Он помолчал. — А тебе как кажется?

Ланта вскинула голову, уклоняясь от беспредметной дискуссии.

— Я никогда не думала об этом. На самом деле они просто животные.

— А разве мы нет? — Он рассмеялся. Ланта боялась, что его веселье так же больно ранит, как и ее. Мэтт повернулся, подав собакам знак следовать за ним. — Наверное, ты права. Я все слишком усложняю. Спасибо за помощь. Приятных сновидений. Я собираюсь прогуляться с этой парочкой, чтобы немного размяться.

— Спокойной ночи, — откликнулась Ланта, и, повернувшись вполоборота, он помахал ей рукой.

* * *

Выйдя из замка, Конвей направился к склону ближайшего вала. Тускло светили факелы. Дойдя до обрыва, за которым расстилались воды залива, он повернул, взбираясь на гребень вала. Обратная сторона вала была пологой. Сделанный на вершине окоп позволял воинам оборонять берег. Установленные в основании вала факелы выполняли двойную функцию. Они не давали неприятелю тайно подобраться к замку. Кроме того, попытка их затушить предупредила бы защитников об угрозе нападения.

Не обращаясь непосредственно к охранникам, Конвей предупредил о своем присутствии и целях прогулки тем, что окликнул собак. Сперва он немного пробежался со своими подопечными, а затем отпустил их поиграть друг с другом.

Конвей услышал сзади голос Налатана.

— Если я отправлюсь на север, туда, где живут Люди Собаки, они поделятся со мной одним из таких животных?

— Они сказали нам, что раньше никому их не давали.

Налатан задумался.

— Лишь один раз они подарили кому-то этих собак, и причем получила их женщина. Она действительно сильно отличается от всех остальных.

— Можно сказать и так, — сухо ответил Конвей.

Не обращая внимания, Налатан продолжал:

— Я не имею в виду явные отличия — странное оружие, которым пользуетесь лишь вы, или цвет кожи, или привязанность к этому Додою. Вы оба создаете вокруг себя ощущение тайны. Нельзя сказать, что меня это беспокоит. Тем не менее в вас есть что-то иное: не думаю, что вы сами осознаете причины, двигающие вашими поступками.

Конвей тихо рассмеялся.

— Это слишком сложно, мой друг.

— О, я прекрасно понимаю, как самоуверенно я сейчас выгляжу. Но вас обоих окружает нечто, что не свойственно всем остальным. Я могу почти прикоснуться к этому, но сказать, что это такое, не могу.

Конвей почувствовал себя неудобно.

— Послушай, давай поговорим о чем-нибудь другом. Как ты думаешь, долго мы еще останемся здесь?

Налатан сплюнул в темноту.

— Кос придумывает ложь за ложью. Они в этом понаторели. Капитан ни за что не отпустит нас до тех пор, пока это не будет ему выгодно.

— А почему он нас задерживает?

— Недовольство среди рабов, и еще угроза со стороны кочевников. Призвав большинство свободных Коссиаров в регулярную армию, они с трудом, но все же могли контролировать ситуацию; сейчас кочевники предпринимают набеги с востока. Капитан ищет союзников.

— Но зачем он при этом вмешивается в дела Церкви? У нее нет армии.

— На самом деле верующих больше, чем ты думаешь. В пустыне несколько укрепленных поселений Малых. С каждой луной они становятся все сильнее и сильнее. Даже Хенты уважают Церковь. Если Капитан подчинит себе Церковь, то заполучит в свое распоряжение армию верующих и, прикрываясь верой, словно маской, будет с каждым днем увеличивать свое могущество.

Обдумав слова Налатана, Конвей заметил:

— На месте Капитана я был бы больше заинтересован в союзе с Гэном и Класом на Бейлом. Кто, кроме них, собирается предотвратить нападение кочевников на Дом Церкви?

— Его будут защищать братства.

— Сколько у них воинов?

— Около трех сотен. — Видя явное разочарование Конвея, Налатан продолжал: — Помни, что защита Церкви — это суть всей нашей жизни. Каждая гора, каждый камень, каждая травинка будут нашими союзниками. Кочевники уже проверяли нас раньше. Так же, как и Хенты. Были даже «визиты» из Коса.

— Ты думаешь, Капитан держит нас здесь потому, что считает шпионами?

— Я дам тебе только один совет. Никому здесь не доверяй.

— Доверять? — Конвей вспомнил недавний разговор с Лантой. — Я не могу понять даже своих друзей.

— У вас разногласия с Тейт?

— Я пытался обсудить кое-что с Лантой. Она прогнала меня. Причем безо всякой причины.

— Она ведь деликатная женщина. Должно быть, ты сказал что-нибудь не то.

В ответ на последнее замечание Конвей свистнул собак. Они медленно подошли к ним, уставшие, но довольные, и тяжело опустились на землю. Только тогда он снова заговорил:

— На самом деле я спрашивал у нее совета. Я считал, что ей будет приятно узнать, как я уважаю ее мнение.

— Совета о чем?

— Ничего существенного.

— Тогда понятно. Она ожидала, что ей доверятся, а не удостоят внимания. Женщины все такие. Они знают, что не так умны, как мы, поэтому пытаются наверстать это сообразительностью. Они могут быть необычайно наблюдательны.

И снова Конвей сделал длинную паузу, размышляя, как различны этот человек и вспыльчивая Тейт. Вздохнув, он заметил:

— Ты стоишь на пороге волнующего приключения, мой друг.

— Еще одна загадка. — Налатан сердито фыркнул, нагнувшись, чтобы почесать Микку за ухом. Она запыхтела и стала вилять хвостом.

Конвей снова заговорил:

— Я отправляюсь спать. А ты?

Налатан выпрямился.

— Я останусь тут еще ненадолго. Хочу подумать о некоторых вещах.

— Если одну из них зовут Доннаси, то советую обдумывать ее с самого начала. Это мой совет для тебя.

Налатан смотрел, как его друг приближается к черной разинутой пасти крепостной двери. Из двух длинных амбразур, расположенных прямо над мостом, струился слабый свет. Эта картина напоминала большие раскосые глаза. Кто-то сильнее разжег в них фонарь или лампу. Они на мгновение ярко вспыхнули, как будто приближение Конвея привлекло жадное внимание дремавшего чудовища. Появился проход, поглотивший человека вместе с собаками.

* * *

Жнея отошла от узкого окна. В свете фонаря, который держал Капитан, ее глаза заблестели.

— Безмозглые дураки. Они ничего не знают.

— Не лги мне, Одил. Я следил за тобой. Ты плетешь интриги.

— Твои наблюдения делают тебе честь. Покойная провидица была из аббатства Фиалок. Вскоре после ее смерти аббатство отправило доверенное лицо для того, чтобы связаться с неким неизвестным. Я знаю, что она отправилась на север, и думаю, что, связавшись с Сайлой, она заключила с ней союз.

— Это лицо заключило союз с провидицей и ее бешеной троицей? Да, чуть не забыл, еще мальчишка, — съязвил Капитан.

— Я сказала, что она сделала это, и причем это был ее единственный благоразумный поступок, — резко ответила Жнея. — Будучи полной дурой, она взяла в качестве опознавательного знака нечто исключительно ценное. Мне нужна эта вещь. И она у меня будет. Если Коссиары захватят ее или найдут талисман, они должны передать ее либо его мне. Я собираюсь стать новой Сестрой-Матерью, и талисман поможет мне укрепить свой авторитет. Приняв чин Сестры-Матери, я буду содействовать примирению с кочевниками и Танцующими-под-Луной. Дом Церкви неприступен. Разве ради возможности в любой момент воспользоваться такой крепостью не стоит заключить союз?

— Если бы я был в этом уверен… — Тон Капитана был красноречивее его слов.

— Мы могли бы заключить соглашение. Разумеется, тайное, для обоюдной безопасности. Я бы даже согласилась включить в него пару слов об усилиях, предпринимаемых Церковью для восстановления порядка среди рабов Коса.

Капитан отступил, прищурив один глаз и искоса разглядывая собеседницу.

— Осторожней, Жнея. Я буду очень огорчен, если узнаю, что ты шпионишь за нами.

— В Косе нет шпионов. Это всем известно. Однако существует власть слов, как и возможность смотреть и слушать. Человек слушает и смотрит. И видит признаки недовольства. Везде.

— Тебя ввели в заблуждение.

— Как скажешь. Любые сведения неизбежно извращаются. Однако представь, как горячо откликнутся рабы на зов Церкви, если что-нибудь ужасное — например, слухи о чуме — придут в Кос. Разве для Капитана не будет естественным предоставлять лечение только послушным работникам?

Все еще раздраженный, Капитан резко ответил:

— Меня интересуют реальные проблемы, а не предположения. Угроза кочевников сейчас важнее всего. Сила Врат может быть достойным ответом со стороны Коса. Я ничего не буду предпринимать для того, чтобы бороться с Сайлой, но буду очень стараться, чтобы она поделилась всеми открытиями, которые будут полезны моей стране. Мне нужно собрать воедино все части головоломки, и только после этого я примкну к какой-то фракции.

Жнея собралась уходить.

— Надеюсь, ты не приготовил для меня определенного места в ней, Капитан. Я должна распоряжаться судьбой Сайлы и всех ее открытий. Она язва на теле Церкви. Чуму всегда предают огню. Так сказано в Завете Апокалипсиса. Задумывай для Сайлы все, что угодно. Но не для меня.

— Слишком поздно. — Она остановилась, повернувшись к нему лицом. Его улыбка предвещала опасность. — Такая догадливая женщина, как ты, Жнея, должна была понять, что твое место уже определено. Оно здесь, рядом со мной.

Она попыталась превратить все в шутку и, улыбаясь, погрозила ему пальцем. То ли игриво, то ли прогоняя прочь.

Если бы она знала, что он сейчас произнесет, то не делала бы этого.

— А сейчас слушай: ты пробудешь в Косе столько, сколько я сочту нужным. Ты уже никогда в жизни не выйдешь из моего поля зрения или из поля зрения моих людей. Никогда.

Глава 49

Когда на следующее утро Тейт и Конвей прогуливались по крепостному двору, они заметили приближающегося Капитана. Бос и два воина нервно переминались неподалеку, оставленные командиром.

После обмена приветствиями Капитан начал беседу:

— Не покажется ли вам неуместным с моей стороны, если я спрошу, почему вы оба принимаете такое горячее участие в поисках Сайлы? — Несмотря на ровную интонацию вопроса, было заметно, что Коссиар очень заинтересован в ответе.

Ответила Тейт:

— Мы обещали помочь ей. Выиграть или проиграть.

— Я думал, вы связаны племенными или религиозными узами. Значит, вы просто друзья?

— Мы думаем, что этого достаточно, — заметил Конвей.

Капитан улыбнулся, закрываясь рукой.

— Давайте без недомолвок. Я думаю, что моя оценка дружбы должна быть объективной. Много лет назад я пожертвовал очень многим для того, чтобы занять это место. И говорить о друзьях… — Он указал на что-то за их спинами. Обернувшись, Тейт и Конвей заметили подошедшего Налатана. Доннаси поразилась, увидев, как тот с улыбкой поприветствовал их, а затем, почти не меняя выражения лица, сумел изобразить холодную нейтральность, здороваясь с Капитаном.

Тейт внезапно осознала, насколько Налатан одинок и какой опасности он подвергается. Решение Сайлы путешествовать через Кос подвергало риску их всех, но для монаха это было равносильно самоубийству. Ее взгляд скользнул по руке Налатана, покоящейся на рукоятке коссиарского меча, который он носил вместо своего потерянного оружия. Она быстро отвела взгляд, решив, что определенно не хочет, чтобы он достал клинок из ножен.

Капитан обратился к Налатану:

— Я не нравлюсь тебе. Почему?

Явно удивленный его прямотой, тот замешкался с ответом. Он покраснел.

— По многим причинам. Когда купцы вступают на территорию Коса, они должны либо торговать по вашим правилам, либо уходить ни с чем. Мое братство послало человека в Горы Дьявола для того, чтобы набрать людей для защиты Дома Церкви, ради нашего святого дела, и Коссиары атаковали нас. Кос никогда не помогал нам в наших битвах. Многие путешественники, приехав в Кос, уже не могли выбраться отсюда. К тому же Кос, не предоставляя никаких объяснений, запрещает путешествовать по своей территории искателям Врат.

— Все то, что ты сказал, правда. Мы ожидаем получить выгоду от торговли. Что ж в этом плохого? А вы позволяете набирать рекрутов на территориях, принадлежащих Дому Церкви? Если две группы кочевников ссорятся, разве вы спешите на помощь одной из них? Позволяете ли вы моим войскам разыскивать на вашей территории тех, кто бежал от нашего правосудия и нарушил наши обычаи?

— Кос заканчивается на гребне Гор Дьявола. Что же касается коссиарских обычаев, то мы кое-что об этом знаем.

— Территориальные права мы должны обсудить с вашими вождями. Я уже неоднократно настаивал на проведении таких переговоров.

— Ты забыл упомянуть рабов. — Слова Налатана звучали как приговор.

Настал черед Капитана покраснеть, однако его интонация оставалась спокойной.

— Наша экономика — это наше внутреннее дело. А что касается условий жизни наших рабов, то большинству из них живется здесь лучше, чем у себя на родине.

Тейт вмешалась в разговор прежде, чем Налатан успел отреагировать на последнюю реплику.

— Мы ненавидим рабство, как бы ты его ни защищал.

— Говорят, что ненависть — удел невежд.

Тейт больше не могла изображать хладнокровие.

— Я могу быть невежественна во многих вопросах, но только не в проблеме рабства. Я лучше умру. Захватив с собой как можно больше врагов.

Капитан улыбнулся.

— Никто не собирается тебя порабощать, даю слово. В любом случае рабы могут только работать. Ты же, несомненно, боец, несмотря на то, что в то же время являешься — и это также несомненно — женщиной. Наши женщины не воюют, а наши воины не рабы. Как видишь, мы бы не знали, что с тобой делать. Так что я тебя уверяю, чем бы ты ни занималась здесь, в Косе, ты была бы свободной. И очень богатой.

Сперва Тейт удивилась, услышав в его устах такое неуклюжее сравнение. Однако вскоре передумала. Этот человек ничего не делал бесцельно. Он был откровенен с Налатаном, так как был уверен, что тот лучше отреагирует на такое обращение. Капитан понимал, что она и Конвей ставят дружбу выше богатства. Тем не менее она была почти уверена в том, что он сделал ей предложение. Тейт решила форсировать беседу.

— Мы идем туда, куда нас ведет Сайла. Даже если бы мы и смогли жить в стране, где процветает рабство, я не вижу для этого никаких причин.

— Все же может случиться так, что мы будем сотрудничать.

— Мое братство запрещает подобное «сотрудничество», — ответил Налатан, угрюмо посмотрев на Тейт.

— Братство освобождает от обета при необходимости совершения действий, идущих на пользу братству и Церкви.

Налатан с удивлением посмотрел на него.

— Ты знаешь наш устав?

— Кос древнее, чем любое из трех братств. Мы многое знаем о вас. — Капитан снова повернулся к Тейт. — Я думаю, что мы еще вернемся к этому разговору.

Он отошел в сторону. Налатан первым нарушил установившуюся после его ухода гнетущую тишину.

— Это прозвучало так, как будто ты заинтересовалась его предложением, Доннаси.

— Мне просто было интересно, что он предлагает и чего хочет взамен. Он коварен. Видел, что он сделал? Подразнил меня приманкой, заставил проглотить ее, а затем оставил подумать обо всем этом. Он плохой человек.

Налатан был все так же угрюм.

— Он Коссиар.

Конвей решил вмешаться в беседу.

— Почему ты так его ненавидишь? Это похоже на какие-то личные счеты.

Налатан попытался уйти от ответа. Однако Конвей и Тейт продолжали расспросы. Наконец он сказал:

— Я могу лишь повторить то, что слышал. Вряд ли беглые рабы стали бы восхвалять бывших хозяев.

— Расскажи наконец что-нибудь, — настаивала Тейт. — Хватит намеков.

— Жертвоприношения. Жертвоприношения перед битвой. Жертвоприношения морю. Они убивают рабов.

Конвей опомнился первым:

— Но этого не может быть! Сайла говорила, что они поддерживают официальную Церковь, а она запрещает человеческие жертвы.

— Это обычай. Древняя религия. Так мне сказали.

Тейт казалось, что их голоса доносятся откуда-то издалека. Она посмотрела вокруг: сочная зелень, яркие краски цветов — еще несколько мгновений назад все это казалось таким невыразимо прекрасным. И вдруг они стали ей отвратительны. Сквозь тщательно ухоженные заросли сочилось ощущение упадка. Впечатляющие раньше своей мощью стены стали угнетающими. Теперь давили на нее. Даже фонтан изменился; звук падающих брызг превратился из звонкого смеха в утомительный перестук холодного дождя. Мир, когда-то насыщенный опасностью и загадочными интригами, теперь был лишь мерзкой тюрьмой.

Голос Сайлы прервал ее размышления. Тейт не заметила, как та подошла.

— Бос сказал, что Капитан хотел бы видеть нас на церемонии. Около Ворот.

— Зачем? — Вопрос Тейт был резким, она еще не смогла отойти от охватившего ее уныния. Сайла изумленно уставилась на нее.

Ланта, стоявшая позади Жрицы Роз, ответила за нее:

— Бос сказал, что это поможет нам лучше понять Кос. Это все, что мы знаем. Что-нибудь случилось?

Конвей подтолкнул Налатана, и тот повторил историю о человеческих жертвоприношениях. Сайла решительно покачала головой:

— Все, о чем ты говоришь, лишь слухи. Мы спросим у Капитана; если твоя история действительно правдива, то он это признает.

— Мы знаем, что они держат рабов, — возразила Тейт. — Те, которых мы видели работающими на полях по дороге сюда, отнюдь не выглядели счастливыми. Дети, которых они к нам приставили, были запуганы до невозможности. Лично я верю Налатану.

Сайла взяла Тейт за руки.

— Нет никого, кто бы ненавидел рабство больше, чем я. Противостояние с Капитаном ничем нам не поможет. Разве мы достаточно сильны для того, чтобы победить? — Ланта смущенно покачала головой. Это почти неосознанное движение развеселило Конвея, а затем улыбнулись и остальные. Сайла продолжила: — Поэтому Церковь поступает так, как обычно. Мы работаем, чтобы улучшить ситуацию. Работаем спокойно, кропотливо, используя лишь одно оружие — правду. Согласны?

Остальные нехотя согласились. Они прошли в свою комнату, где их с нетерпением ожидал Додой. Собаки радостно приветствовали Конвея и Тейт, давая понять, как сильно они хотят выйти наружу и пробежаться.

Стоявшие в ближней конюшне боевые кони так же радовались, вставая на дыбы и тряся гривами. Вскоре из ворот замка выехал внушительный отряд. Конвей и Тейт, поблескивая оружием, держались по бокам от Сайлы. Сверкающие экипировкой кони, казалось, знали, что на них сейчас смотрят. Они ступали, высоко поднимая ноги, как никогда гордые и сильные. Собаки, еще более важные, бежали каждая возле своего хозяина. Налатан ехал прямо за Сайлой. Ланта, занимавшая место чуть сзади и справа, вместе с Додоем замыкала процессию. Бос вместе с командой воинов встретил их на выезде и возглавил отряд, указывая дорогу.

Когда они проезжали через город, Тейт заинтриговало поведение его обитателей. Многие из них высыпали на улицы, явно заинтересованные проезжающей процессией, но нигде не было заметно признаков оживления. Они молчаливостояли, механически поворачивая головы по мере продвижения группы.

Выехав из города по дороге, идущей на запад, Бос на первой же развилке свернул, все больше удаляясь от моря. Они окольным путем пробрались к склону, с которого можно было разглядеть кусок бетона, называемый Воротами. К югу, скрывая то, что раньше было западными окраинами Сан-Франциско, вздымались огромные песчаные дюны. Солнце, уже прошедшее свою верхнюю точку, окрасило их западные склоны в мягкий золотой цвет, подчеркивая глубину все удлинявшихся черных теней.

Сейчас они были гораздо ближе к Воротам, в какой-нибудь сотне ярдов. Можно было получше рассмотреть детали. Тейт оттянула Конвея в сторону. Она исподтишка указала вперед:

— Теперь все выглядит совсем по-другому. Здесь был пролет, небольшой мост, ведущий к опоре. Сейчас же это все лежит на уровне бывшего шоссе. Возможно ли, чтобы эти люди сделали такое?

— Мне кажется, здесь поработало землетрясение. Они могли лишь растащить конструкции, но не перестроить их. Как ты и сказала, старой дороги совсем не видно, но та, которая уходит в лес, действительно впечатляет.

— Дело рук рабов. — Тейт словно выплюнула слова.

Люди столпились на гребне, молча карабкаясь на отполированный выступ. Смотровая площадка была расположена немного ниже вершины Ворот, примерно на пятьдесят ярдов; их разделяла глубокая узкая пропасть. Разворачивающаяся внизу толпа напомнила Тейт сгрудившийся скот.

На дороге, проходящей через лесистую местность и заканчивающейся у Ворот, появился мужчина. От скрывающего лицо серебряного шлема до сапог весь он ослепительно сверкал на солнце. Его амуниция состояла из отполированных до зеркального блеска пластин, туго связанных между собой кроваво-красной тесьмой. Добравшись до самого края бетонного блока, он вступил на выступающий в море мыс. Открыв лежащий в его правой руке маленький мешочек, он извлек серебряную цепочку, примерно шести футов длиной. На ее конце болтался прямоугольный предмет, сделанный из золота. Мужчина медленно взмахнул цепочкой, и она описала круг.

Ланта высказалась первой:

— Что это за шум? Мне он не нравится. — Сидя на лошади, она ссутулилась и подалась вперед.

— Это ревун, — ответил Конвей. — Ветер заставляет вибрировать край пластины. Очень просто.

Сайла с яростью посмотрела на Боса.

— Зов Бога. Позор! Церковь запрещает подобные вещи. Завет Апокалипсиса повелевает: «Все дерзающие обращаться к Богу, иному чем Вездесущий, должны быть истреблены. Эта же участь должна постигнуть и тех, кто обращается к идолам, ложным Богам, ложным пророкам, и всех богохульников». Этот человек может быть отлучен.

— Капитан использует голос наших отцов, — равнодушно ответил Бос. — Люди любят старые обряды. Церковь поколение за поколением прощала Капитанов, так как они неизменно поддерживают Церковь.

Глухой звук Зова Бога все нарастал, то поднимаясь, то падая.

Сайла сжала поводья так, что побелели костяшки пальцев.

Тейт, поглощенная полугипнотическим завыванием Зова Бога, не замечала приближения огромной машины до тех пор, пока та не оказалась на площадке, двигаясь по направлению к Капитану. Доннаси была настолько поражена, что, не подумав, воскликнула:

— Катапульта!

— Стенобой, — поправил ее Бос, его интонация внезапно стала злобной. — Когда люди Шкипера объединяли земли, они использовали стенобой. Сейчас мы не позволяем возводить в Косе стены, поэтому осталась лишь одна такая машина. Как ты ее назвала?

Попавшись на своей несдержанности, Тейт взглядом умоляла Конвея помочь ей. Тот превратил свой вопрос в ультиматум, произнеся его ледяным тоном:

— Что здесь делает оружие? Ты сказал, что это будет религиозная церемония.

Медленно отведя от Тейт подозрительный взгляд, Бос повернулся к Конвею.

— Все будет понятно. Смотри. — Он показал на людей, которые, выстроившись в колонну, шли через кусты, ранее скрывавшие Капитана, а затем стенобой. Они следовали за машиной, которую толкали мужчины, навалившиеся на длинный шест, выступавший из задней части лафета. Весь механизм катился на колесах диаметром выше человеческого роста.

Капитан продолжал раскручивать Зов Бога. К производимому им звуку добавилось скрипение продвигающегося вперед стенобоя, вместе они создавали мрачную, порывистую мелодию.

За стенобоем двигалась пестро разряженная толпа. Богатые ниспадающие плащи и мантии отливали всеми цветами радуги.

Тем не менее люди продвигались как-то нерешительно, в их поступи чувствовалась подавленность. Толпа обошла остановившуюся машину, сбившись в кучу между ней и сверкающим кругом бешено вращающегося Зова Бога.

Бос выбрал этот момент для того, чтобы сказать, что группа Сайлы должна спуститься поближе к Капитану. Они остановились примерно в двадцати пяти ярдах от него.

Конвей поближе наклонился к Тейт:

— Что происходит?

— Я думаю, это требушет.

Конвей безмолвно вытаращился на нее, и Тейт представила себе, что ее ответ прозвучат весьма пугающе. Она улыбнулась:

— Если я ничего не путаю, именно так называется катапульта, работающая с противовесом на конце движущегося рычага. Очень простое устройство. Единственное, чего я не могу понять, так это почему она взведена? Видишь этого парня позади, вон того, с кувалдой? Его задача сводится лишь к тому, чтобы выбить этот штырь на пусковом механизме и ага. Большой камень опускается вперед, длинный рычаг поднимается, и вылетает снаряд. Правда, здесь у нас его-то как раз и нет.

Рев Зова Бога стал постепенно стихать. Вращение цепи замедлилось. Тейт посмотрела вдаль на бухту. Пока они увлеклись происходящим на пляже, появилась настоящая флотилия лодок. Большинство составляли катамараны-проа. Можно было увидеть несколько вариантов конструкции, включая пару больших тримаранов. В армаде хватало и однокорпусных судов. Одним из последних шел корабль, намного превышавший по размеру все остальные. Его отличали два ряда весел по обоим бортам. Остальные суда уступали ему место. На кормовом флагштоке развевался узкий голубой вымпел с желтой полосой посередине.

Капитан положил Зов Бога назад в мешочек. Держа его обеими руками, он протянул его одному из стоявших в толпе позади него. Избранный вышел вперед и принял устройство.

Восклицание Сайлы соединило в себе боль, неверие, позор. Одной рукой она поспешила прикрыть округлившийся рот. Остальные возмущенно зашумели.

Маленький мешочек взяла Жнея. Она сразу же вновь смешалась с толпой. Черная фигура вскоре исчезла среди окруживших ее ярких цветов.

К стенобою подходила следующая группа людей. Восемь воинов — по четыре спереди и сзади — несли на жердях большой ящик.

— Могу поспорить, что это какое-то подношение.

Тейт согласилась с Конвеем.

— А идущие сзади люди, должно быть, его преподносят. Они похожи на бедных арендаторов. Сейчас, по всей видимости, в море полетит их урожай.

Странно одетое сборище заняло место справа от стены. Восемь носильщиков опустили свой груз.

Группа новоприбывших съежилась. Среди них было примерно поровну мужчин и женщин, а также дети всех возрастов, начиная от грудных младенцев и заканчивая уже почти взрослыми юношами. Мужчины стояли, склонив головы, исподлобья разглядывая окружающих. Плотно сжатые руки были сложены на животе.

При приближении Капитана разношерстная группа отпрянула.

Тейт снова вгляделась в море. Сейчас там скопились уже дюжины лодок; шныряя туда-сюда, они разрезали водную гладь. Теплый воздух раздувал тугие разноцветные паруса. Казалось, что даже темные воды залива принимают участие во всеобщем возбуждении, превращая падающие солнечные лучи в мириады сверкающих алмазов.

Громовой возглас Капитана достиг расположившейся на склоне группы, вернув внимание Тейт к происходящей прямо перед ней сцене. Его слова, искаженные расстоянием и ветром, уже нельзя было различить. В предельно официальном тоне не было даже намека на выразительность. Тем не менее стоявшая за стеной неряшливая толпа съежилась, словно от удара.

Бос описал на лошади полный круг и оказался прямо перед возглавляемой Сайлой группой. Отряд воинов сомкнулся за ним, повернувшись к продолжающейся церемонии спиной. Такой поворот событий заставил Тейт занервничать. Она проверила, заряжено ли ружье, и краем глаза заметила, что Конвей сделал то же самое. По слабому металлическому звуку, донесшемуся сзади, можно было предположить, что Налатан обнажил свой меч.

Прочистив горло, Бос проговорил:

— Сегодня вы осуждали рабство, и Капитан уверял вас, что мы беспристрастны и справедливы. Все эти рабы, толкущиеся у стенобоя, принадлежали одному человеку. Один из них убил хозяина и всю его семью, а также двух домашних рабов, угрожавших раскрыть их планы. Проявляя милосердие, Капитан дарит им их жизни. Дети останутся вместе с матерями.

— И отцами? — тихо спросила Сайла.

— Они будут проданы в другие руки. Такие люди подают детям плохой пример. Им найдут других отцов.

Суть его слов ошеломила Тейт. Конвей крепко сжал ее руку.

— Держись, — говорил он, не отводя глаз от Боса. — У меня такое ощущение, что с ними могли бы поступить еще хуже, и мы ничего не можем тут поделать. Ничего.

Наступившее внизу оживление привлекло их. Носильщики сняли с ящика крышку. Пошарили внутри. Затем достали какой-то почти круглый предмет, завернутый в ярко-красное покрывало. Это был неудобный груз. Воины с трудом засунули его в сетчатую корзину стенобоя. Закончив с этим, все, кроме одного, отошли к остальным воинам.

Человек с кувалдой подошел к пусковому устройству.

Капитан сделал рукой знак остававшемуся около корзины воину, который в ответ стянул с нее красное покрывало. Достав, он взмахнул им, словно знаменем.

В корзине оказался мужчина. Он был настолько плотно связан, что мог лишь крутить головой. Кляп из грубых веревок растягивал его лицо в маниакальном оскале. Дикие, перепуганные глаза. Он пытался говорить. Кляп превращал его слова в вопли помешанного.

Бос заговорил.

— Отравитель.

С толпящихся в отдалении лодок доносились крики и гудки. Плавники акул тут и там разрезали водную гладь.

Капитан поднял руку и задержал ее в воздухе.

— Не делайте этого. Нет. Нет, — бормотала Тейт.

Конвей сжал ее ладонь.

Капитан опустил руку. Пленник закричал. Воин взмахнул молотом, и пусковой механизм высвободился. Массивный булыжник тяжело плюхнулся на рычаг, заставив более длинное плечо взвиться в воздух. Вскоре оно остановилось с угрожающим треском. Рычаг метнул свою ношу.

Среди зрителей воцарилась гнетущая тишина. Незаметный ранее ветер тихо вздыхал среди растущей на склоне травы и кустарников.

Затем, полоснув, словно нож, донесся отчаянный крик несчастного, с бешеной скоростью приближающегося к водной глади. Ветер немного поиграл со звуком, потом смолк.

Сверток спикировал в колышущиеся воды залива. И упал. Упал.

Обращаясь к Конвею, Тейт проговорила сквозь зубы:

— Можешь отпустить мою руку. Я не наделаю глупостей. Но я увижу его труп. Я плюну на его тело, пусть даже это будет последнее, что я совершу в этой жизни.

Сайла повернулась к ним. Всегда прекрасное лицо теперь внушало страх своим суровым спокойствием.

— Терпение. И память. Не забывать и не спешить.

Сайла снова посмотрела на Капитана. Он возвращался с края площадки. Остановившись, снял серебряный шлем, доспехи, затем сапоги и краги, оставшись полностью одетым в багряное. Лицо было примерно такого же цвета. Сайла слышала позади себя прерывистое дыхание Тейт, ее хриплую, усталую реплику:

— Его словно освежевали живьем.

Налатан усмехнулся:

— Всего лишь еще одна коссиарская ложь. Красный у них цвет печали.

Как будто услышав, Капитан повернулся и посмотрел вверх, глазами ища Сайлу. Избегая этого взгляда, Сайла прищурилась, но не смогла отвести глаз от его лица. Оно притягивало на расстоянии. Как она ни пыталась, ей так и не удалось обнаружить ни следа ненависти, ни малейшего признака триумфа. Если в них была печаль, то это была благородная печаль. Если в нем и была холодность, то это был холод неизбежности. Несмотря на то что он делал, в его застывших чертах проглядывала человечность.

Но было ли это предупреждением? Болью? Мольбой?

Сайла пришпорила Рыжика, грубо отворачиваясь от преследующих ее, требующих ответа глаз. Она поиграла поводьями. Страх накатывался на нее волна за волной, сметая все ее благоразумие.

Она боялась не положения Капитана и не человека, занимавшего это положение.

Она боялась женщины, которая могла посмотреть на этого человека и увидеть то, что может произойти.

Глава 50

Зеленовато-голубая вода залива блестела в лучах вечернего солнца. Искрясь, светящиеся волны несли свой груз лодок и кораблей. Картина никак не вязалась с мрачными мыслями, что были на уме у Сайлы и ее отряда.

Бос и его солдаты расчистили для них проход в толпе возвращающихся зрителей. Наклонившись к Сайле, Ланта произнесла:

— Помнишь, как радовалась толпа, когда блюстители Алтанара секли кого-нибудь в Оле? Здесь я ожидала увидеть такую же бездумную кровожадность. Эти люди радовались при виде казни, но в них чувствовалось какое-то беспокойство, а ведь казненный убил целую семью. Я не понимаю.

Сайла подняла голову.

— Я собираюсь получить кое-какие ответы. — Подчиняясь ее команде, Рыжик рванулся вперед и обогнал семейство, идущее по обочине дороги. — Здравствуйте! — обратилась она к удивленным людям. — Можно задать вам один вопрос?

Дернувшись, будто его ужалила змея, отец семейства одной рукой прижал к себе жену. Другой он обхватил маленького сына. Оба родителя одновременно позвали остальных троих детей. Словно послушные цыплята, две девочки и еще один мальчик бросились догонять родителей. На Сайлу уставилась пара широко раскрытых глаз.

Еще до того, как Сайла смогла произнести еще одно слово, ее и семью окружил отряд Боса. Отец бормотал, обращаясь к вожаку:

— Никто с ней не говорил. Мы позвали детей. Никто ей не сказал ни слова. Ни одного. — Мелодичность коссиарской речи делала его слова похожими на испуганный вой.

Бос медленно поднял руку, демонстративно положив ее на рукоять меча, и сказал:

— Я знаю, что было сказано. И что не было. Благодарите Бога за то, что я оказался поблизости. — Кивком головы он отпустил людей, и те поспешили убраться подальше. Мальчик в зеленом чуть отстал, рассматривая Сайлу. Мать схватила его за воротник и потащила за собой.

— Вы не сможете все время держать свой народ в изоляции, — сказала Сайла.

— Еще как сможем. У нас есть все, что нам необходимо. Если нам нужно что-то еще, мы это покупаем. Мы используем вас, не… чужеземцев. Когда это нас устраивает. — Он пришпорил лошадь и взмахом приказал солдатам следовать за собой.

Когда эскорт снова занял свое место впереди, Тейт спросила:

— Все заметили его небольшую оговорку?

— Он хотел назвать нас не… кем-то, — ответила Ланта.

Глядя на Тейт, Налатан произнес:

— Слово, которым они называют всех остальных, включая нас, нелюди.

Они уже въехали в Гавань, и копыта застучали по утрамбованной земле улицы. Печальная музыка заставила всадников поднять головы и оглядеться. Бос отдал эскорту приказ. Замыкающий солдат продвинулся вперед, передний притормозил. Заключив Сайлу с отрядом в еще более тесное кольцо, они, ускорив шаг, двинулись вперед.

Поющих стало больше, голоса теперь доносились со всех сторон. Тейт посмотрела на Сайлу. Та благоговейно произнесла:

— Гармонично. Где же они?

Конвей услышал ее вопрос.

— Они везде. Женщины. И дети. Это так красиво. И печально.

Из расположенного рядом дома донесся рассерженный голос.

Свисток и удар кнута врезались в непрерывную минорную мелодию. Вопль боли, последовавший за ними, влился в песнь невидимого хора. Чистым звуком он повис в воздухе.

Снова щелкнул кнут. Звук прервался, По всему городу песня вдруг заколебалась и стихла.

Завыл Карда.

Конвей остановил лошадь и вызывающе посмотрел на солдат. Вой его собаки дважды разорвал тишину города. Взглянув на хозяина, пес, казалось, сообщил ему о своем удовлетворении проделанным.

Оставшуюся часть дорога до форта группа проскакала в задумчивом молчании.

Поставив лошадей в стойло и загнав собак в общую спальню, они выбрались во двор. Резкая линия между светом и тенью разграничивала площадку, неумолимо отрезая от дневного времени кусочек за кусочком. Пока взрослые обсуждали между собой проблемы, связанные с отъездом, Додой нашел себе товарища. Это был мальчик меньше и младше Додоя, он играл с волчком. Вскоре Додой тоже научился, как надо закручивать волчок с помощью бечевки и потом запускать его. Детский смех совершенно не сочетался со взрослым разговором.

— Чтобы заслужить признание Капитана, — говорила Сайла, — Жнея не только унизилась сама, она унизила достоинство Церкви. Я собираюсь сообщить ему, что мы отбудем через два дня.

— Почему бы не завтра утром? — спросила Тейт. — Чем быстрее, тем лучше, не так ли, Сайла?

— Припасы, — ответил ей Налатан. — Никто нам ничего не продаст, пока мы не выберемся из Коса. И мне нужен хороший кузнец; я уже замучился с этим уродливым мечом. Мне может понадобиться даже больше, чем два дня.

— Я хочу выбраться отсюда. — Мускул на челюсти Тейт начал подергиваться. — Ты можешь обойтись и этим мечом.

Налатан упрямо покачал головой.

— Без моего оружия в следующей драке я буду не так хорош, как раньше. Я останусь здесь, пока не достану все, что необходимо.

— Нам будет тебя не хватать. — Тейт бросила на него пронзительный взгляд и отвернулась.

До того как кто-нибудь смог ответить, прозвучал странный пронзительный звук свистка Боса. Додой увидал его на балконе третьего этажа и, крикнув, указал остальным. Когда отзвучали трубные звуки, Бос прокричал им:

— Услышьте! Капитан требует, чтобы его гости поднялись в кают-компанию. — Он скрылся за дверью.

Сайла от удивления моргнула.

— Что он имел в виду? «Кают-компания»?

Бросив на Конвея нервный взгляд, Тейт произнесла:

— Думаю, я знаю, что он имел в виду. Кажется, нам надо подняться в ту комнату, где мы были вчера.

Сайла кивнула.

— Очень странные выражения. Какой этикет позволяет хозяевам что-то требовать от своих гостей?

Конвей улыбнулся Тейт.

— Все интереснее и интереснее, — пробормотал он, когда Тейт поторопила Додоя.

Обратившись к Конвею, она сказала:

— Ты узнаешь старый флотский жаргон? Кают-компания — это место, куда допускаются только офицеры. Кем бы ни был этот Шкипер, он хорошо запомнился. Наверное, был неплохой человек.

Конвей изобразил потрясение.

— Из морской пехоты, это ведь что-то вроде святого. Святой Шкипер. Того и гляди, зазвенят колокола в Доме Церкви.

Тейт ткнула его под ребра и была вознаграждена болезненным воплем. Когда они догнали остальных, на ее лице все еще виднелось лукавство.

Капитан, широко расставив ноги, возвышался в многоцветье солнечных лучей. На нем были те же облегающие алые одежды. Казалось, он плывет по воздуху, словно одинокий язык пламени.

В дальнем конце комнаты Конвей заметил Боса, Гатро и взвод солдат.

Рабы внесли стулья и расставили их полукругом около возвышения. Перед тем как уйти, каждый из них останавливался перед Капитаном и обнажал грудь, а потом спешил к двери. Подбежав к ней, каждый раб снова поворачивался к Капитану, становился на четвереньки и медленно выползал из комнаты. Только выбравшись наружу, рабы поднимались на ноги и убегали прочь.

Все молчаливо ожидали, пока по коридору не отгремели последние шаги.

Неожиданно смех Додоя нарушил тишину. Указав на дверь, он произнес:

— Это смешно. Что, если бы снаружи кто-нибудь стоял и тыкал их в зад копьем? Почему они так делают?

Капитан терпеливо ответил:

— Раб обнажает передо мной грудь, чтобы показать, что его жизнь принадлежит мне. Перед тем как уйти, они опускаются на пол потому, что благодарят меня за то, что я позволил им жить.

Додой нахмурился.

— Я был рабом. Мне это не нравится.

— Потерять свободу действительно страшно.

— У тебя много рабов? Ты и нас собираешься сделать рабами?

Капитан рассмеялся глубоким, довольным смехом.

— Ни за что. И никто другой не сделает, если только в моих силах будет этому помешать. Вы — мои гости. — Тут он снова посерьезнел. — Сегодня вы приблизились к моим подданным, к одной семье. Гатро уже давно предупреждал вас; если бы они с вами заговорили, солдаты должны были об этом доложить. Я обязан наказать любого, кто заговорит с вами. Ни один из нас не желает этого.

— Сегодня вы казнили человека, — произнесла Сайла.

— Отравителя, убившего целую семью? Он заслужил смерть.

— Но заслужил ли он быть рабом?

На лбу Капитана выступили капельки пота. В них растворились остатки краски, и лоб теперь отливал розовым, словно засохшая кровь. Скрипучим голосом он произнес:

— Судьба определяет, кому быть свободным, а кому нет. Даже ваша маленькая провидица не в силах увидеть все возможные завтра. Этого человека казнили не за то, что он хотел стать свободным. Его наказали за убийство невинных людей.

— А если бы он убил только своего хозяина, а других не тронул?

Дрожа, изо всех сил сжав кулаки, Капитан боролся с собой. Вздувшиеся мускулы натянули алую ткань одежды. Он закрыл глаза, медленно поднял голову, сжал зубы.

Он выглядел словно ожившая смерть. Сайла склонилась вперед, готовая кинуться на помощь. Ланта удержала ее, но и сама она была готова ринуться вперед.

Капитан заревел, это был наполовину крик ярости, наполовину вопль боли. Бос, Гатро и солдаты ринулись к нему.

Наконец Капитан затих. Опустив подбородок на грудь, он мрачно глядел на своих гостей из-под арки бровей, сомкнувшихся в гримасе боли. Взмахом руки он отослал своих людей назад. Его тяжелое дыхание скрежетало в мертвой тишине комнаты. Преодолевая боль, он повернул голову и посмотрел на них всех по очереди. Движение было безжизненное и какое-то нечеловеческое. Потом снова повернулся к Сайле.

— Ты. — Произнес он недоверчиво, словно обвиняя ее.

Но в этом слове звучало нечто большее.

Звук был настолько мягким и тихим, что Сайла даже не знала, действительно ли он произнес слово, или она прочла его в этом всепроникающем взгляде.

Совершенно не к месту она вдруг вспомнила, как заделывала дыру в черепе, как убирала осколки кости, отгибала разорванную мембрану и, наконец, обнажала живой, пульсирующий мозг.

Но вот Капитан заговорил, и видение рассеялось:

— Я не могу освободить моих подданных от их законов и не могу сложить с себя свои обязанности. Чтобы защитить всех нас, я решил оставить женщин, принадлежащих Церкви, в этом замке. Они будут неприкосновенны, как всегда была неприкосновенна Церковь. — Произнося эти слова, он выпрямился, цвет лица и самообладание уже вернулись к нему. — Остальные направятся на Остров купцов. Жрицы могут перемещаться туда или оставаться здесь, но они не должны покидать пределы острова или форта.

Легким движением Конвей стряхнул «вайп» с плеча и подхватил его. Направив ствол на то место, где горло Капитана переходило в челюсть, он произнес:

— Мы не желаем быть пленниками.

Тейт и Налатан развернулись к подбегавшим солдатам. «Вайп» Тейт злобно щелкнул, когда она дослала патрон и сняла оружие с предохранителя. Меч Налатана покачивался из стороны в сторону.

— Стойте! — Сайла оттолкнула ствол «вайпа» в сторону. Конвей, глядя Капитану прямо в глаза, попытался воспротивиться, но потом смирился. Шаги охранников замедлились, затем стихли. Конвей позволил Сайле окончательно отвести оружие в сторону.

— Мы пришли в Кос, чтобы завязать дружбу, — сказала она. — Я видела, как Жнея позорит Церковь, посещая ваши языческие обряды. Теперь из-за моего естественного и, возможно, глупого порыва ты пытаешься разделить нас и превратить в пленников. Отпусти нас. Если ты этого не сделаешь, мне не удастся удержать моих друзей. Мы будем драться за свою свободу.

Капитан повернулся, показав им свою ничем не защищенную спину. Он подошел к трону и сел. Когда он вновь посмотрел на них, на его лице было выражение невероятной усталости. Раньше его голос напоминал звон металла, теперь он был сухой, словно звук, который издает сломанная ветка, трущаяся о камень.

— Даже ребенок говорит о свободе так, словно она материальна, словно это лишь дело цвета кожи, будто бы она черная, а мы — белые. — Сосредоточившись на своей речи, он не заметил, как напряглись руки Тейт. Обращаясь к Сайле, он продолжал: — Казненный сегодня был не одинок; умерли и другие рабы. Не с такими церемониями, но они мертвы точно так же, как и он. Если я не проявлю силу, если я не смогу остановить происходящее, то начнется восстание, и прольется море крови. Я должен восстановить равновесие и постепенно уничтожить рабство. Но если я буду действовать чересчур поспешно, я разрушу все наше общество. Пустоши на севере весьма плодородны, и они готовы к заселению. Но делать это надо постепенно. Мне нужно время.

Сайла кивнула.

— Ты ничего не сказал о том, чтобы считать нас пленниками.

— Не пленниками. Запретными. Это наш обычай, он применяется ко всем не… чужеземцам. Кроме того, Горы Дьявола стали прибежищем многих беглых рабов. Они не боятся эдикта Церкви. Не боятся умирать. Я не могу выделить эскорт, чтобы сопровождать вас.

— Наши проблемы тебя не касаются. Я ищу Врата. Мы отправимся туда, куда заведут нас эти поиски.

— Ты. — Еще раз прозвучало это слово, такое мягкое и ласковое, так точно направленное в самый центр ее существа.

— Бос! — Капитан пролаял это имя. — Отошли остальных. Отправляйся к дальней стене. Никакой опасности нет.

Когда солдаты ушли, Капитан обратился к Сайле:

— Ты отошлешь своих друзей? Я хочу кое-что тебе сказать. Наедине.

— И не думай об этом. — Конвей снова поднял «вайп». Капитан следил за Сайлой. Мускул на его челюсти начал дрожать, но он не отводил взгляда.

Сайла коснулась руки Конвея. Потом проговорила так, чтобы остальным тоже было слышно:

— Пожалуйста. Я верю ему.

Когда ее спутники отошли на другой конец комнаты, Капитан сошел со своего возвышения. Даже так он все еще возвышался над Сайлой, словно башня.

— Ты разрываешь мою гордость, словно тигрица, а я лишь восхищаюсь тобой. Разве ты не понимаешь, что я хочу задержать тебя здесь не из одних только политических соображений? — Увидев, что она хочет возразить, Капитан властно поднял руку и продолжил: — Есть еще одна важная причина, по которой ты должна остаться. Всего лишь чуть дольше.

Сайла устало ждала продолжения.

Капитан наклонился еще ближе.

— Я должен показать тебе. — Он поднял голову и кивнул Босу, потом отвернулся. Почему-то Сайле показалось, что его возвращение к трону было скорее отступлением.

Услыхав шаги, Сайла обернулась. Из средней двери длинной комнаты вышла четверка девушек во главе с Босом. На той, которая шла сразу за ним, были развевающиеся одежды с длинными рукавами, изготовленные из цельного куска ткани. Они были расшиты зелеными треугольниками на белом фоне, самые нижние были самыми большими и, постепенно уменьшаясь, рисунок превращался на шее в простые точки. Когда она шла, то казалось, что вперед движется колонна переливающегося льда и воды. На голове у нее была высокая прическа.

Она была прекрасна. И беременна.

На остальных были похожие платья, но не такие длинные.

Обернувшись к Капитану, Сайла в немом вопросе подняла брови.

Капитан произнес:

— Моя жена, Ясмалея. Как видишь, она ждет ребенка. Очень скоро. Есть кое-какие трудности. — К этому времени женщина уже была рядом с Сайлой. Бросив на нее косой взгляд и натянуто улыбнувшись, Ясмалея посмотрела на мужа. Медленно и неуклюже она опустилась на колени и нагнулась, поставив ладони на пол. Фыркая и отдуваясь, она склонила голову и коснулась лбом пола. Сайла было двинулась, чтобы помочь ей, но ее остановило предупреждающее шипение Боса. Ясмалея завершила поклонение и поднялась, раскрасневшись. Ее лоб и верхнюю губу покрывала тонкая пленка пота.

Кивнув жене, Капитан обратился к Сайле:

— Жнея говорила мне, что ты знаешь тайны матери и ребенка. Ты нужна моей жене. Она была избрана выносить моего сына и наследника, как до нее была избрана ее сестра. Сестра умерла при родах. Ребенок тоже умер. К счастью, это была девочка.

Сумев справиться с собой, Сайла раздумывала о том, чего от нее требовали. Акушерство входило в ее обучение, но в нем не было никаких тайн. Все, что было известно одной целительнице, становилось известно и остальным. Таков был первый закон Церкви. Исподволь обвинить сестру по Церкви в занятиях магией — это было похоже на Жнею. Уже одно это было смертельно опасно. Но еще хуже было то, что теперь Капитан в случае неудачи будет винить одну лишь Сайлу; он решит, что его подвела магия, но не Церковь.

Жнея разрушила защиту своей противницы.

Сайла обдумала, как ей лучше возразить, потом передумала. Отрицание своих способностей воспримут лишь как попытку уклониться от выполнения просьбы, это ни к чему не приведет. Посмотрев на девушку, Сайла убедилась в правильности своей первоначальной оценки. Та была здорова. Даже более чем. Но теперь ее руки были сцеплены на разбухшем животе, а огромные голубые глаза смотрели на мужа с таким благоговейным страхом, что по коже Сайлы поползли мурашки.

Она снова услышала слова:

«То, что не в силах изменить, прими…»

— У меня нет никаких тайн. У меня есть только знания и опыт. Ясмалея будет моей пациенткой, а я буду ей другом. Ее ребенок, будь то мальчик или девочка, получат всевозможную заботу.

Капитан наклонился вперед.

— Бос, расскажи ей про наш обычай.

Он продолжал смотреть ей прямо в глаза, когда сзади донесся вкрадчивый голос Боса:

— Та, что вынашивает сына Капитана, избирается Командой. Если ей не удается родить мальчика, Команда выбирает следующую. Дети должны быть здоровы во всех отношениях. Два несоответствующих ребенка могут стать причиной низложения Капитана.

— Несоответствующих? Низложения? Что это значит? — требовательно спросила Сайла.

— Несоответствующий значит несоответствующий, Жрица, — произнес Бос. — Дай нам нужного ребенка. Молись об этом Вездесущему, и молись о том, чтобы эта женщина осталась жива.

Когда Сайла обернулась к Капитану, он уже ушел. Она снова повернулась, на этот раз в поисках Боса. Он, ухмыляясь, поджидал ее.

— Могучая Жрица, чьи приказы — не пустой звук. У этой женщины нет ни единого шанса. Ее ребенок никогда не вдохнет воздух. А о низложении ты узнаешь сама. — Растолкав остальных троих женщин, он пошел прочь, презрительно фыркая и весело помахав рукой спутникам Сайлы.

Сайла взяла Ясмалею за подбородок и заглянула в заплаканные голубые глаза. Та сказала:

— Ему следовало рассказать тебе о нашей ведьме-повитухе.

Сайла удивленно спросила:

— Повитуха, не принадлежащая к Церкви? У вас есть такая? Я могу с ней поговорить?

Ясмалея отвернулась, посмотрела на небо, со свистом выдохнула:

— Она вместе с семьей была отравлена. Ты видела, как казнили раба, сделавшего это. — Ясмалея неожиданно обернулась и обхватила плечи Сайлы. — Все говорят, что мой ребенок проклят. Жнея говорила, что ты владеешь магией.

Сайла попыталась отринуть это богохульное обвинение, задать сразу тысячу вопросов. Но тут Ясмалея, громко всхлипывая, упала прямо в ее объятия:

— Жрица, ведьма сказала, что я умру. Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы умер мой ребенок. Если ты не спасешь нас, ты тоже умрешь.

Глава 51

Стоя около дока и успокаивая лошадей, Конвей, Тейт и Налатан переглядывались с наблюдавшими за ними зеваками. Хозяева лодки, доставившей их на остров, уже отчалили. Трое пассажиров дружно согласились между собой, что в команде лодки были самые жалкие представители народа Коссиаров, каких им только доводилось видеть. И все же те явно презирали жителей острова. Но не могли скрыть под презрением страх.

Додой спрятался за спиной Тейт и нервно озирался вокруг. Она положила руку ему на голову. Обратившись к своим попутчикам, она сказала:

— К вопросу о поспешных выводах. — А когда те обернулись за объяснениями, кивнула в сторону людей на берегу. — Все утро я думала, как плохо будет Сайле и Ланте, но вы только посмотрите на это скопище головорезов, с которыми нам теперь придется иметь дело.

— Глава моего братства говорил, что на каждый приставший здесь торговый корабль приходится десять пиратских. И хуже всех Скэны.

— Мы знаем Скэнов. Уже встречались с ними, — ответила Тейт.

— Я хочу вернуться в замок, — умолял Додой. — Это все плохие люди. Они украдут меня. Я боюсь.

Тейт присела рядом с ним.

— Не отходи от нас, слышишь? Никто тебя не обидит.

— Пошли, — проговорил Конвей. — Я уже устал развлекать зевак. И к тому же проголодался.

Тейт рассмеялась.

— Я думала, что прогулка на этой лодке навсегда отобьет у тебя аппетит.

— Не остри. — Конвей состроил кислую мину и двинулся прочь от дока. Каждый из взрослых вел своего коня и еще одного с поклажей. Додой вел Рыжика Сайлы. Собаки бежали рядом со своими хозяевами.

Зеваки смотрели, как они приближаются, и обменивались замечаниями, время от времени указывая пальцами. Тейт была гвоздем программы. Конвей начал было притормаживать, чтобы быть поближе к ней, но тут заметил, что рядом с Тейт оказался Налатан. Конвей с трудом подавил улыбку, глядя на разительное отличие живости Налатана и наигранного безразличия Тейт.

Взяв на себя инициативу, Конвей обратился к поджидающим их людям:

— Мы ищем место, где можно остановиться, и стойло для наших лошадей. — Мужчина, к которому он обращался, сидел на объемистой бочке, прислонившись к кипе шкур. На нем были домотканые шерстяные штаны, собранные у лодыжек, и стеганая рубаха. Когда-то она была красива. Но теперь выцвела и обносилась. Как и у всех остальных, на шее этого мужчины болтался небольшой амулет — медная ладонь, подвешенная на грязной ленте. Самым необычным предметом его одежды был кожаный ремень шириной добрых четыре дюйма, который шел наискось от левого плеча до правого бедра. Массивная квадратная пряжка была сделана из меди. На ней висели ножны, сделанные из кожи и меди, из них торчали костяные рукоятки ножей. Если лезвия по длине не уступают ножнам, то это скорее даже короткие мечи, решил Конвей.

Мужчина неторопливо повернулся к Тейт и осмотрел ее с ног до головы.

— Слыхали о ней. Кому из вас она принадлежит?

Тейт произнесла:

— Не позволяй своему рту брать верх над мозгами, идиот. Я не в том настроении, чтобы болтать со всякой мразью. — Ее слова удивили даже Конвея. В руке она держала пистолет.

Мужчина покраснел. Не вставая с бочонка, он выпрямился и угрожающе сказал:

— Помни свое место, женщина.

Гром выстрела заставил всех попадать друг на друга. В небо с воплями взвились чайки. Пуля Тейт пробила бочонок прямо между коленями сидевшего. До краев заполненный жидкостью, бочонок мог сделать только одно — с грохотом разлететься на куски. Сила, направленная вниз и в стороны, не произвела особых разрушений, но та ее часть, которая была направлена вверх, выбила крышку бочонка и подняла сидевшего на ней человека в воздух. Неожиданно взлетев, тот нелепо замахал руками и, описав короткую дугу, зарылся лицом в гальку. Пока он поднимался на ноги, пистолет Тейт был направлен прямо на него. Какую бы угрозу он ни хотел произнести, теперь она была безнадежно испорчена всем его видом: пританцовывая на месте, он обеими руками держался за ягодицы, а лицо было покрыто царапинами и синяками. Необходимость выплевывать мелкие камешки и мусор еще больше унизила его. Дико размахивая руками, он пятился назад, пока пара его друзей не пришли в себя и не увели его прочь.

Пораженные демонстрацией пистолета, остальные мужчины все же не были напуганы. Один из них произнес:

— Женская глупость! Ты нажила себе врагов. Ни один из нас не забудет этого.

— Посмотрим, посмотрим, — ответила Тейт. Ствол пистолета смотрел говорившему в живот. Он отступил назад.

Вскочив в седло и подозвав собак, Конвей обратился к Налатану:

— Дорога идет вдоль берега. Кажется, на западе я видел признаки жилья. Поехали направо.

— Вариант ничем не хуже любого другого, — ответил Налатан. Тейт кивком выразила свое согласие. Подсадив Додоя в седло, она приказала Танно и Ошу охранять их с флангов. Медленно и неохотно собаки отошли от своей хозяйки и заняли указанные места.

Сидевшие возле дока мужчины наблюдали за их отбытием уже без всяких комментариев.

— По-моему, ты несколько перегнула палку, — обратился Конвей к Тейт.

— Совсем нет. Я уже устала слышать, как женщинам — имея в виду меня — постоянно затыкают рот. Мне не нравится, когда какая-нибудь тупоумная жаба предполагает, что я кому-то «принадлежу». И вообще я чувствую, что надо кое-кому кое-что показать. Слух об этом Мистере Гостеприимство, которого мы оставили у себя за спиной, разнесется по всему острову. И до Капитана он тоже дойдет. Я хочу, чтобы он понял: мы можем кусаться, когда это необходимо.

— Мне всегда было интересно посмотреть на ваше оружие-молнию, — заговорил Налатан. — Впечатляюще. И очень громко. Как вам удается засунуть гром в такую маленькую штуку?

— Это длинная история. — Тейт вяло махнула рукой. Скосив глаза на Конвея, она наклонилась к нему и прошептала: — Ты понимаешь, я впервые выстрелила из этой чертовой штуки. Я даже не думала, что она работает.

Налатан увидел это, хотя и не расслышал слов. Вид у него был оскорбленный. Взглянув на него, Конвей широко улыбнулся.

— Разве она не чудо? Эта девушка постоянно думает. — Отвратительная приторность этих слов, казалось, осталась у Конвея на языке.

Секундой позже все трое чуть не вскрикнули от неожиданности, увидев посреди леса скопление невысоких треугольных строений. Их заполняли ящики, мешки и корзины. По дорожкам парами ходили охранники. На платформах, скрытых в ветвях, сидели лучники.

— Ты можешь в это поверить? — произнесла Тейт. — Посмотри, тот мешок; из него что-то сыпется. Готова поспорить, что это соль. А там — меха! И сера. — Она принюхалась. Ее глаза широко раскрылись. — Я чувствую запах апельсинов. Апельсинов. И миндаля: это точно миндаль.

Налатан был более сдержан.

— Все, что делается в любой стране, от Найона и ваших северных земель до самого Хента и даже южнее, и восточнее земель кочевников, всем этим торгует Кос. Любой корабль, который везет товары для Коса, должен останавливаться на этом острове.

— Как ты обо всем этом узнал? — спросила Тейт. — Ваши люди торгуют с Косом? — Они как раз проезжали мимо последнего склада.

— Нет. В Горах Дьявола есть их фактории, но мы никогда не имели с ними никаких дел. Все, что мы знаем о Косе, мы узнали от бежавших.

— Рабов?

— И свободных тоже. — Налатан чувствовал себя немного неловко, но все же продолжил: — Большей частью это были поклоняющиеся Луне. — Мне не хотелось говорить об этом Сайле и Ланте, но культ Луны все больше распространяется в Косе, особенно на востоке. Многие мелкие землевладельцы и ремесленники чувствуют, что крупные купцы и фермеры кормятся на их несчастьях. Танцующие-под-Луной обещают, что все имущество будет общим. Отчаявшиеся люди верят в отчаянные слова.

Некоторое время они ехали молча, а потом дорога резко повернула, и лес кончился. На раскинувшемся перед ними лугу паслось необъятное стадо овец. Дорога вела прямо к скоплению домов. Дома были всевозможных форм и размеров, казалось, что их слепили на скорую руку и без всяких чертежей. Окна представляли собой грубые прямоугольные отверстия, затянутые полупрозрачной кожей. Косо висевшая на одинокой петле дверь хлопала на ветру. Казалось, все печные трубы желают только одного — вырваться из стен дома и угрожающе нависнуть над грубой крышей. Мусор, перетертый в однородную зловонную массу, до краев заполнял оставленные на дороге колеи.

И никаких следов людей.

Залаяла собака. Где-то вдалеке ей ответила другая.

Боевые псы насторожились и закрутили головами, стараясь определить источник шума.

Отряд вошел в неестественно тихое селение. Когда они приблизились к первым строениям, из леса послышался какой-то громыхающий звук. Проезжая мимо одного из домов, Тейт подняла руку. Над дверью на веревке висели глиняные бутылки. До путешественников донесся запах кислого пива. Прищурившись, Тейт заметила окна на втором этаже.

— Это, должно быть, таверна, — произнесла она со стоном, зажимая нос. — Будем здесь устраиваться.

— Это шум голосов, что ли? Надо проверить, — сказал Конвей.

Направившись в сторону, откуда доносился звук, Конвей вдруг почувствовал в нем какой-то страстный призыв. Он заметил, как Тейт пододвинулась поближе к Додою. Мальчишка тоже волновался, однако он отстранился от Тейт. Стараясь не подавать вида, Додой придерживал свою лошадь и отставал от остальных с той же скоростью, с какой приближалась к нему Тейт. В результате расстояние между ними не сокращалось. Все это время его маленькая узкая головка поворачивалась из стороны в сторону, словно у собак, когда они пытались расслышать лай получше. Конвею казалось, что Додой читает этот странный звук, будто может узнать из него что-то недоступное всем остальным.

Прошло еще несколько минут, и они увидели, откуда идет шум. Пред ними был холм, склон которого полого спускался к морю, образуя природный амфитеатр. Около сотни человек, одетых в самые разные костюмы, сидели между деревьями на опушке леса, наблюдая за происходившим на берегу поединком. Один из воинов опирался на темный щит, конец которого зарывался в песок. В левой руке он сжимал длинный узкий меч. Кровавая рана на левой стороне головы стоила ему одного глаза. Целый глаз уже потускнел, но все еще пристально следил за противником, который постоянно пытался зайти с левой стороны.

У его противника было два небольших круглых щита, привязанные к рукам. В левой он держал короткий нож с чашеобразной гардой, защищавшей ладонь. Правой он раскручивал небольшой топорик на цепочке. Тот со свистом рассекал воздух, подлетая к раненому то с одной стороны, то с другой.

Раненый уклонялся от топора. Мечом он парировал удары ножа.

Вот он пошатнулся. Несколько раз казалось,что сейчас удар топора прервет его сопротивление. И каждый раз он едва избегал удара. Потом он упал. Стоя на коленях, он обеими руками ухватился за щит, меч упал на песок. Топор на конце цепи пропел победную песнь и нырнул к незащищенной склонившейся голове. В последний момент раненый упал, заслонив голову щитом. Топорик врезался в песок и застрял в нем. Натяжение цепи ослабло. Когда воин выдернул топор, она неуклюже свернулась в воздухе.

Тут раненый вскочил на ноги и швырнул в глаза противнику горсть песка. Еще до того, как кто-нибудь смог разобраться в происходящем, длинный клинок отразил удар ножа, проник между щитами-близнецами и погрузился в живот человека с топором. Из песка вдруг возник узкий темный щит — на этот раз его сжимала уверенная рука. Его кромка ударила противника в подбородок, сбив на колени. Меч вырвался на волю, с него сбегали красные ручейки. Одноглазый рванулся вперед. Клинок снова погрузился в тело противника, его острие вышло из спины.

Топорик до предела натянул цепь. Онемевшие пальцы не смогли его удержать. Крутясь и сверкая, топорик пролетел над берегом и упал на песок.

Выдернув меч из тела, одноглазый приготовился нанести новый удар.

Ошеломленная тишина сменилась удивленным гулом.

Воин с топором опустил руки и недоверчиво посмотрел на такие, казалось бы, небольшие отверстия, разорвавшие его кожу пониже ребер.

К тому моменту, как он в последний раз покачнулся и рухнул на спину, его противник с мечом уже зашел по колено в море.

Он не видел смерти своего соперника, промывая свои раны.

Раздался радостный вопль. Вскоре к нему присоединились остальные. Все зрители вскочили на ноги и ринулись к берегу: одни, чтобы осмотреть мертвеца, другие, чтобы поздравить выжившего. Они спокойно радовались победе, пока кто-то не рассмотрел на холме силуэты всадников. Прозвучал крик, и все стихло. Потом раздался вопрос:

— Кто вы и по какому праву вы здесь?

— Нас послали сюда, — ответил Конвей. — Так приказал Капитан.

— Моряки. — По тону было ясно, что это далеко не комплимент. Из толпы выступил мужчина с седой бородой. На нем был длинный кожаный фартук, закрывавший его от колен до груди, и круглая кожаная шапочка. — Вам запрещено появляться на этой стороне острова. Вы знаете правила. И что с тем, посередине? Ты обгорел?

Тейт глухо зарычала, и Конвею пришлось придержать ее руку, когда та начала снимать с плеча «вайп». Вырвавшись, она злобно взглянула на Конвея и ответила:

— Никаких ожогов, старик. Я такая, какая есть.

Удовлетворенно качая головой, мужчина двинулся к ним, одновременно продолжая разговор. Остальные пошли за ним.

— Мы слыхали о вас. Черная Молния. Белый Гром. Вы оба — хранители Цветка, Жрицы, которой боится Церковь. А ты, должно быть, Налатан, монах-воин. А этот уродец — ребенок, которого Черная Молния украла у Скэнов.

— Додоя никто не крал. Я сражалась за него. И победила. — Бородач уже был прямо перед ними, и Тейт наклонилась, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. Собаки выдвинулись вперед и теперь стояли у передних ног лошади.

Борода зашевелилась. Возможно, ее обладатель улыбнулся:

— Колдовство. Ни одна женщина не может победить бойца Скэна. Колдовство. Не считается. Нечестно.

— Все было честно. — Тейт разъярялась все сильнее.

Мужчина удивлялся, но все еще не верил. Он покачал головой:

— Меня это не касается. Здесь Скэнов не любят. Скормить бы их всех крабам. Дурные люди.

Все услышали, как Тейт заскрипела зубами. Она заставила коня шагнуть вперед и положила руку на меч. Услыхав его звон, собаки зарычали. Бородач бросил на них быстрый взгляд, потом снова уставился на Тейт. Та произнесла:

— Я проткнула ту жирную свинью. Без всякой магии.

— Мы слышали, что твой меч упал в море. Ты была мертва. Море пробудило тебя и вложило меч в твою руку. Ты поднялась в воздух и ударила его. Все это видели. — Неожиданно он остановился. Склонив голову набок, он глянул на Тейт. — Кажется, недавно я слышал какой-то шум. Поединок только начинался. Вы двое? Оружие-молния?

— Около дюжины ваших людей встречало нас около дока. Один из них оскорбил нас.

— Как он выглядел?

Тейт описала встретившегося им мужчину. Услыхав о медной ладони, бородач прервал ее:

— Он мертв?

— Нет.

Мужчина покачал головой. Сплюнул.

— Очень плохо. Не мы. Моряки. — Он полуобернулся к толпе и указал на одного из зрителей. — Слышишь, Эллум. Возьми двадцать пять человек. Отведи моряков на их часть острова. — Снова повернувшись к Тейт, он ткнул себя в грудь указательным пальцем. — Зовут Хелстаром. Кузнец на острове.

Конвей решил воспользоваться приветствием Племени Собаки, которому научился у Гэна и Класа:

— Я знаю тебя, Хелстар. Я — Мэтт Конвей.

Тейт последовала его примеру. У Налатана было свое собственное приветствие. Он нагнулся, потом мгновенно распрямился, совершив быстрый поклон, затем произнес:

— Мы встретились, как друзья. Меня зовут Налатан из братства Первой Звезды, я не слуга человеку.

Пока Тейт и Конвей удивленно наблюдали за Налатаном, Хелстар сказал:

— Пойдем. Поединок закончился. Поедим и выпьем.

Слегка отстав от Хелстара, Конвей произнес:

— Раньше ты никогда так не представлялся. Откуда взялись все эти манеры? И что такое Первая Звезда? Ты никогда об этом не говорил. Ты начинаешь меня раздражать, ты и твои секреты.

Налатан ухмыльнулся:

— А какие секреты скрываешь ты? Так или иначе, это приветствие — наш обычай. До сих пор не было нужды пользоваться им или упоминать название моего братства. Все это не так уж важно. Что меня действительно озадачивает, так это толпа. Они ведь не моряки, но тогда кто же?

Конвей фыркнул:

— Скоро мы это выясним. — Он натянул поводья, позволяя Тейт и Налатану возможность ехать рядом. Потом, собираясь получше рассмотреть толпу, взглянул через плечо. Краешком глаза он уловил какое-то движение. Это возбудило его любопытство. Когда он полностью обернулся, то увидел, как Додой роется в своем седельном мешке. В стороне от дороги, вдалеке от толпы, мальчик укладывал в нее небольшой топорик на цепи.

Глава 52

Тейт была права.

Полуразвалившееся здание, от которого несло, как от грязной таверны, именно ею и являлось. Вонь внутри была просто невыносимой. Поэтому Тейт и ее друзья сидели позади строения, оперевшись локтями на стол из толстой древесины, попивая удивительно хорошее пиво. На деревянной тарелке лежали ломти свежего хлеба. Вдобавок у них был бочонок бледного масла, помещенный в большую кадку с холодной водой.

Огромная толпа, в которой были и застенчивые женщины, не показывавшиеся на глаза, пока им не разрешали выйти на улицу, окружала стол на почтительном расстоянии, довольствуясь созерцанием того, как эти удивительные чужаки пьют и едят с одним из них.

Вокруг носились ребятишки, крича и дерясь, делая все, что в их силах, чтобы привлечь внимание. Додой смотрел на них с вежливым пренебрежением.

Хелстар похлопал Конвея по плечу.

— Я спросил, не сказали ли они вам что-нибудь об острове.

Конвей ответил:

— Только то, что здесь живут все чужеземцы. Откуда вы?

Вместо ответа Хелстар повернулся к толпе, подмигивая и делая гримасы. Все оглушительно рассмеялись. Хелстар обвел своих людей рукой.

— Тут все из Коса. Преступники. Несколько фальшивомонетчиков, пара пиратов. Немногие из них доживают до того, чтобы их сюда сослали. Несколько убийц. Несостоятельные должники. Немного задир — однако это должно войти у них в привычку, чтобы их сослали на остров. В большинстве своем тут воры. Обычные воры.

— В таком случае чужеземцы здесь только матросы? Это действительно остров-тюрьма?

— Ну, не совсем. Тут есть еще купцы и их банды, дальше на север и на запад. Они живут там. Коссиары живут тут. Мы торгуем с нелюдьми. Я — кузнец, вон тот — дубильщик. Тот кожевник, вот еще один. Женщины готовят, обшивают, ткут полотно. А вот там — плотник. И так далее.

— То есть преступники с Коса могут тут работать, да? — спросила Тейт.

Хелстар выпрямился, подняв одновременно подбородок и кружку пива.

— Лучшие из них. Если нам нравится человек, то мы его радушно принимаем. Должен иметь ремесло, хороший характер. Мы не можем иметь тут всяких, у нас семьи, маленькие дети. Должны думать о них.

— Вы отвергаете кое-кого? — мягко произнес Налатан.

— Конечно. Дурных людей. Тех, кто воровал у друзей, кто побил своих соседей, убил кого-то без веской причины. Мы не принимаем их. Они уходят.

— Куда? — переспросила Тейт.

— На стенобои. В рабство. Большинство Капитан продает. Если же мы принимаем их, то они живут здесь. Это лучше, чем рабство. Лучше, чем стенобой. Хо! — Прочертив в воздухе дугу, его кулак обрушился на стол так, что вся посуда подпрыгнула. Толпа в восторге заулюлюкала.

— Все то добро, мимо которого мы проезжали, принадлежит купцам? — спросил Конвей.

— Да. Торгашей всего шесть, и у каждого есть хон. Ты знаешь, кто это такой?

Конвей покачал головой. Хелстар продолжил:

— Хон — это парень вроде Копья. Если купец захочет что-то сделать, то именно хон проследит за тем, чтобы это было сделано. Хоны самые главные в бандах.

— А что это такое, эти банды? — спросила Тейт.

Хелстар скривился:

— У каждого купца есть банда. Человек двадцать, не больше. Сторожат его дом и товары. Каждый — безжалостный убийца; намного хуже, чем моряки.

— Ого, — возглас Тейт выдал обеспокоенность, которая, впрочем, и без того ясно читалась на лицах ее спутников.

Хелстар заметил это; он коротко и жестко хохотнул:

— Драку видели? Человек из банды, с топором. Захотел женщину Луро. А победил Луро. Он наш человек. — Внезапно перегнувшись через стол, он доверительно зашептал: — Здесь много монет, да и товара побольше, чем Капитан сможет употребить. Ваше оружие-молния, а? Мы с вами вместе, а? Сожжем банды, заберем добро, заставим моряков присоединиться к нам. Вверх по реке есть порт. Свободный. Много Малых. Они стараются не высовываться, но они там есть. Рабы. Вольная жизнь.

— Мы подумаем об этом, — ответила Тейт. — А у тебя и впрямь есть парочка хороших идей.

Опустошив свою кружку одним большим глотком, он грохнул ею по столу.

— Вот поэтому-то я здесь. Вор. Крутой вор, даже Команду ограбил.

— Сколько людей в Команде? — поинтересовался Налатан.

— Не знаю, может, сотня наберется.

— Это они управляют Косом?

— Да. Все воины принадлежат Капитану, но у них есть семьи, живущие на земле Команды. Одно уравновешивает другое; все боятся друг друга.

— Похоже, нам стоит повидаться с этими купцами, — сказал Конвей. — Интересно, а что будет, если Капитан обнаружит, что мы остановились у вас, а не у купцов?

Вся толпа разразилась диким хохотом, Хелстар смеялся вместе со всеми.

— Они вам ничего не сказали, да? — он давился от смеха. — Овцы к волкам! Никто из чужеземцев не живет у купцов. Они же никому не позволяют даже зайти в свои роскошные дома, а что уж говорить о том, чтобы там пожить! Моряки вас не примут, если, конечно, вы не захотите заняться пиратством. А даже если и так, то когда патруль схватит их при попытке вывезти вас с острова — оп, и всех вас отправляют прямиком на стенобой — большой праздник, народное гулянье! Останетесь с нами? Оглянитесь — тут каждый уже подсчитывает ваши денежки и думает, за сколько вас можно продать работорговцам. Так что если вы остаетесь с нами, то помогайте нам.

Тейт очаровательно улыбнулась:

— Ну а если мы скажем, что поможем вам, откуда нам знать, что вам можно верить? А вдруг кто-нибудь из ваших попытается ограбить или продать нас?

Хелстар отодвинулся от стола, его огромные голубые глаза даже округлились от такого прилюдного оскорбления. Он снова ткнул себя в грудь указательным пальцем:

— Слово. Мы дадим слово. Друзья не грабят друзей. И не продают.

— По-моему, мы должны разбить лагерь где-нибудь в сторонке, пока все не выясним, — сказал Конвей.

Хелстар охотно согласился. Когда все поднялись, он подошел к ним вплотную и прошептал:

— Место выбирайте осторожно. Моряки разозлятся, если вы им помешаете. Могут ночью наведаться.

Слегка задев Хелстара, Тейт проскользнула мимо:

— Посмотри-ка сюда. — Она погладила морду своего коня, угостив его кусочком хлеба. — Ты когда-нибудь видел, что остается от человека, если им займется боевой конь Людей Собаки? — Она вскочила в седло, и лошадь, встав на дыбы, замолотила копытами в воздухе. Пустое пространство вокруг нее мгновенно расширилось. Вскинув руки над головой, Хелстар отскочил назад. Когда ее конь, успокоившись, снова встал на четыре ноги, Тейт сказала: — И пусть об этом помнят и моряки, и купцы, и вообще все на этой чертовой скале.

Хелстар уверил ее, что скоро все узнают о ее словах, и замер, когда Налатан опустил ему руку на плечо. Улыбнувшись, он сказал:

— Так ты, говоришь, кузнец, да? Я, пожалуй, пройдусь с тобой к кузнице. Мне нужна пара вещичек, которые ты наверняка сможешь сделать.

Хелстар улыбнулся, облизнув губы:

— А как ты найдешь своих друзей? Может, будет лучше, если ты пойдешь с ним, а ко мне заглянешь завтра?

— У меня будет достаточно времени, чтобы найти их. — Оставив Хелстара, он повернулся к Тейт и взял за уздечку ее лошадь. — Оглядывайтесь по сторонам, за вами могут следить. Я разыщу вас попозже.

Она нахмурилась:

— Ты что, сумасшедший? Неужели ты думаешь, что мы оставим тебя здесь одного? Даже и не помышляй об этом. Ты поедешь с нами.

— Хелстар здесь за главного, а я подброшу ему работенки, так что он не последует за вами вместе со своими друзьями. И не волнуйся, со мной все будет в порядке.

— Мне это не нравится.

— Но так будет лучше. Иди.

— Не приказывай мне.

Налатан залился краской, но это было единственное, что указывало на всплеск эмоций; выражение его лица не изменилось. Ровным голосом он произнес:

— Пожалуйста, иди. Если они увидят, что ты чем-то обеспокоена, они станут смелее. Неужели ты не понимаешь?

Тейт вырвала у него поводья:

— Ты, твердолобый… мужик. Ты ведь не уступишь, верно? — Она развернула испуганную лошадь, потом начала поглаживать ее по шее, бормоча извинения. Взгляд, которым она одарила Налатана, не оставлял ни тени сомнения в том, кого она считала виновным.

Подобрав поводья вьючных лошадей, Конвей подмигнул Налатану и последовал за Тейт. Додой поспешил занять свое место рядом с ней.

С тех пор как они покинули Олу, Конвей и Тейт набрались опыта в таких делах, и сейчас они практически машинально разыскивали место, откуда можно было просматривать все подступы и которое обеспечивало бы защиту в случае нападения. Они миновали пару таких местечек на побережье: обзор был великолепен, но вот шум моря вполне мог заглушить приближение нападающих. В конце концов они остановились в рощице, расположенной на небольшом холме. Здесь на месте былого пожара росли вперемежку молодые деревца манзаниты и кипарисы; густая поросль делала конную атаку практически невозможной. Немного поработав мечами, они получили вдобавок и отличный обзор. Зайдя в глубь рощи, Конвей и Тейт поставили две палатки; Конвей оставил Тейт копать яму для костра, взял собак и отправился ставить силки на кроликов.

Он возвратился со стороны моря как раз вовремя, чтобы увидеть, как Налатан взбирается вверх по склону холма.

Ведя Налатана к лагерю, Конвей спросил о деревне. Налатан покачал головой, как будто был опечален.

— Дураки, все до единого. Лжецы и воры. Их шайка пошла следом за мной из деревни. Шестеро мужчин, с треском прущих через кусты и при этом думающих, что крадутся тайком.

Они были около лагеря, так что Тейт, услышав последние слова Налатана, вскочила на ноги. Сжав кулаки, выставив подбородок, она затряслась со злости.

— А ты хочешь, чтобы они сюда заявились, и ты снова смог славно подраться? Вместе с нами ребенок, беззащитный ребенок. Плохо уже то, что ты ставишь под угрозу наши жизни, не подумав о нашем мнении, но вдобавок ты подвергаешь опасности мальчика, который полностью зависит от нас. Если эти головорезы нагрянут сегодня ночью, я этого тебе никогда не прощу.

На шее Налатана задергалась мышца, подбородок его окаменел. Очень медленно он произнес:

— Никого не будет.

— Ты не можешь это утверждать, ты не знаешь. Ты сам сказал, что за тобой следили.

— Они не придут. Хелстар никому не позволит убить меня, пока не получит деньги за оружие и доспехи.

Злость Тейт угасла, превратившись в вину, так что Конвей поспешил заполнить паузу.

— Хелстар делает что-то для тебя?

Налатан был рад сменить тему.

— Да. Хороший меч и ножи. Я купил еще кольчугу. Он отличный кузнец. Он расстегнул верхнюю рубаху, показав кольчугу, одетую поверх нижней стеганой рубашки.

— Что ж, это не так плохо, как я думала, — сказала Тейт. Конвей притворно кашлянул, идя за палатку. Тейт, пытающаяся извиниться, не произнося извинений, являла собой поразительное зрелище. Оставив их выяснять отношения, он двинулся вниз по холму к воде.

Пляж был покрыт темным песком и камнями, не больше кулака каждый. Краем глаза Конвей заметил что-то серебристое. Когда он повернул туда голову, то ничего не увидел. Потом это повторилось снова. И снова. Его голова вращалась как флюгер, и хотя он знал, что там что-то есть, он не мог определить, что же это. Его терпение было уже на исходе, когда наконец он посмотрел прямо вниз, где небольшая струйка воды выплеснулась из дыры во влажном песке. Заметив одну, он сразу же увидел их всех. Маленькие струйки били вверх, словно дождь наоборот.

— Венерки! — воскликнул он, уже предвкушая их солоновато-йодистый вкус. Упав на колени, он принялся раскапывать одну из них. Холодная вода упорно заполняла ямку, как только он ее выкапывал, так что ему пришлось работать на ощупь. Каждый камешек казался венеркой до тех пор, пока он не вытаскивал его. Наконец он достал то, что действительно оказалось венеркой. Толстой, больше его ладони. Радостно гикнув, он принялся расширять дыру.

Набрать пару десятков моллюсков не заняло много времени. Большинство венерок были больше трех дюймов длиной. Используя рубашку, как мешок, он прополоскал добычу и направился в лагерь.

Солнце было уже низко, когда он добрался до вершины холма, где располагался лагерь. На западе горела первая ночная звезда. Пламя облаков выгорало, оставляя на небе нежный серый пепел.

Смотря на север, Конвей видел, как зеленые и золотые холмы теряли цвет и форму, поддаваясь наступлению ночи. Огромность мира, в который он попал, внезапно показалась слишком большой, чтобы ее можно было выдержать. Этот дикий мир был чужд ему. Логически думающая часть его мозга пыталась убедить его, заставить понять, что он был побежден. Его разум хотел, чтобы он наконец признал, что слишком умен для того, чтобы продолжать уже проигранную битву.

Он вспомнил, как спас Налатана. Хороший человек. Конвей заговорил в сгущающуюся темноту:

— Если бы не я, он бы погиб. Если человек спасает хорошего человека, пусть даже одного, не значит ли это, что у него есть цель в жизни?

Он неохотно припомнил и безжизненные тела, результат его смертельной потехи с верной винтовкой.

Это было зло.

— Они были дурными людьми. А Налатан — хороший парень. — Он чувствовал полное смятение. — Это никогда не повторится. Истерия. Вот что это было — истерия. Я совершил ошибку.

Он взглянул на небо, как будто стараясь найти ответ среди едва заметных контуров клубящихся облаков. Но ответа не было.

Он сам его сказал:

— Я буду тем человеком, который разорвет этот порочный круг. Я здесь, в этом мире и этом времени, чтобы сделать это. И пусть я буду ошибаться — не так сильно, как в прошлый раз, — но я буду творить добро. Это в моих силах.

Он поднял свой груз и, глубоко вздохнув, снова двинулся к лагерю. Он представлял одобрительные взгляды Налатана и Тейт, когда они увидят, что он им несет.

Тейт, его самый близкий друг. Она любит Налатана. Возможно, осознание этого займет у нее некоторое время, но она поймет.

Налатан, друг. Он влюблен в Тейт.

На мгновение Конвей почувствовал удовлетворение самим собой, почувствовал себя на своем месте. В безопасности. Легко и свободно.

Друзья.

Пока он не убьет Налатана. Или не умрет сам, защищая свою жизнь.

Печально. Но зачем думать о чем-то столь ужасном и далеком?

Отведя ветку в сторону, он услышал какой-то звук. Это остановило его. Скорее недоумевающий, чем настороженный, он подумал, что же это может быть.

Пели птицы. Где-то далеко лаял тюлень.

Звук повторился, когда он продолжил свой путь. Слабо. Пронзительная, резкая нота. Это было в его голове; в ушах звенело. Сердце бешено билось. Болезнь предъявляла на него свои права. Мерцающие огненные цвета слепили. Прислонившись к дереву, он смотрел, как они сливаются в сюрреалистические образы.

Он представлял себе дуэль с Налатаном, уклонялся от удара, торжествовал при виде окровавленной плоти.

Он страстно желал этого испытания.

Образы померкли, и реальность обрушилась на него, принеся груз вопросов.

Раньше он никогда не испытывал жажды насилия. Или он перенял это у людей своей культуры, людей, разрушивших мир? Или он стал таким же дикарем, убивающим, чтобы заменить недостаток логики?

Он вяло дошел до лагеря. Уронив венерок к ногам Тейт, он проковылял к палатке, которую делил с Налатаном. На их озабоченные вопросы он ответил, что прогулка и копание утомили его.

Его разбудили, когда все было приготовлено. Тейт объяснила, что она добавила покрошенных венерок и немного копченой грудинки к смеси для супа из высушенной кукурузы. Подымающийся от деревянных тарелок пар был слишком аппетитным, чтобы Конвей оставался в унынии. Между кашей, чаем из корней одуванчика и ненавязчивым вниманием со стороны друзей его тревоги отступили. Он ел, смеялся, вместе с Тейт разучивал песню, которую Налатан называл песней пламени. В ней говорилось о человеке, который освещал свой путь, она была очень печальная. Умиротворенные собаки сгрудились около хозяев. Додой крепко спал, свернувшись в плотный, теплый клубок.

Костер потух, когда Тейт и Налатан пошли к своим палаткам. Конвей с собаками стояли первую стражу.

Глава 53

С выбранной наблюдательной позиции хорошо просматривались три из четырех направлений, по которым можно было приблизиться к лагерю. Конвей смотрел, главным образом, на восток в сторону деревни. На западе, за холмом, пряталось сонно бормочущее море. Каждый, кто попробовал бы подобраться к лагерю с этой стороны, имел мало шансов быть незамеченным — на вершине холма четко вырисовывался любой силуэт. К тому же склоны холма покрывали густые заросли кустарника, преодолеть которые было непросто.

Вокруг было спокойно, поэтому он вздрогнул от неожиданности, когда рядом буквально из воздуха возник Налатан. В способности монаха-воина бесшумно пробираться сквозь любые заросли было что-то мистическое.

— Дурацкая шутка, — вспылил Конвей. Слова прозвучали слишком раздраженно, и это рассердило его еще сильнее. — Тебе повезло, что собаки сейчас не со мной. А если б они решили, что ты ко мне подкрадываешься? — добавил он, понизив голос.

— Я подождал, пока ты их отошлешь. Не хочу иметь дело с этими дьяволами.

— А меня, значит, можно не бояться? — все так же раздраженно выпалил Конвей и тут же пожалел, что не может взять эти слова обратно.

Налатан подошел ближе и спросил почти сочувственно:

— Что с тобой? Не мог же я в самом деле так тебя напугать.

— Все в порядке.

— Похоже, ты себя неважно чувствуешь. Не думай, что раз Ланте с Сайлой удалось скрыть твой недуг от воинов Гатро, то и со мной этот номер пройдет. Ланта рассказала, что с тобой что-то случилось во время драки с кабаном. Правда, больше я из нее ничего не вытянул.

Конвей мрачно посмотрел на него:

— Только не надо рассказывать, что приперся сюда в такую рань, чтобы меня жалеть. Насколько мне известно, бессонницей ты не страдаешь. Значит, у тебя есть что сказать. Если думаешь, что я болен, говори прямо.

— Мы знаем, как успокоить разум и помочь телу. Я помогу тебе избавиться от того, что тебя тревожит.

Конвей заметил, как старательно Налатан избегал слова «болезнь». Похоже, это была единственная вещь, которой он вообще боялся. И то, что он сейчас заговорил об этом, было нешуточным проявлением дружеских чувств. Конвею стало стыдно за свое прежнее поведение, и он поборол раздражение.

— Мы поболтаем об этом в любое время. Почему ты не перейдешь к тому, что у тебя действительно на уме?

В темноте он скорее почувствовал, чем услышал, как переминается с ноги на ногу Налатан, мучительно подбирая слова:

— Почему она все время злится на меня? Я пытаюсь ей угодить. Она ведь знает — должна знать — я охраняю ее с того момента, как смог носить меч. Я просто сказал ей, что если когда-нибудь женюсь, то уйду из братства. Это ведь был обычный разговор, и я старался вести себя очень осторожно. Почему она меня отвергает? Чем я ее обидел?

При других обстоятельствах эти слова показались бы Конвею забавными, но он был слишком обеспокоен возвратившимся головокружением. Он потрогал лоб, и на пальцах остались капельки холодного пота. Черт возьми, надо держать себя в руках! Наконец он ответил:

— Во-первых, ты обращаешься с ней, как с женщиной…

— Она и есть женщина! Не смейся надо мной!

— Да не перебивай ты! Помолчи и послушай. Доннаси не такая, как остальные. Ты должен относиться к ней, как к мужчине.

Налатан нахмурился:

— Сдается мне, ты ее оскорбляешь. Мне это очень не нравится.

— Не прерывай меня. Доннаси — воин. Такой же воин, как и ты. И у нее такая же цель. Думаю, ты ей просто нравишься, поэтому она ведет себя немного грубовато.

— Ну вот опять.

— Что опять?

— Сказал, что она больше похожа на мужчину. И что не хочет глядеть на мужчин. Она ведь не из тех полуженщин-полумужчин, я бы заметил.

— Конечно, нет, — пробормотал Конвей и, чтобы его снова не прервали, быстро добавил: — Дело в том, что ты смущаешь ее. Это ее раздражает.

— Да уж, лучше не придумаешь. Чем больше я ей нравлюсь, тем злее она становится и тем больше меня ненавидит. Ну спасибо, уважил. Человек может всю жизнь прожить и не встретить такого друга, как ты. Если ему повезет, конечно.

Смех Конвея прервал новый приступ тошноты. Дышать стало трудно. Налатан уловил перемену и встревоженно протянул к нему руку. В это время две собаки бесшумно проскользнули сквозь кусты. Не обращая внимания на Налатана, Карда подскочил к Конвею и толкнул его носом. Затем, тихонько поскуливая, пес отскочил, пробежал несколько шагов на восток и стал смотреть в том направлении. К нему присоединилась Микка, также глядевшая на восток. Их тревожное ворчание было почти неслышным.

— Кто-то идет со стороны деревни. Похоже, Хелстар решил добиться своего без излишних усилий, — эти слова дались Конвею с большим трудом — грудь как будто сдавило клещами.

Налатан вскочил на ноги и пригнулся к земле.

— Я разбужу Тейт и пришлю ее к тебе. Сам проверю южные подступы — они могут попытаться окружить нас.

— Возьми Тейт с собой. Ее собаки тебе пригодятся больше, чем мне.

Налатан оскалил белоснежные зубы:

— Если это действительно Хелстар, значит, он нарушил свое обещание. Хоть ты и утверждаешь, что Тейт настоящий воин, ей все же лучше не видеть, что я с ним сделаю.

Оставшись один, Конвей почувствовал, что силы покидают его все быстрее. С трудом переводя дыхание, он добрался до Карды и Микки. Возвратился звон в ушах, который раньше лишь раздражал его, а сейчас мог стать причиной серьезных неприятностей. Звуки сильно искажались, и теперь Конвей не был уверен, стоит ли в полной мере доверять собственным ушам. Он напомнил себе, что рот нужно держать закрытым, а дышать размеренно и осторожно. Собаки выдвинулись навстречу возможной опасности. Конвей был уверен, что они чуют людей. О разных врагах собаки предупреждали по-разному. При приближении больших животных они напрягались, как пружины, и как будто настраивались на битву. Когда от них требовалось найти дичь, они брались за это со всем рвением. При встрече с людьми собаки становились предельно осторожными. Конвей считал, что животные понимали, кто из противников представляет наибольшую опасность.

Конвей расположился между собаками так, чтобы они приняли часть его веса на себя, и попробовал снять «вайп» с предохранителя. Это удалось ему только со второй попытки — в первый раз мокрый от пота палец беспомощно скользнул по металлу. Тихий щелчок предохранителя показался ему оглушительным.

И опять собаки предупредили его об опасности. Они молча остановили его, зажав с обеих сторон своими телами. Справа от Конвея рос небольшой куст. Конвей добрался до него бочком, опираясь на Микку, и присел на корточки. Преимущества его позиции будут сведены на нет, если кто-то заметит его с собаками на фоне звездного неба. Даже сейчас он не чувствовал себя в безопасности — по изменившейся форме куста опытный следопыт мог легко определить, что за ним скрывается человек. Хотя припавших к земле собак они вряд ли заметят.

Где-то ниже по склону находились люди. Конвей понятия не имел, сколько их может быть. Когда он подумал, что Налатан и Тейт, возможно, уже убиты, его охватила паника. Но страх скоро прошел. Конвей не мог поверить, что кто-то смог перехитрить эту парочку, а потом справиться с ними и их боевыми псами так, чтобы они не смогли хоть как-то предупредить его.

Несмотря на это, он решил открыть огонь, если кто-нибудь осмелится подойти слишком близко.

Рука, лежавшая на спине Карды, почувствовала, как шерсть собаки вдруг встала дыбом. Исходивший от пса запах аммиака защекотал его ноздри, по коже поползли мурашки. Это вызвало еще один приступ головокружения. Конвей с трудом справился с нахлынувшей слабостью.

А потом они появились. Бесчисленные фигуры, с пронзительными криками возникавшие из зарослей кустарника, на мгновение создали впечатление, что весь склон сдвинулся с места и неумолимо продвигается к нему навстречу. Конвей встретил их выстрелом из «бупа». За глухим гулом пуска практически сразу последовал оглушительный грохот разорвавшегося снаряда. Конвей готов был поклясться, что еще видел висевший в воздухе оранжевый шар взрыва, когда до него донеслись первые крики боли и ярости. Он выпустил еще один снаряд. Заметно поредевшие цепи нападавших были уже очень близко. Почти не целясь, он разрядил в них «вайп», вспышки огня которого выхватывали из темноты отточенные клинки.

Спущенные на врага собаки рванулись вперед. Скрываемые темнотой, они стремительно пронеслись по склону и врезались в ряды атакующих. Боевые псы действовали так быстро, что нападавшие успевали заметить лишь тень приближавшейся опасности, прежде чем огромные собаки настигали их. Конвей слышал яростное рычание, крики ужаса и боли.

Конвей выхватил меч. Как он и ожидал, главный удар врага был нацелен на куст, где никого уже не было. Первый взмах его меча сразил наповал ближайшего человека. Продолжая обрушивать на врага смертоносный клинок, Конвей отступил и позвал Налатана. Число противников увеличивалось, теперь он мог только отражать удары, сыплющиеся со всех сторон. Собак он не видел, но точно знал, что они делают: Карда выбирал жертву и с разбега бросался на нее, а Микка пользовалась любой брешью, возникавшей в обороне противника. Если им не удавалось убить врага, они стремительно отскакивали, чтобы не попасть под ответный удар уцелевшего или его товарища. Развернувшись, псы выбирали новые жертвы.

Судя по доносившимся до Конвея крикам, действовали они эффективно, но врагов все еще было слишком много.

И тут желудок Конвея взорвался болью. Он выронил «вайп», упал на колени, и его буквально вывернуло наизнанку. Меч нападавшего просвистел там, где еще мгновение назад находилась его голова. Только страх смерти снова поднял Конвея на ноги. Он взмахнул мечом, почти потерял равновесие, подавшись вперед, и еще один человек упал, вскрикнув о помощи. На призыв откликнулся только Карда, и запоздалая мольба потонула в шуме битвы.

— Он здесь! — донесся крик с вершины холма.

Их становилось все больше. Нападали уже сзади.

— Держись, Мэтт, мы здесь! — раздался голос Тейт. Отзвук выстрела ее «вайпа» больно отдался в ушах.

Конвей отразил еще одни удар, а затем стал медленно падать на спину. Он на удивление отчетливо услышал звук, с которым его меч ударился о землю, — звук окончательного и горького поражения.

А потом он почувствовал мягкую прохладную землю, спешившую облегчить его боль. Трава была такая нежная, сладкая. Конвей судорожно вцепился в нее, как будто только она связывала его с такой далекой и беспокойной жизнью.

Яркая ослепительная вспышка подсказала ему, что его бой закончен.

С бесчувственных разжатых пальцев посыпалась на траву земля.

Глава 54

Тейт молча смотрела на бледное лицо своего лучшего друга. Огненные блики костра плясали на щеках Конвея, наполняя черты обманчивой живостью. Слезы застилали глаза и искажали все вокруг, несколько раз ей даже показалось, что он пошевелился. И каждый раз наклонялась и тихо произносила: «Конвей?» Огромные собаки лежали рядом с телом хозяина, в их взглядах были преданность и мольба. Они позволили Тейт обработать их раны, но наотрез отказались отойти от Конвея.

Возле костра были еще люди. Собравшись полукругом, они стояли поодаль тихо и неподвижно, как тени. Их черные плащи сливались с ночной темнотой.

Стоящий рядом с Тейт Налатан изо всех сил старался выглядеть бодрым.

— Он дышит спокойнее. Пульс на шее и запястье стал сильнее.

Тейт не ответила, и монах попробовал подойти с другой стороны.

— Разве ты не понимаешь, как он теперь знаменит? Он продержался долго, и не только благодаря оружию-молнии: на мечах — один против многих — он убил двоих. Еще двое больше никогда не выйдут в бой. Собаки убили четверых, но ты ведь знаешь, что это для них не предел. А если сложить все, меч, собаки и оружие-молнии отправили на тот свет одиннадцать человек, чтобы они рассказали там, наверху, кто такой Мэтт Конвей. Великий воин, Доннаси Тейт. Теперь тебе есть чем гордиться, тебе и твоему народу.

Не поднимая глаз, Тейт ответила:

— Меня это не волнует. Я просто хочу, чтобы мой друг очнулся и поговорил со мной. — Когда она повернулась к Налатану, ее лицо было искажено беспокойством, и она не заметила, что снова обидела монаха. Уходя, тот пробормотал: — Как она не понимает, что я отдал бы все, лишь бы услышать хоть половину такого о себе?

Как только Налатан отошел, рядом с Тейт оказался Додой. Маленькая костлявая фигурка двигалась неуклюже, но бесшумно. Мальчик потянулся к Тейт, а она задумчиво обняла его за плечи. Глядя на Конвея, Додой произнес:

— Если бы эти люди поспешили, они бы спасли его.

— Они не знали о нападении. А когда узнали, пришли так быстро, как только смогли.

— Кто они такие?

— Не знаю. Налатан услышал их и обратился за помощью. Если бы он стал что-нибудь выяснять, Конвей сейчас был бы мертв.

— И все-таки Налатан совершил большую ошибку.

— Я думаю, он поступил правильно. Тем более вокруг была такая суматоха.

— Надо вернуться в замок. Там было тепло и безопасно. А здесь холодно. Я не люблю, когда холодно. А эти люди меня пугают.

— Малыш, они помогли нам спасти Мэтта. Может быть даже, они спасли всех нас.

Внезапно Конвей дернулся. У него затряслись руки, пальцы, и веки дрожали. Поначалу он забормотал что-то невнятное. Но вскоре речь стала связной, голос звучал мягко, спокойно, словно он обращался к ребенку.

— А вот так вот делают крылья, моя радость. Сверху воздух движется быстрее, видишь? — Он неестественно улыбнулся, словно привидение. — Когда ты вырастешь, мы улетим куда-нибудь на планере. Ты научишься летать, как все прекрасные птицы. Тебе это понравится, правда?

Тейт не знала, как ей поступить — ответить, успокоить его? На мгновение Конвей затих. Потом без предупреждения резко сел и выкрикнул:

— Бактерии! Датчик показывает, там бактерии! Очистить территорию, всем в укрытие! Быстрее!

Тейт бросилась к нему и попыталась его уложить. С неимоверной силой он отшвырнул ее в сторону. Потом его тело снова расслабилось.

Вытирая слюну с губ Конвея, Тейт ровным голосом обратилась к мальчику:

— Додой, возьми этот котелок и быстро принеси мне немного воды.

Вскоре Додой вернулся с котелком в одной руке и пучком листьев в другой.

— Я знаю эту траву. Ее использовали моряки. Они набивали ей специальную трубку и вдыхали дым. — Он вытянул вперед губы и сделал вид, что вдыхает дым, а потом со свистом выпустил воздух.

Тейт подозрительно покосилась на листья, но все же взяла их. Понюхав зелье, она пригляделась повнимательнее и не поверила своим глазам:

— Это же марихуана! Откуда она у тебя?

Додой уловил грозные нотки в ее голосе и ответил уклончиво:

— Она растет недалеко отсюда. Если воспользоваться ей только один раз, это не принесет ему особого вреда. — Он огляделся по сторонам, а когда их глаза снова встретились, в его взгляде была самоуверенность вперемешку с хитростью. — Когда пираты глотали дым, им становилось лучше. Я видел, как старательно вы пытались скрыть от Гатро и его бойцов, что Мэтт болен. А если эти люди поймут, что он не просто ранен… — Додой не решился окончить фразу.

Тейт обернулась слишком быстро, чтобы он успел скрыть злорадную улыбку. Она убедила себя, что мальчик просто обеспокоен состоянием Конвея, однако решила, что предупредить его не помешает:

— Мэтт не единственный, кто пострадает. Если они и не убьют нас всех, то не подпустят к себе ближе, чем на милю. В этом нет ничего смешного.

Уязвленный мальчишка скрылся в темноте.

У Тейт не было курительной трубки, поэтому она нагребла угольев из костра в другой котелок и бросила туда листья. От них начал подыматься едкий дымок. Она приподняла Конвею голову и подула — струйки дыма наклонились в его сторону, и он вдохнул. Вскоре его сон стал спокойнее.

Налатан, который подошел поближе, чтобы послушать, о чем говорили Тейт с Додоем, и посмотреть, как она управляется с Конвеем, теперь направился в сторону ожидавших людей. Навстречу ему из темноты выступил крепкий мужчина с густой черной бородой и спросил:

— Твой друг умирает? Теперь, когда огонь освещает его, нетрудно заметить, что ранения легкие. — Он придвинулся ближе. — Он ведь не болен, правда?

— С ним все в порядке. Просто управление молниями отняло много сил.

Бородатый мужчина посмотрел на Конвея с сомнением. В конце концов он задал еще один вопрос:

— Ты объяснил женщине, кто мы такие?

Налатан покачал головой:

— Не было времени. Так ты говоришь, что знаешь ее?

— Мы познакомились в Оле. А как ты оказался с ними?

— Я поклялся помочь Цветку найти Врата.

— Жрице Роз Сайле? — прервал его мужчина. — Ее я тоже знаю. И маленькую Ланту. Мне надо поговорить с Тейт. — Он попытался обойти Налатана, но монах-воин снова преградил путь. Бородач нахмурился, но потом улыбнулся.

— Думаешь, мы пришли бы предупредить о нападении и предложили помощь, если бы не были друзьями?

Человек говорил искренне, но у Налатана нашлись свои доводы.

— Вы пришли слишком поздно, чтобы предупредить. А Конвей почти остановил атаку, прежде чем вы их отбросили. Если ты действительно старый друг Тейт, я не буду тебя задерживать. Но помни, я буду стоять за твоей спиной. Ведь мне ты не приходишься старым товарищем, правда? Мы поняли друг друга?

Мужчина рассмеялся и прошел мимо Налатана.

— Да. — Он все еще улыбался, когда подошел ближе к костру и остановился напротив Тейт. Отблески огня играли на его лице. — Я знаю тебя, Доннаси Тейт.

Поначалу она склонила голову набок, словно прислушиваясь к чему-то очень далекому. Потом резко повернулась, увидев пришедшего, замерла от удивления и радости.

— Вал? Вал! Какими судьбами? — Она подбежала, чтобы обнять его.

Когда она подтолкнула Вала к монаху, тот безуспешно попытался выглядеть невозмутимым.

— Налатан, познакомься, — сказала Тейт, взяв бородача за руку, словно это могло помочь мужчинам сблизиться. — Мы помогли Валу и Гэну Мондэрку свергнуть короля Алтанара. — Потом она обратилась к Валу: — Что ты здесь делаешь? Как ты узнал, что мы здесь? Я и не думала, что это вы помогли нам вечером.

— Мы шли, чтобы предупредить, что на вас собираются напасть моряки.

— Разве это были не люди из деревни?

Вал взмахнул рукой, будто отгоняя назойливых мух.

— Нападавшие были моряками. Пиратами, если выражаться точнее. Возможно, жители деревни присоединились к ним, не знаю. Никому из них нельзя доверять. В этой местности нужны четыре человека, чтобы просто поздороваться: двое говорят, а остальные прикрывают их с тыла. Как бы то ни было, купец, с которым я веду дела, сообщил, что вы сегодня прибываете, и посоветовал на всякий случай приготовиться выступить на подмогу.

Все трое присели. Тейт расположилась так, чтобы видеть Конвея. Она повернулась к Валу.

— Бедная Сайла. Все это так неприятно. Ты ее видел, говорил с ней?

— Не представлялось случая. Но я уверен, что, не прими вы предложения Гатро, быть бы вам сейчас в лапах у какого-нибудь патруля кочевников. О них каждый день доносят шины Коссиаров. Перебежчики из Олы получили приказ Капитана схватить вас при первом же удобном случае. Жнея уже отправила вестника в Дом Церкви передать, что вы отвергли гостеприимство Капитана и предложение охранять вас в пути.

— По крайней мере, теперь там знают, что она лжет.

Вал рассмеялся:

— Как только Жнея вас увидела, она отправила еще одного вестника с объяснениями, что была дезинформирована. Ее не так просто загнать в угол.

Тейт поправила волосы на голове Конвея.

— А откуда у простого моряка такие сведения?

— Борбор, купец из нашего племени. Он из Форов, с Китового Побережья. А у всех купцов есть шпионы. — Он плюнул в огонь. На раскаленных углях появилось маленькое черное пятнышко, которое быстро исчезло. — Ола была слишком жестока, ее жестокость даже превзошла здешнюю. Алтанар истязал людей просто потому, что любил наблюдать, как они страдают. Здесь тоже много страданий и несчастья. Но Кос — это настоящее зло. Там никогда не было правды.

На некоторое время воцарилась тишина. Потом Вал произнес уже с энтузиазмом:

— Но хватит об этом. Теперь вы внадежных руках. Скоро рассветет, и мы доставим нашего друга Конвея к купцам, где сможем залечить его раны. Должно быть, он ранен в голову?

Тейт уловила подозрение в его голосе и поняла, что он пытается разузнать, не болен ли Конвей. Не глядя на Налатана, она ответила:

— У него серьезный ушиб за ухом.

Вал заметно успокоился.

— У меня такое было. Целыми днями я ходил и слушал музыку, которую никто больше не мог услышать. С ним все будет в порядке. Она о нем позаботится.

Тейт выпрямилась.

— Разве Капитан послал сюда всех остальных? Тогда где же они?

— Я говорю не о Сайле и Ланте. Я имею в виду свою кузину, Ти. Сейчас она в море на рыболовном судне, но скоро возвратится.

— Она здесь? — Тейт постаралась скрыть тревогу.

— Так точно. Ти, которую он любил и которая сбежала от него. Она все еще не верит, что после того, что с ней сделал Алтанар, какой-нибудь мужчина может хотеть ее. Глупо. Женские штучки. Никакого смысла. Он здесь и она здесь, сами разберутся. Как раз тогда, когда все кажется слишком сложным, что-нибудь происходит, и все оказывается очень простым.

В воображении Тейт Конвей, Ти и Ланта представлялись пылинками, кружащимися в полоске света.

— Простым? — Это прозвучало презрительно. — Мой дорогой Вал, хотела бы я, чтобы все было так просто, как тебе кажется.

Неожиданное покашливание Налатана прервало ее фразу. Прежде чем Тейт смогла продолжить, он напомнил, что утро не за горами, а днем им понадобятся свежие головы. Вал согласился.

Тейт осталась с Конвеем, остальные ушли, кто устраиваться на ночлег, кто заступать в дозор. Прикладывая к легким ранам Мэтта смоченную ткань, она прошептала:

— Что же мы будем делать с Лантой, приятель? Когда ты увидишь свою старую любовь, наверняка загоришься снова. Улучшит ли это наши дела?

Утро погрузило лагерь в густой туман. Протерев заспанные глаза, Тейт отогнула край палатки, защищавшей Конвея от холода. Он неподвижно лежал на грубых носилках, которые смастерили люди Вала, использовав полотнище шатра и два молодых деревца.

Из леса, росшего ниже по склону, доносились тяжелые удары топора — Вал со своими бойцами готовили погребальный костер для погибших товарищей.

Тейт перевела взгляд на Карду и Микку. Прошлой ночью она была в ужасе, когда заметила, как они вылизывают на шерсти пятна засохшей крови. Не своей крови. Она насильно выскребла им шкуры. Теперь она могла поклясться, что собаки смотрят на нее не так, как раньше. В глубоких черных глазах появилось какое-то новое выражение. Рассудок говорил ей, что это всего лишь игра воображения. Но по спине пробежал неприятный холодок. Собаки перестали ее разглядывать и с достоинством отвернулись. Однако они все же виляли хвостами, когда Тейт поглаживала массивные головы.

Она отметила, что по сравнению с Кардой Танно и Ошу кажутся еще подростками. Их невинность ей даже нравилась. Тем не менее вчера, когда пришло время действовать, они не отставали от собак Конвея. А ведь это была не простая тренировка. Это было посвящение. «Посвящение кровью». Отвратительная фраза.

К ней подошел Налатан.

— Погребальный костер горел хорошо. Мы выполнили свой долг. Теперь пора уходить. Хотя, возможно, уже слишком поздно.

Его тон насторожил Тейт.

— Слишком поздно для чего?

Вместо ответа он повернулся и показал на соседний холм. На его вершине расположилось множество людей с луками. Они скрылись в зарослях, когда поняли, что Налатан смотрит в их сторону.

— Моряки, — криво усмехнулся он.

Вал подоспел вовремя, чтобы услышать последние слова. Он вызывающе улыбнулся:

— Если бы они настигли тебя в море, монах, ты заговорил бы по-другому. Там мой народ непобедим.

Тейт обратилась к обоим:

— У нас здесь боль… раненый, между прочим. Когда мы обеспечим его безопасность, спорьте сколько угодно.

Мужчины вздрогнули. Вал подозвал носильщиков.

Корабль удерживался на месте кормовым якорем и двумя канатами, протянутыми от носа к деревьям, растущим на берегу. Тейт с неохотой отдала свою лошадь на попечение Налатана. Затем она двинулась вброд к подъемнику, который свисал с грузового крана. Ее собаки, недовольно ворча, последовали за ней. Море было спокойным, но холодным. Вода едва доходила Тейт до пояса, но собакам приходилось труднее. Они стояли, порыкивая на каждую маленькую волну, шлепавшую их по бокам. По выразительным мордам, с которых капала соленая вода, можно было понять степень их недовольства. Сначала Ошу, а потом и Танно поднялись в воздух и опустились на палубу. Микка и Карда сопровождали людей, несущих Конвея, но когда один из моряков попытался помочь Тейт привязать Микку к подъемнику, собака доходчиво объяснила бедняге его ошибку. Наконец Тейт затянула петлю, и бешено размахивавшую лапами Микку подняли на борт.

Карда отказался отойти от Конвея. Когда Тейт потянулась к нему, он угрожающе зарычал, обнажив огромные острые зубы.

— Ну хорошо, дружище, — проговорила она и отбросила постромки, которые медленно поплыли к кораблю. Потом все тем же умиротворяющим тоном обратилась к носильщикам: — Привязывайте носилки. Подымайте Конвея. Быстрее! Если этот песик сообразит, к чему идет дело, вам придется плыть очень, очень быстро.

Как только канат натянулся, Карда все понял. С бешеным ревом, поднимая тучи брызг, он пронесся мимо Тейт. Последний прыжок поднял его высоко в воздух, к качающимся носилкам. Он промахнулся, и зубы с лязгом сомкнулись в воздухе. Карда с позором обрушился в воду и рассвирепел еще больше. С лаем и рычанием он атаковал корабль, кусаясь и царапая обшивку когтями.

Тейт заставила себя подойти к нему. Некоторое время пес не замечал ее, и буйство продолжалось. Потом он оставил корабль в покое и повернулся. Посмотрел на нее. Тейт почувствовала всю растерянность, страх и гнев собаки. Она протянула руку — Карда сначала зарычал, но потом жалобно заскулил.

— Я знаю, знаю. — Тейт стала понемногу продвигаться вперед. Рука нащупала постромки. — Я провела тебя, бедный пес. Все люди такие, Карда, они делают то, что, по их мнению, тебе поможет. Ну давай, наденем на тебя эту петлю. Небольшой полет, и ты снова с хозяином. Ты ведь веришь мне?

Карда позволил ей приблизиться. Когда Тейт подала сигнал морякам, те сбросили вниз веревочную лестницу.

— Мы поднимем собаку, когда ты будешь на борту. Не раньше.

Карда остался стоять в воде, его била дрожь. Когда наконец начался подъем, он не смотрел вниз. Глаза собаки были прикованы к месту, где он в последний раз видел Конвея. Когда показались носилки, Карда дернулся, как будто мог долететь к Мэтту по воздуху. На палубе он продолжал дрожать, пока Тейт отвязывала петлю. Потом поспешил к Конвею, понюхал его, лизнул и спокойно улегся рядом.

Стоя на берегу, Налатан сказал:

— Нам всем нужно учиться у него. Вот что такое настоящая верность. — Он тряхнул рукой, сжимавшей поводья лошадей. — Эта троица не сильно от него отличается. Рыжик меня на дух не переносит, а боевые кони готовы растоптать любого. Так что путешествие к купцам обещает быть интересным.

Вал обернулся к нему.

— Трое моих людей, которых я оставляю с тобой, хорошо знают остров. Держитесь берега. Как только я отвезу Тейт и Конвея, я вернусь и разыщу тебя.

Спутники Налатана отвязали канаты. На корме потянули за якорную цепь, и корабль сдвинулся в сторону открытого моря. Благодаря слаженной работе матросов, которые, как могло показаться неопытному взгляду, просто бестолково бегали по палубе, швартовы вскоре были смотаны, а якорная цепь выбрана. Тейт со страхом наблюдала, как быстро они удалялись от берега, оставляя за кормой кремовые пенящиеся буруны.

Облокотясь на поручни, Тейт смотрела вдаль, когда вдруг почувствовала холодное влажное прикосновение. Рядом с ней стоял Карда. Он лизнул ее руку и вильнул хвостом. Присев на корточки, Тейт обхватила его голову, покачала ее из стороны в сторону и произнесла дрогнувшим голосом:

— Извинения приняты. — Она посмотрела вокруг, убедилась, что за ними никто не наблюдает, и добавила: — Налатан был прав — ты огромный, уродливый, но преданный пес.

Осторожно подавшись назад, Карда освободился. Потом привстал на задние лапы и, прежде чем Тейт успела среагировать, лизнул ее в щеку. Хихикнув, она оттолкнула его в сторону. Пес вернулся к Конвею и улегся возле носилок, напротив Микки, явно удовлетворенный состоявшимся примирением.

Набежавшая волна встряхнула судно. Тейт посмотрела вперед, туда, где под небольшим навесом прятался от ветра Додой. Она позвала мальчишку. Услышав свое имя, тот обернулся. Зеленоватая волна, перехлестнув через планшир, окатила его с ног до головы. Додой поднялся и жалобно посмотрел на Тейт. Она стала пробираться к своему маленькому другу. Танно и Ошу в замешательстве вскочили на ноги и последовали за хозяйкой. Тейт велела держаться по бокам. Из-за усиливающейся качки собаки постоянно спотыкались, с трудом продвигаясь по палубе.

Додой увернулся от нее и побежал на корму, где, действуя с профессиональной сноровкой, затесался среди матросов. Только однажды он обернулся, чтобы знаком приказать Тейт держаться подальше.

Тейт вернулась назад. Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила, как Танно и Ошу улеглись рядом.

Глава 55

Прошло два дня, прежде чем Конвей полностью пришел в себя. Ланта прибыла в поселение купцов через час после того, как Вал пришвартовался к берегу. С того момента она не отходила от Конвея. К счастью, опасные приступы болезни больше не повторялись.

Ланта была первой, кого он увидел, придя в сознание. Он улыбнулся, узнав ее. Несколько ложек бульона вернули его щекам слабый румянец. Когда он снова уснул, черты его были спокойными, руки — расслабленными.

Ланту клонило в сон. Она сидела возле него, положив голову ему на руку. Слезы облегчения катились по ее щекам.

Проснувшись, Конвей попытался высвободить руку так, чтобы не разбудить ее. Ланта сонно ухватилась за нее, бормоча что-то во сне, пока вдруг не осознала, где находится. Смутившись, она быстро подскочила, начала суетливо поправлять одежду, волосы. Когда же, зардевшись, она наконец поднялась, Конвей добродушно рассмеялся. Да, это был смех, хотя и очень тихий. Слова давались с трудом:

— Как я попал сюда? Где мы?

Ланта поднесла к его губам кружку со свежей водой и, когда он начал пить, ответила:

— Я приплыла на одной из галер Капитана. Тебя привезли сюда на корабле Вала. — Она улыбнулась его неподдельному удивлению. — Да, того самого Вала. Из Олы. Он торгует шкурами, каменьями, слоновой костью. Вал сказал, что здесь будет продавать шерсть и пряжу, а назад повезет хлопок.

— Тейт. Налатан. Собаки. Вихрь, — промолвил Конвей.

— С ними все в порядке. Они здесь, у купцов. — Мэтт отпил еще немного, слушая рассказ Ланты о том, что ей удалось узнать. В конце она сказала: — Ты сейчас в доме исцеления у купцов. Может быть, сегодня я осмотрюсь здесь повнимательнее. Тейт говорила, что дома у купцов очень большие и красивые.

— Они не просто красивые, они шикарные. — Обернувшись, Конвей и Ланта увидели Тейт, которая стояла, опершись на косяк двери. Собаки замерли у ее ног. Она преобразилась, не пожалев на это времени. Желтая блузка удачно гармонировала с мягким кожаным жилетом. Широкие шерстяные шаровары, которые можно было принять за юбку, украшал абстрактный узор из лошадиных голов — бежевых на коричневом фоне. Она повернулась, словно демонстрируя роскошный наряд. Ее новые невысокие черные ботинки были тщательно вычищены. Перевязанные тесьмой безупречно уложенные волосы сияли чистотой.

В футе от кровати Конвея Карда приветственно замахал хвостом. Микка не выдержала, подбежала к Тейт и, когда та потрепала ее за ушами, вернулась на свой наблюдательный пост.

Ланта зааплодировала.

— Ты великолепно выглядишь! Чудесная одежда. Я и забыла, что ты можешь так прекрасно выглядеть. О, что за глупость я говорю. Я имела в виду походы и эту одинаковую походную одежду.

Она могла потратить остаток дня на неуклюжие извинения, но Тейт остановила ее:

— Да сама знаю, как я выглядела. Встретить в лесу — не отличишь от зверя. — Она подошла к Конвею, поцеловала в лоб и улыбнулась ему.

Он ответил с гримасой разочарования:

— Поцелуй в лоб? И все? Ты что, уже стала мне сестрой?

Покосившись на Ланту, Тейт в притворной ярости вытаращила глаза и выдала ему сполна:

— Вот когда окрепнешь, я вернусь, чтобы поцеловать тебя в губы. Я подарю тебе один из своих Особых Ночных Поцелуев, и тут, парень, тебе придет конец. Весь тот супчик, которой влила в тебя Ланта, с ужасным шипением паром повалит у тебя из ушей. Прощай, Конвей. — Затем она взяла его руки в свои и заговорила серьезно: — С тех пор, как мы с Лантой приехали сюда, нам было не с кем словом перекинуться, кроме нескольких слуг. Налатан отправился обратно сушей вместе с лошадьми. Как только он сюда доберется, он уговорит Вала вернуться с ним в деревню Хелстара. Торговец сейчас в море с остальными. Дело в том, что корабль из Найона уже держит сюда курс — все пытаются опередить других и заключить с ним договор.

— Здесь нет бандитов? — спросил Конвей.

— Наемники. Сборище головорезов. Но Вал говорит, что на них можно положиться. Наверняка. Мы держим по ночам в комнате собак. «Вайп» тоже у меня всегда под рукой. — Она с мягкой улыбкой повернулась к Ланте. — Я хоть спала. Вот она не сомкнула глаза. Ты ее должник. Никто и никогда так еще не заботился о тебе. — Затем, как обычно, без всякого перехода Тейт снова затараторила: — Ты должен посмотреть, что это за дом. Обшит панелями, изысканная мебель, несколько ванных комнат. Здесь даже есть горячая вода. Невольно начинаешь думать о тех временах, когда здесь еще был округ Марин, помнишь?

— Когда это было? — вопрос Ланты вернул Тейт и Конвея в их нынешнюю реальность. Первым заговорил Конвей:

— Это просто фантазии. Да, когда возвращаются Налатан с Валом?

— Они обещали быть сегодня ночью, — ответила Ланта.

Конвей попытался перевернуться на бок. Женщины поспешили к нему на помощь, но он остановил их.

— Сам справлюсь, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Усевшись на кровати, он указал на свои брюки: — Я себя достаточно хорошо чувствую, чтобы иметь право на стыдливость. Выйдите, пожалуйста.

Тейт хмыкнула:

— С удовольствием, поверь мне. Мы будем снаружи, там, по крайней мере, есть на что посмотреть.

Ланта смутилась и безропотно позволила под руку выпроводить себя из комнаты. Ее одолевали одновременно и веселье и страх. Все, что говорила Тейт, было смешным, а то, как она это делала, — тем более. Конвея перекривило, будто от уксуса, когда она его отбрила. Ей приходилось видеть, как сурово наказывали женщин, недостаточно почтительно отвечавших на подобный вопрос. Ни одна женщина не говорила с мужчинами так, как Тейт. Причем это ее обычная манера. И казалось, что мужчинам это нравится. Во всяком случае, они с этим мирились.

Все было так странно.

— Что ты узнала об Ясмалее? С ней что-то произошло? — спросила Тейт.

Ланта вздрогнула.

— Она простудилась. Когда я уезжала, еще болела. Трудно что-нибудь сказать, пока она одолеет «невидимых». Мы можем только ждать. С ней трудно работать. Капризна, как ребенок.

— А чем занимается Капитан? И наш добрый друг Бос?

— Я не знаю. Я их видела во внутреннем дворике, они о чем-то беседовали со Жнеей. Это все.

— Славная троица, — заметила Тейт, отпустив наконец руку Ланты. Они вышли на мощеную дорожку. Вода в заливе отсвечивала голубизной. Одинокие лодки проплывали по ослепительно яркой поверхности, слишком далеко, чтобы их рассмотреть. Ближе волны серебрились вдоль линии побережья. Деревья на берегу были срублены, чтобы не закрывали обзор. Цветущие кусты росли между завитыми виноградной лозой пнями. То там, то тут среди жужжащих пчел порхали с цветка на цветок бабочки.

Тейт попыталась продолжить разговор:

— Будь я на месте Ясмалеи, я была бы очень осторожной.

— Я уверена, что она ведет себя осмотрительно. Она действительно хочет иметь ребенка.

Тейт бросила на нее насмешливый взгляд:

— У тебя золотое сердце, в самом деле. Ты смотришь на Ясмалею как на женщину, которая хочет родить ребенка и соответственно заботится о себе. Я же вижу ее пешкой в довольно опасной игре. Ведьма Жнея использует ее, чтобы навредить Сайле. И тебе.

Побелев, Ланта отпрянула:

— Никогда не говори так. Если ты назовешь кого-нибудь из Церкви «ведьмой», тебя могут сжечь. Никогда не произноси этого слова, даже в шутку.

— Разжигать огонь под людьми, которых не любишь, — дело серьезное, не так ли? Но я запомню. Все дело в том, что если вы с Сайлой справитесь, и Ясмалея родит здорового ребенка, то Жнея будет иметь бледный вид. — Она кивнула головой, словно подтверждая сказанное. — Нашей Одил придется проглотить довольно горькую пилюлю.

— Боюсь, что у меня такие же дурные предчувствия. — Подняв глаза, Ланта рассмеялась над тем, как Тейт забавно изобразила возмущение и гнев.

— Ты ведь можешь впасть в транс и заглянуть в будущее. Я знаю, я знаю: запрещено. Но, может быть, чуть-чуть можно?

Увидев, как исчезает веселость с лица Ланты, Тейт состроила гримасу:

— Так и знала. Всегда ухитрюсь поссориться с хорошими людьми.

— Ты такая же хорошая, как и любой из нас. Опять ты меня дразнишь.

— Я? Да я серьезна, как никогда в жизни. — Тейт замолчала, посмотрев мимо Ланты, потом воскликнула: — А вот и Мистер Непорочная Стыдливость, вымытый, побритый и одетый, как послушный мальчик.

Конвей отсалютовал им.

— Все работает, но жутко болит. Кто бы ни выстирал мою одежду, все равно ему спасибо. А где ты достала этот костюмчик, что на тебе, Доннаси?

— Один из слуг принес его мне. Я дала ему за это несколько монет. Здесь есть городок, называемый Рэтхоул.^[3] Впечатляет, не правда ли? Там моряки покупают и продают, и веселятся, как могут только моряки. Я думаю смотаться туда сегодня под вечер.

— Одна? — Конвей почти выкрикнул это слово. — Ты что, с ума сошла?

Тейт размахивала «вайпом».

— Кто собирается покутить со мной?

— Точнее, кто собирается прикрывать твою задницу?

Ланта перебила их:

— Я слышала, ты уже раз проучила одного из моряков, там — на пристани. А теперь они еще злее, когда стольких потеряли в схватке с Мэттом.

Конвей ухватился за новую тему:

— Моряки? Не жители деревни?

— В основном моряки, — ответила Тейт. — Среди тех, кого ты уложил, были только двое деревенских.

Конвей начал вспоминать:

— Я убегал. Двое меня догнали. Тут кто-то закричал. С вершины холма. Потом, помню, я упал.

Тейт рассказала о Вале и Налатане, затем продолжила:

— Ты и твои собаки уложили одиннадцать налетчиков. Налатан решил, что ты ему подходишь. Он так и сказал: подходишь. Услышать от него такое дорогого стоит. Как ты себя чувствуешь?

Он посмотрел на бинты.

— Вроде ничего не болит. Я не мог и подумать. Просто шум. Движение. — Его передернуло, затем весь шок, все переживания выплеснулись в одном слове: — Одиннадцать?

Ответила Ланта:

— Отчаянная схватка, Мэтт Конвей. Надолго запомнится.

— Думаю, ты права.

Тейт придвинулась ближе к Ланте.

— Ланта появилась здесь сразу же следом за тобой. Они с помощью зеркала просигналили с этого места на пост наблюдения.

Сигнал был принят. В плохую погоду или в темноте они пользуются фонарями.

Он слабо улыбнулся, а Тейт продолжила:

— Что меня действительно беспокоит, так это то, что она поспит всего пару часов, а выглядит как новенькая. Хорошенькая, как всегда. Хоть вой от зависти.

Ланта обернулась к Конвею. Он наблюдал за ней, и его улыбка становилась все шире. Ему нравилось смотреть на нее. Это было написано на его лице, ощущалось в том, как он ласкал ее глазами. Но почему он так смотрел? Может, он думал о чем-то? Или это любовь? Последнее слово крутилось у нее в голове. Она думала о пробуждении рядом с ним, о его теплом прикосновении и запахе.

Что Тейт говорила о проникновении в будущее? «Чуть-чуть заглянуть».

Она изо всех сил хотела помочь ему. Но он сам не знал, чего хочет. Ничто не могло быть более опасным.

Что, если она действительно поможет? Разве может быть дьвольским желание спасти человеческую жизнь? И кто узнает? Видение не всегда приходит. Будет ли грехом попытка, если она ничего не увидит?

Никто не узнает.

— Корабли! Должно быть, купцы возвращаются в порт, — закричала Тейт, желая поделиться радостной новостью.

В сопровождении слуги они поехали на берег. Покачиваясь в седле у опушки леса, Конвей, чтобы скоротать время, расспрашивал юношу проводника, не из Форов ли тот.

— Я — Коссиар, приписанный к купцу Борбору. — Парень явно этим гордился. — Борбор — это первый из всех Форов. Знаешь, что Вал — это его кузен. А другие…

Тейт боком направила свою лошадь к слуге, едва не выбив его из седла.

— Прости. Глупое животное. Наверное, хочет пить. Скажи мне, почему здесь работают свободные Коссиары? Я думала, что остров предназначен только для преступников и пленных.

— Каждый купец должен иметь трех Коссиаров для работы в доме. Мы работаем в течение трех лет, ежегодно один возвращается к себе, и на его место приходит новичок. Купцы хорошо платят. Мы следим за ними по указанию Капитана, так что мы тоже работаем для Коса. — На важном лице было нескрываемое самодовольство.

— Это большая ответственность, — сказал Конвей.

— Мы докладываем обо все происходящем. Бос говорит, что подозревать нужно всякого, «потому что все ненавидят Кос».

Конвей и Тейт обменялись понимающими взглядами поверх головы этого наивного шпиона. В последовавшей тишине Тейт поняла, что мужчина был не столько наивен, сколько чрезвычайно уверен в себе. С его точки зрения, Бос был прав. Кос полностью контролировал всю местную жизнь, и было естественным распространить это на остальной мир.

Мысли Тейт возвратились к странной сдержанности жителей Гавани. Она вспомнила цепкие неприязненные взгляды рабов на полях. Ты видишь меньше, чем думаешь, мой друг шпион, думала она про себя.

Шесть кораблей приближались к острову. Четыре из них были простыми ладьями, один — тримараном и последний — катамараном. Далеко за ними, на фоне видневшегося полуострова, прокладывал свой путь корабль побольше. Конвей сказал:

— Тот последний, должно быть, принадлежит Найону. Ты когда-либо видела что-нибудь красочней этих кораблей?

Тейт не могла скрыть восхищения:

— Да, они знают толк в цвете. — Она крикнула, обращаясь к слуге: — Какой из них Борбора?

— Ведущий, — крикнул в ответ юноша.

Корабль был двухмачтовым, спереди с небольшим кивером; он тяжело причаливал к берегу. Паруса были раскрашены яркими бьющими в глаза цветами — кроваво-красным и желтым, как нарцисс. Корпус тоже был ярко-красным. Судно стремительно двигалось по голубому морю, рассекая серебристые волны с безумной веселостью огня.

Ближайший к нему корабль был черным, его паруса были красными в белые сужающиеся кверху вертикальные полосы. Остальные суда были белыми, но паруса пестрели немыслимой гаммой цветов. На одном из кораблей они были с голубыми, зелеными и черными полосками. Паруса другого были разрисованы оранжевыми и голубыми кругами, а у следующего украшением служили беспорядочно перемешанные вертикальные полоски всех мыслимых оттенков. На черном парусе на тримаране был изображен застывший в прыжке оранжевый тигр.

Находясь еще под впечатлением от этой великолепной процессии, все трое бурно приветствовали Борбора, как будто знали его раньше.

В ожидании купцов группа мужчин уже спустила на воду маленький катамаран, а двое из них запрыгнули на борт. Остальные поспешили назад, чтобы помочь накрывать на стол. Из больших корзин доставали еду и выпивку, накрывая ее прозрачной газовой тканью, чтобы защитить от мух. Запахи горячего мяса, овощей, сыров и свежего хлеба смешались с резким привкусом соленой воды и пряным ароматом диких растений. Рабочие выкрикивали приказы, перебрасываясь шуточками.

Спешившись, Конвей направился к берегу, Ланта последовала за ним. Тейт поспешила следом. Нервничая, она наблюдала, как два человека пересаживаются с большого корабля в подоспевшее маленькое суденышко. Одна из фигур была громоздкой и неторопливой. Другая была маленькой и быстрой. Тейт узнала Ти, и ее сердце екнуло. Пытаясь прийти в себя, она засуетилась, думая, что ей предпринять.

Конвей выглядел оживленным и практически оправившимся от болезни. Он склонился над Лантой, почти прикасаясь к ней; они разговаривали, смеялись. Она не сводила с него глаз, улыбка ее излучала любовь.

В приближавшейся лодке спиной к берегу сидела Ти.

Тейт сказала:

— Здесь готовятся их встречать. Неудобно мешать им.

Слуга обернулся на ее слова:

— Это для вас. Я думал, вы знаете об этом. Борбор хочет познакомиться с вами.

— Нас должны были предупредить. — Тейт почти что зарычала на мужчину. — Почему ты не сказал ни слова? Мы одеты неподобающим образом. Оставайся здесь. Скажи своему господину, что мы вернемся чуть позже.

Слуга был в шоке, отскочив от Тейт, он побежал прочь.

Конвей и Ланта застыли в немом удивлении. Затем Мэтт нарушил молчание.

— Это было довольно грубо, Тейт.

Она как будто не слышала.

— Он должен был нас уведомить об этом.

Когда она обернулась, ее друзья уже направились к своим лошадям. Зная, что она лишь отсрочила нежелательную встречу, и понимая, каким ударом это будет для Ланты, Тейт поспешила за ними, втайне надеясь на то, что они не обернутся. Когда она догнала их, Ланта встретила ее такой счастливой улыбкой, что у Тейт сжалось сердце.

Маленькая лодка как раз уткнулась носом в берег, когда Конвей и Ланта подошли к опушке, где были привязаны лошади.

Громоздкая фигура выпрыгнула из шлюпки на песок. Подав руку, она помогла сойти на берег второму пассажиру. Прибывшие были одеты в черные кожаные блузы и брюки. У маленькой фигурки наряд был отделан на запястьях и лодыжках цветастой материей. Посередине блузы проходила широкая вертикальная полоса, на которой переливались на солнце пуговицы из морских раковин.

Конвей и Ланта повернулись лицом к морю, держа в руках поводья.

Ти смотрела прямо на Конвея. Она замерла, не веря своим глазам.

Глаза их встретились. Конвей неуверенно шагнул вперед.

Шумно засуетившись, излучая неподдельную радость, грузный мужчина в черном одеянии побежал им навстречу:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! Я — Борбор. Мне так приятно встретить вас. — Он сгреб руки Конвея, начал их с энтузиазмом трясти. Повернувшись к Ти, толстяк закричал: — Ну что ты теперь скажешь? Поняла уже, зачем я затащил тебя на эту рыбацкую шхуну? Здесь твои друзья — Конвей и Тейт, они добрались сюда из Олы. Еще пару дней, и он окончательно выздоровеет. Станет сильным, как прежде. Да что с ней творится — слова не может вымолвить от удивления. Никогда не думал, что увижу такое.

Не замечаемая никем, кроме Тейт, Ланта понемножку отступала, пока не почувствовала, что может повернуться и бежать от этого кошмара. Ведя за собой лошадь, она опустила голову, шаркая враз отяжелевшими ногами. Тейт понимала, что надо догнать подругу. Но ноги словно приросли к земле, трусливо отказываясь подчиняться ей. Ланта остановилась и сквозь слезы взглянула на Тейт.

— Ты все знала. И позволила мне на что-то надеяться. Почему ты так жестока со мной, Доннаси? — Странный огонь промелькнул в ее глазах и исчез. Казалось, она смотрит внутрь себя, будто стараясь сдержать бушующую в ней энергию. — Все мы готовы поразвлечься, когда выпадает такая возможность, не правда ли? Я должна была догадаться об этом. Но так посмеяться могут над каждым. Может быть, ты подумаешь об этом.

Когда Тейт открыла рот и протянула вперед руку, маленькая фигурка резко отпрянула, изо рта у Ланты вырвался жалобный звук, похожий на писк замученного котенка. Тейт замерла, шокированная реакцией подруги.

Ланта опять поникла головой, возобновив свое шаркающее отступление. Тейт подумала, что Ланта выглядела старой, очень старой, далекой от всех радостей жизни.

Глава 56

Конвей ликовал, сидя за столом напротив Ти. В его глазах плясал задорный огонек. Он непрестанно громко говорил.

Спокойная улыбка Ти была скорее данью вежливости. Она слушала с рассеянным вниманием человека, который хочет рассказать что-то очень важное, но не знает, как это сделать.

Случайно ее взгляд наткнулся на Тейт, сидевшую рядом с Конвеем. Та выглядела опустошенной.

Поначалу Тейт притворилась, что не замечает этого взгляда. Обремененная тяжестью обиды Ланты, измученная ее обвинениями — они были несправедливыми, но неизбежными, — Тейт не хотела иметь ничего общего с Ти. Она знала, что не Ти виновна в том, что Конвей ею увлекся, равно как и то, что Ти ненамеренно причинила Ланте страдания. Несмотря на все это, в душе Тейт нарастало возмущение.

Прервав болтовню Конвея, Ти обратилась к Тейт:

— Я бы хотела спросить тебя: как тебе понравился Кос?

— Знала бы, что это за место, ноги бы моей тут не было. Конвей рассказал тебе, что произошло с Сайлой?

— Ты можешь уехать из Коса. Капитан не будет возражать.

— Сайла — наш друг. Мы уйдем вместе с ней. — Тейт не пыталась скрыть своей неприязни.

— Я знала, что ты так ответишь. — Улыбка Ти была искренней и теплой. — Но тебе не нужно было выказывать свои эмоции.

— Мы познакомились с одним из твоих домашних слуг Коссиаров, — все так же резко сказала Тейт.

— Тогда я покажу вам еще двоих. Вон второй, нарезает говядину. А третий — возле бочонка с пивом, там можно узнать самые свежие новости. Те, которые мы хотим от них услышать.

Тейт кивнула.

— А остальным тоже можно доверять?

— Вполне.

— Тогда хорошо. Кос, однако, смердит. Как и любое место, где терпят рабство. Я не думаю, что люди должны торговать с ними. — Оживившись, Тейт наклонилась над столом, размахивая своим коротким ножом. — И еще вот что, все Коссиары какие-то странные. Ведут себя так, будто ищут нору, где можно спрятаться.

— Почему ты так говоришь?

Конвей не хотел, чтобы ему испортили радость счастливой встречи. Он вмешался в разговор.

— Тейт говорит о реакции толпы, которую мы видели после казни. Это было мерзкое судилище.

Ти, казалось, его не слышала. Тейт продолжила:

— Он прав. В воздухе что-то витает. Думаю, что ожидают бунта рабов.

— Да бросьте вы, это все слишком серьезно. Я хочу еще вот этого мяса. И немного пива. Ти, пойдем со мной. — Конвей не хотел продолжения этого разговора. Он обошел вокруг стола и взял девушку под локоть. Поднявшись без возражений, Ти продолжала смотреть на Тейт до тех пор, пока не вынуждена была повернуться, чтобы пойти за Конвеем. После этого все ее внимание сосредоточилось на Конвее. Случайный наблюдатель улыбнулся бы, увидев, с каким обожанием эта привлекательная стройная молодая женщина смотрит на своего влюбленного спутника. Тейт оставалось лишь грустно признать столь радикальную смену его интереса.

Она вышла из-за стола и направилась к длинной скамье. Если она и видела в своей жизни лучший пример неразделенной любви, то не могла припомнить. Тейт подумала о том, что как бы мало она ни знала Ти, вряд ли можно заподозрить в ней женщину, забавлявшуюся тем, что мучает мужчину. Особенно влюбленного мужчину. Кроме того, нельзя сбрасывать со счета мужество Ти. Ти была игрушкой для блюстителей Алтанара в Оле и отплатила им сполна, помогая заговорщикам, которые в конечном итоге свергли короля.

Однако никто не ставил под сомнение и хитрость Ти.

Тейт призадумалась над тем, могла ли жесткость Ти зайти так далеко, чтобы она без зазрения совести манипулировала другими людьми.

На одном из концов стола раздался громкий крик. Очнувшись от своих размышлений, Тейт услышала, что крик подхватили и все остальные.

К группе пировавших приближались Налатан и Вал. Взгляд Налатана сразу же отыскал Тейт. Он помахал ей. На руках у него у самых бицепсов были прикреплены ножны с ножами. Поверх одежды поблескивали звенья кольчуги. Налатан выпрыгнул из седла и вытащил свой новый меч. Он взмахнул им над головой, описав в воздухе звенящий круг. В левой руке он держал необычный металлический прут или посох, толщиной с палец и длиной примерно в четыре фута. В его центре была наклепана металлическая накладка конической формы. Диаметр основания конуса был с две ладони, острие — сильно вытянутое и заточенное. Эта накладка предназначалась для того, чтобы не допустить захват прута противником и чтобы отражать удары клинков нападавших. Но и это было не все — концы прута представляли собой металлические шары размером с небольшое яблоко.

Под одобрительные возгласы мужчин улыбавшийся Налатан показал серию рубящих ударов, выпадов и блоков. Он подпрыгивал, переворачивался, падал, все время надежно защищаясь посохом и рассекая перед собой воздух длинным, искривленным лезвием.

Глядя на него, Тейт подумала, что лучшего олицетворения безмозглой, дикой военщины и придумать нельзя. Глупое нагромождение мускулов.

Один из наблюдавших поднял над головой большой круглый предмет. Туго натянутая на обруч полупрозрачная ткань поблескивала на солнце. Быстрые уверенные пальцы пробежали по поверхности инструмента. Барабан ожил. Удивительно низкие ноты звучали при ударах по центру круга. Резкие отрывистые звуки вырывались из-под пальцев на краях. Заглушив голоса зрителей, барабан заставил их замолчать, требуя внимания и тишины.

Это относилось ко всем, кроме Налатана. Он командовал, был дирижером. Одна нога ударила о землю. Лезвие меча звякнуло о железный посох, задавая ритм. Барабанщик, которого толкнули к краю круга, очерченного мечом Налатана, подхватил этот ритм. Его пальцы отбивали будоражившие кровь ритмичные пассажи.

Налатан отвечал ему с нараставшей энергией.

Мужчины вокруг затянули бессловесную песнь. Пронизывающие первобытные звуки привносили ощущение тайны.

Налатан начал двигаться еще быстрее. Круг зрителей сужался, заставляя Тейт приближаться к центру. Глаза Налатана были пустыми, лицо напряжено. Он тяжело и порывисто дышал.

Странное, вибрирующее ощущение поднялось в Тейт, напрягая все ее мускулы, требовавшие движения. Она отказывалась принимать эту неугомонную, звавшую к борьбе женщину внутри себя. Кровь горячо закипела в ее жилах, кожа заблестела от выступившего пота. Она стала частью этого танца, соучастницей всех ощущений. И фантазий.

Тейт снова попыталась сказать себе, что так нельзя. Она обхватила виски влажными ладонями.

Меч и посох скрещивались и шептали что-то, выписывая немыслимые кривые. Сквозь их блеск глаза Налатана искали встречи с ее глазами. На кратчайший миг их взгляды встретились. Чувство неудержимой радости поглотило ее — от спины до кончиков холодных пальцев.

Все остальные видели танец войны Налатана; Тейт знала, что он танцует для нее.

Она видела стремительную животную силу, выраженную в грации и контролируемой мощи. Она видела ум, способный ограничить свободу и сдерживать всепоглощающую страсть. Танец был выражением совершенства.

Втянутая в сети, которые плел перед ней Налатан, Тейт почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Горло сжало тисками. Она вдруг с тревогой осознала свою уязвимость, и если б в горле у нее не перехватило, она бы до сих пор кричала вместе со всеми.

Зачем? Чтобы ободрять его, не восхищаясь им? Чтобы заставить его остановиться, закрыв глаза на то, что этот танец воплощает для него риск и смерть?

После того как Налатан завершил свой танец, все замолчали. В наступившей тишине каждый смог услышать не менее трех ударов своего сердца. Затем, подобно снежной лавине в горах, покатился гул одобрений. Несколько мужчин подбежали к Налатану и начали беспорядочно тащить и подталкивать его к столу. Покрытый потом, раскрасневшийся от усилий и возбуждения, он поднялся на цыпочки, глядя поверх голов. Его глаза снова искали Тейт. Увидев ее, он поднял меч и помахал ей. Их взгляды снова встретились, на этот раз надолго, достаточно для того, чтобы она успела разглядеть в его глазах и надежду, и вопрос, и огонь.

Подойдя к столу, Налатан что-то сказал своим спутникам и направился к морю. Сняв кольчугу и куртку, он положил их на землю, придавив их сверху оружием. Затем он вбежал в воду и нырнул. Когда он закончил купаться, на берегу его встретил мужчина с большой охапкой травы и листьев. Налатан обтер зеленью мокрое тело, затем отправился обратно к столу.

Он взглянул на Тейт с усмешкой. Она кивнула, помахала ему в ответ, заставляя себя сдерживать улыбку. Она должна быть доброжелательной. Не больше.

Когда Конвей дотронулся до ее плеча, Тейт вскрикнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела его добрую улыбку. Она лишь смогла сказать:

— Ты напугал меня, — и тут же ей захотелось прикусить язык.

— Я заметил. По-моему, этот парень превзошел себя, ты так не считаешь?

— Эксгибиционист. Это оружие делал Хелстар?

Конвей пожал плечами.

— Спроси его. Он как раз идет сюда.

Повернувшись, Тейт увидела рядом с Конвеем Ти. Девушка явно о чем-то задумалась. Тейт почувствовала, что она взвешивает и обдумывает все, что связано и с Конвеем, и с Налатаном.

Налатан жадно терзал кусок хлеба с внушительным ломтем мяса. Его лицо до сих пор было красным, кожа блестела. Когда он подошел ближе, Тейт вся сжалась, но была приятно удивлена, что от него исходит атлетический запах чистоты. Преобладающим был запах моря, но чувствовался также букет ароматов мяты и тимьяна — очевидно, листья этих растений были в той охапке зелени, которой он обтирался.

— Я должен извиниться за свое поведение, — сказал он. — Но я не мог удержаться, держа в руках свое привычное оружие. Мечи Коссиаров неуклюжи и отвратительны.

Тейт спросила:

— Неужели Хелстар все это выковал для тебя так быстро?

Налатан улыбнулся.

— Ножи уже были готовы; главное было найти того, кто бы сделал ножны и кожаные ремешки. Несколько учеников сделали посох и щит для руки. У него был уже подходящий клинок, так что ему не потребовалось много времени, чтобы закончить работу.

К ним подошла Ти.

— А что из себя представляет ваше племя? И где оно сейчас?

Прежде чем ответить, Налатан перевел дыхание.

— Нет у меня никакого племени. Я, конечно, родился в одном из них, но в мое шестое лето я стал монахом. Наше братство живет в горах, недалеко от деревень, которые снабжают большинство монастырей. Мы не служим никакому хозяину. Мы живем для того, чтобы защищать Церковь.

— Почему тогда вы помогаете Сайле? Твое братство как-нибудь определилось, на чьей оно стороне в расколе Церкви?

Налатан рассказал о своем нынешнем положении. Конвей добавил:

— Для нас очень важно забрать отсюда Сайлу в полном здравии. Врата стали для нас такой же миссией, как и для нее.

Ти переводила взгляд с одного на другого, в ее маленькой фигурке скрывалась энергия, способная в любой момент бросить вызов.

— Я тоже здесь работаю для Церкви. — Она криво усмехнулась. — Церковь просто еще не осознает этого.

Конвей хлопнул ладонью по лбу.

— Так и думал, что этот Борбор со своей верной командой не тот, за кого он себя выдает. Это рабы, верно? Как в Оле. Ты работаешь с рабами.

Перестав улыбаться, Ти сказала:

— Ты очень наблюдателен, но если тебя что-то насторожило, это, вероятно, насторожит и агентов Капитана. Мне нужно переговорить с Валом и Борбором.

Прежде чем она ушла, Конвей взял ее руку в свою.

— Я ничего не видел. Просто я знаю тебя и обо всем догадался. Что ты уже успела сделать?

— Мы спасли шесть рабов. Вал отвез их на Китовое Побережье. И привез обратно сто мечей. — Она взмахнула рукой, указывая на запад и юг. — Мечи сейчас там, готовы обрушиться на рабовладельцев. У Вала есть место, где можно спрятать двадцать беглецов — за ложной перемычкой в трюме этого судна.

— Я горжусь тобой, — не удержалась Тейт. — То, что ты делаешь, — просто замечательно.

Ти ответила сдержанной улыбкой.

— Это хорошо, что ты так думаешь. Я прошу тебя помочь нам.

Глава 57

Прошла неделя после того, как Ланта вернулась с Острова купцов, когда Сайла решила наконец объясниться с Капитаном:

— Ты поручил мне свою жену, своего нерожденного ребенка, но не позволяешь выходить за стены форта. По-моему, ты сам себе противоречишь.

Капитан чувствовал себя довольно неуютно:

— Одна из моих наипервейших обязанностей — это защищать людей Коса от… от…

— Заразы, ты хочешь сказать. — Сайла буквально прошипела эти слова. Ее размашистый жест рукой едва не задел стоявшую рядом Ланту. — Мы что, настолько грязны? Больны? Или у нас такой мерзкий вид?

— Что ты, напротив. — Серый день позади Капитана приглушил краски окна-мозаики. Желтая блуза и зеленые брюки правителя навевали мысль о холодном и дождливом весеннем утре. Обычно успокаивающий, острый запах кедровой древесины казался зловонным.

— Ясмалее нужно повидаться с матерью, сестрами, побывать дома. Мы можем защитить ее тело. Но за ее душевное состояние отвечаешь ты. Если навредить ей сейчас, то потом уже дело не поправишь. Пострадаем за это мы, но вина будет твоя, ты знаешь это.

— Я — Капитан! — Он поднялся на ноги, положил руки на украшенный драгоценностями ремень на поясе. Тяжело дыша, двинулся вперед. Ланта слегка коснулась плеча Сайлы. Сайла убеждала себя проявить стойкость; если она должна спасти Ясмалею и тем самым продолжить поиски Врат, то ей необходима информация. Семья Ясмалеи могла ее предоставить.

— Я мог бы замучить тебя, — сказал Капитан.

— Я — Церковь.

Он недобро рассмеялся.

— По меньшей мере половина Церкви пела бы мне благодарение. Откуда я знаю, может, у провидицы Ланты уже было Видение, из которого вы узнали о смерти Ясмалеи? Может, ты уже готовишься к побегу?

— Ты оскорбляешь меня. Я собираюсь покинуть своих друзей? Если ты действительно так считаешь, то нам с тобой не о чем говорить.

Вмешалась Ланта:

— Твои обвинения в мой адрес несправедливы. А обвинения в адрес Сайлы просто непростительны. Твоя Ясмалея заслуживает внимания Сайлы. Ты — нет. — Сайла ощущала, как дрожит плечо ее подруги.

Скорее озадаченный, чем разозленный, Капитан наблюдал за вспышкой Ланты. Вскоре во взгляде появилось то, что можно было расценить, как сдержанное одобрение. Он тяжелоопустился в кресло и покачал головой. Обращаясь к Сайле, он мягко кивнул в сторону Ланты:

— Ты не представляешь, что бы я отдал за такую преданность мне. Или за то, чтобы испытать такую верность и любовь, которую ты питаешь к своим друзьям. — Выражение его лица изменилось. Улыбка стала шире, но в ней появилось больше горечи. — Я все делал правильно; использование твоей верности друзьям для обеспечения должного внимания Ясмалее дало хорошие плоды.

— Это наша обязанность. Мы сделаем все, что от нас зависит.

Капитан пожал плечами.

— Я, со своей стороны, тоже. Бос организует все для надлежащего эскорта. — Он обратился к Ланте. — Ты сказала «твоя Ясмалея», говоря о ней. Конечно, она принадлежит мне. Однако сейчас важнее всего, что она вынашивает ребенка. Здесь нет никакой романтической привязанности. В этих стенах и так ходит достаточно слухов; давайте не будем создавать повода для новых.

— Я поняла. — Ланта вышла вслед за Сайлой.

За дверью их встретило шуршание черных одеяний двух темных фигур, отпрянувших к стене с акульими пастями. Сайла не осознала этой немой угрозы. Ее мысли занимала Ясмалея.

Девушка была здорова, как мул. Но, к сожалению, не намного умнее. И слишком упряма. Хотя ее наивная очаровательность по-прежнему трогала. С тех пор, как она оправилась после простуды, похоже, ее детская тоска по дому успешно излечивалась праздностью, изысканной едой и питьем.

Сайла нашла свою пациентку лежащей в гамаке во внутреннем дворике. Взглянув на Сайлу, Ясмалея протянула ей фарфоровую чашку, движения ее были болезненно медленными. Покрасневшие глаза часто мигали.

— Ревеня с земляникой не хотите? — предложила Ясмалея. Сайла отрицательно покачала головой. Чашка наклонилась, содержимое полилось на землю. — Я так устала. Ты, правда, не хочешь попробовать? Очень полезно для крови. Смотри, какой густой красный цвет.

Сайлу передернуло. Церковь всегда боролась с такого рода высказываниями. Конечно, земляника и ревень были полезны для крови. Как и лук, и яблоки. Они вообще полезны для здоровья. Цвет здесь ни при чем. Мысли Сайлы вновь обратились к Капитану и Жнее, участвовавшими — вместе — в этом языческом ритуале. Маленькая дурочка Ясмалея и все вокруг нее верили в то, «что подобное излечивает подобное».

Пришло время для прогулки Ясмалеи. Опять борьба, подумала Сайла. Она закрыла глаза, мысленно готовясь к этому. Когда же она открыла их, взгляд остановился на другом конце дворика. Словно тень от тучи пробежала по внутренней стене. Сайла безучастно смотрела на нее. Свет был лишь на одном из высоких балконов. Ее глаза заметили серебряный блеск волос Жнеи, когда та повернулась, чтобы войти внутрь.

* * *

Капитан сидел на своем троне. Жнея пересекала комнату уверенными, твердыми шагами. Она выдернула нить из рукава мантии и крутила ее между пальцами.

Остановившись у подножия трона, она склонила голову в поклоне. Он был слишком непродолжителен в сравнении с неумеренными приветствиями, обычно оказываемыми Капитану. По его лицу промелькнуло недовольство.

— Она во дворе со своей подопечной. Мы можем поговорить, — сказала Жнея.

— Все идет по плану. Точнее, так, как ты предсказывала. Ты замечательно знаешь Сайлу.

— Я знаю, что ей нужно и что она хочет видеть и слышать. А все остальное предстоит сделать тебе.

Он рассмеялся.

— Приятная работа. Она достаточно красива. Было бы стыдно упустить такую возможность.

Аристократические черты Жнеи ожесточились, уголки тонких губ опустились вниз.

— Все должно идти строго по плану.

— А разве я предлагаю что-нибудь менять? Ты, конечно, бесценный союзник, но не очень вежливо с твоей стороны так реагировать на любое мое замечание. Или толковать по-своему мои слова. Разве я тебя хоть раз обманул?

— Нет. Ты был безупречно честен. Однако меня кое-что беспокоит. Я опасаюсь, что ты слишком увлечешься этой игрой. Сайла — неглупая женщина. Заговор против рабовладельцев вполне реален и очень опасен.

В его взгляде появилось сожаление.

— Дорогая Жнея, посмотри на меня; за моей спиной — поколения заговоров, интриг и восстаний. Мои предки для достижения господства использовали землетрясения и приливные волны, потому мы такие же безжалостные, как сама природа. Наше могущество помогло Церкви достичь величайшей славы. Мы разрушали ее, когда это нам стало нужно. Ты говоришь, что эта Жрица и ее назойливые друзья представляют собой величайшую, ужасную опасность. Хорошо, давай посмотрим. Двое из них владеют шумным оружием; они убивают непонятным нам способом. Еще один — это монах, храбрый, грубый воин, который помогает первым двум. Величайшая цель его жизни — умереть со славой. Одна из них — женщина, которая притворяется, что может заглянуть в будущее, но отказывается это сделать. Лидер этой грозной банды грезит о секрете, который исчез несколько поколений назад. Если она просто запутавшийся фанатик, то это отлично, она просто развлечет меня. Мужчины используют женщин. Церковь использует веру. Капитан использует всех вас.

— Поэтому Кос и процветает, — сухо заметила Жнея.

— Верно. — Злоба заставила женщину отвести взгляд в сторону. Капитан продолжил:

— Ты рассуждаешь об истине, о моральном праве и честности. Во имя Церкви ты втаптываешь себя в грязь. Во имя чести ты предаешь. Эта Сайла для меня не больше, чем глоток холодной воды для утоления жажды. Она будет моей, этот Цветок Церкви. Я буду обладать убивающей магией, которой владеют ее соратники. Ты так гордишься тем, что видишь и читаешь жесты людей. Послушай: с рождения меня учили держать все внутри себя. Чувства? Реакция? Ты видишь лишь то, что Капитан хочет, чтобы ты видела. Ребенком меня били за крик, вырывавшийся от боли, голода или злобы. Били даже за явное проявление довольства. Поэтому для меня твоя магическая проницательность — всего лишь отточенная техника.

На побелевшей верхней губе Жнеи выступили блестящие капельки пота.

— Да, я горжусь тем, что умею «читать» людей. Но тебе удалось обмануть меня. К сожалению, это правда.

— Тебя может спасти лишь честность. Наш договор должен основываться на доверии; Кос и Церковь должны быть едины. Пусть Сайла считает тебя своим злейшим врагом. С другой стороны, она уже думает, что я — один из тех, кто может понять ее и даже помочь.

— А Ясмалея? Как обвинение в ее смерти заставит Сайлу сблизиться с тобой?

На этот раз Капитану не удалось скрыть за непроницаемой маской лицемерный оскал.

— Все можно повернуть в свою пользу, если только как следует подумать. Ясмалея глупа. К сожалению, мне потребовалось несколько дней, чтобы понять это. Ее прелести затуманили мне мозг. Сын Капитана должен иметь умную мать, поэтому когда ты сказала, что акушерка предрекает смерть Ясмалеи во время родов, я решил этим воспользоваться. Когда Ясмалея умрет, а я буду в безутешной печали, многие из моих недругов себя выдадут. Бос позаботится о том, чтобы Сайлу назвали ведьмой; вся вина будет возложена на нее. Мои враги будут мной разоблачены, а Сайла будет вынуждена обратиться ко мне за защитой. Вместе с друзьями. Они будут служить мне верой и правдой. А сейчас скажи, разве это не лучше, чем с помощью нескольких топорных пыток вытащить из нее разрозненные обрывки информации?

— Ясмалея и ребенок могут выжить.

— Твои попытки недооценивать мои возможности начинают действовать мне на нервы. Если рождение ребенка не прикончит эту бесполезную стерву, то можно придумать что-нибудь другое. Тем не менее ты сказала, что роды она не переживет. Это лучший вариант.

От его внезапной вспышки ярости Жнея отпрянула назад, словно ее ударили кулаком в грудь.

Лицо ее запылало, тепло потекло вниз по горлу под высокий воротник платья. Она осторожно попыталась вернуть инициативу.

— Ходят слухи, что моряки едва не захватили одно из оружий-молний. Может, мы уделяем Сайле чересчур много внимания?

— Сайла и все ее силы перейдут к нам. Я действую очень тонкими методами, но они дают наилучшие результаты.

Жнея положила ладонь на край помоста.

— Тонкими? Да твоя похоть прет из тебя наружу. Ты рискуешь потерять людей и оружие, способное одолеть любую армию, потому что хочешь ее тела. Она не стоит наших целей.

Капитан поднялся и шагнул навстречу. Стремительно опустившись на колени, он наклонился вплотную к лицу Жнеи.

— У меня будет все, чего бы я ни захотел. Повинуйся!

Искаженное злобой лицо Капитана покрылось красными пятнами. В какое-то мгновение воображение Жнеи нарисовало свирепого дьявола, затаившегося в этом теле. Неудержимая дикая ярость напрочь одолела его хваленое самообладание. Исходившее от него безумие наполняло комнату густой вонью прокисшего молока.

Перепуганная до глубины души Жнея не тратила времени на прощание. Она быстро отступила, неуклюже развернулась и побежала к двери, ведущей в коридор. За дверью она была в безопасности. Мерцающие голодные овалы акульих ртов были лишь символами, не более того.

Глава 58

Ленивым движением руки Ясмалея распахнула веер. Кусочки цветного стекла, вставленные в деревянные лопасти, отбрасывали солнечные зайчики. Бледная, с закрытыми глазами, она расслабленно сидела в украшенном богатым орнаментом кресле, которое несли восемь сильных рабов. На них были влажные от пота рубашки из грубой ткани и набедренные повязки; пот покрывал их лица, стекал тонкими ручейками по спинам и заставлял их стертые ступни скользить в мокрых сандалиях. В своем кресле с навесом от солнца, овеваемая потоками прохладного воздуха, Ясмалея оставалась чистой и свежей.

Сайла и Ланта ехали рядом на лошадях. Когда Ясмалея театрально вздохнула и выронила веер, Сайла возвела взор к небу и скорчила гримасу. Ланта отвернулась и тихонько хихикнула.

Сайла не удивилась, что сия трагедия произошла, как только рабы свернули с дороги.

В конце мощеной тропы стоял красивый особняк. Почти все пространство между оградой и домом занимали цветущие раскидистые деревья и кустарники. Перед оградой простирался обширный луг, на котором паслось несколько коров. С крыши и из многочисленных окон дома раздавались приветственные крики. Героическим усилием воли Ясмалея заставила себя взмахнуть рукой. Этот подвиг полностью истощил ее силы: рука упала обратно на грудь; закатив глаза и склонив голову набок, изможденная женщина откинулась в широком кресле.

Рев со стороны дома усилился.

— Надеюсь, нам не придется иметь дело со всеми ее родственниками, или, может, среди них не все такие тупицы? — прошептала Ланта сквозь стиснутые зубы.

Сайла промолчала, но ее жалобный взгляд был достаточно красноречив.

У ворот их встретила женщина постарше. Она была одета в спускавшуюся до самой земли мерцающую голубую мантию, простую и в то же время элегантную. Приветливо улыбаясь двум Жрицам, она взяла вялую руку Ясмалеи между большим и указательным пальцами и сильно ущипнула. Силы немедленно возвратились в изможденное тело. Несмотря на внушительных размеров живот, Ясмалея с невообразимой прытью выскочила из своего портшеза, заставив Сайлу и Ланту открыть рты от удивления. Потеряв свою ношу, бедные рабы пронеслись вперед еще на несколько метров и остановились, тяжело дыша.

Ясмалея прыгала вокруг молодых Жриц, потирая руку и громкими воплями выражая свое негодование. Все так же мило улыбаясь, женщина начала медленно, шаг за шагом подкрадываться к ней. Сложив пальцы в виде клешни, она стала похожа на маленького толстого краба. Взвизгнув, Ясмалея отскочила назад.

Сайла с трудом оторвала взгляд от захватывающих боевых действий. Повернувшись к Ланте, она спросила:

— Интересно, во что мы вляпались на этот раз?

Несмотря на вопли Ясмалеи, пожилая женщина каким-то образом услышала девушку. Оставив в покое свою жертву, она подошла к Жрицам:

— Ага, значит, ты — Сайла, а ты — провидица Ланта, — произнесла она, внимательно рассматривая обеих. — Я признаю неизбежность того, что для Ясмалеи придется прибегнуть к помощи военной целительницы. Я ее мать. Меня зовут Джеслея.

— Я знаю тебя, Джеслея, — приветствовала ее Сайла. — Я — Сайла, Жрица Роз из аббатства Ирисов. Это моя подруга, Ланта, Жрица Фиалок.

Джеслея нахмурила брови:

— Конечно, ты меня знаешь. Ведь я только что объяснила, кто я такая. Скажи мне, все нелюди такие дураки? Раньше я не встречала таких, как вы.

— Капитан боится за Ясмалею, и поэтому попросил нас помочь. — Сайла пропустила эту тираду мимо ушей. — Женщины вашей семьи давно испытывают трудности при родах?

— Трудности — да. — Джеслея кивнула головой. — Но до недавнего времени ни одна из нас не погибла. Я же потеряла дочь, а вместе с ней и внучку.

— Мы знаем. Как это произошло?

Лицо Джеслеи на мгновение потемнело, руки вцепились в мягкую ткань платья, но в следующую же секунду женщина овладела собой.

— Моя дочь была полностью здорова, — тихо начала она, — она была сильна, как Ясмалея, и так же прекрасна. Но в то же время она не была такой неженкой. Беременность была легкой, но за последние недели ребенок вырос. Очень сильно вырос. Повитуха перепробовала все свои средства…

Ясмалея отважилась сделать несколько осторожных шагов в сторону матери.

— Я гораздо сильнее сестры. — Она повернулась к Сайле и Ланте. — Моя сестра всегда была любимицей. Теперь я ношу ребенка, а они все ревнуют. Мой сын станет следующим Капитаном, а я — главной женщиной Коса. — Она посмотрела на Джеслею. — Вы всегда любили ее сильнее! Все вы! — И вдруг с плачем бросилась на шею матери, прося прощения и обвиняя свою беременность в том, что все встало с ног на голову.

Прижимая к груди и поглаживая вздрагивающую от рыданий дочь, старая женщина произнесла:

— Успокойся, дитя, все хорошо. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. — Но скорее это были слова упрека, а не чувства. Ясмалея сделала шаг назад и положила руки на плечи матери. Сдерживая слезы, она продолжила: — Я на самом деле хорошо себя чувствую, мама. Сайла сказала, что я слишком много ем и пью, но она ведь «нечеловек» и никогда раньше не была в Косе. Мне просто надо поддерживать силы. Да, все будет хорошо. Ведь я почти не потолстела, правда? Смотри! — Она подпрыгнула. Тяжеленный живот подскочил вместе с ней, несколько мгновений повисел в воздухе и вернулся к хозяйке. На лице Ясмалеи появилась довольная улыбка, как будто она только что совершила сложнейший акробатический трюк.

Сайла воздержалась от комментариев и поинтересовалась:

— А как звали ее сестру?

Джеслея гордо вскинула голову:

— Ни один человек из нашего племени не станет произносить вслух имя женщины, погибшей при родах. Она позор для всей семьи. Высшая цель женщины — дети, и мы должны исполнять свое предназначение. Разве этот обычай не известен нелюдям? — В вопросе прозвучала скрытая надежда, и это не укрылось от Сайлы. Она сочувственно протянула руку.

— У нас есть похожий обычай, но в тех местах, откуда мы прибыли, время не стоит на месте. Все меняется.

— Женщина должна служить своему повелителю, это — ее долг, — вмешалась Ясмалея.

— Моя дочь так горда своим новым положением, что потеряла к нам всякий интерес, — вздохнула Джеслея. — С тех пор, как Бос доверил ей высокую честь вынашивать этого чертова детеныша, она стала такой образцовой женщиной, что еще немного — и меня вытошнит.

Встав между матерью и особняком, Ясмалея испуганно прошептала:

— Тс-с-с! А что, если тебя услышит слуга? Или раб? Даже я не смогу ничего сделать.

Джеслея в ужасе зажала рот руками:

— Если кто-нибудь поинтересуется, то под словом «чертов» я имела в виду «чертовски большой». Босу это понравится.

— А твои родные: муж, отец… Ну… Они крупные мужчины? — продолжала расспрашивать Сайла.

— Еще какие. В нашей семье все мужчины крупные. Мы надрываемся при родах — зато у них потом есть повод для гордости.

— Ма-а-ма!

Не обратив внимания на негодующий вопль Ясмалеи, Ланта объяснила:

— Мне необходимо знать: может быть, случай с вашей дочерью все же не единственный? А как насчет близких родственников?

— Никогда. Нам всегда сопутствовала удача. Бос потому и выбрал моих дочерей, что сын должен производить впечатление на окружающих. — Она посмотрела в сторону дочери.

Та с оскорбленным видом рассматривала свои ногти. Потом повернулась к дому и крикнула рабу принести воды, но мгновение спустя передумала:

— Нет, фруктового сока! И побольше изюма!

Стиснув зубы, Джеслея продолжила:

— Многие считают, что повитуха моей дочери была отравлена вместе со всей своей семьей, когда весть о неудачных родах достигла ушей Капитана. Говорят, за это казнили невинного раба.

— А за что ее убили? — Ланте с трудом удалось скрыть волнение и страх.

— Капитан не любит, когда его разочаровывают.

Когда к ним приблизилась рабыня в бесформенном желтом халате, наступила напряженная тишина. Женщина несла кувшин, четыре кубка и полную миску изюма. Она расставила еду и поспешно ретировалась. Гости и хозяйка расселись на траве вокруг подноса. Ясмалея набросилась на изюм. Разливая сок по стаканам, Джеслея проговорила:

— Я пыталась объяснить дочери, что стать матерью ребенка Капитана это не только честь. Выносить и родить крупного мальчика очень трудно.

— Мой сын приведет весь Кос к небывалому могуществу, — произнесла дочь, гордо подняв голову.

Джеслея посмотрела на дочь так, как будто увидела в ее стакане лягушку. Медленно повернувшись к Сайле, она сказала:

— Это была лучшая повитуха в Гавани, а может, и во всем Косе. — На ее глаза снова навернулись слезы. — Почему она не спасла мою девочку? Мне передали, что Жнея, женщина от Церкви, высокая, с серебристыми волосами, разговаривала с ней. Теперь Церковь утверждает, что Ясмалея тоже умрет. Но я знаю, ты владеешь магией. Может, твое колдовство сильнее заклинаний Жнеи и ворожбы повитухи? — Во взгляде Джеслеи сквозила мольба. Схватив дочь за руку, она горячо произнесла:

— Послушай. Что бы ни говорили тебе Жнея или повитуха, рассказывай все этим женщинам. Они единственные, кто еще может тебя спасти.

Мягко, но решительно высвободив руки, Ясмалея отправила в рот очередную горсть изюма. Удовлетворенно чавкая, она промямлила:

— Старуха была обманщицей. За то, что она не смогла спасти мою сестру, Капитан сослал бы ее куда-нибудь подальше, если бы раб не успел всех их отравить. Этот раб — бунтовщик и вор. Зачем Капитану убивать всю семью? Он казнил бы только повитуху. Вы что, верите всем этим россказням?

Джеслея, кажется, сдалась:

— Ты просто слишком глупа, чтобы бояться. Глупа до невозможности.

В ответ раздался счастливый смех:

— У меня хватает ума сделать так, чтобы Капитан думал, что я боюсь. Тем более он будет благодарен, когда я подарю ему здорового сына.

Сайла и Ланта обменялись взглядами.

— А ты разговаривала со Жнеей о повитухе? — спросила Сайла у Ясмалеи.

— Никогда. Но они разговаривали друг с другом, я знаю. Секретничали, как иногда вы с Лантой.

Сайла взглядом предупредила подругу не выказывать свои чувства. В это время Ясмалея заворочалась, подыскивая позу поудобнее, а потом вылила себе в стакан остатки сока. Изюм давно закончился.

Внезапно Сайла поднялась:

— Вставай, Ясмалея, нам надо срочно осмотреть тебя.

— Опять? Вы ведь уже занимались этим четыре или пять дней назад.

— Пять. И теперь снова повторим это. — Она обратилась к Джеслее: — В доме есть подходящая комната?

— Конечно. Пойдем. — К матери возвратилось ее обычное спокойствие. Тронутая необычайным рвением Сайлы, она поднялась и двинулась вперед со своеобразной грацией. — Ведь у тебя уже есть какое-то предположение, это видно невооруженным взглядом. Я очень рада. Ведь кто-то должен думать — не Ясмалея же? Ну да горбатого могила исправит. — Она на секунду остановилась и, повернувшись к Сайле, шепотом спросила:

— А на ней нет никаких заклятий, как на моей бедной старшей девочке?

— Церковь не признает колдовство и ведьм. Это просто сказки.

Джеслея побледнела.

— Ты просто не знаешь, с чем имеешь дело, — сказала она взволнованно. — Церковь не единственный источник правды — ведь она оказалась не в силах спасти мою первую дочь.

— На этот раз мы приложим все усилия. Если тут и замешана ведьма, ей не удастся провести нас.

Сайла пожалела, что пообещала так много: перед глазами встал образ Жнеи в порыве торжествующего злого смеха. Чтобы прогнать его, потребовалась вся воля.

Наконец они вошли в дом. Сайле еще не приходилось встречать такой своеобразной архитектуры. Массивные деревянные колонны поддерживали поперечные балки, которые, в свою очередь, служили опорой высокой крыше. Внутри дома вообще не было стенок, которые могли бы служить дополнительной поддержкой, поэтому крылья были снабжены двойным количеством колонн. Как внутри, так и снаружи дом был отделан легкими деревянными панелями, но на внутренних стенках они были полированными.

Сайла была удивлена — вся конструкция показалась ей непрактичной: ведь одной искры достаточно для того, чтобы все сгорело дотла. Решив не теряться в догадках, она поинтересовалась у старой женщины о предназначении такой необычной конструкции.

— Да, такой дом, конечно, уязвим для огня, — ответила Джеслея, — но зато предохраняет от землетрясений. Иногда колонны сильно шатаются, но никогда не падают.

Но вот они вошли в небольшую светлую комнату. В одной из стен был встроен маленький камин, в стене напротив — окно, чем-то напоминающее одно из окон апартаментов Капитана. Стол, стоявший в середине комнатки, был завален швейными выкройками, шкафы, располагавшиеся по периметру, — одеждой, нитками и материей.

Несмотря на протесты, Ясмалея вскоре была раздета и лежала на столе. Она все еще продолжала возмущаться, когда молодые Жрицы занимались осмотром. Однако это были только цветочки. Когда Сайла приказала предоставить ей некоторое количество мочи, только удивительные способности Джеслеи к убеждению помогли добиться желаемого результата.

Когда Жрицы закончили, Джеслея по сигналу Сайлы быстро вытащила поспешно одевающуюся дочь за дверь, посулив ей мятного чаю с медом. Девушки остались одни. Оглянувшись по сторонам, Сайла прошептала:

— Ну, что скажешь?

Ланта была неумолима:

— Все, как говорила Джеслея: ребенок растет не по дням, а по часам. Еще слишком много вод. Из меня плохая целительница.

— Нет, целительница из тебя прекрасная. Но, похоже, мы встретились с чем-то очень необычным. Ты правильно описала все симптомы. Аббатство Ирисов упоминало о подобном случае. Сахарная болезнь.

— Но Джеслея — хорошая мать. Если бы в семье была сахарная болезнь, она не отходила бы от детей ни на шаг.

Сайла кивнула:

— В известном нам случае все закончилось трагично. Болезнь проявилась только во время беременности. Мы догадались об этом слишком поздно, когда мать и ребенок уже были мертвы. Поэтому никто не был уверен до конца.

— Значит, даже если мы правильно установили диагноз, та женщина могла умереть от другой болезни. И сестра Ясмалеи могла. И сама Ясмалея, возможно, тоже. — Ланта задумчиво посмотрела в сторону.

— Об этом мы побеспокоимся позже, — произнесла Сайла. А для начала… — Закрыв глаза и содрогнувшись от отвращения, она быстро сунула руку в горшок и обмакнула указательный палец в жидкость. Затем, не раскрывая глаз, поднесла его к языку и попробовала.

За окном прокричала чайка.

Ланта протянула подруге обрывок ткани. Сплюнув на него, Сайла вытерла язык и зубы. Потом набрала в рот воды из стакана и выплюнула в окно. Сполоснув руки и собравшись с силами, она наконец заговорила. Слишком самоуверенно, решила Ланта. Но свои замечания оставила при себе.

— Сахарная болезнь, никаких сомнений, — вздохнула Сайла.

— Ты уверена?

Глаза Сайлы сверкнули.

— Сомневаешься? — она указала пальцем на горшок. — Попробуй.

Ланта покачала головой:

— Что мы будем делать?

— Рисковать. Я чувствую, здесь не обошлось без Жнеи. Она без колебаний пойдет на убийство повитухи. — Жрица Роз рассмеялась. — Было время, когда я даже не могла себе такого представить. В любом случае, повитуха мертва. Теперь Жнея внушит Капитану, что я обязана спасти Ясмалею. И если я не справлюсь, то тем самым подпишу себе смертный приговор.

Ланта пожала плечами:

— Каким образом она могла устроить это убийство? Она не может покинуть крепость. Я думаю, здесь замешан сам Капитан.

Сайла припомнила их первую трапезу и рабыню, которая пользовалась заметным уважением со стороны своих собратьев. Она задумалась. Каким-то образом Одил нашла способ использовать Церковь как оружие здесь, в Косе. Значит, тут полно шпионов, а также людей, которые выполняют ее поручения.

— В таком случае, мы должны довести это до сведения Капитана.

— Нас просто обвинят в неудаче. А пострадают наши друзья, — вздохнула Ланта. Ее захлестнули эмоции, и в их невообразимой круговерти родилась истина: Сайла не понимала, насколько ее представления о Капитане далеки от правды. Пришедшая вместе с этим открытием грусть овладела Лантой и вытеснила остальные чувства: по крайней мере в области безрассудных страстей она с некоторых пор стала авторитетом.

Тем не менее нужно было искать выход.

— Капитан погряз в преступлениях, — начала она. — Одил нельзя доверять, это очевидно. И не пытайся защищать Капитана. Твой разум затуманен. Ты уже сделала Капитана союзником. Союзником кого? Церкви? Или своим собственным? Помни о нашей цели. Она не имеет ничего общего с их интригами. Желания только намечают путь, но не определяют судьбу.

Сайла отмахнулась от ее слов, да она их почти и не слышала:

— Вы все видите только его внешнею оболочку и не можете понять сущности. Церковь многим ему обязана. И я верю, что он принесет нам еще много пользы. Только Одил — наш настоящий враг. И чтобы победить, у нас есть единственный шанс — спасти мать и ребенка, прежде чем тот вырастет слишком сильно.

— О, я знаю, о чем ты думаешь. — Ланта испуганно отшатнулась. — Ты хочешь извлечь ребенка до срока. Это может быть очень рискованно.

— В твоей сумке есть то, что нам потребуется? Я имею в виду черноту.

— Да. Но я еще ни разу ее не использовала. Мне страшно, Сайла. Мы можем убить Ясмалею.

— Любая Жрица из аббатства Ирисов знает, что сахарная болезнь вызывает чрезмерный рост плода. Если мы заставим ребенка родиться сейчас, то еще можем спасти их обоих; а если подождать положенного срока — все будет потеряно. — Она обхватила Ланту за плечи и притянула к себе. — Но мы с тобой еще повоюем. И, я верю, победим. Наша война — война за жизнь, а поэтому она самая праведная. Спасти жизнь — наш долг и дело чести. Мы продолжаем борьбу, а значит, живем.

Глава 59

Облаченный в новую одежду: черный кожаный жилет поверх черной же рубахи из хлопка, черные штаны и сапоги, Конвей с энтузиазмом разглагольствовал перед Тейт и Налатаном, не замечая их озабоченности:

— Рабы, которых мы хотим освободить, — это одни из лучших мастеров в Косе, — рассуждал он, прохаживаясь из угла в угол по маленькой комнатенке, как пойманный в клетку зверь. — Их потеря будет серьезным уроном для Коса и большим выигрышем как для Форов, так и для экономики Трех Территорий.

— Потеря двадцати рабов не столько навредит Косу, сколько сделает его более раздражительным, — скептически ответил Налатан. — Ведь даже собрать их всех вместе будет очень трудно, не говоря уже о том, чтобы вывести к морю!

— Но Ти говорит, что рабы уже предупреждены — они могут собраться в считанные минуты, — не сдавался Конвей.

— Двадцать рабов, хранящих один и тот же секрет, — заметил Налатан, — это значит десять раз по двадцать шансов быть преданным. Каждый день эти люди терпят побои, а иногда кое-что и похуже. Для некоторых всего день без побоев — это уже роскошь, мечта. Многие ломались по куда менее веским причинам.

— Эти люди предпочтут скорее умереть, чем жить дальше как рабы. У них достаточно отвага, чтобы рискнуть.

Налатан побагровел. Для такого вспыльчивого человека, как он, намек в этих словах был подобен брошенной в лицо перчатке. Сбросив с плеча руку Тейт, он вскочил на нога.

— Налатан! — крик Тейт словно клинок прорезал воздух. Она напряглась, увидев, насколько уязвлена гордость мужчины, но поспешила скрыть свою тревогу. Налатан снова сел в кресло. Сделав вид, что ничего не заметил, Конвей продолжил мерить комнатку ногами.

— Мы не получали новостей ни от Сайлы, ни от Ланты в течение половины луны. Что с ними случится, если твое предприятие провалится? А что будет, если узнают, что ты тут замешан? — пытаясь разрядить обстановку, спросила Тейт.

— Несомненно, такая опасность существует. Но ведь мы же освобождаем рабов!

— Мы здесь не для того, чтобы освобождать рабов, Мэтт, — она покачала головой. — Мы здесь потому, что согласились помогать Сайле. Тебе не кажется, что ты, по крайней мере, должен сообщить ей, что замышляешь эту авантюру?

— Это значит, что вы не заинтересованы в спасении? — опуская плечи, проговорил Конвей — весь его энтузиазм угас.

— Ты знаешь, что я чувствую, когда речь заходит о рабстве, — в голосе Тейт чувствовался гнев, — но мы же обещали Сайле!

— И у тебя есть собственные планы, о которых ты не упомянула, — добавил Конвей.

— Все, что я делаю, посвящено нашей общей цели, о себе же побеспокоюсь, когда будет время, — возразила она.

Промолчав, Конвей вышел. Повернув направо, он направился в зал. Толстые свечи горели в подсвечниках, самая дальняя освещала еще одну дверь; беззаботные тени плясали на полированных деревянных стенах и двери. Войдя в следующую комнату, он немного повеселел: за длинным столом, освещаемым множеством свечей, лицом к нему сидела Ти. Вал, сидевший напротив, уловил направление взгляда Ти и, обернувшись через плечо, взмахом руки приветствовал Мэтта.

Обогнув стол и сев рядом с Ти, Конвей понуро сообщил:

— Они не соглашаются.

На лице Ти промелькнули огорчение и гнев.

— Я надеялась на лучшее, — нахмурившись, произнесла она.

— Должен сказать, что у них есть причины держаться в стороне. Я не мог заставить себя повторить им то, что сказали мне вы: «Если ты не борешься с рабством, то ты миришься с ним». Я согласен с этим, но все равно не мог им этого сказать.

— Ты хороший человек, и я рад твоей помощи, — с непроницаемым лицом Вал встал из-за стола, — но думаю, что вы оба ошибаетесь. — Затем, кивнув на прощание, он вышел, оставив Ти с Мэттом наедине.

Оба некоторое время сидели неподвижно. В конце концов Конвей оперся локтями о стол.

— Каждый хочет указывать мне, как именно надо поступать, — проговорил он, сжав кулаки. — У моих собак и то больше свободы.

Ти встала и, проскользнув ему за спину, начала массировать его плечи. Конвей продолжал:

— Врата, которые ищет Сайла, — это ее цель. Я должен быть самим собой, и я хочу делить мои мечты и желания только с тобой.

— Мы уже говорили об этом, очень давно. — Ти отступила на шаг.

Отклонившись на стуле, он попытался найти ее руки, но Ти спрятала их за спину, отступив еще на полшага. На ее лице отразилась боль. Положив руки на стол, Конвей вздохнул:

— Неужели ты не веришь, что если один человек чего-то хочет, то он может заставить это сбыться и для другого человека тоже?

— Ты говоришь в общем, а я говорю о нас. Обо мне. Я останусь такой, какая я есть. — Ти вздохнула. — Навсегда.

— Помнишь, как это впервые случилось с нами? — произнес Конвей хриплым голосом, уставившись на отделку стола сквозь прищуренные веки. — Мы были в замке Алтанара, в моей комнате. Ты стояла у меня за спиной, положив руки мне на плечи и нерешительно поглаживая их. Ты боялась. Ты знала, что была нужна мне. Ты хотела меня тогда, Ти. Я знаю, что это так. Я думаю, что ты по-прежнему любишь меня. Моя же любовь к тебе никогда не угасала.

— Ты тоже был мне очень нужен, — в отличие от его агрессивного тона, голос женщины звучал сдержанно и печально. — Ты заставил меня понять, что я тоже человек, а не вещь. Я буду помнить это всю жизнь. Но как ты можешь просить меня остаться с тобой, зная, что это не вернется?

Он плавно встал и, обернувшись, обнял ее прежде, чем она успела увернуться. Она напряглась, пытаясь высвободиться из объятий Мэтта, но он был слишком возбужден, чтобы заметить это.

— Эта искра никогда не погаснет, Ти. Мы сможем вернуть это, я буду настолько добр к тебе, что ты просто не сможешь не полюбить меня. Каждая минута нашей жизни будет неповторимой.

Его руки скользнули вниз по спине и прижали к себе. Упершись руками в грудь Конвея, Ти вырвалась из тесных объятий.

— Пожалуйста, не делай этого. — Ти побледнела. — Я не та женщина, которая нужна тебе.

— Но ты можешь стать ей! Ты сделала меня чем-то большим, чем я был. Позволь мне помочь тебе.

Как-то неловко отступив на шаг, Ти тряхнула головой так, что это могло означать только одно: «НЕТ!». От резкого движения пламя свечей заколебалось. Отбежав к двери, она сказала:

— Вал назвал тебя хорошим человеком, но он был не прав. Я никогда не встречала лучшего, чем ты, Мэтт Конвей. Какой бы я ни была, но я не слепа! — Дверь за ней закрылась.

Конвей еще долго смотрел на дверной проем, словно сила его тоски могла возвратить туда ее тело, ее голос, ее аромат. Потом он выпрямился, потерев глаза. Лизнув большой и указательный пальцы, он одну за другой задумчиво гасил свечи, изредка снова смачивая пальцы. В тусклом свете последнего колеблющегося язычка пламени он улыбнулся:

— Она любит меня.

Тихое шипение гаснущего фитиля могло быть согласием. Или насмешкой.

* * *

Налатан так долго молчал, что Тейт задумалась, уж не уснул ли он. Дыхание его было спокойное и размеренное. Немного повернув голову, она принялась рассматривать его при слабом свете уходящего дня. На нем не было доспехов и оружия, кроме меча, с которым, казалось, он теперь никогда не расставался. Прислонившись к дубу, он отдыхал, положив руки на колени, его плечо едва не касалось плеча Тейт.

Она слабо улыбнулась, посмеиваясь над собой. Взглянув на его профиль и отметив его характерные черты, она поймала себя на мысли, что никогда раньше она не считала сломанный нос знаком особенного отличия.

Впрочем, думая о Налатане, она часто отступала от своих обычных мерок.

— Ты слышала? — наконец он нарушил тишину.

— Что слышала?

— Лай тюленя. Ты молчала — я подумал, что ты тоже прислушиваешься. Ты уснула?

— Нет. Я думала, что это ты уснул.

— Я думал, — сказал он посмеиваясь.

— Расскажешь, о чем?

— Кое-что расскажу. Мне жаль Конвея. И самого себя. У него большие проблемы.

— С Ти?

Черты лица Налатана были практически неразличимы в сумерках. Он кивнул:

— Если бы мы смогли помешать ему встречаться с ней, может быть, он наконец-то понял бы, что многим из нас сначала кажется, что они нашли свою единственную настоящую любовь, а потом, расставшись на некоторое время, меняют свое мнение, хорошенько все обдумав.

Никогда раньше он не говорил ей такие отвратительные вещи. Тейт спросила:

— Кто это такие «мы», а? Ты что, бросил какую-нибудь бедную девочку, которая доверилась тебе?

— Нет, никогда. Правда, была одна, но мы согласились, что нам лучше расстаться, и передумала она, а не я.

— Понятно. — То, с каким сарказмом это было сказано, заставило его немного смутиться. Налатан поежился. Его куртка задела за сучья, и запах дуба и кожи пробудил воспоминания Тейт о давно минувшем времени. Она сидела в офицерском клубе, потягивая охлажденное шардонне. За тем же столом напротив сидел мужчина, и она не могла оторвать взгляда от его рук, представляя, как они нежно касаются ее тела, как она отвечает на их прикосновения…

Обвиняющий тон Налатана вернул ее к действительности.

— …и дразнила их, — говорил он.

Покопавшись в памяти, она вспомнила кое-что из только что сказанного.

— Чтобы я соблазняла мужчин? Будь уверен, все было честно. Они и так всегда пытаются приставать к девушке!

Он хмыкнул, и Тейт, выпрямившись, толкнула его в плечо.

— Ты сказал, что я сделала что-то не так?

Притворившись, будто он съежился от страха, Налатан громко рассмеялся:

— Кто, я? Мне еще дорога жизнь.

Она села обратно.

— Вот и не забывай об этом.

Уютная тишина снова окружила их. Тейт смотрела, как на небе загораются звезды, когда Налатан заговорил снова:

— Ты рассмешила меня. Ничего из того, о чем мы говорили, еще ни разу со мной не случалось. Это и есть главная причина, по которой я жалею Мэтта Конвея. Вот здесь уже не до смеха. Он думает, что он любит Ти, а она уверена, что она не может никого полюбить. Ланта боится признаться в своей любви Конвею. Он знает, как выглядит огонь, но ничего не знает о тепле. Интересно, сможет ли он когда-нибудь узнать между ними разницу?

Чувствуя себя неловко от такого серьезного разговора, Тейт попыталась отвлечь Налатана:

— Это странная тема для монаха…

Налатан с невозмутимым видом неспешно поднялся и, протянув руку, предложил:

— Давай пройдемся. Мне нужно походить.

— Нужно? — Она поднялась, стараясь сказать это как можно более ненавязчиво.

Черный силуэт на фоне звезд кивнул:

— Когда я был послушником, нас обучали в аудиториях. Это значит, что мы сидели и думали. Я всегда засыпал, а мой мастер бил меня до тех пор, пока я наконец не понял, что мне нужно двигаться для того, чтобы сосредоточиться.

— Я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь тебя бил. И выжил после этого.

— Я люблю его, и он меня тоже. Потому-то он меня и бил, — мягко ответил Налатан.

— Глупости! — Тейт фыркнула. — Никто не обижает тех, кого он любит.

— Когда ты запрещаешь делать что-нибудь Додою, то он обижается. Делаешь ли ты это любя или со злым умыслом?

— Но ведь он же ребенок. Это не одно и то же, ты намеренно искажаешь смысл!

— Ты отказываешь ребенку, потому что ты знаешь то, чего он знать не может. Разве не поступила бы ты так же и с невежей — взрослым?

Раздраженная, Тейт остановилась, заставив Налатана повернуться лицом к ней.

— А если я попытаюсь сделать что-нибудь, что, по-твоему, может мне навредить, неужели ты побьешь меня, чтобы я этого не делала?

— Побить тебя? Нет. Но если бы я любил тебя, я пошел бы на все, чтобы спасти тебя. Зачем ты спрашиваешь? Ты хочешь сделать какую-нибудь глупость?

Внезапно Тейт показалось, что он стал ближе, но она не помнила, шагнул ли он к ней на самом деле. Теплота возбуждающей волной прошла по ее телу. Ощущение присутствия Налатана, казалось, подпитывало ее.

— Мы ведем по меньшей мере два разговора, и мы оба говорим слишком много и слишком мало, и, вполне вероятно, вовсе не то, что мы думаем на самом деле, — сказал он.

Она взяла его под руку, желая показать, что она не боится прикоснуться к нему и что их разговор вовсе не вышел за рамки простой болтовни. Доннаси Тейт контролировала себя, контролировала все, происходящее вокруг нее. Доннаси Тейт сама назначала свидания самым привлекательным, самым упрямым мужчинам. Сейчас было важно убедиться, что его чувства не были оскорблены.

— Мы просто выслушали друг друга, вот и все, — сказала она.

— Как тебе угодно. Иногда я сверх меры агрессивен. — Он остановился, усмехнувшись какой-то своей мысли. Потом добавил: — А иначе мы могли бы никогда не встретиться.

— О чем это ты?

— Мой первоначальный план заключался в том, чтобы следовать за вами, охраняя на расстоянии, до тех пор, пока Сайла не найдет Врата. Потом я бы бросил вызов Конвею и убил его.

То, с какой непоколебимой уверенностью это было сказано, заставило волосы на голове Тейт встать дыбом.

— Если ты так хорош, то почему ему пришлось спасать твою шкуру в тот день у реки? — спросила она раздраженно.

— Они схватили меня, потому что я опрометчиво думал, что смогу убить некоторых из них и скрыться в темноте. Они же приготовились атаковать вас! Что же, я был прав, но наполовину: моя лошадь получила удар мечом, так что отступление не получилось. Впрочем, я убил больше, чем намеревался: я был вынужден. Убежать от них я бы не смог.

— Но это глупо! — выдохнула Тейт. — Ты что, воображаешь себя целой армией в одном лице?

— Меня учили убивать с девяти лет. — Остановившись, Налатан повернулся к ней. — Не сражаться, Доннаси. Ты — боец, как и Конвей, и Сайла, и Ланта. Я восхищаюсь вами. Но я убиваю. Ты понимаешь разницу? Люди играют, чтобы победить. Воюют, чтобы победить. Я поклялся защищать Церковь, и я уничтожаю тех, кто ей угрожает. Мне разрешено защищать обиженных и немощных, бороться со злом в любых его проявлениях. У меня нет выбора. Моя жизнь и мое мастерство посвящены Церкви.

— Тебя воспитала Церковь?

— Нет, мой мастер. Каждый из нашего братства — послушное его воле оружие. Конвей — благородный человек, он может принять вызов. Но так как он спас мне жизнь, то может и отклонить.

Ошеломленная, Тейт дотронулась до его руки:

— А он знает это?

— Конечно.

— А что будет, если ты победишь?

— Я в любом случае буду победителем. Он не станет пользоваться громовым оружием.

— Но он спас тебе жизнь! Вы — друзья! «Он не будет пользоваться громовым оружием!» Как ты сможешь жить после этого: убийства друга только для того, чтобы исполнить идиотскую клятву?

— Я не уверен, что смогу. Он мне нравится. Так что, когда это все будет сделано, вполне возможно, что я обрею себе голову и брошусь в атаку на кочевников.

— Ты сумасшедший!

— Я понимаю, почему ты это говоришь. Я раздумывал над тем, чтобы позволить ему победить. Я не готов умереть, но я должен был рассмотреть такую возможность. Это заставляет человека заглянуть себе в душу и попытаться точно определить такие вещи, как честь и достоинство. Больше всего Конвей боится вовсе не умереть, а жить без радости. Если бы ты избавила его от меня, он почувствовал бы такой стыд, что это заставило бы его искать смерти. Такие люди всегда совершают поступки, о которых потом жалеют.

— У тебя есть на все ответы, да?

— Для тебя что-нибудь изменится, если я скажу, что я сожалею о своей клятве? — тихо спросил он.

— Я остановлю тебя. Как-нибудь, но остановлю.

— А сможешь ли ты остановить Конвея? Он будет рад поединку: в глубине своей души он знает, что проиграет. В минуту безумного тщеславия и боли я поклялся убить чужака. Не можешь ли ты, женщина одного с ним племени, заставить егоосвободить меня от клятвы?

— Может быть, может быть, — надежда неуверенно пробилась через ее отчаяние. — Завтра Ти попробует его убедить.

— Она должна будет постараться, но ты права. Влюбленный человек позволит себя уговорить.

Сильная рука подняла подбородок Тейт. Инстинктивно она едва не отпрянула, но что-то сдержало. Обычный самоконтроль изменил Доннаси. Она смотрела на него так, как если бы это прикосновение лишило ее всех чувств, оставив способность видеть и осязать только его. Налатан не произнес ни слова. Ветер гнал клочья тумана по лесу, и листья вздрагивали при его резких порывах. Его лицо едва не касалось ее собственного, она чувствовала его тепло, ощущала его мужественность. Другая рука медленно коснулась ее виска, нежно провела по брови. Пальцы Налатана скользнули по щеке, обрисовали губы, очертили линию подбородка. Прикосновение этой руки, загрубевшей от постоянного обращения с оружием, было подобно касанию крылышка бабочки.

Она приказала себе отодвинуться и прекратить это. Бесшумный, словно рысь, он исчез. Околдованная этим внезапным исчезновением, она тщетно протянула вперед руку. Вторая взлетела к лицу, как будто стараясь задержать там след его тепла.

Он оказался так далеко, что Тейт едва могла различить его контур на фоне звезд.

— Я, — она сглотнула и попыталась сказать это снова, — я хочу вернуться назад.

— Хорошо, — это было сказано твердо и жестко. И, как его руки, нежно и мягко.

Взявшись за руки, они молча направились к дому Борбора. Налатан шагал уверенно, несмотря на темноту. Она подчинялась его руке, позволив вести себя, как в танце.

Голова Тейт раскалывалась от желания вернуться в прошлое, к тому согласию с собой и той простоте, которые сейчас были разбиты вдребезги вместе с самыми заветными мечтами.

Одно прикосновение. Назойливый и презрительный голос раздавался откуда-то изнутри, издевался над ней. Одно прикосновение, и ты превратилась в тоскующее по ласке существо. Посмотри на себя! Слабовольная. Покинутая. Женщина.

Она расправила плечи, подняла голову. Да, женщина, сказала она себе. Заботы, мечты и все такое. И ты горда этим. И от этого нельзя избавиться.

Время быть честной с собой, девочка, продолжала она.

Он хочет убить Конвея, и она должна его остановить.

Что бы ни случилось, Налатан должен жить.

Та простота, с которой совершилось это превращение, вызвала у нее отвращение, снова высвободив мерзкий голос, заставлявший проснуться невыносимое чувство вины. Она кусала губы, пока слезы не прекратились.

Вина осталась, липким, грязным пятном касаясь каждой ее мысли.

Но это ничего не меняло.

Она хотела, чтобы Налатан остался жив, чтобы был рядом с ней. Она хотела его.

Глава 60

Ланта ступила на берег Острова купцов, желая только одного: чтобы земля разверзлась и поглотила ее.

Необходимо, чтобы ее друзья узнали о новостях в Гавани, но, честно говоря, она ужасно боялась встречи с ними. Было неприятно вспоминать о споре с Сайлой из-за того, кто должен ехать. И решающим аргументом стало то, что Ясмалея вышла из себя и сказала, что поедет «помощница целительницы». Еще одно унижение.

Сайла — военная целительница, думала Ланта, прокладывая путь по густо сплетенным нитям морских водорослей. Я должна быть единственной, кто примет роды.

Мертвая рыба валялась на берегу, ее глазницы были пустыми — чайки выклевали глаза.

Ланта ненавидела чаек. Белоснежно-белые, грациозные, покрытые великолепными узорами, парящие между морем и небом, они постоянно кричали, дрались и сорили вокруг. Как сама жизнь: белокрылый фасад красоты, скрывающий жестокость и грязь.

Позади нее люди прыгали с лодки в воду, чтобы втащить лодку на берег.

В доме ее приветствовал сам Борбор. Извинившись, он объяснил, что ее друзья ушли в Рэтхоул с Ти и Валом. Он добавил, что Вал хотел нанять дополнительных людей в команду, а Рэтхоул был единственным местом, где это можно было сделать.

Борбор предложил Ланте подождать их возвращения в доме, но она отказалась, сославшись на то, что Капитан дал ей совсем немного времени. Борбор все понял и послал за лошадьми.

После небогатой на события дорога человек, руководивший эскортом Ланты, остановился на окраине Рэтхоула — городка с небольшим количеством домов.

— Мы не можем идти дальше, Жрица, — сказал он. — Правила купцов. Согласно им в городе в любой момент может находиться лишь определенное число мужчин, и сейчас это число набрано. Мы будем наблюдать с этого места. Если кто-нибудь попытается обидеть тебя до того, как ты доедешь до таверны, мы сшибем его с ног. Торговцы смогут оспорить это только потом. Давай, действуй так, как будто ты — хозяйка этого города.

Звук доставаемого из ножен меча был обнадеживающим. Она чувствовала, что на нее смотрят из каждого окна, из-за каждой двери. Вокруг таверны было очень много оседланных коней, так что ей пришлось расчищать себе дорогу до кожаной двери. Когда это было сделано, Ланта двинулась так быстро, как ей позволяло достоинство, и почти ворвалась в шумную комнату.

Было темно. После солнечного дня она была не в состоянии узнать кого-либо. Грубая, тяжелая рука опустилась ей на плечо и потянулась к шее. Ее прижали к чьему-то вонючему телу. Ее голова едва достигала середины грудной клетки человека позади нее.

— Спаси меня, Жрица. — Дыхание, исходящее от говорившего, смердело больше, чем тело. Запах просачивался сквозь ее волосы, ее всю трясло. Ланта попыталась вырваться. Его хватка усилилась. Голос продолжал:

— Я плохой человек. Мне нужен кто-нибудь, кто будет хорошо ко мне относиться. И тогда я опять смогу быть хорошим. Пойдем наверх, помоги мне.

Прислонившись к нему, она немного ослабила давление на плечо, что позволило Ланте повернуться и выскользнуть. Мужчина среагировал быстро — обе руки потянулись за ней. Однако Ланта была проворнее. Достав свой кинжал, она наставила его на противника. Не осознав, что происходит, он напоролся на лезвие рукой.

Остановившись, он отдернул руку назад. Неверие придало его лицу на некоторое время комическое выражение, пока он не осмотрел рану и не осознал, что она кровоточит. Его медленно, но неумолимо заполняла ярость. Он зарычал и сделал выпад. Девушка легко увернулась, проскользнув под его руками. Далее эта сцена стала центром внимания присутствующих. Ланту хватали руками, она пыталась освободиться, но они не выпускали ее из круга. Они трясли ее как тряпку перед быком, издеваясь над ним, подзадоривая. Мужчина сжал губы и, усмехаясь, ринулся вперед.

Налатан и Ти пробились сквозь стену кричащих лиц. Меч Налатана был обнажен и нацелен на нападавшего мужчину.

— Отрезвись, Мэйлор, мой друг и друг женщин Церкви, — сказала Ти.

Мэйлор положил руку на рукоятку своего меча:

— Эта сука ранила меня. Уйди с моей дороги. Никому не позволено ранить меня. — Он обнажил оружие.

Его слова все еще звучали в ушах Ланты, когда она увидела, как кончик меча Налатана исчез между зубами открытого рта Мэйлора. Лохматая голова откинулась назад, длинные пряди повисли как мокрые веревки. Меч застыл.

— Ты ведешь себя как мужчина, который хочет умереть. У тебя есть время, равное трем ударам сердца. Да или нет, — каким-то нехорошим бесцветным голосом произнес Налатан.

Хлюпающий звук вырвался между зубов Мэйлора. Его глаза дико вращались. Налатан отступил назад. С меча капала слюна на штаны Мэйлора. Налатан с неприязнью посмотрел на меч и, спрятав его в ножны, сказал с преувеличенной серьезностью:

— Ты чуть не одурачил меня, Мэйлор. Я думал, что ты готов переселиться в следующий мир. Я мог допустить непростительную ошибку.

Затем Налатан повернулся к Ланте:

— С тобой все в порядке?

Протиснувшийся в круг Конвей повторил вопрос. Взглянув на него, Ланта кивнула головой. Затем оглянулась. Тейт стояла спиной к стене посередине лестницы, ведущей на второй этаж. Сжимая в руке «вайп», она возвышалась над толпой. Додой съежился позади нее.

Ланта приветственно улыбнулась ей, успев восхититься, как разумно Тейт выбрала позицию. С этого места она полностью контролировала комнату.

Конвей заслонил ей обзор, направляясь к выходу, чтобы проложить путь наружу. Прервав ход ее мыслей, он привлек внимание к себе. Ланта взглянула ему в глаза. Такие прекрасные, темно-голубые, такие живые.

Почему он не мог прийти ей на помощь вместо Налатана?

— Ланта, пойдем отсюда, — обняла ее подошедшая Ти. — Вал может сам завершить наши дела. Это место не для тебя.

Теперь, когда ее глаза адаптировались к темноте и были в состоянии что-то различить, Ланта была шокирована присутствием в комнате других женщин. Потрепанные, грязные, они стояли в стороне от мужчин, все еще заинтересованные ею и ее друзьями. Взглянув наверх, она увидела таких же женщин и на балконе. В это время голый мужчина открыл грязную дверь позади одной из них и, проворчав что-то непонятное, схватил женщину и потащил за собой. Выражение глаз той женщины Ланта не смогла забыть никогда.

Жрица вдруг вспомнила, как одним тихим вечером она наблюдала за действиями паука. Сверчок тихонечко полз в темноте. Быстро преодолев разделявший их промежуток, паук очутился на нем. Сверчок умер покорно, как будто такая его судьба была чем-то естественным. Безнадежное непротивление той женщины на балконе не отличалось ничем.

На пыльной улице к ним присоединилась Тейт. Додой все еще льнул к ее ногам. Когда Ланта взглянула на нее, Тейт усмехнулась: «Чудесные люди, но слишком непосредственные».

Ланта заставила себя рассмеяться, лишь сейчас почувствовав, как начали расслабляться напряженные мышцы. Как только Тейт отослала Додоя за пределы слышимости, Ланта коротко рассказала ей о событиях в Гавани, не упомянув о сахарной болезни Ясмалеи. Тейт обещала пересказать все Конвею и Налатану. Единственный вопрос, заданный ею молодой Жрице, касался того, верит ли она в то, что Капитан действительно намеревается освободить их, если Сайла спасет Ясмалею и ребенка.

— Сайла верит ему. Она говорит, что Жнея — вот наша главная опасность, — уклонилась Ланта от прямого ответа.

— Сайла заблуждается, — присоединилась к разговору Ти. — Капитан такой же зверь, как и Алтанар. Только рабы имеют желание и дальше стоять на своем. Большинство из них все еще помнят свободу. Люди Коса никогда не знали ее — они ее боятся. А сейчас они боятся еще и рабов.

— Культ Луны, — сказала Ланта. — Хоть я и поддерживаю рабов в их стремлении быть свободными, я не могу одобрить культ Луны. Это зло.

— Нам все равно. Однако, если задета Церковь, то тебе бы лучше привлечь людей, которые обеспечат поддержку и лидерство, — согласилась с ней Ти. — Танцующие-под-Луной существуют, и рабы стекаются в их ряды.

— Могу ли я сейчас работать с вами? Я имею в виду с рабами. — От смущения Ланта начала заикаться. — Я — целительница. Я буду очень полезна, если возникнут какие-либо проблемы.

— Если возникнут проблемы, нам будет нужна военная целительница, — снисходительно улыбнулась Ти. — Еще слишком рано для восстания. А сейчас мы собираем здоровых, умных мужчин, потеря которых очень повредит Косу.

— А женщин? — вмешалась Тейт.

Ти бросила на нее сердитый взгляд:

— Нет. Я не хочу этого. Здесь не позволено обучать рабынь. Они даже свою работу называют «сделанная руками раба». Можете вы представить, как утомительна работа ткачихи, производящей материал, называемый «свет луны»? У вас глаза на лоб полезут. Ладно, это работа для рабов. Рабы-мужчины лишь руководят ею, а ткут непосредственно рабыни. Потеря рабынь в Косе — всего лишь мелкое неудобство. — Ти указала головой в сторону таверны. — Даже рабы жалеют женщин, работающих там.

— По крайнем мере, они сделали свой выбор, — заметила Тейт. — Отвратительный, конечно, но зато их собственный.

— Их послали сюда. Они — Коссиарки. — Ти с жалостью посмотрела на нее. — Бесплодные. Ежегодно Капитан посылает своих воинов на облаву. Они привозят этих женщин сюда, где они могут заработать немного и доносить на клиентов. Все знают, что они — шпионки, как и те слуги, что работают на купцов.

— А разве не могут мужчина и женщина любить друг друга, не заводя детей? — поинтересовалась Ланта.

— Не в Косе, — улыбка Ти стала злобной. — Нет детей — нет мужа. Лучшее, что может случиться с рабыней, — это быть собственностью мужа бесплодной жены. Если он любит свою жену. Говорят, что рабынь оплодотворяют их хозяева. Жена хозяина обычно претендует на ребенка, как на своего собственного. Посмотрите, насколько это повышает статус рабынь. Наиболее удачливые из них даже живут всю свою жизнь в семьях, наблюдая, как растут их дети. Конечно, рабыни должны быть достаточно умны, чтобы ничем и никогда не выдать своих материнских чувств.

— И нет никакого выхода? — обреченно спросила Тейт.

— Но он должен быть. Мы найдем его, — уверенно сказала Ланта, глядя ей в глаза. Затем, обращаясь к Ти, добавила: — Я хочу помочь.

Ти взглянула на Тейт, удивленно подняв брови. В ее взгляде был безмолвный вызов, понятный всем трем женщинам. Несколько секунд все молчали. Наконец, первой заговорила Тейт:

— Сейчас я нужна Сайле. Когда же прояснится вопрос с Вратами, посмотрим.

— Конвей чувствует, что он может помочь и мне, и Жрице Роз, — заметила Ти.

— Если ты точно знаешь, что чувствует Конвей, не следует использовать его в качестве инструмента, — вышла из себя Тейт. — Не осмелишься же ты сказать мне, что он чувствует. У тебя недостаточно власти, чтобы управлять его чувствами.

— Я бы использовала и Вездесущего, если бы знала как, и никогда бы не думала о Его чувствах, — побагровела Ти. Повернувшись к Ланте, она спросила: — Не хочешь прогуляться со мной? Нам нужно поговорить.

Ланта стояла в растерянности: Тейт продолжала кипятиться.

Ти, холодно сдерживая себя, терпеливо ждала. Не желая никого обижать, она мучительно размышляла, как ей поступить в этой ситуации. Тейт сама разрешила этот вопрос:

— Я беру Додоя и возвращаюсь к Борбору. Что бы ты ни решила, Ланта, я всегда помогу тебе. Но пойми: я — воин Сайлы.

— Очень любезно с твоей стороны. — Ланта немного успокоилась.

Ти повела Ланту вниз по улице, затем они свернули в какой-то переулок и присели друг напротив друга на большое бревно.

— Мы, наверное, — самые непохожие женщины в Косе. А, может быть, и в целом мире, — начала Ти.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовалась Ланта.

— Потому что мы любим одного мужчину.

Не успев скрыть свою реакцию, Ланта густо покраснела. Ти тихо рассмеялась:

— Почему мы должны ходить вокруг да около, Ланта? Ты многое слышала обо мне. Мужчины… Когда они счастливы, они орут о своих секретах, как молодые телята. Когда они в отчаянии, то плачутся каждому, кто готов их выслушать. И все это время они хвастаются своим «железным» молчанием. Фу! — Она посмотрела Ланте в глаза, положив свои руки на ее маленькие плечи. — Посмотри мне в глаза. Мне нужен Мэтт Конвей больше, чем воздух. Но я боюсь. Я слишком изломана. Я могу погубить его. Поэтому я бросаю тебе вызов. Борись за мной за его сердце! Если ты выиграешь, я оставлю его. Я отдам его тебе. Люби его за нас двоих. Дай ему радость, которую мы обе желаем ему, — в голосе девушки чувствовалась ожесточенность.

Схватив Ти за отворот воротника блузы, Ланта яростно выкрикнула:

— Кто ты такая, чтобы решать за меня? Ты думаешь, я буду счастлива, если ты проиграешь? А он? Как ты смеешь так говорить?

— Гордячка! Я открыла тебе свое сердце, а чем ты мне ответила? Мэтт лишь думает, что любит меня. Глупый, он просто не замечает, что любит и тебя тоже или что ты любишь его.

После такого откровенного признания Ланта еще некоторое время молча сидела, опустив руки. Постепенно злость уходила из ее измученной души.

— Присоединяйся, Ланта. Помоги мне, — снова заговорила Ти. — Конвею просто необходимо знать, что он — не просто мужчина, владеющий громовым оружием. Его будущее должно быть прекрасным, а жена — великолепной. Между нами говоря, мы поможем ему найти себя. И одну из нас.

— Ты хочешь, чтобы он помог тебе вывести рабов из Коса. Но если его схватят, то все мы умрем. И Врата, которые мы так долго искали, так и не будут найдены, — приподнялась с бревна Ланта.

Положив руки на плечи Ланты, Ти мягким движением заставила ее снова сесть:

— Ланта, пойми, Врата — мечта Сайлы. Может быть, они существуют, а может, и нет. А Мэтт Конвей — это реальность. Как ты. Как я. Трое людей, которые могут помочь друг другу. Если Врата на самом деле существуют, может ли их открытие дать нам что-нибудь? Если же их нет, то сможешь ли ты жить, осознавая, что принесла в жертву жизнь, которой Конвей, ты или я могли бы насладиться? И все из-за того, что ты боялась завладеть им. Если Капитан застанет нас за освобождением рабов, то, конечно, мы умрем. И уж если мне доведется умереть, то лучше я умру сейчас молодой, рядом с любимым мужчиной, чем в старости одна, застывшая и неудовлетворенная.

Когда Ти закончила, Ланта кивнула головой, выражая свое согласие.

Глава 61

С высоты второго этажа Сайла в смущении наблюдала за тем, как Ланта в сопровождении Додоя пересекает двор. Мальчик выглядел веселым: улыбаясь, он разглядывал все вокруг, радуясь счастливому возвращению. Ланта, увидев Сайлу в проеме окна, нахмурила брови и почти незаметно кивнула головой в сторону Додоя. Ответный кивок Сайлы был таким же осмотрительным. Оставив свой пост, она начала спускаться по лестнице. Встретились девушки под навесом во дворе.

— Тейт умоляла меня взять его с собой. — Ланта указала на игравшего с рыбкой в декоративном пруду Додоя. — Она говорит, что обстановка на Острове оказывает на него дурное влияние.

— Да, эти моряки и бандиты. Да еще и изгнанные из Коса преступники. Додой мог их всех развратить.

Ланта рассмеялась. Успокоившись, она рассказала о результатах поездки. Описав работу Конвея, она передала слова Ти о влиянии Танцующих-под-Луной среди рабов, закончив предположением:

— Ти думает, что восстание будет успешным, если его хорошо спланировать. Рабы намереваются создать собственное племя и поселиться на Пустошах. Малые настроены не дружелюбно, но и не враждебно.

Некоторое время Сайла молчала. Ланта знала, что она анализирует услышанное. Теперь Сайла делала это автоматически. Размышляя над изменениями, произошедшими с подругой, Ланта была поражена, сколь значительными они были. Прежняя Сайла никогда не забывала обратить внимание на происходящее вокруг нее. Та женщина всегда действовала определенно. Эта женщина разительно отличалась от той. Теперь она не только обдумывала, но и просчитывала действия на несколько шагов вперед. Новая Сайла планировала альтернативные пути, учитывая возможные препятствия и сопротивление. Она была лидером. Она выслушивала советы, но сама делала выводы. В ее приказах не было слышно и нотки женской покорности, тем более намека на равноправие в принятии решений.

Наконец Сайла произнесла:

— С одной стороны, восстание рабов, даже если им удастся сбежать и не разрушить Кос до основания, подточит нацию. Колония беглых рабов возле северной границы будет серьезной угрозой, по меньшей мере, в течение жизни двух поколений, если не больше. Появится форпост Танцующих-под-Луной по эту сторону Гор Дьявола. С другой стороны, нам необходимо восстание рабов для уничтожения рабовладения в Косе, потому что нам нужен сильный Кос, который в конце концов предотвратит распространение культа Луны.

Ланта молча слушала, терпеливо ожидая момента, чтобы высказать свои соображения:

— Почти каждую ночь Ти бывает на большой земле. Я знаю, что она разрешит мне пойти с ней: я могу лечить болезни, говорить с рабами, заставить их увидеть преимущества правды истинной Церкви перед суевериями культа Луны. Я не нужна тебе для Ясмалеи: она даже не хочет видеть меня. Я думаю, мы должны помочь рабам.

Пока Ланта говорила, в Сайле медленно закипала злость; ей вдруг непреодолимо захотелось ударить подругу: как она могла быть настолько слепа? Наверное, это любовь привела Ланту к таким заблуждениям. Но в то же время под напором ее аргументов где-то глубоко внутри у Сайлы затеплился крошечный огонек сомнения. Не воля ли Церкви направила ее сюда, в Кос? Голос, настоятельно требующий, чтобы она нашла Врата, был таинственно спокоен. Может, это знак?

Могла ли она считать себя настоящим приверженцем Церкви, не помогая угнетенным, тогда как не принадлежащие к Церкви люди, такие как Ти и Конвей, были готовы рискнуть ради этого жизнью? И если она не сможет помешать попыткам Жнеи воспользоваться расколом Церкви, будет ли это сделано во имя высших целей или ее собственных, личных?

— Помоги, если сможешь. — Сайла повернулась к подруге спиной. — Но пожалуйста, будь осторожна. Если кто-нибудь из вас пострадает, я себе этого никогда не прощу.

— Я знала, что ты поймешь меня, — с благодарностью в голосе сказала Ланта.

Ирония в словах Ланты не укрылась от Сайлы — она усмехнулась. Сайла знала, что не сможет ничего сделать, чтобы остановить ее. Любовь отвергает приказы, игнорирует мольбу.

Внезапно совсем рядом прозвучал еще один голос. Повернув голову, Сайла увидела Капитана, стоявшего всего в нескольких ярдах от нее. Некоторое время, насмешливо улыбаясь, он смотрел на девушку. Сайла поздоровалась, и его улыбка стала еще шире.

— Ты даже не слышала, как я приблизился. Ты слишком много думаешь, Сайла. У тебя будет плохая репутация.

— Меня это не пугает, — колко ответила она. — Я с толком распоряжаюсь своей головой.

— Не спорю, мыслит она хорошо, к тому же очень тебе идет. — Подойдя к ней, он взял ее за руку. — Я бы не хотел, чтобы ты ее лишилась.

— У меня нет намерений потерять ее. Думаю, она понадобится для Ясмалеи. С роженицей все в порядке — мы с Лантой думаем, что у нее родится здоровый ребенок.

Не обращая внимания на попытку сменить тему разговора, Капитан, глядя куда-то поверх ее головы, заметил:

— Я, видимо, испугал твою маленькую подругу. — Обернувшись, Сайла увидела спешно убегающую Ланту. Капитан продолжил: — Она, как и все остальные, думает, что я хищный и жестокий. Все так думают. Разве Жрица и военная целительница не понимают, что первейшая цена власти — это потеря нормального человеческого общения?

Сайла возмутилась: это было заявление в его стиле. Поборов желание произнести какую-нибудь колкость, она сказала:

— Я видела людей, обладавших властью, из-за которой страдали они сами и заставляли страдать других. Я познала власть, держа жизнь других в своих руках и опасаясь, что моей силы будет недостаточно, чтобы спасти ее. Ни одна женщина не посочувствует тебе. Попробуй побыть женщиной только один день или хотя бы час. Познай эту боль — быть совершенно бессильной.

Схватившись за сердце, Капитан пошатнулся от показной боли, чем вызвал у Сайлы натянутую улыбку. Затем, прервав это театральное представление, уже серьезно сказал:

— Я не хочу лгать тебе, поверь, но я вынужден. Правда, ты все равно видишь меня насквозь. Видишь ли, я никогда не отдам свою власть. Я приложил слишком много сил для того, чтобы стать тем, кто я есть сейчас, и все потому, что лучше других подхожу для этого поста. Никогда раньше я не осознавал, как это тяжело — думать обо всех и не иметь шансов подумать о ком-нибудь одном. — Он замолчал и, зажмурив усталые глаза, провел по ним рукой. — Только имеет ли это какой-либо смысл?

Внезапно Сайле захотелось куда-нибудь улизнуть, чтобы осмыслить свое собственное разумение власти. Врата. Одиночество. Она хотела тщательно обдумать услышанное.

— Вероятно, в твоих словах больше смысла для меня, нежели для тебя самого. Я могу посочувствовать тебе — ты же не смеешь сочувствовать себе самому.

— Точно! — Капитан с энтузиазмом ударил кулаком в ладонь. Потом, подозрительно оглядевшись по сторонам, сказал: — Пойдем, — и подвел ее к пруду у южной стены, к берегу которого был привязан маленький ял. Усадив девушку около мачты, он отвязал швартовы и оттолкнулся веслом. Туннель, по которому они плыли, вел прямо к морю. Как только сверху снова показалось небо, Капитан поднял парус. Гибкий и стройный мужчина легко и уверенно управлял лодкой. Несмотря на свое богатырское сложение, он передвигался, даже не раскачивая ее.

День, казалось, был словно создан для прогулки: воздух был кристально чист, лучи солнца ласкали кожу, согревая ее своим теплом, легкий бриз нежно касался волос, развевая их. Парус, наполнившись ветром, раздулся, как кот после сытного обеда. Ял плавно пересекал залив. Стоя на мостике возле румпеля, Капитан подозвал к себе Сайлу.

Как только она устроилась рядом, он направил лодку к берегу. Сайла осматривалась вокруг, когда ее глаза различили две лодки, отчаливающие от берега напротив Острова купцов. Одна была двухместной, другая — одноместной. Последняя шла под парусом, но сложенные за отгородкой весла указывали на то, что она может передвигаться и в безветренную погоду.

— Мои телохранители, — бросил Капитан. — Хорошие люди. Готовы умереть за меня. Они и не догадываются, как я их ненавижу.

— Как ты можешь? Они же любят тебя.

— Они любят Капитана, а не меня. — Нахмурившись, он покачал головой. — Я не ненавижу их самих. Я ненавижу то, что они делают, ненавижу то, что я есть. Самый могущественный человек в Косе и, может быть, во всем мире. Попавший в ловушку. — Его лицо омрачилось, но только на секунду: он уже продолжал: — Я понимаю, что ты должна чувствовать в такой ситуации. Тем не менее я — образ, а не человек. Все, что я делаю, каждое мое движение либо определены традицией или правилами дипломатического этикета, либо требуют решения, которое повлияет на жизнь всей нации. Как человек я не существую.

— Но ведь ты хотел занять это место. И сейчас хочешь на нем удержаться.

— Да, ради этого я могу даже убить, — произнес он таким бесцветным голосом, что Сайла в шоке отпрянула. — Когда Капитан умирает, наши традиции разрешают первенцу занять его место. Однако любой брат может оспаривать это право. У каждого мужчины есть дубинка и нож. Любой сын члена Команды тоже может претендовать на это место. Достаточно родиться в один год со мной. Это просто соревнование, понимаешь? — Он горько усмехнулся. — Мой брат мог вызвать меня на бой, невзирая на разницу в возрасте, но только членам Команды моего возраста была разрешена эта привилегия.

— Твой брат вызвал тебя?

— У моего отца было четверо сыновей. Я был младшим.

— Значит, ты вызывал их? — Руки Сайлы, похолодев, ослабели.

— Трех братьев. И двух членов Команды.

Сайла не замечала ветра, завывающего в парусах, не чувствовала покачивания лодки, не слышала криков чаек. Перед глазами стояла страшная картина: огонь, мечи и кровь. Семья, без лиц, без слов и смеха. И снова кровь. Стоящий рядом мужчина убил троих братьев. Из-за власти. Она посмотрела ему в глаза, но Капитан, избегая ее взгляда, смотрел на море, сосредоточившись на управлении лодкой.

— Теперь, во всяком случае, ты понимаешь выбор Ясмалеи. Мой сын должен вырасти большим и умным. Для того, чтобы руководить. Как и я, он познает все тонкости искусства управления; он научится читать, писать, считать.

— И убивать, — не смогла удержаться Сайла.

Его слова просвистели над ней, словно хлыст:

— Клас на Бейл. Разве на руках твоего мужа нет крови?

Сайла была слишком потрясена, чтобы ответить: судорожно хватая воздух, она уставилась в одну точку на горизонте. Ярость Капитана постепенно проходила. Сверив курс, он посмотрел вдаль:

— Перед смертью отец оставил мне наказ: занять место Капитана. «Ты нужен нашим людям, — сказал он мне. — Команда — это гнездо интриганов и заговорщиков. Никто из них не будет искренним с тобой, так что ты сам должен быть всегда честен по отношению к себе, не ожидая честности взамен. Ни благодарности, ни доброты, ни почтения. Ты должен спасти Кос, невзирая ни на что». Таким образом я покончил с братьями. И у меня будет замечательный сын. — Теперь его голос стал частью шепота морских волн. — Я хочу, чтобы ты поняла: ты олицетворяешь собой то, о чем я даже не осмеливаюсь мечтать. Ты горяча, умна, у тебя есть друзья, которые признают твое лидерство и при всем этом любят тебя. Мы — лидеры. У нас обоих есть предназначение. У меня есть власть — я могу стереть всех вас в пыль, могу собрать сведения о вас со всего мира. Но ты выше, чем я когда-либо был. Я хотел бы видеть тебя своим другом.

Внезапно Сайла все поняла. Этот человек беспокоился о своем еще не рожденном сыне. По-своему он заботился о Ясмалее. Человек, обученный отвергать все человеческое в себе, естественно, даже не мог допустить и мысли о том, что можно заботиться о ком-то другом. Но он понял, что та, прежняя жизнь отнюдь не единственная и правильная — он почувствовал желание иметь друга. Под слоем черствости и жестокости этот человек внутренне боролся за право быть свободным, право заботиться о ком-то, право выразить себя.

Как хорошо она погашала жизнь, покорную власти и желаниям других. Вся ее жизнь — это уловки и хитрые маневры. Он же правил страной железной хваткой, осознавая, что его сила — это его тюрьма. Такого человека можно убедить, можно заставить повести людей на правое дело. И если не доводами морали, то доводами практическими. Он может стать свободным, нужно только сорвать с него эту нечеловеческую маску.

— Теперь я твой друг, — произнесла Сайла, глядя ему в глаза.

Капитан отшатнулся назад, будто получил удар в грудь:

— Нет, — с тревогой в голосе ответил он, — ты никогда не должна произносить эти слова. Я уже подверг тебя опасности, взяв с собой сюда. Когда мы вернемся, ты всем будешь говорить, что я сделал это для того, чтобы обсудить с тобой вопрос о Жрицах Церкви, которые будут растить моего сына. Ты скажешь, что я не доверяю Жнее и хочу сам позаботиться о мальчике, подозревая, что она попытается завладеть им. Помни, Сайла, что мы ни о чем больше не говорили. Отец предостерегал меня, что мой форт — самое опасное место, какое я когда-либо видел. Ни ты, ни твои друзья здесь не помогут. Мои шпионы все видят и слышат, и они преданно обо всем меня информируют, надеюсь… Один Всемогущий знает, как вероломно они отчитываются перед кем-то другим. Никому не доверяй. Никому не верь. В первую очередь защищай себя. Если ты действительно мой друг, отрицай это, с кем бы ты ни говорила.

На этом он прервал беседу и, изменив курс, направил лодку в крутой водоворот, приподнявший корму в небо. Брызги воды капельками расплавленного серебра рассыпались вокруг. Оставив Капитана, Сайла села на доски лицом к носовой части, прислонившись к мачте спиной. Покачивание лодки, дуновение ветра, запахи воды и дерева стали неотделимой ее частью. Солнце ласкало ее своим теплом, наполняя сознание безмятежным спокойствием. Только сейчас напряженные мышцы расслабились, давая уставшему телу короткий отдых.

«Капитан блестяще перечислил сходства и различия между нами, не подозревая, что это тоже был признак человеческого чувства, заботы, — думала Сайла, улыбаясь. — Кроме того, он увидел то, что сближает нас, делая похожими: одиночество. Странно, он ищет друзей и одновременно отвергает дружбу с любым, кто ее предлагает».

Противоречие, ставшее результатом эмоциональной изоляции, искажающей человеческие представления обо всем и обо всех. Это тяжесть в груди, невыносимая боль. Боль, которая отгораживает даже от самых близких и дорогих друзей. Одиночество, разделяемое ею с Капитаном, было своего рода способом принятия решений. Кто понимал это одиночество лучше, чем Избранная, ставшая Жрицей Роз, Цветком Церкви?

Глава 62

Додой повернул голову, гадая, чем может быть так обеспокоена Ланта. «Робкая маленькая Ланта», — думал он, наблюдая за тем, как она пересекает двор и направляется к дому, такая крошечная и беззащитная. С уходом Конвея она стала еще мрачнее, чем обычно.

Как бы то ни было, это уже не имеет значения. Оба они искали пути для сближения, но в конце концов остались на разных берегах. Взрослые всегда ведут себя глупо.

Додой думал о женщине, с которой жил капитан Скэнов. Определенно, она была ведьмой. Скэн бил его только для того, чтобы подчинить себе. Женщине же нравилось издеваться над ним. Съежившись, Додой вспомнил, как он кусал себе кулаки, чтобы не закричать, когда она полосовала ремнем его ноги. Она любила слушать, как он кричит. Когда она увидела, что он вытирает слезы, то чуть не откусила ему палец. Он до сих пор слышит ее голос, видит свою кровь, капающую с ее толстых, мокрых губ. «Тебе больше нравится, когда тебя кусают? Или когда тебя избивают ремнем, а? Отвечай!» — Ремень опять хлестанул по ногам, и в тот момент он закричал. Он не знал, остановил ли ее крик, или она просто физически устала терзать его.

В одном он был уверен — женщины по природе хитрее и подлее мужчин. Они хорошо умеют это скрывать, но он-то все знает.

Тем более ему было удивительно видеть мужчин, которые тратят время на поиски женщин, как будто их жизнь закончится, если они не найдут себе пару. Додой провел многие часы, думая об этом, и решил, что не будет иметь с женщинами никаких отношений.

За исключением одной, которая так любит размахивать ремнем.

Он поежился. Послеобеденные облака затянули небо над двориком. Холодок начал пробирать до костей.

Он пошел вслед за Лантой в дом. Скрюченный от холода, заглянул в щель едва приоткрытой двери. Ланта была чем-то занята.

Дымок, поднимавшийся от жаровни, обогревающей комнату, убедил его войти.

Толкнув скрипучую дверь, Додой оказался в комнате. Ланта вспорхнула, как перепелка. Ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя.

— Ты напугал меня, — наконец проговорила она, пытаясь отдышаться. — Тебе говорили, что нужно стучать перед тем, как войти?

— Я забыл, — извиняющимся тоном произнес Додой.

Вода в котелке, стоящем на углях в жаровне, начинала закипать. На столе уже была приготовлена пустая чашка.

— Ты возвращаешься на Остров? — поинтересовался мальчик, указывая взглядом на дорожную сумку Ланты. Сумка была открыта.

— Кто тебе об этом сказал? — ее глаза удивленно округлились.

— Никто. Ты не нравишься Ясмалее, поэтому ты отсюда уезжаешь. Куда тебе еще ехать? А мальчик говорил, что они убьют нас, если мы попытаемся встретиться с людьми, которые живут за стенами замка.

— Какой мальчик?

— Ну, мальчик, с которым я играл. Он живет здесь с мамой и папой. Здесь больше нет детей, кроме него и меня. Он делает все, что я ему говорю, иначе я не буду с ним играть. Он глупый.

— Неужели здесь больше нет детей, кроме вас?

— Да, ты просто никогда не замечала: ведь тебе все равно. Вы в этом сами виновата. И Сайла, конечно, тоже.

— Объясни, пожалуйста, что та имеешь в виду. — Перестав упаковывать вещи, Ланта пристально посмотрела на него.

— Капитан заставил выслать отсюда всех детей рабов, потому что Сайла не хотела видеть их здесь. Здесь не живут дети Команды, за исключением того мальчика. Он сказал, что его семья будет в опасности за стенами форта. Дело в том, что несколько членов Команды готовили покушение на Капитана, а отец того мальчика донес на них.

— Бедный ребенок. Он, наверное, совершенно одинок. Ему нужен друг.

— Я хорошо к нему отношусь, потому что он мне рассказывает много интересного. Он слышит то, что говорят взрослые. Он еще маленький, поэтому они уверены, что он ничего не понимает. — Додой исподлобья взглянул на Ланту, пытаясь определить, какой эффект произвели его слова.

— Друг — это самое драгоценное, что есть на свете. — Ланта закрыла глаза и некоторое время молчала.

Додой был уверен, что за этим жестом что-то кроется — у него появилась идея.

— Ты возвращаешься на Остров, чтобы быть вместе с твоим другом Конвеем? — спросил он. Ланта замерла.

«Эти слова испугали ее», — подумал Додой, но было что-то еще. Он не мог быть в этом уверен, пока она не заговорила:

— Да. И к другим моим друзьям: Тейт, Налатану, Валу и Ти.

— Ти? Но она тебе не друг.

— Не говори так!

Додой с удовлетворением заметил, что она разозлилась.

— Все, чего она хочет, — это освободить рабов, — с притворным сочувствием произнес он.

Ланта быстро успокоилась и даже улыбнулась:

— О, да. Это доброе дело, ты сам знаешь.

Конечно, он это знал. «Она, наверное, думает, что я глупец, — размышлял Додой. — Когда я сказал, что Ти вовсе не друг Ланты, она разозлилась. Так что же ее так расстроило? Конвей!» Он проклинал себя за то, что не заметил этого раньше. Конвей преследовал Ти, как мужчина преследует женщину, но Ти было все равно. Ланта хотела быть рядом с Конвеем, но он не обращал на нее внимания.

— Я думаю, что Конвей очень нравится Ти, — намеренно спокойно произнес Додой.

— Он хороший человек. — Покраснев, девушка с удвоенным усердием стала рыться в своей сумке.

— Он с ней все время разговаривал там, на Острове.

Ланта медленно выпрямилась. Додой подумал, что в этот момент она как никогда была похожа на мышку, маленькую больную мышку.

— Они проводили много времени вместе? — бесцветным голосом, уставившись прямо перед собой, спросила она.

— Почти все.

— И о чем же они беседовали?

— Обо всем понемножку. — Додой тщательно взвешивал слова: достаточно было одной ошибки, чтобы все испортить. Одно неосторожное слово — и она будет взбешена. Хуже этого, закончится эта веселая игра. — Они много говорили об Оле. Я думаю, они хотят вернуться туда.

— Если бы я могла, я бы никуда не уезжала.

— Извини, — пробормотал Додой. Затем, посмотрев на нее самым невинным взглядом, добавил: — Ты хорошая. Ты редко кричишь на меня, всегда говоришь мне, что делать. Плохо, что ты не использовала свой дар провидицы, когда мы были в Оле. Ты бы обо всем узнала и смогла бы там остаться.

— Я никогда не делаю этого, Додой, — ее нижняя губа задрожала. — Дар Провидения принадлежит Церкви. Это ужасный грех — использовать его в своих целях.

Додой вдруг вспомнил окровавленные губы женщины Капитана, вспомнил, как опух его палец. Целую неделю он плакал и почти не спал из-за жуткой боли.

— Откуда ты знаешь, что другие провидицы не используют его? Ты такая добрая — всему веришь, — проговорил, прогнав мрачные воспоминания.

— Они не могут так поступать. Это плохо.

— Кто знает? — Додой развел руками. — Если я уйду и закрою дверь, кто будет знать, чем ты тут занимаешься? Другие провидицы могут закрыть двери. Я думаю, что они пользуются своим даром. Не для себя, конечно, потому что Вездесущий видит каждого, как ты не устаешь повторять мне. Но разве Он не сказал, что мы должны помогать друг другу чем только можем?

Ланта улыбнулась, но в этой улыбке чувствовалось столько горечи, что Додой в какой-то момент испугался, что сказал слишком много. Однако ее слова успокоили его:

— Додой говорит словами Священного Писания? Я присутствую при свершении чуда?

— Я ничего не знаю о Церкви. Я просто ребенок, освобожденный раб. — Он решил сменить тему: — Но если Конвей попадет в беду, разве не будет Сайле труднее искать Врата? И если она не найдет их, разве не станет Жнея самой могущественной в Церкви?

— Уходи, Додой. Сейчас же. — Осенив себя Тройным Знаком, Ланта взглянула в окно.

Засунув руку в карман, Додой достал охапку листьев, которые Тейт называла марихуаной. Моряки заверяли его, что в замке эти листья будут очень дорого стоить, потому что марихуана была запрещена. Он насыпал треть в чайник, добавив туда же изрядную долю чайных листьев. Сделав это, он спохватился. А вдруг с ней что-нибудь случится? Моряки говорили, что курение этих листьев или добавление их в еду не приносит никакого вреда, но никто ничего не говорил о кипячении. А что, если она умрет? Если он сейчас перевернет чайник, все обойдется и никто ничего не узнает. Додой уже протянул к нему руку, когда Ланта неожиданно обернулась. Его сердце екнуло. Отдернув руку, Додой сделал шаг назад. Мило улыбаясь, она взяла чайник и, наклонив его над чашкой, спросила:

— Ты хочешь чаю, да?

Слишком испуганный, чтобы что-то ответить, он молча повел головой из стороны в сторону. Наполнив чашку, она немного отхлебнула. Потом, смакуя напиток во рту, отодвинула ее от себя:

— Крепкий. Вероятно, здесь совершенно другой чай. — Склонив голову набок, она начала водить чашкой по кругу. Жидкость едва не выплескивалась на стол. Воздух над ним наполнился благовонным паром. Отхлебнув еще глоток, она помедлила, потом, запрокинув голову, выпила все содержимое залпом.

Додой, сам не желая того, застонал. Ланта вопросительно взглянула на него:

— С тобой все в порядке? У меня осталось немного чая, если тебе нехорошо.

— Нет! — громко крикнул он, затем уже тише проговорил: — Нет. Все в порядке. Я просто хочу спать. Я пойду, хорошо?

Пятясь к двери, он не переставал внимательно наблюдать за Лантой, но она казалась вполне здоровой. Быстрым движением он задвинул ширму, отгородившись от остальной комнаты, и расстелил постель. Накрывшись одеялом с головой, он свернулся калачиком, как крошечный зверек в пещере. Окруженный темнотой, он внимательно вслушивался, ища признаки беды. «Если Ланте будет плохо, нужно будет вылить остатки содержимого чайника в дыру в полу, только потом идти за помощью», — думал он. Потом, высунув голову из-под одеяла, стал прислушиваться. За перегородкой напевала Ланта. Песня была необычной, звук то увеличивался, то затихал.

Ланта была удивлена тем, что ее глаза, казалось, смотрели независимо друг от друга, то приближая, то отдаляя вещи в комнате. Она не могла ни на чем сконцентрировать взгляд. Странно.

«Стресс», — решила она. Но тут же подумала, что для этого нет причин. Почему она должна беспокоиться о Конвее? Врата? Сайла? Глупая Сайла. Эти слова рассмешили ее. Глупая Сайла. Ничто на свете не было так смешно. Смех рождался где-то глубоко внутри. Она сжала губы, но он начал вырываться через нос. Глупая Сайла. Слова пульсировали у нее в голове. Они расплывались, становились жидкими, колыхались в сознании водянистой бессмысленной музыкой.

Чьи-то рыдания. Слезы на щеках. Откуда они взялись? Почему она сидит в углу? Жизнь стала смертельно пугающей, неимоверно грустной — мир должен плакать вместе с ней. Стресс. Настоятельница говорила, что духовный стресс может убить человека.

Ланта попыталась встать. Она не хотела умирать.

Транс.

Что-то здесь было не так. Транс лишь усугублял потерю контроля. Значит, это не он. Тогда что же с ней?

Нужныеслова не приходили в голову. Глаза закрывались, погружая ее в море спокойствия, но она чувствовала, что тело сопротивляется. Мозг пульсировал, работая в неровном ритме. Она увидела свое прибежище — маленькое Церковное святилище с холодными неприступными стенами. Каменные валуны покидали их, оставляя на своем месте зияющие черные дыры, катились к ней по полу, подпрыгивая в безумной пляске, стремительно сжимая ее в холодном кольце.

Голос — ее собственный? — звал Мэтта.

Додой наблюдал за ней сквозь отверстие в перегородке. Он был шокирован: он видел, как сначала она била поклоны, падая подобно мокрой тряпке, затем колотила по земле руками, а потом затихла. Умерла?

Нет, Ланта была жива. Темные, словно камень, широко открытые глаза пристально смотрели на него, преследовали.

Отступая, он искал дверь. Наконец, нащупав ее, распахнул настежь. Если он побежит за помощью, ему будут задавать вопросы. Подумают, что он шпионил. А если найдут марихуану?.. Оставив дверь открытой, он бросился прочь. Если Ланта умрет, то решат, что это был несчастный случай. Он не хотел причинить ей вред, правда, он просто хотел помочь. Если он ничего не скажет, никто и не узнает правды.

Спрятавшись под листьями рододендронов, Додой отдышался. Он был уверен, что здесь в такой темноте его долго никто не увидит. Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд. С замирающим сердцем он раздвинул листья и выглянул наружу. Никого.

Опущение не проходило. Он чувствовал мысли — о нем кто-то думал. Его жалели.

Додой начал бить по поврежденному пальцу до тех пор, пока боль не заполнила все его существо, вытеснив остальные ощущения.

* * *

Это видение было не похоже на то, что Ланта видела прежде.

Картины были такие реальные, что она, казалось, ощущала их.

Дома, похожие на горящие горы, обжигающие все вокруг. Солнце сходит с ума, заходясь в приступе ярости, разрушает их своим светом. Видение пропало, оставив огненный след. Но сразу же на его место всплыло другое: какие-то строения, невысокие, похожие друг на друга. «Дома для рабов», — догадалась Ланта. Рабов, которые обслуживают гигантов. Она знает, что видит проклятое место, но не понимает, откуда она это знает. Странно одетые рабы выходят из зданий, испуганно глядят на небо. Вдруг один вскрикивает и падает на землю. Громко кричит и бьется в конвульсиях. Другой пытается бежать, но падает точно так же, как первый. Много людей — огромное количество — как будто в каждом доме живет целое племя, начинают разбегаться. Они натыкаются друг на друга, спотыкаются. Люди рассыпаются по земле, но земля — это невероятная серая гора, совершенно плоская, как каменная река с каменными берегами.

Другая сцена.

Взрыв. Яркий резкий свет, выжигающий глаза. Что-то странное висит в воздухе над землей и горит, издавая оглушительный шум. Всюду клубится дым, покрытые сажей облака поглощают солнечный свет, и среди белого дня наступают сумерки. Странный, жужжащий механизм, как будто подвешенный к сверкающему диску. Ланта видит выглядывающие из него лица.

Конвей.

Полная темнота. Потом, впечатываясь в темноту, появляются слова. Впервые в жизни Ланта рада им, потому что они вычеркивают из ее сознания сводящие с ума видения.

Не овладев щитами Врат, никто не сможет овладеть их силой.

Ланта мысленно закричала, где-то в глубине истерзанного мозга слова отозвались жалобным эхом. «Я?! Почему я?»

Она воспользовалась своим даром — и будет наказана. Конвей придет и будет ненавидеть Церковь и Ланту. Подарив ему знание о будущем, она потеряет его.

Она боролась с трансом, временами впадая в забытье. Тяжелая, липкая, как смола, тишина окружала ее. Очнувшись, она, пошатываясь и спотыкаясь о выбоины каменного пола, приблизилась к окну. Ланта уверяла себя, что стены вокруг нее реальны, а звезды за окном не были созданы дьяволом, как ей представлялось в воображении. Повернувшись, она подошла к кровати. Скрюченными руками отвернув одеяло на постели, она плотно укрылась им.

Видение. Оно было таким же, как то, что описывалось в Заветах Апокалипсиса. Гиганты неописуемой мощью подавляли горделивых рабов.

Несмотря на теплое одеяло, ее лихорадило.

Люди, которые убивали Учителей, обвиняли их в высокомерии и в том, что они подвергли опасности все человечество.

Врата… Не овладев щитами Врат…

Конвей… Придет и будет ненавидеть Ланту…

Глава 63

Ланта выпрыгнула из баркаса на берег и побежала от нагоняющей ее волны. Коссиар быстрыми размашистыми движениями греб обратно. Выплыв на глубину, он поставил выдвижной киль и, сплюнув в воду, направился к месту, где станет на якорь и будет рыбачить, ожидая ее зова. Проводив матроса взглядом, Ланта повернулась обратно к берегу и увидела приближающуюся Ти.

— Что привело тебя обратно, Ланта? Конвей?

— Я вернулась, чтобы работать вместе с вами, нести слово Церкви рабам.

— Конвей и Тейт собирают припасы, а Налатан где-то на материке с людьми Вала готовит последнее укрытие для беглецов. — Взяв Ланту под руку, Ти направилась в сторону дома Борбора. — Здесь есть проклятое место вверх по течению. Рабы копали там шахты, но после землетрясения его почти полностью затопило. Там, куда еще можно добраться, мы прячем рабов. Ни один из Коссиаров и шагу не ступит в этих местах.

— Вы никогда раньше не работали так много.

— Ты слышала что-нибудь в замке? — Ти внезапно остановилась, пристально посмотрев на нее.

Ланта пожалела, что не может рассказать ей о трансе предыдущей ночью, о Видении, в котором был Мэтт Конвей. Жаль, что она не может поделиться этой тайной ни с кем.

— Ходят разные слухи: говорят, участились патрулирования, репрессии. Правда, они нас не затрагивают, но Ясмалея постоянно в курсе дел и все новости передает нам.

— Беглецы начали собираться. Двенадцать из двадцати уже спрятаны в шахтах. Остальных тайком переправляют из одного безопасного места в другое. Патрули перевернули с ног на голову всю округу, разыскивая их. И почему еще Капитан не взбесился?

— Никто не скажет ему то, что, по их мнению, может его взволновать. По-моему, Команда просто-напросто не слишком обо всем беспокоится. Потеря двадцати рабов, пусть даже двадцати квалифицированных рабов, не нанесет серьезного ущерба Косу.

Ти по-прежнему сомневалась, но слова Ланты немного ее успокоили.

— Вполне возможно, что все происходит так быстро, что Коссиары попросту не успевают реагировать, — проговорила она. — Надеюсь, что это так. Рабы покинут проклятое место в первую же безлунную ночь. Мы собираемся спрятать их в потайных отделениях лодки Вала, и как только стражи границы пропустят ее, они будут на свободе. — Внезапно оживившись, она широко улыбнулась. — Двое рабов раньше жили неподалеку от гор, и они слышали рассказы о нескольких новых Сиа Танцующих-под-Луной на востоке. Еще они говорят, что кочевники Каталлона наглеют день ото дня, совершая нападения на фермы и деревни. Они даже попытались ворваться в город. Единственное, что спасло Коссиаров, это их сигнал зеркалами, по которому подоспел военный отряд. А то кочевники вполне могли бы преуспеть.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Между Гаванью и Горами Дьявола у Коссиаров есть система зеркал, расположенных на башнях. Эти башни очень высоки, и сделаны они из камня или дерева, без окон. Их легко защищать, и там все время находятся воины. Обычно каждую башню можно увидеть с двух других: зеркала отражают солнечный свет. Ночью сигналят фонарями или факелами. Говорят, сигнал, посланный с Гор Дьявола, можно увидеть в Гавани через пару минут. Но недостаток такой системы в том, что ненастная погода ее приводит в негодность.

— Если будут даны сигналы Капитану о рабах, то сможет ли кто-нибудь из ваших людей прочитать сообщение? — поинтересовалась Ланта, когда они уже подходили к дому. — Не заметил ли кто, что патрули стали более активными, чем обычно, когда ваши рабы начали пробираться к Гавани?

— Мы узнали бы, если бы Капитан что-нибудь заподозрил. Наши воины наблюдают за его лодками и воинами. У нас все под контролем, — ответила Ти снисходительным тоном.

Ланта рассердилась, но решила держать свои чувства при себе. Гораздо сильнее ее взволновало то, с какой быстротой нервозность Ти сменилась самодовольством. Это явно указывало на стресс. Ланта вздрогнула: она-то понимала, что это такое. Неплохо было бы узнать, не совпадают ли их объекты внимания и тревог.

Ти провела Ланту в летнюю часть дома Борбора. Торговец построил на южной стороне открытую террасу. Вид оттуда был великолепный: на западе возвышались пользующиеся дурной славой Ворота, а прямиком через канал был виден материк. На юге виднелось огромное проклятое место. Холмы, покрытые дубами, и буйная зелень в долинах скрывали большинство следов древнего разрушения, но изредка попадавшиеся на глаза гладкие блестящие глыбы бетона служили немым свидетельством о гневе гигантов, разрушивших прежний мир. Ланта содрогнулась. Внезапно ей показалось, что ее сознание каким-то образом переплелось с образом Конвея, взирающего на этот невообразимый хаос. Странное чувство завладело на миг ее мыслями, но почти сразу в смятении угасло.

— Я скажу Конвею, что тебя не стоит отпускать на материк, — прервала молчание Ти, не отводя своего взгляда от берега, видневшегося вдали.

— Ты не сделаешь этого! — ошеломленная, Ланта повернулась к ней.

Сев на кресло из бамбука, Ти махнула Ланте, чтобы та присоединилась. Жрица отказалась, сердито тряхнув головой. Ти продолжала:

— Когда я предложила Церкви послать кого-нибудь, чтобы противодействовать культу Луны, то думала, что это будет опытный в тайной миссионерской работе человек. Я восхищаюсь тобой, но ты слишком доверчива.

— Ты или доверяешь, или никто с тобой не имеет никаких дел.

— Мы очень осторожны и говорим с человеком только тогда, когда уверены, что он предпочтет смерть рабству. Такие никогда не предадут.

— Ты вовсе не так уверена в своих людях, как говоришь, — Ланта присела на краешек кресла, — иначе не спрашивала бы меня, не слышала ли я что-нибудь в крепости. Моя обязанность и моя жизнь заключаются в том, чтобы нести всем и каждому слово Церкви. Так или иначе, ты знаешь закон: Капитан должен уничтожать любого, причинившего мне вред…

— Церковь расколота, — грубо перебила ее Ти. — Только три вещи удерживают Капитана от того, чтобы бросить вас всех в темницы и назвать следующей Сестрой-Матерью самого себя. Во-первых, эта безумная Ясмалея и ее ребенок. Во-вторых, вероятность того, что Сайла найдет Врата и изменит таким образом саму Церковь. B-третьих, это что-то, называемое Камнем Истины. Твой Орден — Орден Фиалок — является ключом к планам Жнеи управлять Церковью. Мне сказали, что Камень Истины — это какой-то талисман. Никто не может управлять сектой Фиалок без него, и в то же время никто не может его найти. Какая глупость! Как Церковь может быть могущественной и справедливой, если маленький камень определяет, кому ею управлять?

Ти внезапно замолчала и наклонилась вперед. Протянув руку к Ланте, но не касаясь ее, она извинилась:

— Я не хотела сказать это так резко: ты вся побелела, как снег. Иногда я просто не могу сдержать себя, прости.

Ланта покачала головой, используя паузу, чтобы собраться с мыслями.

— Ты сказала правду: я не доверяю Капитану, и мы можем только надеяться, что он разрешит нам убраться после того, как мы вернем ему здорового ребенка и жену. Он должен так поступить, а иначе Сайла не найдет Врата.

— У него есть свои собственные планы, — проговорила Ти задумчиво. — Он, должно быть, думает, что Жнея сможет завладеть Камнем Истины. Но зачем тебя-то удерживать? Как ты сама сказала, Сайла не может найти Врата здесь. И зачем обременять тебя этой идиоткой Ясмалеей? Это подвергает тебя опасности, и, вероятно, никто тебе не позавидует, если с малышом и матерью будет что-нибудь неладно. Если бы Капитан думал, что Ясмалея и малыш действительно угрожают ему, он убил бы их обоих.

— Нет! — Ланту едва не стошнило.

— Ты по-прежнему веришь, что в каждом есть что-то хорошее. — Ти засмеялась. — Капитан хочет владеть Косом и участвовать в управлении Церковью и той силой, которую Врата скрывают от мира. Для него твоя жизнь значит меньше, чем капелька воды. А значимость моей жизни еще меньше. Я не хочу, чтобы ты рисковала, занимаясь своими проповедями. После восстания рабов ты сможешь поговорить с любым из них. А сейчас — нет!

— Ты не имеешь права останавливать меня. Если все твои доводы верны, то моя жизнь вскоре закончится, и я обязана провести отпущенное мне время в работе на благо Церкви.

— Мне не нужны никакие права! Ты не сможешь отправиться туда, если Конвей и Вал не возьмут тебя с собой, а я уж позабочусь, чтобы они этого не делали.

Ланта вскочила с кресла и подошла к перилам на краю террасы. Повернувшись спиной к заливу, она указала пальцем на Ти.

— Это все из-за Конвея. Ты не хочешь, чтобы я поговорила с ним наедине, да?

Ти сжала ручки кресла так, что побелели костяшки пальцев. Начиная со щек, краска начала медленно заливать ее лицо. Где-то далеко без устали пела птица — ее чистые трели подчеркивали мертвую тишину, повисшую между двумя женщинами.

Мысли Ланты вернулись к тому моменту, когда она поддалась искушению… К Конвею, который теперь ее возненавидит… Ее решимость поколебалась. Она заставила себя выпрямиться.

— Я не знаю, как с тобой бороться, Ти. Я даже не хочу этого.

Увидев, что Ти не отвечает, Ланта расценила молчание как знак того, что разговор окончен. Она развернулась и бросилась вниз по лестнице, хватаясь за перила, чтобы не упасть: слезы застилали ей глаза. Она не могла знать, что Ти шла к ней с открытой душой.

Глава 64

Ланта была не в том состоянии, чтобы вызвать свою лодку и тотчас же вернуться в Гавань.

Она зашла в дом исцеления, где когда-то ухаживала за Конвеем. Это было тихое место, спрятанное от чужих глаз. Она села, отставив в сторону единственное в комнате кресло. Ее пальцы плавно скользили по покрытым пылью кожаным лямкам кровати, оставляя за собой причудливый рисунок из маленьких треугольников. Оперевшись на одну из лямок, Ланта улыбнулась: натянувшись, кожаная полоска заскрипела, выражая свое неудовольствие. Когда раненый Конвей поворачивался, то заставлял всю конструкцию возмущаться куда более громко. А ведь раньше он был болен и нуждался в ней. Тогда он принадлежал ей. Она вылечила его, и сейчас она должна смириться с его утратой.

Впрочем, он никогда не принадлежал ей по-настоящему. Она называла его своим, прижимала его к своей груди, мечтая о ярких днях смеха и жарких ночах, полных огня и возбуждающей страсти.

Сломанному мужчине она была нужна, выздоровевший же хотел Ти.

Услышав, как что-то твердое стучит по деревянным ступенькам лестницы, ведущей в здание, Ланта схватилась за нож и повернулась лицом к возможной опасности. В последний раз клацнув когтями по деревянному полу, Карда остановился в открытой двери, одной ногой уже переступив порог. Рядом с ним появилась и Микка. Менее осторожная, она зашла в комнату, но все равно остановилась вне досягаемости Ланты.

Конвей не видел Ланты до тех пор, пока не зашел внутрь. Резко остановившись, он даже хрюкнул от удивления. Ланта прыснула, заразив его своим смехом.

— Что ты здесь делаешь? — успокоившись, спросил он. — Я думал, что ты находишься в этой каменной громаде Капитана.

— Так, забираю кое-какие припасы, — ложь легко пришла на ум. — Я забыла кое-что, что может понадобиться Ясмалее.

— Я тоже. У беглецов не должно возникнуть потребности в бинтах и мазях, но на всякий случай не повредит иметь это на борту.

Внезапно образ Конвея возник внутри этой невообразимой летающей вещи, свисающей с сияющего диска. В это мгновение она увидела, что он убегал. Всюду были смерть и разрушения, они заполняли все вокруг, простираясь до самого горизонта. Он убегал, но она не чувствовала в его душе трусости. Смирение — да, может быть, отчаяние. Да, это было. Не отравляющая мозг трусость, заставляющая людей с воплями убегать от опасности.

Это было невозможно. Она знала из Видения, что он видел сцены, слишком ужасные для того, чтобы пережить их, и, несмотря на это (а может, из-за этого?), он жаждал чего-то, совершенно отличного от бегства.

Что же он мог искать?

— …не слишком-то беспокоитесь, — голос Конвея пробудил ее от раздумий. — Ты и Сайла много говорите о свободе, но вы не желаете бороться за нее так, как это делает Ти. Даже Тейт! Однажды она это сделает, как сделала ради Додоя!

Внезапно черты его лица заострились.

— Ты когда-нибудь говорила с Тейт о том, чтобы помочь нам, помочь Ти? — подозрительно спросил он. — Впрочем, ты никогда не ладила с Ти. Я видел, как ты смотрела на нее в той таверне. Она уживается с теми людьми, поэтому ты считаешь, что она одна из них, не так ли?

Ланта была так возмущена, что едва сдерживала свое негодование. Сколько еще оскорблений ей суждено было вынести? Сначала ей дали задание следить за одной из Жриц ее собственного аббатства Фиалок, что лишало ее моральной чистоты. Затем Ясмалея выбрала военную целительницу в качестве своей акушерки, сомневаясь в ее, Ланты, компетентности. В довершение всего он, Мэтт Конвей, намекнул на свой интерес к ней только для того, чтобы пренебречь ей. Хуже того, он придумывал причины, чтобы обвинить ее в своем отказе. Как он мог так бессердечно ранить ее?

— Ты оскорбляешь меня! Ти мне очень нравится: она помогла мне, пытаясь остановить того мужчину в таверне. Мы друзья!

— Ты не обменялась с ней и парой слов с тех пор, как мы попали сюда. — Конвей презрительно усмехнулся. — Во всяком случае, ты ей не нужна. У нее своих проблем хватает.

— Конечно, она хотела поговорить со мной, да и Налатан — тоже. Это он встретил толпу и остановил их, когда они приставали ко мне. Я благодарна им обоим. Но где был ты? Ты даже не сказал ни слова!

— Я был на улице. Если бы я был внутри, я бы сделал что-нибудь. — На мгновение его лицо перекосилось мимолетным чувством боли.

Девушка была довольна. Пусть знает! Он ранил ее, накинувшись словно коршун. За что? Но в то же время она была огорчена: чувство обиды восторжествовало. Как воин, нападающий на ослабленного противника, она снова бросилась в атаку, ненавидя свои же слова:

— Налатан не колебался, он действовал так же отважно, как и Тейт. А Ти была просто великолепна. Как ты можешь говорить, что я замышляю что-то против них, что я отвергаю Ти? Я прибыла сюда сегодня с единственной целью — поговорить с ней о нашем общем деле, участвуя в котором я могу принести слово Церкви тем рабам, которых она пытается освободить.

Уязвленный критикой Ланты и ее неожиданно горячей самозащитой, Конвей ухватился за последние слова.

— Вот видишь! Ты лгала мне, ты здесь вовсе не за припасами. Что за сказку ты наплела про Ти? Разве ты снизойдешь до нее? Она же недостаточно чиста для тебя после того, как блюстители истины использовали ее. Вот что я тебе скажу: забудь то, что случилось с ней. Несмотря на это она женщина, а не холодная испуганная святая. Более женственная, чем ты когда-либо будешь.

Боль захлестнула мозг Ланты. Сдержанность, достоинство, способность думать — все это исчезло из ее мыслей. Желание причинить ему как можно больше боли овладело ею — едкие, пламенные, восхитительные слова срывались с ее языка:

— Я пришла сюда в надежде принести рабам слово Церкви, но это, как я сейчас понимаю, невозможно. Все вы проповедуете свободу, но вы слишком чванливы и горды, чтобы обременять себя верой и моралью. В Заветах Апокалипсиса говорится: «Ни одну душу нельзя спасти ножом целителя: любое тело можно принудить, разум же надо убедить». Вы спасаете тела, но не обращаете внимания на души.

— Значит, ты против спасения рабов «во плоти»?! Я хочу знать в точности, что вы с Сайлой замышляете. Вы и этот жеребец Капитан. — Мэтт жестом показал собакам, нервничающим все больше и больше, выйти и сторожить снаружи. Закрыв за ними дверь, он снова повернулся к Ланте:

— Ты притворялась такой доброй, такой любящей. Ты соблазняла меня. Ты знаешь, что это так. И я почти поверил тебе. Насколько же ты лжива!

Ланта поднялась. Это было именно то слово, которое она хотела услышать.

— Да, я солгала тебе о цели моего прибытия сюда, признаюсь. Но когда ты сознаешься в собственной лжи, Мэтт Конвей? Ты забыл, что я провидица. Я знаю тебя, знаю, что ты не рассказал правду о себе. Я знаю о странных смертях в твоей земле, о разрушениях. Ты убежал. Так же, как и сейчас со мной. Ты испугался моих чувств и потому ищешь любой предлог, чтобы сбежать. Снова. Ты всегда так делаешь!

Конвей схватил Ланту за плечи, пальцы впились в кожу, как когти.

— Ты применила эту твою штуку ко мне? Что ты видела? — страх был смешан с презрением в его голосе.

— Отпусти меня! — Она извивалась в его объятиях, толкала в грудь руками, пытаясь вырваться из мертвой хватки. Увидев, что ничего не может сделать, она подняла взгляд со своих рук на его безумные глаза. То, что должно было испугать ее, произвело обратное действие. Сначала он разбил ей сердце. А теперь угрожает сломать ей кости. Ярость переполнила девушку. Она пиналась, билась и вырывалась, но все было напрасно.

— Расскажи мне, что ты увидела, — прохрипел он. — Наше оружие, ты узнала о нашем оружии, как приводить его в действие, сколько у нас боеприпасов. Ты тоже увидела это, да?

— Нет. Я видела тебя, настоящего тебя, который опоздал, когда опасность угрожала мне в той вонючей таверне, которая тебе так нравится. Я видела, как ты убегал, в то время как другие умирали.

Его глаза закатились, так что остались только блестящие белки. Пузырящаяся пена появилась на губах, но хватка не ослабевала. По мере того, как сознание возвращалось к нему, Ланта все сильнее убеждалась, что смотрит в глаза сумасшедшего.

— Испугался твоих чувств? Что ж. Я отвечу на них. Прямо сейчас.

Его руки переместились с плеч на грудь, разорвав по пути воротник ее мантии. Мозг Ланты взбунтовался, отказываясь принять происходящее. Даже когда ужас парализовал ее, часть сознания ошеломленно заметила, как вздулись на его шее жилы, напряженные мускулы рук выпятились жгутами. Его дыхание отдавало горечью.

Она ударила коленом ему в пах. Боль исказила его лицо, хватка ослабла, так что Ланта смогла вырваться. Она отшатнулась к стене, поддерживая свою мантию, прикрывая те места, где его грубые руки разорвали ей одежду. Хуже, чем физическая боль, было ощущение краха всей ее жизни и мечтаний.

Конвей превозмог боль и выпрямился во весь рост. Посеревший, с ничего не выражающим лицом, он молча двигался к ней с холодной решимостью, заставившей Ланту оцепенеть.

Она сдалась:

— Делай, что хочешь. — Она опустила руки, ничуть не заботясь о том, что грудь обнажилась. Услышав ее голос, Конвей остановился, насторожившись, словно животное: было видно, что он колеблется. Ланта почувствовала странное, противоречивое чувство триумфа. Она продолжала: — Я не ровня тебе по силе. Но и ты не можешь контролировать свою слабость. Я обвиняла тебя в трусости. Нет, ты — не трус, Мэтт Конвей. В тебе сидит демон, существо, порожденное хаосом. Он извращает все, что ты видишь и делаешь. Ты собираешься изнасиловать меня. Ты будешь обвинять в этом меня, говорить себе, что ты сделал это потому, что ты ненавидишь меня. Лгун! Лгун! Ты любишь меня. Как и я любила тебя однажды. Мужчина, которого я вижу, — не тот человек, которого я могла бы полюбить. Ты силой возьмешь то, что я могла бы дать тебе добровольно. Скажи своему демону, что он ничего не выиграет. Я плюю на него, я отрицаю его победу. Ты слишком слаб, чтобы осознать свою истинную душу. Я же сильна, чтобы оценить зло, сидящее в тебе. Я жалею тебя.

Конвей моргнул. Ярость его утихла. Глаза, казалось, запали.

— Ты жалеешь?.. Ты осмелилась сказать это мне? Тому, кто знает, кто ты такая на самом деле, тому, кто презирает тебя?

Медленно, неуклюже, как будто подчиняясь малопонятным командам, Конвей поднял руки и с быстротой молнии бросился на девушку.

Ланта смотрела в мертвое, безучастное лицо, приближающееся к ней. Ее руки инстинктивно поднялись к шее, встретившись с чем-то маленьким, гладким и в то же время шершавым.

Камень Истины!

Он спасет ее. Она схватила талисман и усилием воли отправила свой разум в глубины его пурпурного лабиринта. Ритм заклинания тихим шепотом охватил ее тело, а затем, обратившись в грохот, смел чувствующее мыслящее существо, которое было Лантой. На ее месте осталась женщина, которую настоящая Ланта пожалела бы: «Глупышка, надеющаяся на любовь»…

Сознание покинуло ее.

Его пальцы конвульсивно сомкнулись на ее шее, в точности как он и намеревался, но с совершенно противоположной целью — чтобы не дать ей упасть. Трясясь от неистовой ярости, он держал ее. Грубые пальцы сильно вдавились в ямку у основания шеи. Секундное надавливание… Синяя жилка пульсировала на ее виске. Между медленными, практически незаметными ударами проходило столько времени, что он невольно задержал дыхание, опасаясь, не умерла ли она. Уловив следующую пульсацию, его глаза сузились, и его снова затрясло.

— Еще один обман! И этому нет конца. Я не верю! — Он встряхнул ее. Глаза открылись — невидящие, бессмысленные. На мгновение они расширились, всматриваясь в него.

Конвей вспомнил убитых в битве людей, с глазами, смотрящими сквозь этот мир.

— Ты специально делаешь это! — заорал он, не слыша своего собственного голоса, скрежещущего, как битое стекло. — Ты стараешься запугать меня. Ты прячешься, как ты всегда это делала. Ненавижу это! Ненавижу! Ты лжешь. Ты заставила меня поверить, а потом так изменилась. Спряталась от меня.

Он двинулся к кровати. Сапоги тихо шаркали по неровному полу; Ланта была словно маленькое белое перышко в его руках.

Он поднял ее и положил на постель. Кожаные лямки скрипнули отзвуком зловещего смеха. Конвей взялся за разорванные края мантии Ланты.

— Это все ты виновата. Ты использовала меня… всех нас… Как бы то ни было, ты заслуживаешь это.

Суставы пальцев хрустнули, когда он сжал ткань в руках. Качаясь, словно пьяный, Конвей неразборчиво пробормотал:

— Как же я тебя ненавижу. Это все твоя вина. Ты уничтожила меня. Разрушила. Я должен… убить тебя. Должен. Ненавижу!

Он обмяк, уронив руки. Затем нежно поправил разметанные по простыне волосы Ланты. Спотыкаясь, добрался до двери и, приоткрыв ее, остановился.

Снаружи Карда отчаянно бросился на дверь, просунув через узкую щель темный мокрый нос.

Не обращая внимания на собаку, Конвей обернулся и через плечо посмотрел на молчаливое, безжизненное тело на постели. Его напряженное лицо исказилось в ярости:

— Ты же опять провела меня, да? Ты знала, что будет, ведь ты же так умна. Ты думала, что я этого не пойму? Что ж, я разгадал твой обман. Ты ненавидишь нас, лжешь нам всем! Я же ненавижу тебя. Ты еще увидишь как.

Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Ланта не пошевелилась. Нежные печальные ноты голубя-плакальщика проникли в ее спящее сознание. Ласково и тихо они требовали, чтобы она очнулась.

Она лежала на боку. Вид смятой и скомканной белой простыни заставил ее мысли блуждать в прошлом, напомнив о горе Отец Снегов, о белоснежных вершинах Гор Дьявола.

Ланта, Избранная, любила смотреть на эти горы, мечтая, как однажды оттуда прискачет за ней высокий красивый воин. Он увидит Жрицу Ланту и полюбит ее. Они будут нежно любить друг друга. Всегда.

Избранная исчезла, и на ее место пришла взрослая женщина. Жрица, полюбившая мужчину, который ненавидел ее. Который ее изнасиловал.

Она была полностью одета.

В те секунды, когда Ланта приходила в себя, ее единственной мыслью было то, что ее изнасиловали. Вернувшееся сознание принесло с собой понимание, что этого не случилось. Но ее горло болело, и все тело онемело. Сняв мантию, Ланта исследовала свое белье и себя саму.

Он касался ее горла, хотел задушить. Она видела в его глазах безумную похоть. Ярость. А потом он оставил ее одну, не сделав… ничего…

Чувство радости вспыхнуло в ней, на глазах от счастья появились горячие слезы. Но радость угасла, когда она поняла, что он просто изменил свои намерения. Вместо того, чтобы опозорить ее, изнасиловав, он унизил ее своим отказом от этого.

Презрение. Мэтт сказал, что презирает ее.

Никто не будет иметь дела с тем, кого он презирает, никто даже не воспользуется ею: просто не будет пачкать руки.

Она неуверенно встала. Солнце уже клонилось за горизонт — она пролежала без сознания большую часть дня.

Мир не знал, что с ней случилось: ему было все равно. Она должна продолжать жить дальше, притворяясь, что ей это тоже безразлично.

В доме исцеления имелись иголки и нитки, она сможет починить платье. Глядя, как сверкающая игла сначала погружается в ткань, а потом снова появляется, оставляя за собой ровный, почти незаметный след, Жрица успокоилась.

Теперь она была способна подумать о завтрашнем дне.

Никогда мир уже не будет таким, как прежде.

Месть. Слово пульсировало в сознании, появляясь и исчезая в темных глубинах ее души.

«Нет! Довольно!» — Ланта отмела его. Месть была причиной того, что случилось с ней.

Повесив Камень Истины на шею, она накинула мантию, закрывая себя и его. Плотная ткань хорошо умеет хранить тайны: никто не увидит ни камень, ни ее синяки. Она презрительно улыбнулась. Не все можно спрятать за тканью, но это и не обязательно: если она подождет до сумерек, то никто не заметит стежков на платье. Еще один секрет. Счастливая Ланта! Столько вещей знает только она одна.

Глава 65

Когда лодка Ланты причалила к скалистому берегу, на форт уже опустилась ночь. В сумеречном свете маленькие волны разбивались о берег, превращаясь в светящуюся пену. Вдали мрачно вырисовывались массивные стены. Прямо над головой быстро пролетали кричащие чайки. Гладкие формы возникали из ничего, чтобы потом опять исчезнуть. Иногда до лодки доносился слабый стон, не похожий на обычные резкие вскрикивания чаек. В нем улавливались беспокойные, жалостные нотки.

Жнея стояла на одной из башен форта, наблюдая за приближением Ланты. Рядом с ней была рабыня, которая управляла слугами, работающими в гостиной Капитана. Она отпрянула, чтобы скрыться от посторонних взглядов. Жнея мягко заворчала на нее:

— Тебе не нужно быть такой осторожной. Никто не увидит тебя. В любом случае в этой ужасной желтой робе ты — простая рабыня.

Женщина запротестовала:

— Не рабыня. Твоя священная клятва. Ты ведь сказала мне: «Узнай, когда и каким образом должны бежать рабы». Я сделала это. Ты говорила о Доме Церкви; я должна пойти с тобой в Дом Церкви. Ты обещала. — Невидимая в темноте рука потянула Жнею за широченный рукав.

Жнея оттолкнула руку, притворившись, что хочет приобнять себя за плечи.

— Когда солнце прячется, становится так холодно. — Затем, смягчившись, она сказала: — Я помню свое обещание, не бойся. Ты верно служила мне. Ты заслуживаешь право стать богатой.

— Когда мы уедем?

— Как только Капитан разрешит нам. — Женщина в желтом отшатнулась, а Жнея торопливо продолжала: — То, что ты узнала, дает мне огромную власть. Чтобы получить эту информацию, Капитан согласится на все. Он наградит нас. Конечно, мне запрещено принимать дары, поэтому все получишь ты. Ты этого заслуживаешь. Ты хорошо поработала.

— Спасибо. Спасибо тебе, Жнея, — кланяясь, пробормотала женщина.

Жнея с трудом подавила в себе желание схватить ее за горло. Всматриваясь поверх стен в лодку Ланты, уже скрывающуюся в тоннеле под стеной, как бы между прочим она заговорила:

— Твой двоюродный брат; он может выяснить точно, где рабы должны сесть на корабль?

— Я никогда этого не говорила! — Голос рабыни затрепетал. — Он сообщил, что их будет двадцать человек и что они должны собраться около старых раскопок проклятых мест. Его предупредят за день до того, как прибудут последние рабы, чтобы он мог встретиться с ними. Я никогда не говорила, что он знает, когда должна прийти лодка, чтобы забрать их.

Отвернувшись от моря, Жнея решила проявить заботу:

— Хорошо, хорошо. Нет причин для переживаний. Я так беспокоюсь о том, чтобы ты получила свободу, что начинаю заговариваться.

— Ты должна быть более внимательной, Жнея. Одно неверное слово, произнесенное здесь, и акулы под Воротами набросятся на меня.

Совет, данный рабыней, чуть не вывел Жнею из себя. Она мысленно сопоставляла те признаки, которые могли бы выдать ее мысли стороннему наблюдателю — биение сердца, дыхание, выражение лица, поза, — и заверила себя, что все было безупречно. Хотя она знала, что Капитан бы заметил. Расширенные зрачки. Дрожь в руках. Что-нибудь.

Со злобой она подумала, что в чем-то рабыня была права. Спешка могла обернуться катастрофой. Подготовка людей к выполнению задачи — лишь малая часть ее успеха. Основное мастерство было в умении непредвиденные обстоятельства поставить себе на службу.

Жнея позволила себе вздохнуть с сожалением. Процесс подготовки был ее развлечением. Ее слабостью. Человеку нравится наблюдать, как игроки, словно послушные марионетки, подчиняются его воле.

Сайла. Скоро придет ее черед.

Вот пример планирования. Глупышка попадется, как мышь в бочку. Правда, там осталось еще несколько дыр, но это грязное маленькое животное не сможет даже предположить, как найти дорогу.

Увидев улыбку Жнеи, рабыня затрепетала.

— Сейчас уже темно. Я хочу, чтобы ты попробовала снова вызвать Видение.

Качая головой, рабыня сделала еще шаг назад.

— Для меня было очень трудно вернуться в последний раз. Несколько дней у меня болела голова.

— Рядом с тобой не было меня. Со мной ты была бы в безопасности. А теперь поспеши. Возьми Искатель Души, который ты украла у Жрицы Сайлы, и другие вещи. Встретимся в доме исцеления.

Съежившись, рабыня неистово замахала руками.

— Только не там, Жнея. Там живут духи смерти. Может случиться, что, когда я уйду в Видение, они схватят меня и будут держать. Я боюсь. — Она замолчала. Затем окрепшим голосом, будто найдя сильнейший аргумент в свое оправдание, сказала: — Дом исцеления — это Церковь. Я не принадлежу Церкви. Тем, кто не принадлежит Церкви, запрещено вызывать Видения. Это знают все.

— Ты будешь работать на Церковь. — Положив руку на плечо рабыни, Жнея успокаивала ее. — Ты знала провидицу из провидиц, которая попала в Дальние Земли? Вот почему я так долго ехала из королевства Олы. Ланта — провидица. — Рабыня внезапно остановилась, Жнея придвинулась к ней поближе, продолжая толкать ее вперед и в то же время говорить: — О, да. Она, конечно, слабее. Возможно, по причине того, что находится возле человека, который сильнее. Возле тебя, моя дорогая. Может так быть? Нахожусь ли я рядом с новой провидицей? Осмелимся ли мы думать об этом?

— Нет, нет, нет. — Ее сопротивление убывало по мере того, как эта новая идея постепенно вытесняла страх.

— Возможно, ты права. Наверное, я прошу слишком много. — Жнея улыбнулась.

— Жнея слишком умна для такой ошибки. И добра. Как сильно ты рискуешь из-за меня. Я чувствую, что сила уже начинает расти.

— Отлично! — Жнея слегка подтолкнула рабыню в направлении ее жилища. — Я буду ждать тебя с нетерпением. — Она наблюдала за тем, как темнота поглощает женщину.

* * *

Одинокое ожидание в доме исцеления превратилось для Жнеи в тяжелое испытание. Она все еще слышала слова женщины: «Духи смерти царят там». Она пыталась не слушать звуки других голосов и шепот ночного ветра, который овевал стены, и заняла себя тем, что начала занавешивать окно одеялом. Когда же с восточной стороны бухты в маленькую комнату вошла рабыня, Жнея все еще не могла избавиться от мыслей о крысах.

Несколько мгновений обе женщины стояли совершенно неподвижно, рабыня оглядывалась назад; Жнея — на занавешенный одеялом угол. Довольная тем, что они остались незамеченными, Жнея закрыла дверь.

В черной, как смоль, темноте Жнея еле улавливала шелестящие движения рабыни. Удар о кремень был совершенно неожиданным. Присев на корточки, рабыня разводила огонь, затем зажгла свечу. Жнея увидела небольшую кожаную сумку, сплошь разрисованную какими-то символами. Жнея заметила стилизованную голову быка, парящую птицу и глаз. Он как бы уставился на нее, и она быстро осенила себя Тройным Знаком.

В сумке лежал небольшой бубен диаметром не больше обычной шляпы и высотой примерно с палец. Для большей крепости он скреплялся крест-накрест. Упругая поверхность бубна была сделана из толстой кожи.

Рабыня провела бубном над огнем свечи, бормоча что-то себе под нос. С обратной стороны к нему были подвешены два ряда колокольчиков, по три в каждом. Их неритмичное позвякивание было еле различимо. Однако этот звук как-то воздействовал на Жнею. Он заставлял ее вспоминать о прохладном дуновении ветра. Она чувствовала, что забыла что-то очень важное, но не могла вспомнить что. Внезапно отведя бубен от огня, рабыня начала поднимать и опускать его, обводить им вокруг бедер. Закрыв глаза и откинув голову назад, она ударяла по инструменту. Нарастающие одиночные ноты были очень высокими, всепроникающими. Тон звука становился выше по мере того, как тепло огня воздействовало на кожу.

Рабыня подошла к сумке и вытащила шнурок от капюшона Сайлы. Она начала водить им над огнем. Наконец рабыня взяла его в зубы, концы шнурка свисали.

Затем она начала играть. Она щелкнула пальцами, издавая своеобразный звук, похожий на хлопанье крыльев. Затем остановилась. Последовал один удар. После этого рабыня начала выбивать ритм. Нижней частью ладони она извлекала сильные пульсирующие ноты; ударяющие пальцы дополняли звучание короткими высокими тонами.

Жнее потребовалось немного времени, чтобы понять, что биение ее сердца в точности совпадает с ритмом бубна. Немного озадаченная, она напряглась, изменила темп сердцебиения и начала контролировать свое состояние.

Соблазнительное позвякивание колокольчиков и нарастающее звучание прекрасной музыки сломали сопротивление Жнеи. Как развлекающийся взрослый говорит с ребенком, бубен рабыни очаровал Жнею и увлек за собой прочь от реальности, в измененное восприятие.

Рабыня начала песнопения. Ее глубокий голос оставался тихим, но очень сильным.

В нем был страх. Волосы на шее Жнеи встали дыбом. В предплечье у нее закололо.

Маленький бубен зазвенел быстрее.

У Жнеи опять появилось чувство, что сердце подстраивается к этому ритму. Бубен требовал, чтобы она полностью подчинилась ему.

Песнопение оборвалось и сменилось звуками, схожими с хрюканьем, лаем и кашлем. Отвратительный, залитый слюной шнурок свисал из открытого рта рабыни. Ее глаза была широко распахнуты, взгляд сосредоточен в единственной точке. Барабан выскользнул из влажных рук, покатился и остановился в нескольких футах от хозяйки. В звуках колокольчиков слышалось неясное предупреждение.

Жнея услышала хриплый, скрипучий голос, который раньше никогда не слышала:

— Любовь, приведшая к страху, принесет Жнее Камень Истины. Церковь будет вечно воспевать Одил. — Губы рабыни стали тонкими, сложившись в жуткую улыбку.

— Спасибо. Спасибо тебе, — сказала Жнея. — Но что с Сайлой? Она там умирает? Я избавлюсь от нее?

Рабыня что-то невнятно забормотала. Своим собственным голосом. После нескольких неудачных попыток ей удалось произнести:

— Помоги мне. Дай мне лестницу, чтобы вернуться. Мой бубен. Пожалуйста.

Жнея потянулась за бубном, ударила в него. Зазвучала высокая нота, похожая на воющее вибрато.

— Расскажи мне о Сайле, — потребовала Жнея.

— Помоги мне. — Рабыня качалась.

— Расскажи мне. Скажи, что Сайла умрет здесь, в Косе.

Рабыня молчала, потом сильно закашлялась. Она покачала головой:

— Когда вернусь, расскажу. Помоги.

Взбешенная, Жнея занесла руку над натянутой шкурой барабана, затем ударила пальцами. Мягкие отзвуки прежней мелодии сменились ужасным стуком. Рабыня дернулась и заметалась. Ее руки внезапно взметнулись вверх, хватая воздух, затем как бы пытаясь обхватить саму ее.

— Падаю. — Длинное, растянутое слово отозвалось мрачным эхом. Рабыня задергалась быстрее, лицо болезненно сморщилось. — Они видят меня. Пожалуйста, быстрее. Лестница. Лестница к дому. Они приближаются.

— Сайла! Скажи мне! — В беспокойстве Жнея забыла про бубен, он замолчал. Был слышен лишь звон колокольчиков.

Рабыня пыталась закричать, ее лицо исказила гримаса ужаса. Однако из ее рта вырывалось только шипение.

Внезапно испугавшись, Жнея начала бить в бубен так быстро и так часто, как только могла. На какое-то мгновение показалось, что рабыня начинает приходить в себя. Ее руки потянулись к горлу. Она боролась с невидимыми нападающими.

Жнея подбежала к ней и начала осматривать ее. Глаза женщины были неподвижными, отсутствующими, их взгляд проникал сквозь потолок, облака, дальше к небу. Струйка слюны стекала из открытого рта прямо на желтое платье. Пальцы чем-то напоминали затейливую тесьму: некоторые сцеплены, некоторые разжаты.

— Где бы ты ни была, останься там. — Усмехнувшись, Жнея вложила бубен в руки рабыни. — Ничего, кроме лжи и хвастовства. Я спрашиваю о Сайле, а ты говоришь мне о моей славе. Как будто я об этом не знала раньше. Дерзкая стерва. — Она медленно поднялась, осторожно проведя рукой перед остановившимися глазами женщины. Собравшись уйти, она накинула ей капюшон. Вздохнув, Жнея остановилась, потом закричала. Эхо ее предыдущих слов все еще витало меж каменными стенами, когда она вдруг заорала:

— Охрана! Охрана! Я поймала ведьму. Скорее!

Глава 66

Громкий приближающийся топот застал Сайлу и Ланту в самом разгаре приготовлений к обеду. Сайла, на которой были лишь нижняя полотняная сорочка с короткими рукавами и нижняя юбка, схватила с кровати свое платье и стала поспешно его натягивать. В это время раздался первый удар в дверь, и громкий мужской голос прокричал:

— Откройте! Приказ Капитана!

Сайла бросила взгляд в угол комнаты, где в деревянной кадке, сделанной по приказу Капитана в соответствии с ее указаниями, сжавшись в комочек, замерла Ланта. Сайла подумала, что скромница Ланта была в этот вечер, пожалуй, чересчур стыдлива. Она не только настояла на том, чтобы передвинуть кадку в самый темный угол комнаты, но и поставила перед ней два стула, на которые повесила одежду, превратив их в непроницаемую ширму.

В это времякулак прогрохотал во второй раз, и Сайла резким движением распахнула дверь. Следующий удар стоявший на пороге стражник наносил уже по уходящей от него двери, и вместо того, чтобы приложиться к деревянной поверхности мягким торцом кулака, он угодил по ней костяшками пальцев. Гримаса неожиданной боли сменила на его лице гневную маску облеченной властью персоны. Пока он не пришел в себя, Сайла вытолкала его в коридор, где толпились прибежавшие вслед за ним другие стражники. Выйдя из комнаты, Сайла решительно захлопнула за собой дверь. Она грозно выпрямилась и, сжимая руки, обрушилась на непрошеных гостей:

— Что вы так ломитесь? Вы что, банда разбойников, которым надо до смерти напугать свои жертвы? Вы не выполняете свои обязанности, и вас следует сурово наказать! Так что, пока я готова смотреть на ваше хамство сквозь пальцы, убирайтесь отсюда подобру-поздорову.

Шумно сглотнув, стражник попытался вернуть инициативу:

— Капитан приказал…

— Приказал?

— Н-ну, нет. Не совсем. — За его спиной кто-то, не сдержавшись, фыркнул. Лицо у стражника дергалось, как у разъяренного кота. Совладав с собой, он продолжил, стараясь говорить почтительным тоном: — Капитан предлагает вам прийти на допрос ведьмы.

Гнев Сайлы как рукой сняло:

— Что? Где?

— В доме исцеления. Это Жнея ее поймала.

— Передайте, что мы сейчас будем. — Когда Сайла повернулась, Ланта уже открыла дверь, стоя на пороге с обеими лекарскими сумками. — Это от Ясмалеи? Уже началось?

Сайла схватила свою сумку и быстрым шагом направилась в дом исцеления, рассказывая спешившей за ней Ланте об услышанном. Больше стражники ничего не могли разъяснить.

Первое, что увидела Сайла, когда ее провели мимо стражи в дверь дома исцеления, был взгляд сидевшей на корточках у оплывшей свечи рабыни в желтом одеянии. Бессмысленный взгляд, направленный на дверной проем, заставил Жрицу застыть на месте. Безжизненные. Вот слово, которое пришло на ум Сайле, когда она посмотрела в глаза женщине. Глаза были застывшими, но Сайлу не покидало чувство, что они наблюдают. Но не в этом мире. Где-то еще. Рабыня не умерла, но жизнь ее протекала уже вне тела. За чем же она тогда наблюдает?

Церковь учила, что глаза человека могут рассказать о нем гораздо меньше, чем, например, его почка. Противоположная точка зрения считалась не только богохульной, но и бесполезной для врачебного осмотра. Но именно глаза рабыни притягивали Сайлу. Не обращая внимания на Капитана и Жнею, которая маячила на краю освещенной свечой площадки, она наклонилась вперед. Подняв свечу, Сайла провела ею перед лицом рабыни. Зрачки расширялись и сужались, как положено, но они продолжали напряженно всматриваться перед собой.

Наклонившись еще раз, Сайла поставила свечу на место. Когда она выпрямилась, лицо ее оказалась в нескольких дюймах от глаз рабыни. Пораженная, Сайла не смогла сдержать приглушенный встревоженный возглас: зрачки продолжали реагировать так, будто перед ними все еще перемещали свечу. Остановив резким жестом рвущихся подойти Капитана и Жнею, она знаком подозвала Ланту. Когда Сайла, не проронив ни слова, продемонстрировала ей увиденное, женщины переглянулись, и обе беспомощно пожали плечами.

Ошеломленная Сайла опустилась на колени. Помимо ее воли в сознании стали возникать картины побега уличенной ведьмы. Наклонившись вперед, она бежала, прижимая к бокам локти. Вместо привычной желтой одежды на ней были широкие, ниспадавшие свободными складками блуза и шаровары малинового цвета. Ее окружала безликая нескончаемая пустыня, упиравшаяся во всех направлениях в ровную линию горизонта. По небу быстро бежали тяжелые тучи, но на земле воздух был неподвижен. Тучи пятнами закрывали небо, так что женщина оказывалась попеременно то в тени, то на солнце. На ее одежде были незнакомые Сайле едва заметные символы — красные на малиновом. Женщина поминутно проводила по ним рукой, словно пытаясь стряхнуть.

Опустив руку на плечо Сайлы, Каштан вернул ее в реальный мир. Он стоял рядом, опустившись на одно колено, его встревоженное лицо почти что касалось ее лица. Сайле удалось слабо улыбнуться ему. Капитан улыбнулся в ответ, с явным облегчением увидев, что она вновь начала осматривать рабыню.

Сайла и Ланта делали все, что могли, пытаясь добиться какой-нибудь реакции со стороны женщины. Ни острый запах трав, ни крики не заставили ее даже моргнуть. Пощипывания и шлепки дали тот же результат. Отчаявшись, Сайла остановилась. Все это напоминало издевательство над грудным ребенком. А самое главное, ее не покидал образ женщины в красных одеждах, которая бежала по бесконечной пустыне, раздавленная невыносимыми страданиями, которые обрушились на нее безо всякого предупреждения, без малейшей причины.

Методы Жнеи были более суровыми, чем у обеих целительниц. Вытащив из ножен изящный, украшенный каменьями кинжал, она вонзила его острие в бедро рабыне. Обильно хлынула кровь, расплываясь пятном по желтому платью. Сайла и Ланта в ужасе отпрянули. Даже среди стражников послышался ропот. Выдернув резким движением клинок, Жнея коротко бросила Сайле:

— Перевяжи это. — Нахмурившемуся Капитану Одил сказала: — Она не притворяется. Очень плохо. Мы так и не выясним, почему она занималась своими черными делами. Что вы о ней знаете?

Капитан покачал головой:

— Служит в замке уже лет десять-двенадцать. Спокойная. Предана Церкви. Во всяком случае, я так думал. — Он пристально посмотрел в глаза Босу, который лишь испуганно вздрогнул. Повернувшись к Жнее, Капитан продолжил: — Как тебе удалось ее обнаружить?

— Мне помогла стража. Я услышала звук бубна и сперва подумала, что кто-то тренируется. Но потом мне удалось распознать скрытое в этих звуках зло. Я побежала на звуки и наткнулась на нее. Она кричала: «Я свободна! Всех рабов освободят!» А затем впала вот в такое состояние.

— Она прямо так и сказала, да? — Капитан выглядел мрачным и задумавшимся. — «Освободят»? Интересно. Ты уверена, что она ничего больше не говорила?

— Уверена. Да она сразу преобразилась, как будто покинула свое тело. Посмотри на нее. Словно листья на кукурузном початке — высохшая и пустая.

Капитан выпрямился:

— Для ведьм может быть только одно наказание. Предание воде.

Ответ Жнеи не заставил себя долго ждать:

— Церковь благодарит вас за содействие. Как старшее должностное лицо Церкви, я назначаю Жрицу Роз Сайлу и Жрицу Фиалок Ланту официальными свидетельницами.

Раздался голос Боса:

— Ты сама должна наблюдать за этим, Жнея. Этого требует закон.

— Какой закон? — окрысилась Жнея. — Для меня не существует никаких законов, кроме законов Церкви.

Вмешался Капитан:

— Бос говорит о законе Церкви. Он принят моими предками и твоими предшественниками, жившими среди нас. Смерть ведьмы должна быть засвидетельствована и подтверждена всеми представителями Церкви в форте. — Запнувшись, он попытался продолжить: — Если я должен… — Сайла заметила, что взгляд Капитана скользнул в ее сторону, замерев на полпути. Было видно, как он старается держать себя в руках. После некоторых колебаний Капитан стал отрывисто отдавать указания Босу: — Объявить о церемонии по всей Гавани. Послать зеркалами сигналы на все башни, находящиеся в пределах шести дюймов езды от города. Как можно больше зрителей. Как можно больше. Выбери удобное время. Это должно произойти после захода солнца через две ночи от сего дня. Вопросы?

— Нет.

— Выполняй.

Бос развернулся кругом. Сайла увидела, как вслед за ним поспешили члены Команды.

По приказу Капитана стражники схватили под руки безвольно обмякшую рабыню и подняли ее на ноги. Бессмысленный взгляд женщины был по-прежнему устремлен в пространство. Сайла шагнула вперед и попыталась положить руку на плечо Капитану, не обращая внимания на грозный скрежет мечей, которые стражники начали вытаскивать из ножен. Капитан остановил ее суровым взглядом.

— Отдай ее нам с Лантой, — сказала Сайла. — Ее нужно лечить. У нас нет доказательств того, что она ведьма. А если даже она и ведьма — ты же видишь, что разум покинул ее. Как можно наказать ее сильнее?

Сзади на нее обрушилась Жнея:

— Как это нет доказательств? А дьявольский бубен, нарисованный на ее сумке, — это ведь знак ведьмы! Как ты смеешь так нагло выступать против Церкви? Надо полагать, ты защищаешь себе подобную?

Среди стражников и тех случайных зрителей, что собрались за дверью, прокатился глухой ропот. Капитан нахмурился. Сайла обернулась к Жнее:

— Одил, ты рискуешь своей душой. Я не ведьма. Твои обвинения — явная ложь. Этим ты ставишь под удар не меня, а себя.

Последовал невозмутимый ответ:

— Я поймала эту мерзавку во время ее нечестивого ритуала. Я напугала ее до того состояния, в котором она сейчас находится.

Наконец заговорил Капитан.

— Жрица Розы, я доверил тебе Ясмалею, потому что полагал, что твоя магия дана тебе Церковью. То, что я сейчас услышал, очень меня тревожит. — Обеими руками он потер виски. Казалось, что это просто жест крайней усталости, но Сайла заметила едва уловимое изменение в выражении лица Капитана — словно в его глазах промелькнула мольба.

Что-то внутри подсказало Сайле, что Капитан просит ее найти еще доводы, которые он сможет поддержать.

Но почему, когда он так явно открывает свои чувства, ее сковывает леденящий страх? Почему это неявное выражение сочувствия и желания помочь ей пугает больше, чем его привычный образ тирана.

Прогнав прочь одолевающие сомнения, Сайла повернулась к Жнее.

— Я не использую никакой магии, никаких приемов ведьм.

— Мне говорили о другом, — сказала Одил Капитану. — Ее компаньонка — провидица, а Церковь относит провидение к магии.

Державшие рабыню стражники невольно ослабили хватку и отступили от женщины.

Капитан бросил на Жнею довольно неприязненный взгляд и снова обратился к Сайле:

— Зачем же вам эта женщина, если вы не хотите ее защищать?

— Но ведь если мы приведем ее в чувство, — воскликнула Сайла, — она сможет все объяснить!

— Конечно, объяснит, — насмешливо отозвалась Жнея. — Соврет, что просто забавлялась и онемела от удивления, когда ее накрыли. Вы еще только собираетесь спрашивать, а ведьмы уже знают и ваш вопрос и нужный ответ на него. Они ослепляют обычных людей и вершат свои темные дела прямо у них под носом. Только специально подготовленные представители Церкви способны вывести их на чистую воду. С ведьмами заодно только те, кто хочет перенять у них дьявольское искусство. Подозреваю, что у Сайлы могут быть тайные планы, связанные с будущими родами.

Капитан посмотрел на Сайлу:

— Ты должна ответить.

Сайла медленно выпрямилась. При этом она отступила на шаг от Капитана, вынудив поспешно ретироваться стоявших у нее за спиной воинов. Левой рукой она пригладила длинные черные волосы, волнами спадавшие по спине. Рукав ее платья скользнул вниз, обнажив изумительно белую руку с массивным золотым браслетом, подаренным настоятельницей Ирисов. Металл и вправленные в него аметисты переливались в лучах свечи.

— Я бы помогла этой женщине, как помогла бы каждому — пусть она даже и ведьма, — потому что Вездесущий защитит меня от любого зла. Если Одил так мастерски ловит ведьм, почему она вместе с нами всеми ела пищу, которую подавала эта женщина? Скажи мне, Капитан, кто рекомендовал меня в качестве целительницы для Ясмалеи? — Сайла мило улыбнулась Жнее.

Капитан взял маленький бубен и чехол и стал рассматривать символы. Не подымая глаз, он сказал:

— Твоя вера вдохновляет, Жрица Роз. Тем не менее я верю в справедливость слов Жнеи о ведьмах и их ловкости. Эту прикуют к столбу злодеев перед казармами в Гавани на всеобщее обозрение. Стража отведет ее туда. Но она должна быть в целости и сохранности, понятно? Во время предания воде она должна быть живой, иначе вы разделите ее учесть. Ступайте.

Стражники поволокли женщину из комнаты. Казалось, она никого не видит.

Через некоторое время за ними последовал Капитан. Перед ним торопливо семенила Жнея. У самой двери он обернулся. Его глаза искали глаза Сайлы. И снова в них была мольба. И печаль.

Сайла невольно подалась вперед, чтобы утешить, успокоить. Это был лишь намек на движение, меньше даже чем жест; Капитан повернулся и вышел из комнаты.

Глава 67

С наступлением темноты запылали факелы, установленные по ровной полуокружности, концы которой упирались в море. Вдоль нее толпились зеваки. Свет ближайших к воде факелов мерцающими бликами отражался от небольших перешептывающихся волн. Темные спокойные воды, казалось, передразнивают приглушенный ропот возбужденной толпы.

Предание воде было казнью. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять это. Сайлу не оставляло чувство, отдававшееся мучительной головной болью, что казнь эта не просто чрезмерное, а заведомо несправедливое наказание.

Подобные наказания смертью не вселяли особого ужаса в Сайлу, даже когда их вершили именем Церкви. В своей борьбе со злом Церковь должна была быть решительной, что, конечно, не исключало милосердия.

Сайла не могла избавиться от подозрения, что весь этот спектакль затеян не в назидание ведьмам, а в связи с борьбой за власть. Приговор вынес Капитан, но обвинение исходило от Жнеи. Сайла понятия не имела, почему Одил так жаждала смерти этой женщины. Но в том, что «разоблачение» было подстроено вероломной Жнеей, она даже не сомневалась.

Ей так никто и не рассказал, в чем состоит церемония. Даже сейчас, пробираясь вслед за стражниками Боса сквозь толпу, она не представляла, что ей предстоит увидеть.

Рядом с Сайлой коротким энергичным шагом шла Ланта. Подбородок ее был приподнят, плечи расправлены. Только те, кто близко знал ее, заметили бы расширившиеся глаза и бледную каемку вокруг губ. Но это мелочи, и Сайла надеялась, что сама она внешне выглядит также сдержанно и официально.

Шедшая позади них Жнея была откровенно раздражена мешавшей их продвижению толпой. Сайла знала, что Одил знакома с процедурой казни, как знала она все и о стенобое. Но она не предприняла ни малейшей попытки подготовить своих сестер к тому, что их ожидает.

Миновав, наконец, толпу, Сайла остановилась у очерченной факелами границы места казни. Когда стоявшие у самой воды стражники расступились, открывая пленницу, Сайла невольно отшатнулась.

Рабыня была одета в спадавшие широкими складками блузу и шаровары кроваво-красного цвета.

Почти точно такого, какой был в ее видении в лечебнице.

Может, ей показалось?

Стражники, сопровождавшие свидетельниц из Церкви, указали, где им велено ждать, и отошли в сторону. Мимо трех женщин прошел Капитан, пригласив их следовать за ним. Место, где он сказал им остановиться, было не далее трех шагов от рабыни. Вместо официального траурного одеяния на Капитане была рубаха с длинными рукавами и брюки довольно мрачных серых и белых тонов. Белым был искусно вышитый вытянутый овал, начинавшийся у колен и заканчивавшийся у самого горла.

Хоть и не сразу, Сайла поняла, что это акула.

Поведение обвиняемой женщины не изменилось. Все еще погруженная в мир, видимый ей одной, она не осознавала ничего вокруг. Она была связана, руки заведены на спину, лодыжки опутаны цепями.

Капитан шагнул в сторону. Пока один из воинов торопливо зажигал специально приготовленный факел, он достал из чехла уже знакомую трещотку. Без всякого вступления Капитан раскрутил ее над головой, давая сигнал к началу действа. Позади Сайлы над толпой вознесся стон. Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что это песнь, призывавшая море очистить людей от скверны.

Сайла и Ланта осенили себя Тройным Знаком.

Рука Капитана понемногу замедлилась, и трещотка замолкла. Но волны возбуждения уже подымались над толпою. Сотни ног шаркали о песок. Тесно прижатые тела терлись друг о друга, ткань шелестела, соприкасаясь с другой тканью. От нараставших позади звуков по спине Сайлы пробежали мурашки, ей пришла в голову мысль о голодном принюхивавшемся звере. Даже на Жнею это произвело впечатление, и она несколько раз приговаривала: «Давай, давай». При этом она тщательно следила, чтобы ее слова не донеслись до Капитана, а взгляд не встретился с глазами Сайлы или Ланты.

По сигналу Капитана два стражника подхватили рабыню с двух сторон. Одной рукой каждый из них вцепился повыше локтя, другая рука держала женщину под мышкой. Они попытались поднять ее вертикально. В этот момент Сайла впервые увидела цепь, которая крепилась к ножным оковам. Звенья цепи были огромными, толщиной с руку. Вдоль высокого человека уместилось бы не более шести звеньев.

Из темноты ночного моря раздался необычайно громкий одиночный удар барабана. Сам барабан не был виден, но его голос заставил вздрогнуть каждого, до кого он донесся. Раздался еще один удар, затем еще. Под эти звуки стражники потащили рабыню к кромке моря.

Вслед за ними мимо свидетельниц от Церкви пробежали четверо рабов с длинными шестами. Они зажгли факелы на концах шестов и установили их в вырытые заранее отверстия по углам квадрата. В дополнительном свете показалось небольшое круглое возвышение из каменных блоков диаметром примерно в размах человеческих рук. В высоту блоки доставали до лодыжек.

Стражники подтащили обвиняемую ведьму к возвышению. Четверо рабов бросились подымать цепь, заталкивая ее внутрь круга, где она исчезала с лязгом. Закончив, рабы поспешили назад и смешались с толпой. Раздалось приглушенное восклицание Ланты, затем ее голос:

— Там яма.

Позади нее раздался смех Жнеи:

— Какая поразительная наблюдательность. Теперь-то вы догадались, зачем нужна цепь?

Ланта неуверенно молчала, и Жнея с явным удовольствием начала объяснять:

— Цепь послужит якорем. Удар барабана означал начало прилива. Вскоре море доберется до каменного круга. А через несколько минут оно будет у наших ног.

— Ее голова едва выступает над краем ямы! — воскликнула Ланта. — Они же утопят ее.

— В Косе не убивают ведьм, — ответила Жнея. — За них это делает море.

Толпа на флангах хлынула к месту казни, держа над собой зажженные факелы. Воины сдерживали разгоряченных людей, выстраивая их на положенных местах. Жнея продолжала:

— Видите, стражники повернули ведьму лицом к наступающей воде. А посмотрите, как все это нравится почтенной публике из Коса. Они стараются занять места, откуда они смогут получше видеть лицо ведьмы, когда та будет смотреть на подкрадывающуюся к ней смерть.

Волны неумолимо приближались. С почти человеческой жестокостью они поглаживали стены возвышения через небольшие промежутки. Между блоками начали просачиваться струйки воды. Понемногу, с мучительной неторопливостью, море подбиралась к краю возвышения. И вот вода уже потекла через край, наполняя углубление.

Ланта подняла капюшон. Сайла обняла ее за плечи.

— Молись, чтобы рухнула стена, — сказала она. — По крайней мере, конец для нее наступит быстрее.

Мелькнув в воздухе, рука Жнеи юркнула под капюшон Ланты. Вцепившись ей в волосы, она заставила маленькую Жрицу выпрямиться. Ее взгляд метался от Ланты к Сайле, провоцируя их на ответную вспышку. Дребезжащим от едва сдерживаемой ярости голосом она обрушилась на Жрицу:

— Раз вы так думаете, то я уничтожу вас без всякого сомнения. Вы слишком слабы и невежественны, чтобы оказать мне серьезное сопротивление. Эта яма построена на века, ее стены из камня никогда не рухнут. У вас просто нет сил, чтобы противостоять реальному миру. И эта яма, и эта казнь — обыденные вещи. То, что происходит ежедневно. При этом вы дурацки улыбаетесь, хихикаете, надеясь, что мир со временем изменится к лучшему. Ничего не изменится. А в окончательной истории борьбы за Церковь о смерти одной ведьмы никто и не вспомнит.

Сайла спокойно разжала пальцы руки Жнеи, продолжавшей держать Ланту.

— Я уже это поняла, Одил. Эта беззащитная женщина для тебя — ничто. Ты оскверняешь все, за что борется Церковь. Ты ответишь за нее. Ты ответишь за все свои грехи. Клянусь. — Следующие движения Сайлы были настолько быстрыми, что Жнея успела лишь взвизгнуть и беспомощно замахать руками. Стремительная ладонь Сайлы коснулась ее лба, затем груди и обоих плеч.

— Нет! — Жнея побледнела и отпрянула назад. — Не смей! Ты… ты…

Голос Сайлы прозвучал жестко и решительно. Слова ее смешивались с настойчивым боем невидимого грозящего барабана.

— Я отметила тебя. Зло, которое тебя заполняет, теперь помечено, и я приложу все силы, чтобы тебя уничтожить. Вездесущий рассудит, кто из нас прав.

От изумления у Жнеи перехватило дыхание, она оцепенела. Наконец она неуклюже сделала шаг назад. Глаза ее были по-прежнему прикованы к Сайле. На втором шаге ее нога подвернулась, она покачнулась. В попытке удержать равновесие Жнее удалось разорвать сковывающие ее чары. Развернувшись, она поковыляла к толпе и через несколько шагов рухнула на колени. Страшный приступ рвоты выворачивал ее наизнанку.

Толпа загоготала.

Подчиняясь сердитому жесту Капитана, Бос с двумя стражниками бросились подымать Жнею. Когда они вели ее сквозь толпу, женщину продолжало рвать.

— Мне, кажется, тоже сейчас будет плохо, — простонала Ланта, беспомощно прислоняясь к Сайле. Она подняла свой капюшон так, чтобы не видеть рабыню, когда вода уже доходила до ее подбородка.

Сайла обняла Ланту за плечи, удерживая ее на ногах. Кивнув в сторону толпы, она сказала:

— Нельзя показывать свою слабость им.

Ланта снова застонала.

— Я не вынесу этого. Сначала Остров, а теперь эта… — она вдруг замолчала, напуганная недозволенностью своих мыслей.

— Делай, что тебе положено, — приказала Сайла. Она была уже не в состоянии воспринимать слова Ланты. — Смотри на Капитана. Пусть и ему станет мерзко.

Это было невероятно, но стоявшая в воде рабыня зашевелилась. С каким-то невообразимым усилием она развернулась к толпе. Неожиданно к ней вернулось сознание, замутненное неистовым гневом.

— Эй ты! Всемогущий Капитан! — Вытягиваясь изо всех сил, чтобы рот оставался над водой, женщина продолжала кричать: — Радуйся моей смерти, как радовалась бы я, наблюдая твою смерть. Я не виновата. Меня предали точно так же, как предадут тебя — я видела это! — Волна набежала на ее лицо, залив водой рот, закрыв все до бровей. Волосы веером разошлись по поверхности моря. Подымавшиеся пузыри собирались над ней тонкой сетью. Перекошенное от страданий и усилия лицо снова показалось над водой. Женщина кашляла и отплевывалась. — Меня уничтожили. Но знай: тебя тоже уничтожат. Ты — труп!

Гогот и улюлюканье заполняли продолжительные паузы между ударами барабана. После очередного удара море забрало свою добычу. Крик рабыни оборвался навсегда.

Глава 68

На следующий день после казни Ланта почувствовала резкий упадок сил.

Порядком испугавшись, она оперлась руками на стол, сомневаясь, что ей удастся удержаться на ногах. Услышав беспокойный возглас Ясмалеи, Ланта усилием воли заставила себя отпрянуть назад, чтобы не рухнуть на огромный живот, который вдруг замаячил у нее перед глазами, как снежный сугроб.

В этот момент она почувствовала, как подгибаются колени.

Страх уже прошел, и то, что она беспомощно оседает на пол, Ланта восприняла с полным спокойствием.

Чувство времени изменило ей. Она надолго погружалась в события, воспоминания о которых накатывали на нее из подсознания. Она думала о бессоннице в ночь после казни рабыни. Ее мучили воспоминания о болезни Конвея, об утонувшей женщине, о невообразимом, даже неприличном поступке Сайлы, отметившей Жнею крестом.

Сайла бросила вызов всему миру.

Даже намек со стороны женщины о том, что ей известно о религиозном значении креста, способен навлечь на нее гнев всех мужчин на свете. Все знали легенду о человеке, которого казнили, распяв на кресте, другие мужчины. И о котором с тех пор скорбели. Женщины, даже косвенно упоминавшие об этом событии, могли поплатиться за это жизнью. И многие поплатились.

Для женщин Церкви отметить кого-либо крестом было равноценно убийству. Ланте раньше не приходилось видеть этот ритуал. Ей рассказывали о нем несколько раз шепотом, по секрету, ее подружки Избранные в аббатстве.

Девичьи разговоры. Ланта вздрогнула. Трогательная невинность того времени казалась сейчас позором и издевательством. С того дня на острове самой трудной задачей для нее было сохранить секрет от Сайлы. Ланта гордилась тем, как ей удалось провести свою подругу.

Потом наступили ежедневные осмотры Ясмалеи.

Лежавшая на смотровом столе девица была огромна, как корова. Пышное, роскошное тело прямо трескалось от жира.

Этим утром Сайла взглянула поверх Ясмалеи на Ланту. В выражении ее лица промелькнуло нечто такое, что обдало Ланту холодком тревожного предчувствия. Сайла сказала:

— Ребенок родится через двадцать четыре, самое позднее тридцать шесть дюймов.

Эта простая фраза оказалась последним ударом, лишившим Ланту сознания.

Там, где розово-белая нагота Ясмалеи соприкасалась с полотном простыни, была ложбинка, как раз за ее ягодицами. Ланта изнемогала от зноя, и вся эта белизна напоминала ей мягкий, зовущий снег. Как хорошо прилечь и уснуть в этом месте.

Здесь ты будешь в безопасности. Тебя здесь не настигнет любовь, которую могут украсть и растоптать. Здесь не будет бесконечной череды бессонных ночей, когда, покрывшись липким потом страха, прислушиваешься к тяжелому сопению соглядатаев. Здесь ты будешь в безопасности от подруг, заявляющих о кровавой мести. И от лекарств для рожениц, которые угрожают жизни не только матери и ребенка, но и тем, кто эти лекарства назначает.

Ланта с благодарностью встречала наступавшее забвение.

Сайла рванулась раньше, чем Ланта успела скрыться из виду за телом Ясмалеи. Торопливо порывшись в своей лекарской сумке, она отыскала маленькую голубую керамическую бутылочку. Обегая вокруг стола, она вытащила пробку. Рядом забарахталась и заныла Ясмалея, но Сайле было не до нее.

Пары нашатырного спирта вернули Ланте сознание, чему она явно противилась. Находясь в полуобморочном состоянии, она умоляла оставить ее в покое. Приведя в чувство подругу, Сайла обратилась к Ясмалее, уже стоявшей рядом со смотровым столом, натягивая одежду и выговаривая за недостаточную почтительность. Опасаясь, что она не сможет выдержать подобную гонку, Сайла прислонилась к успокаивающей твердости каменной стены и закрыла глаза. Чувствуя, что мужество оставляет ее, она услышала свой собственный шепот: «Клас, я уже больше не могу. Я так одинока. Зачем я тебя покинула?»

Скрытый где-то глубоко в сознании голос прошептал в ответ: «Сайла ищет Врата. Слишком многое поставлено на карту. Слишком много выстрадано. Сайла должна продолжать».

Сайла с горечью возразила: «У каждого есть свои цели, о которых я могу только догадываться. Хотя я не позволяю себе думать об этом, иначе меня замучат бесконечные сомнения. Поручите поиски кому-нибудь другому, более сильному. Мне нужен отдых. Спокойствие».

«Сайла. Потерпи еще немного. Цветок должен распуститься полностью. Соберись, возьми себя в руки».

Тишину разорвал мерзкий, скрипучий словно кто-то ногтем царапал шифер — голос Ясмалеи:

— Не верю, что мой ребенок родится так скоро. Слишком рано. Вы просто решили напугать меня. Я хочу домой, к маме. Вы обходитесь со мной хуже, чем с рабыней. Никакого сочувствия.

— Тогда уходи, — Сайла указала на дверь. — Пусть твоя мать узнает, как ведет себя ее дочь.

Сайла ожидала, что ее пациентка тут же пойдет на попятную, но вместо этого она выдала еще больший взрыв негодования:

— Ну вот видишь! Ты даже не слушаешь меня! Я ведь говорила уже, что не могу выйти из форта. Я даже не могу покинуть замок.

— Почему? Почему не можешь?

— Не хватало мне еще раз рассказывать! Все равно не будешь слушать.

Чувство неловкости в связи с тем, что она прослушала что-то, возможно, важное, пересилило желание наорать на обнаглевшую девицу. Недовольно надув губы, Ясмалея прихорашивалась перед полированным серебряным зеркалом. Сайла попробовала еще раз:

— Я тебя очень внимательно слушаю. Так почему же ты не можешь?

— А ты как думаешь? Потому что он беспокоится обо мне. Я рассказала, что его сын бьет меня ногами, как лошадь, мечется, поворачивается все время, и Капитан сильно расстроился. Он все время меня спрашивает, как меня лечат. — Бросив после этих слов многозначительный взгляд на обеих целительниц, она продолжала: — Я сказала ему, что терплю из последних сил, хотя меня уже совсем уморили все ваши глупые упражнения, от которых только потеешь. И еще я говорила, что уже достаточно взрослая, и могу есть все, что захочу. Он смеялся и сказал, что целительницы не могут знать всего на свете, а веду я себя абсолютно правильно. Он любит меня. — Ясмалея взбила волосы и, полюбовавшись на себя в зеркало, продолжила: — Это секрет. Никому не рассказывайте о словах Капитана. Если вы проболтаетесь, я скажу Капитану, что Ланта использовала чары Провидицы, чтобы узнать это, и вас накажут. И все, хватит! Никаких больше дурацких прогулок. А если мне захочется сладкого вина или медовых пирожных, чтобы тут же все это подавали!

Сайла опустила голову:

— Я не могу перечить желаниям и мудрости Капитана. Ты носишь его наследника. Мое вмешательство может только навредить.

Продолжая сидеть на полу, прислонившись к стене, Ланта изумленно смотрела на подругу. Ясмалея также метнула подозрительный взгляд в сторону Сайлы. Но не заметив даже тени насмешки, она встряхнула головой и бросилась вон из комнаты.

Цепляясь за стену и с трудом переводя дыхание, Ланта поднялась на ноги.

— Как ты могла согласиться на это?

— Нам надо торопиться. — Решительный голос Сайлы оборвал Ланту на полуслове. — В ту ночь, когда схватили бедную рабыню, Капитан повторил слова, которые Жнея приписывала женщине. Помнишь — «будут освобождены». Он подчеркнул «освобождены». Вчера та же женщина предсказала его гибель. Теперь мы услышали, что Ясмалею не выпускают за пределы замка, причем причину придумали такую глупую, что только сама Ясмалея способна в нее поверить. Что-то должно произойти, Ланта. Думаю, Капитан собирается пойти на сговор с лидерами рабов, чтобы как-то управлять ими.

Ланта склонила голову набок, напоминая маленькую птичку. Лицо после обморока было все еще бледным, но глаза лихорадочно блестели.

— Ты говоришь об управлении рабами. По-моему, речь идет о разгроме восстания. Ты и сама об этом раз обмолвилась.

Рука Сайлы взметнулась к щеке, словно пытаясь скрыть вспыхнувший на ней румянец. Запинаясь, она спросила:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да посмотри ты на этого Капитана! Он так же жесток, как Алтанар, такой же тиран, мучитель и убийца.

— Ему приходится быть суровым. И это не доставляет ему особого удовольствия. Он стремится быть более милосердным.

— В самом деле? Кто тебе об этом сказал? Он сам? Что-то я не припомню ни малейшего проявления его милости. Может быть, он будет подавлять эти волнения рабов, осыпая их подарками.

— Когда нет серьезных доводов, их заменяют сарказмом. Вспомни, я ведь не раз признавала, что он бывает слишком суров с рабами. А если тебя коробит от каких-то моих слов, я готова от них отказаться. Может, мы лучше поговорим, что нам делать с Ясмалеей?

Хотя уголки рта Ланты подрагивали, голос ее звучал спокойно:

— Конечно. Как я поняла, ты собираешься вскоре принимать роды.

— Это неизбежно. Посмотри, как она прибавляет в весе.

— Согласна. И я слышала, что Капитан препятствует выполнению наших указаний, заявляя Ясмалее, что она может вести себя, как захочет. Почему он не хочет поддержать нас?

— Ты же слышала — он любит ее. Думаю, это правда. И, как всякий мужчина, он считает, что свою любовь можно выразить, лишь переступая границы дозволенного.

— Возможно, я к нему несправедлива, — грустно сказала Ланта. — Может, он считает милосердие слабостью. Как снисходительность к отпетому мерзавцу.

В смехе Сайлы слышалось явное облегчение.

— Ты так думаешь? Знаешь, мы иногда слишком усложняем мужчин, на самом деле они устроены гораздо проще. Представь себе изнывающего от жажды быка, который почуял запах пресной воды — в этом весь мужчина со всем его глубокомыслием.

К изумлению и огорчению Сайлы, лицо Ланты после этого безобидного замечания исказилось необъяснимой яростью. Казалось, она вот-вот взорвется. Обе женщины напряженно застыли. Сайла видела, что ее подруга изо всех сил сдерживает бушующую в ней энергию, и она боялась пошевельнуться, опасаясь, что эта ярость вырвется наружу. С выгнутой, как у сердитого кота спиной, Ланта наконец направилась к двери. Проходя мимо Сайлы, она сказала:

— Да, они не очень сложны. Но движет ими не только жажда. Или доброта. Прости меня, мне опять нехорошо. Я скоро вернусь.

Выходя из комнаты, Ланта вцепилась в дверной косяк, стараясь удержать равновесие, душевное и физическое. Пришло время сказать Сайле всю правду; она должна увидеть Капитана в его истинном обличье, даже если это разрушит их дружбу.

Как могла Сайла не видеть, что он собой представляет? Сайла, с ее проницательностью и интуицией, была слепа ко всему, что она не желала замечать.

А чем она, провидица, лучше? Вопрос этот для Ланты был как нож в сердце. Она пытается открыть Сайле глаза? А зачем? Все это — пустая трата времени, а результатом может быть лишь разрыв между ними. Кто она такая — жертва, которой стыдно признаться в этом и недостает мужества предупредить других, как опасно недооценивать мужчин? Не в силах обратиться к Сайле, Ланта закрыла лицо руками и выбежала из комнаты, отгоняя прочь готовые нахлынуть воспоминания и мучительные уколы совести.

Сайла смотрела вслед убежавшей подруге. Мысли и догадки беспорядочно кружили в ее сознании, подобно осенним листьям. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять причину ее гнева, как не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что, говоря о мужчинах, она имела в виду Конвея. Чем больше Сайла думала об этом, тем большее раздражение овладевало ей. Ланта, должно быть, столкнулась с ним во время поездки на остров. Возможно, она увидела Конвея вместе с Ти.

С Лантой надо поговорить начистоту. Конвей волен сам распоряжаться своей судьбой. Слепая ревность может стать навязчивой идеей и разрушить всю жизнь. Кроме того, все это может повредить поискам не меньше препон, которые ставит Капитан.

Среди медицинского снаряжения Сайла нашла чехол из оленьей кожи. Внутри было зеркало из полированной меди. Поправив ворот платья и уложив выбившиеся волосы, она подумала, что в поведении Ланты отсутствует логика. Это можно объяснить неразделенной любовью, но с точки зрения выживания это недопустимо. Страдая от того, что Конвей вновь сошелся с Ти, она считает всех мужчин неразумными. И даже жестокими.

Иногда этот мир вынуждает действовать жестоко, и у мужчин нет выбора.

Клас на Бейл был сильным мужчиной. С несгибаемой волей. Но тут же Сайла вспомнила, что он был и жестоким воином, который не отказывался от своей доли добычи.

Даже Клас мог поступать неверно. Но она любила его. Тосковала без него, жаждала его увидеть, услышать его голос, ощутить поразительную нежность его силы.

Встряхнув головой, Сайла прогнала прочь нахлынувшие фантазии и заставила себя вернуться к проблемам Ланты.

Думающий человек должен научится докапываться до самой сути. Не позволять себе стать заложником опасных иллюзий, таких, как физическая привлекательность. Это поможет преодолеть многие трудности, в том числе и одиночество. Тот, кто прошел подготовку в Церкви, может не опасаться даже тех неудержимых тревог и страхов, которые возникают в самых дальних и потаенных глубинах сознания, где царит первозданный хаос чувств и инстинктов.

Вот почему Сайла могла иметь дело с такими людьми, как Капитан, а Ланта не могла. Бедная Ланта. Ей бы немного опыта, и она бы легко справлялась с такими пустячными проблемами, как неуместная любовь к Конвею.

С Капитаном нельзя порывать. Не на все вопросы получены ответы, не все тайные планы раскрыты. Он им нужен, как никто другой. Если и удастся отстранить Жнею от управления Церковью, то ключевую роль здесь должен сыграть Капитан. Ланте трудно возразить — он действительно жесток. Хотя нет, скорее суров.

Сайле хотелось, чтобы Ланта поняла его суть, посмотрела на него как на мужчину. Будь он кем угодно, но не Капитаном, его бы любили, ценили, дорожили бы его дружбой. Его суровость была чертой Капитана, а не его натуры. Любой другой, лишенный общения с людьми, их дружбы, стал бы точно таким.

Поправив последнюю складку на платье, Сайла придала своей осанке более уверенный вид и направилась в тронную комнату. Решительным шепотом она сказала себе: «То, что не в силах изменить, прими».

Эта фраза неожиданно поддержала ее. Настроение улучшилось. Она почувствовала, что на многое способна.

Глава 69

Весь день в форте царило необычное оживление. Вооруженные конные патрули проверяли, чтобы никто ни проник на полуостров и не покинул его без разрешения. Луч зеркальной установки, расположенной на стене, то потухал, то загорался снова. Вместо двоих вестников сегодня там было четверо.

В форте находились и другие вестники. Сайла вспомнила, как отзывался об этих людях Гэн Мондэрк, сравнивая их с птицами, питающимися падалью. Она поморщилась. Вестники, конечно же, не были столь плохи. Одетые в яркие плащи, они в основном бесцельно шатались по крепости. Некоторые развлечения ради гарцевали на своих прекрасных лошадях среди разъезжающих патрулей, выставляя напоказ свою свободу. Сайле показалось, что в последнее время количество вестников резко увеличилось, и слова Гэна снова всплыли в памяти, вызвав неприятные предчувствия. Она отвернулась.

Бухта, обычно переполненная рыбацкими лодками и другими судами, теперь почти опустела. Улицы Гавани также были пустынны. Даже вездесущие мальчишки оставили свою охоту за мелкими рыбешками и покинули доки. Клубы дыма, поднимавшиеся от очагов, и те как будто старались побыстрее растаять в воздухе.

Сайла беспокоилась о своих друзьях, которые все еще оставались на Острове купцов.

Днем Капитан был слишком занят, чтобы принять ее. Когда усталое солнце наконец скрылось за горами между фортом и Великим Океаном, в дверь постучали два воина. Один из них был чем-то сильно взволнован. Второй, более спокойный с виду, заговорил:

— Капитан требует, чтобы Жрица Роз немедленно присоединилась к нему.

Он сделал ударение на слове «требует» и, прежде чем повернуться, позволил себе многозначительную улыбку. Сайла осталась на месте, и первый солдат занервничал еще больше. Он покосился на своего товарища и жестом попросил Сайлу поторопиться. Второй, вняв его беззвучной мольбе, обернулся. Жрица не собиралась терпеть унизительное обращение простых воинов, ее охватил гнев.

— Я не привыкла к подобному обращению, Коссиар.

Мелодичный выговор Коссиара лишь усилил насмешку, написанную на его лице.

— Мы с Доро обычно не выполняем поручения, если они касаются нелюдей. Но ради тебя было сделано исключение.

Тот, которого звали Доро, не выдержал.

— Ладно, Хелдринг, перестань. — Это была скорее просьба, чем приказ.

Лицо Хелдринга исказилось от злости.

— Ты начинаешь меня раздражать, Доро. Она снюхалась с ведьмами, это ты понимаешь? Мне все равно, что хочет от нее Капитан, а мы всех ведьм убиваем.

— Из-за тебя нас обоих высекут!

Хелдринг ухмыльнулся.

— Я слышал полоумную болтовню этой Церкви. Нехорошо причинять боль людям, но у нелюдей нет ни чувств, ни прав. Здесь, в Косе, нам не нужна ни Церковь, ни сумасшедшие ведьмы. И если Капитан хоть пальцем до меня дотронется, он будет иметь дело со всеми воинами Коса, кроме тебя, конечно.

Доро проглотил обиду и беспомощно посмотрел на Сайлу.

— Нам надо спешить, Жрица. Капитан не любит ждать.

Они спустились в холл, затем миновали тронный зал. В конце коридора виднелась дверь. Сайла знала, что располагавшаяся рядом лестница ведет на крышу. Бос с двумя стражниками ждал у входа.

— Я не одобряю решения Капитана встретиться с тобой, однако не имею права вмешиваться, — начал он, — поэтому буду ждать здесь. Не давай мне повода войти.

— При тебе всего четыре воина? Это не слишком опасно? — с издевкой спросила Сайла.

Хелдринг сделал шаг вперед.

— Полегче, женщина. Церковь здесь не очень много значит.

Кулак Боса тяжело ударил его в челюсть. Хелдринг впечатался в дверь и, отлетев от нее, неуклюже повалился на пол. Сайла инстинктивно сделала движение, чтобы помочь ему встать, однако он не понял ее благих намерений и со злостью отстранился. Бос дернул Сайлу за плечо. Затем наклонился над Хелдрингом, чтобы ударить еще раз, но был остановлен звуком отворяющейся двери. Капитан мрачно разглядывал открывшуюся перед ним картину.

— Что здесь происходит? — прорычал он.

— Это я виноват, — сказал Хелдринг, поднимаясь. — Я хотел известить о прибытии Жрицы, но споткнулся о ногу Боса. Прошу прощения.

Сайла с возмущением указала на Боса. Тот прервал ее бессвязные восклицания и заговорил сам. Сайла так и не смогла забыть его полный ненависти взгляд.

— Воины рассержены, Капитан. Хелдринг вышел из себя. Твои бойцы не хотят, чтобы ты оставался наедине с этой защитницей ведьм.

Капитан повернулся к Жрице и протянул руку:

— Входи. Ужин накроют, как только мы будем готовы. Ты голодна?

Сайла попыталась рассказать правду об эпизоде у двери. Он медленно кивнул и сказал полушепотом:

— Не обращай внимания. — Держа ее за руку, Капитан захлопнул дверь. И Сайла вдруг почувствовала, что за ней осталась вся враждебность, витавшая в воздухе. Они поднялись вверх по лестнице.

Держа Сайлу за руку, Капитан вывел ее на крышу. Там их ждал уютный столик, который освещали две свечи, скрытые за зубчатой стеной. На скатерти, расшитой затейливым узором, Сайла увидела две фарфоровые тарелки, изготовленные рукой искусного мастера.

Повернувшись, Жрица заметила в другом углу крыши небольшую кухню. Раб принес белый керамический сосуд, украшенный изображениями летящих журавлей. Сайла зачарованно наблюдала, как две хрупкие тонкостенные чаши наполняются изысканным красным вином.

Еще один мужчина держат поднос, на котором морские креветки кольцом окружали стоящее в центре блюдце скрасным соусом. Взяв креветку, Капитан аккуратно отделил хвостик от головы и снял кожицу. Он опустил хвост в соус, приглашая Сайлу сделать то же самое.

— Остро, — произнес он, приподнимая брови.

Прекрасно приготовленные холодные креветки обладали нежным, сладковатым вкусом. Приятно жгучий соус был великолепен. Сайла сказала об этом. Капитан слабо улыбнулся, и она заметила, как дневное напряжение покидает его.

Рабы подавали все новые блюда, и вскоре Капитан совершенно расслабился. Он заговорил о прошлом, о своей любви к густым лесам и зеленым лугам родины. В детстве напряженная учеба почти не оставляла ему свободного времени.

— Педагоги, — это слово звучало в его устах как ругательство. — Каждый из этих самовлюбленных дураков был уверен, что войдет в историю как человек, воспитавший самого Капитана. Когда я наконец избавился от них и открыл для себя окружающий мир, то почти сразу понял, что никогда уже не смогу им наслаждаться. У меня было все, кроме личной жизни. Когда мой отец был еще жив, он следил, чтобы я постоянно был окружен девушками. Эти глупые надушенные существа считали огромной честью бывать рядом со мной. Придворные обращались с ними как с настоящими королевами. Они получали щедрые подарки. Это продолжалось и после того, как я стал Капитаном. Я был молод, наполнен чувством осознания собственной значимости и к тому же просто похотлив. Жизнь кипела во мне. Но вот однажды проснувшись в своей кровати рядом с девушкой, я не смог вспомнить, кто она такая. Не помнил абсолютно ничего, понимаешь? Для меня все они слились воедино, стали набором привлекательных мордашек и точеных ножек, призванных доставлять мне удовольствие. И тут я испугался. Я наклонился над ней и попытался извлечь ее лицо из водоворота моей памяти. Она посапывала во сне, и из уголка ее рта на щеку и плечо стекала тонкая струйка слюны. — Капитан досадливо поморщился, потом поднял чашу и осушил ее. Раб немедленно заменил оба кубка другими, прозрачными и гораздо меньших размеров — величиной с большой палец. Взяв новую бутылку, Капитан наполнил их. На этот раз напиток, налитый из конусообразного сосуда с плоским дном, был светло-золотистым. — Мы любим заканчивать ужин солнечным вином. Свое название оно получило не только из-за цвета, но и из-за мягкого успокаивающего действия. Оно очень сладкое. Попробуй.

Сайла поднесла чашу к губам. От нее распространялся аромат ягод, цветов и трав. Вкус вина оказался еще более изысканным и сложным, хотя преобладал мед. Она почувствовала в удивительном напитке чабрец, апельсины и черную смородину. Сайла подняла свой кубок.

— Ты прав — оно в самом деле восхитительно. В моей стране нет ничего подобного, но если когда-нибудь я вернусь в Кос, то привезу в знак признательности наши лучшие вина.

Капитан вздрогнул. Сайла опустила руку.

— Я сказала что-нибудь не то?

Массируя виски одной рукой, он взмахнул другой, и капли золотистого напитка пролились из прозрачной чаши. Тягучая жидкость поблескивала на пальцах, отражая дрожащее сияние свечей. Он вздохнул и выпрямился в кресле, небрежно вытирая руку свисающим краем изящной скатерти.

— Никто не может предлагать пищу или напитки Капитану. Это может быть истолковано как взятка, а Капитану должно иметь чистую совесть и светлую душу. Почему, ты думаешь, Команда так старалась обеспечить меня женщинами? Пресыщенный мужчина не станет покушаться на то, что принадлежит другим. Однако все это теория. Один из моих дедушек так и не смог этого понять. Впрочем, это уже совсем другая история. Как-нибудь я тебе ее расскажу.

Он осушил свой кубок, перевернул его вверх дном и опустил на стол. Затем поднялся, сложил руки на груди и исчез в надвинувшемся сумраке. Ветер со стороны моря усилился, развевая его волосы.

Сайла решила, что он очень подавлен. Ведь он неуязвим. Он не будет уязвимым до тех пор, пока не остановится его сердце. Но Капитан чрезвычайно одинок. Теперь она понимала это со всей отчетливостью.

Нет, не понимала. Это вообще было невозможно понять. Но теперь она знала, что в этом нет вины самого Капитана.

— Они заставляют нас, — пробормотала она вслух и испугалась своего голоса.

— Что ты имеешь в виду?

Сайла подошла к нему и стала у стены. На небе ярко мерцали звезды. Легкий освежающий бриз. Растущие внизу розы были сосредоточением мягкости, рододендрон выглядел, как клуб белого дыма. Морские волны вдалеке переливались и играли в мягком сиянии луны. Когда ветерок тревожил ее волосы, Сайле казалось, что она взлетает с высокой крыши замка. Слова поднялись из таких глубин души, которых она сама раньше не осмеливалась касаться, тем более открывать их человеку, имевшему в своих руках такую невероятную силу. Она чувствовала, что эти слова вызовут подозрения, но, чтобы кто-нибудь поверил тебе, необходимо прежде всего довериться ему.

— Обстоятельства порабощают нас, превращают в своих слуг, мотивируя это тем, что мы выполняем наш долг. Со мной это сделали Церковь и Целительство, с тобой — управление Косом, компромиссы с Командой, защита земель. Может быть, мы не совершили бы ни одного из наших поступков, если бы обстоятельства оставили нас в покое. Но этого никогда не произойдет. Мы и дальше будем послушными марионетками.

— Я слышу призыв восстать против их величества обстоятельств?

— Нет. Никогда. — В ответ на его вопросительный взгляд Сайла продолжила: — Я люблю Церковь. Люблю после всего того, что она со мной сделала. Иногда я всей душой стремлюсь найти Врата, иногда проклинаю это занятие. Но что бы ни произошло, я всегда буду любить Церковь.

— Всегда, черноволосая Жрица, военная целительница? Мне кажется, «всегда» — это несколько дольше, чем ты себе представляешь. — Он посмотрел Сайле в лицо. Не выдержав испытующего взгляда, она придвинулась ближе к стене. Капитан не стал ее останавливать. — Если нами управляет кто-то другой, попаду ли я в Преисподнюю за то, что отдал приказ убить ведьму? А как насчет моих педагогов, ведь это они сделали меня таким, какой я есть? Они уже в Верхнем мире, и, наверно, сейчас кто-нибудь хлопает их по плечу, говоря: «Посмотрите, шалунишки, что вы натворили. Наверное, хотите вниз, в Преисподнюю?»

Произнеся эту шутку, он забрался в одну из бойниц. Повиснув на одной руке, он сделал вид, что собирается прыгнуть вниз.

Не на шутку испугавшись, Сайла схватила его за руку и со словами:

— Ты же разобьешься, сумасшедший! — потянула на себя. В последний момент ему удалось сохранить равновесие, и они, уцепившись друг за друга, со смехом сделали несколько неуклюжих па какого-то замысловатого танца.

Внезапно смех прекратился. Капитан внимательно посмотрел ей в глаза. Его руки начали сжиматься так медленно, что это давление поначалу было трудно заметить, но, когда он наконец заговорил, Сайла чувствовала боль.

— Я готов поверить, что ты действительно ведьма. Многие предупреждали меня, даже до того случая с рабыней. Одил была последней. — Не обращая внимания на попытки Сайлы освободиться, он взял ее за руки. — Ты привлекаешь мои мысли. Ты не одобряешь и даже оспариваешь мои принципы и убеждения и за это нравишься мне все больше. Ты ломаешь веками установленные обычаи моих людей, и я подчиняюсь. Но хуже всего, что ты делаешь меня счастливым. Каждый должен угождать Капитану, но никто не вправе возбуждать в нем чувство счастья. Никто. А тебе это удается без всяких усилий. Попробуй доказать, что я не околдован.

Сайла вздрогнула, почувствовав, как тепло рук Капитана переливается в ее собственные. Она сжала их.

— Я знаю, что такое находиться в состоянии постоянной войны с тем, что считается правильным. Мне пришлось это испытать в аббатстве Ирисов. Но Настоятельница спасла мою жизнь и мой разум. И если мне удастся тебе помочь, благодари ее.

— Если бы она была жива, я бы наверняка отомстил ей за это. Я бы сказал, что такая мудрость не должна оставаться без дела, и приказал бы ей стать Сестрой-Матерью.

Сайла улыбнулась:

— Моя настоятельница была самым упрямым человеком, который когда-либо появлялся на свет.

Капитан устало кивнул:

— Мне ли этого не знать. Я знаком с ее духовной дочерью. — Его глаза потухли. Он отпустил Сайлу, отвернулся и подошел к стене. — А теперь оставь меня. Уже поздно, а еще осталось много дел.

— Сначала ты скажешь, что тебя беспокоит.

Он резко повернулся. Лицо, еще недавно выражавшее добродушие, пылало гневом. Свет умирающих свечей окрасил его глаза в устрашающий огненный цвет.

— Капитан сам справляется со своими трудностями, и никто не вправе предлагать ему помощь! — Потом его лицо исказилось, он поднял руки, но тут же их опустил. — Прости. Я пытался прогнать тебя. Больше такого не повторится, но и оставаться здесь ты тоже не можешь.

— Почему?

— Почему? Потому, что ты противоречишь мне во всем. Ты сможешь уйти, как только утрясется проблема с рабами, я же проведу здесь всю оставшуюся жизнь. Все то, чем я владею, оказалось прогнившим до основания. Ты заметила сегодняшнюю суету? Жители города и фермеры подстрекают рабов поднять восстание. Как мне объяснить им, что к такой реформе, как освобождение рабов, нужна долгая и серьезная подготовка? Ты — одинокий странник, преследующий цель, смысл и назначение которой тебе не понятны. Перед тобой человек, который никогда не может не быть одиноким, и у которого никогда не было друзей.

— Я предложила тебе свою дружбу. И делаю это снова.

Он подошел и мягко взял ее руки в свои. Потом поцеловал ее с удивительной страстью. Водоворот мыслей метался в голове Сайлы. Она заставила себя думать о Класе, ее муже, о его доверии и любви к ней.

Тело не слушалось Сайлу. Она почувствовала огонь, который до того мог разжечь в ней только Клас. Образ мужа уплывал от нее, оставляя лишь воспоминания. Жрица не должна была испытывать таких чувств.

Его губы медленно отодвигались от нее. Почти удивленная, Сайла уперлась руками ему в грудь и попыталась отстраниться, когда он прикоснулся к ее груди. Потом оттолкнула его со всей силой.

Внезапный гнев исказил черты его лица.

— Нет! Нет! — Заорал он, повторяя это снова и снова. Сайла закрыла уши руками. Отбросив ее в сторону, он огромными прыжками стал спускаться по лестнице. Когда Жрица пришла в себя, она обернулась и увидела то, что напугало Капитана.

Черное небо над Гаванью освещалось тремя огромными кострами, и вскоре к ним присоединился четвертый.

Глава 70

— Ты не смог бы найти меня и за тысячу лет, — сказал Додой.

— Может быть.

Второго мальчика звали Фрейлан, и он был на голову ниже Додоя. Фрейлан смотрел на Додоя таким взглядом, каким поклонник смотрит на своего капризного кумира.

Додой повернулся, уходя. Фрейлан поспешил за ним. Уверенный в том, что мальчик вскоре догонит его, Додой продолжал, не оборачиваясь:

— Ладно, я спрячусь. Ты должен найти меня до того, как песок в часах дойдет до этого уровня, — он поднял руку и показал ему два пальца, — иначе я ударю тебя по руке так сильно, как только смогу.

Фрейлан нахмурился; даже богам можно бросить вызов.

— Это нечестно. У нас нет часов. В любом случае, у тебя было больше времени, когда ты искал меня. Я тоже должен ударить тебя.

— Я изменил правила, потому что ты никогда меня не найдешь. Нам не нужны часы. Я могу сказать точное время, потому что я очень способный.

— Ты всегда так говоришь. Ты думаешь, что у тебя есть способности ко всему.

— Я лучше тебя. — Додой чувствовал преимущество старшего, чей жизненный опыт больше по крайней мере на год. — Так мы будем играть, или я оставлю тебя здесь, во дворе?

— Не уходи. Я буду играть.

— Я не знаю. Ты всегда споришь со мной. — Додой притворился, что все еще раздумывает. Пока Фрейлан умолял его остаться, Додой тщательно рассматривал двор в поисках лучшего укрытия. Ему пришло в голову, что нет особых причин оставаться внутри двора. С высоты балкона второго этажа он мог бы наблюдать за Фрейланом, который будет его искать. Додой мысленно представил лицо Фрейлана, когда он неожиданно возникнет, претворившись, что все это время прятался внутри двора. Затем он ударит этого маленького глупца. Додой сказал Фрейлану: — Ты стой здесь, повернувшись лицом к стене. Когда я крикну, сделай еще два вдоха, а потом иди меня искать. Не подглядывай, хорошо? Обманщиков не любят.

Маленький мальчик кивнул.

Додой побежал в дальний угол двора. Стоя позади рододендрона, он крикнул:

— Сейчас! — а затем нырнул в дверь.

Ступив на второй этаж, Додой понял свою ошибку. Все двери, ведущие на балкон, были закрыты. Со страхом осознав это, он заволновался. Он поспешил к самой первой двери, подергал за ручку. Дверь легко отворилась. Он постучал, готовый извиниться за ошибку и уйти. Никто не ответил, поэтому он открыл ее пошире и огляделся. Там стояли узкая кровать, небольшой стол и несколько кресел. Закрыв за собой дверь, Додой опустился на колени и пополз к перилам.

Он беззвучно смеялся, наблюдая, как Фрейлан бессмысленно мечется по двору. Прошло достаточно много времени, когда Додой вдруг подумал о тараканах в коробочке; Фрейлан был похож на одного из них. Только лучше. У тараканов не было лиц, которые выражали испуг, а Фрейлан был действительно напуган.

Это было настолько занимательное зрелище, что Додой очнулся лишь тогда, когда услышал приглушенный голос по ту сторону двери. Ручка повернулась. Годы жизни среди Скэнов не прошли даром. Без малейшего сомнения он нырнул под кровать. Проявив завидную сообразительность, которая явилась следствием болезненного жизненного опыта, он потянул покрывало с кровати и спустил его до пола. Затем тихонько придвинулся к самой стене.

От голоса, уже не заглушаемого дверью, у него похолодело сердце.

Говорила Жнея:

— Мы можем побеседовать здесь. Во дворе нет никого, за исключением сумасшедшего ребенка. Что он может там искать?

Другой балкон расположен слишком далеко, это убережет нас от нежелательных слушателей.

— Такая секретность… — Капитан был одновременно озадачен и презрителен. — До тех пор пока ты не знаешь, где находятся убийцы, которые прошлой ночью подожгли дома своих хозяев и убежали от воинов, я не думаю, что тебе нужно быть такой осторожной.

— Я могу рассказать, почему, на мой взгляд, они организовали поджог. И даже больше.

Наступила долгая пауза, и Додой встрепенулся, почувствовав в нетерпеливом тоне Капитана угрозу:

— Ну?

— Пожар был спланирован, чтобы вызвать панику. Я ожидала большего.

— Чушь. Эти жалкие людишки раскрыли наш план подавления и опередили нас.

— Твои палачи не добились ни одного признания. Все рабы, которых мы схватили, клянутся, что ничего не знают о пожарах.

Капитан зашелся от смеха.

— А ты призналась бы, зная, что разгневаешь меня?

— Немедленно, если бы испытала такую боль, как они.

Со двора долетел тонкий голосок Фрейлана:

— Додой! Выходи! Я уже устал искать тебя.

Из своего укрытия Додой слышал все, о чем шептались Жнея и Капитан. Он видел подол черного одеяния, отделанного по низу зеленым и голубым. Человек в нем начал двигаться по направлению к стене. Голос Жнеи сказал:

— Вот оно что. Он ищет этого сироту, эту крысу, которая путешествует с Сайлой.

— Давай, выходи, Додой! Тебя даже здесь нет. Куда ты мог уйти?

Додой стал задыхаться от страха, осознавая, что начинает хныкать. Он закусил губы.

Снова шаги. Тяжелые и уверенные.

— Мальчик! Уйди со двора! — Приказ Капитана разнесся эхом.

— Но я должен найти его! — В этот вопль он вложил все свое детское горе, которое не различает рангов и титулов.

Додой надеялся, что Капитан прикажет воину убить его.

Неожиданно Капитан рассмеялся. Однако голос был жестким:

— Без возражений, маленький Фрейлан. Иди домой. Сейчас же.

Наступила тишина, Додой испугался еще больше; взрослые стояли так близко, что могли услышать, как громко бьется его сердце.

Пола одеяния опять мелькнула возле кровати, и Жнея продолжила беседу:

— Я лечила мать Фрейлана, когда она порезала палец. Этот мальчик беспрестанно говорил о Додое. — Она мягко улыбнулась. — Я бы хотела иметь одного такого среди моих слуг. Если бы у меня были еще двое, чтобы следить за ним.

Капитан бесцеремонно прервал ее:

— Довольно. О рабах. Если тебе что-нибудь известно, позволь мне это услышать.

— Очень хорошо. — Жнея без предупреждения села на кровать. Под тяжестью ее тела кожаные ремни, поддерживающие матрас, провисли, едва не коснувшись Додоя. Он вжался в стену, стараясь не дышать и мысленно умоляя ее произнести хоть слово. — Сбежавшие рабы, которых ты искал еще до пожара, прятались в раскопках проклятого места. Их планируют вывезти оттуда на лодках. Я предполагаю, что последний из них прибыл вчера ночью, и пожары были организованы лишь для того, чтобы увидеть твою реакцию. Все знают о том, что планируется масштабная акция против рабов. Причиной ее стали побеги и угроза восстания. Контрабандисты должны знать, где рыщут патрули и расположены посты на дорогах.

— Хорошо придумано. Завтра ночью начинается безлунный период. И поэтому Вал должен выйти в море следующей ночью. Он попросил, чтобы инспекция проверила его судно этим утром. Скажи мне, откуда ты получила такую информацию?

— У Церкви есть свои тайны и секреты. Так всегда было.

Капитан задел кровать носками туфель. Додою едва хватило времени на вздох, как вдруг ремни прогнулись еще ниже. Одновременно он прямо над собой услышал булькающий звук. Затем кровать немного отодвинулась от стены. Почти незаметно, но его укрытие определенно сдвинулось в сторону.

Голос Капитана был грустным:

— Зачем ты провоцируешь меня? Мы намеревались управлять вместе, помнишь? Миссионеры Церкви и воины Коса. Разрушай и преодолевай. Никогда не позволяй себе говорить мне о секретах. Ты согласна со мной?

Снова бульканье. Тяжелое дыхание.

По-видимому, этот шум удовлетворил Капитана. Кровать вернулась в прежнее положение. Его ноги удалялись. Кровать перестала двигаться. Додой потянулся, разминая затекшие конечности.

Вздохи не затихали еще несколько минут, затем Жнея внезапно поднялась и заговорила:

— Рабыня, о которой я говорила, была ведьмой. Она знала мастера, который собирал рабов на раскопки. Эта рабыня умела вызывать Видения. Она пыталась помочь мне — помочь нам — узнать больше. Но что-то не получилось.

— Я так и думал. Возле нее на полу нашли черный шнурок. Это знак Церкви, не так ли? Искатель Души, чтобы увидеть определенного человека. Сайлу.

— Шнурок от ее капюшона. Рабыня украла его у Сайлы, когда она первый раз обедала здесь.

— Если бы ты делилась со мной своими планами вместо того, чтобы лгать, то твоя рабыня-провидица, вероятно, до сих пор была бы жива, и ничего бы не случилось.

— Откуда я могла знать, что она сойдет с ума?

— Тебе положено знать две вещи, Одил. Знать, как контролировать свою Церковь. Знать, что мы с тобой сотрудничаем, и я за это в ответе. Я пообещал тебе Церковь и пообещал тебе Сайлу, когда сделаю, что хочу, но будь осторожна: только попытайся предать меня или воспрепятствовать мне еще хоть раз, и я выдам тебя Сайле и Церкви.

Голос Жнеи задрожал, но она выразила неповиновение:

— Сайла обречена. Я говорила тебе. Ясмалея и ее ребенок погибнут. Ты сказал, что обвинят в этом Сайлу.

— Времена меняются. Благоразумный мужчина меняется вместе с ними. Сайла для меня просто женщина, несмотря на свою болтовню о Церкви. Ее друзья — другое дело. Они любят ее, а Белый Гром и Черная Молния владеют огромной силой. Налатан стоит десятерых моих лучших воинов. Никто из ее группы не предаст ее и не будет служить мне. Хуже того, они все настолько ограничены, что попытаются отомстить за ее смерть. Я уже думал о том, как избавиться от них, а эта рабыня могла бы помочь мне.

Голос Капитана изменился. Додой мысленно представил его глубоко задумавшимся.

— Они останутся с Борбором, живущим с Валом, который хочет получить разрешение, чтобы выехать из Коса. Если я найду рабов, то устрою ловушку. Засаду. Против оружия-молнии я не готов сражаться в открытую. Пока не готов. Нужно найти их слабое место, разделить их. Я должен над этим поразмыслить.

Когда Жнея сменила положение, матрас скрипнул.

— Подумай о том, чтобы относиться ко мне с большим уважением. Я — одна из тех, кто находит важную информацию. Ты видишь, у меня есть источники. Я настаиваю на оказании мне того уважения, которого заслуживаю.

В этой пустой браваде Додой узнал свои обычные речи. Он ненавидел ее за это напоминание. Она опять зашевелилась, сдвигая матрас и заполняя его укрытие теплом и спертым воздухом.

Тараканы. Здесь пахло так же, как в том месте, где он прятал тараканов.

Капитан небрежно ответил:

— Я знаю, как Церковь наказывает тех, кто попустительствует нечестивым провидицам. — Его шаги удалялись, направляясь к двери. Он снова заговорил жестким тоном, который был так хорошо знаком Додою: — Или я могу просто перерезать тебе горло. — Дверь закрылась.

Додой не имел представления, сколько он пролежал под кроватью, пока Жнея наконец не ушла с балкона. Его все еще трясло. Перед тем как выйти, он осмотрел холл, затем пошел прочь, заставляя себя двигаться как можно более беззаботно. Очутившись в комнате, где он жил с Сайлой и Лантой, Додой бросился на кровать лицом вниз.

Он думал о Жнее, радуясь тому, что она попала в беду. Вскоре, однако, его больше начало занимать то, как она намеревается выпутаться. Он был уверен, что ей это удастся.

Когда вошли Жрицы, он повернулся и сел. С первого же взгляда они заметили его нервозность. Ланта спросила, что случилось. Сайла поинтересовалась, что же произошло. Додой заметил разницу. Он ответил Ланте, что план вывоза рабов раскрыт. Когда он добавил, что Жнея догадывается о времени нового побега, он подумал о том, что эта маленькая женщина выглядела больной. Ланта повернулась к Сайле:

— Мы должны предупредить их.

Сайла заходила по комнате, брови ее были сдвинуты. Когда она заговорила, тон ее голоса напомнил Додою Капитана. Это разозлило его, но он не мог объяснить почему. Сайла сказала:

— Ясмалее пришло время рожать. — И когда Ланта попыталась что-то вставить, она оборвала ее многозначительным взглядом. Додой тоже заметил его. Сайла продолжила: — Это наверняка будет весьма волнующее событие. А в результате появится ребенок. Уверена, ты понимаешь, о чем я говорю.

Ланта кивнула, хотя Додой, взглянув на нее, не был уверен, что она действительно все поняла. Затем она сказала:

— Как мы можем предупредить остальных? Капитан думает, что точно знает, где находятся рабы.

— За этим кроется опасность, — все еще вышагивая по комнате, заметила Сайла. — Он хочет большего, чем просто вернуть назад рабов. Он хочет найти тех, кто стоит за их освобождением. Сейчас он знает, что это кто-то с Острова купцов. Он будет атаковать. — Она остановилась напротив Додоя. — Тебя не было целых полдня. Что еще ты слышал?

— Он говорил, что будет сотрудничать со Жнеей, и она будет управлять Церковью.

— Что? Ты уверен? Он действительно так сказал?

Додой знал, что так произойдет. Недоверие. Всегда одно и то же. Он никогда ей не нравился.

Обе женщины были напуганы. Единственным человеком, кто был достаточно силен, чтобы помочь ему, была Тейт. Нужно забрать ее с Острова и перевезти поближе к нему. Он был уверен, что глупая Сайла узнает лишь то, что он сам захочет ей рассказать.

— Жнея говорила, что если что-нибудь случится с Ясмалеей и ее ребенком, то они во всем обвинят тебя. Затем Капитан сказал, что времена меняются. Он сказал, что все любят тебя, но он хочет добыть оружие-молнию. — Для Сайлы этого было достаточно. Это заставит Тейт приехать за ним, и они смогут убежать отсюда. В этом была необходимость. А если Сайла не захочет поверить, что Капитан намеревается избавиться от нее, то пусть она убедится в этом сама.

Сайла покраснела и сказала:

— Это означает не то, что Жнея будет владеть Церковью. Не совсем то.

— Это не важно, — ответила ей Ланта. — Мы должны бежать отсюда. Предупредить остальных.

— Нет, — Сайла покачала головой. — Я должна принять этого ребенка здоровым у здоровой матери. Если что-нибудь будет не так, Церковь может использовать это, и я должна спасти его для Капитана и для Церкви. Однако нам нужно доставить тебя на Остров купцов. Найдется ли раб, чтобы отвезти тебя? Нам нужен кто-нибудь, кто умеет управлять лодкой.

— Я могу, — сказал Додой.

Женщины застыли с открытыми ртами. Он огрызнулся:

— Я был рабом Капитана. Кто, по-вашему, был у него на посылках на маленькой шхуне? Я знаю все о мореплавании. В любом случае, где мы достанем лодку?

Сайла положила руку на его плечо, слегка надавив:

— Ты украдешь ее.

Глава 71

Ланта и Додой пробирались по темному дому исцеления в поисках часового, который должен был там находиться. В бухте с лодками царило мертвенное спокойствие, не нарушаемое ни единой волной. Черные лодки были едва различимы на темном фоне.

Донесся чей-то взволнованный шепот. Ланта была уверена, что слышала кашель. Додой был, в свою очередь, убежден, что Капитан, планируя акцию против рабов, снял всех воинов с форта, чтобы помочь тем, кто был на берегу.

Мальчик действительно очень им помог, узнав, что из-за сокращения охраны отменена дополнительная смена ночью, и воины остаются на посту до восхода солнца.

И Додой, и Ланта знали, что существуют защитные ворота, которые каким-то образом перекрывают выход в туннель к заливу. Если они охранялись, то бежать было практически невозможно.

Затекшие конечности требовали движения. Они неуклюже поползли дальше, касаясь друг друга. На краю бассейна Додой отделился от Ланты, оставив ее одну. Когда его затененная фигура бесшумно материализовалась возле нее и ледяная рука коснулась ее руки, она едва не лишилась чувств. Он придвинулся ртом к ее уху. От него пахло морской водой.

— Здесь есть двое ворот, по обоим концам туннеля. Я могу пройти между створками. Пойдем.

Треугольными воротами можно было управлять с помощью большого колеса. Ланта поймала себя на мысли, что никогда раньше не замечала этих ворот. Смущение от собственной невнимательности продолжало подтачивать ее уверенность в себе.

Додой опять зашептал:

— Ты откроешь ворота. Я возьму там лодку, отвяжу ее и вернусь. Затем ты выйдешь отсюда. Я опущу ворота и проскользну наружу.

Она схватила его, потянула назад.

— Почему бы мне не взять лодку и не подождать тебя? Это было бы быстрее.

Он грубо отпрянул.

— Если ты сделаешь какую-нибудь глупость, я буду снаружи и смогу убежать, вот почему. Дай мне дорогу.

Ланта должна была отпустить его или бороться с ним. Несколькими минутами позже она услышала мягкий плеск всколыхнувшейся воды. Она повернула колесо, чтобы дать Додою возможность взять лодку. К счастью, механизм был хорошо смазан. Несмотря на это, из появившейся между железными затворками щели полилась вода, ее звук напомнил Ланте плеск реки. Когда лодка ударилась о стену, в которой были ворота, она подумала, что стена рухнет.

Ланта еще не успела осознать все происшедшее, а ее товарищ уже вывел лодку на открытую воду. Ей захотелось кричать и петь. До тех пор, пока Додой не поднял парус. Подъемник заскрипел. Гул нарастал. Звук разбивающейся воды был похож на гром, белый парус был как маяк.

Мысль о том, что они должны проделать путь до Острова купцов, заставила Ланту содрогнуться. Затем она подумала, что им следовало бы вернуться назад и опять повторить все это. Она легла на спину. На некоторое время она была слишком озабочена, чтобы чего-то опасаться.

Ближе к берегу Острова купцов ее напряжение спало, и она вернулась в нормальное состояние. Додой управлял небольшой лодкой, пытаясь подойти к берегу. Ланта спрыгнула на сухое место. Они двигались по направлению к дереву, когда появились люди Борбора с факелом. Они встретили гостей с некоторым подозрением.

Зайдя в большой зал в доме купца, Ланта и Додой были приятно удивлены. Их приветствовали Тейт, Конвей, Ти и Вал. Налатан с Борбором были на собрании купцов. Когда люди Борбора ушли и Тейт удостоверилась, что никого из коссиарских слуг-шпионов поблизости нет, все расположились кружком у пылающего камина. Ланта объяснила цель приезда.

Она вздрогнула, увидев Конвея. Ланта не могла себя заставить встретиться с ним глазами, и первый же взгляд, брошенный на Мэтта, отозвался в сердце болью.

Она помнила безумный, животный взгляд этого мужчины, который ранил ее, как ничто другое. И сейчас она заметила промелькнувшую на его лице ненависть, похожую на язычки огня, плясавшие и вившиеся вокруг фитилей масляных ламп, расположенных на медной люстре.

Ненависть к ней, ненависть к самому себе.

Внезапно Ланте пришло в голову, что она уже освободилась от чувства стыда. Она была опозорена, но у нее нет причин стыдиться. У Конвея были. И поэтому он так злился.

Почему же, если она все это знала, его боль ранила ее почти так же, как собственная?

Тейт подошла к ней и опустила руку на плечо.

— У тебя все хорошо? Случилось что-то еще?

Ланту спасло самодовольное бахвальство Додоя.

— Ей было плохо всю дорогу. Море — не место для женщин.

Подойдя к огню, Конвей положил руки на мраморную каминную доску и молча уставился перед собой. Остальные ждали. Подняв руку, он указал на Ланту, потребовав:

— Мне нужны доказательства! — Его лицо лихорадочно раскраснелось.

Ланта часто замигала, онемев. Ответила Тейт:

— Доказательства чего? Что операция провалена?

— Я слышал, что говорил Капитан. Я слышал, что говорила Жнея. Я был там. — Голос Додоя был полон негодования.

Конвей проигнорировал его. Он приблизился к Ти.

— Если бы кто-то выяснил, где спрятаны рабы, они уже были бы там. Капитан знает, что Вал — единственный человек, который просил таможню провести осмотр. — Он повернулся к Ти и обратился к ней, глядя при этом на Ланту: — Ты рассказала Ланте о том, что Танцующие-под-Луной успешно переманивают рабов. Потом Ланта вернулась обратно: Сайла хотела, чтобы она этому противостояла. Что ты сказала ей, Ти?

— Я сказала, что не советую ей в это ввязываться. Это вовсе не означает, что она врет.

— Нет, означает. Додой, что Сайла пообещала тебе? Или ты все это затеял, чтобы быть с Тейт, и придумал такой способ попасть сюда?

Покраснев, Додой закричал:

— Я не обманываю! Я просто не нравлюсь тебе. Я слышал, что сказал Капитан. Мне все равно, поверите вы мне или нет.

— Ланта, я знаю, что ты никогда не станешь нам лгать, — вступила Ти. — Но последняя группа рабов прибыла прошлой ночью. Если бы патруль приблизился к месту укрытия, то дозорный увидел бы его и забил тревогу.

— Они здесь? Их сопровождал тот же человек, который приводил всех остальных?

— Конечно, — ответил Конвей. — Проводник — один из нас. — Последнее слово он произнес со злобой.

Тон Ланты стал умоляющим:

— Разве вы не видите? Раб, который попал в беду, знал проводника. Палачи спрашивали обо всех, кого знала эта несчастная женщина. Они уже могут знать, кто это. Он скажет им. Он не сможет выдержать.

Тейт была глубоко взволнована:

— Может быть, ты должен прислушаться к Додою, Мэтт. Это звучит действительно ужасно.

Конвей и не собирался следовать ее совету.

— Мальчик просто хочет быть с тобой. Это все, что его беспокоит. Что касается тебя, Ланта, то, что ты сейчас говоришь, не совпадает с тем, что ты говорила раньше. Ты сказала нам, что обвиняемая ведьма открыла, где должны прятаться рабы и что их увезут на лодке. Теперь ты говоришь нам, что она услышала историю из уст самого проводника. Ты сказала это после того, как я говорил о том, что проводник был один и тот же. Ти, она выдумывает на ходу.

— Ты слишком много говоришь, Конвей, — сказал Вал. — Брось это. В любом случае мы не можем взять этих людей на борт сейчас. Таможенники разберут корабль на кусочки. Они найдут скрытый отсек.

Ти сосредоточенно нахмурила брови.

— Разбуди своих людей. Сегодня ночью прорубите дверь в скрытый отсек. Люди с таможни не появятся здесь до завтрашнего утра; когда они придут, то не увидят ничего, кроме люка, заполненного упакованными товарами. Ты выйдешь в море по графику, затем вернешься в залив, когда станет темно. Мы встретим тебя с рабами на маленькой лодке, пересадим их в твою шхуну, и ты уплывешь.

Все одновременно начали оживленно спорить.

Голос Ланты зазвучал громче остальных. Она встала, распростерла руки, слезы блестели в ее глазах.

— Спасайтесь. Сделайте так, чтобы на корабле Вала было безопасно. Молитесь, чтобы рабов не нашли. Как это ни ужасно, но вам нельзя спасать их. Не сегодняшней ночью. Если они выживут до завтрашней ночи, то можете считать, что проводник умер, не открыв их местонахождение. Но даже тогда пытаться помочь им будет очень опасно. Капитан может оставить их там как приманку, чтобы поймать в ловушку вас.

— Ты определенно хочешь напугать Ти, чтобы она отказалась от своей миссии, — промолвил Конвей. — Ты не можешь спокойно наблюдать, как она делает то, чего ты и твоя такая чистая Церковь не может сделать, правда? Ты даже готова пожертвовать рабами. Они, может быть, уже принадлежат к культу Луны, так что пусть умирают, да? Признайся, что все это — ревность, твоя личная и твоей Церкви! Ты просто пытаешься досадить Ти.

Вал медленно поднялся, возвышаясь, как медведь на задних лапах, выясняющий, что же потревожило его покой.

— Я уже однажды говорил тебе о манерах, Мэтт Конвей. Интересно, твои кулаки так же быстры, как твой язык? — Он отстегнул пояс с мечом.

Ланта положила свою руку поверх руки Вала.

— Он не нарочно. Все хорошо.

Ти ухватилась за плечо Конвея. Это немного охладило его, но выражение лица осталось прежним. С болью Ланте хотелось попросить его по крайней мере быть честным. Даже если бы она в самом деле искушала или смущала его, могло ли это оправдать его поступки? Признавая, что не может забыть случившееся, она хотела бы простить его. Она пыталась спасти его жизнь, жизнь женщины, которую он предпочел ей. «Что же мне еще оставалось делать?» — хотела спросить Лапта. Она одна была обиженной, только она страдала. Должны ли ее ненавидеть за это?

Извинившись, Вал успокоился.

— Тебе будет лучше вернуться обратно, Жрица. Этот Остров скоро станет очень опасным местом. Поэтому Сайле потребуется, чтобы рядом была храбрая подруга.

Додой припал к его ногам.

— Я останусь с Тейт. У меня нет никого, кто бы мог защитить меня в замке. Они опять сделают меня рабом.

Тейт подошла к нему, взяла лицо в свои руки. Она была очень серьезной.

— Ты пойдешь с Лантой. Ты будешь делать все, что тебе скажут Ланта и Сайла. Я останусь здесь с Налатаном. Как только мы разберемся с этой проблемой, ты вернешься. Я буду ждать. Не спорь со мной. Я люблю тебя, дитя мое, но клянусь, что свяжу тебя, как цыпленка, и отнесу в лодку, если это потребуется. Ты понимаешь?

Додой знал, что проиграл. Он направился к двери.

— Ты идешь? — медленно обернувшись, спросил он Ланту.

Быстро попрощавшись, она поспешила за Додоем.

В темноте обратный путь к воде был намного труднее. Ланта часто спотыкалась, раздражая Додоя. Всю дорогу он бурчал, разобрать слов было невозможно, но его тон не оставлял сомнений. Внезапно он остановился, удивленно воскликнув. Они были уже недалеко от пляжа, и Ланта подумала, что мальчик ступил на песок. Минутой спустя она почувствовала под ногами ровный грунт. На фоне слабо светившегося моря ей показалось, что Додой словно вырос на несколько дюймов.

Вдруг из темноты вынырнула рука, мягко сжавшая ее горло. Хватка была столь сильной, что Ланта не смогла закричать. Бороться было бесполезно. Ее несли, ноги болтались в воздухе. Чьи-то пальцы закрывали ей глаза. Отчаявшись и чувствуя, как сознание покидает ее, она нащупала кожу и погрузила в нее ногти. Мужской голос гневно вскрикнул. Сжимая руку вокруг горла, он чуть не переломал ей шею, но вовремя изменил захват. Задыхаясь, она выдавила из себя крик.

Давление усилилось, и она погрузилась во тьму.

Из ночи послышался голос. Издевающийся. Налатан.

— Осторожно, осторожно. Если вы убьете ее, то никогда не добьетесь ответа. И подумайте, что в этом случае с вами сделает Капитан.

Глава 72

Боль.

Она проникала в голову Ланты, вибрировала, лихорадила все тело, мускулы и нервы.

Движение.

Колышущееся, поднимающее и опускающее, нерегулярное и непредсказуемое.

Послышался низкий голос:

— Шевелится. По-видимому, приходит в себя.

Другие звуки ускользали от ее сознания. Вода. Ветер.

Не двигаясь, Ланта медленно открыла глаза, чтобы оглядеться, насколько это было возможно из-под глубокого капюшона. Она полулежала, прижавшись спиной к носу небольшой лодки. Чья-то рука держала румпель. Ближе к ней, между мачтой и штурвалом, кто-то смотрел на нее. Массивный, с большой бородой.

Ланта попыталась сориентироваться по звездам. Лодка двигалась на запад. Она не могла понять, проплывали ли они мимо форта. Так медленно, что мышцы стали подергиваться от нетерпения, она подняла левую руку, положив ее на живот. Черный рукав был неразличим на фоне черного платья. Проскользнув в рукав, пальцы легли на кинжал.

Ее мысли заполнили песнопения. Постепенно, мало-помалу, они подавляли страх, уводя его из сознания все дальше и дальше.

Она выхватила кинжал и ударила.

Бородатый мужчина вскрикнул, в низком голосе послышались боль и удивление. Ланта выдернула лезвие и ударила снова. Мужчина поймал ее предплечье одной рукой, другой схватив за запястье.

— Перестань. Больно же, — сказал он.

Она снова попыталась вонзить нож. Человек был явно раздосадован.

Это выглядело настолько нелепо, что у Ланты вырвался истерический смех.

Из глаз потекли слезы.

Сильные руки выхватили нож, и внезапно она оказалась в его объятиях. Он держал ее, как ребенка. Из массивной груди мужчины доносились низкие, успокаивающие звуки. Борода щекотала ей ухо, капюшон откинулся назад. Она чувствовала себя в безопасности.

Ланта решила, что она сошла с ума, но ей было все равно.

Послышался голос Додоя:

— Я говорил тебе, что она хитрее лисы. Ты мне не поверил. Никто мне не верит.

Ланта подняла голову.

— Додой? Ты здесь?

Додой презрительно ответил:

— Придержи язык. Где еще я могу быть? Ты же слышала, что сказала Тейт.

Собрав все свои силы, она вырвалась из объятий мужчины. Он и не пытался удержать ее. Как не пытался вернуть ей кинжал.

— Кто? Что? Где? — вырвалось у Ланты. Она тут же закусила губы, чтобы остановить бессмысленный поток слов.

— Я рад, что тебе лучше, Жрица, — ответил мужчина. — Пожалуйста, вернись на свое место в лодке. Есть некоторые вещи, о которых я должен тебе рассказать. Конфиденциально.

— Ты чуть не убил меня.

Сдавленный смех Додоя звучал подобно шепоту:

— Они с Налатаном спасли нас. Ты ничего не знаешь?

— Мужчина пытался задушить меня. Налатан сказал, что Капитан хочет видеть меня живой.

Мягко, но непоколебимо мужчина усадил Ланту на место. Присев рядом, он прошептал:

— Налатан перехватил нескольких слуг-шпионов, которые пытались похитить тебя и мальчика. Больше они никому не причинят вреда.

Ланта сглотнула, стараясь не думать о том, что означает последнее замечание, и спросила:

— Ты был там?

— Да, с Налатаном. Меня зовут Хелстар. Я с Острова купцов. Мы с Налатаном слышали, как вас схватили Коссиары, когда ехали предупредить Ти. Рабов нашли.

Ланта выпрямилась.

— Я их предупреждала. Капитан все знает.

— Капитан не знает, что восстание рабов начнется сегодня ночью. Вот почему я здесь с тобой и мальчиком. Я провожу Цветок до безопасного места.

— Я знаю, кто ты. Мои спутники говорили о тебе. Ты не из числа их друзей.

Спокойную усмешку Хелстара можно было принять за вздох облегчения. Он какое-то время молчал, затем переменил тему, как будто пытаясь сбить Ланту с толку. Голос был тот же, но все остальное разительно изменилось.

— Мне приказали кое о чем тебе рассказать. Это другая причина, почему я здесь.

Ланта не знала, что ответить, и молчала, то ли потрясенная его словами, то ли просто из осторожности. Хелстар подумал о последнем.

— Мне больно быть подозреваемым, но я понимаю.

— Больно, — проговорила Ланта. — Ты же ранен. Я ударила тебя ножом.

Хелстар протянул ей нож.

— Такая маленькая штучка вряд ли смогла бы пробить рубашку, которую сделал кузнец Хелстар. Твой нож уколол меня, как жало.

— О, хорошо. Ты говоришь, что хочешь мне о чем-то сказать?

— О многом. Слушай внимательно. У нас мало времени. Есть люди, которые думают, что у тебя есть Камень Истины или, по крайней мере, тебе известно, где он находится. Все, что ты знаешь, держи при себе. Никому не доверяй. Те, кто провожал меня сюда, просили тебя использовать свои знания для того, чтобы увидеть, как Церковь выживет. Однако в настоящее время служи Цветку.

Когда он замолчал, чтобы передохнуть, Ланта набросилась на него с обвинениями:

— Ты осмеливаешься говорить со мной о том, что я знаю? Не знаю? Должна говорить? Не должна говорить? Я служу Сайле потому, что она моя подруга, потому что я верю в то, что она делает. Ты не можешь говорить о Церкви. Оставь меня.

— Жрица, послушай. Что бы ты ни думала, у Церкви есть глаза и уши. Я — единственный, кто помогает тебе. Это мое задание. Тебе выбирать. Мое второе задание — вывести тебя и Сайлу из форта.

Уверенность и чувство собственного достоинства Хелстара заставили Ланту замолчать. Если он говорил правду о коссиарских слугах-шпионах, то получается, что он спас ей жизнь. Сейчас он претендует на то, что был послан, чтобы спасти еще и жизнь Сайлы.

Послан кем?

Чем больше ложь, тем правдоподобней она кажется.

— Почему ты говоришь, что восстание рабов начнется сегодня ночью?

— Весь Кос знает, что Капитан хочет подавить в людях всякую надежду. Рабы убеждены в том, что должны восстать в то время, когда государству угрожают кочевники. Они надеются, что кочевники помогут им.

— А они помогут?

Размышляя, Хелстар заговорил медленнее:

— Они говорят, что новый Сиа владеет оружием-молнией, которое мощнее того, что есть у ваших друзей. Они говорят, что он — сын Луны. Он сделает всех своими рабами. Его цель — Танец-под-Луной. Но рабы не обращают на это внимания. Нельзя заставить человека, бредущего в темноте,бояться жары и жажды, приносимой солнцем.

— Кочевники могут свергнуть Капитана?

— Кто знает? — Возникла пауза, затем послышался звук, похожий на смешок. — Мне говорили, что ты — провидица.

Она через силу улыбнулась.

— Есть вещи, которые мне не позволено открывать.

Предупреждающее шипение Додоя было подобно ледяному дуновению зимнего ветра. Хелстар и Ланта замерли. Как лесной кот, мальчик пробирался от румпеля, чтобы опустить парус. Лодка отклонилась от курса. Без хлопанья матерчатого паруса взрослые услышали то, что напугало Додоя. Голоса, много голосов, неразборчивое бормотание. Додой бросился к штурвалу, направляя лодку к берегу, и через минуту это ему удалось. Ланта и Хелстар легли на дно лодки, вжимаясь в него изо всех сил.

На фоне звездного неба обозначились силуэты четырех больших коссиарских катамаранов. Ветер раздувал блеклые, как привидения, паруса, неся их на запад по белым закручивающимся гребешкам волн. Заржала лошадь. Затем послышался грубый голос. Предупреждающим шепотом Хелстар произнес единственное слово:

— Воины. — Трое людей молча лежали на дне лодки, пока корабли не оказались вне зоны слышимости. Напряженно прислушиваясь, Додой стал осторожно поднимать парус.

Они легли на прежний курс, и оставалось пройти совсем немного, когда Хелстар дотронулся до руки Ланты:

— Стена. Вон там. Сиди тихо. Что бы ни случилось, помни: Цветок должна немедленно покинуть это место.

— Но ты говорил, что сам проведешь нас в безопасное место.

— Надеюсь, так будет, маленькая моя. Если не смогу, прости. Но беги первой, понимаешь?

Хелстар и Додой осторожно спустили парус. Пересекая прибой, они вошли в маленький канал, ведущий ко входу в туннель.

Ланта была уверена, что звук ее колотящегося сердца эхом отразится от стен.

Додой спрыгнул в воду без малейшего всплеска. Ланта наблюдала, как он приблизился к железным воротам и юркнул туда. Прошла вечность, прежде чем ворота задрожали, приподнялись и открылись. Додой вернулся и забрался на борт. Когда лодка вошла в туннель, Ланта сидела на носу. В одной из комнат над бухтой был виден свет. Она была уверена, что он светит прямо на их лодку.

Когда она посмотрела в сторону кормы, Хелстара уже не было.

Войдя в бухту, Додой подвел лодку к тому же кольцу, от которого он ее отвязал. Он вышел после Ланты и закрепил лодку. Закончив, он побежал в сторону, всем своим видом напоминая Ланте маленькое крадущееся животное. К тому времени, когда она вышла из лодки, внутренние ворота вернулись в исходное положение.

Хелстара не было видно.

Ее наблюдения была прерваны диким криком Додоя.

В тусклом свете окна Ланта увидела воина, стоящего около управляющего воротами колеса, и подумала было, что он испугал Додоя. Вглядевшись, она увидела, что мужчина держит мальчика. Тонкая маленькая фигурка безжизненно повисла на его руке.

Ланта повернулась, чтобы бежать. Но ее уже поджидал второй воин с обнаженным мечом. Его лицо исказил звериный оскал. Ланта заставила себя выпрямиться.

— Убери оружие. Я принадлежу Церкви. Никому не позволено нападать на меня.

Меч не исчезал.

— А Жнея сказала, что позволено.

Воин с Додоем в руке подошел к ним. Он встряхнул мальчика.

— Больше он не будет меня пугать.

Его друг издал хрюкающий звук.

— Тебе повезло, что они вернулись назад.

— Это был мой единственный шанс. Они уже были за воротами, когда я проснулся. Подними я тревогу, и все узнали бы, что я проспал. Но я же говорил тебе — эта Жрица никогда не оставит ту, вторую. Они как два пальца на одной руке.

— Тебе повезло, — сказал второй, поворачиваясь к Ланте, чтобы увести ее в замок.

Они остановились перед дверью, ведущей в замок. Крыша немного нависала над стеной, и под ней образовалось место, полностью погруженное во тьму. Ведущий Ланту воин взялся за ручку двери. Обернувшись, она увидела, как Хелстар что-то делает позади второго воина с Додоем в руках. Казалось, бородач пытается наложить заклятие. Он поднял руки над головой, потом скрестил их в запястьях. В каждой из них была короткая палка. Вытянув руки вперед, он все еще держал их скрещенными.

Мужчина, державший Додоя, выпустил его, чтобы освободить руки. Он не успел поднять их, как из открытой раны под подбородком хлынула кровь.

Ланта стояла в стороне, когда обернулся воин перед дверью. Меч его был поднят для защиты, как будто он ждал этого нападения.

Это спасло ему жизнь. Меч Хелстара с искрами и треском налетел на меч воина. Тот ударил его в пах. Хелстар присел от боли. Постепенно наступая, Хелстару удалось зацепить своим мечом левую руку воина.

Воин опять потерял равновесие. Хелстар пригнулся, прикрываясь и готовясь к захвату.

Но это был ложный маневр. Обманутый, глядя в другую сторону, Хелстар лишь в последний момент успел заметить опускающийся меч. Падая, он пытался прикрыться. Рукоятка коссиарского меча ударила ему прямо в затылок. Хелстар упал головой вниз и лежал на земле без движения.

Воин стоял над ним, тяжело дыша, одной рукой прикрывая кровоточащий бицепс. Меч все еще был направлен острием в спину Хелстара. Ланта молилась о том, чтобы безумство борьбы кончилось до того, как Коссиар нанесет последний удар.

В темноте промелькнуло что-то, напоминающее маленькую серебряную летучую мышь. Воин успел лишь поднять глаза, в которых промелькнуло недоумение, как блестящее лезвие вонзилось ему прямо в лоб. Сила удара отбросила его назад. Он абсолютно четко выговорил:

— Я думал, ты… — и выронил меч. Упав прямо на Хелстара, меч отскочил и с негромким звяканьем покатился по дорожке. Закованный в металлические пластины воин смотрел на выпавшее оружие так, будто это было самое важное в мире. Он потерял сознание и умер с таким же напряженным выражением лица.

Додой рванулся вперед, чтобы выдернуть из своей жертвы маленький топорик. Ланта уже бежала к бассейну, чтобы намочить в холодной воде один из безразмерных рукавов. Поспешив обратно, она начала протирать лицо и запястья Хелстара. Он пришел в себя почти сразу. Потребовалось еще немного времени, чтобы он смог идти. Почти придя в себя, он взглянул на Додоя:

— Ты сделал это? Вот этим? — Он указал на небольшой топорик.

Додой кивнул. Ланта подумала, что в нем почти не заметно обычного самодовольства.

Подойдя к первому воину, Хелстар вытащил две небольшие дубинки. Ланта увидела проволоку, соединяющую их между собой. Заметив ее удивление, Хелстар быстро спрятал оружие в карман, пробормотав:

— Извини.

Хелстар и Додой потащили два тела к катамарану, затем провели судно через туннель. Подняв парус и направив лодку с жутким грузом в море, Хелстар положил руку на плечо Додою. Зарево над Островом купцов освещало коссиарские корабли. Они побежали назад к Ланте.

Та повела их в замок.

Глава 73

В тихом безмолвии ночи цокот копыт Вихря по деревянному трапу напоминал ревущий гром. Конвей почувствовал облегчение, когда конь наконец ступил на твердую землю.

Нервы. Они реагировали на каждый звук, им чудилось движение за каждым деревом и кустом в окружающем лесу.

Он ехал позади Ти и трех человек из охраны Борбора. Седла поскрипывали. Цокали копыта. Ровное, глубокое дыхание коней наполняло ночь приятной густотой. Она сочеталась с мягким ароматом лошадиной кожи, острым запахом растительности и едкостью соляного болота. Карда бесшумно передвигался рядом. Конвей приподнялся и окинул взглядом колонну, не видя Микки.

Все шло хорошо.

Мысли Конвея вернулись к Ланте, которая пыталась помешать им уничтожить рабство. Лицемерие Церкви. Сначала Жнея хотела убить его, теперь Ланта пыталась нанести удар, используя его отношение к Ти.

Он не мог отрицать, что сам дал Ланте повод к мести. Но в этом была и ее вина. Он ведь пытался быть ей просто другом.

Конвей покачал головой. Правда была в том, что он пытался быть для Ланты больше чем другом, но той до этого не было дела. Самое неприятное, что она просто манипулировала им и дразнила его, а он не понимал этого. Она даже никогда не уважала его. Человек так много берет на себя, а потом…

Это не значило, что он хотел отомстить ей. Она играла в глупые игры.

Ти спасла ему жизнь и поставила цель.

Ланта была обманщицей. Симпатичная — да, милая — да, но ничего больше. Сдержанная. Да. Если бы она могла просто поговорить с ним. У него было что сказать ей.

Он чуть не врезался в Ти. Они двигались по узкой тропе, и она немного приотстала, ожидая его.

Проклятое место занимало обширное возвышение, окруженное болотами, с заливом на юге. Ти стояла на перекрестке двух дорог: узкой и широкой. Давным-давно рабы-шахтеры перевозили руду по широкой дороге с выдолбленной колеей на баржи, плававшие по реке.

— Мужчины Борбора пошли в разведку налево, туда, где широкая дорога выходит к ручью, — сказала Ти. — Мы подождем их здесь, а затем все вместе поедем вперед, в укрытие.

— Ты должна разрешить мне пойти в разведку, — начал раздраженно спорить Конвей. — С собаками и Вихрем мы сделаем это быстрее и лучше.

— Оружие-молния — наша сила. Если здесь в кустах кто-нибудь прячется, то ты поможешь мне защищаться.

В этом был здравый смысл. Однако Конвей закипятился:

— Раз ты так боишься, что нас схватят, зачем мы приехали сюда? Я думал, мы решили, что это безопасно.

— Именно ты говорил, что здесь безопасно. Ты просто не доверяешь Ланте. А я ей верю. — Она замолчала, потом продолжила: — Мы должны поговорить об этом. Тебе следует о ней кое-что узнать.

Мэтта заинтриговал ее серьезный, почти грустный тон. Когда же он попытался задать ей вопрос, Ти зашипела на него, попросив соблюдать тишину.

Быстро вернулись трое ушедших в разведку. Ведущий взволнованно зашептал:

— Сигнала безопасности нет на месте.

Сигнал безопасности был прост. Старая проезжая дорога заканчивалась возле раскопок дока. С проводником договорились: он притворялся, будто ловит рыбу в реке, которая протекала через болота. Если он не замечал поблизости воинов, то оставлял длинный шест возле кучи мусора.

Холодная змея подозрения обвила шею Конвея. Они должны победить. Должны.

— Может быть, шест упал, — сказал он. — Надо двигаться быстрее.

Лидер мужчин Борбора ответил:

— Сигнала безопасности нет. Мы поворачиваем. Вал говорил — маленькая Жрица Фиалок предупреждала, что так может случиться.

— Она лгунья. — Конвей не обращал внимания на сдавленное дыхание мужчин. — Вы не можете дезертировать сейчас.

— Мы следуем правилам, а одно из правил — сигнал безопасности. Ты ведь тоже подчиняешься им.

— Вы все можете оставаться здесь, — вмешалась Ти. — Я отправлюсь за ними одна.

— Это слишком опасно, — возразил мужчина. — Ты боишься попасть в ловушку, иначе ты не брала бы с собой Белого Грома. К тому же теперь у нас есть подтверждение этому.

Конвей едва мог видеть указывающий на него палец мужчины, но ему почудилось, что мужчина коснулся его. Он отшвырнул его в сторону. В тот же момент послышался скрежет металла — все трое выхватили оружие.

Собаки громко залаяли. Конвей схватился за «вайп» и щелкнул предохранителем.

Рука Ти остановила его. Трое мужчин отступили на шаг назад.

Конвей сказал:

— Вы не понимаете. Это больше, чем просто освободить несколько рабов. Ланта — представитель власти. Она ненавидит Ти. И меня. Она хочет, чтобы мы проиграли — ее Церковь подозревает, что беглые рабы могут быть Танцующими-под-Луной.

— Вы трое останетесь здесь, — повторила Ти. — Мы с Конвеем пойдем вперед. Если вы заметите опасность, возвращайтесь на лодку и предупредите остальных на Острове. Понятно?

Мужчины молча кивнули.

Взобравшись на коней, Ти и Конвей медленно двинулись через лес. Проехав около сотни ярдов, Конвей сделал знак остановиться. Кони оставались неподвижными, а собаки побежали вперед на разведку. Конвей лишний раз убедился, что все идет хорошо. Собаки вернулись и заняли прежнее положение. Конвей бросил победный взгляд на Ти. Он был разочарован, когда она просто поехала дальше.

Еще пятьсот ярдов, и они приблизились к месту, с которого виднелись хибарки, стоящие перед входом в шахту.

Собаки обследовали местность. Прямо напротив беспрестанно кричала болотная птица. Этот колеблющийся звук повышался, затем, достигнув высшей точки, обрывался и начинался снова. Конвей молча проклинал этот нервирующий плач.

Вдруг птица встревожилась и полетела в заросли шелестящего тростника.

Собаки вернулись. Обе были в замешательстве. Они бегали кругами, возвращаясь на место, откуда пришли, тихо полаивали. Карда подбежал к Конвею, поднялся на задние лапы, положив передние ему на бедро и ткнувшись мордой в Конвея. Пытаясь успокоить его, Мэтт потрепал пса по шее.

Ти прислонилась к Конвею с противоположной стороны.

— Что-то здесь не так. Оставайся тут. Я поеду к шахте и вызову людей наружу.

Конвей не возражал, потому что она не выходила из поля зрения. Усадив собак на земле, он зарядил «вайп» и «буп». Наконец, проверил пистолет и подвигал мечом в ножнах.

Ти быстро поскакала к домикам. Это удивило Конвея, а затем он понял, что пользы от этой уловки было немного. Поведение собак ясно показывало, что вокруг никого нет. Их замешательство, конечно, немного смущало, но в том, что они не обнаружили здесь людей, сомнений не было.

Ти вернулась назад галопом. Ее глаза в темноте казались белыми. Она ударила его по руке:

— Они не отвечают. В шахте. Оттуда вдет вонь. Я что-то слышала. Скребущееся. Визжащее. Я думаю, что это крысы.

Далекий крик прорезал ночь, заставив похолодеть Ти и Конвея. Крик не прекращался, в нем слышались страх и злость.

— Лодка, — сказала Ти. — Коссиары напали на лодку.

Как доказательство ее слов, в небо взметнулся столб огня.

Искры взлетали над темным лесом, разделявшим их и беглых рабов.

Грохочущий галоп оповестил о приближении людей Борбора. Подождав, пока они остановятся, Конвей сказал:

— Мы пойдем на восток, к высоким землям на другой стороне болота. Украдем лодку и вернемся на Остров.

Никто не ответил, и Конвей знал почему. Никто больше не надеялся на лучшее. Все знали, что коссиарские военные корабли уже курсируют, подобно акулам, ожидающим появления глупцов, которые выплывут на глубокие воды.

По затихающему шуму можно было догадаться, что происходило на горевшей лодке. Очевидно, что те, кто поджег ее, будут искать исчезнувших пассажиров. Это было лишь делом времени.

Группа пересекла заросли кустарника возле хибар. За ними опять начинался густой лес. Замедляя шаг, прижимаясь друг к другу, пятеро людей продирались вперед. Конвей двигался первым, за ним Ти. Собаки исчезли далеко впереди. Вдруг они примчались обратно. Взволнованные псы сгрудились возле Вихря. Конь, всегда слушавшийся Конвея, забеспокоился, почти не реагируя на его команды.

Сбившись в кучу, всадники слушали Конвея:

— Собаки нашли кого-то впереди. Мы должны повернуть на север, в сторону от залива.

Главный из охранников не согласился.

— На этом пути нам попадется поселение, где расположены Казармы воинов. Мы напоремся на их мечи.

— Наверное, воины сейчас заняты поисками, — заметила Ти. — Они ищут нас и охотятся за рабами.

— Их будет столько, сколько стеблей кукурузы на северных землях. Поэтому запад для нас единственный выход.

Ти наклонилась к Конвею:

— Возможно, он прав.

— Что ты знаешь о болотах, Ти? — спросил он. — Мы можем их перейти?

— Вероятно. Здесь есть одно место, где болото самое узкое. Я думаю, что смогу его найти.

— Могу побиться об заклад, что воины тоже знают об этом месте, — сказал один из мужчин, горько рассмеявшись.

— Они, наверное, уже сидят там.

— У нас нет выбора, — сказал Конвей. — Где дорога, Ти?

— Поворачивай направо. Будем искать гребень, параллельный берегу. Он похож на стену.

Они проехали совсем немного, когда заметили погоню. Со всех сторон слышался резкий свист. Горели факелы. Конвей проклинал деревья, которые превращали свет в неровное мерцание, отклоняя лучи.

Удача улыбнулась заговорщикам впервые за эту ночь, когда неожиданно они очутились около гребня. Конвей заметил, что гребень был очень крутым, ширина в основании и высота были примерно одинаковы. На какое-то мгновение он позволил себе подумать о том, что находится под землей и деревьями. Наверняка что-то сделанное руками человека. Как глупо и как замечательно эти давно умершие люди строили и разрушали.

Еще немного, и их группу уничтожат.

Ланта предупреждала их. Она умоляла Ти остаться на острове.

Ти могла последовать ее совету. Если бы он не убедил ее не обращать внимания.

Разве могла Ланта знать место, где будет засада? Или сказать это помешала верность Церкви?

Конвея озарило. Он физически чувствовал эту силу, силу своего сознания.

Ланта знала. Она не могла раскрыть себя, рассказав обо всех подробностях, но она знала.

Стрела над головой пропела мелодию смерти; музыка оборвалась глухим звуком, когда она уткнулась в дерево.

Конвей подозвал Ти.

— Они сбоку, справа от нас.

Пятеро всадников сбавили скорость, не желая скакать очертя голову и рисковать, пробираясь через лес в кромешной тьме. Крик боли свидетельствовал о том, что одного из мужчин ранили. Но они продолжали путь. Лидер подтолкнул Конвея:

— У Лоргана повреждено плечо. Он не сможет драться. Мы сделаем все, что сможем. Удачи.

Времени на разговоры не было. Прямо впереди послышалась команда. Конвей пришпорил Вихря. Когда он доскакал до Ти, она уже обнажила меч, пригнувшись к гриве коня. Конвей свистом созвал собак. Одной рукой держа «вайп», он бросил Вихря в галоп. Они вылетели из плотной стены деревьев и ринулись в кустарник, росший перед болотом.

Разбросанные кусты и небольшие деревца скорее мешали, чем помогали. Постоянно рискуя вылететь из седел, всадники были лишь частично защищены от стрел. Многие из них свистели над головами, не причиняя вреда. Одна попала в Конвея, но ее движение было замедлено кустарником, и она лишь поцарапала жакет. Если бы он не видел ее, то решил бы, что это просто ветка.

Воины ждали беглецов на краю болота.

Перед Конвеем возник силуэт. Выстрел из «вайпа» отбросил Коссиара назад в тростник. В ответ с обоих флангов полетели стрелы, но Конвей быстро направил туда «буп». За звуками взрывов следовали крики боли и испуга. Собаки рванулись вперед. Следуя за ними, Конвей оглянулся, чтобы посмотреть на мужчин позади. Их было лишь двое. Он видел, что один из них еще держится в седле. Второй откинулся назад, удерживаемый стременами. Животное в панике дико скакало и лягалось.

Заросли тростника поглотили Конвея. Впереди шел конь Ти, за ним Вихрь. Собаки быстро сообразили, что легче идти за конем, чем продираться самим по бокам от колонны. На беглецов злобным, смертоносным дождем осыпались стрелы.

Конвей потерял счет времени и расстоянию. Бережно расходуя боеприпасы, он лишь два раза стрелял назад, надеясь, что попадет в преследователей. Попытки, вероятно, закончились успешно, ему казалось, что звуки погони начинают затихать. Однако, когда он обернулся, чтобы посмотреть, как там остальные, его сердце екнуло. Сзади никого не было.

Когда они наконец выбрались из грязи и болота, коней шатало. Они ступили на луг. Конвей подъехал к Ти; ее натуральным образом качало в седле из стороны в сторону. Не оборачиваясь, она спросила:

— Как остальные? Они ранены?

— Им не удалось пробиться. Мне жаль. С тобой все в порядке? Твой голос звучит как-то странно.

Она не обратила внимания на его слова, медленно указывая рукой в сторону моря.

— Посмотри туда, на свет. Корабли Капитана. Ищи Вала, надеюсь, он приедет за нами. Большинство из них, вероятно, направляется на Остров купцов. — Она тяжело облокотилась на него. — Это я провалила дело, да?

Конвей обнял ее.

— Не говори так. Мы выбрались. Смотри! Вон туда. Пожар. А там другой! Что там происходит?

Ти заставила себя привстать. Конвей заметил, что она опирается на руку, как будто ей не хватает сил. В ее голосе слышалось волнение.

— Оно началось, Мэтт. Рабы подняли восстание. Это не прошло даром. Я не проиграла. Не совсем проиграла.

— Не говори о провале. Ты заставила их понять, что они должны бороться за свободу. Так, как боролась ты. И они тоже победят. Как и ты.

Конвей посмотрел в сторону Острова купцов. Он удивленно вскрикнул:

— Гавань горит, Ти! Посмотри! Похоже, пылает весь город. Сигнальные огни, куда ни глянь.

Она хотела повернуться, но чуть не упала. Опираясь на него правой рукой, Ти сказала:

— Пожалуйста, возьми поводья. Поверни моего коня. Я хочу видеть это.

Повернув Вихря, он поставил двух коней бок о бок. Едва он закончил этот маневр, как огонь уже распространился на север. Доносились тревожные звуки колокола и бой барабанов.

— Это, вероятно, в бараках, о которых говорили люди Борбора, — сказал Конвей. — Вот почему они не погнались за нами. Они пытались спасти город и все остальное.

Ти едва смотрела на новые пожары. Ее внимание привлекло огненное небо позади Острова купцов.

— Это конец. Для кого-то начало, для кого-то конец. Колесо никогда не останавливается. — Она отняла его руки от поводьев и сжала их. Затем подняла, посмотрела на них, приложила к щеке и начала целовать. В звездном свете, в зареве пожаров ее глаза блестели. Она так тяжело навалилась на его руку, что Конвею пришлось подставить плечо. Опустив голову, она сказала: — Я хотела любить тебя, Мэтт Конвей. Я хотела быть твоей женой, родить тебе детей. Ты знаешь о том, что заставил меня мечтать? Мечтать о камине, о еде, которая сделает тебя толстым и ленивым, о долгих прогулках, когда ни один из нас не произнесет ни слова, и мы оба будем счастливы? Ты знал, что я буду мечтать о таком? Я и не догадывалась.

— У нас все будет хорошо. — Конвей коснулся ее щеки, повернул лицом к себе, чтобы смотреть в глаза. — Мы поедем в Дом Церкви, встретимся там с остальными. Все будет хорошо.

Ти покачнулась в седле. Она закашлялась. Он едва удержал ее, когда она вдруг начала резко падать. Конвей обхватил ее за шею левой рукой и усадил, прислонив к плечу.

Она задохнулась, когда его рука наткнулась на стрелу, и резко отдернулась в сторону.

Конвей застонал. На две трети стрела вошла в ее тело. Несколько секунд он слышал только удары своего сердца. Немного придя в себя, он схватил поводья ее коня и тут же бросил их.

— Мы найдем помощь, — сказал он. — Здесь недалеко должна быть ферма или что-нибудь еще… Ты сможешь отдохнуть. Я поеду за… за… Сайлой. Я поеду за Сайлой.

— Пожалуйста, Мэтт, помедленнее. Это так больно. Не торопись. Это моя стрела; стрела, посланная мне. Хотя мне все равно. Найди место, где можно отдохнуть, пожалуйста. Мне больно, я устала. — Она попыталась взять себя в руки. — Я должна сказать тебе. Ланта. Я и Ланта.

Она опять закашлялась, и Конвей запротестовал:

— Я не хочу слышать о ней. Не сейчас. Никогда. Она во всем виновата. Она.

Ти покачала головой, ее душил кашель, и она не могла говорить. Она жестом показала, что хочет лечь. Он поспешно повел лошадей туда, где можно прилечь, спустил девушку на землю, уложив так, чтобы она могла видеть море. Слева и справа пожары освещали темноту. Коссиарские лодки быстро плыли к Гавани.

Конвей смочил лицо Ти водой из фляжки, и она закрыла глаза. Боясь заговорить, он опустился рядом с ней, взяв ее руку в свою, чувствуя, какая она слабая и холодная.

— Я никогда не смогла бы стать такой, какой мы оба хотели, — сказала Ти. — Я никогда не была той, какую ты хотел видеть и какой я надеялась стать. Но я изменилась. Ведь это так, правда?

— Не говори так, Ти. Я выведу тебя отсюда.

Она улыбнулась ему.

— Ты не замечаешь очевидных вещей. Раздраженный мужчина. — Она закашлялась. — Два мечтателя. Разные мечты. Несбыточные мечты. Слушай. Ланта. Хорошая женщина. Скажи ей. Бороться. За тебя. Вы еще будете счастливы.

— Не делай этого. Ти, я люблю тебя. Не оставляй меня. Я умоляю…

Мягко, осторожно она передвинулась на камне. Глядя в ее спокойное лицо, Конвей старательно избегал смотреть на плечо.

Вдруг лицо ее исказила гримаса страдания. Ти негромко вскрикнула, попыталась подняться, протягивая руки к нему. Он сжал их, как будто мог вытащить ее из поглощавшей бездны боли. Ти открыла глаза, в них отразилась вся ее душа. Она пристально посмотрела на него.

— О, Мэтт, почему всегда бывает так больно? Я люблю тебя. Я… Поцелуй меня. Обними меня. Крепко. Пожалуйста.

Глава 74

Дверь открылась, и Сайла удивленно уставилась на Ланту и ее промокших до нитки спутников. Указывая на переступающего с ноги на ногу Хелстара, она почти жалобно спросила:

— Что…

Сквозь мокрую бороду Хелстара сверкнули белые зубы.

— Хорошо, что ты спросила, Жрица Роз, но мне больше нравится «кто», а не «что». Я — Хелстар, кузнец. — Он внимательно посмотрел на женщину и выжидающе улыбнулся. В душе Сайлы зашевелились подозрения. Манера разговора и одежда могла принадлежать какому-нибудь тупоголовому воину. Но под этой грубой оболочкой явно скрывалось что-то другое.

Ланта и Додой исчезли за перегородкой — им нужно было сменить мокрую одежду. Слушая рассказ Ланты о ночных событиях, Сайла напряженно изучала стоящего перед ней мужчину. Он отвечал ей тем же. Она чувствовала на себе взгляд, похожий на осторожный, но недвусмысленный взгляд тигра. Может быть, этот тигр и не был слишком агрессивен, но обладал удивительной способностью сливаться с окружающим фоном. Интуиция подсказала Сайле, что тут может незримо присутствовать сама Жнея. Она не могла сказать, чем вызваны такие подозрения, но ее интерес к Хелстару усилился.

Наконец из-за перегородки показалась Ланта.

— Я пыталась уговорить Ти и Конвея не идти за сбежавшими рабами. Это слишком опасно.

К ней присоединился Додой:

— Но Конвей оказался слишком глуп, чтобы поверить нам.

Хелстар поддержал Ланту:

— Я ничего тебе не рассказывал, Жрица, и приказал молчать мальчику. Когда мы с Налатаном наконец разобрались с коссиарскими шпионами и вернулись домой сообщить об этом, Ти и Конвей уже ушли за беглецами. Ти настояла на этом. Они взяли с собой троих бойцов и пять запасных лошадей и отправились в путь на большой лодке. Конечно, коссиарские военные суда могли перекрыть все дороги, но у твоих друзей еще может быть шанс.

— Что мы можем сделать? — спросила Сайла.

В голосе Хелстара появились унылые нотки:

— Боюсь, что ничего. Этой ночью до нас дошли плохие новости. Нашлись предатели, и вожаки схвачены. Теперь восстание начнется стихийно, и у них нет ни малейшей надежды. Месть Капитана будет ужасной. — Некоторое время он молчал, похрустывая пальцами. — Но восстание может помешать поймать твоих друзей. Начнутся пожары, расправы с рабовладельцами, дележ их имущества. На некоторое время Кос охватит паника. Все это и привело меня сюда.

— В этом у меня есть определенные сомнения, — сказала Сайла. Поняв ее намек, Хелстар смущенно улыбнулся. Она продолжила: — Если твоей целью было поднять мятеж в замке, то ты опоздал — все рабы, кроме нескольких девушек, заперты и закованы в цепи.

Хелстар коротко кивнул и обратился к Додою:

— Постереги дверь. Я проверю, чтобы ты не подслушивал.

— Не указывай, что мне делать, — огрызнулся мальчишка.

Хелстар протянул к нему мускулистую руку, и Додой быстро отпрянул, хотя между ними оставалось ярда два. Тем не менее отвага быстро покинула его, и он счел за лучшее повиноваться.

Когда дверь закрылась, Хелстар отвел женщин в дальний угол комнаты и прошептал:

— Начиная с первых Сиа, еще до Учителей, некоторые мужчины работали на Церковь.

— Ерунда, — парировала Сайла. — Только женщины могут принадлежать Церкви. Церковь залечивает раны, нанесенные миру мужчинами. Так было всегда.

— В мире много дорог, и на каждой из них много людей. Не все кузнецы принадлежат Церкви. Когда-то это было традицией, но такая система не оправдала себя. То же случилось и с нашими братьями, торговцами.

Ланта раскрыла рот от удивления.

— Да, маленькая Жрица, кузнецы и торговцы. Мы находим то, что не может увидеть сама провидица из провидиц. Даже Жнея не знает о нас ровным счетом ничего.

— Это невозможно, — прошептала Сайла и покачала головой, как будто пытаясь отогнать знание, подрывающее все основы ее веры.

Хелстар был непреклонен.

— Может быть, ты еще помнишь Билстена, твоего старого спутника? Вспомни и те мертвые розы у двери в замке барона Джалайла. Тогда вы собирались бежать, и вас нужно было предостеречь. Теперь вам помогу я. Подумай, Сайла, ты в большой опасности.

Сайла стояла, не в силах вымолвить ни слова. Хелстар продолжил:

— Я не вправе сообщать тебе что-то еще. Запомни главное: ты должна продолжать поиски Врат. Мне поручено помочь тебе. Твои друзья уже покинули Остров купцов.

— Я не могу уехать сейчас.

Ланта побледнела.

— Ты мне не веришь, Жрица? — Лицо Хелстара залилось краской. — Если надо, то я готов поклясться историей о женщинах, которым запрещено осенять себя крестом, в том, что это правда. Ты — Цветок и должна остаться в живых. Поэтому нужно уходить.

Сайла колебалась.

— Ясмалея, — наконец выговорила она. — У нее скоро начнутся роды. Можно сказать, уже начались. Я пришла сюда за инструментами.

— Ты служишь Церкви, а не изнеженному ребенку этого чудовища, — рассерженно бросил Хелстар.

Сайла одарила его гневным взглядом.

— Изнеженному? Что ж, скоро мы сможем это проверить. Ребенок родится этой ночью.

— Так рано?

Сайла предостерегающе посмотрела на Ланту.

— Сегодня, никаких сомнений. — Она заметила, как изменилось выражение лица Хелстара — признак того, что секрет был раскрыт.

— Хорошо, — сказал он. — Цветок действительно оказался розой — шипы да и только. Делай, что считаешь нужным. Но помни, у нас должно остаться несколько часов темноты. Если роды начнутся слишком поздно и ребенок появится на рассвете, то это принесет нам смерть. Это так же верно, как то, что я кузнец. Могу я чем-то помочь?

Вместо ответа Сайла подхватила свои седельные сумки, попросив Ланту сделать то же самое. У двери она остановилась и позвала Додоя. Тот вынырнул из темноты.

— Я не подслушивал! — начал он, но Сайла знаком приказала ему молчать.

— Собери свои вещи, сюда мы больше не вернемся.

Передвигаясь как можно незаметнее и прячась при каждом шорохе, четверо людей добрались до покоев Ясмалеи.

Стражи у дверей не было. Сайла постучалась и назвала себя. Испуганная девушка-рабыня в желтом балахоне отодвинулась, пропуская их в комнату. Ясмалея лежала на широкой кровати, на ней был просторный сарафан бледно-голубого цвета. Матрас был украшен изображениями дельфинов и многочисленных рыбок всех цветов радуги. Не поворачивая головы, Ясмалея прикрикнула на рабыню за ее нерасторопность и пожаловалась на отсутствие Сайлы.

— Надо было послать за мной, — сказала Жрица. — Как идут дела?

— Тебе лучше знать, — ответила Ясмалея. — Ты — целительница. Ой! Видишь — схватки участились и становятся все сильнее. А кто этот старик? Уходи отсюда, слышишь! Я рожаю сына Капитана, и тебе здесь не место. Вон отсюда, или я прикажу тебя выпороть!

Сайла подтолкнула Ланту вперед.

— Зажги огонь, нагрей воду и прокипяти побольше ткани. Я готова поклясться, за день она стала гораздо полнее. Будет много крови. И проблем.

Потом она обратилась к Хелстару:

— У меня есть для тебя два поручения. Во-первых, найди одного из вестников, что шатаются неподалеку. Скажи, чтобы он скакал к Людям Собаки, к Класу на Бейлу. Пусть передаст Класу, что в Косе восстание и я отправилась в Дом Церкви. Клас должен послать нам навстречу своих бойцов.

Хелстар улыбнулся.

— Допустим, я действительно нашел какого-нибудь вестника, и никто из стражников не заметил меня и не снес голову. Чем я заплачу за услуги?

— Клас на Бейл — мой муж. Он щедро заплатит за новости обо мне.

— Всех нас очень вдохновляет твоя вера в мужей и вестников. Хорошо, я попытаюсь. Что еще?

— Возьми с собой Додоя. Найди винный погреб.

— Вино? — Хелстар удивленно моргнул.

— Слушай дальше и не перебивай. Откройте бочки. По бокам вы найдете кристаллы. Возьмите столько, сколько сможете унести. Это очень важно. Когда закончите, спрячьтесь в комнате, соседней с этой. Практически вся стража и придворные заняты рабами, но кто-нибудь все равно может прийти на ее крики.

Хелстар нервно подергал бороду. Его глаза бегали по комнате, то и дело останавливаясь на Ясмалее.

— Если она заорет, то это будет слышно через любые стены. Вы сможете спасти ее? Или хотя бы ребенка?

— Нет, если ты не перестанешь болтать и не займешься делом. Надо спешить.

Схватив Додоя за плечо, Хелстар выскочил из комнаты.

Когда Сайла присоединилась к Ланте, Ясмалея задыхалась и стонала. Пламя в трехногой жаровне уже лизало стенки медного котелка. На поверхности воды появились первые пузырьки. Сайла повернулась к рабыне.

— Ты свободна. Возвращайся в барак.

Ясмалея приподнялась, опершись на локоть, и перевернулась на бок. Свободный сарафан обнажил обвисшую грудь. Она не обратила на это внимания.

— Я хочу, чтобы она была здесь.

Сайла попыталась ее уговорить:

— Она только будет путаться под ногами. Пусть идет.

Хитрость и раздражение исказили бледное лицо Ясмалеи.

— Ты думаешь, я законченная дура? Думаешь, я не слышала историй о том, что ты ведьма и колдовством можешь излечить хворь моего ребенка? Или меня? Он просто большой и просится на свет слишком рано, но в остальном с ним все в порядке. И со мной тоже. Вот почему эта старая Жнея не захотела мне помочь. Она боится. Но ты все же была добра ко мне, пусть только потому, что тебе нравится мой муж. Видишь? Я знаю больше, чем ты думаешь.

Из-за усиливающихся схваток ее слова прерывались гримасами боли и стонами. Прежде чем продолжить, она глубоко вздохнула. Категоричный тон смягчился, не скрывая больше легкую грусть.

— Я слышала и другое. Что он не любит меня и не хочет этого ребенка. Моя мать говорит, он злой. Она считает, что ты — хороший человек, но такая же идиотка, как и все служители Церкви. Она ненавидит Капитана. И если со мной или с ребенком что-нибудь случится, он во всем обвинит тебя и твоих друзей. — Она глубоко и тяжело вздохнула, поймала руку Сайлы и сдавила ее с необычайной силой. — Все, что я хотела, — это хорошо жить. Нельзя упрекать меня в этом. Но мне страшно, Сайла. Я слишком многого не понимаю. Я хочу выжить и вырастить своего ребенка. Даже если это окажется девочка. Пусть малыш родится здоровым. Обещай мне, Сайла, пожалуйста, обещай.

Сайла мягко улыбнулась.

— Обещаю. Но теперь мне на время придется уйти, нужно подготовить все инструменты.

Высвободившись, Жрица отошла. В вызванных страхом откровениях Ясмалеи было много правды. Сайле вспомнилась ночь на крыше, ощущение близости Капитана. Она буквально разрывалась на части.

Потом ее наполнило чувство вины.

Эти слухи пустили намеренно. Ничего не случилось в ту ночь. И вообще никогда. И если слухи лгали о ее связи с Капитаном, то они наверняка искажали его слова. Люди просто не понимают. Он был слишком одинок, никто его не поддерживал. Почему они не хотят увидеть, что он просто человек, наделенный властью, и вся его жестокость надумана?

Ни одна женщина не согласилась бы воспитывать своих детей в мире, где их отца боятся и презирают.

Она должна была доказать людям, что в душе Капитан остался хорошим человеком. Здоровый ребенок и любящая его мать; они помогут лучше понять его натуру.

Он станет ее другом. Другом Церкви. Сайла, Жрица Роз, вернет его на правильный путь.

В ней проснулось чувство гордости.

Глава 75

Ланта повернулась к Сайле.

— Мне кажется, пора. Я проверю ее, как только мы все подготовим.

Ясмалея перевернулась на кровати и встала на колени. Ее лицо было напряжено.

— Вы можете что-нибудь сделать с болью? Мне кажется, это будет длиться вечно! — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

Тихо шепча что-то успокаивающее, Сайла заставила Ясмалею снять сарафан и лечь. Она накрыла женщину хлопковой простыней. Ланта опустила в кипящую воду льняную ткань. Расставив стулья у котла с водой, она соорудила что-то наподобие сушки для белья.

Сайла успела заметить, как Ясмалея глубоко вздохнула и как изменилось выражение ее лица. Жрица предотвратила готовый вырваться наружу крик боли, засунув в ее открытый рот кусок ткани. Наклонившись над испуганной женщиной, Сайла сказала:

— Это ребенок сильнейшего в Косе мужчины. Не вынуждай меня говорить ему, что ты была слаба. Такое начало станет плохим предзнаменованием для сына Капитана. Ты должна вытерпеть и родить его в тишине. Когда придет время, он воздаст тебе должное, а вместе с ним и весь мир. — С этими словами она вынула кляп и отступила назад. Потом тихо обратилась к Ланте: — Поблизости еще осталось несколько стражников. Если она закричит, мы обречены. Так что доставай маковый сон, и побыстрее.

— Ты уверена? — спросила Ланта, роясь в сумке. — Ты успела дать ей черноту?

— Да. И довольно давно. Я подмешала ее в тесто и напекла пирогов. Они удались, и Ясмалея с радостью их съела, что, впрочем, неудивительно. — Несмотря на насмешливый тон, в ее взгляде на лежащую на кровати фигуру сквозил страх. — Я никогда еще не использовала ее, не было даже времени правильно подобрать дозу. Мне страшно, Ланта.

Ланта сжала руки подруги.

— Если бы ты вообще ничего не делала, кто-нибудь из них, Ясмалея или ребенок, был бы мертв. Может, даже оба. Я слышала, что она говорила насчет Капитана и кого обвинят при неудаче. Поэтому нам просто ничего не остается, кроме как спасти и мать, и ребенка.

Высвободившись и ободряюще улыбаясь, Сайла сказала:

— Я возьму совсем немного макового сна. — Она вынула из сумки глиняный сосуд и продолжила, отмеряя дозу в небольшой чашке: — Я так волнуюсь за Ясмалею, что чуть не забыла, насколько ты искусна в музыке исцеления. Помоги мне, Ланта. Помоги ей.

— С удовольствием.

Сайла вернулась к кровати.

— Ясмалея, сейчас мы поможем тебе расслабиться. Доверься нам.

Ясмалея издала глухой стон и уронила голову.

Жрица поднесла ей чашку.

— Выпей. Это успокоит тебя.

Ясмалея широко раскрыла рот и жадно осушила ее. Сайла заговорила о мире и спокойствии. Неимоверным усилием воли подчинив разум лежащей на кровати женщины, она начала плести из слов невесомую прозрачную паутину. Ясмалея медленно расслабилась.

Остававшаяся до сих пор незамеченной Ланта принялась за свою работу. Медленно и плавно зазвучала песня. Сперва она казалась похожа на колыбельную, но, прислушавшись, можно было узнать в ней гимн жизни.

Ланта вынула из своей сумки блестящий осколок обсидиана и принялась тереть его куском железа, срезая острым краем тонкие прозрачные хлопья, которые сверкали всеми цветами радуги. Искристое сияние слило воедино хрустальную прозрачность камня и жажду жизни.

Тем временем из сумки появлялись другие приспособления. Щипцы с огромными стальными челюстями. Кожаный мешок с какими-то предметами, которые издавали металлический звон. Сайла предпочла спрятать их от глаз Ясмалеи: ложечное сверло, выгнутые петли и блестящая игла, огромные ножницы и, наконец, крюк с тупым жалом — крайние средства, орудия разрушения, нужные, чтобы умертвить ребенка, если не останется никакой надежды, и еще кое-что для матери.

Сайла не выдержала и снова спрятала инструменты.

В углу сжалась в комок рабыня. Ее застывшее лицо выражало непреодолимый ужас.

Сайла успокаивающе улыбнулась девушке. Она надеялась, что это выглядит достаточно убедительно.

Из большей сумки появилась игла с продетой хлопковой ниткой и исчезла в кипящей воде. Потом показались споры гриба-дождевика — лучшее средство, чтобы остановить кровь.

В последнюю очередь Ланта достала небольшой, величиной с тарелку, бронзовый круг, сделанный из концентрических колец разного диаметра. Соединенные вместе, они образовывали полый конус. Протянутая сквозь кольца плетеная веревка служила рукояткой. Чтобы извлечь звуки, нужно было постукивать по кольцам небольшим молотком с серебряной ручкой и обтянутой кожей головкой. На ручке красовались вырезанные изображения солнца. Использованная многими поколениями людей, вязь стерлась и стала гладкой, а чернота рисунка подчеркивала мягкое сияние серебра. Ланта обращалась с инструментом почтительно. Ритмичная мелодия наполнила комнату.

Ритм напоминал спокойное биение сердца.

Мажор, минор. Напряжение, затишье.

Песня окутала Ясмалею, уже расслабившуюся под действием макового сна. Напряжение и стресс уступили место размеренным физическим усилиям. Она все еще оставалась женщиной, в муках рожающей своего первенца, но наконец избавилась от страха, отступившего перед стараниями Жриц.

Сайла смочила руки спиртом и насухо вытерла их. Ее губы задвигались в беззвучной молитве. Не прекращая свою глубокую ритмичную музыку, Ланта присоединилась к ней. Сайла объяснила Ясмалее, что должна определить, как движется ребенок. Роженица кивнула и сосредоточенно уставилась на потолок.

Сайла обратилась к своей помощнице:

— Шейка матки раскрылась. Кожа мягкая и влажная. Ага, вот околоплодный мешок. Очень твердый. Проход хороший. — Она вытерла руку куском чистой ткани и отбросила его подальше в угол. — Прекрасно, Ясмалея. Нам нужно еще чуть-чуть пространства. Осталось не больше половины моего ногтя. Ты отлично держишься.

Ясмалея продолжала терпеливо смотреть вверх. Пульсация волшебной мелодии не прекращалась. Несмотря на судороги, ее голова едва заметно покачивалась в такт ударам маленького металлического гонга.

Немного погодя ее состояние резко изменилось. Отрешенность от происходящего уступила место нетерпеливому возбужденному ожиданию. Она выбросила в сторону руку и притянула к себя Сайлу, потом жестом пригласила Ланту подойти поближе.

— Мне нужно тужиться. Я чувствую его. Моего сына. Он идет. Двигается… ой! — С необычайно сильным всплеском отошли воды, капли жидкости забрызгали стену. Рабыня вскрикнула и потянулась за тряпкой, чтобы вытереться.

Комнату наполнил сильный сладковато-кислый запах. Ланта прекратила удары и улыбнулась Ясмалее.

— Вот это да! Аромат появления на свет. — Она сморщила нос. — Еслибы это не было связано с детьми, я бы сказала, это отвратительно. Но сейчас это прекрасно.

— Да, о да. — Слова роженицы более походили на стоны — ребенок начал изо всех сил пробиваться вперед. Прежде чем Сайла решилась взглянуть на малыша, они с Лантой обменялись быстрыми счастливыми улыбками. Теперь в голосе Жрицы было возбуждение:

— Показалась голова. Волосы белые. Ясмалея, у тебя будет блондин! Толкай, тужься сильнее, чтобы мы смогли увидеть его всего. Мы все хотим подержать его на руках.

— Я толкаю, уж вы мне поверьте. — В голосе чувствовался здоровый юмор. Все мысли и старания Ясмалеи были сосредоточены на ребенке. Взмокшая от пота, лежащая на кровати, пропитанной околоплодной жидкостью, отвергая боль, она приближалась к достижению своей цели.

Сайла вытерла ее лицо чистой тканью.

— Ты прекрасно держишься. Я горжусь тобой и твоим сыном.

Ясмалея повернула голову.

— Ты уверена, что это мальчик? Как ты узнала?

— Я просто надеюсь, так же как и ты.

Тяжело дыша, Ясмалея выдавила сквозь сжатые зубы:

— Он будет сильным. Могучим. Из него выйдет настоящий правитель, вот увидишь.

Время шло. Длинные волосы роженицы спутались и заблестели. Нетерпение исчезло с ее лица, уступив место растерянности, а потом безотчетному страху. Глухие стоны стали резче и громче.

Снова зазвучала ритмичная мелодия. Сайла не отрывала глаз от напряженной, слабеющей Ясмалеи. Обе Жрицы стали обмениваться все более тревожными взглядами.

Наконец Сайла решительно выпрямилась и многозначительно нахмурила брови. Ее голос оставался спокойным:

— Ясмалея, это очень большой ребенок. Если я помассирую вокруг его головы, то думаю, мы немного ускорим процесс.

— Хорошо. — Слово прозвучало отрывисто, в голосе чувствовались нотки отчаяния и понимания.

Голова находилась в хорошем положении — лицом к спине матери, подбородок прижат к груди. Поэтому Сайла видела только маленький белый затылок. Ясмалея, которая, похоже, справилась с волнением, продолжала тужиться. Голова ребенка выпрямилась. Ясмалея толкнула сильнее и вскрикнула скорее от напряжения, чем от боли.

Наконец голова полностью высвободилась.

— Его головка на свободе! — Сайла кричала. — Твой ребенок идет, Ясмалея, толкай изо всех сил!

Задыхающаяся, обессилевшая женщина попыталась.

Лицо ребенка застряло в плоти, которая не могла больше поддаваться. Сайла с ужасом наблюдала, как перед ней возникает еще одна тяжелая задача.

Плоть прямо под показавшейся головой была растянута до предела и уже не выдерживала нагрузки. Сайла пыталась массировать, но безрезультатно. Тогда она протянула руку к Ланте, и та подала ей обсидиановый нож.

— Ясмалея, это может вызвать боль.

— Все на свете причиняет боль, — с горечью ответила роженица. — Начинай.

Черное лезвие ножа скользнуло по натянутой коже. Поначалу была видна аккуратная красная полоска размером с фалангу большого пальца Сайлы. Такое незначительное действие столь опасного инструмента казалось пугающим. А потом края раны раскрылись и хлынула кровь.

Ребенок все еще отказывался выходить. Перед глазами Сайлы встали воспоминания об отвратительных последствиях использования хирургических щипцов.

Мягкими, неслышными шагами к Ясмалее подкрадывалась смерть. Мальчик был слишком велик. Нет гибели трагичнее смерти при родах, когда обессилевшая мать уносит с собой в могилу ребенка, еще не успевшего познать радости и горести бытия.

Детское личико стало покрываться мертвенной синевой.

Ланта заметила растерянность подруги. Сдерживая истерические нотки в голосе, Сайла быстро заговорила:

— Мы должны дать ему больше пространства. Ланта, помоги мне подвинуть нашу девочку к концу кровати, ягодицами на самый край.

Когда с этим было покончено, Ланта присоединилась к осмотру. Теперь голова ребенка была повернута набок. С тревогой в голосе маленькая Жрица прошептала:

— Посмотри на цвет! Закупорка. Наверное, пережата плацента. Я проверю.

— Хорошо, — согласилась Сайла.

Просунув руку за голову ребенка, Ланта осторожно нащупала плаценту. Потом быстро выпрямилась.

— Плечи зажаты возле лобковой кости. Я была права. Ты сильнее меня, тяни. Тяни!

Сайла колебалась. Вокруг запавших глаз проступили черные круги. На щеке дергался мускул.

— Я боюсь. Старшие целительницы говорили, если тянуть, можно повредить плечо. Это может привести к смерти.

С шокирующей резкостью в голосе Ланта произнесла:

— Будь проклят твой страх! И после этого ты хочешь называться целительницей, быть лидером? Пока ты тут скулишь, умирают те, кто доверил тебе жизнь.

Недоумевающий, обиженный взгляд Сайлы был все еще прикован к маленькой Жрице, но руки потянулись к голове ребенка. Прикосновение к ней принесло необходимую решимость. Она ухватилась обеими руками и потянула.

Ланта подошла к Ясмалее. В руках она снова держала свой музыкальный инструмент. Ритм теперь был более сложный, в него вплеталось биение уже двух сердец. Большое содрогалось и понуждало к действию, маленькое боролось. Комнату заполнила музыка жестокого сражения. Музыка любви, неистовой, непобедимой любви.

Голова Ясмалеи металась на подушке, но сквозь плотно сжатые губы пробивались лишь сдерживаемые стоны и скрип зубов.

Всхлипывая, Сайла опустилась на колени и заставила себя еще с большим усилием потянуть нежного, беззащитного младенца. Она снова потянула, кусая губы, чтобы заглушить чувства.

И вдруг почувствовала, что держит ребенка в руках.

Голова мальчика слегка напоминала по форме конус, но не была повреждена. Нос мог принадлежать разве что видавшему виды бойцу, но работал. Ужасный цвет кожи исправлялся с каждым ударом сердца. Волосы на голове были редкими и коротенькими. Он был мокрый, липкий, от него дурно пахло, но Сайла вскрикнула и заплакала от радости, пораженная его удивительной красотой.

Ясмалея облегченно вздохнула. Издав торжествующий звук, инструмент Ланты замолчал.

Сайла посмотрела на новоиспеченную мать. Она расслабленно лежала на кровати, широко раскрыв глаза, и тяжело дышала. Ясмалея протянула руки к ребенку.

— Мои малыш. Мой сын. Дайте его мне.

Сердце Жрицы наполнилось гордостью. Несмотря на все свои недостатки и многочисленные ошибки, Ясмалея выдержала главное испытание.

— Сначала я его помою, — рассмеялась Сайла. — Это займет всего несколько секунд.

При повторном осмотре ребенка Сайла заметила, как неестественно, безжизненно висит его левая рука. Случилось то, о чем предупреждали старшие, — плечо было повреждено. Это могло привести к инвалидности. Или смерти.

Сайла была очень осторожна, пока они с Лантой обмывали малыша и перевязывали пуповину. Затем она осмотрела все конечности, решив заняться левой рукой в последнюю очередь. Выпрямляя правую руку, она поразилась силе, с которой этот маленький, но обладающий несгибаемой волей человечек противился нарушению его неприкосновенности.

Левая рука была слабой, почти безжизненной. Крошечные пальцы были сжаты.

Ланта перерезала пуповину. Сайла подняла мальчика в воздух. Без всякого предупреждения он выгнул спинку, рассек воздух сжатым кулачком и пронзительным криком выразил свое крайнее неудовлетворение миром, который осмелился принять сына Капитана без должного почтения.

Ясмалея улыбнулась и протянула к нему руки. Как только малыш оказался в ее объятиях, они вдвоем удалились в свой собственный мир, в котором не было места страху и боли.

— Так бывает всегда, — сказала Ланта, и ее лицо зарделось. — Неважно, насколько трудными были роды, все матери выглядят именно так, когда первый раз обнимают своего ребенка. Триумф любви. Меня восхищает это.

Сайла заставила себя коротко рассмеяться в ответ: ей не давало покоя плечо мальчика. Она попросила Ланту заняться разрезом Ясмалеи, потому что во время родов потеряла слишком много сил. На самом деле Жрице хотелось еще раз осмотреть мальчика. Ланта принялась зашивать рану. Не обращая внимания на сдавленные вскрики Ясмалеи, Сайла повторно обследовала ручку. Рука не двигалась, но жрица вспомнила, что неподвижность — не самое главное. Сайле хотелось плакать от своей беспомощности, от недостатка знаний.

Ланта жестом подозвала подругу. Отодвинувшись от Ясмалеи, она прошептала:

— Я закончила, но у нее сильное внутреннее кровотечение. Это плохо.

— Может быть, кровь остановится, когда выйдет плацента, — предположила Сайла, немного подумав. Она осмотрела Ясмалею и удовлетворенно кивнула:

— Неплохо. Матка уже твердая, размером чуть больше моего кулака. Я чуть-чуть потяну… Ну вот. — Плацента вышла с большим сгустком крови. Женщины увидели, что и после этого кровотечение продолжается.

— Выход один, — сказала Ланта. — Надо сжимать матку. Если разрыв там, кровотечение иногда останавливается. Это очень больно.

— Нужно попробовать.

Ясмалея была слишком поглощена ребенком, чтобы обратить внимание на предупреждение Сайлы о возможной боли. Сайла почти улыбнулась — она и представить себе не могла, что малыш окажет такое сильное влияние на мать.

Она наклонилась, чтобы выполнить еще одну неприятную задачу. Ланта приказала Ясмалее взять в зубы кусок льняной ткани.

Ясмалея содрогнулась от боли, издав приглушенный крик.

Кровотечение продолжалось. В первый раз после окончания родов измученная женщина вздрогнула. Она все еще сжимала в руках ребенка, но тело ее постепенно расслаблялось. Она прилагала немалые усилия, чтобы держать глаза открытыми, однако перенесенные за короткое время мучения налили ее веки свинцом, и те медленно опустились.

— С ней все в порядке, — сказала Сайла. — Кровь скоро остановится.

Ланта кивнула.

Обе они избегали смотреть друг другу в глаза.

Быстро убрав комнату, женщины сменили постельное белье и связали старое в два больших узла. Некоторое время постояли в нерешительности. Согласно обычаю, материал должен быть немедленно сожжен, однако они молча засунули узлы подальше в угол, осенили себя Тройным Знаком и больше не обращали на них внимания.

Когда с уборкой было покончено, Сайла поднесла к носу Ясмалеи маленький фарфоровый пузырек с нашатырем. Глаза роженицы широко открылись, но взгляду не хватало осмысленности. Ясмалея неуверенно улыбнулась — в ее голове продолжалась круговерть, вызванная стрессом и маковым сном. Несмотря на тяжесть перенесенного испытания, несмотря на присущие ей в жизни эгоизм и распущенность, мать стала баюкать малыша, глядя на него с любовью и гордостью, как всякая мать в любое время и в любой стране.

Внезапный звук заставил Сайлу и Ланту подскочить. Они резко обернулись и увидели в углу плачущую рабыню. Жрицы поспешили к ней. Девушка испуганно съежилась, но вскоре поняла, что никто не собирается ее бить.

— Малыш, — заговорила она. — Он так боролся. Он жаждет жизни. Как моя госпожа смотрит на него! Я никогда не думала, что она может быть такой нежной. — Рабыня замолчала, поглощенная нахлынувшими эмоциями.

Ланта потрепала ее за руку.

— Я понимаю тебя. Скоро мы уйдем. Ты поможешь ей ухаживать за ребенком?

— Конечно. Я буду ухаживать за ним так, как будто он мой собственный, — ее лицо помрачнело. — Если я когда-нибудь освобожусь, то обязательно заведу ребенка. Но я не хочу, чтобы он кому-то принадлежал. — Успокоенная их немым одобрением, она снова воспряла духом. — Он будет хорошим мальчиком. Видите, какой он большой?

— Да уж, мы заметили, — сухо сказала Сайла и повернулась к Ясмалее. Потом, обращаясь к Ланте, добавила: — Он еще и очень выносливый. Твердый, как камень. Ты правильно поступила, когда заставила меня тянуть. Больше я в тебе не сомневаюсь.

Ланта покраснела.

— Я не знала, что еще можно сделать. Ты простишь меня?

— Я прощаю тебя. Ты вернула мой разум назад из темных глубин. И ты единственная, кто доказал мне, что я не одинока. — Сайла потянулась, чтобы взять подругу за руки. Они стояли обнявшись, когда дверь в коридор распахнулась и в комнату ворвался Бос в сопровождении трех вооруженных воинов.

Глава 76

— Убить всех! — Бос обнажил меч.

— Стойте! — Повелительный окрик Сайлы заставил воинов замереть с мечами, наполовину вынутыми из ножен. Бос сделал неуверенный шаг вперед и остановился.

Левая рука Сайлы поднялась вверх, ладонью к нападавшим. Глаза, похожие на голубые льдинки, пронизывали фигуру Боса.

— Здесь находится мать ребенка Капитана.

Бос вернул меч в ножны. Его люди неуверенно переминались с ноги на ногу. Наконец их предводитель зааплодировал, медленно и насмешливо. Его ухмылка удвоила страх Сайлы, она почувствовала, как подгибаются колени.

Бос заговорил небрежно, как будто присутствовал на дружеской вечеринке:

— Я знаю Капитана всю свою жизнь, но до сих пор он меня удивляет. Сегодня в Косе резня. Страна содрогается от восстания этих подонков рабов. И вдруг мой вождь отзывает меня и говорит: «Возвращайся в замок. Если при всей этой неразберихе Жрица окажется рядом во время родов, она их примет. Переворот был начат ведьмой, ведьмой он и закончится. Убей ее. Избавь меня от этой коровы Ясмалеи и ее выродка». Видишь, Жрица, Капитан ничего не делает зря. Он объявит тебя подружкой ведьмы, которую разоблачила Жнея. Жители Коса узнают, что ты убила мать и наследника, чтобы способствовать мятежу. — Взгляд Боса помрачнел. Он повернулся к своим людям: — Действуйте.

Крик Ясмалеи послужил сигналом.

Бос вынул меч из ножен. Сайла отшатнулась назад, Ланта вытянула вперед руки в бессильной попытке защититься.

Неторопливость, сквозившая в действиях воинов, пугала больше, чем вопли.

Никто из них не успел увидеть или услышать Хелстара, шагнувшего в открытую дверь. Прежде чем нападавшие опомнились, один из них уже валялся на полу с раскроенным надвое черепом. Второй повернулся на звук и упал с перерезанным горлом.

Бос и оставшийся воин не собирались умирать так скоро.

Мгновенно оценив ситуацию, они вдвоем напали на Хелстара. Засвистели мечи, посыпались искры. Прекрасно владеющий оружием кузнец был вынужден защищаться. Почти не имея возможности наносить ответные удары, он вел бой, конец которого нетрудно было предвидеть.

Додой распахнул дверь смежной комнаты и включился в битву, размахивая над головой цепью с топором. Сайла с Лантой склонились к кровати, пытаясь собственными телами защитить Ясмалею и ребенка.

Сверкающий топор с глухим ударом врезался в незащищенную спину Боса. И, отскочив, упал на пол. У Додоя не хватило сил пробить кольчугу, надетую под рубашкой придворного. Как нож Ланты, ударивший когда-то Хелстара, топор не причинил вреда.

Бос наступил ногой на лезвие, нагнулся и дернул цепь. Додой взвизгнул, когда оружие вырвалось из рук. Глядя на ободранные пальцы, он продолжал кричать, пока не поднял глаза и не увидел занесенный над собой меч Боса.

Мальчик скрутился в визжащий комок и замер в ожидании.

С бешенством глядя на Ясмалею и ее сына, Бос отшвырнул Додоя в сторону. Меч был поднят для удара.

Фигура в желтом пронеслась через комнату и врезалась в предводителя слева. Бос отшатнулся и ударил мечом, рассекшим мягкую плоть руки рабыни от запястья до локтя. Задохнувшись, она зажала верхнюю часть раны второй рукой. Сквозь пальцы толчками пробивалась алая кровь.

Сайла бросилась к Босу, когда раненая девушка снова атаковала его. Обагренная кровью здоровая рука рабыни вцепилась в лицо противника. Это было самоубийство, но оно спасло Сайле жизнь. Вместо того чтобы раскроить Жрице череп, Бос ударил ее рукояткой клинка. Удар отбросил Сайлу к рабыне. Обе свалились на пол.

Ланта закрыла собой Ясмалею и ребенка. Кусая губы, с лицом, превратившимся в маску ужаса, она отвернулась от Боса, чтобы не видеть стекающих по клинку красных струй.

— Бос, не делай этого! — Неутомимо размахивая клинком, Хелстар осторожно двигался через комнату к противнику. Его лицо было рассечено от глаза до подбородка, локоть прижат ко второй ране на ребрах. Третий стражник корчился на полу позади своего убийцы. — Не делай этого, — повторил кузнец почти умоляюще.

Бос замер, обеими руками сжимая рукоятку занесенного меча.

— Я не знаю, кто ты такой, но я — Бос, второй человек после Капитана. Я выполняю его приказы. Если хочешь, я сделаю тебя богатым. Если ты раб, освобожу тебя. Куда ты денешься, если убьешь меня? Капитан настигнет вас, и тогда настанет время позавидовать мертвым.

— Мы хотим всего лишь уйти.

Ясмалея дернулась, пытаясь освободиться от Ланты, которая, все еще будучи не в силах оглянуться, продолжала защищать мать и наследника своим телом.

— Ты лжешь! Мой муж любит меня. И будет любить еще больше, когда увидит сына. Ты просто боишься потерять свое место. — Она повернулась и с болью посмотрела на Сайлу, которая пыталась подняться, опираясь рукой о стену. Жрица нашла в себе силы обернуться, когда Ясмалея выкрикнула ее имя. — Сайла, он врет. Я ошибалась, когда говорила тебе те вещи. Я страдала и хотела заставить страдать и тебя. Останься, ты нужна мне.

Сайла попыталась оценить ситуацию. Голова раскалывалась, ноги подкашивались. Она обратилась к Ланте.

— Что мне делать? Капитана еще можно спасти. Я уверена в этом. Но у Ясмалеи кровотечение, и я не могу ее бросить. — Силы оставили Жрицу, и она снова прислонилась к стене.

Эта неожиданная реплика подсказала Босу выход.

— Возможно, ты права, Жрица. Если ты спасешь жизнь матери наследника, Капитан может передумать. Он даже может…

Слова прервались хриплым криком. Когда Сайла опомнилась, Бос падал на спину. Рядом, замерев после размашистого горизонтального удара, припал к полу Хелстар. Он сжимал меч обеими руками. Рухнув, Бос попытался подняться, потом рубанул мечом кровать.

Ясмалея завопила и прижала Ланту к себе.

— Малыш! Он пытается убить моего малыша!

Полуобернувшись, Бос вынудил кузнеца парировать стремительный удар и снова попытался дотянуться окровавленным клинком до женщины на кровати.

Хелстар с размаху опустил меч ему на плечо. Клинок выпал из внезапно ослабевшей руки Боса. Держась левой рукой за плечо, Бос растянулся на полу. Он больше не мог встать на ноги — колени были перерублены предыдущим ударом кузнеца.

К нему подскочила Сайла. Осматривая раны, она обратилась к Хелстару:

— Ты не должен был этого делать. Мы еще могли договориться. А теперь все кончено.

— Прочь! — Бос отшвырнул от себя Жрицу, стоявшую перед ним на коленях. Сайла тяжело упала на пол, не в силах сдержать крик боли. Хелстар сделал шаг вперед и снова занес меч. Его остановила кривая усмешка раненого. — Как ты догадался? — спросил Бос. — Еще мгновение, бородач, и я разнес бы всех троих на куски. Как ты догадался?

— Запястья, Бос, ты слишком рано напряг их. Мне оставалось только лишить тебя ног. Может, стоит довести дело до конца?

Возбуждение битвы быстро покидало слабеющего Боса, и место ярости заполнила боль. Он с трудом сглотнул.

Сайла поднялась на колени и ползком подобралась к раненому.

— Я могу остановить кровь. Могу спасти твою жизнь.

— Но не мои ноги. И не мою честь. Я подвел Капитана. — По его лицу скользнула гримаса, отдаленно напоминающая улыбку. — Я умираю. Скоро умрешь и ты. И эта толстая дура со своим отродьем. Но поверьте, моя смерть будет самой легкой. Я буду смотреть на вас из Преисподней и смеяться.

— Убей его! — Всех поразил пронзительный крик Додоя. — Проткни его, Хелстар. Заставь его замолчать.

Глаза Боса закатились, мышцы расслабились. Хелстар не обратил внимания на мальчишку.

— Надо спешить. Может быть, у нас еще есть шанс, — сказал кузнец.

Ясмалея подняла свободную руку. Второй она все еще прижимала к себе сына.

— Возьмите малыша с собой. Спасите его.

Обе Жрицы попытались протестовать. Ясмалея прервала их самым презрительным тоном, на который только была способна:

— Мать наследника не отвергнута. Лжецы. Я видела ваши лица, когда вы говорили о моем кровотечении. На них было написано именно то, что я сейчас чувствую. Приближающуюся смерть. — Непрошеные слезы, прозрачные, как хрусталь, показались у нее на глазах. — Эту мертвую свинью послали, чтобы гарантировать мою смерть. И смерть моего сына. Вы слышите меня? Спасите хотя бы ребенка.

Сайла задвигала губами, но не смогла произнести ни слова. Голова все еще продолжала болеть. Разум не мог до конца поверить, что она была настолько глупа, позволив Капитану сыграть на ее доверии. Теперь еще и это.

Ясмалея приподнялась на локте.

— Я не прошу. Я приказываю вам. Вы помогли мне привести его в этот мир, и только вы сможете его здесь удержать. Возьми его. — Снова опустившись на подушки, протянула ребенка. Слезы текли по ее щекам. Лишенная трона и власти, Ясмалея плакала как простая мать, теряющая своего сына.

Сайла взяла малыша на руки.

— Мне не приходилась еще встречать такую мужественную женщину, — сказала она, поцеловав Ясмалею в щеку.

— А мне такую наивную дуру. Теперь торопитесь.

Слово «дура» ранило Сайлу. Она виновато посмотрела на Ланту и прочла в глазах подруги безграничное понимание и прощение. Сайла двинулась к двери.

Ее остановил окрик. Повернувшись и пропустив остальных, она посмотрела на Ясмалею.

— Его зовут Джессак, — твердо начала та. Она произнесла имя так, как будто звуку «ж» предшествовал «д», и с жесткостью, которая никак не вязалась с мелодичностью коссиарского выговора. Ударение было сделано на втором слоге, и это придавало звукам сходство со свистом падающего кнута и треском взрыва.

— Джессак, сын Ясмалеи из дома Ванг. Он должен править. Его зовут Джессак.

Сайла повернулась и увидела, что стоит на пороге одна. Из коридора через сломанную дверную раму в комнату заглянула Ланта.

Хелстар ждал в холле, неуверенно переступая с ноги на ногу. Кровь отхлынула от лица, глаза находились в непрерывном нервном движении. Казалось, он готов в любую минуту вернуться назад, в комнату Ясмалеи. Кузнец все время что-то бормотал себе в бороду. Когда Сайла подошла поближе, ей удалось расслышать:

— Ужасно, ужасно.

Держа окровавленный меч в одной руке, а дорожный мешок в другой, Хелстар повел их под дрожащими канделябрами. Рядом с ним под весом огромной кожаной корзины согнулся Додой. В кровоточащей руке он сжимал позвякивающую цепь, с которой свободно свисал его маленький кровожадный топорик. Сайла и Ланта несли остатки вещей.

Внезапно тишину каменного коридора разорвал страшный пронзительный смех. Отражаясь от стен, он доносился отовсюду.

Звук остановил беглецов, как будто их накрыла и начала сжимать рука невидимого великана.

— Ясмалея, — прошептала Сайла дрогнувшим голосом.

Хелстар попытался было оглянуться, но сдержался. Сжав пальцы, глядя прямо перед собой, кузнец двинулся вперед. Сайла заметила, как он подавил готовый вырваться вздох.

— Смех отмщения, — пробормотал он. — Мне ли не знать. — Они снова двинулись в путь.

Хохот еще долго преследовал их.

Глава 77

Отряд Сайлы бросился из здания к лодкам в бухте.

Хотя стражников в форте осталось немного, беглецов заметили. Находящиеся в сигнальной башне, не в состоянии понять истинной причины беспокойства, зажгли факелы, означавшие большую атаку.

— Все знают определенные сигналы, но никогда не думал, что мне придется увидеть такой. Додой, Ланта, быстрей поднимайте ворота, — говорил Хелстар, закидывая швартовы на катамаран.

Сайла ступила на узкий корпус корабля, когда вернулись Додой и Ланта. Закинув снаряжение и помогая толкать, они с Хелстаром протащили катамаран через проход. Кузнец поднимал мачту, когда в акватории бухты показались факелы. Ланта и Хелстар взялись за рею, чтобы уравновесить судно. По команде Додоя полотнище быстро поднялось и надулось, увлекая судно вперед. Свежий бриз погнал корабль по волнам.

Гавань полыхала. Зарево было красным; клубы густого смоляного дыма и осколки горящих развалин заслоняли изгибающиеся стены.

Джессак закричал. Стараясь не обращать внимания на пламя, Сайла пыталась успокоить его.

На вершине стены появились новые факелы. Некоторые вырывались из туннеля, их свет выделялся на фоне зарева. За бортом свистели стрелы. Одна за другой они дырявили ткань паруса. Сайла передвинулась так, чтобы мачта защищала ее от стрел. Собой она прикрывала прижатое к груди маленькое тельце. Ланта стала рядом с Сайлой. Показав Додою курс, Хелстар повернулся, чтобы загородить собой обеих женщин. Защищенный планширом Додой повел корабль по звездам.

Через какое-то время смертельный шорох стрел прекратился. Хелстар почти прорычал:

— Всем быть настороже. Залив полон коссиарских лодок, пытающихся поймать сбежавших с Острова купцов.

Невольно обернувшись, все посмотрели на Остров. Вспыхнул яркий огонь.

— Посмотрите, сигнал. Я уверена — это от Борбора. Вон его дом, — сказала Ланта.

Чтобы получше вглядеться, Хелстар нагнулся вперед. Сайла сделала то же самое. Они воскликнули одновременно:

— Пожар!

— Ты отправил вестника к моему мужу? — хрипло спросила Сайла.

— Я говорил с одним из них. Я старался убедить. Не могу обещать, что он это сделает.

Додой повернул руль так резко, что лодка дернулась. Его пассажиры схватились за борт, вскрикнув от неожиданности.

— Держитесь, — холодно обронил он, — надо убраться отсюда, пока нас не заметили.

— Почему бы нам не направиться к выходу из бухты? — спросила Сайла.

— А ты смотрела на запад? — задал встречный вопрос Хелстар.

Сайла повернулась и вздрогнула — выход из бухты, поперек которого курсировали коссиарские лодки, был сплошь усеян огнями факелов. Вдалеке тоже были видны мерцающие точки. Рев громадного акульего рога донес приветствие варваров.

— Куда же нам плыть, если мы не в состоянии выбраться из залива? — спросила Сайла.

— К реке Охотник-на-Уток, — ответил Хелстар, показав рукой направление, и Додой повернул почти прямо на восток. — Мы присоединимся к Валу и остальным. Пойдем вверх по течению к его кораблю. На восточных землях Коссиаров куда меньше, чем рабов на фермах. Я думаю, большинство рабов попытается бежать на север, в Пустоши.

— Они не попытаются присоединиться к кочевникам?

— Некоторые попробуют… — Он резко нагнулся, уворачиваясь от свистящей стрелы, затем прошептал: — Всем пригнуться! Ни звука!

Все послушно согнулись внутри низкого корпуса. Сайла укрыла головку Джессака пеленками и прижала его лицо к своему, но тщетно — младенец плакал от голода.

— Успокой его! — зарычал Хелстар.

Опустившись на самое дно, Сайла уложила Джессака на палубу. Она согнулась над ним так, чтобы ее тело и одежда заглушили плач.

Рядом прозвучал голос:

— Я что-то слышал. Вон там, между нами и Островом купцов. Двигайся сюда, может, разглядим их на фоне горящих зданий. Подводи лодку ближе к нашей. Помаши фонарем; где ты?

Яркий язычок пламени описал широкую дугу. Лодки были слишком далеко, чтобы обнаружить беглецов, но Сайла чувствовала себя беспомощной и от этого еще сильнее прижалась к дну и ребенку. Она почувствовала, как прямо на нее с шорохом опускается парус, и Хелстар хриплым шепотом отдает приказы Додою. Сайла отстранила от себя край паруса как раз в тот момент, когда мужчины опускали мачту.

Джессак продолжал плакать.

Голос снова позвал напарника:

— Я что-то слышал. Точно тебе говорю. И все еще слышу. — Последовала пауза, и голос зло продолжил: — Что с того, что тебе не слышно? Здесь кто-то есть. — Снова пауза, теперь уже дольше.

— Не будь дураком. Ты-то сам попытался бы прорваться сквозь такую кучу лодок? Любой умный человек увидит, что пролив заблокирован, и направится на юг. Там-то мы их и схватим.

Пристраиваясь рядом с Сайлой, Хелстар тихо простонал:

— Пираты-любители. Сначала убьют, а потом обыщут тела и лодку. Если нас увидят, я двинусь прямо на них. Дай, Додой, я стану у руля. Ты можешь успокоить ребенка? — резко бросил он Сайле.

— Убей его, — проскрежетал Додой. — Если он наведет на нас этих людей, мы все погибнем. Утопи его.

Сайла ничего не ответила. Крепче кутая Джессака, она обратилась к Хелстару:

— Я дам ему пососать палец. Это поможет.

— Молись, чтобы помогло. Ланта, Додой, гребите. Свесьте за борт и опустите руки в воду. Тихо.

Некоторое время с других лодок не раздавалось никаких звуков. Фонарь пропал. В густой темноте перемещались отдаленные огни. Печальное мычание акульего рога, мелькание светящихся точек в устье бухты — все выглядело каким-то нереальным и совершенно неважным. Внезапный выкрик прервал идиллию:

— Я вижу лодку! Там! Плывите сюда, они у меня на крючке. Быстрее!

Хелстар вытащил меч из ножен. Додой держал в руке топор.

Визг Джессака постепенно переходил в прерывистое сопение. Маленькая головка укрылась на груди у Сайлы. Она гладила его по спинке, напевая на ухо успокаивающую мелодию. Затем на нее снизошло какое-то необъяснимое, сверхъестественное спокойствие. Чувство, что она находится под защитой, в безопасности.

За глухим ударом дерева о дерево последовали дикие крики. Сайла и остальные всматривались в темноту. Угрожающе близко вспыхнули факелы. Крик Хелстара: «Вниз!» — заставил всех распластаться на дне лодки.

В воде беспорядочно двигались три лодки. Маленькую зацепили и подтаскивали к себе две большие. Все три столкнулись с треском и грохотом. Пронзительные, звенящие от возбуждения голоса время от времени перекрывали звуки ударов. Хлопали паруса. Призрачные фигуры карабкались, перебираясь на среднюю лодку. Внезапно ночь прорезал вопль отвращения и страха. Лодки продолжали толкаться друг о друга.

Затем кто-то воскликнул:

— Воины! Оба мертвы! Что это?

Его вопрос закончился на высокой от страха ноте. Другой голос завизжал:

— Акула! Еще одна. Две! Смотрите, они везде!

Разбойники подняли вверх полдюжины горящих факелов.

Красный свет очертил волнующееся море, которое сплошь и рядом прорезали длинные плавники. Их настойчивость таила в себе какой-то зловещий смысл.

Массивный плавник, более длинный, чем все остальные, скользил в кольце огня. Среди людей воцарилась мертвая тишина. Акула подплывала все ближе…

Надломленный голос закричал, чтобы перерубили абордажные канаты, но его не услышали. Около черного сверкающего плавника упала стрела. Ударившись о воду, она издала смешной булькающий звук. Мгновением позже стрела снова вернулась на поверхность перьями наверх, бесполезно качаясь как поплавок.

Громадный плавник пренебрежительно погрузился в воду.

Лодка, все еще привязанная к оставленному пиратами катамарану, накренилась вперед. Мачта прогнулась назад, как тростник на ветру. Люди закричали. Один, стоящий на носу корабля, с воплем свалился за борт. Едва коснувшись воды, он ловко схватился за борт рукой и забрался обратно в лодку.

Там, где он только что находился, вода закипела. Водовороты говорили о присутствии чего-то громадного.

Корабли накренились в отчаянной попытке набрать скорость. Рассеивая искры факелов, оба судна достигли земли одновременно. Одинокий голос продолжал выкрикивать в ужасе бессвязные слова.

Хелстар отдавал приказы:

— Помогите мне поставить мачту, потом идите на корму, я хочу поднять нос лодки. — Через мгновение парус был поднят и все, кто был на судне, уже продирались сквозь раскиданные вещи. Хелстар продолжал всматриваться вперед.

Глава 78

По тому, как изменился воздух, Сайла поняла, что они уже в дельте реки. Свежая, чуть солоноватая атмосфера моря сменилась плодородным дыханием обильно орошаемых приливом земель. Оно напомнило ей едкий запах околоплодной жидкости; в нем смешалось какое-то зловоние и аромат бурного, радостного обновления. Сайла убрала пеленки с крохотного заспанного личика Джессака.

Бдительность Хелстара не ослабевала.

— Вниз. — Нахмурившись, он указал подбородком на восток.

Сайла слегка хлопнула его по колену:

— Мы успеваем. — Хелстар упрямо не отвечал. Сайла улыбнулась: — Лучшего случая поприветствовать солнце мне и Ланте не представится. Я помолюсь и о твоей безопасности, мой друг.

Когда она отворачивалась, он наконец ответил:

— Пожалуйста. Я буду тебе за это признателен. И не забудь попросить за себя.

Его тон заставил Сайлу повернуть голову. Хелстар сделал вид, что внимательно рассматривает появившийся берег.

Сайла и Ланта постарались совершить ритуал омовения как можно лучше, погружая свои руки в медлительную реку. Сайле вспоминались живительные, холодные воды Внутреннего Моря и ручьи на землях племени Собак.

С трудом развернувшись и наклонясь, чтобы не заслонял парус, они наблюдали за восходом солнца. Заметив их затруднение, Хелстар поменял курс. Недовольно ворча во время их ритуала, Хелстар удовлетворенно фыркнул, только когда он закончился.

Затем Сайла объявила, что она собирается дать имя Джессаку. Хелстар установил руль прямо, возможность засады его уже не беспокоила.

— Не здесь, — он остановился и потеребил бороду. Затем непонятно зачем дотронулся рукой до воды и попробовал ее на вкус. Его волнение немного улеглось.

— Надо дать мальчику имя, — сказала Сайла, — иначе как его будут звать в Дальних Землях, Хелстар? Это, конечно, ужасная мысль, но надо смотреть правде в глаза; этот мир опасен для него.

Хелстар зло рассмеялся. Вслух он произнес:

— Благодари Бога, что море разбавлено чистой водой. Делай, что тебе велит Церковь. Ему уже ничего не поможет. — Сайла раздраженно подумала о том, какое это дурное предзнаменование. Ребенок еще не совершил никаких проступков, его нельзя обвинять за грехи отца. В конце концов его мать проявила характер, которым могли бы похвастаться немногие.

Появившееся у Сайлы предчувствие отозвалось холодом на щеках.

Ясмалея была мертва. Мать никогда не увидит Джессака взрослым и сильным, а вот Капитан увидит.

Откровение пришло и исчезло, испугав ее, словно падающая звезда.

Сайла держала Джессака, пока Ланта совершала обряд. Мокрый палец коснулся лба, внешнего угла каждого глаза, затем подбородка. Женщины заговорили в унисон:

— Да наградит его Вездесущий умом, что дает жизнь правде и добродетели. Да наградит его Вездесущий глазами, чтобы находить в каждом справедливое и доброе. Да наградит его Вездесущий голосом, что восхвалит его и всегда будет говорить с честью.

Хелстар произнес свое благословение. Сайла снова уловила молниеносное движение его пальцев. Она была более чем когда-либо уверена, что это Тройной Знак. Но он не захотел ничего объяснить, и Сайла не стала расспрашивать.

Начинался день. Чем светлее становилось, тем более уязвимым чувствовал себя крохотный отряд. Густой тростник, склонившийся под легким ветром, позволял атакующим лодкам подкрасться незамеченными. Засада могла скрываться за каждым поворотом. Птицы приветствовали начинающийся день пением. Все беспокойно осматривались, живо представляя себе воинов, ожидающих сигнала к нападению.

Когда появился первый луч солнца и предметы начали отбрасывать тени, они были уже в настоящем тростниковом лесу. Река была глубокой и спокойной. Часто попадались впадающие ручьи и проходы в зарослях, и все без исключения могли таить опасность. Закусив губу, Сайла пыталась не лезть со своими замечаниями. Она была уверена, что один и тот же проход они проплывали уже второй раз, а может быть, и третий.

Против ее опасений, за плавным изгибом открылся остров. Он весь зарос деревьями, в некоторых местах подходящими к самой кромке воды.

Хелстар натянул парус и развернул лодку так, что в стороны полетели подхваченные ветром брызги. Висящие и раскачивающиеся ветви становились все ближе и ближе. Сайла вопросительно посмотрела на Хелстара.

— Всем вниз. Отмель, — сказал он.

Лодка нырнула в зеленую пелену. Упав в пахучую крошащуюся древесную шелуху, Сайла уже ничего не видела и не могла защитить Джессака. Они остановились с ужасным треском, и проснувшийся ребенок издал дикий вопль, замолкший так внезапно, что Жрица испугалась, не поранился ли он. Наскоро его осмотрев, она ничего не нашла. Глаза ребенка оставались закрытыми.

Она обнаружила, что сидит, уставившись на ровные доски из высушенного дерева, ловко скрепленные и проконопаченные шерстью и смолой. Сайла подняла глаза и увидела перед собой черные глаза, улыбку и темное лицо Доннаси Тейт.

— А мы уже начали волноваться за тебя, — сказала Тейт. Она указала на рваные листья и поломанные ветки, упавшие перед лодкой. — Великолепно въехали.

Сайла засмеялась. Она изумлялась своей любимой странной подруге, казалось освещавшей все вокруг. Ланта хихикнула, и даже Додой улыбнулся. Хелстар, в свою очередь, недоверчиво покачал головой.

Подойдя ближе к Тейт, он сказал:

— Вал говорит, что надо уходить. Пошли на корабль. — Вал приказал отдать швартовы и приготовиться веслами выталкивать судно из укрытия. Послышался топот ног на палубе.

Ланта и Додой проворно взобрались на корабль. Хелстар подсадил Сайлу. Прямо перед ней оказался открытый люк в трюм. Скамьи для гребцов были компактно сложены вдоль бортов, чтобы как можно меньше загораживать проход. Мгновение спустя она поняла, что смотрит вниз на Рыжика, который был там вместе с остальными лошадьми. Впереди, на носу лодки, приветственно замахали хвостами Ошу и Танно.

Представив, что этим смелым животным придется перенести в Суши, Сайла почувствовала себя неуютно. Весна уже почти закончилась. Говорили, что лето в Суши напоминает скорее погоду в Преисподней, чем на земле.

Когда она посмотрела на катамаран, Хелстар уже сидел у румпеля. Заметив ее удивление, он улыбнулся:

— В Пустоши наверняка понадобится кузнец! — и подмигнул, выталкивая лодку из тростникового плена.

Подошла Тейт, и Сайта быстро передала Джессака Ланте. Не обратив внимания на вопрос Тейт: «Где ты достала это?» — она протестующе повернулась к Хелстару:

— Коссиарские воины поймут, что ты помогал нам. А рабы не знают, что ты друг. Это слишком опасно, Хелстар. Останься с нами. Ты нам нужен. Ты нужен Церкви.

В его чертах мелькнуло раздражение. Попросив жестом подойти ближе и оглянувшись, чтобы их не подслушивали, Хелстар заговорил:

— Имя Джессака проклято. Люди говорят, что он в сговоре со злом и что он повелевает морскими чудовищами.

— Суеверие, — перебила Сайла.

— Легенда говорит, что он никогда не выбирал акулу, чтобы она сторожила Кос. Акула сама выбрала его. Говорят, что по его приказу оживали мертвые. Я принадлежу Церкви, жрица, и я, если надо, умру за нее, воспевая ее в гимнах. Но я видел, как пришел король акул, когда ребенок был в опасности. Я видел лодку, которую вели два мертвеца, и все для того, чтобы помочь ему. Я был там, — последние слова он буквально выдавил из себя, глядя сквозь нее.

Молодой моряк подошел к Сайле. Хелстар торопливо зашептал:

— Ну, хватит. Нет времени. Лечи его хорошо, Цветок.

В последних словах слышалась мольба. Затем нахмуренное лицо Хелстара расплылось в бесхитростной улыбке, обращенной к подошедшему моряку, который стоял теперь рядом, сворачивая плетеную кожаную сумку. Хелстар снова заговорил, его голос был громче и грубее. Теперь перед Сайлой стоял кузнец с Острова купцов. Он искоса поглядывал, что-то обдумывая. Он ссутулился, черты лица стали суровыми.

— Кузнец нужен везде, он идет туда, где есть работа. Во всяком случае, если я не смогу рассчитывать на свои собственные доспехи и ружье, разве я посмею их продать? Не беспокойся о Хелстаре. И никогда не сомневайся, что он твой друг.

— Я никогда не смогу сполна отблагодарить тебя.

Махнув рукой, Хелстар пошел прочь.

— Кристаллы, которые ты хотела получить, лежат в кожаной корзинке. Там же несколько бутылок лучшего вина Капитана. Прощальный подарок. — Он исчез в нагромождении листьев и ветвей, и скоро глаза Сайлы уже не могли найти то место, где он прошел.

Тейт положила ей руку на плечо, чтобы вернуть к действительности. Судно, слегка качнувшись, вышло на стремнину. Женщины разговаривали о ночных событиях. Ланта уже успела описать все, что с ними произошло в форте. Тейт, сама не своя, рассказывала об исчезновении Конвея и Ти. Ланта ничего не ответила, лишь, поникнув, отвела глаза. Тейт старалась держаться бодро. Но ее оптимизм по поводу их благополучного возвращения был слишком наигранным. Наконец ее голос печально умолк.

Обнявшись, Тейт и Ланта принялись утешать друг друга.

Корабль подхватило течением. Всем нужно было чем-то заняться, чтобы рассеяться и забыть о горе. Первой выпрямилась Ланта. Ее подбородок подался вперед, она смахнула слезы, как будто собиралась стереть неприятности из памяти.

— С ним все будет в порядке. Я не поверю ни во что другое. Нет. — Она повернулась к Сайле. — Завет Апокалипсиса гласит: «Вера, и только вера, может победить прошлое, может создать будущее. Намерения без веры лишь размышления. Вера без постоянства — рискованна». Я верю. Мэтт Конвей будет жить.

Мягко, успокаивающе Сайла произнесла:

— Я тоже так думаю, Ланта. Он всем нам друг. Однако эти слова касаются лишь тех, кто верит в Вездесущего. Пожалуйста, взгляни правде в глаза. Я не вынесу, если это снова причинит тебе боль.

— Вера есть вера. Моя помогает и в мелочах, и в великих делах. Я знаю, Мэтт Конвей найдется. Я никогда не поверю, что он умер, не доведя до конца свою миссию. — Ланта закончила свою речь на высокой ноте.

Тейт обняла ее за плечи.

— Отлично. Я только послушала тебя, и мне уже стало легче. — Глядя через плечо Ланты, она улыбнулась Сайле. — Тебе не приходилось слушать проповедь целый день и обедать на земле. А я однажды ходила со своим отцом. Но это моя вера. Ланта и я: мы простые. Мы найдем этого упрямца Конвея, вот увидишь.

Это было произнесено так невозмутимо, что Сайла на мгновение ощутила ком в горле.

— Спасибо вам. Спасибо вам обеим. — Она взглянула на Ланту, делая вид, что еще злится. — Меньше чем за половину суток ты уже дважды вразумила меня. Я твоя вечная должница.

— Мы вместе сделали это. Сестра. — Затем, обнимая Тейт, Ланта добавила: — Сестры.

Налатан наблюдал за ними издали, пока Сайла не встретилась с ним взглядом. Она помахала рукой. Налатан тоже попытался извиниться за то, что не остановил Конвея и Ти. Сайла прервала поток слов:

— Я знаю, ты сделал все, что было в твоих силах. А онипоступили так, как, на их взгляд, было правильно.

Налатан поблагодарил ее, а затем указал вдаль.

— Вы заметили дым вон там? И там, дальше? — спросил он женщин, подходя к ним. — Это восстание. Мы в любое время можем наткнуться на засады. Вал и его люди постараются доставить нас вверх по течению хотя бы до первого большого места, проклятого Богом. Оттуда они пешком пойдут на север. Мы же двинемся на восток. Когда мы доберемся до восточных склонов Гор Дьявола, я предлагаю разбить лагерь. Там хорошая вода и множество дичи. К тому же надо будет отдохнуть. Мы должны встретить летнюю Сушь во всеоружии.

— Коссиарские патрули ищут нас? — спросила Сайла.

Налатан криво улыбнулся.

— В твоих руках новорожденный сын Капитана. Тебя будут обвинять в убийстве его жены и в том, что потворствовала рабам, которые режут своих хозяев. Рабов же сейчас обрабатывают проповедники культа Луны, которые распространяют слухи, что ты ведьма из Церкви. Да уж. Нас ищет каждый, кто может держать меч.

— Ты хочешь сказать, что мы ничего не можем поделать? — настойчиво спросила Тейт.

Вытерпеть смех Налатана было еще труднее, чем его улыбку.

— Мы их победим. Мы хитрые, безжалостные и везучие. Нам нужны все эти качества. Кроме того, у нас есть одно бесспорное преимущество.

— Какое? — нетерпеливо спросила Сайла.

— Человеческая природа. — Налатан лениво указал на поднимающиеся столбы дыма. — Эта резня идет во имя свободы, но, как только она закончится, снова начнется борьба, теперь уже за власть. Хотя множество рабов освободится, они начнут грызть друг другу глотки, чтобы узнать, кто из них главней. Они будут так заняты истреблением друг друга, что нас могут и не заметить, или будут настолько ослаблены разборками между собой, что мне с Тейт будет легче их убивать.

Сайла отскочила, оскорбленная и разгневанная. Ланта покраснела, смущенная последней фразой. Она занялась пеленками Джессака. И только Тейт заметила, как Налатан взглянул вверх и на восток, как будто он уже видел холодные недоступные горы.

Она была вне себя от его слов, так глубоко задевших Сайлу, но не могла спокойно смотреть на его страдания. Тейт до боли захотелось протянуть к нему руки, дотронуться до него.

И разочароваться.

В ней снова заговорило что-то, не позволявшее сближаться с ним. Ее руки остались на своих местах, слова застыли глубоко в сердце. Она знала, что ведет себя глупо, но ничего не могла поделать. Она слышала, как силы, которые управляют ею, смеются при виде ее покорности.

Тейт прислонилась к борту корабля. Перегнувшись через него, она наблюдала за водной поверхностью, которая закручивалась в водовороты, принимая бесконечные в своем разнообразии формы.

Ее мысли упрямо уходили от проблем и опасностей, грозивших им на пути к Дому Церкви. К своему стыду, она никак не могла глубоко задуматься о Конвее и Ти.

Налатан. Почему она не смогла ему ответить на его чувство, хотя так отчаянно этого желала?

Тейт беспокоили его сегодняшние слова. Он был глубже и сложнее, чем она себе представляла. Что она знала о нем на самом деле? Может быть, подсознание от чего-то предостерегало ее?

Сомнения развеялись. Надо быть честной хотя бы перед собой. Она боялась любви к нему и боялась его потерять. Ее злейшим врагом была сама Доннаси Тейт.

Глава 79

Прижавшись к земле, два воина-кочевника наблюдали за одиноким всадником, двигающимся по узкой звериной тропе через плотные ряды сосен.

Отдаленная фигура, сгорбившись в седле, то появлялась, то исчезала из виду, совершенно безразличная к тому, куда направляется ее лошадь. Животное устало ковыляло по тропинке, еле переставляя ноги. Чуть ли не на каждом шагу копыта подбивали упавшие шишки, посылая их в заросли манзаниты.

Тот из наблюдателей, который был покрупнее и одет в темно-коричневую домотканую рубаху и штаны, спросил:

— Убьем его?

Второй, совсем еще мальчишка, бросил на него удивленный взгляд. Он был одет так же, как и его спутник, но в его длинные волосы были вставлены переливающиеся петушиные перья. Когда он поворачивался, на фоне гладких черных волос замелькали яркие краски. Он ответил:

— Да. Может быть, у него есть что-нибудь в сумках. Я заберу себе его лошадь.

— А по-моему, ни тебе, ни Лолалу она не достанется. И мне тоже.

Из-за нагромождения валунов появился третий мужчина, постарше. Его одежда отличалась от одежды товарищей: толстый кожаный жилет и кожаные шорты; на бицепсах и запястьях — украшенные бусами ленты. Высокие ботинки на шнуровке доходили до колена. Пригнувшись, он побежал к тому месту в зарослях, где прятались остальные. Глядя на всадника, он сказал:

— Это точно не торговец — нет вьючных лошадей. Для сопливых красавчиков вестников одет слишком просто. — Немного подумав, он добавил: — Мы патрулируем последний день, поэтому возьмем его живым. Если он окажется беглым рабом или коссиарским военным, мы заберем его с собой. Жрецу Луны нужны сведения.

— И потеха тоже! — Самый младший из тройки ухмыльнулся через плечо.

Старший нахмурился.

— Жрец Луны говорит, что пытки не только развлечение или практика для юнцов. Мы забираем силу у пленных. Чем сильнее они, тем дольше умирают, тем сильнее становимся мы.

Хихикая, паренек снова обратил свое внимание на ездока.

— Да тут нечего забирать! Он и так уже полумертвый. Видишь, как болтается его голова? Он спит.

— Все равно мы будем осторожны. — Пригибаясь, старший быстрым шагом направился к основному укрытию, где они оставили трех оседланных лошадей и одну вьючную, привязав их к молодым деревцам. Остальные последовали за ним. Он сказал:

— Обгоните его и, подпустив поближе, покажитесь. Если вздумает убежать, всадите стрелу.

Высокий воин запрыгнул на чалую лошадь. Глядя вниз на Лолала, он произнес:

— Мне не нужно указывать, что делать, Лолал. То, что ты командир разведывательного отряда, дает тебе право только определить, куда и когда мы идем и кто дежурит на посту. Вот и все.

Не поднимая глаз от острия толстого короткого меча, которое он осматривал, Лолал проговорил:

— Делай, как сказал.

Мужчины отъехали, обмениваясь усмешками. Лолал отложил в сторону оружие и посмотрел им вслед. Его хмурый взгляд выражал скорее озадаченность, нежели гнев. Когда они уже скрылись, он залез на свою пегую кобылу и осторожно повел вперед, пока не занял между двумя валунами позицию, удобную для наблюдения. Верховой, поднимаясь в гору, добрался до места, которое, как он и рассчитывал, отлично просматривалось с его точки.

Лолал сам не знал, что сделало его таким раздражительным. Они были в десяти днях езды от разведывательного лагеря, а главный лагерь располагался еще в десяти днях пути к северу. Семнадцать дней в разведке, и ни одного признака присутствия людей, если не считать заплутавшей измученной семьи рабов. Идущей пешком. Он не поверил бы, если бы не видел сам.

Его рука спустилась к мягкому кожаному мешочку на боку, погладила твердые кругляши коссиарских монет. В этом было что-то смешное, подумал он: отец семейства, предлагающий деньги, украденные у убитого им хозяина, за спасение своей семьи.

Когда ты оседаешь на одном месте и связываешь свою жизнь с землей, всегда возникают осложнения. Такие люди — это просто вещи, ничем не отличающиеся от их собственной кукурузы.

Резкий пронзительный крик птицы прервал размышления Лолала. Он раздраженно посмотрел по сторонам. Что за места, всаднику тут не по душе, только смелые черные и белые сойки чувствуют себя как дома. Узкие тропинки зажимают тебя между деревьями, растущими так близко, как волосы на заду у медведя. Впрочем, уже сегодня они начнут спускаться с этой горы по восточному склону.

Лолал снова посмотрел на тропинку внизу. Одинокий всадник не показывал вида, что слышал крик сойки.

Вот такие вещи и заставляют тебя нервничать, со злостью подумал Лолал. Нормальные люди всегда озираются, услышав потревоженную сойку. Не делать так было бы ошибкой. Лолал сплюнул. Все в этих горах было не по-людски. Слишком тихо, слишком пустынно и слишком мирно.

Он стал ждать, когда что-нибудь пойдет не так. Как будто это обязательно должно случиться.

Проверив упряжь вьючной лошади, он начал спускаться к извилистой тропинке и, проделав полукруг, вышел на нее. Следы оленей были практически стерты отпечатками подкованных копыт лошадей. Лолал стал их рассматривать. Животное здорово, но сильно устало. Большая выемка в подкове на передней левой ноге. Проезжая мимо свежего дымящегося навоза, Лолал от удивления осадил лошадь. Зерно! Немного, но все равно удивительно. Как же этот всадник умудрился кормить зерном своего коня тут, в горах, если у него не было вьючной лошади? Еще одна загадка.

* * *

Многие из знавших Мэтта Конвея вряд ли признали бы его в мужчине, наблюдавшем, как всадник на пегом коне выскользнул из леса на тропу.

И дело было вовсе не в том, что на нем была другая одежда. Да, из-за поддетой под кольчугу толстой рубахи его фигура казалась значительно грузнее, и длинные полы доспехов, защищающие его бедра, только усиливали это впечатление. Свежий шрам, идущий от правой ноздри через всю щеку к подбородку, придавал ему решительный вид.

Выражение лица этого человека чем-то напоминало яростную сосредоточенность охотящегося леопарда.

На груди кольчуги несколько колец были выровнены почти плоско. В центре же находилась рваная дыра, где пуля «вайпа» вырвала четыре кольца. То, что сотворили эти кусочки металла с воином, который носил раньше эту кольчугу, было сколь впечатляющим, столь и жестоким. Несколько ячеек на спине были прогнуты, покорежены, но не расцепились.

Конвей выследил второго воина, чтобы заполучить неиспорченную поддевку под кольчугу. После некоторого раздумья он содрал с него и кольчужную юбку. Меч у него остался еще с Олы, а нож он в свое время вынес из пещеры. Он носил его в ножнах на левом бицепсе в стиле, перенятом у Налатана.

Постоянно наблюдая за лесом, Конвей отсутствующе вытянул нож. Он ритмично стучал пальцем по его острию, считая до пятнадцати.

Пятнадцать дней прошло с тех пор, когда предали и убили Ти.

И Мэтт Конвей отомстит за нее.

Верховой впереди остановился. Конвей сошел с тропинки, Вихрь осторожно прокладывал путь через заросли, отлично понимая, что должен идти тихо.

Конвея волновало, что видны собаки.

Одетый в кожу человек что-то прокричал. Слов Конвей не разобрал, но тон был вопрошающий.

Ему в ответ раздались крики откуда-то сверху. Потом простучали копыта, и человек, за которым следил Конвей, встревоженно крикнул. Мгновение спустя лошадь без всадника проскакала мимо.

Легкий толчок заставил Вихря быстрее двигаться. Конвей достал «вайп». Стараясь не греметь, он снял его с предохранителя и загнал патрон.

Конвей издалека заметил место засады. Нагромождение скал вверх по горе возвышалось над прогалиной, которую проделала когда-то лавина. Подрост едва доходил до груди, так что для такой местности обзор был просто прекрасным. Продвинувшись вниз по холму, Конвей пересек прогалину вне поля зрения двух всадников, спускающихся вниз навстречу третьему, одетому в кожу. Он быстро скакал, держась вдоль скал, потом спешился и начал взбираться к месту, находившемуся всего в нескольких ярдах от троицы.

Двое мужчин слишком рано захлопнули ловушку. Все трое смотрели на валявшийся на земле предмет. Один потыкал в него своим луком.

— Отраз, я же говорил, чтобы ты дал ему возможность сдаться. А ты выстрелил без предупреждения. Напал из засады на мешок с зерном!

Один из верховых, с петушиными перьями, выглядел раздосадованным. Он сказал:

— Оно было похоже на человека, Лолал. У него даже было лицо. С носом.

Почти рассеянно Лолал ударил его тыльной стороной ладони. Младший пошатнулся в седле. Выпрямившись, он нацелил стрелу в голову командиру. Дрожа от напряжения, но удерживая лук наготове, он часто, хрипло дышал.

— Вряд ли ты сможешь убить меня, — сказал Лолал, не шевелясь. — Это чучело, набитое зерном, поднялось сюда не само по себе. Кто-то идет за ним. Вернитесь назад по тропе и найдите его.

Так и не сев на коня, Отраз сказал:

— Убей его, Нар. Никто не может безнаказанно бить нас.

Лолал по-прежнему был невозмутим.

— Опусти эту штуку. Человек, который провел вас, может в эту самую минуту следить за нами.

— Нар, он старается запугать тебя, как какого-нибудь молокососа. И ты это ему спустишь?

Нар снова натянул лук. Но Лолал больше не обращал на него внимания.

— Вот что, Отраз. Когда мы вернемся, я разберусь с тобой. За шатрами. Или ты пойдешь рассказывать, какой у тебя был командир. Решать тебе. Нар, прекрати маяться дурью, пока кто-нибудь не напал на нас всех.

Конвей едва заметил предательский удар Отраза. Рослый мужчина двинулся вперед, как если бы он собрался сесть на лошадь, потом взглянул на тропу. Вдруг он внезапно показал на что-то. Как и Лолал, Конвей было глянул туда, чтобы узнать причину беспокойства, но движение Отраза его остановило. Быстро шагнув вверх, Отраз очутился возле Лолала. Левой рукой подняв полу его жилета, он правой всадил ему в бок блеснувший на солнце нож. Конвей еще успел вспомнить блеск солнечного луча на крылышке стрекозы, как Лолал согнулся. Его удивленный крик эхом отдался в лесу. Дернув за поводья, он пришпорил лошадь. Испуганная, она встала на дыбы, и Лолал упал с ее спины. Что-то громко треснуло. После нескольких резких конвульсивных движений он замер. Тишину нарушала лишь нервная поступь сбросившей его лошади.

Неверие в произошедшее превратило голос Нара в юношеский фальцет.

— Ты убил его! Что, если кто-нибудь появится? Что мы будем делать?

Отраз неестественно громко расхохотался. Его лицо покраснело.

— Тот, кто послал это вперед, повернул обратно, иначе мы бы уже услышали его. Помоги мне оттащить Лолала. Мы будем готовы, когда они сюда доберутся.

Нар продолжал смотреть на распростертую фигуру.

— Ты его убил, ты его и тяни. Я потяну чучело.

Отраз презрительно сказал:

— Да, его убил не ты. У тебя едва хватило смелости убить старуху рабыню. Помоги мне, мальчишка.

Нар сначала побелел, потом покраснел. Он поднял лук и натянул тетиву.

Отраз отступил на шаг.

— Ну хорошо, я погорячился. Ты тянешь чучело, а я — Лолала. Но поторопись.

Нар повернулся, чтобы положить оружие, и Отраз тут же бросился на него. Снова сверкнул нож, когда Отраз стащил его с седла. Нар отчаянно вырывался. Но Отраз ударял и ударял долго после того, как Нар затих. Последним мстительным ударом он перерезал ему глотку. Нар упал лицом на землю. Петушиные перья, шевелимые ветерком, радостно сверкали на солнце.

Отраз вытер нож о ногу Нара и засунул снова в ножны.

Неожиданно внизу на тропе раздался оглушительный рев. Отраз вскочил в седло. Он колебался, нерешительно направляя своего коня в сторону только что появившейся вьючной лошади, но не решился, снова услышав дикий рев. Пришпорив лошадь, он скрылся.

Мгновением позже появились собаки Конвея. Они бежали быстро, постоянно оглядываясь, опустив головы и хвосты. Появившаяся на границе зарослей медведица встала на задние лапы и угрожающе зарычала. Медвежата толпились сзади, глядя на мать в молчаливом восхищении.

Когтей заверил упавших духом собак, что у него все в порядке. Медведица опустилась на четыре лапы и, рявкнув на медвежат, направилась обратно в лес.

Лошади кочевников шумно бродили по кустарнику, цепляясь поводьями за заросли. Конвей поймал и их, и вьючную лошадь. Не обращая внимания на тела, он снял дырявую рубашку с чучела, потом собрал рассыпавшееся зерно и вернул его на место. Улыбнувшись, Конвей снял с мешка пробитую круглую корзину, которая изображала голову. Забросив все остальное на одну из лошадей кочевников, он собирался уже вести их к Вихрю, когда слабый шорох остановил его.

За ним наблюдал Лолал.

Конвей вздрогнул.

— Я думал, ты мертв.

Лолал поморщился от боли.

— Еще нет. Ты видел? Отраз? Нар? — Он с трудом выговаривал каждое слово, но произносил их удивительно четко.

— Отраз ускакал. Мальчишка мертв.

— Жрец Луны сказал, что если мы умрем за него, то отправимся на Луну и будем ждать его там. Надеюсь, что это так. Хочу повидаться с Отразом еще разок.

Он закрыл глаза, потом продолжил:

— Ты не Коссиар.

Конвей принялся объяснять, что он, в сущности, никто, человек сам по себе.

Лолал медленно открыл глаза, слабо улыбнувшись.

— Кон Вей. Белый Гром. Они говорили, что ты жив.

— Кто это говорил?

Лолал не обращал на него внимания.

— Чучело. Приманка. Ты сзади. Чертовски умно. Жрец Луны говорил.

— Мы слышали про нового Сиа.

— Сиа. Он делает нас сильнее. Многих людей. Сиа Танцующих-под-Луной. Мы знаем о тебе. Другая жизнь. Он рассказал нам. Иди на север. Он простит, стань одним из нас. Убей. Убей всех.

— Он меня знает? — Конвей присел возле мужчины. В живых остались только пятеро, которые знали его в «другой жизни». — Джонс? Его зовут Джонс?

— Жрец Луны. — Лолал резко выдохнул.

— У него шрам. Большой, над ухом.

— Тюр-бан.

— Это он, — ответил Конвей.

Лолал вздохнул. Его мышцы расслабились, щеки ввалились. Он улыбнулся — медленно и слабо. На жестком, суровом лице проступило блаженство.

— Луна победит. Вечная жизнь.

Прошло много времени, прежде чем Конвей наконец пошевелился. Так много, что, когда он встал, колени сердито хрустнули. Но все же ему хотелось завершить разговор с мертвым собеседником.

— У меня уже была вечная жизнь, дурак, и меня тошнит от этого. А север ничуть не хуже другого направления. Главное, чтобы быть подальше от Церкви.

Глава 80

Конвей сидел спиной к утесу, наблюдая, как ломаная линия спешившихся воинов-кочевников продвигается вверх по холму. Пыль клубилась вслед за ними, вздымаясь с усеянной солнечными зайчиками земли густого леса. Ниже сквозь узкое ущелье в мешанине осыпанных серебром и золотом хвойных деревьев с грохотом пробивался горный ручей. Там, где взметались брызги, миниатюрные радуги вспыхивали и гасли с такой быстротой, что их не всегда мог уловить глаз.

Сами же люди — Конвей насчитал их двадцать — привносили в картину свои цвета. Одетые в военную форму, с яркими повязками на головах, многоцветными щитами и ярко разрисованными лицами. На некоторых были чудовищные маски, предназначенные для защиты их носителя от оружия противника, не обратившегося в бегство при одном только их виде.

Заряжая «буп», Конвей не мог не отдать должное дикой, первобытной красоте этой сцены. Но блеск наконечников стрел и обнаженных мечей, плюс знание того, что охотятся именно за ним, заставлял поторапливаться.

Когда линия была в ста метрах от него, Конвей поднялся. Он поднял вверх обе руки в знаке солнца: указательные и большие пальцы соприкасаются, остальные широко расставлены. После того, как он убедился, что все его видели, он приставил руки ко рту и крикнул:

— Я пришел с миром! Я хочу встретиться со Жрецом Луны.

Один человек побежал вниз, к привязанным коням. Он вернулся верхом, ведя за собой еще двоих лошадей. Только тогда Конвей вдруг понял, что линия кочевников сильно уменьшилась. Из двадцати, которых он насчитал раньше, были видны только трое, включая и человека с лошадьми. Эта тройка села на коней и, сделав знаки солнца, не спеша двинулась вперед.

Конвей свистнул собакам, чтобы они оставались в укрытии, потом подозвал к себе Вихря. Если кочевники хотят говорить, сидя на лошади, он тоже не собирается оставаться пешим. Надежно стреноженная пегая лошадь попыталась было следовать за Вихрем, но потом остановилась, смирившись с тем, что ее покинули.

Смотря на приближавшихся воинов, Конвей вспомнил вестерны, которые были древними еще до его рождения. Это было какое-то кино о ковбоях. Одинокий всадник смотрел на группу воинов, идущих на переговоры. На этом все сходство кончалось. Один из воинов носил медный нагрудник, отливающий на солнце золотом. У второго был изогнутый меч, как будто вышедший из еще более древних «Арабских ночей». На мужчине в центре, предводителе воинов, была пятнистая шляпа из скунса и кожаные доспехи. Его руки от запястья до локтя были защищены кожаными щитками, искусно украшенными бусами. Полированные стальные ленты укрепляли их по всей длине. Нарисованный глаз смотрел из середины лба.

Предводитель остановился перед Конвеем.

— Кто ты? Что ты делаешь на земле Летучей Орды?

— Я хочу увидеть Жреца Луны. Я — Мэтт Конвей.

Два других, воскликнув, даже привстали в седлах. Глаза предводителя расширились. Конвей продолжил:

— Я обошел ваш лагерь прошлой ночью, потом поднялся сюда, чтобы подождать вас. Я знал, что вы найдете мои следы и пойдете по ним. Как вас зовут?

— Меня называют Медной Рубашкой, человек справа — Смотритель Туч, второго зовут Кидателем Камней. Мы из племени Пожирателей Бизонов. Жрец Луны сказал, что ты пошел против него.

— Я его друг.

— У Жреца Луны нет друзей. Жрец Луны — святой.

Конвей слабо пожал плечами.

— Как тебе угодно. Отведите меня к нему.

Смотритель Туч подъехал вперед и, наклонившись, проговорил что-то на ухо Медной Рубашке.

— Жрец Луны сказал, что если Белый Гром или Черная Молния придут, то он будет говорить. Ты должен отдать нам свое оружие.

Криво улыбнувшись, Конвей сказал:

— Я не могу это сделать.

— Ты должен. — Рука Медной Рубашки упала на рукоятку его меча.

Нацелив «вайп» на грудь кочевника, Конвей спросил:

— Ты так спешишь умереть?

Медная Рубашка перевел взгляд с черной дыры ствола на глаза Конвея.

— Нет.

Конвей был ошеломлен невозмутимостью ответа. Ясно, что Медная Рубашка верил, что Конвей может убить его. Мужчина просто принимал смерть как нечто неизбежное и естественное, такое же, как свет или темнота. Получив такую власть над смертью, человек был волен отвергать ее.

Конвей вспомнил, как умер Лолал, восхваляя Луну, убежденный в том, что он попадет в другое место, чтобы ждать там воссоединения со своим господином. Медная Рубашка верил. Так же как и сотни других воинов Летучей Орды.

В глубине сознания Конвея что-то шевельнулось. Вихрь эмоций, слишком необычных для того, чтобы он смог понять их природу. Это могло быть уважение или отвращение. Зависть. Надежда?

Медная Рубашка произнес:

— Никто не должен умирать от оружия. Сейчас. Жрец Луны решит. Мы должны поговорить еще об одной вещи. Ты пришел с юга. Три наших разведчика запаздывают с возвращением оттуда. Ты их видел?

Конвей сказал:

— Отраз убил Лолала и Нара. Он бросил их.

Медная Рубашка посмотрел прямо в глаза Конвею, без вызова, но явно предупреждая.

— Я вижу лошадь Лолала. Я задумывался над тем, как ты заполучил ее. Ты сказал, Отраз жив?

— Да.

Медная Рубашка кивнул.

— Отраз из племени Соль. Плохие люди. — Внезапно он усмехнулся. — Я думаю, мы его еще увидим. — Конвею показалось, что он уловил в голосе Рубашки скрытую иронию, как будто тот хотел посмеяться над чужаком. Это нервировало его.

Негромкий сигнал серебряного свистка сорвал Карду и Микку с места. Резко затормозив, они замерли, глядя на Медную Рубашку. Это был впечатляющий выход, и Конвей понимающе улыбнулся, увидев, как у того побелели костяшки пальцев на руках, сжимающих поводья.

* * *

Жрец Луны стоял на нижней медной ступеньке лунного алтаря. Его роба состояла из нескольких слоев просвечивающей ткани. Кое-где в ткань была вплетена серебряная нить, блестящая в сияющем свете солнца, так что вся ткань сверкала, когда легкий ветерок колыхал и развевал ее. Белый тюрбан выгодно подчеркивал красоту полированного серебряного диска, помещенного посередине.

Каталлон выстраивал людей полукругом сзади и по бокам от Сиа. Лис и его группа воинов Гор следили за тем, чтобы никто из чересчур восторженных зрителей не вырывался вперед. Это было нетрудно: хоть они были самым небольшим племенем из составляющих Летучую Орду, с Людьми Гор считались и уважали их. Именно они привезли Жреца Луны к Каталлону в Летучую Орду. Они помогли Жрецу Луны построить сверкающий, крутящийся алтарь, который в мгновение ока лишал жизни во вспышке голубого пламени. И дрались они исключительно хорошо.

На плоской равнине у подножия Гор Дьявола люди Летучей Орды были построены в виде четверти луны. За толпой над беспорядочным сборищем небольших шатров возвышался красный шатер Каталлона. Шатер Жреца Луны был меньше, чем эта массивная конструкция. Тем не менее взгляд натыкался именно на его белую ткань.

Первый раз Конвей заметил это снежное великолепие, спускаясь с горы. Его первой мыслью была чистота. Он представил шепот прохладной тени и загадки увиденного, но не понятого, во что верят и что тем не менее незримо.

Конвей отвел взгляд от шатра, но что-то заставило его взглянуть на него снова. Нервным движением он сдвинулся в седле.

В мозгу возникло еще одно слово — искушение.

Конвей добрался до небольшой возвышенности в четверти мили от границы лагеря. Вдалеке были видны другие лагеря, разбросанные по лугам этой большой равнины.

Около сопровождающих Конвея разведчиков из племени Пожирателей Бизонов бегали мальчишки. Когда юнцы подбегали слишком близко, один из воинов гнался за ними и, используя копье как дубинку, огревал ею свою жертву по плечам и голове. Окровавленные и полуоглушенные, несчастные убегали к остальным, более умным друзьям и хвастались своим подвигом.

Достигнув толпы, сопровождающие остановились. К ним присоединились патрульные из Людей Гор. Пылкие ребята и их возбужденные, вращающие глазами скакуны поскакали вокруг толпы, чтобы наблюдать за событиями с обратной стороны. Вскоре Конвей продвигался вперед один. Когда он был в десяти ярдах от Жреца Луны, незримый сигнал начал церемониальное приветствие. Вся масса людей запела с закрытым ртом. Низкие, высокие, средние ноты сливались в единое целое. Изгиб толпы фокусировал звук в точку, где стояли только Конвей с Вихрем и собаками и Жрец Луны. Внутренности Конвея напряглись под напором такой жизненной силы, направленной прямиком на него.

Вихрь загарцевал, прижав уши, злой и испуганный. Карда и Микка стояли в напряжении, поводя головами в поисках источника угрозы. Они остановились на Жреце Луны. Уставившись на него, они вызывающе ожидали его движения, их губы дрожали от сдерживаемого рычания.

Жрец Луны не обращал на них внимания, лучезарно улыбаясь Конвею в радостном приветствии.

Хор постепенно умолк.

Карда и Микка откинули назад свои головы и завыли. Гордые и могучие голоса докатились до отдаленных холмов и эхом вернулись обратно. Жрец Луны отпрянул назад, подальше от вздетых морд.

Как и люди, собаки замолчали внезапно, без предупреждения или кульминации. Казалось, что они ожидают похвалы, и Конвей оправдал их ожидания, шепнув, что они великолепные певцы и замечательно приветствовали хозяина.

На лице Жреца Луны мелькнуло раздражение, но он любезно приветствовал Конвея:

— Прошло столько времени, старый друг. Мне тебя недоставало.

Конвей ответил:

— Спасибо за отличный прием. Я тоже рад снова встретиться с тобой. Ты отлично выглядишь.

— Кое-как свожу концы с концами, Мэтт, только и всего. Впрочем, любой делает то, на что он способен. Вот это — мои люди. Мои разведчики сообщили тебе, что я их Сиа. Я — бог.

Несмотря на обычный, простой тон, безумие окутывало этого странного, изменившегося человека так осязаемо, что у Конвея появилось впечатление, что протяни он руку и попытайся коснуться его, как рука запачкается в вязкой липкой грязи.

Более того, Конвей знал, что его испытывают. Его мозг вернулся к воспоминаниям о белом шатре. Это было опасное место. Одна мысль развеселила его.

— Ты нашел себя здесь?

— Был найден. Моя Мать признала меня, своего потерянного ребенка. Богоявление, Конвей. Не так, как обычные люди понимают это, или оскорбляют слово, но в истинном значении. Я дважды рожден.

Как и следовало, Конвей нагнул голову, но не настолько, чтобы уменьшить обзор.

— Я рад за моего старого друга. За нового Сиа.

Жрец Луны просиял, но улыбка исчезла так же быстро, как задутое пламя свечи. Он опустил свой взор на землю.

— Не все так хорошо. Мне нужен друг. Кто-нибудь, кто может понять мои заботы, кто способен оценить мой разум так же, как мою святость. Меня любят, Конвей. Любят, но не знают. Ты можешь понять это?

Осторожно выбирая слова, Конвей сказал:

— Думаю, что могу представить. Пусть даже все эти люди мудры достаточно, чтобы признать тебя тем, кем ты являешься на самом деле, но они все равно примитивны. По сравнению с тобой.

— Точно! Мой человеческий образ делает меня таким же смертным и уязвимым, как и любой из них, но даже как обыкновенный человек я бесконечно умнее. Я знаю мириады вещей, о которых эти несчастные дикари не имеют ни малейшего понятия. И у меня есть цели. Наиболее дальновидный из моих последователей не может подумать о том, что последует за ближайшим кровопролитием. Они — фантастическое оружие, но они слишком просты. Дубинка. Мне же нужен меч или рапира. Нет, не это. — Он отступил от алтаря и от круга на нем. Заложив руки за спину, он шагал туда и обратно, неистово говоря, забыв про все вокруг. — Пламенное лезвие, вот что мне нужно и что будет моим. Бич, которым можно будет очистить землю, чтобы Танец-под-Луной мог расти, став тем, чем он — и я — должны быть. Процветания для него недостаточно. Луна победит!

Полный сомнений, Конвей спросил:

— Победит кого? Пойми, Коссиары ожидают тебя, даже сейчас, когда рабы натворили столько бед. Восстание опустошает страну, но их армия по-прежнему очень сильна.

Жрец Луны прекратил шагать и скрытно улыбнулся Конвею.

— А почему ты спрашиваешь, на кого я нападу? — Он отрывисто хохотнул и посмотрел на Конвея с внезапно озабоченным видом. — Вот видишь, как должен работать мой мозг? Как я должен все рассматривать, чтобы понять скрытые истины, неожиданные откровения? Но я доверяю тебе. У истоков всех моих проблем стоит Гэн Мондэрк, но с ним я разберусь в свое время. Кос находится на грани развала. Три Территории энергичны и жаждут изменений и прогресса. Я должен их контролировать. Такая энергия должна по праву служить мне.

Эта мысль встревожила Конвея. Внимательно следя, чтобы голос оставался нейтральным, он спросил:

— Значит, ты пойдешь на Север?

— На юг. — Улыбка Жреца Луны лучилась чуть ли не детской радостью при виде искреннего удивления Конвея. — Церковь! Земные почести меня не интересуют, Мэтт Конвей, за исключением их помощи в моей миссии — привести человечество к моей матери, Луне. Время смертных не имеет для меня никакого значения, на земле нет для меня границ. В моем владении вся вечная Вселенная. Церковь же — это лживая потаскушка, отвращающая людей от их истинной Матери. И от меня. Я должен уничтожить даже память о существовании этих поедателей падали — черных воронов. — Отойдя назад, как будто плывя в серебряно-белой мантии, он воздел вверх обе руки, обратив свое лицо к небесам. — Луна победит!

Толпа незамедлительно принялась скандировать:

— Луна победит! Луна победит!

Жрец Луны опустил руки, рев продолжался. Он протянул их к Конвею, и тот понял, что должен их принять, тем самым поклявшись в своей преданности.

Жрец Луны стоял на медной пластине.

«… направляет молнии…»

Эти слова вспыхнули в его мозгу, прогнав все мысли, кроме одной: зачем предназначался алтарь.

Медные шипы на керамической поверхности круга. Руки, касающиеся металла. Провода. Цепь.

Молния.

Жрец Луны. Стоящий на изолированном металле. С протянутыми руками. Улыбающийся.

Мозг Конвея разрывался от множества мыслей. Это объятие могло оказаться смертельным. Речь шла о жизни и смерти, и аргументы яростно боролись друг с другом.

Ти мертва. Потому что Церковь не желает, чтобы люди обращались к культу Луны. Церковь предала восстание рабов.

Ланта.

Предательство.

Жрец Луны ожидал. Сегодня была первая ночь полнолуния. Так кем же он был — жертвой или желанным другом?

Танец-под-Луной. Война с Церковью. Возмездие.

Конвей спешился и сделал пару шагов к Жрецу, ощущая страх, граничащий с экстазом. Он шагнул в его объятия и обнял Жреца.

И был обнят. Невредимый.

Жизнь трепетала в венах Конвея, горячая, как расплавленное золото. Он жил! В объятиях смерти, но он жил.

Летучая Орда слышала его резкий смех, пронзивший пульсирующий ритм их скандирования. Люди смотрели друг на друга и понимающе кивали.

Глава 81

Впервые услышав какой-то шорох — тихий, не громче трения плотной ткани о камень, — Конвей не обратил на него внимания и продолжал бриться.

Он устроился в дубовом кресле, сиденье и спинка которого были обтянуты бизоньей шкурой. Да и все кресло было стилизовано под бизона, причем очень искусно. Поначалу его вид несколько обескуражил Конвея. Он стал было подумывать, что недооценивал культуру Летучей Орды. Потом он решил, что кресло было трофеем. Несомненно, трофеем был и стоявший перед ним деревянный комод. Все соединения в нем были выполнены безупречно, выдвижные ящики идеально подогнаны. Полированная медь отделки комода и расставленной на нем посуды приглушенно сияла, отражая свет стоявшего сверху канделябра с четырьмя свечами. Рядом с канделябром примостилось стальное зеркальце, прислоненное к кобуре с пистолетом. На откидной полочке в специальном отверстии стояла медная чашка с горячей водой. Подымавшийся над ней пар с запахом малины клубился вокруг лица Конвея. Он ополоснул в чашке лезвие своего армейского ножа, заставив спокойные струйки пара изогнуться в неистовом танце.

Когда он поднес лезвие к щеке, шорох повторился.

На этот раз громче.

Конвей повернулся в кресле, бросив взгляд через одно плечо, затем через другое. Падавший на матерчатые стены скупой свет свечей делал комнату похожей на пещеру. Конвей окликнул предполагаемого гостя. Ответа не было. Казалось, стало еще тише.

К следующему шороху Конвей был уже готов. Скатившись с кресла, он перевернулся на полу и, поднявшись на четвереньки и держа перед собой нож, пополз к месту, откуда доносился подозрительный шум.

От стены позади деревянной кровати отделилась фигура человека, узнать которого в темноте было невозможно. Отступая от ножа, незнакомец в ужасе лепетал что-то, опасаясь и за свою жизнь, и что Конвей подымет тревогу.

Схватив незнакомца одной рукой, Конвей приставил к его горлу нож.

— Ты кто?

— Твой друг. Друг. Единственный в этом месте, Мэтт Конвей. Несправедливо обиженный, который готов поделиться с тобой своим печальным опытом.

Конвей подтащил не оказывавшего сопротивления мужчину ближе к свету. Незнакомец инстинктивно прикрывал свое лицо, словно существо, привыкшее жить в темноте. Конвей не верил своим глазам.

— Алтанар. — В голосе его не было сомнения, но было нескрываемое изумление. — Я слышал, что ты и Джонс… Жрец Луны…

Моргая ехидно поблескивающими глазами, Алтанар прервал его:

— А-а, похвально, Конвей, похвально. Вижу, ты быстро усвоил. Но еще не до конца. Учти — малейшая оплошность, и ты можешь оказаться в руках Человека-Который-Есть-Смерть. Имя Джонс забыто. Его нельзя произносить.

Опустив нож, Конвей спросил:

— Он отрицает, что был одним из нас? Одним из путешественников, что пришли в Харбундай и Олу?

Исполненным любезности жестом Алтанар указал на единственное в комнате кресло. Конвей сел, ожидая ответа. Бывший тиран, одетый сейчас в потрепанную фуфайку и мешковатые штаны, едва достававшие до середины икр, выпрямился в полный рост. Голова горделиво запрокинулась, подбородок подался вперед, и на какое-то мгновение показалось, что в комнате промелькнула тень могущественного короля Олы.

— Он не так прост, чтобы отрицать это. Он «полагает», что этот вопрос просто не должен обсуждаться. Важна только его жизнь. После второго рождения. — Последние слова Алтанар произнес, как шутку, но Конвей не увидел никаких признаков веселья на лице короля-оборванца. Он также отметил, что Алтанар выдержал минутную паузу, внимательно рассматривая лицо своего слушателя. Всё выглядело так, будто ночной гость провоцировал Конвея на выражение неверия либо непочтительности к Жрецу Луны.

Конвею было любопытно, догадывается ли сам Алтанар, насколько неуклюжи его попытки.

— Расскажи мне об этом втором рождении, — попросил Конвей, и Алтанар заговорщически наклонился вперед.

— Теперь понял? Тебе нужен друг. Разве ты не знаешь, что Лис настаивает на твоей смерти? Каталлон, напротив, хочет оставить тебя в живых. Его цель — выпытать у тебя все секреты, заставить тебя обучить кочевников делать оружие-молнию, научить их пользоваться им. И только тогда Лис может убить тебя.

Криво усмехаясь и обращаясь, скорее, к самому себе, Конвей произнес:

— Итак, все это — дело времени. — Затем спросил: — Говорил ли когда-нибудь Жрец Луны этому Лису, почему я нужен ему живым? Или Каталлон? И кто такой, в конце концов, Лис? И как тебе удалось так сблизиться с Джо… со Жрецом Луны? Честно говоря, по виду ты не тянешь на близкого друга нового Сиа.

Не без интереса Конвей отметил, что Алтанар все еще остро реагирует на непочтительное к себе отношение. Но было поучительно и то, как быстро он подавил свое недовольство. Конвей подумал, что Алтанар не изменился, но научился держать себя в руках. Заметил он и круглые рубцы на тыльных сторонах кистей рук Алтанара. Следы ожогов. Торчавшие из сандалий пальцы ног бывшего короля росли в разные стороны. Явно были сломаны и после этого их не лечили. Конвей отвел взгляд.

Алтанар наконец заговорил:

— Веди себя очень осторожно. Ты не сможешь здесь выжить без влиятельного союзника. Я слишком слаб, чтобы стать кому-нибудь союзником, и слишком презираем, чтобы быть кому-либо другом. Даже с бежавшими из Коса рабами обращаются лучше. Если они могут воевать и согласны принять культ Луны, то становятся свободными людьми. А я могу обратиться лишь к тебе, Мэтт Конвей. Когда-то мы были врагами, но я знаю тебя как человека мужественного и честного. Полагаюсь на твою милость. Стань мне другом, и клянусь, я буду служить тебе днем и ночью. Все, что я прошу взамен, — это сделать мою жизнь не такой мучительной. Ты был прав, когда не поверил, что я могу быть советником Жреца Луны. Он презирает меня. Я его добыча. Мое падение оттеняет его величие. Для него я — грязь. Но, как всякая грязь, я прилипчив. — Рука его потянулась вперед, неуверенно, словно мотылек, отыскивая свой путь. Она коснулась рукава Конвея и тут же отпрянула. — Я не стремлюсь к мести. Страдания превратили меня в созерцателя. Я довольствуюсь самыми простыми радостями. Но я не могу позволить, чтобы ты запутался в интригах Летучей Орды. В этом месте друг должен защищать друга. И я с радостью отдам жизнь ради друга, если обрету его.

— Похоже, с тобой обращались довольно мерзко.

— Сейчас уже не так плохо, как раньше. Уже не пытают. Просто бьют, пинают. Постоянно унижают. Иногда я думаю о смерти, как об избавлении. Но я никогда не забываю, что Церковь не приемлет самоубийства.

— Меня не интересуют законы и желания Церкви, — оборвал его Конвей.

— Конечно, конечно. Они там перебирают. Чересчур лезут в душу. Но все равно, я еще не готов умереть.

— И я тоже. Поэтому я вспоминаю, каким ты был прежде. Хотя сейчас ты предлагаешь свою дружбу. Ну ладно, расскажи мне лучше, откуда взялся этот Жрец Луны.

Присев на корточках на плотно утрамбованном земляном полу, Алтанар стал рассказывать, покачиваясь на пятках и не спуская с Конвея немигающий гипнотический взгляд. Он описал свой побег из Трех Территорий, завершившийся его рабством, свой союз с Лисом Одиннадцатым, Каталлоном и новым Жрецом Луны. Когда Конвей спросил его об алтаре, Алтанару стало явно не по себе. Напуганный до глубины души, он стал рассказывать о том, как появился алтарь, описал обряд жертвоприношения, припомнил ужасающие подробности его действия на жертвы.

Конвей продолжал слушать, но разум помимо его воли стал припоминать «новшества», внедренные в этом мире людьми его времени. В Оле Леклерк усовершенствовал подъемные краны, повысив их эффективность и безопасность. Сам он построил первые коксовые печи. В общем, каждый приложился. Лучшие оборонительные стены, лучшие мечи. Еще одним «чудом» с их стороны было повторное изобретение пороха. Масса других мелочей, которые сразу и не припомнишь. А теперь Жрец Луны покоряет Летучую Орду с помощью магии электрического генератора.

Конвей даже не подозревал о той горькой, волчьей ухмылке, появившейся на его губах при этих мыслях. Но Алтанар заметил ее и истолковал по-своему:

— Ты мне не веришь? Просто ты никогда не видел алтарь, не видел, как Человек-Который-Есть-Смерть выжигает жизнь из очередной жертвы. Не смейся над тем, чего не понимаешь.

Указав на «вайп», Конвей сказал:

— Я кое-что понимаю в том, как управлять молниями. Неужели ты полагаешь, что я не догадываюсь, зачем Жрецу Луны надо, чтобы мы с Тейт стали на его сторону? Обижаешь.

— Прости, я стал слишком раздражителен. Слишком. При таком обращении это не удивительно. В каждом жесте начинаешь усматривать оскорбление.

— Такое происходит и при истрепанных нервах. Я и сам разошелся. Скажи, а какие еще чудеса совершал Жрец Луны.

Алтанар был явно изумлен:

— Еще? Больше никаких! Зачем ему это? Он воскрес из мертвых. Я был при этом, видел своими глазами. И Лис тоже. Сила его духа заставляет подчиняться его приказам. Он приносит свет Луны, который убивает его врагов и неверных. Какие еще нужны чудеса?

— Так убивает лунный свет или молния?

— И то, и другое. Жрец Луны все нам объяснил. Когда Луна распределяет свой свет по всему миру, этот свет мягкий и благостный. А если его сконцентрировать в одном месте, он превращается в молнию и убивает.

— Понятно. Однако, несмотря на все свое могущество, Жрец Луны не правит в Летучей Орде. Ты упоминал об интригах. Кто тут против кого устраивает заговоры?

— Да никто. Пока. Но все вынашивают планы. Лис готовит ударные отряды разведчиков. В этих отрядах лишь его Дьяволы и Пожиратели Бизонов. Все знают, что это его личные войска, фанатично преданные Жрецу Луны. Каталлон ненавидит их. Ненавидит Лиса. Но они нужны ему для усиления могущества Летучей Орды. Каталлон подозревает, что Жрец Луны хочет занять его место, но еще не осмеливается выступить против него.Люди здесь пока колеблются. Жрец Луны для них Бог, но Каталлон — вождь. Большинство поклоняются Жрецу Луны, но многие из них тем не менее считают, что людские дела должны вершить сами люди. Бог, живущий среди обычных людей, опасен. Его боятся. Он распоряжается жизнью и смертью, не сдерживаемый ни своей совестью, ни страхом наказания в этом или будущем мире.

— Ладно, хватит об этом. Расскажи лучше, как ты сюда проник? Этот шатер — немыслимое сооружение, множество коридоров, комнат — конца ему нет. И вокруг стража. Как тебе удалось мимо них пробраться?

Алтанар неожиданно сгорбился, словно внутри у него сломался какой-то стержень. Вся его съежившаяся фигура источала неприкрытую злобу. Отступив в темноту, он сказал:

— Алтанар безобиден, он умеет прикинуться дурачком, когда его поймают. Почти все время он невидим. Алтанар знает, как ходить в темноте. Даже когда луна слепа. Да, слепа. Тогда он — невидимка, он неуловим. Разве можно пожелать лучшего друга?

С этими словами маленький согбенный человечек растворился во тьме. Когда Конвей последовал за ним, Алтанар опять стоял за кроватью.

— Подожди. — Слово это прозвучало, как команда. От удивления Конвей замер на месте. Затем, рассердившись на себя и на Алтанара, он решительно шагнул вперед и отодвинул кровать в сторону.

Раздался шелест ткани о землю. Звук этот в точности повторял тот, что предшествовал неожиданному появлению Алтанара.

Но теперь в нем чудился смех одобрения такого же безупречного исчезновения гостя. Конвей опустился на колени, поднял полог матерчатой стены и заглянул под нее. Соседняя комната была пуста. На неподвижной ткани стен ничто не выдавало маршрут ухода Алтанара.

Глава 82

Обеденный зал в замке-шатре Каталлона был просторной комнатой с алыми стенами, в которой за единственным столом могли разместиться человек сорок.

Конвей почувствовал, что не в состоянии по достоинству оценить украшавшие стены разноцветные щиты и трофеи. Довлевший вокруг алый цвет напоминал ему траурные одежды Капитана, что отнюдь не улучшало аппетит.

Подобную реакцию новый Конвей относил к своим слабостям. Воспоминания о Капитане всколыхнули в нем дремавшие чувства — чувства утраты, гнева, печали. А вот это было хорошо. Все, что питало в его сердце огонь ненависти, он приветствовал.

А все, что открывало в новом Конвее остатки чувствительной натуры, заслуживало порицания.

Капитан был всего лишь одним из тех, кто сформировал нового Конвея. Ничто не помешает Конвею добраться до него. Здесь не важны ни время, ни средства. А в конце последует отмщение. Старый Конвей выжил, несмотря на то что за ним охотились по всему Косу. А потом он преобразился, превратился в нового Конвея. Сначала он боролся за выживание и скорбел о смерти Ти. Но к тому времени, как он перехитрил засаду в Горах Дьявола, он уже сам был охотником, а не жертвой. В каждом дыхании нового Конвея звучало имя убийцы Ти.

Задержав взгляд на алых стенах, Конвей вспомнил лицемерное раскаяние Капитана. Сохраняя невозмутимое выражение, он заставил себя осушить кубок с вином.

Дисциплина и самообладание.

Справа от Конвея сразу за Жрецом Луны сидел Каталлон. Массивность его фигуры подчеркивали расшитые бисером поперечные полосы на кожаном жилете. Запястья лежавших на столе рук закрывали золотые браслеты, на каждом пальце поблескивали золотые кольца. Он наклонился над деревянной дощечкой, которая в этом шатре служила вместо тарелки. Его поза выдавала внутреннюю агрессивность; он обратился к Конвею:

— Мне сказали, что твое оружие-молния поражает насмерть человека, который так далеко, что не каждый сможет его увидеть. Что-то мне не верится. Неужели это правда?

Конвей похлопал по стволу «вайпа», свисавшего со спинки его стула.

— Этот бьет не так далеко, но у него есть другие преимущества.

Жрец Луны выглядел обеспокоенным. Он заерзал в своем кресле, и серебряные нити на его белоснежной сутане волнами изогнулись в неярком свете свечей.

— А где еще один?

— У Тейт. Если она жива.

— Его могли потерять? Он мог достаться Капитану? — Жрец Луны повернулся в кресле, чтобы смотреть прямо в лицо Конвею. — Это тот карабин, которым можно убить сотни людей?

— Во-первых, для этого нужны боеприпасы, — возразил Конвей. — Во-вторых, нужно уметь с ним обращаться. Надо представлять себе, что такое солнечная энергия, компьютерные чипы, электроника. Не думаю, что наши нынешние современники на это способны. Ведь так?

Сидевший напротив Лис нахмурился и поднял руку. Его свирепая физиономия гармонировала с мрачным кожаным одеянием. Единственным украшением были висевшие в ушах серьги из обсидиана на серебряных проволочках. Он сказал:

— Ты пользуешься неизвестными словами. Говори так, чтобы все тебя понимали.

Конвей продолжал нарочито спокойным тоном:

— Управление молниями — это великий дар. Жрец Луны и я знаем секретные слова, наделены способностью управлять. Но его могущество во сто крат больше моего. Я просто человек с оружием. Жрец Луны — святой. Никто не может сравниться с ним.

Лицо Каталлона засияло энтузиазмом, который он тут же обратил в тост:

— Подымите ваши кружки за Жреца Луны, принесшего нам победу.

Под одобрительные возгласы мужчин кружки в унисон взметнулись вверх. Каталлон продолжал:

— Так, значит, Черная Молния украла у тебя это специальное оружие?

— Когда нас предали, меня не было на Острове купцов. Оружие было под ее присмотром. Если она погибла, то и секрет оружия-молнии умер вместе с ней. — Никогда прежде Конвей не позволял себе думать о гибели Тейт. Не допускал он такой мысли и сейчас. То, что он говорил, не было даже возможным вариантом, просто абстрактным рассуждением. Никто из них не должен погибнуть. Даже Ланта, по вине которой все произошло.

— Жива Черная Молния или нет, — произнес Жрец Луны, — для нас это не имеет уже значения. С нами Белый Гром. Скоро все оружие будет принадлежать Летучей Орде и служить во славу Луны.

Каталлон встал. Он так резко взметнул над собой вновь наполненную кружку, что расплескал себе на голову почти все вино. Громогласно расхохотавшись, он швырнул кружку о стол и схватил кувшин с вином. Подняв его, он произнес:

— Завтра мы посылаем отряды, которые очистят от Коссиаров западные склоны Гор Дьявола.

Со всех сторон на Конвея обрушились волны неистового примитивного возбуждения. И эта радость четырех десятков жаждущих крови дикарей захватила и его самого.

В груди перехватило дыхание, сердце бешено колотилось.

Неожиданно его бросило вперед, едва не ударив лицом о поверхность стола. Когда Конвей выпрямился, он с изумлением увидел, что так сильно прижал ложку к столу, что переломил ее у самого углубления.

Каталлон все понимал. Он разразился одобрительным смехом, затем продолжил:

— Когда мы очистим горы от коссиарских койотов, когда ограбим их дома и заберем их женщин и детей, мы двинемся против Дома Церкви. Говорят, эта крепость неприступна. Бабьи бредни.

Мы сметем эти стены и втопчем в грязь заносчивых сук, что прячутся за ними. Все сокровища истории будут нашими.

Слова эти были встречены боевыми кличами. За спиной Каталлона, будто театральный занавес, поднялась матерчатая стена шатра. Внутрь потекли рабы с деревянными блюдами в руках. От изобилия снеди у Конвея зарябило в глазах. Несли свинину, говядину, дичь. Целиком зажаренные цыплята. Индейки. Следом шли рабы с круглыми буханками хлеба и маслом. Исходившие паром овощи подавались в медных котелках. В небольших чашках была соль, в совсем маленьких чашечках — молотый красный перец. Последняя приправа подавалась в кувшинах, закрытых деревянными пробками с дырочками. Конвей понюхал один из кувшинов и тут же убрал свой нос подальше. Наблюдавший за ним Жрец Луны рассмеялся.

— Уксус с перцем, — объяснил он. — Особенно хорош к жесткому мясу.

Конвей покачал головой:

— Я собираюсь есть мясо, а не огонь, на котором его жарили.

Слушавший их разговор Лис допил вино, вытащил пробку из кувшина с уксусом и наполнил кружку этой адской жидкостью. Целые стручки перца крошечными огоньками влажно поблескивали на поверхности напитка. Лис в молчаливом тосте поднял кружку, осушил ее и, пережевывая оставшиеся стручки, подмигнул Конвею.

— Можно подумать, что ты из железа, — проговорил Конвей.

Посмеиваясь, Лис похлопал себя по груди:

— У Людей Гор этим выкармливают младенцев, когда у их матерей пропадает молоко.

Шутка была встречена радостным гоготом.

Конвей потерял счет кружкам вина, которые он осушил, и ломтям мяса, которые себе накладывал. Над столом постоянно поблескивали лезвия ножей — впившись зубами в мясо, едоки отхватывали ножом вмещавшийся в рот кусок. Кости бросали прямо на пол. Конвея поразило, с какой скоростью исчезли овощи и какое неимоверное количество соли было съедено вместе с ними. Он припомнил все те запреты и предупреждения по поводу диеты перед тем, как они уснули в криогенных капсулах и проснулись в этом диком мире. Отдававшая в висках тоска охватила его с новой силой. Вцепившись рукой в край стола, Конвей отхлебнул еще вина.

Приступ отчаяния понемногу отступил.

Происшедшее с ним не ускользнуло от внимательных глаз Жреца Луны. Облаченная в белое фигура приблизилась к Конвею, облаком нависая над ним.

— Что-нибудь не так, Мэтт?

Конвей покачал головой, с удивлением обнаружив, что он с трудом владеет своим телом, даже глаза не слушаются. Мысль о том, что он упился почти до бесчувствия, слегка протрезвила его.

Он проклинал себя, продолжая по-прежнему улыбаться. У наблюдавшего за ним Лиса глаза блестели, как у его лесного тезки. Огромный тяжелый Каталлон сидел, задумавшись. Слева по подбородку у него текла алая, похожая на кровь струйка вина.

Раздался голос Лиса:

— Он слишком много пьет. Это не тот человек, который может повести за собой моих воинов.

— Воинов Летучей Орды, — сказал Каталлон. Несмотря на опьянение, Конвей перехватил ядовитый взгляд правителя, направленный на Лиса. Сам Лис ничего не заметил.

— Он поведет их, потому что я так решил, — вмешался Жрец Луны.

Конвей изо всех сил старался держаться прямо. Положив обе руки на стол, он наклонился вперед, окунувшись в атмосферу враждебности и презрения.

— Держу пари. Я с собаками и Вихрем… даже без м-молнии убью любых трех воинов, которых вы выберете. — Разбухший язык заплетался во рту. Конвей улыбался. Похоже, то, что он говорит, слишком умно для них. Мерзость так и лезет из Лиса и Каталлона, словно колючки из кактуса. Они заманивают его в ловушку. Зачем? Джонс… тьфу ты, черт, Жрец Луны нервничал, как кот, которому обстригли когти. Конвей пробормотал: — Не сейчас. Я пьян. Завтра днем. Утром будет болеть голова. — Неожиданно он испугался. В пьяном угаре он наговорил явно лишнего. Лишь в одном Конвей был уверен: ему надо как-то выпутываться из этой ситуации. Покачиваясь, он поднялся на ноги и заявил: — Слишком много выпивки. Глупо. Я ухожу.

Каталлон вспыхнул:

— Да вечер только начинается! Ты нас хочешь обидеть.

Конвей беспомощно махнул рукой, пытаясь оправдаться:

— Уйду — обижу. Останусь, наговорю черт знает чего — еще больше обижу.

Вмешался Лис:

— Отраз говорит, что ты убил Нара и Лолала.

Еще раз испуг на мгновение прочистил Конвею мозги. Враждебность Каталлона и Лиса стала наконец понятной. Никто прежде не вспоминал об Отразе. Теперь Конвей знал почему. Знал он, и почему так Каталлон с Лисом рады, что он напился.

Жрец Луны покровительственно улыбался.

— Я собираюсь испытать Конвея. Всем нам нужна абсолютная преданность, но никто не знает, что у человека на душе. Итак слово нашего нового друга против слова Отраза.

Каталлон кивнул:

— Отраз — хороший парень.

Стараясь держаться прямо, Конвей сказал:

— Нет. Хорошим парнем был Лолал. Отраз заколол его. И Нара тоже. Я готов пройти любое испытание Жреца Луны. С радостью.

— Это будет справедливо, Каталлон, — заметил Лис. В ответ он получил еще один яростный взгляд, который на этот раз от него не ускользнул. Лис невозмутимо посмотрел в глаза Каталлону. И хотя он вскоре отвернулся, Конвей даже в своем затуманенном состоянии понимал, что Лис не испугался. Пока он считал противостояние преждевременным, иначе ни за что бы не уступил.

Сознание Конвея медленно вернулось к его собственным проблемам. Если этим испытанием будет заправлять Жрец Луны, все должно обойтись.

Щелкнув пальцами, Каталлон приказал двоим рабам проводить пошатывавшегося Конвея в его шатер.

Оказавшись у себя, Конвей поставил «вайп» за кровать и жестом отпустил рабов. Тяжело усевшись в своё кресло, он посмотрел на себя в зеркало и пробормотал:

— Идиот.

— По крайней мере, ты в состоянии признать этот факт. — Конвей сразу узнал этот бесстрастный, проникающий в мозг голос.

Он повернулся и стал осматривать комнату. На этот раз Алтанар и не думал прятаться, улыбаясь Конвею.

— Думаю, для тебя все не так плохо кончилось. Успел уйти, ни с кем серьезно не разругавшись.

— Напился. Совсем потерял осторожность. Ну и ладно. Ее мне все равно не вернуть. — Конвей опустил голову. Жгучие слезы утраты набежали на глаза.

— Ее? — В голосе Алтанара был нескрываемый интерес.

Глубокая печаль на лице Конвея сменилась раздражением:

— Не твое дело! Убирайся.

— Очень хорошо. Я просто хотел помочь.

— Прости меня. Прости. — Конвей прижал ладони к вискам. — Что тебе надо, мой друг?

Алтанар заколебался:

— Ничего. Пока. А может, и никогда ничего не понадобится.

Когда Конвей обернулся снова, Алтанар исчез, словно его и не было.

Рухнув на кровать, Конвей сделал вид, что засыпает. Издав несколько притворных храпов, он повернулся на бок и прислушался. С неимоверным усилием Конвей заставил себя сесть, затем спустился на пол. С трудом удерживая равновесие, он вышел в коридор. Дальше он двигался от одного опорного столба к другому, буквально падая на них. При каждом его ударе о столб прикрепленная к нему сальная свеча вздрагивала, заполняя коридор таинственными, причудливо плясавшими тенями. С глубоким вздохом облегчения он выбрался из шатра.

Карда и Микка неистовствовали на своих цепях, словно надеясь, что умноженные радостью силы позволят им разорвать их. Неуклюже сев на землю, Конвей стал раскручивать болты на ошейниках. Казалось, что он никогда не закончит это занятие. Терявшие терпение собаки зажимали его между своими телами. Справившись наконец с болтами, Конвей повел собак за собой в шатер.

На пороге его комната собаки зарычали, предупреждая, что рядом кто-то есть. Конвей тихо спросил:

— Алтанар?

Ответил незнакомый голос:

— Нет, не Алтанар. — Раздался скрежет металла о металл. Конвей тут же спустил собак. Испуганный голос прокричал: — Скажи, чтобы они не кусали меня! Пожалуйста!

— Стань так, чтобы я мог тебя видеть. Кто ты? — Конвей держался за столб, стараясь перебороть действие алкоголя.

Вперед вышел раб — это видно было по сшитому из цельного куска ткани рубищу и цепи вокруг шеи. В руках у него был поднос с двумя металлическими предметами. Когда раб шел, они скользили по подносу, издавая звуки, которые Конвей принял за скрежет меча о ножны. Лицо незнакомца было обезображено страшным шрамом — от правого глаза по диагонали через все лицо. Рана задевала и смещенный набок нос. Натянутая шрамом кожа над верхней губой искривляла рот звериным оскалом.

— Тебе понадобится это утром, — объяснил раб. — Здесь в котелке чай. А под этой железной крышкой железная тарелка. Там хлеб с медом. Ты хочешь, чтобы я оставил это в комнате? — Конвей кивнул. Раб юркнул внутрь. Конвей последовал за ним, добрался до кровати и устало сел на нее. С порога раб сказал: — Меня зовут Человек-Огонь, я из племени Людей Черного Медведя. Это к северу от страны Пожирателей Бизонов. Воины Летучей Орды напали на лагерь Поедателей Бизонов как раз тогда, когда я был там. Не повезло. — Он подошел ближе, с опаской поглядывая на собак. Когда Конвей поднял голову, раб пристально посмотрел ему в глаза. — Ты меня не помнишь?

— Нет. Я не знаю, где страна Черного Медведя. Никогда не был. — Безобразный шрам был всего в нескольких дюймах от его глаз. Конвею не удавалось сосредоточиться, и ему казалось, что шрам двигался.

Человек-Огонь отошел к двери.

— Я помогал тебе выйти из трапезной. Тебе стоит меня запомнить. Человек-Огонь. Я принадлежу Каталлону. Если ты попросишь, он отдаст меня тебе. Я могу быть полезным.

— Все хотят помочь бедному Мэтту, — пробормотал Конвей, уже упав на кровать.

Человек-Огонь шагнул вперед, повернул голову и приложил ладонь к уху:

— Я тебя не слышу.

Но Конвей уже спал. Сопровождаемый бдительными взглядами собак раб вышел из комнаты. Он улыбался.

Глава 83

Утро было кошмарным. Голова у Конвея гудела, готовая взорваться. Стены плыли перед глазами. Желудок проделывал невероятные кульбиты — то подпрыгивал до самого горла, то плюхался вниз в полупереваренную жижу на уровне пупка. Язык на вкус напоминал изрядно подгнившую кочерыжку кукурузного початка.

Оставленная Человеком-Огнем вода притягивала, как магнит. Конвей налил полную кружку. Глядя на кристально-чистую струю спасительной жидкости, он невольно зачмокал губами. Сжав кружку обеими ладонями, Конвей поднес ее ко рту. Жадно выпив воду, он еще раз наполнил кружку и осушил ее снова.

Карда толкал его под локоть, как таран. Конвей обнял его за лохматую шею, а другой, потянувшись, потрепал за ушами Микку. Собака довольно зарычала. Поднявшись, Конвей заметил, с каким вниманием она следит за кружкой. Конвей вздрогнул:

— Да вы же хотите пить. Сейчас я принесу воды.

Надев штаны, которые он вечером не забыл-таки снять, Конвей вышел в коридор. Навстречу ему как раз шел Человек-Огонь. Он улыбнулся Конвею, но ничего не сказал.

— Где здесь можно найти какую-нибудь миску побольше? — спросил Конвей. — И воды для моих собак?

— Я обо всем позабочусь. Еще что-нибудь нужно?

Конвей покачал головой. Вернувшись в комнату, он подошел к комоду и поднял металлическую крышку, которой был накрыт поднос. Ноздри защекотал терпкий запах хлеба, заставивший желудок панически сжаться. Конвей отвернулся и сглотнул слюну Голод вернул его взгляд к подносу. На этот раз его чуть не доконал запах меда. Непонятно, что за цветочки посещали пчелы, но запах выворачивал наизнанку.

— Я голоден, — произнес Конвей, не заботясь о том, что в комнате никого больше не было и что ведет он себя, как капризничающий Додой.

Первый кусочек хлеба с медом был проглочен с большим трудом, но назад он не вернулся. Следующий пошел полегче. Конвей бросил немного хлеба собакам. К моменту возвращения Человека-Огня с едой было покончено.

Конвей приветствовал раба довольно жалкой улыбкой:

— Похоже, я буду жить.

Лицо Человека-Огня сохраняло невозмутимое выражение. Стараясь не смотреть Конвею в глаза, он заговорил:

— Ты помнишь, что происходило прошлой ночью? В лагере только и говорят об испытании. — Он поставил воду на пол. Собаки с жадностью посмотрели на миску, затем на Конвея. По его сигналу они начали шумно лакать.

— Вроде что-то там было об испытании, — сказал Конвей. — Кажется, в связи с Отразом.

— И с тобой тоже. Многие говорят, что ты убил Лолала и Нара.

— Я же сказал им, что это сделал Отраз. А что собой представляет это испытание?

— Люди считают, что лучше бы ты сразился с Отразом. Каталлон и Лис говорят, что тебя будет испытывать Жрец Луны.

— У Жреца Луны нет любимчиков, — попытался возразить Конвей.

Раб даже не пытался скрыть свое удивление.

— Мне бы пришлось сразиться с десятью такими, как Отраз, прежде чем меня бы испытывал Жрец Луны. Многие подозревают Отраза. Говорят, Жрец Луны будет на твоей стороне, потому что вы оба управляете молниями.

Собаки одновременно поднялись, настороженно глядя на дверь. Мгновение спустя из коридора послышался голос:

— Конвей. Мэтт Конвей, ты здесь?

Голос Лиса нельзя было спутать ни с чьим. Приказав собакам отойти в дальний угол, Конвей приветствовал вождя Людей Гор. Заметив Человека-Огня, Лис застыл на месте. Обернувшись, Конвей увидел, что раб стоит на коленях с опущенной словно в молитве головой. Лис взглянул снизу вверх на Конвея. Разница в их росте была незначительной — дюйма три, не больше, — но она явно раздражала Лиса, который проворчал:

— Давай выйдем отсюда. В этих шатрах полно ушей. И дерьма тоже. — Он посмотрел вниз на неподвижного Человека-Огня.

Указав на деревянный комод, Конвей сказал:

— Я еще не умывался.

— Это необязательно. Жрец Луны приказал построить купальни. Среди них есть одна особенная. Ты тоже будешь ею пользоваться. Я покажу тебе ее. Вообще-то я пойду туда вместе с тобой. Я еще сегодня не мылся. — Он помолчал, затем гордо добавил: — Я моюсь, потому что Жрец Луны считает это полезным. Теперь все Люди Гор стирают свою одежду. Моют руки, лица. Купаются почти каждый день. Теперь они не так часто болеют.

Конвей вспомнил жалобы Сайлы на то, что привить чистоплотность Дьяволам сложнее, чем выдавить из камня воду.

Конвей повернулся, чтобы взять свой «вайп». Когда он снова посмотрел в сторону двери, Лис уже стоял над Человеком-Огнем. Взгляд раба был прикован к мокасинам Лиса. Лис спросил:

— Ты слышал, о чем здесь говорили?

— Нет.

— Запомни: ни имя Мэтта Конвея, ни мое имя не должны слетать с твоего паршивого языка. Если ты хоть раз заговоришь о нас, я вскрою твой мерзкий шрам и сдеру с твоей морды кожу. Все понял?

— Да.

Наклонившись пониже, Лис презрительно прошипел слуге прямо в ухо:

— Убирайся, раб. Или тебя пришпорить мечом? — Человек-Огонь поспешил вперед на четвереньках и, лишь выбравшись за дверь, выпрямился. Его босые ноги застучали по покрытому ковром полу коридора.

— В этом не было необходимости. — Конвей поставил «вайп» на предохранитель.

Лис вышел из комнаты. Не останавливаясь, он бросил через плечо:

— Жрец Луны говорил мне, как ты и твои приятели носитесь с рабами. Ты мало с ними сталкивался, иначе бы понял, что это за твари. Рабов надо держать в страхе, а то они сядут тебе на голову.

В голосе Конвея было больше сожаления, чем злости:

— Коссиары тоже так считали. А те, кому удалось уцелеть, наверное, и сейчас так думают.

Сопровождаемые трусившими позади собаками, мужчины добрались до главного лагеря. Ослепительное утреннее солнце осыпало косыми лучами шатры, серебря подымавшиеся дымки костров, расцвечивая висевшие на шатрах знамена и щиты. Кудахтали бесчисленные куры, ржали и храпели лошади. Ближе к краю лагеря в воздухе висел сплошной перезвон колокольчиков — на пастбища гнали стада коз, овец, лошадей, коров и длинношеих пугливых лам. Туда и обратно шумно сновали маленькие ребятишки. Ремесленники открывали мастерские: кожевенники, плотники, медники, два цирюльника, гончар и кузнец. Целый ряд шатров принадлежал обширному семейству мастеров, бивших войлок, вивших веревки, ткавших плотные ткани и строивших шатры. Лис мрачно рассказывал, что эти люди взяли под свой контроль изготовление шатров во всей Летучей Орде.

Затем Лис не без гордости указал на лавки, где были выставлены на продажу различные соленья и сушеные продукты. Он уверял Конвея, что с приходом лета полки будут ломиться от свежих овощей и фруктов.

Остановившись у северной границы лагеря Каталлона, Лис указал на шатер серого с сизоватым отливом цвета. Шатер стоял на берегу ручья в тени могучих сосен.

— Шатер-купальня. Здесь разрешено мыться почти всем мужчинам, которых ты видел на празднике у Каталлона. Для остальных построены другие шатры. Все лагеря устроены примерно одинаково.

— Насколько я понимаю, здесь все так же, как у Людей Собаки.

С застывшим взглядом Лис процедил сквозь зубы:

— Ты был на службе у этого Гэна Мондэрка. Я поклялся убить его и всю его семью. Если ты по-прежнему заодно с ним, то ты — мой враг.

Хотя Лис явно не шутил, но вся ситуация была настолько нелепой, что Конвей расхохотался. К его удивлению, засмеялся и Лис. Конвей спросил:

— Так, значит, ты меня сюда привел, чтобы вызвать на поединок?

Лис продолжал смеяться. Наконец, покачав головой, он сказал:

— Да нет, у нас есть другие дела. Хочу, чтобы ты присоединился к моим воинам.

— Тебе нужно оружие-молния.

— Думаю, мы сможем понять друг друга. Я — правая рука Жреца Луны. Я охраняю его. От всех вокруг. Надеюсь, ты мне поможешь.

Не дожидаясь ответа, Лис направился к шатру. Конвей едва поспевал за ним. И не потому, что Лис пытался произвести на него впечатление — просто он шел своим привычным быстрым шагом. При этом Конвей отметил, что ноги воина Горных Людей, словно сами по себе, обходили на земле все то, что могло издавать шум, попадая под подошвы. Когда-то Конвей наблюдал за охотившимся леопардом. Хищная кошка передвигалась таким же образом — лапы опускались на землю так безупречно, словно у каждой были свои глаза.

Проходя среди сосен, росших вокруг шатра-купальни, Конвей неожиданно ощутил слабость в коленях, ноги отказывались подчиняться. Испугавшись, он остановился, стараясь удержать равновесие. Во время бегства от Коссиаров эти приступы слабости беспокоили его не раз. Сейчас ему не удастся ни скрыть недуг, ни оправдаться. Его могут убить за то, что он принес в Летучую Орду опасную болезнь.

Обеспокоенный этими тревожными мыслями, Конвей почувствовал, как на него накатывает неудержимая щемящая тоска. Ему слышались голоса друзей детства, умерших много столетий назад. Их смех и крики отзывались в его памяти. Старые, старые песни, о которых он ни разу не вспоминал после пробуждения в яслях, зазвучали в его ушах. С необыкновенной ясностью перед его глазами возник магазин. Мороженое. Сахарная вата. Место, где он встречался с приятелями. Мальчики в курточках с буквами. Девочки, гордо демонстрировавшие яркие наряды. Смех. Иногда вынужденный, иногда притворный, но чаще всего — искренняя неудержимая звенящая беззаботность.

Ванильное мороженое.

Откуда до него доносится запах ванили?

Конвей украдкой вытер ладонью пощипывавшие глаза.

Ладонь пахла ванилью.

Рядом посмеивался Лис:

— Опять вино в голову ударило, а? Вот почему я стараюсь пить наше славное пиво. От него не так хмелеешь.

Не обращая на него внимания, Конвей поднес ладонь к носу. Затем, наклонившись к дереву, понюхал его кору. От нее шел тонкий, едва уловимый запах ванили. Но в то же время достаточно сильный, чтобы вызвать такой неудержимый приступ ностальгии.

Затем он повернулся к Лису:

— Да, это вино. Что-то с желудком.

— Сейчас будешь, как новый, — обнадежил его Лис.

Вскоре сбросивший одежду Конвей уже стоял под струей воды. В комнате не было привычных кабинок, но каждый из мывшихся мог потянуть за свою веревку, которая открывала заслонку в укрепленном в верхней части шатра баке с водой. Правда, вода лилась только холодная. Позже Лис провел Конвея в комнату с большим неглубоким бассейном, над которым клубился пар.

— Это для отмокания, — объяснил Лис, присоединяясь к погрузившемуся в горячую воду Конвею. — Под душем моемся, здесь отмокаем. Первое дело для больных суставов и старых ран.

Взглянув на Лиса, Конвей понял, почему он с такой теплотой отзывается об этом месте. Оставленные врагами отметины покрывали все его тело — вверху они начинались на лбу, а самая нижняя пересекала левую ступню.

На накрывавшей шатер полупрозрачной серой ткани были вытканы бледные зеленые листья. Проходившие через нее солнечные лучи наполняли комнату мягким успокаивающим светом. Конвею припомнилась Ола, где в похожем полумраке он прожил долгую череду дней. Когда Конвей уже готов был раствориться в расслаблявшей горячей воде, Лис выбрался из бассейна со словами:

— А сейчас нас будут месть, как тесто.

В третьей комнате шатра стояли прочные на вид кушетки высотой примерно до пояса. Закончив осматривать одну из них, Конвей обернулся и увидел у дальней двери двух молодых женщин. Они стояли молча, неподвижно, с абсолютно бесстрастными лицами. Конвей начал судорожно прикрывать наготу, не обращая внимания на хохот своего спутника. Давясь от смеха, Лис сказал:

— Да они слепые. Я так и знал, что ты ошалеешь.

— Слепые?

— Как кроты. Сюда допускают только слепых рабов.

Лис вытянулся на кушетке, щелкнул пальцами и произнес имя. Названная девушка быстрым шагом подошла к нему. В руках у нее была корзина, в которой Конвей заметил баночки. Он решил, что там кремы и целебные мази. Кроме того, в руках рабыни был кусок ткани. Она остановилась в нескольких футах от кушетки. Закрыв глаза, Конвей старался не думать, что вторая девушка уже стоит рядом с ним, готовясь приступить к своему делу.

Лис бубнил о необходимости использовать особо быструю легкую кавалерию для очистки западных склонов Гор Дьявола. Он говорил, сколько стрел должно быть у каждого всадника, сколько пищи, пресной воды, запасных лошадей. Конвей слушал, изредка давая односложные ответы. Утомившись собственной болтовней, Лис вскоре замолчал.

Вскоре Конвей услышал едва уловимый шепот девушки. Желая проверить, не ошибся ли он, Мэтт поднял голову. Рука девушки опустила ее на кушетку.

— Пожалуйста. — В ее голосе была мольба. — Я могу говорить с тобой?

Ладонь ее лежала у него на шее. Конвей кивнул. Девушка продолжала:

— Ты Мэтт Конвей? Белый Гром?

Он снова кивнул. В голосе рабыни звучали нотки доверия.

— Ты был с Цветком. Когда вы спасали детей. Племени Малых.

Изумленный, Конвей повернулся к ней лицом. Жестом девушка велела ему молчать, прежде чем он успел задать вопрос. Конвей украдкой посмотрел на Лиса. Воин дремал. Он похлопал служанку по руке. Девушка продолжила:

— Я… была из Малых. Все знают, что ты сделал для нас.

— Вас взяли в плен кочевники?

— Да. — Она слегка приподняла голову, словно для того, чтобы ее незрячим глазам было удобнее вглядываться в прошлое. — На нашу деревню напали разбойники. Затем пришли кочевники, они убили разбойников. Мы вышли поблагодарить их и поняли, что сменяли волка на тигра. Вся моя деревня, мои люди, все погибли.

— Но ты ведь выжила. Сколько еще таких, как ты?

— Двенадцать. Женщины, дети. Все теперь рабы. Нас привезли сюда и сказали, что мы должны поклясться в верности Жрецу Луны.

— Видишь, ты все сделала правильно и осталась в живых. И помни, что надежда умирает последней.

Ее улыбка была как царапина на слоновой кости, как безобразная трещина, испортившая прекрасную вещь.

— Мне первой велели поклясться, потому что я была самая старшая. Ты прав, Мэтт Конвей, — я все сделала правильно. Я отказалась признавать Жреца Луны и его черную веру.

Конвей не мог смотреть на искаженное страданием лицо девушки. Он отвернулся, сгреб свою одежду и начал одеваться. Еще тише, чем прежде, почти касаясь его уха губами, рабыня прошептала:

— Ты можешь нам помочь, Мэтт Конвей? Нас семеро пленников, оставшихся в живых. Говорят, Каталлон боится Жреца Луны. Он ненавидит его воина, Лиса, того, с кем ты пришел. Ты помогал Жрице Роз Сайле и моим людям. Пожалуйста, если начнется борьба между Каталлоном и Жрецом Луны, помоги нам бежать отсюда.

Конвей ответил, продолжая натягивать брюки:

— Я не могу. Все должно измениться к лучшему. Посмотри, ты отказалась признать Танец-под-Луной, и они не убили тебя. Конечно, было бы хорошо, если б тебя освободили, не заставляя здесь работать. Но с другой стороны, не так уж сурово они здесь обошлись с тобой.

Девушка наклонилась, нащупывая свою корзину. Выпрямившись, она неуверенно вытянула вперед руку и коснулась груди Конвея. Она сказала:

— Я понимаю. У тебя свой путь. Я только надеялась… но это не важно. До того, как я отвергла культ Луны, у меня были карие глаза. И я не была слепой.

Девушка подошла к двери и скрылась за ней, а Конвей все еще не мог восстановить перехватившее дыхание.

На своей кушетке зашевелился Лис. Конвей резко окликнул его и сказал, что хочет вернуться в свой шатер. Дружелюбно настроенный сонный Лис стал быстро одеваться. Выйдя из шатра, Конвей подумал, что неплохо бы еще стать под струю воды и попытаться напрочь смыть звучавшие в ушах слова девушки.

Однако времени на это уже не было. У входа в шатер их встретил сердитый голос Каталлона. Глаза на гневном лице правителя глядели каким-то веселым блеском.

Жестом отпустив Лиса, Каталлон обратился к Конвею:

— Вот и славно, что ты смыл грязь и готов к встрече с чистой правдой. Испытание будет прямо сейчас. Для тебя и Отраза.

Глава 84

Внешние стены шатра Жреца Луны были изготовлены из двойного слоя войлока. Белый внешний слой отражал свет и жару. Клапаны на потолке позволяли быстро собрать импровизированные воздухозаборники, позволявшие улавливать малейший ветерок. Остальные служили для отвода тепла. Внизу войлок был скатан на высоту человеческой ступни; прохладный воздух поступал через эту щель и, нагревшись, поднимался вверх, создавая освежающий ветерок. Внутри было светло; казалось, что свет усиливается, отражаясь от множества серебряных лунных дисков, украшающих стены.

Конвей одиноко стоял в комнате, которая, по его прикидкам, была площадью добрых двадцать квадратных футов. Из-за войлочных стен доносился приглушенный гомон толпы.

Там собирались кланы и племена воинов Летучей Орды.

Испытание. Еще один способ доказать свои способности.

Но кому? Больше того, зачем?

Конвей знал, что убийство не имеет ничего общего с мужеством. Почему же тогда он так нервничает? Когда он спас Налатана, расстреляв при этом разбойников, словно бумажные мишени, то ликовал, обладая могуществом, почти равным божественному. Люди вдалеке спотыкались и падали, скорее простые призраки, чем создания из плоти и крови.

Теперь он стоял в текучем, переменчивом свете шатра и чувствовал дикий и пугающий пыл в крови. Он хотел увидеть Отраза. Хотел увидеть его лицо в момент, когда тот почует свою смерть. Он хотел почувствовать, как его собственная жизнь колеблется на чаше весов.

Жизнь не настолько пуста, чтобы потерять всякую ценность, говорил себе Конвей. Когда погибла Ти, его жизнь потеряла смысл, но эта же самая потеря обязывала его жить.

Ланта.

Он подумал о ней и тут же разозлился на себя за то, что забыл об ее ответственности за все это. Он решил для себя, что впредь будет внимательнее к таким вещам. Ему было стыдно за то, что он хоть ненадолго прекратил обвинять ее, даже если это произошло из-за стресса, связанного с судилищем.

Какой-то шум прервал размышления Конвея. Через поднятый рабом полог в шатер вошел Жрец Луны. На рабе была белая рубаха и свободные штаны, от правого плеча к левому бедру по рубахе диагонально сбегала черная полоса, на штанах она продолжалась от бедра к икре ноги. Когда раб повернулся и отпустил полог, Конвей заметил, что этот рисунок повторяется и на спине.

На Жреце Луны был все тот же белый с серебром халат и белый тюрбан. Он приветливо улыбался. Выражение его лица буквально кричало о какой-то тайне, на нем было написано то удовольствие, какое дает знание, недоступное другим.

Это неожиданное появление и странная улыбка вселили в сердце Конвея непонятный страх. Он с трудом поборол желание кашлянуть или хотя бы сглотнуть.

Медленно шагая на расстоянии примерно футов восьми, Жрец Луны описал вокруг него точный полукруг. Потом произнес:

— Мне было открыто нечто. Но не все. Моя Мать не позволит мне ошибиться, но она хочет испытать меня, Мэтт. Это выматывает меня. Ты даже не можешь себе представить. Мать может быть любящей и щедрой, но она бывает также жестокой и требовательной. Чем больше ты узнаешь о ней, тем сильнее ты ее полюбишь. Вот увидишь. Однажды ты и все, кто истинно верен ей, встретятся с ней лицом к лицу. — Тут он остановился и, блаженно улыбаясь, посмотрел в небо. — Рай. Вечная жизнь.

Неожиданно исполнившись подозрений, Жрец Луны агрессивно наклонился вперед.

— А ты верен мне?

— Что? А, конечно.

Секундная пауза в ответе Конвея не прошла незамеченной. Глаза Жреца Луны сузились.

— Ты должен твердо в это верить, Мэтт. Я различаю в других сомнения, или мужество, или жажду — все вместе и каждое в отдельности — так же, как они ощущают их сами. И даже лучше. Тех, кто пытается обмануть меня, я уничтожаю. Прежде всего прочего я сострадателен. Однако моя миссия не допускает помех со стороны легкомысленных. Я — сталь. Те, кто не отдает мне всего себя, — обречены. Да будет так.

Конвей вздрогнул. Это была не битва, от которой может зависеть жизнь или смерть, это было какое-то безумие. Ни логики, ни смысла. Каждый спасался как мог.

— Я искал тебя, Жрец Луны. Я пришел, чтобы остаться с тобой.

Жрец Луны покачал головой. Его губы искривились в жалостной и одновременно разочарованной улыбке. Он снова покачал головой.

— Ты пришел, чтобы использовать меня, Мэтт. Но теперь ты увидел. Не до конца, но, надеюсь, достаточно. Твоя голова полна вопросов. Мне больно слышать, как ты думаешь, действительно больно. — Он остановился перед Конвеем, медленно протянул расслабленную руку. Конвею казалось, что она подкрадывается к нему. Ладонь мягко дотронулась до его рукава. — Вопросы — это хорошо. Это признак здорового ума. Он мне необходим даже сильнее, чем твое оружие. В мире, который я видел, оружие будет ни к чему. Мир. Гармония. Покорность. — Рука резко отдернулась, испугав Конвея. — Мы должны быть решительны. Прощение — для тех, кто его заслуживает.

Неутихающие звуки за стенами напомнили Конвею, что там его ожидает суд. Он махнул рукой в ту сторону:

— Я сказал правду об Отразе. Он убивал других людей. Если придется, я убью его. Надеюсь, это не создаст никаких проблем.

— Я верю тебе, — произнес Жрец Луны. — Подожди здесь Лиса и Каталлона. Помни, самое главное — чтобы моя Мать убедилась в том, что ты достоин ее. Отраз хорошо мне служил. Я не могу допустить, чтобы из-за пустяковой ошибки он лишился своего места подле меня, и тем не менее, он должен быть наказан, если он солгал мне.

Жрец Луны остановился у двери, повернувшись, чтобы договорить.

— Теперь ты чувствуешь мои трудности? Я был так счастлив раскрыть свою божественность. Глупость смертного. Как я завидую тебе. Божественность изматывает человека. Я, раньше боявшийся смерти, теперь вечно вынужден нести свое бремя. Ты можешь оценить иронию? Кроме тебя, здесь никто не может себе этого представить. Уже ради одного этого я готов объединиться с тобой.

Полог над входом тихо опустился за спиной Жреца Луны. Его последние слова остались висеть в светящемся воздухе комнаты.

Конвей услышал пронзительные звуки рогов, доносившиеся снаружи. Беспрерывные радостные крики возвестили о появлении Жреца Луны. Когда шум утих, послышалось пение. На удивление красивые голоса возносили хвалебный гимн. Но даже его слова не смогли успокоить Конвея.

Каталлон отбросил полог в сторону.

— Идем, — произнес он и снова вышел. Конвей торопливо последовал за ним.

Собаки, ожидавшие хозяина у входа, поднялись и пошли рядом с ним. Лис замыкал шествие.

Толпа расступилась перед Каталлоном. На мгновение Конвея удивило то уважение, которое оказывали этому человеку, но тут он понял, что раньше Каталлон единолично правил Летучей Ордой. А ведь Конвей уж было решил, что это Жрец Луны контролирует кочевников. Теперь он понял, что был не прав. Как говорила девушка из бани, Каталлон — это вождь, первый среди людей. Жрец Луны же, в качестве бога, повелевал лишь жизнью после смерти.

Затем Конвей увидел, как Каталлон посмотрел на Жреца Луны и отвернулся. На мгновение лицо Каталлона отразило едва уловимое выражение боли и ненависти.

У Мэтта перехватило дыхание от этого открытия.

Но у Конвея не было времени все обдумать. Они двигались к месту, расположенному как раз напротив Жреца Луны. Тот произнес:

— Оставь своих собак и оружие там.

Конвей хотел повиноваться, но остановился. Железные столбы, толстые, словно берцовые кости, были вколочены в землю перед самой толпой. Они были соединены цепью.

— Я их не буду привязывать, они останутся там, где я им прикажу, — ответил Конвей.

— Нет, они бросятся, если решат, что ты в опасности. Я уже давно знаю твоих животных. Привяжи их, — сказал Лис.

Конвей начал было возражать, но Каталлон оборвал его:

— Оглянись, все луки натянуты. Или ты привяжешь собак, или испытание закончится. И твоя жизнь тоже.

Жрец Луны был бесстрастен, непроницаем.

Чувствуя, что его предают, Конвей медленно повел собак к стойкам, положил на землю вооружение и обвязал цепь вокруг покорно подставленных шей. Псы, выслушав приказ, улеглись и непонимающе уставились на своего хозяина. Когда он отошел, собаки заскулили.

— Проиграй, ты, кусок дерьма! Я сделаю из твоих собак седла для моих сыновей! — выкрикнул голос из толпы у него за спиной.

Конвей вздрогнул, но не повернулся. Краем глаза он увидел, что справа от него из толпы выступил Отраз. Послышались приветственные крики. Конвей почувствовал себя уверенней, когда увидел, что поддержка толпы не стерла печати страха с лица Отраза. Они одновременно подошли к своим местам напротив Жреца Луны. Лис и Каталлон куда-то исчезли.

Словно вопль животного, прозвучал медный рожок. Толпа затихла.

Над толпой прогремел зычный голос Жреца Луны:

— Отраз обвиняется в измене Летучей Орде и убийстве двоих из нас. Его обвинитель — человек, которого я давно знаю, человек, который прошел через множество опасностей, чтобы соединиться с нами. Если бы это было обычное преступление, его бы рассудил Каталлон, но Отраз не обычный человек. Он служил мне и моей Матери так же, как и Каталлону. Я не видел Конвея вот уже много дней, возможно, это уже не тот человек, которого я помню. Перемены могут принести радость или печаль, так что Каталлон согласился с этим испытанием. Если умрет Отраз, мы будем знать, что он виновен. Однако он будет прощен мной и благословлен и будет оставаться с моей Матерью до того дня, когда мы все к нему присоединимся. Если же умрет Конвей, мы будем знать, что виновен он. Мы будем знать, что он лжец и убийца. Моя Мать отвергнет его на этом свете и в Дальней Земле.

Последние слова прогремели над толпой. Люди съежились от страха, но тут же воспряли духом, предвкушая состязание.

Карда злобно залаял. Цепь звякнула о сталь.

Жрец Луны простерруки вверх и взглянул на небо. Затем он медленно опустил их и сложил на груди. Отраз, стоя рядом с Конвеем, что-то пробормотал. Сам Конвей с трудом, но все же мог разглядеть выражение его лица, не отворачиваясь от Жреца Луны. Воин был бледен от испуга. Страх искривил его губы в оскале. Конвей едва успел снова сосредоточиться на Жреце Луны, чтобы заметить, как он погрузил руки под свою мантию.

Наружу они появились с двумя гремучими змеями.

Конвей перестал дышать.

Бормотание Отраза стало громче и быстрее. Конвей услышал «пожалуйста» и «сожалею». После этого он уже не видел ничего, кроме сворачивающихся в кольца змей.

В толпе начали петь. Величественная песня рассказывала о правде, о чести, о повиновении. Сквозь нее прорывался бешеный лай собак Конвея.

Мускулистые тела змей обвивали руки Жреца Луны. В воздухе то и дело мелькали раздвоенные языки. Вот он протянул змей к Конвею и Отразу, сделал шаг вперед. Змеи подались вперед. Ладони Жреца Луны были всего в каком-то футе от стоявших перед ним мужчин.

Конвей смотрел. Он не мог подавить дрожь, но не двигался. Змея прямо перед ним с зловещим треском приподнялась, ее голова находилась на уровне его глаз. Грубые чешуйки, казалось, были крупнее черепицы, глаза не уступали по размеру тарелкам. В сравнении с сухим земляным цветом чешуи язык казался даже ярче, чем был на самом деле, создавалось впечатление, что он светился. Когда смертоносная голова раскачивалась из стороны в сторону, коричневые, желтоватые и черные пятна сливались вместе.

Заговорил Отраз:

— Жрец Луны. — Слово прозвучало так, будто говорил заика. — Твои слуги пощадили меня. Этот человек лжет. Отошли меня назад к моему народу. Пожалуйста.

Обе змеи ужалили одновременно. Конвей даже не был уверен, видел ли он что-нибудь, но тут Отраз закричал и отшатнулся назад.

Теперь змеи были напротив Конвея. Двигаясь абсолютно синхронно, они уставили свои холодные, словно бриллианты, глаза в лицо Конвея и ждали. Ждали.

Руки Жреца Луны устали. Они начали дрожать. Треугольные ядовитые головы дернулись вперед. Шум их трещоток стал громче.

Неожиданно змея прямо перед Конвеем плавно изогнулась и, проскользив по своему собственному телу, мгновенно исчезла в глубинах мантии Жреца Луны. Вторая, секунду поколебавшись, последовала ее примеру.

Конвей заставил себя посмотреть. Он отвел взгляд от немигающих глаз Жреца Луны и увидел, как Отраз вцепился пальцами в две небольшие дырочки прямо под челюстью. Еще один след виднелся на его левом виске. Шатаясь, он отступал к толпе и, не дойдя до первых рядов всего пару шагов, упал на колени. Умоляюще протянул руку. Однако люди лишь отшатнулись от него.

Тогда умирающий повернулся к Жрецу Луны. Его раны уже потемнели и распухли. Конвей представил, как яд, скрывающийся за этой почерневшей кожей, попадает в кровь, как превращает ее в вязкую свернувшуюся массу.

Отвернувшись, он почувствовал на себе взгляд Жреца Луны. Тот улыбался. И за его улыбкой скрывалось все то же выражение тайного знания. Он произнес:

— Ты был честно испытан перед лицом моей Матери, и она объявила тебя невиновным. — Он жестом призвал гудящую толпу к тишине. Собаки продолжали яростно рычать и лаять, но Конвею удалось их утихомирить. Было слышно только прерывистое дыхание Отраза. Однако Жрец Луны не обращал на него никакого внимания. Хорошо поставленным голосом он говорил: — Теперь Отраз стал одним из моих братьев в Луне. Моя Мать проникла сквозь тенета его лжи, и он был наказан, однако она дарует ему вечную жизнь. Он ждет всех нас в раю. Слава Отразу.

Сотни людей подхватили его слова. Отраз задергался в агонии, его придушенные вопли были практически неразличимы на фоне общего славословия.

— Можешь идти за собаками, — сказал Жрец Луны.

Конвей побежал к столбам. Не обращая внимания на раны там, где цепи врезались в плоть, псы, словно сойдя с ума от радости, подпрыгивали и лизали его в лицо. Осмотрев шеи, Конвей удостоверился, что нет ничего серьезного. Однако это не принесло ему облегчения. Подняв оружие, он приказал собакам стоять по местам.

Тяжелая ладонь сжала его локоть. Резко развернувшись, Конвей освободился от захвата. Только теперь он узнал Каталлона. Тот произнес:

— Успокойся. Опасность миновала. Нам нужно поговорить.

Каталлон отошел подальше от толпы. Жреца Луны нигде не было видно. Конвей следовал за ним. Наконец он спросил:

— Что мы можем сказать друг другу?

Вождь кочевников погладил подбородок, изучая Конвея.

Потом махнул рукой в ту сторону, где все еще слабо извивался Отраз.

— Мы в Летучей Орде считаем, что некоторые люди окружены проклятьем, словно крошечные осы, живущие в темных норах. Взрослая оса втаскивает туда живого паука и откладывает в него яйцо. Я сам это видел. Из яйца вылупляется личинка, понимаешь? Паук жив, но он не может двигаться. Личинка пожирает его. Живьем. Мы считаем, что некоторые люди похожи на таких ос. Они пожирают жизни других людей. Даже не зная об этом. Похоже, смерть стоит у тебя за спиной, Мэтт Конвей. Сначала два моих воина. Потом Отраз. И девушка.

— Девушка?

— Из бани. Девушка из Малых, которая делала тебе массаж. Дети нашли ее в реке. Она утопилась.

Книга третья Путь открытий

Глава 85

Натянув поводья, Сайла окинула взглядом раскинувшиеся перед ней просторы. От их потрясающей красоты захватывало дух, разрывалось сердце. После почти месяца тайного и пугающего путешествия через разоренные земли Коса эта красота манила к себе. В чистом и ясном воздухе зазубренные скалы и утесы Суши тянулись на запад, сколько хватал глаз.

Где-то в глубине этих мерцающих далей конец ее путешествия.

Их необъятность потрясала. Сморщенные, изломанные земли, нарисованные, казалось, в неисчерпаемой палитре серых цветов и чуть-чуть омытые голубым и пурпурным. Они поднимались дикими препятствиями на пути ее мечты. Этот свирепый пейзаж был врагом не хуже любого человека. И что страшнее всего, он был прекрасен. Она содрогалась при мысли о том, что должна будет пересечь эти иссушенные долины, взобраться на эти обожженные шпили гор, и все же восхищалась их жестокой красотой.

К тому времени, как Тейт, Додой и Ланта с юным Джессаком догнали ее, Сайла уже успокоилась. Ланта вела за собой последнюю из украденных ими коз, которая давала молоко для Джессака. Это было мускулистое, длинноногое животное, покрытое черной, с белыми пятнами, шерстью. Она показала себя на редкость выносливой путешественницей. Двух других пришлось выпустить во время поспешных отступлений при встречах с крупными отрядами разбойников.

Джессак ехал в корзине. Сейчас она была привязана к седлу коня Ланты. Женщины передавали его друг другу. Каждый раз, держа его на руках, Сайла думала о силе, с какой цепляется за жизнь это крошечное беспомощное существо. Сейчас оба кулачка уже сжимались нормально, обе руки выглядели здоровыми. Несмотря на избыточный вес при рождении, теперь ребенок был чуть крупнее среднего, еще одно доказательство того, что его первоначальные размеры были скорее случайностью, чем передались по наследству. Он был хорошим мальчиком. Очень тихим.

Налатан, обычно охранявший тылы, был избавлен от необходимости нести ребенка. Во время бегства от банд Коссиаров, больше походивших на волчьи стаи, и толп освобожденных рабов они оставались в живых лишь благодаря его способностям. Но когда речь заходила о Джессаке, Налатана все немилосердно дразнили. Он все это воспринимал спокойно. Обращаясь с ребенком, он чувствовал себя так неудобно, как может себя чувствовать только мужчина. И был явно благодарен, когда его освобождали от ухода за младенцем. Тем не менее он сознавал, что в этих шутках есть доля истины, и это не давало ему покоя.

Догоняя остальных, он внимательно глядел на северо-восток. Отрывисто взмахнул рукой.

— Коссиар, которого я допрашивал пару дней назад, говорил, что лагерь кочевников находится северо-восточнее Переменчивого Озера. Это недалеко. Путь кочевников от Дома Церкви к Косу проходит через эти земли.

— В какой стороне Дом Церкви? — спросила Тейт. Ее собак не было видно. У лошади остался уродливый шрам на груди, а еще пара шрамов поменьше украшала круп.

Налатан указал. Угадав следующий ее вопрос, он пристально посмотрел на ребенка.

— Нам придется ехать быстро. Время и расстояние не так важны, как вода или лошади.

— А как же кочевники? — вмешалась Ланта. — Они захотят остановить нас.

Улыбка Налатана стала извиняющейся.

— Пусть все идет своим чередом.

— А о том, что Жнея или Капитан могли послать по нашим следам погоню, ты тоже собираешься забыть? — поинтересовалась Сайла.

— Не вижу никакого смысла думать об этом. Наше спасение в скорости. Нам надо спешить.

— Они будут нас искать. — Додой был еще мрачнее, чем обычно. Он осел в седле. — Все они. Они сделают нас рабами.

Тейт придержала свою лошадь и, оказавшись рядом с мальчиком, произнесла:

— Никто нас не поймает, никто не причинит нам вреда.

Додой выпятил нижнюю губу.

— Сайла говорила, что хочет найти Врата. Еще до того, как мы встретили этого, — он указал на Налатана так, как будто в чем-то обвинял его, — я сказал ей, что там есть река. В Суши нет рек. Мы зря сюда приехали. Нам надо возвращаться к Гэну Мондэрку. С ним мы в безопасности.

Это замечание терзало душу Сайлы сильнее, чем она даже осмеливалась признать. Она может проложить себе путь к цели не хуже любого мужчины. Но, в отличие от мужчины, она не могла воспользоваться для этого мечом или луком. Ей придется быть умнее. И целеустремленнее.

То, что не в силах изменить, прими.

Врата — ее судьба. Ей суждено искать и найти их.

Налатан произнес:

— Думаю, как только мы найдем подходящее место для лагеря, вам надо там устроиться на отдых. Я поеду вперед и разведаю дорогу. Если получится, раздобуду пару вьючных лошадей.

— Это не опасно? — спросила Тейт. — Что, если кочевники уже добрались сюда?

Когда Сайла увидела, как откликнулся на жалкое подобие заботы этот сильный, гордый воин, ей стало больно за Налатана. Делая вид, что лишь слегка заинтересован, он ответил:

— Я буду осторожен. Я уйду дня на четыре, самое большее шесть. В Суши людей найти очень трудно. А дальше к югу их вообще лучше не находить.

— Они все враждебно настроены? — спросила Сайла.

— Всегда. К счастью, они еще и всегда бедны. — Налатан потряс мешком с коссиарскими монетами. — Вот это наши лошади и вода. Без денег и других вещей, которые их интересуют, нам придется красть воду или драться за нее.

— Звучит заманчиво, — проговорила Тейт. — Этот Дом Церкви — чудесное место.

— Так и есть. — Налатан был совершенно серьезен.

— Пора поискать место для стоянки, — сказала Сайла. — Пару дней отдыха нам не помешают. — Договорив, она пришпорила Рыжика. Ее внимание привлекло какое-то движение внизу на склоне. Это бежал Танно.

Вдалеке зарычал леопард, долгий и громкий звук напоминал шум огромной тупой пилы. Испуганная, Сайла начала лихорадочно всматриваться в горы. Обычно леопарды двигаются бесшумно, а всего необычного следует бояться.

Всегда наблюдательный Налатан заметил ее озабоченность.

— Это брачный зов, — сказал он. — Сейчас мы беспокоим его меньше всего.

Она выдавила улыбку. Мысль о большом диком коте, ищущем себе пару, напомнила о ночи, проведенной на крыше с Капитаном.

Безумие.

Сколько бы она ни говорила себе, что никогда не предавала своего мужа, каждый раз ей приходилось вспоминать, что судьба, а не она сама все решила. Когда все кончилось, она оттолкнула Капитана. Если бы он захотел пойти дальше, она не смогла бы противостоять.

Это ли не предательство.

Путешественники забрались на одинокий уступ, хорошо укрытый и неподалеку от чистого источника. Целый ковер следов говорил об обилии дичи — оленей, коз, даже быков, а также леопардов и одного крупного медведя. Собаки ходили вокруг воды, рыча.

— Пусть собаки ночью остаются с вами, — предупредил Тейт Налатан. — Нет никакого смысла, чтобы леопарды или этот медведь учуяли их. Думаю, вам следует спать там, у камней. Мы нарубим бревен для навеса и загона для козы. Не давайте огню погаснуть. Все будет в порядке.

— Обещаешь? — Шутка Тейт была несколько неуверенной.

Налатан ухмыльнулся:

— Когда ночные охотники узнают, что здесь обосновалась Черная Молния, они сбегут в долины.

Она улыбнулась в ответ:

— Если уж придется побегать, то убери, пожалуйста, этих неуклюжих животных подальше с моего пути и тогда увидишь, что значит скорость.

Ночь прошла тихо. Навес, накрытый, казалось, вечным куском оланской ткани, был неплохим жильем. Налатан спал снаружи. Рядом с ним свернулись собаки.

Следующим утром, произнеся приветственные молитвы солнцу, Налатан уехал.

Большую часть утра Тейт провела, слоняясь около источника. Она так беспокоилась о Налатане, что это раздражало ее. Сначала она пыталась доказать самой себе, что он был их единственной защитой и именно поэтому ей не хватает его присутствия. Но это была явная ложь, и Тейт заменила ее историей о том, что нельзя не беспокоиться о таком замечательном друге. Когда наконец она все-таки осознала, почему волнуется за него, вернулась такая знакомая и запретная теплота. Тейт неуклюже вскочила и поторопилась к остальным женщинам, чтобы в их компании обрести покой.

Когда стемнело, ей стало еще хуже. Бодрствуя, она по крайней мере могла справиться с запретными видениями, вспыхивавшими в мозгу. Но стоило сомкнуть глаза, и сны начинали свое бесконечное шествие, от которого невозможно было убежать. Каждый раз она просыпалась с испуганным криком, заставлявшим остальных вскакивать с постелей. Тейт, напуганная и сбитая с толку реальностью своих снов, лишь бормотала бессвязные объяснения и просила всех извинить ее.

Джессак, казалось, чувствовал растущее напряжение. Он капризничал намного сильнее обычного, так что, когда Тейт давала остальным женщинам передышку, он занимал ее место.

Утром, когда друзья вернулись после молитв и умывания измученные и невыспавшиеся, Тейт выглядела даже хуже их.

Сайла и Ланта занялись снаряжением своих аптечек. Додой, увидев, как Тейт осматривает истрепавшиеся поводья своей лошади, показал ей, что испорченные места можно вырезать, а оставшееся сшить поновой. Потом отправился поупражняться со своим топором на цепочке. Он атаковал бревна так, будто сражался насмерть. Закончив, он аккуратно стер с лезвия смолу, смазал его и заточил.

Додой был настолько увлечен своим оружием, что это тоже беспокоило Тейт. В своей слепой надежде на то, что он приведет ее в место, где люди имеют общие с ней корни, она, вероятно, выдумала никогда не существовавшее общество. Она рисовала в своем воображении счастливых миролюбивых людей.

Они проезжали мимо разрушенных деревень, сожженных ферм. Выжившие. Больные, израненные люди, эти обломки восстания, видели в Сайле и Ланте единственное спасение. Они тянули к ним свои покалеченные конечности, обнажали раны, показывали своих больных детей. Целительницы делали, что могли. Она сама и Налатан постоянно были настороже.

Некоторые из выживших нападали. Культ Луны. Тейт довольно рано заметила, что, чем ближе они держатся к покинутым домам, тем меньше вероятность засады. Через пару дней они поняли почему. Они наткнулись на группу из семнадцати бывших рабов, сгрудившихся в выжженном остове когда-то роскошной усадьбы. Все они умерли или умирали от болезни. Тейт поняла, что зараза неотступно следует за войной; там, где людей было больше, она находила для себя благодатную почву.

Еще Тейт начало серьезно интересовать, почему Сайла и Ланта используют медицинские термины, которые должны были исчезнуть много веков назад. При этом все их понятие о микробах заключалось в единственном слове «невидимые». Их познания в медицине были скорее недоразвитыми, чем просто неполными, создавалось впечатление, что их способности ограничивались теми инструментами, которые можно было найти в окружающем мире. Даже в тех областях, где они знали меньше всего, Жрицы не пытались призывать своих многочисленных божеств или творить заклинания. Тейт не могла понять, как могли их знания сохраниться в среде Церкви, в то время как для других даже простейшая арифметика и чтение считались опаснейшим злом.

Все было настолько запутано. Этот мир, казалось, весь состоял из жестокости и борьбы. Идеальной земли ее мечты не существовало, Тейт знала это. Но, несмотря ни на что, она должна была попытаться.

Когда в ее мозгу всплывало слово «наваждение», Тейт яростно отвергала его. Она знала, что друзей беспокоит ее состояние. Она страстно желала поговорить о своей проблеме с другими женщинами, но разве они смогут это понять? Когда им нужен был мужчина, их не волновали культурные или расовые предрассудки. Что она могла объяснить двум женщинам из этого мира о необходимости поддерживать связь со своим этносом?

На бездымном костре, сложенном из тщательнейшим образом отобранных сухих веток, Сайла испекла кукурузные лепешки и подрумянила последний кусочек вяленого мяса. Когда обед закончился, она предложила осмотреть окрестности, и в частности поискать оленьи рога.

— Оленьи рога? Ты что, собираешься нарезать пуговиц или еще чего? — спросила Тейт.

Сайла покачала головой:

— Мы растолчем их в порошок и растворим. Я приготовлю пробуждающее снадобье.

Тейт решила подождать и посмотреть, что все это значит.

Ланта с Додоем и Джессаком остались в лагере. Тейт даже обрадовалась возможности прогуляться вместе с Сайлой и собаками. Они обнаружили несколько пар рогов. Большая часть была изгрызена мышами.

Вернувшись. Сайла заставила всех растирать роговые стружки в мелкий порошок. Постепенно белая горка в металлическом горшке увеличивалась. Когда они натолкли достаточно порошка, Сайла добавила воды и разогрела смесь почти до кипения, потом отставила горшок в сторону.

— Зачем мы это делаем? — спросила Тейт. — Я знаю, что эти рога грызли мыши. Мы ведь не собираемся пить эту гадость?

Ланта и Сайла рассмеялись. Последняя сказала:

— Сушь будет нелегким препятствием. Пара капель этой жидкости, добавленные в питьевую воду, укрепляют силы.

Тейт сомневалась:

— Укрепляет силы? Суп из рогов? — Она нагнулась, чтобы понюхать варево. И тут же выпрямилась, шокированная. — Что за черт? Это же нашатырь.

Сайла склонила голову набок.

— Странное слово. Как это? Ны-ша-тыр? Ты его так назвала?

Тейт потрясенно покачала головой.

— Да. Мы его так называем. И называли. Нашатырь. Ты его добыла из оленьих рогов. Что же я увижу следующим?

— Следующим? Из рогов я могу сделать только пробуждающее снадобье. А ты думала о чем-то другом?

Тейт вскинула руки и отвернулась от огня.

— Самое малое — плутоний. — Она снова повернулась. — Ничего. Так, глупая мысль. — Разговаривая сама с собой, она отошла в сторону.

Сайла с Лантой переглянулись, лица их выражали смирение. Потом они продолжили свои хлопоты по лагерю.

Теперь была очередь Тейт кормить ребенка. Держа его на руках, она еще раз полюбовалась приспособлением для кормления, изготовленным Сайлой. Небольшая керамическая бутылочка каждый раз тщательно очищалась и кипятилась перед кормлением. На ее конце сыромятным ремешком крепилась коническая кожаная соска. В ней были проделаны небольшие дырочки, каждая размером с кончик иголки дикобраза. Сайла настаивала, чтобы кожу тоже тщательно очищали. Джессаку трудно было сосать такой чужеродный предмет, но он все же делал это. Казалось, он понимал, что лишен настоящей груди, и накидывался на пищу с потрясающей решительностью, если не сказать с явным возмущением. Его кормление превращалось в целое событие. Несмотря на все опасности и тяготы походной жизни, Джессака уже начали портить чрезмерной заботой.

Для Тейт время кормления было самым мирным и спокойным. Все мысли о Налатане и его притягательности были забыты. Собаки лежали в ногах, а сама она сидела, прислонившись спиной к стене их общего жилища. Ошу зашевелилась, устраиваясь поудобнее и крепче прижимаясь к своей хозяйке.

Но даже собаки не чувствовали приближения огромного зверя, который прямо над ними крался от укрытия к укрытию с такой ловкостью, какой никак нельзя было ожидать от этой громадной туши. Он поднял свою полосатую морду, принюхался к запаху отряда, сгрудившегося в своем лагере, и растянул пасть в молчаливой гримасе. Он нервно взмахнул хвостом.

Тигр был разъярен. Сначала этот нахальный леопард со своей подружкой забрались в его охотничьи угодья. Увидев тигра, они бежали со всех ног. А теперь еще новое беспокойство. Лошади. Собаки. Даже коза. Тигр тихо зарычал; коза — это хорошо. Легко убить.

И людей тоже.

Глава 86

Танно и Ошу быстро обнаружили, что неподалеку находится тигр. Обходя с Тейт окрестности, они очень неохотно удалялись от нее. Додой, размахивая своим топором словно какой-то чудовищной игрушкой, презрительно ухмылялся и называл их жирными и ленивыми. Тейт терпела его болтовню, пока наконец не взорвалась:

— Замолчи! Собаки уже две луны предупреждают нас, а ведь все это время кто-нибудь постоянно пытается нас убить. Хватит критиковать. Это раздражает.

Мальчик замкнулся в себе.

Вскоре животные остановились. Лес был нем. Птицы молчали. Ветерок не шевелил листву.

Тейт с Додоем подошли к источнику, собаки уже ждали их там. В этом месте вода просачивалась на поверхность. Ее не хватало до настоящего родника, но было вполне достаточно, чтобы превратить в грязь пару ярдов окрестной почвы и показать следы. Следы были огромными. Кожа Тейт покрылась мурашками. Она проследила за их направлением.

Тигр остановился на границе раскисшей почвы. Ярдах в двадцати ниже по склону холма лежал валун. Тейт ясно увидела, как огромная кошка попробовала опору под ногами, потом одним прыжком взобралась на горячий от солнца камень. Все это выглядело так, будто зверь специально прогулялся по грязи, чтобы все могли хорошенько рассмотреть его следы. А затем, чтобы продемонстрировать свою силу, взлетел на верхушку валуна.

Отпечатки все еще заполнялись водой. Тейт поспешила к камню. В тех местах, где лапы касались его поверхности, влага еще не просохла.

В том мире, который она оставила, не было диких тигров, а люди снимали фильмы про старые времена, когда они еще свободно разгуливали по земле. О тех временах даже писали книги. В них подчеркивалось, что тигры редко охотятся на людей, если только не настолько стары или больны, чтобы нуждаться в легкой добыче. Присмотревшись к следам повнимательнее, Тейт обнаружила, что одна из задних лап деформирована.

Вернувшись в лагерь, Тейт рассказала остальным о том, что видела, и добавила:

— Надо быть осторожнее, хотя я сомневаюсь, что этот тигр по-настоящему опасен.

Сайла сказала:

— Никто не должен ходить один или без оружия. И собак больше не надо оставлять сторожить по ночам. Пусть лучше они будут поближе, тогда смогут нас предупредить. Они защитят нас, а мы защитим их. Не думаю, что тебе захочется выпускать их против тигра, Доннаси.

Согласно кивнув, Тейт положила руку на загривок Ошу.

Этой ночью Тейт открыла последнюю бутылку вина и была весьма расстроена, обнаружив, что оно превратилось в уксус. Как ни странно, Сайла даже обрадовалась. Тейт от этого стала еще кислее, чем жидкость в бутылке:

— Что тут такого удивительного? Это было не очень хорошее вино, но оно хорошо утоляло жажду. — Она повернулась, чтобы выплеснуть остатки из своей кружки. Сайла схватила ее за руку. — Это нам понадобится.

— Чепуха. — Тейт скорчила рожу.

Сайла проговорила заговорщическим тоном:

— Подожди до утра. Узнаешь.

Верная своему слову, Сайла позвала Тейт, как только закончила доить козу.

— Иди глянь, — сказала она.

Тейт скептически наблюдала, как Сайла поставила котелок с молоком на огонь, оставив порцию для Джессака. Хорошенько помешав его и несколько раз попробовав пальцем, Сайла произнесла:

— Ты же знаешь, сколько молока пропадает только потому, что Джессак не хочет его пить.

— А как этому поможет нагревание?

Лукаво улыбаясь, Сайла развела ладони чуть шире плеч.

— Мне понадобится кусок ткани примерно такого размера. Та твоя хлопковая блузка чистая?

Тейт фыркнула:

— Я бы не стала брать с собой грязное, а пока мы тут убегали ото всех по очереди, я белое не надевала. — Отойдя в сторону, она бросила через плечо: — Что ты собираешься с ней делать?

— И еще веревка, — добавила Сайла. — Сыромятная тоже подойдет.

— Тебе нравится эта маленькая загадка, не так ли? — сказала Тейт, передавая Сайле заказанные вещи.

Рассмеявшись, та еще раз попробовала, достаточно ли нагрелось молоко. Потом, сняв котелок с огня, откупорила бутылку с уксусом. Аккуратно вливая его тонкой струйкой в горячее молоко, она произнесла:

— Смотри.

— Оно должно свернуться. Даже я это знаю.

— Точно. А это означает сыр. Молоко больше не будет пропадать. По крайней мере, пока мы не истратим весь уксус.

Творог отделился на удивление быстро. Сайла накрыла блузкой Тейт еще один горшок и влила в него смесь, терзаемая при этом отчаянными жалобами хозяйки. Сайла заверила ее, что все следы отстираются.

Додою поручили повесить мешочек на дерево, чтобы вода могла стекать обратно в котелок.

— Ты разве не будешь выдерживать эту штуку? — поинтересовалась Тейт.

— Через час все уже будет готово. Сегодня вечером мы попробуем его.

— Так просто? Надо же.

— О, да. Тебе понравится. Мы можем нарезать его и зажарить, можем добавить в суп. Тебе это пойдет на пользу. И кроме того, я смогу растянуть запасы мяса. Теперь не придется ставить столько силков.

— Тигр. — Тейт задумчиво кивнула. — Я совсем про него забыла. Что-то мне и правда захотелось сыру.

Сайла рассмеялась.

— Вкусы — очень странная вещь, правда?

День мирно тянулся до самого вечера. Все поели перед наступлением сумерек, не желая рисковать и разводить костер в темноте. Они как раз убирались, когда коза почуяла тигра и истерично заблеяла. Женщины хором прошептали имя хищника, инстинктивно определив источник опасности. Собаки сгрудились вокруг Тейт, шерсть на загривках стояла дыбом. Они угрожающе рычали в сторону окутанного тенью леса.

Тейт, с «вайпом» в руках, двинулась вперед.

— Я пойду за козой. Джессаку необходимо молоко. Если она будет тут вместе с нами, тигр не нападет на нее.

— Он может быть прямо там, стоять и ждать, — нервно произнесла Сайла. Она как-то неуверенно взмахнула подрагивающей рукой. — Этого не может быть. Мы так далеко зашли, избежали стольких опасностей. Теперь еще и это. Что нам делать?

На долгое мгновение все словно лишились дара речи. Такой перелом в настроении решительной Сайлы был совершенно непонятен. Они просто смотрели. Тейт почувствовала, как и в ее сердце поднимается ядовитая волна отчаяния. Заставив себя выглядеть уверенной, она сделала вид, что Сайла просто спросила совета.

— Будем делать то, что должны сделать. Ты сама это сказала.

Мы так далеко зашли. Ни одна кошка в мире не заставит нас отказаться от достигнутого.

Сайла, казалось, ничего не слышала. Ее широко раскрытые, как у испуганного дикого зверя, глаза всматривались в сгущающуюся тьму.

Коза совершенно сошла с ума от страха, она грызла привязь и надсадно блеяла от ужаса. Тейт бегом двинулась вокруг скалы, собаки неслись впереди. Увидев что-то припавшее к земле и рычащее, она мгновенно остановилась. Приказ собакам отойти назад был подобен мольбе.

Тигр стегал себя по бокам хвостом. Шея была вытянута, голова находилась у самой земли. Согнутые лапы были плотно прижаты к туловищу. Они начали медленно, почти нежно, выпрямляться.

На мгновение Тейт была зачарована, она представила себе, как огромная кошка наслаждается силой своих мускулов и сухожилий. Она заглянула в глаза тигра и увидела лишь дикую и чистую целеустремленность. И на ничтожную долю секунды позавидовала зверю.

Собаки отступали. С каждым шагом они все больше открывали тигру свою хозяйку. В лае послышалось раздирающее душу отчаяние.

Тигр чуть сдвинулся вперед. Он все еще нацеливался на Тейт, но тут Ошу не выдержала напряжения. Ее рык превратился в завывающий вопль.

Тигр встретил ее атаку, привстав на задних лапах и расставив передние в стороны, будто пытаясь сохранить равновесие. Ошу напала снизу, метя в бок противника. Тигр извернулся. Челюсти Ошу сомкнулись на мягкой плоти чуть пониже ребер. Тигр взревел от боли и ярости.

Огромная правая лапа с острыми когтями ударила Ошу прямо за ухом. Левая разорвала ей грудь. Молниеносно наклонившись вперед, тигр одним резким движением перекусил собаке хребет.

Продолжив уже начатое движение, тигр прыгнул к визжащей Тейт.

Танно метнулся к нему, пока тот еще был в воздухе.

Когда Ошу напала на тигра, Тейт не стала стрелять, чтобы не попасть в собаку, теперь ей помешал Танно.

Столкновение с Танно сбило тигра с намеченного курса. Тейт не почувствовала выстрела, она даже не знала, попала она или нет. Зубы Танно приросли к горлу хищника. Тейт видела сузившиеся, застывшие глаза тигра и его влажную красную пасть. Сознание выхватывало самые невероятные подробности. Один клык подгнил и сломался. Вокруг него шла желтоватая кайма. Жесткие усы торчали во все стороны.

Удар лапы сбил Тейт с ног. «Вайп», крутясь, отлетел в сторону. Вскарабкавшись на четвереньки, Тейт увидала, как катится Танно; катится, завывая от боли. Тигр повернулся к своей жертве. Прекрасный, словно переливающаяся жидкость, он текучим движением изготовился к новому прыжку. Тейт подняла вверх руки, такие жалкие и бесполезные. Закричала.

Что-то промелькнуло мимо и остановилось перед ней. Черное. Неразличимое.

Тигр, взревев, отскочил. Снова двинулся вперед.

Сайла. Фигура в черном. Сайла, упирающая древко жалкого Налатанова копья в землю, направляющая самодельный наконечник на рычащий клубок ярости.

Тигр рухнул на нее. Оба свалились на Тейт.

Все вокруг взорвалось ураганом тел, воплей и криков.

Тейт открыла глаза. В ее спину уперся камень. Она протянула руку, чтобы подняться. Ладонь скользнула по чему-то мокрому. По телу разливалась боль.

Следы когтей покрывали всю левую руку от локтя до плеча. Блузка куда-то пропала. Спереди осталась глубокая кровоточащая царапина, едва не задевшая грудь. Правой рукой она нащупала рану на голове.

Перед глазами возникло лицо Ланты.

— С тобой все будет в порядке. Все хорошо. — Совершенно измученная, Тейт сдалась.

Проснувшись, она увидела Танно, лежащего на поверженном тигре. Из шеи зверюги торчал наконечник копья. Кровожадные глаза, блестевшие, словно драгоценные камни, теперь стали похожи на простое стекло. Из-за отвисшей челюсти виднелись поломанные коричневые зубы. Где-то в стороне Ланта говорила с бледной окровавленной Сайлой. Тейт позвала их, скривившись от боли. Женщины поднялись — Сайла слегка пошатывалась — и подошли к ней.

Ланта заговорила:

— Тебе, наверно, ужасно больно. Извини. Кровеносные сосуды не повреждены. Все остальное зашито. Ты выздоровеешь. Отдыхай. — Она подняла к лицу черный рукав, покрытый пятнами крови.

— Спасибо, — ответила Тейт и посмотрела на Сайлу. — Копье. Ты спасла мне жизнь.

Правую сторону лица Сайлы закрывал багровый синяк. Правое плечо было забинтовано.

— Он уже умирал, когда прыгнул, — сказала она. — Молния попала в цель.

— Ты ведь этого не знала. Ты добила его. Спасла меня. — Тейт остановилась. Ее глаза широко раскрылись. — Ошу? Где она?

Сайла с Лантой переглянулись. Сайла произнесла:

— Прости.

Тейт заставила себя подняться. Перекатилась на четвереньки. Она кричала одно бесконечное слово «нет». Медленно продвигаясь вперед, она оттолкнула с дороги Сайлу и Ланту. К ней подошел Танно и озабоченно заскулил.

— Танно, найди Ошу, — прошептала Тейт. — Помоги ей. Пожалуйста, пожалуйста; кто-нибудь, помогите ей.

Она рухнула на землю ничком.

Сайла уже была рядом. Она подняла Тейт и начала баюкать ее. Она смотрела в застывшее печальное лицо Тейт, когда та вдруг снова открыла глаза. Она выпятила подбородок.

— Я тебе говорила.

Сайла все мгновенно поняла. Улыбнулась.

— И я никогда не забуду. Будь уверена. «Будем делать то, что должны сделать». Ты тоже спасла меня. Ты и старая добрая Ошу. Спасибо. Дорогая подруга.

Вместе разделив сердечную боль, разделив триумф, они помогали друг другу плакать, пока Тейт вновь не заснула крепким сном.

Глава 87

Убедившись, что приближающийся по крутому склону всадник, ведущий за собой трех вьючных лошадей, не кто иной, как Налатан, Додой поспешил к лагерю.

— Налатан идет! — прокричал он Ланте. Крошечная жрица удивленно оторвалась от своего занятия, она зашивала дырку на сутане. Додой призадумался над увиденным: он видел, как она зашивала ту же дыру раньше. Тогда в ее глазах стояли слезы.

— Скоро он будет здесь? — спросила Ланта.

— Сейчас он под большим деревом с обломанной верхушкой.

— Практически уже здесь, — сказала Сайла, выбираясь из своего нового убежища. В этом защищенном от ветра месте они с Тейт подставляли свои недавно зашитые раны солнцу и воздуху. За Сайлой последовала Тейт, натирая мазью распухшую руку. Совершенно не подходивший к этому месту морской запах лекарств щекотал ноздри Додоя. Сайла поставила на жаровню котелок с водой.

— Он наверняка захочет чаю.

Додой наблюдал за приближением Налатана из-за камней. Танно упруго поднялся на ноги и занял позицию между приближающейся лошадью и Тейт. Когда Налатан остановился, собака опустила голову к самой земле, вытянув шею насколько могла. В ее горле клокотало тихое глухое рычание.

Пристально глядя на забинтованных женщин, Налатан медленно спешился. Сначала он подошел к Танно, давая ему возможность заново привыкнуть к себе. Сайла улыбнулась, глядя, как глаза собаки неотрывно следят за мужчиной, глаза которого также неотрывно следят за Тейт. Налатан машинально погладил Танно по голове и шагнул дальше. И тут случилось такое, во что Сайла поверила с большим трудом. Впервые за время, прошедшее с нападения тигра, Танно отошел от Тейт и улегся на бок. Тяжело вздохнув, он закрыл глаза. Сайла готова была поклясться, что пес уснул в ту же секунду.

Все еще бледный и безмолвный, Налатан прикоснулся к забинтованной руке Тейт. Он дотронулся до густых блестящих волос, окружавших зияющую белизну бинта рядом с ее ухом. Бросив быстрый взгляд на Сайлу, он посмотрел Тейт прямо в глаза и спросил:

— Как?

Все три женщины заговорили одновременно. Налатан терпеливо дождался, пока они начнут рассказывать все по порядку, кивая и прихлебывая травяной чай. Когда Тейт вызывающе произнесла, что Ошу «сожгли в огне, как подобает воину», Сайла и Ланта тревожно посмотрели на него, но Налатан лишь улыбнулся. Все расслабились. Наконец Тейт спросила:

— Разве ты ничего не собираешься сказать?

Некоторое время казалось, что так и есть. Наконец Налатан отставил в сторону кружку с чаем. Он обратился к Сайле.

— Я поклялся защищать тебя на пути к Вратам. Теперь ты спасла жизнь той, о ком я забочусь. И очень сильно. Ты рискнула ради нее своей жизнью. Я навеки твой должник.

Сайла залилась краской.

— Я ведь говорила: тигр уже умирал.

— Видел бы ты их, Налатан, — сказала Ланта. — Они были прекрасны, обе.

— И собаки, — добавила Тейт. Ее глаза заблестели от сдерживаемых слез. — Такие храбрые.

Сайла кашлянула. Ее вопрос был не ко времени:

— Что ты обнаружил?

Налатан ответил, уже подходя к лошадям.

— Я наткнулся на лагерь. Мужчина с семьей. Он хотел продать мне верблюдов, но я взял только лошадей. Никто не должен прикасаться к верблюдам. Уродливые. Подлые.

Вернувшись, он поднял покрывало с короба, навьюченного на лошадь.

— Колыбель для мальчика, — гордо произнес Налатан. Женщины сгрудились около нее. — Ее продала мне женщина из лагеря. Ее ребенок уже вырос. Боковые и нижние подушки снимаются и расстегиваются. Вы можете заново набивать их каждый раз, когда захотите, чтобы они приятно пахли. Те женщины использовали свежие листья мяты. Это лучше, чем корзинка. И вот еще посмотрите. — Из другого короба он достал квадратную коробку. Когда он снял с коробки крышку, разочарованию Тейт не было предела. — Солома? Коробка соломы?

Налатан с лукавым видом вытащил из коробки солому и отложил ее в сторону. Под ней скрывалась керамическая крышка. И если солома вызвала простое удивление, то благоухание, исходившее от лежавшего под ней глиняного горшка, повергло всех в совершенное изумление. Налатан стоял, словно удачливый фокусник. — Тушеное мясо. Куропатка, кролик, овощи, травы.

Я видел, как женщина готовила. Она все варила в горшке, потом надела толстые рукавицы и достала его из костра, поставила в ящик с соломой, а потом засыпала сверху еще соломы. Если накрыть сверху крышкой, то горячее весь день. Это она приготовила вчера. Сегодня утром оно еще теплое. Мы можем делать то же самое, и не придется жечь костры по ночам.

Последняя фраза заставила Сайлу повернуться к нему.

— Разве нам так важно оставаться незамеченными?

Налатан невесело кивнул.

— Та семья говорила, что они видели дозоры кочевников. Новый Сиа называет себя Жрецом Луны, как будто это он придумал всю религию. Он говорит, что собирается уничтожить Дом Церкви.

Сайла и Ланта осенили себя Тройным Знаком. Сайла произнесла:

— Это означает войну, какой еще никогда не было.

Тейт едва удержалась, чтобы не поправить ее. Вместо этого она спросила Налатана:

— Те люди, с которыми ты говорил, они слышали что-нибудь о Косе? Что-нибудь о Конвее и Ти?

— Ничего.

Последовало гнетущее молчание, потом Сайла сказала:

— Жнея слыхала об этих угрозах Жреца Луны. Будьте уверены. Она направилась в Дом Церкви.

И тут Ланта произнесла то, что они больше всего боялись услышать.

— Капитан пошлет на помощь все свободные силы. Он не позволит Танцующим-под-Луной захватить такую крепость, как Дом Церкви.

Сайла молча кивнула.

Их разговор прервал капризный вопль Джессака. Все старательно избегали смотреть друг на друга. Налатан сказал:

— Не уверен, что с ребенком мы сможем двигаться достаточно быстро. Это все коза. Ей надо пастись.

— Знаю, знаю. — Сайла вяло махнула рукой, потом приложила ладонь ко лбу. — Я не могу его бросить.

Налатан деликатно кашлянул.

— Семья, где я купил лошадей, может его взять. Если мы заплатим.

Сайла вопросительно поглядела на него.

— Ты им доверяешь?

Перед тем, как ответить, Налатан посмотрел на Тейт.

— Я только обдумываю варианты, Сайла. Что касается меня, то я бы им даже грязи не доверил. Но если Жнея сейчас на пути к Дому Церкви, то мы не можем гнаться за ней и в то же время заботиться о Джессаке.

— Игры только в городе, солдат, — сказала Тейт. Налатан озадаченно посмотрел на нее, впрочем, в последнее время это выражение было у него на лице почти постоянно. Она добавила: — Если это можно сделать, то ты это сделаешь. Дело в том, что мы не бросим нашу Сайлу. Или Джессака. Или любого другого. — Она повернулась к Сайле. — Если ты в состоянии ехать, то я тоже готова. Завтра?

— Я займусь делами по лагерю, — произнесла Ланта. — А вы вдвоем поправляйтесь.

Голос Сайлы дрожал, когда она заговорила:

— Какие глупцы мои друзья. Какие чудесные, драгоценные глупцы. Что я такого сделала, чтобы заслужить вашу дружбу?

Голос Тейт был не тверже, чем у Сайлы, но она все-таки смогла придать ему свое собственное неповторимое звучание.

— Правда в том, что ты не заслужила ее, но сейчас нам все равно больше нечего делать. Как только нам предложат что-нибудь получше, мы тебя бросим и забудем. Так ты лучше поймешь. — Она обняла Сайлу здоровой рукой с одной стороны, Ланта повторила ее жест с другой.

Налатан почесал в затылке, наблюдая, как они уходят к костру.

* * *

Больше всего они походили на компанию беженцев. Налатан настоял на том, чтобы выступить в путь еще до рассвета, так что к Суши они начали спускаться спотыкаясь и сонно бормоча. Все время, пока они паковались и навьючивали лошадей, Джессак проспал. Едва успев покормить его, женщины уже ехали верхом. В тусклом свете звезд тропа казалась почти неразличимой полоской земли, лишь чуть светлее окружающего фона. Тем не менее Налатан ни разу не сбился с пути.

Первые лучи солнца осветили уже совершенно другой ландшафт. Деревья стали ниже и выглядели какими-то усохшими. Листья кустарника, даже стебельки травы — все встречало день с мрачной решимостью. Сайла подумала о больных, чьи тела теряли влагу быстрее, чем могли ее восстановить; они казались такими же усохшими. Потом она впервые в жизни увидела верблюдов. Они прекрасно сочетались с окружающей природой. Четыре верблюда наблюдали за людьми с такой же сосредоточенностью, с какой наблюдала за ними Сайла. Их челюсти синхронно двигались вверх вниз и из стороны в сторону. Потом, словно по волшебству, вдруг остался только один из них. Остальные слились с окружающими кустами. Когда Сайла увидела, насколько неуклюже двигается последний оставшийся верблюд, исчезновение предыдущих удивило ее еще больше. Совершенно невообразимый горб колыхался, словно до отказа набитая подушка.

Поздним вечером они остановились на берегу холодного ручья. Спешившись, напившись и смыв с себя дорожную пыль, женщины и Додой радостными криками подтвердили свое восхищение. Налатан произнес:

— Пользуйтесь, пока есть возможность. Завтра к этому времени мы уже вступим в настоящую Сушь. Я знаю, где найти воду, но такого мы уже не увидим до самого Дома Церкви.

— Ты хочешь сказать, что там, в этих горах, нет ни ручьев, ни источников? — спросила Тейт.

— Есть, но очень мало. Вы должны понять одно, в Суши никто не пьет без разрешения.

— Чьего разрешения? — обеспокоенно спросила Ланта.

— Того, кому принадлежит вода в этом месте.

Тейт фыркнула.

— А откуда нам знать, кого спрашивать? Что, если мы напьемся без разрешения? Они заставят нас все выплюнуть?

— Это смертельное оскорбление. — Налатан был до мрачности серьезен. — Люди в Суши живут разрозненными племенами, состоящими из крупных семейных групп. Большинство из них прочные сторонники Церкви. —Он остановился, виновато взглянул на Сайлу и резко продолжил: — Семья, у которой я покупал лошадей и все остальное, поддерживает Жнею. Они сказали, что так делает большая часть их племени. Они считают, что она именно тот сильный лидер, какой сейчас необходим.

Ланта раздраженно произнесла:

— Она ведь противоречит самим основам Церкви. Мы должны рассказать им правду.

Налатан пальцем раскидал несколько камешков.

— Я сказал им, что мы едем из Коса перед Жнеей, чтобы все приготовить к ее прибытию.

Голос Сайлы перекрыл разъяренное шипение Ланты.

— Неужели действительно настолько плохо?

— Им приказано захватить Цветок и доставить к Жнее.

— Они поверили тебе?

Налатан ухмыльнулся.

— Они поверили в то, что у меня есть деньги, чтобы заплатить. А что еще надо? — Он красноречиво пожал плечами.

Сайла кивнула.

— Еще две ночи, и будет полнолуние. Мы сможем ехать.

Налатан горячо одобрил это предложение:

— К тому же ночью прохладнее.

— Прохлада. Это тоже важно. — Сайла поднялась. — Я собираюсь искупаться, пока еще можно. Ланта? Тейт? — Остальные женщины последовали за ней. Сайла потянулась за Джессаком и его бутылочкой и передала их Налатану. Очаровательно улыбаясь, она сказала: — Ты целый день не держал его на руках. Мы заберем его, когда вернемся. Благодарю.

Сайла никак не могла удержаться от мысли, что сейчас он двигает челюстью, как самый настоящий верблюд.

В мягком свете сумерек на берегах ручья качалась трава. Вдали на ночной охоте выли койоты. На фоне заходящего солнца мелькали ласточки и летучие мыши.

Когда они присели, пугающе холодная вода достала до пояса.

Тейт окунулась первой, она откинулась назад, опираясь на поврежденную руку. И осталась ею вполне довольна. Выгнувшись так, что затрещала спина, она медленно опустилась на локти, и над водой осталась только грудь, голова и колени. Вода вокруг завивалась крошечными водоворотами.

Сайла последовала примеру Тейт, она повернулась навстречу потоку, и бегущая вода развевала за спиной волосы, словно плащ. Ланта забила по воде руками, делая вид, что плывет. Волны, которые она подняла, захлестнули Тейт, и та изобразила, что тонет, потом плеснула в нее водой. Никого не выделяя, Сайла окатила обеих. Плескаясь и хохоча, словно дети, они отдались во власть момента, забыв об окружающем мире, каким бы он ни был.

Позже, сухие и одетые, они суетились в умирающем свете в поисках мягких мохнатых листьев растения, которое Ланта называла «малл». Она объяснила, что это прекрасные пеленки для Джессака. Закончив с поисками, они улеглись на берегу ручья и стали следить за первыми звездами.

Тейт села, повернувшись к остальным лицом.

— Могу я задать вам один вопрос? — спросила она. — Вы не подумаете, что я сумасшедшая?

Сайла засмеялась.

— Все зависит от вопроса. — Однако, когда Тейт не развеселилась, Сайла тоже посерьезнела. — Что тебя беспокоит?

— Мне снится сон. Часто. Один и тот же.

— Многие считают, что сны переносят нас в другие места и времена. И я тоже, — ответила Ланта, взглянув на Сайлу. — Церковь говорит, что мы не должны этого делать, но Церкви нужны все провидицы, а некоторым из нас снятся сны.

— Я согласна, — сказала Сайла. — Мы не должны бояться только потому, что не понимаем этого. Ты боишься?

Тейт кивнула, ее брови нахмурилось.

— Не знаю почему; он ведь не такой уж страшный. Стоит палящий знойный день, я стою в прохладной тени дерева, со мной лошадь. Она тощая, кожа да кости. И мне от этого грустно. На дереве вырастает лицо и говорит, что я должна скормить его листья лошади. Я собираю те, что кажутся мне самыми лучшими, но, когда предлагаю их лошади, она тычет меня мордой и все листья разлетаются в стороны. Потом я оглядываюсь по сторонам и вижу, как отовсюду сбегаются лошади и ловят их. Им нравятся листья. Потом дерево снова говорит со мной.

Она остановилась и подозрительно вгляделась в своих слушательниц.

— Вам не смешно?

Ободрив ее, Ланта и Сайла попросили продолжать.

— Ну ладно, дерево говорит: «Ты должна срубить меня и сжечь. Только так я смогу помочь». Сначала мне кажется, что так и надо поступить. Потом я делаю шаг назад, всего один шаг, но оказываюсь далеко, очень далеко оттуда — и я вижу все дерево целиком, и вижу, насколько оно красиво. Я говорю: «Теперь лошадь будет есть. Я знаю это. Она мне верит. Мне не нужны дрова». Потом я вынуждена сказать что-то совершенно иное. Вынуждена. Я говорю: «Комфорт, который ты дашь, будет вечным, как тень деревьев остужает жар лета». И тут я просыпаюсь, мне так грустно, что хочется плакать, и я дрожу от страха.

Обхватив себя руками, Ланта начала раскачиваться из стороны в сторону.

— Это очень сильный сон.

— Никто из нас не умеет толковать сны, — произнесла Сайла. — Но в нем ты одинока. А здесь — нет. И никогда не будешь.

— Здесь скрыто намного больше, — тихо сказала Ланта. — Я это чувствую. Сон говорит об ошибках. Я чувствую горе. И меня он тоже пугает. — На остальных она не смотрела.

Глава 88

Нападение последовало на другой день, во время полуденной стоянки.

Как обычно, стреноженные вьючные лошади паслись неподалеку. Вокруг не было ни одного места, где можно было бы спрятаться. Тем не менее, когда Сайла подняла глаза от еды, то увидела, как три лошади цепочкой удаляются через кусты. Она тревожно закричала. Вскочив на лошадей, Налатан и Тейт тут же бросились в погоню.

Тейт и Танно рванулись вперед, но Налатан перехватил их, отталкивая вбок. Боевой конь Тейт злобно куснул лошадь Налатана. Тейт была сбита с толку, но все же подчинилась Налатану и резко свернула в сторону, приказав Танно следовать за собой.

Смысл действий Налатана стал ясен через несколько секунд. Слева поднялись четверо мужчин, замаскированные ветвями, в руках у них были натянутые луки. Если бы Тейт продолжала преследование по прямой, то оказалась бы прямо перед этой четверкой. У них за спиной поднялись еще четверо. Налатан плечом вытолкнул Тейт из смертельного коридора.

Стрелы первой четверки просвистели мимо, не причинив никакого вреда. Тейт в возбуждении перевела «вайп» на автоматическую стрельбу. Мгновенная очередь из шести выстрелов сразила одного из нападавших. Пожалев о пустой трате патронов, Тейт снова поставила переключатель на одиночные выстрелы. К тому времени остальные уже исчезли, и лишь колышущиеся кусты выдавали их существование.

Налатан, обогнавший Тейт, уже почти пересек верхушку небольшого скального гребня, за которым скрылись вьючные лошади. Неожиданно он развернулся, так резко натянув поводья, что из-под копыт лошади в разные стороны полетели камни, и понесся обратно к лагерю. Не успел он проехать и двадцати ярдов, как из-за гребня показалась первая верблюжья голова. Животное, несущее на себе всадника, и еще двадцать других неслись с устрашающей скоростью. Вслед Налатану полетели стрелы.

Тейт тщательно прицелилась. Это был самый простой выстрел, прямо перед движущейся мишенью. Выстрел сорвал седока с высокого насеста на спине верблюда; он покатился по земле. Остальные развернулись и исчезли так же быстро, как и появились. Верблюд, лишенный всадника, замедлил свой бег. Он шагал с видом оскорбленного достоинства, потом поспешил за своими товарищами.

Озабоченный Налатан остановился рядом с Тейт. За отступившими вилась пыль.

— Итак, мы остались с одним бурдюком воды.

Хотя Танно не проявлял признаков настороженности, Тейт продолжала осматриваться.

— Мы очень далеко от воды?

— Мы можем добраться до следующего колодца, о котором я знаю. Все дело в том, что они тоже будут знать, куда мы направляемся.

— Есть какое-нибудь другое место? Может быть, в другом направлении? Мы можем так поступить, поехать в другую сторону.

— Я должен поспать.

Еще до того, как ошеломленная Тейт смогла открыть рот, Налатан уже был на пути обратно в лагерь. Тейт последовала за ним, лицо ее становилось все мрачнее с каждым шагом. Когда они добрались до лагеря, она больше напоминала дикий ураган. Однако пока он описывал произошедшее, Тейт хранила молчание. Налатан закончил свой рассказ словами:

— Отряд в двадцать или тридцать человек, это очень много и весьма необычно для народов Суши. Ты очень нужна Жнее, Сайла.

Та восприняла его оценку спокойно.

— Они нападут? Что ты предлагаешь делать? — Она совершенно не ожидала ядовитого сарказма, прозвучавшего в словах Тейт.

— Он сказал, что собирается увидеть во сне колодец.

Налатан покраснел, нервно вздрогнув. И вдруг рассмеялся.

— Они не будут нападать до тех пор, пока видят, что мы готовы к нападению. Они знают об оружии Тейт. И вообще они предпочитают неожиданное нападение, а не планомерную осаду. А что до колодца, да. Я собираюсь увидеть его во сне, раз уж Доннаси так говорит.

Он отошел в сторону и уселся в самой густой тени из тех, что были поблизости. Скрестив ноги и положив руки на колени, он с ухмылкой взглянул на Тейт.

— Ни один человек не может познать Сушь целиком. Но братства знают ее. Все тропы, все источники воды. Познавший сидит перед учеником, как я сижу здесь. Они поют песнь знания. Познавший держит кусочек обсидиана на цепочке. Другой смотрит, как сверкающий камень раскачивается из стороны в сторону. Когда он заснет, будет пропета песнь знания. Вскоре оба засыпают, спев песнь. Хороший сон позволяет ученику увидеть все, что видел познавший. Трое спали со мной. Теперь я засну и узнаю, куда идти.

Голова Тейт звенела от слов вроде «гипноз» или «телепатия». В этом странном месте, где пытают и убивают за то, что ты выучил простое сложение, воины-монахи свободно рассуждают о прямом обмене информацией из мозга в мозг. И что еще хуже, Сайла и Ланта улыбаются и кивают, словно речь идет о цене на бобы в следующем году. Тейт решила оставить все как есть. Она устроилась поудобнее и приготовилась наблюдать.

Когда Налатан закрыл глаза, Жрицы отодвинулись от него. Пальцы его согнулись, тело оставалось прямым, хотя Тейт заметила, как расслабились под кожей все мышцы. Неожиданный взрыв звука напугал ее, а глубина и звучание заставили волосы на руках и затылке встать дыбом. Глубокий, переливающийся обертонами, звук исходил из Налатана, как будто его тело было единым инструментом. Ритмически пульсирующее звучание становилось все медленнее. И еще медленнее.

Тейт вытерла со лба пот, заливавший и разъедавший глаза. На Налатане его не было. Кожа его была прохладной и приятной на ощупь.

Песнь замедлялась. Затихала.

Схватив Сайлу за руку, Тейт спросила:

— С ним все в порядке? Мы должны его разбудить. Мне страшно за него.

Сайла кивнула.

— Мне тоже, Доннаси. Мы тоже поем песнопения, используем транс. Но я еще никогда не видела настолько глубокого погружения. Но если мы его разбудим, то последствия могут быть еще опаснее. Доверься ему. Это все, что нам остается.

— Довериться ему? Сайла, я люблю его, — выпалила Тейт.

Сайла накрыла ее ладонь своей. Ланта горько и одновременно радостно улыбнулась. Сайла произнесла:

— Теперь, сказав об этом мне, подумай о той радости, которую получишь, сказав ему. Скажи ему. Будь честна с собой. Ради вас обоих.

— Я не могу. Я никогда этого не говорила, Сайла. Пожалуйста. Но не дай ему умереть.

— Ты делаешь ошибку, — сказала Ланта. Последовавшее покорное: «Поверь мне» — задело Тейт за живое не меньше, чем ее собственный отказ.

— Я не могу смотреть. — Тейт отвернулась. — Я пойду на тот пригорок, буду охранять. Позовите меня, когда с ним все будет нормально.

Скрываясь за кустами, Тейт поспешила к ближайшему холмику, Танно бежал рядом с ней. До того, как подняться на вершину, она осмотрелась, потом ползком пробралась к переднему склону и заняла там наблюдательную позицию. Отсюда она видела гораздо дальше. Единственные оказавшиеся поблизости живые существа кружили над головой. Стервятники: черные парящие вестники терпеливой ярости Суши. Птицы смерти, называл их Налатан.

Их было слишком много. Обычно бывало два, три. Сейчас Тейт насчитала пять. Откуда-то сзади появился шестой и присоединился к остальным.

Что-то умерло. Стервятники знали об этом. Налатан говорил, что, если даже они не видят добычу, они чуют ее. Друг за другом они тоже следили. Блестящие глаза были предназначены для одной цели: видеть на невообразимых расстояниях. Один спускается к пище, а другой видит его спиральный спуск. И все слетаются туда.

Тейт не имела ничего против. Она не слишком боялась смерти. Она была профессиональным солдатом в своем мире, а тот, где она сейчас находилась, был не лучше. Единственное, что ее пугало, — растратить жизнь зря.

Так почему же Доннаси Тейт влюбилась в Налатана? Почему все вдруг стало таким сложным?

Танно повел ушами, неуверенно глядя, как Тейт раз за разом с силой опускает на землю кулак.

Чуть позже резкий свисток Сайлы вызвал Тейт в лагерь. Нерешительность и озабоченность все еще оставались в ее мозгу, но, окруженные прочной клеткой, они могли лишь надоедливо зудеть.

Налатан уже был на ногах. Весь мокрый. Тейт коснулась его руки, чтобы убедиться, что кожа снова стала теплой.

— Куда мы идем? — спросила она.

Он указал.

— Боюсь, в ту сторону. Там есть хороший источник, примерно в дне пути. Дело в том, что воины Суши тоже знают, куда мы направимся. Оставшейся у нас воды едва хватит на день, и они наверняка постараются, чтобы мы добирались туда как можно дольше.

— И больше ничего? — спросила Сайла.

— К западу от источника. Колодец с плохой водой. — Он пожал плечами. — Лучше попытать счастья на пути к хорошей.

Сайла порылась в поклаже и достала раздутый кожаный мешок. Взвесила его на руке.

— Это кристаллы из винных бочек. Мне их принес Хелстар. Скажи: в этом колодце обычная плохая вода Суши? Или она отравлена?

Глядя на Сайлу с нескрываемым скептицизмом, Налатан покачал головой. Та улыбнулась ему в ответ.

— В таком случае мы можем ею воспользоваться. Она будет не очень хороша на вкус, но все же лучше, чем ничего. Этот порошок позволит нам пить ее. А если добавить пару капель пробуждающего зелья, то она восстановит наши силы. Вот так.

Налатан снисходительно проговорил:

— Наше братство поколениями жило здесь. Мы знаем тайны Суши. Кто бы ни посоветовал тебе выпить плохую воду, он тебе не друг.

— Церковь была тут еще раньше твоего братства, мы пересекали Сушь каждый раз, когда уходили или возвращались в Дом Церкви. Похоже, что у каждого свои собственные тайны. — Сайла открыла мешок и продемонстрировала желтоватые кристаллы. — Вот так мы одурачим жителей Суши. Мы не настолько ограниченны, как им кажется.

— Может быть, они нас и не преследуют, — сказала Ланта. — Может, они хотели только получить наших лошадей и вещи.

— Хотел бы я, чтобы все так и было, — ответил Налатан. — Они будут кружить вокруг нас, пытаться застать врасплох. Они оставят двоих или троих, чтобы те следили за нами и сообщили, если мы поменяем направление. Я попытаюсь уничтожить преследователей. Мне не хочется с боем прорываться через засаду только для того, чтобы добыть плохой воды. Не то чтобы я не доверял твоим средствам, Сайла. — Он зловредно ухмыльнулся. Сайла фыркнула в ответ и спрятала мешок.

Тейт поглядела на Джессака, крошечного и розового в своей колыбели. Его невероятно темные, широко раскрытые голубые глаза доверчиво смотрели на нее.

Глава 89

Сайла сжала луку седла. Та была обжигающе горячей. Она с радостью встретила боль. Все, что угодно, чтобы отвлечься от горьких, жестоких слов, которые необходимо произнести: «Налатан поедет один, Тейт». Видя, как лицо подруги предательски наливается кровью, Сайла поспешила прочь.

— Он прав. Мы не можем допустить, чтобы кто-то нас выследил. Мы с Лантой не рискнем ехать одни. Значит, тебе придется сопровождать нас, а Налатан займется преследователями.

Разъяренная Тейт ответила:

— Они ведь не убегут просто так, Сайла. Они будут драться. Ему понадобится помощь. И не меньше, чем вам.

Сайла внутренне скривилась от ее слов. Однако выбора у нее не было. Налатан — воин, и он понимает, что должен воспользоваться своим шансом. Тейт тоже воин; но, кроме того, она должна понять, что успех их миссии — самое главное. Сайле была ненавистна мысль о том, что именно она должна все это объяснять. Она расправила плечи и придала своему взгляду жесткость.

— Сейчас не время для дискуссий. Налатан, ты готов?

— Да. — Он осенил себя Тройным Знаком. — Вы уверены, что сможете выполнить мои указания? Вы запомнили приметы?

— Ты очень хорошо объяснил. С нами все будет в порядке.

Налатан посмотрел на Тейт. Секунду он не опускал глаз, ожидая. Сайла задержала дыхание, она страстно желала, чтобы один их них заговорил, надеясь, что они все же найдут мужество признать то, что было уже давно известно всем остальным. Под тяжестью горделивого, но такого беспомощного взгляда Налатана Тейт ссутулилась в седле. И все же оба молчали. Под стук копыт Налатан скрылся из вида.

Тейт привстала в стременах. Ее ладонь поднялась во взмахе, обращенном к пустоте: Налатан ни разу не обернулся. Адресованное Сайле выражение лица было смертельно ядовитым.

— Не время говорить. Вы готовы?

Сайла произнесла:

— Доннаси, мы…

Тейт рывком развернула коня, оборвав Сайлу. Остальным пришлось поторопиться, чтобы поспеть за ней.

Пока они ехали, небо раскалилось до серебряно-голубого цвета, напомнившего Сайле о перегретой стали, сыплющей искрами на точиле. Заросли кустарника доставали ей до лодыжек, иногда до колен. Жесткие листья и тонкие упругие ветки цеплялись, словно когти. Но еще хуже был бесконечный шорох зарослей. В нем она слышала то издевательский хохот, то приглушенные рыдания. И страшнее всего были моменты, когда ей чудился голос, произносящий слова, которые вели ее вперед, наставляли ее, заставляли закончить свое путешествие.

Она обернулась, чтобы взглянуть на колыбель, притороченную к седлу. Расправив одеяло, она подняла нависающий наподобие палатки верх, чтобы взглянуть на Джессака. Он улыбнулся, и по телу Сайлы пробежало знакомое ощущение, будто она тает. Грех гордыни думать, что он улыбается мне охотнее, чем другим, сказала она себе. И в то же время она решила, что нечего скрывать от себя правду. Он действительно улыбается больше, когда она с ним.

Обернутый в пеленку, набитую последними остатками листьев мулла, довольный Джессак бил ножками и ворочался. Сайла еще раз отметила, что мальчик переносит жару с почти неестественным благодушием. Днем он без всяких жалоб трясся на лошади, а ночью спал, словно медведь зимой. Шумел он, только когда хотел есть, и свое молоко высасывал с неизменной жадностью.

Сайла припомнила реакцию Хелстара на имя мальчика и его суеверный рассказ о значимости этого имени. Улыбнулась. Если бы он был сейчас здесь и видел, как чудесно ведет себя малыш, ему бы пришлось взять свои слова обратно. Или, что скорее, он придумал бы какую-нибудь глупость о тайных силах.

Крик Ланты прервал ее мысли. Сайла оглянулась. Ланта отчаянно жестикулировала, ее лицо было искажено страхом. Додой, ехавший рядом с Сайлой, тоже заметил это. И тоже оглянулся.

Вдалеке на западе зловеще кружил стервятник. Другой, поближе, лениво хлопал крыльями, подбираясь к первому. А посередине между ними и птицами виднелся одинокий всадник, выбравшийся из ложбины, мимо которой они недавно проезжали, Додой поспешил мимо Ланты к Тейт, чтобы быть поближе к ней и ее оружию.

Сайла передала новость Тейт как раз тогда, когда к ней подъехал Додой. Тейт придержала коня, позволив Сайле и Ланте подъехать поближе.

— Думаю, это Налатан, — сказала она. Потом открыла футляр со снайперской винтовкой и положила его себе на колени. Посмотрев через прицел, она кивнула. — Это он. Пустим лошадей шагом, пускай немного отдохнут. Он скоро нас догонит. Следите внимательно, чтобы его не преследовали.

Глядя, как Тейт возвращается на свое место впереди, Сайла погрузилась в воспоминания о том отчаянном путешествии через Горы Дьявола на севере. Там им угрожали снег и лед. Теперь жара и жажда. Однако климат — не главное отличие. Самое важное — это Тейт. В теперешней Тейт появилась уверенность, которой та Тейт похвастаться не могла.

Но за радостью от достигнутого скрывалась печаль — боевые навыки Тейт необходимы. Сайла задумалась, сможет ли когда-нибудь ее подруга научиться чему-то иному.

По коже Налатана ручьями катился пот, оставляя темные пятна на одежде. Его безрукавка, расстегнутая на жаре, открывала глазу полосу черных волос, покрытых бисеринками пота. Он шел пешком, ведя лошадь на поводу. Когда он отпустил поводья, позволив руке свободно упасть, на покрытом пылью предплечье пот прорезал русла, изгибавшиеся на выступах рубцов и шрамов.

Тейт передала ему бурдюк. Изрядно отхлебнув, Налатан произнес:

— Теперь позади нас никого нет. — Однако выражение его лица было странным. Сайла чувствовала, что он хочет в чем-то ее обвинить. Налатан продолжал: — Основная часть разбойников движется к источнику, как я и предполагал. За нами оставили следить троих.

Сайла еще не успела раскрыть рта, как Тейт спросила:

— Ты?.. — И не докончила фразы.

Налатан продолжал смотреть на Сайлу.

— Я их нашел. Они все были мертвы. — Он запустил руку в седельный мешок и достал оперенную половинку стрелы. Она была белой.

— Блюстители, — Ланта и Сайла выдохнули это слово одновременно.

Налатан тихо произнес:

— Конвей рассказывал мне о человеке, пытавшемся похитить Додоя. Он говорил о белой стреле и блюстителях, которых вы только что упоминали. Этих людей здесь быть не должно. А если бы они и были, у них нет никаких причин помогать нам. Я спрошу только один раз: кто-нибудь хочет мне что-нибудь сказать? — Он по очереди вгляделся в лица всех трех женщин.

Сайла подумала о Хелстаре, но тут же отбросила эту мысль.

Если бы он захотел последовать за ними в Сушь, то должен был по крайней мере поближе познакомиться с ней. Но кто бы еще это мог быть? Думать о том, что это настоящий блюститель, было еще невероятнее, чем подозревать Хелстара.

Все это невероятно.

Сайле хотелось забиться куда-нибудь и хорошенько подумать. Или забыть. Все забыть, не тревожить себя, не раздумывать, не подозревать.

Налатан терпеливо наблюдал. Терпеливо, как сама смерть, подумала Сайла и взглянула на остальных. Они тоже ждали.

Когда она наконец заговорила, слова как будто произносил какой-то незнакомец. Быстро, почти неразличимо.

— Нам нечего тебе сказать. Тут не может быть никакой связи. Это смешно. Ты сам сказал: жители Суши постоянно враждуют друг с другом. Это лишь один из таких случаев, вот и все.

Налатан натянуто улыбнулся, что красноречивее всяких слов показывало его скептицизм. Он отхлебнул еще один глоток.

— Это не местная стрела, Сайла. Эти мертвецы задали больше вопросов, чем я могу ответить, и из-за этого я чувствую себя не очень-то уютно. Я не знаю, кто нас сейчас преследует и почему. — Обратившись к Тейт, Налатан сказал: — Оставайся впереди, я буду в арьергарде.

Та кивнула.

— Я рада… — Она закашлялась, попыталась начать сначала. — Я рада, что не произошло ничего опасного. Для тебя.

Он улыбнулся. Облегчение от того, что он вернулся, неожиданно стало ошеломляющим, породило радость и беспечность. Тейт кликнула Танно и одним прыжком вскочила в седло.

Вернувшись на свое место и обдумав все произошедшее еще раз, Тейт задумалась, почему Сайла выглядела такой расстроенной, когда Налатан задал свой вопрос. Сайлу очень трудно напугать. А тут ее ответ больше напоминал детский лепет. И было что-то еще.

В мозгу Тейт вспыхнуло нужное слово. Скрытность. Вот именно. Скрытность еще никогда не отражалась на лице Сайлы.

Но все же именно Ланта реагировала наиболее резко. От вопроса Налатана она дернулась, будто ее ударили ножом в спину, глаза ее смешно расширились, а рука взлетела к груди.

Свесившись с седла, чтобы потрепать Танно за уши, Тейт сказала:

— Получается, что наши леди в черном что-то скрывают, большая собака. Что ты об этом знаешь?

Танно посмотрел на нее снизу вверх. Он тяжело дышал, язык свесился набок, хвост мотался из стороны в сторону. Тейт обвиняюще произнесла:

— Ага. Значит, не хочешь говорить? Думаешь, такой сильный? — Она хлопнула собаку по спине и выпрямилась в седле. — Лучше быть сильным, дружок. Посмотри на эти земли впереди. Они кажутся ненасытными. — Тейт покачала головой.

И никакой пользы. Знание о том, что Сайла и Ланта что-то скрывают, уже не уйдет само собой.

Все это не очень ее радовало.

Через пару дней погоня вновь обнаружила их. Всю следующую неделю Налатан вел непрерывную шахматную партию смерти на иссушенных горах и в раскаленных долинах. Преследователи не пытались сократить расстояние. Только по ночам они подбирались поближе, но лишь чтобы выкрикивать угрозы и оскорбления. Днем их постоянное присутствие раздражало. Из силуэты торчали вдали над равниной или вдруг кто-то пускал стрелу или камень из укрытия.

Путь в Дом Церкви стал объектом непрерывного спора. Оружие Тейт позволяло им проложить дорогу силой, но под раздражающим и непрерывным обстрелом. Каждая лошадь получила уже по крайней мере одну рану. Из-за больших расстояний повреждения были незначительные. Тем не менее ежедневные переходы, когда не знаешь точно, откуда и в какой момент свистящий снаряд заставит твою лошадь встать на дыбы в припадке боли и ярости, очень изматывали. Однако до сих пор ни один человек еще не пострадал, как и Танно.

Однажды вечером Тейт достала снайперскую винтовку. Воин Суши, уверенный в своей недосягаемости, взобрался на край раскаленного ущелья, по которому тащился маленький отряд, и устроился там, наблюдая. Действуя скорее от отчаяния, чем в надежде изменить ситуацию, Тейт открыла солнечную батарею и уселась поудобнее. Глядя через мощный телескопический прицел, она навела перекрестье на середину его груди.

Палец застыл на спусковом крючке. Она вспомнила Конвея, ему было так стыдно за то, что он позволил соблазнить себя богоподобной мощью этого оружия. Она подумала, на что же это похоже.

Воин улыбнулся. Он наверняка не мог даже представить себе, что Тейт сможет разглядеть выражение его лица. Тем не менее он смотрел прямо в трубку прицела и улыбался, это была жестокая улыбка превосходства, обещавшая тем, за кем он наблюдал, пытки и смерть. Он взмахнул рукой. Полуотвернулся, чтобы поговорить с кем-то невидимым.

В пронзительной тишине знойного полдня эхо выстрела раскатилось, словно неожиданный гневный крик. Через мгновение массивная пуля припечатала воина к скале. Будто внезапно лишенный суставов, он какой-то миг балансировал на краю уступа, а потом медленно пополз под откос. Он падал все быстрее и быстрее, крутясь так, что руки и ноги плетьми хлестали по камням. Вскоре тело уже оторвалось от земли и касалось ее лишь для того, чтобы снова отскочить, поднимая в воздух клубы пыли.

Когда эхо стихло, остальные все еще наблюдали за оставшимся пустым местом. Ничего не говорило о том, что здесь стоял человек, и уж тем более, что он умер.

Хриплым от жажды голосом Налатан приказал двигаться дальше.

Этим вечером они разбили лагерь у горячего источника. Зная, что за ними наблюдают, женщины все же сумели искупаться. Охлажденную воду из источника можно было пить, но для чая она не годилась. Позже последовал новый поток угроз, несравнимый ни с одним предыдущим. Хоть они и расположились на ночлег под покровом темноты, как делали всегда, стрелы сыпались на лагерь всю ночь. Падая почти вертикально, они вонзались в землю с глухим звуком, вроде того, какой бывает, если ударить кулаком.

Утром восьмого дня Сайла оторвала взгляд от губ Джессака, которые смачивала мокрой тряпицей, и увидела на склоне дальней горы какое-то пятно. Или ей так показалось. Оно было слишком расплывчатым, чтобы сказать наверняка. Она подозвала Налатана. Прищурившись, он заслонил глаза ладонью и пристально всмотрелся в даль.

— Большой отряд, быстро движется, — произнес он.

Тейт достала снайперскую винтовку и передала ее Налатану. Он почтительно принял ее, понимая, что должен приложить глаз к прицелу. Заглянув в него, Налатан вскрикнул, чуть не уронив винтовку. Он сделал Тройной Знак, не виденный ранее его попутчиками: сначала поцеловал костяшку большого пальца правой руки, потом по очереди прикоснулся им ко лбу, губам и обеим глазам. Потом снова заглянул в прицел.

— Сорок человек. Коссиары. Жнея. — Он передал оружие Тейт, рука любовно задержалась на прикладе. Он облизнул губы и сглотнул, чтобы говорить четче. Взглянув на Сайлу, произнес: — Мы не можем возвращаться к горячему источнику; его невозможно защищать. Если пойдем вперед, то можем не успеть добраться до воды, не столкнувшись с ними.

Сайла смочила губы тряпицей Джессака. Крошечные трещинки жгли, словно искры.

— Они могут передраться между собой?

Налатан покачал головой.

— Эти койоты ждали прибытия Жнеи. Мы должны бежать, Сайла.

Глава 90

Растревоженный шумом битвы и клубами едкого дыма, поднимающимися над горящей деревней крепостью, Вихрь дрожал под успокаивающими прикосновениями ладоней Конвея. Кочевники кружили вокруг стен словно волки, добивающие свою уже искалеченную жертву. Время от времени один из защитников крепости высовывался в бойницу, чтобы выкрикнуть вызов. Однако таких стало намного меньше после того, как Конвей убил троих одного за другим. Боевые крики, доносившиеся из-за стен, теперь были пронзительны от сквозившего в них отчаяния. Вопли кочевников, наоборот, теперь превратились в простые насмешки и угрозы.

Мысль о том, что судьба битвы должна вскоре решиться, привлекла внимание Конвея к сосновой рощице справа от деревни. Там расположился штурмовой отряд Варналала. Воины в боевой раскраске спокойно сидели на конях, ожидая приказа своего молодого вожака.

Варналала обучал боевому искусству Лис, который, собственно, и создал штурмовой отряд, собрав людей со всей Летучей Орды. Чтобы как-то их объединить, всех посвятили в веру Людей Гор. Люди Гор не были ортодоксами, они смешивали веру Церкви со своими собственными таинствами. Даже сейчас, целиком обратившись в Танцующих-под-Луной, они все же сохранили некоторые древние обряды. Одним из них была боевая раскраска. Воин Гор верил, что, покинув этот мир, он попадет в следующий. Ожидая смерть, они раскрашивали свои лица, потому что верили: путь из небытия в Верхний Мир воин должен пройти с боем.

Рисунок изображал ослепительно белый череп с черными провалами глазниц. Рот разрисовывался красным, превращаясь в клыкастую пасть, из уголков которой сбегали кровавые ручейки. Конвей подумал, какое леденящее душу зрелище представляет такое лицо, внезапно появившееся на расстоянии вытянутой руки и с горящей в глазах яростью битвы.

Один из воинов перехватил взгляд Конвея. Он издали отдал салют, подняв и вновь опустив свой меч.

Конвей повторил те же движения, но с «вайпом».

Еще до того, как в лунном свете протянутся тени, один из них, а может, и оба, возможно, уже будут мертвы. Эта мысль отозвалась в мозгу Конвея грустной нотой. Он подумал о другом человеке. Сам он умирать не хотел. Да и не собирался. Человеческий ум способен на поистине беспредельное лицемерие. Каждый воин, видевший смерть своих товарищей, считал их гибель доказательством невезения или ошибки. И подтверждением своего бессмертия.

Особенно справедливо это было для Варналала и его отряда. Они звали себя Ураганом, смеясь и рассказывая всем, что после них даже земля остается лежать мертвой. Ураганом восхищались во всей Летучей Орде. Лис и его воины обучали их владению оружием. Конвей объяснял, как прикрывать друг друга, как маневрировать, командовать и поддерживать связь. Железная дисциплина и постоянные тренировки, да еще для людей, воевавших с самого рождения, позволили создать поистине ужасный ударный отряд.

Прежний Конвей считал сражения частью истории, войну — социальным психозом. Новый Конвей припоминал такие подробности, о каких раньше даже не подозревал.

Ударил боевой барабан.

Все это входило в план осады, разработанный Ураганом. Каждый барабан — а их было семь — звучал отдельно и в определенной последовательности. Начинал всегда барабан на востоке; потом северный и дальше по кругу, пока все не возвращалось к исходному. Конвей как раз наблюдал за ближайшим, тот располагался слева неподалеку. Он был диаметром с размах человеческих рук. Подвешенный на кожаных растяжках, он представлял собой трубу из продольных деревянных планок, склеенных между собой и обвязанных поверху витыми кожаными веревками. Кожаная поверхность была туго натянута, навощена и отполирована, напоминая цветом мед. Барабан был поднят футов на пять над землей. Барабанщик сидел на телеге и орудовал прямыми палочками без набалдашников. Когда до него доходила очередь, он должен был бить так сильно и быстро, как только мог. Потом начинал играть соседний.

По долине словно кружил гром. За последним аккордом последовала густая зловещая тишина. Потом восточный барабан задал новый ритм и все остальные присоединились к нему. Их хор бил по деревне, словно молот.

Конвей поглядел на дальний холм, с которого Каталлон командовал своими отрядами. Над ним все еще развевался флаг, обозначавший подготовку к осаде.

Флаги, как и сигнальные зеркала, придумал Конвей. Кочевники годами воевали с Коссиарами, однако никто из них не догадался воспользоваться зеркалами по примеру своих врагов. Во время споров по этому вопросу наиболее твердолобые противники перемен даже устроили нападение, из-за чего Конвею два дня пришлось сидеть в своем шатре.

Галопом прискакал Варналал, его боевая маска блестела от пота. Увидев его, Карда и Микка напряглись, ожидая сигналов Конвея. Глаза Варналала расширились от возбуждения, он непрерывно моргал.

— Каталлон слишком осторожен, — выдохнул он. — Я… мои люди устали ждать.

Конвей взглянул на поросший лесом овраг. Лошади беспокойно переступали и вставали на дыбы. Многие воины достали мечи и размахивали ими в воздухе, разминая мышцы. Спокойно улыбаясь, он произнес:

— Даже Ураган не может пройти сквозь стену. Терпение. Смотри, вот уже и пролом.

Частокол из сосновых стволов горел в нескольких местах. Тонкая голодная улыбка раздвинула губы Варналала, когда над рухнувшим участком поднялось облако искр. Слишком узкая, чтобы атаковать прямо сейчас, брешь будет расширяться по мере того, как пламя охватит новые бревна. Варналал обернулся к Конвею.

— Ты поедешь с нами?

— А как же. Только без оружия-молнии.

Варналал посерьезнел.

— Мы знаем, что ты должен хранить свою силу.

Жрец Луны объяснил кочевникам, что он и Конвей, метая молнии, черпают для этого духовную энергию внутри себя, но использование такого могущества быстро истощает. Все видели, как убивает алтарь Жреца Луны. Они видели, как убивает «вайп» и «буп». Все, что сказал Жрец Луны, было принято беспрекословно. Но сейчас Конвей призадумался над этими словами. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, что запас патронов постепенно уменьшается. Он был еще достаточно большим, но ведь замены никогда не будет.

Из-за деревьев, прикрывавших Ураган, показался мужчина на белом коне. Он ехал галопом.

— Посыльный, — сказал Варналал. — Сообщить Каталлону о бреши в стене. Белые лошади были удачной мыслью. Все знают, что их седоки везут важные сообщения, и освобождают перед ними дорогу.

На дальней стороне холма с укреплениями появилась еще одна белая лошадь. У Варналала сразу испортилось настроение. Конвей рассмеялся.

— Еще один посыльный, значит еще один пролом, Варналал. А если даже и так, ты же знаешь, Каталлон собирается послать вперед Урагана.

Варналал раздраженно замолотил пальцами по седлу.

— Мы заслужили право быть первыми. — Он огляделся. Убедившись, что никто не подслушивает, он все же подвинулся поближе к Конвею. — Каталлон нам не доверяет. Он думает, что Жрец Луны слишком сильно на нас влияет. И Лис тоже.

Внутренне напрягшись, Конвей поглядел на Варналала.

— Это ложь. Кто так говорил? Ты уверен, что этот человек не испытывал тебя? Что, если он доложит Каталлону, что ты ничего не ответил? Или согласился?

Варналал вздрогнул.

— Я не согласился. Действительно. Я только сказал, что Каталлон — наш вождь в жизни и битве, а Жрец Луны наш вождь в жизни и жизни после смерти. — Потом лицо его посветлело, и он добавил: — А еще я сказал: «Жрец Луны повинуется Каталлону». Я точно помню, что сказал это.

Барабаны убыстрили ритм. Конвей и Варналал посмотрели на крепость, откуда вырывались облака дыма, поднимавшиеся над скрытыми за частоколом горевшими домами. Но стена еще была чересчур прочной. Флаги, возвещающие о начале атаки, оставались свернутыми.

Варналал не обратил на смену ритма никакого внимания. Задумчивость заставила размалеванную маску смерти гротескно скорчиться. Конвей смягчился.

— Не думай об этом. Это просто очередной дурак открыл рот не к месту. Кто это был?

Варналал потупился, разглядывая свои руки, сложенные на седле. Он смутился, словно мальчишка, уличенный во лжи.

— Один из моих людей. Но он сказал, что слышал это от кого-то другого. — Молодой воин умоляюще взглянул на Конвея, не желая продолжать. Однако тот настаивал:

— От кого же он это услышал?

— От Человека-Огня.

Конвей в испуге отшатнулся. Вихрь, и без того возбужденный, затанцевал, выгнув шею. Успокоив лошадь, Конвей с ледяным спокойствием спросил:

— Это сказал мой раб?

Варналал отвел глаза. Неожиданно выпрямившись, он указал рукой на холм:

— Флаг! Каталлон готов. — Потом обернулся к Конвею: — Сегодня он увидит, что значит настоящая верность. И ты тоже. Я знаю, ты во мне не сомневался, но я поступил глупо. Посмотри, как я искуплю свой проступок. — Поднявшись в стременах, Варналал развернул коня, казалось, одной лишь своей силой и поскакал к Урагану. По дороге он издал крик, сочетавший в себе человеческий голос с яростью дикого зверя. Сотня глоток Урагана ответила ему тем же. Варналал даже не остановился. Наоборот, он разогнал лошадь и подъехал к своему отряду, как раз когда желтый флаг ожидания опустился, а на его месте взмыл черный, извещавший о начале атаки. Снова закричав так, что эхо отразилось от ближнего леса, Варналал галопом понесся к полуразрушенной стене. Его люди потоком потекли за ним.

Выбираясь из-за деревьев, они двигались тремя разрозненными колоннами, скорее длинными, чем широкими. Но пройдя всего пару шагов, они выстроились в четкие ряды, каждый по четыре воина. Средняя колонна была значительно гуще, чем боковые, ее голова шла вровень с их серединой. В боковых колоннах воины стояли намного реже. Со стороны весь строй был похож на вилку с двумя длинными тонкими боковыми зубьями и одним коротким и толстым в центре.

В проломе уже толпились защитники. Стена была всего в два человеческих роста и не давала осажденным значительных преимуществ. Но лучники на ней были защищены, хорошо вооружены и дрались с отчаянием обреченных. Они выкрикивали приближающемуся Урагану угрозы и осыпали кочевников стрелами. Люди и кони падали, вопили, спотыкались, некоторых затаптывали те, кто ехал следом.

Всадники их боковых колонн были примерно шагах в семидесяти от укреплений, когда начался ответный огонь. Стреляли только те, кто ехал в первом ряду, но они с невероятной скоростью выпускали стрелу за стрелой. После третьей стало понятно, почему в этих колоннах воины стояли так редко. Каждый всадник, выстрелив, разворачивался налево и отъезжал назад, уступая место следующим рядам. Над колонной взлетал непрерывный поток стрел, они утыкали стены, некоторые пролетали сверху, но некоторые находили себе жертвы среди защитников.

Галопом подъехав к дымящемуся пролому в стене, воины центральной колонны подняли над головами щиты. Возбуждение, страх, жажда крови — все смешалось в их завываниях. Конвей спешился у самой стены. Вместе с собаками он ворвался в пролом одновременно с центральной колонной. Варналал уже был тут, он обернулся к стене, отдавая своим людям приказы. Половина ударила направо, остальные двинулись влево, оттесняя защитников от пролома. Конвей ринулся в битву, кипевшую слева. Варналал поднял красный флаг, давая понять, что остальные должны ехать дальше и прорываться к центру поселка. Вскоре красный вымпел сменился черно-белым. Воины, увидевшие его, спешивались и укрывались около стен. Эти цвета означали, что они теперь ожидают сигнала к контратаке и должны оставаться на местах, пока не понадобятся.

Понадобились они всего через пару секунд. Конвей как раз был занят крупным воином в плохо пригнанных коссиарских доспехах, когда начали появляться первые воины Урагана из тех, кто двинулся к центру. За ними по пятам неслась вопящая разъяренная толпа. Люди были вооружены как и чем попало, от кос до лучших коссиарских мечей, и дрались, совершенно не заботясь о своих жизнях. Воины Варналала косили их, словно траву, но на место одного убитого, казалось, вставали двое. Ураган теснили численным превосходством.

Конвей сделал шаг назад и едва обернулся, собираясь отступать с остальными, как его противник нанес быстрый удар. Сбоку внезапно очутился Карда и схватил руку с мечом у самого запястья. Воин закричал, звук словно продолжил хруст ломаемой кости. Конвей добил его ударом в горло и кинулся за остальными.

Шаг за шагом они отступали, пока не уперлись во все еще тлеющие бревна. Карда и Микка словно сошли с ума.

Черно-белый флажок опустился, его сменил красный. Кочевники поднялись из укрытий и атаковали с фланга смешавшиеся ряды защитников.

В кожаные доспехи Конвея ударилась стрела и, пропахав зловещую борозду, отскочила. Ее древко гнусаво дребезжало, пока стрела не ударилась о каменную стену.

Неожиданный удар в спину чуть не сбил Конвея с ног. Мгновенно развернувшись и приготовив меч к удару, он встретился с побелевшими дикими глазами Вихря. Надсадно ржа и молотя воздух копытами, конь буквально требовал, чтобы хозяин взял его с собой. Расхохотавшись в возбуждении, граничившем с сумасшествием, Конвей вскочил в седло. Человек, собаки, конь стали единым демоном разрушения.

Глава 91

Осев в седле, прислушиваясь к тяжелому дыханию коня и глядя, как словно мехи поднимаются и опускаются бока Карды иМикки, Конвей внезапно заметил, насколько удлинились тени.

Он подумал, как быстро пролетело время, и перевел взгляд на руку с мечом. Справа все его тело было забрызгано кровью. Пятна слева показывали, когда он брал меч в левую руку.

Он ничего не помнил.

Первые его мысли были омрачены виной. И всплыли дурные предчувствия, совершенно необъяснимые, ведь битва уже кончилась и они победили. Сейчас время праздновать.

Конвей закрыл глаза, и на него надвинулись воспоминания. Сверкание отточенных клинков. Глухие удары по дереву. Звенящий гул доспехов, отразивших очередной удар.

Копыта, топчущие чей-то шлем. Рычание собак, их клыки.

Кто-то потянул его за штанину, и Мэтт открыл глаза. Кто бы это ни был, Конвей не обратил на него внимания. Он смотрел прямо перед собой. Там, на другой стороне чего-то, что раньше было рынком, полыхал дом. Волны жара омывали лицо Мэтта.

Кто-то еще раз потянул его за штаны и заговорил. Улыбающееся лицо Человека-Огня было повернуто к Конвею.

— Все рассказывают о том, как ты дрался.

Пропустив его слова мимо ушей, Конвей произнес:

— Ты говорил, что Каталлон не доверяет Урагану, что Жрец Луны и Лис слишком сильно влияют на Варналала.

Человек-Огонь съежился от страха.

— Пожалуйста, хозяин, не так громко. Ты замолвил за меня словечко перед Каталлоном, и с тех пор я служу тебе верой и правдой. Не подвергай меня опасности. Кто предал меня?

— Это твой рот подвергает тебя опасности, а не я.

Несмотря на искаженные черты, на лице Человека-Огня появилась хитринка.

— Правда не может быть изменой, хозяин. Правители могут так говорить, но правда — это только правда, и ничего больше.

Устало, с трудом сдержав стон, Конвей слез с лошади. Человек-Огонь подскочил к нему, чтобы помочь выбраться из доспехов. Он одобрительно закивал, рассматривая зарубки и вмятины, ощупывая их с таким знанием, что Конвей невольно обратил на это внимание. Но Мэтт слишком устал, чтобы долго думать об этом. Когда доспехи наконец забросили поперек седла, Человек-Огонь взял поводья. Конвей направился к колодцу, у которого собралось попить и умыться уже немало воинов, слуга очутился рядом с ним. Конвей спросил:

— Кто тебе сказал, что Каталлон не доверяет Урагану?

— Каталлон сказал жрецам, друзьям Виппарда — того, который вызвал Жреца Луны на поединок и погиб.

В вопросе Конвея звучал неприкрытый сарказм.

— А жрецы сказали тебе?

— Мне рассказал об этом раб Каталлона.

Конвей резко остановился. Перед ним всплыл образ девушки-рабыни из племени Малых, работавшей в банях. Он решил, что она утопилась из-за его отказа помочь ей бежать из Орды. Но она ведь упоминала о трениях между Жрецом Луны, Лисом и Каталлоном. Если Лис только притворялся, что дремлет, если на самом деле он все слышал, ее наверняка убили. Но почему убили? Почему не казнили в назидание другим?

Потому что разногласия действительно существуют.

Принимая все это во внимание — Конвей проклял свое нежелание связываться ни с одной фракцией Летучей Орды, — убийцей, вероятно, был Лис. Но Лис никогда бы не сделал такого, не посоветовавшись со Жрецом Луны.

Облокотившись о каменную стенку, окружавшую колодец, Конвей наблюдал, как Человек-Огонь крутит лебедку. Деревянный барабан жалобно поскрипывал. Подходившие воины смеялись, ухмылялись и превозносили доблесть Конвея. Он отвечал им тем же, но мысли его были заняты другим; он размышлял о причинах конфликта между Жрецом Луны и Каталлоном.

Окатив себя водой из скользкого от мха ведра, Конвей передал его Человеку-Огню, чтобы тот снова наполнил его. Конвея не интересовали жизнь Каталлона или Жреца Луны. Летучая Орда была для него лишь инструментом и пристанищем, местом, где можно набраться сил.

Месть. Конвей ел, пил, спал, видя перед собой одно лишь это слово. Ти переборола свою любовь, потому что хотела, чтобы человек, любивший ее, мог вести полнокровную, свободную жизнь. Но не Ланта. Такие женщины будят в мужчине худшее, самое худшее, а потом печально смотрят на него.

Глаза, словно кинжалы. Они врезаются в человека, вспарывают его душу.

Человек-Огонь потянул ведро на себя. Когда Конвей, все еще пребывая в задумчивости и не выпуская его, яростно посмотрел на раба, тот быстро отступил и показал рукой через плечо.

— Другие ждут, хозяин. Ты не движешься с места.

— Посмотри на меня; я весь покрыт грязью. Налей еще. — Он сунул ведро Человеку-Огню.

Присоединившись к Конвею, Варналал произнес:

— Я сегодня обещал показать тебе настоящую преданность. Но ты превзошел меня. Ты превзошел всех.

— Ты отлично командовал Ураганом. А я позволил себе ввязаться в драку. Ты заслуживаешь похвалы. Я заслуживаю наказания.

Никем не замеченный, к ним подошел Лис. Он тихо усмехнулся, заставив Конвея с Варналалом обернуться. Лис отошел от обычаев своего народа и теперь вместо бармала носил кольчугу. Кольца скользили друг по другу с металлическим звуком, напомнившим Конвею о гремучих змеях.

— Ни один человек, который бился, как ты сегодня, не подвергся бы наказанию. У тебя нет своего отряда, мы уже говорили об этом. Ты бьешься или даешь советы тогда, когда считаешь это необходимым. Я полагаюсь на твое решение.

Самое время проверить то, о чем говорил Человек-Огонь. Конвей спросил:

— Думаешь, Каталлон доверил бы мне командование, если бы я попросил? Дом Церкви сделан из камня, а не из бревен и глины. Пошли к Каталлону, ты предложишь создать еще один отряд вроде Урагана и обучить его для атаки на Дом Церкви. Или крепость Коса.

Лис бросил взгляд на Варналала. Тому явно хотелось присоединиться к разговору, но он так боялся сболтнуть лишнее, что буквально давился проглоченными словами. От странности происходящего Конвей даже покачал головой. Храбрость Варналала в бою была неоспоримой. Сейчас он лишь смотрел на Лиса с такой мольбой, какую увидишь в глазах голодного щенка. Лис повернулся к Конвею.

— Если дорожишь жизнью, ничего не говори Каталлону. И никому другому. Если мне понравится эта мысль, я обговорю ее со Жрецом Луны. Он управляет Каталлоном, как когда-нибудь будет править миром. Каталлон скорее убьет нас всех, чем признается, что потерял свое положение.

— Это опасный разговор, — сказал Конвей. — Ты знаешь, я — человек Жреца Луны, как, впрочем, и ты. Змеи доказали это. Я не думаю, что готов участвовать в свержении Каталлона.

— Никто и не собирается, — с холодным неодобрением сказал Лис. — Жрец Луны восхищается Каталлоном. Я хочу работать с Каталлоном. Ты видел, как я тренировал разведчиков и Ураган. Разве я действовал без должной преданности? Жрец Луны желает, чтобы Летучая Орда завоевывала. Мы должны помочь Каталлону, а не сражаться с ним. Ты слышишь меня?

— Слышу, — выпалил Варналал. Конвей повторил его ответ чуть помедленнее, позволив себе незаметно улыбнуться. Ему показалось, что Лис втайне сделал то же самое.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе о захваченных нами пленниках, — снова заговорил Лис. — Один из них утверждает, что знает тебя.

— Меня? — Конвей был потрясен. — В таком случае это кто-то из Коса. Но что здесь делает Коссиар, здесь, вместе с рабами?

— Он дрался. Теперь он умирает.

Конвея поразила та простота, с которой Лис произнес эти слова, будто сказал: «Он светлый» или «Он высокий». Но Лис уже двинулся в сторону.

Конвей повернулся к Человеку-Огню.

— Выведи Вихря, вымой его хорошенько и потом выскреби. На ноги горячие припарки, чтобы залечить все сегодняшние раны. И покорми его вечером.

Дорога к месту, куда сгоняли пленников, напоминала ад. Являясь частью Коса, это селение до мятежа не укреплялось. Впереди возвышалась грубая стена, кое-где она прогорела насквозь. Узкий парапет устилали мертвые тела. К целому участку стены привалился лучник, его мертвые руки все еще сжимали лук.

Когда-то это было мирное селение. Теперь среди домов бушевало пламя. Разрушенная улица, по которой шагали Конвей, Лис и Варналал, находилась ближе к центру, а значит, на ней были лавки купцов. Везде валялись поломанные, разграбленные товары, изуродованная мебель, объедки. На ветру трепыхались обрывки тканей.

Обогнув угол, Конвей со спутниками вышли к конюшням. Воины Орды охраняли людей, стоявших в загончике неподалеку. Около тридцати женщин и детей сбилось в один тугой клубок, рассевшись на земле. Несколько девушек, скрывавшихся в центре группы, пытались прикрыть обрывками одежды свою наготу. Конвей быстро отвернулся, но все же он успел заметить синяки и опустошенные лица, показывавшие, что эти девушки уже испытали на себе набег Летучей Орды.

Десяток пленников-мужчин стоял на другой стороне загона. Двое держали раненого, чья голова свесилась на грудь. В кольчуге зияла дыра, рана под ней была смертельна. Колени раненого подгибались, грозя отказать совсем.

Лис махнул рукой в его сторону и произнес:

— Вот он.

Перебравшись через ограду, не обращая внимания на выкрики охранников, Конвей подошел к раненому Коссиару и устроил его поудобнее. Потом поднес к его губам фляжку и сказал:

— Я никогда раньше не видел тебя. Если ты скажешь, что знаешь меня, это тебе не поможет, Копье. Самое большее, я могу спасти тебя от пыток.

Тот выдавил улыбку.

— Не думаю, что тебе это удастся. Я лишь хотел повидать тебя. Мне сказали, что ты в Летучей Орде. — Его взгляд потерял четкость, глаза уставились куда-то вдаль. Губы презрительно изогнулись. — Ты бросил своих друзей. Ради этого отребья.

— Эти люди помогли мне отомстить за себя Косу и Церкви. Коссиары вроде тебя убили ту, которую я любил. И я видел, что стало с Коссиарами, когда рабы добрались до них. Милосердия не существует, нет никакой разницы между Косом и Летучей Ордой. Ты спросил меня: почему я бросил своих друзей и ушел к этому сброду?

— Я уроженец внутреннего Коса, из живущих на Борту. У нас были свои счеты с Командой. Многие жители Борта присоединились к восставшим.

— Как такое могло случиться? Я видел поселки, в которых побывали рабы. Резня.

— Все это были крайности. Большинство из нас — беглые рабы, противники Команды и немногочисленные противники рабства — хотели лишь освободить Кос. Жизнь в кулаке у Капитана была настоящим рабством.

Конвей презрительно фыркнул:

— Крайности. Скорее бойня. Я это видел.

Склонившаяся было голова раненого вызывающе поднялась, напрягая его и без того уже истощенные силы. Долгие паузы разделяли слова.

— Любой раб в Косе мог бы рассказать свою историю о проданных детях, разлученных супругах и родственниках. Я не могу простить месть рабов. Но я понимаю ее. А ты? С какой несправедливостью борешься ты? — Молодой голос дрожал от сдерживаемых чувств. Внезапно раненый захрипел и забился в припадке дикого кашля. Со стоном он обхватил свое раненое тело руками. Изо рта потекла красная струйка. Подолом своей рубахи Конвей утер раненому лицо, потом предложил еще воды. Копье с трудом глотнул, снова закашлялся, давясь кровью. Когда Конвей потянулся к нему, чтобы снова вытереть кровь, тот раздраженно отодвинулся, намереваясь сначала высказать все, что накопилось у него на душе. — Никто бы не подумал, что ты станешь похож на них. Мне жаль тебя. Смешно. Я умираю. И жалею тебя.

Воин откинулся на изгородь, голова его повисла. Грудь вздымалась и опадала короткими резкими рывками, пока умирающее тело боролось за последний глоток воздуха.

Конвей посмотрел на его руки. Одна сжимала окровавленную рубашку. Другая вцепилась во фляжку. Он отбросил рубаху в сторону, потом сделал долгий глоток из фляги.

Раненый не дышал. Жилка на его горле дрогнула и застыла. Поднявшись на ноги, Конвей повернулся, чтобы уйти. И буквально столкнулся с Каталлоном. Вождь Летучей Орды, казалось, поглотил силу удара, оставшись стоять неподвижно, пристально глядя на Конвея со странным, беспокойным выражением. Единственное слово, которое Конвей смог подобрать для него, было — испуганное, — но оно не имело никакого смысла. Конвей отступил назад.

— Прошу прощения. Не знал, что ты здесь.

Каталлон фыркнул.

— Ты знал его? — Он ткнул острием меча в руку мертвого Копья.

— Нет. Он запомнил меня еще с Коса. Мы никогда не встречались.

Каталлон отложил оружие в сторону.

— Я уже говорил, смерть идет за тобой по пятам.

— Был бой. Многие погибли.

— Все мы для этих людей незнакомцы. Только один знал кого-то из нас. Люди, которые тебя знают, не задерживаются на этом свете. Странно. — Каталлон встал и отошел до того, как Конвей смог что-нибудь ответить.

Стоя внутри загона, Конвей наблюдал, как воины поднимают женщин и детей и уводят их. Слышались беспомощные крики тех, кого подгоняли кончиками мечей.

Другие воины стаскивали трупы защитников в дома, находившиеся на пути пожара. Тут они и сгорят. Кочевников сносили к погребальному костру, сложенному из бревен и обломков стены. Когда Конвей проходил мимо, его как раз поджигали.

Он пошел дальше, раздумывая, сколько из них знали его имя.

Перед ним возникло лицо Копья, растворилось. Какой глупец; жалеть живого человека. Глупец.

Пламя погребального костра ревело. Густой тягучий черный дым поплыл мимо Конвея. Он скапливался в ложбинках и ямах, извиваясь и закручиваясь, прокладывал путь сквозь заросли кустов.

Конвей вдруг вспомнил, что так и не спросил у утонувшей девушки-рабыни ее имя.

Глава 92

Жрец Луны вальяжно раскинулся на мягком диване. Он спроектировал его сам. В длину дивана как раз хватало, чтобы Жрец Луны мог вытянуться во весь рост. Две белые подушки, больше похожие на облака, чудесно сочетались с чуть более темными спинкой и сиденьем, которые были обтянуты свиной кожей. На набивке из гусиного пуха сиделось удобно. Жрец Луны даже придумал название для кожи, он называл ее «обивкой».

Кочевники, считавшие излишней роскошью даже стулья, шепотом рассказывали об этом устройстве. Большинство утверждало, что бог может сидеть где угодно и на чем пожелает. Другие, правда тайно, говорили, что бог, требующий страданий, выносливости и лишений во имя похода за веру, должен переносить все это наравне со своими последователями. Такие люди говорили, что Жрец Луны лишь использует Летучую Орду. Они даже предполагали, что он скорее человек, чем бог, и в любом случае не очень-то хороший. Они ухмылялись и издевательски рассказывали об ублажении задницы. И намекали, что это совсем не по-военному.

Жрец Луны лишь рассмеялся, узнав об этих слухах. Но он прекрасно понимал, какая смертельная опасность скрывается за этими шутками, и намерен был срочно что-то предпринять.

Но что?

Жрец Луны коснулся своего тюрбана. Открыто обвинить Каталлона? Это чересчур. Нет никаких доказательств, что именно Каталлон возглавляет недовольных. Он знал это, но не мог доказать. Кроме того, у Каталлона много приверженцев. Жрец Луны вздохнул: после всего, что он сделал, чтобы объединить вокруг себя кочевников Летучей Орды, многие все еще преданы Каталлону. Им никак не понять, что тот лишь статуя, скрывающая за собой другого.

Но даже если так, благоразумный человек не станет стоять под статуей, сталкивая ее вниз.

Выпрямившись, Жрец Луны подошел к корзинам, стоявшим в самом темном углу шатра. Змеи наблюдали. Темные блестящие раздвоенные языки пробовали воздух, пока наконец не узнали знакомый запах. Жрец Луны присел на корточки и заглянул в корзину, тихо приговаривая:

— Такие прекрасные, гибкие ленты, полные силы. Смертоносные, смертоносные, смертоносные. Весь день, каждый день. Меня окружают бахвалы и обманщики. Они выставляют напоказ свои мышцы. Или оружие. Они показывают нам свои ужасные рожи. Но никто из них не приближается к вам, мои бесчувственные, смертоносные дети. И ни один из них не может нанести удар так точно и быстро. Мое оружие. Будьте начеку. Будьте готовы. Жрец Луны придет за вами.

Обе змеи одновременно зашевелились. Каждая проползла по своей корзине и свернулась у входной дверцы.

Жрец Луны вернулся к дивану. Вошел раб, чтобы зажечь свечи в искусно отделанных подсвечниках. Он не зажег и половины, когда Жрец Луны отослал его прочь. Раб чуть поколебался, неуверенный, какой приказ ему следует выполнять, и Жрец Луны с ругательствами поднялся на ноги.

— Думаешь, богу необходимы эти жалкие язычки пламени? Ты видел, как я вызвал огонь больший, чем все свечи в этом лагере, вместе взятые, лишь для того, чтобы убить одного человека. Ты что, не слышишь? Убирайся!

Раб бежал, ни разу не оглянувшись. Посмотрев на сдвинутый его ногами ковер, Жрец Луны побелел от ярости. А потом неожиданно развеселился. Свалившись обратно на диван, он размахивал руками, будто отбиваясь от невидимого противника. Наконец он постепенно успокоился. Когда через входной клапан внутрь заглянул Алтанар, Жрец Луны уже расслабился и сидел, улыбаясь.

Увидев Алтанара, он выпрямился. Улыбка исчезла, и лицо стало длинным и тонким. Выступили скулы. Нос, казалось, вытянулся. Глаза превратились в щелки. Лицо, на котором только что было мягкое отсутствующее выражение, вдруг превратилось в маску дикой энергии. Под тяжестью его взгляда Алтанар беспокойно заговорил:

— Мы уже здесь, Жрец Луны. Нас никто не видел.

— Введи нашего гостя, — приказал тот.

Человек, которого Алтанар впустил внутрь, был с головы до ног укутан в грубое шерстяное одеяло. Из-под одеяния виднелись мягкие кожаные сапоги. Осторожно, при каждом шаге пробуя землю ногой, посетитель позволил Алтанару вести себя дальше. Жрец Луны махнул рукой, и они остановились. Жрец Луны поднялся с дивана навстречу гостю и одним движением сорвал одеяло. Алтанар на мгновение застыл от испуга, потом стремительно присел, чтобы избежать удара. Незнакомец оказался женщиной. Высокая, со светлыми волосами, с пропорциональной, несмотря на плохо сидящую одежду, фигурой, она была красива твердой, скорее даже мужской красотой. Когда с нее сдернули покрывало, она подняла руки в слабом ищущем жесте. Тело ее при этом даже не шелохнулось. Даже копна заплетенных волос, перекинутая через правое плечо вперед, не сдвинулась ни на миллиметр. Она просто стояла, подбородок был слегка приподнят, глаза плотно закрыты.

Жрец Луны, пригнувшись, обошел вокруг нее. Остановившись слева, произнес:

— Ты долго работала в банях, Баек. — Его слова прозвучали утверждением.

— Да. — Голос женщины был мелодичным. Как ни странно, слова Жреца Луны, казалось, ослабили ее внутреннее напряжение.

Зайдя справа, Жрец Луны сказал уже громче:

— Ты была там в тот вечер, когда твоя подруга покончила с собой.

Долгое мгновение Баек медлила с ответом. К тому времени, как она заговорила, Жрец Луны уже нахмурился.

— Зики была моей помощницей, но не подругой. Я не верю, что она убила себя. Да, я была там.

— Слепая рабыня смеет противоречить мне?

— Нельзя ожидать от бога настолько человечного, что он даже принял облик человека, всезнания, и все же любое решение бога должно вести к лучшему. Моя обязанность — предоставлять верную информацию.

— Умно сказано. Мне это нравится.

— На мне благословение. — Женщина произнесла эти слова безжизненно, без всякой интонации. Тем не менее они жалили, словно оса. Жрец Луны придвинул свое лицо почти вплотную к ее.

— Существуют вещи похуже слепоты. Попробуй разозлить меня, и ты о них узнаешь.

— Я уже близко знакома со многими из них. Меня будут пытать? За что?

— Расскажи мне то, что я хочу узнать, и тебе нечего будет бояться.

— Я не боюсь. Как могу я отвергать вопросы божества? Спрашивай. И получишь ответы.

Слегка покраснев, Жрец Луны отодвинулся от нее. Подозрительно посмотрел на абсолютно спокойную женщину.

— Каталлон был твоим мужем.

Баек кивнула.

— Он устал от тебя.

Еще один кивок, мышцы на шее чуть заметно напряглись.

— Он проиграл тебя другому мужчине.

— Да. Тот изнасиловал меня. Я убила его, пока он спал. В наказание меня ослепили. Каталлон сделал меня своей рабыней. Я мою в банях важных людей. Вся Летучая Орда знает об этом.

— Разве ты настолько любила Каталлона, целительница?

Губы Баек дрогнули. На мгновение между ее бровями пролегла складка боли.

— Я так думала. Это одно и то же.

— Нет, нет, нет. — Жрец Луны, ухмыляясь, обошел ее сзади. — Такие ошибки порождают нечто большее, чем смирение. В рабство попадали и другие Жрицы Церкви. И гибли. Тебя пощадили. Использовали, а потом бросили. Ты ненавидишь Каталлона.

Щеки Баек покрылись румянцем чуть более ярким, чем бледная роза. Над верхней губой в свете свечей блестел выступивший пот.

Жрец Луны снова придвинулся к ней вплотную, его губы почти касались ее шеи сразу за ухом. Он вдохнул. Запах этой женщины и запах ее занятия и так уже наполнили небольшую комнатку. Но здесь аромат был глубок и неотразим. Привкус масел и кремов. Можжевельник, и сосна, и эвкалипт смешивались с розами, сиренью и жимолостью. И еще. Ощущение женственности в воздухе, будто ее знак. Только ее одной.

Тяжёлый и мягкий канат ее волос тек, словно мед. Жрец Луны протянул к нему руку и провел ладонью в воздухе. Мягко. Словно намекая. Длинные чувствительные пальцы были совсем рядом.

«Возможно», — подумал Жрец Луны.

В конце концов, он ведь в теле мужчины.

Теперь она должна знать лишь одного бога. Только его голос. Во тьме. Полная, унизительная зависимость. Тайна, внушающая ужас.

Медленно выдохнув, он прошептал:

— Другая банщица, Зики, была ослеплена за то, что отказалась отречься от Церкви и обратиться в культ Луны. Задолго до нее ты отреклась от Церкви, но отвергла и Луну. Скажи мне, почему. — Отступив на шаг, он взглянул на ее руку и широко улыбнулся, заметив, что от его дыхания у нее поползли мурашки. Потом подошел к корзинам со змеями.

Баек сказала:

— Я думала, что сумела найти лучшую цель жизни. Я думала, что покидаю Церковь. Но она никогда не покидала меня. Церковь была — и есть — мое сердце. — Впервые за все время в ее голосе прозвучало сомнение, и она поправилась: — Мое настоящее сердце.

Жрец Луны присел на корточки и запустил руки в корзины. Взяв в каждую руку по змее, он медленно достал их, позволяя рептилиям привыкнуть к своему новому положению. Когда он выпрямился, змеи смотрели прямо вперед. Они смотрели прямо на женщину, их языки мелькали в воздухе, пока Жрец Луны медленно и молчаливо приближался к ней. Оказавшись прямо перед Баек, он спросил:

— Ты слышала о Цветке?

Последовала бесконечно короткая пауза. Затем, неожиданно, снова почувствовалось ее облегчение.

— Да. Сайла, Жрица Роз. Она ищет Врата. Ее сопровождает Ланта, Жрица Фиалок, провидица. Есть еще чужеземка по имени Тейт, она чернокожая, и вместе с ней путешествует мальчик. И монах воин Налатан.

— Точно. Кто еще знает об этом?

— Что знают Коссиары или рабы, то быстро узнают и остальные.

— И ты тоже узнала от них?

— Да. И по-другому тоже. У рабов есть свои способы.

— Связанные с Церковью?

Баек улыбнулась. Блаженное выражение, бывшее тут совершенно не к месту. Змеи, зажатые в вытянутых руках, подняли головы и тихо закачались из стороны в сторону.

— Те, кто слышал. Рабы делятся информацией с другими рабами. Весточки надежды.

Жрец Луны был слишком удивлен, чтобы скрыть это.

— Ты близка к тому, что может принести весьма неприятную смерть. Имена вытянут из тебя с помощью пыток.

— Неприятная смерть? Мне? — Тихий смех Баек был полон искреннего веселья. Тем не менее у Жреца Луны от него похолодела спина. Змеи выше подняли головы и стали раскачиваться сильнее.

— Никакая боль не вырвет из меня имена. Я говорю, зная о том, что ты — Жрец Луны. Ты убиваешь Церковь. Я все еще принадлежу Церкви. Я пыталась отринуть ее, я презирала ее. Я прокляла ее. И она простила меня. Я молю о смерти.

Жрец Луны наблюдал, как успокаиваются змеи. Несмотря на жару, стоявшую в комнате, они почти оцепенели. Это было совсем не похоже на них. Он вытянул руки, ткнув змей прямо в незрячее лицо со вздернутым подбородком. Испугавшись резкого движения, те напряглись, приготовившись жалить. Языки постоянно мелькали в воздухе, едва не касаясь белой кожи, казалось, они облизывают лицо Баек. Но ни одна не загремела. Жрец Луны был заинтригован. Он произнес:

— В таком случае я вынужден тебя разочаровать. Я хочу спасти Церковь, хочу честно бороться с ней за людские души. Я не желаю уничтожать ее. Мы должны существовать оба, ради общей пользы.

Повернув голову, Баек еще выше подняла подбородок.

— Какая жестокость заключена в этом! Ты пытаешься искушать меня. Даже Каталлон был настолько милосерден, что, выкалывая мне глаза, проклял меня. Делай, что хочешь. Я прощаю тебя.

— Тогда помоги мне. Каталлон собирается найти Цветок и убить ее. Я говорю, что Церковь и культ Луны должны бороться за души в мире. Пусть люди выбирают, пусть увидят, что может дать им моя Мать. Война между нами станет пределом мирского зла.

— Ты убил тех, кто противился тебе. Люди говорят, что ты никого и ничего не прощаешь.

— Если люди не будут подчиняться мне безоговорочно, как смогу я их направлять? До тех пор, пока вся Летучая Орда не познает боль, приносимую излишествами, пока дети не запомнят, что нельзя съесть слишком много и не страдать, они не познают путь любви и умеренности. Путь прощения, полного и всеобъемлющего. Загляни в свое сердце. Ты считала, что любишь Церковь, ты считала, что любишь Каталлона. Пока Каталлон не научил тебя ненавидеть, ты не способна была ценить любовь, дарить свою любовь. Задумайся, что ты сейчас чувствуешь к Церкви. Вот любовь. Вот что я несу Летучей Орде. Не задающую вопросов, глухую к мольбам любовь. Помоги мне опутать ею души Летучей Орды, и я обещаю, что твое имя Церковь запомнит навечно.

— Я была прощена раньше. Я прощена теперь. — Женщина будто послала эти слова вверх, мимо Жреца Луны. Тот с раздражением обнаружил, что отшатнулся от нее, будто какой-то суеверный проситель, тело которого могло их задержать.

Он выпрямился во весь свой рост. Она ничего не поняла; голова ее так же пуста, как и глазницы. Он снова поднес к ней змей. Те нервно зашевелились, чешуйки с легким шипением терлись друг о друга.

Растерянная, испуганная, Баек спросила:

— Если я помогу примирить Церковь и культ Луны, смогу ли я вернуться в Дом Церкви? Припасть к ногам Сестры-Матери? Ты замолвишь за меня словечко?

— Да, да. Разве не обещал я тебе вечности? — Он задумался, не обманывает ли женщина. За этим мраморным лицом она может тайно издеваться над ним.

Змеи напряглись.

Баек глубоко вдохнула.

— Люди Летучей Орды верят в тебя. Они не могут выбрать между верой в этом мире и верой в следующем. Став одновременно богом и человеком, ты предоставил им слишком большой выбор. Ты и Каталлон, один из вас должен быть уничтожен, и, лишь победив его силу, ты сможешь по-настоящему восторжествовать в их глазах.

Жрец Луны чуть вздрогнул. Потом метнул резкий взгляд в сторону Алтанара, и тот тихо вышел из комнаты.

Эта женщина — настоящий бриллиант. Ее мысли в точности повторяли его собственные. Он снова начал ходить кругами, еще сильнее заинтригованный. Как такая редкая личность могла оказаться в этом забытом богом месте? Потом вновь вернулся к самому важному.

— Я бы предпочел видеть Каталлона своим союзником. Я смотрю в его сердце и вижу там крупинку добра. Но его жажда власти подавляет добро. Я хочу взрастить эту доброту. Но если я не смогу, тогда он отправится к моей Матери, дожидаться меня в раю.

— Каталлон будет поклоняться тебе. Он прикажет своим людям поклоняться тебе. Но он никогда не станет подчиняться тебе.

Жрец Луны понизил голос до угрожающего шепота:

— Он осмелится не повиноваться? Он бросит вызов богу?

— Каталлон живет, чтобы бросать вызов. Что может быть для него лучше, чем погибнуть в битве с богом?

Вот в чем суть! Жрец Луны вдруг с досадой понял, что никогда не задумывался об этом.

Дилемма. У Каталлона были свои планы, и он использовал Летучую Орду, чтобы их исполнить. Если позволить ему заполучить преданность людей, которая по праву должна принадлежать культу Луны, то его популярность превзойдет популярность истинного вождя.

Планы. Они могут не исполниться. Их можно извратить.

Но Каталлон не прост. Он умен. Женщина, Баек, сказала: «Живет, чтобы бросать вызов». Отвратительно.

Все это невыносимо.

Вызов, брошенный богом, сделает из Каталлона мученика, если бог победит, и уничтожит бога, если победит Каталлон.

Вызов, брошенный телом, в котором сейчас обитает Жрец Луны, даже не стоит принимать во внимание.

Каталлон никогда не доверится алтарю.

Никакие ухищрения не помогут; Летучая Орда никогда не примет Жреца Луны, который обманом победил Каталлона.

Жрец Луны крутил свой тюрбан, шагал и думал.

Сила. Вызов. Конфликт дикарей. Конфликт ради конфликта.

Жрец Луны улыбнулся. Захихикал. Все решилось так просто.

Глава 93

Летучая Орда застыла в ожидании. Конвей не мог припомнить, когда еще лагерь был настолько тих, настолько насыщен смутными предчувствиями. Его окружали сотни людей, и все же всего в нескольких футах, там, где царила ночь, их будто и не существовало. Эти люди, казалось, не издавали никаких звуков, не имели четких очертаний.

Где-то впереди возвышались шесть куч дров, они были разложены по кругу. Младшие жрецы культа Луны притащили и разложили топливо и теперь обходили лагерь, созывая всех на церемонию.

Появление Каталлона должно совпасть с восходом полной Луны. Ходили слухи, что он собирается объявить о начале атаки на Дом Церкви.

От этой мысли Конвея пробирала дрожь.

Он понимал, что поступает неправильно, испытывая потаенную злобу. Если Церковь окажет сопротивление, пострадает множество невинных. Вот в чем заключается весь ужас столкновения религий. Люди могут верить во что угодно и при этом никого не трогать. Но когда фанатики начинают заставлять их верить или не верить во что-то одно, неминуемо появляются несогласные. А потом начинается избиение. Некоторые называют его войной. Другие конфликтом. Кое-кто до того извращает природу вещей, что называет это «устранением разногласий».

В этой затаившейся в ожидании тьме мысли Конвея пронеслись по столетиям. Смутно, будто сквозь туман, он увидел женщину. Детей. Они заулыбались, узнавая его.

Слабые, неверные образы. Он любил их, но теперь уже не знал.

Они были невинны. Они не знали, что должны умереть, чтобы стать кому-то примером.

Проревели медные трубы.

Конвей оторвался от своих мыслей и увидел, что серебряный краешек Луны уже показался над уступами восточных гор.

Звуки труб копьями пронзили тьму. Конвей узнал этот инструмент по звуку; он выглядел, как, по его представлениям, должны были выглядеть первые охотничьи рожки. Медная труба, согнутая в кольцо и расширяющаяся на конце. И никаких клапанов. Летучая Орда пользовалась такими, чтобы подавать сигналы во время отдыха или в походе, но не в бою. Этот звук был Конвею незнаком. Первая нота была низкая и очень короткая. Вторая бесконечно тянулась на самом верхнем пределе звучания инструмента.

Трубач превосходно знал свои обязанности. Звуки второго сигнала были чуть ниже, чем первого. Он отзвучал как раз в тот момент, когда от гор вернулось отраженное эхо первого. Сочетание звуков, контраст между жестким гудением металла и далеким мягким эхом создали удивительную и пугающую гармонию.

Волосы Конвея встали дыбом.

В тех местах, где были сложены кучи дров, замелькали огни. Тщательно просушенное дерево вспыхнуло мгновенно. Лица людей купались в свете костров. Он заливал пустой круг, в котором одиноко стоял Каталлон. На нем был кожаный жилет и обтягивающие штаны, заправленные в высокие сапоги. Поверх была накинута шкура леопарда с раскрытой в немом рыке пастью и полированными агатами в глазницах. Передние лапы были связаны у Каталлона на груди, задние свободно спадали на спину.

Треск пламени подчеркивал напряженное шуршание окружающей толпы, люди нервно шевелились.

Каталлон поднял руки над головой.

— Летучая Орда! — Это прозвучало, словно вызов. Толпа, будто огромный зверь, что-то пробормотала. Послышались разрозненные голоса. Каталлон снова закричал, подняв к небу сжатый кулак: — Летучая Орда завоевывает! — Ночь содрогнулась от диких криков радости и боевых кличей. После того, как шум начал утихать, Каталлон жестом попросил тишины. Когда воцарилась полная тишина, он двинулся вперед. Он двигался с важным, неестественным видом, выпятив грудь вперед и напряженно переставляя негнущиеся ноги. У любого другого это смотрелось бы комично, глядя же на Каталлона, никто не засмеялся. Он демонстрировал себя, как другие мужчины выставляли напоказ оружие, лошадей или драгоценности. Сделав за время речи полный круг, он отдал должное всем племенам, потом похвалил отряды дозорных и разведчиков Лиса. Наконец поздравил Ураган.

Когда он закончил, боевые кличи и победные вопли еще долго не смолкали.

Каталлон снова потребовал тишины. Где-то в лагере забил барабан, аккомпанирующий словам Каталлона.

— Я, ваш вождь, долго думал о Доме Церкви. Слушал рассказы о золоте, серебре, драгоценностях, которые копились там на протяжении поколений. Черные жрицы ходят среди людей и обманом отбирают их имущество. И все стекается в их гнездо, этот Дом Церкви. Никто никогда не захватывал его. Женщины на высоких стенах своей твердокаменной крепости смеются над нами. Но я — Каталлон, я сломлю их, заставлю их подчиниться. Летучая Орда завоевывает! — Кулак снова взлетел в небо, а последовавшая за этим какофония воплей, воя и рыка грозила расколоть ночь на кусочки.

Когда снова стало тихо, Каталлон продолжил:

— Наши воины очистили западные склоны Гор Дьявола от Коссиаров. Они, хоть и самый богатый народ, бегут прочь от наших набегов. — Он поднял сжатые кулаки. — Набегов. Не от нашей армии, а лишь от набегов. А теперь подумайте о Доме Церкви, лишившемся своего сильнейшего союзника. Что, если вместо него мужем Церкви станет Летучая Орда? Разве жена хранит семейные богатства? Это делает муж. Мы разрушим Кос. А когда он прекратит существовать, Дом Церкви станет уже не крепостью, а тюрьмой. Церковь признает культ Луны единственной истинной верой. Летучая Орда возьмет ее сокровища в приданое как залог вечной защиты. Ты. И ты. И все вы. Каждый, кто присутствует здесь. У вас будет денег и лошадей столько, что вы не сможете их сосчитать. Я, Каталлон, говорю вам это.

Толпа взорвалась. Мечи застучали о щиты. Загремели барабаны. Из глубины раскачивающейся массы кочевников выбежала группа из пятнадцати человек с барабанами и направилась к центру окруженного пламенем пространства, в котором находился Каталлон. Они быстро расселись по местам, повернувшись лицами к восходящей луне. Как только начал бить маленький барабан, все звуки за пределами круга смолкли. За ним заговорил густой, низкий бас инструмента побольше.

Каталлон взмахнул рукой, и от толпы отделилась еще одна группа, тоже направившаяся в круг. На этот раз она состояла из женщин, все они были одеты в блузы и юбки, расшитые бисером, и различные головные уборы, у кого из рогов, у кого из перьев. Те, на ком были костюмы животных, тоже несли барабаны. Эти инструменты издавали резкие металлические звуки. Остальные танцоры, примерно по одному на десяток зверей, были одеты охотниками, на их одежде красовалась яркая вышивка бисером.

Танец прославлял охоту. Подкрадываясь, нападая, отпрыгивая назад, охотники плели сложный узор вокруг внутренней группы — дичи. Конвей отметал с кривой ухмылкой, что большинство женщин из этой группы особенно усердно имитируют то, как у убегающих животных сверкает сзади белый мех. То, что для спасающих свои жизни животных было сигналом опасности, сейчас привлекало не меньшее, но совершенно иного рода, внимание к танцовщицам. Тем не менее женщины имитировали повадки и поведение животных с пугающей точностью, при этом они все время декламировали длинную печальную повесть о погоне и убийстве.

Конвей отвернулся, неприкрытая сексуальность танца обожгла его мозг огненным потоком образов, воспоминаний, эмоций. Он прокладывал себе путь через толпу, машинально отвечая короткими резкими кивками на улыбки и приветствия. Кочевники были слишком возбуждены речью Каталлона и предстоящим праздником, чтобы оскорбляться из-за его невнимания.

Выбравшись из толпы, Конвей повернул к своему шатру. Решив, что возникшая перед ним фигура — еще один участник торжества, он отошел в сторону. Темный силуэт загородил ему дорогу. Конвей остановился. Улыбаясь, Алтанар смотрел на нею снизу вверх, его лицо было еле различимо в тусклом свете факела, пробивавшемся через стену шатра.

— Каталлон поведал нам удивительные вещи, не так ли?

Не заботясь о том, что подумает Алтанар, Конвей фыркнул.

Однако это не помогло от него отделаться. Алтанар увязался за Конвеем. — Это дурная затея. Церкви не нужен Кос. Летучей Орде не нужны силы Коса для того, чтобы захватить Дом Церкви. Если ты поверил всему тому, что он сказал, то это означает лишь уменьшение доли для остальных. Я говорю, он никогда не нападет на Дом Церкви.

Последнее утверждение прозвучало настолько уверенно, что заинтересовало Конвея. Он остановился и огляделся. Сейчас они были среди шатров, и света как раз хватало, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Подойдя к Алтанару поближе, глядя в его узкое лицо, Конвей почувствовал, как учащается его пульс. Инстинкт говорил ему, что беседа с Алтанаром в это время и на эту тему означает неминуемое участие в заговоре. Конвей произнес:

— У меня нет настроения играть в игры. Говори, чего тебе надо, и отстань от меня.

По лицу Алтанара расползлась улыбка.

— Все вокруг — игра, друг мой. Ставки в ней ужасны, но все же это игра. Со своими ходами, контрходами и фигурами.

— И ты сам составляешь правила по ходу игры.

— О, ты еще не играл, но следил внимательно.

Конвей с трудом сумел сохранить маску спокойствия на лице. Неприкрытая двуличность Алтанара была смешна. Смертельна, но смешна.

— Ты никогда бы не пришел ко мне с подобными разговорами, если бы тебя не послал Жрец Луны. Почему он не может просто обратиться ко мне?

— Он считает себя великим интриганом, знает все, о чем думают другие. И из соображений безопасности. Если я поговорю с тобой и ты доложишь об этом, он будет отрицать свою причастность к этому.

— Ты это так говоришь, будто думаешь, что он не сможет этого избежать.

Алтанару удалось мгновение казаться невероятно коварным и сразу же вслед за этим совершенно искренним. Два этих выражения настолько плавно сменяли друг друга, что к тому моменту, как Алтанар ответил, Конвей уже не мог понять, что же он видел на самом деле.

— Я бы даже не заговорил с тобой, не зная заранее, как ты отреагируешь. Я не люблю подобных случайностей. Тебе стоит это запомнить.

— Он приказал тебе проверить меня, не так ли? А если бы ты понял, что я рассержусь и расскажу обо всем Каталлону?

— Я бы солгал. Сказал бы Жрецу Луны, что поговорил с тобой и ты выгнал меня прочь.

— Ты все это мне рассказываешь и думаешь, что я после этого стану тебе доверять?

— Доверяют идиоты. Только страх способен держать нас всех вместе. Когда ты знаешь, что я могу уничтожить тебя, а я знаю, что ты можешь уничтожить меня, мы можем чудесно работать вместе, чтобы уничтожить кого-то третьего.

— Очаровательно. Каков же наш следующий шаг?

— Я отведу тебя к Жрецу Луны. Он сейчас в ярости, так что будь осторожен. Если он подойдет к этим своим проклятым корзинам, готовь громовое оружие. И ни в коем случае не подходи к лунному алтарю.

Сила, прозвучавшая в словах Алтанара, поразила Конвея.

— Ты мне очень помог. Я ценю это. Ты ответишь, если я спрошу: почему?

— Мое существование связано со Жрецом Луны. Все, что идет на пользу ему, идет на пользу и мне. Просто.

— Все ли, Алтанар? — Но тот уже отвернулся и пошел вперед. Вопрос оказался адресован его спине.

Тусклый свет отразился от глаз Алтанара, создав впечатление почти животного взгляда.

— Все. Ты знаешь, я не всегда был слугой… кому бы то ни было. Однажды Жрец Луны снова возвысит меня до того положения, которое я заслуживаю. Я служу ему, ибо моя награда в его руках. — Договорив, он снова отвернулся, и в его походке словно скрывалось осознание того, что он сказал больше, чем хотел. Разговор был окончен.

Конвей был удовлетворен. Еще столько надо обдумать до того, как начнется противостояние со Жрецом Луны.

Глава 94

Алтанар ввел Конвея в комнату, где Жрец Луны принимал гостей. Тот сидел на диване, возбужденно теребя свой тюрбан. Конвей вздрогнул. Каким бы любезным ни хотел показаться Жрец Луны, но рука, постоянно тянувшаяся к уродливому шраму на голове, была неоспоримым доказательством его отвратительного настроения.

Пламя свечей дрожало над подсвечниками, поднимающийся ветер колыхал потолок. Пойманный в замкнутое пространство шатра дым перемешивался и свивался кольцами. В его глубинах пламя свечей казалось живым и даже разумным.

Конвей понял, что эту сцену долго готовили. Обычно свечи Жреца Луны не дымили, так как были сделаны из пчелиного воска. И свое жилище он всегда проветривал.

Обернувшись, Конвей заметил, как Алтанар потихоньку отходит к двери. Жрец Луны произнес:

— Не спеши, Алтанар. Ты еще можешь мне понадобиться. Ты мне нужен, ты же знаешь. Принеси Конвею стул.

Алтанар кинулся в угол шатра, принес оттуда стул и поставил его в том месте, куда указал Жрец Луны. Тот взмахнул рукой, и Конвей сел. Правая рука Жреца Луны снова взялась за тюрбан. Конвей вдруг обнаружил, что пристально следит за этими движениями. Он вспомнил дыру в черепе, там, где Сайла удалила кость.

— Тебе нравится, когда тебя дурачат, Мэтт? — спросил Жрец Луны.

Щеки Конвея загорелись. Потом за ними последовало горло. Зная, что его злость отлично заметна, Конвей перешел в наступление:

— Решение Каталлона отложить нападение на Дом Церкви нарушает и твои планы.

— Планы. — Жрец Луны беззаботно махнул рукой. — Я могу придумывать планы с такой же легкостью и быстротой, с какой общаюсь со своей Матерью. Нет, мне жаль тебя. Я хотел разозлить тебя. Плохой психолог. Ты уже был зол. Для тебя жизнь иная. Планы важнее. Я не могу видеть, как твоими мотивами столь бессмысленно управляют.

Конвей рассмеялся. Но ему не было весело, и он сам прекрасно слышал горечь в своем смехе.

— Каталлон надул нас обоих. У меня были свои причины уничтожитьлицемерие Церкви, но он помешал мне. А ты должен добиться, чтобы кочевники Каталлона атаковали Дом Церкви, ведь другого способа изменить существующую систему у тебя нет.

Жрец Луны спокойно произнес:

— Тебя могут убить за то, что ты слишком много думаешь о моих целях и планах.

— Я нужен тебе. У меня есть своя молния, ты ведь помнишь? Молния, которая убивает.

Жрец Луны с ревом вскочил на ноги.

— Довольно! Как ты можешь говорить о священных предметах, дарованных нам моей Матерью, перед рабом? — Жрец Луны ткнул пальцем в Алтанара. — Оставь нас. Нам с братом надо поговорить.

Алтанар, пятясь, вышел из комнаты. Жрец Луны продолжал всматриваться в колышущийся полог. Показав пальцем на рот и шевеля челюстью, он дал Конвею понять, что тот должен говорить. Погода была относительно безопасной темой. Жрец Луны прокрался к выходу. Подождав немного, он издал звук, точь-в-точь похожий на гремучую змею. Потом закричал и прыгнул в проход. Вскоре послышались крики Алтанара, а затем звуки ударов. Алтанар пытался оправдаться, выкрикивая между ударами, что он ничего не слышал.

Когда Жрец Луны с шумом ворвался обратно, Конвей криво усмехнулся.

— Что тут такого смешного? — требовательно спросил тот.

Успокоившись, Конвей задал ответный вопрос:

— Зачем тебе Алтанар?

— Мне необходимо развлечение. Любой другой не смог бы с ним справиться. А мне он помогает отвлечься от дел. Никто не может обмануть меня. — Его лицо потемнело. — Но меня можно огорчить и разочаровать. И я могу быть беспечен. Моя Мать не любит беспечности. Она так усердно трудится. И когда ее сын забывает о своих обязанностях, мне стыдно. — Он склонил голову в припадке угрызений совести.

Не глядя вверх, будто обращаясь к своим ногам, Жрец Луны продолжал говорить свистящим шепотом:

— Они — непослушные дети. Они пытаются избежать моей воли. Воли моей Матери. Они знают, что я ее сын. Сколько уже раз я доказывал это. И все же они не хотят понять, что я все вижу, что я понимаю их интриги еще до того, как они сами их поймут.

Конвей глубоко вздохнул и сам удивился тому, как сильно вдруг стал ему необходим воздух.

— Ты знаешь планы Каталлона?

Жрец Луны слегка скривился, скорее от досады, чем от раздражения.

— Ничто не может укрыться от Жреца Луны. Единственная моя вина в том, что я никак не могу поверить, что все строят козни против меня. Разве ты не видишь? Это бесцельно, бесцельно; я не могу заставить себя серьезно прислушиваться к предупреждениям моей Матери. Она сказала, что Каталлон собирается причинить ей вред. Я услышал, но ничего не сделал.

— Но он не делал ничего, направленного непосредственно против тебя. Возможно, война с Косом займет меньше времени, чем мы рассчитываем. И мы в любом случае возьмем Дом Церкви.

— Я рад, что ты сказал — мы возьмем Дом Церкви. Но этого не произойдет, пока Летучей Ордой правит Каталлон. Разве ты не понимаешь его намерений? Ему не нужны люди из Коса, чтобы завоевать Дом Церкви. Монахи-воины, охраняющие это гнездо шлюх, заслуживают уважения, но мы превосходим их по численности самое меньшее в четыре раза. Тесные связи между Косом и Домом Церкви сложились давно и полезны для обоих, но не являются необходимыми для их выживания. — Он резко остановился, требовательно взглянув на Конвея.

Это было испытание, и Конвей знал об этом. Он попытался встретиться со Жрецом Луны взглядом. Глаза того, казалось, остекленели от напряжения, и это сломило упорство Конвея. Он отвернулся и произнес:

— Каталлон не сможет напасть на Дом Церкви, пока не окончит поход на Кос.

Улыбка Жреца Луны была подобна лезвию ножа.

— Наполовину верно. Но никакой атаки на Дом Церкви не будет. Жнея будет следующей Сестрой-Матерью. Она жаждет власти. Летучая Орда может отправиться куда угодно. Если Жнея пожелает распространить влияние Церкви, Летучая Орда станет ее орудием. Если она отвергнет предложение Каталлона о защите, ее Жриц переловят и перебьют, словно кроликов. Если он умен, а мы это знаем, он будет контролировать Церковь, в то же время имея огромное влияние на последователей культа Луны.

— Ты позабыл про Сайлу и ее Врата.

— Никаких Врат не существует. И никогда не существовало. — Конвей потрясенно моргнул. Жрец Луны продолжал: — Я именно тот, кем себя называю. Я спрашиваю и узнаю все. Тебя заботит эта ведьма — Сайла? Капитан и Жнея еще и сейчас преследуют ее. Все ее труды были бесцельны еще в самом начале. Теперь они закончатся. — Из тонких губ вырвался сухой шелестящий смешок. — Она и другая ведьма, Ланта, выкрали первенца Капитана. Только представь себе это. Самонадеянные дуры. На этот раз Сайла заплатит за свое высокомерие. И высшей ценой.

— Ланта? Украла ребенка? — Конвей заметил во взгляде Жреца Луны мгновенный проблеск сумасшествия. Всерьез разозлившись на себя за то, что его могут волновать поступки Ланты, и не желая раздражать Жреца Луны, Конвей резко произнес: — Это на нее похоже. Она слишком хорошо знает, что нужно другим. Подвергать остальных опасности, это она умеет лучше всего. А что слышно об остальных? Что с Тейт? С Налатаном?

— Они решили последовать за ней. Они помогали ей. Они заслужили все то же, что выпадет на ее долю.

— Должен существовать какой-то способ остановить все это. Дай мне Лиса и двадцать воинов. Десять. У Тейт снайперская винтовка, «вайп», пистолет, патроны. Налатан — настоящая боевая машина. Женщины-целительницы. Нельзя допустить, чтобы все это пропало зря.

Жрец Луны положил руку на плечо Конвея. Она мягко опустилась, сначала пальцы, потом сама ладонь. Конвей наблюдал за движением краешком глаза, как наблюдал бы за пауком, которого боишься потревожить. Когда Жрец Лупы заговорил, Конвею потребовалась вся сила воли, чтобы оторвать взгляд от руки и сосредоточиться на лице собеседника.

— Ход твоих мыслей правилен. Не думай, что я не ценю это. Но все же я должен сказать, что разочаровался в тебе. Разве ты не можешь понять, мне никто не нужен. И ничто. Моя Мать послала меня в этот мир, чтобы я научил его поклоняться ей. Она помогает мне, но всю работу делаю я. И первой моей задачей стала Летучая Орда. Мать сказала, что я должен ее заполучить. Тогда она тоже получит ее. Я бьюсь с Каталлоном не на жизнь, а на смерть. Если я не смогу справиться с ним, значит, я — плохой сын. Ты, наверное, думаешь, что раз я — Бог, значит, могу поразить его небесной карой. Мне бы тоже этого хотелось. Но поскольку здесь я пребываю в смертном теле, то, значит, я должен победить Каталлона в борьбе смертных. Уничтожить его или подчинить, это ее не интересует. Ее единственная уступка мне заключается в том, что я могу победить его с помощью своего разума. Но лишь как человек, не как бог.

Он наклонился и сжал голову руками, печально покачал ею.

— Мне бы хотелось помочь тебе. Но сначала я должен победить Каталлона.

Конвей чувствовал, как его самообладание слабеет, он представил, как внимательно слушает этого мошенника, лепечущего о неминуемой гибели Сайлы и всего ее отряда. Образ поразил его. Он удивился, какое наваждение могло заставить его хоть чуть-чуть поверить словам Жреца Луны. Разве только он и сам такой же сумасшедший, как и жрец.

То, что он хотел — и обязан был — сделать, требовало участия сумасшедшего.

— Избавься от Каталлона. Ты же не позволишь умереть одному из нас. Тейт пришла в этот мир вместе с нами.

От Жреца Луны исходил тяжелый дух коварства.

— Как только я получу власть, проси меня, о чем хочешь. Но до тех пор я должен заниматься своей главной задачей.

Конвей вывернулся из-под руки, лежавшей на его плече. Впереди возвышался стул, на него он излил свою ярость. После удара ногой обломки разлетелись по всей комнате. Конвей схватил ножку и запустил ею в стену, но мягкая ткань издала только тихий хлопок, который еще больше вывел Конвея из себя. Он выхватил пистолет и выстрелил в злосчастную деревяшку. Ткань стен поглотила часть звука, приглушив выстрел до глухого раската. Ножка стула разлетелась на куски. Во все стороны полетели щепки.

Жрец Луны вскочил на ноги, уши зажаты руками, глаза зажмурены. Он сделал несколько шатающихся, неуверенных шагов. Дымящаяся дыра указывала на место, где пуля прошла через ковер и застряла в земле.

Обернувшись к Жрецу Луны, Конвей увидел, что тот смотрит на него округлившимися от потрясения глазами. Конвей направил пистолет ему в живот.

— Ты говоришь о смерти как о какой-то абстракции. Она реальна. И она вечна. Я предлагаю тебе сделку: помоги мне выбраться отсюда, чтобы я мог попытаться помочь остальным, а я решу твой вопрос с Каталлоном.

В шатер ворвался Алтанар. Он сразу заметил Жреца Луны, стоящего перед ним Конвея и ищущий глаз пистолетного ствола. Лицо его мгновенно побледнело. Он пал ниц.

— Я слуга, раб. Я пришел к своему хозяину. Пожалуйста, отпустите меня. Я ничего не видел. Я ничего не хочу.

— Заткнись и пошел вон. — К удивлению Конвея, Жрец Луны быстро восстановил самообладание. Краем глаза он заметил, как Алтанар метнулся к двери. Жрец Луны вернулся на свой диван, двигался он так, будто движение причиняло ему боль. Как ни в чем не бывало уселся. — Это было глупо. И опасно.

Конвей извинился:

— Мой характер. Похоже, он становится хуже. Извини.

— Понимаю. Мы окружены варварством. Через какое-то время оно проникает в душу. Мы все время должны опасаться его. Наших проблем не решить с помощью пороха.

— Я уже извинился.

С неожиданной мягкостью Жрец Луны произнес:

— Все же мы из одного рода. Мы должны работать вместе.

Конвею почему-то вспомнилась пара котов. До самого момента драки, коготь за коготь, зуб за зуб, они тоже изображали холодное безразличие.

Ветер снаружи сделался сильнее. Он раскачивал и раздувал стены шатра. Ткань вздыхала и стонала. Растяжки тихо шептали, время от времени пронзительно жалуясь. Внутри свеча гасла за свечой, оставшиеся освещали зловещее серое облако дыма.

— Мы должны уничтожить Каталлона, — сказал наконец Конвей. — Даже если мы его унизим, проблема все равно останется. Таких людей нельзя победить. Убить можно, но победить — нет. Если ты прикажешь идти на Дом Церкви, Каталлон начнет противиться твоей воле. Твоим именем я вызову его. На мечах.

— Он изрубит тебя на кусочки. Даже если твои обожаемые собаки будут с тобой и ты будешь верхом на этой лошади, от которой без ума все дикари вокруг.

Сдержавшись, Конвей засунул пистолет в кобуру.

— Я мог бы удивить вас обоих. Но я предпочитаю играть наверняка. Когда ты собирал свой лунный алтарь, тебе на ум не приходили слова «Клетка Фарадея?»

Жрец Луны тупо повторил фразу, потом, вернув своему лицу суровый вид, произнес:

— Моя Мать не говорит таких слов. Они ничего для меня не значат.

— Но будут значить.

Жрец Луны презрительно фыркнул. Конвей не попался на эту удочку.

— Потребуй, чтобы Каталлон немедленно напал на Дом Церкви. Скажи ему, что твой брат — то есть я — требует доказательств его верности Жрецу Луны. Я буду готов через три дня, самое большее — через четыре. Я хочу видеть Дом Церкви в руинах. Что ты и твоя Мать будете делать после этого, меня совершенно не касается. Я выхожу из игры. Ты можешь дать мне слово, что все так и будет? Как только я разделаюсь с Каталлоном, мы идем к Дому Церкви?

— Сразись с Каталлоном, и ты умрешь.

Рука Конвея непроизвольно двинулась к кобуре.

— Слово. Я хочу его услышать.

Подавив лицемерный вздох, Жрец Луны сдался:

— Я дам тебе слово. Я помолюсь за тебя.

— Чудесно. Премного благодарен. — Конвей развернулся и вышел.

Оставшись один, Жрец Луны некоторое время поглаживал свой тюрбан. Осталось всего две свечи, пятна света прыгали вокруг колышущихся язычков пламени. Жрец Луны дважды хлопнул в ладоши. Складки ткани у него за спиной разошлись в стороны, и в комнату скользнула белая, похожая на привидение фигура. Баек вышла и встала перед Жрецом Луны. Она повертела головой, подвинулась на шаг вправо и поклонилась.

Жрец Луны ухмыльнулся:

— Ты удивляешь меня. Ты точно знаешь, где я нахожусь. Колдовство.

Она мягко улыбнулась:

— Никакой магии. Многие слепые могут чувствовать, где стоят другие люди. От тебя веет силой. Я слышу тебя, слышу звук бегущей воды. Ветра. Это звуки гор.

Скрестив руки на груди, Жрец Луны одобрительно кивнул.

— Правда? Горы. Ты никогда не говорила об этом. Какая чудесная мысль. — Он неохотно вернулся к серьезным делам: — Ты слышала моего брата?

По ее лицу пробежала быстрая тень неодобрения.

— Он говорил слишком самоуверенно, даже если он искренне хотел тебе помочь. Он жесток, но внутри у него умирает хороший человек. Кто причинил ему такую боль?

— Все, что от него требуется, это помощь. Мне. Нам. Культу Луны.

— Ты бесподобен. Но разве он сможет победить Каталлона? Убить его для тебя?

Жрец Луны поднялся навстречу Баек. Положив руки на ее плечи, он легонько поглаживал их, продолжая говорить:

— Мой брат один из тех, кто выжил. В этом его талант. Каталлон умрет. Моя Мать предопределила это. А потом мы соединим Церковь и Танец-под-Луной в мире и согласии.

Баек накрыла ладонями его руки, остановила их. Потом, загадочно улыбаясь, она медленно поднесла их к своей груди, прижала к ней. Ее голос стал низким и густым:

— Я соблазняю тебя. Я исповедуюсь и хочу получить твое прощение до того, как заговорю. Я ужасна, не правда ли?

— Ужасна. — Слою было больше похоже на карканье. Лицо Жреца Луны покрылось бисеринками пота. Он попытался вырваться, попытался увести ее отсюда. Она держала крепко, положила руки на старое место. Прижавшись к нему всем телом, она произнесла:

— Прости меня. Сначала.

Он засмеялся, звук получился грубый и натянутый.

— Искусительница. Что это за великий грех, о котором я должен узнать? Ты же знаешь, я ни в чем не могу тебе отказать.

Улыбка исчезла, сменившись неподдельной заинтересованностью.

— Девушка, работавшая со мной, та, которую убили. Зики. Я знаю, кто ее убил. Не надо было этого делать. Она была просто маленькой девочкой, никому не причинявшей вреда.

— Это все? — На этот раз он облегченно рассмеялся. — Я знал, что ты знала. Это необходимо было сделать. Она была всего лишь рабыней, и притом шпионкой. Бедная Баек, малышка, ты напрасно беспокоилась. — Жрец Луны прижал ее к себе, потом отступил на шаг и указал на разрез в стене. — Человек во мне желает твоей тайны. Бог во мне знает о тебе все. Какая женщина может хотеть большего? И как мне повезло, что моя Мать направила тебя ко мне.

Двигаясь рядом с ним, Баек одной рукой обняла Жреца Луны.

— От тебя ничего не скроешь, верно? Я жду того момента, когда смогу предстать перед твоей Матерью. Какой чудесный день. Мы действительно вместе отправимся к ней?

— Когда отправлюсь я, ты последуешь за мной. Обещаю. — Он придержал полог и поторопил Баек. Идя следом за ней, Жрец Луны стягивал с себя мантию.

Потом, вглядываясь во тьму своей спальни, он вспомнил все события сегодняшнего вечера и решил, что все идет невероятно гладко. Он вытянулся, наслаждаясь этим. Власть. Могущество. Секс. Как удивительно, как восхитительно все перемешалось. Совершенно неотличимо. Удовольствие, полученное от одного, увеличивало удовольствие, доставленное другим.

Баек. Вселенная удовольствий.

Умная. Как это она сказала? «Маленькой девочкой, никому не причинявшей вреда». Грязная шпионка, вот она кто. Обманула Баек. Это просто: она так доверчива. Надо отдать ей должное, учитывая все, что ей пришлось вытерпеть. Грязная шпионка. Лис слышал. Лис слышит все. Глупая женщина, говорила с Конвеем в его первый день в Орде. Ну ладно, эта проблема тоже скоро решится. Конвей присоединится к своей маленькой утонувшей подружке, как там ее.

Вздохнув, Жрец Луны перекатился на бок и положил руку на мягкое, гибкое тело, лежавшее рядом с ним. Стоило ему закрыть глаза, как он тут же уснул.

Глава 95

Человек-Огонь осторожно нагнулся перед входом в шатер Конвея.

— Хозяин?

Говорил он тихо. После яростного спора между Жрецом Луны и Каталлоном находиться в рядах их явных сторонников стало небезопасно. Кое-кто уже погиб из-за того, что называл Каталлона неверующим; те, кто звал Жреца Луны чужаком и лжепророком, тоже не задерживались на этом свете.

Измученный Конвей выглянул наружу, его лицо было заспанным. Он огляделся, потом жестом пригласил Человека-Огня внутрь.

Раб присел на корточки у небольшого кухонного очага. Конвей зачерпнул из блестящего котелка в миску мяса и подал Человеку-Огню. Тот взял миску в обе руки и благодарно улыбнулся. Покачивая головой, произнес:

— До того, как прийти сюда, я был у шатра Каталлона. Этим утром его рабам не дали мяса.

— Почему? — Конвей наложил себе полную миску и уселся напротив Человека-Огня. Карда ползком подобрался поближе к нему. Микка осталась на месте, но ее глаза были прикованы к рукам Конвея. Но он лишь посоветовал собакам перестать выпрашивать подачки. Те положили головы на пол, явно оплакивая себя, как жертв голодной смерти и запустения.

Человек-Огонь сказал:

— Несколько Танцующих-под-Луной этой ночью подобрались к шатру Каталлона и пели в темноте гимны. Каталлону это не понравилось: «Они были достаточно близко, чтобы не только петь, но и пускать стрелы». Всех охранников отослали в их лагеря с приказом выслать на замену воинов получше. Рабов выпороли.

Ухмылка Конвея блеснула белым в сумраке шатра.

— Большинство отдает предпочтение мне или Каталлону?

Покачав головой, Человек-Огонь вдруг посерьезнел.

— Об этом не распространяются. Они ждут.

— Чтобы увидеть, кто же победит?

— Да. — Человек-Огонь неловко пошевелился и принялся рассматривать свою миску, будто ожидал увидеть в ней какую-нибудь гадость.

— С этим покончили. — Конвей ткнул пальцами в колено Огня. — Что еще?

— Ну, они ждут, кто же выиграет. Я говорю правду. — Он быстро взглянул в глаза Конвея и решил открыть все сразу: — Они считают, что Каталлон убьет тебя одной левой. Что их интересует на самом деле, так это что же будет потом? Если Каталлон может убить брата бога, может ли он убить самого бога? Поразит ли бог Каталлона? Что станет с Летучей Ордой? Не станет ли бог мстить всем подряд за смерть своего брата? Вот что всех волнует.

Конвей прикончил последнюю ложку рагу и со стоном поднялся.

— Мне необходимо выспаться. Я почти всю ночь на ногах. — Он улыбнулся угрюмому собеседнику. — Чего беспокоиться? Сегодня ночью я умру. И тогда уж отдохну.

Человек-Огонь отставил миску и встал на колени.

— Ты считаешь меня человеком, Мэтт Конвей. Здесь, с тобой, я больше не раб. Я служу тебе потому, что это моя обязанность. Послушай меня сейчас, как слушал бы другого человека, человека, повидавшего многое. Воспользуйся оружием-молнией. Я видел, на что оно способно. Убей Каталлона. Ты слишком хороший человек, чтобы умирать за Жреца Луны.

— Я не собираюсь ни за кого умирать. — Конвей извлек из кожаного мешка две коровьих берцовых кости и бросил их собакам. Те вскочили на ноги и удалились с добычей в дальний угол. Вскоре оттуда донеслись хруст и чавканье. Конвей продолжил: — Я борюсь с Церковью. Она разрушила мою жизнь.

Человек-Огонь вскочил на нога.

— Ты и раньше так говорил. Но мне трудно в это поверить. Церковь всегда была добра ко мне.

— Да, но не ко мне. Не надо больше об этом. Когда я убью Каталлона, Жрец Луны поведет Летучую Орду на штурм Церкви. Если бы Каталлон сам хотел сделать это, я бы никогда не стал ссориться с ним. Вот все, что тебе нужно знать.

Человек-Огонь стоял перед Конвеем. Он нервничал, неуверенно переступал с ноги на ногу, руки совершали бессмысленные движения. Подбородок агрессивно выдвинулся вперед. В конце концов Конвей потерял терпение. Он сердито произнес:

— Ну давай же. Что там еще? Мы что, все утро так будем стоять, ты словно под тяжестью чего-то, а я пытаюсь выяснить, о чем же ты думаешь?

Собаки у себя в углу внезапно замолчали. Не обращая внимания на этот явный признак настороженности или просто не замечая его, Человек-Огонь произнес:

— Возможно, пришло время поделиться некоторыми новостями. Я не так невежествен, как кажусь. И не глуп. Я знаю о тебе. — Увидев, как Конвей отступил на шаг назад, Человек-Огонь начал говорить быстрее: — Около лагеря Людей Длинного Неба остановился торговец. Рабы и торговцы чувствуют, что они — родственные души. Так всегда бывает с теми, кого презирают. Они обмениваются слухами. Любой раб в Летучей Орде и почти каждый человек, живущий между этими местами и Гаванью, знают о том, как ты потерял женщину по имени Ти.

Зарычав, Конвей потянулся к горлу Человека-Огня. Собаки вскочили со своего места и с лаем кинулись в атаку. Только увидев их, Конвей пришел в себя. Он едва успел спасти Человека-Огня. Развернувшись на месте, он собственным телом заслонил раба от разъяренных псов, одновременно приказав им лежать. Продолжая рычать, собаки все же повиновались.

Человек-Огонь, облизывая губы, попятился назад.

— Кто-то должен был передать тебе слова торговца: маленькая жрица не предавала тебя. — Человек-Огонь чуть присел, готовый прыгнуть к выходу. Собаки рычали, словно далекая гроза.

Конвей устало проговорил:

— Ты ничего не знаешь. Торговец ничего не знает. Убирайся с моих глаз. Иди к рабам Каталлона, передай им, что я возвращаю тебя. Еще раз подойдешь, я спущу на тебя собак. — Отвернувшись, Конвей наклонился подбросить дров в огонь.

Из своего укрытия в десяти шагах от жилища Конвея Алтанар видел, как Человек-Огонь поспешно выскочил из шатра, как он, нервно оглядываясь через плечо, пошел прочь от него. Когда Человек-Огонь поравнялся с лошадьми, за которыми скрывался Алтанар, тот вышел из укрытия и загородил ему дорогу. Человек-Огонь мгновенно остановился и занял оборонительную позицию.

Об улыбку Алтанара, казалось, можно порезаться.

— Ты сказал ему, что знаешь о женщине? — Человек-Огонь кивнул. Алтанар протянул руки и ухватил ладонь Человека-Огня. Упершись большими пальцами в тыльную сторону ладони и переплетя остальные снизу, он вывернул руку вниз и назад. По лицу Человека-Огня пробежала волна боли. Он дернул руку, но не настолько сильно, чтобы освободить ее. — Никогда не тряси передо мной своей пустой башкой, — произнес Алтанар. — Мне нужен нормальный ответ. Не обязательно разумный, но по крайней мере такой, который я могу услышать. — Выпустив ладонь, он продолжил: — Как он реагировал?

Человек-Огонь угрюмо опустил голову.

— Он схватил меня. За горло. Собаки бросились на меня. Я чуть не погиб.

— Чуть. — Алтанар повторил это слово нараспев. — Конвей во всем винит Церковь?

— Да.

— Хорошо. Это объясняет сразу несколько вещей; видимо, Торговец говорил правду. Да, когда Конвей будет драться с Каталлоном, он воспользуется оружием-молнией?

— Нет.

— Ты уверен? — Это был скорее вызов, а не вопрос.

— Он так сказал.

— В таком случае нам нечего бояться. Каталлон убьет его. — Алтанар нагнулся вперед и похлопал Человека-Огня по больному запястью. — Никогда не забывай о манерах. Сломанные запястья редко срастаются правильно. — Он двинулся прочь пружинистым шагом, насвистывая какую-то мелодию.

Человек-Огонь провел по лицу ладонью. Она оставила след на блестящей пленке холодного пота. Поглядев на руку и увидев, как она трясется, он раздраженно покачал головой и двинулся дальше, пробормотав сам себе:

— Величайшее желание Конвея — уничтожить Церковь. Величайший враг Жреца Луны — Церковь. Алтанар, который существует лишь благодаря Жрецу Луны, хочет уничтожить Конвея. Это значительно ослабит позиции Жреца Луны и может даже погубить его. Алтанар может причинить вред кому угодно и в любое время. Да. Я знаю об этом. Но Жрец Луны умнее. Так зачем же уничтожать Конвея?

Немного не доходя до бараков, в которых жили рабы Каталлона, Человек-Огонь оглянулся. Вроде бы за ним никто не шел. Он быстро проскользнул между двумя шатрами и развернулся, чтобы проверить, нет ли преследователей. Какие-то дети заметили его и стали, смеясь, тыкать пальцами. Женщина, стоявшая у входа в шатер, крикнула, чтобы он убирался отсюда.

Выбравшись из-за шатров, Человек-Огонь направился к кустам, росшим на берегу ручья, протекавшего позади купальни. Двигаясь по течению, он подобрался к самому шатру. Убедившись, что поблизости никого нет, громко крикнул, подражая ястребу. Потом улегся и стал ждать.

Вход в шатер открылся. Вышла Баек. Сделав несколько шагов, она встряхнула перекинутую через руку тряпку и вернулась внутрь.

Убедившись, что все спокойно, Человек-Огонь пополз вперед, прячась от посторонних глаз. Подобравшись к самому шатру, он одним прыжком преодолел расстояние между кустами и полотняной стеной. Бросившись на землю и нырнув под ткань, вкатился внутрь. Он поднялся на ноги, затем настороженно присел. Его приветствовал мягкий смех.

— Баек? — Глаза силились хоть что-нибудь разглядеть в неверном свете.

— Конечно. Что случилось?

Человек-Огонь поведал об утренних событиях, закончив рассказ словами:

— Что же они задумали? Какую выгоду могут Алтанар или Жрец Луны получить от смерти Конвея?

Баек надолго задумалась. В конце концов пожала плечами.

— Если нам все удастся, то это не имеет значения.

— А если нет?

Смех Баек громом раскатился по сумрачной комнате. Услышав его, Человек-Огонь сморщился. В нем звучали расставание, меланхолия, вызывавшая у него образы бесконечных дорог, покинутых лагерей, погасших и остывших костров.

Рука Баек коснулась его губ. Потом ее пальцы пробежали вдоль шрама, который, казалось, уже знали наизусть.

— Мой самый дорогой друг. Как легко мне бывает предвидеть твое поведение, и какое счастье, что никто другой не видит в тебе того хитроумного интригана, которым ты являешься.

Мягко отстранив ее руку и сжав ее в своей, Человек-Огонь произнес:

— Я видел в шатре Конвея его новую кольчугу. Она достает ему до колен. Ее вес замедляет движения. И Каталлон это обязательно заметит.

— Конвей знает, что доспехи не заменят ему потери подвижности. Может быть, мы здесь не единственные обманщики? — Она изобразила крайнее удивление.

Покачав головой, Человек-Огонь ответил:

— Иногда твое новообретенное спокойствие меня пугает. — Ее ладонь напряглась, и мужчина крепче сжал ее в своей. — Я не то хотел сказать. Я буду помогать тебе во всем. Просто, по-моему, над этим не стоит смеяться.

Голос Баек тут же сделался сочувственным:

— Я все время забываю, что для тебя все по-другому. Я так хочу, чтобы ты мог разделить мое спокойствие, мою радость. Это не конец, на самом деле. Это — начало. Попытайся в это поверить.

— Я верю, что для тебя это так. Если так будет и для меня, то я только обрадуюсь. Коль скоро я могу освободить от него этот мир, я встречу собственную судьбу без сожалений.

— Такая ужасная цена. Я бы хотела…

— Нет, нет, нет, — оборвал ее Человек-Огонь, — никаких желаний, никаких «что, если». Все уже решено.

— Как хорошо, что можно вот так это сказать. Нет больше ни страха, ни боли, ни стыда. — Она прижалась к нему, обвила руками, прижалась щекой к груди. — Конец тьме. Я очищусь, Человек-Огонь. Я снова соединюсь со своими сестрами. Они простят меня. И Церковь тоже.

— Дорогая Баек, они уже давно простили тебя. Ты заплатила за все свои ошибки, и не один раз.

Она запрокинула голову, глядя ему прямо в лицо. Он вдруг почувствовал, что что-то большее, чем простое зрение, позволяет ей заглянуть в его чувства. Она заговорила:

— Ты тоже страдал. И заплатил. Разве ты не можешь почувствовать хоть чуточку счастья при мысли, что все плохое кончается?

— Я даже не могу вспомнить, что такое счастье. Все, что мне надо, — это удовлетворение. Оно нужно мне даже больше, чем свобода.

Снова прижавшись к нему, она заговорила тихим, задумчивым голосом:

— Иногда я думаю о том, что мы делаем. Это неправильно. Мне не нравится думать, что мы — плохие. Но это необходимо сделать, не так ли? Я не просто жестока, ведь так? Иногда по ночам, когда я совсем одна и кругом тихо, я думаю о том, что произошло, и мне хочется, чтобы они ощутили боль. Как я. И я не могу гордиться такими мыслями.

Человек-Огонь раскачивался на месте, баюкая ее в своих руках.

— Тише. То, что мы делаем, необходимо сделать. Для нас, да. Для других, тех, кого мы никогда не узнаем, да. Для Церкви, да. Мы нанесем злу удар.

Глава 96

Темное небо нависло над долиной, служившей Летучей Орде домом. Прямо над головой и на востоке были видны бесчисленные звезды. На западе их свет был несколько приглушенным, а зазубренная линия гор нечеткой. Несколько жрецов уже высказались по этому поводу, интерпретируя это явление, как тайные туманы, и упоминая о надвигающемся сражении добра и зла.

Телохранители Каталлона нашли их. Жрецам твердо дали понять, что Каталлон в любом случае представляет собой добро. Больше никаких разговоров о добре и зле не было.

Тем не менее погода, как и все, касавшееся сражения между Каталлоном и Конвеем, была необычной. Животные вели себя странно. Не одни только жрецы повторяли, что к жизни пробудились неведомые силы.

Люди с факелами текли из соседних лагерей сначала ручейками, потом потоками и, наконец, слились в три пылающие реки. Все собирались на вершине плоского холма. С него было отлично видно всю долину. В любое другое время движение огней во тьме представляло бы собой картину несравненной красоты.

Конвей, одиноко стоявший на краю обрыва, размышлял об огненных змеях. И о Жреце Луны.

В его разум уже начали закрадываться подозрения и сомнения. И чего бы они ни касались, всюду оставался осадок страха. Его не покидали те же дурные предчувствия, что и после битвы, в которой погиб молодой Коссиар. И что еще хуже, вернулось ощущения вины.

Вокруг толкались люди, толпа возбужденно шумела. Лаяли собаки, носившиеся вокруг извивающихся колонн. Несмотря на темноту, вовсю кричали петухи.

Но во всем чувствовалось какое-то судорожное напряжение. Когда собаки натыкались друг на друга, обычное тявканье и рычание тут же выливалось в кровавую схватку.

В смехе слышалось подавляемое напряжение. Люди тоже сталкивались друг с другом в темноте, и эти мелкие неприятности тоже становились причиной жестоких ссор.

Даже за полотняными стенами шатра Каталлона нельзя было скрыться от этого всеобщего чувства хрупкого равновесия. Младшие вожди племен сидели кружком. В их собрании присутствовала какая-то необычная отдаленность между людьми, каждый старался подальше отодвинуться от соседей. Казалось, будто все они ожидают удара в спину.

Каталлон прошел к своему креслу. На нем была кожаная куртка до пояса, а поверх нее кольчуга. Сотни стальных колец тихо звенели в такт его шагам. К кожаным штанам были пришиты вертикальные металлические полосы, защищавшие ноги от рубящих ударов. В ножнах, висящих за спиной, был меч. Его рукоятку украшали фазаньи перья, развевавшиеся на ветру.

Вытащив из ножен, висящих на боку, длинный тонкий кинжал, Каталлон вонзил его в стул, на котором обычно сидел Вождь Войны. Все судорожно вздохнули; в шатре Каталлона никто не обнажал оружия. Запрет вряд ли касался самого Каталлона, но, сколько они себя помнили, он уважал его. Каталлон произнес:

— Я уже беседовал с каждым из вас наедине, прося вашего совета. Но пока я не вошел в эту комнату, я не принял решения. Некоторые предлагали пойти со Жрецом Луны на компромисс. Вы говорили, и совершенно верно, что мне достаточно победить Конвея, чтобы доказать, что вождь Летучей Орды может противостоять богу. Так или иначе, но вызов Жреца Луны направлен на то, чтобы захватить власть над Летучей Ордой. Я умру до того, как он поделится этой властью со мной. Если Конвей изберет в этом споре сторону Жреца Луны, он должен готовиться умереть за него. Все согласны с тем, что Жрец Луны — святой. Но Конвей? Должны ли мы верить, что любой пришелец, владеющий магией, является богом? Жрец Луны говорил, что, когда его время вне Луны кончится, он умрет человеческой смертью. Но кто может сказать, когда и как оно кончится? Что касается меня, то если я не буду тем Каталлоном, каким являюсь сейчас, то предпочту быть мертвым Каталлоном.

Вождь Людей Длинного Неба медленно встал. На нем была четырехцветная куртка, соответствующая его званию. На штанах и башмаках были бисером вышиты священные символы, связанные со скитаниями племени до того, как оно стало частью Летучей Орды. Прежде чем заговорить, он приложил руку к сердцу, это значило, что он ручается за свои слова честью.

— Отвага, мужество и искусство Каталлона всегда вели нас к победе. Над людьми. Все мы сражались бок о бок с ним. Мы убивали людей. Забирали людей в рабство. Если Каталлон желает сразиться с божеством, мы лишь можем затаить дыхание. Ни у одного из нас нет его отваги.

Каталлон ухмыльнулся.

— Ни у одного из вас нет и твоей отваги, иначе бы ты не был сейчас одинок в споре со мной. Все вы боитесь того, что произойдет в случае моего поражения.

Вождь Длинного Неба вздрогнул.

— Или твоей победы. Убей Конвея, и что сделает с нами гнев Жреца Луны?

— Конвей ненавидит Церковь. Ты знаешь, почему? Он обвиняет целительницу в смерти своей шлюхи-рабыни. Говорят, он любил ее. Брат какого бога будет любить шлюху или рабыню? Чтобы выполнить наказ своей Матери, Жрецу Луны необходимо всюду заменить Церковь культом Луны. Он не может сделать этого без помощи Летучей Орды. Я собираюсь захватить Дом Церкви, но сам и лишь в то время, когда это будет нужно мне. Жрец Луны надеется, что его «брат» убьет меня лишь потому, что это позволит ему достичь своей цели. Попомните мои слова: когда я убью Конвея, со Жрецом Луны будет намного легче справиться.

Вождь Длинного Неба упорно не соглашался.

— Мы не можем помочь тебе. Мы не хотим останавливать тебя. Ты — Каталлон. Мы уважаем твое право выбирать между жизнью и смертью. Но мы просим, чтобы ты поговорил со Жрецом Луны. Скажи ему, чтобы он не обрушивал свою месть на твоих последователей.

— Я сделаю это. — Каталлон выдернул кинжал из деревянного стула. — Жрец Луны стоил мне хорошего друга и много хороших воинов. Я принял это, как все люди принимают прихоти богов. Конвей — совсем другое дело.

Поднялся еще один вождь. Он нервничал, и от этого его речь стала быстрой, а голос хриплым. Его поведение было жестким контрастом мрачному достоинству вождя племени Длинного Неба.

— Собаки. Конь. Что с молнией?

— Жрец Луны говорил только о мечах. И ножах. Если на меня нападут собаки или лошадь, убейте их.

Вождь торопливо вернулся на свое место. Вождь Длинного Неба бросил на него холодный взгляд и обратился к Каталлону:

— Почему Жрец Луны поставил на месте состязания алтарь Луны?

— Таким образом Жрец Луны и его новообретенный «брат» будут связаны со своей Матерью-Луной.

Потом, будто только что заметив, Каталлон посмотрел на Лиса. Между ними повисла суровая холодная тишина. Напряжение в комнате было подобно искре, которой недостает лишь легкого ветерка, чтобы взорваться ослепительной вспышкой. Вождь Длинного Неба сказал Каталлону:

— Мы уже говорили о Лисе Одиннадцатом. Он сделал Ураган отрядом наших лучших дозорных и охотников. Мы уважаем его и доверяем ему.

Каталлон произнес:

— Мы в чем-то схожи, Лис и я. Как я есть Летучая Орда и Летучая Орда есть я, так он принадлежит Жрецу Луны.

Встал Лис, на нем была куртка из шкуры антилопы и штаны, одежда была расшита узором из шкурок кролика, изображавшим лианы. Когда он жестикулировал, мускулы на обнаженных руках перекатывались и жестокость, дремавшую внутри, невозможно было не заметить.

— Командовать может один только Каталлон. Все согласны с этим. Жрец Луны никогда не утверждал противного. Он лишь говорил, что Церковь — это всеобщий враг, и Каталлон должен в первую очередь напасть на Дом Церкви.

Собравшиеся вожди настолько пристально наблюдали за Каталлоном, что, казалось, окаменели. Каталлон рассмеялся.

— «Жрец Луны говорил». Посмотрите на себя. У всех на уме одна и та же мысль: что, если Каталлон умрет? Но Каталлон не умрет.

Каталлон вышел из своего шатра. Воин тут же зажег факел, прикрепленный к шесту рядом со входом. Другой подхватил боевое черно-красное знамя Каталлона, готовый последовать за ним. Каталлон двинулся вперед, направляясь по освободившейся дороге к месту состязаний. Через пятьдесят шагов другой воин зажег еще один факел на шесте. Продвижение Каталлона отмечалось все новыми и новыми факелами, и с каждым разом толпа все громче и громче выражала свое одобрение.

Но за этим естественным возбуждением скрывалось какое-то предчувствие.

Разговоры были слишком громкими и быстрыми. Дети капризно плакали, иногда безо всякой причины.

К тому моменту, как Каталлон с вождями добрались до отгороженного места, на ветру полыхало тридцать факелов. Приветствия уже превратились в монотонный рев: Ка-тал-лон, Ка-тал-лон. Ночь содрогалась от этих слов. Заговорили барабаны.

Каталлон поднял свое знамя и вышел на арену. Он воткнул древко в землю в нескольких шагах от алтаря. На арене горел всего один небольшой факел, но и он располагался далеко, где-то за алтарем. Факелы, которые принесли с собой люди, тушили, как только их хозяева добирались до арены. На этом настоял Жрец Луны. Народ согласился. Эта битва должна была подтвердить или опровергнуть мощь Луны. Нельзя осквернять ее светом факелов.

Появился Жрец Луны. Каким-то образом ему удалось пробраться сквозь толпу незамеченным, и теперь он, словно по волшебству, оказался под одиноким факелом. Одетый в белый халат из плотной ткани и тюрбан, он несколько секунд неподвижно стоял, неодобрительно глядя на толпу.

Приветствия стихли. Один за другим смолкали барабаны. Когда затих последний, над ареной повисла тишина, какая обычно следует за пошлым замечанием. Жрец Луны подошел к алтарю. Из-за развевающегося халата казалось, что он плывет. В вытянутой руке на серебряной цепочке раскачивался массивный лунный диск. Символ его могущества, он поймал свет луны и засверкал такой же холодной красотой. Один из зрителей в истерике разорвал рубаху и закричал, чтобы это сияние поглотило его душу. Воин, чьи волосы были заплетены на манер конской гривы, запрокинул голову, в экстазе повторяя имя Жреца Луны.

Теперь толпа приветствовала человека в белом. Снова забили барабаны, теперь они выбивали две ноты подряд: сильный удар, потом слабый. И медленнее. Скорее вкрадчиво, чем настойчиво.

В едином с ними ритме затопали ноги. Гром, порожденный сотнями тяжелых сапог, прокатился по земле, угрожающий грохот, аккомпанирующий приглушенным голосам:

— Жрец Луны! Жрец Луны!

Конвей не приближался к алтарю до тех пор, пока там не показался Жрец Луны, стоящий на нижней медной ступени. Два воина Гор, сидя на своих сиденьях, крутили рычаги. Диск раздраженно гудел, понемногу набирая обороты. Щеточки с шипением скользили по ободу.

Жрец Луны ступил на алтарь, чтобы проверить, как он работает.

Первый взрыв смеха заставил его рывком выпрямиться.

Шагая так, словно у него болят ноги, Конвей направлялся к центру арены. С непокрытой головой, одетый в до смешного длинную свободную кольчугу, он сжимал в бронированных перчатках тяжелый меч. Сапоги были явно ему велики.

Вид у него был скорее шутовской, чем божественный.

В толпе послышалось хихиканье, подавляемые приступы смеха, сначала в одном месте, потом в другом. Какой-то ребенок закричал:

— Что это? — и пошатнувшаяся плотина уважения рухнула под напором веселья.

Жрец Луны так разъярился, что, казалось, сейчас рухнет с алтаря. Нагнувшись к Конвею, чтобы его слова не слышали воины, крутящие колесо, он сказал:

— Ты делаешь дураков из нас обоих. Мое достоинство, мой престиж…

— Твоя задница. — Конвей был бледен и так же мрачен, как Жрец Луны — зол. — Сейчас я участвую в представлении, а не ты. Прицепи эту штуку так, как я тебе говорил. — Он протянул Жрецу Луны медную проволоку, тщательно скрывая ее и от толпы, и от воинов, крутящих колесо. Жрец Луны с ворчанием отошел. Остановился перед кувшином, в котором стоял Человек-Который-Есть-Смерть. Прикрепив проволоку к металлу, он отступил назад и исподтишка взглянул на Конвея.

Когда тот двинулся от алтаря, проволока у него за спиной начала разматываться. Это была тонкая проволока, невидимая в лунном свете. Чтобы скрыть последние следы обмана, поднявшийся ветер начал раскачивать пламя факелов. Освещение превратилось в головокружительный хоровод теней. Даже сама ночь помогала скрыть обман. Туман, который раньше закрывал звезды на западе, теперь висел прямо над головой. Своей пеленой он окутал Луну, сделав ее свет мертвенно-бледным.

На этот раз, когда кто-нибудь начал показывать на чудесным образом затянувшееся туманом небо и шепотом говорить о знамениях, ответом ему были проклятия и раздраженные советы прекратить пугать маленьких детей.

Глава 97

Каталлон вытащил меч. Сжав тяжелую рукоятку двумя руками, он поднял его над головой и прокричал свой вызов:

— Я — Каталлон! Я — Летучая Орда! Кто хочет испытать меня?

Едва различимый в колеблющемся свете, он напоминал быка, увенчанного гипнотизирующим блеском стального клинка.

Услышав первый выкрик Каталлона, Конвей невольно отступил назад. Покраснев, огляделся. Все взгляды были прикованы к Каталлону.

Все, кроме Жреца Луны. Тот лукаво прошептал:

— Он внушает уважение, не так ли? Пугает. Никто не знает, скольких он убил, даже он сам.

Конвей, кивнув в сторону алтаря, проговорил уголком рта:

— Эта штука заряжается?

— Заряжается? Если ты имеешь в виду, что небесные врата к моей Матери открыты и я нахожусь в контакте с ней, то да. Когда тебе понадобится ее сила, ты получишь ее. Если только не нанесешь Матери оскорбление.

Конвей, раздраженный словами Жреца Луны, отвернулся от Каталлона. Глаза Жреца были словно крошечные точечки посреди блестящих белков. Угловатое лицо агрессивно повернуто к Конвею.

Безумие всего этого спектакля наконец преодолело стену ненависти, окружавшую Конвея. Он убедил себя в том, что этот безумец ему необходим. Теперь он доверился ему и зависел только от его милости.

Конвей горько сказал себе, что заслужил такого Жреца Луны. Они делили друг с другом прошлое, делили настоящее. Теперь они делят будущее. И оба во власти безумия.

Почему?

Настойчивая дробь небольшого барабана проникла в глубину его поглощенного собой сознания.Этот звук вызвал новые видения. Он увидел Ти, как она умирает, то, что он не мог и не хотел видеть с самого момента ее гибели. Теперь, когда перед ним, возможно, стоял его собственный убийца, Конвей вспомнил ее храбрость и ее преданность.

Уничтожение Церкви, месть Лайте — как бы на это смотрела Ти?

Стал бы задавать сейчас себе этот вопрос по-настоящему храбрый человек?

Стал бы рационально мыслящий человек в одиночку разрушать столь явно правильную организацию, какой являлась Церковь?

Внезапно Конвей осознал, что все вокруг смолкли. Слышно было, лишь как потрескивает на ветру одинокий факел да шепчет лунный диск на алтаре.

— Слишком испуган, чтобы отвечать? — поддразнил его Каталлон. Его меч описывал круги в воздухе. — Может быть, слишком испуган, чтобы двигаться?

— Я могу двигаться. — Ответ прозвучал жалко. Конвей попытался добавить ему силы, сделав горизонтальный выпад мечом. Каталлон, увидев медлительность его движений, хищно усмехнулся и двинулся вперед.

Конвей тайком проверил, хорошо ли прикреплена проволока к его доспехам.

Жрец Луны, держась за резные шесты, стоял у вращающегося диска. Он широко улыбался Конвею.

Каталлон скользнул вперед, шаги его были обманчиво быстрыми. Меч со свистом опустился, пытаясь раскроить Конвею череп. Тот торопливо поднял свой клинок, чтобы парировать удар.

Сила удара заставила его зашататься. Колени чуть подогнулись.

И больше ничего.

Скрипучий смех Жреца Луны прозвучал, словно дикий вопль предателя.

Бороться за свою жизнь в поединке, которого вообще никогда не должно было произойти. Конвей будто смотрел на себя со стороны.

Ланта. Я так и не сказал ей, что виноват.

В передних рядах толпы, у самой натянутой веревки, Лис раздраженно отпихнул от себя навалившегося на него человека. Обернувшись, он узнал Алтанара и схватил раба за руку, заставив того от боли привстать на цыпочки. Почти касаясь губами уха Алтанара, Лис произнес:

— Где ты был? Ты видел, что произошло? Что ты сделал? Жрец Луны сказал, что его Мать насмерть поразит Каталлона, как только он прикоснется к Конвею. Ты, наверное, осквернил шатер Жреца Луны. Или алтарь. Или еще что-то. Что ты сделал?

— Ничего! Клянусь. Я бы ни за что не осмелился прикоснуться к алтарю.

— Тогда почему Каталлон все еще жив? Посмотри, Конвею едва удается защищаться. Каталлон играет с ним.

Алтанар попытался разжать пальцы Лиса. Неохотно, не отрывая взгляда от поединка под лунным светом, Лис выпустил его. Он продолжал недовольно ворчать:

— Мне было обещано оружие-молния. И все силы Летучей Орды. Сам Жрец Луны так сказал. Он не может ошибиться. Если, конечно, ты чего-нибудь не сделал.

Потирая руку, Алтанар произнес:

— У него свой план. Ты там был, ты слышал, как он говорил, что его Мать желает смерти Конвея. Молния убьет Каталлона, а святая вода — Конвея. — Чтобы придать веса своим словам, Алтанар распахнул плащ и продемонстрировал туго завязанный бурдюк с водой. — Ты там был, ты слышал, как Жрец Луны сказал мне: «Как только Каталлон будет мертв, ты выскочишь из толпы и заявишь, что Конвей — нечистый. Брось в него бурдюк с водой. Моя Мать заберет его». Вот что он говорил нам. Ты слышал. Не вини меня за это. — Он кивнул на арену, где звон ударов Каталлона, отскакивавших от Конвея, больше напоминал стук молота по наковальне. Толпа восторженно ревела.

За спиной Лиса и Алтанара в толпу скользнула пара фигур. Некоторые зрители начали возмущаться. Другие промолчали или даже охотно дали дорогу, чтобы потом занять освободившееся впереди место. Вскоре двое уже были далеко от возможных наблюдателей. Человек-Огонь стянул с головы капюшон.

— Можно говорить, но только тихо. И не показывай свои волосы. О чем они говорили?

— Лис был раздражен. Они думали, что Конвей убьет Каталлона, но теперь они беспокоятся. Жрец Луны обещал отдать оружие-молнию Конвея Лису; это я хорошо слышала. Алтанар что-то говорил о том, что святая вода должна убить Конвея. Вот все, что я разобрала. Я не подвела тебя?

Человек-Огонь, погрузившись в размышления, нахмурился. Когда он заговорил, голос его был уверенным:

— Я не понимаю, что происходит. Если ты собираешься нанести удар Жрецу Луны сегодня, ты должна ожидать его в шатре. Ты очень помогла. У тебя слух, как у совы.

Она пожала плечами:

— Но, думаю, не такой, как у Лиса. Так или иначе, боюсь, что я все только запутала. Что ты теперь будешь делать?

— Убью его. Тем или иным способом. Он слишком опасен, чтобы жить.

— Но что, если…

Человек-Огонь взял ее за локоть и нежно, но уверенно, развернул к шатрам.

— Он умрет. Сегодня. Все остальное будет так, как должно быть. Теперь поспеши.

Баек задержалась ровно настолько, чтобы встать на цыпочки и поцеловать его в щеку.

— Сегодня странный воздух. Я чувствую это. Это значит, что у нас все получится, мой верный друг. Желаю тебе удачи.

Жрец Луны продолжал завывать от удовольствия. Перегнувшись над краем алтаря, буквально свисая со столбика, он размахивал руками, пародируя битву, происходившую внизу.

— Стойте! — Неожиданно серьезный приказ Жреца Луны разнесся, перекрывая рев толпы. Все остальные звуки мгновенно стихли.

Конвей, пошатываясь, отступил назад. Тяжело дыша, весь мокрый от пота, он, казалось, готов был рухнуть на землю. Каталлон, который дышал глубоко, но без напряжения, поднял свой меч, словно дровосек, готовый срубить дерево одним ударом.

Жрец Луны повторил свой приказ.

— Каталлон, остановись. Я требую.

Злобно глядя на него, Каталлон несколько расслабился. Жрец Луны сошел с алтаря. Величаво, словно плывя, он подошел к тому месту, где противники стояли друг против друга. Вытянув перед собой руку и обратив ладонь к Каталлону, Жрец Луны произнес, обращаясь к толпе:

— Когда мы встретились в первый раз, я предоставил лже-жрецу, Виппарду, последний шанс прийти к моей Матери. Теперь я даю этот шанс тебе. Ты честно бился с Конвеем. Я говорю тебе, что ты уже проиграл, хоть и не можешь этого заметить. Но если ты будешь противостоять мне, моей Матери и дальше, Каталлон перестанет существовать.

Каталлон презрительно улыбнулся, все еще во власти битвы.

— Жрец, я не верю тебе. У тебя есть магия. У меня есть мой меч. Отойди с дороги. — Кожаный жилет под кольчугой Каталлона натянулся, когда напряглись его мускулы.

Конвей потянулся к Жрецу Луны, но тот с грациозной быстротой отскочил. Глаза его расширились от внезапного приступа страха, и Конвей плюнул в него. Но Жрец Луны снова оказался быстрее. Он отступил еще дальше. Конвей нервно переводил взгляд с недобро косившегося на него Каталлона на Жреца Луны. Наконец произнес, обращаясь к последнему:

— Ты подставил меня. Ты обрезал провод, или заземлил его, или еще что-то сделал.

Не веря своим глазам, Конвей смотрел, как губы Жреца Луны раздвинулись в улыбке, тусклый свет Луны засверкал на зубах. Жрец Луны произнес:

— Ты думал, что учишь бога. Я тоже знаю, что Клетка Фарадея заключает все свое содержимое в электрическое поле, если только не подведет изоляция или ток не заземлят. — Постепенно безумец сумел восстановить самоконтроль. Открытое зло сменилось простой жестокостью. — Бог дает тебе клятву: Каталлон умрет.

Конвей посмотрел на Каталлона, встретился с ним взглядом.

Жрец Луны поспешно отступил к своему алтарю. Ветер подхватил полы его халата и опутал ими ноги. Жрец Луны раздраженно дернулся.

Конвей произнес:

— Мы с тобой пара идиотов, Каталлон. И надо сказать — ты честнее.

Каталлон выставил левую ногу вперед, развернулся, чтобы размах был максимальным. Его намерение было очевидно. Он собирался попросту разнести защиту Конвея в клочья.

Зарычав от напряжения, Каталлон нанес удар. Конвей поднял свой меч, защищаясь.

В воздухе сапфирами рассыпались искры. Шипящий звук, наподобие свиста кнута, поглотил звон металла о металл. Предсмертный вопль Каталлона был жалок, словно тявканье пса, которому перебили хребет. Он отлетел назад и, несколько раз дернувшись, рухнул кучей тряпья.

Конвей опустел меч. Казалось, он сейчас уронит его, а может, и сам свалится на землю. Ослепленный, ошеломленный, он отшатнулся от своей жертвы. До него донесся голос Жреца Луны, низкий и настойчивый:

— Осторожнее, сын мой. Не позволяй проволоке, или мечу, или чему-нибудь другому коснуться земли. На тебя может напасть кто-нибудь еще.

Невероятно, но кто-то так и поступил. Услыхав какой-то шум, Конвей повернулся в ту сторону. К нему неслась неуклюжая, тяжело нагруженная фигура. Раздался крик, голос был знакомым:

— Нечистый! Прочь от нашего духовного вождя, Конвей! Нечистый!

Алтанар. Конвей был истощен, мысли бешено крутились, реакцией на эту неожиданную угрозу была ярость берсерка. Выкрикнув что-то неразборчивое, он ринулся вперед, поднимая свой меч.

За спиной Алтанара появилась еще одна фигура. Этот человек бежал, и притом намного быстрее. Он догнал Алтанара у того места, где торчало из земли знамя Каталлона. Поднял нож. Конвей приготовился встретить обоих нападающих.

Поднятая рука опустилась. Алтанар остановился. Покачнулся. Выронил на землю бурдюк. Он лопнул, и вода растеклась у него под ногами огромной лужей. Алтанар закричал:

— Жрец Луны! — Крик вырвался, словно под пыткой, так кричат крутящиеся пыльные духи Суши.

Мужчина еще раз ударил Алтанара, потом подбежал к Конвею. Тот мог только смотреть.

— Человек-Огонь? Почему?

Оправившись от потрясения, толпа зашевелилась.

— Кто это был? Кого убили? — И самое опасное: — Схватить его.

Человек-Огонь произнес:

— Хватай Жреца Луны. Он подослал Алтанара, чтобы убить тебя.

Конвей глупо вытаращился на него. Даже поднимающаяся над толпой волна угроз не могла пробить его отупение. Он повернулся к алтарю. Жрец Луны закричал от страха. Наконец в его воплях послышалась человеческая речь:

— Алтанар! Поднимайся! Лис! Ко мне. Летучая Орда! Защитите своего Сиа!

Толпа ринулась вперед, словно сжимающийся кулак.

Конвей резко выпрямился. Лунный диск у него за спиной остановился, люди, крутившие его, исчезли. Он оборвал провод, присоединенный к кольчуге, и приготовился бежать, хотя еще и не знал куда.

Следующее, что он осознал, был жар. Вселенная вокруг него вспыхнула и раскалилась до белого каления. Сам воздух ожил и зловеще шипел. Жар опалил открытое лицо. Вокруг что-то трещало, словно ломали сухой хворост. Отвратительный запах обжег ноздри, высушил горло. Закашлявшись, Конвей повалился на четвереньки.

В его мозгу лениво плавали какие-то слова, однако на поверку они оказались холодными и рациональными.

— Настоящая молния. — Где же он это слышал? Сколько веков назад? Неважно. Они отлично объясняли произошедшее.

Жрец Луны мог направлять энергию своего примитивного генератора. В начале поединка он направил ток в землю вместо Клетки Фарадея. Ночной туман наверняка был заряжен. На этом холме, со знаменем Каталлона вместо громоотвода, природа сумела соединить все эти факторы и ударила настоящими молниями.

Конвей потерял интерес ко всему. Все это неважно.

Вопли, раздававшиеся вокруг, были песком, бьющимся о его твердое, как камень, желание оказаться отсюда подальше. Он разочаровался в себе.

Так и не попросил прощения.

Еще один удар молнии, раскат грома.

Его грудь переполнил воздух. Он вонял. У него был запах чужого, чудовищного мира. Он вернул его к жизни.

Стоя на четвереньках, раскачивая головой, Конвей осмотрелся. У основания знамени Каталлона клубами поднимался дым от груды мертвых тел. Выжившие, разбегаясь в разные стороны, разбросали факелы. Шатры были охвачены огнем. Вокруг холма паника была ничуть не меньше. Во всех лагерях вспыхивали огни.

Конвей сорвал с себя необъятные сапоги. Из них вывалились пучки сухой соломы. Человек-Огонь в немом изумлении смотрел на него. Конвей произнес:

— Помоги мне. Поторопись. Карда и Микка; они сидят на цепи в моем шатре.

Помогая друг другу, они вместе поднялись. Человек-Огонь протянул руку. Конвей увидел запятнанный, измазанный землей халат Жреца Луны, который двигался в сторону шатров. Перекинув руку Конвея через плечо, Человек-Огонь бросился в погоню со словам:

— Я не вижу Лиса. Мертв, надеюсь. Они собирались тебя убить.

Конвей испугался, осознав, что услышанное его совершенно не волнует. Не то чтобы он совсем не удивился или не понял всей подоплеки этой ситуации.

Он был слишком переполнен болезненным гневом на себя самого, чтобы ненавидеть кого-то другого.

Глава 98

Огромный шатер Каталлона был охвачен пламенем. Целые листы пылающего войлока отрывались от него и, разлетаясь во все стороны, заставляли кочевников разбегаться в панике. Но еще большую опасность представляли взбесившиеся от огня лошади. Некоторые из них налетели на Конвея и Человека-Огня, когда те пробирались к шатру Конвея. Они отбросили людей прямо к полыхающей стене соседнего шатра и мгновенно скрылись в дыму.

Конвей и Человек-Огонь продолжали свой путь.

Белый шатер Жреца Луны стоял нетронутым посреди пожарища. Переменчивый свет, отблески огня и порывы ветра, казалось, заставляли его жить собственной жизнью. Конвею почему-то подумалось о чертях, которые, как говорят, водятся в тихих омутах.

Что-то в лае собак заставило его резко остановиться перед самым входом в шатер. Человек-Огонь налетел на него, и они оба едва устояли на ногах. Конвей осторожно ткнул мечом прикрывавший вход полог. Ответный выпад изнутри шатра распорол ткань и едва не достал до живота Конвея. Поднырнув под клинок, Конвей кинулся вперед, сбивая нападавшего с ног. Они боролись до тех пор, пока тот вдруг не прекратил сопротивляться. Выбравшись из-под тела, Конвей узнал в лежащем Лиса. Криво улыбаясь, Человек-Огонь растирал ладонь.

— Ничуть не хуже, чем дубиной.

Подбежав к собакам и переждав первый всплеск бурной радости, Конвей отвязал цепи он новых кожаных ошейников. Вбитые в землю железные столбики были погнуты.

Человек-Огонь произнес:

— Твоя лошадь где-то сзади. Она на грани паники. Мне прикончить этого? — Вытащив нож, он пнул Лиса ногой. Тот что-то пробормотал и моргнул. В следующий момент он уже был в сознании. И опасен. Конвей инстинктивно отпрыгнул назад. Выставив перед собой нож, Человек-Огонь проделал то же самое.

Лис медленно поднялся. Конвей про себя поразился. Обычный человек еще долго был бы не в себе даже после того, как сознание вернулось к нему. Голос Лиса был ясен и тверд:

— Жрец Луны сказал, что я заполучу тайну твоего оружия. Я поведу Летучую Орду к славе и новым походам. Ты не спасешься от него.

Конвей указал острием меча сначала на цепи, потом на Лиса. Человек-Огонь связал уверенного и не сопротивляющегося воина Дьяволов.

По спине Конвея вдруг пробежала холодная волна страха. Лис сказал: «тайну твоего оружия». С тревожно бьющимся сердцем он осмотрел «вайп» и пистолет.

Бойки исчезли. Снаружи раздался цокот копыт.

— Я должен найти Жреца Луны, — тихо произнес Конвей.

Зловещая улыбка Человека-Огня была предназначена скорее Лису, чем Конвею.

— Надеюсь, ты не собираешься с ним разговаривать.

Конвей напрягся.

— Что бы это значило?

Человек-Огонь заметил его состояние. В его ответе послышался вызов.

— Жрец Луны мертв. Баек поджидала его в шатре.

Лис бешено забился в цепях. Конвей, кликнув собак, ринулся наружу. Человек-Огонь последовал за ним, таща за собой Лиса.

Прямо впереди замаячила какая-то белая фигура. Подойдя поближе, Конвей узнал Жреца Луны.

— Конвей! — Ему пришлось кричать, чтобы слова можно было услышать за царившим шумом. — Ты беспомощен. Приди ко мне, я прощу тебя.

Человек-Огонь взвыл за спиной Конвея. Жестом приказав ему оставаться на месте, Конвей медленно приблизился к Жрецу Луны. При этом он осматривался по сторонам.

Шатер Жреца Луны виднелся где-то слева. Посреди груд углей и столбов пламени он мягко светился от горевших внутри свечей, что казалось жестокой насмешкой. Несколько шатров позади жилища Конвея тоже избежали пожара. Однако они были темны.

Конвей остановился и крикнул:

— Отдай мне бойки! Не заставляй меня отбирать их силой! — Он взмахнул мечом.

— Ты просто не хочешь понять. Ты считаешь меня сумасшедшим. Я бы никогда не пришел сюда один.

Справа от Конвея вдруг, откуда ни возьмись, появилась тройка лучников. Даже зная, что теперь враги превосходят его числом и к тому же окружают, Конвей не мог не позавидовать способности людей Гор прятаться. Обратившись к Жрецу Луны, он произнес:

— Я недооценил тебя. Но ты, похоже, не допустил в моем отношении подобной ошибки. Ты знаешь, что я скорее сломаю свое оружие, чем отдам его тебе. — Он снял с плеча «вайп» и перехватил его за ствол.

Жрец Луны поднял руку.

— Не спеши. Мы можем договориться.

— Убей его! — прорычал Человек-Огонь.

Конвей кивнул.

— Никаких сделок. Отдай бойки, и мы уйдем. Никаких неприятностей. Если придется, я убью Лиса, а потом займусь тобой. Ведь Люди Гор не станут вынуждать меня убивать их вожака.

Однако Лис разбил его надежды:

— Пошлите меня к моей Матери. Пусть они убьют меня.

— Глупец. — Конвей резко ударил его локтем в живот. Но слова уже прозвучали. Лучники, держа стрелы наготове, медленно двинулись вперед.

— Не убивайте их! — Этот возглас, к тому же раздавшийся оттуда, откуда никто его не ожидал, заставил воинов остановиться. Все посмотрели на шатер Жреца Луны. Там, четко видный на фоне подсвеченной стены, стоял Алтанар. Он держал Баек. Его рука казалась черной полосой на ее безупречно белом халате. Другой рукой он прижимал к ее горлу нож. Баек стояла в неуклюжей позе, ее голова была неестественно отклонена в сторону.

Человек-Огонь издал звук, похожий на всхлип.

— Нет. Нет. Я же убил его.

Алтанар закричал в диком приступе радости. Повернувшись вместе с Баек, он продемонстрировал им свою спину.

— Видишь те места, куда ты меня ударил? Здесь. И здесь. — Он снова развернул Баек так, чтобы она прикрывала его, потом продолжил: — Даже эта слепая сучка ударила меня. Подумала, что это ты, Джонс, когда я вошел в твой шатер. Вот какой ты всевидящий. Всезнающий. Поддельный. — Неожиданно Алтанара скрутил припадок кашля, и Конвей напрягся. Однако нож оставался на своем месте. Алтанар отдышался и продолжил: — Молния подарила мне жизнь. Она убила всех вокруг меня, но сам я переродился. Посмотрите, как обгорела моя одежда. Посмотрите, в башмаке дыра насквозь. И все же я жив. Трижды ударенный ножом. Я жив. Я родился заново. Алтанар — Жрец Луны.

Воины остановились и теперь тихо переговаривались между собой.

— Нет. Существует только один Жрец Луны! — выкрикнул Лис.

Человек-Огонь швырнул его на землю и занес меч.

— Еще одно слово — и ты умрешь.

— Лис, ничего не говори! — закричал Алтанар. — Ты нужен мне. Нам, Лис. Летучая Орда принадлежит нам. Лживый Жрец Луны похитил у Конвея тайну оружия-молнии, но заполучил ее я. Моя Мать, Луна, показала мне, где надо искать. — Алтанар протянул к ним руку, которой до этого держал Баек. На его ладони блестели три продолговатых кусочка стали.

Баек выскользнула из-под ножа. Ухватив Алтанара за протянутую руку, она погрузила в его запястье свои зубы. Бойки, словно искры, закружились и исчезли во тьме.

Алтанар завопил и отшвырнул Баек. Дрожа, он обеими руками высоко поднял нож.

Беззвучно, словно ангел мщения, Человек-Огонь огромными прыжками кинулся к Алтанару и, перехватив удар, бросил бывшего короля на спину. Продолжая движение, Человек-Огонь склонился над Алтанаром и приподнял его, одновременно уперев колено в спину. Одной рукой он откинул голову Алтанара вверх и назад. Другой прижал к его горлу меч Лиса. За какую-то секунду Алтанар превратился из нападающего в жертву; теперь его тело заслоняло Человека-Огня от лучников Дьяволов.

Баек перекатилась по земле и спряталась за спиной Человека-Огня.

Тот крикнул Жрецу Луны:

— Теперь они оба у нас! Твой воин и твой шпион-раб!

Жрец Луны рассмеялся.

— Лис только рад умереть за меня. Алтанар? Режь этого ублюдка-предателя. Посмотрим, насколько он бессмертен.

— Спаси меня! — Мольба Алтанара захлебнулась в тот момент, когда меч коснулся его.

— Я долго ждал, Алтанар, — произнес Человек-Огонь. — Из-за твоих приказов лишилась жизни моя жена, а я принял это как должное. Твой приказ заставил меня запятнать мою честь, и я принял это, как послушный солдат. Когда ты почти лишил меня слуха, я больше не мог терпеть. Кто бы мог подумать, что изуродованное ухо может открыть кому-то глаза. Узнай же мое имя перед тем, как умереть. Я — Эйтал, и я был твоим капитаном.

Алтанар извивался у него в руках.

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Я не помню никакого Эйтала. Я никогда не причинял тебе вреда. Я не помню. Клянусь.

Конвей был потрясен до глубины души. Он тихо сказал:

— Это тот самый человек, который захватил нас и доставил к Алтанару, когда тот еще был королем Олы. Как такое могло произойти?

Лис услыхал его слова.

— Этого ты не узнаешь никогда. Когда ты и рабы будете мертвы, мы найдем тайные предметы, которые потерял Алтанар. Слава Жреца Луны возрастет многократно. Я говорю тебе это.

Конвей рывком поднял Лиса и поставил перед собой. Однако он понимал, что это будет защищать его лишь до тех пор, пока воины не подойдут достаточно близко.

Человек-Огонь сейчас не замечал ничего, кроме Алтанара. Он недоверчиво рычал.

— Ты не помнишь? Ты разрушил мою жизнь. — Он вздернул подбородок Алтанара так, что кожа на горле туго натянулась. Бывший король молил о пощаде.

Внезапно Баек потребовала тишины. Она указала на что-то за своей спиной:

— Кони. Несутся в панике. Послушайте.

Остальные, напряженно вслушиваясь, замерли на своих местах. Жрец Луны насмешливо произнес:

— Ты лжешь. Там ничего нет.

Пригнувшись, натянув луки, воины снова двинулись вперед.

Пока не послышался шум. Грохот, постепенно набирающий силу. Жрец Луны начал подгонять лучников. Таща за собой Лиса, Конвей отступил поближе к Человеку-Огню.

Первые лошади врезались в толпу на ужасающей скорости. Удар Человека-Огня, который должен был перерезать Алтанару горло, превратился в тщетную попытку подхватить Баек и оттащить ее в сторону. Лошадь сбила его с ног. Алтанар исчез под тяжелыми копытами.

Воины выпустили свои стрелы и тоже скрылись под массой лошадей. Табун, словно река, отделил Конвея, Человека-Огня и Лиса от Жреца Луны.

Буйная радость сменилась ужасом, когда Конвей вдруг осознал, что не видит Баек.

Потом он разглядел ее. Ее белый халат, блестевший словно лунное серебро, виднелся где-то в самом центре потока летящих тел. Вот она упала на землю. Конвей боролся с обезумевшим Человеком-Огнем. Когда Баек вновь поднялась, никто вначале не поверил своим глазам. Она триумфально подняла сжатый кулак.

Конвей и Жрец Луны одновременно поняли, что она держит.

— Бойки, — пробормотал Конвей и тут же открыл рот от удивления, когда Баек двинулась к Жрецу Луны. Теперь ее рука была протянута вперед, словно она несла дар.

Чистая и невозмутимая, она грациозно приближалась к нему. Поток конских тел обтекал ее, лошади спотыкались и падали лишь для того, чтобы обойти ее стороной. Белый халат, коса белокурых волос, безмятежное лицо — она была островом спокойствия в этом море безумия.

Она подняла вторую руку, в ней был зажат брошенный нож Алтанара. Она усмехнулась, будто различив гримасу страха на лице Жреца Луны.

Ничего не слыша за грохотом копыт, Конвей и Человек-Огонь могли только наблюдать.

Жрец Луны попятился. Баек двинулась к нему. В левой руке она держала бойки. Правая сжимала нож. Когда Жрец Луны начал обходить ее слева, Баек немного помедлила, склонив голову набок, затем повторила его маневр. Жрец Луны отступал к бегущим лошадям. Баек шла за ним. И чем ближе они подходили к табуну, тем неувереннее становились ее движения. Наконец она остановилась, нервно ощупывая воздух вокруг, ее слух был бессилен. Улыбаясь, Жрец Луны начал подкрадываться к ней.

Лошадей теперь стало меньше, однако шум, производимый ими, исходил из-за спины Жреца Луны, создавая обманчивую завесу звуков. Баек двинулась назад.

Неожиданно, со скоростью, которая и прежде пугала Конвея, Жрец Луны бросился в атаку. Он коснулся плеча Баек, а когда та развернулась, нанося удар ножом, брезгливо поймал ее запястье. Другой ладонью он обхватил кулак, сжимавший бойки. Вывернув руку, он развернул Баек к себе спиной. Правая рука все еще сжимала нож. Сейчас она была выгнута назад и прижата к ее собственному животу.

Человек-Огонь рванулся к потоку лошадей. И был отброшен, словно щепка бурным течением.

Широко улыбаясь, Жрец Луны высоко поднял кулак Баек, скрывавший в себе бойки. Она заплакала. Женщина, которая стойко встречала несущихся во весь опор лошадей, была сломлена.

Медленно отступая к своему шатру, Жрец Луны тащил за собой безвольную Баек. Когда Человек-Огонь в ярости ударил мечом по земле, он лишь расхохотался. Топот копыт поглотил звук.

Конвей кликнул собак и побежал к шатру Жреца Луны. Увидев это, тот несколько порастерял самообладание. Нахмурившись, он прибавил шаг. Баек сопротивлялась. Жрец Луны грубо ткнул ее. Лицо женщины скривилась, по халату начало медленно расползаться темное пятно.

По команде Конвея собаки бросились на лошадей. Размахивая мечом, он присоединился к ним. Карда и Микка доводили перепуганных животных до умопомрачения, они подскакивали, вцепляясь в глотки, отпрыгивали, хватали за ноги. Лошади словно сошли с ума. И так уже достаточно измученные, они прикладывали последние силы, чтобы спастись от мучителей.

Оставшиеся неохотно разворачивались и, спотыкаясь, разбегались. Одна зацепила растяжку шатра Жреца Луны. Колышек вылетел из земли. Участок полотняной стены провис. На мгновение внутреннее свечение затуманилось. Потом огонь вновь расцвел, но уже хищным красным цветком.

Конвей радостно закричал. Рукой он изобразил движение змеи, потом указал на шатер.

Жрец Луны, поняв смысл этого жеста, закатил глаза. Он отбросил Баек и рванулся ко входу.

Человек-Огонь подхватил Баек и поднял на руки. Она снова скривилась, руки нащупывали рану. Несмотря на это, она спросила:

— Конвей? Он жив? Металлические штуки у меня. Он здесь?

— Здесь. — Конвей поддержал ее протянутую руку. Она разжала кулак. Бойки были в крови. Конвей содрогнулся, подумав о символичности происходящего. — Надо убираться отсюда, — резко сказал он. — Человек-Огонь, нам понадобятся лошади для вас двоих.

— Я с Баек спрячусь в овраге за лунным алтарем. Ты наверняка скоро поймаешь Вихря. В той стороне расположены загоны. Если в Летучей Орде еще остались лошади, то они наверняка там.

Проезжая мимо шатра Жреца Луны, Конвей бросил на него взгляд, пытаясь разыскать хозяина. Сам шатер превратился в чадящую груду развалин. На мгновение Конвею показалось, что Жрец Луны погребен под ними. Но он ошибся. Еле различимый в дыму и сгущающейся тьме, тот что-то крикнул ему. Расстояние, ярость и сумасшествие сделали его слова совершенно неразборчивыми. Собаки, пробегая мимо, что-то злобно прорычали в ответ.

Дорога к загонам проходила в стороне от жилищ, так что они без особых проблем раздобыли себе лошадей. Баек настояла на том, чтобы ехать самой; ее рана была неглубокой, хоть и болезненной.

Они пересекали лагерь. От пожара в нем уцелело лишь несколько шатров, все они были брошены, темны и бесшумны. Где-то вдалеке слышались голоса их обитателей. Они распевали гимны культа Луны в надежде отвести от себя ее гнев. Тихо пробравшись в покинутые шатры, троица вскоре обзавелась седлами, упряжью и пищей. Баек прихватила для себя подходящую для верховой езды одежду, оставив взамен свой окровавленный белый халат.

* * *

На второй день после бегства из Летучей Орды они все еще ехали на юго-восток. Смеркалось. Конвей, едва не падая с седла от бессонницы, наблюдал, как ночь, словно густое багряное вино, заполняет долину. За мгновение до того, как тьма поглотила все цвета, зелено-коричнево-серая земля внизу, казалось, вспыхнула радугой, словно демонстрируя свою жизненную силу.

Въехав на вершину хребта, уходившего на юге и севере куда-то вдаль, Человек-Огонь подождал Конвея. Махнув рукой, он произнес:

— Сушь. И Дом Церкви. Где-то там. Ты не замечал признаки погони?

Конвей покачал головой. Усталое лицо было мрачно.

— Они все равно гонятся за нами. Лис наверняка займется этим, даже если не сможет Жрец Луны.

Человек-Огонь согласился:

— Вероятно, большую часть дня они будут искать след. Здесь им придется выбирать. Преследовать тебя, или преследовать меня.

— Куда ты направишься?

Баек выпрямилась. Усталая и ослабевшая, она тем не менее говорила уверенно:

— Сначала на запад. Потом на север, туда, где Пустоши и Малые. Я слыхала, что там нет целительниц.

Хотя Человек-Огонь был не меньше измотан, улыбка, которую он адресовал Конвею, была полна гордости, заботы и смирения. Он ничего не сказал. Однако Баек усмехнулась.

— Человек-Огонь подшучивает надо мной, ведь так? Он хочет, чтобы все считали его жестким, словно сталь. Я говорила тебе, что, по моему мнению, ты должен был умереть вместе со Жрецом Луны и Алтанаром? Он был с этим несогласен.

— Я? Умереть?

— Ты ненавидишь Церковь. Ты собираешься причинить ей вред. Я благодарна за то, что ты спас Человека-Огня и меня, однако я принадлежу Церкви. Падшая и опозоренная, но принадлежу. Я живу в надежде, что смогу еще послужить ей. Защитить ее.

Когда Конвей попытался заговорить, Человек-Огонь, отчаянно жестикулируя, заставил его замолчать.

Они поужинали, и Баек заснула. Только тогда Конвей осмелился снова затронуть эту тему. С горечью он прямо спросил:

— Она все еще хочет видеть меня мертвым, не так ли? Не отвечай. Ты все равно солжешь. Но скажи мне вот что: почему ты защищал меня?

— Трудно сказать. — Человек-Огонь явно старался быть честным до конца. Конвей приготовился к неприятному разговору. Бывший раб поворошил кучку углей, оставшуюся от костра. — Слепота — это больше, чем просто слепота. Если сердце не видит — или, еще хуже, не хочет видеть, — глаза не помогут. Она не позволяла мне прикасаться к себе, понимаешь? Она спала со Жрецом Луны. Из-за Церкви, говорила она. Возможно. Из-за мести; я уверен в этом, хоть она этого и не признает. Каталлон заставил ее предать Церковь. Жрец Луны — враг Церкви. — Дрожащими руками он потер виски. — Она не может принять меня. Я знаю, что происходит, но не могу этого объяснить. Почему же я сказал ей, что не буду помогать убивать тебя, и не убью тебя сам? Потому что ты похож на нее. Вы оба рассказываете о любви, но живете ненавистью. Ты говорил, что Церковь и Ланта предали женщину по имени Ти. Ты живешь для того лишь, чтобы уничтожить их. Величайшей мечтой Баек было увидеть мертвым Каталлона и Жреца Луны. Я не верю в то, что та Жрица причинила тебе вред. Жрец Луны сам никогда не причинял вреда Баек. Возможно, я надеюсь, что вы оба поймете правду о самих себе. Может быть, я хочу, чтобы ты жил потому, что хочу, чтобы жила она. — Человек-Огонь потушил уголек, разгоравшийся на кончике ветки, и встал. Теперь он обвинял: — Я заглянул в твою душу и увидел там то же, что и в ее душе. Мне жаль тебя. Я отдам Баек свою любовь, попытаюсь вернуть ее к жизни. Однако боюсь, что ты не позволишь никому сделать это с собой. Если так, то ты глупец, Мэтт Конвей. Возможно, я ошибся, спасая тебе жизнь.

После того как Человек-Огонь ушел, Конвей еще долго смотрел на угли.

От его взгляда не ускользнуло то, что Человек-Огонь не упомянул о своем собственном желании во что бы то ни стало отомстить Алтанару. Никто не желает видеть своих недостатков.

Когда Конвей повалился набок, пепел костра уже остыл. Огромные псы нервно подергивались во сне, они никогда раньше не слышали от своего хозяина таких звуков. Они никогда не слышали, как он плачет.

Когда он наконец заснул, оба пса облегченно вздохнули. Они прижались к нему. Это был единственный известный им способ ободрить его, да и самих себя.

Глава 99

Запах сосновой хвои придавал свежесть утреннему воздуху. Воздев руки в молчаливом приветствии, Сайла встречала просыпающееся солнце. По правде говоря, она боялась рассвета, который вскоре превратится в сверкающий день и принесет с собой еще одни сутки бега через Сушь.

Бег. Горделивая иноходь лошади, стремительный полет лани — вот что такое бег. Они же который день тащились от одного продуваемого ветром ущелья к другому, стараясь при этом оставаться незамеченными. Это было утомительно.

В последний раз взмахнув рукой, Ланта закончила обряд. Поймав на себе взгляд подруги, она проворчала:

— Если Вездесущего действительно волнует вопрос, умываются ли его Жрицы перед утренней молитвой, он вполне может ниспослать нам немного воды.

Сайла весело подмигнула.

— Промочи горло и возноси молитвы, либо помойся и давись от кашля. Даже Он не сможет добыть воды и на то и на другое сразу.

Ланта не смогла оценить этот черный юмор.

— Не будь такой легкомысленной. Дела могут обстоять куда хуже, чем ты думаешь.

Необычайная мрачность Налатана заставила Жриц замолчать. Повернувшись, они увидели, как монах подправляет только что изготовленные для себя и Тейт кепки. Свернутые из кожи, они обеспечивали неплохую защиту от солнца, одновременно предохраняя от палящих лучей и шею. Он повернулся к востоку и объяснил:

— Коссиары. Среди деревьев. У них нет особых причин прятаться, наверно, просто поджидают основную часть эскорта Жнеи.

Сайла рванулась к лагерю, на ходу поднимая капюшон своей мантии. Мгновенный окрик Налатана остановил ее:

— Бежать некуда! Я только что с дозора. При последнем осмотре я заметил главные силы. Подозреваю, что дорога на север тоже перекрыта. — Он замолчал и зло сплюнул. — Лагерь Жнеи совсем рядом, в том ущелье. Мы останемся здесь и постараемся подготовить им теплую встречу.

— Не нужно принимать решения за меня, — холодно прервала Сайла. — Ты не можешь доказать, что мы окружены.

— Мое дело посоветовать, — ответил уязвленный монах. — С нетерпением жду твоих указаний.

— Извини. — Сайла оставила капюшон в покое, и тот упал с мягким шелестом. — Мне трудно признать поражение, Налатан. Бери Тейт и Додоя и уходи. Вы сделали все, что было в ваших силах.

— Не могу. Да и Тейт не захочет. Впрочем, в этом вообще нет смысла.

Последние слова заинтересовали Сайлу. Подняв голову, она подождала, пока Налатан снизойдет до объяснений.

— У Жнеи не меньше пятидесяти человек. Мы окружены, а они между тем не атакуют. Значит, Жнея хочет поговорить.

— И что же ей от нас надо? — Сайла в притворном удивлении оглядела лагерь.

Ланта прервала ее:

— Тебя. Она знает, рано или поздно ты найдешь Врата. Ей нужно урвать свой кусок.

— Смотрите! — вскрикнул Налатан, и они повернулись к восточному склону. Ничуть не таясь, там прогуливались люди. Обнаженные мечи сверкали на солнце. От походных костров подымались клубы черного дыма. — Хотят напугать нас. А что же на севере? Ага, взгляните. Там. И там. Рассеялись между холмами, видите? Прекрасная позиция, ничего не скажешь. Придумавшие это люди либо непроходимо глупы, либо просто демонстрируют свою силу. — Налатан еще раз осмотрел местность. Взяв Сайлу и Ланту под руки, он повел их к лагерю. — Жнея скоро заявит о себе. Предполагается, что этот цирк должен произвести на нас впечатление.

Сайла отдернула руку.

— Ну что ж, мы примем ее, — произнесла она скорее задумчиво, чем взволнованно. — Если Жнея начнет торговаться, я попробую выиграть время. Чем больше, тем лучше. Если же мы ввяжемся в бой и убьем ее, я не смогу смотреть в глаза своим сестрам. Она предоставляет мне шанс, неважно по какой причине. Шанс выполнить задание. Кажется, я знаю, чего хочет Жнея. А она не имеет представления о силах, вступивших в игру. — Обменявшись быстрыми взглядами, Налатан с Лантой дружно закивали.

Прибытие Жнеи было зрелищным. Боевые рога и трубы ревели, не умолкая ни на мгновение. Потом показалась и сама виновница переполоха. Во главе колонны конных Коссиаров она приблизилась к Сайле и ее спутникам.

Следом за Жнеей ехал человек с белым флагом в руке.

В ответ Сайла помахала обрывком светлой ткани. Над ущельем разнесся громоподобный голос Налатана:

— Мы ждали тебя, Жнея. Добро пожаловать. — Эхо все еще отражалось от горных склонов, когда один из спутников Жнеи наклонился к своей хозяйке и что-то зашептал. Налатан хитро усмехнулся. — Видите, как неуверенно топчутся на месте их лошади? Животные чувствуют настроение своих седоков. Начало за нами, Сайла. Они растеряны.

Когда Жнея подъехала к лагерю, на ее лице больше не было удивления. Приподнявшись в седле, она резко натянула поводья и уставилась сверху вниз на поджидающих ее людей. Несмотря на внешнее спокойствие, Жнея была встревожена. Доказательством служил стоящий рядом Копье.

Мужчина не сводил глаз с Джессака. Мальчик лежал на руках у Ланты. Сидящая на валуне рядом с маленькой Жрицей Тейт не спеша протянула руку. Малыш ухватился за нее своими ручонками, выбрал себе палец по вкусу и принялся шумно сосать. Когда офицер все же нашел в себе силы отвести взгляд, на его лице появилась смесь страха и чувства вины.

— Вы опозорили Церковь, — произнесла Жнея.

Сидящий выше Тейт Налатан резко вскочил с камня. Его угрожающий вид заставил Коссиаров потянуться за мечами и луками. Не удостоив их вниманием, монах повернулся к Жнее.

— Ложь! Кос и без того заправляет вашими делами. Будь твоя воля, Церковь уже давно стала бы наложницей Капитана.

Жнея продолжала смотреть на Сайлу, как будто Налатана рядом вообще не было. Затем медленно перевела взгляд на монаха и нахмурилась. Раздался ровный, холодный, но полный угрозы голос:

— Заткни пасть, собака. Ты лучше всех здесь знаешь, сколько я сделала, чтобы возвысить Церковь. — Не дожидаясь реакции Налатана, она снова заговорила с Сайлой: — Мы можем договориться, Жрица. Было бы глупо предлагать тебе дружбу, но ты нужна Церкви. Через три дня я стану Сестрой-Матерью. Тебе лучше быть на моей стороне.

— Теперь ты мой враг, Жнея. Ты пыталась убить меня. Моих друзей. Возможно, даже убила Конвея. Я не подчинюсь тебе. Никогда.

Жнея слушала молча. Выражение ее лица едва заметно изменилось, но лишь на мгновение.

— Не беспокойся о Конвее. Он жив.

Эта новость удивила Сайлу.

Ланта не смогла скрыть облегчение. Увидев реакцию Жнеи, Сайла поняла, что перед подругой встал выбор. Жнея считала любовь самым опасным и верным оружием.

— Тебе нужно быть осмотрительней, — произнесла Сайла. — Конвей не менее опасен, чем я.

— Да, но зато он вас ненавидит. Кажется, он недавно потерял рабыню. Ти, если я не ошибаюсь. Торговец поведал мне, что Конвей проклинает Церковь, и в особенности тебя. — Старуха повернулась к маленькой Жрице, и ее холодная улыбка заставила Ланту побледнеть. — Если ты не вернешься под защиту Дома Церкви, Конвей найдет тебя, правда? Сейчас он в Летучей Орде. Присоединился к Танцующим-под-Луной, они умеют заглушать боль. Пойдемте со мной. Я помогу вам восстановить былое могущество. Мы найдем Камень Истины, Ланта. Это всего лишь символ, но он является тайным сердцем Фиалок. Без него я не смогу подчинить ваш Орден. Принеси мне камень, и ты станешь Хранительницей. А еще провидицей из провидиц.

Жнея наклонилась и перешла на шепот. Ощущение конфиденциальности разговора было настолько сильным, что Сайла почувствовала неудобство, как будто подслушивала беседу с глазу на глаз. Неторопливые, сладкие, как мед, слова заворожили Ланту.

— Мы отыщем Конвея. Я знаю, как это сделать, поверь. Мы откроем ему правду. Он будет принадлежать тебе.

За спиной Жнеи Коссиар старательно делал вид, что он всего лишь часть окружающего пейзажа. Неосторожно повернувшись, он скрипнул седлом. Жнея наградила его испепеляющим взглядом.

— Забирай своих воинов и уходи. Вы мне больше не нужны.

Как только отряд скрылся за поворотом, Сайла потянула лошадь Жнеи за повод, приглашая наездницу к огню.

— Может, выпьем по чашке чаю?

Пожилая женщина спешилась и отрицательно покачала головой:

— Не стоит, Жрица. Не будем отвлекаться. Ваши запасы и так подходят к концу. — Она присела у огня. Налатан нарочито громко прочистил горло. На виске у Жнеи пульсировала синяя жилка. — Капитан назначил награду за ваши головы, — продолжила она.

— Это из-за ребенка. О Ясмалее что-нибудь известно?

— Да. Она мертва. Да вы и сами это знаете.

— Когда мы уходили, она еще была жива. Это Капитан убил ее?

Жнея нетерпеливо сморщилась.

— Капитан, роды — какая разница? Ее не воскресить. Забудем об этом. Лучше расскажи мне, как развивалась беременность. Почему ребенок рос так невероятно быстро?

Наступил черед удивляться Сайле:

— А ты разве не знаешь?

— Повитуха намекнула, что кое-что знает. Что роды будут смертельными.

— И ты ее убила.

Сдув с платья пылинку, Жнея проговорила:

— Ты слишком много возмущаешься, Сайла. С тобой становится скучно. А теперь послушай-ка меня внимательно.

Сайла вскочила и угрожающе склонилась над собеседницей.

— Не пытайся мне приказывать. Больше я этого не потерплю. Я найду Врата, что бы за ними ни скрывалось. Это что-то настолько важно, что наши сестры ушли из жизни только ради того, чтобы не открыть своей тайны. Мое аббатство — аббатство Ирисов — приказало мне искать и найти Врата. Я выполню задание. Не становись на моем пути.

— Вы с этим монахом — интересная пара. Он брешет, как собака, ты шипишь подобно дикой кошке. Похоже, я со всех сторон окружена животными. — Жнея поднялась. Медленно поворачивая седую голову, она обвела взглядом хозяев лагеря. — Ну что ж. Я дам вам еще один, последний шанс. Мы не поднимем на вас оружия. Я прикажу отряду ждать. Ваши языки распухнут. Пустыня засыплет ваши глаза песком. Приходилось ли кому-нибудь из вас видеть сожженные солнцем, потрескавшиеся губы умирающих от жажды? Покрытые язвами рты? Или слышать, как они стонут, не в силах попросить такой нужной им воды?

Сверкнув блестящим одеянием, Жнея повернулась. Зеленое с голубым платье переливалось в лучах утреннего солнца, навевая воспоминания о полумраке зеленых лесов и хрустальной чистоте родниковой воды. В голосе старухи появились заискивающие нотки.

— Тейт, пойдем со мной. Ты проведешь всюоставшуюся жизнь в роскоши. Помогите мне, Жрицы. Вместе мы подчиним и Капитана, и Гэна Мондэрка, и Класа на Бейла, и Три Территории. Подумайте о могуществе, об авторитете. Не пытайтесь мне противостоять. Ваши выдуманные сокровища того не стоят. Но я дам вам целый год, чтобы закончить поиски. Мне знакомы ваши мечты и надежды, поверьте.

Прижав руки к груди, Ланта сделала непроизвольный шаг назад. Остальные не шелохнулись.

— Отдайте хотя бы ребенка, — вздохнула Жнея. — Не заставляйте страдать невинного. У каждого из вас есть повод меня ненавидеть. Но я не убиваю детей.

— Ты ими торгуешь, старая свинья, — парировала Тейт.

— Ты сделала детей моего братства сиротами, — добавил Налатан.

— Да, в твои планы входила смерть Ясмалеи и ее ребенка, — кивнула головой Сайла.

Властное лицо Жнеи залилось краской.

— Вы украли этого ребенка. А я верну его. Церковь снова сможет проповедовать, исцелять, спасать жизни. Я могу взять с собой и Додоя.

— Додой останется со мной, — сказала Тейт. — У нас с ним еще есть дела.

Жнея поджала губы.

— Да неужели? Когда пустыня высосет последнюю воду из твоего иссушенного тела, вспомни эти слова. Ты возненавидишь мальчишку, когда будешь делить с ним последнюю каплю драгоценной влаги, каплю, которая могла достаться только тебе. Что ж, подари Додою эту страшную смерть.

— Ты дашь слово, что Капитан сохранит мальчику жизнь? — спросила Сайла.

— Так это мальчик? Да. Капитан хотел сына.

— Разве никто, кроме нас, не знает пол ребенка?

Жнея отвела взгляд от полных сомнения глаз Сайлы.

— Ясмалея не удосужилась ничего сообщить.

Ланта схватила подругу за руку.

— Она не ответила ни на один наш вопрос. Не отдавай ребенка. Лучше попробуем скрыться.

Взгляд Сайлы потяжелел.

— Ты знаешь, нам трудно будет убежать, имея на руках не только новорожденного ребенка, но и выжившую из ума Жрицу. — Несмотря на жесткость слов, ее рука нежно поглаживала крошечную головку Джессака. Она повернулась к Жнее. — Ты не станешь убивать малыша — он нужен тебе, чтобы договориться с Капитаном. Как предусмотрительно. А теперь слушай. В этом ребенке есть загадка, которую ни тебе, ни мне не дано разгадать. И все же он умрет, если останется со мной. Поэтому я вынуждена поручить заботу о нем тебе. Точнее, твоим корыстным интересам. Сердце подсказывает, что малыш должен идти с тобой. По крайней мере, сейчас. — Сайла повысила голос. — Слушайте, Коссиары! Я препоручаю вам первенца Капитана. Я дарю ему мое благословение. С этой минуты Жнея несет ответственность за его жизнь. Обеспечить сохранность наследника — ваш первейший долг.

Остановив Ланту испепеляющим взором, Жнея сделала шаг вперед и взяла ребенка. Руки маленькой Жрицы бессильно повисли.

В голове Сайлы снова проснулся голос. Любовь и строгость слились в нем воедино. Найди реку. Найди ущелье. Там Врата. Все остальное подождет.

Сайла ответила словами, поднявшимися из самых глубин души:

— Я слышу тебя. Врата так близко. Не оставляй меня. Только не сейчас!

Жнея снова была в седле.

— Ты слишком медленно соображаешь, Сайла. А ведь Тейт говорила тебе, зачем мне понадобился этот ублюдок — торговаться. У вас был шанс остаться в живых. — Она натянула поводья, и лошадь послушно повернулась. Жнея не спеша направилась в сторону своего эскорта. Проехав половину пути, она обернулась и подняла голову. — У мальчика есть имя?

— Джессак! — крикнула Сайла. Она успела заметить волнение в рядах коссиарских воинов. Некоторые кланялись. Жнея уставилась на орущего ребенка, как будто пыталась сделать трудный выбор: то ли забрать его с собой, то ли вернуть, пока еще не стало слишком поздно.

Джессак перестал плакать. Вскинув свои крошечные кулачки, он принялся яростно ими размахивать. Создалось впечатление, что новый опекун пришелся ему не по нраву.

Побледнев, старуха посмотрела на Сайлу.

— Ты, наверно, думаешь, что перехитрила саму Жнею? Ты и эта твоя ведьма Ясмалея, черт бы вас всех побрал? — Яростно хлестнув лошадь кнутом, она заставила животное перейти на галоп.

Глава 100

Скорпион приближался медленно; его органы чувств доложили, что прямо перед ним находится нечто большое и теплое. Глаза и примитивный мозг насекомого не были приспособлены для того, чтобы обнаруживать и воспринимать людей.

К несчастью, Тейт точно знала, что находится впереди. Ее разум не зарегистрировал температуру существа. Тем не менее он абсолютно достоверно зафиксировал его и определил, что между насекомым и ее носом расстояние примерно в ладонь.

Ее разум также сказал ей, что это не предвещает ничего хорошего. Там, где ее щека соприкасалась с землей, Доннаси чувствовала, как в нее врезается гравий. Распухший язык с трудом помещался во рту. Все тело болело. Никто даже не предупреждал ее, что жажда превратит все тело в огромный ноющий нерв. К этому еще добавлялась перспектива вонзающегося в ее лицо ядовитого жала. Это было бы слишком жестоко.

Тейт еще раз сказала себе, что идея прорыва через окружающие их силы Коссиаров была явной попыткой самоубийства. Единственное, что она могла принести, это боевую славу.

Грязный скорпион отнимет у нее даже это. Тейт знала, что закричит, заорет, завизжит, — в общем, сделает что-нибудь, если бугристая желто-серая тварь хотя бы попытается ее коснуться.

Раскатистый храп ближайшего воина раздавался на расстоянии чуть большем длины руки.

Восходящее солнце заставило скорпиона искать укрытие. Какое-нибудь. Вокруг не было ничего. За исключением Тейт.

Маленькие членистые ножки скорпиона как будто вибрировали; он был уже на полпути к ее лицу. Крошечные хватательные клешни угрожающе покачивались.

Что-то бесконечно медленно, спокойно покачиваясь, возникло на самом краю ее поля зрения. Первой мыслью было — Змея. Она похолодела. Тейт вспомнила, что как раз там должен был быть Налатан. Появилась его рука. Он резко зажал хвост скорпиона между указательным и большим пальцами. Рука и извивающаяся тварь исчезли.

Сделав глубокий вдох, Тейт закрыла глаза. Она бы хотела еще заткнуть уши, чтобы не слышать треска разламывающегося панциря.

Потянув за плечо, Налатан развернул ее лицом к себе. Показав вправо, он провел рукой по горлу. Темневшее на его указательном пальце пятно свидетельствовало о кончине ядовитого насекомого. Она сглотнула и почувствовала, как ее разбирает дикий смех при мысли о том, что кто-то может быть таким сострадательным к погибшему скорпиону, когда речь вдет о выборе между убить или быть убитым.

Истерика вскоре перешла в депрессию. Пятьдесят Коссиаров. Двадцать пять на каждого. Эти числа не были случайны, это была печальная арифметика; не слишком часто два равнялось пятидесяти.

Тейт почувствовала, как позади нее Танно поставил лапу на ее сапог.

Она ощутила, как в ней поднимается ненависть к врагам. Через несколько мгновений воины будут убивать Танно, стараясь прикончить его. Тейт обрадовалась, почувствовав, как горит горло. Это было совсем другое ощущение, абсолютно не похожее на иссушающее жжение жажды. Это была боевая злость, несущая силу, сосредоточенность, волю к победе.

Рука еще раз сжала ее плечо. Затем еще раз.

Это был сигнал.

Тейт и Налатан в молчании вскочили и пошли в атаку. Первые четверо умерли даже не проснувшись. Затем один из воинов открыл глаза. Доннаси поспешила к нему со штыком наперевес; Танно, оскалившись, бежал рядом. Она мысленно представила себе, как это выглядит, с точки зрения воина. Выпученные глаза. Шея напряжена, словно переплетение стальных кабелей. Рот оскален в зверином рыке. Мужчина завопил. Тейт ответила свирепым криком, втыкая в него блистающий на солнце штык.

Поднялась тревога. Приказы перемежались проклятьями. Мимо Тейт и Налатана просвистела стрела. Но в кольце Коссиаров была пробита брешь. Налатан проговорил:

— Подходят остальные. Воспользуйся молнией. Заставь их отступить.

Сайла, Ланта и Додой выскочили из скрывавшей их долины. Каждая из Жриц держала поводья еще одной лошади, скачущей рядом.

Один из бойцов приближался к Тейт. Прежде чем она успела прицелиться в наглеца, мимо нее пролетел Танно. Мужчина оказался храбрецом. Он продолжал двигаться вперед, размахивая мечом в сторону собаки. Она увернулась, прыгнув на Коссиара справа. Человек и животное упали, сплетясь в рычащий клубок. Вопли резко стихли.

Налатан закричал, указывая на еще одну группу из четырех всадников, скачущих наперерез быстро приближающимся лошадям. Двумя выстрелами из винтовки Тейт сбила одного из Коссиаров и заставила остальных обратиться в бегство. В следующий момент Жрицы уже передавали Налатану и Тейт поводья. Додой проскакал мимо. В Рыжика попала стрела, и он в бешенстве поднялся на дыбы. Налатан выдернул стрелу, и Сайла тотчас же успокоила лошадь. Преследуемая градом стрел, четверка помчалась вниз по гряде вслед за Додоем.

От этого места до спасительных холмов им предстоял длинный перегон. Вскоре стало ясно, что тяготы долгого пути и недостаточные еда и питье в последние три дня сказались на лошадях самым печальным образом. Они явно замедляли свой бег. Глядя через плечо на приближающихся Коссиаров, Тейт умоляла своего коня собраться с последними силами. Мудрые глаза Танно встревоженно смотрели на нее.

Налатан предупреждал об этом. Он горячо поддерживал предложение Сайлы переждать немного перед тем, как пытаться пробить кольцо окружения — демонстрация их уныния и слабости должна будет усыпить бдительность стороживших Коссиаров. Но и обратил их внимание на то, что они сами становятся с каждым днем все слабее и слабее. И вне зависимости от того, насколько неожиданным оказалось их нападение на лагерь, все еще нужно было первыми доскакать до безопасного места.

Их могла погубить та же тактика, которая позволила им освободиться.

Налатан заметил, что местность, расстилающаяся перед первой линией холмов, как будто создана для засады.

Подбадривая коня из последних сил, Тейт вдруг неожиданно и совершенно не к месту задумалась над тем, откуда Налатан это знает.

Впереди была небольшая канава. Додой натянул поводья, пытаясь замедлить бег своей лошади. Та присела на задние ноги, вынудив его спешиться и подхлестнуть животное, заставляя его подняться. Налатан крикнул остальным, что они должны перепрыгнуть через препятствие.

Конь Тейт споткнулся. «Вайп» больно ударил ее по голове. Не обращая внимания, она пыталась рассчитать движения животного. Сейчас он сменил ногу и шел с левой. Он мог хорошо прыгнуть лишь с правой, она это знала точно, а канава приближалась. Она быстро перенесла вес влево, а затем снова переместилась на правый бок. Он слегка поартачился, но пошел с правой и, когда канава оказалась у него прямо под носом, прыгнул. Рядом взметнулся Танно. Оба животных упруго приземлились на другой стороне. Тейт похвалила их. Глянув по сторонам, она увидела, что ее друзьям также удалось преодолеть препятствие.

А еще увидела приближающихся Коссиаров.

Налатан указал на дорогу в каньон. Проскочив поворот, они оказались перед выбором — попытаться прорваться через завалы крупных булыжников или быстро погибнуть. Налатан невозмутимо бросился вперед. Остальные поехали следом. Немного продвинувшись вперед, он подал знак Тейт. Она поняла. Настало время немного припугнуть преследователей. Развернувшись, она взяла под прицел въезд в каньон.

Вскоре в него стали въезжать Коссиары.

Глухой звук выстрела потонул в грохоте копыт. Зато идеально сферический разрыв не прошел незамеченным. Красно-оранжевое пламя вспыхнуло и исчезло среди поднявшейся пыли и дыма. Трое Коссиаров вместе с лошадями превратились в тошнотворную однородную массу. Еще двое, не успев остановиться, влетели прямо в нее. Тейт ускакала прочь, пытаясь криками заглушить вопли умирающих людей и животных.

Через пятьдесят ярдов она сглотнула комок. Обе дороги, начинавшиеся на этой развилке, уходили ярдов на сто вперед, но ни на одной из них не было видно ее спутников.

Уже основательно напуганная, она подхлестнула коня. С обоих сторон от нее вздымались отвесные стены, упирающиеся в чистое безоблачное небо. Она продвигалась вперед, пытаясь заметить хоть какой-нибудь намек на то, какую дорогу ей следует избрать.

Они должны были подождать ее. Должны.

Внезапное появление Налатана заставило ее вскрикнуть. Он ждал ее на правой дороге. Махнув рукой, монах развернул свою лошадь и двинулся вперед.

Подъехав к расселине, Тейт поняла, почему он ее не подождал. Следуя за ним, она молча проклинала его выбор пути. Здесь не было места даже для того, чтобы обернуться. Затем, совершенно неожиданно, узкая тропинка резко повернула. Показывая знаками, что ей следует молчать, Налатан вывел ее к крутому склону вздымающегося плато. После того как все поднялись, грунт с предательским шумом посыпался вниз. Удерживая поводья, Налатан тянул коня вперед, в то время как Тейт толкала его сзади. Совершенно выбившись из сил, они выскочили на поверхность, выбравшись из узкой расселины. Конь стоял опустив голову, его бока тяжело вздымались. На помощь поспешили Жрицы. Передавая им поводья, Тейт встряхнула головой и отправилась на поиски удобного наблюдательного пункта. Сайла и Ланта вернулись назад к ожидавшему их Додою, совершенно исчезнув из поля зрения. Налатан спустился на спасительную тропинку.

Поспешив ко входу, он быстро уничтожил следы их пребывания. По свистку Тейт он присел, скрывшись из поля зрения появившихся на дороге. Спрятавшись в углу, он обнажил свой меч и замер в ожидании. Коссиары вереницей въезжали в расселину. Против первоначальных десяти или двенадцати их было теперь как минимум вдвое больше. Они остановились у развилки.

Тейт наблюдала за ними, надвинув шляпу до бровей и просунув голову между двумя примерно одинаковыми по размеру камнями. Еще один камень, лежащий на земле прямо перед ней, скрывал левую и нижнюю части лица.

Налатан расположился прямо под ней.

Предводитель отряда спешился, изучая следы на земле.

Тейт медленно повернулась и увидела Сайлу, лежащую на плато прямо за ней.

— Они ищут следы. Если они действительно умеют это делать, у нас могут возникнуть серьезные проблемы, — прошептала Тейт.

Сайла отвечала также тихо:

— Налатан говорил, что здесь много диких лошадей. Он сказал, что дно расселины очень трудно прочитать.

— Будем надеяться. Тебе лучше отодвинуться назад. Они приближаются.

Разделившись на две равные группы, Коссиары начали исследовать ущелья. Опасаясь еще одной засады, они держались края расселины, постоянно осматривая нависающие утесы. Такая тактика позволяла им быстро укрыться в случае, если они попадут под огонь. Это также означало, что одна из групп пройдет в опасной близости от того места, где прятался Налатан.

Тейт изучала грунт около его укрытия, пытаясь смотреть на него с точки зрения преследователей.

Четкий след подкованного копыта бросился ей в глаза. Видный даже с вершины утеса, для всадника он будет так же заметен, как сверкающий глухой ночью маяк. Она привлекла внимание Налатана, бросив в него камешком, а затем хрипло прошептала:

— Отпечаток копыта. Снаружи, справа.

Он, не понимая, нахмурился.

— Железной. Подковы. — Она вложила в слова как можно больше настойчивости. Налатан подбежал к выходу. Упав на живот, он выполз наружу. Указывая пальцем направление движения, она показывала ему дорогу. Полуобернувшись, он следил за ее указаниями. Наконец, так же случайно, как и Тейт, он все-таки добрался до злополучной отметины и провел по ней рукой.

Тем временем воины уже были от него в нескольких ярдах.

Налатан заскочил назад в трещину лишь мгновеньем раньше, чем первый всадник въехал на небольшое возвышение и посмотрел на место, где только что лежал монах.

Коссиар остановился и спешился. Созвав остальных, он проговорил:

— Я думаю, достаточно. Они сбежали.

С другой стороны раздался голос командира второй группы:

— Копье сказал прочесать все как следует.

— Я уже и так все прочесал. Если эта сумасшедшая старуха так хочет заполучить этих людей, пусть охотится на них сама.

— Полегче. Она большая шишка в Церкви.

Уставшие воины начали роптать. Некоторые засмеялись. Набравшись смелости, их командир сказал:

— Все хотят выпить, сейчас самое время. Затем мы вернемся назад и скажем Копью, что обыскивали развилку до тех пор, пока уже ничего не смогли различить в темноте. Все согласны?

Раздалось согласное мычание, вскоре переросшее в спокойные разговоры.

Ехавший впереди всадник, потягиваясь и кряхтя, передал свои поводья стоящему рядом воину. Некоторое время он прогуливался, потирая спину. Затем снова начал лениво рассматривать дно ущелья, двигаясь к тому месту, где прятался Налатан.

Тейт закусила губу.

Нагнувшись, мужчина что-то поднял.

Тейт переложила «вайп» поближе к правому боку. Вопрошающий взгляд Налатана помрачнел, как будто он мог видеть, как растет ее напряжение. Повернувшись к обрывистому входу в узкую расщелину, он весь погрузился в слух.

Отбросив в сторону привлекший его внимание камешек, воин развернулся, решив осмотреть стену каньона. Он заметил пролом. Подозвав мужчину, державшего его лошадь, он сказал:

— Смотри-ка, похоже пещера или что-то в этом роде. А может, это путь к тем самым Вратам, за которыми охотится сбежавшая Жрица.

Тот рассмеялся, подъезжая поближе. Он вгляделся в проход.

— Как, по-твоему, куда он выходит?

Его спутник пожал плечами:

— Он сразу же обрывается. Куда он может вести? — Он ступил внутрь.

Налатан вжался в землю.

Тейт сняла «вайп» с предохранителя.

Мужчина расстегнул ширинку и помочился на стену.

На расстоянии человеческого тела Налатан, поднявший отточенный как бритва меч, напрягший мускулы, словно стальные веревки, недоуменно открыл глаза при ни на что не похожем звуке журчащей воды.

Еще один шаг, и Коссиар увидит выход на вершину плато. Это будет последнее, что он увидит, но за ним придут его друзья.

Закончив, воин вышел наружу.

— А ничего. Похоже на офицерские уборные на базе.

Его собеседник добавил:

— За исключением гремучих змей. Здешние места, должно быть, кишат ими.

— Это не смешно, — отозвался первый, усаживаясь в седло. — Почему ты раньше ничего не сказал? Поехали, мы возвращаемся назад.

Оживленно беседуя, они отправились прочь.

Группа выжидала еще несколько часов. Умирая от жажды, они маленькими глоточками пили остававшуюся у каждого воду, вслушиваясь, не возобновится ли погоня.

Додою это наскучило еще раньше, чем думала Сайла. Найдя расщелину между двумя булыжниками, он протиснулся в нее как можно дальше, скрываясь от солнца и всего остального, что могло прийти. Его крики наконец стали достаточно громкими для того, чтобы привлечь внимание Тейт. Отступив к краю, она заползла к нему:

— Я здесь. Все в порядке. Все будет в порядке.

— Это неправда! — мальчик кричал ей в лицо, тряся головой. Огромные круглые глаза смотрели сквозь нее. — Они вернутся. Они хотят схватить меня. Мы не можем убежать. Я хочу пить.

Тейт дотронулась до него. Додой еще глубже вжался в расщелину. Высокий голос поднялся до визга:

— Спрячь меня! За кучами камней. Грязи. Не дай им найти меня.

Тейт вздохнула и, отстегнув свою фляжку, протянула ее мальчику. Схватив, он жадно припал к ней губами. Протирая лицо, он проговорил:

— Сколько еще мы должны оставаться здесь? Это вся наша вода?

— Скоро мы уходим. Мы должны быть осторожны. Сейчас мне нужно сходить и повидаться с Налатаном. Просто посиди чуть-чуть спокойно, дорогой. Мы скоро уходим.

— Останься со мной. Мне нужна ты, а не он. Он большой.

Тейт пристегнула фляжку назад. Когда она прикоснулась к нему, Додой забился еще дальше. Тейт ушла.

Сайла наблюдала за произошедшей сценой. Подойдя к мальчику, она попыталась достать до него. Он проворчал:

— Ты закрываешь мне воздух, — и толкнул ее.

Сайла осталась на месте.

— Додой, мы все очень напуганы и устали. Не только ты. Тейт тоже боится. Но она больше боится за тебя, чем за себя, вот в чем дело. Так всегда бывает, когда любишь кого-то. Быть храбрым не значит не думать или не беспокоиться. Быть храбрым значит беспокоиться о ком-то еще, забывая про себя. Быть храбрым значит любить, Додой, и ты делаешь то, что должен делать, потому что ты любишь.

Додой отвернулся. Тем не менее Сайла была уверена, что заметила проблеск понимания в его глазах. Но она не знала, насколько близко к сердцу он воспримет ее слова.

Возвращаясь к Ланте, она встряхнула своим бурдюком, обнаружив в нем лишь пару капель драгоценной влаги. Возможно, у мальчика уже не будет времени учиться.

Глава 101

Рискнув передвигаться без спасительного прикрытия темноты, отряд продолжил свое бегство от Коссиаров ранним вечером. Их единственным попутчиком был одинокий ястреб. Он сопровождал их некоторое время, то пикируя, то паря в воздухе без видимых усилий. Идущая между Сайлой и Налатаном Тейт указала на птицу:

— Интересно, где она берет воду для питья?

— Налатан знает, — ответила Сайла. — Правда?

Он улыбнулся. Его потрескавшиеся губы придали улыбке болезненный вид.

— Мы не доберемся к воде до следующего вечера. На заре будет тень. Я оставлю вам всю воду, которая еще есть, а сам пойду поищу еще. Когда я один, то быстрее двигаюсь.

— Мы не будем разделяться, — твердо сказала Сайла. Налатан начал было возражать, но она прервала его: — В этом нет необходимости. Разве мы еще не на землях твоего племени?

Налатан остановился.

— Откуда ты это знаешь? Ланта? Видения?

— Не святотатствуй. Ты говорил, что твоя деревня находится возле Дома Церкви. Когда пришли Коссиары, ты повел нас на запад, хотя мог пойти на север. Затем, сегодня утром ты снова настоял, чтобы мы ехали на запад. И ты точно знал, где расположено место, в котором можно спрятаться. Ты думаешь, мы так глупы?

Пытаясь казаться обиженным, Налатан произнес:

— Я собирался сказать вам об этом сам. — Глазами он незаметно искал Тейт. У Сайлы сложилось впечатление, что его слова предназначались скорее для Тейт, чем для нее. Не изменяя манеры поведения и тона, он продолжал: — Я хотел многое рассказать вам о своем народе, но у нас просто не было времени. Я надеялся, что охотники племени заметят нас и помогут. Дело в том, что от этого места и до моей деревни нет воды — кроме не пригодной для питья. Мой план — наша единственная надежда.

— Я — Цветок. — В голосе Сайлы чувствовалась сила. — Я молилась. Я говорила Вездесущему, что мои друзья сделали все, что было в человеческих силах. Если Он хочет, чтобы Его Врата были найдены, то лучше бы Ему нам помочь. Я говорила с Ним все время, пока мы ехали оттуда.

— Верхом на лошади? — спросил Налатан. — И это молитва? Ты ставишь ему условия.

— Утверждать очевидное — не значит ставить условия. В любом случае, разве что-нибудь стало меняться в худшую сторону?

Покачав головой, Налатан обратился к Тейт:

— Я не уверен, что мне это будет интересно, если мы выживем. Может быть, стоит умереть просто для того, чтобы услышать, что она скажет, когда мы достигнем Дальних Земель.

Сайла улыбнулась и похлопала Тейт по руке.

— Они действительно неразвиты, ты же знаешь. Мужчины. Когда им приходится худо, они, словно мальчишки, все до одного верят в силу своих мускулов и какой-то там железной игрушки, которая у них есть. Смешно.

Рассмеявшись, Тейт согласилась с ней. Налатан шел вперед с оскорбленным видом.

— Становится темно. Этот мальчишка будет идти впереди, чтобы вы — совершенные личности — не переломали себе ноги.

После этого они обменялись несколькими словами. Налатан прокладывал путь в ночи уверенными шагами, которые буквально пожирали расстояние при минимальной затрате сил. Несмотря на это, все они — и люди и животные — были на грани изнеможения.

Рассвет застал их у подножия уходящего ввысь горного склона. Тейт оглянулась на Налатана, ее взгляд был умоляющим. Он понял все и покорно сказал:

— Там, за ними. Вода. Селение моего народа. Я вернусь послезавтра. Около полудня.

Сайла указала вверх.

— А там наверху, случайно не человек из твоего народа?

Потрясенный, Налатан поднял взгляд. Высоко над ним стоял человек. Налатан помахал ему рукой, издав хриплый звук. Наблюдатель тоже помахал ему. Странное завывание, похожее на песню койота, зазвучало в горах. Схватив мех с водой, Налатан освежил рот. Затем, откинув голову назад, завизжал, как первобытный человек. Когда он замолчал, то заметил, что его попутчики уставились на него в недоумении.

— Мой народ, — с гордостью сказал он. — Мы в безопасности. Теперь нам не о чем беспокоиться.

В тот же момент на вершине горы, кроме человека, который кричал, как койот, появились другие люди. В случае необходимости они готовы были атаковать. Они начали спускаться в низину, размахивая большими изогнутыми луками и без малейших усилий перепрыгивая с камня на камень. Это напомнило Тейт полет козодоя в ночи. Их одежда была одного цвета с землей, а лица разукрашены странными, асимметричными рисунками.

Один из них сунул в руки Тейт мех, наполненный водой. Невзирая на боевую раскраску, мужчина был привлекательным. Он улыбнулся ей:

— Вода свежая.

Тейт потянулась.

— Вода — это все, что мне нужно. Спасибо.

Слова получались грубыми и сухими. Мужчина рассмеялся, однако он стал более серьезным, увидев, что она сперва протянула наполненные водой руки собакам и лошади. Лишь потом она позволила себе длинный, роскошный глоток и глубокий, расслабленный вдох. Мужчина ждал, пока она закончит.

— Меня зовут Малый Пес.

— Доннаси Тейт. Рада познакомиться с тобой.

Мужчина с бородой, в которой проблескивала седина, пробирался сквозь толпу воинов. Его шаг был пружинистым, но ему недоставало акробатической гибкости людей, которые перед этим спускались в долину. Молодые воины расступались перед ним. Сперва мужчина подошел к Налатану. Они соприкоснулись кулаками, приветствуя друг друга. Налатан указал на Сайлу.

Выступив вперед, Сайла приветствовала бородатого мужчину поднятыми руками, большие и указательные пальцы рук были соединены, изображая знак солнца. Как только мужчина ответил ей этим же жестом, она назвалась и представила остальных. Мужчина открыто улыбался.

— Торговец сказал, что настроенные против Церкви Коссиары намеревались напасть на вас и могли преследовать вас. Мы вас ждали. Мы из племени Звездочетов, меня зовут Орион.

Сайла обернулась.

— Против Церкви? Торговец?

— Мерзавец, — Орион осенил себя тройным знаком. — Обычно мы не обращаем на них внимания. Все они лжецы и воры.

— Он говорил вам о Коссиарах? — Сайла улыбалась Ориону. — Почему они должны были напасть? Почему преследовали нас?

— Он сказал, что вы едете впереди Жнеи, чтобы подготовить Дом Церкви к ее приезду. Коссиарам нужны рабы.

Налатан заморгал, открыв рот. Тейт представила все это так, будто он поперхнулся глотком воды, развернулась и изо всех сил хлопнула его по спине. Возникшее замешательство позволило Сайле направить разговор в нужное русло:

— Он что-нибудь говорил о Цветке?

— Нет, но все знают об ее поисках.

— Да, это она, — вставил Додой. Все посмотрели на него, а потом туда, куда он указывал. Сайла продолжала смотреть на Ориона. Ее улыбка вдруг стала извиняющейся.

— Я бы предпочла, чтобы вы не знали этого. Отношения внутри Церкви сейчас слишком сложны; вас не должно это беспокоить. Если мы сможем пополнить здесь запасы свежей воды, то вскоре продолжим свой путь.

— Это абсолютно невозможно. — Орион был суров. Тейт заметила, что Налатан неприятно удивлен. Она медленно отодвинулась от его правой руки и положила ладонь на рукоять пистолета. Орион продолжал: — Звездочеты поддерживали Церковь с самого начала. Мы перенесем и эту бурю, как выдержали все остальные. Мы сердечно приветствуем Цветок на нашей земле.

Неожиданно спавшее напряжение освежало даже лучше, чем вода. Через минуту все уже поднимались в гору.

Налатан с Орионом шли во главе колонны. Мужчина, подавший Тейт воду, присоединился к ней, когда они пробирались между огромными камнями. Она спросила:

— Здесь все мужчины названы именами звезд или созвездий?

Когда он заговорил, в его голосе слышалось искреннее удивление, и Тейт была рада, что он не мог в этот момент рассмотреть ее лицо и заметить, насколько она испугалась совершенной ошибки.

— Ты употребила наше слово для звездных рисунков? Больше никто этого не делает. Ни Кос, ни Церковь. Мы слышали, что ты и твои друзья пришли к Людям Собаки из неизведанных земель. Может быть, ваш Сиа знал нашего?

Тейт пробормотала что-то в ответ.

— Все мужчины Звездочетов носят имена звезд. Это наша обязанность наблюдать за звездами в честь гигантов, которые улетели туда. Женщины, конечно, носят женские имена, а мужчины, которые вступают в братство Первой Звезды, как Налатан, получают новые имена от Главы братства.

Тейт, скрипнув зубами, пропустила мимо ушей «женские имена».

— У вас существуют легенды о людях, которые отправились к звездам?

Отвечая, Малый Пес смотрел вверх:

— Давным-давно, перед началом всех начал, гиганты ушли за небо. Из Суши. Здесь находится то место, куда они вернутся. — Тейт улыбнулась сквозь боль. Малый Пес не мог представить себе постройку космодрома в Неваде. А Тейт уже не могла вспомнить его название или название ближайшего города. Малый Пес заговорил снова: — Большинство племен, которые живут в Суши, были вытеснены сюда более сильными племенами. Звездочеты — нет. Это наша земля.

Тейт всмотрелась в лицо Малого Пса. Именно в нем она почувствовала жесткую силу и ужасную красоту этой страны, внушающую благоговейный страх, даль, вид которой мог испугать смотрящего. Она вдруг поняла всю привлекательность этого места, бросившего вызов человечеству. Места, которое открывало свое прекрасное сердце только тем, кто мог принять его условия.

До того, как Тейт смогла что-либо сказать, Налатан обернулся и улыбнулся ей. Взгляд, брошенный им на Малого Пса, был не очень дружелюбным.

Эта реакция задела Тейт. Налатан продолжат держать все в секрете. Он говорил только в тех случаях, когда это было необходимо, не чаще. Кто он такой, чтобы делать вид, что имеет на нее какие-то права?

Заметив ее реакцию, Додой нахмурился. Это только прибавило подозрений, что с Тейт происходит что-то серьезное. Сайла говорила, что опасается за нее. Додой был уверен, что этот страх как-то связан с Налатаном, но он не мог точно понять, как именно. Они оба изменились. Раньше они смотрели друг на друга так, как будто были голодны. Но сейчас, если Налатан ловил на себе взгляд Тейт, она отворачивала голову. Он вел себя точно так же.

Страх. Может быть, это был он. Сайла сказала, что храбрость исходит от любви, но если ты любишь кого-то, то беспокоишься о том, что с ним происходит.

Если Тейт любит Налатана и боится за него, то это значит, что она намного меньше переживает за Додоя.

Образ Жнеи пронесся в его мыслях. Она никого не любила. Хотя знала, чего хотела. Додой улыбнулся, вспоминая, как Капитан запутал ее. Глупый. Он думает, что одержал победу. Даже всемогущий Капитан не может понять, что такую женщину можно победить, лишь убив ее.

Капитан и Жнея. Тейт и Налатан. Ланта и Конвей. Никто в действительности не заботился ни о ком. Что касается его, все они думали, что он знает что-то о том, где находятся Врата, знает, где живут люди, такие, как Тейт. Если бы не это, они бы давно продали его.

Пугающая мысль. Додой боролся с ней. Скоро он должен найти то место, откуда он родом.

Все это было слишком утомительно. Додой немного подался вперед, сидя в седле, и лег на шею лошади. Он даже не вздрогнул, когда Тейт подъехала к нему, чтобы снять с коня и пересадить себе на колени.

Когда они достигли вершины горы и тропа расширилась, Сайла поехала вперед, чтобы догнать Налатана и Ориона. Когда она подъехала, Орион заметил:

— На самом деле у нас были два торговца. В течение двух дней. Обычно нам не доводилось видеть их больше раза в год. Встречаются не чаще, чем крысы. Говорили, что Летучая Орда может напасть на Дом Церкви. Жрица, есть ли что-нибудь за Вратами, что может остановить их?

— Я не знаю. Я верю в то, что мне предопределено найти их, открыть их и узнать их тайну. Но я не знаю, что это за тайна.

— Власть. — Орион сказал это слово с особым ударением, так что оно прозвучало как нечто непристойное. — Все ищут ее.

— Но ни одна женщина не имеет ее. Я намереваюсь изменить такой порядок вещей.

Улыбка Ориона стала снисходительной.

— К тому времени, когда ты станешь такой же старой, как я, ты откроешь не одни врата, и многие из них ты захочешь закрыть снова.

— Врата были тайной Учителей. Я не боюсь того, что они оставили нам.

— Нам?

Смутившись, Сайла выпалила ответ:

— Церкви. Женщинам. Нам.

— Власть. — Печаль изменила прежний смысл этого слова. Орион хлопнул в ладоши, будто стирая весь разговор. — Но ничто из сказанного не тревожит нас. Мы — хорошая компания, живущая в мире и согласии. Разве это не достаточный повод для улыбки?

Вечером следующего дня колонна преодолела последний холм на пути к уютной деревне. Чистая, манящая прохладой река быстро несла свои воды мимо маленьких пастбищ и полей. Стада коров, лошадей, овец и лам паслись по всей долине до самых дальних склонов гор. Стада коз занимали более высокие и бедные земли; молодой пастух пинками отогнал своих подопечных с дороги. Очистив путь, парень сложил руки рупором у рта и закричал так же, как делали это воины. Далеко внизу люди бросили заниматься своими делами и подняли головы, чтобы взглянуть вверх. Некоторые замахали руками. Большинство просто вернулось к своим делам.

— Я должен был объяснить это раньше, — обратился Налатан к Сайле. — Вой — это язык войны и воинов. Мы можем говорить так, что никто посторонний нас не поймет. Все мужчины владеют этим языком. Пастух просто оповестил деревню о том, что мы приближаемся. Сколько нас, и с какой скоростью мы едем. Он сказал, что мы выглядим уставшими.

Сайла поблагодарила его. Ее мысли перенеслись к Класу, она вспомнила безмолвный язык жестов его Людей Собаки.

По углам геометрически правильного лагеря возвышались прямоугольные здания. В центре деревни располагались конические шатры, однако самым примечательным было здание, возвышавшееся над всем остальным поселением. Это было двухэтажное прямоугольное строение с плоской крышей, сооруженное из камня и дерева. Сайла решила, что оно построено для обороны поселка. Подумав о Косе, она сморщилась.

После тяжелого перехода по Суши деревня Звездочетов казалась мечтой. Орион представил их главе и старейшинам. Люди улыбались, приветствуя их. Но вскоре оставили их в покое.

В этот первый вечер, после обильного ужина с зажаренной индейкой и свежими овощами, женщины сидели снаружи, прислонившись к шатру, который отвел для них Орион. Тейт предложила приготовить на завтрак свежий козий сыр. Сайла и Ланта, в свою очередь, подумали о том, какие бы мучения устроить для нее в отместку за это.

Когда они замолчали, воцарилась тишина, какая может возникнуть лишь в компании проверенных друзей. Сайла закрыла глаза и погрузилась в состояние блаженства. Открыв их, она обнаружила, что сидит лицом в направлении к Дому Церкви.

Она чувствовала близость Врат. Тихий тайный голос, который направлял ее, теперь беспрерывно шептал, неразличимо, без слов, он тем не менее говорил, что Врата где-то там. Он заставлял ее думать о них.

Пугал ее.

Громкий голос Ориона вернул Сайлу к действительности. Она подняла голову и увидела, как он вступает в освещенный круг. Ее не удивило то, что он был один. Она уже заметила, что даже глава деревни относился к нему почтительно. Немного побеседовав о еде и жилье, она спросила:

— Почему ваш вождь решил поселиться в этом месте?

— Он привел сюда наших предков с запада, но мы не знаем, где они начали свой путь. Это тайна, которая умерла вместе с нашими предками. Мы уже были здесь, когда появился Дом Церкви; мы знаем это. Первое братство для его защиты составляли мужчины из Звездочетов.

— Я никогда не слышала об этом. — Заинтригованная, Сайла наклонилась вперед. — Звездочеты обучали другие братства?

— Мы набирали для них людей, — гордо сказал Орион. — Наши мужчины всегда защищали Церковь. Я столько знаю об этом потому, что я — сказитель легенд. Со мной сейчас живут три молодых воина. Они станут мужчинами, которые обернут наше племя в паутину легенд. Мы не похожи на других людей. Мы уважаем своих предков, и сказители легенд знают о том, как они жили. Малый Пес — лучший из моих людей. Вы познакомились с ним вчера.

Вступая в разговор, Тейт сказала:

— У меня есть своя собственная цель, кроме того, что я помогаю Сайле в поисках Врат. — Она указала на Додоя, едва различимого рядом с дальним шатром. — Я думаю, что его похитили из Суши. Как вы думаете, такое могло случиться?

Горькие воспоминания омрачили лицо Ориона:

— Все племена теряют детей, которые потом становятся рабами. Сколько ему лет? Десять? Двенадцать?

Тейт пожала плечами.

— На нас был налет семь лет назад, — сказал Орион. — Мы потеряли много женщин и детей. Я узнаю.

Тейт преклонила перед ним колени:

— О, да. Пожалуйста.

Испуганный таким проявлением чувств, Орион отпрянул.

— Но поймите, что семья могла умереть. Мы потеряли многих, многие оказались в плену. Река на два дня стала черной.

— Стала черной? — переспросила Сайла. — Пепел от сожженных шатров?

— От погребальных костров. — Орион посуровел. — Мы сжигаем погибших, как это делают все. У нас есть, однако, своя традиция — сбрасывать пепел в реку. Она дает нам жизнь. Поэтому, когда мы умираем, ее воды уносят нас в Дальние Земли.

— Отсюда и до самого моря, — пробормотала Ланта. В ее словах послышались не то зависть, не то страстное желание. Сайла повернулась к ней и мягко коснулась ее руки, однако то, что произнес Орион, заставило Сайлу похолодеть.

— Не в море. Эта река впадает в другую. В течение многих дней они несут свои воды на запад. В месте, которое мы называем Конец, они все поглощаются Сушью. Наш пепел исчезает в земле вместе с животворной водой. Мы называем нашу реку Пожиратель.

* * *

Появившийся из темноты Малый Пес подошел к Ориону.

— Ты узнал что-нибудь еще, или это была простая беседа?

— Я не вытягивал из них ничего насильно, — отвечал Орион. — Она — Цветок, Малый Пес. А это подразумевает великую силу.

— Она говорит, что она — Цветок. Старая песня. Кого ты пошлешь сообщить, что Сайла здесь, когда Жнея вернется в Дом Церкви?

— Появление Цветка среди нас и ее предназначение вовсе не старая песня, как ты это сказал. Как бы там ни было, я не думаю, что мы должны вмешиваться в дела Церкви. Пусть они сами разбираются. Мы поддержим того, кто победит. А остальное вне наших полномочий.

Малый Пес подошел ближе к Ориону.

— У нас уже был разговор на эту тему. Ты понимаешь меня лучше, чем мой отец. Звездочеты всегда поддерживали Церковь; я знаю это. Почему же Церковь не должна платить благодарностью? Если мы передадим так называемый Цветок Жнее, то сможем потребовать особых привилегий для братства Первой Звезды. Последнее время появилось много торговцев. Они должны платить, чтобы пересечь Сушь. Вода здесь стоит дорого; мы можем контролировать большинство источников. А объединившись с другими братствами — все. Удача сама идет к нам в руки.

Орион засомневался.

— Мы предложили им наше гостеприимство, Малый Пес. Я сказал ей и ее друзьям, что мы рады их видеть.

Молодой человек тихо хохотнул.

— Мы не смогли бы получить от них пользы, если бы не сделали этого.

— Это нечестно. Ты ведь не хотел этого говорить. Мы дали слою.

— Ты никогда не смеешься. Не будь таким серьезным. Если ты хочешь о чем-то побеспокоиться, то подумай о воздействии на наших женщин этих трех особ женского пола, которые бродят по Суши с монахом. Вот тебе проблема морального плана.

— Жрицы. Женщины с несомненной репутацией. Черная беспокоится только о том, чтобы найти родителей мальчика и помочь Цветку. Было бы хорошо, если бы ты заметил их характер, их верность. Налатан — вне подозрений.

Малый Пес убрал руку.

— Я не думаю, что они настолько чисты. Я не доверяю ни одной из них, и я думаю, что мы должны всегда в первую очередь заботиться о себе.

К этому времени они подошли к своему шатру. Когда они вошли внутрь, откуда-то донесся низкий вопрошающий крик совы.

Глава 102

Собравшись в тесный кружок вокруг единственной свечи, три женщины заботливо поддерживали ее слабый свет. Прижав палец к губам, Сайла приподняла бровь и взглянула на Тейт, потом указала на вход в шатер. Тейт кивнула. Откинув полог, она огляделась и выскользнула наружу.

Не произнося ни слова, даже не глядя друг на друга, Сайла и Ланта сидели в ожидании. Вернувшись, Тейт произнесла:

— Вокруг никого нет. Танно стоит на страже.

— Хорошо, — с облегчением прошептала Ланта. — А теперь объясни, Сайла. Река Пожиратель, о которой сказал Орион, это та самая река, о которой говорила Настоятельница Ирисов? Почему ты ущипнула меня? Я хочу расспросить его и о других вещах. К чему такая секретность?

Сайла почувствовала, как кровь прилила к лицу, и обрадовалась, что в тусклом свете ничего не видно.

— Я не знаю. — Признание несколько облегчило ее состояние. — Орион. Он говорит не то, что думает на самом деле. Его глаза: он может смотреть вам в глаза, но мышцы на его лице слишком часто напрягаются. Когда он говорил нам, что очень рад приветствовать нас на своей земле, я впервые заметила, что его зрачки то расширяются, то сужаются. Странно. Может быть, это от напряжения, а может, он лжет. Я не знаю. Но я хочу, чтобы все были очень осторожны. Что касается реки, то ее название еще ничего не доказывает. Река Пожиратель может быть и не одна.

На лице Ланты было написано недоверие.

— А завтра мы можем проснуться от музыки, которую издают летающие свиньи, — пробормотала Тейт.

Ланта рассмеялась, прикрыв рот рукой. Борясь со смехом, Сайла произнесла:

— Тейт, я говорю вполне серьезно.

— Я тоже. Поверь. Однако я согласна с Лантой: к чему такая секретность?

— Доннаси, мы подобрались так близко.Разве ты не чувствуешь? Мы совсем рядом.

— Рядом с чем? — вызывающе спросила Ланта. — Если это не та река, то мы ничего нового не открыли. Если же это все-таки именно та река, то почему мы сидим здесь, в темноте, и спорим без всякого смысла?

— Потому что мы должны быть уверены. Не в наличии Врат и не в том, что сказала настоятельница. Мы должны быть уверены в Орионе, в Звездочетах. Мы вчетвером противостоим всему миру. Если кто-то действительно знал, где находятся Врата, то он столетиями хранил эту тайну. Уже этого достаточно, чтобы вести себя осторожнее.

Тейт вздохнула.

— Что же ты собираешься предпринять?

— Мы учимся. Вспомните последние слова настоятельницы: «Возле Дома Церкви, за ужасной пустыней и рекой-пожирательницей, к югу от страны, где солнце может убивать, к тому месту, где солнце никогда не светит».

— Она сказала еще, — заметила Ланта, — … «гиганты постановили, что темноты не должно быть никогда». И еще что-то о чудовищах, убивающих взглядом.

— Ты догадалась, — произнесла Тейт. — Если существует место, которое Звездочеты считают запретным, то это оно.

— Точно. Предания племени могут оказаться для нас самыми лучшими знаками. Однако мы не можем допустить, чтобы они следили за нами. У Жнеи, вероятно, и здесь есть свои люди. Будьте бдительны. Пожалуйста.

Ее подруги пробормотали что-то в знак согласия. Сайла задула свечу.

Утром за завтраком к ним присоединился Налатан. Трое мужчин ожидали их. Все были верхом на отличных конях — интересных животных с тонкими передними ногами и массивными задними. Налатан спокойно перенес обнюхивание Танно и сказал:

— Меня пригласили поохотиться. Сайла, ты не будешь возражать?

— Конечно, нет. Это просто чудесно — видеть тебя среди твоего народа.

Налатан покраснел. Слегка, но все это заметили. Он обернулся к Тейт.

— Ты проедешься со мной верхом попозже? Здесь есть такие места, на которые стоит посмотреть. И люди, с которыми стоит поговорить. — Его взгляд, не задерживаясь, скользнул по Сайле и Ланте. Он пытался не замечать их присутствия. На его висках поблескивали капельки пота. — Есть вещи, о которых я давно уже собирался тебе рассказать. Я имею в виду Звездочетов.

Тейт поднялась и подошла к нему.

— В любое время.

Он усмехнулся и поспешил к своим друзьям.

Вскоре после его отъезда прибыла неофициальная делегация женщин племени Звездочетов. Гостеприимные и дружелюбные, они расположились, чтобы побеседовать.

Лидера этой группы звали Тида. Подобно остальным, на ней была хлопчатая блуза свободного покроя с короткими рукавами, на ткани были вышиты цветы, животные и геометрические фигуры. Юбка доходила до верхнего края массивных, тяжелых ботинок. На каждом запястье красовалось по меньшей мере десять узких стальных браслетов. Во время разговора женщины активно жестикулировали, и палатка наполнялась тихим металлическим звоном. Сайлу от него почему-то пробирала дрожь.

После вступительных слов Тида долго собиралась с духом и наконец обратилась к Тейт:

— Мы много говорили о тебе, Доннаси. Для нас ты — загадка.

Тейт напряглась. Сайла приготовилась вмешаться. Однако реакция Тейт была обманчиво мягкой:

— Вы хотите что-нибудь спросить о цвете кожи?

— А, это. — Тида отмела эту догадку одним взмахом звенящей руки. — Что нас интересует, так это твое племя. Они действительно позволили тебе путешествовать или даже просто ходить одной? Правда ли, что тобой никто не владеет?

— Владеет мной? — Тейт проговорила эти слова также мягко. Сайла и Ланта, обеспокоенные явно прозвучавшим в вопросе предположением, вдруг поняли, что Тейт начинает закипать. Сайла придвинулась поближе, чтобы чувствовать бок своей воинственной подруги. Тейт продолжала: — Я не уверена, что правильно поняла тебя. Владение кем-то похоже на брак?

— В общем, да, и даже больше. — Тида была довольна проницательностью Тейт. — У тебя такое хитроумное оружие; оно не может принадлежать примитивному племени, которое позволяет женщине бродить одной, без хозяина. Особенно учитывая то, как наш Налатан расхваливает тебя всем, кто его слушает. Может, ты принадлежишь Конвею — Белому Грому? Тайно? И в этом причина того, что Налатан до сих пор не предложил тебе перейти к нему? Кое-кто говорит, что Конвей, возможно, владеет тобой как своей сестрой. Женщинами Звездочетов раньше тоже никто не владел, это было несколько поколений назад. До тех пор, пока наши мужчины не поняли, насколько мы нуждаемся в любви и защите. Не всеми женщинами владеют от рождения до смерти. Я не понимаю, как коссиарские женщины и женщины из Летучей Орды живут без защиты и делают многое, даже не спрашивая разрешения. И Церковь; такие женщины до безумия храбры. Как вы переносите все это?

Тида сочувственно положила руку на колено Сайлы. От толчка сверкающие браслеты съехали вниз, потом, позвякивая, остановились. В Сайле росло отвращение. Цепи. Звяканье стали напомнило ей о цепях.

Она осторожно произнесла:

— Наши обычаи не совсем такие, какими вы их себе представляете. Никто не владеет Тейт. Никаким образом. Мы поговорим об этом позже. Что касается Ланты и меня, то Церковь защищает нас точно так же, как это делают ваши мужчины. Кстати: чтобы совершить обряд молитвы, как того требует Церковь, нам нужно вымыться.

Как только Сайла упомянула о купании, Тида настояла на том, чтобы показать им женскую купальню.

Прошло немало времени, пока тройка женщин закончила купаться, сушиться и знакомиться с остальными. Выйдя из палатки, они увидели, как Орион и Малый Пес выходят из дверей форта. Орион взмахнул рукой. Тида с подругами поспешили прочь. Мужчины быстро подошли. Сайла успела прошептать Ланте и Тейт:

— Сейчас начнется. Узнайте все, что сможете. И осторожнее.

Тейт начала беседу с легкостью, которая даже слегка напугала ее. Изящество и хитрость, которыми она пользовалась на вечеринках и в офицерских клубах, давно ушли в прошлое. Несмотря на это, работали они ничуть не хуже. Малый Пес отошел от Ориона и приблизился к ней. Она отметила его ожерелье из серебряных пластин ручной ковки, в центре каждой блестел опал. Голубые, красные и зеленые лучи вырывались из самого центра камней.

Он замедлил шаг, описывая расположение каньона, в котором были найдены камни. Они отстали от остальных. Расстояние все увеличивалось. Одновременно Малый Пес придвигался к Тейт все ближе. Когда он спросил, не желает ли она осмотреть весь поселок, Тейт согласилась. Они свернули в сторону.

Танно, с его длинными лапами, приходилось замедлять шаг, чтобы подстроиться к походке людей.

Малый Пес развлекал ее. Поначалу Тейт встревожил его очевидный интерес к ней. Пытаясь понравиться ей, он то вел себя агрессивно, то боялся обидеть ее. Невзирая на это, Тейт вынуждена была признать его привлекательность. Она вдруг поймала себя на мысли о Налатане, его упрямом нежелании снова быть вовлеченным в нечто похожее на тот вечер на острове. Воспоминание раздражало ее.

Она подзадоривала Малого Пса. Однако говорила себе, что это не похоже на обман. Существовали вещи, о которых она должна была узнать. Когда же разговор окончится, они снова пойдут разными дорогами.

Они остановились перед разукрашенной палаткой. Грубые рисунки изображали повседневную жизнь. Женщины готовили еду, качали малышей, вязали. Мужчины охотились, выделывали кожу, сражались. Там даже была изображена ткачиха. И гончар.

Глядя мимо Малого Пса и рисунков на безмятежно дремлющую деревню, Тейт почувствовала укол зависти. Однако это вскоре прошло. Такая жизнь была возможна, она могла даже представить ее себе. Однако у Доннаси Тейт были свои требования. Более того. Обязательства.

Малый Пес взял ее руку и положил на кожаную куртку. Захваченная своими мыслями, Тейт даже не помнила, как подошла ко входу в шатер. Куртка висела на шесте, проходившем через рукава. Кожа была непередаваемо мягкой и такой белой, что блестела на солнце. Ворот, спереди и сзади, был сделан так, чтобы задерживать дождевую воду. Каждая полоска заканчивалась круглым, отполированным агатом. Камни были огненно-красного и белого цветов. Все они были просверлены, и сквозь отверстия были продеты полоски кожи, завязанные узлом. По обеим сторонам груди было вышито желтым бисером солнце с лучами. Свободной рукой Тейт приподняла куртку, чтобы осмотреть спину. Там разными оттенками зеленого была изображена стилизованная ящерица.

Малый Пес радостно улыбался.

— Это работа лучшего дубильщика из Звездочетов. Сделал ее из шкуры антилопы, которая принадлежит мне. Если ты надолго останешься у нас, то я сделаю такую же куртку и для тебя.

Когда Тейт обернулась к нему, то заметила в улыбке тончайший намек.

Тейт не хотела, чтобы их отношения зашли так далеко. Она ответила:

— Если мы столько здесь пробудем.

Удовлетворенный, он произнес:

— Хочешь посмотреть на наших коней? Я бы хотел показать тебе моего любимца. Не думаю, что кто-нибудь сможет обогнать Шомпола.

Тейт остановилась.

— Что?

Рот мужчины приоткрылся от неожиданности.

— Я сказал, что мой конь сможет обогнать твоего.

— Имя. Как ты назвал его?

Малый Пес расслабился.

— Шомпол. У наших лошадей древние имена. Как и у людей. У моего отца было шесть Шомполов. У деда и того больше. Когда один умирает, следующий получает его имя.

— А… — Тейт снова горько разочаровалась. Опять этот сумасшедший жестокий мир вызвал в ней воспоминания о ее собственном времени, ее собственном мире. А затем разбил вдребезги затеплившуюся было надежду.

Тем не менее эта боль заставила ее еще сильнее сосредоточиться на выяснении родины Додоя. Тида посчитала, что черная кожа не стоит особого внимания. Раньше этого никогда не случалось. Она с головой погрузилась в расспросы, интересуясь в первую очередь легендами Звездочетов о прошлом.

— Ах, да. — Открывая ворота загона, Малый Пес не заметил переживаний Тейт. К тому моменту, когда он повернулся, ее лицо уже снова выражало спокойный интерес. — Налатан расспрашивает людей об этом, — сказал он. — Орион говорил ему, что наши легенды рассказывают о странных людях. С разным цветом кожи. С разным цветом волос. Даже с разными глазами, если это можно себе представить. Когда торговец сказал, что ты черная, я думал, просто темная, как Большой Пес или Ящерица.

Тейт все еще достаточно хорошо контролировала свой голос:

— Большой Пес и тот, другой, похожи на меня?

Взгляд Малого Пса стал смелее, его смех был слегка неприятным.

— Думаю, нет. Они мужчины. — Оглядевшись, он указал на коня. — Цвета Бродяги, точно.

Когда он вновь взглянул на Тейт, выражение его лица изменилось. В его взгляде она почувствовала силу. Поведение теперь стало вызывающим. Он произнес:

— Все знают, что ты хочешь вернуть Додоя в его племя. Он не такой уж темный; почему для тебя так важно, что они темные? Ты будешь сильнее любить его, если он станет темнее? Или меньше, если ты сама вдруг станешь белее?

Это были старые вопросы. На самом деле она все чаще и чаще задавала их себе. Действительно, одной из страшнейших опасностей расизма в ее мире было то, что он отравлял ум своих жертв подозрениями так же наверняка, как и оскорблял их.

Но если идеалом было беспрекословное согласие, то почему же Налатан задавал вопросы? Он не был обеспокоен судьбой Додоя. Однако он беспокоился о Доннаси Тейт. Малый Пес сказал, что среди преданий Звездочетов о племенах есть и такие, которые рассказывают о различиях рас. Может ли Налатан интересоваться черными людьми, их характером, их славой? Возможно, скрываясь от Жнеи в землях своего племени, он думал не об одном только спасении? Где еще мог он обнаружить ключ к ее характеру? Или порокам. Какие знания о расах скрываются здесь? Поэтому ли та женщина, Тида, не обратила внимания на цвет ее кожи? Щекотливая тема.

Она чисто машинально взобралась в седло и поехала вслед за Малым Псом. Ее мысли были далеко отсюда.

Малый Пес придержал коня на опушке соснового леса. Он остановился так близко от Тейт, что их колени соприкоснулись.

— Ты где-то витаешь. — Его тон был веселым и в то же время мягко укоряющим. Он скорее звал ее обратно, чем критиковал. — Ни одна женщина из Звездочетов не поехала бы с мужчиной одна, но, по-моему, если бы какая-нибудь осмелилась это сделать, то она бы наверняка разговаривала.

Тейт хотела ответить ему, но не знала как.

— Я отрицаю в себе некоторые вещи. Я хочу быть свободна от всего того, чем я, по мнению людей, должна быть и какой они хотят меня видеть. Даже мои друзья считают, что мне нужно лишь одиночество. Я терпеть этого не могу.

— Я вижу, как ты одинока. — Она резко взглянула на него, но он выдержал этот взгляд. — Я думал, что тебя обидели. Я думал, что ты боишься. Но это не так.

Она улыбнулась, понимая, какой вымученной должна казаться эта улыбка, и отвернулась. Он промолчал. Когда она снова посмотрела ему в лицо, то увидела выражение, которое было ей очень хорошо знакомо. Это был мужчина, жаждущий, возбужденный. Это привлекло ее. Ей хотелось, чтобы ее утешили, ободрили, успокоили, хотелось расслабиться, подчинившись чужой силе. Но лишь на мгновение.

Налатан. Его лицо явственно появилось в ее воображении, тревожный образ, который не имел ясных очертаний, но тем не менее обвинял ее.

У него не было права делать это. Он умалчивал о том, что уже давно должен был ей рассказать. Именно он отступил.

Однако он заботился. Действительно заботился.

Налатан.

Малый Пес наклонился ближе. Его рука сжала ее бедро. Она поразилась тому, насколько яркими стали его голубые глаза. Румянец на его щеках говорил о пламени, бушующем внутри.

Она откинулась назад, оперевшись руками на круп лошади. Закрыв глаза, она отступила. Сдалась.

Запах лошадей. Резкий запах хвои, сожженной, сухой травы. Жара. Раскаленные камни, земля.

Его дыхание. На ее щеках, на шее. Руки на ее подбородке, на шее.

Жар Суши был внутри ее. Ошеломленная, слабая, она была переполнена удовольствием, желанием. Она выгнула спину назад. Солнце светило ей прямо в лицо, касалось ее открытого рта, вырывая из нее резкие вздохи. Ее обнаженные груди, глядящие в небо. Малый Пес гладил ее тело. Она смотрела на него. Он уставился на нее прищуренными глазами, лицо его горело.

Лошадь, не привычная к Тейт, резко рванула вперед, когда та изо всех сил ударила ее пятками в бока. Взбрыкнула. Колено Тейт зацепилось за колено Малого Пса. Сила прыжка отбросила его ногу вверх. Потеряв равновесие, он издал испуганный крик и вывалился из седла.

Тейт одной рукой управляла лошадью, а другой поспешно застегивала пуговицы на блузке. Мгновение она смотрела на сосны, тяжело дыша, постепенно приходя в себя. Когда она обернулась, Малый Пес шагал к ней. Выглядел он злым и озадаченным. Более того, на его лице и в сгорбленной позе все еще была заметна похоть.

Подняв руку, Тейт заставила коня попятиться.

— Прости. Я не могу. Я не хотела, чтобы что-нибудь произошло. Действительно не хотела.

Его подбородок прижался к груди. Глядя из-под насупленных бровей, он пристально рассматривал ее.

Испуганная Тейт развернула своего коня и позвала:

— Танно. Ко мне. — Пес занял позицию между ней и приближающимся мужчиной. Широко расставив лапы, опустив голову, Танно зарычал. Оскаленные зубы угрожающе заблестели.

Малый Пес остановился. Положив руку на рукоять меча, он размышлял. Когда он снова взглянул на Тейт, та держала в руках «вайп», направленный в его сторону.

— Послушай, — произнесла она. — Ничего не было. Понимаешь?

Он медленно выпрямился. Взгляд потерял сосредоточенность. Наконец улыбнулся. Слабо, но самоуверенно.

— Я не привык к женщинам, которые ведут себя так, как ты. В другой раз будь осторожна с мужчинами Звездочетов. Никто из нас не «поймет», как ты выразилась.

— Другого раза не будет.

Улыбка Малого Пса была натянутой.

— Мы должны возвращаться. Люди могут что-нибудь подумать. — Он говорил, поддразнивая ее. Эти признаки злобы обеспокоили Тейт. Приветливость, дружелюбие их разговора исчезли без следа. Тейт с беспокойством подумала, были ли они искренними.

Всю дорогу вниз по холму она думала о Налатане. Временами она надеялась, что он никогда не услышит об этой глупой истории. Временами казалось, что во всем виновато полное отсутствие у него решительности.

Глава 103

Ланта рыдала.

Одна в шатре, словно прибитая к окружающей тьме лучом света, пробивающимся сквозь отверстие в потолке, она раскачивалась в молчаливом страдании. Отсутствие каких-либо звуков придавало ее горю жуткий оттенок.

Вначале она начала плакать от безысходности. Здесь, в тишине, у нее наконец появилось время, чтобы подумать, и теперь собственные мысли жестоко терзали ее. Она представляла себе, как отдаляется от Конвея. Даже когда рациональная часть ее ума настаивала на том, что она ничего не делала, чтобы настроить его против себя и заслужить такую жестокость, другая половина утверждала, что все-таки она что-то совершила, раз заслужила такое обращение. Логика была не в силах остановить ее.

Ее мозг кипел.

Ти.

Просьбы Ясмалеи о том, чтобы роды принимала Сайла, а не она.

А теперь Тейт помогала Сайле добывать информацию, касающуюся Врат. Ланта снова была никем и ничего не делала.

Мэтт Конвей был той мечтой, которая могла все это изменить. Быть любимой тем, кого любишь, — значит быть личностью. Быть для кого-то важной, и не в качестве уродца, который читает тайны будущего, или адепта таинственного искусства исцеления, а в качестве человека, полного надежд, тревог и каждодневных забот. Ради этого стоило жить.

Жена Мэтта Конвея. Его пара.

Ей хотелось навсегда остаться молодой и невинной Избранной. Там, по крайней мере, была анонимность. Времена довольства. В детях тоже есть своя озлобленность и подлость, но ничто не сравнится с жестокостью зрелища, когда мечту взрослого втаптывают в грязь.

Когда Ланта подумала о том, как много времени прошло с тех пор, как у нее было последнее Видение, в ее сердце зашевелился страх. Излечило ли время потерю?

Видения могли помочь Сайле больше, чем все эти опасные расспросы. Что, если она раскроет истинные намерения Жнеи? Цели Капитана?

Конвей. Сможет ли она увидеть его?

Она до сих пор содрогалась, каждый раз вспоминая его среди ужаса смерти и разрушения.

Она уже однажды воспользовалась своим даром Видения неподобающим образом, какое наказание придумает Церковь для нее, если она снова попробует сделать это? Сколько раз можно низвергнуть человека в Преисподнюю?

Разве там больше несчастий, чем здесь?

Незваные слова заклинания возникали в ее мозгу, вплетались в ритм ее раскачивания. Она начинала расслабляться — мускул за мускулом, нерв за нервом. Она чувствовала медленное погружение внутрь себя. Амплитуда ее движений уменьшалась.

Солнце сместилось. Она осталась в темноте. Округлое пятно света перед ней было подобно ослепительно блестящей луже. Ее полузакрытые глаза сосредоточились на его центре. Внутренне зрение сменило отвратительный окружающий мир. Пятно стало бездной жидкого металла. Внутри ее передвигались какие-то тени. Ланта поняла, что они хотят напугать ее. Она с холодным безразличием отвернулась от них.

На нее снизошел покой, исключающий все остальное.

Это не было ее обычным состоянием. Уверенность была окружена жестокостью.

Вершина горы. Вся в снегу, покрытая льдом. Ветер ревет, словно все вместе взятые бушующие реки мира. Но Ланте тепло. Она стоит на самом краю обрыва, ощущая бесконечность залитых солнцем горных перевалов, раскинувшихся вокруг.

Видение пришло.

По-старому. Быстрая и непроглядная тьма. Слова в языках золотого пламени.

Ты, и только ты, должна знать, что Цветок не будет расти без пищи. Она расцвела с помощью наставника, не полагаясь на изменчивость природы. Знай также, что Цветок все еще может потерпеть неудачу. Ее победа, триумф черного и белого, рожденный человеком-тьмой и человеком-огнем, все еще лежит впереди. И даже ее победа, если она наступит, не остановит эту борьбу за мир и равенство. Самые сладкие победы приносят самую горькую зависть. Врата — это не конец, это лишь начало. Еще много грядет испытаний. Даже наиболее подверженная злу, та, которая толкает на преступление саму Церковь, — должна быть умиротворена, если это необходимо для того, чтобы Цветок мог одержать победу. В конце Цветок, который поглощает всю эту пищу, будет расти и приносить Цветы. Человек принесет себя в жертву, другой вынесет невыносимое для того, чтобы Цветок выполнил свое предназначение. Хотя каково предназначение Цветка, кроме как произвести семена? И, произведя их, останется ли Цветок таким, каким был раньше? Ланта избрана из всех для того, чтобы познать музыку, которая будет нести славу Церкви во веки веков.

Золотые буквы начали сливаться вместе в один огромный, пылающий шар, который разрастался, разрастался, а затем понесся на нее. Поглотил ее. Она закричала, обожженная.

Открыв глаза, она сначала не могла вспомнить, где находится. Ее первым чувством было чувство тепла. Она лежала на боку, уткнувшись лицом в землю. Заставив себя встать на четвереньки, Ланта поняла, что лежала в луче солнца. Пот пропитал ее одежду. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Силы постепенно возвращались к ней. С трудом поднявшись на ноги, она перебралась из света в темноту.

Жители деревни с благоговейным страхом осенялись Тройным Знаком, когда крошечная черная фигура во второй раз за это утро устало брела к женской купальне. Многие заметили, что одежда ее была мокрой от пота, едва видимое из-под объемного капюшона лицо блестело на солнце. Другие шептались о ее странных глазах. Когда один из мальчиков засмеялся и сказал своей матери, что эта женщина похожа на человека, увидевшего привидение, она шикнула на него. А затем снова осенила себя Тройным Знаком.

Сайла с Орионом шли по берегу реки. Она заметила, как Ланта подходила к купальне, и удивилась этому вторичному посещению. Но у нее не было времени, чтобы подумать об этом. Орион говорил:

— Никто из Церкви до сих пор не изучал наши легенды. Я часто задавал себе вопрос, есть ли подобные легенды у других племен. Мы столько потеряли. Люди в начале… — Он замолчал, покачал головой: — Они ничего нам не оставили. Несколько имен, несколько ремесел. Какими невежественными они, должно быть, были. Если бы наш Сиа не пришел к ним, они бы погибли.

— Это справедливо по отношению ко всем племенам. Некоторые, например, как Люди Гор с севера, разделились, когда Сиа покинул их. Это привело к очень запутанной истории.

Орион согласился. Он огляделся, затем придвинулся к Сайле поближе.

— Я иногда думаю о том, что мы принимаем за правду. Мы наблюдаем за звездами, потому что знаем: в один из дней гиганты вернутся. Если гиганты смогли добраться до звезд, почему мы не можем летать? Хотя бы через реку? — Выпрямившись, он прочистил горло и нахмурился: — Конечно, я не принадлежу к неверующим. Это просто то, чего я не понимаю. Всем интересно, как же они это делали.

— Конечно. — Сайла была рада, что этот вопрос замялся. Она подумала, что вопросы, подобные этому, приходят в голову не одному лишь Ориону, у нее самой их было в избытке. — Вот почему я этим интересуюсь. Если Церковь узнает легенды всех племен, то, возможно, мы сможем установить связь, родство между некоторыми племенами. Или даже между всем.

Орион снисходительно улыбнулся ей.

— Оставим это Церкви — собирать всех под одну крышу. Это еще более странная мечта, чем летающие люди. И вредная, дитя мое. Скажи людям из Звездочетов, что они как-то связаны с людьми из Длинного Неба, или Соли, или с Хентами, и ты услышишь изъяснения на таком языке, о котором Церкви лучше не знать.

— В следующий раз, когда я буду вытаскивать из мужчины стрелу, приходи; нет таких слов, которых бы я не слышала.

Он усмехнулся.

— А ты обманчива. Как хорошая кожа, мягкая и красивая, но прочная. Гибкая. Я не удивлен, что ты смогла выбраться из Коса. Я бы хотел, чтобы ребенок остался у тебя. Ты бы лучше его воспитала, чем эти идиотки в Доме Церкви.

— Я бы тоже хотела. Мы опасались, что он умрет. Он быстро рос. Почти не плакал. Удивительно. — Она вздохнула. — Теперь я, вероятно, никогда больше не увижу его. Бедный маленький Джессак; потерял свою мать, а затем и тройку самозваных тетушек.

— Кто?

Орион, шедший позади нее, остановился. По его тону Сайла поняла: что-то не так. Обеспокоенная, она обернулась. Его глаза были широко открыты и недоверчивы. Сайла спросила:

— Малыш? Его имя? Джессак. А что?

— Ты сама назвала его так?

Сайла рассмеялась. Это была попытка рассеять его тревогу, однако смех получился нервным. Ей вспомнились слова Хелстара. Она произнесла:

— Это имя, конечно же, дала ему мать. Это было последнее слово, которое она прокричала, когда мы убегали. Тебе знакомо это имя? Мне говорили, что оно предвещает дурное.

Орион пристально наблюдал за ней, поглаживая свою бороду. В конце концов, приняв решение, он пошел дальше, взяв ее за руку. Они шли рядом. Он произнес:

— Этот ребенок — рычаг, Сайла. У кого бы он ни находился, этот человек может весьма выгодно торговаться с Капитаном. Тебе следовало бы подумать об этом серьезнее. Жнея же сделала это. Вы лишь укрепили ее положение на выборах Сестры-Матери. С другой стороны, вы подвергли ее серьезной опасности. Кое-кто так и скажет.

В его последней фразе чувствовалась недосказанность, будто мысль пришла в голову слишком поздно. Орион замолчал, думая что сказать, затем двинулся дальше. Теперь он говорил рассудительно, будто просчитывая варианты:

— Это древнее имя Коссиаров. Легендарное, основное имя в преданиях племени. Вы знаете Кос лишь в качестве союзника и оплота Церкви. Однако там существуют и другие верования. Не совсем религия, но вера в другие вещи. В духов. В привидения. В животных, с которыми связаны определенные люди.

— Акулы. — Сайла вспомнила акульи пасти на стене и таинственное появление этих тварей перед тем, как жертва стенобоя упала в море.

Когда Джессак был в опасности, появились акулы.

— Да, акулы, — произнес Орион. — Человек, который рассказал мне легенду о Джессаке, нарисовал одну. Ужасное создание. Я никогда не отправлюсь к Великому Океану, а если и отправлюсь, то ни за что не подойду к нему близко. По крайней мере тигра или змею можно увидеть. — Его передернуло. — Они верят в то, что акулы — посланцы Короля Демонов, который живет под морем. Его магический лук посылает пылающие стрелы. Одна стрела может сжечь целую деревню. Акулы защищают короля, поэтому они священны для Капитана. Иногда Король Демонов выходит на землю. Чтобы зачать сына. Если ребенок достигнет зрелости, то судьбой ему предназначено убить своих родителей, которые, конечно, не знают, что он — сын демона. Ребенок прекрасен. Так прекрасен, что многие ненавидят его. И хорошо, потому что под этой красотой и дружелюбием скрывается чудовищное зло. Иногда зло прорывается наружу, и жизнь ребенка подвергается огромной опасности. Все, кто помогут ему, не зная его истинной сущности, будут вознаграждены. Все, кто знает о нем или подозревает и использует или обманывает его, ожидая вознаграждения, получат в награду его бессмертный гнев.

Сайла вскинула голову.

— Значит, я в безопасности. Я не знала, что этот бедный малыш — часть легенды, и моя вера в Церковь слишком сильна, чтобы поверить в демонов или околдованных детей.

— Хм-м. — Орион предостерегающе поднял палец. — В этих древних историях есть доля правды. Однако нам нужно быть достаточно сообразительными, чтобы увидеть ее. Иногда мне кажется, что именно так Вездесущий видит наши попытки познать мир: дети гоняются за бабочками. Посмотри на себя. Ты же веришь в пророчество, в легенду Церкви.

— Признаюсь. Я близка к Вратам, Орион. Я не знаю почему, но я знаю, что это так.

Орион снова взял себя за бороду, его улыбка стала загадочной.

— Многие слышали ту же легенду, Сайла. Но никто ничего не нашел. Некоторые исчезли во время поисков; знаешь ли ты об этом?

— Нет. — В признании Сайлы прозвучал страх. Настоятельница никогда не упоминала об исчезновениях. Она продолжила: — Никто не нашел Врата лишь потому, что я — единственная, кому предназначено сделать это. Я — Цветок, Орион. Именно я.

— Другие тоже так говорили. — Он тихонько засмеялся, заметив ее удивление, и добавил: — Провидица из провидиц предсказала, что вскоре придет Цветок. Чтобы завоевать славу, с помощью черного и белого. Путешествуя с теми, кто зовется Белым Громом и Черной Молнией, ты добавляешь значительные аргументы в свою пользу.

— Я никогда не слышала о черном и белом. Клянусь тебе. Откуда ты узнал о предсказании Провидицы из провидиц?

— У нас были тесные взаимоотношения с братством, которое охраняло Дом Церкви. Мы обменивались новостями.

Они находились на берегу реки, у самого изгиба. Напротив них, от кромки воды начиналось болото, выуживая все, что можно, из пробегающего мимо потока. Черные дрозды взлетали и опускались в отблесках черного и желтого. Равнодушная, большая голубовато-серая цапля бродила по мелководью. Высокий тростник качался под дуновением слабого ветерка. На расстоянии нескольких футов от ближайшего берега в воде стоял мальчик с копьем и ловил рыбу. Неподвижный, словно камень, он терпеливо ждал. Позади его тонких ног образовывались танцующие водовороты. Медленно двигаясь, они уплывали вниз по течению, где подхватывались величавым движением реки.

— Мы с друзьями вскоре уйдем отсюда, — сказала Сайла. — Мы направимся на восток. Туда. — Она махнула рукой, понимая, насколько неопределенно это звучит.

Орион забеспокоился:

— Будьте осторожны. В той стороне лежат запретные земли. Никто там не живет. И никогда не жил. Это место, где даже животных совсем мало. Ужасные утесы. В наших легендах говорится о чудовищах и о ущельях столь глубоких и узких, что солнце никогда не достигает дна. Причудливые истории, но, как я уже говорил, во всех старых историях есть доля правды. Советую тебе избегать тех мест. Если ты все же пойдешь туда, умоляю тебя быть осторожной.

С учащенным пульсом Сайла убеждала себя не подавать вида, что ей интересно. Она пыталась прочесть его, увидеть в нем искреннюю обеспокоенность, но все было перемешано с волнением, так что она лишь еще больше запуталась.

Здесь скрывался обман. Она была уверена в этом.

Но почему? И в чем?

По дороге в деревню Сайла увидела Тейт и Малого Пса, возвращающихся с прогулки. Налатан приблизился к ним с противоположной стороны. Даже на таком расстоянии в позе монаха-воина было заметно напряжение, от вида которого волосы на затылке Сайлы зашевелились.

Глава 104

Тейт не желала замечать подавляемый Налатаном гнев. Малый Пес, наоборот, буквально излучал злобу и враждебность. Приветствуя Налатана, Тейт вздрогнула.

— Налатан. Улыбнулась ли тебе удача? — Она сделала ударение на слове «тебе».

Внезапно все вокруг замерло. Тейт почувствовала во рту привкус металла.

Пришпорив лошадь, она вклинилась между двумя мужчинами. Ее натянутая усмешка казалась нарисованной. Она начала болтать, слыша, что слова получаются хрупкими, какими-то незначащими.

— Налатан, ты должен побывать там, наверху. Оттуда открывается чудесный вид. Дома кажутся маленькими игрушками.

Налатан смотрел сквозь нее, на Малого Пса.

— Мы убили двух диких коров. И койота. Ты ведь знаешь, как они скалятся и прячутся в кустах в надежде что-нибудь стащить, пока люди не смотрят.

Малый Пес побелел. Его улыбка искривилась.

— Мальчишки убивают диких коров. А совсем малыши убивают койотов.

— Я видела несколько красивых накидок, сделанных из шкуры койота, — сказала Тейт. — Люди Собаки постоянно носят их.

Налатан бросил на нее отсутствующий взгляд. Когда он снова посмотрел на Малого Пса, тот казался сонным. Тейт не могла подобрать другого слова для этого обманчиво тяжеловесного выражения лица. Она пришпорила лошадь, направляясь к шатру. Тейт крикнула мужчинам, обернувшись через плечо, однако никто из них не шевельнулся:

— Я еду домой. Кто-нибудь из вас поедет со мой?

Не говоря ни слова, оба поспешили за ней.

Это была жуткая процессия. Налатан ехал слева от Тейт. Малый Пес справа. Другие всадники, завидя эту троицу, уступали дорогу. Несколько молодых мужчин, одного возраста с Малым Псом, поехали следом за ним. Он разговаривал с ними. Однако внимание его было приковано к Налатану.

Тейт горела. Что говорила Сайла? Что-то о мальчишках и их железных игрушках.

Они убивали.

Малый Пес обменивался со своими друзьями замечаниями, которыми он явно хотел раздразнить Налатана.

— Наши девушки должны стать похожими на Доннаси Тейт. Она умеет разговаривать с мужчиной. Она многое понимает. Немудрено, что мужчины нашего племени полагаются на ее советы.

Скрипя зубами, Тейт отказывалась воспринимать происходящее: Малого Пса, молчаливого, но готового взорваться Налатана, грубое хихиканье ротозеев, замыкавших процессию. Не поворачивая головы, она скосила глаза на Малого Пса. Тот ехал с выпяченной грудью и задранным кверху носом. На какое-то мгновение ей стало жаль его.

Из-за шатров впереди вышли Сайла с Орионом, остановись в ожидании. Тейт хотелось закричать, поторопить их, чтобы они быстрее подошли к ней. Напряжение было невыносимым. Доносились приглушенные разговоры и смешки молодых воинов, наблюдавших за происходящим со стороны. Танно у нее за спиной неуверенно заворчал. Тейт наклонилась и успокоила ее.

Малый Пес тут же заметил ее действие.

— Вы видели это, воины? Она коснулась животного, и оно подчинилось. Как вы думаете, Налатан тоже так поступает? Может быть, ему просто нужно прикосновение посильнее.

Налатан ускакал вперед и подъехал к Ориону, опередив Тейт и Малого Пса. Резкие слова перебили готовившегося приветствовать его Ориона:

— Орион, я не буду спрашивать тебя, почему ты не научил этого курносого дурака хорошим манерам. Зачем говорить об ошибках природы? Я тебе должен сказать вот что. Он оскорбил эту женщину. Я… забочусь о ней. Мы вместе прошли через многие опасности, и я не могу видеть, когда к ней относятся неподобающе. Я говорю это тебе — не ему и не его щенкам-друзьям, — а тебе, взрослому мужчине, к тому же обладающему умом. Если он еще раз заговорит с Тейт, я научу его всему тому, что ты упустил.

От начала до конца этого спокойного, почти флегматичного монолога на лице Ориона отражалась гамма самых разных чувств. Воина глубоко задело, что ему указали на его ошибки. Он смутился от того, что Малого Пса обвинили в грубости. В конце он побагровел от ярости, слыша, как публично опозорили одного из его лучших учеников.

Осознав серьезность сложившейся ситуации, Малый Пес возмутился.

— Я не сказал ничего неподобающего. Мои друзья подтвердят это. — Со стороны группы, которая к этому времени значительно возросла, донесся одобрительный гул. Люди все прибывали и прибывали.

Скрипучим голосом Орион произнес:

— Ты обвинил Малого Пса в том, что он не прав, сделав это нелучшим образом. Это весьма осложняет дознание.

— Если ты говоришь, что я лгу, мы можем забыть о мальчишке и решить это дело между собой.

Вперед выступила Сайла.

— Налатан. Звездочеты спасли наши жизни. Мы в долгу перед ними.

Жарким утром стрекоза с ближайшего болота выбрала именно этот момент, пролетев в самом центре напряженного действа. Отливающая зеленым металлом, с хрустальными крыльями, она кружила из стороны в сторону между Налатаном и Орионом. Потом внезапно повернула и уселась прямо на морду коня Налатана. Животное удивленно заржало и дернуло головой, застучало передними копытами по земле. Налатан успокоил коня. Это движение что-то в нем переменило. Тейт увидела, как поднялась его грудь от глубокого вдоха, а затем медленно опала. Он наклонил голову, потом снова поднял ее медленным, спокойным кивком.

— Я приношу свои извинения Звездочетам. Я прошу, чтобы вы передали Малому Псу мое требование: держаться от Тейт подальше.

— Это сложное решение, — ответил Орион. Он быстро обернулся, обращаясь к Тейт: — Это то, чего ты хочешь?

Застигнутая врасплох, Тейт замешкалась. Если она согласится, то вся толпа будет думать, что она «принадлежит» Налатану. Если откажется, то даст Малому Псу возможность и дальше себя преследовать. Она попала в одну из тех ужасных ситуаций, когда кажется, что время раздваивается. Конечно, она не хотела иметь ничего общего с Малым Псом. Ждали ли они, что она публично откроет свое сердце, провозгласит свою любовь к Налатану?

Это было так. Любовь. Признание.

Люди вокруг нее улыбались. Слышались приглушенные смешки.

— Я не знаю. Я не думала…

Громкий хохот прервал ее речь. Пытаясь сосредоточиться, она стала заикаться еще больше.

Малый Пес объехал ее и направился к Ориону. Со строгим благородством в голосе он произнес:

— Я не намеревался создавать такие сложности. Пусть Налатан владеет ею. У меня нет ни малейшего желания есть пищу с тарелки другого мужчины. Особенно пищу, которая мне не по вкусу и к тому же подгорела.

Тейт ударила его по лицу. Костяшки пальцев глухо стукнули о хрящ.

Малый Пес вскрикнул, закрыл лицо рукой и рванул на своем коне в сторону.

Налатан спешился очень медленно, но его медлительность была обманчивой. Он подал поводья Сайле. А Ориону сказал:

— Теперь я ничего тебе не должен. Он — мой должник. — Когда Налатан повернулся, чтобы идти, Орион окликнул его:

— Легенды, Налатан. Он изучает Звездочетов.

Налатан вытащил меч.

— Пусть тогда кто-нибудь расскажет о нем. Мы все должны учиться на ошибках дураков. — Стоя напротив коня Малого Пса со стороны, где не было меча, Налатан произнес: — Я предупредил тебя, мальчишка. Тебе следовало ограничиться оскорблениями, которые относились ко мне. Я бы тогда не вызвал тебя. Сейчас слишком поздно. Слезай. Умри красиво.

Малый Пес, уставившись на Ориона, медленно и неловко выбрался из седла. Какая-то женщина закричала:

— Это же мальчик! Монах убьет его!

Вторая ответила ей:

— Это право монаха. Все видят, что она принадлежит ему. Малому Псу следовало бы это знать.

К ним присоединилась еще одна:

— Налатан на два года старше. Я знала его мать.

Молодые мужчины призывали Малого Пса:

— Покажи ему, как сражаются воины Звездочетов. Или, может быть, черная хочет занять его место? Может ли она драться вообще?

Налатан отступил от Малого Пса. Взглядом он искал автора последнего замечания, его лицо было красным и воинственным.

— Ты? — спросил он.

Мужчина понял, выпрямился.

— Да, я. Если Малый Пес не прикончит тебя, я брошу тебе вызов.

Налатан улыбнулся.

— Никуда не уходи.

Монах-воин перестал быть Налатаном. Его мускулы напряглись так, что выступила сетка голубых вен, затем снова расслабились. Мужчины осенили себя Тройным Знаком и отвернулись в разные стороны, чтобы совершить свои ритуалы. Закончив, они достали мечи и встали друг против друга.

Медленно, готовый атаковать или защищаться, Налатан начал наступление.

В противовес каменному спокойствию Налатана Малый Пес двигался быстрыми, резкими скачками. Внезапно закричав, Малый Пес атаковал. Его удар отбил меч Налатана к земле, его кончик зарылся в пыль. Налатан еще не успел вновь поднять меч, как последовал новый размашистый удар. Налатан спокойно ступил внутрь сверкающей дуги. Он лишь прикоснулся к запястью Малого Пса. Воспользовавшись силой удара и приложив свою собственную, Налатан отпрыгнул за пределы досягаемости.

Возбужденный мнимым отступлением Налатана, Малый Пес продолжил атаку.

Стоя возле боковой линии, Тейт сжимала руку Сайлы:

— Разве ты не можешь остановить их? Пожалуйста, Сайла. Сделай что-нибудь. Если его ранят, я умру.

Сайла обняла Тейт за плечи:

— Если в твоей стране есть молитвы, читай их. Если ты собираешься когда-нибудь признаться в своей любви к нему, то сейчас это время пришло.

Тейт посмотрела на нее с болью в глазах. Больше она не говорила. Но Сайла заметила, что губы ее непрестанно шевелились.

Никто не уловил, когда атака Малого Пса превратилась в защиту. Меч Налатана пробудился к жизни. До того времени ни один из противников не был ранен. Внезапно Малый Пес издал специфический хрюкающий звук и быстро отступил назад. Но Налатан был еще быстрее. Кончик его меча мелькал слева, справа, опять слева. Малый Пес кричал от боли, отступая и размахивая перед собой мечом. Все же ему удалось отразить последний колющий удар клинка. Налатан замедлил темп. Малый Пес опустил взгляд, чтобы рассмотреть порез на своем правом плече. Слева на ребрах виднелись две раны поглубже.

Он посмотрел на Налатана. Вопрошающе. Потом понимающе.

Малый Пес был храбр. Он вновь атаковал. В этой атаке было отчаяние, но также смелость и решимость.

Сайла перестала молиться о спасении жизни Налатана. Теперь она с таким же жаром молилась о том, чтобы он увидел то, что видела она. Увидел человека, который выставил себя на посмешище. Сайла отказывалась верить в то, что Налатан убьет такого человека.

Малый Пес упал. Его сбил на землю мощный удар, нанесенный двумя руками, который он, однако, отразил. Окажись Малый Пес чуть медлительнее, и он был бы уже обезглавлен. Вместо этого лезвие меча повернулось боком, плоской стороной ударив его по виску. Едва не потеряв сознание, он камнем рухнул на землю. Меч с глухим звоном выпал из его руки. Взвилось облако пыли.

Все еще держа меч обеими рукам, с отсутствующим выражением Налатан шагнул вперед. Малый Пес сел, его руки обвисли, ноги протянулись вперед. По его куртке, по рукам струилась кровь. Кровоточащий кусок кожи свисал над левым ухом. Широко расставив ноги, Налатан занес меч. Мертвые, жесткие глаза примерились к затылку склоненной головы.

Стон Ориона остановил сокрушающий удар. Налатан взглянул на него. Орион поднял подбородок, закрыл глаза. Налатан снова повернулся к своей жертве.

— Не надо.

Тейт знала, что это был ее голос, хотя не была уверена, что действительно что-то произнесла.

Налатан был уверен. Он опустил меч, с намеком уперев его в шею Малого Пса.

— Нет? — почти прошептал он. Из толпы не доносилось ни единого звука, теперь здесь собралось все племя.

— Не надо. — Это все, что Тейт позволила себе произнести. Она мысленно молила о том, чтобы Налатан заглянул внутрь ее и узнал о том, чего она не может высказать вслух. Онастрастно желала, чтобы он увидел женщину, которая любит его и не может выносить этого зрелища, когда его гордость унижается кровавым убийством. Она хотела, чтобы он увидел женщину, которая любит Налатана таким, какой он есть.

Налатан отвернулся от нее, посмотрел на толпу. Он тщательно всматривался в лица. Потом подошел к краснолицему болтуну. Пристально на него посмотрел.

Мужчина начал отступать в толпу.

Налатан оглянулся на Тейт. Он поднял свой меч над стонущим, дергающимся Малым Псом.

— Получай его. Это подарок.

С мечом в руке, Налатан покинул поле боя через проход в толпе. При его приближении люди расступались. Но уже не вставали на свои места.

Глава 105

Конвей знаками приказал Карде не двигаться. Стоящий на другой стороне узкого каньона пес встряхнулся, как будто хотел поспорить с ним, но не знал как. Посыпался песок. Взлохмаченная шерсть переливалась в свете солнечных лучей. Тем не менее Карда остался на месте.

Микка лежала у ног хозяина. На расстоянии нескольких ярдов стояли Вихрь и вьючная лошадь. Конвей предусмотрительно насыпал им немного зерна в торбы, чтобы они своим ржанием или фырканьем не выдали засаду.

Два дня назад Микка вернулась с тропы, по которой они только что проехали, со вздыбленной на загривке шерстью и тревожно зарычала. Это могло означать лишь одно — их кто-то преследовал. Конвей удивился, обнаружив, что это не один из отрядов Летучей Орды.

Человек, следовавший за ним, определенно был знатоком своего дела. Конвей опробовал все способы, о которых слышал; он возвращался по своим следам, пытался заметать их за собой, ходил кругами, подстерегая преследователя. Ничто не могло обескуражить того. У Конвея не оставалось иного выбора, кроме как убить его и покончить с этим.

Он не мог больше попусту терять время, если, конечно, хотел найти Сайлу и ее спутников.

Сейчас преследователь должен был находиться примерно в миле от поджидавшей его засады. Конвею было интересно, как тот выглядит. Он чувствовал, что уже почти знаком с ним после двух дней взаимной погони. И вот сейчас он был так близко, как никогда ранее.

Вскоре Конвей смог рассмотреть коня незнакомца. Серовато-коричневый, с черной гривой и хвостом. Он двигался низкими, размашистыми прыжками. Ехать на такой лошади казалось не удобнее, чем катиться вниз по лестнице, но мужчина сидел в седле, как влитой.

Конвей почувствовал, как к горлу медленно подступает ярость. Возможно, он стал бы уважать своего преследователя. Конвей никогда не узнает этого всадника, никогда не выяснит, что же все-таки вынудило этого человека преследовать его. Это было нечестно — нападать из засады. И никогда не было честно.

Но сражаться с Каталлоном было еще подлее.

Конвей признал это, почувствовав вкус желчи во рту. Каталлон был дикарь, убийца и работорговец. Но с Конвеем он дрался по правилам.

Как и мужчина, спускающийся в ущелье, Каталлон не имел понятия, против кого он пошел.

Мэтт Конвей. «Головорез из Другого Мира».

Кем бы ни был Мэтт Конвей до того, как попал в этот мир, у него не было причин для стыда.

Прежде.

Ланта обвинила его в трусости, и он устыдился, но лишь потому, что он не смог рассказать ей всей правды. Если бы он потратил минуту-полминуты на то, чтобы объяснить ей, что он был приписан к тому вертолету, который она видела, у него, вероятно, еще сохранилось бы немного гордости.

После того, что он сделал с ней, обмануть Каталлона не представляло труда. Это было так легко. Как там говорилось в старом анекдоте? Убив человека, легко потом скатиться до отмачивания негашеных марок с конвертов? Что-то в этом роде.

Ланта не заслуживала обмана со стороны человека, которого она искренне считала своим другом.

Если Конвей хотел загладить вину, ему необходимо было найти ее.

И никакой, даже самый выдающийся охотник-преследователь не помешает ему в этом.

Конвей занял удобное положение, положив «вайп» в расщелину, образованную двумя валунами. Глядя с севера, преследователь сможет заметить лишь некоторую неправильность формы камня. При таком ландшафте это вряд ли привлечет внимание.

Медленно прицелившись в грудь мужчины, в точку, расположенную прямо под его объемистой бородой, Конвей снял «вайп» с предохранителя.

Он уже почти спустил курок, но мужчина опередил его, спешившись. Разразясь проклятиями, Конвей дал выход овладевшему им гневу.

Его цель скрылась за лошадью, рассматривая передние копыта животного. После минутного осмотра всадник, одетый в свободную рубашку и брюки желтовато-коричневого защитного цвета, повел прихрамывающего коня к месту, где он смог бы сесть на большой камень и подробнее осмотреть копыто. Добравшись туда, он снял свою мягкую серую шляпу, вытер лицо и медленно начал обмахиваться ею, после чего продолжил начатое дело.

Конвей продолжал щуриться, глядя через прицел. Как бы он ни менял своего положения, ему так и не удавалось хорошенько прицелиться. Мужчина скрывался либо за конем, либо за камнем, появляясь из-за них лишь на считанные секунды. Последней каплей было то, что, продолжив наконец свой путь на юг, мужчина повел коня не с той стороны, практически полностью закрывшись от Конвея. Единственной доступной целью оставались его ноги.

Вдруг каким-то магическим образом серый конь остался в одиночестве. Он стоял, опустив голову, подергивая ушами и отгоняя мух хвостом. Поводья свободно болтались.

Всадника нигде не было видно.

Несмотря на палящий зной, мгновенная дрожь пробежала по спине Конвея.

Люди не исчезают. Тем более не при свете дня и не в Суши, где человек может со своей вечерней стоянки рассмотреть место утренней.

Микка поднялась и начала подталкивать Конвея. Она скулила.

Конвей пробормотал:

— В следующий раз я буду стрелять, что бы там ни показалось. Неважно, если это будет откровенным убийством.

Тени на дне ущелья удлинились. Пот пропитал рубаху Конвея. Границы мокрых пятен стали белыми от высохшей соли. Напротив него лежал Карда, ею грудь была мокрой от слюны, капающей из открытой пасти. Вихрь и вьючная лошадь, давно съевшие свое зерно, били копытами землю и ржали, пытаясь привлечь внимание хозяина и получить хоть немного воды.

Маленький серо-коричневый конь, казалось, был рад провести всю свою жизнь, стоя на одном месте.

Вдруг каньон наполнился глухим, рокочущим голосом:

— Мэтт Конвей, ты проделал неплохую работу. Я не вижу тебя, но знаю, где ты. Я читал твои следы, видел, где ты останавливался, чтобы глянуть вперед, а где останавливался и оглядывался назад. Где-то между теми камнями ты и эти огромные собаки. Я пришел, чтобы помочь.

Присев на корточки, чтобы его не было видно, Конвей крикнул в ответ:

— Разворачивайся и езжай на север!

— Не могу. Я уже два дня пытаюсь тебя догнать. Меня направили в Летучую Орду для выяснения кое-каких вопросов. Я приехал к ним. В поисках тебя. Они были не в духе. Недружелюбны. Забрали моего ослика. Забрали все. Я был почти уверен, что наши дороги уже пересекались, и повернул назад, на юг, за тобой. Ты знал обо мне. Заметал следы. Сдваивал их. Скакал по камням. Ты мог задеть меня, так явно давая понять, что не хочешь меня видеть. Это не очень-то вежливо по отношению к человеку, который хочет тебе помочь.

— Помочь в чем?

— Найти твоих друзей. Ты ведь туда сейчас направляешься, не так ли? Ищешь Цветок, Тейт, Налатана. И Фиалку — Ланту. Любой человек должен помогать Церкви, не правда ли? Даже торговец. Можно даже сказать — особенно торговец.

Занимая свою прежнюю позицию, Конвей сказал:

— Дай-ка мне посмотреть на тебя. Руки вверх, сделай знак солнца.

— Это как раз то, что я и собирался сделать.

Конвей осмотрел землю вокруг коня на расстоянии приблизительно десяти ярдов. Вскоре он заметил какое-то движение тридцатью ярдами южнее. Незнакомец шел по направлению к нему, с западной стороны каньона. Откликаясь на какие-то невидимые и неслышные команды, серо-коричневый конь, прихрамывая, присоединился к своему хозяину.

Конвей сделал пару шагов, чтобы тоже показаться незнакомцу. Не было причин не делать этого, мужчина смотрел прямо на его укрытие. Потом поднял руки и сделал знак солнца над головой.

Это смутило Конвея. Он покраснел. Остановившись на возвышении, незнакомец поднял голову, улыбаясь и весь буквально излучая дружелюбие.

— Я не часто вмешиваюсь в чужие дела. Все будто помешались на этом Цветке, я вот тоже решил: помогу, чем смогу.

— Для начала скажи, кто ты такой? — спросил Конвей, угрожающе покачивая «вайпом». Мужчина сконфуженно наклонил голову.

— По-твоему, это хороший способ задавать вопросы? Стоит только человеку пожить среди дикарей подольше, и все хорошие манеры улетучиваются, словно дым. Меня зовут Билстен. Торговец. Как мой отец и отец моего отца. — Он остановился, наклонив голову. — Мы не очень-то популярны. Это тебя не пугает?

— Мне все равно, будь ты хоть ведьмой. Что ты знаешь о моих друзьях?

Билстен огляделся, как будто вокруг затаилась толпа слушателей.

— Не говори о ведьмах. Не так громко. Нельзя говорить такие вещи. Что же касается твоих друзей, то Жнея гонится за ними. От самого Коса. С воинами. Она не догнала их. Пока.

Слова вылетали из этого человека подобно искрам из печи. Ни одно из них ничего не значило. Конвей взял себя в руки:

— Ты говорил, что можешь помочь. Ты имел в виду что-то плохое. Рассказывай. — Вспомнив о Карде, Конвей свистнул. Собака выбежала из глубины каньона, направляясь к Билстену, стоявшему на ее пути. Торговец подскочил к своему коню и взлетел в седло. Такое проворство уже пожилого человека даже испугало Конвея, но потом он вспомнил о пресловутом недавнем исчезновении. Он решил, что явно недооценил Билстена.

Улыбка Билстена стала вкрадчивой.

— Тяжела жизнь торговца, Мэтт Конвей. Вечная бедность. Как говорится, зубы на полку. Да, зубы на полку. Кочевники из Летучей Орды отобрали у меня все пожитки лишь потому, что ты их разозлил. Можно сказать, что ты теперь мой должник. Ну ладно, теперь о твоих друзьях. Они близко. Двигаются медленно, направляясь на юго-запад земель Звездочетов. Племя Налатана. Я могу показать тебе дорогу прямо к деревне.

— Чего ты хочешь взамен?

— Вот это по-деловому. О, я ценю твою прямоту. — Убедившись, что Карда присел возле Конвея, Билстен спешился и устроился на удобном пригорке. Он откинулся назад, сложив руки на коленях. — Кстати о твоей вьючной лошади. Хорошее животное. Она тебе подходит. По качеству. Я бы хотел иметь такую. Если хочешь, можешь добавить и поклажу.

— Что? — Конвей захрипел от возмущения. — За информацию? — Схитрив, Конвей продолжил: — Ты говорил мне, что они близко. На юге. Я сам найду их.

Билстен поднялся, выпрямился.

— Это трудно. О, это очень трудно. Человек пытается проявить доброту, просто по-соседски, ведь нас тут всего двое, ты да я. Присел поговорить, а с него уже три шкуры дерут. Трудно жить.

Конвей улыбнулся:

— Ты сам виноват. Не жадничай. В любом случае, если мои друзья с людьми Налатана, мне не так уж и нужно спешить туда.

— Может быть. Надеюсь, что это так. — Билстен удрученно направился к своему коню.

В его голосе слышались раздраженные нотки. Конвей спросил:

— Что ты имеешь в виду, говоря, что ты надеешься? Ты от меня что-то скрыл?

— Я? — Билстен удивленно пожал плечами. — Я сказал тебе все, что знал. Разве что не упомянул о Звездочетах. Какой смысл? Как ты и говорил, племя Налатана. За исключением сказителя — хранителя истории племени, если ты не знаешь. Люди говорят, что он не уверен, кого следует поддерживать — Цветок или Жнею. Шаткое положение. Хотя я бы не беспокоился.

Конвей заскрипел зубами.

— Где эти Звездочеты? Как я могу попасть к ним?

Билстен уже оседлал своего коня.

— Не думаю, что мы сможем поладить. Не думаю, что мне следует говорить с тобой. Мне кажется, что ты просто вытягиваешь из меня сведения. Ничего не говоря о том, сколько мне будет стоить этот разговор. Та вьючная лошадь уже была у меня в руках, пока мой рот и твое ухо не облапошили меня.

— Ты — жадный клоун. Мои друзья, быть может, в опасности. Ладно. Лошадь. Забудь о поклаже. У меня там посуда, одежда, дополнительное снаряжение. Я не могу потерять все это.

Билстен с грустным видом отвел своего коня на несколько шагов вперед.

— Я не могу сделать этого, Мэтт Конвей. Наживаться на тебе. Если я возьму лошадь, то ты просто не сможешь увезти все свои вещи. Ты уже не сможешь ускакать от преследователей, если что-нибудь случится. Но я добросердечный глупец. Я все равно помогу тебе. Юг. Восток. Не очень далеко. Кого-нибудь ты найдешь. Вероятно, это будут Звездочеты. А может быть, и Летучая Орда. Если увидишь шлемы, хорошо. Верный знак. Спасайся бегством; это будут Коссиары. Ну, до свидания. И удачи тебе. Ты — хороший торговец. Рад был с тобой познакомиться.

— Подожди. — Конвей покачал головой. — Мне следовало бы застрелить тебя. Не нравится? Ладно. Возьми лошадь. Возьми поклажу. Как я могу найти своих друзей?

— Я могу подойти за лошадью? Собаки не укусят меня?

— Не тебя, хорек. Даже если бы ты был поджарен на масле. — Конвей отступил назад, отвязал от куста веревку и передал ее торговцу.

Серо-коричневый конь, хромая, поднялся на холм. Билстен с улыбкой и поклоном взял в руки веревку. Вернувшись назад, вниз, он сказал:

— Езжай в конец каньона. Там есть большая равнина. Увидишь впереди горы, перед ними поверни на запад. Скачи прямо: сегодня, завтра. На закате ты проедешь по крутому спуску, там прямо напротив откроется вид на маленькую долину. — Он развернул своего коня на север. — Там будет неплохое место для стоянки. Советую не разводить костер. Лучше подъехать к Звездочетам как можно незаметнее. Узнать поточнее, что у них там происходит. Они ждут налета Коссиаров, поэтому сейчас несколько нервные, знаешь ли.

Билстен удалялся довольно быстро.

— Как далеко находится деревня от крутого спуска? — закричал Конвей.

Билстен поскакал еще быстрее. Он обернулся и крикнул в ответ:

— Я могу показать тебе! — Он нащупал сбоку свой лук, натянул его. Секунду спустя он выпустил стрелу. Она пересекла каньон и улетела за спину Конвея. Билстен все больше и больше удалялся на север. Его голос отражался от стен ущелья: — На расстоянии в четыре раза большем.

Не веря своим ушам, Конвей уставился на удаляющегося Торговца. Он закричал:

— И это все? Полтора дня езды и расстояние в четыре полета стрелы? Я бы сам нашел это место. Ты мошенник! Ты вор! Моя вьючная лошадь. Мои вещи. Ты… Ты…

Эхо издевалось над ним. Хуже того, торговец хохотал, довольный совершенной сделкой. На какое-то мгновение Конвею показалось, что он уже слышал этот смех раньше. Где-то. Там, где был страх. Смерть.

Он покачал головой. Слишком много было таких мест. В любом случае, что мог знать о Церкви и о дружбе этот старый человек, одинокий торговец?

Конвей вскипел от гнева и пришпорил коня, Вихрь припустил крупной рысью мимо белой стрелы, торчавшей из каменистой почвы Суши. Обжигающий ветер трепал ее белоснежное оперение. Отрывочные образы один за одним всплывали в памяти Конвея, пытаясь отвлечь его от тягостных размышлений об опасности, грозящей его товарищам.

Конвей обернулся через плечо, разглядывая Билстена. Издалека маленький серый конь скакал довольно проворно и, как показалось Конвею, совсем не прихрамывая.

Глава 106

Додой спрятался за шатром. Большая часть камней пролетела мимо, не причинив никакого вреда. Остальные глухо ударились о туго натянутую шкуру, заставив Тейт и Ланту в испуге выскочить наружу. Услышав их брань, Додой опасливо выглянул из своего укрытия. Дети, которые гнались за ним, разбежались, смеясь и весело улюлюкая. Ланта, уперев руки в бедра, проводила их ядовитым взглядом. Тейт увидала Додоя и подбежала к нему.

Мальчик не пытался избежать ее объятий, но и энтузиазма по этому поводу не выказывал.

— Они ничего не понимают, Додой, — начала Тейт. — Племя рассержено на Налатана и меня, люди считают, что мы опозорили Малого Пса. Все будут рады тому, что он жив.

Додой молча слушал. Объятия Тейт не оставляли ему большой свободы действий.

Мысли метались в голове.

Если бы она отпустила его со Жнеей, как Джессака, он смог бы весело проводить время в прохладных горах у Дома Церкви, где есть чем заняться, вместо того чтобы сидеть весь день в палатке, опасаясь выйти даже в отхожее место.

— Знаю, тебе трудно это вынести, — продолжала Тейт. — Но больше так продолжаться не будет. Мы снова отправляемся искать Врата. Там никто не будет тебя дразнить.

По крайней мере он прижат к ней достаточно близко, чтобы не смотреть в глаза. Опять искать Врата. Именно то, что нужно Коссиарам. Они угодят прямо в пасть ко льву.

Впрочем, что бы с ними ни случилось, они это заслужили.

Ведь они сами не дали ему остановиться. Может, он поначалу и хотел этого, хотел уйти из Олы и найти подходящее для житья место. Этим местом мог стать Дом Церкви. И даже Кос, если бы у Жриц хватило ума не ссориться с Капитаном. От них только одни неприятности. Все портят.

Его мысли вернулись к детям Звездочетов. Ненависть к ним исчезла. Теперь он даже завидовал им — у них есть дом. И если они кидают камни в чужаков, то, наверно, знают, за что. Такие, как Тейт, и были чужаками. Одинокий странник должен обладать силой нескольких человек, чтобы что-то собой представлять. Он удивился, что всему можно найти такое простое объяснение.

Додой осторожно отстранил от себя Тейт и вскоре уже вовсю занимался чем-то возле палатки, на время проявив завидное трудолюбие.

Чтобы освежить воздух в палатке, полог приподняли до уровня колен. Лежа в центре, Додой свободно наблюдал за окружающими, в то время как снаружи никто не мог его разглядеть. В непосредственной близости оставалась только группа детей поменьше. Додой выскользнул из палатки с противоположной стороны.

Спешащие по своим делам люди не обращали на него внимания. Однако в нескольких шагах от цели тяжелая рука опустилась сзади на его плечо. Мальчишка вздрогнул и попытался выкрутиться. Хватка стала сильнее, и Додой почувствовал сильную боль. Упав на колени, он обернулся, чтобы узнать, кто его держит.

Малый Пес скривил губы в злорадной усмешке.

— Потерялся, крысеныш? А может быть, они послали тебя попросить еще времени? Или воды? Я отвечу — нет.

Додой снова попытался вывернуться, скорее от злости, чем от боли. Попасться опозоренному мужчине было для него унизительно.

— У меня новости для Ориона! — выкрикнул он. — Пропусти. Ты и так увяз по уши.

И это действительно было правдой. Но с точки зрения тактики мальчишка допустил серьезную ошибку. Малый Пес побледнел и сжал кулаки. Додой завопил.

Сильные руки предотвратили удар, Малый Пес охнул и потерял равновесие. Он обернулся, чтобы встретить противника лицом к лицу.

— Мальчик говорит правду, — произнес Орион. — Посмотри вокруг.

Обернувшись, Малый Пес обнаружил вокруг людей, с явным неодобрением наблюдавших за сценой. Додой позволил себе самодовольно улыбнуться. Занесенная для удара рука опустилась, кулак разжался. Лучшим выходом для Малого Пса было бы на том и закончить, однако вместо этого он подобрался, поднял голову и заговорил:

— Не ждите извинений. Обо мне говорят неправду, и с этим трудно мириться. Скоро вы услышите, как все было на самом деле, и увидите мою месть.

Все без исключения женщины в толпе были испуганы. Большинство мужчин с суровым видом кивнули. Многие улыбнулись. Додой понял смысл этой улыбки. Так улыбаются те, кто любит причинять боль.

Орион прервал его размышления:

— Что ты здесь делаешь, мальчик?

Убедившись, что их не подслушивают, Додой прошептал:

— Есть вещи, которые тебе нужно знать. Я сожалею о том, как мои спутники обошлись с Малым Псом.

Рука Пса схватила его за горло, и фраза закончилась сдавленным визгом.

— Ты, маленькое ползучее насекомое… — начал мужчина.

Орион оттолкнул его в сторону со словами:

— Сдерживай свои чувства, Малый Пес, нам нужна информация. — Он провел обоих в свою палатку, уселся и приготовился слушать.

— Однажды, когда Сайла разговаривала с Капитаном, я спрятался у нее за дверью, — начал Додой. Малый Пес пробормотал что-то насчет шпионов. Додой предпочел не слушать, полностью сосредоточившись на предстоящем разговоре. Орион кивком велел ему продолжать. — Сайла обещала прислать Капитану вестника, как только она найдет дверь. Капитан вышлет войско, и они вдвоем покорят весь мир. — Додой был уверен, что уловил проблески интереса в глазах слушателей, и пошел ва-банк: — Сайла упоминала о Звездочетах.

Орион резко наклонился вперед и засыпал его вопросами:

— Что она о нас говорила? А о других племенах? И братствах, тех, что за нее, и тех, что против? Что она говорила насчет Жнеи? Твои спутники тоже часть плана?

— Я не слышал всего. Мне кажется, когда она говорила о Звездочетах, она произнесла слово «уничтожить». Или что-то похожее. Впрочем, то же самое она говорила и о Жнее. Сайла и остальные придумали это еще в Оле.

Малый Пес присел на корточки так, чтобы смотреть Ориону в лицо.

— Гэн Мондэрк. Мы должны были знать. Он спит и видит себя завоевателем. Представь себе амбиции этого Человека Собаки.

Орион поднялся. Он навис над Додоем как сова, выслеживающая мышь.

— Значит, коссиарский эскорт Жнеи собирается убить ее, как только Сайла раскроет секрет Врат. Какое грязное предательство. Но потом настанет наш черед действовать, а к нам присоединятся все независимые монашеские братства. Я думал, Жнея жестока, но Сайле она и в подметки не годится. «Цветок». Ха! Меня от этого тошнит. Интуиция предупреждала меня, что она просто еще одна жадная сучка. Ты знал это сразу, Малый Пес. Мне надо было тебя послушать. Ну хорошо, Додой, теперь скажи, зачем Белый Гром отправился в Летучую Орду?

Об этом Додой не подумал. Он совсем забыл о Конвее. Грязном, глупом Конвее. Холодок стал распространяться от желудка мальчишки и сковал легкие, дышать стало трудно. Он попался. Не смея двинуться от ужаса, он уставился на Ориона.

Рука мужчины протянулась к нему, схватилась за рубашку, и мальчишка оказался с Орионом лицом к лицу.

— Это часть их плана? Говори. Ты слишком далеко зашел, чтобы теперь остановиться. Белый Гром и Жрец Луны посланы в Летучую Орду, чтобы убедить их напасть на Дом Церкви, правда? Гэн, Люди Собаки, Сайла и ее друзья — все они хотят, чтобы Кос с Летучей Ордой сначала задавили маленькие племена вроде Звездочетов, а потом перегрызлись между собой, как волки из-за куска мяса. Ну а потом Король Гэн собирается уничтожить победителя и сделать Сайлу Сестрой-Матерью Церкви. Так они хотят поступить? Я прав?

— Да, — прошептал Додой. Его мысли метались, как поднятая ветром дорожная пыль. Если он подтвердит догадки Ориона, возможно, ему сохранят жизнь. Может, даже разрешат возвратиться к Тейт. Она постарается его защитить.

Слезы застилали глаза, искажая окружающие предметы.

— Не убивайте меня, пожалуйста, — выдавил Додой.

Орион отпустил его. Мальчишка упал лицом вниз. Сильные руки подняли его с пола. Малый Пес. Додой завизжал и бешено замолотил ногами.

Малый Пес погладил его по голове. Додой завопил сильнее. Он знал, Малый Пес собирается ударить. Горло мальчика свела судорога, и крики прекратились. Ему оставалось только беззвучно рыдать. Сердце вырывалось из груди.

— Ты правильно поступил, — заговорил Орион. — Прийти к нам было очень смелым поступком. Это самый важный момент из тех, что тебе довелось пережить. — Обращаясь к Малому Псу, он добавил: — Вознагради мальчика и отправь обратно. Нам надо все обдумать.

Немногим позже Додой вернулся к своей палатке с вымытым лицом и вычищенной одеждой, в то время как с противоположного конца деревни приблизились вождь, старейшины, Орион и огромная толпа жителей. Завидев мальчишку, Тейт поспешила привлечь его к себе.

Одежда вождя производила впечатление: светло-голубой жилет с блестящими пуговицами, полосатые зелено-голубые брюки. Раздавался мелодичный перезвон множества крошечных бронзовых колокольчиков, прикрепленных к одежде. Он нес тяжелый посох, который был на голову выше своего владельца. Жезл венчало изображение красного лучистого солнца.

Воткнув посох в землю, вождь заговорил:

— Жрица Роз Сайла. Жрица Фиалок Ланта. Доннаси Тейт. Звездочеты предписывают вам покинуть деревню завтра на рассвете. Мы кормили вас. Давали вам приют. Мы спасли ваши жизни. Вы отблагодарили нас тем, что опозорили одного из лучших наших собратьев, человека, достойного уважения. Многие здесь ненавидят вас. Ненависть порождает страх. Вы уйдете ранним утром. С этой минуты вам запрещается покидать палатку до прибытия конвоя. Не разводите огня, не зажигайте света. Еду вам принесут, чтобы никто не смог обвинить Звездочетов в недостойном обращении с гостями.

Орион махнул рукой, и вперед вышла женщина, согнувшаяся под весом огромного дымящегося котелка. Оно поставила его в палатку и поспешила обратно, под прикрытие толпы.

— Вы не должны так поступать с моими друзьями, — начала Тейт. — Не они отвергли вашего несостоявшегося насильника. Это сделала я.

Щеки и лоб Ориона вспыхнули. Борода ощетинилась.

— Здесь присутствуют люди, готовые выпустить вам кишки. Не дразните их. — В доказательство его слов из толпы вылетел камень и гулко ударился о тент палатки. Вздрогнув от неожиданности, три женщины придвинулись ближе друг к другу, но стояли гордо, без тени страха в глазах.

Орион прикрикнул на бросившего камень, затем снова повернулся к ним и сердито сдвинул брови при виде их реакции на происходящее. Когда люди стали расходиться, Сайла крикнула ему:

— Вода! Нам понадобится вода!

Вождь посмотрел на Ориона. Тот бросил, не оборачиваясь:

— У вас есть суп. Наша вода предназначена только для друзей. Наберите воды в реке, но только сделайте это до рассвета, чтобы Звездочеты не видели вас. — С этими словами они ушли. Возле палатки повисло тяжелое, подобное тишине Суши безмолвие, тревожное от предчувствия надвигающейся опасности.

Тейт отметила, что суп все же заслуживает похвалы. Сайла и Ланта согласились с ней. Даже Танно присоединилась к общему мнению, с жадностью проглотив свою долю и с надеждой в глазах глядя на людей.

Додой есть отказался, мотивируя это неладами с желудком. Тейт заставила его пойти спать. Благодарно улыбаясь, мальчишка позволил себя уговорить. Однако спать он не пошел, а лежа на своем месте принялся наблюдать за женщинами и собакой своими хитрыми любопытными глазами.

Глава 107

Мягкие объятия сна сковали Сайлу, прервав воспоминания о видении, которое явилось ей, но ушло безвозвратно.

Каждый зарождающийся день неизменно поднимал ее с постели, бодрствовать и двигаться было для нее одним и тем же. Однако сегодня тело охватила непонятная вялость.

Глубоко в ее голове, там, где нет места логике и причинности, что-то шевелилось. Маленькие, злобные существа. Они не были похожи на скорпионов, о которых Тейт что-то бормотала сквозь глубокий сон.

Сайла слышала и собственные крики, напоминающие просьбу о помощи.

Она испугалась. Впрочем, существа внутри тоже боялись всего окружающего. «Спи, — говорили они. — Засни навечно». В их голосах была гармония и соблазн. Но твари не смогли ее провести. Она видела их острые когти, сверкающие зубы.

Голоса стали пронзительными.

— Если ты не хочешь поступить разумно и заснуть, что ж, беги. Спасай свою жизнь. Зови Класа. Проси милосердия.

Сайла открыла глаза. Вырывавшийся наружу крик задержался в ее груди. Стоял яркий солнечный день.

Подручные страха источали ликование и тянулись к ней, пытаясь поймать.

Сайла повернула голову, чтобы избежать слепящего солнца. Взгляд упал на кожаные ремни, связывающие ее руки. Вторая веревка тянулась к груди, обвивала шею. Третья сжимала лодыжки, причем так, что она не смогла бы идти, даже если бы поднялась на ноги.

Волна ужаса пришла на смену мысли о том, что движение не так уж и необходимо.

Стараясь побороть дремоту, Сайла с трудом приняла сидячее положение и поняла, что уже давно перевалило за полдень. Голова буквально раскалывалась от боли. Желудок сжался и провалился куда-то вниз.

Слева от нее вытянулась Ланта. Тейт спала справа. Недалеко от нее лицом вниз лежал Налатан. На затылке монаха темнела запекшаяся кровь. Глубокое дыхание пошевеливало зеленую траву возле его рта.

Откуда-то появился Орион, обошел Ланту и остановился позади Сайлы. Попытка дотянуться до него кулаком потерпела неудачу. Жрица попыталась сглотнуть, закашлялась. Во взгляде Ориона проступало плохо скрываемое чувство стыда. Сайла упрямо заговорила:

— Друзья. Я вижу, мы свободны и можем уйти. Усыпили нас. Лгали все это время.

Правое веко Ориона дернулось.

— Обманывать лжеца — не грех. Вы первые хотели провести нас. Но мы оказались хитрее.

— Провести вас? Каким образом?

— Мальчик оказался неподкупным. Он слышал, как ты договаривалась со своим союзником Капитаном.

Гнев покинул мечущееся сознание Сайлы, исчез, оставив после себя удивление проигравшего.

— Додой? Неподкупный? Вместе эти слова — самая большая глупость, когда либо существовавшая в этом мире. Несчастный дурак. Стала бы я забирать у своего союзника единственного наследника. А по дороге сюда нас пытались убить коссиарские воины. Может быть, неподкупный Додой объяснит, что я выиграю от такого союза?

— Не притворяйся невиновной. — Он сплюнул у ее ног. — Власть — вот за чем охотятся такие, как ты. Я уже было поверил твоей лжи. Все вы тут заодно. Та черная чуть не убила Малого Пса. А ты хотела низвергнуть свою собственную Церковь.

Разум Сайлы стал по невидимой спирали беспомощно уходить в гремящую пустоту. Сознание покидало ее подобно песку, просачивающемуся сквозь скрюченные пальцы. Несмотря на это, она все же расслышала собственный ответ.

— Твой поступок оскорбителен. Ты не должен мне врать. Ты ведь знаешь — я Цветок. Помни Завет Апокалипсиса: «Ложь врага может унести жизнь. Ложь, сорвавшаяся с собственных губ, погубит душу своего хозяина». Ты наследник священной веры и не смеешь ею помыкать. Почувствуй безмолвную мудрость вечных истин.

Затуманенное сознание мало-помалу просветлело. Орион все еще стоял перед ней, но теперь заметно ссутулившийся, мертвенно-бледный, как человек, на которого тяжелым бременем навалилась старость. Страх сдавил его руки, сковал мускулы.

Сбоку к нему подошел Малый Пес.

— Угрозы. Оружие женщин. У Тейт одни, у тебя другие. Но мы вас от этого отучим. Всех. — Он пнул Налатана в ногу, вызвав у монаха-воина стон.

Сайла пропустила лишенные смысла слова мимо ушей. Она обнаружила, что может отодвинуть их в тот далекий уголок сознания, куда отправила жажду и боль. Малого Пса бесило самообладание Жрицы. Он ударил и ее.

Сайла опрокинулась на спину и услышала слова, адресованные Ориону:

— А ты хотел просто казнить их. Это высокомерие следует называть изменой, неотступно сопровождающей женщин. Теперь ты понимаешь, почему вождь и совет согласились, что Налатан — предатель и все они виновны в равной степени?

Сайла снова села и обратилась к Ориону:

— Ты говорил, что передашь легенды Звездочетов Малому Псу? Он только осквернит их.

Малый Пес намеревался ударить еще раз.

— Стой, — сказал Орион. — Правила ясны. Никаких оскорблений.

С явной неохотой Малый Пес позволил себя увести. Тейт пошевелилась и пробормотала что-то неразборчивое. Мужчина посмотрел на нее, в его улыбке появилась угроза. Он покачнулся на каблуках и ушел.

— Ну так что, Орион, — спросила Сайла. — Что вы собираетесь с нами делать?

Орион сходил за кожаным мехом и наполнил водой кружку, сделанную из высушенной дыни. Стараясь не смотреть Жрице в глаза, он протянул ей сосуд. Сайла сделала маленький глоток. После этого он заговорил:

— Мы послали за Жнеей. Чтобы она все подтвердила.

Сердце Сайлы наполнилось презрением.

— Ну конечно. Пресмыкающееся. Для тебя Церковь — лишь страх. Поэтому мы предстанем участниками ужасающего представления, которое ты устроишь для своих людей. Ты будешь доказывать самому себе, насколько могущественно племя Звездочетов. И ты соберешь народ посмотреть, как мы будем мучиться. Налатан — бесстрашный воин, а не презренный трус вроде тебя. И мы, три женщины, бросившие тебе вызов. Бросившие вызов мужчинам. В этом наша вина? — Она остановилась, чтобы перевести дух, но непрошеные и нежданные слова рвались из груди. Голос окреп, в нем появились повелительные нотки. — Бедняга. Ты ждал так долго только для того, чтобы стать человеком, который отравит землю, не успевшую изведать радости плодоношения. Лжец Орион знает правду. Скоро он узнает горе и возмездие.

Орион опустил плечи. Его голос дрогнул.

— Это неправда. Ты пытаешься меня околдовать. — Он отшатнулся и стал удаляться от Жрицы. — Ведьма. Оставь меня в покое. Жнея — верный служитель Церкви, она найдет способ защитить меня. — Он перешел на бег.

Сайла попыталась определить, где они находятся. Позади был угрожающе крутой склон. Напротив — тщательно очищенная от растений и камней площадка в форме полукруга. Ее размеры были ограничены возвышающейся рядом скалой с крутыми склонами. Чуть дальше, за кустом, открывалась равнина, простирающаяся на пятьдесят ярдов и упирающаяся в соседний холм. Над холмом поднимался дымок — деревня была там.

Все пути к отступлению были перекрыты многочисленными лучниками.

Мех с водой остался лежать рядом. Сайла потянулась к нему. Она смочила губы Тейт, промыла рану Налатана. У ее локтя зашевелилась Ланта. Без лишних слов Сайла протянула ей мех. Та сделала жадный глоток и передала воду просыпающейся Тейт.

Тейт было нелегко прийти в себя. Всеобщими усилиями ее удалось приподнять и прислонить спиной к стене их естественного амфитеатра. Некоторое время ей было плохо. В конце концов все три женщины уселись рядом.

Первой заговорила Ланта:

— Чтобы доставить нас сюда без лишних хлопот, они подсыпали нам лошадиную дозу снотворного. Что у них на уме? Ты проверяла веревки? Прежде чем завязывать, они смочили кожу, и теперь она не мягче стали.

Сайла воспроизвела свой разговор с Орионом, не упоминая роли, которую играл во всем этом Додой. Взволнованная Тейт попыталась докричаться до ближайших лучников, чтобы узнать что-нибудь о своем любимце. Они не ответили. Жрицы успокоили подругу, заверив, что Звездочеты не сделают с мальчиком ничего плохого. Сайла заметила, как старательно Ланта избегает говорить о деталях, не вошедших в рассказ.

— Это я во всем виновата, — устало сказала Тейт и посмотрела на лежащего без сознания Налатана. — Я все сделала не так. — В голосе прозвучало легкое удивление, подобное смущенному раскаянию обманутого ребенка. — А ведь все было так просто. Я любила его. И думала, что любовь взаимна. Но ведь это не обязательно, правда? Я хотела, чтобы он знал о моих чувствах. Почему я ничего ему не сказала? Ничего не предприняла? По крайней мере, у меня было бы хоть что-то. А теперь… — Она пыталась отыскать в лицах друзей недостающую ей мудрость.

Сайла подвинулась ближе, взяла сжатые руки Тейт в свои. Раздался окрик охранника:

— Прекратить! Я должен все время видеть веревки или буду стрелять.

Ланта с трудом поднялась на ноги и ответила неожиданно сильным голосом:

— Стреляй! Стреляй и будь проклят! Да у тебя кишка тонка!

Воин исчез.

Тейт удивленно вытаращила глаза. Потом рассмеялась.

— Кишка тонка? Будь проклят? Где это ты выучилась так разговаривать?

— Ты прекрасно знаешь где. Не обращай внимания. Теперь тебе легче?

Тейт кивнула.

— По крайней мере, я почувствовала себя сильнее. Спасибо.

— Тогда расскажи ему все, что поведала нам. — Сайла указала на Налатана. — Разбуди его и расскажи.

На лице Тейт появился ужас, глаза забегали в поисках выхода. Внезапно она сказала:

— Танно. Кто-нибудь его видел?

— Нет, — твердо ответила Ланта. — Не отвлекайся. Пока еще есть шанс все объяснить.

Последние слова заставили Тейт резко поднять голову.

— Значит, уже дошло до этого… — задумчиво произнесла она. — …Шанс.

— Что бы они ни собирались с нами сделать, мы будем помогать друг другу, сестры. Договорились? — сказала Сайла.

Ланта и Тейт наклонились, чтобы поцеловать ее в щеки. Несмотря на всю безрадостность положения, Тейт воспрянула духом и принялась приводить в чувство Налатана. Вымыв предварительно руки, она кончиками пальцев смочила губы монаха. Его язык принялся слизывать влагу. Тейт снова опустила пальцы в воду и повторила процедуру. Налатан стал медленно приходить в чувство.

Когда его глаза наконец открылись, был уже поздний вечер. При виде Тейт он улыбнулся. Рука инстинктивно потянулась к голове, чтобы ощупать рану, но была остановлена кожаным ремнем. Монах замер.

В следующее мгновение Тейт уже лежала на спине. Налатан со связанными ногами стоял над ней, готовый нападать или обороняться. Изгибая тело под немыслимыми углами, он сделал несколько резких рывков.

Доннаси с трудом поднялась. Монах повернулся и посмотрел на нее. Его лицо превратилось в нечеловеческую маску. На Тейт нахлынули воспоминания. Сверкающие глаза тигра, излучающие жажду убивать.

Правильно выбранный тон имел сейчас такое же большое значение, как и слова.

— Налатан, это я, Доннаси. Пожалуйста, поговори со мной. Или просто послушай.

Он неуклюже ворочался. Руки, словно ослепленные дикие звери, царапали веревку. Тейт просила, умоляла. За спиной она чувствовала присутствие остальных женщин и молилась, чтобы они не попытались вмешаться. Кроме того, за пленными следили лучники. До сих пор они не обнаруживали своего присутствия, но если кому-нибудь из них вдруг захочется пострелять… Тейт отогнала эту мысль.

Наконец напряжение покинуло лицо Налатана. Руки опустились. Тейт заговорила быстрее и настойчивее. Монах перестал переминаться с ноги на ногу и покачиваться. Он удивленно оглядел веревку, связывающую руки. Потом перевел взгляд на Тейт. В его глазах мелькнуло узнавание. Он поднял руки.

— Они усыпили нас, — обратилась к нему Тейт. — А тебя кто-то ударил по голове. Ты ел то, что они принесли?

— Я пил воду. У нее был странный вкус. — Он прижал связанные руки к животу. — Дурак!

Спотыкаясь, Тейт подобралась к нему, положила руки ему на голову и вскрикнула от испуга. Глаза монаха, еще недавно метавшие молнии, закатились. Если бы она не поддержала его, он упал бы.

Налатан быстро пришел в себя, но Тейт все равно заставила его прилечь. С усталой улыбкой на лице он повиновался.

— Проста, что напугал тебя. Нас обучают бороться до последнего. Когда силы кончаются, ты падаешь, как подкошенный.

Тейт шикнула на него, села рядом и положила голову монаха себе на колени. Он посмотрел вверх. Убирая волосы с его висков, Доннаси проговорила:

— Я снова с тобой. Так и должно быть.

— Я неправильно себя вел. Я имею в виду с Малым Псом, — сказал Налатан. — Неправильно понял его слова. К тому же он, кажется, тебя интересовал. — В голосе были умоляющие нотки.

— Мне интересны многие мужчины. И будут интересны. — Тейт заметила разочарование на лице монаха и продолжила: — Но есть один, которого я сама хотела бы интересовать. Мне следовало сказать это много дней назад. Еще той ночью на острове.

Налатан сел и посмотрел вдаль.

— Это было, когда я решил при первом же удобном случае привести тебя к своим. Когда Жнея преследовала нас у Дома Церкви, это показалось мне знамением. С тех пор, как мы сюда прибыли, я расспрашивал, существуют ли в нашем племени истории про чернокожих.

— Ты должен был мне сказать, — Тейт старалась говорить спокойно.

— Я хотел сказать тебе все сразу. Ты так озабочена прошлым, своим и Додоя. Я хотел, чтобы ты поняла, что жизнь не стоит на месте и нельзя рассматривать настоящее и будущее через призму прошедшего. Что-то всегда меняется, и по-другому быть не может. Но мы обязаны воспринимать эти перемены как неизбежные и привыкать к ним. Я не знаю, что у тебя позади. Раньше я не знал, хочешь ли ты быть со мной. Но я всегда понимал, что новое нельзя создать, не затронув при этом старого. Ты не похожа на женщин моего народа, и я не хочу тебя ни к чему принуждать. Я хотел, чтобы ты присоединилась к нам лишь потому, что пожелала этого сама.

Разум Тейт наполнился образами, полными стыда воспоминаниями о неуместных и недостойных чувствах, которые заставили Малого Пса решиться на то, что он совершил. Она вспомнила слова Сайлы о том, что Доннаси Тейт хочет управлять всеми вокруг. Этот навязчивый самоанализ мучил ее даже сейчас, в минуты долгожданной нежности.

Потому что все сказанное было правдой. Что она не могла оставить точку зрения ушедшего в небытие времени. Что она хотела выйти замуж и вырастить детей лишь потому, что этого требовали обычаи. Налатан не мог осознать всю подноготную вставшей между ними проблемы, но инстинктивно чувствовал, что любовь сможет преодолеть препятствия. Он ждал, пока Тейт сама придет к нему. Доберется собственной дорогой.

Ее дорогой.

Налатан протянул руку, чтобы потрогать ее. Ремень воспрепятствовал ему. Она нагнулась. Держа ее подбородок в своих связанных руках, он прошептал:

— Я люблю тебя.

Тейт поцеловала его. Медленно. Нежно. В поцелуе была преданность и страх расставания.

Ланте стало стыдно, но она продолжала смотреть. Голова наполнилась воспоминаниями о Видении… Цветок, который поглощает всю эту пищу, будет расти и приносить Цветы.

Ланта потихоньку подняла руку к груди. Сквозь одежду она нащупала Камень Истины и сжала его рукой. Она начала сомневаться, стоят ли Врата тех жертв, которые будут принесены ради их поисков.

Если Врата — источник какой-то тайной силы, они этого не узнают. По крайней мере сейчас.

Сила Камня Истины известна всем.

Жнея отдаст все что угодно, чтобы заполучить эту силу.

По дороге к Камню она будет сеять смерть.

Останется ли Цветок таким, каким был раньше? — сказано в Видении.

Что, если изменение, которое должно произойти с Цветком, окажется пагубным?

Должны ли они все умереть, чтобы подарить кому-то счастливое будущее?

Глава 108

Ритмичное вздрагивание ночной темноты и громоподобные звуки боевых рогов возвестили о прибытии Жнеи. Каждый из трех роговобладал собственным неповторимым голосом. Вместе они наполнили долину всепроникающим вибрирующим ревом.

Сайле показалось, что она слышит тоскливый вой зверя, потерявшего своих детенышей.

Ее внутренний голос молчал с тех пор, как Звездочеты совершили свое предательство.

Неужели он покинул побежденную хозяйку?

Не обращая внимания на боль, вызванную тем, что ее руки и ноги оставались связанными весь день и половину ночи, Сайла выпрямилась и расправила плечи. Она сделала все, что было в ее силах. Она боролась до конца. И если голос, приведший ее так близко к Вратам, хотел успеха, он должен был помочь и теперь.

Немного подумав над этим, Сайла решила, что имеет полное право возмущаться. Врата были недалеко. Почти под носом.

Она раздраженно заерзала. Сплетенная из кожи веревка, прижимающая ее к земле, доставляла много неудобств. На мгновение Сайле удалось забыть о своем незавидном положении. Она должна была благодарить Звездочетов за то, что они не покончили с чужаками еще днем раньше.

Налатан объяснил им, почему племя выбрало это место и это время. Собравшись на ночную расправу, люди окружат прижатых спинами к крутому склону пленников, чтобы все могли поучаствовать в наказании.

Сайла поинтересовалась, в чем заключается участие. Налатан ответил.

Звездочеты закидывали виновных камням.

Не страх и не разочарование наполнили ее глаза слезами. Скорее это было крушение надежд. Потрачено так много сил. Так много веры. И не только своей собственной. Ланты. Тейт. Налатана. А еще Гэна, и этого хитрого торговца Билстена. Хелстара.

А главное, Класа. Класа, верившего в нее настолько, чтобы позволить ей идти. Кто еще может похвастаться таким мужчиной?

Все кончено. Все пропало.

Новый голос пробился сквозь плач рогов. Подобная стремительному полету стрелы песня трубы.

На гребне холма между деревней и амфитеатром ярким пламенем загорелся факел. За ним вспыхнул другой. Вскоре ими была усеяна вся вершина. Помедлив, люди в беспорядке двинулись вниз по склону. Достигнув подножия, они собрались в отдаленное подобие круга и замерли в ожидании у границы расчищенной площадки.

Сайла спрашивала себя, почему люди не подходят ближе к месту предстоящего развлечения.

Подъехавший слева одинокий всадник ответил на ее безмолвный вопрос. В высоко поднятой левой руке он тоже сжимал факел. Всадник наклонился вниз, слегка съехав набок. Пока он втыкал заостренную рукоятку факела в землю, Сайла успела заметить на нем облегающий жилет, зашнурованный спереди и по бокам. Так же как и свободные брюки, жилет казался серым. Головной убор представлял собой высокий расширяющийся по краям шлем с гребнем посередине. По краям шлема, полукругом от уха до уха, свободно свисали маленькие блестящие предметы. Верхушки их мерцали рядом с серебристой полосой, также отражающей свет факелов. Лук без тетивы и колчан со стрелами висели за спиной воина, у правого бедра виднелся короткий меч. Когда он повернулся к пленникам спиной, проезжая мимо торчащего из земли факела, Сайла успела разглядеть на жилете три черные вертикальные полосы.

— Монах-воин, — сказал Налатан. — Братство Опала — видишь камешки на его шапке? Самое большое братство, больше ста человек. Многих из них я знаю.

Тейт подняла голову.

— Они помогут нам?

— Я думаю, в силах помочь. Да они и сами это знают. Но пока ничто не угрожает Жнее, они будут просто наблюдать. — Налатан повернулся к Сайле. — Это их долг, Сайла. Сами они могут думать и по-другому.

Она выдавила улыбку.

— Я знаю.

— Похоже, они не уступают Танно в скорости, — сказала Тейт. — Я начинаю волноваться. Они ничего не сделают собаке?

Ее спутники как по команде закивали головами.

— Звездочеты любят свободу, — проговорил Налатан. — Я думаю, они просто отпустили его.

Тейт уцепилась за эту надежду:

— Танно это нравится. Даже здесь, в Суши. Я имею в виду, бродить. Вы ведь знаете, как он обожает бегать. Если кто-нибудь будет к нему добр, то, слово Человека Собаки, я оставлю животное ему.

Сайла покачала головой:

— Не получится. Он теперь твой. Он никогда не признает другого.

— Тогда он умрет. Так же, как и мы. Теперь, когда Жнея здесь, они не будут тянуть резину.

— Резину? — переспросила Сайла.

Но Налатан понял смысл.

— Не обращай внимания, — проговорил он.

— Ты всю жизнь провел в ожидании случая умереть за свое дело, — с горечью ответила Сайла. — Я не могу относиться к скорой смерти с таким энтузиазмом.

На споры больше не оставалось времени. В конце долины появилась цепочка факелов. Вскоре люди разделились, образовав две колонны. Как только группа подошла достаточно близко, раздались приветственные крики. Ланта вздрогнула и отвернулась. Сайла потянулась к ней и взяла руки подруги в свои. Ладони охваченной отчаяньем маленькой Жрицы были холодными.

С другого фланга показались еще люди с факелами — приближались старейшины Звездочетов. Две группы встретились как раз напротив Сайлы и ее друзей. Зашелестев богатым одеянием, Жнея спешилась. Вождь племени поприветствовал ее, осенившись Тройным Знаком. Он сделал знак человеку, несущему большой узел. Узел развязали, и из него показалось оружие Тейт.

Орион стоял в стороне, молча наблюдая за происходящим, пока Жнея не повернулась к нему. Сайла попыталась расслышать слова, но расстояние было слишком велико.

Секундой позже Орион поднял факел и помахал им над головой. Приветственные крики усилились. Толпа двинулась вперед. Сайла в испуге отшатнулась. Среди пришедших были только мужчины и мальчики. Каждый нес корзину, доверху наполненную камнями.

К пленникам подтащили боевые трубы. Их тонкие конусоподобные тела, каждое много выше роста самого высокого человека, отливали начищенной медью. Каждую несли по два воина. Все они остановились на краю расчищенной площадки и повернулись к пленникам спиной. Первый из каждой двойки водрузил трубу себе на плечо. Второй приложил губы к инструменту. Все три трубы зазвучали разом.

Орион подошел и остановился возле левой пары. Как только стихло эхо, он заговорил:

— Мы собрались здесь, чтобы покарать предавших Звездочетов и Церковь. Жнея присутствует на суде с целью засвидетельствовать лояльность правосудия нашего племени к ее Церкви. Пленники будут закиданы камнями. Мои люди будут следить, чтобы никто не пытался использовать камни слишком большого размера.

Тейт подтолкнула Налатана.

— О чем это он? Я имею в виду камни.

Он посмотрел ей в глаза.

— Большие камни приносят смерть слишком быстро.

Тейт застонала. Монах привлек ее к себе.

— У меня в запасе есть средство на этот случай, мы называем его «махн». Это похоже на гимн, звучащий в голове. Он придает спокойствие.

— Транс, — кивнула Сайла. — К сожалению, Тейт не прошла нашей школы.

Тейт на секунду представила, каким стало бы лицо офицера Морской Пехоты, внеси она предложение обучить новобранцев входить в состояние транса, помогающее умереть с улыбкой на лице. Горло сдавил истерический смех.

— Сядь рядом со мной, — предложил Налатан.

Вскоре к ним подвинулись Сайла с Лантой. Даже перед лицом смертельной опасности Тейт не переставала восхищаться выдержкой друзей.

Настоящих друзей.

Прильнув к Налатану, Тейт наблюдала возбужденное шевеление толпы.

— Это не та смерть, какой бы я себе пожелала, но рядом со мной люди, умереть бок о бок с которыми — большая честь. С нами нет только Конвея. — На ее лице заиграла улыбка. — Хотела бы я увидеть, что он сделает с этим сбродом, когда узнает о случившемся. Да, еще Клас, как я могла забыть! Надеюсь, они будут действовать сообща. Хорошенько приглядись к этим дуракам, Налатан. Им осталось недолго жить.

Монах рассмеялся. Когда Тейт повернула голову, он сказал:

— Ты отличный боец. Жаль, что мы сами не сможем им отплатить. Но зато мы можем умереть с честью. И помочь в этом друг другу.

Тейт поцеловала его и вернулась к созерцанию вопящей толпы.

Вскоре крики стали резче. Она отдернулась от Налатана и направила взгляд туда, куда смотрела большая часть толпы. Раздался крик.

Четверо человек несли Танно, привязанного к шесту. Избитый до полусмерти, он затравленно смотрел по сторонам. Мальчишка швырнул в него камень, пес рванулся к нему и щелкнул зубами. Толпа отшатнулась. Один из взрослых оттолкнул мальчика подальше, хотя тот и без этого был вне пределов досягаемости Танно.

Тейт в испуге ухватилась за Налатана. Ей не раз приходилось слышать голос смерти. Однако в угрожающем ворчании толпы чувствовалось нетерпение убийцы, вселявшее ужас, подобного которому ей еще не доводилось испытывать.

Трубы непрерывно ревели. Вопли усилились.

Сайла положила руку Тейт на плечо. Ей пришлось кричать, чтобы та ее услышала:

— Они хотят сломать нас, Доннаси! Так бывает всегда! Не смотри!

— Танно ведь просто собака, Сайла, бедная верная собака. Они не могут с ней так поступить.

Испытывая горечь бессилия, Жрица заслонила Тейт спиной. Тейт немедленно оттолкнула ее.

Четверо человек взяли канаты, затянутые вокруг шеи и тела пса. Носильщики с размаху бросили Танно на землю. Потом перерезали веревки, привязывающие его к жерди. Танно немедленно вскочил. Связанные лапы сдерживали его, делали движения неуклюжими. Веревки натянулись, удерживая собаку в центре.

Камень ударил его. Пес зарычал и удвоил усилия, стараясь достать своих мучителей. Второй камень, побольше, сшиб его с ног. Задыхаясь, собака повисла на натянутых канатах.

Толпа взорвалась криками.

Танно боролся за то, чтобы снова встать на ноги. В него летели камни. Многие достигали цели. Пес не хотел сдаваться. Огромные умные глаза наблюдали за противником. Он попытался уворачиваться от потока летящих камней, но их было слишком много.

Тейт перебрала все проклятия и ругательства, которые ей приходилось слышать. Ей удалось отбросить от себя Сайлу и Налатана, но вскоре она потеряла равновесие и упала на траву. Налатан поднял ее и прижал к себе.

Хотя это происходило довольно далеко от Танно, он почуял хозяйку, повернулся и залаял. Втащив удерживающих его воинов под дождь камней, пес чудом прорвался к Тейт. Он упал рядом с хозяйкой, положив голову ей на колени.

Воины выпустили канаты. Пока они поспешно покидали зону обстрела, толпа замерла. Повисла тяжелая пауза.

Кто-то чертыхнулся. Камень пересек площадку и ударил Тейт в голову, как раз над глазом. Доннаси вскрикнула и отшатнулась. Танно напрягся и бросился к обидчикам. Истекая кровью, закрыв один глаз и подняв перебитую лапу, пес приготовился к бою. С громовым рычанием обнажив клыки, он врезался в толпу, волоча за собой брошенные веревки. Затаптывая своих же товарищей, люди в панике бежали прочь.

С негромким предательским свистом скользнув откуда-то сбоку, одинокая стрела пронзила грудь собаки. Огромное сердце остановилось. Танно обрушился на землю, повернувшись к врагам своей хозяйки.

Над долиной воцарилась зловещая тишина. Безмолвнее обычного затишья, она принесла с собой ощущение несмываемого позора. Когда Тейт поднялась на ноги, послышался судорожный вздох — признак осознания содеянного. Медленно, раскатисто Тейт зааплодировала.

— Хорошая собака. — Ее голос дрогнул. — Молодчина, Танно. Стойкое сердце. Непревзойденная храбрость. Таких, как ты, больше никогда не будет, мой Танно. Мой дорогой верный Танно. — Она остановилась и медленно обвела толпу взглядом, заставившим мужчин опустить глаза и уставиться в грязь у своих ног. Те четверо, которые раньше держали ненужные теперь канаты, отвернулись и смешались с толпой. Одна лишь Жнея смогла выдержать взгляд, полный боли и ненависти.

— Смотрите, отважные воины Звездочетов. И заставьте смотреть сыновей, чтобы они навсегда запомнили доблесть своих отцов. Где же ты, храбрец, пустивший последнюю стрелу? — Ее глаза остановились на Малом Псе, все еще сжимающем в руках лук. — А вот и он! Слишком слабый, чтобы сражаться с мужчинами. Вижу, ты уже прошел весь путь от трусливой лжи до убийства из-за угла.

По толпе пронесся шорох. Услышав его, Жнея шепотом отдала команду Ориону. Сообщив что-то Малому Псу, тот поспешил к пленникам. Остановившись у склона, он поднял руки и заговорил:

— Эти предатели не заслужили права на смерть от достойного оружия. Церковь требует закидать их камнями. Камнями. Камнями. Камнями. — При каждом повторе его рука указывала на одного из пленников.

Вне себя от ярости Малый Пес выскочил вперед. Повернувшись лицом к собравшимся, он произнес.

— Отдайте черную мне. Теперь она принадлежит племени, и я имею право покончить с ней в одиночку. Так говорят древнейшие законы. Я убью каждого, кто встанет на моем пути.

Отрицательно покачав головой, Орион попытался возразить, но крики разъяренных воинов заглушили его слова. Все новые люди загорались жаждой убийства. Вскоре толпа снова бушевала.

Малый Пес махнул рукой, и его многочисленные сторонники бросились к пленникам. Большинство пытались добраться до Налатана. С Тейт сорвали веревки, и вскоре она лежала на земле перед Малым Псом. Он протянул руку.

Тейт позволила ему поднять себя ровно настолько, чтобы встать на ноги. Потом обеими руками схватила его за жилет и резко дернулась назад. Застигнутый врасплох, мужчина неуклюже рухнул вниз. Тейт приземлилась на спину и уперлась ступнями ему в живот. Затем молниеносным движением разогнула ноги и, чуть позже, отпустила одежду. Малый Пес взлетел в воздух. Над местом его падения поднялось облако пыли.

По толпе пронесся удивленный вздох.

Тейт приземлилась на ноги лицом к своим друзьям. Те пребывали в нерешительности.

Во внезапно наступившей тишине прозвучал смех Сайлы. Даже Жнея обернулась и удивленно уставилась на Жрицу. Ткнув пальцем в сторону лежащего мужчины, Сайла прервалась ровно настолько, чтобы выговорить:

— Еще одна демонстрация мастерства, великий чемпион Звездочетов? Хочешь ее? Советую передумать, пока ты еще мужчина. Она сделает из тебя калеку.

Слезы ярости покатились по лицу Малого Пса, и он вскочил на ноги. В его руке показался нож.

Его друзья разразились свистом и улюлюканьем.

— Выпотроши ее! — прокричал один из них. — Посмотри, какого цвета ее кишки! — Они отошли, образовав вокруг противников кольцо. Малый Пес двинулся вперед. Заняв оборонительную позицию, Тейт ждала.

— Что ты натворила? — закричал Налатан Сайле. — Он ведь не собирался ее убивать, только помучить!

Взгляд Жрицы был прикован к маневрирующим противникам.

— Стань у меня за спиной. В первый раз с того времени, как нас усыпили, за нами никто не наблюдает. Попробуй перегрызть ремни на руках. И молись за Доннаси.

Налатан не стал спорить. Вскоре она услышала его сосредоточенное сопение.

Крики подхлестнули Малого Пса. Он забавлялся. Играл. Несмотря на это, его первый выпад был молниеносен.

Вскоре в шуме толпы появились грозные нотки. Умелая оборона Тейт ставила под сомнение исход поединка. Сайла знала, что осталось совсем немного времени, прежде чем снова засвистят камни. Или, что еще хуже, дружки Пса захотят расправиться с пленными собственноручно.

Зрители оправились от временного замешательства. Они хотели крови, и немедленно.

Глава 109

Вжавшись в почти отвесную поверхность утеса, Конвей бессильно наблюдал за Тейт, пытающейся уклониться от ножа Малого Пса.

Учуяв близость цели, Карда и Микка забеспокоились. Конвей погладил их. Он должен был успокоить, придать им уверенности; один неправильный шаг, и собаки покатились бы прямо в пропасть.

Единственным козырем Конвея была внезапность. И он собирался использовать ее сполна. В груди закипела ярость. Он видел, как умирал Танно. Конвей жаждал мести.

Вместе с собаками он пополз вниз. Ближе…

Тейт отразила удар, но это был всего лишь обманный маневр. Как только она сделала выпад, Малый Пес развернул нож и ударил снизу. Она инстинктивно отклонилась, открыв горло. Напряженное, блестящее от выступившего пота, оно как будто притягивало нож.

Пленники, привязанные к столбу, в ужасе закричали. Толпа взревела. Конвей едва удержался от вскрика.

Тейт пошатнулась, однако быстро взяла себя в руки, зажав рану рукой. Между пальцев обильно текла кровь.

Конвей медленно выдохнул: она была ранена, но не в горло, а в челюсть. Снова заняв оборонительную стойку, Тейт не сводила глаз со своего врага.

Привязанный к столбу Налатан весь съежился. Он был, казалось, совершенно подавлен происходящим. Лишь присмотревшись внимательно, Конвей увидел, что тот яростно пытается разорвать зубами связывающие его путы. Сайла наблюдала за неравной схваткой с железным самообладанием. Ланта закрыла глаза руками.

Малый Пес снова сделал выпад. Тейт ударила его левой рукой в предплечье. Повернувшись на одной ноге, она увернулась от ножа. Затем, описав полный круг, она оказалась у него сбоку. Потеряв равновесие, воин неловко выбросил вперед руку, отчаянно пытаясь ее настигнуть.

В этот момент Тейт ударила его локтем по почке. Он замер, парализованный острой болью. Сделав пируэт, Тейт переместилась налево от Пса. Во второй удар она вложила всю свою силу, отбив вторую почку.

На этот раз он дико закричал и зашатался, прижимая руки к бокам. Только нож в руке все еще защищал его.

Мужчины, как один, разгневанно вскочили на ноги, подбадривая Малого Пса и проклиная Тейт.

Конвей подбирался все ближе и ближе. Всего в нескольких ярдах от него спиной к холму стоял Орион. Крепко сжав винтовку, Конвей приготовился к броску.

Тейт ударила противника в лицо. Пытаясь закрыться, он поднял нож. Другой рукой Тейт схватила его за запястье. Оружие выпало. Он беспомощно потянулся за ним. Тейт двинула его в ухо и кинулась к ножу. Когда она повернулась с оружием в руке, он, уже теряя сознание от боли и схватившись за бока, рухнул на колени.

Тейт подошла, чтобы прикончить его.

Из толпы, сжимая в руке нож, выбежал еще один воин.

Крик Налатана предупредил Тейт об опасности. Повернувшись, она увидела, как враг яростно бросился вперед. Решение пришло мгновенно. Она развернулась и прыгнула к Малому Псу. Все еще не веря, он смотрел, как она всадила в него кинжал, несмотря на умоляюще поднятые руки. Вытащила и снова воткнула.

Атакующий воин был уже слишком близко, чтобы она могла высвободить кинжал и защищаться.

Но тут в ход событий вмешался «вайп» Конвея.

Все еще согнувшись, Тейт посмотрела через плечо.

Ободренный, Налатан выпрямился.

Сайла неподвижно застыла.

Ланта сжалась, глядя сквозь плотно сжатые пальцы.

Пораженная толпа онемела.

Голова воина резко дернулась от удара пули, будто оборачиваясь в ответ на чей-то зов. В мгновение ока — так быстро, что не верилось глазам — череп разлетелся. Выпученные глаза, надутые щеки. Розовый дымок из виска мужчины расцветил воздух и исчез высоко вверху. Нога воина подкосились, и он безобразной кучей свалился на землю.

Пуля, отклонившаяся, проходя через кости и плоть, просвистела над головами собравшегося племени. Поднялся безумный вой. Люди пали ниц, толкая за собой своих детей. Многие с воплями бежали. Испугавшиеся лошади вставали на дыбы, сбрасывая седоков, и скакали прочь.

Конвей с собаками подошел к ошарашенной Тейт. Он бросил ей винтовку:

— На. Держи.

В следующее мгновение он схватил Ориона и приставил ему нож к горлу.

— Никому не двигаться, иначе он умрет! — крикнул Конвей и толкнул своего пленника по направлению к старейшинам.

Жнея привстала в стременах.

— Стоять, иначе, клянусь, ты будешь первой, — сказала Тейт, направляя на нее «вайп» и поспешно прячась за беззащитного вождя Звездочетов.

Казалось, сам воздух вокруг Жнеи излучал ненависть. Даже теперь было видно, как она все взвешивает и обдумывает. Выражение лица истекающей кровью, истощенной женщины, глядящей на нее через прицел «вайпа», убедил ее. Повернув голову по направлению к своему эскорту, она, не выпуская Тейт из виду, произнесла:

— Люди Опала. Что бы со мной ни случилось, ничего не предпринимайте. Я приказываю. Защищайте Дом Церкви. — Она снова опустилась в седло.

Взяв нож Тейт, Конвей подтащил Ориона к пленникам. Он передал оружие Сайле.

— Освободи Налатана, чтобы он мог взять оружие-молнию. — Конвей посмотрел на Ланту. Она рванула веревки на запястьях: натертая кожа лопнула. Они обменялись счастливыми улыбками по поводу благополучного освобождения.

Друзья собрались вокруг Тейт. Ланта жестом указала Сайле быть начеку, а сама принялась обрабатывать рану. От ее манипуляций у Тейт сузились глаза и дернулись уголки губ. Винтовка оставалась направлена точно на Жнею.

Глава и старейшины в смятении стояли кругом. Воины племени заволновались. Они перешептывались, кидая на бывших пленников косые взгляды.

Налатан подобрал оружие Тейт. Засунув оба пистолета внутрь куртки, Конвей убрал нож, взяв Ориона на прицел. Ланта перевязывала рану Тейт и охраняла снайперскую винтовку, стоя на ее чехле.

— Они скоро на нас нападут, боевой дух моего племени сломлен, но они не трусы, — с грустью сказал Налатан. Конвей подумал, что тот наверняка надеялся больше никогда не встречаться с людьми своего племени после этой ночи.

— Я думаю, вы не настолько глупы, чтобы действительно надеяться на то, что вам удастся бежать отсюда, — сказала Жнея.

— Ну почему же, у нас куча заложников, — возразил Конвей.

Сайла подошла поближе и положила ладонь на плечо Конвея. Она почувствовала в словах Жнеи больше, чем презрительное предупреждение.

— Ведь ты сюда пришла не для того, чтобы увидеть, как нас убьют, — сказала Сайла.

Жнея горько улыбнулась:

— Ты на редкость проницательна. Мне бы, конечно, доставило удовольствие видеть, как вы умираете, но это не оправдало бы поездку в это гнездо недотеп.

— Так какова же причина?

— Спасение Дома Церкви.

Сайла презрительно отвернулась. Жнея продолжала:

— Ты думаешь, ты одна беспокоишься о судьбе Церкви? Ты думаешь, я чудовище лишь потому, что хочу ею управлять?! А разве не того же хочешь и ты? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не знаешь, как будет лучше для нее. Скажи мне, что твои сказочные Врата на самом деле ничего здесь не решают. Ты можешь говорить себе, что твои намерения абсолютно чисты. Я вижу твою покрытую трещинами душу. Власть. Влияние. Авторитет. Называй это как хочешь, но ты домогаешься права управлять Церковью. Единственное наше различие в том, что я это признаю, а ты — нет.

— Лгунья. — Сжав кулаки так, что побелели костяшки, Сайла шагнула вперед. — Я ищу мира, а за тобой, где бы ты ни была, тянутся смерти. Ты убийца.

— Да, я убиваю. А это что? И это? — Из черного рукава медленно высунулась бледная рука Жнеи и указала на мертвых Малого Пса и второго воина.

— Это не одно и то же. Я сожалею о том, что произошло. Но это совсем разные вещи.

— Они тебе противостояли. Они мертвы. Смерть есть смерть. Один не более мертв чем другой, не лучше и не хуже. Никого из нас это не минует, а Церковь будет жить вечно. Вот что привело меня сюда. — Она указала на Ориона: — Этот хныкающий дурак знает: умереть должны были только Налатан и Тейт. А ты и Ланта попали бы ко мне. Мне нужна помощь, для того чтобы спасти Церковь.

— А кто спасет Церковь от тебя? — прервал ее Конвей.

Жнея не отводила от Сайлы пристального взгляда.

— Я тебе говорю, нам надо побеседовать. Отошли этих тупых Звездочетов назад в их ульи; мне не нравится их шум.

Сайла смутилась, осознав, что она полностью забыла о людях племени. Взглянув на них, поняла, что допустила ошибку. Воины приближались. Многие из них были вооружены, все держали в руках камни. Конвей, Налатан и собаки внимательно следили за ними. Тейт по-прежнему не сводила глаз со Жнеи.

— Они нападут, если им прикажет вождь. Но мы все еще принадлежим Церкви, и наши люди не собираются убивать Жрицу, кто бы им это ни приказал, — прервал свое молчание Орион. Он смотрел на Жнею, но, встретившись с ней взглядом, вздрогнул и быстро отвернулся.

— Снаряжение. Лошади. Верните нам наше имущество, — резко сказала Ланта. Орион жалко кивнул, а затем передал условия вождю. Старейшины племени приказали воинам отправляться в деревню. К тому времени, как последний факел исчез за гребнем холма, показалось трое юнцов с вещами, которые потребовала Ланта.

Среди них был привязанный к седлу своей лошади Додой. Тейт не видела его с тех пор, как ускакал эскорт. Яростно крича, она побежала обрезать веревки, которыми он был связан. Затем она повернулась к Ориону:

— Зачем ты это с ним сделал?

— Пожалуйста, Доннаси; нам вернули Додоя. Давай лучше сложим вещи, ведь воины могут вскоре вернуться, — прервала ее Сайла.

Тейт не обращала внимания на ее слова.

— Я обращаюсь к тебе, Орион. Отвечай.

Орион посмотрел на Додоя.

— Они заставили меня сделать это, — Додой спрыгнул с лошади и прижался к Тейт. — Не отдавай меня. Они снова будут пытать. Возьмите меня с собой.

Тейт ткнула Ориона дулом винтовки. Зубы ее сжались, и из вновь открывшейся раны сквозь повязку начала сочиться кровь.

— Мне следовало бы убить тебя, — сказала Тейт.

Ориона кинуло в холодный пот. Он старался изо всех сил, пытаясь сохранить самообладание.

— Только не за то, что я причинил боль Додою. Он сам к нам пришел. Он рассказал нам о планах Сайлы. — Орион пожал плечами. — Хотя это не важно. Мы хотели поверить ему. Ты можешь считать, что я лгу. Он хвастался по всему селению, как он вас надул. Спросите любого. А связан он только потому, что отказался возвращаться к вам.

— Тут ведь все Звездочеты. Они подтвердят все что угодно, чтобы спасти твою жизнь.

— Лучшая часть меня уже мертва. Сын, которого у меня никогда не было. Дай мне присоединиться к нему, если это доставит тебе удовольствие. Я лгал ему, себе, Сайле. Я сделан из лжи. Хочешь верь, хочешь не верь всему, что я сказал о парне.

Голос Жнеи заставил Тейт повернуться:

— Всадники, которых послал ко мне Орион, только и говорили что об откровениях мальчишки. Этой ночью вождь и старейшины подтвердили это. — Пожилая женщина хищно склонилась над Додоем. — Ты ничтожество, парень. Меньше чем пыль. Но твое вранье осложняет мне жизнь. Я хочу положить этому конец. Черная Молния простит тебе любые прегрешения. Я даю тебе последний шанс. Если ты меня обманешь, я буду твоим смертельным врагом на всю жизнь.

Тейт вытянула вперед винтовку.

— Прекрати, ты его пугаешь.

Жнея продолжала смотреть на Додоя.

— Успокойся, Доннаси, ты все равно меня не убьешь. По крайней мере пока не узнаешь правду. Да и потом, потому что нам надо поговорить. Так что говори, парень. Твой единственный шанс.

Тейт опустила винтовку, повернувшись к Додою. Тот не смотрел на нее. Доннаси опустилась на колени и положила руки ему на плечи.

Додой осознавал присутствие Тейт, но его сознанием завладела Жнея. Мелькающие перед ним образы замутили его взор, возвращая его в прошлое. Женщина Капитана. Ее глаза также буравили взглядом, как и глаза Жнеи.

Но в голове у той были перемешаны боль и наслаждение. Додой погрузился в бездонный взгляд Жнеи и увидел лишь полное безразличие. Ни любви, ни страдания, ни похотливой страсти.

Он не знал слов, которые могли бы описать эти образы. Ни за что на свете он не смог бы рассказать о том, что он увидел. Однако интуитивно он понял, что стоял лицом к лицу с безграничной жестокостью, и его внутренняя сущность склонилась перед ней словно перед божеством.

Дрожь пробежала по его спине. Жнея поняла, что ему нужно лишь одно — иметь хозяина и служить ему.

— Но почему, Додой? Я ведь люблю тебя, — мягко сказала Тейт.

— Меня никто не любит, потому что я маленький и безобразный.

— Так ты врал те. Обо мне, Ориону. Всем. — Все отвернулись, изумленные прозвучавшим в ее словах прощением. Только Жнея продолжала смотреть на мальчика. Увидев это, Додой вздрогнул. — Да. Я хотел… чтобы я был кому-нибудь нужен. Вы все меня ненавидите. Я ненавижу вас. Ты не любишь меня. Ты мне тоже врала.

— Я врала себе самой. Я уверила себя в том, что ты приведешь меня к людям, которые похожи на меня. По крайней мере выглядят так же, как я. Чувствуешь разницу? Я не смотрела внутрь, туда, где начинается личность человека. Я слишком сильно хотела найти их. Быть может, однажды я и найду то, что хочу. Но это уже не ослепит меня. Я получила урок. Никто не любит кого-то лишь потому, что он этого хочет или потому, что должен. Он просто любит, и все. Ты понимаешь? — Она повернула его голову и, взяв за подбородок, заставила его встретиться с ней взглядом. — Я изменилась, и ты мне в этом помог. Я думаю, ты тоже изменился, хотя бы немного. Вспомни, когда мы сидели рядом и я тебя крепко прижимала — это было хорошее время, ведь правда?

— Может быть. — Боль исказила худощавое лицо Додоя. Он отвернулся.

Тейт снова повернула его к себе.

— Ах, Додой, бедное дитя. Что же мне делать с тобой?

— Оставь его мне, — выступил вперед Орион.

Посмотрев на Жнею, Додой отпрянул. Взглянув глубоко в его глаза, она удовлетворенно улыбнулась. Разговор измотал его. Жнея знала: у него теперь будет семья, племя, место. И кроме того, он будет служить ей. Она даст ему возможность кому-то принадлежать. Ему хотелось броситься к ней, но это раскрыло бы тайну, их тайну.

Тейт перевела винтовку на Ориона. Сказитель побледнел, но сохранил самообладание.

— Это еще один шанс для нас обоих. Нам многое придется искупить, многое узнать о себе. Кто знает? Может, он тоже станет сказителем. В конце концов он может вернуться домой.

Жнея улыбнулась Додою.

Смахнув слезы, Тейт взяла себя в руки. Если Додой хотел верить Ориону, как она могла ему запретить? Да и как она могла быть уверена в том, что действительно руководствуется лишь интересами Додоя. Звездочеты и Орион предлагали ни много ни мало спокойную, оседлую жизнь. Она не могла ему предложить такого. Но тут был некоторый риск.

— Я не знаю, Додой. Тут происходят всякие нехорошие вещи. Эти люди чуть не убили нас.

— Это была ужасная ошибка. Мы с Додоем нужны друг другу. Мы сможем простить и поддержать друг друга. Он станет мужчиной, таким, каким и должны были быть я и Малый Пес. — Орион бросил быстрый взгляд на Жнею и решительно продолжал: — Вождь, который говорит о добре, но забывает, что доброта проявляется в малом, а не в большом, приносит больше всего зла.

Жнея продолжала пристально смотреть на Додоя.

Додой повернулся к Тейт. Его длинные пальцы теребили пуговицы на кожаном жилете.

— Я изменился. Я думаю, я должен остаться. Можно? Я буду себя хорошо вести, — отрывисто прошептал он.

Тейт улыбнулась, скрывая свою боль.

— Только если ты скажешь, что тебе будет меня не хватать. Ты должен подсластить эту пилюлю. — Додой обнял ее за шею. Выглядывая из-за его головы, она посмотрела на Ориона. В этом кающемся лице она увидела себя. Орион боялся, но это уже был страх осознанной ответственности. Тейт хотелось выразить ему свою симпатию. Они оба проиграли. И оба выиграли.

Когда Додой отошел назад, стараясь смотреть в землю, он на секунду взглянул на Жнею. Она теперь выглядела по-другому — удовлетворенно. Тейт одновременно плакала и улыбалась. Она поцеловала его в лоб.

Уже отправившись вслед за Орионом, Додой почувствовал какую-то слабость, неуверенность. Он не повернулся, чтобы помахать на прощание. Орион положил ему на плечо руку. Стараясь подладиться под огромный шаг своего нового спутника, Додой пошел навстречу своей новой жизни.

Тейт упала в объятия Налатана. Оба они сотрясались от ее рыданий.

Жнея нагнулась, делая вид, что поправляет стремена. Ее плечи тряслись в беззвучном смехе.

Посмотрев на нее, Ланта еле слышно пробормотала:

— Кое-кто многим пожертвует, не желая смириться с тем, что Цветок может восторжествовать. — Эти слова оставили у нее во рту неприятный привкус.

Глава 110

Услышав заунывный вой волка, лошади, принадлежащие братству Опалов, всполошились. Они занервничали, начали беспокойно ржать и бить копытами. Но люди, собравшиеся вокруг огромного пылающего костра, не обращали на это внимания.

Тейт отрицательно покачала головой в ответ на предложенную Налатаном руку. Слезы на ее щеках блестели, словно звезды на ночном небе. И все же ее лицо сохраняло гордое и надменное выражение, черты заострились, казалось, что наложенная Сайлой повязка сильно натянула кожу на ее лице.

Несмотря на то что внешне она стоически восприняла смерть Танно, душа ее была полна горя по утерянному другу. Ее скорбь по собаке была подобна скорби воина по погибшему товарищу, печали по потерянной дружбе.

Несмотря на то что Жнея все время находилась под прицелом «вайпа» Конвея, она была совершенно спокойна и мысли ее витали где-то далеко. Только раздавшийся в темноте барабанный бой на мгновение вывел ее из задумчивости. Настойчивый и тревожный, он напоминал биение сердца. Пламя костра, подымающееся высоко в небо, освещало дорогу между лагерем и деревней.

Заметив отблеск, Тейт сказала безо всякого сожаления:

— Звездочеты сжигают погибших.

— Да, жгут людей, — проговорила Жнея. — Святой обряд.

— Они оба не стоили даже лапы Танно. Малый Пес убил его. А я убила Малого Пса. Явно неравноценный обмен.

Сайла заметила быстрые, заговорщические улыбки, которыми обменялись Конвей и Налатан. В их взглядах смешались гордость и мрачное веселье воинов. Боясь оскорбить мужчин, она сделала вид, что ничего не заметила. Сайла завидовала не безрассудной решимости Тейт мстить, а тому, что мужчины принимают ее как равную. В душе Сайла знала, что никакая женщина никогда не любила мужчину больше, чем она любила Класа на Бейла. Но Доннаси Тейт была той женщиной, которая, хотя и не знала Класа достаточно хорошо, понимала его так, как не понимала его даже она, его жена. Когда Тейт была в хорошем расположении духа, она была интересна, внимательна и доброжелательна. Просто друг. Как Клас. Когда же она была не в духе, то была вспыльчива, горяча, даже смертельно опасна. Как Клас.

Взаимопонимание между Доннаси Тейт и Налатаном было более глубоким, чем между ней и ее мужем Класом. Сайла завидовала им обоим. Но и жалела их.

— Жрица, ты идешь с нами? — спросила Жнея. — Твои друзья уже покинули нас. Да ты не слышишь меня!

Все уже собрались возле Карды и Микки, охраняющих оружие братства Опалов. Сайла со Жнеей отошли от Тейт и присоединились к остальным, стоявшим в крохотном круге света, который отбрасывал уже почти догоревший факел. Тейт медленно последовала за ними, заняв место между Конвеем и Налатаном. Казалось, она была где-то далеко и даже не замечала окружающих.

— Я задумалась и не слушала тебя, — ответила Жнее Сайла.

— Это и понятно. Я сказала, что мне нужен помощник.

— Я? В роли помощника? — горько рассмеялась Жрица. — Да ты же при любом удобном случае убьешь меня.

— Это мы уже обсуждали, — отмахнулась Жнея. — Сейчас мы должны либо объединиться, либо пожертвовать Церковью в угоду своему честолюбию и амбициям.

— У меня нет честолюбия. В том смысле, в котором об этом говоришь ты.

— Неужели ты не понимаешь? Я говорю о разрушении Дома Церкви, о смерти или порабощении всех находящихся там. А ты споришь о четкости определений. Не перебивай. Слушай. Я сейчас управляю Домом Церкви. И все с этим согласны. — Она сложила руки на груди, высоко подняв свою седую, отливающую серебром голову. — Или почти все. Фиалки не признают меня. Из-за этого братство Тигров тоже колеблется. Они присягнули на верность Дому Церкви. Но я не могу доверять им. И только братство Опалов и мои немногочисленные Коссиары повинуются мне.

— Мое братство больше не будет подчиняться тебе. Хватит, — возразил Налатан. — Твои шпионы отравили нас, когда мы заявили, что не будем более поощрять твою жадность. Братства Тигров и Опалов тоже должны отказаться от тебя.

Не отреагировав на его слова, Жнея обратилась к Сайле:

— Летучая Орда уже на подступах к нашей твердыне. С каждым днем их разведывательные отряды подбираются все ближе и ближе к Дому Церкви. Я предлагаю заключить временное перемирие. Фиалки будут поддерживать меня, если Цветок попросит. Более того, Фиалки, так же как и мы, знают, что Ланта должна быть Единственной. С поддержкой братств Опалов и Тигров и с оружием-молнией Дом Церкви будет неуязвим и неприступен.

— Моя цель — Врата, — ответила Сайла. — А что касается тебя… Ты раскалываешь Церковь, ты разрушаешь ее. И если все отвергнут тебя, как это сделала я, то вполне возможно, что Летучая Орда окажется той силой, которая сможет преобразовать, а не разрушить ее.

Сайла ожидала вспышки гнева в ответ на свои слова, но вместо этого Жнея лишь пристально посмотрела на Жрицу. Выражение ее лица постепенно, чуть заметно стало смягчаться. На нем даже появилось что-то похожее на улыбку. Улыбку печали. Но Сайла была уверена, что в глазах Жнеи блеснуло и тут же погасло что-то еще. Что-то похожее на мимолетное воспоминание, нежданно вырвавшееся из самых потаенных уголков ее сердца. Все это было совсем не похоже на обычное поведение Жнеи, и это зрелище заставило Сайлу внутренне содрогнуться.

— Тебе нечего больше сказать? — спросила она.

— О, я еще многое должна сказать тебе, Избранная, — ответила Жнея после короткого размышления. Она остановилась, освобождаясь от овладевших ею воспоминаний, а затем продолжила с присущей ей твердостью и решительностью: — Ты говорила о своей судьбе. Так вот, ты ничего не знаешь о своей судьбе. Она решилась в ту ночь, когда рабы вывалили тебя из корзины перед моей сестрой. Грязную. Мерзкую. — Внезапно вспыхнув злобой, она рванулась вперед так стремительно, что товарищи Сайлы встревоженно подхватились. Жнея же продолжала, погруженная в свои мысли и ощущая только присутствие молодой Жрицы. — Да, Сайла, тебя бросили на пол словно кучу отбросов. И моя сестра выбрала тебя.

— Моя настоятельница? Настоятельница Ирисов? Она выбрала меня?

— Да, и никто другой, — повернувшись к Сайле фыркнула Жнея, и губы ее растянулись в отвратительной, притворной улыбке. И вдруг истерический хохот сотряс эту женщину. — Ты все еще слышишь его, не так ли? И ты не удивлена? — продолжала она. — Настойчивый голос, который направляет тебя на поиски Врат, который поддерживает тебя, когда все кажется потерянным, и который ругает тебя, когда ты колеблешься. Ты думаешь — это судьба? Как бы не так, это — настоятельница. Ее голос, ее решения и ее желания — все это тщательно заложено ею в твоем подсознании с помощью методов, разработанных ею же. Методов, противных природе Церкви. Она лично встречалась с нашей дорогой, но уже мертвой, Сестрой-Матерью и с этой слабоумной ведьмой, которая называла себя Единственной. И все тайны, в которые они были посвящены, и все знания, которыми они владели, умерли вместе с ними. А что касается тебя, то у тебя никогда не было судьбы. Ты Избранная. Ты — собственность. Нет, хуже. Твое мнение — это результат чужих мыслей. Ты — вещь.

— Нет. — Это слово лишило Сайлу последних сил. Нервы ее натянулись, как тетива. И, не выдержав такого напряжения, она, потеряв сознание, стала безвольно оседать на землю.

Ланта вовремя подхватила Сайлу, защищая ее своим телом.

— Ты старая, глупая женщина, ослепшая от жадности. — Неуклюже развернувшись, она говорила со Жнеей через плечо. — Сайлу привели к настоятельнице Ирисов. И настоятельница прекрасно понимала, что она верна и предана и без всяких сомнений достойна обучения. Настоятельнице нужен был Цветок. Нужен для Церкви. Тебе же нужна только власть. Сайла гораздо совершеннее любой из нас. И у нее есть не только ее собственный опыт, но и мудрость многих.

Не обращая внимания на негодование Ланты, Жнея всматривалась в лицо Сайлы.

— Да, Сайла, — ядовито произнесла она. — И немного о тебе лично. Ты действительно настолько чиста? Неужели у тебя нет ни единой мысли о том, чтобы самой воспользоваться тайной, скрывающейся за Вратами? И ты никогда не задавала себе вопрос, что же ты получишь в результате всего этого? О, да, Сайла. Я знаю о твоем драгоценном принципе. И намного, намного больше, чем ты думаешь. И не надо изображать из себя оскорбленную невинность. Посмеешь ли ты поклясться своим друзьям и Вездесущему, что ты воспользуешься этой тайной исключительно для всеобщего блага, не оставив ничего для себя? Посмеешь ли ты поклясться? Посмеешь ли? — Жнея все ближе и ближе придвигалась к Сайле.

Осторожно, как если бы ее кости вдруг стали хрупкими, как стекло, а мышцы бессильными, Сайла высвободилась из заботливых рук Ланты. Разбитая словами Жнеи, испуганная этим призывом признаться в терзающих ее сомнениях в собственной неподкупности, Сайла выпрямилась. Как во сне она сделала несколько шагов назад. Ланта что-то говорила ей, успокаивала и утешала, но Жрица ничего не слышала. В памяти у нее звучало лишь сказанное когда-то Лантой: «Твоя воля — это не твоя судьба». А сейчас оказалось, что даже ее судьба на самом деле дело рук других людей.

Сайла почувствовала, как холод постепенно пронизывает ее тело. Все услышанное страшно угнетало ее, и только сейчас Жрица Роз поняла, как устала.

Ланта встряхнула ее за плечи. Сайла удивленно посмотрела на нее. Миниатюрное личико Ланты сейчас было повернуто к той, которую она так яростно защищала.

— Сайла, послушай меня. Жнея не учла один факт, очень важный факт. Пророчество Цветка существовало поколениями. Жрицы рождались, жили, умирали, и их было много. Но не одна из них не была Цветком. Ты же была рождена для того, чтобы быть им. Попытайся найти Врата. Используй для этого всю свою силу и мужество. Твое сердце подскажет тебе. Веди нас. И даже если ты потерпишь неудачу, мы будем вспоминать о тебе с уважением и почтением. Мы, наши дети и внуки, будем помнить твою верность и преданность. Если же ты поддашься коварным козням, послушаешь эту предательницу и проявишь слабость, то имя твое навеки будет проклятием для всех нас. — Выражение мольбы на ее лице исчезло. — Эти мои последние слова… — твердо произнесла Ланта. — Решай.

Ужасный шум заполнил голову Сайлы. Низкий, тяжелый, он напоминал удары волн, бьющихся о непокорные скалы. И еще она почувствовала, что уже не боится. Ужас, вызванный откровениям Жнеи, начал проходить. Сайла задумалась: была ли такая реакция на слова Жнеи заложена в ее подсознание настоятельницей Ирисов? Поразмыслив, она пришла к выводу, что это не должно ее тревожить. Ей вообще не стоит беспокоиться о подобных вещах. Ланта былаправа. Настоятельница Ирисов не управляла ею, она лишь усовершенствовала ее. И вообще, какое все это имеет значение?

Цветок был избран.

И Цветком была Сайла.

— Я — Цветок, — немного придя в себя под тяжелым взглядом Жнеи, решительно произнесла она. — И я выполню все, что в моих силах. Чего бы мне это ни стоило. Цветок нужен Церкви. И Врата откроются лишь перед Цветком. Я сделаю все, что должна.

— Впервые в истории Дом Церкви может пасть, — отвернувшись, чтобы не видеть Сайлу, произнесла Жнея глухим, напряженным голосом. — И если это случится, то неверующие войдут в нашу твердыню. Сестры наши будут убиты прямо в своем святилище. И если это должно стать моей судьбой, то я умру там.

— Если это будет угодно Вездесущему.

— Церковь предала сама себя, — повернувшись к Конвею и Тейт выдохнула Жнея. — Я взываю к милосердию чужестранцев.

И Конвей, и Тейт, не сговариваясь, отрицательно покачали головами.

— Я буду бороться с тобой так же, как борюсь со Жрецом Луны, — добавил Конвей.

— Так вы хотите борьбы? Хорошо, вы ее получите! — Жнея резко засмеялась. — Знайте же, когда Летучая Орда займет Сушь, они обыщут каждую расщелину, заглянут в каждую впадину, обследуют каждую вершину — они найдут вас. Мы же предлагаем вам убежище и защиту. Дом Церкви обеспечит вам приют, кров и сохранит ваши жизни. Вне наших стен Жрец Луны настигнет вас, подбираясь так же хладнокровно, как его змеи подбираются к ничего не подозревающему кролику. Что же касается Дома Церкви, то тут Летучая Орда способна только на осаду. Если братство Тигров предаст нас, то мы не сможем оказать сопротивление и будем разбиты. И тогда все силы, которыми кочевники располагают, будут брошены против вас. И против Цветка. Независимо от того, владеет ли она тайной Врат или нет, она будет оставаться последней надеждой Церкви. Они не смогут позволить себе оставить ее в живых.

Не в силах вынести установившегося гробового молчания, Ланта отвернулась, наблюдая, как поднимается тепло от потухшего погребального костра Танно. Темнота придавала зловещий вид даже самым обычным предметам. Кусты на дальней стороне насыпи словно в мольбе протянули вверх свои опаленные, лишенные листьев ветви, похожие на вытянутые руки скелета.

Потери.

Танно мертв. Додой брошен.

Конвей и Тейт отвергли Дом Церкви.

Братство Тигров и Фиалки скорее оставят Церковь, чем придут к согласию со Жнеей.

Ланта, которая должна была стать Единственной.

Камень Истины.

Кто-то должен потерять больше всех.

Даже наиболее подверженная злу, та, которая толкает на преступление саму Церковь, должна быть умиротворена, если это необходимо для того, чтобы Цветок мог одержать победу.

Приняв решение, Ланта повернулась к остальным. Долго и внимательно всматриваясь в лицо Конвея, она изучала линию его рта, вьющиеся волосы, выглядывающие из-под воротника. Когда он шевельнулся, Ланта быстро отвела взгляд, пытаясь найти глазами Жнею. Это не составило большого труда. Та смерила ее взглядом.

— Если Фиалки присоединятся к тебе, братство Тигров выступит в защиту Дома Церкви?

Жнея на некоторое время погрузилась в размышления, пытаясь угадать, что же задумала Ланта.

— Да, — бросила она настороженно.

Ланта прекрасно осознавала опасность ловушки, прозвучавшей в этом единственном слове. Пути назад не было, но она все же попыталась в последний раз уклониться от своего плана.

— Есть ли кто-нибудь еще, кроме Цветка, кто сможет привлечь на нашу сторону Фиалок? Существует ли какой-нибудь другой способ сделать это? — спросила она с надеждой.

— Почему ты хочешь помочь этой убийце? — прервала ее Сайла.

— Наши сестры не должны умереть, — заставив себя смотреть только на Жнею, ответила Ланта. — И если Дом Церкви отвлечет на себя все силы Летучей Орды, у Цветка появится возможность найти Врата.

— Мы не можем ничего с этим поделать. — Сайла была ужасно рассержена упорством Ланты. — Даже если Летучая Орда будет разбита, то нами займется Одил. Я уже достаточно хорошо изучила ее характер. Смертельная борьба между нами продолжится, а ты хочешь вложить в ее руки оружие, которым она нас затем сокрушит.

— Мы боремся не против добродетельной и непорочной Церкви. — Незаметно пошарив под рясой, Ланта нащупала Камень Истины, висевший на золотой цепочке. Ей показалось, что он завибрировал в ее ладони. Перед ней появился яркий образ Сайлы, отдающей Джессака. Отогнав от себя эту мысль, она позвала вождя братства Опалов, который выступил вперед вместе со своими бойцами. Сжимая одной рукой Камень Истины, она подняла взгляд на подошедшего к ней монаха-воина. — Братство Тигров присягало в верности Церкви, а не лично Сестре-Матери. А Опалы?

Это был не простой вопрос, и мужчина нахмурился. Среди сопровождавших его монахов наступила мертвая тишина.

— Опалы не отвечают перед целительницами, маленькая жрица, — прочистив горло, после довольно продолжительной паузы, сказал он. — Мы…

— Мы в гневе, — язвительно прервала его Ланта. Эти слова шокировали монаха, и он застыл в изумлении. — Сейчас я узнаю твой ответ и твою душу, — более жестоко, чем когда-либо, решительно продолжила она. — Скажи, что ты думаешь. Говори. Раскрой свою душу, прямо сейчас. Ради истины.

— Церковь, сестра, — избегая пристального взгляда Жнеи, выпалил монах. — Опалы живут и умирают только ради Церкви. Не ради кого-либо из людей.

— Хорошо. Вы все свидетели. Для сохранения Церкви, а не ради службы Жнее, Жрица Фиалок — товарищ Цветка делает это. — Достав талисман, Ланта протянула сжатую в кулак руку Жнее. Драматичным жестом она раскрыла его, показав лежащий на ладони аметист. — Дом Церкви будет спасен. Цветок позаботилась и об этом.

Даже в неярком свете оплывшего факела смертельная бледность Жнеи бросалась в глаза. Схватив Камень Истины, она стала пристально его разглядывать, пока не увидела волшебный знак в глубине. Прижав его к груди, она закрыла глаза, на ее лице отразилось страдание. Она издала такой резкий и пронзительный крик, что собаки, которые лежали рядом, подняли головы и стали водить ушами. Замолчав, она согнулась так, что подбородок почти касался колен. После некоторой паузы она приглушенно, сквозь зубы заговорила:

— Ты насмехаешься надо мной. Отягощаешь каждый мой вздох, поручив мне Джессака и его проклятое имя. Вручила мне Камень Истины, зная, что этим подарком ты уничтожишь мой триумф. Все будут говорить, что Ланта, друг Цветка, во имя Цветка же спасла Дом Церкви.

Она встала, пошатнувшись. Воин из братства Опалов попытался помочь ей. Но она сама обхватила его плечо рукой. Силы стали возвращаться к ней.

— Ты хочешь, чтобы Церковь узнала, чем я обязана тебе. Да будет так. Пойми же, что Сайла была права. И после Летучей Орды следующим твоим врагом и врагом всех вас стану я. Я буду преследовать вас до самой смерти. Запомните мои слова.

И долго еще, после того как затих стук копыт лошади, увозившей Жнею, вокруг факела никто не решался произнести ни слова.

Только волк продолжал свою песню.

Вдруг Налатан указал на гребень горы. Вдалеке показалось неуверенное мерцание факела, кто-то приближался. Но подходившие были скрыты от глаз все еще стоявших в молчаливой растерянности людей.

— Наконец-то они набрались храбрости и решили напасть, — заметила Тейт и вставила патрон в «буп».

Конвей сделал то же самое. Все отошли подальше от света.

Постепенно мерцание становилось все ярче и ярче. Наконец появилось пламя.

— Только один человек? — с удивлением спросила Сайла у Налатана.

— Или кто-то, чтобы отвлечь наше внимание.

— Я скоро вернусь, — сказал Конвей, кликнув собак. Шорох поглотивших их кустов вскоре замер, утонув в мертвенной тишине ночи.

Это был Орион. Оставаясь невидимыми, они наблюдали за ним. Орион был невозмутим. Подойдя, он поставил свой факел возле старого, уже почти потухшего и издающего последнее предсмертное шипение факела.

— Я один, — объявил он в окружающую его тишину. — Я поговорил со всеми наиболее влиятельными воинами нашего племени. Не бойтесь, вас не потревожат.

Он съежился, когда перед ним неожиданно выросла Микка, и не смог сдержать испуганный крик, когда, попятившись назад, наткнулся на Карду. Конвей возник из темноты, вешая на плечо свой «вайп».

— Он действительно один, за ним никого нет, — сказал Конвей, присаживаясь около Ориона. Все остальные вернулись на свои места.

— Жнея ушла? — От удивления глаза Ориона расширились.

Сайла рассказала ему обо всем, что случилось, а Ланта добавила, что нашелся Камень Истины.

— Ничто не значило так много для Ланты, как Камень Истины, — сказала в заключение Сайла. — Мне не хватает слов, чтобы выразить всю свою любовь и признательность моим друзьям за то, что они сделали. — Взяв руки Ланты в свои, Сайла окинула взглядом своих друзей. Глядя, как Конвей смотрит на Ланту, ей захотелось сказать ему, что она понимает его боль, его страдания, которые он делил с маленькой провидицей. Но Сайла прекрасно понимала, что любое слою, любой намек может нанести непоправимую рану рождающимся чувствам. Она могла только надеяться.

— Я пришел рассказать вам то, что я видел и слышал. — Нервно кашлянув, Орион обратился к Сайле: — Во времена Учителей племя Звездочетов было наиболее известным и почитаемым из всех племен.

Тейт тяжело вздохнула.

Орион виновато взглянул на нее и продолжил:

— Мы гордились равенством в нашем обществе. Звездочеты ненавидели войну и, если это было возможно, всегда шли на компромисс. И мы были великодушны к побежденным. Мы предлагали убежище угнетенным из других племен. Легенды говорят, что у Звездочетов находили прибежище остатки целых народов, преследуемых врагами, которые потом, через некоторое время, становились частью нашего племени. Из-за постоянных войн нам пришлось уйти с насиженного места. Наш вождь привел нас сюда, в Сушь, обучил нас орошать и использовать эту землю. Дом Церкви существовал еще до нашего прихода сюда. Но, узнав друг о друге, мы стали действовать заодно. Налатан говорил тебе, что наши воины стали первыми монахами братства. Но даже он не знает, что многие из наших женщин были Учителями.

Сайла и Ланта осенили себя Тройным Знаком. Признание связи с Учителями, даже через столько поколений, было самоубийственным.

— Когда по миру прокатилась волна гонений на Учителей, племя Звездочетов не смогло им помочь, — рассказывал дальше Орион. — Среди нас были предатели. — Он ненадолго замолчал. — Однако ни один человек из нашего племени не участвовал в истреблениях. Ни один. Звездочеты укрывали в течение нескольких лет небольшую группу Учителей. Потом они были преданы. Легенда говорит, что наше племя решило: оно не может противиться ветрам перемен. Учителя бежали в горы. И только один человек дрался за них. Но его убили. Учителя скрытно передали свои реликвии нашему старшему сказителю. Когда он умирал, то сказал, что кто-то должен прийти за ними. И с тех пор сказитель нашего племени ждет. Мы — я — храним реликвии в священной надежде. Про них не знает даже вождь. Старший сказитель должен был передать их… — он заколебался. — Я должен был передать их Малому Псу. Когда-нибудь.

— Что они собой представляют? — спросила Сайла. — Где они? — Снова появившись в ее подсознании, Голос торжествующе рассмеялся.

— Немногие знают, насколько жестокими были великие гонения. Для того чтобы избежать обвинения в укрытии Учителей, Звездочеты изменились. Мы стали обращаться с нашими женщинами так, как это делали другие племена. Мы стали воинами и признали войну. Хотя старший сказитель всегда знал правду, никто до сих пор не боролся за возвращение на истинный путь. Из-за этого я потерял того, кто был для меня дороже всего на свете. Мои люди снова изменятся. Мой долг — позаботиться об этом.

— Реликвии! — напомнила Сайла с нетерпением. — Расскажи мне. Пожалуйста.

Орион что-то поискал в своем жилете и вытащил прямоугольный кожаный пакет, перевязанный грязным потрепанным шнурком. Открыв его, он проговорил: — Учителя сказали, что его получит тот, кто принесет в наш мир весну возрождения.

Сайла в нетерпении перебирала пальцами, ей не сиделось на месте. Сейчас голос был переполнен счастьем, золотая песнь, простая мелодия радости.

В этом пакете были завернуты две вещи. Ветхий, почти превратившийся в лохмотья листок бумаги и полированный предмет из стали, который был размером с руку человека и напоминал собой вилку с тремя длинными неровными зубцами. Средний зубец был длиннее боковых. Полированная деревянная ручка была немного толще, чем металлические штыри.

Не успел Орион развернуть бумагу до конца, как Ланта, пронзительно крича, резко отступила, натолкнувшись на Конвея. Лишь осенив себя Тройным Знаком, она вернулась назад.

Сайла же не сдвинулась с места. Она захотела дотронуться до этой бумаги, которая выглядела сейчас, словно разноцветный квадрат.

— Здесь что-то написано, — сказала она с огромным интересом. — Значит, Учителя владели письменностью. И числа. Смотрите. Там. И там. И здесь. Всюду. Слова. Числа. Священные знаки. Везде. О, Учителя! — Ее голос дрогнул. Благоговейно она осенила себя Тройным Знаком, затем подошла к Ланте. — Не бойся. Никто не может причинить нам вреда. Только наши друзья знают, что мы рассматривали бумагу древних времен. Это изумительно. Ты только подумай, много поколений назад Учителя держали эти вещи в своих руках. Читали их. Пользовались ими вместе с другими Учителями.

Тщательно свернув бумагу, Орион положил ее на старое место и закрыл пакет.

— Ты это видела? — Конвей осторожно подошел к Тейт.

Она кивнула в ответ.

— Космический снимок, масштаб один к пятидесяти, сделан на вощеной непромокаемой бумаге. Расширенная компьютером цветовая гамма, отпечатано на лазерном принтере. Кто-то очень часто им пользовался. Надписанные от руки азимуты, опорные точки. Напечатанный снизу текст описывает все модули, идентификатор штаба и уровень систем безопасности. Проблема состоит в том, что невозможно соотнести этот снимок с местностью, не зная исходных данных. Может быть, ты их видел?

— Нет. И чего я не могу понять, так это того, что здесь делает этот странный трезубец.

— Посмотри на Сайлу, — кивнула Тейт. — Она на вершине блаженства, приятель. Держу пари, что завтра мы будем искать холмы, изображенные на этом снимке.

— И спорить не о чем. Ты готова?

Тейт удивила его, оглянувшись, чтобы найти Налатана, прежде чем отвечать. Когда она снова повернулась к нему, ее слова «на вершине блаженства» сами собой повторились в его сознании, и Конвей в который раз удивился тому, как в одном человеке смогли ужиться такая резкость, иногда даже грубость, и столько любви. Конвей услышал, что она согласна. Он машинально улыбнулся, поскольку знал, что должен был это сделать.

Его мысли были далеко. Они были с Лантой. Он знал, что они теперь всегда будут с ней. Хотя она и отвернулась от него.

Глава 111

Сайла беспокойно переминалась с нога на ногу позади Тейт и Конвея. Тейт держала снимок. Сайла заглядывала ей через плечо. Не в силах сдерживать нетерпение, она вцепилась рукой в Доннаси.

— Ну что, это здесь? Должно быть здесь. Мы ведь совсем рядом, да?

Тейт обернулась. Сайла была измучена, глаза ее покраснели. Напряжение обострило черты лица, состарило ее.

Доннаси коротко кивнула:

— Да, я в этом почти уверена. Мы в двух сутках быстрой езды от Звездочетов; Орион говорил, что, по преданию, Учителя рассказывали, что живут они именно на таком расстоянии. Основные ориентиры тоже совпадают. — Тейт вытянула руку. — Вот гора с седловиной, а вон та дальше — с горбом. Не знаю, где там Врата, но находимся мы здесь. — Она ткнула пальцем в карту. Стоявший рядом Конвей кивнул в знак согласия.

Сайла состроила гримасу.

— Теперь, когда вы рассказали мне про эту бумагу, она пугает меня не меньше, чем Ланту. Почему эти черные линии опутали землю? Почему здесь такие яркие цвета? И откуда можно знать, как выглядит мир с небес, с Верхнего Мира?

— Дар Учителей не может нести зло, — ответила ей Тейт.

— А что это за железная штука? Мне она тоже непонятна. — В ее косом взгляде, брошенном на Тейт и Конвея, был какой-то вызов. Однако тут же Сайла отвернулась, явно недовольная собой. Это все от переутомления. Радость, с которой были встречены эти предметы из прошлого, обернулась в подозрительность.

Восхищение друзьями сменилось недовольством и раздражением, пыл и рвение превратились в нетерпение.

Ощущение близости Врат переполняло Сайлу. Голос звучал, не умолкая. Слов не было — все та же радостная музыка. Когда ей удавалось задремать, ее бесцеремонно будило бессмысленное ощущение счастья.

Иногда посреди этой музыки коварным злобным лицом дьявола ей являлась мысль о безумии.

Сайле хотелось запрокинуть голову и заорать на эти молчаливые равнодушные горы. Столько пройти, стольким рисковать и все для того, чтобы в конце лишиться разума?

Боковым зрением она уловила движение. Карда поднял голову, всматриваясь в даль.

Развернув лошадь, Налатан поскакал назад по дороге, по которой они ехали. Он спешился и стал взбираться по склону. Продвигаясь так, чтобы его фигура не была видна на фоне неба, он скрылся среди нагромождения скал. Вскоре он появился вновь, подбежал к своей лошади и погнал ее галопом навстречу товарищам.

— Кочевники. Трое. Осматривают наши следы у ручья.

— Значит, нам нечего опасаться? — спросила Сайла.

Налатан стал терпеливо объяснять:

— Орион сказал, что это запретная земля. Вряд ли бы воины из Летучей Орды что-нибудь здесь вынюхивали, если бы не считали это крайне важным. Они нашли следы пятерых всадников и двух собак. И поскакали за помощью.

Голос Сайлы прозвучал чересчур резко:

— Да откуда ты знаешь, что они не одни?

— Знаю. С ними не было вьючных лошадей, а у них с собой никаких припасов. Это значит, что остальные совсем рядом.

Ударив каблуками Рыжика, Сайла подумала, что совсем потеряла голову. Ей надо взять себя в руки и найти мужество извиниться.

Ее догнала Ланта.

— Мы все понимаем, — сказала она и неожиданно для Сайлы улыбнулась. — Все знают, что цель рядом. Это так тяжело для тебя.

Прежде чем Сайла смогла что-либо ответить, все переживания и тревога выплеснулись неудержимым плачем, у нее перехватило в горле, из глаз потекли слезы. Она наклонилась вперед, не в силах сдерживать рыдания.

Ланта подставила подруге плечо, чтобы та смогла на него опереться. Обе женщины перестали следить за тем, куда они едут. Трое их спутников были полностью поглощены опасностью возможной погони. Никто не обратил внимания на то, что Сайла и Ланта покинули главную долину и оказались в узком каньоне. Подняв глаза, Сайла увидела, что они едут по узкому проходу, ведущему из главной долины в окруженный крутыми склонами тупик, похожий на воронку. Растерявшись, Жрица резко натянула поводья. Рыжика от неожиданности бросило в сторону. Чтобы не выпасть из седла, Сайла ухватилась за Ланту и потащила ее за собой. Лошадь Ланты поднялась на дыбы, сбросив на землю лекарскую сумку своей хозяйки.

Сумка ударилась о большую скалу и отлетела вперед. И вдруг та вспыхнула.

От огромного валуна с треском отлетали осколки камня. Камень плавился, оглушительно шкворча, словно жарившийся бекон. Над остекленевшей ямкой подымался серо-голубой дымок. Нос и глаза разъедала едкая вонь жженой земли. Из отверстия на боку лежавшей на земле кожаной сумки било пламя и валил дым.

Арьергард группы спешил на помощь Жрице. Первой подоспела Тейт. Продолжая успокаивать дрожавших, но невредимых женщин, она внимательно осматривала следы происшедшего. Рядом осадили лошадей мужчины.

— Что случилось? — спросил Налатан. — Зачем вы сюда забрались?

— Случайно. — Тейт схватила Конвея за руку, стащила его с лошади и отвела в сторону. — Посмотри на сумку. И скалу продырявило. Не могу поверить, что такое может быть.

Раздался уверенный голос Сайлы:

— Нас пытался убить дракон. Ланту и меня. Чувствуете запах его дыхания?

Налатан осенил себя Тройным Знаком.

Тейт снова развернула карту.

— Посмотри, видишь этот круг? Это прямо здесь. Теперь смотри на край карты. Числа. Азимуты, Мэтт. Следи, куда ведет первый. Прямо к этому валуну, видишь? Линия зрения упирается в прожженную ямку.

Словно во сне Сайла обвела рукой долину.

— Это место из моего пророчества. Я пришла к Вратам.

Конвей догадался.

— Лазер. Прошил сумку с содержимым и ударил в скалу. Невероятно. — Мэтт прошел немного вперед и остановился как вкопанный. В нескольких ярдах слева от дымившейся лекарской сумки были заросли высокой полыни. Старые перекрученные стебли росли среди разбросанных костей. Взгляд Конвея наткнулся на оскалившийся человеческий череп. Рядом лежали кости поменьше, виднелась ржавая лопата, меч и куча кремниевых наконечников от стрел.

Рядом раздался голос Налатана.

— Кости эти стары, как мир, Мэтт Конвей. И здесь не только человеческие. Вон койота. Птицы, кажется, канюка. Гиблое место. Легенда была права.

Конвей медленно продвигался вперед. Вдалеке, на возвышении в конце долины что-то тоже перемещалось. Громким шепотом Конвей обратился к Тейт:

— Видишь? Вон там повыше, слева за уступом. — Он бросил вперед небольшой камень. Описав в воздухе дугу, камушек ударился о землю и отскочил в сторону. Ничего не произошло. Нахмурившись в нерешительности, Конвей подобрал камень побольше и изо всех сил швырнул его вверх.

Что-то ударило в камень, выбивая из него с воем разлетавшиеся осколки, и Ланта пронзительно закричала. Камень упал, с его поврежденной поверхности шел дым. Изумленные путники молча смотрели на булыжник, который потрескивал, словно разговаривая сам с собой.

— Точно, лазер, — сказала Тейт.

— Автоматический. Управляется датчиком. Но кто это все устроил? — Конвей явно недоумевал.

— Дракон. — В спокойном голосе Сайлы не было ни малейшего сомнения. — «Убивает огненным взглядом» — так говорится в легенде. Настоятельница Ирисов не верила, и здесь она ошибалась. А в остальном, все так, как она и говорила. Врата где-то совсем рядом. Идем же.

С улыбкой на губах она прошла мимо Конвея.

Заметив вдалеке движение, он схватил Сайлу и потащил ее назад.

После секундного сопротивления Сайла остановилась. Когда она взглянула на Конвея, он почувствовал произошедшие в ней изменения и медленно разжал руки. На щеках у Сайлы вспыхнул румянец. В глазах появилось какое-то озорство.

— Я веду себя глупо. Вера должна подкрепляться хоть каплей здравого смысла, верно? — Она прислонилась спиной к прохладному камню, скрестив поудобней ноги и опустив руки ладонями вверх на колени. Затем она прислушалась к песне, звучавшей в ней и погружавшей ее в этот отбиравший разум экстаз.

Глупая повторявшаяся музыка накатывала волнами, терзала ее волю. Наконец она затихла. Возвращение к медленным привычным ритмам тела было наслаждением. Она успокоилась, расслабилась.

Она была одна в своей рощице, где сквозь тенистые кроны невообразимо высоких деревьев пробивались лучи солнца.

Разум снова вернулся к ней.

Долина не была такой уж неприступной. Цветок должен открыть Врата. Где-то есть ответ. Она не смогла найти его, потому шла на поводу у чувств, не думала.

Учителя оставили предметы из прошлого у Звездочетов с тем, чтобы ими могли воспользоваться. Эта штука, которую Конвей и Тейт называют то снимком, то тактической картой, привела их сюда. Однако никто из них двоих не был Цветком; им дано было видеть, но не понимать.

Чтобы овладеть могуществом Врат, требовалась вера. Нужные ответы существовали, но найти их было дано не каждому. Для того чтобы открыть Врата, надо было рисковать собственной жизнью. Учителя оставили ключ, но воспользоваться им сможет тот, у кого достанет мужества и понимания.

Ключ.

Сайла мгновенно очнулась и вскочила на нога.

— Ключ!

Друзья пристально смотрели на нее, опасаясь новых приступов душевного расстройства. Лицо Сайлы осветила, как она надеялась, успокаивающая улыбка. Она достала из глубокого кармана платья металлический трезубец и стала размахивать им над головой.

— Магия Учителей подсказывает мне, что Врата здесь. Мы пока всего не понимаем, но вскоре поймем. С помощью этого. Это — ключ от Врат.

В голосе Тейт звучали нотки снисходительности.

— Может быть. Но где же сами Врата?

Сайла выглядела блаженно беззаботной.

— Я знаю, вернее, я чувствую, что знаю. — Она рассмеялась, желая, чтобы все присоединились к ее веселью, беззаботной радости полного успеха. — Ответы есть, только я слишком глупая, чтобы их увидеть. Но мы найдем их.

Карда и Микка зарычали и помчались вместе к устью каньона. Все замолчали. Налатан закрыл глаза и стал прислушиваться.

— Много лошадей. Скачут во весь опор.

Музыка вновь зазвенела в голове у Сайлы, неся в себе тот же восторг. Сайла уже ненавидела ее. Подняв руки, она закрыла уши ладонями. Ланта с тревогой подбежала к ней, и Сайла улыбнулась ей с благодарностью. Но голос выдавал вновь охватившую ее тревогу.

— Неужели нам надо было столько пройти, чтобы потерпеть неудачу? Почему моя настоятельница оставила меня всего в одном шаге от успеха?

— Это испытание. Самое трудное. И не только для тебя, но для тех, кого ты выбрала помогать тебе. Мы все победим или все проиграем.

— Причем очень быстро. — Это был снова Налатан. — Времени почти не осталось. Твоя настоятельница установила очень жесткие правила.

Конвей и Тейт зарядили свое оружие, лязг металла эхом отозвался в каменном молчании древнего каньона. Эти звуки лишь усилили бушевавшую внутри Сайлы музыку. Она повернулась к Ланте:

— Эта мелодия мешает мне думать. Я не могу сосредоточиться. Она меня доконает. Мне надо слушать команды.

— Музыка? — переспросила Ланта. — Ты слышишь музыку?

— Не совсем. Всего несколько нот — дам, ди, да.

С расширившимися испуганными глазами Ланта подняла вверх три пальца. Не произнося ни слова, она показала на трезубец в руке Сайлы.

Сайла посмотрела на Ланту, затем мимо нее, мучительно постигая смысл ее жеста. Наконец у нее вырвался крик радости, эхом прокатившийся по долине. Звук этот вызвал какое-то едва уловимое движение на склонах холмов и странные вспышки света, абсолютно неуместные в этой запыленной иссушенной местности. Конвей и Тейт обменялись беспокойными взглядами. Налатан, заметивший последствия крика, сжал рукоятку меча и встал перед Тейт.

Уверенной, свободной походкой Сайла направилась к невидимому, таящему опасность месту. Она подняла ключ.

— Этот ключ откроет Врата, откроет нам путь к их тайнам. — Подняв с земли булыжник, Сайла ударила им по трезубцу. Три ноты прозвучали единым аккордом. Но в ярком солнечном свете вибрации каждого тона сверкали ослепительными нитями.

Зловещие вспышки на склонах холмов погасли. Сайла направилась вперед, произнося на ходу заклинания.

Остальные обменялись тревожными взглядами. Налатан указал на дорогу позади них.

— У нас нет выбора. Там много лошадей, много всадников. Нам лучше отправиться за ней.

Ланта была более решительной.

— Мы пойдем за ней, потому что мы ее товарищи. Потому что это наш долг.

Конвей свистом подозвал собак. Все взяли поводья своих лошадей. Конвей также повел Рыжика. Единой колонной, с Конвеем и Налатаном в арьергарде, они шли, ссутулившись и опустив головы, вслед за ликовавшей Сайлой.

— Выполнила, — сказала Тейт, глядя в спину подруге.

— Что ты сказала? — спросила, обернувшись, Ланта.

— Ничего. Так, мысли вслух. — Тейт бранила себя: ни одно слово на свете не смогло бы сильнее ранить Ланту.

— Я слышала. «Выполнила». Ты имела в виду Сайлу, ее предназначение. Ты права. — Ланта обернулась к мужчинам. — Я думала о нас с тобой. Врата уже рядом. Вскоре мы узнаем их секрет. Как-нибудь нам удастся уйти от кочевников.

Позади них у входа в долину пронзительный триумфальный боевой клич известил о приближении воинов Летучей Орды.

Глава 112

Вливаясь через узкий вход, кочевники заполняли долину. У Конвея екнуло в груди. Ураган. Лучшие в Летучей Орде — к его стыду. Свирепые маски никогда прежде не выглядели такими грозными.

Конвей передал поводья Вихря и Рыжика Налатану. Два выпущенных снаряда рассеяли ряды атакующих, заставив уцелевших всадников броситься к укрытиям.

Первые, пока еще не очень прицельно пущенные стрелы полетели в сторону медленно продвигавшейся группы. Сайла продолжала вести остальных за собой. Рядом с ней в землю вонзилась стрела. Она отшвырнула ее ногой в сторону. Впереди начинался резкий подъем. Справа и слева их окружали такие же крутые склоны. Ничего вокруг даже отдаленно не напоминало Врата.

Прогрохотал «вайп» Конвея. Раздался отчаянный крик, и поток стрел заметно поредел.

Страх мурашками пополз по спине у Сайлы. Не оборачиваясь, по нараставшему шуму могла она судить, что долину, из которой не было выхода, заполняет большой отряд кочевников. То, что мгновение назад было для них прибежищем, целью, превратилось в ловушку.

Услышав крик Тейт, Сайла отпрянула в сторону, едва не потеряв равновесие. Со злобным свистом стрела прошла там, где только что вырисовывался ее силуэт. Вонзившись в землю, стрела с гулом завибрировала.

— Да ищи поскорей ты эти Врата! Похоже, дело принимает скверный оборот.

Выстрелы из обоих «вайпов» несколько разрядили ситуацию.

Вспомнив о пещере, в которой он провел столетия, Конвей прокричал Налатану и Сайле:

— Смотрите, нет ли на скалах подозрительных мест! Врата замаскированы!

Недоумевая, откуда у Конвея такая уверенность, Сайла заметила справа от себя у самого основания отвесной стены участок, который выглядел каким-то бесцветным. Она указала на него Налатану. Тот пробурчал что-то недовольно себе под нос, но отправился проверить. Пройдя всего несколько шагов, он, улыбаясь, обернулся.

— Вижу граничную линию. Это крышка. — Он прокричал о находке остальным, и все поспешили к месту открытия.

Кочевники поняли, что произошло что-то важное. Лучники умножили свои усилия. Появились метатели с пращами. Первые камни размером с кулак загудели в воздухе, осыпая землю вокруг Сайлы с товарищами. Конвей приказал собакам спрятаться в укрытии, выбор которых был около них крайне скуден.

Налатан внимательно осматривал границу маскировочного покрытия. Кто-то постарался на славу — покрытие до мельчайших деталей повторяло все изгибы находившейся под ним скалы. Налатан попытался подцепить его острием меча. Он пыхтел, наваливаясь всем телом, понемногу расширяя зазор по периметру подозрительного участка. Вдруг с громким хлопком покрытие отскочило от скалы.

Все увидели Врата.

С криками радости Тейт, Ланта и Конвей бросились к Сайле и Налатану.

Идеально отполированная нержавеющая сталь зеркалом сияла на солнце. Не было видно ни ручки, ни выступа; единственным изъяном на безупречной поверхности были небольшие отверстия — три ряда по три отверстия.

Сайла держала в руке ключ, растерянно разглядывая находку. Она примерила ключ к отверстиям, пытаясь понять, как его следует вставлять — горизонтально, вертикально или по диагонали. Что-то мрачно пробормотав, Конвей бросился к укрытию и выпустил снаряд по добравшимся до подножия холма кочевникам.

Чертыхнувшись, Налатан указал вниз рукой. Группа кочевников толкала перед собой в долину большой фургон. За ним, как за укрытием, тащили еще что-то. Пришел черед выругаться Конвею.

— Дело дрянь, Доннаси. Я знаю, что у них там — катапульта. Большой лук с такой же стрелой. Достанут нас здесь, как пить дать. Сайла, да пробуй ты наконец ключ! Нам надо срочно линять отсюда.

Позвякивая зубцами ключа о сталь, Сайла ответила:

— Я боюсь. Наверное, ключ можно вставить только одним способом. Любая ошибка может стать роковой.

— Конвей! — Громкий крик, казалось, заполнил всю долину. Эхо повторило имя еще несколько раз. — Конвей! Жрец Луны будет говорить с тобой.

Над фургоном на высоком шесте взметнулся белый флаг. Державший его воин, облаченный в роскошные чешуйчатые доспехи и высокий сверкающий стальной шлем, выступил вперед. Конвей криво ухмыльнулся.

— Лис. Час от часу не легче.

У фургона показался Жрец Луны в своем сияющем белоснежном одеянии. Наклонившись, Лис поднял брошенную лекарскую сумку. Жрец Луны осмотрел ее. Воин привлек его внимание к лежавшим скелетам. Медленно поворачивая голову, Жрец Луны разглядывал мрачно нависавшие стены долины-воронки.

Конвей простонал. Встретив вопросительный взгляд Тейт, он сказал:

— Джонс псих, но не дурак. Похоже, он уже понял, что проход простреливается лазером, как и то, что мы нашли способ проскочить сюда.

Словно прочитав его мысли, Жрец Луны прокричал ему:

— Конвей, у меня для тебя кое-что приготовлено!

Выбежавший из-за фургона воин зарядил установленную катапульту. Раздался громкий хлопок. Просвистев в воздухе, стрела ударила в землю в нескольких ярдах от Конвея.

— Ты понял, что сопротивляться бесполезно. Дом Церкви уже мой. Сдавайся и присоединяйся ко мне. Мы можем забыть прошлое.

Конвей кивнул Тейт:

— Слышала?

— Как у тебя дела с боеприпасами, приятель? — спросила Тейт.

— Маловато. А у тебя.

— Не лучше. Разрывные снаряды прибереги напоследок. Бей из карабина крупнокалиберными только по группам из двух-трех человек. И никаких пленных, понятно? — По выражению лица Тейт Конвей увидел, что она не шутит.

— Понятно. Победа или смерть.

Раздался возбужденный крик Ланты:

— Сайла, посмотри! Здесь, в самом низу Врат. Крохотные слова!

Опустившись рядом с подругой, Сайла сказала:

— Они едва заметны. — Проводя под словами пальцем, она начала читать:

— «Вы на пороге открытия, но надо пройти еще несколько важных шагов.

Если вы узнаете, что скрывается за Вратами, хвала вам; ступайте с миром и используйте, что нашли и что сможете.

Если вы поймете, что скрывается за Вратами, хвала вам; ступайте с миром и используйте, что узнали и чем владеете.

Кто бы вы ни были, входите с именем Единого в Двух Лицах, рожденного женщиной».

Сидевшие на корточках женщины встревоженно переглянулись. Сайла напряженно размышляла:

— Все это очень опасно. Нас кто-то предупреждает. Нет — угрожает.

Ланта кивнула.

— Ключ можно использовать несколькими способами. И нужно выбрать только один правильный.

В резком голосе Жреца Луны слышна была явная угроза.

— Конвей, не задерживай нас. Отвечай. Немедленно.

— Нам нужно подумать. — Конвей поднялся, чтобы еще потянуть время, и увидел, что катапульта сработала во второй раз. Он бросился за валун, крикнув об опасности Сайле и Ланте. Стрела угодила в скалу в нескольких футах над Вратами. Удар был устрашающим. Сверху посыпались осколки скалы вперемежку с деревянными щепками.

Сайла с криком выпрямилась. Из спины у нее почти вертикально торчал метровый кусок древка. Сайла вцепилась в него обеим руками.

Жрец Луны ликовал:

— Луна победит! Луна!

Подхватив крики, кочевники бросились в атаку. Тейт стреляла хладнокровно, методично. Двумя выстрелами она уложила двоих. Но остальных атакующих это нимало не смутило.

Затаившаяся смерть встретила бежавших по склонам воинов. Из укрытых в скалах бойниц лазеры жгли своими лучами все, что двигалось.

Торчавший из спины Сайлы кусок древка срезало наполовину. Над обугленным концом плясал язычок пламени.

Налатан толкнул Сайлу на землю, успев выхватить у нее ключ и ударить им о стальную дверь. Среди ужасающего скрежета лазеров и криков умирающих воинов мелодичный аккорд прозвучал как-то неуместно и в то же время необыкновенно сильно, разносясь по всей долине.

Оружие Врат замолчало.

Друзья бросились к Сайле. Подолом платья Ланта сбила пламя с торчавшего древка. Схватив Ланту за запястье, Сайла закричала:

— Достань его. Ну, тащи!

Мгновение поколебавшись, Ланта вцепилась в древко и рванула вверх.

С трудом удержав крик боли, Сайла молилась, чтобы эта рана не завершила ее поиски.

И в этот момент она вдруг увидела разгадку последней на их пути тайны.

Она увидела путь к открытию.

Ланта заметила произошедшие в подруге перемены. Состояние Сайлы передалось ей, тревоги исчезли, сердце наполнило волнующее предчувствие.

— Ты что-то поняла? Ключ?

Налатан продолжал держать Сайлу. Пот страха перед неведомыми силами покрывал его лицо, рука продолжала выбивать повторявшиеся аккорды.

Сайла взяла у него ключ.

— Солнце всходит на востоке. Солнце всходит и движется справа налево. Вот путь Единого в Двух Лицах, — сказала она и вставила ключ, развернув его так, чтобы зубцы шли от правого верхнего угла к левому нижнему. Что-то заскрипело, затем раздался едва слышимый звук трения полированного металла о полированный металл. Сайла толкнула сверкающую сталь.

Врата открылись.

На мгновение все замерли, глядя внутрь.

Стрела из катапульты снова ударила в скалу, осыпая их осколками камня и дерева. Друзья решительно бросились внутрь. Новая атака кочевников была не менее отчаянной.

Замыкавшие группу Конвей и Налатан успели подбежать к лошадям и стащить с них оружие и припасы. Вместе с собаками они проскочили в узкую щель за закрывавшимися Вратами, всего на пару секунд опередив авангард атаковавших кочевников. Уже не было времени думать, почему на этот раз лазеры не сработали. Под звуки ударов мечей о сталь двери Конвей с Налатаном навалились на Врата, пытаясь закрыть их. Крики и топот с другой стороны говорили, что силы их противников несравненно больше. Женщины пришли на помощь мужчинам. Вместе они отвоевали дюйм. Второй.

И потеряли все, что выиграли.

Не веря в успех противоборства, Сайла оглянулась в поисках спасения.

Они находились в небольшой комнате, представлявшей собой идеальный квадрат, если не считать выхода в стене слева от нее. Вдоль этой же стены стоял длинный стол. Сайла подумала, что этим столом можно попробовать заблокировать дверь. Позвав за собой Ланту, Сайла побежала к двери. Заглянув в проход, который вел в самое сердце горы, женщины застыли от изумления. Коридор был наполнен светом, который испускали белые каменья, закрепленные прямо на стенах. Свет был чистым, бездымным и ровным, как от солнца. Чудо это заставило их позабыть на мгновение об опасности, стучавшей в дверь позади них.

Стол оказался еще одним чудом — он был целиком сделан из стали. Читая нараспев молитву против черной магии, женщины потащили его к упиравшимся из последних сил троим товарищам.

Но дверь была уже слишком широко раскрыта, и заблокировать ее столом не было возможности.

Конвей отскочил назад и поднял оружие. По его сигналу отступили и Тейт с Налатаном, позволив двери распахнуться.

Грохот выстрелов в небольшой комнате был ужасающим. Но еще более страшными были последствия разорвавшихся в гуще тел снарядов. Кочевников, а точнее жалкие остатки тел многих из них, отбросило назад.

Конвей и Налатан бросились освобождать дверной проем от трупов. Тейт прикрывала их огнем до тех пор, пока им не удалось снова закрыть Врата. Но как только друзья втроем вновь навалились на дверь, вопли и топот известили их о новой атаке.

Между косяком и дверью со скрежетом вошел клинок меча одного из кочевников. Сайла и Ланта, развернув стол, загнали его между дверью и противоположной стеной. Налатан, Тейт и Конвей отступили. Кочевники были надежно отрезаны.

Отступив в коридор, уходивший в глубь горы, группа собралась вместе. Впереди в узком зазоре между дверью и косяком сверкали клинки. От воплей и боевых кличей кочевников кровь стыла в жилах, но стол пока надежно удерживал Врата.

— Почему лазеры не перерезали этих мерзавцев? — спросила Тейт.

— Похоже, что при открытой двери лазерная защита блокируется, — предположил Конвей.

Налатан, нахмурившись, окинул взглядом коридор.

— Эти драконы — ну те, что вы называете лазерами, — похоже, живут здесь. Если кочевники не смогут забраться сюда, то и мы никогда не сможем выбраться отсюда. Нам надо искать другую дверь.

— Прежде всего надо осмотреть рану Сайлы, — сказала Ланта.

Шум снаружи неожиданно затих. Ровный злобный голос Жреца Луны заполнил комнату:

— К двери тащат таран. Я даю вам последний шанс. Выходите немедленно. Обещаю, что вам не причинят зла.

Конвей деланно рассмеялся.

— Не можете же вы сидеть тут вечность. Таран не справится со стальной дверью.

Голос Жреца Луны зазвучал выше, напряженнее. Конвей услышал в нем безумие, такое же явное, неоспоримое, как дыра на дорогой ткани.

— У нас есть запасы воды и пищи. А ведьма Сайла ранена, она там умрет. А что же ваша провидица? Она еще осмеливается утверждать, что способна заглядывать в будущее, после того, как угодила вместе с вами в ловушку? Не дури, Конвей. Иди ко мне. Ты же уже служил мне верой и правдой. Давай опять будем друзьями. Позволь мне спасти тебя.

— Скорее я подружусь с твоими змеями, Лунатик. Я собираюсь снова включить лазеры. У тебя не так уж много времени, чтобы смыться.

Бледная измученная болью Сайла встала рядом с Конвеем. Жрец Луны заговорил снова. Он обращался к Сайле, словно мог видеть через Врата.

— Я обращаюсь к тебе, Цветок. Твои друзья слишком преданы и не оставят тебя. И ты допустишь, чтобы они умерли? За мной будущее. Моя Мать Луна — единственная вера. Мы несем мир. Мои люди умирают рядом со мной — им нанесли страшные раны ради тебя. Они молят о помощи.

Конвей встретил полный мучительного страдания взгляд Сайлы.

— Кровь. Всегда. Даже теперь, спустя столько поколений, кровь продолжает обагрять Учителей. Как это ужасно несправедливо. Неужели нужны такие жертвы?

Конвей попытался ответить. Коснувшись его губ, Сайла заставила его замолчать и обратилась к Жрецу Луны:

— Я здесь вместе с Учителями. Я чувствую их присутствие. Моя жизнь — ничто, всего лишь краткий миг. Но я отдам ее, защищая этих прекрасных людей. Прими Церковь. Приди сюда с миром или приди сюда погибнуть. Выбор за тобой.

Протяжный вопль Жреца Луны был воплощением самой ненависти.

Глухие удары тарана рассыпали по стальной поверхности похожие на жилы морщинки.

Глава 113

Смешившую по коридору группу встречали открытые пасти распахнутых дверей.Видневшиеся за ними комнаты были абсолютно пусты.

Раздававшиеся за их спинами глухие удары тарана рисовали в воображении Сайлы огромное сердце, бившееся в этой горе. Она чувствовала одушевленность этого места, ощущала его древность, слышала трепет надежды, затаившейся в пещерах.

Просунув голову в один из дверных проемов, Тейт вскрикнула и позвала остальных. Подоспевшая первой Сайла застыла от изумления, позабыв о болевшей ране. Комната сияла, металлические панели были усыпаны драгоценными камнями, еще более чудесным, чем те, что сверкали в коридоре. И что самое невероятное — они мерцали: вспыхнув на короткое мгновение необыкновенно ярким светом, они потухали, чтобы затем загореться вновь.

Зеленые, желтые, красные. Неисчислимое количество. И все они гудели. Комната, словно пчелиный улей, была наполнена непрерывным успокаивавшим гулом. У Сайлы закружилась голова.

Конвей подошел к стене, покрытой мириадами самоцветов. Когда он дотронулся до нее, Ланта, Налатан и Сайла тревожно придвинулись друг к другу. Конвей нежно провел ладонью по поверхности стены. Вокруг было чистейшее стекло. В окошках идеальной сферической формы сновали черные стрелки. Огромные пласты целого, без единой трещинки стекла.

— Сокровище, — только и смог вымолвить Налатан. — Наверное, никто такого и не видывал.

Тейт кивнула Конвею:

— Генераторная. Но нигде нет предупреждающих табличек о ядерном реакторе. Разве еще что-нибудь способно так долго снабжать это место энергией?

Конвей задумался.

— Перед тем, как «уснуть», я читал о новых солнечных технологиях. Они основаны на принципе разности температур. Наверное, все «камни» вокруг этого места служат приемниками солнечной энергии. А насколько я помню, тепло солнца можно преобразовать в электричество с помощью устройств, где практически нет подвижных частей.

— Да ведь любое устройство должно износиться за такое время, Мэтт. Любое.

— Только не те, что работают в режиме ожидания. Они заряжают конденсаторы большой емкости и замирают на месяцы, может, на годы. Немного энергии, чтобы восполнить утечки, — и система готова к работе.

— А эти лампы? Ни одна ведь не может гореть столетия.

Конвей кивнул:

— Для меня это тоже загадка.

К ним подошла Сайла.

— Пойдем, Учителя не могли умереть, охраняя волшебные каменья и стекло. И — послушай — удары тарана уже звучат по-другому.

— Она права. Нам надо спешить, — согласился Конвей.

Коридор заканчивался широкой, уходившей вниз лестницей.

Группа спустилась по ней в следующее помещение, похожее на большую аудиторию. Вся комната была заставлена столами, каждый из которых венчал пустой видеоэкран. Безупречно ровные ряды столов тянулись от стены до стены. Внизу сужавшейся комнаты они почтительно упирались в огромный безмолвный белый экран. Несколько открытых дверей вели в тускло освещенные коридоры. Тейт схватила Конвея за руку, указывая вниз.

— Там, прямо напротив нас. Видишь, свет выбивается из-под запертой двойной двери.

Раздался спокойный голос Сайлы:

— Учителя. Они ждут нас. — У Конвея по спине пробежали мурашки.

С оружием наготове они спустились вниз. Неловко перехватив «вайп», Тейт потянулась к ручке двери. Оттеснив ее в сторону, первым вошел в комнату Налатан.

В маленьком кабинете за огромным деревянным столом, ссутулившись в обитом тканью кресле, сидела маленькая фигурка. На ней было черное платье служительницы Церкви с вышитой золотом буквой У слева на груди. В поднятом капюшоне платья виднелась высохшая мумифицированная голова. Потускневшие седые волосы обрамляли обтянутые кожей щеки. Веки смежил вечный сон. Узкие губы слегка раскрылись, обнажив безупречно белую полоску зубов. Скрещенные руки лежали на коленях. Кисть одной руки была разжата, и сквозь почти прозрачную кожу виднелись кости. Высохшие согнутые пальцы напоминали когти.

На столе лежал лист пожелтевшей бумаги и черная пластмассовая ручка. Обойдя Налатана, Сайла взяла со стола бумагу. Выцветшие буквы едва виднелись на желтоватом фоне. Быстро просмотрев бумагу, Сайла протянула ее Тейт. Со стороны этот жест выглядел очень торжественным — одна Жрица передавала другой древнюю святыню.

Тейт начала читать вслух:

«Читающего эти строки приветствую из дома Учителей. Я — последняя из них. Уже несколько лет, как ни одна из моих сестер не возвращается домой. Иногда мне кажется, что я слышу их голоса, и каждый раз понимаю, что это ошибка. Часто я слышу свой собственный голос, и я плачу, когда эхо убегает от меня, покидая меня в моем страшном одиночестве.

Когда-то я надеялась, что сестры вернутся. Теперь я боюсь этого больше всего на свете. Это бы означало, что кто-то из нас не выстоял и выдал тайну нашего дома тому, кто проводил Чистку.

Кто бы ты ни была, я молюсь в надежде, что ты истинный Цветок.

Есть в Церкви те, кому известно, что это место существует, но они не знают, где оно. Даже мне, последней хранительнице, не дано знать, кому доверена тайна нашего местонахождения. Вырывшие эти непроходимые пещеры и создавшие эти ужасные смертоносные машины уже давно умерли. Как бы они страдали, увидев, что мы сделали с их творением. Я надеюсь лишь, что больше не придется использовать губительную силу лазеров. Но Учителей надо было охранять от всего, что представляло для них угрозу. Величайшая ирония в том, что наше тайное достояние включает необходимость в разрушительной силе оружия. Воистину невежество причиняет человеку массу неудобств. И беда в том, что он стремится превратить свои временные преходящие обстоятельства в вечные незыблемые догмы.

Через многие поколения после нас Учителя могут возродиться. Мудрейшая и преданнейшая из сестер должна решить, готова ли почва для того, чтобы туда заронить семя. И будет избран Цветок».

Услышав, как кто-то всхлипнул, Тейт прекратила чтение.

Сайла хотела попросить Тейт продолжать, но одна мысль задержала ее. Ненавистное прежде слово «Избранные» обрело вдруг новый смысл. Настоятельница Ирисов — конечно, это она, мудрейшая и преданнейшая. Дом Учителей будет возрожден.

Истинное понимание всей величины ее ответственности стало доходить до Сайлы. Она словно впервые увидела восход солнца — это простейшее свидетельство неописуемого величия. И жестокости.

По сигналу Сайлы Тейт продолжила чтение:

«Силы зла и невежество неразделимы. Цветок никогда не будет в безопасности ни от одной из этих сил. И тем не менее средства для возрождения мира находятся здесь. Когда я умру, будет отключено электропитание от всего, кроме датчиков и оружия защиты, которые установили наши ученые и инженеры. Они говорят, что только ключ может открыть нашу дверь, заблокировать оружие и включить свет. Они говорят, что только Цветок способен совершить все это. Посмотрим. Мы уже знакомы с заверениями и изобретениями „сильных мира сего“ и их искушенных в политике обезьян — именно они привели мир к его нынешнему состоянию.

Я умру за моим столом (чистым в первый раз и чистым навеки — это моя последняя шутка) вместе с моими самыми дорогими сокровищами, коллекцией прекраснейших драгоценностей Церкви. Когда моя жизнь начнет угасать, я буду ласкать их (мои глаза уже не такие, какими были прежде) и молиться, чтобы Цветок самоотверженно нес миру мудрость, которую мне доверили охранять. Мне стыдно признаваться, что мы прятали это — то, что должно стать главным в жизни каждого родившегося человека.

Обязанность Цветка — убедиться в том, что наши жертвы не принесены напрасно. Цветок не сможет обеспечить урожай, его задача — сеять.

За мной — все.

Перед тобой — гораздо больше».

Закончив читать, Тейт прокашлялась.

— Здесь нет подписи.

Ланта тихо всхлипнула. Бросив настороженный взгляд на подошедшего к ней Конвея, она прижалась к его груди.

Сайла приблизилась к столу. Осторожно, стараясь не задевать мумифицированное тело, она потянула за ручку, выступающую из стола рядом с креслом. Неожиданно легко из стола вышел необыкновенно хитро упрятанный там ящик. Сайла вздрогнула.

Тейт подошла взглянуть в ящик.

— Она сказала: «Самые дорогие сокровища». Конвей, иди взгляни. — Опустив руку, она достала из ящика какую-то прямоугольную вещь, верхняя часть которой поворачивалась, как на петлях. Когда Тейт подняла ее, Сайла увидела, что вся она сделана из бумаги.

Со словами.

Осенив себя Тройным Знаком и прижимая руку к груди, Сайла отступила к стене.

Не подозревающие о ее страданиях, Тейт и Конвей продолжали поиски. Они достали еще несколько похожих предметов из ящика, который Конвей называл шуфлядой. Сайле понравилось это слово, хотя она раньше никогда не слышала, чтобы кто-нибудь прежде называл так какую-нибудь металлическую вещь. Собрав все свое мужество, она спросила:

— Эти вещи, которые вы достаете, — что это?

Конвей на мгновение выглядел озадаченным, затем в его взгляде появилось сочувствие. Тихим голосом он начал объяснять:

— Книги, Сайла. Так они называются. Учителя берегли их, как сокровище. — Он начал показывать их ей по одной. — «Полный курс математики». «Машиностроение: теория и практика». Вот эта — по основам химии. Это — физика. И последняя… — Справившись с комком в горле, он закончил: — «Поэзия столетий».

Обращаясь к Тейт, которая обошла тело наставницы с другой стороны, Конвей спросил:

— Там есть еще что-нибудь?

— Ничего.

Сайла взглянула на Тейт, заподозрив ее в неискренности. Она, наверное, увидела еще что-то и скрывает это. Но это уже неважно.

Важнее всего были книги.

Слова на бумаге.

Страшные предчувствия одолевали Сайлу, заставляя усомниться в святости этого места. С самого начала Церковь настаивала, чтобы все слова, оставленные гигантами, были уничтожены. Был даже ритуал, называемый Возвращением, во время которого они сжигались.

Если тайна Врат связана как-то со словами на бумаге, они должны быть преданы анафеме.

Но в завещании сказано ясно: «За мной — все. Перед тобой — гораздо больше». Это было их самым дорогим сокровищем.

Ни одна из наставниц не могла нести зло, и тайна Врат не могла быть злом. Учителя умерли, потому, что они хранили тайну и чего-то боялись.

Цветок будет жить ради этой тайны. Какой бы она ни была.

— Я понесу эти книги. — Сайла не обратила внимания на испуганный всхлип Ланты. — Они принадлежали одной из лучших среди нас. Церковь будет свято хранить это сокровище. Для меня большая честь нести их.

Без колебаний Конвей протянул ей все пять фолиантов. Сайла опустила их в глубокие карманы своей мантии.

Наблюдая за ней, Ланта и Налатан нервно осенили себя Тройным Знаком.

Сайла поспешила к двери за спиной Наставницы. Остальные последовали за ней. На пороге новой комнаты все остановились. Тишину нарушил голос Тейт:

— Библиотека. Хранилище видеодисков. Тысячи дисков, сотни тысяч.

В голосе Конвея звучало благоговение:

— Знания всего человечества. Здесь должно быть все. Все.

Тихо обращаясь к одному Конвею, Тейт сказала:

— Это объясняет их глубокие познания в медицине. И вот откуда у Учителей такая уверенность в своих силах.

Конвей вытащил один из ящиков. Тускло поблескивали видеодиски.

Голос Тейт дрожал от возбуждения:

— Здесь как в пещере с капсулами. Где-то есть источник питания. Мэтт, мы сможем собрать сюда учеников со всего света. Это будет величайший университет, такого нигде и никогда не было!

Ее энтузиазм передался Конвею. С горящими глазами он обходил ряд за рядом, поглаживая ящики. Тейт едва поспевала за ним. Они называли названия предметов, авторов, источники. Наконец Доннаси издала полный восторга клич:

— Книги! Они здесь, в углублении. Старые, добрые их величества книги. Тысячи, целые полки. Геология. Гидравлика. Океанография.

Конвей не выдержал и побежал к ней. Взявшись за руки, они плясали, прыгали и кричали, как дети.

Сайла и Ланта обменялись встревоженными взглядами.

— Я ничего не понимаю из того, что они говорят, — сказала Ланта. — Ты же Цветок — что все это значит?

— Я не знаю. — В признании Сайлы слышна была обида. Это ведь были Врата. И все тайны должны принадлежать ей. Почему эти пришельцы понимают то, что она не может понять? Почему эти плоские блестящие диски так важны? Что имела в виду Тейт, когда говорила «источник питания»? Кто здесь питается? Все абсолютно непонятно. И это их почти истеричное состояние начинает ее тревожить.

Ланта и Налатан остановились рядом с Сайлой. Ланта прошептала:

— Вот этого я и боялась. Книги — зло. Они сводят людей с ума. Учителя, должно быть, были хранителями зла.

— Это невозможно. — Сайла так крепко схватила Ланту за предплечье, что та вскрикнула от боли. Отпустив руку, Сайла продолжила, даже не думая извиняться: — С Конвеем и Тейт было все в порядке, пока они не начали читать. Вот где главная опасность. Разве вы не видите? Люди должны обращаться с книгами очень осторожно. Конечно, наши друзья сошли с ума. Они поглотили сразу больше, чем способны были воспринять. Слишком поспешили. Им нужна помощь.

Сайла надеялась, что ни вид ее, ни голос не выдают одолевавший ее страх. Ей стало ясно, как знание обращало гигантов против их рабов. Это был урок, который она поклялась запомнить навсегда; она никому не позволит повторить эту ошибку.

Но даже безумная радость товарищей не помешала Сайле почувствовать скрытую мощь окружавших ее предметов, огромный разум, заключенный в них. Она схватила Тейт за плечо и развернула ее к себе лицом. То, как быстро безумная дикая радость исчезла из глаз Доннаси, немного успокоило ее. Чуть погодя успокоился и Конвей. Они церемонно принесли свои извинения.

И ни один из них не обратил внимания, что глухие удары вдалеке вдруг прекратились.

— Таран! — Обернувшись, Сайла посмотрела в огромную аудиторию. Из коридора доносились вопли кочевников.

Тейт схватила Сайлу за руку.

— Скорее. Бежим отсюда!

— Нет! — Вырвавшись, Сайла прижалась спиной к стене. — Ты же слышала. Мне нужно выполнить свой долг.

Ответ прозвучал довольно резко.

— Мертвой ты его вряд ли выполнишь. Да и наша помощь тогда тебе не понадобится. — Тейт закричала Конвею: — Ты сможешь с собаками задержать их? Налатан понадобится только в ближнем бою, так что он пока поможет нам отыскать выход отсюда. Вопросы есть? — Ее оживленное встревоженное лицо с белой повязкой на раненой челюсти делали ее похожей одновременно на воина и на человека, посвященного в духовный сан. Конвей подумал, как много она для него значит.

— Лазеры, — сказал он. — Они должны обслуживаться изнутри. Может, нам удастся выбраться через амбразуру. Если, конечно, мы найдем ее.

Тейт кивнула:

— Я думала об этом.

— Отлично. — Конвей повернулся к двойным дверям. Он проверил боеприпасы. Двенадцать патронов в пистолете. Пятьдесят зарядов в «вайпе». Десять в «бупе», один из них бронебойный и два разрывных. Двадцать патронов в снайперском карабине. Он прислонился к косяку двери, откуда просматривалась вся большая комната со ступеньками.

Первые двое кочевников показались на ступеньках, как мишени в тире. Когда затихло эхо дважды прогрохотавшего «вайпа», Конвей услышал страшную ругань и угрозы, доносившиеся из-за темного дверного проема. Конвей криво ухмыльнулся. Похоже, схватка сейчас примет новый оборот. Под землей, в заколдованном месте трудно ждать от них прежней храбрости. Но, переполнившись страхом, они могут впасть в дикий неудержимый кураж и остановить их будет невозможно. Нужно быть предельно бдительным. Он успокоил собак, готовых броситься в атаку.

Группа из пяти кочевников, промчавшись по ступенькам, рассыпалась по комнате, прячась за столами. Пять выстрелов поразили лишь одного из них. Следующая пятерка оказалась еще более удачливой, миновав пять выстрелов без потерь.

С сжавшимся от страха сердцем Конвей услышал приближавшийся рев. Он с тревогой еще раз пересчитал боеприпасы.

Пробежала следующая пятерка. Трое из них были сражены наповал. Конвей приободрился. Рядом с ним просвистела стрела и, отскочив от стены, упала в нескольких футах от двери. Не раздумывая, Конвей выстрелил по тому месту, откуда ее выпустили, а затем обругал себя за глупую расточительность.

Новые звуки донеслись до его слуха. Шум, треск. Крик боли. Затем раздался голос Жреца Луны:

— Нет! Нет! Идиоты! Не смейте…

Погас свет.

Наступила кромешная тьма. По комнате разносились панические крики и стоны кочевников.

Голос Жреца Луны звучал теперь успокаивающе:

— Тише. Тише. Спокойно, дети мои. Жрец Луны с вами. — Гул понемногу затих, и Жрец Луны продолжал: — Моя Мать даровала нам эту тьму. Чтобы стрелять, оружию-молнии нужен свет.

Конвей разрядил «буп» в сторону доносившегося голоса. После разрыва последовала длительная пауза, и Конвей был готов поздравить себя с успехом, но тут снова послышался самодовольный голос.

— Он слеп, дети мои. Наш враг потерял свою силу. Помните, это Конвей. Тот, кто притворялся нашим другом. Предатель, погубивший ваших жен и детей. Атакуйте тихо, бесшумно, как змеи. Летучая Орда победит. — Последние звуки перешли в долгое, леденящее душу шипение.

Глава 114

Конвей протянул руку и дотронулся до жесткой шерсти.

— Атака, — произнес он и невольно вздрогнул, когда две массивные собаки исчезли бесшумно, словно привидения.

Позади него где-то в отдалении иногда было слышно, как его друзья обо что-то спотыкались в темноте.

Внезапно темноту пронзили крики и рычание. Потом звуки разрываемой плоти. Так же неожиданно, как и возник, шум прекратился. Раздались мучительные крики. Мужчины звали друг друга. В конце концов прорезался один голос, он звал:

— Видба? Видба? Да ответь же мне! Ты где?

Хриплый грубый голос отозвался справа от Конвея так близко, что тот испугался:

— Нет Видбы. Всем быть парами. Чтобы никто не оставался один.

Конвей выстрелил на звук. В ответ прилетела стрела, царапнув стену справа от него. Он перезарядил «буп». На шум прилетела другая стрела, на этот раз ударившись ближе.

Конвей свистнул собакам.

Он вздрогнул от голоса Тейт, чуть не разрядив в нее ружье.

— Мэтт. Пошли. — Сказала она.

— Иду. — Он вытянул вперед руку. Дотронулся до собаки. Только одна. Испуганный, он схватился за нее, протянул дальше ищущую руку. Вторая. Приглушенным голосом он скомандовал им идти следом. Конвей осторожно закрыл двойные двери. Расплющив каблуком пустой конец магазина от «бупа», он забил получившийся клин под дверь.

Выставив вперед руки, он позвал Тейт. Она хлопнула в ладоши.

— Иди на звук. — Мгновением позже он коснулся ее и пошел следом.

Вскоре они услышали охрипший голос Налатана:

— Доннаси?

— Тут. Что нового?

— В дальнем конце этой комнаты есть лестница, ведущая в длинный зал. Я там посмотрел, но света не обнаружил.

Позади них пронзительно заскрежетал металлический клин, когда кто-то попробовал отворить двери. Из-за них пробивался слабый оранжевый свет. Конвей заметил:

— Они таки достали факелы. Что ж, пойду попробую добыть один.

Ланта схватила его за руку.

— Это слишком опасно. Мы и так найдем дорогу.

— Если они смогут видеть, а мы — нет, то с нами будет покончено. — Конвей освободил руку.

Налатан сказал:

— Я пойду с тобой.

Позвав собак, они вернулись назад. Шкафы, заполненные видеодисками, и полки с книгами, достававшие Конвею до плеча, превращали библиотеку в настоящий лабиринт проходов. На одном из перекрестков Налатан махнул Конвею, чтобы тот оставался на месте, а сам перебежал на другую сторону.

По перпендикулярному к ним проходу быстрым шагом шел воин-кочевник, несший с собой факел. Конвей заметил улыбку Налатана.

Приближающийся человек быстро шел вперед и осознал присутствие Конвея, только миновав его. Когда он повернулся, Налатан ударил его дубинкой; что-то резко треснуло. Конвей выхватил факел из бессильных пальцев растянувшегося на полу воина Урагана.

Конвей и Налатан были уже на ступеньках, когда человек застонал и позвал на помощь. Преследователи незамедлительно бросились в погоню.

«Буп» Тейт выпалил дважды. Послышались стоны и проклятья. Тейт и Налатан бежали обратно изо всех сил, крича на ходу:

— Там их целая куча, в том зале! Беги вверх по лестнице! Давай! — Она повернулась и выстрелила. Факел упал. По стенам и потолку бешено заметались отблески пламени.

Отстреливаясь и убегая, они пытались выиграть время. Они нашли много дверей, но все были заперты.

Стрела ударилась в кольчугу Конвея. Даже не причинив вреда, она заставила понять, насколько близка погоня.

Свет нашел Налатан. Он недоверчиво спросил, боясь ошибиться:

— Это что, свет факела?

Тейт вбежала в комнату вместе с ним, протянула руки и втащила Сайлу. Конвей схватил Ланту, захлопнув стальную дверь за вбежавшими собаками. Снаружи загрохотали шаги, потом преследователи замедлили шаг, опасаясь засады. Тейт всадила свой кинжал под дверь.

— Может быть, это продержится дольше, чем тот магазин.

Факел высветил безликую комнату с квадратным металлическим ящиком посередине и металлическим шкафом до потолка справа от двери. Провода из черного ящика тянулись к потолку; черная трубка, около половины дюйма в диаметре, шла от него к стене напротив входа.

— Лазер, — сказала Тейт. — Именно то, что ты думал, дружище. — Она похлопала по ящику, показав на место, где трубка входила в стену.

— В этом месте расположен круговой шарнир. Посмотрите сюда; ящик тоже передвигается. Это позволяет поворачивать или поднимать ствол всего на несколько градусов, но зато как расширяет зону обстрела! Умно сделано.

Конвей с трудом разделял профессиональное восхищение Тейт.

Через шарнир просачивался крошечный лучик света. Налатан упал на колени, изогнулся и попытался рассмотреть поближе. Когда он распрямился, его улыбка поведала обо всем.

— Долина. Мы сможем удрать.

Сайла посмотрела на дверь и подошла к ней.

— Учителя. Мой долг. — Она обернулась к друзьям, взглянула на них с безмолвной мольбой. — Наставница сказала, что я обязана нести в мир волшебство, заключенное в этом месте.

— Она сказала, что ты должна взрастить семя. Мы должны уходить, — ответила Ланта.

Конвей задушил в себе стон. Ее наивность была просто потрясающей.

Налатан уже расширял дыру своим мечом. Материал был ничуть не мягче камня. Конвей приметил другие места в стене, сделанные из того же вещества. Он не мог понять их назначения. Сайла и Ланта достали ножи и, присев рядом с Налатаном, стали ему помогать. Ланта так устроила Сайлу, что та могла работать, практически не напрягая раненую спину. Конвей и Тейт в ожидании смотрели на дверь.

От зала донесся голос, который Конвей мгновенно узнал.

— Конвей, я Лис Одиннадцатый. Ты должен знать, кто убьет тебя.

— Но ты должен знать, что я еще жив.

Лис засмеялся.

— Вы все умрете здесь. Жрец Луны так решил. Мне приказано передать тебе его слова: «Знание, не принадлежащее одному мне, должно быть уничтожено». Он сказал, что ты разбираешься в этих странных штуковинах, которые мы тут нашли, и что ты поймешь смысл слов.

— Возвращайся к своему господину. Передай ему, что вскоре я разберусь с вами.

— Для меня будет большим удовольствием взять тебя живым, Мэтт Конвей. Есть много вещей, которые ты должен увидеть. Дом Церкви разрушен. Те женщины сейчас познают цену гнева мужчин. А еще рад тебе сообщить, что на Трех Территориях свирепствует чума.

Казалось, Карда и Микка поняли его. Обе собаки поднялись, завывая. Расстроенные, они ходили из угла в угол с высоко поднятыми головами.

В зале раздался шум, вдалеке кто-то прокричал команду. Ей ответили другие голоса. Зазвучали шаги. Потом тишина. Все в комнате обменялись озадаченными взглядами. Работа над дырой продолжалась, она выросла до размеров кулака.

Собаки подошли к Конвею, тыкаясь в него носами. Он резко приказал им отойти. Опустив хвосты, они неохотно повиновались.

Тейт сказала:

— Я больше не слышу никого снаружи.

— Ты только открой эту дверь, и услышишь сколько душе угодно, — ответил Конвей.

Снова в комнате раздавался лишь стук ножей о камень и металл. И вой собак. Конвей раздраженно утихомирил их.

— Чем это пахнет? — Налатан оторвался от дыры и принюхался.

— Продолжай долбить, — сказала Тейт, — хватит принюхиваться… — Фраза оборвалась, сменившись задумчивой тишиной. Каждый исследовал воздух.

— Дым. — Страх вкрался в голос Налатана. — Это не факелы.

— Яд, — бросила Тейт. — Провода. Пластик. Краска. Это место буквально напичкано разной отравой. — Она повернулась к Налатану. — Надо выбраться отсюда. Когда?

Дыра практически не увеличилась. Тот пожал плечами:

— Не скоро.

Похожий на кружево серый завиток дыма струйкой проскользнул под дверью. Охваченные ужасом, все смотрели, как он проплыл к дыре и выскользнул наружу.

Тейт спросила:

— Там есть кто-нибудь на равнине?

Налатан посмотрел.

— Конюхи. Много лошадей. Я вижу Врата. Возле них три стражника. О! Люди выходят. Оборачиваются. Разговаривают со стражами.

Конвей выдернул обратно кинжал Тейт.

— Я не сгорю живьем. Ни за что. Прикройте меня. — Он рывком распахнул дверь, прыгнул вперед, упал и, перекатившись, замер, прицелившись. Зловещая дымка тонким слоем стелилась по полу.

Остальные молча последовали за ним. Быстрым шагом они возвращались назад. Внизу лестницы, ведущей в покинутую библиотеку, они заглянули в колодец дыма. Пульсируя, он, казалось, собирался с силами, что нахлынуть на них. Высоко вверху, едва видимая под самым потолком, зло клубилась пелена более прозрачного дыма. Через дверь, ведущую в кабинет, виднелись оранжевые отблески, освещавшие нижние ступеньки лестницы и пол. Когда они начали спускаться вниз, раздавшийся глухой взрыв свалил всех с ног.

Крики невидимых людей из огромной аудитории пробивались сквозь пыль и дым. Они раздавались громче, чем раньше, так как в стене между ней и библиотекой появились проломы. Сквозь эти бреши вырывалось нетерпеливое пламя. Люди орали, чтобы кто-нибудь открыл дверь на лестницу и выпустил их. Остальные просто вопили без слов.

Ланта встала на ноги, опустилась на пару ступенек вниз и повернулась лицом к друзьям. Она держала факел, и в его колеблющемся свете лицо ее было бледно, полно мрачной решимости.

— «Невежество и зло», вот против чего предостерегала Наставница. Они уничтожили все наследство с тех далеких времен, оставив нам только то, что мы взяли с собой. Но семена будут взращены. Пошли.

Конвей и Тейт обменялись отчаянными взглядами. Спасенные книги являлись только крошечной частицей хранившихся здесь знаний, но видеодиски и электричество для их просмотра уничтожены. Единственный путь наружу из подземелья был обрушен и объят пламенем. Все уже кашляли и вытирали слезы от ядовитого дыма.

Тем не менее голос Сайлы внушал надежду. Ее решимость была непоколебима и заразительна. Налатан первым заковылял за ней. Вся группа послушно последовала за Сайлой.

Наверху лестницы Жрица остановилась и бросила последний тоскливый взгляд на то, что Конвей и Тейт называли библиотекой. Ее друзья спешно прошли мимо, стремясь поскорее выбраться наружу. Она поморщилась, когда в лабиринте шкафов с видеодисками пламя вспыхнуло с новой силой. Ее испугал рокочущий звук. Сайла глянула вверх, опасаясь, что потолок стал оседать, но увидела, как вниз опускается черная стена. Тяжело остановившись, она создала барьер между видеодисками и книгами. Пламя, как будто поняв, что у него отнимают часть его добычи, рванулось через промежуток к стене, лизнув преграду. Стена стояла прочно.

Яростный жар заставил Сайлу последовать за своими друзьями.

Комната с лазером была наполнена дымом. Его удушливое присутствие заставило всех отчаянно торопиться. Повязка Тейт развязалась и болталась из стороны в сторону. Та раздраженно сорвала ее и бросила в угол.

Тяжело дышащие собаки лежали возле металлического шкафа. Конвей ободряюще потрепал их по головам. Посмотрев на шкаф, он подумал, что там могут быть инструменты, способные помочь им разрушить стену. Он открыл его.

— Смотри, Тейт! Боеприпасы. Заряды для «вайпа», для «бупа». Сам «вайп». И почему мы сюда раньше не посмотрели? Так вот зачем эти зацементированные отверстия — это запечатанные бойницы. Как это мы не догадались, что это патроны для «бупа»? Загружайтесь. Все. — Он раздавал заряды пригоршнями. Когда они набрали столько, сколько могли унести, он сказал: — Ну, все. В зал. Мы уходим отсюда.

Прицелившись из «бупа», он зашел за угол, сказав:

— Осколков быть не должно, но…

В зале что-то двигалось. Карда и Микка, пошатываясь, задыхаясь от кашля, поднялись на ноги возле Конвея. Конвей вопросительно крикнул. Пригнувшись, Налатан с Конвеем стали в проходе.

Клубился дым, то выявляя очертания какой-то фигуры, то полностью ее скрывая. Наконец что-то проявилось, медленно и неуверенно продвигаясь вперед. У Тейт перехватило дыхание, она отступила на шаг.

Конвей вынул меч из несопротивляющихся пальцев человека и помог ему сесть, оперевшись о стену. Посмотрев на Конвея, тот жестом попросил воды. Большая ее часть пролилась мимо его обожженных губ. Там, где вода смыла копоть и грим, показалась опаленная плоть. Обуглившаяся одежда по-прежнему дымилась. Закончив пить, он медленно заговорил, с трудом выговаривая слова:

— Я… из Урагана. Хорошо, что ты ушел. Жрец Луны. Поджег все. Закрыл лестницу, когда все занялось. Закрыл двери. Лис. Остальных. Бросили нас. Жертвоприношение, сказал Жрец. — Его голова обмякла, качаясь из стороны в сторону.

Он напомнил Сайле несчастного ребенка. Жрица рванулась к нему, вслед за ней Ланта. Воин обмяк в их руках. Налитые мукой глаза искали Конвея:

— Жрец. Убей его. Уничтожь зло.

Он удовлетворенно вздохнул. Сайла с Тейт посмотрели пульс, проверили рефлексы. Они нежно опустили его на пол. Ланта сказала:

— Умер. Ты знал его?

Конвей покачал головой:

— Нет. Он из Урагана. Я тренировал их. — Он помолчал, боль, которую он старался не показывать, отразилась на его лице. — Все назад, я стреляю.

Хватило пяти раздирающих уши выстрелов, чтобы проделать достаточно большую дыру. Первым выбрался Налатан с мечом в руке. Потом женщины, за ними собаки. Последним был Конвей. Падая, карабкаясь и кашляя, они выскочили из дыма, сочившегося через проделанную ими дыру.

Прогремел еще один взрыв, низким гулом отдавшись в горах. Дым вырвался из лазерных блиндажей по всей долине. Врата накренились вперед, из-за них повалил дым. Они рухнули. С низким гулом тоннель за ними обрушился, извергнув струю дыма, на многие ярды пронесшуюся параллельно земле и только потом поднявшуюся в небо. Мгновением позже соскользнул весь склон, погребая под собой Врата.

Прочистив легкие и протерев глаза, измученные и удрученные друзья стали спускаться с холма. Конвей выслал вперед на разведку собак. Когда безо всяких происшествий те добрались до начала каньона, он отозвал их обратно. Группа медленно продвигалась по проходу, ведущему к равнине. Они были уже на стыке ущелья с долиной, когда воины Урагана напали из засады.

Видимо, их насторожили собаки, которые добежали до входа в долину и повернули обратно. Конвей выругался. Это были воины, которых он сам тренировал, готовые умереть за Сиа, не знавшие, что он приговорил их товарищей к лютой смерти от удушья. Глаза воинов фанатично блестели на лицах, разрисованных боевыми масками. Тейт и Конвей выжимали из своих «вайпов» все, что могли. Налатан поджидал с мечом в одной руке и боевым посохом в другой. За те несколько секунд, пока атакующие скакали к ним, «вайпы» успели произвести изрядное опустошение в их рядах.

Собаки напали на лошадей, заставляя тех вставать на дыбы и метаться из стороны в сторону. Передние всадники рухнули на землю. Сзади напирал следующий ряд, топча упавших и ввергая остальных в безудержный вихрь схватки.

Посох Налатана свистел и крутился, как живой, круша и раздирая. В другой руке меч пел свою песню смерти. Конвей и Тейт обнажили свои мечи, отдав «вайпы» Сайле и Ланте, чтобы те защищали тюки.

Тройку неотвратимо теснили назад. Визжа о вечной жизни, воины Урагана в религиозном исступлении отдавали свои собственные.

Микка взвизгнула и проковыляла к Конвею, волоча сломанную ногу. Налатан получил мечом по животу. Он пошатнулся. К нему подскочила Тейт и перерезала глотку нападавшему. Налатан пришел в себя и, окровавленный, согнувшись от боли, снова ринулся в схватку. Микка оставалась рядом с Конвеем, защищая его с левого бока. Карда продолжал рвать зубами лошадей.

Издалека донесся голос Жреца Луны:

— Убейте церковных шлюх! Достаньте мне это оружие! Быстро! Луна победит!

Мужчина рванулся мимо Тейт, намереваясь добраться до Сайлы. Та подняла свой нож. Напрасно, потому что Микка бросилась на воина. Сайла вскрикнула, пытаясь не глядеть на то, что творилось у ее ног.

Конвей упал от удара в голову. Оглушенный, не видя ничего вокруг, он пытался встать на ноги. Микка разобралась с воином, повалившим ее хозяина. Карда проследил за тем, чтобы у Конвея было время и место, чтобы оглядеться. Завывая, кочевник напал на него. Конвей парировал, ударил сам, почувствовав, как удар отдается в руке, разворачивая его. Не было времени посмотреть на результат. В брешь, образованную упавшим воином, вклинился еще один.

Конвей услышал зовущий его голос. Ланта. Остатки адреналина встряхнули его тело, вызволив последние запасы сил. Он двинулся на голос, отчаянно ловя ее слова. В конце концов он пробился достаточно близко, чтобы уловить смысл, и, когда понял его, отчаяние дохнуло на него лютым холодом.

— Они идут, Мэтт! Они идут! — она показывала туда же, куда и Сайла. Женщины улыбались. Конвей решил, что они сошли с ума.

Когда он снова обернулся, едва не падая от усталости, то увидел только своих собак, Тейт и Налатана. На ногах не осталось ни одного из бойцов Урагана. Три отставших конника скакали вверх по склону заполненной дымом долины. Как странно, что они отходят в этом направлении, подумал Мэтт.

Они не промолвили ни слова, только хрипло и устало дышали, глядя на приближавшуюся волну новых всадников. Поддерживая друг друга, Конвей и Тейт заряжали «вайпы», готовясь к последней схватке.

Ланта схватила за ствол оружие Конвея, опустив его вниз. Тейт, пошатываясь, проходила мимо, когда ее остановил Налатан. Ланта смеялась, плакала, целовала Конвея от счастья и облегчения.

— Это же воины Собаки, Мэтт. Вестник, которого отправила Сайла, добрался. До дома. И мы туда пойдем. Мы пойдем домой.

Глава 115

Звук тихих голосов из лагеря наполнил пробуждающегося Конвея ощущением радости бытия, которое граничило с эйфорией. Закрыв глаза, он вспоминал встречу со спасшими их воинами Собак. Это было всего несколько часов назад, но ему казалось, что с тех пор прошли столетия. Эпизоды схватки были все еще яркими, но он не мог восстановить последовательность событий.

Самым приятным было воспоминание об охватившей их тогда радости. Он снова слышал гам радостных приветствий, всеобщее возбуждение, восторженное восхищение жизнью.

Обдумывая последнее ощущение, Мэтт посерьезнел. Битва за Врата не была похожа на остальные. Наконец-то он увидел все сделанное и почувствовал себя очистившимся, как если бы смыл с себя вину за все недостойное, что совершил раньше.

Он отчаянно хотел, чтобы так было на самом деле. В этот раз он защищал доброе дело. Это было больше, чем просто выживание. Больше, нежели туповатое доказательство своей сноровки, больше, чем извращенное чувство мести.

Нашел ли он в себе того человека, каким, как надеялся, мог бы стать? Был ли он достаточно сильным, чтобы противостоять дикой силе, не становясь дикарем? Был ли он достаточно мудр, чтобы идти на компромиссы, чтобы, обладая гордостью, не стать высокомерным?

Вряд ли кто-нибудь полностью обладал этими качествами.

Мэтт Конвей вздохнул, сознавая, что подошел к этим целям близко, как никогда.

Что-то прикоснулось к его лицу. Нежное. Влажное, восхитительно прохладное, с запахом трав.

Он открыл глаза. Рядом с ним сидела Ланта, подобрав под себя ноги, напоминая заботливую кошку, ухаживающую за своими котятами. Приветливо улыбнувшись, она выжала тряпку в миску, стоявшую на земле, и продолжила обтирать его лицо. Материя зашуршала о его жесткие усы, и она рассмеялась.

Все еще лежа на спине, Мэтт посмотрел ей в глаза и сказал:

— Знаешь, о чем я думал, спускаясь с того холма, в лагере Звездочетов, когда вы все были привязаны к столбу?

Ланта покачала головой, держа тряпку наготове. Ее поза говорила о том, что она готова убежать в любой момент.

— Я должен сказать тебе это, — проговорил он. — Весь путь вниз я повторял себе: что бы ни случилось, я скажу тебе, как мне стыдно. Меня не волновало, что я мог умереть; я хотел, чтобы ты знала. А потом я был слишком пристыжен, чтобы сказать вообще что-нибудь. Сейчас я могу это сделать. То, что я сделал, непростительно. Я даже не могу выразить, как сильно я сожалею о том, что обидел тебя. Я виноват.

Ланта продолжила обмывать его лицо. Мэтт вздрогнул от прикосновения к раненой левой щеке. Ланта помедлила, долго разглядывая тряпку. Потом она снова посмотрела на него, почти вопросительно, но твердо ответила:

— Не непростительно. Человек может простить все. Было время, когда я пыталась убедить себя, что я в этом тоже виновата, но на самом деле это не так. Пока я не признала этого, пусть даже и желая, я не могла простить тебя.

— Вот это-то я и должен был сказать тебе. Я никогда не буду просить тебя о прощении. Все, чего я хотел, — это чтобы ты знала. Это моя вина. Моя ошибка.

Ланта внезапно оживилась:

— Тогда, значит, все уже сказано.

Конвей открыл было рот, чтобы добавить еще кое-что, но, взглянув на нее, передумал. Тем же тоном она продолжала:

— Микка порвала свою повязку, пока ты спал, так что Сайле пришлось делать ее по-новому. У Налатана все отлично. За ним присматривает Тейт.

Конвей сел. Пламенеющий закат освещал отдаленные холмы. Изможденное солнечным днем небо было покрыто тонкой пеленой облаков, нетерпеливо ожидая несущего успокоение покрова тьмы. Он с удивлением обнаружил, что не помнит, как сюда добрался. Налатан, скрививший губы в усмешке над болью. Стоически хромающая Микка. Сайла, стройная и высокая, высокомерно не обращающая внимания на рану, окровавившую ее спину.

Конвей вспомнил Сайлу, разговаривающую с предводителем Собак. Конвей еще спросил у Тейт его имя.

Незнакомый голос раздался за его спиной:

— Я знаю тебя, Мэтт Конвей. — Появившийся молодой человек был хорошо сложен, на обнаженных руках бугрились мускулы. Он широко и открыто улыбнулся. — Мы уже встречались после того, как разбили Алтанара в Оле. Меня зовут Дарбаннен Вайяр, я ночной дозорный Людей Собаки. — Он взглянул куда-то мимо Конвея. Обернувшись, Мэтт увидел приближающихся Сайлу, Тейт и Налатана. Последние явно проснулись совсем недавно. Улыбнувшись им, он приветствовал Дарбаннена по всем правилам племени, потом поинтересовался, как воины Собаки попали сюда.

Тот кратко ответил, явно не в первый раз:

— Вестник от Жрицы Роз Сайлы прибыл к Класу на Бейлу. До нас и раньше доходили слухи, что Летучая Орда двинулась на Дом Церкви. Туда же направилась и Жрица. Мы нашли сожженный лагерь Орды, когда кочевники его покидали, и последовали за ними.

Конвей подозвал псов. Они прибежали, Микка ковыляла на забинтованной лапе. Конвей заставил ее лечь рядом, желая ободрить собаку. Она удовлетворенно вздохнула. Он мог бы поклясться, что она насмехается над надменным, гордым Кардой.

Снова посмотрев на Дарбаннена, Конвей сказал:

— Ты видел Дом Церкви. Насколько там плохо?

Дарбаннен покачал головой:

— Они прекратили атаку, потом главная часть их войск осадила город. Жрец Луны с небольшим подразделением отправились искать вас. Мы сразу и не заметили, что Жрец уехал. Когда мы это обнаружили и бросились в погоню, было слишком поздно. Так что он скрылся с большей частью отряда.

Тейт подошла к Дарбаннену, взяла его за руку.

— Тут не в чем извиняться. Вы успели как раз вовремя. Если бы вы не погнались за ним и его шайкой, то мы сами разобрались бы с ними, не оставив для вас и крупинки славы. Сейчас же можете хвастаться, что спасли нам жизнь. Мы это подтвердим.

Подмигнув Налатану, Дарбаннен спросил:

— Она что, всегда такая?

Тейт повернулась к воину-монаху, хитро улыбнувшись:

— Ответь человеку правильно, дорогуша: от этого многое для тебя зависит.

Налатан вспыхнул, запнувшись. Дарбаннен хрипло рассмеялся. Испытывая одновременно смущение и гордость, Налатан улыбнулся, немного вспотев.

Дарбаннен неожиданно помрачнел. Его внезапная серьезность оборвала смех.

— Есть еще новости. Я не хотел их говорить, пока вы не отдохнули. Мне стыдно за свой смех и веселье. Я позволил себе забыться от радости. Дома чума. Скэны наглеют с каждым днем. Гэн Мондэрк сражается с ними.

Голос Сайлы дрожал от невысказанной мольбы:

— Эта чума. Все ли живы те, кого я… мы… Многих она унесла?

— Когда мы отправлялись, с твоим мужем все было в порядке. Болезнь убивает только младенцев, стариков, ослабевших людей. Лихорадка. Слабость. Она длится долго, но большинство крепких взрослых поправляются.

Пятерка искавших Врата переглянулись. Никто не проронил ни слова. Все вспомнили Конвея. Симптомы были похожи.

Дарбаннен продолжал:

— В Летучей Орде тоже мор. При осаде Дома Церкви кочевники умирали от него; погребальные костры горели днем и ночью.

— Ты слышал что-нибудь о том, что творится в самом Доме? — спросила Сайла.

— Нет. Но я думаю, что чума заставит Орду отступить.

— Мы тоже здесь не задержимся, — решительно сказала Сайла.

— Пробудем ровно столько, сколько потребуется, чтобы все смогли держаться в седле. Дарбаннен, ты обеспечиваешь охрану. Мы остановимся вверх по ручью. Нам надо кое-что обсудить. Ты понимаешь.

— Секреты. Как же, понимаю. — Дарбаннен подмигнул Тейт, двусмысленно улыбнувшись. Теперь пришлось смутиться уже Тейт. Пока она собиралась с мыслями, чтобы ответить надлежащим образом, ночной дозорный ушел, удовлетворенно хихикая.

Сайла выбрала в стороне достаточно уединенное место, и вскоре на костре ужеготовилось несколько кроликов. Собрав группу, Сайла задала волновавший всех вопрос:

— Тейт. Конвей. Вы лучше в этом разбираетесь. Какова ценность спасенных нами книг? Из того, что я поняла о «видеодисках» и «библиотеке», следует, что сокровища Врат были огромны. То, что мы вынесли, мне кажется просто жалким. Я ошибаюсь?

Конвей с Тейт принялись бодро убеждать ее в обратном, но холодный прагматизм Сайлы заставил их замолчать.

— Что в этих книгах?

Она вытянула пять книг из импровизированной сумки, сделанной из завязанной узлом церковной мантии. В черных обложках, они были одинаковыми по размеру, различаясь только по толщине. Конвей держал их с нежностью, переворачивая страницу за страницей.

Он положил их на колени Тейт и импульсивно обнял Сайлу. Держа ее на вытянутых руках, он посерьезнел.

— Все пророчества о возвышении Церкви могут сбыться при помощи этих книг. Все, что надо знать, чтобы построить здание, воспитать человека, преобразовать целый мир, — вот тут, в этих книгах. Однако любое знание можно осквернить. Ты делаешь большое дело, Сайла. Будь осторожна, но не сомневайся. Продолжай свою миссию. Ты избрана, чтобы быть Цветком. Ты преуспела в этом.

— Тут есть еще кое-что, что ты должен увидеть. — С чуть ли не благоговейной осторожностью она протянула ему тоненькую книгу в красной обложке. На ней не было названия, только колонка небрежно от руки написанных цифр на пластиковой обложке. Он вопросительно посмотрел на нее и заметил, что ее глаза блестели от едва сдерживаемых слез. Отвернувшись, она сказала:

— Это было в другом ящике стола. Когда я увидела, что это такое, я едва не оставила ее там, но подумала, что все-таки следует взять ее с собой. Для записей, наверное. Я не знаю. — Она слабо пожала плечами и махнула рукой, как будто отпуская его.

На внутренней обложке было напечатано: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Конвей перевернул страницу. Он задохнулся от волнения и тяжело сел на землю. Едва слышно он произнес:

— Месторасположение пещер с криогенными капсулами. Имена добровольцев. Даты. Пять мест. Наше, Аризона, Мичиган, Джорджия, Нью-Хемпшир. Тысячи таких, как мы. Погибли. Только мы. Единственные, кто выжил.

Остальные тоже замолчали, смотря на своих странных друзей. Те отошли в сторону. Тейт наконец сказала:

— Мы не знали, что мы единственные выжили. Так же, как мы не знали о Вратах.

Конвей кивнул, продолжая переворачивать страницы.

— Ты права. — Он тяжело вздохнул. — Неплохо за один день. Ну и к чему же мы пришли в конце концов, Доннаси?

Пытаясь волевым усилием выйти из затруднительного положения, Тейт выпрямилась, расправила плечи, подняла подбородок. Конвей ошеломленно смотрел, выжидая. Она сказала:

— Ты хотел сотворить самого себя. Я хотела узнать о культуре этого нового мира. Что ж, наши стремления сбываются. Господь помог нам.

— Вездесущий помог нам, — поправил Конвей. Его улыбка вполне могла бы быть насмешливой и ранящей. Но он добавил: — В сущности, это элегантный способ именовать высшее существо. — Он встал на ноги. Вместе с Тейт они подошли к остальным. Он сказал им: — Эта книга о наших людях — моих и Тейт. Она очень важна для нас. Могу я вас всех попросить забыть о том, что ее вообще нашли? Пожалуйста. Ее не существует. — Он засунул ее себе под рубашку.

Три головы утвердительно кивнули в ответ, не задумавшись ни на мгновение. Продолжая разговор, Сайла сказала:

— С этим разобрались. Сейчас мы должны поесть и отдохнуть. Мы нужны Трем Территориям.

Они медленно ели, иногда перебрасываясь друг с другом парой слов. После еды Сайла увидела, как Налатан и Тейт, взявшись за руки, уходили вверх по холму от света костра, и надвигающиеся сумерки сгущались вокруг них. В нескольких ярдах от нее Ланта и Конвей готовились ко сну. Она не смогла сдержать улыбки, увидев, на каком целомудренном расстоянии были разложены их постели и как в конце концов они неизбежно встретились в середине. Сидя бок о бок на траве и взявшись за руки, они разговаривали с искренностью влюбленных, планирующих свое будущее.

Эта четверка пробудила в Сайле острое чувство жалости к самой себе. Она поборола слезы, осознав свое одиночество. Свою муку.

Где же сейчас был тот музыкальный, подбадривающий, требующий, льстивый голос?

Одиночество.

Если это победа, то уж лучше бы разгром.

Врата. Как это сказал Конвей? «Все, что тебе потребуется, чтобы изменить мир, находится тут, в этих книгах». Что-то такое. Простые слова. Но огромная ответственность.

Жизнь для всех, ничего не оставляющая ей самой?

Я не буду никому принадлежать.

Слова звенели в ее ушах, пока благодетельный сон не принес облегчения.

* * *

Через два дня Налатан объявил, что готов к путешествию, и отказался дальше обсуждать эту тему. И снова Сайла восхитилась своими товарищами. Тейт, побитая, вся в шрамах. Налатан, отчаянно отрицающий, что у него что-то болит, даже если ему приходится сгибаться, чтобы облегчить боль. Конвей и Ланта. Пострадавшие больше всех, хоть нет шрамов, чтобы подтвердить это. Все страстно желают отправиться на север.

Для нее. Потому что это было то, что она должна сделать. Потому что она так отчаянно хотела быть вместе со своим мужем.

Утром третьего дня они уходили, отправив разведчиков далеко вперед, сосредоточив главные силы около Сайлы и ее драгоценного груза. Микка как-то ухитрялась прыгать рядом. Она возмущенно взвыла, когда Карда с важным видом ушел к Конвею, но Тейт с Лантой быстро примирили ее с судьбой мученицы.

Двумя днями позже, когда солнце было прямо над головой, на гребне к востоку появилось белое знамя. Налатан крикнул Дарбаннену:

— Ты видишь его? В шлеме. Коссиар или кочевник с добычей.

Дарбаннен хмыкнул, потом заявил:

— Как я жалею, что мы не взяли с собой собак. Мы опасались, что переход через северную Сушь убьет их. Сейчас бы нам пригодилось их умение разведывать. Мы движемся так медленно, что можно без особого труда устроить на нас засаду.

В разговор вмешалась Сайла:

— Это же символ мира. Смотрите, он идет к нам один.

Дарбаннен мрачно заметил:

— Это действительно символ мира. Но я не могу сказать подобного об этом человеке. Добираясь сюда, мы проехали через множество стран, покоренных кочевниками, и знаем, на что они способны. Вот еще три человека на этом склоне; кто знает, сколько их за западным, а, Жрица? — Он отрывисто скомандовал охране занять оборону.

Всадник-Коссиар остановился в нескольких ярдах от Сайлы и, приветствовав ее согласно обычаю, сказал:

— Сестра-Мать Одил просит о встрече. Примете ли вы ее с миром?

Налатан выдал ответ прежде Сайлы:

— А придет ли она сама с миром?

Посланник вздрогнул, и Сайла позволила ему немного поволноваться, прежде чем ответила сама:

— Передай Одил следующее: никаких сделок или уговоров. Сайла не забыла, что она пометила Одил. Или почему. Сайла говорит: «Пусть отступница придет».

Развернув своего скакуна, всадник галопом помчался к гребню. Троица оставила его позади, приближаясь быстрым шагом. Ланта отошла от Конвея, став поближе к своей подруге. Вместе они встретили своего врага, выпрямившись, с непокрытыми головами, вызывающие. За ними встали Конвей, Налатан и Тейт.

Одил не тратила времени на приветствия.

— Я пришла, чтобы забрать то, что принадлежит мне. Эти мужчины являются гарантией того, что все будет так, как должно. — Она махнула через плечо. — Глава братства Опалов. Второй — предводитель Тигров.

— У меня нет ничего, что ты могла бы назвать своим. Если это все, что ты хочешь мне сказать, то возвращайся туда, откуда явилась, и не мешай нам путешествовать. — Сайла произнесла это властным тоном, как будто Одил просто докучала ей.

Невозмутимая, Одил хитро и зловеще ухмыльнулась.

— Каждый воин-монах знает о клятве Налатана убить человека, называемого Белым Громом. Я пришла сюда, чтобы убедиться, что честь братств не оскорблена.

— Почему? — В восклицании Ланты было слышно искреннее горе.

— По той же причине, по какой я уничтожу и тебя, когда придет для этого время, изгнанная Жрица. Он помогает моему врагу. — Снова посмотрев на Сайлу, Одил продолжила: — Ты пометила меня. До смерти, сестра моя. — Внезапно она поднялась в стременах, обведя их костлявым обвиняющим пальцем: — Все вы обречены. Церковь отвергает Три Территории до тех пор, пока те не отрекутся от зла. Когда ваши люди станут умирать от болезней и ран, а рядом не будет никого, кто мог бы их вылечить, вините в этом Сайлу. Когда ваши беззащитные души будут пожраны темными силами, вините в этом Сайлу. Я всегда готова вас простить. После того, как вы отречетесь от нее.

Дарбаннен побледнел. Он возвысил голос, стараясь не выказать слабость:

— Я повинуюсь Вождю Людей Собаки Класу на Бейлу. Мы знаем, что Жрица Роз Сайла чиста душой. Мы принадлежим ей, так же, как и она принадлежит нам.

Одил приготовилась ответить, но Сайла, подтолкнув коленом Рыжика, подъехала к ней почти вплотную, сказав испуганной Одил:

— У нас нет ничего для тебя. Налатан и Конвей самые лучшие друзья.

Быстро оправившись, Одил сказала:

— Налатан должен драться с Конвеем. Один из них должен умереть.

Сайла подала свою лошадь назад, посмотрев сначала на Налатана, а потом на Конвея. Налатан не обратил на это внимания, пристально разглядывая Одил. Конвей сказал:

— Я не буду с ним драться.

Смеясь, Одил произнесла с подчеркнутой медлительностью:

— Скажите этому человеку, так легко меняющему стороны, что такое честь.

Лидер Опалов сказал:

— Налатан должен убить тебя, согласно своей клятве, или же он осрамит все братства. Мы должны будем убить его, если он струсит.

— Струсит? Он самый храбрый человек, какого только можно встретить. Вы хотите драться? Отлично. Налатан и я — на вас двоих. Прямо сейчас.

Глава Тигров пожал плечами.

— Это была его клятва. Мы должны проследить за ее исполнением.

— На радость этой извращенной старой ведьме? Забудьте об этом. Я освобождаю его от клятвы. Я сдаюсь ему. Я боюсь драться с ним. Я прошу защиты у Жрицы Роз Сайлы.

На лицах воинов Собаки появились слабые ухмылки. Ланта победно улыбнулась.

Лицо Налатана стало пепельно-бледным, он весь дрожал. Его голос прерывался, когда он заговорил с Лантой:

— Ты должна понять. Я не могу жить дальше с этой клятвой. Но я не могу убить друга. Мои слова были греховны, и я должен заплатить за них. — Тейт была настолько потрясена, что даже не ответила, когда Налатан повернулся к Конвею. — Я умру здесь. Я не могу вынудить этих людей сделать это. Все мои бывшие братья будут опозорены. Ты победишь. Так и должно быть.

— Секундочку, — ледяной тон Тейт требовал повиновения. Все посмотрели на нее. Сайла заметила, как черная женщина повернулась, небольшое движение, и пустой глаз «вайпа» оказался нацеленным на главу Опалов. Сайла промолчала, гадая, следует ли ей разрешить то, что должно последовать за этим.

Тейт продолжила:

— Эй ты, с опалами. И ты, Тигр. Вы поклялись защищать Сестру-Мать, верно?

Оскорбленные, оба коротко кивнули. Тейт сказала:

— Я делаю вам предложение. Освободите Налатана. Признайте, что была совершена ошибка, что эта клятва уже не действенна. Наложите на него епитимью или что там еще, но отпустите. А иначе я убью вас. Потом я возьму эту старуху с собой в Орду и продам ее. Поразмыслите над этим: Сестра-Мать продана в рабство, когда вы ее охраняли. Так как насчет бесчестья?

Одил тщательно осенилась Тройным Знаком.

— Я не могу обратиться к душе, которой у тебя больше нет. Но все же я могу задеть тебя. Я изгоняю Налатана. Я утверждаю, что он зачарован тобой, ведьма.

Тейт не сводила взгляда с воинов.

— Изгоняешь? Это значит, что он больше не один из братьев. Его клятва аннулирована. Не так ли, братья?

Повернувшись в седле, Одил рявкнула на мужчин позади нее:

— Ради сохранения своих душ, соглашайтесь. Я же могу изгнать и вас.

— Если ты это сделаешь, то они больше не будут обязаны защищать тебя. — Внезапно Тейт повернулась к Налатану, ее лицо смягчилось. — Помоги мне, Налатан, ну пожалуйста. Скажи своим братьям, что ты хочешь освободиться. Все знают, что твоя честь безупречна. Не оставляй меня одну. Я люблю тебя. Не покидай меня. Не старайся доказать то, что не нуждается в доказательствах. Пожалуйста.

Конвей заговорил с Налатаном, несмотря на то что тот смотрел только в глаза Тейт, не обращая внимания на окружающее.

— Вот так люди вроде Одил разделываются с такими, как мы. Они разрушают наше единство, пользуясь им же самим. Не дай ей проделать это с тобой.

Прилагая отчаянные усилия, сражаясь с укладом всей своей жизни, посвященной Церкви, с многовековыми традициями, Налатан пытался заговорить. Пунцово-красный, отчаянно сглатывая, он наконец хрипло произнес:

— Я отказываюсь от своей клятвы. Я сглупил. Я не буду усугублять эту глупость. Одил. Я отвергаю тебя.

Та пронзительно, едва не завизжав, прокричала:

— Монахи, делайте, что должны! Повинуйтесь Церкви!

Те посмотрели друг на друга. Подъехав ближе один к другому, они подали назад лошадей. Перешептываясь, не обращая внимания на гневные проповеди Одил, они советовались. Когда они наконец были готовы, глава Опалов огласил их решение:

— Белый Гром прав. Я никогда еще не видел такой отваги. Налатан отрекся от клятвы, потому что он справедливо рассудил, что настоящему мужчине нельзя безоговорочно подчиняться всем правилам. Любое из братств может даровать прощение за действия, вынужденные обстоятельствами, если они были совершены на благо братства, или Церкви, или обоих. Так было всегда. Первой клятвой Налатана был обет защищать Цветок в его поисках Врат. Мы полагаем, что этот поиск еще не завершен, так что до его окончания Налатан не может исполнить вторую свою клятву.

Сайла и все остальные ликовали, поздравляя ошеломленного Налатана. Но их радость постепенно угасла.

Главы братств ожидали с каменной невозмутимостью. Одил смотрела на них со злобной надеждой. Глава Тигров сказал ей:

— Сестра-Мать, мы поклялись в своей верности Церкви, но мы не причиним зла Налатану. Тем не менее он публично отрекся от своей клятвы. Этого нельзя дозволять. Впредь он уже не один из нас. Все же, Налатан, мы провозглашаем тебя храбрецом из храбрецов. — Обратившись к Сайле, он прибавил: — Мы — оружие в руках Церкви. Мы надеемся, что в следующий раз мы встретимся друзьями. А если нет, что ж, пусть Вездесущий хранит вас до этого момента. — Он помолчал, потом многозначительно добавил: — Всех.

— Я запрещаю! — Одил была вне себя от злости. Она потрясла сжатыми кулаками. Пузырящаяся белая пена текла из уголков ее рта, капала на мантию. — Они не могут благословить тебя. Я Сестра-Мать и… — Она остановилась. В той быстроте, с которой она взяла себя в руки, было что-то сверхъестественное. Черты лица расслабились, оно стало гладким, хладнокровным и белым, не поддавшимся солнцу. Все ее тело расслабилось. Когда она заговорила, ее слова были ужасающе спокойными: — Я разгромлю тебя, Сайла. Что бы ты ни вынесла из разрушенных Врат, это не принесет тебе добра. Ты похитила секреты Церкви. Теперь даже твоя смерть не утолит мою ненависть. Твои друзья, твоя любовь — я уничтожу их. Всегда помни о Джессаке. Он вырастет, слыша каждый день о том, как ты похитила, а потом бросила его. Задолго до того, как я разрешу тебе умереть, ты взмолишься о милосердном забвении. Иди, изгнанница, со своей вонючей шайкой. Иди, зная, что все силы Церкви последуют за тобой, будут ждать и искать тебя. Иди. — Медленно и надменно Одил развернулась и поехала обратно. Ее эскорт ненавязчиво последовал за ней.

Никто не пошевелился, пока троица не исчезла за восточным гребнем. Конвей нарушил долгое, тяжелое молчание, сказав Дарбаннену, что пора трогаться в путь. Молодой воин охотно отдал приказы. Казалось, его громкие команды вывели людей из оцепенения. Все разом заговорили. Тейт отвела в сторонку хмурого Налатана. Ланта помчалась к Конвею, смеющаяся и счастливая, чтобы рассказать ему, как она им гордится.

Сайла осталась одна. Впрочем, она не возражала против одиночества. Раньше ее друзья редко уединялись со своими любимыми. Сейчас же это было многообещающим знаком. Для них. Для нее.

Она дотронулась до тюков с книгами. Ланта когда-то упомянула о том, что она видела удачное завершение их поиска. Она поведала это весьма сдержанно. Она явно увидела больше, чем захотела рассказать. Что ж, это вполне приемлемо. Кое о чем Ланта и сама не хотела знать.

Сайла припомнила слова Одил и, поежившись, прогнала их.

Книги. Будет нелегко уговорить мужчин — и женщин — согласиться на обучение. Из всех запрещенных вещей это была самая страшная.

Это будет. Людей можно изменить. Она убедилась в этом сегодня, на примере Налатана и Конвея. Гордость не должна быть слепой. Храбрость не должна быть бездумной. Она видела это.

Так же, как и Одил. Сняв капюшон, Сайла откинула голову назад, вдохнула полной грудью воздух, неожиданно пахнувший холодными, высокими соснами. Она возвращалась домой. Не как Жрица Роз. И не как Цветок. В этих именах были заключены отзвуки битв прошлого и тех, которые еще грядут.

Сайла. Жена Класа.

Домой.

Дональд Маккуин ВЕДЬМА

Кейтлин, Эммет, Илане и Алеку с любовью.

Пролог

В темноте штормовой ночи, разрываемой раскатами грома, мерцал единственный слабенький огонек. Нависающие валуны естественным амфитеатром закрывали его со стороны материка, направляя свет в сторону бушующего моря.

Черной блестящей стеной вздымался прибой. Волны нескончаемой чередой набрасывались на берег и в призрачно-светлом сиянии разбивались об острые скалы. Над пламенем, спиной к морю, сидела старуха.

Возле нее среди гладких камушков стояла серебряная чаша, немного позади виднелся треножник из человеческих костей. В верхней трети кости скреплялись, поддерживая золотой кубок, поверхность которого украшал выгравированный стилизованный осьминог.

Неожиданно старуха запела. Звуки, подобно иглам, пронизывали рокот прибоя. Вознося песнопения, моля о завоеваниях и добыче, голос обещал выполнить все пожелания бога Сосолассы. Продолжая петь, старуха поднялась на ноги и обратилась лицом к морю.

Порыв ветра отбросил капюшон, обнажив скрытую под ним голову. Подобно пене прибоя, на ветру в беспорядке забились длинные пряди седых волос. Гонимые ветром капли влаги оседали на грубых, изменившихся от времени чертах лица старухи. Ее темные, как у хорька, глаза злобно сощурились. Опущенные уголки тонких губ, прикрывавших крепкие белые зубы, вытянулись в тонкую дугу. Покрытое морщинами лицо напоминало карту путешествия, длившегося много десятилетий. Она была свидетелем начала, расцвета и конца многих жизней, словно время не властвовало над ней самой.

На несгибающихся ногах старуха подошла к морю, держа серебряную чашу, зачерпнула воды и, вернувшись к кубку, вылила воду в него. Выровняв кубок, она потянула за тонкую золотую цепочку на шее и вытащила странный изогнутый предмет. Он напоминал половинку широкого птичьего клюва. Заостренный конец тщательно отполированного металла сверкнул в свете костра.

Старуха заговорила, и казалось, голос ее принадлежал видению из кошмарного сна. Скрежещущий, хриплый, он напоминал шелест сухого песка.

— Сосоласса, охотник из Глубокого Покоя, отец бурь, услышь молитвы своей рабы. Я вверяюсь в твои руки. Вкуси и знай — я живу только для того, чтобы служить тебе.

Старуха провела «клювом» по большому пальцу левой руки. С бесстрастным лицом она возвратила талисман на прежнее место и подняла пораненный палец над кубком. В воду закапала кровь. Свет огня приглушил красный цвет, и только дымчатые темные завитки расползались по поверхности воды после каждой капли. Удовлетворенная, старуха подняла серебряную чашу и, держа кубок в другой руке, возвратилась к линии прибоя.

С трудом согнувшись в церемониальном поклоне, она совершила жертвоприношение, вылив содержимое чаши в отступающую волну. Немного спустя старуха снова наполнила чашу. Возвратившись к костру, она встала на прежнее место и вылила в кубок свежую воду.

На этот раз из ее уст послышались удивительно чистые звуки без слов. Она ритмично, раз за разом, повторяла все тот же мотив. Ее взор был неотрывно направлен на плоскую, спокойную поверхность жидкости. Голова ее дрогнула, и вскоре старуха уже кивала и раскачивалась в такт песнопению. Оставленный без присмотра костер стал гаснуть. Куски дерева падали на горящие угли и вспыхивали, превращаясь в пепел. Голова в капюшоне резко наклонилась вперед. Песнопение оборвалось. Ветер усилился, и от резких порывов старуху пробирала дрожь. Волны прибоя почти докатывались до ее ног. Колдунья продолжала раскачиваться. Мех на спине накидки встал дыбом, как у мокрой злой кошки.

В кубке появились маленькие волны. Старуха задергалась, ее руки выскочили из рукавов, хватая пригоршнями песок и камни. В экстазе она издала глухой стон. Ее тело резко наклонилось вперед. Из-под капюшона появилась серебристая нить слюны, подхваченная ветром.

Женщина забормотала. Ей ответил другой голос — низкий и властный.

Это было жутко. Похожий на звериный рык голос исходил из ее крошечного тела. Слова были неразличимы. Утробные, сырые, они схватывали шипение моря и превращали его в некое шумное, пузырящееся подобие речи.

Иногда к старухе возвращался ее обычный голос, и она подобострастно приседала и вертелась в отвратительном раболепстве.

Странная беседа продолжалась, пока костер не погас. Но вот странный голос прозвучал в последний раз, и старуха неуверенно, как будто проснувшись, выпрямилась. Обессилевшая, она чуть не упала от порыва ветра. Опершись на посох, отставила в сторону треногу и кубок и склонилась над красно-черными останками костра, под ветром и дождем пытаясь согреться последним теплом.

Поднявшись, она достала из-под своей накидки деревянный свисток. Ветер подхватил пронзительный звук и унес его через валуны в сторону материка. Через несколько мгновений показался мужчина, тяжело бегущий по краю природного амфитеатра. Огромный, в меховой шапке, накидке и брюках, он был в полтора раза выше старухи. Он резко остановился, разбросав в стороны гальку. Скрестив руки, мужчина снова двинулся вперед, и стало заметно, что он хромает. Он заговорил со старухой:

— Я здесь, Слезы Нефрита. Ты закончила?

Та даже не взглянула на него. На жестком грубоватом лице мужчины промелькнуло выражение обиды. Оно сменилось озабоченностью, когда рука колдуньи опустилась, почти выпустив посох. В ужасе, беспомощно протянув к ней руки, мужчина смотрел, как ее жестоко вырвало.

Наконец старуха выпрямилась, и он сказал:

— Это все от грибов, которые ты ешь, чтобы приготовиться к этим встречам. Тебе становится все хуже. Раньше у тебя только кружилась голова, но никогда не тошнило. Это слишком тяжело для тебя.

Слезы Нефрита отбросила капюшон, не обращая внимания на брызги прибоя и дождь. Ее лицо призрачно белело на фоне темной одежды и черной ночи.

— Твой язык тебя погубит, дурак. Грибы — пища богов, от нее я слышу слова Сосолассы. Ты хаешь то, что позволяет мне общаться с божеством?

В голосе мужчины слышалось отчаяние:

— Гриб тебя убивает!

Старуха задохнулась, ее голос поднялся до пронзительного визга.

— Ты говоришь о смерти в присутствии того, кто сам является смертью? Молись! Молись, Лорсо, прежде чем Он тебя приберет. — Старуха схватила его за запястья. — Не оборачивайся. Не смотри. Может быть, именно сейчас к тебе тянется холодное щупальце, замораживающее сердце. Увидеть — значит умереть.

Задрожав, мужчина закрыл глаза. Побелевшие губы беззвучно шептали молитву. Слезы Нефрита внимательно и бесстрашно смотрела в море. Она была подобна какому-то небольшому, похожему на хорька животному, защищающему свое потомство. Постепенно успокоившись, она отпустила руки Лорсо.

— Мы в безопасности. Он простил тебя. Пока.

Лорсо несколько раз судорожно вздохнул, не осмеливаясь взглянуть на море. Следуя ритуалу, он произнес:

— Позволит ли мне Женщина-Дух прикоснуться к священным предметам?

Лорсо уже протянул руки, когда его остановило шелестящее «нет»: Осторожно выпрямившись, он ждал. Старуха сказала:

— Ты должен услышать. Сосоласса меня предупреждает. На востоке поднимаются враги. Я вижу мужчину-солнце, яркого и прекрасного. Я вижу женщину. Она темная, но сияет подобно ночному морю, играющему со звездами. Цветы земли склоняются перед нею в любви и согласии. Мужчина — завоеватель, такой, который приходит править, а не грабить. Эти мужчина и женщина — дети пророчества. — Она сделала паузу, сплюнула. — Он — земная крыса, море ему незнакомо, из тех, кто роется в земле для пропитания. Женщина тоже земная крыса, она еще хуже, чем мужчина. Она зла. Она бросает вызов, называя его любовью. Я чувствую проклятие излишнего знания. Она не подчиняется законам, определяющим, чем должны быть повсюду все женщины.

Слезы Нефрита замолчала. Затаив дыхание, Лорсо ждал. Наконец старуха продолжила:

— Сосоласса говорит, что мужчина, собирающийся всех завоевать, бросит своих солдат против Скэнов — против нас, правящих всем, что соприкасается с царством Сосолассы. Божество жаждет пожрать этих самонадеянных мертвецов. Слезам Нефрита приказано уничтожить детей пророчества. Сосоласса будет божеством для всех.

Старуха широко раскинула руки и завертелась волчком, впитывая смятение и ярость ночи. Лорсо ждал, пока она не успокоится.

— Ты, взрастившая меня с пеленок, знаешь, что я с радостью и гордостью убиваю во имя Сосолассы. Мне уже не сосчитать, сколько жизней я отправил в Глубокий Покой. Я хочу убить этих детей пророчества, но ведь они находятся под его защитой. Говорит ли Сосоласса, что защитит нас от их божества?

Натянув на голову капюшон, старуха неторопливо обернулась. Ее взгляд обжег возвышавшегося над ней человека.

— Сосоласса не дает обещаний, он приказывает.

Ее когтистые пальцы протянулись, чтобы погладить Лорсо по щеке. Тот мигнул; белки его глаз сверкали, как у испуганной лошади. Старуха продолжила, обращаясь больше к себе самой, чем к мужчине:

— Могучий Лорсо. Поработитель. Не ошиблась ли я, избрав тебя? Не ты ли возвысился и превратил Скэнов в правителей Великого океана и питающих его рек? Мне нужен мужчина, который бросит вызов армиям, а мой Лорсо дрожит от страха перед мужчиной и женщиной. Я стара и устала. Должна ли я воспитать другого мальчика, чтобы он занял место Лорсо, кто будет искренне любить меня и повиноваться нашему божеству?

Лорсо бросился на колени.

— Я присягнул тебе, Слезы Нефрита. Это всем известно. Приказывай! Я подчиняюсь. Я — твое орудие.

Старуха взяла его голову в свои руки.

— Я знаю, сын мой. Знаю. Мой безотказный Лорсо. Мне не следовало тебя дразнить. Но я предвижу губительные, катастрофические перемены, исходящие от этих врагов. Ты можешь быть лишь одним из моих орудий. Мне понадобится другое. Не более мощное. Не более смелое. Более хитрое и ядовитое, Лорсо. И ты мне его добудешь.

Лорсо быстро кивал, сияя от преданности. Все же, когда колдунья зашагала прочь, его рука украдкой легла на рукоять меча. Он глянул в сторону вздымающегося прибоя, и на лице его мелькнула болезненная тоска. Лорсо вздохнул и покачал головой. Подняв священные атрибуты, он поплелся за ней.

Книга первая Зло

Глава 1

Последние лучи солнца окрасили золотом темнеющую поверхность Внутреннего Моря. Свет, скрытый весь день серо-стальными тучами, вырвался на свободу, ослепительно торжествуя. Почти горизонтальные потоки чистой энергии оттенили высокие ели и крутые берега островов Морской Звезды.

Море заволновалось при этой мгновенной перемене, будто предчувствуя, как быстро исчезнет эта красота и как темна будет пришедшая ночь. Но люди были слишком заняты, чтобы обращать на это внимание. Со смехом и прибаутками последняя тяжело нагруженная лодка была вытащена далеко на берег. Ее экипаж — отец и сын — показали лоснящихся тунцов и, как все рыбаки, повеселили компанию байками о последней рыбище, которой удалось уйти. Рассказ продолжался и после того, как все потянулись в сторону лагеря.

Эти люди были из племени Фор с недалекого полуострова Китового Побережья. Каждую весну они приплывали сюда для заготовки рыбы. Закончив последнюю песню и посмеявшись над последней шуткой, они разошлись спать по хижинам.

Оставленный без присмотра затухающий костер время от времени разгорался, и языки пламени отражались в воде, напоминая открывающиеся злобные глаза.

Недалеко от берега какой-то морской хищник схватил добычу. Первобытное торжество и ужас послышались в раздавшихся всплесках. Один из двух часовых племени Фор пошевелился. Его стеганая одежда на гусином пуху успокаивающее согревала. Мягкая поношенная кожа остро пахла шкурой и дубильными веществами. На другом конце лагеря часовой дремал, клюя носом.

Узкий, похожий на остро отточенный нож, акулий челн Скэнов осторожно пробирался к берегу. Шепотом Лорсо отдавал команды своему кормчему. Промасленные кожаные уключины заглушали скрип весел. Море одобрительно плескалось о корпус челна.

На носу челна красовалась резная фигура огромного белого медведя с угрожающе разинутой пастью. Его голодные глаза высматривали берег.

Снова вода была потревожена нападением хищника, но гребцы даже не взглянули в ту сторону. Воины Скэнов жили в убеждении, что они и есть самые грозные морские хищники. Малые победы низших существ не имели никакого значения.

С тихим скрипом корпус челна заскользил по дну. Быстро, но осторожно двое воинов спрыгнули в воду и поспешили на берег. Один из них распутывал прочный канат из плетеной кожи. На корме медленно опустили якорь. Через мгновение канат, прикрепленный к носу, туго натянулся, и Лорсо возглавил высадку нападающей группы.

Одетые в черное, с лицами в боевой раскраске, воины сливались с ночным мраком. У каждого на спине куртки красовался белый знак — большое стилизованное изображение орла, медведя, комара. Ориентируясь по этим ритуальным изображениям, колонна бесшумно двигалась на лагерь, как смертельно опасный зверь с множеством ног.

Несмотря на хромоту, Лорсо шел довольно быстро. Он принюхивался к дующему со стороны лагеря ветерку, одновременно поворачивая голову и вслушиваясь в привлекший его внимание звук. Обоняние говорило ему о многом; кедровый и еловый пепел был еще теплым. В лагере ели тунца. И еще что-то, наверно тюленей. Остро пахло теплой кровью.

Раздался прежний звук. Пригнувшись еще ниже, Лорсо повернулся, осматриваясь боковым зрением. Он вслушивался и всматривался в тайны ночи, как паук, воспринимающий мир через подергивание своей паутины.

Впереди кто-то храпел. Отступив к ближайшему Скэну, Лорсо указал на неясно видневшуюся фигуру спящего часового. Воин застыл над своей жертвой, а Лорсо с остальными нападающими двинулись вперед.

До хижин оставалось всего несколько шагов, когда Лорсо остановился. Повернувшись так, чтобы из лагеря не был виден белый медведь на спине куртки, Лорсо распределил своих людей. Всего их было двадцать человек, не считая его самого.

Выпрямившись, Лорсо обратил лицо к небу. Его крик разорвал ночную тишину. Скэны были у хижин прежде, чем затих этот жуткий звук.

Каждый воин был вооружен копьем и мечом. Они насквозь протыкали кожаные стенки хижин. Если из дверей хижины кто-то выбегал, его встречал удар меча. Некоторые воины Форов были настолько сильны, что приподнимали хижину и выкатывались из-под нее. Они сражались отчаянно и безнадежно.

Раздавались внезапно обрывавшиеся крики ужаса, слышался плач детей. Женщины рыдали над своими чадами. Все это перекрывалось хриплыми и жестокими боевыми кличами.

Вскоре все было кончено.

Скэны ловко и быстро вязали пленных, затыкая им рты. Проверяли убитых, искали среди них притворяющихся мертвыми и прячущих оружие. Из оставшихся в живых приканчивали тех, кого из-за полученных ран нельзя было продать в рабство. Лорсо взглянул на сбившихся в кучку, объятых ужасом пленников.

— Разведите огонь! — приказал он. Воины поспешно выполнили приказ.

Большинство Скэнов рылись в разбросанных повсюду пожитках побежденных Форов. Схватив за плечо одного особенно рослого Скэна, Лорсо сказал:

— Возьми троих человек и доставь ее сюда.

Даже боевая раскраска на лице воина не смогла скрыть его гримасу.

— Почему я, Лорсо?

Лорсо улыбнулся. Это была далеко не дружелюбная улыбка.

— Потому, что ты ей нравишься. Ты хочешь, чтобы я рассказал Слезам Нефрита, что ты ее не любишь?

Воин мгновенно повернулся, подозвал троих, и они рысцой направились к челнам у берега.

Лорсо крикнул, чтобы принесли побольше дров, и в свете разгоревшегося огня стал ковыряться концом меча в остатках хижины. Рывком раскрыв корзину, он нашел сочных копченых устриц и принялся за еду, скрестив ноги и рассевшись среди разрушений, как на пиру. Глубоко задумавшись, он размеренно жевал, не обращая внимания на плач детей и другие звуки продолжавшегося погрома.

Лорсо знал, что у этих людей не было ничего действительно ценного. Кроме, возможно, одной вещи. Лорсо вздрогнул и тут же оглянулся, проверяя, не заметил ли это кто-нибудь. Что-то приближалось в темноте. Поднявшись, Лорсо пинком опрокинул корзину с устрицами.

— Подведите пленников сюда, к свету.

Загрубевшие от весел руки Скэнов рывком подняли пленников на ноги. Не обращая внимания ни на раны пленников, ни на испытываемую ими боль, воины быстро выстроили их в ряд.

Когда Лорсо снова повернулся к берегу, в свете огня показалась четверка его воинов, несущих на плечах платформу. На ней находилась сидящая на стуле темная фигура. Опираясь на копья, воины осторожно продвигались со своей ношей. Подойдя к костру, они с почти смешными предосторожностями опустили платформу на землю.

Заостренные туфли Слез Нефрита высунулись из-под широкой юбки, похожие на черные когти сидящей на насесте птицы.

Плоская плетеная шляпа закрывала лицо, руки прятались в рукавах накидки. Накидка была темно-зеленого цвета, местами на ней сверкали белые блестки, как будто старуха была одета в кусочек моря.

— Лорсо, подведи их поближе, мне нужно хорошенько их разглядеть. — Ее голос был тихим и мягким, как дым, и в то же время в нем чувствовалась ужасающая властность.

Жест Лорсо был излишним — Скэны повиновались.

Слезы Нефрита с угрожающей медлительностью повернулась и взглянула на Лорсо.

— Зачем ты меня злишь? Разве я не сказала, что мне нужно?

Заикаясь, Лорсо промямлил:

— Сегодня днем… Ты сказала — рабы для домашних работ. Я думал…

Резким голосом она его оборвала:

— Ты думал… Избавься от всех, кроме тех, кто мне нужен.

Снова Скэны пришли в движение, не дожидаясь приказа Лорсо.

Слезы Нефрита смерила взглядом двух донельзя испуганных молодых женщин, которых выволокли из толпы и поставили перед старухой. У обеих была светлая кожа и темные волосы, которыми так гордились женщины Форов. Падающие в беспорядке длинные пряди волос развевались на ветру. Традиционные тесно прилегающие платья до колен не скрывали полных жизненными силами тел на пороге полного расцвета женственности.

Среди собравшихся вокруг Скэнов раздался звук, похожий на дикое утробное ворчание.

Молодые женщины стояли так близко от Слез Нефрита, что она могла бы дотронуться до них. Несмотря на это, старуха еще ближе наклонилась к ним.

— Вы знаете, кто я?

Напуганные до ужаса, с кляпами во рту, обе женщины замотали головами.

— Меня зовут Слезы Нефрита. Вам известно это имя?

Глаза молодых женщин еще больше расширились от страха.

Испытывая наслаждение от их ужаса, старуха почти замурлыкала:

— Женщина-Дух Скэнов. Служительница божества, говорящая с мертвыми, нож, разрезающий вуаль, скрывающую будущее. Развяжите их. Выньте кляпы.

Пока двое воинов выполняли ее приказ, Слезы Нефрита продолжила:

— Теперь вы можете бежать. В руки этих мужчин. Вы молоды. Красивы. Они получили бы большое удовольствие от вас.

Однако они быстро пресыщаются. Тогда они ищут… более грубые развлечения. Лучше, чтобы вы не бежали. Улыбнитесь мне.

Остолбеневшие девушки уставились на нее.

— Улыбнитесь. — Щуплое тельце наклонилось вперед. Одна девушка зарыдала. Вторая состроила дикую гримасу. — Повернитесь. Медленно. — Девушки обернулись кругом, и Слезы Нефрита освободила из-под накидки узловатый палец, указав на более высокую. Сделав два быстрых шага, Лорсо встал перед ней. Схватив в кулак длинные распущенные волосы девушки, он запрокинул ее голову. Другой воин схватил ее за руки. Прежде чем она успела закричать, у ее горла мелькнул нож Лорсо. Высокий воротник ее платья раскрылся. Еще одним взмахом Лорсо распорол платье сверху донизу, и стоящий рядом воин сорвал платье с девушки. Обнаженная, безмолвная от ужаса, девушка смотрела мимо Лорсо на Слезы Нефрита.

Снова в толпе воинов прозвучало утробное ворчание, на этот раз более настойчивое. Одна из лежащих на земле женщин задергалась, нечленораздельно пытаясь что-то прокричать через кляп. Воин ударил ее ногой. Заглушенные крики превратились в рыдания.

Слезы Нефрита произнесла:

— Лорсо, мы возвращаемся домой. Найди для этой одежду. — Голова древней старухи медленно поворачивалась от одного воина к другому, и каждый отрывал взгляд от обнаженной беззащитной девушки, опуская его в землю. Лорсо хотел прореветь, что они — воины Скэнов, но, проклиная себя, понял, что и сам не может выдержать взгляда этих старых ужасных глаз.

Наконец Слезы Нефрита продолжила:

— Эта девушка — моя. Вы не смеете даже думать о ней. — Обращаясь к Лорсо, она добавила: — Если та плачущая на земле женщина — мать этой девушки, сохрани ее для меня. Что до остальных — поступи с ними как прежде. Мы не можем задерживаться из-за пленников. Никто не должен остаться в живых, чтобы потом искать помощи и преследовать нас. Мы уйдем, когда путеводная звезда будет там. — И ее палец ткнул в небо, указывая, где именно.

Лорсо отрывисто отдал приказания:

— Вы четверо несите Слезы Нефрита к челну. Вы двое — снимите платье с той девушки и отдайте его рабыне Слез Нефрита.

Близко наклонившись к Слезам Нефрита, чтобы никто не мог услышать его слова, Лорсо все же должен был повысить голос, чтобы перекрыть крики отвергнутой девушки, когда ее оттаскивали воины.

— Ты уверена, что нашла ту, которая нужна? Как ты это знаешь?

Раздался смех Слез Нефрита.

— Я просто знаю, и для тебя этого достаточно. Твоя забота меня трогает. Ты видишь — она девственница, не поранена. Она будет моим орудием, точно так же, как и ты. У меня теперь есть имена: Гэн Мондэрк и Жрица Роз Сайла. Гэн будет править государством. Сайла изменит бесхребетную религию, которая называет себя Церковью. Я должна их уничтожить, чтобы Сосоласса и народ Скэнов взяли власть. У меня мало времени — год, максимум два. Затем тот, кто ждет в Глубоком Покое, будет пировать.

— Скажи мне, как помочь. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Слезы Нефрита жестом подозвала своих носильщиков. Ее подняли на платформе, и старуха протянула руку вниз к Лорсо. Холодные сухие пальцы скользнули по его бровям и губам.

— Бедный Лорсо. Ты никогда не понимаешь. Дело не в удовольствии. Моя цель — уничтожить детей пророчества, чтобы имена Гэн и Сайла стали синонимами стыда и позора. — Она выпрямилась и жестом приказала себя унести.

Глава 2

Гэн Мондэрк выпрямился, завидев яркие флаги своих Волков. Стоя в стороне от обступивших его людей, он испытывал весьма противоречивые чувства — удовлетворение от того, что ему удалось сделать, и изматывающее бремя ответственности. Подходило к концу его первое лето — первое лето правителя Трех Территорий. Хотя иногда ему казалось, что оно уже сотое.

Могло статься, что оно будет последним.

Сначала на них обрушился мор, а теперь война. Всем племенам пришлось тяжело. Когда Гэн присоединил Олу и Харбундай к своему народу, он надеялся: мир и процветание обеспечены. Не тут-то было. Новый странный враг пришел с севера. И теперь Гэн должен был остановить чужаков.

Мысленно Гэн посмотрел на себя со стороны. Высокий. Светловолосый. Он до смешного гордился своей необычайной физической силой и умением обращаться с оружием. Ему с трудом удавалось скрывать эту гордость. Жена утверждала, что он красив. Он уверял себя, что Нила пристрастна, втайне надеясь, что она права. Ее собственная невероятная красота была несомненна. Так же, как и красота их сына Колдара, который искренне верил, что можно прекрасно бегать, не умея как следует ходить.

Семья — это было самое лучшее в жизни Гэна.

Но не в этом состоял ее главный смысл.

Гэн Мондэрк правил.

Был ли он достаточно хорош? Заслужил ли право быть правителем, или он — один из тех, кто вознесся на вершину лишь по везению и низвергнется в пропасть, не справившись с тяжелой ношей?

Его мать предсказала, что он принесет славу Людям Собаки. И еще она говорила, что в его жизни всегда будет два пути. Сегодня — день выбора.

Кольчуга Гэна сверкала в лучах утреннего солнца. Медная рукоять меча изображала касатку, а лезвие имело форму наконечника копья. Такой меч Люди Собаки называли «мурдат». Хвостовые плавники касатки образовывали широкое основание, а из зубастой пасти выходило лезвие. Рядом с Гэном лежал его боевой пес Шара. Этим утром на его шее красовался широкий, усеянный острыми шипами боевой ошейник.

Волки Джалайла первыми прошли через Восточные ворота Олы. Они маршировали с песнями, построившись в колонну по четыре человека. Обычно их было пятьсот, но сейчас — значительно меньше. Одежда воинов была белых и черных цветов — цветов Джалайла, но звание первой Волчьей стаи давало им право носить на высоко поднятом вымпеле личные цвета Гэна Мондэрка — красный и желтый. Когда они вышли из обитых медью ворот, над полями прокатился гром огромных барабанов, которые везли на повозках. Казалось, что сотрясенный воздух как по волшебству затвердел и теперь сотрясал внутренности всех, кого касался. Мысленно Гэн усмехнулся, подумав, насколько он сам подвластен этой силе — едва ли он мог признаться в этом кому-либо другому.

Гэн все еще ощущал себя воином, Ночным Дозорным племени Людей Собаки. Он подумал, не разглядел ликто-нибудь другой в нем испуганного, неуверенного в своих силах юношу, от всего сердца желающего сбросить с плеч груз ответственности, который обязан был нести.

Присмотревшись к марширующей колонне, он отметил, как много его воинов хромает, как неловко многие из них взмахивают рукой. Его кавалеристы, понурив головы, сидели на шаркающих копытами лошадях.

Прошло едва ли две недели, как многие из них поднялись после болезни и встретили первую волну вторгшихся на земли Трех Территорий воинов Ква и их новых союзников, спустившихся с Гор Дьявола. Этот первый натиск заставил войска Гэна откатиться на юг к укреплениям Олы. Теперь в двух днях похода на восток наступала еще более многочисленная армия Ква и горцев, чтобы завершить покорение только оперившихся Трех Территорий.

В нескольких шагах от Гэна стояла группа мужчин. Все, кроме одного, были одеты в доспехи, украшенные стальными полосками и нашлепками, сделанные из кожи бизона. Кожу сперва варили в масле, пока она не становилась податливой, затем прижимали к человеку, чтобы она, высыхая, приняла формы его тела. Такие доспехи защищали от ударов меча и стрел, кроме выпущенных с близкого расстояния. Кажущиеся украшениями стальные полосы усиливали их защитные свойства. Ноги воинов были защищены высокими сапогами, а бедра и пах — кожаным фартуком с такими же украшениями.

Человек, одетый иначе, шагнул вперед и стал справа от Гэна. Необычным в его одежде был разрез справа, позволяющий легко доставать пистолет из кобуры на поясе. Огнестрельное оружие казалось диким на фоне доспехов, мечей и кинжалов. Тем не менее этот человек не вызывал никакого удивления у своих товарищей.

Гэн заговорил с ним, и чувствовалось, что они давние и хорошие друзья.

— Ну, Луис, каждый приводит свой довод против этого последнего моего хода. Наверное, наступила твоя очередь?

Уловив мелькнувший на лице Луиса испуг, Гэн усмехнулся. Луис выпрямился:

— Тогда я не буду тратить время впустую. Нужно защищать стены города, пусть Ква и горцы идут к нам. У нас есть мой черный порох. У тебя есть я, Бернхард, Анспач и Картер. На этих стенах каждое оружие-молния стоит от тридцати до пятидесяти человек. — Для убедительности Леклерк шлепнул рукой по пистолету.

Не произнеся в ответ ни слова, Гэн вопросительно поднял брови. Леклерк покраснел.

— Ладно, забудем о Картер и Анспач. Они против убийства, считая это неправильным, вот и все. И хоть Бернхард — тоже женщина, но я верю, что она встанет рядом со мной. Мы отобьем атаку на любую из этих стен.

Гэн положил руку на его плечо, заставив Луиса идти рядом с собой. Тихим голосом он повторил последние слова Леклерка:

— Отобьем… Я тоже обратил внимание на выражение лица твоей Бернхард, когда сказал, что оборона должна быть агрессивной. Ладно, мы поступим так, как считаем лучше. А это возвращает меня к вопросу об обороне. Не забывай, что многие из этих горцев были союзниками короля Алтанара. Это давнишние смертельные враги моего народа. Мы неспроста называем их Дьяволами. Теперь они вернулись со своими северными братьями. Они будут охотиться за тобой, поверь мне. Капитан найонского корабля, который стоял здесь дней десять тому назад, сказал, что Скэны плывут на своих акульих челнах. Их очень много — столько никто раньше не видел. Их прибытие ожидают через два дня после атаки Ква. Какую стену ты тогда будешь защищать?

Леклерк упрямо повторил:

— Тем более нужно сидеть на месте. Заставь их приблизиться к нам, используй с выгодой для себя нашу огневую мощь.

— Огневую мощь. — Гэн натянуто усмехнулся. — Ты имеешь в виду оружие-молнию и разрушающий все черный порох? «Огневая мощь»… Да, в твоем языке есть образные слова. Но подумай… Сейчас середина лета. Из-за мора мы забросили поля и скот. Если я не смету этих захватчиков, они учинят грабеж и бойню моего народа, уничтожат наш и так скудный урожай. Для выживших зима будет означать голодную смерть. Тогда что хорошего в том, что сегодня стены Олы устоят?

— Почему воины Людей Собаки сидят к востоку от Гор Дьявола, пока на западе ты сражаешься с общим противником?

— Мое племя больше остальных пострадало от мора. С востока его теснят Поедатели Бизонов. На север продвигаются кочевники, поклоняющиеся луне. Люди Собаки не могут нам помочь. Луис, я должен, атаковать прежде, чем объединятся мои враги. Я должен уничтожить и Ква, и Дьяволов, а потом разбить Скэнов.

— А что, если ты проиграешь?

На лице Гэна неожиданно появилось угрожающее выражение.

— Я должен победить. Иначе — рабство. На это я не соглашусь.

Его правая рука легла на рукоять меча. На побледневшем лице сверкали синие глаза, напомнившие Леклерку странный зловещий цвет льдов на горе Отец Снегов. Между тем Гэн продолжил:

— Однажды похитили мою жену, а с ней и нашего еще не родившегося сына. Мы с Нилой решили: или живем свободными, или погибнем свободными.

Какое-то время Леклерк не мог сказать ни слова. При каждом вдохе его пронизывала боль. Что ж, вроде все ясно. Он уже повернулся, чтобы уйти, но неожиданно остановился.

— А как насчет Конвея и Тейт? Если воины племени Собаки, направившиеся на юг к Дому Церкви, нашли их, то они скоро будут здесь. Разве ты не можешь немного обождать? Тейт и Конвей сами по себе стоят армии.

Гэн ответил с отсутствующим видом:

— Если их обнаружили и они еще живы, и явятся сюда вовремя, это изменит многое. Я переполнен множеством «если» и «возможно». Луис, я могу позволить себе все, что угодно, кроме нерешительности и напрасной траты времени.

«И человеческих чувств», — подумал Леклерк, удаляясь от Гэна. И тут же устыдился — уж кому, как не ему и его друзьям, которые вместе с ним переделывали этот мир, знать о человечности Гэна.

Леклерк присоединился к группе ожидавших людей, не обращая внимания на их явное нетерпение узнать, что сказал Гэн. Леклерк мысленно возвратился в то время, когда они выбрались из криогенных капсул, сохранивших жизнь членам их группы, и открыли этот новый мир.

Временами он оценивал этот дар как глупейшую шутку в какой-то сумасшедшей комедии, приведшей к уничтожению всего, что ему было знакомо.

Мир, в котором родился Луис Леклерк, сам себя уничтожил. Природа со свойственными ей бесконечным терпением и добротой стерла большинство ядерных шрамов, но оставались места, где по милости человека поверхность земли спеклась в остекленевшую массу. Сверкание таких участков в лучах солнца служило укором для понимающих.

А понимали это только выходцы из тех криогенных капсул. Они знали также о нервно-паралитических газах и ужасных искусственно созданных болезнях. Немногие уцелевшие научили своих потомков, что все оставшееся после светопреставления опасно. В этом была доля истины. Останки городов служили вместилищем заразы, радиации и химического загрязнения. Вначале служившие прибежищем для укрывавшихся от ядерной зимы, они превратились в рассадники болезней. Люди избегали творений человека. Самонадеянность людей, разрушивших мир, приписывалась знаниям, и образование предали анафеме.

Леклерк и его друзья появились в этом мире благодаря высшему технологическому достижению человечества — криогенному устройству, на более чем пять веков остановившему для них ход времени. «Проснувшись», они попали в общество, где умение читать и элементарное знание арифметики считались настолько опасными, что допускались только для Избранных. Люди этого мира извлекали из разрушенных городов металл, керамику, стекло. Любые найденные книги немедленно уничтожались под наблюдением Церкви, монотеистической религии, которая представлялась Леклерку причудливой смесью христианства, иудаизма и медицины.

Он подумал о своих отсутствующих друзьях. Доннаси Тейт — профессиональный военный. И Мэтт Конвей — бывший уличный регулировщик, в этом мире ставший воином по призванию.

Им удалось спасти жизни его друзей, когда те были захвачены королем Алтанаром.

Только таким бойцам, как Тейт и Конвей, Гэн Мондэрк мог позволить сопровождать Жрицу Роз Сайлу в ее походе за тем, что Церковь называла «Вратами». Особенно с их оружием. Оно также сохранилось на протяжении веков. Это было легкое пехотное вооружение, автоматы — «вайпы» и пистолеты. Рука Леклерка скользнула к пистолету. Неожиданно он осознал, что ни разу не стрелял из нею с тех пор, как Гэн сверг короля Алтанара. Тем не менее через два дня придется.

Леклерк вздохнул. Он надеялся мирно провести остаток своей жизни в Трех Территориях Гэна. Напрасные мечты. В этом мире покой заканчивался при твоем рождении. И возвращался только после смерти.

Если при помощи «вайпа», который теперь назывался оружием-молнией, не удастся повернуть вспять поток, наступающий на Три Территории, Луис Леклерк познает все, что касается вечного покоя.

Он увидел себя неловко распростертым на земле. Из груди торчит оперенная стрела. Живот распорот, открывая взору мокрое месиво внутренностей. Вздрогнув, Леклерк отвернулся. Часто моргая, он прогнал видение прочь.

Потрясенный, он почувствовал, как по его нервам пополз страх. Леклерк вытянул руку — она не дрожала. Но он понимал: в нем жил страх, как болезнь. Вздрагивая от подавляемых рыданий, он приказал себе спрятать его как можно глубже, чтобы никто о нем не узнал. Это было его единственной надеждой. Трусам здесь не было места.

Обратив наконец внимание на остальных людей, Леклерк ответил на их вопросы.

— Мурдат^[4] должен нанести удар. Войска не будут отозваны. Мы, его бароны, его командиры, должны позаботиться о том, чтобы Мурдат нанес верный удар и чтобы каждый удар был смертелен. Мы победим. Так будет.

Человек, которого звали Эмсо, седой, покрытый шрамами воин, вынул из ножен свой меч. Он был среди первых, присягнувших Гэну в те времена, когда тот был только блуждающим отверженным. Теперь он нес свой мурдат точно так, как это делал его вождь. Эмсо плашмя ударил мечом по своему щиту.

— Мурдат! — В его крике слышалось дикое ликование воина. Эмсо повторил свой клич еще громче. Его подхватили бароны.

Услыхав этот дружный рев, Волки присоединились к нему.

Как буря, их клич пронесся над полями и отразился от стен города. «Мур-дат! Мур-дат!» Хор голосов гремел все время, пока выходили из города остальные полки со своими барабанами.

Гэн вслушивался, наблюдая за потоком воинов, змеившимся вдоль дороги. Закусив губу, он пытался справиться с комком в горле. Он не был уверен, чем именно вызваны навернувшиеся слезы: гордостью и любовью, которые он испытывал к этим людям, или страхом за их судьбу. Он страстно желал, чтобы время остановилось и это мгновение длилось вечно.

Глава 3

Кейт Бернхард ждала у Восточных ворот, когда к ней подъехал Леклерк. Она куталась в черный широкий плащ служительницы Церкви, который носила почти всегда, как и две другие женщины, пережившие Апокалипсис в криогенных капсулах и теперь оставшиеся в Оле. Четвертая, Доннаси Тейт, была единственной среди них, ищущей приключений.

Бернхард глубоко сочувствовала жрицам Церкви и их усилиям придать некое подобие цивилизованности мириадам существовавших в этом мире культур. Это вызывало у Леклерка уважение. Он уважал за это и Сью Анспач с Дженет Картер, хотя ему казалось, что они уж чересчур увлеклись делами Церкви. Еще немного, и они станут большими ортодоксами, чем их духовные наставницы.

Бернхард помахала ему. Он махнул в ответ; его неожиданный взмах заставил шарахнуться в сторону проходившую рядом вьючную ламу. Леклерк обернулся, собираясь извиниться перед торговцем, и по бело-черному полосатому поясу узнал в нем выходца из Джалайла.

— Никаких проблем, Луис! — Он рассмеялся, увидев удивление Леклерка. — Это мое первое возвращение в Олу. Почти год назад я вместе с Гэном Мондэрком мчался в атаку через эти поля. Я сражался под красно-желтыми цветами стаи Джалайла. Будет чем похвастаться перед своими внуками! Расскажу им о чужестранцах, которые нам помогли. Ты тот, кто дал нам гром, разбивший двери короля Алтанара. Благодаря тебе многие из нас сегодня живы. — Немного помолчав, он продолжил, как показалось Леклерку, с нарочитым весельем: — Как только распродам эти меха, присоединюсь к добровольцам на стенах. На тот случай, если Ква оттеснят Мурдата обратно в город. Не думал, что доживу до того дня, когда буду предлагать свои услуги для защиты старой каменной коробки Алтанара!

На прощание он отсалютовал, прижав правый кулак к челюсти около уха.

Слова этого человека напомнили Леклерку о беседе с Гэном, и его снова охватило раздражение. Построенный из камней и кирпича, город представлял собой вполне пригодную для обороны позицию. Окруженный стенами замок стоял на краю скалы, круто обрывающейся к Внутреннему Морю. Перед замком расстилался ровный луг, где у нападавших не было ни малейшего шанса укрыться от стрел. Или от огнестрельного оружия. Стены города и замка были высокими, крепкими, с башнями, удобными для фланговой стрельбы. Кроме того, противники Алтанара когда-то построили под городом сеть подземных ходов.

У ворот Леклерк снова посмотрел на Бернхард. Без особой надежды он поискал глазами Картер и Анспач. Бернхард догадалась, кого он ищет, и, поймав его взгляд, с упреком сказала:

— Сожалею. Дженет и Сью… — Она указала рукой на то место, где рядом с ней должны были бы находиться ее подруги. — Им не по душе, что ты уезжаешь на войну с Гэном. Они считают, что нужно попытаться вести переговоры, найти компромисс.

— Разве они не погашают, что это — борьба не на жизнь, а на смерть?

Подойдя ближе, Бернхард положила руку на удила пританцовывающей лошади Леклерка.

— Успокойся, Луис. Ты заставляешь лошадь нервничать, а ведь ты не очень хороший всадник.

— Лошадь в порядке. Едва ли можно считать, что я отправляюсь на войну. Я просто обеспечу огневую поддержку…

— Мы. Мы обеспечим огневую поддержку. Я тоже еду.

Леклерк преувеличенно поморщился.

— И ты сказала об этом Дженет и Сью? Тут потребовалось больше храбрости, чем на войне!

Смех Бернхард был под стать ее дородной фигуре и манере держаться. Она была плотной женщиной, невысокой, но крепкого сложения. Никто не посчитал бы ее красавицей, но изначально присущая ей женственность была намного привлекательней, чем ей самой это могло прийти в голову. Леклерку всегда казалось, что, когда Бернхард расслабляется, ее лицо принимает выражение скрытой грусти, будто есть нечто такое, чем она хочет поделиться, но никак не решается это высказать.

— Я хорошо стреляю, — сказала Бернхард. — Я сильная. До того места, где Гэн собирается встретить Ква и их союзников, всего два дня пути. Мы однажды уже столкнулись с Дьяволами, Луис. Я знаю, что нас ждет, если они победят. Бой будет отчаянным.

— Все не так уж плохо. — Леклерк тревожно оглянулся. Не хватало еще и моральных проблем.

— Я работала в лечебнице вместе с целительницами. Раненые и больные, еще не оправившиеся после эпидемии, заставляли себя подняться с постели и вернуться в войско. Целительницы не помнят, чтобы прежде здоровые терпели рядом с собой только что выздоровевших. Ты знаешь, как они обычно избегают всех, кто соприкоснулся с эпидемией, и даже тех, кого лишь подозревают в этом. Дела обстоят даже хуже, чем просто плохо.

— Тем больше причин, чтобы ты осталась здесь. Нам надо бы обучить некоторых Волков, как пользоваться этим оружием.

Бернхард сжала губы.

— Мы все согласились, что последний наш шанс в этом мире — «вайпы» и пистолеты, умение с ними обращаться. Если кто-то убьет одного из нас и завладеет оружием, он не сможет обратить его против наших друзей. Так должно быть.

Тихо засмеявшись, Леклерк спешился. Бернхард пошла вслед за ним к его жилищу.

— Наша жизнь — сплошная ирония, — проговорил Леклерк. — Я вызвался участвовать в опыте с капсулами, посчитав, что оказаться в выжившем мире будет волнующим приключением. Я покинул свой мир с надеждой, что, проснувшись, воссоздам точно такую же культуру.

Бернхард следила за ним краем глаза.

— Я всегда подозревала, что ты обрадовался, когда оказалось, что мы пробыли в пещере с капсулами века, а не десятки лет.

Леклерку снова стало страшно. Он не мог поднять глаза на Бернхард. Ведь она могла заметить того трепещущего перед смертью человека, с которым он вел борьбу. Неестественно громким голосом Леклерк сказал:

— К стыду, должен признаться, что мне действительно здесь нравится. Но все равно, прежде всего я — технарь.

Он неестественно рассмеялся. Пренебрежительно махнув рукой, Леклерк продолжил:

— Я бы мог стать воином. Не таким, как Тейт и Конвей. Я бы был большим стратегом, чем они. Всю свою жизнь я мечтал стать человеком действия. И здесь я понял, что знаю слишком много, чтобы позволить себе пропасть напрасно. Это может показаться самоуверенностью, но это так. Лучшее, что я могу сделать, — это поднять уровень здешней техники. А геройствуют пусть молодые.

— Ах, прекрати. Ты просто напрашиваешься на комплименты. Тебе не может быть больше тридцати. Это был предельный возраст для добровольцев. Ты хорош собой, с милой улыбкой и добрым сердцем. Я, кстати, считаю, что все это плюс то, что ты первоклассный технарь, значительно важнее, чем воинские доблести.

Леклерк упрямо продолжил:

— Только подумай, Кейт, развитая технология усилила загрязнение, а не уменьшила. Терроризм и непрерывные войны — следствие невообразимой перенаселенности. Ты ведь помнишь, что наши современники говорили детям об интеллектуалах и технологии. Вот я заново изобрел черный порох. Ты видела, как женщины прячут своих детей при моем появлении?

Леклерк замолчал, пораженный мыслью настолько неожиданной, что она казалась откровением свыше. Ошеломленный, он тихо продолжил:

— Я раньше об этом не подумал. Черный порох позволяет не только разрушить стену или пробить кольчугу или броню. Это способ одновременного уничтожения многих одним человеком. Это простое вещество, которое даже эти люди могут делать в изобилии. Я спровоцировал весь мир перейти от боя один на один к массовому уничтожению. Они почувствовали, что я собой представляю, и неудивительно, что меня боятся.

Бернхард обхватила свои плечи.

— Ты не должен испытывать чувство вины. Гэн не страшится прогресса. Вспомни, он приказал нам обучать всех Избранных грамоте и основам арифметики.

Ответ Леклерка был грубоват:

— Избранные! Церковь покупает детей, которых работорговцы иначе убьют. Это реальный мир, Кейт, рабство. Ты забыла упомянуть, что другие твои школяры — все военные офицеры Гэна. Они учатся читать и писать, чтобы эффективнее поддерживать связь на поле боя.

— Ты считаешь, я довольна тем, что воины — это элита? По крайней мере, они сражаются с теми, кто практикует рабство. С такими, как Ква и горцы. Как Скэны. Наши Избранные и воины будут обучать других. Что, если мы сможем создать культуру, борющуюся за справедливость для всех?

Откинув голову, Леклерк расхохотался, но тут же оборвал свой смех, увидев, как болезненно восприняла его Бернхард. С виноватой улыбкой он сказал:

— Ты душечка. Я смеялся не над тобой, честно. Я смеялся над человечеством. Каждая культура борется за справедливость. Дело просто в том, что эти кровожадные глупцы, — он сделал широкий взмах, — не догадываются, что только мы понимаем, что такое истинная справедливость.

Немного успокоившись, Бернхард фыркнула.

— Это правда. Ты меня просто дразнишь, потому что сознаешь мою правоту.

Леклерк взял ее под руку.

— Старушка Земля почти оправилась от того кошмара, который мы сотворили, но не думаю, что на этот раз она предоставит нам столько же шансов.

Глава 4

Широкая долина была погружена в тишину. Солнце ласкало раскинувшиеся луга, но на роскошной траве не было пасущегося скота. Не было видно и крестьян, собирающих урожай, и дети не вспугивали огромные стаи голубей и гусей, принявшихся разорять поля. Вороны носились над зеленой землей, подобно зловещим черным стрелам. Массивные горы, чьи склоны были покрыты хвойными лесами, нависали над долиной. Вдали еще выше громоздились Горы Дьявола.

Стоя на холме в центре долины, Гэн указал на ближнюю возвышенность.

— Они пойдут по тем параллельным хребтам, под прикрытием деревьев. Проникнув в тыл нашей обороны, они сомкнутся, чтобы отрезать нам путь к отступлению.

Седой Эмсо слушал молча. Когда он заговорил, его голос был полон сарказма.

— Если так, то не разрешить ли мне своим людям поесть как следует? А заодно отозвать разведчиков? Раз мы будем просто сидеть тут и погибать, то по крайней мере перед этим поедим и отдохнем, Мурдат.

Он отвернулся, скрывая ухмылку, а Гэн подивился, сколько оттенков удалось вместить Эмсо в последнее слово. Оно прозвучало одновременно как титул, вызов и почти как оскорбление. Шара шагнул вперед, пытаясь разгадать выражение лица своего хозяина.

— Спокойно, Шара. Это только Эмсо.

Взглянув на животное, Эмсо проворчал:

— Пес, будь у тебя разум, ты рычал бы на него, а не на меня. Не я предсказываю твою гибель!

— Я ничего не сказал о нашей гибели. Я говорил о том, как собирается поступить вождь Ква.

— А! Тогда у тебя имеется план. Устроим конкурс догадок с призом для отгадавшего?

— Ты чересчур раздражен и озлоблен. Это тот Эмсо, который мне нужен! — Гэн наконец посмотрел на своего собеседника. — Помнишь, как мы разбили Алтанара, обойдя его фланги под покровом ночи?

— Конечно. Но разведчики доносят, что эти войска надвигаются. Они нас атакуют задолго до наступления темноты.

— Мы атакуем.

Помаргивая, Эмсо не отрываясь вглядывался в даль.

— Не пытайся взбудоражить меня, как юнца, Мурдат. Мы оба знаем, что наш единственный шанс — остановить этих людей и отступить, а потом снова их ужалить. Тут и не пахнет славной победой. — Произнося эти слова, Эмсо даже раскраснелся.

— Точно. Мы разобьем их войско на несколько частей и одолеем, иначе они нас просто раздавят. По численности противник нас превосходит по меньшей мере в пять раз.

— Тогда какого черта мы топчемся вокруг этого холма? Зачем рыть западни для лошадей и пехоты, зачем изнурять людей строительством той стены? — Указующий перст Эмсо был подобен злому копью.

— Потому, что здесь будут стоять все, кроме Волков Джалайла, — ответил Гэн. — Ты — приманка, а мы — западня.

Лицо Эмсо немного подобрело. Гэн позвал:

— Леклерк! Бернхард! Идите сюда. — Оба подбежали, гремя «вайпами» о свои кольчуги. Гэн распорядился: — Вы отправитесь с Эмсо. Тут неподалеку есть неглубокий ручей. По руслу ручья стая Джалайла должна подойти к южному хребту. Оттуда вы направитесь на восток. Вы должны встретить наступающие войска Ква.

Достав свой меч, Гэн начертил на земле их расположение, а потом показал фланговые удары и массированную атаку в центре. Бормоча, он продолжал что-то царапать на земле.

— Разведчики и беженцы сообщают, что основные силы противника находятся в долине. Другие разведчики доносят, что Ква идут по горным хребтам. С севера мы встретим их нападение своей кавалерией. Эмсо, остановив их атаку в южном направлении, обрушится на тыл и фланг основных сил Ква.

Леклерк изучал нарисованную на земле схему. Нарочито безразлично он обратился к Эмсо:

— Если ты действительно разгадал намерения Ква, то лучшего плана нам не придумать.

Эмсо фыркнул.

— Умереть в постели тоже хороший план. Ты делаешь ставку на него?

Повеселевший Гэн рассмеялся, а Бернхард пробормотала Леклерку:

— Как он может так поступать? Я знаю, что мы ему дороги, но он получает удовольствие от этой убийственной игры. В этом просто нет логики.

Гэн снова заговорил:

— Если мой план сработает, мы хорошо потреплем Ква. Но все же они могут нас раздавить. Эмсо, я делаю ставку только на тебя и наших Волков.

Эмсо криво усмехнулся.

— Твой язык быстр, как твой мурдат. Ты хочешь обратиться к Волкам? Нам нельзя терять время.

Леклерк и Бернхард присоединились к Гэну и Эмсо.

— Я не смогу поспевать за этими людьми! — сказала Бернхард.

— Я думаю, они это учтут.

Леклерк шлепнул рукой по прикладу своего «вайпа». Эмсо обернулся на этот звук.

— Вы поедете верхом, — сказал он. — В составе моего резерва. Я выделю вам сопровождающего. Когда мы обнаружим Ква, я постараюсь передать вам, где будет нужно ваше оружие-молния. Если это мне не удастся, пусть решение примет сопровождающий.

Леклерк стиснул зубы. Его губы зашевелились, проглатывая непроизнесенные вслух слова.

Бернхард положила ему на плечо руку. Он сделал вид, что не заметил этого прикосновения, но Бернхард все равно заговорила:

— В этом нет ничего личного, Луис. Эмсо не обижается, когда ты его учишь, как обращаться с твоим черным порохом. Он уважает твои знания и умения. Все, что он хочет от тебя, — это чтобы ты так же отнесся к его помощнику.

— Он дает мне понять, что мне нет места среди них, что только мое оружие имеет значение. Дескать, «Воины — вперед! Леклерк — в тыл к женщинам и детям!»

Слева от них, тщательно маскируясь, уже пришла в движение кавалерия. Без верховых воинов Людей Собаки у Гэна оставалась только его тяжелая кавалерия Олы на рабочих крестьянских лошадях. Это была и разведка, и ударная сила. Крестьяне, рыбаки и лесорубы с западных склонов Гор Дьявола были угрюмыми, упорными бойцами. Их леса исключали стремительные кавалерийские маневры. Когда они взгромождались на лошадь, то делали это не для того, чтобы кого-то объехать, а чтобы переехать его.

Успех обороны холма, занятого Гэном, зависел от боеспособности его воинов. В их снаряжение входили переносные ограждения для установки на поле боя. Чрезвычайно длинные копья воинов позволяли им доставать врага, прячась за этими ограждениями. Верхняя часть холма была опоясана траншеей с невысоким бруствером. Под ее прикрытием лучники могли послать в противника дождь стрел.

Переносные ограждения были выдумкой Леклерка и представляли собой довольно простую конструкцию. Два коротких кола связывались поперек. Привязанные к ним еще более короткие колья придавали сооружению прочность и препятствовали продвижению противника. Кроме того, короткие колья были соединены крепким шнуром с металлическими крючьями. Никто не мог бы вести бой, таская на себе такое снаряжение. Тем не менее эти небольшие, легкие и относительно легко уничтожаемые конструкции представляли собой для противника досадное неудобство.

Леклерк превратил их в смертельно опасное средство. На каждое ограждение прикреплялся кожаный мешок, набитый небольшими камнями, плотно упакованный заряд черного пороха и запальный шнур, теоретически рассчитанный на четыре минуты горения. При испытаниях запальные шнуры оказались несовершенными — некоторые из них сгорали слишком быстро. Никто серьезно не пострадал, но несколько человек оказались в неприятной близости от разлетавшихся со свистом камней, и публика была восхищена быстротой, с которой они разбежались с полигона. Таков солдатский юмор.

Справа над воинами, в последний раз проверявшими ограждения, на ветру трепетало голубое знамя Галмонтиса. Слева под своим желто-черным полосатым знаменем трудились воины Фина. Воины Одиннадцатого Западного и Малтена заняли передовые позиции, готовясь задержать продвижение Ква перед тем, как отступить к холму. Далеко в тылу, под прикрытием сада, сидел в резерве боевой отряд Оланов.

Внимание Леклерка привлекла какая-то ярко-фиолетовая вспышка. Это оказались развевающиеся полы плаща настоятельницы Фиалок. Ее расшитая мантия разительно отличалась от строгого черного одеяния собравшихся вокруг нее шести военных целительниц. Леклерк нахмурился, вспомнив о том, как резко настоятельница критиковала Жрицу Роз Сайлу, обвиняя ее в расколе Церкви.

Однако сейчас не время для подобных мыслей. Повернув голову, Леклерк заметил поодаль двух праздных вестников, которых можно было легко отличить по яркой одежде. Как и Гэн Мондэрк, Леклерк не испытывал к вестникам дружеских чувств. Как сказал Гэн, они были подобны стервятникам, всегда появляющимся во время беды. Вестники беспрепятственно передвигались по всем территориям. Если кому-нибудь из них чинили препятствия, а тем более калечили или убивали, то племенам, на землях которых это случилось, отказывали в услугах вестников, пока не достигалась договоренность о соответствующих компенсациях и наказаниях. В мире, где эпидемии возникали с быстротой и непредсказуемостью весеннего дождя и соседние племена на протяжении поколений поддерживали когда-то возникшую вражду, отсутствие связи с другими было равносильно смертному приговору. Вестников принимали, им угождали, но никто их не любил.

Маршевый барабан Волков Джалайла прогрохотал сигнал сбора. Больше сигналов не было. Крадучись, подобно братству воров, колонна рысцой пробежала под прикрытием кустарника к ручью. На солнце засверкали мелкие брызги, разлетающиеся из-под ног бегущих людей.

Леклерк и Бернхард поспешили вслед. Когда они отошли на несколько сот ярдов вверх по течению, сопровождающий разрешил им сесть на коней, сказав, что они уже достаточно далеко зашли в лес. Задыхающийся, с раскрасневшимся лицом, Леклерк сделал вид, что взвешивает целесообразность этого предложения. Луиса покоробило, с какой благодарностью его приняла Бернхард. Поджав губы, он постарался всем своим видом показать, что неохотно подчиняется приказу. Они быстро догнали Волков.

Вскоре до них долетел рев команд и крики схлестнувшихся в схватке людей. Волки впереди Леклерка и Бернхард перестроились из колонны в небольшие отряды. Половина из них продвигалась вперед, натянув тетиву своих луков. Другие размахивали мурдатами, подняв левой рукой тяжелые прямоугольные щиты.

Леклерк и Бернхард ожидали в окружении двадцати человек, составлявших резерв.

Волков оттеснили назад. В изумлении Леклерк видел, что большая часть резерва скорее терзается бездействием, чем мрачными предчувствиями. Ему нужно было это понять; они слышали звуки боя, в котором участвовали их товарищи, но им было запрещено идти на помощь. Мурдаты в нетерпеливых руках вздрагивали, как кошачьи хвосты. Леклерка одолевали совсем иные чувства. Всей душой он желал, чтобы Ква обратились в бегство.

Три коротких и два длинных свистка бросили застоявшийся резерв вперед.

Леклерк послал своего коня за ними. Их одинокий воин-сопровождающий поймал поводья.

— Еще не время. Мы должны подождать сигнала.

Снова раздался пронзительный сигнальный свист: две высокие ноты, потом еще две.

— Вперед! — Сопровождающий шлепнул лошадей по спинам, заставив их вздыбиться. Прежде чем животные оправились от неожиданности, сам он, выхватив свой мурдат, уже бросился в гущу боя. Леклерк и Бернхард во весь опор понеслись вперед сквозь густой лес.

Бернхард невольно вскрикнула, увидев, как буднично и деловито люди убивают друг друга. Дисциплинированные Волки дрались попарно. Они передвигались как единое целое, отражая удары щитами и нанося их мурдатами, и отводя мурдатом выпад противника, чтобы оглушить того щитом.

Почти непроизвольно Леклерк начал стрелять. Открывшаяся перед ним картина первобытной жестокости вызывала отвращение. Осознание того, что каждым выстрелом он убивает себе подобного, вызывало тошноту. Рядом с ним Бернхард кричала, заклиная всех прекратить бой. Скатывающиеся по ее щекам слезы падали с подбородка при каждой отдаче «вайпа». Леклерк надеялся, что гром выстрелов «вайпов» обратит Ква в бегство. Однако у этих воинов нервы оказались крепкими. Только понесенные потери заставили их остановить наступление, расстроить ряды и отступить.

Было трудно поверить, что бой закончился. Ква, унося раненых, бежали, скрываясь в лесу. Оставленные ими на поле боя раненые разделили муки с ранеными Волками. Сутулясь в своих седлах, Леклерк и Бернхард наблюдали, как Эмсо проверял, кому из раненых еще можно оказать помощь. Пока основные силы готовились к возможной контратаке, остальные переносили своих товарищей к импровизированному госпиталю.

Бернхард и Леклерк присоединились к примитивным попыткам оказания первой помощи. Под их руководством один из воинов приступил к промыванию ран, а второй стал рвать полотно, чтобы приготовить бинты. Эмсо мрачно и одобрительно улыбнулся.

— Я посылаю человека за военной целительницей. Один воин останется здесь, чтобы присмотреть за ранеными. Мы же продолжим выполнять свое задание.

Завязывая бинт, Леклерк подбородком указал на остатки стаи Джалайла.

— У тебя не осталось достаточно людей даже для того, чтобы безопасно отступить и присоединиться к основным силам Гэна. Ты не можешь сейчас нападать.

Леклерк будто говорил на незнакомом Эмсо языке. Взгляд седого военачальника был столь невыносимо напряженным, что заставил Леклерка отвернуться прежде, чем Эмсо заговорил.

— Мы пойдем по моей команде. — С этим Эмсо удалился.

Леклерк было начал спорить, но на него зашипела Бернхард.

— У него нет выбора! — сказала она, когда переполненный негодованием Луис повернулся к ней. Она продолжила свою работу.

Восседая в дамском седле на ослике, к ним приблизилась военная целительница. Животное осторожно, с напряженной грацией выбирало дорогу среди лежавших на земле стонущих воинов.

Леклерк придвинулся к Бернхард. Указав большим пальцем в сторону военной целительницы, он с ухмылкой сказал:

— Ты видела, как она подъехала? Прямо сцена из Нового Завета.

Задыхаясь от волнения, Бернхард выпрямилась и быстро отошла в сторону от воина, которому она оказывала помощь.

— Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, что с тобой сделали бы эти люди, знай они о том, как ты со мной говорил о Той, которая ехала на осле. О ней нельзя говорить с женщинами — это запрещено. И еще, помнишь свое нытье о том, что тебя отправляют к женщинам и детям? Так вот, забудь об этом. Я не думаю, что ты достаточно крут для того, чтобы жить вместе с нами.

Оставив его стоять с открытым ртом, она величаво удалилась к военной целительнице. К тому времени, когда Леклерку удалось прийти в себя, она уже вела тихим голосом беседу со Жрицей. Леклерку ничего не оставалось, как проглотить свое возмущение. Ничего не получалось так, как ему хотелось. Он направился к ней с намерением принести должные извинения.

Когда Бернхард заметила его приближение, на ее лице появилась прощающая и поощряющая улыбка.

Тщательно подготовленная Леклерком речь была прервана хриплым приказом Эмсо построиться в походную колонну.

Глава 5

Группа перехвата Эмсо едва успела достичь леса, когда основные силы Ква начали наступление на занятый Гэном холм. Подобно Волкам, воины Ква носили доспехи из кожи или кольчугу. Их головные уборы были разношерстны, от искусно сделанных латунных и медных шлемов до высоченных оленьих рогов, прикрепленных к кожаным шлемам. Меченосцы несли высокие узкие щиты, закрывающие воина от глаз почти до самой земли. Наступая, Ква в ритм шагам ударяли по щитам. Этот шум в сочетании с дробью барабанов и воем латунных боевых труб создавал впечатление бури. За спиной наступающих оставались вытоптанные поля и изломанные сады. Пастбища превращались в плоские пыльные участки земли.

За Ква, готовясь воспользоваться любым разрывом фронта Волков, шли Дьяволы. Их воины отправлялись на войну с лицами, раскрашенными, как маски смерти, — черные глазницы и кроваво-красный рот на фоне белых черепов. Торсы воинов прикрывала броня, называвшаяся бармал, — скорлупа из черных коровьих шкур поверх сплетенных ивовых прутьев. В пешем бою, как сегодня, они пользовались короткими мечами — ма.

С передовых позиций обороны Гэна смертоносной стаей на наступавших полетели стрелы. Почти одновременно, подчиняясь рефлексу, опытные воины Ква подняли свои щиты. Раздались отдельные крики боли. Две одетые в черное военные целительницы потащили в тыл сначала троих, потом четвертого, а затем и пятого раненого. Другие раненые помогали друг другу или обходились собственными силами. Несколько воинов остались лежать там, где упали.

Ряды наступающих организованно сомкнулись и продолжили движение, не обращая внимания на потери.

Один воин смело выбежал вперед. Его стальной шлем украшали огромные рога дикого буйвола, щит — изображение демонического лица. Он высоко поднял боевой топор, и над всем войском Ква распростерлась угнетающая тишина. Повернувшись лицом к обороняющимся, воин громоподобным голосом проревел:

— Вы-ы-ы-ы!

Крик перешел в глухой рокот, вслед за которым прокатилось дрожащее эхо. Ква, все как один, подхватили крик.

Мурашки побежали у Гэна по коже. Все, стоявшие рядом с ним, схватились за оружие.

Стоявший впереди всех одинокий Ква выкрикивал имена всех стай Волков, одно за другим. Остальные воины Ква повторяли каждое. Последним было названо имя Гэна, оттененное громом ударов мечами о щиты.

Еще два воина Ква вышли вперед, таща сопротивляющегося связанного пленника с кляпом во рту. За ними поспешал ковыляющий бородатый человек. В своем длинном землистого цвета плаще этот старик отдаленно напоминал облаченных в черное женщин Церкви. Конец его посоха возвышался над ним на целую голову. К верхушке посоха был прикреплен диск со свисающими прозрачными кристаллами горного хрусталя. Несмотря на то что темные тучи грозили совсем закрыть солнце, эти украшения сверкали хищными искрами.

Гэн подозрительно наблюдал за происходящим. Едкий запах предбоевой напряженности приобрел характер неприятной гнили. Гэн заметил, что прежде ругавшийся Волк умолк. Старик в плаще землистого цвета встал перед вождем в стальном рогатом шлеме, и тот поспешно опустился на одно колено. Бородач взмахнул рукой. Расстояние скрадывало его слова. Все Ква также опустились на колени. Из-под своего плаща старик достал нечто большое и белое. Наклонившись к вождю, он надел на него этот предмет, оказавшийся маской, и отступил. Все воины Ква одновременно вскочили на ноги. Шелест одежды и позвякивание оружия угрожающе прокатились по всей долине.

Повернувшись лицом к Волкам, вождь дал им себя хорошо рассмотреть в своем новом обличье. Маска имела яйцеобразную форму, сужаясь кверху. Она почти достигала плеч и закрывала воина, начиная от середины шлема и кончая основанием шеи. Слегка отогнутые назад к ушам края маски оставляли боковой обзор через наклоненные вниз прорези для глаз. Рот маски представлял собой выгнутый вниз овал. И больше никаких черт. Плоское белое лицо маски носило печать невыразимой муки. Гэну показалось, что этот пустой, нечеловеческий взгляд направлен только на него одного.

За спиной Гэна послышался шум. Обернувшись, он увидел настоятельницу Фиалок.

— Северный Ветер, — произнесла она, осенив себя Тройным Знаком. Ее глаза нервно бегали, как у затравленного зверька. — Это их бог войны, — продолжила она. — Народ Ква считает, что вначале именно Северный Ветер принес убийственный бесконечный холод и дождь. Тот старик — священник. Смотри.

Гэн снова повернулся к войску чужаков. Отступив, священник прикоснулся своим посохом к связанному пленнику. Придав посоху вертикальное положение, он стал быстро вертеть его вокруг оси. Образованный кристаллами круг засверкал. Продолжая отступать от пленника, облаченный в плащ старик не переставал вертеть посох.

Держа пленника за руки, оба приволокших его воина чуть отступили. Вождь поднял свой топор и рубанул. Второй раз. И еще.

Пленник, подергиваясь, упал.

Ква взревели.

Настоятельница Фиалок вымолвила:

— Ты навлек на нас это, Гэн Мондэрк. Ты и отступница Сайла, и ее сообщница Ланта. Ты позволил им отправиться в их глупый поход, и их богохульство разделило Церковь. Вездесущий отвернул свой лик от тебя из-за твоих прегрешений.

От проклятий женщины Гэн почувствовал, будто чья-то холодная влажная рука легла ему на спину.

Ква бросились в атаку. Их лучники послали в обороняющихся шелестящую тучу стрел поверх голов своих атакующих воинов. Лучники Гэна выпустили стрелы в ответ и отступили, чтобы укрыться в траншеях.

Боевые кличи и призывы были нарушены пронзительными криками боли.

Из леса, прикрывавшего склоны северной гряды, вынеслась колонна кавалеристов, нацелившаяся нанести удар по флангу оборонявшихся. Гэн подал сигнал. Раздался звук трубы, и на высоком шесте взметнулся узкий белый флажок. Из своего укрытия в русле ручья навстречу коннице Ква галопом понеслась тяжелая кавалерия Трех Территорий.

Ква достигли переносных заграждений. Гэн невольно удовлетворенно хмыкнул, когда увидел, как передовые воины Ква попросту накрыли заграждения своими телами, превращаясь в живые мостки для следовавших за ними. Копейщики Волков, сбитые с толку быстротой, с которой было покончено с их заграждениями, оказывая слабое сопротивление теснившим их Ква, стали в растерянности отступать.

Уже казалось, что копейщики неминуемо будут раздавлены, но тут взорвались первые мешочки Леклерка с черным порохом. Воины Ква остановились, будто натолкнувшись на стену. Взрывы продолжались. Наступление захлебнулось. Люди выли от страха и страданий, а свистящие в воздухе камни рвали плоть, пробивали доспехи и ломали кости.

Гэн снова подал сигнал. На этот раз загремел огромный главный барабан, высотой в рост человека и диаметром в половину человеческого роста. Барабанщики, по одному у каждого конца барабана, били сигнал к контратаке. Он привел в движение скрывавшиеся в садах силы Оланов. При помощи сигнальных флажков атаку направили вправо от холма. Воины Ква отступали вниз по склону, когда в них сбоку врезались защищенные броней Оланы.

Это оказалось для Ква полной неожиданностью. Ведь они были уверены, что победа близка.

Отклоняясь к левому флангу, вождь Ква направил свои основные силы против Оланов.

Разрывающий воздух треск оружия-молнии оповестил о прибытии Леклерка и Бернхард. Разящие выстрелы заставляли воинов Ква падать, кувыркаясь, словно осенняя листва.

Ква дрогнули. Гэн с тревогой искал взглядом вождя Ква. Он знал, что этот человек, как и он сам, понимает — исход сражения балансирует на острие.

По долине прокатились звуки боевых труб. С востока из-за холма показался мчавшийся галопом конный резерв Ква. Он прогрохотал по южной стороне долины, направляясь в сторону оружия-молнии.

Вождь Ква, уже верхом, бросился к воинам, ведущим бой с Оланами, и сам возглавил повторную атаку. Оланыбыли вынуждены отступить.

Посмотрев влево, Гэн убедился в успехе своей кавалерии: уцелевшие противники убегали под защиту леса. Барабаны Гэна призвали всадников отказаться от преследования сломленного противника и прийти на помощь сдающей позиции обороне.

Именно сейчас тренировка и умение поддерживать связь войск Гэна подвергались суровому испытанию. Воины Трех Территорий никогда не отступали по воле противника.

Гэн вспомнил своего отца — Вождя Войны. В традициях Людей Собаки был молниеносный маневр — ударить и тут же отступить, мгновенно повернуться и снова ударить. Хорошо обученная пехота могла поступать так же, хоть и не столь быстро.

Гром барабана Гэна царил над полем боя, заглушая звуки меньших барабанов его подразделений, пронзительные свистки и нескончаемые людские крики. Стаи Волков рвали толпу Ква. Нанеся молниеносный удар, они столь же быстро останавливались, а затем удирали. И каждый раз потрепанные Ква с победными криками бросались им вслед только для того, чтобы получить неожиданный удар с другой стороны, наносимый новой стаей.

И все же Ква пробивались вперед.

Гэн посмотрел на восток и юг. Эмсо со своими людьми, Леклерк и Бернхард были скованы. Несмотря на наносимый ими противнику урон, они не могли пробиться к основным силам.

Гэн Мондэрк был побежден.

Осознание этого пришло, когда Оланов оттеснили и разъяренные Ква бросились вверх по склону. Это потрясло Гэна так, будто некто, кого он уважал, прошептал ему в ухо что-то невыразимо непристойное. То, что он видел, приводило его ум в смятение.

Внезапно он потерял равновесие. Что-то заставило взмахнуть руками и податься на несколько шагов назад. С удивлением Гэн уставился на дрожащую окровавленную стрелу, застрявшую в его кольчуге. Кольчуга не позволила острию войти в тело. Издав глухое рычание, он выдернул и отбросил в сторону стрелу.

Смятение исчезло. Его заменило чувство освобождения, желание отдаться безумству боя. Одним прыжком он взлетел на боевого коня и кликнул своего громадного пса Шару. Отошли прочь тяжелая обязанность управлять боем, чувство скорби об убитых и искалеченных воинах, выполнявших его волю. Мурдат исчез. Человек, лошадь и собака налетели на противника подобно триединой смерти.

Простые воины — и свои, и враги — уклонялись от этого вихря разрушения. Лишь отдельные излишне храбрые Ква заступали путь этой троице. Мелькали в воздухе копыта коня со стальными подковами. Хрустели ломающиеся в челюстях Шары кости. Мурдат Гэна разил.

Уже в тылу сил Ква личная охрана вождя убила под Гэном коня. Пронзенный множеством стрел, негодующе визжа, конь врезался в плотные ряды врага, лягаясь и кусаясь в предсмертной ярости, разбрасывая воинов. Выброшенный из седла Гэн приземлился на ноги.

В нескольких шагах он увидел вождя Ква. На мгновение обе противостоящие силы будто исчезли. Существовали только две противоборствующие воли.

Раскат грома возвестил о поединке. Не обращая внимания на гром и первые капли дождя, вождь Ква ждал, будто знал, что это должно было произойти. Окружавшие их воины Ква в изумлении постарались незаметно отодвинуться подальше.

Тяжелые капли усиливающегося дождя стекали красными струйками с кольчуги Гэна.

Сильным прыжком какой-то молодой воин встал рядом с вождем Ква. Оба были примерно одинакового роста. На руках буграми вздувались мышцы. Сильные люди. Спокойные, уверенные. Вождь в маске двинулся влево. Его обе ноги не отрывались от земли. Молодой воин остался на месте, но присел. У каждого из них был топор и длинный узкий щит.

Голос старшего воина из-под скорбной маски звучал как голос самого рока.

— Ну что же, Гэн Мондэрк. Я — Красное Небо. А это мой сын, Два Кулака. Я и мой сын против тебя и твоего сына. У тебя, по-моему, превосходство. Твой сын еще больше похож на тебя, чем мой на меня.

Гэн безразлично улыбнулся.

— Пес встретился со своим отцом. А этому мальчишке остается только гадать, встретился ли он со своим.

Два Кулака проглотил наживку. С гневным криком он бросился на Гэна. Краем глаза Гэн заметил, как дернулся Красное Небо. Это была отчаянная попытка остановить сына. Отцу ничего не оставалось, как присоединиться к нему. Отступив назад и в сторону, Гэн вынудил следовавшего за ним Два Кулака встать вместе с отцом перед собой. Этим он предотвратил нападение Красного Неба с фланга.

Раскрыв пасть, Шара поднялся на задние лапы рядом с Гэном. Когда Красное Небо принял защитную стойку, нес ринулся в атаку.

Красное Небо был очень ловок. Его топор опустился с невероятной быстротой. Шара взвизгнул, когда лезвие топора скользнуло по его телу, развалив мясо широкой отвратительной полосой. Но голос пса был приглушен — его клыки сомкнулись на бедре Красного Неба. Встряхивая головой, пес рвал артерии, отрывал мясо от большой, удивительно белой кости бедра.

Красное Небо свалился на землю.

Два Кулака, проскочивший в пылу атаки мимо Гэна, развернулся и обнаружил, что Гэн уже снова готов к обороне. Сын взглянул на отца, безуспешно пытавшегося освободиться от Шары. Из развороченного бедра Красного Неба фонтаном била кровь. Два Кулака рассвирепел, полностью утратив самообладание.

Гэн испытал мимолетное чувство сожаления, но это не имело никакого значения. Он отступил на шаг, и топор Двух Кулаков со свистом пронесся мимо. Скользнув влево, Гэн вонзил свой меч в незащищенный бок воина. Продолжая двигаться по дуге, выпущенный из рук сына вождя топор врезался в столпившихся воинов, наблюдавших поединок.

Два Кулака упал на колени и рухнул на землю лицом вниз.

Гэн повернулся и присел. Шара кружил вокруг Красного Неба — в съехавшей набок маске, стоя на одном колене, тот пытался подняться на ноги. Он сделал ложный выпад в сторону собаки, а затем молниеносно повернулся и попытался рубануть по ногам Гэна.

Гэн спасся только благодаря мгновенной реакции. Он подпрыгнул, и сверкающий топор описал дугу под его ногами. Приземлившись, Гэн нанес удар своему противнику. Мурдат рассек шею Красного Неба. Пройдя через кожу и мышцы, лезвие врезалось в тыльную сторону маски. Обезглавленный вождь Ква в конвульсиях свалился на землю. В нескольких шагах белела запачканная кровью и грязью маска, скрывавшая лицо Красного Неба. Казалось, что она возносит безмолвную жалобу хмурым небесам.

Кликнув Шару, Гэн бросился в промежуток между воинами, созданный вырвавшимся топором Двух Кулаков. Угрожающе подняв свой посох, священник попытался преградить им путь. Шара рванулся мимо хозяина, схватив в пасть голову священника. Человек и собака упали на землю. Рыча, Шара встряхнул свою жертву, словно терьер, ломающий позвоночник крысе. Хруст ломающихся костей заглушили крики ярости и ужаса воинов Ква.

Нанося неистовые удары тем, кто пытался его остановить, Гэн вспрыгнул на одного из привязанных неподалеку коней. Распластавшись у шеи боевого скакуна, он приказал Шаре напасть на остальных коней.

Собака с лаем увертывалась от мелькавших вокруг нее стрел. Над головой Гэна пролетело копье, показавшееся ему огромным, как бревно, и задело древком голову коня.

Раздался визг Шары. Гэн увидел, как пес схватил зубами стрелу, вонзившуюся в бок около раны, оставленной топором Красного Неба. Стрела переломилась, и собака в несколько прыжков перегнала Гэна. В тот момент, когда Гэн уже мысленно поздравлял себя со спасением, в него попали. Держа поводья в одной руке, другой рукой Гэн попытался схватить впившуюся ему в шею стрелу.

Заскрипев зубами, Гэн обломал древко.

С трудом повернув голову, он увидел вдали сигналы к отступлению Волков.

Послышались звуки барабана предводителя. Его барабана.

Над долиной пронеслись раскаты грома. С неба потоками низвергался дождь. Небольшие группы людей продолжали борьбу у защитных сооружений Волков, но большая часть воинов Ква устремились к большой, постоянно растущей группе воинов, уставившихся в безмолвном изумлении на три распростертых у их ног тела.

Однако не все предавались созерцанию мертвецов. Не менее двадцати воинов отправились в погоню. Водяная пыль поднялась над залитым дождем гороховым полем, когда через него поскакали охотники и их дичь.

Гэн чувствовал, как его покидают силы. Усилием воли он погрузил свой разум в состояние нары — транс, дающий воину мужество и собранность.

Шара с трудом поспевал за Гэном. Гэн подбадривал собаку. Впереди были деревья. Укрытие.

Гэн затосковал об упущенной славе, которую он думал принести Людям Собаки и Трем Территориям. Скорее в густой благоухающий лесной воздух. Вверх. Найти место для последнего боя.

Ему не доведется умереть в своей любимой степи. Это было то, чего он боялся начиная с того дня, когда пересек горы.

Глава 6

Дыхание Шары напоминало звук, издаваемый ржавой пилой. Собака, у которой деревенел пораненный бок, скособоченно двигалась, опустив голову и понуро глядя перед собой. У Гэна дела обстояли немногим лучше. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы удержать коня на крутом скользком склоне. Возбуждение боя давно прошло. Он промок, замерз и был совершенно измучен. Застрявший в шее наконечник стрелы напоминал о себе острой болью при каждом ударе сердца, при каждом движении.

Гэн с завистью подумал о своем друге и наставнике Класе на Бейле, который мог почти полностью отключать чувство боли. Раны были для Класа просто неудобством, если не считать потерю крови.

Сосредоточившись на внутренней духовной силе нары, Гэн мысленно представил себе свою боль, создал ее образ. Так ему было легче управлять своими ощущениями.

Далеко позади слышались голоса преследователей и фырканье их лошадей. Гэна окружали запахи мокрой коры, хвои и лесной подстилки. И еще явный запах мокрой звериной шерсти. Он не мог исходить от Шары, направление ветра было не то. Значит, это волки. Гэна это открытие подбодрило. Волки уже не раз помогали ему.

Дождь. Отнимающий все силы и почти ослепляющий. Гэн подумал, что последнее как нельзя более кстати. Если он с трудом мог что-либо разглядеть, то в таком же положении и его враги. Гэн обернулся, пытаясь взглянуть, что делается внизу на склоне горы.

Наконечник стрелы ожил и пронзил все существо Гэна острейшей болью. Эта боль пыталась разрушить волю Гэна. Будто издалека ему послышался голос Класа: «Боль — убийца. Побежишь от нее — и она тебя догонит и уничтожит. Повернись к ней лицом. Пусть она будет тем, чем должна быть. Отдели рану от своего „я“. Заградись от нее стеной, Гэн».

Задыхающийся конь с трудом забрался на почти ровный уступ, образующий горный луг. Сделав еще несколько шагов, животное остановилось в полном изнеможении, широко расставив ноги и опустив голову.

Гэн быстро спешился. С трех сторон ровная поверхность плавно переходила в горные склоны. Слева лужайка упиралась в скалу, вершина которой скрывалась в тумане. Благоразумный человек направился бы вниз и попытался бы оторваться от погони. В конце концов, их лошади тоже выбились из сил.

Гэн натянуто улыбнулся Шаре.

— Даже если мне удалась бы убежать, ты не сможешь долго выдержать, правда ведь, парень?

В знак согласия лежавший на мокрой траве пес слабо вильнул хвостом.

В том месте, где луг переходил в крутой склон нависающей над ним горы, виднелось нагромождение обломков скалы, обвалившейся много веков тому назад. В этом склоне было несколько узких трещин.

Гэн шлепнул коня по крупу. Животное со стоном выгнуло спину. Когда конь повернул голову, чтобы посмотреть на Гэна, из его ноздрей капала кровь. Вдали раздались крики. Заржала лошадь.

— Ты должен их увести, — сказал Гэн. — Если они тебя обнаружат, то поймут, что я неподалеку.

Конь опустил голову почти до самой земли и судорожно закашлял.

Гэн обнажил свой мурдат. Если он убьет коня около ближайших камней, его, наверно, не обнаружат.

Погоня приближалась. Уже можно было различить отдельные голоса.

Гэн вложил мурдат в ножны и побежал. Когда он добрался до обломков скалы, Ква находились как раз под гребнем, над которым начинался луг. Гэн уже прыгал с одного скользкого от дождя валуна на другой. При каждом приземлении пронизывающая боль грозила свалить его с ног. Рядом выл и рычал от боли Шара.

Кто-то криком возвестил о находке — брошенном коне.

Дальше продолжить путь через валуны незамеченным было невозможно. Гэн лег на живот. Рядом с ним растянулся Шара. Позади Ква искали следы.

Гэн заполз в одну из узких трещин. В ней он обнаружил неширокую манящую тропинку, усеянную обломками камней. Камни разного размера образовали какое-то подобие ведущих вверх по склону ступенек, скрывавшихся в дожде и тумане. Если ступеньки обрывались где-то вне пределов видимости, то это оказалось бы самой худшей ловушкой.

— Шансов на успех мало, — сказал Гэн, потрепав Шару по голове. — Или поднимемся вверх, или…

Подстегиваемый возбужденными криками преследователей, Гэн с трудом вскарабкался на валун. Лежа на покатой поверхности, он не мог дотянуться до стоявшего на задних лапах Шары. Собака раз за разом, воя от боли, безуспешно пыталась забраться на камень. Гэн уговаривал Шару, как никогда прежде.

Шара собрался для последней, как понял Гэн, попытки. Гэн распростерся на валуне лицом вниз. От боли, причиняемой наконечником стрелы, у него в глазах все расплывалось, исчезало и возникало вновь.

Шара прыгнул. Вытянувшись, насколько это было возможно, Гэн ухватился рукой за боевой ошейник Шары.

«Что бы ни случилось, — подумал Гэн. — Теперь мы разделим общую судьбу. Мы слишком тесно связаны друг с другом, чтобы расстаться».

Он был рад, что Нила никогда не узнает о том, какое невероятно глупое решение он принял.

Шип на ошейнике собаки вонзился в запястье Гэна. При каждом движении Шары он разрывал кожу. Когда он пробил ее насквозь, его укол показался ничем по сравнению с прежней болью. Но только на мгновение. Шип стал скользить по кости то вверх, то вниз. Стиснув зубы, Гэн застонал. Подбадривая пса, Гэн проклинал его огромный вес. Наконец, поджав под себя задние лапы, Шара сделал последний рывок и взобрался на вершину валуна, и они свалились по другую его сторону грязной окровавленной кучей. Оба настолько обессилели, что не могли пошевелиться. Гэн очнулся только тогда, когда Шара, шевельнув головой, вырвал шип из его запястья. Ему удалось сдержать крик боли. Потребовалось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы унять охватившую его дрожь.

Со всеми предосторожностями Гэн подполз к краю валуна и осмотрелся. У начала прохода воин Ква изучал следы на камнях. Гэн едва успел скрыться, когда воин неожиданно поднял голову. Подгоняемые криками своего преследователя, звавшего своих товарищей, Гэн и Шара продолжили путь, спотыкаясь на каждом шагу.

Гэн чуть не прошел мимо отверстия в скале. В высоту оно доходило до колен и было настолько узким, что протиснуться удалось с огромным трудом. Ногами вперед Гэн вполз в пещерку. Она оказалась столь низкой, что он не мог даже стать на колени. Тем не менее он помещался в ней вместе с Шарой.

Оттолкнув собаку в сторону, Гэн принялся лихорадочно искать, чем бы замаскировать вход. Снизу его частично закрывал упавший обломок скалы. Гэн схватился за другой обломок. И при обычных обстоятельствах этот груз был бы нелегким. Теперь он был непосильным.

В узком проходе крики Ква будили эхо. Впервые Гэн отметил, что дождь прекратился. Кровавый след будет как на ладони.

Он обрывался у входа в пещерку.

Гэн прополз по гроту несколько шагов. На полу и стенах оставались следы от его раненой руки. С трудом ему удалось загородить вход. Он постарался вместе с Шарой забраться как можно глубже в пещерку.

Ква остановились у входа. Один из них возбужденно указал на кровавый след. Другой ответил:

— Это не пролитая кровь. Это похоже на краску.

— Он падал. Или собака падала. Пошли!

Послышались удаляющиеся шаги, а затем тоном упрека кто-то крикнул:

— Чего ты ждешь?

— Здесь что-то не так, — ответил более опытный следопыт. — Вот, смотри, тут царапины. Он что-то передвигал.

— Такие следы здесь повсюду! Если ты слишком устал, чтобы поспевать за нами, посиди и подожди. Мы приведем его тебе.

Гэн не обращал внимания на перепалку. Приваленный им ко входу обломок скалы оставлял свободным пространство размером примерно с два кулака. Это отверстие то и дело заслоняли тени. Вот в него просунулось лезвие меча. Кто-то рассмеялся.

— Ты полагаешь, он превратился в сурка? А как насчет собаки? Что, она превратилась в мышь?

Внутрь пещерки скользнуло копье. Гэн отклонил его в сторону. Оно поворачивалось в разные стороны, но Гэн отклонял его к стенам. Копье убрали. Следопыт что-то заподозрил.

— Похоже, что-то мешает копью. Не знаю… Помоги мне с этими камнями. Я хочу посмотреть, что находится за ними.

Гэн выставил перед собой мурдат.

Неожиданно близкая вспышка молнии распорола небо, и раскат грома прокатился по горе. Громкие крики вторили грому. Тут же послышался нарастающий шум ливня.

— Прекрасно! — прозвучало с яростным сарказмом. — Теперь кровь смоет. Если ему удастся уйти, это будет твоя вина!

Послышатся удаляющийся топот сапог.

Гэна подмывало выйти из грота, но он прогнал эту мысль. Даже если удалось бы незамеченным достичь того луга, около лошадей, несомненно, оставлена охрана. Если его обнаружат, ему не устоять против численно превосходящего противника. Лучше надеяться на то, что Ква прекратят поиски.

Гэн содрогнулся. Быть убитым в дыре, наколотым на копье, как заяц. Как выразился тот Ква? Сурок. Это было бы не слишком почетной смертью.

Зашевелившись, Шара толкнул Гэна. Он с раздражением отпихнул пса, но тот не успокоился. Гэн попытался повернуться к Шаре.

Вдруг он услышал зов. Слабый, затухающий, который невозможно спутать ни с чем. Волки. Воющие. И не один, а много волков. Воющие днем, под дождем. Невероятно!

Раздался звук трубы. Два длинных гудка, затем несколько коротких. Не было нужды знать сигналы Ква, чтобы понять его важность.

Снаружи послышатся шум. Злые голоса…

— …Говорил же, что он не обычный человек. Волки никогда так не воют. Это волшебство. Если они напали на наших лошадей…

Снова тишина. Покойная. Спать…

Сон пришел не торопясь, словно черная пелена. Под пеленой темная колеблющаяся морская вода. Гэн увидел себя в небольшой лодке. Паруса в клочьях, корпус дал течь.

Кто-то за ним следил. Из-под воды. Он чувствовал его присутствие. Холодное, липкое. И все же он ничего не мог рассмотреть.

— Он ждет тебя, молодой Гэн. Тебя, ничтожество.

Голос был переполнен ненавистью. Он напоминал скрежет ногтей по известняку. Гэн попытался проснуться. Раздался смех, еще более ужасный, чем слова.

— Я освобожу тебя тогда, когда все тебе скажу. Смотри сон. Пойми его.

Море горой вздыбилось перед лодкой. Описать это иначе было невозможно. Гора, которая тянула за собой черную воду. По краям шипели пузыри. Гора все росла и росла. Лодку несло к этой горе. Схватившись за леера, Гэн попытался поднять парус. Стоило ему только потянуть, как леер порвался. Черное нечто теперь нависало прямо над лодкой. Снова раздался голос, на этот раз изнутри горы. Наслаждаясь своей ужасающей силой, он прошептал:

— Ты готов помериться силой с морем, не так ли? Тебя не устрашает эта мощь? Тогда смотри, что случится!

Это невообразимое нечто стало уменьшаться. При этом оно вращалось вокруг своей оси, сначала почти незаметно, потом все быстрее и быстрее. Когда оно стало вровень с морем, образовалась темная воронка. Там, где раньше возвышалась гора, теперь зияло огромное отверстие. Водоворот подхватил и стал швырять суденышко из стороны в сторону. Одной рукой Гэн вцепился в мачту, другой — в бортик. Далеко внизу Гэн увидел темные, искаженные толщей воды и неверным светом силуэты каких-то выскочивших из мрака хищных существ. С ужасом Гэн осознал, что они поджидают именно его. Бортик, за который он держался, отломался и исчез в воронке. Вслед за ним в бездну канула сломавшаяся мачта. Распластавшись на накренившейся палубе, Гэн лихорадочно пытался найти точку опоры.

Посреди этого холодного ужаса рука Гэна неожиданно наткнулась на что-то теплое. Он опять услышал голос, который с каждым произнесенным словом становился сильнее и требовательнее:

— Море ждет тебя. Иди, Гэн. Сейчас. Гэн. Гэн!

Но этот голос заглушил другой.

— Гэн! Это я! Ответь мне!

Яркий свет ослепил Гэна. Краем глаза он различил лежавшую поперек его ноги голову Шары. Он подивился, как сюда могла попасть собака? Почему они оба лежат?

Пещера. Ква. Он потянулся за мурдатом.

— Твое оружие у меня, Гэн. Дай мне руку.

Сознание Гэна прояснилось. Эмсо. Гэн вытащил свою руку из-под головы своего пса. Она была мокрой там, где Шара облизал ее.

Мысли Гэна путались. Холод, вода.

Схватив его за руки, Эмсо уже тащил Гэна из пещеры. Гэн понял, что снова теряет сознание. Он вскрикнул, похолодев от мысли, что что-то поджидало, чтобы схватить его беспомощного.

— Я с тобой. Я тут. Ты в безопасности, — сказал Эмсо.

Гэн услышал, как поджидавшее его нечто засмеялось. Мокрое, пузырящееся.

Глава 7

Сайла любовалась Матерью Рек, обрамленной бушующей зеленью. Склоны расположенных вдали от живительной влаги холмов светились теплыми золотистыми, желтыми и оранжевыми красками. Все кричало о том, что хотя река сильна, но это — страна солнца.

Сидя верхом на своем коне Рыжике, Сайла обернулась, бросив долгий взгляд на север. Земля под копытами коня была горячей и пыльной. Животное стремилось вниз к воде, копыта гулко ударяли по сухим камням.

Слегка переменившийся ветер принес на склон холма прохладное дыхание реки. В пойме Мать Рек создала свой собственный климат. Вдоль нее дули ветры с моря, смягчая суровые зимы. Во время летней жары те же ветры приносили прохладу. Утром в разгар лета у реки для защиты от тумана и холода была нелишней куртка, а после полудня хватало самой легкой рубашки.

Повернувшись, Сайла посмотрела на север и восток. Ее сердце сжалось от боли. Три, самое большее — четыре дня пути, и она могла бы оказаться в объятиях мужа.

Ей хотелось быть вместе с ним, но он распорядился по-другому.

Удалявшийся вестник, доставивший новости, был уже почти неразличим. Вместе с ним были воины Людей Собаки, которые спасли Сайлу и ее друзей от кочевников. Они сопровождали ее во время долгого и трудного путешествия на север из Суши.

Сайла поднялась на стременах и взглянула на юг, мимо своих четверых спутников. Они тоже смотрели в ту сторону, откуда пришли сюда. Когда их преследовали кочевники Летучей Орды, оглядываться было некогда. Осенив себя Тройным Знаком, Сайла молча вознесла молитву с благодарностью за то, что им удалось скрыться с места, где они отыскали Врата. Причем скрыться, заполучив сокровище, к которому она стремилась всю свою жизнь. Теперь оно принадлежало Сайле. Эта мысль приводила ее в восторг. Воспитанная стать Цветком, чтобы спасти тайну для Церкви, она достигла цели. Краска стыда залила ее щеки: она вспомнила о своих тайных помыслах воспользоваться тайной Врат в собственных целях. Полученный от друзей совет спас ее от этого. Те же друзья не позволили Жрецу Луны выкрасть тайну. К несчастью, этому исчадию все-таки удалось восстановить свою власть над разбитым, пораженным эпидемией государством кочевников.

По иронии судьбы, похоже, что эпидемия началась с Мэтта Конвея, который так помог Сайле в ее миссии. В начале похода Конвей был загадкой. Тогда казалось, что он ищет самого себя. Теперь он излучал уверенность. Странно, она полностью ему доверяла, но при этом Сайла знала, что он врал о своем прошлом. Так же, как врала сопровождавшая его чернокожая женщина, Доннаси Тейт.

— Мы из далекой страны, — говорили они всем, — расположенной далеко на востоке.

Лгуны. Все они. Конвей и Тейт, еще четверо в Оле с Гэном Мондэрком — мужчина Леклерк и трое женщин — Сью Анспач, Дженет Картер и Кейт Бернхард. И еще был тот, которого звали Джонс. Теперь он стал Жрецом Луны, предводителем кочевников Летучей Орды и их духовным отцом.

Тейт и Конвей только во время похода научились скрытно передвигаться и кое-как читать следы. Невозможно было поверить, что таким людям удалось незаметно пробраться через Горы Дьявола. И в довершение всего — и это вызывало подозрение — их мужчины обращались со своими женщинами как с равными себе.

Направление хода мыслей Сайлы изменилось.

Клас.

Он понимал, что поиски Врат — смысл ее жизни. Только ее мужчина мог так любить, доверять женщине, чтобы предоставлять ей столько свободы и даже уважать ее за такую целеустремленность. Но что он скажет, узнав, что передаваемая из поколения в поколение легенда о тайне Врат заключалась в том, что называют книгами? Или что Конвей и Тейт могут их прочитать?

То, как поступили Тейт и Конвей, на чем они настаивали, было богохульством. Оба посмели произнести запретное слово, они настаивали, что должны научить ее и остальных пользоваться книгами. Всем было известно требование Церкви: любую бумагу с написанными на ней словами, найденную на месте разрушенных городов, нужно немедленно передать Церкви, которая совершала ее ритуальное сожжение во время церемонии Возвращения. Всем также было известно, что в древние времена правившие миром гиганты поработили человечество. Рабы слишком много узнали, слишком возомнили о себе и стали мятежными. Гиганты уничтожили рабов, превратив их огромные поселения в руины, в источники невидимой заразы, где ничего не подозревающего человека подстерегала ужасная болезнь.

Люди, называвшиеся Сиа, собрали племена в тех местах, где Вездесущий позволил людям выжить.

В каждой культуре умение читать и писать, знание арифметики стали привилегией самых высокопоставленных лиц, которых больше всего опасались и за которыми больше всего следили. Сайле такие законы были ненавистны. Но она понимала их необходимость — иначе как Церковь могла быть уверена, что никто не посягнет на установившийся в мире порядок.

Чужаки обращались с книгами непринужденно. У Сайлы же в горле вставал комок от страха каждый раз, когда ей приходилось брать в руки книгу. В ней так много слов!

И все же она осознавала свою ответственность, которую накладывало на нее звание Цветка. Ее жизнь состояла в поиске власти. Не для себя, а для всех женщин. Ею двигала ее собственная ярость, ее протест против того, как с ней обращались, но ее цели никогда не были эгоистичными. За исключением одной — «Мною никто никогда не будет владеть».

Ее, сироту, Церковь вызволила из рабства и воспитала как Избранную, как дитя Церкви. Жизнь Сайлы была посвящена привилегии вечного служения другим. Никто не смел нанести вред служительнице Церкви, иначе все племя, где это случилось, отлучили бы от Церкви. Ни одна целительница или военная целительница не оказала бы им помощи.

И все же жрицы были женщинами. Мир, видевший даже в служительницах Церкви прежде всего прислугу и деторождающих существ, подавлял их. Когда Сайла размышляла о своей жизни, первым ее чувством была обида. «Мною никто никогда не будет владеть».

Однако теперь она обрела ту власть, которую так долго искала. Если только она сумеет ее удержать! Если только она выдержит!

Вдали исчезали из виду спасшие ее воины Людей Собаки и отыскавший ее вестник. Как будто их никогда и не было.

За ее спиной воин-монах, которого она женила на Доннаси Тейт, сказал:

— Нам нужно двигаться, Сайла. Мы знаем, что где-то позади нас кочевники Летучей Орды.

Взмахом руки дав понять, что услышала его слова, Сайла горько усмехнулась и тихо произнесла:

— Новый мир построишь завтра, Жрица. А сегодня — опять беги.

Когда Сайла повернулась к своим спутникам, она сидела в седле прямо и излучала спокойную уверенность.

— Их еще не видно, Налатан?

Налатан заставил своего коня попятиться, чтобы он поравнялся с конем, на котором сидела Тейт. И он, и чернокожая женщина делали вид, что не замечают друг друга, но даже камню было ясно, как они тянутся один к другому.

— Никаких признаков после той засады, которую мы проскочили четыре дня назад, — ответил Налатан.

— Мы не нанесли им слишком больших потерь, — сказала Тейт. — Это не похоже на них — уйти, не попытавшись на нас напасть еще раз.

Тут подала голос Ланта, вторая одетая в черный плащ Жрица:

— Они не посмеют нас преследовать на другом берегу реки. Они опасаются патрулей Трех Территорий.

— Мне кажется, Ланта права, — сказал Конвей.

Сайла кивнула. То, что Конвей согласился с Лантой, было в порядке вещей. Если он был с чем-то не согласен, то хранил молчание. Все были уверены, что таким образом он старается загладить какую-то вину. Но какую именно, никто не знал.

— Если кто-то за нами наблюдает, он мог сообщить основным силам, что конвой ушел и мы остались одни, — продолжил Конвей.

Тейт нахмурилась.

— Сегодня солнечный день, и они могут пользоваться зеркалами… — Тейт замялась и с виноватым видом взглянула на Конвея.

Мрачно усмехнувшись, Конвей сказал:

— Да, зеркалами. Я сам научил кочевников ими пользоваться. Одна из моих оплошностей, и довольно серьезная.

— Прости, — сказала Тейт, подъехав к Конвею. — Я все забываю, что ты был в лагере кочевников вместе со Жрецом Луны. Не могу вас представить вместе после того, как он так изменился.

— Я и сам хотел это забыть. Странно, мне хочется думать о нем, как о Джонсе. Не могу поверить, что друг превратился в Жреца Луны.

Наклонившись вперед, Тейт со злостью сказала:

— Джонс мертв. Вместо него живет Жрец Луны.

— Мы все скоро будем очень мертвыми, если поскорее не переберемся через эту реку! — сказал Налатан.

Тейт обернулась к нему с проказливым выражением лица:

— Ой-ой! Мы сегодня очень нервничаем, не так ли? Разве в этом вашем братстве не учат, что нельзя прерывать других?

— Нас учат выживать! — Зная задиристость Тейт, Налатан оставался невозмутимым. Сквозь его нарочитое спокойствие, подобно тлеющим углям, светилась любовь.

— Конвей, поезжай вперед, — сказала Сайла, — и посмотри, свободна ли паромная переправа.

Конвей свистнул. К нему бросились два пса, которые до того наблюдали за тем, что делалось в тылу этой небольшой группы путников. Никто кроме Тейт не взглянул в их сторону. На ее лице с высокими скулами отразилось страдание. Это была не столько забота или грусть, сколько невыносимая потеря. Даже когда Налатан накрыл ее руку своей, ее взгляд оставался прикованным к собакам.

Наклонившись, Конвей почесал собак за ушами.

— Микка опередила тебя, Карда. Сдаешь под старость?

Кобель, будто понимая шутку, завилял хвостом.

Пустив коня галопом, Конвей направился вниз. Впереди бежал Карда, а более светлая Микка следовала за конем. Четверка людей привычно построилась в походный порядок. Сайла и Ланта ехали впереди с вьючными животными. Тейт и Налатан замыкали строй. Налатан воспользовался возможностью, чтобы выразить сочувствие Тейт.

— Ты не должна так горевать из-за потери своих собак. Они прожили предназначенную им жизнь. О них можно скорбеть потому, что они тебя любили, но смотри не запятнай их смерть.

Тейт резко повернулась и со злостью уставилась на Налатана, который продолжил:

— Доннаси, для них ты воплощала собой и солнце, и луну. Как для меня. Конечно, им не хотелось умирать. Никто добровольно не расстается с жизнью. Но в такой жертве — огромное значение. Она придает особый смысл всему, что было прежде. Пожалуйста, попробуй взглянуть на случившееся с такой точки зрения.

— Ты что, пытаешься сказать мне, что я должна почувствовать, если тебя убьют? Именно этот бред ты хочешь мне внушить? Я никогда не буду хвастаться смертью. Подобно тому, как ты хвастаешься этими дурацкими шрамами или как твои друзья погибли, воюя за Церковь. Никогда.

— «Хвастаться» — резкое слово. Даже так, рассказы о битве за жизнь — это единственная победа воина над смертью, разве ты это не понимаешь? Мы, оставшиеся в живых, об этом помним. Так в нас вырастает самое лучшее — истинная целеустремленность, честь.

Тейт яростно затрясла головой.

Налатан противопоставил ее горячности нежное упрямство.

— Танно и Ошу погибли ради тебя. Я им навсегда за это благодарен. Я их любил. И продолжаю их любить.

— И я тоже! — Это был крик раненой души. Слезы навернулись на широкие темные глаза Тейт. — Ты знаешь, что это так.

— Тогда думай о них с любовью и радостью.

Тейт задумчиво посмотрела на Налатана. Какое-то время он выдерживал этот изучающий взгляд. Наконец обнаружил на поводьях пятно, потребовавшее внимательного изучения. Спустя пару минут Тейт сказала:

— Я действительно тебя люблю, Налатан.

Налатан покраснел, но упорно продолжал рассматривать поводья.

— Я не была уверена, скажу ли я эти слова кому-нибудь снова. Я знала, что не смогу даже подумать об этом в отношении белого мужчины. Однако это случилось благодаря тому, что ты помог мне раскрыть глаза на многое. В основном на то, что касается меня самой. Но я никогда по-настоящему тебя не узнаю, не так ли? Понимаешь, я наблюдала за тобой во время боя, я была рядом, мы дрались бок о бок. И после всего этого ты говоришь о моих собаках, и о воинах, и о смерти, и во всем этом есть грусть, радость и тайна, которые заставляют меня плакать. Ты меня сбиваешь с толку.

Лицо Тейт снова приняло свое обычное шаловливое выражение. Перегнувшись в седле, она поцеловала Налатана в щеку.

— Какая у нас будет жизнь, мой любимый! Это точно будет лучше, чем жить в Суши со всеми этими братьями-монахами, как ты думаешь?

Ее улыбка была явно сладострастной.

Заикаясь, Налатан пробормотал что-то о необходимости проверить тыл. Развернув своего коня, он рысцой отправился вверх по склону.

Увидев, как зарделась его шея, Тейт в восторге закрыла рот рукой. Ее улыбка медленно угасла, сменившись целой гаммой эмоций, непредсказуемых, как узор масляного пятна на поверхности воды.

— Ну и жизнь! Кто бы мог подумать, что, потеряв целый мир, человек сможет быть таким счастливым в другом?

Глава 8

Конвей поджидал своих спутников в прохладе ольховой рощи. Когда они к нему присоединились, он со злостью указал на видневшуюся невдалеке деревню Людей Реки.

— Конники Летучей Орды нас опередили. Они предупредили паромщика, чтобы тот не вздумал иметь с нами дело. Он говорит, что возьмет нас, но нам придется смириться с обществом нескольких Речных Торговцев. Кочевники их уже запугали. Паромщик боится, что они сообщат воинам Летучей Орды о нас. Могут возникнуть неприятности.

— Почему этот паромщик хочет нам помочь?

Криво усмехнувшись, Конвей встряхнул небольшой кожаный мешочек. Он весело зазвенел.

— Коссиарская монета. Есть еще новость. Отряды Коса нападают на деревни Людей Реки. Прежде они никогда этого не делали так далеко на севере.

— Мы знаем, что восстание рабов ослабило Кос и что Летучая Орда разбила их армию. Почему они решаются на набега? — спросила Тейт.

— Хотят восполнить утрату рабов, — сказал, будто плюнул, Конвей. — Думаю, что Коссиарам удалось окончательно подавить восстание. Теперь им нужна замена потерянной рабочей силы.

На лице Сайлы появилась гримаса.

— Никогда не прощу Коссиарам их вероломства. Никогда. Мне так хотелось верить их правителю. В глубине души я понимала, что Капитан лжет, утверждая, что рабы будут освобождены. Я сглупила и едва ли не погубила всех нас. Надеюсь, когда-нибудь вы простите меня.

При упоминании о прощении во взгляде Конвея мелькнула подозрительность.

— У нас хватает собственных забот, не стоит добавлять к ним твои. Вот почему среди нас так часто можно услышать «прости».

Сайла повернулась, чтобы ответить, но Конвей оборвал ее:

— Позже, Сайла, пожалуйста. Торговцы уже здесь. — И он кивком указал на собравшихся людей. Четырнадцать взрослых мужчин, отметила Сайла. Ни женщин, ни детей, ни стариков.

По ее спине пробежали мурашки.

И все же, за исключением обычных ножей на поясе, Речные были безоружны. К Сайле рысцой направился паромщик. На нем было развевающееся на ветру одеяние, похожее на юбку, поверх которого была надета плотно облегающая тело куртка, и, в отличие от торговцев, на левом боку был меч в украшенных бусами ножнах. Внимание Сайлы привлекла лента на мягкой широкополой шляпе. Это была шкура гремучей змеи вместе с головой. Высушенная мертвая змея разевала пасть, из которой угрожающе высовывались ее кривые ядовитые зубы. Позади свисали змеиные погремушки, издававшие пощелкивание при каждом движении паромщика.

Рот паромщика искривился в нервозной улыбке.

— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Весь Речной Народ знает Сайлу, все знают ее мужа, Класа на Бейла. Я — Сарис.

То, что Сарис приветствовал ее по обычаю Людей Собаки, было знаком его уважения. Но эта любезность сопровождалась слишком пристальным и изучающим разглядыванием. И держался он слишком самоуверенно. Представляя своих друзей, Сайла наблюдала за ним и группой мужчин, стоящих рядом. Они были очень сдержанны, но не враждебны. Когда Сайла представила Тейт, Сарис почти утратил самообладание.

— Все знают о Черной Молнии. Признаюсь, я считал, что врут. Ты действительно черная. Я никогда не видел…

Тейт спокойно прервала его:

— Я знаю тебя, Сарис. Какие новости ты можешь нам сообщить?

Отвечая, Сарис продолжал нервничать, хотя и пытался взять себя в руки.

— Тот, которого зовут Мэтт Конвей, рассказал вам — меня предупредили, чтобы я вам не помогал?

— Да. Мы признательны тебе за твою храбрость, — ответила Сайла.

Сарис украдкой оглянулся.

— Они тебя ненавидят. Говорят, что ты — отверженная, как и маленькая Жрица Фиалок. Мне-то это безразлично. Всем известно, что служительницам Церкви нельзя причинять вреда, и Сарис никогда не нарушит священный закон.

Излучавший дружелюбие взгляд Сариса на мгновение стал хитрым. Перемена была столь скоротечной, что ее было трудно уловить.

— Кочевники Летучей Орды говорят, что ты украла сокровище Врат.

— Разве мы похожи на людей, у которых есть сокровища? — ответила Тейт. — Кочевники пытались захватить нас в плен, но нам удалось отбиться.

Налатан верхом на коне подъехал ближе.

— Многих мы убили. Они враги Церкви.

Сарис коротко кивнул. Он бочком придвинулся к Сайле.

— Мы должны спешить. Идем.

Приблизившись к Конвею, Ланта, нахмурившись, промолвила:

— Держи Микку и Карду около себя.

Конвей мгновенно насторожился.

— Что ты заметила?

— Предательство. Сарис врал. Остальные Речные слишком безразличны.

Подозвав собак, Конвей послал своего коня вперед. Поддержать этот разговор с Лантой означало вызвать спор, а он дал себе слово избегать этого. И все же эта постоянная необходимость себя сдерживать начинала задевать его за живое. Как долго ему придется терпеть эту добровольную епитимью? Если на то пошло, то как долго он сможет сохранить чувство кающегося грешника?

Ланта говорила, что может простить, но забыть — никогда.

Сам того не замечая, он рассердился. Что это значило? Постепенно злость прошла. Он подумал, настанет ли день, когда, посмотрев на него, Ланта не будет вспоминать то страшное, постыдное мгновение.

Он любил ее. Она любила его. Разве этого недостаточно?

Развьюченные лошади по сходням забрались на борт парома. Напуганных, скользивших и оступавшихся животных отвели в трюм. Собаки бежали за Конвеем.

Покончив с устройством лошадей, Конвей и Налатан присоединились к женщинам на передней палубе над трюмом.

Сарис отчалил. Ветер наполнил выцветший парус. Мачта, прочно соединенная с килем, проходила через трюм с лошадьми. Когда укосина проносилась над их головами, лошади испуганно фыркали и пытались освободиться от удерживающих их пут.

Чем дальше они отходили от берега, тем темнее становилась вода. Течение было быстрым, значительное быстрее, чем можно было ожидать для такой широкой реки. Вблизи воды ее мощь приводила в трепет.

Тейт близко наклонилась к Конвею.

— Ты видел, какой там выпрыгнул лосось? Держу пари, что в нем не меньше тридцати фунтов!

— Я знал одного парня, который однажды здесь рыбачил.

— На этой реке? Серьезно?

— Он выиграл разрешение на рыбалку по лотерее. Ты помнишь, как дорого стоило участие в этой лотерее. Мы считали, что он сошел с ума. А потом он не просто выиграл разрешение, но и сам им воспользовался.

Это произвело на Тейт впечатление.

— Ого! Эти разрешения стоили целое состояние!

— С ними рыбачило больше иностранцев, чем американцев, — продолжал Конвей. — Иностранцы могли себе позволить перекупить у американцев выигранные ими разрешения. Что действительно обходилось иностранцам дорого, так это телохранители. Рыбалка могла принять очень неприятную окраску, ведь очень многим было не по душе, во что превратился спорт под открытым небом.

Погрузившись в воспоминания, оба некоторое время молчали. Вдруг Тейт решительно улыбнулась:

— Тот твой друг, ему удалось что-нибудь поймать?

— В тот день установили лимит — пять рыб. Он поймал три. Реку закрыли еще до полудня. Повезло ему, правда?

— Вот это да! — Тейт покачала головой. — Никогда не была знакома ни с тем, кто рыбачил здесь, ни тем более с тем, кому удалось поймать лосося. В нашей прошлой жизни.

Она уставилась невидящим взглядом на воду, затем, резко повернувшись, подошла и встала рядом с Налатаном.

Сарис ловко и без излишних усилий, что говорило о большом опыте, положил свое судно на нужный курс. Благодаря хитроумному устройству, фиксирующему руль, его руки оставались свободными для управления сплетенными из кожи снастями.

Торговцы расположились на корме. Некоторые из них разглядывали маленькую группку людей, стоявших в носовой части судна. Конвей и Налатан обменялись настороженными взглядами, когда несколько Речных спустились вниз к лошадям. Но боевые кони Людей Собаки, принадлежавшие Конвею и Тейт и не выносившие чужих, быстро преподали Торговцам урок. Один из Речных дотронулся до бока Вихря. Мгновенно мелькнуло убийственное копыто. Оплошавший Торговец отпрыгнул к голове коня. Но Вихрь, потерпев неудачу в попытке искалечить человека копытом, попытался достать его зубами.

Выругавшись, Речной отступил. Несколько его товарищей, злобно взглянув на коней и их хозяев, спрыгнули вниз, чтобы убедиться, не ранен ли он.

— Смотрите себе на здоровье сколькохотите, — крикнул им Конвей. — Только им не нравится, когда их трогают!

Тот, кого чуть не покалечило, что-то зло пробормотал.

Вдоль каждого борта парома тянулись узкие мостки, позволявшие перемещаться с кормы на нос и обратно. Речные теперь расположились на этих мостках. Некоторые из них свесили ноги почти до самой воды.

— Смотрите! — сказала Сайла, указывая пальцем. — Сожженная деревня.

Один из стоявших на мостках, посмотрев в указанном Сайлой направлении, сказал:

— Коссиары. Охотники за рабами. Никто никогда не видел их так далеко вверх по реке. Они пришли ночью.

Он что-то продолжал говорить, но Сайла больше не слушала. Перед ее мысленным взором мелькали беспорядочные вспышки и образы. Пламя. Ее отец в свете горящих домов соседей. Он размахивал обычным топором, единственным оказавшимся под рукой оружием, встречая обрушившийся на них ужас. Этот топор не спас ни его, ни его семью.

Крики, пожар. Утратившую от ужаса речь, ее вместе с другими детьми посадили в громадную корзину.

У ребенка, как и у ее убитых братьев и сестер, было имя. Оно умерло в хижине.

Сайла. Избранная Церкви, которой Церковь запрещала хранить память о ее детстве. Сайла. Такая умница. Достаточно умная, чтобы, когда к ней вернулась способность говорить, никому не открыть, что помнила о своей любви к матери и отцу.

— Сайла? — голос Налатана вернул ее к действительности. С безразличным лицом она повернулась к нему. Налатан озабоченно смотрел на Сайлу.

— Они обращались к тебе, — сказал он, указывая на шестерых Речных, собравшихся на мостках и в трюме. Сайла ничего не видела. Она еще находилась во власти воспоминаний. Ее шатало. Прикосновение Ланты подействовало успокаивающе. Та указала Сайле на обратившегося к ней Речного. Тот повторил:

— Как друг Гэна Мондэрка, не можешь ли ты объяснить, почему он отказался помочь Речным? Коссиары нас уничтожают. Мы обращаемся к могучим Трем Территориям за помощью, а он нам отказывает. Почему?

В его вопросе прозвучали не только обида и замешательство. За его словами крылось нечто другое: издевка.

Повернувшись к Ланте, Сайла приняла намеренно самодовольный вид:

— Так неприятно, когда удовольствие прерывается обсуждением серьезных проблем. Помнишь нашу ночную прогулку на лодке в Косе? Когда случился пожар? И вот опять то же самое.

Не дожидаясь ответа, она снова повернулась к задавшему ей вопрос человеку. Придерживаясь того же легкого тона, она сказала:

— Гэн Мондэрк — один из моих ближайших друзей. Его мать из Речного Народа.

— Украденная.

Это категоричное обвинение изрек Сарис. Казалось, что все Речные вздрогнули. Сайла поняла, что история матери Гэна здесь всем известна.

— Согласна, полученная в подарок, — быстро ответила Сайла. — Но тем не менее отец Гэна любил ее беззаветно всю жизнь. Он так и не взял себе в жены другую женщину.

Сарис неприятно рассмеялся.

— А у него и не было такой возможности. Всем известно, что она ведьма. Он думал, что совершил выгодную сделку, однако мы неспроста торговцы! Ведьма. Речные сразу распознают ведьм. — Сарис самодовольно закивал головой в подтверждение своих слов. Змея на его шляпе угрожающе шевелилась в такт кивкам.

— Гэн должен был нам помочь, — снова заговорил первый собеседник Сайлы, теперь перебравшийся ближе к носовой палубе.

Сайла скорее почувствовала, чем услышала, как позади пошевелились ее друзья. Снова обращаясь к ближайшему от нее Речному, она сказала с глуповатой улыбкой:

— Почему мы спорим? Повторяется то, что случилось во время нашего предыдущего водного путешествия. Всем было так хорошо, до того как случился спор, даже маленькому Джессаку.

— Джессаку? Ты сказала Джессаку?! — вскрикнул Сарис. Стоявший ближе всех к Сайле отпрянул, заставив остальных отступить. — Ты была в одной лодке с Джессаком?

С невинным видом Сайла спросила:

— А что, это имя тебе о чем-то говорит?

Страх исказил лицо Сариса.

— Все, доверившие свою жизнь воде, знают Джессака. Он — легенда. Он держит наши жизни в своих руках. Он — божество! — Сарис тревожно оглянулся. — Церковь не признает никакого бога, кроме Вездесущего. Только ведьма может утверждать, что знает Джессака!

С легким смехом и деланной шаловливостью, Сайла взмахнула рукой. Она делала все, чтобы показаться невозможно тупой.

— Джессак, о котором я говорю, еще просто ребенок. Мы спасли его от Коссиаров, когда восстали рабы…

— Говорят, что вы выкрали сына Капитана — Джессака. Это его имя?

Сарис снова обрел уверенность, и это послужило для остальных сигналом. Все как один посмотрели на Сайлу и ее друзей, стоявших в носовой части судна.

Из-за спины Сайлы Конвей сказал:

— Сарис, мы уже достаточно долго поднимаемся вверх по течению. Когда же мы повернем?

— Скоро!

Зловещие интонации, прозвучавшие в голое Сариса, заставили волосы на голове у Сайлы встать дыбом.

Налатан озадаченно заметил:

— Странно… Ветер шевелит листву только на вон той группе деревьев, которая как раз впереди нас.

Сайла не поддалась желанию взглянуть на эти деревья. Она сосредоточилась на Сарисе. Глядя вверх по течению, тот схватился за грудь и выкрикнул:

— Теперь!

Выхватив спрятанный под одеждой меч, стоявший ближе всего к Сайле Речной ринулся к ней.

Конвей крикнул собакам. Карда напал в тот миг, когда Речной протянул руку к Сайле. Пес с хрустом сомкнул свои челюсти на левой руке человека и встряхнул головой. С криком нападавший упал за борт. Вода, сомкнувшаяся над ним, стала красной. Вслед за первым к Сайле устремился еще один Речной, но Карда уже был готов его встретить. Оба, человек и собака, скатились в трюм. На помощь орущему соплеменнику, размахивая мечом, поспешил еще один Речной.

Не желая увидеть смерть собаки, Сайла отвернулась. Ее оглушил выстрел «вайпа». Снова заглянув в трюм, Сайла увидела, как вторая жертва Карды прощалась с жизнью, прижимая руки к своему разорванному горлу. Тот Речной, что размахивал мечом, лежал лицом вниз под копытами взбесившихся коней.

Сопровождаемый обоими собаками, Конвей бросился мимо коней на корму. Повернувшись, Сайла увидела, что Тейт смотрит перед собой. Прежде чем Сайла могла что-нибудь сказать, Налатан, схватив ее за плечо, бросил на палубу, где ее подхватили руки Ланты.

Взглянув на корму, Сайла увидела Конвея около Сариса. Собаки разорвали еще троих, пытавшихся приблизиться к их хозяину. Конвей вел огонь с методичностью плотника, забивающего гвозди.

Уцелевшие Речные искали спасения в реке. С искаженным яростью лицом Конвей ткнул дулом прямо в голову испуганного Сариса.

Внимание Сайлы привлек донесшийся с носовой части звук глухого выстрела из нижнего ствола «вайпа», называвшегося «бупом».

Тейт вела огонь по акульему челну. У Сайлы невольно отвисла челюсть при виде челна Скэнов, забравшегося так далеко вверх по течению Матери Рек. Зловещая лодка отделилась от прибрежной зелени, освобождаясь от маскировавших ее веток и небольших деревьев.

— Деревца повыше были привязаны к веслам, — пояснил Налатан. — Я видел, как они падали, когда их лодка отчалила от берега. Скэны поджидали нас.

Сайла молча кивнула.

Паром опасно накренился, заставив всех стоявших упасть. Сайла, прижатая к Ланте, услышала, как Конвей крикнул:

— Держитесь! Мы поворачиваем вниз по течению. Тейт, иди на корму!

Женщины лежали на палубе, пока не закончился крутой разворот. Хватаясь за поручень, Тейт проложила себе путь к корме. Сайла заметила, как поднятые вертикально вверх весла акульего челна опускаются на воду. Сбросив камуфляж, челн открыл свои хищные черты. С первым же гребком весел он заметно приблизился к парому.

Остальные спутники Сайлы поспешили вслед за Тейт. Конвей продолжал сидеть рядом с Сарисом, приставив дуло к уху Речного. Шляпа Сариса с устрашающей лентой валялась на палубе. Голова змеи оказалась под сапогом Конвея.

— Налатан, возьми эти кожаные веревки и привяжи эту свинью за шею к поручню на тот случай, если он вздумает откланяться! — сказал Конвей.

— Мы не сможем уйти от акульего челна, — взмолился Сарис, — разрешите мне остановить паром, я с ними поговорю. Они меня знают.

Перебив иронический смех Конвея, Сайла сказала:

— Доставь нас на берег, Сарис. Если мы оторвемся, обещаю, что ты будешь свободен. Даю слово.

— Они нас настигают, — сказал Налатан. — Так быстро не может двигаться даже лошадь!

— Я заставлю их снизить скорость! — сказала Тейт. Ухнул выстрел «бупа». Мгновением позже, когда заряд взорвался в воде, она пробормотала: — Если удастся попасть в них!

Она снова выстрелила. Налатан преданно подбодрил ее при очередном промахе.

Передав Сариса на попечение Налатана, Конвей присоединился к попыткам Тейт.

Очередной заряд угодил в палубу челна. Скэны, оправдывая свою репутацию бесстрашных воинов, не обращая внимания на потери, продолжали погоню. Потом весла стали падать за борт. По мере того как расстояние между суднами невероятно быстро сокращалось, Конвей и Тейт перешли на фосфорные заряды.

Из-за защищавшего гребцов планшира повалили клубы дыма. Появились языки пламени. Вопли раненых оттеняли пронзительный визг кожаных снастей парома.

Не отрывая взгляда от стремительно приближавшегося челна, Тейт крикнула Налатану:

— Они потеряли руль. Пусть пройдут рядом с нами. Мы разнесем их «вайпами»!

Вдохновляемый острием кинжала Налатана, приставленного к его горлу, Сарис выполнил требуемый маневр. В последнее мгновение он провел неуклюжий паром на расстоянии корпуса от беспомощного челна. Челн Скэнов, весь в клубах дыма, валившего из палубы и в обрушившихся снастях, скользил мимо парома. За завесой дыма было видно, как метавшийся по палубе экипаж челна пытался загасить пламя, черпая воду ведрами. Делая все возможное, чтобы удержать челн на курсе, многие гребцы оставались на своих местах. Ослепленные дымом и никем не предупрежденные, они оказались застигнутыми врасплох. Их весла, ударившись о борт парома, вырвались из рук. Двигавшийся корпус массивного судна зацепил весла и послал их вперед, превратив в огромные дубинки. Раздавленные гребцы были сметены со своих сидений, как гнилые овощи.

Конвей и Тейт видели побоище. Они опустили свое оружие даже до того, как челн прошел мимо.

Река предъявила свои права на челн. Кружась и зачерпывая воду бортами, он понесся вниз по течению.

Вскоре паром со скрежетом причалил к берегу. Сайла и Ланта допрашивали Сариса, пока остальные спускали лошадей на берег. Прежде всего Сайла объяснила Ланте:

— Он схватился за грудь, когда приказал своим людям напасть. Я хочу знать почему.

Обнаружив на горле Сариса тонкую цепь, она вытащила из-под его одежды плоский, сверкающий на солнце серебряный диск.

— Культ Луны, — в устах обеих женщин это произнесенное шепотом слово прозвучало как проклятие.

Оскалив зубы, Сарис прижался спиной к корпусу парома.

— Сила Луны раздавит вас всех: и Церковь, и ведьм.

— Кто меня называет ведьмой? — спросила Сайла.

— Ты с теми, кто повелевает молнией. Разве Ланта не провидица? Все они ведьмы, и все равно, называет ли их так Церковь или нет. Всем известно, что черная женщина околдовала монаха Налатана. Она заставила его отречься от Церкви.

— Им все это известно, да? — В противоположность Ланте, которая кипела от ярости, Сайла сохраняла спокойствие.

Тон Сариса стал евангелическим.

— Мы, Люди Реки и Летучая Орда, объединились со Скэнами. Мы заключим мир с Коссиарами. И Гэн Мондэрк увидит, как мы наступаем на него со всех четырех святых сторон. Воды и горы поднимутся против него и всех тех, кто противостоит нам. Три Территории и Церковь дадут обильный урожай рабов!

Сайла не заметила, как к ней приблизился Налатан. Не удостоив Речного взглядом, он сказал:

— Лошади на берегу. Если ты присоединишься к остальным, я позабочусь об этой мрази. Я видел проклятый диск! — И он поднял свой меч.

Сарис пронзительно закричал:

— Я умру, чтобы навсегда воскреснуть на Луне. Я буду отомщен! Луна, Луна!

— Освободи его, — отступив, сказала Сайла.

С искаженным от презрения лицом Налатан рассек кожаные путы.

Быстро наклонившись к щиколотке, Сарис выхватил из прикрепленных там ножен короткий кинжал и выпрямился. Ухмыляясь в религиозном экстазе, он сделал выпад в сторону Сайлы. Как во сне, Сайла видела свои медленно поднимавшиеся руки, слишком медленно, чтобы отразить предательский удар.

Нож заполнил все пространство.

Вдруг перед ней мелькнуло что-то блестящее с неясными очертаниями. В куртке Сариса возникла дыра. Кинжал выпал из его рук. Его экстаз сменился ошеломлением. Он остановился, прижав руки к груди, с недоумением глядя на заливавшую его грудь и руки алую кровь.

Налатан приготовился нанести последний удар.

Сайла схватила своего товарища за руку и держала ее, пока он не успокоился. Тогда она принялась оказывать помощь Сарису.

Сарис прижал левую руку к груди, сжав пальцами рану на своем правом бицепсе. Снова погрузившись в состояние экстаза, он забормотал:

— Посмотришь, ведьма, еще посмотришь. Ты проклянешь тот день, когда ты меня пощадила. Проклянешь так, как я проклинаю тебя!

— Ты оказываешь милосердие там, где ему не рады, и там, где оно не нужно, — сказал Налатан Сайле.

— Милосердие именно тогда больше всего и требуется, — спокойно ответила Жрица Роз.

Глава 9

Через сложенные из камня и дерева стены форта Скэнов переваливался дым. Сине-серые клубы дыма казались продолжением зеленых волн холодного моря, разбивавшихся о берег на расстоянии полета стрелы от форта. Смешавшись с дымом, утренний туман придавал стенам угрюмый вид.

Прихрамывая, Лорсо шел по узким боевым мосткам, тянувшимся с внутренней стороны вдоль частокола. Через каждые несколько шагов он проходил мимо бойниц для лучников — узких вертикальных прорезей в местах соединения двух бревен. Достигнув юго-западного угла квадратного форта, Лорсо повернул налево. Лучи рассветного солнца, встающего над горизонтом, согрели его лицо. Впереди на гладкой поверхности естественной гавани к востоку от форта застыли акульи челны. Взглянув на яркое отражение рассвета в воде, Лорсо подумал о лезвии бритвы. Он услышал шелест лезвия по коже ремня.

Это был его любимый звук. Еще с детства он находил в нем успокоение. Никогда прежде Лорсо не думал, что этот шепот стали может вызывать сексуальные чувства.

Джалита.

Если всего лишь звук был способен разжечь желание, то Джалита была единственной женщиной, необходимой ему, чтобы это желание продолжало гореть. И чтобы погасить его. Так противоречиво. Как заточка ножа. Успокаивающе. Возбуждающе. Как это могло быть?

Джалита. Он остановился, положив руку на стену. За гаванью Виднелись деревянные хижины города. Желание ослабило его ноги. Он посмотрел на юг. Там возвышался округлый расколотый пик, олицетворявший клюв Сосолассы, божества-осьминога Скэнов. Сосоласса, который слышал все, видел все и вещал через избранную им Женщину-Духа Слезы Нефрита.

Владелица Джалиты. Джалита, оружие, которое Сосоласса приказал найти Слезам Нефрита.

Когда бы Лорсо не взглянул на Джалиту, он помимо своей воли видел ее обнаженной, освещенной огнем, такой, какой он ее захватил в плен. Ранимой. Дрожащей. Принадлежащей ему по праву сильного.

Желудок Лорсо болезненно сжался. Джалита была запретной, она принадлежала божеству.

Однако Лорсо знал, что Джалита не желала божества. Джалита хотела Лорсо. Этой ночью.

Ладони Лорсо покрылись потом. Он обтер их о свои грубые, словно из мешковины, штаны.

В неверном лунном свете Лорсо скользил от хижины к хижине, пробираясь через город. Караула, как такового, не было. Но глаз было предостаточно. Спали не все.

Кроме того, были стаи собак. Одичавшие, они жили в лесу, но иногда устраивались в сараях или рыли норы под хижинами. Обычно дикие собаки приходили, когда ждали появления потомства. По ночам они бродили среди хижин. Здесь их не трогали волки и можно было беспрепятственно рыться в отбросах. Они могли быть очень опасными. По крайней мере раз в год кто-нибудь оказывался серьезно искусанным. Когда такое случалось, устраивалась облава. На какое-то время собак становилось меньше. Но вскоре все возвращалось на свои места.

Лорсо нередко посещала тревожная мысль о том, что у него много общего с этими собаками. Они никому не принадлежали, но находили у человека защиту тем, что приносили ему пользу. В среде Скэнов Лорсо пользовался славой, но всегда оставался одиноким. Сосоласса забрал всю его семью. Поэтому Слезы Нефрита и усыновила его.

Он напомнил себе, что она его любит. Да, он усыновленный, но любимый. Безусловно.

Какое-то время Лорсо был не уверен: то ли его мысли о собаках создавали ощущение их присутствия, или действительно за ним кто-то крался. Обнажив меч, Лорсо обернулся.

Присевший вожак стаи был совсем рядом. Увидев, что его заметили, вожак почти распластался на земле. Темноту прорезало его рычание. Волосы на голове у Лорсо встали дыбом.

Медленно, выставив вперед свое оружие, Лорсо отступал. Страх себя обнаружить принудил его отступить. Разъяренному Лорсо очень хотелось нанести удар по собаке. Это была очень крупная собака, и стая безропотно слушалась ее. Кроме легкого поскребывания когтями и изредка раздававшегося пыхтения, собаки были совершенно безмолвны.

Наклонившись вперед, Лорсо поднял меч. Стая, как дым, припадая к земле, подалась назад.

На окраине города хижины разделялись большими расстояниями. Кусты и деревья давали лучшее укрытие, чем углы и дверные проемы. Лорсо перевел дух. Через щель в двери хижины Слез Нефрита пробивался свет. Старая женщина бодрствовала. Холодный страх охватил Лорсо. Женщина-Дух знала.

Ужас бился у него в крови, в ушах зашумело. Он схватился обеими руками за меч. Если его обнаружат, Лорсо решил умереть сражаясь, но не стать развлечением для воющей толпы.

Тут он услышал нежные звуки музыки, льющейся из хижины рядом с обиталищем Слез Нефрита. Это жилище было погружено в темноту. Хижина Джалиты.

Приятная, тонкая мелодия напоминала запах цветов в ночном воздухе. Слышались мелодичные аккорды тарна, струнного инструмента Скэнов, на их музыкальным фоне пел нежный, зовущий голос.

Лорсо ползком перебрался через открытый участок. Осторожно обойдя цветники, он присел на корточки около дверей Джалиты. Лорсо тихонько постучал.

Не сбиваясь с такта и не изменяя мелодию, Джалита мелодично пропела:

— Войди, возлюбленный! Не произноси ни звука. Замри и жди меня.

Лорсо проскользнул в дверь. Все еще сжимая в руке меч, он прислонился к стене и, как было велено, стал ждать. Сердце бешено колотилось о его ребра. Он тяжело дышал, вдыхая запахи женщины: чисто вымытой кожи, расчесанных волос и сладковатый запах кедрового масла. Его виски и верхняя губа покрылись капельками пота.

Закончив песню, Джалита сказала:

— Мы должны быть осторожными!

В ее голосе чувствовался огонь желания, шелест ее движений в темноте заставил кровь Лорсо вскипеть.

Потом наступила абсолютная тишина. Тяжелая, удушающая тишина. Его охватило ощущение присутствия рядом кого-то или чего-то.

Перед его мысленным взором предстал образ покрытой морщинами Слез Нефрита, на лице которой была написана ненависть к Лорсо.

Лорсо вздрогнул, когда что-то прикоснулось к его щеке. Чьи-то пальцы прижались к его губам.

— Я здесь, моя любовь. С тобой, твоя. Эта ночь — наша.

Рука Джалиты переместилась с его губ на руку, схватившуюся за рукоять меча.

— Тебе это не понадобится, — тихо засмеялась Джалита. — Этой ночью ты будешь покорять другим оружием.

Потом ее рука легла ему на грудь, переместилась к верхней застежке его блузы и расстегнула ее. Ловкие пальцы проникли под блузу и стали гладить его грудь.

Лорсо рванулся вперед, чтобы схватить Джалиту в объятия. В ответ с другого конца комнаты послышался ее дразнящий смех.

— Лорсо, я здесь. Обнаженная. Такая, какой ты однажды уже меня видел. Такая, какой я была, когда ненавидела тебя, только теперь я жду тебя.

Лорсо бросил меч на пол. Дрожащими руками он торопливо справился с застежками, шнурками и поясом и небрежно бросил свою одежду на пол рядом с мечом.

Лорсо перешел через комнату и почувствовал под своими протянутыми руками такую нежную, упругую, влекущую кожу, что на мгновение замер от удивления. Джалита поймала его запястья, не давая больше прикасаться к себе. Рассердившись, Лорсо наклонился вперед, но Джалита, не ослабевая своей хватки, увернулась. Совершенно другим, требовательным голосом она произнесла:

— Подожди. Сначала принесем клятву. Потом…

Джалита выпустила руки Лорсо. Через время, показавшееся Лорсо вечностью, в его руки легло что-то металлическое. Это оказался короткий кинжал. Большим пальцем он потрогал острое лезвие, которое сам наточил, когда Джалита обещала ему эту ночь. Он быстро провел лезвием две черты на своих руках ниже локтей. Пальцы Джалиты прикоснулись к ранам и задержались на них, почувствовав влагу.

— Теперь — я! Скорее, Лорсо, скорее!

Она дважды судорожно вздохнула, когда Лорсо нанес ей такие же порезы. Потом Джалита прижалась своим горячим и податливым телом к Лорсо. Они соединили руки, подняв их над головой. Кровь, текущая из тонких порезов, смешалась.

— Вот, — Лорсо с трудом выговаривал слова клятвы. — Кровь одного — кровь обоих. Я клянусь тебе своей жизнью. Сосоласса меня слышит.

Прильнув к Лорсо, Джалита прошептала ему на ухо слова клятвы. Они стали с жаром ласкать друг друга, их возбужденный шепот шелестел в ночи. Между словами язык Джалиты ласкал кожу Лорсо. Ее тело скользило по его телу.

Издав низкий рычащий звук, Лорсо подхватил ее на руки и отнес на покрытую мехами кровать.

* * *

Опираясь одной рукой на сопровождавшую ее женщину, хромая, Слезы Нефрита вошла в хижину Джалиты. В другой руке она держала свой разукрашенный посох, которым ткнула спящую Джалиту.

— Вставай! — удивительно молодым и веселым голосом приказала старуха. Джалита, опустив ноги на деревянный пол, немедленно села, завернувшись в медвежью шкуру.

На морщинистом лице Слез Нефрита появилась улыбка — как щель на камне. Ее зубы ослепительно сверкали, как и ее быстрые, вопрошающие глаза.

— Похоже, что ты неплохо перенесла бурю. Моя прелестная маленькая морская птичка поймала первую рыбу. Да, моя дорогая, ты полностью оперилась и встала на крыло!

Мгновенно отбросив свою игривость и став серьезной, она наклонилась над Джалитой. При этом она тяжело оперлась на сопровождавшую ее молчаливую женщину.

— Все прошло хорошо?

Джалита глубоко вдохнула. Ее лицо ничего не выражало, глаза еще не проснулись и уставились невидящим взором в одну точку. Полные губы расплылись, потеряв свой четкий рисунок. Подняв руку, Джалита провела по ним пальцами. Потом она заулыбалась, превратившись из только что разбуженного, никому не нужного, брошенного ребенка в сладострастную, пресыщенную женщину.

— Хорошо? Лучше сказать чудесно! Если вообще это можно выразить словами. Как бы мне хотелось, чтобы ему не нужно было уходить! — сказала она, надув губы.

— Ах ты, проказница! — Изумленная и посмеивающаяся Слезы Нефрита оторвалась от своей спутницы и подошла к стулу около окна. Посохом она указала женщине, сопровождавшей ее, место в углу. — Мне не интересны непристойные подробности вашей случки, ты, молодая бездельница! — продолжила Женщина-Дух. — Покажи мне свои руки. Он принес клятву?

Джалита показала порезы на руках.

— Итак, — довольным тоном произнесла Слезы Нефрита, — мы делаем успехи.

— Успехи в чем? — В этот раз Джалита действительно надулась.

— Это не твоего ума дело. Разве ты плохо живешь? Разве я не выполнила каждое данное тебе обещание?

— Ты со мной обращаешься как с собственной дочерью.

— Лучше. Поверь мне, намного лучше. Потому что ты принесешь Скэнам славу. Славу, которую они заслуживают. С моей помощью ты возвысишься до таких высот, которые ни одному Скэну, а может быть, и никому в мире, никогда не снились. Ты будешь править. Я воссоздаю себя, Джалита. Такой же живой ум, как мой, тело и силы — они сделают то, что эта старая оболочка уже никогда больше не сможет сделать снова. Ты будешь жить, чтобы я жила.

Джалита кивнула.

— Тот, кто нам нужен, попался в наши сети, — продолжала Слезы Нефрита. — Теперь моя очередь. Этой ночью он отправится с акульими челнами в Три Территории. Пусть он еще немного созреет.

Женщина в углу нарушила свое молчание:

— Нападение на столицу Гэна Мондэрка отложат до его прибытия?

Опустив голову, старуха затрясла седыми космами.

— Ква не те союзники, которые нам нужны для уничтожения Гэна Мондэрка. Если при этом нападении его удастся свергнуть, тем лучше. В конце концов, все они работают на меня.

Она повернулась к Джалите.

— На нас. Мы используем их силы, их мечты, их умы. Люди подобны морю: громоподобны, непреодолимы, ужасны. Мы пребываем рядом с Сосолассой, скрытые во тьме, в тиши. Мы наблюдаем. Ждем. Подобно луне, вечной сестре женщин, излучаемый нами свет обманчив, наша тьма ослепляет и опутывает.

Перебирая шишковатыми руками по своему посоху, Слезы Нефрита с трудом поднялась. Единственный ее взгляд в сторону женщины, вскочившей из своего угла, чтобы помочь старухе подняться, как удар, заставил ту отступить. Шаркая по направлению к двери, Слезы Нефрита произнесла:

— Останься со своей дочерью, Мена. Я позову, когда ты мне потребуешься.

Оставшиеся в хижине две женщины еще долге после ухода Слез Нефрита сидели, неподвижно застыв. Наконец Мена подошла к окну. Прежде чем заговорить, она отвернулась от окна.

— Она ушла. С тобой все в порядке?

Джалита отбросила медвежью шкуру и с удовольствием по-кошачьи потянулась. Она ухмыльнулась, потом взглянула на свою мать. Самообладание ей изменило, и она, покраснев, снова нырнула под медвежью шкуру. Опустив глаза, Джалита кивнула.

— Со мной все в порядке. Это не было… обузой.

Сморщив нос, Мена поспешила к высокому сундуку, вся внешняя поверхность которого была покрыта резьбой, изображавшей Сосолассу. Открыв сундук, она выудила из него бальзам.

— Хорошо, что твой Лорсо знает, как пользоваться ножом. Твои порезы очень тонкие. Они быстро заживут. Слезы Нефрита сказала, что ты должна их скрывать, но тебе нельзя носить бинты. — Ее голос осекся, когда она повернулась к дочери, а глаза наполнились невыплаканными слезами. — Мне уже давно следовало себя убить. Ничего бы этого не случилось. Мое бедное дитя.

Протянув руки, чтобы мать натерла раны бальзамом, Джалита усталым тоном сказала:

— Сколько раз мы уже об этом говорили? Наша жизнь не так уж и плоха. Слезы Нефрита была жестокой, пока мы не научились относиться к ней как к другу. Ты достаточно меня била, когда мы жили с народом Фор. «Чтобы я понимала». Слезы Нефрита просто ударила больнее.

Мена шмыгнула носом и стала втирать бальзам сильнее, чем требовалось. Чуть заметно поморщившись, Джалита сказала: Ты видишь? Боль. То же, что я получаю от Слез Нефрита.

— Я тебя не понимаю. У меня были такие надежды! — Лицо матери выражало муку. — Я тебя наказывала за проступки, чтобы ты не навредила себе. Она же тебя терзала. Не давала спать, давала тебе ровно столько еды и воды, чтобы ты не умерла. И ни с кем, кроме нее, ты не могла разговаривать. Я молилась, чтобы ты умерла, ведь мне казалось, что ты лишишься рассудка. Теперь ты себя ведешь так, будто она…

У Мены так сжало горло, что она не могла больше говорить.

— Будто она моя мать? — Джалита погладила по щекам склонившуюся перед нею пожилую женщину. Роли неожиданно поменялись. Теперь утешала она.

— Я была готова к тому, чтобы сойти с ума. Или умереть. Слезы Нефрита знала это. Это ей доставляло удовольствие. Но ее путь оказался правильным. Я это понимаю. Ты слышала, что она сказала, — я буду править. На что я, девушка из народа Фор, могла надеяться? Получить больше рыбы? Лучшую лодку? Единственные светлые воспоминания из моей прошлой жизни — воспоминания о тебе. Но теперь мне нужно побыть одной, хорошо?

Испуганная Мена схватила ласкавшую ее щеку руку дочери.

— Тебе больно?

Поднимаясь и натягивая медвежью шкуру, Джалита улыбнулась.

— Нет, мне не больно. Просто я хочу подумать.

Что-то бормоча, Мена ушла, не споря.

Джалита осмотрела свои руки, будто надеялась что-то узнать, изучив порезы.

— Твои планы, мама, умерли под мечами Скэнов. Планы Слез Нефрита — ее тайна. Никому в голову не приходит, что у Джалиты имеются собственные планы. «Ты будешь править». — Это был голос Слез Нефрита, скрипучий до смешного. Она даже карикатурно изобразила появление старухи, согнувшись и тряся головой. Джалита выпрямилась. С удовольствием потянулась. Ее немой смех был подобен предупреждению из самого темного закутка неизвестной комнаты.

Глава 10

Вдоль узкой тропы, ведущей на север, в Олу, росли огромные ели. Обломки коры и густые ветви поглощали свет и звуки, окружив Сайлу и ее друзей угрюмой тишиной. Самым опасным в таком окружении была кажущаяся открытость. Видно было очень далеко. Это напоминало какой-то парк. На самом же деле огромные стволы и тень представляли опасность. Все они видели, как отряд Волков из ста воинов рысцой вбежал в такой лес и тут же исчез из виду.

Вдруг из леса на вьючную тропу прямо перед ехавшим во главе группы Конвеем выскочила Микка. Она посмотрела на своего хозяина, а потом снова в лес. Шерсть на ее загривке встала дыбом. Конвей знаком подозвал к себе Тейт и Налатана. Троица сошла с тропы. Сайла и Ланта тоже покинули тропу, оставив между собой своих вооруженных спутников.

Поравнявшись с Миккой, Конвей всмотрелся в лес.

— Я чувствую запах дыма, — прошептала Тейт.

Расширив ноздри, Налатан утвердительно кивнул.

— Не только дерево горит. Кожа, мясо.

Образовав цепь, они последовали за настороженной Миккой. Она привела их к Карде, который лежал на берегу довольно широкого ручья.

Конвей первым приблизился к горящей хижине. Огонь еще не вырвался из нее наружу. У задней двери хижины лежала женщина. Из открытой двери и окна клубами вырывался дым. У дальнего угла хижины двое верховых со смехом боролись за кусок яркой ткани, вырывая его один у другого. Один из них что-то кричал. Спереди хижины ему отвечали голоса других мужчин.

Снова раздался крик.

Конвей дважды выстрелил. Кони шарахнулись в сторону, а разнесенные в клочья седоки выпали из седел. Кликнув собак, Конвей бросился в атаку. Обогнув хижину, он наткнулся на группу растерявшихся пеших воинов. Они уставились на убегавших коней.

Еще два выстрела сразили одного из них. Посреди группы появилось что-то бело-красное. Конвей избегал туда смотреть. Ему удалось еще раз выстрелить. Еще один воин упал.

Наиболее агрессивный из застигнутых врасплох воинов повернулся и сделал выпад окровавленным мечом, пытаясь достать Конвея. Карда тут же бросился на его открывшееся горло. Собака и человек упали на землю, затем Карда снова последовал за своим хозяином.

Появились спешившиеся Тейт и Налатан. Тейт уже вела огонь. Налатан издал боевой клич. В левой руке он держал свой странный железный посох, на середине которого был прикреплен щит, а на каждом конце — шар. Меч в его правой руке выписывал в воздухе серебристый шипящий круг. Конь Налатана, врезавшись в группу людей, свалил на землю двоих, а третий упал под мечом.

Тейт убила еще двоих.

Когда они развернули коней, чтобы вернуться на свои исходные позиции, единственный оставшийся на ногах воин, отшвырнув свой меч, со всех ног бросился в лес. За ним помчался Налатан. Раздался резко оборвавшийся вопль. Возвращаясь, Налатан свесился из седла, вытирая свой боевой посох о землю.

Конвей не мог поверить, что стычка окончена. Так жестоко и так быстро. Его шею сковал нервный спазм. Налатан подъехал к нему. Тейт перед хижиной наклонилась, рассматривая маленькую обнаженную фигуру, окруженную телами ее мучителей.

Один из поверженных воинов зашевелился. Другой со стоном двинул рукой. Конвей поручил их охрану собакам.

Тейт поднялась. Встретив взгляд Налатана, она покачала головой и вымолвила:

— Слишком поздно. Это был просто маленький мальчик.

Галопом на лошадях примчались Сайла и Ланта. Едва взглянув на павших воинов, они поспешили в хижину. Огонь набирал силу. Из левого окна показались языки пламени, но дверь еще не занялась. Конвей заглянул сквозь дым и пламя в хижину. Там он увидел еще два тела — мужчину, так и не выпустившего из рук лопату, и еще одного мальчика. Рядом с ним лежал до смешного крошечный ножик. Конвей и Налатан вошли в хижину. Осмотревшись, они заметили молодую обнаженную женщину. Конвей вспомнил о воинах, дурачившихся с куском яркой ткани.

Жрицы подошли к двум оставшимся в живых воинам.

— Видите, что они натворили? — спросил Конвей.

— Сайла — военная целительница, я — целительница, — ответила Ланта. — Ты свои обязанности выполнил, теперь дай нам выполнить свои.

На этом Ланта повернулась к Конвею спиной, давая понять, что тема исчерпана.

Ланта занялась воином, который пострадал от зубов собаки. Его правая рука была разорвана от локтя до кисти.

— К какому народу вы принадлежите? — спросил его Конвей.

— Мы — Ква, — простонал тот в ответ, потом закричал от боли и обмяк.

— Ква?! Но ведь ваши земли так далеко на севере! — встревоженно отреагировала Сайла.

У Конвея сжался желудок.

— Вы напали на Олу? Прошли на юг через Харбундай?

На лице раненого сквозь боль проступило торжество.

Мы заключили союз с Людьми Гор. Эпидемия не выпускает Людей Собаки из их лагерей, поэтому они не смогут оказать помощь. Сегодня мы завоюем Олу.

— Сколько вас? Что происходит в Оле?

Раненый сглотнул. Его молчание красноречиво свидетельствовало, что положение Олы скверное. Налатан так близко наклонился к пленнику, что их носы едва не соприкасались.

— Мародеры и трусы, оставленные здесь, чтобы совершать набеги на таких бедняков, как эти люди!

Ква завизжал и попытался отползти.

Сайла осторожно, но решительно оттолкнула Налатана.

— Перевяжи его получше, — велела она Ланте. — Я перевяжу ногу второму.

— Мы оставим вам еду и воду, — сказала она раненому.

Встревоженный Ква попытался приподняться.

— Острая Скала не сможет держать в руках оружие. Я не смогу идти. Наши лошади исчезли. Кто-нибудь нас обнаружит! — Он скосил глаза на пылающую хижину.

— Здесь почти никто не живет, — ответил ему Конвей. — Вас скорее всего найдет какой-нибудь тигр или волки. Они с вами обойдутся лучше, чем вы с этой семьей!

Помогая Ланте подняться, Конвей со злобным удовольствием многообещающе улыбнулся Ква.

Сайла и Ланта настояли на том, чтобы с убитыми поступили как положено. Конвей сложил в небольшом сарае валежник для погребального костра. Налатан с интересом посмотрел на своего друга.

— Ты как будто страшно торопишься. Эти Ква тебя обеспокоили?

— И немало! Если они в Оле, Гэн попал в беду. Наши друзья в беде.

— Им нужна наша помощь?

Улыбнувшись тому, как Налатан автоматически воспринял сказанное как относящееся и к нему, Конвей ответил:

— Боюсь, что да. Мы должны спешить!

Когда они покидали это место, над ревущим огнем поднимался густой черный дым. От жара огня свисавшие ветви растущих вблизи елей беспорядочно поднимались и опускались. Они напомнили Конвею беспомощную жестикуляцию плакальщиков у открытой могилы. Оставленные двое Ква жались друг к другу на фоне пылающего огня.

Ланта ехала рядом с Конвеем перед Сайлой. Он попытался отослать ее назад, ведь впереди — опаснее всего, но ее улыбка заставила его умолкнуть.

Наконец они взобрались на гребень горы. Между ними и сверкавшими вдали в утренних солнечных лучах стенами осажденной Олы возвышались несколько гребней. Среди скученных строений были видны языки пламени. Подхваченный ветром дым образовал плоскую траурную мантию. Даже на этом расстоянии были слышны звуки труб и барабанов.

Налатан, у которого было почти соколиное зрение, заметил: — Затишье. К стенам не приставлены осадные лестницы.

— Красное и желтое, — с волнением сказала Сайла, схватившись за спину куртки Налатана. На коже оставались царапины от ее ногтей. — Красное и желтое — цвета Гэна!

Сощурившись и наклонившись вперед, будто такое мизерное сокращение расстояния имело какое-нибудь значение, Налатан сосредоточенно вглядывался. Неожиданно он с улыбкой выпрямился.

— В центре, около тех сверкающих ворот!

— Тогда мы не опоздали! — воскликнула Тейт, поправляя «вайп» на своем плече. — Десантники! К затворам — заряжай!

У Налатана был обескураженный вид.

— Ты и раньше такое говорила. Когда ты ждала неприятностей. Что это? Молитва?

— Эгей-й-й! Не совсем молитва, любимый, не совсем. Возможно, почти молитва!

Она снова рассмеялась. Налатан посмотрел на Конвея, который беспомощно пожал плечами.

— Наше оружие и внезапность могут дать преимущество, — сказал Конвей. — Мы можем напасть с тыла на этих людей, прежде чем они поймут, что случилось. Ну как, Доннаси?!

— Чем скорее, тем лучше. Единственное, что нам мешает, — эти гребни. Мы должны пересекать их с осторожностью, чтобы наши силуэты не стали видны на фоне неба.

— Вон там и там: деревья и кустарник. Мы двинемся тем путем и появимся не прямо в тылу, а на фланге противника. И вообще нам не нужно оказаться прямо напротив них: мы же не хотим, чтобы они нас затоптали, когда побегут!

Конвей послал собак вперед. Помчавшись во весь опор, они пересекли поле и скрылись в первой рощице. Через несколько мгновений Микка выскочила назад и посмотрела на Конвея.

Тейт промолчала, когда Налатан и Конвей намеренно сблизились и поехали впереди, оттеснив ее назад. Она постаралась спрятать довольную улыбку. Она знала, что из них троих она лучше всего натренирована и лучше вооружена для данного случая. Каждый из этих двоих мужчин был физически сильнее ее, а следовательно имел перед ней преимущество в рукопашном бою. У Конвея был определенный тактический опыт, приобретенный во время его непродолжительного пребывания в Летучей Орде. Тем не менее ни у одного из них не было ее подготовки к бою с огнестрельным оружием. Поэтому она позволила им ехать впереди. Пусть думают, что защищают ее!

Они без приключений достигли последнего перед городом хребта. Невдалеке воины набирались боевого духа, барабаня по щитам и завывая.

Налатан пригнулся. Эта простая предосторожность для Тейт изменила все. Впереди были враги. Они хотели смерти Налатана.

Острые укусы страха попытались нарушить ее решимость.

Она его любила. Он не должен пострадать. Он будет сражаться. Бой — главное в его жизни. Но он сам — ее жизнь. Слабый внутренний голос нашептывал, что жизнь изменчива, а смерть — всегда наготове. Тейт прогнала этот голос. Она и ее мужчина были воинами. Рожденные друг для друга, рожденные для этого мига.

Никто не повредит Налатану. Она этого не допустит.

Ритмические крики Ква перешли в нестройные вопли. Раздался разноголосый рев боевых труб. Видимо, под стенами Олы кипело сражение.

Тейт впитывала этот хаос в себя. Ее лицо покрылось потом. Она так крепко сжала в руках свой черный «вайп», что хрустнули суставы пальцев. Нервная дрожь мешала как следует привязать коня к деревцу.

Фланговый караул Ква состоял всего из трех человек. Они неосторожно покинули свой пост на южном склоне горы, зачарованные зрелищем проходящего мимо них потока воинов. Обнажив мечи, Налатан и Конвей налетели на них.

В голосе Тейт зазвучал металл.

— Налатан, там для тебя хорошее укрытие. Они нападут на нас. Отгони их. Конвей, мы сосредоточимся на основных силах. Твой сектор — от той боевой трубы на север; бей их из «бупа». Мой сектор — южный. Когда они бросятся на нас, отход прикрываю я — у меня самый быстрый конь.

Усмехаясь, Конвей кивнул.

— Принято, кроме последнего, дорогуша!

Он уже распластался на земле и занимал положение для стрельбы.

— Вы с Налатаном отступаете первыми. Без тебя он ни за что не покинет этот хребет, и ты это знаешь. — Резким движением он прекратил ее возражения. — Замолчи и стреляй! Они уже у стены.

Треск «вайпов» и глухие выстрелы «бупов» защитников стен перекрыли шум боя, пока Тейт с Конвеем не открыли огонь. Воины Ква завертелись, падая на землю.

Что-то золотистое мелькнуло перед Тейт. Шлем. Воин размахивал мечом. Тейт пальнула из «бупа». В толпе образовалась дыра, которая немедленно затянулась. Предводитель высматривал, откуда возникла эта новая угроза. При вспышке от следующего выстрела Конвея воин в шлеме схватил за руку стоящего рядом с ним человека и указал на хребет. Гонец, увертываясь от воинов, устремившихся в атаку, помчался в южном направлении.

Тейт снова выстрелила по человеку в шлеме. Перезаряжая оружие, она увидела, как Конвей вел огонь на максимальной дальности. Он нанес противнику ощутимые потери. Северное крыло сил Ква заметно замедлило свое продвижение. Небольшие группы воинов искали спасения под своими щитами и боком отступали.

С восточного направления троицу атаковала стоявшая до сих пор в скрытом резерве кавалерия. Отдельные кавалеристы подались в сторону и заехали за хребет, отрезая им таким образом путь к отступлению. Одновременно пешие воины отделились от южного фланга Ква и двинулись в сторону нового противника.

Никто не замечал урона, который наносили стрелы Налатана. Воины с криками приближались короткими перебежками от укрытия к укрытию.

— Мэтт! Займись пехотой! — крикнула Тейт.

Она присоединилась к Налатану, отражавшему нападение двигавшейся вверх по склону кавалерии.

Она увидела, как копье ударило Налатана. Его боль, его удивление отозвались внутри Тейт. Она почувствовала, как длинный треугольник наконечника вонзился в правый бок Налатана, ощутила его неверие в то, что произошло, и мгновенный привкус смерти.

Для Тейт над полем боя нависла тишина. Мимо медленно проплывали стрелы, медленные, обыденные. Налатан вырвал копье из своей брони и отшвырнул его в сторону. Его лицо заливал пот. Расставив ноги, он готовился встретить приближающегося к нему воина, метнувшего копье. Дьявол в маске Смерти нацелил на него свой длинный меч — содал.

Тейт не могла выстрелить:мешал Налатан. Она закричала. Содал рассек воздух. В последнее мгновение Налатан отпрянул в сторону, увернувшись от удара за коня. Если бы Дьявол захотел воспользоваться мечом как копьем, ему пришлось бы направить его из-под горла коня.

Дьявол оказался превосходным воином. Он нанес мечом удар сверху вниз. Налатан отразил его своим боевым посохом. Горец по инерции промчался мимо. Налатан бросил посох и схватил лук. Когда Дьявол развернулся, чтобы продолжить атаку, стрела Налатана уже была в воздухе. Она впилась врагу в лицо. Воина, как щелчком, выбросило из седла.

Теперь уже все кавалеристы достигли их. Мелькание стрел, огонь «вайпов». Прижавшись спиной к стволу дерева, Тейт стояла рядом с Налатаном. Взбешенные Ква, побросав свои луки, ринулись в атаку, размахивая мечами и жутко вопя.

Боковым зрением Тейт заметила, что Конвея стали теснить назад. Собаки кидались на нападавших и отступали. Откуда-то появился невероятно высокий воин, который набросился на Конвея. На нем был бронзовый шлем в форме головы медведя. Медведь как бы держал голову человека в своей пасти.

Услышав боевой клич своего лучшего воина, прочие расступились. Конвей поднял «вайп».

От выстрела бронзовый шлем, будто взрывом, сорвало с головы воина и подбросило высоко в воздух. Он медленно кувыркался, подобно какой-то кошмарной игрушке. Воин растянулся на спине. Вонзившись в землю, его меч медленно покачивался, как тростинка.

На этом все кончилось. Еще несколько выстрелов по убегавшим пехотинцам и кавалерии превратили отступление в безудержное бегство. Наступившее облегчение перешло в тошноту, когда они оглядели место побоища. Тейт с трудом успокоилась. Сайла уже была рядом с Налатаном и осматривала его рану. Он улыбнулся обеим женщинам. Блеск его глаз показывал, чего ему стоило это самообладание.

Ланта бросилась к Конвею.

— Ты ранен? Они тебя ранили?

Отрешенный, все еще находящийся на грани помешательства, Конвей ответил:

— Ни одной царапины. Повезло. Посмотри собак. Они лежат там, у них небольшие порезы. Вот и все. Еще одно дело сделано.

— Действительно, сделано. — Она указала в сторону Олы: — Смотри, Ква побеждены!

* * *

Грязный, с забрызганным кровью лицом, черты которого говорили о том, что пережитые часы равносильны годам, Гэн отдавал приказы Эмсо.

— Кавалерию. Через Восточные ворота. Не давай им покоя, Эмсо, ни одного шанса перегруппироваться. Убивай любого с награбленным или мародерствующего. Будь беспощаден. Хорошо обращайся с теми, кто не грабил и сдается. Позаботься о том, чтобы им оказали помощь военные целительницы. Проявляй сострадание ко всем, кто этого заслуживает, Эмсо. Прочих — убивай.

Приложив кулак к скуле в традиционном салюте Волков, Эмсо повернулся и бегом удалился.

Леклерк, прислонившись к Бернхард, наблюдал эту сцену. Его горло конвульсивно сжималось.

— Ты слышала это? «Прочих — убивай»! Что же нам делать, Кейт? Мне казалось, что я хочу действия, схватки. Я не ожидал этой безостановочной… бойни. Там, в лесу, теперь здесь, на стенах… Но иначе ведь было нельзя, да?

Бернхард обняла его за плечи Леклерк обмяк. Одна сторона ее лица страшно вспухла, правый глаз заплыл. Когда она заговорила, вспухшие лицевые мышцы придали ее нежным словам какую-то расплывчатость.

— Ты сделал больше, чем мог, Луис. Ты был храбрее всех. Но будущее всех нас зависит от твоих знаний. Ты — гарант нашего существования.

Леклерк понимал, что это правда. Ему стало гораздо лучше. Военные действия — не только личный риск. Гэн, такие люди, как Гэн, никогда этого не поймут. Интеллект. Истинное руководство требовало истинного интеллекта.

При воссоединении были забыты раны и усталость. Остававшиеся на стенах Волки присоединили свои голоса к крикам городских жителей и наводнивших город беженцев, радовавшихся победе и приветствовавших вернувшихся героев.

— Сайла, ты прекрасно рассчитала время, — сказал Гэн. — Как это ты узнала, что на нас напали?

Одной рукой Сайла обняла Тейт за плечи, а другой указала на Конвея и Налатана.

— Эта троица обнаружила мародеров Ква. Оставшиеся в живых рассказали нам все. Именно поэтому мы подоспели вовремя, чтобы принять участие в битве. Ланта и я просто присутствовали, это все они, эти трое.

— Если бы не эти мародеры, — сказала Ланта, — мы никогда не узнали бы о нападении и не поспешили бы на помощь. Стоит задуматься над тем, что зло может привести к добру.

Гэну показалось странным, что, говоря это, она смотрела на Конвея. Еще более странной ему показалась реакция Конвея, которого эти слова явно обрадовали. За этим что-то крылось. Узнает ли он когда-нибудь, что именно? Странно, Гэн неожиданно вспомнил слова Эмсо о приметах и предзнаменованиях.

Нила изменила тему беседы:

— Сайла, расскажи нам о Вратах. Твой поход был удачен?

Грязное лицо Нилы, еще покрытое потом после сражения на стене, светилось уверенностью, что ее подруга добилась своего.

Сама того не осознавая, Сайла гордо вскинула подбородок.

— Тайна Врат раскрыта. Теперь она на Трех Территориях!

Громоподобные крики еще не стихли, когда Нила наклонилась к уху Сайлы.

— Тайна с тобой? Она здесь? Мы можем на нее посмотреть?

— С первого взгляда ее не поймешь. Нам нужно поговорить. Не просто как Сайле и ее другу Гэну. Должно быть взаимопонимание между Цветком и Мурдатом.

В разговор вступил Гэн:

— Тогда мы это отложим. — Гэн уловил плохо скрываемое нетерпение Нилы и властным тоном продолжил: — Волки и я можем себе позволить лишь немного сна перед походом на север. Скэны идут. Они упустили свой шанс напасть на нас одновременно с Ква. Я должен заставить их поверить в то, что у меня хватит сил их победить.

Тейт повернулась к Налатану.

— Нужно посмотреть твою рану. Сайла…

Налатан предупреждающе поднял руку. Гэн от изумления раскрыл рот, когда Тейт безропотно прервала свою речь на полуслове. Гэн подумал, что из всего прекрасного, что он увидел в этот день, самым прекрасным было то, как Тейт подчинилась этому мужчине, которого она называла своим.

— До тех пор, пока я не буду убежден в том, что Цветок и тайна Врат в безопасности, — сказал Налатан, — я не могу считать себя свободным от своей клятвы. Рана тому не помеха. Я еду с ним! — и он кивнул в сторону Гэна.

Заметив промелькнувшее на лице Тейт выражение гордости, любви и озабоченности, Гэн ласково улыбнулся. Он повернулся к Сайле.

— В чем бы не заключалось это сокровище, мне будет спокойнее, если оно будет при тебе в этом замке, пока я не разберусь со Скэнами.

Сайла замерла в нерешительности. Она так сблизилась со своими друзьями, они столько пережили вместе. Но Гэн был прав. Она согласно кивнула. Удовольствие, с которым он принял ее согласие, отдавало мужским превосходством, и это разозлило Сайлу.

Ответственность загнала ее в угол. Одна игра закончилась, но только что началась другая.

Мной никто не будет владеть! Эти слова сейчас звучали в ее мозгу как насмешка.

Глава 11

Гэн подумал, неужели он выглядит столь же измотанным, как его товарищи? Тейт спала в седле. Казалось, что ее кости размякли. Рядом, охраняя ее, ехал воин-монах Налатан. Можно было подумать, что тяжелая рана в его боку от копья просто царапина. Гэн одобрил выбор Тейт.

Втайне Гэн уже давно размышлял над тем, смог бы приглянувшийся Тейт мужчина стерпеть ее поразительную независимость. Казалось, Налатану нравится эта особенность ее характера. Гэну хотелось поближе с ним познакомиться.

Леклерк и Бернхард, свернувшись, как щенки, спали в повозке. Несмотря на раны и на то, что теперь их было кому заменить, они настояли на участии в этом походе. Напротив, правивший повозкой юноша был слишком возбужден, чтобы поддаться усталости.

Погруженный в раздумья Конвей ехал сразу за повозкой. Гэн не переставал удивляться перемене, произошедшей в этом чужеземце. В его поведении появилась новая черта. Что-то говорило Гэну, что это отчаяние.

Цепь догадок была прервана могучим зевком, от которого хрустнули челюсти. Гэн улыбнулся, моргая и потягиваясь. После дня боев, марша, длившегося всю ночь и весь этот день, у них был вид не победителей, а скорее спасшихся. Ладно, позаботиться о себе они еще успеют.

Разведчики донесли о двадцати челнах, стоявших на якоре напротив устья реки Сладкие Луга. К югу от ее болотистой дельты имелось хорошее место для высадки. Гэну прежде никогда не доводилось вести со Скэнами бой такого масштаба, однако они были ему известны по пиратским налетам. Свирепые, безжалостные люди; идя в сражение, они выкрикивали имя своего темного божества-осьминога. Они предпочитали рабов любой другой добыче. Ходили ужасные слухи о приношении в жертву людей и о леденящих кровь обрядах.

На двадцати челнах могло разместиться до восьмисот человек.

Никогда и никому не приходилось противостоять такой мощи Скэнов.

Вздрогнув, Гэн выпрямился. Он забыл о челне-разведчике. Посмотрев сквозь листву, он успокоился, увидев плывущий вдоль берега челн. Он появился на рассвете с севера, явно высматривая марширующую на север колонну. Укрыться они от него не могли, и поэтому Гэн его просто игнорировал. Или пытался игнорировать. Он знал, что этот челн всем действует на нервы. Он плыл, как ворон в своей стихии — грациозный и даже красивый. И нес смерть.

Гэн был убежден, что, как только его сухопутные силы приготовятся к бою, Скэны поднимут якоря и стремглав помчатся на юг. Там тоже есть подходящие места для высадки. А Гэн окажется отрезанным от Олы, чьи стены защищали теперь лишь юнцы, старики и раненые.

Гэну было нечего противопоставить маневренности. Людей Собаки уважали и боялись за быстроту их коней и умелое ведение боя. На этот раз ноги Гэна Мондэрка как бы вросли в землю, а его противник был готов в любой момент сорваться с места и двинуться в любом направлении. Гэну оставалось только медленно преследовать его.

Он делал ставку на то, что застанет Скэнов на берегу, готовящихся к грабежу. Эта ставка оказалась битой. Оставался последний шанс.

Собрав начальников своих отрядов, Гэн сказал:

— Если получится, я буду вести переговоры со Скэнами. Если нет, надо выманить их в этом месте на берег. Если мне не удастся сделать ни первое, ни второе, то я хочу, чтобы все отряды, кроме Оланов и Волков Джалайла, возвратились в свои собственные земли и защищали их.

Жилистый, хитроватый на вид барон Фир покачал головой.

— Скэны никогда не станут вести переговоры на берегу. А если ты поедешь к ним, они тебя убьют.

— У нас нет времени для пререканий. Всем отрядам расположиться на этой возвышенности. Разложите костры, больше костров, чем вам действительно необходимо. Пусть заговорят барабаны и военные трубы. Мне нужны шум и активность, только не позволяйте им видеть наших людей. Я собираюсь убедить их, что они не смогут нас победить.

Бородатый, покрытый шрамами барон Галмонтис натянуто улыбнулся.

— Я предпочел бы размахивать поджаренным барашком перед голодным тигром!

Остальные мрачно засмеялись.

Гэн улыбнулся.

— Я отправляюсь в деревню рыбаков. Мне потребуется человек, который сможет совладать с лодкой.

Фир кивнул:

— У меня есть рыбаки. — Он обернулся и назвал кого-то по имени. Молодой воин с трудом поднялся на ноги и подошел к ним.

— Мне это не нравится, — сказал Галмонтис. Мы можем сейчас отступить, подождать, пока они высадятся и тогда атаковать.

— Это ведь не твои земли они готовятся жечь, — возмутился один из баронов Олы. — Мы дадим им окончательный бой здесь или заставим их отступить. Другого выбора нет!

Нахмурив свои густые брови и еще больше став похожим на медведя, Галмонтис спросил:

— А что, если мы потеряем Мурдата?

— Мы его не потеряем, — ответил Конвей. — Я отправляюсь с ним.

Гэн покраснел. Прежде чем он успел открыть рот, к нему обратился Конвей:

— Я останусь в лодке. Мы будем вне досягаемости их стрел. Ты им дашь понять, что у меня оружие-молния. Расскажи им, что я тот, кто уничтожил акулий челн на Матери Рек. Я могу повторить это и здесь.

— Возьми его с собой, — посоветовал Фир.

Гэн недовольно согласился.

Достигнув низины, откуда не было видно Внутреннее Море, Тейт подъехала к Гэну.

— Прежде чем отправишься на переговоры, умойся и побрейся. Войскам нужно время, чтобы занять свои позиции, и ты не можешь появиться у Скэнов в таком запущенном виде. Прежде чем ты отправишься, мы переменим твои бинты.

Гэн открыл было рот, чтобы возразить, но Тейт перебила его:

— Не спорь. Дай-ка мне этот мурдат и кольчугу. Я позабочусь, чтобы их отполировали. Заодно я почищу твой вымпел. Его понесет Конвей.

Беспомощно посмотрев на самодовольного Налатана, Гэн покачал головой и спешился, чтобы снять тяжелую кольчугу. Улыбаясь Тейт, Конвей проделал то же самое.

— Поразительно! С тех пор, как ты решила, что с Налатаном все в порядке, ты стала совсем домашней, — сказал он.

— Как-как? Домашней?! Глаза Тейт округлились, ноздри расширились. У нее в руках был красно-желтый вымпел Гэна. Свесившись с седла, она потрясла им перед лицом Конвея.

— Я покажу тебе «домашней»! Затолкать тебе эту тряпку в нос, а?!

— Ой, ой, ой! — Конвей предостерегающе помахал пальцем. — Сейчас нет времени для твоих сладких речей, моя златоустая дорогуша. — Он полуобернулся и подмигнул Налатану: — Она всегда будет любить меня сильнее, чем тебя!

Конвей едва увернулся от пинка Тейт. Смеясь, как школьники, он и Гэн трусцой направились к реке.

— Тебе следует быть более уважительной, Доннаси, тихо проговорил Налатан. — Другое мужчины могут это неправильно истолковать.

— Плевать! — невозмутимо ответила Тейт. Она крикнула воину, чтобы принесли масло и брусок для заточки, а затем направилась на другой участок берега реки. — Разумеется, они не понимают, — продолжила Тейт разговор, — но ведь у них не с чем сравнивать. Они видели, что Мурдат смеется и спокоен. Это должно им прийтись по душе.

Налатан засмеялся.

— Ты с каждым разом меня удивляешь все больше и больше. А ты сама как себя чувствуешь?

Поблагодарив молодого Волка, принесшего масло и брусок, Тейт стала начищать кольчугу.

— Неважно, вот как. Просто будь рядом со мной, слышишь? Пожалуйста.

Вместо ответа Налатан положил свою руку на ее плечо и крепко сжал его. Потом он присел рядом и занялся заточкой меча Гэна.

Вскоре, стоя у кромки плещущихся волн Внутреннего Моря, Гэн поднял вверх белый флаг. С одного из челнов ему ответили таким же сигналом. Из челна выдвинулись весла, напомнив ноги паука-водомера. Быстро двигаясь, челн подошел на расстояние полета стрелы от берега. Челн развернулся бортом к берегу. Роняя серебристые капли, весла одновременно поднялись вертикально вверх. С носа и кормы со всплеском были брошены якоря. На висевших вдоль бортов щитах ярко светились в солнечных лучах дикарские рисунки. Мягко покачиваясь в унисон с мачтой и частоколом весел, акулий челн, казалось, рвался в бой.

— Смотри, Мэтт, — тихим голосом, в котором чувствовалось восхищение, проговорил Гэн. — Он как живой. Такой же живой, как наши боевые собаки или кони.

Конвей с опаской согласился. Разглядывая вырезанную из дерева голову медведя, презрительно взирающую на мир с носа челна, Конвей вспомнил о своем коне Вихре. Тот тоже был уверен, что против него не устоять целой армии.

— Если эта операция сорвется, — сказала Тейт, взяв Конвея за руку, — ты займешься тем медведем. Со мной будут Леклерк и Бернхард, мы обеспечим вам огневое прикрытие. Если мы откроем огонь, возвращайся на берег с удвоенной скоростью, ладно?

— Если смогу. Я его не брошу.

Он ждал ответа, боясь встретиться с Тейт взглядом.

— Именно этого я и опасалась. — Она вздохнула. — Ну, седлай, простофиля. И береги свою задницу!

Конвей смотрел прямо перед собой. Так было легче скрыть улыбку. Тейт разговаривала с ним точно так, как разговаривала бы с другим морским пехотинцем.

Он решил, что с удовольствием отказался бы от такой привилегии.

Конвей устроился на корме, подняв вымпел Гэна. Мондэрк стоял в передней части лодки, опершись спиной о мачту. Четыре Волка налегли на весла.

Молодой Волк у руля был смертельно бледен. Его широко раскрытые глаза не отрывались от зловещих челнов. Конвей его хорошо понимал. Как только по корпусу лодки перестали скрежетать камни и она пошла по воде, он с удивлением отметил, что челн Скэнов стал казаться гораздо больше.

Вскоре он заметил, что между щитами стоят изготовившиеся к стрельбе лучники.

Сзади раздался гром скрытно расположенных боевых барабанов Волков. Конвей надеялся, что в этих звуках Скэны услышат решимость, а не отчаяние, которое слышалось ему.

Глава 12

В средней части челна Скэн поднял щит с изображенной на нем стилизованной медвежьей лапой. Гэн обернулся к «лодочнику».

— Ты видишь, куда они велят нам пристать?

С трудом сглотнув, юноша кивнул.

— Когда будешь на челне Скэнов, не отходи далеко от борта, — сказал Конвей. — Я должен все время тебя видеть.

Гэн рассеянно кивнул. Он повернулся к берегу и посмотрел на флаги, ярко выделявшиеся на фоне леса. Вдали возвышались покрытые снегом Горы Дьявола. Гэн смотрел мимо них, думая о своем.

Оставалось время для нары.

Спокойствие. Медленно и спокойно дыша, он прислушался к своему сердцу, закрыл глаза.

Конвей зачарованно наблюдал за своим другом. Бледное спокойное лицо Гэна покрылось ровным румянцем. Нервные пальцы расслабились. Превозмогая боль в раненой шее, голова медленно покачивалась. Расслабились напряженные мышцы вокруг глаз.

— Гэн, мы у цели! — сказал Конвей, когда они почти приткнулись к боку акульего челна, и был удивлен мгновенным переходом Гэна в состояние полного самообладания.

Какой-то воин, перегнувшись через борт челна, протянул руку, всю в красно-черной татуировке. Приняв предложенную ему помощь, Гэн легко вспрыгнул на палубу. Он прислушался к хлопанью паруса и плеску воды, когда его спутники отвалили от борта акульего челна. Во рту у него появился солоноватый привкус. Силой воли он прогнал его прочь.

Захромавший ему навстречу человек был обнажен до пояса. Его свободные штаны достигали щиколоток. Мягкие кожаные сапоги облегали ноги. С наружной стороны каждого сапога в чехлах были прикреплены кинжалы. Кроме того, на широком поясе висел массивный меч. Его темные волосы были заплетены в тугие косички. Гэн не пересчитывал их, но был уверен, что их не менее восьми. Это соответствовало бы числу щупальцев осьминога, вытатуированного на торсе этого человека.

— Меня зовут Лорсо, — заявил Скэн. У него был низкий голос, каким, должно быть, выкрикивались четкие приказы, перекрывающие рев бури или шум боя. Его молодые черты будто были покрыты патиной, которую могли создать только годы, проведенные на ветру под солнцем. Бледно-голубые, почти серые глаза вызывающе уставились на Гэна. — Мне известно, что ты победил Ква, — продолжил он. — Они глупцы. Им следовало подождать нас. Но они вас ослабили, иначе тебя бы не было тут для переговоров!

— Ква глупцы уже потому, что они вообще на нас напали. Мало кто из них вернется домой.

Лорсо жестко улыбнулся.

— Ты послал вслед за ними Эмсо с большей частью своей кавалерии. У меня на этих челнах почти восемьсот человек. Мы можем высадиться где угодно. Ты пытаешься не замечать очевидного. Твоя рука почти беспомощна, а голова неудобно сидит на раненой шее.

— Неудобно, но прочно! Ты думал выманить меня подальше от стен Олы. Я заставил тебя сидеть на месте, пока подходила помощь от Людей Собаки.

Гэн заметил, как дернулось веко Лорсо. Он почувствовал, что здесь для него открывается некая возможность. И он знал, что в бою нет ничего столь кратковременного, как внезапность. Гэн продолжил в том же ключе:

— Эпидемия закончилась. Ты приказал одному из своих акульих челнов следовать за нами вдоль берега. Тебе известно, что на протяжении всего пути я оставлял отряды. Они не смогут помешать вам высадиться, но, где бы вы ни вышли на берег, вам придется отбивать атаки моих людей. Около Олы в лесу спрятаны резервы. Я окажусь на севере от тебя. Резервы будут с юга. Вы попадете на берег, но, куда бы вы ни повернулись, на спине у вас будут Волки!

Гэн помолчал, давая Лорсо переварить услышанное, а затем продолжил:

— Ты никогда не видел оружие-молнию моих друзей. Двое из них с таким оружием были на борту парома на Матери Рек.

Твой челн напал на них. Оружие-молния уничтожило его. Многие Скэны никогда не увидят снова своей родины. А сколько из них никогда не вернутся домой отсюда?

Лорсо почти одеревенел от внезапного напряжения.

Боковым зрением Гэн отметил позы и выражение лиц экипажа. Явно враждебно настроенные, воины, похоже, не были готовы к атаке. Значит, они ждали какого-то известного им сигнала.

И Лорсо был готов подать этот сигнал.

Повернувшись спиной к Лорсо и не обращая внимания на покалывание в плечах, Гэн спокойно помахал Конвею, чтобы тот приблизился. Потом, повернувшись опять к Лорсо, он сказал:

— Нам не о чем вести переговоры, Лорсо, кроме как о жизни твоих людей. Мой народ ушел в глубь материка. Ты не найдешь ни рабов, ни добычи. Мои Волки ждут вас. Оружие-молния готово.

Парусник стукнулся о борт акульего челна, и Гэн перескочил на него.

Правая рука Лорсо начала подниматься. При этом экипаж зашевелился. Значит, сигнал был связан с движением правой руки Лорсо.

За спиной Гэн щелкнул пальцами и был вознагражден звуком металла, щелкающего о металл. Он знал, что так щелкает оружие-молния, когда готовится заговорить. По спине у него побежали мурашки.

Управлявший парусником Волк так резко повернул его, что шаткая мачта застонала. Грубый парус, едва не лопнув, с хлопком мгновенно поймал ветер.

За прыгающим из последних сил по волнам маленьким парусником виднелись узкие корпуса акульих челнов, покачивающихся на поверхности моря в беззаботном ленивом танце. Гэну это напомнило кошек, следящих за мышью.

И все же ничего не произошло.

К флоту присоединился челн, следовавший вдоль берега за колонной Волков. На мачте судна Лорсо взвился сигнальный флаг, и вновь прибывший челн подошел к нему.

Гэн наблюдал, стоя у кромки берега. Обернувшись к собравшимся за ним друзьям, Гэн сказал:

— Я дважды соврал Лорсо: что воины Людей Собаки направляются в Олу и что мы оставляли по пути вдоль берега отряды. Думаю, что он мне поверил. В любом случае капитан судна-разведчика попал в ловушку. Если он заявит Лорсо, что не заметил, чтобы наша численность уменьшалась — чего на самом деле и не было, — то Лорсо может подумать, что он это пропустил. Если капитан подтвердит мои слова, Лорсо должен подумать, не затевает ли он большую драку ради пустяка. Будем надеяться, что он уйдет. Тем не менее я хочу, чтобы разведывательные группы по два человека всю ночь патрулировали этот берег. Если Скэны высадятся, эти группы должны тихо отступить и предупредить нас. Мы дадим бой из прикрытия на возвышенности, а не здесь, в низине. Пусть все барабаны молчат, пока вы не услышите командный барабан. Двое из каждых десяти воинов по очереди должны постоянно бодрствовать. Людей и животных накормить до заката. Сухой паек. Никаких костров, никакого огня. Я буду в отряде Джалайла в центре лагеря. — Гэн снова отвернулся и стал смотреть в море, не замечая ничего, что делалось за его спиной.

Позже Тейт, Бернхард, Леклерк и Конвей, усевшись вместе, наблюдали за темными силуэтами челнов. Закатное солнце окрасило в багряный цвет пухлые летние облака. Пики далекого Китового Побережья на фоне алого неба напоминали обломанные зубья.

Бернхард нарушила молчание:

— Думаете, они придут ночью?

— Нет! — Конвей надеялся, что его голос выражает уверенность, хотя у него ее не было. — Эти Скэны приходят ради добычи, и Гэн попал в яблочко, сказав, что для них здесь нет поживы. Нет добычи, нет боя. Они уйдут домой.

— Когда? — Леклерк вложил в это слово все свои сомнения.

— Сейчас! — воскликнула вскочившая на ноги и едва не упавшая при этом взволнованная Тейт. — Смотрите! Паруса поднимаются. Повсюду!

С кораблей донеслись крики и сигналы рожков. Барабан задал темп гребли. Гнусаво загудели трубы, прозвучавшие теперь, когда челны были почти неразличимы, как-то призрачно. Тьму прорезал свет кормовых огней. Пляшущие огни образовали четыре линии, по пять в каждой. Они двигались в сторону скрывшегося за горизонтом солнца. Потом огни исчезли.

Глава 13

Мягкий свет сумерек заливал Внутреннее Море. Под балконом замка на воде цвета нефрита покачивались небольшие катамараны. Лениво полоскавшиеся на ветерке паруса все же позволяли им довольно быстро скользить по перламутрово-серебряным волнам.

Нила нарушила тишину, которую будто боялись спугнуть люди, обступившие небольшой стол.

— Я обожаю смотреть, как вода расступается перед носом катамарана. Она похожа на возникающую ниоткуда серебристую ленту, сверкающую и исчезающую.

— Кость в ее зубах, — рассеянно произнесла Тейт, думая о чем-то своем. Ниле пришлось дважды переспросить ее, прежде чем Тейт расслышала. Ужаснувшись своей ошибке, она посмотрела на Конвея — какова его реакция? Его подбадривающая улыбка убедила ее, что она не выдала тайну их прошлого. Остальные пришельцы в этот мир — Дженет Картер, Сью Анспач, Кейт Бернхард и Льюис Леклерк — также не выказывали никакого беспокойства.

— Это старое выражение, — сказала Тейт. — Мы говорим, что лодка выглядит так, будто в зубах у нее кость.

Нила рассмеялась.

— Странное выражение, особенно когда, говоря о катамаране, вы употребляете женский род. Это звучит так агрессивно! Вы всегда так выражаетесь?

— Конечно! Они такие красивые, храбрые, бережливые, и ни одному мужчине никогда не удается ими по-настоящему управлять! — Тейт подмигнула своему другу.

Когда стих общий смех, Гэн сухо заметил:

— Кроме того, катамараны могут сильно отвлекать. Мы собрались здесь, чтобы решить, что делать с этим, — при этом он указал на стол, — а не любоваться видом.

Кроме его жены и чужеземцев, в зале были Сайла, Ланта, Налатан и возвратившийся после преследования разгромленных Ква Эмсо. Все уставились на раскрытую тайну Врат.

Книги.

Глядя на Сайлу, Гэн продолжил:

— Закон Церкви всегда требовал, чтобы любая бумага с написанными на ней словами из эпохи гигантов передавалась Церкви для сожжения во время церемонии Возвращения. Хотя новая, не настоящая Сестра-Мать тебя отлучила, Сайла, но все, кто тебя знают, понимают, что ты душой принадлежишь Церкви. Ты — Цветок, и тебе судьбой предназначено отыскать тайну Врат. Но твоя тайна запретна. Книги равносильны знанию. Знание привело к тому, что люди бросили вызов гигантам и были уничтожены. Знание — это зло!

— Знание не является злом, — голосом острым, как нож, сказала Картер. — Само по себе оно — ни добро, ни зло. Оно просто существует. Хорошим или плохим знание становится в зависимости от того, как им пользуются.

— В Завете Апокалипсиса сказано: «Самые дурные поступки совершаются под личиной самых благих намерений, — заметила Ланта. — Правда, произнесенная лживым языком, является отравой лгуна».

Как всегда, скромная Анспач использовала более личностные сравнения:

— Чтение тоже является знанием, Гэн. Ты сам говорил о том, как тебе поможет управлять Тремя Территориями то, что мы обучим еще больше людей чтению. То, что заключено в этих книгах, принесет лучшую жизнь твоему народу.

Вместо того чтобы ответить Анспач или Картер, Гэн уставился сначала на Конвея, а потом на Тейт.

— А теперь, Доннаси Тейт, я прошу сказать правду, сказал Гэн. — Ты смешала свою кровь с кровью Класа на Бейла. Ты никогда не опозоришь его, солгав мне. Из всего вашего племени только ты и Конвей заглядывали в эти книги. Это правда?

Тейт настороженно кивнула.

— Тогда как остальные могут знать, что в них? Как они могут утверждать, что эти книги помогут мне? Что это, колдовство, Доннаси?

Тейт лихорадочно думала. Если бы она посмотрела сейчас на Конвея, Гэн решил бы, что они в сговоре. Если бы она попыталась рассказать ему о том мире, который погиб, и о криогенных капсулах, благодаря которым они тут очутились, Гэн решил бы, что она сошла с ума. Или скорее решил бы, что они все колдуны.

Доннаси Тейт не может предать Класа на Бейла, Значит, она должна сказать правду.

— Мы все знаем, что написано в книгах, — она сделала паузу, услышав, как ее друзья затаили дыхание. Она также заметила, как Гэн и Эмсо потянулись к своему оружию. Эмсо был напуган и озлоблен, а это было опасным сочетанием. Гэн был напряжен. У Налатана был больной вид. Позади Гэна Шара и Чо, почувствовав общее настроение, тяжело поднялись на ноги. Тейт продолжила: — Конечно, мы не знаем полностью, что в них, но все мы знаем часть этого. В нашем племени всем дают знания о книгах. Никто не знает всего. Некоторые знают больше других. Например, среди нас Леклерк знает больше о том, как делать разные вещи.

— Он помогал нам строить, — прервал ее Гэн. — И он с такой же легкостью уничтожает. Черный порох — дар Божий. Он спас многие, многие наши жизни. Но это нечестный способ воевать! — И он украдкой виновато взглянул на Сайду. Настоятельница Фиалок цитировала мне из Завета Первой Церкви. Она мне сказала, что там говорится о том, как гиганты поразили людей «ревущим огнем, поглощающим высокие здания, и невидимым дымом, который убивал». Я вспоминаю эти слова, когда взрывается черный порох Леклерка.

Тейт поспешила продолжить:

— Ты должен думать об этом. Ты всегда должен помнить о цене войны. Твоя мать пророчествовала, что твое назначение — принести славу Людям Собаки. Ты это сделал. Однако на этом твоя жизнь не завершилась. Есть другие племена, которые хотели бы присоединиться к тебе. Они нуждаются в твоей силе, чтобы противостоять тем, кто хотел бы уничтожить Три Территории и опозорить Церковь. И тебя.

— Мне не нужно никакого королевства. Я боролся против Алтанара и баронов Харбундая потому, что они не оставили мне другого выхода. Я…

Тейт прервала его протесты:

— Хочешь ты этого или нет, ты — Мурдат. Какой у тебя выбор? Ты никогда не наносил вреда Скэнам. И все же они являются, чтобы убивать и грабить. На юге Кос мечтает превратить вас в рабов. На востоке кочевники Летучей Орды бродят, подобно диким собакам. Какой они оставляют выбор Трем Территориям?

— Если нас вынудят, мы будем с ними сражаться! — Гэн был угрюм. Одно это говорило о том, насколько хорошо он понимал нависшую опасность.

Развивая свой успех, Тейт сказала:

— Мы поможем тебе победить. При помощи знаний, заключенных в этих книгах. Тебе не обязательно к ним прикасаться. Тогда никто не сможет утверждать, что ты имеешь отношение к… Прости, Мурдат, но я вынуждена употребить запретное слово — что ты имеешь отношение к учению.

Гэн поморщился, как от боли. Эмсо потянул из ножен свой мурдат.

Налатан опасливо сделал полшага по направлению к Тейт.

— Сама эта мысль запретна, Доннаси. Произнести это слово равносильно преступлению, нельзя даже предлагать делать это…

Возбужденный Леклерк прервал Налатана:

— Что дает тебе право говорить Гэну, что я — тот, кто будет пользоваться этими книгами? У нас уже начались неприятности только из-за того, что ты их сюда доставила. Теперь ты хочешь превратить меня в козла отпущения, в крайнего! Тебе хочется, чтобы кто-то принес науку и технологию в этот мир? Сделай это сама!

Гэн, явно удивленный реакцией Леклерка и озадаченный незнакомыми словами, немедленно постарался восстановить мир.

— Я слушал Тейт, Луис. Я слышал уважение. Ни у кого здесь нет неприятностей. Я предчувствую большие возможности.

Неожиданно улыбнувшись, он отошел от своих друзей и взял свечу с одной из стоявших повсюду этажерок. Положив немного пакли в керамическую посудину с тлеющими углями, Гэн стал дуть, пока в ней не вспыхнуло пламя. Зажигая остальные светильники в комнате, Гэн продолжил свои рассуждения:

— В каждой возможности кроется несчастье. Возьмем, к примеру, силу, заключенную в этих маленьких, неподвижных, немых книгах. Церковь расколота. Темная религия культа Луны спешит воспользоваться замешательством. Сайла и Ланта отлучены. Каждый из вас, сопровождавший Сайлу в ее походе, терпел лишения, подвергался жестокому испытанию. Это же испытали и целые государства. Могущество Коссиаров подорвано. Непобедимая Летучая Орда впервые получила отпор. Пришлось заплатить страшную цену только для того, чтобы мы могли взглянуть на эти книги. Какие дальнейшие бедствия мы выпустим на волю, если воспользуемся этим сокровищем?

— Возвратить! — Голос Эмсо прозвучал как стук камня о камень. — Вездесущий нанесет свой удар, как прежде! Книги должны быть возвращены!

С решительным видом, в развевающемся длинном черном плаще, Сайла величаво приблизилась к столу.

— Книги являются тайной Врат, о которой на протяжении многих поколений говорила Церковь. Я их нашла, и я оставлю их у себя!

— Ты оставишь их у себя?! — Лицо Эмсо скривилось. — Может быть, ты и являешься Цветком, Жрица, но ты не сама Церковь! Какая бы сила ни заключалась в этих книгах, она принадлежит Церкви, а не отдельному человеку. Мурдат должен принять решение. Без него и Волков Трех Территорий тебе негде искать убежища!

С царственным видом Сайла повернулась к Эмсо. Гэн чуть не вскрикнул от удивления. Она преобразилась в ту женщину, которую он увидел, встретив ее впервые. Небесно-голубые глаза сверкали, густые длинные черные волосы развевались, напоминая подрагивание хвоста рассерженной кошки. Оказывается, он успел позабыть, какой властной и прекрасной она была.

— Я знаю свой долг. И знаю своих врагов. Я приведу Церковь на подобающее ей место!

— И не одна! — сказал Конвей.

Сайла ясно различила нотки ласкового упрека в его словах. Она стала менее надменной. Благодарно взглянув на Конвея, Сайла обернулась к Эмсо.

— Прости меня. Я хватила через край. Я вижу дальше Трех Территорий. Я вижу Церковь такой, какой она была раньше, всегда ищущей, всегда ведущей людей к лучшей жизни. Для достижения такой цели требуется лидер, Эмсо, а я — Цветок. Я хотела отыскать Врата, но никогда не желала выйти за пределы собственной личности. Теперь я обязана принести миру силу Учителей.

Злость Эмсо прошла, и он принял свой обычный недовольный вид. Прежде чем ответить Сайле, он бросил раздраженный взгляд на Гэна.

— Все здесь присутствующие озабочены тем, как принести добро. Я требую возвратить эти книги потому, что иначе любой глупец, способный сколотить шайку воров, будет стремиться украсть это «сокровище». Еще больше глупцов захотят убить Сайлу, обладающую этим «сокровищем». В их число входят все простаки, исключая нас. А нас слишком мало, чтобы править всеми остальными. Если только ваши книги не способны останавливать армии. Если уж суждено, чтобы кто-то вонзил свой меч в мои кишки, то пусть это будет из-за его или моей земли, а не этих глупостей! — И он взмахом руки указал на книги, а затем быстро осенил себя Тройным Знаком, будто невольная близость к ним могла его заразить. Подняв подбородок, он с вызовом закончил: — Я не могу даже читать, Сайла, и горжусь этим! Вот так.

— А ведь я приказал, чтобы все мои начальники научились читать, — ласковым тоном сказал Гэн. — Мы обсудим вопросы твоей чести позже.

То, с какой яростью Эмсо посмотрел на книги, ясно показывало, кого он считал виновником того незадачливого положения, в котором оказался.

Гэн опустился в большое деревянное кресло, вдали от свечей у самой Стены. При слабом освещении его глаза казались темными и ввалившимися. Кулак, подпирающий его скулу, растянул рот в каком-то оскале. Над ним на спинке кресла было резное изображение пумы, защищавшей добытого ею оленя от стаи койотов.

Тейт сопоставляла симметрию изображений, когда кто-то дотронулся до ее плеча. Обернувшись, она увидела Сайлу, которая жестом показала, что хочет с ней поговорить на балконе. Тейт проследовала за Сайлой и стала терпеливо дожидаться, пока та соберется с мыслями.

— Доннаси, ты была очень смелой этой ночью. Никто не хотел рассказать Гэну о том, что он уже подозревал. Клас был бы горд тем, что ты не посрамила чести его крови.

Тейт промолчала, но подумала о том, как она оттеняла правду, придавая ей нужную для себя окраску. Она не рассказала о самой потрясающей находке, обнаруженной за Вратами. Только Тейт и Конвей понимали важность маленькой красной записной книжки, подтверждавшей существование других пещер с криогенными капсулами, созданных миром, который сам себя уничтожил. В записной книжке указывались и их приблизительные координаты.

— Я знаю, — сказала Сайла. — Ты могла бы еще больше ему рассказать. У меня все время были определенные подозрения о вас — чужеземцах из далекой страны. Они еще больше усилились с тех пор, как мы открыли Врата. Возможно, когда-нибудь мое любопытство будет удовлетворено.

Сайла засмеялась, однако этот веселый смех закончился задумчивостью. Глядя на звездное небо, Сайла проговорила:

— Я упомянула о своих подозрениях, чтобы ты поняла, что я не боюсь их признать. Подозрение не обязательно равносильно недоверию. Ты мой друг. Я — твой. Наши цели не всегда совпадали. Они будут отличаться и впредь. Однако я люблю тебя, как свою сестру, и, когда мне нужна помощь, — я обращаюсь за ней к тебе. — Набравшись сил, она продолжила: — Все, что говорилось об опасностях, заключающихся в книгах и познании, — правда. Познания Леклерка помогли Гэну покончить с жизнью многих людей. Какое еще средство разрушения вложила я в руки Леклерка? Или в руки других, не столь добрых людей?

— Познания и мудрость не всегда произрастают на одном и том же дереве. Люди будут прибегать к любым мерам, чтобы добиться своего. При всеобщей мудрости мы бы все желали одного и того же.

— Целей Церкви. Всеобщего блага.

— Теперь уже нет, — повернувшись лицом к Сайле, Тейт положила локти на ограждение балкона. На фоне теплого света свечей и людей, двигавшихся внутри комнаты, Сайла выглядела почти загадочно. Черты ее лица были скрыты капюшоном, руки она спрятала в рукава. — До тех пор, пока Жнея правит в качестве новой Сестры-Матери, Церковь будет попросту еще одной фигурой в бесконечной борьбе за власть. Если Церковь будет силой, направленной на общее благо, то это должно начаться сейчас, Сайла. С тебя.

— Я не смогу это сделать. У меня не хватит сил. Все, что я хотела, — это быть свободной, Доннаси, ты это знаешь. — Сайла прошла вперед. В своем достигавшем пола плаще она, казалось, плыла по воздуху. Бледная рука, мелькнув в воздухе, легла на рукав Тейт. — Я хочу оградить себя от приказов и послушания. Я надеялась, что Врата дадут мне свободу, позволят разорвать те границы, которые устанавливают мужчины или Церковь. Я оказалась еще большей пленницей, чем прежде. Избравшая и оказавшая мне помощь настоятельница сделала меня Цветком. Отчего же она мне ничего не объяснила? Она же знала, чем это закончится. Я хочу встретиться со своим мужем. Я хочу быть сама собой, а не Цветком. Отчего же мне это не дано?

Взяв в свою смуглую руку трепетную светлую руку Сайлы, Тейт успокаивающим тоном сказала:

— Оглянись вокруг. Гэн оправдывает предсказание. Ты думаешь, что ему не хочется бросить все это и вырастить кучу маленьких Гэнов и Нил? А Леклерк? Бедняге хотелось приключений, и теперь у него их по горло. Ты видишь Картер, Анспач и Бернхард? Первые новые Наставники. Одухотворенные. И напуганные до смерти потому, что понимают, насколько эта задача опасна и что кроме них с ней никто не справится. Мы все бьемся, как кошки в мешке. По крайней мере у тебя и Гэна есть миссия. Вы не можете стать свободными до тех пор, пока не расчистите путь другим. Конечно, ты можешь очень просто получить свободу. Просто уйди. Иди к Класу. Но ты никогда не обретешь внутренней свободы. До тех пор, пока не совершишь то, что обязана совершить.

Сайла заплакала. Не было ни рыданий, ни всхлипываний. С невыразимой грустью слезы текли по ее лицу, как капли весеннего дождя.

Задыхаясь, Тейт обняла ее. Они стояли так, пока Сайла не отклонилась, взглянув в глаза подруге.

— Умом я понимаю, что ты права, но сердце хочет, чтобы ты оставила меня и ушла.

В ответ Тейт задорно усмехнулась.

— Меня не так-то просто отвадить! Я достаточно упряма!

— Сестра моя!

Прежде чем Тейт смогла ответить, их позвал Гэн. Он стоял возле одного из стульев, положив руку на его резную спинку. Гэн обратился к Сайле:

— Сайла, мы снова в одной упряжке. От этих книг исходит нечто, действующее на меня. Это пугает меня и будоражит мне кровь. Мы построим мир или потерпим поражение, но в любом случае покроем себя невиданной славой. Кто со мной?

Деревянные и каменные стены отразили эхом дружеские восклицания собравшихся. Переходя в столовую, они возбужденно переговаривались и смеялись.

Сайла заговаривала то с одним, то с другим, постоянно отставая при этом от всей группы до тех пор, пока не оказалась замыкающей.

Привитое Церковью умение распознавать реакции людей многое ей открывало.

Она видела озлобленную нерешительность, скрытую за вымученной улыбкой Эмсо, и промелькнувшее на лице Леклерка самодовольство. Она также заметила обращенные на него одобрительные взгляды трех женщин из его племени.

Но больше всего ее задел скрытный обмен взглядами между Тейт и Конвеем. Эти взгляды выдали постыдную тайную ложь. Каждой военной целительнице было известно, что лучшее лекарство для гноящейся раны — чистота. И солнечный свет, который посылал Единый в Двух Лицах.

Обман был заразой, отравившей дружбу. Это смертельная зараза, которая нуждается в целебном солнце.

Глава 14

Гремучая змея предупреждающе затрещала.

Она внимательно следила за приближавшимся человеком, нацелив на него клинообразную голову, похожую на наконечник стрелы.

Змея была большая. Сжавшись в кольца, она устроилась под нависавшей скалой. Ее длинное мускулистое тело на треть возвышалось над сухой песчаной почвой. Пятнадцать вибрирующих трещоток слились в одно размытое пятно, раздражавшее глаза так же, как и колеблющиеся волны горячего воздуха, поднимавшиеся от обожженной солнцем земли.

Ядовитые зубы змеи были размером почти с пальцы подростка. Позади них поперек змеиного нёба разместились мешочки с ядом. Приатаке, под давлением сомкнувшихся на жертве челюстей, мешочки сжимались, и полые зубы превращались в русла, по которым вытекал смертоносный яд.

Мешочки с ядом были переполнены. Последнее время охота была неважной. Змея голодала и сейчас была очень раздражена.

Человек опустился на корточки перед змеей на границе зоны досягаемости пресмыкающегося.

Далеко позади этого смельчака стояли другие люди. Змея на них не обращала внимания.

Белые одежды человека отражали лучи солнца, причинявшие боль змеиным глазам. Больше, чем на зрение, змея полагалась на расположенные в углублениях на ее голове органы, реагирующие на тепловое излучение. Но и они не действовали как следует из-за мощного теплового потока от широких одежд человека. Тепловые и зрительные образы были размытыми и неопределенными.

Быстро мелькающий раздвоенный язык змеи, служащий органом обоняния, четко определил это странное медлительное существо как человека. Удивительно, но от него исходил и змеиный запах. Тонкий язык замелькал еще быстрее, пытаясь разобраться в этой загадке.

Больше всего змею раздражало то, что эта белая фигура не переступала ту черту, за которой ее нерешительность превратилась бы в мгновенную и безошибочную атаку.

По чешуйкам на змеином животе пробежали волны сокращений. Это существо, змея-человек, производило шум. В змеином мире шум означал, что нужно искать или прятаться. Но сейчас змее было некуда деваться.

Перебирая чешуей, змея незаметно, песчинка за песчинкой, продвигалась вперед. Если нет возможности для отступления, нужно напасть!

На голове человека был белый тюрбан. На его груди болтался подвешенный на цепочке, яркий полированный серебряный диск. Взгляд человека был таким же холодным, как и у змеи. И все же он улыбнулся и заговорил с ней, как с ребенком:

— Тебе страшно, мой старый толстый брат. Ты не узнаешь меня. Я — Жрец Луны. Моя Мать, Луна, дает мне власть над твоими братьями, которые теряют свою кожу и, подобно мне, рождаются вновь. Меня должны признавать все люди. И ты должен признать меня.

Человек направил отраженные от диска солнечные лучи прямо в глаза змеи. Та сжалась, и ее трещотки загремели еще сильнее.

Прижимаясь к земле, она продвинулась еще на волосок вперед.

Жрец Луны продолжал свои увещевания:

— Эти дикари должны понять мое могущество. Мне не хотелось бы причинять тебе боль, но они должны увидеть, как ты мне подчинишься. Гляди, у меня с собой твои братья!

Запустив руку под одежды, он вытащил пару гремучих змей. Они были почти такого же размера, как и свернувшаяся в тени нависавшей скалы. Обе змеи немедленно свились в кольца и загремели своими трещотками. Жрец Луны торопливо запихнул их обратно в висевший на его груди кожаный мешок.

— Они ненавидят полуденное солнце так же, как и ты, мой брат.

Жрец Луны медленно как можно шире развел колени. Обеими руками он туго натянул между ними материю своего облачения. Неуклюже переваливаясь, он стал осторожно приближаться к змее. Со стороны его спутников послышались взволнованные голоса. На лице Жреца Луны на миг появилась презрительная усмешка, сменившаяся выражением полной сосредоточенности. По его покрытому пылью лбу и щекам стекали струйки пота.

Змея нанесла свой удар. Он был так стремителен, что ей некогда было рассмотреть, куда именно он направлен.

Она с треском прокусила ткань между коленями Жреца Луны. Позади горячий воздух разорвали встревоженные и восторженные вскрики.

Застрявшая в материи змея тяжело билась. Жрец схватил ее позади головы и высоко поднял. Хвост рептилии свисал до колен. Ему с трудом удавалось справляться с ней. Тюрбан Жреца сбился набок. Он поправил его прежде, чем повернулся к толпе, состоявшей из сотни воинов Людей Реки и пяти кочевников Летучей Орды. Из-за спин мужчин выглядывали женщины и дети.

Выставив перед собой разъяренную извивавшуюся змею, Жрец медленно пошел к ним. На змеиных зубах виднелись капли яда, золотисто сверкавшие в лучах солнца.

В тот же золотистый цвет были окрашены и два следа от зубов змеи на одеянии Жреца Луны.

Остановившись в нескольких метрах от толпы, Жрец театральным жестом поднес змеиную голову с раскрытой пастью к своему лицу. С блаженной улыбкой он наклонился и поцеловал ее.

В толпе раздались приглушенные возгласы ужаса. Многие не могли поверить своим глазам. Хорошо поставленным голосом оратора, привыкшего выступать перед толпами, Жрец произнес:

— Ступай, брат мой. Расскажи всем нашим братьям, что твой повелитель Жрец Луны пришел сюда, чтобы принести вечную жизнь всем тем из Людей Реки, что придут к нему! — Он бережно опустил змею и освободил, направляя ее голову в сторону кустов.

Змея замерла в нерешительности. Ничего подобного с ней прежде не случалось, и инстинктивные рефлексы не могли подсказать ей, что делать. И тогда она бросилась наутек. Безмолвно извиваясь, переливаясь своим черным ромбовидным узором, она стремительно исчезла.

С трех сторон Жреца Луны окружили восторженные Люди Реки. Каждый старательно избегал того места, куда он отпустил змею.

— Теперь приведите мне Сариса, — сказал Жрец. Окружившая его толпа тут же умолкла. Расступившиеся люди дали дорогу двум воинам. Они несли на одеяле Сариса. Тот был бледен. Воины опустили Сариса к ногам Жреца.

— Я здесь, сын мой, — Жрец Лупы опустился на колени и положил руку на лоб Сариса. — Ты был моей главной опорой среди твоего народа. Я явился потому, что ты и твой народ нуждаетесь во мне. Если на то будет воля моей Матери, я тебя исцелю!

Сарис попытался что-то сказать. Жрец своей ладонью закрыл ему рот — кто знает, что этот болван может сболтнуть! Сейчас толпа полностью была в его власти. Такой она и должна оставаться впредь.

Рана Сариса оказалась в значительно худшем состоянии, чем предполагал Жрец. Лезвие меча развалило ему грудь и перерезало правый бицепс. К счастью, главные кровеносные сосуды не пострадали, но как бы не началось заражение. Вонь, исходившая от раны, действовала сильнее, чем ее вид. Жрец громко сглотнул.

Горящие глаза Сариса встревоженно расширились.

Жрец Луны поспешно вытер воображаемые слезы.

— Мне больно видеть твои страдания, — произнес он, не забывая при этом закрывать Сарису рот. На какое-то мгновение Жрецу страстно захотелось, зажав ему нос, ладонью надавить на подбородок. Он представил себе закатившиеся глаза и вздымающуюся грудь Сариса, пытающегося глотнуть воздуха. Вот было бы поделом этому недоумку! Никто не давал Сарису право о чем-то договариваться с этими язычниками Скэнами. Отвратительными дикарями.

Дурак Сарис. Однако полезный. Жрец вздохнул. Он попытается спасти этого недоумка. Только надо придумать, как обернуть выгодой и его смерть, если эта вероломная деревенщина умрет.

Жрец склонил голову.

Люди Реки одобрительно забормотали при виде такой набожности, выказанной ради человека из их среды.

Выпрямившись, Жрец заставил себя снова осмотреть рану. После этого он громко произнес:

— Моя Мать говорит, что ты совершил большой грех, когда договорился со Скэнами без моего разрешения. Но ей известны твои благие намерения. Мать мне сказала, что, если ты искренне раскаешься, ты поправишься.

Глаза Сариса еще больше заблестели. Он сделал слабую попытку оттолкнуть мешавшую ему говорить руку Жреца.

Тому ничего не оставалось, как позволить ему это. Жрец злобно смотрел, как Люди Реки столпились вокруг Сариса, чтобы услышать его слова. Он почувствовал, что задыхается. Как это он раньше не замечал, какая вонь исходила от этих людей? Рыба, пот и грязь. Жрец замахал руками, заставив отступить ближайших к нему Речных.

— Я не хочу умирать, — вымолвил Сарис. Жрец подавил вздох облегчения. Если так пойдет и дальше, беспокоиться не о чем.

Прерывающимся голосом Сарис с трудом продолжил:

— Если Жрец Луны… истинный новый Сиа… Обратись к Луне. Спаси меня.

Жрец поднялся, не обращая внимания на протестующе хрустнувший коленный сустав.

— Отнесите моего сына в лагерь, — сказал он воинам, доставившим Сариса, — я буду молиться о нем.

Воины подняли импровизированные носилки. Сарис застонал. Седой воин, стоявший за носилками напротив Жреца Луны, хмуро посмотрел на него.

— Верховный Вождь всех Людей Реки знал о намерениях Сариса. Он их одобрил. Он также осматривал раны Сариса два дня назад. Он сказал, что Сарис умрет. То же говорю и я.

Сарис глухо застонал. Жрец сделал знак, чтобы раненого унесли. Обращаясь к седому воину, он сказал:

— Будь осторожен, сын мой. Ты присваиваешь себе власть божества. Только моя Мать определит судьбу Сариса.

Воин плюнул под ноги Жрецу.

— Его убьют невидимые в его ране, а не Луна. Я, Весса, воин Людей Реки, верю в Церковь и не признаю никакой поддельной религии!

Злоба исказила лицо Жреца Луны.

— Ты бросаешь вызов моей Матери?! Рассерди ее, и она уйдет, забрав с собой свое могущество. — Зловеще улыбнувшись, он неожиданно предположил: — Ты и Сарис далеко не друзья, не так ли? Его смерть тебя бы обрадовала!

Это был удар по угрюмому презрению Вессы, однако он выдержал взгляд Жреца. В его ответе было больше бравады, чем вызова.

— Я спорю со всеми, кто говорит о союзе со Скэнами и кто последователь ложного Сиа. Сарис сам отослал нашу единственную военную целительницу. Вездесущий испытывает его. Я утверждаю, что ни ты, ни Луна не сможете ему помочь. Колдовство со змеей не может спасти человеку жизнь. Когда Сарис умрет, мы будем знать, чего ты стоишь.

— Он не умрет! — крикнул Жрец. — Я спасу его!

Осознав смысл ненароком вырвавшихся слов, Жрец прикусил язык. Он скользнул испуганным взглядом по толпе. Настроение людей явно изменилось, и он ощутил, как мурашки побежали у него по спине. Эти люди были как в трансе. Дитя божества обещало спасти их соплеменника!

С улыбкой Весса ждал, пока взгляд Жреца снова остановится на нем. Тот судорожно соображал, что ему сказать. Разве он не говорил, что Сарис должен искренне раскаяться? Только его Мать-Луна могла оценить искренность Сариса.

Весса нанес удар именно по этому аргументу:

— Ты утверждаешь, что обладаешь властью. Сарис будет жить или умрет по твоей воле.

Позже Жрец сидел в одиночестве на крутом берегу и неотрывно смотрел на реку. Встревоженно оглянувшись, чтобы убедиться, что он действительно в одиночестве, он с облегчением заметил свой эскорт из кочевников Летучей Орды, готовящих ужин. Его переполнило чувство искренней привязанности к ним.

Было грустно, что чувство привязанности, а лучше было бы сказать обожания, возникало в связи с такими низшими существам! Жрец снова повернулся к реке. В итоге он всегда оставался одиноким.

Конвей понимал. Вероломный, сопротивляющийся Конвей. При одном упоминании этого имени Жрецу Луны хотелось рычать от ярости. Конвей все время общался с кочевниками, притворяясь, что искренне помогает им, а на самом деле плел заговор со лживыми, бездушными и продажными рабами, чтобы низвергнуть божество. Это было действительно отвратительно. Несчастный Конвей, распространяющий заразу. Зараза и оружие-молния лишили Летучую Орду сокровищ Врат.

В ярости Жрец ударил кулаком по своему бедру. Боль, вызванная ненамеренно сильным ударом, возвратила его мысли к стоявшим перед ним проблемам.

Тот воин, старый безобразный Весса — вот проблема. Он говорил о колдовстве.

Сарис должен был выжить, но как?

К вечеру раненый стал еще слабее. Он грезил о воде. Ничего не сказав, один из кочевников отправился в степь. Жрец был уверен, что тот дезертирует. Он ему никогда не доверял. Шрам, навсегда придавший его лицу пренебрежительное выражение, говорил о многом. Жрец упрекнул себя за то, что прежде не подверг этого человека испытанию. Теперь уже было слишком поздно.

Сумерки уже начали приносить облегчение выжженной земле, когда кочевник возвратился. Он протянул Жрецу Луны горсть листьев.

— Что это? — Вся накопившаяся подозрительность проявилась в этом пренебрежительном отрывистом вопросе.

— Моя мать называла эти листья болевой травой. Она готовила из них для нас чай, когда мы не могли заснуть или если ранились.

Жрец молча принял листья. С исказившимся от злости лицом кочевник смотрел, как удаляется его неблагодарный вождь. Потом он рывком развернул своего коня и повел его к коновязи.

Принесенная кочевником трава поставила перед Жрецом еще одну задачу. Даже если она действительно была хорошим средством, он не знал дозировки. Эти листья могли убить Сариса. Случайно или, может быть, преднамеренно?

Кругом предательство. Вероломство.

Жрец разложил отдельный костер и собственноручно приготовил себе ужин.

Его эскорт из кочевников Летучей Орды нервно наблюдал за тем, как он ел. Он слышал, как они перешептываются. О нем. Их неуклюжее показное безразличие было подобно громогласно произнесенной лжи.

В случае смерти Сариса Жрец будет не единственным пострадавшим. Если им повезет, их казнят, как принято у Людей Реки: связав по рукам и ногам, бросят в реку, чтобы они утонули. К сожалению, иногда в этом племени любили поразвлечься некоторыми болезненными и изощренными пытками.

Жрец Луны умрет как колдун. Он не знал, чем это чревато, но был уверен, что смерть будет ужасной. Он осознавал, что в религии страх играл роль топлива для разжигания духовного экстаза, а колдунов боялись больше всего.

С такой же жадностью, как весь вечер пил воду, Сарис выпил приготовленный для него чай. Жрец с тревогой наблюдал за ним. Когда совсем стемнело, он заметил перемену. Несмотря на ночную прохладу, Сарис обильно потел. Его дыхание стало почти нормальным. Казалось, что он успокоился. Слишком успокоился? Жрец мог различить у Сариса только очень слабый пульс.

В лагере Людей Реки зазвучал барабан. Тревожные поначалу звуки быстро приобрели властный успокаивающий темп, почти совпадающий с пульсом Сариса.

Жрец присел. Сгорбившись и опустив голову на кулак, он уставился в ту точку, где должна была взойти луна. Пока он размышлял, едва заметные звезды превратились в яркие точки. Луна однажды уже спасла его, назвав его своим сыном. Религия Луны обязана победить, и для этого ее сын должен выжить. Кивая головой в темноте, Жрец пришел к согласию с самим собой.

Однако Мать позволила им мучить его. Она позволила ему умереть. Она воскресила его, чтобы доказать его правдивость и значение.

Он помнил те муки. Утонченную агонию. Дни и ночи.

Ему необходимо было отвлечься, и он отдал себя во власть звуков барабана, успокаивающему действию его неизменного ритма.

Гипноз.

Слово из другого времени и другого мира.

Отрывочные, пугающие фрагменты воспоминаний пронеслись перед его мысленным взором. Когда-то в нем было место для логики. Тот мир превращал мотив в аргумент, путал мысль и эмоции. Конфронтация. Дискриминация. Терроризм. Убийство.

Тело Жреца сотрясала могучая непреодолимая дрожь. Его свалил сон, подобный трансу. Над горизонтом появился серп взошедшей луны.

Глава 15

Осторожно приблизившись к тому месту, где лежал Жрец Луны, эскорт кочевников в страхе остановился. Жрец лежал совершенно неподвижно рядом с Сарисом. Один из кочевников издал стон.

Командир эскорта локтем пихнул застонавшего воина в живот. Тот, пошатываясь, отступил назад.

— Жрец Луны жив! — сказал один из кочевников. — Трава у его рта шевелится от дыхания.

Командир осторожно подошел ближе.

Жрец свернулся калачиком, как ребенок в материнской утробе. Он крепко прижал кулаки к подбородку. За исключением его мертвенно-бледных рук, он выглядел нормально. Командир нарочно шаркнул сапогом по сухой почве. Жрец не пошевелился. Покашливание тоже ничего не дало. Как и обращения к нему, которые вскоре почти перешли в крики. Отчаявшись, командир дерзнул толкнуть Жреца в плечо.

Он тут же отпрянул, будто обжегся.

Жрец открыл глаза и уставился на командира эскорта, что-то бормоча и моргая, как сова. Треща суставами, он уселся.

— Она явилась мне. Моя Мать. Она говорила со мной.

Напуганный командир эскорта пробормотал слова извинений. Его товарищи с опаской отошли. Как один, все они сжали в руках свои лунные диски.

И Жрец увидел, как люди прячутся за символом Луны.

Они и прежде сомневались. Он знал это. Ему стало почти грустно. Как могли они надеяться осознать честь его повторного рождения как единственного сына божества? Они ничего не понимали. Неблагодарные. Разве не он молился над всеми жертвами мора и тем самым спас их? Эти люди видели, как падали сраженные молнией сомневавшиеся в Жреце. Они видели, как верные гремучие змеи убивали предателей. Несмотря на мор и военные поражения, Церкви не удалось поколебать истинную веру. Культ Луны и Жрец продолжали контролировать народ Летучей Орды. И эти несчастные посредственности считали, что они могут усомниться в ее сыне, а потом искать спасения, спрятавшись за несчастным кусочком серебра!

Жрец широко раскрыл глаза, зашипел и стал имитировать треск погремушек гремучей змеи и тыкать перед собой похожим на змею пальцем.

Воины дрогнули. Раскаты пронзительного смеха Жреца вспороли рассветную тишину и обратили в бегство какую-то пташку. Успокоившись, он сказал:

— Все будет хорошо. Посредственности сомневаются. Боги милостивы. Если на то их воля.

Это определение «посредственности» заставило его задуматься. Он отвернулся от своего эскорта. Ему никогда прежде не приходило в голову такое определение для других, и тем не менее он уже дважды его употребил в это утро. Сразу после того, как он проснулся и очнулся от приснившегося ему свидания с Матерью.

Как замечательно, что она дала ему такое точное слово, слово, которое точно определяло тех, для предводительства которыми он был возрожден.

Волшебство этого мгновения было нарушено напряженным вопросом кочевника:

— Сарис жив?

— Конечно! — Подавив готовый сорваться с губ стон, вызванный болью в суставах, Жрец повернулся, чтобы осмотреть раненого. Дыхание Сариса не улучшилось, а пульс был таким же слабым. Рана по-прежнему распространяла ужасную вонь.

Жрец собрал волю в кулак и стянул с Сариса одеяло. Его едва не стошнило.

И в этот миг он вдруг осознал, что совершенно не помнит наставления, данные ему Матерью во сне.

Подобно ледяному дождю, обрушившемуся с ясного неба, Жреца охватила паника. Не имея сил сдвинуться с места, он стал нечленораздельно кудахтать и беспорядочно размахивать руками. Воины-кочевники все разом отступили от него.

Рывком поднявшись на ноги, Жрец, шатаясь, побрел прочь от Сариса, прочь из лагеря. Он выл от бессилия и продирался сквозь кустарник, не обращая внимания на ветки, рвущие ткань его одеяния и его собственную кожу. Он опомнился, только когда одна ветка едва не сбила с его головы тюрбан. Схватившись за тюрбан, Жрец плотно натянул его на свою голову. Даже сейчас он не хотел обнажать голую розовую кожу на своей голове в том месте, где оперировала Сайла.

Когда к Жрецу вернулась способность здраво рассуждать, он проклял Луну. Это было хуже любой физической боли. Женщина. Все они одинаковы. Вместилища разочарования. Он ей верил, а теперь вот что случилось!

Он стал кулаками бить по кустам. Он лягался и выл. Перебегая от куста к кусту подобно крадущимся койотам, за Жрецом следовал его эскорт. Шепотом они высказывали друг другу свое изумление этим божественным безумием. Утро было прохладным, но их кожа блестела от пота.

Споткнувшись о труп козла, Жрец плашмя растянулся на земле. Ослепленный съехавшим на глаза тюрбаном, барахтаясь на земле, он снова поправлял свой головной убор. Первое, что он увидел, была пульсирующая куча личинок.

Задыхаясь, Жрец перекатился на бок и, шатаясь, поднялся на ноги. Спиной вперед, беспомощно выставив перед собой руки, он стал пятиться от отвратительной массы. Сейчас он не был в состоянии предотвратить то, чего не мог позволить себе около Сариса. Он упал и стал ползти, как зверь. Его так сильно стошнило, что выступили слезы.

Командир эскорта подбежал к тому месту, где, прислонившись к валуну, хватая ртом воздух, сидел Жрец. Он предложил ему воды из ярко раскрашенного и украшенного резьбой сосуда, сделанного из тыквы. Пробкой служил оскалившийся череп. Жрец не обращал на пробку внимания, пока не осознал, что она вырезана из кости. Это напомнило ему о смерти. О мертвом козле. Об отвратительной шевелящейся живой массе под его носом. В животе у него заурчало.

Едва заметив изменившееся выражение лица Жреца, кочевник бросился наутек.

Жрец с жадностью отпил воды, сплюнул и снова отпил. Мало-помалу к нему возвращалось самообладание. Грязь, подумал он, почему его должна окружать грязь? Его цвет — белый, цвет чистоты, цвет Луны, цвет серебра.

Личинки тоже были белыми.

Жрец содрогнулся, обхватил себя руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

Он знал, что должен что-то вспомнить. Что-то ужасное. Но что?

Он скрипнул зубами. Грязь.

Из подсознания пытались всплыть какие-то другие, неясные слова. И вдруг, едва не вскрикнув от радости, он понял! «Из грязи возникнет сильнейшее. Высшая чистота возникает из подлейшего осквернения. Так враг является чудесным средством в руках разумного».

Это слова его Матери. Он вспомнил. Она говорила еще:

«Требуй чрезмерного. Только при чрезмерности настолько катастрофичной, что она сокрушает все вокруг, может возникнуть истинное созидание. Человеческие существа способны познать красоту умеренности, только пребывая среди руин, вызванных чрезмерностью. Веди их. Насильно. К спасению. Ко мне».

Жрец понял. Любовь к ней смирила его. Он бросился на колени и вознес краткую благодарственную молитву. Затем он поспешил обратно в лагерь. Проносясь мимо своего обескураженного эскорта, он обрушил на него град приказов и проклятий.

Наскоро искупавшись в реке, Жрец переоделся и занялся Сарисом, который к этому времени уже пришел в сознание. Пока один из кочевников неуклюже кормил Сариса кашей, Жрец объяснил, что необходимо сделать.

— Нездоровая плоть должна быть удалена, Сарис. Она наполнена злом. Если это зло завладеет твоим телом, я потеряю контроль над твоей душой. Из всех воинов, которые сражаются за меня, и погибают, и присоединяются ко мне на Луне, чтобы снова возродиться со мной, только те будут отвергнуты, которые погибли от злых чар. Ты должен позволить мне очистить тебя.

В глазах Сариса серо-голубого предсмертного цвета вспыхнул огонек. Едва шевеля губами, он проговорил:

— А если ты потерпишь неудачу? Если я умру, пока ты пытаешься меня спасти?

— Тогда ты будешь принадлежать мне. При условии твоего полного доверия ко мне я спасу твою душу, даже если потеряю твое тело. Но я знаю, что могу спасти и его.

— Спаси меня! — Сарис сжал руку Жреца, как когтями.

Жрец глубоко вздохнул и взял Сариса за руку.

— Порой солнце является злейшим врагом моей Матери, но мы должны им воспользоваться. Твоя рана нуждается в солнечном свете. Но она должна быть чистой.

— Чистой? Невидимые с каждым днем все больше пожирают мое тело, Жрец. Никому не удавалось гнить, как мне, и выжить, — и по его щекам потекли прозрачные слезы.

Жрец крепко взялся за руки Сариса. Раненый ослаб до предела, но не стоило рисковать.

— Я должен сделать так, чтобы то, что наслаждается злом, пожрало зло.

Ничего не понявший поначалу, Сарис пришел в неистовство. Он бился, пока его слабые силы не были полностью истощены. Он попытался крикнуть на помощь, но смог издать лишь хриплое шипение. Тогда он признал свое поражение.

— Ты имеешь в виду личинок?

— Может, тебя больше устраивает, чтобы злые невидимые завладели твоей душой? Не сомневайся, они также завладеют и твоей жизнью.

Освободивший свои руки, Сарис забил кулаками по земле. Он был настолько слаб, что даже пыль не поднялась. Наконец он отвернулся от Жреца и с отвращением прошептал, ненавидя себя самого:

— Спаси меня. Спаси мою жизнь.

— Ты будешь стоять по правую сторону от меня, когда меня призовет моя Мать. — Жрец смочил лоб Сариса холодной водой, встал и подошел к своему ожидавшему указаний эскорту.

Он посмотрел на каждого воина взглядом, который был тяжел, как камень.

— Сделайте то, что я велю, и мы останемся живы. Ослушайтесь, и семь поколений ваших детей будет проклято. Ни один из Людей Реки не должен видеть Сариса. Ты, крайний, отправляйся к мертвому козлу. Положи две полные горсти личинок в корзину и доставь ее ко мне. Ты, который принес мне болевую траву. Мне нужно еще этой травы. Она мне потребуется каждый день.

Командир эскорта спросил:

— Ты сможешь его вылечить, Жрец?

— Я уже сказал, что смогу, не так ли? Выполняй приказ!

Эскорт бросился врассыпную.

Всю следующую неделю Жрец спал рядом с Сарисом. В течение дня он сидел рядом с ним, руководил его кормлением, перекладывал его так, чтобы раны облучались солнечным светом. По нескольку раз в день Жрец обмывал здоровые участки кожи вокруг ран. Тысячи мух садились на его руки, на лицо, на открытое тело Сариса, готовые внести свой вклад в увеличение количества личинок. Жрец почти с испугом отгонял мух. Все же некоторым мухам удавалось отложить свои полупрозрачные яйца.

С самого начала Жрец заставил себя наблюдать за отталкивающей деятельностью этих покрытых слизью маленьких существ. Озабоченная только продлением жизни, эта тяжелая, полужидкая на вид масса прожорливо выполняла свою работу.

Жрец был удивлен и обрадован тем, как быстро улучшалось состояние ран. Там, где ранее был только гной — появлялась свежая ткань. Личинки не трогали ее. Жрец постоянно протирал эти новые участки отваром листьев, которые приносил искушенный в травах воин. Вскоре заживающие участки тела стали настолько большими, что их можно было бинтовать. Сжав зубы от отвращения к находящимся рядом личинкам, Жрец массировал раны. Сарис при этом жаловался на боль. Жрец не обращал никакого внимания на эти жалобы. Он был убежден в том, что кровообращение играет большую роль в заживлении.

Жрец по нескольку раз в день проверял, не появились ли признаки окукливания в стаде своих крошечных помощников. Непродуктивные личинки бесцеремонно выбрасывались при помощи прутика в ближайший кустарник. По ночам в этом кустарнике среди мышей возникали настоящие сражения из-за этой нежданной добычи.

Жрец приказал своему эскорту расставить в кустарнике ловушки для мышей. Ими, в свою очередь, объедались гремучие змеи Жреца. Разжиревшие и довольные, они были послушнее, чем обычно. Когда Жрецу приходилось отправляться к границе своего лагеря, чтобы встретить очередную из бесконечных делегаций Людей Реки, эти пресмыкающиеся увивали его распростертые руки. Их головы с мелькавшими раздвоенными языками покоились на его ладонях, откуда золотистые с черным глаза змей презрительно взирали на собеседников Жреца.

Одно способствовало другому.

Долгими ночами Жрец часто обдумывал эту мысль. То, что человек познавал, подготавливало его к новым познаниям. Одно способствовало другому.

Сайла и ее товарищи скрылись из библиотеки. Церковь на протяжении многих поколений болтала о «сокровище Врат», а в конце концов оказалось, что оно состоит в основном из видеодисков.

Жрец предпочел, чтобы оно состояло только из видеодисков. Что могло быть более бесполезным, чем видео в мире, где извлеченная из руин давно забытого города розетка служила только источником вторичной меди? Никто не слышал о телевидении по крайней мере последние пятьсот лет.

Дверь скрывала и нечто другое. Книги. Сайла заполучила книги. Кроме того, при ней находились шесть человек из криогенной колыбели, которые были грамотны.

Сарис будет жить благодаря знаниям. В данном случае божественным знаниям, подумал Жрец, хотя мирские познания кочевника-травознатца тоже пригодились.

Продолжая предаваться воспоминаниям, Жрец подумал, что он приказал предать огню библиотеку, скрывавшуюся за Вратами, по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы уничтожить Сайлу и ее спутников, во-вторых, чтобы уничтожить любые знания, неподконтрольные ему самому.

Этот случай с Сарисом доказывал состоятельность второй причины. Луна открыла ему, что личинки уничтожат заразу, убивающую Сариса. Кочевник открыл ему траву, оказавшуюся противовоспалительным средством.

Насытившиеся личинки насыщали мышей, которые кормили собой змей.

Одно способствовало другому. Чтобы служить Жрецу.

Научив его, как излечить одного бесполезного болвана, Мать-Луна преподала ему главный урок.

Этот новый, наполненный грехом мир с его нескончаемым насилием не созрел для неуправляемых знаний. Было несправедливым, что Сайла, этот отпрыск лицемерной Церкви, получила доступ к знаниям и тем более власть над ними. Власть над знаниями являлась священным правом, которое должно принадлежать Жрецу. Управлять должен он.

Чтобы управлять, он должен обладать. Для полного обладания нужно уничтожить любого, кто мог бы бросить ему вызов. Жрец царапал имена в пыли у своих ног.

Сайла. Конвей. Тейт. Леклерк. Бернхард. Картер. Анспач.

Шаркая ногами, будто исполняя какой-то странный танец, Жрец стер имена. Раздался его тихий счастливый смех. Как будто имен никогда и не было. Нечестивцы должны быть уничтожены так же, как был уничтожен их мир и его самонадеянность.

Стерты. Все.

Глава 16

Откинув назад голову и уперев сжатые кулаки в бока, Лорсо смотрел на сидевших перед ним полукругом мужчин в комнате совета.

Толстенные кедровые стволы, вкопанные в наполненную гравием траншею, образовывали овальное сооружение. На внутренней поверхности десяти стволов за спиной Лорсо были вырезаны лица. Каждому лицу размером в полтора человеческих роста искусно придали такое выражение, что казалось, будто они все уставились на один и тот же прямоугольный кусок черного вулканического стекла с неровными рваными краями. Высотой примерно до уровня колен и вдвое длиннее, эта глыба покоилась на закругленной подушке из чистого белого песка, которая простиралась от основания образующих стену стволов до первого ряда расположенных амфитеатром сидений. Глыба служила трибуной для выступающих.

Глаза сидящих в зале мужчин, равно как и хмурые взгляды выложенных из ракушек глаз резных ликов, были прикованы к стоявшему босиком на глыбе вулканического стекла Лорсо. В металлических жаровнях, установленных перед каждым резным изображением, пылали дрова. Колеблющееся пламя бросало причудливый отсвет на переливчатые ракушки. Неморгающие глаза казались живыми.

Лорсо не обращал внимания на резные изображения, искусственные глаза и идущий от жаровен свет. Предки за его спиной уже давно умерли, ушли в Глубокий Покой. Жертвоприношение умилостивит их. Здесь собрались все сорок Навигаторов. Живые и разозленные. Если они решат, что нужна жертва, все будет по-другому.

— Для воинов Скэнов недостаточно просто храбро погибать! — крикнул Лорсо, чтобы прекратить ропот Навигаторов. Он воинственно оглядел всех присутствующих. — Скэны всегда хорошо дерутся и всегда хорошо умирают. Разве Навигаторы назвали меня Поработителем для того, чтобы я посылал Скэнов на смерть, доказывая свою храбрость? Пусть встанет тот, кто сомневается в храбрости Скэнов, в моей храбрости! — Он снова оглядел всех присутствующих.

Пожилой бритоголовый человек, сидевший в первом ряду, встал с видом сосредоточенной решимости. Лорсо запротестовал:

— Домел, пожалуйста, вовсе необязательно вставать. Это формальность…

Исполненный чувства собственного достоинства взгляд остановил его.

— Традиция всегда важна, — сказал Домел, — что я сейчас и докажу.

Он медленно вышел вперед. Выражение лица говорило о внутренней твердости этого человека, которую можно было сравнить с твердостью камня, служившего трибуной. Щиколотки, колени, вышитая шерстяная блуза Домела были украшены браслетами из раковин моллюсков. Они были окрашены во все цвета радуги геометрическими узорами Скэнов. Сбросив обувь, Домел взошел на глыбу. У него был грубый сильный голос.

— Лорсо говорит о причинах для сражения. Он правильно делает. Скэны послали почти восемьсот человек, чтобы уничтожить Три Территории. Они превосходили по своей численности жалкие остатки стай Волков, которые Гэну Мондэрку удалось наскрести для защиты стен его крепостей. Три Территории ранены, истекают кровью после битвы с Ква. И все же Поработитель поверил хвастовству Гэна Мондэрка и отменил атаку. Самые крупные силы, которые Скэны когда-либо отправляли на войну, не выполнили своей задачи.

После небольшой паузы Домел взмахом руки указал на резные изображения лиц за своей спиной. Потом он указал на Лорсо, не взглянув на него.

— Что бы на это сказали предки?

Из среды собравшихся послышался осуждающий ропот. Казалось, их ярко вышитая и украшенная бусами и аппликациями одежда горела в красных отблесках огня. Раздались выкрики: «Виновен!» Они стали повторяться все громче. Одинокий голос пытался протестовать, но его быстро заглушили. Подняв руку, Домел прекратил шум. Он улыбнулся. Крепкие белые зубы резко контрастировали с его состарившимся лицом. В его словах звенело презрение:

— Какие вы дети! Скэны воюют ради добычи. Мы доказываем свою храбрость, свои умения в бою. Какой идиот породил мысль смерти во имя чести? Если кто-то решает сразиться с кем-то ради славы или исправить несправедливость, то это в природе человека. Мы все знаем, что так поступают дураки. Но племя сражается во имя своего выживания, чтобы уничтожить врагов. И ради своего процветания. Как учит нас первый предок: «Что имеем, то защищаем. Что хотим, то берем». Торговля хороша, добыча лучше. Но Скэны принимают во внимание цену. Всегда. Лорсо это понимает.

Когда Домел остановился, чтобы перевести дыхание, слышалось только угрюмое бормотание. Он продолжил:

— Скэны охотятся на слабых, как показал нам первый предок. Теперь выслушайте Лорсо.

Когда Домел занял свое место, Лорсо снял сандалии и снова занял место на глыбе. Смягчившимся тоном он сказал:

— Вблизи побережья не было никаких рабов, никаких продуктов. Там были только Волки. Ква предали нас своей преждевременной атакой. Их раздавили. Они нанесли Трем Территориям рану. Но недостаточно серьезную. Теперь мы объединим силы с более надежными Людьми Реки и Летучей Ордой. Весной они помогут нам уничтожить Гэна Мондэрка. Мы соберем урожай из его людей и их имущества на всем протяжении к северу от горы Разрушитель до Матери Рек.

Поднялся другой мужчина, старше Домела. Его седые волосы были заплетены в традиционные восемь косичек-щупалец Сосолассы.

— Скэны никогда не делились своей добычей. Скэны берут. Скэны оставляют у себя! — с тем он сел на место.

Лорсо кивком подтвердил свое согласие.

— Кроме того, Скэны используют мелкую рыбешку как приманку для крупной рыбы. Когда Три Территории будут побеждены, нам больше будут не нужны ни Люди Реки, ни Летучая Орда. Никто не предлагает, чтобы мы на них не нападали.

Угрюмая настороженность сменилась громкими одобрительными возгласами.

Когда Лорсо у дверей вешал свои сандалии на колышек, сменив их на свои обычные сапоги, к нему подошел Домел и сказал:

— Уцелевшие с акульего челна, уничтоженного оружием-молнией, говорят, что ты правильно сделал, не высадившись у Медовой реки. Мне никогда не приходилось видеть Скэнов такими потрясенными.

— У человека, сопровождавшего к моему судну Гэна Мондэрка, было оружие-молния. Я узнал его по рассказам. Если бы не оно, я бы захватил Мурдата в плен. Тебе рассказали выжившие после нападения на Матери Рек, что этот человек, Жрец, владеет молнией, так же как и те чужаки, служащие Гэну Мондэрку? Скэны должны завладеть этим оружием.

— Такое никогда добровольно не отдадут. Как нам его украсть?

Лорсо напряженно улыбнулся.

— Говорят, что ты был величайшим Поработителем всех времен. Я этому верю. Ты станешь следующим предком!

Домел скорчил гримасу.

— А я не тороплюсь стать чьим-либо предком. Но ответь: как ты намереваешься добыть оружие-молнию?

— Мы пошлем челн, чтобы направлять действия воинов Людей Реки и Летучей Орды. Они все разузнают об оружии Жреца. Как только Три Территории будут побеждены, они украдут его.

Домел молча шагал вперед, склонив голову. Они уже выходили через ворота из форта. Как всегда, Лорсо залюбовался тем, с каким мастерством они были сделаны. Толщина горизонтальных брусьев равнялась расстоянию от кончиков пальцев мужчины до его локтя. Вертикальные доски были на две трети тоньше, но той же ширины. Бревна были скреплены между собой штырями толщиной в запястье. Высота самих ворот позволяла свободно проехать всаднику. Над ними возвышалась плоская шестиугольная башня, чьи деревянные стены были обшиты медными листами для защиты от огня.

На башне, как и в определенных точках на стенах форта, постоянно дежурили караульные. Скэны предпочитали внезапность, но не намеревались сами стать ее жертвой.

Лорсо обратил свой взгляд на хижину Джалиты, уставившись на окно. Полупрозрачная овечья шкура, закрывавшая окно, будто издевалась над Лорсо. Будто глаз, пораженный бельмом, шкура не желала открывать то, что скрывалось за ней.

Они приближались к торговым рядам. Ветер, дувший с моря, наполнялся запахами кедровых бревен, свежей шерсти, трав, промасленной кожи, мехов. В голове у Лорсо все перепуталось. Его мысли постоянно возвращались к безумным, неземным наслаждениям, которые дарила ему Джалита. Стоявшие в воздухе запахи кедрового дерева и шерсти вызывали в памяти грубые одеяла, которые она хранила в сундуке возле окна. Среди запахов трав можно было уловить аромат тех, которыми она натирала тело. Он представил себе ее, когда она, подобно духу искушения, лежала, раскинувшись на кровати, на темных мехах, и стоны кожаных кроватных ремней…

— Что с тобой?

Лорсо вздрогнул так, что хрустнули шейные позвонки. Домел смотрел на него с неподдельной тревогой.

— Слышал ли ты хоть слово из того, что я тебе говорил? — Отступив, он с подозрением оглядел Лорсо. — Не заболел ли ты?

Лорсо потер основание шеи.

— Я просто думал о том, как обеспечить вылазку на Мать Рек.

— Что?! — возмутился Домел. — Да просто расспроси того, кто снаряжал последнюю вылазку! Ты уверен, что с тобой все в порядке? Не первый раз твои мысли где-то блуждают.

Разыгрывая негодование и стремясь избавиться от навязчивых мыслей о Джалите, Лорсо резко ответил:

— Мне приходится думать о многом!

— Лучше думай о том, что я тебе говорю. Я сказал, что у Гэна шесть человек с оружием-молнией. Мы могли бы заслать к ним шпиона. Вызвать среди них разлад. Украсть оружие.

— Даже если бы нам удалось войти в доверие к этим людям, что маловероятно, нужно учесть одно обстоятельство, касающееся Жреца. Если он владеет таким же оружием-молнией, почему эта шестерка на службе у Гэна не исповедует никакой религии? Наверно, потому, что Жрец более могущественен. Никто не боготворит Гэна или его людей, владеющих оружием-молнией. Все говорят, что Люди Реки отрекаются от Церкви и переходят в религию Луны. Жрец уже руководит кочевниками. Перед ним все трепещут.

— И ты?

На протяжении нескольких шагов Домел старался притворяться, что не замечает того, что Лорсо уже не шагает рядом с ним. Наконец, обернувшись, он увидел, что тот стоит, сильно побледнев, но сохраняя самообладание. Несколько прохожих, взглянув на эту парочку, немедленно ретировались. Продавец овощей тихонько ускользнул, скрываясь за своим сложенным товаром.

— Имя, Домел! — воскликнул Лорсо. — Кто утверждает, что я кого-то боюсь? Я принесу тебе его голову!

Губы Домела дрогнули в мимолетной улыбке.

— Пойдем. Можешь ли ты подобрать экипаж таких же смельчаков? Сколько людей, даже из Скэнов, способны без страха жить рядом с теми, кто владеет оружием-молнией?

— А им и не нужно быть неустрашимыми. Все, что от них требуется, — терпение и дерзновение. Все Скэны таковы.

Домел проговорил мягче и рассудительнее:

— Я уверен, что мы сможем подобрать нужных нам людей. А тебе известно, что Форы строят акульи челны? У этой береговой крысы Вала, который отважился выйти в море, есть несколько штук. И, как я слышал, у него хорошие экипажи.

— Если они попытаются нам помешать, мы сметем их. У нас самые лучшие люди, и мы превосходим Форов числом.

Домел широко улыбнулся.

— Я уверен, что ты сможешь это сделать.

Они еще некоторое время поговорили на отвлеченные темы. Лорсо показалось, что у Домела стало проявляться растущее нетерпение. Он едва не улыбнулся, осознав, что если кто-то из них двоих испытывает нетерпение, то это он сам. Солнце уже было далеко на западе. Скоро Джалита будет снова в его объятиях.

Домел пошутил. Из вежливости Лорсо заставил себя рассмеяться. Одновременно, расслабляясь, он с блаженством потянулся, наслаждаясь ощущением напрягшихся мышц.

Опираясь на посох, Слезы Нефрита медленно приоткрыла дверь хижины. Свет от единственной свечи, горевшей около камина, не мог пробить темень ночи. Она с сарказмом промолвила:

— Что, бедный Домел, неужели так поздно, что ты заблудился в темноте?

— Следи за своим языком! — ответ неслышно приблизившегося Домела был неожиданным, как гром среди ясного неба. Быстро отступив, Слезы Нефрита едва не упала. Входя в ее хижину, Домел улыбнулся.

— Все в порядке? Они вместе? — спросил Домел.

Прочистив горло, Слезы Нефрита ответила:

— Девка получает слишком много удовольствия от работы.

Домел рассмеялся.

— Если бы ты могла вспомнить свою далекую юность, старуха, ты бы ей завидовала, вместо того чтобы расстраиваться! У нас ее мать. Дочь сделает то, что мы ей велим.

— Джалита — странный ребенок. Иногда я даже сомневаюсь, знаю ли я ее мысли?

— Сомнения? Гарпун брошен и попал в кита. Слишком поздно задавать вопросы. Что тебе удалось сделать?

— Говори тихо. — Слезы Нефрита была спокойна, почти безразлична. — План удастся.

— От этого зависит будущее Скэнов. — Домел наклонился так, что его нос почти касался носа Слез Нефрита. — Если он прознает о том, что мы с ним сделали, он позаботится, чтобы чайки начисто обглодали наши кости.

— Твои, а не мои. Я его мать.

— Никакая ты не мать. Ты прибрала его, когда умерла твоя сестра, чтобы сделать из него подручного. Он — твоя воля, твои мышцы.

— Так же как и Джалита — моя воля.

— Но ты сомневаешься.

— Не в том, что она сделает. Япросто гадаю, о чем она думает, когда не занята выполнением моих приказаний. Она все выполняет даже слишком хорошо.

Домел заметно успокоился.

— Никогда не думал, что увижу, как ты нервничаешь! — Он опустился на один из стоявших в хижине стульев. Прямо над ним на стене висела желтая маска с невероятно длинными черными клыками и черными волосами. Ничего не выражавшие глаза маски уставились в пространство. Домел не обращал на маску никакого внимания.

— Наступает время штормов. Если мне предстоит убедить Навигаторов, что Лорсо должен возглавить экипаж, который отправится на переговоры с кочевниками и Людьми Реки, то мне нужно уже начинать готовиться.

— Лорсо не говорил о том, чтобы послать один из челнов на Мать Рек? — Слезы Нефрита присела на стул рядом с Домелом.

— Сегодня.

Слезы Нефрита поглаживала свой подбородок. Домел посмотрел на ее согнутый костлявый палец, на когтеобразный ноготь. Потом он перевел взгляд на свечу. Женщина промолвила:

— Он сделает то, что потребуют Навигаторы. Займись ими. А как насчет Найона? Ты ему доверяешь?

— Разумеется, нет. Я уверен, что знаю, чего он стоит. Он оставляет своего сына как заложника. По-моему, все в порядке.

— Ты рассказал Найону, что случится с его сыном, если он предаст нас?

Поднимаясь, Домел улыбнулся.

— Я сказал, что тогда отдам мальчика тебе.

Слезы Нефрита закивала головой, и из ее горла вырвался какой-то странный кашель. Глаза Домела расширились, но он взял себя в руки. Он успел позабыть этот смех Слез Нефрита. Взмахом руки Женщина-Дух отпустила его. Отвратительный хохот древней старухи холодил Домелу спину.

Глава 17

Лорсо побледнел.

— Командовать акульим челном? Отправиться в поход? — Это прозвучало скорее не как вопросы, а как мольба.

Домел старательно сохранял сочувственное и вместе с тем твердое выражение лица.

— Этот сброд из Трех Территорий все еще боится селиться около побережья.

— Я не могу отправиться на Мать Рек. Не теперь, когда…

— Не теперь? А в чем дело?

Лорсо едва не сболтнул правду. На языке вертелось имя Джалиты. У него перехватило горло. Заикаясь, он выдавил:

— Приближается время штормов.

— Ты — Поработитель. Что решат Навигаторы, то и будешь делать. Это не похоже на тебя, так противоречить.

— Да, Поработитель. И дитя Слез Нефрита. Посмотрим, как отнесется моя мать к плану Навигаторов! — опустив голову, пробормотал Лорсо.

Домел обратил внимание, что со скул Лорсо исчезли красные пятна. Более того, выражение раненого зверя сменилось хитроватым прищуром. Домел увидел в этом мрачном лице смерть и вдруг почувствовал груз своих годов, тяжесть в голове. У него внутри все сжалось.

— Это не мой план, Лорсо. Это план всех Навигаторов. Его подробно обсудили.

— Но не со мной. Поработитель должен присутствовать на всех заседаниях совета.

— Совета не было. План мы обсудили так.

Лорсо выпрямился. Он бросил на Домела испытующий взгляд.

— Кому-то было нужно назначить меня ответственным за выполнение обоих заданий. Я узнаю, кому именно. А пока поговорим с моей матерью.

По дороге Домел пытался завязать разговор. Лорсо отказался поддержать беседу.

Лорсо вошел в хижину Слез Нефрита. Окна были завешены медвежьими шкурами, полностью закрывавшими дневной свет. Старуха сидела перед жаровней, установленной на четырех ножках, изображавших драконов. В своих челюстях они держали поднос, на котором пылали жаром угли. Над углями был подвешен небольшой котел. Пар, густой как сироп, поднимался из глубин сосуда и растекался, как щупальца по грубому потолку хижины.

Не отрывая взгляда от своего огня, Слезы Нефрита приказала:

— Быстро закройте дверь, не то пропадет то, что вы уже потревожили! Садитесь на пол возле кровати, оба!

Она запустила руку в лежавший у ее ног плетеный мешок с сухими травами. Из повалившегося набок мешка высыпалась какая-то неприятная масса. Кривым пальцем Слезы Нефрита стала выуживать из нее что-то для своего котла. Лорсо обратил внимание на то, что теперь, после того как дверь была закрыта, дым устремился в окно за его и Домела спинами.

Едва слышным голосом Слезы Нефрита молилась:

— Сосоласса, помоги своей рабыне. Помоги мне объединить то, что ты открыл мне, открыл моей матери, открыл моей бабушке. Возношу тебе свою молитву, отец штормов, охотник из Глубокого Покоя.

В темноте на стенах хижины мягко светились полированные маски. Чучела животных наблюдали за происходящим своими агатовыми глазами, отсвечивавшими рубиновым огнем от пылавших углей.

Лорсо втянул щеки и крепко их закусил. Слезы Нефрита обращалась к божеству, и, как ему было известно из собственного опыта, она не могла в полной мере контролировать происходящее. После ее общения с Сосолассой появлялись странные микстуры и порошки. Слезы Нефрита никогда не говорила, для чего они. Тем не менее Лорсо рос и видел, как враги Слез Нефрита становились ее союзниками. Кроме тех, которые чахли и умирали. В клубящемся дыму было нечто зловещее. Чувствуя это, Лорсо бессознательно сопротивлялся. Рядом с ним Домел заметно терял самообладание.

— Этот запах, — протяжно проговорил он. — Он мне не нравится. Он проникает мне в голову. Он не раздражает. Он пугает. Но мне хорошо. Я настроен дружелюбно, понимаешь? Мне хочется говорить с тобой, Слезы Нефрита. Ты хороший человек. Гораздо лучше, чем все думают. Я люблю тебя. Когда мы с твоим сыном беседовали…

Протянув руку, Слезы Нефрита ударила его по голеням своим посохом. Домел вскрикнул и сказал:

— Ты это сделала потому, что я тебе нравлюсь, да? — Он повернулся к Лорсо: — Разве не замечательно то, как мы все любим…

— Закрой свой рот! — Слезы Нефрита еще раз ударила Домела, на этот раз сильнее.

— Вынеси котел наружу, — обратилась она к Лорсо. — Быстро. И не дыши около него.

Когда Лорсо вернулся в хижину, Домел трясущимися руками снимал с окон медвежьи шкуры. Солнечный свет прямоугольным светлым столбом сиял в остатках дыма. Лорсо смотрел, как в этом столбе поднимался, опускался и завивался дым. Протянув руку, он отогнал тоненькую струйку и счастливо засмеялся.

Потом он вспомнил о чем-то, что его беспокоило. О чем-то злом. Он был очень зол. Нет, не был. Все было прекрасно. Какой замечательный этот дым! Он играл с его клубами. Его рука превратилась в рыбу. У рыбы вырос рот.

Посох щелкнул его по лбу, как кнут. Он тяжело шлепнулся на землю у двери в хижину, держась обеими руками за выраставшую на лбу здоровенную шишку. Над ним, держа Домела за ухо, как нашкодившего ребенка, стояла Слезы Нефрита. В другой ее руке была миска. В ней тлели смятые листья. Отпустив Домела, который с глупой улыбкой немедленно растянулся на траве, она глубоко вдохнула этот новый дым и потом сунула миску Лорсо.

— Дыши. Глубоко. Быстрей.

Лорсо повиновался. Дым щипал и отдавал горечью во рту. Он вспомнил о драгоценном порошке, который доставали у Коссиаров и называли сушеной апельсиновой кожурой. Потом дым вдыхал Домел. На какое-то мгновение Лорсо стало смешно: голова старика болталась на шее, как зрелая тыква на лозе.

Потом к Лорсо возвратилась прежняя злость. В его воображении возникла Джалита с издевательским выражением на лице. Затем она стала уменьшаться и вовсе исчезла.

Слезы Нефрита передала миску Лорсо, чтобы тот отнес ее на место. Он направился было в хижину, но потом, передумав, поставил ее на лавку у двери. Когда Лорсо повернулся обратно, Слезы Нефрита нежно прикоснулась к шишке на его лбу.

— Боль обостряет ум. Я видела, как ты соединяешься с дымом. Это меня напугало. Ничто не должно к тебе прикасаться, сын мой, ничто.

Он посмотрел на ее сухое, сморщенное лицо. Он рассмотрел в этих древних чертах то, что никто другой никогда не видел. Любовь. Любовь к нему.

Ему было знакомо то зло, та враждебность и алчная жажда власти, которые отражались на этом лице. Все Скэны знали это лицо так же хорошо, как они знали море. И только Лорсо знал о ее любви.

Это выражение любви уводило страх, успокаивало. Лорсо чувствовал, что оно его защищает.

Но не в этот раз. По его лицу стекал пот.

— Случилось что-то плохое.

Ему страстно хотелось взять ее руку и приложить к своей щеке.

— Расскажи мне, что случилось. Мы всегда разрешали твои проблемы. Позволь мне еще раз оказать тебе помощь, сын мой.

Лорсо повернулся к Домелу. Ему было проще говорить, глядя на другого мужчину.

— Навигаторы провели без меня тайное собрание. — Он вкратце пересказал принятое решение. — Пусть переговоры о заключении союза поручат кому-нибудь другому, лучше подготовленному, чем я. Пожалуйста, мать, разреши мне остаться здесь, — закончил Лорсо.

Безразлично слушавший Домел посмотрел на Слезы Нефрита.

— Почему моему сыну не позволили присутствовать? — спросила она.

— Собрания не было. Люди просто встретились и обсудили этот вопрос. Они обратились ко мне и попросили, чтобы я передал их решение Лорсо. Никакого заговора не было. Все было сделано с полным уважением и для того, чтобы обеспечить славу и могущество Скэнов.

Слезы Нефрита долго хранила молчание. С каждым ударом сердца у Лорсо нарастала тревога. Наконец женщина сказала:

— Навигаторы — мозг Скэнов. Это сказал первый предок. Моему сыну, Поработителю, это известно. — Казалось, что Лорсо стал ниже ростом. Слезы Нефрита ласковым тоном продолжила: — Поработителю приказали. Поработитель может подать в отставку. Такое случалось, в этом нет ничего позорного.

— Тогда я пойду в отставку. Навигаторы меня обманули. Поработитель сражается. Прочие болтают. Спасибо, мать. Ты мне указала путь. Спасибо. — У Лорсо сдавило горло.

— Не принимай поспешных решений, — сказала Слезы Нефрита, взяв Лорсо под руку. Она повернула его лицом к заливу, где, освещенные солнцем, грациозно покачивались акульи челны. — Уйди на небольшой лодке туда, где Скэны получают ответы на свои мысли. Выслушай море и небо. Постись два дня. Потом мы поговорим, и ты примешь решение.

Лорсо открыл рот, чтобы что-то сказать, но его остановил взгляд Слез Нефрита. Старуха подтолкнула его по направлению к заливу. Лорсо ушел, опустив голову и шаркая ногами.

Домел подождал, пока Лорсо не отошел достаточно далеко.

— Это очень рискованно. Мы пытаемся вытащить кита, пользуясь снастями для ловли окуней. Я знаю, что дым размягчает мозг, заставляет воспринимать твои слова как собственные мысли, но каждый раз я боюсь, что когда-нибудь это может не сработать.

Слезы Нефрита осторожно опорожнила котел, тщательно растирая крошечной ступней остатки варева.

— Ты бы лучше больше беспокоился о другом — когда-нибудь станет известно, что мы работаем с тобой вместе. Племени не понравится, что мы манипулируем им. А что касается этого плана — он надежен. Там, где речь идет о славе Скэнов, не может быть большого риска. Лорсо поступит именно так, как я пожелаю.

— Ты, старая, всех нас держишь в руках, не так ли? Ты когда-нибудь слышала о культе Медведя у северных Ква? Они украшают стены своих ритуальных домов черепами медведей. Некоторые даже держат медведей как духовных наставников. Они как домашние животные. Живут в доме и так далее. Огромные гризли. Я знал одного такого человека. Его медведь ни на шаг не отходил от него, выполнял все его команды. Но однажды медведь убил своего хозяина. Съел его голову и удрал. Ква берут медвежьи головы, медведь взял голову Ква. Они были так напуганы, что переселились всей деревней в другое место. Мы их застали прежде, чем они смогли подготовить оборону. Этот набег дал нам сорок рабов.

Слезы Нефрита безразлично фыркнула.

Домел еще не вернулся в форт, а Лорсо уже вышел из залива. Направляя лодку вдоль побережья, он наблюдал за стариком и улыбался, невзирая на легкое головокружение. Он был уверен, что дым Слез Нефрита каким-то образом был с этим связан. Она явно использовала дым, чтобы унять его злость. Она была очень мудрой.

И Домел, и Слезы Нефрита считали себя весьма искушенными интриганами. Но они забыли о силе любви. Лорсо громко рассмеялся. Казалось, его смех наполняет парус и становится частью ветра. Два дня, сказала Слезы Нефрита. Это означало три ночи.

Для человека с опытом Лорсо причалить и скрытно подойти к хижине Джалиты было не труднее, чем прогуляться в звездную ночь.

Она ждала его, белея в ночи. Переступая через порог, он поразился этому совершенству образа их любви — этим потаенным формам, скрытым от посторонних глаз, почти не различимым их собственными глазами. Им принадлежала любовь в ночи — чувство, не допускающее света, но расплавлявшее без огня. Их время отмеряли звезды, беседа ограничивалась жаркими вскриками страсти.

Однако сегодня протянутые руки Джалиты удерживали его на расстоянии. Она зарыдала. Лорсо так резко отступил, что его подвела хромая нога, и он неуклюже оступился. Он подошел к сидевшей на краю кровати Джалите и обнял ее колени, но она снова удержала его.

— Как ты мог это сделать? Я думала, что ты меня любишь. Ты говорил, что любишь. Ты лгал мне!

— Лгал? Я? Когда? Конечно, я люблю тебя.

— Ты говоришь просто так, чтобы получить, что хочешь. Ты себя так же вел сегодня со Слезами Нефрита, да? Ты думаешь только о себе!

Совершенно сбитый с толку, Лорсо присел на корточки.

— Что она сказала?

— Она сказала, что ты больше не будешь Поработителем.

— Чтобы мы могли быть вместе, Джалита. Чтобы мне не нужно было отправляться на Мать Рек. Чтобы на время штормов я мог быть вместе с тобой.

— И что случится со мной? Когда ты попросишь меня у Слез Нефрита, Навигаторы отдадут меня простому воину? Или даже капитану акульего челна? Слезы Нефрита говорит, что Навигаторы решают, кому достается рабыня для постели, лишь бы этот человек внес плату за рабыню. Ни у одного капитана нет достаточно мехов, нефрита или золота, чтобы заплатить за меня. Поработитель мог бы владеть мной бесплатно, ведь он встречается с Навигаторами. Но ты меня не хочешь!

— Хочу. И ты это знаешь. — Он двинулся вперед. Тихо взвизгнув, она перекатилась на другую сторону кровати.

— Меня хочешь ты, а не Поработитель. Я люблю только Поработителя!

В душе Лорсо, подобно волне, гонимой северным ветром, бушевали и разбивались о его «я» ярость, сила, гордость. Он вскочил, готовый зареветь, но превозмог это желание, вложив все свои чувства в хриплый шепот, обжигавший его горло:

— Что бы ты ни хотела, что бы тебе ни было нужно, я тот, кто тебе это даст. Любой, кто скажет иначе, кто скажет, что дотронется до тебя, погибнет. Если ты любишь Поработителя, иди ко мне!

Ее расплывчатый белый силуэт зашевелился. Кожаные ремни кровати вздохнули. Как и Джалита, приглашая Лорсо в свои объятия.

Глава 18

Найонский капитан выбрался на берег из небольшой гребной лодки с осторожностью оленя, пришедшего на водопой. И эта настороженность была нелишней. Вокруг него затаились хищники. И первые среди них — пловцы Скэны, готовые отрезать ему путь к отступлению морем. Слезы Нефрита и Домел ждали у разложенного на берегу небольшого костра. Домел с непокрытой головой сидел нарочито спокойно, обняв колени, на бревне у самого огня. Позади него на подобающем ее сану кресле расположилась Слезы Нефрита. Она была в темном платье, сшитом из какой-то блестящей материи, переливающейся в свете костра. Ее лицо скрывала низко надвинутая широкополая шляпа с темной вуалью, а руки прятались в складках широких рукавов.

Найон был одет как для боя. Его одеяние из вареной кожи сплошь покрывали блестящие узоры. На груди был нарисован свирепый демон с клыкастой пастью, державший в каждой из своих когтистых рук по кричащему воину. К внутренней стороне кожаного одеяния были искусно пришиты стебли бамбука, прикрытые тонкими стальными пластинами. Эти доспехи хорошо защищали, но очень стесняли движения. На левом боку капитана в разукрашенных ножнах висели два меча — длинный и короткий. На голове у него красовался позолоченный шлем в виде кричащего петуха. Распростертые петушиные крылья были из настоящих перьев, а хвостовые перья — из стали и соединялись со шлемом стальными кольцами. Свисавшие хвостовые перья петуха прикрывали шею капитана.

Ростом капитан Найонов был ненамного выше Слез Нефрита. Зато он был значительно шире, с бочкообразной грудью и крепкими конечностями. Его ноги защищали кожаные латы.

Обнаженные руки бугрились мышцами. Темноволосый, весь золотисто-красный в свете костра, он постоянно косил своими странно-темными глазами. Правую руку капитан держал на рукоятке своего длинного меча.

Слезы Нефрита из-под своей вуали поддразнила Найона:

— Ты так нервничаешь, Хада? Тебя так напугали древняя жрица и старик, которому требуется помощь, чтобы зашнуровать сапоги?

В тишине непроницаемого мрака ее шелестящий вкрадчивый голос, казалось, был рожден самим лесом.

Хада приветливо улыбнулся. Но его правая рука осталась на рукоятке меча.

— В лесу может скрываться опасность, о которой жрица даже не подозревает. Я предпочитаю осторожность.

— Это всегда безопаснее, — с мудрым видом кивнул Домел. — Тебя наш план устраивает?

Хада взмахнул свободной рукой.

— Что может быть проще? Я скажу, что обнаружил девушку в дрейфующей лодке, после того как она убежала от вас. Доставлю ее в Олу. Она даст мне предмет, подтверждающий, что я ее благополучно доставил на место. Его я возвращаю вам, а вы мне дадите тот нефрит, о которым мы договорились.

— И еще мы отдадим тебе твоего сына, которого ты нам оставишь в подтверждение своей искренности.

Впервые за все время в речи Хады послышался сильный акцент. Он натянуто ответил:

— Мой сын ждет в лодке. Где ваша девушка?

Домел свистнул. За спиной Слез Нефрита зашелестел кустарник. Хада напрягся. Из кустарника показались Джалита и ее мать. На старшей женщине были кожаные штаны, юбка и блузка. На Джалите была накидка, как у Слез Нефрита. Вместо шляпы ее лицо закрывал капюшон. Хада улыбнулся и расслабился.

— Нет никакой нужды так ее укрывать. Мои люди дисциплинированны. Она будет в безопасности.

Слезы Нефрита наклонилась и предупреждающе подняла палец. Внезапно пламя костра осело, превратившись в жалкие, едва светящиеся язычки. Гаснущие угли зашипели, как умирающие пресмыкающиеся. Все, кроме Слез Нефрита, испуганно вскрикнув, отшатнулись. Едва оправившийся от испуга Домел протянул руку жрице, чтобы помочь ей встать, но Слезы Нефрита раздраженно ее оттолкнула. По мере того как она поднималась, костер оживал вновь. Казалось, что крошечная фигурка тянет за собой пламя вверх. Когда она, отбросив вуаль, уставилась на Хаду, пламя горело в полную силу.

— Найонам наше божество безразлично, но я тебя предупреждаю: обидеть ее — значит нанести обиду Сосолассе. Он властитель моря. Он пригасил костер, чтобы ты знал о его присутствии. — После небольшой паузы она добавила: — Обмен, Хада. Покажи мне мальчика.

Хада посмотрел на Домела.

— Мы зря теряем время, — сказал Скэн. — Чтобы выбраться отсюда до рассвета, тебе нужно воспользоваться приливом. А нам предстоит долгий путь на западный берег острова.

Глядя в спину удалявшегося Хады, Слезы Нефрита прошептала Домелу:

— Мои приказания, Домел, не нуждаются в одобрении кого бы то ни было, а такому отребью, как этот Хада, я не объясняю свои мотивы. Помни, кто я!

— О тебе никто никогда не забывает, — ответил Домел. — Не забывай, что Хада — не Скэн. Он не понимает твоей исключительности! — заключил старик, хитро усмехнувшись.

Хада возвратился в сопровождении найонского мальчика лет четырнадцати, с остриженными в кружок волосами. Он был очень похож на своего отца и немного выше его ростом. Мальчик был в блузе и штанах из грубой саржи, на ногах сапоги прекрасно выделанной кожи. На боку висел в простых ножнах обычный меч. Он изо всех сил пытался глядеть на Слезы Нефрита без страха. Когда эта невысокая женщина направилась к нему, шагнув прямо сквозь пламя костра, он содрогнулся. Если бы у него хватило присутствия духа посмотреть на окружавших его взрослых мужчину он увидел бы, как они, потрясенные, стоят с открытыми ртами. Джалита и ее мать схватились друг за дружку.

Из-под воротника накидки Слез Нефрита сочился дым. Развевая подол своей достававшей до земли юбки, она дважды обошла вокруг обоих Найонов. Тело мальчика сотрясала дрожь. Низким грудным голосом Хада издал предупреждающее рычание.

Возвращаясь на свое место, снова сквозь пламя костра, Слезы Нефрита старательно обошла лежавшую перед ее креслом ветку папоротника, которая отмечала место, где под тонким слоем мягкой земли был спрятан наполненный водой тюлений пузырь. Вспомнив ошарашенный вид и испуганный возглас Домела, она едва не разразилась смехом. Она не переставала удивляться тому, как такой маленький фокус мог неизменно производить сильнейшее впечатление на окружающих. Просто наполненный водой пузырь и короткий кусок тюленьей кишки, проложенный под землей между пузырем и центром кострища. Если наступить на этот сосуд, вода поступала в костер и временно заливала пламя. Влажная нижняя юбка, защитившая ее от огня, была неудобна, но вряд ли была настоящим чудом.

Слезы Нефрита взглянула на священную вершину. Выдуманное ею волшебство являлось даром Сосолассы, ниспосланным ей для того, чтобы она прославляла его божественность. Это развлекало божество. Она смеялась вместе с божеством, но никогда не смеялась одна. Никогда.

Слезы Нефрита повернулась к Хаде.

— Прекрасный юноша, делающий честь своему отцу. И матери, — при последних словах Хада переменился в лице. Лицо старухи, казалось, затряслось, как от смеха. Она продолжила: — Как его зовут?

Хада согласно улыбнулся и с еще более сильным акцентом сказал:

— Ты не смогла бы выговорить его имя. По-вашему его зовут Топор, — для ясности он взмахнул рукой, будто что-то рубил.

— Я отойду в сторону, чтобы попрощаться с девушкой, — сказала Слезы Нефрита. — Ты можешь попрощаться наедине с сыном, если пожелаешь.

— В этом нет нужды, — Хада гордо выпрямился, и его лицо приняло суровое выражение. — Сыновья Найонов знают свои обязанности!

— Я в этом не сомневаюсь. — Слезы Нефрита взяла Джалиту за локоть и отвела ее на самый край освещенного костром участка берега. — Отбрось сомнения и страхи. Я тебе рассказала обо всем, что нам известно об окружении Гэна Мондэрка и этой ведьмы Сайлы. Делай то, что я приказала. Ты будешь такой богатой, у тебя будет такая власть, какая тебе никогда не снилась! Если ты предашь меня, я об этом узнаю. Ты понимаешь, что я тогда сделаю?

— Да, — содрогнувшись, ответила Джалита.

Слезы Нефрита положила руку на рукав Джалиты, захватив между суставом указательного пальца и большим пальцем складку материи и тело под ней. Поворачивая кисть, старуха с силой ущипнула ее. Судорожно втянув ртом воздух, Джалита отпрянула. Старуха усилила свою хватку, и девушка тихо застонала от боли.

— Что значит это «да», дура? Тебе никогда не дано знать, что я буду делать, как я стану действовать. Ты должна повиноваться. Тебе не дано «понимать»!

— Да. Да, я пони… Я знаю. Я буду точно следовать твоим указаниям, клянусь!

— Само собой. Потому, что здесь остается твоя мать. Ей будет хорошо, если тебе будет сопутствовать успех. — Слезы Нефрита разжала пальцы. Она стала поглаживать руку Джалиты в том месте, где ее разрывала боль. — Бедняжка, — старуха пыталась придать нежность своему голосу, но он звучал как шелест осиных крыльев. — Иногда мне кажется, что ты надеешься в один прекрасный день попытаться меня обмануть. Все на это надеются. Они приходят ко мне со своими мечтами, своей затаенной враждой. Они ждут, что я им помогу. А я их использую. Всех. Так, как того желает Сосоласса. Теперь я использую тебя. Божество повелевает. Оно обещает награду. Будь послушна, прекрасная Джалита. Будь послушна, и тебе будет хорошо. Идем, твое приключение начинается.

* * *

Три дня спустя под серыми тучами, из которых сеялся надоедливый мелкий дождь, низкое найонское торговое судно опустило паруса и, тяжело переваливаясь, остановилось за каменным молом Олы. Матросы бросили концы в поджидавшие гребные лодки, которые отбуксировали судно к деревянной пристани. Как только наладили сходни, Хада и Джалита поспешили на берег. При свете дня можно было ясно различить на накидке девушки красно-черные геометрические узоры Скэнов. Что-то похожее на спазм ненависти молниеносно пронеслось по всему порту. За каждым шагом этой пары следили десятки глаз. Привычный портовый шум затих, и стало слышно, как в снастях шумит ветер и дерево трется о дерево.

Гэн появился на стене замка задолго до того, как Хада и Джалита прошли через Южные ворота Олы. Рядом с ним стояли Нила и юный Колдар. Справа от него Сайла, Бернхард, Картер и Анспач также наблюдали за приближением Найона, уверенно шагавшего через лужайку, разделявшую замок и город. Вслед за ним, отстав на несколько шагов, поспешала укрывшая голову капюшоном Джалита.

— Это женщина с ним, — сказала Картер. — Я в этом уверена. Да она же почти бежит! Невоспитанный олух!

— Может, это мальчик, — поддразнивая ее, сказал Гэн. — Под этой накидкой невозможно…

— Тебе виднее! — На лице Картер промелькнула усмешка, которую все заметили. Гэн подумал о том, насколько эта усмешка типична для Картер. У нее был острый, как клинок, ум, она всегда готова проявить свой характер. Среди них она олицетворяла любовь и нежность. Наблюдая за ней в окружении ее подопечных, Гэну помимо воли приходил в голову образ снежного барса с его выводком. Картер проявляла такую же деликатную заботливость и любовь. Гэну было известно также, как эти свойства Картер мгновенно переходили в дикую ярость при малейшей угрозе ее подопечным.

В то же время он никогда не забывал о том, как однажды Картер сломалась. Это воспоминание возникло, как неприятная тень.

Гэн постарался отогнать его. Всегда чувствительная к настроению своего мужа, Нила, нахмурившись, взглянула в его лицо.

— Найон уже почти здесь, — сказал Гэн.

Нила схватила его за руку, когда он собрался уйти. Несказанно удивленный, он обернулся. Она рассмеялась:

— Ты же не собираешься разговаривать с этим загадочным Найоном и его спутником Скэном наедине?

Гэн в полнейшем недоумении оглядел всех присутствующих.

— Вас разбирает любопытство? Невероятно. Никогда не мог бы подумать. Конечно, вы можете пойти со мной. Только не забывайте об обычаях. Найоны никогда не ведут никаких дел в присутствии женщин. Они считают, что это приносит неудачу. Я часто думал…

— А я думаю о том, — прервала его Сайла, — какой будет твоя жизнь, Гэн Мондэрк, если ты произнесешь еще одно слово. Хотя бы одно!

Гэн усмехнулся.

— Вы спрячетесь за занавесом, который разделяет комнату на две части. Но только без него, — и Гэн указал на Колдара. — Вам ни за что не удастся заставить его молчать!

Колдар совершенно не обратил внимания на смысл слов своего отца. Его вполне удовлетворило привлеченное к его особе внимание присутствующих. С торжествующим воплем он схватил отца за его указующий перст. Отец и сын обменялись заговорщическими взглядами.

— Вот, видите! — воскликнул Гэн.

— Идите, — с деланной досадой сказала Нила. — Я поищу кого-нибудь, кто смог бы присмотреть за этим непоседой, а потом к вам присоединюсь.

Вместо того чтобы удалиться, служительницы Церкви, окружив Нилу, ушли вместе с ней. Проходя мимо Гэна, они все как одна насмешливо ухмыльнулись.

Веселое выражение лица Гэна сменилось серьезным, как только он остался один. Подозвав Шару и Чо, он направился к лестнице.

Не приходилось ждать ничего хорошего от той женщины, сопровождавшей Найона, кто бы она ни была. Скэны не послали бы женщину вести официальные переговоры. Отношения между Скэнами и Найонами всегда оставляли желать лучшего. Гэн подумал с сожалением, что его собственные отношения с Найонами были очень шаткими. Найоны были агрессивным народом, готовым рьяно защищать то, что они считали своим. Хуже всего, они были очень вольны в определении того, что им надлежало защищать.

С другой стороны, любые взаимоотношения со Скэнами были связаны с кровопролитием. С ними торговали из-за их нефрита и розово-красного камня. В отличие от других людей, рассматривавших море как кратчайший путь из одной точки в другую, Скэны относились к морю как к своему дому. Их поселения существовали только для того, чтобы пополнить запасы возвратившихся из плавания акульих челнов. Нередко их челн мог отсутствовать и год, и два, занимаясь торговлей, набегами или просто в ожидании того, что принесет им следующий день.

В глубине души Гэн вынужден был признать, что завидует им.

Однако на этот раз ему предстоит иметь дело с одной из их женщин. Вполне возможно, что она пленница Найонов.

В коридоре перед Залом собраний ждал Волк из стаи Джалайла. На фоне бело-черной домотканой блузы резко выделялись свисавшие концы красно-желтой нарукавной повязки.

Ответив на салют, Гэн спросил:

— Знает ли этот Найон наш язык или мне потребуется переводчик?

Молодой Волк ответил, скорчив гримасу:

— Он хорошо владеет нашим языком хотя сильно коверкает слова.

— Вот как? Что он рассказал?

— Немногое. Его поведение говорит больше, чем слова. Он сказал: «Расскажите самому могущественному воину по эту сторону Великого Моря, что представитель могущественнейшей в мире державы просит о беседе с ним». Если бы меня спросили, я сказал бы, что на его устах мед, а в руке — кинжал.

— Я не спросил, но должен был спросить, — сказал Гэн. — А как насчет женщины?

— Ни звука. Никто не видел ее лица, она укутана в эту накидку Скэнов. Наверно, она настоящая красавица, раз не снимает ее в такую жару.

Когда Гэн вошел в зал собраний через боковую дверь, Хада и Джалита стояли у массивного стола, перед разделявшей зал занавесью. На занавеси были нарисованы стилизованные волки, каждый был окрашен в цвет соответствующей стаи. Расположенные полукругом, они, оскалившись, взирали на стоявших перед столом.

Гэн обратился к Найону:

— Знай, я — Гэн Мондэрк.

Повернувшись к нему лицом, Найон вытянулся, а затем поклонился в пояс, протянув вперед обе руки. Гэн понял этот жест как доказательство того, что у того нет намерения выхватить оружие. Найон выпрямился и правой рукой сжал кулак левой под, своим подбородком.

— Я тебя знаю, Гэн Мондэрк. Знай же, что я — Хада из Найонов. Мы — островной народ Меча, подданные императора Маса-Победителя! — с тем Хада опустил свои руки.

— Я тебя знаю, Хада. Ты прекрасно владеешь нашим языком. Приношу свои извинения за то, что не знаю твоего, — сказал Гэн.

— Это предполагалось, — ответил Хада. Гэн уловил в тоне Хады, что иначе он удивился бы больше, чем если бы вдруг запел дикий буйвол. Вспомнив о молодом Волке в коридоре, Гэн решил про себя, что позаботится, чтобы этого способного юношу повысили в звании.

— Твои суждения я понял и принял, — вежливо сказал Гэн. — Ты первый Найон, с которым мне приходится встречаться, первый, который попросил о встрече со мной. Чем могу быть тебе полезен?

— Я прибыл, чтобы помочь тебе. — Снова в словах Найона явственно почувствовалась скрытая снисходительность. — Моему императору известно о войне, которую ты ведешь со Скэнами. Втайне он желает оказать тебе помощь, но это очень затруднительно. Может, лучше сказать «сложно»? Это подходящее выражение? Хорошо. Так вот, по пути сюда на море мне повезло. Три дня тому назад, на рассвете, мои люди заметили небольшую лодку. К северу, между островом Скэнов и материком. — Он указал на Джалиту. — Она была в этой лодке.

— Мне не нужна пленная женщина Скэнов. Тебе должно быть известно, в Трех Территориях нет рабства. Отвези ее туда, где ей подобает быть.

Хада улыбнулся.

— Я так и поступил. Она принадлежит вам, — полуобернувшись, он сказал Джалите: — Говори, женщина.

Джалита покачала головой. Из-под капюшона послышался ее робкий голос:

— Я тебя знаю, Гэн Мондэрк. Знай, что я — Джалита, женщина племени Фор.

Джалита отбросила назад капюшон. Гэн был уверен, что при этом стоявшие за занавесью зашевелились. И неудивительно: Джалита оказалась восхитительной красавицей. Ее зеленые глаза смотрели на него с надеждой и страхом, а на алых губах играла робкая вопрошающая улыбка. Ее белые зубы и белая кожа были обворожительны на фоне ниспадающих длинных волос цвета наилучшего вулканического стекла.

— Я была пленницей жрицы, ужасного создания по имени Слезы Нефрита. Она служит ложному божеству, которого зовут Сосоласса. Я украла лодку, чтобы убежать, и Хада меня нашел.

Стараясь продать голосу отеческие интонации, Гэн сказал:

— Я приглашу кого-нибудь, с кем ты сможешь поговорить и успокоиться. Должно быть, тебе не слишком приятно рассказывать о своих приключениях двум мужчинам.

Он прошел за занавес, где ждала вся группа, бывшая вместе с ним на стенах замка, и присоединившийся к ним Леклерк.

Жестом Гэн приказал всем сохранить молчание и отойти от занавеса. Восстановив некое подобие порядка, Гэн сказал:

— Нила, ты выйдешь вместе со мной. Отведи ее в сторонку и расспроси.

— Ты что, в чем-то подозреваешь эту несчастную девушку?!

— Я ничего не подозреваю. Просто ничего не принимаю на веру. И хочу побольше узнать.

Нила с оскорбленным видом прошмыгнула мимо него. Гэн посмотрел на остальных в надежде встретить хоть какое-нибудь понимание с их стороны, и поспешил прочь от их холодных неодобрительных взглядов.

Хада терпеливо ждал. Нила и Джалита, устроившись на стульях в самом дальнем от мужчин углу, уже вели оживленную беседу. Гэн указал Хаде на стул рядом с собой. Прежде чем развязать ремешок, на котором у пояса висел его меч, Хада подозрительно посмотрел на занавес. Церемониально положив на стол свой меч в кожаных ножнах, Хада крепко схватился за его середину. Гэн наблюдал за ним с откровенным любопытством.

— Так, — сказал Хада. — Найонский воин клянется говорить правду, положив руку на самый важный в его жизни предмет. Я солгал тебе. Женщина не крала никакой лодки, она не совершала никакого побега. Мне ее передали, чтобы я доставил ее к тебе. Заплатили разными товарами.

— Скэны тебе заплатили, чтобы ты ее сюда доставил? Она больна?

Побледневший Хада еще сильнее сжал в своем кулаке ножны.

— Нет, не думаю. Я не подумал, что… — Чудовищность этой мысли вызвала у него приступ удушья.

— Так зачем ты мне об этом рассказал сейчас? — спросил Гэн.

— Скэны считают, что Найоны просто торговцы без чести, что они готовы на все ради выгоды. Я думаю, что женщина — шпионка. Гэн Мондэрк хороший человек, настоящий воин. Я тебе помогу. Один раз. После этого ты — Мурдат, а я буду Найоном. Между нами будет честь, но не дружба. Но ты еще ничего не сказал. Слезы Нефрита удерживает у себя моего сына до тех пор, пока ты не примешь эту женщину.

— Твоего сына? Заложником?

Хада бесстрастно пожал плечами, но, несмотря на этот жест, он явно испытывал чувство гордости.

— Он Найон. Он храбрый.

— Джалита из народа Фор, — сказал Гэн, — они извечные враги Скэнов. И каким образом она смогла бы передать какие-то сведения отсюда Слезам Нефрита? Это невозможно. Джалита не может быть шпионкой. — Он рассеянно подергал себя за мочку уха. — Если только среди нас нет предателя, работающего на Скэнов. Даже в этом случае, что бы она могла разузнать?

— Мне больше ничего не известно, — ответил Хада. Я должен отправляться. — Поднявшись, он надел на пояс свой меч. — Теперь я должен поговорить с женщиной. У нее есть знак для меня. Я его должен передать Слезам Нефрита, а она вернет мне моего сына.

Гэн и Найон приблизились к Ниле и Джалите. Нила холодно взглянула на подошедших мужчин. Джалита благодарно улыбнулась. Из кармана своей накидки она достала какой-то предмет и передала его Хаде.

— Это все, что я могу предложить, — сказала Джалита. — Это не плата, а просто на память от спасенного тобою человека. Если ты когда-нибудь будешь торговать со Скэнами, пожалуйста, передай им следующее: «Джалита из народа Фор навечно проклинает Скэнов». — Гэн подивился неожиданной твердости, появившейся в выражении ее лица, горящему ненавистью взгляду ее зеленых глаз. Сдержанность Хады была поколеблена. — Пожалуйста, точно запомни то, что я сказала! — закончила Джалита.

Спрятав переданный ему Джалитой предмет, коротко поклонившись Ниле, Хада удалился. Гэн сопровождал его до дверей. Когда они оказались одни, Хада показал Гэну переданный Джалитой предмет. Это оказался маленький золотой осьминог. Поморщившись, Хада спрятал его в карман.

Нила держала руку Джалиты, когда к ним присоединился Гэн. Без всяких предисловий Нила заявила:

— Джалита будет жить в замке. Она смертельно боится той женщины, Слез Нефрита. — Нила содрогнулась. — Какое ужасное имя! Такое холодное.

Широко открыв глаза, Джалита с невинным видом сказала:

— Я призналась Ниле. Я не совершила побега. Слезы Нефрита заплатила Найону, чтобы тот меня доставил сюда. Она взяла в заложники его сына. Я должна за вами шпионить. Она сказала, что если я не смогу найти способа, чтобы жить здесь в замке, то она накажет мою мать.

— Как она узнает, где ты живешь? Разве она способна так далеко видеть? — Гэн сам почувствовал прозвучавшее в его словах недоверие и заметил упрек Нилы.

Джалита восприняла это как должное.

— Кто-то свяжется со мной. Может, завтра, может, через много лун. Я должна быть готова. Но больше всего на свете я хочу уничтожить Слезы Нефрита. Всех Скэнов. Они вырезали всю мою семью. Всех. Слезы Нефрита говорит, что я — ее оружие, которое ей вручило их ужасное божество, чтобы я явилась сюда и ослабила вас. А потом Скэны, Люди Реки и кочевники Летучей Орды могли бы поработить народ Трех Территорий. — Неожиданно Джалита поддалась эмоциям. И все же с огромным усилием ей почти удалось сохранить самообладание. Она всхлипнула только один раз и упрямо подняла подбородок.

Нилу очень огорчила недоверчивость Гэна.

— Теперь, Мурдат, она может удалиться? Больше не будешь подвергать проверке ее храбрость или честность?

Гэн покачал головой и неосознанно грубым взмахом руки отпустил их. Потом, запоздало спохватившись, он подумал, что, может быть, грубость была инстинктивной?

Глава 19

Леклерк не отрываясь смотрел, как рядом с Нилой легкой женственной походкой удаляется по коридору Джалита. Гэн с интересом следил за выражением его лица, пытаясь отвлечься от недобрых предчувствий, вызванных появлением странной гостьи.

В Леклерке было что-то необычное, будто он взирал на мир не прямо, а под каким-то странным углом. Гэн подумал, что, может быть, именно эта особенность отличала его от остальных чужеземцев, а не только удивительная способность изготавливать самые разные вещи?

Позволив себе улыбку, которую, как он знал, Леклерк не заметит, Гэн предположил, что в данный момент он размышляет, как бы похитрее произвести на нее впечатление. Любой мужчина, столь потрясенный чарами женщины, готов был стену прошибить, чтобы познакомиться с нею. И пусть другие позаботятся собрать осколки!

Сайла однажды сказала, что Леклерка всегда окружает атмосфера одиночества. Нила с ней немедленно согласилась и добавила:

— Мне кажется, что он одинок, но думаю, что он этого не осознает.

Это замечание вызвало у Гэна смех. В ответ женщины удостоили его взглядами, говорившими, что мужчины не способны разобраться в вещах более сложных, чем собачьи слюни или лошадиный пот.

Спохватившись, Гэн позвал его:

— Леклерк? Ты хотел со мной побеседовать.

Леклерк дернулся, будто обжегшись.

— Ах, да! — Он покраснел и нахмурился. — Я уверен, ты помнишь, что все говорили о той штуке, которую в Косе называют «убийцей крепостных стен». Та штука, которая довольно далеко бросает большой груз. Я хочу построить что-то вроде нее, чтобы бросать заряды черного пороха. Только другого типа.

— Другого типа?

Размахивая руками, Леклерк стал объяснять Гэну свой замысел. Куда подевалась его озабоченность!

— Нам не нужна такая неуклюжая и громоздкая конструкция, как «убийца стен». Но это не будет и просто огромным луком. Это оружие должно быть мобильно, чтобы Волки могли его легко разбирать и перетаскивать с места на место. — Он остановился и заулыбался. — Ты был бы не прочь стрелять стрелами обхватом в два больших пальца и длиной с руку мужчины? Стрелять на расстояние по крайней мере трехсот шагов? И наносить при этом удар такой силы, который разорвал бы эту дверь, как сухой листок?

Пряча нарастающее возбуждение за серьезностью, Гэн ответил:

— Мне бы это очень понравилось. Ты сказал, что эта штука сможет бросать и заряды черного пороха?

Леклерк нахмурился.

— Это несколько сложнее, но думаю, что справлюсь. Я не очень четко все помню… То есть я хотел сказать, что обещать не буду, ведь я никогда не делал такое оружие.

— Если кто-нибудь способен это сделать, так это ты! Нам понадобится любое преимущество, которое сможем заполучить. Весной начнут наступать наши враги. Три Территории измотаны. Волки нуждаются в тебе и твоих друзьях. Вы — наша надежда.

Леклерк в смущении затоптался на месте, а потом сказал:

— Если ты согласен, я начинаю работать над этим проектом. Мне потребуются материалы.

— Используй все, что тебе нужно.

Леклерк бросил взгляд в сторону, куда скрылась Джалита, и вышел через противоположные двери.

Гэн думал о новом оружии. Триста шагов. Стрела, более тяжелая, чем копье воина племени Людей Собаки. Он ощутил тяжесть в желудке, когда подумал о бойне, учиняемой черным порохом. Колдовские средства не годились для выяснения отношений между людьми.

Правящий Тремя Территориями Гэн Мондэрк пользовался колдовством. Он его ненавидел, но собирал по крохам, как скупец копит богатство.

Выходя из комнаты, Гэн был в плохом настроении. Как всегда, отлично чуявшие настроение своего хозяина, Шара и Чо далеко отстали. Перешагивая через две ступени, Гэн поторопился в ванную комнату, расположенную на том же этаже, что и его покои. Для него было неожиданностью застать там Нилу. Она же, напротив, встретила его спокойной приветливой улыбкой. Несмотря на обуревавшие его мысли, при виде обнаженной Нилы в большой обложенной камнем ванне Гэн почувствовал, как быстрее побежала кровь по его жилам. Поднимавшийся над водой пар искажал очертания ее скрытого под водой тела, но ему и нетребовалось хорошо все видеть. Ее неясный образ еще больше распалял Гэна.

— Я ждала тебя, — сказала Нила.

— Ждала? Да я и сам не знал несколько минут назад, что приду сюда.

Она беззаботно рассмеялась.

— Ты обычно приходишь сюда, чтобы обдумать проблемы. Эта девушка, Джалита, — проблема.

Закрывая за собой дверь, Гэн сказал:

— Значит, я получу совет, не так ли?

Он стал раздеваться.

— Они убили всю ее семью, Гэн. Ее мать заложница у той старухи.

— Какой старухи? — Гэн опустился в ванну так, что его уши оказались под водой.

Нила подняла его голову за чуб.

— Держи свои уши над водой, я хочу сказать тебе кое-что! — И она поведала Гэну о Сосолассе и религии Скэнов, а также о том месте, которое занимала в ней Слезы Нефрита, потом о пленении Джалиты и о ее жизни в рабстве. Свой рассказ Нила закончила так:

— Если бы кто-нибудь пленил твою мать, разве ты не притворился бы, что готов выполнять все, что тебе прикажут?

С закрытыми глазами, Гэн ответил:

— Я никогда не знал своей матери. Как я могу ответить…

Нила окунула его с головой. Гэн поднялся, кашляя и отфыркиваясь. Прочистив горло, он капитулировал:

— Глубокая убедительность твоих доводов меня покорила. Мне очень хочется рассказать тебе, почему Джалита меня так настораживает. Потому, что она не рассказала всей правды о себе и почему она оказалась здесь. Она прожила с этой жрицей — Слезы Нефрита, ты сказала, какое странное имя, — более четырех лет. Она не рассказала тебе, какую работу ее заставляла выполнять эта женщина? Я так и думал, что нет. И разве тебе не показалось странным, что столь красивую женщину не забрал себе какой-нибудь мужчина? Вот еще одна причина. — Гэн поднял руку, чтобы предотвратить яростные возражения Нилы, а затем продолжил: — Да, она утверждает, что Слезы Нефрита послала ее шпионить за нами и передавать ей сведения через неизвестного человека. Но какие сведения? О наших беседах? О том, что мы едим на ужин? О наших любимых цветах? Возьмем этого неизвестного сообщника. Поверив Джалите, я должен подозревать всех вступающих в контакт с ней. Одно это подозрение поможет нашим врагам.

— Она уже пообещала открыть мне имя того, кто к ней придет! — Улыбка превосходства на лице Нилы сверкала, как острый нож.

— Из того, что ты рассказала мне о Слезах Нефрита и из того, что я знаю о Скэнах, меня не удивит, если они решили пожертвовать ложным заговорщиком ради того, чтобы сохранить настоящего.

В ванной повисла длительная тишина. Протянув руки, Гэн положил их на плечи Нилы. Она никак не реагировала и отвела свой взгляд.

— В чем дело? Что я сказал? — спросил Гэн.

Покачав головой, Нила ответила:

— Дело не в том, что было сказано, а в том, кто это сказал. — Она тревожно посмотрела на него. — Тот Гэн, которого я полюбила, мой Ночной Дозорный, мой верный мечтатель, никогда не подумал бы о подобном двуличии. Теперь ты должен думать о таких вещах. Ты к этому привык. Что же мы с тобой сделали?

— Никто ничего не сделал. Я делал то, что должен был делать. Человек из народа Людей Собаки правит тремя королевствами. — Гэн отпустил Нилу и, откинувшись с закрытыми глазами, сел.

— Пророчество…

Гэн ее резко перебил:

— Пророчество! Я помню, как ты мне говорила, что тебе безразлично пророчество моей матери.

— Я говорила, что если это не то, чего ты хочешь, то просто уйди, и что я буду рядом с тобой.

Гэн прислонился плечом к ее плечу.

— Я в западне. Бароны Харбундая — Фир, Галмонтис, Джалайл, Малтен, все они воевали друг с другом, будучи членами одного или другого союза на протяжении многих поколений. Единственное, что у них общее, — это вполне обоснованное недоверие к Оланам. Я единственный, кому они все доверяют. Стоит мне уйти, и они начнут междоусобные распри и будут перебиты, как только наступившая весна принесет Скэнов, Летучую Орду и Людей Реки.

— Их судьба — не твоя забота.

Гэн резко повернулся и посмотрел на нее сверху вниз.

— Повтори это глядя мне в глаза.

Нила отвела взгляд и сделала движение, будто собираясь уйти. Гэн нежно, но крепко удержал ее за плечи. Их окружали струи поднимавшегося пара. Наконец Нила сказала:

— Это несправедливо.

Гэн усмехнулся. Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.

— Я скажу тебе, что несправедливо. Я один, за закрытой дверью, голый в ванне вместе со своей красавицей женой, и мы разговариваем.

Бросив на Гэна быстрый взгляд, Нила сжала челюсти.

— Это… Это так похоже на мужчину. Нам нужно поговорить об этих вещах. Это серьезно.

— Я никогда не был более серьезен!

— Нет, Гэн, я действительно так считаю. Прекрати!

Она попыталась схватить его руки, которые стали скользить вниз по ее плечам. Намереваясь выйти из ванны, она стала подниматься, но, перехватив взгляд Гэна, поняла, какая именно часть ее тела показалась из воды, и быстро опустилась обратно.

На какой-то миг она действительно рассердилась, говоря себе, что на все есть свое время и свое место, что то обстоятельство, что они были одни и обнажены, ничего не имело общего с действительно серьезными вопросами. По крайней мере, не должно было иметь, и кому-то нужно об этом помнить.

Но он был рядом. Он гладил ее волосы, обнимал ее. Еще было не поздно проявить твердость, оттолкнуть его и настоять на разговоре.

Дело не в том, что он не делился с ней, не спрашивал ее совета. Он все это делал. Он доверял ей.

У них действительно было мало времени, чтобы насладиться… Это опасное слово. Отдать должное. Чтобы отдать должное друг другу. Нет, насладиться лучше. Действительно. Нужно быть честной. А он такой красивый. Сильный. Сильный? Как туда попали его руки, которые она так крепко держала за запястья?

Она отвернула свое лицо, непонятно как очутившееся у его плеча, и спросила:

— Ты уверен, что дверь заперта?

Подмигнув и ухмыльнувшись, Гэн ответил:

— Это первое, что я сделал, войдя сюда!

Он знал, что она снова рассердится. Он уже выходил из ванны, держа ее на руках. Обхватив его за шею, Нила с деланным неудовольствием произнесла:

— Ты стал таким вероломным!

Широко улыбаясь, Гэн ответил:

— Это так похоже на мужчину!

На следующее утро, согнувшись над столом Бернхард, Леклерк яростно что-то писал. Используя птичье перо, он быстро покрывал грубыми чертежами кусок кожи. Продолжая работать, он ворчливым тоном говорил Бернхард:

— Ненавижу работать с этой несчастной смесью из древесного угля и воды. Я бы душу продал дьяволу за шариковую ручку и блокнот!

Похлопав его по спине, улыбающаяся Бернхард упрекнула:

— Следи за своим языком, Луис. Здешний народец может позаботиться, чтобы освободить твою душу от мирских забот как раз за такие разговорчики.

— Знаю, — сердито ответил Леклерк. И тут же просиял. Он выпрямился и ткнул своим импровизированным пером в чертеж. — Вот, готово! Да, это будет работать. Все так, как я запомнил. Эти стержни крепятся жилами. Они натягивают поперечину, видишь? Конечно, для этого потребуется лебедка, но это несложно. Спуск. Вот что будет сложнее.

— Что вас обоих так заинтриговало? — прервал их чей-то голос. Вслед за Дженет Картер в небольшую комнату Бернхард в аббатстве Ирисов вошла Сью Анспач. Присутствие четверых взрослых полностью перекрыло всякую вентиляцию между узким окошком и щелью двери в каменной стене. В комнате стояла лишь самая необходимая, грубо сколоченная мебель: узкая кровать, крошечный столик, на котором едва помещались тазик для умывания, кувшин и чертеж Леклерка. Единственный стул, на который уселся Луис. Коробка под кроватью вместо сундука. Трехрожковый канделябр в углу. Прямо за ним на деревянном колышке как невозможный анахронизм висел «вайп» Бернхард.

Казалось, что черные церковные одеяния пришедших поглотили весь свет в комнате. Бернхард пояснила:

— Конвей рассказал Луису, что Жрец Луны использует огромный лук. Луис утверждает, что лучшие катапульты имели другую конструкцию. Он собирается построить несколько штук.

Картер обратилась к согнутой спине Леклерка:

— А я думала, ты учишь людей строить своды, лучшие дороги, акведуки. Войной занимаются Конвей и Тейт. Пусть они занимаются этой катапультой.

— Поверь, мне не хотелось бы конструировать оружие, но ни один из нас не достигнет своих целей, если Гэн потерпит поражение. Помнишь Жнею? Представь себе, что бы она сделала с твоими маленькими Избранными, которые научились читать и писать!

— Дженет просто хотела сказать, — заговорила Анспач, — что ты слишком хорош, чтобы напрасно тратить свое время. Этот мир нуждается во многом, что ты мог бы ему дать.

— Спасибо, Сью, я могу помочь, я это знаю. Однако и это важно. Весной на нас обрушится весь мир.

Картер не поддавалась.

— Неужели более мощное и крупное оружие что-нибудь даст? А как насчет переговоров? Логики и заинтересованности?

Леклерк сказал:

— В этих культурах почти не существует традиций переговоров, по крайней мере в нашем понимании. Здесь любые переговоры начинаются после драки, а не до нее.

— Мы собираемся это изменить, — выставив вперед подбородок, сказала Анспач. — Избранные монастыря Ирисов растут образованными. Выйдя отсюда как миссионеры Церкви, они станут не просто целительницами и военными целительницами. Они понесут с собой учение.

— Гэн требует, чтобы все его офицеры учились чтению и письму, — сказал Леклерк.

— Это не очень радует, — сказала с потемневшим лицом Картер. — Мы знакомились с правящей элитой каждого племени, с которым нам пришлось общаться. Меня пугает мысль о концентрации оружия и знаний в руках немногих. Это способ создать касту.

— Разумеется, — примиряюще сказал Леклерк. — Мы должны взять на себя ответственность за обеспечение справедливости. Нежностью и просвещением этого не добиться. Ставку нужно делать на руководство и грубую силу.

У дверей появилась Избранная, одетая в уменьшенного размера церковные одеяния.

— Приближается жена Мурдата, — сказала маленькая девочка. — Она ведет с собой Джалиту.

Бернхард поблагодарила ребенка. Четверка решила встретить своих гостей на свежем воздухе, благо погода стояла прекрасная. Познакомившись друг с другом, группа прошла в сад, где выращивались целебные растения и где Джалита на каждом шагу вскрикивала от изумления.

— Все говорят о могуществе Олы, но оно еще больше. Никто никогда не видел таких высоких и толстых стен. А этот огромный сад! Как много цветов!

— А как в деревне Скэнов? — спросила Картер. — Как они живут?

Джалита бросила тяжелый настороженный взгляд на задавшую вопрос.

— Жестокие люди. Они говорят, что другие люди существуют для того, чтобы служить Скэнам.

Пока они гуляли по тропинкам сада, Джалита рассказала им о своем пленении. Повествуя о перенесенных ею и матерью в деревне Скэнов пытках, она расплакалась.

Ее немедленно сочувственно окружили и стали уверять, что нет необходимости продолжать свой рассказ. Однако Джалита настояла на своем.

— Иначе как вы сможете понять, почему я притворялась, что согласна предать свой народ, что согласна шпионить за тем единственным человеком, который может помочь мне и моей матери? Вы должны знать, каковы они. Они поклоняются осьминогу, которого называют Сосоласса. Это религия страха и ужасного колдовства. Жрица, Слезы Нефрита, старая, старая, старая. И отвратительная. Она никогда не знала любви и ненавидит тех, кому это чувство ведомо, — она неожиданно взяла руку ближайшего к себе человека, руку Леклерка. — Пожалуйста, все мои новые друзья, я вам верю. Я знаю, что вы меня защитите, и я готова отдать за вас свою жизнь. Никогда не дайте ей снова завладеть мной! Прежде убейте меня. Я поцелую руку, наносящую мне смертельный удар, клянусь!

— Хватит таких разговоров! — Нила подлетела к Джалите и оттолкнула Леклерка в сторону. — У нас есть собственное волшебство. Например, Луис Леклерк. У него больше секретов, чем звезд на небе. Эти женщины владеют чтением и письмом. Конвей и Тейт — великие воины. Наша подруга из Церкви, Сайла, — тот Цветок, который был нам обещан на протяжении многих поколений. — Нила с уверенной улыбкой немного отступила, не отпуская Джалиту и встряхнула головой. На ее золотистых волосах, достигавших пояса, заиграли лучи солнца. Что-то заметив позади Джалиты, она добавила: — И еще у нас есть такие вожди!

Джалита и все остальные обернулись. Нила замахала рукой, приглашая Эмсо и Вала присоединиться к ним.

— Тот, который хмурится, — Эмсо, — пояснила Нила. — Тот чернобородый медведь происходит из Форов, он твой соплеменник.

С радостным воплем Джалита бросилась к Валу и обняла его. Пораженный Вал замер на месте. Эмсо засмеялся с завыванием. Одновременно смеясь и плача, Джалита, подняв лицо к Валу, сказала:

— Вал Стоунбич — морской разбойник и торговец. Я — Джалита, дочь Нарома Сейлмана. Разве ты не помнишь меня?

— Ты же умерла! — И без того широко раскрытые от удивления глаза Вала, казалось, выскочат из орбит. — Весеннее пробуждение… Скэны…

— Они схватили меня, отдали Слезам Нефрита. Я убежала.

Отрывочными фразами она поведала ему о своих приключениях. Наконец слезы исчезли, уступив место улыбке. В конце ее рассказа Вал завертел ее в бешеной пляске. Ее капюшон соскользнул с головы, освободив каскад черных волос, блестящих, как крыло ворона.

— Только взгляните на нее! Ты была худенькой, маленькой, глазастой и вертлявой девочкой, любившей кататься на волнах, а сейчас тебя невозможно узнать! И ты жива!

Из голоса Вала постепенно исчезли возбужденные интонации. Он погрустнел. Поняв значение его взгляда, Джалита промолвила:

— В живых остались только я и моя мать. Ее удерживает у себя Слезы Нефрита, чтобы я не предала ее.

Вал мрачно кивнул.

— Мы тебя защитим. Когда мы раздавим Скэнов, то вызволим и твою мать.

— Этого никто не может обещать, — сказала Джалита, высвободившись из его объятий. — Они могут ее убить в любую минуту. Скэнам даже не требуется повод для убийства, я это видела. Ничего не обещай мне. Кроме мести. Я об этом прошу тебя.

— Клянусь!

— Джалита, — вмешалась Картер, — ты должна познакомиться сейчас еще с одним человеком — Эмсо. Он с самого начала вместе с Гэном. Эмсо единственный, кроме Гэна, который командовал силами Трех Территорий.

Эмсо покраснел. Обычное кислое выражение на его лице сменилось неловкой улыбкой. Он вежливо кивнул.

— Вал сказал тебе правду. Здесь ты будешь в безопасности.

— Весной здесь появятся Скэны. Мне не полагается об этом знать.

Эмсо бросил быстрый взгляд на Вала.

— Нам это известно. Мы готовимся к встрече с ними.

— Они хорошо знают море. У них множество челнов, воинов. Они думают, что им помогут Люди Реки.

На этот раз Эмсо посмотрел на Вала долгим многозначительным взглядом. Чернобородый Фор придвинулся поближе.

— Что тебе известно о Людях Реки? — спросил Эмсо. Его голос звучал непривычно мягко. В сузившихся глазах явно читалась тревога.

Джалита нервно отступила.

— У Слез Нефрита есть приемный сын Лорсо. Он — Поработитель. Это как Вождь Войны. Она послала его на Мать Рек вести переговоры с Людьми Реки и с Летучей Ордой.

— Ты об этом рассказала Мурдату? — спросил Вал.

Джалита обратилась к Ниле:

— Но ведь меня расспрашивали только обо мне самой, не так ли? Я что-то не так сказала? Почему все так недовольны мной?

— Это не так, — неодобрительно взглянув на Эмсо, выступил вперед Леклерк. — Просто ты нам рассказываешь о том, чего мы не знали. Это неприятные новости для нас. — Заметив встревоженное выражение, мелькнувшее на лице Джалиты, он торопливо добавил: — Однако это очень важные новости. Мы должны рассказать Гэну. Все рассказать.

— Ты будешь при этом?

Леклерк кивнул, и, прежде чем он успел что-либо промолвить, Джалита сказала, указав на Эмсо:

— А ты? Дженет Картер говорила, что Гэн доверяет вам обоим, а меня он не знает.

— Из всех людей в Трех Территориях у тебя меньше всего причин лгать нам о Скэнах, — ответил Эмсо.

— Спасибо. И тебе спасибо, Нила, за то, что ты меня привела к своим друзьям. Я чувствовала себя в безопасности еще до того, как увидела вас. Теперь у меня такое чувство, что я способна, пусть только по-женски, даже сопротивляться.

Три одетые в черное женщины наблюдали, как остальные поспешили в замок. Повернувшись было, чтобы возвратиться в монастырь, Бернхард остановилась, услышав размышлявшую вслух Картер.

— Она весьма сложная и хитроумная штучка. Вы заметили, как она обломала всех трех мужчин? В свое время мне приходилось видеть некоторые женские уловки, но это — самая настоящая Ева в ударе!

— Чепуха! — презрительно протянула Бернхард. — Она молода, красива и напугана. Против этого не устоит ни один мужчина.

Взяв Бернхард за локоть, Картер нежно подтолкнула ее по направлению к монастырю.

— Нет, ты не права. И потом, она вовсе не напугана.

Анспач была не согласна:

— Она действительно боялась. Я это заметила.

— Мы кое-что видели. Например, когда Луис упомянул о необходимости поговорить с Гэном, все с ней было в порядке до тех пор, пока он не сказал «рассказать все». Она вздрогнула, клянусь. Может, и не вздрогнула, но что-то с ней произошло. Это длилось мгновение, но я заметила.

— Чушь! — сказала Анспач. — Просто девушка напугана. Вот и все.

Картер не уступала:

— Нет, не так, не так. Она не напугана, по крайней мере не так, как мы бы испугались на ее месте. И вот еще, что я хочу вам сказать: если вы считаете, что наша темноволосая очаровательница просто ребенок, а не искушенная женщина, то вам лучше провести несколько часов на лужайке, наблюдая за птичками и пчелами. Поверьте мне, это так.

— И когда только ты успела стать экспертом по утраченной невинности? — саркастично спросила Кейт Бернхард.

Выпрямившись, жилистая Картер ответила:

— Ты видишь перед собой женщину, чья глупость бросила нескольких мужчин в утешительные объятия женщин, подобных Джалите! — Она резко повернулась и широко развела в стороны руки. — Представляем Дженет Картер — новичка в этом мире, но тем не менее единственного авторитета в области неподвластных времени принципов уничтожения любовных взаимоотношений! Я сразу распознаю сердцеедок. Если ей позволить поступать по-своему, мы обречены на вечное девичество!

Анспач и Бернхард стали шутливо нападать на Картер. Схватив ее за руки, они повели ее как под конвоем. При этом Бернхард старательно избегала смотреть на своих подруг.

* * *

Джалита стояла посреди своей комнаты, сложив руки у пояса. Стремительно вошедшая к комнату женщина буквально отпихнула ее в сторону. Стоя в центре комнаты спиной к Джалите, она сказала:

— Я настоятельница Фиалок. Ты была в плену у неверных. Тебя подвергали пыткам. Ты жила вместе с колдуньей. Ты сохранила верность Церкви? Скажи мне правду. Солгав, ты станешь отверженной. Честно признайся в своих грехах, и твое наказание будет смягчено.

— Помилуй, настоятельница, — обратилась Джалита к спине гостьи. — Я отвергла их божество. Они не смогли заставить меня ему молиться. Я верна Церкви.

— А-а-а! — Настоятельница быстро повернулась и, обвиняюще вытянув руку, указала на Джалиту. — Кому ты верна? Даже Скэны знают о расколе Церкви, ровно половина наших сестер восстали. Кого ты поддерживаешь?

Опустив глаза, Джалита задумалась. Эта женщина олицетворяла власть. Силу. Джалита однажды уже пережила такое. Схватив руку настоятельницы и прижав ее ко своему лбу, она упала на колени. От неожиданности настоятельница пошатнулась. Джалита завыла:

— Она меня била! Они мучили мою мать и заставляли меня на это смотреть! Она говорила, что отдаст мою мать Глубокому Покою. Но я никогда не молилась, настоятельница. Клянусь, никогда!

Настоятельница высвободила свою руку. Ее умные глаза рассматривали лицо Джалиты. Проницательность этого взгляда напугала молодую женщину, она почувствовала, что даже поры кожи могут ее выдать. Слезы сами потекли по ее щекам.

Взяв Джалиту за подбородок, настоятельница сказала:

— Твой страх говорит мне, что ты сохранила честность. Но ты не ответила на мой вопрос. Какую часть Церкви ты поддерживаешь?

— Скэнам известно только то, что Жрица Роз Сайла обнаружила секрет Врат и что новая Сестра-Мать объявила Сайлу отверженной. Они не знают из-за чего, этого не знаю и я. Но они говорят, что Сайла самая могущественная женщина в Церкви. Наверно, я поддерживаю ее.

Звук пощечины поразил Джалиту, больше чем боль от удара. В маленькой комнате с каменными стенами этот звук раздался как удар кнута. На какое-то время ее глаза затуманились. Когда они прояснились, настоятельница снова стояла, скрестив руки и спрятав кисти в рукава.

— Ты неверно угадала. Как Сайла может быть могущественнейшей, если она отвержена? Она противник Церкви.

— Она же военная целительница. Она сохраняет людям жизнь. Разве это против Церкви?

— Кем является человек, выполняющий святые обязанности Церкви, но не принадлежащий к ней? Как мы называем тех, кто занимается колдовством?

Глаза Джалиты расширились. Она закачала головой, отказываясь сделать то, что от нее потребовала настоятельница.

— Скажи. Скажи, дитя. Скажи, кто Сайла, или будь проклята вместе с ней!

— Ведьма.

— Громче! — Настоятельница стала трясти Джалиту за плечи, отчего ее голова начала болтаться из стороны в сторону. Капюшон свалился, освободив ее черную гриву блестящих волос. — Я хочу слышать, что говорит твое сердце. И я это узнаю! Настоятельница Фиалок узнает!

— Ведьма. Ведьма! Ведьма!

Отпустив Джалиту, настоятельница стала ее внимательно изучать. Джалита почувствовала, как этот холодный взгляд прощупывает, заглядывает в сокровенные уголки ее мозга.

— Ты боишься, — сказала настоятельница. — Это хорошо. Ты испугалась назвать Сайлу ведьмой. Иначе я бы поняла, что ты лжешь. Она ведьма, как и ее маленькая подруга провидица Ланта. Но Церковь их победит! Будет боль. Огонь очищает все!

Джалита заметила, как изменилось выражение лица настоятельницы. Оно стало таким, каким часто бывало выражение лица Слез Нефрита: смесь ненависти, предчувствий и радости.

Это поразило Джалиту. Точное такое выражение было у Слез Нефрита, когда она рассказала о своих планах относительно бедного глупого Лорсо. Бедный пылкий Лорсо!

Сейчас настоятельница Фиалок наверняка считала себя грубой и жестокой. Это вызывало у Джалиты смех По сравнению со Слезами Нефрита, настоятельница казалась растолстевшей от сливок кошкой. Лорсо запросто перерезал бы ей горло ради развлечения.

Всем им еще предстояло многое узнать о Джалите.

Присев на один из стульев, настоятельница жестом приказала Джалите занять второй.

— Я буду тебе доверять, — сказана настоятельница, — потому что у меня нет другого выбора. Тебе открыли доступ в замок, к Ниле и даже к Гэну Мондэрку и тем отбросам, которые его поддерживают. Церковь их низвергнет, восстановит порядок. Ты мне поможешь.

Джалита отшатнулась. Это была измена.

— Мурдат меня приютил, настоятельница, Нила меня приняла как подругу. Остальные…

— Враги. — Поднявшись, настоятельница подошла к Джалите. Рука, схватившая Джалиту за подбородок и заставившая ее поднять голову, была сухой и горячей. — Когда ты расскажешь все, что знаешь о Скэнах, они тебя бросят, отдадут замуж за какого-нибудь старика, который будет тобой пользоваться, пока не надоест. Они предали Церковь. Они предадут тебя. Я твоя единственная надежда.

Джалита покачала головой. Неожиданно настоятельница отпустила ее, снова усевшись на стул. Она приняла грустный вид.

— Я говорила слишком жестоко. Я стара, Джалита, имею свои привычки, привыкла к Церкви, привыкла к окружению тех, кто любит ее так же, как и я. Борьба и страдания сделали меня старше моих лет и горькой, как неудавшийся урожай. И теперь я встретила тебя, молодую лань, уставшую и запутавшуюся. Мое грубое рвение способно загнать тебя на тропу волков. Я боюсь за тебя, как боюсь за Церковь и то место, которое ей надлежит занимать. Церковь — это красота, Джалита, а ты красавица. Ты думаешь, что они ценят твои знания. Ты страшно заблуждаешься. Они быстро их высосут. Они будут развлекаться долгие годы, высасывая твою красоту. Один из них будет наслаждаться, а прочие будут получать удовольствие. Ты познаешь агонию полной беспомощности и одиночества. И все из-за того, что я тебя подвела. — С трудом поднявшись, настоятельница подошла к двери и остановилась. — Посмотри на Эмсо. Да, он стар и некрасив, но он единственный из окружения Гэна, кто противостоит проповедям этой ведьмы Сайлы. Церковь обойдется с ним гораздо милосерднее, чем с остальными. Однако храни молчание. Повторить хоть одно из сказанных мной слов значит обречь себя.

Прикрыв уши ладонями, Джалита прижалась спиной к стене.

— Я не хочу слушать!

Криво усмехнувшись, настоятельница снова кивнула.

— Опять я слишком прямолинейна. Я не хочу ввести тебя в заблуждение. Не думай, что Эмсо нелоялен. Он просто старомоден и против этого нового учения, которое так нравится Гэну.

— Церковь все еще сильна и станет еще сильнее. Я слишком молода, слишком слаба, чтобы ввязываться в эти дела, настоятельница. Я причинила бы больше вреда, чем пользы. Но я люблю Церковь и верю в нее. В конце концов она победит. Ты увидишь.

— Спасибо. Твоя вера столь же хороша, как и велика. Я учусь у тебя, — с тем, тихо закрыв за собой дверь, настоятельница вышла. Шаркая ногами, она повернула за угол. Там она остановилась и, потягиваясь, выпрямилась. Когда она улыбнулась, ее глаза были прищурены, как у человека, заглядывающего в печь, где железо превращается в сталь.

А Джалита стояла у окна в своей комнате. Откинув голову назад, она почти беззвучно смеялась. Ее радость казалась зловещей. Потом она сжала в руках воображаемое удилище. Снова рассмеявшись, она отклонилась назад и рывком подняла это удилище.

— На крючке! Вместе с наживкой!

На этот раз раскаты ее смеха были слышны далеко вокруг в ярком свете солнца.

Глава 20

В Зал аудиенций развязной походкой вошел вестник. На скулах у Гэна проступили яркие красные пятна. Эмсо, стоявший рядом с Гэном, успокаивающе притронулся к его руке.

С трудом сдерживая себя, Гэн спросил:

— У тебя для меня сообщение?

Вестник поклонился. На голове у него была мягкая кожаная шапка в форме длинного конуса. Сорвав шапку с головы, он швырнул ее на пол и выпрямился, отставив в сторону одну ногу, как бы приглашая полюбоваться на себя. Его рубашку покрывали красные, белые и зеленые вертикальные полосы, зеленые брюки — красные квадраты размером с ладонь.

— Я имею честь доставить сообщение Мурдату, правителю Трех Территорий.

— Тогда знай, я — Гэн Мондэрк, называемый Мурдатом. Говори.

Вестник сделал шаг к нему. Собравшись с духом, он заговорил хриплым шепотом. Гэн почти услышал голос женщины, которая теперь стала Сестрой-Матерью:

— Мы с тобой разные, Гэн Мондэрк, но нет ничего, о чем бы двое практичных людей не могли договориться. Мне предложен союз с человеком, который поклялся тебя уничтожить. Я вынуждена согласиться потому, что я слаба. Если только ты сам не сделаешь мне иного предложения. Церковь должна быть единой. Она не может быть такой без тебя. Не заставляй меня сделать выбор не в твою пользу. Не заставляй меня уничтожить тебя, объединив усилия с твоими врагами.

Какое-то время вестник продолжал стоять, вытянувшись в струнку. Черты его лица были искажены от усилий, затраченных на пересказ сообщения именно теми словами и в той тональности, как оно было сообщено ему. Его лоб покрылся капельками пота. Дрожа всем телом, он принял свой прежний вид.

— Все? Это все сообщение?

— До последнего слова, так, как оно было сказано мне.

— Ты об этом ничего никому не говорил?

Посланец надменно ответил:

— Нам доверяют потому, что мы ничего не раскрываем, ни посылающему сообщение, ни его получателю, никому! Я бы никогда ничего не открыл о тебе.

Это был заслуженный упрек, который Гэн принял молча. Он отпустил этого человека, кратко, но вежливо его поблагодарив. Гэн скорчил гримасу и, повернувшись к Эмсо, поднял вверх руки.

— Он сказал правду. Сообщение таково, что я должен сохранить молчание. Я бы очень хотел обсудить его. Мне кажется, что ты бы быстро нашел ответ пославшему его. Ты мне всегда давал верные советы. Прости.

— У каждого свои секреты. Есть они и у Гэна, у Мурдата их больше. Мне кажется, что даже у меня найдется парочка. Иногда я просто не могу вспомнить, — и Эмсо с удовольствием подмигнул.

Гэн рассмеялся.

— Ты все понимаешь. Меня это всегда удивляло!

— Меня это самого удивляет. Иногда я думаю, что это из-за страха. — Эмсо вдруг стал совершенно серьезным. — Вокруг тебя запахло безрассудством. Я не могу этого объяснить. Это как если бы ты каждый раз делал ставку, ставя на кон все, что тебе принадлежит, понимаешь? Тем, кто тебя любит, приходится повторять твои ставки.

Гэн осенил себя Тройным Знаком, подразумевавшим Того, чье имя никогда не произносилось.

— Конечно, я хочу, чтобы меня окружали верные друзья. Я веду за собой, но не приказываю, Эмсо. Я командую Волками, но это потому, что мы все сражаемся за одно и то же.

— Люди идут за тобой потому, что ты им даешь надежду. Даже теперь, когда мы окружены племенами, которые намерены нас уничтожить, ослабленные мором и войной, народ Трех Территорий знает, что Мурдат приведет их к победе, миру и изобилию. Они будут сражаться насмерть, веря, что уцелевшие все это увидят. А что касается меня, то я знаю, что война такая игра, которая никогда не кончается.

— Тогда зачем вообще сражаться?

— Я был потерпевшим поражение человеком, который сражался за побежденную страну, жаждущим только смерти, когда ты пришел к Джалайлу. Что-то подсказало мне, что ты, побитый, отверженный мальчишка, найдешь способ спасти нас от Алтанара. Мне не верилось, но я должен был верить. Ты дал мне больше, чем жизнь. Поэтому я и сражаюсь.

— Ты мне ничего не должен.

— Никто не говорил о долгах, — голос Эмсо стал резким. — Я тебе благодарен, но не настолько, чтобы жить ради тебя. Я живу так, как считаю нужным, Мурдат, и умру я по-своему. Моя жизнь принадлежит мне. Снова и навсегда.

Гэн широко улыбнулся. Он прижал свой правый кулак к правому уху в салюте Волков.

— Я слышу. Я понимаю. Эмсо принадлежит самому себе. Пусть вестники спешат во все стороны с этой вестью!

Эмсо забормотал, прокашлялся и наконец выдавил усмешку, подтвердившую, что он понял шутку Гэна.

— Это довольно серьезный вопрос. Я не могу легко об этом говорить, поэтому я становлюсь грубоватым. Все, молчу. Обещаю. Одного раза достаточно. Но замечу, что почти каждый воин в стае разделяет это чувство.

— Они тоже опасаются моего «отчаянного» поведения?

— Я вижу больше озабоченности, чем страха. У тебя на уме нечто такое, чего ты опасаешься больше поражения, больше смерти. Я ожидал, что ты атакуешь Ква. Я видел, как мужчины уходили в бой, решив погибнуть, видел, как мужчины использовали бой как средство умереть. В твоем теперешнем поведении есть что-то от этого, но не совсем. Когда я впервые тебя увидел, ты сражался за справедливость, за надежду. Теперь я вижу только надежду, но больше не понимаю, на что ты надеешься.

— Я надеюсь на свободу. Мне не нужна ответственность. Никогда не думал, что ее будет столько.

— Если бы ты был просто искателем власти, другим Алтанаром или как тот Капитан, о котором рассказывает Конвей, тебя бы это не волновало. А так, я думаю, что ответственность тебя погубит.

Прозвучавшее в последней фразе деланное безразличие заставило Гэна резко обернуться. Тем временем Эмсо невозмутимо продолжил:

— Ты не будешь знать, когда остановиться. Даже если бы ты захотел остановиться, созданное тобою процветание привлечет новых врагов. И ты всегда будешь начеку. Ради своих друзей, ради своего народа.

— Это самые жестокие слова, которые я когда-либо слышал, — Гэн почти незаметно принял боевую стойку.

— Ничего не изменится, если ты меня убьешь. Просто потеряешь друга.

— Не говори так, — Гэн быстро выпрямился, будто ничего не произошло. — Я на тебя полагаюсь.

Обратившись к Эмсо, Гэн продолжил разговор, прерванный появлением вестника:

— За всеми послано. Бароны прибывают завтра. Так же как и этот Вал, пират из Форов. Конвей, Тейт и Леклерк будут здесь. Кто-нибудь еще нужен?

— Нет, это все.

— Мы не сможем иметь дело с таким множеством врагов без того, чтобы каждый четко знал обязанности каждого. Координация, Эмсо. Вот что делает Волков непобедимыми. Сейчас это важнее, чем когда бы то ни было.

Эмсо собрался уходить:

— Я распоряжусь об ужине.

— Позаботься о том, чтобы были развлечения. Спорить будем завтра. Сегодня будем развлекаться в свое удовольствие.

Фыркнув, Эмсо с грохотом закрыл за собой тяжелую дверь.

Вскоре он стоял в дверях огромной кухни, обслуживавшей замок. Руководившая кухней женщина обратилась к нему с приветствием. Поверх домотканых блузы и штанов на ней был надет красно-желтый пояс замковой прислуги. Когда женщина стала вытирать руки о передник, от него отделились и поплыли в воздухе маленькие облачка муки.

— Доброе утро, Эмсо. Сколько у Мурдата будет гостей сегодня на ужине?

— Разве в Трех Территориях нет больше секретов? Я же только что от Мурдата!

Кухарка пожала плечами.

— Сын женщины, доставляющей мне зелень, послан за бароном Галмонтисом. Дочь моего второго пекаря…

— Остановись! — Эмсо поднял руку. — И так неприятно, что у нас не соблюдается секретность. Каждый зеленщик и каждая кухарка в стране болтают о наших делах!

— Единственный, кто болтает, — это ты. Мои повара и поставщики не представляются тебе столь опасными, когда ты садишься за мой стол.

Эмсо раскрыл рот, чтобы выяснить, в чем связь еды с государственными секретами, но, отчаявшись осилить связанные с этим умозаключения, просто пробормотал, сколько будет гостей, и постарался достойно покинуть поле боя.

Его отступление было прервано появлением Нилы. Эмсо неуклюже остановился. Протянув руку, чтобы убедиться, что он не задел Нилу, он нечаянно толкнул Джалиту. Он схватил Джалиту за плечо, чтобы та не упала, но при этом сам потерял равновесие. Пошатнувшись, он практически обнял молодую женщину. При этом Эмсо потерял последние остатки присутствия духа. Отскочив, будто обжегся, он врезался в стену.

Эмсо не любил выражения сочувствия. А вперемежку с неудержимым смехом они были вообще невыносимы.

Когда Ниле удалось между приступами смеха простонать: «Что тебя привело на кухню?», он ответил: «Ужин Мурдата» — с таким видом оскорбленного достоинства, что едва не вызвал новый приступ неудержимого смеха.

— А вы что здесь делаете?

Вместо Нилы ответила старшая по кухне:

— Я буду готова показать тебе и Джалите кухню, как только проверю свои хлеба, Нила. Я как раз отправлялась за вами, когда пришел Эмсо. — При этом она указала на поднимающееся на столе тесто, и Нила понимающе кивнула.

— Я совершенно позабыла, что должны прибыть бароны, — обратилась Нила к Эмсо. — У Джалиты будет возможность с ними познакомиться. У нас будут и развлечения, не так ли?

Джалита отступила.

— Я не могу пойти на ужин.

— Почему? Ты моя гостья, моя и моего мужа. Бароны просто мужчины. Там будет Сайла, и Ланта, и Тейт. Конечно, ты можешь прийти.

— Дело не в этом, — она взглянула на Эмсо.

— Мы с Гэном доверяем Эмсо как самим себе. И ты должна.

— Спасибо, — высказал свою признательность Эмсо. Он кивнул Джалите, которая просияла радостной улыбкой, быстро сменившейся озабоченностью.

Обращаясь к Ниле, Джалита решительно отклонила приглашение:

— Разве ты не понимаешь, Нила, что при мне нельзя говорить ничего, что я не знаю, или сделать какое-нибудь невинное замечание, которое позже что-то раскроет? Позволь мне помогать Сайле и Жрицам Церкви с Избранными. Слезы Нефрита посчитает, что я увиливаю, но мне это безразлично.

— А как она об этом узнает? — злобно спросил Эмсо.

Не отрывая взгляда от Эмсо, Джалита придвинулась к Ниле. Опередив ее, Нила сказала:

— Джалите сказали, что ее найдут. В Трех Территориях есть шпион, который должен передать сведения Слезам Нефрита и Скэнам. Но Джалита не знает, кто он.

Пытаясь сдержаться, Эмсо скорчил гримасу.

— Я хочу сказать, что она довольно умна. И очень храбрая. Ты и Гэн, вы родом из страны к востоку от Гор Дьявола, и вы не знаете всего о Скэнах. Здесь, по западную сторону, мы слишком хорошо знаем Слезы Нефрита. Эта старуха — само Зло. — Обращаясь к Джалите, он сказал: — Не рискуй. Поступай так, как сказала Нила, иди на ужин. Ты не услышишь никаких секретов, но зато сможешь создать у того, кто должен связаться с тобой, впечатление, что знаешь о всех наших действиях. Не беспокойся, мы позаботимся о том, чтобы тебе было о чем рассказать этому человеку.

Улыбающаяся Джалита сначала застенчиво протянула руку, а потом, смутившись, спрятала ее. Она повернулась к Ниле.

— Не знаю, смогу ли я. Встретиться с этим человеком и рассказать ему то, что нужно. Это значит лгать. Я уже доказала, что не очень хорошо справляюсь с этим, — и она покраснела.

— Не волнуйся, — сказал Эмсо. — Все будет просто, мы тебя подготовим.

— Ты очень добр. Неудивительно, что Гэн и Нила столь высокого мнения о тебе. Я рада, что ты всегда рядом. Иногда я думаю о том, что случится, если Слезы Нефрита прознает о том, что я ее обманываю. Может, она просто решит избавиться от меня?

Эмсо нахмурился.

— Ты одна из нас, Джалита. Мы оберегаем друг друга.

Нила прочитала во взгляде Джалиты мольбу и, подтолкнув Джалиту по направлению к кухне, сказала Эмсо:

— Я обещала Джалите показать ей кухню. Извини нас, пожалуйста.

Нила с удивлением заметила, что при прощании старый воин был скорее серьезен, чем сердит. Отдавая салют, он задержал взгляд на Джалите. То, что Нила прочитала на его лице, просто поразило ее.

Глава 21

Акулий челн боролся с течением. Тяжело разбивая носом крупную зыбь, он продвигался вдоль громоздившихся отвесных скал и огромных деревьев. Словно горячий конь, судно иногда так отвечало на порывы ветра и изменения течения, что экипаж не мог не посчитать его неожиданные выкрутасы проявлением строптивого характера. Судно вставало на дыбы и почти изгибалось, паруса вяло опадали, а потом с неожиданным громовым ударом снова наполнялись ветром. Экипаж болезненно морщился при каждом порыве ветра. Они страшились и не доверяли неизвестным духам этого беспокойного пресноводного моря. Они хорошо знали, как опасно управлять рассерженным судном.

Спустя два дня, после изнурительного преодоления отмели у устья реки, Лорсо понял, что Слезы Нефрита серьезно ошиблась, оценивая положение дел. Деревни Людей Реки разделяли большие расстояния, а разница между их разнообразными союзами была еще значительнее. Многие отвергали союз с Летучей Ордой, и это было первым, что неприятно поразило Лорсо. Кроме того, эти люди были враждебно настроены по отношению к Скэнам.

Однако самое неприятное открытие было совершенно неожиданным.

Оказалось, что необходимо считаться с племенем, жившим к югу от Матери Рек и называвшимся Малые, которое Скэны до того рассматривали просто как источник рабов. Эта лесные жители всегда предпочитали бегство бою. Лорсо был потрясен, узнав, что Малые заняли северные земли, принадлежавшие Людям Реки. Те деревни Речных, которые были против союза с Летучей Ордой, даже приветствовали захватчиков — ведь они служили буфером между этими деревнями и теми, что были сторонниками союза. Все это стало ясно Лорсо и его экипажу после того, как они попробовали высадиться вечером на только что занятую Малыми территорию.

Атака Малых была не слишком напористой. Они просто хотели отогнать чужаков. И хотя трое Скэнов погибли от стрел, выпущенных невидимым противником, морские пираты отнеслись к этой засаде как к доказательству неполноценности Малых. Вместо того чтобы уничтожить экипаж, те только нанесли незначительные потери. Скэны поклялись вернуться.

На этот раз, получив сигнал Лорсо пристать к берегу, экипаж челна спрятался под защиту бортов и приготовил луки и стрелы. Оказавшись в тихой бухте, они спустили с носа и кормы челна по небольшой лодке, чтобы на них доставить на берег причальные концы и береговую охрану. Готовили пищу и ели на борту челна, а костер потушили до наступления темноты. Часовые заняли посты. Несмотря на проникающую сырость, шкура, что обычно расстилалась от борта к борту и под которой спали воины, на этот раз осталась в трюме. Лучше потерпеть неудобства, чем беспомощно барахтаться в темноте под шкурой в разгар атаки. Лорсо ненавидел это время суток. Управление челном сейчас не отвлекало его мысли, и на него всей своей тяжестью обрушился груз ответственности за успех дела.

Слезы Нефрита понятия не имела, как трудно поддерживать связь с Летучей Ордой, забравшейся так далеко вверх по течению Матери Рек. Она просто назначила срок, когда они должны прибыть на место.

Кроме того, у Церкви и у этой Жрицы Роз Сайлы здесь имелись свои приверженцы. Этот поселок ненавидел Коссиаров, тот ненавидел Летучую Орду. Некоторые деревни, особенно на северном берегу, открыто поддерживали Три Территории. На южном берегу присутствие Малых означало беспорядочные атаки на приближающиеся к их владениям акульи челны. При каждом посещении берега Скэны узнавали о возникновении все новых союзов и распаде старых. В голове у Лорсо все перепуталось.

Сидя после ужина в темноте, Лорсо отбросил все эти политические заботы. Страдая от бессонницы, он смотрел на звезды и прислушивался к тихой беседе реки и челна. Он был один у руля, как и подобало капитану. Отсюда лучше всего слышна любовная беседа реки и судна. Вообще говоря, лишь капитан имел право слушать ее. Но к ней прислушивались все, стараясь обнаружить недовольное ревнивое завывание, означающее, что ослабло крепление досок бортов, или раздражающий скрип перетираемой у основания мачты. Взаимоотношения судна и воды всегда были деликатными, значительно тоньше, нежели отношения между мужчинами и женщинами.

Растянувшемуся на досках палубы Лорсо был слышен каждый звук, он чувствовал малейшую дрожь гибкого киля. Для него судно было воплощением женственности. Сейчас оно грациозно и застенчиво, и вдругстановится мятежным и яростным, добиваясь своего. Но при этом оно всегда оставалось прекрасным.

Еще он постоянно думал о Джалите. Кровь несла по его жилам яростную страсть, и ей были безразличны божества и жрицы, и даже судьбы государств.

Когда ему удавалось заснуть, он видел один и тот же сон. Акулий челн бросился в бегство под тучей стрел. Одна из стрел, огромных размеров, позвала его по имени. Как всегда, стояла лунная ночь. У жуткой стрелы появилось лицо. Черты его были искажены яростью боя, блестящие зубы скрежетали, сумасшедший взгляд уставился в одну точку. Выкрикивая его имя, это лицо по дуге спускалось все ниже и ниже. Его охватила боль. И холодная черная вода. Чернота.

Задыхаясь, Лорсо проснулся.

Тот Лорсо, из сна, знал имя того, кому принадлежало это лицо.

Подойдя к ограждению борта, Лорсо помочился. На звуки явился часовой с мечом в руке. Поняв, в чем дело, часовой улыбнулся. Лорсо велел ему приготовить сигнал для возвращения на борт береговой охраны. Убедившись, что он снова в одиночестве, Лорсо достал небольшой нож и уколол им палец. Склонив голову, выдавил из него несколько капель жертвенной крови. Капли упали в воду. Лорсо молил Сосолассу о снисхождении.

Слезы Нефрита уверяла Лорсо, что все речные божества — подданные Сосолассы и его бесконечного моря. Лорсо ей верил.

Но божество этой реки яростно отказывалось подчиниться. Слезы Нефрита никогда не видела отмель у устья реки, где пресная вода бесконечно штурмовала владения верховного божества. Конечно, река проигрывала, задыхалась. Но что это за смерть, не знающая конца борьбы, не знающая прекращения жизни?

Когда он обернулся, его воины уже зашевелились. Они просыпались более угрюмыми, чем обычно. Лорсо нахмурился. В жизни на судне не было места для настроений. В последней дружелюбно настроенной деревне им сказали, что их путь к лагерю Жреца Луны займет пять дней. Сегодня наступил шестой, но нет никаких признаков поселка.

Настроение воинов говорило о необходимости расслабиться. Лорсо приказал коку приготовить овсяные блины и открыть один из бочонков с медом. Как только экипаж увидел, что огромная сковорода опустилась на очаг, настроение людей заметно улучшилось. Горячий завтрак вместо обычной солонины и сухарей был всем по душе. Мед был угощением, сберегавшимся для особых случаев.

Пока над судном носились соблазнительные запахи еды, Лорсо обратился к своему экипажу:

— Это было утомительное путешествие. Вы хорошо справились. Я горжусь вами, но знаю, что для вас этого недостаточно. Сегодня мы должны прибыть к Жрецу Луны. Если нет, то мы продолжим свой путь. Так велит Сосоласса. Но после того, как я закончу свои дела со Жрецом, мы — вольные пташки. Мы приняли слишком много обид от этой сосущей грязь береговой мрази. Дебло, ты отвечаешь за трюмы. Приготовь место для рабов. У нас достаточно длинных крепких веревок!

Это были именно те слова, которые утешили и развеселили его воинов. Восход солнца принес крепкий бриз. К середине утра впередсмотрящий прокричал о появлении деревни. До Скэнов докатился хриплый рев трубы, отразившийся от окружающих гор. Образованно закричав, Скэны налегли на весла. На реке появились нетерпеливые подростки в каноэ и странных парусниках, рассчитанных на одного человека. Парусники, казалось, летели над водой. Управлявшие ими показывали недюжинную сноровку. Им нравилось, набрав скорость, оседлать гребень волны и поднять свое судно в воздух. Как только челн пристал к берегу и был надежно пришвартован, Скэны бросились к борту и дружно стали аплодировать мореходам-акробатам.

Лорсо сошел на берег. Его рубашка была украшена серым узором, изображавшим замковые камни. Штаны были заправлены в сапоги из пегой тюленьей кожи. На шее на золотой цепи висел нефритовый амулет длиной в ладонь. Амулет изображал выпрыгнувшую из воды касатку.

Но самым удивительным предметом была шляпа Лорсо. Сплетенная из окрашенной в черный цвет блестящей кедровой коры, она была высотой в две пяди и изображала голову ворона, смотревшего вперед своими сверкающими золотыми глазами. Сзади была изображена оскалившаяся голова животного, с глазами из золота и заостренными зубами из раковин. Из шляпы во все стороны торчали тюленьи усы. Серебряные колокольчики, укрепленные на кончиках усов, издавали едва слышный мелодичный звон при каждом движении Лорсо.

Приветствовавший его в безукоризненных белых одеяниях, в тюрбане и с серебряным диском луны на шее, Жрец выглядел аскетом.

— Рад видеть тебя, Лорсо, в моем скромном лагере! Наши разведчики донесли о вашем приближении только прошлой ночью, поэтому прости за недостаточно торжественную встречу.

Несмотря на слова Жреца, деревья вокруг были украшены яркими полотнищами. Жители оделись в новые лучшие одежды. В глазах рябило от перьев и цветов. И что приятнее всего, лагерь окутывали насыщенные запахи готовящейся пищи.

Вдали от реки, за спиной Жреца, виднелся огромный белый шатер, несомненно его собственный. К открытому входу в шатер, над которым был устроен навес, вела широкая аллея. Полуобернувшись, Жрец подождал, пока к нему присоединится Лорсо. Вместе они направились к шатру.

— Шатер доставили несколько дней тому назад, — сказал Жрец. — Старый сгорел. В ту ночь многие в Летучей Орде потеряли свои шатры. Это было наказанием. Мы приютили самозванца, пригрели человека, который утверждал, что он наш брат, дитя Луны, как и я. Он убил моего военачальника, уничтожил наш лагерь. Его послал Гэн Мондэрк и эта церковная ведьма, которая называет себя Цветком. — Он остановился у входа в шатер и повернулся к Лорсо. — Я ищу союзников. Для меня добыча или рабы не главное — они нужны, только чтобы возместить мои потери и удовлетворить справедливые требования моих воинов. Все остальное Летучая Орда и Жрец Луны отвергают. Но ведьма должна быть моей.

— Торговцы рассказывали об уроне, нанесенном твоему лагерю. Мне велено передать сочувствие наших Навигаторов. И сочувствие нашей жрицы, Слез Нефрита. Она служительница культа, как и ты, и понимает великую боль, которую приносит вероломство.

Мелькнувшее на лице Жреца неудовольствие хорошо контролировалось, но оно было весьма многозначительным. Ему не нравилось, что его считали «служителем». Втайне Лорсо был очень доволен. Кем бы ни был Жрец — очевидно, что он вождь свирепого народа, — он верил ложным божествам. Ему не достанется божественного руководства свыше, как Слезам Нефрита, поэтому победа Сосолассы неизбежна. Трудности могли отдалить ее, но не предотвратить.

Прежде чем войти в шатер, Жрец повернулся на запад. Солнце только прошло зенит. Он приподнял серебряный диск, висевший у него на груди, и, немного наклонив его, чтобы поймать лучи солнца, направил солнечный зайчик на ближнюю возвышенность. Немедленно раздались громкие крики, которые заставили волосы на голове у Лорсо встать дыбом.

За криками послышался отдаленный гром. Он становился все четче и наконец вырвался из-за возвышенности, превратившись в лавину скачущих всадников. Поднявшись на вершину и спускаясь по склону, они издавали боевые кличи. Некоторые ревели низкими голосами, другие пронзительно вопили.

За спиной у них были короткие изогнутые луки, каких Лорсо прежде никогда не видел. Каждый держал в руках длинное копье со стальным наконечником. К седлам крепились мечи в ножнах. Лорсо ничего не понимал в лошадях и верховой езде. Но он оценил доспехи и обратил внимание на то, как много всадников было одето в доходившую до колен кольчугу. У всех были одинаковые металлические шлемы на кожаной подкладке. С тыльной стороны на шлемах имелись гнезда, из которых торчали маленькие цветные флажки. Они развевались на ветру, деля всадников на группы: белые, красные, желтые и синие.

Наконец скрылся из виду в туче пыли последний конник. Лорсо вздохнул почти с отвращением — он ненавидел запах пыли, свежих лошадиных экскрементов и пота.

Внутри шатра заиграл сложную успокаивающую мелодию спрятанный где-то незнакомый струнный инструмент в сопровождении барабана. Над головой воздух, насыщенный ароматами цветов, зашевелил прямоугольный вентилятор. Засуетились рабы, доставляя в шатер подносы с ягодным сиропом в керамических сосудах. В значительно более толстом и большом сосуде с тяжелой крышкой был колотый лед. По примеру Жреца Лорсо смешал сироп с водой и льдом из большого сосуда. Он почти вскрикнул от удовольствия, вдруг осознав, как ему было жарко в плаще и шерстяной одежде.

— Снимай свой плащ, — сказал Жрец. — Нам нет нужды испытывать неудобства. Мы с тобой станем друзьями. Так мне сказала моя Мать.

Лорсо едва не ответил, что не получил такого сообщения от Сосолассы, но решил, что это было бы политической ошибкой. Кроме того, этот столь странно одетый маленький человек с лицом, которое казалось обтянутым высушенной рыбьей кожей, явно старался угодить ему. Лорсо решил поладить с ним. Снимая плащ, он сказал:

— Для меня будет честью считаться твоим другом. Твоя репутация заслужила тебе великое уважение среди Скэнов. Наши Навигаторы ответят на твои победы на востоке своими атаками с запада.

Располагающая улыбка Жреца вдруг стала колючей. Лорсо подумал о той белой холодной стране далеко на севере, где непосвященный мог лишиться кожи на ладони, просто прикоснувшись голой рукой к куску металла.

— Атака Летучей Орды будет направлена с юга на север. Нам потребуется несколько акульих челнов, чтобы отгонять мятежных Людей Реки. Мы просим о малом, так как я уверен, что Скэны хотят напасть на самые населенные части страны, вблизи Олы и Харбундая, чтобы добыть побольше рабов.

— Скэны воины, а не сторожа.

— Только Скэны сражаются одинаково хорошо как на воде, так и на суше, — покачав головой, сказал Жрец. — Если Летучая Орда нападет на Людей Реки, то они попрыгают в свои лодки и просто уплывут от нас. Нам нужна помощь, чтобы предотвратить нападение с тыла.

— Мать Рек остается просто рекой. Если у Летучей Орды есть несколько лодок…

— Летучая Орда признает, что ничего не знает о лодках. Хотели бы Скэны отправиться в бой на наших лошадях?

Чуть заметно вздрогнув, Лорсо ответил:

— Я поговорю об этом с Навигаторами. Может быть, мы найдем возможность выделить два или три челна, чтобы оказать вам помощь.

— Вот видишь, — Жрец снова излучал дружелюбие. — Разве я не говорил, что мы станем друзьями? Мы без труда разрешили нашу первую проблему. Теперь давай обсудим точное время нападения. Вам же нужно принимать во внимание приливы, течения, ветры, фазы Луны.

Наклонившись и положив подбородок на ладони, Лорсо стал внимательно следить за мелькавшими руками Жреца, чертившего в пыли на полу шатра огромную карту. По мере того как на карте появлялись страны, о которых Лорсо не слышал, он понимал, что Жрец вовсе не разрешил их первую проблему. Напротив, он победил его в первом же споре. Мелочь, но такое начало не предвещало ничего хорошего.

Глава 22

Следующим утром Лорсо стоял на носу своего челна и смотрел, как шестерка черных коней втаскивала тяжелую повозку на ровный участок берега как раз за каменистой прибрежной чертой. Лорсо презрительно фыркнул. Кони! С выпученными глазами, тяжело ступающие огромными копытами, они могли искалечить человека, просто наступив на него в своем вонючем возбуждении. Отвратительно.

Груз на повозке был накрыт. Лорсо рассеянно подумал, что это за груз, который нужно укрывать в столь ясный день?

За его спиной Жрец Луны произнес:

— Доброе утро, Лорсо! — Скэн испуганно вздрогнул. Когда он обернулся, на него с берега с извиняющимися улыбками смотрели Жрец и какой-то Речной. — Не хотел тебя напугать, — сказал Жрец. — Хочу представить тебе Сариса, — и он кивком головы указал на Речного. — А все это, — он указал рукой на коней и повозку, — часть сегодняшнего представления. Что тебя беспокоит?

— Ничего. Просто я думал, что это такое.

— Жрец Луны желает показать нам чудеса! — сказал Сарис.

— Чудеса? — Подойдя ближе к корме, к тому месту, где просвет между корпусом челна и берегом был наиболее узким, Лорсо одним движением спрыгнул на берег.

Жрец засмеялся.

— Весьма акробатично!

— Что? — спросил Лорсо. Он заметил, что Речной, этот Сарис, так же озадачен, как и он сам.

Жрец побледнел, казалось, что он подавился.

— Это слово из моего прошлого, — произнес он, — еще до того, как меня призвала моя Мать и я родился заново. Мы называли людей, которые могли так ловко прыгать «акробатами», а то, что они делали, — акробатикой. Я позабыл, что вам это слово неизвестно.

Сарис с умным видом кивнул.

Лорсо слишком болезненно относился к своей хромоте, чтобы поддерживать этот разговор.

— А где эта твоя страна, Жрец Луны? Скэны торгуют повсюду, где вода соприкасается с сушей. Даже очень далеко, в стране Найонов. Никто из тех, с которыми мы ведем торговлю, не слышал об этой стране. Нам известно, что твои друзья перешли к Гэну Мондэрку…

— Никогда так не говори! — Заметное замешательство Жреца при вопросах о его родине перешло в ярость при упоминании о Гэне Мондэрке. Лорсо ликовал — ему удалось выбить из равновесия этого самовлюбленного наглеца. Потом он со страхом подумал, что рассердил божество, но, вспомнив, что находится под покровительством Сосолассы, успокоился.

Жрец все бушевал.

— Когда-то я был обыкновенным человеком, а моя родина так далеко отсюда, что вы не можете себе этого даже представить. Да, я действительно прибыл с другими мужчинами и женщинами. Я никогда не присоединялся подобно другим к Гэну Мондэрку. Эти дураки находятся под влиянием Сайлы! — Жрец, задыхаясь от душившей его ярости, замолчал.

Лорсо смотрел, как неожиданно меняется цвет лица Жреца. Вместо яростно-красного оно приобрело землистый оттенок. Придя в себя, Жрец холодно заметил:

— Вы увидите, как опасно потерять мое расположение! — и горделиво удалился.

Какое-то время оставшиеся вдвоем мужчины переминались с ноги на ногу. Наконец Лорсо ухмыльнулся.

— Возможно, я его немного расстроил, вот на столько, — и он поднял руку, на которой кончики большого и указательного пальцев почти соприкасались.

— Мне кажется, что больше. — Сарис настороженно посмотрел вслед удалявшемуся Жрецу. — Он очень опасен.

Поддерживая беседу, Лорсо внимательно разглядывал вождя Людей Реки. Он пригласил его поесть вместе с ним. На Сарисе была плотно облегающая куртка без рукавов, оставляющая почти открытым мускулистый торс. Одна рука была серьезно повреждена. Широкие брюки Сариса напоминали, по мнению Лорсо, юбку. В отличие от остальных предметов его одежды, головной убор выглядел как новый. Широкие поля прекрасно защищали от непогоды и солнца, а тулья была достаточно высокой, чтобы спасать от жары. Со второго взгляда Лорсо понял, что вместо ленты на тулье — змея. Ее голова с разинутой пастью смотрела вперед.

Лорсо отшатнулся. Сарис это заметил и понял, что вызвало такую реакцию Скэна. У него появилась уверенность в себе. Сорвав с головы шляпу, он протянул ее Лорсо.

— Мне говорили, что там, где ты живешь, нет ядовитых змей, — в его словах звучала насмешка.

Лорсо расставил ноги, как будто для того, чтобы нанести удар мечом. Его рука опустилась на оружие.

— Тебе правильно говорили. Они убивают людей. Зачем носить змею на себе?

Сарис непринужденно засмеялся.

— Змеи — священные животные Жреца Луны. Он позволяет носить шкуру священной змеи только избранным.

— Избранный обязательно должен носить шкуру?

Задумавшийся Сарис стал серьезным.

— Жрец никогда об этом не говорил.

— Хорошо. У Скэнов свои священные животные.

— Жрец с уважением относится к этим вещам. Он позволяет всем придерживаться любой веры, лишь бы они признавали верховенство культа Луны. Он утверждает, что все божества и духи подвластны его Матери.

По спине Лорсо бежали струйки пота. Он очень хотел, чтобы здесь оказалась Слезы Нефрита. Как он мог представить, что Сосоласса подвластен Матери-Луне? Если он это признает, то Сосоласса его убьет. Хотя Лорсо ее приемный сын, Слезы Нефрита пойдет к ритуальному камню и исполнит Песнь Проклятий для Лорсо. Вызываемые Песнью Проклятий духи всегда были в море прямо под поверхностью воды, мокрые, холодные, всегда готовые схватить и утащить вниз живого человека.

Сарис понял, чем озабочен Лорсо.

— Если бы меня беспокоили противоречия между моей религией и культом Луны, я бы промолчал. Если Жрец не требует, чтобы ты признал Мать-Луну, то зачем вообще об этом говорить?

Слезы Нефрита предупреждала, что для этого союза интриги станут таким же обычным делом, как дождь. Лорсо относился к переговорам как к охоте на зверя. В этой игре преимущество было не у самого быстрого или умелого, а у того, кто был самым осторожным.

Он сменил тему.

— О каком чуде ты говорил?

Реакция Речного была неожиданной. У него вдруг расширились глаза. Лорсо был уверен, что заметил в них выражение страха.

— Это сюрприз Жреца. Позже, как раз перед закатом. Нам нужно время, чтобы собрать людей.

Сарис указал вверх по течению. Посмотрев в ту сторону, Лорсо увидел два судна Людей Реки, на которые он раньше не обратил внимания. Их серые деревянные корпуса и блеклые коричневатые паруса прекрасно сливались с коричнево-зеленой водой и выжженными солнцем скалами на северном берегу. Но это было единственное, что он мог сказать об этих судах хорошего. Тяжелые, прочные, они были построены для черной работы. Они перевозили торговцев, грузы, скот или рыбаков. Лорсо, скрывая свое презрение, подумал о том, с какой легкостью его челн промчался бы мимо такой неуклюжей посудины.

— Сколько людей приедет послушать Жреца? — спросил он Сариса.

— Сотни. Люди Реки — большое племя, пусть даже не все мы признаем культ Луны. Не все прибывшие воспримут Жреца. А многие воспримут. Жрец говорит, что каждый вновь обращенный приведет к нам еще двоих.

Эта мысль заинтриговала Лорсо. Отношение Скэнов к иным верованиям было совсем другим. Если такая вера защищала верующих от Скэнов и Сосолассы, она была хорошей. Если же побеждал Сосоласса, его могущество обращало побежденных в рабов. Это было просто и понятно.

— Чем мы будем заниматься до этой церемонии? — Лорсо даже не пытался скрыть свое нетерпение. — Разве она так необходима для меня и моего экипажа? Мы могли бы за это время договориться о времени нападения, о наших задачах. Жрец понимает, что ни один Скэн не собирается падать в обморок и провозглашать его божеством. Мы прибыли сюда, чтобы вести переговоры о войне и добыче.

Сарис спокойно ответил:

— Ты сильнее своих воинов, Поработитель. Твой экипаж провел всю ночь с женщинами-рабынями Летучей Орды. Многие еще с ними. Сомневаюсь, чтобы они помышляли о войне и добыче! — При этом у него был такой вид, будто он случайно надкусил что-то гнилое.

Скрывая гнев, Лорсо ограничился коротким кивком. Он пошел в направлении, указанном Сарисом. Когда он наконец подошел к расставленным в широкой красивой долине повозкам, то весь покрылся потом. Лорсо знал о тяжелых повозках с высокими колесами, но тем не менее, когда один из Скэнов спрыгнул с такой повозки, он издал возглас изумления: колесо было на голову выше воина!

Лорсо насчитал около двадцати повозок. Он был уверен, что десяток из них, те, что были ярко раскрашены, предназначались для женщин. Эти повозки были накрыты разноцветными полотнами, натянутыми поверх специальных рам. На одной из них была изображена взошедшая над горами луна. На второй — тигр, устремившийся за убегающим оленем. На третьей были нарисованы только красные, желтые и белые розы разного размера. Колеса и упряжки также были раскрашены.

Лорсо почувствовал на себе чей-то взгляд.

Пытаясь казаться невозмутимым, он сделал вид, что рассматривает что-то на своем сапоге, а на самом деле в это время оглянулся назад. Он осмотрел склоны справа и слева от себя. Там густо росли деревья вперемежку с кустами и повсюду можно было затаиться, но не было никаких признаков опасности.

Вдоль тропы, ведущей в долину и к повозкам, густо рос кустарник. На тропе и кустах виднелись следы от огромных колес. Подумав, что ведет себя как испуганный молодой олень, Лорсо отбросил мысли о взгляде, нацеленном ему в спину, и двинулся в сторону повозок. Но он знал, что заметил нечто непонятное.

Нацеленная ему в грудь стрела пролетела так близко, что вспорола широкую блузу. Острый как бритва наконечник скользнул по внутренней стороне правой руки и ушел в кустарник. Вскрикнув, Лорсо упал в кусты, зажав левой рукой небольшой порез, и выхватил меч. Проклиная себя, что не захватил собственный лук и стрелы, он осторожно поднял голову.

Далеко от него вверх по склону горы бежал человек. Это расстояние поразило Лорсо. Неудивительно, что стрела промахнулась. Было странно, что она вообще пролетела возле него.

Крик Лорсо был услышан. Из повозок вывалились Скэны и несколько женщин. Появились кочевники Летучей Орды. Один из них взлетел на спину коня, ничуть не озабоченный отсутствием седла и уздечки. Огрев коня рукой по крупу, он галопом примчался к Лорсо.

— Рана серьезная? — спросил кочевник, и, не дожидаясь ответа: — Кто это сделал? Речной?

На его лице появилось огорчение, когда Лорсо признался, что не имеет понятия, кто на него напал. Оно сменилось радостью, когда Лорсо добавил, что нападавший удирает по склону горы и указал на карабкавшуюся через камни фигурку.

— Охота! — воскликнул кочевник. — Человек! Самая хорошая дичь! Жаль, что тебя ранило. Рана вроде несерьезная. Мы тебе его добудем. Позову остальных! — И кочевник умчался.

Тут подбежали первые члены экипажа. Рану Лорсо осмотрели и забинтовали. Задолго до того, как последний из Скэнов присоединился к Лорсо, группа верховых кочевников устремилась вверх по склону горы. Их крики и вопли прокатились эхом по долине. Скэны наблюдали со стоическим вниманием воинов, анализирующих опасность, с которой, возможно, когда-нибудь придется столкнуться. Казалось, что крепкие широкогрудые кони кочевников не признают земного притяжения. Глядя, как они карабкаются напролом вверх по склону горы, Лорсо подумал, не когти ли у них вместо копыт? Всадники вцепились в своих коней, как демоны, и спрыгивали, только когда конь, казалось, вот-вот опрокинется назад. Спешившись, воины помогали коням. Иногда они тянули их вверх за уздечку. Некоторые подталкивали плечом своих скакунов сзади, помогая им выбраться на следующий уступ.

Одновременно вторая группа кочевников с воплями понеслась вокруг восточного склона горы. Лорсо решил, что они направились, чтобы отрезать беглецу путь к отступлению на юг.

Лорсо почти посочувствовал глупцу, попытавшемуся его убить.

Глава 23

Жрец Луны не проявил ни малейшего сочувствия к потенциальному убийце Лорсо. Слушая Скэна, он, казалось, кипел от ярости. Когда Лорсо закончил, Жрец еще долго сидел, молча уставившись в какую-то точку далеко за стенами шатра.

Лорсо это не понравилось — та же повадка была и у Слез Нефрита. Он воспользовался возникшей паузой, чтобы осмотреться внутри шатра, вернее, внутри этой комнаты в шатре. В ней бы поместились четыре обычных хижины Скэнов. Через белую материю проникал рассеянный свет, яркий, но не приносящий тепла. Почти весь пол был покрыт коврами. В промежутках между ними рабы разостлали чабрец, мяту и другие травы. Все эти ароматы смешивались с густым запахом пчелиного воска — им обмазывали шатер, чтобы тот не пропускал воду.

Перед слегка приподнятой платформой полукругом стояли резные стулья. На платформе на продолговатом предмете, который, как сказали Лорсо, назывался диваном, восседал Жрец Луны. Диван тоже был белого цвета и таким мягким, что почти поглотил Жреца. За его спиной висел темный фиолетово-синий экран. Материал экрана был окрашен неравномерно. В отдельных местах он был светлее, чем в других. В середине его верхней части была изображена мутноватая мерцающая луна.

Сперва этот экран представился Лорсо просто красивым предметом роскоши. Но, взглянув на него еще раз, Лорсо вдруг осознал его назначение. Луна плыла в полутьме. Более светлые полосы обозначали облака. На фоне этой картины Жрец казался небесным созданием.

— Сайла, — это единственное, произнесенное скрипучим голосом слово вернуло Лорсо к действительности, — Сайла, это должна быть Сайла. Даже Гэн Мондэрк не способен внушить такой фанатизм, чтобы кто-то предпринял столь глупый, ненужный шаг! — повторил громче сохранивший неподвижность Жрец.

Ощетинившись, Лорсо вскочил.

— Глупый? Ненужный? Я?

— Сядь! Тебе чудится оскорбление там, где его нет. — Жрец был настолько поглощен своими мыслями, что не обратил внимания на бешенство Лорсо. — Скэны прислали мне своего лучшего воина, чтобы создать союз. Гэн Мондэрк понимает, что убить тебя — значит привести твой народ в ярость. Твои же товарищи с готовностью подтвердили бы, что не было никакого предательства. Эта дьяволица Сайла ни в чем не разбирается так хорошо, как в убийстве. Увидишь. Этот человек все подтвердит!

— Прежде его нужно поймать!

— Если он летает, Лис почует его в небе. Если он плавает, Лис распутает поднятую им на воде рябь.

— Пусть так, но он может умереть прежде, чем признается.

Жрец засмеялся. Выражение его лица заставило подняться волосы на голове у Лорсо.

— Ему очень повезет, если он умрет, сопротивляясь пленению. Когда он попадет к нам в руки, то сознается. Увидишь!

Тут Жрец наконец понял, как грубо повел себя с Лорсо. Сочувственно справившись о его ране, он озабоченно напомнил о возможности инфекции. Поведение Лорсо производило впечатление — его больше огорчил урон, причиненный блузе. Жрец понял, в чем дело, только после того, как Лорсо объяснил, что блуза сделана не из хлопка, а из льна, а для ее окраски был использован индиго. Заметив интерес Жреца, Лорсо стал описывать, как делают льняную ткань.

Едва не застонав, тот тактично прервал рассказ Лорсо:

— Мне очень хочется об этом узнать, но приходится постоянно работать над новым, лучшим оружием для нашей победы.

Глядя вслед уходящему Лорсо, Жрец размышлял, понимает ли этот темный дикарь всю значимость этого нового оружия. Скэны были ничуть не лучше Летучей Орды в осадных делах. Оба народа нападали внезапно для грабежа и разбоя и исчезали. Один народ уходил в морские дали, другой исчезал в безбрежных просторах Суши.

Этому нужно было положить конец. Налетчики могли служить острием при нападении, но основой империи были торговля и промышленность.

Жрец согнулся, уперев подбородок в ладони, и задумался. После предательства Конвея, которое привело к ужасным пожарам в лагерях Летучей Орды, многие объявили его ложным божеством. Их число увеличилось после неудачной атаки на Дом Церкви и мора, постигшего всю Летучую Орду. И все же Жрец это превозмог. Доказательство того, что его миссия благословенна.

Империя. Должна быть основа. Церковь и государство в одном лице. В одном человеке. В человеке-божестве.

Никакая империя не может процветать без свободного выхода к морю. Ни одна религия не может быть прочной без возведения баррикад для защиты от неверующих. Укрепленные города Ола и Харбундай решали обе проблемы.

Приняв решение, Жрец быстро встал. Выйдя из шатра, он резко повернулся, заставив распахнуться свои широкие белые одежды, и вскочил на своего белого коня. Раб держал лошадь под уздцы, пока Жрец не устроился в седле. Он отнесся к этому просто как к акту уважения, теперь он хорошо держался на коне. Передвигаться с Летучей Ордой быстро можно было только верхом. Иначе приходилось болтаться до изнеможения в повозках, и тогда путешествие тянулось вечность.

Направившись на юг, Жрец вскоре достиг едва заметной тропы, отделявшейся от наезженной дороги вдоль реки. Тропа, казалось, вела прямо к подножию высоченных гор, но по ней он приехал в узкую долину.

Его цель была чуть дальше.

На лужайке, поблескивая сырой древесиной, в ожидании испытаний стояла катапульта.

Жрец выслушал нервничающего раба, ответственного за строительство катапульты.

— Она готова, Жрец Луны. Мы ее можем утром разобрать и снова собрать между второй едой и темнотой. Она бросает камень весом как взрослый мужчина на дальность полета лучшей стрелы.

— Сколько потребуется времени, чтобы построить еще одну?

Напряжение раба заметно усилилось.

— Иногда, Жрец Луны, попадается плохая древесина. Или веревки из буйволовой шкуры не столь прочны, как требуется.

— Ты или выполнишь мои требования, или умрешь.

— Четыре дня. Пять, если будет дождь.

— Три. И часть четвертого. К черту погоду! Теперь приведи эту штуку в действие.

Раб бросился к катапульте и обслуживающим ее рабам. Длинный рычаг со сплетенной из толстых кожаных полос корзиной медленно опускался назад по мере того, как рабы вращали лебедку. Противовес поднялся высоко в воздух. Наконец четверо рабов с усилием погрузили в корзину массивный камень.

Рабы освободили лебедку. Корзина устремилась ввысь, противовес с грохотом опустился. Жрец не поверил своим глазам — ствол согнулся как тростинка. Камень со свистом рассек воздух и будто взорвался, ударившись об отвесно поднимавшуюся скалу. От скалы отвалились огромные обломки, оставляя на гладкой поверхности отвратительные шрамы.

— Я же говорил, — с улыбкой сказал старший раб. — Мы все сделали! Хочешь посмотреть, как мы ее разбираем? Или бросить еще один камень? Это быстро!

Жрец был удовлетворен. Резко повернув коня, он рысцой отправился в обратный путь.

Лучи предзакатного солнца золотили беспокойную поверхность реки, когда Лис во главе отряда охотников въехал в лагерь. Крики и вопли свидетельствовали об их удаче. Отряд остановился перед шатром Жреца.

В гуще охотников покачивался из стороны в сторону привязанный ремнями к лошади, избитый и окровавленный человек. Его лицо было расцарапано, лохмотья разорванной рубахи свисали, кожа на его груди и животе после того, как его волокли по земле, выглядела как обожженная. Трудно было определить, откуда текла кровь, образовавшая лужицу там, где он стоял, — из его израненных босых ног или из других ран.

Жрец вышел, чтобы посмотреть на пленника.

— Хорошая работа! — коротко бросил он Лису, а затем медленно обошел несчастного вокруг. Тяжело дыша, тот уставился взглядом в землю перед собой. — Дайте ему воды, — приказал Жрец и подождал, пока тот утолит свою жажду.

— Ты пытался убить моего друга, — ласково заговорил Жрец. — Расскажи мне почему?

Пленник смог заговорить только со второй попытки.

— Скэн. Важный Скэн. Розовый и черный камень. Думал, что у него много камня. Ограблю его, камень продам.

— Зачем ты мне лжешь? — Жрец вытянул руку и, схватив пленника за подбородок, заставил того посмотреть ему прямо в глаза. — Я задаю тебе вопросы лишь для того, чтобы ты мог правдой облегчить свою участь. Я — Жрец Луны, человек-божество, божество-человек.

— Я сказал правду. Пожалуйста, не убивай меня.

— Он торговец, — с презрением сказал Лис.

Жрец усмехнулся.

— Дайте ему еще воды. И пищи, если он пожелает. Он пригодится нам сегодня вечером. Лорсо должен оценить, насколько серьезно мы отнеслись к покушению на его жизнь!

— Он сам серьезно к этому отнесется, когда узнает, что покушавшийся — вонючий торговец! — ответил Лис.

Позже, когда в лагерь пришли Скэны, кочевники сняли покрывало с большой повозки, стоявшей теперь посреди огороженного веревками участка. Возле барьера жалось несколько сот Речных, изумленно завопивших, когда глазам открылось устройство, покоящееся на повозке. Стоявшие позади Лорсо Скэны стали переговариваться вполголоса. Один из них спросил Лорсо:

— Это то, о чем все говорят? Повозка-молния божества?

Лорсо резко обернулся, из-за своей негнущейся ноги потеряв равновесие и качнувшись в сторону. Застигнутый врасплох воин не успел среагировать и в свою очередь налетел на соседа. После серии толчков и проклятий все наконец успокоились.

— Мы служим собственному божеству, — оскалившись, прорычал Лорсо. — Я уже говорил вам: ни один Скэн не бросает вызов Жрецу, этому самому культу Луны или любым другим ложным верованиям! Если потребуется, мы можем защищать себя. Но я больше не потерплю никаких разговоров о других божествах! Ясно?

Один из более старших по возрасту воинов ответил:

— Всем все понятно. Просто дело в том, что…

Лорсо бесцеремонно прервал воина:

— Всем держаться вместе здесь, в ближнем углу огороженного участка. В случае предательства, будем пробиваться с боем к челну. Кто перерезает причальные концы?

Поднялись две руки.

— А если им не удастся это сделать?

Откликнулись двое других воинов.

— Хорошо. Я буду сидеть за отдельным столом со Жрецом, Лисом, Сарисом и несколькими из Людей Реки. Будьте начеку. Помните, что вы Скэны!

Все еще раздраженный Лорсо вытерпел процедуру представления нескольких вождей и просто знатных Людей Реки. Они все были похожи друг на друга. Широкие шляпы, широкие штаны, широкие самодовольные лица. Они предпочитали украшения из перьев. Украшения были цветастыми, они покачивались, подпрыгивали и дергались, подкрепляя убежденность Лорсо, что эти люди не могут быть серьезными.

После обязательных процедур Жрец взял Лорсо под руку.

— Пойдем. Я хочу показать тебе алтарь моей Матери.

Они обошли вокруг устройства, стоящего на повозке. Жрец хранил молчание, пока они не вернулись к передней части устройства, обозначенной тщательно отполированными медными ступеньками, ведущими от пола повозки к верхней части платформы алтаря.

Жрец наслаждался иронией ситуации. Лорсо совсем не верил в могущество Матери-Луны. Самое смешное заключалось в том, что, даже если объяснить этому кровавому дикарю принцип работы статического генератора, он тут же счел бы строгую науку колдовскими чарами.

Алтарь являл собой совершенство. Только Жрец знал секрет алтаря. Даже эти глупцы, присоединившиеся к Сайле и слабосильным проповедям ее бесплодной Церкви, не могли управлять могуществом его Матери. Только Жрец мог. Возможно, они понимали толк в электрическом генераторе, но могли ли они повторить его конструкцию? Кто, кроме Жреца, был способен сконструировать такое устройство, которое позволяло ему уничтожать недостойных и миловать тех, в ком он нуждался? Только Жрец Луны. Жрец Луны.

Ход мыслей Жреца был прерван вопросом Лорсо, который, указывая на дальний конец повозки, спросил:

— Эти вещи тоже часть твоей религии?

— Да, — Жрец приготовился к объяснениям, жестом предложив Лорсо следовать за собой. Передав Скэну два медных цилиндрических сосуда с плоским дном, Жрец сказал: — Видишь, как тщательно отполированы эти священные предметы? — Быстро наклонившись, он что-то вынул из фарфоровой банки и спрятал за спиной.

Хитроумно избегая попытки Лорсо увидеть, что он прячет, Жрец продолжил:

— Смотри, медные сосуды без швов. Теперь смотри, как легко фарфоровый сосуд входит в большой медный сосуд, — и Жрец опустил фарфоровую банку в медный сосуд, который Лорсо держал в правой руке. — Теперь помести меньший медный сосуд внутрь фарфорового. Вот, тончайший фарфор полностью покрыт чистейшим металлом, кроме этого небольшого участка, выступающего над медью. Три силы требуются, Лорсо. Три. Вот это — коллектор, в котором заключена мощь моей Матери, ждущей своего часа, чтобы судить правого и виноватого. Поставь сосуды на металлическую пластину так, как они есть.

В неожиданно грубом голосе звучал приказ и нечто сверхъестественное. В Лорсо проснулась обида, но его тело повиновалось, будто было подвластно этому голосу. Когда Лорсо выпрямился, Жрец молниеносным движением сунул то, что до сих пор прятал за спиной, прямо в лицо Лорсо.

— Человек-Который-Есть-Смерть, — уперев подбородок в грудь, нараспев произнес Жрец. Его сощуренные глаза были устремлены ввысь. Медленно он отвел литую медную фигурку от лица Лорсо. Фигурка изображала человека, стоящего на круглом основании, прижавшего стиснутые кулаки к своим бокам. Его ноги были тонкие и костлявые, огромные глаза из белого кварца уставились в одну точку. В крошечном разинутом рте, из которого, казалось, исходил вечный безмолвный крик ужаса, поблескивали костяные зубы.

Жрец поставил фигурку в меньший медный сосуд. Из сосуда выглядывали голова и плечи фигурки.

— Ты увидишь! — Слова Жреца прозвучали подобно свисту северного ветра в обледенелых снастях. Под блестящим взглядом фигурки, пронзенный голосом Жреца, Лорсо почувствовал полную растерянность. У него учащенно билось сердце, ноги стали ватными.

Слезы Нефрита. Только она могла своими словами лишить его силы. Только она.

До сих пор.

Глава 24

Жрец приготовился. Он собрал свой плащ одной рукой, повернулся и выбросил руку в сторону, распахивая плащ. В свете факелов сверкнула искусно вплетенная в ткань серебряная нить. Когда его плащ опал, Жрец поклонился своим гостеприимным хозяевам — Людям Реки. Выпрямляясь, он поймал взгляд Лорсо. Он было подумал, не моргнуть ли ему заговорщически вождю Скэнов? Но выражение лица Лорсо исключило всякую мысль об этой выходке. Жрец почувствовал досаду. Он был уверен, что заметил страх в глазах Лорсо, когда показывал ему Человека-Который-Есть-Смерть. Теперь в его взгляде Жрец увидел враждебность.

А это делало предстоящую игру еще интереснее. Дикари не могли понять одного — им никогда не выиграть!

Боги играют. Люди рискуют.

Повернувшись спиной к алтарю, Жрец заговорил. Он раскрыл свои мысли, мысли божества, и его Мать наполнила его красноречием. Он убеждал, сладко уговаривал, сдабривал свою речь остротами и юмором. Опьяненный своими словами, он восторгался самим собой.

Лорсо боролся с голосом, который то увещевал, то усыплял, а потом снова приводил в возбуждение. Ни один воин не мог безразлично слушать речи о вечной жизни, даруемой через смерть, в стране чести и достоинства.

Лорсо спохватился. У его собственного божества имелись уши.

Он взглянул на своих людей. Заметившие его злой взгляд воины мгновенно стерли со своих лиц глупые улыбки. Они локтями подталкивали своих соседей, обращая их внимание на неодобрение Лорсо.

Жрец все это видел. Божество в нем поднялось ввысь и со смехом взирало вниз на Лорсо. Обращение одного такого в истинную веру стоило обращения сотни слабовольных глупцов.

Жрец прервал свою речь. Жестом он приказал кочевникам Летучей Орды привести пленника Потом он подозвал к себе Лорсо.

Взяв предводителя Скэнов под руку, он отвел его к дальнему концу повозки за пределами алтаря.

Два кочевника в церемониальных одеяниях привели пленника. На кочевниках были плотно облегающие куртки без рукавов и свободные мешковатые штаны. Спереди их одежда была белого цвета, сзади черного. Пленника одели в грубую белую накидку без рукавов, опускающуюся ниже колен, но не до щиколоток. Кочевники подняли его на повозку и поставили на металлическую пластину в центре алтаря. Пленник не показывал ни страха, ни надежды. Покачнувшись, он ухватился обеими руками за медные перила.

Лорсо заметил смертоносный взгляд Жреца в сторону пленника и подумал, что тот каким-то образом спутал Жрецу карты. Очень скоро его предположение подтвердилось.

— Посмотрите на этого несчастного, — гремел Жрец. — Он явился, чтобы убить друга Жреца Луны. Только сквернейшие из людей зовутся торговцами. Только Сайла могла заставить его притвориться торговцем. У этого человека не было никакого вьючного животного, никаких товаров для продажи. И все же он отказывается сознаться в том, что принадлежит Церкви Сайлы. Это его не спасет. Моя Мать докажет, что он лжет!

Тут Жрец совершил нечто невообразимое. Он жестом показал Лорсо, чтобы тот подошел к нему.

Ошеломленный, Лорсо не шелохнулся. Скэны зашевелились, в их зловещем ворчании слышались предупреждение и страх. Жрец снова взмахнул рукой.

— Ступай, Лорсо, — уголком рта тихо сказал Сарис. — Это великая честь. У многих моих людей исчезнет страх, если они увидят, что у тебя его нет.

Рука Лорсо скользнула к мечу. В тоне Сариса был намек, что страх сковал Лорсо.

— Он просто удивил меня. — Лорсо быстро поднялся. Одного его взгляда было достаточно, чтобы его люди замолкли. Высоко подняв голову, Лорсо подошел к повозке и, пренебрегая ступеньками, легко вспрыгнул на нее, став рядом с Жрецом.

В толпе раздались одобрительные восклицания.

Пленник посмотрел на Лорсо с нескрываемым презрением. Едва ли это соответствовало выражению лица побежденного человека. Это навело Лорсо на мысль, что, должно быть, его плохо пытали. Потом он обратил внимание на руку пленника, вцепившуюся в медные перила. С кончиков его пальцев сочилась кровь. Ногти отсутствовали.

— Я докажу вам, что этот человек лжет, — заявил Жрец. Что он — враг культа Луны, враг всех друзей Жреца!

Он кивнул кочевникам, приведшим пленника, и те заняли сиденья на длинном брусе, перпендикулярном остову лунного диска. Перед сиденьями были расположены рукоятки, которые кочевники принялись вращать. Кожаные ремни привели диски во вращение. Послышался звук, напоминающий Лорсо шум отдаленного прибоя. Повозка задрожала.

Вынув из сосуда на алтаре статуэтку Человека-Который-Есть-Смерть, Жрец высоко поднял ее над своей головой. Отполированная медная фигурка засверкала в темноте. Ее глаза, казалось, неестественным образом втягивали в себя свет от факелов.

Размахивая тоненькой медной фигуркой, Жрец тихо обратился к Лорсо:

— У меня приготовлен для тебя сюрприз. Среди нас находится предатель. Сарис говорит, что один из вождей Людей Реки за нашим столом поддерживает отколовшееся от Церкви крыло Сайлы. Именно он — настоящая цель ярости моей Матери. Вот увидишь!

Вернув фигурку на место, Жрец Луны снова обратился к толпе:

— Многие из вас сомневаются, карает ли моя Мать тех, кого выбираю я, что она действительно наказывает тех, кто лжет нам, кто не желает нам добра. Пусть один из вас задаст пленнику вопрос, ответ на который нам известен. Кто из моих друзей испытает нашего врага?

— Я! — Низкорослый плотный воин нырнул под веревочное ограждение и смело шагнул в запретную зону. — Спроси его, боится ли он?

— Сам спроси! — милостиво улыбнулся Жрец. Лорсо подавил желание насмешливо улыбнуться. Он прекрасно понимал, что этот воин — подставное лицо. СлезыНефрита часто использовала такой же прием.

Вопрос бы повторен. Пленник в ответ покачал головой.

Одетые в бело-черные одежды кочевники ускорили вращение лунных дисков. Шум стал громче. Повозка, казалось, пыталась что-то сказать. Ее доски и крепления застонали. Подняв голос, Жрец раскинул руки и схватился за декоративную рукоятку на верхушке резного столба.

— Возьми Человека-Который-Есть-Смерть в руки! — И он отступил от рамы.

Осторожно, оберегая свои искалеченные пальцы, пленник протянул руку к фигурке. На его лице был виден переживаемый им страх. Он схватил литую медную фигурку в руку и на мгновение замер, не веря, что остался жив. Потом он презрительно нахмурился.

— Поставь его обратно. Есть другие вопросы? — Жрец движением подбородка подал знак воину, вызвавшемуся задавать вопросы. Тот ретиво продолжил:

— Пленник! Ты — торговец?

И снова тот исполнил отведенную ему роль, подняв фигурку, ответив и снова возвратив ее на место. Последовало множество пустых вопросов. Толпа уже получала удовольствие, спрашивая пленника, может ли он летать или живет ли он под водой в реке? Наконец Жрец их утихомирил.

— Теперь ответь мне, неудавшийся убийца. Ответь моей Матери. Все видели, что, правдиво отвечая, ты остался в живых. Сейчас я задам тебе свой вопрос! — И он снова взялся за резной столб.

Кочевники заработали рукоятками еще усерднее. На их одежде расплывались пятна от капавшего с подбородка пота.

Медные лучи превратились в сверкающий сплошной круг.

Лорсо почувствовал какой-то странный незнакомый запах. Он вызывал мысль о тепле, но поблизости никакого огня, кроме факелов, не было.

Лорсо услышал зловещее шипение. Он был уверен, что этот звук каким-то образом связан с тем неприятным липким запахом.

— Тебя подослала Церковь? — звенящим голосом спросил Жрец.

Пленник улыбнулся. Загадочной, самоуверенной улыбкой, будто шутке, которую только он один понимал. Тихим голосом, который был слышен только находившимся на повозке, он промолвил:

— Я недостоин Церкви. Она меня не посылала. — Повернув голову, он крикнул через плечо, обращаясь к сидящей за столом знати: — Церковь меня не посылала!

Окровавленная от пыток рука протянулась навстречу безмолвному крику Человека-Который-Есть-Смерть. Необыкновенно яркая, голубовато-зеленая в тусклом свете факелов искра прыгнула навстречу его протянутой руке. Раздался оглушительный треск. Пленник испустил неописуемый вопль.

Лорсо знал, что будет помнить этот вопль до конца своих дней. Всю его жизнь вокруг него погибали люди. Никогда не слышал он подобного звука.

Ни один из них не был убит божеством.

Пленник выпрямился, его рука стала тверже стали. И тут же его отбросило назад. Его тело, ставшее мягким, будто без костей, приземлилось бесформенной грудой.

Несколько секунд, показавшимися вечностью, никто не шелохнулся. Потом все как один закричали. Шум прокатился в ночи через реку и возвратился эхом. Кто-то выкрикнул имя Жреца Луны. Толпа подхватила и стала скандировать его.

Жрец млел от удовольствия, купался в лучах своей славы. Он вышагивал по повозке.

Лорсо не кричал с остальными. От этого он мог удержаться, но не мог остановить рев толпы и свое готовое разорваться сердце. Жрец потащил его к ступенькам, ведущим вниз с повозки. Спотыкаясь, ликующий и одновременно пристыженный Лорсо последовал за Жрецом.

— А теперь поговорим с моим Речным — вероломным лазутчиком.

Жрец внимательно следил за реакцией Лорсо. Его молчание на фоне орущей толпы только укрепило мнение Жреца, что перед ним был лидер, человек, живущий своим собственным умом.

Именно такой человек требовался Жрецу, чтобы уравновесить Лиса. Дело не в том, что Лис был не очень умен. Просто он сначала поддавался эмоциям, а размышлял позже. Человек, подобный Лорсо, служил бы прекрасным дополнением. Бойцу, даже божеству, требовались две руки.

Жрец заставил себя вернуться к реальности. Он остановился перед обвиненным в шпионаже. Громогласный рев толпы стих.

Глядя Речному прямо в глаза, Жрец сказал:

— Мне ведомо твое сердце. Ты принадлежишь Сайле!

Тот, протестуя, поднял руку. Его сопротивление вызвало у Жреца смех. Прежде чем Речной успел открыть рот, он продолжил:

— Смотрите на его поддельное возмущение! Лжец! Я требую, чтобы ты прикоснулся к Человеку-Который-Есть-Смерть!

Жрец отступил. Призвав на помощь свой натренированный голос, он сказал, обращаясь прямо к толпе:

— Все видели, как моя Мать дорожит правдой. Скажи правду, и будешь одним из нас. Солги, и твоя душа сгорит!

— Я не могу. Глаза Речного закатились, в уголке его рта появилось пятнышко сухой, как вата, слюны. — То есть я не буду. Никто не имеет права сомневаться в моей честности. Я честный человек. Спроси любого, — и он, прервав свою речь, стал оглядываться в поисках поручителя.

На грустных, злых, пристыженных лицах тех, кто прежде был ему друзьями, он прочел отказ.

— Мне нужны хорошие люди, — продолжил Жрец. — Сознайся, и будешь прощен. Присоединись ко мне. Помоги мне.

Казалось, осознание того, что от него все отвернулись, укрепило решимость этого человека.

— Я никогда не подвергну себя такому испытанию. Ни один человек не смеет усомниться в моей честности!

— Ни один человек и не сомневается. Я сомневаюсь! Жрец. Божество, которое человек. Подвергнись моему испытанию или будь признан виновным за свой отказ.

Вызов был брошен. Толпа издала вздох, наполненный ожиданием.

Тяжело дыша, Речной уставился в глаза Жрецу. Сквозь сжатые губы он проговорил ледяным тоном:

— Я подвергну себя твоему испытанию. Потом я удалюсь. Меня нельзя так оскорблять! Ты нажил себе врага.

В то время как все вокруг Речного расслабились, шестое чувство подсказало Жрецу, что настал самый опасный момент спектакля. Он подал своим подручным сигнал начать вращать лунные диски.

Речной бросил на свой стул пояс с мечом и вышел из-за стола.

Жрец повел свою жертву к алтарю. Он заметил, как женщина из Людей Реки открыла было рот, чтобы закричать, но затем прижала ладони к щекам.

Жрец шарахнулся в сторону и камнем упал на землю. Бросившийся к нему с ножом в руке Речной споткнулся о его спину.

Лорсо уже наносил свой удар, когда шпион только начал падать. Меч полоснул его по спине как раз над ремнем. Удар Лорсо послал Речного, согнувшегося в три погибели, вперед. Второй удар пришелся ему в незащищенное основание шеи. Почти обезглавленный, Речной сделал еще около пяти ужасных шагов.

Он упал лицом вниз, протянув руки в направлении алтаря.

Лорсо испытывал странное чувство раздвоения. Слева от него кочевники и другие Люди Реки окружали бывших подчиненных того, кто лежал мертвым у его ног. Люди кричали. Жрец положил руки на плечи Лорсо. Он видел, как шевелится рот Жреца, но ничего не слышал. Наконец слова Жреца прорвались:

— Все произошло, как предвидела моя Мать! «Держи рядом с собой Поработителя. Он должен познать твое могущество, прежде чем согласится быть твоим союзником и защищать тебя». Ради этого ты стоял рядом со мной у ее алтаря. Ради этого ты стоял со мной, чтобы противостоять предателю!

Остальные события этой ночи прошли для Лорсо будто во сне. Позже он сидел один около руля акульего челна. Ниже по течению умирающая луна вонзала свое искривленное лезвие в темный горизонт. Под его ногами неугомонная река шептала о скором путешествии.

Лорсо сжал кулаки и, закрыв глаза, оскалился. Снова и снова он повторял имя Сосолассы.

Глава 25

Шара и Чо беспокойно зашевелились. Две огромные головы разом приподнялись над передними лапами. С плавной грациозностью, не сочетавшейся с их внушительной массой, собаки встали. Гэн не обращал на них внимания, пока Чо не прижалась к его правому боку. Посмотрев на собаку, Гэн улыбнулся. Обычно она так толкалась, когда хотела привлечь его внимание, не прибегая к рычанию или лаю. Схватив ее лохматое ухо, Гэн нежно потрепал его.

— В чем дело? Притворяешься, что там какая-то опасность, чтобы опереться на меня?

Собака лениво замахала тяжелым хвостом, указывая взглядом на дверь, ведущую с крыши внутрь замка.

Уверенный, что спокойная настороженность собак объясняется просто нежданным приближением кого-то из своих, Гэн все же не спускал глаз с двери. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову напасть на Мурдата на крыше его собственного замка. Однако, с горечью подумал Гэн, люди, рассчитывавшие только на то, что было вероятнее всего, до старости не доживали.

Появился Эмсо. За ним следовали Конвей, Тейт и Леклерк.

Притворяясь недовольным, Гэн оттолкнул от себя собак.

— Притворщики! Вы все время знали, кто это на самом деле! — Блестящие глаза и собачьи улыбки напоминали гримасы дерзких детей.

— Чо вроде оправилась от своих ран, — сказал Конвей. — Она прекрасно выглядит!

— А где твои собаки?

— Сидят дома. Ты же знаешь, как Шара и Карда постоянно испытывают друг друга. Боюсь, если они этим займутся, нам их не разнять.

Гэн скорчил гримасу.

— Страшно подумать, чтобы вмешаться в драку между этими псами…

— Забудь о собаках, — проворчал Эмсо. — Есть дела посерьезнее. Поэтому мы и пришли.

— Может, в один прекрасный день, — сухо заметил Гэн, — ты придешь ко мне с каким-нибудь радостным сообщением. Я бы умер от удивления! — Гэн оглядел остальных. — Что вас привело вместе с моим каркающим вороном?

— Идеи, — сказал Леклерк, нерешительно оглядываясь. Когда никто не поддержал его вступления, он продолжил: — Все знают, что Летучая Орда, Скэны и многие из Людей Реки весной нападут на нас. Мы втроем убеждали Эмсо, что Три Территории тогда не выдержат.

Ощетинившись, Гэн отвернулся к морю.

— Никто не заставляет вас быть со мной. Вы пришли ко мне по собственной воле. Вы вольны покинуть меня, когда сочтете нужным.

— Видите? Разве я не говорила вам, что он будет как дикий кабан?! — воскликнула Тейт. — Разве я не предупреждала, что стоит нам только рассказать ему о том, что у нас есть, и он разойдется? Разве я не предупреждала?

Отвернувшись, Гэн с трудом скрыл улыбку. Ему страстно хотелось посмотреть, как Леклерк и Конвей пытаются увильнуть от шпилек Тейт.

Леклерк быстро заговорил:

— Конечно, Тейт права. Я не это имел в виду. Дело в том, что у нас есть кое-какие идеи. Идеи о том, как компенсировать численное превосходство противника.

— Вот это звучит получше! — ворчливо проронила Тейт.

Гэн снова повернулся к своим собеседникам.

— Я слишком погорячился, — он хотел еще что-то добавить, но передумал. Он никогда не был уверен, что можно говорить этим странным людям, которые стали так важны для него. Несмотря на все их положительные черты, у них был один общий недостаток. Таинственность. Что бы они ни делали или говорили, вокруг них создавалась атмосфера отчужденности, недомолвок. Гэн всегда замечал какую-то странную меланхолию, которая была у них даже в минуты радости, будто всех их связывала какая-то неприятная тайна.

Мысленно Гэн поправил себя. Маленькая ясновидящая, Ланта, — временами ему казалось, что она знала, что происходит внутри Конвея. Гэн также понимал, что ее любовь к Мэтту Конвею была порукой тому, что она не расскажет ни об одной из его тайн.

Сейчас Конвей в своих кожаных штанах и шерстяной рубашке, в жилетке из пятнистой телячьей шкуры для защиты от холода ранней осени был похож на любого воина из отряда Джалайла, Харбундая или Олы. Такой же вид был и у Леклерка, хотя даже беглого взгляда хватало, чтобы понять: он не воин. И еще Тейт. Даже отбросив все остальное, она всегда выглядела необычно благодаря своей кошачьей грациозности, экзотическому разрезу глаз, высоким скулам и черной коже.

Гэн полюбовался ее кричащим коротким красным плащом с вышитым яркими желтыми нитками орлом, широко раскинувшим крылья и с якорем в когтях. Это было на нее похоже: противоречивость. Что общего было между орлом и якорем? Но эта эмблема притягивала взгляд. От нее исходила какая-то сила. И разве это не прекрасные цвета, цвета его собственного клана? Хотя сам Гэн всегда предпочитал простую одежду, ему нравилось щегольство и энергичность Тейт. Непредсказуемая и надежнее камня. Независимая и заботящаяся о тех, кто ее окружал.

Она нравилась ему больше любого другого из ее друзей. И знал он ее меньше всех.

— Дело в том, — сказал Конвей, — что нам с Тейт действительно нужно на какое-то время отлучиться.

Гэн молча кивнул. Для Эмсо этого было недостаточно.

— Дело религиозного характера, как они заявили. Может быть, тебе удастся больше из них вытянуть.

— Я тебя не спрашиваю о твоей вере? — с улыбкой сказала Тейт. — Не спрашивай и ты о моей.

Эмсо что-то тихо проворчал. Гэну послышалось что-то вроде «чушь собачья». Лицо Леклерка выражало несомненную озабоченность и виноватость. Но Гэну не дали поразмыслить об этом. Заговорил Конвей:

— Сперва я не хотел отправляться. Но она права, это необходимо. Однако теперь я считаю, что ей лучше остаться здесь и помочь в обучении Волков-новобранцев. Налатан расстроен тем, что она собирается его покинуть. Он настолько обозлен, что готов перекусить железо. Возможно, тебе удастся ее вразумить.

— У меня ума хватит на всех вас. — При этом Тейт вызывающе выставила вперед челюсть и широко раскрыла глаза. Ее слова были адресованы Гэну, но обжигающий взгляд был направлен на Конвея. — С этим делом можем справиться только мы с Конвеем. Вместе. И только потому, что я теперь замужем, он и Налатан считают, что я должна отправиться на кухню и остаток своей жизни вязать носки.

Конвей занялся полировкой своих ногтей.

— Я пробовал твою стряпню. По-моему, твое вязание носков безопаснее для окружающих.

— Не заговаривай мне зубы! Я не позволю тебе одному отправиться к нашим… туда в горы одному. И точка!

Короткая пауза, последовавшая за словом «нашим», показала Гэну, что Тейт прервала себя потому, что едва не сболтнула лишнее. У Гэна по спине забегали мурашки.

Леклерк нарушил наступившее молчание:

— Сдавайся, Мэтт. Было бы глупо отправляться одному. И ты не можешь заставить Тейт остаться дома. Если муж не может ее убедить, то тебе это не удастся и подавно.

Тейт великодушно восприняла свою победу. Обращаясь к Гэну, она сказала:

— Используй Налатана вместо меня. Он больше похож на тебя и Класа на Бейла, чем любой другой из встречавшихся мне людей. Ни в Трех Территориях, ни во всем мире нет лучшего воина. И я готова драться с тем, кто не согласен с этим!

Гэн снова попытался побороть улыбку. Но вот она прорвалась и превратилась в смех. Ошарашенная, Тейт напряглась.

— Ты смеешься над моим мужем?!

— Нет, нет! — Гэн протянул руку, будто защищаясь. — Я просто подумал, что, если у вас будут дети, пусть это лучше будут сыновья. Страшно подумать, что Налатану пришлось бы жить в одном доме с женщинами, похожими на тебя!

Фыркнув, Тейт отвернулась.

Гэн посмотрел на Леклерка.

— Ты сказал, что хотел поговорить о каких-то идеях. Как о том «метателе стрел», о котором ты говорил раньше? Мне докладывают, что ты работаешь с сухожилиями диких коров. Поговаривают о колдовстве.

Леклерк скорчил гримасу.

— Это оказалось сложнее, чем я предполагал.

Старательно скрывая свою озабоченность, Гэн продолжил:

— Докладывают мне и другое. У называющего себя Жрецом Луны есть катапульты. Их несколько, а не только та, что он применил в битве при Вратах.

Леклерк придвинулся ближе к Гэну. В своем энтузиазме он не обратил никакого внимания на насторожившихся у ног Гэна псов. Размахивая руками, он сказал:

— Оружие Жреца Луны — просто огромный лук. Оно быстро придет в негодность в бою. Его тетива не выдержит дождя. Я же использую сплетенные сухожилия. У меня больше стрелы, выше точность.

— Если оно у нас когда-нибудь будет, — прервал Эмсо. — Оружие Жреца есть. И сейчас. Оно действует.

— Мое будет лучше!

Гэн поспешил успокоить Леклерка:

— Эмсо всегда нетерпелив. Поверь, когда ты усовершенствуешь свое оружие, он первым станет жаловаться, что его слишком мало. Ты ему никогда не угодишь! — И Гэн дружески положил руку на плечо Эмсо.

— У нас другие идеи, — сказала Тейт, — но пока мы не можем их обсуждать. Мы изучали сокровище Врат. Вот что спасет Три Территории.

Эмсо всплеснул руками.

— Единственное, что нас может спасти — это хорошая драка! Мурдат, мы собрали горстку побитых воинов и непроверенных мальчишек и превратили их в Волков Джалайла. Мы не болтали о Вратах или о каких-то «идеях». Мы создали боевую единицу. Мы можем это сделать снова.

На него напустилась Тейт:

— Я была там, Эмсо. Я. Помнишь? Кто улучшил мурдат, которым теперь пользуются все Волки? А щит?

Конвей взял Тейт за руку, успокаивая, но она в раздражении вырвала ее.

Гэн обратился к Эмсо:

— Как уже сказал Леклерк, у противника подавляющее численное превосходство. Нам важно любое преимущество. Как ты можешь возражать?

Побагровевший Эмсо пытался найти нужные слова. На его простом, грубом лице появилось сожаление.

— Извини, Тейт. Я сожалею, что рассердил тебя. Мне не нравятся все эти новшества. Одно дело изменить внешний вид меча или щита воина. Даже то, что Гэн сотворил с воздушными змеями, по-своему было неплохо. Но черный порох. И эта кате… ката… та, другая штуковина. И оружие-молния. Вещи убивают людей. Это неправильно. Что же мы делаем? Не со Скэнами, не с теми идиотами, поклоняющимися Луне, и этим зловещим отребьем Жрецом Луны. Все они в свое время будут шить в Преисподней. Но что же происходит внутри нас?

Ответом было молчание. Это были мысли самого Гэна. Вид разрушений, причиняемых оружием-молнией, всесокрушающей слепой силой черного пороха, всегда рождало в нем чувство гадливости. По его коже ползли мурашки.

Эмсо говорил о самой сути, выступил обвинителем: «Что же происходит внутри нас?»

Гэн заметил, как обменялись взглядами Конвей, Тейт и Леклерк. То, что он увидел, поразило его. На лицах всех троих пришельцев, у которых была своя недоступная другим тайна, было выражение стыда.

Глава 26

— Ты прекрасна! — Сайла отступила от Ланты, уперев кулаки в бока и наклонив в сторону голову. — Хотелось бы мне увидеть тебя одетую в яркие хлопковые ткани, которые ткут женщины Людей Собаки, или в оленью кожу, привычную для женщин Харбундая. Вот та цена, которую мы платим за свою принадлежность Церкви. Черная одежда и еще раз черная одежда. Если мы проживем достаточно долго и займем высокое положение, нам дадут кусочек цветной отделки, чтобы отметить наше звание. — Сайла с отвращением вздохнула. — Теперь мне придется вымаливать прощение за грех тщеславия, а затем просить прощение за ложь. Ладно, не обращай внимания. Мы с тобой решили скроить накидку для женщины, желающей обратить на себя внимание своего возлюбленного, и нам это полностью удалось! Конечно, нам помогло, что у тебя такая хорошая фигурка!

Маленькая провидица покраснела. Сайла продолжала ее дразнить.

— Бедняга, конечно, пропал! Я предвкушаю прелестный скандал, когда сегодня вечером он бросится через комнату к твоим ногам!

Казалось, что на лице Ланты вспыхнуло пламя. Но выражение удовольствия сменилось тревогой.

— Ты действительно так считаешь, Сайла? Честно? Он знает, что я в него влюблена. Я считала, что все будет хорошо, когда мы сюда вернемся. Но он, кажется, не знает, что делать, — и она слабо взмахнула рукой.

— Почему бы вам не поговорить? Ни один из вас не признает то, что известно всем вашим друзьям: между вами что-то произошло, что-то ужасное. Понятно, что вы оба хотели бы это преодолеть. Позвольте своим друзьям вам помочь.

Ланта покачала головой.

— Что бы я ни говорила, это причиняет нам обоим боль. Я полагала, что он будет… будет более настойчив, наверное. Может, мне просто что-то померещилось. Все так сложно! Я в него влюбилась с первого взгляда. Почему же он этого не заметил? Что же я должна была делать?

— Лучше спроси меня, сколько звезд на небе. Или попроси объяснить, почему стоит именно такая погода. Не жди от меня ответов на вопрос, что такое любовь!

— Кстати, ты не обратила внимания, как Леклерк смотрит на эту девушку из Форов — Джалиту?

Хорошее настроение Ланты мигом испарилось.

— Нет, не обратила. Но зато я заметила, как она смотрит на других. Будто прикидывает, насколько они могут ей пригодиться. Почему ею так дорожит Нила? Можно подумать, что Джалита ее младшая сестра!

— Нила была очень одинока без нас. Ей почти не с кем было разговаривать. Она никому не доверяет так, как доверяет тебе, мне или Тейт. Теперь мы возвратились, но все мы очень заняты. Джалита всегда рядом с ней, а мы — нет. Благодаря Джалите Нила чувствует, что в ней кто-то нуждается.

— У нее есть ребенок. И Гэн постоянно всем говорит, как много для него значит Нила. Гэн советуется с ней насчет баронов, переговоров, помощи женам погибших или раненых Волков. Он превратил ее в свою бесценную помощницу. Сколько других мужчин поступило бы так же?

— Очень немногие. Но ты бы хотела этого? С учетом всего остального? Если Гэн не отсутствует, занимаясь тем или другим делом, он постоянно с кем-то обсуждает их проблемы день и ночь напролет.

Ланта нежно прикоснулась к рукаву Сайлы.

— В этом вся ты. Твой Клас далеко на востоке с племенем Людей Собаки, а ты беспокоишься о других, хотя у тебя самой проблем больше, чем у всех нас.

— Ты слишком высокого мнения обо мне, — Сайла сжала руку Ланты. — На самом деле я просто любопытная сплетница, которая следит за тем, что делают другие. Ладно, нас ждет работа. Не Конвей, а то, о чем ты сказала раньше. Джалита. Боюсь, что она способна причинить вред Ниле и Леклерку тоже.

— Ты считаешь, что она действительно шпионка?

— Возможно. Ты сказала, что она наблюдает. А сама ты за ней наблюдала?

— Зачем? Что я должна увидеть?

— А ты понаблюдай. Потом расскажешь.

Ланта с готовностью кивнула. Сайла взглянула на солнце.

— Скоро ужин. Кейт, Дженет и Сью готовят торжество, что-то связанное с книгами из Врат и Избранными. Удачное время, чтобы начать внимательное наблюдение за Джалитой. Садись рядом со мной. Будем сравнивать свои выводы.

Вдали первые закатные лучи позолотили покрытые снегом вершины гор. Ланта будто не замечала эту красоту.

— Ты хочешь, чтобы я попробовала увидеть ее будущее?

Нервно сплетя пальцы, Сайла постаралась ответить с уверенностью, которую сама не испытывала:

— Если я действительно схизматик, как утверждает Сестра-Мать, то у меня есть все основания призвать на помощь твои способности. Но я не верю, что я схизматик. Просто я хочу поступить правильно. А коварство Сестры-Матери нам известно. Но если я попрошу тебя использовать твои способности, а потом Хранительницы аббатств решат, что я поступила неправильно, тебя накажут. На это, Ланта, я не могу пойти.

— Об этом не беспокойся. Не сейчас. Идем готовиться к ужину. У нас будет чем там заняться.

— Особенно тебе — флиртовать с этим Конвеем! — Сайла закатила глаза. Ланта попыталась ее схватить, но Сайла увернулась, и обе они, беззаботно смеясь, убежали.

Спустя какое-то время, уже сидя в обеденном зале, Сайла вдруг вспомнила радостное настроение, охватившее их тогда, и пыталась сравнить настоящее время со временем правления Алтанара. Убранство зала было прежним. У одной из стен стоял короткий стол, во главе которого на месте мертвого тирана сидел Гэн. Вдоль двух других стен расположились два длинных стола. Собравшихся было не так много, как во времена Алтанара, но все же не менее шестидесяти человек.

Позади каждого стола в стене был большой камин. Свет от горевшего в каминах огня дополнялся светом от квадратной люстры с гремя каскадами свечей и стоявшими на столах канделябрами. Узкие, похожие на щели окна позволяли скопившемуся у потолка горячему воздуху выходить наружу. Несмотря на эту вентиляцию, в воздухе висел дым, придававший свету приглушенный розоватый оттенок. Сайле это нравилось.

На Гэне было одеяние из лосиной кожи, украшенное неяркой вышивкой. Сидевшая рядом с ним Нила была прекрасна в темно-синей накидке, выгодно оттенявшей ее золотые волосы. По левую руку от Нилы сидела надетая в легкую кожаную блузку и кожаные брюки Джалита. Склонив друг к другу головы, они все время разговаривали между собой. Темная красота молодой женщины из племени Фор бросала вызов яркой солнечной красоте Нилы. Как и Нила, Джалита надела неброские украшения: квадратик вулканического стекла свисал с ее шеи на серебряной цепочке, а в ее густых черных волосах поблескивал украшенный жемчугом гребень. Как заметила Сайла, все это принадлежало Ниле.

Слева от Джалиты сидел Леклерк, ссутулившийся и неудобно выкрутившийся, чтобы смотреть ей в лицо. Сайле он напоминал раненую цаплю.

По другую сторону Гэна почетное место занимал Эмсо. Как и Гэн, он был одет скромно. Одежда Эмсо будто подчеркивала его неотесанное, почти грубое поведение за столом. На нем была простая шерстяная рубашка. Даже сидя на своем месте за одним из длинных столов, Сайла обратила внимание на бахрому на рукавах. Заплаты на локтях не были редкостью, но у Эмсо они лоснились от носки. Его короткая стрижка (так подстригали овец) вызывала у Сайлы улыбку. В городе, в котором было достаточно парикмахеров, эта прическа была простым жеманством. Он старше Мурдата и самый верный его воин. Перед мысленным взором Сайлы предстал образ Класа на Бейла. Не желая, чтобы отсутствие мужа испортило ей еще один вечер, Сайла прогнала этот образ. Ее успокаивало, что в отсутствие Класа Эмсо следил за всем, что делалось за спиной Гэна.

Затем Конвей. Сайла помнила, как он был одет сначала, его странную пятнистую одежду из невероятно прочной ткани, которой была нипочем любая непогода. В то время все чужеземцы были одеты одинаково. Теперь Конвей одевался почти так же, как всадник Людей Собаки, хотя и не так броско.

Рядом с ним сидела Тейт. Как всегда, на ней было нечто особенное. В этот вечер она надела черную облегающую блузку и черную куртку с серебряными пуговицами, в ушах у нее висели серьги из вулканического стекла и серебра. Ее брюки с лампасами шириной в палец были скрыты столом, но Сайла знала, что они тоже облегающие. Ни один из мужчин в замке не мог не обратить внимание на Доннаси Тейт.

Ее это совершенно не трогало. Собственной воинственной отваги Тейт было более чем достаточно, чтобы охладить пыл самых несдержанных ухажеров. А о свирепости Налатана ходили легенды.

Сайла напомнила себе, что этим вечером предстояла трапеза в приятном обществе. Эта мысль вызвала у Сайлы кривую усмешку. Какое бы развлечение ни запланировали Бернхард, Картер и Анспач, оно не шло ни в какое сравнение с впервые выставленной на всеобщее обозрение Джалитой. Нила, как хлопотливая наседка со своим птенцом, хорошо подготовила Джалиту. Особенно смешным было то, что Нила была старше Джалиты всего года на два.

Как ни странно, Джалита выглядела старше Нилы. Нет, не по возрасту, а по своей опытности. Уравновешенная, расчетливая. Ее глаза напоминали острия мечей: пронзительные, уверенные.

Слуги внесли подносы с едой. Вошли музыканты и заняли свои места на небольшой сцене. Слуги расставили глиняную посуду с зеленью и последними летними помидорами. На столе появились глиняные бутылки с настоянными на травах маслами и уксусами, быстро наполнившими помещение своими ароматами. Потом последовали два тяжелых блюда с кусками запеченного окорока. Все передавали друг другу тарелки с овощами — кукурузой, фасолью, картофелем. Возникший в зале ровный приглушенный шум сидевших за трапезой людей, по мнению Сайлы, совершенно отличался от трапез при дворе Алтанара. В те времена больше пищи выбрасывалось, чем съедалось. Теперь, когда с едой стало трудно, Гэн требовал, чтобы в замке подавали достаточно пищи, но не больше. А еще в прошлые времена в зале звучала музыка с металлическим нотками, с ревом труб и пронзительным звоном бубенцов, а не такая мелодичная струнная музыка в сопровождении приглушенных небольших барабанов. Люди при дворе Алтанара смеялись, выражали одобрение и удивление через силу. Воздух был пронизан фальшью. Сейчас же тут собрались друзья.

Вдруг Сайла напряглась, насторожилась, как олень, почуявший охотника. Здравый смысл подсказывал, что ей нечего опасаться среди этих празднично настроенных людей, что ей нечего учуять среди ароматов яств и питья.

Ее внимание привлекло какое-то движение. Со своего места в противоположном конце зала поднялась настоятельница Фиалок. Зеленая подкладка ее откинутого капюшона сверкала в свете огней, как драгоценный камень. Будто почувствовав на себе взгляд Сайлы, женщина остановилась. Стоя позади сидевших за столом людей, которые ничего не замечали, она медленно повернулась и посмотрела Сайле прямо в глаза.

В это мгновение для Сайлы больше никого другого в зале не существовало. Пропал шум застольной беседы, исчезла музыка. Были только злые глаза настоятельницы Фиалок.

Глава 27

Настоятельница Фиалок натянула на голову капюшон. С побледневшим злобным лицом, через всю залу она сверлила взглядом Сайлу. Ее глаза будто пригвоздили Жрицу Роз к месту, как взгляд сверкающих глаз змеи сковывает птицу.

Нахлынувшая злость помогла Сайле освободиться от действия этого гипнотического взгляда. Она уверенно посмотрела в глаза этой женщине. Взгляд настоятельницы Фиалок требовал покорности одной воли другой. Это была беспощадная схватка, и касалась она не только Церкви. Сайла насмешливо улыбнулась в ответ на это высокомерие.

Настоятельница Фиалок дрогнула. Повернувшись, она пошла дальше, будто ничего не случилось.

Довольная своей маленькой победой, Сайла удобнее устроилась на стуле. Кто-то коснулся ее локтя.

— Я видела, — дрожащим шепотом проговорила Ланта. — Этот взгляд. Она никогда прежде не показывала так открыто своих чувств. Церковь уже отвергла нас. Мы этому никогда не противились и не оспаривали это. Отчего же так явно показывать свою ненависть именно сейчас?

— Это хороший вопрос, — автоматически и рассеянно ответила Сайла. Внутри у нее бушевали противоречивые чувства. Удивительные. В то же время она ликовала. С каждым ударом сердца она осознавала, что в ее душе что-то изменяется. Ее мысль работала с поразительной ясностью. То, что она увидела своим внутренним взором, было настолько точным, что это вызывало у нее буквально отвращение.

Образы.

Прежде чем нанести удар мурдатом, Тейт всегда отводила в сторону свою левую руку.

Прежде чем отдать своим собакам команду, Гэн всегда почти незаметно кивал головой.

Настоятельница Фиалок всегда дважды моргала сразу после того, когда она делала заведомо ложное заявление. Прежде чем произнести ранящие обидные слова, она всегда облизывала губы.

Почему сейчас? Какая польза от этих наблюдений?

В чем сущность этой неизвестной, неодолимой силы, растущей в ней? В этом была какая то причина, она это чуствовала. Если в происходящем есть какой-то смысл, то какой?

Сила. Воля. Хитрость.

Качества, а не чувства. И все же Сайла ощущала их в себе. Наверно, так земля ощущает движение семян, подумала Сайла. Она взглянула на свои руки. Они несли исцеление, устраняли вред. Сайла, военная целительница, несла жизнь. Ее врагом была смерть.

Наконец Сайле все стало ясно. Она это осознала каждой своей частицей. Молчаливый ужасный вызов настоятельницы Фиалок заставил Сайлу превзойти все обычные уровни восприятия.

Сайле были знакомы страдание и борьба, то волшебство, которое переполняет сердце избежавшего страшной опасности. Но это новое ощущение было совсем другим. Его не могли понять те, кто только боится смерти и никогда не соблазняется ею. Ставки были неизмеримо больше, чем одна жизнь против другой жизни. Победитель в этой схватке будет определять добро и зло для многих будущих поколений. Эта ответственность подавляла. И все же Сайла испытывала восторг. Все ее существо ликовало в радостном предвкушении.

Вот почему Клас всегда поет перед лицом врага.

Сайла взглянула на Тейт, свою подругу, которой она так часто завидовала и которой было известно чувство ужасной смертельной опасности. Эта отвлеченная мысль быстро покинула Сайлу, и она сосредоточилась на источнике своих размышлений — на настоятельнице Фиалок.

Начиналась настоящая война за власть в Церкви. Сейчас.

На кон были поставлены души неисчислимого множества, неизвестных людей, но людей, заслуживающих веры, проповедующей надежду, а не подчиненность. Не могло быть никакого компромисса. Сайла подумала, а возможно ли тут хоть милосердие, чувство сожаления.

Завет Апокалипсиса гласит:

«Выбор между защитой Церкви и торжеством мира среди человечества проверит души всех, любящих Церковь. Церковь не может умереть и не умрет, но ей лучше исчезнуть для людей на сотню лет, чем быть забытой в мгновение ока».

Сайла решила никогда не забывать об этом предостережении.

Остановившись там, где соединялись два стола, настоятельница Фиалок уселась в темном углу. Завернувшись в свою накидку, она стала почти невидимой.

— Она собирается устроить сцену, — прошипела, как рассерженная кошка, Ланта. — Что она задумала?

Сайла покачала головой.

— Кажется, я знаю. Что меня удивляет, так это время, которое она для этого выбрала. Ты об этом сама говорила. Когда мы только прибыли в Олу, ей не терпелось схватиться с нами потому, что мы стали отверженными. Мы пробыли здесь достаточно долго, чтобы она могла высказать свою личную неприязнь. Но показала она ее только сейчас. Действительно, почему сейчас? Смотри, что это?

Прервав ужин в самом его конце, Кейт Бернхард, Дженет Картер и Сью Анспач ввели в зал Избранных, построенных в две колонны. У Сайлы, как и у остальных женщин, невольно вырвалось восторженное восклицание. Все замолчали в ожидании продолжения. Девочки плыли по залу, источая почти ангельскую серьезность, возможную только благодаря их детской невинности. Их ноги были скрыты длинными черными накидками, а головы — капюшонами, из-под которых были видны только возбужденные лица. Эти маленькие фигурки были обуты в мягкие комнатные туфли. Они будто по волшебству проплыли мимо обитых железом дверей через выложенный каменными плитами пол, который вдруг показался грубым и некрасивым.

Образовав полукруг напротив столов, дети в ожидании остановились. Сью Анспач отошла от своих двух подруг. Рядом с детьми взрослые в своих накидках выглядели огромными. Анспач прочистила горло.

— Мурдат! Друзья! С тех пор как наша сестра, Жрица Роз Сайла, возвратилась с сокровищами Врат, многие утверждают, что эти сокровища не принесут нам ничего, кроме вреда. Другие говорят, что они бесполезны. Мы в аббатстве Ирисов верим, что в книгах заключены великие блага. Мы верим, что обучение полезно.

Несколько человек ахнули. Еще больше нахмурились, бросая неуверенные взгляды на Гэна, невозмутимо наблюдающего за происходящим. Анспач продолжила:

— Тем, что могут делать целительницы, они обязаны обучению. Может ли кто-нибудь возразить против того, чтобы ему спасли жизнь? Те, что занимаются строительством, выделкой кож или изготовлением стали, могут делать это благодаря обучению. Разве преступно жить под крышей, носить обувь, рубить дрова острым топором? Никто не будет так утверждать. Плохо, когда люди не учатся. Отказавшись от обучения, мы лишаем добрых людей еще больших достижений. Если мы отвергаем такое доброе, то не является ли это поощрением зла?

При этом от многих последовали возражения. Одного привставшего со своего стула мужчину рывком посадила обратно его явно перепутанная жена. Сайла узнала в этой парочке барона и его супругу, которые остались еще со времен Алтанара. В Оле было несколько представителей такой знати, многих из которых считали не совсем благонадежными. Жена явно беспокоилась, чтобы ее мужа не записали в их число. Сайла подумала, а нет ли у этой женщины других причин для беспокойства.

Анспач покачнулась, будто под порывом сильного ветра. Сайле понравилось, с какой решительностью та продолжила свою речь.

— Аббатство Ирисов хочет, чтобы обучение стало доступно всем. Мы верим, что Учителя спрятали свое сокровище для того, чтобы его обнаружила Сайла — Цветок — тогда, когда к этому будет готов мир. Это время настало. Мурдат, для начала мы предлагаем, чтобы ты издал декрет, как проводить измерение. Единая система мер позволит многое улучшить. Это еще больше увеличит ценность книг. — Снова в среде собравшихся людей послышалось сердитое жужжание, которое стихло, когда Анспач подняла вверх узкий брусок. — Мы предлагаем, чтобы ты, Мурдат, назвал эту вещь «единицей длины». На ней двенадцать малых делений. Если ты это сделаешь, то все в Трех Территориях можно будет измерять в единицах. Человек сможет тебе сообщить, что стена имеет пятнадцать единиц в высоту, и ты будешь точно представлять себе, что это означает. Мы просим позволения продемонстрировать два преимущества.

Гэн коротко кивнул. При этом у него был слегка озабоченный вид, и Сайла поморщилась, увидев, как он на мгновение нахмурился. Сердцем Сайла была с Гэном. Ему предлагали поступить наперекор законам и обычаям многих поколений. Он уже разрешил девочкам нарушать эти принципы, позволив им учиться чтению и письму, а теперь Анспач предлагала уж совсем из ряда вон выходящее.

Целые королевства (и короли!) уничтожались за меньшие провинности.

Анспач подошла к столу и взяла большую пустую тарелку. Подойдя к Избранным, она ее высоко подняла, чтобы все могли ее рассмотреть.

— Все вы видите эту тарелку. Если вы захотите еще одну такую, точно таких размеров, как вы это объясните гончару?

— Это совсем просто! — выкрикнул кто-то. — Нужно просто смотреть на нее и делать вторую тарелку.

Его поправил другой:

— Это не так, если тебе нужно соблюсти ее точные размеры. Можно использовать бечевку: проложить ее по верху тарелки и обрезать в том месте, где ее концы соприкоснутся. И отдать ее гончару. Другая бечевка расскажет ему о глубине тарелки. Даже женщина с этим может справиться!

У Анспач выступили желваки.

— Если бечевка не сожмется от воды или не потеряется. Или не порвется. Но как быть, если тебе нужно, чтобы сотня гончаров изготовила по одной такой же тарелке? Дать каждому по бечевке? Возможно, но теперь посмотрите, как Избранные справятся с этой задачей!

Откуда-то из-под своих накидок девочки достали деревянные дощечки, покрытые слоем воска, и острые писала. По очереди каждая измерила при помощи единицы длины диаметр тарелки. Потом они вычислили ее периметр. Анспач собрала дощечки и отнесла их к столу.

— Смотрите, те из вас, которые умеют читать. Избранные между собой не переговаривались, но все они написали на дощечках одинаковые цифры. Размеры тарелки записаны в единицах длины. Мы можем послать эти цифры в любой уголок Трех Территорий, и гончар, у которого есть такая же единица длины, изготовит нужную тарелку.

Перемещение Анспач вдоль стола сопровождалось сердитым ворчанием, напоминавшим шум нарастающего водного потока. Тем не менее проявлялось и любопытство. На многих увиденное произвело сильное впечатление. Запрет обучения не искоренил разум, и среди присутствовавших было немало людей с острым умом, которые оживленно обсуждали возможные выгоды этого предложения.

Одна женщина неуверенно подняла руку, когда к ней приблизилась Анспач.

— Но они не мерили вокруг тарелки. Только поперек. Как можно… — И она умолкла под свирепым взглядом своего мужа.

— Научиться может каждый. Вот посмотрите еще! — Тут воодушевленная Анспач обернулась, хлопнула в ладони и пронзительно свистнула. Одна из Избранных неуклюже вошла в комнату, неся большую коробку, которую затем поставила на пол. Девочки извлекли из нее кучу бечевок и палочек и начали из них что-то сооружать. Сидевшие за столом поднялись, некоторые забрались на стулья. Несколько человек влезли на стол. Вскоре Избранные отступили, открыв взорам собранную ими модель подвесного моста.

Оставив девочек, Анспач подошла к Гэну и, положив руки на стол и наклонившись к нему, сказала:

— Мурдат, что происходит с большинством наших мостов каждую весну?

— Что происходит? Их смывает водой.

— Этот не смоет. Его концы будут покоиться на высоких берегах. Ничего не соприкасается с водой. Леклерк может построить такой мост, Мурдат, потому что сокровище Врат учит нас, как это сделать. Люди смогут доставлять товар на рынки. Вестники смогут спешить во все концы, не ожидая, пока вода спадет. Подумай о весне, Мурдат. Никто не предполагает, что ты способен быстро сманеврировать, чтобы встретить их. Леклерк не сможет перекинуть мост через Медвежью Лапу или Оленью там, где эти реки слишком широки. Но есть места, где он сможет построить через них мосты, Мурдат.

К Анспач приблизились Картер и Бернхард. Взяв друг друга под руки, они встали перед Гэном. Анспач продолжила:

— Мы полагаем, что ты — главная надежда Церкви, ты поможешь ей пережить предстоящий конфликт. Мы работаем вместе с Леклерком. Мы обещаем тебе могущество. Мы обещаем тебе лояльность. Мы предлагаем тебе все сокровища Врат. Но не даром. Аббатство Ирисов должно стать новым Домом Учителей.

Сайла была ошеломлена. В ней бушевали противоречивые чувства. Удивление, обида, замешательство и благодарность.

Если Гэн отвергнет предложение этих трех женщин, их жизнь окажется в серьезной опасности. Почти все из Трех Территорий в силу традиций считали бы их ничтожествами, худшими даже, чем торговцы. Еще хуже было то, что, какое бы решение ни принял Гэн, Сестра-Мать никогда не простит этого оскорбления. Она объявит чужестранцам анафему. Теперь, когда Сестрой-Матерью стала Жнея, это было равносильно смертному приговору.

Сайла видела, что пришельцы прекрасно понимали, что они делают. Они сохранили свои намерения в тайне, потому что не хотели вмешивать в это дело Сайлу, Ланту и их друзей. Это был невероятный риск.

Это было опасно и для Гэна. Согласившись с предложением, Гэн полностью отверг бы Дом Церкви. Он создал бы действующую анти-Церковь.

Какое-то движение привлекло внимание Сайлы. Настоятельница Фиалок выходила из своего темного угла. Ее неожиданное появление заставило Сайлу снова пережить замешательство. Она неподвижно сидела, наблюдая за происходящим.

Став в том месте, где столы соединялись, настоятельница подняла указующий перст. Даже до того, как оназаговорила, ее обнаженная ярость прекратила всякий разговор.

— Мурдат! — Это единственное произнесенное ею слово прозвучало, как ломающаяся кость. Избранные бросились прочь от своей модели моста и окружили троих чужеземок. Картер и Анспач наклонились и обняли их. Бернхард встала между ними и настоятельницей.

Старая женщина снова заговорила:

— Гэн Мондэрк! Слушай слово Церкви и повинуйся!

При этих словах в зал вошел вестник. Сняв плоскую алую шапку, он поклонился, сверкнув плащом того же цвета, что и его шапка. Выпрямившись, он окинул взглядом весь зал и закрыл глаза. Черты лица вестника стали жесткими. Прямо держа спину и отведя назад плечи, он открыл глаза и заговорил:

— Я обращаюсь к Гэну Мондэрку и всем его последователям.

Посланец сделал паузу. Ланта прошептала Сайле на ухо:

— Это Жнея. Как им это удается? Его вид и голос совершенно похожи на нее!

Сайла молча нетерпеливо кивнула. Язык жестов и интонации, схваченные вестником, могли сказать ей почти столько же, как если бы перед ней стоял тот, кого тот имитировал. Вестник продолжал:

— Женщина, которую прежде знали под именем Жрицы Роз Сайлы, была отвержена по ошибке. За это несу ответственность только я одна.

В зале послышался взволнованный шепот. Нила с облегчением радостно заулыбалась. Сайла заметила это краем глаза, но инстинкт подсказывал, что она должна сосредоточиться на своем враге. Искаженное ненавистью лицо настоятельницы Фиалок выражало удовлетворение.

Посланец продолжал:

— Та, которую зовут Сайлой, заставила гору сгореть. Она заставила жену Капитана — правителя Кос — совершить самоубийство. Но перед этим Сайла сговорилась с темными силами, чтобы заставить жену Капитана назвать своего первого младенца Джессаком по имени злого духа. Сайла навлекла мор. Сообщницей Сайлы является мятежная провидица, которая продает свои способности ради выгоды Сайлы и собственной. Сайла наложила на меня, Сестру-Мать, знак.

При этом обвинении присутствовавшие в зале невольно вздохнули. Сайла на миг отвернулась от настоятельницы Фиалок, пытаясь буквально рассмотреть этот печальный вздох.

Снова заговорил вестник:

— Женщинам запрещено налагать знак. Это известно всем, и Сайле в том числе. И все же она это сделала. За все свои прегрешения она была объявлена отверженной. По согласованию с Хранительницами Орденов Церкви решено, что этого наказания недостаточно. Слушайте меня все, кто может быть вылечен или исцелен или благословлен или прощен Церковью! Сайла! Слушай меня, пока ты способна слышать. Все имеющие с тобой дело — прокляты. Все, кто тебе помогает, — отвержены. Церковь тебя будет искать. Церковь тебя уничтожит, как того требует ритуал. Я — Сестра-Мать, я объявляю тебя ведьмой. Ведьмой!

Книга вторая Яд

Глава 28

Комната была полна людей. Все они смотрели на Сайлу с напряжением гончих, готовых в любой момент сорваться с привязи. Всякий раз, когда их взгляд наталкивался на взгляд Сайлы, напряжение возрастало. Люди недовольно ворчали, задетые ее гордостью, вызовом и неповиновением. Заметив, что Гэн поднялся, она почувствовала облегчение. Мужчины и женщины в безумном трансе жаждали благословения Церкви для расправы над ведьмой. Это было обязательным условием. Но даже больше, чем обвинений в колдовстве, Сайла боялась обвинений в трусости: трус всегда становился изгоем.

Душа Сайлы не принимала церковную догму, требующую для ведьм смерти. Она всегда считала, что к ним следует относиться как к больным, изолируя и позволяя общаться только с целительницами Церкви. Сейчас такая изоляция оказалась бы для нее самой милосердной судьбой. В сознании людей, с жадностью ожидавших начала расправы, жизнь была бы для нее слишком дорогим подарком. В их лицах она видела нечто большее, чем просто религиозную, фанатичную уверенность в своей правоте: страстное вожделение, ожидание безнаказанного убийства. Для казни мог быть избран самый страшный способ. Всегда находились желающие и умеющие продлить агонию ведьмы. Крики проклятия, ужаса и боли уносили имена торжествующих мучителей в преисподнюю. Затем мертвое тело сжигалось до последнего кусочка.

Сайла запоминала эти лица.

Гэн стремительно взлетел на стол, обрушивая на пол блюда, кубки, ножи. Рука его упреждающе легла на рукоять мурдата. Спокойно отдыхавшие под столом Шара и Чо вскочили, приняв оборонительную стойку. Их решительный боевой оскал подчеркивал настроение Гэна. Толпа замерла, и в наступившей тишине прозвучали его слова:

— Жрица Роз Сайла — мой друг. Она отправилась со мной в изгнание, когда народ отверг меня, молилась за меня, когда я был близок к смерти. Вместе с Нилой она разделила плен у Алтанара. Затем совершила опасный поход и с триумфом вернулась в Три Территории, принеся с собой сокровища легендарных Врат. С ней пришел сюда более яркий мир, а взамен она просит только безопасного убежища. Жнея уже пыталась погубить моих друзей. Она предала Сайлу во время похода и добилась абсолютной власти над Церковью. Она называет моего друга и гостью ведьмой. Это гнусная ложь, Сестра-Мать. Я ручаюсь — Сайла чиста. И пусть покажут мне более достойную в Церкви.

Гэн помолчал, окидывая толпу испытующим взглядом тигра, выбирающего из стада жертву. Никто не выдерживал этого взгляда.

— Вдали от своей страны эти три женщины помогали Сайле делать жизнь нашего народа лучше. Они показали, какой должна быть Церковь, были вестниками благих перемен. Я внимаю их желанию. Отныне и навсегда моя страна будет домом для Учителей. Все, направленное на улучшение жизни моего народа, будет находить мою поддержку. Кто-то скажет, что я правлю с Церковью или для Церкви. Ложь! Я правлю один, но помогаю Церкви, пока она помогает мне. Мир изменился, скажите это своим друзьям и семьям. Мы прокладываем новый путь. Нам выпало первыми двигаться по нему. Слабые уйдут — тем лучше. А сейчас подумайте, на чьей вы стороне. Идите!

Последнее слово прогремело, как гром. Обнажив мурдат, Гэн неистовым взмахом рассек перед собой воздух.

Толпа хлынула из комнаты, подобно разноцветной жидкости, выплеснувшейся из кувшина. В зале остались семья Гэна и ближайшие друзья. Ушли все, кроме маленькой стайки стоявших в стороне Избранных и неподвижно застывшей настоятельницы Фиалок.

Не обращая внимания на старуху, Гэн мягко улыбнулся Кейт Бернхард:

— Можешь подойти с детьми. Я не съем их.

Он подождал, пока Кейт подошла к детям, затем, спрыгнув со стола и жестом приказав собакам занять свое место, сделал шаг к Избранным. Они вцепились в Картер и Анспач, все еще не зная, как себя вести с этим страшным воином. Даже когда меч спрятался в ножны, большие, круглые от испуга глаза детей продолжали напряженно изучать Гэна. Никто не моргал. Гэн опустился на колени:

— Извините, что так напугал вас. Разве вы никогда не слышали такого громкого разговора?

Одна из девочек выпалила:

— Такого громкого — нет.

Картер нервно засмеялась. Вслед за Гэном рассмеялись остальные, и в комнате словно взбурлил водоворот фыркающих и булькающих звуков. Когда смех сам собой прекратился, Гэн продолжил:

— Да, та сцена не была примером хороших манер. Поэтому я еще раз приношу свои извинения. Мне действительно не безразлично то, чему вас учат Жрицы. Они обещают, что это изменит мир. Вы хотите помочь им и мне?

Кто-то из девочек сразу же кивнул, большинство же просто выжидали. Еще не все из них считали Гэна своим другом. Пока.

Но тут вмешалась настоятельница:

— Я запрещаю. Избранные — собственность Церкви. А твой сегодняшний поступок, Гэн Мондэрк, будет твоим проклятьем. Ты не сможешь со своими друзьями испортить наших Избранных. Вы все будете прокляты и изгнаны.

Комната наполнилась мрачной тишиной. Гэн ответил спокойно, хотя губы его побледнели:

— Ты говоришь справедливо. Мы затеяли плохую игру с этими невинными. Но это уже война между теми, кто принял взгляды Сайлы, и теми, кто пойдет за тобой. И начнут ее те, у кого нет желания править или добиваться власти. Ты проиграешь, старуха. На то есть много причин, но самую главную тебе никогда не понять. Учителя подрастут, и учение будет процветать.

Настоятельница брезгливо засмеялась:

— Смелая речь для воина, оскорбляющего со своей прислугой безоружную женщину. Я знаю, что не властна над твоими друзьями. Сейчас по крайней мере. Но ты потерпишь поражение, потому что я — Церковь. Ты не можешь сражаться со мной. В конечном итоге Церковь получит то, что ей принадлежит по праву.

— Всегда рад принять твой вызов, настоятельница. Но не более. А сейчас, я полагаю, ты покинешь землю Трех Территорий и заберешь своих целительниц. Мои Волки позаботятся о безопасности твоего перехода в земли Людей Реки.

Настоятельница гордо направилась к двери. Но прежде чем переступить через порог, широко раскинув руки, — свисающая мантия почти заслонила проход, — обратилась ко всем присутствующим:

— Церковь не ссорится с теми, кто страдает от твоего правления. Но ты не можешь так просто лишить нас права владения. — Она повернулась к Бернхард: — Ты и твои друзья играете душами беспомощных детей. Храни их от чар ведьмы Сайлы и ее сторонников. Я повелеваю и предупреждаю.

Она развернулась и ушла, словно черный сгусток беспорядочно пляшущих жутких теней.

Одна из девочек потянула Картер за рукав и шепнула ей что-то на ухо. Лицо Картер вспыхнуло; она выпрямилась резким судорожным движением. Голос ее был мягок, но решителен:

— Нет, маленькая, вы не умрете, и никто не заберет вас. Настоятельница не понимает нашего дела. Но все должны увидеть: мы — добрые люди. Ты согласна?

Однако в словах следующего ребенка прозвучали еще более глубокие опасения:

— У нас нет настоящих отцов и матерей. Мы должны идти туда, куда велит Церковь. Настоятельница главнее тебя. Она может заставить нас сделать все, что захочет. И тебя тоже.

— Больше никогда, — слова Картер прозвучали твердо и окончательно, хотя рука все так же нежно касалась маленьких головок. — Теперь есть две Церкви, моя девочка: ее и наша. И мы должны решить, какая из них истинная.

— А Мурдат, на чьей он стороне?

— На нашей. Мы многим ему обязаны, но он только хочет, чтобы мы были счастливы.

— Он страшный.

— Я знаю. Иногда мужчины бывают такими.

— Настоятельница не мужчина, но тоже страшная.

Картер мягко кивнула:

— Мы не будем обращать на нее внимание.

Изучающе поглядев на Гэна, одна из девочек спросила:

— Ты обещаешь остаться в аббатстве Ирисов со Жрицей Роз Сайлой и Жрицей Фиалок Лантой?

Гэн внимательно посмотрел на детей и ответил с полной серьезностью:

— А вы обещаете слушать их? Верить им и внимать их наставлениям? Они мои друзья. И я хочу, чтобы они гордились вами. Вы обещаете стать такими?

От волнения голос у одной из девочек неуверенно дрогнул:

— Я обещаю.

Гэн пристально смотрел на своих немногочисленных слушательниц, пока от каждой не услышал слов:

— Я тоже обещаю.

Ответы звучали тихо, слегка неуверенно, словно робкое эхо от соприкосновения стеклянных бокалов. Гэн сохранял неумолимый вид и, когда прозвучал последний ответ, сказал:

— Даю слово Мурдата. Вы останетесь со своими друзьями. Теперь они — ваша семья. — Он повернулся ко взрослым и, заметив улыбки на их лицах, помрачнел. — Это серьезное дело. Вы — новые Учителя. И если мне суждено погибнуть, я поручаю всем вам сдержать мое слово. — Выдержав паузу, он позволил детям вернуться к Сайле. — Ты одна, но как бы во многих лицах. Военная целительница. Жрица Роз. Цветок. Жена моего ближайшего друга. Мой друг. Теперь ты — Церковь.

Серьезность этих слов сразу же приобрела особое значение для детей. Перед ними стояла уже совсем другая Жрица. На какой-то миг Сайла ощутила в их взглядах непонимание, как у пойманных животных с человеческими глазами.

В ней пробудились воспоминания о той ночи резни и пожара, когда погибли родители. И она почувствовала себя хуже осиротевшего ребенка. Вещью. Принадлежностью, которой полностью владели. И Гэн был владельцем.

Гэн мягко продолжал:

— Мы становимся теми, кем должны стать. Мы разные силы, ты и я. Огонь и вода. Мрак и свет. Помолись, чтобы мы всегда понимали друг друга.

Неосознанно Сайла коснулась его руки, обнажая свой массивный браслет, золотом вспыхнувший между ними. Гэн медленно освободил свою руку и стал рядом с женой.

Три служительницы Церкви поспешно вывели Избранных из комнаты. В наступившей тишине Сайла внимательно рассматривала людей, оставшихся в обеденных покоях. Ее даже развеселило то, как все улыбаются друг другу, пытаясь скрыть настоящие чувства. Кроме Нилы, открытой и совершенно не способной притворяться. Выражение ее лица всегда было красноречивее любых слов, и сейчас на нем читался испуг.

Конвей и Тейт стояли с мрачным видом. Они полностью осознавали угрозу, таящуюся в словах, брошенных настоятельницей Фиалок, знали истинную силу Летучей Орды и Жреца Луны и видели, какую опасность несли Скэны незащищенному побережью Трех Территорий.

Налатан держался покровительственно. Его взгляд говорил, что ни Церковь, ни этот мир больше его не побеспокоят.

Сайла боялась взглянуть на Ланту, заранее зная выражение лица своей маленькой подружки. Ланта подчинялась силам, стоящим выше ее и Конвея; ей требовалось серьезно подумать.

Яркое воспоминание о немой маске страдания на лице Гэна вспыхнуло резкой болью в сознании Сайлы. Мысли стали путаться, и ей захотелось ощутить присутствие Класа на Бейла, прикоснуться к нему, вдохнуть его запах, почувствовать тепло его влажного дыхания.

Леклерк наклонился к Джалите, нарушив своим движением сладостные грезы Сайлы. Ее встревожила неестественность улыбки, которой Джалита ответила собеседнику. Хитрый, озорной взгляд скользнул украдкой мимо Леклерка и остановился на Эмсо, призывая обратить на себя внимание, вызвать к себе интерес.

Эта игра прекратилась так же резко, как и началась. Джалита опять внимательно слушала Леклерка. От смущения лицо Эмсо застыло. И, не вполне уверенный в том, что произошло, после нескольких неловких движений он отвернулся и направил свой взгляд на Сайлу.

Гнев. Эту реакцию она ожидала меньше всего. Затем поняла: было еще что-то. Страх. Почему? Чем взгляд Сайлы испугал Эмсо? Или он думал о чем-то еще? Или о ком-то?

Но ее сознание уже само собой вернулось к прежним мыслям об обеде, товариществе, хорошем застолье, музыке и компании.

Все разрушено. Разграблено.

Неприятный смех короля Алтанара резкими раскатами доносился до Сайлы сквозь грохот убиравшейся со стола утвари. Стоявшие на столе свечи медленно плавились в подсвечниках, какой-то незначительный звук вдруг напомнил жестокие самодовольные шепотки его последователей. В звоне упавшей ложки, эхом отразившемся от холодных стен, она услышала скрежет дверей подземной темницы, отделявших ее от света, жизни и любви.

Воспоминания о тех ужасных днях преследовали ее даже сейчас. Сайла опять чувствовала себя пленницей, и силы зла росли у нее на глазах. Неужели ее жертва была напрасной? И сможет ли она снова спастись?

Глава 29

Охрана замка возлагалась на воинов Оланов, носивших традиционные доспехи бывшего королевства. Конический шлем, кольчуга под железным панцирем и латы, прикрывающие передние части ног, тянули к земле. Подвижность воина была невелика, но амуниция выдерживала сильные удары. Все двери на первом этаже охранялись; у главных смотровых бойниц стояли солдаты; зубчатые стены замка патрулировались.

Этой ночью начальником караула был Эмсо. Он двигался тихо, с особой грациозностью бойца, постоянно готового нанести смертельный удар. Появлению Эмсо радовались, надеясь, что он, как всегда, заведет приятную беседу, скрашивая однообразие караульной службы. Проверял он строго, но справедливо. Сегодня же все оказалось по-другому. Эмсо вскипал от самого незначительного нарушения. Ничто не ускользало от его взгляда, и малейшая зазубринка на клинке вызывала неоправданную ярость.

Эмсо осознавал свою неправоту, однако ничего не мог с собой поделать: сейчас в нем жил и не давал покоя гнев.

Только покинув замок, он ощутил облегчение. В это время на причале никого не было, и Эмсо направился туда, чтобы спокойно подумать о своих тревогах.

Поглощенный мыслями, он не заметил тень, возникшую из ночного мрака. Тень следовала за воином, пока он не спустился вниз по холму. Скрывавшийся под покровом темноты знал, что возвратиться в замок можно только этим же путем. Другой дороги не было. И у подножия холма призрачная тень растворилась.

Свесив с причала ноги, Эмсо пытался разрешить свою дилемму. Он знал, что настоящая Церковь права относительно Учителей. Его мать, добропорядочная женщина, постоянно внушала детям, используя суповой черпак в качестве боевой дубинки, что так называемые благие намерения — не более чем пережитки старой морали. И только Церковь определяет, что каждому следует знать.

— Если торговцы и знать считают, что нужно ввести цифры и буквы, это касается их и Церкви. И местных баронов, конечно, таких же вероломных, как и их учение, желающих править вместе с Церковью.

Воспоминания о детстве захлестывали его, от напряжения на висках набухли вены. Эти воспоминания всегда спасали его от греха.

Кто дал Гэну Мондэрку или кому-либо еще право втягивать его в эту недостойную игру? Его, служившего верно и спасшего жизнь Мурдата? Это должно чего-то стоить?

Ответ не приходил. Неважно, что старый обычай мертв; Гэн, по-видимому, приготовился уничтожить еще один, пользуясь поддержкой вечно настороженного чужака Леклерка. Он называет это движением вперед. Потрясение основ, вот что это такое. Разработка нового оружия или тактики ведения боя — это одно. Но позволить женщинам работать, позволить им думать, что они могут быть независимы? Безумие. Эмсо расправил плечи. Разве он жаловался когда-нибудь на высокомерие и тщеславие женщин? Ни разу.

Учителя. Это уже слишком. Неужели он осмелился произнести в мыслях это слово? Да. Предательство. Предательство старых традиций. Учение было гибелью. Это видел каждый.

Эмсо с болью признал, что Гэн не просто заблуждается, а ставит себя выше Церкви.

Дрожь едва не сводила плечи судорогой. Он быстро поднялся, окруженный мглой тумана. Страх неприятным ознобом пробежал по спине, как будто вернулись чудовища из детских ночных кошмаров, ожидавшие удобного момента броситься на него из темноты и разорвать.

Чуть видимые огни пылающих факелов казались во мраке круглыми желтыми глазами. Словно сам Мурдат всматривался в души и разум тех, кто ему служил.

Ощутив рукой холодную сталь клинка и проверив крепление кинжала под рукавом, Эмсо начал уверенно подниматься по холму. Наверху дорога делала изгиб и продолжала идти вдоль южной стены, пересекая участок, куда не проникал ни единый луч света. Дорога здесь была едва различима, и приходилось идти почти на ощупь, чувствуя под ногой неровный массив уложенных камней.

Его ждали.

Эмсо почувствовал это. Как — не мог понять, да и не пытался это сделать.

Он замер: сейчас тишина была его лучшим другом. Мурдат, медленно выходя из ножен, издал звук тоньше комариного писка.

— Эмсо, — послышался чей-то тревожный шепот.

Воин поднял над головой свое оружие.

— Эмсо, — более спокойно повторил голос, видимо полагая, что опасность миновала.

Сделав шаг в сторону, он приготовился нанести смертельный удар.

— Это настоятельница Фиалок.

Мурдат с жадностью рассек ночной мрак. Эмсо чуть не закричал от ужаса, понимая, что сейчас произойдет. И теряя равновесие в попытке предотвратить удар, всей своей массой обрушился на настоятельницу, явно не ожидавшую такой встречи. Под приглушенный женский вопль оба рухнули на землю. Эмсо быстро вскочил, вкладывая мурдат в ножны, и помог встать настоятельнице.

— Я не знал… Я думал… — попытался он объясниться и попросить прощения.

— Все уже в порядке, — с явной неохотой простила настоятельница. И тут же, приводя Эмсо в еще большее смятение, заискивающе продолжила: — Ты действовал, как настоящий воин, который нам нужен. Это радует мое сердце.

— Я?

— Я сказала — ты. — Она резко осеклась, подавляя раздражение, и расчетливо добавила: — Да, нам нужны именно такие, как ты, понимающие, кого они защищают.

Эмсо насторожился, сразу же заметив приготовленную ловушку:

— Нам не о чем говорить, настоятельница. Я — человек Гэна Мондэрка.

— Я тебе это и говорю. Никто его не любит так, как ты. И мы знаем, что именно Эмсо помог ему создать первые отряды Волков. Только несколько дней назад Эмсо спас ему жизнь. Эмсо бесстрашно воевал с врагами Церкви и Гэна Мондэрка, спасал его Нилу. Это общеизвестно.

— И именно поэтому ты решила оскорбить меня своим предложением. Я ничего не могу сказать против Мурдата.

— Так же, как и я. Церковь любит его и скорбит о том, что он сбился с истинного пути.

— Оставь меня. И не мешай Мурдату.

— Будь по-твоему, — настоятельница резко сменила тон и доброжелательно продолжила: — Я не прошу тебя что-то делать. Только спаси и защити своего повелителя, помоги ему, преданный Эмсо. Не забывай, кто он и что он, и кем обязан стать. Мать предсказала его судьбу. Он должен принести славу Людям Собаки. Церковь считает, что Гэн Мондэрк изменил своему пути. Будь с ним. Охраняй его, береги его душу. А что касается так называемых Учителей… Подумай, Эмсо. Может ли Церковь нанести вред невинным детям? Избранные принадлежат ей плотью и душой. Причинила бы Церковь себе бессмысленный и неразумный вред?

— Нет. Но я не могу пойти против Мурдата. Церковь должна помочь ему для своего же блага.

— Он отвернулся от нас, но мы не таим зла. Церковь всегда прощала. Я только умоляю тебя помочь нам и ему.

Эмсо попытался ответить, но рука, мягкая, словно невесомый туман, остановила его.

— Ничего не говори и будь терпелив. Твое доброе верное сердце поведет тебя по праведному пути. Иди. Мое благословение с тобой.

Едва осязаемая ладонь настоятельницы еще раз коснулась его груди, и через мгновение слышался уже только мерный шорох мантии по камням. Дрожащей рукой Эмсо вытер смесь пота и влаги тумана со своего лица и продолжил путь, даже не заметив приветственного салюта охраны.

Взбудораженный разговором с настоятельницей, Эмсо решил прогуляться перед сном по замку. Днем прямоугольная правильность строений, создающая впечатление скорее замкнутости, чем защиты от внешнего мира, навевала уныние. В ночное время громадина замка выглядела приветливее, напоминая очертания лесного массива или гор. Вскоре он оказался у боковой двери, ведущей в похожий на зевающую пасть Зал королевских приемов. Название это сохранилось со времен правления короля Алтанара.

Неожиданно его окатила волна горячего воздуха. На мгновение встревожившись, он понял, что тепло источает один из каминов, тянущихся вдоль стен. Мерцающие огоньки играли тенями на массивных деревянных опорах, на которых были вырезаны три человеческие фигуры с искривленными физиономиями, стоявшие на плечах друг у друга. Уходя ввысь, колонны растворялись во мраке.

У невысокого ограждения перед камином опустилась на колени маленькая человеческая фигурка. Естественная осторожность взяла верх над любопытством и заставила Эмсо двигаться скрытно. Приблизившись, он различил очертания женской фигуры. И все-таки остановился на безопасном расстоянии, чуть левее фигуры, чтобы правша оказался в невыгодном положении, попытавшись пустить в ход оружие.

— Кто ты?

С быстротой кошки фигурка развернулась, сжимая в руке кинжал. Это была Джалита. Глаза ее широко раскрылись от страха, но напряженно сомкнутые губы показывали решимость постоять за себя. Такой свирепый вид только развеселил Эмсо:

— Я лишь хотел узнать твое имя, дитя. Я не причиню вреда.

— Ты только так говоришь, а кинжал это гарантирует.

— Если бы я хотел причинить вред, ты не смогла бы остановить меня. Скажи, почему ты здесь?

— Я не должна тебе ничего говорить. — Рука с кинжалом словно оцепенела, неподвижно застыв в воздухе. — Я под защитой Нилы и могу ходить где угодно и когда угодно.

Неожиданно Эмсо сделал шаг вперед. Джалита мгновенно нанесла удар, но Эмсо ловко увернулся и через мгновение уже сжимал правой рукой ее запястье с кинжалом, схватив девушку левой рукой за горло. Она попыталась сопротивляться, но Эмсо приподнял ее над полом, и борьба прекратилась. Мольба о пощаде донеслась сдавленным карканьем:

— Я не могу дышать. Пусти. Пожалуйста.

Звон выпавшего кинжала гулким эхом отразился от каменного пола, нарушая тишину пустой комнаты. Растирая сдавленное горло, она сквозь слезы негодующе смотрела на Эмсо.

— Никогда не думала, что это можешь быть ты. Кто угодно: тот, с безжалостным взглядом, монах Налатан или Конвей, делающий вид, что замечает только свою маленькую Жрицу. Даже Гэн. Но не ты.

— Что значит «кто угодно»?

На лице Джалиты появилась насмешливая улыбка:

— Я знаю, что ты хочешь сделать.

Эмсо вскипел, понимая смысл, вложенный в эти слова:

— Ты даже более глупа, чем я предполагал. Ты не интересовала меня. Разве что хотелось узнать имя безумца, которому вздумалось одному сидеть в этой огромной комнате. Да еще посреди ночи. Иди спать. И не забудь прихватить свою игрушку.

Он прошел мимо нее и сел на ограждение перед камином, обхватив голову руками и закрыв глаза. Однако сквозь размышления о заполнявшей этот мир бессмыслице очень быстро почувствовал присутствие в комнате постороннего и, оглянувшись, встретил взгляд Джалиты, внимательный, наполненный тревогой и печалью.

— Я неправильно подумала о тебе, Эмсо. Как мне можно попросить прощения?

— Уходи. Если тебя обнаружит охрана, до утра просидишь в темнице. И придется лично Мурдату объяснять, почему ты была здесь одна и что делала.

— Молилась.

— Что? Здесь? Почему?

Бедняжка Джалита виновато улыбнулась:

— Здесь Сайла просила у короля Алтанара разрешения пойти к Людям Собаки. Ее поход начался прямо отсюда.

Она вдруг осеклась и посмотрела по сторонам.

— Ты так восхищена нашей Сайлой?

Конечно, не это — причина ее прихода. Скорее всего она захочет поправить его. Эмсо давно понял, что не умеет задавать правильных вопросов. Но молчание само собой рождало ответ. Поэтому он ждал.

— Не то чтобы я люблю ее так сильно. Я просто одна.

Эти слова вернули его к мыслям о тумане, нежном, медленно дрейфующем в ночном мраке без цели и надежды. Еще не осознавая своего порыва, он машинально шагнул к ней. Он подошел достаточно близко, чтобы на опущенных веках различить утонченное переплетение вен; достаточно близко, чтобы увидеть отблески взволнованных язычков пламени, рыскающих по спадавшим на плечи волосам. Он чувствовал, как ее печаль медленно окутывает его.

Настоятельница права, подумал он, наполняясь благоговением. Сейчас Эмсо уже точно знал, кого он должен защитить.

Глава 30

Девушка закусила губу, но уголки ее рта все же дернулись в чуть заметной улыбке.

С этим почти невозможно бороться. Даже Слезы Нефрита боялась Эмсо.

Джалиту переполняла гордость: с омерзительным Эмсо не будет проблем… Все мужчины одинаковы. Одинаково опасны и, конечно, одинаково глупы.

Однако она понимала, что Эмсо не настолько прост, как могло показаться. Хитрый и вспыльчивый, этот человек раздавит ее, как комара, при малейшей ошибке. Джалита представила Эмсо — взбешенного, с диким взором — и его мурдат, с жадностью несущийся ей навстречу. Но даже вся дрожа от страха, она смогла рассмотреть печаль в сердце этого воина, всегда верного своему долгу убивать и поэтому всегда угрюмого. Идеальный образец мужественности.

В следующее мгновение ее грезы оборвались. Слезы Нефрита показала Джалите истинный образ мужской натуры.

Самец тюленя, ревущий и раздирающий на куски все вокруг и соперника. Для чего? Он дерется за самок, беспомощно ожидающих победителя. Потом грубо займется ими и, сделав свое дело, оставит в конце брачного сезона, как ненужный хлам.

Слезы Нефрита объяснила, как женщина может использовать в своих целях эту сумасшедшую стихию слепой мужской похоти. Подобно парусам, отбирающим у ветра часть его силы, чтобы приводить в движение тяжелые суда, женщина может воспользоваться мужчиной и защитить себя.

Иногда Джалите казалось, что она понимает больше, чем хотела сказать ей Слезы Нефрита. Они никогда не говорили о самом главном: Джалита должна выжить. Любой ценой.

Она подавила в себе дрожь и быстро огляделась вокруг. Ставить личное выживание выше целей Слез Нефрита — сущее безрассудство. Дерзость собственной мысли на мгновение лишила ее присутствия духа. Где-то в Оле у древней ведьмы был по крайней мере один свой человек. Кто он? На мгновение Джалите стало жаль той боязливой девочки из племени Фор, которой она некогда была. Это дитя не ведало зла. Ему не нужно было постоянно озираться.

И все-таки Джалита должна жить. Она стиснула зубы: должна жить хорошо. Судьба швырнула ее в этот котел ненависти и лицемерия. Пусть судьба и отвечает за нее.

Однако простого выживания всегда мало. Джалита слишком хорошо представляла судьбу женщины, сумевшей просто выжить. Конечно, если не за что цепляться, кроме собственной жизни, нет причин проклинать дни своего существования. Каждый верит, что ему предначертано быть свободным. И Джалита мысленно благодарила Скэнов, заставивших ее еще ребенком понять, что женщине от рождения предопределено быть рабыней. Отец, брат, муж, сын — все будут ей судьями. Простые женщины молились, чтобы мужчины хорошо обходились с ними, молились за своих детей, молились за постоянный кусок хлеба. Радость была мимолетной, человечное обращение запретным.

Простые женщины выживали. Преуспевали коварные.

Погруженная в раздумья, она совсем забыла про Эмсо. Встревожившись, Джалита посмотрела на него, пытаясь угадать его мысли. Грубые черты лица тронула печальная улыбка:

— Ты не одинока. Конечно, сейчас для тебя все мы чужаки, но ты очень отважная девушка. Все тобой восхищаются.

— Все так добры. Я чувствую себя неблагодарной, но… А, ладно. Глупости.

— Ты вовсе не глупа. — Джалита встрепенулась от резкого тона заявления, но в следующих его словах слышалось сочувствие. — Глупец не выжил бы у Скэнов. Ты помогла нам лучше их понять, и мы тебе благодарны за это. А теперь скажи, что тебя тревожит и чем я могу помочь?

Он взял ее за руку и повел к неприметной боковой двери. Девушка, опустив глаза и чуть замешкавшись, смиренно пошла за ним.

— Немного странно так разговаривать с мужчиной, — вздохнула она. — У меня не возникает сомнений насчет твоего достоинства. Но почему молодая неопытная, женщина должна доверять такому мужчине? Однако мне хочется тебе верить. Глупо ведь?

Эмсо возмутило то, что под вопрос ставится его честь:

— Это естественно, что ты легко поверила мне. Я много старше тебя. И ты не должна видеть во мне молодца, только и думающего, как… Меня интересует не твоя красота… В любом случае, сначала ты для меня человек, который как-то может помочь моему повелителю. Гэн Мондэрк должен завоевывать и покорять, и я рожден, чтобы помогать ему делать его дело.

— Пророчество?

Джалита отпрянула, освобождая руку.

Они вышли наружу. Стояла кромешная тьма, и ничего не было видно, кроме равнодушно мерцавших звезд. Не различая его лица, она протянула руку и взяла Эмсо за запястье, как учила Слезы Нефрита. Словно ночной мотылек, чуткий к малейшему движению, большой палец Джалиты нежно коснулся его пульса. Рука воина напряглась, удары участились. Он шелохнулся, как если бы хотел вырвать руку, но не сделал этого.

— На мне нет пророчества, — медленно произнес он. — Это Гэну предсказана судьба. Он рожден для славы и триумфа своего племени. И он создает из всех нас единое новое племя. Сайла, Тейт, Конвей, Нила, Ланта и я помогаем Гэну в его возвышении. А он использует все племена и народы для возвышения своего королевства. Его жизнь — это моя жизнь, а моя — его.

— Ты ему очень предан.

— Он спас мой народ, вернул мне достоинство. Я был бы предан любому за это. Он верит мне, дает воинов под мое командование. Что делает завоеватель? Он выбирает меня, Джалита, и дает возможность сделать в жизни то, о чем я не мог и мечтать. За него я пошел бы на смерть.

В последних словах Джалите послышалась печаль. Пульс стал размеренным, и она выпустила его руку. Ей захотелось проверить эту, казавшуюся на первый взгляд самозабвенной, привязанность офицера к своему хозяину:

— Все видят твою преданность Гэну. Но на его месте я бы задумалась о верности остальных друзей.

Эмсо разразился неожиданным смехом, в котором чувствовалась снисходительность. Лицо Джалиты вспыхнуло. Она гневно нахмурилась и уже благодарила темноту, скрывающую ее от глаз Эмсо и дающую возможности успокоиться.

— Ты попала в самую точку, — Эмсо не обратил внимания на ее укол. — Это и есть его слабость. Вы с Гэном одного поля ягодки, но у тебя хватило ума увидеть это. Он думает, будто ему одному дано знать, кто достоин доверия. В этом его проблема.

— Но почему он такой? Разве у него есть повод для недоверия?

Этот разговор начинал раздражать Джалиту. Эмсо был равнодушен к ее мелким укусам. Ей захотелось, чтобы он замолчал, но он продолжал:

— Его защищают такие, как я. Мы знаем его врагов.

Наконец-то. Девушке захотелось петь и танцевать. У старика действительно кто-то стоял поперек горла. Но кто? Она открывала и закрывала рот, ей очень хотелось услышать имена всех врагов, настоящих или подозреваемых. Однако страх разоблачения удерживал от неверного шага. Она не забывала прощальных слов Слез Нефрита, сказанных в ночь перед уходом Джалиты: «Я отправляю тебя в Олу уничтожить Гэна Мондэрка и Церковь ведьмы Сайлы. Я словно подсыпаю врагу яд. В нем коварство, обман, предательство. Стань такой, моя Джалита, и все будет у твоих ног. Разве любовь и отвага позволяют выжить среди Скэнов? Разве эти качества дают старухе власть над сильными, жаждущими крови воинами? Или же слежка, выжидание, стравливание людей друг с другом? И все ради достижения собственных целей. Ступай с моим духом, с моей мудростью. Думай о том, что ожидает тебя в случае успеха. Думай обо мне и о том, что принесет тебе поражение. Убей их, мой яд, мой восхитительный яд. Заставь их корчиться на земле. Сделай это подло и предательски, пока мы будем стоять в тени и хохотать».

Потом был долгий переход через весь остров и встреча с Найоном. Джалиту переполнило сладострастное удовлетворение, когда она невольно подумала о своей холодной тайне, слушая глупую болтовню Эмсо.

— Твое появление здесь поначалу мне не очень понравилось. — Они подошли к воротам аббатства. Остановившись под ярко пылавшими факелами, Джалита посмотрела вверх. Его нежный взгляд словно что-то искал в ней. Голос оставался мягким. — Я не сторонник больших перемен, если это, конечно, не касается победы в сражении. И даже тогда… Ладно. Во всяком случае, когда Нила привязалась к тебе, это уже означало какую-то перемену, затрагивающую Гэна. Меня это тревожило. Сейчас я вижу, что ты — смелая девушка, но такая же обыкновенная, как и все. Ты придерживаешься старых традиций. Ведешь себя учтиво и с уважением. Такой человек нужен Ниле. Держись основных добродетелей. Тебе они известны. Все так страстно желают сейчас перемен и нового в жизни. Ниле нужен кто-то рядом, чтобы напоминать ему… то есть ей, как все было раньше. И должно оставаться сейчас.

— Ты хороший человек. Гэну повезло с другом. Я с вами совсем недавно, но вижу, как он тебя ценит. Равно как и Нила. Все друзья Гэна хорошо к тебе относятся, потому что видят, как ты важен для него.

Внезапно Эмсо сделался тем мрачным, противным стариком, которого Джалита запомнила с самой первой встречи. Но в следующий момент прежний Эмсо продолжал:

— Мы все — очень близкие друзья. Мы сплавились вместе, как плавится сталь в горне, понимаешь? Хотя у нас есть и отличия. Однако это не важно. Значение имеет лишь путь Гэна Мондэрка и его возможность следовать своей судьбе. Для этого мы и живем.

Джалита прислонилась к массивным воротам аббатства. Полностью надвинутый капюшон позволял наслаждаться ощущением скрытности. Внимательно посмотрев на неподвижно стоящего, освещенного неровным светом дрожащих факелов Эмсо, она взяла его за руки. Он часто заморгал и весь напрягся, на ладонях тут же проступила испарина. Девушку позабавил такой неожиданный прилив смущения, и она улыбнулась. Был раскрыт еще один его секрет: называя ее «девочкой», он думал сейчас о женщине. Джалита почувствовала его возбуждение.

Чопорные целительницы любили бахвалиться своим умением определять состояние человека по мимике, движениям рук и ударам пульса. Джалите это было ни к чему. Настоящая женщина создает движения, а не читает их. Так же ей безразлична и способность ведьм видеть будущее. Настоящая женщина создает будущее.

Как это делает яд. Он попадает внутрь и все переворачивает там. Яд отравляет мягко и приятно.

— Надеюсь, мы тоже сможем стать друзьями, — Джалита сжала его влажные ладони. — Я верю тебе. Пожалуйста, не упрекай меня за то, что я сейчас скажу. Это действительно важно. Мне очень одиноко, и, хотя все так добры, я чувствую какую-то неуверенность. Мне нужен здесь кто-то опытный, способный дать дельный совет. Ты поможешь мне? Мы станем друзьями?

— Конечно. Ты ничего плохого не сказала. Есть разница между дерзостью и честностью. И ты была честна. Ты сильнее, чем я предполагал, и мне понятны твои чувства. Можешь положиться на меня. — Он не спеша опустил руки. Джалита позволила им уйти, с наслаждением ощущая, как его грубые, шершавые ладони медленно проходят под пальцами.

— Спасибо, Эмсо. Ты именно тот, кого я искала. Со временем мы станем еще ближе. Сегодня ты согрел меня. Надеюсь, однажды моя дружба сможет согреть тебя и сделать счастливым. — Она развернулась и скрылась за воротами.

Глава 31

На следующее утро Джалиту разбудил серый холодный дождь. Уже рассвело. Как удар, пришло ощущение, что она проспала. Еще наполовину сонная, девушка села на кровати и вскрикнула — прикосновение босых ног к сырому каменному полу после теплого пледа из волчьей шкуры было слишком резким. Несколько шагов по холодной комнате привели ее мысли в порядок.

Слезы Нефрита уже не стоит рядом с кочергой в руке, ругая за потухший огонь. И матери, выговаривающей за пропущенную утреннюю молитву, тоже нет.

Та Джалита умерла.

Эта Джалита должна жить, и жить достойно.

Удерживающая кровать веревка возмущенно скрипнула, а тяжелая рама жестко ударилась о каменную стену, когда девушка прыгнула обратно на свое ложе. Со смешком Джалита забралась под плед, в уютную, таинственную темноту. Запахи щекотали ей нос — дикий, вольный аромат волчьей шкуры, выделанной до шелковой мягкости по секретным рецептам племени Нилы. И ланолиновый аромат шерстяного одеяла, сотканного тем же племенем. Хрустящие льняные простыни источали запах, навевавший мысли о полях, захваченных морским народом, — острый резкий дух вымоченного льна. Она подумала о других ароматах, исходящих от ложа, — возбуждающих и волнующих. Не мягких, как лен или шерсть. Грубых. Ошеломляющих, сильных, как запахи листьев и веток Слез Нефрита, которые та рассыпала на угли жаровни, разговаривая с другим миром, закрытым для непосвященных.

Как расплывчатый призрак, в ее памяти всплыл Лорсо. Пальцы покалывало при воспоминании о его упругих мышцах, перекатывавшихся под ее ладонями, в то время как его руки ласкали и нежно гладили ее тело. Дыхание Лорсо касалось ее щеки, заставляя трепетать от приступов острого желания.

— Довольно!

Она вскочила, сбрасывая покрывала, и, не обращая внимания на холод каменного пола, поспешила к наружной стене комнаты, к небольшой металлической печи. Следовало хоть на время отвлечься от опасных мыслей. Открыв глиняный горшок рядом с печью, она поворошила кочергой угольки, насыпанные туда накануне вечером. Брошенные в горшок кусочки истолченных сухих листьев сразу же задымили. Помедлив, Джалита бросила остатки трухи в огонь, быстро охвативший мелкие веточки, и, когда они вспыхнули, высыпала содержимое горшка в топку. Несмотря на свои размеры, печь хорошо согревала комнату и не дымила. Только иногда, при перемене ветра, помещение превращалось в удушливую коптильню.

Когда согрелась вода в поставленном на печь котелке, Джалита стянула бесформенную ночную рубашку и тщательно умылась. Затем достала шкатулку в виде распустившейся розы, изящно вырезанную из цельного куска дерева. Нащупав почти неразличимую линию, отделявшую крышку, открыла коробочку. Тонкий аромат свежих роз наполнил комнату. Джалита погрузила палец в содержимое, нанесла благовоние на гребень и, глядя в отполированное медное зеркало, стала укладывать и умащивать волосы. Услышав стук в дверь, девушка отложила гребень.

— Я не одета, подождите.

Она подошла к деревянному гардеробу. Натянув льняное белье, сдернула с крючка тонко выделанную рубашку из козлиной кожи, окрашенную в голубой цвет, вышитую алыми розами и сдвоенными зелеными виноградными листьями. Выбрала плотные темно-зеленые шерстяные брюки. Пока Джалита застегивалась и приводила себя в порядок, ее раздражение усилилось; стучавший был груб и даже не удосужился назвать себя. Она затолкала ботинки в сумку, надела комнатные туфли и, бросившись в кресло, приготовилась встретить посетителя.

— Войдите, — рявкнула хозяйка, не считая нужным скрывать злость.

Настоятельница Фиалок резко распахнула дверь. Разгневанная так же, как и Джалита, скрестив руки на груди, она свирепо глядела на молодую женщину.

— Бывшая рабыня, пусть даже фаворитка нашей Нилы, очаровавшая высокочтимого Гэна, не смеет заставлять настоятельницу ждать под дверью. Ты высокомерна. Это оскорбительно.

Язвительный ответ жег язык Джалите, но она сдержала себя.

Настоятельнице Фиалок не хватало реальной власти, сейчас Гэн оказывал предпочтение Сайле, но, раздражая ее, все равно ничего не добиться.

— Я никогда не оскорбляла Церковь, настоятельница. Я стишком хорошо воспитана. Даже в плену у Женщины-Духа Скэнов я находила возможность возносить должные молитвы.

— Действительно? — Вопрос настоятельницы обдал холодом. Ее тяжелый взглядудерживал Джалиту. — Не лги. Я знаю больше, чем тебе кажется.

Страх коснулся Джалиты. Старая женщина быстро шагнула в комнату, по-звериному улыбаясь и наклоняясь вперед. Ее тяжелая накидка распахнулась, словно темные крылья. Девушка представила птицу, фиолетовую, зеленую и черную, падающую стрелой на жертву. Хриплое требование настоятельницы звучало словно треск жесткого оперения.

— Скажи мне правду. Скажи мне все. Скажи мне честно. Ты не можешь лгать Церкви. Истинной Церкви, ты понимаешь?

Джалите нужно было время, и она изобразила смущение:

— Но Гэн сказал… В трапезной, когда ты…

— Гэн отлучен от Церкви! И эта непристойная ведьма Сайла, которую он назвал Церковью на своих Трех Территориях. — Слюна пузырилась на тонких кривящихся губах.

Мерцающая влага зачаровывала Джалиту. Она встала. Это движение заставило настоятельницу выпрямиться и против воли сделать шаг назад.

— Чего ты хочешь от меня, настоятельница? Я признаю, что было грубо заставлять тебя ждать, но это случайность. Твои же старания запутать меня — умышленная грубость. Я уцелела у Скэнов. Ты думаешь, что, накричав на меня, заставишь меня заволноваться? Полагаешь, я заплачу и расскажу тебе все? Что? Ты думаешь, что я почему-то предам Гэна Мондэрка, после того как он приютил меня? Я не настолько глупа, да и ты тоже. Говори откровенно, чего ты хочешь?

Некоторое время противостояние сопровождалось лишь тяжелым прерывистым дыханием. Зубы соперниц были стиснуты. Вены вздулись и пульсировали. Вдруг настоятельница рассмеялась.

Откинув голову и раскрыв рот, она сжала руки у подбородка и застонала от восторга. Мгновенно успокоившись, она схватила испуганную Джалиту за плечи и мягко встряхнула.

— Я поняла, я поняла это только сейчас. И эта ведьма — Слезы Нефрита — тоже поняла то, что стучит у тебя в висках, заставляет твои пальцы сжиматься в кулаки. Эти твои амбиции, непреодолимое самомнение. Морщинки у глаз, упрямые складки у рта. Темные пронзительные зрачки… — Пожилая женщина словно очнулась и убрала руки с плеч Джалиты. — Прости, я забылась: радость ошеломила разум и открыла мои уста.

— Расскажи мне, что ты увидела, — попросила Джалита, даже не пытаясь скрыть свое любопытство.

— Только то, что видела Слезы Нефрита.

— Тебя там не было. Церкви тоже. Как и в деревне Скэнов.

— Скэны путешествуют. Они рассказывают, а Церковь слушает. Я знаю, как покорно ты работала на свою госпожу. — Тон настоятельницы Фиалок вновь стал обвиняющим.

— Я делала все возможное для спасения жизни матери и своей собственной, но никогда не отрекалась от Церкви.

— Или от самой себя, — сухо добавила настоятельница. — Церковь знает также, как удачно удалось тебе удрать.

После долгой паузы Джалита наконец произнесла:

— Я уже спрашивала у Тебя, настоятельница, чего ты добиваешься?

— Помоги Гэну вернуться в Церковь. Говори только правду и ему, и Сайле, и всем остальным. Скажи им, что мне запрещено преодолевать этот ужасный разрыв между нами, но я жажду увидеть их в лоне Церкви. Постарайся, дитя. Помни, Скэны идут. И Летучая Орда тоже. Все те, кто погибнет без благословения Церкви, попадут в ад.

Джалита с трудом освободилась от власти пронизывающего взгляда, устремленного, казалось, прямо в ее мозг. От легкого дуновения ветра шелковистые волосы на затылке девушки зашевелились, словно мурашки поползли по телу.

— Нет, я не смогу. Я одна, я чужеземка. Они ничего мне не скажут. А если узнают, что помогаю тебе, вообще могут меня отослать.

— Ты не одна. Все восхищаются твоей храбростью, твоим характером. Эмсо скорбит из-за ошибки Сайлы, боится за бессмертную душу Гэна. Доверься ему. Между нами говоря, именно ты можешь спасти Гэна Мондэрка от греха.

Джалита застыла с открытым ртом, ее глаза округлились от удивления:

— Эмсо скрывает свое истинное лицо от Гэна Мондэрка?

— Ты не права. Эмсо выслеживает души его друзей в лесу зла. Он осторожен, но не коварен. А Гэн будто ослеплен. Растормоши его, пусть он избавится от страха и непонимания. Ты должна помочь Эмсо, он будет содействовать тебе.

— А ты в этом уверена? Ты считаешь меня достаточно сильной и ловкой?

Не принимая отказа, настоятельница шагнула вперед, испугав Джалиту. Затрудненное дыхание царапало горло девушки, когда черные крылья накидки заслонили весь мир. От одежды настоятельницы исходил слабый аромат дыма, фиолетовым глазом блеснула аметистовая брошь. Девушка почувствовала запах костров Скэнов и преданных огню прибрежных жилищ ее погибшей семьи; в пурпурных отблесках самоцвета увидела мерцание пламени, блеск стального лезвия. Воспоминания о поражении, позоре и ужасе охватили ее.

Настоятельница освободила Джалиту, удерживая на расстоянии вытянутой руки. Сначала тревога, а затем странное торжествующее сочувствие появились на ее лице.

— Бедное дитя. Ты была свидетелем чудовищного преступления. — Настоятельница подняла лицо к небесам. — Вездесущий, благослови это дитя, помоги ей привести грешника к прощению. Отомсти врагу! — И в ответ на колебания Джалиты доверительно улыбнулась: — Хочешь, я побуду с тобой еще немного?

— Нет, не стоит. Теперь я знаю, что должна делать. Рассчитывай на меня.

Она поцеловала руку настоятельнице и осталась стоять со склоненной головой до тех пор, пока женщина не исчезла из виду. Затем захлопнула дверь и единственным стулом заклинила ручку. Девушка подбросила в печь дрова и еще долго грелась, съежившись и дрожа всем телом, несмотря на сильный жар.

— Она хочет отправить меня к грешнику, — бормотала она. — Говорит о Гэне и Сайле, и всех их товарищах, но нужна ей только Сайла. А как же Гэн? «Ты должна помочь Эмсо, а он поможет тебе». Ха!

Презрительный выкрик Джалиты отскочил от каменных стен. Жизнь вернулась в ее черты. Она распрямилась и медленно встала, отряхивая и приводя в порядок одежду.

— Наша дорогая настоятельница и наш честный Эмсо надеются заставить меня вернуть Гэна Мондэрка. О, как смеялась бы Слезы Нефрита. Она хотела лишь отравить своим ядом врагов, а эти глупцы стремятся поделиться им с другими.

Девушка высунулась из окна почти до пояса, стараясь охватить взглядом как можно большее пространство на север и запад. Дождь хлестал ее по лицу, капли стекали по подбородку. Длинные темные пряди отяжелели от воды, падавшей непрерывным потоком. С безумной усмешкой она хрипло прошептала:

— Слезы Нефрита. Услышь меня. Мы побеждаем.

Упоенная силой и уверенностью, она опасно качнулась, бросая вызов судьбе.

Утомившись, Джалита вновь почувствовала холод и вернулась к огню. Сбросив рубашку, насухо вытерлась и надела другую, желто-красную.

— Мы побеждаем, — повторила она. — Джалита побеждает, ты, старая сумасшедшая ведьма. И я смогу сохранить достаточно яда для тебя.

Она радостно рассмеялась. Подняв медное зеркало, девушка снова принялась расчесывать длинные блестящие волосы, пока они сладко не запахли розами и не засверкали, как океанская ночь.

Глава 32

Тейт кивнула в сторону остроконечных пиков Гор Дьявола:

— Вчера в городе появился торговец с севера. По его словам, там заметна какая-то активность. Ква, северные Люди Гор и уцелевшие после войны Дьяволы просачиваются сюда маленькими группами. Еще торговец сказал, что на самых северных вершинах уже лежит снег.

Пережевывая в задумчивости кусочек яблока, Конвей бросил:

— Ну и?..

Тейт провела рукой по мохнатой голове Карды. Ощутив чужое прикосновение, сонный пес судорожно дернулся, недовольно зарычав в ответ на такое бесцеремонное обращение. Однако, увидев Тейт, сконфуженно замолчал и завилял хвостом, пытаясь загладить ошибку.

— Думаю, нам нужно трогаться в путь как можно скорее, чтобы успеть до первого снега. На поиски может уйти много времени.

— Пещера… — Голос Конвея слился с треском откусываемого яблока. Он огляделся. — Давай лучше оставим эту тему.

— Но мы уже обо всем переговорили, кроме этого, — с неодобрением возразила Тейт.

— Не хочу спорить с тобой, но возвращение мне кажется ошибкой.

— Перестань, Мэтт. Ты думаешь, что ошибка — оставить здесь Налатана. Нам же необходимо то, что находится в пещере.

Поднявшись и уперев руки в бока, Тейт глянула сверху на своего друга. Кроме них, на всем побережье, простиравшемся за дальние мысы ковром отшлифованной гальки, никого не было. Вдоль береговой линии то тут, то там видны были останки разбитых водой и временем волнорезов. Словно взывая о пощаде, из песка торчали сточенные волнами невысокие деревянные столбы. И на фоне всей этой унылой картины серой земли и свинцового небосклона — красочный мазок: Тейт в ярко-зеленых штанах, сияющих черных сапожках и расцвеченной в сине-зеленые полосы накидке.

Со стороны Внутреннего Моря медленно наступала плотная стена тумана. Прислонившись спиной к одному из бревен, Конвей лениво вытянул ноги. Кожаные черно-коричневые блуза и штаны искрились капельками туманной влаги.

Долгое молчание Конвея начало раздражать Тейт.

— Дело не в моем муже. Я думаю о спасении. Прежде у нас не было разногласий. Мы ведь уже говорили об этом, возвращаясь от Врат, перед приходом в Олу. Находка этого арсенала — настоящее везение. Мы должны заполучить его наконец.

— Я согласен. Но ситуация меняется, и у меня дурное предчувствие. Я бы подождал до весны, — он судорожно встрепенулся, словно ощутив неловкость.

— Опасно играть с судьбой, вступая в войну без хорошего вооружения. Следующей весной ситуация может ухудшиться. Жрец Луны строит катапульты. А если он построит и стенобойную машину?

С лица Конвея медленно сходила задумчивость.

— Это увеличит подвижность Летучей Орды и даст ей дополнительный перевес в метательных машинах. Скэны же в состоянии контролировать побережье. Союзники Гэна, может, и нанесут им некоторый урон в морском сражении, но остановить не смогут.

— Ты думаешь, нам пригодится то, что лежит в пещере? Она вообще могла уже обрушиться.

— Ни у кого нет заметного перевеса. Не забывай, что там есть и взрывчатка. Ее кусок размером с кулак намного эффективнее черного пороха Леклерка и любого другого оружия. Нам нельзя ждать до весны. Мы сами должны напасть на Жреца Луны. Мы можем опередить его, обойти с флангов, выбрать место битвы, создав для себя преимущество. Измотаем противника, Мэтт. Если получится — вдвое, если не больше, сократим его силы.

— Это слишком смелые надежды.

— Подумай, Летучая Орда все строит на мобильности. Им придется стянуть войска и подойти ближе, чтобы нанести удар. Я знаю, как их всадники стреляют из лука. Не хочу сказать, что боюсь вступить в бой, но с нашими нынешними силами сражение превратится в бойню.

Неожиданно Конвей вспылил:

— Да, именно бойня. Нам ведь уже тошно от этого? Эти убийства…

— Я давно устала от них. И с каждым разом все больше ненавижу это кровопролитие. Если бы мы могли мирно договориться со Жрецом Луны, я бы не мешкала ни минуты. Но он никогда не пойдет на переговоры: ему нравится убивать.

Отвернувшись, Конвей мрачно продолжал:

— А Гэн? Человек, которому мы служим? Не это же ли и ему доставляет удовольствие? А Сайла? Что ей надо? Она хочет заполучить душу каждого человека на этой выжженной, проклятой, примитивной планете. Кто мы, если не их наемники?

— Все это так, но спроси себя: стоим ли мы на правой стороне? Что станет с этими жизнями и душами, если мы будем сидеть сложа руки? Ты мне рассказывал, как Летучая Орда захватывала деревни. Скэны не лучше. Что нам делать, Мэтт?

— Люди и поумнее меня сходили с ума, задавая себе этот вопрос. — Его губы тронула кривая усмешка. — Слишком тяжело об этом думать. Пожалуй, лучше нам оставить этот разговор.

Доннаси отвернулась и, подняв голову, направила взгляд в сторону моря:

— Если бы Налатан узнал всю правду, ему пришлось бы держать рот на замке или сбежать от меня.

— Ничего глупее не слышал в своей жизни, — Конвей постарался придать реплике нотку возмущения. Он помнил, какие фрагменты из его жизни возникли в Видениях у Ланты. И этот эпизод был незаживающей раной. — Налатан не сбежит даже из ада, если ты будешь рядом с ним. Он не уйдет, пока тебе самой этого не захочется.

Тейт напряглась, понимая его правоту. Насупившись и закрыв глаза, она мерно дышала. Конвей заметил, как у нее заиграли желваки и начала вздрагивать шейная артерия при каждом ударе пульса. Он знал, что ей известно о его сложных отношениях с Лантой. И сейчас Тейт боролась с желанием припомнить его прежние глупости.

Когда напряжение прошло, она вновь посмотрела на него:

— Давай не будем поминать прошлое. Налатан не пойдет с нами. Ладно? Меня пугает не то, от чего он может защитить. Есть проблемы посерьезнее всадников Ква или кучки Людей Гор.

— Жрец Луны, — одно это слово было и ругательством, и предупреждением, таившим серьезную опасность. — Тебя не волнует нехватка оружия, ты боишься, что он первым доберется до пещеры. Если так — мы все мертвы.

— Невеселый конец.

— Послушай, я не хочу затевать опять этот спор о Налатане, но еще одна пара крепких рук не помешала бы. Нам вдвоем все не увезти.

— Мы возьмем только самое необходимое, а остальное спрячем.

— Когда выпадет снег, тайника тем более не найдут. Мне кажется, что Жрец Луны думает точно так же.

— Он должен так думать. Жрец Луны в таком же положении, как и мы: ему некому доверить эту тайну. Он придет сам, если захочет получить это оружие. И пусть только мы с ним встретимся, я испорчу ему обедню.

— Ты хочешь убить Джонса? — ошеломленный Конвей произнес его настоящее имя. — Он же один из нас.

Обвинительный тон его слов задел Тейт. Она ответила с холодностью, о которой пожалела сразу же, не успев произнести первой фразы:

— Лучше, если бы я заплакала? Я смотрела за ним, когда он был при смерти, когда он был еще тем Джонсом.

— Опять ссора. Мы с тобой отличная пара. Если не успеем все сделать до появления Жреца Луны, наша беседа окажется пустым разговором. И чем скорее мы займемся делом, тем лучше.

— Ты уже сказал Ланте?

— Ты что думаешь, это — прогулка? — Конвей встретился с пристальным взглядом Тейт. — Я ей все объясню. — И, слегка отвернувшись, с горечью добавил: — Как будто мои россказни подействуют на нее.

— Что бы ни случилось, она тебя уже простила. Ты нравишься этой женщине. Все это видят. Тебе нужно пойти к ней. Я думаю, она ждет тебя. Ступай.

Конвей встрепенулся, как ужаленный, но через мгновение уже был спокоен.

— Ты переживаешь за своего монаха? Не волнуйся, с Лантой будет все в порядке. Я смогу отправиться завтра же утром.

— Если хочешь поступить именно так…

— И не иначе.

Тейт невозмутимо продолжала:

— Тогда встретимся в конюшне. Нужно выехать до рассвета. Чем меньше людей нас увидит, тем меньше будет лишних кривотолков.

Казалось, никто не хотел первым прекращать разговор. Они просто бродили, с серьезным видом осматривая прибрежные скалы, деревянные останки волнорезов и выброшенные волной морские водоросли. Словно искали повод, чтобы еще немного побыть вместе. Поймав друг друга за этой игрой, оба весело засмеялись.

— Мы отличные партнеры. Ты даешь паршивые советы мужчине, страдающему от безнадежной любви.

Тейт бросила на него свирепый взгляд и погрозила кулаком.

Конвей посерьезнел.

— Ты просила меня подумать, ту ли сторону мы поддерживаем. Не уверен, что мое решение тебе понравится. Я слишком много видел тут. Сторона, прибегающая для решения своих проблем к силе, не может быть правой. Мне это подсказывает сердце. Однако умирать тоже не хочется.

— Мы защищаем невинных.

— Я знаю. И уверен, что поступаю правильно. Но чего нам это будет стоить, Доннаси? Как делать то, что делают они, не превращаясь в них?

— Это известно всем воинам, — Тейт засмеялась. — Праведная война оканчивается, когда шум стихает, а у тебя все еще есть силы; нечестная война прекращается с твоей смертью.

Протянув руки, она сжала его ладони. Конвея восхищало сочетание нежной силы с женским теплом и лаской этих рук. Тейт вдруг сказала:

— Я рада, что ты со мной. Ты — мой брат. Пошли, у нас много работы.

Они стали удаляться от берега, оставляя за спиной наступавшую пелену тумана. Медленно сгущаясь, он обволакивал мелкую рябь волн, ласкавших прибрежную гальку, словно собирался пуститься вслед за уходящими фигурками людей.

Глава 33

Стоявшие перед камином люди почувствовали гнев Налатана.

Повернув голову, Сайла бросила мимолетный взгляд в толпу, собравшуюся в Зале приемов. Она помнила день, когда в этой огромной комнате просила у короля Алтанара разрешения совершить миссионерский поход к Людям Собаки. Теперь на том же подиуме восседал человек из этого племени, ожидая, пока утихнет толпа, чтобы начать свое обращение. Его одежды из серой шерсти заметно уступали по красоте великолепному костюму Алтанара. И лишь кинжал, роскошно инкрустированный драгоценными камнями по рукояти и ножнам, словно пылал в свете факелов.

Свет от факелов и растопленных каминов не добирался до дальних стен, и там сохранялся неприветливый полумрак. Так же и в душе Налатана, где за бушующим пламенем притаилась холодная ясность. Он стоял рядом с Тейт, готовый дерзко отстаивать свое мнение или даже оскорбить, что было совсем ему несвойственно. Как воин-монах, он умел наносить молниеносные удары. И такое его настроение пугало. Сайла надеялась, что Тейт сумеет успокоить его.

Неожиданно Ланта перебила ее мысли. Едва шевеля губами, маленькая провидица прошептала:

— Посмотри на них. Я вижу в толпе слишком много баронов Алтанара. Они, как койоты, выслеживающие хромого оленя.

— Да нет, сестра, — Сайла попыталась успокоить подругу. — Они знают, что кончат жизнь в рабстве, если весной Гэн будет разбит.

— При условии, что сами не помогут этому. — На миниатюрном личике Ланты появилась тревожная гримаска. — Ни одному из них я не верю.

С треском обрушиваясь, в камине перегорело толстое полено, подняв множество медных искр, мгновенно уносимых в темноту дымохода. Тихим мелодичным голосом Сайла продолжила разговор:

— Сестра-Мать объявила меня ведьмой. Но это не так. Я воспитываю новых Учителей, создаю новую Церковь. Это входит в обязанности Жрицы. Скажи, могу ли я прибегнуть к твоим Видениям? Может ли Церковь воспользоваться этим даром?

— Сомневаюсь, Сайла. Я бы согласилась, а вдруг это грех?

— Церковь определяет, что есть грех. Если я — Церковь, я и отпущу этот грех.

— Только Вездесущий может это определить. — Сомкнув губы, Ланта пристально посмотрела на подругу.

Вспыхнув от стыда, почувствовав сухость во рту и спазмы в горле, Сайла едва выдавила из себя:

— Всегда будь рядом со мной. Всегда. Ты — моя совесть. Как я могла такое сказать? Бедная моя настоятельница, она бы умерла от стыда, услышав это.

Ланта смягчилась, но слова ее были безжалостны:

— Тебе захотелось власти. Ты решила, что она дает свободу. Так знай: власть закабаляет.

— Что же мне делать?

— Делай то, для чего родилась, для чего тебя воспитывала старая настоятельница Ирисов. Ты — Цветок, несущий семена новой Церкви.

— Я ведь могла стать такой, как настоятельница Фиалок, как Жнея. — Охваченная ужасом, Сайла замолчала.

— Что бы ни пришло, это должно исходить из твоей внутренней сути.

— Ты поможешь мне?

— Чем смогу, — ответила Ланта, неожиданно печально добавив: — Мы обе — изгнанницы. И если нам не удастся воспитать новых Учителей, по крайней мере станем самыми учеными Жрицами в преисподней.

У Сайлы от неожиданности округлились глаза. На какой-то момент она потеряла дар речи, затем вдруг хихикнула. И, понимая трагикомичность такой реакции, обе женщины разразились веселым смехом.

Реплика Джалиты застала их врасплох:

— Ну хоть кто-то в этой толпе не забыл, как веселиться.

Повернувшись, они увидели на лице девушки озорную улыбку. Глядя в сторону Налатана, она с усмешкой произнесла, словно приглашая их к обсуждению:

— Ручной тигр Тейт недовольно ворчит, словно от застрявшей колючки. Даже Гэн ходит вокруг него на цыпочках. Можно подумать, Тейт собирается покинуть его навсегда.

Жрицы закивали, а Сайла добавила:

— Он предан ей, а путешествие полно опасностей.

Уже более серьезно Джалита спросила:

— Интересно, почему они едут вдвоем? То есть я хочу сказать, если это — священный долг, то почему только для Тейт и Конвея? А остальные женщины и Леклерк?

Переглянувшись с Лантой, Сайла с тревогой подумала про себя, что должна уделять больше внимания юной Джалите. Но сейчас она просто сказала:

— Путешествие, видимо, как-то связано с военным делом, в котором Тейт и Конвей разбираются лучше всех.

— Я уже слышала такое мнение, — Джалита недовольно фыркнула. — Мне нравится Тейт. Она симпатичная. Но сражаться с мужчинами и побеждать их? Это ненормально.

— Они очень разные. — Ланта решила сменить тему разговора: — Луис Леклерк уже многое тут изменил. Он говорит, что ничего не понимает в кузнечном ремесле. Однако построил печь, превращающую уголь в вещество, которое он называет коксом. При его сгорании получается столько тепла, что можно ковать самую прочную сталь.

— Хотела бы я узнать, какие еще секреты ему известны.

Джалита так смотрела на Леклерка, что обе Жрицы переглянулись, а Сайла хитро заметила:

— Если он что-то знает, то обязательно поделится секретом с Гэном Мондэрком.

— Замечательно, — Джалита одобрительно кивнула. — Надеюсь, он знает много способов, как разбить Скэнов.

Снова обменявшись взглядом со своей подругой, Сайла подумала о красоте этой молоденькой девушки, резко выделявшейся среди остальных женщин. Длинная, едва не касающаяся пола, желто-кремовая мантия Джалиты была стянута у шеи и на поясе. Одежда подчеркивала ее стройную фигуру, придавая движениям легкость и невесомость. В отсветах пылавших факелов ткань переливалась мириадами оттенков, игравших отраженным светом на ее волосах. Сайла поймала себя на мысли, что некая толика зависти примешивается к ее оценке Джалиты, всегда умеющей преподнести себя.

Звуки труб прервали беседу. Все посмотрели налево, в сторону небольшого возвышения перед подиумом, выступавшим из стены. Он заметно выделялся, ярко освещенный факелами. Лишь только утихло эхо, вступили горнисты. Трубы были сделаны из меди и латуни. Изгибаясь в два полных кольца, они постепенно сужались, оканчиваясь металлическим мундштуком. Музыканты надевали свой инструмент через левое плечо, придерживая его руками на уровне груди. Слегка выдаваясь вперед, выходное расширение трубы находилось как раз над головой. Своды помещения содрогались, словно от ударов грома, издаваемые трубами звуки заставляли дрожать огромные колонны и трепетать сердца.

Потом ударили барабаны. Они были меньше полковых барабанов Волков, но размер их все же впечатлял. Их речитатив напоминал пение гор, и, когда люди наклонились, словно не выдержав натиска этого звукового шторма, трубы зазвучали еще громче.

Затем все резко стихло. Подняв руки, Гэн начал свою речь:

— Трем Территориям грозит разорение. — Сделав несколько шагов вперед, он опустил руки, словно обращаясь к каждому лично. — Ходят слухи, что я хочу выторговать себе королевство. Даже говорят, что я заплатил бы золотом и рабами за право управлять Тремя Территориями. Послушайте настоящую правду. Если бы можно было без кровопролития договориться с нашими врагами, я пошел бы на это без промедления. Но наши враги неумолимы. Скэнам и Летучей Орде нужны мы в качестве рабов и наши земли, чтобы править на них. Весной нас ожидает гибель.

Он сделал несколько шагов взад и вперед, как бы давая возможность словам лучше отложиться в сознании толпы.

— Я знаю, что Три Территории раздирают разногласия. Есть и желающие моего свержения. Это может произойти. Но пусть каждый запомнит: обративший свой меч против Трех Территорий будет сразу же выдан Скэнам и Летучей Орде. Думаю, едва ли можно выжить без своего рода и племени, рассчитывая только на милость врагов. Для нас же предатель перестанет существовать.

Оживившись, люди напряженно зашушукались. В этом мире, где жизнь строилась на тесных взаимоотношениях друг с другом, такой приговор был страшнее смерти. Сайла едва подавила в себе дрожь, подумав, что даже раб, принадлежащий своему хозяину, не одинок. Гэн же не допускал и такого конца. Застывшая в ожесточении, Нила старалась не смотреть на мужа, боясь смутить его охватившим ее ужасом.

Сайла пристально рассматривала чужаков. Ей не терпелось увидеть их реакцию на речь Гэна. Однако лица их сохраняли равнодушное выражение. Она не могла понять, как можно спокойно стоять и слушать такие слова. Или чужаки умели лучше остальных скрывать свои подлинные чувства, или с ними было не все в порядке.

Гэн продолжал:

— Завтра утром всадники отправятся во все концы Территорий с приказом всем мужчинам от шестнадцати до пятидесяти лет собраться у своих баронов. Эмсо с офицерами из Волков займется подготовкой новобранцев. Остальные совершат набег на Летучую Орду и их союзников из племени Людей Реки. — Окинув взглядом толпу, Гэн окликнул человека из дальнего ряда: — Барон Фир, представитель северных земель, ты видишь глупцов в этом зале?

В ожидании ответа все посмотрели на Фира. Он замешкался, но затем на лице его появилась ехидная ухмылка.

— Ни одного, готового признаться в этом.

Веселое оживление прокатилось по залу. Указав на другого человека, Гэн крикнул ему:

— Отто Саут, храбрый воин из Одиннадцатого Западного баронства. Что скажешь ты? Есть глупцы в этом зале?

— Нет, Мурдат, — проворчал в ответ тощий, как хлыст, долговязый Отто Саут.

— Теперь вот что я вам скажу. Только дурак, разговаривающий с дураками, может обещать уверенную победу в этой войне. И если я погибну, то умру свободным человеком, ведя за собой свободных людей. Мурдат не оставляет раненых на поле боя, Мурдат не предает друзей ради личной выгоды. И тому, кто готов стать рядом с моими Волками, я могу обещать только одно: честь.

Раздались одобрительные возгласы и боевые кличи. Музыканты заиграли веселую музыку.

Бароны и знать бывшего королевства Олы держались намного сдержаннее. Сайле сразу же бросилась в глаза путающая двуличность, скрывавшаяся за их вороватыми улыбками.

Стоя на цыпочках, Ланта заставила Сайлу наклониться, положив ей на плечо руку:

— Ты видела? Как улыбается барон Ондрат?

— Видела. — Сайла оборвала ее на полуслове, указывая взглядом на Джалиту. И привлекая внимание девушки, громко сказала: — Мне тоже кажется, что он замечательно говорил. Мы разобьем Скэнов и Летучую Орду.

— Мы должны разбить их, — уточнила Джалита. — Или они расправятся с народом Трех Территорий, как ласка с сонной курицей.

— Они не смогут, — Ланта вся ощетинилась. — Очень быстро они поймут, что имеют дело с орлами.

— Интересно было бы проверить на прочность союз Скэнов и Летучей Орды. Думаю, что при любом исходе войны они постараются избегать друг друга.

В ответ на это высказывание Сайлы Джалита слегка пожала плечами.

— Нас должно волновать не это. Если они проиграют, мы получим удовольствие, наблюдая, как они разорвут друг друга. Если же победят, то, конечно, тоже примутся друг за друга, но только покончив с нами.

— Разве у тебя нет среди них друзей?

Сайла сочувственно коснулась ладонью руки Джалиты.

Джалита мгновенно вскипела. Лицо, шея, уши вспыхнули сильнее, чем от тепла горящих факелов. Губы напряженно сомкнулись, глаза сузились, и в них зажглась неистовая ярость. Сайла поразилась, как быстро эта красивая девушка на миг превратилась в нечто омерзительное. Но Джалита так же быстро взяла себя в руки. Гнев сменил злобу, и вскоре холодный рассудок контролировал ее эмоции. Сайла и Ланта следили за происходящим, как за тонко разыгранным спектаклем.

— У меня осталась там только мать.

Ложь. Учащенный пульс на запястье под пальцами Сайлы и расширенные зрачки подтверждали это.

Вопросов было больше, чем ответов. Могла ли какая-то неизвестная связь Джалиты с человеком из ее племени помочь им?

Прерывая мысли Сайлы, появился Луис Леклерк с нехарактерной для него широкой улыбкой на лице. Он остановился рядом с Джалитой:

— Должен сказать, меня радует твое хорошее настроение. Твое появление всех так взволновало. Тебе многое пришлось пережить. Сегодня же ты просто великолепна.

Потупив взгляд, она смущенно поблагодарила его за комплимент.

Повернувшись так, чтобы Джалита не услышала ее слов, Ланта прошептала Сайле:

— Она вообще на него не смотрит, словно ищет в толпе кого-то другого.

Однако, занятая своими мыслями, Сайла пропустила ее слова мимо ушей. Как только Налатан и Тейт попрощались с Эмсо, Джалита вновь ожила, больше обращая внимание на приближающуюся к ним пару, чем на Леклерка.

Обменявшись приветствиями с подошедшими, Леклерк сделал еще один комплимент Джалите, вызвав очередную благодарную улыбку. Тейт оценивающе взглянула на него.

Налатан сохранял угрюмое выражение лица, говорил мало и зло. Умоляюще глядя на собеседников, Тейт молча просила у них прощения за дурное настроение своего спутника.

— Твоя работа идет хорошо? Ты сделаешь еще что-нибудь, чтобы Гэн смог разбить Скэнов?

Джалита сопроводила свой вопрос улыбкой, однако Леклерк ответил серьезно:

— Как сказал Гэн, победу нельзя гарантировать, но я припас пару идей по новому оружию.

— Оружие не воюет само по себе, — Налатан сердито посмотрел на всех. — Доннаси как раз и отправляется в Горы Дьявола за оружием, которое спасет Гэна Мондэрка. Мне это известно. Я уже устал от секретов и от мысли, что моя жена рискует жизнью ради какого-то королевства.

Прямота этих слов выплеснулась на слушавших ушатом холодной воды.

— Я тебя люблю, — Тейт сжала его ладони.

Суровый, ледяной взгляд монаха начал постепенно оттаивать. Он даже почти улыбнулся:

— Наконец-то мне удалось выставить себя дураком.

Подняв голову, Тейт прижалась к нему:

— Именно за это я тебя и люблю. Это мой нелегкий крест.

Ее слова заставили Налатана по-настоящему улыбнуться.

Взяв Тейт за руку и забыв про остальных, он повел ее за собой. Обернувшись, она лишь помахала друзьям на прощание, смиренно пожав плечами.

Все засмеялись, и напряжение исчезло. Леклерк пригласил Джалиту заглянуть завтра утром в его мастерскую. Оживленно беседуя, они тоже удалились. Постояв немного, Сайла и Ланта последовали за ними. Все постепенно расходились. У двери, ведущей наружу, Джалита обернулась.

Сайла оттолкнула подругу в сторону, прячась вместе с ней под покровом мрака. Ланта моментально все поняла, и обе стали наблюдать за парой.

Стоя спиной к лучезарно улыбающемуся Леклерку, девушка бегло окинула взглядом оставшихся в зале людей. Словно ястреб, высматривающий сонную птицу. Эмсо о чем-то разговаривал с Гэном; у одного из каминов расположилась группа баронов. Она проследила, как Налатан и Тейт вышли через другую дверь. На лице Джалиты появилась чуть заметная улыбка. Ленивым движением кончика языка, сверкнувшим, как бриллиант, она провела по губам, и они покрылись сияющим глянцем. Засмеявшись, Джалита повернулась к Леклерку и, оставляя за собой отблески серебристых огоньков, постепенно растворилась с ним в темноте.

Глава 34

Юная Жрица стояла перед Сайлой, трясясь от страха так, что ее мантия ходила ходуном. Ее побелевшие руки нервно теребили края рукавов, напоминая двух мышей, пытающихся скрыться подальше от чужих глаз. Заикаясь, девушка начала рассказывать все сначала:

— Женщина, пославшая меня к вам, — военная целительница. Она была с нами с тех пор, как пришли вы и ваши люди. Как только целительница убедилась, что вы благосклонны ко мне, она дала мне этот свиток. Она сказала, что вы все поймете, когда развернете его. Сказала, что я обязательно должна отдать вам его. — Девушка замолчала. С трудом сглотнув, она продолжила: — Вас будут ждать в полночь на улице Гончаров. Если вы сегодня не придете, то завтра там же. Встретивший вас скажет: «Меченые приносят зло».

Жрица вопросительно взглянула на Сайлу, сгорая от нетерпения узнать, что значат эти странные слова.

Сайла показала на кожаную флягу, висящую над дверью.

— В ней вино. Выпей немного и успокойся. — Затем она сжала губы и задумалась. «Меченая» — это, конечно же, Одил, в прошлом — Жнея, а сейчас Сестра-Мать Церкви. Сайла содрогнулась, вспоминая ту ночь, когда она наложила на Одил запретный знак креста. Сайлу охватила ярость. Служительница Церкви — причем самая почетная — участвовала в языческом обряде Коссиаров. Невероятно. Неверно.

Сайла повернулась к Жрице — та ставила на место глиняную чашку — и спросила:

— Что ты еще знаешь об этой военной целительнице?

— Больше ничего, Жрица Роз.

Согнувшись под тяжестью мрачных мыслей, Сайла закрыла за Жрицей дверь и направилась к своему столу у окна. Несмотря на полуденный час, окно было закрыто — погода стояла просто ужасная. В комнате было довольно темно, единственным источником света служило мерцающее пламя стоявшей на столе свечи. Щели между деревянными рамами и каменными стенами были заткнуты тряпками.

Встреча с незнакомцем. Заговорщиком. Если она хочет остаться в живых, нужно немедленно отвергнуть этот план — он предвещал верную гибель.

Так много врагов. Так много друзей. Кто будет ждать ее в полночь?

Внезапно какой-то шуршащий звук отвлек ее от мыслей. Через некоторое время до Сайлы дошло — это был маленький бумажный свиток, который она сжимала в руке. Вытерев слезы, Сайла открыла его. Внутри был цветок. Это была свежая, ароматная роза. Такие розы росли на равнинах. Садовники называли их первыми розами, утверждая, что все остальные виды роз происходили от этого вида. Сайла поднесла конверт поближе к лицу, чтобы насладиться ароматом розы. Однажды кто-то уже прибил розы к ее двери. Сейчас Сайле казалось, что с тех пор прошли столетия. Эти розы были для нее каким-то предупреждением.

Сайла ощущала чей-то взгляд на спине. Взгляд этот был таким же настойчивым, как холодный туман, проникающий под одежду.

Резко остановившись, она обернулась, пытаясь разглядеть преследователя. Подол мантии, мокрый от дождя, взметнулся, словно черный цветок, распустившийся среди ночи. Брызги полетели во все стороны, срываясь с ее тяжелой одежды. Тень вдалеке, темнее, чем темнота, — что-то смутило Сайлу, заставив внимательно приглядываться. Но ничего существенного она так и не заметила.

В конце квартала была одна из общественных бань, построенных для бедных по приказу Гэна. Всего несколько часов назад эта улица была полна народу; сейчас же, после полуночи, редкий человек захотел бы пройтись по ней в такую холодную, дождливую погоду.

Сайла двинулась дальше. Опыт подсказывал, что это странное покалывающее чувство надвигающейся опасности неспроста завладело ее душой. Жрица печально улыбнулась — возможно, у нее нет дара провидения, как у Ланты, зато у нее есть шестое чувство зверя, подсказывающее, что рядом хищник.

Кто-то в темноте подкрадывался к ней. Ее муж — отличный охотник — учил ее: хищники часто упускают свою жертву. Осторожная добыча обычно выживает.

«Меченые приносят зло», — так сказала военная целительница из Дома Церкви. Сайла угрюмо подумала о том, как свободно новая Сестра-Мать сеет зло вокруг.

Сайла прибавила шагу. Инстинкт преследуемого зверя призывал ее побежать, но знание повадок хищника убедило не делать этого. Кто бы это ни был, он должен был отстать. Даже тогда, когда она только вошла в город, он уже был там. Слишком далеко, чтобы нанести вред, но достаточно близко, чтобы быть опасным. Значит, кто-то должен ждать впереди.

Деревянные вывески магазинов ударялись о стены, раскачиваемые мощными порывами ветра. Крупные капли дождя стучали по каменной мостовой, стенам домов, черепичным крышам. Несколько фонарей разрезали кромешную темноту ночи своим неровным, мерцающим светом. Люди предусмотрительно укрылись от непогоды в теплых и сухих жилищах, плотно закрыв двери и ставни на окнах. И только одно окно, случайно не закрытое ставнями, светилось в ночи причудливым светом.

Сайла решила скрыться от погони. Сейчас она находилась в самой бедной части города. Улочки здесь были узкими и прямыми — точной геометрии улиц Олы не хватало немного живописного беспорядка. С бешено колотящимся сердцем Сайла стрелой неслась по этому лабиринту. Один раз она попала в тупик. Трясясь от страха, Сайла долго стояла и прислушивалась, ожидая топота ног преследователей. Когда, как ей показалось, прошло достаточно времени и никто не появился, она вышла из тупика. Сайла кружила по городу, часто возвращаясь назад и делая огромные петли; но потихоньку она все же приближалась к цели своего ночного путешествия — улице Гончаров.

Вот уже впереди показалось место встречи — две стоящие рядом арки. Сайла поспешила спрятаться от дождя под одной из них. Шаг за шагом она тихо кралась к назначенному месту. Вдалеке маячило несколько фонарей. Этот неровный свет сейчас был для Сайлы лучшим другом и помощником. Гром же она ненавидела всей душой, потому что он мешал расслышать ей шаги того, кто придет на встречу.

Внезапно сверкнула молния и, прежде чем раздались раскаты грома, Сайла услышала, как кто-то позвал ее. Это был высокий напряженный голос. Женщина? Мужчина?

Сайла ответила:

— Я — Сайла. А ты кто?

— Друг. Я пришел, чтобы предупредить тебя. — У говорившего была странная манера речи, голос резко повышался и так же резко падал; он напоминал Сайле говор Коссиаров, живущих на дальнем юге.

Сайла произнесла:

— Твой свиток — это уже предупреждение. Скажи мне, кто ты и откуда ты родом?

— Я здесь для того, чтобы рассказать тебе, кто наши враги.

Сайла впилась глазами в темноту, пытаясь рассмотреть своего собеседника.

— Любой может рассказать мне это.

— Ты не должна произносить имена вслух после того, как я назову их. Кроме меня, их знают только Сестра-Мать и ее провидица. Я хочу предупредить тебя о двух заговорах: против тебя и против Гэна Мондэрка.

Нахмурившись, Сайла повернулась вправо. Но, похоже, говоривший успел отойти в тень.

— Только два? Я думала, что мы заслуживаем большего.

— Возможно и так. Но провидица сказала только о двух. — Голос говорящего ничуть не изменился, несмотря на саркастический тон Сайлы. Кроме того, казалось, что ее собеседник приближается к ней слева. — Гэна Мондэрка хотят отравить — так сказала Сестре-Матери ее предсказательница. Она никогда не ошибается. Сильная привязанность, почти любовь. Это произойдет во время большого торжества.

Сверкнула молния. Сайла засыпала своего собеседника вопросами:

— Он умрет? Гэн Мондэрк умрет? Кто? Когда?

Говоривший теперь находился прямо перед ней.

— Предсказательница больше ничего не видела. Гэн Мондэрк будет отравлен и умрет. Предсказательница уверена в этом.

— А что будет со мной? — Сайла старалась сдержать дрожь в своем голосе.

— Про заговор против тебя я скажу больше. Сестра-Мать приказала уничтожить тебя. Она поручила это Жрице Фиалок. В случае удачи, Жрица Фиалок станет Жнеей.

— Ты сказал, что провидица Сестры-Матери видела все это. А видела ли она мою смерть?

— Провидица видела Жрицу Фиалок в мантии Жнеи.

Ужасная догадка промелькнула в голове у Сайлы. Задыхающимся от волнения голосом она спросила:

— Учителя. Я угадала? Это будут Учителя? Неужели Церковь позволяет это? Неужели она поможет им?

— Провидица сказала, что, надев мантию Жнеи, Жрица Фиалок исчезнет во мраке зла.

Невероятность такого предсказания заставила Сайлу забыть на время о своей собственной судьбе.

— Что все это значит? Как это может быть?

— Провидица никогда не ошибается. Но не все, что она видит, происходит так, как предсказано. И ты это знаешь. Возможно, мрак — это лишь символ. Мантия Жнеи — тоже. Мы знаем, что должно произойти, но мы не знаем точно, где и как. Но имена остаются именами.

— Да, имена. Ты обещал их назвать.

— Слушай и запоминай. Их четыре: Ондрат, Кревелен, Бирда и Милл. Они замышляют заговор против Гэна Мондэрка. Церковь знает об этом и поддерживает их.

— А доказательства? Дай мне их, и я смогу убедить Гэна.

Долгое время незнакомец молчал, а потом издалека послышался его напряженный шепот:

— Кто-то приближается. Прячься.

Сайла тотчас же повиновалась его приказу.

Черная мантия и капюшон делали ее незаметной в ночи и скрывали от посторонних глаз. Кто-то еще находился рядом, Сайла надеялась, что это друг. Она начала тихонечко пробираться вдоль канавы.

Внезапно Сайла на что-то наступила. Сквозь толстую кожаную подошву сапога она почувствовала что-то круглое — это был глиняный черепок. Не в силах остановиться, Сайла раздавила его. Черепок с треском раскололся, как будто кто-то хлопнул в ладони. Зашуршала щебенка.

Сайла затаилась, ей захотелось стать невидимкой.

Вдруг позади она услышала какой-то непонятный звук. Сайла резко обернулась, но дождь заглушал все звуки, мешал рассмотреть.

Что-то двигалось по направлению к ней. Этот предательский глиняный черепок выдал ее. Нечеткая фигура приближалась с определенной целью. Прежний звук донесся до ушей Сайлы. Сталь о сталь.

Собрав все свои силы, Сайла попыталась взять себя в руки.

— Остановись! Кто бы ты ни был, поберегись! Я — военная целительница! Убирайся!

Человек приближался. Уже можно было разглядеть, что это был грузный невысокий мужчина. Сайла подняла правую руку и закричала:

— Оставайся там, где стоишь, если жизнь тебе дорога!

Тяжелое дыхание человека, похожее на дыхание буйвола, показывало, как он был массивен. В кромешной темноте ночи, в шуме дождя, сама смерть приближалась к Сайле. Как сквозь сон, она услышала свой пронзительный крик, похожий на крик загнанного зверя.

Искры полетели во все стороны — смертоносная сталь, проткнув ткань ее рукава, ударилась о каменную стену позади. Сайла отскочила. Меч застрял в ее рукаве. Какое-то время хищник и его жертва боролись, отнимая друг у друга меч. Наконец ткань не выдержала и с треском разорвалась. Едва не упав на мостовую, Сайла отскочила от нападавшего. Она увертывалась от ударов и изгибалась как только могла, слыша свист меча в воздухе возле своей головы.

В нечетком светеодного из окон она краем глаза уловила, как что-то блеснуло. Жрица отчаянно закричала, но голос больше не подчинялся ей. Она чуть не упала от следующего удара. Инстинктивно Сайла отскочила влево.

Несмотря на свой вес, нападавший быстро прыгнул, очутившись прямо перед ней.

Только огромное желание выжить двигало Сайлой, несмотря на страх и усталость. Не сознавая, что делает, Жрица сунула свою правую руку в левый рукав и вынула оттуда маленький кинжал. Инстинктивно она отклонилась влево так, что меч прошел в дюйме от ее живота. Сайла полоснула кинжалом по ненавистному рычащему лицу мужчины. Тот отклонил голову, его шея открылась.

Сайла изо всех сил вонзила клинок в это горло, чувствуя, как он входит в живую плоть.

Закашлявшись, мужчина обеими руками схватился за шею. Меч со звоном упал на мостовую. Мужчина ничком повалился на камни. Из его горла раздавались булькающие и свистящие звуки. Падая, он успел ухватиться за рукав мантии Сайлы.

Рыдая и причитая, Сайла нагнулась над телом:

— Что я натворила? Кто-нибудь, помогите! Принесите огня, ткани! Человек умирает! Помогите!

В одном из домов отворилась дверь. Потом зажгли свет, и послышались ворчливые, испуганные голоса.

Потом загремели засовы, открылись другие двери, и постепенно улица засветилась огнями. Сайла посмотрела вокруг себя. Вокруг были люди — кто-то размахивал руками и кричал. Какой-то человек подошел к ней с дубинкой в руке.

Мужчина замахнулся и ударил.

Глава 35

Музыка.

Звуки чингов — плоских круглых дисков, используемых в Оле как ударный инструмент. И как смертоносное метательное оружие. В голове у Сайлы металлические звуки сплетались в какую-то сложную мелодию.

Дым. Едкий. Запах его был противен Сайле, но в нем было и облегчение страданий. Боль потихоньку покидала измученное тело.

Боль? Откуда она взялась? Почему ей так трудно думать и почему у нее так болит голова?

И вдруг Сайла все вспомнила.

Она приоткрыла глаза. На время отступившая боль вновь напомнила о своем существовании. Сайла застонала, пытаясь не потерять сознание вновь.

— Успокойся. — Это был голос Ланты. — Ты так только навредишь себе еще больше. Не шевелись, пожалуйста.

Музыка исчезла. Вместо нее возникла дикая боль. Откуда-то издалека доносился успокаивающий голос Ланты:

— Сейчас уже все хорошо. Ты скоро поправишься.

— Она будет жить? Она действительно в безопасности? — Голос Гэна. Верного, готового всегда прийти на помощь Гэна. Сайла вспомнила, что должна что-то рассказать ему, что-то очень важное. Но что?

Снова зазвучала музыка. Неприятный странный запах тоже вернулся. Боль отступила, ворча, как рассерженное животное.

Музыка. Ланта играла на чингах. Удар за ударом следовали бесконечной вереницей звуков.

Ондрат, Кревелен, Бирда, Милл.

Имена. Чинги выбивали их имена.

Она услышала голос Конвея:

— Стражники, остановившие меня и Тейт у Восточных ворот, сказали, что если бы тот барон не поспел вовремя, то они бы убили ее. Мы останемся здесь, пока не будем уверены, что с ней все в порядке.

Сколько друзей вокруг, и у всех такие взволнованные голоса. Сайла почувствовала, что снова теряет сознание. Она изо всех сил старалась противиться этому.

Какой барон? Кого он спас?

Снова заговорил Гэн:

— Вы и представить себе не можете, как мне стыдно. Из всех великородных Олы он — единственный, кому я верил меньше всего. А он спас жизнь одному из моих друзей. Я должен теперь извиниться перед ним?

— Тебе не обязательно делать это, — сказал Конвей. — Он не знает о твоих переживаниях, зачем ему говорить об этом? Просто поблагодари, и все.

Кто-то постучал в дверь. Нила сказала пришедшему:

— Барон Ондрат, мы только что говорили о тебе. Мы в большом долгу перед тобой.

Сайла напрягла свой слух, чтобы расслышать голос гостя. Голос был низкий.

— Не стоит благодарности. Я проклинал все на свете, когда пришлось выйти на улицу в такую непогоду, и тут в свете молнии увидел, что там происходило.

Глаза сами собой закрылись. Сознание помутилось. Сайла попыталась вспомнить все, что с ней случилось. Ночью она не смогла рассмотреть лица мужчины, который ударил ее по голове. Может, это был Ондрат? Барон тем временем продолжал рассказывать подробности ночной схватки:

— Она добивала первого нападавшего, когда второй…

— Это неправда. — Голос Ланты был высоким и резким. — Я осмотрела рану на ее голове. Она, должно быть, стояла на коленях, пытаясь помочь ему, когда второй нанес удар.

— Конечно, конечно. Простите меня, Жрица, за мои поспешные выводы. Я только делаю предположения, исходя из того, что видели мои старые глаза. Как я уже говорил, она нагнулась, и в этот момент второй нанес ей удар. Это произошло очень быстро, и я еле успел заколоть его прежде, чем он довершил свое грязное дело. Она будет жить?

— По крайней мере, у нее больше шансов, чем у того, которого ты сразил, — ответил Гэн. — Я навеки твой должник.

— Рад помочь, Мурдат.

Разговор стал походить на отдаленное жужжание пчел. Голос Ланты слышался как будто из-за стены:

— Моя дорогая, вдохни дым. Пусть он успокоит твою боль. Тебе станет лучше.

— Сколько времени прошло? Когда меня ранили?

Быстрая, как всегда, Ланта все поняла. Она нагнулась и тихо сказала Сайле прямо в ухо:

— Ночь, день и еще ночь. Это второе утро с тех пор. Военная целительница осмотрела тебя и сказала, что у тебя сильный ушиб, но переломов нет.

— Кто? — Сайла услышала, как Ланта задержала дыхание, и открыла глаза. Лицо Ланты было теперь над ней. Оно все было перекошено от страха.

— Бывший раб и торговец. — Она почти проглотила последнее слово.

Сайлу чуть не стошнило. Торговец. Это было очень важно. Но почему? Смятение овладело ею, а с ним вернулась и боль. Как бы там ни было, но Сайла больше не могла ей сопротивляться. Дым обволакивал и дурманил. Снова послышались убаюкивающие звуки чингов.

Ондрат, Кревелен, Бирда, Милл.

Обман. Кто-то лжет. Но кто?

Затем самое ужасное из произошедшего дошло до ее сознания.

Сайла, Жрица Роз из аббатства Ирисов.

Убийца.

Сайла закричала от отчаяния. Благословенное забытье охватило ее.

* * *

Леклерк оглянулся. Еще несколько шагов, и стены Олы вдалеке станут совсем не видны. Ну и черт с ним, подумал он. И черт со всеми теми людьми, которые думают, что все знают. Леклерк фыркнул, но тут же озабоченно оглянулся по сторонам — не заметила бы Джалита.

Но она заметила. Ее лицо приняло вопросительное выражение.

— Что это с тобой? Ты что, вспомнил тот глупый спор с Налатаном?

— Ну, в общем-то, да. Он не должен был держать нас взаперти в городе.

Поджав губы, Джалита кивнула в знак согласия.

— Тебе не следовало задерживаться там. Но я рада, что ты высказал ему все это. Если он хочет командовать людьми, то пусть лучше начнет со своей так называемой жены.

— Так называемой? Сайла сама устроила всю церемонию.

— Истинная Церковь… Я имею в виду, что Сестра-Мать, а не истинная Церковь, отлучила Сайлу. Она не имеет права женить людей. Да и Тейт больше походит на мужчину, чем многие из настоящих мужчин. И неудивительно, что Налатан такой злой.

— Тейт — хорошая женщина. И все эти разговоры об отлучении — просто чтобы запугать нас. Обычные уловки. — Леклерк оглянулся. Дорога здесь была единственным доказательством существования людей. Они покинули город недавно, на рассвете, но он не мог отделаться от чувства одиночества, путешествуя по этому глухому месту.

Джалита предложила:

— Давай-ка подгоним лошадей. Ну-ка, кто первый доскачет до той горы! — Она тут же, не дожидаясь Леклерка, пришпорила свою лошадь. Леклерк бросился вдогонку.

Леклерк не любил лошадей — они кусаются и брыкаются. Когда вы сидите на них верхом, они пытаются вас сбросить или проскакать под деревом так, чтобы вас задело ветвями. Они становятся на дыбы. Во время езды седло натирает вам зад.

А теперь умножьте это все на быстрый галоп.

Но сейчас Леклерк был доволен ездой. Ему нравилось быть вдалеке от назойливых людей, вместе с Джалитой. Леклерк стиснул зубы.

Когда они подъехали к горе, Леклерк стоял в стременах, как будто это могло спасти его от боли во всем теле. Повернувшись к Джалите, он сказал:

— Это было здорово. Ты хорошо ездишь на лошади. — Усаживаясь в седло, Леклерк не смог сдержать стона. Пытаясь что-то сказать, он поначалу не мог совладать с языком. Откашлявшись, он произнес: — Мы можем расположиться на обед вон у той коряги — там много мягкой травы и мха. К тому же они прохладные.

— Прохладные? Глупенький. Сегодня утром на траве был иней, и теперь трава не прохладная, а холодная.

Леклерк попытался рассмеяться.

— Разве я сказал прохладная? Я хотел сказать, удобная. Мы здесь, у нас есть меха и теплая одежда. Мы можем наслаждаться яркими красками осени, и я хотел сказать, что это будет здорово.

Придержав лошадь, Джалита подъехала к высокому черному камню. Издав восхищенный возглас, она показала рукой:

— Смотри, там речка. С небольшим песчаным берегом. Давай пойдем туда. Там мы поедим и немного пройдемся. — Джалита соскочила с лошади. Напевая себе под нос, она отвязала дорожную сумку и достала еду.

Леклерк сполз с лошади. Прогулка по земле после столь длительного путешествия верхом была для него тяжким испытанием. Джалита попросила:

— Разведи огонь, Луис. Здесь много сухого плавника. Ты взял топор?

Занимаясь заготовкой дров, Леклерк решил, что работа топором — верх мучений. Каждый удар отдавался дикой болью в руках и пояснице. Измученное во время езды тело готово было взорваться от этой адской боли. Пот заливал лицо Леклерку, когда он принес дрова.

Джалита сочувственно помогла ему развести огонь, а потом вытерла своим рукавом пот с его лба.

— Ты не должен так много работать. Мы здесь для того, чтобы наслаждаться жизнью. — Она провела его рядом со стреноженными лошадями. Одна из них заржала, Леклерк был уверен — лошадь смеялась над ним.

Когда Джалита приготовила еду, они поели, и женщина начала рассказывать о себе. Леклерк жадно слушал все, что она говорила. Ему было приятно, что Джалита не таится от него. Потом она быстро помыла посуду и потащила Леклерка к той бухточке, которую они приметили раньше.

— Нам совсем необязательно уезжать отсюда прямо сейчас. Кого это побеспокоит, если мы вернемся после наступления темноты? Пойдем со мной.

Осторожно ступая, Леклерк последовал за ней. Он смеялся над собой, над шутками Джалиты. Он был счастлив с ней.

Тело Леклерка дрожало от боли и усталости. — Он старался не думать о возвращении в Олу. Это было выше его сил.

Но он был счастлив.

С разгоревшимся от возбуждения лицом, Джалита вскарабкалась на прибрежный камень и перепрыгнула на другой, стоящий в воде.

Леклерк запротестовал. Перекрикивая шум воды, он со страхом закричал:

— Не делай этого! Вернись сейчас же!

— Это недалеко. Я буду прыгать с камня на камень. — Она показала как. Джалита не заметила, что скрытая под водой поверхность следующего камня полностью поросла водорослями. На мгновение показалось, что она твердо стоит на камне. И когда она, поскользнувшись, начала падать, то в ее крике было больше удивления, чем страха. Пытаясь удержать равновесие, Джалита раскинула руки в стороны. Все еще не веря в происходящее, Джалита уставилась на Леклерка огромными от удивления и страха глазами.

— Помочь? — Леклерк бросился на помощь.

Джалита вскрикнула и упала в воду. Рев потока заглушал ее голос.

Леклерк уже почти добрался до нее. Быстрая вода была обжигающе ледяной, от холода кости ныли так, будто кто-то сильно ударил по ногам дубинкой. Ступни налились свинцом. Леклерк еле удерживал равновесие на скользком илистом дне.

Изловчившись, он ухватил Джалиту за ногу. Гладкая кожа ее сапога выскользнула у него из рук. Джалита изо всех сил била по воде руками и ногами; ее прекрасные черные волосы превратились в беспорядочную мокрую массу. Джалита закашлялась — вода попала ей в нос и рот. Течение оттаскивало ее все дальше и дальше от берега, промокшая одежда тянула на дно. И снова голова Джалиты ушла под воду.

Леклерк нагнулся, чтобы уменьшить сопротивление воды.

Он не смог удержать равновесие и, поскользнувшись на илистом дне, свалился в воду.

Мгновенно оба тела подхватило и понесло течением. Весь мир для них теперь превратился в острые речные камни и неимоверно холодную воду. И еще грохот. Каждый раз, когда утопающие выныривали из воды за живительным глотком воздуха, их оглушал рев несущегося потока. Даже под водой был слышен грохот многих тон ожившей воды.

Несмотря на овладевшую Леклерком панику, какая-то часть его мозга удивленно сознавала, что они могут утонуть в реке глубиной всего лишь в пять футов. Если бы не бурное течение, то он бы встал и рассмеялся над этой мыслью.

И тут Леклерк ударился обо что-то. Боль. Темнота. Потом Леклерк очнулся. Его больше не несло по течению. Леклерк протянул руку. Рука уперлась во что-то мягкое. Джалита. Любимое лицо было под водой, из носа и рта шли пузыри.

Ноги Джалиты зацепились за ветви и ствол утонувшего дерева. Леклерк тоже зацепился за него. Вся эта конструкция из человеческих тел и ветвей медленно плыла вниз по течению. Лицо Джалиты ушло глубоко под воду.

Леклерк высвободил свое тело из ветвей. Поток тут же потащил его от дерева. Леклерк выругался и схватил Джалиту за ногу. Другой рукой он высвободил ее тело из ветвей, и они вместе поплыли дальше.

Наконец их вынесло на песчаный берег. Леклерк встал на четвереньки и вытащил голову Джалиты из воды. Медленно, осторожно он вынес женщину на сухую землю.

Джалита забилась в судорогах. Ее стошнило. Все это были признаки того, что она жива. Леклерк засмеялся — свистящий звук его голоса привлек внимание вороны, важно гулявшей по берегу. Птица встревожилась. Она оценивала потенциальную опасность, которую представлял этот человек. Ворона приняла угрожающую позу, нахохлив перья. Постояв так немного, птица удалилась по своим делам.

Леклерк попытался встать и обнаружил, что вывихнул лодыжку, пока нес Джалиту на берег. Джалиту трясло. Нагнувшись над ней и глядя ей в лицо, Леклерк подумал о воронах, полях сражений и о зря погубленных жизнях. Он принялся растирать ей щеки. Руки Джалиты, сложенные на груди, были белыми и ледяными на ощупь. Ногти на руках были такими же синими, как и ее губы.

Леклерк вспомнил, что видел хижину у ручья по дороге сюда — наверное, жилище каких-то вольных крестьян. Он с трудом вспоминал о побегах кукурузы рядом с хижиной. Но точно сказать, живут ли там люди, он не мог — всю дорогу он не сводил глаз с Джалиты.

Усталость и неуверенность навалились на Леклерка. Какой-то тихий голос внутри его шептал, что хижина очень далеко. Да и как он сможет добраться туда с вывихнутой ногой? Здесь ничего не поделаешь.

Ногу свело судорогой. Леклерк заорал и схватился за ступню; потом начал притопывать ногой о землю, одновременно растирая ее. Казалось, прошла вечность, прежде чем он выпрямился, тяжело дыша. Но боль, немного утихнув, не покидала его. Казалось, еще чуть-чуть, и Леклерк свалится в изнеможении.

— Ну и черт с ней! — Он громко выругался. В этом безлюдном, диком месте его голос был все равно что комариный писк. Но все же Леклерк повторил свои проклятья еще громче, почти закричал: — Черт с ней! Я не собираюсь сидеть здесь и дожидаться смерти.

Прихрамывая, он подошел к Джалите и приподнял ее. Веки ее чуть задрожали. Он успокаивал себя тем, что одежда Джалиты подсохла и ему будет гораздо легче. По крайней мере первые шагов пятьдесят он старался приободрить себя этой мыслью.

Расстояние до хижины оказалось гораздо большим, чем Леклерк думал вначале. Он уверял себя, что хижина появится за следующим поворотом, когда ее там не оказывалось, он уверял себя, что следующий поворот будет последним. Боль в ноге не утихала ни на миг, Леклерку казалось, что он всю жизнь прожил с этой болью.

Наконец появилась покинутая хижина. Прихрамывая и шатаясь от усталости, через низкую дверь Леклерк втащил Джалиту внутрь. Сквозь дыры в стенах пробивались лучи света, в крыше зияла дыра. Круглый очаг был пуст. Леклерку показалось, что он слышит негромкий, издевательский смех.

Леклерк накрыл Джалиту вымокшей меховой одеждой. Но кроме этого он не мог сделать ничего. Он не знал, чем еще помочь ей. Он был уверен, что массаж принес бы пользу, но снять с нее одежду значило открыть ее холоду. Леклерк решил согреть Джалиту своим теплом — он не мог придумать ничего лучшего.

Леклерк проснулся от резкой боли в шее. Решив, что уже наступил рассвет, он обрадовался тому, что они пережили ночь. Но вскоре Леклерк понял, что это сумерки. Надежда покинула его.

Вдруг на дороге он заметил человека. Тот посмотрел на землю, а потом на хижину. В душе Леклерка вновь появилась надежда. Он отодвинул Джалиту и попытайся, ухватившись за стену, встать на ноги. Он набрал побольше воздуха, чтобы закричать. Ведь у людей наверняка есть живительный огонь. Огонь. Жизнь.

Леклерк насчитал пять человек и восемь лошадей. Четверо всадников отдали поводья своих лошадей пятому. Среди лошадей Леклерк узнал свою серую лошадь и лошадь Джалиты. Мужчины бросились врассыпную, перебегая от укрытия к укрытию. Облава.

Бесконечно медленно Леклерк вытянул свой пистолет из кобуры. Он лег на пол, чтобы удобнее было целиться. Щелчок затвора заставил людей на улице попадать на землю.

Зазвучал голос:

— Там, в доме. Мы путешественники. Мы заблудились. Не могли бы вы помочь нам?

Леклерк ничего не ответил. Он присел на корточки возле двери с пистолетом в руках. Так ему было легче унять дрожь в теле.

Голос стал льстивым:

— Мы заметили ваши следы. Где вы ловили рыбу? Поймали что-нибудь? У нас есть трут и огниво. И еда.

Внезапно Леклерк прямо перед собой увидел фигуру — лица в темноте не было видно. Остальные поднялись с земли. Леклерк выстрелил в человека.

Выстрел наделал много шуму. С крыши посыпался мусор. Вспышка ослепила Леклерка.

Раздались крики, и люди разбежались. По лесу пронеслось эхо. Когда оно утихло, вокруг хижины опять воцарилась тишина. Изнутри не доносилось ни звука, и люди приободрились:

— Ты из чужеземцев? Наверное, из людей этой ведьмы, Сайлы. Ты и твое громовое оружие. Хорошо. Посмотрим, как долго ты продержишься в живых после купания в реке. Вот что тебя ждет, если высунешься из дома. — Стрела просвистела возле Леклерка и ударилась в стену.

Леклерк приник к земле. Совсем недавно он был на вершине счастья. Два часа назад? А может, три? Бесполезно считать, только шесть человек в мире знают, что такое час, и он никогда не сможет рассказать им о своем коротком счастье потому, что скоро умрет. Силы покинули Леклерка.

Медленно, настороженно палец нащупал оружие. Леклерк положил его рядом с собой, прямо у щеки Джалиты. Он надеялся, что ему хватит времени, чтобы застрелиться.

Резкий звук разбудил его. Леклерк увидел факел в дверном проеме и потянулся к пистолету. Бесполезно. Сильная рука схватила его за запястье, и пистолет упал на пол. Леклерк попытался сопротивляться. Но та же сильная рука отбросила его к стене.

— Это я, дурак. — Налатан приблизил свое лицо к Леклерку. Он поднес факел, чтобы тот мог лучше рассмотреть его. Леклерк не обращал никакого внимания на человека, он как завороженный смотрел на огонь и бормотал: — Джалита. Джалита.

В хижину вошла Нила. С первого взгляда она оценила обстановку. Повернувшись к двери, закричала:

— Принесите дров! Быстрее. Кто-нибудь, сходите за водой. Налатан, твоя куртка. Дай ее сюда. Стащи одежду с Луиса и дай ему сухую. Торопись.

У Леклерка закружилась голова. Налатан содрал с него мокрую одежду. Краем глаза Леклерк увидел Джалиту — Нила накрыла ее своим плащом и закидала сверху рубахами и куртками, которые принесли остальные люди. В очаге развели огонь. Нила нагрела воду и заставила Леклерка и Джалиту выпить ее. После второго глотка Леклерк еле слышно спросил:

— Как вы нашли нас?

Налатан мрачно ответил:

— Видели, как вы поехали этой дорогой. Здесь только три пути. Нила настояла на том, чтобы Гэн выслал патрули.

— Я должен был послушаться тебя.

— Я знаю. — Налатан наступил сапогом на пистолет. — Сначала Сайла рисковала своей жизнью. Теперь вы. Неужели никто из вас не способен понять обычное предостережение?

Леклерк судорожно сглотнул — странный резкий звук. Он рассказал обо всем случившемся, виня во всем себя. Налатан слушал молча. Леклерк закрыл глаза. Тепло, идущее от огня, и теплая вода в желудке тянули ко сну. Леклерк больше не сопротивлялся.

Налатан вышел из хижины.

В это время заворочалась Джалита. Ее веки дрогнули и приоткрылись. Не понимая, она смотрела прямо в улыбающееся лицо Нилы. Джалита наморщила лоб. Потом, внезапно, она широко раскрыла глаза. Разметав и скинув с себя всю одежду, Джалита уцепилась обеими руками за Нилу:

— Сосоласса. Вода. Я упала. Холод. Помоги мне.

Нила начала успокаивать ее. Она накрыла Джалиту заново.

— Все в порядке. Ты упала в реку. Я и Налатан решили, что вы скорее всего поехали этим путем. И вот мы здесь.

Джалита улыбнулась.

— Налатан. Спас. — Потом она заснула. Во сне ее лицо было совсем спокойным.

Глава 36

Джалита решила снять чары с помощью свечи, превратив ее в стену пламени, которая отделит ее от неподвижного лица настоятельницы Фиалок. Пожив со Слезами Нефрита, Джалита сомневалась, что какая-либо другая женщина сможет по-настоящему испугать ее. Настоятельница обладала достаточной мощью.

Она говорила:

— Ты поступаешь правильно, подозревая, что твои взаимоотношения с Эмсо могли послужить темой для его разговора с Гэном Мондэрком. Никому нельзя доверять, дитя. Но тебе не стоит беспокоиться об Эмсо, он мой.

— Тогда зачем мне любезничать с ним?

— Он расскажет тебе многое из того, что никогда не откроет мне. — Настоятельница улыбнулась. — По крайней мере, я думаю, кое-что он мне точно не скажет.

Джалита еле сдержала насмешку:

— Что он мог бы сказать мне и утаить от тебя?

— Свои планы, глупышка. Если ему придется расстаться с тобой, подчиняясь долгу, он обеспечит тебе надежную охрану. Если труды утомят его, за сочувствием он придет именно к тебе. Если Гэн отвергнет его доводы, ты сможешь утешить Эмсо. А если Гэн поведает ему намерения этой ведьмы, Сайлы, он расскажет тебе все, ведь ты его поймешь и поддержишь. Не так ли?

В ответ на быстрый кивок Джалиты настоятельница зловеще усмехнулась:

— И когда Гэн расскажет о планах войны со Скэнами и Летучей Ордой, ты подробно передашь мне слова Эмсо.

Джалита вскочила так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Она отступила на шаг назад:

— Ты просишь меня помочь Скэнам разгромить Три Территории? Ты знаешь, что они сделают со мной, если узнают?

— Разумеется. — Настоятельница указала ей на стул: — Садись.

Джалита колебалась — над ней довлело сознание собственной неискушенности и уязвимости.

Настоятельница увидела только неповиновение. Она рявкнула:

— Сядь, я сказала тебе! Сядь!

Тон, сломавший волю многих Избранных, бросил Джалиту обратно на стул. Настоятельница наклонилась, едва не касаясь лицом пламени.

— Такие, как ты, не выбирают, когда я отдаю приказание.

Поднявшись, настоятельница взяла свечу со стола. Подойдя к окну, она отодвинула в сторону покрывало, скрывавшее деревянные ставни, и распахнула их. Трижды настоятельница послала огненный знак в ночь, затем закрыла ставни, поправила покрывало и вернулась к Джалите.

— Подбрось дровишек, стало прохладно. И приготовь чаю. Для троих.

Выполняя поручение, Джалита решила, что старая карга зашла слишком далеко — никто не имел права приказывать ей, никто, кроме Слез Нефрита.

Заварив ароматный напиток из ромашки и сушеной малины, Джалита тешила себя мыслями о расплате, когда вспомнила о третьем участнике чаепития. Ответом на ее вопрос была лишь высокомерная улыбка, упавшая еще одной монетой в чашу унижений, испытанных Джалитой.

Чай уже настаивался в глиняном кувшине, когда женщины услышали осторожный стук в дверь. С пугающей резвостью настоятельница переместилась в тень так, чтобы остаться невидимой для любого, заглянувшего в комнату, и шепнула Джалите, чтобы та сама вела разговор.

— Кто там?

За вопросом девушки последовал новый стук, уверенный и обдуманный — три отчетливых удара, затем еще два. Настоятельница вернулась из укрытия и кивком велела впустить пришельца.

Вошел барон Ондрат. Сделав два широких шага, он обернулся, осматривая комнату, его ладонь лежала на рукояти меча. На бароне была черная, насквозь промокшая накидка и шляпа столь же непроницаемого цвета. Капли дождя срывались с широких полей и вспыхивали, ловя в коротком полете мерцающий свет свечи. Удовлетворившись осмотром, он пододвинул стул поближе к огню и уселся, старательно расправив мокрую накидку на спинке. Правой рукой барон по-прежнему сжимал рукоять меча.

Джалита была заинтригована — об этом человеке в Оле судачили все, кому не лень. Крупный мужчина, подумала она, но скорее большой, чем сильный. Его движения были неловкими, но достаточно уверенными. Темные, слишком близко посаженные глаза, густые черные волосы, огромная рука с необычно длинными пальцами. Его нос был когда-то сломан, широкий шрам пересекал лоб.

Настоятельница села на свободный стул и произнесла:

— Барон Ондрат принес для тебя сообщение, моя дорогая. — Триумф слышался в ее голосе, триумф и злоба. Однако видимое недовольство барона свело на нет напускную важность старухи.

— Я буду говорить с девушкой сам, настоятельница. Не мешай нам. — И, более мягко обращаясь к Джалите, продолжил: — Желающий тебе добра хочет, чтобы ты рассказала нам то, что ты помнишь. И даже то, что забыла. Он поздравляет тебя, что ты стала своим человеком в окружении Гэна Мондэрка.

— Ты? Ты один из тех, кто… Но я…

— Мы объединились против наших врагов — Гэна Мондэрка и Сайлы, Жрицы Роз новых Учителей.

Совсем растерявшаяся Джалита невероятно медленно двинулась к двери:

— Я не понимаю ни тебя, ни твоих слов.

— Старая дура не осознает, что помогает Церкви, истинной Церкви, — вновь улыбнулся барон. — А ты будешь помогать обеим.

Слова барона можно было понять по-разному, и Джалита перешла в наступление.

— Вы хотите восстать против Мурдата? Его Волки бросят ваши тела воронам. Кто будет сражаться на вашей стороне? Она? — Джалита грубо ткнула пальцем в сторону настоятельницы, игнорируя злобное шипение старухи.

Ондрат помрачнел.

— Мои планы, в отличие от твоих, никому не известны. Я услышал о тебе, как только ты появилась здесь. Я знаю о твоей миссии. И ты будешь выполнять мои приказы, а иначе тебя объявят шпионкой.

— Кто объявит, барон? — дерзко прервала речь мужчины Джалита. — Ты? Или рыболовный крючок Слез Нефрита? Если Гэн Мондэрк узнает о твоем плане, то с тобой обойдутся значительно хуже, чем ты обещаешь мне.

— Остановитесь, оба, — произнесла настоятельница еле слышным, ломающимся голосом, но ее замечание достигло цели. Ондрат и Джалита замолчали, ощерившись, как разъяренные коты. Настоятельница продолжила: — Мы зависим друг от друга. И Мурдат, и эта отвратительная ведьма Скэнов угрожают вам обоим. Джалита, ты расскажешь нам все, что та знаешь о планах Гэна. Барон передаст эти сведения Скэнам, а они в свою очередь — Летучей Орде.

Джалита подняла руку, останавливая настоятельницу:

— Вы не догадываетесь, что Слезы Нефрита затевает против вас?

— Ее планы — чепуха, — ответил Ондрат, — как только Скэны, Летучая Орда и Мондэрк обессилят друг друга, истинные правители этой земли ударят мечами им в спину. Олой будут править Оланы. Все еретики будут уничтожены.

— Но самая главная из еретичек уже вылетела из гнездышка. Ты спас ей жизнь. Объясни почему.

Побледнев, Ондрат сузил глаза и привстал со стула. Его меч со свистом вышел из ножен. Джалита съежилась от страха. Ондрат был разгневан, его грубый голос метался по комнате:

— Так случилось, что ты нужна мне, но, если ты когда-нибудь потребуешь от меня объяснить тебе хоть что-нибудь еще, я отрублю тебе голову. Поняла? — И он провел поблескивающим острием по груди девушки от горла к животу.

Скованная ужасом, Джалита лишь кивнула, у нее перехватило дыхание.

Меч неохотно вернулся на свое привычное место. Барон продолжал:

— Сайла жива не по моей милости. Кое-кто более высокопоставленный, чем наша уважаемая настоятельница Фиалок, приказал мне ликвидировать анти-Церковь. Но вы обе должны засвидетельствовать: я никогда не нанесу удара Жрице. Только не моей рукой. Я повинуюсь. Если незаконнорожденный раб и какой-то торговец когда-нибудь заполучат меч, ведьма будет убита. Сайла подняла шум, мне пришлось избавиться от них. Чтобы сохранить свои бесполезные шкуры, они сказали бы обо мне все. Если Сестра-Мать обвинит меня в том, что я не покончил с Сайлой, вы уверите ее, что мне помешали свидетели.

— Мы будем рады подтвердить это. — Взгляд настоятельницы пылал злобой.

Барон издал странный, хрюкающий звук, принимая сомнительный ответ, и сказал:

— Несмотря ни на что, милая Джалита, мы уже многого достигли. Меня признали среди раболепных отбросов, окружающих сейчас Мондэрка. Два мертвеца и ведьма дают мне возможность свободно общаться с тобой. Если ты не захочешь помогать мне, подумай о том, что Скэны сделают с тобой и твоей матерью. Или о том, что ты получишь в случае нашей победы. Мы будем невероятно щедры.

Дружелюбие убийцы. Джалита не стала долго раздумывать:

— Я уже обещала настоятельнице, что буду помогать ей. — Девушка повернулась: — Я не могла рассказать тебе ничего о Слезах Нефрита. Мне было стыдно. Я не знала, что мне делать. — Вновь обратившись к барону Ондрату, она продолжала: — Есть один человек, вам стоит опасаться его даже больше, чем Слез Нефрита, — это ее сын, Лорсо. Если он узнает, что я нахожусь здесь по поручению его матери, он отправит нас к Сосолассе. Он — Поработитель, и его взгляд несет смерть. — Джалита сделала паузу, позволяя собеседникам переварить услышанное. — Кто бы ни правил Олой, мне наплевать, но Церковь должна быть сохранена.

— Разумеется. — Ондрат нервно вскочил. Когда он поймал полный холодного неодобрения взгляд настоятельницы, его лицо изобразило воодушевление. — Церковь — все сущее для всех сущих.

Он машинально осенил себя Тройным Знаком, другой рукой поправляя свою накидку.

Уже возле двери барон вновь обернулся и бросил прощальный взгляд на Джалиту:

— Ты необычайно хороша. Я могу взять тебя к себе, когда все закончится.

Последняя фраза поразила Джалиту. Отрывистый кашель настоятельницы вернул девушку к происходящему. Смешавшись и покраснев, она негромко ответила:

— Я не заслужила такой чести, барон, но я сделаю все возможное.

— Так-то лучше, — проворчал Ондрат, — это больше к лицу воспитанной женщине, чем весь этот шумный вздор. Гораздо больше. — Тяжелая дверь захлопнулась с глухим стуком.

Густой плевок Джалиты вонзился в дверь, словно блестящий дротик. Она повернулась к вздрогнувшей настоятельнице:

— Ты говорила, что я буду работать с тобой, а сейчас выставила меня перед этой тварью.

— Не я, Скэны выбрали его как человека для связи с тобой.

— Я не собираюсь вынашивать его детей. Не допусти этого.

— Для тебя он не представляет опасности, хотя любая другая женщина в Оле сочла бы такое предложение удачей. Все бароны захотят тебя, как только уедет Гэн. У тебя не будет возможности выбирать, но я буду помогать тебе, насколько это в моих силах.

— Удачей? Мерзавец. Он пытался убить Жрицу. О, ее отлучили. Подумай, он способен убить любую из нас, если ему покажется, что добыча ускользает из рук. Вот она, твоя «удача». Задумайся, как он и его убийцы узнали, что Сайла вышла этой ночью? И, кроме того, почему она вышла? Ты говоришь, удача. Это больше похоже на покаяние, сестра.

Настоятельница поспешила проститься и торопливо спустилась в узкий каменный зал. Она откинула капюшон, высоко подняла голову, напоминая себе, что служительницы Церкви не испытывают страха. Ген Мондэрк нарушил старые законы. И он должен ответить за это.

Глава 37

Сайла встала с садовой скамейки осторожно, как человек, недавно перенесший болезнь и еще не вполне оправившийся. Все настаивали на ее скорейшем возвращении. Дни для нее тянулись слишком медленно, не принося перемен. Женские торговые общины нуждались в ее помощи, нехватка продовольствия и ожидание приближающейся войны привели к маниакальному накоплению запасов. Жены Волков хотели разрешить возникающие проблемы при поддержке Церкви, но настоятельница фиалок помогать отказалась. Затем возник вопрос об Избранных. Женщины Олы, по-видимому, хорошо относились к ним — конечно, настолько, насколько они это могли, — но все же Сайла была недостаточно уверена в них. Слишком многие все еще сохранили предубежденность.

Нужно сделать так много, а пользы она почти не приносит. Каждое утро, обращаясь к солнцу, она заканчивала обязательный ритуал особой молитвой, прося послать ей больше силы.

Постоянное головокружение утомляло, Сайла подняла руку и дотронулась до плотной повязки. Каждый раз, касаясь ее или глядя на себя в зеркало, она вспоминала отвратительного Жреца Луны и его белый тюрбан. Иногда повязка становилась тяжелой, как одеяло, сковывала голову и мешала все мысли. Вот и сейчас настойчивые глаза следили за всеми ее движениями с пугающим упорством; Ланта, в отличие от Эмсо и Тейт, держалась поблизости преданной тенью.

Сайла ненавидела этот взгляд. Он напоминал ей о Жрицах, отделявших Избранных. В них тоже чувствовалась любовь. Заинтересованность. И жалость. Сайла попыталась не замечать назойливого внимания.

Ладонь Ланты вздрогнула на плече Сайлы — именно туда был нанесен удар торговца. Аккуратные белые стежки отчетливо выделялись на плотной черной ткани. Сайла сама настояла на таком контрасте. Толстая нить напоминала о покушении на жизнь Жрицы.

Эмсо заметил недовольство Сайлы. Он сказал:

— Мы уже говорили с тобой об этом. Заштопанная накидка приносит неприятности. Люди Церкви, приближенные к настоятельнице Фиалок, не раз о ней напоминали. Это очевидное свидетельство распрей внутри Церкви даже для самых верующих. Гэн говорит, что тоже обеспокоен твоим поведением.

Сайла с трудом сдержалась:

— Накидка спасла мне жизнь. Людям надо постоянно напоминать — священное правило было нарушено. Настоятельница Фиалок обижена? У нее есть на это особая причина. Церковь осквернена.

— Они не знали, что ты была Жрицей. Они — обыкновенные злодеи, а ты — случайная жертва…

— Я ясно дала им понять, кто я, и все же они попытались убить меня.

— Барон Ондрат подтвердил, что удар был нанесен именно так, как ты сказала. — Честное лицо Эмсо сжалось в маске упрямства.

Смирение смягчило голос Сайлы:

— Барон знает, что он видел. Я знаю, что видела я. Моя накидка всегда будет напоминать мне о случившемся.

Тейт перебила собиравшегося ответить Эмсо:

— Оставьте бесконечные разговоры, не приносящие пользы. Эмсо, взгляни на нее. Разве Сайла, даже если она святая, не может украсить свою одежду чем-нибудь еще, кроме маленькой вышитой розы? Занимайся войсками, а моды и украшения оставь нам, женщинам. А ты, Сайла, почему ты не даешь старому Эмсо шанс помириться с тобой?

Ланта язвительно парировала:

— Разве раньше здесь всегда царил мир? Или будет?

Когда провидица увидела лицо Доннаси после этих циничных слов, она прикрыла рот рукой, а затем протянула ее в примиряющем жесте к Тейт.

С видимым усилием та улыбнулась.

— Я не так уж часто видела мир. Мне кажется, мы находим больше причин для ссор, чем для согласия.

— Народ должен учиться уважению, — начал Эмсо. — Возможно, происшедшее с Сайлой имеет отношение к Церкви. Может быть, это дело рук какого-то фанатика. Это неважно. Главная проблема заключается в самом обществе. Никакого уважения ни к чему. Люди даже не задумываются над смыслом и последствиями своих поступков. Церковь оставит все Три Территории без помощи, пока эти грязные убийцы не будут пойманы и наказаны, если барон Ондрат еще не уничтожил их.

Направившись к выходу из сада, Тейт произнесла:

— Похоже, я вам уже не нужна. Теперь, когда Сайла чувствует себя лучше, мы с Конвеем наконец уедем. Возможно, завтра утром — вещи уже сложены.

Заглянув Сайле в лицо, Ланта спросила:

— С тобой все будет в порядке? Я хочу уйти с Тейт. — Она с волнением ожидала ответа.

— Объясни, что ты имеешь в виду, — лицо Сайлы исказилось от раздражения. — Ты хочешь увидеть Конвея, но говоришь, что хочешь уйти с Тейт. Ты и Мэтт любите друг друга, почему ты не можешь говорить прямо? Ты измучилась сама и заставляешь страдать нас.

Бросив смущенный взгляд на смешавшегося Эмсо, Ланта ответила:

— Я хочу сказать ему, Сайла. Я пыталась однажды… — Неоконченная фраза повисла в воздухе.

— Что нам нужно, так это план, как запрячь Конвея, этого жеребца, в пару с тобой, — грубовато вмешалась Тейт. — Не скажу, что он заслужил тебя, но Сайла права. Он был холост и счастлив слишком долго. Этому нужно положить конец.

Ошеломленная, Ланта замерла, открыв рот. Цвет ее лица изменился до пунцового, она расхохоталась, а Эмсо стоял, словно оглушенный. Успокоившись, Ланта повернулась к Тейт:

— Ты относишься к чему-нибудь серьезно?

— Я ко всему отношусь серьезно, только это не останавливает меня. Меня, но не тебя. Нам нужно дать понять Мэтту, что тебя беспокоит, и все. Он хочет тебе помочь, но не знает, как. — Их голоса стихли. Тейт приобняла Ланту за плечи, и они ушли вместе.

Сайла усмехнулась, провожая взглядом заговорщически сблизившиеся головы. Ланта была слишком умна, чтобы считать мужчину наградой, но недооценивала себя.

Тихий смех Эмсо, тоже следившего за удалявшимися женщинами, оторвал ее от размышлений. Когда Сайла повернулась к нему, он сказал:

— Конченый человек Конвей. Мужчина может ускользнуть от одной женщины, но не от двух… Он пропал.

Его улыбка была искренней, но по лицу промелькнула непонятная тень. Эмсо продолжил:

— Ланта беспокоится о мире. А должна бы подумать о войне между мужчинами и женщинами, ведущейся испокон веков.

— У тебя есть жена, Эмсо? Дети?

Его лицо так внезапно окаменело, что Сайла готова была поклясться — он обуздывал свои чувства, и обучили его этому в Церкви.

— Была. Она умерла. Сестра воспитывает наших детей.

Сайла поняла, что Эмсо больше ничего не скажет.

— Я надеюсь, ты еще сможешь создать семью. Ты хороший человек, желанный муж для многих женщин.

— Ты думаешь, в моем возрасте это возможно?

Неожиданный вопрос застал Сайлу врасплох.

— Да, я… Послушай, ты говоришь глупости, ты еще совсем не стар.

— Я старик, — он покачал головой, глядя под ноги, — слишком много видел, слишком того сделал. Ты слышала, Тейт назвала меня «старый Эмсо». Слишком долго я был одинок и не рискну попросить женщину быть со мной.

Услышав смех, Эмсо резко поднял голову. Гнев сузил его глаза.

— Женщины всегда мирятся с присутствием мужчин, Эмсо, так же как лес мирится с молниями, а горы — с бурями. Вы создаете шум и беспорядок, но мы все равно любим вас. Мы знаем, как расслышать мелодию в какофонии и как поддержать ее.

Эмсо признательно улыбнулся:

— Женщины должны очень сильно постараться, чтобы найти во мне хорошее.

— Ерунда. Ты мудрый и сердечный человек, хочешь ты это признать или нет. Многие мужчины обижены на меня за мою независимость, но это не значит, что мне не нужна поддержка или защита. Я думаю, что могу быть храброй, но я была бы намного храбрее, если бы Клас был здесь.

— Ты так думаешь? Неужели я могу увлечь кого-нибудь из молодых?

— Перестань задавать глупые вопросы. В Трех Территориях полно таких женщин.

Эмсо надолго замолчал. Он заговорил вновь, переведя разговор на другое:

— К сожалению, Клас не может приехать. Ты слышала что-нибудь новое? Об эпидемии, я имею в виду?

— Два дня назад прибыл вестник. Клас сообщил, что смертность не так высока, как они опасались. И все, без подробностей. В этом году племя зимует северо-западнее обычного.

— Он как-нибудь объяснил это? — голос Эмсо стал печальным.

— Летучая Орда. Жрец Луны. — Название прозвучало проклятием, а имя — приговором. Сайла подняла руку, указывая на восток. Из-под рукава показался массивный золотой браслет. — Церковь должна указать им правильный путь. Мы не можем мстить.

Эмсо вытаращил глаза, словно услышал заклинание. Незаметно от Сайлы, погруженной в свои мысли, он тайком провел указательными пальцами по глазам. Тайным Двойным Знаком, известным только мужчинам, он просил защиты у Единого в Двух Лицах, сына и солнца, избавителя, несущего тепло и жизнь.

Если бы Сайла увидела внезапный жест, то поняла бы, что ее близкий друг видит в ней опасность, вынуждающую его обратиться к самому мощному духовному источнику защиты.

Эмсо с трудом сглотнул.

— Конвей, Тейт — все чужеземцы — говорят, что Жрец был хорошим человеком, — он нервно переступил с ноги на ногу, словно желая уйти.

Сайла вновь взглянула на восток и ответила:

— Был, пока ему не нанесли обиду. Было бы лучше, если бы я позволила ему умереть.

— Ты действительно лечила его тогда? — фраза прозвучала как обвинение.

Сайла рассеянно кивнула. Несмотря на прохладный ветер, бисеринки пота выступили над верхней губой Эмсо.

— Я слишком слаба, — сказала Сайла. — Вот повеяло прохладой, и мне нужны горячая ванна и пылающий камин. Ты проводишь меня домой?

— Может, тебе стоит пойти в дом исцеления? Ты хорошо себя чувствуешь? — Эмсо поддержал ее за локоть.

Улыбаясь, Сайла поблагодарила, приняв предложенную помощь.

— Ты настоящий друг, — произнесла она лукаво. — Почему же такие мужчины, как ты, считают себя недостойными внимания женщин? Глупо. Твоя верность мешает тебе, но каждая из нас надеется, что на тебя всегда можно будет положиться.

Кровь бросилась Эмсо в лицо. Почувствовав головокружение, Сайла оперлась на его руку. Она продолжала говорить Эмсо, как ценит его за откровенность, за честность в высказываниях, за отстаивание своих убеждений. Сайла хотела доверить мужчине свои проблемы и сомнения, хотела рассказать ему овоенной целительнице и о сообщении в окутанном ночью рынке. Но что она может поведать? Тайну торговца? Никогда. Или, может, то, что ее предали, и она даже не знает, кто? Но это вовлекло бы Эмсо в опасную игру и подвергло бы риску.

Когда они подошли к аббатству, Сайла порывисто, не обращая внимания на усилившуюся головную боль, поцеловала Эмсо в щеку и вошла внутрь.

Опершись на холодную каменную стену, она еще некоторое время улыбалась и вспоминала его смущение и замешательство. Прекрасный человек. И как занятно его поддразнивать.

Глава 38

Леклерк вскрикнул удивленно и испуганно, когда стремительно бежавшая Джалита споткнулась и, падая, почти опрокинула его на камни. Ее лицо выразило обеспокоенность:

— Ой, я тебя не ушибла, Луис? Прости, я, кажется, подвернула лодыжку.

Она по-прежнему крепко прижимала Леклерка к земле, упав в его объятия.

Внезапно она огляделась и, отступив на шаг, дразняще рассмеялась:

— Мы так неосторожны! Могут подумать, что мы занимаемся чем-то непристойным.

— Пусть думают. Лишь бы это было правдой.

Игриво шлепнув Луиса по руке, Джалита склонилась помассировать лодыжку. Это движение позволило ей заглянуть за выступ каменной стены. Эмсо, по-видимому, ничего не заметил — он уходил, не оборачиваясь, поддерживая Сайлу, и девушка успокоилась. Меньше всего ей хотелось бы сейчас вызвать вражду между Леклерком и Эмсо. Выпрямившись, Джалита поморщилась, словно от боли, и сказала:

— Я скорее испугалась, чем ударилась.

— Ты испугалась? — Леклерк засмеялся. — Разве Скэны уже осаждают эти стены?

— Не шути так. Ты не знаешь Скэнов. Гэну посчастливилось провести их. Скоро они поймут, как он был слаб тогда. Они сметут все на своем пути, узнав, как их обманули и оскорбили. Три Территории почувствуют запах смерти.

— Даю слою, у тебя будет защита.

Джалита понурилась:

— Ты очень мил, но никто не может пообещать спасти от Скэнов. Прошу тебя, если Скэны победят, если ты увидишь, что они собираются меня…

— Перестань, — взяв девушку за подбородок, Леклерк заставил ее взглянуть на себя. На мгновение он залюбовался ее красотой. — Ни Скэны, ни кочевники Летучей Орды не приблизятся к тебе.

Джалита потянула Луиса за собой к огороженному саду.

— Когда ты успокаиваешь меня, я чувствую себя такой сильной.

Они вошли в сад. Чувствовалось, что ножницы садовников тут основательно потрудились.

Неожиданно повернувшись, Джалита заставила свою красно-оранжевую юбку превратиться в волны пламени, окружившие стройные ноги. Блестящие черные туфли сверкнули в коротко подстриженной траве. Джалита откинула капюшон, белая замшевая подкладка которого выгодно оттенила непокорные черные волосы, старавшиеся вырваться из надоевшего плена, и затанцевала в тусклом, пробивающемся сквозь вновь набежавшие облака свете.

Радостно рассмеявшись, Леклерк произнес:

— Ты удивительная. Еще секунду назад ты испугалась из-за лодыжки, а сейчас уже танцуешь. И я не знаю, чего еще от тебя ожидать.

Кружась и изгибаясь, она приблизилась к нему, затем вновь бросилась прочь. В ее глазах блестела насмешка, полные губы полыхали.

— Ожидай неожиданного. Именно так я выжила и так собираюсь жить дальше. Джалита должна жить! — Она резко остановилась. Юбка, уже не подхваченная стремительными движениями, чопорно закрывала ее до пят. Набросив капюшон, девушка взглянула на Леклерка.

Требовательное выражение лица Джалиты ошеломило его.

Быстро нахлынувшая печаль так же быстро прошла, и девушка вновь воодушевилась.

— Я собираюсь быть счастливой. Почему бы и нет? Ты ведь обещаешь мне, что все будет хорошо.

— О, нет; — возразил Леклерк, — я обещал только, что Скэны тебя не достанут, что мы их победим. Обязательно.

Озадаченная, Джалита приблизилась к Луису.

— Ты так уверен в себе. Говорят, что ты знаешь магию — умеешь делать черный порошок. Это колдовство направлено против Скэнов?

— У нас есть планы обороны, но они не имеют отношения к магии или колдовству.

— Расскажи мне, — Джалита ластилась к нему, как ребенок. Это движение соблазнительной женщины, знающей свои силы, произвело на Леклерка эффект землетрясения.

Выражение превосходства на его лице сменилось глуповатой хвастливой улыбкой.

— Я могу многое рассказать тебе об оружии. Я кое-что делаю сейчас для Мурдата. У Летучей Орды уже есть похожая штука, но я сделаю получше. Выстрел из нее сможет достать человека и за пределами дальности полета стрелы. Скэны посыплются, как… — Не закончив фразы, он ударил ребром ладони по высохшему плоду высокого растения. Хрупкая оболочка с легким треском прорвалась, и стайка семян упала прямо в пруд.

Сдерживая волнение, Джалита прижалась щекой к руке Леклерка.

— Ты такой славный. Я не думаю, что Тейт вообще помогала тебе. Мне кажется, ты и сам прекрасно разбираешься во всем, да еще и делишься своими знаниями с друзьями. — Девушка прикрыла глаза и добавила почти с разочарованием: — У Летучей Орды и Скэнов куда больше людей, чем у Мурдата.

— Сейчас я не могу открыть тебе все, но ты вскоре увидишь такое, о чем будешь рассказывать внукам.

Джалита пристально вгляделась в лицо Леклерка. Она напомнила себе, что у нее есть еще остаток осени и зима, чтобы разузнать все подробности. Слезы Нефрита учила: «Наживка лишь приманивает рыбу к крючку, остальное должен сделать рыбак». Толкнув носком пустую головку сухого плода, девушка сказала:

— Ты все понимаешь, Луис. Все так говорят, и Мурдат часто рассказывает Ниле о тебе.

— Я пытаюсь быть полезным.

— Он говорит — ты его незаменимый помощник.

— Друзья всегда помогают друг другу. Ты помогаешь мне, ведь ты — мой друг.

Джалита в сомнении широко раскрыла глаза:

— Я? Я помогаю тебе? Но ведь я ничего не делаю.

— Ты единственная, кто помогает мне осознать свое место в жизни.

— Спасибо. — Девушка всматривалась в воду. В глубине, по мусору, разбросанному на дне, какое-то животное переползало от укрытия к укрытию. Ее туфля пошевелила палую листву. — Многие хорошо ко мне относятся, но настоящего, близкого друга у меня нет, понимаешь? Такие друзья у меня были когда-то, когда я была еще совсем маленькой девочкой и жила в своем племени. У меня не было друзей среди Скэнов, Слезы Нефрита не любила меня по-настоящему.

Осторожно подвинувшись, Леклерк встал позади Джалиты, вдыхая запах ее волос, аромат розовой воды и угасающей осени, разгоряченный ореолом жизненной силы, исходившей от нее. Он был зачарован изящной формой ее плеч, неосознанной грацией гибкой шеи.

— Ты мне даже ближе, чем Мурдат. Я хочу, чтобы ты так же относилась ко мне, чтобы делилась со мною своими проблемами и тревогами.

Девушка отклонилась от Леклерка. Его сердце бешено колотилось в груди. Произнесенные слова показались ему смешными, а хотелось сказать еще так много, показать, как он заботится о ней, как волнуется за нее.

Слабая дрожь пробежала по ее телу, передавая Леклерку ощущение недосказанности и скрытого смысла. Что-то было мистическое в притяжении одного человека другим, во влечении одной плоти к другой.

— Я действительно хочу поговорить с тобой, Луис. И не потому, что ты спас мне жизнь, когда я упала в стремительный поток, а потому, что мне как женщине нужна крепкая мужская рука. Я не могу занимать тебя слишком долго, ведь ты так важен для Гэна. Но есть неразрешимые для меня проблемы, и я не знаю, что с ними делать. — Джалита повернулась к Леклерку лицом, и боль, метавшаяся у нее в глазах, передалась и ему.

— Расскажи мне, что тебя тревожит, и мы сможем преодолеть трудности вместе.

Бледная улыбка осветила печальное лицо и бесследно пропала. Тонкие сильные пальцы нервно мяли край плотной накидки.

— Когда ты ушел, Тейт мне сказала, что женщины могут сами выбрать себе мужей. Но у меня нет права выбора. Я должна быть осторожна, чтобы не оскорбить кого-нибудь. Недавно я поняла, что я… нравлюсь двум мужчинам. Они много времени проводят со мной. Но я хочу сказать, что они меня совсем не интересуют. Я просто должна быть приятной им. Услужливой и, — с досадой добавила она, — достойной женщиной.

Леклерк продолжал обнимать ее, пробуждая воспоминания о всех женщинах, какие сейчас жили в ней:

— Скажи мне, кто они, и я запрещу им беспокоить тебя.

Встревоженная, она положила руки ему на грудь.

— Не нужно. Их внимание не будет беспокоить меня, пока ты относишься к этому с пониманием.

Несколько мучительных минут они спорили. Джалита осталась непреклонной, немного театрально надув губы. Она намекнула, что Леклерк ничуть не отличается от досаждавших ей мужчин. Он с удивлением услышал свой голос:

— Я совсем не такой, — и осознал, что он беззащитен перед обаянием Джалиты. Луис позорно сдался. — Хорошо, хорошо, я сделаю все по-твоему. Мне это не нравится, но свою жизнь ты определяешь сама.

— Я не забыла, что жизнью я обязана тебе. И не забуду. Но я отвечаю за свои поступки — неужели ты можешь представить, что у меня возникло влечение к Эмсо или к барону Ондрату?

— Эмсо? — Леклерк почувствовал себя обманутым.

Эмсо был его другом и близким другом Гэна. «И старым, — думал Луис. — По крайней мере на пять, а то и семь лет старше меня».

Что касается Ондрата, Леклерк испытал радость, осознав, что тот никогда по-настоящему ему не нравился. Напыщенная жаба с бегающими глазами. И не отличается умом. Если бы он захватил напавшего на Сайлу торговца, а не зарубил его, этот человек мог бы многое рассказать.

Джалита вмешалась в раздумья Луиса:

— Я должна идти домой. Нила берет меня с собой к гончарам. Пойдешь со мной в замок?

— Куда угодно. — Он, улыбаясь, предложил ей руку. Джалита прижалась щекой к сильному плечу. Они пошли к выходу. Девушка тихо произнесла:

— Если мы не хотим упреков и обвинений, мы должны сохранять осторожность.

Быстрый взгляд ее сверкающих черных глаз и дразнящий намек, скрывающийся за словами, обожгли Леклерка. Он отогнал беспокойство, строго напомнив себе, что эта молодая женщина перенесла ужасные испытания и лишения. Ей нужны забота и понимание, а не нажим. Он должен доказать Джалите, что не похож на Эмсо и Ондрата.

Полностью захваченный своими мыслят, Леклерк чувствовал, что его уносит течением. Ничего, кроме предстоящего похода и щеки, прижавшейся к плечу, не занимало его. Он старался найти романтические слова для прощания с любимой.

Кейт Бернхард, рассматривая удаляющуюся пару, представила себя рядом с Луисом Леклерком. Слишком высокая, ей пришлось бы неловко изогнуться, чтобы положить голову на плечо Луису. Она улыбнулась про себя — при чем здесь удобство? Да и пряди ее волос не могли бы так непринужденно и капризно развеваться на ветру — Кейт предпочитала практичную короткую стрижку. Но если ее волосы не были черны, как эбеновое дерево, они напоминали темный мед своим глубоким коричневым цветом. Нежная чувствительность и неукротимая чувственность — сила стальной пружины — не были присущи ей. Красота Кейт Бернхард была неяркой привлекательностью правильных черт лица, едва различимым обещанием страсти, изящной походкой, говорящей о женственной слабости. И еще в ее красоте был таинственный внутренний жар любви.

Кейт наблюдала за Леклерком, пока он не вышел через замковые ворота. Неожиданно налетевший резкий западный ветер обжег ее глаза, заставив выступить горячие слезы.

Глава 39

— Ты делаешь из меня посмешище, ставишь в глупое положение.

С испугом Тейт заметила отчаяние и мольбу в голосе Налатана.

Она хорошо обдумала свои поступки. Она знала, что правильно все решила. Но Тейт хорошо знала и своего мужа — ему не всегда достаточно одной логики. Его предположения и предположения других должны быть прочувствованы им. Чтобы сохранить свое лицо, Налатан был способен на все.

Тейт это пугало. Два разных чувства заставляли бешено колотиться ее сердце. Как бы там ни было, она ведь любила его.

И она должна была рисковать этой любовью ради того, чтобы выжить.

Налатан лежал рядом с ней. Отблески огня отражались в его тревожных глазах. Они напоминали Тейт сражение, в котором она должна была выиграть, но не могла. Тейт положила руку Налатану на грудь, но он даже не пошевельнулся. Приподнявшись на локте, она посмотрела ему в глаза.

— Кто посмел называть моего Налатана глупым?

Его взгляд перестал блуждать по потолку. Он посмотрел на Тейт:

— Я бы хотел взглянуть на того, кто посмел бы это сделать. Я знаю, как поступать в таких случаях. Но я не знаю, как мне дальше жить с разговорами за моей спиной, двусмысленными взглядами и усмешками.

— Все это потому, что я поеду с другим человеком? Я права?

Налатан снова закрыл глаза.

— Я забочусь о твоей безопасности. Не придаю большого значения всяким сплетням. Но все-таки это меня раздражает — ни один нормальный человек не способен спокойно переносить чужие сплетни, особенно если они о его собственной жене.

— Оставь это. Какое нам дело до сплетен?

— Мне есть дело. Не потому, что люди сплетничают, а потому, что они клевещут на тебя.

— Но ведь ты же не слышал, чтобы кто-нибудь прямо говорил об этом. Не обращай внимания. Будешь продолжать в том же духе — кончится тем, что убьешь кого-нибудь.

Глаза Налатана жестко сверкнули:

— Да.

— Не делай этого ради меня. — Тейт слышала, как стучит сердце ее мужа — ровно, уверенно. Тейт показалось, что так часто оно еще никогда не билось. Она знала, каков он в гневе. Этот хладнокровный дикарь не будет драться, когда этого потребуют обстоятельства. Он будет убивать.

Тейт заставила себя быть поласковей:

— Пообещай мне, что не будешь драться, пока меня не будет. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я буду волноваться за тебя.

— Тогда разреши поехать с тобой. Мы сможем волноваться друг о друге вместе. Пошли Конвея одного. Мы побеспокоимся о нем вдвоем.

— Ты совсем не хочешь меня понять.

— Неправда. Я очень хорошо все понял. Мне просто ненавистна эта поездка, и все.

— Я же уже говорила тебе, что это связано с религией. Это миссия. Она нужна для того, чтобы усилить Три Территории. — Тейт пошевелилась в кровати, нервничая оттого, что солгала.

Как будто угадав ее мысли, Налатан произнес:

— Вы долго учили меня правильно понимать учение Церкви — ты, Сайла и Ланта. Церковь была смыслом моей жизни, пока я не встретил тебя. Церковь и сейчас очень важна для меня, но все-таки мое место в ней изменилось. И я прекрасно это сознаю. Ты не можешь просить меня оставаться счастливым, когда моя жена в опасном походе.

Медленно, как будто боясь резкого движения, Налатан обнял ее. Тейт отбросила все сомнения и тревоги и замерла, прижавшись к нему. Она чувствовала мягкую силу его рук. Наконец женщина полностью доверилась этим сильным мужским рукам — рукам ее любимого мужа.

* * *

Ночной страж стоял навытяжку. Его только что сменили на посту. Прибывший дневной страж проводил церемонию открытия Восточных ворот. Люди, ждавшие, пока откроют ворота, расположились на расстоянии полета стрелы, как того требовал порядок. Они затушили ночные костры — вокруг слышалось шипение углей и плыли клубы пара. Отовсюду доносилось ржание лошадей, рев ослов, кудахтанье кур — сплошная стена шума навалилась на городских стражей. Во всем этом гаме можно было расслышать крики пастухов. Среди суетившихся животных гордо шествовали груженые ламы. Их погонщики вели себя более сдержанно, чем пастухи, — казалось, что они набрались спокойствия от своих лам.

Тейт тихонько подтолкнула локтем Налатана, который бесстрастно восседал на своем коне, заняв центральное положение в их группе из трех всадников — между своей женой и Конвеем.

— Мне всегда нравились эти животные, — кивком она указала на лам. — Они здесь самые красивые из всех.

— Я бы не хотел оказаться на спине одного из них во время сражения, — произнес Конвей.

Тейт бросила на него гневный взгляд, а затем улыбнулась Налатану:

— Теперь ты понимаешь, почему мы постараемся вернуться как можно быстрее? Кто может долго выдержать такое отношение к себе?

Налатан натянуто улыбнулся:

— Ваше путешествие не из коротких. Надеюсь, что ничего серьезного не случится.

— Тан, мы же уже обо всем договорились, все решили, — в голосе Тейт послышалась обида.

Налатан вздрогнул, услышав, как Тейт произнесла его ласкательное прозвище.

— Мы обо всем договорились, но решение принимала ты. Ладно. Выполняй свой долг. Но, пожалуйста, постарайся вернуться быстрее.

— Я тебя люблю. — Тейт быстро наклонилась и крепко поцеловала его, прежде чем он успел хоть как-нибудь отреагировать. Несколько людей вокруг зааплодировали и заулюлюкали. Увидев это, Тейт выпрямилась и посмотрела в глаза Налатану. Лицо мужа залила краска. Затем он озорно улыбнулся и поцеловал Тейт — женщина чуть не выпала из седла, оказавшись в пламенных объятиях мужа. Толпа одобрительно зашумела. Когда они расставались, Тейт выглядела смущенной.

— Ну, пора, — голос Конвея был сухим и не выражал никаких эмоций. Его слова вывели Тейт из задумчивости.

— Да, поехали, — проговорила она с трудом.

Лошади вклинились в толпу входящих в город, с трудом находя себе дорогу в этом муравейнике из людей и животных. Карда и Микка потихоньку трусили рядом, косясь на проходящих рядом животных и выискивая себе дорогу. Конвей потихоньку произнес:

— Не оборачивайся. Ни разу не оборачивайся — ему и так тошно, а эти длинные прощанья сделают еще хуже.

* * *

Это произошло четыре дня спустя — Микка, спокойно трусившая впереди, внезапно залаяла в сторону леса. Ни минуты не колеблясь, Конвей и Тейт натянули поводья и перешли на разные стороны дороги. Как только путники достигли леса, они расчехлили «вайпы» и осмотрелись. Лошади возбужденно озирались по сторонам и поводили ушами из стороны в сторону.

Вдалеке закаркал ворон. Ветер, прилетевший с гор, зашелестел в кронах деревьев.

Высокий, пронзительный звук разнесся в прозрачном холодном воздухе — чистая, высокая нота. Он прозвучал для Тейт и Конвея как сигнал тревоги. Когда он кончился, превратившись в звенящие трели, перемена стала почти видимой, как если бы музыка превратилась в мерцающие искорки.

Потом все исчезло.

Микка затаилась. Карда же прислушивался изо всех сил, пытаясь понять, откуда этот звук.

Возбужденный до предела, Конвей знаками показал, что поедет вперед. Тейт последовала было за ним, но он нахмурил брови и покачал головой. Конвей махнул ей, указывая на дорогу позади. Тейт неохотно кивнула.

Конвей спешился — тут нужна была не скорость, а скрытность. Если надо, Вихрь примчится быстрее ветра, стоит только свистнуть. Перебегая от дерева к дереву, Конвей приблизился к тому месту, где только что стояла Микка. Он передернул затвор «вайпа».

Собака почти слилась с камнем — она заметила Конвея гораздо раньше, чем он ее. Но она не поднялась — так и лежала, вжимаясь в землю и уставившись вверх. Взглянув на нее, Конвей решил, что она в замешательстве — шерсть на ее загривке встала дыбом. Конвей вздрогнул, посмотрев вверх — там никого не было.

Появился Карда. Легко, как дымка, его темное тело скользило от укрытия к укрытию. Конвей был взволнован — как и Микка, Карда не был уверен в том, что нечто находится над их головами.

Какой-то внутренний голос подсказывал Конвею, что там кто-то есть. Он увидел аккуратно ухоженную рощицу деревьев — священную рощу Церкви. Там бродила Ланта, печальная и одинокая. Она играла на флейте. Но это было давно. Мелодия и звуки были совсем другими. Конвей потряс головой. Ланта была в Оле, далеко отсюда.

Подозвав собак, Конвей вернулся к Тейт.

— Я пойду разведаю. Там, повыше, есть несколько камней, за которыми ты могла бы укрыться, пока я выясню, в чем дело.

— Забудь об этом, я пойду с тобой. Кто бы это ни был, он уже знает, что мы здесь. Я чувствую это. Он проделал долгий путь, чтобы сыграть на флейте. Он наблюдал за нами и всего лишь дал нам это понять.

Не соглашаясь с доводами Тейт, Конвей рассказал, как вели себя собаки.

— Я никогда не видел их такими, — закончил он.

Тейт кивнула, приняв решение своего напарника. Дорога вела вверх по холму. Наконец они остановились, чтобы передохнуть и обождать собак. Вокруг тускло мерцал снег. Спешившись, путники вновь старательно осмотрели окрестности. С обеих сторон их окружал дремучий лес — огромные стволы деревьев стояли сплошной стеной. Впереди их ждала гора, а слева от нее виднелись склоны Отца Снегов. Немного выше по склону лес заканчивался — дальше было безраздельное царство камней и снега.

Ведя коней за уздечки, Конвей и Тейт двинулись дальше. Собаки ждали их наверху. Демонстрируя свое безразличие ко всему происходящему, Карда сел и почесал за ухом.

На свежем снегу были хорошо видны чьи-то следы — кто-то вышел из леса и направился вверх к плоскому камню. Этот кто-то сидел на камне — снег там был примят. Конвей произнес:

— Он не боялся, что мы настигнем его. Посмотри на следы: четко отпечатались и носок и пятка — он не спешил.

Тейт шагнула, чтобы сравнить свои шаги с шагами незнакомца:

— Это небольшой человек. У него шаг почти как у меня.

У Конвея вытянулось лицо:

— Кое-кто не согласился бы с такими выводами.

Тейт сузила глаза:

— Кое-кто мог бы посочувствовать мужчине, делающему глупые замечания о длине женского шага. Я не буду.

— Предположение принято. — Конвей пошел по следам загадочного флейтиста. Тейт последовала за ним. Собаки бежали чуть впереди. Они отдыхали. Когда снег закончился, Конвей произнес: — Мы должны пустить собак по следу.

— Зачем? Он не сделал нам ничего плохого. И если он хочет заманить нас в засаду, то это ему как раз на руку. Кроме того, у нас есть свои собственные дела.

— Мне кажется, ты права. — Конвей потер подбородок. — Собаки не знают, что делать дальше. Что меня волнует — я уверен, что кто-то будет ждать нас на обратном пути. И это будет связано с этим странным пришествием.

— Мы не можем быть уверены, что кто-то нас преследует. Мы видели огонь ночью и дым от огня под утро. И все.

Конвей упрямо не соглашался:

— Там, наверху, никто не живет. По крайней мере со времени последнего землетрясения. Ты же видела, как собаки набросились на след, как они принюхивались, когда ветер дул с запада. Они чуют его.

— Ни черта они не чуют. Вспомни, как они себя вели, когда подул ветер со стороны чужака. Разве они подняли тревогу? Нет. Потому, что там никого нет. — Тейт, отчаянно жестикулируя, указала в направлении, откуда они пришли. — Не меньше часа мы смотрели в оптический прицел, и все равно ничего не заметили.

— Мы еще увидим его. Но в одном ты права: нам надо убираться отсюда. Я не хочу, чтобы с нами здесь что-нибудь случилось.

Они уже почти вернулись, когда собаки вдруг почуяли кого-то впереди. И вновь они вели себя как-то странно. Оглядываясь то на Конвея, то на чащу впереди, они испуганно жались к ногам своего хозяина.

Конвей приготовил свой «вайп». Глянув через плечо, он увидел, что Тейт сделала то же. Она заняла позицию рядом с ним. По сигналу Конвея собаки пошли вперед, перебегая от укрытия к укрытию. За ними последовали всадники, держа оружие на изготовку.

Впереди появилась одинокая фигура. На мгновение Конвею показалось, что это медведь. Только когда фигура пошевелилась, он понял, что это одетый в шкуру медведя человек, маскирующийся таким способом среди камней. Это было то самое место, где пряталась Микка.

Тейт встала за дерево, приготовившись прикрыть Конвея, а тот спешился и пошел навстречу незнакомцу.

Неподвижная ранее фигура внезапно зашевелилась. Рефлекторно Конвей поднял свой «вайп». Он едва не выстрелил. Но в момент, когда Мэтт уже был готов спустить курок, он с удивлением обнаружил, что человек, одетый в медвежью шкуру, спит. Теперь, подойдя ближе, он рассмотрел незнакомца — тот спал, положив голову на колени и обхватив ноги руками.

Тейт предупреждала о возможной засаде. Оглянувшись, Конвей увидел, что он открыт со всех сторон. Если здесь устроили засаду, то ни Тейт, ни собаки не смогут помочь ему — их всех перестреляют, как цыплят.

Вновь раздался пронзительный звук свирели. Близко.

Опять, как и час назад, одинокая нота превратилась в звенящие трели. Фигура в медвежьей шкуре зашевелилась.

Собаки смотрели на Конвея, ожидая приказа хозяина. Тяжело дыша, они припали к земле: пасти открыты, красные языки висят.

Конвей наконец принял решение — если это засада, то начало сражению положит он, а не противник. Он спустил собак. Зарычав, они бросились вперед. Расстояние между ними и фигурой в медвежьей шкуре таяло на глазах.

Вдруг медвежья шкура отлетела в сторону. Оттуда показалось побелевшее от ужаса лицо. Вытянув вперед руки, Ланта закричала от ужаса.

Глава 40

Конвей заорал на собак, останавливая их. Карда затормозил, подогнув задние ноги под себя. Микка отреагировала не так молниеносно — она врезалась в Карду, и тот отлетел в сторону. Не удержав равновесие, Микка тоже покатилась по земле, вздымая тучи пыли.

Две огромные собаки на всей скорости сбили Ланту с ног, крик ее внезапно оборвался, и она потеряла сознание. Конвей подбежал к ней, едва успев подхватить обмякшее тело.

Неуклюже он посадил ее на землю. Не произнося ни слова, Тейт помогла ему устроить Ланту рядом с камнем и притащила теплое одеяло, притороченное к седлу. Она укутала маленькую провидицу. Понемногу ее щеки порозовели.

Взгляды Тейт и Конвея встретились. Они долго смотрели друг на друга. Наконец Конвей почти шепотом проговорил:

— Я чуть не убил ее.

Тейт склонилась над Лантой и подоткнула одеяло.

— Я должен вернуть ее назад. Она — отверженная. Любой имеет полное право убить ее — Церковь больше не защищает ее.

Тейт онемела. В ней клокотала злоба. Из всех людей именно Конвей должен понимать важность их задачи. А он, вместо того чтобы помочь, с самого начала скептически отнесся ко всему. Теперь он и вовсе стал препятствием. Это было просто нечестно с его стороны.

Понимая, как важен этот поход, она оставила Налатана в Оле. Быть может, это даже расстроит их брак. Все же Налатан уступил ее просьбе. Ланта разорвала все отношения с Конвеем, а теперь все, что нужно Конвею, — защищать ее. Единственное спасение для Церкви — да и всей цивилизации — спасти Три Территории. Ланта поставила все под угрозу.

Ланта захотела быть рядом с возлюбленным во что бы то ни стало. Конвей устраивает свои личные дела в то время, как Доннаси Тейт может запросто потерять мужа.

Ланта задрожала, глубоко вздохнула и приоткрыла глаза. Увидев Конвея, она радостно улыбнулась. Внезапно глаза ее округлились, и она подскочила, дико озираясь кругом.

Тейт и Конвей подхватили ее. Конвей сказал:

— Успокойся. Все в порядке. Ты не ранена, просто потеряла сознание. Теперь уже все хорошо. Через несколько дней мы вернемся в Олу. Мы всегда будем вместе.

Ланта настояла, чтобы ей дали подняться. Тейт и Конвей с болью наблюдали, как она встает, ухватившись обеими руками за камень. Наконец Ланта оправилась и произнесла:

— Я приехала сюда, чтобы вместе с вами продолжить путешествие.

— Это невозможно. Никто, кроме людей из нашего племени, не может сопровождать нас в этой поездке, — голос Тейт был твердым. Она посмотрела на Конвея, ожидая поддержки.

Глядя Тейт прямо в глаза, Конвей произнес:

— Это ничего не меняет. Я уже сказал, что Церковь изгнала ее и ее жизнь в опасности. Я возвращаюсь с ней в Олу.

— Я не поеду в Олу, — в голосе Ланты слышалась решимость. — Я поеду с тобой, Мэтт Конвей. Мне нет никакого дела до ваших секретов. Мне нет никакого дела до фальшивой Церкви, которая отвергла меня. Моя жизнь ничего не стоит, пока я не найду свое место в этом мире. Я не смогу жить спокойно, пока не выясню отношения между нами — либо мы будем вместе, либо нет. Эта поездка расставит все по своим местам.

Колкие, резкие слова так и вертелись в голове у Тейт. Но когда они уже были готовы сорваться с ее губ, Тейт вновь взглянула на Ланту и сдержалась. В побледневшем, измученном лице бывшей Жрицы было что-то такое, что заставило Тейт погасить свою неприязнь.

Конвей сказал:

— Тейт права, Ланта. Слишком много веских причин оставить тебя в Оле. И самая главная из них — моя любовь к тебе.

Тейт тяжело вздохнула, но Ланта и Конвей не обратили на это внимания или просто не заметили. Ланта произнесла:

— Это опасно для нас обоих. Если ты сейчас уйдешь и не вернешься, как я буду жить без тебя? А если ты сейчас вернешься со мной в Олу, то чего стоит твоя дружба с Тейт? Если ты запретишь мне пойти с вами, то о каком доверии ко мне можно говорить?

Как воин, который не в силах отразить все удары, Конвей мог только уходить и уклоняться. Устав от всего этого разговора, он мог настаивать на одном:

— Я беспокоюсь о твоей безопасности.

— Я же тебе говорила, что мне нет никакого дела до моей безопасности. Я не ищу смерти, но я люблю тебя и в то же время боюсь, люблю и боюсь… — Она отвернулась, слезы выступили у нее на глазах. Она резко смахнула их рукой.

Конвей умоляюще посмотрел на Тейт.

Недавняя злость Тейт пропала без следа. Она пожала плечами.

Конвей сказал:

— Слишком много опасностей ждет нас. Мы не можем полностью посвятить тебя в наши дела. Но если ты нам поверишь, то я постараюсь сделать все, что от меня зависит.

Казалось, Ланта вспорхнула и подлетела к нему. Она обхватила его лицо:

— Я же уже говорила, что мне нет ни до чего дела, если оно не касается нас обоих.

Конвей выдавил из себя улыбку:

— Ну почему у нас все не так, как у других людей? Почему мы не можем просто любить друг друга, быть глупыми, говорить друг другу всякую чушь?

Внимательно посмотрев Конвею в лицо, как будто видела его впервые, Ланта ответила:

— Есть такие вещи, которых мы не в состоянии понять. Это испытание выпало нам, чтобы мы могли успешно с ним справиться. Мы потерпим неудачу, чтобы набраться опыта и попробовать снова. Во всем есть какая-то цель.

— Ты — моя цель.

Ланта покраснела, вся засветившись от радости.

Прежде чем заговорить, Тейт прочистила горло:

— Мы и так потратили много времени. Может, пора уже отправляться?

Ланта повернулась к ней:

— Мой конь. Я совсем забыла про него. Он пасется возле дороги.

Конвей уже вскочил в седло:

— Останься с Тейт. Я приведу его. — Конвей пустил коня рысью, собаки последовали за ним.

Ланта встала перед Тейт:

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— Ну и о чем же? Ты тоже об этом думаешь?

— Да. И еще о Налатане. — Она вздрогнула, увидев, как Тейт сдвинула брови, но потом продолжила: — Я почти уговорила его поехать со мной и найти вас. О, у вас с Налатаном нет таких проблем, как у нас с Мэттом. Но ты боишься чего-то в своей любви к Налатану. Возможно, в этом путешествии ты тоже найдешь ответ на то, что тревожит тебя. Я не могу сказать тебе точно. Но я точно знаю, что я — твой друг. Все, что важно для тебя и твоего мужа, будет и моей заботой.

Негодование вновь овладело Тейт.

— Попридержи-ка при себе свои замыслы насчет меня и моего мужа. Занимайся своими личными делами и оставь нас с Налатаном в покое.

Ланта нисколько не обиделась.

— Я только хочу, чтобы ты знала об этом. Прости меня. Помоги мне, а я помогу тебе.

Тейт подошла к своей лошади. Она так дернула подпругу седла, что бедное животное захрапело от неожиданности. Лошадь повернула голову и посмотрела на хозяйку своими огромными, удивленными глазами. Тейт тем временем бормотала себе под нос:

— Хоть бы ты вела себя спокойно. Я хочу только подтянуть ремень. Я собираюсь поехать туда-не-знаю-куда вместе с Мисс Одинокое Сердце и Сэром Сверхтупая Башка. И я не нуждаюсь во всяких печальных взглядах ходячей печки для сена. Как только у нее язык повернулся сморозить такую глупость? Налатан и я. Какие общие проблемы могут быть у нас с ними? Тра-ля-ля.

Услышав разговор, Тейт прекратила извергать свои проклятья и присоединилась к остальным спутникам. Конвей с собаками ехал впереди. Тейт замыкала отряд.

Доннаси молча размышляла над словами Ланты. Возможно ли, что в ее отношении к Налатану была какая-то напряженность? Недоверие?

Нет. Она всей душой любила этого человека.

Черная женщина. Белый мужчина. Эти слова стучали у нее в голове. Черная женщина. Белый мужчина.

Может быть, из-за этого она так настаивала, чтобы он остался? Может быть, в глубине души, она хотела испытать его?

Что-то вывело ее из состояния задумчивости. Конвей остановился. Обеспокоенная, Тейт обернулась назад.

Флейта. Где-то позади них, совсем близко. Звук был более низким, более глубоким, чем прежде. Тихая, грустная мелодия разносилась по лесу. Привстав в стременах, Тейт глазами искала музыканта. Но вокруг была только музыка.

Затем звуки флейты стали подниматься вверх — все выше, выше, и наконец мелодия оборвалась на высокой, пронзительной ноте. И вновь воцарилась тишина, как будто и не было никакой музыки.

Глава 41

Слезы Нефрита куталась в мантию из шкуры белого медведя. Ее унты и шапка также были из медвежьей шкуры. Шарф закрывал почти все лицо — открытыми оставались только глаза. Женщина всматривалась в водную гладь — на море был шторм. Дул сильный ветер, и ей приходилось часто моргать: из глаз текли слезы.

Когда она в очередной раз открыла глаза, то не смогла разглядеть линию горизонта — небо и море сливались в одну темно-серую массу. Женщина что-то сердито забормотала себе под нос — внезапно выглянувшее из-за туч солнце ударило ей в глаза.

Вдруг, все еще ослепленная солнцем, она увидела совсем другую картину.

Слезы Нефрита это ничуть не испугало. Получше закутавшись в свои теплые одежды, она решила предаться этому удовольствию, предмету ее гордости. В конце концов, видения были даром божества, а оно не отличалось особой щедростью.

Она видела, как к востоку от поселка тонул небольшой акулий челн — судно Скэнов. Ветер уже пел похоронную песню в снастях. Моряки, знающие море лучше, чем иной мужчина свою жену, припали к планширам и молча слушали треск и скрежет своего брошенного на растерзание стихии судна.

Только одинокая фигура капитана гордо возвышалась на капитанском мостике. Слезы Нефрита затаила дыхание и всмотрелась в этого человека своим внутренним взором. Это был Лорсо.

Вначале ей показалось, что она увидела испуг на лице Лорсо. Но приглядевшись, поняла — это злоба: глаза широко раскрыты, нижняя челюсть выпячена вперед. Побелевшие от холода руки сжаты в кулаки. Капитан наперекор стихии прокладывал свой путь прямо к дому. Челн, управляемый твердой рукой, почти перелетал с одной огромной волны на другую, еще более крутую и огромную. Казалось, капитан и корабль составляют вместе одно целое — акулий челн послушно подчинялся каждому движению человека.

Лорсо что-то кричал прямо в лицо разбушевавшейся стихии, голос перекрывал плеск воды и шум ветра. Волны испуганно расступались перед безумной храбростью человека и корабля, а ветер стихал и дул именно так, как того требовал моряк.

Схватив свою палку, Слезы Нефрита принялась колотить ей о землю, пытаясь отогнать свое видение.

Старуха осторожно открыла глаза — мир был таким же, как всегда.

Что значит это видение? Никогда еще она не видела Лорсо таким озлобленным. Даже когда его везли для ритуального жертвоприношения Сосолассе.

Слезы Нефрита с трудом распрямилась, боли в костях и сухожилиях давали о себе знать и требовали от этой хрупкой женщины недюжинной силы воли.

С моря налетел ветер, чуть не сбив ее с ног. Черные глаза Слез Нефрита озорно заблестели. Она начала напевать себе под нос какую-то мелодию без слов так матери убаюкивают своих младенцев. Новый, не столь сильный порыв ветра заставил ее пошатнуться. Женщина рассмеялась от счастья, игриво погрозив ветру кулаком. Это Сосоласса так играет с ней. А сейчас она будет играть со своими рабами.

Слезам Нефрита показалось, будто далеко в море гребень одной из волн идет не так, как все остальные. Она приставила руку к глазам. Парус — зарифленный до предела, еле заметный. Идя против ветра, судно приближалось с юго-востока.

— Лорсо, — голос женщины был полон гордости. — Только сын Слез Нефрита может выжить в такой шторм. — Она замолчала. Женщина знала, что в этом было нечто большее, чем просто ловкость человека.

Слезы Нефрита начала спускаться со своего наблюдательного пункта — невысокого холма на берегу моря. Внизу, у подножия холма, ее ждали люди — ее рабы. Они нервно зашевелились, заметив ее приближение.

Поспешив к старухе, Домел спросил:

— У тебя было видение? Божество что-нибудь сказало нам?

Подождав, пока двое из носильщиков помогут ей сесть в богато разукрашенное кресло на носилках, Слезы Нефрита произнесла:

— Лорсо возвращается. Мы должны поторопиться, чтобы успеть на пристань.

Домел уважительно поклонился. Он взглянул на носильщиков, и те поняли его без слов. Рабы молча взвалили на плечи свою нелегкую ношу. Они прекрасно понимали, что их ждет, если хоть один из них собьется с шага или споткнется, и старались не думать об этом.

Дойдя до гавани, рабы остановились, чтобы передохнуть. Пот ручьем бежал по спинам носильщиков. Их начальник хриплым голосом выкрикивал команды. Послушные им, рабы дружно взялись за шесты носилок обеими руками. Затем так же дружно по команде они опустили носилки на землю, от их тел валили клубы пара. Носильщики отдернули занавеси паланкина, чтобы помочь Слезам Нефрита встать с кресла. Она принялась рассматривать их. Рабы встали навытяжку. Их тела дрожали от напряжения, они тяжело дышали. Один из них изо всех сил пытался подавить душащий его кашель.

— Всыпьте им хорошо. Сделайте припарку правому переднему — он пытался скрыть, что хромает. Отделите их от остальных — пусть немного поостынут. Это безголовые жеребцы, и я не хочу, чтобы они тратили свою силу на рабынь, пока я не разрешу им.

Домел повернулся к одному из мальчишек, что столпились вокруг процессии:

— Ты. Отведи этих рабов к конюшням Слез Нефрита.

Мальчик выпучил глаза от удивления. Затем он с радостью принялся исполнять поручение. Паренек подскочил к паланкину и вскарабкался на кресло. Посмотрев оттуда на Слезы Нефрита, он осклабился, на его лице отражалась сложная смесь гордости и страха. Домел весь напрягся, рабы вздрогнули, уставившись на эту сцену.

Заботливо расправив свою мантию, Слезы Нефрита рассмеялась:

— Хочешь испытать фортуну, верно? Убирайся с глаз и хорошенько проследи за моим стадом.

Подросток принялся выкрикивать приказы рабам, у него был ломкий, надтреснутый от возбуждения голос. Рабы молча повиновались. Их наездник одарил своих сверстников победоносной улыбкой; при этом он продолжал осторожно коситься на старую, сгорбленную женщину. Слезы Нефрита тихонько обратилась к Домелу:

— Узнай имя этого молодого выродка. Я хочу поближе познакомиться с ним. Ну а где же мой сын? — уже громче спросила старуха.

Будто отвечая на ее вопрос, в гавань вошел акулий челн Лорсо. Гавань представляла собой небольшой залив, укрепленный и превращенный в порт. Скэны называли залив Глоткой. Несмотря на сильный ветер, челн потихоньку сбавлял ход. От носа корабля шел пенистый след, заставляющий волноваться спокойную гладь вод залива. В умелых руках Лорсо челн был лишь послушной игрушкой, а гавань — комнатой для игр. Корабль слегка накренился, тихо ударившись в причал.

Домел произнес:

— Он управляет челном великолепно. Ты можешь гордиться своим сыном.

Слезы Нефрита повернулась к нему. Домел улыбнулся и, указав на челн, произнес:

— Благословение Сосолассы ниспослано ему. Шторм уничтожил бы любого из наших моряков, он же всегда возвращается. Люди говорят, что божество помогает ему. Наверное, это очень удобно.

— Ты и представить себе не можешь, как это удобно. — Слезы Нефрита рассмеялась. Обернувшись к Домелу, она убедилась, что он не понял сарказма ее слов.

Швартовка корабля тем временем была в самом разгаре. Одни рабы раскладывали на земле катки — маленькие обтесанные бревнышки, в то время как другие, зайдя в воду, прикрепляли лини к корпусу судна. Старый портовый надсмотрщик, весь седой, с морщинистым лицом, говорящим о его нелегкой жизни, подгонял своих подчиненных с помощью кнута из тюленьей шкуры. Специальная система для вытягивания акульего челна на берег состояла из вкопанных в землю бревен с прикрепленными к ним рычагами и блоками. После того как челн втащили, рабы принесли длинные крепкие шесты и вставили их в отверстия для весел. Затем они подняли корабль на шестах и, расклинив подпорки, оставили его висеть над землей. Теперь, вдали от воды, акулий челн представлял собой жалкое зрелище — он беспомощно колыхался под напором ветра и его днище, поросшее водорослями и ракушками, жалобно поскрипывало.

Специальный кран с помощью сети вытащил груз из трюмов судна. До земли оставалось совсем немного, когда груз отпустили, и он с глухим звуком упал, что привело Лорсо в неописуемую ярость. К сети подбежали рабы и освободили груз от ее крепких объятий. Оттуда посыпались люди — будущие рабы Скэнов. Многие из них пытались встать на ноги, но веревки на ногах и руках заставляли их вновь опуститься на землю. Портовый надсмотрщик послал своих рабов распутать их. Рабы принялись ловко развязывать новоприбывших собратьев по несчастью — так умелая хозяйка очищает початки кукурузы.

Лорсо выместил свою злость на крановщике:

— Ты заплатишь мне за каждого раненого. — Стремительно повернувшись, он пошел к пленникам. Лорсо внимательно осмотрел людей, бесцеремонно расталкивая их и разглядывая их тела. Судя по всему, никто сильно не пострадал, и Лорсо оставил крановщика в покое. После объятий с матерью и обмена формальными приветствиями он произнес: — Двадцать взрослых мужчин. Называют себя Людьми Реки и жили на Матери Рек. Знают о воде не больше прибрежных камней. — Голос его от возбуждения дрожал. От него так и веяло силой, молодостью. Он спросил: — А где Джалита?

Домел произнес:

— Поздравляю тебя с благополучным возвращением, Лорсо. Я покину вас с матерью — пойду посмотрю на рабов. — Он было направился к баракам, но Слезы Нефрита схватила его за рукав. Домел замер. Костлявые пальцы старухи цепко держали его.

— Домел знает обо всем, что произошло.

На лице Домела появилось недоумение.

Лорсо грубым голосом повторил свой вопрос:

— Где Джалита? Я не вижу ее.

— Девчонка обманула меня. Она обманула Скэнов. — Слезы Нефрита отпустила Домела. Повернулась, чтобы удержать Лорсо. Тот схватил ее за плечо и повернул к себе лицом. Не обращая внимания на раздражение старухи, он прорычал:

— С ней все в порядке? Где она?

Слезы Нефрита пристально посмотрела ему в глаза — хватка сына ослабла, пальцы разжались; и рука отпустила одежду матери. Старуха произнесла:

— Никто и никогда не обманывал меня так и не причинял столько неприятностей. — Она высоко подняла голову — гордая, оскорбленная женщина. — Я так доверяла ей. А она такая злая — никогда не любила свою мать. Я верила в нее. Но я стара, наверное, слишком стара. Она была такой молодой и красивой. Я надеялась… — Чувства переполнили Слезы Нефрита.

— Где? Когда? — слова Лорсо походили на стон.

Домел продолжал неподвижно стоять. Он старался не шевелиться, боясь тем самым привлечь к себе внимание. Слезы Нефрита продолжила:

— Каким-то образом ей удалось сбежать. Увела лодку и сбежала. Мои разведчики донесли, что она сейчас в безопасности, в замке Гэна Мондэрка.

— В безопасности? В замке у нашего главного врага? Он убьет ее, если мы снова нападем на них, — она теперь заложница.

— Заложница? Она предала нас. Никого из Скэнов, кроме меня, не волнует ее судьба.

Лорсо онемел. Тяжесть его прегрешения вместе с обманутой любовью — все это разом навалилось на него, тяжким камнем легло на душу. Глаза его бессмысленно блуждали, перебегая с одного предмета на другой. Лицо посерело. Слезы Нефрита взяла свою палку и тихонько ударила сына. Лорсо вскрикнул и схватился за ушибленный лоб. Боль вернула его к действительности.

Слезы Нефрита сказала:

— Незачем так убиваться, сын мой. Я знаю, как сильно ты любишь меня, но не стоит терять рассудок из-за какой-то рабыни, оскорбившей мое достоинство. Да, я была без ума от нее, но сейчас я должна думать о Скэнах. Она почти ничего не знала о наших планах, и неважно, что она обманула нас. Джалита — моя забота и моя ошибка. Только я должна отвечать за нее перед Домелом и всеми остальными Скэнами. Ты согласен?

Лорсо посмотрел в глаза старой женщины, которая умела разговаривать с божеством:

— Она — предательница. Ты доверяла ей, а она предала тебя.

Не в силах больше смотреть на все это, Домел отвернулся. Он боялся Лорсо, и даже теперь, когда тот находился в подавленном состоянии, в нем было что-то отталкивающее.

У Слез Нефрита было иное мнение о сыне — это был полностью подчиняющийся ее воле раб. Женщина улыбнулась, услышав ненависть в голосе Лорсо. Она сказала ему:

— Ну и черт с ней. Если даже Гэн Мондэрк или кто-то из его приспешников захотят воспользоваться полученным преимуществом, то у них ничего не выйдет. Все-таки нам не помешало бы захватить ее, после того как мы сокрушим Три Территории. — Она сделала паузу, переводя дух, и вдруг засияла от осенившей ее идеи: — А что, если мы поймаем ее и устроим публичную казнь?

Краем глаза Слезы Нефрита заметила, как рука сына инстинктивно потянулась к рукоятке меча — это привело ее в восторг. Даже самый наблюдательный человек не придал бы этому жесту такого значения, какое придавала ему Слезы Нефрита — только она могла по достоинству оценить этот жест. В этом движении были годы ее кропотливого труда и терпения.

Лорсо хотел убивать. Он рвался убивать ту, которая, сама того не подозревая, еще сильнее привязала его к матери — единственной из людей, понимавшей истинное его предназначение.

Хвала Богу. Хвала Сосолассе.

— Зайди в мою хижину. Нам необходимо о многом поговорить.

Лорсо последовал за ней.

Глава 42

Домел, спрятавшись за один из бараков для рабов, наблюдал, как удалились Слезы Нефрита и Лорсо.

Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что он в опасности. В его ушах все еще звенел грубый голос Лорсо: «Где Джалита?» Всего два слова, прозвучавших как гром. Домел ждал этого вопроса, готовился к нему, но они все равно заставили его поволноваться.

Только сейчас Домел сполна оценил ту ловушку, в которую он попал. Он грязно выругался, вспомнив о двуличности старой карги и о собственной глупости. Домел обругал себя, вспомнив те льстивые речи Слез Нефрита, когда она рассказывала ему о том, как рад будет Лорсо расправиться с Джалитой.

Сейчас Лорсо был просто одурманен словами старухи. Но он был не глуп и рано или поздно догадается, что Джалите помогли бежать. Домелу стало нехорошо при одной мысли об этом.

Он снова обругал себя за свою глупость. Позволить себя уговорить! Старуха все время настаивала, что только он, Домел, с его умом может помочь ей в этом деле. Глупец. Слова Слез Нефрита вновь зазвенели у него в ушах: «Ты — единственный, кому я могу доверять. То же случится с моим сыном — ни один человек не в состоянии в одиночку управлять Скэнами, и Лорсо вынужден будет слушаться твоих советов. Помоги мне, и тогда ты и твои сыновья станут главными помощниками Лорсо».

Домел задумался о своем теперешнем положении — дела выглядели не так уж и плохо, пока он не узнал этот опасный секрет. Он криво улыбнулся — хуже, чем знать его, было только не знать этого ужасного секрета.

Куда ни кинь, всюду клин.

Домел заметил, что охранники переговариваются, озадаченные его молчанием. Он зашагал к ним, выкрикивая на ходу приказы. Пленники спешно были построены в две шеренги. В сопровождении двух воинов Домел прошелся между ними. Два плотника, один гончар, один кожевник — их вывели из строя. Остальные оказались рыболовами, крестьянами и лесорубами.

Домел внимательно осматривал каждого из них — солдаты приказали пленникам открыть рты; кое-кому рот пришлось открыть с помощью ножа. Домел бесцеремонно щипал и толкал людей, пытаясь выяснить их силу и выносливость. Затем он провел более тщательный осмотр: осмотрел зубы, сосчитал пальцы на руках, ощупал мышцы.

Шестнадцать пар глаз напряженно следили за каждым его движением. Домел обратился к воину:

— Сперва лесорубы. Должны завтра выйти на работу, закованные в цепи. Ты понял?

Воин молча кивнул. Домел повернулся к пленникам. Его палец поочередно упирался в каждого из них, приговаривая к пожизненному рабству.

— Ты, ты, ты и ты. — Всего Домел выбрал восьмерых — охранники вытащили их из шеренги. — Остальные пойдут в бараки рабов, работающих в море.

И снова охранники увели связанных рабов.

Шагая позади рабов, Домел улыбнулся углом рта — Слезы Нефрита считает себя очень умной, не так ли? Возможно, возможно. Быть может, она не забыла, что ее глупый Домел был в свое время Поработителем. Конечно, он не может сразиться с Лорсо в открытом поединке — годы уже не те, но жизнь учит Скэнов многому.

В честь возвращения Лорсо были устроены пышные празднества. Местом для пира было выбрано длинное здание на холме, сплошь поросшем кедрами, напротив гавани — с холма была видна священная гора Сосолассы.

Здание напоминало бочку — его крыша была полукруглой, в самой верхней точке — в два раза выше самого высокого человека. Внутри по всей длине крыши располагались изогнутые стропила — если смотреть на крышу снизу, она была похожа на перевернутый корабль. Окон в здании не было. Оно протянулось с юга на север, в каждом из торцов располагались двери. В середине строения были сделаны две дополнительные боковые двери, выходящие на запад и на восток. Косяки и перекладины боковых дверей были покрыты искусной резьбой и росписью, изображающей тотемы и магические символы. Восточный вход был дополнительно инкрустирован драгоценными камнями: нефритом, ониксом, гранатом в обрамлении искусной резьбы по дереву, изображающей Сосолассу. В нескольких шагах от двери, справа, стояло металлическое сооружение высотой в рост человека и шириной в локоть. Формой оно напоминало сплюснутый гриб — низ был длинным и узким, а верх, наоборот, широким и закругленным. Покрытый толстым слоем жира металл не ржавел от дождей и сырости. Цвет у него был сероватый. Это сооружение было уникальным — в культуре Скэнов не было больше ничего подобного.

Слезы Нефрита в сопровождении Лорсо и Домела прибыла к восточному входу. Неподалеку от дверей рабы, несшие ее паланкин, остановились. Лорсо и Домел помогли спуститься старухе. Не доходя немного до раскрашенных дверей, они оставили Слезы Нефрита и подошли ближе к двери. Оба Скэна прикоснулись правой рукой к правой щеке, затем поклонились влево и медленно вошли в дом. Позади них величаво ступала Слезы Нефрита.

Внутри их уже ожидали воины Скэнов. Посередине здания, вдоль всей его длины, на деревянных подмостках стояли огромные, покрытые резьбой и росписью чаши, каждая из них представляла какой-нибудь клан. В чашах находилось вареное мясо или похлебка.

Столы ломились от великолепной пищи — разнообразные дары моря: жареные, вареные, копченые. Там было и несколько блюд с зеленью и сушеными фруктами. У стен стояли бочки с пивом. А рабы вносили все новые и новые блюда. Другие тащили корзины из кедра с раскаленными камнями внутри — те издавали резкий горький запах. Камни клали в чаши, вынимая оттуда остывшие.

Пытаясь перекричать воинов, Домел выкрикивал хвалы Лорсо. Когда Домел призвал Скэнов приветствовать заключенный союз с Летучей Ордой и Людьми Реки, они нехотя ответили на его слова — все они прекрасно понимали, что значит открытое неповиновение Лорсо. К тому же все они давно с нетерпением ожидали начала трапезы. Домел отошел в сторону — его место заняла Слезы Нефрита. Как масло, вылитое в море, успокаивает волны, так и воины Скэны примолкли, заметив появление Слез Нефрита, — притихли хриплые громкие голоса и чей-то смех.

Слезы Нефрита заговорила своим дребезжащим голосом:

— Я благодарю воинов за то, что они разрешили мне присутствовать на их пиру. Вы и представить себе не можете, как важен для нас этот новый союз. У Скэнов сейчас исключительно выгодное положение, которое поможет им добиться больших завоеваний. Сосоласса открыл мне, что Церковь развалилась и развращена. Бог явил мне видение Гэна Мондэрка, охваченного божественными черными щупальцами. Ведьма Сайла станет игрушкой одного из Скэнов. Я видела, как Мать Рек переполнится трупами людей из Летучей Орды и Людей Реки. Это будет великая битва, какую еще не видывал ни один из Скэнов: рабов будет столько, что мы набьем ими до отказа трюмы каждого из наших челнов.

В ответ на эти слова Скэны подняли дикий рев, хотя это очень удивило Слезы Нефрита. Поджав губы, она свысока посмотрела на собравшихся:

— Сосоласса требует от Скэнов единства и сплоченности. Доверяйте друг другу, но никому другому. Обращайтесь с союзниками как с братьями, но, когда Сосоласса прикажет, убейте их всех. — Она замолкла и протянула вперед свои трясущиеся руки. Ткань ее мантии дрожала, со стороны старуха напоминала рассерженную осу. — Я, Слезы Нефрита, поверила чужеземке. Слушайте, Скэны, об этом глупом поступке старой женщины. Все помнят Джалиту — она не была одной из нас и предала нас. Она использовала колдовство, чтобы обмануть мои старые глаза. Я должна быть отомщена — так требует Сосоласса. Все Скэны должны быть отомщены.

В знак согласия толпа дико заревела.

Окинув зал взглядом, Слезы Нефрита закончила:

— Ешьте, пейте, веселитесь. Ведите себя так, будто вы в гостях у Сосолассы. Веселитесь как Скэны, чтобы вы могли погибнуть достойно, как подобает настоящим Скэнам.

Сделав шаг в сторону, она исчезла в восточном выходе. Она проделала это с такой быстротой, что многим из Скэнов показалось, будто она растворилась в воздухе (благо, этому способствовали все время мельтешащие перед глазами сотрапезники). Тишина воцарилась в зале, был слышен лишь треск огня. Затем заговорил Лорсо:

— Ешьте! Я хочу песен. Оттер Клан, где твои певцы?

Все словно ожили. Вокруг снова послышались говор и смех. Над головами пировавших раздалась боевая песнь Оттера — хвастливый рассказ о храбрости Скэнов, исполняемый в дороге под аккомпанемент весел акульего челна.

Не успел Домел доесть первое блюдо, как позади него послышались ругань и грохот. Он обернулся — мимо пронеслась рабыня с перекошенным от ужаса лицом. Тут до слуха Домела донесся звук, который ни с чем нельзя было перепутать, — кого-то ударили по лицу. Он отыскал взглядом дерущихся — воин из клана Морских Львов свирепо уставился на Оттера. Нос у того был свернут набок, по лицу текла кровь, а глаза не знали, на чем остановиться. Ударивший воин произнес:

— Тебе известно, что здесь этого делать нельзя. Если тебе нужна женщина, то выбери ее из своих собственных рабынь, а эта — моя.

Кулак Оттера внес поправку в доводы воина Львов, превратив его лицо в кровавое месиво. Завывая, бывшие сотрапезники принялись молотить друг друга кулаками. Рабыня — предмет спора — поспешила скрыться с глаз.

Домел последовал ее примеру. Он перемахнул через бочку с пивом и тихо подошел к стене. Оттуда он спокойно мог наслаждаться своей выпивкой и живописной сценой схватки двух пьяных Скэнов.

Так как ношение оружия на праздниках было запрещено, то дерущиеся не могли нанести друг другу серьезных повреждений. Бывали, правда, случаи, когда мужчинам удавалось размозжить один другому головы с помощью бедренной кости дикой коровы или выколоть глаз вилкой. Но строгий закон Скэнов гласил, что ссоры, произошедшие во время пира, должны быть забыты после него — ведь Скэны были «дружным» народом.

К тому времени, когда дерущиеся раскидали столы и стулья во все стороны, Домел успел выпить три или четыре кружки пива. Его руки налились свинцовой тяжестью и не слушались хозяина. Мерный шум голосов дерущихся — клан пошел на клан — убаюкивал.

Домела немного удивило, как быстро прошел вечер. Он оперся спиной о стену и в наслаждении застыл, чувствуя, как медленно закрываются его веки, отяжелев от усталости и пива. Неяркие языки пламени отбрасывали тусклые отблески и разбросанную по всему помещению утварь, столы и валяющихся среди всего этого пьяных Скэнов. Домел упивался этим зрелищем.

А он, как дурак, разнервничался из-за этой старухи. Да, он не спорит, что Скэны ее боятся, да и с божественными способностями Слез Нефрита он не мог поспорить — они немного пугали Домела. Пугали. Смешно. Война, завоевания — в этом и состояла вся жизнь Скэнов. Убей союзников, если они больше не нужны тебе. Очень умно. Наверное, еще немного пивка, и будет в самый раз. Домел с трудом разлепил веки.

В двух шагах стоял Лорсо и наблюдал за ним.

Домел замер. Что-то внутри подсказывало ему, что жизнь его зависит от того, заметит Лорсо, что он еще не спит или нет. Домел притворился спящим. Даже под хмельком он чувствовал надвигающуюся опасность.

Наконец Лорсо ушел.

Домел с облегчением вздохнул. Руки его тряслись. Вскочив на ноги, он отпихнул бочку с пивом. С трудом пробираясь к выходу, он поражался тому, как быстро слетел с него хмель.

Глава 43

Стуча зубами от холода, Домел прислонился к мокрой стене — он подслушивал разговор Слез Нефрита и Лорсо. Если они хотя бы на миг заподозрят Домела в этом, то смерть покажется для него счастьем.

В молодости Домел был одним из самых храбрых, скрываться и нападать из-за угла было не для него. Он вспомнил о прежних своих ночных дежурствах, и кровь быстрее заструилась по жилам. Тогда он был рад ненастью — ведь оно изматывало его жертвы, в те годы Домел боялся лишь поражения и позора. Теперешний Домел обладал большей властью. Но он стал игрушкой в руках женщины, страшной женщины.

На какое-то мгновение Домелу показалось, что он знает, как решить свою проблему. Он ворвется в дом и расскажет Лорсо всю правду — по крайней мере, его ждет быстрая смерть, удар меча Лорсо будет сильным и точным.

Встряхнув головой, Скэн отогнал эту мысль. Даже если он расскажет правду и его убьют — Слезы Нефрита будет все отрицать, и ей поверят. Домел вспомнил выражение лица Лорсо во время пира, когда он наблюдал за ним, — этот умеет превратить чужую смерть в наслаждение для себя.

Домел прокрался поближе к окну.

— Он не заметил меня и не знает, что я был там. — Голос Лорсо едва был слышен.

Из-за стены раздался громкий голос Слез Нефрита:

— Ты говоришь, что стоял над ним, рассматривал его — и он не заметил тебя? — Домел чуть не подпрыгнул от услышанного; сердце его готово было вырваться из груди.

— Он был пьян. Я видел, как он стоял у стены и пил пиво. Один, без друзей.

— Таким людям, как Домел и я, не нужны друзья — у нас есть ум. И я молю Бога, чтобы он и тебе дал хоть немного ума. Каждый богатый Скэн — должник Домела; он всех запутал в сети долгов. И поэтому ты не должен убивать Домела, пока я не разрешу.

— Сколько мне еще ждать?

Домел весь покрылся испариной, услышав такое рвение в голосе Лорсо.

Слезы Нефрита утешила сына:

— Уже недолго, сынок. А пока держи себя в руках — у тебя такой свирепый взгляд. И помни: это меня, а не тебя обманула девчонка, и ты не должен думать о ней. Я сама позабочусь о Джалите.

Вновь послышался голос Слез Нефрита, она просила сына, дать ей время подумать. Домела удивило, что голос стал слышен четче; наконец он понял — старуха подошла к окну. Домел мысленно представил, как она усаживается в кресло напротив очага. Положив голову на исхудалые руки, она часто сидела так подолгу, и непонятно было, жива она или нет.

Домел начал нервно покусывать палец. Если Слезы Нефрита попросила божество наказать Домела, то смерть будет лишь переходом из муки земной в муку загробную — Домел верил, что если он освободится от старухи, то избегнет кары Сосолассы, а бог не станет наказывать его без ее заклинаний.

Прервавшийся было разговор вновь привлек внимание Домела. Слезы Нефрита задумчиво произнесла:

— Возможно, это будет даже лучше, если мы побыстрее уничтожим Домела.

— Ночью. — Жажда убийства звучала в голосе Лорсо — он был похож на акулу, почуявшую запах крови.

Не обращая на слова сына никакого внимания, Слезы Нефрита воодушевленно продолжала:

— Я думаю, что смогу узнать у Домела имена всех его должников, пытки развяжут ему язык. Но на это может потребоваться много времени, я боюсь, что ты натворишь глупостей, ты так и ищешь момента прикончить беднягу. После этого я скажу всем, что старый дурак постоянно волочился за Джалитой, с самого ее приезда, и хотел сбежать вместе с ней — Навигаторы отправят его к Сосолассе в мгновение ока.

— Я сам отправлю его, — Лорсо продолжал настаивать на своем. — Он оскорбил тебя, а значит, и меня. И поэтому я должен расправиться с ним.

Слезы Нефрита ответила более мягко:

— Он должен утонуть — попасть прямо к божеству, и ты поможешь ему в этом.

— Я хочу зарубить его.

— Этого мы не можем себе позволить. Подумай, что он может наплести, чтобы спасти свою шкуру?

Вздохнув, Домел принял этот последний удар — теперь Лорсо ни за что не поверит его словам и будет ждать момента, чтобы утопить его.

Вновь послышался голос Лорсо:

— Если я тебя правильно понял, то Домел либо попытается сбежать, либо начнет наговаривать на тебя?

В шуме дождя долго прислушивался Домел, ожидая ответа на вопрос Лорсо. Но никто так и не ответил — Лорсо продолжил прерванный разговор:

— Он попытается представить побег Джалиты как твою ошибку и скажет всем, что ты грубо обращалась с ней. Среди Скэнов немало завистников, которые поверят его сплетням.

Послышался смешок старухи:

— Кое-кто из Скэнов и вправду позавидует тебе — ведь ты у меня такой скромный. — Старуха оборвала смех. — Все же ты прав: найдутся люди, которые поверят Домелу. Чем раньше мы избавимся от него, тем лучше.

— Сейчас? — Заскрипело кресло — Лорсо вскочил на ноги.

— Утром.

Домел оттолкнулся от скользких бревен стены и хотел уже бежать, как вновь услышал чей-то голос. Он решил остаться и дослушать разговор до конца, чего бы это ему ни стоило.

Говорила Слезы Нефрита:

— Да, ты прав — схвати его ночью и приведи ко мне. Я уже давно подозревала, что он работает на эту ведьму. К утру он будет готов покаяться во всех своих грехах перед Скэнами.

Ярости Лорсо не было предела.

— Работает на ведьму? И ты молчала?! А что, если он что-нибудь сделал с… с девушкой?

— Я же сказала тебе — она в Оле, у Гэна Мондэрка. Порой мне кажется, что ее отсутствие волнует тебя больше, чем то, что она оскорбила меня.

— Нет. Нет, мать.

— Ну, ладно. А теперь поешь чего-нибудь. Не хочу, чтобы ты в такую погоду ушел голодным. А я пока кое-что подготовлю. Потом, когда я закончу, ты приведешь его ко мне. И не спорь со мной — сначала поешь, а потом займешься делом.

Домел попытался выпрямиться — у него затекли ноги. Потянуться — значило привлечь к себе внимание. Домел, как раненый заяц, заковылял прочь от дома; и только отойдя достаточно далеко, чтобы его не могли услышать, он потянулся и замахал руками, разгоняя кровь. Потом, с облегчением вздохнув, он припустил к дому.

Когда он вошел, жена, сидевшая у очага, вскочила и уставилась на него. С другого конца комнаты к Домелу, сжимая в руке меч, подскочил младший сын. На миг все застыли, рассматривая друг друга. Наконец Домел спросил:

— Это я, безумцы. Кого еще вы ожидали увидеть?

Жена набросилась на него:

— Ты напугал нас до смерти! Где ты был?

Скрывая свою растерянность под маской раздражения, Домел ответил:

— У меня возникли неприятности. — Он замолчал и начал сдирать с себя сапоги. Его сын воспользовался образовавшейся паузой.

— Мы знаем, — эти слова прозвучали для отца как приговор.

Скрывая волнение, Домел спросил:

— Что вы знаете?

Сын уклонился от ответа. Вместо него ответила мать:

— Рендо видел, как на сегодняшнем пиру Лорсо следил за тобой. Чем ты так не угодил ему? Рендо сказал, что Лорсо хочет убить тебя.

— Это не моя вина. Это из-за Слез Нефрита. — Домел замолчал, медленно переводя взгляд с сына на жену. В их глазах светилось недоверие. Рухнула его последняя надежда, как рушатся корабли под ударами волн божества — тех, что со страшным грохотом сметают все на своем пути.

— Они хотят утопить меня и отправить прямо к Сосолассе. Нам нельзя здесь больше оставаться.

Это известие ошеломило жену. Наконец она проговорила:

— Мы же не сделали ничего плохого.

Пытаясь сохранить спокойствие, Домел сказал:

— Неужели ты думаешь, что им есть дело до того, что ты сделала или не сделала? Разве ты не понимаешь, что они отправят меня к Сосолассе, а потом вдвоем будут управлять Скэнами? Расправившись со мной, они убьют Рендо и его братьев. Лорсо придет за мной сегодня ночью.

Рендо отошел от отца:

— Я смогу поладить с Лорсо. И мои братья тоже найдут с ним общий язык, мы ведь не ссорились с ним.

Жена Домела спряталась за сына.

Домел был приятно удивлен здравыми суждениями сына. Расставание с отцом тот воспринял как необходимость. Домел начал собирать вещи в кожаный мешок. Обернувшись к жене, он сказал:

— Скажи им, куда я пошел, — может быть, они пощадят тебя. Я пойду на священную гору. Никто не имеет права убить меня там, напомни Лорсо об этом.

— Ты все равно рано или поздно спустишься за едой, а Лорсо будет ждать тебя внизу.

— Это мое последнее убежище. — Домел взвалил мешок на плечи и направился к двери. Он не стал прислушиваться к звукам за дверью — все равно, если кто-нибудь ждет его там, то свет от открытой двери только укажет на его присутствие. Уже стоя в дверях, Домел обернулся к жене с сыном и произнес: — Мое преступление — это то, что я послушался Слез Нефрита, мой грех — честолюбие, а моя ошибка — то, что я доверял людям. Сын мой, пусть божество даст тебе разума понять меня.

Домел вышел из дому, дверь с грохотом захлопнулась за его спиной. Шум дождя заглушил звук удара. Домел удалялся прочь от дома, держа меч наготове.

Он остановился, прислушался — пока погони за ним не было. Пригнувшись, Домел пошел дальше. Вскоре он сбавил темп. Мысли роились в голове, не давали ему покоя: жена права — даже если он достигнет горы, голод все равно заставит его спуститься вниз, к Лорсо.

Какой толк от святого убежища, если оно лишь может отсрочить волю людей?

Дорога к горе Сосолассы пролегала вдоль залива, протянувшегося до самого поселка Скэнов. Божество могло услышать божественные мысли. Тогда на берег выползет черное, как ночь, щупальце. Домел как будто воочию видел это. Зубастые отростки нервно подрагивали от близости теплой человеческой крови. Домелу казалось, что щупальца затаились впереди, ожидая его приближения, — Слезы Нефрита ни за что не позволит ему добраться до священной горы, и божество поможет ей в этом.

Это было нелепо. Почему же тогда она не поразила Домела, когда он стоял и подслушивал под ее окном? И почему она так хочет выведать у него имена всех его должников? Разве Сосоласса не может сказать ей, о чем думает каждый из Скэнов?

Вера во всемогущество божества таяла с каждым шагом. Всю свою жизнь Домел поступал так, как требовал того Сосоласса, говоря устами Слез Нефрита. Сейчас, когда он потребовал в жертву его собственную жизнь, Домел пересмотрел свое отношение к божеству. А верил ли он на самом деле? Или только следовал правилам, заменяющим ему собственные желания?

От всех этих мыслей у Домела разболелась голова.

Если божество было рядом, то Домел решил оставить его морю. А если божество может ошибаться, то почему воин Скэнов должен стоять и ждать, когда оно уничтожит его?

Сердце Домела сильно забилось. Он решительно свернул к гавани. Вскоре он мог разглядеть мачты катамаранов, тихо покачивающихся на воде.

Конечно же, там есть охрана — рабы, прикованные к своим местам. У каждого из них имеется рог, если налетит шторм или кто-нибудь попытается напасть на Скэнов ночью, рабы дадут знать. Смерть ждет всякого, кто заснет на посту и не предупредит вовремя о надвигающейся опасности.

Ненастная погода заглушала шаги Домела, делала его приближение неслышимым. Зная расположение постов, Домел медленно приблизился к съежившейся фигуре. Он приготовился ударить, но что-то смутило его в этой жалкой фигуре. Шлем. Поверх тряпья, которое спасало от непогоды, раб носил шлем. Домел про себя выругался — наверняка раб надел и кожаный плащ. Все это делало бесшумное убийство почти невозможным. Домел примерился и замахнулся.

Ткань, намотанная на шлем, приглушила удар. Звон металла о металл заглушил предсмертный хрип раба. Звякнула цепь, и обмякшее тело упало на землю.

Забросив свой мешок в ближайший катамаран, Домел мечом обрубил швартовы. Суденышко закачалось на волнах. Домел выпрямился; запах просмоленного дерева вызвал у него воспоминания прошедших дней. Он еле удержался от искушения издать свой боевой клич, ведь его могли услышать.

На мгновение Домел вспомнил о семье. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как он распрощался со своими женой и сыном.

Катамаран отошел от пристани. Заскрипела мачта, зашуршала за бортом вода. Домел направил свое суденышко к Глотке. Он поставил парус. Набрав скорость, катамаран направился в открытое море.

Домел прикинул в уме: сейчас он был недалеко от своего дома. Вдруг темноту озарила вспышка света. Домел сразу догадался, что свет идет из распахнутой двери. Он инстинктивно проскользнул за планшир, но потом рассмеялся над своей трусостью — на таком расстоянии его бы все равно никто не увидел.

Никто, кроме Слез Нефрита. И Сосолассы. Сомнение и страх вновь закрались в душу Домела. Он вспомнил о некоторых ужасных, необъяснимых вещах, виденных им в поселке Скэнов.

Впереди показался выход в открытое море. Ветер свистел в снастях и хлопал парусиной. Домелу почудилось, что кто-то смеется над ним. В нос ему ударил запах, который нельзя было спутать ни с чем — запах огромного, как небо, открытого океана.

Катамаран вышел из залива, гребни волн побелели и неярко блестели в ночной тьме. Они с грохотом ударялись в борта судна. Домелу казалось, что это огромные белые зубы в ярости скрежещут о кости его корабля.

Море Сосолассы.

Глава 44

Аппарат сверкал на солнце медными и латунными элементами конструкции. Обутые в железо колеса словно ждали, когда смогут привести машину в движение.

Обступившая аппарат толпа держалась на безопасном расстоянии. Непонимающе пялясь на подозрительный механизм, люди пытались сформировать свое отношение к происходящему. Реакция зрителей была неодинаковой. Некоторых забавлял вид необычного сооружения, большинство же нервно ожидало начала демонстрации. Были и такие, которые торопились поделиться своим мнением с окружающими. Со скрытой враждебностью следя за каждым движением Леклерка, они перемещались в толпе, сея сомнения. Иногда мягкий быстрый разговор вскипал открытой ненавистью, словно лопались на поверхности вонючие пузыри.

Леклерк деловито суетился у своего детища.

Наконец в окружении свиты прибыл Гэн. Они обошли вокруг странного сооружения, с любопытством осматривая его. Недоброжелателей в толпе Гэн или не заметил, или решил не обращать на них внимания. Прикоснувшись к блестящей медной поверхности, он виновато улыбнулся и сразу же вытер полой одеяния след от пальцев.

— Что это такое? — Налатан с интересом протянул руку к одной из рукоятей.

Вместо ответа Леклерк интригующе бросил:

— Увидишь. Я останусь здесь, а ты иди на другой конец. Как только скомандую «дави», ты должен со всей силы потянуть за рукоять вниз. Этот конец балансира пойдет вверх. Видишь, посередине он скреплен осью с дубовой стойкой. И как только твоя рукоять полностью опустится, я потяну за свою, и наоборот. Ясно?

Налатан окинул конструкцию неуверенным взглядом.

— Нужно, чтобы балансир ходил то вверх, то вниз?

— Именно.

— Зачем?

— Я же сказал: сейчас увидишь.

Жестом приказав Налатану занять место на передней платформе, Леклерк подошел к центральной емкости. Зафиксировав шкворень в горизонтальном положении, он сразу же поспешил на другой конец повозки. По его сигналу Налатан нажал на рукоять. Балансир со стороны Леклерка, как чаша весов, пошел вверх. Налегая по очереди каждый на свою рукоять, они привели в движение медные поршни, связанные с балансиром через вертикальные штоки. Поскрипывая кожей герметичных прокладок, поршни заходили вверх-вниз, поочередно то утопая, то снова появляясь из емкостей. Машина тяжело задышала, вздрагивая время от времени. С непонятным глухим бормотанием в больших бочках что-то загромыхало. Средняя емкость задрожала, внезапно кашлянула, словно отхаркиваясь, и выстрелила поверх толпы мощной струей воды.

Ударившись о крепостную стену, струя рассыпалась несметным количеством брызг. С воплями люди бросились врассыпную. Леклерк поспешил к насадке. Задорно смеясь, Налатан продолжал налегать на рукоять. Леклерк приподнял брандспойт, и над стеной образовалась водяная арка.

Оставшаяся сухой часть толпы возбужденно аплодировала. Попавшие под холодный душ реагировали более сдержанно. Промокший Гэн, весело смеясь, похлопал Леклерка по плечу.

— Ты сказал, что этот механизм приводит воду в движение. Но что-то не могу сообразить, как все происходит?

— Это обыкновенный насос, — Леклерка распирало от гордости. — Внутрь больших емкостей вставлены цилиндры, которые называются поршнями. Заставляя их ходить то вверх, то вниз, мы закачиваем воду в третью емкость, а оттуда она поступает в брандспойт. Все дело в силе сжатия. Если качать станут четверо или шестеро человек, струя будет еще мощнее.

— Для чего все это? — протиснулся сквозь толпу весь мокрый и далекий от восхищения Эмсо.

— Бороться с пожарами. Несколько таких машин — и опасность их во время обороны на стенах значительно уменьшится.

— Но если все будут драться, кто же будет у машин? И вообще, вся Ола в основном построена из камня и кирпича. Ты зря неделями напролет отвлекал лучших кузнецов от работы. Они могли бы отливать наконечники для стрел, делать кольчуги.

— Вспомни, ведь я им показал, как можно получать лучшую сталь в коксовой печи. Люди, помогавшие мне с емкостями, многому научились. Они узнали, что такое окружность, диаметр, радиус. И моя машина только первый этап в программе обучения. А за наконечники не волнуйся, ты их получишь.

— Ты их заставил это выучить? — Раздражение Эмсо усилилось. — Что ты сейчас сказал? Ты делаешь с кузнецами то же самое, что и твои друзья с Избранными? Это так? Ответь.

— Да, я учил их. Это слово тебя так шокирует? Я учил их, чтобы помочь всем нам. И даже тебе, — Леклерк не удержался от колкого тона.

Толпа замерла. Эмсо побледнел, пристально глядя на Леклерка. И лишь когда он напряженно засопел, все облегченно вздохнули.

— Только потому, что ты друг Гэна Мондэрка, я не стану произносить вслух слово, которым называют людей, умеющих делать такие штуки. Но запомни одно: никогда не говори, что помогаешь мне. Никогда.

Воин бросил мимолетный взгляд в сторону Гэна, который уже спешил к ним, обеспокоенный возникшим конфликтом.

— Ну что еще случилось, мой старый друг? Леклерк не сделал ничего предосудительного, построив свой… — Он обернулся, беспомощно посмотрев на Леклерка.

— Насос, — Леклерк словно выплюнул слово.

— Свой насос, — продолжил Гэн, вновь обращаясь к Эмсо. — Это против старых традиций, но посмотри, что мы получаем взамен. Пожар — самая страшная беда, которая может случиться с городом или замком. А у нас уже теперь есть возможность успешнее бороться с ним.

— Ты — мой повелитель. — Взгляд Эмсо был непроницаем. — С момента твоего появления по эту сторону Гор Дьявола я всюду следовал за тобой. И что бы ты ни делал, ты всегда был прав.

— Потому что ты всегда был рядом со мной, — Гэн облегченно вздохнул. — А теперь скажи правду: если Леклерк сделает еще что-то новое, ты сможешь проявить большее воодушевление? Если это будет орудие, еще более действенное для спасения людей и их жилищ?

— Существует много способов потерять даже такую большую штуку, как город, — загадочно произнес Эмсо. Его губы шевельнулись в напряженной улыбке. — Но я думаю только о сражении, весне и тех, кто готовится уничтожить тебя.

— Мы встретим их достойно. Даже эта машина может стать оружием.

Окинув толпу испытующим взглядом и покачав головой, Эмсо ушел. Некоторые с нескрываемым одобрением смотрели ему вслед.

Леклерк подпрыгнул, услышав сзади голос Налатана:

— Ты разозлил Эмсо.

— Он всегда не в духе. Ты же знаешь.

— Он сердит на весь мир. Когда такой человек концентрирует на ком-то всю свою злобу, ему сложно противостоять.

— В этом случае оставшимся следует выше меня ценить, — непринужденно заметил Леклерк и пошел отсоединять шланг, надеясь, что Налатан поймет намек и оставит его в покое.

Надежды не оправдались. И Налатан присоединился к нему, помогая укладывать шланг в бухту.

— Эмсо раздирают сомнения. Он придерживается старых взглядов. А ты расшатываешь устои и запреты прошлых поколений.

— Ты как будто бы и сам не возражаешь против этого. — Слова были сказаны быстрее, чем Леклерк понял их подлинный смысл. Он запнулся. — Извини, я не то хотел сказать… Я дал себе слово — как и все, — что ни единым намеком не заставлю тебя думать о… — Леклерк испуганно замолчал.

Но Налатан принял его жалкие извинения.

— Я все понимаю, Луис. Правда. Думаешь, мне неизвестно, что все вокруг только и говорят о Доннаси? Или о Ланте? Неужели ты действительно полагаешь, что я не замечаю этих ухмылок и не слышу сплетен?

— И ты не можешь остановить их? — Леклерк бросил свернутый шланг в пустую повозку. — Почему ты не расправишься с идиотами, думающими, что все это очень забавно?

— С этими презренными? Я бы покрыл себя позором, поступив так с ними, — он горько усмехнулся. Леклерк почувствовал столь глубокое разочарование, спрятанное за этими словами, что у него перехватило горло. Следующие слова Налатана принесли некоторое облегчение. — Оставляя Церковь, чтобы жениться на Доннаси, я изменил себя и надеялся, что она тоже изменится.

Картина страданий, открывшихся под внешней сдержанностью Налатана, вызвала у Леклерка желание схватить Тейт за плечи и хорошенько встряхнуть ее. Никто не имеет права обращаться с человеком так, как она обращается с Налатаном.

Между тем Налатан спокойно продолжал:

— Знаешь, она очень похожа на Эмсо. Он в плену у своих представлений. Доннаси тоже присуща эта черта. Эмсо защищает свои верования. Доннаси ищет свою веру.

— Ты все очень хорошо понимаешь.

В задумчивости Налатан посмотрел на восток.

— Я понимаю Доннаси. Мне безразлично чужое мнение. Каждый раз приказываю себе не обращать внимания на все эти разговоры и сплетни обо мне, о нас. Но иногда приходит вопрос: а если с ней что-нибудь случится? Если в одно прекрасное утро я проснусь и мне будет далеко не наплевать на все эти разговоры? Что тогда скажет Налатан о старых традициях? Что станет с его душой?

Он ушел не оглядываясь, оставив Леклерка гадать: адресовались ли эти слова кому-либо конкретно.

Завершив работу, Леклерк смешался с толпой и вскоре увидел Бернхард, беседующую с Картер и Анспач. Подруги украдкой поглядывали в его сторону. Оставив их, Кейт направилась к Леклерку, который, однако, попытался сделать вид, что ничего не заметил. Его беспокоило отсутствие Джалиты. Но действительно неприятным было бы ее неожиданное появление в момент, когда он останется наедине с Кейт.

Бурлившие в нем сейчас раздражение и чувство вины не давали успокоиться. Кейт Бернхард была другом, соединенным с ним общим происхождением, наиболее близким из всей группы.

Истинность последней мысли только сильнее разозлила Леклерка. Если сейчас вдруг появится Джалита, ему будет еще неприятней необходимость отделаться от Кейт.

Однако он не приглашал Кейт составить ему компанию. И если она обидится, пусть винит только себя.

— У нас мало времени, — Кейт мягко коснулась его руки. — Я лишь хочу сказать, что горжусь тобой. Наш вклад в этот мир никогда еще не был так значителен. Ты стараешься больше всех. Эта античная пожарная машина — пока твоя лучшая идея. Поздравляю, Луис. И спасибо.

Ее лицо светилось восхищением и теплотой. Если бы Джалита увидела это, она и впрямь могла бы подумать какую-нибудь глупость.

— Обыкновенный насос, — пробурчал в ответ Леклерк. — Надеюсь, удастся найти ему и другое применение. В любом случае настоящую работу здесь делаете только вы втроем. Вы воспитываете новое поколение Учителей, а это и есть прогресс. Я же мастерю какие-то игрушки.

Сжав его руку, Кейт легко засмеялась. Леклерк не шелохнулся, весь съежившись от напряжения. Ее прикосновение говорило о близости, разделенных чувствах и взглядах. И еще о многом другом. От нее исходило утешение. Это было так присуще Кейт. Но почему она не может понять, что, возможно, есть другие причины его беспокойного состояния? Леклерк едва расслышал слова прощания.

Он ругал себя за неприветливость и грубость. Ему нравилась компания Кейт, но сейчас он просто хотел быть рядом с Джалитой. Почему Кейт не может этого понять?

Гэн удалился в замок, и люди постепенно стали расходиться. Леклерк запряг лошадей в повозку и отправился домой. Дорога предоставила достаточно времени для раздумий. Как ни странно, его мысли опять вернулись к Налатану. Дело пахло крупным скандалом, когда Тейт так безрассудно отправилась с Конвеем в путь.

Однако в конце концов именно Кейт убедила Сайлу, что религиозным верованиям Ланты ничего не угрожает. Здравые доводы в сочетании с искренним теплом и легкой настойчивостью в конечном счете склонили Сайлу к мысли, что «религиозная» сторона путешествия Тейт и Конвея не повредит маленькой Жрице. Обаяние такой сдержанной женщины, как Кейт, было поистине неотразимым.

— Да ну, какая там опасность.

Леклерк не смог бы объяснить, почему эта фраза возникла у него в голове, но, сказанная вслух, она как-то разрядила гнетущую тишину. На ферме никого не было: все ушли в этот день на рынок. Он заехал с лошадьми в конюшню, распряг их и отвел в стойло. Едва закончив с чисткой животных, он услышал снаружи стук копыт.

Леклерк подумал, что это наконец прискакала Джалита. Ей, конечно, захочется посмотреть насос в работе. Как он наполнит водой повозку? Смогут ли они вдвоем создать нужное давление?

Всадник появился со стороны солнца, и его лицо было затенено. Приглядываясь и сделав несколько шагов навстречу, Леклерк услышал голос Кейт Бернхард:

— Я должна поговорить с тобой, Луис. Я понимаю, что врываюсь не вовремя, но это важно.

Как обычно, она поставила его в тупик. Голос был мягок, но прозвучавший в нем оттенок тревоги и срочности придавал вторжению элемент интриги.

А вдруг появится Джалита?

— У меня много работы, Кейт. Это может обождать до завтра?

На ее щеках появился румянец.

— Не все так просто. Моя новость не обрадует тебя. Но я должна поговорить об этом с тобой. Или отправиться к Гэну.

— Я или Гэн? Ну, это должно быть очень важно.

Леклерку стало противно от собственного неприкрытого сарказма.

Кейт коротко бросила:

— Они хотят убить тебя. И сейчас я пытаюсь понять, зачем все это говорю тебе: или потому, что ты нужен Гэну и Трем Территориям, или потому что мне небезразлично, что с тобой станет. Хотя, думаю, мне уже все равно.

Она натянула уздечку. Вскинув голову, конь встал на дыбы, несколько раз ударив по воздуху копытами. И прежде чем ошеломленный Леклерк смог пошевелиться, Кейт в негодовании с шумом покинула двор.

Глава 45

Леклерк уже оставил надежду докричаться до Кейт, но тут ее лошадь замедлила ход. Он бросился вдогонку. Тяжело пыхтя и задыхаясь, по щиколотки в дорожной грязи, он думал, что выглядит сейчас полнейшим идиотом. Его сдавленный крик прозвучал еще глупее.

Повернувшись в седле, Кейт остановилась. Ее разбирал безудержный смех. Спасая остатки достоинства, Леклерк перешел с бега на ходьбу. Ему очень хотелось выглядеть угрожающе. Однако немыслимо сохранять на лице серьезную мину, скользя, как поросенок, по грязной жиже. Удержание равновесия требует дополнительной сосредоточенности. И при этом не оставляет возможности для мужественной позы.

Кейт возвращалась рысью. Она выглядела раскаявшейся, когда, немного переигрывая, заговорила:

— Ой, извини, Луис. Я вышла из себя, но ты — такой зануда.

Ему стало не по себе от такого деликатного извинения. Однако весь гневмоментально ушел, и Леклерк почувствовал себя даже как-то странно.

— Ты застала меня в плохое время.

Кейт понимающе улыбнулась, но не удержалась от очередной колкости:

— Ты уже дал это понять. Мне показалось, что во время демонстрации произошло что-то, рассердившее тебя. Или, наоборот, не произошло.

Леклерк ощутил себя разрезаемым на кусочки беконом. Он подумал, что не должен был ей так грубо отвечать. Из-за этого все и началось. Или нет? Теперь он ни в чем не был уверен.

— Пойдем в дом. Расскажи, что случилось.

Балансируя в грязи и ухватившись за заднюю луку седла, он на мгновение отвлекся и, снова взглянув на Кейт, поразился происшедшей в ней перемене. Побледневшая, с напряженно сдвинутыми бровями, она уныло произнесла:

— Мне страшно, Луис.

— Чего ты боишься? Войны весной?

— Не знаю точно, — Кейт покачала головой, пристально глядя перед собой.

Леклерк попытался развеселить ее:

— Лучше подумай, кто там собирается убить меня. Я не могу пуститься в бега, не зная куда бежать.

— Бегством не спасешься, в этом-то все и дело. У нас есть враги в замке.

— В замке? Это невозможно.

— Про замок не могу сказать точно. Но у Гэна есть много противников в Трех Территориях. Да и у нас тоже.

— Это всем известно. И все-таки, в чем дело? Чем ты так напугана? Не пора ли произнести конкретные имена?

Кейт вспыхнула малиновым румянцем.

— Это только сплетни. Некоторые из сестер аббатства Фиалок не во всем подчиняются своей настоятельнице. Они кое-что рассказали нам. Людей пугает то, чем мы занимаемся. В наших изобретениях они видят только зло. Ненавидят нас и по-настоящему боятся тебя. Жрицы подслушали разговор четырех баронов. Они замышляют что-то. Ничего серьезного, но были какие-то намеки.

— Успокойся, Кейт. Все знают, что старой аристократии уже не вернуть былые времена. Это та же древняя история: богатым всегда известно, что лучше для бедных.

— Гэн отлучил их от власти, которую они так любят. Жрицы сообщают об оживлении торговли с вернувшимися Людьми Гор. Ходят разговоры, что рыбаки выходят в море в необычное время, и никто не знает, где они бывают. Подозревают, что у них какие-то дела со Скэнами.

Между тем они вернулись на ферму. Кейт спрыгнула на землю. Леклерк привязал коня. Поднимаясь по каменному крыльцу, он продолжил разговор:

— Торговля никогда не прекращалась, Кейт. Конечно, Жрицы подозревают какой-то заговор. А ты никогда не думала, что на Гэна тоже работают шпионы? Он далеко не дурак. Гэн всем приказал сохранить до весны как можно больше провизии. Я бы, наоборот, забеспокоился, если бы рыбаки сидели сложа руки. Они делают то, что им велено.

Высыпав на уголь мелких щепочек, Леклерк принялся разводить огонь. Кейт направилась к креслу, решив повременить со спором, пока он не закончит возиться у камина. Осматриваясь в комнате, она на некоторое время позволила себе забыть о тревогах.

Эта, несомненно, холостяцкая берлога со столом, заваленным кипами чертежей, планов и каких-то листков с заметками, могла принадлежать только Луису. Кейт подумала о маленьких Избранных, пыхтевших над элементарной арифметикой. Придет день, и они узнают об углах и диаметрах, рычагах и опорах, о трении и гравитации. Сердце девушки переполнилось гордостью: Сайла принесла с собой сокровища Врат, но обучить Избранных могли только она и ее друзья.

Уютно устроившись в глубоком кресле, согретая теплом его мягкой кожи, Кейт с удовлетворением отметила, что все здесь сделано Луисом.

Наконец Леклерк отошел от камина. Она неторопливо поднялась, оставляя уютные объятия кожаного кресла.

— Ты пытаешься смягчить факты, Луис. В любом случае настоятельница Фиалок сама уже говорила о том, что «когда-нибудь будет восстановлена Церковная епитимья». На прошлой неделе она завела разговор о судьбе «испорченных» Избранных. Думаю, при первой же возможности они будут изгнаны.

Леклерк пожал плечами.

— Вполне возможно. В ней хватает подлости. Но это не доказывает…

Кейт оборвала его на полуслове:

— Подумай, Луис. Куда денутся изгнанные, лишенные защиты Церкви, сироты? Отправятся на ленч? У них только одно будущее — рабство. И она это знает.

— Кто-нибудь приютит их, — Леклерк словно взорвался, замахав руками. — В любом случае это не более чем слова какой-то там старухи. И ты видишь в них реальную угрозу для Гэна? Это так?

— Клянусь, да. И не только для Гэна. Вот еще одно изречение доброй настоятельницы: «Если хочешь погубить дерево, обломай его ветви». Это тебе о чем-нибудь говорит?

— Какая разница? Ты собралась учить меня уму-разуму?

— Я могу научить только детей, а глупец может послушать в сторонке. Неужели ты так и не увидел, как рассвирепел сегодня Эмсо? Ничего из того, что ты делаешь для Гэна, не проходит мимо его внимания. Я видела твое лицо, когда женщины прячут от тебя детей. Они называют нас Учителями ведьм. Мы говорим о равенстве и учим девочек. Здесь это непростительные преступления. Но ты… Ты делаешь то, что вообще никто не может объяснить. Никто из них не видел в жизни ничего похожего на твой механизмы.

Возле огня на каменной стене висела подставка с набором инструментов для камина. Взяв латунную кочергу, украшенную на конце литой головой с широко раскрытыми пастью и глазами, Леклерк пошевелил угли. Сноп искр взметнулся вверх; казалось, это голова извергает огонь и пепел. На мгновение мастер задержал на ней взгляд и затем резко швырнул кочергу на место, едва не опрокинув остальные инструменты. Сжав зубы, он резко повернулся к девушке:

— Я не позволю, чтобы какие-то слухи помешали мне делать то, что ведет к прогрессу.

Кейт затрясло от гнева.

— Не читай мне лекцию! Мне не стоило приходить. Ты не стал бы слушать, скажи я тебе, что дважды два — четыре. Ты был бы в безопасности, если бы наши враги знали тебя таким, каким знаю я. Великовозрастный мальчишка, достаточно смышленый, чтобы мастерить смертоносные игрушки, и слишком глупый, чтобы быть колдуном.

Обитая железом кедровая дверь толщиной в добрых два дюйма запросто выдерживала попадание любой стрелы и могла довольно долго противостоять ударам топора. Кейт захлопнула ее за собой с силой, заставившей вздрогнуть весь дом. Рывком Леклерк открыл ее снова.

Девушка принялась энергично отвязывать лошадь. Пытаясь противостоять свирепому взгляду Леклерка, она заморгала. Это было ее слабостью. Ярость разгорелась в ней с новой силой. Но слезы могли лишь ухудшить ситуацию, и Кейт продолжала моргать, чтобы не разрыдаться. Она твердила себе, что не разорвет эту последнюю нить, оставшуюся от их некогда прочной дружбы.

Леклерк помог ей сесть на коня.

— Я не просился в этот мир, Кейт. Так же, как и ты. Но раз это произошло, я буду всем, кем смогу стать. Всем. Никто мне в этом не помешает.

Сердце у Кейт сжалось: он так ничего и не понял.

— Ладно, забудь все. Просто выкинь из головы.

Она развернула коня и, в добавление ко всем неприятностям, увидела подъезжающую к ферме Джалиту. Кейт обернулась посмотреть на реакцию Леклерка и сразу же пожалела об этом: словно пригвожденный к крыльцу, он буквально оцепенел.

Это случается уже во второй раз. Какую же несчастную судьбу приготовила ей жизнь! Однако появление другой женщины успокоило разбушевавшееся в ее душе яростное пламя. И когда, проезжая через ворота, она встретила взгляд Джалиты, внутри у Кейт уже ничего не осталось, кроме холодного горького пепла.

Джалита весело приветствовала ее:

— Уже уезжаешь? Я надеялась, что мы сможем поболтать. Тебе и вправду надо ехать? Вижу, что да. Это, наверно, так сложно — иметь столько детей. И ни одного отца в поле зрения.

Кейт нашла в себе силы улыбнуться.

— Это работа. И не такая утомительная, как попытки найти для них отца в каждом из окружающих мужчин.

Она попробовала беззаботно засмеяться. Но вместо этого слух резанули звуки, лишь отдаленно напоминающие смех. Солнечное настроение Джалиты мгновенно погасло. Прямо держась в седле и независимо подняв голову, Кейт ускакала. Однако вскоре ее настигло внутреннее беспокойство: за сияющей красотой этой молоденькой женщины виднелось еще более ослепительное зло.

Ход лошади замедлился. Нужно вернуться. Даже Джалите не удастся соблазнить мужчину в присутствии другого человека. Однако затем она спросила себя, почему ей, собственно, нужно об этом беспокоиться? Да она и не сможет все время быть рядом с ним. Кейт внезапно захотелось побыстрее вернуться домой. Она не может соперничать с Джалитой. Что же, Кейт, в борьбе за Луиса тебе придется воспользоваться чем-то иным, чем физическая красота, — сказала она себе. Это было нелегким признанием.

Воодушевление Джалиты било ключом.

— Все говорят только о твоей новой машине. Она просто замечательная. — Ее дразнящая улыбка подчеркивала согласие с этими словами. — Я хочу сама взглянуть на это чудо. Покажи мне ее, пожалуйста.

Джалита была одета в облегающую светло-бежевую блузку из тонкой хлопковой ткани. Такого же цвета жилет из грубой парусины, покрытый незамысловатыми узорами, сочетался со штанами, заправленными в невысокие, богато расшитые орнаментом сапожки. Стоя спиной к окну, украшенному витражом из разноцветного стекла, она ощущала, как красива сейчас на фоне его радужного многоцветья.

Леклерк поспешил утолить интерес Джалиты. Направляясь в сторону конюшни, он обратил ее внимание на крупный выводок цыплят и рассказал о значении регулируемого разведения домашней птицы. Он также показал лошадей, овец и другой скот, бродивший по прилегающим полям. Возле конюшни Джалита взяла Леклерка под руку. Затаив дыхание, она глядела на него восторженными глазами.

— Ты столько всего делаешь, Луис. Разве тебя не раздражают обвинения в занятиях магией?

— Имеешь в виду Эмсо?

Она отвернулась.

Леклерк решился на откровенный разговор.

— Эмсо не нравится думать о переменах. Я же хочу изменить все, — он провел по воздуху рукой, описывая всеохватывающую дугу. Другая рука сильнее сжала ладонь Джалиты. — Там, откуда пришли я и мои друзья, меня звали «лудильщик». Я любил возиться с разными предметами, чинить сломанные вещи, мастерить всякие штучки. Мне нравилось постоянно бросать вызов жизни, искать и находить приключения.

Они вошли в огромное темное помещение конюшни. Вверху на стропилах галдели воробьи. Прямо перед ними стоял насос. Остановившись, Джалита недовольно сморщилась. Потягивая носом, она бросила на Леклерка вопросительный взгляд.

Он озадаченно замешкался, затем расплылся в широкой улыбке.

— Тебе не нравится запах? Мне приходится много заниматься дублением кожи, поэтому тут так пахнет. Производство черного пороха без серы и других компонентов вообще невозможно. Вон там еще стоят коксовые печи. Прорва запахов! Цена прогресса. — На какой-то миг его охватило непонятное раздражение. Подавив его, он снова заговорил: — Я хочу сказать… То есть я имею в виду, что хочу стать всем, кем смогу, До этого я работал по-другому, но сейчас все будет иначе. Я останусь в игре до последней карты. Все, нет больше «лудильщика». На этот раз — «строитель». Творец.

Не осознавая своих движений, Леклерк повернулся лицом к Джалите и схватил ее за плечи. Под его пристальным взглядом она сделала шаг назад. Леклерк подался за ней. Она сделала еще один шаг, потом еще один. Пока резко не наткнулась спиной на какой-то предмет. Джалита вскрикнула. Леклерк очнулся, но все еще продолжал держать ее за плечи. Понимая, что произошло, он мягко заговорил:

— Символично, что тебя остановила эта штука. Это — власть.

Оглянувшись, Джалита затрепетала от необъяснимого понимания смысла его слов. Дубовые элементы машины были тверды, как скала, но в них была жизнь. И смерть. Девушка просто пожирала глазами грубо свитые канаты, зубчатые колеса, рукояти по обе стороны повозки, сверкающие медью поршни. Зловещий серый холод металла словно гипнотизировал. Она ласково провела обеими руками по корпусу машины, вдохнула запах мягкой кожи, смолистого дерева и кованого металла.

Леклерк был польщен:

— Здесь, Джалита, все это и родилось. Сила и власть берут свое начало отсюда, — он указал на катапульту, потом на свою голову. — Сила не в руках, тонких интригах или смелых поступках. В знаниях. А сколько всего еще может появиться. И каждый раз это для меня шаг вперед. И для вас тоже.

— Послушай, раз уж начался этот разговор, мне нужно сказать тебе кое-что. Я обещала, что мы встретимся. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Но мне пришлось соврать, когда я сказала, что хочу посмотреть твое новое волшебство. Я здесь, чтобы сказать… Мы не можем быть вместе, как… Как я надеялась.

— Есть кто-то еще?

Под его пристальным взглядом она молча отвернулась и покачала головой.

— Скажи, кто?

— Какая разница. Я не могу ответить.

— Ты должна.

Подойдя, он нежно погладил ее по волосам, словно умолял Довериться ему.

Закрывая лицо руками, она снова покачала головой:

— Это секрет. Мне нельзя. Я не осмелюсь…

— Ты можешь сказать мне. Ты должна. Я здесь, чтобы защитить тебя, даю слово.

— Это слишком опасно. Я причиню боль и не смогу жить с этим, Луис. Пожалуйста, я обязана тебе своей жизнью. Я не могу рисковать твоей.

— Никто не причинит нам зла.

В его нежных объятиях она стала успокаиваться.

— Гэн должен сильнее сплотить союзников для защиты Трех Территорий. Он хочет… использовать меня. Как подарок.

Взорвавшись от разочарования и досады, Леклерк отбросил подобную возможность:

— Какая дикость! Мы не допустим этого! — И, успокаиваясь, уже рассудительно спросил: — А он сказал, кому подарок?

— Он ничего не говорит мне, — девушка печально склонила голову ему на грудь. — Только Ниле. Она мне рассказала, но это секрет, Луис. Она так добра со мной, я не хочу причинять ей беспокойство. Пожалуйста, обещай, что не промолвишь ни слова.

— Обещаю, но кто это?

Леклерку показалось, что наступившую тишину он мог бы разорвать в клочья, и он сильнее обнял Джалиту. Ее руки нежно обхватили его за талию и, словно ухватившись за новую надежду, она тихо произнесла:

— Эмсо.

Глава 46

Гулявший среди снастей северный ветер воспевал стужу. Иногда он тихо завывал, от чего кровь стыла в жилах и казалось, что при малейшем движении они лопнут. Другая песнь звучала громче и выразительнее, и пелось в ней о безысходности, о ледяном ветре и воде, истощавших волю человека настолько, что он ослабевал и ждал смерти. Но хуже всего были пронзительные стенания штормовых ведьм. Каждый Скэн знал истории о невидимых женщинах, прозванных штормовыми ведьмами. Их дьявольские руки спутывали канаты, рвали паруса. Самыми злыми были ведьмы с севера. От их дыхания стыла кровь в жилах, от их голосов цепенел разум.

Кряхтя от боли, Домел навалился на румпель. Штормовые ведьмы знали, что в управлении лодкой он полагается лишь на слух и чутье, и удвоили усилия, чтобы сбить его с пути. Сунув в рот руку, он сильно прикусил пальцы. Боль заставила думать; ощущение теплоты вывело его на какой-то миг из состояния окоченения.

Северный ветер пронесся за корму и разгулялся там. В этот момент Домел ощутил отраженную волну, своего рода контрудар ветра. Только человек, бороздивший всю свою жизнь морские воды, мог почувствовать его в полной мере. Даже для Домела он был почти неразличим в потоках и реве бушующего моря. Подобно трем размеренным ударам сердца, до него донеслись отголоски морской бездны.

Во время короткой передышки, пока штормовые ведьмы собирались с силами, Домел услышал рокот бившихся волн, подсказавших ему, где он находился.

Врожденное чутье служило ему хронометром. Не видя горизонта или звезд, он мог только догадываться, как долго оставалось до рассвета. Шторм отдавал далеким Ледяным Океаном, что предвещало хмурые, пасмурные дни. Домел погрузился в раздумье, спрашивая себя, пришло ли время плыть к берегу, или продолжать испытывать на себе удары волн. Наконец он решил, что пора возвращаться.

Уже два дня с ночи побега искавшие его акульи челны рыскали вдоль береговой линии. Два дня он скрывался в узких расщелинах, а ночью опять выходил в море. И снова Домелу нужно было спрятаться в безопасном потайном месте, пока заря не застала его в открытом море.

Мысль о мести Слез Нефрита согрела его кровь. Он немного успокоился, постепенно приближаясь к берегу. Домел точно знал, где причалить. Это была маленькая бухта с узким, почти неразличимым входом — устье реки, протекающей по болотистой долине, прежде чем влиться в море.

Домел установил курс. Высадка на берег все еще была под большим сомнением. Сосоласса может наслать на него волны размером с горы. Штормовые ведьмы пронзительно закричат ему в уши, начнут кромсать его своими ледяными ножами. Но он должен попробовать. Ведь без отдыха, огня и горячей еды его путешествию скоро придет конец.

Он вглядывался во мрак так, что на глаза навернулись слезы. Божество подняло перед ним волны, превратив их белые клочковатые вершины в скалы, обозначавшие вход в гавань. С суши, чтобы помешать ему, налетел ветер и закружился вихрем, закручивая водовороты. Домел насмешливо ухмыльнулся. Божество не могло заглушить голос прибоя, не могло заставить ветер сделать что-нибудь такое, что поставило бы Домела в тупик. Эти воды принадлежали Скэнам, и Домел знал их как свои пять пальцев.

Катамаран скользил, обходя прибрежные камни. Наперекор стихии Домел удерживал взятый курс, все его мышцы горели огнем от неимоверных усилий. Морские волны с грохотом обрушивались на него, отрывали руки от руля. Решив рискнуть в последний раз, он направил лодку туда, где, как ему казалось, был вход в залив. Катамаран на полном ходу пересек маленькую бухту, попав в густые заросли тростника. Его обшивка больше не скрежетала о скалы. По одежде хлестали ветки; они со скрипом терлись о корпус, цеплялись за снасти. Накренившись, лодка остановилась. Главное течение осталось по правому борту.

Валясь с ног, Домел поборол усталость. Предстояла еще работа. Спустить трепыхавшийся и хлопавший парус. Убрать мачту. Поднять румпель. Он проклинал боль, свое неуклюжее, окоченевшее от холода тело. Медленно и осторожно он направил катамаран вверх по течению. Когда тот коснулся дна, Домел спрыгнул на берег и двинулся в лес, подальше от моря. Наталкиваясь на деревья, пошатываясь, он брел прочь и вскоре, обессиленный, опустился на колени под поваленным стволом. Не успев рухнуть на землю, он уже спал.

На следующее утро, кутаясь в промокшие шкуры, дрожа под бесконечным дождем, он сидел, затаив дыхание, наблюдая за рыскавшим вдоль побережья акульим челном. Беглый взгляд на море вызвал у него зловещую улыбку. Слезы Нефрита и Лорсо, должно быть, с ума сойдут от ярости, самодовольно подумал он. Ничто не заставит акульи челны шнырять в такую погоду, а если что и толкнет их на поиски, то вряд ли они будут тщательно его искать.

Легкое судно показалось у входа в бухту. Домел смотрел на него со смешанным чувством страха и глубокой печали. Где-то в глубине души он чувствовал, что это живое существо. Акульи челны были хищниками, как и их хозяева; Домел верил в это. Казалось, корабль шептал о чем-то своему капитану. Он словно почуял жертву. Гребцы остановили лодку, другие заняли позицию у борта, высматривая проход в зарослях тростника. Они внимательно оглядели несколько сломанных деревьев в устье залива, но, похоже, команда не нашла в них ничего особенного. Медленно, неохотно, — подумалось Домелу, — челн Скэнов поплыл назад в открытое море.

Домел знал, что видит последних в своей жизни Скэнов. Он вспомнил о прохладных рассветах с густыми туманами, висевшими пеленою над долинами. О вечерах, наполненных речью соплеменников и ароматным дымком костров, разведенных на плавнике. Он закрыл глаза, смакуя воспоминания о суровой красоте гор его скалистого побережья.

Поиски, наверное, будут продолжаться еще два дня. Но теперь уж он не попадется. Это место было надежным укрытием. И ненастье кончится к тому времени, когда преследователи устанут разыскивать его.

Пришло время осмыслить все, что он успел сделать. Женщина-Дух Сосолассы желала его смерти. Ускользнув от нее, он бросил вызов морскому божеству, не испугался гнева штормовых ведьм.

Он выжил. И теперь строил планы. У него будет огонь. И еда. Впервые за многие луны Домел почувствовал, как кровь живо побежала по жилам. На посиневшем от холода лице появилась белозубая улыбка, сверкнули ясно-голубые, как лед, глаза.

— Скэны. Я живу. Чтобы убивать. Снова.

Глава 47

— Он был очень настойчив. — Джалита отвела глаза от свирепо смотревшего на нее Эмсо, рисуя носком ботинка загогулину на влажном прибрежном песке. Она нарочито задержала дыхание, что заставило ее лицо раскраснеться, точно ей было стыдно. — Я действительно не боялась. В самом деле, не думаю, что он обидел бы меня. Я ведь еще девушка. Может, в этом и вся моя вина. Не понимаю я мужчин.

— А что значит «был настойчивым»? Что он делал?

Джалита торопливо шагнула вперед, почти вплотную приблизившись к Эмсо.

— Ничего такого непристойного он не делал. Только… — Она отвернулась в сторону и крепко обхватила себя руками. — Он вел себя так, как будто мог сделать то, что хотел. Как будто я не могла бы ему отказать.

— Тебе не следовало туда ходить вообще. Особенно одной. Я не хочу учинять тебе допрос, словно я — твой отец. — Эмсо проглотил застрявший в горле комок и с официальным видом продолжил: — Я знаю, о чем говорю. Держись подальше от Леклерка. Впредь, если кто-нибудь будет вести себя так, будто интересуется тобой, сразу говори мне. Ты — красивая женщина, но слишком уж доверчивая.

Джалита насупилась. Голос ее задрожал.

— Почему ты все время подчеркиваешь свои годы, будто они тебя смущают? Сначала ты заявляешь, что я женщина. Потом говоришь, что я слишком молода, чтобы так думать. Твой возраст делает тебя привлекательным, придает тебе характер и силу. Некоторые женщины говорят — мне повезло, что я могу гулять с тобой, разговаривать, потому что ты мой друг. Они говорят это потому, что видят — ты считаешь меня всего-навсего ребенком. Они ставят меня в неловкое положение. Неужели я выгляжу такой незначительной?

Растерявшись, Эмсо запнулся. Серповидный шрам у правого уха ярко белел на его красном вспотевшем лице.

— Нет, ты — самый значительный человек. Я имею в виду… так сказать… имею в виду то, что не хочу, чтобы тебя обижали. Ты очень много значишь. То есть крайне много значишь для меня. — Последние слова прозвучали с неожиданным удивлением.

Джалита ухватилась за это:

— Для тебя, Эмсо? Не для Гэна Мондэрка?

— Гэна? А он тут при чем?

— Ни при чем. — Она опять отвернулась. Постояла в нерешительности, затем, наклонив голову и опустив плечи, пошла прочь.

Эмсо отставал от нее на два шага. Он попытался возобновить разговор, принять шутливый тон:

— Эй, постой. Я жду от своих друзей честных и прямых ответов. И жду, что они ответят мне по-взрослому, а не как дети, о чем судачат кумушки.

Ее улыбка означала прощение.

— Все говорят, что ты такой строгий, суровый. Как жаль, что они не видят тебя сейчас, как я.

— Не надо льстить. Мне хочется знать, почему ты упомянула Гэна.

— Просто так. Всем известно, как ты любишь его. Всем известно, что такие мужчины, как ты, знают, что лучше для Трех Территорий, что лучше для всех нас.

— Я никогда не говорил, будто знаю, что лучше для всех. И Гэн этого не говорил. — Джалита устремила на него проницательный недоверчивый взгляд, и он торопливо продолжил: — Он правит, но не указывает молодым женщинам, как им жить.

Пройдя еще немного, она с горечью сказала:

— Правители должны делать то, чего не делают другие люди. Или не могут сделать.

Остановившись, Эмсо окликнул ее:

— Подожди. — Когда она обернулась, он продолжил: — Я не понимаю, Джалита, ни намеков, ни полунамеков. Я говорю то, что думаю. И не общаюсь с теми, кто поступает иначе.

Джалита бросилась назад и пылко обняла его.

— Какая у тебя преданная душа. Жаль, что Три Территории так никогда и не узнают, как им повезло, что у них есть ты. Благодаря тебе мои беды кажутся такими мелкими. Но для меня они важны, и я надеюсь на твою помощь. — Отступив, она посмотрела на него умоляющими глазами. Он ждал. В конце концов она продолжила чуть грубовато, словно Желая, чтобы Эмсо не пропустил ни одной реплики: — Мы говорили о Луисе, который относится ко мне как к своей собственности. Ты считаешь, что он вправе так поступать?

Покраснев еще больше, Эмсо кивнул.

— Такие уж мы, мужчины.

Умоляющий тон сменился гневным.

— Так что, мне кричать? Я думаю, он надеется, что Гэн отдаст меня ему. О, он никогда не произнесет это вслух — и я запрещаю тебе, не произноси ни слова, — хотя мы оба знаем, что Гэн у Луиса в долгу из-за этих его колдовских штук. Короли награждают тех, кто помогает им удерживать власть. Только вот забывают награждать тех, кто привел их к власти.

— Это замечание неуместно. Гэн никогда не забывал своих друзей и не забудет. Он никогда не раздаривал людей. Ведь он не работорговец.

— Я не это имела в виду. Подвести женщину к замужеству можно очень умело. Он подсунет Луиса мне и не даст мне видеться с другими мужчинами. Возможно, у меня не останется выбора.

— Твое воображение заводит тебя слишком далеко. Гэн ничего такого не говорил. И Леклерк тоже. Ты сможешь сама решать, что тебе делать и как жить.

— Я знала, что ты так скажешь. Ты думаешь, я еще ребенок. Или глупая женщина, которая способна только рожать. Я хочу докопаться до сути дела, а ты называешь это воображением. Если так, я больше не буду затруднять тебя своими проблемами.

Резко развернувшись, Джалита пошла прочь, не забывая при каждом шаге покачивать бедрами. Она прислушивалась к малейшему движению у себя за спиной. Его руки опустились ей на плечи. Ожидая этого, Джалита тут же остановилась, и на миг они тесно прижались друг к другу. Эмсо чуть отступил, она прислонилась к нему спиной и притворно-прерывающимся голосом сказала:

— О, Эмсо, не отпускай меня. Я так запуталась. Я не хочу принадлежать мужчине, которого не желаю. И не хочу обидеть Гэна, который подарил мне такую хорошую жизнь. И не хочу ссориться с тобой.

Он ничего не ответил. Молчание терзало Джалиту. Может, она зашла слишком далеко? Была ли его верность истинной и прочной? Можно притворно зарыдать — не будет ли это чересчур?

Слова Эмсо отдались грохотом в ее ушах.

— Мне надо подумать. Но пока я жив, ни один мужчина не будет обладать тобой против твоего желания.

Повернувшись к Эмсо, она спрятала лицо у него на груди, скрывая радость победы.

* * *

Натянув вожжи, настоятельница Фиалок остановила лошадь, подъехав к восседавшему на коне Эмсо почти вплотную.

— Не хмурься так, друг мой, — сказала она доверительным полушепотом. — Ты хорошо сделал, что приехал ко мне.

Эмсо покачал головой, невнятно бормоча себе под нос.

— Когда я сказал, что у меня есть вопрос, ты ответила, что у тебя нет времени, что ты едешь на встречу. Я настоял, и ты выслушала меня, и оказалось, что я должен ехать вместе с тобой. Отчего вдруг такая перемена, настоятельница? И почему вдруг у тебя пропало желание обсуждать будущее Джалиты?

— Я — целительница, Эмсо. — Она лукаво посмотрела на него. — Мое искусство состоит в том, чтобы понять симптомы. Поведанное мне о Джалите — это тоже симптом. У других людей случается что-то, и они тоже обращаются ко мне за советом.

— В болезнях я не разбираюсь.

— Существует множество недугов. Случай с Джалитой — это всего лишь частность.

— Ей кажется, что Гэн принуждает ее. Может быть, это так, а может, и нет. Что это за недуг?

Настоятельница вздохнула.

— Несмотря на все неприятности, которые доставила Сайла, она все же права: Церковь должна добиться, чтобы женщина перестала быть объектом купли-продажи. Гэну следует понять, что его попытка насильно склонить Джалиту к замужеству — это знак неуважения к Церкви.

— Мы не знаем, принуждает ли он ее на самом деле. И Гэн — самый истый защитник Церкви. Где еще, как не в Трех Территориях, Церковь так свободна?!

— Нигде. Поэтому все мы и молимся за него. Чего мы боимся, так это Учителей-отступников. Его понимание Церкви искажается. Даже его любовь к нам используется против истинной Церкви. Посмотри, как он принуждает Джалиту.

— Это еще неизвестно. — Эти слова Эмсо произнес сквозь зубы.

— Ну конечно, разве он станет кричать об этом? — Настоятельница протянула руку и погладила Эмсо по сжатому кулаку. — А как бы ты повел себя, если бы я рассказала, что мысль о той встрече Джалиты и Леклерка принадлежала Гэну?

— Это ее слова? Почему тогда она ничего не сказала мне?

Настоятельница проигнорировала вопрос.

— Такой поступок — это удар по положению всех женщин. Это даже угроза Церкви, хотя Гэн и утверждает, что он ее покровитель. А он никогда не лжет. Тогда как же быть с этими противоречиями?

Опечаленный, Эмсо нашел утешение в воспоминаниях. Он вспомнил свои первые дни в Джалайле. Это были скверные дни, полные страха и потерь. Но тогда они были товарищами, скрепленными, как две прибитые одна к другой дощечки. Один командир, одна цель.

Одна цель. Даже тогда Гэн знал свою судьбу. Он смело встречал испытания, понимая, что должен победить или умереть. Он был настоящим вождем и чувствовал, что друзья добудут для него еще большую славу. Правда, заработать славу было легко — мужество и отвага решали все вопросы. Быть же правителем — это нечто большее. Надо удерживать власть, как всадник сжимает уздечку, чтобы править конем. Как сжимают рукоять мурдата. Мурдата.

Настоятельница Фиалок прервала его размышления.

— Я отведу тебя еще к одному другу Церкви. Человеку, любящему Гэна так же, как и я. Само собой разумеется, у него тоже есть разногласия с Гэном, но они — от бессмысленного стремления Мондэрка принять незаконное положение о Церкви, принадлежащее Сайле. Но все же он восхищается Гэном Мондэрком и желает ему только добра.

— И кто же этот прекрасный человек?

— Барон Ондрат.

Эмсо вытаращил глаза.

— Этот старый Олан? Да он скорее умрет, чем предоставит женщинам хоть тень свободы или даст Церкви какую-то власть. Ты что, смеешься надо мной?

— Никогда не была более серьезной. Только высокомерие Гэна не позволяет ему увидеть, как сильно изменился Ондрат. Разве он просил особого покровительства после спасения Сайлы? Он очень гордый. К тому же он знает, как много старой дворянской знати Олы ненавидит Гэна, а многие друзья Мондэрка не доверяют Оланам. Ондрат гораздо более внимательный и более надежный друг, чем думает Гэн. — Она бегло осмотрелась и понизила голос до шепота, заставив тем самым придвинуться Эмсо к ней, чтобы расслышать ее слова: — Чтобы убедить тебя, я приведу пример из своего опыта целительницы. Больной редко знает, что лучше для него. Для его скорейшего выздоровления надо понять природу болезни. Только тогда лечение может быть эффективным. Нужно сделать так, чтобы Гэн увидел себя таким, каким его видят другие. Понимаешь?

Кивнув в знак согласия, Эмсо отодвинулся от нее.

Его очень огорчило, что кто-то еще обеспокоен переменами в Гэне. Пока Эмсо пытался собраться с мыслями, настоятельница коснулась того, что он боялся трогать.

Преданность. Доверие. Скромность.

Эмсо закусил губу. Гэн должен помогать Церкви, а не вносить в нее раскол. Ондрат — очень скользкий человек, но понимает необходимость единой объединенной Церкви. Такой она была, такой должна остаться навсегда.

Помогая разрушать Церковь, Гэн уничтожал ту единственную силу, которая могла сохранить социальный баланс.

Эмсо неохотно допускал, что черный порох — полезное дело. Однако, как и с грамотой, ему не было до конца понятно, что же он собой представляет. Гэн осознал, что порох — это оружие. У Леклерка была светлая голова, позволившая создать его, но только дурак мог думать, что простолюдины будут использовать его для добычи горных пород. Глупая идея. Затем Леклерк придумал вещи и похуже, например, кокс для выплавки стали. И тем самым лишил работы производителей древесного угля. Хоть это и намного облегчило получение лучших сортов стали. Кузнецы стали выпускать более качественный инструмент.

А теперь он носится с этой системой водяного отопления. Бредовая идея. Полнейшее непонимание людей. Любому ясно — как только люди узнают, что можно избавиться от печей, то сразу же захотят заполучить для своей части города водяное отопление. Или же на один свой квартал. А может, и больше. И этому не будет конца. Они станут беспечными. А от этого целый город может взлететь на воздух.

Эмсо почувствовал себя скверно. Казалось, все сговорились в том, чтобы оттолкнуть Гэна подальше от истины. Дальше от настоящего Гэна.

Глава 48

Увидев укрепленную усадьбу барона Ондрата, Эмсо рассвирепел. Безобразная куча строений, рассыпанная по всему холму и надменно возвышавшаяся над маленьким городком-крепостью, сильно отдавала высокомерием. На центральной башне замка хвастливо трепыхался флаг. Эмсо показалось, что в стиле замка прослеживался определенный замысел. Какой-то прежний владелец избрал тотемом голову вепря. Затем он перешел к его потомкам, предшественникам Ондрата.

Внешняя защитная стена была построена из огромных вертикальных бревен. Эмсо неодобрительно хмыкнул. Конечно, их было очень трудно поджечь, но уж потом пламя неизбежно перекинется на постройки, вплотную примыкавшие к стене. К тому же поля вокруг стен заросли кустарником и явно не использовались под пастбище. Они были прекрасным укрытием для нападающих. Трава даже свисала с внешних краев разводного моста — было видно, что его давно не поднимали. На стене не было видно ни одного охранника. Грязная тропа вела от восточных ворот к горе мусора, возвышавшейся на краю леса. В отбросах, не прячась, копошились полчища крыс.

— Неужели эта конура принадлежит тому человеку, который указывает на недостатки Гэна? — проворчал Эмсо. — Десяток Волков покрепче — и я убрал бы эту язву еще до завтрака. А потом прошелся бы огнем для обеззараживания.

— Ты что-то сказал? — настоятельница Фиалок вопросительно посмотрела на него.

— Да все думаю, что сказать барону, когда будем обсуждать военные вопросы.

— В этом нет никакой нужды: мы приехали, чтобы поговорить о том, как помочь Гэну.

— Возможно, — непринужденно произнес Эмсо. Запущенное имение барона Ондрата — вот единственная многообещающая тема на весь предстоявший день. Он это полностью для себя уяснил. А впереди еще ждут долгие дискуссии, аргументы. Эмсо апатично пристроился за настоятельницей. Она поехала по мосту. Одинокий стражник, сгорбившийся в стенном проеме, ковырял веточкой в зубах, пока они проезжали мимо.

Две высокие, окрашенные в красный цвет двери с изображениями черных, смотревших друг на друга голов вепря вели прямо в огромный зал. В нем царили холод, сырость и мрак. Ветхие знамена и оружие, висевшие на стенах и крестовинах, прославляли прошлые триумфы Ондратов. Эмсо отметил их возраст. Победы в сражениях были одержаны в незапамятные времена. На ближайшей стене располагалась коллекция доспехов в стиле Оланов. Тяжелые металлические части панциря и щитки для ног висели на крюках. Над ними, на полке, лежали блестящие шлемы с ниспадавшими султанами.

В воздухе, насыщенном запахами мяты и мыла, плавал дым от нескольких каминов. Эмсо усмехнулся: Ондрат пытался соблюдать требования Гэна к чистоте.

Барон появился из дальнего конца зала. Одетый согласно этикету, он тепло приветствовал гостей. Красновато-коричневая шерстяная рубашка была чистой и даже, вероятно, новой. Поверх нее был надет сверкающий кожаный жилет, хорошо промасленный и натертый. Зашнурованные и начищенные башмаки гармонировали с красивой отделкой жилета. Шерстяные домотканые брюки были заправлены в ботинки, демонстрируя впечатляющие веночки из синих перьев сойки поверх каждого башмака. Левое запястье сжимал большой серебряный браслет. На нем, как и на флаге, красовалось изображение все той же головы вепря. На правом запястье был другой браслет, стальной и достаточно внушительных размеров. Эмсо заинтересовался браслетом, на его металлической поверхности было несколько глубоких царапин.

Настоятельница и Эмсо удобно уселись в мягкие кожаные кресла напротив самого большого камина, и Ондрат принялся тщательно осматривать комнату. Проверка слишком затянулась, и настоятельница не выдержала:

— Ты что, подозреваешь свою домашнюю прислугу в неверности?

Закончив осмотр, Ондрат ответил:

— Не подозреваю, настоятельница, а могу предположить. Таким образом мои разочарования, по крайней мере, будут оправданными.

Настоятельница сама повела дальнейший разговор:

— Я уже говорила Эмсо о твоем отношении к Гэну и Церкви. Ты знаешь Эмсо. Как воин и как дворянин, ты прекрасно можешь оценить преданность, которая сделала его имя самым уважаемым в Трех Территориях. — Она в упор посмотрела в глаза Эмсо. — Я говорю это не для того, чтобы тебя смутить, а для того, чтобы подчеркнуть благородство наших целей. Ты больше всех печешься о добром имени Гэна Мондэрка. Мы желаем поднять его к вершинам еще большей славы. То есть привести его в лоно Церкви.

Эмсо отвел глаза.

— Я люблю Церковь, настоятельница. Как и Гэн. И как по-своему это делает Сайла. — Не глядя на пришедшую в ужас настоятельницу, Эмсо выставил подбородок. — Ваша вражда с бывшей Жрицей Роз сказалась на взаимоотношениях с Гэном, и это причиняет мне несказанную боль. У Сайты есть веская причина, чтобы сомневаться. Даже быть недовольной. Жнея, которая теперь правит Церковью как Сестра-Мать, пыталась убить Сайлу. Не после изгнания Сайлы, а когда она еще была Жрицей Роз. Жнея пыталась убить Жрицу Фиалок, когда она еще была одной из ваших.

Молитвенно сложив руки и касаясь кончиками пальцев подбородка, настоятельница приняла сердито-важный вид.

— Такое моральное падение, какого достигли Сайла с Лантой, — редкий случай в истории Церкви. Это расстроило Сестру-Мать. Она отреагировала не самым лучшим образом и еще долгое время будет раскаиваться в содеянном. — Затем, изменив с ослепительной быстротой выражение лица, заговорила доверительным тоном: — Но какого же покаяния ждать от Сайлы? От той, кто развращает души наших невинных Избранных, подстрекает нашего уважаемого Гэна к тому, чтобы отказаться от всех старых обычаев. Когда ты говоришь о ней и об этих иноземках с их неизвестными нравами и историями, о ком еще ты вспоминаешь? О Леклерке. — Настоятельница откинулась на спинку кресла с торжествующе-расслабленным видом. — Какой же друг может быть у колдуна, как не ведьма?

Эмсо даже не потрудился скрыть порывистое, стремительное движение, осеняя себя Тройным Знаком. И все же он отказался оставить друга.

— Я знаю Сайлу. Гэн доверяет ей.

Ондрат зловеще ухмыльнулся.

— Без доверия не бывает близости. Без близости нет измены. Какая ведьма признается в своем колдовстве?

— Или в своем превращении. — От двусмысленного намека настоятельницы Эмсо часто заморгал. Она перешла в наступление. — Когда Сайла повела Ланту, Конвея и Тейт на юг, она была в ссоре не с Церковью, а с Жнеей. Тем не менее после возвращения хоть раз она подтвердила свою приверженность Церкви? Церковь была — и остается — для нее единственной семьей. Сестра-Мать рассказала, кем она стала, а Церковь говорит правду. Вкушать горечь истины — значит принимать истину. Ведьма.

Несчастный Эмсо молча покачал головой.

Настоятельница взглянула на Ондрата, чуть заметно кивнув. Тот сказал:

— Есть доказательство, Эмсо. Если у тебя хватит мужества принять его.

Покрасневшие глаза Эмсо уставились на Ондрата. Барон отшатнулся, подняв руку со стальным браслетом.

— Я не хотел тебя обидеть. То, что я могу тебе показать, слишком неприятно. Дай мне слово, что ты не поднимешь оружия в моем замке.

— Если только на меня не нападут. — Слова донеслись как из погреба, холодные, со скрытым смыслом.

Повернувшись, Ондрат почти подбежал к двери. Распахнув ее настежь, он жестом велел кому-то войти.

В дверном проеме возник Домел.

— Скэн, — прошипел Эмсо и, потянувшись за мечом, вскочил с места.

Ожидая такой реакции, настоятельница придвинулась, чтобы удержать его.

— Все в порядке. Теперь он один из нас.

В ответ Эмсо издал какое-то утробное рычание. Настоятельница сжала руку посильнее. Ондрат с опаской приблизился к ним, и она продолжила:

— Выслушай Ондрата. Познакомься с этим человеком. Он пришел, чтобы помочь нам, и рисковал своей жизнью ради нас.

Домел выступил вперед.

— Меня зовут Домел, я — Навигатор племени Скэнов.

Барон Ондрат сказал мне, что ты — Эмсо, правая рука Гэна Мондэрка. Твое имя знают все Скэны.

— И узнают еще лучше после битвы этой весной.

Домел сохранял спокойствие.

— Я подверг испытанию свое божество. И устоял перед Женщиной-Духом. Я отправился в море на лодке, которая весит чуть больше, чем твоя лошадь, и вызвал на бой божество. Я сразил его. Его ветер с волнами и его штормовые ведьмы не сумели меня одолеть. Поэтому не испытывай мое мужество. Пока не возьмешь верх над богом, как это сделал я.

Поддакивая и ухмыляясь, Ондрат вмешался в разговор:

— Его принесла ко мне семья рыбаков. Они нашли его на морском берегу, полумертвого. Я…

Эмсо перебил его:

— Так говоришь, тебя зовут Домел. Зачем же ты пришел в Три Территории, к Гэну Мондэрку? У Скэнов здесь нет друзей.

Внешне расслабившись, Домел ответил доверительным тоном:

— Когда я вышел на берег во владениях барона Ондрата, то был настолько слаб, что мне казалось, я непременно умру. И все же я вышел на берег. Ты понимаешь истинный смысл этого? Я одержал победу над Сосолассой и его морем. Меня спасли целительницы, в том числе и настоятельница Фиалок. Если бы я был в силах сражаться, я убил бы рыбаков, которые нашли меня, но я выжил, лишившись своего племени, чести, семьи. Зачем же мне помогать твоему Мондэрку? Мне надо помочь себе. Надо сразить тех, кто связал меня с ложным божеством. Точно как Гэна Мондэрка, который унижен тем, что не знает об этом.

— Поосторожней, — прогремел Эмсо.

Домел невозмутимо продолжил:

— Сомневаешься? Тогда знай. Нашего вождя зовут Лорсо. Он заключил союз с Летучей Ордой и большинством Людей Реки. Они намерены завершить начатое Ква дело.Посеять разорение. Ввести рабство. Как только эта задача будет выполнена, прежняя Сестра-Мать погибнет. И власть перейдет к ее наследнице.

— Кто же заменит ее?

— Это и есть главная измена. Ты действительно веришь, что трое воинов и две Жрицы разбили кочевников Летучей Орды без колдовских чар? Веришь ли ты, что эти чужеземцы, которые убивают громом и молнией, с радостью отдадут всю свою силу для осуществления честолюбивых планов Гэна? Мои друзья, настоятельница Фиалок и барон Ондрат, рассказали мне, что есть иноземец по имени Леклерк, который создает странные штуки, такие, каких раньше не видел ни один человек. Можешь ли ты поверить, что эта сила, точно как и знание, которое испытывается на Избранных, используется исключительно во благо Гэна? Колдуны бродят по вашим землям. А теперь представь себе ведьму в роли Сестры-Матери.

В разговор вмешалась настоятельница:

— Надежда и средства у нас есть. И душа Гэна Мондэрка все еще безгрешна. Мы можем еще спасти его. Ты можешь.

Эмсо взглянул на нее. Она улыбнулась.

— Скэны не собираются нападать на нас до весны. Домел вызвался нанести удар по их главному поселению.

— Чтобы уничтожить свой собственный народ? И какими же силами? На каких кораблях?

— На моих. С моими людьми. — Ондрат выпятил грудь. — Нас больше, чем этих пиратов, Эмсо. Когда-то мореходы Ондрата бороздили моря так же легко, как и Скэны. — Повернувшись, он показал на обветшавшие военные трофеи.

Барон не заметил, как Эмсо с Домелом быстро обменялись взглядами. Эмсо почувствовал себя гораздо увереннее и выпрямился — медленно, почти незаметно. Злорадная улыбка, мелькнувшая на губах настоятельницы, говорила, что она все видела. И поняла.

— Ты уверен, что все это реально? — спросил Эмсо Домела.

— Конечно. Как только я разделаюсь со Слезами Нефрита и ее сыном Поработителем, Скэны узнают, что их прежнее божество свергнуто. Они придут в лоно Церкви, и я запрещу Скэнам нападать на Территории.

— Если я буду работать за спиной своего лучшего друга, даже во благо его интересов, мне ни в чем нельзя полагаться на случай. Я должен знать обо всех планах, обо всех решениях. Ничего не будет делаться без моего согласия.

Переглянувшись, Ондрат с Домелом повернулись к настоятельнице. Она захлопала в ладоши, весело, как ребенок. От смеха ее костлявое лицо потрескалось на тысячи морщинок. Хохот раскатистым эхом пронесся по залу.

— Чудесно, Эмсо! О, как это чудесно, мой верный друг! Ну а теперь у меня есть новости получше. Послушай-ка Домела.

Усевшись, Домел подождал, пока Эмсо не сделал то же самое, и сказал:

— Это я помог бежать девушке Джалите. Я принял веру истинной Церкви недавно, она же всегда была верующей. Должно быть, ей неизвестно, что я нахожусь здесь. Она не может догадаться о том, чего не знает, и я боюсь за нее, если Сайла дознается о ее настоящей вере. Из всех нас она самая храбрая и рискует больше всего. Кто осмелился бы вводить в заблуждение такую ведьму, как Сайла, и жить под ее же защитой? Джалита подтвердила, что Жрец Луны и Сайла сговорились заменить ныне действующую Церковь. Вспомните, что Жрец Луны тоже чужестранец, мне говорили, что как-то раз Сайла даже спасла ему жизнь. На деле никакого бегства с сокровищами Врат не было. Все это предательство, отъявленная ложь. Стоит нам устранить угрозу со стороны Скэнов, и Гэн обратит все силы против Жреца Луны. А тогда раскроются все трусливые планы Сайлы. А мы будем ждать этого. Чтобы спасти Гэна от самого себя.

Домел удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Узловатые, обезображенные шрамами пальцы Эмсо впились в колено. Он изучающе посмотрел на них, словно открывал для себя непостижимые истины.

— Все сходится. За исключением Налатана… Он воин-монах. Не иноземец. Возможно, его околдовала Тейт. А если бы не было ни сражения, ни бегства, кем бы ты его посчитал? Тоже предателем? — Он хищно взглянул на Скэна.

Настоятельница Фиалок ответила, прежде чем Домел сумел открыть рот:

— Всего лишь несколько мгновений назад ты защищал Сайлу. Мы же показали, насколько она порочна и хитра. Нам известно, что она сделала с разумом несчастного Гэна. Теперь и ты понимаешь, как она воздействовала на ваш рассудок. Ужасные вещи они проделали и с монахом. Он ничего не знает о женщинах. Или ведьмах.

— Тейт любит его. А он ее. Это бесспорно. — Эмсо уцепился за ручку кресла, будто это было его единственное спасение.

Настоятельница дружелюбно кивнула головой.

— А ты отпустил бы свою жену в горы с другим мужчиной, если бы тебя не околдовали? Ты хочешь так многого от других, чтобы они были такими же надежными и преданными, как ты сам. Такого не бывает, друг мой. Подобных тебе людей нет, и ты попал в плохую компанию.

— Но ведь Конвей и Тейт говорили, что их путешествие преследовало религиозную цель. Поиски чего-то.

Домел нарушил молчание. Он заговорил, и глаза его стали перебегать от одного собеседника к другому. Быстрые, неспокойные, они походили на двух блестящих мух.

— Действительно, религиозную. Культ Луны. Лорсо рассказывал, что все чужеземцы, живущие под покровительством Гэна Мондэрка, исповедуют культ Луны.

Настоятельница бросила на Домела одобрительный взгляд.

— Ты попал в точку.

— Гэн хороший человек. Хороший. — Эмсо сжал зубы и отвернулся.

Настоятельница страдала вместе с ним. Слезы застлали ее глаза.

— Мы должны вернуть его, Эмсо. Он нужен Церкви. Мы можем его спасти.

Троица в напряженном молчании наблюдала, как Эмсо покачивался взад-вперед, сидя в кресле.

* * *

С вершины башни замка настоятельница с Ондратом смотрели на одинокого всадника, медленно ехавшего по дороге в Олу. Эмсо был уже почти в лесу, на расстоянии двух полетов стрелы, когда Ондрат спросил шепотом:

— Ты действительно ему доверяешь?

Не удостоив своего спутника взглядом, она произнесла:

— Доверяю ему? Конечно же, нет. Он использует нас, точно так же, как мы используем его. В нужное время мы уничтожим его. Или он уничтожит себя. Не помню, чтобы встречала человека, питающего такую ненависть.

— Его? — указав рукой, переспросил Ондрат с выпученными глазами.

Настоятельница набросилась на него:

— Эмсо? Конечно же, нет. Как ты мог даже подумать об этом? Тот глупец похож на связанную свинью. Такой же неловкий, как и меч на его боку. Грозный воин, ха! — Она повернулась, чтобы в последний раз взглянуть, как лес поглощает всадника. — Следи за Домелом. Я о нем. Относись к нему по-дружески. Спрячь его. А главное, держи за спиной нож поострее.

Глава 49

Тейт бесшумно подошла к Конвею. Он стоял, прислонившись к дереву, пристально глядя на пламеневшую зарю. Далеко внизу, в долине, словно живой стремительный поток, проносилась стая летевших клином уток. Их силуэты почти сливались с зелено-черным лесистым склоном гор. Не оборачиваясь, Конвей помахал ей рукой, затем показал прямо на небо. Раздосадованная, что так легко ее обнаружили, Тейт не обратила внимания на его жест.

— Ты становишься таким же пугливым, как Налатан или Гэн. Ты же не мог меня услышать.

Он обернулся к ней, широко улыбаясь.

— Я знал, что кто-то здесь есть. Собаки все время подергивали ушами, хотя вели себя смирно. Значит, это была ты или Ланта.

Подойдя к животным, Тейт погладила обеими руками огромные головы.

— Большие старые болтуны. — Карда стоически перенес это проявление любви. Микка завиляла хвостом. Экстравагантный ответ. — На что ты показывал? — спросила Тейт. — Что-нибудь видишь в облаках?

Конвей утвердительно кивнул. Маленькие пушистые комочки быстро мчались по небу, в основном с юго-запада на северо-восток.

— Кролики, как их называет Гэн. Они бегут первыми. А за ними волки, то есть большие облака. Это атмосферный фронт. Скоро подует ветер.

— У нас есть теплая одежда. Все будет в порядке.

— Снег может помешать в пути. Он бывает опасен.

В ответ Тейт хихикнула и стала тихонько насвистывать мелодию таинственной флейты, что они слышали несколько дней назад.

— Это путешествие само по себе уже опасно. Во всяком случае, еще слишком рано для снега.

— Спроси у облаков. К тому же у меня чутье. Оно говорит о том же.

— Все будет нормально. — Тейт повернулась лицом к востоку, потянулась и, глубоко вздохнув, приступила к разминке, изгибаясь и поворачиваясь стройным телом. Прислонившись к соседнему дереву, она сказала: — Опасно или нет, но здесь прекрасно. А чем ты тут занимался? Просто смотрел?

Конвей захохотал.

— Ты меня озадачила. Я пытался вспомнить одну увертюру.

— Что? Ты?

— Не язви. Мне нравилась классическая музыка. Я думал об увертюре Берлиоза к «Франкмасонам». Этот рассвет как та музыка. Скрипки будто стонут. Возникает ощущение, что это женский плач, от которого бегут мурашки по коже. Потом вступают тяжелые духовые инструменты. Трубы, тромбоны. Струнные поглощаются, представляешь? Низкие тяжелые звуки надвигаются на них и звучат так, как будто подавляют весь оркестр и слушателей. — Конвей слегка покраснел. — Во всяком случае, именно об этом я и думал.

Тейт расплылась в улыбке.

— Вы с Налатаном порой бываете скользкими, как два леденца. Стоит мне подумать, что раскусила вас, вы тут же выскальзываете и превращаете все в шутку. Я забралась в чащобу, чтобы потренироваться без помех, а ты тут сидишь и слушаешь симфонии, которые не исполняют уже пятьсот лет.

Хохот Конвея смешался с ее смехом. Окликнув собак, Мэтт направился вместе с Тейт обратно в лагерь. С макушек высоких деревьев до них донесся какой-то приглушенный звук, похожий на вздох. Стараясь идти в ногу, она положила ему руку на плечо, опираясь на Мэтта, подняв голову и глядя в небо.

— Я верю, что ты слышал ее, — сказала она. — Мне кажется, я тоже слышала скрипки.

Оторвав взгляд от костра, Ланта посмотрела на них. На огне кипел котелок с водой, над которым вился и медленно таял дымок. Он рассеивался где-то на высоте роста Конвея.

Тейт сказала:

— Конвей предсказывает снег. А ты как считаешь?

Насыпая тонко измельченный порошок из кожаного мешочка в три деревянные чашки, Ланта кивнула:

— Может быть, даже сильный.

Высоко в небе согласно прошумел ветер. Черно-серая птичка, чуть побольше зорянки, мелькнула призраком среди деревьев и села в стороне на высокую пихту. Кора, глубоко растрескавшаяся, как высушенная на солнце глина, была превосходной опорой для крохотных, похожих на иголки ножек. Птичка застрекотала. За ней внимательно наблюдали собаки.

— А вот и она, — заметила Тейт. — Прилетела-таки, прожорливая попрошайка. Послушайте, как она поет.

Ланта налила в чашки воду. Дым от костра стелился по земле, под порывами усилившегося ветра. Спутники нахмурились, и Конвей сказал:

— Давайте собираться в путь. Хотелось бы спуститься с гор до того, как наступит ненастье.

Все стали поспешно сниматься со стоянки. Горячую кашу заменил ломоть хлеба с сыром и пеммикан. Конвей порезал его на большие куски. Порубленное и хорошо сдобренное специями мясо было смешано с жиром и коптилось, набитое в вычищенные кишки. Его острый аромат разносился по всей стоянке. Собаки ждали подачки, стараясь сохранить чувство собственного достоинства. Конвей бросил каждой по куску, потом скормил крошки полудюжине нахальных птиц, порхавших среди деревьев поблизости. Они без конца щебетали в предвкушении пищи. Конвей щелчком подбрасывал в воздух лакомство, а они ловко подхватывали его на лету.

— Нехорошо баловать собак, — проворчала Ланта. — И птиц тоже.

— Я хочу, чтобы они держались поближе к нам. Я прислушиваюсь к ним. Если что-то их потревожит, они дадут знать.

Бросив на него удивленный взгляд, Тейт пошла собирать очередной тюк. Ланта была более обходительной.

— А я думала, что ты просто забавляешься.

Конвей усмехнулся.

— Пожалуй. Повеселиться нелишне.

На этот раз Тейт была искренне удивлена. Тихо, чтобы ее могла слышать только лошадь, она произнесла:

— Это уж слишком. Пока она не появилась, он весь в делах, а теперь встает по утрам, чтобы слушать симфонии, которые никто, кроме него, не слышит. Развлекается с нашими лесными братьями. Что за перемена! Интересно, сам он ее осознает?

Конвей обратился к Тейт:

— О чем ты там рассуждаешь, Доннаси?

— О смысле жизни. Занимайся-ка лучше своим делом. Ты уже все собрал?

— У-у! Обидчивая какая! — Конвей ловко вспрыгнул на коня и жестом послал Карду вперед, Микка бежала сзади.

Тейт помогла Ланте навьючить тюки на ее мула. В то утро он вел себя подозрительно послушно. И тут они обнаружили, что крепившая груз подпруга, проходя петлей под брюхом, почему-то не достает до вьючного седла. Причитая, выведенная из себя Ланта проклинала выходки упрямой скотины.

— То-то он чересчур спокоен. Бессловесный мул. — Последнее прозвучало как проклятие.

Тейт ухватилась за кожаный ремень и потянула вместе с Лантой. Мул уперся.

— Может, если подождать, он все-таки выдохнет воздух.

Предложение Ланты не вселяло никакой надежды, и Тейт ответила:

— Этот твердолобый овсоед будет здесь стоять, накачав воздухом утробу, пока мы не застегнем подпругу и не тронемся в путь. Ты знаешь это. Я знаю это. Мул тоже знает это. Но стоит нам пройти шагов пять, как он со свистом сделает глубокий выдох — и весь груз окажется на земле. — Она посмотрела на Ланту. — Попробую еще раз.

— Ты уверена, что получится? — Ланта легонько ткнула мула в бок, и тот задрожал мелкой дрожью.

Тейт вздохнула.

— Мне кажется, эта проблема его не слишком волнует. — Согнув колени, она подперла плечом брюхо мула. Ланта взяла свободный конец подпруги и уперлась ногами. Резко вскочив, Тейт пнула локтем в бок мула. Сжатый воздух залпом вырвался из пасти и ноздрей животного. Задняя же часть твари извергла мерзкий прерывистый трубный звук.

Обе женщины в смятении взвизгнули, но быстро взяли себя в руки и дернули за подпругу. Она застегнулась на несколько дырочек. Мул загарцевал, выписывая кренделя, и видно было, что это доставляет ему огромное удовольствие. Затем повернулся и насмешливо посмотрел на Тейт и Ланту. Красуясь, мул не успел убежать. Взяв его за морду, Тейт заставила мула раскрыть пасть и заглянула в нее.

Изумленно распахнув глаза, Ланта спросила:

— Что ты делаешь?

— Ищу причину. — Тейт отпустила животное и отошла. — Эта скотина слишком норовистая, грязная и грубая для обычного животного. Думаю, в нем должно остаться что-то мужское. — На мгновение Ланта оцепенела. Затем, покраснев до корней волос, прикрыла руками рот и прыснула со смеху.

Все еще давясь от смеха, они быстро оседлали лошадей и стали догонять Конвея.

Вскоре склон горы круто пошел вниз. По комьям земли, вырванным из лесной подстилки, они определили, куда поехал Конвей, и спешились.

Они дошли до места, где спуск стал лете. Там две речушки сливались в третью, более широкую и бурную, свежую и неутомимую, прокладывавшую себе дорогу через массивные стволы деревьев.

Отметка Конвея — сломанная ветка — указывала его путь. Некоторое время они двигались вдоль реки. Однако вскоре им было указано перейти ее. Спуск со склона стал еще более пологим. Ланта и Тейт снова сели на лошадей. Быстро темнело. Небо затянуло тяжелыми тучами. Послышались отдаленные глухие раскаты грома. Мул под Лантой испуганно заплясал на месте, оставляя выбоины в мягком лесном настиле.

Пошел снег, и снежинки вихрем закружились среди ветвей под порывами внезапно поднявшегося ветра, заставившего лес застонать. Ланта обернулась. За ней кто-то двигался, какая-то тень в подернутом снежной пеленой мраке. Сердце у нее заколотилось, крик застрял в горле. Узнав Микку, она с облегчением махнула собаке рукой.

После первого неистового порыва ветер немного приутих. Снег продолжал падать; кружившаяся красота, скрывавшая угрозу. Женщины и любовались снегом, и боялись его, инстинктивно пригнувшись от неясного страха.

Именно это спасло Ланте жизнь. Сиди она прямо, глядя на дорогу впереди, ей бы никогда не заметить отпечатков на снегу. Это были большие человеческие следы, без отпечатка от каблуков. Скользящий след от мокасин. Четкий, едва присыпанный пушистым снежком.

Ланта увидела, поняла и проанализировала ситуацию практически мгновенно. Пришпорив коня, она припала к его гриве. Испуганно вздрогнув, животное рванулось вперед.

Стрела, вылетевшая из снежной пелены, задела за платье. Ланта бросила коня в сторону и пронеслась мимо Тейт. Доннаси уже вскинула оружие. С пронзительным криком она целилась в стрелявшего. Развернувшись, Ланта заметила человека, который пытался спрятаться за ствол дерева. Не успела Тейт выстрелить, как ее лошадь подмяла его; сбитый с ног человек рухнул на землю. Тейт развернулась, чтобы атаковать снова. Ланта видела, что в этом уже не было нужды. Руки и ноги человека подергивались в предсмертных судорогах, и снег поспешно прикрывал следы крови.

Остановив коня, Ланта спешилась. Если в человеке еще теплилась жизнь, ее обязанностью было поддержать ее.

Она услышала удар до того, как почувствовала его.

Он прозвучал как выдох. Затем лязг железа о железо, звяканье кольчуги. Вспышка боли, яркая и ослепительная, как полуденное солнце. Благо она исчезла так же быстро, как и возникла. Осталась только тупая боль, высасывающая из нее силы. Ланта потянулась к коню, пытаясь подняться, но безжизненные пальцы лишь скользнули по лоснящемуся боку.

Ноги ее подкосились. Падая на колени, Ланта увидела искаженное ужасом лицо Тейт. Сквозь пронзающую боль она хотела сказать своей подруге, что с ней все в порядке. Не так уж страшно, как все утверждают. Только грустно.

Перед ней снова мелькнуло лицо, которое раньше пряталось в Видениях. Злобное как никогда, оно по-прежнему было скрыто от ее взора и смеялось.

Этот смех заглушил чей-то вопль, и Ланта удивилась. Она же хотела уйти из жизни мужественно, молча. Или это была несчастная Тейт, смотревшая, как уходит ее подруга?

Не важно.

Глава 50

Ланта закричала, сопротивляясь поглощавшему ее черному жару.

Что-то прохладное коснулось ее лба. Ощущение было приятным, и она потянулась, стараясь удержать его. Ее рука шевельнулась, но очень медленно. Ланте хотелось закричать, что прохлада нужна не только голове, но и всему телу. Глаза наполнились слезами радости, когда приятное ощущение перешло на лицо, а затем на шею.

— Она пошевелила рукой. Я уверен. Смотри, слезы. — В голосе Конвея звучало удивление, смешанное с облегчением. — Ты меня слышишь, Ланта? Это я, Мэтт. Мы здесь, рядом, я и Тейт. Ты меня слышишь? — Ее рука утонула в сильной мужской руке. Конвей почти выкрикнул: — Доннаси! Доннаси, она сжала мой палец. Она приходит в себя.

Тейт приподнялась со своего места у стены небольшой полукруглой хижины. Стоя согнувшись, головой она касалась пахнущего морем потолка из материи племени Фор. Странная конструкция, похожая на лоскутное одеяло, хорошо укрывала хижину от внешнего мира. Углубления, которыми была испещрена внутренняя поверхность, напоминали о маскирующих еловых сучьях снаружи. Обойдя три маленькие свечки, освещавшие хижину, Тейт опустилась на колени позади Конвея. Взяв другую руку Ланты, она наклонилась к самому ее уху.

— Добро пожаловать домой, дружок, — сказала она. Голос звучал мелодично и убаюкивающе. — Знаешь, ты нас всех до смерти напугала. Тебе было плохо, очень плохо. Теперь все позади. Ты в порядке, слышишь? Мы с тобой. Все хорошо, все идет как надо.

Отодвинувшись, Тейт села на корточки. Рука Ланты медленно опустилась и легла вдоль тела.

— Видишь? — показала Тейт. — Вчера ее рука просто падала. Сейчас она намного сильнее.

Конвей не сводил глаз с Ланты. Когда он повернулся к Тейт, на лице его было страдание.

— Это уже третий день. Все, что она проглотила, — это капли воды на губах.

— Мы делаем что можем. — Тейт не скрывала резкости тона. — Ланта сильная. И она уже поправляется.

— Но видеть ее такой…

Тейт похлопала его по плечу.

— Сделай-ка одолжение. Возьми собак и прогуляйся. Подыши воздухом, посмотри, чтобы никто не следил за нами. Или искал тех двух воинов.

Не споря, Конвей угрюмо занялся делами. Он было вышел из хижины, но потом снова вошел, прикрыв матерчатую дверь.

— Снег тает быстро. Завтра мы не оставим следов.

— Возможно, не на снегу. Ты говорил, эти два воина — из Летучей Орды. Они хорошие следопыты?

— Неплохие.

— Значит, они отправятся на поиски своих пропавших разведчиков, так ведь? Так что за нами будет погоня.

Он покачал головой.

— Ну почему нам так не везет? Если б все случилось чуть раньше! Мы совсем чуть-чуть опоздали.

— Если бы можно было заказывать себе крылья, то лягушки не отбивали бы задницы. Но у них нет крыльев. Так что смотри правде в глаза. Нам нужно выбираться отсюда. Нам еще повезло, что не пришлось стрельнуть из «вайпа». Я уверена, что поблизости хватает людей, которые могли бы его услышать.

Конвей отвернулся.

— Тогда они, наверное, слышали, как кричал воин. Тот, которого убила Микка.

— Тебе его жалко? — нахмурилась Тейт. — Я видела, как поднялась его боевая дубинка. И видела, как она поднялась для второго удара, как она зависла, чтобы через секунду убить Ланту. Мне его заслоняла лошадь, и я ничего не могла поделать. Могла только смотреть. Если бы не Микка, ее бы уже не было. Твоей Ланты. Так что ж с того, что человек умер жестокой смертью? Он заслужил это.

Конвей надолго замолчал, взгляд его был прикован к выходу из палатки. Наконец он заговорил, выбирая слова:

— Конечно, ты права. Однако мы все такие, верно? Все заслуживаем этого. Кроме таких, как Ланта и Сайла. Кейт, Дженет, Сью. Они хотят помочь всем. Улучшить жизнь. Но те, кто убивает, считаются уважаемыми воинами. Хорошими людьми, которых, однако, ненавидят больше всех. — Он вышел, прежде чем Тейт поняла, что он сказал все, что хотел.

Все еще пригибаясь, Конвей сделал три неуверенных шага в предрассветных сумерках, а затем выпрямился в полный рост. Даже сейчас он на ходу оглядывался, всматриваясь в окружающий лес. Выйдя из убежища, он почувствовал себя уязвимым. Он знал, что будь он сам на месте человека, который обнаружит это потайное место, то выждал бы, убил первого, кто появится снаружи, а затем напал на само убежище.

Здесь, внизу, Конвей не заметил никого, кроме птиц. Несколько ворон расселись на деревьях, беспокойно поджидая привычную горсть зерна. В смысле охраны на них нельзя было полностью положиться. Однажды они уже подняли переполох. Все, что удалось потом обнаружить, — это следы забредшего медведя. К счастью, это был черный медведь, а не один из бесстрашных медведей прерии. Эти монстры совершенно не уважали слабых людей.

Подымаясь с кучи сучьев, которые Конвей собрал, чтобы сделать настил на грязной земле, собаки потягивались и зевали во всю пасть, прежде чем подойти и получить свою порцию утреннего почесывания за ушами. Наклонившись, Конвей прошептал слова благодарности Микке. Ее темные глаза смотрели на него с обожанием. Она потерлась головой о бедро Конвея, чуть не повалив его. На мгновение он представил, как это громадное и мощное тело, рыча, бросается к его горлу, и волосы у него на голове встали дыбом.

Нелепый смешок сорвался с губ Конвея. Его собственный мир был бесконечно более опасен. И не менее примитивен. Банды, религиозные фанатики и идиоты-политики в том, исчезнувшем мире убивали жестоко и бессмысленно.

И все же он содрогнулся, вспомнив человека, погибающего под дробящими и разрывающими челюстями Микки.

Солнце стояло в зените, когда собаки заметили волка. Через секунду Конвей увидел животное — крошечное пятнышко, пробирающееся через открытое пространство на гребне горы. Внезапно оно побежало. Появились другие волки, до того скрытые на противоположной стороне подъема. Конвей насчитал десять зверей.

Наклонившись, он отцепил от луки седла снайперскую винтовку. Конвей открыл прямоугольный футляр и выставил на свет солнечные батареи. Подсоединив провода, ведущие от источника питания к управляемому компьютером телескопическому прицелу, он приложил ружье к плечу и направил его в сторону гребня.

Заставить волчью стаю сдвинуться с места могли несколько причин. Тигры и медведи нападали на волков, если у них было настроение. Разогнать волчью стаю могли бы разъяренный бык или бизон. Однако только одно могло заставить стаю так долго и так быстро бежать, не останавливаясь.

Один за другим всадники, напугавшие волков, появлялись на гребне горы. Они двигались широкой колонной — восемь человек с тремя вьючными лошадьми. Вероятно, далеко зашедший патруль. Возможно, охотники, а может, военный отряд.

С этого расстояния, даже в телескопический прицел, было трудно разглядеть детали, но эти люди были одеты вызывающе ярко. Выделяясь на фоне пятен снега, они выглядели пестрыми, как павлины. Кочевники Летучей Орды.

Перекрестье прицела остановилось на возглавляющем колонну. Лазерное прицельное устройство посоветовалось с миниатюрным компьютером. Крохотные моторчики установили прицел, и в нем появилась небольшая стрелка. Даже с такого большого расстояния тяжелая урановая пуля могла раздробить кости, порвать мышцы и разорвать кровеносные сосуды, как будто упругие ткани были не крепче хлопка. Конвей произнес:

— Уходи, чужак. Просто уходи.

Карда зевнул — признак крайнего напряжения. Микка взглянула на Конвея, перевела взгляд на колонну всадников, а потом снова посмотрела на хозяина. Вильнув хвостом, она тяжело задышала.

Всадники медленно приближались.

Длинные тени сумерек покрыли долину, когда кочевники добрались до восточного берега быстрой речушки. Несколько мгновений они в нерешительности топтались на месте. Никому не хотелось лезть в холодный бурный поток, чтобы потом ночевать в холодной мокрой одежде. Теперь, когда люди подошли ближе, стало видно, что они очень устали. И вообще они походили на нечесаных медведей. Лошади стояли как вкопанные, едва не падая от усталости.

Из всей группы заметно выделялся невысокий человек, постоянно покидавший свое место в колонне и направляющий свою лошадь то вверх, то вниз по течению реки. Прямо напротив Конвея он привстал на стременах, вглядываясь. Его заинтересовала узкая долина, ведущая к подножию холма, где сейчас находились Ланта и Тейт. Вернувшись к своим поникшим спутникам, он заговорил, все время показывая рукой через плечо в этом направлении. Один этот его жест подтвердил худшие опасения Конвея.

Только Жрец Луны мог приказать людям из Летучей Орды забраться так далеко на север. Они могли искать только одно.

Пещеру с криогенными капсулами.

Чуть отойдя от реки, кочевники с привычной быстротой разбили лагерь.

Ложась спать, кочевники не выставили караула, оставив лишь одного человека у костра. Закутанный в толстые одеяла, он ворошил догорающие угли, сгребая их в кучу. На его лице плясали неверные отблески огня. Почувствовав неясный суеверный страх, Конвей отвернулся.

Отведя Вихря в узкую лощину, Конвей стреножил его и потрепал по шее.

— Теперь тихо. Мы скоро вернемся. — Довольный тем, что все идет как надо, Конвей шепотом отдал команду собакам и пошел.

Сняв одежду и держа ее высоко над головой, он вошел в реку выше по течению от лагеря кочевников, там, где куча принесенных потоком бревен создавала водоворот. Поток несся быстро, но беззвучно, так что входить в воду приходилось тихо, стараясь избежать всплеска воды. Вода была просто ледяная, и ноги замерзали до того, что казались неживыми, а когда Конвей глубоко вдохнул, входя по пояс, а потом по грудь, то подумал, что умрет от шока. Плыть, гребя одной рукой, было неудобно и трудно. Течение подхватило его, играя, и понесло вниз.

Глава 51

Собрав все свои силы, дрожа от холода, Конвей плыл, проклиная стремительный поток. Мэтт едва не закричал от радости, когда непослушные пальцы коснулись дна, а темные неясные очертания оказались берегом реки. Заставляя себя соблюдать осторожность, он выбрался на твердую землю. Снега не было, и следов на берегу не оставалось. Конвей не был уверен, что смог бы просидеть в воде еще немного, если бы пришлось искать такое место.

Просунув язык между челюстями, ему удалось остановить стучащие от холода зубы. Одевание заняло целую вечность. Онемевшие пальцы отказывались повиноваться. Завязать длинные, до колена, сапоги из мягкой кожи оказалось тяжелейшим испытанием. Намокшая одежда облепила тело. Он обнаружил, что такой холод не причинял боли — он обжигал.

Добравшись до лагеря, Конвей почти согрелся. Идти было тяжело: ноющие суставы не давали быстро двигаться, онемевшие ноги сделались неуклюжими и грозили выдать его присутствие. Собаки бежали рядом, Карда — справа, Микка — слева, изредка случайно задевая его. Конвей позавидовал тому, как быстро они пришли в норму.

Привязанные лошади кочевников зафыркали, почуяв приближение Конвея. Когда он перерезал первую веревку, освобожденное животное слабо дернулось.

Мгновенно повернувшись, Конвей прижался к стволу дерева и закрыл лицо руками. Нельзя допустить, чтобы белое пятно привлекло внимание, если кто-нибудь заметит реакцию лошади. Выждав немного, он продолжил свою работу.

Лошади боялись собак, и потому Конвей решил послать Карду и Микку на запад. Очень важно, чтобы отпущенные кони побежали на восток — в сторону, противоположную той, куда будет убегать он сам. Вряд ли они попытаются прорваться мимо собак.

Конвей быстро перерезал остальные веревки, и тут его псы зарычали, заставив испуганных лошадей отпрянуть. Конвей застыл на месте, вжавшись в землю рядом с Кардой и Миккой.

В лагере кочевников зажегся огонь. Послышались голоса. Кто-то сердито вскрикнул. Другой голос стал сонно извиняться. Пламя разгорелось, задвигалось. Слова стали отчетливей. До Конвея донеслось обвинение:

— Если б ты не спал, то услышал бы.

— Я не спал, дремал, может. Ничего не случилось.

Сердитый человек поднял факел, свет разорвал непроглядную ночную тьму.

— Тебе повезло, если ничего не случилось. Здесь полно медведей и тигров.

Конвей сидел, затаив дыхание, пока невысокий кочевник, явно командир отряда, и беспечный караульный подходили ближе. Четыре лошади еще оставались привязанными. Четыре кочевника в седле быстро найдут потерянных лошадей и отыщут любого, покушавшегося на их лагерь. Правда, пока у них не было причин подозревать в случившемся кого-либо, кроме воинов Людей Собаки. Конвей должен поддерживать это заблуждение и дальше.

Вожак сказал:

— Я уверен, что что-то слышал. Лошади слишком устали, чтобы дергаться без причины.

Именно в этот момент одной из лошадей вздумалось побежать. Факел вздрогнул, когда кочевник оглянулся, пытаясь понять, что происходит. На кустах заплясали отблески огня. Послышался звук вынимаемого из ножен меча.

Конвей рванулся из своего укрытия и оказался на вожаке еще до того, как тот успел обнажить оружие. Смертельный удар не сумел предотвратить предсмертный крик тревоги. В любом случае у второго кочевника было достаточно времени, чтобы закричать до того, как нож Конвея перерезал горло и ему.

Конвей разрезал путы, сдерживавшие четырех лягающихся и взбрыкивающих лошадей. Лай собак погнал их к востоку. Кочевники высыпали из лагеря, как растревоженные пчелы из улья. Конвей вместе с собаками бросился к реке. При виде темной холодной поверхности с призрачно белыми водоворотами он всерьез подумал о том, чтобы спрятаться или затаиться, но здравый смысл победил. Конвей поспешно разделся, свернул одежду и, стиснув зубы, заставил себя аккуратно, без всплесков, войти в ледяную воду.

Зубчатый край леса чернел на фоне ярких, как алмазы, звезд. Как будто насмехаясь, мертвенно-холодная река уносила его вниз по течению.

На этот раз он выбрался на берег еще более неуклюже. Поднявшись на нога, снова упал, пополз, встал шатаясь и наконец заковылял неловкой и нетвердой походкой. Когда Конвей оделся, зрение и разум как будто сговорились сыграть с ним злую шутку: деревья качались, на пути неожиданно появлялись кусты, стремительно убегая, когда он старался увернуться или обойти их. Идя вдоль реки к стреноженному Вихрю, Конвей наслаждался возвращавшимся теплом, несмотря на то что оно приносило мучительную боль в конечностях. Он уже собирался уходить от реки, когда услышал, как на другом берегу реки, прямо напротив него, появились кочевники.

— Чертовы Собаки, съешь их вошь! Ты слышал лай? И лошади побежали на восток. Я же говорил, что они выследят нас, спрячутся, а потом нападут при первой возможности. Говорил ведь!

— Какая разница, что ты говорил? Мы потеряли двух человек и всех лошадей. Я видел, как кто-то бежал к реке, и не уйду отсюда, пока мы ему не отомстим.

— Не раньше утра. Все равно в темноте мы ничего не найдем. — Конвей услышал, как они уходят.

Добравшись до поджидавшего его Вихря, Конвей вскочил в седло. Отчаянно растирая онемевшее от ледяной воды тело, он закутался в одеяло. Мэтт помнил, что высоко в горах он видел поваленную ветром ель. Ему повезло — он выехал прямо к ней. Прижавшись к полукруглой стене, образованной вросшими в землю корнями, Конвей развел огонь. На раскидистых, торчащих в стороны ветвях ему удалось развесить мокрую одежду. Вскоре в маленькой кружке закипела вода для чая. Конвей блаженствовал, завернувшись в одеяло. Обе собаки, прижавшись к нему, лежали рядом. От одежды подымался пар, смешиваясь с клубами дыма. Конвей заварил чай и с наслаждением выпил его одним большим жадным глотком. Откинувшись назад, он поудобнее устроился на торчащих корнях ели.

Проснулся Конвей, почувствовав в своем ухе нос Карды, а между ребрами в правом боку — сверлящую боль от впившегося в тело корня. Отодвинув от себя преданного пса, вовремя его разбудившего, он потер спину и задумался над своим положением.

В предрассветном полумраке от костра оставалась лишь теплая зола. Это было весьма кстати: хотя лагерь кочевников довольно далеко, но запах костра разносился гораздо дальше, чем его блеск. Налатан сказал однажды, что обоняние человека особенно обостряется в предутренние часы, а ему Конвей верил. Сейчас это означало холодный завтрак холодным утром. Хорошо еще, что одежда высохла. При воспоминают о ночном плавании он вздрогнул, как от удара кулаком, а по телу пробежала дрожь.

Конвей быстро проглотил завтрак из высушенных фруктов и ледяной воды. Вихрь довольствовался зерном, насыпанным в висящий у морды мешок. Собаки радостно набросились на сушеное мясо, а затем уставились на Конвея с неизменной надеждой, что сегодня, уж точно, он удвоит их порцию. Он никогда этого не делал, а они никогда не переставали надеяться.

Натирая на ходу жиром сапоги, Конвей доехал до своего наблюдательного пункта над лагерем кочевников еще до того, как они проснулись. Похоже было, что руководство на себя приняли два человека. Пока остальные сонно бродили по лагерю, занимаясь обычными утренними делами, эти двое внимательно разглядывали землю. Конвей заметил, что путаница следов смутила их, и поначалу обрадовался. Однако радость вскоре сменилась разочарованием. Один из них низко наклонился, а затем бурно замахал руками своему товарищу. Минуту спустя они шли к берегу реки, возбужденно жестикулируя. Конвей поймал себя на том, что так наклонился, пытаясь расслышать разговор далеко за пределами слышимости, что подбородком почти коснулся головы Вихря.

Вернувшись в лагерь, эти двое собрали своих товарищей.

Все махали руками и указывали куда-то пальцами. Конвей улыбнулся, когда, садясь есть, они разбились на две группы. Он потрепал Микку по голове:

— Мы кое-что сделали, девочка. Двоих уже нет, нет лошадей, и среди врагов уже нет согласия.

Микка вильнула хвостом. Взгляд ее был прикован к воинам.

Отряд сворачивал лагерь. Все шестеро направились к реке. Однако, дойдя до нее, они снова разделились. Большая часть группы двинулась вниз по течению, отделившись от спорящих самозваных лидеров.

Но вот отряд снова соединился. Три человека разделись и поплыли через реку, держа одежду и луки высоко над головой. Когда они благополучно достигли противоположного берега, остальные трое ушли на юг. Конвей радостно проводил их взглядом, вспоминая боевую подготовку Волков. Будь на их месте Волки, они немедленно бросились бы на поиски, обегав многие мили. Кочевники удалялись вперевалку, с видимой неохотой всадников, когда тем приходится идти пешком.

Трое кочевников на берегу быстро оделись и проверили оружие. С удивлением Конвей обнаружил, что эти трое были настороже, прячась за деревьями и постоянно осматривая окрестности. Каждый проверил тетиву, а затем осмотрел стрелы, убеждаясь, что на оперение не попала губительная влага.

Кочевники нашли его следы, оставшиеся с прошлой ночи. Они не отличались особой организованностью. Дело продвигалось медленно. Один человек делал почти всю работу. Двое других прикрывали его с флангов, осматриваясь и перебегая от укрытия к укрытию.

Конвей поспешил обратно к лагерю, заходя сбоку. Он набросал на угли мелкие сухие ветки и раздул огонь. Снова вскочив в седло, Конвей отвел Вихря на другую сторону небольшого костра и сильно пришпорил его. Удивленное животное прыгнуло вперед, оставив на мягкой земле глубокие отпечатки копыт. Собаки рванулись следом. Конвей галопом промчался короткое расстояние, а затем круто натянул поводья. Вихрь захрапел и встал на дыбы, ошеломленный такой резкой сменой приказаний. Конвей похлопал его по шее.

— Устанавливаем декорации, дружок. Они подумают, что чуть не застали меня спящим. Они увидят, где я заставил тебя поскакать. Если они подумают, что я напуган, то будут спешить. Забыв об осторожности.

Кочевники расшифровали следы на тропинке именно так, как Мэтт и планировал. Воины почти бегом понеслись вниз. Наконец они присели за деревьями, оглядываясь по сторонам.

Когда один из них поднялся, с дерева, прямо над ним, с шумом взлетела сорока.

Ближайший кочевник резко обернулся. Взгляд его уперся прямо в «вайп» Конвея. Поразительно голубые глаза как-то странно моргнули, крик кочевника слился в сознании Конвея с гулким эхом выстрела.

Мэтт развернулся, чтобы пристрелить двух других. Секундного замешательства, вызванного птицей, оказалось достаточно. Один из них, смотревший вниз по течению, сейчас бежал в этом направлении. Конвей выстрелил сначала в него. Он подумал, что третий воин побежит следом, а значит, должен развернуться в противоположную сторону. Остановившись и сбившись с шага, он представлял бы собой удобную мишень.

Выстрел, который должен был стать последним, сшиб ветку, не причинив воину никакого вреда. Тот бросил свой лук, стрелы и побежал.

Конвей послал собак.

Кочевник предусмотрительно подумал о такой возможности. Он рванулся к куче валунов и скальных уступов. Огромные животные быстро настигали его, летя на длинных сильных ногах. Человек издал вопль и, как белка, вскарабкался на скалу.

Карда попытался забраться вслед за ним, прыгнул, но челюсти лишь клацнули по гладкой поверхности, и он упал вниз. Микка побежала в обход, забираясь все выше над своей жертвой.

Загнанный в ловушку кочевник беспомощно наблюдал, как Конвей приближался к нему. Выйдя на ровное место, Конвей поднял оружие и приложил к плечу.

Человек вжался в скалу. Закричал, в отчаянии тряся головой. На протянутых вперед ладонях блестел пот. Яркий солнечный свет посеребрил их, и стало видно, как они дрожат. Конвею они напомнили трясущиеся листья осины.

На кожаных штанах обозначилась обильная влага, потекшая по пестрой поверхности скалы. Человек не замечал собственного позора и ужаса. Он смог лишь выдавить:

— Нет. Нет, пожалуйста.

Конвей установил мушку между глазами кочевника. Они были темно-коричневыми, почти черными. Этот человек должен был умереть. Если его освободить, он побежит к своим товарищам и расскажет, что налетчик не воин Людей Собаки, а Мэтт Конвей.

Карда прекратил попытки достать кочевника и оглянулся через плечо. В поведении собаки было что-то, что заставило Конвея помедлить. С запозданием Конвей понял: стая загнала добычу. Задачей вожака было убить.

Кочевник всхлипнул и закрыл глаза.

Конвей произнес:

— Сними меч. Положи его за собой.

Кочевник недоверчиво открыл глаза и прищурился. Осознав, что ему, возможно, подарят жизнь, он поспешно повиновался. Оружие звякнуло о камень.

Конвей помнил Летучую Орду. Как воины штурмом брали города, деревни. Злые, жестокие. Люди, убивавшие для собственного удовольствия и бравшие пленных, если это сулило выгоду. Или развлечение. У него все поплыло перед глазами. Когда зрение прояснилось, «вайп» снова нацелился между угольно-коричневыми глазами. Конвей сконцентрировался на этой точке, вспоминая.

Человек, задыхаясь, попытался заговорить.

— Иди. — Конвей отозвал собак и повторил: — Иди. Я дарую тебе жизнь. Скажи Жрецу Луны, что, пока он жив, я буду его искать. Пока он возглавляет Летучую Орду, я буду убивать всех из вашего племени, кого увижу. Когда-нибудь я убью и Жреца Луны. Скажи ему это. Скажи им всем.

Человек подался на дюйм вперед, потом отшатнулся, не сводя глаз с «вайпа». Конвей дернул оружием, крикнув:

— Уходи!

Соскользнув на землю, кочевник побежал, спотыкаясь, вставая и падая. Один раз, отбежав уже достаточно далеко, он обернулся через плечо. На его лице появилось какое-то мимолетное выражение. Конвей пришел в ярость, подумав, что это могла быть усмешка. В душе у него, как злорадный, самодовольный кот, бродило сомнение.

Собаки сидели в нескольких шагах от него, глядя туда, где скрылся отпущенный кочевник. Конвей подошел к ним. Казалось, Микка с трудом сдерживалась, чтобы не броситься за ним. Конвей провел по ушам Карды. Пес быстро взглянул на него, а затем снова уставился в ту же точку. Конвей пошел прочь, слегка опасаясь, что собаки за ним не последуют. Но они двинулись за ним.

— Я поступил так, как было нужно, — рассуждал Конвей вслух надломленным шепотом. — Это не причинит никому вреда. Убивать его было не обязательно.

Он представил отряд кочевников Летучей Орды, ждавший совсем недалеко отсюда. Если они слышали выстрелы, то уже возвращаются. Они могут найти тропу и прийти по ней к лагерю, где ждут Ланта и Тейт.

Они скажут Жрецу Луны. А тот заплатит за Ланту и Тейт любую цену. И за Мэтта Конвея. Если их захватят живыми.

Еще один секрет. Это придется скрывать от Тейт. И от Ланты. Онине должны знать о той опасности, которой он всех подвергает.

Ошибка. Слабость. Эти слова звенели у него в ушах.

Он взобрался в седло. Из памяти не выходил вид напуганного, вжавшегося в камень человека. Перед мысленным взором вставала узкая полоска кожи между темными глазами. Он видел, как мушка опускалась все ниже и ниже. Сдался.

— Черт побери! — закричал Конвей. Слова раскатились по долине, как удар грома, повторяясь, насмехаясь над ним. — Черт побери!

Он не знал точно, что или кого именно проклинал. И почему.

Глава 52

На следующий день Тейт сказала, указав на землю:

— Вот тут мы нашли брошенный наконечник стрелы. — Повернувшись в седле, она обернулась к горам, неясно маячившим далеко на западе. — Мы пришли оттуда. Пещера там.

На другой стороне небольшого ручья из зарослей с резким шумом вылетел фазан.

Тейт продолжала:

— Кочевники, на которых ты напал, не знают, что это был ты, а не воин Людей Собаки — это нам на руку. Но они наверняка что-нибудь предпримут, они этого так не оставят. Интересно, сколько у нас времени?

Конвей мучительно боролся с желанием признаться. Что-то липкое и противное в подсознании засмеялось, когда он ответил:

— Не так много. За этими разведчиками придет Жрец Луны.

— Жрец Луны? Придет сюда? — Возглас Ланты, едущей на несколько шагов позади, застал Конвея и Тейт врасплох. Им не хотелось, чтобы она слышала их разговор. Голос Ланты звучал звонко. — Я думала… Вы сказали, что это путешествие связано с вашей религией? — В ее интонации звучал вопрос, смешанный с боязливым обвинением.

— Не совсем с религией. — Конвей неопределенно махнул Рукой, подыскивая слова.

Ланта воспользовалась паузой:

— Ты говорил про религию. Теперь ты говоришь, что придет Жрец Луны.

— Мы здесь, потому что хотим помочь Церкви. И Трем Территориям. Жрец Луны знает о некоторых скрывающихся здесь тайнах. Мы думаем, что он придет, чтобы узнать их.

— Это как Врата. Если он узнает эти тайны, то станет сильнее вас? Как он узнал обо всем этом?

В разговор вмешалась Тейт:

— Он никогда не бывал здесь. Мы тоже. Теперь это гонка. Мы должны взять отсюда как можно больше могущества и не допустить, чтобы хоть что-нибудь досталось ему. То, что мы делаем сейчас, это как паломничество. Для нас место, куда мы направляемся, почти священно.

— Почти священно?

Конвей ответил:

— Как аббатство. Не само место, а то, что в нем.

Ланта сомневалась.

— Я хочу посмотреть на него. Возьмите меня с собой.

— Нет. Там слишком много могущества.

— Я видела… — Ланта оборвала себя на полуслове. Ее мозг наполнился ужасными образами, которые она запомнила после Видения, в котором ей предстали воспоминания Конвея. Она их не понимала. Но от них кровь стыла в жилах. Ланта перевела взгляд на Конвея. Он побледнел. Она была уверена, что он тоже вспоминал и ненавидел ее за то, что она могла видеть в его душе. Ланта отвернулась.

Конвей сказал:

— Мы все поднимемся в горы. Когда мы подойдем поближе к таинственному месту, но будем еще достаточно далеко, чтобы тебе ничего не грозило, то разобьем лагерь. Тейт и я сделаем все, что нужно. А потом мы уйдем, быстро.

Не желая разговаривать, Ланта кивнула.

Место для лагеря они выбрали на уступе горы, а от пещеры к нему вела крутая тропинка. Вход в пещеру был скрыт от любопытных глаз. Чтобы добраться до него, нужно было сначала пойти к югу, а потом снова вскарабкаться наверх. Небольшой уступ под валуном размером с дом мог стать временной квартирой, а ветки и материя племени Фор защищали от непогоды.

Наконец с деланным безразличием Тейт произнесла слова, которых он давно ждал:

— До темноты еще есть время. Можно посмотреть, что тут делается. Ничего особенного, просто проверить. Ты знаешь что.

Слишком поспешно Конвей ответил:

— Можно. В общем-то, спешить некуда. Но я думаю, что это не помешает.

Они взяли с собой вьючную лошадь. Собаки бежали впереди.

Оставшись одна, Ланта занялась привязанными лошадьми. Переходя от одной к другой, она гладила их по мускулистым изогнутым шеям, проводила ладонями по гладким теплым бокам. Даже боевые лошади Людей Собаки отвечали на ее ласку и она гордилась этим. Она подумала про себя, что животные понимали больше людей. Лошадей не беспокоило благословенное проклятие ее умения видеть. Они не избегали ее прикосновений.

Так, как это делал Мэтт Конвей.

Она коснулась упрямого мула. Рука, скользнув по длинной челюсти, рассеянно замерла. Грустный глаз животного с упреком моргнул.

Мэтт Конвей не избегал ее прикосновений. Он наслаждался ими, когда случайно они касались друг друга. Лицо Ланты порозовело, ей это тоже нравилось. И незачем это скрывать. Она сбежала из Олы, увязалась за ним в это путешествие. Какой смысл скрывать свою любовь?

Мул энергично кивнул. Ланта засмеялась.

— Ты ведь все понимаешь, правда? Даже ты. — Она потрепала подрагивающее черное ухо и снова погладила морду животного. Вскоре, отойдя от лошадей, она направилась ко входу в убежище. Присев у большого валуна, Ланта подоткнула вокруг себя тяжелую мантию. Над ее головой убаюкивающе шумел ветвями ветерок. Ланта натянула на голову капюшон, еще глубже закутавшись в одежду. Навалилась усталость. Не такая, какая обычно приходит в конце дня, а странная, заставляющая закрыть глаза. Казалось, что уют, заставивший ее закутаться в эти теплые вещи, теперь навалился на нее, унося вдаль от этого места.

Это место.

Видение. Оно приходило само, не дожидаясь, пока она позовет.

Видение о Мэтте Конвее. Раньше это происходило именно так.

Упала черная завеса Видения. Окутала ее. Огненные слова проносились, мелькая, через пустоту.

— Ланта будет вырвана из сада Цветов из-за человека по имени Мэтт Конвей. Ланта потребует полного доверия от него и от себя. Кто пойдет на это, не обладая полным знанием и пониманием? Услышь и зарыдай.

Огненные слова исчезли, оставив только темноту. А потом Ланта услышала плач. Голоса бесчисленные голосу, рыдали. На нее накатывалось все страдание, которое можно себе представить, грозя затопить ее. Потом снова появились слова.

— Итак, это был Конвей. Это был конец той жизни, которую он знал. Это было так: чувствуй и удивляйся.

Ритм. Ланта мгновенно поняла, что это испуганно бьется ее сердце. Она чувствовала беспомощность, как мотылек, пытающийся своими пепельными крылышками сокрушить камень. Все замерло. А потом возникло ощущение холода. Что-то умерло, но в то же время боялось смерти. В черноте.

Возвращение огненных слов принесло благодатную теплоту. Ланте хотелось дотронуться до них, пока их ужасный смысл не поразил ее.

— Вот то, что Конвей принесет жене. Человек, знающий смерть изнутри, который не может понять, что такое он сам. Человек, познавший страх узнать слишком много и все же стремящийся знать больше. Человек, которого желает Ланта. Ланта получит то, чего она хочет больше всего. Для того чтобы быть здесь, Конвей стал тем, чем не должен быть ни один человек. Если ты та, кто хочет быть с ним, то ты должна стать тем, чем не должен быть ни один человек, как ты. Время принимать решение. Ответ на вопрос должна дать Ланта: хочешь ли ты, чтобы он умер один раз, чтобы жить дальше, или хочешь, чтобы он умер навсегда? Думай и трепещи.

Она проснулась.

Неподалеку журчал ручей. Ланта неуверенно поднялась и побежала к чистой прозрачной воде, решив помолиться.

* * *

Хотя Конвей и Тейт знали, где находится пещера, им потребовалось несколько наполненных волнением минут, чтобы найти ее. Обычным ножом Конвей открыл замаскированную дверь. Не чувствовалось ни малейшего движения воздуха. Напротив, когда они зашли внутрь, возникло ощущение, как будто они погрузились в холодную, гнетущую атмосферу. Конвей кремнем высек из огнива искры. Перенеся слабый огонек на намотанные на палку пропитанные маслом тряпки, он сделал факел. Они шли очень медленно. Громадная стальная дверь, некогда закрывавшая вход в пещеру, теперь уныло свисала так, как ее оставили ушедшие из пещеры люди. Вид ее, в темных пятнах ржавчины, удручил Конвея. Казалось, что металл просил оставить его в покое и дать спокойно доржаветь.

Тейт первая нарушила молчание. Они проходили мимо полукруглой двери, похожей на дверь склепа.

— Пахнет смертью. У меня плохое предчувствие, что скоро завоняет еще хуже.

Конвей знал, что ее воображение рисует то, чего не может выхватить факел: сотни тех, кто умер там, дальше в пещере, и кого навеки оставили замурованными в криогенных капсулах, похожих на гробы. Ни один из них не заговорит об этом прямо. Конвей предложил компромисс:

— Не обязательно идти до самого конца. Помещения с припасами находятся между дверью и… другими помещениями. — Он обругал себя за эту минутную слабость, невысказанное признание того, что всего в нескольких ярдах в непроглядной темноте лежат люди, которые никогда уже не выйдут из плена криогенных систем.

На границе красного круга, отбрасываемого факелом, Тейт казалась тусклой скрюченной фигурой, передвигающейся только украдкой.

— Вон там.

В комнате с припасами царил жуткий беспорядок. Аккуратные полки и проходы превратились в свалку, как после землетрясения. Вверху неясно и угрожающе чернел грубый свод. На стенах плясали тени, и казалось, что духи оскорблены вторжением в их владения.

Конвей поднял камуфляжную куртку, но выронил ее с беззвучным криком изумления:

— Труха. Плесень. Мерзкая плесень. — Голос раскатился неверным эхом. Одежда упала со звуком, напоминавшим вздох. В неподвижном воздухе повисло облачко пыли.

Тейт скривилась.

— Будем надеяться, что оружие не пострадало.

— И взрывчатка. Когда мы сделаем все, что нужно, надо запечатать это место навсегда.

Когда Тейт кивнула, соглашаясь, на лице ее отразилось страдание.

Вся одежда была испорчена. Некоторые вещи уже разложились, и их можно было опознать лишь по пряжкам, замкам или пуговицам. Многие рассыпались в прах при первом прикосновении. Запасы еды, которые, как предполагалось, должны были кормить добровольцев до тех пор, пока их не перевезут в другое место, испортились. Тейт глубоко страдала от этой утраты.

— Там был запас еды на три дня на всех, кто спал в капсулах. Это немного, но мы могли бы этим воспользоваться. Нам не пришлось бы охотиться по пути обратно в Олу.

Конвей подобрал один из пакетов с едой. Пластиковая упаковка казалась неповрежденной. В задумчивости Конвей проткнул ее острием ножа. Из пакета вытекло зловонное месиво. Он поспешно выронил его.

— Да, теперь это отходы.

— Они всегда были ими. — Тейт вздохнула, пнув ногой большую кучу. Пакеты заскользили и обрушились небольшой лавиной. — Сухофрукты еще можно было есть. И буррито. Сначала надо добавить немного табаско, потом… — Она замолчала. Резко оборвала: — Пошли к оружию.

«Вайпы», пистолеты, гранаты, предметы экипировки — все было разбросано в беспорядке. Копаясь в этой куче, Тейт мимоходом комментировала свои находки, каждый раз все более удрученно. Наконец она обернулась к Конвею, держа обеими руками цилиндрический предмет, как будто предлагая его. Устройство имело в длину около ярда, четыре дюйма в толщину и с обоих концов было закрыто крышками. Конвей подумал, что приспособление наверху, возможно, было прицелом. Когда он перевел взгляд с прицела на лицо Тейт, то с удивлением увидел, что оно залито слезами. Тейт заговорила, резко выговаривая слова:

— Это бронебойная ракета, «сабо», с лазерным наведением «Тетя Салли», как ее называли солдаты. Те, которые умерли здесь. Они даже не успели повзрослеть. Ради чего? Мы говорили, что это нужно, чтобы было больше жизненного пространства, достаточно еды, чистого воздуха и прозрачных рек, свободы. Мы почти истребили расу и мир, в котором она жила. Все забыто. И сейчас мы готовы послать на смерть новых юнцов и женщин, лепеча все про то же. Слова. Ни одно из них не стоит одной молодой жизни. Ты меня слышишь? Ни одно, ни одно! — она уже кричала, задыхаясь. По подземелью прокатилось эхо.

Конвей ответил очень тихо:

— Здесь мы можем сделать все по-другому, Доннаси. Мы должны попытаться.

Гнев угас, как угасает огонь. Тейт выглядела опустошенной, ответив:

— Правильно. Мы должны попытаться. Положи это рядом со всем остальным. «Черт побери эти торпеды, полный вперед». «Вперед, вы, сукины дети. Хотите жить вечно?» «Сегодня хороший день для того, чтобы умереть». Это было бы смешно, если бы не было так грустно. История продолжается, так ведь? — Она плюнула. От плевка поднялось крошечное облачко пыли. Тейт наблюдала за этим облачком, как будто оно было важнее всего на свете. Рассеянно, так тихо, что Конвей был уверен, что она говорила это только для себя, Тейт добавила: — Какие же мы дураки. Если бы не было любви, в нас не осталось бы ничего хорошего. — Теперь она пришла в себя. — Некоторые из «вайпов» в неплохом состоянии. Большая часть боеприпасов к «вайпам» — тоже. И гранаты. У каждого солдата был свой запас, достаточный для боя на весь день. Чтобы перевезти все, нам по требуются все лошади. Мы пойдем пешком.

— Где взрывчатка?

— Там. Там, где на ящиках больше всего плесени и дерьма. Я никогда не думала, что это место станет таким затхлым. Помнишь, как некоторые предлагали остаться здесь? — Тейт содрогнулась, оглядываясь вокруг.

— Есть ли какой-нибудь смысл забирать «тётю Салли»? Или что-либо еще?

Она покачала головой.

— В общем-то, нет. Батареи сели, генераторы сломались. Сейчас это все не более чем взрывоопасный мусор. Его можно с таким же успехом использовать, чтобы взорвать тут все.

— Я тоже об этом подумал. Что, если мы спрячем несколько «вайпов», а возьмем заряды? Тогда мы сможем ехать, а не идти пешком.

Задумавшись, Тейт провела пальцем по губам.

— Хорошая мысль. Скорость сейчас важнее. И даже если Жрец Луны найдет место, где спрятано оружие, все боеприпасы будут у нас.

— Все боеприпасы. По правде говоря, не слишком приятная мысль. Когда они закончатся, Черная Молния и Белый Гром превратятся в пару чудаков, затерянных в чужом мире.

Тейт засмеялась, грозя ему пальцем.

— Говори только за себя. В этом мире или в том никто не назовет Доннаси чудачкой. Ладно, давай займемся делом. Факел догорает. Пора подыскать для этого барахла хороший тайничок.

Когда они вышли наружу, низкое солнце клонилось к западу. Сумеречные тени смягчили очертания убегающих к востоку склонов, залили холодные серые цвета поздней осени голубым, цветом железа и стали. Непередаваемо. Конвей и Тейт прикоснулись друг к другу. Их руки сплелись и разжались. Рысью подбежали собаки.

Задумавшись, Конвей и Тейт брели вниз в согласном молчании. Внезапно Тейт остановилась. Голова ее настороженно поднялась. Странно, но удивление Конвея, вызванное ее поведением, притупилось от внезапного неуместного осознания ее красоты. Любопытные глаза всматривались в лес, яркие, живые. Высокие скулы подчеркивали большой рот, сейчас изогнувшийся в напряжении. Темные черты лица прекрасно оттеняли эбонитовые волосы. Красота и изящество заставляли забыть о нелепом уродливом «вайпе» в ее руках.

— Ты слышал? — Обернувшись, она все еще напряженно всматривалась куда-то. Конвей взглянул на собак. Они встревоженно озирались. Он вслушался внимательнее.

Музыка. Флейта, очень мелодичная. По лесу расплывалась неуловимая нежность.

— Откуда это? — По спине у Конвея побежали мурашки.

Тейт стала спускаться дальше по склону.

— Не знаю. Но спрятать что-либо становится сложнее.

Музыка внезапно оборвалась. Повисшая тишина ужалила, как презрительная насмешка.

Глава 53

Ланта радовалась, что может побыть одна, не слыша таинственного перешептывания Мэтта и Тейт. Оставаться совсем в одиночестве было несколько обидно, но она утешала себя, что разговор наверняка касался религии.

Когда вечерняя прохлада стала закрадываться под одежду, настроение у Ланты упало. Из головы не выходили мысли о Видении. В нем она дважды получила предупреждение о Мэтте Конвее. Видение сказало ей, что Ланта и Конвей могут стать единым целым. Как это было бы замечательно! Но ее тревожила скрытая угроза, таившаяся в словах откровения.

Возвращение убегавших на разведку собак лишь усилило ее печаль. Собаки возвращались медленно, почти неохотно. Оба животных сразу рухнули на землю и свернулись калачиком, притворившись спящими. Выдавали их только подрагивающие кончики ушей и нервно блестящие глаза. Ланта улыбнулась, задумавшись, понимают ли ее собаки.

Уединение Ланты нарушил голос Тейт:

— Прости, что мы бросили тебя. Это неприятно, но у нас нет выбора. Пойми, пожалуйста.

— Мы уже говорили об этом. У всех племен есть свои секреты. Церковь учит, что с этим нужно соглашаться.

— А что, если ты не можешь с чем-то согласиться?

В вопросе явственно сквозило беспокойство, это было не просто любопытство. Ланта ответила осторожно, стараясь не показать, что заметила тревогу подруги:

— Согласиться можно со всем, что не приносит вреда. Нельзя согласиться с болью. Мы пытаемся показать, что ее можно избежать. — Она встала, и в темноте обе женщины пошли рядом. Над головой мучительно близко блестели звезды. Рядом со входом в убежище спина к спине лежали собаки. Изредка большие головы приподымались, чтобы затем лечь снова, окутанные белым туманом конденсирующегося дыхания. Фыркнула лошадь, выпустив еще одно небольшое облачко, легкое и изменчивое, исчезнувшее так быстро, что уже непонятно, а было ли оно на самом деле.

Ланта почувствовала, что Тейт что-то сдерживает в себе. Интуиция подсказывала, что она хочет чем-то поделиться. Наедине. И скорее всего это не имело никакого отношения к религии.

Слова Тейт это подтвердили. В голосе звучало напускное равнодушие.

— В конце концов, мы всегда стараемся вывести их на правильную дорогу, так ведь? Я говорю о мужчинах. Женщины пытаются. О, да ты знаешь.

— Так было всегда. И никогда это не удавалось. — Ланта удивилась, заметив во взгляде Тейт плохо скрываемое отчаяние. Нервно засмеявшись, она поспешила скрыть неловкость. — Я всегда восхищалась тем, как откровенно ты говоришь с мужчинами. Ваши мужчины обращаются с женщинами с большим уважением, чем кто бы то ни было, даже лучше, чем Люди Собаки.

— Независимость не всегда облегчает жизнь. И не всегда помогает.

— А я подлила масла в огонь, навязавшись идти с Мэттом, тогда как ты оставила Налатана в Оле.

— Никогда так не думай. — Тейт остановилась, повернувшись лицом к Ланте. — Я не хотела, чтобы ты шла, это правда. Но то, что произошло между Налатаном и той, никого не касается.

— Я хочу помочь Налатану и тебе. Хочу помочь стать счастливыми вам обоим — моим друзьям.

Облачко пара обозначило вздох облегчения Тейт.

— Это все глупая гордость. Я знаю, что Налатан доверяет мне, когда я с Конвеем, но я боюсь, что кто-нибудь там наговорит глупостей. Его это может мучить.

— Я бы боялась за того, кто посмеет его обидеть. С Налатаном ничего не случится.

Тейт сказала:

— Мне стыдно, что я была так груба, когда мы нашли тебя, там. Ты поступила правильно. Мне следовало сказать это еще тогда.

— Ты так думаешь? — Ланта обрадовалась перемене темы, все еще не понимая, куда клонит Тейт. — Это говорил Мэтт?

— Тебе он бы сказал намного раньше, чем мне, дорогая, — сухо произнесла Тейт. — Понимаешь, я чувствую, что он хочет сказать, и слышу, что он говорит. А это не всегда одно и то же.

— Я не понимаю…

— У мужчин свой язык. Так уж все устроено. Им кажется, что они думают. Это как у Налатана: он не так уж беспокоится о своей чести, как о чем-то другом, личном. Ему кажется, что он не простит того, кто его оскорбит, но вполне может это сделать. Если кто-нибудь оскорбит меня, его это затронет намного сильнее. С Конвеем то же самое. Я не знаю точно, что случилось, но уверена — он думает, что обидел тебя, и понимает, что ты в нем не уверена. Он не может себе позволить сделать первый шаг тебе навстречу. И считает, что его должна сделать ты.

Ланта прислонилась к дереву.

— Если бы он любил меня, то интересовался бы мной или говорил бы о себе. Мы бы общались.

Тейт тихонько рассмеялась, звучавшая в ее голосе мягкая симпатия так не сочеталась с напряженным разговором и наползающим холодом ночи.

— Ты и Конвей — как мы с тобой сейчас — бродите впотьмах. Деревья не тронутся с места и не нападут на нас, и даже если мы натыкаемся на них, это не причиняет большого вреда. И мы идем вперед, но идем очень, очень осторожно. Может быть, и вы с Конвеем слишком осторожны, Ланта? Вы уперлись в дерево, а его надо просто обойти. Чем же я здесь могу помочь?

— Просто будь с нами, Доннаси. Будь моей подругой.

— Что ж, я не против, — усмехнулась Тейт и добавила: — Возможно, когда-нибудь ты поможешь мне, когда придется говорить с Налатаном. А это будет свистопляска.

— Я не очень понимаю, о каких плясках ты говоришь, но я сделаю все, что в моих силах.

— Я его сильно обидела.

— Помни о том, что ты мне сказала. Все будет хорошо.

— Ладно, теперь мы вместе. — Тейт протянула руку и обняла свою маленькую подругу. Они уже почти подошли к лагерю. — Нам лучше пойти лечь спать. Конвей подумает, что мы ушли поговорить о нем.

Сон пришел к Ланте удивительно быстро.

После завтрака Конвей вместе с Тейт отправился к пещере.

Тейт произнесла:

— Ты не рассказал Ланте, что вчера мы слышали звуки флейты. Почему?

— Зачем ее беспокоить?

— Потому что она должна знать.

Конвей задумался, поджав губы, а потом произнес:

— Это было возле пещеры, а не около лагеря. Достаточно близко, хотя нас защищают Карда и Микка. Если бы этот человек, кто бы он ни был, угрожал нам, то мы бы узнали. И вообще, ты могла сама рассказать ей.

Тейт с заметным раздражением взвесила этот аргумент и перевела разговор:

— Так что с оружием?

— Я прикажу собакам держать этого флейтиста на достаточном расстоянии столько, сколько будет нужно, чтобы все закончить. Потом мы взорвем пещеру. Если поторопиться, то можно добраться до долины еще засветло.

Устрашающая атмосфера пещеры не изменилась. Тейт пожаловалась:

— Мне это кажется или воздух здесь действительно испортился еще больше? Дышишь будто грязью.

— Верно, дышать трудно. Я думал, это от того, что пришлось забираться так высоко, но, кажется, это от пыли, которую мы поднимаем.

Подняв «вайп», Тейт поводила им из стороны в сторону.

— Это не пыль. Сейчас здесь холоднее и более влажно, чем в прошлый раз. Наверно, мы просто не в форме.

Неожиданно для себя самого Конвей почти выкрикнул ответ:

— Тогда я совсем уже старая развалина, потому что глаза тоже болят.

— Не ори на меня.

Конвей знал, как важно сейчас было овладеть собой, знал, что не прав, раздражаясь, как ребенок. Сейчас это опасно. Отвернувшись, Тейт сгребла в охапку несколько «вайпов». Конвея захлестнула волна смущения, но он промолчал.

Все было как-то странно. Казалось, что руки и ноги отказываются повиноваться. Здесь мало света, и поэтому все получается так неловко, решил он. Захватив как можно больше оружия, Конвей вслед за Тейт направился к выходу. Плотные тучи, низко висящие над вершинами гор, окрасили ландшафт в серые скучные тона. Но все же снаружи было намного приятнее, чем в пещере. Внезапно навалилась тоска, Конвей почувствовал, что еще немного — и он откажется от всего задуманного. Потребовалось усилие воли, чтобы преодолеть минутную слабость и снова взяться за работу.

Добравшись до узкой расщелины, где они планировали спрятать оружие, Тейт с беспечным грохотом уронила свою ношу.

— Как это все глупо. Жрец Луны никогда не вернется сюда. А если и вернется, то какое нам дело? Кому это вообще надо?

— Мне. И тебе. Откуда ты знаешь, что сделает или не сделает Жрец Луны? Пошли, у нас еще много работы.

Тейт пристально посмотрела на него, но искорки в ее взгляде быстро потухли, и она рассеянно осмотрелась вокруг.

Остаток утра прошел за такой же работой, только резкие реплики вылетали реже. Прошло много времени, прежде чем Конвей стер с верхней губы пленку жирного неприятного пота, положив последнюю партию «вайпов». Он заметил, что и Тейт сильно вспотела. Они непомерно устали. Достать из оружия затворы, чтобы спрятать их отдельно, не представляло труда, но сейчас любое усилие казалось невыносимо трудным.

Собаки осматривали окрестности, следя, чтобы никто не появился поблизости. Конвей удивился, глядя на них, он не помнил, когда они были такими возбужденными. Загнанные собаки, подумал он, просто загнанные. Он крикнул им, приказывая искать. Крича вслед удаляющимся силуэтам, он пытался подбодрить себя, но закашлялся от усилий. А это разозлило его еще сильнее.

Теперь они занялись боеприпасами и взрывчаткой. Попытки установить остатки взрывчатки и ракеты так, чтобы обрушить пещеру, превратились в комедию ошибок, но смех был неуместен. Тейт призналась, что представляет, как это сделать, лишь в самых общих чертах. Конвей вообще не имел об этом никакого понятия. Постоянно пререкаясь и неловко, как пьяные, вертя в руках взрыватели, они наконец определили время горения запала и умудрились присоединить его к взрывателю, не взлетев при этом на воздух. Когда взрыватель был вставлен в блок взрывчатки, а поверх взрывчатки установлен весь запас ракет, оба они истекали потом. Конвей поймал себя на том, что постоянно трет красные слезящиеся глаза, испытывая нестерпимое жжение. Он неосторожно уронил догорающий факел на пол пещеры, и тот, отскочив, покатился к сваленным в кучу взрывчатке и ракетам. Конвей прыгнул за ним, удивившись неловкости собственных движений. Тейт разразилась отборными ругательствами. Он подобрал моток запального шнура и, разматывая его, пошел к выходу.

Они подожгли шнур факелом. Мысль о том, что последняя связь с миром, где он родился, необратимо обрывается таким примитивным предметом, насмешливо застучала в висках Конвея. Тейт, похоже, чувствовала то же самое. В темных взволнованных глазах стояли слезы, когда по оранжевому шнуру, шипя, побежал огонек.

Показались собаки. Конвей закричал на них, приказывая спрятаться в укрытие и лечь позади себя. Стыдясь собственной небрежности, из-за которой они могли погибнуть, Конвей боялся поднять глаза и взглянуть на Тейт.

Раздался взрыв. Земля вздыбилась, из входа в пещеру вырвался ураган пыли и грязи, быстро сменившийся тяжелым глухим ударом. Затем раздался глубокий, раскатистый грохот. Покатилась волна грязно-серого дыма и обломков. Потом, обрезав ее, как ножом, рухнул свод пещеры. Глубоко в недрах горы громыхал приглушенный шум непрекращающегося разрушения.

— Она обрушилась, — произнесла Тейт. — Все кончено, все ушло. Все. — Упав ничком на землю, она зарыдала. Скрюченные пальцы впивались в каменистую землю. Конвей подумал, что так оплакивают любимого человека, распростершись над его телом. Ему хотелось присоединиться к Тейт. Отдохнуть. Внутри все тяжело сжималось.

— Вставай, — грубо сказал он. — У нас еще есть дела. Плакать будешь потом. — Вместо гневных слов, которых он ожидал, Тейт просто с трудом встала на колени и нетвердо, но решительно поднялась.

Никогда еще Конвей не чувствовал себя так скверно. Болели суставы, а мускулы превратились в сплошную ноющую массу.

Если укрыть меньший тайник с запасными частями было тяжело, то замаскировать большую расщелину, в которой лежали «вайпы» и взрывчатка, было почти невозможно. Чтобы закрыть расщелину, потребовались большие валуны. Собранные в кучу мелкие камни непременно обратили бы на себя внимание.

Дважды Конвей и Тейт были вынуждены прекращать работу, чтобы отойти в сторону, где их буквально выворачивало наизнанку. Они терялись в догадках, что могло вызвать такую болезнь.

Завершая работу, им было нужно накрыть все массивной плитой. Из содранных пальцев и расцарапанных ладоней сочилась кровь. В конце концов плита закачалась, сохраняя непрочное равновесие, готовая опуститься на место. Конвей сказал:

— Держи ее, я перехвачу. Я опущу, когда ты будешь готова. — Сделав несколько неловких движений, Конвей наконец встал устойчиво. — Отпускай. — Тейт отступила, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Конвею показалось, что она покачнулась. — Еще немного. — Плита придвинулась к нему. — Если подвинуть ее чуть дальше, она может расколоться. Стой там. — Тейт безучастно повиновалась.

Конвей подвинул камень. Плиту нужно было уложить точно на место, иначе дождь и талая вода просочатся и испортят оружие. Непомерная тяжесть вытягивала из них последние силы.

— Осторожно! Она скользит. — Тейт рванулась, пытаясь выровнять плиту. Тщетно.

Вес камня пересилил Конвея, и плита рухнула на протянутые руки Тейт. Она издала пронзительный крик, наполненный болью.

Плита накренилась, приподняв давящий край. Упав назад, Тейт села на землю. Она застонала и согнулась, прикрыв телом изуродованные руки. Конвей поспешил на помощь.

Со стоном она протянула руки, показывая рану. Кожу пересекали страшные разрывы, но сломанных костей Конвей не заметил. Однако при его прикосновении Тейт, зашипев, дернулась назад.

— Ланта. Отвези меня к Ланте. Она знает.

— Я помогу тебе.

Она уперлась в него локтем.

— Оставь меня в покое. — Из уголка рта потекла струйка слюны.

Конвей подхватил ее, когда Тейт, закатив глаза, так что видны были только белки, стала крениться и падать. Он отвернулся, говоря себе, что так выглядят все потерявшие сознание люди. Потребовалось все его самообладание, чтобы через завалы и трещины выбраться на неровную землю.

В глаза лезли толстые ленивые хлопья снега. Грозные зубцы дальних гор подернулись пухлой белизной. Прижав к себе ее безжизненное тело, Конвей потащился по тропе.

Глава 54

Ланта резко поднялась, вытянула руку из-под теплой шкуры и приоткрыла дверь убежища. Снег покрывал все, даже собак. Они совсем съежились, глаза слезились от яркой белизны.

В желудке у Карды недовольно заурчало. Вот что ее разбудило, подумала Ланта. Если бы она могла хоть чем-то помочь. Пищи едва хватало, чтобы поддерживать Конвея и Тейт, не говоря уж о бедных животных.

Долину Ланта не могла разглядеть из-за плотной занавеси нового снегопада, но ее воображение рисовало образы оленей, лосей и диких коров, направлявшихся на свои места зимовки. Собаки могли бы там поохотиться. Конечно, были и другие желающие: тигр, чье рычание раздавалось прошлой ночью, или степной медведь, ревевший днем раньше.

Прошло уже три дня, а состояние ее друзей почти не улучшилось. Вернувшись в убежище, она подошла к ним. К счастью, цвет их лиц стал более-менее нормальным, пульс — сильнее, дыхание — глубже и спокойнее. Нагнувшись поближе, Ланта принюхалась к их дыханию и к запаху кожи. Кожа была свежей, а выдыхаемый воздух наконец очистился от странной мокроты. Ланта задумалась. Запах напоминал ей что-то липкое, вязкое. Легчайшая улыбка скользнула по губам — обоим не помешало бы почистить зубы. Впрочем, они уже пахли по-человечески.

Немного спустя Конвей пошевелился, когда она пыталась влить ему в рот ложку супа. Ланта стала вытирать ему подбородок, и он открыл глаза. Чистые, ясные глаза. Вздрогнув, она отпрянула с криком, чуть не пролив драгоценный суп. Он смотрел прямо на нее. Первые слова дались с трудом.

— Ты в порядке? Не больна, как мы? Что с Тейт? Она в порядке? Ее руки. — Он попытался жестикулировать. После трех дней неподвижности мышцы ослабели, координация нарушилась.

Ланта погладила его по щеке, откинула со лба волосы. Конвей спокойно лежал, и она знала — его наполняет чувство к ней. Закрыв глаза, он удовлетворенно вздохнул. Ланта чувствовала его счастье. Ее поцелуй в лоб был легким, как дыхание. Ей хотелось показать, как она рада его выздоровлению, тому, что он с ней. Нежность была обещанием, и в ее сердце она отозвалась долгожданной и радостной капитуляцией.

Безжалостная память напомнила Ланте, что Видение предупреждало ее о непонятной угрозе, о каких-то переменах. Закрыв глаза, она тихо запела. Успокоение пришло быстро. Глубокая концентрация помогала ей успокаивать голод, побеждать усталость. Но на этот раз поцелуй все время вклинивался в привычную цепочку мыслей. Вместо обычного ощущения уюта и безопасности ее охватывала безумная смесь жара и холода. Жара при мыслях о Конвее. Холода, когда она вспоминала угрозы Видения. В памяти всплыли слова.

Завет Апокалипсиса гласит:

«Любовь не есть приобретение, но лишение. Самая большая любовь та, что дается щедро и даром. Самая высокая любовь та, что находит силы отпустить возлюбленного. Самая высокая любовь может горевать, но не может отрекаться».

Завет Апокалипсиса гласит:

«Ответь своему сердцу. Это то место, где Вездесущий живет в каждом человеке. Людские законы написаны, чтобы им подчинялись, ибо законы придают уважение человечеству и человеческому разуму. Законы Вездесущего обращены к душе и являются высшими. Вместе с кровью они дают пишу сердцу».

Ланта неохотно вернулась к действительности, голова превратилась в клубок вопросов, оставшихся без ответа. Когда она наконец вышла из транса, веки Конвея подергивались. Он застонал.

Она тревожно нащупала его пульс. Успокоившись, Ланта улыбнулась Мэтту, потом повернулась к Тейт. Женщина не приходила в сознание. Конвей снова заговорил, на этот раз более уверенно:

— Ее руки. Сильно они ранены? Я не помню, как сюда попал. Я ведь не уронил ее, правда?

Переполненная гордостью, Ланта рассказала Мэтту, как он шел к их убежищу с Тейт на руках. Она и не пыталась ее скрыть. По правде говоря, она умолчала о том, что он упал, увидев, как она спешит на помощь. Не рассказала, что ей потребовалась вся воля, чтобы покинуть его и отнести сначала Тейт, каких-то двадцать шагов до убежища, что ей пришлось тащить и Мэтта. Она ответила, что они пробыли без сознания два дня, добавив:

— Доннаси очень изранена. Кости целы, но какое-то время от нее будет совсем мало проку.

Ланта приподняла ее забинтованную руку. Рука страшно вздулась под бинтами. Опухоль превратила кожу в отвратительное зрелище. Ногтей не было. Раны зияли красными полосками растянутого мяса.

Конвей взглянул на дверь, затем на Ланту.

— Как собаки? А лошади? Когда Тейт сможет передвигаться?

— Поправляйся. А потом мы обо всем поговорим. — Прервав поток его вопросов ложкой супа, Ланта получила секундную передышку.

Проглотив суп, Конвей сказал:

— Завтра я примусь за работу. Будешь мне помогать. Мы должны выбраться отсюда.

— Посмотрим. — Раздосадованной, но страшно довольной столь быстрым выздоровлением Ланте нужно было его отвлечь. Ее выручили собаки. Звук голоса хозяина привел их в восторг, и они громко залаяли, привлекая внимание. Чувствуя легкий стыд от того, что забыла про верных животных, она открыла дверь и жестом позволила им войти. Они чуть не задавили Конвея, тыкаясь мордами в его лицо, языки были похожи на влажные розовые полотенца. Пока еще слишком слабый, чтобы отогнать их, и в то же время обрадованный, Конвей отбивался как мог. Ланта попыталась их оттащить. И если в обычной ситуации она заслужила бы грозное рычание и близость смертельно опасных зубов, то сейчас они просто не обратили на нее внимания — казалось, собаки все понимали.

Успокоившись, они в конце концов подчинились команде Конвея и вышли. Ланта улыбнулась, глядя на их довольный вид. Повернувшись спиной к ветру, они посмотрели на нее, вильнули разок хвостами и уселись ждать. Ланта потрепала их по шерсти, шепча:

— Он стоит этого, правда? Вы же понимаете.

На следующее утро Конвей уже сидел, ожидая, когда Ланта вернется в укрытие после утренней молитвы. Взглянув на него, она нахмурилась.

— Что все это значит?

— Я же тебе говорил. Нам нужно уходить.

— Это невозможно. Ты еще очень слаб.

— Может, и так. Но все равно нам придется это сделать.

— Сделать что? Я не хочу участвовать в твоих религиозных обрядах. Если Тейт…

— Никаких обрядов. Никакой религии. Мы просто поможем Церкви.

— Мы не можем оставить Тейт одну. Здесь опасно, кругом звери.

— Если на наши поиски отправится патруль Летучей Орды, то звери не в счет.

— Это опасно. Мы должны подождать, пока ей не станет лучше.

— Мы не можем. — Пытаясь встать, он отмахнулся от предложенной руки. Став на ноги, он чудом не упал. И когда они спускались по склону горы, Конвей шел уже довольно уверенно, если не сказать грациозно.

Ящики с оружием и взрывчаткой были сложены на безопасном удалении от входа в пещеру. Покрытые снежным одеялом, они почти сливались с местностью. Конвей ворчал, что приходится столько оставлять. Тем не менее он совершенно обессилел, только отбирая новую порцию. Ланта убедила его, что лошадей можно нагрузить и завтра.

Когда они уходили, Конвей замедлил шаг и оценивающе посмотрел на Ланту. Он подвел ее к огромному дереву, посадил на землю и прислонился к дереву спиной. Протянув ей свой «вайп», Мэтт произнес:

— В ближайшее время один из них будет Тейт ни к чему, так ведь?

Ланта не могла отвести глаз от гладкого, противного предмета, лежащего у нее на коленях. В нем было что-то отталкивающее. Она покачала головой, опасаясь предложения, которое разглядела за его словами.

Он пытался настаивать:

— Тебе нужно знать, как им пользоваться.

Она снова замотала головой, резче, не доверяя своему голосу.

— Это может означать жизнь или смерть, Ланта. Больше ничего. Это не колдовство и не привилегия какой-то религии. — Он нагнулся к ней, так близко, что его запах наполнил ее легкие, так близко, что она почувствовала лицом его тепло. Его руки на лоснящемся оружии выглядели гибкими и искусными. Он взял ее руки, провел по гладкой холодной поверхности, показывая движения. Смутно ей слышались слова: курок, предохранитель, переключатель. Словно отблески яркого, сверкающего стекла, они проникали в ее разум и оседали там.

— Не могу. — Она ненавидела себя за свой отказ. — Я — служительница Церкви, Мэтт. Пожалуйста. Я Избранная, спасенная Церковью, чтобы служить Церкви. Целительница. Прорицательница. Я не смогу убить.

Он старался быть ласковым, насколько мог.

— Церковь пыталась убить нас всех. Они отлучили тебя. Ты освобождена. Свободна.

— Я всегда свободна. Я верю. — Она сделала ударение на этом слове. Его немая настойчивость заставила ее вернуться к предмету разговора. — Я живу, чтобы спасать.

— Я хочу, чтобы ты могла спасти себя. Ты отлучена и теперь почти беззащитна. Если что-нибудь случится со мной… — Его интонация выдавала нечто большее, чем страх. Это была мольба. И желание, которое Ланта внезапно почувствовала у себя в груди.

Когда она, отказываясь, протянула ему оружие, он взял его без единого слова. Она подняла лицо, потянулась к нему. Больше чем поцелуй — она смаковала его, губы погладили его губы, затем по очереди каждый глаз. Она снова поцеловала его.

Он отступил, лицо покрылось румянцем, глаза забавно косили. Его слова были резкими, откуда-то из самой глубины.

— Нам лучше идти. Мы теряем время, ты знаешь? Не волнуйся насчет «вайпа». Я все понимаю. — Он повернулся на пятке. Сапог прочертил на снегу завиток. Он добавил: — Я люблю тебя за это. За все. За то, что ты остаешься самой собой. Мы преодолеем все это. Мы сможем.

Ланта подняла свою поклажу и пошла за ним. Снова пошел снег.

На середине склона Конвей дал знак остановиться. Прежде чем она попыталась узнать причину, он приложил палец к губам. Она передала сигнал собакам. Обе собаки, сначала путавшиеся под ногами, припали к земле в нескольких шагах сзади. Шерсть на загривках вздыбилась, они вглядывались вверх. Подобравшись к уху Конвея, Ланта шепотом спросила:

— Люди?

Нахмурившись, он покачал головой и прошептал:

— Не знаю.

Собаки были все так же насторожены и все время задирали вверх морды. Дул слабый ветерок, снег вился перед глазами, словно предлагая двигаться туда, где заведомо никого нет. Конвей пустил собак вперед, не позволяя им, однако, убегать слишком далеко. Оба животных время от времени поворачивались против ветра, проверяя влажными носами воздух. Немного нервничая, Конвей и Ланта тоже постоянно оглядывались.

Наконец они добрели до лагеря. Одна из лошадей радостно заржала.

Карда, а за ним и Микка остановились как вкопанные. Молча они подняли головы и принюхались. Очень медленно, обнюхивая снег, они вернулись к Конвею и Ланте. Они двигались, словно ожидая нападения. Однако им еще не удалось определить направление. Подбежав к Конвею, они прижались к его ногам: Карда — к левой, Микка — к правой.

Ланта бросилась к их хижине, ее легкие шаги смягчались слоем снега. Она скрылась внутри.

Когда она вышла, ее капюшон был откинут, руки вцепились в грудь.

— Ее там нет. — Нежелание поверить своим словам придавало им истерические нотки.

— Она должна быть здесь. Наверное, она просто вышла. — Пытаясь убедить себя в этом, Конвей суетился, отыскивая следы.

И он их увидел. Мэтт рассмеялся: — Погляди, вот ее… — Слова застыли. Смех угас.

Следы не одного человека, а троих уходили вдаль. Припорошенные снегом, они тем не менее различались без труда. Новые следы. Слишком большие для Тейт.

Конвей резко пихнул Ланту к скале. Не обращая внимания на ее негодующий возглас, он пригнул ее к земле. Одновременно он припал на одно колено, спиной к ее спине, и приготовил «вайп». Собаки были тут, рядом с ним. «Вайп» искал цель.

Из леса донесся раскатистый смех. Искаженный ветром, он исходил отовсюду. Или из ниоткуда.

Собаки неистово заметались, не переставая яростно рычать.

— Я знаю тебя, Мэтт Конвей. Ты помнишь Лиса Одиннадцатого?

— Я знаю тебя, Лис Одиннадцатый. Если это ты. Воин Дьяволов, которого я знал, не боялся показаться лицом к лицу. Кто это там прячется за деревьями, словно женщина?

— Хочешь, чтобы я показался Белому Грому? После того как я украл его черную подругу? Не сегодня. Лучше, если ты сам придешь — ей нужна твоя целительница.

— Она больна, Лис. На ней невидимые.

Пауза. Ланта задержала дыхание, уверенная, что слышит низкое быстрое бормотание.

Лис утратил свою уверенность.

— Это инфекция от раненых рук, а не болезнь. Ты поумнел, но не настолько, чтобы одурачить Жреца Луны или его слуг. Мы давно нашли бы тебя, если бы не снег. Он хорошо спрятал твои следы.

— Дьявол! Человек, которого я отпустил, рассказал, где нас искать.

— Я знал, чтоты будешь здесь, задолго до того, как эти неуклюжие дикие коровы из Летучей Орды затоптали твои следы. Жрец Луны сказал, что ты придешь сюда. Он знает все. Он послал меня за тобой, Мэтт Конвей. Он хочет тебя видеть.

— Тебе придется меня убить.

— Сделал бы это с удовольствием, но мне запрещено. Я могу лишь искалечить тебя.

Из окружающего леса просвистела стрела, ударившись в снег совсем рядом с Конвеем. Скала под снегом отклонила древко. Сбив снег, стрела срикошетила в сторону безмятежных деревьев. Непроизвольно резко дернувшись, Конвей чуть не опрокинулся назад.

Лис сказал:

— Она могла бы попасть тебе в колено. Я бы насладился твоими криками. Но Жрец Луны предпочитает получить тебя невредимым. Я должен втолковать тебе это. Если ты сдашься, доставим тебя в его лагерь аккуратно.

Конвей презрительно ухмыльнулся:

— Где меня замучают до смерти ради забавы такого дерьма, как ты. Лучше убей нас сейчас.

— Будь моя воля, я бы так и сделал. Но Жрец Луны видит дальше и знает больше, чем все остальные. Послужи ему, и он дарует тебе жизнь и почет. Отказываясь, ты подтверждаешь свою причастность к колдовству. Посмотрим, может, я сумею тебя убедить. Знаешь, я думаю, что смогу разбудить твою подружку. Я расскажу тебе, что мы с ней делаем. Я хочу, чтобы ты был в курсе.

Ланта вцепилась в спину Конвея.

— Не позволяй им сделать это. Напади на них. Лучше смерть.

Он обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Она почти неуловимо кивнула. Как по волшебству, в ее правом кулаке появился короткий нож. Левая рука потянулась, чтобы погладить его по щеке. Она посмотрела ему в глаза мягким, влюбленным взором, будто погладила его по лицу, затем коснулась его плеча. Нежный нажим любящей руки, настаивающей, чтобы он устремился навстречу верной смерти, выглядел просто издевательски. Она судорожно сглотнула:

— Я знаю, что должна делать. Не оборачивайся. Пожалуйста.

Глава 55

На этот раз смех Лиса не был таким громким. Он заставил Конвея резко обернуться. Лис сказал:

— Я вижу, малышка полагает, что смерть — лучше, чем служение Жрецу Луны. Послушай ее. Спусти свой гром, пошли молнию. Когда ты умрешь, я сделаю, из твоих зубов ожерелье, из твоих зубов и из зубов твоих паршивых собак. Мои женщины сделают из их шкур одеяла. Я сам, своими руками, из твоей бедренной кости сделаю флейту, а из черепа — барабан. Ритм твоего мозга станет моим. Твои кости дадут мне силу, она мне пригодится в бою. Я завладею твоей душой, и она будет служить моим сыновьям и сыновьям моих сыновей. Вечно. Ведьма-Жрица, наверное, покончит с собой, прежде чем мы до нее доберемся. А может, все будет по-другому. Может быть, вы оба останетесь в живых и увидите, как мы позабавимся с черненькой.

Ланта нажала на спину Конвея еще сильнее.

— Нам не спастись. Не позволяй им ее мучить.

Конвей ответил, оглядываясь на нее через плечо:

— Они собираются нас убить, когда мы доберемся до Жреца Луны. Я это знаю. Но Жрец Луны хочет увидеть, как мы умрем. Отсюда до тех мест довольно далеко. — Он встал, несмотря на уговоры Ланты. Обращаясь к Лису, он произнес: — Если я сдамся, ты отведешь нас к Жрецу Луны? Никакого насилия? Никакой опасности для женщин? Никакого вреда для моих собак?

— Похоже, ты пытаешься торговаться. Слабак. Мелочевка. Я же тебе сказал, что мне велел мой хозяин. Пойдете под охраной. Будешь служить.

Опустившись, Конвей прислонил свой «вайп» к скале, не обращая внимания на протесты Ланты. К «вайпу» добавились пистолет и меч. Карда и Микка быстро встали, увидев впереди три размытых силуэта. Конвей осадил их. Мужчины осторожно обошли воинственно настроенных животных и собрали оружие. Полоски белой ткани, обернутые вокруг обычных одежд, скрывали их движения на фоне снега. Взяв оружие Конвея, троица поспешила в укрытие.

Лис вышел к пленникам. Совершенно не замечая Ланту, он гордо и надменно улыбнулся Конвею, прежде чем продолжить разговор.

— Я всегда знал, что этим все кончится. Твое оружие гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, чем обладает мой хозяин. Ты и не человек вовсе, куда тебе до меня. Тем, что ты до сих пор жив, ты обязан везению.

— Может, Жрец Луны позволит нам разобраться с этим. Поединок — ты и я.

Хитрая улыбка Лиса внезапно помрачнела и превратилась в жестокую маску.

— Будь моя воля, я бы так и сделал. Но хозяин обещал тебе жизнь, если ты ему будешь верно служить. — Он махнул рукой. Люди засуетились, мелькая сквозь чащу леса и пелену снега. Что-то темное и массивное маячило выше по склону, двигаясь вниз. Лис указал в ту сторону, рассмеявшись. — Вот что смутило твоих собак. Мы убили медведя ради его шкуры. Этот человек кружил по ветру от вас. Очень просто. Твои замечательные собачки и не могли такое заподозрить.

Конвей выругался. Собаки пытались его предупредить. Они чуяли медведя. Но они чувствовали что-то неладное с запахом. Вот глупые. Они во всем полагались на хозяина.

Когда Конвей снова повернулся к Лису, к вожаку Дьяволов уже подошли воины. Они несли две жерди, каждая длиной в половину человеческого роста, прочно скрепленные друг с другом одним концом с помощью металлических деталей и нескольких звеньев массивной цепи. Обрывки цепи свисали с противоположных концов жердей.

— Наденешь это. Жерди прикрепим к рукам, собак сцепим с твоими запястьями.

Отступив, Конвей вскипел от злости. Вот как? Так это и есть обещание Жреца Луны долгой жизни и почета?

— Это на случай, что ты попытаешься обмануть его. Между нами, я очень на это надеюсь. Как только ты это сделаешь, ты мой. — Неожиданно взгляд Лиса соскользнул с Конвея и остановился на Ланте. — Убери свой ножик, женщина. Ты не сможешь им воспользоваться.

Ланта угрожающе выставила нож.

— Я отлучена. Закон Церкви больше не связывает меня.

— Закон Церкви — твое сердце. Ты не способна убить.

Так они стояли несколько секунд. Наконец, сдавшись вслед за Конвеем, Ланта опустила нож. Лис дал сигнал, и один из его людей отобрал у нее оружие.

Они привязали Конвея к жердям, словно фазана, выставленного на продажу. Скованный в запястьях, локтях и бицепсах, он мог шевелить плечами, но не сгибать руки. Короткая цепь приковывала собак прямо к его рукам. Руки Ланты были связаны за спиной. Для надежности на ее талию была наброшена и туго затянута веревочная петля.

Лис самолично проверил оковы. Он старался держаться позади собак. Они почти не слушались Конвея, когда воины Дьяволов подошли поближе. Животные бешено крутились и рычали.

Лис торжествовал.

— Кто другой, кроме моего хозяина, смог бы придумать такие кандалы или догадался послать меня с ними, чтобы я привел тебя и твоих вонючих собак? Его ум возвышается над всем, и он сам сказал, что только я могу тебя найти и поймать. Когда ты встанешь пред ним на колени, он увидит, как я почитаю его.

— Никто не увидит меня стоящим на коленях.

Покраснев, Лис собрался было что-то сказать, но вместо этого усмехнулся. Ланта поняла улыбку и похолодела от ужаса. Лис процедил:

— Поговорим о твоих коленях позже. А сейчас, если обойдешься без глупостей, прогулка не покажется тяжелой.

— Как я буду сидеть на лошади во всем этом? — Конвей пошевелил руками. Собаки напряглись и с надеждой зарычали.

— Пойдешь пешком. Пора трогаться.

Развернувшись, Лис дал знак своим людям, чтобы они взяли лошадей, привязанных возле убежища. Стоило чужаку приблизиться к Вихрю, тот недобро заржал и лягнул передними ногами. Человек проворно увернулся. Конь продолжал брыкаться, вскидывая голову, пританцовывая и натягивая веревку.

Лис прикрикнул на воина:

— Ты что, женщина? Не можешь усмирить коня? Развяжи его и отведи вниз к нашим лошадям. Немедленно.

Краска ударила воину в лицо. Он оглянулся на остальных — они усмехались. Неудачник поспешил подчиниться Лису.

Разъяренный конь настороженно следил за действиями человека. В ответ на новую попытку животное отпрянуло, ненароком зацепив лошадь с поклажей, привязанную рядом. Пытаясь схватить уздечку, воин понял свою ошибку. Но поздно.

Лошадь полоснула зубами по его плечу, распоров мышцы, словно ножницами. Резкий хруст ключицы утонул в крике. Тряся человека, словно терьер крысу, Вихрь работал мощными челюстями. Отпустив жертву, он встал на дыбы. Человек беспомощно корчился на снегу. Вихрь разъяренно ревел, рассекая воздух передними ногами.

Первая стрела глухо стукнулась в бок коня. Острый наконечник попал в кость. Стрела проникла совсем неглубоко, но боль была адская. Конь дико заржал.

Повернув голову, он посмотрел на своего хозяина.

Сердце Конвея превратилось в лед. Вихрь все понял. Он был готов умереть, но умереть сражаясь.

Копыта молотили по упавшему кочевнику.

Посыпался град стрел. Вихрь с ревом встал на дыбы. Привязь оборвалась. Свободный, весь истыканный стрелами, он закусил удила. Прижав уши, обнажив зубы, он бросился в атаку. Один из воинов поскользнулся. Вихрь повалил его, пошел юзом, пытаясь остановиться. Спрятавшись за деревом, один из воинов что-то метнул. Меч разрезал сухожилие на ноге лошади и отскочил весь в крови. Падая, Вихрь попытался укусить своего обидчика. Новый шквал стрел добил его. Стремительные легкие птицы, они находили покой в его вздымающемся теле. Перекатившись на бок, он глотнул воздух и взбрыкнул, не желая умирать.

Сбитый с ног воин, поднявшись, осторожно приблизился к слабеющему животному. Подняв меч, он вонзил его в горло лошади. Удар был верным. На последнем издыхании конь дернулся вперед и впился зубами в его колено. Мертвое животное уже не узнало, что лишило врага возможности ходить.

Собаки скорбно завыли. Не слушаясь успокаивающего голоса Конвея, они попусту дергались в своих оковах. Ланта отвернулась, не в силах смотреть на эту бойню.

Лис рассекал воздух командами. У лошади Тейт не было никаких шансов устроить такую же битву. Под шквалом стрел она рухнула на землю.

Окаменев, Конвей неподвижно стоял, только дергаясь от рывков перевозбужденных собак. Он уставился на Лиса. Оба молчали. Оба не обращали внимания на вопли изувеченного воина или возбужденную беготню и крики остальных. Это мгновение принадлежало только им.

Ланта поразилась, поняв, какую ненависть лелеял каждый из них. Это нельзя было описать словами. Тут было что-то непристойное.

Один из кочевников окликнул Лиса, выкрикивая его имя, пока вожак с явной неохотой не прекратил этот поединок взглядов.

Придвинувшись к Конвею, Ланта сказала:

— Прости, Мэтт. Мне бы очень хотелось найти слова, которые могли бы помочь.

Благодарно взглянув на нее, он перевел взгляд на мертвого Вихря.

— Мы вместе многое повидали. Помнишь тот день, когда ты дала ему имя? Я тогда тоже только оправился от болезни. Гэн говорит, что они никогда не дают имена своим боевым лошадям, потому что тех все равно убьют. Они считают, что если у лошади нет имени, то легче смириться с ее утратой. Это неправда. Я рад, что ты дала ему имя. Лучшее имя. Лучший конь. Хороший товарищ, верный друг. Это из-за меня он погиб.

— Ты ничего не мог поделать.

— Но и это тоже не выход. — Повернувшись к ней, он одарил ее серой, извиняющейся улыбкой. — Не слушай меня. Я сейчас не в своей тарелке. Но я приду в себя. Обязательно. С долгами надо рассчитываться.

Приказав своим людям подобрать жертвы и плененных лошадей, Лис задал изнурительный темп вниз по склону, к месту, где небольшой охранный отряд стерег лошадей. Конвей поразился его многочисленности. Несколько кочевников вышли из леса. Их белые накидки придавали им вид привидений.

При виде Тейт, привязанной к седлу, Конвей громко запротестовал. Ее израненные руки беспомощно свисали, опухшие и страшные. Конвей был уверен, что мог различить их дрожание. Ланта потребовала, чтобы ей разрешили оказать помощь подруге. Она попыталась подойти поближе, но кочевник резко оттолкнул ее. Тейт болталась в седле, все время соскальзывая вниз.

В лагере на берегу ручья, что собирал воду из всей долины, Конвей обратил внимание, что аккуратные небольшие палатки стояли ровными рядами. В конце каждого ряда было устроено кострище. Конвей быстро сосчитал кочевников. Их было тридцать. Две палатки стояли в стороне от остальных. Мэтт предположил, что они принадлежат Лису и командиру этого отряда.

Заметив внимание Конвея, Лис сказал:

— Жрец Луны говорит, что в войске должен быть порядок, иначе им труднее управлять. — Попытка оправдаться лишала его слова веса.

Конвей ясно понимал, почему Лис это сказал. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Это был не его метод сражения. Он был человеком, который вступал в схватку как одиночка среди таких же одиночек. Его натура отвергала размеренные ряды и одинаковые интервалы. Так или иначе, Лис умел выжить на вражеской территории. С наступлением сумерек появились первые разведчики. Их было шесть, и они быстро подбегали с различных направлений, отчитываясь Лису. Хотя он не мог разобрать слов, но по выражению лица и жестам Лиса Конвей заключил, что разведчики не обнаружили ничего подозрительного. Лис указал им место вниз по течению, где приказал собрать дрова для сожжения убитого воина.

Трое воинов грубо сбросили с лошади Тейт. Она безвольно упала на снег. Один из кочевников что-то произнес. Грубый смех разрезал гул негромкой болтовни и одиночных выкриков. Их хищное веселье контрастировало с невинным ржанием голодных лошадей, ожидавших обычного вечернего овса. Все трое кочевников посмотрели в сторону Конвея. Встретив его взгляд, они спешно отвели глаза. Выражение их лиц было для Конвея загадкой. Оно не было злорадным, насмешливым или жестоким. Он ожидал чего-нибудь в этом роде. Нет, оно было другим. Скрытным. Эти люди хранили тайну и боялись, что Конвей может ее выведать.

Стук топоров перевел мысли Конвея в другое русло, он стал мрачно наблюдать, как вокруг платформы с телом убитого росла пирамида бревен.

Жуткий вой встретил первый язычок пламени. Каждый воин подходил к разгорающемуся пламени с горстью травы или листьев. Хотя пламя было не настолько сильным, подходя к костру, они тщательно закрывали лица. Бросив свое приношение в огонь, возвращались, так же притворно прикрываясь от палящего жара.

Все больше голосов вторили зачинщику. Вой плыл вверх и вниз по долине, спадал с прилегающих вершин и склонов. Далекий и приглушенный звук казался частью церемонии.

Вскоре дрова подошли к концу. Искры разлетались в темноте, исполняя свой танец и угасая. В долину спускалось тревожное ожидание.

Глава 56

Конвей попытался чуть растянуть кожаную веревку, которой был привязан к молодому деревцу в нескольких шагах от огня. Он ощутил тепло. Казалось, что с каждым ударом сердца долина наполнялась холодным воздухом. Молодое деревце было диаметром не больше ладони. Мэтт сидел на земле, привязанный так, что, казалось, обхватывает дерево. Его вытянутые ноги были связаны, та же веревка перевязывала запястья рук. Вторая веревка, обмотанная вокруг дерева, была пропущена за его спиной, чтобы удерживать его вертикально. Собакам, прикрепленным цепями к концам жердей, едва хватало их длины, чтобы расположиться параллельно ногам хозяина.

Рядом с Конвеем, точно так же привязанная к другому дереву, нервно зашевелилась Ланта.

— Они что-то замышляют, Мэтт. — Журчание ручья в нескольких шагах позади них почти заглушало ее слова. Воины сосредоточились по другую сторону костра и поэтому ничего не слышали.

Конвей гнал от себя дурные предчувствия.

— Тебе привиделось. Вряд ли кто-нибудь на нас вообще смотрит.

Она резким движением головы показала туда, где совсем рядом со всадниками валялась Тейт.

— Никто из них никогда не видел чернокожую женщину. Ты знаешь, как обращаются кочевники Летучей Орды с пленными женщинами. Они уже делали попытки?

— Да вроде нет, но…

— Они посмотрели на Тейт, посмотрели на меня. Притворились, что не видят нас. Они что-то скрывают. И ты тоже. — Она отвела глаза, заметив в его взгляде обиду. — Прости, Мэтт. Я знаю это. Я умею читать по лицам.

— Если ты так много видишь, скажи, что написано на лицах этих людей?

— Страх. И нетерпение. Что-то, что они отчаянно пытаются скрыть.

— Мы не можем их беспокоить. С нами все в порядке.

Словно услышав последние слова, Лис положил свою деревянную тарелку и медленно встал. Его оценивающий взгляд остановился на Конвее. Притихнув, кочевники наблюдали за происходящим. Когда Лис подошел к Конвею, ничто в лагере не нарушало тишину, кроме потрескивающих поленьев. Карда и Микка напряглись, их порыв броситься вперед еще сильнее прижимал Конвея к грубой коре дерева.

Остановившись, Лис широко расставил ноги, положил руки на пояс. Огонь, горевший за его спиной, не позволял различить выражение лица. Темные глазницы и углубления на щеках напоминали маски смерти, в которые превращали перед боем свои физиономии его люди.

— Жрец Луны сказал, что вы с Черной Молнией ищете в этих местах пещеру, священное для него место. Он сказал также, что вы оскверните его, выкрадете оружие-молнию, которое он там спрятал. Утром ты поведешь нас туда.

Конвей облегченно вздохнул. Лис не знал, что пещера уже пуста и что ее уже не существует, не знал, что его разведчик, который одевался в шкуру медведя, чуть не застал их с частью оружия. Первым порывом Конвея было вообще все отрицать. Но в ту же секунду он изменил решение. Вход в пещеру был разрушен, оружие и боеприпасы — хорошо спрятаны, а следы заметены снегом. Лис никогда бы не поверил, что Конвей не знает это место. Лучше признаться, что они там были, но утверждать, что вход уже был завален. Поэтому Конвей напустил на себя подавленный вид, потчуя Лиса сказкой о неприятном сюрпризе.

Лис внимательно слушал. Когда Конвей закончил, он невозмутимо изрек:

— Ты лжешь.

Конвей изобразил злость.

— Я покажу тебе место. Ты сам все увидишь.

— Ты боишься туда войти, потому что это место для Жреца Луны священно. Поведешь меня туда и добудешь для меня это оружие.

— Пещеры больше не существует. Я же говорю, что показал бы тебе.

— А я говорю, что ты лжешь. — Лис воинственно наклонился вперед. Собаки приготовились отразить нападение. Цепь, соединяющая жерди, впилась Конвею в затылок. Перед глазами замелькали какие-то тени. Плечевые суставы хрустнули под напряжением.

Лис отступил. Он был на расстоянии двух шагов, когда сдавленные стоны Конвея наконец утихомирили собак.

Невольное отступление лишило Лиса учтивости. На лице проступили ненависть и ярость.

— Жрецу Луны нужно это оружие. Ты ему его и достанешь.

— Я не могу. Оно похоронено под грудой камней.

Тут Конвей взглянул на кочевников. Они показались ему нетерпеливыми куда больше обычного. Убийственно молчаливые. Выжидающие. Конвея обуял холодный страх.

Вдалеке заухала сова. Пять нот, все одной тональности, придавали ее крику требовательный, уверенный оттенок. Какой-то уголок сознания Конвея соединил с этими звуками огромную рогатую птицу, которую называли ночным тигром.

Лис продолжал:

— Жрец Луны сказал, что ты станешь лгать. Он разрешил мне выбить из тебя правду силой.

По рядам воинов пробежало легкое оживление. Конвею показалось, что они подошли ближе. Он ответил:

— Пещера разрушена. Уничтожена. Можешь убедиться сам.

— Жрец Луны никогда не ошибается.

— Однажды я от него сбежал. Тогда он ошибся. Теперь он меня поймал. Думаешь, я стал бы ему или тебе врать? Сейчас?

Вне себя от ярости, Лис заорал:

— Ты сбежал, потому что вы все сложили вместе вашу колдовскую силу. Он слушал тебя. Верил тебе. Предатель. — Лис повернулся к воинам. — Ну как, время пришло?

Они взорвались. Некоторые прыгали и танцевали, радостно гикая.

У Ланты невольно вырвался слабый вскрик, в котором сквозили испуг и отчаяние.

Лис успокоил своих людей, все еще наслаждаясь их реакцией. Он обратился к Конвею:

— Когда ты увидишь, что мои люди сделают с твоими женщинами, ты сам будешь умолять достать для меня оружие-молнию.

Конвей моргнул, не веря своим ушам. Поняв наконец всю степень вероломства, он вышел из себя. Собаки, почуяв его немую ярость, принялись, как им подсказывали инстинкты и выучка, пытаться достать противника. Лис немного отступил и стал расхаживать взад и вперед перед ними, ухмыляясь. Он вытянул из огня горящую головешку, тыча ею в морды напрягшихся и рвущихся вперед животных. Микка цапнула ее, обожгла себе рот и язык, заскулив от боли и отчаяния.

Ее визг вернул Конвея к действительности. Медленно, чуть ли не через силу, он выползал из ямы безумия. От рывков собак, привязанных к его рукам, шея и плечи тряслись. Лицо кровоточило от ударов о кору дерева.

Снова обращаясь к воинам, Лис поднял кулак. Шум прекратился, все ждали его слов. Лис торжествовал:

— Видели? Он этого не ожидал. Видели его лицо? Посмотрите на него. Представьте, что он чувствует. Он отдал нам женщин, обеих. Вы все сделали так, как надо. Я предупреждал, чтобы вы не испортили сюрприз. Знаете почему? Я говорил вам, что это будет миг наслаждения. Мы застали его врасплох. Представьте те муки, что он испытывает при виде нашего наслаждения. Ведьмы теперь наши. Жрец Луны обещал победить их силу, и он сделал это. — Раздались возгласы одобрения. Воины подошли ближе.

Жестом Лис остановил их, и они стали по обе стороны огня. Конвей видел жадные, жестокие лица, языки пламени и снова лица. Позади них застыли в бесстрастном покое освещенные деревья. И чернота. Лис продолжил:

— Все будет сделано как следует. Сегодня мы позабавимся с черненькой и заставим ее заговорить. Увидите, как искусно я буду поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока мы не получим оружие-молнию. — Он обернулся к Конвею: — Когда взойдет солнце, поведешь нас в пещеру. Если сделаешь свою работу на совесть, я убью ее быстро и аккуратно. Потом покажешь нам дорогу к оружию-молнии. Ведьма-Жрица будет тебя вдохновлять. Как и черненькая, она умрет легко или же очень-очень медленно. Выбор за тобой.

Конвей повернул голову так, чтобы видеть Ланту. Ее лицо было все в слезах, но она уже не рыдала. Лицо выражало решимость, которая не могла скрыть страх, но Жрица отказывалась ему подчиниться. Лис отошел назад, довольно наблюдая за страданиями пленников.

Во взгляде Ланты в сторону Лиса сквозило чувство, какое она, должно быть, испытывала, посмотрев на что-то зловонное. Когда она повернулась к Конвею, ее взгляд стал умоляющим. Силясь дать ему понять, что скрывается за ее словами, она заговорила:

— Наши дни сочтены. Все кончено. Посмотри на него. У него нет жалости. Он злорадствует, вкушая каждый кусочек нашего несчастья. Он — ненасытное чудовище, которое сопит и чавкает до тех пор, пока не набьет свою мерзкую пасть. Что бы ты ни сделал, ты ничего не изменишь. Если только ты не выживешь. Так что живи, любовь моя. Помни меня. Знай, что твоя любовь — единственное, с чем я не хочу расставаться.

Конвей покачал головой. Прежде чем он смог что-нибудь вымолвить, Ланта с мольбой в голосе произнесла:

— Моя жизнь, моя смерть бессмысленны, если ты умрешь. Не позволь нам умереть понапрасну. Подумай обо мне, обо всех твоих друзьях. Живи, чтобы они любили тебя так, как я люблю и буду любить даже в Далекой Земле.

Лис что-то заподозрил. Сделав несколько шагов, он левой рукой ударил Ланту. От небрежного удара ее голова дернулась и стукнулась о ствол дерева. Отпрянув, Ланта опустилась на землю, щека ее мгновенно вспухла и покраснела.

Обратившись к Конвею, Лис процедил:

— В том, что она сказала, был какой-то знак. Не пытайтесь перехитрить меня. Ты достанешь мне оружие-молнию. За каждую секунду задержки, за каждую твою выходку отвечать будут женщины.

— Ты — просто кусок дерьма. Ты и этот змеиный помет, которому ты поклоняешься. Твоя очередь еще придет. Даю слово.

— Хорошо, хорошо. — Зубы Лиса блеснули. — Хозяин велел мне привести тебя в нормальном виде. Но он ничего мне не скажет, если ты вынудишь меня применить силу. Ну, сражайся. Оправдай меня.

— Мэтт! — это был голос Ланты.

Конвей умолк. Его подбородок упал на плечо. Положив голову на его ногу, Карда прижал уши и зарычал. Темные понимающие глаза собаки не оторвались от Лиса, даже когда один из Дьяволов поднял обломок скалы размером с кулак и запустил его в животное. Карда тявкнул, затем зарычал.

Конвею показалось, что это его сердце рычит на врагов, собака будто передавала его чувства. Разумеется, это была ярость, страстное желание рвать, крушить и убивать. Но еще и отчаяние. И поражение. Конвей всегда старался не приписывать собакам человеческие качества, как бы сильно он их ни любил. Но он знал, что они могут радоваться, страдать, заботиться. Они всегда живут по совести. Ему не верилось, что псы могут предчувствовать смерть. Он верил, что они ее понимают. В подавленном, несчастном рычании Конвею послышалась скорбь животного по такому позорному концу.

То, что Конвей ощущал сам.

Видеть, как женщины медленно умирают в лапах Лиса, было невыносимо. Но отдать Лису то, что он требовал, в надежде сократить их агонию, было бы вовсе непростительно. Безжалостная жестокость выбора была безупречной. Ни одна из женщин не могла избежать насилия. От решения Конвея зависело то, сколько продлятся их мучения. Единственным выходом была смерть.

Сова — ночной тигр — прокричала снова. Микка подняла голову. Конвей вздрогнул при виде ее опаленной морды, липкого пятна на шее и груди, измазанных непрерывно текущей из пасти слюной. Через крик совы тьму пронзил визг какого-то мелкого животного.

Двое воинов принесли, а точнее, приволокли Тейт. Когда они отпустили ее возле Лиса, Конвей поразился, увидев, что Доннаси стоит на ногах.

Кочевники приближались к ней. Их глаза блестели. Конвея пробрала дрожь. Раздался голос Лиса:

— Ты слышал сову. Судя по голосу, еще молодая, неопытная, но уже может охотиться. И ты слышал умирающую жертву. Запомни этот звук. Когда ты услышишь, как кричит Тейт, он покажется тебе радостным смехом.

Тейт что-то пробормотала. Конвей напряг слух, пытаясь различить ее слова. Лис стоял ближе и расслышал ее хорошо. От ее слов он оцепенел. Голова дернулась, словно его ударили по лицу. Вцепившись обеими руками в одну из разбитых рук Тейт, он стиснул ее что было силы.

Псы корчились и извивались в своих оковах. К изумлению Конвея, они поползли на выручку Тейт, при этом все туже затягивая веревки на его руках. Конвей заорал им, чтобы они остановились и улеглись.

Когда Конвей снова взглянул на Тейт, она стояла на коленях, почти уткнувшись лицом в землю. Лис зашел ей за спину и теперь сжимал и выкручивал ее многострадальные руки. Тейт молчала. Вдруг голова ее дернулась назад. Ее лицо было сплошной залитой потом гримасой боли, глаза сжались в щелки. Губы налились кровью от попыток загнать обратно рвущийся наружу крик. Конвей закрыл глаза, не замечая, что кричит сам, пока его ободранная глотка не зашлась кашлем.

Он был не в силах оторваться. Лис по-прежнему держал руки Тейт, теперь одной рукой. Второй он вытащил сверкающий ма из ножен. Вставив острие под рукав в районе запястья, он начал разрезать кожу. Медленно, с наслаждением. Он посмотрел на Конвея, лениво усмехаясь. Люди наблюдали, прикованные к зрелищу. От их дыхания и вспотевших тел поднимался пар.

Конвей понял, что это ад и что вовсе не обязательно умирать, чтобы в этом убедиться. Он открыл рот, изрытая проклятия.

Вдруг один из кочевников в дальнем конце толпы подпрыгнул и стал хлопать себя по спине. В его выкриках слышались боль и досада. Его товарищи в недоумении обернулись. Тот пожаловался:

— Что-то меня ужалило.

Желая поскорее вернуться к увлекательному зрелищу, один из людей произнес:

— Слишком холодно. Здесь ничего… — Его недовольная реплика закончилось визгливым стоном. Обернувшись на звук, остальные воины невольно замерли — стержень, наподобие небольшой тоненькой стрелы, длиной примерно с локоть, торчал у него с обеих сторон шеи.

Первый из пораженных завыл, извиваясь в попытках ухватить предмет, попавший ему в спину.

Все оцепенели. Это не поддавалось разумению. Не было слышно ни мелодичного пения лука, ни шороха от оперения стрелы. У этих дротиков вообще не было оперения, если не считать кусочка белого пуха на тупом конце.

Еще один воин ухватил предмет, торчащий из шеи. Нечеловеческим усилием ему удалось его вытащить. Из обоих отверстий и изо рта хлынула кровь. Он закачался и рухнул. Первый завопил о помощи, но его крики закончились выворачивающим кашлем. Он опустился на колени.

Оцепенение прошло — все завопили, дико озираясь по сторонам.

Из леса раздался свист. Пронзительный, бьющий по нервам, он доносился отовсюду и одновременно ниоткуда. Жуткие переливы напугали людей не меньше беззвучных дротиков-убийц. Испуганных кочевников накрыло шквалом дротиков, образовавшим колышущееся пятно вокруг ревущей толпы кочевников. Лис взвыл, схватившись за голову, и упал на землю. Он шарил в поисках торчащего из него стального предмета, словно собака, пытающаяся избавиться от иглы дикобраза.

Прежде чем Конвей смог хоть кого-нибудь различить, он почувствовал прикосновение чьих-то рук, освобождающих его от пут. Руки, легкие как пушинки, схватили цепь, сковывающую собак. Почти сказочно легкая, она свободно упала на снег.

Не задавая вопросов, Конвей устремился в схватку. Большинство кочевников было ранено. Многие валялись на земле. Из темноты на уцелевших все сыпался град дротиков. В ход пошли и стрелы. Тяжелые, выпущенные из коротких, сильно согнутых луков, они со свистом рассекали воздух и с клекотом втыкались в свои мишени. Показались люди в темных плотных кожаных одеждах. Они двигались с грациозностью ласок. Теперь они молчали — в боевом свисте уже не было необходимости.

Конвей поднял оброненный ма. Спасители, вооруженные длинными копьями, мелькали со всех сторон. Мэтт взмахнул мечом. Казалось, человек сделал копьем едва заметное движение, и ма рассек воздух с безвредным свистом. Неуловимо быстрый ответный выпад вспорол живот одного из кочевников. Копьеметатель обошел его танцующей походкой.

Громко радуясь освобождению, Конвей ударил кочевника в лицо. Оно исчезло. Снова и снова он бил, уклонялся, колол, рубил. Рядом ревели и терзали врагов собаки. Трещали кости. Люди кричали. Схватка превратилась в свалку.

Она закончилась, как и любой бой, затишьем, наполненным тяжелым дыханием и стонами раненых.

Боковым зрением Конвей увидел Ланту, снующую от одного упавшего воина к другому. В руках у нее была бутыль с водой. Некоторые пили, и она задерживалась, обрабатывая раны. Другим пить уже не хотелось. Ланта осматривала их и двигалась дальше. Конвей заметил, что, отойдя от одного из последних раненых, она словно сделалась меньше. Стала какой-то более хрупкой.

Словно проснувшись, он окинул взором лагерь, отыскивая странных победителей, уже обсуждающих битву, помогающих раненым, рассказывающих о своих подвигах. На мгновение его посетила безумная мысль, что они с Лантой остались вдвоем среди убитых и раненых кочевников.

Люди, пришедшие из ночи, вернули его к действительности.

Конвей различил только четверых у костра. По всей видимости, это был пост между спрятавшейся основной группой и лагерем. К Конвею приблизился один из этих людей. Как и четверка, он был таким же невысоким крепышом, одетым в плотную кожаную рубаху без украшений и такие же штаны. На голове кожаный убор с козырьком, защищающим шею сзади. До Конвея вдруг дошло, какими-маленькими были эти незнакомцы. Он пытался вспомнить, кого они ему напоминают, но эти мысли исчезли, уступая место настоящему.

Человек все время держался по другую сторону костра. В его руке было что-то длинное и круглое. Похожее на трость, но без изогнутой ручки. Он поднес предмет ко рту.

Конвей вспомнил о дротиках, о их странном белом оперении. Духовые трубки. Он взял себя в руки.

Нежная знакомая мелодия полилась из длинной флейты, плывя над изуродованными телами, разбросанными по всему лагерю. Эти мягкие успокаивающие звуки означали конец битвы. Человек тихо запел. Раненый кочевник неподалеку от Конвея издал усталый вздох. Взглянув на него, Мэтт понял, что тот уже мертв.

Ланта подошла к Конвею. Он положил ей руку на талию, прижал к себе. Вместе они подошли к Тейт, которая сидела, обхватив локтями колени. Она встретила своих друзей гримасой, которую Конвей с Лантой растолковали как улыбку, а затем тяжело упала к их ногам. Карда и Микка подбежали к Конвею с высунутыми языками, все еще тяжело дыша. Так они впятером — мужчина, женщины и собаки — ждали.

Глава 57

Человек опустил флейту. Когда он заговорил, его говор был ясным, но с каким-то странным акцентом.

— Мы долго за тобой шли, Мэтт Конвей. Мы видели, как Лис подкрался к тебе. Теперь мы вернули долг.

Первой отозвалась Ланта.

— Малые. Так вы из племени Малых. Вы нездешние в Горах Дьявола, пришли с севера от Матери Рек. Сколько вас?

Улыбаясь, мужчина ответил:

— Ланта. Подруга Сайлы, Цветка. Все Малые знают, что ты спасала наших детей. Все знают, что Мэтт Конвей тоже помогал Цветку и был очень добр к одной из наших сестер, которая была рабыней в лагере кочевников Летучей Орды. Мы решили, что должны помочь чужакам, попавшим в беду. Мы не могли допустить, чтобы вы остались у Лиса.

Осведомленность этого Малого заставила Конвея слегка побледнеть. Он произнес:

— Мы никогда не думали, что вы нам что-то должны. Если и так, то вы вернули свой долг, и вернули с лихвой. Спасибо вам. Я теперь вспоминаю. Бизал. И юный Тарабел. А что с мальчиком? Как тебя зовут?

— Меня зовут Тиниллит. — Воин прикоснулся двумя пальцами ко лбу. — Тарабела вылечили. Бизал послал нас на север. Малые ищут места, где они могли бы мирно жить. Мы знаем, что Гэн Мондэрк согнал Дьяволов с этих мест. Мы хотели бы поселиться там, где раньше жили они. Мы думаем, что были бы хорошими соседями.

Тейт дернула Ланту за платье. Та наклонилась к своей подруге и, выслушав ее, с забавным раздражением покачала головой. Обращаясь к Тиниллиту, она передала слова Тейт:

— Она говорит, что вы можете стать ее соседями, когда вам вздумается. — После того как Тейт дернула Ланту снова, та добавила: — Тейт обещает вам испечь пирог.

Тиниллит рассмеялся.

— Она молодец. Как и вы все. Немногие способны дать отпор Жрецу Луны.

Конвей спросил его:

— А вы?

В смехе послышалась горечь.

— Нас опекает Церковь. Но даже это не помогло нам в сражениях с Коссиарами или Людьми Реки. А хуже всех Летучая Орда. Многие хотели бы превратить нас в рабов.

Тейт пошевелилась. Успокаивая, Конвей положил ей руку на плечо. Он заметил:

— Если вы сумели застать врасплох Лиса с его бдительностью, то вы очень хорошие воины. Я думаю, вы не стали бы легкой добычей для захватчиков.

— Лес — наш дом. Он бережет нас. Но нам нужны земли, чтобы растить урожай, разводить домашний скот. На нас все время охотятся, Мэтт Конвей. Где бы мы ни остановились, чтобы сделать передышку, обжиться, мы точно знаем, что скоро кто-нибудь за нами придет.

— Ладно, хватит болтать. — Ланта решительно отошла от Конвея. — Тиниллит, у вас есть раненые?

— Ничего серьезного. Мы обойдемся своими силами. — И снова Конвей почувствовал в отказе какую-то отчужденность. В голосе Малого не было ничего отталкивающего, ни его поза, ни выражение лица не изменились. Но Конвей знал, что ему было сказано держаться подальше. Впечатление было настолько сильным, что он чуть не вышел из себя. Его словно ударили по голове.

Ланта протиснулась вперед.

— Я целительница Церкви. Я могу помочь.

— У нас есть целители. Из поколения в поколение мы делали наблюдения, как и вы. Теперь у нас даже есть собственные лекарства.

— Будь по-вашему. Я позабочусь о раненых кочевниках.

Мэтт, отнеси Доннаси туда, где она сможет отдохнуть. Потом поможешь мне, хорошо? — В голосе Ланты послышались раздраженные нотки, что было на нее совсем не похоже. Конвей с отсутствующим видом кивнул, удивленный ее необычным поведением. Она отвернулась, приступая к работе.

Тиниллит произнес:

— У нас есть еда. Мои люди сейчас готовят. Мы вам принесем.

При упоминании о еде Конвей почувствовал, что ужасно голоден. Он поспешил к Тейт. Когда Мэтт укрывал ее мехом, она сделала ему знак наклониться поближе.

— Осторожнее.

Он внимательно на нее посмотрел. Глаза бегали. Дыхание было прерывистым. Конвей спросил:

— Осторожнее с Малыми? Они же спасли нас, Доннаси. И тебя спасли.

Ее кивок был мучительно медленным.

— Я знаю. Странно. Что-то в нем. Тин… не важно. Осторожнее. Пожалуйста.

— Обещаю. Я могу что-нибудь сделать для тебя? Может, ополоснуть твои руки теплой водой?

— Спать. Только спать, дружище. А ты — осторожнее. — Она опустилась на землю, измученные глаза закрылись. Конвей восхитился ее классической красотой, безмятежностью ее сна. Подумав, как отчехвостила бы его Доннаси, попытайся он ей об этом сказать, Мэтт улыбнулся и приказал собакам охранять ее.

Затем он вспомнил про оружие.

Как он и думал, Лис положил его в своей палатке. Неся оружие над головой в знак триумфа, он поспешил показаться Ланте. Та только фыркнула. Он аккуратно прислонил оба «вайпа» к дереву, положил рядом пистолеты в кобуре, повесил меч на ремень. Ланта попросила его подтащить некоторых раненых поближе к огню.

Первый человек, к которому приблизился Конвей, был весь залит кровью. Он пытался удобнее взять воина за плечи, где крови было меньше, и не успел заметить ни единого движения, пока не почувствовал, что к его горлу приставлено острие ма, а на него в упор уставилась пара темных глаз.

Его желудок съежился, выдох застрял в горле.

Лежащий произнес:

— Приведите Лиса Одиннадцатого. Сюда. — Приказ был немного натужный, но понятный.

— Он мертв. — Когда Конвей сглотнул, острие ма прокололо ему кожу.

— Я видел, как они уносили его. Доставьте его сюда. — Ма заходил взад-вперед. Конвей почувствовал, как что-то струится по шее. Уголком глаза он заметил, что собаки встали. Подозревая неладное, они крутили шеями, пытаясь вынюхать опасность. Конвей знал, что, если животные двинутся, он умрет. Жестом он их остановил. Окликнув Тиниллита, он спросил:

— Лис Одиннадцатый у вас? Это важно.

Наступила тишина. Конвей почувствовал движение по ту сторону костра. Согнувшийся, не имея ни малейшей возможности вырваться из цепких пальцев, схвативших его за куртку, он неестественно извернулся, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть. Ма по-прежнему был приставлен к его горлу. В поле зрения показался Лис с Тиниллитом и еще одним Малым. Оружие Лиса волочилось по земле. Правую половину лица вместе с правым глазом Лиса закрывала повязка. Левая рука тоже была замотана.

Когда Лис подошел к ним, лежащий воин промолвил:

— Белый Гром даже не узнал меня, Лис. — Он рассмеялся довольным прерывистым смехом.

Конвей медленно повернул голову, и ма снова надрезал ему горло. Он непонимающе заморгал.

Человек продолжил:

— Тебе следовало прикончить меня, когда меня поймали твои собаки. Но ты слишком мягок. Поэтому мы и истребили весь твой род. — Его взгляд перешел на Тиниллита. — Освободите Лиса.

— Нет. Если ты убьешь Конвея, мы убьем Лиса. А потом мы убьем тебя. Ты ничего не добьешься.

— Я сохраню свою честь. А вы потеряете одного из тех, кто знает, где находится оружие-молния. Так что вы не пойдете на это.

Тиниллит суетливо задвигался.

— Лис слишком слаб для поездки. Он потерял один глаз. Может потерять руку. Мы о нем позаботимся.

— Хочешь сказать, сделаете его рабом. Отпустите его. Дайте ему коня. Когда я увижу, что он достаточно далеко, то отдам вам свое оружие.

Конвей увидел Ланту. Она стала на колени возле лежащего и протянула руку к его лбу.

— Я обещаю тебе, что никто не станет рабом. Пожалуйста, во имя Церкви, отпусти Мэтта Конвея.

— Не прикасайся ко мне! — Воин отдернул голову от ее руки и ткнул ма Конвею в шею. Конвей хрюкнул, не в силах уклониться. Раненый проговорил, задыхаясь, слова давались ему с трудом:

— Дотронься до меня еще хоть раз, и я прикончу его на месте. Лис, передай Жрецу Луны, что я заслужил свое место в раю рядом с ним. Скажи ему.

Лис освободил плечи от хватки своих конвоиров.

— Я сделаю это. Мне нужен мой меч. Хороший лук и стрелы. И еда.

Тиниллит дал сигнал, чтобы все принесли. Воины Малых положили вещи между Лисом и лошадьми. Тиниллит предложил ему самому выбрать коня.

Лис сгреб поклажу здоровой рукой. Обращаясь к Тиниллиту, он процедил:

— Я припомню, как вы отказывались притрагиваться ко мне. Заставили меня самого перевязывать раны. В следующий раз мы посмотрим, кто к кому притронется. — Несмотря на раны, Лис быстро скрылся из виду. Стук копыт заглох.

После того как растворился последний звук, Тиниллит еще какое-то время прислушивался. Очень осторожно, Малый обратился к лежащему:

— Отдай мне меч. Тебе ничего не будет.

— Что может быть хуже того, что со мной уже случилось? После того как он украл мою гордость?

Конвей вмешался в разговор:

— Не будь дураком. Нет ничего позорного в поражении.

Глаза лежащего широко раскрылись. На губах появилась слюна.

— Да что ты знаешь о позоре? Слабак. Боишься убить. Ты не знаешь, что такое смелость. Тебе не интересно, почему я не попытался улизнуть вместе с Лисом?

— Меня больше интересует, почему он не взял тебя с собой. И даже не поблагодарил.

Раненый прорычал:

— Он слишком умен, чтобы себя обременять. — Прервавшись, он хитро добавил: — Моя тайна. Вы не знаете. Никто из вас.

— Ты не можешь пошевелить ногами, — предположил Тиниллит.

— Нет. — Это был разочарованный стон. Маска, еще недавно полная коварства и решимости, осыпалась. — Это ничего не изменит. Это ваша вина. Такая ерунда. Даже не стрела. Палка. Без звука. — Он оглядел все вокруг, подтягивая Конвея поближе и снова вонзая в него ма. Ощущение было не из приятных. Конвей кашлянул.

Где-то у него за спиной Ланта умоляла:

— Пожалуйста. Ты же делаешь ему больно. Пожалуйста. Не надо.

Конвей попытался повернуться, чтобы взглянуть на нее. Лежащий прорычал:

— Не отворачивайся. Я хочу, чтобы ты видел, как я над тобой смеюсь, как я купаюсь в твоей крови. Я хочу видеть твое лицо, когда я…

Конвей, оглушенный ревом в ушах, пропустил его последние слова. Все казалось увеличенным и невероятно замедленным. Уголки глаз кочевника напряглись. Пульс на запястье руки, держащей ма, бился, как извивающаясязмея. Мышцы предплечья набухли. Капля слюны медленно стекала с бледных губ, растянутых в злобном оскале.

Двигаясь вверх, ледяной метал клинка прокладывал себе дорогу в горле Конвея. Боль казалась гигантскими клыками, раздирающими и рвущими плоть.

Вместо того чтобы проникнуть внутрь, ма двигался из стороны в сторону.

Рана уже не просто болела. Она грохотала. Это был гром, пульсирующий и раскатистый.

Вдруг воин с воплем отлетел назад. Упав на спину, Конвей вцепился руками в горло. Кувыркаясь и издавая странные звуки, он пытался встать на ноги.

Покачивая «вайпом», Ланта смотрела на мертвого кочевника сквозь струйку дыма, выходящую из дула. Окаменев, она уставилась на аккуратное незаметное отверстие в его груди. На мертвенном бледно-голубом фоне оно казалось крохотным кроваво-красным рубином. Придвинувшись поближе, Конвей выдохнул немую благодарность небесам, что Ланта не видит выходное отверстие. Она не знала, что маленький патрон, все еще покрытый своей оправой, проник в грудную клетку, продолжая кувыркаться и сметая на пути каждый кусочек кости или плоти до тех пор, пока не вышел наружу из спины.

Посмотрев Ланте в глаза, Конвей подумал, сможет ли она когда-нибудь повторить это еще раз. Он осторожно снял ее палец со спускового крючка. Положив «вайп» на землю, он обнял ее. Он говорил, утешая и успокаивая. Ее глаза были безжизненными, как полированный камень.

К ним присоединилась Тейт, погладила Ланту по лицу, стараясь стереть хотя бы часть оцепенения. Из этого, однако, ничего не вышло, и, обессилев, Тейт убрала руку. Собаки уселись рядом с Конвеем.

На ночном небе вершили свой путь созвездия, а он все сидел и обнимал ее. Огонь понемногу угасал, порою взрываясь облаком искр, когда ночные стражи Малых подбрасывали ветки.

Говоря сквозь невидящие глаза и застывшее лицо Ланты, Конвей посылал свою душу к ее душе, пытаясь пробиться через этот окаменелый взгляд. Ее жизнь словно закончилась в тот момент, когда она спасла любимого человека. Конвей не мог с этим смириться.

Мэтт говорил Ланте о заботе, о желании, о том, как она нужна ему. Говорил о объединяющей теплоте, о силе, которой обладают двое, ставшие одним целым. Он обещал ей, что время бед и неприятностей для них прошло.

— У нас теперь новая жизнь, она нас ждет. Ты должна выкарабкаться, должна. Я не могу быть — и не хочу быть — ничем, если тебя нет рядом. Я люблю тебя.

Ланта не шелохнулась, только прикрыла глаза. Вскоре Конвей последовал ее примеру, и они оба заснули.

Глава 58

Конвея разбудило прикосновение чьих-то пальцев к виску. Образы прошлого, которые он мог только воскрешать, причудливо накладывались на события минувшей ночи. Он не мог понять, грезит он или вспоминает.

Его шея болела. Горела. Мэтту виделись огни, целые города, охваченные пламенем. Меч, разыскивающий его сонную артерию. А может, это была реальность? Он нащупал на горле повязку. Значит, это было правдой.

В предрассветных сумерках он различил прямо над собой лицо Ланты. Она изумленно рассматривала его, лицо выражало одновременно радость и тревогу. До этого он боялся открыть глаза. Теперь же он боялся разрушить чары.

Ланта провела рукой вниз по его щеке, взяла его подбородок. Ее улыбка была почти незаметной.

— Усы, — произнесла она. — Когда женщина сможет к ним привыкнуть? — Она разговаривала сама с собой, глядя прямо в глаза Конвею и все еще знакомясь с этим удивительным открытием. — Так много нового. Дело, которое надо завершить. Вместе.

Взяв руки Ланты в свои, Конвей поцеловал ее ладошки.

Ее улыбка прояснилась. Но Конвей еще видел за ней боль, порожденную смертью кочевника минувшей ночью. Он мысленно преодолел все препятствия, которые они создали для себя и друг для друга, и поклялся, что это больше не повторится. Он держал счастье в своих руках и не намерен был его упускать.

Прежде чем он смог вымолвить хоть слово, Ланта сказала:

— Я ждала, когда ты проснешься. Я упражнялась произносить эти слова. Теперь я могу. Я люблю тебя, Мэтт Конвей.

— И я люблю тебя. И буду всегда любить.

Ланта вскочила с проворством испуганного животного. Ее действия выглядели довольно странно, и она, похоже, сама была удивлена не меньше Конвея. Ланта наделила его извиняющимся взглядом.

— Я должна позаботиться о Тейт. — Слова получились какими-то неуклюжими. — Я хотела тебе сказать… сказать, что люблю тебя. Теперь я должна вернуться к своим обязанностям. — Она сделала безвольное движение рукой.

Конвей посмотрел на восток.

— У тебя нет времени. Ты еще должна помолиться.

Снова, как взмах крыла бабочки, мелькнула и исчезла боль.

Конвей встал, обнял ее за плечи, заставил посмотреть себе в глаза.

— Ты спасла мне жизнь. Ты единственная, кто мог это сделать.

— Я не могу… Жрица не может убивать. Все, чему меня учили… Все.

Он крепко сжимал Ланту в объятиях, пока ее всхлипывания не прекратились. Когда от них остались лишь дрожащие вздохи, он заговорил:

— Я мало знаю о Церкви, но я уверен, она может простить. Прости себя сама. Прощение Церкви придет, когда ты попросишь.

— Я не могу оставаться Жрицей. Я не могу называть себя целительницей, носить нашу одежду. Это запрещено. Даже если меня простят, я должна буду покинуть обитель.

— Обитель и Церковь покинули тебя много лет назад. Именно союзники Сестры-Матери пытались нас всех уничтожить. А как насчет Сайлы? Она ведь не отказалась от всего. Послушай, теперешние правители Церкви повинны в сотнях загубленных жизней. Поэтому Церковь расколота, а такие женщины, как ты и Сайла, должны создать новую Церковь. Пусть эти продажные старухи рассказывают о своих законах. Ты выше их. Они не могут тебе ничего сделать.

Ланта покачала головой.

— Ты увидел самую суть. Считаешь, я могу себя простить?

Он торжественно отошел на расстояние вытянутой руки.

— Я прошу, чтобы ты простила себя. Я умоляю тебя. Дай мне отблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь. Ты единственная, кто может мне помочь. Помоги мне.

— Мне бы очень хотелось. Я должна подумать.

Улыбка Конвея наполнилась печалью.

— Подобное предложение всегда таит опасность. Но я полагаю, без него не обойтись. Пока ты будешь думать, помни: я собираюсь жениться на тебе в Оле. Как только мы туда попадем.

Заливаясь румянцем, Ланта выскользнула из его объятий. Быстрее, чем того требовали ее обязанности, она поторопилась к Тейт.

Внимание Конвея привлек слабый звук откуда-то сзади. Тиниллит, извиняясь, улыбнулся. Снова Конвей ясно почувствовал дистанцию, на которой держался этот Малый. Они обменялись приветствиями и парой фраз. Пользуясь случаем, Конвей рассмотрел духовую трубку Малых и с удивлением понял, что это не просто полый кусок тростника. В его памяти всплыли картинки из старой книги, увиденные им еще до того, как его мир покончил с собой. В книге говорилось, что люди когда-то делали подобным образом удочки для ловли рыбы. Они раскалывали тростник и придавали ему нужную форму и толщину. Затем они склеивали половинки снова, получая сужавшуюся к концу трубку, обладающую большой прочностью, легкостью и гибкостью.

Конвею вспомнилось еще кое-что из этой области — как он ехал вдоль берега реки, наблюдая за растянувшимися на несколько миль рыбаками, стоящими почти плечо к плечу. В ярком солнечном свете то и дело сверкали удочки, вытаскивающие из речки рыбешку за рыбешкой. Судьи, переговаривающиеся по рации, выстраивались вдоль людской цепочки, подсчитывая и отдавая команды. Драки из-за запутавшихся лесок были обычным явлением. Когда лимит отлова исчерпывался и соревнования останавливались, среди недовольных иногда возникали беспорядки. Ему казалось очень забавным, что штрафы с браконьеров и нарушителей правил, составлявшие добрую часть доходов, практически не шли на развитие спортивной ловли.

Тиниллит учтиво спросил:

— С тобой все в порядке?

Конвей ощутил, как по его лицу разлилась краска. Он ответил, слегка смущаясь и чеканя слова:

— Все хорошо. Я просто задумался. — Кивнув в сторону духовой трубки Тиниллита, он протянул руку. — Я никогда не видел подобного оружия. Можно взглянуть поближе?

Тиниллит посмотрел на него не очень дружелюбно. Он не пошевелился, но Конвею показалось, что тот отступил. Тиниллит произнес:

— Я должен объяснить кое-что в отношении Малых. Когда вы вернетесь в Олу, передайте это Гэну Мондэрку.

Опустив протянутую руку, Конвей попытался сделать вид, что ничего не произошло.

— Что ты хочешь передать ему? — спросил он ледяным доном.

Тиниллит заговорил, горячась чуть больше обычного:

— Пожалуйста, не сердитесь. Мы знаем ваш образ жизни и хотим, чтобы и вы узнали о нашем. — Он показал на деревянные чаши для еды, стоявшие неподалеку от того места, где бок о бок сидели Ланта и Тейт. — Тебя не удивляет, что никто их не трогал? Ты заметил, что мы не подходим к вам близко. Я прочитал это на твоем лице. Ты думаешь, мы хотим оскорбить вас. Но стали бы мы рисковать жизнью за людей, которых хотим разгневать?

Конвей нехотя согласился:

— Думаю, нет.

Опустив конец трубки к земле, Тиниллит продолжал:

— У всех племен был свой Сиа. Наш появился, когда мы жили там, где лес встречается с морем, далеко на юге. Мы не знали врагов, не знали войны. Но пришли чужаки. С моря и с суши, с севера и с юга. Тогда погибли многие, многие Малые. А остальных увели, словно оленей. Мы брели в неведомые края, не зная, где нас поджидают проклятые места и радзоны. Пришли болезни. Но мы спаслись. Наш Сиа умер. Мы были детьми, оставшимися без отца.

Сделав паузу, Тиниллит оглянул горы. Когда он продолжил, его голос звучал увереннее.

— Наш Сиа научил нас поклоняться божеству. Мы зависели от солнца, несущего свет и тепло. Символ Единого-В-Двух-Лицах пробуждает мир Вездесущему. Так верит и ваш народ?

Конвей кивнул, и Тиниллит продолжал:

— Наш народ стремился к солнцу. Высоко в горах мы встречали его раньше всех. Раньше всех получали его тепло. Когда наступала зима и скрывала от нас свет и тепло, наши страдания искупали наши грехи. Мы это знаем, потому что весной Вездесущий возвращает нам хорошую погоду. Так мы и живем. В лесу, в горах.

— И не общаетесь с другими народами?

Тиниллит просиял.

— Ты понял. Мы меняемся. Раньше мы были похожи на сурков. Мы прятались от каждой опасности, думали, что зима нас бережет. Теперь мы больше похожи на медведя. Мы зимуем в берлогах, но я бы не советовал нас тревожить. Мы уже не станем такими, как прежде. Мы умеем защищаться. Но осталось наказание. Поэтому я пришел к вам. Все, что здесь случилось, неразумно. Чтобы снова стать людьми, мы должны очиститься. Раз уж мы хотим жить в мире на Трех Территориях, мы предлагаем вам принять наше очищение. Если вы захотите, чтобы мы вас приняли, это будет первым шагом. Это исцелит вас.

Тут к Конвею присоединилась Ланта. Он указал на нее.

— Как ваше очищение подействует на Ланту? Она ведь служительница Церкви. А если обряд очищения противоречит ее убеждениям? Как насчет Тейт?

— Прекрасные вопросы. Очищение не имеет отношения к религии. Для этого нужны убеждения, но не религия. Что за раны у Черной Молнии?

— Руки; вы же видите повязки. Но главное, она больна.

Тиниллит чуть не отпрыгнул, осенив себя Тройным Знаком.

Краем глаза Конвей заметил движение. Малые медленно и нерешительно приближались.

Рядом с Конвеем словно из воздуха возникли Карда и Микка. Микка заскулила. Конвей изумленно глянул вниз. Такого звука Конвей от нее припомнить не мог. То ли не понимая его взгляда, то ли почему-то другому, она уставилась на Тиниллита.

Тиниллит нашел слова:

— Больна? Невидимые?

Ланта ответила:

— Не болезнь. Скорее что-то вроде яда. Пещера, о которой говорил Лис, опасна. Болезнь Тейт оттуда, она никого не сможет заразить.

Слабое «Конечно!» Конвея прошло мимо ушей Тиниллита. Он повернулся к Ланте.

— Ты клянешься, Жрица? Именем Церкви?

— Я клянусь всем моим знанием. Я не буду клясться именем Церкви, потому что никогда не видела ничего подобного. Но Конвей тоже был там и уже поправился. Тейт понемногу выздоравливает. Ты видишь, что на меня это не подействовало. Вам нечего бояться. Оба моих друга ранены. Если вы умеете то, чего не умею я, то прошу вас помочь.

— Нам нужно посоветоваться. — Сжимая духовую трубку, Тиниллит развернулся и направился к своим соплеменникам. Конвей позвал собак и отошел к Ланте и Тейт. Животные странно засуетились.

Среди Малых шла суровая перепалка. Тейт промолвила:

— Похоже, я изрядно все испортила.

Опустившись рядом с ней на корточки, Конвей поднял с земли веточку, попробовал на зуб.

— Плесень, — произнес он, и Тейт одарила его взглядом, выражающем сомнение в его здравом уме.

Повторив слово, Конвей пояснил:

— Это встречалось в нашей прежней жизни. — Стоя спиной к Ланте, он посмотрел на Тейт. Она еле заметно кивнула. Он продолжал: — Вся эта сырость, столько органического материала. Когда он подвергается воздействию плесени и грибка, в результате могут образовываться по-настоящему токсичные вещества. Мы надышались буквально отравленным воздухом.

— Вы используете непонятные мне слова, — послышался голос Ланты. — Вы так называли дурные вещи в своем мире?

— Именно так, — ответила Тейт. Ее взгляд был по-прежнему сосредоточен на Конвее. — Мы не хотели тебе говорить, но там было много зла. Если бы Жрец Луны смог бы получить все это, жизнь остальных стала бы почти невыносимой.

— Вы еще смелее, чем я думала. — Ланта подошла к Конвею и взяла его руку в свою. Сжав ее, она взглянула на Тейт.

Конвей произнес:

— Твой голос гораздо увереннее, Доннаси. И выглядишь ты получше. Ты немного отошла?

— Что значит отошла? Я только немного покаталась с горки, предоставив тебе возможность поделать для разнообразия кое-какую работу. — Она попыталась выпрямиться. Зияющая дыра на спине ее куртки напомнила им об ужасе минувшей ночи. Ланта невесть откуда раздобыла иголку с ниткой. Она уже заканчивала штопку, когда донесся голос Тиниллита. Он жестом пригласил троицу подойти поближе.

Ланта прошептала своим товарищам:

— Будьте осторожны. Они напуганы. И раздражены.

— Ты можешь различить? — В голосе Тейт сквозило недоверие.

— Ошибки быть не может. Их позы: они не знают, бежать ли им или нападать. Особенно Тиниллит. Видите, как расставлены его ноги, как они согнуты в коленях? Его голова запрокинута, зрачки широко раскрыты. Он чуть ли не в… — она поискала подходящее слово, — в отчаянии.

Вождь Малых поднял руку, дав им знак остановиться. Конвей попытался встать перед Лантой, но она воспротивилась этому, вынуждая его расположиться рядом. Собаки тревожно и громко пыхтели у ног Конвея. Он сказал:

— Мы не хотим неприятностей. Если твои люди боятся заразиться, они ошибаются. Мы мирно уйдем, если вы этого хотите.

Тиниллит сделал знак своей духовой трубкой.

— Мы хотим мира, Мэтт Конвей. Именно поэтому мы покинули земли наших предков и пришли в эти опасные места. Мы хотим жить среди друзей и союзников. Мы никому не доверяем и всех избегаем. Осмелься мы подобраться поближе, когда вы были на верхушке горы пещер, и узнай, что Тейт больна, мы тут же исчезли бы.

Ланта взяла на себя роль парламентера.

— Это очень мудро — избегать больного. Лечить — занятие для Целителей. Но ты сказал, что у вас есть свои собственные лекарства. Я тебе верю. Я это чувствую.

Среди Малых прокатился приглушенный ропот. В нем слышалось удивление. Конвей напрягся. Тревога и удивление были плохим сочетанием.

Тиниллит подался вперед, как всегда, еле ощутимо.

— Что именно ты чувствуешь, Жрица? Расскажи нам.

Она сложила перед собой руки. Брови слегка нахмурились.

— Недоверие. Страх. Раздражение. Я думаю, некоторые считают, что мы вам лжем или обманываем вас. Это не так. Наоборот, я больше всего чувствую надежду. Даже те, кого надежда раздражает, ошибаются. Поэтому давайте сосредоточимся на надежде и помощи.

Медленно и болезненно, цедя воздух в легкие сквозь сжатые зубы, Тейт подняла вверх руки. Испачканные грязью повязки были похожи на два маяка, смотрящих в затянутое облаками небо.

— За нами могут вернуться другие кочевники из Летучей Орды. Дьяволы двигаются с севера по направлению к горам. Жрица Фиалок Ланта сделала все, что было в ее силах, чтобы вылечить мои руки. Если вы в силах помочь, сделайте это. Это — ваше могущество.

Последние слова возобновили спор между Малыми. Не обращая внимания на троицу, они повернулись друг к другу. Мужчины трясли оружием, размахивали руками. Резкий свист Тиниллита успокоил их. Он твердо обратился к своим людям:

— Жрица чувствует настороженность. Если мы хотим иметь друзей, мы должны быть друзьями. Мы подвергнем их очищению. — Снова начались разговоры. Он остановил их взглядом. — Они получат очищение, но не будут участвовать. Может быть, когда-нибудь мы примем в этот обряд посторонних. Не сейчас. Они еще не готовы. — Обращаясь к троице, он распорядился: — Садитесь здесь, у огня. Лицом к солнцу. Без оружия. Молча. Неподвижно. Если хотите, собак посадите рядом, но они не должны двигаться.

Конвей заметил, как на верхней губе Тиниллита блеснула капелька пота. Он напряженно следил за этим Малым. Затем Мэтт необъяснимо расслабился. Он не знал, что должно произойти, и был немного этим озабочен, но все же был уверен, что поступает правильно.

Конвей, Ланта и Тейт уселись. Воины спешно скрывались в лесу. Собаки развалились подле Конвея. Посмотрев на своего хозяина, Карда высунул язык и открыл пасть, словно оскаливаясь в предвкушении чего-то известного. Затем он повалился на бок.

Конвей не сразу сообразил, что издавало этот непривычный и настойчивый звук. Высокий и взвинченный, он был слишком пронзительным для ударного инструмента. Больше напоминая голос Тиниллита, каким он показался Конвею при первой встрече с ним, звук словно шел из чрева. Озираясь в поисках источника, Конвей чуть не пропустил момент, когда Малые разделились, образовав посередине небольшой коридор.

Двое мужчин, каждый с конусообразным барабаном под мышкой, танцевали в проходе. На них были бесформенные черные одежды, скорее похожие на мешки, и маленькие черные колпаки. С колпаков спадала белая ткань. Достаточно тонкая, чтобы не мешать танцорам видеть, она полностью скрывала лицо и шею. Нехитрое одеяние лишало танцующие фигуры человеческого облика. На фоне свинцово-серого леса их силуэты выглядели еще более размытыми.

Музыканты колотили по барабанам пальцами, а не кистями или запястьями, и казалось, будто поверхность инструмента звучала сама по себе. Тиниллит заиграл на флейте. Мелодия была печальной и одинокой. Она заунывно плыла сквозь барабанную дробь.

Танцоры двигались под ритм барабана короткими, чеканными шажками. Мелодия флейты отражалась от их гибких тел. Достигнув кострища, они встали вокруг него. Один за одним остальные воины Малых выходили из толпы и присоединялись к этим наряженным танцорам. Темп все увеличивался. Флейта пела все также мягко.

Воины танцевали, свесив головы и все время подпрыгивая. Когда круг сомкнулся, две колонны просочились одна сквозь другую со смиренностью ряби на поверхности воды.

Смирение.

Слово отдавалось у Конвея в мозгу. Он обмяк, желая верить. Верить чему?

Его глаза болели и требовали передышки. Он подумал о танцорах, таких расслабленных, таких спокойных. Он их ощущал.

Невероятное знание подсказало ему, что, вместе танцуя, Малые вместе обретают покой. Он почувствовал, как выходят наружу воспоминания, хотя продолжал воспринимать происходящее.

Смирись.

Конвей подумал о Ланте. Ее образ стирался, он словно отказывался от нее. Малые забирали его разум. Он хотел. Боялся. Перед ним раскачивались потные воины, от них шел густой пар. Невидящие глаза уставились на вялые лица. Гладкие намокшие волосы спадали вниз. Музыка резала уши. Конвей попытался отстраниться. Его веки беспомощно упали.

Он не мог расстаться с Лантой. Даже несмотря на столь могущественное таинство, уводившее его куда-то вдаль.

Он снова открыл глаза. Воинов сменили одетые в костюмы танцоры. Они поднесли духовые трубки к губам, отчего их вуали превратились в уродливое подобие черепов. От глубокого вдоха их груди раздулись. Они нацелили трубки на Конвея.

Он попытался встать, закричать. Но у него не было сил. Он услышал смех. Беззаботный, звонкий. За смехом раздался голос. Слова звучали так, словно проходили сквозь улыбку.

Смирись.

Ему не оставалось ничего другого.

Глава 59

Конвей поднял к лицу руку — у него зачесалась щека. Но пальцы натолкнулись на ткань. Зуд был слабым, едва ощутимым, и Конвей решил не трогать повязку.

Ему не хотелось просыпаться. Это не очень удобно — спать сидя, сказал он себе. Кроме того, ему было холодно, но холод будто кружил рядом, не желая касаться человека.

Сам того не понимая, Мэтт чувствовал, что он не должен спать. Какое-то воспоминание, очень для него важное, пыталось пробиться сквозь сон.

Что-то должно произойти. Он чувствовал это. Он не должен спать, ему надо проснуться и отбросить это сладкое оцепенение лени.

Странное ощущение — ему было трудно проснуться, сон не хотел покидать его.

Маски. Духовые ружья.

Сон слетел с него, и Конвей моментально вскочил на ноги, выставив перед собой кулаки, готовый обороняться. В десяти шагах от него, злорадно ухмыляясь, припал к земле Лис. Конвей ударил его в шею.

Крик Ланты вернул Мэтта к действительности. Он неловко остановился, изо всех сил пытаясь совладать со своими сознанием и телом. Мышцы плохо слушались Конвея. Прежняя сонливость и апатия сменились агрессивностью и ненавистью.

Ланта снова окликнула его. Неохотно отведя глаза от лица своего противника, Конвей вздрогнул, увидев, что Лис связан. Воин обернулся, ища глазами Ланту, и снова вздрогнул, увидев, что та стоит неподалеку и мило улыбается ему. Более того, рядом с Лантой стояла Тейт, как всегда, с озорной усмешкой.

У Конвея закружилась голова. Наваждение прошло, и он почувствовал себя гораздо лучше.

Ланта снова улыбнулась ему. Конвей понял — она почувствовала, что ему стало лучше. Он громко рассмеялся.

— Ну, ладно. Я, как всегда, узнаю все последним. Что произошло?

— Очищение. — Ланта подняла руку и показала куда-то в сторону. Взглянув туда, Конвей увидел Тиниллита. Тот стоял неподалеку и застенчиво улыбался.

Конвей снова посмотрел на Ланту.

— Что значит «очищение»? Я уверен, что это как-то связано с танцем.

Тиниллит ответил:

— Танец. Музыка. Нет, больше — сознание. Сознание всех нас. — Вождь Малых сделал широкий жест рукой, показывая на людей своего племени; гордость светилась в его взгляде. — Танец Малых исцеляет. Это часть очищения.

— Я действительно чувствую себя гораздо лучше. — Конвей прикоснулся к своему горлу. Оно было забинтовано, но боль исчезла, оставив после себя лишь небольшое покалывание. Почти с благоговением он произнес: — Раны зажили — я чувствую это.

Тейт протянула ему свои руки.

— Посмотри, Мэтт. Ты не поверишь своим глазам. — Женщина пошевелила пальцами. Было видно, как они двигаются под толстым слоем бинтов. Это поразило Конвея даже больше, чем его собственное чудесное исцеление. Его напарница стояла рядом с ним в полном здравии; казалось, что она и не болела той страшной болезнью. Мэтт вновь повернулся к вождю Малых.

— Как ты это делаешь?

Некоторое время Тиниллит озадаченно смотрел на него. Потом вождь разразился громким хохотом.

— Лучше спроси меня, как я вижу. Спроси меня, как я думаю. — Он склонил голову набок. — Да, спроси меня, как я думаю. Очищение — это работа мысли. Я посылаю свое сознание в другое место, я чувствую сознание другого человека.

Внутри Конвея все похолодело. Если верить словам Тиниллита, то все Малые — телепаты. Но по здравому размышлению он отбросил эту мысль — телепатов нельзя взять в плен; кто сможет поймать их?

Тиниллит подробно рассказал о психических возможностях людей своего племени:

— Малые не видят того, что творится в душе другого человека. Они… — Вождь замолчал и задумчиво нахмурил брови. — Врываться в чужой мозг некрасиво. И неправильно. Помнишь, я говорил тебе, что лес — наш друг? Мы живем за счет лесных обитателей. Они — дары леса, и мы благодарим их за то, что они даруют нам жизнь. Когда мы идем среди животных, то даем им знать, что не причиним никакого вреда. Но если мы охотимся на них, то никогда не делаем этого — охотятся и убивают с пустым сознанием. Охотник думает, но не ненавидит и не любит. Тот, кто охотится, перемещает свое сознание в мозг другого человека, который в это время не на охоте. Тот, кто убивает, становится очень уязвимым, и, чтобы остаться нормальным человеком, он должен быть прощен.

Конвей произнес:

— Никто не любит убийства, но кому-то приходится убивать. Ты говоришь, что человек должен убивать, как падающее дерево, без страха или ненависти. Я не могу согласиться с тобой.

— Был ли спокоен твой разум, когда ты проснулся после очищения?

Конвей неохотно кивнул. Тиниллит продолжал:

— Танец соединяет нас. Он очищает сознание. Ни одна душа не может жить там, где сознание засорено.

Конвею почудилось, что он видит каких-то людей без лиц и они манят его к себе. Он отогнал от себя это видение.

Тиниллит тем временем продолжал:

— В нашем племени танец очищения ведут самые великие воины. Они переносят нас в места, где мы снова становимся одним целым. Они видят, кто закрыт, а кто не в силах сам открыться. Ты и твоя подруга Тейт никогда раньше не участвовали в очищении, и нашим танцорам пришлось прибегнуть к оружию, чтобы очистить вас от грубых мыслей. Они просили меня передать вам свои извинения за то, что у них не все получилось так, как надо.

На мгновение лицо вождя изменилось — Конвей не смог уловить его выражения. Он спросил:

— А что ждет тех, кто ведет танец, после того как они очистят воинов, убивших человека? Что станет с тем, кто сражался и победил то, что тревожит этих воинов?

— Их ждет великий почет в нашем племени. Ведущие танец — самые уважаемые и самые скромные люди. Они долго не живут. — Вождь быстро посмотрел Конвею в глаза; взгляд его обвинял.

Ни капельки не обидевшись, Конвей понимающе произнес:

— Они потратили много энергии на меня и Тейт, я правильно понял?

С большим трудом Тиниллит заставил себя улыбнуться.

— Они сказали мне, что скоро выздоровеют. Ты и твои друзья озадачили их. Один из ведущих танец сказал мне, что вы сожалеете о том, что сделали больше, чем другие люди. Он также сказал, что вы глотаете свое сожаление, как будто это еда, и это усиливает вашу ненависть. Вы становитесь все более свирепыми с каждым новым убийством.

Конвей взглянул на Тейт, ее лицо приняло задумчивое, извиняющееся выражение. Она пожала плечами.

— Если он сказал так, то, значит, так оно и есть. — Потом она обратилась к Тиниллиту: — И как же мы должны поступать после всего этого? Ведь мы же воины. И что станет с вами? Ведь вы оказали нам вчера ночью немалую помощь и этим засорили свое сознание.

— Если бы вы были Малыми, то с детства выучились бы очищению и танцу. Возможно, вам это еще удастся. Но мы, Малые, избегаем чужаков. И я не верю, что вы хотите остаться с нами и жить среди нас. Очищение — это не один человек, это все мы, Малые. Мы тоже сражаемся так же, как и вы. Вы выбираете убийство, а мы его прощаем.

Увидев, как изменилась в лице Тейт, услышав ответ Тиниллита, Конвей резко ответил:

— Лучше спросите у мертвых, прощают ли они вас, — и тут же осудил себя за опрометчивые слова. Извиняясь, он произнес: — Мне не следовало говорить об этом. Я хочу, чтобы вы знали, как мы благодарны вашему племени за это чудесное исцеление. Я не совсем понимаю, что вы сделали с нами, но мы все равно в большом долгу перед вами. Вы спасли наши жизни и сняли огромную тяжесть с наших душ.

— Мы были рады помочь вам. Опасность, с которой столкнулись Три Территории, угрожает и нам. Нам ничего не известно о Скэнах, кроме случайных рассказов торговцев; но кто может положиться на рассказы этих людей? Передайте Гэну Мондэрку, что мы будем его помощниками. Возможно, даже союзниками. А он позволит нам мирно жить в Горах Дьявола?

Конвей рассмеялся:

— Хороший вопрос для того, кому удалось поймать в ловушку Лиса. Он с удовольствием пригласит вас помочь ему. Но скажи мне, где вы взяли ту сову, голос которой так удивил меня? И волки, воющие вдали? Как смогли вы одурачить такого опытного и хитрого воина, как Лис?

— Мы знаем о животных больше, чем кто-либо другой. Мы не подражаем их крикам; мы сами становимся этими животными. Мы хотели приблизиться к Лису, но он очень осторожен; он все видит.

— Наверное, не все. Он никогда и не слыхивал о вас и совсем не ожидал вчерашнего ночного нападения. Вы и с ним сделали то же, не так ли? Каким-то образом вы ухитрились обмануть Лиса и его людей.

Внезапно Тиниллит покраснел.

— Иногда мы можем воздействовать на наших врагов. Мы не можем заставить их видеть то, чего нет на самом деле; но можем заставить смотреть туда, где нас нет.

— Или совсем не смотреть, — сделала предположение Тейт.

Тиниллит дернул головой, возможно, это был утвердительный ответ, а может, просто нервный тик. Он взмахнул рукой:

— Наши всадники догнали Лиса. Мы отдаем его вам.

— Нам надо перейти через Горы Дьявола — там уже лежит снег. Кроме того, двое из нас ранены. Что мы будем делать с Лисом?

На лице Тиниллита отобразилось крайнее беспокойство. Он повернулся к своим товарищам — немой вопрос был написан на их лицах. В это время раздался громкий смех Лиса.

— Все это чепуха: убийства с пустой головой; души, летающие неизвестно где, в то время когда надо сражаться с врагами. Взгляните на него — он жаждет моей смерти, но боится убить меня. Посмотрите на этих людей трусливые крысы. Эти люди запуганы сказками жен о грешных душах. Они боятся убить меня и накормить этим свою месть. — Он повернулся и плюнул в сторону Тиниллита. Лицо Лиса было серым от злобы, холодная ярость светилась в его глазах. — Безвольные навозные черви. Подумайте о том, какое удовольствие принесет вам моя смерть. Представьте, как я кашляю кровью, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Вам нравится это. Так хоть раз в своей ничтожной жизни ведите себя как подобает мужчинам. Убейте меня и насладитесь моей смертью, как это делают все воины. Насладитесь!

Конвей подошел к ошарашенному вождю. Пока тот собирался с мыслями, Мэтт ответил за него:

— Ты умрешь потому, что заслуживаешь смерти. Но я пощажу тебя — ты умрешь быстро, слишком быстро для твоих грехов.

— А, и ты с ними? Ты тоже хочешь сделать это. Тогда осчастливь своих новых друзей. Почему бы тебе не вернуть мне ма? Мы будем сражаться как подобает воинам. Ведь ты же настоящий воин, не то что эти маленькие вши.

Ланта шагнула к Конвею.

— Не слушай его, Мэтт. Ему больше нечего терять. А тебе эта схватка ничего не даст. — Обернувшись к Тиниллиту, она произнесла: — Мои товарищи не палачи. Ты говорил, что им следует научиться очищать себя. Но ты не можешь приказать им сделать это.

— Это была лишь надежда. Обычно мы можем очистить душу от того, что происходит во время сражения. Очистить ее от другой тяжести слишком трудно для нас. Люди из Летучей Орды принесли нам немало страданий. Казнь Лиса доконает наших танцоров.

— И вы решили, что моя душа все равно уже слишком запачкана и еще одно убийство не принесет ей большого вреда, верно? — тихо спросил Конвей.

Тиниллит опустил голову.

— Я видел их боль, когда танцоры сражались за тебя. Когда сожалели, как мало они могут помочь. — Вождь поднял голову; вызов и печаль светились в его взоре. Казалось, что он ждет помощи, но не уверен в ней. — Я совершил ошибку.

— Это твоя мать совершила ошибку, — прорычал Лис.

Тиниллит одарил его взглядом, полным ненависти, и снова взглянул на Конвея.

— Мы не можем убить его.

Снова раздался грубый смех Лиса — смех, наполненный чувством превосходства и гордостью победителя.

— Я так и знал. Трусы, все вы трусы. — Он потряс связанными руками. — Развяжите меня. Вы не можете даже убить. Проклинаю вас на семь поколений вперед. Нет, на сотню поколений вперед. Вы никогда не получите обратно свои души, ни чистые, ни грязные. И же нужна быстрая лошадь — прежняя тащилась как черепаха.

По сигналу Тиниллита один из Малых двинулся к Лису, чтобы перерезать веревки на руках и ногах. Конвей остановил его:

— Подожди. Сначала посадите его на коня, а коня стреножьте. — Малый заколебался, но, увидев одобрительный кивок Тиниллита, принялся исполнять приказ. Самодовольно улыбаясь, Лис вскочил в седло. Конвей тихо приказал Малому подержать поводья: — Держи крепко и будь готов к неожиданностям.

Потихоньку, осторожно Конвей снял притороченную к седлу кожаную веревку, быстро, чтобы Лис не успел заметить подвоха, накинул петлю на ногу Лиса и привязал к стремени. Наконец до всадника дошло, что с ним хотят сделать. Лис неистово ударил коня коленом — тот вздрогнул, но ноги бедного животного были связаны, и оно вновь замерло на месте. Конвей тем временем проскочил у коня под брюхом на другую сторону. Так же быстро он привязал к стременам другую ногу Лиса. Малый помог ему потуже затянуть веревки.

Теперь Лис был привязан к лошади.

Конвей накинул связанному Лису петлю на шею и потянул к себе, заставив его отклониться назад. Отдав концы веревки двум Малым, Мэтт вынул из-за пояса нож. Лис покраснел, увидев это. Конвей аккуратно разрезал на нем всю одежду: штаны, рукава рубахи, затем кожаную куртку. После чего он приказал отпустить веревку.

Задыхаясь, ловя ртом воздух, Лис выпрямился в седле. Отдышавшись, он с ненавистью посмотрел на Конвея. Тот произнес:

— Возвращайся к Жрецу Луны. Голый, без своих соратников. Теперь Жрец Луны может гордиться своим Вождем Войны — своим голым, связанным, как боров на ярмарке, Вождем Войны.

Краска позора залила лицо Лиса.

— Это даже хуже, чем смерть. Я буду ждать тебя в Преисподней. Проклинаю тебя.

Конвей отошел в сторону. К нему подбежала Ланта.

— Мэтт, ведь в долине ходят тигры и медведи. И он не сможет ни поесть, ни попить. — Мэтт никак не отреагировал на ее слова, продолжая смотреть на Лиса.

Ланта снова заговорила:

— То, что сказал Тиниллит, — правда. Ты можешь превратиться в такого же негодяя, как Лис. Я не позволю тебе.

Тиниллит промолвил:

— Мэтт Конвей.

Конвей обернулся. Взгляд вождя был прикован к связанному Лису.

— Вспомни воина, которого ты отпустил, пожалев. Вспомни, как он отплатил тебе за это. Вспомни, что замышлял Лис против всех вас. И послушай меня: помнишь ли ты ту девушку из нашего племени, которую встретил в лагере Летучей Орды? Ты помнишь ту слепую девушку?

— Конечно, помню. Она утонула. Я всегда думал, что ее убили.

— Это была дочь моего дяди. Я растил ее с пеленок. Среди людей, захваченных Летучей Ордой, было очень много таких, как она, Конвей. — Тиниллит старался говорить твердым голосом, но на лице его читалась боль, а не месть.

Конвей подошел к лошади. Он снял с нее уздечку, вожжи, а затем развязал ей ноги и хлопнул ее ладонью по крупу. Та послушно двинулась вперед; Лис неуклюже закачался в седле.

Ему удалось остановить лошадь. Привстав в стременах, Лис обернулся к лагерю:

— Вы такие же, как и я! Несмотря на все ваши разговоры, вам нравится унижать меня, издеваться надо мной. Молитесь, чтобы я умер по дороге — тогда вам придется бояться только моего духа. Но если я выживу, вы еще узнаете, как Лис Одиннадцатый умеет платить долги.

Управляя лошадью пятками и коленями, всадник заставил ее повернуть на юг и ускакал.

Только после того, как стук копыт замер вдали, Конвей обратился к вождю Малых:

— Жизнь полна долгов, не так ли? И по ним платят.

— Да. Ты сильно рисковал ради нас. Наши танцоры пока еще очень слабы для танца очищения. Может быть, завтра они смогут исполнить его.

Конвей резко ответил:

— Может быть. Но нам надо ехать. Дороги может занести.

Вождь ответил:

— Пока вы будете идти по западной стороне гор, часть наших воинов прикроет вас. Остальные поведут пленников в лагерь Летучей Орды, чтобы обменять на Малых.

Ланта подошла к Тиниллиту — он был чуть выше ее ростом — и произнесла:

— Ты знаешь, что Церковь в опасности. Ты знаешь, что Сайла оживила Учителей. — Тиниллит нервно кивнул в ответ.

Ланта продолжила: — Церковь будет спасена, Учителя помогут вашему народу. Мы бы хотели побольше узнать об очищении.

— Это решит племя. Но я видел много интересных вещей и расскажу о них племени. — Тиниллит посмотрел на Конвея и выпрямился. Многие скажут, что ты хотел отомстить. Другие скажут, что это было справедливо. Я скажу — необходимо.

— Я очень благодарен тебе.

Перед тем как собрать вещи в дорогу, Конвей и Тейт договорились: как только они дойдут до тропы, все, что будет невозможно перевести через горы, будет сгружено и спрятано. Оставив Ланту и Тейт с Малыми, Конвей взял трех лошадей и начал собирать снаряжение. Он работал весь вечер и только к ночи завершил все приготовления.

Тем временем Тейт собирала их пожитки все еще непослушными пальцами. Похоже, собаки почувствовали, что возвращаются домой, — когда Конвей послал их на разведку, они было начали играть с ним и лишь потом с неохотой принялись исполнять приказ хозяина.

Гораздо позже, когда солнце уже спряталось за вершинами деревьев и повеяло ночной прохладой, Ланта пришпорила свою лошадь, догнав Конвея. Мэтт остановился и подождал, пока она соберется с мыслями и заговорит первой. Конвей постарался сдержать улыбку, видя, как женщина борется с обуревающими ее чувствами. Наконец она спросила его:

— Ты бы убил Лиса, если бы Тиниллит попросил тебя об этом?

— Нет.

— А как бы ты поступил, если бы не встретил Тиниллита?

— Мы все уже были бы мертвыми. Или хотели умереть.

— Ты же понимаешь, что я говорю совсем о другом. Если бы Лис был твоим пленником, убил бы ты его или нет? Даже после всего, что он чуть не сделал с Тейт?

Наконец мужчина повернулся к ней. Глядя Ланте прямо в глаза, он произнес:

— Да. И не думал бы о том, правильно это или нет. Но я оставил в живых человека, которого должен был убить. И это сильно напугало меня. Я уверен, Тиниллит прав: воин в бою рискует душою больше, чем жизнью. Но жизнь для меня важнее, чем мир в моей душе. Для души я выбираю тебя — только ты можешь успокоить ее.

Привстав в стременах, Ланта приблизилась к воину и обняла его за плечи. Влюбленные остановили лошадей и поцеловались. Они больше не замечали ничего вокруг. Тейт ехала позади них; увидев это, она отвела глаза в сторону. Улыбка на ее лице потухла, и она задумалась о собственной жизни.

Глава 60

Эмсо залез в ванну. Выдолбленная из камня, она имела квадратную форму. Внутри ее в специальной нише поддерживался огонь. От воды поднимался пар, и комната была полна благоуханием кедровой хвои. Эмсо зажмурился от удовольствия, пар и теплая вода хоть на время избавили его от ломоты в костях.

Внезапно он вскочил, выплеснув при этом на пол изрядное количество воды, и бросился к табуретке, где лежало его полотенце. Все это видела Джалита; приоткрыв дверь, она тихонечко посмеивалась над стыдливостью Эмсо. Прикрывшись полотенцем, мужчина обернулся и закричал:

— Скандал! Ты меня поражаешь, Джалита! Кто тебе разрешил подсматривать за мужчинами в ванной?

Не обращая ни малейшего внимания на его слова и продолжая смеяться, Джалита вошла в комнату. Она приблизилась к Эмсо.

— Эмсо, не будь глупым. Ты же был в ванне, ее края достаточно высоки. Что я могла заметить такого, что так смутило тебя?

— Это не довод. — Эмсо сделал ударение на последнем слове; при этом с его губ во все стороны брызнули капли воды, стекающие по его лицу. Это рассмешило Джалиту еще больше. Услышав ее смех, Эмсо перестал сердиться. — Избалованная вредная девчонка. Надеюсь, ты не ведешь себя столь же вольно с другими мужчинами.

Возмущенная этими словами, Джалита приблизилась к Эмсо, но не настолько близко, чтобы смутить его снова.

— Как ты можешь так думать? — Она вскинула голову, и ее прелестные кудри взметнулись в воздухе. — Как бы там ни было, ты же знаешь о моих отношениях с Луисом. И Гэном. Ты — единственный, с кем я могу поговорить. Я надеюсь, ты и сам все понимаешь.

— Я все прекрасно понимаю. Даже слишком. Я пытался поговорить об этом с Гэном, но он не захотел. Он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю.

— Он боится. Боится, что друзья воспримут его как тирана.

— Никогда бы не подумал, что Гэн может чего-то бояться.

Удрученная своими мыслями, Джалита продолжила:

— А разве ты не видишь, отчего это происходит? Все из-за Сайлы; она управляет Гэном.

— Ты еще слишком молода, чтобы судить о таких вещах. Следи за своим языком. Что ты об этом можешь знать?!

Джалита вспыхнула. Она отвернулась, боясь, что ее лицо выдаст чувства, кипевшие у нее в душе. Девушка не хотела, чтобы Эмсо когда-либо узнал — его маленькая девочка может превратиться в злобного демона.

Мужчина заметил, как покраснела кожа на шее Джалиты.

— Я вогнал тебя в краску. Извини меня.

— Все в порядке. Я знаю, что не так умна, как ты. И все же я ведь очень долго жила вместе со Слезами Нефрита, я видела, как она умеет управлять людьми. Я понимаю колдовство.

— Будь осторожней с такими словами. Запомни: произнося слово колдовство, ты подвергаешь себя большой опасности.

Джалита выпрямилась.

— Своей жизнью я обязана Гэну Мондэрку. Если среди его людей не найдется человека, который скажет ему всю правду в глаза, то этим человеком буду я.

Эмсо отвернулся и нахмурил брови. Все же лицо его было скорее задумчивым, чем злым. Джалита выскочила из ванной. Эмсо еще долго размышлял над словами девушки, рассеянно вертя в руках мочалку.

* * *

Джалита помахала рукой Избранным, игравшим за стенами аббатства Ирисов. Заметив ее, дети в мгновение ока обступили девушку со всех сторон. Из своего кармана Джалита достала бамбуковую палочку. Один ее конец был закрыт пробкой из полированной кости, а сбоку был вырезан дикий кабан. Вынув пробку, Джалита достала скрученную трубкой тонкую «ткань» темно-красного цвета и развернула ее — та была длиной в руку. Девушка подняла вверх свое подношение, заставив его заполыхать в лучах солнца.

— Земляничная кожа! — громкие детские голоса эхом отдавались в стенах аббатства.

— Здесь всем хватит. — Девушка начала аккуратно отрывать кусочки этого высушенного на солнце ягодного пюре. Она раздавала их детям, стараясь никого не обделить. И хотя Избранных освящала Церковь, и поэтому они были святыми во многих отношениях, но все-таки дети оставались детьми. Не успевал маленький грешный ротик проглотить свою порцию, а освященная Церковью рука уже тянулась за следующей. Наконец все куски, кроме одного, были розданы детям. Этот кусочек предназначался девочке, одиноко стоявшей в сторонке от всей этой суеты. Ее оттолкнули в сторону старшие девочки, а одна из них, протискиваясь поближе к Джалите, случайно повернула ее боком к девушке. Тут-то девушка и приметила родинку на ее правой щеке — маленькое красное пятнышко около уха, которое заканчивалось внизу небольшим шрамом. Джалита стояла как вкопанная, глядя на девчушку.

Наконец девушка опомнилась. Улыбнувшись, она поманила ребенка к себе. Девочка отвернулась.

Джалита подошла к ней и нежно взяла ее за руку, прошептав прямо в ухо:

— Я все понимаю. Правда. Некоторые люди очень одиноки, даже если рядом кто-то есть. Я тоже очень одинока. Я всегда буду твоим другом, даже если ты не захочешь дружить со мной. Все будет хорошо. А теперь возьми свою долю, прошу тебя.

Девочка продолжала молча стоять, ни разу не взглянув на Джалиту. Она протянула свою маленькую руку — как слепой щенок, та блуждала в поисках сладости. Наконец она прикоснулась к руке Джалиты и замерла. Потом рука нашла лакомство и схватила его. Девочка умчалась прочь, так и не взглянув на Джалиту.

— Это было прелестно. — Девушка быстро встала, заметив, как к ней приближается улыбающаяся Дженет Картер. — Джей Шестая такая робкая. Она никогда не играет с другими Избранными, даже с теми, которых привезли от Людей Гор. — Интонация, с которой были сказаны эти слова, подсказала Джалите, что племя, откуда привезли Джей Шестую, находилось под особым наблюдением.

К ним подошли Сайла и Кейт Бернхард; улыбки на их лицах были более сдержанными. Бернхард кивком приветствовала Джалиту. Сайла обратилась к девушке:

— Дети с нетерпением ждут твоего прихода. А после него бедной Сью постоянно приходится их успокаивать. — Жрица махнула в сторону Анспач, которая пыталась завести детей в класс.

— Я не хотела мешать ей.

Картер зашикала на нее:

— Не извиняйся. Детям нужен смех, и ты даешь им его. Взрослые так часто забывают, как важен смех. Я же всегда стараюсь напомнить им об этом.

Джалита промолвила:

— Дети никогда не забудут твою доброту. Твоя работа значит для них гораздо больше, чем маленькие кусочки земляничной кожи, о ней они потом и не вспомнят.

Бернхард натянуто улыбнулась.

— Воспоминания ждут детей в будущем, а временные удовольствия, вроде сладостей и смеха, делают их счастливыми сейчас.

Сайла проговорила:

— Простите нас с Джалитой: мы вас покидаем, нам надо поговорить.

Картер подмигнула девушке:

— Мы поможем Сью, ей трудно будет справиться одной. Пойдем, Кейт.

С прежней улыбкой на лице Бернхард кивнула Джалите и удалилась вместе с Дженет.

Сайла взяла Джалиту под руку.

— Мне кажется, нам надо откровенно поговорить друг с другом. Почему ты так не любишь меня? Неужели ты веришь тому, что говорит обо мне Сестра-Мать? Или в этом есть и моя вина?

— Я ничего против тебя не имею.

— Перестань, — голос Сайлы был достаточно спокойным и твердым. — Ты очень умная девушка, но не чета мне. Я хочу стать твоим другом. Я знаю, как тяжело жить чужаку среди незнакомых людей. Знаю, как это тяжело перенести. А особенно тебе, молодой девушке, одной среди мужчин. Ты ведь используешь их в своих целях, не так ли? Это глупо с твоей стороны. Может случиться так, что они перестанут доверять тебе. Более того, они могут узнать о твоих намерениях, и тогда тебе некуда будет бежать. Ну а теперь расскажи мне: почему ты все-таки меня не любишь?

У Джалиты бешено заколотилось сердце, в голове у нее все перепуталось. Потупив взгляд, она молча шла рядом с Сайлой. На память девушке пришли слова Слез Нефрита. Старуха предупреждала, что, подобно морякам Скэнам, с первого взгляда узнающим все о море, Сайла, посмотрев на лицо человека и проследив за его движениями, многое узнает о его мыслях. Джалита вскипела от злости, но быстро взяла себя в руки. Этот разговор слишком серьезен, чтобы допускать такие глупые ошибки, как раскаяние или злоба.

— Я боюсь. — Мысленно Джалита поздравила себя с первой победой.

Слезы Нефрита учила ее: если хочешь солгать Жрице, начни с правды и потихоньку, аккуратно начни добавлять ложь.

— Я боюсь иметь друзей. Я помню, как погибла вся моя семья и меня забрали в плен. С тех пор вся моя жизнь состоит из лжи и угроз. Да, я использую мужчин в своих целях: я заставляю их защищать меня от других мужчин. Но я не верю ни одному из них. — Девушка открыто взглянула Сайле в глаза. — Ни одному. Теперь можешь рассказать это Гэну Мондэрку и Ниле — мне все равно.

— Да нет, тебе не все равно. Ты ведь нуждаешься в них. Смотри мне в глаза. — Сайла остановилась, и Джалите пришлось сделать то же самое. Положив ей руку на горло, Жрица медленно проговорила: — У тебя есть какие-то свои цели, и для их достижения ты хочешь использовать всех нас.

Джалита открыла рот, чтобы ответить, но Сайла большим пальцем надавила ей на челюсть. Зубы девушки сомкнулись, и она резко вдохнула — послышалось негромкое шипение. Жрица презрительно улыбнулась. Ее голос был полон уверенности.

— Твои глаза, твои мышцы, твоя кровь — они говорят мне больше, чем твой язык. Послушай меня. Тебе ничего не известно о долге — ты никогда и никому не отвечала добром на добро. А я — да. Гэн Мондэрк и его друзья спасли мне жизнь. Они предоставили мне убежище и помогают мне в делах Церкви. Церковь будет жить и развиваться дальше. Я помогу ей в этом — так мне велено. Но я могу сделать это только здесь, в Трех Территориях, и ничто не должно мешать мне в моей работе. Будь моим другом, и я помогу тебе. Если же ты будешь угрожать Церкви, или Учителям, или Трем Территориям, я стану твоим заклятым врагом.

Сайла убрала руку и сделала шаг назад. Глаза Джалиты забегали, девушка сделала глубокий вдох. Наконец, успокоившись, она произнесла:

— Я — гостья Гэна Мондэрка, и он мне доверяет.

— Я знаю об этом. Ты думаешь, тебя ждет великое будущее. Я же предвещаю тебе крах. Лучше разреши мне помочь тебе.

Девушка отвернулась от Сайлы и пошла по тропинке; Сайла последовала за ней. Через минуту Джалита остановилась. Взглянув Сайле в лицо, она прижала руку к груди.

— Тебе следует кое-что узнать. Три Территории в опасности. Сайла, я боюсь. Я не желаю никому зла, я просто боюсь.

— Я знаю. Я подожду, пока ты сможешь доверять мне. В этом деле замешано огромное множество людей. Юность и красота — слишком слабое оружие в такой игре, Джалита. Ты очень быстро проиграешь.

Мысленно Джалита снова поздравила себя — она ждала подобных нравоучений от Сайлы.

— Я вела себя очень глупо.

Жрица молча прикоснулась кончиками пальцев к ее вискам, как будто пытаясь через них узнать, что творится в голове у девушки. Джалита мысленно прокляла ее загадочную улыбку, заставляющую чувствовать себя пристыженной и сбивающую с толку. Наконец, все так же безмолвно, Сайла удалилась.

Девушке хотелось завизжать, глядя на эту прямую спину. Еще никто не ушел от Джалиты, не заплатив за оскорбление.

Медленно, упиваясь своими мыслями о мести, девушка направилась к конюшне. Над ее головой прокричала чайка, голуби при ее приближении с шумом поднимались в воздух. Они удивленно смотрели сверху на рассерженную Джалиту. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, она запустила камнем в голубей. Бедные птицы разлетелись во все стороны, не понимая этой резкой перемены.

Заметив приближение Джалиты, молодой конюх начал торопливо седлать ее лошадь. Она встала около него, одарив бедного парня надменным взглядом, — тот начал спотыкаться на каждом шагу. Замечательно. Девушка подошла поближе и стала наблюдать за тем, как мужчина возится с упряжью. Конюх был крепким белокурым парнем; глядя на него, Джалита подумала о новом китобойном судне, пахнущем свежесрубленным деревом. Золотистые волосы на крепких руках юноши блестели в лучах солнца, пробивавшихся сквозь щели в стенах. Лицо его было чисто выбрито, а от тела шел запах душистого мыла и какой-то другой неуловимый аромат.

Наконец конюх потуже затянул подпруги и отошел от лошади. Он взглянул на Джалиту своими огромными голубыми глазами. На мгновение девушка увидела перед собой не робкого, застенчивого юношу, а настоящего красавца мужчину.

Джалита сунула ногу в стремя и оперлась на плечо парня — тот задрожал, как осиновый лист. Девушка упрекнула себя, что уделяет слишком много внимания этому конюху. Она резко вскочила в седло и умчалась из конюшни, ни разу не оглянувшись.

Сейчас некогда было бездельничать. Дороги уже почти замело снегом; не за горами весна, а с нею придут Скэны вместе с Летучей Ордой. Нет, ее бездействие может сыграть с ней плохую шутку. Уже самое время заставить этих глупцов уничтожить друг друга.

Мысли стремительно проносились в голове у Джалиты. Девушка чувствовала, что ей бросили вызов, и приняла его.

Они хотели причинить ей зло, не имея ни малейшего представления о ее нечеловеческой хитрости. Все: Сайла с ее пустыми угрозами; Лорсо — груда мышц и похоти; Гэн Мондэрк и его отвратительно сентиментальная жена; глупый Эмсо; Слезы Нефрита, которая теперь слишком далека. Старая. И обреченная.

Налатан.

И снова мысли смешались в ее голове. Видение воина-монаха сплелось с образом Лорсо. Эмсо. Конюх. Сайлу охватило безразличие. Но что-то глубоко в душе беспокоило девушку.

Джалита изо всей силы ударила ладонью по крупу лошади — та поскакала как безумная. Боль в руке и быстрая езда развеяли грустные мысли девушки. Ее длинные волосы развевались на ветру, кровь быстрее заструилась по жилам. Откинув голову, Джалита громко засмеялась. Она теперь знала. Джалита знала.

Луис Леклерк был самым лучшим мужчиной в мире.

Он был мечом безымянной магической силы.

Он любит Джалиту, и она будет принадлежать ему.

Глава 61

Еще не доезжая до фермы Леклерка, Джалита перевела свою лошадь на шаг. Ей вовсе не хотелось явиться туда растрепанной, на взмыленной лошади. Леклерк, конечно, был дурак, но осмотрительность не помешает, даже когда имеешь дело с дураками.

Она представила себе, что думают фермеры, попадавшиеся ей по пути, о хриплом смехе, с которым она ехала по узкой дороге. Наверно, будут рассказывать об этом всем встречным и поперечным. Лениво улыбнувшись, она пожала плечами. Слишком поздно об этом беспокоиться. Скоро у них не будет недостатка в рассказах о дикой Джалите, которые они смогут нашептывать. Если посмеют.

Слева от Джалиты аккуратными ровными рядами стояли голые яблони. Сырой ветер раскачивал их изогнутые ветви. Справа на длинных узких грядках росли озимые. Джалита узнала бледно-зеленые листья салата, которые почти заглушал шпинат. А вот несколько грядок с чесноком, шалотом, черемшой и другими растениями, которые были ей неизвестны.

Леклерк выращивал овощи такими способами, какими никто другой даже не пытался. В случае удачи он щедро делился приобретенными знаниями. Фермеры были ему за это благодарны. Но при этом не забывали перешептываться у него за спиной. Ходили всякие россказни. Чей-то двоюродный брат что-то видел. Или племянник. Возможно, не видел, но двоюродный брат или племянник знали того, кто видел. В конце концов, ведь сам Леклерк говорил, что секрет гремящего черного пороха, разрушающего стены и разрывающего людей на кусочки размером меньше кошки, заключался в пепле, смешанном с серой и пометом голубей.

Было страшно даже подумать, что можно управлять таким человеком.

Еще страшнее было подумать о том, что это мог сделать кто-нибудь другой.

Он вышел встречать ее. Ревность так и витала вокруг него, подобно ядовитому облаку.

— Прошло много времени. Я уже было решил, что ты никогда не вернешься.

— Я надеялась, что ты приедешь в Олу. Я искала тебя каждый день.

Леклерк покачал головой.

— Это глупо. Я не хочу с тобой встречаться, если не могу быть честным с тобой. И с собой. Я думал, что ты разделяешь эти чувства.

С грустным видом Джалита пустилась в объяснения:

— Я боюсь одна отравляться в столь далекий путь. Но мне этого хотелось. Нила все время занята маленьким Колдаром. У женщин Учителей и у Сайлы свои дела, а я, по сути, никого другого и не знаю. — За этим снова последовала деликатная пауза, сопровождаемая многозначительным взглядом. — Там нет никого, с кем бы же хотелось быть.

Бросившись к Джалите, Леклерк помог ей спуститься из седла. Мальчишка-конюх отвел лошадь. Снова они были одни. Леклерк вел себя по-дружески, однако Джалита чувствовала его напряженность.

— Гэн больше не расспрашивал о тебе и Эмсо? Эмсо не пристает к тебе? Никто не запрещал тебе меня навещать?

— Нет, не запрещал. — Опустив глаза, она снова наградила Леклерка трогательным взглядом. — Я гостья, Луис, я знаю свое место и как себя вести в ответ на оказанное мне гостеприимство. Эти люди, твои друзья, они очень хитры. Они, не прибегая к помощи слов, дают таким, как я, понять все. Не так, как я. Я слишком проста, не такая, как они.

— И какие же они, по-твоему?

Они как раз подошли к двери, и Джалита остановилась, прислонившись к косяку.

— Они хотят управлять всем, что происходит, всеми людьми. А я только хочу быть счастливой. И уверенной в своем будущем. Женщине нужно это.

Он повесил ее куртку в комнате. Тяжелая дверь приятно хлопнула, когда он закрыл ее, будто Леклерк приказал холоду держаться подальше. Он был краток.

— Да. Женщин нужно оберегать.

Джалита внимательно посмотрела на Леклерка, но тот отвернулся от нее. Она подошла к одному из мягких стульев и села.

— Я следила за Гэном. Конечно, с моей стороны это нехорошо, ведь я его гость. Но он самый сильный из всех мужчин. Он не самый крупный и не самый высокий. Почему он оказался вождем? Я думаю, потому, что он умен и силен.

— Конечно. — Подбирая беспорядочно разбросанные предметы, Леклерк подошел к печке. На ней в длинноносом чайнике кипела вода. Леклерк снял чайник и разыскал в шкафчике керамическую банку с травяным чаем. Отмерив порцию чая, он бросил его в чайник, достал две медные кружки и присоединился к Джалите. — Ты очень чуткая. Мне кажется, что ты больше видишь и понимаешь о жизни в том несчастном замке, чем признаешь.

Такие речи не очень понравились Джалите. Безразлично улыбаясь, она стала ждать продолжения.

— Чтобы управлять, необходим интеллект, — продолжил Леклерк. — Только человек с высокой моралью способен быть лидером. Без моральной честности руководство превращается в принуждение, и твои последователи становятся попросту твоими работниками. Или же оно превращается в обман, когда последователи верят в то, чего на самом деле не существует.

— Я запуталась. Я говорила о том, что Гэн дал мне…

— Гэн вредит не только тебе одной, — прервал ее Леклерк. — Он предает нашу веру в него.

Джалита похолодела. Разговор о предательстве мог означать мятеж или дезертирство. И то, и другое нарушило бы ее планы. Леклерк должен понять, что его первая задача — отвести угрозу, нависшую над Тремя Территориями. Всему свое время.

— Луис, ведь он — Мурдат. Он нужен всем нам, чтобы победить Скэнов и Летучую Орду.

— И мы их победим! Это я тебе обещаю! — Леклерк принялся разливать чай, а Джалита поудобнее устроилась на своем стуле. Наконец беседа вошла в нужное русло. Она обхватила себя руками. Когда-нибудь замок Олы будет наполнен кожаными стульями. Куда бы она ни пошла, они будут ждать ее. И рабы. И прекрасная пища и одежда.

Комната наполнилась ароматами трав; это напомнило Джалите, как ребенком она собирала их с матерью. Девочка была счастлива, но невежественна. И от нее пахло рыбой и дымом очага.

Джалита почти незаметно наклонилась вперед. По ее слегка раздвинутым губам пробежал розовый влажный язык.

— Ты единственный из всех здесь, которому я могу доверять. И не только здесь, а во всем мире.

Резко поднявшись, Джалита подошла к печи. Она позаботилась стать так, чтобы Леклерк видел, как она дрожит. По комнате распространился чад от пролившейся на плиту жидкости.

— В чем дело? — спросил Леклерк. — Почему ты так расстроилась?

— Все из-за этих постоянных разговоров о войне и власти. Это означает, что пострадают люди. — Джалита повернулась к Леклерку. — Вы их всех победите. Я в этом уверена. Ты будешь рядом с Гэном и укрепишь для него Три Территории. А я буду принадлежать старику, который будет больше заботиться о своем коне, чем обо мне.

Из глаз Джалиты ручьем потекли слезы. Она задрала подбородок вверх. Это была крайне неудобная поза, но зато эффект был потрясающим.

Леклерк бросился к Джалите, но она остановила его взмахом руки и воскликнула:

— Нет! Не подходи ко мне. Ты не должен принимать на себя мои заботы. Это было бы несправедливо.

— Мы должны что-то предпринять. — Леклерк переступил с ноги на ногу, его руки подрагивали так, будто он хотел до чего-то дотянуться, но не решался.

Взвесив все «за» и «против», Джалита решила продолжить свою игру. Для того чтобы безраздельно управлять Леклерком, она должна была разорвать его связи со всеми другими. Слезы Нефрита объяснила это предельно ясно. Ошибка старухи состояла в другом — она недооценивала Джалиту. Уняв свои слезы, Джалита проговорила:

— Не надо. Тебе нельзя, иначе Гэн решит, что ты ненадежен, он не станет тебе доверять.

— Мы его обработаем. Мы найдем способ заставить его изменить свое отношение к Эмсо.

— Дело не только в Эмсо. Кейт Бернхард. Твоя соплеменница. Я замечала, как она на тебя смотрит. И ты на нее смотришь так же, хотя и притворяешься. Я это видела. Я не могу становиться между вами.

— Между нами?.. Но ведь ничего нет… — взволнованно пробормотал Леклерк. Подергивание его рук перешло в широкие беспорядочные взмахи. Его лицо покрылось краской. Он отвел взгляд от глаз Джалиты.

Джалита была удивлена. Оказывается, все сложнее, чем она предполагала. Пожалуй, даже сложнее, чем это представлял себе Леклерк, с усмешкой подумала Джалита. Этот дурак смог осознать свои чувства только после ее слов. И то лишь для того, чтобы все отрицать. Мужчины. Они были бы гораздо занимательней, если бы не были столь глупы. Девушка подавила вздох. С просительными интонациями в голосе Джалита проговорила:

— Ты уверен, что не испытываешь к ней никаких чувств? Это правда?

Объятый желанием, Леклерк поднял руки. Джалита позволила себя обнять. Он осторожно прикоснулся к ее плечам, а потом сильно прижал ее к себе. Его сосредоточенный взгляд, с сузившимися от желания до точек черными зрачками, насмешил Джалиту. И от обмана, подумала она. Еще Джалита подумала о том, какая именно ложь так явно отразилась на лице Леклерка.

В принципе это не имело никакого значения. Больше не имело. Когда он притянул ее к себе, она ответила тем же. Он был неуклюжим, совсем как Лорсо, но значительно более нежным. Заботливым. И таким же страстным.

Когда ее блузка упала на пол, Джалита ощутила спиной тепло, идущее от печи. И вскользь почувствовала разницу между этим теплом и разгоравшемся внутри пламенем желания, которое постепенно сжигало все ее мысли и тревоги.

Проявив неожиданную силу, Леклерк подхватил ее на руки и понес к дверям, ведущим в другую комнату. Закрыв глаза, Джалита представила себе освещенного лунным светом Лорсо, лоснящегося от пота, с играющими могучими мышцами. Его шею, подобную стволу дерева; вспомнила, как напрягалась его рука, когда он подтягивал подпругу.

В спальне было темно. С полузакрытыми глазами Джалита получала удовольствие от восхитительной нереальности происходящего. Сильно запахло мужчиной. Она чувствовала тяжелое, грубоватое движение и тепло, силу и насилие. Потом она оказалась на кровати, и он был с ней, она вся горела от желания, от ощущения, что отдается.

Перед ее мысленным взором проносились образы. Лорсо. Конюх. Леклерк.

Потом, лежа рядом с затихшим, глубоко дышавшим Леклерком, она оперлась на локоть и стала рассматривать его расслабленное лицо. Лицо спящего было до возмутительности непроницаемым. Разве она что-то произнесла вслух? Неужели она произнесла имя этого жесткого, незаинтересованного человека? Даже сейчас, когда она была пресыщена, уверена в своей победе над Леклерком, мысль об этом лице снова разожгла в ней желание. Она протяжно прошептала:

— Налатан. Налатан.

Глава 62

— Ты не можешь требовать этого от меня!

— Налатан, это не шпионство. Просто говори с ней, слушай, что она говорит. Она тобой восхищается. Так мы сможем понять, что делает Леклерк.

— Сайла, ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь, чтобы я вошел к ней в доверие и пересказывал тебе все, чем она со мной поделится?

Желудок у Сайлы сжался в комок. Налатан повторил все то, что она говорила себе самой. В устах другого это звучало еще более неприглядно. Она подошла к одному из массивных кресел, стоящих перед камином в зале аббатства, и тяжело опустилась на него.

— Сдаюсь. Мне стыдно. Прости меня.

Подняв лежавшую возле камина кочергу, Налатан пошевелил дрова в камине. Сайла невольно улыбнулась: это был толстый металлический стержень длиной с ногу мужчины со зловещего вида крюком на конце. Она часто пользовалась кочергой, но ей приходилось держать ее обеими руками, особенно когда крюк застревал в дровах. В руке Налатана кочерга послушно мелькала среди пылавших дров. Теперь его грубоватое честное лицо было спокойно.

Налатан нарушил наступившее было молчание:

— Ты так опасаешься Леклерка? Или это касается девушки? — Налатан говорил тихим голосом, растягивая слова, как было принято в его родной пустыне. Сайла помнила, что Налатан использовал этот прием, когда хотел быть официальным. Ее это задело.

— Я не опасаюсь ни того, ни другого. Мой опыт подсказывает мне, что девушка не заслуживает доверия. Этот мужчина располагает могуществом. Он знает такое, что мы не можем даже представить себе, и охотно делится своими знаниями с нами. Или нет?

Налатан воткнул крюк в сгоревшее полено. Неприятно заскрипели угли. По коже Сайлы пробежали мурашки, она вцепилась в подлокотники кресла.

— Я все еще служитель Церкви, несмотря на то что меня, как и тебя, отлучили. А еще я твой друг. Я воспользуюсь своим правом тебя предупредить. Церковь не может отказаться от своего нрава самозащиты, но при этом она обязана защищаться от того, что доподлинно ей известно, а не от того, что только предполагается. Не хочешь же ты лишиться своего доброго имени? Из-за не заслуживающей доверия девушки? Из-за одинокого мужчины?

— Ты очень добр. Я горжусь тем, что ты считаешь меня своим другом. Мне нужна твоя мудрость.

Налатан тихо рассмеялся.

— Мудрость. Я еще не спятил, поэтому некоторые считают меня умным.

Оба понимали, что он имеет в ввиду долгое безвестное отсутствие Тейт. Что же тут можно было сказать? Налатан вытащил кочергу из огня и внимательно стал ее разглядывать, будто ответ на его вопросы был среди следов, оставленных на кочерге кузнецом. Держа кочергу в правой руке, он осторожно положил ее на бедро. Неожиданно он схватился за крюк левой рукой. Сайла видела, как на его лбу выступили капельки пота. Налатан мучительно улыбался. Пот тоненькими струйками сбегал по его лицу. Жилы на шее вздулись. Медленно и неотвратимо кочерга стала сгибаться.

Сайла была уверена, что почувствовала запах паленой кожи. Она протянула было к нему руки, хотела крикнуть, чтобы он перестал, но остановилась. Поступок Налатана поставил ее в тупик. Все же в этом было какое-то неясное понимание, намек на протест, выразившийся вызовом и болью.

Налатан отбросил испорченную кочергу. Она загремела на каменном полу, вызвав целый каскад эха в огромном зале. Он поднялся на ноги, и колено, которым он упирался в кочергу, громко хрустнуло. На шерстяном полотне брюк остался черный след.

— Вот моя мудрость! — Движением подбородка Налатан указал на кочергу. — И здесь. — Он поднял левую руку, на которой вздувались волдыри. — Вот что у меня остается без нее. Сила и терпение. Я терплю.

Что-то подсказало Сайле, что ей лучше промолчать. Налатан удалился.

Он был благодарен Сайле за то, что она не проронила ни слова. Клокотавшая внутри его ярость грозила превратить его в подобие несчастных животных, заболевших бешенством. Он дважды видел таких бедолаг. Воспоминания об этом преследовали Налатана. Взбесившиеся собаки шатались, выли и скалились, кусали кого попало. Укушенные ими также становились обреченными. Обычно Налатан усмирял свою ярость, доводя себя до полного изнеможения. Ежедневно он занимался тренировками с Волками, переходя от одной группы к другой, вступая в поединок с теми, кто хотел проверить свою сноровку. Это было прекрасной отдушиной. Он мог играть в убийство, не отвечая за последствия. Никто из старательных молодых воинов не понимал зловещего смысла странно моргающих глаз Налатана, его неожиданно раздувавшихся ноздрей. Они не понимали, что такие сигналы всегда предваряли разящий выпад или удар. Никогда им не узнать, как трудно было Налатану удержаться от этого выпада или не нанести смертельный удар.

Сегодня звуки ударов стали о сталь и возбужденные мужские крики притягивали его к себе, как звук журчащей воды притягивает к себе жаждущего.

Помещение для переодевания представляло собой длинное приземистое сооружение на краю тренировочного поля. В торцах имелось по двери, вдоль стен через равные небольшие интервалы располагались окна. Внутри помещение было таким же угрюмым, как и снаружи. Повседневная одежда воинов помещалась в грубые полотняные мешки, висевшие на вбитых в стены крюках. Тренировочные доспехи, если их не надевал Волк, были аккуратно сложены под пустым мешком. После вчерашней бури стояла прекрасная погода. Помещение продувалось крепким ветерком. Через окна в него врывались золотистые столбы солнечного света.

Налатан натянул плотную хлопковую фуфайку, поверх нее тяжелую кожаную куртку с тонкими защитными стальными пластинами. Металлические полоски были и на кожаных штанах. Затем настала очередь стального шлема Оланов с кожаной подкладкой. Налатан его ненавидел. В нем было жарко. Прикрывавший шею и уши кожаный колпак плохо пропускал звуки, но создавал какой-то отдаленный раздражающий рев. С ворчанием он завязал шнурки шлема под подбородком. Налатан был вынужден признать, что шлем несколько раз спасал его от головной боли. И, наверно, от нескольких шрамов. Наконец негнущиеся рукавицы, в которых можно было держать только пику или мурдат.

Надевая левую, Налатан царапнул свежий ожог на своей ладони. Он поморщился больше от досады, чем от боли.

Его личное оружие стояло у стены, забытое на долгие недели. С чувством вины Налатан взял в руки меч и боевой посох. Стоя один в залитом солнечным светом помещении, Налатан вспомнил, как однажды танцевал с оружием. Был жаркий праздничный день. За ним наблюдала Тейт. Музыкант заставлял барабан звучать в ритме биения его сердца. Налатан вспомнил, как трудно было танцевать на песке. Ликующая в его сердце любовь рассмеялась над этим препятствием и сказала:

— В таком случае ты будешь летать! Тебя ничто не может остановить! — И Налатан летал. Потому что Тейт была рядом с ним.

Меч в его правой руке позвякивал о посох, когда Налатан выходил на улицу. Его окликали улыбающиеся друзья. Он отвечал на их улыбки, произносил приветствия, отзывался на их грубоватый юмор.

Им нельзя было позволить увидеть кровавого разъяренного зверя, таившегося в нем.

К Налатану подошел его давнишний приятель-десятник.

— В моей десятке новичок, с которым тебе следовало бы познакомиться. Из баронства Фин. Ты знаешь, это одна из старых территорий Харбундая. Он любит рассказывать о боях с Ква. У него несколько шрамов.

В голове Налатана промелькнула какая-то мысль.

— Вот как? Пусть паренек посмотрит, пока я потренируюсь с кем-нибудь более подготовленным.

Десятник было заколебался, но снова взялся за свое:

— Парнишка видел, как ты сюда шел. Он спросил, не служит ли тебе посох палкой для ходьбы? Вся десятка слышала это, Налатан.

Ничто не могло быть более опасным, сказал сам себе Налатан. Вызов от храброго болвана. Ждущие развлечения мужчины. Он проклинал дурачка, вынуждавшего его нанести удар.

— Давай его сюда!

— Какое ему дать оружие?

— Любое, которое он в состоянии поднять!

Все тренировавшиеся Волки окружили Налатана, подобно листьям, подхваченным водоворотом. Десятник, за которым шел его новобранец, едва пробился к нему. Налатан вздохнул при виде бросившего ему вызов юноши. Рослый, плотно сбитый, но с еще по-юношески не сформировавшейся мускулатурой, парнишка был настолько же нервным, насколько и гордым. Это сочетание давало неуверенную агрессивность, подействовавшую на измотанные нервы Налатана, как соль на рану.

Монотонно повторили правила схватки. Налатан окинул взглядом своего противника.

Юноша бросился вперед, восполняя храбростью зачатки техники. Парируя его атаку, Налатан отметил, что тот пытался нанести колющий удар. Большинство фермеров наносило рубящие удары, будто рубили кустарник. Налатан легко сделал ложное движение мечом и нанес противнику резкий удар по шлему шаром на конце своего посоха.

У того подкосились колени и смешно расширились глаза, из уголка рта показалась блестящая струйка слюны и потекла на куртку.

— Лучше тренируйся, как велят твои начальники, — сказал ему Налатан. — Ты храбр, но еще не готов.

Налатан отвернулся. Он дышал чуть легче, чем после разговора с Сайлой.

Предупреждением Налатану послужила вдруг нависшая тишина. Свист меча, мелькнувшего над его увернувшейся от удара головой, опередил крики ужаса собравшихся. Упав, Налатан мгновенно перевернулся и вскочил на ноги с мечом, готовым к нападению, и посохом, изготовленным к обороне.

Взревев, юноша прыгнул вперед.

Зверь в груди Налатана радостным рыком приветствовал свое освобождение. Лязг стали о сталь был сладостной, возбуждающей музыкой. Налатан отступал, изредка нанося удары только для того, чтобы предотвратить колющие удары противника. С каждым мгновением уверенность молодого человека росла.

Мало-помалу новобранец стал понимать, в каком затруднительном положении он оказался. Зверь в душе Налатана торжествующе бушевал и выл.

От окруживших их воинов слышался возбужденный гул. Налатан двинулся вперед, и они подбадривающе закричали, высказывая свое презрение потерявшему инициативу. Налатан теснил юношу. Ослабевший, поставленный в тупик навязанной ему манерой ведения боя, он дико размахивал мечом, едва успевая отбивать сыпавшиеся на него удары.

Налатан как будто играл с ним. Выпады его меча останавливались в волоске от тела противника. Посох в руках Налатана гудел. Шар с треском опускался на шлем юноши, колени которого гулко ударялись о кожаный щит. Наконец холодным расчетливым ударом Налатан ударил посохом по руке юноши, державшей меч.

Лицо того перекосилось от боли, и юноша отступил, шатаясь. Покачиваясь, едва стоя на ногах, он ждал, слишком молодой и храбрый, чтобы признать свое поражение. Тяжело дыша, он вымолвил:

— Я еще на ногах. Ты не победил, если я на ногах!

Теперь Налатаном полностью завладел сидевший в нем зверь.

Налатан стал кружиться вокруг юноши, внимательно его разглядывая. Это был хладнокровный выбор цели. Все затаили дыхание.

В глазах юноши стояли непролитые слезы растерянности, решимости и просто страха. И все же, прихрамывая, он двигался перед Налатаном.

— Налатан! — прозвучал женский голос. — Ты выглядишь как никогда хорошо! Ты уже закончил эту тренировку?

Налатан медленно выпрямился из боевой стойки, не сводя глаз с противника. Посох был готов нанести удар, меч направлен на новобранца.

— Нила?!

— Проезжала мимо и заметила, что что-то происходит. Я была уверена, что ты окажешься в центре событий, и поэтому подъехала ближе.

Осторожно отступив на шаг, Налатан спросил:

— Ну что, парнишка, закончим?

На свободное пространство выскочил десятник. Встав перед новобранцем, он обратился к Ниле:

— Парнишка так устал, что не может разговаривать, Налатан. С него достаточно. И всем нам тоже.

Его последние слова, которые он произнес опустив глаза, прозвучали как мольба. Волки поспешили утащить юношу подальше, пока язык не навлек на него беду.

Обращаясь к Волкам, Налатан произнес:

— Запомните то, что вы видели. Атака приносит победу отрядам. Оборона приносит победу отдельным воинам. Никогда этого не забывайте!

Налатан повернулся к Ниле и едва совладал с удивлением, заметив рядом с ней Джалиту, сидевшую на другой лошади. Нила ослепительно улыбнулась. Казалось, что яркое послеполуденное солнце засияло еще сильней. Она была одета в тяжелую шерстяную накидку темно-синего цвета, прошитую еще более темными фиолетовыми нитями, отражавшими свет. От этих нитей казалось, что ее накидка все время переливалась. Гриву золотых волос окаймлял отброшенный назад капюшон.

Джалита тоже улыбалась. Налатану на ум пришли мысли о шепоте, столь тихих песнях, что можно было усомниться в их реальности. Джалита была в капюшоне, из-под которого выбивались отдельные пряди блестящих черных волос. Они трепетали на ветру, резко выделяясь на фоне белого капюшона.

— Я тебя искала, — сказала Нила. — Гэн просил передать, что хотел бы встретиться с тобой. Ты свободен?

— Прежде мне нужно принять ванну и переодеться. Я присоединюсь к вам в замке.

— Ну что же. Вперед! Я передам ему, что придешь.

Джалита задержалась. Налатан избегал смотреть в ее сторону, чувствуя на себе ее взгляд. Она ждала, пока он повернется. Джалита улыбнулась, правой рукой заправив выбившиеся пряди волос под капюшон. Под ее взглядом Налатан потерял самообладание.

Неожиданно в Налатане снова проснулся демон, требовавший убить наглого юнца. Но теперь он шептал. Соблазнял. Говорил о скрытности и таинственности, о мягкой темноте. Он пел о наслаждении, о вожделении, подобном пламени.

Джалита улыбнулась еще шире — манящей, призывной улыбкой.

Глава 63

Налатан вышел из раздевалки. Был удивительно красивый закат. Пламенели неровные зубцы вершин Китовых Гор. Поля, леса, вся земля Олы были окрашены в теплые золотистые тона. Казалось, пушистые облака светились теплом, хотя кристально чистый воздух был холоден.

Налатан удивился, на первом же повороте дороги столкнувшись с десятником, за которым стояли его воины. Рука Налатана невольно легла на рукоять меча. Десятник показал свои пустые руки.

— Я не собирался застать тебя врасплох, Налатан. Я только хотел с тобой немного поговорить. Мы все видели, как ты расстроился, когда Ботул позволил своему языку опередить разум. Я думал, ты его убьешь. Я рад, что ты этого не сделал. Мне не следовало передавать тебе его глупые речи. Я хочу его воспитать как следует. Это моя работа, но я решил переложить ее на тебя. Это было ошибкой. Поэтому не держи на него зла за то, что произошло. Он хороший человек. Он не виноват в том, что случилось.

Какое-то время Налатан молчал — он просто не знал, что сказать. Наконец он обратился к Ботулу:

— Ты один из храбрейших людей, с которыми мне приходилось встречаться. Талантливый. Целеустремленный. В один прекрасный день ты меня победишь. Но вот этот, — и он кивнул в сторону десятника, — храбрее нас двоих вместе взятых!

Все десять воинов разинули рты. Налатан продолжил:

— Он принимает на себя твою вину. И мою. Он лидер не только потому, что умеет обращаться с оружием или силен, как бык. И не из-за тех проклятий, которыми щедро вас осыпает, пока превращает в настоящих Волков. Он лидер потому, что всегда знает, как правильно поступить. Все, чему вы научились от меня или Ботула, можно было бы узнать от двух диких быков. Но если вы что-то поняли, то только благодаря этому человеку. — Налатан увернулся от остолбеневшего десятника прежде, чем тот успел вымолвить хоть слово.

У дверей в главный зал замка Налатана встретил караульный, который проводил его в небольшую боковую комнату. Гэн сидел за длинным массивным столом. Его кресло было сделано из светлого, почти медового цвета дерева, украшенного темными завитушками. Подлокотниками служили резные прыгающие тигры с зубами из слоновой кости и глазами из красных камней. Высокая спинка кресла была украшена большим изображением рычащей головы тигра.

Несмотря на ревущий в камине огонь, в комнате было холодно. Поверх обычной одежды Гэн натянул толстый шерстяной свитер, явно связанный кем-то из его почитателей. На ярко-красном фоне по диагонали были изображены желтые мурдаты. Увидев Гэна, вырядившегося столь ярко, Налатан удивленно поднял брови. В шаге от Гэна стояла Сайла, похожая на угрюмую тень. По ее виду было понятно, что она не забыла о своем разговоре с Налатаном.

У камина грелся Леклерк, одетый в темную плотную шерстяную куртку. За дальним концом стола сидел Эмсо, улыбнувшийся вошедшему Налатану.

— Не надеялся, Налатан, что ты так быстро явишься, — сказал Гэн. — Я хотел позже рассказать тебе о нашем собрании. Но, раз ты уже здесь, мы вместе обсудим новости.

Леклерк приблизился к столу. Налатан отметил, что Эмсо просто переступил с ноги на ногу, но не тронулся с места. Налатану бросилась в глаза домотканая шерстяная рубашка Эмсо, в которую были вплетены нити разного цвета и разной толщины. Вся она была усеяна узелками в тех местах, где ткачихой связывались порванные нити. Обрезки кости заменяли пуговицы. Его кожаные штаны были аккуратны. Все вместе производило впечатление нарочитой простоты.

Как ни странно, седая борода Эмсо была аккуратно подстрижена. Более того, Налатан заметил, что впервые Эмсо причесан.

Голос Сайлы прервал наблюдения Налатана. Все, о чем она говорила, было ему уже известно: имевшийся у Жреца Луны разрушитель стен бросал странные сосуды, воины Жреца стреляли огромными стрелами из катапульт, Жрец убивал людей молнией, его рабы что-то строили на побережье. Это уже не поражало воображение. Налатан относился к таким историям как к сказкам, которыми пугают новобранцев.

Леклерк заинтересовался куда больше и подошел к Сайле. Воин-монах с интересом взглянул на него. Леклерк не был воином, как Тейт или Конвей, но он был искушен. На него не действовали дикие россказни.

Сайла закончила. Нахмурившись, Леклерк выпрямился, и все примолкли на пару мгновений, не желая нарушать ход его мысли.

Тишину разорвал грубый голос Эмсо. Седоголовый воин не подошел к остальным.

— Колдовство. Против нас действует колдовство, Гэн. Это испытание. Смотри, что происходит. Когда мы сражались против Алтанара, колдовство было дано нам. Оружие-молния нам здорово помогло в битве при Медвежьей Лапе. Когда армии Алтанара могли нас остановить, чужеземцы дали нам оружие-молнию. Когда перед нами оказались стены Алтанара, чужеземец дал нам колдовство, чтобы их разрушить.

Гэн нахмурился.

— Не было никаких чар, никаких заклинаний или другого колдовства. Просто наши друзья знают, как делать то, что не умеем мы.

Эмсо неуклюже отступил на шаг, почти скрывшись в темноте.

— Жрец Луны пользуется светом с небес, чтобы убивать своих врагов. Их отравляют змеи из пустыни. Слезы Нефрита вызывает демонов из морских глубин. Разве ты не понимаешь? Мы не просто сопротивляемся. Нас подавляют. Существуют силы, Гэн, которые мы не можем себе даже представить. Чужие силы, добрые и злые. Когда мы были на стороне справедливости, эти силы нас защищали, помогали нам.

— Мне не кажется, что я превратился в олицетворение зла, — с металлом в голосе заметил Гэн.

Заговорила Сайла:

— Эмсо, я тебя понимаю. И я согласна с тобой. Война против Жреца Луны и Слез Нефрита — это война против сил зла. Нам повезло, что с нами такой человек, как Леклерк, помогающий нам противостоять им.

Эмсо даже не взглянул в сторону Сайлы. Продолжая обращаться с Гэну, он сказал.

— Больше всего нам угрожает то, чего мы не видим или не хотим видеть. Я только хочу, чтобы ты взглянул на наши проблемы так, как ты это делал прежде, — хладнокровно и трезво. Мы назвали тебя Мурдатом. Ты — оружие, освободившее нас. Но никакое оружие не может противостоять ведьме. Как твой друг, готовый за тебя умереть, я прошу тебя подумать над тем, что с нами происходит.

— Все ли кочевники Летучей Орды ушли на побережье? — неожиданный и неуместный вопрос Леклерка заставил всех вздрогнуть. Гэн уставился на Леклерка, будто заметил выросший на его лбу рог. Изумленный Налатан широко раскрыл глаза. Костяшки пальцев Эмсо, крепко сжавшие рукоять меча, побелели. У Сайлы был вид человека, испытавшего облегчение. Именно она и ответила Леклерку.

— Так утверждается в донесении.

Продолжая где-то витать, Леклерк кивнул.

— Ради чего им уходить? Зачем менять лагерь в холодную и сырую погоду? Почему им так важно побережье?

Потирая лоб, Леклерк отошел к камину.

Заинтригованный Гэн встал и, обогнув стол, подошел к Леклерку.

— Все вы жили далеко от моря, — сказал Гэн. — Жрец Луны когда-то принадлежал к вашему племени. Отчего его так притягивает море? — Повернувшись к Сайле, он спросил: — Есть ли что-нибудь в культе Луны, связанное с морем?

— Только способность Матери-Луны управлять приливами.

Леклерк едва слышно пробормотал:

— Думай, Леклерк, пользуйся своей головой. Жрец Луны не дурак, он — сумасшедший. У него имеется генератор статического электричества. Вся эта остальная чепуха, вероятно, связана с генератором. Так называемый стенобой — пустяк. Мои катапульты выведут из строя эту кучу хлама в два счета. Но почему он так стремится к морю? Что этот маньяк затеял?

Оборвав свое бормотание, Леклерк жалобным тоном спросил Гэна:

— Когда наконец вернутся Конвей и Тейт? Они мне нужны!

Эмсо выступил вперед, на освещенный огнем из камина участок комнаты.

— Они уже подверглись испытанию, как и все мы. В горах прошли бури. Таких ранних и жестоких бурь никто не помнит. Они оказались в западне между неизвестными чужеземцами и убийственной погодой. Если они посланцы добра, то мы должны отнестись ких потере как к предзнаменованию.

— Предзнаменованию? Предзнаменованию?! — Леклерк медленно обернулся. — Ты хочешь сказать, что если мои друзья погибнут, то это предзнаменование? Это было бы трагедией, идиот ты этакий! Ты себе не можешь даже представить, какая это была бы потеря! Только безмозглый мог… мог…

Гэн схватил заикающегося Леклерка за руку и, рывком развернув к себе, прижал его спиной к стене.

— Ни слова больше! Никто не смеет оскорблять Эмсо в моем присутствии! Ты простишь ему эти слова и то, как он их сказал. — Не отпуская Леклерка, Гэн посмотрел на Эмсо и продолжил: — Ты говоришь о соплеменниках этого человека! Ты простишь его вспышку.

Пока Леклерк безостановочно повторял «да» и «конечно», челюсть Эмсо оскорбленно подрагивала. Наконец он выдавил из себя:

— Я сказал больше, чем следовало, — и разразился неожиданным грубоватым смехом, который еще больше усугубил воцарившуюся в комнате гнетущую атмосферу. Прервав свой смех, Эмсо произнес: — Вот так всегда бывает. Самое незначительное превращается в главное. Самые незначительные слова оказываются самыми громкими.

На этом он отсалютовал, подняв кулак к правой скуле. Гэн освободил Леклерка, который машинально отсалютовал в свою очередь. Гэн широко улыбнулся.

В Леклерке вспыхнуло чувство обиды. Он расценил эту улыбку как снисхождение, будто знаменитый воин притворялся, что признает плюгавого мыслителя равным себе. Обида становилась все сильнее — с ним грубо обошлись и отругали за то, что он осмелился высказать свое мнение. Леклерк пытался себя убедить, что он выдумывает мелодраму, что Эмсо не имел в виду ничего плохого. И все же, когда он украдкой взглянул на Эмсо, продолжавшего скрываться в темном углу, по спине его пробежали мурашки.

Гэн прошел вдоль стола и встал перед своим старым другом Эмсо.

— Я читаю в твоем сердце, а ты — в моем. Мы сражаемся во имя того, кто в нас нуждается. Мы правим потому, что чувствуем, что обязаны. Тебе известно пророчество, которым я руководствуюсь.

— Я страшусь его, — правдиво ответил Эмсо. — Твоя мать говорила, что перед тобой всегда будут две дорога, одна из которых приведет к славе, а вторая — к позору. Ты всегда должен двигаться вперед, всегда делать выбор. Я чувствую вкус воздуха на этой тропе. И он отдает вонью позора!

— Пусть так, — ответил Гэн. — Тогда самое худшее, что может случиться, — моя гибель. Такие, как я, не могут жить в позоре.

Стиснув перед собой кулаки, Сайла бросилась к этой паре. Это было до смешного нелепое оружие против двух резко повернувшихся к ней мужчин. Их лица вдруг стали тревожными. Сайла клокотала от ярости.

— Разве смерть — единственное, в чем вы разбираетесь? Вы измеряете жизнь тем, как уходите из нее? Меня тошнит от вас! Слышать ничего больше не желаю о славе или позоре! Ты будешь жить. Ради сына и жены, даже если потеряешь все остальное! А ты, Эмсо! Ты сошел с ума? Ты нужен Гэну Мондэрку. Возможно, в глубине души ты никогда и не воспримешь меня, но никогда не соединяй имя этого человека с позором. Пока ты рядом с ним, ничто не опорочит его честь!

Когда она закончила, Гэн уже улыбался, а Эмсо заметно побледнел. Мондэрк попытался заговорить, его заглушил седой воин, который будто не заметил, что Гэн хотел что-то сказать. Его речь была неестественно пронзительной, слова торопливо срывались с губ.

— Ты права. У него своя судьба. И это и моя судьба. Что бы ни случилось, никто не смеет усомниться в моей преданности. Это известно всем. Особенно тебе, Жрица Роз.

— Я причинила тебе боль, — ответила Сайла. — Я этого не хотела. Когда-нибудь ты поймешь, что я была права.

Эмсо покачал головой. Он повернулся к Гэну.

— Я ухожу. Но прежде чем уйти, я скажу тебе слова, которые ты не должен забывать. Первое — колдовство. Второе — ведьма. А чем иным является Слезы Нефрита? Чем иным является Жрец Луны? Спроси себя, почему такие странные силы восстают против нас? Почему сейчас? Помни, только ты можешь выбрать свой путь.

Эмсо ушел. Он быстро вышел в дверь, и пламя освещавшего выход факела заколебалось. Повисло тягостное молчание, и все быстро разошлись. Первым откланялся Леклерк. Налатан вызвался проводить его, и Леклерк с радостью принял предложение. Когда они вышли из комнаты, Леклерк спросил, посмотрев в лицо своего более высокого спутника:

— Ты веришь всей этой болтовне о колдовстве и ведьмах? — Длинный коридор был освещен редкими свечами. В их неровном свете казалось, что вопрос повис в воздухе.

Налатан рассмеялся. Одновременно он незаметно осенил себя Тройным Знаком.

— Я был монахом, помнишь? Я отвечу так, как меня учила Церковь.

— Нет, нет! Ответь мне как Налатан. Скажи правду.

— Я верю в силу зла так же, как в силу добра. — Налатан удивился, что ему приятно говорить об этом с Леклерком. — Я верю, что люди обладают огромной внутренней силой. Мне приходилось видеть, как мужчины, не дрогнув, смотрели в глаза тем, кто отрезал им руки и ноги. Я видел людей, которые так ненавидели, что сила их ненависти изводила до смерти других. Возьми, например, Сайлу, которая боролась больше любого мужчины, отыскивая Врата. Она — Жрица Роз, военная целительница, но она руководила воинами. А Конвей с теми огромными псами. Он приносит смерть, как зимняя буря. А моя Доннаси. Мы шли за Жрицей в бой. Она этого требовала, потому что Церковь нуждалась в тайне Врат. И мы ей повиновались. Нами управляла сила.

— Сила разума. — Налатан резко повернулся, услышав юмористическую нотку в словах Леклерка, но тот, похоже, обращался к самому себе. Леклерк продолжил: — Ты размышляешь о причинах явлений. Это важно. Это, пожалуй, самое главное. Возможно, именно поэтому ты мне нравишься. Я чувствую, что ты родился не только для того, чтобы быть военной машиной, так же как и я… — Леклерк неожиданно остановился, а затем продолжил: — Признаюсь, я бы хотел стать таким воином, как Конвей или ты. Но я не могу. Зато я могу делать другое. Я заслуживаю лучшего обращения. Ну, ничего. Но вот что я тебе скажу: простой силой Летучую Орду и Скэнов не победить. Может, Гэну и нужен Эмсо. Но я ему абсолютно необходим. Больше, чем кто-либо может понять. — Почему-то эта мысль показалась Леклерку смешной. Он долго и громко смеялся. Налатан пожалел, что слишком темно и он не может рассмотреть лицо человека, способного извратить звуки веселья и заставить холодные камни звенеть скрытым одиночеством.

Глава 64

Казалось, тьма насмехалась над Налатаном. Успокаивающий запах моря и земли дразнил его. В его голове зарождались новые мысли, но все они неизбежно возвращались к образу его жены. В ее отсутствие в памяти всплывал каждый момент, который они провели вместе. Любая мысль о ней была ярким, затмевающим все остальное воспоминанием; оно одновременно и восхищало, и приносило нестерпимую боль.

Откинув одеяло, Налатан поднялся с кровати. Через открытое окно дул холодный ветер с моря. Он с радостью встретил его бодрящие порывы; уж лучше полностью проснуться и ощущать эту освежающую прохладу, чем расслабленно нежиться в теплой постели. Он без труда нашел свою одежду — расположение всех вещей в этой комнате было слишком хорошо ему известно, ведь он провел здесь много таких одинаковых ночей. Налатан едва заметно усмехнулся. Стража замка ненавидела его ночные прогулки. Это были хорошие, понятливые люди, но простые солдаты, несмотря на все обучение. Они с трудом воспринимали, что кто-то может приходить и бродить среди них, оставаясь при этом невидимым и неслышимым. Стражники ужасно пугались, когда он пытался поговорить с ними из темноты, а некоторые просто сходили с ума от страха. Он старался объяснить им о своем умении превращаться в воина-монаха, но те только обижались. Сейчас Налатан предпочитал не таиться, когда ему приходилось гулять по ночам, убегая от бессонницы.

Скамейки в саду вокруг замка были расставлены по тщательно продуманному плану — с любой из них должен открываться наилучший вид на постройки и буйную зелень замкового парка. Однако в темноте это не имело никакого значения, и Налатан сел на первую попавшуюся.

Увидев человека, крадущегося вдоль стены, он не поверил своим глазам. Но вот фигура снова продвинулась в темноте. Мгновенно забыв о своих болезненных воспоминаниях, Налатан схватился за рукоятку меча.

Крадущийся человек старательно прижимался к стене. «Интересно, кто бы это мог быть? — подумал Налатан. — Один из слуг? Любитель тайных свиданий?» Человек бесшумно двигался вдоль стены. Его правая рука, едва различимая в темноте, была поднята, согнута в локте и отведена за плечо. Вытянув левую руку, человек нащупывал путь. Это был мужчина, причем вооруженный мужчина. Кто же это? Негодяй стражник? Или шпион, покидающий территорию замка, чтобы передать донесение?

Налатан пригнулся, чтобы лучше разглядеть силуэт на фоне стены, и тихо последовал за этим человеком. Так они медленно крались в темноте друг за другом.

Двое стражников не торопясь вышли из открывшейся двери как раз напротив незнакомца у стены. Луч их фонаря выхватывал желтым пятном каменную аллею и ряды кустарника вдоль нее. Человек укрылся в этих кустах. Налатан решил, что завтра же утром нужно будет их подстричь.

Налатан наблюдал, как выходит стража, затем громко захлопнул за ними дверь и отступил назад. Они обернулись в его сторону. Спокойно болтая, эта парочка прошла на расстоянии вытянутой руки. Налатан с трудом подавил в себе дикое желание сделать большой прыжок и треснуть обоих сзади по шлемам.

Человек в кустарнике терпеливо выждал, когда отойдет стража, и поднялся снова. Налатан подумал о нем даже с некоторым уважением. Кто бы он ни был, этот человек понимал, что такое ночная работа.

Однако, поднявшись, человек направился не к замковым воротам, как того ожидал Налатан. Впереди у него по правую руку были конюшни. Но было не похоже, чтобы кто-то пытался покинуть территорию замка верхом на лошади — никто не проходил через ворота.

Аббатство Фиалок. Налатан поднял глаза на его крутые островерхие крыши, устремленные к звездам.

Сайла.

Церковные фанатики стремились убить ненавистных им врагов Церкви. Они уже однажды сделали такую попытку, и Налатан с содроганием вспомнил об этом ужасе. Значит, человек подкрадывался к спящей женщине, Жрице.

Преследуемый им человек отошел от стены замка и продвигался вперед, слегка пригибаясь к земле. Наблюдая за ним, Налатан лег на землю и сейчас ориентировался в основном по слуху. Он двигался, только когда слышал шорох движений. Если наступала тишина, воин-монах прикладывал ухо к земле, как это делают охотники. Наконец Налатан решился приблизиться к незнакомцу и задержать, не дав тому подойти к аббатству, но тут человек вдруг исчез. Спустя мгновение Налатан увидел его, шагающего прочь от аббатства в сторону моря и задней замковой стены. Сконфуженный, он поспешил вслед за ним.

Налатан думал больше о том, что этот человек может сделать, а не о том, что он сейчас делает. Внезапно он понял, что единственным звуком в этой ночи стал звук его собственных шагов, и сразу же присел на корточки. У него не было никаких мыслей о том, что ему дальше делать, и он решил выждать. Возможно, его услышали? Или увидели? Сколь осторожен тот человек?

В голове у Налатана шумело от напряжения, но он ждал, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. До него донесся сильный, ни с чем не сравнимый запах — запах конюшен. Раздался звук, похожий на гулкий выдох, дверь конюшни открылась и сейчас же захлопнулась.

Налатан вспомнил о веревке, свисающей из верхнего окна сеновала. В надежде, что это ему поможет, он бросился к окну. Подергав за веревку, Налатан убедился, что она довольно надежна. Его руки окоченели от холода, и, чтобы хоть немного их согреть, он засунул ладони под мышки. Вскарабкавшись по веревке наверх, он пролез через окно и растянулся на мягком, благоухающем теплом сене, ожидая, пока успокоится дыхание. Отдохнув, Налатан осмотрелся.

Внезапно в комнате прямо под ним загорелся свет. Он уже собрался бежать, но понял, что находится как раз над помещением, где хранится корм. Какой-то человек, одетый в черное, ходил по этой маленькой комнате. Ее стены были затянуты плотной тканью, и вся обстановка говорила об уюте и порядке. У человека был фонарь, но плотная ткань служила надежной защитой, не пропуская лучи света наружу. Хорошенько рассмотреть его никак не удавалось.

В темноте за пределами крошечного освещенного квадрата что-то двигалось. От конюшни донесся скрип — это скрипела дверь, подвешенная на смазанных крючьях. Наконец она закрылась. Вошедшего в конюшню человека никто не сопровождал.

— Привет? Есть здесь кто-нибудь?

Налатан тревожно вытянул шею. Джалита.

Фыркнув, беспокойно заржала в стойле лошадь.

Джалита сдавленно и пронзительно вскрикнула. Низкий, грубый мужской голос сказал:

— Успокойся, девочка. — Налатан сразу же узнал Эмсо.

Со своего места на краю чердака Налатан мог видеть только часть нижнего этажа конюшни. Пристраиваясь поудобнее на копне сена, он медленно повернулся на живот.

Налатан считал ниже своего достоинства задавать вопросы и отвечать на них. Оказывается, этот крадущийся во тьме незнакомец, которого он принял за шпиона, был виноват лишь в обычной похоти и глупости. И сейчас, забравшись наверх, Налатан наблюдал за этими двумя дурачками. Вероятно, Джалита отвечала на безумные надежды этого старика. Сцена как будто была специально разыграна для благородного Налатана. Он уже начал презирать самого себя. Узкая полоска света появилась снова, и Налатан повернул лицо к щели в полу.

— Все оказалось хуже, чем я предполагал, — раздался голос Эмсо.

Налатан склонил голову, прислушиваясь. Разговор не был похож на любовную беседу.

— Гэн говорил что-нибудь о Леклерке? О том, чтобы отдать меня ему?

Налатану были видны только их макушки, почти соприкасавшиеся рядом с горящим фонарем.

— Он ничего не сказал о тебе. Я ведь уже говорил: Гэн не хочет, чтобы люди знали, как он расплачивается людьми, награждая своих любимых слуг.

— Тогда о чем же шла речь? В чем дело?

— Магическое оружие Жреца Луны. Когда Леклерк услышал об этом, он обещал Гэну уничтожить его.

Налатан понял, чем вызвана длинная пауза после этой фразы, — Джалита обдумывала ситуацию. Это говорило о какой-то тайной власти, которую он до сих пор никак не связывал с этой женщиной. Он припомнил ее всепроникающий взгляд, ту быстроту, с которой она отвечала на вопросы. Ему пришло в голову, что рядом с Джалитой этой ночью был не один дурак, и Налатан решил уменьшить их количество вдвое.

Джалита тяжело вздохнула, прежде чем безропотно подчиниться удару судьбы.

— Тогда я обречена на гибель.

— Этому не бывать. Ведь он немногим лучше любого торговца. Я сам расскажу Гэну.

— Скажешь ему, что ты хочешь меня?

Эмсо задохнулся от волнения.

— Я? Я не… я имел в виду, я не могу просить тебя… Это безумие!

— Вот как? Ты действительно не можешь себе этого представить? Ты не можешь закрыть глаза и увидеть нас? Вместе?

— Конечно, могу. Но это невозможно. Ты сама об этом сказала. Гэн хочет, чтобы ты пошла к Леклерку.

— Потому что верит, что колдовская сила Леклерка может уничтожить оружие Жреца Луны, разве не так?

Эмсо с сомнением покачал головой. Джалита настаивала:

— И нам нужна победа Жреца Луны, чтобы объединить Церковь и культ Луны, чтобы Гэн заключил союз с Церковью для управления Тремя Территориями. Это ведь тоже справедливо, разве не, так?

Сверху, с чердака, Налатан наблюдал за Эмсо. Тот вздрогнул. Пламя фонаря отразилось от лица старика. На правой щеке у него был небольшой шрам; гладкая кожа сверкала, как драгоценный камень.

Запутывая Эмсо и пытаясь добиться от него согласия, Джалита продолжала:

— А что, если Жрец Луны узнает, что именно собирается сделать Леклерк, чтобы уничтожить его? — В тусклом свете комнаты смутно белела ее рука, выглядывавшая из широкого рукава. Длинные изящные пальцы приблизились к лицу Эмсо. — Мы не должны сердить Гэна: никаких споров, никаких подозрений. Я буду делать то, что должна, и ты будешь помогать мне. Мы должны быть вместе, это придаст нам смелости.

Взяв ее руку, Эмсо поцеловал кончики пальцев.

— Делать что? Ты только что сказала, что мы ничего не можем сделать. Даже за все колдовские секреты в мире я не могу допустить, чтобы ты имела дело с этим человеком. Если мне придется умереть, то сначала я убью его.

Мягко, но решительно она высвободила свою руку и снова погладила его по лицу. Налатан содрогнулся, представив себе, как она вытягивает душу из тела Эмсо этими изящными ручками. Голос Джалиты вернул его к действительности.

— Я узнаю секреты Леклерка. Он хочет меня. Он расскажет мне все, что я захочу, я передам тебе, а ты расскажешь настоятельнице Фиалок. Ее Жрицы могут отправиться куда угодно, даже в Летучую Орду. Истинная Церковь победит, Эмсо. Ты спасешь и душу Гэна, и его королевство.

Эмсо оттолкнул ее руку. Этот жест был твердым и решительным. Голос его стал суровым и жестким.

— Сделать так, как ты говоришь, значит предать Мурдата. Жрец Луны никогда не позволит оставить его в живых. Если я так помогу настоятельнице, то предам своего друга.

— Церковь хочет, чтобы Гэн Мондэрк остался целым и невредимым, чтобы его не убили. Когда станет ясно, что Гэн не может победить Летучую Орду, все наши друзья сразу отвернутся от него. Гэн не захочет, чтобы его Волки умирали понапрасну, он не захочет смириться с поражением. Церковь желает, чтобы он управлял Тремя Территориями от ее имени и советовался со всеми остальными друзьями Церкви. Ты не предаешь его. Ты сделаешь только то, что должен делать друг. Ты спасаешь его.

— Церковь нельзя разделить. Но я сражаюсь рядом с ним с самого начала.

Последние слова звучали явным оправданием, и Джалита отнеслась к этому с пониманием. Налатан увидел, как она придвинулась ближе к Эмсо и, наклонив его голову, положила ее себе на плечо. Пальцы Джалиты пробежали по его волосам.

— Ты самый добрый его друг. Возможно, единственный. — Седеющая голова Эмсо приподнялась, но Джалита твердой рукой вернула ее на место, продолжив тем же певучим голосом: — Сайла предала Церковь и сделала Гэна своим защитником. Мы знаем, что единственное ее желание — разрушить наши порядки, заставить наших женщин быть такими, какими они не хотят и не могут быть, воспитать детей так, чтобы они получили секретное знание, по праву принадлежащее только благородным и Церкви. Сейчас Гэн сражается с Церковью. Черная Молния и Белый Гром — где они теперь? Почему Ланта с ними, а Налатан нет? Сайла не такая уж сильная ведьма, но у нее есть Ланта, провидица, которая заодно с ней. Бедный Налатан. Черная женщина покинула его. Ланта сейчас вместе с ней и с Конвеем; все плетут сети заговора, чтобы собрать силы для борьбы с Церковью. Это дьявольские силы. Признай это, Эмсо; ты думал о том же. И Леклерк, предназначенный мне в мужья. Ты видел, как он смотрит на Гэна; он будет помогать ему до самого конца. Теперь очередь за тобой. Верни Гэна Церкви, заставь его слушать тех, кто может сделать Три Территории могущественными. Только ты способен на это.

Ветер свистел в продуваемом насквозь чердаке, завывая во всех углах и щелях. Налатан продрог до костей. Он попробовал пошевелиться, чтобы хоть немного согреться, но оказалась, что его рука прижата рукоятью меча. Ему пришлось потихоньку высвобождать пальцы.

Голова просто раскалывалась от боли на промозглом ветру. Никого, кроме Эмсо, невозможно было так опутать этой ложью. Налатан знал, что он должен остановить ее, даже если ему придется шпионить за Джалитой. Она словно сама безжалостная Сушь, выпивающая силы жертвы, каплю за каплей. Она не оставит ничего, кроме отвратительной пустой шелухи, и народ назовет ее предательницей.

Лгунья.

Теперь понятно, что значила решимость Леклерка, когда он говорил о своей собственной значимости и своих правах.

Лгунья?

Сайла заручилась поддержкой Гэна.

Лгунья?

Доннаси скоро должна вернуться. Она придет вместе с провидицей. После той клятвы никто, кроме Конвея или других чужеземцев, не должен знать, где находится святыня.

Лгунья?

Глава 65

Встревоженный открывшейся ему опасностью, Налатан пропустил часть разговора. Он был близок к панике, когда звонкий смех Джалиты вернул его к действительности. Налатан не знал, что именно он прослушал и что так позабавило ее. Джалита продолжала:

— Наши женщины воспитаны правильно. И Завет Апокалипсиса говорит нам: «В мужчине есть сила Церкви, а в женщине есть жизнь мужчины и что она должна получать поддержку от мужчины и от Церкви». А как женщина может получить защиту, если за ней не присматривают? Для нее это только благо, и мы уважаем тех мужчин, которые знают об этом. Нам это нравится.

— Ты цитируешь Завет. Ты такая молодая, но многое понимаешь.

— Я знаю только то, что кажется мне правильным.

Налатан содрогнулся от жуткой иронии этих слов.

Джалита и Эмсо все еще продолжали обниматься, но сейчас Эмсо сидел прямо, глядя в глаза Джалиты и пытаясь увидеть в них какой-то скрытый мир. Ее слова плыли над бледным облачком дыхания.

— Проведи остаток этой ночи здесь, вместе со мной. Возможно, у нас больше не будет случая, пока ты не спасешь Гэна и мы сможем рассказать ему все о нас. — Джалита подарила Эмсо легкий поцелуй, но немного отодвинулась, ускользая из его объятий. Рука Эмсо лежала у нее на плече. Глядя на Эмсо дразнящим взглядом, Джалита не торопясь развязала шнурок своего плаща. Он соскользнул с нее, как струящаяся вода, увлекая за собой капюшон. Освобожденный клубок черных волос рассыпался живым потоком по ее плечам. Под плащом была блузка. Белые пальцы Джалиты, танцующие по темной материи, расстегивали кнопки.

Эмсо застонал, и, казалось, этот стон шел из самой глубины его сердца. Джалита чуть улыбнулась ему. Налатан старался смотреть в сторону — ему тяжело было видеть эту улыбку. В ней не было тайного уговора, или обещания, или даже предвкушения. Налатан сказал себе, что это ему просто кажется, но не мог избавиться от ощущения, что в ее глазах был триумф.

Распахнутая блузка высвободила роскошную грудь цвета слоновой кости. Джалита раздевалась медленно, как бы обдумывая каждое свое движение, все больше и больше затягивая Эмсо в этот добровольный плен. Обхватив пальцами концы полностью расстегнутой блузки, она распахнула ее еще шире. На небе появился бледный ореол полумесяца, подчеркивая совершенную округлость ее белоснежной груди.

Но тут Джалита резко запахнула блузку. Эмсо, спотыкаясь и барахтаясь, сжимал в пустых руках воздух.

— Что это было? — Джалита задышала тяжело и тревожно. — Я что-то слышала! Здесь кто-то есть, Эмсо. Я слышала.

Джалита прислушивалась, повернувшись и нагнувшись вперед, встав между Эмсо и крошечным фонарем. Возбужденный и захваченный врасплох, Эмсо метался, как человек, которого охватил приступ боли или страха. В отчаянии он пытался пробраться к фонарю и погасить его. Джалита мешала ему, и он буквально оттолкнул ее в сторону. Свет погас, и вокруг воцарилась полная тишина.

Налатан прекрасно знал, что ни единый звук не прерывал разыгранный Джалитой спектакль.

Он пропустил последнюю часть этого вероломного представления, сосредоточив все внимание на Эмсо, обследовавшем помещения конюшни. Когда Эмсо вернулся, Налатан решил оставить свой наблюдательный пункт.

— Побудь здесь, — сказал Эмсо Джалите. — Я уверен, что снаружи тоже никого нет, но пойду посмотрю и вернусь за тобой. Мы возвратимся в замок вместе. — Джалита, по-видимому, пыталась возражать, потому что Эмсо твердо и решительно ответил: — Я не должен позволять тебе идти одной. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Теперь мы заключили соглашение, ты и я.

Налатан был рад, что он не смотрит на нее. Глядеть на Джалиту с вожделением казалось ему непростительной глупостью.

Когда Налатан выходил из конюшни, было еще достаточно темно, но последние звезды уже уходили, уступая место новому дню. Он поспешил к дому, но не направился в свою комнату, а пошел в банные помещения, расположенные по соседству с кухней замка. Всегда желанный душ был прохладным. Открыв затычку в днище большого деревянного бака, Налатан постоял под струей воды, намылился, потер тело и смыл мыльную пену с шеи. Ковшиком он зачерпнул горячую воду из медного котла, стоящего на медленном огне, и вылил ее в чан, а затем долил холодную воду в котел. Вода в чане оказалась слишком горячей, и Налатан добавил туда холодной, чтобы получить именно такую температуру, какую хотелось. Он плеснул в чан воду из керамического кувшина, и помещение наполнил пар с острым запахом полыни.

Здешние люди очень любили запах полыни. У Налатана он вызывал воспоминания о его детстве, проведенном в Суши. Но сейчас у него не было времени на подобные воспоминания, мысли о настоящем затмевали все остальное.

Закрыв глаза, он прислонился к грубым кедровым жердям. Налатан думал об Эмсо; каким же он оказался дураком и каким хорошим человеком был, пока его не одурачили.

Он думал о том, что и его обманули.

Эти воспоминания терзали его. Джалита совсем не походила на Доннаси; не было никакого сравнения. Кроме того, ложь — это всегда ложь.

Мысль об измене постоянно вертелась в его голове и скреблась там, как кошка с острыми когтями. Налатан чуть сменил положение, почувствовав, как неудобно он сидит.

Конечно, он сознавал, что любовь заставляла и его совершать необдуманные поступки. Почему же следует осуждать Эмсо за то, что могло случиться с любым мужчиной? Должны ли рушиться жизнь и честь из-за мимолетного страстного увлечения? И причиной всего этого была женская ложь?

Об этой лжи мог знать только шпион.

Налатан огляделся вокруг. Флегматичное спокойствие камней и вид жердей из вековых кедров подействовали на него умиротворяюще. Во всем этом ощущалось постоянство, устойчивость и терпение.

Налатан решил, что следует вести себя с Эмсо как обычно; по крайней мере сейчас. Если Эмсо поймет, что вся эта сцена в конюшне была не более чем дешевой приманкой, то он просто отбросит ее, как выливают использованную грязную воду. Кроме того, Леклерк тоже вряд ли купится на удовольствие услышать несколько льстивых слов и взглянуть на чью-то нежную кожу.

Джалита явно переоценила свои силы. Женщины часто ошибаются в том, чего они могут добиться от мужчины.

Поднявшись, Налатан вылез из лохани. Его обволакивал струящийся пар, и облачко легкого тумана тянулось за ним, пока он шел к шкафу с полотенцами. Вытираясь, он принял решение.

Было бы все-таки разумно понаблюдать за Эмсо. Не шпионить, конечно, но проследить, чтобы быть уверенным, что он не сделает неверных шагов, которые нельзя будет исправить. Он подумал и о Джалите. Будет нелишним и не составит большого труда время от времени следить и за ней. Безусловно, сейчас очень важно защитить Эмсо. Гэн был вне опасности; Эмсо должен прийти в чувство задолго до того, как наступит серьезный момент. Однако репутация Эмсо могла пошатнуться, и об этом нужно помнить.

Еще не одевшись, Налатан окунул полированное медное зеркало в горячую воду, чтобы оно не запотело. Теперь он достал его, укрепил на полочке, подвешенной над скамьей, намылился и начал бриться. Лезвием ему служил один из ножей, которые были пристегнуты ремнями к его бицепсам. Глянув на него, Налатан нахмурил брови — кромка ножа оказалась тупой, а это было непростительной беспечностью.

Наконец это нудное занятие было закончено. Он оделся и направился в обеденный зал, проходя через кухню. Ему нравилось это место. Кухня в его монашеском поселении была аскетичной — просто помещение, где из сырых продуктов делали готовые блюда. И вовсе не оттого, что настоятели монастыря не ценили хорошей пищи, или потому, что считали, будто должны плохо питаться в наказание за какие-то неизвестные грехи. Просто никто не побеспокоился обучить нескольких поваров, а монахи спокойно принимали любой установившийся порядок.

Зайдя на кухню, Налатан мгновенно забыл обо всех своих проблемах. Над огромными котлами струился пар, источающий тонкие аппетитные запахи. Аромат шипящего на сковородке копченого бекона приятно щекотал ноздри. Вокруг летали незлые шуточки трудолюбивого кухонного народа, который добродушно журил его за вторжение на их территорию. Повариха, толстая румяная женщина, громко втянула носом воздух, когда он проходил мимо нее.

— Опять ходил мыться? От тебя пахнет полынью. Люди используют ее в начинке для цыплят, а не купаются в ней.

У этой поварихи были практически неограниченные полномочия. Кроме того, она управляла всем этим аппетитным миром. Налатан относился к ней с большой симпатией.

Пройдя еще несколько шагов, он стащил блин с горячей сковородки и выскользнул за дверь. Усмехаясь от удовольствия и уплетая свою добычу, выпеченную из пшеницы, ржи и кукурузных зерен, он устроился на скамейке за одним из столиков на козлах. Кувшины с молоком, бочонки с медом, горячий перечный соус, соль и другие приправы представляли собой уютный и аппетитный островок, протянувшийся вдоль всего стола.

Он съел целую горку блинов с беконом и яйцами, убеждая себя, что дневная работа требует основательной заправки с утра. Однако, как только он закончил трапезу, его хорошее настроение померкло под тяжестью воспоминаний о прошедшей ночи. Он поспешил уйти, оставив в молчаливом недоумении повара, протягивающего ему его обычную вторую кружку чая.

Налатан направился прямо в конюшню, чтобы оседлать своего коня. Тусклый свет низкого осеннего солнца тщетно пытался согреть землю. Мрачные серые облака медленно плыли на запад, обещая уже снег, а не дождь. Воздух казался тяжелым и сырым. Налатан посмотрел на восток — там возвышались стены замка, закрывая вид на унылые, окутанные туманом Горы Дьявола. Он старался не думать о жене и о том, что между ними произошло.

Вдоль стен замка в некоторых местах выступали специальные укрытия. Это были грубые деревянные навесы, предназначенные для отдыха стражи, свободной от несения службы, для хранения припасов, питьевой воды и других потребностей охраны. Налатан направил свою лошадь к одному из таких сооружений. Заведя лошадь внутрь, он сел, подогнув под себя ноги, прислонился спиной к стене и стал ждать.

Самый лучший охотник — не обязательно самый меткий стрелок или лучше других выслеживающий зверя. Те, кто чаще всего настигает добычу, обладают другим, более важным талантом — они умеют предвидеть.

Джалита говорила о друзьях, которые должны помочь Гэну в управлении государством, но Эмсо не спрашивал ее об именах.

Налатан представил себе, какую ночь провел Эмсо после того, как они расстались с Джалитой. Бедняга, его мозги, должно быть, вскипели, как капли воды на раскаленной плите — шипение, брызги, хлопки! Пробуждение тоже будет невеселым, когда Эмсо с опухшими от бессонницы глазами примет решение обсудить с кем-нибудь сложившуюся ситуацию.

Налатан поерзал, устраиваясь поудобнее. Ничего не случится, если Эмсо не появится, пока не придет время заниматься обычными дневными делами. Однако если он отправится куда-нибудь верхом, то было бы интересно проследить, какое направление он выберет.

За этими размышлениями Налатан едва не упустил Эмсо.

Тот вышел из замка и направился к конюшням, но потом вдруг свернул в сторону. Налатан вскочил на лошадь и, послав ее в галоп, помчался к западным воротам. Добравшись туда, он увидел Эмсо, идущего по дороге к пристани. Не теряя времени, тот вступил в переговоры с рыбаком, что-то объясняя ему и отчаянно жестикулируя. Вскоре утлое суденышко, где Эмсо был единственным пассажиром, отчалило от берега. Оно держало курс на север.

Налатан был озадачен. Куда мог отправиться Эмсо? Большая часть побережья вблизи замка была владениями барона Ондрата. Налатан покачал головой; было время, когда он его подозревал, даже несмотря на то что тот спас Сайле жизнь. Налатан терпеть не мог громогласного поношения Гэна, на которое был так щедр барон, но как можно было подозревать человека, спасшего Сайлу?

Немного устыдившись своих мыслей, Налатан вспомнил, как он собирался следить за Эмсо, устроившись на замковой стене, в том месте, откуда прекрасно просматривалось аббатство Фиалок. Он был почти уверен, что тот пойдет именно туда. Разумеется, что в этом случае он ровным счетом ничего бы не увидел. Это было для него хорошим уроком.

Все происходило не так, как рассчитывал Налатан.

Эмсо наверняка поплывет к землям барона Милла, который был известным мятежником, хотя и не таким ярым, как Ондрат.

Налатан заново проанализировал все свои действия, предпринятые после того, как Сайла попросила его понаблюдать за Джалитой. Он понял, что совсем сбит с толку. Он не смог даже хорошо организовать слежку и едва не упустил Эмсо из-за своих слишком самонадеянных догадок.

Оставалось только сидеть и ждать. Никто не мог ему подсказать, что делать дальше.

Глава 66

Путь к дому Леклерка лежал на юг через дремучий лес. Изредка темную массу деревьев разрывали клочки вспаханных полей. Они как будто съежились, задавленные спокойной уверенностью безмолвного леса. Когда группа всадников проехала мимо, пасущиеся коровы, лошади и ламы подняли головы, удивленно их разглядывая.

Странно, но дальше на юг снега становилось больше. На дороге его было столько, что лошади шагали с трудом, утопая в нем по колено. Слабый солнечный свет пробивался через покрытые белыми шапками ветви деревьев, придавая неземные очертания всему вокруг. Стога сена, эти миниатюрные копии видневшегося вдали Отца Снегов, были разбросаны по лугам. Дым, поднимавшийся из печных труб, резко менял свое направление под порывами немилосердного ветра, чтобы в конце концов все равно исчезнуть в мрачно-серой бездне неба.

Впереди всех плечом к плечу ехали Налатан с Гэном. Налатан недовольно оглядел окрестности. Заметив выражение его лица, Гэн засмеялся. Незаметно оглянувшись назад и убедившись, что их никто не слышит, Гэн произнес:

— Да уж, красота, нечего сказать. Мне это тоже не больно-то нравится.

Криво усмехнувшись, Налатан ответил:

— Такое чувство, что эти тучи накрывают тебя, как крышкой.

— Точно. Я стараюсь смотреть только вперед. Когда я вижу лес и эту нескончаемую белизну, мне кажется, что она со всех сторон сдавливает меня.

Состроив гримасу, Налатан театрально поежился.

Они рассмеялись, и Гэн продолжил:

— Временами мне хочется, чтобы мы ехали Сейчас по Суши. Неужели там нигде нет ни капли воды?

— В некоторых местах есть. Просто нужно знать их, только и всего. — Налатан взглянул на Гэна. — Я хочу тебя кое о чем спросить. Можно? — Гэн кивнул, и тогда Налатан продолжил: — Я бы никогда не заговорил об этом, но мне нужно поделиться с кем-то, кто бы меня понял. Это не наше призвание. Поэтому я спрашиваю тебя: нужно ли нам все это? Нужно ли быть Мурдатом и нужны ли тебе Три Территории? Я все прекрасно понимаю и знаю, что так предсказала твоя мать. Но неужели ты собираешься завладеть и землями за Матерью Рек? Ты хочешь захватить Острова Морской Звезды? Ты никогда не говорил об этом, но я вижу, как меняется твое лицо, когда ты смотришь на карту или вглядываешься в дали за Внутренним Морем.

Гэн помрачнел.

— Знай, что я не хочу начинать новую войну, если ты это имеешь в виду. Но я буду бороться за то, что нам принадлежит по праву.

Налатан кивнул.

— Нам. Неужели ты действительно думаешь, что эти земли принадлежат тем, кто на них живет?

— Но это на самом деле так.

— Хорошо, что ты так думаешь. И хорошо, если это будет так, когда они станут твоими, — как можно вежливее ответил Налатан.

Довольно усмехнувшись, Гэн сказал:

— Тебе не верится, что завоеватель может беспокоиться о счастье людей? А как же то, что Церковь приводит в свое лоно людей другой веры?

Теперь нахмурился Налатан.

— Церковь никого не принуждает и ничего не завоевывает мечом и стрелами.

— Правда? Тогда для чего ей нужны братства монахов-воинов?

— Просто чтобы защищаться. Мы охраняем Церковь.

— От людей, которые не хотят служить ей. — Улыбка Гэна означала шаг к примирению. — Я умею побеждать в битвах. Но этого недостаточно. Я хочу создать страну, в которой люди действительно смогут иметь различные взгляды. Церковь, которую я бы стал поддерживать, должна быть терпимой.

Немного помолчав, Налатан заговорил вновь:

— Это было бы действительно великолепно, потому что таких завоевателей еще не было.

— Есть один. В Харбундае. В Оле. Они будут везде. — В заявлении Гэна соединились воедино огромное высокомерие и уязвимость человека, понимающего, какое множество людей жаждет его поражения.

Спор прервался — кто-то приближался к ним. Обгоняя остальных, к ним пробивалась через снег лошадь Нилы, окруженная клубами горячего пара. Под огромной накидкой удобно устроился Колдар. Крохотное личико с раскрасневшимися щечками неуверенно выглядывало, с интересом рассматривая все вокруг. Так много нового, неизвестного, но захватывающего.

Сайла ехала немного позади. На ее отрешенном лице заиграла улыбка нежности, когда она увидела, как Гэн сразу посветлел при взгляде на жену и сына. Однако затем она заметила, как Налатан бросил быстрый взгляд назад, на Джалиту. Ее поразило сильнейшее отвращение, отразившееся на его лице.

Сайла сделала вид, что поправляет ремешок на стремени. Так она могла наблюдать за Джалитой, не привлекая к себе внимания. Вскоре она поняла, что можно было и не прибегать к таким уверткам. Все внимание Джалиты было сосредоточено на Налатане, так что вряд ли что-либо могло отвлечь ее.

Сайла отвернулась. Выпрямляясь, она почувствовала, как кровь приливает к голове и ей становится нехорошо. На мгновение, не больше секунды, в мозгу возникла непонятная картина. Юные Избранные, будущие Наставники, смотрят на кого-то. На невинных лицах — ужас. Фигура в сутане поднимает голову, и из глубины покрывающего ее капюшона зловеще улыбается Джалита.

Этот образ исчез. Но сердце Сайлы продолжало бешено колотиться. Никогда ей еще так не хватало Ланты. Ланта бы ответила, почему при взгляде на Джалиту, страстно желающую Налатана, в мозгу Сайлы возникают такие ужасные, непонятные образы.

Какое-то движение впереди привлекло внимание Сайлы. Гэн поправлял висевший на его шее серебряный свисток. Желая отвлечься от неприятных мыслей, Сайла присоединилась к Ниле. Стараясь казаться беззаботной, она сказала:

— Есть что-то неправдоподобное в том, что человек подзывает собак свистком, который никто не слышит.

— Ты не можешь себе этого представить? — Даже напускное раздражение Нилы не могло скрыть ее гордости за мужа. — Но где бы они ни были, они сразу прибегают и садятся возле него. Потом они смотрят на меня, как бы говоря всем своим видом, что он всегда прав. Меня это просто бесит.

Сайла никак не могла отогнать от себя мрачные мысли. Ей захотелось с кем то поговорить о Джалите.

— Так делают не только они. Многие женщины поступают точно так же. Я думаю, что и Джалита действует по старинке.

Нила сразу стала серьезной.

— Бедная Джалита. Если бы она не была покорной, она бы никогда не выжила среди Скэнов. Для нее покоряться — значит выживать. Эта жуткая настоятельница Фиалок только укрепляет в ней эту веру.

Тут раздумья Сайлы были прерваны — где-то далеко впереди завыли волки. Всадники, все, как один, повернулись на восток. Лошади навострили уши. Шара и Чо замерли в стойке, вглядываясь в Горы Дьявола. Шерсть на их холках вздыбилась, а хвосты вытянулись в струну. Дикий вой повторился.

Гэн оживился.

— Мои братья. Это их приветствие. — Женщины оглянулись на него и снова посмотрели вдаль. Но Налатан продолжал смотреть на Гэна. Поэтому только он заметил то, что очень его взволновало. Один только Налатан слышал, как Гэн прошептал: — Знаю, братья, знаю. Дни становятся все короче, а темнота покровительствует выслеживающим добычу. Спасибо за предупреждение. Удачной вам охоты.

Последний раз вой прозвучал совсем близко и замер. В наступившей тишине казалось, что лес вздыхает. Собаки расслабились. Гэн продолжал ехать вперед как ни в чем не бывало. Женщины отстали. Пока они не успели догнать их, Налатан сказал:

— Я слышал, что о тебе рассказывают. Это правда. Волки разговаривают с тобой.

Гэн махнул рукой, и было видно, что он смущен.

— Они не говорят со мной. Просто я чувствую и понимаю их.

Налатан решил, что не стоит продолжать этот разговор.

Было видно, что в душе Гэна происходит борьба, и его слова только подтвердили это. Налатан заглянул в глаза вождя и увидел впившийся в горизонт взгляд узника. Налатан замедлил шаг, так что Гэн не мог его видеть, и покачал головой. Он не должен вмешиваться. Нет человека, обладающего такой мудростью, чтобы решить эту задачу. Гэн должен сделать свой выбор сам, на свой собственный страх и риск.

Их приветствовал густой дым, поднимавшийся из трубы дома Леклерка. Повернув, четыре всадника подъехали к аккуратному забору из прутьев. Гэн сказал Налатану:

— Отсюда до моря рукой подать. Оно вон за теми деревьями восточнее полей Леклерка. — Он указал на деревья, а игривый годовалый жеребенок по другую сторону забора сделал вид, что испугался. Он радостно заржал и, взбрыкнув копытцами, поднимая вокруг себя тучи снега, стал радостно скакать.

Колдар издал радостный возглас. Он так яростно пытался повернуться, заинтересовавшись жеребенком, что его мать рисковала остаться без накидки. Любопытный жеребенок подскочил к самому забору. Из его пасти вырывался пар, а на лохматую шкурку налип снег. Тая, эти островки снега стекали по его телу, отчего по спине жеребенка пробегала дрожь.

Несмотря на то что сын Мурдата должен сохранять достоинство, Колдар не выдержал. Настойчивые ручки высунулись из-под накидки. Нила отклонила голову назад, так что ее лицо было в нескольких сантиметрах от маленьких пальчиков, жадно хватающих воздух.

— Мое! — закричал Колдар, и, когда жеребенок по-прежнему остался по другую сторону забора, он крикнул уже громче: — Мое!

Гэн расплылся в счастливой улыбке. Не обращая внимания на яростный крик малыша, Нила засунула его ручки обратно под накидку. Свирепо взглянув на мужа, она сказала:

— Этот малыш — прирожденный вождь. Ты слышал, что он кричал? «Мое» — это его любимое слово.

Гэн сделал невинное лицо.

— Что плохого в том, чтобы хотеть лошадь? Разве у тебя самойне было никогда такого желания?

Наклонившись, он увернулся от ее ботинка. Налатан замедлил шаг. Бесконечный оптимизм друга приводил его в восторг. Гэн прервал его мысли:

— Как ты думаешь, Леклерк продаст этого жеребенка? Это, конечно, не боевая лошадь Людей Собаки, но из него может вырасти что-нибудь дельное.

Налатан злорадно ухмыльнулся.

— Я могу спорить о будущем. Или говорить с тобой о религии. Или о войне и мире. Но если ты думаешь, что я стану разрешать твой спор с женой по поводу лошади для вашего сына, то ты глупее, чем твои враги думают о тебе.

— Конечно, ты ведь слишком умен для этого.

Леклерк вышел встретить гостей. Он нервно улыбался.

— Рад видеть вас. — Из-за угла появился конюх. Когда он приблизился к боевой лошади Гэна, тот осадил животное назад. — Она может ранить тебя, сынок. Я пойду вместе с тобой и сам устрою ее в стойле. — Побледнев, юноша отступил назад и столкнулся с лошадью Налатана. Испугавшись, он попытался схватиться за поводья.

Леклерк спустился с крыльца.

— Я бы хотел показать вам, чем мы занимаемся в новой мастерской. Гэн, ты присоединишься к нам? Это возле амбара.

Гэн кивнул и ушел за конюхом. Леклерк повел своих гостей в мастерскую — длинный бревенчатый сарай без окон.

Масляные лампы создавали удивительно светлую и теплую атмосферу внутри помещения. На скамьях вдоль стен усиленно трудились как минимум двадцать человек. В дальнем конце центрального коридора, возле задней двери, стояла катапульта. Когда гости осторожно стали ее осматривать, Гэн уже присоединился к ним. Он обошел произведение Леклерка, похлопывая и ощупывая его.

— Сайла говорит, что в стенобитном орудии снаряд величиной с человека. — Это прозвучало скорее как замечание, чем как вопрос.

— Разрешите мне показать все, что мы теперь можем, — самодовольно сказал Леклерк. Он подошел к двери и распахнул ее настежь. — Представьте, что ствол вон того дерева — это стенобитное орудие. Мы на стенах Олы. Я думаю, что дерево в пределах досягаемости этого орудия, ну, может быть, чуть дальше. В любом случае смотрите, что произойдет. — Он махнул рукой.

Бывшая наготове команда сразу же бросилась вперед. Остальные отступили в сторону.

Мужчины зарядили тяжелую стрелу в скользящий желоб на центральном стволе устройства. Пока они накручивали лебедку, Леклерк рассказал о достоинствах орудия.

— Стрела, естественно, попадает в этот желоб в самом центре. Видите вот эти три детали спереди на крестовине? Теперь смотрите, они закрепляют эти шнуры, идущие от двух внешних деталей, на лебедке. Жидкость, капающая со шнуров, — это растительное масло. Мы берем жилы растений, освобождаем их от волокон и сплетаем в веревку. Затем, ее вымачивают в растительном масле. После каждых нескольких выстрелов нужно смазывать ее маслом снова, так как она высыхает от трения.

Главный в команде, обслуживающей катапульту, вопросительно посмотрел на Леклерка. Тот кивнул, и он слегка стукнул колотушкой по верхней части спускового крючка. Деталь завертелась, высвобождая упругий шнур. Скользящий желоб заскочил в центральную колею и со щелчком остановился. Катапульта задрожала, как гигантское разъяренное насекомое. Огромная стрела просвистела мимо с такой скоростью, что показалась всем не больше песчинки. Она попала прямо в дерево. Горы снега взмыли в воздух и каскадами посыпались на землю. Через секунду звук от удара отразился от стен мастерской.

Сайла услышала свой собственный голос, произнесший:

— Этот звук. Прямо как от ножа мясника.

Еще какое-то время никто не произнес ни слова. Налатан нарушил молчание:

— Всегда ли вы сможете попасть в такую маленькую цель? Вы ведь высчитали дистанцию, да и стреляли с хорошо выбранной позиции.

— В неподвижную цель мы попадем максимум с трех выстрелов. Мы уничтожим любое стенобитное орудие со всей его командой до того, как оно успеет выстрелить два раза.

Гэн одобрительно кивнул, добавив:

— Если только нам удастся заставить корабль с таким орудием стоять неподвижно.

Леклерк сказал:

— У нас есть люди, которые постоянно упражняются в стрельбе. Для Скэнов это будет очень неприятный сюрприз. Любая такая стрела пробьет ужасную брешь в корпусе корабля, сметет дюжину гребцов и сломает мачты. С этим орудием и вашими быстрыми лодками ваши люди ничем не будут отличаться от всадников Людей Собаки, только действовать они будут на море.

В конце концов Гэн улыбнулся.

— Это то, что мне нужно. Я беру его.

Удивительно, но, видя воодушевление Гэна, Леклерк еще больше напрягся. Он поспешил объяснить:

— Это не все. Я думаю, что знаю секрет Жреца Луны — убивающую молнию.

— Если тебе известен секрет, значит, ты знаешь столько же, сколько он сам. Он не обладает колдовскими силами. В конце концов, он просто человек.

— О, да. Он человек. Но если он делает то, что я подозреваю, тогда он действительно научился колдовству. Пойдемте обратно в дом. Я никому это не показываю. Это пугает меня.

Все молча покинули мастерскую.

Глава 67

Леклерк осторожно поставил на огромный обеденный стол небольшой, накрытый сверху полотном предмет. Похоже, эта штука была достаточно увесистой. Все наблюдали за Леклерком с тенью недоверия. Лишь маленький Колдар, не понимая, что здесь вообще происходит, с детской непосредственностью сразу же ринулся к столу. Однако Нила его моментально одернула.

— Сейчас эта штуковина безобидна, — попытался успокоить ее Леклерк. — Опасности тут нет.

— Сейчас? — ворчливо переспросил Гэн, пресекая дальнейшие попытки Колдара приблизиться к столу. Сообразив, что с этим предметом связана какая-то тайна, ребенок утихомирился, прильнув к маминой груди.

Торопясь, Леклерк принялся объяснять:

— Конвей рассказал нам о Человеке-Который-Есть-Смерть и лунных дисках Жреца Луны. Жрец заявляет, что может повелевать молнией. Это ложь, но пока ясно одно: ему удалось каким-то образом найти способ управлять большой энергией, создавая молнии.

Непонимание на лицах слушателей заставило Леклерка сорвать полотно. Представшую на всеобщее обозрение вещь было сложно увязать с чем-то пугающим. Она была округлой формы и состояла из цилиндра и помещенного в него массивного элемента. Длиной эта странная конструкция была не больше растопыренных пальцев и диаметром в половину этого расстояния. Из центра выходила ось, с обоих концов закрепленная в дубовых треногах толщиной в палец. Цилиндр тоже был прихвачен к этим треногам. С одного конца прикреплялась ручка, сообщавшаяся с внутренним элементом цилиндра через колесико с зубчатой передачей.

Осматривая непонятное устройство, Сайла вдруг в ужасе вытаращила глаза.

— Эта серая труба напоминает колонну, — сказала она обвинительным тоном, тыча в нее пальцем. — Но посмотрите внутрь вот отсюда, там восемь каких-то штук, они как лепестки. Это же форма цветка.

Леклерк нагнулся, рассматривая. Когда он выпрямился, его лицо пошло красными пятнами:

— Я на это как-то не обращал внимания. Но это не имеет никакого отношения ни к Церкви, ни к тебе, Сайла. Ни к кому. Простое совпадение. Это не лепестки известного нам Цветка, а кулачки. Они такой формы, чтобы можно было на них намотать медную проволоку. Вот, глянь, вся внутренняя часть трубы состоит из таких намотанных кулачков. Вставленная внутрь колонна также обмотана медной проволокой. И за счет вращения сердцевины в машине начинает вырабатываться электричество.

— Что вырабатываться? — Беспокойство Налатана наконец выплеснулось наружу.

— Электричество. Невидимая сила вокруг нас. Как солнечное тепло. Его нельзя так просто увидеть.

— Но я могу видеть, как земля отдает тепло, — Налатан был неумолим, — как парят птицы в небе. И мы знаем, что нагретая почва заставляет подниматься вверх теплый воздух.

— Скажи, ты видел молнии? Мой прибор тоже может делать маленькие молнии. Все происходит здесь. Под внешним кожухом находится небольшой магнит. — Леклерк запнулся, думая над последним словом. — В моей стране мы так называем металл, который всегда показывает на север. Как северная стрелка. Магнит именно и есть суть этого устройства. В общем, когда я кручу эту ручку, обмотанные проволокой кулачки начинают вырабатывать силу, которая заставляет стрелку показывать на север. Эта сила и генерирует электричество. Точно как ты описал: солнце нагревает землю и заставляет подниматься вверх теплый воздух. То есть какая-то невидимая сила генерирует тепло. Мой прибор тоже использует определенную силу для производства электричества.

Леклерк нежно провел пальцами по сияющему медному корпусу. Он объяснил, как вырабатываемый электрический ток через угольные щетки отводится во внешнюю катушку, которая, намагничиваясь, дает на выходе большую мощность.

Остекленевший взгляд Гэна заставил Леклерка заволноваться. Он закончил речь бессвязным бормотанием и схватился за медные стержни с отходящими от них проводами.

— Вот тут все и происходит. Джек-пот. — Леклерку было уже не до реакции публики на последнее слово, он видел, как возникшее недоумение грозило перерасти в окончательное недоверие.

Он принялся энергично крутить за ручку, приводя в движение вставленную внутрь цилиндра колонну. Все на шаг отступили. Губы Сайлы передернулись в нервной улыбке. Ее друзья старались мужаться, но, услышав зловещие звуки, исходившие из этой адской машины, все разом, вместе с маленьким Колдаром, отпрянули.

Аппарат монотонно жужжал. Налатан спросил:

— Ты уверен, что это не колдовство?

— Такое же колдовство, как и строительство дамбы.

— Я пока ничего не вижу, — практично заметила Нила.

— Нельзя увидеть молнию, пока она не ударит. — Леклерк продолжал крутить ручку. Подвывающее жужжание, казалось, еще больше усиливало общее напряжение.

Неожиданно Шара и Чо взорвались неистовым лаем и принялись скрести мощными лапами дерево порога.

Нила обхватила Колдара. Опрокидывая с грохотом стул, Гэн с обнаженным мечом был уже рядом с ней. Метнув молниеносный взгляд на дверь, Налатан вскочил, и его клинок замер в воздухе над столом. Джалита завизжала и укрылась за спиной монаха.

У Сайлы бешено колотилось сердце, готовое вот-вот выскочить из груди. Однако она смогла сохранить внешнее хладнокровие. Ей представилось, что настоятельница Ирисов приказала не терять присутствие духа.

Ошеломленный Леклерк глупо вытаращился. И в следующий миг, словно отойдя ото сна, бросился распахнуть дверь.

В воротах появилась лошадь Бернхард. При виде собак животное насторожилось. Сайла сразу же обратила внимание, с каким достоинством женщина держалась в седле. Но под внешней оболочкой спокойствия можно было рассмотреть клубок переплетающихся страстей. Словно какое-то безудержное стремление смешалось в ней с тревожным ожиданием. И над всем царила печаль.

Леклерка охватило удивление и гнев. Он виновато покосился на Джалиту. Сайла до боли в ладонях сжала кулаки, чтобы не разразиться бранью.

— Мне показалось, что я здесь нужна, Сайла, — голос Бернхард прозвучал твердо. — Я привезла вот это. — В руках она держала две книги из сокровищницы Врат.

Сайла застыла от удивления.

— Ты приехала одна? С ними?

— Эти книги нужны. — Бернхард умоляюще смотрела ей в глаза.

Сайла едва смогла обуздать свой гнев. У них еще состоится разговор по этому поводу. Сейчас же сестра нуждалась в сострадании.

— Похоже, ты была преисполнена решимости взять на себя такой риск.

Гэн был бесцеремонен. Он оттеснил Сайлу своей холодной официальностью, переходящей в приступ бешенства.

— Мои друзья, двое из которых твои же соплеменники, рисковали жизнью, помогая Сайле найти эти сокровища. Меня обвиняют в самой страшной ереси, говорят, что я стою на стороне Сайлы и защищаю ее веру. Ты же осмелилась так бессмысленно рисковать. Это неслыханное оскорбление.

Нила ткнула его локтем, но он продолжал свирепствовать. Бернхард опустила глаза. Казалось, она была готова провалиться на месте, раствориться в массивной мантии служительницы Церкви.

— Мне были нужны эти книги, — вступился Леклерк. — С их помощью я смогу разбить Жреца Луны. Я сказал Кейт, что хочу кое-что посмотреть в них.

Сайла изумленно захлопала глазами, ее взгляд запрыгал с Леклерка на Кейт. Чудеса в решете, и только. Она подумала: «Похоже, сегодня подходящий день для вранья и недомолвок». Однако Леклерк не только бессовестно врал, словно торговец, ему было неприятно отдуваться за Кейт. Сайла покосилась на Джалиту. Та сохраняла притворное безразличие. Однако ей все-таки не удавалось утаить подлинных чувств. Большой и указательный пальцы нервно теребили манжету. Всем телом она чуть подалась вперед, и можно было понять, что сейчас Джалита была готова объявить Леклерку войну.

Бернхард сменила провинившееся выражение лица на искреннюю благодарность и обратилась к Гэну:

— Я знаю, что было непростительной ошибкой вот так просто выехать с ними из аббатства. Я взяла с собой только физику и химию. Что тут такого можно было заподозрить, едет себе спокойно служительница Церкви…

— Сейчас ехать одной — это уже опасно, — Гэн никак не мог отойти. — В лесу титры, Кейт. А зимой, сама знаешь, некоторые становятся людоедами. Голод приводит людей в отчаяние, а это пострашнее тигров.

Не пытаясь оправдываться, Бернхард потупила взгляд.

Подоспевший конюх спас ее от дальнейших распеканий. Бросив косой взгляд на собак, он взялся за поводья. Кейт быстро спрыгнула с лошади, горя желанием перевести разговор в другое русло. Все вернулись к теплу домашнего очага. Джалита ненавязчиво пристроилась рядом с Леклерком и как бы невзначай задела его. Он тут же встрепенулся, как взнузданный молодой жеребец.

Хотя Сайла внимательно следила за происходящим, у нее перед глазами возник образ Класа на Бейла. Поплыли волнующие воспоминания таких же скрытых от чужих глаз прикосновений, возникающих между влюбленными. Едва ощутимые касания рук и плеч, случайные столкновения двух людей. Для влюбленных это всегда глубокий трепет ожидания и возникающей в сердце надежды.

Сайлу захлестнуло желание. И вдруг на какое-то кошмарное мгновение она возненавидела Джалиту, как никакую другую женщину.

Джалита задала вопрос, давно созревший у всех в голове. В глазах зажегся игривый огонек непосредственности.

— Интересно, как эти книжные сокровища могут помочь разбить Жреца Луны и Летучую Орду? Или Скэнов? — Сайле стало не по себе, когда Джалита неожиданно превратилась словно в загнанного зверька. Но следующие слова сняли напряжение. — Я надеюсь, что это поможет. Нельзя, чтобы Скэны схватили меня опять. Нельзя.

Нила обняла девушку за плечи.

— С нами ты в безопасности.

В ответ Джалита кротко бросила Леклерку жеманную улыбку благодарности.

— Обещаю, что им никогда не взять наш замок, — заверил ее Леклерк.

— Самоуверенные слова, — заговорил Налатан. — Допустим, что ты и уничтожишь стенобойную машину, а что делать с оружием, убивающим без крови?

Леклерк потерянно посмотрел на Бернхард.

— Похоже, это происходит от мощного электрического разряда. Но как? У него не может быть надежного источника питания для нанесения массированного удара. Неужели он ставит все на устрашение?

— У меня есть кое-какие соображения на этот счет.

Неожиданно в разговор встряла Джалита. Она посмотрела на Леклерка прямо в упор:

— Кстати, об оружии. Правда, что все говорят, будто ни ты, ни Анспач с Картер не носите при себе даже короткого кинжала?

Леклерк вопрошающе бросил взгляд на Бернхард.

— Кажется, ты занималась только повышением урожайности, ирригацией и тому подобным. Я что-то не пойму, как все это вяжется с войной?

Собрав в задумчивости губы, Бернхард ответила:

— Я работала раньше с этими технологиями. Мне знакомы основные принципы получения и применения электроэнергии. Я кое-что смыслю и в элементарной химии. И, возможно, знаю даже больше Жреца Луны. А что ты можешь сказать?

— Я вроде тоже не без этого… Думаю, мои знания не хуже. Ну так что это может быть?

— Нам нужно обсудить это вдвоем. Когда появятся какие-то здравые объяснения, надо будет сразу же дать Гэну необходимые рекомендации. Наша задача найти конкретный ответ, а не будоражить попусту его мозги.

Гэн засмеялся.

— Ее только послушать. Может, она и не воин, но понимает, что надо лидеру. — Он по-свойски хлопнул Кейт по спине. Она содрогнулась, но продолжала смотреть на Леклерка. Гэн доверительно продолжал: — Ты давай, Луис, лучше присматривай за этой. Она еще утрет всем нам нос. Твое племя производит на свет замечательных женщин.

Смутившись, Леклерк принялся возиться у генератора, стараясь переключить на него внимание.

— Мы так еще и не увидели, как работает эта вещица. Кто не боится ее попробовать?

Все, кроме Бернхард, удивленно воззрились на Леклерка, словно тот спросил, кто из них умеет летать.

— Кейт, тебе предоставляется эта честь, а мы пока посмотрим, что произойдет. Только сразу не торопись. Генератор может накапливать хороший заряд, конечно, если учесть его размеры и мою грубую ручную работу. — Он не спеша подвел ближе концы медных стержней. Генератор заурчал, и между стержнями стала потрескивать крошечная голубая молния. Обращаясь к Гэну, Леклерк хитро заулыбался: — Слышишь этот звук? У нас появился новый друг. — Он ладонью коснулся молнии и радостно гикнул от полученного разряда.

Увидев, что Леклерк остался цел и невредим, все проделали то же самое. Комнату стали наполнять задорные возгласы веселья, однако в атмосфере все еще присутствовала толика некой неуверенности. Гэн мрачно насупился. В уголках глаз появились злые морщинки, он хмыкнул:

— Эта игрушка только щекочет. Может, ты ее и заставишь жалить в конце концов, но мне необходимо оружие, которым можно убивать. А это — безделушка.

— Тогда скажи мне, какая польза от ведра с водой? Утолить жажду, так? А окуни в него человека с головой, и он может захлебнуться.

— Конвей говорит, что молнии Жреца Луны сотрясают все вокруг, подымая столбы голубого пламени, а не пощелкивают. От этих ударов человек сразу же погибает, а это — ничто. — Вспомнив о манерах, он, впрочем, добавил: — Конечно, мы ценим твои попытки.

— Ты как и большинство, Гэн, а ведь самое опасное — в менее очевидном. Точно тебе говорю.

— Тогда крути ручку! — заорал Гэн. У Леклерка отвисла челюсть. — Это может причинить мне боль? Давай докажи.

— Я еще не проводил полных испытаний, — залепетал Леклерк. — Неизвестно, насколько мощна эта машина. Но это может быть смертельно опасно.

— Показывай эту мощь. — Гэн выпятил челюсть. Они непримиримо уставились друг на друга.

— Это не совсем просто, Гэн, — Бернхард попыталась разрядить атмосферу. — Луис, мы проведем серию опытов… После…

Гэн решительно замотал головой.

— Никаких после, Кейт Бернхард. Кому здесь строить планы, так это мне. И я должен быть до конца уверен в своих людях. Если в этой игрушке есть сила, мы ее сейчас увидим.

— Ну и черт с тобой, смотри. — Резким движением Леклерк развел в стороны медные стержни и энергично налег на ручку. Маленький генератор радостно запел, подвывая с каждым оборотом. У Гэна был озабоченный вид, казалось, что он начал понимать безрассудство брошенных слов. — Ну что? Давай хватайся, — почти прорычал Леклерк.

Гэн вытянул руки. Схватился за стержни. На миг весь замер. И в следующее мгновение, резко выгибаясь дугой и запрокидывая голову, будто брошенный невидимой гигантской рукой, отлетел в другой конец комнаты. Он влетел прямо в стену. Весь дом сотрясло. Нила закричала и бросилась к лежащему ничком мужу. Джалита отступила и поравнялась с дверью. Налатан выхватил меч. Словно из-под земли перед Леклерком выросла Бернхард.

— Нет, — сипло простонал Гэн, останавливая монаха. Налатан медленно отступил, лихорадочно вращая головой, чтобы не упускать из виду Гэна и Леклерка. Леклерк осторожным движением нежно отодвинул Бернхард в сторону.

Гэн заморгал, небрежно поднимаясь с пола. Упершись в стену, он сообщил:

— Не убило, но тряхнуло прилично. — На лице появилась глуповатая улыбка. — Это можно усовершенствовать? И говори, пожалуйста, громче. У меня тут прямо колокол какой-то звенит. — Он легонько постучал ребром ладони по голове, ошеломленно озираясь по сторонам.

Налатан спрятал меч в ножны. Нила прижалась к мужу, бросая ядовитый взгляд на Леклерка. Колдар продолжал всхлипывать и слезливо сопеть. Однако, когда отец пришел в себя, тревога у ребенка сменилась любопытством.

— У меня родились кое-какие задумки, — начал Леклерк. — Ты получишь оружие, которое сможет держать нападающих подальше от стен замка. С тобой все в порядке?

— Уже да. В конце концов, это может и убить. — Он осторожно повел рукой в сторону генератора, но Нила ее тут же одернула. Гэн продолжал улыбаться, однако слова его были серьезны. — Ты сказал одну вещь, друг мой, которую я никогда не забуду. «Самое опасное — в менее очевидном». Я в долгу перед тобой за этот урок мудрости. Дважды в долгу. Прости мое упрямство.

Леклерк был великодушен:

— Друзья могут спорить, но всегда останутся друзьями. — Он опустил руку на генератор. — Сила. — Слово прозвучало как гимн. — В этом заключается власть.

Гэн закивал и подался вперед. Преисполненный решимости вновь коснуться прибора, он осторожно подвел руку. Губы его побледнели, на них выступили бусинки испарины. Затем рука медленно легла на корпус генератора.

— Делай эти генераторы, Луис. Делай для Трех Территорий. У нас должны быть такие штуки!

— Ты их получишь. Больше и лучше.

Покачивая головой, Гэн молча смотрел на генератор, словно ожидал, что тот даст ему ответ.

— Ты хороший человек, Луис. Дар всем нам свыше. Ты уже столько сделал для нас. — Он заглянул Леклерку в глаза. — Без тебя мой путь давно бы оборвался. Жена и сын оказались бы в рабстве. Однажды я смогу по-настоящему отблагодарить тебя. Это мое обещание.

Бернхард выдвинулась вперед.

— Нам необходимо получить от тебя и Налатана ответы на кое-какие вопросы. — Гэн поднял брови. Требование прозвучало настойчиво, и тем более было необычно услышать такое от женщины. — Нам необходимо узнать о сильных и слабых сторонах городских укреплений и оборонительных сооружений замка. Как бы ты проводил атаку и почему. Расскажи, каких солдат ты будешь использовать в бою. Мы могли бы дать дельные советы по обороне и контратаке.

— То есть ты хочешь узнать, как я собираюсь строить оборону, если Жрец Луны применит свое оружие? — Давешнее добродушие Гэна сменилось серьезностью и деловитой рассудительностью.

— Что думает Жрец Луны? В каком направлении работают мозги у Скэнов?

Нила перестала укачивать все еще неспокойного Колдара.

— Это невозможно понять.

Леклерк вернулся к роли радушного хозяина.

— Значит, так, на пустые желудки мы ни о чем не договоримся. У меня есть суп, сыр, свежий хлеб. Сначала еда — потом разговор. — Он прямиком направился на кухню.

Не теряя ни секунды, Джалита сразу же пристроилась рядом с ним, отрезая Леклерка от Бернхард.

— Я помогу тебе все приготовить. — Затем, поворачивая голову, Джалита объявила, глядя Бернхард прямо в глаза: — А остальным оставаться тут. Мы с Луисом настаиваем на этом. Располагайтесь поудобней, еду принесем сразу же, как все будет готово.

Леклерк тоже посмотрел на Бернхард, но его взгляд быстро скользнул снова на Джалиту. Он расплывался в улыбке.

— Безмозглый дурак, — вполголоса промолвила Сайла, заметив краем глаза, что Кейт сразу же повернула голову в ее сторону. Жрица машинально огляделась по сторонам.

Тихим голосом Бернхард постаралась ее успокоить:

— Не волнуйся, никто больше не слышал. Он не совсем безмозглый. — Криво усмехнувшись, она не пыталась оспаривать вторую часть замечания.

— Неужели только мы вдвоем видим, что происходит? Она и впрямь так умна? — Сайла подвела Бернхард к окну, делая вид, что смотрит на покрытый снегом сад.

— Только мы двое видим в ней женщину. Для остальных же она просто отважная, красивая, но несчастная девушка.

Время шло незаметно. Иногда беззаботный смех маленького Колдара пробивался веселым родничком сквозь тихий шепот разговоров. Поглядывая краем глаза на Бернхард, Сайла окинула толпу оценивающим взглядом.

— Что за дураки. Стоим вокруг стола и разглагольствуем о спасении королевства странными и опасными приспособлениями. Мы будем прокляты за это, Кейт. Во всем этом есть ужасная ирония. Ты разбираешься в этой силе, которой может управлять Леклерк. Но что же станется с твоим счастьем, моя дорогая по друга? Как защитить кротких, как Нила, спасая придурковатых, как Леклерк?

— О, Сайла!.. — Глаза Бернхард загорелись, голос задрожал. Взяв себя снова в руки, она захихикала, искренне удивляясь словам подруги. — Если бы Леклерк и вправду был моим, думаю, первым словом, возникшим у меня в голове, было бы «убить». Ну как тебе это нравится?

Обе женщины мягко засмеялись.

Сайле стало грустно, она услышала в этих словах боль и абсолютную правду, наполнявшую печалью Кейт Бернхард.

Глава 68

— Ну и женщина! У нее совершенно нет стыда, — с этими словами Джалита собрала глиняные чаши для супа на деревянный поднос. Когда девушка принялась за тарелки, Леклерк задержал ее, схватив за запястье. В руках Джалиты посуда выглядела особенно привлекательно, поблескивая глянцевой желтой чешуей на голубом фоне, но Леклерка притягивала отнюдь не затейливая игра света. Он произнес:

— Женщина? Какая женщина?

— Какая? — Сожаление в голосе девушки сменилось волнением. — Эх вы, мужчины. Участие женщины делает вас глупыми, вы скалите зубы и говорите: «Благодарю».

— О чем ты? Ты имеешь в виду Кейт? Она просто работает со мной, ничего больше.

Джалита осторожно накрыла удерживающую ее руку своей и повернула запястье, их пальцы переплелись.

— Ты такой хороший человек, Луис. У тебя светлая голова. Неужели ты не видишь, что Бернхард работает против тебя? Она готовит тебе ловушку.

— Против меня? Ловушку?

Джалита, отведя взгляд, вздохнула. Затем вновь обратилась к Леклерку, уже насмешливо:

— Что тебя так ослепляет? Она ведь любит тебя. Хотя бы это ты видишь?

— Любит? Нет. Как… Ну, я понимаю… нет, она… Кто сказал, что?..

— Ладно, остановись, — резко оборвав его бессвязную речь, Джалита добавила громким шепотом: — Кейт Бернхард любит тебя, а ты даже не видишь этого. Ты знаешь, на что способна женщина, разочаровавшаяся в любви?

Леклерк бросился прочь, продолжая сбивчиво бормотать.

Девушка догнала его и заговорила вновь:

— Она знает, что мы с тобой вместе и что мы хотим друг друга. Она сходит с ума от ревности и уже нашла поддержку. — Леклерк наконец обернулся и посмотрел на Джалиту. — Если бы кто-то действительно украл сокровище, подвергая жизнь Сайлы опасности, смогла ли она простить такое преступление? — В ее голосе слышалась издевка. — Позволила бы тебе покрывать воровку, после того как Гэн сам обвинил ее? Конечно, нет. Сайла сама договорилась с Бернхард, что та унесет все сюда, а теперь притворяется, что простила ее.

— Зачем бы ей это делать?

— Сайла видит, что ты умнее Гэна Мондэрка. Но Гэна она может контролировать. Она хочет, чтобы и ты вновь стал верным помощником. Только Бернхард и ты знали о магических книгах, и Сайла попросила Бернхард доставить их сюда. Кейт Бернхард хочет прибрать тебя к рукам. Если она отберет тебя у меня, вся эта троица — Кейт, Сайла, Гэн — навсегда завладеют тобой, а я останусь ни с чем. Разве что дедушку получу в мужья. — Джалита опустила голову, скрывая слезы.

— Чудовищно, как ты можешь говорить такое? Они вовсе не так жестоки. Кейт Бернхард — чудесная женщина. Она не привлекает меня и, на мой взгляд, не способна никого подчинить себе.

— Так ты считаешь меня чудовищной и жестокой? А я тебе нравлюсь, Луис? Но разве я хочу подчинить тебя? Нет, я сама с радостью стану твоей рабой. — Тяжелые слезы сбежали по щекам Джалиты, оставив дорожки, странно зеленоватые в бледном свете, льющемся сквозь грубое оконное стекло. Осторожно и нежно Леклерк поцеловал девушку, но она осталась безучастной. Когда Луис отступил, ее глаза были широко открыты и устремлены прямо на него. Джалита вернулась к прерванному разговору: — Они хотят управлять тобой, Луис. Ты слишком силен, чтобы они оставили тебя свободным.

— Мы скажем им, что собираемся пожениться, — пожал плечами Леклерк, — что они смогут с этим поделать?

Благоразумная улыбка девушки словно игнорировала его браваду.

— А что сможешь сделать ты? — Внезапная перемена озадачила его. Джалита продолжала: — Гэн может отдать меня тебе, если пожелает, но я не хочу провести свою жизнь в ожидании его мести.

— Он не отважится на такое. — Леклерк схватил длинный зазубренный нож, лежавший на столе рядом с пышным хлебом.

Джалита приблизилась к нему и, прикоснувшись к ладони, сжимавшей нож, приподняла ее. Ее лицо и фигура дышали покорностью и безмятежностью, когда она подвела острие к своей груди. Под нажимом сверкающей стали на ее мягкой, упругой коже появилось углубление.

— Если хочешь стать вождем, возьми в жены Бернхард, и тогда ты сможешь быть первым. Только не позволяй им отдать меня Эмсо.

— Никто не должен принадлежать кому бы то ни было, — слова давались Леклерку с трудом, словно он проталкивал их через слой песка. — Мы будем бороться.

Освободив одну руку, Джалита прикоснулась к виску Луиса.

— Здесь твое оружие. И твое будущее.

— Наше будущее. — Леклерк отбросил нож на стол. Девушка шагнула в его объятия и вернула поцелуй с напряжением все возрастающей страсти.

— Кто-нибудь может войти и застать нас врасплох, — сказала Джалита, слегка отступив. Совершенно невозмутимая, она нарезала хлеб, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла Нила. Девушка весело воскликнула: — Ты как раз вовремя, надо приготовить сыр. Где он, Луис?

Слегка замешкавшись, Леклерк указал на дверцу в бревенчатой стене. Открыв ее, Нила увидела шкафчик-хранилище, его дальняя стенка выходила наружу. Дневной свет проникал сквозь маленькие вентиляционные отверстия. Внутри большого ящика был еще один, поменьше, сплетенный из прочной коры кедра. В ответ на насмешку, мелькнувшую по лицу Нилы, Луис сказал:

— Я храню здесь продукты. Они защищены от дождя и прямого солнечного света, от насекомых и зноя. А зимой я держу дверцу открытой, чтобы еда не замерзла. Благодаря дырочкам воздух здесь не застаивается, он свежий.

Пока Нила доставала сыр, Джалита расточала похвалы изобретательности Луиса. Минуту спустя, унося плетеный поднос, нагруженный ломтями хлеба и деревянными коробочками с различными сортами сыра, Нила лукаво усмехнулась Джалите. Та, помогая ей открыть дверь, густо покраснела, рассмешив Нилу еще больше.

Зачерпывая суп дрожащей рукой, Леклерк сказал:

— Нам стоит быть осторожнее.

Сузив глаза, Джалита резко возразила:

— Пока не открылась дверь, ты собирался бороться за меня.

— Да, я собирался. И ты знаешь, что я не отступлю. — Супница в его руке звонко ударилась о медный чайник.

Джалита навела на Луиса нож.

— Если мы дрогнем — мы погибнем. Ты умрешь быстро, а меня ждет мучительная жизнь рабыни — все равно что долгая смерть.

Похлопывая девушку по спине, он бормотал оправдания:

— Доверься мне. Ты никогда не будешь принадлежать Эмсо. Я буду сражаться за тебя. Не сомневайся во мне.

За столом Гэн взял на себя обязанность следить за течением беседы. Он каждый раз тактично переводил разговор от войны и вооружения на мирные дела. К тому времени как был съеден последний кусок пирога из сушеных яблок, все успокоились и размякли, а маленький Колдар и вовсе заснул.

Сайла оказалась рядом с Кейт Бернхард. Обеих женщин захватил тихий диалог, начатый повторными извинениями Бернхард за опасность, грозившую из-за книг.

Сайла улыбнулась.

— Хочу сказать тебе прямо, Кейт. Я знаю точно, почему ты принесла книги. Я сделала бы то же самое, будь я на твоем месте.

Скривившись, Бернхард отвернулась.

— Мы все проходим через это, — ласково добавила Сайла. Удивленный и настороженный взгляд чуть было не нарушил установившееся между ними хрупкое доверие. — Я узнала о том, что Клас любит меня, задолго до того, как он сам это понял.

— Я не думаю, что могу быть уверена в его чувствах. Ведь рядом с тобой и Класом не было Джалиты, когда ты влюбилась в него?

— Соперница не обязательно должна быть из плоти и крови. Воображение создает куда более опасные препятствия.

Жалкое выражение, появившееся на лице Бернхард, когда она взглянула на Джалиту, показало, как мало ее успокоило сказанное Сайлой.

— Его увлечение пройдет, и он поймет, что нуждается в тебе. Он обнаружит, что ты — подлинная драгоценность, а Джалита — поддельная. Ее ошеломительная красота — только оболочка грязных, уродливых мыслей, пусть это и не заметно с первого взгляда.

— Ты действительно не сердишься за книги?

— Ну, я была сердита, но теперь я все поняла. Я тебя прощаю и, может быть, даже одобряю. — Она вздохнула с подчеркнутым смирением. — Тяжело смотреть на разбитую любовь.

Улыбка, вызванная участливыми словами, быстро исчезла с лица Кейт. Она сокрушенно покаялась:

— Особенно тяжело тебе. Ты разлучена со своим мужем. Я — эгоистичная дура, а ты так добра ко мне.

— Я надеюсь, что ты говоришь это не всерьез, ведь ты — просто молодец. Честно говоря, будь Леклерк хотя бы наполовину так умен, как он мнит о себе, он давно должен был понять это. Луис не заслуживает твоей любви. Если он потеряет тебя из-за этого блестящего осколка дешевого стекла, ты сможешь найти ему замену получше. И если это случится, я гордо рассмеюсь в лицо Луису Леклерку.

Тайком от остальных Кейт сильно сжала пальцы Сайлы и быстро отдернула руку.

Тем временем Леклерк вернулся из кухни. Он нес железный подсвечник из двух железных колец, соединенных четырьмя широкими полосами длиной с палец. В центре нижнего диска был еще один, удерживавший короткую и тонкую свечу. Медный кувшин, полный медового пива, стоял как раз там, куда падало отражение верхнего кольца. Тонкий аромат тимьяна вплетался в струйки пара. Как только медные кружки были наполнены и все собрались вокруг стола, Гэн заговорил о Жреце Луны:

— Никаким оружием нам не выиграть войны. Только людьми, верующими людьми. Луис, я буду вечно обязан тебе за оружие, способное победить Жреца Луны. Но он владеет даром убеждения, и его люди слепо верят ему. Мы победим его только тогда, когда я вскрою его обман.

Сайла ответила:

— Церковь прилагает все усилия, чтобы сорвать с него маску, мы сражаемся наравне с другими.

— Разве мы собрались, чтобы ссориться? — спросила Бернхард.

— В моих словах не было никакого намека или обвинения, — с печальной улыбкой оправдывался Гэн. — Я просто хотел сказать, что наша сила в вере и правде.

Гэн, глядя мимо Сайлы, лениво обратился к Леклерку:

— Жрец Луны стремится к побережью, Луис. Ты знаешь, зачем ему это нужно?

— Если он и дальше будет так продвигаться на север, — вмешался Налатан, — то под его контролем окажется весь океан, и мы просто не сможем достать до его правого фланга.

— Я не думаю, что это просто тактический прием, — сказал Леклерк, — здесь кроется нечто большее.

— Что может быть важнее для людей, чем тактика? — дружелюбно рассмеялся Гэн.

— Он явно что-то ищет в море, — упрямо продолжил Леклерк. — Я должен подумать, что же это может быть.

Улыбка мгновенно сбежала с лица Гэна. Его ответ был рассудителен:

— Он умен и опасен, но я боюсь его меньше всего. Скэны — вот главный враг. — Гэн порывисто встал и, подойдя к окну, сделал широкий жест рукой. — Мои Волки не могут быть повсюду. Пока жив, я не забуду эти акульи челны, когда мы шли навстречу флоту Скэнов. Несмотря на то что мы — жители земли, мы уже выходим в море, хотя прибрежные народы и опережают нас. — Он отошел от окна и продолжил, обращаясь к Леклерку и Бернхард: — Ваш народ не похож на мой. У вас нет страсти к личной славе, страсти, управляющей нами, иногда ведущей к гибели. Но пусть наша жизнь пройдет в сражениях и десятки племен будут возносить к небесам ваши имена в балладах, даже когда последний воин Людей Собаки будет сожжен на погребальном костре и позабыт.

Побледнев, Леклерк вышел. Бернхард ответила за обоих:

— Мы будем стараться.

— Отлично. Большего я не прошу.

Джалита прохаживалась вдали от других, призывая Леклерка настойчивым мерцающим взглядом.

— Я боюсь за тебя, Луис. Ты слышал, как он обещал тебе славу? Тебе и той женщине? Как ты можешь теперь сомневаться, что они хотят поймать тебя в ловушку? Они заодно.

— Но ведь ты уверяла, что ей покровительствует Сайла.

— Одного поля ягоды, что Сайла, что Гэн. Гэн и Сайла. Все ради Церкви Сайлы и славы Гэна. — Смягчившись, она оставила обвиняющий тон. — Пожалуйста, будь осторожен. Не позволь им оторвать тебя от меня. — Затем она быстро ушла, изредка оборачиваясь, такая переменчивая, мрачная и экзотическая под угрюмо нависшим тяжелым небом, роняющим снег.

Луис и Кейт уже давно сидели одни в комнате Леклерка. Отрывистый разговор не клеился, слова падали, как высохшие осенние листья. Когда Леклерк представил Кейт Ларте, жене хозяина, та уговорила гостью Луиса обосноваться в соседнем доме.

Леклерк поспешил к окну и произнес с жалобой в голосе:

— Паршивый климат. Так хмуро, этот тусклый солнечный свет не потревожит и крота, а к полудню уже вечер. — И повторил еще раз, подойдя к камину, полному дров: — Паршивый климат.

— Уже зима, Луис. Дни и должны быть короткими.

— Я, наверное, должен благословлять такую погоду: как только потеплеет, вновь начнется война.

— Да, до весны осталось совсем немного. Разве это не беспокоит тебя?

— Трусишка. — Он развернулся спиной к огню. — Скажи откровенно, выдержим ли мы без Тейт и Конвея?

— Без них? — вздрогнула Бернхард. — С ними что-то случилось?

— Не знаю, от них нет никаких вестей. В этом году в горах ранний снег. Все дороги замело.

— Ты считаешь, Конвей и Доннаси в опасности? — Кейт встала.

— Просто плохое предчувствие, больше ничего. — Он двигался, отбрасывая уродливую тень. Женщина в черном то озарялась неровным сиянием пламени, то вновь оказывалась в темноте, словно повинуясь тайному ритуалу.

— Слова, глупые слова, — сказала Бернхард. — Если они воины, то и мы тоже. Я так думаю и уверена, мы сможем это доказать.

Леклерк неожиданно остановился. Он швырнул тонкую свечку в камин и спросил:

— Что это значит?

— Разве мы трусы, если прямо не участвуем в битве?

Леклерк смотрел сквозь торжествующую Кейт, казалось, он искал ответ где-то далеко, за стенами дома и, может быть, даже за пределами реальности.

— Ты заставляешь меня заглянуть в самого себя. Это приводит меня в бешенство. Ты делаешь логические выводы из романтических предпосылок. Как у тебя это получается? Что за волшебство помогает тебе понять, какие вопросы задает мое сердце моему разуму? В капсуле я грезил о мире, полном приключений, и вот я здесь. Я принес в этот мир массовое разрушение. И ты говоришь — воин ли я?

— Победит лучший. Твое умение решит исход сражения. — Бернхард поудобнее уселась на одном из мягких кожаных стульев. Она поджала под себя ноги, скручиваясь в теплый шар. Отблески пламени освещали ее лицо: высокий гладкий лоб, сильные скулы. Темные глаза, казалось, прятались в тени, слегка насупленные брови добавляли ей властности.

— После того как я выиграю для Гэна эту битву, — говорил Леклерк, обращаясь к огню, — почему у меня не будет таких же почестей? Неужели мой вклад в победу меньше только лишь потому, что основан не на силе, а на уме?

— Разве твоя ответственность будет меньше, если мы проиграем?

— Проклятье, — задыхаясь, произнес Леклерк, — спасибо тебе. Прошу, ответь мне на тот вопрос, что я не могу задать сам.

— Ты должен знать пословицу: «У победы тысяча отцов, поражение — сирота». После того как вы завоюете победу, найдется множество людей, которые захотят использовать тебя. Они выползут изо всех щелей. Они трусы, Луис, те, кто использует других ради выгоды.

— Ладно, ты можешь оставить бесполезную болтовню о будущем, покрытом мраком неизвестности. Ты — романтик, скорее умрешь, чем отступишь, рассмеялся Леклерк, однако в его голосе не было веселья.

— Обещай, что не забудешь меня. — Короткая фраза повисла между ними — слишком опасная, чтобы ее продолжить и слишком важная, чтобы пропустить.

— Я не смогу забыть тебя, даже если захочу, — ответил Луис.

Если слова Бернхард были искрой, то прямолинейная честность Леклерка раздула ее. Он подошел ближе и остановился перед девушкой.

— Ты сказала, что знаешь, почему Жрец Луны движется к побережью. Можешь объяснить мне это сейчас?

Последнее слово прозвучало нарочито подчеркнуто, и Бернхард поняла, что Леклерк обвинял ее в нежелании говорить в присутствии Джалиты. Ликование, заполнившее все ее чувства, ни на йоту не изменило тона.

— Жрецу Луны нужен источник электрической энергии.

— Зачем он покинул долину Матери Рек? Там почти всегда дует сильный ветер. И не говори мне о доступности водной энергии. А, кстати, зачем ему нужен электрический ток?

— К марту он достигает севера. На побережье, вблизи устья реки, он сможет использовать ветряные мельницы или водяные колеса. Что, если он создает конденсаторы?

— Конде… — Леклерк не смог заставить себя произнести слово до конца. Он двинулся через комнату, отчаянно жестикулируя. — Та технология умерла вместе с нами. Если ты сможешь воспроизвести ее сейчас, что ты будешь с ней делать? Соберешь радио и настроишь его на прошлое? Конденсаторы, а почему не платы Ойя?

— Платы Ойя в этом мире? — скорчила гримасу Бернхард. — Ну, если у тебя есть тайное желание стать запеченным поросенком, то почему бы и нет. А вот конденсатор вполне возможен.

— Ты так думаешь? Откуда ты узнала, ты же агроном?

— Мы работали со всякой техникой — солнечной энергией, ветряными генераторами, водяными колесами. Я не вникала в детали, но кое-что помню. Знаешь ли ты хоть что-нибудь о батарее, существовавшей в древнем мире задолго до того, как люди разгадали секрет электрической энергии? Кое-кто утверждает, что это тайна ювелиров, онииспользовали ее для позолоты своих изделий.

Снисходительность Леклерка сменилась недовольством.

— Изящная гальванизация и убийство людей слишком далеки друг от друга.

— Не будь дураком, — отрезала Бернхард. — Взять немного меди, из нее выковать тонкие листы и разделить их тканью, пропитанной воском. Прячешь все это в подобие рюкзака, заряжаешь, затем подводишь к копью — и молния!

— Возможно, возможно. — Поглаживая челюсть, Леклерк отступил к столу, нагруженному книгами. Рассеянно он выбрал одну и, бессмысленно теребя ее, некоторое время размышлял над словами Бернхард.

— Нет, не копье, с одним контактом ничего не выйдет, нет цепи, — продолжил он, — два накапливающих терминала, вот что нам необходимо. Ты хочешь, чтобы ток оказывал наибольшее воздействие на человеческую плоть? Но для этого тебе нужна замкнутая цепь через все тело. Два широко разнесенных острия вилки, изолированные друг от друга, и каждое подключено к отдельному терминалу. — Леклерк поднял руки и ткнул большими пальцами себя в грудь. — На расстоянии десяти дюймов. — Он нахмурился, покачал головой. — Нет, только один выстрел — и бесполезное оружие.

— Одного выстрела хватит. Ряд копьеносцев с заряженным оружием. Контакт. И десять, пятьдесят, сто конденсаторов разряжаются одновременно, внезапно. Каждый, кого касается острие копья, мертв. Все мертвы, все. Представляешь, какая поднимется паника!

— Но ведь конденсаторы истощатся.

— В ход пойдет обычное оружие. Но и эти заостренные штуковины — не поздравительная открытка, не так ли?

— Это жестокие слова.

— Я ненавижу сражаться, ненавижу думать о бедном Джонсе как о враге, ненавижу науку, помогающую нам убивать людей. Иногда я ненавижу саму себя. Но ведь мы на правильном пути?

— Конечно. Мне многое не нравится в Церкви, особенно та Церковь, что противостоит Сайле, но этот культ Луны — откровенное зло. Мы должны принять меры против тирании, нельзя создавать непобедимых, вроде Гэна.

— Он — самый благородный человек из всех, что я знала. — Бернхард внезапно стала осторожной.

— Цезарь тоже был благородным, — еле слышно прошептал Леклерк.

— Что? Я не расслышала.

— Нет, ничего. Я вновь подумал об оружии. — Взглянув на девушку, он продолжил: — Ты не заслуживаешь такой жизни, Кейт. Этот мир слишком жесток, слишком.

— Что поделать, я в нем живу. И я не собираюсь оставлять его в ближайшее время. Кто-то же должен учить других в этом чертовом мире.

— Богохульство. Невозможно, — Леклерк изобразил на лице потрясение, — и забудь слово «я». Ты говорила что-то насчет учения, ты слишком непослушна.

— Я никогда не произносила «учение», — Бернхард высунула язык, — во всяком случае, это — еще одна причина для нашей победы. Три Территории — только начало, наши маленькие девочки — новые Учителя, и первое, чему мы учим, — это равенство.

— Рано или поздно кто-нибудь захочет стать выше других. В человеческой природе заложено стремление доминировать, лидерство — это потребность. Ты уверена, что ваше движение застраховано от таких людей?

— Да. — Гранитная уверенность Бернхард, казалось, заполнила комнату целиком. — Каждый из нас, Избранных и Учителей, присягнул своей кровью. Новые Учителя не станут соперничать со старыми. Пока мы, Учителя, живы, мы свободны, когда мы умрем, станем свободными навсегда. Просто?

— Ужасно, если бы я знал раньше, я запретил бы любую подобную присягу. Страшно даже подумать. — Леклерк стал перед ней на колени, положив ладонь на подлокотник кресла.

— Ты запретил бы мне? — Брови Бернхард поднялись.

— Просто высказал бы свое мнение. Ну, я думаю, мы к этому еще вернемся. Я даже думать не хочу о том, что ты можешь пострадать. — Леклерк замолчал, он выглядел так, будто не был уверен, что именно он произнес эти слова.

Встав, Бернхард заставила подняться и Леклерка. Она сказала:

— Не надо сейчас об этом думать. Соберись, впереди — победа. Тысячи людей смотрят на нас.

— Да, ты права, только… — Он остановился, помолчал. — Ларта отведет тебя в их дом. Завтра мы начнем создавать конденсатор, если его вообще можно создать.

— Можно, мы — хорошая команда. — Бернхард отвернулась, не желая придавать никакого иного значения своим словам.

Глава 69

Тяжелый, липкий запах одинокой свечи висел в комнате. Джалита с трудом переносила аромат — травяной, но не сверкающих лугов и юных рассветов. Дух теней, мрачных пустот. Кто-то неизвестный и опасный затаился там, где был рожден этот запах.

Джалита взглянула на старуху, более чем уверенная, что та прочитала ее мысли. Церковь запрещала это, и Джалита знала про запрет, но она знала и настоятельницу Фиалок. Эта женщина очень гибко относилась к правилам Церкви.

Это несправедливо, вновь сказала себе Джалита, она пришла прямо сюда, чтобы рассказать о встрече с Леклерком. Воспоминания о словах старухи вновь подступили к ее горлу: «Если Гэн Мондэрк и его друзья решили обратиться к колдовству, то это куда лучше для Церкви. Но почему ты пришла ко мне? Эти сведения нужны Эмсо и баронам, но не мне. Ты уверена, что никто тебя не видел?»

Свеча стала почти на палец короче с той минуты, как были произнесены эти слова. Настоятельница то и дело открывала ставни, пристально всматриваясь в ночь, в комнате становилось все холоднее — Джалиту, скрытую под мехом, уже давно колотила дрожь.

— Ты дрожишь, дитя. Почему ты так волнуешься?

— Я замерзла. Ты высматриваешь, не пришел ли кто вслед за мной? Нет, никого не было. А почему бы нам не развести огонь?

— Правильно натренированный разум может избавить от холода.

— Мне некогда было развивать способности разума, особенно в рабстве, — негодование добавило Джалите смелости, — во всяком случае, женщины Сайлы и все Избранные страдают от холода, жары, голода и жажды точно так же, как и все остальные.

— Как всегда, ты не замечаешь очевидного, — голос настоятельницы был необычно мягок. — Церковь предоставляет возможность для воспитания разума только самым достойным.

— А кто их выбирает?

— Ты слишком любопытна. — Настоятельница пристально взглянула на девушку. — А это опасное качество, особенно для той, кто любит выставлять себя перед безжалостным Эмсо и мужественным Налатаном. Ага, тебе не нравится! Ты вообразила себе невесть что, думаешь, мне неизвестно о твоих заигрываниях? Как бы не так. А что касается твоего вопроса, то знай, что право выбора принадлежит Жнее. Сейчас наша любимая Жнея — Сестра-Мать всей Церкви, и на меня когда-то пал ее выбор. — Настоятельница похлопала по колену Джалиты. — Теперь тебе известна моя тайна, дорогуша.

— Я думаю, что знаю еще одну.

Тон Джалиты и ее хитрый, настороженный взгляд развеселили старуху.

— Я была слишком сурова с тобой, сказала она. Ты очень постаралась, доставив мне сведения о вашей встрече, но я все еще вне игры. Церковь должна сохранить добрые отношения со всеми, кто бы ни победил — Гэн или его враги.

— Это другая тайна, — резко заявила девушка. — До меня дошли слухи, что Жрица-миссионер, путешествующая на север, останавливалась здесь несколько ночей назад. Она пришла сюда из Дома Церкви с указаниями для тебя, не так ли? Решение остаться в стороне исходит от Сестры-Матери? Или я не права?

— Быстра, ты очень быстра. Ты же понимаешь, что, если твоя догадка верна, ты не узнаешь больше ничего. Из-за таких глупых ошибок погибают люди.

— Знаю. Я также знаю твоего осведомителя, твои глаза и уши в кругу самых близких друзей Гэна.

— Слишком быстро, дитя, слишком. Помни, никому не позволено долго пускать пыль в глаза.

Здравый смысл наконец-то возобладал, Джалита понизила тон и, глядя в глаза женщине, раскаялась:

— Я становлюсь нервной, настоятельница. Я хочу добиться успеха.

— Необходимо, чтобы твои вести достигли нужных ушей. Ни слова обо мне, понимаешь?

— Да, — кивнула Джалита.

— Вот и хорошо, — ободряюще улыбнулась настоятельница. — Все вопросы решены. Ты послушна, я верю тебе и все объясню. Я должна оставаться в стороне, но фактически Церковь помогает Жрецу Луны. Он и наша любимая Сестра-Мать только что заключили мир. Мы решили сотрудничать, сохраняя при этом свободу в выборе веры. Это означает, что мы выступаем против Скэнов вместе, но только до определенного момента. Так что ты должна быть моими глазами и ушами (или как ты там сказала?) в кругу самых близких друзей Гэна. Будь внимательна, я узнаю, если ты попробуешь что-нибудь утаить, милочка. Это может привести к нежелательным последствиям. Позволь, я покажу тебе, почему ты должна быть полностью открыта передо мной.

Настоятельница встала и подошла к двери. От толчка та отчаянно взвизгнула. Джалита вздрогнула и стиснула зубы: она увидела Жрицу — то ли охранницу, то ли шпиона. Настоятельница что-то приказала ей, и та поспешно ушла. Настоятельница осталась в дверях. Гнев душил Джалиту. Первая мысль — сообщить Гэну о предательстве настоятельницы. Это защитило бы ее и избавило от опасного задания. Однако первоначальный порыв быстро прошел. Настоятельница слишком сильна, чтобы слететь от одного пинка, а Гэн уже давно считает аббатство Фиалок логовом врага, подтверждение этого мнения немногого стоит. Джалита успокоилась — шпионаж в пользу настоятельницы не представлял особой опасности, а если ее схватят, и Нилу, и Гэна можно легко убедить, что злобная старуха вынудила беспомощную девушку. Более того, сведения, полученные на службе у настоятельницы, могут пригодиться ей самой. Лучше всего, если бы Гэн сам разорвал плотную сеть, затягивающуюся вокруг него, тогда информация о заговорщиках помогла бы добиться его доверия.

Это казалось ей вполне вероятным.

Оранжево-золотой свет от фонаря проникал из-за двери и мельтешил на стене. Джалита увидела улыбку настоятельницы, склонившейся в приветствии, подобострастную, рабскую и, несмотря ни на что, хищную и грабительскую.

Когда знакомая фигура, несущая фонарь, вступила в комнату, с уст Джалиты, словно вороний крик, сорвалось имя:

— Эмсо.

Он прошел в комнату, не обращая внимания на настоятельницу, даже когда она выхватила у него из рук фонарь и быстро потушила его.

— Ну вот и я, — сообщил он Джалите, — пришел, чтобы услышать то, что должен услышать. Ты нужна мне. — И прежде, чем она успела опомниться, шагнул к ней, его руки легли на плечи девушки. Она не глядела в его требовательные сияющие глаза. Дыхание Эмсо источало зловоние пива, капусты и жира. Пот, но не сильный запах усталого человека, несвежий, кислый, отдававший страхом и истощением.

Легкий толчок вернул Эмсо обратно. Он вздрогнул и повторил:

— Ты нужна мне.

— Эмсо — последняя надежда для души Гэна Мондэрка. — Настоятельница неслышно подошла к ним. — Завет Апокалипсиса говорит нам: «Первое зло человечества, будь оно хоть мельчайшей искрой или могучим взрывом, может быть побеждено, должно быть побеждено. Начало огня зла — заблуждение. А привести огонь может только к вечному разрушению». — Голос женщины стал необыкновенно высоким. Когда она замолчала, Эмсо, казалось, стал выше ростом, но подергивающиеся пальцы выдавали тревогу.

Джалита глубоко вздохнула, пораженная неожиданно озарившим ее пониманием происходящего. Вся важность слов настоятельницы мгновенно открылась перед ней. В просьбе Эмсо не было ничего личного: ему действительно была нужна только помощь, ее сердце немного успокоилось.

Если они хотят уничтожить религиозные источники силы Гэна Мондэрка, то она знает, что они должны услышать. Она описала новую катапульту с полной достоверностью и честностью, а затем добавила:

— Леклерк сказал, что они зарезали животных для какой-то особой, тайной церемонии, он не сообщил подробности.

— Кто занимается всем этим? — прервал девушку Эмсо, в его словах чувствовалась неуверенность.

— Леклерк с какой-то женщиной, я почти забыла ее имя. Может быть, Бернхард? Этакая простушка.

— Она всех одурачила! — зарычал Эмсо. — Мы все знали, что Леклерк баловался с запрещенным знанием, а она всех нас обманула.

— Продолжай, дорогая, — остановила мужчину настоятельница, — расскажи Эмсо, что ты еще узнала.

Джалита покачнулась вместе со стулом, на мгновение спрятавшись от назойливого света свечи. Она опять вспомнила Слезы Нефрита, как старуха умело балансировала на краю света, используя тень и контраст, чтобы обмануть глаза. Резкое движение заставило слабое пламя задрожать, усиливая иллюзию и обостряя воображение.

— Леклерк собирает невидимую силу из воздуха, силу молнии. Жрец Луны использует это, чтобы убивать неверующих. Эта штука сделана из железа и меди, но она не гремит. Я бы не смогла понять, как она устроена. Она извергает огонь, синий огонь и шум, подобно кнуту. Если до нее дотронуться, пока она слаба, она заставит тебя прыгнуть. Леклерк говорит, что если она сильна, то убивает. Налатан спрашивал у него, откуда такая сила, а Леклерк ответил, что она подобна солнцу.

Настоятельница Фиалок осенила себя Тройным Знаком. Ее губы зашевелились, творя молитву. Эмсо выкатил глаза. На шее у него выступили вены. Вновь обретя дар речи, старуха спросила:

— Солнце? Он сказал, что эта сила — молния и солнце? Солнце — это жизнь. Налатан был воином-монахом Церкви прежде, чем черное зло совратило его. А сейчас он слушает грязные, недостойные слова о солнце и ничего не предпринимает. Он тоже стал негодяем.

— Остановись, — прогремел Эмсо. — Ты подошла опасно близко к той Церкви, что принадлежит исключительно мужчинам, она запретна для женщин.

Раскаяние охладило гнев настоятельницы:

— Я утратила рассудок, верный Эмсо, ведь это так легко для нас, слабых женщин. Это все слишком задело меня, прости.

— Конечно. — Его глаза вновь остановились на лице Джалиты. — Гэн нисколько не перечил такому богохульству? — спросил он.

— Нет, он не говорил ничего.

Мука сковала лицо мужчины, с видимым усилием он повернулся к настоятельнице.

— Даже хуже, чем я опасался. Мой друг. Скажи мне, как я могу спасти его. Умоляю тебя.

— Его прощением будет раскаяние и возвращение. Его проклятие — высокомерие. Он должен отказаться от лжи и зла, стать скромнее и вернуться в лоно Церкви. Ты спасешь его.

— Ты знаешь это? — Рвение бурлило в Эмсо. — Тебе сообщила провидица?

— Права Церкви были затронуты, если кто и может спасти Гэна, то только ты.

Джалита склонила голову, скрывая кривую улыбку. Она вспомнила ужасную ночь на берегу безымянного острова архипелага Морской Звезды. Холодный ветер скользил по ее обнаженной спине. Горячее бесстыдное пламя выставляло ее тело под похотливые взгляды. Джалита вновь увидела указательный палец Слез Нефрита, скрученный, сухой и уродливый, и ощутила кожаный ремень Скэнов, наброшенный на шею. Именно так они вели ее по деревне.

Гэн Мондэрк никогда бы не стерпел такого оскорбления, он бы просто погиб. Задохнулся в петле из сыромятной веревки, стянутой узлами предательства.

Глава 70

Снег шел в Трех Территориях три дня и три ночи. Звери попрятались в логова, забившись в любое укрытие, какое только могли найти. Крестьяне сидели по своим домам, втихомолку передавая друг другу древние истории о тех годах, что не знали ни зимы, ни лета, и смерть уводила тогда людей целыми поколениями. Там, где народа было побольше, люди собирались вместе, пережидая бурю, и делились тяжелыми предчувствиями, находя извращенное утешение во все более нагнетаемом страхе. Одни голоса отрывисто говорили о неизвестных всадниках, варварах из далеких стран, другие бормотали о таинственных странниках, принесших мистическое оружие необыкновенной мощности, известное только им самим.

Гордое имя Учителей, сиявшее так ярко под летним солнцем, для многих стало проклятием.

Слово ведьма стало очень популярным. Те, кто раньше никогда не смел произнести его, теперь обращались с ним удивительно легко. В сумрачных тавернах оно скользило, шепталось многими языками, перетекало из уст в уши, крыльями серой моли трогало испуганных слушателей, отравляя умы всех, кого успело коснуться.

Для большинства простых людей слово ведьма прочно связалось с бедственной погодой, создав неразрывное целое. Эти люди обвиняли темную силу во всеобщих неудачах, бесконечно падающий снег указывал на войну, развязанную злом. Скучная, пустая жизнь немедленно оказалась заполнена приятным осознанием происходящего.

Леклерк и Бернхард работали, почти не общаясь с другими людьми, не зная о суматохе, клевете и буре. Они лишь отметили высоту сугробов и продолжали трудиться.

Кузнец с помощниками плавили медь и отливали слитки, затем ковали их, нагревали и вновь ковали, разбивая в пластины. Леклерк требовал совершенства, а кузнец не мог его добиться. Листы получались с дефектами — волнистыми, с многочисленными утолщениями и впадинами. Но хуже всего, что часто встречались мелкие, шириной в волос, трещины.

Труд целого дня уже трижды возвращался обратно в тигель. Леклерк и Смитти работали не покладая рук две ночи и день, отказываясь принимать помощь даже от Бернхард. Утром работа была выполнена, Леклерк разбудил Кейт, постучав в дверь дома приютившей ее хозяйки.

— Кое-что получилось, пойдем, я покажу тебе. Ты одета? — нетерпеливо спросил он.

— Да, конечно, входи, — ответила Бернхард, — я уже заканчиваю завтрак. — Но ее слова оказались ненужными — Леклерк влетел в комнату. Он схватил девушку за плечи и приподнял, сметая посуду со стола.

— Он работает, работает!

— Так я, в конце концов, могу увидеть это чудо техники? — Бернхард изобразила на лице притворное раздражение. — Эту штуковину, позволяющую решить все наши проблемы и сделать мир лучше?

— Я не мог показать ее тебе раньше, — громко рассмеялся Леклерк. — Не знал, будет ли она работать. — Он выглядел уже почти спокойным. — Я видел, как на тебя действуют наши постоянные неудачи, и не хотел доставить еще одно огорчение.

Девушка вздрогнула, надеясь, что он этого не заметит. Забота — вот то, чего она опасалась больше всего. Доброта, теплый взгляд, дружеское прикосновение — все это могло уничтожить ее самообладание. Она постоянно твердила себе, что открытое проявление чувств изменит жизнь Леклерка далеко не к лучшему, заставит его суетиться и совершать необдуманные поступки. Какую бы боль это ни причиняло Кейт, она надеялась просто находиться рядом с Луисом. Женщина, стоящая сейчас перед Леклерком, была без ума от него, и единственное препятствие для откровенности — Джалита, эта чертова девка.

— Ну что, пойдем? — уже стоя у двери, обернулся Леклерк.

— Не торопи меня.

— О, женщины! Сначала вы жалуетесь, что приходится ждать, а когда все готово, не желаете поспешить.

— Мое ожидание закончилось, а твое только начинается. — Резким движением Бернхард набросила накидку.

Непринужденно перешучиваясь, они прошли к мастерской по узкой тропинке, протоптанной в снегу. Леклерк широко распахнул дверь — машина, находившаяся в центре комнаты, была невысокой, примерно по пояс, выглядела очень устойчивой и совершенно простой. Бернхард и не знала, как реагировать, но энтузиазма Леклерка хватило на двоих.

— Ну что, разве она не хороша? — спросил он. — Смитти и его ребята здорово помогли мне. Готов поспорить, другой такой нет в этом мире. Хочешь ровные медные полосы? Подожди минутку, я тебе покажу.

Он помчался к машине, представлявшей собой просто два стальных валика, один выше другого. Леклерк покрутил ручку и вставил продолговатый кусок меди между валиками. Затем он принялся вращать другую, большую рукоять — валики повернулись, и медная полоса сдвинулась с места. Появившись с обратной стороны машины, она стала явно тоньше и длиннее.

— Это прокатный стан, Кейт! — закричал Леклерк, размахивая куском металла. — Теперь мы можем сделать медные листы тонкими, как бумага. Да и стальные тоже. Никаких бугорков, впадин и наростов.

Стремительно подойдя к Луису, Бернхард обняла его, затем взяла руки Леклерка, нагретые медью, в свои и мягко произнесла:

— Я горжусь тобой, Луис. Никто из нас никогда бы не додумался до такого устройства. Ведь это именно то, что нам нужно?

— Ну, в общем, да. — Леклерк внезапно стал скромным, почти застенчивым. — Если у Жреца Луны нет чего-либо подобного, его конденсаторы будут вести себя довольно непредсказуемо. А наши теперь выйдут очень надежными благодаря длинным, очень тонким листам меди. Мы разместим ролики в нескольких местах стана. Я прокатаю металл за один раз. У Смитти есть печь для обжига — без нагрева металл становится ломким, а с такой машиной у нас почти не будет швов, что увеличит эффективность. — Его улыбка превратилась в гримасу. — Мы еще, впрочем, ничего реально не сделали.

— Весь день впереди.

— Хорошо, давай попытаемся. Ты позаботишься о навощенной ткани и проследишь, чтобы все было соединено?

— Чем скорее мы начнем, тем лучше — я очень волнуюсь. Да и работники уже пришли.

Вечерело, когда Леклерк подозвал сияющего Смитти и помощников, чтобы собрать первый конденсатор. Остальные, стоя поодаль, с интересом наблюдали за происходящим.

Двое мужчин осторожно развернули на столе тонкую медную пластину шириной около фута. Третий покрыл ее навощенной тканью. Хлопок был прижат еще одним медным листом. Бернхард убедилась, что края ткани почти на дюйм высовываются из-под металла и по ширине, и по длине.

Все застыли, когда медь тихо хрустнула, — они помнили суровое предупреждение Леклерка насчет трещин. Осторожно, но туго свернутые пластины напоминали слоеный рулет. Края ткани Кейт и двое ее помощников загнули, чтобы изолировать один медный лист от другого.

Диаметр получившегося свертка был примерно равен его высоте. Растопленный воск скрепил высовывающиеся края ткани. Два торчащих толстых зажима отмечали верх. Один из помощников примотал конденсатор ремнем к рамке и поднес прибор к генератору Леклерка, установленному на рабочей скамье.

Другой присоединил зажимы к выходам генератора. Он был заметно напуган, и все же, усмехнулся Луис, слишком любопытен, чтобы поддаться страху. Повинуясь кивку Леклерка, он взялся за рукоять.

Вскоре Луис остановил его, затем показал, как закрепить свинцовое луженое копье на конденсаторе. Он еще раз предостерег всех от прикосновения к торчащим проводам:

— Если они соединятся, оружие будет разряжено. Если дотронется человек, он погибнет.

Мороз пробежался по коже окружающих. Их внимание было приковано к Луису.

С конденсатором, закрепленным в рамке на спине, Леклерк был в полной готовности. Медная пластинка, примотанная к толстому шесту кожаным ремнем, служила мишенью. Медная же проволока заземляла ее.

Один из работников попросил Луиса подождать; озадаченный, тот остановился. Юноша бросился к нахмурившемуся Смитти. Взяв полированный железный диск из кармана передника кузнеца, молодой человек закрепил его в центре медной мишени ремнем, протянутым сквозь дыры у ее края.

Повернувшись к Леклерку, он осенил себя Тройным Знаком.

— Это амулет Танцующих-под-Луной, Луис Леклерк. Во имя Церкви, порази его! — сказав так, юноша вернулся на свое место.

Маленькая группа разразилась приветственными криками и хлопками. Леклерк собрался, одновременно смущенный и приободренный всеобщим вниманием. Никогда ему еще не аплодировали вот так, заставляя сердце биться с тем же торжествующим ритмом. Он приподнял металлическое копье, неожиданно показавшееся ему легким, как перышко. Тяжелый конденсатор просто давил на плечи, совсем не сковывая движений. Луис сделал фехтовальный выпад, парировал невидимый удар. Благодарная аудитория выразила криками свой восторг. Глубокий голос Смитти требовал:

— Убей! Убей! Убей! — Словно песню, слова подхватили остальные работники. Леклерк ударил.

С треском высвободилась энергия. Ослепительно голубой, сверкающий, словно изломанная драгоценность, сгусток чистой силы вонзился в мишень. Дым закурился сквозь рваное отверстие в обожженном металле, который был здесь вместо человеческой плоти. Клочья пара появились в месте контакта провода с землей. Вкрапления меди засветились, словно лунный диск.

Хриплые возгласы изумления сменились одобрительными криками и аплодисментами, еще более шумными, чем перед опытом. Работники столпились вокруг разрушенной пластины в восхищении. Дрожащие пальцы боязливо прикасались к разорванной поверхности. С благоговением они вновь и вновь осматривали генератор и конденсатор, мысленно переносясь за окружавшие их стены.

Почистив и сложив инструменты, Луис обратил внимание на расстроенное лицо Бернхард. Оставив собравшихся работников, он подошел к Кейт, отдельно от других соскабливавшей пролившийся на сборочный стол пчелиный воск.

— Скажи мне, что с тобой? — спросил Леклерк.

— О чем ты? — Она продолжала методично тереть стол скребком, не поднимая головы.

— Что-то беспокоит тебя. У тебя все в порядке?

— Конечно. — Она приостановилась, по-прежнему не отрывая взгляда от своих рук. Медленно выпрямившись, Кейт отбросила скребок, посмотрела прямо в лицо Луису и, стиснув челюсти, произнесла: — Я солгала. Мне больно было видеть, как ты развлекаешься, фехтуешь этим копьем; ты и сам должен был заметить, как все это ужасно.

— Я просто играл. Мы все упорно работали сегодня и очень устали. Тебя угнетает все, что бы я ни делал. Разве бесчеловечно расслабиться, Кейт? Или быть счастливым?

Краска отхлынула от лица девушки. Пятна угольной пыли проступили на нем еще больше.

— Как ты, собираясь воевать, собираясь убивать людей, можешь говорить о человечности, о счастье?

Ее фраза была тихой, хотя и наполненной страстью. Однако работники все поняли и, повинуясь знаку Смитти, вышли в заднюю дверь, покинув дом. Ни Бернхард, ни Леклерк этого не заметили. Чувства мужчины вступили в борьбу с его разумом, с его понятиями о справедливости, он долго размышлял над ответом.

— Это твои проблемы, разве нет? Ведь быть живым это главное. По твоей всеохватывающей теории. У тебя какое-то юродивое представление о добре. Ты когда-нибудь осознаешь, что нас окружает реальный мир, мир из плоти и крови. И люди, давшие клятву сумасшедшей Луне, уже вышли, чтобы убивать нас. Без объяснений, без причин — это просто резня.

— Поэтому убивать их хорошо? Разве мы должны играть по их правилам, набирая очки, получая штрафные за убийства женщин и детей? Что с тобой случилось, Луис?

Леклерк резко повернулся к столбу и пнул его так сильно, что тот упал. Ремни, удерживавшие мишень, разорвались. Леклерк поднял пластину обеими руками и гневно отбросил. От удара на шершавой стене появился белый шрам. Когда Леклерк повернулся к Бернхард, его лицо покраснело, а глаза яростно вытаращились.

— Я пробудился в этом покинутом мире не затем, чтобы потратить время. Если ты собираешься провести свою вторую жизнь, утирая сопли сиротам, — прекрасно. Я же собираюсь стать кем-то большим, более важным, чем даже Конвей, или Тейт, или… любой из нас. Если для этого нужно сражаться и убивать, значит, люди будут гибнуть. Ты слышишь? Я получу силу!

Он закончил фразу, сжав руками плечи Кейт и встряхивая ее с каждым словом, затем оттолкнул, в волнении ожидая ответа. Она не могла сказать ни слова — слезы подступили к ее глазам. Глупые, женские, приводящие в бешенство слезы. Слова теснились у нее в груди. Она точно знала, как дать ему понять, где он ошибался. Он должен был осознать, что война — это не только борьба других людей, смерть других людей. Война несет опасность для любимого ею человека.

Мягкий упрек темных глаз разоружил Леклерка.

— Кейт, прости меня. Пожалуйста. Я не знаю, что происходит со мной. — Он не дождался ответа от пристально смотревшей на него Кейт и продолжил, глядя сквозь нее: — Иногда я думаю, что я знаю, что мне нужно делать, какая жизнь мне предстоит. Мгновение спустя все перепутывается, и я не могу продвинуться ни на шаг. Меня разрывает на части.

Он так много хотел ей сказать. Ему работалось лучше, когда он мечтал о ней, словно ее энергия помогала его силе. Леклерк не мог понять, как Кейт заполнила его сознание, заставила мыслить совсем по-иному, задавая иные вопросы.

Бернхард нервно улыбнулась в ответ на пытливую настойчивость.

— Все слишком многого от тебя хотят, слишком многого ждут. Все, включая меня.

— Неправда. Ты всегда со мной, поддерживаешь меня. Мы многое сделали. Я никогда не смог бы заставить эту толпу работать как слаженный коллектив, это удалось лишь тебе. Другие говорят мне, что я должен делать. Ты же помогаешь мне.

Бернхард почувствовала, что ее щеки запылали.

— Пойдем ужинать. Ларта расстроится, если все остынет.

Позже, видя, что Бернхард не возражает, Леклерк отослал Ларту домой. Перед поспешным уходом женщина заговорщически подмигнула Кейт. Та улыбнулась в ответ, надеясь, что у нее есть для этого причина.

За ужином Леклерк был необыкновенно внимателен, Бернхард отметила, что он явно хотел загладить свою вину. При разговоре они избегали военной темы. Когда Бернхард обсуждала программу обучения для Избранных, он с интересом слушал и сделал несколько разумных предложений без тени снисходительности или напыщенности. Девушка вспомнила, как поначалу отнесла его к разряду тех недалеких парней, для кого мужество и оружие равнозначны. Она глубоко вздохнула. Леклерк поднял со стола книги и в возбуждении потряс ими.

— Все, что ты хочешь предложить для будущих Учителей, находится здесь. Я — довольно неплохой работник, но здесь, в книгах, настоящая технология, здесь прогресс для всего мира. Кейт, ты когда-нибудь думала об этом?

Неожиданный вопрос застал девушку врасплох, у нее пересохло во рту. Она нервно, с трудом сглотнула и произнесла:

— Мы ввязались в опасную игру. Жрец Луны и мы. Электричество — лишь крошечная часть ужасной Силы, вызванной нами к жизни.

— Но, Кейт, ведь мы осуществили не все, что описано здесь. Вспомни, это Сайла, Конвей и Тейт откопали книги. Я думаю, мы вместе несем ответственность.

Внезапно сердце Бернхард заполнила теплота. Она хотела рассказать ему, как ясно осознала боль власти, тяжким грузом лежащей на ее совести. Она хотела этого мужчину, стоявшего сейчас рядом с ней. И он желал ее не меньше, нуждался в ней. Слова сочувствия пришли легко, Кейт произносила их машинально, не задумываясь. Девушка понимала, что сказанное гораздо менее важно, чем интонация и отношение Луиса к выраженным ими чувствам.

Душа ее пела — в ней поселилась Надежда.

Книга третья Возрождение

Глава 71

После второй бури стало ясно — выжившие вряд ли позабудут эту зиму. По приказанию Гэна Мондэрка Волки занялись снабжением, распределением пищи и спасательными экспедициями.

Мудрость этих военных приготовлений вскоре стала очевидна. Дьяволы и их союзники Ква, хозяйничающие на территории страны, приносили не меньше забот, чем снежные бури. Появление в округе врагов мешало заготовке запасов на зиму. Суровая непогода гнала дичь со склонов гор вниз, где было чуть теплее и тонкий снежный наст позволял кормиться на пастбищах, пусть даже скудных. Племенам Ква и Дьяволам нужно было охотиться. Выбор был невелик — либо следовать за животными вниз по склонам, либо умирать от голода. А внизу на равнинах были земли народа Гэна.

Для кочевых племен люди представляли собой такую же добычу, как и другие животные. Многие из Волков Гэна той зимой обагрили кровью свои мечи.

Налатан ехал вместе с колонной. Походная рутина притупляла томившее его чувство одиночества. При первых проблесках зари его мысли обратились к Доннаси. Сумерки напомнили ему о смуглой женщине, близкой, родной и все же такой таинственной и непостижимой.

Краем уха он уловил шепот спутников — мужчины говорили о немногословном соратнике, редко улыбавшемся, но незаменимом в деле. Они шепотом делились подробностями о человеке, бросавшемся в битву, как на пир, который дрался с молчаливой свирепостью, ужасавшей и товарищей, и врагов.

Отряды возвращались домой после наведения порядка к юго-востоку от Олы. Воины Джалайла увидели Гэна, поджидавшего их по дороге в город. Одетый в тяжелую норковую мантию, он восседал на своем коне во главе десяти всадников. Круглая широкополая шапка из белой овчины выразительно контрастировала с темным блестящим мехом одежды. Он приветствовал сотника и выслушал его доклад. Поздравив командира и всех всадников, Гэн отъехал к обочине, уступая место людям, нуждающимся в тепле и крове больше, чем в каких-либо похвалах.

Гэн поздоровался с отделившемся от колонны Налатаном и спросил:

— Что мои Волки думают обо мне?

Налатан прищурился.

— Ты их вождь. Они почитают тебя.

Недовольно хмыкнув, Гэн прервал его рассуждения:

— Ты не умеешь лукавить. Им жаль меня. Тебе тоже, хоть ты и хотел бы это скрыть.

Налатан покраснел.

— Будешь беспокоиться, когда другие попытаются занять твое место. Пока им жаль тебя за то, что тянешь эту ношу.

В ответ Гэн печально рассмеялся.

— Я принимаю твою точку зрения. Но почему такие, как мы, получают удовольствие от схватки, Налатан? Почему стремятся к этой ужасной вещи?

— Большинство к ней не стремится и никакого удовольствия от войны не получает. Им не терпится повесить оружие на гвоздь. Они сражаются в надежде, что не придется сражаться их сыновьям. Немногие, как ты и я, рождены для борьбы. Значит, так угодно Вездесущему.

— Теология? — усмехнулся Гэн.

Налатан схитрил:

— Есть на кого скинуть бремя ответственности. И его плечи шире, чем мои.

— В твоих словах нет религиозной глубины — ты обманщик. И уклоняешься от ответа. И в этом преуспел, раз предпочитаешь жить под защитой городских стен.

— Вы дали мне поистине ошибочную характеристику. — Налатан низко поклонился. — Ваша честь.

День клонился к вечеру, когда они достигли стен города. Нила и Сайла выехали верхом им навстречу.

Одетая, как обычно, в черное, Сайла сидела верхом на черной кобыле. Нила одна, без Колдара, ехала на своем жеребце Рыжике. Блестящая красно-коричневая шерсть животного оттеняла ее золотисто-белокурые волосы. Налатан, мельком взглянув на Гэна, отметил любовь и восхищение в его глазах и почувствовал крошечный укол зависти.

Не слезая с лошадей, женщины встретили их шумными объятиями. Налатан почувствовал тонкий аромат мыла и духов. Это был запах Тейт, и он быстро отъехал прочь, не обращая внимания на запорошенный снегом кустарник. Пока кавалькада, беседуя, направлялась к воротам, он мечтал о горячей ванне.

— Мне нужна твоя помощь больше, чем когда-либо. — Голос Сайлы вывел его из состояния безмятежного покоя.

Налатан догадался:

— Снова Джалита?

— Да. Она обольстила Леклерка.

— Луиса? — Ему захотелось поправить женщину и произнести имя Эмсо.

— Я думаю, тебе не стоит притворяться потрясенным. Я ведь не единственная сплетница. И эта грязная история непроста. Леклерк значительная фигура. И он слишком важен.

Придя в себя от удивления, Налатан сказал с насмешкой:

— С каких это пор спать с Важным человеком стало так неприлично?

— Она ничего не делает просто так. Ничего.

— Луис знает свой долг. А она не ведьма, чтобы управлять его разумом.

— Ты поставишь свою жизнь на это? — Присущая Сайле мягкая манера разговора выводила Налатана из себя. — Ей не надо прибегать к колдовству. Джалита юна и прекрасна. И если у нее есть амбиции и жестокость — этого достаточно. Неужели как мужчина ты не согласишься с этим?

Последнее было сказано с многозначительной ухмылкой, и Налатан был счастлив, что избежал более серьезного разговора, по крайней мере на время.

— Ты говоришь это мужчине, женатому на Доннаси Тейт? Право, ты меня недооцениваешь. Но даже если все, что ты сказала, правда, я не стану подсматривать и выуживать сведения у людей. Ты ведь меня знаешь.

— Мы поговорим об этом позже. И я повторю то же самое. А Джалита придет к тебе, я в этом не сомневаюсь. И тогда, пожалуйста, будь бдителен.

Они сменили тему и поболтали еще немного, прежде чем разъехались. Глубоко задумавшись, Налатан двинулся дальше один. Новые обстоятельства заставляли пересмотреть свои планы. Купальня показалась ему спасением от назойливых мыслей — какое удовольствие было бы развалиться в ванне!

Раздевшись, он разжег печку под прямоугольной каменной ванной и, подбросив дров, наполнил ее, черпая воду ковшом из бака. Сев на крепкую маленькую скамью, он начал тереть тело щеткой. Тщательно обработал длинный неровный шрам внизу спины — метка времен детства, оставшаяся после набега работорговцев. Шрам ныл после похода. Ополоснувшись, Налатан погрузился в горячую воду. Дрова прогорели, оставив одни уголья, вода стала приятно-теплой. Душистых масел было в меру. Особенно приятный аромат давал его излюбленный шалфей. Голова отдыхала на деревянном краю ванны, все тело и даже уши обволакивала теплая вода. Закрыв глаза, Налатан расслабился.

Неожиданный шум заставил его стремительным броском выскочить из ванной в поисках оружия. Но это был лишь скрип двери в женскую половину.

Успокоившись, Налатан вернулся к ванне. Погрузив чистое сукно в холодную воду, он выжал его почти насухо. Вытер досуха этим сукном выступившую испарину, готовясь к холоду улицы. Возясь с вязаной рубахой, он услышал голос женщины за дощатой стеной. Она тихо пела. Песня была очень мелодичной и с озорным ритмом.

У себя в комнате он сложил и расставил снаряжение, взятое в дозор. Доннаси ворчала, когда вещи были не на своих местах. Он осмотрел проделанную работу. Порядок. Но это было еще не все. Он протянул руки к ящику под своей кроватью. Ящик был полон промасленного песка. Налатан зачерпнул горсть песка и уложил кованую кольчугу в ящик. Умытый и свежий, он получал удовольствие от простой работы, потряхивая ящик в руках. Мало-помалу кольцевые звенья кольчуги очищались от глубоко въевшейся грязи и маленьких пятен ржавчины. Налатан хмуро осмотрел доспехи. Кольчуга должна быть блестящей. А эти пятна как бы бросали вызов. Он повесил металлическую рубаху, закрыл коробку и начал сметать песок, просыпавшийся на пол.

Слабый стук в дверь сначала не привлек его внимания. Стук повторился, и Налатан открыл дверь.

На пороге стояла Джалита.

— Я так и думала, что ты придешь прямо сюда. — Она улыбнулась ему, ее темные волосы и почти черные глаза блестели. Кремово-белый плащ из оленьей кожи, туго прилегающий у горла и запахивающийся на груди, касался пола. Прекрасное лицо казалось белым, как снег.

У Налатана перехватило дыхание.

— Наверное, это какая-то ошибка?

В ответ раздался звонкий мелодичный смех.

— Нет, глупый. Я хотела побеседовать — только и всего.

— Побеседовать? Со мной? О чем?

— Потому что ты был монахом и знаешь Церковь. Потому что ты женат на женщине, которая отличается от всех, и не стыдишься этого. Поделись со мной своим опытом.

Он тряхнул головой, все еще не отпуская ручку двери.

— Тебе следует поговорить с Доннаси, когда она вернется.

— Обязательно поговорю. — Ее улыбка дразнила, белые зубы блестели. — Я молода, Налатан, но мне многое известно: чтобы узнать что-либо о женщине, прислушайся к мужчине; чтобы услышать что-то о мужчине, поговори с женщиной. Ты во многое можешь посвятить меня.

Налатан старался не замечать прозрачного намека, проклиная свое воображение. Он сказал:

— Я не знаю… — Но Джалита прервала его.

— Мне кажется — ты не знаешь, что нужно быть учтивым, — сказала она. Этот маленький укол сопровождался улыбкой. Он отступил в сторону. Джалита толкнула дверь, закрыв ее за собой.

Развязав накидку, она бережно повесила ее на спинку единственного стула и осмотрела убранство комнаты. Под накидкой оказалась белая блузка с зеленой оторочкой на воротничке. Отлично выделанный кожаный жилет, украшенный дюжиной маленьких овальных блестящих пуговок. Темно-зеленая шерстяная юбка с черно-белой аппликацией, изображавшей касатку, ниспадала к высоким ботинкам из телячьей кожи. Джалита глубокого дышала, ее грудь вздымалась под тугим жилетом.

— Жилье мужчины. — Она обернулась, медленно поворачиваясь всем телом. — Ты смазывал эту кольчугу. Я чувствую по запаху. И запах морского песка. Ты использовал песок.

Ее глаза сузились, и она со смехом обратилась к нему:

— Я была на женской половине, когда ты принимал ванну. Я видела, как ты вошел туда.

Налатан напрягся.

— Чего ты хочешь?

— «Хочу». Какое интересное слово. Мы путаем его с «необходимо». Или с «желаю». Это причиняет беспокойство. Все, чего я хочу, — так это совета. Меня добиваются двое мужчин. А я не хочу ни того, ни другого.

— А мне что до того?

Столь явное безразличие привело Джалиту в замешательство.

— Это должно много значить для тебя. Ведь эти мужчины — Луис Леклерк и Эмсо. Стоит одному подумать, что другой притязает на меня, и Гэн Мондэрк лишится одного из своих наиболее важных людей. Ответственность ляжет на меня, хотя я ни в чем не виновата.

— Тогда расскажи обо всем Гэну.

Джалита склонила голову. Шагнула ближе. Ее голос понизился до шелеста.

— Он хочет отдать меня Эмсо. Он поклялся мне хранить это в тайне. Он подозревает Эмсо в связи с оппозиционными баронами.

Большей лжи нельзя было придумать. За этой ложью скрывалось злобное намерение свести трех мужчин в слепом поединке друг с другом. Налатану захотелось сомкнуть свои руки вокруг этой гладкой, грациозной шеи. Но она была так прекрасна, что ему вряд ли удалось бы сжать пальцы. Сглотнув, он спросил:

— Ты хочешь, чтобы мы обманули Мурдата?

— Никогда. — Она предостерегающе протянула руку, успокаивая его. Мы должны беречь его. Не думаю, что нужно рассказать ему все, но мы не должны лгать. Вот чего я хочу от тебя: просто будь более предупредительным с Гэном.

— С Гэном?

— Неужели ты не понимаешь? Ты должен всегда стоять между мной и этими двумя, если они окажутся рядом. У них не будет возможности остаться со мной наедине.

Джалита была уже совсем рядом.

— А когда Гэн и Нила будут в отъезде, ты мог бы побыть со мной. Я не думаю, что нуждаюсь в защите, но Луис и Эмсо пугают меня. Я знаю, ты женат, но ведь ее нет здесь. И я могла бы составить тебе компанию. Я нуждаюсь в благородном друге. Договорились? — Ее приоткрытые губы влажно блестели. Она наклонилась к нему. Расстегнувшаяся пуговица блузки притягивала его взгляд, но Налатан поборолискушение.

Он нетвердыми шагами дошел до двери и обернулся к Джалите. Увидев его лицо, она выпрямилась и прижала руки к лицу.

— Ты лгала Эмсо. Насчет Гэна. Ты лгала Леклерку. Я знаю все. Уходи.

Джалита была в нем совершенно уверена, и ей просто не приходило в голову, что придется оправдываться или выторговывать его поддержку. Она взорвалась:

— Через какое отверстие от выпавшего сучка ты подглядывал за мной? Трус. Лгун. Кто тебя будет слушать? Думаешь, тебе поверят? А если и поверят? Расскажут Эмсо, и стыд убьет его. Расскажут Леклерку, тогда Гэн велит ему взять меня в жены — и Эмсо убьет его.

Голова Налатана пошла кругом. Она была права. Но и лгала. Дьявольщина!

— Гэн отошлет тебя куда-нибудь подальше.

Она рассмеялась, и Налатан услышал знакомые серебристые колокольчики в ее голосе.

— Эти глупцы будут добиваться меня и там. Они хотят меня, Налатан. Так же, как и ты.

— Я не хочу тебя. Постыдись.

— Чего же стыдиться, если знаешь свои желания. — Джалита медленно приближалась. Налатану стало смешно, когда ему захотелось просто убежать. Но, к изумлению, он не смог двинуться с места.

— Иди ко мне, Налатан. Страсть моя. Возьми меня за руки. Я обещаю тебе все. Я дам тебе наслаждение.

Он почувствовал запах свежих трав, которыми она натирала тело, и вдруг Налатана передернуло. Он вспомнил душистое сено конюшни. Там она использовала свое тело точно так же. С Эмсо. Все исчезло.

Отвращение подавило вожделение.

Джалита что-то почувствовала и отступила на маленький шажок.

— Ты поможешь мне. Ты, которого я желаю. Так же, как и ты желаешь меня. — Она взялась руками за края своей жилетки. — А что, если я разорву этот кусок кожи, разбросаю эти крошечные пуговки по твоей комнате? Заору, что меня насилуют? Гэн изгонит тебя прочь, как бешеную собаку. А Доннаси? Что с ней станет?

Налатан пятился от нее, пока не натолкнулся на стену. Выглядел он нелепо: не способный отступить и слишком испуганный, чтобы защищаться. Последнее слово осталось за уходившей Джалитой.

— Ты поможешь моему возвышению, Налатан. Чтобы сохранить Гэна, чтобы сохранить его друзей. И ты будешь счастлив. Как видишь, у нас много общего — у тебя и у меня.

Налатану потребовалось какое-то время, чтобы взять себя в руки. Он тяжело опустился в кресло. Придя в себя, он открыл ставни, наполняя комнату холодным воздухом. Первый порыв ветра хлопком затворил тяжелую дверь. Усевшись снова, он закрыл глаза. Его дыхание замедлилось, успокаиваясь. Мускулы расслабились.

Когда он вновь открыл глаза и увидел мрачное небо в низких тучах, это был уже другой человек.

Он уверенно вошел в зал, где в окружении собак за богато украшенным столом сидел Гэн. Тот с улыбкой приветствовал своего посетителя:

— Я только что подумал, что нам надо побеседовать.

— Нет, Мурдат. Я здесь не для беседы.

Гэн удивился.

— Что случилось?

— Ничего определенного. — Налатан ощутил неприятный привкус лжи. Он заторопился: — Так, по поводу патруля. Это меня беспокоит. Волки действуют с оглядкой. Они не уверены. Они говорят о людях на высоких постах. — Налатан покрылся потом. Собаки заметили необычность его поведения.

— Оппозиционные бароны. — Гэн откинулся назад на своем троне. — Эмсо слишком доверился Ондрату, он посещал его. Даже в эту зимнюю непогоду люди Ондрата стерегут побережье от набегов Скэнов.

— Я знаю — Ондрат спас Сайлу, но…

Оборвав смех, Гэн подошел к камину.

— Ты и Эмсо: его опасения уменьшаются, твои растут. Пока вы у меня за спиной, я могу спокойно смотреть в глаза врагам. Я счастливчик.

Налатан не обратил внимания на его слова.

— Тебе следует знать еще кое-что. О Джалите. Оба — Леклерк и Эмсо — интересуются ею.

— О, я знаю это. — Гэн отвернулся от огня, усмехнувшись широко. — Она все рассказала Ниле. Они оба привели ее в замешательство. Она еще слишком юна для них. Буквально на следующий день она рассказала, что посетила Леклерка. И поведала ему о том, какая прекрасная женщина Кейт Бернхард. Замужество. Они знают, как это делается. Я говорю о женщинах. Мужчины слепы в этом деле. Мужчинам нужны факты, а не домыслы.

— Я хочу уехать. — Последние слова Гэна вывели Налатана из себя.

Удивление Гэна быстро сменилось пониманием и сочувствием.

— Я забыл, Налатан. Все эти разговоры. Бессмысленно искать следы Тейт, ты же знаешь. Снега невероятные. Она цела, укрылась где-то, ожидая лучшей погоды. Ты мне нужнее здесь.

— Я не представляю, откуда начинать поиски. Она может быть и по ту сторону гор. Но я должен покинуть Олу. Я должен быть за ее стенами.

— Но если ты не будешь искать Тейт, тогда зачем?

— Жрец Луны. Я могу разузнать, что он делает.

— Далекая миссия, мой друг. Опасная. — Чистый взгляд Налатана заставил Гэна улыбнуться. Он продолжил официальным тоном: — Сможешь ли ты сделать это и вернуться вовремя, чтобы встретить Тейт?

— Я постараюсь. Но мне нужно уехать.

— Возможно. Возможно. — Гэн задумался. После долгого молчания он произнес: — Когда ты отправляешься?

— Как только сяду на коня. — Налатан отступил от камина. — Я поеду на восток. Мое отсутствие обнаружат завтра, не ранее. К тому времени я буду далеко.

Усмешка Гэна была полна отчаяния.

— Почти недостойная поспешность. Любой бы на моем месте подумал, что он плохой хозяин.

— Конечно, это не так. Но так будет лучше. Для всех. — Он с усилием сглотнул, не желая сказать лишнее.

Гэн только кивнул.

— Как знаешь. Официально ты отправился самостоятельно. Я не знаю куда. До тех пор, пока я не поговорю с Тейт. — Они пожали друг другу руки.

* * *

На следующий день за вечерней трапезой Нила спросила:

— Что ты можешь рассказать об исчезновении Налатана, Гэн? Ходят слухи, что он дезертировал.

Джалита поперхнулась. Нила поспешила похлопать ее по спине. Когда та откашлялась, ее улыбка стала нервозной, смущенной.

— Я об этом ничего не слышала. Я была с Избранными весь день.

Гэн не проявил никакой заинтересованности.

— Я не интересуюсь слухами.

Нила подняла на него все понимающий взгляд.

— Нет? Тогда ты что-то знаешь.

Гэн попытался перевести разговор. Они спорили с добрым юмором двух людей, привыкших все обсуждать, не заботясь о победе одного над другим. Никто не обратил внимания на волнение Джалиты.

Наконец Гэн сказал:

— Да, все правильно. Но это не должно выйти за пределы этой комнаты. Налатан сказал, что хочет покинуть Олу, и поэтому я попросил его сделать кое-что для меня. Все очень просто.

— Тогда зачем вся эта секретность? И эта спешка? — Нила вложила в свои слова презрение. И немного скепсиса.

— Я счастлива, что он уехал.

Гэн и Нила вздрогнули, изумленно глядя на Джалиту. Ее лицо покрылось красными пятнами. Поняв, что другие наблюдают за ней, она опустила взгляд и произнесла:

— Я намеревалась побеседовать с ним вчера. Он всегда выглядел таким одиноким. Я была только любезной. А он… Это не то, что вы думаете.

Нила и Гэн обменялись ошеломленными взглядами. Нила положила свою руку на плечо молодой женщины.

— Он не сделал ничего дурного?

— Он схватил меня. Говорил мне такие вещи. И оставил меня в покое, только когда я убежала. Туда, где нас могли видеть люди.

Пытаясь скрыть болезненное раздражение в своем голосе, Гэн произнес:

— Ты должна была рассказать мне.

Джалита смотрела в сторону.

— Он твой друг.

Лицо Джалиты раскраснелось. Ее молчаливая решительность произвела впечатление на Гэна. Страдание и унижение делали ее взгляд скорее разгневанным, чем смущенным.

— Он точно это сделал?

Нила прервала его:

— Гэн!

Полный непонимания взгляд Джалиты обезоружил Гэна. Он извинился. Нила вывела из-за стола молодую женщину, скромно потупившую взгляд.

Оставшись за столом один, Гэн размышлял. Случается, человек смотрит прямо на чернейшую ложь и не видит ничего, кроме чистой правды. И Гэн поверил Джалите.

Глава 72

На смену страшным бурям пришли ясные холодные дни. Через месяц после отъезда Налатана в Олу прискакал всадник из внешнего лагеря с вестью о том, что Тейт, Конвей и Ланта возвращаются в город.

Грязные, худые, все трое казались потерянными, слушая приветственную речь Гэна. Тейт была особенно взволнована. Никого не узнавая, она сидела, закутавшись в плащ, счищая грязь с сапог о бока лошади. Когда они входили в город, Тейт приподнялась на стременах, тревожно оглядываясь по сторонам.

Гэн и Нила переглянулись. Они радовались возвращению друзей, и сейчас им было трудно сообщить Тейт о том, что ее муж уехал. Эта тайна камнем лежала у них на сердце. Они решили, что сами должны рассказать Доннаси о задании, с которым Налатан отправился на юг.

Тейт все еще смотрела мимо Гэна и Нилы со странной улыбкой на лице. Друзья остановились, и она вопросительно взглянула на них, ожидая услышать самое страшное. Нила быстро сообщила новость, закончив словами:

— Он сказал, что должен уехать отсюда, из этих стен. Никто не думал, что буря так скоро утихнет. Налатан будет ужасно зол, когда вернется. Он так скучал по тебе, а вышло вот как.

Тейт старалась быть спокойной.

— Я понимаю. Действительно понимаю. Все это время мы прятались в снежных пещерах, практически заживо похороненные. Я понимаю, что он имел в виду, говоря о стенах. — Ее голос задрожал. — Я так мечтала скорее его увидеть. Это очень больно, Нила.

Нила подъехала ближе.

— Крепись, Доннаси, пожалуйста. Людям сейчас очень нужны герои. И они поздравляют вас с возвращением домой. Помоги нам.

Сжав луку седла, Тейт выпрямилась.

— Не беспокойся. Все будет в порядке. — Она поскакала вперед, спеша догнать остальных.

Им дали спокойно принять ванну и проспать остаток дня, но к полуночи все трое должны были участвовать в праздновании. Никто не говорил с Тейт о ее муже. После полуночи Гэн поехал в город за своими друзьями и вернулся с ними в замок. Пока компания развлекалась, Тейт утащила Гэна из комнаты. Они сидели в темном углу с большими кружками пива в руках, и Тейт рассказывала ему о своих приключениях. Она поведала ему о встрече с Тиниллитом и о его просьбе разрешить племени Малых поселиться на землях Гэна. Тот с готовностью согласился. Тейт хотелось рассказать ему об оружии, спрятанном в ущелье, но она не могла нарушить уговор — у нее были свои идеи по поводу тех гор. Свои идеи.

Какое-то время они молчали. Тейт смотрела на заполненный людьми зал. Пары танцевали под звуки какого-то струнного инструмента, напомнившего ей гитару. Иногда его звуки были гораздо тоньше, иногда, наоборот, глубже. Ритм отбивал мужчина, стоявший в центре круга, образованного барабанами разных размеров. Музыка была приятная и веселая.

Снова взглянув на Гэна, Тейт продолжила:

— Когда началась вторая буря, снег шел несколько недель. Мы жили в берлогах, вырытых прямо в снегу. Поначалу я думала, что сойду с ума, сидя в этой белой пещере, которую все больше и больше заносило снегом. Не оттого, что могла замерзнуть. Нет, там было тепло, но я была совсем одна. Снаружи было холодно, мела метель. И никого вокруг. Поверь мне. Когда мне хотелось пообщаться, я залезала в пещеру к Ланте и Конвею. И еще собаки.

— Вам пришлось тяжело, — ответил Гэн.

Тейт снова посмотрела на танцующих.

— Временами я так завидовала Ланте и Конвею, что мне становилось страшно. Как можно помочь счастливым людям, когда ты сам несчастен?

— Всем приходится время от времени испытывать подобные чувства. Это пройдет. Мы ведь справимся, правда?

Она поднялась, широко улыбнувшись. Не успел Гэн пошевелиться, как Тейт, перегнувшись через маленький стол, поцеловала его в лоб. Присев, она увидела, что Гэн удивленно улыбается.

Она сказала:

— Это за то, что ты сказал «мы». Ты очень мил.

Он свирепо уставился на нее.

— Я Мурдат, воин, повелитель Трех Территорий.

— Ты большой и уже взрослый котище. — Она фыркнула и отвернулась. Он шутливо замурлыкал. Последовало многозначительное молчание.

— Последний вопрос, Гэн, и я останусь здесь на всю ночь. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Ты ведь знаешь, о чем я хочу спросить, не так ли? Скажи правду, почему Налатан ушел? Всю. От начала до конца.

Его пальцы нервно забарабанили по столу. Гэн выпил остатки пива. Кружка тяжело опустилась на стол.

— Я уже говорил тебе, Доннаси. Он сказал, что должен идти, что время не терпит.

— Куда он ходил до того, как ты послал его на разведку к Жрецу Луны?

Гэн посмотрел по сторонам.

— Тише. Ни одна душа об этом не знает. Я не знаю, куда он ходил. Мы уже смирились с тем, что не найдем тебя, потому что он не знал, где тебя искать.

— Не говорил ли он о своих планах?

— Нет, не говорил.

Встряхнув головой, Тейт медленно поднялась.

— Странно. Налатан сказал, что будет ждать меня здесь. Я могу понять, почему он хотел уйти, но почему он не подумал о том, чтобы отправиться на поиски? Не вижу смысла.

Дверь за Тейт успела захлопнуться, прежде чем Гэн ощутил сладость ее поцелуя на губах.

* * *

На следующее утро Леклерк и Конвей пригласили Тейт посмотреть новое творение Луиса, и она с радостью согласилась. Они ехали по заснеженной дороге, наслаждаясь красотой дня.

Кейт Бернхард встретила их на крыльце. Тейт радостно помахала ей рукой, испытывая сильное волнение от встречи с еще одним своим другом. Они вошли в дом, и Кейт подала свежий хлеб, большую миску масла и варенье из ежевики. После прогулки по холодному воздуху все с аппетитом пришлись за еду.

Затем Леклерк повел гостей в цех. По дороге женщины немного отстали. Тейт быстро обняла Кейт.

— Мы питались только сухофруктами, сушеными овощами и сушеным мясом. И немного дичи. Теперь совсем другое дело. Я мечтала о горячем хлебе и топленом масле. И даже представить себе не могла варенье. И я заставляла себя вылезать наружу, даже в снежную бурю. Сегодня все было так прекрасно, Кейт. Я люблю тебя.

Лицо Бернхард вспыхнуло румянцем.

— Я рада, что тебе понравилось. Все это ново для меня. Я живу с домохозяйкой Луиса. Она научила меня кое-чему.

Тейт покосилась:

— Живешь с домохозяйкой?

Кейт продолжала, не обращая внимания на ее намек:

— Она и ее муж пригласили меня пожить у них в доме. Ее зовут Ларта и… — Она остановилась, словно наскочив на стену, и обернулась, пригнувшись к шее лошади. — С домохозяйкой и ее мужем. Это не то, что ты подумала.

Теперь Тейт должна была оправдываться.

— Кейт, я просто хотела пошутить.

Бернхард взяла ее за руки и рассказала о любовном треугольнике между ней, Джалитой и Леклерком, закончив словам:

— Даже в этой ситуации я хочу выйти за него замуж, а не просто спать с мужчиной. Наверное, это старомодно?

— Ты добьешься своего. Я на твоей стороне, — сказала Тейт, когда они уже заходили в цех.

Леклерк сказал:

— Давай покажем им, что мы умеем делать, Кейт.

С видом гордого отца он подвел Конвея и Тейт к прокатному стану, позволяющему делать тонкие, широкие листы меди. Затем он отвел их в хранилище, чтобы показать готовые конденсаторы. Конвей был в восторге. Бернхард объяснила ему некоторые тонкости производства, пока Тейт и Леклерк обсуждали общую технологию.

— Покажи нам генератор, Луис, — попросил Конвей.

Леклерк повел их обратно в цех. Они играли с генератором, как малые дети, затем перешли в новую мастерскую Леклерка. Там лежали необработанные бревна, все в золотых каплях смолы, и всюду царил запах свежесрубленной древесины. Было довольно жарко. Кузнецы работали на наковальнях возле печей.

Конвей жестикулировал, стоя возле мужчин, протягивающих медные тонкие полоски через сужающиеся отверстия в стальной пластине.

— Они делают проволоку для другого генератора?

— Который будет значительно больше этого. — Леклерк нахмурил брови. — У нас возникли трудности при отливе оси. Но не потому, что мы не можем увеличить размер. Этому мы уже научились. Просто здесь мы закладываем новый фундамент, технологически новый. — Он хитро улыбнулся. — В найденных книгах нет сведений о подобной металлургии. Нам приходится создавать ее самим. Пойдем, я покажу вам еще кое-что. — И вновь оживившийся Леклерк повел их в другое, новое здание.

Мужчины и женщины работали над катапультами. Заметив то, что они разбиты по парам, Тейт вопросительно посмотрела на Бернхард. Та объяснила:

— Кузнецы не хотят брать женщин в свое ремесло. Просто не хотят. Наверное, одичали от своего железа. Не знаю. Во всяком случае, мы обучаем женщин здесь.

Тейт кивнула в знак удовлетворения ответом.

— Оружейники. Так они называются. Люди, которые делают оружие, называются оружейниками. Они должны знать это.

Кейт лучезарно улыбнулась.

— Они будут знать.

Когда все возвращались в дом, Конвей указал на отдаленный сарай.

— Ты все еще изготавливаешь там свой черный порошок?

— Нет, это слишком опасно. Мне нужно было место, чтобы хранить материалы, работать и держать в секрете метод изготовления. Для этого я приспособил вон тот бункер. Видите дым над этой насыпью? Все двери сейчас засыпаны снегом.

— Ого-о! — возбужденно воскликнула Тейт. — Секретная лаборатория. Да у тебя тут просто Пентагон!

Смеясь, Леклерк пригласил гостей в дом, говоря, что Тейт его совсем не уважает. А затем помпезно потребовал увеличить бюджет, на что остальные ответили неодобрительными возгласами. Потом Леклерк серьезно рассказывал о создании большого генератора, добавив:

— Большая мощность позволит производить самые разные виды оружия. Это очень интересно.

Бернхард сказала:

— Вы бы видели, как он постоянно сидит, уткнувшись в книги.

Тейт и Конвей оба вспыхнули в негодовании:

— Книги? Здесь?

Бернхард сказала виновато:

— Я привезла их сюда. Они ему нужны.

Не желая омрачать веселую атмосферу, Конвей мягко спросил:

— Это безопасно, Луис? Я имею в виду, что мы слышали о набегах кочевников. Твоя ферма — не замок. Ты сам знаешь. А как насчет красной книги? Надеюсь, ее здесь нет.

— Нет, конечно. Я прячу их, когда не пользуюсь. В своем бункере.

Тейт присвистнула:

— С черным порохом? Ну, ты даешь, Луис.

— Там они в безопасности. Я гарантирую.

Бернхард хотела разрядить обстановку:

— Они действительно очень хорошо спрятаны. И очень ему нужны. У Луиса есть несколько замечательных проектов. Не касающихся оружия, совершенно другие вещи.

Леклерк был рад, что Кейт сменила тему. Улыбнувшись, он сказал:

— Мое величайшее увлечение. И ее тоже часто посещают идеи.

— Мы не всегда соглашаемся друг с другом, — отозвалась Кейт. — У нас разные мнения по поводу того, что смог сделать Жрец Луны.

Леклерк жестом показал, что не понимает, о чем идет речь.

— Он вышел к побережью. Мы слышали сообщение о ветряных мельницах. Но из этого ничего не следует. Вероятно, он построил пилы с ременным приводом для леса, которые использует при изготовлении своих катапульт. Но это тоже ни о чем не говорит.

Бернхард спокойно продолжала:

— Я думаю, что он добывает водород.

— Что? — У Тейт вытянулось лицо.

— Мы знаем, что его Алтарь Луны работает на электричестве. Если он построил ветряные мельницы, то это надежный источник энергии. Он может расщеплять воду на кислород и водород с помощью электролиза. Собрав эти газы, он сможет сделать настоящие бомбы, способные разрушать стены. Я рада, что вы здесь в полной боевой готовности.

— Если, если, если, — возразил Леклерк. — Слишком много этих «если». Наши катапульты разметут его стенобои независимо от того, из чего те сделаны.

По пути назад в Олу Тейт спросила Конвея:

— Прошлой ночью что-то говорилось о Леклерке и Джалите?

— О ком? Ах да, девушка, которая сбежала от Скэнов. Нет ни одного неженатого мужчины, который бы ее не знал. Ее появление в Трех Территориях вызвало оживление среди Волков. Думаю, что глаза Эмсо масленеют всякий раз, когда она идет рядом, но никто не говорил, что то же происходит с Луисом. Ребята думают, что она принадлежит к старой Церкви. Она из племени Фор, и многие из них придерживаются этой веры. На вид такая скромница и сама невинность и прочно приклеилась к Ниле. И к настоятельнице Фиалок. Проводит время с Избранными и нашими друзьями. Они ее любят. Пожалуй, это все, что я могу о ней сказать.

— Все, кроме чего? — Фыркнув, Тейт засмеялась. — Ты рассказал все, но забыл назвать размер ее перчаток и предъявить выписку из карточки стоматолога.

Затем, ненавидя себя, она задала вопрос, на который боялась получить ответ:

— А о Налатане что-нибудь говорили? Почему он уехал? Он говорил с кем-либо, кроме Гэна?

— Я не слышал ни слова. Ты знаешь, как он умеет держать мысли при себе. Если подумать, в этом нет ничего удивительного. Ему нужно действовать, Доннаси. Он не городской житель. Мы все это знаем.

Больше они об этом не говорили. Тейт была благодарна Конвею за то, что он сказал «мы знаем», как тогда, когда она поцеловала Гэна за то, что ее проблемы он считал и своими. В то же время она проклинала Мэтта Конвея, своего лучшего друга, за искренность, которая ранила больнее, чем отъявленная ложь.

Может быть, он все же слышал что-то, чего не мог повторить ей? Или он просто хотел ее успокоить?

Почему она не спросила?

Неподалеку завыл волк. Эхо прокатилось по кристально-прозрачной ночи. Звук показался Тейт невыразимо тоскливым, и, подняв голову, она прошептала: «Доброй охоты, братья Гэна. Доброй охоты, и знайте: кто-то завидует вам, вашей бесподобной неуязвимости».

Глава 73

Слабый стук в дверь заставил Тейт вздрогнуть. Набросив покрывало на кровать, она спросила:

— Кто там?

— Джалита.

— Кто? — переспросила Тейт, но затем опомнилась. — Входи, пожалуйста. — Она поднялась навстречу нежданной гостье.

Тейт даже не догадывалась, что на девушке была та же одежда, в которой она приходила к Налатану. Джалита, которая была ниже Тейт ростом, остановилась на полпути, ее серо-белый плащ резко выделялся на фоне темной каменной стены. Черные ботинки слились с полом, и это еще более усиливало впечатление, что Джалита не стоит, а парит в воздухе. Тейт вглядывалась в ее лицо над мягкой кожей плаща. Темные глаза, брови и полные алые губы выделялись на молочно-белом лице.

Тейт мысленно окинула себя взглядом и с презрением подумала, какой же ужасный вид у нее сегодня утром. Руки с покрытыми грязью пальцами — верх запущенности. Свитер с потертыми рукавами весь в пятнах, а на плече — предательская дырка, выставляющая на всеобщее обозрение мешковатую рубаху грубого полотна. И, конечно же, грязные старые брюки, в которых ходили воины, из очень плотной материи, за что их прозвали «железной задницей». В довершение этого ансамбля — выношенная добела косынка, которую она повязала на голову. Полный комплект.

Тейт мило улыбнулась.

— Ну, проходи же, Джалита. Хорошо, что ты зашла.

Улыбнувшись в ответ, Джалита проскользнула в комнату.

Тейт села на кровать, жестом указав гостье на стул. Сев, Джалита сказала:

— Мы ведь так до сих пор и не познакомились. Но я наслышана о тебе.

— Я тоже. Надеялась увидеть тебя на вчерашнем празднике.

— Я не любительница таких празднеств. Мужчины, по крайней мере моего возраста, очень… как бы это сказать? Легкомысленны. Женщине нужно иметь рядом уверенного, знающего свою цель человека. А интересные мужчины часто забывают, что в жизни есть еще что-то, помимо удовольствия.

Это было сказано с такой обезоруживающей прямотой, что Тейт невольно рассмеялась. Но, в конце концов, перед ней сидела женщина, отравляющая своим существованием жизнь Кейт Бернхард. И Тейт сказала:

— Обычно женщинам нужно время, чтобы это понять. И довольно дорого заплатить.

— Я старалась научиться этому как можно быстрее. — Джалита обратила в шутку намек на свое прошлое.

Колкость Тейт не удалась. Внезапно она разозлилась. Джалита была не только обворожительно красива, но и очень умна. Тейт пришло в голову сравнение с грациозными тюленями, резвящимися во Внутреннем Море. В их молниеносном появлении и исчезновении под водой была какая-то зловещая красота.

Джалита продолжала:

— Надеюсь, ты не сердишься за то, что я не приехала поприветствовать тебя, Нилу, Гэна и остальных. Мне действительно не хотелось.

— Почему?

— Все дело в твоем муже. Когда он ушел, я испугалась, что ты появишься здесь до того, как он вернется. Я была в ужасном состоянии. Я знаю, это глупо, потому что я даже никогда не разговаривала с ним. Правда.

Мускулы на шее Тейт напряглись. Какая-то странная интонация в словах Джалиты заставила ее насторожиться. Тейт сказала:

— Это был самый ужасный момент в моей жизни. Хотя я понимаю. Он вынужден был уйти. Ни я, ни он не терпим заточения.

Воодушевленная этими словами, Джалита поднялась.

— Я знала, что ты это скажешь. Я очень рада.

— Рада? Чему?

— Тому, что он ушел именно из-за этого. Гэн сказал мне об этом, и мне очень хотелось, чтобы это было правдой. Было бы печально, если бы все было по-другому.

И снова холодок пробежал по спине Тейт.

— Что значит по-другому? Разве есть другая причина?

Джалита ответила сразу, как будто только и ждала этого вопроса:

— Только одна. Конечно, все знают, как вы привязаны друг к другу. Но она сказала, что это неправда.

Тейт заскрежетала зубами.

— Кто сказал?

— Настоятельница Фиалок. Она долго о чем-то говорила с Налатаном. Она сказала, что он был чем-то очень озабочен. Он волновался по поводу нового оружия. Он беспокоился, не попало ли оно к противникам Церкви. Должно быть, он узнал об этом от Эмсо; тот ведь, чуть что, жалуется Гэну. Церковь — все для Налатана, но все знают, что ты для него намного важнее. Даже если это его и беспокоило, он бы никогда не оставил тебя из-за такого пустяка. Между прочим, не сказал ли он Гэну, почему ушел?

— Налатан разговаривал с настоятельницей? Ты уверена в этом?

Глаза Джалиты расширились от удивления. Она снова села.

— Она сказала мне. Ты ведь не собираешься ей сказать, что это я тебе обо всем рассказала?

— Как раз это я и собираюсь сделать. Ты ведь не о пропавшей вещи говоришь, девочка. Какова бы ни была причина, почему мой муж ушел отсюда, можешь быть уверена, я узнаю ее.

— Мне жаль, что я тебя расстроила. — Джалита вспыхнула. Однако, встретившись с ней глазами, Тейт заметила, что ее взгляд был спокойным и сосредоточенным.

Наспех умывшись, Тейт сняла темно-синюю рубашку и голубое белье и натянула на себя толстый, как одеяло, зеленый плащ. Повернувшись к Джалите, она сказала:

— У меня сегодня ничего не ладится, извини.

— Не стоит. Я просто не умею объяснять. Мне хотелось быть тебе другом, но я вела себя нетактично. Это моя вина.

Тейт что-то пробормотала в ответ. Почти не разговаривая, они благополучно добрались до настоятельницы Фиалок, не считая одного загадочного происшествия. На пути им встретились люди племени Волков, охранявшие вагон с припасами для нуждающихся. Их молоденький командир праздно глазел на двух спешащих мимо него женщин. Внезапно он узнал их. Опомнившись, он отдал салют и глупо хлопал глазами, продолжая смотреть им вслед уже после того, как Тейт отсалютовала ему в ответ. Тейт исподтишка оглянулась. Знамя отряда было ей знакомым — один из оппозиционных баронов. Тейт про себя отметила, что надо бы спросить Эмсо, как обстоят у них дела с дисциплиной.

Жрица проводила Тейт и Джалиту в покои настоятельницы Фиалок. Старая, изможденная женщина сидела в кресле-качалке возле пылающего камина. Ее колени были укутаны покрывалом, а в руках она держала пяльцы. Все это выглядело слишком театрально, хотя приветствие ее прозвучало довольно искренне. Когда гостьи придвинули свои стулья поближе, настоятельница отложила вышивание и позвонила в маленький колокольчик. Вошла Жрица. Уступив уговорам настоятельницы, Тейт согласилась выпить чашку чая, попросив добавить туда ромашки, обладающей успокаивающим действием. Она сказала себе, что сейчас не место и не время показывать свой характер. Мышцы на ее спине напряглись, будто ей предстояла трудная борьба. Тейт вспомнила битву с капитаном акульего челна и интуитивно почувствовала, что, несмотря на чай и уютное тепло камина, сейчас ей угрожает не меньшая опасность.

Жрица, прислуживающая настоятельнице, принесла три простые глиняные чашки и два серебряных чайника, накрытых тканью, сохраняющей тепло. Тейт понравился деревянный поднос с ручками в форме застывших в прыжке дельфинов. Когда Жрица ушла, настоятельница разлила чай. Она подала Тейт чашку первой и сказала:

— Прежде всего я хочу сказать тебе, что Церковь огорчилась, узнав о твоих трудностях. Налатан — прекрасный мужчина, а ты — прекрасная женщина.

Тейт медленно пила чай, поглядывая на настоятельницу. Затем она произнесла:

— Ваша Сестра-Мать пыталась убить нас обоих. Ей бы доставило огромное удовольствие видеть нас, пылающих в огне. Поэтому скажите мне все, что вы знаете о Налатане.

Осторожно кашлянув, настоятельница промокнула губы великолепным кружевным платком величиной не больше мужской ладони.

— Не суди о Церкви неверно, моя дорогая. Любой приходящий в Церковь будет прощен. Никогда не забывай об этом. Налатан помнил это. Это так просто.

— Даже и не подумаю. — Допив свой чай, Тейт встряхнула головой.

— О, я очень сомневаюсь, что он сейчас возвращается в Сушь, но его очень задевала эта борьба за Гэна Мондэрка. Он не одинок, дитя мое. Многие лишены покоя. Нарушающие церковные традиции будут уничтожены верой.

— Я не ваше дитя. Я бы с удовольствием послушала, какую связь вы видите между понятиями «прощен» и «уничтожен верой», будь у нас больше времени. — Тейт поставила свою чашку на поднос и поднялась. — Если вы не можете сказать мне ничего определенного, тогда я ухожу, настоятельница. Спасибо за помощь.

Уголком глаза Тейт заметала, как, прежде чем продолжить, настоятельница подмигнула Джалите.

— Есть и другая причина.

Остановившись, Тейт повернулась. Губы настоятельницы искривились, как будто она съела что-то очень горькое.

— Ты, возможно, слышала, что люди говорят о Налатане и о другой женщине. Он говорил со мной по этому поводу и просил поговорить с тобой вместо него. Это ужасно неприятно, но он очень просил меня. Он хотел, чтобы ты поверила, что все это неправда. И еще он хотел, чтобы ты узнала об этом тоже от женщины, но той, которой он доверяет, и надеется, что ты доверяешь ей тоже.

— Нет никакой другой женщины. И он обратился бы к Сайле, а не к тебе.

Старая женщина вздернула подбородок, и глаза ее засверкали, но она по-прежнему говорила очень спокойно:

— Он пришел ко мне. Твой муж пытается вернуться к своим истокам. Мне кажется, наш разговор окончен.

Вскочив со всем проворством, на которое она была способна, Тейт уловила едва заметную алчную усмешку на губах Джалиты, прежде чем та сменила ее на гримасу недовольства. Тейт бросила ей:

— Все это доставляет тебе удовольствие, не так ли? Я твоя должница, улыбчивая моя. Я пока не знаю точно, что за игру ты ведешь, но, когда узнаю, мы снова выпьем по чашке чая и я объясню тебе, что не стоит дурачить меня.

Настоятельница гневно прошипела:

— Никогда не произноси здесь это проклятое слово. Это святое место.

Онемев от глупости такого замечания, Тейт смогла лишь рассмеяться в ответ. Пока она спускалась по узкому каменному пролету, ее хохот эхом раскатывался по всему замку. Однако веселость мгновенно улетучилась, как только Тейт вышла в холодный дневной свет.

Неужели Налатан действительно мог пойти к такой женщине, как настоятельница?

У нее было достаточно оснований, чтобы поверить в это. Происхождение Налатана. Одиночество. Странное окружение. Но, что хуже всего, он вынужден жить с женой, которая бросила его, чтобы заниматься своими секретными делами. Так не должно быть. И снова ей на ум пришел образ воды, мутной и искажающей отражение.

Она шла довольно долго, пока ее путь не преградил бурный водопад. Она была потрясена тем, что шла, сама не зная куда. Оглянувшись на стены города, Тейт поразилась, как далеко забрела.

Только она собралась возвратиться в замок, как ее внимание привлек крик, доносящийся откуда-то сверху. Над ее головой парил орел. Расправив крылья, он сделал крутой вираж и устремился вниз. Набрав воздуха, он увеличил скорость. Прежде чем орел скрылся из виду, Тейт увидела, как он камнем бросился на какую-то добычу. С благоговением она подумала, какую же, наверное, жалость испытывают птицы ко всем несвободным земным созданиям. Она вспомнила орла, которого видела в тот день, когда умерла настоятельница Фиалок, и того орла, который свирепо смотрел ей в глаза там, в Горах Дьявола.

Охранник из стаи Волков ввел Тейт в зал. Гэн взглянул на нее из-за своего стола. Улыбка мгновенно сошла с его лица. Он встряхнул головой.

— Ты не представляешь, как ты сейчас похожа на Налатана. У него было такое же выражение лица…

— Когда он пришел сказать тебе, что уходит. Я пришла за тем же.

— Тебе не догнать его.

— Я и не собираюсь. Я ухожу сама по себе, потому что хочу поселиться с Малыми.

— С кем? — Гэн не мог поверить своим ушам. — Ты нужна нам здесь.

Тейт присела на край стола и посмотрела на Гэна.

— Что-то происходит, Гэн. Это видно по твоему лицу. Несколько солдат видели меня и Джалиту сегодня утром. Они как-то странно на нас смотрели. Мне кажется, теперь я знаю, в чем дело. — Она провела пальцем по его лицу. — Жаль, что ты не можешь видеть сейчас своего лица. Ты ведь слышал сплетни, которые эта сморщенная слива, настоятельница, распустила обо мне? Мой мужчина никогда не станет обманывать меня. Я уверена.

— Какие слухи? Кто назвал Налатана обманщиком? — Гэн выглядел искренне удивленным.

— Это неважно. Важно то, что я ухожу отсюда, как и Налатан. Я должна кое-что сделать.

— Кое-что сделать? Ты рискуешь жизнью. Для чего?

Тейт выдержала его взгляд.

— Я ничего не буду объяснять, но скажу: если то, что я задумала, получится, ты тоже выиграешь от этого. Если нет, то ты ничего не потеряешь.

— Все это звучит очень загадочно. Скажи мне, твои друзья знают об этом решении?

— Нет. И они узнают об этом от тебя, когда я буду уже далеко отсюда. — Тейт поднялась, собираясь уходить. Гэн озадаченно поднял брови. Выражение его лица говорило о том, что он не собирается ее покрывать.

— Я много думала сегодня. Это какое-то проклятье, но мне не везет с тех пор, как я попала сюда. Может быть, я просто плохой воин. Я не смогла спасти моих несчастных собак, моего коня. Помнишь, Додой спас мне жизнь? И Сайла тоже, когда на нас напал тигр.

— Да что с тобой случилось? — Внезапная вспышка гнева Гэна насторожила Карду, который поднял голову и удивленно зарычал. — Сайла говорит, что, когда тигр упал на землю, он был уже мертв. Твои собаки и лошадь были даром тебе от моего племени. Их специально выращивают, чтобы они прожили жизнь в опасности и умерли, служа хозяину. Это их мир. И мой тоже. И твой. Так я, по крайней мере, думаю. — Гэн сделал паузу. — Да, я прав. Я знаю тебя. Ты одна из тех, кто просто не знает, что им делать.

Тейт слабо улыбнулась.

— Может быть. Но мне надо подумать. Я не могу ничего делать, постоянно оглядываясь на эту старую ворону, настоятельницу, или эту Джалиту.

Гэн напрягся.

— Джалиту? А причем здесь она?

— Просто мои личные чувства. Она раздражает меня.

Румянец проступил на скулах Гэна.

— По поводу Джалиты ты ошибаешься. Налатан может вернуться, пока ты будешь в горах, а ты об этом не будешь знать.

— Скажи ему тогда, чтобы направлялся на главную тропу. Но не посылай его, если у тебя из-за этого не будет хватать людей. В таком случае пошли гонца или еще кого-нибудь. — Она рассмеялась. — Не лишай меня там, в лесах, хотя бы маленького удовольствия. — Но внезапно она замолчала, в чем-то засомневавшись. — Скажешь ты ему или нет, но мне бы очень хотелось, чтобы он пошел следом за мной. Я должна знать, сделает ли он это. Мне кажется, что у нас может быть такой же брак, как и у вас с Нилой. Вы — единое целое. Нам тоже стоит научиться этому.

Гэн переменил тему:

— Ты уверена, что Малые пропустят человека, который придет поговорить с тобой?

— Абсолютно. Это одна из причин; почему я ухожу. У них есть некоторые очень занятные обычаи. Ты извинишься за меня перед всеми, когда я уйду? Мне не хочется долгих прощаний.

Эта просьба как бы повисла в воздухе между ними. Тейт нервно переминалась с ноги на ногу. Наконец Гэн кивнул.

— Я сделаю это. Поступай так, как считаешь нужным, но помни, пожалуйста, что твои друзья очень тебя любят. И никаких глупостей. Обещаешь?

— Я сделаю не больше глупостей, чем их делает мой друг Гэн Мондэрк.

Гэн печально улыбнулся.

— Слабое утешение.

Поцеловав его в щеку, она ушла. Гэн долго смотрел ей вслед, затем подошел к Карде и почесал ему за ухом.

— Что же я натворил, мальчик? Ты же знаешь, я ведь люблю ее. Может быть, я только усилил ее боль? А если Налатан обманывает ее? Не сделал ли я еще хуже? Причиняя боль ей, он ранит и меня. Что же мне делать?

Глава 74

Сверкающее солнце жгло побережье, но мысли Лорсо, в одиночестве идущего по каменистому берегу, были мрачны. Несмотря на хромоту, широкая поступь быстро уводила его на север, а встающие за спиной холмы уже скрыли и форт, и деревню.

Взглянув на море, он заметил качающиеся на волнах водоросли, и воображение тут же превратило их в скользкие щупальца Сосолассы. Оторвав от них взгляд, он сконцентрировался на отшлифованном волнами камне, представив себе трон Сосолассы, с которого бог наблюдал за прислуживающими ему белыми, сгнившими рабами.

С такими мыслями лучше было прогуливаться в одиночестве, они не допускали посторонних. В последнее время у него в голове постоянно возникали вопросы, очень настойчивые, более опасные, чем песни ведьмы бури.

Если и другие, кроме Слез Нефрита, говорили от имени бога в прошлом, то где гарантия, что лишь она одна должна говорить сейчас?

Лорсо резко остановился, оглядываясь вокруг, как будто опасаясь, что эти слова в его голове заглушили грохот прибоя. Продолжая свой путь, он решил сосредоточиться. Опыт подсказывал ему, что самые хорошие планы у него созревали, когда было достаточно времени для размышлений.

Пытаясь успокоиться, Лорсо осмотрелся кругом. Обычно его не слишком трогала красота. Однако эта земля была слишком прекрасна. Темно-зеленые деревья закрывали возвышающиеся горы. Снег покрывал самые высокие хребты. Прямо впереди по скале стекал ручей. Его серебряная пена радостно падала на каменистый берег, торопясь обняться с морем. Кристально-зеленые волны вздымались ввысь, накатываясь на берег. Солнце пронизывало светом их пенящиеся гребни, создавая причудливые рисунки в глубине тяжелых тел. С ревом волны падали к ногам Поработителя. Братство.

Лорсо ударил себя кулаком в грудь.

Был уже вечер, когда он привел неохотно бредущую Слезы Нефрита в зал совета. Чувствуя на себе успокаивающий взгляд бога, он с уверенностью взошел на платформу для оратора.

Как только Навигаторы успокоились, Лорсо заговорил о необъяснимом пришествии Жреца Луны на побережье, упомянув про запретную зону, вход куда был запрещен даже для союзников Скэнов. Воздух над толпой постепенно начал пропитываться подозрительностью и злостью, хотя сначала Навигаторы были спокойны и даже любопытны. Лорсо подумал о нефти на воде, о том, как она, медленно расползаясь, изменяет все, к чему прикасается. Он должен действовать так же.

Для того, чтобы вернуть Джалиту.

Слова сами текли из него, тихие, веские.

— Каким волшебством обладает Жрец Луны? — задал он вопрос, обращаясь к аудитории. — Разве друг изменил бы без всякого согласования заранее оговоренный план, уверяя потом, что он лишь искал новые пути наступления? Разве друг не дал бы подойти друзьям к берегу? Зачем другу мирить Танцующих-под-Луной с Церковью, безо всякого ведома или участия со стороны Скэнов? Разве друг не сказал бы ничего о религиозном союзе с настоящим богом. Сосолассой?

Как и ожидал Лорсо, именно Слезы Нефрита задала первый вопрос:

— Что ты предлагаешь, Поработитель? — В ее голосе слышалось недоверие. И предостережение. Хотя здесь было еще что-то… Нерешительность? Страх? Нет, скорее всего не страх.

— Великая награда — это народ Трех Территорий. — Лорсо незаметно вытер вспотевшие ладони о грубую ткань шерстяных штанов. — Кос взывает о рабах. Жрец Луны болтает о новообращенных в свою веру — это означает живую силу, собранную под его знаменами. Каждый человек, которого получает Жрец Луны, — это потеря для нас, и это человек, с которым в будущем, вне всяких сомнений, придется сражаться.

— Я спросила о предложениях. — Слезы Нефрита фыркнула. — А ты преподносишь мне факты.

Игнорируя ее замечание, Лорсо обратился к Навигаторам:

— Барон Ондрат должен ударить Гэну Мондэрку в спину. Только если мы будем внимательно следить за действиями Жреца Луны, мы можем рассчитывать, что Скэны захватят достаточно рабов в Оле и Харбундае.

— Но ты говоришь о захвате рабов из числа Оланов, — бросил один из них.

— Я говорю, что Ондрату не нужно знать правды. — Энтузиазм усилил голос Лорсо. — Представьте, что Жрец Луны наступает с юга. Он ожидает, что мы придем с моря и нападем на обороняющихся Волков сзади. Вместо этого мы жалуемся на плохую погоду и говорим, что наши акульи челны не готовы.

Но чтобы не вызвать сомнений у Жреца Луны, мы совершаем набег на Олу и Харбундай и захватываем рабов без всякого риска или с минимальными потерями. Когда же Жрец Луны подойдет к стенам Олы, мы ударим с моря. Однажды утром он проснется и обнаружит, что замок захвачен Скэнами. Конечно, мы сдадим ему замок.

Из рядов Навигаторов раздались недовольные возгласы. Лорсо встретил их широкой ухмылкой.

— Мы сдадим его после переговоров. Во время этих переговоров наши челны обыщут все Внутреннее Море, захватывая каждого мужчину, женщину или ребенка, которого они встретят. Мы оставим Жреца Луны управлять пустотой, набирать себе сторонников из младенцев и отставших солдат.

Собрание радостно заревело. Навигатор Оттер начал танцевать в приступе неудержимого веселья, запев песню войны. Потом к нему присоединился еще один и еще, пока все Оттеры не стали двигаться в тесном, ритмичном кругу. Раздались смех, хлопки, и вот уже и другие Навигаторысобрались вокруг них. Лорсо сошел с платформы, надел ботинки и присоединился к толпе.

Мгновением позже кто-то похлопал его по плечу. Обернувшись, Лорсо увидел, что Слезы Нефрита со сверкающими глазами стоит на платформе. Ее заметили еще несколько человек. Отрывистые толчки, сказанные шепотом предостережения, пронеслись по толпе. Песня стихла.

В повисшей тишине раздался поблекший, дребезжащий голос Слез Нефрита:

— Воины Скэнов! Разве я не говорила вам, что мы должны разгромить Гэна Мондэрка и ведьму, которая называет себя Сайла? Но кто из вас строил планы разгрома наших врагов? Никто. Но так было до тех пор, пока не появился Поработитель, мой сын. Разделите мою гордость. Он наш. — Она повернулась к Лорсо, и тот упал в ее объятия. Ее костлявые руки, поразительно сильные, сжали его, как стальной трос. Ее слова, хотя и несколько невнятные, были услышаны всеми: — Ты станешь величайшим из наших людей. Но ты никогда не должен забывать, что мы — ты и я — служим Скэнам по воле Бога.

У Лорсо закружилась голова. Нотка какого-то мрачного предчувствия снова появилась у нее в голосе. Он был в этом уверен. Почти уверен. Но был ли?

— Отведи меня домой, — попросила Слезы Нефрита. — Мы должны поговорить.

Старуха расположилась возле камина, свет которого сполохами падал на одну половину ее лица. Другая освещалась яркими желто-коричневыми отблесками раскаленной докрасна жаровни. Костлявый кривой палец, торчащий из ее рукава, был направлен на Лорсо.

— Я знаю, чего ты хочешь.

У Лорсо перехватило дыхание. Он хотел что-то сказать, но знал, что не сможет.

Слезы Нефрита продолжала говорить окрепшим от нетерпения голосом:

— Бойся Бога. Или утони, чтобы служить ему. — Сухая клешня спряталась в рукаве. Высунув ее снова, старуха побрызгала чем-то на угли — дым повалил густыми кольцами, завоняло каким-то паленым морским животным и океанской водой.

— Не сопротивляйся, — резко произнесла она. — Дым нужен для того, чтобы привлечь Бога. Он должен иметь свободный доступ к твоему сознанию.

Вместо того чтобы приказать Лорсо принести воды, старуха с трудом поднялась и сделала это сама. Пот заструился по его спине. Он воспользовался возможностью отодвинуться от дыма и вдохнуть свежего воздуха. Слезы Нефрита перемешала свое варево и передала его сыну. Выражение лица недвусмысленно намекало, что это надо выпить.

Лорсо помнил многих людей, отведавших это пойло в похожих ситуациях. И еще он помнил, что ни к чему хорошему это не приводило.

Варево было отвратительное, с тошнотворно-сладким вкусом. Подавившись, Лорсо вскочил с кресла. Жидкость и слюна хлынули у него изо рта. Липкие брызги попали на одеяние Слез Нефрита. Она отшатнулась назад, махая тонкими костлявыми руками, визгливо и зло крича. Лорсо схватил сухую тряпку, отстраняя продолжавшую браниться мать.

Вылить оставшееся содержимое чашки было делом одной секунды. В слабо освещенной хижине жидкость быстро исчезла на вытоптанном земляном полу. На всякий случай Лорсо встал на пятно, а затем, извиняясь, сделал вид, что пьет варево.

Но поединок еще не закончился. Лорсо сделал вид, что его охватила дрожь, гадая, какой должна быть реакция на выпитую жидкость. Слезы Нефрита заметила состояние Лорсо, и ее взгляд стал очень внимательным. Лорсо продолжал дрожать.

Слезы Нефрита улыбнулась.

— Вдохни дым, Поработитель, сын мой. Дым и отвар вызовут Бога. Ты увидишь его, познаешь радость.

Лорсо заставил себя приблизить голову к дыму, поднимавшемуся из жаровни. Он разъедал глаза, но разум оставался ясным. Слезы Нефрита монотонно призывала его думать о глади морской воды, об убаюкивающих земных пейзажах. Лорсо тяжело опустился назад, все еще дрожа. Слезы Нефрита продолжала мурлыкать. Затем, потрясенный так, что почти потерял контроль над собой, Лорсо услышал голос Бога. До смерти испуганный, он пытался что-то разглядеть через прищуренные глаза. Голос шел из нее, ясный, хотя и несколько булькающий и шипящий:

— Ты избран для того, чтобы вести моих рабов, людей Скэнов. Ты отомстишь за Слезы Нефрита, убив предательницу, носящую имя Джалита. Не забывай о страхе, Поработитель. Повинуйся. Ты понял?

— Понял… — Попытавшись открыть глаза, Лорсо почувствовал, как дым ослепляет, давит на лицо. Скорбь внезапно охватила его разум, такая же властная, как морской прилив: Бог говорил прямо через его мать. Джалита. Он хотел ее. Хотел, как никакую другую.

Голос Бога еще раз забулькал из древнего рта Слез Нефрита:

— Иди сейчас, сын моей Жрицы. Ты слышал мой голос, мое требование. Повинуйся. Повинуйся.

Лорсо поплелся наружу. Холодная ночь окатила его свежестью, вымыла остатки тумана из его головы. Он вылил напиток, но она сказала, что напиток и дым действуют вместе. Он видел ее тонкие, иссушенные губы, ее старые, коричневые зубы, когда она говорила.

Когда говорил Бог.

Ни один человек не обладал таким голосом, такой речью. Если только это была речь. При воспоминании об этом Лорсо вздрогнул. Бог говорил ее ртом. Зелье. Дым. Где же была правда?

Он выпрямился, зло прошептав:

— Ты, Лорсо, человек, которому принадлежит Джалита, человек, который обманул Жрицу.

Он пошел на берег залива, где акульи челны ожидали часа, когда можно будет ударить по Гэну Мондэрку. Сев на корточки, Лорсо сполоснул лицо холодной водой. У его ног вода казалась растущей, кипящей чернотой, пронизанной мерцающим светом звезд. «Сосоласса. Я дам тебе человека и колдунью. Джалита моя. Я служил тебе лучше всех. Даже у Бога есть обязанности. Я беру то, что принадлежит мне по праву».

Поднимаясь, он посмотрел туда, где море и земля были всего лишь темной, неясной массой, тайным предвестником. Пока его ноги не ступили на твердую дорогу, идущую параллельно заливу, он шел спиной вперед, повернувшись лицом к морю. Наблюдая. Наблюдая.

* * *

Акулий челн проскользнул через канал под покровом темноты и продолжил свое движение по болоту. Длинные тонкие весла с легким шелестом врезались в неподвижную воду, заставляя смазанные кожаные прокладки тихо вздыхать. Водовороты от весел быстро крутились и исчезали в зыбком пробуждении. Прибрежный камыш раздраженно шелестел, возмущаясь непрошеными гостями.

Скоро широкие лопасти весел коснулись приближающейся растительности, после чего их подняли вертикально. Четыре человека легли по бокам лодки. Используя короткие весла, они вновь привели ее в движение. Повинуясь свисту наблюдателя в носовой части, лодка повернула вправо. Секундой позже звуки воды, ударяющей по корпусу, указали на более быстрое течение. Переходная точка, в которой болото заканчивалось и начиналась река, была близка.

Вскоре послышалось мягкое шуршание дерева, трущегося о землю. После этого — холодное, враждебное молчание.

Сигнальный свет был виден вдали на берегу. Наблюдатель ответил на свет завывающим лаем лисицы. Воины Скэнов оставили лодку, бесшумно растворившись в прибрежных тростниках.

Человек, приближавшийся со стороны берега, производил шум. Глухо звучали шаги по грязной земле. Звякнуло оружие. Человек споткнулся, выругавшись вслух. На борту челна в хищных, презрительных усмешках заблестели зубы.

Лорсо втянул носом воздух. Не обращая внимания на богатый букет запахов влажной земли, он ловил какой-то слабый запах, который нес с собой легкий бриз со стороны суши. Скот. Кони. Слабый привкус дыма, с мимолетным запахом готовящейся пищи. Рыба. Картофель. Что-то неожиданное задержало его внимание. Он напрягся, положив руку на эфес меча.

Пот. Он проглотил смех. Несмотря на пронизывающий холод ночи, человек, пришедший к нему на встречу, вонял, сильно потея.

— Лорсо? Это ты? — раздалось из темноты.

Лорсо упрямо молчал. Три человека, силуэты которых виднелись на фоне неба, нервно задвигались. В следующей попытке было слышно раздражение, быстро переходящее в угрозу.

— Лорсо? Ты где? Кто здесь? Говори. Я вижу твою лодку.

— Я здесь. — Лорсо встал на расстоянии удара, наслаждаясь испугом человека. — Ты барон Ондрат?

— Да, это я — барон Ондрат. Я горжусь этой встречей с тобой. Это моя личная охрана. Болото может быть опасным — оно полно контрабандистов и работорговцев.

— Мудрая предосторожность, — прервал Лорсо болтовню барона. И этот неумеха будет союзником против Жреца Луны? Хотя, с другой стороны, хитрость Ондрата до сих пор выручала его. Он был плохим мечом, но, правильно пользуясь им, можно было рубить врагов.

— Здесь есть небольшой домик, чуть выше по берегу, — предложил барон. — Там гораздо теплее и накрыт стол, так что мы сможем поесть. Карты тоже там.

«Слишком все гладко. Здесь что-то не так», — подумал Лорсо, прочистив горло. Этот сигнал говорил его людям атаковать при первых признаках агрессии либо со стороны барона, либо со стороны Лорсо. Вслух же он произнес:

— Наши представители уже договорились. Поговорим на борту моего челна.

— Здесь совсем недалеко. Я пошлю человека за картами, он присоединится к тебе на твоей лодке, как ты и сказал, — сдался Ондрат. — Я хотел всего лишь предложить свое гостеприимство.

— Тепло и хорошая пища — это неплохо, барон. — Лорсо пожал плечами. — Но нам нужно спешить. Мой челн должен быть спрятан к рассвету. — Ондрат не мог знать, что последняя фраза относилась к его команде из тридцати человек, приказывая скрытно следовать за ними.

Войдя в домик, Лорсо сразу пожалел о своем решении: комната была слишком теплой, повсюду ярко горели свечи, дым благовоний сразу заполнил его нос, притупляя обоняние. Хуже того, глаза, ослепленные ярким светом, на некоторое время лишились способности видеть в темноте.

Когда появилась пища, оказалось, что это — мясо бизона, свинина и приготовленные на пару овощи. Рыбы не было и в помине. Ондрату не хватило ума сообразить, что Скэны почти не едят овощей и очень редко — красное мясо, даже когда оно достаточно хорошо прожарено. Здесь же все было подано в виде мягких, кровавых кусков. Каким-то образом Лорсо удалось пройти через этот ад. Только пиво было хорошим. Он решился на небольшой глоток. Голова оставалась ясной, хотя в желудке заурчало. Удовлетворенно крякнув, Лорсо решил начать разговор:

— Не имеют ли ваши дозорные на берегу каких-нибудь претензий к нашим разведчикам? Наше соглашение может действовать и далее?

— Мои люди жалуются, что ваши воины слишком бесшумны. Они пугают дозорных, — засмеялся барон, вытирая рот куском ткани.

— Еще один вопрос. Мы недавно потеряли человека. До нас дошли слухи, что кто-то из Скэнов был выброшен на ваше побережье. Вы что-нибудь знаете об этом? Почему от вашего дозора не поступило никаких сообщений?

— Никого не выбрасывало. Мы бы, конечно, защитили такого человека. Но вы знаете, как все, кроме нас, ненавидят Скэнов. Если его нашли другие, то тут же прикончили бы.

— Возможно, не так быстро. Чтобы убить нас, требуется немного больше, чем просто желание.

— Если хотите, я могу приказать дозору обследовать побережье, — натянуто улыбаясь, предложил барон.

— Не надо. Сейчас он уже принадлежит Сосолассе. — Лорсо раздумывал, говорить ли Ондрату о мести Скэнов семье Домела. Террор оказывает положительное воздействие на потенциальных предателей. Однако он решил, что Ондрат сейчас не сможет перенести психического давления. Пример бесчестья Домела подождет.

Барон поднялся и, расстелив большой рулон ткани на столе, довольно улыбнулся. Свет от свечей превратил белое полотно в покрывало из мягкого золота. На нем было нанесено изображение замка: лучники выглядывали из амбразур, тщательно нарисованные катапульты нацелили свои тяжелые чаши, насосы Леклерка стояли наготове, контратакующая группа кралась через сад с водопадом, еще две прятались за стенами аббатства.

Лорсо провел рукой поверх картины. Ондрат смотрел на него, как человек, наблюдающий, как другой ласкает его любовницу. Издав глухой рык, Лорсо сгреб изображение замка в кулак, заставив Ондрата вздрогнуть. Затем медленно, почти неохотно, он отпустил ткань и разгладил ее.

Барон подошел к столу и, уперев кулак в край карты, заявил:

— Рабы Ондрата работали над этим замком в течение нескольких поколений. Я знаю его лучше, чем узурпатор Мондэрк.

— Не горячись, представь, что ты король Олы. Большинство твоих людей ушло для отражения нападения Летучей Орды. Опиши свою защиту. Где и когда ты ожидаешь атаки? Где твое самое слабое место? Почему?

— К счастью, я точно знаю, как будет обороняться Гэн Мондэрк. Мы заставим его пожалеть о сделанных ошибках.

Теперь Лорсо хотелось в подробностях узнать те усовершенствования, которые Мондэрк внес в оборону замка. Для человека, незнакомого с техникой защиты укрепленных позиций, Гэн, казалось, продумал все, даже внешние рубежи обороны, заставляющие нападающих разворачивать свои порядки слишком рано, подставляя их под огонь дальнобойных катапульт.

Шаг за шагом Лорсо исследовал внутреннее строение замка. Когда Ондрат поинтересовался, почему это так важно, Лорсо холодно улыбнулся.

— Мне нужно знать, где Гэн спрячет свою жену и своего выродка. Крысы в гнезде — барон, убейте всех или снова терпите их. Где, однако, спрячется колдунья Сайла?

— Военная целительница? — прищурился Ондрат.

— Ее магия ничто для воинов Скэна. Мы защищены нашим богом.

Ондрат автоматически хотел показать место, но потом вдруг отдернул руку, как будто обжегшись. Вместо этого он чуть качнул подбородком.

— Вон там. В обители Ирисов. — Но потом покачал головой, взмахнув руками в жесте отрицания. — Хотя скорее всего нет, она возьмет своих Избранных, Жриц и друзей-чужестранцев внутрь замка. С Гэном и остальными. Да, она будет сражаться.

— Тем лучше: мы убьем сразу двух зайцев. А где спит беглая рабыня Скэнов?

Ондрат оперся кистью руки о край стола, пытаясь скрыть дрожь. Указав на комнаты Джалиты, он произнес:

— Она практически в кровати Гэна. — Неуклюжая шутка вызвала неодобрительный взгляд со стороны Лорсо. Ондрат стушевался. — В том смысле, что она очень влиятельна среди ближайших людей Гэна. Мы заранее знаем каждое передвижение, которое собираются сделать отряды Волков. Еще там есть колдун Леклерк. Он ходит за ней как теленок, все ей рассказывая. До меня доходили слухи, что муж Черной Молнии покинул Олу из-за какого-то несчастного случая с ее участием. Теперь ушла и Черная Молния, и никто не знает, вернется ли кто-нибудь из них. Наблюдать за Джалитой — все равно что наблюдать за действием яда.

Лорсо решил не отвечать сразу на нервную болтовню Ондрата. «Яд». Очень давно Слезы Нефрита тоже использовала это слово. Выпрямившись, он огляделся вокруг: все в комнате смотрели на него с испугом. Лорсо медленно переводил твердый взгляд с одного на другого, давая им прочувствовать волю Поработителя. Приближался день, когда воспоминание об этом лице должно будет превращать их мужество в ничто.

— Я иду в земли Летучей Орды. Отсчитайте одну луну после этой ночи и будьте готовы увидеть больше акульих челнов, чем вам когда-либо доводилось. Наш огромный флот оставит залив, как будто сам Сосоласса вызывает своих рабов. У нас может не остаться времени на то, чтобы предупредить вас о нашем появлении: Жрец Луны уже намекнул на свои чрезмерные притязания.

— Мы помним, как выглядят другие боевые челны. Почему не будет предупреждения? Предательство Жреца Луны? — осторожно спросил Ондрат.

Лорсо задумчиво вздохнул. Во-первых, эта самонадеянная куча навоза намекнула на отношения Джалиты с другими мужчинами. Кроме того, он хотел уклониться от атаки Скэнов.

— Верьте нам. Неважно, когда Жрец Луны начнет свое наступление. Ваши союзники Скэны прибудут еще до того, как он подойдет к вашим границам. Мы не претендуем на землю Оланов. Но то, на что мы претендуем на север от вас, мы возьмем: рабов, добычу, домашний скот — все.

— Вы поможете нам в борьбе с Летучей Ордой? Если потребуется?

— Во время войны — конечно. А после… — Лорсо пожал плечами. — Без доступа ко всему Внутреннему Морю, свободному от нападений ваших пиратов Форов, мы будем слишком многим рисковать, если попытаемся достичь вашей территории с юга. Как я понимаю, именно оттуда Жрец Луны нападет на вас. Жаль.

— Мы можем согласиться пропустить вас на море, — почти простонал Ондрат. — Я и другие бароны найдут, как договориться с Валом и другими Форами в обмен на защиту.

Лорсо дружелюбно похлопал Ондрата по плечу, перегнувшись через стол, а затем поднялся. Он стал сворачивать карту, но, поколебавшись, прервался. Его взгляд блуждал, пока не остановился на какой-то точке на стене. Ондрат с любопытством смотрел на него. Лорсо покачал головой, как бы прогоняя ненужное видение.

— Что случилось? — поинтересовался Ондрат.

— Мне показалось, что я нашел решение вашей проблемы, но это невозможно. Скэны хотят только мира и торговли с Олой. Наша ненависть направлена на Гэна Мондэрка и колдунью Сайлу, их империю и религию зла. Если бы Гэн был свергнут раньше, не было бы нужды в нашем присутствии здесь. Если бы, конечно, вы не позвали нас на помощь против Летучей Орды.

Бледный, с поднятыми вверх руками, как будто ожидая удара, Ондрат вдавился в спинку кресла.

— Волки слишком лояльны, слишком сильны. Я воин, Лорсо, и я считаю себя смелым. Но я не дурак и не ударю по Гэну Мондэрку, пока не буду твердо уверен, что он слишком слаб, чтобы сопротивляться.

— Мудро сказано, друг мой. Проще всего убить дурака, который считает себя умным. Будь терпелив. С Гэном Мондэрком покончено. Мы сожжем его, его семью и всех его сторонников. — Он потянулся. — А сейчас я пойду. Скрытность — наше главное оружие, солнце не должно застать меня в ваших водах.

— Мы покажем тебе дорогу. — Ондрат поднялся, делая жест своей охране.

Быстрый взмах руки Лорсо остановил их. Он был уже за дверью, прежде чем кто-нибудь успел пошевелиться, закрыв ее с еле слышным глухим стуком.

Трое в комнате смотрели на дверь. Один из них с шумом выдохнул, нарушая затянувшееся молчание.

— Дьявол. Скэны — это настоящие дьяволы, — с облегчением проговорил он.

Ондрат ударил его тыльной стороной руки.

— Тихо! — Команда, сказанная шепотом, прозвучала угрожающе. — А что, если он подслушивает? Ты нас погубишь.

Охранник сплюнул на стену, испачкав ее кровью.

— Нас трое, а он один, — мрачно заметил он. — И еще пятеро на расстоянии крика.

Увидев почти насмешку в глазах другого охранника, Ондрат надулся, демонстрируя превосходство и понимание того, что неведомо остальным.

— Я не имел в виду, что он убьет нас, безмозглые пни. Если мы убьем Лорсо, то потеряем поддержку Скэнов. Затем Летучая Орда разобьет Гэна Мондэрка. Вот так вы нас погубите. Неужели это трудно понять?

Лежа ничком, почти касаясь стены, Лорсо с трудом сдерживал смех. Рыба была в сети — очень приятное чувство.

Беззвучный, как пронизывающий до костей холодный туман, покрывающий лощину, он пополз назад на животе, растворившись в ночи. Услышав слабый шелест присоединившихся к нему воинов, он позволил себе произнести вслух слова, вертевшиеся у него в голове: «Проще всего убить дурака, считающего себя умным».

* * *

Слезы Нефрита заслонила рукой глаза от лучей заходящего солнца.

Вскоре после обеда она села в свое кресло-паланкин, глядя вдаль, ожидая возвращения Лорсо. С тех пор как она увидела Лорсо на челне, ум Слез Нефрита постоянно находился в напряжении. В этом мире что-то происходило, что не имело никакой связи с ней.

Этого не должно было быть.

Его ум уже не был таким, как прежде. Слезы Нефрита приходила почти в неистовство при мысли о мелких внутренних изменениях, которые она не могла определить, а тем более управлять ими. Конечно, он страстно желал женщину — это заставляло сталь его характера становиться острее. Конечно, он стремился к полной независимости; это была мера его силы. Это она. Слезы Нефрита, должна диктовать, где применить этот отточенный клинок и с какой силой ударить.

Внезапно появился ясно видимый акулий челн. Пока она сидела кресле, углубившись в свои мысли, челну удалось подойти незамеченным. Яростно ругая рабов, несших носилки, приказав им стоять в стороне, она с трудом выкарабкалась наружу.

Сияние солнца над морем мгновенно ослепило глаза старухи. Закрыв их, она почувствовала, что бог требует ее. Шансов для борьбы не было. Челн был такой же, как и в предыдущем видении: то же самое судно с гребцами, тот же самый ритмичный напев. Но выражение лица Лорсо, стоящего на носу, было холодным и непроницаемым. Он смотрел в сердце Слез Нефрита, в ее мысли. Это лицо не знало страха перед ней.

Немного ниже настоящий Лорсо посмотрел вверх на нее со своей палубы. Он помахал рукой, и она помахала в ответ. Теперь все было реально. Все было так, как и должно было быть.

Глава 75

Налатан за всю свою жизнь никогда не поднимался так высоко над землей. В Суши были горы и отвесные скалы, от которых захватывало дух и кружилась голова. Тем не менее они были твердыми. Грязь. Камень.

Люди созданы не для того, чтобы жить на деревьях. Внизу дерево не могли обхватить два человека, но ветка, в которую вцепился Налатан, едва выдерживала его вес. Ветви под ногами были еще меньше. Дерево раскачивалось под порывами морского бриза. Налатан с трудом сглотнул. Он подумал, какой это будет позор, если его обнаружат из-за непослушного желудка. Он чувствовал себя неопытной птицей.

Крик заставил его насторожиться. Вытянув шею, он заметил далеко внизу какое-то движение. Еще один патруль Летучей Орды. У него ушла вся ночь на то, чтобы проникнуть на запретную территорию Жреца Луны и взобраться на дерево. Налатан надеялся, что там меры предосторожности будут послабее. Ни один из осведомителей не доносил о том, что вся зона контролируется патрулями. Было не похоже, что его обнаружат. К несчастью, поле обзора было ограничено, и он не имел ни малейшего понятия о том, что открывается его взору.

Высоко на откосе над берегом и морским прибоем к высоким жердям было прикреплено что-то, похожее на лопасти весел. Они вращались в воздухе, а их скрип и визг доносились до Налатана. За пределами запретной зоны те, кто слышал эти звуки, приписывали их дьяволам.

Каково бы ни было назначение шестов и весел, Налатан знал, что они каким-то образом связаны с непонятными медными башнями, выстроенными в ряд позади них. Позеленевшие от налета соли, они были сделаны в форме трезубцев, похожие на большие вилки. Частично спрятанные в котловане, тянущемся вдоль обрыва, они требовали воды. Рабы тянули кожаные мешки вверх по лесам и выливали их содержимое в центральную трубу, которая была намного выше остальных. Похоже, другие рабы оттаскивали что-то от двух труб, расположенных по бокам. Что бы они там ни получали — а рабы суетились, как пчелы в пору цветения, — все уходило в большие круглые контейнеры.

Чуть севернее от котлована с большими медными башнями по маленькой долине протекал ручей. Налатан заметил, что водоносы исчезали в этом направлении — оттуда бралась вода. Правда, пока он не видел в этом никакого смысла.

На плоском лугу покоилось стенобитное орудие, вдвое больше того, что он однажды видел в Косе. Каменные противовесы были огромны, корзина для метания камней казалась бездонной. Налатан представил снаряды этого монстра, с силой ударяющие в стены Олы. В Доннаси.

Наконец спустилась долгожданная ночная мгла. Налатан начал спускаться вниз, разочарованный тем, что ничего не понял. Утешая себя, он говорил, что все-таки что-то увидел. Доннаси разберется, что к чему. Вместе с Леклерком, Бернхард и другими.

Другие. Джалита.

Налатан замедлил спуск, а потом и вовсе остановился. Вспомнив красивое грешное лицо, он чуть ослабил хватку, колени его задрожали. Несколько слов из этих соблазнительных уст, и жизнь покинет его. Кто поверит, что он убежал, чтобы не видеть ее?

Его руки соскользнули. Хватаясь за ветку, он почувствовал, как отрывается сухая, крошащаяся кора. Он сжал ствол коленями. Раздалось злобное фырканье белки, на землю посыпалась древесная труха. Налатан замер без движения, не дыша, но все было спокойно, никто ничего не заметил.

Как только под ногами оказалась крепкая ветка, он обмотал веревку вокруг дерева и дрожащими руками обернул свободный конец вокруг пояса. На каждой ветке ему приходилось отпускать веревку, пропуская ее под препятствие, а затем завязывать снова.

Последняя часть спуска была еще сложнее. Здесь уже не было ветвей, за которые можно было бы уцепиться. Налатан уперся в дерево ногами, держась за натянутую веревку. Затем, быстро перебирая веревку руками и делая короткие шажки, спустился на твердую, прекрасную землю.

Быстрым шагом он двинулся через лес. Охранников поблизости не было, все местные жители уже давно покинули эти земли. Более того, непогребенные кости нарушителей валялись и на дороге, и вокруг нее. Наказание Жреца Луны было быстрым, жестоким и продолжалось еще долго после смерти человека.

Невнятный разговор заставил Налатана резко остановиться. Кто-то потребовал тишины. Кто-то рассмеялся. Налатан пополз вперед. Звуки разговора остались позади. Когда они полностью затихли, он поднялся и прислонился к дереву, слившись с ним, терпеливо вслушиваясь в темноту. Удовлетворенный, Налатан продолжил путь.

* * *

Вскоре после рассвета сгорбленная фигура верхом на лошади, с капюшоном на голове, приблизилась к тому месту, откуда ушел Налатан. Четыре охранника резко вскочили, став в стороне от костра. Всадник не обратил на них внимания, тщательно осматривая землю. Остановив лошадь, он откинул капюшон странно искривленной левой рукой. Искаженное, как у ястреба, лицо свирепо уставилось на охранников. Правый глаз был закрыт черным лоскутом. Спрятав свою когтистую лапу обратно в складки плаща, Лис прочистил горло и спросил, обращаясь к охранникам:

— Кто был в первом дозоре?

— Мы все. Было спокойно. Мы все были вместе. А после нас заступил Бентек.

— Я сказал «в первом дозоре». Что вы видели? Слышали?

— Ничего. Я сказал, что было ти…

Фыркнув от боли и удивления, конь Лиса рванулся вперед. У кочевника не было никаких шансов спастись, он принял всю тяжесть удара, отлетев назад с пронзительным криком. Пытаясь подняться, он снова упал под тяжелыми ударами длинного меча Лиса. Кровь медленно потекла из ужасных рваных ран.

Лис неуклюже слез: по тому, как он передвигался по земле, было видно, что его правая нога искалечена. Остальные три охранника в страхе отпрянули в сторону от своего товарища.

Указывая мечом, Лис закричал этим троим:

— Вон там, в десяти шагах от вашего ленивого, тупого дозора, кто-то прошел прошлой ночью, до росы. Где вы были?

— Здесь, Лис. Мы не спали, следили. Здесь никого не было, — вытирая кровь с лица, произнес лежащий на земле.

Плюнув на него, Лис повернулся к остальным.

— Неужели вы не видите следов? Отпечатков? Вот здесь.

Охранники выглядели виноватыми. Наконец один пробормотал:

— Нам показалось, мы слышали шум. Это было как раз во время первого дозора.

— Возьмите своих лошадей. И ты тоже, — приказал он съежившейся тройке и их обесчещенному начальнику, забираясь на коня. — Либо умрет нарушитель, либо умрете вы.

От вида погони, спускающейся вниз, в долину позади него, живот Налатана судорожно сжался. Даже убегая, спасая свою жизнь, он не переставал восхищаться тем, с каким умением предводитель этих пятерых мог читать следы. Налатан заставил себя прибавить шаг. Если бы он смог добраться до коня, преимущество было бы на его стороне — лошади преследователей устали.

Конь был там, где он его оставил, — в заброшенном доме. Он спокойно вышел наружу за Налатаном, пока не почувствовав его возбуждения. Как только хозяин оказался на спине, он прыгнул, как козел, в заросший бурьяном сад, где в лучшие времена росли овощи. Потом сразу же перешел на галоп, наслаждаясь этим странным, незнакомым миром.

Налатан беззвучно благословил его. Теперь оставалось достичь Матери Рек раньше преследователей и переправиться через нее с помощью лодочника из Людей Реки.

Далеко позади Лис торопил свою группу. Изучая следы Налатана, он потянул себя за подбородок, погрузившись в глубокое раздумье. Когда он заговорил, было ясно, что раздумье пошло ему на пользу.

— Это не обычный человек. Слишком быстр, слишком силен, чересчур вынослив. Кто же тогда? — Помолчав во время долгого вдоха, он медленно выдохнул. — Не Коссиар. Но и не воняющий рыбой Речной. Направляется на восток. Бегает, как проклятый воин Людей Собаки; он хочет перебраться через реку. — Он указал на начальника караула. — Ты. Пойдешь со мной. Вы трое идите по следу. С этим вы справитесь?

Те энергично закивали. Лис презрительно хмыкнул, удивляясь, что они еще что-то могут, и пустил коня в галоп на северо-восток. Бросив беспомощный взгляд на своих товарищей, начальник караула поскакал за ним.

Вид реки вызвал у Налатана восторг. Ее коричнево-зеленая, покрытая туманом гладь обещала тепло, облегчение после зимних бурь. Налатан уже поздравлял себя, когда внезапно увидел двух всадников, пересекающих поле слева, далеко от него. Это не может быть погоня. Никто бы не смог так срезать путь. Как им это удалось?

Кто-то его перехитрил. Они скакали к реке и его парусному судну. Ему нужно было время, чтобы забраться на судно, отчалить и отплыть за пределы досягаемости выстрела из лука. Он хлестнул коня. Тот прыгнул вперед, переходя на быстрый галоп. Налатан не сразу понял, что вылетел из седла, пока сквозь туман в глазах не увидел исчезающего в кустарнике скакуна.

Он побежал. Продираясь сквозь кустарник, прыгая через поваленные деревья, карабкаясь по осыпающимся откосам оврагов, он рисовал себе картины мести Жреца Луны. Он слышал ужасные рассказы Конвея о гремучих змеях. Вспоминал описание Лунного Алтаря, почти видел отвратительную молнию, изжаривающую человека.

Тяжело дыша, Налатан обхватил дерево. Всадники теперь скакали по тропе, идущей вдоль реки. Заливные луга служили пастбищем. Прямо впереди был кустарник, где был спрятан его парусник с перевозчиком. Открытое пространство от деревьев до парусника грозило разоблачением.

Если только всадники не погонятся за ним в лес, потеряв преимущество езды верхом. Налатан выскочил на открытое место, прикинулся удивленным при виде всадников и бегом бросился назад.

Чей-то голос приказал ему остановиться. Это было бы так глупо. Налатан оглянулся через плечо. К его радости, один из всадников галопом скакал за ним, но только один. Второй, разочарованно кружась на своем коне, выкрикивал какие-то команды.

Налатан почти пожалел своего преследователя. Огибая деревья, Налатан уводил его все дальше от дороги. Скоро кочевник оказался среди молодой поросли, продираясь среди деревьев, росших так близко, что всаднику с конем приходилось объезжать их. Подыскивая место для боя, Налатан подумал о том, что может прийти в голову человеку, если он совсем забыл об осторожности.

Он сделал вид, что хромает. Кочевник прокричал боевой клич и пустил свою лошадь галопом. Резко развернувшись, Налатан побежал к всаднику. Удивленный кочевник попытался нанести удар. Налатан парировал меч своим посохом, ударив железным шаром прямо в лицо кочевнику. Тот выпал из седла, при этом одна его нога застряла в стремени. Напуганный конь понес. Кочевник попытался освободить ногу, но, ударившись несколько раз о стволы деревьев, упал, неестественно согнувшись. Подгоняемый страхом конь умчался прочь.

Налатан поспешил обратно к реке. Его второй враг ожидал, находясь на приличном удалении от леса, держа под наблюдением большую часть дороги к реке. Он напоминал Налатану птицу-могильщика, уверенную, сознающую свою силу.

Налатан вышел из леса к востоку от всадника. Почти неохотно всадник поскакал наперехват. Налатан перешел на быстрый шаг. Если он достигнет реки, напарник может увидеть, что он плывет, и подберет его на лодке. С облегчением Налатан увидел, что у противника нет лука. Радость его быстро улетучилась, когда противник достал длинный меч — содал. В сером свете не было видно блеска металла, а только холодное спокойное мерцание.

Налатан покрепче ухватился за боевой посох и выхватил собственный меч. По сравнению с длинным содалом он выглядел кинжалом.

Конь помчался галопом. Капюшон всадника слетел назад, открыв глубокие шрамы на левой стороне лица и черный лоскут в правой глазнице. В нем угадывалось что-то смутно знакомое, но Налатан прогнал все мысли, кроме тех, которые должны были помочь избежать удара содала. Первый проход был классический, как учил мастер братства: металлический посох отразил содал. Налатан побежал. Он выиграл еще несколько шагов, прежде чем конь помчался на него снова. И вновь Налатан парировал содал.

Река манила его к себе.

Всадник изменил тактику. Теперь он приближался медленной рысью, высоко подняв содал над головой, готовый уколоть или разрубить. Он маневрировал между Налатаном и рекой.

Меч и парирующий посох лязгнули, железная песня сражения разбила мир луга. Всадник прокричал хриплые, гортанные проклятия. Налатан ответил воинственным кличем.

Наконечник содала ударил Налатана в грудь, развернул, бросив лицом вниз. Выработанные долгим обучением навыки заставили его перекатиться. Машинально он отметил, что по груди стекает ручеек крови. Содал воткнулся в дерн, подбросив в воздух комок земли. Какой-то частью сознания Налатан заметил корни травы, перелетающие через его голову.

Сейчас в действиях Налатана не было расчета, только инстинкты: поднимаясь, он выронил меч и двумя руками бросил посох в противника. Содал отбил его, но железный шар ударил коня по скуле. Налатан видел, как один его глаз закатился. Конь споткнулся, переворачиваясь с разбега. Всадник закричал. Было странно слышать вопль ужаса от такого собранного, яростного бойца, когда конь стал переворачиваться.

Животное встало, пьяно зашаталось, совершенно оглушенное. Всадник неподвижно лежал в неловкой позе. Перепуганный Человек Реки, держа швартовые концы в одной руке, другой осенил себя Тройным Знаком, глядя, как Налатан бежит в его сторону. Вместе они прыгнули в длинный, узкий парусник. Легкий, как лист, напоминающий своей конструкцией рыбу, после толчка он стрелой помчался в поток. Человек Реки установил треугольный парус, и крошечное судно, почти по самые борта ушедшее в воду под тяжестью своей ноши, понеслось прочь от берега. Далеко внизу по течению человек на палубе акульего челна взглянул на парусник и вновь занялся своими делами.

Мужчины молчали, пока не отплыли достаточно далеко.

— У тебя идет кровь, — заметил Человек Реки.

— Знаю. — Налатан прикрыл рану куском рубашки. — Попал в ребро. Может быть, сломал. Заживет.

Крик с берега заставил их вскочить. Одноглазый человек стоял на берегу, подняв содал. К нему спешили три всадника, но он не обращал на них внимания.

— Налатан! В следующий раз я убью тебя. Клянусь.

— Кто ты? — прокричал Налатан в ответ.

— Доннаси знает. Спроси ее про Лиса Одиннадцатого. Скажи ей, что я скоро приду.

Налатан обхватил мачту, заставляя себя встать прямо. Его разум отказывался признать, что щеголь, стройный Лис, превратился в этого кривого калеку. Его душа не слышала ничего, кроме имени его жены.

— Поверни. Отвези меня назад, — твердо приказал он.

Человек Реки покачал головой. Налатан поднял свой посох.

— Ты просто утонешь, убив меня. — Перевозчик судорожно сглотнул, его глаза были огромны. — Он и его друзья убьют нас обоих. Я не такой дурак, чтобы туда возвращаться.

Налатан опустил свое оружие. С удаляющегося берега его снова окликнул Лис:

— Налатан! Спроси ее про единственного настоящего мужчину, которого она знала.

Налатан посмотрел в сторону, на дальний берег реки. Его удивило, что ненависть была столь физически ощутима. Он убрал ткань со своей раны, ожидая увидеть что-то отвратительное, с резаными кусками плоти. Но там была только кровь.

Глава 76

Налатан проснулся бодрым и в хорошем расположении духа.

Пропел петух. Налатан усмехнулся. Петушиный крик всегда вызывал у него улыбку. Ферма Леклерка оказалась не такой уж забытой всеми дырой. И эту уютную, теплую постель нельзя было назвать берлогой. Наслаждаясь ее комфортом — полотняными простынями, мягким матрасом, стеганым одеялом, — он сладко потягивался. Окончательно разбуженный настойчивым кукареканьем, Налатан встал, отшвырнул в сторону рубаху, в которой спал, и решил приняться за дело. Он поспешил переодеться в чистую куртку и тяжелые шерстяные штаны. Затем напялил толстые носки и прочные грубые сапоги.

Блестящий кувшин с водой и таз стояли на деревянном шкафу.

Фыркая и брызгая водой во все стороны, Налатан умылся. Намылив лицо перед бритьем и заглянув в маленькое серебряное зеркальце, он увидел себя, заспанного, с ввалившимися глазами. Налатан скорчил физиономию. Раньше у него была жена, которая кормила его как на убой. Сейчас этот заросший щетиной, исхудавший бродяга, смотрящий на него из зеркала, был неприятен и выглядел отталкивающе даже для него самого.

Леклерк подарил ему бритву. Налатан ритмично водил острым стальным лезвием по намыленным щекам и вдруг остановился, задумавшись о Доннаси. Он припомнил, как Леклерк вчера смешался, когда он спросил, не вернулась ли она из Олы. Налатану стало не по себе: а если она здесь? Нет, Леклерк не сказал бы тогда, что ничего не знает. Он не посмел бы.

Ухмыляясь, Налатан вышел из маленькой спальни. Леклерк и Бернхард ждали уже за столом. Хозяйка поглядывала на них из-за кухонной двери. Налатана встретили улыбками. Бернхард подошла к нему, крепко обняла и поцеловала в щеку.

Луис громко рассмеялся.

— Ты его смутила. Как не стыдно, Кейт. — Девушка задорно улыбнулась, взглянув на гостя.

— Он сам виноват, что такой серьезный и симпатичный. Я просто не могу удержаться. Я так рада, что ты теперь в безопасности. Мы все очень волновались. Тебя долго не было.

Леклерк сказал:

— Сейчас самое время разъяснить тебе, как обстоят дела с Доннаси.

Налатан был возбужден, каждый его мускул выдавал напряжение. Леклерк побледнел, однако держался твердо. Он быстро затараторил:

— Ты спрашивал, не в Оле ли она. Я сказал тебе, что не знаю. Я подумал, что сначала тебе будет полезно отдохнуть, а не вдаваться в подробности. Она и Конвей возвратились вскоре после того, как ты уехал. Она вернулась в горы. Гэну она сказала, что хочет что-то сделать. Она вернулась — это все, что я знаю, хотя у меня есть кое-какие сомнения на этот счет.

Бледный как смерть, Налатан не сводил глаз с Леклерка до тех пор, пока это стало невыносимо. Леклерк посмотрел вокруг и всплеснул руками.

— Гэн пытался убедить ее остаться в Оле.

Налатан раздраженно спросил:

— Ей сказали, что я скоро вернусь?

Бернхард ответила:

— Да, она знала, что ты вернешься.

Налатан задумался, а потом повернулся к ней со словами:

— Ты была там? Тогда ты не можешь знать, что ей сказали. Или не сказали. Как долго она была в Оле? Кто еще ее «посвятил» во что-нибудь? Что ей сказали обо мне?

Бернхард вздрогнула от его взгляда. Луис Леклерк подошел к ней и встал рядом.

— Никто ничего не сообщал и не советовал Доннаси. Никто ничего не сказал о тебе. Естественно, Кейт ничего не могла сделать, чтобы Доннаси осталась. Ты ее пугаешь. Перестань.

Глядя на Леклерка, Налатан кипел от ярости. Но от того, что он увидел, ему стало стыдно. Человек, который слабее его, стоял твердо. Рука его, лежащая на плече Кейт, была готова в любую минуту защитить ее. В их глазах был страх.

Налатан сел. Опустив голову, он тупо смотрел вниз. Сомкнув пальцы, Налатан с ужасом осознал, что его правая рука сжимала рукоятку ножа. Он пробормотал:

— Простите меня, пожалуйста. Это тяжелая для меня новость.

Все облегченно вздохнули, успокоенные такой развязкой. Леклерк сел на свое место. Но Налатан не унимался:

— Ты ее видел перед отъездом? Она говорила о своих намерениях еще кому-нибудь, кроме Гэна?

— Все было очень неожиданно, — ответила Бернхард. — Она попрощалась только с Конвеем, да и то только потому, что он видел, как она уезжала. Доннаси сказала ему то же самое, что и Гэну.

Налатан покачал головой.

— На нее это не похоже. Доннаси жила в Харбундае, жила здесь, в Оле. Никогда ни на что не жаловалось. Что-то случилось.

Леклерк продолжил:

— Доннаси сказала, что ей придется что-то сделать. Сделать самой. Что-то, касающееся Малых.

— Малые? С Гор Дьявола на юге? Здесь?

— Не совсем здесь. Малые идут на север. — Леклерк вкратце рассказал Налатану о событиях, связанных с путешествием Тейт, Конвея и Ланты.

Когда он упомянул Лиса, Налатан встал.

— Вот дрянь! Военачальник Жреца Луны. Она его ранила?

Бернхард вздрогнула.

— Он мертв. Конвей привязал его к лошади и отпустил ее.

Немного успокоившись, Налатан снова сел.

— Он узнал меня, когда мы были в бою около Врат. Мне было интересно, что с ним случилось. Теперь он калека: левая рука не двигается, сломана правая лодыжка, нет левого глаза. Но он жив. Похоже, что он доставит нам еще много неприятностей. Он не ранил ее?

Леклерк кивнул.

— Она была ранена, но он здесь ни при чем. Ей на руки свалился камень. Сейчас с ней все в порядке.

— Мне нужно было быть здесь. Я не отпустил бы ее.

Снова Бернхард встретилась взглядом с Леклерком, но он отвернулся. Луис сказал:

— Мы разные люди, Налатан. Не такие, как ты или Гэн, или еще кто-нибудь. Скажу только одно — она вернется, когда сможет.

— Я упустил ее. Меня здесь не было, когда она вернулась.

Хозяйка улучила момент и поспешила подать на стол большую деревянную тарелку, полную лепешек. Радостно улыбаясь, она объявила:

— Повар из замка говорил, что это твои любимые, Налатан. — Однако ее попытка разрядить обстановку не удалась.

— Спасибо. — Налатан сделал над собой усилие, чтобы хоть как-нибудь следовать правилам хорошего тона. Сконфузившись, женщина оставила поднос на столе и поспешила выйти из комнаты. Налатан положил несколько лепешек себе на тарелку, намазал их маслом и полил золотистым медом. Наколов кусочек на вилку и жестикулируя ею, он сказал: — Телу нужна пища. Я не скоро опять попробую это.

Сообразительная Бернхард задала вполне логичный вопрос:

— Это еще почему?

— Потому что дорога назад в Сушь тяжелая, и я израсходую все съестные припасы.

— Не спеши. — Леклерк, делая вид, что все в порядке, брал однулепешку за другой с деревянной тарелки. Сделав паузу, чтобы собраться с мыслями, он продолжил: — Я послал всадников в замок, пока ты ужинал вчера вечером. Я попросил Гэна приехать сюда.

— Меня это не волнует. Ты мне уже передал его слова.

— Он немедленно отправил новых всадников и свежих лошадей. Гэн хочет поговорить с тобой.

— У меня свои мысли на этот счет. Никого из них здесь нет, вот и все.

— Налатан. — Глядя с укором, к нему подошла Бернхард, но Налатан продолжал есть и не обращал на нее внимания. Кейт стояла на своем. — Я знаю, ты зол из-за Доннаси. Я тебя не упрекаю. Она не думала, что ты вернешься так скоро, вот и все. Если ты уедешь, каково ей будет, узнав, что тебя нет? Гэн — твой друг. В конце концов, выслушай хотя бы, что он хочет сказать. Это даже не будет касаться Доннаси.

Леклерк согласился:

— Вероятно, разговор будет не о ней. Если бы наоборот, тебе бы пришлось отправиться к нему. У Гэна есть веская причина приехать сюда.

— Я видел ту штуку, которую ты построил. — Налатан почти перешел к обвинениям. — Здесь книги Сайлы.

Вздрогнув, Леклерк стал оправдываться. Он снял злополучные книги с полки и положил их на стол, будто предлагая Налатану.

— Только эти две. И еще одна — красная книжка Конвея.

— А, это та, о которой он говорил, что мы никогда не должны о ней упоминать. Но он дал ее тебе.

Леклерк барабанил пальцами по обложке.

— Там что-то есть. Я хочу разгадать что.

— Мне наплевать, — сказал Налатан, вставая из-за стола.

Бернхард остановила его, положив руки ему на плечи.

— Это смешно. Вы с Тейт так же ужасно себя ведете, как Конвей и Ланта. Вы испортили друг другу жизнь. Вы влюблены и тем не менее требуете друг от друга слишком многого. Это губит ваши отношения, и я хочу, чтобы вы это прекратили. Ты храбрый, сделай же это.

Налатан на минуту был сбит с толку и смотрел на нее, не говоря ни слова, а затем снова принялся за еду. Леклерку Налатан сказал:

— Я должен рассказать Гэну Мондэрку то, что я видел. Я подожду его. — Затем он повернулся к Бернхард: — Я ценю то, что ты делаешь. Слишком поздно. Но прежде, чем критиковать меня и Доннаси, посмотри на себя. Наш недостаток — гордость. Очень хорошо. Теперь суди о себе. — И он вышел из комнаты. Никто не вымолвил ни слова. Казалось, всем было очень тяжело.

Скорый приезд Гэна всех обрадовал. Его встретили радостной суетой на крытом крыльце дома Леклерка. Привязав свою лошадь к ограде, Гэн холодно сказал:

— Я вас знаю, друзья мои. Должно быть, приезд Налатана был радостным событием. Что же вас тревожит?

Все посмотрели на Леклерка. Как хозяин дома, он должен был ответить первым. Однако его главной обязанностью было доставить гостю удовольствие. Леклерк, взглянув на Бернхард, кивнул головой. Она в свою очередь обернулась к Налатану. Он кашлянул.

— Моя жена вернулась в Горы Дьявола.

Гэн удивился и задумался, будто пытаясь все расставить на свои места. Только тот, кто был посвящен в их последний разговор с Налатаном, мог понять скрытый смысл этих слов. Гэн чувствовал себя как зверь, угодивший в капкан.

— Я ей говорил, что ты согласился выполнить мое поручение. Она была огорчена, что не застала тебя. Думаю, что ее отъезд объясняется гневом. Она сказала, что у нее был какой-то план.

Налатан бросился в сердцах к Гэну.

— Что ей говорили обо мне, когда я уехал?

— До меня доходят сплетни, но я их не пересказываю. Кроме того, у меня есть более важные проблемы.

Бернхард позвала Леклерка:

— Пойдем в дом. Мы все замерзнем здесь. Я подам чай.

Уже сидя за столом, Леклерк возобновил разговор:

— Что случилось?

— Вылазка за рабами. Летучая Орда и Люди Реки. К востоку отсюда и к северу от Матери Рек.

— В конце концов, это далеко. Там живет не много людей, — сказала Бернхард, выходя из кухни. Она принесла горячий чайник и чашки. Приятный аромат черносмородиновых листьев и дикого имбиря наполнил комнату. Пока все наливали себе чай, Бернхард подумала, что Гэн не такой жизнерадостный и оптимистичный человек, как ей казалось.

— Жрец Луны пугает меня. Если я не отвечу на этот набег, то люди посчитают меня слабаком. Если наоборот — мне придется самому вести военные отряды. Если они дождутся меня, в чем я сомневаюсь, то отойдут и постараются окружить. Хуже всего то, что я отсылаю людей и ослабляю нашу оборону здесь.

Леклерк пожал плечами.

— И какой же будет ответ?

Гэн улыбнулся. В его улыбке было нечто большее, чем просто облегчение. Он посмотрел на Налатана, взглядом намекая на что-то. Но все это длилось всего одно мгновение, и разгадать замысел Гэна он не смог.

— За мной следуют около тысячи Волков из Олы. Мы выступаем против бунтовщиков.

Налатан спросил:

— А как насчет Жреца Луны? Вдруг он нападет, когда узнает, что ты уехал из замка?

— Я думаю, пока он не готов. В любом случае, он понервничает при появлении тысячи Волков. Набег за рабами не был специально нацелен против меня. Просто ему нужны дополнительные силы и люди, чтобы организовать наступление.

Леклерк сказал:

— Ты уверен, что он собирается выступить?

— Так оно и будет. Ранней весной.

Откинувшись на спинку стула, Леклерк погрузился в свои мысли. Затем вдруг выпалил:

— Мне нужно серебро. Немного.

Бернхард изумилась.

— Ты никогда не говорил о серебре!

Леклерк повернул голову и остановил взгляд на Гэне.

— У нас есть хоть немного?

Гэн протянул к нему руки и взял за плечи.

— Все, что тебе нужно. Обратись к Эмсо. Он ведет дела в мое отсутствие. Он знает, где серебро.

Леклерк поморщился, и Бернхард сказала:

— Предоставь это мне.

Гэн холодно возразил:

— Эмсо работает на меня. Передай ему, что я потребовал выдать вам столько серебра, сколько нужно. Без вопросов.

— Вопросы! — Леклерк хлопнул себя ладонью по лбу. — Никто не спросил Налатана, что он узнал во время поездки. Какие же мы глупцы.

Никто не возражал. Налатан описал свой путь на юг, рассказал о встрече с Людьми Реки, которые помогли ему, и о других своих приключениях, пока разговор не зашел о крепости. Леклерк чуть не задремал во время рассказа, но старался не подавать вида и сидел прямо. Бернхард слушала внимательно и с интересом. Вдруг Луис наклонился к Бернхард.

— Ты была права. Ветряные мельницы вырабатывают энергию. Электролиз воды. Большие керамические сферы. Как раз то, о чем ты говорила. Водород.

— И кислород. Используют катапульту для поджога, затем пускают в ход горшки, наполненные легковоспламеняющимся газом. Бомбы. Море огня. Ну, сейчас вы рады, что построили те насосы?

Он обнял ее.

— Ну разве мы не пара? — Затем, рассуждая, добавил: — Но как же мы устоим против газовых бомб?

— Нужно вывести из строя катапульту. И рассказать обо всем людям. Любой взрыв принесет не больше вреда, чем большой обломок скалы. Победим страх — победим оружие.

Леклерк согласился. Аккуратно подбирая слова, он объяснил Гэну и Налатану, что башни «изменяют» состав воды, которая потом попадает в сферы. Последние, возможно, усовершенствованы так, чтобы их могла бросать катапульта. Там, где они падают, полыхают пожары. Оба воина осенили себя Тройным Знаком. Они не задавали вопросов. Чудеса, творимые чужеземцами, могут сперва пугать, но люди к ним быстро привыкают.

Налатан встал, Гэн тоже. Налатан настороженно ждал. Гэн сказал:

— Нам нужно поговорить наедине. — Они вышли на улицу, кутаясь и ежась от холода. Собаки Гэна завиляли хвостами от радости. Они тут же разгадали отношение Налатана к их хозяину и, успокоившись, обступили мужчин. Гэн не обратил на них никакого внимания.

Где-то далеко слышался зовущий в атаку звук боевого барабана Волков.

Разобравшись в своих мыслях, Гэн вернулся к последнему разговору с Доннаси. Она хотела, чтобы Налатан последовал за ней, но сделала оговорку, чтобы его не пускали, если его отсутствие может осложнить обстановку здесь. Не было человека, который бы лучше его мог задержать войско Жреца Луны.

Гэну было не по себе от такого объяснения. Он решил перевести разговор на другую тему.

— Ты не поверишь, но Избранные узнали так много со времени твоего отъезда. Женщины Церкви заручились поддержкой Джалиты. Она умеет обращаться с детьми — добра, спокойна и незлопамятна.

Услышав такие слова о Джалите, Налатан злобно ухмыльнулся. С сарказмом он воскликнул:

— Я бы о ней так не сказал, хотя я и не знаю ее хорошо. У нее талант скрывать свою подлинную натуру.

Гэну не понравились слова. Ответ Налатана веял откровенной неприязнью к женщине. Нельзя было сделать каких-либо конкретных выводов, однако это что-то значило.

Налатана не заботили мысли Гэна по этому поводу. Их разговор превратился в пустую трату времени. Доннаси уехала. Уехала снова. Как ему хотелось бы возненавидеть ее.

Гэн решил, что у него больше нет времени на подобные сантименты. Для него не существовало более подходящего человека, чем Налатан. Именно он мог остановить наступление Летучей Орды.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал он.

Налатан колебался.

— Скажу тебе прямо: я чувствую, ты мне не доверяешь. Не думаю, что мы и дальше сможем оставаться друзьями. Я не стану твоим врагом. А теперь я ухожу.

— В моей коннице выдохшиеся лошади, а люди — собиратели яблок и моллюсков. Пока еще они держатся и преданы мне, но это ненадолго. Помоги им, или враг расправится со всеми.

— Плохи дела. Думаю, что ты укоряешь меня за то, что Доннаси уехала из Олы. Скажи, почему?

— Отвечу только тогда, когда вы будете вместе и мы вернемся в Олу.

— А если меня убьют?

— Тогда тебе будет не до пустых россказней.

— Очень умно. А если прикончат тебя?

Гэн повернулся к Налатану и холодно посмотрел прямо ему в глаза.

— Я еще не закончил свое дело. Но если этому суждено случиться, отомсти за меня. Наша дружба пока еще стоит этого?

Криво ухмыльнувшись, Налатан направился к дому. Пройдя несколько шагов, он бросил через плечо:

— Ты прирожденный король, не так ли? Только заблудший, как лягушка в дерьме.

— Придержи язык. Ты же на моей стороне?

— Да, пока мы не вернемся в Олу. Как дальше — зависит от тебя.

Колонна людей двигалась из леса в направлении фермы Леклерка. Двое мужчин на крыльце смотрели в их сторону, оглушенные ревущими звуками барабана.

Глава 77

— Что ему нужно? — Эмсо выдвинул вперед челюсть, напомнив Сайле злобного пса, охранявшего мясной прилавок на городском рынке, который не соблазнится ни кусочком мяса с хозяйского стола. За безопасность всего остального, включая ноги прохожих, ручаться было нельзя.

Бернхард повела плечами:

— Ты что, не слышал? Серебро. Гэн согласен.

— Где же он тогда? И почему не поговорил со мной?

Подозрения Эмсо заставили Сайлу забыть о хороших манерах:

— Ты сомневаешься в Церкви. Это оскорбление.

Эмсо немного смягчился:

— Зачем Леклерку серебро? Я имею право это знать. Я ведь отвечаю перед Гэном за все поставки.

Опять заговорила Бернхард:

— Гэн сказал, что Луис получит все, что ему нужно.

Эмсо только собрался что-нибудь ляпнуть, как вошли Нила с Джалитой.

— Я не собирался возражать против решения Гэна.

Нила вскинула брови.

— Возражать? В чем здесь дело?

Сайла ответила ей:

— Кейт пришла с поручением от Луиса. Недоразумение возникло из-за меня. Эмсо просто выполнял свою работу.

Эмсо даже не поблагодарил ее. Обращаясь к Ниле, он сказал:

— Раньше ему нужна была медь. Ее полно в местах, убитых Богом. Теперь он требует серебро. Почему бы не золото? И все для его дурацкого колдовства.

— Неправда. — Глаза Кейт сверкнули. Однако говорила она по-прежнему спокойно. — То, что делает Луис, — это не колдовство, а торжество разума. И он сделает еще больше, вот увидите. Это только начало.

Недовольно ворча, Эмсо вызвался проводить всех в сокровищницу. Когда стало ясно, куда они идут, Нила и Сайла, переглянувшись, остановились. Удивленный Эмсо ждал объяснений. Нила сказала:

— Мы идем туда, где король Алтанар держал меня и Сайлу. Дальше мы не сделаем и шагу.

Вторая женщина что-то пробормотала, соглашаясь. Эмсо сказал Бернхард:

— Почти все оно в таких вот слитках. — И он показал форму руками.

Бернхард на мгновение задумалась.

— Думаю, двух будет достаточно.

Остальные слушали их, ничего не понимая, и Бернхард улыбнулась, надеясь, что дальнейших расспросов не последует. От волнения на ее теле выступил холодный пот. Эмсо пришел ей на помощь.

— Я принесу их. — И он поспешно ушел.

Он сделал уже полдюжины шагов, когда Джалита окликнула его:

— Подожди. — Обращаясь к остальным женщинам, она сказала: — Мне боязно видеть эти жуткие кельи, но я хочу все знать о вас. Я должна знать, какие страдания вы испытали. Мне надо пойти и посмотреть. — Она взглянула на них, ища понимания и поддержки.

Нила одобрительно улыбнулась.

— Не стоит. Там правда нет ничего интересного. Просто ужасное место.

Со скрытым сарказмом Сайла сказала:

— Какое сострадание. Если пойдешь, то рассмотри все хорошенько, ничего не упусти.

Бернхард не спускала глаз с Джалиты.

Они повернули за угол и прошли вдоль длинного темного коридора. Эмсо указал на отверстие в самом низу крепко сколоченной двери.

— Через него узники получали пищу и воду. Вода подавалась в плоской миске, прямо как для собаки. В этой келье сидела Сайла. — Он снял закрывавшую дверь планку и открыл келью. Джалита зажала рукой нос и отступила назад. Никогда раньше не ощущала она столь ужасный запах. Зловоние человеческих испражнений и пота, смешанное с запахом страха. Им пропитался каждый камень.

Эмсо вошел в келью. Он сразу же вышел обратно, неся в руках два слитка. Только когда дверь была заперта снова и они отошли на несколько шагов от кельи, он глубоко вдохнул. Рядом шла неестественно притихшая Джалита.

Когда они присоединились к ждавшим их наверху женщинам, Джалита крепко обняла Нилу.

— Какое жуткое, жуткое место! Я знала, что вы сильные женщины, но чтобы выдержать такое!

— Сайле было еще тяжелее.

— По-моему, ничего на свете не может быть тяжелее. — Джалита взглянула на стоящую в отдалении Сайлу. — Наверное, это было просто невыносимо.

Сайла задумчиво произнесла:

— Испытание запоминается не спасением, а тем уроком, который ты из него извлекаешь. Огонь и молот сами по себе не выкуют хорошую сталь. Главное — это мозг кузнеца, он все определяет. Люди, а женщины в особенности, должны всегда стремиться выковать из себя наилучшую сталь. Или так и остаться пустой окалиной.

Нила сказала:

— Ты всегда говоришь то, что я думаю. Моя сестра. Спасибо тебе.

Бернхард ухмыльнулась.

— Я знаю еще одно подходящее местечко для вас обеих. Но я к этому не имею никакого отношения.

Джалита продолжала всматриваться в лицо Сайлы, которая неотрывно следила за молодой женщиной. Наконец Джалита отвернулась. Она сказала Эмсо:

— Пошли отсюда.

Нила взяла ее за руку. Эмсо шел впереди всех. Шествие замыкали Бернхард и Сайла. В ответ на шутливый жест Бернхард, показавшей, что хочет задушить Джалиту, Сайла неодобрительно нахмурилась, но не удержалась и фыркнула.

Как только Бернхард ушла, Нила вернулась домой, к своему хозяйству и сыну. Не в силах избавиться от неясного беспокойства, Сайла решила не спеша пройтись до замка. Она остановилась в большом зале, где Эмсо занимался своими правительственными делами. Спрятавшись в самом темном углу, она успокаивала себя тем, что делает это просто из предосторожности, ведь будет нехорошо, если ее застанут подглядывающей за Эмсо и Джалитой.

Она следила за Джалитой, как сова выслеживает мышь.

Как назло, ничего интересного не происходило. Джалита вела себя самым надлежащим образом, держась на расстоянии и наблюдая за Эмсо с таким обожанием, что у Сайлы зачесались ладони. Когда со всеми посетителями было покончено, Эмсо вышел из-за перекладины, отделявшей его бюро от толпы, и присел на край одного из массивных каминов. Джалита устроилась рядом, по-прежнему не преступая границ дозволенного. Когда их потревожили, Джалита мило удалилась, расточая жеманные улыбки и поклоны.

Сайла кипела от злости.

Эмсо ушел вскоре после Джалиты. Сайла видела, как он вошел в комнату для деловых приемов, где стоял массивный стол и камин. Он сел за стол и погрузился в размышления. Сайла смягчилась. Эмсо выглядел таким одиноким, и чувствовалось, что он здесь не на своем месте. Сайле очень хотелось хоть как-то утешить его. Между тем ей нужно было возвращаться в аббатство.

Эмсо размышлял, сидя за столом. Где-то в глубине души он все же сомневался, что лодки Вала или рыбаки Ондрата обнаружат акульи челны. Ведь вокруг одна вода. С какой стати станет рыбачья лодка идти по следу или патрулировать в устье реки? В случае опасности рыбаки скорее спрячутся, чем подадут сигнал тревоги. Эмсо наморщил нос.

После обеда он поехал в замок Ондрата. Сейчас он выглядел еще более угрюмо. С наступлением зимы кучи мусора придвинулись еще ближе к стенам. Они пятнали свежий снег, как язвы проказы. Копошившиеся в мусоре крикливые птицы вихрем взмывали ввысь, когда на кучу налетали свиньи. Издалека за ними наблюдали несколько коров. Перед ними были разбросаны жалкие пучки сена. Бедренные кости выступали из тела коров, словно башни замка, говоря о полуголодной жизни. Одно из животных жалобно замычало, посмотрев на Эмсо. Тот оглянулся и проехал через неохраняемые ворота.

Ондрат обедал. Барона закрывали баррикады из ветчины, тарелок с овощами и массивная супница с дымящимся супом. Он ел в одиночестве. Сделав последний глоток из большой пивной кружки, он обошел вокруг стола, приветствуя гостя. Когда дело дошло до «брата-воина», Эмсо решил, что с него довольно.

— Мне кое-что от тебя нужно, — перебил он барона. — Небольшой отряд, не более тридцати человек. Командовать ими буду я сам. Тяжелая служба, но это ведь лишняя монета для них, а лучшим я буду платить больше.

Ондрат не проявил особого энтузиазма. Подергав себя за ухо и наклонив голову, он сказал:

— В другое время я бы дал тебе в два раза больше людей и платил бы им сам. Служба у тебя — гарантия того, что я получу обратно самых лучших воинов в Оле. Я имею в виду Территории. Или эта работа настолько опасна, что они могут и не вернуться?

— Абсолютно безопасна. Никакой опасности вообще. Что значит «в другое время»?

— Жизнь здесь тяжела. Многие из моих людей просто голодают. Они едят кору, траву, кожу. Все мои войска рыскают в поисках пищи. И в отличие от Волков у них нет всего необходимого.

— Мне нужны люди. Просто для подстраховки. Гэн сейчас отправился в рейд. Он взял с собой часть охраны замка. Мы не кричим об этом на каждом углу, понимаешь? Мне нужно подкрепление. Я прошу людей у тебя, потому что тебе доверяю. Чем меньше народу об этом знает, тем лучше.

Ондрат перешел на шепот:

— Я найду для тебя людей. Мои люди пойдут куда угодно, если нужно. Гэн Мондэрк — это наше будущее.

Выехав за ворота, Эмсо мысленно поздравил себя. Переговоры оказались не настолько трудными, как это расписывал Гэн. Эмсо усмехнулся; несомненно, когда человек становится лидером, у него появляется жажда деятельности. Трудное кажется ему легким, а легкое — трудным. Бедный Ондрат. Он и не догадывался, что Эмсо был бы рад и двадцати пяти или двадцати воинам.

Та же корова вновь замычала, посмотрев в сторону Эмсо. Теперь она лежала на земле, совсем обессилев от тщетных попыток встать на ноги. Она встряхнулась, как бы отгоняя невидимых мух, и вновь повалилась на бок. Острые ребра тяжело вздымались под тонкой кожей. Вид животного, умирающего прямо у него на глазах, потряс Эмсо.

Но он ничем не мог ей помочь. Стараясь смотреть прямо перед собой, Эмсо прибавил шагу. Три ворона слетели с ветки дерева и сели на дорогу прямо перед лошадью Эмсо. Медленно направляясь к корове, они прошли так близко от Эмсо, что он мог видеть сморщенную кожу на их голых лапах и слышать, как ветер гуляет в их перьях. Алчные, с бегающими глазками-пуговками, направились они к своей жертве, не обращая на человека никакого внимания.

Глава 78

Увидев подбегающих к ней Избранных, Джалита одарила их дружелюбной улыбкой. Затем, приняв угрюмый вид, она указала на аббатство Фиалок. Дети сразу же все поняли, и началась игра. Одна девочка сделала грустное лицо, чем-то похожее на ее собственное, и притворилась читающей книгу. Другая поглаживала животик и чмокала губками, клянча у Джалиты сладкий гостинец.

Джалита отвернулась и пошла дальше. Откуда детям было знать причину ее скрытой печали?

Гэн уехал совсем недавно, а поведение Эмсо уже становилось странным. Даже прибытие в замок людей барона Ондрата для укрепления гарнизона не произвело должного эффекта.

Внешне все было нормально, но Эмсо все мрачнел и разносил стражу жестче, чем когда-либо. Такое обращение особенно плохо воспринималось новыми воинами Ондрата — их дисциплина ухудшалась, и остальные Волки по мере возможности избегали вновь прибывших, при этом стараясь не упускать их из виду.

Нила видела, что происходит с Эмсо, и как-то сказала Джалите:

— Эмсо одинок. Только ты можешь заставить его улыбнуться. Постарайся помочь ему.

Джалита остановилась, уступая дорогу небольшому отряду Волков. Она отвела взгляд, умудряясь краем глаза не упускать их из поля зрения. Стройные молодые воины, четко печатающие шаг, заставили Джалиту подумать о Налатане. Ее лицо расплылось в улыбке, вспоминая, как она задумала провести старого Эмсо.

В первую же их тайную встречу она сделала все, чтобы соблазнить Эмсо, но он отверг ее, заведя болтовню о женитьбе, детях и благословении Церкви. Она потерпела поражение и с тех пор не находила себе места, дрожа, словно ольховый лист на ветру, и мучаясь головной болью. Хуже того, с каждым днем Эмсо отдалялся все сильнее. Если он не совершал обход, то всматривался в море, ожидая появления Скэнов, или глядел на юг в надежде на скорое возвращение Гэна. И спал он совсем мало.

Прибыв в аббатство Фиалок, Джалита попросила встречи с настоятельницей. Ее сразу же провели к ней. Кивком приказав Жрице принести гостье чай, она предложила Джалите присесть рядом у огня. Джалита придвинула к камину кресло-качалку, почти такое же, как и у самой настоятельницы, разве что менее роскошное. На спинке был вырезан сюжет освящения ягнят. Ручки и спинка кресла настоятельницы были покрыты тонким узором из цветов фиалок. Цветы были инкрустированы маленькими кусочками аметиста, поблескивавшими в свете камина мягкими огоньками.

— Что случилось на этот раз, дитя? Уж не Налатан ли? — Настоятельница хихикнула. — Хорошо придумано — пустить слух среди добропорядочных прихожан о его распутстве. Теперь к нему многие потеряли доверие, да и к Тейт оно тоже исчезло. А в этом слухе есть хоть доля правды?

Джалита только открыла рот, но старая женщина повелительно подняла руку.

— Молчи, ты все равно не скажешь правды. Я уже устала от бесполезных споров.

— Я пришла с новостями, — обиженно ответила Джалита. — Мне нужен совет.

— Конечно, моя дорогая. — Настоятельница отхлебнула чаю. Тишину в комнате нарушало лишь потрескивание поленьев в камине. Вернувшись, Жрица принесла чашку для Джалиты. Когда они снова остались одни, настоятельница продолжила, поставив свою чашку на столик из полированной меди: — Я рада, что ты пришла. Думаю, настала пора честно поговорить, не так ли? Позволь мне помочь тебе. — Она стала пододвигать свое кресло ближе к девушке.

Воспользовавшись заминкой, Джалита поспешно заявила:

— Я всегда была честна, и все мои помыслы только о благе Церкви.

— Мы все лжем. Но сейчас у нас на это нет времени: все происходит слишком быстро. И если мы хотим добиться поставленных целей, нам нужно работать вместе.

— У меня нет никаких целей.

Настоятельница неодобрительно покачала указательным пальцем. Внезапно, выбросив руку вперед, она ткнула им Джалите в правый глаз. Движение было настолько неожиданным, что у девушки не было ни единого шанса среагировать на него, не говоря уже о том, чтобы попытаться уклониться. На какое-то мгновение Джалита оторопела. Затем, резко отдавшись в голове пронзительной болью, правый глаз начало жечь, словно раскаленным углем. Девушка сжалась в комок и сквозь звуки, оказавшиеся ее собственными мучительными стонами, услышала бесстрастный голос настоятельницы:

— Время не ждет. Я не потерплю больше вранья и отговорок. Я должна стать Жнеей. И ты мне поможешь. В обмен получишь влияние и власть, которых ты так жаждешь. Мы наконец поняли друг друга, дитя? Теперь мы заодно?

Всхлипывая, Джалита что-то промямлила.

— Сядь прямо, — приказала настоятельница. — Согнулась в три погибели. Я не могу с тобой так говорить. И прекрати ныть. У тебя будет испуганный вид — все поймут, что мы не обменивались любезностями. Ты смышленая девушка. Это одна из многих черт, которые мне в тебе нравятся. А сейчас ответь мне, мы можем рассчитывать на Эмсо?

Посмотрев на настоятельницу, Джалита стиснула зубы. Она не стала ни вытирать слезы, ни тереть ладонью ужаленный глаз, который слезился и ужасно болел.

— Зачем ты спрашиваешь? Похоже, тебе уже все известно, — резко бросила она.

— Ты обидчива. Постарайся в себе это побороть. В жизни есть вещи похуже болящего глаза. Насколько Эмсо в состоянии командовать гарнизоном? Подозревает ли он измену?

— Эмсо волнуют только дела Гэна Мондэрка. На него не рассчитывай.

— Спасибо. А колдун Леклерк? Его можно использовать?

Это был очень непростой вопрос. Если Эмсо просто инструмент, то Леклерк был магом. И что бы ни случилось, он должен принадлежать Джалите. Однако эта старуха видит ложь так же просто, как обычный человек солнце или луну. Джалиту внезапно охватил страх. Страх, достаточный для того, чтобы захотелось угодить.

— Леклерка можно использовать. Жрица-отступница Кейт Бернхард любит его. И я думаю, что это взаимно, но он желает меня. Мы не должны потерять его.

— Хорошо, он будет у нас на виду. Однако действовать нужно очень осторожно. Мне никто не осмелится причинить вред. Но одна ошибка, и тебя схватят. Только дай им узнать об этой игре, и тебя поставят в стойло, как очередную лошадь. Мы же не хотим такого конца? Мы ведь теперь заодно?

— Да, сейчас мы повязаны одной веревочкой.

— Приятно это слышать. — Настоятельница неуклюже поднялась, разминая затекшие суставы — встреча была закончена. Женщины направились к выходу. Джалита, собралась было открыть дверь, но настоятельница вцепилась в ее плечо.

— Я всегда была твоим единственным шансом. Жаль, что ты это так поздно поняла. Гэн презирает меня, но чтит мою жизненную силу. Церковь — это женщина, а спасение женщины в безропотном повиновении. Мы можем побеждать только хитростью и коварством. Противостояние — тактика владык, наше оружие — уклонение. Мужчины считают, что все решает металл. Мы же знаем, что обману подвластен любой металл и красота величайший из всех обманов. Наблюдай внимательно за Эмсо, Леклерком и остальными, кого можно хоть как-то использовать, и обо всем говори мне.

— А что, если нагрянут Скэны, когда Эмсо в таком состоянии? Меня не должны схватить. Не думай, что они тебя пожалеют. Сосолассе наплевать на Церковь.

— Никогда не упоминай имена лживых богов в святом месте. И ничего не бойся. Я тебя укрою от твоих мстительных Скэнов. Если, конечно, ты будешь верна мне.

Джалита освободилась от руки, лежащей на ее плече, и распахнула дверь. Эта злая, хитрая настоятельница снова провела ее, взяла над ней верх. В коридоре девушка, обернувшись, спросила:

— Мы ведь заодно?

Стиснув челюсти, настоятельница заиграла желваками, но тут же приветливо кивнула:

— Ну конечно же. Будь в этом уверена. — Она закрыла за Джалитой дверь.

Лицо старухи перекосилось, однако она быстро взяла себя в руки. Настоятельница подошла к окну. Убедившись, что Джалита направилась в замок, она позвонила в серебряный колокольчик, и в комнате появилась Жрица.

— Оседлайте мою лошадь и подведите к выходу. Мне нужно проветриться. Сопровождения не нужно.

Вскоре Ондрат принимал у себя гостью, помогая освободиться от богатой черной мантии с зелено-фиолетовыми украшениями. Она села на одно из двух массивных кресел перед огромным камином и протянула над огнем руки.

— Ну и погода…

— По крайней мере хоть снег перестал валить. А там, гляди, уже и весна.

Настоятельница бросила на Ондрата резкий взгляд, задетая его самодовольным тоном. Тот, ничего не заметив, упоенно продолжал:

— И мы избавимся от Гэна и Сайлы.

Скрывая раздражение, она отвернулась. Сначала Джалита со своим гонором, потом Ондрат напускает на себя важность. Если бы он не был таким отвратительным дураком, то, наверное, стал бы шутом. Она тут же поправила себя: Ондрат был еще и кровожадным дураком, а это нужно постоянно помнить.

— Как захочет того Вездесущий.

— Думаю, есть основания для большего оптимизма.

Она льстиво улыбнулась.

— Тебе что-то известно, ведь так? — Настоятельница игриво ткнула его указательным пальцем — это напомнило ей о Джалите. Мгновение она с наслаждением представляла, как завертелся бы Ондрат, сходя с ума от боли.

— Мы можем встретиться со Жрецом Луны как с равным, а не как просящие помощи. Будущее теперь в наших руках.

— Серьезно? От кого же ты получил такой подарок? И самое главное, почему? — Настоятельница почувствовала в Ондрате какую-то обеспокоенность и пожалела, что так резко на него накинулась.

Придя в себя, Ондрат перешел в наступление:

— Это я должен спросить: где гарантия, что этот Жрец Луны сохранит верховенство Церкви в Оле? Что означает этот союз: равенство или подчинение? Гэн Мондэрк не единственный враг Церкви. Есть ли у Жреца Луны победы в сражениях?

Изумленная настоятельница посмотрела на огонь, ей нужно было немного подумать. Эти вопросы беспокоили и ее, но она не ожидала услышать их от Ондрата.

— Этот союз одобрила Сестра-Мать. Сомнения будут грехом. А что касается чести или намерений Жреца Луны, то это тайна за семью печатями.

— Тем более нужно действовать осторожно. Я сейчас только и думаю, как овладеть Олой раньше, чем Летучая Орда шевельнет пальцем. И тогда ты сможешь преподнести ведьму Сайлу с отступником Гэном Мондэрком в качестве дара Сестре-Матери.

Без ее опыта настоятельница увидела бы в его словах лишь тайное искушение. Но в них была едва уловимая досада — она поняла, что Ондрат замышлял убийство. Его ложь вызвала в душе настоятельницы брезгливость, хотя она видела в замысле определенную выгоду. Ведь если с Сайлой расправится кто-то другой, то руки Сестры-Матери не будут запятнаны кровью. И все же настоятельница хотела выведать его планы.

— Ты склонил Волков на нашу сторону?

— Конечно, нет. Однако, когда придет время, мы можем ударить прямо в сердце Волкам.

— А что с солдатами, которых ты отправил Эмсо? На них смотрят как на врагов.

— Послушай, женщина, мне известно, какой прием был оказан моим доблестным воинам. Если ты хочешь узнать больше, не перебивай меня.

— Желание все узнать взяло верх над моей выдержкой, барон. Прости меня, пожалуйста.

— Я могу договориться с нашими северными союзниками — Скэнами, — продолжил он. — Они придут в Олу, и я окажусь хозяином замка еще до появления Жреца Луны.

Настоятельница была ошарашена. Осклабившись, Ондрат гордо расхаживал перед камином, выдерживая многозначительную паузу. Просчитывая в голове возможные варианты и последствия, настоятельница не сводила с него глаз. Наконец у нее возник первый вопрос:

— Ты хочешь сказать, что будешь королем Олы? А что же тогда с Харбундаем?

— Останется Скэнам. Это северное отродье помыкает нами с момента свержения Алтанара. Гэн и его друзья сами выбрали ложную Церковь и пускай сполна заплатят за это богохульство.

Хороший ответ, подумала настоятельница, решив его запомнить.

— Ты доверяешь Скэнам? Почему ты решил, что они все оставят тебе?

— Чтобы удержать Летучую Орду. Их пугают амбиции Жреца Луны. — Он резко развернулся и очутился нос к носу с настоятельницей. От неожиданности старуха плюхнулась в свое кресло. — А теперь самое главное: мне известно, что на уме у хромого дьявола Лорсо. Он не хочет пускать своих людей в настоящее дело, чтобы сразиться с нами и Летучей Ордой. Он хочет совершать набеги, как он делал и раньше со своими дикарями. Этот умник думает, что укрепления замка ему нипочем. Он задумал нанести удар исподтишка, изнутри. В его планах нет даже намека на оккупацию Олы. Но чего ему действительно хочется, так это помешать Жрецу Луны.

— Тогда нужно ударить сейчас. Немедленно.

Голос Ондрата надломился:

— Сейчас?

Настоятельница словно покрылась льдом. Теперь она была замороженной ледяной глыбой. Четко работающие холодная логика и расчет подавляли все эмоции.

Жнея. Она станет Жнеей.

Ондрат с трудом сглотнул и снова хрипло пробасил:

— Сейчас?

— Гэн уехал с отступником Налатаном. Эмсо слаб, истощен. Черная Молния исчезла и, надеюсь, мертва. Конвей со своей шлюхой почти всегда отсутствуют: развозят провизию. Леклерк слишком занят на своей ферме, и, когда он что-то узнает, все уже будет сделано.

— Гэн, — Ондрат вожделенно процедил это имя. — Он вернется. Но уже после нас.

— Ты схватишь его жену и ребенка.

— Заложники?

— Скажем, определенные гарантии. — Она поднялась. Облачившись в мантию, настоятельница набросила капюшон и стянула его завязками. Уже собираясь выйти наружу, она снова обратилась к Ондрату: — Еще раз извини за мое вмешательство в мужские дела. Я признательна, что ты мне дал возможность еще раз подумать, как разобраться с обидой, нанесенной Церкви.

Ондрат молча стоял и смотрел вслед настоятельнице, пока она не скрылась в темноте коридора.

Глава 79

Окинув взглядом стену леса, прикрывавшего узенькую тропу, Конвей вдруг подумал, что, наверное, похож на черепаху. На голове у него красовалась тяжелая баранья шапка странной округлой формы, чем-то похожая на головной убор Ланты, только побольше. Как и у нее, на нем был тулуп, надетый поверх другой одежды. Последним элементом костюма был огромный воротник, подпиравший нос и закрывавший почти все лицо: видны были лишь глаза.

Конвею вдруг захотелось стать таким же неуязвимым, как черепаха. Однако именно сейчас он чувствовал себя скорее добычей, причем довольно крупной. Поскрипывание кожаного седла, до раздражения напоминающее смех, казалось особенно громким. Но Волки сохраняли строгий маршевый порядок, лица их были насторожены и молчаливы. С трудом подавив желание приказать соблюдать тишину, он снова уставился перед собой на тропинку.

Ехавшая рядом с ним Ланта мягко спросила:

— Ты что-то заметил? Ты так напряжен.

Он откинул воротник.

— Нелегко любить женщину, которой уже известны все мои мысли еще до того, как я открою рот. — Она тихонько засмеялась, и Конвей продолжил: — Я пока ничего не заметил, но собаки встревожены. Что-то не так вокруг, и они это чуют. Думаю, за нами следят.

Ланта кивнула головой.

— Мне кажется, это Малые. — Глаза ее стали серьезными.

— Я тоже думал о них. Но они бы не появились здесь, в низине. Малые обычно держатся выше.

— Все-таки я думаю, что это они.

— Почему?

Она пожала плечами, но движение утонуло под многослойным покровом одежды.

— Не знаю.

— Ладно, с этим ясно. Что еще может случиться?

Вместо ответа Ланта показала ему язык и вновь спряталась за воротником. Небольшой отряд подъехал к краю утеса, когда Конвей заметил впереди что-то, что никак не могло принадлежать окружавшей их природе. Он вскинул руку и помахал ею из стороны в сторону. Волки остановили лошадей и принялись оглядываться по сторонам. Когда рядом остановился старший, Конвей поднялся в седле, показывая вперед.

— Посмотри туда. Следы ведут вниз по склону и дальше по луговине. Довольно отчетливые.

Молодой Волк внимательно изучил их.

— Тут что-то не так. Видишь?

От перепадов температуры образовался наст, и, хотя следы плохо читались, было заметно, что их оставили чьи-то снегоступы.

— Расположи всадников колонной по двое. Жрицу помести между ними. Я с собаками разведаю путь, — приказал Конвей. — Такие следы могли оставить или Люди Гор, или Малые.

Голос из-за воротника прозвучал с невидимой усмешкой:

— Малые. Я ведь тебе говорила.

Волк ухмыльнулся. Конвей поспешил сказать:

— Почти уверен, что она ошибается.

Старший продолжал ухмыляться, возвращаясь к лошади.

— Если тебе все равно, Мэтт Конвей, то я надеюсь, что она права. Я достаточно насмотрелся на Дьяволов — больше не желаю.

— Возвращайся к своим людям. — Конвей грустно улыбнулся, думая над каждым его словом. Сейчас нужно быть предельно осторожными. На краю утеса группа выстроилась в линию.

— Эй! Конвей!

Он сразу же узнал голос Тейт. Собаки тоже ее узнали. Они тут же опустились на снег и замерли, радостно повиливая хвостами. Конвей посмотрел вниз и увидел у подножия утеса Тейт, медленно выезжавшую верхом из чащи. Она находилась примерно в пятидесяти ярдах, чуть выше белоснежного массива луговины. Конвей помахал ей и увидел, как она машет ему в ответ.

Подъезжая к нему, она еще издали заговорила:

— Ну вы и сбились в кучу. Сюда бы одного морского пехотинца с полным магазином, он сделал бы из вас омлет. Когда я научу этих людей чему-нибудь?

— Неплохо встречаешь друзей. Мы как раз любовались следами. Кто еще с тобой?

— Сейчас уже никого. Все поднялись назад в деревню.

— Малые?

Даже на расстоянии была видна ее ослепительная улыбка.

— От них я и узнала, где можно вас перехватить. Они наблюдали за вами и потом сообщили мне, какой дорогой вы возвращаетесь в Олу.

Как только она замолчала, Ланта поинтересовалась:

— Ты ждала нас? Но зачем?

— Об этом мы еще поговорим. Сначала скажите, что нового в Оле. Как там обстоят дела?

— Возвратился Налатан, но сразу же снова уехал с Гэном, — без утайки ответил Конвей. — В низовье реки возникли серьезные проблемы с работорговцами, и Гэн попросил его поехать с ним. Что Налатану оставалось?

Улыбка на лице у Тейт слегка дрогнула. Она подъехала и, обнявшись сначала с Лантой, потом с Конвеем, продолжила:

— Я предложила Гэну задержать Налатана при себе, если потребуется. Неудивительно, что он попросил его помочь с этим делом. Но все же странно это слышать. Разве Гэн не хочет, чтобы Налатан был в Оле? Похоже, дело дрянь. Если я вас обоих попрошу помочь, вы сделаете это? Мне одной нелегко.

— Многим известно, что ты в одном месте, твой муж в другом. — Конвей взглянул на Тейт. — Конечно, болтают всякое. Ты хочешь, чтобы мы пересказали все эти гадости? Все, что знаю, я рассказал. А чего не слышал, того говорить не буду.

Тишина унылой долины в конце концов выдавила из Тейт ответ. У нее был такой обиженный вид, что у Конвея подкатил комок к горлу. Взглянув на Конвея, она натянуто улыбнулась:

— Мы с этим разберемся сами, я и Налатан. Так и передайте по приезде в Олу. А сегодня вечером будьте моими гостями. Завтра утром мы отправимся домой.

— Остаться здесь? — Ланта моргнула. — Но почему? Разве это безопасно?

— Тут нет Людей Гор или кочевников. Правда, не исключены дикие звери. — К Тейт постепенно возвращалось хорошее настроение.

— У тебя что-то вверху на рукаве. Что это? — поинтересовался Конвей.

— Чуть позже, когда уйдут солдаты. — Она хитро подмигнула. — Страшная тайна, приятель. Ты в это не поверишь.

— Ты невероятна, Доннаси, — засмеялся Мэтт. — Ладно, обождем.

Ничего не понимающие Волки спускались вниз по долине, а Тейт развлекала своих друзей историями о Малых. Чувствовалось, что ей среди них одиноко, но Тейт по-настоящему оценила их радушие и изобретательность.

— Они живут семьями, прямо-таки целые сообщества. Зимой питаются сушеными продуктами; несколько видов пеммикана. Им нужна будет долина для обработки земли. — Конвей усмехнулся. — Между Ква и этой дырой достаточно плодородных земель. Малые будут рады. — Тейт таинственно улыбнулась. — Подождите меня здесь. Никуда не уезжайте: я скоро вернусь, не беспокойтесь. И не обманите меня.

Дав клятву оставаться на месте, Конвей и Ланта остались ждать. Сначала любопытство переросло в неопределенность, затем в озабоченность. Конвей уже нервно расхаживал взад-вперед, раздраженно ворча о собаках и каких-то поисках, когда вдруг над заснеженной пустыней раздался пронзительный свист. Захваченные врасплох, Конвей и Ланта огляделись по сторонам. Собаки первыми заметили Тейт, махавшую им с вершины крутого утеса, местами поросшего густым лесом.

— Пускай бы лучше она отошла от края, — нервно проговорила Ланта. — Ну наконец-то отошла. Что ей там наверху надо?

Конвей не успел ответить, потому что в следующий момент на черно-зеленом фоне ветвей и стволов увидел огромный, серый с голубоватым оттенком треугольник. Аппарат скользнул вниз по склону, затем мелко задрожал и, вздымая блестящий нос, с поразительной быстротой взмыл вверх.

Раздался пронзительный, победоносный свист. Тейт закричала, и ее голос, в котором читался восторг и радость жизни, заполнил унылую заснеженную долину. Ланта хотела закричать, но смогла лишь издать сдавленный хрип. Она метнулась к Конвею и намертво вцепилась в него, словно он был последним, что осталось у нее от реального мира. Конвей обнял Ланту, не отрывая глаз от похожего на ласточку дельтаплана. Он начал снижаться, описывая круги над безмолвной равниной.

Радостная Тейт крикнула ошеломленным зрителям:

— Ну что скажете, Мэтт? Ланта? Разве это не чудо? — Неожиданно аппарат вышел у нее из-под контроля. Свалившись на крыло, дельтаплан вошел в пике, но ей сразу же удалось выровнять треугольник. Тейт возбужденно засмеялась.

— Спускайся вниз! Ты убьешься! Доннаси, спустись, прошу тебя, — наконец обрела дар речи Ланта.

Запрокинув голову, Конвей безудержно хохотал. Он кричал:

— Ты — гений! Чудо! Ты сейчас к чертям сломаешь себе шею!

Заходя на посадку, Тейт пронеслась над самыми головами Конвея и Ланты, едва не задев их макушки. Упершись ногами в наст, Доннаси притормозила, и дельтаплан клюнул носом, вздымая снежные брызги. Когда они подбежали, Тейт уже стояла, освободившись от планера. Конвей на бегу сшиб ее с ног и повалилназемь, обнимая ее и ревя, как медведь. Причитая и смеясь, сверху навалилась Ланта. Она была так взволнована, что слова у нее выплескивались потоком бессмыслицы. Собаки, объятые всеобщим весельем, прыгали вокруг великолепной троицы и радостно лаяли. Подбежав на зов Конвея, они плюхнулись в снег и, высунув языки, тяжело дышали. Из их пастей валили густые клубы пара.

Успокоившись, Конвей осмотрел дельтаплан. Проведя рукой по каркасу, он вопросительно, посмотрел на Доннаси. Она принялась объяснять:

— Помнишь те духовые трубки Малых для метания дротиков? Расщепленный бамбук, Мэтт. Я попросила их вырезать для меня куски размером побольше. Ну, вот они и нащипали мне сколько надо. Тут у них еще есть один клей с адским запахом, но держит отлично.

— Да, действительно. — Конвей кивнул головой.

— Ты же знаешь эту ткань Форов, — невозмутимо продолжала она. — Клянусь, ее не разорвет и табун лошадей. Мне показалось это неплохой идеей, я и попробовала.

— Вот чем ты здесь занималась, живя вдалеке от всех? И вокруг ни одной целительницы? А если бы ты упала? — притворно серьезным тоном произнесла Ланта.

— Ну, я начинала с малого. С небольших склонов, да и снег мягкий. — Тейт повернулась к Конвею: — Ты не поверишь, как все легко сейчас получилось, Мэтт, только сейчас. Я понимала, что могу раньше срока провалиться, и решила пока сохранять все в тайне.

— Теперь ты можешь забыть про неудачи. Нужно, чтобы все это увидели. Это будет сенсацией.

— Никто это не увидит, — резко оборвала его Тейт. — Пока. Я уже думала об этом, Мэтт. И хочу, чтобы вы дали слово, что будете хранить гробовое молчание.

— Что? Но почему? С этим…

— Что мы можем? — Тейт посмотрела на него, губы сжались, глаза сузились. — Оторвавшись однажды от земли, я уже свободно могу полететь, куда меня пошлет ветер и земное притяжение. Но со стен Олы у меня не хватит высоты даже нормально стартовать. Мы должны хранить этот секрет, пока не сможем произвести настоящее впечатление. Если мне удалось соорудить такой аппарат, значит, Жрецу Луны это тоже по зубам. Поэтому я сказала тебе отправить солдат, а Малым следить за долиной.

Конвей потер подбородок, окидывая горящим взглядом дельтаплан. Тейт подошла к нему и положила руку на плечо.

— Сам подумай, нас уже и так считают ведьмами и колдунами, или кем-то похожим. Стоит всем это увидеть, как нас сразу же сожгут.

Краем глаза Конвей заметил, как Ланта исподтишка осенила себя Тройным Знаком. Он ответил:

— Да, нельзя, конечно, чтобы так все обернулось.

— Естественно. Мы должны использовать это с умом, когда будем полностью уверены в нашей победе. А то дельтаплан может только нагнать страху.

Глава 80

Стоило путникам выехать из-под прикрытия деревьев, на них обрушилась стена дождя. Вьючная лошадь, занявшая в короткой колонне место позади Тейт, везла дельтаплан, разобранный и похожий теперь просто на мешок с трубками.

Повинуясь единому порыву, всадники остановились, глядя на далекие очертания Олы.

— Больше всего я люблю ее именно такой, — проговорила Ланта, — неясной, растворяющейся в оттенках серого. Силуэты зданий, тонущие в легкой дымке, кажется, вот-вот совсем исчезнут. Словно природа стремится поглотить весь этот строгий камень и мрамор, как некогда поглотила проклятые места, «убитые Богом».

Тейт и Конвей переглянулись, пытаясь скрыть пронзившую их боль — боль памяти о гибели огромных, не чета этому, городов.

— Тейт! Нам надо поговорить. — Женщины обернулись на голос Конвея — Ланта с тревогой, Доннаси с пониманием. Поймав взгляд Ланты, Мэтт произнес: — Я не могу отпустить ее туда, не предупредив.

— Ты насчет Налатана, да? С ним все в порядке? Он не ранен? — Голос и интонации Тейт выдавали страх чего-то более глубокого, более серьезного, чем телесная рана.

Остановившись, Конвей развернул свою лошадь так, чтобы видеть ее лицо. Их колени почти касались.

— Он ускакал без объяснений, и это всех удивило. В таких случаях люди всегда придумывают нелепые истории, соответствующие их представлениям.

— Истории?.. — Их глаза встретились, но Тейт, казалось, не видела собеседника. Ее взгляд проходил насквозь, стремясь к далекому городу за его спиной. В этом взгляде сквозила такая лютая ненависть, что Конвею стало не по себе.

— …Или историю? — продолжила Доннаси. — Сколько версий?

Вопрос показался Мэтту по меньшей мере странным.

— Не все ли равно? Это сплошные выдумки.

— Бедный Мэтт! — Она ласково коснулась его щеки. — Множество слухов чаще всего ничего не значат. Один слух имеет какой-то источник. Пусть это выдумка, но выдумка, с которой все соглашаются. Не бывает дыма без огня.

Все получилось совсем не так, как ожидал Конвей. Он понял бы ненависть или злобу, но грусть и сочувствие были тут совершенно неуместны.

— Когда ты услышишь, то поймешь, что это просто выдумка. Говорят, будто Налатан попробовал подкатиться к Джалите, а когда она его отвергла, исчез. Согласись, это звучит глупо. Даже не думай из-за этих сплетен расстраиваться — и не позволяй ему, когда вернется.

— Конечно. Со мной все будет в порядке. Правда, я ожидала чего-то в этом роде. — Тейт снова прикоснулась к его щеке, и у Конвея возникло ощущение, что она убеждает самое себя.

Повернувшись к Ланте, она постаралась улыбнуться.

— Как ты думаешь, мужчины — это проблема или источник всех проблем?

Та улыбнулась в ответ.

— Когда как. Трудно сказать. — Однако не расположенная обрывать разговор, не упомянув о самом главном, Ланта отбросила условности. — Он любит тебя. Какая ложь, какие сплетни могут это заслонить?!

— Только не оставляй меня, Ланта. Ты нужна мне. Ты даже не можешь себе представить, как нужна мне.

— И Налатан тоже.

Сердце Конвея сжалось, когда все та же гримаса исказила черты Доннаси. Она проговорила:

— Не беспокойся. Налатан — больше всего на свете.

— Вот и хорошо. — Ланта взглянула на Мэтта. — Ты был прав. Хорошо, что мы поговорили об этом. Поспешим теперь к горячей ванне и хорошей еде. Я уже, кажется, начинаю забывать, что это такое.

Встреча в замке была радостной. Дженет Картер и Сью Анспач выбежали под дождь из аббатства Ирисов, и Тейт спрыгнула с лошади, чтобы обнять их. Троица закружилась в счастливом хороводе. Вышедшая навстречу Нила тоже мгновенно оказалась в восторженных объятиях. Появилась Джалита, и рука Ланты поспешно отыскала руку Конвея. Тейт вежливо приветствовала ее. За Джалитой следовал Эмсо, и его Доннаси буквально сгребла в объятия, расцеловав в обе щеки.

Обращаясь к Конвею, Ланта заметила:

— Здесь что-то не так. Он кажется нервным, почти испуганным. Лишь в объятиях Тейт он опять стал похожим на прежнего Эмсо. И посмотри, как он старается держаться поближе к Джалите.

Почти не раскрывая рта, Конвей произнес:

— Ему неуютно в этой куче-мале. Джалита прячется от дождя, и он делает то же самое. Все естественно. А вот то, что мы продолжаем торчать под ливнем, неестественно да крайности. Не пора ли нам исчезнуть отсюда?

Вместо ответа женщина пришпорила коня, и Мэтту пришлось постараться, чтобы догнать ее. Когда это ему наконец удалось, она сказала:

— Еще никто не умирал от дождя! А если бы я хотела сберечь остатки твоего здоровья, мне стоило бы никогда не отпускать тебя от себя.

На закате кто-то постучался к ним в комнату. Выбравшись из тяжелого кожаного кресла и открыв дверь, Ланта увидела Сайлу и Тейт. Пока первая обнималась с хозяйкой, вторая проскользнула к Конвею, стоявшему у камина.

— Я думал, что ты проспишь беспробудным сном не меньше недели, — произнес он. — Надеюсь, дельтаплан в надежном месте?

— Подвешен к потолку в моей комнате. Немножко кривовато. Я заявила всем, будто внутри ядовитые пауки. Никто не станет туда лезть.

— А что привело вас к нам в столь поздний час?

— Мы беспокоимся. Она объяснит.

Мэтт медленно оторвал взгляд от огня. После короткого теплого приветствия Сайла посерьезнела.

— Буду говорить прямо. У нас действительно появились проблемы. Больше всего меня тревожит сейчас Эмсо. Вы уже видели его?

— Я — да, — ответила Ланта, — а Мэтт витал в облаках.

— Ничего подобного. Просто я не заметил ничего… — Конвей осекся, увидев перед собой три пары разочарованных глаз, и неловко поправился: — Ну, я думаю, он был чем-то обеспокоен. Может быть, слегка раздражен.

Его перебила Доннаси:

— Эмсо напряжен, как струна! Ты не обнимал его. Он не мылся целую вечность.

Остальные женщины закивали, а Мэтт произнес:

— Согласен, он явно нервничает. На него легла большая ответственность. Но это по-прежнему наш Эмсо. И если мы поддержим его, все образуется.

— Мэтт, он в растерянности. — Сайла покачала головой. — Эмсо никогда не принимал новых Учителей, он слишком привязан к старой Церкви.

— Не могу в это поверить… Вспомни, он же был здесь, когда прежняя Жнея пыталась убить Тейт. И нас с тобой заодно.

— Вернемся к этому позже. Есть кое-что еще. Ты знаешь, что Кейт Бернхард влюбилась?

— Кейт? Нет. Но это же здорово! Наконец-то хорошие новости. Однако при чем тут Эмсо?.. — Его глаза расширились. — Она не?..

Сайла слегка прищурилась. Но когда она заговорила, голос был ровным.

— Это Луис, она любит Луиса. И я полагаю, он любит ее. Проблема в Джалите: она тоже им интересуется.

— Кажется, я должен был это предвидеть, — произнес Конвей. Сайла невозмутимо наблюдала за ним. — Джалита настроила Эмсо и Леклерка друг против друга. Эмсо приверженец традиций, и потому он против нового оружия Леклерка. И против всех нас. Вы слышали о сближении Жреца Луны со старой Церковью? Все это плохо пахнет, не так ли? Вы опасаетесь, что Эмсо попытается заключить сделку, защищая Гэна от нас, от Летучей Орды и от Скэнов — от всех разом.

Ланта бросилась ему на шею. Ища глазами Сайлу, она воскликнула:

— Ну я же говорила, что он сообразительный!

Невесело усмехнувшись, Мэтт снова обратился к Сайле:

— У вас есть свидетели? Ведь то, что мы делаем сейчас, ужасно. Эмсо лучший друг Гэна. Он скорее умрет, чем причинит Гэну вред. Мы подозреваем его в предательстве только из-за того, что Джалита поссорила их с Леклерком. Из-за того, что он старомоден. Это нечестно. Какими фактами мы располагаем?

— Для какого оружия нужно серебро? — неожиданно спросила Тейт. Конвей моргнул.

— Серебро? Не знаю. А что?

— Я тоже не знаю. Но Леклерк попросил у Гэна именно серебро, и тот приказал Эмсо выделить два слитка. — Доннаси изобразила руками размеры. — Это очень много.

Снова заговорила Сайла:

— Мэтт, у меня есть для тебя кое-что интересное. Одна Жрица из аббатства Фиалок рискует честью и жизнью, делая ради меня все, что в ее силах. Она совершенно уверена, что Эмсо участвует в заговоре, который аббатство Фиалок плетет вместе с бароном Ондратом.

— Ондрат? Он спас тебе жизнь!

— Или избавился от тех, кто неудачно на нее покушался.

— Это слишком просто. Твоя Жрица приходит к тебе с обрывками беседы, и ты делаешь выводы о заговоре. Луис просит серебро, и ты его подозреваешь. В чем?

Сайла сохраняла спокойствие.

— Такое количество серебра гарантирует владельцу высокое социальное положение в Оле, управляемой кем-нибудь вроде борона Ондрата.

— Так больше нельзя. — Мэтт осторожно высвободился из объятий Ланты. — Необоснованные обвинения, подозрения, предположения — так мы вчетвером скоро останемся одни. Я еду за Гэном.

— Пошлем Вестника, попыталась возразить Ланта.

Мэтт только покачал головой.

— В таких случаях я не доверяю Вестникам. Я еду сам. Это решено.

Сайла облизнула пересохшие губы, и они заблестели в отсветах пламени.

— Ты все ему расскажешь?

— Я могу не заметить тайных знаков влюбленных, у меня нет твоей интуиции, но я знаю, как мыслят такие люди, как Гэн. Вы все стремитесь действовать осторожно, утонченно. Вернувшись вместе с ним, мы сокрушим все это так же, как сокрушили бы любое другое препятствие. Возможно, это будет не слишком деликатно, зато эффективно.

Женщины встревоженно зашевелились. Сайла встала.

— Поторопись, Мэтт Конвей. Думаю, у нас мало времени. Тебе известно, что в замковой страже много людей Ондрата. У нас Джалита в замке, а за его стенами аббатство Фиалок с Ондратом. Если хотя бы часть моих подозрений справедлива, опасность возрастает с каждым днем.

— Ты в самом деле полагаешь, что Эмсо может свергнуть Гэна?

— Конечно, нет! Но боюсь, что Эмсо, сам того не желая, может кому-то помочь в этом. Ты меня понимаешь?

— Вполне. Я тронусь в путь с первым лучом солнца.

Сайла легко поцеловала его в щеку.

— Вездесущий да хранит тебя, Мэтт Конвей.

Глава 81

Акулий челн слегка покачивался на волнах. Набежавшая волна высоко подняла вырванную кормовую мачту и руль. Длинный гибкий корпус слегка всхлипнул, как маленький ребенок, восхищенный и вместе с тем напуганный огромной мощью моря. С каждой набегающей волной нос челна все больше поднимался, а белые барашки волн шипели и рычали в ночи.

В челне, в укрытии из дубленой, насквозь пропитанной соленой морской водой кожи, сидел на корточках Ондрат и глотал слюни. Большие куски угля жарко горели в прямоугольном керамическом поддоне, лежащем в мелком ящике с песком. Жар от очага смешивался с гнавшим волны ветром. Ондрат был равнодушен к теплу, исходящему от углей, но получал истинное удовольствие от ароматов готовящейся еды. Запах жареной рыбы благотворно действовал на голодный и ноющий желудок.

Лорсо присел на палубу напротив раскаленных углей. Легкие отблески огня плясали по его лицу, по высокому, ровному лбу, по точеным скулам и стройному носу. Особенно отсветы огня изменили его глаза. Глубоко посаженные в глазницах, они стали похожи на маленькие острые точки света. Тело Лорсо качалось в такт качке акульего челна, как будто составляло с ним единое целое.

Ондрат прочистил горло.

— Она не придет… У нее нет для этого никаких причин.

— Причины? Какая женщина не послушается мужского слова?

— Женщина, похожая на вашу женщину-духа.

Ондрат видел, как мгновенно напряглось лицо Лорсо, и проклял ноющий желудок, который превращал его в неблагоразумное ничтожество. Послав проклятие по адресу настоятельницы Фиалок за ее замечательное чувство такта, он добавил:

— Она говорила, что хочет посоветоваться с тобой, но не может прийти на твой акулий челн потому, что ужасно боится воды.

Звуки, такие обычные для морского путешествия, окутывали обоих мужчин. Заскрипела и застонала обшивка бортов. Вода заплескалась о корпус челна.

— Хорошо, я приду в твой замок. Но ты понимаешь, что случится, если мой челн обнаружат?

Холодный пот прошиб Ондрата. Он осенил себя Двойным Знаком.

Безошибочные указания проводника — местного рыбака — быстро привели барона и Скэнов к поросшему ольхой болоту, где и должен был быть спрятан корабль. Посмотрев на звезды, Лорсо сказал:

— У нас в запасе еще добрый кусок ночи. Пока останемся на большой воде. — И добавил, обращаясь ко второму помощнику: — Возьми несколько человек и все проверь. Рыбака не отпускать, пока я не вернусь. Выставить охрану вверх и вниз по течению, а также по обоим бортам. — Улыбка на лице Лорсо, когда он повернулся, должна была унизить Ондрата, на чьей территории были приняты такие меры предосторожности. Но Ондрат лишь ухмыльнулся, молча соглашаясь.

Когда они вошли в форт, Ондрат уже почти забыл об этом неприятном инциденте.

— Мы не держим охрану в это время года. Зима сама заставляет держаться всех подальше, там, где тепло.

Спрятавшись в глубине большого капюшона, Лорсо криво усмехнулся.

Ондрат затараторил:

— Я хочу поблагодарить тебя, что ты согласился провести эту встречу здесь, и особенно за то, что пришел сюда один. Союзники нуждаются в доверии больше, чем в оружии.

— Да, я спросил себя: «Зачем Ондрату обманывать меня?» — и не нашел ответа. Если бы я пришел сюда со своими людьми, нас было бы столько, что тебе осталось бы только храбро погибнуть. Но если ты меня схватишь, мои люди страшно рассердятся. Тебе же нужны друзья, а не враги. Так ведь?

— Конечно. — Ондрат открыл дверь в свой большой зал, семеня позади гостя. Одинокая фигура сидела перед очагом за громадным столом. Отблески огня бродили по залу, прорезая темноту. Где был огонь, там тепло, жизнь. Куда не доставали отсветы огня, там возле невидимых стен собиралась темнота.

Лорсо остановился.

— Это она? Кто охраняет остальные двери? Где они?

— Мы с настоятельницей лично проверили все входы и выходы, но это было перед тем, как я отправился встречать тебя. Никто вас не услышит.

Как зверь на незнакомой территории, Лорсо приблизился к настоятельнице. Дав ей бросить на себя лишь быстрый взгляд, чтобы она уверилась, с кем имеет дело, он отшатнулся глубоко во тьму, положив ладонь на рукоять меча. Согнувшись от напряжения, хромая больше обычного, он подошел к столу, затем развернулся и пошел обратно.

Настоятельница наблюдала за ним со своего кресла с забавной снисходительностью. Не вставая, она протянула руку.

— Я восхищаюсь твоей осторожностью, но заверяю, что нет никакой причины беспокоиться. Никому в голову не придет представить меня в обществе предводителя Скэнов.

— Поработителя, не предводителя. Меня называют Поработителем. И из моих людей именно моя душа подвергается опасности в нашем союзе.

— Несомненно. Но мы здесь собрались не из-за религии, не так ли? Тому есть более земные причины.

— Ондрат говорит, что сейчас самое время атаковать, и мы должны встретиться, чтобы скоординировать наши действия. Скэны же атакуют, когда захотят.

— Но ты же здесь. Значит, ты действительно считаешь, что нам есть о чем говорить. Не так ли? Барон Ондрат сказал, что Скэны должны напасть сейчас, пока нет Гэна Мондэрка.

— Он так сказал. А я ему ответил, что Скэнов не интересует политика Олы. Мы хотим смерти Гэна и его семьи, и твоей сестры — Сайлы.

— Сайла должна умереть. Нила и ее сын могут быть захвачены в плен, но тогда они должны быть у нас. Как заложники, — вступил в разговор барон.

— Потому что ты его боишься. Нет, Скэны убьют Гэна, и на этом все закончится.

Ондрат кашлянул и заговорил низким, сильным голосом:

— Отсутствие Гэна — большая удача, Лорсо. Конвей — Белый Гром — поднялся против него. Охранник замка слабеет, измученный ответственностью. Он ждет помощи только от двух людей. Настоятельница — одна из них. Она может практически сдать его вам.

— А кто второй человек? Можем ли мы его быстро убрать? Это не колдун, который помогает Гэну, Леклерк, что живет на ферме к югу?

Ондрат умоляюще посмотрел на настоятельницу. Ее плотно сжатые губы и острый взгляд ясно дали понять, что она думает о его нежелании отвечать на прямой вопрос Лорсо.

— Я не думал говорить о ней. Это Джалита, девушка, которая убежала от твоих людей. Он сохнет по ней, как старый пес. Она подогревает его. Омерзительная картина. Вообще, он пьяница. Я знаю, ты должен ненавидеть ее, мы тоже ненавидим. Если она останется жива, мы будем рады передать ее тебе.

Голова Лорсо опустилась, словно ему было безумно тяжело продолжать. Он издал какой-то хлюпающий звук — не то шипение, не то свист. Ондрат и настоятельница старались не глядеть друг на друга; они пытались не смотреть и на Лорсо. Его голос, когда он заговорил, был столь же твердым, как прежде.

— Вот что будет дальше. Я вернусь сюда в ночь третьего дня от сегодняшнего. В ночь четвертого дня луна встанет лишь на половину. Скэны начнут атаку на исходе ночи.

Ондрат прервал его:

— Не лучше ли немного отложить ее? Если не будет луны, вы ничего не увидите.

Лорсо опять издал странный звук. Настоятельница пожирала глазами Ондрата. Лорсо продолжал:

— Мой акулий челн, конечно же, пойдет впереди. Ты приготовишь нам укрытие. Мы заляжем там на четвертый день и приготовимся к атаке. Если Гэн Мондэрк вернется к тому времени, то умрет вместе с семьей, если нет, то женщина и ребенок умрут без него. Если Сайла выживет в сражении, она достанется мне, и Джалита тоже. — Он поднял глаза. Взгляд был диким, блуждающим. Ему пришлось напрячься, чтобы сосредоточить его на Ондрате. Когда это удалось, он уставился на череп барона.

— Твои люди должны ударить, когда услышат боевой клич Скэнов, не раньше. Ведьма и Джалита должны быть живьем переданы мне. — Он встал. — Будь готов.

Лорсо уже был на полпути к выходу, когда барон и настоятельница пришли в себя. Темнота проглатывала звуки его шагов на каменном полу. Настоятельница гневно махнула рукой на Ондрата и цокнула языком, как на пугливую лошадь. Он пулей выскочил вслед за Лорсо.

Аккуратно положив руки на подлокотники кресла, настоятельница расслабилась и устроилась в нем поудобнее. Она опустила подбородок на кончики пальцев. Улыбка расплывалась по ее лицу.

* * *

Домел был полностью согласен с Ондратом в том, что касалось секретности политических дел. Но его очень волновала пропасть, внезапно возникшая между ним и его благодетелем. Домел мог очень точно сказать, когда это случилось.

Три ночи назад.

В ту ночь у барона был посетитель. Очень важная особа. Масса предосторожностей, включая надсмотрщика за самим Домелом. По злобному замечанию Скэна это уже было излишним, как и ночной визит настоятельницы, которая приехала, когда стемнело, и отбыла еще до рассвета.

Домел доверял своему чутью. И больше не доверял барону Ондрату. Кроме того, он никогда не доверял этой старой вешалке со стальным взглядом, называвшей себя настоятельницей.

Так он сидел у себя, связывая вместе длинные кожаные вожжи, недавно украденные на конюшне. Получалась довольно крепкая веревка. Да она и должна быть крепкой: от его окна до земли было не меньше, чем три человеческих роста.

Перед тем как его вежливо, но безоговорочно заключили под замок этим утром, он видел, как барон прогуливался, готовясь к очередному визиту. Повар ворчал, что приходится готовить для чересчур поздних гостей, и расспрашивал о визитере, которому надо было готовить сырые или маринованные овощи и рыбу вместо мяса. Для Домела это означало: Скэны. А Скэны — это предательство.

Пока он трудился, тьма окутала форт. В маленьком кожаном мешочке была сажа. Он зачерпнул немного и протер ею веревку. Теперь светлая кожа не выдаст никому его тайный уход.

Домел разыграл замечательный спектакль с отходом ко сну. Затем забил под дверь деревянный клин, вымазал лицо и руки сажей. Привязав веревку к тяжелому столу, он выбросил другой конец в окно. Спускаться по узлам было несложно. Домел легко спрыгнул на землю и через мгновение был уже у стены, напротив дальнего конца большого зала.

Наверху под самой крышей было треугольное окно. Летом оно закрывалось щитом, позволявшим воздуху проходить внутрь здания. Сейчас же, зимой, оно было закрыто твердыми деревянными дверцами. Обычно туда добирались по приставной лестнице. Домел посмотрел на грубый угол каменного строения. На нем были выступы и трещины, достаточные, чтобы цепляться за них руками и ногами. Поднявшись выше, он испытал себя: попробовал подтянуться на руках. Кости хрустнули от напряжения: неприятный знак того, что стареющие сухожилия и суставы, пораженные артритом, — не самые лучшие помощники для такого дела. Домел заскрежетал зубами. Он не мог стать моложе, но если не выяснит, что происходит в большом зале, то может никогда не стать старше…

Мороз обжигал пальцы, ступни сводила судорога, но он таки добрался до конька крыши. Чтобы добраться до окна, нужно было совершить хитрый маневр. Домел набрал полные легкие воздуха и повис на краю крыши. Мокасины скользили по стене, не находя опоры. Измученные руки судорожно сжимались. Наконец он протиснулся к окну.

Домел весь дрожал, когда добрался до него. Тяжело дыша, он исполнил некое подобие танца, нащупывая ногами крошечный подоконник, и безумно обрадовался, когда наконец нашел его. Перенеся основной вес тела на ноги, он напрягся и попробовал открыть одну из двух створок окна внутрь.

Она не поддавалась.

Домел нажал сильнее. Вторая рука сорвалась с крыши. Пальцы застряли в прочной деревянной петле. На них пришелся весь вес падающего тела, Домел застонал от боли, но удержался.

Болтаясь на приличной высоте над двором, Домел посмотрел на вторую ручку, затем подтянулся и увидел маленькие защелки, запирающие дверцы; открыл их. Висеть на одной руке было совсем непросто, но он подтянулся и, толкая перед собой створки окна, скользя и извиваясь, протиснулся в образовавшуюся щель. Растянувшись на массивной балке внутри, закрыл их за собой.

Некоторое время он просто приходил в себя.

Внизу настоятельница Фиалок спорила с бароном Ондратом. Голоса отражались от стен, смешивались и порождали усиливающийся злобный шум, состоящий из неразличимых звуков.

Домел шустро скользнул вдоль несущей балки мимо связующих стоек и распорок. Прямо над спорящей парой слова, отражаясь от массивного дымохода, были четкими и понятными.

Настоятельница говорила:

— Барон, ты должен успокоиться. Он же сказал, что будет здесь, значит, будет.

Более глубокий голос Ондрата, грубый и напряженный, резко отличался от холодного гневного голоса настоятельницы.

— Но он опоздал! Как ты этого не понимаешь? Если он опоздает с атакой, мы потеряем преимущество ночи.

— Как же он может опоздать, если не назначил точного времени? Ему нужно миновать морской патруль Вала и любопытных рыбаков. Самое худшее, что может случиться, — его просто убьют. И тогда наш план провалится.

— А что, если его схватят? Он же все расскажет. Нет, мы ни за что не должны были соглашаться.

— Я уже просила тебя, перестань говорить «мы». Это целиком твой план.

Ондрат шагнул в темноту. Когда он вернулся, то был уже гораздо спокойнее.

— Я боюсь из-за Волков. Если мы осадим Олу и замок, то каждый мужчина в казармах поднимется против нас.

— Послушай, барон. Любое завоевание — это вызов окружающим. Все, что нам нужно сделать, — это удержать замок до прихода Летучей Орды. Волки окажутся в ловушке между стенами нашего замка и воинами кочевников. Они будут вынуждены сдаться.

— Кто знает, когда Летучая Орда двинется на север?

— Вестник, посланный к Жрецу Луны, объяснит, что через два дня ты будешь хозяином замка. Возможно, это заставит кочевников поторопиться.

Ондрат пребывал в задумчивости, ковыряя указательным пальцем в носу. Поразмыслив таким образом, он изрек:

— Мне это нравится. Немедленно распоряжусь. Тут где-то слонялся без дела один Вестник. Клянусь, они чем-то обеспокоены. — Он потер руки и поднес их к огню. — А когда придет Летучая Орда, она заставит грязных Скэнов задуматься о своем положении. Чем больше сюрпризов мы им готовим, тем больше мне это нравится. Какие они все-таки дикари. Семья Домела; они же были ни в чем не виноваты, но утолили голод их мерзкого божества.

Кивок согласия темного капюшона настоятельницы заставил Домела задуматься о птице, вонзающей свой острый клюв в добычу.

— Утопили, как котят! Как это он сказал? Песнь Проклятия… Интересно, что это значит? — Рука настоятельницы неожиданно выскользнула из рукава и шлепнулась на стол.

— Этот человек — большая помеха. То, что случилось с его семьей, может случиться и с его покровителями.

— Я оставил его в живых только потому, что он представлял интерес для Церкви. — Ондрат задумчиво поднялся. — Возможно, Лорсо заплатит за него.

Домел ничего больше не слышал. В глазах у него потемнело. Он никогда не был любящим мужем или отцом. Уделял мало внимания своим детям, еще меньше — внукам, практически не общался с остальными родственниками. Но они были родственниками!

Домел задумался: кто же из них остался жив ему на позор?

А сейчас эта лживая плесень собирается продать его. Навигатора. Продать.

Песнь Проклятия.

Принадлежащий божеству. Божеству, которое не может покарать человека в честной морской битве. Божеству, которое использует для мести этого чертова обманщика.

Хлопнула огромная дверь, ведущая в большой зал. Даже этот звук Домел уловил с трудом. Сильный внезапный запах моря вернул его к действительности.

Лорсо прохаживался в золотисто-багровых отблесках огня.

Домел ощущал его присутствие столь же ясно, как слышал его голос.

План атаки Скэнов был предельно прост. Часть людей Ондрата проникает завтра в город под видом обычных странников и родственников горожан; они занимают отдельные дома. Перед заходом солнца объединенные силы Кревелена, Бирда, Милла и остальных приверженцев Ондрата двинутся к Оле. Эти воины должны быть готовы атаковать город сразу после захода солнца.

Корабль Лорсо подойдет к проливу ниже замка чуть позже. Морские пираты дадут сигнал огненными стрелами. Люди Ондрата в городе убьют стражников у Восточных ворот и впустят войско Скэнов. Одновременно они нападут на Волков.

— А твои люди? — спросил Ондрат. — Что будете делать вы?

Лорсо ответил неторопливо, и Домел улыбнулся обиде в его голосе.

— Мы взберемся на стены замка со стороны моря и как раз будем там вовремя, чтобы завершить начатое твоими людьми. Где будут чужеземцы с оружием-молнией?

— Только одна, — вмешалась настоятельница. — Конвей отправился за Гэном. Тейт может сражаться где угодно, этого не угадаешь.

Лорсо повернулся к ней.

— Гэн и Конвей не вернутся сегодня ночью?

Она отрицательно покачала головой.

— Это невозможно.

— Не люблю этого слова. Лорсо задумался. — Договорись о встрече с этим Эмсо. Требуй, чтобы с ним пришли Сайла и Черная Молния.

— Я не могу. Настоятельница беспомощно взмахнула руками, как мотылек перед костром.

— Можешь. — Лорсо повернулся к Ондрату. — У нас в запасе время до завтрашних сумерек. Ты знаешь, где мой корабль. Будут вопросы приходи. Если нет, встретимся в замке, король Ондрат.

Домел вытянул шею, как журавль. Прихрамывая, Лорсо скрылся в тени, и Домелу снова показалось, что он чувствует запах моря.

Хлопнула дверь.

Сердце звало Домела вон из этой комнаты, домой, где шумно плещется прибой. Где прозрачная зеленая вода плещется у подножия скал, окутанных облаками. Леса полны глубокой тишиной, такой чуткой, что даже голос самой маленькой птички еще долго будет звучать в ушах. Он даже застонал, что раньше не ценил этого.

Домел пополз назад, к дальней стене. Его отвлекли, когда он уже открыл створку окна и высунул голову наружу. Раздался низкий басистый, раскатистый крик, за ним последовали другие. Послышались проклятия. Не оборачиваясь, Домел попробовал справиться с неподатливой дверцей и неуклюже оглянулся. Вооруженный охранник выбежал из двери первого этажа флигеля и понесся ко входу в большой зал.

Домел похолодел.

Охранник замолотил в дверь кулаками. Ему открыл сам Ондрат. Блеснул свет. Испуганный охранник держал в руках какую-то вещь. Рука Ондрата высунулась наружу, сгребла охранника за шиворот и втянула внутрь.

Глава 82

Домел быстро спрятался между балками. Настоятельница носилась вокруг мечущегося в проклятиях Ондрата.

Звуки погони просачивались сквозь стены и щекотали нервы Домела. Он бесшумно вернулся в свой темный угол. Выбора не было, а время шло, причем очень неторопливо.

Внизу раздался тихий шорох. Домел перегнулся через край балки и посмотрел вниз. Там сновали крысы: здоровые, как коты, жирные и самоуверенные. Комната наполнилась тонким, едва слышным писком. Игрище достигло апогея, когда крысиный вожак добрался до объедков на столе.

Самоуверенность тварей обрадовала Домела — она наводила на мысль о малочисленности охраны. Неожиданно дверь отворилась. Крысы бросились врассыпную и несколькими серыми лентами исчезли в темноте. Домел услышал ненавистный голос:

— Ты что, дурак, думаешь, этот паршивый прихвостень Скэнов обедал тут вместе с нами? Я был здесь всю ночь. Убирайся! Ищи, где он спрятался.

Дверь захлопнулась. Домел больше не обращал внимания на возвращающихся крыс. Притаившись в своем углу, он размышлял над ситуацией. Безоружен. Но пока жив и в относительной безопасности. По крайней мере здесь, если не пытаться отсюда сбежать.

Вообще-то для него это будет не побег, а месть.

Утром засуетились слуги, подметая одной метлой пол и стол. Домел вспомнил крыс и довольно улыбнулся, представляя, какой завтрак будет есть барон. Длинная череда вооруженных людей пришла на утренний доклад. Домел задумался: барон явно чего-то боялся, и очень сильно. Его движения были скованными и нервными. Каждый раз, когда хлопала дверь или снаружи доносился какой-нибудь шум, он напряженно, всем телом, поворачивался в ту сторону. Но все же он выглядел уверенным и решительным.

Домелу было интересно, сколько еще продержится Ондрат. В нем чувствовался какой-то надлом, как в клинке, который прекрасно режет мясо, но ломается, встречаясь с другим клинком.

В замке все стихло, и Домел понял, что приближается ночь. Немного выждав, он поднялся, разминая затекшие, замерзшие руки и ноги, и пополз по здоровенной балке. Он добрался до огромного каменного дымохода. Если быть осторожным, по нему можно спуститься.

Очутившись на твердом полу, Домел подумал об одежде и оружии и решил начать с кухни. Там по крайней мере были ножи.

Повар сидел за маленьким рабочим столом. Домел заглянул в открытую дверь и медленно прокрался внутрь, прячась за длинную скамью перед печкой. Выбрав увесистую кастрюлю с длинной ручкой, он бросился к повару и одним ударом размозжил несчастному череп.

Тяжелое шерстяное пальто повара вполне подошло Домелу. Шапка сидела как влитая. Натянув одежду, он прихватил большой нож для резки мяса. Лезвие ножа было длиной с руку и острое как бритва. Это было серьезное оружие.

Снаружи ночь держала окруженную стеной деревню в своих цепких и тихих объятиях. Изредка раздавался собачий лай. Домел нервничал. Пустынные улицы и неосвещенные дома говорили о том, что большинство мужчин уже двинулись к Оле. Он прокрался к стене. В темноте у лестницы зашевелился охранник.

Большому мясницкому ножу нашлась работа. Охранника не спас даже металлический шлем — он раскололся от мощного удара, но шума было много. Домел стрелой долетел до ровной площадки, где устраивались поединки воинов, перебросил нож через стену и быстро перелез сам. Он уже несся к морю с ножом в руке, когда зажегся первый факел.

Домел легко нашел тропинку, ведущую к рыбацкой деревне, и пустился по ней быстрой рысцой. Причалы были удобно размещены на берегу. Видимо, потребовались месяцы, чтобы все так обустроить. Искушение почувствовать себя снова в лодке было просто непреодолимым. Он одной рукой перерезал швартовочный конец, а другой подвигал взад-вперед румпель.

Из рыбачьих хижин донесся жалостный плач.

Домел поспешно поднял парус. Маленькая лодочка послушно откликалась на его действия, быстро выходя на большую воду. Лежа на спине, Домел пытался разглядеть силуэт акульего челна. Ориентируясь по звездам, он легко вычислил верный курс. Идя напрямую, можно было наткнуться на Лорсо, но времени на маневры уже не было.

Ола стремительно приближалась. К несчастью, он слишком сильно взял на север, к берегу у замка. На полной скорости лодку вынесло на прибрежные камни. Корпус заскрипел, сокрушаемый обломками скал. Домела оторвало от планшира и перебросило через борт. Мачта хрустнула, застонала и упала рядом с ним. Это было как последний вздох. Лодку развернуло.

Упершись руками в лодку, он попытался сдвинуть ее. Холодное дерево не поддавалось. Она умерла, подумал Домел. Единственный шанс спастись и тот теперь пропал.

И побежал подальше от этого места.

Возле Северных ворот он закричал охранникам:

— Там, наверху, впустите меня! Мне надо видеть Эмсо.

Заслоняя звезды, появилась чья-то голова.

— Утром. Ворота закрыты на ночь.

— На вас собираются напасть.

Еще одна голова.

— Ты кто? Сколько вас?

— Я один, дурак. Неужели тут должна быть целая толпа, чтобы вы поняли, что на вас нападут. Если хотите подготовиться к этому нападению, откройте ворота и впустите меня.

— Ворота закрыты на ночь. Это приказ.

— Послушайте. Скэны собираются засунуть ваши приказы обратно вам в пасть и вспороть ваши животы, чтобы вытряхнуть оттуда кишки. Понятно? Отведите меня к Эмсо.

— Скэны? Что ты знаешь о Скэнах?

— Я покажу вам свои татуировки. Этого достаточно?

Послышалось препирательство стражников. Домел знал, что теперь на него направлена по крайней мере одна стрела, но держался очень спокойно. Ворота, скрипнув, открылись. Две створки разошлись перед ним, как губы громадного рта. Наверху стояли четыре лучника, целясь ему в голову. Пятый мужчина осторожно приближался с мечом в руке. Он вглядывался в темноту позади Домела, пользуясь им как щитом. Подойдя достаточно близко, он сказал:

— Отдай мне свой меч.

Домел протянул нож.

— Это вместо него.

Молодой Волк совершенно спокойно взял нож и бросил его через плечо назад. Нож поднял один из лучников. Стоящий перед Домелом воин потребовал:

— Татуировки?

Сняв пальто, Домел закатал рукав, обнажая черно-красные узоры.

Волк отошел назад, его меч по прежнему был направлен Домелу в живот.

— Пошли со мной, я тебя отведу. Пусть он на тебя посмотрит.

Мужчины оказались внутри. Ворота закрылись. Домел зашевелился.

— Быстрее, они придут до того, как поднимется луна.

Подошел еще один Волк. Домел шел между ними, стражники держали мечи наизготовку. Вскоре к ним присоединился еще один Волк, судя по всему — офицер. Остановив их у дверей, офицер сказал:

— В случае чего, рубите его на мелкие куски. Понятно?

Волки отсалютовали. Один победоносно взглянул на Домела. Другой стоял напряженно, с широко открытыми глазами и побелевшими губами.

Вышел офицер, и за спиной у него появился Эмсо.

— Ну, что тебе?

Домел был удивлен: грязный, неряшливый, небритый, Эмсо выглядел просто как медведь. Жирные волосы спутались. Похоже, он с неделю не снимал одежду: от нее разило, как из помойки. Запах был острый и очень неприятный.

Эмсо повторил:

— Так что?

— Сегодня ночью настоятельница Фиалок просила тебя и твоих друзей о встрече. Они сейчас у тебя?

Глаза Эмсо блеснули, и он осенил себя Тройным Знаком. То же сделали Волки. Домел видел, как напрягся один из охранников, готовый в нужный момент отскочить в сторону. Эмсо спросил:

— Откуда тебе это известно?

— Может, мы лучше зайдем внутрь, чтобы все меня слышали, а то ты ведь наверняка не захочешь, чтобы я повторял некоторые вещи из тех, что я скажу тебе.

Эмсо на секунду задумался, затем жестом приказал Домелу следовать за ним, приказав через плечо Волкам оставаться снаружи у дверей.

На лицах Черной Молнии и двух окружавших ее женщин читалось простое, доброжелательное любопытство. Одна была в одежде Жрицы Роз; Домел знал, что это должна быть Сайла. Значит, другая, поразительно белокурая женщина — жена Гэна. Но его внимание сейчас больше занимали настоятельница Фиалок и Джалита. Вид у них был просто убитый, глаза полны ужаса.

— Я Домел, Навигатор Скэнов.

— Убей его! — Джалита вскочила на ноги, простирая руки к Эмсо.

Эмсо наполовину вытащил свой мурдат. Домел быстро заговорил:

— Эта женщина — шпион Слез Нефрита, колдуньи Сосолассы, Бога Скэнов. Она объединилась с настоятельницей Фиалок, чтобы свергнуть Гэна Мондэрка и заменить его на…

— Лжец! Лжец! — закричала, вскакивая, настоятельница. — Язычник. Предатель Церкви. — Она повернулась к Эмсо, настаивая: — Убей его! Он порочит имя Церкви и ее слуг. Убей его или будь проклят навеки. Я требую этого.

Эмсо побледнел и заморгал, колеблясь. Мурдат еще больше вышел из ножен, обнажая холодную сталь. Домел перекрикивал настоятельницу:

— Эмсо, они хотят убить нас всех. Потом Гэна, его жену и ребенка, Сайлу. Всех. Послушай меня.

Настоятельница снова завопила. Джалита метнулась вокруг стола и, сопя от напряжения, помогла Эмсо вытащить наконец свой мурдат.

Качаясь от такого натиска, Эмсо смотрен на Домела со странной смесью болезненной ненависти и неуверенности.

Голос Сайлы зазвучал неожиданно ясно:

— Домел, ты говорил про какое-то нападение.

Домел снова обратился к Эмсо:

— Еще до того, как взойдет луна, Скэны будут в твоем замке. Люди Ондрата здесь перебьют твоих Волков. Другое союзники Ондрата — Милл, Бирда и Кревелен — стоят сейчас прямо под стенами Олы. Они атакуют ворота, как только увидят огненные стрелы Скэнов. Воины Ондрата уже внутри замка. Они ждут момента, чтобы перебить охрану и открыть ворота. — Он перевел взгляд на Джалиту и скривился в улыбке, которую, как он надеялся, она должна понять. — Человека, возглавляющего атаку, зовут Лорсо. Мы называем его — Поработитель.

Джалита подняла руки к горлу. Ее «нет» было исполнено ужаса. Она отвернулась к стене. Эмсо попытался заглянуть ей в лицо, но она оттолкнула его, не желая показывать, какое впечатление произвели слова Домела.

Настоятельница держалась лучше. Она подошла к Домелу.

— Лжец! Эмсо, я отвергаю эту чушь. Церковь требует его смерти.

Сайла перебила ее:

— Попридержи свой язык, женщина. Эмсо, проверь-ка слова этого Домела. Собери всех людей Ондрата в одном месте. Подними по тревоге всех Волков в казармах. Если он лжет, ты все равно ничего не теряешь. Если же это правда… — Она посмотрела на Джалиту и настоятельницу Фиалок, ожидая, что их реакция будет лучшим ответом.

— Это ловушка, — произнесла, задыхаясь, Джалита. Потом голос ее немного окреп и стал увереннее. — Я лгала им, Эмсо, чтобы защитить тебя. — Она прошла вперед и коснулась его руки, держащей меч.

Домел глянул на настоятельницу. Та едва не упала в обморок.

Джалита продолжала:

— Ты знаешь, меня послали Скэны. И этого человека тоже. Я обещала Скэнам, что помогу им. Когда ты пошлешь своих людей к Восточным воротам и усилишь оборону стен замка, Скэны и барон Ондрат будут у Северных ворот. Я должна была быть уверена, что они не изменили план, чтобы рассказать тебе его, не испортив все. Пожалуйста, прости меня.

Эмсо посмотрел на нее. Ему хотелось поверить ей. Он посмотрел на настоятельницу.

— Ты знала об Ондрате?

— Конечно же, нет. Стал бы он доверять женщине? Или Церкви? Особенно Церкви, которой нужен ты и нужен вновь обращенный Гэн Мондэрк, чтобы защищать ее?

— Вновь обращенный? — Вопрос Сайлыоглушил Эмсо своей неожиданностью. — Гэн Мондэрк не нуждается ни в каком обращении. Эмсо, похоже, ты губишь всех нас.

Наконец поднялась Тейт. Все взоры устремились на нее. Она прошла к стене, подняла свой платок и, помахав им, сказала:

— Эмсо, делай то, что ты считаешь правильным. Я поднимусь на западную сторону крыши. На всякий случай.

Вместо того чтобы уйти сразу же, Тейт прошла к другому концу стола, поближе к Эмсо. Остановившись перед ним, она отсалютовала, как было заведено у Волков. Он ответил жутковатой улыбкой и бесконечно усталым приветствием. Через его плечо Тейт заметила движение.

До сих пор ей удавалось избегать Джалиты, сейчас же она была прямо перед ней. Страх искажал лицо девушки, но это был всего лишь фон для ясной, холодной злобы. Оказавшись за спиной Эмсо, где никто, кроме Тейт, не мог ее видеть, Джалита улыбнулась. Легкое, едва заметное движение губ, минутные морщинки вокруг глаз… Жестокость.

Потрясенная, Тейт вышла из комнаты.

Нечленораздельно что-то бубня, Эмсо наполовину подбежал, наполовину доковылял до двери и втащил в залу трех Волков. Стоя спиной к остальным, он отдавал офицеру приказы:

— Послать гонца в казармы. Все немедленно на защиту Восточных ворот. Послать еще одного гонца поднять по тревоге всех Волков в городе. Быть готовыми к атаке Восточных ворот изнутри. Возьмите этого Скэна с собой. Ждите меня на пересечении северной и восточной стен замка. Выполняете!

Офицер выдернул Домела из-за спины у Эмсо и, толкая его перед собой, побежал исполнять приказ. Эмсо все еще избегал смотреть в глаза оставшимся в комнате.

— Вы, двое Волков, отведите настоятельницу Фиалок и женщину, называющую себя Джалитой, в старую темницу и держите их там. Там вроде пустовала одна келья. Не причиняйте им никакого вреда. Не выдавайте их никому, кроме меня.

Волк заговорил:

— Но, Эмсо, как же сражение? Мы ведь его даже не увидим.

— То, что вы делаете, гораздо важнее. Не возражайте…

— Я возражаю. — Настоятельница двинулась к двери.

Не поворачиваясь, Эмсо положил руку на косяк, перегородив дверной проем. Он повторил Волкам:

— Свяжите ее, если нужно. Не причиняйте ей вреда. Не обращайте внимания, что бы она ни говорила. Вы поняли?

Воины отсалютовали. Эмсо посмотрел, как они уводят своих подопечных. Когда Джалита споткнулась, настоятельница подхватила ее. Обхватив молодую женщину, она бросила ядовитый взгляд на Сайлу и Нилу и вышла с гордо поднятой головой.

Эмсо произнес:

— Сайла, Нила, вы меня слышите?

Обе заверили его в этом.

Он поднял голову и начал говорить, казалось, сквозь каменные стены, обращаясь к кому-то, кто был далеко-далеко отсюда.

— Когда я умру, вы услышите обо мне много рассказов. Некоторые — правда. Некоторые — ложь. Так обычно бывает. Я клянусь только в одном — пожалуйста, запомните. Мои ошибки только от моей любви. Не от амбиций. Не от зависти. Кем бы меня ни называли, говорите всем, чтобы меня называли человеком, любившим Гэна Мондэрка больше жизни. Обещаете?

Нила произнесла:

— Ты не умрешь. Ты не можешь умереть. Ты нам нужен.

Сайла поцеловала его в щеку.

— Отправляйся с легким сердцем, старый друг. Обещаем. Мы скажем, как ты просил, потому что знаем — это правда.

Глава 83

Стоя на крыше замка, Тейт хмуро смотрела на юг: на море опускался туман. Факелы на стенах были погашены. Одетая в матово-черную кожу, в левой руке женщина сжимала «вайп», палец покоился на спусковом крючке.

Над головой ярко светили звезды. Густой туман подбирался все ближе, стелясь по низинам и скрывая под собой обычно легко узнаваемые силуэты.

Где-то далеко внизу крался акулий челн.

Тейт посмотрела на юг, туда, где сейчас был Налатан.

Она вспомнила Джалиту. То, как она смотрела из-за спины Эмсо. Тейт была поражена силой ее ненависти, вытеснявшей даже страх. Девчонка явно наслаждалась, выказывая Тейт свою враждебность.

Доннаси поняла еще одно — Джалита вела себя совсем не как человек, осознавший, что загнан в угол. В ее злой улыбке был вызов, решимость обратить поражение в преимущество. Джалита жаждала жизни, победы и полного поражения Тейт.

Внезапно тишину разорвали громкие крики. Раздался предупреждающий об опасности свист и замолк, как будто кем-то прерванный. В следующее же мгновение в ночь ворвались отзвуки сражения, нарастая с каждой секундой. Барабанный бой, прогремевший над замком, возвестил о тревоге.

Тейт бросилась к северной стороне крыши. Горящая стрела рассекла небо, нарисовав огненную дугу. Она вылетела оттуда, где городская стена соединялась с более высокой стеной замка. На секунду Тейт задумалась, с какой из стен выстрелили, но ее размышления прервал шум борьбы.

Звон, раздавшийся позади, заставил ее остановиться. Она обернулась, ожидая увидеть стрелу. Однако это оказалось что-то потяжелее, больше похожее на боевой топор. Тейт отпрыгнула, когда странная тень мелькнула по стене и исчезла в амбразуре. Затем Доннаси разглядела толстую веревку, натянувшуюся вдоль края стены. Тейт приготовила свой топорик.

Подойдя немного ближе к краю, Тейт осторожно заглянула вниз. Двое мужчин, держась за веревку, буквально шли по стене. Третий стоял внизу. Тейт ударила топором по веревке.

Посыпались искры.

Не веря глазам, она ударила снова, затем еще раз. Что-то сверкнуло, и Тейт поняла, что вместо веревки нападавшие использовали обтянутую кожей цепь. Она снова попыталась разрубить ее. Один Скэн был уже совсем близко. Держась за цепь одной рукой, другой он размахивал мечом. Стрела, выпущенная стоящим внизу, разлетелась вдребезги, ударившись в стену возле самой головы Тейт. Щеку обожгли осколки, и Тейт инстинктивно отскочила. Скэн уже был наверху; просунув одно колено между зубцами стены, он пытался достать Доннаси мечом.

Красно-оранжевая вспышка «вайпа» осветила лицо, исказившееся от отчаянного усилия. Это выражение уже не успело измениться. Воина отбросило выстрелом, и он полетел в пустоту. Тейт высунулась, чтобы снять второго нападавшего до того, как он сможет стать на землю. Третий мгновенно исчез в темноте.

Отступив от стены, она увидела еще одного Скэна, идущего прямо на нее с поднятым мечом. Она мгновенно развернулась, но тот успел сбить ее с ног. Быстро вскочив на ноги, Тейт выстрелила в него. Меч его напарника с яростным свистом рассек ночь, на волосок не достав увернувшуюся от удара Доннаси. Она свалила его одним выстрелом, другим добила второго. Подбегая к южной стене, Тейт увидела еще одну цель.

Внизу шло жаркое сражение. Военные кличи воинов Ондрата смешивались с ревом Волков и громкими воплями Скэнов.

В такой схватке в полной темноте «вайп» был так же опасен для друга, как и для врага. Тейт закинула его за спину и бросилась в бой с пистолетом в одной руке и топориком в другой.

* * *

Джалита прислонилась к ногам стоящей настоятельницы. Старшая из двух женщин стояла у входа в темницу с ледяным спокойствием, не подпуская двух молодых Волков. Она положила руки на косяки двери, загородив собой проем, и стояла так с властным видом, освещенная пламенем двух прикрепленных к стене факелов.

— Вы не сможете закрыть нас в этой грязной дыре. Я буду стоять тут, пока ваш хозяин не освободит нас или пока вас не убьют. Мне все равно. Но вы не заставите нас сидеть здесь, в грязи и темноте.

Более серьезный молодой человек возразил:

— Она не такая уж и грязная, настоятельница. К тому же это совсем ненадолго. Эмсо приказал нам.

— Церковь вам приказывает. — Упершийся ему в грудь палец заставил мужчину вздрогнуть. Поворачиваясь и медленно двигаясь, настоятельница представляла внушительное зрелище. — Эмсо приказал не применять силу.

Только чиркнув спичкой, воин ее сразу же выронил, затем он сказал своему другу:

— Это глупость. Мы не можем держать ее здесь. И почему мы сидим тут? Наши друзья сражаются и погибают. Мы нужны там.

Первый, стиснув зубы, покачал головой, не отрывая взгляда от настоятельницы. Его товарищ перенес вес на другую ногу — почти неощутимое движение, позволившее ему отодвинуться немного назад. Услышав шорох, первый вопросительно повернулся к нему.

— Я ухожу, — сказал тот.

— Ты не можешь. У нас приказ.

— Ну тогда оставайся. Если меня убьют, мне будет все равно, что скажет Эмсо. Если меня ранят, он будет переживать за меня. А если со мной ничего не случится, то мне не придется говорить всем, что я пропустил сражение, охраняя безобразную старуху и сопливую девчонку.

Глаза настоятельницы сузились. Она хранила молчание, и лишь бившаяся на виске жилка выдавала ее волнение.

Охранник убежал. Безответные крики его товарища отозвались эхом. Оставшийся Волк сказал настоятельнице:

— Ты погубила его. Эмсо будет все равно, что ты ему скажешь. Тебе должно быть стыдно.

Со стоном привалясь к стене, Джалита неожиданно упала на четвереньки, тужась и кашляя. Ее вырвало на пол, прямо перед настоятельницей. Пожилая женщина отскочила с визгом, приподнимая рясу. Джалита, стоя на четвереньках, продолжала кашлять и плеваться, ее волосы безвольно свисали вниз. Растрепанная, неуклюжая, она отодвинулась назад от этого месива.

— Они убьют меня. Изнасилуют. Я не смогу этого вынести. Не позволяй им схватить меня. — Затем, с трудом дыша, она через силу обратилась к охраннику: — Воды, пожалуйста. Горло. Очень больно.

Волк быстро отстегнул свой кожаный пояс с фляжкой и, наклонившись, подал ей. Машинально протянув руку, Джалита нащупала фляжку и схватила ее. Она глотнула, затем прополоскала рот. Судороги возобновились, и она протянула фляжку обратно, не в силах поднять слабую, дрожащую руку. Волк наклонился, чтобы взять ее.

Он мог бы заметить кинжал в ее левой руке, вонзившийся в его незащищенную шею. Но и тогда у него не было ни малейшей возможности уклониться. Волк судорожно выпрямился, зажимая зияющую рану. Кровь сочилась через пальцы. Все еще живые глаза тупо смотрели, не веря в случившееся.

Поднявшись, Джалита отскочила к стене, сжимая кинжал в левой руке, готовая защищаться. Правой она подняла фляжку, чтобы прополоскать рот, не сводя взгляда с едва живого воина.

Невероятным усилием молодой Волк сделал шаг к настоятельнице, умоляюще протянув окровавленные руки. Его движения были слабыми и неуверенными. Безо всякой надежды юноша попытался сделать еще один шаг. Падая, он ухватился за рясу настоятельницы, оставив на ней кровавое пятно.

Та отшатнулась назад, уставившись на бездыханное тело у ее ног.

— Можешь оставаться здесь, если тебе это нравится. — Отбросив в сторону фляжку, Джалита бросилась вниз по коридору. Подумав, она наклонилась, чтобы забрать топорик убитого воина. Вытерев кинжал о его одежду, девушка засунула его обратно в рукав.

Настоятельница поспешила за ней.

Снаружи царил хаос. Открыв дверь, они попали прямо в гущу сражения. Повсюду кричащие и ругающиеся люди убивали других и погибали сами в отсветах занимающихся огнем зданий. Сделав несколько шагов в ночь, настоятельница остановилась, закрыв руками уши. Повернувшись, она исчезла во тьме.

Со стены раздался голос Эмсо, перекрывающий гул сражения.

— Джалита! Сюда!

Прямо перед собой Джалита увидела Волка, до половины воткнувшего свой топорик в воина из людей Ондрата. Крик умирающего погнал ее к лестнице, ведущей на стену. Не успев забраться туда, она уже летела, отброшенная ударом, к каменной стене — Эмсо прикрыл ее своим телом. Джалита прокляла свой выбор: у Эмсо осталось слишком мало защитников, и их уже теснили с лестницы. Во всяком случае на земле было чуть безопаснее; атакующее подразделение Волков добилось какого-то успеха, вытесняя нападавших Скэнов и воинов Ондрата из большого зала. Неясное движение позади сражающихся мужчин привлекло внимание Джалиты. Она увидела Избранных, в испуге столпившихся у бокового входа в замок. Она была уверена, что Нила среди них, а высокая Жрица, раздающая всем указания, была не кто иная, как Сайла.

Обернувшись, Джалита увидела Домела, лежащего у стены со связанными руками и ногами. Притащивший его офицер лежал рядом со стрелой в груди. Домел зловеще улыбнулся Джалите. На его лице читалось торжество.

Слова, которые он прокричал Джалите, потерялись в реве сражения. Пробиваясь вдоль стены следом за Эмсо, Джалита увидела, что Скэны уже забрались на стену и ее последние защитники почти вытеснены с лестницы.

Смерть или плен были неизбежны.

Джалита выскочила из-за спины Эмсо, думая бежать к лестнице. Вооруженные Волки преградили девушке путь, не обращая внимания на ее сопротивление. Торжествующий клич Скэнов возвестил победу.

Над всем этим хаосом прогремел голос:

— Не убивайте женщину! Не убивайте ее!

Лорсо.

Разум Джалиты обострился до предела. Ее сердце сжалось. Она не могла дышать.

Пока она не поняла: все так просто.

Всмотревшись в сражающихся перед ней людей, девушка разглядела Эмсо и позвала его:

— Эмсо! Я здесь!

Он бросился к ней. Джалита ухватилась за протянутую ей руку. Развернувшись и став на одно колено, противопоставляя мощи грузного воина вес своего тела, она резко перекинула его через себя. Багровое удивленное лицо Эмсо промелькнуло перед ней, исчезая где-то внизу, и она изо всех сил закричала:

— Лорсо! Помоги мне! Я здесь, Лорсо! Спаси меня!

Встревоженные Волки обернулись. Кто-то закричал:

— Эмсо упал! Она столкнула его!

Лорсо стремительно бросился к ней. Он перепрыгнул через пролом в перилах, сбросив на ходу замахнувшегося на него топором воина.

Волков оттеснили. Оставшиеся в живых прыгали со стены вниз. Схватив Эмсо, они оттащили его от стены и, защищая своего военачальника, встали полукругом.

Над стеной повисло зловещее затишье. То тут, то там еще возобновлялись отдельные поединки. Рыча, как животные, люди уничтожали друг друга, скрестив металл с металлом. Отряд Волков пробивался к воротам, тесня солдат Ондрата и Скэнов. Их силуэты быстро растворялись в темноте.

Стоя там, где только что кипело сражение, Джалита говорила то, чем надеялась спасти себе жизнь:

— Я знала, что ты придешь. Я говорила Слезам Нефрита: «Лорсо не даст мне погибнуть среди всех этих людей». Она заставила меня пойти сюда. Я не могла рассказать ей о нас, но я сказала ей, что остаюсь со Скэнами навсегда. Слезы Нефрита приказала мне слушаться, угрожая мне и моей матери. Но я была уверена, что ты придешь. Поэтому я столкнула того воина со стены. Это был Эмсо, любимец Гэна Мондэрка. Я убила его ради тебя, мой Лорсо. Во славу Поработителя.

— Гэн здесь? Его жена и ребенок? Сайла? — Руки Лорсо сжимали ее горло.

Как только она качнула головой, Лорсо отпустил ее и вместе с одним из Скэнов сбежал вниз по лестнице, набрасываясь на Волков, которые, уворачиваясь, отпрыгнули в сторону.

Лорсо, подняв меч, собрался вновь возглавить бой. Но Джалита попыталась его остановить:

— У нас нет времени. Тебя предали. Волки из казармы будут здесь быстрее, чем ты сможешь убить Сайлу и Нилу. Есть кое-кто, кто нужен тебе гораздо больше, чем эти двое.

Лорсо остановился в замешательстве. Джалита продолжала:

— Человек, которого они называют Леклерком. Он колдун, но он слаб. Он слабый человек, Лорсо. Забери его к Слезам Нефрита. Заставь его колдовство служить нам. Я видела это, Лорсо. Порошок, который разрушает скалы. Стрелы, которые убивают голубым огнем.

— Голубым огнем? Как Жрец Луны?

Она кивнула. Переместившееся куда-то ниже сражение снова затихло. Вдалеке слышался рев переходящих в наступление воинов и отчаянный барабанный бой.

— Подошли Волки, как я тебе и сказала. Да, молния, как у Жреца Луны. У Леклерка есть и такое оружие. Поработитель заставит его отдать нам эту молнию.

На лице Лорсо проскользнула тень сомнения. Загадочно улыбнувшись, он закричал:

— Скэны, выходите из города! Скэны, все наружу! К лодкам!

Его люди мгновенно устремились к стене. Оставленные на поле сражения воины Ондрата просигналили тревогу. Те из них, кто попытался последовать за Скэнами, были безжалостно отброшены. Не понимая происходящего, Волки обрушились на растерянных солдат.

Взвалив Джалиту на плечо, свободной рукой Лорсо указал своим людям путь отступления.

Несколько воинов Ондрата сражались до самого конца. Но большинство сдались очень быстро. Там, где только что шло сражение, все было охвачено безмолвием. Стоны раненых и умирающих постепенно стихали. То тут, то там раздавались голоса, зовущие друзей. Офицеры и начальники небольших подразделений раздавали приказания. По сравнению с тем, что происходило тут еще совсем недавно, теперь все погрузилось в летаргию. Казалось, все боялись даже шелохнуться, чтобы не нарушить это спокойствие.

Сайла и другие военные целительницы оказывали медицинскую помощь и отпевали умерших, наполняя тишину шепчущими, приносящими успокоение голосами.

Освободившись от связывающих его веревок, Домел подполз к краю стены, незамеченный среди человеческих тел.

— Эмсо, — позвал он осторожно.

— Я здесь. Кто это? — раздался через минуту слабый голос.

Домел улыбнулся. Это был тот вопрос, на который лучше всего было не отвечать.

— Ты можешь сражаться?

— Моя нога. Наверное, сломана. Они еще вернутся? Кто ты? — По голосу было ясно, что он почти узнал своего собеседника.

— Они собираются схватить вашего колдуна, Леклерка. Джалита ведет к нему Лорсо. Если можешь предупредить его, сделай это немедленно. Иначе все его способности будут обращены против тебя и твоего Гэна. Удачи. Ты хороший воин.

— Стой! Волки! Там на стене Скэн! Убейте его!

Домел скользнул через амбразуру, сбросив вниз одну из веревочных лестниц. Он был уже далеко и скрылся в ночи, прежде чем кто-либо мог его настигнуть.

* * *

Барон Ондрат медленно, почти незаметно, пробирался прочь из города. Перебегая открытое пространство возле городской стены, он похвалил себя за предусмотрительность. Ондрат даже улыбнулся, представляя себе, как его друзья бароны судорожно торгуются с рыбаками за место в лодке. Для жизни среди Скэнов потребуется кое-что, прихваченное с собой.

Он мерно раскачивался в седле своей лошади, пустившейся галопом.

Мешок золота смягчит кого угодно. Даже Скэнов. Кроме того, Скэны торгуют с Найонами. А Найоны любят золото.

Все умные люди любят золото. А еще умные люди никогда не умирают рядом со своими подчиненными.

Глава 84

Первой реакцией Тейт на отступление Скэнов было невероятное облегчение. Собрав последние силы, она вступила в бой с воином Ондрата, намеревавшимся защищать честь своего барона одной рукой. Срывающимся голосом Доннаси приказала ему сдаваться. Он ответил тяжелым ударом, вогнавшим конец ее мурдата в землю. В тот момент, когда мечи обоих противников были опущены, Тейт ударила воина головой в переносицу. Хрящ треснул. Толчок коленом в живот согнул солдата напополам.

Она медленно подняла меч. Удар плашмя пришелся ему чуть повыше уха и сопровождался звуком упавшего спелого арбуза.

Вконец обессилевшая, Тейт сползла по стенке вниз и вытянула ноги. Ее жертва была еще жива и издавала странные звуки. Тейт закрыла глаза.

— С тобой все в порядке?

Над ней склонилась встревоженная Сайла.

— Как нельзя лучше! Мы сделаем его в следующем раунде.

— Что-что?

— Ничего. Пытаюсь шутить; забудь об этом. — Доннаси подобрала под себя ноги, и Сайла помогла ей встать. — Просто я устала. Как наши люди?

— Много раненых. Много убитых. Всюду пожары — в аббатстве Фиалок, в замке.

— Пойду разыщу людей для насосов Леклерка. Где Эмсо?

— Собирает остатки войска, я так думаю. Я была очень занята и…

— Не смей оправдываться. Ты поддерживаешь нас всех на ногах, ты и твои Жрицы. Надо бежать — огонь не ждет. Увидимся.

Тейт отхлебнула большой глоток воды из своей фляги и поспешила к ближайшему насосу. Торопливо проверив шланги, она позвала на помощь. Волки, уже имевшие дело с этими машинами, возглавили группы для работы с другими насосами. Однако пламя, охватившее аббатство Фиалок и северное крыло замка, упрямо не поддавалось.

Доннаси продолжала разыскивать Эмсо. Образ старого воина, зовущего Джалиту, постоянно вставал перед глазами. Она пыталась не вспоминать этот крик, в котором слышалось гораздо больше, чем просто стремление защитить товарища. Тейт безрадостно отметила, что научилась тонко улавливать эмоциональный подтекст. Теперь еще оставалось научиться правильно на него реагировать.

Проходя мимо очередной работающей группы, она заметила знакомого Волка, как раз в этот момент уступившего ручку насоса своему товарищу, и поинтересовалась у него про Эмсо.

— Так ты не слышала? Он направил большой отряд на ферму Леклерка, приказав охранять ее. У него сломана нога; несколько Волков помогли ему в конюшне, и он ускакал чуть позже остальных. Мне он сказал, что до его возвращения главной остаешься ты.

— Почему же он не сказал об этом мне? Я сражалась с пожарами. Что, у нас не осталось охраны на стенах?

— Я выставил там людей — ты была занята… Их мало; это скорее наблюдатели, чем защитники. И многих уже нет.

— Ты хорошо поработал. Отдохни. Я позабочусь об охране. Теперь, когда я знаю, что Эмсо оставил меня командовать этой неразберихой, у меня это получится лучше.

Направляясь к стене, Доннаси оглянулась на пожар; кажется, его наконец-то удалось остановить. И самое главное, опасность уже не угрожала подвалам с оружием.

Мысль об этом заставила ее проверить собственную амуницию и прекратить раздумывать, зачем отослали боеспособный отряд. Вероятно, Эмсо все же понял, как важен Леклерк для Трех Территорий.

Это должно было рано или поздно произойти. Эмсо — замечательный человек, несмотря на все свои старомодные пристрастия. Она ускорила шаг, надеясь, что на этот раз Леклерк и Эмсо сумеют забыть разногласия.

* * *

Эмсо слышал победоносные крики Волков. Эти звуки разрывали ему сердце. Дурак. Старый дурак. Мерный стук лошадиных копыт жестко вторил его словам. Он не достоин жалости. Изменник не стоит жалости с того момента, как вступает на путь предательства.

Память возвратила его обратно на стену, где он прикрывал ту, что привела его к такому концу. Старого воина захлестнул стыд. Все было ясно и просто, когда он приказывал заключить ее в тюрьму. Но едва ей стала угрожать опасность, как он оказался беспомощным. Он должен был спасти ее, защитить.

Ондрат, конечно, прячется в своей крепости. Здоровой ногой Эмсо пришпорил лошадь и позволил себе напряженно улыбнуться. Не верилось, что Ондрат останется сражаться вместе со своими людьми. Как только поражение станет очевидным — или хотя бы вероятным, — Ондрат сбежит и отправится в свое убежище готовиться к переговорам. В этом не было сомнений.

Быстрая езда вызывала в сломанной ноге неприятные ощущения. Содержимое седельной сумки тоже следовало бы поберечь от тряски. Но сейчас важнее всего — убить Ондрата. На мгновение появилась неуверенность: справится ли он с Ондратом, стоя на одной ноге. Эмсо выпрямился в седле. Ондрат должен умереть; другого выхода не было.

Полная луна освещала стены крепости, чередуя полосы серебряного, серого и черного. Посередине зияли зловещим приглашением распахнутые ворота. В поселке не было видно ни одного огонька.

Всадник медленно продвигался вперед. Лошадь чувствовала его тревогу. Она мотнула головой, но больше ничем не выдала своего беспокойства. Эмсо мысленно поблагодарил ее.

Он въехал в ворота с обнаженным мурдатом наготове, припадая к лошади и сливаясь с ней в темноте. Ни оклика, ни звука шагов. Непонятный шорох донесся из какого-то здания. Казалось, оставшиеся здесь забились в норы, как мыши, при его приближении.

Дверь замка тоже оказалась открытой и лишь тихонько вздохнула на громоздких петлях, поддетая кончиком мурдата. Воин спешился, едва сдержав крик от боли в сломанной ноге. Привязав лошадь и сжав в руке мурдат, он, проклиная свою неуклюжесть, на одной ноге прыгнул через порог.

В очаге догорали последние красные угольки. В дальнем кресле перед камином сидел Ондрат. На его коленях поблескивал меч. Эмсо быстро продвинулся вперед, используя мурдат как опору, и остановился напротив камина, балансируя на одной ноге.

— Вижу, ты ждал меня. А я боялся, что ты убежишь. Встань, барон, или умрешь на месте!

— Слишком поздно, — ответил из темноты бестелесный голос. — Мне он тоже был должен. Я подоспел первым.

Эмсо с трудом удержал равновесие.

— Домел? Это ты?

— Да, — донеслось из полумрака. — Если бы ты внимательнее смотрел по сторонам по дороге сюда, то заметил бы двух мертвых стражников у ворот и человека, лежащего слева от входа. Ты должен быть мне благодарен. Прыгая на одной ноге, ты не ушел бы ни от одного из них.

Стараясь сдержаться, Эмсо лишь чуть взмахнул мурдатом.

— Если тебе не нравится мой способ передвижения, подойди сюда. У нас с тобой свои счеты.

Домел бесшумно материализовался.

— Понимаю твои чувства. Даже лучше, чем ты думаешь. Я помогу тебе, если ты так хочешь. Ты калека, и я убью тебя.

— Может быть. Это не важно.

Подняв меч, Домел указал им на бездыханное тело барона. В красноватых отсветах тлеющих углей сталь казалась живой.

— Убить кого-то вроде Ондрата — это правильный поступок. Одному из нас убить другого — или друг друга — уже очевидная глупость. Мы оба, покрыв себя позором, мучаемся раскаянием. Поэтому я и убил Ондрата. Он был частью моей подлости.

— Так же, как и моей. И ты, кстати, помог им меня опозорить.

Домел рассек мечом воздух, голос его стал резким и сухим.

— Не станешь же ты утверждать, что идея избавиться от меня, раз уж проблемы Гэна Мондэрка решены, принадлежала не тебе? Или выступление Скэнов переменило твои планы? Если бы не выходки той юной особы, ты бы отослал меня обратно к Лорсо или придушил, как цыпленка.

— Вполне возможно.

Тяжело дыша, Домел сделал шаг вперед.

— Если ты считаешь, что должен сразиться со мной, — не стану тебя разочаровывать. Мои цели иные. Я никогда не смогу вернуть свое доброе имя и честь, но могу сделать так, чтобы меня никогда не забыли те, кто отнял их.

— Интересно, что ты собираешься предпринять? Если победишь меня?

— Я не хочу побеждать тебя. Помоги мне.

Горькая усмешка скривила губы Эмсо. Он тяжело прислонился к камину.

— Помочь тебе? В Преисподней?

— Точно.

— Что это значит? — Усмешка Эмсо медленно погасла.

— Каждый на Трех Территориях услышит о том, что Джалита перехитрила тебя. — Не обращая внимания на неожиданно поднявшийся мурдат, Домел спокойно отошел к Ондрату. Отпихнув в сторону мертвую голову, он устроился на подлокотнике кресла. — В отличие от тебя я собираюсь умереть, сражаясь с причиной всех моих бед.

— Ты имеешь в виду меня? Или Гэна?

— Много о себе воображаешь. Я имею в виду свой народ. Скэнов.

— Не верю.

— Тогда послушай. Флот Скэнов собран сейчас в нашем главном порту. Полагаю, Лорсо организовал этот рейд для захвата Джалиты. В этом случае основная атака должна вот-вот начаться. Я намерен нанести этим подлецам серьезный урон, лишить Скэнов их славы, как они лишили меня чести.

Опустив оружие, Эмсо задумчиво потер подбородок.

— Гэн рассказывал об одном обычае, который он называл Путь Чести. Воин возвращает честь, отправляясь в смертельный поход к врагам племени. — Домел хранил молчание, и Эмсо тяжело вздохнул. — Мы с тобой — пара старых дураков.

— Тогда я умру как храбрый дурак. Отомщенный.

Эмсо вложил мурдат в ножны.

— Если не ошибаюсь, у тебя приготовлена лодка?

Вставая, Домел подтолкнул тело барона кончиком меча.

— У него. Но теперь она ему не понадобится. — Спрятав оружие и поспешив на помощь Эмсо, он заметил, кивнув в сторону его ноги: — Сломана? — Вместо утвердительного ответа тот хмыкнул. — В конце концов, перехитрившая тебя была молода и красива. Моя же гадка настолько, что лучше бы утопить не глядя.

Опираясь на плечо Домела, Эмсо проговорил:

— Хотел бы я встретиться с тобой при других обстоятельствах. Похоже, мы могли бы подружиться.

Тон Домела оставался прохладным.

— После того как Скэны с нами покончат, у нас будет много времени, чтобы познакомиться поближе.

Внезапно остановившись, Эмсо развернулся и запрыгал обратно к камину. Зачерпнув лопатой для золы угли из очага, он высыпал их возле деревянной стены. Домел изумленно наблюдал за ним и, сообразив, что здесь затевается, добавил туда же дров и щепок для растопки. Голодные язычки пламени быстро разрастались. Через мгновение ярко вспыхнули бледные потрепанные знамена, покрывавшие стену. Огонь жадно накинулся на ветхую ткань, и вскоре перед ними было только пламя.

Глава 85

Гэн наблюдал за Налатаном и Конвеем, спешившими к нему с разных сторон.

— Как люди? — поинтересовался он, едва те приблизились.

— Плохо, — ответил Налатан. — Все измучены, Мурдат. Нам нужен отдых.

— Согласен, — хрипло, еще не отдышавшись, подтвердил Конвей. — Люди с трудом держатся в седлах, словно пили без закуски. Если не сделаем привал, то от нас будет мало толку, когда достигнем Олы.

— Неожиданность нашего появления перевесит это. Только мы знаем о своей усталости.

Не было сказано ни слова о том, что, возможно, Скэны уже подавили сопротивление Олы. Но эта мысль внезапно пронзила всех троих. Поход, начавшийся как внезапный марш-бросок, оборачивался испытанием на выносливость. Без запасных лошадей, почти без еды, делавший привалы, лишь когда сон выбивал воинов из седла, отряд полностью утратил свою боеспособность.

Гэн попытался поднять настроение:

— В конце концов, к нам движется подкрепление. Добровольцы от Людей Реки уже недалеко.

Успеха попытка не имела. Заговорил Конвей:

— Люди на близлежащих фермах должны хоть что-нибудь знать. У меня есть предложение. Луна уже взошла. Мы находимся недалеко от фермы Леклерка. Он там, если не случилось чего-нибудь действительно серьезного. Если Леклерк скажет, что замку угрожает опасность, мы поторопимся туда. Если же нет — хорошенько выспимся и выступим утром. Потеряв совсем немного времени, мы войдем в Олу свежими и готовыми к действиям.

Идея витала в воздухе: Гэн как раз раздумывал об этом накануне вечером. Укрывшись от обессиливающего холода, люди взбодрятся, а горячая пища после нескольких часов сна вернет их к жизни. Но вот это «совсем немного времени»…

— Если Скэны приближаются, то они или уже здесь, или не появятся до завтрашнего вечера, — предположил Налатан. — Луна стоит высоко. В их интересах начать наступление в глубокой темноте, чтобы подойти к нам незаметно; но во время самого сражения им нужен лунный свет — управлять атакой или отступлением, если понадобится. Мы все это понимаем.

Гэн оборвал его:

— А что, если Скэны атакуют замок, пока мы в пути? Леклерк может об этом еще ничего не знать.

— Тейт сообщит ему, — убежденно возразил Конвей. — Луис и Кейт хорошо владеют громовым оружием.

Подумав несколько секунд, Гэн кивнул.

— Поворачиваем на ферму Леклерка. Я решу, что делать дальше, поговорив с ним.

Через несколько минут Гэн неожиданно натянул поводья; Налатан и Мэтт последовали его примеру. Осторожный свист Гэна остановил передних. Привстав в стременах, он прислушался. Налатан замер, приложив руку к уху. Конвей, по остроте слуха заметно уступавший спутникам, быстро потерял терпение и потребовал объяснений.

— Громовое оружие. Два выстрела. — Гэн вопросительно оглянулся на монаха, и тот подтвердил его слова.

Второй свист Гэна сплотил вокруг него тесную группу — сорок два воина. Все еще стоя в стременах, он обратился к ним:

— На ферму Луиса Леклерка напали. Мы направляемся туда. Тот, чья лошадь пала, движется за нами пешком. Кто чувствует себя не способным сражаться — прямо сейчас спешивается и передает своего коня другому.

Послышался молодой возмущенный голос:

— Мы сами сейчас упадем! Не будем терять времени!

Гэн поблагодарил ночь, скрывшую вспышку возмущения от явного нарушения субординации, которая сменилась смущением и благодарностью.

— Отличное намерение… и плохой язык. За мной и да хранит нас Вездесущий!

Тишина нарушалась лишь грубыми окриками, подгонявшими измученных, едва переводящих дыхание лошадей.

Вскоре посеребренные лунным светом стволы деревьев окрасились оранжевыми отблесками.

— Пожар, — прошептал Конвей.

Налатан, отвязав щит от седла, вытащил меч и проверил нож на поясе. Конвей в свою очередь зарядил «вайп» и «буп». Впереди Гэн уже сжимал в правой руке мурдат.

Держась за Налатаном, Конвей свистнул собак. Прихрамывая, Карда и Микка пристроились по бокам от него, слишком изнуренные, чтобы поднять головы, когда Гэн кликнул Шару и Чо.

Выскочив на опушку леса, отряд замер в растерянности.

Домик Леклерка сгорел уже почти дотла; столб дыма и гари, поднимавшийся в небо, закрывал звезды. Пламя пожирало мастерские. В воинственных криках Скэнов Волки слышали злобное ликование. Заметив возле одной из мастерских вспышки оружия-молнии, Гэн круто развернул коня.

— Ты! Скачи что есть мочи в Олу за подмогой. Быстро! — И уже более спокойно обратился к оставшимся: — Пламя высветит Скэнов. Я насчитал по крайней мере сорок человек. Чем меньше их останется, тем лучше. Удачной охоты! — Он исчез за деревьями.

Конвею хотелось броситься за ним в галоп. Крик безнадежности застрял в горле — слишком далеко! Лошади упадут замертво прежде, чем достигнут фермы. Он чувствовал, как дрожат ноги его скакуна, и видел взмыленные морды остальных лошадей.

«Хорошо, если мы успеем сделать по одному меткому выстрелу до того, как окажемся на земле, — подумал Мэтт. — Удачная охота, что ни говори».

Громкие возгласы прервали его размышления. Впереди промелькнул отряд вновь прибывших Скэнов, спешащих к ферме напрямик через поле. Конвей сжал зубы. Их превосходство только умножается.

По сигналу Гэна воины построились в шеренги. В любой другой ситуации сцена выглядела бы комично: лошади спотыкались, всадники шатались в седлах, и ряды колыхались, словно пшеница под ветром. Гэн скомандовал перейти на легкий галоп. Неровные силуэты Скэнов на фоне огня казались нереальными.

Новая команда перевела отряд на рысь. Две лошади, натолкнувшись друг на друга, повалились на землю. Один из воинов, поднявшись, попытался бежать. Второй оказался под лошадью, бившейся в конвульсиях. Еще одна лошадь, упав на колени, сбросила своего седока.

Не помня себя от ужаса, Конвей дико закричал, когда Скэны снесли двери мастерской. Раздался одиночный выстрел, показавшийся ему каким-то слабым и обреченным.

Все ощутимей жар полыхающих строений. Гэн перевел Волков в галоп, призывая держаться в тени. Забыв обо всем на свете, Конвей ожесточенно стегал своего коня в отчаянной попытке успеть на помощь друзьям. Но изнуренное животное, хрипло втягивая воздух, едва поспевало за остальными.

Ржание упавшего со сломанной ногой коня встревожило ближайших Скэнов. Но в следующее мгновение Волки уже настигли их, срубая людей, как сухие ветки. Мэтт, сопровождаемый взбесившимися Кардой и Миккой, устремился сквозь это месиво к дальней стороне постройки.

Поливая приближающихся Волков градом стрел, из-за пожарища появился новый отряд Скэнов. Из мастерской выскользнула группа Скэнов. Четверо из них несли тело.

Только одно. Выкрикивая имена друзей, Мэтт в очередной раз пришпорил лошадь. Измученное животное, сделав последнюю попытку скакать быстрее, полностью выдохлось. Качаясь на широко расставленных ногах, лошадь просто остановилась, опустив к земле морду, покрытую пеной и потом.

Соскочив на землю, Конвей выстрелил в группу, несущую пленника. Сейчас она огибала лучников, стремясь к спасительному леску, за которым виднелось море.

Налатан, тоже потерявший коня, остановил готового броситься в погоню Конвея, ухватив его за плечо. Мэтт попытался вырваться, но монах лишь крепче сжал его руку, не обращая внимания на предупреждающее рычание возбужденных собак.

— Полегче, Мэтт Конвей. Эти стрелки убьют тебя и твоих собак прежде, чем вы сумеете приблизиться. Взгляни налево: оставив несколько человек вести ответную стрельбу, Гэн отправил остальных в обход лучников.

— Там пленник!..

— Вижу. Пойдем. Мы обойдем их справа. Держи себя в руках.

И, не дожидаясь возражения или согласия, Налатан двинулся вперед, пригибаясь к земле и прикрываясь щитом. Он выглядел бы смешным, если бы не скорость передвижения. Конвей старался не отставать, держа собак рядом.

— Используй оружие-молнию только в крайнем случае. Наше главное преимущество — бесшумность, — тихо обронил монах.

Лесок за домом Леклерка неожиданно закончился обрывом. Скэны ожесточенно сражались, прикрывая отход отряда, захватившего пленника. Опытные воины, они подпускали людей Гэна поближе к себе, а потом рубили мечами из-за деревьев. Маскируясь в ямах, они протыкали насквозь своих врагов, слишком измученных, чтобы быть внимательными.

Несмотря на усталость, Налатан и Конвей, не желавший уступать монаху ни в скорости, ни в осторожности, являли собой смертоносную силу. Скэны гибли под точными быстрыми ударами меча и штыка.

Однако вскоре успех Скэнов стал очевидным. Оставшиеся в живых Волки сосредоточились на одном из пологих склонов, ведущих к воде. Залитые ярким лунным светом, недалеко от берега качались на волнах четыре судна. Скэны, скрываясь среди выброшенного на берег плавника, открыто насмехались над своими топчущимися наверху врагами.

Тем временем немногочисленная группа Скэнов пробралась через нагромождение бревен, и теперь ее отделяла от кромки воды только узкая полоса освещенного луной пляжа.

— Пленник наверняка у них, — нетерпеливо проговорил Конвей. — Они вот-вот уйдут. Нам пора.

Ему ответил угрюмый Гэн:

— У нас одиннадцать раненых. Даже с твоим оружием, даже с собаками все, что мы сможем сделать, — это погибнуть, убив нескольких врагов.

Чувство бессильной ярости охватило Мэтта, вызывая невыносимую боль. От напряжения побелели костяшки пальцев, сжимавших оружие.

— Скэны пришли за Леклерком и Бернхард, прослышав о том, что они строят, об оружии, которое они делают. Если дадим им уйти, мы обречены. Поверь!

— Мы не можем спасти твоего друга, — устало повторил Гэн. — Лучше вернемся назад и поищем остальных, а заодно и Сокровища Врат, если они не сгорели.

Эта мысль пронзила сознание Конвея огненной стрелой: он совершенно позабыл о книгах. Именно у Леклерка хранилась красная записная книжка со списком пещер. Если она сгорела, последняя связь со старым миром потеряна навсегда.

Так много знаний. Последний шанс.

— Я спускаюсь туда. Что бы ни случилось, хуже уже не будет.

В следующую секунду его остановил Налатан.

— Я лучше справлюсь с этим. А ты со своим громовым оружием прикроешь меня и поможешь добраться до похитителей. Каждому свое.

— Я не могу пойти на это. Тейт…

— …есть Тейт. А я — есть я.

Слова монаха не оставляли возможности для дальнейших препирательств. Невидимкой он устремился вниз.

Глава 86

На взмыленной лошади примчался взъерошенный Волк.

— Где Черная Молния?! Она им нужна! — прокричал он.

Стоя на крыше замка, Тейт наблюдала за людьми, заканчивающими борьбу с огнем. Услышав голос Волка, она подбежала к самому краю.

— Скэны атаковали ферму Леклерка. Он послал меня за тобой.

Тейт все поняла. Джалита. Это она рассказала Скэнам — своим Скэнам — о Леклерке и Бернхард, об их изобретении и оружии. Глядя на юг, Тейт старалась забыть зарево пожара, бушевавшего всю ночь, но видение не исчезало.

Домчавшись до своей комнаты, она схватила снаряжение. Мозг напряженно работал. Джалита понимала реальную силу Леклерка. Она знала о книгах, знала, что построенное Леклерком и Бернхард один раз можно построить снова. Тейт была уверена, что самым ужасным последствием рейда станет не уничтожение необходимого для обороны оружия, даже не гибель многих и многих молодых Волков, а утрата знаний.

Схватив дельтаплан и бормоча на ходу: «Что там еще новенького?» — Тейт побежала вниз. Наполнивший здание дым разъедал глаза и легкие. Выйдя наружу и закашлявшись, она подозвала всадника.

— Скажи точно — что случилось?

— Леклерк приказал нам занять оборону у обрыва, потом отступить. Скэны были уже на берегу, когда мы добрались туда. Четыре акульих челна. Но там не только экипажи. Мы с боем прорвались обратно к ферме. Их там слишком много, Тейт.

— А Эмсо ранен?

— Он не ездил с нами.

Эта новость заставила Тейт забыть о страхе и о потерях. Ее жгло воспоминание об Эмсо, зовущем Джалиту.

Глупец. Жалкий глупец. Тейт хотелось заплакать, увидеть его мертвого и обнять в последний раз.

Посланник спросил:

— Ты идешь?

Тейт стряхнула с себя оцепенение.

— Я хочу еще кое-что сделать. Езжай к Восточным воротам. Найди там командира резерва Волков. Передай ему мое приказание немедленно идти на подмогу к Леклерку. И быстро пошли всадника к Волкам, преследующим повстанцев. Пусть они вернутся в город. Повтори.

Воин без ошибки повторил. Тейт хлопнула его коня по крупу.

— Давай!

Прежде чем всадник успел развернуться, Тейт уже звала Ланту, Картер и Анспач. Когда они прибежали, Тейт бросила:

— Это дельтаплан. — Она не обращала внимания на изумленные лица обеих подруг. — Я хочу, чтобы вы пошли со мной. У меня нет времени спорить с теми, кто захочет назвать меня ведьмой, домовым или кем-нибудь еще. Вы поможете мне собрать его?

— Зачем? — удивилась Картер.

— Скэны атакуют Леклерка. Они пытаются похитить его и Бернхард. С воздуха я смогу расстрелять мошенников.

Анспач покачала головой.

— Только не в темноте. Ты не сможешь этого сделать. Это сумасшествие. Тебя подстрелят с земли.

— Может быть. Но я сделаю все, что в моих силах. Этот дельтаплан довольно надежен.

— Ты хочешь умереть? — Картер покосилась на Анспач. — Ты убьешь себя. Что, если изменится ветер? Ты даже не знаешь его направления.

Тейт быстро сообразила, вспоминая направление дыма.

— С северо-запада. — В ее голосе сквозило самодовольство. — Мы теряем время!

— Пойдем. — Ланта побежала за лошадьми. Тейт быстро догнала ее. Картер и Анспач обменялись нерешительными взглядами, прежде чем последовали за ними.

Следуя совету Ланты, они поскакали вдоль берега в южном направлении. Иногда препятствия заставляли их удаляться от берега, вызывая некоторую задержку, но желание Тейт непременно найти обрыв, чтобы взлететь на дельтаплане, позволило им быстро определиться с маршрутом. Они услышали звуки сражения задолго до того, как смогли хоть что-то разглядеть. Вскоре показались акульи челны, застывшие в освещенной светом луны воде. Решив, что они подошли к нужному месту, Тейт погнала лошадь вверх по размытому склону. Земля крошилась под копытами коней, склон был слишком крутой. Женщины спешились и потащили тяжелую ношу на себе. Колючий кустарник ранил им руки, торчащие из земли ненадежные камни обрушивались под ногами. Но они упорно карабкались вверх.

Разложив перед собой части дельтаплана, они поняли, что трем женщинам, к тому же абсолютно не представляющим, как это делается, будет непросто собрать его при тусклом свете луны. Но и эта трудность осталась позади.

Внизу на побережье кто-то командовал голосом, похожим на рев быка:

— Акульи челны! Выслать маленькие лодки! Держитесь подальше от берега! Они не смогут послать на нас молнии — побоятся за жизнь пленника.

— Пленник. — Анспач произнесла то, о чем со страхом подумал каждый. — Только один.

Тейт поторопила:

— Мы можем спасти его, кто бы он ни был. Быстрей, быстрей.

Они подняли треугольное крыло. Тейт проверила ремни, состояние ткани, перекладину.

— Это похоже на большую птицу, расправляющую крылья, — сказала Картер. — Ты сможешь сделать это, Доннаси. Я знаю, ты сможешь.

Ланта и Анспач поддержали ее.

Между краем леса и откосом была узкая полоска молодой поросли, достаточно широкая для дельтаплана.

— Мне надо бежать на север, чтобы попасть в ветер, — сказала Тейт.

Ее прервал ружейный огонь. Все посмотрели на юг. Скрытый растущими на откосе деревьями, видимый только по слабым вспышкам выстрелов, кто-то стрелял по берегу.

Яростный, резкий воинственный клич разорвал ночь. Тейт замерла, сжав кулаки.

— Нет, нет, Налатан, не надо. Нет. — Ее голос был полон покорности, вины и мольбы.

Яростные крики кипели в ночи. Зазвенел металл, ни на что не похожий звук удара меча о меч. Человек закричал. Его вопль боли был заглушён звоном и скрежетом стали о сталь, и вновь кто-то закричал. После этого характерные звуки поединка на мечах стихли.

Затем страшное молчание было разорвано пронзительным криком Налатана:

— Где этот трус Лорсо? Неужели он так быстро удрал?

Хлопнул «вайп».

Налатан снова закричал:

— Лорсо! Мой друг из оружия-молнии только что убил еще одного из твоих людей, прятавшегося в деревянном форте. Они не могут помочь тебе. Давай покажи им, какой ты мужчина. Если только сможешь.

Тейт побежала, приподняв носовую часть дельтаплана, и оттолкнулась от края склона.

Полетела. Полетела!

Черный треугольник со свистом понесся над освещенным луной берегом. У Картер перехватило дыхание. Анспач стиснула ее в объятиях. Тут заговорила Ланта:

— Вверх. — Она хрипло выдохнула слово, как бы отдавая приказание крошечному силуэту дельтаплана. — Поднимись же вверх, ты, заколдованная тряпка. Не подведи ее. Ты не посмеешь!

Порыв ветра подхватил дельтаплан, когда Тейт повернула в южном направлении. Ткань громко захлопала. Анспач прошептала:

— Она возвращается.

— Ты сломаешь мне ребра, — сказала Картер. — Она это сделает. Сделает.

Теперь Ланта молчала, чувствуя, что если она и откроет рот, то только чтобы попросить удачи.

Благоприятный порыв ветра поднял дельтаплан Тейт именно в тот момент, когда это было нужнее всего. Налетев сзади, он придал ей скорость, вдавив в перекладину. Она старалась разглядеть, что происходит на берегу. Где Налатан.

Было трудно что-либо разобрать. Свет луны разбивал черноту ночи, бросая причудливые блики на море и побережье, и окружающее казалось нереальным.

Маленькие лодки направлялись к акульим челнам. Одна повернула назад. Сверху Тейт слышала разговор с удивительной ясностью.

— Поработителя не оскорбили выкрики этих отбросов с берега! Воины Поработителя не умрут, как свиньи в загоне!

— Это ловушка, Лорсо. Они пошлют на нас молнии.

— Мы видели, что молнии могут промахнуться. Они не станут рисковать своим другом. — Маленькая лодка была уже почти на берегу. Из нее выпрыгнул человек. Другой побежал, чтобы встретить его в воде. Налатан.

Сверху схватка казалась Тейт иллюзорной, опасной игрой света и теней. Она смотрела и не видела — не могла видеть.

Она направила вниз нос дельтаплана, приближаясь к сражавшимся.

Мужчины были слишком близко. Рука к руке, по колено в мерцающей воде.

Слишком быстро. Тейт прикинула угол — слишком крутой. Она подняла нос дельтаплана, описав круг над морем. Опустившись ниже, она скользнула в направлении акульих челнов. Ее приближение отметили испуганные крики. Доннаси пролетела челны Скэнов, оставив позади себя хор воющих выкриков. Потом она спустилась так низко, что могла различить отдельные камни, вспыхивающие в лунном свете, как маяки, и помчалась над берегом, внезапно наполнившись радостной силой. Краем глаза Тейт заметила участившиеся вспышки выстрелов.

Трепет ткани и свист ветра казались экзотической неритмичной музыкой, прославляющей ее мощь. В стороне от Налатана и его противника с криком пробежал какой-то человек.

Воины бросились к морю. В маленькой лодке кто-то яростно греб к берегу, выкрикивая чье-то имя.

Один из сражающихся в поединке зашатался и отступил к берегу, потом упал на колени.

Налатан. Налатан.

Тейт была в этом уверена.

Враг поднял меч. Маленькая лодка была почти рядом с ним.

Сжимая мурдат, Тейт издала первобытный, полный ненависти клич. Человек, собирающийся убить Налатана, обернулся на крик. У Тейт еще осталось время удивиться его ярости — он не пытался уклониться, а стремился ударить видение, с быстротой молнии несущееся на него. Вытянувшись в струнку, Тейт нанесла удар, чуть не выронив мурдат из рук. Дельтаплан задрожал, как будто не зная, что делать дальше.

Она уже проносилась мимо, заваливаясь набок, глядя на черное, приближающееся море. На одно страшное мгновение у нее появилось ощущение, что эта пустота что-то требует от нее, как будто Тейт что-то у нее взяла и теперь должна заплатить.

Резко скользнув к земле, дельтаплан упал на сваленные бревна.

Бамбуковый каркас смягчил удар, и Тейт не получила серьезных повреждений. Выбравшись из обломков, она бросилась к месту сражения, выкрикивая имя Налатана.

Налатан откликнулся. Слышать его голос — это было прекраснее всего на свете. Только сейчас Доннаси вдруг поняла, что вокруг продолжается бой.

Гэн выкрикивал приказы. Волки эхом отвечали ему с утесов; это были немногочисленные, усталые выкрики, но они несли в себе радость победы. С моря доносились выкрики и раздраженные команды. Раздался звук выстрела. Тейт подумала о том, кто бы это мог быть. И кто был пленником? И был ли этот пленник еще жив?

Небольшая группа отступала к берегу почти по пояс в воде. Последние небольшие лодки были почти у акульих челнов. Повинуясь легким движениям весел, три челна уже повернули на север. Один дрейфовал, полностью покинутый. Разгоравшийся на его палубе огонь освещал парус.

Подбежав ближе, Тейт заметила фигуру, поддерживаемую другими, в движущейся по берегу группе. Зовя Налатана, она побежала быстрее. Кто-то побежал ей навстречу, крича что-то в ответ, называя ее имя. Налатан.

Неукротимый воин, Тейт упала в объятия мужа и разрыдалась, как малое дитя.

Находившиеся поблизости раненые, изможденные, попробовавшие вкус битвы видели, как Налатан, этот беспощадный человек, тоже заплакал. Конвей с комком в горле заметил, что никто не засмеялся над подобной слабостью.

* * *

Наступил мрачный, холодный рассвет. Серое, промокшее небо скрывало горизонт. У подножия склона остатки погребального костра напоминали о месте упокоения умерших, среди которых уже не было врагов.

В центре группы, собравшейся на возвышении, догорал костер. Мужчины спали в неловких позах там, где их свалила усталость. Картер и Анспач медленно ходили между ранеными, подбадривая и успокаивая их. Всем нуждающимся уже была оказана помощь, и они настояли, чтобы Ланта пошла к своему мужу. Три семьи сидели теперь вокруг пламени костра вместе с Гэном, который наконец смог узнать обо всех событиях прошедшей ночи.

Гэн пробормотал невнятно, превозмогая усталость:

— Если Три Территории выстоят, этим мы будем обязаны только Леклерку… и тебе, Кейт Бернхард. Я вечно буду благодарить Вездесущего за ваше спасение.

Бернхард покраснела, положив свою голову на плечо Леклерку.

— Вот кого надо благодарить. Он заставил нас сложить все в его бункере и велел мне остаться там. Жаль, что мы потеряли несколько катапульт. Но если бы не предостережение Эмсо, нас бы застали врасплох. Волки, которых он послал, дали нам время спрятать остальное оружие.

На голове Леклерка белела повязка. Он слабо улыбнулся.

— Это была ночь героев. Вы даже не можете себе представить, что я чувствовал, лежа в лодке и зная, что стану рабом. Даже после того, как Налатан убил их вождя, меня бы увезли, если бы не вы. Я даже не знаю, как благодарить вас. — Несмотря на тяжелую накидку и жар костра, он сильно дрожал. Бернхард прижалась к нему. Леклерк благодарно и застенчиво улыбнулся.

Конвей напряженно спросил:

— А книги? Ты их тоже спас?

Вопрос оскорбил Бернхард. Она резко ответила:

— Они закопаны под полом бункера, защищенные даже от огня. Луис настоял.

— А красная? Она тоже там? — не сдавался Конвей.

Леклерк поднял голову.

— С остальными. Почему ты ею так интересуешься?

По правде говоря, ответ Конвея был продиктован страхом. Эта книга со списком мертвых людей и мест захоронений была почти талисманом. Она символизировала тех, кого Конвей почти не помнил и о ком он сожалел почти так же, как сожалеют о братьях, ушедших из семьи. Он пробормотал что-то, стараясь замять разговор.

Во время этого разговора Тейт повернулась в объятиях мужа, чтобы прошептать ему что-то на ухо. Она специально села с правой стороны. Правый глаз Налатана был всего лишь узкой щелкой. Словно отравленный цветок, красный кровоподтек обезобразил половину его лица. Тейт прошептала:

— Посмотри на Кейт и Луиса, сидящих так близко. Видишь, как они смотрят друг на друга? Они кое-чему научились. Похоже, Тан, мы станем свидетелями романа.

Он отстранение улыбнулся. Его голос сильно изменился из-за разбитой челюсти.

— Есть кое-что, о чем нам надо поговорить. Слухи. Обвинения. Когда будет время…

Она сжала его руку.

— Я знаю об этих сплетнях. Я люблю тебя. Только это имеет значение.

Налатан покачал головой.

— Из всех ответов, которые ты бы могла дать, на этот я даже не надеялся. Я не заслуживаю тебя.

— Я знаю.

Налатан даже не пытался сделать вид, что удивлен. Покорно вздохнув, он обратился к Конвею, который уже закончил свой разговор с Леклерком:

— Лорсо не погиб. По крайней мере, он был еще жив. Если бы его люди не приложили столько усилий, чтобы вытащить его, они смогли бы помешать нам освободить Луиса.

— Ты его не убил? — Тейт выпрямилась. — Я ведь ударила его, я думала, что ты… — Выражение лица Налатана остановило ее. Он отвернулся. Тейт могла бы поклясться, что заметила на его лице сострадание. — Что же тогда произошло?

— Его рука. — Налатан вытянул перед собой правую руку. — Она отрублена. Для такого человека это хуже, чем смерть.

— Хорошо. — Заметив удивление, Ланта пояснила: — Они зовут его «Поработитель». Сотни жизней, десятки тысяч рук — ничто не принесет ему больше боли, чем то, что с ним произошло. Если он придет в Церковь, я должна буду его простить. Но не раньше. Его жестокость живет в глазах всех моих осиротевших Избранных.

Леклерк тихо рассмеялся.

— Я понимаю. О, как я это понимаю…

Гэн встал. Его колени громко хрустнули. Он потянулся — захрустело и плечо. Все смеялись, когда из леса появились два человека. Молодой Волк, засыпающий на ходу, сопровождал другого, столь же уставшего человека. Волк сказал:

— Этот человек говорит, что он из племени Речных. Он был в Оле. Они послали его сюда.

— Я разрешаю тебе оставить караул. Можешь спать, — сказал Гэн Волку и взглянул на незнакомца.

Человек Реки резко вымолвил:

— Жрец Луны идет. Летучая Орда начала переправу через реку три — нет, четыре дня назад. Жрец Луны пообещал: когда луна потемнеет в следующий раз, человек с именем Мондэрк перестанет существовать.

Конвей заметил, как изменились лица его друзей. Гэн произнес:

— Даже если ему и его союзникам Скэнам удастся взять мою голову, они проиграют. Мое сердце будет жить в груди моих друзей, так же как и их сердца живут во мне. Теперь отправимся в Олу, вернем этого старого-дурака Эмсо, преследующего повстанцев. Он будет сожалеть, что пропустил драку здесь.

Обнимавшему Ланту Конвею показалось, что она вздрогнула. Но в чем он был уверен, так это в том, что Тейт старалась не смотреть в сторону Гэна.

Глава 87

Слезы Нефрита ждала, стоя на своем обычном возвышении.

Акульи челны Лорсо приближались. Прикрывая глаза рукой, Слезы Нефрита взволнованно считала. Одного не хватает. Сколько же тогда погибших? Сколько еще стали бесполезными инвалидами?

Повернувшись, она сделала знак рукой. У подножия ее ожидала команда с паланкином. Новый возница расставил рабов и повел их к вершине холма. Сидя наверху паланкина, расторопный, как белка, одетый в кожаную куртку и в кожаные штаны, он был очарователен. Возница со вкусом украсил свою щегольскую шапку радужными скорлупками. Кроме того, ему удавалось заставить работать на полную мощь свою команду из ленивых слизняков.

Слезы Нефрита видела это, когда разрешила юному шельмецу вести всю группу на конюшню. Он был из тех, кто разбирается в породах скота. Взяв в руки хороший хлыст, он заставил рабов прыгать, как блох. У мальчика было будущее.

Из-за занавесей своего паланкина она наблюдала за маневрами кораблей. Лорсо командовал, стоя на носу, бледный и мрачный. Он тяжело прислонился к деревянной стойке. Все больше волнуясь, Слезы Нефрита разглядывала команду и воинов, собравшихся возле мачты. Все, даже занятые приготовлениями к швартовке корабля, смотрели на Лорсо с бледными от благоговейного трепета лицами. Холодный пот побежал у нее по спине.

Было что-то еще. Что-то прибитое к мачте. Кожаная сумка?

Резко откинувшись назад, она подала команду вознице:

— К моему дому. Быстрее.

То, что она видела, было какой-то подсказкой. Бог испытывал ее. Она должна, обязательно должна найти скрытый смысл в этих знаках.

Нетерпение заставило ее вновь приникнуть к окошку сразу же, как только она очутилась в своем доме, отодвинуть занавеску. Слезы Нефрита выглянула наружу и тревожно присвистнула. Лорсо был уже почти у дверей. Торопливо шаркая ногами, она добралась до кресла возле огня и упала в него. Старые острые кости уперлись в хилую плоть. Она злобно взглянула на вошедшего Лорсо, проворчав:

— Спроси разрешения войти в дом Женщины-Духа.

Лорсо невозмутимо отошел в сторону, чтобы пропустить Джалиту, пряча правую руку за спиной.

— Я вырос в этом доме. Он такой же мой, как и твой. — Джалита одарила Слезы Нефрита понимающей улыбкой.

У старухи заныло сердце и перехватило дыхание.

— Ты, предательница! Во имя Сосолассы, что ты сделала с моим сыном?

Лорсо холодно рассмеялся.

— Я знаю Сосолассу, мать. Может быть, даже лучше, чем ты. Он дал мне Джалиту и дал мне это. — Лорсо поднял вверх обрубок правой руки.

Округлившиеся глаза старухи закатились вверх, зрачки превратились в маленькую полоску. Джалита вскрикнула. Лорсо спокойно наблюдал. Сжав подлокотники кресла, Слезы Нефрита с трудом стряхнула с себя оцепенение. Слова звучали невнятно, заглушенные слюной.

— Скажи мне… Твоя рука… Объясни…

— Я осадил замок Гэна Мондэрка. С моими людьми я разбил его личную охрану, поднял с постелей его жену и друзей, сжег замок. — Он махнул изувеченной рукой. — Это ведьма. Черная ведьма атаковала меня, мать. Только меня. Она летела. Как летучая мышь. Я ударил ее по крылу. Она отняла мою руку.

Темные линии прочертили его лицо; глаза смотрели из глубоких, красных от дыма глазниц, но Лорсо говорил с твердой уверенностью. Слезы Нефрита не покидало ощущение, что покалечили сына, выполнявшего ее приказ, и подменили его этим сильным раненым человеком. Она спросила:

— Ведьма летала? Она прыгнула откуда-то?

— Летала. Сделала круг над морем, подлетела к берегу, ударила меня по руке, как летучие мыши нападают на насекомых. Все мои люди видели. Она спасла другого колдуна, человека, знающего магию.

— Гэн? Сайла? — Слезы Нефрита фыркнула. Она знала ответ. Она также чувствовала потребность унизить этого человека.

Лорсо спокойно сказал:

— Гэн был на юге, в походе. Я не знаю, где была Сайла.

Его ответ обеспокоил Слезы Нефрита даже больше, чем глупости о летучей мыши.

— Ты сказал, что Гэн был на юге. Где же он сейчас?

— Не знаю.

— А ты не знаешь, сколько пива потребовалось, чтобы ты и твоя команда увидели летучую мышь?

Он напрягся.

— Хватит, мать. Я сказал тебе: теперь я узнал божество. Мы видели то, что мы видели. Черная Молния взяла мою руку. Спроси бога сама. Тот напиток и дым, помнишь? Посмотри на меня. Ты видела, чтобы человек с таким достоинством переносил подобную рану? Вот ответ: я то, что создала ты и наше божество. Полностью. — Отвернувшись от старой женщины, он посмотрел на Джалиту. Та улыбнулась ему. Это было лицо женщины-победительницы. Слезы Нефрита хорошо это знала — в свое время она тоже испытала это волнующее возбуждение плоти.

Но один вид этой победы вызывал у нее ненависть.

Опустошающая усталость охватила Слезы Нефрита. Казалось, что тепло домашнего очага вытянуло через трубу, оставив ей холод и пустоту. Она сказала Лорсо:

— Ты обманул меня. Набег не получил благословения.

Он улыбнулся. У Слез Нефрита перехватило дыхание. У него было такое выражение лица, которого она никогда раньше не видела.

— Ты благословила его еще тогда, когда послала меня поймать девушку, которую хотела воспитать так, чтобы та исполняла все твои приказания. Ты назвала ее «ядом». Ты, как никто другой, должна знать, что при использовании отравы часть ее может пристать к отравителю.

— Не пытайся заморочить мне голову, Лорсо. Я никогда не предлагала тебе совершить набег!

— Ты хотела, чтобы я отправился за ней. Ее миссия удалась. Самые близкие друзья Гэна Мондэрка не верят друг другу. Там открытый мятеж. Его Волки ослаблены, готовы к тому, чтобы их разбили. Ты хотела, чтобы она привела меня к Оле. Сейчас я твой сын более, чем прежде. Я сражался с летающей ведьмой и победил, как мне кажется.

— Ты обманул меня.

— Лучше сказать, что мы обменялись ложью. После этого мы снова сможем стать матерью и сыном, работать вместе. У нас двоих есть то, что мы хотим. — Он протянул поврежденную руку к Джалите. Она прижалась к Лорсо.

В темной комнате, благоухающей загадочными запахами, уставленной колдовскими принадлежностями, три разума ощупывали друг друга, прикасались, схватывались и отстранялись. Джалита нарушила молчание:

— Я женщина Лорсо. Я буду преданно служить ему. Я подарю ему радость или нежность и все, что он захочет. Я буду так же служить Слезам Нефрита.

Никаких условий. Никаких явных уловок. И, сказала себе Слезы Нефрита, ни следа правды. Однако слова были произнесены, и это был хороший момент для начала игры. Слезы Нефрита сказала:

— Скэны должны понять, что Сосоласса говорил с Лорсо напрямую, освящая этот набег. Лорсо пришлось принести в жертву свою правую руку, чтобы доказать свою преданность и силу божества. Он освободил Джалиту, мою помощницу, для меня. Она — это мой подарок ему. Лорсо — избранник божества. Поработитель должен править.

И снова этот всезнающий, уверенный взгляд на причину всех бед, лгунью и обманщицу Джалиту.

Слезы Нефрита почти не слышала, как попрощался Лорсо. Она махнула рукой, уже глядя на играющие язычки пламени в печи, и так и оставалась сидеть в задумчивости, пока тихий стук в дверь не вывел ее из этого состояния. Слезы Нефрита в ярости открыла ее, подняв руку для проклятья.

Это был юноша, ее возница. Удивление заморозило проклятья у нее в горле. Слова возницы были сбивчивы:

— Левый Передний носильщик. Он вывихнул лодыжку. Я заменил его. Я не смогу вести рабов завтра.

Тон, которым были произнесены слова, насторожил Слезы Нефрита. Юноша скрывал свои настоящие чувства. Часть ее разума аплодировала его способностям; другая часть пыталась разобраться с тем, что она видела. Страдание? Разочарование? Нет, что-то другое. Она почувствовала, что ее гнев возвращается. Однако любопытство было сильнее.

— Почему ты не можешь вести?

— Я должен занять место моего отца, рыболова.

— Скажи отцу, что я хочу, чтобы ты был со мной.

— Он погиб во время набега Лорсо. Моя мать теперь одна. С нами. И все, что у меня есть, — это сестры. Мой отец не должен был уходить. — Последние слова были сказаны с поднятым вверх подбородком, твердым взглядом голубых глаз. И в самом деле вызов.

Слезы Нефрита провела костлявыми пальцами по его волосам. Хороший парень. Умный.

— Твое имя Бороссо?

Он подозрительно кивнул.

— Иди домой, Бороссо. Скажи своей матери, что о вашей семье позаботятся. Я хочу, чтобы ты работал здесь. Для меня. Все время. Ты понял?

Он снова кивнул. Она схватила его ухо пальцами.

— Когда я задаю вопрос, ты должен отвечать.

Слезы наполнили его глаза, маленькие блестящие капельки ненависти, благодарности и покорности.

— Да, я понял. — Не отклоняясь назад, не жалуясь.

Довольная, она отпустила его ухо.

— Тогда ступай. Мы будем делать замечательные вещи, юный Бороссо. Замечательные!

Закрывая за ним дверь, Слезы Нефрита радостно засмеялась…

Глава 88

— Дальше пойдем на веслах. — С этими словами Домел опустил парус. Покачиваясь на волнующейся глади залива Глотки, небольшой катамаран тотчас перестал слушаться руля. Домел бросил Эмсо в руки весло, приговаривая: — Работай, когда тебя не выворачивает наизнанку. И делай то и другое тихо.

Эмсо был слишком жалок, чтобы возразить. Мерно взмахивая веслом, он почувствовал неожиданное облегчение. Или, может, это была надежда — земля на горизонте казалась пределом всех мечтаний. Он чуть не рассмеялся вслух, предвкушая приближающееся избавление. От стольких вещей. Навсегда.

Когда они подошли к берегу, Скэн бесшумно спрыгнул за борт, слегка забрызгав при этом перевязанную ногу Эмсо. Домел уже оттолкнул катамаран, но Эмсо все еще сидел в нем, что-то нащупывая. Он вытащил пару седельных сумок и только после этого помог своему напарнику избавиться от легкого суденышка.

Эмсо выбрался на берег вслед за Домелом. Скрепя сердце, он не мог не отдать должное морской сноровке Скэна. Теперь ему предстояло оценить того в роли рейдера.

Точно так же, как Скэн мог убедиться в решимости Волка. Решимости бывшего крестьянина, бывшего вождя отрядов Волков. Эмсо пробормотал:

— Только потому, что я любил тебя, друг мой. Тот, кто тебя ненавидел, не смог бы причинить тебе столько боли.

Домел подошел поближе:

— Тебя все еще мутит? Что ты бормочешь?

— Это тебя не касается. Двигай.

— Я тебя, наверное, прикончу. Своими собственными руками.

— Ничего ты не сделаешь. Заткнись и показывай дорогу.

Домел схватил его за плечо, и Эмсо замер. Повернувшись спиной к свисающему над водой бревну, Скэн вполголоса приказал:

— Как только минуем это бревно, пойдем вглубь. Оттуда видна гавань и акульи челны, они стоят на глубокой воде. Их стерегут часовые-рабы, прикованные к своим постам. Их должно быть трое. Как только увидим ближайшего, ты его прикончишь. Я знаю, где двое остальных — их я беру на себя.

— Освободи их. Пусть они сражаются за нас.

— Сражаются? Они рабы.

— Пусть они умрут, сражаясь.

— Я не умираю вместе с рабами. В любом случае они знают, что происходит с теми, кто отказывается подчиняться. Или сопротивляется. Они все равно не станут сражаться.

— Обойдем их.

— Послушай меня. Им суждено умереть. Будем действовать быстро. Моим людям нужно время. Если рабы поднимут тревогу, мы вообще не сможем вывести челны из строя. Что с тобой? Они же всего лишь рабы, Эмсо.

— Они люди.

— Убей их, или ты погубишь себя. И меня.

Эмсо вздохнул, глянув на луну.

— Ну ладно, раз уж так надо. Хотя это и неправильно.

Они залегли в нескольких шагах от первого часового. Домел растворился в темноте, и Эмсо, несколько раз глубоко вдохнув, стал подкрадываться. Шелест прибрежных кустов от сильного бриза надежно маскировал его неуклюжесть. Сидящий охранник пошевелился, уставившись на освещенную луной поверхность воды. Эмсо нанес удар. Тяжелый металлический шар на рукоятке мурдата ударил охранника по затылку. Подхватив обмякшее тело, Эмсо зажал ему рукой рот.

— Ни слова. Один звук, и ты — покойник. Ясно?

Придя в сознание, охранник оцепенел. Он кивнул, круглые от страха глаза блестели.

— Я сейчас выломаю штырь, которым крепится твоя цепь. Присоединяйся к нам или беги прочь, но молча.

Тот снова кивнул. Медленно, осторожно Эмсо ослабил хватку на нижней половине лица охранника. Перепуганные глаза неподвижно уставились на него. Изогнувшись дугой, часовой отпрянул назад и попытался закричать. Раздался даже не крик, а скорее жалобный писк, остановленный мурдатом у горла. Эмсо навалился на часового, вмял того в скалистый берег. Они яростно боролись, под ними влажно хрустели камни, но часовой не оставлял попыток закричать. От черной в свете луны крови исходил легкий пар.

Наконец часовой затих, и Эмсо тяжело скатился с него. Домел лежал на расстоянии вытянутой руки. Он тихо произнес:

— А ты — больший дурак, чем я думал. Как по-твоему, почему некоторые из них сдаются, позволяя взять себя в рабство?

— Ты когда-нибудь заткнешься? Что теперь?

— Собери лодки. Отбуксируем их с собой. Эмсо не успел подняться, когда шум гальки заставил его обернуться. Домел тоже пригнулся, вглядываясь. У самой воды их окружили бродячие собаки. Животные выжидали. При слабом свете их нервное шевеление создавало впечатление единого целого. Сквозь рычание можно было различить напряженное подвывание. Эмсо рубанул мурдатом. Стая отступила, но две собаки остались стоять, пригнув головы и рыча. Они медленно пошли на остановившихся перед ними людей. Остальные пристроились за ними.

— Кровь, — сказал Домел. — Их раздражает запах.

— Сейчас я им добавлю. — Эмсо перекинул седельные сумки через левую руку так, что его кулак был спрятан в складках кожи. Выставив такой щит, он, не произнося ни слова, угрожающе надвигался на собак. Пара псов перед ним разделилась, остальные змейкой подтягивались вперед. В животе у Эмсо похолодело. Свирепая решимость животных лишала присутствия духа.

Вожак прыгнул, раскрыв полную сверкающих клыков пасть. Эмсо выкинул руку с кожаной сумкой. Собака вцепилась в нее зубами и повисла, сдавленно рыча. Ударом сплеча Эмсо снес голову прыгнувшему на помощь второму псу. Как бы продолжая движение, он вонзил мурдат в висящего на седельной сумке. Остальные в ту же секунду исчезли в темноте. Домел буркнул:

— Хорошо, что ты захватил эти сумки. Зачем они тебе? — От возбуждения он заговорил почти в полный голос.

Эмсо осадил его:

— Потише. Крики поднимут всех твоих сородичей.

— Собаки все время дерутся и подыхают. Никто и ухом не поведет. Да здесь и некому нас услышать. Пошли, у нас есть работа. — Он протянул Эмсо козлиную шкуру, измазанную чем-то жирным. — Масло, — произнес Домел. — Дальше по берегу есть склад. Я заглянул туда. — Он забросил массивный тюк на плечо. Белоснежные зубы блестели. — Воск.

* * *

Домел стоял на палубе и улыбался. Всего акульих челнов было пять рядов, по пятнадцать челнов в каждом. Огонь пожирал первый ряд и уже принимался за второй.

Из трюма вылез Эмсо. Домел похлопал его по плечу.

— Они проснулись. Вслушайся в их вопли.

— Лодка готова? — Эмсо выглянул через борт. Домел кивнул. — Тогда в путь, — добавил Эмсо.

Постепенно пламя перекидывалось и на челны в других рядах. Огонь и ветер вздымали горящие обломки в воздух. Когда они падали на другой корабль, огонь вспыхивал с новой силой. Домел злобно рассмеялся. Эмсо бросил на него настороженный взгляд. Тот объяснит:

— Они говорят, что Домела больше не существует, даже имени такого нет. Пусть смотрят. И знают.

Скэны столпились у воды, тщетно пытаясь отыскать лодки, уведенные Домелом и Эмсо. Низко пригнувшись, те налегали на весла, чтобы поскорее добраться до темного западного побережья, подальше от толпы Скэнов.

Соскочив на берег, Эмсо и Домел возвращались, держась в тени и огибая по дуге небольшую бухту. Они одновременно остановились, вынимая оружие. Эмсо перекинул свои седельные сумки через голову, создав подобие щита, закрывающего верхнюю половину груди и спину. Домел стянул с себя одежду выше пояса, обнажив узор красно-черных татуировок. Когда толпа расступилась, освобождая путь для Слез Нефрита, Домел фыркнул и вышел вперед, туда, где было побольше света. Эмсо ковылял рядом, стараясь не ступать на перевязанную ногу и прогоняя боль.

Домел успел сделать несколько шагов, когда его наконец заметили. Первый же увидевший в ужасе выдохнул его имя. Другие зашумели, указывая на Домела. Остальные уставились, словно лишившись дара речи. Первоначальное оцепенение прошло, и толпу накрыла тишина. Воздух был пропитан испугом.

Домел шагнул вперед. Заглушая рев пламени, он прокричал:

— Старуха! Посмотри на меня. Ты говорила Скэнам, что божество уничтожило меня. Вот он я. Ты говорила им, что божество пошлет их за победой на акульих челнах. Вот они, подожженные моей рукой. Я, Домел, бросил вызов твоему божеству. Победил его. Посмотри на меня и признай свою ложь.

Эмсо придвинулся к Домелу:

— Только Домел знает мое имя. Никто другой здесь не посмеет его произнести.

Из толпы вылетела стрела, пролетев над головами пары воинов. Не успел затихнуть ее свист, как послышался рев Лорсо:

— Нет! Взять их живыми. Они оскорбили нас и наше божество. Они нужны мне живыми. Взять их!

Приказ Лорсо словно спустил доведённых до бешенства Скэнов с цепи. Они бросились вниз, к берегу.

Эмсо запустил руку в переднюю сумку. Слева от него стоял Домел, вид его был ужасен. Подняв свой меч, он приставил его к горлу. Эмсо крикнул ему:

— Нас не возьмут. Я позаботился об этом. — Эмсо протянул товарищу один из двух предметов, похожих на затупленные зеленые металлические камни для пращи. Домел в недоумении уставился на них. — Тейт называет их гранатами. — Времени было в обрез. Показывая принцип действия, Эмсо выдернул кольцо, придерживая чеку. Домел повторил его движения. Эмсо сказал: — По моему сигналу отпустишь эту металлическую штуку. Не оплошай. Встретимся в Далекой Земле.

Спокойствие и уверенность Эмсо подействовали на Домела. Он зажал гранату в левом кулаке. Правая держала меч. Эмсо отковылял на несколько метров в сторону. На его лице застыла спокойная улыбка. По иронии судьбы колдовство чужаков, пришедших в Олу, должно сослужить ему последнюю службу. Если, конечно, эта странная металлическая штука сработает.

Словно буруны, Скэны рассыпались вокруг своих жертв. Они лишь отражали удары и уворачивались, не решаясь убить. Эмсо и Домел дрались насмерть. Вылетевшая из толпы кожаная веревка затянула вокруг них петлю. Меч Домела упал на землю. Эмсо взмахнул мурдатом, пытаясь разрубить путы, но один из нападавших прыгнул вперед, перехватив его руку.

Эмсо и Домел скрылись под грудой Скэнов.

Слезы Нефрита ликовала при виде происходящего.

— Мы их заполучили. Теперь Домел увидит, что Сосоласса…

Груда тел все росла. Один за другим раздались два оглушительных взрыва, и в небо полетели куски обожженного человеческого мяса. Слезы Нефрита закачалась. Отпрянув назад, она споткнулась и упала прямо в объятия Джалиты. Через мгновение до нее донеслись нечеловеческие крики.

Кто мог, пятился назад, забыв про убитых и корчащихся, стонущих раненых. Многие с визгом бросились бежать. Некоторые с молитвами упали на колени. Лорсо бежал к месту кровопролития, выкрикивая приказы, требуя, чтобы жертвам была оказана помощь.

Слезы Нефрита облокотилась на поддерживающие ее женские руки. Джалита быстро пришла в себя, тихо прошептав:

— Сейчас самая ответственная работа — за женщинами. Теперь, как никогда, нужно божество. Скэнам нанесена обида. Разум людей притуплён болью, расшатан страхом. Святости божества брошен вызов. Сила могущественнейшего вождя под сомнением. Пришло время начать все создавать заново.

Взяв свой посох и выпрямившись, Слезы Нефрита повернулась лицом к Джалите. Лицо старой женщины было залито светом огня, луна отражалась в ее запавших глазах. Она тяжело выдохнула. В ее дыхании слышались звуки леденящего ветра, холодной мглы, которая разрушает разум и подталкивает в лапы дурманящего сна, длящегося вечность. Потрясение ушло на второй план. Взгляд каждой из женщин проникал другой в самую глубину души. Слезы Нефрита улыбнулась и промолвила:

— Да, моя Джалита. Мы действительно должны все начать создавать заново. О да.

Глава 89

Всякий раз, когда колонна Волков маршем покидала Олу, над ней реяли знамена, а боевые барабаны выбивали грозный ритм. Возвращавшихся воинов встречали весенними цветами и торжественными звуками труб и горнов. Вот уже почти месяц война представляла собой монотонную серию беспощадных засад и ожесточенных непрерывных боев. Изменялось многое: обстоятельства столкновений, время суток, местность, погода. Но неизменным было одно — после каждого боя стаи Волков редели.

Измученные, обескровленные отряды не могли себе позволить вести образцово-показательные сражения. Они атаковали без предупреждения, бежали без капли сожаления, затем из прикрытия наносили удар по преследователям. Кочевники Летучей Орды понимали такую тактику. Они и сами ее придерживались. Но Волки воевали в лесу, где мобильность лошадей сводилась к нулю и зачастую пеший имел преимущество перед конным. Дюжие пехотинцы Волков видели в лошадях только средство передвижения и считали, что сражаться мужчина должен на земле. Они знали лес как свои пять пальцев, находя укрытие там, где кавалерии не хватало простора.

Свирепость кочевников, теряющих своих товарищей с убийственной неумолимостью, с каждым разом нарастала. Их оружием была сплошная стена огня, несущаяся впереди наступающих отрядов. Огонь отмечал их продвижение. Там, где они проходили, не оставалось ничего живого.

Столбы дыма возникли на горизонте, когда вся компания была на ферме у Леклерка. Появление Гэна внесло полную ясность. Он въехал вместе с отрядом Джалайла, его знамя колыхалось от легкого ветерка. Словно крот, из своей подземной норы показался Леклерк. Он прикрыл глаза рукой, прищуриваясь. При виде Гэна он понимающе буркнул:

— Пора вылезать, так?

— Боюсь, да.

— А ты не мог бы дать мне еще пару дней? Я еще не во всем уверен.

Гэн отрывисто рассмеялся.

— У меня немало вопросов уже сейчас. Тебе не кажется, что в воздухе что-то висит?

— Наверное, дым. — Леклерк безразлично улыбнулся. — Сейчас тут чего только нет. Сколько у нас еще времени?

— Ночь. Не больше.

Леклерк присвистнул. Не теряя времени, он приказал, чтобы все оборудование погрузили на платформы. Затем он проследил, как перенесли несколько огромных свертков из его личной мастерской. Когда Кейт игриво попыталась заглянуть, он решительно запретил ей. Повинуясь интуиции, она спросила:

— Это как-то связано с этим серебром, да?

Его глаза широко раскрылись. Он ничего не сказал, только бросил подозрительный взгляд на своего лучшего слесаря. Тот принялся оживленно жестикулировать, показывая, что ни в чем не виноват и знает о строжайшей секретности. Какое-то время Леклерк не сводил с него глаз, и, когда снова повернулся к Кейт, на лице его читались смешанные чувства раздражения и понимания. Тем не менее он не проронил ни слова.

Был вечер, когда Гэн с Конвеем стояли на городской стене над Восточными воротами. Перед ними простиралась унылая картина. Огонь и дым горящих построек разительно контрастировали с мириадами ростков весенней зелени. На коричневато-желтом поле торчали ряды зловещих кольев, заостренные концы которых готовы были разодрать в клочья любую лошадь. На окраине далекого леса мелькали всадники.

Откуда-то издалека с юго-западного направления донеслась барабанная дробь. Ритм, медленный и сильный, нес скрытую угрозу. Конвей развернулся в ту сторону.

— Ураган — лучший отряд кочевников, — промолвил он и, когда удары затихли, показал в направлении ближе к югу. Словно по подсказке, там зазвучал следующий барабан, его ритм был отличен от первого. Конвей пояснил: — Они будут стучать по очереди, пока не доберутся до северо-востока. Они хотят нам сказать, что мы окружены.

— Я знаю, ты обучал этих людей. Тяжело поверить, что ты жил среди них. Да, друг мой, куда судьба нас только не забрасывает. Все мы знаем себя очень плохо, так ведь? — Это было скорее утверждение, нежели вопрос. — Как эти воины из Урагана сражаются, спешившись, против стен и хороших укреплений?

— Точно демоны. Они верят, что, сражаясь за Жреца Луны, они после смерти прямиком попадут в прекрасный мир на луне. Они думают, будто спустя некоторое время родятся заново вместе с ним и будут жить вечно. Они переносят боль не легче, чем остальные, но не боятся смерти.

— Надеюсь, они скоро появятся. Если они нападут, договорившись со Скэнами, то нам не устоять. — Второй барабан умолк. Его сменил третий. Гэн сдвинул брови, обернулся.

Его позвал Волк. Гэн откликнулся, и парень прокричал:

— Мурдат, Леклерк говорит, что вас ждут в замке!

Гэн сбежал по ступенькам. Конвей старался не отставать. Прыгнув в седло, Гэн произнес:

— Возможно, это акульи челны. — Они поскакали, чтобы выяснить все на месте.

Леклерк ожидал их в большом зале, в нескольких шагах позади него стояли Сайла и Ланта. Помещение освещали только несколько свечей, расположенных в пирамидальном канделябре.

Конвей еще не успел привыкнуть к полумраку, когда из темноты появилась фигура человека и заняла место рядом с Леклерком.

Это был Найон. Одет он был необычайно пышно. Его камзол был ярко-красного цвета. На ногах были черные с белыми носками невысокие туфли и широкие шаровары в бело-синюю полоску. На голове возвышался плоский кожаный чепчик с небольшим козырьком, пришитым под очень стильным углом, от которого отходил назад веер из трех длинных черно-белых перьев. Наряд дополняла сабля с двумя рукоятками, сидящая в лакированных ножнах, инкрустированных изображением дракона из осколков цветного стекла.

Конвей удивился. Он полагал, что никто не мог проплыть по Внутреннему Морю мимо Скэнов.

Гэн прямо так и спросил:

— Как тебе удалось миновать наших врагов?

На лице незнакомца появилась заразительная улыбка.

— Кораблей нет. — Присутствующие вытаращили глаза. Он рассмеялся, после чего на ломаном языке передал историю рейда Эмсо и Домела. Когда он прибыл в деревню Скэнов, ему разрешили стать в гавани на якорь, но запретили покидать корабль. Один из охранников, посланных на борт, чтобы приглядывать за ним и его товарищами, очень сильно любил напиток, который Найон назвал сава. Найон подмигнул: — От него губы шевелятся быстро, а голова — медленно, понятно?

Гэн кивнул, и Найон продолжил:

— Воин Лорсо приходил мой корабль. Нет руки. — Он показал свою. — Говорит, ведьма ее забрать. Черная женщина. Ты знаешь?

— Она — мой друг, — ответил Гэн. — И она не ведьма.

— Она летать.

— Она не ведьма. Зачем ты приехал?

Найону хотелось продолжить разговор о ведьмах, но он подчинился воле хозяина.

— Торговать. Ты лучший друг, чем Скэны, я думаю. Ты убить Летучую Орду, мы торговать. Шерсть, шкура, нефрит. Ты иметь горящий черный камень — уголь, я думаю? Мы говорить. Если ты жить.

— Мы останемся в живых. И у нас есть нечто получше угля.

Найон посмотрел на Сайлу и Ланту, затем снова на Гэна.

Он сказал:

— Мои люди слышать много о целительницах. Мы тоже так говорить. Но целительница не ходить к Скэны. Молодая женщина — жена Лорсо — говорить, что убивать всю Церковь. Плохая женщина. Теперь я идти. — Он поклонился, принося извинения. Когда Гэн ответил ему тем же, щеки незнакомца тронул легкий румянец искренней признательности. Он тепло улыбнулся.

Леклерк заговорил, словно во сне:

— Торговать. С Япон… Найонами. — Внезапно он встрепенулся, обратился к Гэну: — Ты сделаешь это? Займешься торговлей?

— Моя заветная мечта.

Леклерк резко удалился. Конвей улыбнулся.

— Что он на этот раз замышляет?

— Надеюсь, что-то очень мощное. — Голос Налатана привлек всеобщее внимание. Он продолжал: — Только что прибыл разведчик. На лодке, обойдя оцепление. Проходы в горах по-прежнему закрыты. От Людей Собаки помощи не предвидится. Основные силы Летучей Орды разбивают лагерь.

Сайла сказала:

— Мы готовы, Гэн. Аббатство станет домом исцеления. Молитвы вознесены, лекарства подготовлены и освящены.

Он поблагодарил ее. Погрузившись в размышления, Гэн вышел на улицу. Забравшись на коня, он глянул на Налатана и Конвея.

— Вездесущий добр к нам. Он забрал Эмсо, но Он вдохновил его уничтожить Скэнов. Нам дан еще один шанс.

— Небольшой шанс. — Конвей запрыгнул в седло, встретился взглядом с Гэном.

Засмеявшись, Гэн похлопал Конвея по плечу.

— Что бы мы делали с большим шансом?

— Я бы хотел попробовать. Хоть раз! — прокричал ему вслед Конвей, пристраиваясь рядом с Налатаном. Монах-воин изобразил улыбку.

— Погоди, пока ты не увидишь костры, Конвей. Их дым подобен туману. Они тащат с собой свои огромные крытые повозки. Те светятся ночью будто гигантские свечи, прикрытые куском ткани. Даже с молнией Леклерка, я думаю, наш небольшой шанс совсем невелик.

Они еще не успели подъехать к стене, когда воздух рассекла стрела длиной около метра, выпущенная из катапульты. К счастью, она никого не задела и разбилась об одно из зданий.Оба ринулись под защиту стены.

Незаметно город погрузился в темноту. Волки совершали вылазки наружу, устраивая засады и готовя налеты. Тем же были заняты и кочевники. Время от времени тишину ночи распарывали стрелы катапульт с обеих сторон. Их жужжащий, свистящий полет мелодично дополнял непрекращающийся стук барабанов Урагана.

Конвей заснул на удивление легко. Он однажды проснулся, услышав ужасный скрип. Понемногу до него дошло, что этот звук не имел ничего общего с людским горем. Колеса, решил он, стенобой выдвигается на ударную позицию. Под утро его разбудил звук взрыва. На этот раз кричали люди. Сработала одна из проволочных мин Леклерка.

Рассвет пробивал себе дорогу сквозь дым сотен костров. Шаг за шагом солнечный свет приоткрывал все, что было припасено для Олы. Хворост, сложенный под огромными кольями, готовый к сожжению. Увидев заградительные экраны, защищавшие стенобой, Конвей разочарованно стукнул по стене замка. Катапульту прикрывали два огромных мата, плотно сплетенные из веток и молодых деревьев. Разнесенные на несколько метров, они свободно свисали с толстых канатов. Если стрела катапульты противника и пробила бы первый мат, то она отклонилась бы от цели и погасила почти всю свою скорость. Второй мат дублировал действие первого. Попавшая в него стрела потеряла бы большую часть энергии и не смогла бы нанести заметный урон. Единственной неприкрытой частью катапульты была отвесная рукоятка спуска.

С позиций кочевников полетели зажженные стрелы, опасно грациозные. Они взмывали в небо, оставляя за собой шлейф дыма, и, казалось, зависали в верхней точке. Конвею вдруг стало любопытно, когда мир снова узнает такие слова, как апогей и перигей. Устремляясь вниз, стрелы мягко посвистывали своим оперением. Горящая пакля нервировала. Время от времени кустарник вокруг заграждений против всадников охватывался огнем. Сначала Конвей предлагал подложить под них черного пороха. Однако, видя, как барьеры горят еще до наступления, он обрадовался, что в конечном счете отказался от этой идеи.

Краем глаза он заметил, как двинулась спусковая рукоятка катапульты. Вдоль стены передали приказ Гэна катапультам открыть огонь по цели. Полдюжины стрел вылетели из орудий, жужжа, точно рой разъяренных шмелей. Две из них пробили маты. Конвей увидел, что одна из них только всколыхнула поверхность второго мата и беспомощно свалилась на землю. Другая ушла далеко в сторону. Остальные четыре стрелы застряли. Гэн отдал приказ стрелкам экономить снаряды.

К тому времени рукоятка катапульты уже исчезла из виду. Волки, доселе не видавшие столь диковинное орудие, выглядывали из-за стены, боясь пропустить его действие. На мгновение показался ремень с грузом. Когда он остановился, вышвырнув снаряд, хлопок страшной силы заставил многих подпрыгнуть. Приближающейся с неестественным стонущим звуком валун явно не достигал цели. Волки, без труда оценив траекторию, стали насмехаться над ним еще до приземления. Их насмешки стихли, когда валун упал на землю, выбив кусок грунта длиной с человеческий рост, подскочил в воздух и ударил о стену. От удара каменные заграждения заскрежетали.

Вдалеке позади Конвея в ответ удару валуна раздался одиночный выстрел. Он обернулся и увидел на крыше замка Тейт. Ствол снайперской винтовки выглядывал за край. Она выстрелила снова. Конвею хватило времени, чтобы разглядеть дымок от пыли в месте, где тяжелая пуля из отработанного урана встретилась с первым матом. Спустя несколько секунд он услышал страдальческий вопль одного из тех, кто был спрятан за стенобоем.

Как только огонь съел все заградительные барьеры, всадники Летучей Орды погнали из леса стадо скота численностью в несколько сотен голов. Коровы с ревом неслись прямо на городские стены. Некоторым из Волков эта картина показалась забавной. Более серьезные, как и Конвей, наблюдали за всем с мрачным видом. Несчастные животные, погоняемые невероятно проворными всадниками, панически разбегались вдоль стен Олы. Все мины, заложенные защитниками Олы вдоль стен, сработали.

Людей послали добить раненых животных и подобрать убитых: оружие сработало вхолостую, так хоть можно было запастись мясом.

Тем же днем через Восточные ворота Леклерк провел в город процессию из запряженных парами лошадей, тянущих здоровые повозки. Последняя была больше остальных. Задав направление к городской стене, Леклерк останавливал колонну через определенные интервалы, распрягая лошадей и оставляя одну за одной все повозки. С последней сгружали рядом с остальными длинные копья.

Конвей ухмыльнулся своему другу, но тот только одарил его улыбкой и, подняв большой палец вверх, спешно продолжил приготовления.

Новые привязанные к тросам копья были готовы. На каждой повозке стоял генератор, в добрых три раза превышавший по размерам своих предшественников. Конвей заметил, что Луис что-то объяснял команде Галмонтиса. Он продемонстрировал все повторно, пользуясь медной пластиной, насаженной на шест. Эти копья предназначались для обороны стены. Каждое из них работало от своего генератора и было закреплено на конце длинного троса, изолированного при помощи пропитанной воском ткани. Второй трос был привязан к костылю, вбитому в обильно смоченную землю.

Четверо управлялись с расположенными друг напротив друга изогнутыми рукоятками. Копьеметатели были экипированы толстыми кожаными перчатками.

На первого из Волков, подошедшего к пластине, та не произвела никакого впечатления.

Наконец он с любопытством дотронулся до листа металла. Эффект был устрашающий. Раздался громкий треск, сопровождающийся голубыми языками пламени. Медная пластина стала на дыбы, словно живая. Из отверстия в центре пластины повалил едкий дым. Копьеметатель отшвырнул свое оружие, вопя во весь голос. А с наконечника копья все сбегали на землю электрические искры.

Леклерк подозвал к себе группу, приказал обследовать повреждения. Остаток показательного занятия прошел в атмосфере внимания и почтения.

Наступила вторая ночь. На этот раз Волки за ворота не пошли. Катапульты кочевников молчали. Только не утихала барабанная дробь. Непрекращающаяся. Действующая на нервы.

В кромешной тьме делались последние приготовления. Люди делились самыми сокровенными мыслями, о которых никогда не говорили вслух. Те воины, которым удалось заснуть, все время ворочались и что-то бормотали. Остальные лежали, поглощенные таинством жизни, которое открывается только в моменты острого ощущения приближения смерти.

Глава 90

От темной стены деревьев на дальнем краю поля битвы отделились три всадника. Быстрой уверенной рысью они ехали в тусклом, неверном свете восходящего солнца, и вскоре их уже можно было различить. Барабаны смолкли.

Человек, едущий впереди Жреца Луны и Лиса, держал в поднятых руках огромный белый флаг. Стоя на стене под своим знаменем, Гэн довольно посмеивался, чем вызвал вопросительные взгляды Тейт и Налатана. Гэн пояснил:

— Кто-то должен нести белый флаг. Это ниже достоинства Жреца Луны. А Лис к нему не может притронуться. — Он добавил: — Ты оказался прав насчет ран Лиса, Налатан. Не уверен, что узнал бы его. Даже отсюда я могу сказать, что он чудом остался в живых.

Тейт ответила:

— Ненависть явно обострила твои способности. Ты и вправду можешь разглядеть его раны? Чем, по-твоему, они нанесены?

Гэн проигнорировал замечания об остроте своего зрения.

— Я слышал ваши рассказы про Жреца Луны. И знаю Лиса и его Дьяволов. Подозреваю, что Жрец Луны попытается нас убедить сдаться, Лис же едет, чтобы позлорадствовать. — Он помахал длинным древком, чтобы приближающиеся всадники могли наверняка разглядеть знамя.

Волки и простые горожане столпились у стены, чтобы не пропустить момент встречи. Командиры Волков сдерживали толпу на некотором расстоянии.

Тейт оглядывала поле битвы, где пробивающийся солнечный свет открывал обманчиво миролюбивую картину. Она тотчас дернула Налатана за руку.

— Тан. Смотри. Стенобой. Они за ночь передвинули его.

— Вкопали в землю. — Он озадаченно нахмурился.

— Теперь они будут спокойно заряжать и метать, а я не смогу их подстрелить.

Услышав их разговор, Гэн помрачнел.

— По крайней мере, оттуда он хоть не сможет достать до замка или дома исцеления. Но городские здания под угрозой.

Тейт произнесла:

— Она проломит стены, Гэн. У нас появилась проблема.

— Даже если они проделают брешь в стене, им предстоит еще через нее пройти. Но они не знают, что их союзники не приплывут. Со спокойными тылами мы можем собрать больше сил для контратаки.

Тем временем Жрец Луны подъехал достаточно близко, чтобы начать переговоры. Он сделал небрежный жест рукой.

— Доброе утро, молодой Мурдат. И ты, Доннаси. Рад снова вас видеть.

Высунувшись из бойницы, Тейт прокричала:

— Я знаю тебя. Ты послал этот кусок гнилого мяса убить меня и Конвея.

Лис привстал в стременах.

— Ты уже рассказала своему мужу, какое удовольствие мы разделили, черная ведьма? Он в курсе всего, что произошло?

После его слов в толпе пробежал легкий ропот. Задыхаясь от ярости, Тейт подняла свой «вайп». Налатан крепко обхватил ее и, слегка приподняв, развернул лицом в другую сторону. Не обращая внимания на смех Лиса и изумленные взгляды толпы, он со всей серьезностью произнес:

— Они пришли под белым флагом. Потише, пожалуйста.

Тейт понурилась. Она прикрыла глаза, в уголках блестели слезы.

— Он сделал мне больно, очень больно, Тан. Я думала, что умру. Но он не… не…

Налатан приставил палец к ее губам. Когда она успокоилась, он ослабил хватку. Она вымолвила:

— Я в порядке. — В ее взгляде читалось нечто большее. Она вернулась на свою позицию у стены, Налатан занял место рядом.

Жрец Луны тем временем продолжал:

— …нет нужды проливать кровь. Мы можем обговорить условия. — При виде Тейт он оборвал речь и широко улыбнулся. — А, ты вернулась. Извини моего друга. Переговоры — это не самое сильное его место. Как ты знаешь. Я объяснял твоему другу, что я — верующий, человек мира. Я объединился с его Церковью, чтобы собрать население Трех Территорий снова в одну паству.

Ничего не сказав, Тейт бросила взгляд на Гэна, который ответил:

— Убирайся с Трех Территорий, пока можешь.

Небрежный жест Жреца Луны предвещал беду. Троица на стене напряглась. Сигнальщик помахал белым флагом. Из леса легкой рысью выехал еще один всадник. На нем была зеленая накидка с капюшоном для езды, настолько просторная, что спадала впереди и позади седла, а сбоку свешивалась почти до щиколоток. Предназначенная для того, чтобы сохранять тепло всадника и лошади в промозглые утренние часы, она прекрасно маскировала незнакомца. Гэн и Налатан обменялись легкой улыбкой. Тейт спросила, что происходит. Ответ Гэна был туманным:

— Я думаю, разгадка кроется в этом человеке.

Неизвестный всадник присоединился к остальным. Быстрым движением руки настоятельница Фиалок откинула капюшон. На голове была повязана яркая зелено-синяя лента. Налатан поморщился, словно от боли в животе.

— Они сделали ее Жнеей. Эта старая лгунья подчиняется теперь только Сестре-Матери.

Держась поодаль от Лиса, новоиспеченная Жнея по кивку Жреца Луны обратилась к защитникам. На первом слове ее голос сломался, но это не могло сгладить резкую враждебность.

— Сестра-Мать уполномочила меня даровать прощение каждому, кто отречется от сторонников известной ведьмы и богохульницы, бывшей Жрицы Роз Сайлы. Все, кто защищает это место, будут отлучены. Их тела не будут сожжены и останутся на съедение мерзким тварям. Они будут обречены на вечные муки в Преисподней.

Ее лошадь вдруг встала на дыбы, ударила копытами по воздуху. Дико вращая глазами, она пронзительно заржала. Испуганное животное удалось успокоить только вдвоем — Лису и сигнальщику. Люди глазели на это представление, каждому было интересно, что произойдет. Внезапно, притягивая к себе все взоры, распахнулись Восточные ворота. В толпе нарастал удивленный гул от такого предательства.

Из них галопом выехали Сайла и Нила, остановившись всего в нескольких шагах от Жреца Луны и его окружения. Возбужденные лошади пританцовывали, взбрыкивая и мотая головой. Протянув руку в обвиняющем жесте, Сайла громко, во весь голос, отчеканила:

— Ты позоришь Церковь. Ты позоришь сама себя. Церковь есть прощение, утешение и исцеление. Церковь — это даже гораздо больше; Церковь — это учение.

Такая концовка явно сбила всех с толку. Многие из присутствующих пробормотали что-то неопределенное. Жнея осенила себя размашистым Тройным Знаком и театрально отвернулась, словно пораженная громом.

Нила пустила свою лошадь вперед.

— Именно ты должна дрожать. Изменница. Угнетательница. Многие служители Церкви из поколения в поколение старались вместе с такими, как Жрец Луны или Алтанар, подчинить женщин. Иногда Церковь превращалась в стальной кулак, по своей воле или в знак протеста, но у нее никогда не хватало смелости дать нам свободу. Мы все здесь — свободны, открыты учению, и мы можем стать еще свободнее и сильнее. Церковь сделала это возможным. Мурдат сделал это возможным. Народ — как мужчины, так и женщины, — весь народ Трех Территорий сделал это возможным. Мы будем свободными!

Одинокий голос женщины превратился в громкий клич на стенах. Он звенел вызовом, гордостью, решительностью. Его подхватил кто-то еще. Клич взорвался сотнями женских голосов, растянутых вдоль стены. Один из Волков из отряда Джалайла, вскарабкавшись на стену, встал над одной из бойниц. Вскинув вверх красно-желтый флаг своей стаи, он победно завыл.

Искра, брошенная женщинами, разожгла единство.

Жрец Луны резко развернул свою лошадь, чуть не сбив при этом Жнею, и помчался к своим позициям. Жнея и сигнальщик в панике ретировались следом. Последним уехал Лис, погрозив толпе кулаком. Он что-то произнес, но его слова потонули в общем гаме.

Наступила мертвая тишина. Карканье ворон и крики чаек звучали на ее фоне устрашающе громко. Промычал теленок, и сотни пар глаз стали тревожно озираться. Разговоры велись вполголоса.

Затем тишину разрубил вой волков. Далекая отрывистая песнь проникала каждому в душу, рассказывая о свободе певцов. На несколько долгих мгновений мир, казалось, остановился, настигнутый этим диким нестройным звуком.

А затем их дружный клич растворился в громе барабанов Урагана.

Из леса появились лошади, тащившие странные повозки, длинные и узкие, на высоких колесах. Их высокие борта и передние стенки были наклонены внутрь. Повозки остановились вне досягаемости катапульт, лошадей распрягли. Укрытые в них воины выпрыгивали через задний борт. Затем они подтолкнули повозки вперед, образовав ровный ряд. После этого люди снова скрылись внутри.

Катапульты Гэна открыли огонь. Несколько стрел попали прямо в передок повозки. Посыпались искры. Повозка дернулась, и застрявшая в ней стрела разломалась на куски. Стоявший на стене со снайперской винтовкой Конвей объяснил:

— Железная обшивка. Бьюсь об заклад, там катапульты Жреца Луны. — Словно отвечая ему, передние стенки повозок откинулись. Стрелки на стене навели прицел на обнажившиеся горизонтальные луки. Через пару мгновений в сторону защитников уже летел град стрел. Каждая несла на себе горящую, пропитанную маслом тряпку.

Заработали помпы Леклерка, но кое-где огонь все же занялся.

Стенобой выпустил снаряд.

На этот раз на позициях остались только Волки, обороняющие стену. Они завороженно наблюдали, как к ним приближается сферический предмет. Когда он подлетел поближе, многие обратили внимание на его странную траекторию, комбинацию свиста и рева. Предмет уже, казалось, проносился мимо, когда его полет вдруг резко ускорился. Мужчины вскрикнули и пригнулись. Он просвистел над ними и разбился на мостовой в груду черепков. Все испуганно глядели на это зрелище. Один, посмелее, подошел поближе, пнул ногой пару осколков.

— Так это же горшок, — произнес он в полном изумлении. — Огромный чертов горшок. Причем пустой. — Женщину неподалеку разобрал нервный смех. Когда смельчак обернулся к ней, она покраснела, но не перестала хихикать. К ней присоединился мужчина. Вскоре вся улица с весельем и шутками изучала осколки.

Человек на стене предостерегающе закричал. Толпа исчезла в укрытиях.

Второй снаряд попал в горящее здание. Раздался тяжелый глухой стук. Огонь неистово заметался, вырываясь наружу, — он словно удвоил свою свирепость.

Посмотрев на Тейт и Конвея, Гэн тревожно спросил:

— Вы знаете это оружие. Как оно поддерживает огонь?

— Газ. Водород. — Гэн ничего не понял, и Конвей, состроив гримасу, продолжил: — Горшки могут образовывать новые очаги пожара, но только там, где уже горит пламя. Это что-то вроде нефти.

Гэн залился румянцем от гнева.

— И много еще твои люди знают? Я думаю, это может плохо кончиться, Мэтт Конвей.

Ответа не последовало. Поспешив на передовую, Конвей принялся обстреливать повозки из снайперской винтовки. Но даже эти массивные пули не могли пробить металлическую обшивку. Он подождал, пока не откроется передняя стенка. Прежде чем прислуга катапульт приучилась только чуть-чуть опускать заслонку и сразу поднимать ее после выстрела, две из них Конвей успел вывести из строя. Впрочем, он и сам превратился в отличную мишень.

Стенобой метал горшки, начиненные смесью смолы, нефти и воска. Там, где они разбивались, во все стороны разлетались брызги огня, горючая смесь затекала в щели. Огонь приносили стрелы катапульт.

Город был охвачен пламенем. Насосы Леклерка явно не справлялись с такой нагрузкой. Каменные и кирпичные здания, наполненные предметами из дерева и ткани, превратились в раскаленные печи. Подлетали все новые и новые шары с водородом, пробивали стены, подкармливали пламя.

Жрец Луны повел массированную атаку на Восточные ворота. Из леса высыпали воины Летучей Орды, с воплями мчась в наступление. Гэн обратился к Конвею:

— Прикрой южную сторону. Они хотят удерживать нас малыми силами и стенобоем. Ты со своим оружием-молнией можешь заменить целый отряд, поэтому я возьму побольше людей сюда. — Налатану и Тейт он приказал: — Вы оба останетесь со мной. Главный удар будет нанесен здесь.

Спустя несколько мгновений они увидели Нилу, подбежавшую со своим двойным луком вплотную к стене и вставшую неподалеку от Гэна. Она брезгливо и до смешного неуклюже смела пыль, немного почистив место вокруг бойницы. Только перехватив скептический взгляд своего мужа, Нила сообразила, что именно она делает. Невинно пожав плечами, женщина взяла стрелу из колчана и повернулась к приближающимся всадникам. Гэн не смог сдержать хохот.

Лучники, в числе которых была и Нила, превратили лужайку перед городскими стенами в кладбище. Кочевники Летучей Орды с лестницами и веревками с крюками наперевес издавали боевые кличи, пели славу вечной жизни. И грудами падали на землю.

Их лучники и стрелки из катапульт тоже проливали немало крови. Молодые Волки вываливались из бойниц, умирая под крепостной стеной. Многие вставали, шатаясь и держась за раны.

Среди представителей цивилизации, практически не знающей сложных механизмов, Тейт выглядела машиной — прицеливающейся, стреляющей и убивающей машиной. Ее «буп» разбрасывал сгрудившихся кочевников во все стороны. Затем каждого по отдельности добивал «вайп». Стоило нескольким воинам собраться у стены, она бросала туда гранату. Рядом с ней с убийственной точностью орудовал луком Налатан. Взглянув на свою жену, он увидел почти незнакомого человека, сеющего разрушение, и почувствовал весь клубок боли, распаляющей эту женщину.

Атака захлебнулась. Нападавшим так и не удалось приставить хотя бы одну лестницу к стене. Они стали отступать, и Волки, повернувшись к востоку, победно завыли.

Но их клич не заглушил сигнал тревоги, донесшийся с южной стороны. Бойцы потоком отхлынули от стены. Скучали брошенные в панике катапульты. Некоторые из защитников упали на колени, вцепившись руками в горло и яростно потирая глаза. Многие мучились приступом жестокого кашля.

Обернувшись, Гэн увидел, как обломок стены в ее верхней части, высотой примерно с два человеческих роста, ввалился внутрь и обрушился на деревянный загон для лошадей. Крики раздавленных животных смешались с воплями людей.

Следующий снаряд еще больше увеличил пробоину.

Гэн вдруг понял, что попался на удочку. Жрец Луны пожертвовал частью кочевников, чьими трупами были сейчас усеяны подступы к восточной части стены, чтобы создать впечатление, будто основной удар будет нанесен там. Теперь же кавалерия Летучей Орды выскочила из леса с южной стороны и помчалась в атаку. Что было хуже всего, лес на юге находился значительно ближе, а значит, нападавшие доберутся до стены гораздо быстрее.

У Гэна все сжалось внутри от мрачного предчувствия. Он побежал вниз по ступенькам, зовя Шару и Чо. Ему нужно было успеть перестроить оборону.

Тут вдобавок к этому Конвей, отшатнувшись от пролома в стене, ступил на угрожающе раскачивающуюся балку. Гэн громовым голосом звал команду Леклерка, приказывая занять позиции у стены.

Бойцы, как и Конвей, повели себя весьма загадочно. На агонию некоторых из них было страшно смотреть. Доносились душераздирающие вопли. Кто-то умирал. Умирал очень мучительно.

Первой к Конвею подбежала Сайла. Она подвела его к стене, посадила, прислонив к ней спиной. Он с трудом мог говорить, попросил воды. Когда прибежала Тейт, он напрягся и, превозмогая боль, прохрипел:

— Хлор. — Слово вырвалось с каким-то жутковатым хлюпаньем. — Газ. Горшки. Хлор. — Тейт непонимающе на него уставилась, и тогда он практически выкрикнул: — Соленая вода!

Куда-то спешащий Леклерк расслышал его слова. Он побледнел, ударил себя по лбу.

— Тупица. Как же я мог оказаться таким идиотом? Тройные вышки, на море. Электрический разряд в воде, да, но в морской воде. Не только водород плюс кислород, но и водород плюс хлор. Жрец Луны. Вот мразь. Использует отравляющий газ.

Глава 91

Стройная линия обороны была нарушена, хотя пролом был не так уж и велик. Точно как наконечник стрелы, подумал Гэн; маленький, но способный убить.

В воздухе еще стоял горький запах гари. У ног Гэна вертелись собаки, теребя лапами носы и непрестанно чихая. Горячий ветер приносил запах пожарищ. В обычное время эта вонь наверняка была бы отвратительна. Но сейчас она заглушала другой запах и по сравнению с ним была прямо-таки благоуханием.

Конвей, ужасно кашляя, попытался подняться на ноги.

Внимание Гэна привлекли звуки штурма, вновь предпринятого кочевниками. Но какое-то чутье подсказало ему, что ярость, обезобразившая лицо Леклерка, сейчас имеет большее значение. Он спросил:

— Этот запах, от которого у меня режет в глазах и который раздражает собак, — это от него пострадал Конвей и остальные?

— Да. Это яд. Он проникает в легкие, образуя соляную кислоту. — Это вроде…

— В воздухе? Яд?

Леклерк отвел взгляд от страдающего Конвея. Ему показалось, что он видит Гэна, по-настоящему видит, впервые. Сколько ему лет? Леклерк попытался найти ответ. Только достиг зрелости. Став жертвой новой технологии, он не мог понять, что произошло. Его слова заставили Леклерка посочувствовать им обоим.

— Да, Гэн. Боюсь, именно так. Некоторые из горшков отравили воздух.

На мгновение Леклерку показалось, что лицо Гэна сковал панический ужас. Но уже через секунду тот снова стал Мурдатом.

— Жрец Луны не станет отравлять воздух, которым дышат его люди. Поэтому нам надо держаться подальше от этих чертовых горшков и встретить людей Летучей Орды. — Решительно повернувшись, он начал раздавать приказы. Было самое время. Волки разбегались от мест, куда упали эти проклятые горшки, некоторые волокли раненых или отравленных товарищей. Всех обуял страх. Леклерк заметил, как один из них бросил меч и побежал прочь.

Голос Сайлы заставил Леклерка снова повернуться к ним. Конвей стоял на ногах, скрючившись от боли. Он отмахнулся от помощи Сайлы.

— Нет времени. Нужно попасть на крышу. Ураган. Я знаю их тактику, сигналы. — Он доковылял до двери, протиснулся внутрь. Леклерк и Сайла увидели, как он буквально пополз вверх по лестнице.

Она отвернулась, беспомощная и разгневанная.

— Я не смогу ему помочь, если он будет так себя вести. Во всяком случае они… — Грохот огромного валуна прервал ее слова. Построенная против стрел, пращей и огня, стена была несерьезным препятствием для стенобоя. Три Волка, сметенные ударом, были разорваны в клочья обломками от внутренней поверхности стены. Они упали, как окровавленные манекены. Эта часть стены обвалилась.

Лежа на крыше здания, Конвей посмотрел через громадную полукруглую выбоину в каменной кладке. Воины Урагана наступали, привычно разделившись на три колонны. Те, что по бокам, поливали обороняющихся сплошным градом стрел. Центральная колонна, достигнув бреши в стене, спешилась для атаки. Лестницы уже были приставлены к пробитому в стене проему. Конвей точно знал, что наступавшие поднимались и по обе его стороны. На приличном удалении он разглядел дотоле спрятанные катапульты, выезжавшие из леса. Их стрелы мешали попыткам Гэна укрепить оборону у бреши в стене.

Стенобой все забрасывал за спины защитников горшки с газом и камни. Обстрел велся по всему фронту. В серое, моросящее небо поднимались мутные столбы дыма и огня. Ближе к востоку, прямо на повозку с одним из генераторов Леклерка, спешащую к самому опасному месту, обрушилась стена одного из зданий. Конвей заметил остальные повозки и помпы, пробирающиеся через развалины к проему.

Он не открывал огонь, пока первые забывшие страх воины из Урагана, пренебрежительно не замечая стрел, не вскарабкались к бреши в стене. С боевыми кличами, выкрикивая свои имена в стремлении к славе, они появлялись словно существа из кипящего ада. Расстояние до земли с внутренней стороны было примерно с человеческий рост, но оно быстро уменьшалось с каждым павшим из воинов Урагана или Волка.

Обосновавшись на стене, бойцы из Урагана освободили место для лучников, прикрытых щитами. Шквал стрел смел оборонявшихся. Другие кочевники, не обращая ни на что внимания, принялись при помощи кувалд и клиньев выковыривать камни из проема в стене, пытаясь его расширить.

Прогремела винтовка Тейт. Щит одного из лучников, стоящих на стене, дернулся назад. Человек, подпрыгнув, закричал, словно не желая верить своим глазам, уставившись на кровавое месиво на месте левого плеча. Затем он свалился в людской водоворот, выкрикивая свое имя. Конвею как-то не к месту стало интересно, кто бы это мог быть.

Тейт мгновенно оказалась в центре внимания. Стрела из захваченной катапульты пролетела в считанных миллиметрах от нее. На одну ужасную секунду Конвею показалось, что в нее попали.

Ничего этого не зная, Налатан сражался на переднем крае. Он воплощал собой разрушение. Его тяжелый боевой посох мелькал, словно палочка дирижера. От ударов железных шаров на обоих его концах трещали кости, ломались мечи, прогибались шлемы. Конусообразная накладка для руки наносила страшные раны. Его меч пожинал смертельный урожай. Но все же он отступал вместе с другими Волками.

На краю шеренги копьеметателей, одетых в доспехи из толстой кожи и стальных пластин, показался Леклерк. Он стоял со свирепой решительностью человека, потерявшего страх. Волки пошли в наступление. Их двузубые копья сверкали. Волоча за собой тяжелые конденсаторы, они двигались с неподобающей ситуации неторопливостью. Остальные Волки, помня показательный урок, разбегались с их пути. Воины из Урагана, уверенные, что противник обратился в бегство, пошли на копьеметателей в атаку.

Ужаленные обоими зубцами умирали. Неумолимость была поистине жуткой. Все происходило до удивления однообразно. Те, кого задевало зубцами, отскакивали и падали вниз. Многие не успевали даже вскрикнуть. При прикосновении к щитам или клинкам сабель происходило короткое замыкание. Те из первой волны нападавших, кто остался в живых, поспешили ретироваться.

В брешь вливались все новые бойцы, оттесняя старых в сторону.

Когда конденсаторы разрядились, электрическая атака утихла. Прикрывая отход своих людей огнем «вайпа», Леклерк вывел их из боя.

Теперь на стене появились другие копьеметатели, вооруженные новыми, более мощными генераторами. Конвей с крыши наслаждался их слаженными действиями. Они толкали помпы и повозки с водой, одновременно укрывшись за их высокими бортами. Сзади подъехали повозки с генераторами, каждая со своей обслугой из двух человек. Помпы, насколько хватало мощности, принялись поливать нападавших. Самым необычным во всей этой ситуации был запах соленой воды — Леклерк сказал, что она куда лучше проводит электричество.

Когда сперва испугавшиеся кочевники поняли, что просто промокли — как будто только что прошел дождь, — они вновь кинулись в атаку. В образовавшейся свалке не было времени для рассуждений о странном способе сражаться, но у нападавших зародилось почти телепатическое ощущение, что их поджидает неизведанная, непонятная опасность.

Новые копья, плюющиеся ярко-голубыми искрами, материализовали эти подсознательные предчувствия. Прикрываясь щитами, защищавшими их только от катапульт, копьеметатели бесстрастно шли в атаку. Десять воинов выстроились в линию. Мощь копий убивала каждого, кто оказывался на пути. Свобода действий копьеметателей, однако, была ограничена уязвимостью прислуги генераторов. Они не могли остановить колышущуюся людскую массу, хлынувшую через брешь в стене. Для Конвея настал момент сосредоточиться. Когда был поднят первый сигнальный флаг, он одним выстрелом уложил сигнальщика. Оставшиеся без тактического управления воины из Урагана в замешательстве затоптались на месте.

Слева от себя Конвей слышал работу Тейт. После каждого выстрела один из воинов падал.

Несмотря на все это, нападавшие постепенно все глубже и глубже проникали в город. Битва превратилась в одиночные поединки и столкновения стенка на стенку. Выжившие примыкали к следующей группе, и бойня начиналась снова.

В поле зрения Конвея дважды попал Гэн. Он метался по улицам Олы, словно живой огонь, — организуя, командуя, сражаясь. Сначала Конвей увидел, как он собирает отряд Волков и отправляет их в бой. Второй раз он уже сам вместе со своими собаками держал удар — Гэн, Шара и Чо оказались в самом центре кровопролития.

В конце концов полчища кочевников Летучей Орды кровью затопили оборону. Отрядам на восточной и северной стенах грозила опасность быть отрезанными от замка. Барабаны и горны Волков играли печальные мелодии отступления. Конвей спешно покинул свою позицию. Каждый вдох отзывался пожаром в его легких. Он не был уверен, что сможет сражаться завтра.

Отступление было упорным, полным героизма. Волки сознательно не оставляли убитых и раненых. Улицу за улицей, дом за домом, они сдавали позиции. Оборона перед стенами замка удерживалась, пока не отъехали все повозки с генераторами, помпами, водой. Катапульты прикрывали отход обескровленных отрядов Волков.

Несколько обезумевших кочевников пытались прошмыгнуть вслед. Они пали под таким дождем стрел, что, казалось, их тела и окрестная лужайка пустили всходы в виде древков с оперением. Лучникам Волков было приятно лишний раз показать свою готовность к продолжению битвы.

Все защищавшиеся собрались на территории замка — таков был печальный итог дня. Опустошенные огнем здания Олы презрительно отвечали моросящему дождю волнами жара. Сокровища города превратились в скользкую черную массу, неторопливо текущую на восток.

С уцелевших стен города посмеивались барабаны Летучей Орды, точно это Жрец Луны наслаждался капитуляцией противника. Зияющая брешь в южной части стены была завалена телами погибших Волков и воинов Урагана, обнявшихся в братстве кончины.

Сжав кулаки, Гэн пылал от сознания бессмысленности всех потерь. Рядом с ним, как всегда остро чувствующая страхи и тревога мужа, Нила пыталась его утешить:

— Это был праведный бой, за правое дело. Люди это понимали.

Ничего не ответив, он только сжал ее руку. Надеясь облегчить его страдания, она сказала:

— Многие из жен Волков остались помочь Сайле, Ланте и остальным целительницам в доме исцеления. Вал на акульих челнах увез самых тяжелых раненых на свой остров. Его люди совершают налеты на Летучую Орду с тыла; склады не повреждены, и мы по-прежнему сохраняем доступ к морю. Мы обязательно победим.

Внимательно слушая, Гэн по-прежнему не произнес ни слова. Нила спросила, что его больше всего беспокоит. Он показал подбородком на юго-запад.

— Подкоп. Этот лязг и громкие скрипы могут принадлежать только тяжелым повозкам. Сегодня ночью они подтянут стенобой, так что он сможет достать до замка. И они отравят нам воздух.

Глава 92

Выстрелы катапульт грохотали в ночной темноте. Тяжелые метательные орудия не могли причинить серьезного вреда каменным стенам замка. Дважды их снаряды попадали в фонари, освещающие открытое пространство перед стенами, но ответные удары Волков заставляли захлебнуться атаки кочевников. С обеих сторон потери были небольшими. Главное, чего добивались осаждавшие, — вконец измотать войска Гэна.

Разносившийся в ночи грохот, выдававший перемещение стенобоев, отдавался ужасом в сердцах осажденных. В замке пока не было пожаров, поэтому нечего было бояться горшков, начиненных водородом. Но оставались тяжелые каменные снаряды. Обстрел велся довольно беспорядочно, но эти глыбы наводили на людей ужас, хотя реальные потери от них были невелики.

Этого нельзя было сказать о снарядах с хлором. Защитники боялись их приносящих смерть дымов еще больше, чем разрушающих глыб. Каждый новый снаряд вызывал панику и лишний раз убеждал людей, что им не остается ничего, кроме ожидания.

Отвернувшись от огней лагеря Летучей Орды, Гэн удивился, заметив Налатана. Тот подошел незаметно, пока внимание Гэна было отвлечено другим.

— Я был в доме исцеления. От отравленного воздуха уже умерли четверо Волков, две горожанки и одна Жрица. Я видел, как она уходила в иной мир. Это жуткое зрелище, человек как будто сгорает изнутри.

— Так вот как Жрец Луны решил победить нас. Его катапульты будут обстреливать нас своими колдовскими снарядами, пока мы все не погибнем.

— Пока он по крайней мере ничего не поджег здесь, — сказал Налатан, указывая на город. — Кроме того, сейчас дует западный ветер, и я надеюсь, что он не изменится.

— Почему?

— Я выходил за ворота замка.

— Я же запретил.

— Жаль, потому что мне придется опять нарушить твой приказ. Он мне не нравится.

— Он тебе не нравится? Но я не хочу потерять лучшего бойца в своем лагере. И я не хотел бы объяснять моему другу Тейт, что я стоял в стороне, пока ты бездумно рисковал своей жизнью.

— Именно потому, что я лучший боец в лагере, я должен был это сделать. Они передвинули стенобой на новое место.

— Ты уверен?

— Запах; раньше пахло колесной мазью и воском. Кроме того, не слышно стука колес и ржания лошадей, значит, они ушли.

Гэна разобрала досада. Он сам должен был обратить на это внимание. Но все-таки в одиночку совершать набеги в лагерь противника было глупостью со стороны Налатана.

— Твои планы?

— Стенобой сделан из дерева, и я просто сожгу его. А эти горшки, чем бы они ни были наполнены, только помогут ему гореть. — В тусклом свете его лицо выглядело еще более суровым и холодным, чем камень, рядом с которым он стоял. — Подумай о других снарядах, Гэн Мондэрк. Если их разбить, то отравляющий воздух понесется на восток, на лагерь тех, кто принес это проклятие. Орудие, которое отравляет воздух, — это дьявольское орудие, и оно должно быть уничтожено.

Над их головами просвистел снаряд, выпущенный из катапульты. Ударившись в стену, он разбился вдребезги, осколки с грохотом обрушились на землю. Гэн ответил:

— Это не очень хорошая идея. — Соглашаясь, Налатан чуть наклонил голову. Гэн продолжил: — Это слишком сложная работа, и одному она не по силам. — Налатан промолчал. В голосе Гэна прозвучало раздражение: — Кто проследит за твоим возвращением? Прикроет тебя? Здесь нет равных тебе в воинском искусстве.

— Есть один человек.

Гэн повернулся, всматриваясь в лицо своего соратника.

— Я отвечаю здесь за каждую живую душу и не могу уйти и рыскать в темноте.

— Никто не говорил, что ты должен делать это. — Тон Налатана был полон сарказма.

— Ты хочешь взять меня измором, не так ли? Ты хорошо выучил уроки своей Церкви, монах. Ты изворотлив, как хорек.

— Так легче подкрадываться к кочевникам, болтливый волк. Я подожду у Южных ворот, пока ты переговоришь со своей женой.

— Ты уже предупредил Тейт?

За вопросом Гэна последовала очень долгая пауза.

— Она сейчас спит. Думаю, лучше дать ей немного отдохнуть.

— Я передам это Ниле, и она расскажет Тейт, что случилось, если мы не вернемся назад. Ты согласен?

— Конечно. Кроме того, ты — Мурдат, и кто-то должен знать, куда ты пошел.

— Извини, что я назвал тебя изворотливым, это слово сорвалось у меня с языка. — Гэн повернулся. — Теперь пошли, мы должны подготовиться. Мне не доставит удовольствия умереть, как кролику, загнанному в ловушку.

Остановившись у небольшой двери Южных ворот, Гэн приказал подлить масла в фонарь. Как только решетка была поднята и фонарь притушен, Гэн с Налатаном вышли за ворота, за ними бежали Шара и Чо. Чуть отойдя от стены, они припали к земле и медленно поползли вперед. Оба воина прихватили свои луки и стрелы, не забыв про мечи. Налатан нес бурдюк, наполненный горючей жидкостью.

Ориентируясь по слуху, они приближались к стенобою. Судя по всему, орудие готовили к стрельбе. Торопливые команды, ворчание и пыхтение людей, устанавливающих катапульту, подтвердили их предположение.

Команда кочевников работала в темноте, но других мер предосторожности Гэн с Налатаном не заметили. Наполненные газом горшки, спрятанные в двух укрытиях у невысокого холма, не охранялись. Размеры этих горшков поразили Гэна. Он провел по ним рукой, как бы знакомясь с трубчатыми выступами и деревянными пробками. Выяснив, что обнаруженные снаряды начинены хлором, Гэн с Налатаном потихоньку отошли.

В нескольких шагах к востоку они неожиданно обнаружили команду кочевников, возившихся с лебедкой орудия. Увидев массивный силуэт стенобоя на фоне звездного неба, оба диверсанта замерли в благоговейном страхе перед этой махиной и немного отползли назад. Человек, отдававший команды, стоял на платформе. В руке он держал небольшой фонарь, повернув его темной стороной к замку. Словно тень, он метался по платформе, проверяя состояние механизма; его движения были быстрыми и уверенными. Нагнувшись, он подвесил фонарь на уровне глаз.

Гэн с Налатаном сразу же узнали Лиса. Налатан тихонько присвистнул, но этот свист был не громче комариного писка. Гэн понял сигнал.

Очень осторожно Налатан приготовил бурдюк, наполненный горючей жидкостью. Гэн вложил стрелу и натянул тетиву. Они кивнули друг другу. Выпуская стрелу, Гэн закричал:

— Лис!

Суетящийся на платформе человек мгновенно отпрянул, но стрела все же настигла его, попав в грудь. Лис покачнулся, отклонился назад, обхватил себя руками и рухнул на колени.

Бурдюк уже со свистом летел в воздухе, целясь в самое сердце разрушительного орудия. Горючая жидкость растекалась, заполняя все щели и трещины деревянной конструкции. С глухим стуком горящие стрелы достигли цели. Огонь охватил дерево. Лис попытался подняться с колен, но пламя настигло и его. Он беззвучно корчился, лежа в центре всего этого сооружения.

Теперь Гэн спустил собак на ошеломленную команду кочевников, работавших с орудием. Еще четверых достали его стрелы. С демоническим воем собаки помчались в темноту, готовые разорвать на части и растерзать всех, кто попадется на их пути. Они буквально сдирали кожу с убегающих кочевников, и ночную тьму пронзали крики ужаса, обрывавшиеся с пугающей внезапностью.

Налатан щедро посыпал черным порошком горки круглых горшков. С помощью тлеющего уголька он зажег фитили. Как только те зашипели, он свистнул Гэну, и тот, дунув в серебряный свисток, отозвал собак.

Гэн с Налатаном уже возвращались к замку, когда дорогу им преградил конный дозор.

Испуская пронзительные вопли и зажигая стрелы, кочевники атаковали их. По сигналу Гэна Шара и Чо набросились на лошадей. Точный ответный огонь Гэна и Налатана превратил все вокруг в кромешный ад. Лошади становились на дыбы, дико ржали и падали. Всадники валились на землю, где их настигали разъяренные псы. Воины в панике разбегались. Гэн и Налатан пытались выбраться из этой озверевшей и проклинающей все на свете толпы.

Придя в себя, командир всадников закричал, приказывая своим воинам оставить собак и не упускать убегавших людей. Гэн и Налатан поспешили к замку, крича, чтобы погасили фонарь. Им ответил сконфуженный крик, но фонарь продолжал гореть, отчетливо высвечивая двух бегущих людей.

Налатан остановился, чтобы поправить висевший за спиной лук. Ближайший к нему кочевник резко осадил коня, отрезав ему дорогу к замку. Еще четверо всадников окружили воина-монаха. С призывными боевыми криками появилось подкрепление.

Оставшиеся всадники начали пускать зажженные стрелы в Налатана. Пытаясь уклониться от них, он прокричал остановившемуся было Гэну:

— Беги! Если ты задержишься, то у меня не будет ни малейшего шанса избавиться от них в темноте. Не позволяй мне умереть здесь ни за что. Спасайся, беги.

Судорожно подергиваясь, Гэн стоял в полной нерешительности. Из темноты к нему подбежали Шара и Чо. Налатан повторил свою просьбу, почти приказ. Беззвучно плача от потери, ярости и боли, Гэн побежал. Прокричав свое имя человеку на стене, он ввалился в дверь вместе со своими собаками. Затем обернулся, увидев Налатана, который мчался от стены в темноту, в сторону моря.

Весь лагерь Летучей Орды гудел. Подожженный стенобой выглядел как огромный горящий факел в осином гнезде. Испуганные кочевники бежали прочь из леса.

Водород многократно усилил эффект взрыва черного порошка. Это не был просто мощный взрыв — ночь всколыхнул грандиозный каскад нарастающего по силе звука и огня. В темное небо взметнулось сине-фиолетовое пламя, пронесшееся огненными шарами.Раскатившиеся по полю снаряды оглушительно взрывались, порождая разлетающиеся во все стороны огонь и искры.

Разрывающиеся горшки с хлором таили еще большую угрозу. Невидимая безмолвная сила сковала темноту, обнаруживая себя только внезапными пронзительными криками агонизирующих жертв. Взбесившиеся лошади в панике убегали прочь. Охваченные безумием люди криком взывали о помощи и разбегались куда глаза глядят.

В центре всего этого кошмара башня стенобоя наклонилась и с треском и грохотом рухнула на землю.

В замке растрепанная и взъерошенная Тейт с опухшим после сна лицом и полными ужаса глазами стояла между Нилой и Сайлой. Они старались поддержать ее. Голосом, полным неверия и обвинения, она умоляла Гэна сказать ей, что это неправда, что человек, оставшийся в одиночестве за стенами замка среди кочевников Летучей Орды, не был ее мужем.

Глава 93

Доннаси Тейт словно обезумела. Сайла и Кейт отвели ее в дом исцеления, уговорили выпить немного успокоительного чая, но даже после этого она не могла прийти в себя, и ее уложили в постель. Тейт дрожала и плакала, бормоча что-то на незнакомом странном языке. Сайла лишь с удивлением смотрела на нее, а Бернхард часто вздрагивала и отворачивалась, как будто что-то понимала во всей этой тарабарщине. Когда Анспач и Картер зашли навестить свою подругу, Кейт сказала:

— Она сейчас в забытьи. Бредит. Она знакомила Налатана со своей семьей, говорила о футболе. Потом объясняла какой-то Марии, почему она добровольно пошла в эту пещеру.

Все эти фразы не имели никакого смысла для Сайлы. Но речи Тейт напугали остальных трех женщин, и они перенесли ее кровать в дальний угол комнаты, чтобы она могла спокойно отдохнуть.

Однако при первых же звуках военного барабана Тейт поднялась. Она еще пошатывалась, как безумная, но держала себя в руках и ни за что не соглашалась снова улечься в постель.

Кочевники зажгли факелы. Светящаяся волна прерывалась, скрываясь за деревьями, и появлялась снова, разгораясь еще ярче. Огоньки были разбросаны по всему лесу, они двигались, создавая загадочную прозрачную картину. Когда они показались из-за деревьев, раздалась дробь барабана Летучей Орды. Зажглись и другие факелы, и вскоре город оказался окружен огоньками. Огромный барабан все выбивал дробь в ритме биения человеческого сердца.

Первая группа факелов выдвинулась вперед. Зажегся огонь и на повозках кочевников, дополняя картину окантовкой из массивных золотистых фонариков.

Однако спектакль, разыгранный по всем законам жанра и с атрибутами, придающими ему красоту и загадочность, не удался. Возможно, причиной тому был монотонный глухой звук барабанов или прохладный легкий туман, наступавший с запада и смазывавший световой рисунок.

Первые ряды кочевников подошли поближе, и осажденные увидели белый флаг. Чуть позади лошадь тащила какую-то повозку.

Тейт удивила стоявших рядом с ней Гэна и Конвея, мгновенно разгадав, в чем дело. Вздохнув, она произнесла единственное слово:

— Налатан.

Гэн перегнулся через стену.

— Да, в повозке кто-то стоит, возможно, это он, — произнес он слабым голосом.

Голос Тейт был ровным и безжизненным:

— Это он. Они привезли его, чтобы показать нам.

Цель этих маневров стала ясна. Стена, окружающая сам замок, была немного выше городских. Кочевники Летучей Орды не могли стоять на городской стене — она простреливалась метательными снарядами осажденных, но ей не могли воспользоваться и защитники замка. Наступающие отряды стремились овладеть стыком этих двух стен, что означало бы триумф Орды. Леклерк присоединился к Конвею и Гэну, поспешив за обезумевшей Тейт.

За первой группой с белым флагом следовал большой отряд кочевников. Сгрудившись в темноте, они сопели и перешептывались между собой.

Освещенная группа остановилась, и воины воткнули свои факелы в землю, расположив их так, что образовались две линии, перпендикулярные стенам замка. Повозку развернули торцом к строю кочевников, установив ее между факелами. В центре повозки стоял привязанный к кресту Налатан, как будто его распяли. Он искал глазами Тейт. Она окликнула его, и он бесстрастно кивнул ей в ответ. Было не похоже, что он ранен. Перегнувшись через стену, Тейт снова позвала его, но Конвей оттащил ее назад, сказав:

— Я знаю, как тебе больно, Доннаси, но ему еще больнее видеть твои страдания. Не доставляй удовольствие нашим врагам. Держись, ради него. — Тейт не могла оторвать глаз от Налатана, но заставила себя успокоиться.

Одетый во все белое от тюрбана до башмаков, Жрец Луны спешился и, подойдя к повозке, взобрался на нее. Жнея присоединилась к нему, не поднимаясь на повозку.

Обращаясь к осажденным, Жрец Луны сказал:

— Эта война дорого обошлась тебе, Мурдат. И мне тоже. Мой союзник, Жнея, предлагает нам заключить мир. Думаю, что мы могли бы прийти к какому-нибудь соглашению.

Гэн посмотрел на Тейт. Ее лицо исказилось от боли и отчаяния.

— В обмен на жизнь Налатана я дам ему все, что смогу.

Доннаси взглянула на него и, не говоря ни слова, перевела взгляд на происходящее внизу.

Леклерк проскользнул за спину Гэна, прошипев:

— Отвечай ему. И пусть он говорит. Дай ему возможность сказать все, что угодно и о чем угодно, но продолжай переговоры. — Его тон не допускал никаких возражений. Он обратился к Тейт: — Доннаси, спустись со стены и подбери крепкую команду. Действуй по своему усмотрению, но помни, что удар должен быть нанесен быстро и жестко. Ждите около Южных ворот и будьте наготове. Не беспокойся о сигнале и не задавай никаких вопросов.

Тейт оставалась безучастной.

— Не понимаю, о чем ты.

— Помоги мне спасти его или не мешай. Мы не можем понапрасну терять время. Готовься выехать из замка и вызволить его из повозки или возвращайся назад, я найду кого-нибудь, кто поможет мне.

Из темноты раздался голос одного из Волков:

— Я пойду.

Тейт подскочила как ошпаренная.

— Тогда ты пойдешь со мной. Идем. — Она буквально смела Леклерка со своего пути. Он вздрогнул, невольно отступив назад. Лицо Леклерка еще хранило улыбку, когда он повернулся к удивленному Гэну и сказал:

— Пусть займется делом. Она сейчас в ярости, и это хорошо. Остается надеяться, что ее гнев обрушится не на меня. — С этими, словами он поспешил к лестнице, позвав за собой Конвея.

Уходя вслед за Леклерком, Конвей услышал, как Гэн спрашивает Жреца Луны, к чему ему столько воинов для переговоров под белым флагом. Ответ Жреца Луны прозвучал оскорбительно.

— Я знаю, что ты умный парень, но знаю и то, что можешь обмануть. Поэтому я и пришел с моими передовыми отрядами.

Моля небеса, чтобы Гэн не потерял самообладания, Конвей бросился за Леклерком. Догнав его, он спросил:

— Что ты задумал, Луис?

— Я тут кое-что захватил с фермы. Надеюсь, эта штука сработает.

Конвей почти остолбенел от удивления.

— Ты в своем уме? Ты же дал Тейт надежду, что спасешь Налатана.

Они пробрались к повозкам в выгоревшем аббатстве Фиалок. Сдирая чехол с одной из них, Леклерк резко повернулся к Конвею.

— Если у тебя есть хоть какая-то идея, то выкладывай, и будем действовать. Я уже сказал ей и повторяю тебе: заткнись и помогай или предложи что-нибудь получше. — Леклерк отвернулся, как бы демонстрируя, что он просто не в состоянии вынести непослушания. Он подозвал нескольких Волков из отряда контрнаступления:

— Вы, двое, подойдите сюда и помогите мне.

Трое бойцов достали из повозки большой ящик. Длина и ширина его были приблизительно равны длине руки человека, а высота — с рост человека. Конвей держал в руках треногу. Все вместе они направились к стене. Уже наверху Леклерк приказал своей импровизированной команде собирать устройство, пристроив его у стены.

В ящике лежал большой предмет, похожий на тарелку из полированного серебра. Ее быстро установили на треногу. Конвей спросил:

— Это рефлектор? Зачем он тебе?

Не отвечая, Леклерк присел на корточки рядом с Гэном, стараясь, чтобы его не заметил Жрец Луны. Гэн прошептал:

— Луис, делай же что-нибудь. Я долго не продержусь, хотя он и болтлив, как сорока.

— Подбрось ему мысль поговорить о религии.

Гэн глянул вниз, и Леклерк сказал:

— Мне нужно еще немного времени.

Гэн согласно кивнул, и Леклерк поспешил к Конвею. Он позвал двух человек, тащивших провода. Луис быстро подсоединил один провод к генератору, а другой к контакту на обратной стороне тарелки. С внутренней стороны в зажимы держателей он вставил два черных цилиндрических предмета, похожих на сигары с одним заостренным концом. Эти заостренные концы почти соприкасались. Леклерк сказал Конвею:

— Когда я махну рукой, ты поставишь эту штуку вертикально, нацелив ее на Жреца. Не заслоняй прибор. Нажми вот здесь и крикни команде, чтобы крутили генератор. Этой рукояткой подвинь верхний цилиндр. Как только генератор наберет обороты, соедини цилиндры, и они загорятся. Потом разведи их. — Леклерк повернулся, собираясь уйти.

— Подожди. — Конвей удержал Леклерка. — Что же эта штука делает?

Леклерк раздраженно высвободился.

— Ты уже все забыл. Это угольный прожектор. Цилиндры сделаны из смеси порошкового угля и смолы, да еще древесных опилок, которые служат связующим веществом. Сейчас они увидят самый яркий свет с тех пор, как мы попали в криогенные капсулы. Во всяком случае, я надеюсь.

— Но ты ведь никогда не проверял это устройство. Верно?

Леклерк слабо усмехнулся.

— Я уже говорил: у тебя что, есть идея получше? — Он направился к Гэну, не собираясь больше понапрасну терять время.

Жрец Луны продолжал разглагольствовать:

— Мы слишком задержались. Сдавайтесь мне на милость, вероотступники: Леклерк, Конвей, Сайла и Ланта. Я отдам вам Налатана, и все остальные останутся живы. Если откажетесь, то все защитники замка будут уничтожены, как колдуны и ведьмы. Я жду вашего решения.

Гэн невольно взглянул на Тейт. В тусклом свете факелов ее лицо было словно из черного камня. В непокорно вздернутом подбородке чувствовался вызов и неповиновение, но легкое подрагивание плеч выдавало ее истинные чувства — крушение всех надежд.

— Скажи ему, что он мошенник и обманщик и что у него нет никакой реальной силы, — произнес Леклерк.

Гэн вздрогнул, быстрый взгляд, брошенный на Леклерка, выдавал его смятение. Но он снова повернулся к Жрецу Луны.

— Чтобы убить узника, много войска не нужно. Вы затеяли этот спектакль, чтобы прикрыть свою слабость.

— Ну что ж, я это сделаю. — На его лице появилась самодовольная ухмылка, а в наглом тоне звучал вызов. Он пригласил Жнею подняться на повозку и встать рядом с ним.

Нервный приглушенный шум пронесся над стеной — все это не предвещало ничего хорошего. Лучники натянули тетиву своих луков.

Став рядом с Налатаном, Жрец Луны достал из-за пазухи толстых гремучих змей. Шум на стене превратился в стон, который быстро нарастал, разносясь во все стороны. В массе всадников, сгрудившихся позади Жреца Луны, пронесся тот же звук.

Напротив, Леклерк не терял присутствия духа, хотя и заметно нервничал.

— Мы достанем его, — сказал он, схватив Гэна за руку. — Скажи ему, что даже божество не может угрожать убить пленника под белым флагом. Мать-Луна лишит его власти. Скажи ему об этом.

Гэн нахмурился, но передал слова Леклерка, голос его прозвучат зловеще и убежденно. Жреца это только позабавило. Он вяло махнул рукой толпе позади него, указывая через плечо:

— Безбожники не могут навредить мне.

Волк наклонился к Гэну.

— Никакое он не божество. Он просто прячется позади Налатана, Мурдат. Разреши мне запустить метательный снаряд в них обоих. Налатан будет только благодарен нам. Не позволь этим тварям искусать его.

Гэн ответил:

— Этим ты убьешь служительницу Церкви. — Затем он повернулся к Леклерку: — Ну как?

— Кричи. Скажи ему, что ты сейчас приведешь Луну. Скажи ему это. — Леклерк позвал Конвея: — Поднимай эту штуку и включай.

Гэн заговорил громовым голосом, эхом отзывавшимся в ночи:

— Луна, как и все остальное, — это часть Вездесущего. Нельзя искать бога там, где его нет. Трюкач! Обманщик! Истинная Церковь, настоящая Церковь здесь, и я докажу это. Сейчас по моей команде явится Луна.

После слова «сейчас» Леклерк отдал приказ Конвею и подал сигнал Тейт. Воины поспешили открыть Южные ворота. Оживший генератор многообещающе загудел.

Конвей дернул переключатель, но ничего не произошло. Гэн с волнением взглянул на серебряный диск. Его зеркальная поверхность слабо мерцала в свете горящих факелов. Она была такой же бледной, как полная луна перед осенним равноденствием, покрытая легкой дымкой тумана. Все это выглядело явным мошенничеством, просто грубым надувательством. В темноте позади передовых отрядов Жреца нарастали хриплый смех и непристойные угрозы.

На верхушках соединенных угольных цилиндров появились едва заметные красные пятна.

— Не двигайся, Гэн. Сейчас у нас все получится, — сказал Леклерк.

Смех Жреца Луны был словно удар кнутом. В раскатистом голосе Жнеи звучала триумфальная насмешка победителя:

— Вы будете сожжены. Все вы. Мне видится пламя, которое пожирает все вокруг, оно уничтожит ложную Церковь, все вы погибните.

Вдоль стен пронесся стон, люди искали поддержки друг у друга. В воздухе висело отчаяние и, даже хуже того, проклятие.

Люди осеняли себя Тройным Знаком, Двойным Знаком, губы шептали молитвы. Бесстрашные сердца, не боявшиеся смерти, сейчас оробели при мысли о суровом мраке загробного мира.

— Ты просто одурачил нас, Луис. Я не знаю, что ты собираешься делать, но вижу, что дух Волков сломлен и мы должны что-то предпринять, — в отчаянии произнес Гэн.

Красные пятна в цилиндрах внезапно вспыхнули белым, раздался треск, и во все стороны полетели струи бело-голубого дыма.

Конвей дернул рукоятку, разъединяя цилиндры. С громким хлопком набиравший силу свет померк, и верхушки цилиндров снова покраснели.

— Я же говорил — не так быстро, ты все погубишь! Снова соедини цилиндры и медленно разведи их, — диким голосом закричал Леклерк.

Из темноты доносился мрачный ропот Орды. Где-то вдалеке звучала победная дробь военных барабанов. Пронзительно закричала Жнея, ее угрожающий смех заставил всех содрогнуться.

Дрожа от волнения, Конвей начал все сначала. Рубиновое свечение опять побелело, становясь все ярче. Цилиндры ожили, разбрасывая ослепляющие искры. Диск заработал, луч света был направлен прямо на повозку Жреца Луны.

Змеи извивались у того в руках. Ослепленный ярким светом, он поднял их вверх, защищаясь от направленного на него потока лучей. Змеи вырвались из рук, упали ему на плечи и оказались прямо перед Жнеей. Двигаясь совершенно синхронно, разинув пасти и клацая ядовитыми зубами, они бросились на искаженное от ужаса лицо.

Тейт во главе небольшого отряда стрелой вылетела из ворот. Они оказались на повозке прежде, чем ошеломленные воины Жреца Луны пришли в себя от удивления. Быстрый удар меча разрубил веревки, связывающие Налатана, и чьи-то руки положили его поперек седла Тейт. Воины были уже у ворот до того, как кочевники поняли, что их провели.

И до того, как они сами осознали, что в спешке никто не прикончил Жреца Луны.

Сейчас он лежал под повозкой, вопя и взывая о помощи, а на повозке, безумно крича, корчилась от боли Жнея. Волки, уже державшие наготове луки, боялись стрелять, чтобы не попасть в женщину, хотя все знали, что она умирает.

И тут в полной мере проявилось вероломство Жреца Луны.

Пока он вел переговоры с Гэном и все внимание его людей было привлечено к Южной стене, отряды Летучей Орды просочились через выжженный город с востока. Сейчас, увидев невероятное свечение, превосходящее саму луну, они поднялись как один.

Они видели оружие, которое убивает непонятным образом. Они видели, что их стенобой, превозносившийся как чудо военной техники, лежит разбитый на куски. И все же они пошли в атаку, не в силах видеть, как их собственный божественный символ лежит поверженный, дрожащий и взывающий о помощи.

Несколько человек, сопровождавших Жреца в его вероломной миссии, сейчас пытались спасти его. Сняв путы с лошадей, они отвели повозку в сторону. Жрец Луны отползал на четвереньках в темноту под охраной своих защитников.

Барабанный бой вдалеке, прежде звучавший высокомерно и надменно, постепенно затихал и наконец пропал совсем.

Разнеслось зловещее завывание. Это был волчий вой. Звук разрастался, разносясь по всей округе, постепенно он усиливался и становился все более уверенным.

Поля перед замковой стеной опустели.

Победившие защитники замка замерли в глубоком молчании. Гэн прислонился к холодному камню, положив на него голову. В этой наступившей тишине он слышал и освобождение, и потери, и надежды, которые приходят к каждому выжившему воину. Как молчание бойца, который выжил, но заплатил за это слишком высокую цену. То самое драгоценное мгновение, омраченное лишь осознанием того, что оно должно пройти. И должно повториться.

Гэна не заботило, что кто-то может увидеть его слезы. Он лишь боялся: ему придется признаться, что это плач не только по убитым и изувеченным друзьям.

Факелы постепенно отступали в лес, защищающий Орду. Их былая воинственность увядала, превращаясь в апатичное бледное мерцание, а затем они и вовсе исчезли. Похожие на светильники повозки кочевников двигались сквозь тьму как фантомы, ищущие утешения в единении. Несколько повозок образовали круг, и вскоре внутри этого круга запылал огонь.

— Погребальный костер, — сказал Конвей. — Они провожают в иной мир своих умерших. Все закончено, мы победили.

В рядах победителей не было бурного веселья. Безмолвные Волки наблюдали за бушующим пламенем, следили за факелами, постепенно исчезающими в глубине леса.

На поле сражения появились Нила и Сайла.

— Тейт в доме исцеления вместе с Налатаном. Он чувствует себя хорошо, у него лишь несколько ушибов. Леклерк сейчас вместе с Бернхард. Они рассказали мне, что Жнея говорила что-то о своем видении, о пламени, — сказала Нила.

Гэн повернулся и взглянул на нее, содрогаясь при виде изможденного лица, одежды, испачканной, когда она ухаживала за ранеными. Посмотрев ей в глаза, Гэн ответил:

— Видения и пророчества. По-видимому, их всегда нужно истолковывать. — Он задумчиво улыбнулся.

Глава 94

Спустя восемь дней после отступления Жреца Луны к Восточным воротам подошла группа воинов. Там их уже ждали. Волки, получившие приказ наблюдать, не обнаруживая себя, заметили их задолго до того. Разведка доложила, что воины вооружены тяжелым оружием.

Когда отряд подошел ближе, люди, занимающиеся восстановлением разрушенных стен, побросали свою работу. Испуганные женщины поспешили забрать детей. Ребята, сумевшие убежать от материнской заботы, ринулись занимать удобные места на стене, проскальзывая мимо пытавшихся их ухватить Волков.

Гэн, стоя рядом с Конвеем и Налатаном, старался не обращать внимания на эту возню. Он беспокоился за тех немногих Волков, что сейчас карабкались на стены, занимая оборону. Обернувшись к городу, Гэн нахмурился — по лицу промелькнула тень опасения за женщин и детей, недавно покинувших надежные стены замка.

Как донесла разведка, приближающийся к городу отряд насчитывал всего двадцать всадников. Говорили также, что эти люди пришли с запада. Второй отряд был гораздо подозрительнее. Оставаясь в лесу, он двигался параллельно первому, но не приближался.

Разведчики дознались, что эти двадцать человек, побывав в лагере уцелевших кочевников из племени Летучей Орды и их союзников из Людей Реки, говорили со Жрецом Луны. Жрец уже возложил вину за смерть Жнеи на отступницу Церковь, а за свое поражение — на объединенное могущество нескольких известных колдуний из Олы. Некоторые в его армии верили. Многие нет.

Но эти новые люди, поговорив с ним, отправились прямиком в Олу.

Гэну все это не нравилось.

Поднявшейся на стену Сайле он неожиданно резко заметил, что ей тут не место. Она вскинулась:

— Двадцать человек? Да они едут так, будто отправляются на рынок. Разве это настоящая опасность?

— Мы не знаем, кто они и что им надо. И кого может послать Сестра-Мать, после того как убили ее Жнею. На всякий случай держись подальше.

Сайла покачала головой. Легкий ветерок подхватил густую массу черных волос, и они заколыхались как расправленные крылья. Темные пряди упали на спину и плечи. Поправляя волосы, она провела левой рукой по правому плечу. Тяжелый золотой браслет, охватывающий запястье, блеснул на солнце.

Лошадь ехавшего впереди всадника нетерпеливо гарцевала, вытанцовывая замысловатые фигуры. Внезапно она рванулась вперед, так быстро и неожиданно, что остальные сразу же остались далеко позади.

Вдоль стены прокатилась волна тревоги. Воины проверили луки. Звук доставаемых из ножен мурдатов зазвенел как металлический дождь.

Всадник приближался, грива коня колыхалась на ветру, а хвост несся, как развевающееся знамя.

Взглянув на Гэна, Сайла заметила, как быстро сменяли друг друга выражения на его лице, как будто капли дождя барабанили по воде, — каждое было непохожим на все остальные и таким мимолетным, что исчезало, только появившись. Ее сердце бешено заколотилось в груди. Сайла произнесла лишь одно слово:

— Он?

Ответом была его усмешка. Невольно вскрикнув, она стремглав помчалась вниз по лестнице.

Клас на Бейл соскочил на землю, когда его боевой конь, еще не успев окончательно остановиться, яростно бил копытами, вырывая комья грязи. Подхватив Сайлу на руки, он закружил ее, и она вскрикнула от восторга. Когда он поцеловал ее, мир еще раз закружился, и в глазах у Жрицы Роз потемнело. Сжимая в объятиях и пожирая ее глазами, Клас воскликнул:

— Больше никогда! Никогда не отпущу тебя, не дам уйти. Ни за что.

— Да, — только и смогла произнести Сайла, но это было то единственное слово, ради которого она жила. Именно его ей так долго не хватало. — Мы будем вместе. Мне незачем никуда уезжать. Мы будем жить вместе. Не будет больше походов, не будет…

Он снова поцеловал ее, и стало ясно, что простого «да» было вполне достаточно.

Гэн ждал, стоя в стороне. Наконец Клас заметил его. Мужчины обнялись. Обступившие их Волки тихо перешептывались, указывая на странный черный квадрат, вытатуированный на щеке Класа. Обсуждали шрамы. Послышалось несколько удивленных возгласов, что наставник Гэна немного ниже своего ученика. Другие говорили, что у него мускулы как у степного медведя.

Клас снова обнял Сайлу, как будто боясь, что она исчезнет. Гэну он сказал:

— Мы пытались добраться сюда вовремя, чтобы помочь вам. Я рад, что наша помощь не понадобилась.

Гэн с усмешкой поправил:

— Ваша помощь была нужна. Мы победили, но потеряли много людей. Слишком много. Даже такой маленький отряд мог бы помочь.

— У нас есть еще столько же воинов из нашего племени и еще Ночные Дозорные со своими собаками. И в два раза больше воинов Малых.

Гэн моргнул.

— Малых? С тобой?

Нарочито небрежно Клас произнес:

— Разве ты не знал? Мы большие друзья, Люди Собаки и Малые. Они прекрасные воины. — С хитрой усмешкой, он добавил: — Спроси Доннаси. Тебе рассказал бы и Лис, но Жрец Луны сообщил нам, что он умер.

— Мои разведчики донесли, что ты говорил со Жрецом Луны.

— Я предупредил, чтобы он не совался на земли Трех Территорий. Сейчас он договаривается с Людьми Реки, чтобы оставить у них раненых и семьи убитых. Речные не слишком-то радуются.

Сайла сказала:

— Выделите немного земли племени Малых. Еще многие собираются прийти с юга. Они хотят поселиться у подножия холмов и в горах.

— Почему не подходят приехавшие с тобой Малые? — спросил Гэн. — И что со вторым отрядом?

Неопределенно хмыкнув, Клас смиренно взглянул на Сайлу.

— Что-то вроде ритуала. Вроде мужского братства. За все отвечает Тиниллит. Тейт его знает.

Сайла насторожилась. Ритуал и братство замешивали сюда религию.

— Кажется, Малые знают кое-что интересное о мозгах. Что-то вроде того, как подавлять боль.

— Вот именно, — приободрился Клас, еще крепче прижав ее к себе. — У них можно многому научиться. И они поддерживают связи с Церковью.

Отряд Людей Собаки под предводительством Класа уже вошел в город, и повсюду слышались их молодые голоса, восхищавшиеся зданиями. Люди запросто общались. Некоторые из прибывших были ветеранами войны с Алтанаром. Оживленно жестикулируя, они разговаривали громче других, хвастаясь своим опытом и рассказывая истории спустившимся со стен воинам.

Гэн, Сайла и Клас втроем двинулись к замку. Гэн отправил гонцов искать своих ближайших друзей, включая Леклерка и Бернхард, перестраивавших ферму. Все остальные уже собрались в обеденном зале замка, когда, держа шляпу в руке, вошел молодой человек и сообщил, что Леклерк и Бернхард вынуждены остаться, чтобы поговорить со своими соплеменниками, но они приглашают всех остальных присоединиться к ним на ферме.

Эта идея понравилась. Оживленно болтая, все отправились «в гости». Когда они добрались до места, все еще царило праздничное настроение. Луис и Кейт, стоя на крыльце, приветствовали гостей с истинно деревенским радушием, предлагая горячий чай. Стол ломился от свежего хлеба, копченой ветчины, сыра, масла и медовых сладостей.

Сайла заметила, что Леклерк казался чем-то озабоченным. Она поделилась своими мыслями с Лантой. Ее маленькая подруга согласилась:

— Он насторожен. Не сильно взволнован, но ему хочется, чтобы все чувствовали себя хорошо. Мне кажется, он что-то задумал.

Пророчица оказалась не слишком далека от правды. Через некоторое время Леклерк попросил внимания.

— Прошу меня простить, но я хочу попросить всех моих соплеменников отойти от своих жен и мужей и пойти со мной. Нам нужно кое-что обсудить наедине.

Гэн поднялся, держа в руке чашку чая.

— Мы достаточно доверяем друг другу, чтобы позволить вам обсуждать что-то наедине. Мы подождем здесь. Так даже лучше — те, кто останется, разведут огонь. Сегодня мы приготовим еду на улице, ужин будет у костра. Устраивает?

Все согласились. Отряд «соплеменников» верхом отправился вслед за Леклерком и Бернхард. Хозяева отказались обсуждать причины такого путешествия. Дорога не заняла много времени, и вскоре они очутились на гребне холма, откуда открывался вид на небольшую долину. Там все обступили какой-то загадочный, лежащий на земле предмет, спрятанный под чехлом из материи племени Фор. Загадочная конструкция покоилась на четырех толстых деревянных ножках. Спешившись и знаком показав остальным последовать их примеру, Леклерк и Бернхард встали около нее.

Засунув руку в карман, Леклерк извлек оттуда красную книжку, театрально помахав ею в воздухе.

— Люди нашего времени. В капсулах, как и мы. Все это было и прошло. Помните эти числа? Каракули? Это из-за них мы здесь. Радиочастоты. Низкочастотный диапазон.

Взяв книгу, Конвей посмотрел на числа.

— Слишком низкие частоты, Луис.

— Они лучше распространяются. На них легче настраиваться, и я это уже проделал. — Леклерк приподнял материю Фор. Под ней оказался странный предмет.

Картер произнесла:

— Похоже на электронное насекомое. Что это за штука?

В ответ Кейт и Луис ненадолго покинули компанию и вернулись, таща за собой длинные провода. Кейт сказала:

— Луис натянул через долину провод — антенну. Пожалуй, это самое примитивное радио со времен Маркони, но это радио. Оно принимает сигнал.

В воздухе повисло восхищенное молчание. Голос Леклерка дрожал, когда трясущейся рукой он указал на небольшой лимб солнечных часов.

— Видите эти три камня? Когда тень ложится на каждый из них, я слышу сигнал. Длинный. Я бы сказал, что это машина, такая же, как и та, что поддерживала нашу жизнь, простирает мертвую руку через столетия. Но я принимаю и случайные сигналы. Иногда длинные, иногда короткие, но всегда на одной и той же частоте.

Тейт сказала:

— Даже не верится. Кто-то?.. — Она замолчала, подавленная смыслом фразы.

Леклерк кивнул:

— Передает. Причем с большой мощностью, иначе я бы не смог принять сигнал. Нас ищут.

— Или это кто-то такой же, как и мы, — хмуро подала голос практичная Картер. Леклерк кивнул, соглашаясь, хотя ему и не понравилось, что его поправили.

Анспач сказала:

— Ты можешь определить, где находится передатчик?

— Нет, никак. Но мы знаем, где находятся пещеры.

Когтей покачал головой.

— Верно ли твое предположение, что это сигнал?

Бернхард повернулась к нему:

— Оно верно. Мы проверяли. В течение четырех дней.

Конвей осторожно произнес:

— Четыре дня — не слишком большой срок, Кейт.

Вмешалась Тейт:

— А для меня достаточно большой. Луис знает, что говорит. Давайте послушаем, уже время. — Она указала на камень, к которому подбиралась тень от гномона.

— Слушать нечего. — Леклерк указал на крошечный зазор в идущем к земле проводе. — Смотрите сюда.

Сбившись в кучу, люди напряженно молчали.

— Вот! — закричал Леклерк, показывая.

Тейт выпрямилась:

— Это все? Эта крохотная голубенькая искорка? Это и есть твой сигнал?

Слишком увлеченный наблюдением за искрой, Леклерк резанул воздух ладонью.

— Точно вовремя. Как я и говорил.

Долгое время после того, как искра исчезла, все неподвижно смотрели на провод, как будто что-то еще видели. Гнетущая тишина. Первым нарушил молчание Конвей:

— Хорошо, это сигнал. И что дальше?

Картер, вскочив со своего места, отошла на пару шагов и, подняв руку, заговорила, обращаясь ко всем:

— Не спешите… Никто ничего не должен говорить. Кроме нас, есть еще и другие. Нужно подумать.

Тейт возразила:

— Нужно подумать, это правда, но думать быстро. Мы должны решить: отправляться на поиски этих людей или нет. Но Дженет права. Кроме нас, есть еще и другие. Для меня это Налатан. Для нее, Сью и Кейт это Избранные. — Тейт подмигнула Леклерку. — Ну и, может быть, они тоже. — Луис, нахмурившись, заметно покраснел, а лицо Кейт просто пылало. Тейт продолжила: — Если кто-нибудь хочет идти или остаться — это его дело. Я предлагаю решить это по дороге на ферму. Там мы все выскажемся. Никто не будет задавать вопросов, и никто не будет спорить. Согласны?

Последовало долгое напряженное молчание. Леклерк рассеянно разбирал свое примитивное радио и закрывал его чехлом. Потом он задумчиво проговорил:

— Мне кажется, это наилучший выход. Наше собственное решение, к которому мы придем, исходя из личных причин. Когда мы вернемся, я буду говорить первым, если никто не возражает. Никто не возражал. Снова воцарилась тишина. Обратная дорога показалась долгой и тяжелой.

У огня их встретил жизнерадостный Гэн.

— Как раз вовремя. Мы скоро начнем готовить. — Вглядевшись в их лица, он осекся. Радость померкла. — Что-то случилось? Почему вы так серьезны?

Они спешились, как будто стыдясь взглянуть в глаза. Тейт сразу же пошла к Налатану, а Конвей быстрыми шагами направился к Ланте. Та встревоженно посмотрела на него, но Конвей лишь покачал головой.

Леклерк сказал:

— Мы пришли к тебе как странники, Мурдат. — Обращение заставило Гэна насторожиться. Леклерк поспешно продолжил: — Ты знаешь, что мы не такие, как все. Ты знаешь, что мы доверяем тебе, как ты доверяешь нам. Сейчас я прошу тебя принять одну тайну. Мы — все люди нашего племени — получили сообщение, посланное способом, известным только нам. Если об этом секрете станет известно за пределами этого собрания, то мы все умрем как колдуны. Но мы не колдуны. Просто мы не такие, как все. Мы просим тебя понять это. Сообщение требует, чтобы мы приняли решение, что делать дальше. Мы расскажем вам все, потому что вы так дороги нам.

Осенив себя Тройным Знаком, Гэн осторожно произнес:

— Кто будет говорить первым? — Нила медленно отошла от него. Также осенив себя Тройным Знаком, она стала в стороне, оставаясь все же поблизости, готовая прийти на помощь.

Клас на Бейл выступил вперед, заслонив плечом Сайлу. По его скулам заходили желваки, когда она отказалась от такого покровительства, с неменьшим упорством шагнув вперед.

Разговор о тайнах и колдунах не ладился.

— Первым буду говорить я, — твердо произнес Леклерк. — Я помог Трем Территориям и вам. И я завидовал вам. Я сказал себе, что хочу править. — Лицо Гэна потемнело. Леклерк не обратил на это внимания. — Я ошибался. Вождя из меня не получится. Но я могу помочь вам. Я могу сделать Три Территории сильнее. Клянусь вам в своей верности. Я остаюсь с вами.

Торжественно кивнув, Гэн взглянул на Бернхард.

— А ты, Кейт Бернхард?

Застигнутая врасплох, Кейт смешалась, руки ее подергивались, а рот растерянно открывался. К лицу прилила краска.

— Дети, Избранные. И… и все остальное. Я хочу сказать, что остаюсь здесь.

Леклерк подошел к ней. Мрачная решимость подчеркивала его неловкость. Но когда он взял ее руку в свою, движения его были нежны и уверенны. Кейт удивленно взглянула на него. Леклерк произнес:

— Если она согласится, я попрошу ее выйти за меня замуж.

Кейт остолбенела. Потом взорвалась:

— Как такой умный человек может вести себя так глупо? Ты кого спрашиваешь, его или меня? Конечно, я выйду за тебя замуж. Я люблю тебя, дурачок. — И она поцеловала его.

Вздох одобрения прокатился по толпе, а когда все стихло, Конвей сказал Гэну:

— Я остаюсь. Здесь можно построить целый мир. Торговля, оборона, а возможно, и завоевания. Это вызов, который я принимаю. — Он отсалютовал, и Гэн улыбнулся, отвечая на приветствие. Когда Конвей повернулся к Ланте, она заключила его в объятия.

— Я бы пошла с тобой. Как замечательно, что мы остаемся.

В словах, произнесенных прямо у его груди, Конвей услышал что-то необычное.

— Почему? Что ты говоришь? Я что, нарушил какой-нибудь из законов Церкви или еще что-нибудь?

Все так же прижимаясь к нему, Ланта покачала головой.

— Уже нет.

Сбитый с толку, он взглянул поверх ее головы на остальных. Губы Сайлы изогнулись в сочувственной усмешке. Гэн насмешливо фыркнул. Взгляд Тейт заставил его почувствовать себя так, как будто он только переступил порог лагеря для новобранцев. Конвей пригнул голову, как приготовившийся к обороне бык.

— Что такое?

Ланта топнула ногой.

— Мне не хотелось говорить тебе это так. Но, похоже, все остальные догадались. Я беременна.

Конвей подхватил Ланту на руки, и они засмеялись, как дети. Он гикнул, потом завыл по-волчьи. Ланта сначала зажала руками уши, а потом прикрыла ему рот. Пристыженный, Конвей опустил ее на землю, неловко извинившись:

— Что я делаю? С тобой все в порядке? Я не сделал тебе больно?

Нила сухо сказала:

— Несколько дней назад она выдержала битву, Мэтт Конвей. Я думаю, от таких упражнений с ней ничего не случится. — Поздравляю, Ланта, такая хорошая новость. — Снова раздались крики одобрения. Ланту обступили женщины, обнимая и поздравляя.

Когда суматоха поутихла, Конвей подвел Ланту к огню, напротив Тейт. Когда они сели, он прошептал:

— Я люблю тебя. Никогда еще не был так счастлив. — Ланта улыбнулась, взглянув с благодарностью и пониманием, и еще крепче прижалась к нему.

Подойдя к Гэну, Картер пожала плечами.

— Избранные — мы нужны им. Я хочу сказать, я нужна. Я остаюсь.

Анспач сказала:

— Я тоже. Эти дети теперь для меня как родные. Я не могу уйти. Ни за что.

Отойдя от Класа, Сайла, громко смеясь, бросилась обнимать обеих женщин.

— Я чуть не умерла, затаив дыхание. Вы не представляете, как я рада. Я ухожу с Класом на восток. Хочу основать там монастырь. Я собиралась попросить вас стать в нем настоятельницей Ирисов и настоятельницей Фиалок.

Гэн прервал их изъявление чувств:

— Быть последней не похоже на тебя, Тейт. Мне кажется, я знаю причину.

Тейт сидела у огня, держа «вайп» на коленях. Заговорив, она погладила его, как будто лаская любимое животное. Намеренно не замечая сидящего рядом, плечо к плечу, Налатана, она устремила колкий взгляд прямо на Гэна.

— Ты прав. Я ухожу. Хочу узнать, что там такое. — Внезапно самообладание изменило ей. На какую-то долю секунды взгляд ее задержался на друзьях, как будто выдавая что-то сокровенное. — Твоя судьба, Гэн Мондэрк, — это слава твоего племени, и долгое время твоя судьба была нашей. Мы росли в лучах твоей славы. Но даже у тех, кто остается здесь, есть свои цели. Моя далеко отсюда. Я не знаю где. Я буду искать ее. За стенами.

Налатан обнял ее за плечи. Вздрогнув, Тейт вздохнула. Как будто отпуская что-то дорогое, но выросшее и больше ей не принадлежащее, она с облегчением уступила его силе.

Остальные оставили их одних, подчиняясь невысказанному, но принятому всеми соглашению. Налатан сказал:

— Мы с тобой разные. И мы не такие, как все. Удивительно, как я нашел тебя. Спасибо за то, что ты сказала, что мы должны идти. Ты уверена, что сделала это для себя? Не потому, что мне противны стены?

— Я сделала это потому, что я этого хочу. — Тейт сжала его руку. — Теперь у меня есть все, чего я хотела. Кроме еды. Мы будем есть или нет? — Они весело засмеялись, присоединяясь к остальным.

Остаток вечера прошел без особых событий, хотя и несколько странно. На всем лежала печать какого-то уныния, но в то же время чувствовалось, что принято решение, так долго откладываемое и наконец найденное. И если смех иногда был неестественным, то теплота никогда не покидала его. Они сидели вокруг костра, прогоревшего так, что неяркое свечение почти утонуло в свете мириад звезд. Очарованные этим великолепием, друзья не спешили расходиться.

Наконец, поднявшись, Гэн сказал:

— Вряд ли мы когда-нибудь еще увидим такую ночь все вместе. Какое это было время! Завтра будет новый день. Многое предстоит сделать. Мы построим новый мир и откроем еще множество новых миров. Мы посеем мечты и пожнем радость! А потом снова посеем мечты. И так без конца.

Дональд Маккуин Честь и предательство

Глава 1 ▼▼▼

                                                

Их было двое. Они шли узкой охотничьей тропой, с удовольствием подставляя лица прохладному ветру, в котором носились редкие снежинки. Тропу обступали высокие деревья, простираясь во все стороны, теряясь в темноте чащи. Дремлющие лесные гиганты покачивали голыми ветвями, словно переговариваясь сонными голосами. Легкий свист ветра предвещал близкое наступление весны и возрождение природы.

Мужчины были высокие, примерно одного роста. Они были одеты в кожаные накидки, спускавшиеся чуть ниже колена. Оба сгибались под тяжестью больших черных рюкзаков. Их головы прикрывали широкополые шляпы с низкой тульей. На широких кожаных поясах висели массивные мечи.

Один из мужчин носил серые брюки, из-под которых выглядывали черные башмаки на толстой подошве. Он был выше своего спутника примерно на два сантиметра, старше на несколько лет, его лицо рассекал шрам — зловещая тонкая линия, которая начиналась над левым глазом, протягивалась к правому и спускалась по щеке, исчезая под подбородком. Однако оба глаза были целы и невредимы. Когда мужчина улыбался — а он делал это довольно часто, — в их энергичном блеске, а также в грубоватых чертах его лица угадывалось пренебрежение любыми шрамами, рубцами и иными отметинами. Весь облик мужчины свидетельствовал о выпавших на его долю суровых испытаниях и о жизнелюбии, замешанном на непоколебимой уверенности в своих силах.

Его товарищ только вступал в пору зрелости. Он двигался проворнее, его ноги в коричневых брюках, заправленных в высокие сапоги, легко ступали по хрустящему снегу, слой которого становился все выше. Молодой человек буквально излучал нетерпение, между тем как старший сохранял полную невозмутимость. От холода загорелое лицо юноши еще более потемнело, приняв бронзовый оттенок. Глубоко посаженные черные глаза взирали на окружающее с неподдельным интересом.

— Этот воздух пьянит, словно вино, — заметил он. — Мне ненавистна сама мысль о том, что придется вернуться на юг, в тропики. Я понимаю, почему для столицы выбрали место с теплым климатом, но привык к смене времен года. У нас получилась славная прогулка, ты не находишь? Я с самого начала говорил тебе, что это путешествие встряхнет нас, укрепит наши силы. — Из его рта вырвалось белое облачко пара.

— Ты говорил, что погода изменится, — отозвался старший низким, чуть хрипловатым голосом.

— Мои пророчества сбылись, разве нет? — Юноша громко рассмеялся, и спутник бросил на него недовольный взгляд. — Погода стала совсем несносной.

— Жалкий болтун. — В иной обстановке эти слова показались бы оскорбительными, но сейчас, произнесенные деланно суровым тоном, ничуть не уязвили молодого человека.

Он фыркнул и, копируя повадку старшего, заявил:

— Вы ошибаетесь, полагая, будто бы Культурные Братские Группы расстаются со своими родными мирами и летят на Атик потому, что им так уж нравится ваша планета. — На его лицо тут же набежало хмурое облачко, и он продолжал голосом, в котором сквозила печаль: — Я буду скучать по тебе, Лэннет. Если бы не ты, я бы возненавидел Атик и всю империю. Извини, но это действительно так.

— Ты хранишь свои тайны не лучше, чем предсказываешь погоду. Неужели ты думаешь, что на Атике остался хоть кто-нибудь, кому неведома твоя неприязнь к нашей чудесной планете?

— Я не понимаю, как может такой человек, как ты, служить империи? На шести из двенадцати планет не утихают мятежи. Неужели это ни о чем тебе не говорит?

— Ни о каких мятежах нет и речи, — отрывисто бросил Лэннет. — Обычные беспорядки. Если смутьяны жаждут смерти, моя задача в том и состоит, чтобы способствовать выполнению их желаний.

— В том числе и на Паро? — гневно воскликнул юноша. — Что, если народ моей планеты отвергнет власть императора? Что тогда, капитан?

Лэннет бросил на спутника усталый печальный взгляд.

— Послушай, Кейси. Мы ведем этот спор уже почти три года. Но ты никак не желаешь уразуметь главное. То, что ты сказал, отчетливо пахнет изменой. Император вынужден держать в узде общество, которое буквально трещит по швам. Он обязан принимать во внимание любую угрозу, реальную или воображаемую. Твой брат Дерус совершенно ясно дал понять, унаследовав королевский трон Паро, что был и остается вернымслугой императора. Твои притязания донельзя раздражают Халиба. Он и не подумает возвести тебя на престол. — Лэннет оглянулся и ворчливо добавил: — Я тоже буду по тебе скучать. Надеюсь, мы расстаемся не навсегда.

На мгновение лицо Кейси смягчилось. Казалось, он хочет что-то сказать. Но юноша промолчал и отвернулся, глядя прямо перед собой. Характер Лэннета был соткан из непоколебимых принципов и верности долгу, однако даже ему было трудно понять, какие обязательства накладывает на человека принадлежность к аристократии Паро, особенно — к королевской фамилии. В далеком прошлом, когда любая попытка неповиновения, а тем более предательства воспринималась крайне серьезно, династия выработала нерушимое правило, в согласии с которым угроза или оскорбление в адрес члена правящей семьи автоматически влекли за собой ритуальный поединок. Предки Кейси вознесли понятия личного достоинства и чести до таких высот, что должны были править… либо умереть. Основные жизненные ценности — долг, честь и семья — могли показаться надуманными, навязанными, но они были присущи принцу Кейси в той же мере, что цвет его глаз.

Тем не менее Кейси гордился своей способностью сдерживать эмоции ничуть не меньше, чем предками, принципы и взгляды которых вобрал с молоком матери. Раздражающая монотонность жизни на Атике все чаще заставляла его задумываться над тем, какими умелыми воинами должны были стать пращуры, чтобы уцелеть. Самообладание, которым он так гордился, не шло ни в какое сравнение со свойственным им пренебрежением опасностью, которую сулили поединки. Мастерство, отточенное нескончаемыми дуэлями, превратило паровианцев в фанатических поклонников холодного оружия. В этой религии не было святых, только кумиры и непререкаемые авторитеты — череда людей (в их числе две женщины), готовых ударом сверкающего клинка подавить в зародыше любую угрозу.

Лэннет тоже был воином, но воином профессиональным. Для него единственной причиной сражаться было достижение целей, которые ставила перед собой империя. Кейси оставалось лишь сожалеть о том, что Лэннет, по всей видимости, попросту не способен понять паровианцев, которые брались за оружие только для того, чтобы отстаивать личное достоинство. Схватка могла считаться выигранной лишь после того, как победитель отомстил за свою поруганную или затронутую честь.

Кейси вздохнул, понимая, что ему не удастся заставить Лэннета позавидовать остроте жизнеощущения, ведомой только людям, само существование которых день за днем подвергается смертельному риску.

В небе сгущались тучи, и затянувшееся молчание казалось особенно тягостным. Лэннет подумал, что их спор, ставший почти традиционным, сегодня развивается дольше обычного. Заканчивалась вторая неделя похода по девственным угодьям императорского Заказника. Чтобы составить маршрут и получить всевозможные разрешения, потребовался целый год. Лэннету казалось забавным, что на протяжении этого времени ни он, ни его спутник не упоминали об истинных причинах, которые привели сюда Кейси. Принц стремился наполнить свою жизнь событиями, воспоминания о которых грели бы его душу и производили впечатление на окружающих. Политика строится на личных взаимоотношениях, и хотя ни Лэннет, ни Кейси не обмолвились об этом ни словом, они оба надеялись, что их дружба послужит ярким тому примером. Ни для кого не было секретом, что интересы Паро и империи расходятся. Лэннет с трудом сдержал улыбку; официальные союзы возникают и рушатся, но память о былых привязанностях люди хранят до конца своих дней. Порой такие воспоминания оказываются единственным средством сгладить политические трения.

Откуда-то издалека донесся вибрирующий рык. Лэннет немедленно выбросил из головы посторонние мысли. Подобные звуки уже не раз заставляли его пожалеть о том, что они с Кейси пустились в это приключение, какие бы выгоды оно ни сулило. Только титул паровианского гостя и безоговорочное одобрение его отца сделали это путешествие возможным. Звери, населявшие Заказник, с одинаковой охотой сожрали бы и принца и нищего, тем более что различить их было бы затруднительно, поскольку в пределах запретной территории разрешалось пользоваться только холодным оружием. Посторонние допускались в Заказник крайне редко и были полностью предоставлены своей судьбе. Лэннет и Кейси, хотя нипочем не признались бы в этом, явились сюда, чтобы в последний раз испытать свою дружбу и самих себя.

Подумав о том, что обычный электромобиль пролетел бы над территорией Заказника за считаные минуты, Лэннет горестно усмехнулся. Посерьезнев, он тайком бросил взгляд на Кейси. Три года промелькнули, словно одно мгновение. Он прекрасно помнил, как Кейси вышел из лихтера, который доставил его в космопорт Атика. Первым делом юный принц поднял лицо, разыскивая в небе звездолет — единственную ниточку, связывавшую его с Паро. Тогда Лэннет решил, что Кейси снедает тоска по родному дому, и приготовился к тому, что молодой человек замкнется в мрачной отчужденности. Однако Кейси быстро пришел в себя и с редкостным энтузиазмом отдался занятиям.

Его любимым предметом стали боевые искусства, которые преподавал Лэннет, и в этом не было ничего удивительного. На Паро царил мир, подкрепленный впечатляющими успехами в области добычи полезных ископаемых, металлургии и торговли, однако традиции предков были нерушимы. Во всей галактике не удалось сыскать народа, столь приверженного семейным ценностям, как паровианцы.

У Паро имелась к тому веская причина. Планета оказалась единственным из миров империи, населенным по большей части представителями одной этнической группы. На каждой планете есть свои блюстители расовой чистоты — «чистокровки», — но они, как правило, либо белые, либо чернокожие. Кроме Паро, ни один мир не отваживался нарушить завет Прародителя, разделившего колонистов на кланы. Поскольку паровианцы несколько отличались внешностью от остальных народов, они чувствовали себя ущемленными. Они пренебрегали принятыми на Атике традициями и оберегали свое уникальное общественное устройство, а также искусства и оружие, называя их «культурным наследием предков». Подобный подход воспитывал у людей обостренное чувство собственного достоинства. Кейси не раз хвалился, что акушеры Паро никогда не шлепают новорожденных, поскольку те являются на свет с кинжалом в руке, уже готовые отстаивать свою честь.

Порой Лэннет был готов поверить ему. Он точно знал, что с двенадцатилетнего возраста Кейси встречал утро каждого дня, перепоясываясь легендарным длинным мечом паровианского производства, который являлся незыблемым элементом одеяния аристократии. Теперь принцу приходилось носить более тяжелый и короткий клинок Атика. Оружие иных миров допускалось здесь только на официальных церемониях.

Ступая по глубокому снегу, Лэннет продолжал гадать, как столь несхожие люди — он и Кейси — могли стать друзьями. Принц по рождению принадлежал к сильным мира сего; отец Лэннета погиб в бою, когда его сын только учился ходить. Кейси не умел скрывать своих чувств и страстей; Лэннет привык к сдержанности и самодисциплине. Для Кейси окружающий мир был полон радостей и наслаждений, которые сами плыли к нему в руки; Лэннет постоянно сталкивался с опасностями и противоречиями и привык полагаться только на себя и близких товарищей.

Кейси шагал, примеряясь к поступи спутника, и его мысли приняли примерно то же направление, что у Лэннета. Неожиданно для себя он понял, что скорое возвращение домой внушает ему двойственные чувства. Он стосковался по островам и океану, занимавшему большую часть поверхности Паро. Здесь, на Атике, самой спокойной и стабильной планете империи, он порой ловил в воздухе легкий запах дыма, и всякий раз его охватывали воспоминания о неистовстве вулканов и будоражило кровь желание вновь оказаться на родной планете, сотрясаемой подземными толчками. С другой стороны, его привлекала жизнь на Атике — ему нравилось отдаваться упорным занятиям, испытывать себя в чуждых, незнакомых условиях, нравилось постоянно быть на виду. В иных обстоятельствах младшего сына правителя Паро ожидала бы тоскливая жизнь придворной марионетки, но здесь, на Атике, у него была Матилиса, близость которой сулила ему всевозможные радости, о которых только может мечтать мужчина.

Кейси зарделся. Он знал, что Лэннет не воспринимает Матилису всерьез. Если капитана Стрелков и можно было обвинить в нелояльности, то только из-за его откровенно пренебрежительного отношения к Люмину, государственной религии, которой Матилиса отдавала себя целиком. Неприязнь между женщиной, которой он мечтал обладать, и его лучшим другом была единственным облачком, омрачавшим жизнь Кейси. Принц нахмурился. Он знал, что Люмин собирается послать Матилису на Паро миссионеркой, но никакие связи не помогли Кейси добиться, чтобы вместе с ней отправили Лэннета.

Они поднялись на гребень холма, и Кейси возобновил беседу. От усталости он говорил отрывисто, проглатывая окончания:

— В горах Атика ночь наступает слишком быстро. Паро куда уютнее. Я всегда это утверждал.

Лэннет усмехнулся:

— Ты опять за свое? Я видел твою планету. С орбиты. Ее не назовешь раем.

— Если Паро и не рай, то его преддверие. — Кейси задумался. — Имперская служба имеет одно преимущество. Весь межзвездный флот находится в руках Халиба. Ты можешь отправиться куда угодно.

— Только по делам. Об увеселительных поездках я даже не мечтаю.

Сквозь пелену облаков проглянуло солнце, заливая зазубренные вершины гор тусклым холодным светом. В лесу сгущался мрак. Маленькие птицы — щебечущие серо-черно-бурые комочки — перелетали с ветки на ветку, ища укрытия, в котором можно было дождаться утра. Послышался протяжный унылый вопль еще одной птицы Атика, крылатого ночного хищника дарккила. Вопль утих, но прозвучавшая в нем угроза заставила насторожиться мелких птах.

Чуть позже над вершинами поднялся тонкий серп Леди, посеребрив нижнюю поверхность наплывающих облаков. Лэннет вытянул руку:

— Водораздел. У подножия холма находится единственное в Заказнике поселение. Уже завтра мы будем обедать в Коллегиуме.

Кейси рассмеялся:

— С меня хватит и того, что сегодня мы будем спать под крышей. У меня нет ни малейшего желания проснуться от пыхтения голодной твари, обнюхивающей нашу палатку. К тому же, становится холодно.

— Что я слышу? Жалобы? Моя жизнь погублена. Простите за то, что не обеспечил вам должных удобств, Ваше высочество. Я всего лишь скромный, почтительный преподаватель боевых искусств. Из-за меня ваша Культурная Братская Группа потерпела полный провал!

— Ха! Скромный и почтительный! Между прочим, мы, КБГ, лишь заложники Атика. Мы находимся здесь только потому, что старина Халиб желает иметь нас под рукой. — Но, как и прежде, гневная вспышка Кейси быстро сменилась угрызениями совести. Он покаянно качнул головой: — Извини, что накричал на тебя. Но мы-то знаем, что я скорее пленник, чем гость. Вы принимаете Культурные Братские Группы со всех концов Галактики, даете их участникам прекрасное образование, но большинству молодых людей пребывание на Атике совсем не в радость. Я слышал разговоры гостей с мятежных планет. Они в любую минуту ждут нападения ваших Стрелков. Это тревожный знак.

Лэннет выдохнул облачко пара, едва заметное в сгущающейся темноте.

— Император — не ангел. Я верен ему, но я не дурак и не слепец. Настала пора перемен. Однако ты ведь не станешь сжигать свой дом, чтобы починить протекающую крышу. Допустим, императора Халиба низложили. Кто займет его место? Бездушные ученые жрецы Люмина? Воинственные аристократы с других планет? Ты должен понимать, какими последствиями это грозит.

— Ты считаешь Матилису бездушной жрицей? — осведомился Кейси. — Видишь в ней угрозу обществу?

Лэннет попытался успокоить его.

— То, что происходит между тобой и Матилисой, не может не тревожить меня, — сказал он. — Люмин и император не задумываясь сделают вас пешками в своей игре. И ты знаешь, что это истинная правда.

Гнев Кейси сразу улегся.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, — отозвался он. — Матилиса честный человек и хорошая наставница. Она не сделала ничего, чтобы повлиять на меня. — Принц широко развел руками, пытаясь обратить спор в шутку. — Я говорил о плащах и кинжалах, о таинственных заговорщиках и романтических победах. А вы, капитан, свели беседу к скучной реальности.

Лэннет швырнул в него снежком, и Кейси, громко смеясь, легко уклонился. Как это бывало не раз, возникшее между ними напряжение сошло на нет. Обменявшись дружескими подначками, мужчины прибавили шаг, гадая про себя, что вынудило их к этому — спуск с холма или надвигающаяся темнота.

Снегопад усилился, теперь с неба валили крупные хлопья. Однако все три луны Атика были отчетливо видны. Две Девицы постепенно нагоняли Леди, и вдруг их накрыла плотная пелена туч. Лес помрачнел; ветви стонали и скрипели под напором ветра. Внезапно Лэннет замер на месте и, вытянув руку назад, остановил Кейси, шагавшего следом:

— Слушай!

Опавшие листья с шорохом неслись по твердой корке снега, цепляясь за нее, словно крохотные коготки. В наступившей темноте очертания окружающих предметов казались неясными, расплывчатыми.

— Что? — спросил Кейси. — Что ты услышал?

— Мне показалось… голос… зовущий меня по имени. — Он разжал пальцы, стискивавшие руку принца.

— Здесь, в Заказнике?

— Впервые после Дельфи… — Лэннет умолк и вновь двинулся вперед.

Кейси догнал его.

— В чем дело? Ты уже упоминал Дельфи, и каждый раз говорил о ней этим загадочным тоном. Я знаю, ты угодил там в настоящую мясорубку, но было и кое-что еще. Уж коли тебе пришла охота запугать меня до полусмерти, расскажи все от начала до конца.

Лэннет ступал размашистым шагом, поворачивая лицо то влево, то вправо и положив ладонь на рукоять меча.

— Это длинная история, — отозвался он. — Дельфи населяют фанатики культа Взыскующего, легендарного жреца, о котором ничего толком не известно. Дельфийцы подняли мятеж, обвиняя власти в религиозных гонениях.

Кейси понял, что сейчас от Лэннета ничего не добьешься, и решил отложить расспросы.

Чуть позже Лэннет ткнул пальцем вперед и торжествующе объявил:

— Свет. Постоялый двор.

Кейси внимательно вгляделся в темноту.

— Где?

— Там, за деревьями. Видишь?

Кейси недоверчиво хмыкнул, но тут же вспомнил о поразительной остроте зрения своего наставника. Сделав несколько шагов, он убедился в правоте Лэннета. Ночной мрак и белую снежную мглу прорезали желтые огоньки одинокого окошка и фонаря, который раскачивался под навесом крыльца гостиницы на крепчающем ветру.

Вновь завопил дарккил. Даже буря на мгновение утихла. Послышался пронзительный вскрик и тут же испуганно умолк. В темноте опять засвистел ветер. Кейси сжал рукоять меча. Внезапно Лэннет опять остановился, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Он с металлическим звоном выхватил клинок из ножен и чуть присел, занимая оборонительную позицию и вытянув в сторону левую руку, чтобы сохранить равновесие. Кейси машинально прикрыл его со спины и обнажил свой меч.

— Опять голос? — негромко спросил он.

Лэннет молча двинулся к гостинице, очертания которой неясно проступали во тьме.

— Послушай, ты, — произнес он напряженным, словно согнутая сталь, голосом, обращаясь к кому-то, скрывавшемуся в ночи. — Оставь меня в покое. — Он водил мечом из стороны в сторону. Острое лезвие блеснуло в тусклом свете, струившемся из окна. — Ты один из них? Хочешь заставить меня служить тебе? Иди ко мне. Живой или мертвый, я навсегда избавлюсь от тебя. Иди же!

Кейси вздрогнул от озноба, не имевшего никакого отношения к морозу и ветру. Этот ледяной холод шел изнутри, заставляя его мышцы судорожно сжиматься.

Еще ни разу Лэннет не говорил таким отчаянным, тоскующим голосом. Кейси приблизился к нему, чувствуя, как его охватывают страх и нерешительность. Внезапно он понял, что в словах Лэннета нет вызова или жалобы. Они шли от самого сердца капитана.

Лэннет молился.

Глава 2 ▼▼▼

Торопливо, почти бегом, друзья прошли по темной улице деревни. Ставни и двери были закрыты. Шаги Лэннета и Кейси прогрохотали по крыльцу гостиницы.

Они вошли внутрь. В камине у левой стены уютно потрескивал огонь. В тусклом свете масляной лампы виднелась поленница и три пустых стола. Еще здесь имелся бар с короткой стойкой, на которой помещалась вторая лампа. В ее резервуаре почти не оставалось топлива, и фитиль едва горел, испуская струйку едкого дыма.

Едва Кейси и Лэннет вложили мечи в ножны, в дверях за стойкой показался хозяин. Поприветствовав гостей, он подлил масла в светильник.

— Егерь сообщил мне о вас еще несколько часов назад, джентльмены. Я уже начинал беспокоиться. Буря вот-вот разойдется не на шутку. Желаете что-нибудь выпить перед ужином? — Круглощекое улыбающееся лицо лоснилось от пота. Необъятный живот был перетянут застиранным фартуком.

— А что у вас есть? — спросил Лэннет.

Кейси поразила мгновенная перемена в поведении друга. Казалось, Лэннет забыл о том, что случилось несколько секунд назад. Однако, присмотревшись к нему, принц заметил, что капитан сузил глаза, внимательно разглядывая помещение, не упуская ни одной мелочи.

Разгоревшаяся лампа в руке хозяина осветила полки бара. Язычок пламени отразился от дюжины бутылок всевозможных форм и размеров.

— Шерри и яблочный бренди от лучших поставщиков… сидр… местные сорта бренди из сока красной ягоды и пинфрута. Разумеется, виски… гордость Нового Бурбона.

— Жженый сидр, пожалуйста, — попросил Лэннет, усаживаясь за стол у камина.

Кейси сел напротив. Оба сняли мечи и накидки. Под накидками они носили тяжелые боевые кинжалы.

— Пинфрутовый бренди, — распорядился Кейси. — Неразбавленный.

Хозяин поставил на стол поднос с тремя бутылками, высокой кружкой и бокалом в форме шара. Первым делом он налил бренди для Кейси. Из бокала повеяло острым ароматом ягод. Глаза принца возбужденно блеснули. Хозяин наполнил кружку Лэннета сидром, выхватил из камина уголек, сдул с него пепел, на мгновение окунул в напиток и добавил немного яблочного бренди.

— Прошу прощения, но сегодня у нас только стейк из антилопы и хлеб, джентльмены, — сказал он, прежде чем отправиться на кухню.

Еда была под стать напиткам — толстые сочные ломти мяса с отборными овощами и пряными травами. Хлеб, мягкий как пух, был покрыт корочкой, аппетитно хрустевшей на зубах. В керамической плошке лежало золотистое масло. В конце трапезы подали кофе. Отведав его, Лэннет причмокнул.

— Черный, как дьявол, и такой крепкий, что свалит с ног любую нечистую силу, — заметил он.

Очистив миски и кружки, друзья откинулись на спинки кресел.

— Великолепно, — сказал Кейси хозяину. — Честно говоря, я не ожидал, что будет так вкусно. Мне и в голову не приходило, что в этой глуши найдется бокал для бренди, а уж тем более — напиток, который в него полагается наливать.

Хозяин просиял.

— Они появились совсем недавно. В деревенских тавернах спрашивают только пиво и виски. Но с тех пор, как пришла она, к нам начали заглядывать люди вроде вас, джентльмены. Пришлось научиться стряпать и запастись хорошим спиртным, иначе меня бы засыпали жалобами да упреками. Вот так и повелось.

— Кто «она»?

Не обращая внимания на напряжение, прозвучавшее в голосе Лэннета, толстяк продолжал:

— Старая женщина. Слепая. Ворожея и целительница. К ней идут люди из всех городов Атика. И с других планет. КБГ — знаете? Останавливаются у меня, но она называет их своими гостями. Смешно. Можно подумать, кто-то захотел бы поселиться в пещере с сумасшедшей старухой.

— Посещение имперского Заказника строго контролируется, — заметил Лэннет. — Эти ваши гости… кто разрешает им сажать здесь свои электромобили? Кто позволил посторонней женщине жить на территории Заказника?

Хозяин забеспокоился.

— Когда благородная леди говорит, что все в порядке, простому человеку остается лишь согласно кивнуть.

В помещении воцарилась тишина. Лэннет смотрел на встревоженного толстяка, но было видно, что его мысли где-то далеко. Кейси поймал себя на том, что вновь думает о Дельфи. В приглушенном свете ламп звуки казались необычайно отчетливыми и выразительными. Ветер мягкими кулаками стучал в стены. Жалобно поскрипывали ставни. Пламя с заунывным воем рвалось в каминную трубу.

Внезапно Лэннет очнулся. На его губах появилась блеклая улыбка.

— Если вы и нарушили закон, то только по вине продажных чиновников, которые превращают достойных людей в преступников.

Хозяин облегченно вздохнул и, собрав посуду, сказал, что приготовит комнату. Как только он поднялся по лестнице, распахнулась входная дверь. В комнату ворвался ветер. Лампа на стойке бара погасла. Яростно заметалось пламя в камине.

Увидев женщину, остановившуюся на пороге, Кейси и Лэннет чуть привстали, замерев в неловких позах. Несколько мгновений все трое сохраняли неподвижность, потом женщина шагнула внутрь и захлопнула за собой дверь. За ее спиной злобно взревела буря. Женщина стояла, царственно выпрямившись и откинув назад голову. Ее лицо, хотя и носило глубокий отпечаток старости, поражало классической правильностью черт. Белые, словно лед, слепые глаза были направлены на Лэннета.

Продолжая подниматься из-за стола, капитан смущенно отдернул пальцы от рукояти меча, словно ребенок, которого поймали на краже печенья. Перед его мысленным взором замелькали видения — древние храмы, разрушенные временем и человеком. В облике незнакомки ему чудилось нечто подобное — совершенство, физическая немощь которого лишь подчеркивала несгибаемую духовную силу.

Распущенные серебристые волосы окутывали голову женщины, словно аккуратно повязанная шаль. Они ниспадали ей на плечи, струясь вдоль спины поверх тяжелого плаща. В правой руке женщина держала длинный посох, левая была чуть вытянута вперед на высоте талии. Она едва заметно шевелила пальцами, словно ощупывая окружающее.

Ее голос, казалось, исходит издалека, из глубокого прошлого:

— Отважные воины. Вы нипочем не явились бы ко мне, попроси я вас об этом. Поэтому я пришла сама.

— Хотите сказать, вам известно, кто мы такие? — с вызовом осведомился Кейси.

Женщина блеснула белозубой улыбкой:

— Более того, я знаю, кем вы станете.

— Вы… — прошептал Лэннет, сжав кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Это вы меня звали. Я слышал ваш голос, — добавил он, сделав ударение на последних словах.

— Посмотрите на меня, капитан. Разве я похожа на человека, который станет выслеживать в лесу вооруженных мужчин?

Лэннет молча смотрел на нее, и Кейси вклинился в разговор:

— Но вы смогли найти дорогу сюда.

Женщина с деланным изумлением вскинула черные, словно уголь брови.

— Дорога остается дорогой, даже если ты ее не видишь, о юный принц. Коли есть нужда, человек доберется куда угодно — было бы желание и сила духа. А теперь нельзя ли мне сесть?

Лэннет тут же придвинул ей кресло:

— Да, пожалуйста.

Почтительность, с которой он выполнил просьбу гостьи, вызвала у Кейси улыбку, ведь женщина не видела Лэннета и не могла в должной мере оценить его любезность. Однако, едва она заговорила, у принца отвалилась челюсть.

— Прошу вас, подайте другое кресло, капитан. Я предпочитаю сидеть спиной к огню. Свет значит для меня куда меньше, чем тепло.

Лэннет подчинился. Женщина забросила плащ на спинку кресла и уселась, уперев руки в бока. От промокшей материи поднимался легкий пар с запахом шерсти мериона, похожего на овцу животного, которое разводили на Атике. Лэннет и Кейси заняли свои кресла.

— Кто вы такая и что вам от нас нужно? — требовательным тоном осведомился принц.

— Вы спрашиваете мое имя? — женщина рассмеялась. — У меня их много. Можете звать меня Астарой.

— Астара была одной из Взыскующих, — сказал Лэннет. — Она отдала жизнь за свою веру.

— Ее убили, и вы прекрасно об этом знаете, капитан, — отозвалась женщина. — Я пришла к вам от имени Астары и других мучеников, разделивших ее судьбу. Вы ощущаете угрозу и в эту самую минуту лихорадочно пытаетесь определить, откуда она исходит. Я встревожилась еще вчера, когда местные жители отправлялись на праздник Дня Памяти. Люди радовались и ликовали, но их веселье было притворным. В деревне остался только хозяин постоялого двора. Я ему не завидую. Либо он храбр до безрассудства, либо начисто лишен инстинкта самосохранения. Окрестные горы заполонили темные силы.

— Вы явились сюда, чтобы пугать нас детскими сказочками? — язвительно произнес Кейси.

Астара медленно повернула к нему лицо, устремив слепой взгляд в точку над его головой.

— Касайдалуйпан Оланбасо, имя которого никто не должен произносить вслух, — сказала она. — Младший принц Паро. Хотите узнать о себе еще что-нибудь?

Взбешенный, Кейси приподнялся:

— Вы произнесли мое имя. Это оскорбление. Случись такое на моей планете, я убил бы вас!

— Молодой человек легко убьет слепую старуху на любой планете, — заметила Астара. — Но со мной вам не справиться, мальчик. Я не боюсь людей, поклоняющихся стали и острым клинкам. Сегодня вечером я нахожусь под защитой своего божества. Мне не страшна никакая сила.

— Мой друг не имеет к вашим делам ни малейшего отношения, — негромко заговорил Лэннет. — Я тоже не хочу с вами связываться. Мы с Взыскующим ничем не обязаны друг другу. Оставьте меня в покое. Либо выпустите против меня бойца, с которым я мог бы сразиться.

Впервые за время беседы выражение лица женщины смягчилось. Она повернулась к капитану и протянула бледную руку. Сквозь прозрачную кожу виднелись голубые вены. Ее ладонь ласково, но твердо коснулась пальцев Лэннета.

— Взыскующий указал мне путь к твоему сердцу, — сказала она. — Это сердце честного воина. Ты нужен нам.

На лбу Лэннета выступил пот. Красный извилистый шрам на его лице побелел.

— Они обещали… отпустить меня.

— Несчастный… — с горечью прошептала Астара. — Неужели ты не понимаешь? Обещания, которые даются свыше, сулят нам то, что подразумевают боги, а те то, что мы пожелали услышать в их словах.

В широко распахнутых глазах Лэннета мелькнула угроза.

— Я поступил так, как счел нужным. Я никому ничего не должен. Наоборот — мне должны.

— Взыскующий знает об этом. Он запретил мне предлагать тебе плату либо просить об одолжении. Над империей нависла смертельная опасность. Одному из вас суждено стать ее спасителем.

Лэннет усмехнулся.

— Почему я должен вам верить? Ваш культ не испытывает к империи теплых чувств.

— Источник опасности, которая грозит ей, ненавистен нам еще больше. Мы не сомневаемся, что ты поддержишь нас.

— В таком случае, зачем впутывать Кейси? Если вам нужен только один из нас, зачем разговаривать с обоими?

— Если бы я знала, кому из вас предназначена более важная роль, я бы обратилась именно к нему.

— Вы хотите сделать меня своей пешкой… — Лэннет бросил взгляд на руку женщины, сжимавшую его ладонь, и громко вскрикнул. Хрупкие пальцы Астары, похожие на птичью лапку, не встречая сопротивления, повлекли грубую ладонь капитана к лампе, стоявшей на столе. Он поморщился, ожидая боли от ожога, но не почувствовал ровным счетом ничего. Подержав над пламенем руку Лэннета, женщина подставила свою.

— Смотри и запоминай… — Ее голос громовым раскатом пронесся по комнате, и молодые люди вздрогнули от испуга.

Лэннету казалось, что слова женщины проникают в самые потаенные глубины его души. Он всеми силами сопротивлялся их вторжению. Его внутреннему зрению вновь явились прекрасные разрушенные храмы. Внезапно замелькали беззвучные слепящие вспышки. Лэннет понял, что видит звездолеты, взрывающиеся в космической пустоте. На смену этим видениям пришли другие, незнакомые, слишком ужасные, чтобы храниться в памяти человека, — развалины городов, курящиеся дымом и исторгающие языки пламени, похожие на кровь забиваемого животного. Вымершие леса, загрязненные ядовитые моря…

Лэннет вскрикнул. Видения исчезли.

Кейси схватил руку Лэннета и выдернул ее из пальцев женщины.

— Что вы сделали? Вы не имеете права… — Принц затрясся всем телом, надеясь, что Лэннет и Астара решат, будто бы он содрогается от гнева.

Астара пропустила его слова мимо ушей. Кейси поймал взгляд Лэннета, полный страдания и покорности судьбе.

— Капитан Лэннет, вы предадите то, что цените превыше всего, — заговорила женщина. — Этого требует Взыскующий. Пришел час испытаний; ваши поступки изменят жизнь всего человечества.

— Я не могу. Я не хочу…

Женщина оставила его протест без внимания и повернулась к Кейси, вперив слепой взгляд ему в лицо. Она протянула руку и, прикоснувшись к его пальцам, быстро накрыла их второй ладонью.

Слова были излишни. Прикосновение Астары внушило принцу благостное ощущение, которому он не мог найти названия. Его охватило чувство полного, безграничного доверия.

— Каждое мгновение нашей жизни таит в себе неисчислимые возможности. Взыскующий выбирает наиболее вероятные из них. Он чувствует в вас готовность к великим свершениям. Однако верность Лэннета может погубить вас. Его предательство может вас спасти. Но даже и этого может оказаться недостаточно.

Кейси услышал вскрик Лэннета, который, казалось, доносится издалека:

— Предательство? Вы требуете мою душу и говорите, что этого может оказаться недостаточно?

— Это ведомо только Взыскующему. Каждый солдат знает, что удача куда ценнее умения и опыта. Не приходилось ли тебе задуматься, отчего некоторые люди, к числу которых принадлежишь и ты, словно родились в рубашке? Готов ли ты отдать все свои силы, чтобы защитить тех, кого любишь? И взять на себя всю полноту ответственности за вмешательство в их судьбу?

Астара выпустила руку Кейси. Его тут же охватило чувство невыносимого одиночества, и он подался вперед, ловя пальцы женщины.

Лэннет ударил его по руке с такой силой, что Кейси едва не вывалился из кресла. От гнева разум Кейси помутился. Он потянулся к своему мечу. Астара задержала его руку.

— Успокойтесь, принц, — сказала она. — Лэннет сделал это только из любви к вам.

— Кто вы такая? — Кейси хотел произнести эти слова требовательным тоном, но из его губ вырвался лишь хриплый возглас.

Астара весело, почти кокетливо улыбнулась.

— Вы опять за свое? — изумленно произнесла она, но тут же в ее голосе зазвучало добродушное снисхождение: — Я ваш друг. Я одна из Взыскующих, та, с кем связаны ваши упования и ваши страхи. Я — друг, которого вы выдумали бы сами, даже если бы меня не было на свете.

Бросив на Лэннета затравленный взгляд, Кейси судорожно сглотнул:

— Я не хочу быть королем, поверьте. Это удел Деруса, его долг. Я желаю одного — счастливой жизни для своего народа.

Астара вздохнула.

— Ах, мой милый принц, юный воин! Жизненный путь кажется вам прямым и гладким, словно лезвие вашего бесценного клинка. Но человек создан для борьбы, в которой воплощаются его надежды и замыслы. Самое позорное поражение — то, что явилось следствием недостатка воображения и упорства. Вы размышляете о добре и зле, хотите узнать, что ждет вас в будущем. Судьба человека зависит от него самого и тех, с кем он связан. Вы даже не представляете, сколь разнообразны пути, открытые вам и вашему другу. Взыскующий поможет вам сделать правильный выбор.

— И это все? — невольно вырвалось у Кейси.

— Прежде чем уйти, я хотела бы обратиться к вам с просьбой. — Астара вновь вытянула руки, с удивительным проворством нащупывая ладони Лэннета и Кейси. Она стиснула запястья мужчин. — Откройте мне свои воспоминания, и я покажу вам, что ваша дружба способствует крепости духа каждого из вас. Порой именно дружеские узы создают человека как личность — наподобие того, как молот кузнеца выковывает сталь. А теперь… вспоминайте.

Последнее слово она произнесла едва слышным шепотом, но ему нельзя было не подчиниться.

Перед мысленным взором Лэннета возник фехтовальный зал. Сам он словно парил в воздухе, невидимый для постороннего взгляда. Почувствовав, что рядом кто-то есть, Лэннет каким-то непостижимым образом понял, что это Кейси и что его друг видит то же самое.

Взмыленные курсанты в исцарапанных тренировочных доспехах атаковали друг друга тщательно отмеренными учебными выпадами. Принц Кейси, пылкий и по-юношески неловкий, сражался со своим наставником, капитаном Лэннетом, в манерах которого вопреки профессиональной любезности угадывались равнодушие и отстраненность. Двое хорошо знакомых, но в сущности чужих друг другу людей.

Лэннет чересчур энергично парировал удар, и на руке Кейси выступила кровь. Охваченный слепым гневом, молодой человек бросился в атаку. Тренировка превратилась в дуэль. Лэннет отступал, сохраняя спокойствие и выдержку. Все, кто находился в зале, опустили мечи. Капитан заметил, что принц выдыхается. Он не хотел, чтобы Кейси свалился без сил и потерял лицо. Он отразил удар сверху боковым движением, и юноша раскрылся.

Приставив к его горлу острие клинка, Лэннет заговорил, понизив голос, чтобы его не слышали окружающие: «Великолепно. Вы станете непобедимы, если научитесь рассуждать так же быстро, как применяете приемы. Вы намного превосходите многих своих сверстников, но, чтобы одолеть бойца вроде меня, нужно проникнуться образом моих мыслей. Такие, как я, сражаются не для того, чтобы выжить. Сражение и есть наша жизнь».

В это мгновение они посмотрели друг другу в глаза и ощутили духовную близость.

С той же быстротой, с которой она погрузила мужчин в воспоминания, Астара вывела их из транса. Они испуганно смотрели на нее, словно очнувшись после ночного кошмара.

Кейси потер запястье там, где его стискивали пальцы женщины.

— Вы не могли знать, что произошло между нами, а тем более — о чем мы говорили. Быть может, объясните, в чем ваш секрет? — робко спросил он.

Астара издала сухой смешок. В этом звуке можно было услышать и добродушие, и жестокость.

— Опять вопросы? Всему свое время, принц.

Она с трудом выпрямилась. Было видно, что Астара сохраняет горделивую осанку только с помощью посоха. Лэннет фыркнул, и женщина, оскорбленно нахмурившись, повернула к нему лицо.

— Я знаю, что это такое — стоять, когда у тебя ноют суставы. Вы гордая женщина, дочь божества, но какой бы загадкой вы для нас ни являлись, я вижу, что и у вас есть свои слабости.

Астара напустила на себя притворно-сокрушенный вид.

— Отважный воин насмехается над немощной старухой. Куда катится мир? — Она оправила высохший плащ и вновь повернулась к мужчинам. Ее лицо было мрачным и серьезным. — Вас ждет то, чего вы боитесь больше всего, капитан: выбор. Я говорю не о тех простых прямолинейных решениях, от которых зависит жизнь и смерть солдата. Нет, вам предстоит заглянуть в свою душу и подвергнуть испытанию свои честь и достоинство. Мы верим, что в вашем сердце есть место не только для кровожадной ярости. Большинство тех, кому вы служите, очень низко ценят вашу жизнь, и это внушает вам извращенную гордость, которая, тем не менее, могла бы послужить доброму делу. Наш враг стремится овладеть самым ценным, что есть во вселенной. Будьте осмотрительны. Уже сейчас я чувствую угрозу — она подступает все ближе, — однако не могу выразить свои ощущения словами.

Решив, что разговор подходит к концу, Лэннет набрался храбрости и с пренебрежением произнес:

— Завтра мы прибудем в Коллегиум и начнем готовиться к Дню Памяти. Я забуду все, что сегодня случилось, и вернусь к своей обычной жизни.

Астара повернулась к нему:

— День Памяти. Гнусное бесстыдное действо. Что за мерзость — прославлять Прародителя убийством и разгулом похотливого разврата! Ваше технократическое общество стремится самоутвердиться, выдумывая пышные церемонии и объявляя их давней традицией. Обман и мошенничество. Научные достижения лишают вас человечности и достоинства. Никакой ритуал не оправдает дикарского стремления обуздать миры, которые кажутся вам враждебными. Власть, построенная на подобной лжи, рано или поздно рухнет. Люди должны сделать выбор между Добром и Злом.

— Я уже слышал это на Дельфи, — невозмутимо парировал Лэннет. — Вы сами лжете, заявляя, будто бы я свободен в своем выборе, хотя на самом деле пытаетесь сделать меня своей марионеткой. Обращайтесь со мной, как с человеком, либо держитесь подальше. Лично я собираюсь оставаться самим собой.

Взметнув полы накидки, Астара обогнула стол и приблизилась к капитану. Приложив ладони к его щекам, она устремила невидящий взгляд на Лэннета, смотревшего на нее сверху вниз. Она провела пальцами по лицу мужчины, словно запоминая его черты, мягко прикоснулась к шраму.

— Честное сердце — самое надежное оружие и самая неуязвимая цель. Ты выбрал путь насилия. Для тебя жизнь — всего лишь сосуд, наполненный смертью. И тем не менее, мы, Взыскующие, любим тебя. Мы сочувствуем тебе. Ты поцелуешь меня, Лэннет? Согласишься назвать меня своим другом? Во имя Взыскующего, ради памяти о том, что сегодня произошло?

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени. Лэннет и Астара застыли в неподвижности. Кейси затаил дыхание. Лэннет чуть склонил голову, прикасаясь губами к лбу женщины, и лицо Астары озарила улыбка. Она приподняла подбородок. Лэннет мягко поцеловал ее в губы, задержавшись на мгновение, словно скрепляя тайное, невысказанное соглашение.

Астара ушла — черная фигура на черном фоне, которую оживлял только водопад серебристых волос. Едва она скрылась за дверью, здание содрогнулось под ударами завывающего ветра. Вихрь холодного воздуха взметнул языки пламени. Послышался сухой зловещий треск, и в трубу хлынул рой искр.

Глава 3 ▼▼▼

Хозяин торопливо спустился по лестнице.

— Сам не знаю, что со мной приключилось. Я по ошибке сунул постельные принадлежности вместо комода в шкаф. Пока я их искал, прошла целая вечность. Мне бы хотелось загладить свою вину. Не желаете ли еще чего-нибудь выпить, джентльмены?

Лэннет откашлялся.

— Все в порядке, — сказал он. — Мы провели время в беседе. — На лице хозяина появилась озадаченная мина, и молодые люди натянуто рассмеялись. Хозяин жестом пригласил их подняться по лестнице.

Стены комнаты были сложены из таких же бревен, что трапезная; кровати и туалетный столик грубо вытесаны из дерева, но отполированы до блеска. Обстановку комнаты завершали зеркало на стене и масляный светильник. Крюками для одежды служили сучки, торчащие из бревен.

Кейси опустил свой рюкзак на пол, на мгновение прислушался, подошел на цыпочках к двери и рывком распахнул ее. На лестничной площадке и в зале никого не было. Закрыв дверь, принц повернулся к Лэннету.

— Человек должен уважать тайны своего друга. С другой стороны, он всегда готов его выслушать. Если хочешь поговорить, я к твоим услугам. Судя по всему, твое пребывание на Дельфи ознаменовалось весьма серьезными событиями. Еще ни разу я не встречал такую женщину, как Астара. Еще ни разу ты не вел себя так, как сегодня вечером. Могу ли я чем-нибудь тебе помочь?

Лэннет сидел на кровати, расшнуровывая свои высокие башмаки. Он покачал головой:

— Я не был знаком с Астарой. Обо всем, что произошло на Дельфи, можно прочесть в моем рапорте. У Верховной жрицы случились неприятности, и я помог ей.

Кейси прислонился к противоположной стене. Лэннет выжидательно посмотрел на него и вновь принялся раздеваться.

— В империи запрещены любые религии, кроме Люмина, — заговорил принц, осторожно подбирая слова. — Если ты оказывал услуги служителю чуждого культа, тебя должны были судить военным трибуналом. Но этого не произошло. Я уже давно пытаюсь понять, почему такого видного офицера, как ты, приставили нянькой ко мне, залетной пташке из захолустья. В этом и заключалось твое наказание?

— Люмин пошел на компромисс; в обмен на решение не доводить мое дело до суда мне отказали в очередном повышении, — объяснил Лэннет.

— Так какого дьявола… — Лицо Кейси залилось гневным румянцем.

— Я всегда старался быть откровенным с тобой, — перебил Лэннет. — Когда меня прикомандировали к вашей группе, я был раздосадован, но, познакомившись с тобой поближе, сказал себе, что нет худа без добра. — Он выдержал паузу, мрачно улыбаясь. — Жизнь порой преподносит нам забавные сюрпризы. Связавшись с культом Взыскующего, я обрел в тебе друга и искренне рад этому. Но вот появляется Астара, и ты поднимаешь шум, утверждая, будто бы в наших отношениях появилась трещина.

— Мне не нравится, когда меня оттесняют на вторые роли. И делают из меня пешку в своей игре.

— А ты и есть пешка. Все мы — пешки. — Лэннет отвел взгляд и печально покачал головой. — Там, на Дельфи… Понимаешь, там меня заставили задуматься, переосмыслить свои убеждения. Упоминания о том, что я служу императору, вызывали у дельфийцев едва ли не насмешку. Помнишь, Астара говорила о честном сердце? Так вот, Верховная жрица называла меня «своим верным клинком». Когда я заявлял, что не имею никакого отношения к ее религии, она лишь улыбалась. — Лэннет вновь посмотрел на принца. — Если честно, Взыскующие напугали меня. Я не сумел найти с ними общего языка. Рядом с ними я чувствовал себя слабым и беспомощным. Я должен был возненавидеть их.

За все время знакомства с Лэннетом Кейси ни разу не слышал от него ни слова «ненависть», ни признаний в том, что он чего-то боится, — разве что речь шла о страхах, которые преследуют в бою любого человека. Принца интересовало и многое другое; он решил, что сейчас наступил удачный момент для расспросов.

— Я понимаю, тебе неприятно об этом вспоминать, но все знают, что ты — любимчик императора, потому что спас его племянника. Известно также, что ты не мыслишь своей жизни без сражений и битв. И вот теперь Астара утверждает, будто бы нам обоим суждены «великие свершения». Если ты не хочешь говорить о себе, я не настаиваю. Но если это дело касается и меня, то я хотел бы быть в курсе.

— Я помогал сослуживцу из подразделения Стрелков, — натянутым голосом произнес Лэннет и, словно извиняясь, добавил: — Я бы с удовольствием рассказал тебе о происшествии на Дельфи, но Люмин заставил меня поклясться держать его в тайне, а я и так уже распустил язык. В сущности, дельфийцы — самые обычные люди, просто поклоняются другим богам.

Кейси вспомнил, какую силу излучали руки Астары, сжимавшие его ладонь.

— Эта женщина… — заговорил он. — То, что она сделала… Неужели Взыскующие и впрямь владеют магией?

— Я не верю в волшебство и не хочу о нем говорить.

— Говорят, что на Дельфи есть храмы Взыскующего, которые существовали еще до той поры, когда в Галактике появился Прародитель. Неужели их религия старше?

Лэннет поднялся, заканчивая раздеваться. Он повесил меч на ближайший сучок, одежду — на следующий.

— Не знаю, — ровным голосом отозвался он. — Могу сказать лишь одно. Я служу императору и останусь верен ему.

Лэннет отвернулся от стены. В нижнем белье он выглядел еще более широкоплечим и мускулистым. На его левой трапециевидной мышце виднелся глубокий шрам. Уродливый рубец шириной в дюйм пробегал по правой руке от локтя почти до плеча. Еще одна рана, менее заметная, окружала его выпуклую грудь параллельно ребрам.

Кейси пренебрежительно отмахнулся:

— Разговоры о предательстве, которые вела Астара, не более чем пустая болтовня.

— Взыскующие многое знают. Хотя и не все.

— А сам ты как думаешь?

— Я дал клятву на верность императору. С другой стороны, я всего лишь человек. Мне небезразлична моя собственная судьба.

Лэннет сел на кровать и искоса посмотрел на Кейси. В его глазах мелькнул странный огонек, и принц насторожился. Он понимал, что разговор закончен, и попытался сменить тему:

— Ты спрашивал о мятежных настроениях, зреющих на Паро. Я уверен: Дерус сумеет восстановить мир.

В ответ Лэннет неопределенно хмыкнул.

— Когда будешь ложиться, погаси свет, — велел он, поворачиваясь лицом к стене.

Несколько минут спустя в темноте послышался негромкий смех Кейси.

— Мы с тобой торчим в убогой деревушке, — заговорил он, перекрывая голосом недовольное ворчание Лэннета. — Но уже завтра мы опять будем гонять по Коллегиуму на электромобилях. Через неделю мы отпразднуем прибытие Прародителя в Галактику. А потом я отправлюсь домой на звездном корабле.

— Что ж, у тебя интересная, насыщенная жизнь. Скажи спасибо Культурной Братской Группе. Заодно можешь поблагодарить и меня — сам не пойму, почему я еще не придушил тебя за то, что ты мешаешь мне спать.

Лэннет заставил себя дышать ровно и спокойно. Даже после того, как Кейси заснул, он продолжал сохранять неподвижность. Как только его начинала одолевать дрема, он взбадривал себя, проводя языком по зубам.

Он до сих пор чувствовал во рту вкус жженого сидра.

В этом аромате ему чудилось что-то зловещее.

Он выругал себя за пустые страхи, решив, что напиток попросту был дурно приготовлен. С другой стороны, если бы Астара его не отвлекла, он еще раньше заметил бы этот странный привкус.

Сквозь шум ветра и скрип бревен, из которых был сложен дом, донесся посторонний звук. Он напоминал Лэннету крадущиеся шаги. Потом послышался еще один, похожий на приглушенный голос, и тут же испуганно умолк.

Лэннет ткнул Кейси — сначала осторожно, потом сильнее. Молодой человек не реагировал. Подняв бесчувственное тело, Лэннет опустил его на пол и затолкал под кровать.

Он вынул из ножен меч и кинжал, пригибаясь, приблизился к двери и распахнул ее. Снаружи никого не оказалось. Стараясь держать голову как можно ниже, он закрыл дверь и, метнувшись к закрытому ставнями окну, опустился на корточки.

Огонь в камине почти погас, и на верхней площадке лестницы царил полумрак.

От усталости у Лэннета путались мысли. Он выругал себя за слабость и послал молчаливое проклятие коварному хозяину и старухе, которая лепетала что-то о его будущем, о чести и долге, но даже не подумала предупредить, что он может погибнуть уже этой ночью.

Или все же предупредила?

При мысли об этом Лэннета охватил гнев. Этого оказалось достаточно, чтобы сбросить с себя оцепенение и приготовиться к схватке.

Его насторожил запах. Зловонный, едкий, чуть мускусный.

Кейпы. Приматы, которые, как полагали ученые Люмина, зародились на Атике и эволюционировали подобно людям, хотя и отставали от них в развитии. Ростом не более полутора метров, они отличались удивительной силой. Их называли обезьянами-убийцами, сокращенно — кейпами^[5]. Они не причиняли людям ни малейшего беспокойства. До сих пор не было зафиксировано ни одного случая проникновения этих животных в человеческие жилища, однако существа, едва различимые в мраке лестничной площадки, пахли кейпами и двигались, согнув спину и свесив руки до пола.

Лэннет насчитал четыре обезьяны. Обнаженные, покрытые ороговевшими мозолями ступни царапали пол, издавая негромкий шорох. Вскинув морды, незваные гости принялись вертеть головами. Лэннет затаил дыхание. Он знал, что кейпы полагаются на свое обоняние в той же мере, что на зрение.

Однако достижения цивилизации были им явно в новинку. Ручка замка щелкнула слишком громко, а дверь открылась слишком быстро, и кейп, распахнувший ее, потерял равновесие и врезался в стену. С визгом и воплями три обезьяны ворвались в комнату. Четвертый, не в силах совладать с возбуждением, подпрыгивал на месте, пронзительно крича.

Лэннет всадил кинжал ему в спину и рывком поднял животное. Прикрываясь умирающей тварью, как щитом, он набросился на остальных. Кейпы, шарившие в пустых постелях, испугались до полной потери подвижности. Лэннет нанес мечом несколько ударов, два из которых достигли цели. Потом его сбили с ног. Кейп вопил, царапался и кусался. Разумеется, больше всего досталось его товарищу, наколотому на кинжал, но Лэннет никак не мог высвободить руку, сжимавшую меч.

С воплем, не уступавшим громкостью крикам противника, Лэннет напряг силы и встал на колени, отбросив кейпа, но тот вновь атаковал его. Продолжая прикрываться трупом, Лэннет выполз из комнаты и выпрямился во весь рост. Кейп бросился ему в ноги, и он, отступив в сторону, ударил нападавшего мечом. Кейп издал полузадушенный крик и отпрянул. Лэннет слышал, как он катится вниз по лестнице. Потом воцарилась тишина. Капитан выдернул кинжал из трупа, который все еще держал перед собой, и торопливо вернулся в комнату.

Невредимый и бесчувственный Кейси лежал под кроватью.

Лэннет оделся сам и одел Кейси. Прихватив оружие и одеяло, он отнес принца на первый этаж. Сквозь распахнутую дверь в гостиницу намело целый сугроб. Уложив Кейси у камина, Лэннет подбежал к двери, собираясь запереть ее. Тяжелый камень, размером с кулак, врезался в косяк, оставив глубокую вмятину. Еще один ударил в дверь, как только Лэннет ее захлопнул. Он задвинул засов и выбежал на кухню. У печи лежал труп хозяина. Его голова была размозжена ударом сбоку. Едва Лэннет запер кухонную дверь, по ней забарабанили снаружи. Послышался вой кейпов. Лэннету оставалось лишь поблагодарить небеса за то, что обезьяны слишком боятся огня, чтобы поджечь гостиницу. От одной мысли о том, что ему придется выйти на улицу и сразиться с этими тварями, его охватила дрожь.

Он так и не смог понять толком, когда обезьяны ушли, просто почувствовал, что их больше нет рядом. Он внимательно прислушивался, опасаясь поддаться обманчивому ощущению безопасности, которое могло возникнуть у него от усталости. Одной рукой он подбросил дрова в камин, одновременно нащупывая другой пульс Кейси и определяя температуру его тела. Больше всего его занимал вопрос, насколько велика была доза отравы. У принца был горячий лоб, и, что еще хуже, его зрачки почти не реагировали на свет. Лэннета тревожила какая-то подспудная мысль, ощущение, что он упустил нечто важное. Склонившись над Кейси, он понюхал его губы и почувствовал запах перца. Он негромко выругался себе под нос. В его неясном бормотании отчетливо послышалось одно-един-ственное слово: банжер. Покончив с осмотром, он устроился таким образом, чтобы видеть Кейси и одновременно держать под наблюдением весь зал.

Он и сам находился под воздействием яда, но успешно противостоял ему, пуская в ход приемы, которым его научили жрицы Взыскующего. В конце концов он полностью вытеснил дурман из сознания и позволил себе расслабиться, готовый по первой тревоге сражаться в полную силу.

На рассвете Кейси очнулся и застонал. Умыв лицо холодной водой из кухонного крана, Лэннет почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Кейси вода не помогла; он жаловался на невыносимую боль при каждом движении.

— Банжер, — сказал Лэннет и, поймав недоумевающий взгляд Кейси, пояснил: — Это злак, произрастающий на Атике. В малых количествах его сок используют как наркотик. Но ты получил огромную дозу.

Кейси поморщился и сплюнул:

— Что произошло?

Лэннет вкратце объяснил ему положение и добавил:

— Если хочешь есть, ступай на кухню. Только не вздумай смотреть на труп хозяина.

— Впервые слышу о кейпах, которые нападают на людей. А ты?

— Я тоже. — Лэннет вынул кинжал и двинулся к обезьяне, лежавшей у подножия лестницы.

— Что ты делаешь?

— Хочу выяснить причины столь странного поведения. — Склонившись над трупом, Лэннет раздвинул клинком кинжала шерсть животного. Длинный грубый тускло-черный мех прикрывал темно-серый плотный подшерсток, под которым виднелась бледная кожа. Лэннет внимательно осмотрел шкуру кейпа вокруг шеи и черепа и напоследок спустился взглядом к пояснице. У крестца он обнаружил маленький шрам.

После долгих препирательств Кейси согласился подойти и осмотреть находку Лэннета. Капитан вновь раздвинул края разреза. Внутри лежал диск размером с монету, глубоко внедренный в мышечную плоть. Ни опухоли, ни следов отторжения не наблюдалось. Несколько тонких проволочек уходили в позвоночный столб по направлению к голове.

Лэннет аккуратно закрыл разрез и пригладил мех животного. Отодвинувшись от трупа, он присел на корточки.

— Какой-то программатор. Бедолага! Что он внушал тебе — страх? Ненависть? Какую мерзость вживили в твой девственный дикарский мозг? Обезьяна-убийца. Ха! Пройдут сотни тысяч лет, прежде чем ты станешь способен на осмысленное злодейство. Настоящий убийца — тот, кто сделал с тобой это. Будь он проклят!

Гримаса отвращения и гнева, исказившая лицо Кейси, испугала Лэннета больше, чем слова, которые тот выплевывал, словно горькую слюну:

— Сочувствуешь им? Это ведь животные. Хуже, чем животные. Они отравили нас, хотели убить. Кому какое дело до этих… тварей! Они заслуживали самой страшной участи!

Лэннет шагнул к двери.

— Их вынудили напасть на нас. То, что случилось, — давно запланированная акция.

Кейси взял свой меч и двинулся следом. На улице до сих пор шел снег. Он лежал на земле толстым слоем, укутав деревню пушистым ковром. На его фоне отчетливо выделялись деревья с голыми ветвями и почерневшие от времени стены домов. Едва заметные следы кейпов вели к одному из зданий. По сигналу Лэннета Кейси распахнул дверь. Капитан ворвался внутрь.

На полу лежали четыре скорчившиеся фигуры. Одна из обезьян сжимала в лапах металлическую канистру.

— Неплохо, — заметил Лэннет. — Все тщательно продумано. — Перед лицом смерти его слова прозвучали грубо, не к месту.

Кейси судорожно сглотнул. Заметив слезы в его глазах, Лэннет отвернулся, дивясь внезапной перемене настроения принца — от мстительного гнева к плаксивой жалости.

— Ты думаешь, их убило… убило это устройство? — спросил Кейси.

— Разумеется. — Лэннет подошел к обезьяне с канистрой. — Горючая жидкость и воспламенитель с таймером. Вокруг деревянные дома, стоящие вплотную друг к другу. Когда таймер сработает, все вокруг загорится. Останутся одни головешки. Следствие зайдет в тупик.

Кейси моргнул:

— Что происходит, Лэннет? Кто ополчился против нас?

Лэннету вновь почудилось в его голосе сдерживаемое рыдание. Кейси был явно не в себе. Лэннет не ожидал от него такого малодушия. Что бы ни случилось, он не видел причин ни для яростного гнева, владевшего принцем несколько минут назад, ни для нынешней подавленности. Неумение Кейси держать себя в руках внушало ему брезгливость.

Лэннет вышел на улицу и, прислонившись спиной к дереву, погрузился в размышления. Он сказал себе, что Кейси оказался под влиянием минутной слабости. Несколько раз глубоко вздохнув, Лэннет сосредоточился и вытеснил из сознания терзавшие его противоречивые чувства.

— Надеюсь, над нами нет воздушных шпионов. Давай условимся: мы не видели здесь ничего необычного. Мы планировали эту прогулку целый год. Все это время противник готовился нанести нам смертельный удар. Он владеет неизвестными нам технологиями, влиятелен и не ведает жалости. Он не остановился перед убийством, сделав своим орудием животных из имперского Заказника. Мы будем соблюдать крайнюю осторожность, будем терпеливо ждать, когда противник совершит ошибку. Он думает, что мы ничего не знаем. Отныне мы станем жить, подчиняясь главному правилу воина.

— А именно?

— Обнаружить врага, скрытно приблизиться и уничтожить его.

Глава 4 ▼▼▼

Яркое солнце Атика щедро заливало лучами красочные башни Коллегиума. Город простирался во все стороны на многие мили. В его центре возвышался Дворец Славы, сердце Галактики Гомера. Величественное здание, выстроенное в античном стиле легендарного Дома, окружали прекрасные парки, фонтаны, строгие сады. Миллионы восхищенных туристов даже не догадывались, что сказочный Парнеон, цитадель чиновников, управлявших империей, в тысячу раз превосходил размерами храм, послуживший образцом для его создателей. Никому и в голову не приходило, что кварталы и сияющие шпили Дворца, оплетенные паутиной воздушных галерей, его неприступные стены высотой в две сотни футов, в которых были смешаны военная простота и архитектурные излишества, мало чем напоминали строения планеты-матери.

История бесчисленных поколений, запечатленная на пыльных скрижалях, покрытых патиной легенды, повествовала о том, как галактические поселенцы в результате Великого Раскола оказались оторваны от Святого Дома. Дом символизировал собой покой и процветание. Любого, кто осмеливался вслух усомниться в его величии, ждало немедленное жестокое наказание. Именно Дом вручил правящей династии бразды власти. Оспаривать совершенство Дома значило подрывать устои империи. Разве можно вообразить себе более тяжкую измену?

Однако в эту минуту в императорском дворце замышлялось предательство не столько духовного, сколько практического, предметного характера.

Женщина в платье из нескольких слоев тончайшей ткани желтого, оранжевого и красного цветов гневно взирала на мужчину в черных плотно облегающих рубашке и брюках, по контрасту с которыми небесно-голубые жилет и накидка казались особенно яркими. Мужчина и женщина уединились в огромном ботаническом саду со стеклянными стенами. Деревья с гладкими стволами и раскидистыми зонтичными кронами почти достигали прозрачной крыши. Среди проворных летучих ящериц с Донии мелькали птицы Сирака и Дельфи. Из травы выглядывали экзотические цветы, соревнуясь буйством красок.

Женщина недовольно передернула плечами. От влажной жары на ее теле выступила испарина. Окружающий пейзаж казался ей дикими джунглями, в зелени которых бродят подвижные хищные тени. Она упорно гнала от себя это ощущение, сосредотачиваясь на своих мыслях.

Неподалеку, у края бассейна, протянувшегося от весело журчащего водопада, сидела девочка лет пяти. Она болтала в воде босыми ногами, восторженно хлопая в ладоши всякий раз, когда из глубины выныривала ярко-красная рыба и тут же, извиваясь, скрывалась из виду. Ее звонкий смех сплетался с песней падающей воды. Она повернулась и посмотрела на взрослых, приглашая разделить ее радость. Золотистые волосы девочки сверкали на солнце. Заколдованная красотой тропического леса, она и сама была очаровательна. Холодное безразличие мужчины и женщины ввергло ее в уныние. Она отвернулась и сплела пальцы на коленях. Живой огонек в ее глазах угас. Она чуть заметно шевельнула губами, обращаясь к самой себе.

Женщина повернулась спиной к мужчине и двинулась прочь. Ее тонкое одеяние плавно колыхалось, то принимая цвет одного из слоев, то вспыхивая смешанным оттенком. Казалось, она шагает в окружении языков пламени. Вновь повернувшись, она наставила на мужчину палец:

— Паро должна стать нашей. Паро нужна Люмину!

Ее собеседник был невысок ростом, но отличался необыкновенно выпуклой грудью и широкими плечами. Его накидка была застегнута на левом плече золотой булавкой в виде квадрата с вписанной окружностью. Этот простой строгий символ выдавал в нем одного из Двенадцати, правителя планеты. Небесно-голубая накидка являлась одеждой тиранов Донии. Выслушав слова женщины, произнесенные брюзгливым высокомерным тоном, он залился гневным румянцем, охватившим его лицо, шею и уши.

— Я могу захватить Паро, Солнцедарительница, но какую выгоду мне это сулит? Зачем мне это болото? Два острова, испещренные вулканами. Добрая половина суши непригодна для использования. Если бы не ваши достижения в области производства алмазов… — Предостерегающий жест женщины заставил его умолкнуть. Он раздраженно огляделся и сказал: — Нас никто не слышит.

— Что, если Дилайт перехватит наши мысли? — Солнцедарительница кивком головы указала на ребенка. На ее надменном лице промелькнул испуг.

Мужчина отступил на шаг.

— Вряд ли девчонка так сильна, — возразил он. — И тем не менее, держи ее подальше от меня. С годами ее способности могут развиться. Я не желаю, чтобы мои мысли становились достоянием посторонних.

Сославшись на то, что ей нужно подумать, Солнцедарительница уселась на скамью. Мандро Та занял место на дальнем ее краю, не спуская взгляд со светловолосой девочки. Теперь Солнцедарительница могла внимательно присмотреться к нему, и она не преминула воспользоваться этой возможностью.

Мандро Та буквально излучал животную энергию — прекрасное качество для человека, готового бросить вызов самому императору. Мандро не сомневался в своих достоинствах и не стыдился своих слабостей. Если он не мог сделать что-нибудь собственноручно, он принуждал к этому других — подкупом либо силой.

«В то же время он совершенно непригоден к дворцовым интригам», — со вздохом подумала Солнцедарительница. Даже она не знала всех хитростей императора. Она не раз становилась свидетельницей тому, как наивный предатель в сопровождении «доверенных» друзей бредет темным туннелем политики, не ведая, что манящий свет в его конце не более чем лезвие секиры палача.

До сих пор никому не удавалось доказать причастность Люмина к заговорам, и это бесило императора. Халиб отлично знал, что никакая жизнеспособная религия не откажется от притязаний на власть. А в руках Люмина были сосредоточены все научные достижения Галактики. Люмин устанавливал этические и моральные правила жизни людей. Он не только стремился к тому, чтобы обрести власть над каждой человеческой душой, — у него было не меньше прав на эту власть, чем у императора.

Халиб не желал признавать безграничные амбиции Люмина. Именно потому было решено привлечь к заговору Мандро Та.

Империи требовалась сильная, точнее — безжалостная рука. Мандро Та стал бы править народами так же, как скотник пасет своих коров. Люди были для него чем-то вроде бессловесных животных.

Император Мандро Та. Это словосочетание казалось Солнцедарительнице куда благозвучнее, нежели «Император Халиб». Вдобавок, в нем было нечто неустойчивое, временное. Да, именно так. Временный император. Просто замечательно.

— Тебя что-то смущает? — негромкий баритон оторвал Солнцедарительницу от ее мечтаний.

Она вяло взмахнула рукой:

— Я подумала, что после четырнадцати поколений правителей нынешняя династия исчерпала себя.

— Нам уже давно известно об этом. Мы не знаем лишь, как сокрушить ее и взять власть.

— И не сможем этого сделать, пока все звездолеты находятся в руках императора.

— Я вновь и вновь слышу от тебя одни и те же слова. — В голосе Мандро зазвучало нетерпение. — Я прилетел на День Памяти в надежде, что мы наконец разработаем конкретный план. Мои бойцы — лучшие в Галактике, но я не имею возможности использовать свои войска против этого неженки. Но уже в следующем году я доставлю сюда столько людей, что можно будет поднять вооруженное восстание.

Солнцедарительница подалась вперед.

— Рада слышать, что ты так уверен в себе. Ты не представляешь, каково мне жить здесь, следя за бесконечными переговорами и торговлей. Империи нужна сила. На шести планетах вспыхнули мятежи. То тут, то там возникают религиозные культы, отнимая у Люмина паству.

— И что же?

— Императора нельзя низложить военным выступлением. Даже если подкупить Изначальную Гвардию, Стрелки дадут нападающим достойный отпор.

— Значит, нужно подкупить Стрелков.

— Бесполезно. Их верность императору нерушима.

Мандро Та вскинул руки.

— Коли так, к чему все эти разговоры? Между прочим, Стрелки однажды подняли мятеж. Гвардия — ни разу.

— «Ни разу» значит «в прошлом». А мы говорим о будущем. Выслушай меня. На Паро зреет недовольство. Принц Кейси после Дня Памяти возвращается домой. Уже сейчас кое-кто из мятежников вслух утверждает, будто бы именно он отстранит от власти своего брата, и под его руководством Паро станет первой независимой планетой в Галактике.

— Ты уверена?

Женщина ответила ему взглядом, исполненным такого оскорбленного высокомерия, что Мандро отпрянул и прижался к спинке скамьи.

— У Люмина длинные руки. Как тебе известно, подавление мятежей заставляет императора наращивать свое военное присутствие на планетах. Если найдутся добровольцы, он будет только счастлив — до такой степени, что в случае необходимости выступить против заговорщиков на Паро, он пойдет даже на совместную операцию.

Мандро Та смотрел на Солнцедарительницу с нескрываемым подозрением.

— Судьбы Люмина и Паро интересуют меня только в связи с процессом превращения графита в алмазы. Ты видела хотя бы один искусственный алмаз?

— В твоих словах мне чудится ересь, тиран.

По лицу Та заходили желваки. Женщина нехотя сунула руку в разрез своего платья, вынула моток блестящего материала и склонилась над ним, будто скрывая от постороннего взгляда. Поманив Мандро Та пальцем, она прошептала:

— Видишь это волокно? — Она аккуратно развернула нить. Уловив благоговение в ее взгляде, тиран язвительно улыбнулся. Не замечая его насмешки, Солнцедарительница продолжала: — Оно в десять раз тоньше человеческого волоса. Это нить и вместе с тем чистейший алмаз с безупречной атомной структурой.

Та пренебрежительно поморщился. Нить было трудно разглядеть. А алмазы, как известно, сияют волшебным блеском. Их место в коронах, перстнях и других украшениях. Они творят настоящие чудеса со светом — не то что эта тонкая паутинка. Он уже открыл рот, чтобы излить неудовольствие, но женщина, все еще погруженная в свои мысли, остановила его:

— Алмазы делают многие. Наши жрецы разработали методику синтеза кристаллов при помощи концентрированного лазерного излучения. Давление на поверхности графита разогревает его буквально до температур термоядерной реакции. Варьируя количество исходного вещества и интенсивность излучения, мы сможем получать алмазы невиданных прежде размеров и форм.

Та сложил ладони пригоршней:

— Мне нужны два кристалла. Вот таких. Для короны.

Солнцедарительница фыркнула и презрительно улыбнулась.

— Два? У тебя их будут десятки, тиран. Но это мелочь. Мы будем изготавливать лазерные линзы невероятной прочности, способные выдерживать чудовищные потоки энергии. Показатель светопреломления алмаза дает нам возможность многократно повысить пропускную способность оптоволоконных линий. Расширив сферу применения волокна при производстве компьютеров, мы уменьшим их размеры примерно. И, что самое главное, мы будем выпускать алмазные нити. Углеродное волокно используется уже давно, но ему далеко до алмазного, в котором сочетаются невиданная прочность и гибкость. Подумай только — мы сможем создавать космические подъемники и избавимся от дорогостоящих барж-лихтеров, которые доставляют грузы на борт звездолетов. И сами звездолеты! Их корпуса будут состоять из перекрещивающихся слоев алмазных нитей. Мы надеемся также достичь значительных успехов в области сверхпроводников; алмаз проводит тепло в пять раз лучше, чем медь. Поверьте, тиран: экономика Галактики в наших руках. Но месторождения графита нужного качества есть только на Паро.

— На Донии тоже есть графит. — В голосе тирана зазвучал плохо скрываемый интерес.

— Паро владеет гигантскими запасами чистого углерода-12. В производстве алмазов решающую роль играет отсутствие в исходном сырье изотопа-13.

Мандро Та моргнул и покачал головой.

— Алмазы, похожие на тряпку… удивительно. Ты уверена, что ваши ученые сумеют сохранить тайну?

— Методика синтеза известна только жрецам Люмина.

— А как же ваш конкурент Этасалоу, командор Изначальной Гвардии? Насколько мне известно, он отвечает за все научные разработки в области космических сообщений и военной техники. Разве вы не обязаны делиться с ним своими достижениями?

Солнцедарительница протянула руку и похлопала собеседника по колену.

— Может быть, когда-нибудь в будущем… Но не забывай, первый шаг в наших замыслах — это Паро. Мы собираемся бросить вызов империи, а император очень хорошо знает принцип «разделяй и властвуй». Он сделает все возможное, использует всех, в том числе Этасалоу, чтобы держать тебя подальше от Паро, даже если не знает точно, собираешься ты ее захватить или нет. Мы должны скрывать свои цели и убедить императора в том, что ты его самый верный союзник, а Паро — главный источник грозящей ему опасности.

— Король Дерус — лентяй и сибарит, принц Кейси — тупой солдафон, у него мозгов не больше, чем у того капитана, который учит его биться на мечах. И ты полагаешь, император поверит, будто бы они способны на мятеж? Ха! — Мандро Та, прищурившись, смотрел на женщину. На его лице сверкала улыбка, способная разогнать непроглядную тьму. — Ты что-то задумала и уже пустила свой план в ход, — заявил он обвиняющим тоном, в котором тем не менее угадывалось восхищение.

— Я говорила чисто гипотетически. — Солнцедарительница вытянула шею и посмотрела мимо тирана. Светловолосая девочка лежала ничком на бортике бассейна, задрав ноги и плеская руками в воде с шумом, который перекрывал шелест водопада.

— Представь, что кто-нибудь поднимет мятеж на Паро и тем самым дестабилизирует обстановку в галактике. Император будет только рад усмирить восставших силами донианской армии.

Та устремил взгляд в пространство, поглаживая себя по высокой скуле:

— Этот Лэннет… его уважают. Он лучший боец Стрелков. Прирожденный командир. Я бы не стал недооценивать его.

Солнцедарительница пожала плечами.

— Лэннет осквернил себя связью с запрещенным культом. В его душе зреет семя вероотступничества. Сблизившись с ним, Кейси также обрек себя на ересь. — Вдоволь насладившись изумлением, отразившимся на лице тирана, женщина вкрадчиво добавила: — Принц Кейси влюблен в мою Матилису. Он в ее руках — а следовательно, в наших.

— Ты рассчитываешь, что он потеряет голову из-за женщины? Это безумие.

Солнцедарительница поднялась на ноги. Ее лицо превратилось в каменную маску.

— Ты прав, тиран. Любовь превращает мужчин в безумцев. Движимые страстью, они поднимают мятежи и сокрушают империи. Безумие принца Кейси — ключ к нашему успеху.

Мандро Та признал свое поражение, стараясь при этом не потерять достоинство:

— Я предлагаю внедрить в Культурную Группу принца своего человека, который сопровождал бы Кейси на Паро. Мы с тобой — грозная сила.

Солнцедарительница прекрасно владела искусством лести.

— Мы подтолкнем империю к распаду, — едва ли не жеманным тоном отозвалась она. — Мы создадим новую династию — династию Мандро Та!

Тиран нервно оглянулся через плечо. Его беспокойство не ускользнуло от внимания женщины. Мандро Та покушается на императорский трон, но вот его намерения высказаны вслух — и он готов пойти на попятный. Очень интересно.

— Мне пора, — сказал он. — Делегаты Донии репетируют свое выступление на Дне Памяти. Я должен быть с ними.

— Мой электромобиль к вашим услугам.

— Пройдусь пешком. До станции не так уж далеко.

— В толпе вас могут подстерегать наемные убийцы.

Мандро Та пальцем постучал себя по груди; послышался гулкий звук.

— У меня бронежилет. И не только. — Оттянув ткань накидки, он показал женщине плазган в наплечной кобуре.

Солнцедарительница побледнела и, заикаясь, произнесла:

— З-апрещено. Оружие, кроме холодного, запрещено императорским эдиктом. За ослушание — смертная казнь. — Наконец она взяла себя в руки и добавила: — Это не просто закон или многовековая традиция; это вопрос чести.

Улыбка сбежала с лица Мандро Та.

— Мятежи потрясают Планеты галактики. Это тоже нарушение императорских эдиктов и установлений Люмина. А честь — это игрушка глупых и слабых. Я не дурак и не неженка.

Солнцедарительница молча проводила его к выходу.

— Дилайт? — позвала она, глубоко вздохнув. — Нам пора идти.

Девочка поднялась на ноги и промокнула руки тканью юбки, пытаясь одновременно разгладить складки. То и другое удалось лишь отчасти. Она улыбнулась женщине.

Солнцедарительница тут же забыла о пренебрежении, с которым Мандро Та отзывался о самом непререкаемом моральном принципе Галактики. Она протянула руку, собираясь погладить девочку по светлым волосам. Ее ладонь замерла на полпути. В чертах лица ребенка ей почудилось едва заметное напряжение. Она ощущала отстраненность девочки, в которой угадывались отвращение и брезгливость. Вновь протянув ей руку, Солнцедарительница велела Дилайт попрощаться с Мандро Та. Девочка подчинилась, но было видно, что она делает это только из вежливости. Затем, отвернувшись от тирана, Дилайт прижала пухлый розовый кулачок к груди. В этот миг она казалась такой трогательно-беззащитной, что у Солнцедарительницы сжалось горло.

Мандро Та ушел. Солнцедарительница не отрывала взгляд от Дилайт. Она напомнила себе, что девочке предназначена особая судьба. Ее родители были щедро вознаграждены за то, что согласились отдать свою дочь на службу Люмину. Они должны были чувствовать лишь благодарность и гордость за своего ребенка. Любые иные чувства были бы грехом. И если сейчас девочке трудно, все эти тяготы с лихвой окупятся в будущем — для самой Дилайт и для всех остальных.

Шагая к своему белоснежному электромобилю, Солнцедарительница хмуро поглядывала на ребенка, торопливо перебиравшего ножками. Погрузившись в свои мысли, она не замечала, что говорит вслух. Не заметила она и озадаченной мины на лице водителя, услышавшего ее протяжный зловещий голос:

— Итак, игра началась. Ты еще узнаешь, что такое настоящее безумство.

Глава 5 ▼▼▼

Лесничий Заказника в накрахмаленной отутюженной зеленой форме стоял у дверей свой хижины и смотрел на приближающихся Кейси и Лэннета. Отдав честь, он заметил, что молодому принцу явно не по себе.

— Что случилось, Ваше высочество? Мы ждем вас уже несколько часов.

Кейси выдавил кривую улыбку:

— Съел что-то несвежее.

Лесничий забеспокоился:

— Вы знаете правила, Ваше высочество. Добывать пищу в Заказнике запрещено.

Лэннет вмешался в разговор, сочиняя на ходу:

— Мы отравились ужином в гостинице. Когда мы уходили, хозяин тоже был мрачнее тучи. Нас кто-нибудь искал?

— Только ваш водитель, капитан. Он ждет в кабине. Я вызову его. — Лесничий произнес несколько слов в микрофон, прикрепленный к лацкану. Зажегся маленький красный огонек, сигнализируя о том, что его голос опознан. Пока лесничий говорил, Лэннет шепнул Кейси:

— Ты держишься молодцом. Продолжай в том же духе.

Кейси вновь заставил себя улыбнуться. Лэннет отвернулся, испугавшись, что выражение его собственного лица подскажет принцу, как тот выглядит на самом деле.

Лесничий ткнул большим пальцем в сторону своей бревенчатой хижины:

— Ваш водитель сейчас придет. Входите, я напою вас горячим кофе.

В крохотном строении едва помещались три человека, особенно если учесть, что двое из них носили длинные мечи, которые цеплялись за окружающие предметы при каждом движении своих хозяев. Лесничий поставил на стол кофейник, сахар и сливки и пригласил гостей садиться. Кейси отказался:

— Лучше постою. У меня бурчит в животе.

Лэннет напустил на себя безразличный вид. В течение дневного перехода к хижине лесника внезапные перемены в поведении принца становились все менее заметными, но капитан отнюдь не был уверен, что его друг обрел душевное равновесие. То и дело Кейси принимался извиняться за то, что «проспал драку» — с тем, чтобы уже в следующее мгновение разразиться гневной тирадой в адрес тех, кто погубил несчастных кейпов.

Ни о чем не подозревавший лесничий наконец успокоился и пустился в откровение:

— Вы бы удивились, узнав, сколь ненавистны многим людям правила, принятые в Заказнике. Они вновь и вновь пытаются вмешиваться в естественное течение событий. Мы уже устали объяснять, что нарушение экологического баланса грозит непредсказуемыми последствиями. — Он нахмурился. — По-моему, даже ограниченная вырубка деревьев наносит лесу непоправимый вред. Будь на то моя воля, я бы запретил строить в Заказнике гостиницы вроде той, в которой вы побывали. Ни электричества, ни средств связи. Всякий раз, когда с кем-нибудь из туристов что-нибудь случается, вину сваливают на нас. Лесозаготовки привлекают браконьеров. Не далее как две недели назад на просеке неподалеку от знакомой вам гостиницы тайком приземлился трейлер. Было спилено старое дерево тарпаланам. Воры исчезли, прежде чем мы успели что-нибудь предпринять.

Лэннет понимающе кивнул:

— Вы осмотрели место посадки? Быть может, удалось бы найти улики, изобличающие браконьеров.

Лесничий негодующе фыркнул:

— Следствие ограничилось изучением снимков воздушного шпиона. При максимальном увеличении обнаружили только пень. Не было даже следов. Из Коллегиума поступило указание — списать потерю за счет бури. Древесина тарпаланама идет на Эссали по девятьсот кредитов за кубометр. Мое полугодовое жалованье. Один кубический метр! Наверняка дело не обошлось без взятки.

— Такое часто случается? — спросил Кейси.

— Благодаря нашим усилиям незаконная вырубка сведена к минимуму, — горделиво произнес лесничий. — Наш бюджет то и дело урезают, но мы не даем ворам спуску.

— Говорят, у вас случаются неприятности с животными, — подал голос Лэннет.

— Ничего серьезного. Разве что жук или иное насекомое умудряется пролететь или проползти мимо датчиков, которые включают поле, преграждающее им путь наружу.

Завывание электромобиля, опустившегося на землю рядом с хижиной, прервало разговор. В дверях появился капрал в накидке и шляпе зеленого цвета Стрелков. Шляпа была матерчатая, но того же покроя, что у кожаных головных уборов Кейси и Лэннета. В центре низкой тульи сверкала золотистая эмблема — скрещенные карабины.

Капрал точным движением бросил руку к виску и, не удержавшись, широко улыбнулся. У него было одно из тех юных лиц, по которым совершенно ясно видно, как будут они изменяться с возрастом. Опыт и суровый климат уже оставили на нем свой отпечаток; кое-где залегли преждевременные морщины. Весь облик капрала указывал на то, что это сильный человек, не всегда любезный, но надежный. Его щеки были безупречно выбриты и раскраснелись от мороза. Синие глаза юноши словно светились изнутри. Его голос оказался неожиданно низким и звучным.

— Рад вас видеть, капитан. Я уже начинал гадать, где вы находитесь — на тропе или в желудке какой-нибудь зверюги.

Лэннет поднялся и в свою очередь отдал честь:

— Капрал Болдан, без вашей сияющей улыбки и искрометного юмора жизнь казалась мне мрачной и тоскливой. Мой друг захворал; помогите ему.

Болдан посерьезнел и двинулся к принцу. Не обращая внимания на робкие протесты, он подхватил Кейси под руку и повел к электромобилю. Судя по плавности и быстроте, с которой это было проделано, Болдану пришлось приложить немало сил.

Электромобиль был стандартной армейской модели, ширина его клиновидного корпуса почти равнялась длине. Окна закрывались стеклами с односторонней видимостью, на заостренном носу и черных бортах красовались маленькие белые эмблемы Стрелков. Во все стороны торчали раструбы навигационного радара. Завывающий антиграв поддерживал суденышко на высоте полутора метров.

— Уж очень высокий трап, — извиняющимся тоном произнес Болдан. — У нас нет гражданских машин.

Кейси отмахнулся:

— Все в порядке. Надеюсь, я сумею сделать два-три лишних шага.

Он без сил рухнул на заднее сиденье и послушно позволил Лэннету пристегнуть себя привязными ремнями.

Устроившись позади капрала, Лэннет негромко сказал:

— Вы всегда жалуетесь, что вам не позволяют хорошенько разогнаться. Свяжитесь с Патрулем. От имени Стрелков потребуйте выделить нам свободный коридор на протяжении всех шести тысяч километров пути и покажите, на что способна ваша лошадка. Летим ко мне домой. Вопросы?

Болдан улыбнулся от уха до уха:

— Никак нет, сэр.

Лэннет откинулся назад, стиснул веки и прикрыл лицо шляпой:

— Выполняйте.

Электромобиль рванулся вперед, вжимая Лэннета в амортизирующую спинку кресла. Болдан заложил резкий разворот, и пассажиров бросило в сторону. Привязные ремни впились в их тела. Еще один вираж, и Лэннет подумал, что нужно было попросить капрала вести машину аккуратнее. Впрочем, кресло неплохо смягчало перегрузки, и он решил, что будет нелишне дать Болдану возможность порезвиться.

— Капитан!

— Где мы? В чем дело? Ты заблудился? — Лэннет с трудом сфокусировал взгляд и увидел перед собой обиженное лицо капрала.

— Вы проспали больше шести часов, — сказал Болдан. — Мы находимся в вашем гараже.

Лэннет прищурился:

— Я ничего не говорил насчет гаража.

С быстротой, которая дается долгой практикой, оскорбленное лицо Болдана превратилось в каменную маску.

— Я подумал, что вам ни к чему нежелательные свидетели. Принц Кейси болен, у вас два-три забавных синяка, которые только начали проступать. К тому же вы нервничаете куда больше, чем хотите показать.

— Спасибо, капрал. Вы поступили правильно. — Лэннет выбрался из электромобиля и, остановившись у трапа, следил за тем, как Болдан осматривает Кейси. Тяжело вздохнув, капитан помог капралу извлечь из машины бесчувственное тело.

Полчаса спустя Кейси пришел в себя. Он лежал на кровати, раздетый до нижнего белья. Над ним склонился молодой человек в форме Стрелков. На голых белоснежных стенах комнаты висели дипломы, свидетельствовавшие о том, что их владелец получил весьма основательную подготовку.

Молодой человек приложил к бицепсу Кейси инжектор. Хромированный инструмент, пугающе похожий на плазган, издал нечто вроде стрекота кузнечика. Кейси глубоко вздохнул и с надеждой спросил:

— Это всё, док?

— Все, на что я способен, — ответил тот, выпрямляясь. — Его нужно показать токсикологу, — добавил он, хмуро глядя на Лэннета. — Банжер — не моя специальность.

— Но укол поможет?

Врач кивнул:

— Принцу Кейси повезло. Вдобавок у него крепкий организм. Доза, вызывающая описанные вами симптомы, могла оказаться смертельной. Во всяком случае, так меня учили.

Лэннет взял врача под локоть и подвел его к двери.

— Спасибо. Я сам позабочусь о принце. Не забудьте свой саквояж. И давайте условимся: вы приезжали сюда, чтобы снабдить меня лекарствами. — Он повернулся к Болдану: — Отвезите доктора в госпиталь и поезжайте в паровианское посольство. Передайте службе безопасности, что принц у меня. Больше ни слова. Потом отправляйтесь в казармы Стрелков. На сегодняшнюю ночь мне нужен дополнительный наряд охраны, и, вероятно, завтра потребуется помощник. Пусть пришлют подходящего человека.

— Он перед вами.

Лэннет с трудом сдержал улыбку:

— Рад это слышать, капрал.

Они обменялись приветствиями, и Болдан ушел.

Когда Лэннет повернулся к Кейси, тот смотрел в потолок.

— Вы, Стрелки, — настоящие братья. Завидую тебе.

— Ты один из нас.

Кейси улыбнулся:

— Спасибо за комплимент. Ваша верность долгу — редчайшая добродетель.

— Странно, что ты заговорил об этом. Услышав то же самое из уст Астары, я испугался. Ведь Стрелки отнюдь не столь непогрешимы, как принято считать. — Лэннет подошел к окну и выглянул на улицу. — Во время Гражданской Войны пятнадцать процентов наших людей совершили предательство; в ходе Священного Переворота Стрелки всем составом перешли на сторону мятежников. Это был единственный случай, когда мы сошлись лицом к лицу с Изначальными гвардейцами. Мы валили их, словно столбы, и складывали штабелями.

Услышав тихий смешок, Лэннет гневно воззрился на принца. Кейси слабо взмахнул рукой.

— Гражданская Война была… когда? Шестьсот лет назад? Со времени Священного Переворота минуло два века. А ты говоришь так, словно все это произошло вчера.

— Для нас все обстоит именно так, — смущенно отозвался Лэннет. — Традиции у нас в крови.

— А кровь империи, — заговор и коварство. Я накрепко усвоил этот урок. Но даже и теперь не понимаю, кому и зачем потребовалось нас убивать.

Лэннет задумался.

— Я сражался за империю не щадя сил. Нажил немало врагов. Однако мне трудно представить, что кто-то стал бы замышлять такой сложный план, только чтобы погубить капитана Стрелков.

— Не забывай, ты любимец императора. Но если убийцы нацеливались на одного из нас, а не на обоих, зачем им моя жизнь?

Лэннет придвинул кресло к кровати и сел в него:

— Думаю, ключ к этой загадке нужно искать на Паро. Именно это пыталась втолковать нам Астара.

Кейси нахмурился и закрыл глаза. Когда он вновь поднял веки, ему было трудно сфокусировать взгляд.

— Эта старуха пугает меня, — невнятно произнес он. — Меня страшит не только то, что она сказала. Я боюсь чего-то другого, скрытого в глубинах моей души.

— Засыпай. От лекарства у тебя путаются мысли.

Кейси по-детски замотал головой.

— Она заставила меня вспомнить о Матилисе. — Внезапно его обмякшее лицо напряглось. Он рывком распахнул глаза и вперил в Лэннета невидящий взгляд. — Любовь. Астара знает. — Он бессильно откинул голову на подушку и стиснул веки. — Любовь… Матилиса… — простонал он и умолк.

Прежде чем Лэннет успел ответить, из вялых губпринца вырвался легкий храп. Рывком развернувшись, Лэннет случайно задел кресло. Оно скользнуло прочь, будто испуганное животное. Лэннет еще долго стоял, выпрямившись, словно струна. Когда он наконец повернулся к кровати, на его лице застыла мрачная гримаса человека, охваченного внезапным подозрением.

Глава 6 ▼▼▼

Немногим более часа спустя в доме Лэннета появился посол Паро, невысокий худощавый мужчина в национальном костюме — ярко-красной широкой мантии вычурного покроя и свободных белоснежных шароварах, заправленных в высокие черные башмаки. Его сопровождали два полковника Изначальной Гвардии. Рядом с послом они выглядели необычайно рослыми, а их форма — облегающие туники и темно-синие брюки с черной оторочкой — казалась едва ли не аскетически простой. На фоне их внушительных фигур посланник буквально терялся, но это ощущение тут же исчезло, стоило ему заговорить. В его голосе и словах чувствовались властность и возмущение:

— Вы не оправдали наших надежд, капитан. Сначала мне сообщили о болезни принца Кейси, а по пути сюда я узнал о сгоревшей деревне, которую вы, судя по всему, покинули непосредственно перед тем, как занялся пожар. Мы потребуем от вас подобающих объяснений. А теперь будьте добры проводить меня к его высочеству.

Лэннет отдал честь и, бросив взгляд поверх плеча одного из полковников, увидел взвод гвардейцев, которые выгружались из транспортного электромобиля. Лэннета охватил гнев, однако он моментально понял, какая задача поставлена перед бойцами, и успокоился. Солдатам вменялось в обязанность не подпускать к дому сотрудников Информационного бюро. Теперь Кейси был огражден от назойливых расспросов; представители прессы отлично знают свое ремесло, и их вполне удовлетворят сведения из официальных источников Гвардии. Лэннет предпочел бы замять дело, но понимал, что публике нужно что-нибудь сказать, и безоговорочно одобрял основополагающий принцип средств массовой информации: говорить ровно столько правды, чтобы подтвердить наличные факты.

В первых рядах прибывших шествовала Матилиса, ослепительно-прекрасная и женственная. На ней был многослойный наряд, такой же, что носила Солнцедарительница, однако окрашенный в цвета, приличествующие подчиненным — голубой и желтый. Золотисто-медовые волосы девушки разметались на ветру; она являла собой воплощение юной животворящей весны и приковывала к себе трепетное внимание окружающих. Она улыбнулась Лэннету весело, дружески. Внезапно ее лицо изменилось до неузнаваемости. Какое-то мимолетное мгновение она смотрела прямо ему в душу, минуя его сознание, отвергая его укоренившиеся представления о самом себе. Лэннету хватило одного мгновения, чтобы понять, почему Кейси готов отдать жизнь за Матилису.

У Лэннета пересохло во рту. Он гадал, заметили ли окружающие этот пронизывающий взгляд жрицы, и не почудилось ли это ему самому.

— Вы хорошо себя чувствуете, капитан? — осведомился посол голосом, в котором смешивались тревога и раздражение.

Лэннет встрепенулся и выпалил:

— Мой дом тесен, посол. Но если вас не смущают его размеры, будьте моим гостем. И ваши сопровождающие, разумеется.

Легкое движение губ, похожее на улыбку, смягчило лицо посла.

— Солнцедарительница требует, чтобы к принцу допустили его советницу по религиозным вопросам. — Повернувшись к Матилисе, он жестом предложил ей войти. Переступая через порог, она вновь метнула на Лэннета взгляд. На ее безупречно изваянном лице выделялись густые брови и полные губы. Кожа девушки казалась нежной и мягкой, словно лепестки розы. Взор ее ярко-синих глаз мог показаться наивным, но в нем угадывалось нечто хищное.

Ошеломленный, Лэннет пытался собраться с мыслями. Он впервые видел женщину, в которой столь непостижимым образом сочетались бы внешняя беззащитность и предательское вероломство. Он со стыдом признался себе, что его влечет к Матилисе. Однако куда более сильным чувством, которое она ему внушала, был страх.

Его лучший друг боготворил эту женщину.

Впервые в жизни Лэннет усомнился в крепости своего духа.

Посол тем временем продолжал:

— …следственная группа уже на пути к деревне. Вы не заметили чего-нибудь необычного?

Вернувшись мыслями к происходящему, Лэннет вспомнил скорчившиеся фигурки кейпов, обезображенный труп хозяина гостиницы.

— Ничего особенного, — отозвался он, протискиваясь мимо посла и полковников. На мгновение его руки коснулась ладонь Матилисы. Склонившись над бесчувственным Кейси, она с упреком спросила:

— Как же это получилось, капитан? Что с принцем?

— Какой-то вирус. Не желая распространять заразу, мы решили остановиться у меня.

— Пусть его осмотрит наш врач, — потребовал посол.

— Кажется, вы намерены действовать в обход официального представителя Люмина? — ледяным тоном осведомилась Матилиса.

Посол раздраженно взмахнул рукой, не отрывая взгляд от Кейси:

— Пригласите своего человека. Как бишь его?.. Бахальт?

— Не «его», а «ее». Доктор Нэн Бахальт — женщина.

— Это не имеет значения.

Матилиса залилась гневным румянцем, но оставила реплику посла без ответа. Отрывистым голосом она произнесла несколько слов в микрофон, пристегнутый ремешком к ее запястью. В комнате появилась жрица Люмина в белоснежной накидке с красной и золотистой отделкой. Следом за ней шагал паровианский представитель в такой же одежде.

В помещении воцарилась атмосфера холодной вежливости. Посол и Матилиса делали вид, что не замечают друг друга. Врачи кружили вокруг Кейси, словно две собаки, нацелившиеся на одну и ту же кость. Лэннет с удовольствием смотрел на жрицу Люмина. У нее была темная глянцевитая кожа, иссиня-черные волосы, на лице с правильными чертами выделялись сверкающие внимательные глаза. Ее облик поражал утонченным изяществом, но на нем лежала печать холодной отчужденности. Лэннет невольно сравнивал ее с морем под ночным звездным небом.

Она отвернулась от Кейси, застав Лэннета врасплох. У нее был именно такой голос, каким он его представлял: звучный, чуть хрипловатый.

— Вряд ли недуг принца связан с естественными причинами. Полагаю, его отравили.

Лэннет напрягся всем телом.

Паровианский врач мягким снисходительным тоном отверг предположение коллеги:

— На нашей планете с ее более суровыми условиями такое случается нередко, доктор. Мы — бедный народ, живем в тесном единении с природой. Подобные испытания выпали и на долю этих двух джентльменов в Заказнике. — С той же снисходительностью он посмотрел на Лэннета. — Я ведь предупреждал вас, молодые люди. К счастью, принц Кейси отличается крепким здоровьем. Покой и хорошее питание исцелят его; он может остаться здесь до тех пор, пока не поправится.

По настоянию посла охрана принца была поручена паровианским солдатам. Один из полковников Гвардии поманил к себе Лэннета.

— Вы считаете себя отважным воякой, но действовали, словно зеленый новобранец. Как вы могли не заметить пожар, охвативший целую деревню? Оглянувшись через плечо, вы непременно увидели бы огонь.

Лэннет захлопал глазами с видом совершенной невинности.

— Вы правы, полковник. Стрелки никогда не оглядываются. Они привыкли встречать врага лицом к лицу.

Полковник побагровел и прошептал:

— У вас куда больше врагов, чем вы думаете.

Лэннет с улыбкой смотрел вслед уходящим гвардейцам. К нему подошла доктор Бахальт.

— Отравление банжером грозит тяжелыми последствиями, в том числе — психическими расстройствами, — без лишних слов заявила она.

— Впервые слышу… Как вы назвали это вещество?

Бахальт остановила его жестом, полным сдержанного гнева.

— Терпеть не могу ложь и отговорки, — произнесла она, понизив голос. — Любой стоящий врач прекрасно знает этот перечный запах. Принц буквально пропитался им. В конце концов, он друг вам или нет?

— Кейси — мой друг, — ответил Лэннет, сделав ударение на последнем слове.

— Тогда будьте откровенны со мной — ради его же блага. Обратите внимание на судорожное подергивание его век, на скрюченные пальцы. Взгляните на кожу под ногтями. Она почти белая. Губы и мочки ушей того же цвета. Банжер весьма специфический яд. Его действие напоминает симптомы отравления некоторыми видами спор.

На мгновение профессионально-невозмутимое выражение ее лица сменилось отвращением. Однако Бахальт столь быстро взяла себя в руки, что Лэннет не обратил на это внимания.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Изменение поведенческих реакций. Принцу Кейси снятся кошмары. Проснувшись, он не сможет их вспомнить, но будет вести себя крайне неуравновешенно. Возможно, им овладеет печаль, даже подавленность. Или, наоборот, беспричинное веселье. Бледность кожных покровов свидетельствует о нарушении кровообращения. Порой жертвы отравления банжером теряют силы и координацию движений.

По спине Лэннета разлился холодок. Он вспомнил, как вел себя Кейси наутро после схватки, вспомнил череду эмоций, с которыми пришлось бороться ему самому.

— Вы очень много знаете о банжере, — сказал он. — Откуда?

Бахальт моргнула, при этом ее веки затрепетали — точно так же, как у Кейси.

— Я участвовала в одном исследовании, — натянутым голосом отозвалась она. — Это было давно.

— Почему сотрудники императорской медицинской службы заподозрили, что принц был отравлен?

Бахальт сузила глаза:

— Я врач дворцового госпиталя. То, что сегодня дежурю именно я, медик, знакомый с симптомами, — чистая случайность.

— Сколько вас?

— Трое. — Бахальт фыркнула, вздернула голову и с вызовом посмотрела на Лэннета. — Не вздумайте допрашивать меня, капитан. Оставьте эти штучки для людей, которым выпало несчастье служить под вашим началом. Если состояние принца ухудшится, свяжитесь со мной. Если, конечно, сумеете определить, что он нуждается в помощи.

Лэннет уже намеривался произнести ответную колкость, но его отвлек посол, собравшийся уходить. Машинально обменявшись с ним приличествующими случаю фразами, Лэннет огляделся, разыскивая Матилису. Склонившись над Кейси, она гладила его по виску, тревожно хмурясь. Посмотрев вслед уходящим, она сказала Лэннету:

— Я искренне рада тому, что вы избежали отравления. Лесничий говорит, что вам пришлось буквально тащить Кейси на себе, когда вы вышли к хижине. Вы сослужили Люмину и империи добрую службу.

Смущенный ее близостью и рассерженный тем непривычным, тревожащим воздействием, которое она на него оказывала, Лэннет предпринял неловкую попытку отшутиться:

— Я лишь выполнял свой долг, мэм.

Матилиса поморщилась.

— Долг и ничего, кроме долга, не так ли? Я надеялась, в походе у вас найдется время подумать о том, что в жизни есть место и другим чувствам. Остается лишь позавидовать вашей самоуверенности и целеустремленности. — Она торопливо шагнула через порог и, повернувшись к Лэннету, скрестила руки на груди. — Неужели вы ничего не видите? — С этими словами она двинулась прочь плавной походкой, шелестя переливающимся платьем и чуть заметно потряхивая золотисто-медовыми волосами.

Перекрывая это видение, мысли Лэннета обратились к Астаре. Он вспомнил ее изящную, не подвластную возрасту фигуру. Она тоже упрекала его в слепоте. Но почему его внутреннему взору явился именно этот образ, неясный и зловещий?

Глава 7 ▼▼▼

Утром на третий день после возвращения в Коллегиум Лэннета разбудили шум льющейся воды и голос, что-то радостно напевавший. Он нахмурился, но тут же уткнулся лицом в подушку, упрекая себя за то неудовольствие, которое вызвало у него веселье близкого друга.

Он уселся в кровати, стараясь не выдавать своего раздражения, хотя это было непросто. Чрезмерная эмоциональность Кейси, вызванная отравлением, всерьез грозила их дружбе. Еще больше их взаимной холодности способствовало постоянное, назойливое присутствие Матилисы. Она появлялась ранним утром и уходила ночью, когда наступала пора спать.

Лэннет сказал себе, что его нынешнее раздражение никак не связано с лукавыми взглядами женщины и ее двусмысленными намеками. Какая-то часть его сознания была готова согласиться с этим, но в глубине души Лэннет понимал, что обманывает сам себя. До сих пор он любовался красотой юной жрицы с безопасного расстояния. Плотское влечение, которое она столь внезапно ему внушила, ошеломляло его, сбивало с толку. Едва ли не с сожалением он признался себе, что за эти три дня Матилиса не сказала ничего, что выдавало бы ее чувства столь же откровенно, как то восклицание, которое она обронила у постели бесчувственного Кейси. Порой, вспоминая это мгновение, он приходил к выводу, что Матилиса отлично знает, сколь глубоко поразила его сердце, и теперь, не торопясь, растравляет его раны, уверенная в своей грядущей победе. Но иногда те же самые воспоминания оставляли у Лэннета ощущение, что все его догадки — лишь плод фантазии.

Из ванной комнаты вышел обнаженный до пояса Кейси. Широко улыбаясь, он похлопал себя по щекам, втирая в кожу лосьон.

— У меня все прошло, — сказал он и закружился в шутовской пляске.

Лэннет моментально позабыл о своих спутанных мрачных мыслях. Перед ним стоял его лучший друг. Лэннет вспомнил учебные схватки, напряжение мышц, биение отважных сердец, дышавших гордостью и силой. При виде Кейси, застывшего в комической позе, он словно окунулся в доброе славное прошлое. Однако к нему тут же вернулись сомнения. Сколько раз за минувшие дни он видел этот прямой, незамутненный взгляд и говорил себе, что Кейси пошел на поправку! Но нелепые выходки юноши неизменно сокрушали вспыхнувшую было надежду.

— Что именно? — невозмутимым тоном осведомился Лэннет.

— Я здоров. Организм очистился от яда.

— Ты и прежде говорил мне об этом. Когда у тебя эйфория, ты готов поверить чему угодно. Так что не обольщайся раньше времени, хорошо?

Посерьезнев, Кейси опустился в кресло.

— Тебе не понять, что это такое, — заговорил он. — В голове словно поселяется нечто… не голос, нет — скорее, какое-то стремление. Оно толкает тебя на глупые поступки, и ты не в силах ему противостоять. Но теперь оно исчезло, я знаю.

— Хотелось бы верить тебе, Кейси. Очень хотелось бы.

— Я причинил тебе много неприятностей. Прости меня, Лэн. Я вел себя словно набитый болван. Но теперь этому пришел конец.

— Ты хочешь сказать, что отныне не будешь делать глупостей?

Кейси выдавил кривую улыбку.

— Как гласит поговорка, близкие люди видят друг друга насквозь. Если со мной что-нибудь случится, ты заметишь это первым. Но насколько я могу судить, моя голова работает как положено.

Лэннету показалось, что с его плеч свалилась огромная тяжесть. Он глубоко, с давно забытым наслаждением вздохнул.

— Твое выздоровление как нельзя кстати. Через два-три часа я выступаю с показаниями перед следственной комиссией. Теперь и ты можешь принять участие в разбирательстве. Дело о сгоревшей деревне близится к концу.

Кейси нахмурился:

— С минуты на минуту здесь появится Матилиса.

— Что ж, займи гостью, пока я буду принимать душ.

— С нетерпением жду возможности рассказать ей, как хорошо я себя чувствую. Что слышно о ходе расследования?

— Капрал Болдан, мой верный сыщик, говорит, что вину за все случившееся свалили на хозяина гостиницы.

— А как же Астара? Неужели ее не нашли?

— О ней даже не упоминали.

— Но если они узнают, что она там была?

— Не узнают, если мы не скажем.

— Мы обязаны рассказать о ней! — заспорил Кейси. — Ей нужно помочь! Она может оказаться в опасности — одна, в пещере!

— Ее там нет. — Лэннет встал и двинулся прочь.

— Откуда ты знаешь? Она не умеет летать.

Лэннет вошел в ванную комнату. В его голосе, гулко отражавшемся от кафельных стен, невольно прозвучало неудовольствие:

— Люди, подобные ей, совершают вещи, которых остальным не понять. Вдобавок я не хочу, чтобы Люмин копался в моих… связях с Взыскующим. Прошу тебя — ни слова об Астаре.

Кейси изумился. Слово «связь» обозначало куда более тесные отношения с запретным культом, чем он подозревал.

Лэннет захлопнул за собой дверь. Оказавшись наедине с собой, он прижался лбом к холодной стене, медленно, раздраженно постукивая по ней огромным кулаком с побелевшими костяшками пальцев. Подставив тело жалящим струям воды, он пробормотал:

— Будь ты проклят, Кейси. Ты заставляешь меня почувствовать себя стариком. Ты моложе меня меньше чем на десять лет, но ничего не понимаешь.

Мучительные вопросы теснились в его голове. До какой степени должен быть близок жизненный опыт людей, чтобы они могли считаться друзьями? Нужно ли, чтобы Кейси в полной мере постиг человеческую лживость и двуличие, привык к воплям умирающих, научился определять, сколько осталось жить человеку с выпущенными кишками? Какова мера жестокости, неблагодарности и алчности, которые двое мужчин должны проявить по отношению друг к другу, чтобы считать себя «близкими» людьми, «видящими друг друга насквозь»?

Лэннет намылился и принялся с силой растираться мочалкой.

Завернувшись в полотенце, он вышел из ванной и замер на месте, увидев капрала Болдана, стоявшего рядом с Кейси. Двое Стрелков обменялись быстрыми понимающими взглядами. Лэннет молчал, ожидая доклада.

— Капрал говорит, что заседание Комиссии перенесено в штаб-квартиру Изначальной Гвардии, — сказал Кейси.

— Проклятие! — Лэннет натянул форменную рубашку и сдернул с вешалки брюки. — Кто отдал этот приказ?

— Сам командор Этасалоу, — ответил Болдан.

Пока Лэннет одевался, в комнате царила тишина. Кейси смотрел на него, удивляясь тому спокойствию, с которым капитан воспринял дурную весть. Казалось, его куда больше беспокоят складки на брюках и мундире, нежели грядущее решение Комиссии, которое вполне могло погубить его карьеру. Сам принц лихорадочно размышлял, перебирая возможные варианты развития событий. Больше всего он опасался, что кто-нибудь узнает о том, что он проспал отчаянную схватку Лэннета с кейпами. В глубине души он понимал, что ни в чем не виноват, но от этого ему было не легче.

На его родной планете воина, покрывшего себя позором, ожидал бы королевский приказ с требованием совершить ритуальное самоубийство.

Дерус. Кейси невольно обратился мыслями к брату. Даже если Дерус поверит рассказу об отравленном бренди, он может обернуть события той ночи к собственной выгоде. Впрочем, это было бы бессмысленно. На висках Кейси выступил пот. Дерус знает, что он никогда не станет оспаривать его власть. Во всяком случае, должен знать.

* * *

Охранники, стоявшие у входа в серое каменное здание, тщательно сняли отпечатки пальцев и просканировали радужные оболочки глаз пришедших. Кейси и Болдан буравили стражей оскорбленными взглядами. Лэннет воспользовался заминкой, чтобы осмотреть одно из немногих зданий имперской администрации, в которых он еще не бывал. По утверждениям пропагандистов Гвардии, оно было выстроено в стиле древних замков легендарного Дома. Зубцы на стенах и цилиндрические башни годились только для обороны в случае непосредственного штурма. Современное оружие в считанные минуты сровняло бы «замок» с землей. Лэннет словно наяву представлял себе, как сверхзвуковые ракетометы с легкостью пробивают бреши в гладких отполированных лазером гранитных блоках.

В сопровождении четырех охранников Лэннет и его спутники вошли в здание. Тут их ожидало очередное унижение: гвардейцы носили наплечные кобуры с плазганами. Болдан то и дело издавал гневные восклицания, обращаясь к капитану и принцу. Кейси шагал, кипя от злости, вздернув подбородок и сузив глаза. Лэннет размышлял о причинах столь вопиющей враждебности. Этасалоу никогда и ничего не делал просто так.

Внезапно голос Кейси оторвал его от раздумий. На шее Лэннета дыбом поднялись волоски. В словах принца он уловил специфическое выражение и ритм. Еще ни разу Кейси не говорил при нем таким тоном, но Лэннет знал эту манеру, которая в традициях Паро называлась Речью Весенних Листьев. Прислушиваясь к голосу принца, Лэннет в полной мере осознал значение этого термина. Язык Весенних Листьев отличался холодной формальностью, слова произносились в замедленном темпе, пониженным голосом, с особым ударением. Эта перемена была почти незаметна для уха чужаков, но грозила им весьма серьезными последствиями. Лэннету на ум пришло сравнение с затишьем перед бурей, с лесом, тревожно бормочущим что-то на едва заметном ветру. Обратившись к языку Весенних Листьев, Кейси явно давал понять, что он уязвлен до глубины души. Теперь любое неудачно сказанное слово, неправильно понятая улыбка могли спровоцировать бешеный взрыв. Однако внешне принц оставался совершенно невозмутимым.

— Меня все больше удивляет щедрость командора Этасалоу, — говорил тем временем Кейси. — Судя по началу церемонии, в конце нас ждет весьма обильный стол. Я не премину ответить ему такой же любезностью. — Он с издевкой воспроизвел тщательно культивируемый акцент командора, произносившего свою фамилию с легким придыханием на среднем слоге: «Этас-ха-лоу».

Лэннет промолчал. Он боялся Этасалоу и не стеснялся признаться себе в этом. Командор ненавидел Стрелков, а во всей империи не нашлось бы более влиятельного, злопамятного и неразборчивого в средствах человека.

Уже само здание его штаб-квартиры внушало посетителям невольную робость. Хитросплетение мрачных коридоров было похоже на необъятный лабиринт. В стенах на равных промежутках виднелись массивные двери. Отсутствие надписей на них оставляло впечатление таинственного безликого могущества. Свет маленьких канделябров тусклыми пятнами падал на каменные стены и пол. Эхо шагов разносилось по коридорам сбивчивым ритмом.

На одном из перекрестков навстречу группе вышли еще два охранника. Небрежно отдав честь, они с явным вызовом потребовали предъявить пропуска. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Лэннета. Он смерил ближайшего стража неподвижным ледяным взглядом.

— Уж не собираетесь ли вы обыскать меня? Только попробуйте — и я разнесу вот эту дверь вашей безмозглой головой. — Он шагнул вперед, и охранник побледнел. — Открывайте, — велел Лэннет. — Иначе я дам волю гневу. Вам придется вставить новые зубы, а вашу физиономию не узнает даже родная матушка.

Дверь распахнулась настежь. Лэннет вошел в узкое длинное помещение без окон. Тяжелая дверь с глухим стуком закрылась за его спиной. Ослепленные лучами трубок дневного света, трое пришедших обвели комнату прищуренными глазами.

У дальней стены стоял простой стол. За ним в креслах с прямыми высокими спинками сидели командор Этасалоу и три офицера Гвардии.

— Никакая это не Комиссия, а кучка законченных мерзавцев, — пробормотал Кейси, стоявший рядом с Лэннетом. — Вся банда в сборе: командор и его заместитель, Управляющий Вед, а вон тот дегенерат с накачанными мышцами — шеф охранной службы Орек.

— Кейси, ты взвинчен до предела. Будь добр, держи себя в руках.

Более всего Лэннета пугали не люди за столом и не колючие, полные самомнения взгляды, которыми они мерили представшую перед ними троицу, а пухлые книги, лежавшие перед каждым из них. Это было «Уложение о порядке», единый свод законов для всех вооруженных формирований империи.

Словно угадав мысли Лэннета, Болдан хрипло зашептал ему на ухо:

— На кой дьявол им «униженные и поротые», капитан? Мы что — арестованы?

Оставив вопрос капрала без внимания, Лэннет выступил вперед и отдал честь:

— Капитан Лэннет и капрал Болдан явились по вашему приказанию, командор. Принц Кейси прибыл в согласии с вашей просьбой.

Командор поднялся на ноги. В отличие от остальных офицеров, носивших темно-синие мундиры Гвардии, он был облачен в костюм жреца Люмина. Он был самым низкорослым из четырех, но фанатический блеск глаз и величественная осанка командора затмевали даже его красочное одеяние, состоявшее из оранжевой рубахи с открытым воротом и длинными рукавами, брюк чуть более теплого оттенка и легкого желтого плаща, заканчивавшегося чуть ниже пояса. Его талию перетягивал отполированный до блеска кожаный ремень с пряжкой, усыпанной топазами в серебряных оправах.

— Капитан Лэннет, вам предоставляется возможность избежать судебного разбирательства, — хорошо поставленным голосом заговорил он. — Как вы, вероятно, слышали, у нас нет улик, которые связывали бы вас с пожаром в деревне лесорубов. И тем не менее, как вы объясните тот факт, что в двух домах, в том числе в гостинице, где вы провели ночь, были обнаружены трупы кейпов, четыре из которых, как показала патологоанатомическая экспертиза, погибли от ранений, а не от огня? Как вы считаете, откуда у них оказался аппарат, погубивший остальных во время сна?

Прежде чем ответить, Лэннет выдержал паузу. Он ждал, что командор упомянет об электронных имплантах. В комнате повисла зловещая тишина. Наконец Орек насмешливо осклабился и сказал:

— Двое из них были ранены в спину. Не сомневаюсь, что это дело рук нашей залетной пташки, юного принца. Все знают, что удар сзади — любимый прием паровианцев. Остается лишь выяснить, каким образом вы заманили в гостиницу этих вонючих тварей. — Он широко улыбнулся Кейси. — Догадывались ли вы, что все они — самцы? Или вам это было безразлично? Ходят слухи, что в вашей семейке получили распространение тайные пороки…

Лэннет толкнул Кейси локтем и торопливо шепнул ему:

— Орек тебя провоцирует.

Только однажды он видел на лице Кейси это выражение — когда ранил его в руку во время тренировки, и яростный нрав паровианского аристократа взял верх над благоразумием.

Кейси разразился гневными восклицаниями, в которых Лэннет разобрал лишь два слова:

— …День Памяти!

Чувствуя, как его внутренности стягиваются тугим клубком, Лэннет с мольбой протянул руки к Этасалоу:

— Командор, принц Кейси…

— Тишина! — оборвал его Этасалоу. — Вы будете говорить, только когда вам прикажут. — Он повернулся к Кейси и холодно произнес: — День Памяти? Я не понимаю вас.

Верность дисциплине и отчаяние заставили Лэннета умолкнуть. Проклятые слова произнесены, и теперь уже ничего нельзя поправить. Глаза судей горели торжеством. Гнусное оскорбление имело целью заманить принца в ловушку, и наивный юноша не сумел ее разгадать.

Кейси ткнул пальцем в сторону Орека и заговорил на языке Весенних Листьев, выдававшем его непоколебимую решимость:

— Прародитель учил нас, что бесчестный человек не имеет права жить. Господин Орек только что уронил свою честь и должен умереть. Как аристократ Паро я желаю сойтись с ним в смертельной схватке на Дне Памяти и убить этого негодяя.

Улыбка застыла на лице Орека, превратившемся в каменную маску. Извилистая голубая вена, пульсировавшая на его горле, стала красной.

— Похоже, правосудие все-таки свершится, капитан, — сказал Этасалоу, обращаясь к Лэннету. — Многие люди уверены, что расплата за их злодеяния никогда не наступит, а если это и произойдет, они будут отвечать только перед своей совестью.

— Я могу вызвать вас, командор. И ваших коллег тоже.

Темнокожая рука потянулась к «Уложению» и раскрыла его на странице с закладкой.

— Забавное совпадение. Ожидая вас, я просматривал статьи, относящиеся именно к этому ритуалу. Закон совершенно ясно указывает, что даже вызов на бой во время Дня Памяти должен иметь под собой вескую причину. Вас ни в чем не обвиняют, и, принимая во внимание ваше возбужденное состояние, мы готовы снисходительно отнестись к любым оскорблениям, которые вы, возможно, пожелаете высказать. Дело завершено именно так, как того пожелал бы Прародитель. Дуэль между лучшим учеником в классе боевых искусств Стрелков и признанным мастером Изначальной Гвардии… Великолепное соотношение сил! Я думаю, об этом сражении будут слагать величественные поэмы. Вы свободны. Вас ждут упорные тренировки.

Глава 8 ▼▼▼

Состязания Дня Памяти проходили исключительно на Стадиуме. Другие спортивные арены, даже более совершенные с точки зрения архитектуры и убранства, не могли сравниться с ним размерами. К тому же, Стадиум считался священным местом.

Когда-то здесь была долина. Ей придали нужные очертания, покрыли ее склоны бетоном. Ручей, некогда протекавший по заболоченному дну, был направлен в трубы насосной станции, и теперь его водой питались фонтаны, души, пожарные брандспойты и туалеты. Бесчисленные служители обихаживали зеленые насаждения, красили, чистили, мыли, следили за порядком. На время Дня Памяти их штат увеличивался втрое. Торговцы сувенирами и съестным также помогали удерживать в узде толпу.

Зрители и обслуживающий персонал прибывали сюда поездом. Двухколейный путь был единственной транспортной артерией, соединявшей Стадиум с Коллегиумом. Железная дорога длиной тридцать километров пролегала по местности, превращенной в живописный парк.

Стадиум вмещал семьсот тысяч человек. У противоположных концов бывшей долины были установлены гигантские стереоэкраны, воспроизводившие события, которые происходили на площадках. Среди зрительских мест тут и там были расставлены экраны меньшего размера, сгруппированные по четыре. Каждый из них транслировал сигнал отдельной камеры.

Личная ложа императора лишь чуть-чуть возвышалась над трехметровой стеной, отделявшей беговые дорожки от зрителей. Из нее открывался прямой вид на центральное поле Стадиума. Она представляла собой лишь малую часть императорского сектора, простиравшегося до самых верхних рядов трибун. Сиденья здесь были выкрашены зеленым и на расстоянии казались вертикальной полосой, рассекавшей горизонтальные линии красного, желтого, синего, черного и белого цветов, которыми были обозначены другие пояса.

В ожидании императора атлеты выстраивались напротив его ложи у дальней стены. Двенадцать планет посылали сюда самых лучших мужчин и женщин, одетых в традиционные костюмы. Каждая делегация состояла из пятисот участников. Шесть тысяч спортсменов, выстроившихся безупречными квадратами, являли собой красочный коллаж на зеленом поле Стадиума.

Большинство из них будут соревноваться в беге, прыжках и плавании. Другим предстояло натирать ладони лодочными веслами, с натужным стоном поднимать тяжести либо проделывать на гимнастических снарядах чудеса, которые еще недавно казались невероятными и внезапно превратились в заурядные трюки.

Однако самым главным событием Дня Памяти были рукопашные схватки и битвы на мечах.

Так было не всегда. Прапрапрадед императора Халиба первым ввел практику личных состязаний, победители которых пополняли ряды Изначальной Гвардии и Люмина. Каждая планета выставляла пять женщин и десять мужчин из числа добровольцев. Все они были великолепными образчиками человеческой расы.

Каждый из мужчин был выдающимся мастером единоборств. Схватки состояли из трех пятиминутных раундов под наблюдением рефери. Бойцы выбирали одежду и снаряжение по собственному усмотрению. Разумеется, огнестрельное оружие было запрещено, как того требовали заветы Прародителя. По окончании трех раундов бригада из шести судей называла победителя. Однако чаще всего исход определялся загодя. Редкая схватка длилась положенные пятнадцать минут. Большинство боев прерывались из-за ранения. Многие кончались смертью. Любой судья или рефери мог остановить схватку, чтобы спасти жизнь побежденного.

Как только определялись десять победителей, особая комиссия распределяла между ними десять женщин, выбранных по жребию. Эти пары заключали двухгодичный брачный контракт, освященный именем императора. По истечении его срока супруги были вольны вернуться к прежней жизни. Однако после двух лет заточения в роскошных монастырях большинство женщин в том или ином качестве продолжали служить технократической религии. Мужчины за редким исключением становились офицерами Гвардии, и лишь немногие из них принимали сан жреца.

Главной, если не сказать единственной обязанностью супругов на эти два года было производить на свет детей, которых растили и воспитывали в учреждениях Люмина. Ребенок, в должной мере обладавший интеллектуальными задатками, становился жрецом либо жрицей. Физически одаренных мальчиков ждала многотрудная карьера офицера Изначальной Гвардии. Даже тем, кто был лишен нужных качеств, находилось достойное применение. Порой кое-кто позволял себе бестактно заметить, что уровень самоубийств среди бесталанных отпрысков элиты много выше среднего, однако такое случалось крайне редко. Официальное наказание за подобную вопиющую ложь не шло ни в какое сравнение с тем гневом, которое общество обрушивало на всякого, кто осмеливался критиковать Имперские браки и то кровопролитие, которое предшествовало их заключению.

Вдобавок, публика обожала схватки. Людям нравилось смотреть на крепких рослых юношей и миловидных девушек, уходящих со Стадиума, и представлять себе их грядущую жизнь в роскоши и довольстве. Зрителей восхищала сама мысль о том, что дети этих пар, взращенные и воспитанные доверенными, превосходно подготовленными специалистами, станут опорой имперского трона и Люмина.

Младенцы, которых то и дело показывали по стереовидению, становились всеобщими любимцами.

Перед закрытием каждого Дня Памяти распавшиеся пары и их потомство представали перед императором и ликующей толпой.

Император и его свита прибыли на Стадиум в особом поезде по отдельной колее. Эскалатор поднял их в ложу, украшенную гирляндами и наполненную тончайшими ароматами. Едва монарх в расшитом серебром и золотом наряде — его нельзя было спутать ни с кем — появился из темного жерла туннеля и оказался под лучами солнца, сотни тысяч возбужденных голосов на разные лады подхватили его имя:

— Ха-либ! Ха-либ! Ха-либ!

Лэннету казалось, что его внутренности плавятся под напором рева толпы. Энергия звука заставляла содрогаться и вибрировать даже громадные бетонные блоки трибун, пронизанные стальной арматурой. Бывали случаи, когда атлеты, оказавшиеся в самом фокусе этой неудержимой волны, падали без чувств. Однако это казалось пустяком перед лицом шумного ликования. Лэннет отдался ему всем сердцем и разумом, находя в нем покой. Ощущение сопричастности, единения с многотысячным людским организмом заставило его горло судорожно сжаться.

Империя. Общество. Чувства, надежды и чаяния целой Галактики слились в этом торжестве, символизировавшем связь с теми далекими временами, когда человечество скиталось среди звезд. В этот миг люди приветствовали живых, отдавая дань мертвым и легендарному прошлому.

Медленно, словно истощившая свои силы буря, рев начал смолкать.

Лэннет и Кейси стояли напротив императорской ложи среди паровианских делегатов. Кейси пользовался этой привилегией по праву бойца, бросившего вызов. Лэннет должен был уйти, как только начнется официальная церемония. Неподалеку в толпе посланников Атика стоял Орек.

Волнение не мешало Лэннету разглядывать спортсменов. Он не впервые присутствовал на Дне Памяти и знал, чего ожидать. Ничто, даже самое подробное описание, не смогло бы уберечь от потрясения человека, впервые посетившего праздник. Большинство атлетов были изнурены. Многие из них держались на ногах лишь с посторонней помощью. Другие были слишком возбуждены, чтобы стоять спокойно. Они не могли покинуть свои шеренги и приплясывали на месте, словно куклы-марионетки. Плачущих было не меньше, чем улыбающихся.

Лэннет с удивлением посмотрел на Кейси, сохранявшего непоколебимое спокойствие. Поймав его взгляд, принц повысил голос, стараясь перекричать нарастающий гул трибун:

— Я справлюсь. Я не подведу тебя. И все же я рад, что ты со мной. Я смогу тебя увидеть, когда все начнется?

— Мне надлежит находиться вместе со своим подразделением Стрелков — там, под ложей императора. Но это не должно тебя интересовать. Думай об Ореке. Не забывай, ты должен держать его на расстоянии, измотать его. У тебя длинный меч; что ж, он дает тебе преимущество в дистанции, но мне было бы спокойнее, если бы ты взял доброе, проверенное оружие Стрелков. Тебе предстоит не учебный бой, а смертельная схватка. Работай головой.

Кейси неторопливо раздвинул губы в улыбке.

— Постараюсь сохранить ее как можно дольше, — сказал он. — Пообещай мне кое-что.

Лэннет подозрительно прищурился:

— А именно?

— Не позволяй остановить бой, пока… пока все не кончится.

— О чем ты говоришь? Даже во время дуэлей подобные решения принимаются исключительно судьями.

— Ты хорошо знаешь судей, а я знаю тебя. Ты уже договорился с ними, не правда ли? Не позволяй им прекратить схватку, как только прольется первая кровь. Не позорь меня.

Лэннет почувствовал, как его лицо заливается краской:

— Не говори глупостей. Я…

— Дай мне слово, Лэннет. Как друг. Бросив вызов Ореку, я тем самым пообещал ему сражаться до конца.

Лэннет понял, что обмануть Кейси не удастся.

— Ты подвергаешь себя неоправданному риску, — подавленно произнес он. — Тебе следовало держать язык за зубами. Твоя жизнь принадлежит народу Паро. Ты принц, а не какой-нибудь забияка, который сражается на потеху толпе.

— Я — мужчина и обязан бороться за свои убеждения. И если ты считаешь Имперские браки забавой, а бойцов — безмозглыми забияками, то как назвать День Памяти, традицию, которую мы почитаем превыше всех остальных? — Лэннет с ошеломлением уловил во взгляде принца злобную насмешку, потрясшую его до глубины души. Он понял, что это мгновение будет преследовать его всю жизнь. — Поддержи меня, Лэннет, — негромко добавил Кейси. — Я услышу твой голос. Он придаст мне сил в решительную минуту. Надеюсь, я всегда смогу положиться на тебя.

— Ты считаешь меня сторонником империи, а себя — ее противником. И ты не нашел более удачного момента, чтобы в этом признаться? Мы провели вместе три года, общаясь каждый день; но только теперь я начинаю понимать тебя.

— Я и сам только начинаю себя познавать. — Кейси язвительно рассмеялся. — Смотри-ка: оркестр вот-вот заиграет.

Лэннет понял, что ему пора уходить. Со звуками вступительных фанфар поле Стадиума превращалось в священное место, запретное для всех, кроме участников состязаний и официальных лиц.

Бойцы, которым предстояло выступить первыми, покупали эту привилегию ценой собственной крови.

Под полем были прорыты туннели. Торопливо проходя по тому из них, который вел к противоположной трибуне, Лэннет услышал, как вновь взревели зрители. От их крика содрогнулась земля. Прибавив шаг, Лэннет выскочил на поверхность и очутился среди Стрелков, выстроившихся под ложей императора. От возбуждения и быстрой ходьбы на лице капитана выступил пот.

Стрелки выстроились полукругом, одетые в парадную форму — ярко-зеленые фуражка, китель и брюки с вертикальной золотой полосой. Простой зеленый мундир Лэннета выделялся на их фоне. Он занял место в заднем ряду у стены.

Музыка смолкла, и оркестранты быстро скрылись за воротами.

Чуть повернувшись, Лэннет мог краешком глаза видеть императора, который готовился произнести вступительное слово. Халиб поднял руку, требуя тишины, и на Стадиуме воцарился относительный покой. Лэннет затаил дыхание, прислушиваясь к невнятному гулу толпы, насчитывавшей почти миллион человек.

— Сегодня мы празднуем День Памяти! — усиленный голос Халиба с невероятной отчетливостью хлынул из тысяч громкоговорителей и стереовизоров. Казалось, каждый из присутствующих может прикоснуться к императору рукой. — Мы прибыли сюда из всех уголков Галактики, колонизованной бессмертным Прародителем и храбрецами, которых он поселил на двенадцати наших планетах. Мы собрались, чтобы отдать дань памяти человеку, которому хватило твердости и силы духа освоить несколько миров вопреки мнению большинства его спутников, желавших обосноваться на одной планете. Мы прославляем человека, настоявшего на том, чтобы наша история записывалась с первого мгновения появления людей в этой части космоса. Благодаря его мудрости наша история навеки останется с нами, и мы всегда будем помнить о Доме. Прародитель оставил нам религию Люмина, который вырвал человечество из тьмы и принес ему свет. Унаследовав неукротимый дух Прародителя, Люмин рано или поздно отыщет затерянный путь к Дому. Император обещает вам: это произойдет очень скоро.

Халиб умолк, чтобы перевести дух, и над Стадиумом, словно ветер в кронах сосен, пронесся его вздох. Он заговорил чуть тише, доверительным тоном:

— В этом году нас ожидает особенный День Памяти. Нам стало известно о мятежниках, подстрекателях и террористах, тревожащих покой наших подданных. Наш праздник, как всегда, служит напоминанием для тех, кто забыл, что сама эта церемония есть краткое описание пути, пройденного Галактикой Гомера. В этом году впервые за десятилетие состоятся сразу две дуэли. Я рад представить вам их участников. Пусть на них посмотрят те, кто пытается подорвать порядок в империи. Пусть они заглянут в души отважных бойцов, которые суть гордость и цвет Галактики. Пусть наши враги знают, что честь и доблесть живут в сердце каждого из наших подданных. Пусть они смотрят и внимают, пусть они вопят от страха! День Памяти объявляю открытым!

Несколько долгих минут над Стадиумом не утихал оглушительный рев, волнами прокатывающийся по трибунам. Великий Раскол лишил обитателей Галактики исторических корней, они не ведали иных пращуров, кроме первых колонистов, и теперь устами зрителей взывали к далеким незнакомым родичам, от которых их отделяли громадные космические просторы.

Мало-помалу шум утих.

Перекрывая мерный гул голосов, громкоговорители вызвали на арену первых бойцов — офицера Изначальной Гвардии Орека, отпрыска Имперского брачного союза и победителя Имперских дуэлей, и Кейси, принца Паро.

Откровенная бесцеремонность устроителей состязания вывела Лэннета из себя. Орека представили героем Атика, а Кейси — кем-то вроде заезжего гастролера из провинциального захолустья. Зрители встретили его вежливыми аплодисментами, а Ореку устроили шумную овацию.

Рефери и судьи появились в тех самых воротах, через которые уходили музыканты. Как только они поравнялись с Лэннетом, один из них, старый друг капитана, поймал его взгляд. Лэннет отрицательно качнул головой. Судья нахмурился и продолжал шагать. Лэннет заметил, что он переговаривается с коллегами.

Кейси торопливо пересек необъятное поле.

Орек двигался ему навстречу уставным шагом,которым подразделения Гвардии выступали при подавлении бунтов — поднимая ногу до уровня пояса. В его уверенной походке было нечто искусственное, неживое. Черно-синий керметовый панцирь и шлем с забралом из металлического стекла с односторонней прозрачностью еще больше подчеркивали сходство Орека с бездушной машиной.

Бойцы сошлись точно напротив императорской ложи.

В согласии с требованиями ритуала, жрец Люмина прочел им правила схватки. Лэннет пропустил его слова мимо ушей, всецело сосредоточив внимание на Кейси, мысленно посылая ему напоминание о манере Орека, который с чрезмерной энергией размахивал тяжелым мечом из стороны в сторону, оставляя беззащитными бока, разумеется, если противник успевал уклониться от его ударов. Кейси отказался надеть тяжелые доспехи, ограничившись стеганым костюмом из сверхпрочной найпронной пряжи с сетчатой кольчугой. Волокна найпрона с успехом противостояли режущим ударам, но были бессильны против укола. Лэннету оставалось лишь надеяться, что Орек не прячет в сапоге кинжал. В отличие от твердого панциря, тканый костюм не обладал способностью перераспределять давление на большую площадь. Сильный точечный удар вызывал мгновенный некроз тканей даже в отсутствие открытых ран. Кейси уповал на преимущества, которые ему давал острый как бритва длинный меч в сочетании с высокой подвижностью. К его левой руке был прикреплен ремнями небольшой чуть выпуклый квадратный щит из тонкого металла с вертикальными изумрудно-бирюзовыми полосами цветов Паро. Стальной шлем, раскрашенный подобным же образом, оставлял лицо принца открытым.

Под щитом Кейси в кожаной петле висел стилет — длинный конический стержень из закаленной стали, по сути дела, жалящее острие с рукояткой. Его форма давала человеку возможность без остатка вложить свою силу в проникающий удар. Бывали случаи, когда, оказавшись в отчаянном положении, бойцы умудрялись пронзить самый прочный панцирь и кость, которую он покрывал.

Лэннет прижался спиной к стене. С минуты на минуту должна была решиться судьба его лучшего друга, но он ничем не мог ему помочь.

Глава 9 ▼▼▼

Напутственные речи жреца доносились до Кейси словно из тумана; не заметил он и того, как спортсмены покинули поле. Подумав о предках, благословивших этот варварский обычай, он решил, что если эти люди и впрямь наслаждались убийством, то остается лишь радоваться тому, что они давно умерли. Сам он еще никогда не ощущал так остро биение жизни и радость бытия, которую не могла омрачить даже легкая грусть. Перед его внутренним взором с быстротой молнии промелькнули видения детства; лучи солнца ласково нежили его кожу, в воздухе носился густой аромат влажной травы.

Эта мысль вернула его к суровой реальности. На мокрой траве легко поскользнуться.

Запах горячего бетона перебивал аромат земли. Кейси глубоко втянул в себя воздух и почувствовал еще один запах, сложный и неуловимый. Древний инстинкт подсказывал, что этот запах знаком ему, что он глубоко присущ мгновениям, подобным нынешнему. Желание определиться в своих ощущениях было столь неодолимым, что Кейси на секунду забыл о толпе, о жреце, даже об Ореке. Потом ему на ум пришло название главного компонента: соль. Нет, это не был свежий соленый ветер с моря. Это был запах пота, мыла, одежды и синтетических ароматизаторов. К нему примешивалась аммиачная вонь дикого животного.

Страсть. Толпа, замершая в предвкушении кровопролития.

Кейси ненавидел толпу.

Что-то сверкнуло над императорской ложей, привлекая его взгляд. На стену Стадиума поднялись люди, опоясанные боевыми трубами — длинными духовыми инструментами, которые обвивались вокруг их плеч подобно блестящим канатам. Над полем пронесся мрачный пронзительный рев, сигнал начала.

Орек шагнул навстречу. Кейси отпрянул, выполняя ритуал приветствия соперника, принятый на Паро. Явное пренебрежение, с которым Орек отнесся к его ритуальным маневрам, напомнило принцу об этнической нетерпимости, с которой он так часто сталкивался на Атике. На мгновение он смешался, но растерянность тут же сменилась жгучим гневом. На его родной планете любая схватка предварялась демонстрацией мастерства владения мечом. Дуэль требовала особо тщательного следования протоколу. Убить или погибнуть самому без соблюдения надлежащих формальностей означало покрыть себя и своих родных несмываемым позором. Кейси уклонялся от меча Орека, выполняя долг чести. Толпа разразилась язвительными выкриками. Наконец, завершив ритуал, Кейси изготовил свое оружие.

Первый удар остался за Ореком. Он с силой взмахнул мечом, целя в ноги Кейси. Тот лишь отступил назад. С устрашающей быстротой Орек изменил направление удара, безукоризненно проведя ложный выпад. Кейси отклонился вправо, отводя меч противника легким прикосновением щита. Чуть слышный скрежет металла о металл отдался в его ушах громовым раскатом. Острие клинка зацепило найпроновую ткань его костюма.

С удивительным проворством Орек толкнул его плечом в грудь, и ошеломленный Кейси почувствовал, что заваливается на спину. Он увидел собственное искаженное отражение в забрале шлема гвардейца.

Он не мог допустить, чтобы все кончилось так быстро.

Кейси молниеносно присел, и кулак Орека со свистом пронеся над его головой. Принц шагнул в сторону и ударил щитом по блестящему забралу. Оглушенный, Орек на мгновение замер, и Кейси с гулким звуком нанес резкий горизонтальный удар мечом по его шлему. Подступив ближе, он вонзил колено в пах Орека, но защитный колпак поглотил большую часть энергии удара. Гвардеец с торжествующим воплем отскочил назад, однако на сей раз он принял оборонительную стойку. Противники описали полукруг, поменявшись местами.

Кейси бросился в атаку. Нанося колющие и режущие удары, он начал теснить Орека. Металл звенел, словно молот о наковальню. То и дело удары Орека достигали цели, но Кейси не обращал на них внимания.

Орек уклонился от его сильного укола, и Кейси по инерции проскочил вперед, оказавшись в уязвимом положении. Гвардеец вытянул свободную руку и ухватил его за кольчугу у горла. Подтянув его к себе, гвардеец ударил Кейси в лицо шлемом. От боли у принца подкосились колени. Удар рассек его губы и с хрустом проломил хрящ носа. Он повалился на Орека, обхватив его руками. Заливая противника собственной кровью, он ждал, пока прояснится сознание, и цеплялся за гвардейца со всей силой, на которую были способны его ослабевшие конечности.

Орек, словно дубинкой, колотил его по спине своим мечом. В безумном порыве Кейси сделал подсечку, и они покатились по земле, яростно рыча. Высвободившись, принц попытался подняться и тут же упал на четвереньки. Орек пострадал не меньше, но все же сумел встать на ноги. Кейси попытался последовать его примеру, но ему изменили силы. Орек занес над ним клинок.

Словно стартующий спринтер, Кейси метнулся вперед, нацелив острие меча в бедро Орека. Клинок гвардейца врезался в грунт. Кейси навалился на противника, всем телом прижимая его к земле, и снизу вверх ударил щитом по забралу шлема Орека. Удар и раненая нога сделали свое дело: гвардеец распластался на траве. К несчастью, при этом он не выпустил рукоять меча. Следуя за своим хозяином, клинок с шипением выскользнул из-под Кейси.

Окровавленные, тяжело дышащие, они вместе поднялись с земли. Орек взревел и ринулся вперед, подволакивая поврежденную ногу. Кейси отразил удар, похожий на укол копьем. Низко пригнувшись, он ткнул плечом в живот Орека. На мгновение ему показалось, что он врезался в каменную стену. Однако Орек тут же отступил, и его колено угодило в грудь Кейси. У принца перехватило дыхание, руки отказывались подчиняться. Меч выпал из его онемевших пальцев.

Боль отступила. Кейси охватил блаженный покой. Его глаза застилала туманная пелена. Мимо проплыла черная непроницаемая маска Орека. Но даже это устрашающее зрелище не шло ни в какое сравнение с чернотой, которая надвигалась на принца, обволакивая его со всех сторон.

Он начал заваливаться на левый бок. Орек ударил его в грудь с той же стороны, и это замедлило падение Кейси, но не остановило его. Острие клинка рассекло его кожу, впиваясь в плоть. Казалось, слепящая боль захватила Кейси без остатка, но внезапно к нему вернулось яростное желание жить. Он инстинктивно ухватился за рукоять меча Орека и, издав крик, продолжал падать, собственным весом загоняя клинок все глубже. Кончик меча уткнулся в его ребро, потом скользнул чуть в сторону, вышел наружу и вонзился в землю. Орек с мрачной решимостью удерживал рукоять. Судорожным движением тела Кейси сломал клинок. Окружающий мир стал красным, потом черным. Спасаясь от боли, он перекатился на спину.

Прижавшись к стене императорской ложи, Лэннет издал мучительный стон, закончившийся хриплым воплем. Однако в реве толпы он был незаметен. Его не услышал даже Болдан, стоявший в нескольких шагах от Лэннета. Однако он увидел лицо капитана и понял его намерения. Едва Лэннет ринулся к полю, он метнулся следом и, упав на колено, выбросил вперед другую ногу. Споткнувшись, Лэннет повалился ничком за спинами Стрелков, которые были настолько поглощены схваткой, что едва ли заметили его падение.

Болдан вместе с Лэннетом поднялся на ноги и схватил его за запястье. Неистово крича, капитан смотрел на поле и не замечал, что Болдан выворачивает ему руку, пока боль не стала совершенно нестерпимой. Тогда он повернулся к капралу. Боль и потрясение лишили его дара речи.

— Не вздумайте! — рявкнул Болдан.

Лэннет слышал только рев трибун. Он вновь посмотрел на поле. Кейси по-прежнему неподвижно лежал на спине. Орек, покрытый кровью, хлеставшей из множества ран, с трудом полз к принцу на коленях, опираясь на обломок меча.

— Он убьет его! — крикнул Лэннет, пытаясь освободиться от хватки Болдана. — Кейси беззащитен! Орек убьет его!

Из-за оглушительного шума Болдан ничего не слышал. Он лишь покачал головой.

Мало-помалу выражение отчаяния на лице Лэннета сменилось холодной сосредоточенностью. Он вырвал руку из пальцев капрала и вновь повернулся к Кейси.

Кейси мечтал лишь о том, чтобы туча заслонила солнце. До сих пор его лучи приятно согревали, но теперь они жгли глаза, усугубляя страдания, которые приносил огонь, горевший в его боку. Вспомнив, что у него есть щит, он поднял левую руку, загораживая лицо. Чтобы сделать это, ему пришлось приложить огромное усилие; вдобавок нестерпимо разболелась раненая рука, но щит закрыл лицо от солнца, и теперь Кейси мог видеть.

Поле его зрения заслонила маска из металлического стекла. Орек навалился на него, высоко подняв зазубренный обломок меча. Стремясь отразить удар, нацеленный в его обнаженную шею, Кейси отгородился от Орека щитом, но не успел полностью вытянуть руку и теперь сдерживал гвардейца силой мышц. Он сумел втиснуть под щит правую руку, обхватив пальцами его край. Петля со стилетом оказалась в двадцати сантиметрах от ладони, но их с равным успехом могла разделять и тысяча. Если бы Кейси высвободил ладонь, чтобы схватить стилет, противник своим весом смял бы его левую руку.

Кейси рванулся в сторону.

Невольно вскрикнув от боли, он бросил тело вправо, отталкиваясь левой рукой и одновременно нащупывая стилет. Несколько мгновений окровавленные пальцы скользили по его рукояти, однако трения, создаваемого покрывавшей ее грубой кожей, хватило, чтобы выхватить острие из петли. Увидев, что его усилия оказались напрасными, Орек яростно взревел, но Кейси уже поднимался, перекатывая его на спину. Выпустив обломок меча, гвардеец ткнул пальцами в глаза принца. Кейси подставил сломанный нос и застонал от боли. Двумя руками он поднял стилет и нанес удар, направив сверкающий кончик в щель между нагрудником и черной нечеловеческой маской. Стилет вонзился в горло Орека. Тот вскрикнул и издал булькающий звук. Он судорожно сжимал и разжимал пальцы, стремясь ослепить Кейси, понимая, что только этим приемом сможет остановить противника, вынудить его защищаться. Увернувшись, Кейси всем телом налег на рукоять стилета.

И упал, вкладывая все силы в последний толчок.

Дыхание Орека прервалось. Его тяжелое мускулистое тело затряслось в агонии, отбросив Кейси в сторону. Стоя на четвереньках, принц с кровожадным любопытством следил, как содрогаются конечности противника, испускающего дух.

Над Стадиумом пронесся громовой рев. Кейси поворачивал голову из стороны в сторону, наслаждаясь неутихающим шумом. Инстинкт подсказывал ему, что зрители выражают восхищение, и нужно достойно отблагодарить их.

Багроволицый судья осторожно приподнял подбородок Кейси и посмотрел ему в глаза.

— Орек мертв. Вы добились честной, достойной победы. А теперь, если вы в силах, поприветствуйте их, как того требует обычай. — Кивком головы судья указал в сторону трибун.

— Поднимите меня. — Кейси сам едва разбирал слова, вырывавшиеся из его разбитых губ. Еще один судья помог первому поставить принца на ноги. — Меч… — сказал Кейси и сжал кулак. Почувствовав в пальцах рукоять, он попытался улыбнуться. — Поверните меня кругом, — велел он судьям, которые поддерживали его.

Глаза Кейси застилала пелена. Зрители казались ему расплывчатой многоцветной массой. Синее небо. Белый край чаши Стадиума.

— Император… — пробормотал он, и судьи повернули его назад на несколько градусов. Преодолевая боль, он резко вскинул меч прямо перед собой. Несколько мгновений ему казалось, что из его уст вот-вот вырвется мучительный вопль. Он судорожно сглотнул, ощущая на языке желчную горечь. Он вспомнил слова отца: «Пламя и молот рождают сталь, сын мой. Боли не всегда можно избежать. Так пусть же она закалит твой характер».

Трибуны ревели, словно громадное чудовище. Кейси опустил клинок, и его истерзанных губ коснулась легкая улыбка. Никто никогда не догадается, что его салют предназначался капитану Стрелков.

Кейси передернул плечами, сбрасывая руки судей. Приветственный крик толпы утих. И вновь он ощутил человеческий запах. Но не только. Он вбирал в себя мысли, надежды и чувства окружающих с жадностью иссохшей земли, которая впитывает каждую каплю дождя. Ему хотелось, чтобы и зрители поняли его, заглянули ему в душу.

Собравшиеся принялись скандировать его имя, как прежде — имя императора:

— Кей-си! Кей-си! — В этом звуке ему чудилось нечто униженное, раболепное.

В дальнем уголке его сознания возник едва слышный старческий голос: «…великие свершения… человек рождается, чтобы бороться…»

Голос Астары.

— И побеждать, как я, — сказал Кейси.

Горделиво выпрямившись, не замечая кровавых следов, которые при каждом шаге оставляли его подгибающиеся ноги, принц Паро покинул поле Стадиума.

Глава 10 ▼▼▼

Едва репортеры Информационного бюро ринулись к изгороди, стремясь занять место в первых рядах, из императорской ложи хлынули гвардейцы. В их поведении Кейси почудилась угроза, и он напрягся, собираясь с силами. Он одержал честную победу. Гвардейцы не вправе нападать на него. Почему бездействуют Стрелки? Они стояли вокруг, сияя безмятежными улыбками.

Кейси огляделся и увидел Лэннета, который мчался к нему, выкрикивая, словно безумный:

— Император! Это традиция! Он лично приветствует победителя дуэли наравне с теми, кто выиграл право заключить Имперский брак! Да что с тобой? Император появится с секунды на секунду. Ты можешь стоять?

Кейси с трудом постигал смысл его слов. Ну конечно! Император сам поздравляет победителя, это знает каждый.

Ему хотелось одного — лечь и уснуть.

Гвардейцы выстроились в две шеренги лицом друг к другу, освободив проход для императора. Августейшее приветствие…

Кейси попытался незаметно для окружающих вложить меч в ножны. Сколь бы разумным ни представлялся такой шаг, совершить его было не так-то просто: острие не желало попадать в отверстие. Наконец Лэннет сообразил, в чем дело, и помог Кейси сунуть клинок в чехол.

В дверях показался император, двигаясь торопливым шагом в сопровождении приближенных. В их толпе Кейси заметил желтое одеяние командора Этасалоу. Рядом с ним шествовала Солнцедарительница в столь же ярком наряде. Все придворные облачились сегодня в самые роскошные костюмы. Они тянулись за разодетым в золото и серебро императором, будто хвост за кометой.

По мере приближения к Кейси улыбка императора сменилась выражением хмурой озабоченности.

— Вы ранены тяжелее, чем я думал. На таком расстоянии… — Он слабо взмахнул в сторону трибун и тут же, приняв повелительный вид, бросил через плечо: — Вы двое, проводите принца к моей железнодорожной ветке. Солнцедарительница, пришлите туда электромобиль медицинской службы. Пусть принца со всей возможной скоростью доставят в дворцовую клинику и предоставят заботам моего личного врача.

Пока император отдавал распоряжения, на поле высыпала толпа служителей, которым вменялось в обязанности восстанавливать газоны и беговые дорожки, поврежденные в ходе состязаний, а также устанавливать, ремонтировать и убирать с поля оборудование. По традиции, которая уходила корнями во времена, предшествовавшие Великому Расколу, эти люди участвовали во всех праздниках галактического масштаба. Они носили белые робы с черными горизонтальными полосами, фуражки и узкие черные маски, которые прикрывали лишь глаза.

В согласии с тем же обычаем, во время Дней Памяти служителей сопровождали три клоуна в такой же одежде, но с красочными полосами, металлизированными ради вящего эффекта. Блеск костюмов придавал им комическое сходство с придворными.

Клоуны появлялись перед зрителями только по окончании дуэлей. Один из них носил цвета победителя. Он становился в торжествующие позы и с напыщенным видом расхаживал по полю, помахивая блестящим игрушечным мечом. Второй, одетый в цвета проигравшего, с не меньшим искусством изображал хандру и уныние, волоча клинок по траве. «Победитель» время от времени оглашал воздух надменно-язвительными восклицаниями, «проигравший» отвечал ему горестными стонами. Они обменивались притворными ударами и выпадами, то и дело спотыкаясь и падая на задницу; лучшие из них с удивительной точностью воспроизводили настоящую схватку, закончившуюся минуты назад. Третий клоун в костюме с серебристыми полосами, похожем на белые наряды судей, ни на шаг не отступал от первых двух, изображая блюстителя справедливости; как правило, именно он становился объектом шуток и издевательств «воинов». Забавные эскапады ряженых скрашивали необходимую, хотя и донельзя скучную процедуру замены дерна и прочих косметических мероприятий.

Кое-кому из зрителей подобная насмешка над проигравшим, зачастую погибшим бойцом казалась оскорбительной, но большинство явно предпочитали следить за веселым спектаклем, нежели за однообразными действиями служителей.

При виде блестящих одеяний и комических ужимок клоунов у Кейси, и без того обессиленного, закружилась голова, содержимое желудка подступило к горлу. Увидев санитаров с носилками, вбегавших в дверь, он почувствовал себя значительно лучше. На мгновение его заворожила быстрота, с которой выполнялись приказы императора. Можно было подумать, что медики отправились в путь, едва закончилась схватка. Свита императора значительно замедляла их продвижение. Кейси покачнулся и без сил опустился на носилки. Словно сквозь туман, он услышал голос Халиба:

— Поправляйтесь, принц. Вы нужны империи.

Последним, что увидел Кейси, было лицо Лэннета. Он горделиво улыбался, но в его глазах сквозила тревога. Его взгляд помог принцу сдержать стон.

Глядя вслед носилкам, Халиб сказал Лэннету, понизив голос:

— Не вздумайте вновь спрятать Кейси в своем доме, капитан.

— Я не прятал его, Возвышенный. Я лишь хотел уберечь от заразы окружающих… — Лэннет смущенно умолк.

Халиб с добродушной насмешкой посмотрел на него.

— Да, именно так мне доложила доктор Бахальт. Она официально подтвердила диагноз паровианского специалиста. — Император повернулся спиной к свите и вперил взгляд в лицо капитана. — Думаю, вы солгали. И Бахальт тоже. И тем не менее, я доверяю вам. Вы спасли герцога Энтаба не потому, что он мой племянник. А знаете, почему я так решил? Вы не пытались извлечь пользу из своего поступка. Любому властителю нужны преданные люди. Кажется, я нашел одного такого.

Развернувшись, он двинулся прочь. Лэннет был до такой степени ошеломлен, что даже не отдал толком честь.

Халиб вяло взмахнул рукой. По этому сигналу его свита расступилась. Отвешивая поклоны и пятясь задом, придворные скользили между застывшими в неподвижности гвардейцами, будто сверкающие жемчужины между зубцами расчески. Повинуясь беззвучному приказу, гвардейцы повернулись лицами к выходу на поле и торопливо двинулись вперед.

Нападение произошло на глазах Лэннета. Едва телохранители обратились спинами к императору, клоуны ринулись к Халибу. Их мечи зловеще сверкали. «Судья» в серебристом костюме держал в руке боевой кинжал.

— Ложись! — рявкнул Лэннет, набрасываясь на них. Он рассчитывал своим криком привлечь внимание солдат и гражданских. Но император Халиб был так уверен в своей безопасности, что даже не шелохнулся. Его спасла лишь неловкость нападающих. Двое их них столкнулись друг с другом и налетели на императора, отбросив его назад. Третий уже занес кинжал для удара, который в иных обстоятельствах оказался бы смертельным, но его клинок пронзил пустоту.

Убийцы накинулись на Лэннета с бешеной яростью, которая заставила его похолодеть еще до того, как он отразил первый размашистый удар. Они орудовали клинками так, словно пробивались сквозь густые заросли, почти не глядя на капитана и всецело сосредоточив внимание на императоре. Скользнув вправо, Лэннет уклонился от удара и занес меч. Лезвие со свистом рассекло воздух, угодив в горло «судьи». Он отпрянул, и в его глазах, уже тронутых печатью смерти, появилось озадаченное выражение.

К этому времени гвардейцы и Стрелки оправились от потрясения. Толпа солдат захлестнула оставшихся в живых убийц.

Халиб не отрывал взгляд от кинжала, выпавшего из пальцев мертвого клоуна. Лэннет, отнюдь не уверенный в том, что опасность миновала, занял позицию между охраной и свитой, держа меч наготове.

— Не трогайтесь с места, Возвышенный, — бросил он через плечо. — Подождите, пока уляжется беспорядок.

Командир Стрелков, юный лейтенант, выкрикивал приказы, одного за другим выталкивая своих людей из общего столпотворения. Они неохотно оставили избитых, растрепанных клоунов на попечение гвардейцев.

Из толпы застывших в ужасе придворных выступил командор Этасалоу. За ним, едва не наступая на пятки, шла Солцедарительница. Лэннет попытался преградить им путь мечом, но двое высокопоставленных жрецов Люмина вперили в него недовольные взгляды. Все же они замедлили шаг и, приблизившись к императору, засыпали его вопросами.

Халиб успокоил их и тут же добавил голосом, от которого по спине Лэннета разлился холодок:

— Командор Этасалоу, двое из нападавших уцелели. К тому времени, когда я сяду завтра за полуденную трапезу, вы должны выяснить, каким образом они проникли на Стадиум и кто их нанял. Мне нужна полная исчерпывающая информация. Завтра в полдень.

Халиб двинулся прочь, и Этасалоу согнулся в низком поклоне. Солнцедарительница отступила в сторону, склонив голову ровно настолько, насколько это приличествовало даме.

Выпрямившись, Этасалоу произнес, обращаясь к спине удаляющегося императора:

— Как прикажете, Возвышенный. Но завтра в полдень… — Халиб остановился. Этасалоу поморщился и просительным тоном добавил: — Быть может, вы дадите нам чуть больше времени…

Скользнув по его лицу внимательным взглядом, император повернулся к Лэннету, и тот вытянулся в струну:

— Капитан Лэннет, завтра вечером вы обедаете со мной. Электромобиль прибудет к вашему дому в половине седьмого. — Он развернулся, прежде чем Лэннет успел ответить. Отдав честь, капитан услышал, как Халиб кричит: — В чем дело? Мы празднуем День Памяти! Немедленно начинайте состязания!

* * *

Лэннет в считаные минуты добрался до дворцовой клиники. К удивлению капитана, там его ожидал приказ явиться в операционную. Он еще больше изумился, увидев за прозрачной стеной помещения Нэн Бахальт, в одиночестве трудившуюся над глубокой раной, которую Орек нанес Кейси в последние мгновения своей жизни. Кровотечение уже остановилось, и края раны отчасти затянулись молодой кожей. Другими, менее серьезными повреждениями, еще только предстояло заняться. Бахальт бросила на Лэннета короткий взгляд и, не отрываясь от работы, заговорила голосом, звучавшим в динамиках резко и отрывисто:

— Я пригласила вас сюда, потому что нам нужно научиться доверять друг другу.

— Разве я говорил, что не верю вам? — Лэннет произнес эти слова с нажимом, выдававшим их истинный смысл.

На лице женщины дрогнул мускул, но она тут же взяла себя в руки.

— КБГ принца Кейси возвращается на Паро. Я тоже лечу туда в качестве представителя Люмина.

— Кейси на все лады расхваливает свою родную планету. Однако я не понимаю, каким образом наше взаимное доверие связано с путешествием, которое вы намерены совершить. Уж не хотите ли вы, чтобы я замолвил за вас словечко перед принцем?

— Я не нуждаюсь в вашей протекции, — отрывисто бросила Бахальт и глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Разве вам не сказали? — озадаченно произнесла она, возвращаясь к работе.

— Что именно? Что-нибудь насчет Кейси?

— Вас назначили советником его брата Деруса.

Лэннет удивился, но все же уловил невысказанный подтекст:

— Король умер?

— Я полагала, вы уже знаете. Император получил известие буквально за минуту до отправления на Стадиум. Я надеялась, что кто-нибудь сообщит вам об этом. — Она отвела взгляд от Кейси и пробормотала: — Видимо, я ошиблась. Извините.

— Вы ни в чем не виноваты. Кто велел вам впустить меня сюда?

— Никто. Я решила, что вам будет нелишне увидеть меня в деле. Я неплохой врач и хочу, чтобы вы убедились в моих способностях. В определенном смысле нам предстоит работать рука об руку. На благо империи.

— А если операция пройдет неудачно — например, вы занесете инфекцию либо у Кейси обнаружится аллергическая реакция и он впадет в кому, — у вас будет свидетель, который подтвердит, что вы действовали строго по наставлениям. Неужели вы надеялись, что к моим словам прислушаются? И что я стану вас защищать?

Нэн широко распахнула глаза, в которых мелькнула затаенная обида, тут же уступившая место гневу.

— Вот как? Вы — защищать меня? Ничуть не бывало. Наоборот, я хотела уберечь от неприятностей вас. Не прошло и месяца с тех пор, как принц получил огромную дозу банжера, а теперь он вдобавок тяжело ранен. Кто знает, какое воздействие окажет на него яд, а уж тем более — телесные повреждения? Банжер воздействует на сознание; какими последствиями это грозит? Вы отрицаете, что принц был отравлен, но анализ крови выявил следы банжера. Я хотела уберечь вас от обвинений в предательстве, но теперь у меня нет никакого желания помогать вам. Я сделаю для Кейси все, что смогу, но ради вас не шевельну даже пальцем. Вон отсюда, надутый заносчивый болван! Уходите!

Лэннет, не колеблясь, отправился восвояси. Солдатская служба давно научила его, что, если приходится отступать, нужно делать это быстро и по возможности организованно. Он с досадой подумал, что успел совершить все ошибки, какие только можно было сделать в данных обстоятельствах. Пришло время спасаться бегством.

Гневные слова Бахальт по-прежнему звучали в его мозгу. Лэннет не останавливался до тех пор, пока не покинул территорию дворца. Поймав электротакси, он молча отправился домой, терзаясь теми же вопросами и сомнениями, которые мучили его весь день.

Он облачился в парадный мундир, приготовившись к аудиенции если не внутренне, то хотя бы внешне. Едва рядом с его домом появился электромобиль императора, из окон высунулись изумленные лица соседей. Впервые после разговора с Бахальт Лэннет нашел в себе силы криво ухмыльнуться. Эмблема правящей династии представляла собой красно-голубую комету с таким же хвостом. Кричаще-яркий символ на борту позолоченного электромобиля казался вопиющим свидетельством роскоши и безвкусицы. На взгляд Лэннета, он больше всего напоминал колымагу жестянщика с Сирака, однако, стоило экипажу появиться в жилом квартале, все транспортные средства в радиусе нескольких миль были дистанционно обездвижены либо направлены окольными путями. Водитель тронул машину так плавно, что Лэннет не заметил движения. Вспомнив лихую езду капрала Болдана, он еще раз чуть заметно улыбнулся.

Лакей в строгой ливрее, красных панталонах и голубой накидке провел Лэннета через украшенные драгоценными камнями бронзовые ворота дворца. Второй принял его шляпу. Первый спросил, не угодно ли ему проследовать в императорские покои и, прежде чем двинуться по коридору, застыл в почтительном ожидании, как будто его всерьез интересовало, захочет ли гость принять приглашение либо предпочтет уйти.

В отличие от электромобиля внутреннее убранство дворца поражало истинным великолепием, лишенным показного блеска. Уже сама архитектура сооружения с его арками и сводами безупречных пропорций внушала невольное восхищение. Всюду, куда ни падал взгляд, вошедшего окружали предметы искусства. Здесь были античные картины — портреты первых колонистов и пейзажи планет, какими они были до появления человека. В других работах отражались события современности.

Охранник, встретивший Лэннета у дверей трапезного зала, с откровенным уважением отдал ему честь. Лэннет понял, в чем тут дело. Боевые офицеры редко допускались во дворец, и ни один из них до сих пор не удостаивался приглашения на обед в обществе императора.

— Капитан! — послышался голос Халиба, стоявшего у окна в дальнем углу зала. Император взмахнул бокалом, указывая на стойку бара, который отделял его от гостя. Лэннет хотел было отказаться, желая сохранить ясность мышления, но подумал, что поступить так было бы неучтиво. Вдобавок отнюдь нелишне подбодриться порцией спиртного. Он наполнил бокал крепким нью-бурбоном, добавил кубик льда и приблизился к императору.

Мужчины соприкоснулись бокалами и пригубили напитки.

— Как дела у вашего друга? — спросил Халиб.

— Он поправится, Возвышенный. Когда я видел его в последний раз, доктор Бахальт заканчивала обрабатывать самую тяжелую рану. — Лэннет с изумлением смотрел на императора. Несколько часов назад трое убийц стояли перед ним на расстоянии вытянутой руки, а он спокойно попивает виски и осведомляется о здоровье Кейси с таким видом, будто покушение — самое заурядное событие. Вероятно, отбор на протяжении четырнадцати поколений его предков все же сделал свое дело.

Император вопросительно вскинул бровь:

— Вы не дождались завершения процедур?

— Я не видел причин задерживаться.

— Хм-мм… Что вы думаете о докторе Бахальт?

— Она опытный умелый специалист.

— Ей предстоит лететь на Паро. И вам тоже.

Лэннет ничем не выдал охвативших его чувств. Годы беспрекословного подчинения как нельзя лучше отточили его самообладание. Одни приказы доставляют удовольствие, другие — нет, но их все равно приходится исполнять.

— Командор Изначальной Гвардии не хотел отправлять вас туда, — продолжал император. — Откровенно говоря, я с ним согласен. Речь идет скорее о политической, нежели военной миссии.

— Люмин следит за каждым, Возвышенный. Прошу вас, не заставляйте меня следить за Кейси.

— Я прекрасно знаю, какие задачи выполняют те или иные службы империи. — От ледяного тона Халиба Лэннета бросило в жар, из-под мышек заструился пот. Взгляд императора смягчился. — Я хочу, чтобы вы помогли принцу и народу Паро. Мои представители на этой планете оказались в опасности. Нам известно о заговорах против правителей, даже против моего трона. События нынешнего дня — наглядное тому подтверждение. Паро является одним из опорных пунктов мятежников. Там что-то затевают; не знаю точно, кто и что именно. — Он улыбнулся и хлопнул Лэннета по плечу. — Сегодня я собственными глазами убедился в том, что вы пользуетесь заслуженной репутацией. Вы нужны мне на Паро.

— Я рад, что вы остановили на мне свой выбор, Возвышенный. Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.

Отставив бокал, император жестом поманил Лэннета за собой. Слуги распахнули двери. Высотой в два человеческих роста, они все же не достигали потолка, расписанного картинами битв далекого прошлого. Лэннет едва успел окинуть завистливым взглядом суровые исполненные достоинства лица солдат, когда его внимание отвлекло движение в комнате за открытыми дверями. Халиб улыбнулся, взмахом руки приветствуя женщин, сидевших за столом.

— Вам предстоит тесное сотрудничество с этими двумя дамами, — сказал он. — Поэтому я решил пригласить их. Это самая удобная возможность отыскать наилучший способ уберечь от неприятностей нашего общего друга, принца Кейси. Вы согласны со мной?

Рядом с Солнцедарительницей сидела Матилиса. Невзирая на разделявшее их расстояние, Лэннет без труда прочел в глазах девушки ее мысли, чувства и желания.

Ресницы Лэннета дрогнули. Своим взглядом Матилиса не просила и не умоляла. Она требовала.

Глава 11 ▼▼▼

Лэннет понимал, что друзья и знакомые будут до конца жизни расспрашивать его о событиях нынешнего вечера. Он запомнил череду блюд и напитков, тяжесть массивного столового серебра, хрупкость посуды, невероятную мягкость салфеток из настоящего шелка, производимого только на Илионе единственным предприятием в Галактике. Лэннет велел себе не думать о рабском положении ткачей и тех доходах, которые приносила продукция фабрики властителю планеты и чиновникам имперской администрации.

Трапеза поражала своим великолепием. Каждое блюдо было настоящим произведением искусства, в равной степени услаждая вкус и взор. Лэннет обратил внимание на одну особенность меню. Все, что подавалось на стол, было приготовлено в кулинарных традициях Атика и только из местных продуктов — от густого остро приправленного супа и салатов из водорослей до пинфрутового пирога. Даже бесчисленные марочные вина были выработаны исключительно из плодов, выращенных на планете. Главным блюдом была говядина. Невероятно редкое лакомство, наследие легендарного Дома, говядина из-за своей баснословной цены была доступна лишь немногим. Однако та, которую приготовили сегодня, считалась еще более изысканным яством; ее поставляли личные фермы императора.

Лэннета поражала тщательность, с которой были продуманы мелочи, каждая из которых заключала в себе тонкий смысл. Все предметы промышленной выделки были завезены сюда с других планет — илионский шелк, геренский фарфор, пилозианское серебро. В канделябрах, сработанных на Агамеме, горели изящные свечи производства далекой Хайры. Стоимость доставки этой утвари на космических кораблях покрывала сумму жалованья офицера Стрелков за весь срок службы и пожизненной пенсии, но Лэннет отогнал недостойные мысли. Эти предметы предназначались не только для нынешней трапезы, и, выбирая каждый из них, Халиб руководствовался особыми соображениями.

Традиционные блюда Атика символизировали вызов, брошенный человечеством природе планеты. Халиб словно говорил: «Этот мир — наш. Мы сделали его таким своими собственными руками». Выбрав в качестве основного блюда говядину, император провозглашал себя звеном, связывающим нынешнюю Галактику Гомера с древним Домом.

Думать об этом было намного приятнее, чем обсуждать неясные, вероятно, весьма преувеличенные слухи о мятеже и предательстве. По мере того как обед близился к концу, беседа принимала деловой характер. Халиб и Солнцедарительница завели разговор о проявлениях инакомыслия на Паро. Они оценивали вероятные последствия восшествия Деруса на престол, пытались предугадать, что сулит тот или иной политический шаг. Сидя напротив Матилисы, Лэннет внимательно прислушивался к каждому их слову.

Матилиса откровенно заигрывала с ним — то и дело бросала взгляды из-под опущенных ресниц, а когда Лэннету приходилось обратиться к ней напрямую, отвечала с чрезмерной поспешностью и едва скрываемым пылом.

Лэннет уже спрашивал себя, что делать, если кому-нибудь придет на ум стравить их с Кейси, воспользовавшись нежными чувствами принца, когда голос Солнцедарительницы оторвал его от размышлений:

— …капитан, если ситуация на Паро обострится, не уничтожат ли мятежники графитовые копи?

Лэннет едва не пропустил ее слова мимо ушей. Заметив его растерянность, Матилиса таинственно улыбнулась, прикрыв губы салфеткой. Почувствовав ловушку, Лэннет помедлил, делая вид, что обдумывает вопрос, потом сказал:

— Сомневаюсь. Паровианцы возвели прекрасные оборонительные сооружения. Оба главных острова планеты буквально пронизаны траншеями и подземными ходами.

Казалось, жрица удовлетворена его ответом. Она подалась вперед:

— Как вы считаете, они действительно хотят выйти из состава империи?

Лэннет вновь выдержал паузу, уловив очередную улыбку Матилисы, хотя даже не догадывался, что именно она означает.

— Принц Кейси не претендует на трон. Я не слышал от него даже намека на то, что он — или кто-либо другой — собирается поднять восстание. Он уважает некоторых чиновников, презирает других. Он — честный, достойный человек и желает своему народу только добра.

Подняв изящный хрустальный бокал, наполненный до краев восхитительным десертным вином из провинции Вигэм, Халиб с улыбкой произнес:

— Выпьем за принца Паро. Вы дали ему столь отменную характеристику, капитан, что в моей душе зашевелилась ревность.

Лэннет пригубил напиток.

— Принц — мой друг, — сказал он. — Надеюсь, что, если будет нужда, он разделит мою судьбу, а я, в свою очередь, готов защищать его до последней капли крови. С другой стороны, я дал клятву на верность императору, а присяга превыше всего, даже дружбы.

На лице императора отразилась задумчивость. Он осушил бокал и, опустив его на стол, побарабанил ногтями по хрусталю, издав негромкий мелодичный звук.

— Вы затронули болезненный вопрос, капитан. Вам, как и мне, доводилось посылать людей на верную смерть. Как вы себя чувствовали при этом?

— У меня нет слов, чтобы описать те мучения, которые я испытывал. Единственное, что позволяет нам справиться с этим — вера. Думаю, даже император не исключение. Мы должны верить в свою правоту, иначе сойдем с ума.

— А как же наемники?

— Я никогда по-настоящему их не понимал. Думаю, они верят только в себя. Это чувство знакомо любому профессионалу. Но я не хотел бы полагаться только на него. Я не хотел бы оказаться в полном одиночестве.

Халиб вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Любой командир обречен на одиночество. Вопрос лишь, в какой степени. Но я согласен с вами в отношении к вере. Назовите ее кодексом, идеалом, религией — здесь уместно любое из этих слов.

Солнцедарительница просияла:

— Именно в этом суть величия Люмина. Мы несем людям веру.

Халиб кивнул, все еще погруженный в размышления.

— Итак, мы едины в главном, — заговорил он внезапно оживившимся тоном. — Судьбу принца Кейси нельзя пускать на самотек. Надеюсь, капитан, с вашей поддержкой он станет великолепным руководителем.

Лэннет понял, что беседа подошла к концу. Однако этикет не позволял императору даже намекнуть на то, что аудиенция завершена. Гости должны были сами найти предлог откланяться, причем такой, чтобы хозяин мог выразить сожаление по поводу их ухода.

— Прошу прощения, Возвышенный, но завтра меня ждет много дел, — сказал Лэннет. — Мне необходимо хорошо выспаться.

— Вы собираетесь покинуть нас? Очень жаль, капитан. Однако я сам возложил на вас эту заботу и должен отнестись к вам с пониманием. — Он поднялся, взял Лэннета за локоть, словно намереваясь проводить его до дверей, и повернулся к женщинам. — Солнцедарительница, я хотел бы обсудить с вами несколько вопросов о положении церкви на Паро. Прошу вас с Матилисой ненадолго задержаться.

Солнцедарительница склонила голову и отвела взгляд.

— Я думаю, Матилисе было бы нелишне познакомиться с капитаном поближе. Объединив имеющиеся у них сведения о принце, они могли бы сообща выработать наилучший способ оказать ему поддержку.

Император согласно взмахнул рукой.

— Капитан, надеюсь, вам не составит труда по пути домой проводить Матилису к ее обители? — спросила Солнцедарительница.

— Ни малейшего, — отозвался Лэннет, сохраняя ледяное спокойствие.

Девушка грациозно скользнула к Лэннету и, взяв его под руку, улыбнулась императору.

Поклонившись, они подошли к двери, которая внезапно распахнулась настежь. Им навстречу метнулся встревоженный лакей, едва не сбив их с ног. Он испуганно отпрянул, но быстро взял себя в руки и выпалил, обращаясь к императору, стоявшему в глубине зала:

— Во… Возвышенный… Прошу прощения, сир… Он говорит, это очень важно. Вопрос жизни и смерти.

— Кто?

— Командор Этасалоу, Возвышенный. Он испрашивает аудиенции.

— Впустите его. Матилиса и Лэннет, останьтесь. Думаю, речь идет о сегодняшних беспорядках на Стадиуме.

Неизменно сдержанный и опрятный… Этасалоу казался в этот миг ошеломленным и растрепанным. Беспокойно шевелящиеся пальцы и нервное подрагивание головы выдавали в нем крайнюю степень тревоги. Его речь по-прежнему была безупречной, но он произносил слова чуть отрывисто, звенящим от возбуждения голосом:

— Возвышенный, арестованные — уроженцы Дельфи, два года назад иммигрировавшие на Атик. Все трое устроились работать на Стадиум порознь, но примерно в один и тот же срок. Тот, которого убил капитан Лэннет, всю свою жизнь был стадионным служителем. Из двух оставшихся один работал водопроводчиком, другой — плотником. Оба нанимались на должность служителя, но приемная комиссия, прослушав их, предложила им стать клоунами. На первый взгляд их бумаги в порядке, но, вне всяких сомнений, без подлога не обошлось. Мы продолжаем изучать их личные дела.

— Иными словами, покушение задумывалось уже давно. Вы допросили их?

Темное лицо Этасалоу превратилось в каменную маску.

— Возвышенный, они утверждают, будто бы знакомы только по работе. Следствие продолжается.

— Они расскажут вам, кто стоит за их спиной, — уверенным тоном отозвался Халиб. — Вы уже начали их допрашивать?

ГолосЭтасалоу зазвучал еще пронзительнее:

— Только одного, Возвышенный. Он умер. Мы не успели применить к нему силу и пытки. Такого в моей практике еще не бывало. Клянусь, мы не убивали его. Позвольте посвятить вас в курс дела. Не забывайте, они — дельфийцы, жители планеты, на которой зародился культ Взыскующего.

Император смотрел на него с едва сдерживаемой яростью.

— Вы погубили одного из убийц? После того, как я потребовал… Мы немедленно отправляемся в вашу штаб-квартиру! — По всей видимости, Халибу на ум пришла какая-то мысль, и он гневно фыркнул, потом повернулся к Матилисе. — Вам не место в камере пыток, моя дорогая. Дворецкий распорядится доставить вас домой. Солнцедарительница и капитан Лэннет, вы поедете со мной.

Матилиса покорно кивнула и отвернула голову. Только Лэннет увидел ее отражение в зеркале. Он сам не знал, чего ожидать, но злобная мина, мелькнувшая на лице девушки, изумила и встревожила его. Матилиса тут же ушла.

Император, не мешкая, двинулся следом.

— Чутье подсказывает мне, что это дело не ограничивается обычным покушением. А мои инстинкты никогда меня не подводили, — заговорил он, обращаясь к Этасалоу, потом оглянулся через плечо, и Лэннет увидел суровое, безжалостное выражение на его лице. — Смотрите и учитесь, капитан Стрелков, — добавил Халиб. — Меня и всех нас опутывают сетью зла. Я непременно выясню, кто ее раскинул и кто дергает за нити. Мы еще посмотрим, кто в конце концов окажется охотником, а кто — жертвой. Сегодня вы спасли мою жизнь, как прежде — жизнь моего племянника. Сейчас вы увидите тех, кто поднял на меня руку, и узнаете, кто эти люди.

* * *

На сей раз Лэннет прошел в штаб-квартиру Изначальной Гвардии совершенно беспрепятственно. Он и его спутники поднялись на эскалаторе в медицинский отсек, окна которого выходили во внутренний дворик. Внизу в непроглядной тьме скользили тускло светящиеся шары охранной системы, установленные на самодвижущихся платформах, снабженных мини-радарами и датчиками тепла, которые удерживали их на заданной высоте и не позволяли им сталкиваться с людьми, стенами и ветвями деревьев. Увидев эти хрупкие устройства, абсолютно никчемные в неприступной цитадели Гвардии, Лэннет искренне удивился. Приземистые, едва по пояс человеку, платформы почти не давали света и метались по территории, словно беззаботно порхающие мотыльки.

Посетители прошагали по короткому, ярко освещенному коридору, и Этасалоу распахнул перед ними дверь с надписью «Следственный изолятор».

Они увидели арестованного, который сидел в массивном деревянном кресле, пристегнутый широкими кожаными ремнями. С него сняли яркий костюм клоуна и обрядили в мешковатый желтый комбинезон. Из-за кресла, отвешивая низкие поклоны, выступил невысокий следователь в сером. Лэннет торопливо отвернулся. В этом бесцветном безликом человечке было нечто гадкое и омерзительное.

Поначалу хладнокровие и невозмутимость пленного внушили Лэннету уважение, но более внимательный взгляд убедил его в том, что он ошибся. Перед ним сидел погруженный в себя, безразличный к окружающему человек. Его мертвенные глаза равнодушно скользнули по лицам пришедших.

Откуда-то сбоку появился жрец Люмина, врач в белом одеянии с ало-золотой вышивкой. Он поклонился императору, потом Солнцедарительнице и, вытянувшись в струнку перед Этасалоу, громко проговорил:

— Командор, я благодарен вам за ту честь, которую вы мне оказали, доверив наблюдение за состоянием подследственного…

— Мы можем начинать, как только вы будете готовы, Возвышенный, — сказал Этасалоу.

Халиб повернулся к врачу:

— Так это вы следили за первым допрашиваемым? Он умер. А я приказывал любыми средствами сохранить ему жизнь.

Испуганный медик выставил перед собой жезл диагнометра, как будто обладание прибором снимало с него ответственность. Полированный корпус отбрасывал на взбешенного императора крохотные пятнышки света.

— Я непрерывно регистрировал его состояние, — зачастил медик. — Он был чрезвычайно возбужден…

— Его должны были казнить, — перебил Халиб. — Неужели вы думали, что он задремлет во время пытки?

Врач глубоко втянул в себя воздух.

— Его артериальное давление взлетело до немыслимой отметки, — объяснил он. — Я ввел ему успокаивающее в количестве, достаточном для нормального человека. Это не дало никакого эффекта. Давление крови продолжало стремительно повышаться, а вместе с ним частота сердечных сокращений и дыхания.

— Аллергическая реакция? — резким тоном осведомился Халиб, подавшись вперед.

— Вскрытие еще не закончено. Но вряд ли оно что-либо даст. В этом меня убеждает то, что случилось дальше. Когда показатели состояния организма достигли критических величин… — Медик замялся, подбирая нужное слово и в конце концов бессильно пожал плечами: — …они начали уменьшаться. Не было бы ничего странного, если бы подследственный попросту умер. Но этого не произошло. Показатели его жизнедеятельности постепенно сошли на нет. Словно выключенный двигатель, который еще некоторое время продолжает вращаться по инерции…

— Ваше успокаивающее успокоило его навсегда, — язвительно бросил Халиб.

— Нет, Возвышенный. Диагнометр регистрирует мозговые волны. Он непременно обнаружил бы воздействие лекарства. Произошло нечто немыслимое. Та часть мозга, которая управляет автономными системами организма — дыханием, сердцебиением, — попросту прекратила функционирование. Однако это не затронуло речь арестованного. Такого не может быть.

— Вы утверждаете, что человек продолжал говорить после того, как умер? — произнесла Солнцедарительница, более не в силах сдерживаться. — Будьте осторожны, доктор: я не верю в магию и волшебство.

Этасалоу попытался разрядить напряжение.

— Мы могли бы приступить к допросу, Возвышенный. Может быть, второй человек знает больше, чем первый.

Солнцедарительница презрительно фыркнула:

— Если он умеет умирать по собственному желанию, то он знает больше, чем все остальное человечество.

Лэннет подумал о кейпах, которыми управляли безжалостные программаторы. Он словно воочию увидел мертвые тела, застывшие в судорожных позах.

Этасалоу вздернул заостренный подбородок:

— Вы позволите, Возвышенный?

Халиб раздраженно кивнул. Следователь ответил очередным поклоном, после чего повернулся к пленнику. Его лицо приняло сосредоточенное выражение. Лэннет вспомнил о другом, куда более омерзительном животном Атика — небольшом ночном хищнике, получившем название «крич». Своей цепкой сосредоточенностью следователь напоминал эту кровожадную бестию.

Внезапно у Лэннета возникла уверенность в том, что между кейпами и тремя убийцами существует какая-то связь. Вместе с тем он понимал, что его догадка не имеет под собой никаких логических оснований.

Следователь говорил негромко, доверительно. Арестованный отвечал монотонным, словно механическим голосом.

— Вы пытались убить императора Халиба?

— Да, я замышлял его убить.

— Замышляли? Вместе с двумя друзьями?

— Да. Я нанял их.

— А кто нанял вас?

— Да, я замышлял убийство императора Халиба.

Следователь бросил взгляд на Этасалоу, вопросительно приподняв бровь. Этасалоу, в свою очередь, посмотрел на врача.

— Итак, доктор, что говорит ваша машинка?

— Все в норме… О, простите. Показатели начинают возрастать.

— Дайте ему успокоительное. И добавьте гипноз. — Врач торопливо выполнил приказ, и командор повернулся к следователю. — Продолжайте. Кто еще участвовал в заговоре?

Солнцедарительница, стоявшая рядом с Лэннетом, шагнула вперед.

Пленник посмотрел на врача, на место, куда пришелся укол, и воззрился в пространство.

— Я спросил, кто вас нанял, — продолжал следователь. — Человек не в силах задумать такое дело в одиночку. Кто стоит за вашей спиной?

Равнодушный и безучастный пленник продолжал смотреть вдаль:

— Я намеревался убить императора Халиба.

На лбу следователя проступили капли пота.

— Вы смелый человек, если признаете это. Я не хочу взваливать всю ответственность на вас. Кто разработал план? Кто сказал вам, когда следует нанести удар?

Пленник вздрогнул всем телом.

Следователь незаметным жестом подозвал врача с его аппаратом. Тот навел устройство на человека в кресле и вытаращил глаза. Его губы шевельнулись с выражением полного бессилия. Повозившись с прибором, он вновь нацелил его на пленника и, прочтя показания, отвел следователя в сторону. Обменявшись приглушенными восклицаниями, они торопливо приблизились к Этасалоу. Тот свирепо смотрел на них.

— Ну? В чем дело?

— Этот человек проявляет неестественные реакции, — объяснил следователь.

— Глупец! — взорвался Халиб. — Он издевается над вами!

— Не думаю, сир. — Следователь смотрел себе под ноги. — Я пользуюсь гипнозом много лет. Он вызывает стандартный отклик — расширение зрачков, углубленное дыхание, несдержанную речь.

— Жизненные параметры выходят за мыслимые пределы, — вмешался врач. — Этого не может быть. Организм не справляется с оказанным на него эмоциональным воздействием.

В возникшей напряженной тишине негромкий голос Солнцедарительницы прозвучал особенно внушительно:

— Повторяю, доктор: никакой магии, никакого волшебства. Вы богохульствуете!

— Больше ни слова на эту тему, — велел Халиб. — Продолжайте допрос.

Следователь и врач вернулись к прерванной работе. Последствия были самые непредсказуемые. Пленник облился потом. На ярко-желтом комбинезоне проступили темные пятна. Однако его лицо оставалось каменным, глаза по-прежнему были устремлены вдаль.

— Я не могу назвать имена, — полным мучения голосом произнес он.

— Можете. Ради вашего собственного блага.

— Нет. Это запрещено.

Все больше возбуждаясь, он рванулся, пытаясь освободиться от ремней. На его неподвижном лице мелькнуло неуловимое выражение. Теперь он словно смотрел в себя. Лэннет без труда узнал этот взгляд, свойственный умирающим. Однако в поведении человека было и нечто иное, пугающее — призрак саморазрушения. Лэннет не смог бы определить это чувство словами. Его бросило в дрожь.

Следователь растерянно оглянулся, ища доктора, и с удивлением увидел, что тот стоит рядом, ошеломленно рассматривая свой прибор. Внезапно он вновь воткнул шприц в руку пленника. Следователь открыл рот, собираясь что-то сказать, но врач опередил его:

— Он буквально разваливается на части. Если хотите что-нибудь спросить, поторопитесь.

Не тратя время на споры, следователь с нажимом произнес:

— Ваш замысел потерпел неудачу. Вас арестовали. Кого вы защищаете? Каким образом эти люди могут запретить вам облегчить свою участь?

— Они. Они запретили мне.

— Назовите их имена. Помогите мне, и я помогу вам.

Доктор отступил на шаг, выставив перед собой диагнометр. У него отвалилась челюсть, он споткнулся, выронил прибор и продолжал пятиться, не отрывая взгляд от устройства, словно это была ядовитая змея.

Пленник взревел и навалился на ремни. Его кожа покраснела, выпученные глаза метались из стороны в сторону, ища императора. Напряженные суставы скрежетали, словно треснувшее дерево. Пленник стонал, извивался и рвался с такой силой, что кость его правого запястья сломалась, издав тошнотворный хруст. Он даже не посмотрел на руку, которая дрожала, словно раненый зверь, испускающий дух. Внезапно лопнули ремни, сковывавшие его запястья. Пленник вскочил на ноги и поднял уцелевшую руку.

Лэннет и Этасалоу заслонили собой императора. Пленник вонзил мрачный устрашающий взгляд в лицо командора, потом перевел его на императора. Он пытался заговорить с Халибом, шевеля губами и издавая неясные звуки. По его измученному лицу текли слезы. Врач схватил диагнометр и взмахнул им, словно волшебной палочкой.

Пленник, лодыжки которого оставались скованными, не пытался приблизиться. Он указал на Халиба. Его лицо стало белее снега, в глазах зажегся огонь страсти, от которой по спине Лэннета пробежал холодок. Из его губ вырвался хриплый звук, подобного которому Лэннет не слыхивал в жизни:

— Я хотел убить Халиба… И теперь умираю сам!

Его отчаянный крик эхом отразился от безмолвных каменных стен. Только в этот миг Лэннет разгадал выражение лица пленника, с таким трудом прорвавшееся из глубин его души.

Самоотречение.

Оставшееся невысказанным, это слово вылилось в предсмертный вопль.

Пленник рухнул в кресло. Лэннет и Этасалоу невольно отпрянули. Врач и следователь тут же бросились к умирающему. Врач вздрогнул, выпрямился и подошел к ошеломленным свидетелям. На экране диагнометра светились прямые линии, фиксируя прекращение жизненных процессов.

— Все кончено, — бесстрастным тоном сообщил врач.

— Причина смерти? — осведомился Этасалоу.

Эмоциональное потрясение притупило страх перед всемогущим командором.

— Понятия не имею, — невозмутимо отозвался медик. — Этот человек убил себя. Не спрашивайте меня, каким именно образом. Но обратите внимание на следующее: указав сначала на Халиба, а потом на Лэннета, он выкрикнул свои последние слова точно таким же голосом, как тот, другой. Он был уже мертв, когда произносил их.

Солнцедарительница первой нарушила молчание:

— Ваш прибор поврежден. Вы неправильно истолковали его показания.

Врач был настолько измучен, что не нашел в себе сил придерживаться этикета:

— Очень жаль, но вы ошибаетесь. Такое впечатление, будто бы этот человек убил себя усилием воли.

— Иными словами, он прошел психофизиологическую подготовку? — с ледяным спокойствием спросил Халиб.

В эту минуту даже император не мог смутить врача.

— Методы, о которых вы говорите, знакомы всем и каждому. Мне не нужны приборы, чтобы обнаружить последствия их применения. Но ни один из известных мне психических барьеров не в силах противостоять моим препаратам, а также природе человеческого организма. То, что мы видели, невозможно объяснить. Этот бедолага подвергся коренной перестройке сознания.

— Что вы имеете в виду? — спросил Лэннет.

— Ничего определенного. Просто это было первое слово, пришедшее мне на ум. Я знаю одно: подследственный был совершенно здоров. Подчиняясь неведомым сигналам, системы его организма отказали одна за другой. Такого не может быть, и тем не менее он сумел это сделать. — Врач передернул плечами и шагнул к двери, добавив на ходу: — Он не просто наемный убийца. Он наделен нечеловеческими способностями.

Врач ушел. Никто и не подумал остановить его.

Глава 12 ▼▼▼

Подготовка к перелету на Паро оказалась для Лэннета истинным благом. Заботы помогали отвлечься от ужасных ночных кошмаров, в которых ему являлся отчаянный вопль пленника и его лицо, искаженное предсмертной гримасой.

Лэннет отлично знал, что такое страх. Но это ощущение было новым, доселе неведомым, оно неустанно преследовало капитана, возникая в самое неподходящее время. Лэннет возненавидел его.

Дни сменяли друг друга. Кейси выздоравливал, Лэннет подбирал людей. Его замыслы далеко выходили за рамки Конвенции об организации и экипировке.

В своем официальном рапорте он предлагал создать усиленную роту. Предвидя возможные общественные беспорядки, Лэннет указывал, что подразделения меньшей численности легко могут быть разбиты еще до того, как вступят в бой. По его мнению, географические особенности Паро требуют применения флотилии малых судов для обеспечения десантных операций на суше и на море. Ожидая серьезного сопротивления, в том числе в районах с плотной застройкой, он требовал придать подразделению батарею из шести ракетометов.

Один за другим военные чиновники, которых Лэннет называл штабными крысами, передавали его предложения по службе, накладывая на них отрицательные резолюции. Именно об этом рассказывал сейчас капрал Болдан, вытянувшись в струнку в кабинете, который Лэннет делил с первым сержантом Клузанаманном:

— Дружок из штаба передал мне слова одного паровианского полковника, который утверждает, будто бы на планете возможны серьезные потрясения, однако королевская фамилия пользуется всеобщей любовью и уважением. Какая-то чепуха, сэр. И еще он добавил, что двух взводов «в умелых руках капитана Лэннета» будет вполне достаточно, чтобы справиться с «волнениями». Он так и сказал: волнения. Наверное, он думает, что нам предстоит иметь дело с крестьянами, вооруженными вилами и топорами. Я не прочь расквасить ему нос где-нибудь в темном уголке. Объяснить ему, что такое «волнение».

Клузанаманн, сидевший за столом в углу у двери, негромко проворчал:

— Не смейте говорить так о старших по званию, Болдан.

Капрал даже ухом не повел.

— Рапорт капитана на столе командующего, — сказал он, напустив на себя официальный вид. — Какие будут приказания, сэр?

— Пока никаких, капрал. Вы свободны.

Болдан развернулся кругом и вышел, печатая шаг по паркету. Сержант встал из-за стола и, крадучись, как всякий многоопытный хищник, подошел к двери и рывком толкнул ее наружу. Послышался испуганный вскрик.

— Капрал Болдан, — невозмутимым тоном произнес сержант. — Выражение «свободны» на военном языке означает «отправляйтесь восвояси», но уж никак не позволяет вам шпионить за своим командиром. — Болдан торопливо заговорил что-то в свое оправдание, но Клузанаманн перебил его: — Всякий раз, когда мне попадается на глаза ваша пронырливая физиономия, я испытываю сильный соблазн забыть о своей природной доброте и совершить какую-нибудь грубую выходку, о которой мне впоследствии пришлось бы пожалеть. Свободны!

Даже в звуке удаляющихся шагов Лэннету чудилось возмущение и обида. Клузанаманн вошел в комнату и вытянулся перед ним:

— Вообще-то Болдан парень что надо.

Лэннет ничуть не сомневался в капрале. Куда больше его тревожил сам Клузанаманн. Тридцать пять лет службы. Изведал пыль, грязь и болезни всех населенных планет Галактики. Невероятно крепкий, преданный долгу, он носил четыре нашивки за ранения и был кавалером Бриллианта Прародителя, который получил за сражение у Кэрни Дро. Все двадцать девять выживших в той мясорубке были награждены медалями, и только сержант был удостоен ордена.

Но если на Паро действительно вспыхнет восстание, хватит ли ему сил выполнять свои обязанности? И уцелеть. Лэннет был уверен — Клузанаманн будет биться до последней капли крови. Лэннет нипочем не сказал бы этого старику, но он был преисполнен решимости уберечь его и отпустить на заслуженный отдых.

Несколько лишних килограммов, но все еще подвижный и мускулистый. Однако их вполне могли ожидать дальние тяжелые марш-броски. Хватит ли сержанту выносливости? Нельзя забывать и о том, что с возрастом люди все дольше оправляются от ран и болезней. О Паро шла дурная слава. Там гнездилось множество загадочных хворей. Против них не существовало ни вакцин, ни лекарств.

Но как сказать стареющему бульдогу, что он больше не боец? В то же время, если Клузанаманн даст слабину, могут пострадать другие люди.

Возможно. Вероятно. Не исключено.

В душу Лэннета закрадывалась неуверенность, подтачивая его стремление быть собранным и решительным.

От тягостных раздумий его оторвал писк интеркома. Секретарь принял вызов и переадресовал его Лэннету. Капитан повернулся к экрану. На нем возникло лицо молодого человека с широко распахнутыми глазами.

— Адъютант командующего, — сообщил юноша.

Лэннет и Клузанаманн обменялись взглядами. На экране появился мужчина в форме полковника.

— Рад встрече, капитан; давно не виделись, — сказал он. — Мы получили ваш рапорт о предполагаемом составе экспедиции. Времени в обрез. Если не ошибаюсь, вы отправляетесь через две недели?

— Так точно, сэр.

— Шеф хочет встретиться с вами. — Полковник ткнул большим пальцем через плечо, указывая на дверь, на которой красовалась вписанная в окружность звезда — эмблема командующего Стрелков. Лицо полковника помрачнело. — Приезжайте немедленно, капитан. Я постараюсь пропустить вас без очереди. Сегодня у командующего встреча за обедом, и, надеюсь, он не задержит вас надолго.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Лэннет, поднимаясь из-за стола. Экран угас.

Клузанаманн уже говорил в микрофон, вызывая из гаража электромобиль.

Несколько минут спустя Лэннет вошел в приемную командующего. Поскольку при нем был меч, он не снял шляпу и отдал честь, приложив к ней ладонь. Адъютант был невооружен, находился в закрытом помещении и, как того требовал устав, был без головного убора. Он ответил на приветствие кивком. Не говоря ни слова, он отодвинул кресло от стола, поднялся на ноги и скрылся за дверью с грозной эмблемой. Несколько секунд спустя он вернулся, озабоченно хмуря брови. Жестом пригласив Лэннета входить, он прошептал:

— Будьте очень, очень осторожны, капитан.

Лэннет четким шагом вошел в кабинет, не отрывая взгляд от портрета императора Халиба, висевшего над головой человека за столом. Тем не менее он заметил мрачное лицо командующего, его опущенные плечи и сжатые кулаки.

— Капитан Лэннет прибыл по вашему приказанию, сэр.

— Вольно. — Ответ прозвучал скорее как вызов, нежели уставная команда. Лэннет понял, что, предостерегая его, адъютант, как это обычно бывает, значительно преуменьшил опасность.

Генерал Джерлов славился своей вспыльчивостью. Седовласый, с лицом хищной птицы, он пробуравил Лэннета взглядом и, постучав пальцами по стопке бумаги, спросил:

— Вы знаете, что это такое, капитан?

— Никак нет, сэр.

— Может быть, попытаетесь угадать?

— Никак нет, сэр. Впрочем… Вероятно, это мой рапорт?

— Вы ошиблись. Это доклады трех штабных офицеров. Они пытаются убедить императора в том, что Стрелки не могут позволить себе посылать полноценную роту с флотилией малых судов на захолустную планету, чтобы учить тамошнюю кучку последователей замшелых традиций и битв на мечах справляться с мятежами, которых, возможно, никто и не замышляет. Доклады трех весьма высокопоставленных офицеров, Лэннет. — Взгляд генерала упал на очередной документ. — Вот еще одна бумага. Как вы думаете, что в ней?

— Не могу знать, генерал.

— Это ответ императора. Он высоко оценивает работу трех моих офицеров, и правильно делает: я поддерживаю их целиком и полностью. Послушайте, что он пишет: «Соглашаясь с неопровержимыми аргументами генерала Джерлова, приказываю отклонить требования капитана Лэннета и предоставить ему… — Генерал сделал паузу и посмотрел вверх из-под серо-стальных бровей, показавшихся Лэннету лесной засадой, в которой, сверкая убийственным огнем, прятались зеленые глаза. Лэннет уже начал раздумывать, какая гражданская профессия более всего приличествует отставному капитану Стрелков, когда Джерлов вновь заговорил голосом, похожим на скрежет клинка о точильный камень: — …предоставить ему взвод вместо роты, отделение вместо батареи и один экипаж вместо флотилии. Генералу Джерлову предписано обратиться к командующему космическим флотом с просьбой о выделении воздушно-морской десантной группы, которая переходит в подчинение капитана Лэннета на время учебной миссии на Паро».

В кабинете воцарилась долгая гнетущая тишина. Лэннету казалось, что он держит в руке гранату с выдернутой чекой и спущенным предохранителем: «Один… два… три…»

— На полях сделана пометка от руки, — продолжал Джерлов. — Император называет вас истинным носителем духа и преданности Стрелков. Я разделяю его оценку лишь отчасти. В прошлом вы показали себя превыше всех похвал, но здесь… — Он ударил кулаком по бумагам, словно пытаясь вмять их в столешницу: — …здесь явно замешана политика. И я спрашиваю себя — быть может, вы написали это, заранее зная, что император даст вам все, чего бы вы ни пожелали? Я уважаю смелость и инициативу, но презираю карьеристов.

Столь вопиющая несправедливость покоробила Лэннета, однако он понимал, что любые возражения и оправдания бесполезны.

— Так точно, сэр, — сказал он. — Какие еще будут приказы?

Генерал по-прежнему кипел возмущением, но поза Лэннета, гордо вскинувшего подбородок, несколько охладила его гнев. Несколько секунд он молча смотрел на капитана, потом задумчиво произнес:

— Я командовал дивизией на Дельфи в ту самую пору, когда вы имели дело с этой мерзкой кликой… если не ошибаюсь, они называют себя жрецами Взыскующего. Скажите, эти люди пытались с вами связаться? Вы виделись с кем-нибудь из них?

— Никак нет, сэр, — с легкостью солгал Лэннет. Как утверждает народная молва, самые тяжелые раны причиняют наименьшую боль. Но только вначале.

Джерлов отвел глаза и, словно забыв о Лэннете, рассеянно произнес:

— Я бывал на Дельфи и прежде, в вашем нынешнем возрасте. Их храмы неописуемой красоты… эти загадочные женщины, служительницы культа… Сама планета производит неизгладимое впечатление. Мне помнится… — Он вперил в Лэннета жесткий взгляд и неожиданно спросил: — Вы верите в удачу, капитан?

— Да, сэр. В бою она значит больше, чем даже опыт и смелость, вместе взятые.

— Об этих жрицах ходит молва — якобы они приносят удачу. Во время расследования они отзывались о вас добрым словом. От всей души желаю вам, чтобы эти слухи оказались правдой. Свободны.

Лэннет отдал честь и повернулся кругом. Он уже был на полпути к двери, когда Джерлов окликнул его.

— Боюсь, вы неправильно меня поняли, — сказал он. — Я служу императору и предан Люмину. Но в жизни есть много загадочных вещей, и одна из них — удача. Я ясно выразился?

Смысл его слов ускользнул от Лэннета, тем не менее он ответил:

— Да, сэр.

— Отправляйтесь, — сказал генерал и вновь склонился над бумагами.

Лэннет прошагал через приемную так быстро, что даже не заметил сочувствующего взгляда адъютанта.

Последние дни перед полетом оказались для Лэннета тяжким испытанием. К счастью, к его услугам были полевые наставления, в которых скрупулезно указывались нормы отпуска вооружения, боеприпасов, медикаментов и запасных частей, и тем не менее Лэннету приходилось подготавливать документы на расквартирование, заполнять продовольственные аттестаты и разрабатывать учебные расписания. Он встречался с офицерами звездолета, налаживая взаимодействие и уточняя, где будут жить его люди, в какие помещения корабля им открыт доступ и каковы будут их обязанности по аварийному расписанию. Участники паровианской КБГ, возвращавшиеся на родину, требовали особых привилегий при размещении на судне. Лэннет попеременно улещивал их и осыпал бранью, но сумел отстоять свои планы лишь отчасти. Как всегда.

Ночью накануне старта он в одиночестве сидел в офицерской палатке. Над бетонной пустыней под названием «космопорт Атика» носился свежий ветер, колыхавший матерчатые стены и крышу. Лэннет внимательно прислушивался. В шорохе грубой ткани и скрипе колышков ему чудились рассказы о славном боевом прошлом. Крепкие веревки, растягивавшие полотнище, словно отзывались смехом. Лэннет закрыл глаза; казалось, он разговаривает с верным другом, ведя беседу о битвах и учениях, о семейной чести и тяготах военной службы, делится с ним своими сомнениями.

О том, чтобы уснуть, не было и речи. Прибыв к месту службы, Лэннет всегда отлично спал, однако перед отправлением не мог сомкнуть глаз.

Впрочем, тут не было ничего странного. Обычное предстартовое возбуждение. Куда более загадочным казался ему сон, приснившийся накануне. В этом сне он видел Астару.

Обведя взглядом залитое лучами прожекторов поле космодрома, Лэннет внимательно присмотрелся к далеким расплывчатым контурам лихтеров, которым предстояло доставить его подразделение на борт звездолета. Он велел себе забыть об Астаре и думать о более важных делах.

Лэннет вспомнил, как на следующий день после встречи с Джерловом он разговаривал с сержантом Зант, женщиной, возглавлявшей отделение ракетометов. Сидя за своим крохотным столом, он втолковывал ей:

— Трех орудий вполне достаточно. В оборонительном бою отделение ракетометов успешно прикрывает действия трех взводов. В наступлении вы с успехом поддержите меня огнем как в движении, так и со стационарных позиций. В учебных операциях взводу полагается один ракетомет, и я ничуть не сомневаюсь, что нас попытаются заставить ограничиться этим количеством. Это обычная практика. Рассчитайте свои потребности, запросите вдвое и торгуйтесь до упора, когда речь зайдет о самом необходимом.

— Огонь ракетометов наиболее эффективен, когда они неподвижны, — чуть смущенно, но твердо произнесла Зант.

Лэннет усмехнулся:

— Не беспокойтесь. Я не собираюсь действовать через вашу голову. Как раз наоборот. Я даю вам задание, а вы сами решаете, как его выполнить. Чего уж проще.

Зант улыбнулась в ответ. До сих пор она держалась настороженно и замкнуто. Улыбка преобразила ее. Это была невысокая и плотная женщина с темной кожей цвета тарпаланама. Судя по уверенному выражению ее лица, характер Зант не уступал твердостью этому великолепному дереву.

— Как насчет энергоснабжения, капитан? — спросила она. — Ракетометы потребляют уйму электричества.

— Паро богата электроэнергией. Но, разумеется, мы возьмем с собой топливные элементы. Однако наш боезапас весьма ограничен. На каждое орудие мы берем тридцатидневную порцию снарядов, и это все.

— Паро богата также и свинцом. И железом, если не ошибаюсь. — Лэннет кивнул, с интересом глядя на нее, и Зант продолжала: — Мы можем обойтись свинцом, капитан. Или даже сталью. Мы потеряем в огневой мощи, поскольку будем вынуждены снизить начальную скорость снарядов, однако даже в этом случае противнику гарантирован отменный загар.

— Загар? — переспросил Лэннет.

Зант улыбнулась:

— Это наш профессиональный жаргон. При взрыве ракетный снаряд вспыхивает, словно солнце, заливая все вокруг слепящими лучами, будто на пляже.

— Надо будет запомнить. Если вам что-нибудь потребуется, обращайтесь к интенданту. Если возникнут сложности, вам поможет первый сержант. — Зант не спешила уходить, и Лэннет чуть озадаченно приподнял бровь. — Что-нибудь еще?

Приземистая фигура Зант застыла в неподвижности, словно скала:

— Ракетометами управляют только женщины, сэр, — якобы потому, что Прародитель считал огнестрельное оружие недостойным мужчин и вообще хотел его запретить. Но я и мои девчонки гордимся своим призванием и считаем себя хорошими специалистами. Мы не подведем вас, сэр.

Лэннет встал и подался вперед, уперев кулаки в столешницу.

— Уж постарайтесь, сержант. Стрелки всегда отличались решительностью и отвагой, иначе нас давно постигла бы судьба всех слабых и малодушных. Делайте свое дело, а слова Прародителя… пусть остаются на его совести.

Едва Зант ушла, входной проем палатки заполнила высокая широкоплечая фигура мужчины в черных брюках и рубашке, башмаках и шапочке с козырьком. Над левым нагрудным кармашком были нашиты разноцветные ленты, на воротнике поблескивали золотые молнии, а на обоих рукавах чуть ниже плеча — трезубцы. Под трезубцами виднелись три горизонтальные полосы, еще ниже — три окружности. На поясе мужчины висел кинжал в ножнах. Он отдал честь:

— Командир воздушно-морской десантной группы Бендил, сэр. Прибыл в ваше распоряжение.

— Добро пожаловать. — Лэннет вскинул ладонь к виску. — Ваши люди уже здесь?

— Со всем снаряжением. Какова цель экспедиции, сэр?

— Учебные маневры, Бендил. Всего лишь маневры.

На лице Бендила отразилось уныние:

— Мне сообщили о беспорядках на этой… Паро.

— Да, мы летим на Паро. Но никаких беспорядков там нет. Мы отправляемся туда с учебной миссией.

Бендил задумался, поглаживая подбородок мясистой ладонью. Он просиял:

— Если мы им потребовались, значит, кто-то хочет устроить там заварушку.

Раздраженный его настойчивостью и оборотом, который приняла беседа, Лэннет сказал:

— Это не наше дело, Бендил. Доложите о своем прибытии первому сержанту и готовьте своих парашютистов к погрузке.

— Ныряльщиков, капитан. Мы — ныряльщики, хотя действуем не только на море, но и в воздухе. — Добродушное лицо Бендила превратилось в каменную маску. Темные глаза, до этого окруженные морщинками улыбки, с вызовом смотрели на Лэннета. До сих пор командир десантников казался веселым и едва ли не беспечным, но теперь в его облике читались достоинство и несокрушимая сила.

Лэннет поперхнулся. Сначала Зант, а теперь еще и Бендил. Сегодня все, с кем он встречался, казались особенно вспыльчивыми и раздражительными.

— Совершенно верно, Бендил. Ныряльщики.

Казалось, из-за туч вновь проглянуло солнце. Лицо десантника смягчилось, в глазах загорелся задорный огонек. Он отсалютовал капитану — на сей раз четким, безупречным движением.

Воспоминания Лэннета прервал далекий звук сирены. Длинный луч поискового прожектора рассек ночную тьму и замер, освещая борт одного из лихтеров. К люку корабля тянулся трап — казалось, прикованная к планете погрузочная башня завистливо прикасается пальцем к приятелю, отправляющемуся в глубины космоса.

Над горизонтом, слева от Лэннета, появился первый проблеск зари. Послышалось завывание электромобиля, который прижался к полю в отдалении от палатки, чтобы не сдуть ее с места, а потом осторожно приблизился, двигаясь боком. Из машины выпрыгнул Кейси, но Лэннет даже не пытался перекричать шум двигателей. Принц улыбнулся ему и, осторожно протянув руку, помог спуститься на поле второму человеку. Электромобиль тотчас скользнул в сторону. Спутник Кейси выпрямился и повернулся к палатке лицом.

Это была Нэн Бахальт. Поймав удивленный взгляд Лэннета, она сдержанно улыбнулась.

— Я практически выздоровел и прекрасно себя чувствую, — оживленно заговорил Кейси. — А ты выглядишь хуже некуда. Ты что, не выспался?

— Я никогда не сплю перед началом операции.

В разговор вступила Бахальт. В ее словах Лэннет уловил понимание, но голосу женщины не хватало дружеской теплоты:

— Капитана выводят из равновесия лишь особые обстоятельства. Когда приходит время для решительных поступков, все тревоги остаются позади. Действие всецело захватывает его, освобождая его душу от беспокойства. Но сейчас он боится забыть что-нибудь важное, боится даже сновидений.

Лэннету показалось, что его горло стиснула невидимая рука, и он заметил, что слова Бахальт ошеломили ее ничуть не меньше, чем его самого.

Глава 13 ▼▼▼

Антигравитационные лихтеры переправляли людей и снаряжение на борт звездолета, зависшего над Атиком на стационарной орбите. Ходовые огни и люки гигантского корабля сияли, словно звезды всей Галактики, собравшиеся в одном месте. Оробевшие солдаты, негромко переговариваясь, переходили из меньшего судна в большее. Смех слышался лишь изредка — нервный, полный благоговения. Лэннет радовался тому, что взял в экспедицию Клузанаманна. Работа с людьми была стихией сержанта. Он лично следил за порядком в туннеле переходного трапа, грубовато-добродушно подгоняя тех, кто задерживался у иллюминаторов. Впрочем, он отлично понимал молодых людей и не мешал им бросить взгляд-другой наружу.

Однако на близком расстоянии смотреть было не на что. Издали корабль притягивал взор, но, оказавшись рядом, превратился в мешанину холодных металлических панелей и плит. У дальнего конца короткого шлюзового туннеля прибывших ждали скучающие астронавты, готовясь развести по местам Стрелков, глядевших вокруг широко распахнутыми глазами. Уже через несколько минут их уложат по койкам, и им останется терпеливо ждать — таков удел солдата во все времена.

Вспыхнули дюзы маршевых двигателей. Корпус судна охватила едва уловимая дрожь. Мягко, почти незаметно звездолет «Аякс» тронулся с места, влекомый реактивной тягой, которая к этому времени превратилась в равномерные толчки, похожие на удары сердца.

Корабль ожил.

В глубинах его конструкции из металлов и композитов скрывалась душа, и в эту минуту она запела ликующую песнь свободы. Большинство пассажиров не слышали ничего, кроме натужного скрипа обшивки и переборок, сопротивлявшихся силам инерции, но Лэннет буквально физически ощущал нетерпение корабля, спешившего помериться силами с бездонным пространством. Находясь вблизи планеты, обреченный неумолимыми законами физики на вялое прозябание, корабль мог показаться уродливым. Но там, где над ним теряла власть сила трения, его угловатые формы являли собой пример безупречной функциональной целесообразности. Набирая ход, корабль превращался в могучую стремительную птицу.

Лэннет улегся на койку, мучимый тревогой. Восхищаясь кораблем, он все же понимал, что это — машина, сочетающая в себе достоинства и недостатки создавших ее людей. Судно во многом превосходило живые существа. Ее дублированные системы обладали многократным запасом прочности, а компьютеры ежесекундно следили за показаниями миллионов контрольных датчиков нечеловеческой чувствительности.

Однако порой звездолеты терпели аварии.

Оказавшись в роли пассажира, Лэннет почувствовал себя совершенно беспомощным. Он был лишен возможности принимать решения и влиять на события. Он превратился в пленника корабля. Когда звездолет двигался, вместе с ним двигалось все, что находилось внутри, — мужчины и женщины, запасные части и белье, хлеб и ветчина.

Лэннет ухватился одной рукой за край откидной койки, другой судорожно вцепился в одеяло, смяв его в комок. Вибрация усилилась, свидетельствуя о возрастании тяги двигателей. В их шуме Лэннету чудилось торжество. Он был готов поклясться, что корабль чуть покачнулся и вздрогнул, радуясь обретенной свободе.

Ускорение вдавило его в койку. Жалобно скрипнули пружины. В каюте был маленький круглый иллюминатор. Лэннет посмотрел в него и тут же отвел взгляд. Он еще не свыкся с переменой обстановки, и в пустоте, открывавшейся за бортом корабля, ему чудилось нечто враждебное.

Как только прозвучала сирена, извещавшая о том, что судно легло в свободный полет, все, кто находился на борту, отстегнули ремни безопасности. Лэннет отправился на корму, к кубрику, в котором разместились его люди. По пути он прихватил командиров отделений и своего заместителя.

Каюты офицеров никак нельзя было назвать роскошными, но рядовой состав обитал в еще более суровых условиях. Койки размещались в восемь ярусов на таком расстоянии, что от расположенной сверху койки человека отделял от силы дюйм; величина этого зазора зависела от габаритов солдата, и если соседями оказывались два крупных человека, они уже очень скоро начинали ссориться. Проходы между койками едва позволяли разминуться. Конечно, на корабле хватало свободных кубриков, но объем жилого пространства в расчете на одного человека был жестко закреплен в уставах, и помещения, которые могли бы обеспечить людям Лэннета вольготное существование, были заперты и опечатаны.

Единственным имуществом солдата было содержимое его ранца; место, которое он мог считать своим, было ограничено размерами койки. Спать полагалось ногами к голове. Долговязый солдат был вынужден мириться с тем, что ступни соседа то и дело тычутся ему в макушку. Спасал только ранец, уложенный в изголовье. Виной всему этому было то обстоятельство, что соседние спальные места располагались всего в шести дюймах друг от друга.

Лэннет и четыре сопровождавших его лейтенанта вплыли в кубрик, сохраняя достоинство в той мере, насколько позволяла невесомость, вынуждавшая их перемещаться, цепляясь за укрепленные на переборках крюки. При виде офицеров солдаты, большинство которых впервые оказались в космосе, зашевелились, заворочались, взмывая к потолку, натыкаясь друг на друга и шумно переругиваясь. В кубрике воцарился сущий кавардак. Мало-помалу бойцы утихли и освободили для офицеров проход. Проплывая мимо, Лэннет успевал переброситься словцом с каждым из солдат. Едва четверо офицеров с натужно-суровыми лицами оказались у противоположного выхода, в кубрике вновь поднялся веселый гам. Лэннет поймал взгляд капрала Ганса, широкоплечего, иссеченного шрамами ветерана, парившего поодаль от своих расшумевшихся подчиненных у той плоскости кубрика, которая в обычных обстоятельствах называлась бы потолком. До сих пор он снисходительно взирал на происходящее, и теперь, покачав головой, обменялся с Лэннетом улыбками.

В следующем отсеке хранилось снаряжение. К наружной переборке были принайтовлены три ракетомета. Напротив выстроились электромобили и десантные микропланы; тут же стояли ящики с надувными лодками. Аккуратные штабеля боеприпасов и прочего имущества крепились к палубе сеткой. Офицеры пересекли помещение склада и оказались в шлюзе. Поколдовав с замками, Лэннет распахнул люк, ведущий в пустой просторный зал. Лейтенанты обвели его изумленными взглядами.

— Это учебный полигон, — объяснил Лэннет. — Как только включат искусственное тяготение, мы приступим к занятиям. Тут достаточно места, чтобы развернуть наш взвод и приданные ему подразделения.

За очередным шлюзовым туннелем располагалась столовая. Пользуясь временным отсутствием гравитации, экипаж корабля перемещал сюда контейнеры с продовольствием.

Вернувшись в зал полигона, Лэннет завис над палубой, вглядываясь в лица подчиненных.

— Это все, джентльмены, — сказал он. — Полет на Паро длится около шестидесяти трех суток. Нас сто восемьдесят восемь человек, запертых в помещениях, которые вы осмотрели за считанные минуты. Больше вас никуда не пустят, а если бы и пустили, вам там нечего делать. Вы спросите, как нам уберечь от безумия всех этих юнцов, да и самих себя. Так вот: мы будем работать. От подъема до отбоя. Я буду осматривать жилые отсеки дважды в день. Солдаты обязаны неукоснительно соблюдать правила личной гигиены и содержать в образцовом порядке форму и оружие. В кубрике — ни пылинки. Любой предмет, который можно надраить, должен сверкать. Все, что следует затачивать, должно быть острее бритвы. Каждый день — девять часовых занятий с десятиминутными перерывами. Мы будем вдалбливать солдатам тактику действий малых подразделений, пока они не усвоят ее назубок. Также мы займемся физической подготовкой. Лейтенант Касид, обратитесь к капитану корабля и попросите установить в спортивном зале по три тренажера на каждое отделение. И чтобы ни один из них не простаивал, пока не придет время спать! Лейтенант Март, вы специалист по единоборствам. Организуйте занятия по рукопашному бою. Послезавтра в семь тридцать утра командирам отделенийявиться ко мне с планами занятий. Если вы хотите спросить, чего я намерен добиться, я скажу вам следующее: каждый вечер бойцы должны валиться на койки такими усталыми, чтобы не чувствовать ничего, кроме ненависти к тем, кто устроил им такую кошмарную жизнь. То есть к нам с вами. И мне плевать, если кто-нибудь из вас затаит на меня злобу за то, что по моей вине солдаты ненавидят вас. Вопросы? — Ответом ему была тишина. — Отлично, — сказал Лэннет. — Выполняйте.

Ему оставалось лишь гадать, сумеет ли он наладить отношения с подчиненными, или те и впрямь возненавидят его.

— Все мы любим прогулки на свежем воздухе, но только если там хорошая погода, — пробормотал он и отправился осматривать крепления ракетометов.

* * *

Этасалоу и Мандро Та стояли на широкой лоджии Коллегиума, из которой открывался вид на город. Командор плавно повел рукой, охватывая расстилавшуюся перед ними картину. Обмен любезностями закончился, пора было переходить к делу. Повернувшись к тирану Донии, он сказал:

— Перед вами прекраснейший город Галактики. Но он на грани гибели. Преступность. Предательство. Коррупция. По этим улицам бродят сотни если не тысячи бездомных. Известно ли вам, что многие жители нашей планеты голодают?

Мандро Та насмешливо фыркнул:

— Голодные? Бездомные? Этого не может быть. На то и существуют продовольственные фонды, чтобы спасать людей от голода.

Этасалоу внимательно присмотрелся к своему гостю. Его подвижное лицо превратилось в бесстрастную маску.

— Запасы, о которых вы говорите, истощены. На Донии такое же положение.

Мандро приблизился к нему вплотную и вздернул подбородок:

— Уж не собираетесь ли вы прочесть мне лекцию о том, как обстоят дела на моей собственной планете?

— Я лишь высказал горькую правду, желая убедить вас в том, что я ваш друг. Что же касается мятежей, я храню эту информацию в тайне от всех, даже от Солнцедарительницы. — Он отвернулся и вновь обвел взглядом пейзаж. — Особенно от Солнцедарительницы.

Его слова оказались для Мандро полной неожиданностью.

— На Донии нет мятежников, — заявил он.

Этасалоу улыбнулся:

— И вероятнее всего, не будет. Вашу власть никто не оспаривает.

Вместо ответа Мандро пробормотал нечто нечленораздельное. Этасалоу, как никто другой, умел вложить в свои высказывания двойной смысл. Последняя его фраза была великолепным тому примером; похвала прозвучала откровенным оскорблением. Этасалоу словно спрашивал: «Вы слышали мои слова, но поняли ли вы меня?» Подобная манера вести разговор внушала собеседнику неуверенность и тревогу.

— Граждане Донии воспитаны в традициях послушания, не то что ваш сброд, — сказал Мандро Та. — Быть может, нам порой не хватает продовольствия, но мои подданные знают свое место.

Этасалоу понял, что его намек достиг цели. Рассердить Мандро оказалось на удивление просто. Своими повадками он напоминал гигантских хищных жаб, обитавших на его планете. Пока жертва не двигалась, гнусная тварь попросту не замечала ее. Но теперь Мандро насторожился и изготовился к прыжку.

Этасалоу порадовался точности сравнения, которое пришло ему на ум. Донианские жабы славились чудовищной прожорливостью и порой заглатывали столь крупные куски, что умирали от удушья. Возможно, тирана ждет именно такая судьба. Этасалоу обвел взглядом город.

— Солнцедарительница уже ознакомила вас со своими планами относительно Паро?

— Она рассказала лишь о том, что Люмин намерен укреплять там авторитет императора. Она полагает, что ее жрица по имени Матилиса имеет значительное влияние на этого вертопраха Кейси. Еще она упомянула о социальных и политических программах, целью которых является создание на Паро противоборствующих блоков, объединенных на религиозной основе. Думаю, Солнцедарительница собирается пустить в ход наркотики. Она особенно подчеркнула роль медицинского персонала Люмина.

— И это все? Любопытно.

— Почему вы думаете, что Солнцедарительница что-то замышляет? Ведь новый король Дерус — верный слуга императора.

Этасалоу негромко рассмеялся:

— Ее терзает зависть, и не более того. У Изначальной Гвардии есть Гектор, обитаемый спутник Илиона. Солнцедарительница жаждет обзавестись собственной планетой, только крупнее, чтобы учредить там элитарное отделение Люмина для своих приверженцев. Ни для кого не секрет, что она поручила этой блуднице Матилисе соблазнить принца Кейси. Одному свету ведомо, зачем ей это нужно. От всей души надеюсь, что она сумеет погубить Лэннета. Само его существование отравляет мне жизнь.

Мандро Та нахмурился:

— Я еще могу понять вашу тревогу по поводу того, что Солнцедарительница возьмет власть на Паро. Но Лэннет? Этот нахальный выскочка, капитан Стрелков? Да ведь он никто и ничто. Чем же он досадил вам?

Этасалоу сдержанно, едва ли не смущенно улыбнулся.

— Тут замешаны личные пристрастия. Моя племянница — врач. Она лечила Кейси и была вынуждена иметь дело с Лэннетом. Он держался с ней дерзко и вызывающе. По ее словам, он был откровенно груб. Впрочем, чего еще ждать от Стрелка!

— Капитан Лэннет оскорбил вашу племянницу. И вы упоминаете об этом в разговоре, касающемся интриг галактического масштаба?

Сухой смешок и беспечный тон не могли скрыть затаенные чувства командора:

— Мою семью объединяют нерушимые узы. Цвет нашей кожи, ненавистный для большинства людей, значит для нас очень многое. Мы едины. Задев одного из нас, вы оскорбляете остальных. Я — старший жрец Люмина и первый советник императора, но, честно говоря, куда больше горжусь тем, что мой клан избрал меня своим наставником.

Хмурое лицо Мандро Та постепенно прояснялось:

— Так вот в чем дело! Вы внедрили в паровианскую экспедицию своего шпиона.

— О ком вы?

— О вашей племяннице Бахальт. Солнцедарительница имеет полное право гордиться собой. Она проломила таинственную стену, которой окружило себя ваше семейство.

Тирану показалось, что у Этасалоу дрогнула щека. На мгновение он возликовал, решив, что ему удалось застать командора врасплох, но, когда Этасалоу заговорил, в его голосе угадывалось только легкое презрение:

— Солнцедарительница не настолько глупа, чтобы поверить в это. Но даже если и так, почему она утверждает, будто бы доктор Бахальт — шпион?

— Это сказал я, не она. Теперь я понимаю, что Бахальт вызвалась лететь на Паро отнюдь не добровольно, а только подчиняясь вашему настоянию.

Сообразив, что возражать бесполезно, Этасалоу поднял бокал и, отсалютовав гостю, осушил его.

— Нэн Бахальт — смелая девушка. Надеюсь, Солнцедарительница не заподозрит ее.

— Ей лучше держаться в стороне. Солнцедарительница отправила с Матилисой эту мерзкую девчонку, которая читает мысли.

Щека Этасалоу вновь дрогнула, на сей раз заметнее. И все же он продолжал говорить невозмутимым голосом:

— Читает мысли? Она телепатка?

— Не совсем. Солнцедарительница утверждает, будто бы она чувствует, когда ей лгут. Никто не знает, что тут правда, а что вымысел, но, когда девчонка смотрит на тебя огромными серьезными глазами, ты ощущаешь себя не в своей тарелке. Это здорово действует на нервы.

Этасалоу скептически рассмеялся.

— Ох уж эти женщины! Они готовы поверить любой загадочной романтической чепухе. — Командор повертел в пальцах пустой бокал. — Я налью себе еще. Не желаете выпить со мной?

— Нет. Впрочем, давайте. — Мандро Та торопливо приблизился к Этасалоу. Командор взял хрустальный графин. В мягком полумраке на его гранях засверкали золотисто-рубиновые отражения огоньков свеч. Напиток был густой, с ароматом меда и трав. Этасалоу аккуратно пригубил бокал, а Мандро Та тем временем продолжал:

— Даже если Матилиса сумеет уговорить Кейси вступить в борьбу, Солнцедарительница отлично понимает, что поднять мятеж на Паро можно только с помощью войск. Где она возьмет солдат? Кто предоставит ей транспорт для перевозки людей? — Он подозрительно прищурил веки. — Халиб тоже участвует в этом деле?

— Не надо преувеличивать, тиран. Мне достоверно известно лишь одно: Солнцедарительница постоянно сетует на то, что у меня есть отдельная изолированная база, а у нее нет. Узнав о том, что она разговаривала с глазу на глаз с вами и другими людьми, я заподозрил заговор. Вдобавок из ее слов становится понятно, что она нацеливается на Паро. — Этасалоу повернулся и искоса посмотрел на Мандро Та. — Моя племянница летит туда. Но это еще не все. В случае необходимости мне будут докладывать о каждом поступке Солнцедарительницы, о каждом ее слове. У моей семьи повсюду есть уши. Мы всегда найдем способ взять верх. Однако при всей замкнутости нашего клана мы открыты для тех, кто протягивает нам руку помощи.

— Надеюсь попасть в число ваших друзей, — искренне отозвался Мандро Та.

— Не сомневаюсь в этом. И именно потому хочу извиниться перед вами. Судя по всему, своими домыслами я испортил вам настроение.

Мандро Та едва сдержал стон. Он не мог откланяться и уйти. Ему слишком многое нужно было выяснить, понять, какие ловушки его поджидают. Быть может, он уже угодил в западню? У него вспотели ладони, но он не мог их вытереть. Проницательные глаза Этасалоу замечали каждую мелочь. Взяв себя в руки, Та совершил очередной шаг, все глубже утопая в мутной воде заговора и предательства:

— Если откровенно, я не сомневаюсь, что Солнцедарительница что-то замышляет. С кем еще она встречалась? Я ей не доверяю.

Этасалоу задумчиво опустил бокал на столик, оттолкнул его ленивым движением пальца и подался к собеседнику:

— Рад это слышать, тиран. Вы мне нравитесь, и я боюсь за вас. Вкупе с монополией императора на космические корабли моя Изначальная Гвардия призвана поддерживать законную власть в Галактике. Гвардия обеспечивает равновесие сил…

— Удерживая заложниками членов Культурных Братских Групп, — перебил Мандро Та.

Этасалоу пренебрежительно отмахнулся и продолжал:

— Мне ненавистна сама мысль о том, что, пока мои люди, рассеянные по всей Галактике, выполняют свой долг в различных уголках империи, на одной из планет вспыхнет восстание. А то и на двух. Волей-неволей придется послать туда миротворцев. Что, если они окажутся марионетками в руках Солнцедарительницы? Один из властителей, с которыми она встречалась наедине, пользуется особым расположением императора. Если не ошибаюсь, Солнцедарительница уговаривает вас узурпировать власть на Паро, тем или иным способом направив туда своих солдат. И я подумал — а не для того ли она встречалась с тем, другим, наместником Халиба, чтобы предать вас, едва вы дестабилизируете обстановку на Паро? Я не сомневаюсь, что император согласится предоставить звездолеты своему любимцу. Мы все знаем, что он боится вас и нипочем не позволит вам распространить свое влияние за пределы Донии.

Мандро Та стиснул в кулаке хрупкий бокал и сломал его. Этасалоу с интересом наблюдал за ним. Тиран разжал пальцы. На керамические плитки пола пролились остатки напитка, смешанные с кровью; зазвенел битый хрусталь.

— Меня предали, и я вынужден со стыдом признаться, что лгал вам, — заговорил Мандро Та. — Я ничего не имею лично против вас, мной руководили исключительно политические соображения. Я хотел защитить Солнцедарительницу, а она в обмен посулила мне помощь. Я не стану скрывать своих честолюбивых устремлений; они видны невооруженным глазом.

«Хоть в чем-то я могу с тобой согласиться», — подумал Этасалоу, а вслух произнес:

— Империи нужен честолюбивый человек. Полагаю, Солнцедарительница сказала вам то же самое. Пожалуй, на этом наш разговор следует закончить. Нам обоим нужно время, чтобы подумать и решить, чего мы, собственно, хотим добиться. До сих пор мы не давали друг другу никаких обещаний, если не считать заверений в искренней дружбе и взаимопонимании. Прежде чем вернуться к беседе, мы должны тщательно взвесить все обстоятельства. Я лишь хотел бы предложить вашему вниманию один вопиющий факт: послать на Паро космический корабль могли только два человека — император и я.

Мандро Та смочил водой салфетку и прикрыл рану; вторая послужила в качестве повязки.

— Ходят слухи, что на вашей секретной планете базируются отборные части Гвардии, — сказал он.

— Если они действительно существуют, почему бы не пустить их в ход? И если на трон империи взойдет человек, которому достанет воли и прозорливости собрать военную мощь, духовное влияние и научный потенциал Атика в единый могучий кулак, его усилия окупятся сторицей. Никто не решится утаивать от него какие-либо секреты, да в этом не будет и нужды.

— И этот человек сумеет отблагодарить своих друзей. Даже целый клан.

Этасалоу и Мандро Та торопливо зашагали к выходу. Опасаясь чересчур любопытных слуг, они болтали о пустяках; их голоса гулко разносились в просторном вестибюле. Мандро Та заметил, что лакей, проводивший его глубоким поклоном, был ослеплен. Он решил при случае переговорить со своим мажордомом и ввести в своем дворце такой же обычай.

Расположившись на заднем сиденье электромобиля, Мандро Та отправился в поместье, предоставленное ему властями Атика. Исполненное самодовольства лицо тирана несколько помрачнело; теперь он более всего походил на человека, которому за приличную цену всучили товар неизвестного качества.

«Все это слишком сложно, — думал Мандро Та. — Слишком сложно для меня». Он громко рассмеялся и заговорил вслух, наслаждаясь звуком своего грубого голоса:

— Я не придворный интриган и не стану прятаться в тени. Этасалоу и Солнцедарительница считают меня туповатым дикарем. Возможно, они правы. У тирана Донии в запасе мало хитростей. Но у него есть то, чего нет у них. Мандро Та обожает борьбу!

Глава 14 ▼▼▼

Чуть замедленно двигаясь в увеличенном поле тяготения — на корабле поддерживалась сила тяжести на семь процентов выше стандартной, как на Паро, — Лэннет шагал вслед за командиром подразделения Стрелков, приданного экипажу звездолета. Лейтенант Гэлтор распахнул люк, ведущий на мостик «Аякса». У Лэннета было лишь несколько секунд, чтобы полюбоваться великолепием звездной россыпи и окинуть взглядом сложнейшие приборы. Капитан Насрин повернулся в кресле, установленном в левом крыле мостика. На фоне старой черной кожи и полированного темного дерева отчетливо выделялась его светло-голубая форма. Такого же цвета были глаза капитана. Он приветствовал Лэннета, холодно кивнув коротко остриженной седеющей головой.

Несколько озадаченный, Лэннет тем не менее был вынужден признать, что все приличия соблюдены.

— Благодарю вас за приглашение посетить мостик, капитан, — сказал он. — Это честь для меня.

Выражение лица Насрина не изменилось ни на йоту.

— Принц Кейси совершенно ясно дал понять, что желает видеть вас в числе своих приближенных. Корабельный этикет предусматривает посещение мостика старшими офицерами Культурных Братских Групп.

Краешком глаза Лэннет заметил, что грубость капитана покоробила лейтенанта Гэлтора ничуть не меньше, чем его самого.

— Насколько мне известно, вы частый гость императора, капитан Лэннет, — продолжал Насрин. — Надеюсь, условия на «Аяксе» не кажутся вам слишком… примитивными?

— Мы вполне удовлетворены своим жильем, капитан. Качество питания не уступает тому рациону, которым мои люди довольствуются в казармах. И я позволю себе заметить, что человек, распускающий слухи о моей придворной жизни, — отчаянный лжец.

Щека капитана чуть заметно дернулась, но больше он ничем не выдал своей реакции на слова Лэннета. Он плавно повел рукой, указывая на членов экипажа и называя всех по именам. Лэннет даже не пытался их запоминать. Куда больше его заинтересовало поведение астронавтов. На своем веку он повидал немало жестоких командиров; их подчиненные неизменно находили способ выразить свое отношение к неоправданной суровости. Однако экипаж звездолета буквально ходил по струнке. Насрин умел поддерживать безупречную дисциплину.

Лэннет подумал, хватит ли ему сил вытерпеть все это на протяжении двух месяцев. Ведь он не мог прервать полет и вернуться домой.

Появление Кейси было обставлено с пышной помпой. Его приближенные, одетые в алые пассажирские костюмы, заполнили мостик, словно стая птиц. Бросив Лэннету улыбку, принц торопливо подошел к капитану.

Мягкое прикосновение к ладони и знакомый запах подсказали Лэннету, что рядом с ним Матилиса. Он повернулся и посмотрел в ее запрокинутое лицо, сиявшее возбуждением. Пухлый яркий рот приоткрылся в улыбке, показывая ровные белоснежные зубы.

— Я никогда не видела ничего подобного. Какая прелесть! Вы разбираетесь в этих устройствах? — Матилиса взмахнула свободной рукой, обдав Лэннета ароматом своих духов. Чуть прижавшись к нему, она отвела его на несколько шагов от остальных. Они приблизились к пульту со множеством рычагов, циферблатов и экранов.

Лэннету хотелось оттолкнуть Матилису, но он понимал, что тем самым оскорбит ее. Неминуемо возникнет скандал, и Лэннет ничуть не сомневался в том, кто окажется его виновником. Он заставил себя подхватить разговор:

— Я впервые на мостике.

Матилиса еще крепче стиснула его пальцы.

— Что с вами? Мне знаком этот ваш взгляд. — Она выдержала паузу, слишком короткую, чтобы Лэннет мог ответить, и чуть хрипловатым голосом произнесла: — Я чувствую ваше настроение.

Ее настойчивость вынудила Лэннета защищаться.

— Кейси любит вас, — сказал он. — Нам с вами не по пути, Матилиса. Позвольте мне идти своей дорогой.

— Быть может, вы перестаньте смотреть на меня вот так? Я знаю, о чем вы думаете, когда в ваших глазах загорается этот огонек. Так и должно быть; я разделяю ваши мысли. Кейси — зеленый юнец. Однако я — его наставница, и вы можете не опасаться за его честь и свое достоинство. Наша тайна умрет со мной. Но я живой человек, и мои чувства не ограничиваются любовью к Люмину. Я всегда добиваюсь того, к чему стремлюсь. То, чего не может дать мне Люмин, я беру сама. — Она улыбнулась и пожала плечами. Ее бедро прильнуло к ноге Лэннета.

По спине Лэннета разлился холодок.

— Это безумие, Матилиса, — отозвался он.

Девушка отпрянула. Ощущение неуютной близости сразу исчезло, уступив место растерянности и чувству пустоты. Матилиса выдернула ладонь, поднесла ее к голове и помассировала висок, но тут же с непринужденной грацией сделала приветственный жест, выглядывая поверх плеча Лэннета и улыбаясь кому-то, находившемуся за его спиной.

— Лэннет! — крикнул Кейси. — Иди сюда и приведи Матилису! Пусть она тоже послушает рассказ капитана о переходе.

Капитан Насрин встретил девушку таким же чопорным как до этого Лэннета.

— Обратите внимание на то, что экипаж одет в костюмы того же цвета, что и я, — продолжал он свои объяснения. — О наших обязанностях и званиях можно судить по цвету головных уборов. К примеру, наш офицер связи мистер Янасор носит зеленый. Пассажирам положены красные комбинезоны, инженерам — черные, а корабельное подразделение Стрелков носит зеленую форму, но иного оттенка, нежели связники. И так далее.

— Если я правильно понял, ваши Стрелки одеты в те же цвета, что и их коллеги, которые несут службу на планетах? — перебил Кейси.

— Совершенно верно. Истоки этого обычая утеряны, но я заметил, что люди, отдавшие себя военной службе, склонны придерживаться традиций, даже не понимая их смысл.

Кейси весело рассмеялся и обернулся к Лэннету:

— Надеюсь, у тебя будет время побывать в Совете старейшин Паро. Мы чтим свои боевые традиции столь же свято, как те, которые закреплены официальной наукой. Тебе будет нелишне ознакомиться с ними.

Насрин бросил на принца напряженный оценивающий взгляд:

— На вашем месте я бы провел определенное различие между наукой и суевериями, Ваше высочество.

— Различия… — Кейси пренебрежительно взмахнул рукой. — Это весьма скользкая почва, вы не находите? Каждый из нас имеет право на собственные взгляды. Кое-кто не видит особых различий между астронавтом, который нажимает кнопки, вводя корабль в подпространственный туннель, и дикарем, который при помощи весла направляет каноэ в узкую протоку. Отдельные индивидуумы считают даже, что прав тот, у кого сильнее мышцы.

Кейси открылся перед Лэннетом с новой, незнакомой доныне стороны. Сейчас он видел перед собой лощеного вельможу, у которого всегда найдется в запасе несколько хлестких, жалящих слов.

— Я собирался рассказать о переходе, — хмуро произнес Насрин. — С вашего позволения я хотел бы продолжить.

— Сколько осталось времени до его начала? — дрогнувшим голосом спросила Матилиса. Кейси обнял ее и привлек к себе. Девушка с видимым облегчением прильнула к нему, не отрывая взгляд от Насрина. — И вообще, что это такое — переход? — добавила она.

Насрин поморщился.

— Будь моя воля, я бы объяснял это пассажирам еще до старта. Межзвездные путешествия стали возможными только благодаря особым аномалиям пространства. Мы обнаруживаем такую аномалию и входим в нее. Достигнув ее противоположного конца, мы оказываемся на несколько светолет ближе к точке назначения. Иными словами, наш путь извилист; мы перемещаемся от одной точки перехода к другой. Я бы сравнил переход с прыжком в гравитационный вихрь. Представьте себе огромный туннель, стенки которого находятся в непрерывном движении и жадно поглощают массу, оказавшуюся рядом. Как только мы приближаемся к нему, он затягивает нас в свое жерло. «Аякс» обладает необходимым запасом прочности, но мы вынуждены постоянно корректировать свою орбиту, минимизируя скручивающие силы и иные напряжения. Корабль входит в туннель точно по его оси. Малейшее отклонение грозит гибелью.

Он умолк, и Кейси спросил:

— Все ли точки перехода одинаковы?

— Нет. Многие туннели слишком малы для нас. В конструкцию «Аякса» и кораблей его класса заложен неизбежный компромисс. С одной стороны, его вместимость должна обеспечивать рентабельность межзвездных перевозок, но в то же время его корпус должен быть достаточно прочен, чтобы выдерживать перегрузки, возникающие в момент перехода. Ради наглядности можете представить себе морское судно в архипелаге островов с установленными координатами, но неизученными течениями. Кораблю не страшен напор волн, но он не может плыть в узких мелких проливах. Дайте нам более легкие и прочные материалы, и даже при нынешней мощности двигателей мы отправимся к недоступным прежде мирам с большей скоростью, неся больший груз, двигаясь иными путями. Если бы… — Капитан умолк, оставив мысль невысказанной. Его морщинистое лицо смягчилось. Отвернувшись от слушателей и глядя на звезды, он продолжал почти мечтательным голосом: — Существуют туннели, которыми не ходили ни пассажирские лайнеры, ни даже грузовые автоматы. Среди них есть пути, которые могли бы сократить время перевозок наполовину, будь они доступны для наших кораблей. Нам еще предстоит открыть множество туннелей, ведущих в неизведанные области пространства. — Насрин откашлялся, вновь превращаясь в старого космического волка. — По мере приближения к аномалии гравитация возрастает. Как только мы оказываемся внутри туннеля, она начинает разрывать нас на части. Мы вынуждены держаться середины, компенсируя силы растяжения. Последний этап перед входом в туннель называется «захватом». Это наша последняя возможность скорректировать курс. Малейшая ошибка или дефект конструкции — и корабль разлетится на мелкие части. Мне доводилось видеть обломки судов, потерпевших катастрофу, — куски размером с игральную карту.

Лицо Кейси вытянулось:

— Спасибо, капитан. Ваши объяснения весьма образны.

Однако Насрин слишком углубился в свои мысли и не заметил обращенных к нему слов.

— Иными словами, мы нацеливаемся туда, где по нашим предположениям должен находиться центр аномалии. Туннели постоянно движутся. Совсем чуть-чуть. Но даже эти смещения представляют серьезную опасность.

Бледная как мел Матилиса спросила:

— Но если Прародитель знал о туннелях столетия назад, почему мы лишь предполагаем, где они должны находиться?

Только теперь Насрин поймал взгляд принца.

— Мы определяем координаты точки входа по напряженности электрических и гравитационных полей, — с вызовом в голосе ответил он. — Мы не знаем всего того, что было известно Прародителю. Если бы не Люмин и его жрецы-ученые, мы бы давно утратили возможность летать в космосе.

— Возникает чувство, будто бы астронавты придерживаются замшелых традиций, не понимая их смысла, — с неприкрытым сарказмом произнес Лэннет.

Кейси решительно пресек готовую разгореться перепалку.

— Насколько я понимаю, переход тяжелее всего переносят дети и люди преклонного возраста. У нас на борту пятилетний ребенок.

— Что? — выпалил Лэннет. — Где?

Матилиса рассмеялась:

— Она там, у входного люка, вместе с остальными. Солнцедарительница отправила ее вместе с нами.

— С нами… — Лэннет все еще не оправился от потрясения.

— Дилайт — так зовут эту маленькую девочку — обладает способностью чувствовать, когда люди… скажем так, не вполне искренни, — объяснил Кейси. — Солнцедарительницу беспокоят слухи о волнениях на Паро, и она велела Матилисе взять ее с собой. — Он улыбнулся девушке. — Матилиса впервые выполняет столь ответственное поручение, и Солнцедарительница желает, чтобы ее миссия оказалась успешной. Как, впрочем, и все мы.

Капитан Насрин вытянулся в струну:

— Прошу простить, Ваше высочество, но мне пора готовить «Аякс» к переходу. Офицер связи уже давно с нетерпением поглядывает на меня. Прежде чем нырнуть в туннель, нам нужно отправить множество сообщений. А вы можете продолжать осмотр в сопровождении кого-нибудь из членов экипажа.

— Разумеется, капитан. Благодарим вас за любезность. — Кейси отвесил изысканный поклон, и глаза Лэннета изумленно округлились. Они подошли к поджидавшим их членам КБГ. Молодая женщина держала на руках Дилайт. Оказавшись в центре всеобщего внимания, девочка сердито насупилась.

Матилиса торопливо шагнула к ней.

— В чем дело, Дилайт? — озабоченно спросила она. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Девочка молча отвернулась. Как только Кейси и Лэннет приблизились к кучке хлопотавших вокруг нее женщин — жриц Люмина и участниц паровианской КБГ, — она подняла лицо и, не обращая внимания на Матилису, потянулась к капитану Стрелков.

Лэннет застыл словно столб, и только шутливый голос Кейси вывел его из замешательства:

— Возьми ее, дружище. Она не кусается.

Лэннет робко протянул руки. Девочка без малейших колебаний скользнула в его объятия. Испуганная жрица выпустила Дилайт, и он едва успел ее поймать. Девочка обхватила его за шею и, крепко прижавшись к нему, шепнула на ухо:

— Тебе тоже страшно.

Лэннету нечасто приходилось общаться с детьми и еще реже — выслушивать обвинения в трусости; он уже хотел побыстрее отделаться от девочки, но что-то помешало ему солгать.

— Мы должны делать вид, что не боимся, — шепнул он в ответ. — А как ты догадалась?

Дилайт чуть отодвинулась. Только теперь Лэннет почувствовал, с какой силой она цеплялась за него до сих пор. Она посмотрела ему в глаза, и Лэннета поразила серьезность, написанная на этом крохотном личике.

— Сама не знаю. И не должна знать. — Ее настроение с непостижимой быстротой изменилось. Она по-детски просияла и заговорила громче, указывая на мерцающие разноцветные огоньки пульта: — Зачем эти штуки?

Лэннет ответил, подражая ее трагическому тону:

— Не знаю. И не должен знать.

Все еще указывая на пульт, Дилайт повернулась к нему. В ее взгляде отразилась неуверенность. Лэннет покачал головой, сохраняя нарочито-серьезную мину. Девочка хихикнула:

— Ты глупый.

Из толпы послышался голос Кейси:

— Девчонка в тебя влюбилась. До сих пор она не позволяла держать себя на руках ни одному мужчине. Но не забывай: она еще ребенок! — Лэннет пропустил его слова мимо ушей, и Кейси добавил: — Идем. Нас ждут.

Юная жрица приблизилась к Лэннету и протянула руки:

— Я возьму девочку.

Лэннет еще крепче обнял Дилайт. Та ничего не сказала, но и не попыталась высвободиться. Он с изумлением услышал собственные слова:

— Все в порядке. Девочка уже большая и тяжелая. Должно быть, вам хочется осмотреть корабль. А я успел изучить его от носа до кормы.

Жрица благодарно улыбнулась и присоединилась к остальным. Лэннет с Дилайт на руках замыкал шествие.

Прошло немало времени, прежде чем девочка заговорила вновь:

— Вы боитесь потому, что мы все умрем?

— Что? Кто тебе это сказал?

Изумленный возглас Лэннета испугал Дилайт. Она уткнулась лицом ему в грудь.

— Никто. Но ведь это правда? Нам будет больно? — В ее приглушенном голосе звучал тщательно скрываемый страх. Чувствуя, что у него сжимается горло, Лэннет подумал о том, сколь тяжела доля матерей и отцов.

— Я всегда боюсь, когда летаю на кораблях. Мне всегда кажется, будто бы обязательно произойдет что-нибудь плохое, но каждый раз я ошибаюсь. Тот, кто сказал тебе, что нас ждут опасности, поступил очень дурно.

Вытянув шею, Дилайт окинула его испепеляющим взглядом, почти позабыв о своих страхах:

— Никто не говорит таких вещей маленьким девочкам. Ты опять сказал глупость.

— Но если тебе никто этого не говорил, откуда у тебя появилась такая ужасная мысль?

Девочка приложила палец ко лбу:

— Я услышала ее там, внутри, как всегда. Обычно я угадываю, когда люди говорят неправду. Только Солнцедарительница может меня обмануть. Но в этот раз мысль пришла сама собой. Тот человек ничего не говорил мне. Я не видела его, не знаю, кто он.

— Кто? Кто «он»? — Лэннет едва не закричал в полный голос.

— Он. Человек, который хочет, чтобы мы умерли. А почему все называют вас просто Лэннетом? У вас нет другого имени?

— Дилайт, прошу тебя. Человек, о котором ты рассказала… где он находится?

— Здесь, среди нас. Он не боится. Он не чувствует радости и печали, вообще ничего. Он хочет умереть. И вместе с тем не хочет.

Лэннет ни капли не сомневался в ее словах. Он медленно и спокойно произнес:

— Это очень важно, милая. Пожалуйста, подумай хорошенько. Где этот человек? Какие у него мысли? Попытайся отыскать его, Дилайт. Прошу тебя.

Девочка кивнула и нахмурила лоб. Лэннета поразило выражение едва ли не старческой мудрости и безграничной проницательности, появившееся на ее невинном, только начинавшем оформляться лице. Это зрелище было столь неестественным, что его внутренности стянулись тугим клубком. Однако еще большее мучение ему принесли полный сожаления взгляд и слова Дилайт:

— Я не знаю, где он, но это страшный человек и очень одинокий. Мне жаль его. Наверное, ему приснился плохой сон, потому что все время повторяет одни и те же слова.

— Какие слова, Дилайт? Что он говорит?

— «Корабль должен погибнуть. Они все должны погибнуть». И больше ничего. Он повторяет это вновь и вновь.

Глава 15 ▼▼▼

— Дилайт, пообещай мне ничего не рассказывать остальным, — заговорил Лэннет. — Это будет наша тайна. Мы ведь друзья, правда?

— Дружба, как бывает у взрослых?

И опять при виде такого сочетания детской наивности и зрелой мудрости у Лэннета защемило сердце.

— Нет, милая. Как бывает у взрослого мужчины и маленькой девочки. Ты станешь взрослой, только когда подрастешь.

— Ага! Это будет наша секретная игра. Я — маленький друг, а ты большой. Как мышка и кот в моих альбомах для раскрашивания.

— Да. Наш общий секрет.

Передав Дилайт юной жрице, Лэннет махнул рукой Кейси, отзывая его в сторону. Тот улыбнулся и покачал головой, но, поймав многозначительный взгляд капитана, двинулся следом. Он хотел что-то сказать, но Лэннет не дал ему открыть рот:

— Кейси, на корабле злоумышленник.

У принца отвалилась челюсть. Он внимательно присмотрелся к Лэннету и, убедившись, что тот не шутит, спросил:

— С чего ты взял?

Лэннет с трудом подавил желание бросить взгляд в сторону Дилайт.

— У меня предчувствие. Слишком сильное, чтобы отнести его на счет разыгравшихся нервов. На борту находится человек, который собирается подстроить катастрофу.

— Катастрофу? Брось, Лэн. Ведь это верное самоубийство!

— Вспомни кейпов. Вдобавок я присутствовал на допросе одного из людей, покушавшихся на императора.

— Допустим, ты прав. Но только допустим. Один человек, говоришь? Как один человек может погубить целый звездолет? И как нам его найти? В этой коробке заперты более тысячи людей!

— Капитан должен знать уязвимые точки корабля. Я отправлюсь на поиски вместе с ним.

— Он тебе не поверит.

— А ты веришь?

Кейси отвел глаза:

— Хотел бы. Но посуди сам, Лэннет. У тебя нет фактов, только ничем не оправданные подозрения. Да и что может в этой ситуации сделать капитан?

— Изменить курс. Дать нам время на поиски злоумышленника. Мы вот-вот совершим переход, а это самый удобный момент для диверсии.

Кейси положил руку ему на плечо:

— Ты сам говорил мне, что космические полеты действуют тебе на нервы. Идем ко мне в каюту, выпьем.

Лэннет сбросил его ладонь. Несколько людей, находившихся на мостике, уловили движение и повернулись посмотреть, что произошло. Лэннет был слишком встревожен, чтобы замечать их взгляды. Он решительно двинулся к капитану. Члены экипажа зашептались и вместе с Кейси отправились следом. К тому времени, когда Лэннет приблизился к вращающемуся креслу, вокруг собрались семеро офицеров, готовые в любую секунду вмешаться.

Лэннет не стал тратить время попусту.

— На борту диверсант, — заявил он.

Насрин скептически приподнял брови:

— Кто именно? Где он находится?

Лэннет повысил голос:

— Какой самый простой и надежный способ помешать кораблю войти в туннель?

— Мешать капитану исполнять свои обязанности, — едким тоном отозвался Насрин. — Впрочем, нам нет пути назад. Я не смогу остановить «Аякс», даже если бы захотел. Мы находимся в гравитационном поле аномалии, и в ближайшее время произойдет захват. Если мы попытаемся маневрировать, нас разнесет в клочья. Поверьте, мы идем правильным курсом и вполне готовы к прыжку.

— И все-таки попробуйте свернуть.

Насрин глубоко протяжно вздохнул.

— Если вы знали, что моему кораблю грозит опасность, почему не сказали об этом раньше? Вам явились таинственные голоса? Когда вы их услышали?

— Я не сумасшедший. Что мешает вам проверить самые уязвимые места корабля, расспросить своих людей? Вы совершенно ясно выразили свое отношение к пассажирам. Но, быть может, вам небезразлична хотя бы судьба экипажа?

— Достаточно, капитан. Более чем достаточно. Еще одно замечание в таком духе — и я прикажу корабельному врачу ввести вам успокаивающее. А пока отправляйтесь под домашний арест. — Он посмотрел на командира Стрелков, стоявшего за спиной Лэннета. — Лейтенант Гэлтор, проводите капитана. Поставьте у его каюты охрану. — Лэннет открыл было рот, но Насрин перебил его, повысив голос: — Ни слова больше, капитан! Мое терпение иссякло. Не усугубляйте свое положение, иначе вам придется предстать перед военным трибуналом. — Он отвернулся. По его лицу ходили желваки.

Лэннет всем своим видом изобразил смирение, продолжая лихорадочно обдумывать дальнейшие действия.

— Идемте, — сказал он Гэлтору.

Кейси зашагал рядом:

— Я с тобой.

Гэлтор нахмурился:

— Я не могу впустить вас в каюту капитана, Ваше высочество. Он арестован.

Лэннет успел ответить первым:

— Не беспокойтесь, лейтенант. Мы не станем мешать вам выполнять свой долг.

Все попытки Кейси завести беседу оказались тщетными. Лэннет отказывался говорить и сохранял молчание до тех пор, пока они не приблизились вплотную к кубрику его взвода. По коридору мчался капрал Болдан. Отдав честь троице, он возбужденно воскликнул:

— Капитан! Вам послание! Мы пытались вызвать вас с мостика, но бортовые телефоны не работают!

— Какое еще послание? — Желудок Лэннета превратился в комок. Он прибавил шаг. Болдан спешил следом, продолжая докладывать:

— Радист капрал Уинн, выполняя ваш приказ, повел к вам в кабинет солдат, чтобы дать им возможность поговорить с родными, прежде чем мы нырнем в подпространство и окажемся вне зоны приема. Он говорит, что на борту находится диверсант.

Лэннет побежал. Кейси бросился следом. Ворвавшись в свой кабинет, Лэннет застал там испуганных галдящих людей. Не обращая на них внимания, он взял радиограмму, которую ему молча протянул лейтенант Касид. На бланке было написано: «Во время первого перехода паровианский мятежник попытается уничтожить аппаратуру связи и энергоблоки «Аякса». Уведомите капитана Насрина и примите меры к обезвреживанию террориста».

Уинн растерянно объяснил Лэннету:

— Не знаю, кто послал эти сведения, но они переданы под литером «Е-12».

Кейси ошеломленно пробормотал:

— Дворцовый передатчик. Личный код императора!

— Это все? — спросил Лэннет. — И вы не смогли связаться с мостиком?

— Нет, сэр. — Радист энергично покачал головой.

— Такого не может быть, — заявил лейтенант Гэлтор. — Бортовая телефонная сеть многократно дублирована. Сеть узловых точек, резервные системы…

Лэннет перебил его:

— Первый сержант, отправьте гонца к капитану. Пусть мчится во весь опор. Лейтенант Касид, соберите все полевые радиостанции и раздайте их людям. Остальные несите на мостик. Отныне бортовая связь будет осуществляться при помощи нашей аппаратуры. — Он повернулся к Гэлтору. — Способен ли корабль совершить прыжок, располагая лишь нештатными средствами коммуникации?

Судорожно сглотнув, Гэлтор ответил:

— Думаю, да. Курс и скорость определяют компьютеры. Пилоты только наблюдают за их действиями. Если бы пришлось управлять судном вручную… я не знаю, возможно ли это вообще. Переход требует много энергии. В туннеле чудовищная гравитация. Генераторы должны работать на полную мощность.

— Возьмите рацию и отправляйтесь в коммуникационный центр. Я ни разу там не бывал. Но знаю, что машинный отсек находится в башне на корме. Я иду туда.

В коридоре появились Клузанаманн и Касид с подразделением Стрелков. Они были в боевой форме, в шлемах, подпоясаны мечами. Лэннет остановил их. Забрав у двух солдат рации, он протянул одну Гэлтору и повернулся к Клузанаманну:

— Я иду в машинный отсек. Отправьте следом за мной несколько бойцов.

Гэлтор присоединился к солдатам, которые уже отправились в путь. Лэннет двинулся в противоположном направлении. Звук шагов подсказал ему, что он не один. Он обернулся и, увидев Кейси, велел:

— Возвращайся на мостик. Твоя группа…

— Отлично справится без меня. — Кейси улыбнулся, и они с Лэннетом начали подниматься по стальной лестнице.

Казалось, они целую вечность петляли по длинным коридорам. По переборкам и потолку змеились разноцветные кабели. Начертанные от руки значки и надписи ничего не говорили Лэннету и Кейси. Корабль словно насмехался над ними. Изредка им попадались члены экипажа, и оба друга хриплыми голосами требовали указать дорогу к машинному отсеку. Озадаченные люди молча тыкали пальцем, и только женщина в зеленой форме крикнула вслед:

— В сторону кормы и все время наверх! Не ошибетесь!

Они остановились перед люком с надписью «МАШИННАЯ ПАЛУБА. ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН. РАБОТАЕТ СИСТЕМА АКУСТИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ. ОПАСНО! РАДИАЦИЯ!»

Люк был закрыт и заперт.

Раздался негромкий стон.

Лэннет и Кейси обменялись взглядами.

— Ты слышал? — спросил Лэннет.

Кейси молча приступил к поискам. Они заняли лишь несколько секунд. В тесной нише с приспособлениями для уборки, свернувшись калачиком, лежала женщина в черном комбинезоне, на фоне которого выделялись ее светлые волосы и кожа, уже принявшая голубоватый оттенок от потери крови. Она смотрела на мужчин ничего не выражающим взглядом. Ее правая рука была оторвана по плечо и висела на лоскуте кожи. Слабо пульсировала обнаженная артерия.

Лэннет наклонился к женщине.

— Кто вас ранил? — Она моргнула, и Лэннет подался еще ближе. — Он там, внутри? Как войти туда?

Женщина кивнула и чуть слышно произнесла:

— Подстрелил меня на бегу… Пистолет… помогите моим товарищам.

— Помогу. Но для этого мне нужно пробраться внутрь.

Женщина повела подбородком.

— По лестнице вниз. Люк… лаз. Потом вверх. Машинное отделение… — Она слабо кашлянула, но даже от этого крохотного усилия ее лицо исказила гримаса. Ее голова бессильно поникла. Аккуратно, словно стыдясь собственной смерти, она закрыла глаза.

Лэннет рывком развернулся, ударившись о переборку. Даже не посмотрев, на что наткнулся, он помчался вниз по лестнице, на бегу выкрикивая в микрофон рации:

— Говорит Лэннет! Мостик, ответьте!

После второго вызова рация ожила.

— Говорит капитан. Где вы находитесь?

— У машинного отсека. Там вооруженный человек. Я попытаюсь задержать его.

— Он побывал в коммуникационном центре и превратил его в руины. У него пистолет, стреляющий пулями. Если он повредит генераторы либо органы управления, нам конец. Попытайтесь уговорить его отказаться от своих намерений. Чтобы погубить корабль, достаточно одного шального выстрела.

— Слушаюсь, сэр! — Лэннет вспомнил убийц, покушавшихся на Халиба. Любые переговоры бессмысленны. Вдобавок у маньяка пистолет… Лэннет нервно сглотнул. Предпринимать что-либо было уже поздно. Во взводе имелись плазганы, но, чтобы достать их, придется переворошить тонны снаряжения. — Я попытаюсь туда проникнуть, капитан, — заговорил он. — Оставляю рацию принцу Кейси.

— Великий свет! Он с вами? — Насрин хрипло рассмеялся. — Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Если сумеете пробраться к машинам, как можно быстрее включите их на полную мощность.

— Слушаюсь, сэр.

— Удачи вам.

Лэннет сунул рацию Кейси, открыл люк и заглянул в узкий лаз с хитросплетением кабелей. Уже в метре от люка царила кромешная тьма. Лэннет подмигнул Кейси, демонстрируя уверенность, которой вовсе не ощущал.

— Встретимся у главного входа, — сказал он.

— Думаешь, это тот самый люк, который тебе нужен?

— Есть только один способ проверить. — Лэннет пополз по туннелю.

Громоздкий меч при каждом движении цеплялся за провода и крепления. Уже через несколько минут пребывания в тесном душном пространстве Лэннет обливался потом. От неудобной позы мышцы быстро затекли. Лэннет то и дело натыкался на невидимые в темноте препятствия. Лестницы всене было. Пальцы, запястья, локти покрылись кровоточащими ранами и саднили, но Лэннет упрямо побирался вперед, ища путь вверх и наружу.

Внезапно послышался протяжный заунывный звук.

Стон корабля.

Лэннет замер на месте, твердя про себя, что это невозможно. Машины не плачут, им неведом страх смерти.

Изменения скорости не ощущалось. Генераторы продолжали пульсировать, но их звук стал другим и начал стихать.

Лэннет вновь пополз по туннелю. В конце концов он нащупал лестницу. В этом месте вибрация значительно усилилась, оглушая Лэннета, запертого в тесном пространстве. От нее путались мысли, мышцы превращались в кисель.

Он уперся спиной в решетку и надавил на нее. Петли решетки заскрипели, но их звук поглотил рев генераторов. Преодолев последнее препятствие, Лэннет рывком выбросился наружу и распластался на палубе. Здесь никого не было. Вокруг вздымались огромные башни с оборудованием, оплетенные кабелями и трубопроводами. Они были настолько велики, что для обслуживания механизмов каждая из них была окружена тремя ярусами подвесных мостков. Пульты управления, покинутые людьми, казались смертельными ранами на теле чудовищных генераторов. Лампочки продолжали мигать, самописцы вычерчивали кривые, но за ними никто не следил. Растерянный, почти оглушенный, Лэннет лихорадочно размышлял. Куда девался экипаж?

Он решил двигаться вперед. Перебегая от укрытия к укрытию, держа в руке меч, он миновал несколько башен и увидел вдалеке группу техников, сгрудившихся у главного люка. Их запястья были приторочены к лодыжкам. Чуть в стороне у основания одного из пультов лежали еще два человека.

Судя по взглядам пленников, диверсант находился вне поля зрения Лэннета, прикрытый громадной башней. Лэннет поднялся по лестнице на мостки первого яруса, подвешенные в трех метрах от стальной палубы. Соблюдая осторожность, но и не мешкая, он обогнул башню, направляясь к тому месту, где, по его предположениям, находился террорист.

Тот вышагивал по палубе, размахивая пистолетом и крича на своих пленников. Рев машин заглушал его голос, но мертвенные широко распахнутые глаза, порывистые движения и смертоносное оружие буквально парализовали страхом беспомощных людей.

Лэннет остановился прямо над ним. Он должен был действовать быстро, иначе кораблю и всем, кто находился на борту, грозила неминуемая смерть. Если бы злоумышленник его заметил, конец был бы тот же самый, но маньяк убил бы Лэннета еще раньше.

Один из пленных поднял лицо и увидел капитана. Он рванулся всем телом, широко разевая рот в умоляющем беззвучном вопле, каждым своим движением выдавая местонахождение Лэннета.

Лишенный последней надежды, Лэннет бросился в атаку. Он спрыгнул с мостков и еще не достиг палубы, когда из дула пистолета ему навстречу вырвался голубой сгусток пламени.

Глава 16 ▼▼▼

Время остановилось, словно водопад, скованный крепким морозом. Повинуясь инстинкту, правая рука Лэннета крепче сжала меч, тело изготовилось к столкновению с палубой. Отработанным долгими тренировками движением Лэннет сделал выпад, стремясь поразить врага.

Пуля покидает ствол пистолета с огромной скоростью. Ударившись в стальную переборку, она может обернуться облачком расплавленного металла, но может и пробить корпус корабля. Тогда машинное отделение в считаные секунды превратится в безжизненный участок космоса. Пуля могла угодить в одну из машин, грозя совершенно непредсказуемыми последствиями. Наконец, эта голубая молния могла попасть в Лэннета и завершить схватку прежде, чем та началась.

Пуля прошла мимо, но и выпад меча не достиг своей цели.

Лэннет бросился вперед. Прижав противника спиной к генераторной башне, он обхватил его рукой, держащей меч. Диверсант сделал то же самое. Извиваясь всем телом, он пытался повернуть пистолет таким образом, чтобы его дуло уткнулось в спину Лэннета. Тот, в свою очередь, пытался всадить в противника острие меча. Сжимая друг друга в объятиях, они напрягали все силы, стремясь взять верх.

Чуть развернувшись, Лэннет сумел нанести удар по голени противника и повалил его на палубу. Внезапно голову капитана пронзила звенящая боль. Он понял, что, прежде чем упасть, диверсант ударил его пистолетом. Сознание Лэннета оставалось ясным и отчетливым, но у него подкосились ноги, а онемевшие пальцы выронили меч.

Рухнув на колени, Лэннет вперил взгляд в противника, оказавшегося в столь же плачевном положении. Они набросились друг на друга, яростно молотя кулаками и царапаясь; оба были оглушены, и их неловкие движения выглядели едва ли не комически. Пистолет угодил в плечо Лэннета и выстрелил, вырвав кусочек плоти. Болезненный крик капитана смешался со звоном рикошетирующей пули, но рев машин с легкостью перекрыл оба эти звука. Лэннет впился зубами в руку, сжимавшую пистолет. Его рот заполнил солоновато-металлический вкус крови, стекавшей по подбородку. Пистолет упал на палубу.

Невероятным напряжением сил диверсант отбросил Лэннета в сторону, буквально размазывая его о стену башни, и метнулся за оружием. Лэннет пополз следом. Слишком поздно. Слепой зрачок дула уже смотрел ему в лицо.

Он схватил клинок и метнул его в противника. Острие угодило именно туда, куда следовало — чуть ниже ребер. В совокупности с энергией движения массы человека такой удар вызывает мгновенную смерть, но летящий меч был слишком легок для этого. Тем не менее он вонзился в тело диверсанта, и тот согнулся пополам.

Не обращая внимания на рану, он выпрямился. На мгновение взгляды мужчин скрестились, и даже ледяное оцепенение, сковавшее Лэннета, не помешало ему прочесть отчаяние и безысходность, написанные на лице противника. Внезапно диверсант повернулся и нажал спусковой крючок, вопреки всякой логике целясь не в Лэннета, а в один из пультов управления.

Пистолет дернулся, но это движение было лишь следствием рефлекторного сокращения мышц. Сообразив, что у него кончились патроны, диверсант тупо посмотрел на оружие, перевел пустой взор на Лэннета и закричал.

Гул генераторов заглушил его предсмертный вопль. Он медленно осел на палубу, глядя в пространство широко распахнутыми глазами, в которых застыло мучительное недоумение.

Лэннет подобрал пистолет и лишь затем удостоверился в том, что диверсант не подает признаков жизни. В этом не было особой необходимости. Лэннет отлично помнил лица участников неудавшегося покушения на Халиба и скрюченные бездыханные тела кейпов.

И вновь он смутно ощутил боль корабля. Едва держась на ногах, жадно хватая ртом воздух, Лэннет вдруг понял, что «Аякс» пострадал тяжелее, чем он сам. Он пытался уловить изменение в вибрации стального корпуса, в водовороте звуков, которые обрушивались на него могучими молотами. Казалось, все остается прежнем, но Лэннет был готов поклясться, что в этом надсадном реве он слышит мучительную жалобу.

Он поднял свой меч и, спотыкаясь, побрел к связанным техникам. Разрезав веревки, он освободил несколько человек, и те поспешили избавить от пут остальных. Они отлично понимали, какие шаги следует предпринять, чтобы спасти корабль от гибели. Один из техников подхватил покачнувшегося Лэннета и буквально поволок его к главному входу. Взяв его меч, он разрезал веревку, которая удерживала штурвал люка, и распахнул тяжелую плиту, за которой поджидал Кейси. Услышав надсадный рев машин, принц растерянно отпрянул.

— Что случилось? — спросил он, как только люк вновь закрылся и наступила тишина. Он помог Лэннету выпрямиться, не обращая внимания на звуки сдерживаемой рвоты, которые тот издавал. За спиной принца стояли Стрелки с оружием на изготовку. Они украдкой бросали взгляды на окровавленный труп женщины в нише. Кто-то прикрыл ее лицо носовым платком.

— Нет времени объяснять. — Техник сорвал с себя звукоизолирующие наушники и ткнул пальцем в рацию. — Вы можете связать меня с мостиком?

— Да. Капитан Насрин уже ждет вашего доклада.

— Две пули попали в пульты управления, — заговорил техник, назвав себя. Он помолчал, прислушиваясь, и добавил: — Мы начинаем ремонт. — Возникла очередная пауза, техник побледнел и сказал: — Да, сэр. Я понимаю. Еще чуть-чуть, и… — Он вернул рацию Кейси. — Это вы Лэннет? Капитан хочет поговорить с вами.

Он скрылся за люком машинного отделения. Кейси сказал в микрофон:

— Лэннет еще не пришел в себя, капитан. Чем могу служить?

— Возвращайтесь на мостик, Ваше высочество. Возьмите с собой капитана Лэннета. Оставьте рацию в машинном отсеке. Через двадцать минут начнется захват, и мы войдем в туннель. У меня все.

Они отправились в путь со всей скоростью, какую позволяло состояние Лэннета. Корабль то и дело содрогался, швыряя их из стороны в сторону. Один раз Лэннет не удержался на ногах и упал. Невообразимо чудовищная сила играла с судном, будто с легкой скорлупкой. «Аякс» стонал, метался и трясся, словно в лихорадке. Какофония звуков могла подавить даже самую закаленную волю. По пути Лэннет и Кейси встретили двух членов экипажа, беспомощно цеплявшихся за каждый предмет, что попадался под руку. Еще один промчался мимо, явно охваченный истерикой. Остальные сумели преодолеть страх и выполняли свои обязанности.

Лэннет ворвался на мостик со словами:

— Мы успеем? Хватит ли энергии?

Он тут же бросился к капитану, и вахтенный офицер в черной фуражке крикнул ему из-за пульта:

— Шестьдесят процентов мощности! Линии управления не функционируют! До перехода восемь минут четыре секунды!

Насрин развернулся вместе с креслом.

— Когда я в следующий раз вызову вас с докладом, будьте добры не задерживаться в коридорах, чтобы поболтать с экипажем! Что с машинами? Они не повреждены?

— Никак нет, сэр. Только пульты управления. — Резкий толчок швырнул Лэннета на переборку. Низкий вибрирующий гул зазвучал пронзительнее. Насрин выпрямился в кресле, вцепившись в подлокотники с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Его чопорность и видимое пренебрежение опасностью могли показаться нелепыми и смехотворными, если бы в них не чувствовалась несгибаемая сила духа. Корабль метался из стороны в сторону; слова срывались с губ капитана в неровном ритме, с самыми неожиданными ударениями:

— Вы дали нам шанс спастись. Мы у вас в долгу. И, хвала свету, корпус корабля не поврежден. — Он кивнул и обвел мостик взглядом, по очереди окликая офицеров: — Первый пилот, включите питание рулевых двигателей. Спасибо. Главный инженер?.. Восемьдесят семь процентов мощности? Неплохо. Пост радиолокации, у вас все в порядке? Отлично. Если хотите что-нибудь сказать, у вас есть десять секунд. — Он с улыбкой повернулся к Лэннету. — Поговорим позже, капитан. Настало время расправить крылышки. Вам с принцем следует привязаться. — С этими словами он положил руки на пульт, корректируя тягу рулевых двигателей.

Лэннет, спотыкаясь, бросился к люку мостика. Они с Кейси вбежали в ближайшую пустую каюту, заняли кресла и пристегнулись ремнями.

Воцарился кромешный ад. Послышались новые звуки. Один из них, похожий на яростный хохот, заставил Лэннета побледнеть и стиснуть веки.

Взревели сирены. В их звук вплелся предупреждающий сигнал, который в обычной обстановке пробирал до костей, но теперь казался комариным писком. Из коридора доносились крики команд, свидетельствовавшие о том, что экипажу не занимать отваги и мужества.

И вновь Лэннет без видимых причин подумал о разрушенных храмах. Вслед за ними явились другие, долго подавляемые воспоминания, мгновенно вытеснившие страх и чувство беспомощности. Лэннет словно наяву ощутил запах мирры, густой, умиротворяющий — аромат целительного масла, пролившегося на кровоточащую плоть. В его мозгу зазвучали слова молитвы, сначала неясные, потом все более громкие и отчетливые.

Лэннет с испугом сообразил, что вполголоса повторяет их, подчиняясь завораживающему ритму. Молитва входила в его сознание, становясь частью его существа.

Он отдался ей без остатка, словно испуганный зверь, забившийся в берлогу, но в эту полную благостного покоя тьму вторгались все новые образы. Корабль, раздираемый таинственными силами…

Судьба соединила нас… Взыскующий протягивает руку надежды.

Астара.

Мучительный стон корабля.

И последняя мысль:

Корабль. Он хочет жить… не меньше, чем я.

Лэннет протянул руку и прикоснулся к переборке.

Окружающий мир погрузился в черноту.

* * *

Чтобы расстегнуть привязные ремни и подняться на ноги, пришлось напрячь все свои силы. Во рту стоял отвратительный привкус. Лэннет попытался определить его происхождение, но тут же понял, что не хочет даже думать, откуда он взялся. С трудом выпрямившись, капитан окинул взглядом каюту. Лампы горели вполнакала, значит, на борту соблюдается аварийный режим энергоснабжения. На экране хронометра раз за разом вспыхивали одни и те же цифры, очевидно, вахтенный еще не ввел в центральный компьютер новое время.

«Быть может, я очнулся первым», — подумал Лэннет.

Разминая затекшие мускулы, он посмотрел на Кейси. Спина принца была выгнута дугой, пальцы сжаты в кулаки, глаза сузились, превратившись в щелочки; краешки губ опустились книзу, челюсть выпятилась вперед.

Каюта была оборудована музыкальным центром. Лэннет включил негромкую легкую мелодию. Одеревеневшее тело Кейси мало-помалу обмякло. Он глубоко вздохнул. Когда Лэннет выходил из каюты, принц уже сладко похрапывал.

Первым делом Лэннет отправился на мостик. Он знал, что в кубрике пойдут сплетни, и счел необходимым ознакомить своих людей с фактическим положением дел. К его облегчению, офицеры экипажа оказались на своих местах. Капитан Насрин сидел в своем кресле, разглядывая экран с незнакомыми созвездиями. Его помощники казались чуть растерянными. Насрин был собран и спокоен, как всегда. Он сразу заметил появление Лэннета, повернулся и жестом пригласил его подойти.

— Повреждения серьезные, но мы справимся, — сказал он, предупреждая вопрос. — Думаю, сейчас самое время кое-что прояснить.

Лэннет вынул из кармана сообщение, написанное небрежным почерком. Пока Насрин читал, он произнес:

— Человек, имеющий доступ к личному передатчику императора, сообщил мне сведения, касающиеся вашего корабля. Почему их не отправили прямо вам?

На мостик неверным шагом поднялся Кейси. С трудом переставляя ноги, он подошел к Лэннету и Насрину, мертвенно улыбаясь. Увидев записку, он спросил:

— Это единственное предупреждение, или были и другие?

— Примерно месяц назад флотская разведка сообщила о том, что паровианские мятежники могут попытаться проникнуть на мой корабль, — ответил Насрин.

Кейси покачал головой:

— Этот человек не паровианец и не Стрелок. Он один из ваших людей.

Насрин побагровел.

— У меня верный, испытанный экипаж. Кем бы ни был диверсант, он самоубийца и сумасшедший. Капитан Лэннет, я не верю в предчувствия. У меня есть основания полагать, что вы многое утаиваете. — Лэннет открыл было рот, но Насрин перебил его: — Вы спасли корабль и людей. Я ни в чем вас не упрекаю, разве что в излишней скрытности. Вы, несомненно, уже догадываетесь, что здесь происходит.

— Если учесть, какой прием был оказан Лэннету на борту вашего корабля, нет ничего удивительного в том, что он предпочел действовать на свой страх и риск, — продолжил Кейси.

Насрин смерил принца ничего не выражающим взглядом.

— Кажется, вы недолюбливаете меня, Ваше высочество? — осведомился он после долгой паузы.

— Вы мне совсем не нравитесь, капитан. Вам следовало прислушаться к словам Лэннета.

— Если бы я прекратил переход, меня бы сочли безмозглым глупцом. Как бы я выглядел в глазах следственной комиссии, сославшись на «предчувствия» капитана Лэннета?

— Но вы спасли бы людей и уберегли корабль от повреждений.

— Позволю себе усомниться в этом, Ваше высочество. Диверсант нашел бы другой способ погубить нас.

Лэннет попытался унять перепалку.

— Давайте обратимся к фактам, — предложил он. — Как звали преступника? Сколько времени он состоял в экипаже «Аякса»?

— Минутку. — Насрин поднес к губам рацию и вызвал машинный отсек. — Мне нужны сведения о злоумышленнике. — Кивая, он выслушал ответ, потом выключил аппарат. — У нас нет возможности провести вскрытие, но доктор Бахальт и судовой врач осмотрели труп. Они утверждают, что ранения, которые капитан Лэннет нанес диверсанту, не могли его погубить. Причина смерти осталась невыясненной. Судя по документам, он паровианец. Штаб флота прислал его взамен человека, сбитого электромобилем на Атике. Быть может, я слишком мнителен, но этот несчастный случай представляется мне отнюдь не случайным.

— Иными словами, вы не думаете, что диверсант был мятежником, — заметил Кейси.

— Даже если на Паро есть мятежники — сам я держусь в стороне от политики, и мне безразлично ваше мнение по этому поводу, — то вряд ли они покусились бы на человека, который по своему происхождению может претендовать на трон короля Деруса. Бумаги злоумышленника безупречны, как вакуум, который нас окружает. — Насрин повернулся к Лэннету. — Судовой врач не понимает, как вам удалось убить этого человека. Вы ранили его, но не смертельно. Я хотел бы знать, что произошло в машинном отделении.

— Он умер от шока, — не моргнув глазом солгал Лэннет, не обращая внимания на едва прикрытый скептицизм, с которым на него смотрел Кейси. — Его плохо подготовили к заданию, и он не выдержал нервного потрясения. Останься он в живых, командор Этасалоу и жрецы Люмина быстро вытянули бы из него правду.

Насрин обвел взглядом мостик и своих офицеров.

— Мы едва не потерпели катастрофу… по возвращении на Атик нас ждет разбирательство. Возможно, Этасалоу захочет допросить нас лично.

— Я полагал, все капитаны космического флота — верные приверженцы Люмина и относятся к Верховному жрецу с должной почтительностью, — язвительным тоном заметил Кейси.

— Позвольте объяснить вам кое-что, Ваше высочество. Люди, подобные мне и членам моего экипажа, превыше всего ценят свободу. Нас объединяют тесные узы. Мы — астронавты. Нам не нравятся войны, которые непрерывно ведут между собой жители планет. У нас есть свои трудности, но мы справляемся с ними без насилия и вражды. Я заметил, что вы стремитесь брать пример с капитана Лэннета. Преследуя диверсанта, вы оба проявили отвагу и решительность. Вы — люди действия. Надеюсь, в вас еще жива любовь к свободе. Если бы вы знали командора Этасалоу так же, как я, вы бы поняли, почему я не питаю к нему особых симпатий.

Лэннет затаил дыхание. Умудренный опытом космический волк сумел заставить юного аристократа задуматься над своими жизненными принципами; оставалось лишь гадать, как тот отнесется к его отповеди.

— Капитан Насрин, вы неучтивы, — после долгого молчания заявил Кейси. — С особами королевских кровей так не обращаются. В ваших устах слово «свобода» звучит как «предательство».

Даже железное самообладание Насрина имело свои пределы. Его виски заблестели от пота.

— Ваше высочество, если вы считаете прямоту и откровенность предательством, мне конец. Я сожалею только о том, что не могу стать вольным торговцем. Это всего лишь моя мечта, которую разделяют другие астронавты. Мы верны императору, верны Люмину. Нам ненавистны коррупция, косность и тирания. Я уверен, что вы думаете точно так же.

— Что вы предлагаете, капитан?

— Ничего. Впрочем, это не совсем так. Я могу предложить следующее. Вы — молодой человек, который еще не определился в своих взглядах. Вы можете соглашаться с тем, что я сказал, либо нет, но вы слышали мои слова. Задумайтесь над ними. — Насрин положил ладонь на руку Лэннета. — Вы считаете капитана своим наставником. Пожалуй, вы не ошиблись в выборе. Он лишь немногим опытнее вас, но чести и достоинства ему не занимать.

Уязвленный Кейси с открытой издевкой произнес:

— Вы слишком мало знакомы с нами, чтобы судить о нас. Вы слишком долго занимаете высокий пост. Вы замкнулись в одиночестве и слушаете только себя.

— Я научился быстро и безошибочно оценивать людей именно благодаря своей должности. Космос — суровый воспитатель.

Лэннет подмигнул Кейси:

— В словах капитана есть определенный смысл. Если он называет свободой возможность откровенно выражать свои взгляды, почему бы не признать за ним такое право? Вероятно, кое-кто усмотрел бы в его словах противоречие, но ты сам слышал, что он верен императору и Люмину. Между прочим, я тоже не в восторге от Этасалоу. — В голосе Лэннета зазвучали лукавые нотки: — И если капитан считает меня достойным учителем, я могу лишь склонить голову перед его мудростью.

Кейси тщетно попытался улыбнуться в ответ, и в разговоре возникла неловкая заминка. Он сам положил ей конец, протянув капитану «Аякса» ладонь. Изумленный Насрин пожал ему руку.

— Нет, вы не предатель, — сказал Кейси. — Я благодарен вам за искренность.

С этими словами он покинул мостик. Лэннет и Насрин смотрели ему вслед. Кейси шагал, выпрямив спину и горделиво приподняв подбородок, но его поступь все еще оставалась чуть шаткой. Лэннет едва сдержал улыбку. Он хорошо знал эту позу; демонстративная невозмутимость принца свидетельствовала о том, что в его голове царит сумятица.

— Кейси прекрасный человек, капитан, — сказал Лэннет. — Я горжусь тем, что он мой друг. Он сумеет позаботиться о своем народе.

Насрин с горечью рассмеялся:

— Еще ни разу в жизни мне не доводилось слышать высказываний, в которых было бы так много столь опасных двусмысленностей.

Глава 17 ▼▼▼

Кейси отправился в свою каюту. Разговор на мостике не шел у него из головы, но принца занимали и другие, более важные вещи. Сегодняшний переход от Атика к Паро оказался для него куда тяжелее всех предыдущих. Ходили слухи о том, что некоторые люди с каждым полетом переносят их все болезненнее, и Кейси начинал беспокоиться. Раньше он не придал бы этому ровно никакого значения, однако слова Насрина всколыхнули в его душе чувства, поразившие Кейси своей силой.

Космос. Загадочный свободный мир.

Растянувшись на койке, Кейси вперил взгляд в стальную переборку, мысленно переносясь к сияющим звездам.

Кто мог похвастаться большей свободой, чем он — аристократ, брат короля? Разумеется, у принца есть свои обязанности, а теперь, когда на трон взошел Дерус, к ним прибавятся новые — административные и представительские. Однако Кейси не желал посвящать свою жизнь дворцовым забавам и интригам.

Космический корабль. На нем можно лететь куда угодно. Взять груз стали на Паро, доставить его на Сирак и обменять на вино. Паровианцы, до сих пор не имевшие возможности воздать должное мастерству сиракских виноделов, будут в восторге. А уж как обрадуются жители Сирака, заполучив чудеса металлургии Паро!

Принц Кейси способен воплотить эту мечту в реальность. Капитан Кейси.

Он поймал себя на том, что гладит пальцами ткань комбинезона, прикрывавшую заживший, но все еще чувствительный шрам в боку. Что сказал бы Лэннет о принце, который отказывается выполнять свой долг? Кейси пытался убедить себя в том, что это ему безразлично. Лэннет — прекрасный солдат, но и только. Военный, закосневший в своей нерассуждающей верности императору, для которого он не более чем пушечное мясо.

Рывком выпрямившись, Кейси открыл дверь каюты и вышел в коридор. Рассеянно глядя себе под ноги, он шагал, сам не зная куда, не обращая внимания на членов экипажа и пассажиров, которые попадались ему по пути.

Внезапно он с удивлением осознал, что ноги принесли его в расположение миссии Люмина. Дверь была открыта. Изнутри веяло цветочным ароматом, слышался негромкий женский смех. Кейси невольно подумал о вечерах, проведенных на Атике в компании Матилисы. Их излюбленным местом был сад главного храма Люмина. Он отвел взгляд от люка, и его лицо смягчилось при воспоминании о садовом ручье, о шутливых спорах, которые они вели в окружении алых цветов, прятавшихся в тенистых кущах. Склоняясь над узкими тропинками, цветы кивали им вслед, и Кейси казалось, что сама Вселенная улыбается ему. Это были незабываемые мгновения счастья.

Его мысли прервал ясный, звучный голос доктора Бахальт:

— Входите, Ваше высочество. Матилиса уже давно ждет вас.

Негодующий вскрик Матилисы утонул в хохоте. Все, кто был в каюте, выбежали в коридор, оставив девушку в одиночестве. Матилиса улыбалась, но было видно, что насмешливые гримасы компаньонок вызывают у нее раздражение. Кейси вошел в каюту, и она опустила глаза.

— Где ты был все это время? Мы никуда не могли дозвониться. Как ты себя чувствуешь? Ходят слухи, будто бы кто-то пытался взорвать корабль. Это правда?

— Не все сразу. — Кейси положил ладони ей на плечи. Матилиса склонила голову набок, и ее волосы пшенично-медового цвета водопадом хлынули на руку принца. Он мягко провел по ним пальцами. — У меня все в порядке. Мы с Лэннетом предположили, что злоумышленник может находиться в машинном отделении. Лэннет обезвредил его буквально в последнюю минуту. Диверсант собирался прекратить подачу энергии в момент перехода.

Матилиса обвила руками его шею:

— Ты тоже был там?

— Нет, я остался снаружи, поддерживал связь с мостиком. Мы воспользовались полевыми радиостанциями.

На лице девушки отразилось громадное облегчение.

— Я так рада, — сказала она. — Тебя могли ранить, даже убить.

Кейси показалось, что его внутренности пронзил электрический разряд. Ему было невыразимо приятно узнать, что Матилиса тревожилась о нем. Но, кажется, она выставила его в невыгодном по сравнению с Лэннетом свете? Нет, Матилиса не сказала этого напрямую. Главным было то, как она это сказала.

На какое-то неуловимо короткое мгновение его охватила жгучая ревность.

— Значит, теперь кораблю ничто не угрожает? — продолжала тем временем девушка. — Ведь нам предстоит еще несколько переходов.

— Ситуация под контролем. — Кейси чуть натянуто рассмеялся. Матилиса ласково положила ладонь ему на руку, и он рассказал ей о предчувствии Лэннета. — Лэннет говорит, такого с ним еще не случалось, — заключил он. — Если подобные видения будут являться ему регулярно, он станет прорицателем.

Шутка Кейси явно пришлась Матилисе не по вкусу. Она вздрогнула и покачала головой:

— Люмин относится к предсказаниям и магии резко отрицательно. От всей души надеюсь, что этот случай останется незамеченным. Он вполне может стоит Лэннету свободы.

— Да уж, вряд ли Лэннет сможет сделать с его помощью карьеру.

Глаза Матилисы сверкнули:

— Я серьезно. Лэннет уже был замечен в связях с Взыскующим. Это известно всем и каждому.

— Не всем. Лично я узнал об этом буквально на днях.

Матилиса выпустила руки Кейси и уселась в кресло.

— Надеюсь, Лэннет не станет распространяться о своих провидческих способностях? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Кейси изумленно распахнул глаза:

— Что случилось, Матилиса? Я рад тому, что жив, рад видеть тебя. Зачем нам ссориться из-за нелепых предчувствий Лэннета? Неужели это так важно для нас с тобой?

Мгновенно забыв об обидах, Матилиса подбежала к Кейси и обняла его.

— Для меня главное — ты и я. Давай поговорим о нас. О Паро. Пойдем прогуляемся.

Кейси взял ее под руку и повел к выходу, притворно брюзжа:

— Шляться по коридорам, натыкаясь на мусор, провода и трубы, — и ты называешь это прогулкой? Впрочем, я хотя бы смогу побыть с тобой наедине.

— Для этого у нас будет сколько угодно времени на Паро. Мне потребуется твоя помощь. Хорошо, что ты принц, а не король, иначе ты извел бы себя работой, уж я-то знаю. Куда лучше, если мы будем рядом. Пусть Дерус получит свой трон, зато я получу тебя.

Матилиса предложила отправиться на пассажирскую прогулочную палубу с обзорными иллюминаторами. По пути они болтали о пустяках, и Кейси невольно вернулся мыслями к тем чувствам, которые вызвало у него замечание девушки по поводу отваги Лэннета, рискнувшего сразиться с диверсантом. Подобные недоразумения зачастую грозят серьезными последствиями. В ту минуту Кейси едва ли не ревновал Матилису к Лэннету. Впрочем, это была не ревность. Скорее — обида. Он был готов обидеться на лучшего друга. Как он мог опуститься до подобной нелепости?

Кейси посмотрел на Матилису. Она продолжала говорить что-то о школах, о том, что людей следует приобщать к таинствам Люмина еще в детском возрасте. Но даже улыбаясь наивному энтузиазму девушки, он не уставал восторгаться ее пленительной красотой. Уже в который раз он дал себе торжественную клятву быть достойным любви Матилисы. Любой мужчина был бы счастлив оказаться на его месте. Дерус наверняка воспротивится, утверждая, что член королевской семьи обязан жениться не по любви, а по политическому расчету, но он сумеет обойти это правило. Да и кому под силу устоять перед обаянием Матилисы?

Кейси ласково сжал руку девушки, и ее ответная улыбка согрела ему сердце.

Несколько часов промелькнули, словно одна минута, пока они восхищались великолепием звезд в иллюминаторах. Как и положено влюбленным, они беседовали обо всем и ни о чем. Лишь одно омрачало настроение Кейси. О чем бы он ни завел речь, Матилиса с раздражающим упорством переводила разговор на его приверженность Люмину. Как бы ни любил девушку Кейси, он относился к официальной религии империи весьма сдержанно, хотя и умалчивал об этом, чтобы избежать ненужных объяснений.

Вернувшись в каюту миссии, они застали там доктора Бахальт. Нэн рассеянно приветствовала их, держа на руках Дилайт. Матилиса тут же метнулась к девочке. Бахальт объяснила:

— Вероятно, переход дурно воздействует на нее. Она чувствует себя нездоровой. И это неудивительно. У нее повышенная температура и учащенное сердцебиение. Впрочем, никаких других симптомов я не обнаружила.

— С детьми такое бывает — внезапная простуда, кашель и тому подобные недомогания, — заметил Кейси, улыбаясь девочке. Та ответила ему безразличным взглядом.

Темное лицо Нэн превратилось в каменную маску.

— Ребенка лихорадит, — сказала она.

Матилиса посмотрела на принца. В ее взгляде угадывалось скорее разочарование, нежели упрек. Вновь повернувшись к Нэн, она спросила:

— Не говорила ли девочка о причинах своего нездоровья?

— Вокруг слишком много разговоров, — ответила сама Дилайт. — Вдобавок нас трясет и швыряет из стороны в сторону. Я боюсь, хотя знаю, что мне нечего пугаться.

Бахальт покачала девочку, с улыбкой глядя в ее измученные голубые глаза.

— Если так, то ты знаешь больше, чем мы все, вместе взятые, милая. Мы все боимся. — Она неуверенно посмотрела на Матилису и вновь повернулась к Дилайт: — Наверное, ты попросту переволновалась.

Избегая смотреть в глаза взрослым, Дилайт заговорила, обращаясь к дальней стене:

— Да, наверное. И еще вокруг слишком много разговоров.

С этими словами она надула губы, на ее лице появилось плаксивое выражение. Умиленные и тронутые женщины даже снизошли до того, что обменялись с Кейси едва скрываемыми улыбками.

— Если завтра тебе будет лучше, — заговорил он, пытаясь перебороть неловкость, — мы пойдем в большую комнату, где тренируются Стрелки. Если, конечно, Матилиса и доктор Бахальт не против.

— Прекрасная мысль! — с сарказмом отозвалась Нэн. Кейси удивился. В голосе Бахальт ему почудилась странная, пугающая горечь.

— Но ведь девочка там еще не бывала, — словно оправдываясь, произнес он.

— Там не место для ребенка, — упорствовала Бахальт.

Дилайт несколько оживилась:

— Я смогу поговорить с солдатами?

Кейси достаточно хорошо знал военных и понимал, что маленький ребенок пробудит в их душах все самое лучшее. Они разобьются в лепешку, чтобы девочка почувствовала себя маленькой королевой. Он широко улыбнулся ей:

— Обещаю.

Дилайт не спускала с принца сияющего взгляда. Кейси нестерпимо захотелось прикоснуться к ней. Он уже протянул руки, но инстинкт помешал ему это сделать. Его охватило смущение, и внезапный вопрос девочки окончательно выбил Кейси из седла:

— Матилиса говорила вам, что она вас любит?

Обе женщины вытаращили глаза. Нэн посмотрела на девочку с таким видом, будто бы у той выросли рога. Матилиса густо покраснела и натянуто рассмеялась. Тем не менее она первой из присутствующих обрела дар речи:

— Дилайт! Это касается только нас с принцем.

Девочка пропустила ее слова мимо ушей. Она выжидательно смотрела на Кейси.

— Наши разговоры с Матилисой — это наше личное дело. Другим людям совсем не обязательно о них знать, — сказал тот.

Дилайт открыла рот, но промолчала и кивнула с самым серьезным видом, словно взвешивая полученную информацию. Взрослые обменялись снисходительными улыбками.

Девочка вновь вернулась к оставленной теме:

— Я увижу завтра капитана Лэннета? Он добрый и хороший. Я рада, что он ваш друг.

— Мы все этому рады, — вмешалась Матилиса. — Капитан Лэннет будет помогать нам творить великие дела на родной планете принца. Мы будем работать с маленькими детьми, такими же, как ты. Правда, интересно?

Дилайт хлопнула в ладоши и заговорила, обращаясь к Кейси:

— Мы расскажем им об Атике, об императоре, о чудесах Люмина. Солнцедарительница велела мне вместе с вами и Матилисой помогать детям. Я так счастлива!

— Милая моя! — Нэн наклонилась к девочке и поцеловала ее в лоб, потом с тревогой посмотрела на Матилису и Кейси. — То, о чем ее просят, совсем не похоже на детскую игру.

Матилиса провела ладонью по золотистым кудряшкам девочки.

— Мы не собираемся взваливать на Дилайт непосильную обузу, — поспешила она успокоить Бахальт. — Девочка будет лишь повторять вслух то, что пришло ей на ум. Ты ведь хочешь помогать нам, Дилайт?

— Да, конечно. Для этого меня и отправили на Паро. Так сказала леди.

— Солнцедарительница, — благоговейно произнесла Матилиса. Отвернувшись от девочки, она посмотрела на Кейси. — Дилайт иногда ошибается, но ее проницательность сослужит нам неоценимую службу. Солнцедарительница надеется на нас, принц.

Опять Люмин. Кейси заговорил, почти не скрывая раздражения:

— Мы сделаем все, чтобы ваша миссия завершилась успехом. А теперь мне пора уходить. Я хотел бы лично проследить за ходом расследования. — Он кивнул Бахальт, торопливо поцеловал Матилису и сказал Дилайт: — Мы еще увидимся завтра.

У порога он обернулся и, прощаясь, поднял руку. Женщины помахали в ответ. Дилайт даже не шелохнулась. Кейси помедлил, глядя на девочку, потом нахмурился и вышел. В лице Дилайт ему вновь почудился испуг. Он пытался успокоить себя, объясняя это игрой света.

Глава 18 ▼▼▼

Покачиваясь в кресле, император в одиночестве сидел на балконе, выступавшем из стены дворца. Из гибких трубопроводов, жесткости которых хватало только чтобы сохранять форму, струился прохладный воздух. Кресло императора представляло собой хитроумную конструкцию из подушек, оснащенных множеством датчиков; стоило Халибу шевельнуться, сенсоры улавливали перераспределение давления и включали встроенную в раму кресла магистраль сжатого воздуха, который придавал подушкам наиболее комфортные очертания. Стояла влажная удушливая жара, свойственная субтропическому Коллегиуму едва ли не круглый год, и Халиб счел за лучшее погрузиться в свое кресло и, укрывшись в тени белоснежного зонтика, поразмыслить на досуге о государственных делах.

На нем были черные шорты и переливающаяся цветами радуги рубашка с коротким рукавом из пирайского шелка. Его сандалии были сшиты из кожи портро, весьма прочной и вместе с тем невероятно мягкой и эластичной.

Сидя на балконе, он мог обозревать панораму города, а повернув лицо в другую сторону, заглядывал в помещение своей личной библиотеки. Халиб сам разработал систему расположения книг. Разумеется, они стояли в алфавитном порядке, но были также рассортированы по темам. Религиозная литература занимала один отсек, политическая — два; в первом содержались книги либерального толка, во втором — консервативного. Император обожал разъяснять всем и каждому остроумие своего замысла, который заключался в том, что гостя, пожелавшего ознакомиться с библиотекой, можно было направить к стеллажам с книгами, соответствующими его взглядам и пристрастиям.

Для чтения беллетристики у Халиба попросту не было времени.

Вот и сейчас он упрекнул себя в том, что тратит драгоценные минуты, размышляя о пустяках и пренебрегая важнейшими делами. Но он не мог сосредоточиться. Как ни старался император, его мысли разбегались, принимая беспорядочное направление.

Халиб посмотрел на главный храм Люмина, и перед его мысленным взором появилось лицо Солнцедарительницы. Он нахмурился и сжал пальцы в кулак. Если бы Верховная жрица прекратила плести заговоры и уделяла больше внимания работе с населением, многие миры империи сейчас процветали бы. Игра Солнцедарительницы была проста и очевидна: обрушить на планету удар имперских войск, а потом окружить показной заботой уцелевших в мясорубке, переманивая их на свою сторону.

Император посмотрел на вращающийся диск-солнце со Всевидящим оком в центре, укрепленный на высоком шпиле храма. Блеск металла ослепил его. Он отвернулся и потер золотое кольцо, надетое на мизинец правой руки. Тотчас из громкоговорителя в ближайшей стене донесся звучный женский голос:

— Три часа двадцать восемь минут, Возвышенный. Что вам угодно?

Халиб положил ладонь на маленькую прямоугольную коробочку, установленную под подлокотником кресла. Вытянув оттуда два проводка с плоскими металлическими наконечниками, он приложил их к вискам, удерживая на месте пальцами.

— Активируйте датчики эмоционального состояния и включите соответствующую музыку.

Негромкая бодрая мелодия была под стать ярким лучам солнца, заливающим балкон. Играл небольшой оркестр из струнных инструментов и барабанов, в звук которых вплетался пронзительный свист тростниковой флейты. Музыка была напористая, будоражаще-ритмичная. Халиб улыбнулся. Его всегда изумляла точность, с которой аппарат определял его настроение по артериальному давлению, температуре тела, электропотенциалу кожных покровов и прочим физиологическим данным. Как правило, прибор не ошибался в выборе. Донианский военный марш был сейчас как нельзя кстати.

Особенно для императора, против которого ополчилась едва ли не вся знать Галактики.

Разумеется, в его положении имелись свои преимущества. Заговорщиков отчасти сдерживало раболепное преклонение перед троном. Они не доверяли друг другу. И, что самое главное, ни один из них не догадывался, насколько слабы позиции императора.

Халиб вспомнил беседу с капитаном Лэннетом. Они говорили о верности долгу, о мучительных терзаниях, выпадающих на долю командира, который посылает в бой своих солдат, зная, что многим из них суждено быть убитыми.

Лэннет изведал горечь командирской судьбы лишь в самой малой степени. В бою смерть настигает людей по воле слепого случая. Куда тяжелее смотреть в глаза человеку, которого любишь и ценишь, и отдавать приказы, сулящие ему неминуемую гибель.

Лэннет соприкасался с убийством и смертью только в открытом бою, и до сих пор ему неизменно сопутствовала удача.

Галактику захлестнули слухи о культе Взыскующего, который распространял свое влияние, подрывая авторитет Люмина. Из уст в уста передавались легенды о необыкновенной удачливости молодого капитана Стрелков. Происшествие на борту «Аякса» лишь укрепит миф о его неуязвимости.

Халиб сжал свои губы большим и указательным пальцами. Этот бессознательный жест свидетельствовал о том, что он погрузился в тяжкие раздумья.

Культ Взыскующего. Даже самые жестокие меры оказались бессильны искоренить его до конца. Приверженцы легендарного пророка столетиями бросали вызов Люмину, с непостижимым коварством уклоняясь от возмездия. Культ исподволь распространялся все шире с неотвратимостью грозового облака, возникшего на горизонте.

Как гласила молва, Взыскующий однажды пытался открыто восстать против Люмина. Это случилось в эпоху Прародителя. Однако, что весьма примечательно, ни официальная история, ни даже народные предания не сохранили сведений о том, каким именно образом Люмину удалось потеснить позиции противника и вынудить его уйти в тень. В последнее время доверенные люди все чаще передавали императору россказни о «чудесах», захлестнувших общество. Тем не менее еще никому не удавалось обнаружить и захватить инаковерцев. Уже одно это придавало зловещую правдоподобность мифам о способности Взыскующих к полетам и таинственным исчезновениям, которые в иных обстоятельствах выглядели бы попросту смехотворными. Но больше всего Халиба тревожили предсказания второго пришествия Взыскующего, которое якобы принесет людям мир и справедливость.

Неужели они думают, что их император слеп, что он не знает о продажности чиновников и служителей правопорядка, о деспотизме наместников? Неужели они полагают, что для искоренения пороков общественного устройства достаточно низложить верховную власть?

«Если Взыскующим потребовался предводитель, им не найти лучшей кандидатуры, чем Лэннет», — подумал Халиб. Он оттянул пальцами губы, но, сообразив, что тем самым превращает свое лицо в гротескную маску, откинулся на спинку кресла и заставил себя сосредоточиться.

Кто такой Лэннет? О нем ходят легенды, однако, в сущности, он простой солдат. Прекрасный клинок, но, как известно, сталь со временем притупляется и приходит в негодность.

Очень жаль; в более благополучном мире такого человека лелеяли бы и использовали по профессиональному назначению только в случае крайней необходимости. И уж конечно, ему не пришлось бы выступать в роли разменной монеты.

Внезапно Халиб поднялся на ноги и вышел из-под зонта. Лучи солнца заиграли на рубашке. Шелковые складки ожили, переливаясь всевозможными оттенками.

Император определяет государственную политику, творит историю. Подданные следуют его предначертаниям. Халиб обхватил себя руками и, перегнувшись через балконные перила, бросил взгляд на город. В сотнях метров внизу сновали люди — точечки меньше муравьев, — спеша по его незамысловатым делам. Халибу хотелось заставить их проникнуться своим настроением и мыслями. Вместо того, чтобы обратиться к толпе с зажигательной громогласной речью, он прошептал:

— Я ваш владыка. Поколения генетического отбора и воспитания привели меня к власти в эту эпоху, в этом месте. Я принимаю решения и предвижу ихпоследствия. Самой судьбой мне предначертано быть создателем и вершителем, а вам — пользоваться плодами моих трудов. Покоритесь мне, иначе наши миры полыхнут жарким пламенем.

Он вернулся в уютные объятия своего кресла. По его телу прошла дрожь, но он счел это следствием ошибки температурных датчиков системы вентиляции.

Несколько минут спустя тишину разорвал негромкий свист. Халиб скосил глаза в сторону библиотеки. Попытка приблизиться к императору незамеченным могла стоить смельчаку головы. Впрочем, никто не решался нарушить покой Халиба без особой нужды. Слуги двигались по дворцу в фетровой обуви и заранее предупреждали о своем появлении. Увидев, что император заметил его, слуга перестал свистеть.

— К вам посетитель, Возвышенный. Вы назначили ему встречу. Какие будут инструкции?

— Впустите его. — Как только слуга ушел, Халиб вновь утонул в кресле, чувствуя, что по его телу от затылка до пят пробегают мурашки — пугающая и вместе с тем сладостная дрожь предвкушения опасности. — Ты, как всегда, пунктуален, друг мой, — пробормотал он.

Из библиотеки вышел Вед, Управляющий делами Изначальной Гвардии. Его лицо пряталось под фальшивой бородой; просторный, до пола балахон из невесомой материи скрывал процессы жизнедеятельности тела от всевидящих камер «Мир и Порядок». Одной из обязанностей Веда было наблюдение за работой электронных соглядатаев, носивших это безобидное название, и он, как никто другой, знал, сколь эффективны эти машины в выявлении подозрительных лиц.

— Ваше время слишком ценно, чтобы тратить его зря. — Управляющий низко поклонился и улыбнулся. Его борода зашевелилась, словно настоящая.

— Пять поколений твоих родичей служили моим предкам поставщиками информации, и ни один император не считал общение с ними попусту потраченным временем. С чем ты ко мне пришел? Кто пытался уничтожить мой корабль? Кто отправил послание Лэннету? Почему именно Лэннету, а не Насрину?

— Мы только вчера получили генетические карты и отпечатки пальцев. Три года назад семья злоумышленника заявила о том, что он без вести пропал на Дельфи. Родные ничего не знают о его судьбе.

Халиб пренебрежительно фыркнул:

— И ты поверил?

— Да, Возвышенный. Несколько месяцев назад его задержали на Атике по подозрению в антиправительственной деятельности. Он входил в небольшую группу Бдящих. Эти люди устраивают круглосуточные молебны и пикетируют улицы на Атике и других планетах. Особой опасности они не представляют.

— И тем не менее его зачислили в экипаж звездолета. — Халиб встал и прошелся по балкону, энергично жестикулируя. — Космические корабли — единственное средство распространения религиозной ереси. Радиопередачи поступают с задержкой в несколько лет. Разумеется, можно воспользоваться подпространственной связью, однако эта система регистрирует как отправителя, так и адресата. Кстати, что удалось выяснить по поводу сообщения, полученного Лэннетом?

— Мы подняли все записи, но данных об отправителе нет.

— Он воспользовался моим личным кодом. Найдите его. Я намерен примерно покарать виновного. Кто знал о том, что с кораблем можно связаться посредством полевой аппаратуры Стрелков?

— Капитан Лэннет сказал своим людям, что они смогут общаться по этому каналу с родственниками, а те, в свою очередь, проболтались друзьям и знакомым. Проверить их всех попросту невозможно. Чтобы связаться с Лэннетом, хватило бы мощности любого профессионального передатчика. И все же капитан вне подозрений. Ведь это он спас корабль.

— Но как диверсанту удалось незамеченным внедриться в экипаж? — пробормотал Халиб, обращаясь скорее к себе, чем к Веду.

Управляющий растерянно моргнул:

— Его документы были в полном порядке. При задержании ему не предъявили никаких обвинений и не сняли отпечатки пальцев.

— Еще один прокол в системе безопасности. Весьма тревожный знак.

Лицо Веда превратилось в каменную маску:

— Я добыл сведения, которые, возможно, отчасти восстановят пошатнувшееся доверие ко мне. Задета честь моей семьи!

— Не бери в голову. Я сегодня не в духе. — Халиб отвернулся. — Пять поколений семья Ведов стояла за нашей спиной, изо дня в день сообщая нам правду, в то время как остальные бессовестно лгали! Твоему достоинству ничто не угрожает. Тебя не смогли сломить даже ядовитые болота планеты Этасалоу. Итак, что тебе удалось узнать?

По-прежнему держась с суровой чопорностью, Вед вынул из кармана круглую пластинку размером с монету.

— Чтобы получить этот голодиск, я потратил шесть лет своей жизни. Думаю, вам стоит ознакомиться с его содержимым. — Он кивнул головой в сторону библиотеки.

Халиб первым вошел в помещение. Приблизившись к огромному письменному столу, он нажал кнопку. Из полированной деревянной столешницы выдвинулся потайной экран. Вед вложил диск в стереопроектор.

На экране появились врачи, окружившие операционный стол с лежащим на нем человеком. Изображение было таким отчетливым, что Халиб словно наяву почувствовал запах спирта и обеззараживающих средств. Глядя на людей в халатах, шапочках и масках, он невольно сравнил их с пчелами, ухаживающими за своей маткой. Однако это впечатление тут же исчезло; представшее его взгляду зрелище ничем не напоминало крохотных благородных созданий, единственных насекомых, которых переселенцы взяли с собой, покидая Дом. Словно скрежет ногтя по стеклу, в мозгу императора прозвучали слова: палачи и жертва.

Фигуры на экране в полной тишине склонялись над столом, поднимая и вытягивая руки, вонзая в тело и шею оперируемого похожие на иглы щупы. Инструменты соединялись кабелями с электронными приборами, выстроившимися вдоль стены. Один из врачей при помощи светящегося кольца закрепил на месте бритую голову пациента.

Глаза пациента оставались открытыми. Один раз они медленно мигнули. Внутренности Халиба свернулись тугим клубком, но он, словно зачарованный, продолжал следить за происходящим. У него создалось впечатление, будто бы он незримо присутствует при каком-то тайном омерзительном ритуале. От этой мысли его не могло отвлечь даже сложнейшее оборудование, которым пользовались медики.

На зафиксированную голову надвинулся полый цилиндр с прорезью вверху. Он был похож на огромный шлем со смотровой щелью. В этот миг объектив съемочной камеры переместился, показывая стереоэкран, зависший над лицом пациента. Экран вспыхнул, но камера смотрела на него под острым углом, и изображения не было видно.

— Это один из первых экспериментов, — пояснил Вед. — Подопытный находится под действием наркотиков, и его заторможенное сознание воспринимает только самые яркие впечатления. Ради чистоты опыта мозг не должен отвлекаться на посторонние раздражители. Испытуемому показывают ряд изображений, внушающих ему разнообразные эмоции: страх, спокойствие, любопытство, сексуальное возбуждение, воинственность — иными словами, весь спектр человеческих чувств. Приборы фиксируют трехмерную картину деятельности его мозга, температуру тела, артериальное давление, распределение кожных электропотенциалов. Для регистрации его состояния применяются всевозможные методы — магнитный и тепловой резонанс, отражение звука и высокочастотных колебаний, особые устройства улавливают выделение гормонов и непрерывно берут анализы крови.

— Кто эти люди? — спросил Халиб, чувствуя, как по его спине струится пот. — Где все это происходит?

— В свое время мой прапрадед уговаривал вашего прапрадеда не позволять обоим ветвям Люмина вести медицинские исследования, — с вызовом в голосе произнес Вед. — Я даже не могу сказать, чьи это люди — Солнцедарительницы или Этасалоу, а уж тем более — где они находятся.

— Чего им удалось добиться?

— Очень многого, Возвышенный. Пожалуй, даже слишком многого.

В груди Халиба возник тревожный холод, к горлу подступил комок.

— Избавьте меня от драматических намеков, Вед, — отрывисто заговорил он. — Вы хотите сказать, они научились читать мысли? Кому какое дело? Процедура явно не годится для массового применения. Дешевый опереточный фокус, и ничего более.

Вед помрачнел.

— Чтобы в полной мере оценить значимость ожидаемого результата, необходимо уяснить всю сложность проблемы, которую поставили перед собой эти люди. Как мне сказали, только в процессах зрения непосредственно участвует около пятнадцати тысяч нейронов головного мозга, способных устанавливать триллионы связей с другими нервными клетками. В ходе эксперимента исследователи фиксируют реакцию мозга на раздражители, затрагивающие его целиком. Иными словами, речь идет о деятельности приблизительно сотни миллиардов клеток.

— То есть они контролируют миллионы триллионов нейронных связей. Этого не может быть.

— Мои источники утверждают обратное. — Казалось, эти слова повергли Веда в уныние, но по мере того, как он продолжал, его голос звучал все более возбужденно: — По нашим сведениям, голографический способ считывания информации значительно усовершенствован. Помимо тех методик, о которых я уже говорил, теперь применяются и другие. Мне о них ничего не известно. В ходе эксперимента происходит запись картины отклика на внешнее раздражение. Его можно сохранить и повторно ввести в мозг испытуемого.

— Так что же? — Халиб пренебрежительно отмахнулся. — Они вводят в мозг человека содержимое его же памяти. Какой в этом смысл?

— Это необязательно должны быть его настоящие воспоминания. Ему можно показать изображение, созданное электронным способом. Испытуемый находится под воздействием препаратов, обостряющих его восприятие. То, что он видит на экране, впечатывается в его мозг. Повторите одну и ту же сцену несколько раз, и она, минуя области краткосрочной памяти, внедрится в глубины его подсознания. Теперь человек запрограммирован на действия, к которым его вынуждает содержимое его мозга. В медицине известен феномен под названием височная эпилепсия. Люди, страдающие ею, без видимых причин совершают необъяснимые поступки. Их организм функционирует безупречно, но они не в силах управлять своим поведением. Думаю, врачам Люмина удалось создать управляемую форму этого недуга. Люди, подобные тем, что покушались на вас и пытались взорвать «Аякс», ведут обычную жизнь, подсознательно подготавливая себя к поступкам, на которые они запрограммированы.

Налетевший ветер захлопал тентом зонта, и Халибу на ум пришло сравнение с крыльями. Несмотря на жаркий день, его охватил озноб.

— Эти люди умерли, Вед, — задумчиво произнес он, избегая смотреть на Управляющего. — Те двое, которых допрашивал Этасалоу… это было ужасно.

— Между сознанием и физиологией существует теснейшая связь, Возвышенный. С древнейших времен известны случаи, когда смертельно больные исцелялись одним напряжением воли. Люди, которым хватает жестокости обратить во зло эту особенность человеческого организма, вряд ли остановятся перед тем, чтобы запрограммировать своих подопытных на самоуничтожение. Наоборот, они непременно сделают это, стремясь обеспечить собственную безопасность.

— Контроль над разумом. Полное подчинение. Безграничная власть.

Невзирая на внешнюю невозмутимость Веда, было ясно, что насмешка императора задела его за живое. Тем не менее он сдержался и невозмутимо произнес:

— Это еще не все, Возвышенный. Мой агент умирает, и только потому он решился заговорить. Он сказал, что в последнее время его тревога несколько улеглась. Ему стало известно о ряде неудавшихся экспериментов. Судя по всему, попытки принудить человека убивать себя по приказу сталкиваются с непреодолимыми препятствиями.

— Врач, присутствовавший на допросе, утверждал, будто бы убийцы были подвергнуты полной перестройке сознания и покончили с собой усилием воли, — проронил император.

Глаза Веда возбужденно блеснули. Его напускного бесстрастия словно не бывало.

— Это старая запись, но она подтверждает все то, что я услышал от своего информатора. Манипуляторы Люмина превращают людей в роботов. Их искусство достигло таких высот, что убийцы предпочитают умереть, только бы не выдать своих хозяев.

— Их запугали и вынудили покончить с собой.

Вед медленно кивнул и повернулся к экрану, на котором все еще суетились крохотные фигурки.

— Смерть некоторых испытуемых сопровождалась еще более удивительными явлениями. Вторгаясь в неизведанные области, разделяющие мозг и сознание, экспериментаторы отмечают, что после ужаса и страха, в тот самый миг, когда аппаратура фиксирует наступление клинической смерти, у подопытных возникает чувство покоя и умиротворения. Такое впечатление, будто бы прекращение жизнедеятельности приносит мозгу необъяснимое, неестественное наслаждение.

— Различие между мозгом и сознанием? Прекращение жизнедеятельности? К чему эти тонкости, Вед? — язвительным тоном заговорил Халиб, скрывая все возраставшую тревогу. — Смерть, она и есть смерть.

— Прошу прощения, Возвышенный. Я много размышлял над этим и позволю себе не согласиться с вами. Мы используем небольшую часть мозга — ту, что делает нас людьми. Мыслительная деятельность человека управляется корой, которая представляет собой всего лишь тонкий поверхностный слой. Где-то в ней гнездится присущий нам страх смерти, любовь к цветам, неприятие резких запахов и иные эмоции. Вероятно, большая часть мозга, о которой нам ничего не известно — мы не знаем даже, какая ее доля служит вместилищем для сознания, не ведает страха смерти. А может быть, ее мышление подчиняется лишь чистой логике и воспринимает смерть так же легко, как рождение. Ну, а если она знает нечто недоступное людям? Что, если ей попросту нет нужды бояться небытия?

Под напором легкого ветра влажная ткань рубашки облепила тело Халиба. Кожа тут же покрылась пупырышками, волоски поднялись дыбом, оставляя неприятное колющее ощущение. Во рту императора возникла жгучая сухость. Он не отрывал глаз от потухшего экрана. Вед отступил на несколько шагов.

В голове Халиба закружил водоворот мыслей.

Полное, абсолютное подчинение. Могучий инструмент в руках врагов и предателей.

Чувство беспомощности исчезло, едва появившись. Халиба охватил азарт. Контроль над разумом — какая страшная сила! В ней воплотились извечные мечты и чаяния людей — не только доказать, что душа существует, но и управлять ею…

— Никому ни слова об этом, — распорядился он. — Надеюсь, твой умирающий агент не заживется на этом свете… ты понимаешь, что я имею в виду. Уже многие поколения твоя семья и императорская династия рука об руку вершат судьбы Галактики. Но еще никогда перед нами не вставал призрак столь ужасной катастрофы, сулящий вместе с тем не менее блистательное будущее. Секрет Люмина должен стать моим — ради высшего блага человечества. Помоги мне. Открой мне эту тайну, и для наших миров настанут поистине сказочные времена. Мы превратимся в богов.

Глава 19 ▼▼▼

В первые столетия своего существования династия, породившая Халиба, испытывала бесчисленные невзгоды и тревоги, которые наложили свой отпечаток на устройство императорского дворца. Однако теперь эта древняя твердыня затерялась среди грандиозных архитектурных фантазий более поздних времен. Задолго до рождения Халиба она утратила свое оборонительное значение. Башни и стены дворца, протянувшиеся на многие мили, были облицованы керамической плиткой с росписью, яркой, словно самоцветы. Живописные картины возносили блеск и величие империи до поистине фантастических высот.

Как и прежде, дворцовый распорядок полностью подчинялся соображениям безопасности. День и ночь императоров преследовали навязчивые видения — ухмыляющаяся физиономия молодчика с кинжалом, крохотные смертоносные кристаллы на дне бокала. Долгие века у стола властителя сменяли друг друга слуги, которым вменялось в обязанность пробовать пищу — многие из них покидали сей бренный мир куда раньше, чем им предназначалось природой. Та же судьба подстерегала императоров, слишком поздно осознавших последствия своей чрезмерной доверчивости. Однако подавляющее большинство покушений все же удавалось предотвратить.

Халиб не раз задавал себе вопрос — сохранится ли эта добрая традиция хотя бы на протяжении еще одного поколения. Его с детства преследовали тайные заговоры многочисленных претендентов на трон, но уже тогда у мальчика обнаружились телепатические задатки, и это свойство обрекло его на затворничество.

Пожелав спокойной ночи гвардейцам, охранявшим его опочивальню, император приложил ладонь к чувствительной пластине замка бронированной двери паровианского производства. Он любовно погладил металл. Дверь могла защитить его от любых посягательств, разве что кроме продолжительной осады.

Подданные галактического властителя имеют право в любую минуту убедиться в том, что император жив и здоров, и спальня Халиба была оснащена соответствующим оборудованием. Впрочем, он решительно запретил устанавливать там стереокамеру, которая транслировала бы изображение ночь напролет.

За панелью гардероба прятался электронный имитатор, воспроизводивший записанные заранее данные, которые свидетельствовали о том, что Халиб отлично себя чувствует и крепко спит. Включив прибор, император торопливо приблизился к резной решетке у противоположной стены помещения и прошептал короткую фразу. Датчик, замаскированный в завитках резьбы, опознал его голос и произнесенные слова. Выдвинулись потайные засовы, и Халиб беззвучно проскользнул в дверь, которая тут же захлопнулась за его спиной. Засовы вновь встали на место, издав негромкий звук, похожий на одобрительный смешок.

Халиба окружила непроглядная тьма, в запахе камня и известки чудилась какая-то тайна. Путешествия по подземным туннелям доставляли ему ребяческое удовольствие. Это была другая сторона его жизни. С самого детства он находился под неусыпным присмотром, но сейчас, оставаясь Халибом, он переставал быть императором. В своем мире он превращался в таинственного героя, который становился невидимкой по собственному желанию.

Отогнав романтические фантазии, Халиб протянул руку и безошибочно нащупал фонарь в стенном кольце. Слепящий луч вырвал из темноты узкий проход. Император двинулся в путь, минуя потайные смотровые отверстия. Из некоторых струился тусклый свет — они вели в помещения, в которых находились люди. Другие оставались темными, хотя Халиб отлично знал их местоположение. Они наводили его на мысль о предательстве. Халиб нередко задумывался — не для того ли заговорщики избегают контактов со своими пособниками, чтобы пореже вспоминать о коварстве и низости, которые собираются совершить?

Крутая лестница с узкими ступенями вела вниз, в глубь подвалов дворца. Здесь царил пронизывающий влажный холод; свежие, изысканные ароматы верхних этажей сменились запахом болота и плесени.

Здесь, в подземелье, у Халиба неизменно обострялись все чувства. Теперь он слышал не только шорох насекомых и гневное шипение кричей, которые при появлении незваного гостя яростно буравили его взглядами сверкающих рубиновым блеском глаз и спешили забиться в свои норы. В давно забытых подземных темницах и застенках до сих пор жило эхо голосов, звучавших столетия тому назад. Халибу чудились стоны пытаемых, безумный хохот, звон цепей, грохот дверей и скрежет грубых железных инструментов, разрывающих плоть и ломающих кости. Халиб прибавил шаг.

В пятне света показалась маленькая коробочка, укрепленная на стене. Император произнес несколько слов. Чуть слышно заныл двигатель, и стена, до сих пор казавшаяся монолитом, дрогнула и начала раздвигаться. Две каменные створки, рассеченные лазерным лучом, на роликах откатились в стороны, открывая тесный туннель. Халиб выключил фонарь.

Тайный проход заливал приглушенный свет. С бьющимся сердцем император шагнул вперед.

В нескольких метрах от него плясал огонек свечи, стоявшей на полу естественной пещеры. На первый взгляд, здесь никого не было.

Над свечой желтоватым светом поблескивали сталактиты. За ней ровным рядом выстроились сталагмиты, похожие на грибы безупречной конической формы. По стенам метались пляшущие отблески. Судорожно втянув в себя воздух, Халиб произнес:

— Астара?

Из-за сталагмитов послышался голос:

— Я иду, Возвышенный.

Словно призрак, она материализовалась в сумраке. Сначала появились длинные серебристые волосы, потом — овал лица. Рука, едва заметная на фоне черного плаща, равномерно поднималась и опадала, переставляя посох. Миновав частокол сталагмитов, Астара остановилась. В неверном свете выражение ее лица неуловимо менялось каждое мгновение.

— Склоняю перед вами голову, Возвышенный, — сказала она.

— Священный союз династии и Взыскующего распался, — мрачным тоном заговорил Халиб. — Ты превратила капитана Лэннета в свое послушное орудие. Ты вмешиваешься в жизнь принца Кейси и, вероятно, собираешься повлиять на его судьбу. Ты вмешиваешься в дела империи. Мне кажется, ты хочешь подорвать власть Люмина. Это недопустимо. Ты погубишь всех нас.

Астара повернула слепые глаза на звук его голоса и приподняла подбородок.

— Для меня нет ничего священного, кроме Взыскующего, и наш союз не имеет к этому никакого отношения. И никогда не имел. Я готова признаться, что судьба Лэннета и Кейси весьма интересует меня. Но позвольте заверить вас, что мой интерес служит исключительно вашим целям. Мы уже говорили об этом. И если ваши планы изменились, я хотела бы узнать, в чем заключаются эти перемены.

Несколько долгих мгновений Халиб боролся с нахлынувшей яростью. Мало-помалу его гнев иссяк, черты лица смягчились, напряженные мышцы обмякли. Он вздохнул и покачал головой.

— Я знаком с тобой всю свою жизнь, Астара. Отец привел меня в эту пещеру за твоим благословением, когда я только начинал ходить. Я был так испуган, что обмочился.

Астара негромко рассмеялась.

— Я не знала об этом, — ответила она, неожиданно переходя на «ты». — Ты держался молодцом, я даже не догадывалась, что тебе страшно.

— Хорошо еще, что я мало пил тем утром. Казалось, вся жидкость вылилась из меня до последней капли, — застенчиво произнес Халиб и тут же вновь посуровел: — Почему же ты ополчилась против меня?

— Взыскующий не причинит тебе зла.

Халиб горько рассмеялся.

— И это все, что ты можешь мне сказать? Одни лишь голословные заверения? Император заслуживает большего, Астара. Посвяти меня хотя бы в замыслы моих врагов.

— Того, что я сказала, более чем достаточно. В отличие от тех, кто подослал к вам убийц и пытался погубить «Аякс», Взыскующий искренне желает успеха твоим начинаниям.

— Стало быть, тебе об этом известно? Уж не ты ли отправила радиограмму?

В ответ послышался мягкий смех Астары:

— Я? Ни в коем случае. Ваши игры меня не касаются.

В ее словах прозвучало скрытое презрение, и в который уже раз Халиб почувствовал, как его тело пронизывает будоражащая дрожь. Ему нестерпимо захотелось проникнуть в тайну могущества Астары, постичь все те истины, которые она, словно дразня, приоткрывала перед ним.

— Говорят, ты умеешь творить чудеса, недоступные Люмину, — сказал он. — Если ты действительно желаешь процветания народам империи, перестань уклоняться от сотрудничества с Люмином и поделись с ним своими знаниями.

— Люмин — ложная религия. Борьба с ним составляет смысл всей моей жизни. Вы даже не догадываетесь, как долго я жду случая нанести ему смертельный удар. Вы знаете, что я хочу помочь вам. Вы знаете, что Солнцедарительница собирается низложить вас. — В голосе женщины Халибу почудился упрек.

— Пусть только попробует. При первой возможности я сверну ей шею. Сообщники Солнцедарительницы презирают ее.

— Вы недооцениваете грозящую опасность. Пусть я слепа, но вижу, что вы продираетесь сквозь густой дым, Возвышенный. Огня еще нет, но жар крепчает. Вот-вот вспыхнет пламя. Сумеете ли вы выдержать его напор?

— Оно погубит моих врагов, но не меня. Если ты не помешаешь. Я управляю галактикой и должен преуспеть, полагаясь только на свои силы.

— Либо потерпеть поражение. — Астара шагнула вперед, протягивая руки, и Халиб взял ее ладони в свои. — Вы защищали нас, невзирая на отчаянное противодействие. Мы едины во всем, что касается благополучия империи. И тем не менее я до конца своих дней останусь верна Взыскующему. Наши ряды неуклонно растут, наша победа неизбежна, но нам нужна ваша помощь, решительная и открытая.

— Мы работали рука об руку, сколько я себя помню. И мой отец тоже. Мы всегда соглашались в том, что Галактика должна превратиться в свободное общество. Ты обещала поддержать нас на этом пути.

— Настало время для решительных действий.

— Нет, еще рано. Ты слишком торопишься. Ты ввергнешь планеты империи в смуту.

Астара сохраняла ледяное спокойствие. Ее руки, которые Халиб держал в ладонях, словно уменьшились в размерах, и ему показалось, что женщина вот-вот растворится в воздухе.

— Добрая половина ваших миров и без того охвачена восстаниями, — заговорила она. — Тиран Донии Мандро Та готовит войска. Он вступил в сговор с Этасалоу. Солнцедарительница мечется между вами, выбирая, кого предать первым.

— Ты отдаешь отчет в том, что говоришь? Я буду последним императором галактики. Я намерен твердо придерживаться этого курса. Но династия должна сложить власть мирным путем, обеспечив своим подданным покой и процветание. Иначе меня проклянут предки.

— Твои предки были самыми гнусными подонками, каких только знал космос.

Потрясенный Халиб побледнел. У него отвалилась челюсть. Астара продолжала, не щадя его гордость:

— Ваш Прародитель поднял бунт на кораблях, перевозивших заключенных, и, захватив флот, отправился колонизировать новые миры. Так называемый Великий Раскол — выдумка, призванная объяснить, почему вас до сих пор не посетили обитатели иных уголков космоса и почему никто не сумел найти выход из вашей галактики. Главный надзиратель тюремного флота по приказу Прародителя составил карту проходов, ведущих сюда, но даже под пытками не выдал координаты Дома вашим пращурам.

— Я не верю тебе. — У Халиба пересохли губы, в груди возникла ноющая боль. — Обратный путь закрыт для нас мятежниками Дома. Они уничтожили…

— Что они уничтожили? Разум людей, нашедших дорогу сюда? Никакого Раскола не было. Дом был только счастлив избавиться от вас.

— Ты лжешь. Дом любит нас. В том, что с нами случилось, виноваты смутьяны. — Эти слова придали Халибу решительности. Он выпрямился. — Это такие же бунтари, как те, что пытались убить меня и разрушить мои планы.

Астара с невероятной ловкостью приложила ладони к его вискам. Халиб не успел даже шелохнуться.

— Вы дважды обвинили меня во лжи, — сказала она. — Мне это не нравится. Не хотите ли вы наяву увидеть восстание, охватившее тюремный флот? Собственными глазами увидеть, какое кровопролитие учинил Прародитель, чтобы положить конец слухам, опровергавшим официальную историю «колонизации»?

Халиб вскрикнул и отпрянул. Перед его мысленным взором замелькали видения, молниеносно сменяя друг друга. Казни. Пытки. Распахнутый люк и обнаженная фигура, уплывающая в бездну космоса. Еще одно лицо, рычащее, с безумными глазами. Это лицо было знакомо Халибу с младенческого возраста. Этот образ служил обитателям двенадцати планет символом любви и добра. Легендарный Прародитель.

— Власть порой требует жестокости. Никто не выпустит ее из рук по собственной воле. Вы идеалист, Возвышенный. Такой же, как ваш отец. Мы, Взыскующие, знаем о том, что вы хотите упразднить империю, однако у нас есть основания полагать, что вы будете вновь и вновь откладывать окончательное решение. Мы не можем позволить этого. Дальнейшее промедление немыслимо.

Все еще не оправившись от потрясения, Халиб, заикаясь, спросил:

— К-как тебе это удалось? Я видел…

Астара отдалилась от него, словно плывя по воздуху. Она остановилась, только оказавшись среди сталагмитов, скрывавших ее по пояс.

— Ваши враги хотят обрести власть над разумом людей, но не имеют ни малейшего понятия об истинной ценности своей добычи. Вы — как, впрочем, и они — мыслите масштабами планет, галактик, династий. Мысль Взыскующего охватывает весь безбрежный космос. Где границы человеческого разума? Что такое пространство и время, если не шоры на глазах людей? Знания, накопленные Люмином, позволяют вам путешествовать от звезды к звезде со скоростью, определяемой уровнем технологий. Но человеческий разум не должен ограничиваться этими рамками. Все, что можно представить, можно совершить наяву.

— Ты знаешь об… экспериментах?

— Да, мы знаем о них. Это путь к проклятию.

— Тогда остановите этих людей. Если Взыскующий действительно всемогущ, что мешает ему уничтожить их?

— Надежда. Надежда на то, что человечество сумеет осознать свое величие. Люди обязаны стремиться к совершенству, даже если перед ними встанут неодолимые преграды. Если отнять у них надежду, могущество Взыскующего окажется бесполезным.

Халиб растерянно моргнул; его мысли смешались, он не верил собственным глазам. Что произошло с Астарой? Удалилась ли она или каким-то непостижимым образом уменьшилась в росте? Издалека, затихая, донесся ее полный сострадания голос:

— Продолжайте борьбу, император. Мне поручили передать, что Взыскующий одобряет ваши намерения. — Еще одно плавное движение, и Астара почти скрылась в темноте.

— Я и Взыскующий всегда были едины в своих устремлениях! — закричал Халиб. — Мои враги — его враги. Скажи мне, кто проводит эти эксперименты? Где, с какой целью? Каких успехов они добились? Мне нужна ваша помощь!

— Все, что следует сделать, будет сделано. Вы сами выбираете свой путь… — чуть слышный шепот утих, неясная фигура растворилась во мраке, исчезли струящиеся серебристые волосы.

Растерянный Халиб в одиночестве возвращался в свою спальню. Оказавшись в крепких стенах, согретый яркими лучами светильников, он выключил машину, имитирующую его присутствие, и наконец справился с сумятицей, царившей в его голове. Он сказал себе, что дела обстоят не так уж плохо. «Все, что следует сделать, будет сделано». По крайней мере, Астара хоть что-то пообещала ему.

Халиб вспомнил первый доклад Лэннета о культе Взыскующего, который капитан сделал по возвращении с Дельфи. Он говорил что-то о гипнозе. Теперь понятно, зачем нужны все эти пещеры и свечи, загадочные намеки и таинственные исчезновения. Халиб язвительно улыбнулся. С другой стороны, нельзя было не признать, что у Взыскующих прекрасно поставлена разведка. Сам он только сегодня впервые узнал об экспериментах, а ведь на него работает непревзойденный осведомитель.

Если уж на то пошло, Астара ничем не лучше Веда, и тот спектакль, который она устроила, мог обмануть только доверчивого простака. Знай она об экспериментах, уже давно послала бы ему мысленную просьбу о встрече. Этой смехотворной сцены в пещере можно было избежать, если бы Халиб связался с ней первым. Впрочем, это не всегда ему удавалось, но другим людям такое было и вовсе не под силу.

Ощутив прилив уверенности, он раскинулся на кровати, вновь и вновь возвращаясь мыслями к минувшей беседе. Разумеется, все, что Астара говорила о Прародителе, — ложь и клевета. Любой религиозный культ стремится вымазать грязью тех, кто оспаривает его верховенство.

Но если Дом и впрямь тоскует по своим затерявшимся сыновьям, почему он до сих пор не…

Халиб поморщился и попытался сосредоточиться на необычайном интересе Солнцедарительницы к Паро. Окунувшись в атмосферу тайны и заговора, он испытал едва ли не наркотическое наслаждение, но беспокойство, которое заронила ему в душу Астара, тут же охладило его пыл.

Астара ошибается, утверждая, будто бы он не хочет расстаться с властью. Преодоление вековых традиций требует времени и терпения. Она недооценивает его ум, ей невдомек, сколько долгих часов он потратил, обдумывая свой замысел. Матилиса крепко держит Кейси в своих руках. Дерусу придется обложить население планеты тяжким налоговым бременем, но большую часть средств расхитят негодяи, которые именуют себя представителями имперской администрации. Матилиса сумеет воодушевить своего любовника на борьбу. Принц Кейси восстанет, Дерус будет вынужден нанести ответный удар. Со временем Лэннет поддержит Кейси, убедив себя в том, что Дерус посягнул на интересы империи.

Как только Лэннет и Кейси одержат победу, Паро станет первой планетой, правительство которой предоставит своему народу истинную свободу.

Перед мысленным взором Халиба появились иные лица, иные миры. Этасалоу, Мандро Та, Изначальная Гвардия, усиленная подразделениями донианских войск. И чудовищами Люмина.

Лэннету и Кейси придется сойтись с ними в схватке. И победить. Почувствовав угрозу, Солнцедарительница немедленно предаст и Этасалоу, и Мандро Та.

С каждой минутой Халиба охватывало все большее возбуждение. Вскочив, он принялся мерить спальню шагами.

— Она сказала: «Все, что следует сделать, будет сделано», — пробормотал он. — Да, именно так. Тем самым она призналась, что я — ее единственная надежда.

Готовясь ко сну, Халиб еще раз повторил про себя, что все идет так, как полагается. Расслабив мышцы, он начал погружаться в дрему, прошептав:

— Я сам выбираю свой путь… Кейси и Лэннет. Кто они такие? Капитан Стрелков и принц, первый претендент на престол захолустной планеты. Их долг — служить империи.

Халиб дернулся, засыпая. Но даже и теперь мысли настойчиво преследовали его.

Все эти люди лишь пешки в игре. Они ничего не понимают. Они влачат существование, полное жарких страстей и неясных желаний. Только император знает, чего хочет. Он превратил свою жизнь в нескончаемую игру, все нити которой сосредоточены в его руках.

Глава 20 ▼▼▼

В иллюминаторах пассажирской палубы показалась Паро — огромный шар, блиставший буйством красок. Планета приковывала взор, внушала невольное восхищение.

Ничто на борту «Аякса» не могло сравниться с синевой ее океанов, с зеленью ее густых лесов. Цвета и оттенки казались пассажирам и членам экипажа невероятно яркими, живыми.

Выведя корабль на круговую орбиту, капитан Насрин присоединился к толпе, заполнившей палубу. Он снисходительно похлопал по плечу жрицу Люмина, на глазах которой сверкали слезы радости и восторга.

— Как говорят у нас на флоте, — произнес он, откашлявшись, — только побывав в космосе, можно в полной мере осознать, почему люди поклоняются свету. Человек бессилен воссоздать лучи светил, ласкающие планеты. В свете солнц воплощена сама жизнь.

Молодая женщина кивнула, все еще продолжая всхлипывать.

Капитан приблизился к Лэннету.

— Я слышал, ваши парни ждут не дождутся посадки, — заметил он.

— Да, они заслужили увольнительную.

— Что ж, вы порядком их измотали. Из всех солдат, которые побывали на борту моего корабля, ваши причинили нам меньше всего хлопот. Вы славно потрудились.

Лэннет рассеянно поблагодарил. Погладив подбородок там, где кончался шрам, он повысил голос:

— Нам было хорошо на «Аяксе». Нас прекрасно кормили, не досаждали без нужды хозяйственными хлопотами. Надеюсь, мы еще полетаем вместе.

— Приятно слышать. — Насрин настороженно огляделся. — Толпа — лучшее место для доверительного разговора, капитан. Окружающие слишком заняты болтовней, чтобы подслушивать. Скажите: что вам известно о ситуации на Паро?

— В обществе наметился раскол, но единой оппозиции не существует, и лидеры мятежников ничем себя не проявили, — задумчиво отозвался Лэннет. — Надеюсь, все этим и ограничится, потому что мне предписано обучать верные трону войска методам поддержания спокойствия и порядка…

— Либо взяться за эту работу самому, — перебил Насрин. У Лэннета отвалилась челюсть, но капитан не дал ему вставить хотя бы слово. Он ухватил Лэннета за локоть и отвел его в сторону. — Слушайте внимательно. У нас не будет другого случая поговорить. Ни вы, ни принц Кейси не имеете ни малейшего понятия о том, во что ввязываетесь. Звездолетчики бывают повсюду. Мои люди смотрят в оба и держат ухо востро. А потом докладывают мне обо всем, что сумели узнать.

— Можно подумать, речь идет о простом шпионаже.

— Если вы считаете ремесло шпиона простым, значит, вы не так умны, как мне казалось. Звездолетчики славятся своей подозрительностью, осторожность — их вторая натура. Я верен империи не меньше вас, однако надежды на то, что власть добровольно пойдет на реформы и станет терпимее относиться к инакомыслию, кажутся мне наивными и беспочвенными. Вы спасли наш корабль, Лэннет. Вы даже не представляете, как много это для нас значит. Здесь, в космосе, мы свободны. Отправившись в полет, мы оказываемся наедине со Вселенной. Вы помогли нам, и в благодарность за это — впрочем, тому есть и другая причина — я готов сделать то, чего не позволял себе никогда. Я готов довериться человеку, не входящему в наш клан. И вот что я хочу вам сказать: Паро — ловушка, западня, расставленная на вас, на принца Кейси, на малышку, которая летит с нами.

— Дилайт?

— Ее включили в список пассажиров в самую последнюю минуту, по настоянию Солнцедарительницы, которая поддерживает с ней непрерывную связь, — мрачным тоном произнес Насрин.

— Но при чем здесь…

— Молчите и слушайте. — В голосе Насрина зазвучал вызов. — Я приверженец культа, Лэннет. Я сознаю мощь Люмина и пользуюсь его научными достижениями, но моя душа отдана Взыскующему. Это и есть та, вторая, причина, побудившая меня к откровенности с вами. Мне рассказали о том, что вы сделали для одного из нас. Так вот, знайте: Дилайт — бесценное сокровище Взыскующего. Она была предназначена ему, но ее похитили. Мы сможем вернуть ее себе, только если она сумеет освободиться от людей, которые ее используют.

— Освободиться? Маленький ребенок — и вдруг сокровище? Вдобавок, похищенное? Это попросту смешно. Неужели пятилетняя девочка способна осознавать такие сложные понятия, как свобода воли или грань между добром и злом? Я глубоко уважаю Взыскующих, с которыми встречался. Можно сказать, я полюбил их. Но я верю только самому себе и императору. У меня нет причин верить кому-нибудь еще. Я благодарен вам за совет и буду крайне осторожен на Паро, но у меня слишком много собственных забот, чтобы вмешиваться в религиозные распри.

Насрин отступил на несколько дюймов, потеснив при этом окружающих.

— Мне велели как можно внимательнее присматривать за девочкой, — ледяным тоном сказал он Лэннету. — Теперь я возлагаю эту обязанность на вас. И прежде чем вы ответите насмешкой либо назовете меня безумцем, я скажу вам кое-что еще: Астара не спускает с вас глаз.

Не дав Лэннету опомниться, Насрин смешался с толпой. Он был совсем рядом — улыбался, кивал, обменивался рукопожатиями с пассажирами, понемногу удаляясь. Только теперь Лэннет сообразил, что стоит, разинув рот. Со стуком сомкнув челюсти, он стыдливо огляделся. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Напустив на себя безразличный вид, он выглянул в иллюминатор, в котором только что появились звездочки лихтеров, поднимавшихся навстречу кораблю.

Мгновение спустя Лэннет краешком глаза уловил движение и повернулся. Рядом стояла Матилиса с девочкой на руках. Обняв жрицу за шею, Дилайт во все глаза смотрела на Лэннета, не обращая внимания на величественное зрелище планеты. В ее сверкающих глазах застыла печаль, на лбу залегла едва заметная складка. Казалось, она хочет задать Лэннету какой-то очень важный вопрос.

Лэннет зашагал прочь, торопясь вернуться в привычную обстановку солдатского кубрика, где его люди дожидались высадки на планету.

Прощание с кораблем было для всех настоящим праздником. Новобранцы, еще не бывавшие в сражениях, хлынули в туннель, соединявший «Аякс» с лихтером. Те, кто побойчее, обменивались шутками и насмешливыми замечаниями. Другие замкнулись в настороженном молчании, как будто операция, начала которой они еще недавно ожидали с таким нетерпением, теперь внушала им дурные предчувствия.

За исключением Лэннета, офицерам взвода впервые предстояло выполнять боевую задачу. С напускной уверенностью, которая вряд ли могла кого-нибудь обмануть, они осматривали оружие и проверяли снаряжение, с головой окунувшись в хлопоты. Но, в сущности, они были возбуждены не меньше рядовых и не знали толком, что ждет их в дальнейшем.

Сержанты отделений держались совсем иначе. Испытанные, закаленные ветераны, они волновались так же, как все остальные, но в их поведении угадывались осведомленность и опыт. Каждый их приказ, каждое движение были исполнены уверенности. Неискушенный наблюдатель счел бы их бездушными, излишне суровыми.

Лэннет поглядывал на них с неприкрытой гордостью. Эти люди не подведут.

При виде грубоватой развязности своего войска он едва сдерживал улыбку. Ему пришло на ум, что если новобранцев можно сравнить с кончиком клинка, то командиры отделений — надежное, острое лезвие.

Именно этих качеств Лэннет ждал от своих бойцов; рядом с ними он чувствовал себя на своем месте.

Стоя на поверхности планеты в лучах заходящего солнца, прислушиваясь к затихающему гулу антигравов, Лэннет вглядывался в лица друзей и родственников, встречавших членов КБГ у лихтера Кейси. Он знал, что подобные события выливаются на Паро в красочные представления, однако нынешняя встреча казалась по меньшей мере сдержанной. Почти все головы были обращены в сторону Стрелков. В глазах большинства людей читалась затаенная враждебность.

Однако рабочие космопорта и не думали скрывать своего отношения к гостям. Клешни погрузочных машин грубо, с нарочитой небрежностью подхватывали экспедиционное имущество. Когда это случилось впервые, сержант Клузанаманн сделал вид, будто ничего не заметил. Во второй раз он насторожился. Третий погрузчик сломал контейнер, вывалив на бетон плазганы. Клузанаманн в два прыжка взлетел на погрузчик и выдернул водителя из кресла. Рабочий упал на бетон. Сержант уже собрался схватиться с ним, но в ту же секунду рядом появился Лэннет. Он перехватил стиснутый кулак Клузанаманна и отвел его в сторону.

— Я сам займусь этим. Неприятности нам ни к чему. Отправляйтесь-ка лучше к солдатам и смотрите за ними в оба.

После секундного размышления сержант машинально отдал честь и двинулся восвояси. Лэннет повернулся к рабочему, который уже поднялся на ноги и отряхивался, пылая гневом. Из-за ящиковпоказались еще двое. Один из них сжимал в руке стальной ломик.

— Хорошо, что вы остановили этого старого болвана, — заговорил первый. — Я уже собирался…

— Он вытряс бы из тебя душу. — Лэннет скользнул вправо, прижимаясь спиной к погрузчику. Машина защищала его сзади и вдобавок скрывала неприятную сцену от глаз встречающих. Он положил ладонь на рукоять меча. — Если вы не прекратите размахивать своей железкой, я того и гляди подумаю, что мне следует обороняться. Вам это не понравится.

Водитель присел в боевой стойке:

— Вам нас не запугать.

Лезвие меча со свистом вылетело из ножен. Прежде чем противники успели хотя бы шевельнуться, Лэннет поддел кончиком скобу для ломика, висевшую на поясе второго рабочего.

— Вы еще глупее, чем я думал, — заметил он, дернув скобу. — Бросьте сейчас же.

Побледнев, рабочий разжал пальцы. Ломик со звоном упал на бетон.

Лэннет отступил назад и, не глядя, вставил меч в ножны. Он проделал это с такой быстротой и ловкостью, что противники, забыв о своем гневе, изумленно вытаращили глаза.

— Мы прибыли на Паро не воевать с ее народом, а для того, чтобы оказать ему помощь, — продолжал Лэннет. — Быть может, вы наконец приступите к работе?

— Капитан Лэннет! — Окрик прозвучал совершенно не к месту. Он напомнил рабочим о размолвке, и их лица, мало-помалу начинавшие смягчаться, вновь приняли ожесточенное выражение. Человек, звавший Лэннета, приблизился: — Король Дерус ждет вас, сэр!

Лэннет узнал голос Болдана.

— Уже иду, капрал, — ответил он, не спуская глаз с троицы, и, шагнув в сторону, повторил: — Мы хотим помочь Паро. Дайте нам шанс убедить вас в этом.

Водитель погрузчика, затеявший ссору, не унимался.

— Мы по горло сыты помощью таких, как вы, — язвительно заговорил он. — И помощью вашего грабителя-императора.

Лэннет сохранял самообладание.

— Я прошу об одном: дайте нам шанс. — Сзади доносились торопливые шаги Болдана. Едва тот выскочил из-за погрузчика, Лэннет услышал скрежет извлекаемого меча и приглушенное восклицание капрала при виде сцены, представшей его взору. По-прежнему глядя на рабочих, Лэннет остановил Болдана предостерегающим жестом. — Собери плазганы и упакуй их в ящик, — велел он. — Приведи сюда людей, пусть присмотрят за погрузкой. — Обратившись к рабочим, он добавил: — Если у вас есть жалобы, я готов их выслушать. Император не станет терпеть злоупотреблений властью.

— Злоупотреблений? — все тем же тоном переспросил водитель. — Негодяи, которых он нам посылает, чувствуют себя совершенно вольготно. Можно подумать, вы об этом не знаете.

Рабочие принялись вполголоса переговариваться, и Лэннет счел за лучшее не вмешиваться. Он с облегчением услышал, как вновь заработал двигатель машины. Что ж, по крайней мере, разгрузка возобновилась.

Как только он приблизился к толпе придворных, вспыхнули прожектора, установленные на высоких мачтах. Яркий свет чудесным образом преобразил одеяния встречающих. Роскошь паровианского двора была знакома Лэннету по передачам стереовидения, но реальность превзошла самые смелые его ожидания.

Мужчины были одеты более-менее одинаково — в приталенные куртки с открытым воротом и широким рукавом по локоть. Под куртками они носили изящные сорочки с длинным рукавом — либо в тон куртке, либо контрастирующего цвета. Однако все куртки были одного оттенка, а на сорочках красовалась вычурная вышивка. Брюки столь же ярких расцветок расширялись от колена, прикрывая блестящие полуботинки, и были перепоясаны широкими кожаными ремнями с тиснением и декоративными пряжками.

Женские наряды были еще ярче и поражали бесконечным разнообразием фасонов. Здесь было все — от костюмов, напоминавших мужские, до блузок, юбок и платьев. Некая отважная модница натянула на себя одеяние, облегавшее ее плотно, словно вторая кожа.

Однако куда больше Лэннета занимали клинки. Все мужчины были вооружены традиционными длинными мечами в ножнах, прицепленных к поясу. Петли из тонкой кожи удерживали их в горизонтальном положении. Но это было отнюдь не церемониальное оружие. Несмотря на богатство отделки, Лэннет признал в них боевое снаряжение. Человеку, вооруженному коротким колющим мечом Стрелков, паровианский клинок не сулил ничего хорошего.

Мечи женщин, как и их одежда, были весьма разнообразны. Женщины носили более легкие, короткие клинки, которые висели за спиной таким образом, что рукоять находилась у уха. Дамское оружие отличалось грозным, зловещим изяществом. Лэннету хватило одного мгновения понять, что паровианки напоминают ему хищных насекомых. Насекомые были единственной коренной жизненной формой планеты, и, борясь за существование, люди неизбежно приобрели сходство с ними. Клинки женщин навели Лэннета на мысль об обитающих на Паро кровожадных узкотелых мухах мандиблах длиной в руку, о которых он знал из книг. Своими острыми как бритва челюстями мандибла могла отхватить кусок плоти размером с большой палец, прежде чем человек замечал, что его укусили. Припомнив длинный список прочих мерзостей Паро, Лэннет брезгливо поморщился. Ему на плечо села мошка, и он прихлопнул ее куда более сильным ударом, чем требовалось.

К этому времени он вплотную приблизился к Дерусу и невольно сосредоточил на нем внимание. Король превосходил Лэннета ростом, глазная складка, характерная для монголоидных рас, была более выраженной, чем у Кейси, однако кожа короля была светлее, почти белая. Его волосы отсвечивали ярким золотом, которое оттенял коричнево-зеленый костюм. Лэннет находил его внешность скорее экзотически-броской, чем красивой. Удлиненное лицо Деруса и его осанка выдавали в нем человека, привыкшего повелевать. Кейси стоял рядом. Щеки принца раскраснелись, он горделиво поглядывал на брата и на своих приближенных.

Лэннет замер на месте и, отдав честь, представился королю.

Дерус тепло улыбнулся:

— Мы искренне признательны императору за то, что наших солдат будет обучать столь крупное подразделение, возглавляемое таким храбрым офицером. Добро пожаловать на Паро, капитан.

Он протянул руку, сжав ладонь в кулак и отставив в сторону большой палец. Следуя наставлениям Кейси, Лэннет повторил его жест. Мужчины соприкоснулись подушечками пальцев.

— Для меня большая честь представлять императора на вашей планете, король, — произнес Лэннет.

Дерус лукаво подмигнул:

— Если хотите, я могу выступить с речью. Но тогда и вам придется сказать что-нибудь в ответ. Быть может, мы оставим формальности и двинем во дворец? У меня пересохло в глотке.

Ошеломленный его бесцеремонностью, Лэннет растерянно молчал. Кейси пришел ему на выручку:

— Как всякий доблестный офицер, капитан не прочь выпить во дворце либо в таверне, но он не примет ваше предложение, пока не убедится в том, что его людям обеспечены должные условия. Он изрядный педант во всем, что касается его обязанностей.

— Тебе следовало бы накрепко затвердить этот урок, брат мой, — сказал Дерус и обезоруживающе улыбнулся, увидев недовольную мину на лице Кейси. — Вы правы, капитан, — заговорил он, обращаясь к Лэннету. — Займитесь своими людьми. Но мы ждем вас к обеду. Второй час первой ночной четверти. Час Глаза.

Лэннет отдал честь и, развернувшись кругом, двинулся прочь.

Первая ночная четверть длилась от шести до девяти вечера. Второй час — значит, семь часов. Час Глаза. Лэннет остановился и, смахнув пот со лба, подумал, кому могло прийти на ум разделить паровианские сутки на восемь четвертей и присвоить каждому часу свое название. Он на секунду развеселился, представив, какой частью тела нарек бы этот нелепый древний обычай.

Отдаленный шум оторвал его от праздных размышлений. Поначалу Лэннет решил, что это заработала какая-то огромная машина. Однако звук был совсем иной. В нем не было ритма. Лэннет признал рев толпы еще до того, как собственными глазами ее увидел. Королевская свита поравнялась с башней космопорта, и ей навстречу двинулись электромобили, которые должны были доставить людей во дворец. За башней неистовствовала толпа, которую сдерживала шеренга солдат с длинными мечами наготове. Живая, пульсирующая, аморфная масса людей словно бросала вызов сверкающим клинкам, подступая все ближе. Как только Дерус поднялся на борт своего электромобиля, из сотен глоток разом вырвался вопль гнева и ненависти.

Глава 21 ▼▼▼

О том, чтобы навести порядок на поле космопорта, не было и речи. Невзирая на двухмесячные изнурительные тренировки на борту «Аякса», подготовка Стрелков оставляла желать лучшего. Искусственная гравитация имитировала реальные условия лишь отчасти, а упражнения на стальной палубе имеют мало общего с усмирением беснующейся толпы.

По шеренгам Стрелков прокатился мрачный ропот. Они полагали, что их встретят с распростертыми объятиями, и столь откровенная ненависть оказалась для бойцов полной неожиданностью. После долгого полета, шести подпространственных переходов и тяжелых тренировок у всех было приподнятое настроение, но радость по поводу посадки на планету оказалась омраченной.

Разыскав паровианского капитана, отвечавшего за перевозку Стрелков, Лэннет совершенно ясно дал ему понять, что не намерен вступать в контакты с гражданским населением. Лицо паровианца, до сих пор каменно-неподвижное, удивленно вытянулось.

— Нам предписано покинуть порт через главные ворота, — возразил он.

— Мы отправимся через другие ворота, другим путем, огибая толпу и любые скопления гражданских. Нам не нужны неприятности по дороге в лагерь.

— Неприятности? От этих никчемных людишек? — Капитан растянул губы в зловещей ухмылке. — Хотите позабавиться? Я велю пилотам снизиться, когда мы будем лететь над толпой. Вы видели, что творит с человеком антиграв военного транспортника? Нечто вроде удара тяжелой дубиной, только не остается синяков. Отдача ходовых двигателей расшвыривает людей, словно сухие листья.

Лэннет начинал понимать причины враждебности водителя погрузчика.

— Нет, мы обойдем их стороной. Где ваша машина? — Паровианец ткнул пальцем, и Лэннет добавил: — Я полечу с вами.

Он отправился проследить за формированием колонны. Вдалеке в воздух взмывали экипажи встречавших и участников КБГ, прибывших на планету. Описав дугу, они покидали территорию порта, быстро набирая высоту. Лишь один электромобиль совершил тот самый маневр, о котором с таким восхищением говорил недавний собеседник Лэннета. Люди, над которыми он проносился, валились на бетон, складываясь пополам. Над полем космопорта поднялся рев бессильной ярости. Едва электромобиль умчался, толпа ринулась к пострадавшим. Лэннет понимал, что они отчаянно нуждаются в помощи. Ему доводилось быть свидетелем применения низколетящих антигравов в качестве боевого оружия. Даже издалека он видел людей, корчившихся в спазмах неудержимой рвоты. Антиграв воздействует на нервную систему подобно короткому замыканию. Люди теряют контроль над собой — некоторые на несколько минут, другие — на сутки и более.

Кейси отбыл вместе с кавалькадой аристократов и прочих знаменитостей. Лэннет подумал, что пострадавшие вряд ли знают, на каком электромобиле улетел принц. И вряд ли они захотят разбираться, кому принадлежит экипаж, причинивший им мучительные страдания. Лэннета словно громом поразила мысль, которую, казалось, кто-то нашептал ему на ухо: что за бессмысленная жестокость — терзать людей, и без того влачащих бесправное, жалкое существование? До какой степени нужно было их запугать, чтобы напрочь отбить желание сопротивляться? И неужели власть предержащим не хватает ума понять, что доведенный до крайности человек рано или поздно восстанет?

— Капитан? — Услышав озадаченный голос лейтенанта Касида, Лэннет вздрогнул и обернулся. — Я вижу, вы крепко задумались, шкипер. Я уже собирался прикрикнуть на вас. Мы рассадили людей по машинам, погрузили снаряжение и готовы к очередному переходу.

Шутка Касида заставила Лэннета поморщиться, но он тут же заулыбался:

— Забудьте это слово, лейтенант. Меня бросает в дрожь одна мысль о том, что нам предстоит возвращение домой.

Касид улыбнулся в ответ:

— Люди, толпящиеся у башни, живо отправили бы нас обратно, будь на то их воля.

Едва Лэннет поднялся на борт головного электромобиля и занял место за спиной паровианского капитана, все машины разом поднялись в воздух. Лэннет неохотно признал, что капитан как нельзя лучше вымуштровал своих пилотов. Машины отправились в путь плавно и слаженно, безупречно выдерживая дистанцию. Лэннет уже хотел расслабиться, когда запищал коммуникатор, вшитый в воротник его мундира. Он ответил на вызов, и голос лейтенанта Марта произнес:

— Головной электромобиль первого отделения теряет энергию. Мы снижаемся.

Лэннет заметил, что паровианец получил те же сведения. Он повернулся, рассматривая вытянувшийся позади строй машин.

— Разворачивайтесь, — велел он. — Мы летим обратно.

Капитан покачал головой:

— Только этого не хватало. Они опускаются прямо в толпу. Их забросают камнями.

Лэннет подался вперед и схватил его за горло, прижимая большими пальцами кость нижней челюсти. От боли паровианец выпучил глаза и широко раскрыл рот, захлебываясь беззвучным криком. Лэннет повернулся к пилоту, который в полной растерянности взирал на сцену, разыгравшуюся рядом.

— Займитесь своим делом, солдат, — велел Лэннет. — Возвращайтесь к упавшей машине.

Пилот торопливо подчинился.

Они прибыли на место в тот самый миг, когда потерявший управление электромобиль тяжело рухнул на забор, ограждавший поле космопорта, и, вырвав из бетона металлические прутья, вмял их в землю. Экипаж Лэннета завис над местом катастрофы. Толпа бросилась врассыпную, и из упавшей машины выпрыгнули Стрелки. Лэннет заговорил в микрофон:

— Первое отделение, приземляйтесь. Прикройте людей, потерпевших аварию. Остальным отделениям занять круговую оборону и высадиться на поле. Лейтенант Касид, приготовьтесь выступить со вторым и третьим отделениями против толпы. Действовать только по моему приказу.

Один за другим командиры доложили о готовности. Лэннет уже стоял на поле. Он услышал удаляющийся рев двигателей машины паровианского офицера.

В борт поврежденного электромобиля с режущим ухо лязгом ударился камень. Еще несколько отразились от машины и покатились по бетону. Вскрикнул раненый Стрелок. Перекрывая шум, послышался голос сержанта, который выстраивал своих людей в оборонительную линию. Сохраняя порядок, они двинулись вперед, пытаясь запугать толпу. Лэннет приказал лейтенанту Марту и командирам остальных отделений поддержать передовой отряд. Если учесть опыт новобранцев, они произвели маневр с удивительной четкостью.

Лэннет поравнялся с авангардом в тот самый миг, когда камень угодил одному из солдат прямо в рот. Отвратительный хруст был слышен даже сквозь рев толпы. Солдат отпрянул, вскрикнув от боли и неожиданности. Выплюнув на бетон окровавленные зубы, он пришел в неистовство и, выставив перед собой меч, ринулся вперед, словно бешеный зверь. Застигнутые врасплох, его товарищи не успели даже шелохнуться. Когда они пришли в себя, солдат уже почти смешался с толпой. Остальные бросились ему на помощь, Лэннет вместе с ними. При виде разгневанных Стрелков передние ряды толпы обратились в бегство, немилосердно топча тех, кто стоял за их спинами. Лишь несколько паровианцев продолжали швырять камни. Рядом с ними появились несколько человек с длинными шестами в руках. Встреченный градом камней, солдат с выбитыми зубами упал на колени, и на него посыпались удары палок. Несчастного продолжали избивать даже после того, как он распластался на поле ничком.

В тот же миг к нему подоспели товарищи. Паровианцы бросили шесты и скрылись в толпе. Один из двух капелланов, приписанных к отделению, оттеснил плечом сгрудившихся Стрелков. Не обращая внимания на камни и палки, которыми его забрасывали мятежники, он склонился над потерявшим сознание солдатом и, прикрыв его собственным телом, потащил прочь, судорожно вздрагивая каждый раз, когда в него попадал тот или иной предмет.

Лэннету удалось остановить своих людей в основном при помощи грубой силы. Он хватал то одного, то другого и отшвыривал их назад. Остальные вняли приказам офицеров. К счастью, толпа предпочла занять более отдаленные позиции, опасаясь обозленных Стрелков и их обнаженного оружия.

Пытаясь оттеснить солдат к машинам и избежать дальнейшего кровопролития, Лэннет повернулся лицом к толпе и медленно попятился назад, выпрямившись во весь рост и отклоняясь ровно настолько, чтобы избежать летящих камней.

Лэннет знал, что при массовых беспорядках рано или поздно наступает переломный момент. Так получилось и теперь. Исчерпав первую вспышку энергии, толпа уже не находила в себе решимости продолжать бесчинства. Молодые Стрелки жаждали отомстить за раненого товарища, и только верность дисциплине удерживала их на месте. Возникло равновесие, хотя и весьма шаткое.

Толпа застыла на поле у невидимой черты. Оттуда все еще доносились угрожающие крики, сопровождаемые редкими камнями, но паровианцы, по всей видимости, начинали сознавать, что дальнейшие агрессивные действия чреваты суровым возмездием. Чтобы закрепить успех, Лэннет приказал второму и третьему отделениям развернуться в боевой порядок. Торопливыми перебежками солдаты заняли позиции на флангах. Их появление заставило толпу умолкнуть, и теперь единственным звуком, разносившимся над полем, был топот тяжелых башмаков и завывание антигравов. Как только Стрелки заняли свои места и сплотили ряды, выставив перед собой оружие, толпа начала рассасываться. Лишь несколько самых рьяных упрямцев не желали уходить. Стрелки смотрели на них, не шевелясь.

Ракетометчицы, не принявшие участия в столкновении, внесли тяжело раненного солдата в электромобиль первого отделения. Лейтенант Март, вполголоса ругаясь, старался не смотреть на кровавые пузыри, появлявшиеся при каждом вздохе на губах несчастного. Убедившись в том, что все люди размещены по машинам, Лэннет хлопнул Марта по спине и сказал:

— Он поправится. Не беспокойтесь. Я горжусь вами. Вы действовали четко и слаженно, как одна команда. Даже в самые первые минуты…

Его ослепила яркая вспышка. Он невольно вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли. Белая пелена перед глазами исчезла, превратившись в мириады разноцветных искорок. Только теперь Лэннет почувствовал мучительную боль над левым ухом. Его внутренности сжались в клубок. Он бессильно привалился к корме электромобиля, в последнем проблеске сознания подавшись вперед и упав внутрь салона. Чьи-то руки тут же подхватили его. Сквозь гул в голове до него доносились проклятия и отрывистые команды. Он лежал лицом вниз, и жесткая стальная палуба казалась ему мягче любой, самой уютной постели.

Перегруженный электромобиль, покачиваясь, с трудом поднялся в воздух. Тело Лэннета противилось каждому движению. Он сглотнул кислую вяжущую слюну и потянулся к шее, по которой стекала кровь. Крепкие пальцы остановили его руку. Он повернулся, и от чересчур резкого движения у него еще сильнее закружилась голова. Капеллан бросил на Лэннета суровый взгляд:

— Успокойтесь, капитан, и позвольте мне заняться своим делом.

Лэннет подчинился. Уверенные руки ввели в его предплечье иглу, соединенную проводом с небольшой черной коробкой. Аппарат загудел, на его поверхности вспыхнули цифры. От их мелькания к горлу Лэннета подступила тошнота. Капеллан одобрительно проворчал:

— У вас отменная кровь, капитан. Давление, газовый и химический состав — все в пределах нормы.

Он извлек иглу и, покопавшись в сумке, достал коробку большего размера с кабелем, на конце которой был укреплен диск. Лэннет закрыл глаза, отдавшись убаюкивающим прикосновениям холодного минимага, которым капеллан водил по его голове. На этот раз диагноз оказался более тревожным.

— По-моему, в вашем черепе небольшая трещина. Я фиксирую нарушения мозговой деятельности и боюсь…

— Какие еще нарушения? У меня попросту закружилась голова. Оставьте меня в покое и займитесь пострадавшими. У меня все в порядке, слышите?

Капеллан промолчал. Нахмурившись, он отвернулся, высматривая очередного пациента.

Краешком глаза Лэннет заметил второго капеллана, хлопотавшего над тяжелораненым солдатом. Изображение в его глазах двоилось, казалось смазанным. Лэннет напряг силы и потянулся к руке Марта, чтобы привлечь его внимание. Он хотел успокоить лейтенанта, но язык отказывался подчиняться ему. У Лэннета возникло странное ощущение. Он прекрасно сознавал, какие именно слова хочет произнести, буквально видел их воочию, но был вынужден выговаривать их по слогам, тщательно следя за каждым звуком.

Сквозь гул двигателей и вибрацию слышались стоны раненого новобранца. Его грудь бурно вздымалась. Лэннет расслабился, внушая себе, что в его тело втекает животворная целительная струя энергии.

Увидев лагерь, предназначенный для размещения Стрелков, Лэннет испытал лишь безотчетное недоумение. Отделенный от ближайшего населенного пункта несколькими милями безликой, поросшей кустарником местности, лагерь представлял собой огороженную колючей проволокой квадратную площадку с тускло-зелеными палатками, разбитыми на каменистом мысу. По обе стороны скалы, образованной шероховатыми вулканическими породами, простирались серые песчаные берега. С внешним миром лагерь соединяла одинокая грунтовая дорога.

Первые электромобили уже стояли под разгрузкой. Клузанаманн, Уит и лейтенант Касид распределяли людей по палаткам. Лэннет с ходу отмел попытки отправить его в постель. Заметив, какими взглядами его провожают окружающие, он состроил деловитую, чуть раздраженную мину. Болдан положил конец его притворству, сказав:

— Сэр, у вас видок — краше в гроб кладут. Вам нужно принять горизонтальное положение и вызвать врача.

Лэннет попытался втолковать капралу, что чувствует себя прекрасно, но, как и прежде, не сумел совладать с языком. Он искоса посмотрел на Болдана, внезапно заподозрив, что за его нарочитой заботливостью кроется тайная издевка. Он протянул руку, чтобы оттолкнуть молодого человека, но промахнулся и невнятно проворчал:

— Вы свободны.

Болдан отпрянул, беспокойно оглядываясь в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь.

Послышался крик, и Лэннет увидел электромобиль, опускавшийся на посадочную площадку. Из салона вышла Нэн Бахальт. Осмотревшись, она двинулась к Лэннету, выпрямившись, как струна, и чеканя шаг. В лучах заходящего солнца ее лицо поблескивало от пота. Лэннет прищурился, вдруг почувствовав, что любой яркий предмет причиняет его глазам режущую боль. Однако сверкание кожи Нэн казалось особенно враждебным, словно блеск черной полированной стали, нацеленной ему в грудь. Он обхватил себя руками.

— У вас несколько раненых, один из них — серьезно. Вас и самого оглушили камнем. Почему вы не доставили пострадавших в госпиталь?

— Мы сами способы позаботиться о себе.

Нэн уже достаточно приблизилась к нему, чтобы понизить голос, если бы захотела. Но она не сделала этого.

— Вы ведете себя глупо и опрометчиво. Где тяжелораненый солдат?

— В лазарете. Вон там. — Лэннет ткнул пальцем. Прежде чем он успел тронуться с места, Бахальт прошла мимо. Он торопливо нагнал ее, стискивая зубы и превозмогая дурноту. Ему казалось, что под его ногами покачивается земля, а краски окружающего пейзажа приняли неестественную резкость и яркость. Добравшись до палатки лазарета, он ухватился за подпорку, напустив на себя безразличный вид. Бахальт заговорила с главным врачом, но ее голос был слишком тихим, чтобы Лэннет мог разобрать слова. Завершив беседу, Нэн повернулась к нему.

— Я забираю этого солдата в городскую клинику. Если еще кому-нибудь из раненых потребуется помощь, которую невозможно оказать на месте, врач отправит их следом. А сейчас я осмотрю вас.

Лэннета охватило раскаяние. Он предпринял попытку оправдаться:

— Я даже не подозревал… — Внезапно палатка перед его глазами заходила ходуном, лицо Нэн расплылось, превращаясь в темное пятно на тошнотворно-ярком фоне. Лэннет словно со стороны услышал собственные слова: — Гостеприимные жители Паро встретили нас камнями… чтоб им пусто было… — Палатка продолжала метаться из стороны в сторону и наконец вырвала подпорку из его рук. Лэннет потянулся следом, но промахнулся. У него подкосились ноги. Он рухнул на колени, потом повалился вниз лицом. Осторожные пальцы принялись ощупывать рану, причиняя ему мучительную боль. Лэннет хотел протестовать, но, почувствовав, что потеряет сознание, стоит лишь ему открыть рот, отказался от этого намерения.

— Вы правильно сделали, вызвав помощь, — сказала Нэн врачу. — Капитан Лэннет едва не обвел меня вокруг пальца. Его череп крепче стали, и все же треснул. Но капитан предпочел бы умереть, лишь бы не сознаться в своей слабости. Выносите его отсюда. — Болезненные тычки и поглаживания прекратились. Лэннет уже собирался обратиться к Бахальт с язвительной благодарностью, но у него смешались мысли, а каждое движение губ давалось непосильным трудом. Внезапно ему пришло на ум, что было бы неплохо поспать. Странно, что он подумал об этом только сейчас.

В последнем проблеске сознания Лэннет услышал далекие, сопровождаемые эхом слова Нэн. Он удивился этому, ведь, казалось, женщина говорит шепотом.

— Что они сделали с вами, глупый гордец? И что вы сами сделали с собой? Неужели вы не понимаете — такие люди, как вы, никогда не побеждают. Вы обречены на поражение.

Глава 22 ▼▼▼

Лэннет медленно приходил в себя, не сознавая, где он находится и который теперь час. Усилием воли он подавил растущий страх. Ощущение опасности донельзя обострило все его чувства. Сделав вид, будто бы он все еще в обмороке, Лэнет потянул воздух носом. Запах мыла, сладковатый и вместе с тем едкий. Дезинфекция. Чуть приоткрыв глаза, Лэннет осмотрелся. Вокруг все белое. Ну, конечно. Он в больнице.

Бояться было нечего, но страх не отступал.

Болезненными волнами нахлынули воспоминания. Лэннет припомнил, как свалился с ног в лагерном лазарете, и его лицо зарделось от стыда. Что говорила Бахальт? Что-то о «глупом гордеце». Тут ей было нечего возразить. Еще она спросила: «Что они сделали с вами?» Смысл этих слов ускользал от Лэннета. Судя по тем ощущениям, которые терзали его голову, пальцы Бахальт забрались туда на порядочную глубину.

Обводя взглядом безликую палату, Лэннет протянул руку и коснулся повязки на голове. Врачи не поскупились на бинты; голова казалась огромной и была мягкой на ощупь, словно гигантская дыня, произрастающая на Атике. Рана отчаянно чесалась. Стало быть, она заживает. Лэннет провел пальцами по зигзагообразному шраму на своем лице. В ту пору, когда этот шрам был свежим и только начинал подсыхать, он ужасно зудел.

Лэннет обнаружил на себе и другие повреждения. Пальцы нащупали несколько болезненных опухолей на лице — там, где пролегал шрам. Шевельнувшись, он почувствовал жжение ссадин на правой ноге, спине, на плече. В него угодило куда больше камней, чем ему тогда показалось. В душе Лэннета поднимался яростный гнев, помогая ему забыть о боли.

Решив, что злостью делу не поможешь, Лэннет вновь открыл глаза и осмотрел комнату. Сверху на него взирал стереовизор, по экрану которого беззвучно скользили инструкции. Ему предлагалось подавать сигналы движением век, голосом, либо посредством пульта дистанционного управления, укрепленного на ограждении койки. Лэннет решил высказать свои требования вслух. Аппарат послушно опустился на выдвижных рычагах, несколько раз повернулся из стороны в сторону, обеспечивая Лэннету наилучший обзор, и наконец включился. На экране возникла реклама торговца подержанными электромобилями. Лэннет раздраженно велел стереовизору убираться, и тот скользнул в свое гнездо.

Лэннет чуть шевельнулся. В районе шеи возникло тянущее чувство. Кабель системы датчиков. Он ворчливо выругался себе под нос. На стене слева от койки был укреплен индивидуальный медицинский регистратор паровианского производства — прибор, в мельчайших подробностях фиксирующий параметры жизнедеятельности пациента. Лицевая панель аппарата размером метр на метр была до такой степени напичкана шкалами, кнопками, экранами и лампочками, что сошла бы за пульт управления звездолетом. Народная молва окрестила ИМР «ябедником». Лэннет терпеть не мог этот мигающий, жужжащий, чирикающий прибор. С его помощью изверги в белых халатах буквально влезали в печенки подключенному к нему бедолаги. В настоящий миг на экране мерцали красные символы, обозначавшие группу крови Лэннета, артериальное давление и ее химический состав. Еще одна панель — приятного голубого цвета — извещала о частоте и глубине дыхания. На зеленой шкале Лэннет прочел значение температуры, измеренной на мочке уха и на лбу. Мигающий желтый транспарант перечислял лекарства (дозы и последний срок введения), аллергические реакции (таковых обнаружено не было) и пожизненный список прививок. Здесь же значилось имя дежурной медсестры. Наморщив лоб, Лэннет задумался над значением ряда цифр золотистого цвета. Таких он еще не видел. Цифры мелькали быстро и тревожно. Как только Лэннет внимательнее присмотрелся к непонятному прибору, единица в одном из окошек сменилась пятеркой, а из чрева устройства донесся заунывный вой. Лэннет подался вперед, пытаясь прочесть слова на экране, и тут же заметил датчик, прикрепленный к его голове рядом с раной. Цифра сразу подскочила до семи, и прибор заголосил совсем уж отчаянно.

Едва Лэннет выдернул датчик из-под повязки, золотистые цифры погасли. Машина издала последний жалобный звук, похожий на вопль кошки, которой наступили на хвост, и умолкла.

У Лэннета сразу поднялось настроение. Впрочем, на панели «ябедника» оставалось еще немало приборов, сообщавших окружающему миру столь интимные сведения о его организме, что в других обстоятельствах они могли бы послужить поводом к взаимным упрекам и оскорблениям. Ходили слухи, что однажды такая вот машинка спровоцировала скандальный развод.

Но даже избавление хотя бы от одного из этих датчиков оказало на Лэннета заметный целительный эффект. Ощущение страха сменилось успокоением, и хотя Лэннет все еще чувствовал тревогу, она мало-помалу отступала, словно зимняя стужа, согретая дыханием весны. Лэннет буквально воспрял духом.

Он попросил воды. Буфет, установленный у окна, ответил на его требование приглушенным бурчанием. Глубокомысленно жужжа, аппарат изучил прописанную Лэннету диету и мертвенным, отбивающим всякий аппетит голосом осведомился:

— Не желаете ли холодной воды, пациент Лэннет? Вам также позволено пить кофе, кофе с молоком, кофе со сливками и обезжиренное молоко. Имеется широкий выбор изысканных фруктовых напи…

— Дайте воды. Обычной холодной воды! — Лэннет понимал, что ему не следует перенапрягаться, и все же выкрикнул последние слова в полный голос. И тут же был вознагражден мучительной головной болью.

Буфет открыл дверцу — Лэннету показалось, что он сделал это крайне неохотно, — и из его глубин выдвинулся поднос со стаканом ледяной воды. Лэннет жадно припал к стакану, только теперь почувствовав, как сильно ему хочется пить. По его приказу буфет втянул поднос обратно.

Лэннет откинулся на подушки, раздумывая, как быть дальше — вызвать медсестру и потребовать, чтобы его отпустили, или попросту встать с постели и уйти. Врачи сойдут с ума, обнаружив, что пациент исчез, а на экранах аппарата мигают нули. Ну и что они сделают? Отправят его к папе с мамой?

В палату с громким жизнерадостным смехом впорхнула Матилиса.

— Наконец-то вы очнулись! Вы прекрасно выглядите, Лэн. Я так тревожилась за вас. Врачи сказали, что эти опухоли угрожают вашему здоровью. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, за вами ухаживают как следует? Все эти ночи я не могла сомкнуть глаз. — Она поймала взгляд Лэннета, и возбужденное выражение ее лица чуть заметно изменилось, словно поверхность закипающей воды, готовой перейти в иное состояние. Матилиса уютно устроилась на краю кровати и бросила на Лэннета пылкий взор. Встревоженный, он хотел что-то сказать, но девушка положила палец ему на губы, потом торопливо наклонилась и жадно поцеловала его. Потрясенный, Лэннет замер в неподвижности. Матилиса выпрямилась. В ее глазах отразились сложные чувства, которые она не сумела скрыть. — Мне понравилось, — сказала она. — Я очень, очень долго ждала, гадая, как это будет. Действительность превзошла самые заветные мечты.

В голове Лэннета возникла пульсирующая боль. Он закрыл глаза, думая о Кейси. Его охватили воспоминания, безжалостные и мучительные, словно удары хлыста. Кейси, шагающий рядом по тропе имперского Заказника. Их разудалые кутежи и ночные похождения, задушевные беседы о будущем, которые они вели долгими часами, словно мальчишки на каникулах.

— Между нами ничего не было и не может быть, — сказал он Матилисе.

На лице девушки отразилось разочарование:

— Неужели я вам не нравлюсь?

— Нравитесь, и прекрасно об этом знаете. Но вы сами предназначили себя Кейси. Вы не давали ему проходу. Он влюбился в вас без памяти.

— Это всего лишь мальчишеское увлечение. Он говорит о любви, сам не зная, что это такое. — Матилиса поднялась на ноги и скользнула к дальней стене. Повернувшись к окну, она заговорила, произнося фразы, явно приготовленные заранее: — Солнцедарительница лично велела мне сделать все, чтобы Кейси не мог без меня обходиться. Укрепление авторитета Люмина на Паро — единственный путь к миру и спокойствию. Планету заполонила коррупция, но король Дерус смотрит на это сквозь пальцы. Люмин требует неукоснительного соблюдения своих этических и моральных норм. Чтобы избежать восстания, принц Кейси обязан всеми силами способствовать достижению целей Люмина на этой планете. — Она вновь повернулась к Лэннету, с вызовом приподняв подбородок. В глазах девушки вспыхнул страстный огонек, отчего ее лицо стало еще прекраснее. — Чтобы привязать к себе Кейси, я пускала в ход всевозможные уловки и хитрости. Но разве я пыталась увлечь вас, Лэннет? Быть может, я флиртовала с вами, выставляла себя напоказ?

— Нет. — Лэннет едва расслышал свой собственный голос.

— Почему же вы судите меня иначе, чем себя? Сколько раз вы рисковали жизнью ради замыслов императора, которые шли вразрез с вашими желаниями? Вы исполняли свой солдатский долг. Почему же я должна действовать иначе? Я верна своему долгу не меньше, чем вы. Я сделаю все, что требует от меня Люмин. Вместе с тем я не намерена отказываться от своей мечты.

Боль становилась все сильнее, заволакивая взгляд Лэннета туманной пеленой, путая его мысли.

— Кейси мой друг, — глухим голосом произнес он. — Я не хочу, чтобы он страдал.

Матилиса вернулась к кровати и нежным, словно цветочный лепесток, кончиком указательного пальца провела по губам Лэннета. Призывная чувственная улыбка смягчила ее черты. Лэннету показалось, что он видит ее совершенно отчетливо, но мгновение спустя лицо девушки вновь расплылось. Он стиснул веки, а когда вновь поднял их и заставил себя сфокусировать взгляд, Матилиса уже ушла. Обессилев от напряжения, которого потребовал от него разговор с гостьей, он смотрел в окно на затянутое облаками небо.

Нахлынувшая апатия мало-помалу успокоила его. Боль продолжала терзать тело, но теперь она казалась чем-то второстепенным, как будто сознание Лэннета отделилось от его физической оболочки. Он погрузился в полузабытье, отдаваясь неспешному потоку мыслей.

Он словно наяву слышал пение жриц Взыскующего. Их голоса сплетались в величественной гармонии, которой они избавляли его от страданий и душевных потрясений. Эти голоса слышались так отчетливо, что Лэннет испугался. Он невольно вскинул веки и обвел взглядом пустую стерильную комнату. Успокоившись, он вновь закрыл глаза и вообразил, что опускается в темные глубины, полные тепла и умиротворения. Голоса не отставали.

Боль отступила, тело словно потеряло вес. Лэннет с удовольствием отдался новым ощущениям. Он чувствовал себя бодрым и сильным. Теперь голоса звучали в каком-то дальнем уголке его сознания. Потом сквозь пение послышался зов, и Лэннет, почувствовав смутное беспокойство, попытался не обращать на него внимания. Однако голос продолжал звать, и его звук начинал казаться Лэннету все более приятным, постепенно завладевая всем его существом.

Ладони Лэннета задрожали, по ним разлилось тепло. Внезапно он со страхом заметил, что его руки вытянуты вперед — точно так же, как он протягивал их Астаре, когда беседовал с ней в гостинице Заказника. Зовущий голос тоже принадлежал Астаре, но на сей раз она окликала его по имени — уверенно и властно:

— Лэннет, ты мне нужен. Иди ко мне. Иди.

Лэннет словно увидел себя со стороны. Он сидел на обломке колонны, глядя на развалины дельфийского храма Взыскующего. Как ни странно, сейчас он не чувствовал любопытства, которое неизменно охватывало его прежде при виде этой погубленной красоты. Он ощущал лишь сожаление. До сих пор никто не нарушал уединения Лэннета, когда тот являлся к этой святыне, и, уловив краешком глаза движение, он от неожиданности резко повернул голову и сжался, готовясь к приступу боли. Но боли не было. Астара спокойно сидела на таком же обломке колонны, обратив к нему незрячие глаза. На лице женщины застыла печаль, она устало опиралась на свой посох. Приветливая улыбка женщины не обманула Лэннета; он заметил, что в Астаре едва теплится жизнь.

— Я рада вновь встретиться с тобой, юный отважный Лэннет, — сказала она.

Лэннет поднялся на ноги и отдал честь. Ему показалось глупым приветствовать слепую женщину на военный манер, но что-то подсказывало ему, что он поступил правильно. Он вновь опустился на колонну, и Астара продолжала:

— Прости, что вызвала тебя, вместо того чтобы явиться к тебе самой. Нам нужно поговорить.

Тот Лэннет, который следил за происходящим, улыбнулся, представив, как развеселился бы Кейси, расскажи он ему свой сон. Лэннет, сидевший на волнистом мраморном блоке, старательно внимал словам женщины. Он чувствовал в ее голосе нешуточную тревогу и видел, что она испугана. Более того, он каким-то непостижимым образом понимал, что причины нынешней подавленности Астары кроются не только в ее страхах, но и в нем самом.

— Мне не место здесь, и тебе незачем было вызывать меня сюда, — сказал он. — Я не разделяю твою веру.

Она медленно, по-старчески кивнула.

— Ты тверд в своих убеждениях, не так ли, мой друг? На протяжении последней недели твой разум не принадлежал тебе. Сознание, не скованное никакими рамками и предоставленное самому себе, может претерпеть коренные изменения.

— Я провалялся без чувств целую неделю? Такого не может быть! — запротестовал ошеломленный Лэннет. — Матилиса обязательно сказала бы мне об этом!

— Я говорю правду, — бросила Астара, с трудом выпрямляясь. — Я неотрывно наблюдаю за тобой с того мгновения, когда тебя ранили. Ты нужен нам, Лэннет.

— Я не принадлежу Взыскующему. И прекрасно обойдусь без вашей помощи.

— Уверенность в себе — похвальное качество. Что ты думаешь об императоре теперь, увидев Паро собственными глазами?

— У него плохие информаторы. Эту планету населяют подонки и мерзавцы.

— Что ж, их поведение достойно порицания. Ты, верно, хотел бы отомстить?

— Месть? Странно слышать такое из уст жрицы Взыскующего.

Астара улыбнулась:

— Даже я не лишена тщеславия, Лэннет. Я не жрица. Я — Говорящая. Нас мало, и мы гордимся своим положением. Точно так же, как Стрелки, — добавила она с чуть заметной насмешкой и тут же заговорила о другом: — Мы весьма довольны тем, как ты действовал на борту «Аякса».

— Отчего умер злоумышленник? Что вызвало его смерть? Наемники, напавшие на императора во время праздника Дня Памяти, умерли точно так же. Скажи, в чем тут дело?

— Не могу. Как я уже говорила, в будущее каждого человека ведут бесчисленные пути. Ты солдат и понимаешь это как никто другой. Смерть постоянно маячит за твоей спиной, готовая прибрать тебя к рукам. Ты никогда не знаешь, почему она выбрала одного и пощадила другого, и именно этим объясняется твое обостренное жизнелюбие, которое знакомо лишь немногим. — Последние слова Астара произнесла с едва уловимой заминкой. Ее лицо вновь утомленно осунулось. Несколько секунд она боролась с усталостью и наконец сумела совладать с собой. Когда она опять заговорила, ее голос звучал твердо и решительно: — Предсказав тебе будущее, я направила бы тебя по ложному следу. Никто не в силах знать, что с ним случится, что повлияет на его судьбу. Каждый из нас сам творит себя. Переложив эту задачу на плечи других, ты превратился бы в ничтожество. Жизнь — произведение искусства, а не грубая поделка ремесленника.

Вновь послышалось пение. Оно становилось все громче, и Лэннет был вынужден повысить голос:

— Ты уклоняешься от ответа. Все, о чем ты говорила, я знаю сам. Ты отказываешься мне помочь. Зачем было тащить меня сюда, на эти развалины? — Лэннет пренебрежительно повел вокруг рукой. — Почему я должен тебя слушать? Кто ты такая, чтобы приказывать мне?

Изображение Астары дрогнуло, словно солнце, отразившееся от подернутой рябью воды, но ее голос оставался ясным. На лицо женщины вновь набежала печаль.

— Я не тащила тебя, Лэннет. Я позвала, и ты пришел. Со временем ты осознаешь всю важность этого обстоятельства. А пока спроси себя — действительно ли ты находишься здесь, рядом со мной? Быть может, это сон? Или все же нас свела сила разума? Что будет, когда ты проснешься? Поверишь ли в то, что побывал здесь — так же, как приход к вам в гостиницу? Выйди за рамки обычных представлений и думай о своем собственном сознании.

Теперь Лэннет вновь видел ее совершенно отчетливо. Лицо женщины по-прежнему казалось усталым, но в глазах сверкали веселые огоньки.

— Мы хотели узнать, откликнешься ли ты на наш зов, — продолжала она. — Я не могу сказать, кто ты для Взыскующего. Ты должен сам дать ответ на этот вопрос. От всей души надеюсь, что ты ответишь именно так, как мы ожидаем. Однако твое решение может пойти вразрез с нашими упованиями. Для нас это будет невосполнимой утратой, даже более тяжкой, чем твоя смерть.

Там, где только что была Астара, возникло дрожащее сияние. Словно зачарованный, Лэннет следил, как это сияние тускнеет, уменьшается в размерах и исчезает. Поющие голоса стихали,превращаясь в отдаленный птичий щебет, заглушаемый пронзительным жужжанием насекомых. Над развалинами, прогретыми палящими солнечными лучами, колыхалось марево.

Лэннет, сидевший на мраморе, и Лэннет, наблюдавший за ним со стороны, воскликнули в один голос:

— Что же мне делать?

— Оставить в покое датчики. — Лэннет испуганно распахнул глаза. В его голове толчками пульсировала боль. Медсестра в бирюзовом комбинезоне сурово грозила ему пальцем. — Мы не сможем вылечить вас, капитан, если вы будете нам мешать. Я знаю, эти аппараты способны свести с ума кого угодно, однако все, что мы делаем, служит лишь вашему благу.

Это была самая смешная шутка из всех, которые Лэннет слышал в своей жизни. Вновь подключив его к «ябеднику», медсестра нажала кнопку, подавая транквилизатор в иглу, предназначенную для отбора крови на анализы. Лэннет тут же перестал смеяться.

Глава 23 ▼▼▼

Лэннет стоял на платформе, висевшей у стены паровианского Министерства обороны, разглядывая безупречный строй Стрелков, протянувшийся вправо, и шеренги местных пехотинцев, занимавшие центр и левый фланг. Их отчасти загораживала фигура худого как жердь паровианского полковника Падайона. Лэннет вздохнул, сожалея, что полковник слишком тощ и не может заслонить своих людей целиком.

Падайон носил голубую с зеленым форменную накидку Королевского полка. Струящаяся ткань ниспадала с подбитых плеч, собираясь складками на талии. Ниже накидка вновь расширялась, заканчиваясь над остроносыми башмаками; сверкающая кожа и металлические накладки придавали обуви злобный ящеричий вид. Это впечатление лишь усиливали глаза Падайона и его длинные глянцевитые волосы.

Лэннет отвел взгляд. Его ждала работа, в которой не было места предвзятости и антипатии. Полковник Падайон командовал личным подразделением Деруса, и Лэннету предстояло обучать его людей по стандартам Стрелков.

Он включил антиграв и поднял платформу еще на метр, надеясь увидеть в задних шеренгах более подтянутых и крепких солдат, но тут же едва не застонал. При виде восемнадцати сотен расхлябанных вояк, стоявших неровными рядами, его внутренности стянулись тугим клубком.

Жаркое солнце нещадно палило раненую голову Лэннета. В нескольких шагах рокотал морской прибой, словно насмехаясь над его беспомощностью.

— Вольно! — распорядился Падайон. Командиры взводов, повернувшись кругом, повторили приказ зычными голосами, словно на параде. Звук, с которым паровианцы выполнили команду, заметно отличался от того, который донесся со стороны Стрелков. Это несоответствие на секунду озадачило Лэннета, но потом он сообразил, что из-за языковых различий «вольно» для паровианцев по сути дела означает «на караул». Что ж, это придется изменить. Полковник Падайон заговорил, разъясняя своим людям важность учебной миссии.

Его речь казалась Лэннету набором булькающих звуков — это было лучшее определение, какое он мог подобрать. Кейси говорил с легким акцентом; его произношение можно было сравнить с журчанием воды. Примерно так же изъяснялись все паровианцы. Прибыв на Паро, Лэннет понял, что чем выше общественное положение человека, тем сильнее его акцент. Губные звуки казались смягченными, протяжными. Шипящие зачастую сопровождались целыми фонтанами брызг изо рта. Лэннет с нетерпением ждал, когда полковник умолкнет. Или захлебнется собственной слюной.

Наконец настала пора выступить с ответным словом. Лэннет был краток. Благодарю за оказанное доверие… добрые взаимоотношения… общие цели… дружба между народами (легкое шевеление в рядах паровианцев)… тесное взаимодействие и сотрудничество… дисциплина (недовольный гул, явное неприятие. Ничего не поделаешь, мои дорогие; солдатская доля — не сахар). Завершая речь, Лэннет, как полагалось, провозгласил здравицу в честь императора.

Офицеры специально учатся воспринимать звуки, издаваемые скоплениями войск. Это настоящее искусство, сродни чутью разведчика; кто-то владеет им лучше, другие — хуже. Лэннет усвоил эту науку довольно неплохо и теперь внимательно прислушивался к голосам солдат. Он остался доволен. Паровианцы прокричали приветствие императору без малейших колебаний, вовсю надсаживая глотки. Лэннет подумал, что его первое суждение о них было чересчур суровым.

— Смирно! — скомандовал Падайон.

Вновь послышались голоса офицеров, повторявших приказ. Справа от Лэннета раздался четкий щелчок разом сдвинутых каблуков. Паровианские шеренги ответили нестройным грохотом, похожим на звук, который издает опрокинутая тележка с фруктами. По команде «Разойдись!» люди Лэннета быстрым маршем двинулись прочь, всем своим видом демонстрируя презрение к аборигенам.

Чтобы добраться до лагеря, Стрелкам предстояло прошагать несколько миль.

Полковник Падайон повел своих солдат к приземистым черным зданиям, окружавшим плац. Чтобы завести разговор, Лэннет заметил:

— Почти все постройки на Паро сконструированы таким образом, чтобы с максимальной эффективностью поглощать солнечный свет. Вы производите больше электричества, нежели любая другая планета Галактики.

— Нам пришлось приспосабливаться к местным условиям, — отозвался Падайон. — У нас мало угля и нефти. Прибыв сюда, колонисты освоили геотермальную, солнечную и приливную энергии. Мы занимаем передовые позиции в области топливных элементов и сверхпроводимости. Общественные здания производят не менее девяноста процентов потребляемой ими мощности. Большинство используют не только солнечный свет, но и силу ветра. Жилые дома полностью энергонезависимы. Почти все инженеры-энергетики Люмина родились здесь, на Паро. Мы любим повторять, что если Люмин — свет империи, то Паро — свет Люмина.

— Ваш народ также славится своей религией. Ни одна планета империи не поклоняется стали — во всяком случае, так, как вы.

Падайон чуть заметно напрягся.

— Позвольте предостеречь вас, капитан. Наши религиозные чувства — весьма тонкая материя. Постороннему человеку никогда не понять нас до конца. Да, мы поклоняемся стали. Особенно оружейной. Наша философия отличается суровостью, порой даже жестокостью. Но, по сути дела, она учит сдержанности и осторожности.

Лэннет хотел спросить, не этой ли сдержанностью объясняется неспешный жизненный уклад Паро. До сих пор он был практически прикован к госпиталю и больничной территории, но успел заметить, что паровианцы разительно отличаются от жителей иных миров. Казалось, все они движутся замедленно, с ленцой. Но если обстоятельства требовали спешки, они действовали быстро, решительно и эффективно. Под их показной расслабленностью крылась взрывная сила. Толпа в космическом порту продемонстрировала это как нельзя нагляднее. Навестив Лэннета в госпитале, Нэн Бахальт с гневом выразила свое отношение к воинственным паровианцам: «Эти люди еще хуже, чем вы, — сказала она. — Они никогда не прощают обид. Здесь царит закон джунглей. Они непрестанно улыбаются, но готовы в любой момент нанести удар. Стоит кому-нибудь обронить неудачное слово — и они вспыхивают, будто порох. Хорошо еще, что только Страже позволено носить мечи. Если бы все жители этой бешеной планеты были вооружены, они перебили бы друг друга в считаные дни».

Стражей называлась каста воинов. Общественное устройство Паро сохранилось с древних времен освоения планеты, когда касты только создавались и вели борьбу за власть. Стража была тайной организацией высших военных чинов, сокрушивших соперничающих вождей и посадивших на трон человека, которого считали марионеткой в своих руках. Однако даже столетия спустя военным не удалось добиться единства в своих рядах, и потомки их ставленника образовали непрерывную королевскую династию.

Внутри здания царила благословенная прохлада. Еще не успев как следует оглядеться и сообразить, что он оказался в бальном зале, Лэннет увидел Нэн Бахальт. Извинившись перед полковником, он торопливо приблизился к ней. Нэн встретила его дружеской улыбкой. Взяв Лэннета под локоть, она указала свободной рукой в дальний угол:

— Сюда, пожалуйста. Пора принять лекарство. — Лэннет озадаченно посмотрел на нее, но женщина лишь таинственно усмехнулась и подтолкнула его вперед. Увидев маленький бар, Лэннет рассмеялся, но Бахальт покачала головой. — Спиртное вам противопоказано. Да и приниматься за дела еще рановато. — Она попросила два бокала фруктового сока. Лэннет недовольно скривился, но, пригубив напиток, изумленно округлил глаза:

— Потрясающе! Что это такое?

Веселый смех полностью преобразил Нэн. Лэннет с раскаянием подумал, что до сих пор совершенно не понимал ее. В сдержанной манере Бахальт ему чудилась заносчивость, в ее неуверенности он видел враждебность. Но теперь, когда она была в своей тарелке, ее ребячливая радость казалась Лэннету заразительной.

— Сделайте еще глоток, побольше.

Лэннет подчинился.

— Ну, и что же?

— Как ваша голова? Уже не болит?

— Откуда вы знали, что у меня… — Он осекся. — Я чувствую себя превосходно. В чем секрет?

— Это сок растения, которое паровианцы в шутку называют «два глотка — похмелье прочь». Не правда ли, это лучший болеутолитель из всех, что вы пробовали в жизни? Не вызывает привыкания и побочных эффектов, действует безотказно и пригоден для употребления людьми всех возрастов.

— Почему же мы до сих пор не слышали о нем? Порой я просыпался утром в таком состоянии… — Лэннет закатил глаза и издал мучительный стон.

— Выпейте еще. Я вижу, лекарство подействовало на вас как нельзя лучше, — с демонстративной насмешкой произнесла Бахальт. — Его свойства были открыты лишь недавно. Дерево, плоды которого дают этот сок, произрастает в здешних лесах. Кому-то пришло в голову нагреть сок, прежде чем пить. До тех пор всякому, кто отваживался его попробовать, приходилось несладко. Горький, невыносимо вяжущий вкус. В сыром виде эти плоды едят только лисокрысы, но они готовы сожрать все, что угодно…

— Что такое лисокрыса? — перебил Лэннет.

Нэн посерьезнела:

— Биологи утверждают, будто бы высшей жизненной формой Паро являются насекомые. Так вот, они упустили из виду множество восхитительных созданий. Например, лисокрыс. Полутораметровая тварь, способная отхватить кисть человека по самое запястье. По сравнению с ней мандибла кажется безобидной мушкой.

— Уж лучше поговорим о растении, сок которого избавил меня от мигрени. Кстати, мне только что прочли короткую лекцию о святости и неприкосновенности здешних духовных устоев.

— Паровианцы обожают тайны.

— Только не Кейси.

Бахальт бросила на Лэннета многозначительный предостерегающий взгляд. Из дальнего угла зала донесся звук рога. Присутствующие как один умолкли. Сдвинулась потолочная панель, и в образовавшийся проем хлынули солнечные лучи, затопив помещение ярким светом.

Несмотря на жару, заунывная мелодия заставила Лэннета зябко вздрогнуть. Он закрыл глаза, воочию представляя себе холодный мрачный закат. По склону холма беззвучно взбирались люди, острия их клинков отражали тусклые сумеречные лучи светила…

Прикосновение к руке оторвало Лэннета от видений. Бахальт с тревогой смотрела на него:

— Вам плохо?

— Нет. Все в порядке. — Рог утих, но тоскливая мелодия еще долго звучала в ушах Лэннета. Уклоняясь от заботливого взгляда Нэн, он сделал вид, будто бы осматривает зал. У противоположной стены стояла Матилиса, держа на руках Дилайт.

Было видно, что церемония ничуть не занимает малышку. Девочка находилась в двадцати шагах от Лэннета, и тем не менее он буквально физически ощущал ее пристальный взор, вновь напомнивший ему о холодном закате и блеске обнаженных мечей.

Лэннет посмотрел ей в глаза. В тот же миг девочка словно по волшебству преобразилась. Это была прежняя Дилайт, она беспечно улыбалась ему, помахивая пухлой ладошкой. Но едва Лэннет поднял руку, чтобы взмахнуть в ответ, девочка отвернулась. Увидев входящего короля, она радостно захлопала.

Бормоча извинения, Лэннет полез в толпу, чтобы подобраться поближе к процессии и как следует рассмотреть Деруса и его свиту. Бахальт шла следом, держась за руку Лэннета, и, хотя она ничего не сказала, он чувствовал, что женщина осуждает его бесцеремонность, граничащую с грубостью.

Процессия поражала блеском и роскошью. Еще в космопорте Дерус произвел на Лэннета неизгладимое впечатление, но здесь, в официальной обстановке, он буквально подавлял своим величием. Покрой зеленой туники подчеркивал его широкие плечи и узкую талию; желтые рейтузы плотно облегали ноги. Лэннету показалось, что на икрах Деруса сделана подкладка. Башмаки из подвижно закрепленных стальных пластинок при каждом шаге грозно поскрипывали. Однако самым впечатляющим предметом одеяния Деруса был его плащ. Он развевался за спиной короля, переливаясь мириадами оттенков. Лэннету пришло на ум сравнение с масляной пленкой на поверхности воды, и он тут же сообразил, что плащ сшит из легендарного итлака. Только король Паро носил итлак; его выделывали из крылышек крохотных насекомых. Почти целиком состоящий из углерода, итлак был невероятно прочен и сказочно красив. Падавшие на него лучи солнца отражались, словно в призме. Дерус остановился, и плащ обвис, на мгновение окутав короля переливающимися радужными складками.

Дерус выхватил меч, и плащ вновь взвился над его плечами. Толпа судорожно вздохнула.

Сам того не заметив, Лэннет издал невнятное восторженное восклицание. Он не спускал взгляд с безупречного полутораметрового клинка. Рукоять прибавляла ему еще около двадцати сантиметров длины. Прямое, словно лазерный луч, лезвие вырастало из рукояти, искусно оплетенной тонкими ремнями, создававшими выступы и впадины. Лэннет с одобрением подумал, что, даже окажись рука хозяина по локоть в крови, его пальцы не утратят надежного сцепления с рукоятью. На полированном лезвии играло солнце; режущая кромка была доведена до невероятной остроты, казалось, придававшей металлу преломляющие свойства итлака.

Внимание Лэннета привлек неясный шорох. Он огляделся. Присутствующие разом опустились на одно колено. Лэннет торопливо последовал их примеру.

Только Дилайт с простительным ребенку пренебрежением к августейшей особе продолжала высматривать в толпе своего друга. Лэннет подмигнул ей, вдруг содрогнувшись от мысли, что перед ним не маленькая девочка, а загадочное создание, ребенок, страдающий от своей способности знать неведомое.

Дилайт весело улыбнулась и отвела взгляд.

Дерус ударил ногой в пол и выставил перед собой меч, вертикально держа его обеими руками. Его лицо превратилось в сосредоточенную маску. Свита сгрудилась поодаль, отступив от короля, едва тот обнажил оружие. Лэннет заметил среди сановников Кейси, но тут же вновь повернул лицо к Дерусу. Король приготовился продемонстрировать свое искусство. Внезапно его итлаковый плащ и меч превратились в смешение света и красок, бросая вызов друг другу, завораживая взгляд. Металлические башмаки грохотали по полу. Ступни Деруса выбивали сложный ритм.

Танцующий Дерус представлялся Лэннету чем-то большим, нежели одаренный атлет или опытный воин. В каждом его движении словно звучали героические легенды, баллады о вековых традициях и мистических обычаях, которые воспитывали в паровианцах готовность к самопожертвованию. Лэннету оставалось лишь посочувствовать всякому, кто не мог разгадать тайную символику королевского танца.

Меч одерживал верх; он со свистом рассекал воздух смертоносным сверкающим острием. На лице Деруса выступила испарина, одежда взмокла от пота. Итлаковый плащ отступил под натиском меча. Он скрутился в жгут, его радужное сияние угасло. Дерус сделал последний выпад. С искаженным лицом он нанес рубящий удар, издав громкий торжествующий вопль. Едва отзвучал его голос, меч замер в горизонтальном положении на высоте пояса. Плащ развернулся и вновь засиял красками, словно оживая.

Лэннет вскочил на ноги и, не помня себя от восторга, разразился криками и аплодисментами, не сразу заметив, что в своем восхищении он не одинок. Огромный зал, заполненный толпой, содрогнулся от громового одобрительного рева.

Дерус бросил меч в ножны. Толпа мало-помалу утихла, и теперь слышалось только дыхание людей. Они жадно хватали воздух, словно измученное животное. Дерус медленно, с истинно королевским величием развернулся, оглядывая подданных, убеждаясь, что все они смотрят на него.

— Короли Паро не исполняли Танец Красок на протяжении целого поколения, — заговорил он, обращаясь к Лэннету. — Мой отец ни разу не исполнял его при стечении публики, а мой дед проделал это лишь однажды. Все присутствующие в этом зале — разумеется, за исключением глубокоуважаемых Стрелков — знают, что Танцем Красок король объявляет безжалостную войну. Там, где проходит королевская Стража, никто не остается в живых.

Над толпой пронесся вздох. На шее Лэннета дыбом поднялись волоски. Бахальт схватила его за руку, впиваясь ногтями. Но даже боль не могла заставить Лэннета оторвать взгляд от короля.

— Едва ступив на священную землю Паро, наши гости подверглись яростному нападению, многие были ранены. Те, кто повинен в этом, не могут рассчитывать на снисхождение. Мы слишком долго пытались умиротворить мятежников, врагов короны и народа Паро. Нашему терпению пришел конец. Король не может молчать, когда оскорбляют его подданных, отнимают у них жизнь. Своим Танцем Красок я обращаюсь к врагам и предателям. Я объявляю им, что намерен уничтожить их и саму память о них.

Дерус шагнул вперед, приближаясь к Лэннету. Придворные, стоявшие в первых рядах, отступили, тесня тех, кто находился за их спинами. Наконец в толпе образовался проход, и Дерус вступил в него с таким видом, будто считал это чем-то само собой разумеющимся. Лэннет хотел посторониться, но Дерус положил ладонь ему на плечо.

— Стойте на месте, капитан. — Он вновь обратился к толпе: — Отныне посланник императора становится моей правой рукой. Именно он создаст дисциплинированное, хорошо подготовленное подразделение, которое покончит с недугами, поразившими наше общество. Только виновным следует бояться его, и бояться крепко. Паровианцам нет нужды учиться храбрости и воинскому мастерству. Им нужно лишь овладеть самой искусной тактикой в империи. Капитан Лэннет и его офицеры несут нам это умение. Пусть каждый житель планеты слушает и внимает: поднявший руку на трон обречен на смерть!

Нэн Бахальт едва слышно всхлипнула. В первое мгновение Лэннета интересовало лишь, уловил ли этот звук еще кто-нибудь. И только потом он спросил себя, а что, собственно, означал стон темнокожей жрицы.

Глава 24 ▼▼▼

Подобно подавляющему большинству населенных пунктов планеты, столица Паро, Лапай, был портовым городом. Основную часть суши составляли два острова, отличавшихся сложной географической структурой. Вулканическая деятельность преображала их лик с быстротой, способной ужаснуть человека, впервые прибывшего в этот уголок Галактики. Частые землетрясения непрерывно вспучивали кверху магматические массы, едва прикрытые почвой. Большинство толчков регистрировалось только сейсмографами, однако редкий месяц обходился без серьезных происшествий.

Естественными центрами населения были наиболее стабильные районы. Однако активному их освоению мешало расположение островов. Палабанд, самый крупный, вытягивался к северу. Меньший остров, Байдака, отличался более пересеченной местностью, высокими горами и глубокими протяженными заливами. Общая конфигурация планеты порождала замысловатые воздушные и водные течения, а на открытых просторах океана бури и штормы достигали ужасающей силы. По капризу природы самые устойчивые области суши планеты оказались в поясе самых сильных ветров.

Растения Паро тысячелетиями приспосабливались к суровым условиям. Быстрорастущие кустарники мгновенно захватывали участки, оголившиеся в результате землетрясений, и, в свою очередь, уступали место деревьям, которые в самое короткое время достигали чудовищных размеров. У пышной могучей флоры Паро был безжалостный враг, не уступавший ей жизненной силой, — насекомые. Некоторые растения в ходе эволюции обзавелись жесткой несъедобной древесиной. Другие вступали в симбиоз с колониями паразитов.

В отсутствие позвоночных жизненных форм насекомые захватили все экологические ниши. Разнообразие видов простиралось от чудовищ размером с собаку до крохотных существ, по отдельности всего лишь раздражающе докучливых, но крайне опасных в скоплениях, напоминавших плотные тучи. Крупные хищники быстро сообразили, что люди являются источником изысканных протеинов, а мелкие паразиты сочли их солоноватую кровь по меньшей мере приемлемой для питания. Именно они явились разносчиками большинства болезней, приводивших к разрушению белковых структур. Каждый укус практически гарантировал попадание в рану чужеродной материи — пищеварительных соков, ядов, остатков плоти предыдущей жертвы, несущих с собой бесчисленное множество чуждых человеку комбинаций аминокислот. На протяжении поколений коренные паровианцы приобрели иммунитет к некоторым из них. Вновь прибывшим людям Паро представлялась ящиком Пандоры, наполненным разнообразными и весьма неприятными сюрпризами.

Еще одной особенностью планеты было богатство полезных ископаемых. Паро славилась огромными запасами самородных металлов и руд в виде кристаллов и химических соединений. Основным вкладом местной промышленности в экономику империи были сырые и обработанные драгоценные камни, а также металлы. Паровианцы творили волшебство с любыми металлами, известными человечеству.

Стоя на причальной набережной Лапая и широко раскинув руки, Кейси рассыпался перед Лэннетом в восторженных похвалах своей родной планете. Чудесный день как нельзя лучше подкреплял его слова. Жаркое солнце заливало яркими лучами манящие просторы голубого океана. За спиной Лэннета в горячем мареве дрожали черные светопоглощающие стены портовых складов. Кейси завершил свою речь извинениями:

— Прошу тебя, не суди слишком строго людей, которые напали на вас в космопорту. Мой отец допустил несколько ошибок, а нечистые на руку ставленники Атика не преминули воспользоваться его промахами в своих целях. Паро населяют упрямцы, привыкшие добиваться всего нелегким трудом. Мы — честный народ. Я знаю, ты думаешь, что столкнулся с мятежниками, но, поверь мне на слово, эти люди и не собирались восставать против императора. Они борются с несправедливостью и коррупцией. Дерус хочет лишь одного — обезвредить зачинщиков.

Лэннет разглядывал волны, набегавшие на причальные сваи. У их оснований гнездились маленькие пернатые существа. Под водой, то выплывая на освещенное место, то вновь прячась в тень, метались насекомые — Лэннету пришлось напомнить себе, что это не рыбы. Время от времени они пытались схватить пернатых, и те с неуловимой быстротой захлопывали створки своих раковин.

— Твой брат хочет уничтожить всех мятежников, лишить их свободы либо заставить отказаться от борьбы. Лично я надеюсь, что они разойдутся по домам и займутся своими делами. В противном случае я не отвечаю за их судьбу. Их предупредили.

— Дерус нетерпелив. Ты можешь заняться подготовкой солдат, но спешить нет никакой необходимости. Потяни время, дай нам с Матилисой возможность отыскать главарей смуты и продажных чиновников. Мы арестуем их и оставим в покое всех, кого они вовлекли в свои преступные замыслы.

Лэннет бросил взгляд на друга и тут же пожалел об этом. Кейси был возбужден сверх всякой меры. Выражение, появившееся на его лице, было отлично знакомо Лэннету. Принца переполнял энтузиазм, заставлявший его подгонять каждую свою мысль под заранее известные истины.

Матилиса. Что бы ни говорил, что бы ни делал Кейси, он смотрел на окружающий мир ее глазами, выражал ее стремления. Честь принца Паро и честолюбие Матилисы.

— Твой брат сказал, что мы должны выкорчевать корни, отсечь ветви и предать огню стволы, — заговорил Лэннет, чувствуя себя последним негодяем. — И он прав. Пусть то, что случилось в космопорту, послужит тебе уроком. Что, если бы смутьяны убили кого-нибудь из нас? Неужели ты и тогда просил бы о снисхождении?

Загорелое лицо Кейси еще больше потемнело от нахлынувшего румянца.

— Ты оскорбляешь мое достоинство. Ты прекрасно знаешь, что я отомстил бы за тебя.

Лэннет хотел заметить, что ранившие его люди так и не были наказаны, но промолчал, хотя для этого ему пришлось собрать в кулак всю свою волю.

— Так и быть, я займусь подготовкой ваших Стражников. Их используют для подавления уличных беспорядков методом непосредственного силового контакта с толпой. Этого недостаточно. Им нужна организация, дисциплина. — Лэннет вновь повернулся к океану. Рыбы-насекомые исчезли, и изящные пернатые полностью раскрыли свои раковины. Они аккуратно процеживали воду, извлекая из нее крохотных тварей, которые служили им пищей. — Я не стану затягивать сроки подготовки, — добавил Лэннет. — Долг для меня превыше всего. Однако порой я бываю чрезвычайно педантичен.

Кейси почувствовал огромное облегчение.

— Я знаю, тебе пришлось несладко. Но помни: никто не требует от тебя действовать во вред моему брату. Лишь дай мне и Матилисе время выявить предателей.

Лэннету нестерпимо захотелось схватить друга за плечо и хорошенько встряхнуть. Если во всех бедах виноваты имперские бюрократы, то их имена и без того известны. Истина была очевидна: паровианцы хотят низложить своего короля, взвалив на императора ответственность за кровопролитие, которое, как это бывало во все времена, приведет к восстанию. Матилиса была заинтересована только в том, чтобы Люмин оказался на стороне победителя. Кейси становился лишь орудием в руках истинных заговорщиков. И, что хуже всего, он даже не догадывался, какими последствиями грозит ему этот переворот.

Послышался голос капрала Болдана. Он торопливо приблизился и заговорил, с трудом переводя дыхание, — от этого его сообщение казалось еще более значительным:

— Капитан! Король Дерус прислал курьера с письменным предписанием. Он просит вас явиться к нему во дворец.

— Это очень важно, Лэн, — сказал Кейси, прежде чем Лэннет успел открыть рот. — Король пишет распоряжения собственноручно только в том случае, если хочет сохранить их для истории.

— На веки вечные? — язвительно осведомился Лэннет.

Кейси нахмурился:

— Да. Все документы, написанные королями нашей династии, содержатся в охраняемом архиве.

— Зачем ему вызывать меня во дворец письменным распоряжением? Почему моему визиту придается столь серьезное значение?

— Думаю, это оттого, что тебя ждет первое совещание с королем. Когда он навещал тебя в госпитале, ты был глух и нем как рыба.

Потрясенный Лэннет судорожно сглотнул:

— Король приходил ко мне в госпиталь? Что-то не припомню.

— Я не уверен, что ему удалось хотя бы увидеть тебя. Вокруг твоей постели толпилось столько врачей, что мне показалось, будто они разбирают тебя на части, выбирая те, что еще годятся для употребления. Бригаду медиков возглавлял личный врач Деруса. К тебе не подпускали даже Нэн Бахальт.

— Я не догадывался об этом. Впрочем, я едва ли не каждый день узнаю о себе что-нибудь новое. Быть может, просветишь меня? Что я говорил в бреду?

Кейси пожал плечами и посерьезнел.

— Ты заставил нас всех здорово поволноваться. Тебя держали в изоляции до тех пор, пока не убедились, что твоей жизни ничто не угрожает. Никто не обмолвился даже словом о том, что ты делал и что говорил. — На лице принца отразилась растерянность. Он отвел взгляд и добавил: — В последнее время я все чаще думаю об Астаре. Помнишь, она сказала, что будущее империи во многом зависит от тебя? Эти ее слова отчасти успокоили меня. Я подумал, что она имеет в виду… ну, словом, знает, что ты поправишься.

Кожа Лэннета пошла пупырышками. Он натужно рассмеялся и заговорил, обращаясь к Болдану:

— Не думайте, что я забыл о вас, капрал. Послание у вас с собой?

— Нет, сэр. Сержант сказал, что на вашем столе оно будет сохраннее.

— А как он отнесся к тому, что вы болтаете о нем с каждым встречным-поперечным?

Болдан моргнул:

— Он сказал… Что вы, сэр! Я ничего подобного не делал!

— Рад это слышать. — Лэннет попрощался с Кейси и жестом пригласил капрала отправиться вместе с ним в расположение Стрелков. Как только Кейси оказался вне пределов слышимости, он спросил: — Что происходит, Болдан? Что говорят твои приятели из королевской Стражи?

— У меня нет приятелей среди Стражников. — Болдан скорчил презрительную мину.

Лэннет уже не раз замечал, что его люди выглядят на Паро особенно подтянутыми — вероятно, не желая, чтобы их путали с увальнями из Стражи.

— Что ты о них думаешь? — спросил он.

— Среди этого сброда есть несколько честных вояк, но они невыносимо грубы. Еще ни разу в жизни я не встречал таких задиристых людей. Даже женщины готовы в любую минуту пустить кому-нибудь кровь. Нашим дамам они пришлись не по вкусу.

— Что еще?

— Сержант что-то разнюхал и встревожился. Но он не поделился даже со мной. — Болдан напустил на себя обиженный вид.

Лэннет сохранял внешнюю невозмутимость.

— Клузанаманн что-то узнал, а тебе и невдомек? Такого еще не бывало.

Болдан бросил на Лэннета подозрительный взгляд, но тот смотрел прямо перед собой, даже не думая улыбаться. Остаток пути до лагеря они провели, обсуждая психическое здоровье первопоселенцев, которые сочли возможным употреблять в пищу здешнюю флору и фауну.

Как только Лэннет вошел в палатку, сержант Клузанаманн отправил Болдана восвояси. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу до тех пор, пока капрал не отошел достаточно далеко.

— Капитан, эта планета еще хуже, чем мы думали, — выпалил он наконец.

— В чем дело, сержант? Вы что-то разузнали?

— Здесь все находится в руках бюрократов. И речь идет не только о транспортных тарифах, импортных пошлинах и тому подобных вещах. Известно ли вам о том, что на Паро введены квоты на добычу полезных ископаемых? Их извлекают ровно столько, сколько указывают императорские ставленники. Жители планеты не имеют права путешествовать без особого разрешения…

— Местный транспорт находится в ведении Деруса. Император лишь…

Не в силах сдерживаться, Клузанаманн перебил капитана:

— Сэр, это одно и то же. Как гласит народная молва, устами короля говорит император. Паровианцы утверждают, что прежний король был плох, но его сын еще хуже. — Сержант огляделся, в полной мере сознавая серьезность того, о чем собирался говорить дальше. — Многие считают принца Кейси своей единственной надеждой.

Первым побуждением Лэннета было прекратить беседу, но он не решился обидеть старого сержанта. Прежде чем заговорить, он как следует обдумал свои слова.

— Принц не хочет становиться королем, а уж тем более — королем мятежников. Мы с вами повидали немало подстрекателей, злословящих налево и направо, и это лишь еще один пример подобной деятельности. Я плохо разбираюсь в экономике и могу сказать лишь одно: до сих пор я не видел на Паро голодающих. Здесь никто не спит на улицах. Мы не собираемся кого-либо притеснять; наша задача — подготовить вооруженные подразделения, которые будут поддерживать порядок, гарантирующий простым людям жизнь, свободную от насилия. Так и должно быть — разумеется, если Дерус действительно верен императору. Между прочим, кто те люди, которые снабдили вас этими сведениями?

Клузанаманн вновь беспокойно огляделся.

— Возвращаясь в лагерь после приветственной церемонии, я вместе с капелланом замыкал строй на тот случай, если кто-нибудь из солдат отстанет — натрет ногу или что-нибудь в этом роде. К нам присоединился местный житель. Когда-то он был Стрелком. У нас нашлось много общих знакомых. Так вот, он сказал, что нас ждет нелегкая работа и что мы должны хорошенько поразмыслить, прежде чем поверить тому, что нам говорят.

— Вы не спросили у него, почему толпа забросала нас камнями в космопорту?

— Так точно, сэр. Спросил. Он извинился за этих людей, назвал их тупоголовыми болванами. И сказал, что уж лучше бы они боролись против королевской Стражи. Еще он сказал, что злость замутила им мозги. Они знают о том, что большинство имперских чиновников и администраторов — мошенники, и полагают, что нас прислали сюда защищать их.

— Мы прибыли на Паро, чтобы отстаивать интересы императора.

— Императора? Или империи?

Прежде чем Лэннет успел совладать с собой, на его лице отразилось неодобрение, и он тут же пожалел об этом. Озабоченность во взгляде Клузанаманна мгновенно уступила место откровенному вызову.

— Сержант, я отношусь к вам с глубоким уважением и прошу вас никогда не повторять те слова, которые я только что услышал. Иначе вам не избежать обвинения в государственной измене. Ваш информатор сказал, что нас ждет тяжелая работа. Это действительно так. Нам негоже ввязываться в политику.

— Желает ли капитан услышать, что еще мне удалось узнать?

— Разумеется. Мне бы не хотелось действовать вслепую или наобум.

— Бывший Стрелок — тот самый, которого вы назвали моим информатором, — знаком с вами. Вы вместе служили на Дельфи в ту пору, когда произошла эта история с культом Взыскующего. Он сказал, что многим обязан вам, что ваши действия полностью изменили его жизнь.

— Как его зовут?

— Я спрашивал, но он лишь рассмеялся и ответил, что мне совсем не обязательно знать его имя. И добавил, что всякий, кто повел бы себя на Дельфи так же, как вы, без труда разберется в обстановке на Паро. Он уверен, что вы в самое ближайшее время убедитесь в его правоте.

— Вот как? Давайте-ка лучше вернемся к королевскому посланию. Полагаю, у меня достаточно времени, чтобы добраться до дворца, иначе вы нипочем не завели бы этот разговор.

Клузанаманн застенчиво улыбнулся.

— Так точно, сэр. Курьер передал, что аудиенция назначена на сегодняшний вечер. Вам, верно, нужно подготовиться… — Он сунул руку в карман и достал конверт, покрытый тончайшим слоем золота; адрес и имя получателя были вытиснены серебром. Точно так же было оформлено приглашение, вложенное внутрь.

Лэннет пробежал его глазами, вполголоса выругался и прочел еще раз. Не отрываясь от документа, он гневно бросил Клузанаманну:

— Говорил ли курьер что-нибудь о содержимом пакета?

— Никак нет, сэр. Он сказал лишь, что вас ждут вечером. А что случилось, сэр?

— У нас серьезные неприятности, вот что, — ответил Лэннет, аккуратно вкладывая приглашение в конверт. — Король желает обсудить «необходимость проведения антитеррористических мероприятий объединенными силами паровианских войск и имперских Стрелков».

* * *

Дерус радушно встретил Лэннета, поднявшись с трона и широко раскинув руки.

— Рад вас видеть, капитан. Надеюсь, ваши раны заживают?

За этим последовал светский ничего не значащий разговор. Лэннет чувствовал себя неуютно; его втягивали в игру с неизвестными правилами. Он отвечал как можно короче, уклоняясь от комментариев. Было ясно, что его сдержанность тревожит короля, но Лэннет понимал, что в нынешней обстановке не следует распускать язык. Пока длился словесный поединок, он несколько раз украдкой посмотрел на трон. Сооружение из металла, отполированного до зеркального блеска, отбрасывало во все стороны слепящие лучи света. На его спинке было выгравировано изображение пламени, языки которого лизали изогнутую пластину, расположенную на высоте затылка сидящего на троне человека. На крюках, ввинченных в пластину, покоился меч Деруса. Столь явное свидетельство привычки постоянно держать оружие под рукой заставило Лэннета подумать о том, что королям Паро не так-то легко править своим народом.

Однако в эту минуту воинская доблесть Деруса отступила на второй план. Король превратился в хитрого дельца. Назвав происшествие в космопорту очередным проявлением растущей смуты, он сказал:

— Угроза гражданской войны тревожит меня не меньше, чем раскол в обществе. Обстановка на острове Байдаке продолжает ухудшаться. Жрица Люмина Матилиса и мой брат готовы вступить в борьбу с подрывными элементами, подстрекательские речи которых привели к беспорядкам. Я согласен с ними целиком и полностью. Байдака станет опорным пунктом для моих войск; вы будете готовить их там в реальных боевых условиях. Мы, паровианцы, считаем, что реальность — самая лучшая школа.

Лэннет возразил, стараясь говорить как можно дипломатичнее:

— Ваше величество, усмирение толпы требует железной дисциплины. Во время инцидента на посадочном поле мои люди оказались не на высоте. Бросать необученных, крайне агрессивных Стражей против скопления людей было бы слишком опасно. Такой поступок принес бы больше вреда, чем пользы.

— Пустяки. У вас будет время дать им первоначальную подготовку. Вдобавок у меня для вас добрые вести. Вам не придется брать на себя всю полноту ответственности. Я попросил у императора Халиба дополнительные подразделения. Как только они прибудут, обязанность по поддержанию порядка будет возложена на них. Прошу вас сосредоточить все усилия на обучении моих Стражей. Вы и ваши люди произвели на меня глубокое впечатление, капитан. Я хотел бы в полной мере воспользоваться вашими способностями.

Лэннет с горечью признался себе, что его загнали в ловушку. Дерус не нарушил ни одного пункта договоренности с императором. Более того, запросив подкрепление, он демонстративно освободил Стрелков от посторонних обязанностей, давая им возможность сосредоточиться на выполнении основной задачи — обучении паровианских войск. Лэннету оставалось лишь смириться, но его неотступно мучил вопрос: какие именно подразделения будут присланы на Паро.

— Стрелки прибыли сюда, чтобы оказать поддержку королю Дерусу, — сказал он. — Ваши приказы — это приказы императора Халиба.

Услышав его последние слова, Дерус заморгал и, судя по всему, хотел возразить, но сдержался и одобрительно кивнул. Разговор продолжался еще несколько минут, после чего, успокоившись, Дерус любезным тоном дал Лэннету понять, что аудиенция закончена.

Возвращаясь на электромобиле в лагерь, Лэннет думал лишь о том, что при всем своем желании не может разделить благодушие короля.

* * *

Радиоволны преодолевают пространство между переходами намного быстрее звездных кораблей, однако прошло больше месяца, прежде чем послание Деруса достигло императора. Командор Этасалоу и тиран Мандро Та в компании Солнцедарительницы возбужденно слушали сообщение, которое вслух читал Халиб. В нарушение этикета аудиенция была дана не в тронном зале, а в помещении имперской администрации.

Закончив, Халиб оторвал взгляд от радиограммы.

— Опять Паро, — сказал он. — Этот абсцесс никак не заживет. Что посоветуете?

Этасалоу развел руками и покачал головой:

— Большинство моих подразделений размещены на других планетах. Я не могу оставить Атик без гвардейцев.

— Есть другое решение, — сказала Солнцедарительница. Халиб заметил, как на виске Этасалоу вдруг запульсировала артерия. Халиб сделал вид, что не заметил этого, сосредоточив внимание на словах жрицы. — Тиран Мандро Та предлагает послать на Паро своих людей. В сущности, мы собрались именно для того, чтобы наметить пути использования военной силы Донии на благо империи и императора.

— Поддержание порядка — обязанность Изначальной Гвардии, — возразил Этасалоу, повысив голос. — Порой эту задачу возлагают на Стрелков. Но более ни на кого.

Солнцедарительница пропустила его слова мимо ушей и как ни в чем не бывало продолжала:

— Тому есть немало прецедентов. Если нужно, я могу привести примеры. Также я могу привести высказывания представителей иных миров Галактики; из двенадцати послов, с которыми я говорила, восемь одобряют применение донианских войск в миротворческих операциях. Помимо юридических соображений, нужно помнить и о психологическом аспекте. Дония и Паро расположены в примыкающих друг к другу звездных системах; мы могли бы подать этот случай как соседскую помощь. Предложение Мандро Та представляется весьма щедрым, Возвышенный, и он полагает, что империя не может позволить себе отвергнуть его.

Этасалоу продолжал упорствовать.

— Это обязанность Гвардии! — воскликнул он.

Солнцедарительница сохраняла ледяное спокойствие.

— Пять планет, на которых находятся гвардейцы, охвачены все более обостряющим неповиновением. Неужели мы допустим, чтобы на Паро произошло нечто подобное?

— Сколько человек вы можете выставить? — спросил Халиб, обращаясь к Мандро Та.

— Пятьсот великолепно обученных клинков, Возвышенный.

— Под чьим началом?

— Я сам буду командовать ими. — Тиран знал, что подобное заявление ошеломит императора. Несколько мгновений он молчал, наслаждаясь его изумлением, потом торопливо добавил: — Тем самым я продемонстрирую другим правителям политическую стабильность Донии. Я оставлю планету на попечение своего сына, нимало не сомневаясь в том, что покой и порядок в обществе останутся непоколебимыми. Я помогу соседу и заодно займусь любимым делом. Мы, донианцы, воинственный народ. Удовлетворить свои склонности и тем самым сослужить службу императору — мечта моей жизни.

— Мы не можем этого допустить, Возвышенный, — вновь запротестовал Этасалоу. — Король вправе рассчитывать, что миротворцы будут придерживаться непредвзятых взглядов и сохранять нейтралитет.

— Вы обвиняете меня в предвзятости? — гневно перебил Мандро Та. — Извольте выразиться прямо, командор!

Халиб поднял руку.

— Командор не хотел вас оскорбить. — Он опустился в кресло, внимательно рассматривая троицу. Что-то в их облике раздражало его, но он не мог понять, что именно. Император долго и терпеливо ждал, когда эти люди вступят в борьбу друг с другом, и, когда это наконец произошло, он почему-то усомнился в очевидном факте. «Неужели я утратил решительность?» — подумал Халиб.

— Готовьте своих людей, тиран, — сказал он. — Отправляйтесь в путь как можно быстрее. Я не хочу, чтобы мой учебный взвод оставался без поддержки.

Этасалоу не желал сдаваться. Он взял себя в руки и заговорил, скрывая гнев под маской холодной рассудительности:

— Солдаты Мандро Та — лучшие бойцы миров империи. Однако пятисот человек недостаточно, чтобы удержать Паро под контролем.

Не давая Халибу ответить, Солнцедарительница сказала:

— Укороля Деруса немало верных войск, командор. Однако я хотела бы предложить компромиссное решение, которое позволило бы Изначальной Гвардии принять участие в акции и тем самым выполнить возложенную на нее миссию.

Скрытый смысл ее замечания едва не вывел Этасалоу из себя. Он вздрогнул всем телом, но промолчал.

— Что вы имеете в виду? — спросил Халиб.

— На Гекторе размещено подразделение Гвардии, Возвышенный. Полагаю, его можно перебросить на Паро.

— Будь посему, — отозвался Этасалоу, сдерживая ярость. — Мы не позволим покушаться на наши права. Двести человек, Возвышенный. Они нужны мне на Гекторе, но я готов пожертвовать ими. Этого требуют мои честь и достоинство.

Отпустив посетителей, Халиб смотрел им вслед. Мандро Та и Этасалоу шагали, гордо выпрямившись и бросая друг на друга убийственные взгляды. Только Солнцедарительница, казалось, была довольна. Она держалась с откровенным торжеством.

Они готовы рвать друг друга на части. Великолепно. Наступила пора для решительных действий.

Глава 25 ▼▼▼

Подняв белоснежные паруса, длинный изящный клипер рассекал спокойные воды океана. Во флотилии было еще семь похожих судов — некоторые крупнее, другие чуть поменьше. Они плыли, оставляя за кормой серебристые буруны, но поверхность воды тут же вновь становилась гладкой.

Лэннет стоял на палубе, облокотившись о поручень и предаваясь мечтам. Туго надутые паруса и плеск воды за бортом будили в его душе незнакомые доселе чувства. Краски окружающего мира казались необычайно чистыми; над лазурным океаном раскинулся бирюзовый купол неба с яркими белыми комочками облаков. Даже серый корпус судна выглядел нарядно — изящество его обводов заставляло забыть о тусклой блеклой окраске. Лэннет глубоко вздохнул, наслаждаясь свежестью соленого воздуха и ожиданием приключений, которые сулили переменчивая погода и далекий горизонт.

Плавание под парусами по океану планеты, обитатели которой уже давно покорили галактические просторы, казалось ему восхитительным анахронизмом. Объясняя Лэннету его задачу, король Дерус сказал: «Мои предки брали пример с императора. Император ведает межзвездными перевозками. Я ведаю кораблями, курсирующими между нашими островами».

На самом же деле государство осуществляло контроль над всеми видами транспорта. Каждое средство передвижения, наземное или антигравитационное, было снабжено автоответчиком, приваренным к корпусу. Все они двигались в строго определенных границах и находились под непрерывным наблюдением радаров, которые фиксировали любой механизм, оказавшийся в запретной зоне или не реагировавший на вызовы. Получив тревожный сигнал, Центральная транспортная станция автоматически посылала нарушителю запрос, включавший сирену бортового автоответчика. Если машина медлила с поправкой курса, очередной сигнал Центральной станции обездвиживал ее.

Лэннет получил в свое распоряжение специалистов, задачей которых было оснастить электромобили Стрелков необходимым оборудованием. «Неорадаренные» машины, как их называли местные механики, оставались мертвым грузом и не могли самостоятельно перемещаться в зоне действия недремлющего ока Центральной.

Изменение курса заставило Лэннета вернуться мыслями к кораблю. Оказавшись в трудных природных условиях, паровианцы использовали их в полной мере. Если им приходилось ходить под парусами, они вкладывали в корабли все свое искусство. Корпус судна был изготовлен из тонкой, но чрезвычайно прочной и упругой стали. Парусник рассекал воду, словно нож масло. Такелаж чуть слышно поскрипывал, издавая звуки, наводившие на мысль об экзотических странах.

Услышав голос Кейси, Лэннет почувствовал раздражение. Впервые за неделю ему удалось избавиться от сумятицы, царившей в его голове. Он хотел повернуться и спросить, неужели ему нельзя ненадолго уединиться. Но, оглянувшись, он вместо Кейси увидел Матилису.

Она шагала впереди принца. Кейси нес на руках Дилайт.

Лэннет улыбнулся и поздоровался, украдкой бросив взгляд на членов экипажа и своих людей, стоявших поодаль. При виде непринужденной позы своего принца паровианские мореходы хмурились и отводили глаза.

— Вы избегаете нас, — защебетала Матилиса. — Мы скучали по вас. — С этими словами она повернулась так, что ее лицо мог видеть только Лэннет, после чего впилась страстным взглядом в его лицо. Но уже мгновение спустя она вновь оглянулась на Кейси и взяла его под локоть. — Скажите ему, принц. Пусть он навещает нас чаще.

Кейси горделиво похлопал ее по руке.

— Матилиса — настоящий тиран, Лэннет. Всегда добивается своего. Впрочем, она права. Мы плывем уже восемнадцатый день, но ты ни разу не заглянул к нам. Если мы тебя и видим, то только на несколько минут за трапезой.

— Я тоже скучаю по вас, — сказала Дилайт, но, охваченная смущением, уткнула лицо в шею Кейси.

Лэннет протянул руку и пощекотал ее. Девочка взвизгнула, но не повернулась.

— Чем ты занимался это время, Лэн? — спросил Кейси. — Что ты думаешь по поводу грядущей операции?

— Боюсь, она окажется очень сложной. Твой брат не сказал этого напрямую, но он едва удерживает Байдаку под контролем. Жители острова отказываются платить налоги. Имперские экономисты и торговые представители находятся практически под домашним арестом.

Его слова не произвели на Кейси особого впечатления.

— Никто из них серьезно не пострадал, — сказал он. — Кое-кого пришлось заковать в наручники, и все. Ни баррикад на улице, ни вооруженных банд, прочесывающих окрестности. Все дело в тех же чужаках, сеющих мятеж.

— Откуда они, эти чужаки?

— Ты понимаешь, о ком я. Возмутители спокойствия. Люди, которые выдумывают небылицы и раздувают мелкие неприятности до масштабов катастрофы. Мой народ не любит смутьянов.

— И все-таки их кто-то поддерживает. Байдака не столь велик по размерам, как ваш главный остров Палабанд, но там много недовольных. Они уже третий день терроризируют второй по величине город Байдаки. И я вынужден направиться туда, имея в своем распоряжении всего лишь усиленный взвод Стрелков и людей твоего брата, не имеющих опыта усмирения скоплений гражданских лиц. — Лэннет умолк, чтобы перевести дух. Он бросил взгляд на Матилису, которая, нахмурившись, рассматривала океан. — У меня есть еще одна неделя. И я не намерен терять ни минуты, — закончил Лэннет.

Кейси вспыхнул:

— Твои имперские замашки не приведут к добру, Лэннет. Дерус оказался между молотом и наковальней. Он пытается умиротворить свой народ, одновременно защищая распоясавшихся чиновников и бюрократов. Мы требуем лишь справедливости по отношению к людям, которых они угнетают.

— Мы кричим друг на друга, Кейси. Ничем хорошим это не закончится. У меня приказ Деруса — восстановить и поддерживать порядок на Байдаке. Если хочешь помочь, уговори своих людей прислушаться к королю и императору. В конце концов, именно для этого сюда прибыла Матилиса. Ей и Люмину отведена куда более значительная роль, нежели Стрелкам.

— Среди мятежников находятся двое наших врачей, — сказала Матилиса.

Лэннет удивился:

— Еретики в рядах Люмина? Такого не бывало уже несколько столетий.

Матилиса вскинула голову и отрывисто произнесла:

— Такого не бывало никогда. Отступничество под пыткой не может считаться предательством. Еще ни один человек не отказывался от Люмина по собственной воле.

Лэннет и Кейси обменялись взглядами. Утверждение Матилисы было пропагандой чистейшей воды. Лэннету требовались надежные, точные данные.

— Что же случилось с вашими жрецами? Их похитили? — спросил он.

— Разумеется, — отозвалась Матилиса, язвительным тоном скрывая неуверенность. — Уж не думаете ли вы, будто бы мне известны все подробности?

— Успокойтесь, Матилиса, — мягко вмешался Кейси. — Лэн всего лишь спросил.

— Он многое знает о культах; пусть расспросит своих друзей Взыскующих и выяснит, что произошло.

Лэннет уже собирался заговорить, но от изумления потерял дар речи. До сих пор никто даже не упоминал о Взыскующем. Слова Матилисы свидетельствовали о том, что здесь, на Паро, вспыхнул открытый конфликт между Взыскующими и Люмином. И это противостояние стоило официальной религии двух специалистов-медиков. Не сознавая, что своей гневной вспышкой она выдала нечто важное, Матилиса еще откровеннее дала понять о своих намерениях, всем телом прильнув к Кейси и буравя Лэннета яростным взором.

Ее грубая попытка оказать давление на принца огорчила капитана. К тому времени, когда он наконец отделался от этой мысли, Дилайт справилась с застенчивостью и повернула голову, едва ли не физически отрывая взгляд от Матилисы; Лэннет заметил, что, пока девочка поворачивала лицо, ее глаза оставались прикованы к жрице. И только потом она перенесла свое внимание на него.

В этот миг огромные паруса поймали дуновение ветра. Послышался звук, похожий на приглушенный гром. Корабль покачнулся. Лэннет ухватился на поручень. Нельзя сказать, что качка уж очень обеспокоила его, но все же он решил занять более устойчивое положение. Матилиса негромко вскрикнула, и Кейси поспешил поддержать ее, однако Дилайт продолжала смотреть на Лэннета, словно не замечая того, что происходит вокруг, либо не придавая этому значения. Лэннет почувствовал что-то неладное. Его захватил, закружил водоворот мыслей. Он лихорадочно раздумывал, пытаясь отыскать причину своей тревоги.

Запах моря изменился. Лэннет глубоко вздохнул, принюхиваясь, но, к своему изумлению, уловил лишь обволакивающий аромат «красных рыбок», дикорастущих цветов Дельфи. Он услышал голос Астары.

Будь осторожен. Стрела, грозящая тебе, уже выпущена и приближается, мой юный друг. Оперение, направляющее ее полет, зовется предательством. Древко, в котором заключен ее смертоносный вес, — ложь и бесчестье. Ее наконечник смазан ядом нечистых помыслов.

Голос Лэннета гулким эхом разнесся в его голове:

— Что?.. Что это было?..

Дилайт рассмеялась. Но она смеялась не над Лэннетом и не так, как смеялся бы взрослый — злобно, язвительно. Ее детский беззаботный смех был полон радости, которой она была готова щедро поделиться. Она шевельнулась в объятиях Кейси, и в ее золотистых волосах заиграло солнце.

— Ты глупый, — сказала она, подавшись к Лэннету. Тот невольно потянулся к девочке и принял ее из рук улыбающегося Кейси.

— Почему вы так на нее смотрите? — заговорила Матилиса. — Вы спрашивали ее о чем-то. О чем?

Лэннет не смог бы объяснить, к чему относилось его восклицание, даже если бы захотел. Следуя словам Дилайт, он напустил на себя глуповатый вид.

— Это она виновата. Она раскачала корабль и застала меня врасплох. Она меня дразнит. — Просияв, Лэннет посмотрел на Матилису, на Кейси и вгляделся в безмятежное лицо Дилайт, надеясь понять по нему, что произошло секунды назад, но перед ним была самая обыкновенная маленькая девочка.

Он провел пальцами за ухом, там, где кожу рассекал еще не заживший шрам.

Мозг. Сознание. Люди — кто они такие, где находятся?.. люди, которые переделывают других людей. Убивают их, сохраняя им жизнь. Программатор для управления обезьянами?.. Или, быть может, он создан для управления человеком?

Недовольный голос Матилисы оторвал Лэннета от размышлений.

— Вы испугали меня, — сказала она. — Меня встревожило ваше лицо, когда вы говорили с бедняжкой Дилайт. Остается лишь удивляться, что вы не испугали девочку. Отдайте ее мне.

Лицо Дилайт омрачилось.

— Нет. Я хочу остаться с ним. — Она повернулась к Лэннету и, обняв его за шею, спросила: — Можно?

— Можно, только если не слишком долго, — сказал Лэннет девочке и улыбнулся Матилисе, надеясь, что она сочтет его улыбку достаточно виноватой. Потом он вновь повернулся к Дилайт. — Мы прогуляемся к носу корабля, а потом мне нужно вновь браться за работу. Годится?

— Вы можете меня подбросить? Высоко-высоко?

— Конечно. — Лэннет поднял девочку над головой и зашагал, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Ох уж эти вояки; перед ними не устоит ни одна женщина, — донесся сзади голос Матилисы.

Лэннет оглянулся, чтобы ответить на шутку, но, увидев злобное лицо жрицы, поспешил повернуть Дилайт так, чтобы та не заметила его.

* * *

Покрасневший шрам на лице Лэннета сказал Кейси больше, чем он хотел бы знать. Он нередко спрашивал себя, как такой открытый и простодушный человек мог дожить до столь солидного возраста. Кейси постоянно упускал из виду, что Лэннет лишь на несколько лет старше его самого, и, с опозданием вспоминая об этом, каждый раз от души изумлялся. Прямота и искренность Лэннета были самыми драгоценными чертами его характера. И самыми опасными.

Кейси не сомневался, что со временем Лэннет станет его союзником. Разве может быть иначе? Повстанцы преследовали благородные цели, руководствовались наилучшими побуждениями. Дерус глуп, он всего лишь марионетка имперских чиновников-консерваторов. Кейси мысленно усмехнулся, стараясь не выдать свою язвительность. Какие уж там «чиновники»! Настоящие диктаторы. Подлецы и проходимцы. Как им удалось прибрать к рукам Деруса? Почему отец не боролся с ними?

Почувствовав, что его мысли приняли нежелательное направление, Кейси выбросил их из головы и пошел медленнее, пропустив Лэннета вперед. Ему внезапно захотелось поговорить с Матилисой наедине. Жрица держала его под руку, и ей также пришлось замедлить шаг. Она вопросительно подняла глаза.

— Как скоро вы сможете связаться с агентами Люмина в рядах повстанцев после нашего прибытия на Байдаку? — осведомился Кейси.

Торопливо осмотревшись вокруг, Матилиса набросилась на принца с упреками:

— Неужели вы хотите, чтобы я вернулась домой с позором? Никогда не упоминайте о моих разведчиках. Ваш брат казнил бы вас только за то, что вы знали о них и не донесли.

— Дерус не осмелится сделать ничего подобного. Он еще возьмется за ум, вот увидите.

— И очень хорошо, потому что ваш ум, похоже, начинает вам изменять. Вы отдали Лэннету Дилайт, даже не подумав воспротивиться. Вы же знаете, каким грубым он бывает порой. Посмотрите на них; он швыряет девочку в воздух! Он может ее уронить! Дилайт — моя единственная надежда. Я не могу допустить, чтобы она ушиблась или перевозбудилась. После таких буйных игр от нее часами не добьешься толку. Заберите ее у Лэннета.

— Так кто из нас неосторожен?.. — беззаботным тоном заговорил Кейси, поддразнивая Матилису. Заметив, что женщина хмурится все сильнее, он, словно оправдываясь, добавил: — Вы сами сказали…

— Не нужно объяснять мне, что я говорила и чего не говорила. Мне и без того хватает забот с пятилетней девчонкой, которая судит о том, кто солгал, а кто нет. Я вынуждена допускать возможность того, что она ошиблась, и рискую навлечь на себя немилость короля. Что, если ему придет на ум отнять у меня Дилайт? Солнцедарительница никогда не простит мне этого. Я ненавижу чувство беспомощности, возникающее у меня всякий раз, когда я вынуждена полагаться на это… чудо природы.

— Все не так плохо, как кажется, Матилиса. До сих пор девочка оправдывала ваши надежды. К тому же вы в любой момент можете обратиться к Солнцедарительнице за инструкциями.

Матилиса замерла на месте и дернула Кейси за руку, требуя остановиться.

— Это так похоже на вас — «обратиться за инструкциями». Нет уж, благодарю. Я вполне способна делать свое дело без постоянного вмешательства со стороны, которое отнимало бы у меня возможность показать свои силы. Я хочу работать самостоятельно. Не то что некоторые.

— Будьте добры выразиться яснее.

Далеко впереди Лэннет и Дилайт, не замечая их перепалки, играли в «ладушки». Матилиса следила за ними, кривя губы. Она выплеснула свое раздражение на Кейси, заговорив язвительным тоном:

— Что ж, вы сами напросились. Как тогда, на борту «Аякса». Пока вы стояли у люка и ухаживали за ранеными, Лэннет отправился в погоню за преступником.

Сохраняя ледяное спокойствие, Кейси посмотрел ей прямо в глаза и мягко, почти нараспев, произнес:

— От всей души надеюсь, что вы не имели намерения задеть мою честь. Ваши слова допускают толкование, которое покрыло бы любого аристократа Паро несмываемым позором.

Матилиса побледнела. Она знала о языке Весенних Листьев, но до сих пор не слышала его. Рассудок подсказывал ей, что Кейси нипочем не тронет женщину, сколь бы тяжким ни оказалось нанесенное ему оскорбление. Однако во взгляде принца не было и следа рассудительности. Его глаза буквально излучали мужскую агрессивность, грубую, почти первобытную. Брови Матилисы испуганно взлетели. Она молча покачала головой, отрицая все и вся. Ее пальцы робко легли на рукав принца.

Кейси продолжал зловеще-бесстрастным тоном:

— Если бы на вашем месте оказался мужчина, он уже был бы мертв. Если бы на вашем месте оказалась другая женщина, она отправилась бы на Атик ближайшим рейсом. Но я люблю вас.

— Я тоже вас люблю, — торопливо, на одном дыхании произнесла Матилиса.

Сбитый с толку, Кейси нерешительно замялся. Любовное признание Матилисы прозвучало неискренне, с преувеличенным пылом. Она словно пыталась скрыть что-то и одновременно завоевать его расположение.

В ее голосе он услышал ложь.

Глава 26 ▼▼▼

Дилайт в изнеможении прильнула к груди Лэннета, удовлетворенно вздыхая. Он с улыбкой опустил взгляд на макушку девочки. Он до сих пор немного стеснялся ее, но вопреки всему его душу переполняла радость. Убедившись в том, что Дилайт гораздо сильнее, чем ему казалось сначала, он играл с ней без прежней опаски. Девочку буквально переполняла энергия; она смеялась, взвизгивала, вновь и вновь упрашивая Лэннета еще раз подбросить ее в воздух. Крепкая малышка. Усевшись на палубу и уютно устроив Дилайт на своих коленях, Лэннет поразился тому, сколь хрупкой и беззащитной она выглядит в эту минуту, и подумал, что слова «крепкий» и «сильный» совершенно неуместны, когда речь идет о маленьких девочках.

— Леди очень рада тому, что мы не умерли на звездолете, — сказала Дилайт.

Сердце Лэннета неистово забилось, но он заставил себя произнести беззаботным голосом:

— Вот как? Я тоже рад. А о какой леди ты говоришь?

— Она сказала, что это секрет. — Дилайт заерзала, словно крохотный зверек в поисках защиты. — Старая леди, которая велит мне всегда говорить Солнцедарительнице правду.

Внезапно в мозгу Лэннета совершенно отчетливо всплыли слова Дилайт, утверждавшей, что она уловила мысли сумасшедшего, который пытался взорвать «Аякс»: «…обычно я угадываю, когда люди говорят неправду… только Солнцедарительница может меня обмануть…»

Кто эта старая леди, велевшая девочке всегда говорить правду?

Лэннет отлично понимал, о ком идет речь. На его шее дыбом встали волоски.

— Секрет — это особая вещь, — сказал он Дилайт. — У нас с тобой есть тайна, и мы храним ее. Поэтому я не стану расспрашивать о секрете, который поведала тебе старая леди. Между прочим, она дала тебе хороший совет. Ты никогда не должна обманывать.

Дилайт вытянула шею и заглянула ему в лицо:

— Вы не всегда говорите правду.

— Это оттого, что я взрослый. Мы порой забываем о честности.

Девочка вновь прижалась к нему и отвела глаза. Ее лицо вдруг стало невыразимо печальным.

— Я знаю. Леди рассказывала мне об этом. Она говорила, что мне ни к чему знать так много. И плакала. Мне было очень плохо. — Дилайт попыталась приободриться. — Еще она сказала, что вы хороший человек. Я ответила, что знаю об этом, и она рассмеялась.

— Значит, ты встречалась с этой леди; ты видела ее. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Видела. Вот здесь. — Дилайт прикоснулась к своей голове. — Как в стереовизоре.

— Солнцедарительница тоже приходит к тебе в мыслях?

— Нет. Она лишь говорит, что я должна сказать Матилисе, — Дилайт вздрогнула и замерла, потом медленно, нерешительно подняла лицо и посмотрела на Лэннета. Лэннет заставил себя улыбнуться.

— Не бойся, Дилайт, — серьезно сказал он. — Это тоже останется нашим секретом.

По щекам девочки покатились слезы.

— Леди велела мне никому не говорить об этом. Она рассказала мне о плохих людях, которые изменяют мысли других людей. Леди говорит, что я должна быть осторожна. Что, если ваши мысли изменятся и вы заставите меня выдать тайну?

— Ни за что. Ведь мы друзья.

— Да, но ведь вы не знаете, кто эти плохие люди.

— Это не имеет значения. Ты мой друг, а я — твой. — Лэннет смахнул слезы с лица девочки, но та продолжала смотреть ему прямо в глаза. Он скорчил мину. — В любом случае мои мысли не так уж значительны, чтобы плохие люди захотели отыскать и изменить их.

Дилайт бледно улыбнулась, и Лэннет почувствовал себя куда лучше. Он хотел растормошить девочку, отвлечь ее от мрачных дум, когда из-за его спины послышался чей-то голос. Обернувшись, Лэннет увидел улыбающуюся Нэн Бахальт.

— Кажется, капитан Лэннет только что сказал, что он слишком мал, чтобы его отыскать? — спросила та, обращаясь к девочке.

Дилайт, просияв, подхватила шутку.

— Капитан говорил совсем не это, доктор Нэн, — с пылом возразила она, оживленно жестикулируя. — Он очень, очень большой. Это я маленькая. Он сказал, что его мысли не слишком велики. — Девочка указала на голову Лэннета и рассмеялась, забыв о своих тревогах.

Лэннет взглядом поблагодарил Бахальт.

— Мы должны слушаться капитана, — сказала Нэн. — Он честный человек.

Лэннет насмешливо фыркнул.

Увидев приближающихся Кейси и Матилису, Дилайт умоляюще посмотрела на Лэннета из-под опущенных ресниц. Лэннет подмигнул ей. Заметив это, Матилиса произнесла игривым тоном, тщетно пытаясь скрыть настороженность:

— Какое злодейство вы тут замышляете?

Лэннет вздохнул.

— Что ж, Дилайт, нас поймали на месте преступления, — сказал он. — Я загляну к тебе попозже, мы вместе посмотрим стереовизор.

Девочка с обожанием смотрела на него. Лэннет подумал, что ложь порой бывает лучше правды. Даже если ты обманываешь ребенка.

Они еще несколько минут прогуливались вместе. Матилиса строго втолковывала что-то Дилайт. Лэннет решил, что она обходится с девочкой уж очень по-хозяйски, но тут же упрекнул себя в излишней мнительности. Он посмотрел на Бахальт и забыл обо всем, заинтригованный безмолвной беседой, которую, казалось, вела с кораблем Нэн. Ни одна мелочь не ускользала от ее взгляда, каждое движение судна вызывало в ней живой интерес. Корабль изменил курс, и она приложила ладонь к мачте, ощущая вибрацию парусов и канатов.

Но тут, как назло, Матилиса заговорила о грядущем прибытии на Байдаку. Кейси беспечным тоном принялся убеждать ее в том, что никаких трудностей не предвидится, и у Лэннета сразу испортилось настроение. Старательно скрывая свое неудовольствие, он с сожалением вспомнил деятельного, блещущего интеллектом Кейси, каким тот был на Атике. Теперь даже жрицы Люмина разбирались в обстановке лучше его. Раздражение, копившееся в душе Лэннета, вырвалось наружу.

— Ты слишком редко бываешь на совещаниях, — сказал он принцу. — Тебе предстоит выступать перед публикой. Ты должен хорошо знать все о высокопоставленных персонах, с которыми будешь иметь дело.

Кейси выдержал паузу, явно дожидаясь помощи Матилисы. Жрица промолчала, но Лэннет понимал, что Кейси ответит так, чтобы добиться ее одобрения.

— Эти персоны — продажные негодяи. Не будь они такими, нам вовсе не пришлось бы плыть на Байдаку. Мы будем говорить с народом о его нуждах. Мы с Матилисой. А ты, как представитель моего брата, будешь докладывать мне обо всем, что узнаешь. Тогда мне не придется общаться с чиновниками.

Принц говорил на Языке Весенних Листьев — негромко, тщательно произнося слова. Лэннету оставалось лишь гадать, что вывело принца из себя. Он не рискнул ответить вслух, только согласно кивнул.

— Я отведу Дилайт в каюту, — сказала Матилиса. — Она устала, ей нужно поспать.

Дилайт промолчала, не отрывая взгляд от палубы. Лэннет заметил, как ладошка девочки, которой та держалась за блузку Матилисы, превратилась в пухлый кулачок, сминая ткань. Внезапно он осознал всю тяжесть положения Дилайт. Он подумал, какое это проклятие — в полной мере воспринимать эмоциональную энергию взрослых, заключенную в мыслях окружающих, имея лишь наивный детский опыт.

Лэннет вспомнил об Астаре. Старая леди. Неудивительно, что она опечалилась, разговаривая с бедняжкой Дилайт. Мысль об этом пробудила в Лэннете гнев: если Взыскующая так сочувствовала девочке, почему она оказалась в числе тех, кто пользуется так называемым «даром» малышки? Настоящий друг помог бы Дилайт, вместо того чтобы мучить ее.

Но тут же Лэннет с ошеломлением осознал, что и сам пользуется способностями Дилайт. И, по-видимому, будет пользоваться впредь.

Ладонь Кейси легла на его руку. Лэннет повернулся и увидел глаза принца, который, казалось, смотрел сквозь него.

— В ходе грядущей операции у меня не будет времени заниматься административными вопросами. — Кейси продолжал говорить на Языке Весенних Листьев. — Не отвлекай меня повседневными делами и совещаниями. Ты знаешь, какие сведения мне нужны; если захочешь со мной встретиться, предупреди заранее. У нас с Матилисой свои задачи, свои планы. Ты мой ближайший друг и советник. Ты должен меня понять.

Лэннет осознавал, что его заманивают в ловушку. Стиснув зубы, он пробормотал слова вежливого согласия.

В глазах Кейси что-то мелькнуло, но его лицо оставалось непроницаемым. Взяв Матилису за руку, он ушел вместе с ней и Дилайт.

Лэннет вспомнил, что он не один, только когда послышался голос Бахальт:

— Постарайтесь понять принца. На него оказывают серьезное давление.

— Мы не можем этого допустить. В конце концов, он брат короля.

— Вы уловили мою мысль. — Нэн вышла из-за спины Лэннета и встала напротив, прислонившись к поручню. — Вам нельзя ссориться; вы должны стать близки друг другу, как никогда прежде. Если я не ошибаюсь, вы — единственный, кому небезразлична судьба Кейси как человека, а не принца. Более того, вы преследуете одни и те же цели. Беда лишь в том, что вы намерены достичь их разными путями. Вам нужно держаться друг друга. Иначе вы превратитесь в непримиримых врагов.

— Его интересует только Матилиса.

Бахальт моргнула, словно ей в голову пришла какая-то мысль, которую она тут же отвергла.

— А в чем заключается ваш интерес? — спросила она. — Сумеете ли вы выразить свои устремления такой же краткой и емкой фразой?

— Еще бы, будь я проклят! Я хочу обучить Стражей короля Деруса должным образом поддерживать общественный порядок. Я намерен вымуштровать их так, чтобы они сами могли обучать остальные подразделения. А потом я хочу вернуться на Атик и забыть об этой убогой планете.

— А если вам это не удастся? Что, если вам не позволят выполнить вашу задачу?

Лэннет яростно воззрился на нее. Бахальт ответила непоколебимым взглядом, но обострившиеся черты лица выдавали ее беспокойство. Она поджала губы, опустив уголки рта. Она выглядела столь напряженной, что Лэннет почувствовал тревогу.

— Вы хотите знать, готов ли я выступить против Кейси, защищая интересы императора? Вряд ли такой вопрос относится к области медицины.

— Да, это верно, но я спрашиваю о другом. — Бахальт оттолкнулась от поручня, выпрямилась во весь рост и, глядя себе под ноги, прошлась по палубе, изящная и грациозная, невзирая на владевшую ею скованность. — Вы не задумывались над тем, что будете делать, если ситуация обострится? Если на вас нападут и вам придется сдаться? Что, если король не позволит вам сделать то, что требует император?

— Дерус так не поступит.

Бахальт тут же повернулась к Лэннету, так широко распахнув глаза, что их темные зрачки буквально растворились в радужных оболочках. Взгляд женщины завораживал, гипнотизировал Лэннета.

— Подумайте об этом. Представьте, что Дерус говорит: «Я хочу стереть селения с лица земли и уничтожить их обитателей. Они пытаются низложить меня, и вы обязаны защитить меня, верного сторонника императора». Что вы сделаете?

— Я уже сказал…

— Прекратите! Отвечайте на мой вопрос. — Голос Нэн дрогнул. — Прошу вас. Представьте себе это хотя бы на мгновение. И расскажите мне, что вы видите.

— Вы серьезно?

— И даже очень.

Лэннет пожал плечами и закрыл глаза. Перед его мысленным взором появился Дерус, надменный, гневно жестикулирующий. Потом он увидел самого себя, скованного отчаянием, не способного выполнить приказ. Он еще раз прокрутил эту сцену в голове. В ней было что-то омерзительное. Его сознание вернулось к недавним событиям. Толпа, избивающая его солдата, камень, сваливший его самого с ног. Он вновь услышал голос толпы, увидел лица — их лица. Потом возникло другое лицо. Дерус. Лэннет вспомнил, как король Паро давал клятву на верность императору.

Он открыл глаза. Бахальт ждала, закусив безупречными зубами нижнюю губу. На ее висках блестела испарина.

— Я не убийца, — сказал Лэннет. — Думаю, им придется отдать меня под суд военного трибунала.

У Бахальт подогнулись колени. Потянувшись к Лэннету, она схватила его за запястья. Он поднял руки, обнял талию женщины, чтобы удержать ее, и выдавил смешок, пытаясь скрыть смущение.

— Вы принимаете все слишком близко к сердцу, — сказал он. — В чем дело? Что вас тревожит?

— Ничего. Я… — Нэн отпрянула и, повернувшись к Лэннету спиной, прислонилась к поручню.

Лэннет встал рядом, охваченный растущей тревогой. Осторожно прикоснувшись к плечу Бахальт, он спросил:

— Чем я могу вам помочь? Я не забыл, что именно вы спасли Кейси, настояв на том, что он отравлен банжером. — Он хотел добавить что-то еще, но, увидев отчаяние, написанное на лице Нэн, умолк, чувствуя себя не в своей тарелке.

Бахальт закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Прежде чем заговорить, она судорожно сглотнула.

— После того, как вас ранили, вы двое суток провели в полной изоляции. К вам допускали только личных врачей Деруса. Вы провели без сознания целую неделю.

— И что же? — Лэннет надеялся, что Бахальт не спросит его о кошмарах и о том, где и когда он впервые осознал, сколько времени пробыл без чувств.

— Мне снились сны. Ужасные сны. Настоящие кошмары.

— Э-ээ… — Лэннет замялся, гадая, какой реакции она ждет от него.

Бахальт слабо, виновато улыбнулась.

— Здесь, несомненно, есть какая-то связь. Не знаю, какая именно. И, что еще хуже, я не в силах объяснить, что со мной произошло. — Ее улыбка увяла. Она повернулась к океану. Что-то в ее облике заставило Лэннета похолодеть. На всякий случай он чуть приблизился.

— Командор Этасалоу — мой кровный родственник, — сказала Нэн. — Мой дядя.

— Боюсь, он не относится к числу людей, которых я люблю и уважаю. Но вы говорили что-то о связях и о ночных кошмарах.

— По окончании медицинского колледжа я проходила практику на Гекторе.

Лэннет пытался скрыть внезапно вспыхнувший интерес.

— На Запретной Планете? Я думал, что всякий, кто туда попадает, остается там навсегда.

В глазах Нэн промелькнул страх, потом ее взор стал мертвенным. Вновь повернувшись к океану, она с нервным напряжением продолжала свой рассказ:

— Это устроил мой дядя. Более восьмидесяти процентов медиков, находящихся в его распоряжении, связаны кровным либо брачным родством. Мы — семья. Об этом не догадывается даже император. Я опозорила свою семью. Там, на Гекторе, у меня был нервный срыв. Так мне сказали. Я мало что помню. — Содрогнувшись всем телом, Бахальт посмотрела на Лэннета. — Вернее, я не помню почти ничего.

— Но это вполне логично, разве нет? Я не вижу ничего странного в том, что нервный срыв воздействовал на вашу память.

— Вы не понимаете. Если я забыла все, что происходило со мной на Гекторе, почему я не утратила знаний, приобретенных прежде? Воспоминания о Гекторе — мое жилье, друзья, начальники — теперь являются мне только в виде крохотных пугающих проблесков.

В каком-то темном уголке сознания Лэннета зашевелились неясные отталкивающие образы.

— Значит, вы совсем не помните Гектор? По слухам, это учебная база для специальных подразделений. Может быть, вы видели там слишком много крови — сломанные кости, покалеченные тела и тому подобное.

— Я врач. Видеть увечья неприятно, но они меня не пугают. — Она прикоснулась к пальцам Лэннета, до сих пор сжимавшим ее запястье. — Хотите знать, почему я так рассердилась, когда вы солгали мне о Кейси и банжере? Все дело в запахе. Он ошеломил меня. Я едва не упала в обморок.

Зловещие тени в мозгу Лэннета становились все более отчетливыми.

— Вы говорили мне, что когда-то занимались психотропными препаратами? Где это было? На Гекторе?

Нэн покачала головой. Ее темная кожа приобрела землистый нездоровый оттенок.

— Сама не знаю, почему я сказала это. Просто вырвалось. С этим у меня не связано никаких ассоциаций.

Они молча стояли, устремив невидящие глаза в сторону горизонта, над которым разгорался ошеломительный в своей красоте закат. Лэннет пытался сопоставить слова Бахальт со своими воспоминаниями о кейпах, о людях, напавших на императора, о диверсанте на борту «Аякса». Он хотел разговорить Бахальт, заставить ее довериться ему. Он хотел помочь ей.

Словно угадав его мысли, Нэн сказала:

— В своих снах, о которых я только что говорила, я видела людей без лиц. Их лица словно были обращены внутрь, понимаете? Их мучила страшная боль. Я хотела прикоснуться к ним, но стоило попытаться это сделать, мои руки словно погружались в огонь. Это было невыносимо. Я отступала. Потом из их черепов вылетали мозги и мчались ко мне. Я пыталась бежать, но мои ноги отказывались повиноваться.

Лэннет обнял ее и привлек к себе, бормоча обычные в таких случаях слова, успокаивая ее, предлагая подумать о чем-нибудь другом. Нэн отстранилась. У Лэннета возникло ощущение, будто бы она бежит не от него, а от самой себя. Нэн выпрямилась и продолжала:

— Помните человека на звездолете? Того, который хотел взорвать корабль? Мне показалось, что он мне знаком. Но нет, я его не знала… не знаю. Понимаете, почему я спрашивала вас о тех днях, которые вы провели в изоляции в госпитале? Зачем мне потребовалось узнать, не изменились ли ваши взгляды и воззрения?

Во рту Лэннета появился металлический привкус. Слова застряли в горле, словно пыль. Он буквально выплюнул их:

— Вы боитесь, что врачи на Гекторе… изменили ваше сознание? Так же, как мое — в паровианском госпитале?

По мертвенному лицу женщины заструились слезы. Она ответила таким же сбивчивым тоном:

— Я думала, что здорова, пока вы не заговорили о кейпах и пока не поняла, что Кейси отравлен банжером. Я испугалась, что вы тоже находитесь под действием яда, но мои опасения оказались напрасными. Потом нападение на Халиба… на борт «Аякса» пробрался злоумышленник. Стоит мне лишь подумать об этих людях, ко мне даже при свете дня возвращаются кошмары. Только теперь у одной из этих фигур появилось лицо. — Она искоса посмотрела на Лэннета, содрогаясь от ужаса.

Лэннет заранее знал ответ, но он должен был заставить Нэн произнести его вслух:

— Чье лицо?

Бахальт кивнула. Она уже видела, что Лэннет все понял:

— Ваше.

Глава 27 ▼▼▼

Из гавани навстречу флотилии вышло дряхлое каботажное судно с залатанными парусами и широким низким корпусом неопределенной окраски. Его борта могли послужить наглядной иллюстрацией всевозможных способов заделки пробоин и щелей. Даже на расстоянии было слышно, как суденышко поскрипывает и стонет на каждой волне, будто грешник, только что угодивший в ад. Лэннет подумал, что еще ни разу он не видел такого безобразного корабля. Однако столь же потрепанный ракетомет на носу придавал каботажнику грозный, зловещий вид.

Кейси, как старший по званию, взял на себя переговоры с экипажем похожего на лягушку судна, поднявшего сигнальный флажок «Лечь в дрейф». Каботажник быстро выдвинул трапы и прижался к клиперу с наветренной стороны, лишив его скорости и маневренности. Теперь два судна неторопливо дрейфовали бок о бок.

Кейси в одиночестве стоял на носу, приняв величественную осанку. Широкие рукава его черного с золотом мундира развевались на ветру словно флаги, отражая слепящий солнечный свет. Спутать принца с кем-нибудь другим было невозможно, и тем не менее этикет требовал, чтобы он назвал себя. Безупречным движением он выхватил меч, издав шелестящий звук.

Капитан каботажника стоял на мостике. Он, в свою очередь, обнажил клинок и вскинул его в формальном приветствии. Вложив меч в ножны и поклонившись, он выпрямился, нетерпеливо дожидаясь ответа Кейси. Принц проделал серию движений, демонстрируя свое непревзойденное искусство владения оружием. Капитан следил за ним невозмутимым взглядом.

Нэн Бахальт поежилась и шепнула стоявшему рядом Лэннету:

— Только посмотрите на него. У меня по всему телу пошли мурашки. Его меч словно живой, а у Кейси такой взгляд, словно он находится где-то далеко. Какая красивая церемония. Но она пугает меня до смерти.

— Он проделывал при мне нечто подобное на Атике. — Лэннет помедлил и добавил, словно обращаясь к самому себе: — Теперь все выглядит иначе. В этих движениях мне чудится какой-то смысл, а не просто ритуал.

Кейси вложил меч в ножны, украшенные драгоценными камнями. Плеск волн, скрип корпусов и шелест ветра в парусах отчетливо отдавались в ушах присутствующих.

Кейси тщательно обдумал свои слова и тон, которым их следовало произнести. Отсутствие экипажа на палубе каботажника свидетельствовало о том, что его капитану неясны намерения прибывших. Однако, оставив ракетомет без прислуги, он выражал готовность к мирным переговорам. Кейси решил начать с невинных расспросов. Тем не менее он заговорил на Языке Весенних Листьев; ему оставалось лишь надеяться, что простолюдин поймет скрытый смысл его слов.

— Что скажете, капитан? Порт закрыт на карантин?

— Нет, Ваше высочество.

Кейси напрягся. В голосе капитана угадывались вызов и, что еще хуже, уверенность в себе.

Капитан ждал. Разгадав его уловку, Кейси был вынужден пересмотреть свое мнение относительно невежества капитана. Вздумай он потребовать сведения на этом этапе переговоров, его собеседник получил бы значительное преимущество. Убедившись в том, что принц не собирается прерывать молчание, капитан продолжал:

— Совет Тридцати послал меня известить вас, Ваше высочество, что столица Байдаки Тебес более не является частью королевства.

— Могу я узнать, с кем разговариваю?

— Я — Дарбазо, Ваше высочество. Подобно большинству местных жителей, я был бы рад стать вашим верным слугой, если бы мне позволили. Вам нет нужды говорить на Языке Листьев, сир. Он действует на нервы, а я всего лишь выполняю поручение своей общины. Мы не испытываем к вам враждебных чувств.

— Вы обращаетесь ко мне с дерзкой речью, стоя на палубе жалкой посудины, вопреки закону несущей на борту оружие. Перед лицом принца и флота Его величества вы открыто объявляете себя мятежником. И после этого вы говорите об «отсутствии враждебных чувств»? Полагаю, вы слишком часто прикладываетесь к бутылке и хорошенько подкрепили свои силы, прежде чем отправиться со своей миссией, дружище Дарбазо. Боюсь, что ваш Совет Двадцати грешит тем же пороком.

— Прошу прощения, не Двадцати, а Тридцати. И среди нас нет ни одного пьяного. Совет поместил имперских чиновников под домашний арест. Мы не желаем, чтобы грабители с Атика и алчные мошенники Люмина управляли нашей жизнью. С нас довольно. Мы провозглашаем независимость.

Кейси подался вперед и с такой силой стиснул поручень, что побелели костяшки пальцев.

— Ваш Совет надеется нашими руками превратить вас и ваш экипаж в великомучеников. Быть может, ваш ракетомет успеет сорвать кусок обшивки или срезать мачту-другую, прежде чем мы превратим вас в решето и потопим. Возвращайтесь в порт, Дарбазо. Вы держались смело и с достоинством, не то что те негодяи, которые послали вас на верную смерть. Возвращайтесь. Не будьте глупцом.

Из люка выбрались три матроса и заняли места у ракетомета. Дарбазо даже не оглянулся, чтобы убедиться в этом. Кейси был вынужден признать, что его люди отлично подготовлены. Дарбазо повел рукой:

— На этих холмах установлено множество ракетометов, Ваше высочество. Куда более крупного калибра, чем моя старенькая пушка. В гавани вас ждут корабли, и все они вооружены. Мы сами изготавливаем ракетометы, но они работают исправно. Мне бы не хотелось вам угрожать, но если вы попробуете высадиться на берег, мы разнесем вас на клочки размером с бисквит, испеченный в доме бедняка. Я сам вызвался плыть вам навстречу и предостеречь вас, потому что ваша династия всегда хорошо к нам относилась. Во всяком случае, в прошлом.

Кейси кивнул:

— Передайте своему Совету Негодяев — сколько бы их там ни было, — что своей отвагой вы завоевали для них право на переговоры. Они попытались тайно нанести нам упреждающий удар, но их затея провалилась.

Дарбазо сказал что-то матросам, стоявшим у орудия, и те скрылись в люке.

— Я передам ваши слова Совету, — с искренней печалью произнес он, обращаясь к Кейси. — Совет Тридцати — вот как он называется. Но не рассчитывайте на переговоры, Ваше высочество. Жители Тебеса испуганы, но будут сражаться. Нас слишком долго угнетали. Будет лучше, если вы вернетесь на Палабанд. На вашем месте я бы поступил именно так. Мы выдадим пленников по первому вашему требованию.

Тон, которым говорил Дарбазо, вызвал у Кейси улыбку. Он пренебрежительно взмахнул рукой.

— Мы дождемся ответа. И, кстати, передайте своим главарям, что мое терпение небезгранично.

Дарбазо вынул меч, взмахнул им, салютуя на прощание, и отдал приказ. На палубе появились матросы. Они натянули канаты, и суденышко, протестующе поскрипывая и переваливаясь на волнах, отвалило от борта клипера. Наконец оно легло на курс и двинулось к берегу. Постепенно скрип его корпуса и оснастки затих вдали.

К этому времени Кейси вернулся в свою каюту, кипя от гнева. Лэннет двинулся следом и остановился у входа, не говоря ни слова. В глазах Кейси сверкал огонь, который капитан видел лишь однажды — когда принц вызывал на дуэль Орека. Только теперь Лэннет понял, что означал этот взгляд. Кейси жаждал крови.

Первые слова принца насторожили Лэннета.

— Эти болваны полагают, что отстранение короля от власти — простое дело вроде смены нижнего белья. Что ж, придется показать им, на чьей стороне сила.

— Запасисьтерпением. Может быть, они пойдут на переговоры.

Кейси покачал головой.

— Ты был прав. Нам следовало прилететь на Байдаку на электромобилях и застать противника врасплох. «Приземлиться и изготовиться к бою, прежде чем они успеют отреагировать», — говорил ты. Сам не знаю, чего я хотел добиться, приплыв сюда на допотопных парусниках. Мои планы рухнули. Я хотел явиться, словно со страниц учебника истории, напомнить людям о старых временах, мирных и безмятежных. — Кейси с горечью рассмеялся. — Еще одно заблуждение. Наши первопоселенцы были жестоки и бедны, потому что империя не оказывала нам помощи. Наши предки были вынуждены бороться за жизнь или умереть. Но мы всех обманем. Мы возродим былые добродетели, избавившись от старых пороков.

— В таком случае тебе следует встать во главе этих людей, а не нападать на них со спины, — предложил Лэннет, осторожно подбирая слова. — Обратись к ним прямо и открыто, объясни, почему они должны пойти за тобой.

— Непременно. Матилиса решительно настаивает на этом. И я целиком с ней согласен. Мы прибыли сюда, чтобы заручиться поддержкой народа. Беда в том, что мы не можем даже начать, пока не высадимся на берег. Уничтожив это сборище выскочек, мы развяжем себе руки и сумеем убедить людей, что угнетение ненавистно нам так же, как и им.

Лэннету нечего было сказать. Распрощавшись с Кейси, он отправился к себе в каюту. Когда он проходил по узкому коридору, кто-то позвал его негромким свистом. Оглянувшись, он увидел Матилису, которая жестом приглашала его войти в крохотное помещение. Сама она из осторожности оставалась внутри. Несколько секунд Лэннет колебался, и наконец Матилиса позвала его громким шепотом. Она постепенно повышала голос, и Лэннет, испугавшись, что их заметят, вошел внутрь. Матилиса торопливо захлопнула за ним дверь, заперла ее на задвижку и указала Лэннету на одинокое кресло. Лэннет отрицательно покачал головой.

Матилиса села на стол, подобранный в пару креслу. Ее лицо раскраснелось, глаза возбужденно сверкали:

— Болваны-смутьяны сыграли нам на руку. Это просто замечательно, вы не находите?

— Мы оказались на волосок от войны.

— Совершенно верно. — Охваченная воодушевлением, она принимала мрачную раздражительность Лэннета за готовность к кровопролитию. — Вы одним махом расправитесь со всеми смутьянами, и мы с Кейси без помех проведем свои реформы. Увидев, насколько щедры Люмин и король Дерус, люди поймут, почему они должны поддержать нас. И императора Халиба.

— Все не так просто, как вы думаете. Капитан корабля, который вышел нам навстречу, совершенно ясно дал понять, что народ видит в Люмине одну из причин своих невзгод.

Матилиса пренебрежительно пожала плечами.

— Люди поймут, что заблуждались. Сейчас главное — заткнуть рот смутьянам. Это работа для настоящего мужчины. — Матилиса соскользнула со стола и подошла к Лэннету. Лэннет попытался отступить, но уперся спиной в столб двухъярусной койки. Матилиса мягко улыбнулась, в уголках ее глаз появились чуть заметные морщинки. Она прильнула к Лэннету. Повинуясь колыханию судна, их тела задвигались в чувственном танце. Мышцы Лэннета напряглись в страстном вожделении, и тем не менее он почувствовал слабость. Тело Матилисы излучало призыв, от которого по его коже разлился сладостный зуд, чем-то напоминавший наэлектризованный шорох воздуха вокруг проводов высокого напряжения.

Матилиса поднесла руку к его щеке и прикоснулась к зигзагообразному шраму. Ее ладонь медленно скользнула по подбородку Лэннета, спустилась по его шее и взялась за пуговицы его рубашки. И в тот же миг самообладание оставило Лэннета. Ему оставалось лишь поднять руки, чтобы заключить Матилису в объятия.

Ему помешал писк микрофона, прикрепленного к нагрудному карману. Его звук показался Лэннету и Матилисе гневным окриком. Матилиса отпрянула. Споткнувшись, она сбросила со стола книги и письменные принадлежности. Лэннет покачнулся и едва не упал, успев в последний момент ухватиться за перекладину в изножье верхней койки, и невразумительно пробормотал что-то в микрофон.

— Говорит сержант Клузанаманн, — произнес аппарат. — Надвигается шторм. Капитан судна сказал, что мы должны отойти от берега. Какие будут распоряжения?

Лэннета охватило смешанное ощущение гнева и стыда.

— Буду через минуту, — произнес он, отрывая взгляд от Матилисы.

Неверным торопливым шагом он покинул каюту и, не выдержав, оглянулся. Матилиса опиралась рукой о переборку, чтобы сохранить равновесие на качающейся палубе. Один ее глаз был наполовину скрыт локоном. Она стояла подбоченясь, в ее облике сквозил вызов. Она послала Лэннету воздушный поцелуй, подчеркивая каждое движение зовущей, томной улыбкой.

Лэннет осмотрел коридор и ринулся вперед, спеша укрыться в кубриках Стрелков. Он не заметил, что Матилиса выглянула из каюты и следит за его безудержным бегством. Он не слышал ее сдавленного, почти беззвучного смеха.

Но и Матилиса не догадывалась, что сквозь глазок каюты для важных гостей, расположенной в дальнем конце коридора, за ними наблюдает Кейси.

* * *

Император Халиб положил ладонь на поручень смотровой площадки. Перед ним, застыв по стойке «смирно», безупречными шеренгами выстроились пятьсот донианских солдат и двести Изначальных гвардейцев.

Император откинул голову и набрал полную грудь воздуха, принимая еще более внушительную позу. Он с нарочитой медлительностью обвел строй взглядом, поворачивая лицо слева направо. Даже сейчас, во всем блеске величия, его не покидала тревожная мысль — нет ли среди гвардейцев смертников с перестроенным сознанием.

Справа от Халиба маячила темная фигура Мандро Та. Еще правее стоял Этасалоу. Перед мысленным взором Халиба на мгновение возник неясный образ Солнцедарительницы, которая не смогла приехать на смотр.

Халиб положил руку на пояс и включил ларингофон. Из потайных углублений в бетоне поднялись черные раструбы громкоговорителей. Сотни звукоизлучателей, управляемые компьютерами, обеспечивали наилучшую слышимость для всех, кому предназначались слова императора. Вырываясь из множества точек, его бесплотный голос разносился над бетонным полем, подобно громовым раскатам. Невероятная мощность звука на мгновение смутила его. Долгий опыт публичных выступлений быстро пришел ему на помощь, но мысли Халиба упорно не желали возвращаться к заученной речи.

Он гадал, долго ли ему удастся держать врагов в неведении, скрывая, насколько он измучен и обессилен.

Он заставил себя сосредоточить внимание на выстроившихся перед ним бойцах. Галактическая политика была чужда этим людям. От них требовалось лишь выполнить свой воинский долг, при необходимости проявляя храбрость и отвагу. Они надеялись уцелеть, избежать боли и мучений. Мелкие, убогие мечты.

Халибу хотелось обратиться к ним с искренним признанием. Я делаю ставки, но стою над игрой. Я отдаю человеческие жизни, спасая Галактику от страшной судьбы. Поверите ли вы, что император — тот, кто бросает кости, — завидует вам? Я завидую не вашей храбрости, не вашей готовности отдать жизнь во имя великих целей. Я завидую вам потому, что, даже если вы потерпите поражение, вы погибнете вместе со своими товарищами.

Эти слова застряли у него в горле. Отточенный ум отыскал другие, более подходящие для завершения речи:

— Вперед, воины империи! Мятеж на Паро станет поворотным пунктом нашей истории! Империю ждут великие перемены! Занимается новый день, и вы — его свет!

Строй смешался, превратившись в ревущую массу. Толпа хлынула к платформе. Задние ряды подпирали передние. Солдаты с пылом выкрикивали имя Халиба. Некоторые с ошеломленным благоговением взирали на него. Другие открыто плакали. Вместе с ними плакал Халиб.

Глава 28 ▼▼▼

Бендил скользнул в каюту Лэннета с проворством и ловкостью, которые было трудно ожидать от столь крупного мужчины. Судя по полному сдержанного любопытства взгляду, которым он окинул присутствующих, десантник чуял что-то неладное, но не решался пускаться в расспросы.

Лэннет взмахом руки предложил ему присоединиться к остальным.

— Устраивайтесь, Бендил. Вы всех знаете: мой заместитель лейтенант Касид, командиры отделений Март, Бэзил и Ялунда; старшие сержанты Клузанаманн и Ганс; командир ракетометной батареи сержант Зант и, наконец, Пендеро, старшина флотилии малых судов.

Бендил с серьезным видом кивнул, но его жизнерадостная натура тут же взяла верх, и он, широко улыбаясь, произнес:

— Вы забыли упомянуть старшего фельдшера Уондро, но вот он сидит в уголке с тревожным видом, ни дать ни взять кошка, которая только что принесла котят. Так когда же мы высадимся на берег?

Лэннет громко рассмеялся и покачал головой:

— Если бы погода не улучшилась, мы и дальше дрейфовали бы в океане. Местное время четырнадцать ноль-ноль. У нас тринадцать часов на подготовку.

В каюте послышались вздохи, бормотание и неясные восклицания — каждый выражал изумление на свой лад. Было ясно, что новость застала присутствующих врасплох. Лэннет торопливо пояснил:

— Мы увязли по самые уши. Принц Кейси рвется в бой. Я предпочел бы обойтись без кровопролития.

— Если не ошибаюсь, речь идет о подавлении мятежа? — осторожно осведомился Касид.

— Да, это слово может возникнуть, — ответил Лэннет, мгновенно ощетиниваясь. — Но произнесет его не император, а принц Кейси.

— Я лишь хотел добиться ясности, — продолжал Касид. — Все мы слышали перебранку принца с капитаном этой дряхлой посудины. И хотели бы знать, к чему это может привести. — Его губы тронула улыбка.

— Теперь знаете. — Лэннет все еще продолжал нервничать. Слово «мятеж» резало ему слух и казалось неуместным. — Жители Тебеса ничего не заподозрят. Они уверены, что их дело выгорело, но если я правильно понял принца, он собирается начать переговоры и под их прикрытием организовать атаку на город с привлечением электромобилей и тому подобных средств. Он захватит Тебес, но еще долгое время ему придется преодолевать сопротивление множества рассерженных людей.

В разговор вступил лейтенант Март, командир первого отделения:

— Уж не думаете ли вы овладеть всем городом, сэр?

— Вы слышали, что сказал Дарбазо? Он утверждает, что оба мыса утыканы ракетометами. Корабли в порту тоже несут на своем борту оружие. Полагаю, ракетометы установлены и на зданиях, выстроенных вдоль береговой линии. Мы должны захватить холмы на мысах и перенацелить орудия так, чтобы их огонь накрывал гавань. — Лэннет по очереди указал на Марта и Бэзила. — Вы, Март, высаживаетесь на южном мысу, Бэзил — на северном. Сержант Зант, ваша батарея отправляется вместе с отделением Бэзила. При первой возможности я пошлю за вами катера, которые переправят вас в город. Там вы присоединитесь к командной группе и будете осуществлять общее прикрытие. Капрал Болдан, величайший мошенник в Галактике, в эту самую минуту подключает стереокарты к системе трансляции спутниковых данных. Корабль принца обеспечил нас новейшими средствами высотной разведки и копировальной техникой. На картах будут обозначены пункты высадки и маршруты вашего движения. Позиции противника, например ракетометы, помечены красным; рубежи наступления — зеленым, наши силы — синим.

Лэннет сунул руку за пазуху и вынул свернутый в трубку лист пластика. По его знаку Клузанаманн выключил лампы, и теперь каюту освещали только тусклые лучи, проникавшие из коридора. Лэннет развернул полупрозрачный рулон и расстелил его на столе. На краю листа располагались несколько кнопок и утолщение размером с ноготь пальца, содержавшее батарейку. Лэннет нажал кнопку. Над картой в мягком свете возникло цветное голографическое изображение порта Тебеса и прилегающих высот.

— Это ваша карта, — сказал Лэннет Ялунде. — Я велел Болдану подготовить ее в первую очередь. Вот порт. Вы видите корабли. Это здание администрации порта. На его крыше установлены ракетометы. Позиция вашего отделения здесь, чуть к северу от точки высадки Бэзила. Вам надлежит двигаться в обход порта. Ваша цель — здание, ваш маршрут отмечен синей линией, проходящей поперек береговой линии. Судя по данным высотной разведки, персонал эвакуирован, но я призываю вас к осторожности; наденьте бронежилеты, захватите полный комплект аппаратуры инфракрасного видения и плащи тепловой защиты. Я выделяю вам летающего шпиона, но разрешаю поднимать его в воздух, только если что-нибудь преградит вам путь. Я отправляюсь с группой Бендила. Мы первыми захватим здание и будем удерживать его. Вы и ваши люди присоединитесь к нам, и мы вместе встретим тебианцев, когда те придут утром на работу.

— Но если мы уже захватим здание, к чему нам подкрепление? — спросил Бендил. — Мы сами справимся.

— Верно, и если Ялунде не удастся добраться до нас, мы будем удерживать его своими силами. Но если третье отделение поспеет вовремя, мы отправимся к следующей цели — вернемся в гавань и перережем якорные цепи стоящих там кораблей.

Бендил кивнул, не отрывая глаз от призрачного сияния карты. Его губы мало-помалу раздвигались в лукавой улыбке. Он чуть слышно произнес голосом, в котором смешивались глубокий интерес и уважение:

— Готов спорить, вы точно знаете время, когда приходит прилив и вода разделяет эти холмы. Не правда ли, сэр?

Лэннет ответил ему точно такой же улыбкой:

— Прилив начинается в четыре пятьдесят семь. Рассвет наступает в шесть двенадцать. Если нам будет сопутствовать удача, новый день принесет тебианцам неприятный сюрприз; их ракетометы будут окружены и захвачены.

Бендил разразился гулким хохотом, который рвался из глубин его широкой груди:

— Я вижу, у вас всегда в запасе добрая шутка, сэр!

Остальные рассмеялись вместе с ним, и комнату заполнили возбужденные голоса. Когда в каюте появился Болдан с ворохом стереокарт, их расхватали из его рук, словно рождественские подарки.

Горделивое чувство, захлестнувшее Лэннета, едва не смутило его. Собравшиеся вокруг него люди ни в грош не ставили цели императора и заблуждения Кейси. Они не застрахованы от ошибок. Отсутствие боевого опыта чревато серьезными потерями. Но эти люди сумеют взять себя в руки и продолжать борьбу. Вглядываясь в их лица, причудливо освещенные стреокартами, он на мгновение забыл о грядущих тяготах, отдаваясь ни с чем не сравнимому чувству общности, которое возникает между людьми, готовыми испытать себя в схватке бок о бок с товарищами.

— Капитан, нам пора заканчивать, — сказал Клузанаманн. — Если нас застанут в такой компании… — Он красноречиво закатил глаза.

Лэннет согласился.

— С этой минуты и до начала операции я буду в штабной каюте взвода, — сказал он. — Мы высаживаемся на берег без ранцев и продовольствия. Снабжение будет организовано после того, как принц введет в гавань свои корабли.

— Мы возьмем с собой плазганы, капитан? — спросил Касид.

Лэннет покачал головой.

— Нет. Оружие применять только в случае крайней необходимости. Наша задача — уклониться от вооруженного конфликта, а не разжигать его. Каждое убийство будет тщательно расследовано. Это ясно? — Пока присутствующие нестройными голосами выражали согласие, Лэннет посмотрел каждому из них в глаза. — Офицерам и командирам отделений собраться в штабной каюте в час тридцать. К этому времени все должны быть готовы покинуть судно и приступить к высадке на берег, назначенной на два ноль-ноль. Вопросы?

Ответом ему была гнетущая тишина. Слово «вопросы», которым неизменно завершались последние совещания перед боем, служило чем-то вроде заклинания, которое вырывало людей из области отвлеченных рассуждений, внезапно, неожиданно перенося их в царство ужасающей реальности. Вопросы есть всегда, их великое множество. Некоторые будут заданы позже, другие так и останутся невысказанными. Однако в это мгновение все молчали, и Лэннет произнес:

— Надеюсь, завтра свет почтит нас своим благословением. Выполняйте.

Остаток дня был посвящен проведению в жизнь тайных замыслов. Лэннет предложил капитану корабля занять всех Стрелков на хозяйственных работах. Узнав, что обязанности экипажа поручены чужакам, матросы разошлись по кубрикам и более не показывались наружу. В их отсутствие скрытая подготовка шла гладко, без помех. Тем не менее к ночи Лэннет почувствовал усталость. Сказав Болдану, что он хочет в одиночестве подышать свежим воздухом, он отправился на верхнюю палубу и встал у борта, облокотившись о поручень. В небе сияли бесчисленные звезды. Над островерхими холмами Байдаки плыла одинокая луна Паро в окружении едва заметных спутников-астероидов. За холмами простиралось бледное сияние города, а на ближайшем склоне виднелись огни костров, выдавая позиции ракетометов, расчеты которых наслаждались вечерним теплом. Через несколько часов луна должны была опуститься к горизонту, высветив рельеф местности. Лэннет не сомневался, что к этому времени костры будут погашены, а люди у ракетометов — крепко спать.

Он осторожно прикоснулся к ране на голове. Однажды, когда еще не отросли волосы, он внимательно осмотрел ее в зеркале и обнаружил розовый квадратик, выделявшийся на бледной коже. Косметологи сработали на славу, и шрама как такового не осталось. Тем не менее у Лэннета возникло пугающее чувство, что с этой стороны его голова изменилась. Особенно после рассказов Нэн.

Как бы он ни всматривался, как бы ни массировал рану, Лэннет не находил подтверждения своим страхам. Однако он продолжал терзаться беспокойством.

Что, если в его мозг, в его разум ввели чужеродное образование?

Внезапно он стал думать о себе в третьем лице.

Действительно ли Лэннет разработал план, дававший шанс добиться бескровной победы? Или кто-то перестроил его сознание, и он уже не в силах управлять своими поступками? Что, если он уже не человек?

Он надавил на розовый квадратик, стремясь причинить себе боль, но не смог справиться с захлестнувшими его мучительными сомнениями.

— Позвольте к вам присоединиться.

Лэннет рывком развернулся, принял боевую стойку и только теперь узнал голос Бахальт. Она отшатнулась. Ее рука бледным пятном мелькнула в темноте, испуганно прижимаясь к груди.

— Я был за миллиард миль отсюда, — извинился Лэннет. — Вы застали меня врасплох.

Нэн нервно рассмеялась.

— Коли так, у нас с вами много общего. Так что же могло оторвать ваши мысли от столь мирного пейзажа? — Она повела вокруг той же самой рукой, которой хваталась за грудь, и от этого движения в воздухе распространился лесной аромат духов. Его не могли заглушить даже крепкие запахи соленого воздуха, парусины и холодного металла. Прежде чем ответить, Лэннет несколько мгновений с наслаждением вдыхал этот аромат.

— Откровенно говоря, я думал о себе, — сказал он. — Гадал, как обернутся переговоры с Тебесом. Надеюсь, мятеж не успел охватить весь остров.

Нэн шагнула вперед, сокращая расстояние, разделившее их во время ее испуганного движения.

— Я только что была у Матилисы и Дилайт. Похоже, девочка обожает вас.

— Значит, у меня есть нечто общее и со второй женщиной на борту. Вы хотя бы изредка видите принца?

— Вторую половину дня он не выходил из своей каюты. Велел принести ему туда обед и ужин. Ходят слухи, что он пребывает в необычайном возбуждении. Но это нетрудно понять. Эта миссия очень важна для него. И для Матилисы. — Лэннет уловил крохотную заминку перед последними словами Нэн. Но прежде чем он успел задуматься, что бы это могло означать, женщина продолжила: — В сущности, я отправилась в эту экспедицию из-за Дилайт. Сегодня вечером у них с Матилисой состоялся долгий разговор. Вы не представляете, с каким вниманием Матилиса относится к ней порой, но бывает и так, что она едва замечает девочку. Такие перемены настроения ввергают Дилайт в отчаяние. Сегодня сразу после ужина она подошла ко мне, и мы побеседовали. Под конец она повела себя очень странно. Она заговорила шепотом, потребовав, чтобы я никому не передавала ее слова, кроме вас.

— Неужели вам нравится томить меня ожиданием? — с натянутой веселостью отозвался Лэннет. — Я был о вас лучшего мнения.

— Дилайт попросила передать, что вы должны мне верить. — Нэн вновь взмахнула рукой. В ее жесте угадывалась неуверенность. — Она очень настаивала, и теперь я чувствую себя донельзя глупо.

— Такое бывает, когда заранее обещаешь выполнить просьбу, не зная, в чем она заключается.

Несколько минут они молчали, прислушиваясь к плеску первых волн прилива, чуть заметным скрипам и стонам такелажа и корпуса корабля. Наконец Бахальт спросила:

— Вы доверяете мне?

— Конечно.

— Так быстро? Вы даже не пытаетесь скрыть свою ложь.

Лэннет был рад тому, что в темноте она не видит его лицо.

— Еще одна из множества моих ошибок, — сказал он. — За такими вопросами обычно следует просьба. Давайте откровенно. Чего вы хотите?

— Принять участие в ваших замыслах.

От потрясения, чем-то похожего на панику, в жилах Лэннета застыла кровь. Он словно со стороны услышал свой угрожающий голос и преисполнился презрения к самому себе:

— Ну-ка, объяснитесь! И не вздумайте увиливать!

— Не надо говорить со мной так. Вы меня пугаете. Я хочу помочь вам. — И едва слышным голосом добавила: — Я хочу, чтобы вы помогли мне.

— Помочь вам? В чем именно? У меня нет никаких замыслов.

Нэн вздернула подбородок. В темноте это движение было почти неразличимым, но голос женщины убедил Лэннета в том, что она полна решимости:

— Вы и впрямь не умеете лгать. Что ж, по крайней мере это свидетельствует о вашей честности. Но я знаю — вы что-то задумали. Сегодня вечером ваш капеллан вынес со склада запас медикаментов. По сути дела, похитил их.

Лэннет обдумал ее слова.

— Так и быть. Мы готовим операцию, поскольку не сомневаемся в том, что жители Тебеса откажутся вести переговоры с принцем. Я приказал капеллану действовать как можно незаметнее. Мы хотели избежать слухов.

— Будь так, вы бы провели совещание с Кейси. Но вы весь день где-то прячетесь, а ваши люди практически не покидают свое расположение. Кроме капеллана. Вдобавок Дилайт очень тревожится за вас.

— Тревожится? Что она сказала? — Лэннет схватил Нэн за плечи. Она судорожно втянула в себя воздух, издав болезненный всхлип. Пристыженный Лэннет опустил руки.

— Не забывайте, Дилайт маленькая девочка, ее словарный запас весьма ограничен, — заговорила Нэн. — Она сказала: «Будет большая война, и все станут сердиться на капитана Лэннета, но он ни в чем не виноват». Потом она добавила: «Плохие люди, которые делают больно другим людям, будут обвинять его, и все им поверят». И еще она сказала: «Передайте Лэннету, что старый друг верит в него». Что она имела в виду? Она говорила о Кейси? Впрочем, неважно. Все указывает на то, что вы задумали нечто небывалое.

— Когда Дилайт сказала вам все это? Где и когда?

— Днем, когда мы с ней беседовали.

— Она направила вас сюда, верно? Она знала, где вы сможете меня найти.

Голова Нэн поникла. Ее лицо скрыла темнота.

— Да, — ответила она. — Но для меня важно другое. Когда я разговаривала с девочкой, я почти вспомнила то место. Мне стало страшно и больно. Я словно очутилась в огне из моих сновидений. Только в этот раз я стремилась к этому огню. Не знаю, какой в этом смысл, но то, что происходит, затрагивает нас обоих. У каждого из нас своя роль, и все-таки мы каким-то образом связаны. Я могу помочь вам.

— Забудьте об этом.

Нэн глубоко вздохнула. Ее слова казались продолжением этого негромкого звука:

— Именно об этом я и говорю, Лэннет. О забвении и памяти. О маленькой девочке, разум которой охватывает всю Галактику, о людях, становящихся жертвами собственного сознания. О Зле, столь могущественном, что само его существование порождает Добро, отчаянно борющееся с ним. Мы оказались в средоточии этой борьбы — вы и я. Вы согласны?

Помолчав, Лэннет сказал:

— Вы говорили о доверии. Докажите, что я могу верить вам. Вам нельзя идти с нами, у вас нет соответствующей подготовки. Сохраните нашу тайну. Докажите, что на вас можно положиться.

Нэн заговорила запинаясь, как будто слова жгли ей язык:

— Я нужна вам. Если операция пойдет не так, как вы планировали, я смогу кое-что сделать. Я — врач.

Лэннет насмешливо фыркнул, и Бахальт гневно вскинула лицо.

— Если что-нибудь пойдет наперекосяк из-за того, что вы донесли на нас, я тоже смогу кое-что сделать. Я — солдат.

Молчание встало между ними неодолимой стеной. Бахальт ушла. Ее удаляющиеся шаги разорвали тишину. Но стена осталась.

Глава 29 ▼▼▼

Колонны солдат, казавшиеся в очках ночного видения зловеще-зелеными, живым потоком текли по стальной палубе и, перевалив через борт, спускались в легкие как перышко углепластиковые спасательные шлюпки корабля. Чей-то башмак задел планшир, и гулкий удар заглушил шорох подошв и плеск волн, бивших в борт судна. Послышались сдавленные гневные восклицания. Все как один пригнулись, замерев в напряженной тишине. Но даже застывшая в неподвижности людская масса излучала угрозу и силу.

Медленно тянулись секунды. Тревоги не последовало, и погрузка продолжалась. Исполненные энергии и решимости, солдаты без малейшего звука опустили в шлюпки три ракетомета.

Лэннет остановился у поручня и нацелил на сушу оптику ночного видения. Щелкнув переключателем на виске, он перестроил молекулярную структуру стекол и активировал датчики, скрытые в оправе. Сейчас аппарат работал в режиме поиска источников тепла. Погасшие костры ракетометчиков казались трепещущими огнями на фоне массивных холмов. За их вершинами дрожало марево теплого воздуха, поднимавшегося над Тебесом.

Повинуясь едва слышной команде, крохотные суденышки отчалили, издавая журчащий звук; водометы, питаемые топливными элементами, захватывали воду у носа и выбрасывали за кормой. Складные шлюпки, выкроенные из цельного куска углеволоконного полотна, весили меньше, чем любой Стрелок на их борту. Их путь отмечали поблескивающие фосфоресцирующие буруны. В более опасной обстановке Лэннет приказал бы понизить скорость, чтобы уменьшить вспенивание воды, вызывавшее биолюминесценцию. Впрочем, следы были слабые и быстро рассасывались.

За спиной Лэннета стоял Бендил. Он был не столь оптимистичен:

— Чем меньше этих огоньков, тем лучше. Они и привлекают водяных муравьев.

Лэннет поморщился. Ему, как и всем остальным, не хотелось даже думать об этих кошмарных тварях. Общинные насекомые, длиной от силы пять сантиметров, муравьи были невероятно проворны и подвижны. Ни куда более крупные жуки-кровососы и их родственники, ни иные ядовитые, жалящие, кусающие и сосущие обитатели планеты не пугали людей так, как колонии водяных муравьев, изготовившихся к атаке. Даже по отдельности они выглядели впечатляюще. Тонкое, словно нож, туловище с тремя огромными плавниками было увенчано сложносоставными глазами и жвалами, которые росли из внешнего скелета, образованного твердыми накладывающимися друг на друга пластинками. Раскрываясь, вертикальная пара челюстей являла окружающему миру ядовитое жало, похожее на язык. В движении муравьи образовывали длинные извилистые колонны, насчитывавшие сотни тысяч особей. Они пожирали все, что попадалось по пути. Что еще хуже, муравьи могли несколько минут обходиться без воды и с неумолимой решительностью преследовали и настигали жертву, которая считала себя в безопасности, оказавшись на суше.

Заговорив о муравьях, Бендил, казалось, не желал оставлять эту тему.

— Один матрос рассказал, что в прошлом году в порту Тебеса погиб человек, — прошептал он. — Напился и упал за борт. Угодил в самую гущу этих маленьких свирепых дьяволов. Больше он не вынырнул. От бедняги остались только кости и часы.

— Ради всего святого, заткнитесь, — отозвался Лэннет и более сдержанным тоном добавил: — Муравьи не смогут прорвать или прокусить гидрокостюмы, а водометы обеспечивают такую скорость, что им нипочем не догнать шлюпки. Я и без того проклинаю себя за то, что согласился отправить командную группу с вашими ныряльщиками, в то время как с точки зрения тактики куда уместнее было высадиться на берег с третьим отделением. Забудьте о проклятых тварях и думайте об операции.

— Так точно, сэр, — виновато произнес Бендил.

Лэннет осмотрел связной командный модуль. Чтобы затруднить перехват радиосообщений, исходящая информация шифруется. Речь разбивается на сегменты, которые хаотически перемешиваются и передаются в различных диапазонах, а затем восстанавливаются в приемном аппарате. Модуль подключается к стереокарте командира отделения и фиксирует его положение с точностью до полуметра. Также на карте автоматически отображаются позиции остальных радиостанций. Данные, нанесенные на карту пишущим штифтом, при необходимости могут быть воспроизведены на любой другой карте. Для обеспечения секретности органы управления радиомодулей защищены замком с датчиком, реагирующим на отпечаток пальца. Разблокировать его может только вышестоящий офицер.

Убедившись в том, что все шлюпки отчалили, Лэннет подал знак Бендилу. Старшина и семь его подчиненных прыгнули за борт. Следом за ними спустились Лэннет и офицеры штаба. Их ждали два катера Звена Малых Судов.

Быстро перемещаясь на своих гидроснарядах, ныряльщики выстроились в клин, окружив катера Лэннета. Он пожалел, что корабельные шлюпки не столь резвы, как его суда, но эти машины были созданы для преследования, в то время как единственным назначением спасательных шлюпок было оставаться на плаву. Поэтому отделение ныряльщиков и штабная группа обогнали десант и прошли между мысами в ту самую минуту, когда Стрелки высаживались на берег. Радиомодуль молчал, и Лэннет вознес ему мысленную благодарность. Отсутствие передач, если не считать непрерывных сигналов локатора, означало, что все идет по плану.

Оказавшись в гавани, ныряльщики и катера замедлили продвижение. Отныне скрытность была важнее скорости. Ныряльщики принялись переговариваться по внутренней связи. Лэннету показалось, что они несколько возбуждены. Он включил наушники модуля и прислушался.

— Шеф, на экране ручного сонара вижу жуков-кровососов. Слева, под прямым углом, на глубине девять-десять метров.

— Говори тише. Ты уверен?

— Да, их около десятка. Они почуяли нас и готовятся напасть. — Возникла короткая пауза, но, прежде чем Бендил успел вставить слово, ныряльщик заговорил вновь, чуть быстрее и громче: — Они приближаются. Наискосок к нашему курсу.

Другой голос произнес:

— Я тоже засек их, шеф. Они набирают скорость.

Ныряльщики заговорили наперебой, повышая голоса, пока Бендил не положил конец перебранке:

— Молчать! Капитан! Прошу разрешения пустить парализующую гранату.

— Разрешаю.

— Мэрбон, стреляйте, — распорядился Бендил.

Фосфоресцирующий след гранаты рассек воду и мгновенно растворился в глубине. Послышался голос, в котором явственно угадывалось облегчение:

— Мы их рассеяли, шеф. Убили трех. Еще два ранены и медленно ковыляют прочь.

— Будьте настороже.

Лэннет уловил тревогу, скрытую в этом кратком распоряжении. Муравьи в радиусе километра уже восприняли ультразвуковой сигнал бедствия, издаваемый жуками. Маленьким кровожадным тварям были знакомы тревожные предупреждения практически всех водных обитателей планеты.

Паровианские корабли стояли на якорях, растянувшись в линию поперек гавани. Обогнуть их стороной не было возможности. Очки ночного видения помогли Лэннету обнаружить вахтенных на каждом судне — они дежурили по одному или по двое, бесцельно расхаживая по палубам.

Люди Бендила с привычной быстротой выстроились в колонну. Катера Лэннета плыли следом. Группа направилась к одному из кораблей, пройдя на расстоянии вытянутой руки от его пахнущего морем и сталью корпуса. Маленькие волны с негромким плеском ударили в мягко колышущийся борт, нависший над головами. Десантники миновали корабль незамеченными.

Более всего Лэннета тревожила последняя сотня метров пути. На крыше здания, которое предстояло захватить, располагались два ракетомета. У обоих были люди. Судя по всему, они бодрствовали. То и дело один из них подходил к краю крыши и осматривал местность вокруг. Лэннет в сердцах выругал бдительного командира и его ретивость. Он вопреки всему надеялся, что тот не догадается бросить взгляд в сторону океана. Гидрокостюмы ныряльщиков представляли собой отличную защиту от светоусилительных приборов, но их было легко обнаружить в инфракрасных лучах.

Лэннет несколько раз нажал клавишу вызова, отстукивая условленную фразу из точек и тире. Услышав этот звук, Бендил замер на месте и оглянулся. Лэннет сказал в микрофон:

— На крыше охрана. Будьте осторожны.

— Держу ушки на макушке. Выключаюсь.

Лэннет чуть заметно улыбнулся.

На радиомодуле вспыхнул красный огонек, потом синий. На связь вышло первое отделение. Лэннет сверился со стереокартой. Лейтенант Март уже почти достиг вершины холма. В наушниках послышался его голос:

— Обслуга одного из ракетометов засекла нас. Мы захватили их в плен. Никто серьезно не пострадал. Но, похоже, один из них успел послать сигнал. У них старинная рация. Мы ее разбили. — В голосе, искаженном шифровальной системой, звучало удовлетворение, и Лэннет порадовался этому, невзирая на беспокойство, которое ему внушало известие о том, что паровианцы, вероятно, успели поднять тревогу. Он нажал клавишу вызова, предпочитая подтвердить прием коротким сигналом, а не речью. Огоньки радиомодуля погасли. Лэннет обвел взглядом гавань. Вокруг царило спокойствие.

Поступил доклад от Бэзила. Второе отделение заняло свой рубеж без происшествий. Лаконичность сообщения удивила Лэннета. Можно было подумать, что Бэзил разочарован.

Первые ныряльщики выбрались из воды и поднялись по столбам на платформу пакгауза. Спустя несколько минут, показавшихся Лэннету вечностью, они дали знать, что путь свободен. Вслед за ними по тем же столбам начали подниматься остальные.

Внезапно поверхность океана словно вскипела. Один из ныряльщиков оказался в центре фосфоресцирующего клубка. Страшнее всего было то, что оттуда не доносилось ни звука, если не считать плеска воды. На помощь пловцу бросились два его товарища, оставляя за собой светящиеся полосы. Как только они сошлись в одной точке, вода вспучилась ярким шаром, словно ее поверхность не могла более сдерживать рвущуюся снизу силу. В воздухе показался грушевидный предмет размером с человеческую руку, казавшийся черно-зеленым в инфракрасных очках. Он тут же рухнул обратно в бурлящий котел, но к этому времени гидроснаряды уже несли ныряльщиков прочь от опасного места. На полной скорости они миновали столбы платформы, направляясь к барже, по трапу которой было легче выбраться из воды. Лэннет и его люди сидели в катерах, с безмолвным ужасом наблюдая за пловцами, лихорадочно взбиравшимися по трапу. Наконец они поднялись на баржу, и один из них склонился над другим, судя по всему, оказывая помощь. Третий прикрывал их, взяв оружие на изготовку.

Мгновение спустя катера Лэннета мягко причалили к тому же трапу. Прямо под ними в толще воды с головокружительной быстротой сновали огромные тени, оставляя за собой тускло светящиеся полосы и словно заходясь в грубом беззвучном хохоте.

Стрелок, дожидавшийся своей очереди высадиться на баржу, посмотрел поверх плеча Лэннета в сторону кормы. У него отвалилась челюсть. Он поднял руку, указывая на сверкающее, похожее на змею гибкое создание, плывшее прямиком к катеру. В нем было по меньшей мере пятнадцать метров длины.

— Чудовище! — хриплым голосом закричал Стрелок, пренебрегая осторожностью. — Оно гонится за нами!

Клузанаманн действовал решительно и быстро. Лэннет едва успел заметить его кулак, врезавшийся в солнечное сплетение кричавшего. Истеричный вопль прервался, завершившись свистящим выдохом.

— Это всего лишь водные муравьи, сынок, — неожиданно спокойным голосом произнес Клузанаманн. — А теперь дуй-ка вверх по трапу. Ты ведь не хочешь, чтобы они нас сцапали?

Судорожно хватая ртом воздух, Стрелок вскарабкался на баржу. Лэннет и Клузанаманн, стоя по обе стороны трапа, подгоняли остальных. Потом возникла заминка, в течение которой они, не произнося ни звука, любезно уступали друг другу право подняться последним. Наконец Клузанаманн взобрался по трапу, Лэннет — следом.

Как только нога Лэннета оторвалась от палубы катера, он услышал шорох, напоминавший шум дождя. В небе не было ни облачка, и Лэннет огляделся в поисках источника звука. И едва сдержал крик.

Из океана вздымался живой столб, состоявший из тысяч муравьев. Они преследовали добычу, о близости которой сигнализировали их органы, чувствительные к тепловому излучению. Многие падали обратно в воду. Те из них, что оказались в катере, представляли собой устрашающее зрелище. Неистовыми рывками перевернувшись на брюхо, они выставляли свои плавники наподобие ног и упрямо ползли вперед, ориентируясь по малейшим потокам энергии и химических соединений, излучаемых людьми. Остаточное тепло сидений и корпуса катеров сбивало их с толку. Они атаковали все, что попадалось им на пути, в том числе друг друга. Палуба катера превратилась в миниатюрное поле сражения.

Лэннет на секунду ошеломленно замер, борясь с омерзением. Этого оказалось достаточно, чтобы хищные твари обнаружили более крупный источник тепла. Они судорожно ринулись вверх, извиваясь, мечась в поисках добычи. Лэннет почувствовал, как в его ноги вцепились несколько муравьев. Содержимое желудка подступило к его горлу. Он торопливо пополз по трапу, твердя себе, что маленькие ядовитые создания, которые цепляются за его ноги, пытаясь проткнуть жалом башмаки, — лишь плод его воображения. Он упал на платформу и уже поднимался на корточки, когда Болдан прошептал:

— Не двигайтесь, капитан.

Тяжелый башмак врезался в правую ногу Лэннета, потом его грубо швырнули вперед. Он оглянулся и увидел Болдана, который сбоку подбирался к искалеченному, но все еще готовому к схватке муравью. Капрал в прыжке раздавил его. Послышался хруст сломанных пластинок панциря. Болдан сбросил мертвую тварь вниз. В месте его падения забурлила вода, сверкая вспышками люминесценции, — это муравьи пожирали своего погибшего собрата.

Приблизившись к людям Бендила, Стрелки обнаружили, что один из них действительно ранен. Лэннет спросил, насколько тяжелы повреждения, и ныряльщик ответил голосом, в котором угадывались боль и решимость:

— Обо мне уже позаботились, капитан. Я могу идти наравне с остальными. Не для того я прилетел сюда, чтобы свалиться от укуса забытой светом твари. Я не стану для вас обузой.

Своими словами десантник выразил беспокойство, терзавшее всех без исключения. В операции, исход которой зависел в основном от того, кто из противников окажется проворнее, наличие раненых грозило катастрофическими последствиями. Каждый понимал, что оставлять пострадавших в тылу ни в коем случае нельзя. Лэннет жестом велел Бендилу построить своих людей и отправляться в путь.

Улица, на которой стояло здание портовой администрации с ракетометами на крыше, начиналась примерно в квартале от гавани. Ныряльщики, словно демоны ночи, короткими перебежками обогнули склады. На улице группа разделилась и продолжала двигаться по противоположным тротуарам, применяя все ту же тактику. Лэннет и его люди шагали колонной, сохраняя дистанцию и стараясь держаться теней. Оказавшись у своей цели, они остановились, дожидаясь, пока ныряльщики разведают дорогу. Лэннет, возглавлявший колонну, внимательно осмотрел здание, не пропуская ни одного окна, ската крыши или дверного проема. Он не заметил ничего подозрительного и наконец перевел взгляд на ныряльщиков, которые стояли, прислонясь к стенам с оружием наготове, горбясь под тяжестью снаряжения. Лэннет физически ощущал одиночество, владевшее каждым из них. «Нет ничего хуже ожидания, — подумал он. — Вынужденное бездействие способствует излишней живости воображения».

На радиомодуле загорелся красный огонек, потом белый. Две длинные вспышки и одна короткая. Бендил давал понять, что путь свободен. Лэннет прикоснулся пальцем к голове Болдана, и тот передал сигнал дальше. Колонна беззвучно двинулась вперед. Лэннет подвел своих людей к стальной двери здания. Там их встретил Бендил. Он заговорил одними губами, почти касаясь уха капитана:

— Ракетометчики оживились. Они переговариваются друг с другом. Они услышали шум в воде, увидели огоньки. Думаю, для них это самое обычное дело, и все же нам следует соблюдать крайнюю осторожность. Мы готовы подниматься наверх.

— Я иду с вами. — Лэннет почувствовал, что Бендил хочет возразить, но прежде чем тот успел открыть рот, Клузанаманн произнес:

— Капитан, если вас подстрелят…

— Передайте лейтенанту Касиду приказ, — перебил его Лэннет. — До тех пор, пока ныряльщики не займут крышу, командование возлагается на него. — Он повернулся к Бендилу: — Действуйте по собственному усмотрению. Отныне я всего лишь сторонний наблюдатель.

На лице Бендила отразилось сомнение. Однако в том, как он кивнул, как помедлил, прежде чем приступить к выполнению задания, крылся определенный смысл. Без лишних слов и жестов он дал Лэннету понять, что вполне оценил его план.

Они шагнули внутрь здания.

Глава 30 ▼▼▼

Семеро ныряльщиков поднимались по лестнице, низко пригнувшись и выставив вперед оружие. Сквозь очки ночного видения они казались Лэннету зелеными призраками. Десантник, шедший впереди, молниеносным броском занимал очередную позицию, прикрывал приближавшихся товарищей и двигался к следующей точке наблюдения. Они осматривали каждый этаж, каждую комнату. Осмотр был поверхностным, но избавлял группу от неприятных сюрпризов, которые можно было ожидать от засевших в здании противников.

В душе Лэннета бурлило возбуждение, вызванное опасностью. Люди на крыше были начеку, они чувствовали угрозу столь же отчетливо, как десантники, охотившиеся за ними.

Застать их врасплох будет непросто.

Лэннета тревожило нечто большее, нежели ранения или увечья.

Он только что совершил вторую за сегодняшний вечер ошибку. Ему следовало оставаться с командной группой, откуда он мог бы отдать приказ об изменении планов, если бы вылазка завершилась неудачей. Вместо этого он лично принял участие во второстепенной фазе операции, поставив под удар успех всей миссии.Даже если все закончится благополучно, вышестоящее начальство воспримет его рапорт скорее как обвинительную улику, а не победный отчет.

Однако Лэннет не допускал иного образа действий. Стрелки на картах, сбор и анализ информации — вот что было сейчас главным.

Двигаясь в темноте, сближаясь с врагом, он как никогда остро ощущал биение жизни.

Он отчасти успокаивал себя тем, что эта операция должна стать краеугольным камнем победы. Захват здания практически гарантировал дальнейший успех. Поражение грозило обернуться кровавой мясорубкой.

В случае неудачи Лэннет предпочел бы смерть, ведь, пока он играет с десантниками в полуночных демонов, могут погибнуть люди, которые в иных обстоятельствах остались бы целы и невредимы. Лэннет сомневался, что сможет жить с этим сознанием.

На крышу вел узкий лестничный пролет. Дверца на его верхней площадке была заперта. К ней протиснулся один из людей Бендила. Пять минут спустя он повернулся спиной к дверце и развел руками, покачав головой. Бендил жестом велел ему спуститься на нижнюю площадку.

— Не можешь взломать замок?

— Я вскрыл его, но дверца подперта чем-то с другой стороны. Либо заложена засовом. Она не открывается.

— Но ты запер ее?

Ныряльщик кивнул. Бендил повернулся к Лэннету.

— Они забаррикадировались. Ракетометы установлены у стены, обращенной к морю. Придется взбираться на крышу с улицы.

— Взбираться? — Лэннет сглотнул.

— У нас есть крюки с мягкой обшивкой. — Бендил двинулся прочь, жестом велев своим людям двигаться следом. Один из ныряльщиков вежливо, но твердо подтолкнул Лэннета, предлагая ему идти первому, а сам зашагал спиной вперед, прикрывая тылы.

Все окна здания были на запоре. Однако резак и захват для стекла из сумки со снаряжением для силового вторжения без труда справились с этим препятствием. Одного из десантников наспех обвязали страховочными петлями. Он встал на подоконник, высунулся наружу и, отклонившись под углом сорок пять градусов, завис на высоте четырех этажей, удерживаемый прицепленной к поясу тонкой веревкой и руками товарищей. Оценив расстояние до края крыши, он распустил веревку с крюком и начал ее раскручивать, готовясь к броску. В ночной тишине послышался шорох рассекаемого воздуха.

Десантник бросил крюк вверх.

Крюк соскользнул и упал. Десантник выставил руку, ловя его. Крюк ударился о его ладонь, отскочил и продолжал падать. Веревка натянулась, и десантник дернулся. Ныряльщики, державшие страховку, разом вздохнули. Лэннет мысленно выругал их за несдержанность, но уже мгновение спустя крюк ударился об стену, издав куда более громкий звон. Никто не сказал ни слова. Нервы у всех были напряжены до предела, и любое одобрение либо порицание оказалось бы не только бесполезным, но и оскорбительным.

Десантник уже приготовился ко второй попытке. На этот раз крюк зацепился, и он, трижды крепко потянув за веревку, взобрался по ней и исчез из виду. Лэннет выглянул в соседнее окно. Веревка была практически незаметна. По ней уже карабкался второй ныряльщик, словно хватаясь за воздух. Одновременно с крыши к окну с вырезанным стеклом спускалась другая веревка, а за ней третья — десантники, поднявшиеся на крышу, прокладывали путь своим товарищам.

Взобравшись по веревке и выглянув поверх невысокой стены ограждения, Лэннет увидел, что ныряльщики уже приступили к делу. Ничего не подозревавшие ракетометчики сидели на мешках с песком, негромко переговариваясь. Лэннет уловил в их голосах растерянность.

— Что-то неладно, — сказал один из них. — Нутром чую. Что это за огни там, в расположении кораблей принца?

— Попробуй еще раз вызвать лежебок, окопавшихся на холмах, — отозвался другой голос. — Если Совету станет известно, что они проспали заварушку, им не позавидуешь.

Третий успокаивающе заметил:

— Ребята на кораблях не заметили ничего подозрительного.

Первый голос произнес:

— Меня интересуют не наши корабли, а те, которые стоят вон там. — Говоривший поднялся и повел рукой, указывая в сторону входа в гавань.

Словно по сигналу, ныряльщики ринулись вперед, перекатываясь через стену из мешков черной беззвучной волной. Взгляду ракетометчиков предстали гиганты, словно свалившиеся с неба. Ныряльщики принялись энергично орудовать мечами, повернутыми плашмя. Противник троекратно превосходил их числом, но атака была столь неожиданной и яростной, что только один из паровианцев успел закричать. Не ограничившись этим, он ухитрился вырваться из рук нападавших.

Лэннет бросился следом. Ракетометчик оглянулся и, увидев настигавшую его фигуру, высоко поднявшую меч, вскрикнул, и, запутавшись в собственных ногах, упал, свернувшись клубком. Лэннет не успел остановиться. Он споткнулся об упавшего, сгруппировался, перекатился по крыше и вскочил, выставив меч, готовый к схватке.

Не замеченный Лэннетом и паровианцем, за ними бежал один из людей Бендила. Увидев упавшего Лэннета, он издал яростный вопль, подскочил к ракетометчику и занес над ним меч, собираясь заколоть его. Лэннет едва успел отвести его клинок в сторону.

Они посмотрели друг на друга. Схватка в нескольких шагах от них уже затихала, слышались только тяжелое дыхание, стоны и приглушенные восклицания. Лэннет узнал ныряльщика, угодившего в стаю муравьев.

— Спокойно, спокойно, — сказал он ему. — Все позади. Этот человек беспомощен. Все кончено.

Даже сквозь ночные очки Лэннет видел, как вздрогнул юноша, как обвисли его плечи. Он тяжело вздохнул.

— Мне показалось, что он ранил вас. Я был готов его убить… — В голосе ныряльщика слышалось неподдельное изумление.

Лэннет ухватил паровианца за воротник и поднял его на ноги. Ощупав его в поисках спрятанного оружия, он сказал:

— В бою, когда все взбудоражены и кто-нибудь пытается бежать, люди порой наносят удар, не подумав.

— Меня охватило безумие, — отозвался ныряльщик.

Из горла Лэннета невольно вырвался хриплый смешок.

Ныряльщик выпрямился, почувствовав себя задетым, и Лэннет торопливо произнес:

— Бой — это и есть безумие. В пылу схватки все мы теряем голову, но в определенных пределах. Будем надеяться, что все остальные вели себя так же, как ты, и никого не убили.

— Я был готов убить. Если бы вы не остановили меня.

Лэннет подтолкнул молчавшего паровианца к позициям ракетометов.

— В нашем деле намерения не идут в счет. Этот человек остался цел и невредим, и это главное. — В его голосе зазвучал металл. — Ты понял?

— Так точно, сэр, — чуть испуганно ответил ныряльщик. — Я все понял.

— Замечательно. Присмотри за пленным. И помни: ты все сделал правильно. Между солдатом и убийцей огромная разница. Порой бывает трудно не преступить эту грань, но мы обязаны держать себя в руках. Тебе это удалось. — Лэннет двинулся к ракетометам, гадая, не погибнет ли кто-нибудь сегодняшней ночью из-за того, что ненависть возьмет верх над разумом, не настанет ли момент, когда ныряльщик, с которым он только что говорил, будет вынужден убивать.

На радиомодуле замигали лампочки. Красный огонек встревожил Лэннета. Потом загорелся синий. Третье отделение. Мышцы Лэннета свела судорога. Он нажал кнопку, выводя на карту позиции своих людей. Третье отделение находилось на улице у стен здания. От облегчения у него едва не закружилась голова.

— Третье отделение, будьте наготове. Организуйте оборону здания. Отправьте командную группу ко мне на крышу.

Тяжело ступая, подбежал Бендил.

— Незначительные ранения, капитан, — доложил он. — Пятнадцать пленных, никто серьезно не пострадал. Однако нам нужна медицинская помощь.

— Капеллан уже поднимается, шеф. Ваши люди сработали на славу. Вы определили успех всей миссии.

— Спасибо, капитан. Вы не откажетесь сами сказать об этом ребятам? Они будут счастливы услышать вашу похвалу.

— Разумеется, скажу! Они достойны благодарности из уст самого короля. — Убедившись в том, что паровианцев собрали вместе и они могут его слышать, Лэннет начал свою речь: — Сегодня вы действовали умело и решительно. Вы вправе гордиться собой. Противники были готовы к бою. Наше счастье, что они не ожидали нападения с тыла. Мы смогли сделать это только благодаря вашей выучке и отваге. Запомните: невелика честь одолеть слабого беспечного врага. Куда выше ценится победа над сильным достойным противником. Вы справились. Вы можете гордиться собой.

Лэннет умолк в тот самый миг, когда на крыше появились люди из командной группы. Он двинулся к ним; Клузанаманн, Болдан и лейтенант Касид шагали ему навстречу.

— Вы в порядке, шкипер? — нетерпеливо выпалил Болдан.

— Спасибо, капрал. Я цел и невредим. — Лэннету показалось, что Клузанаманн негодующе фыркнул, однако при ближайшем рассмотрении лицо старшего сержанта выглядело совершенно бесстрастным.

— Будут ли еще приказания командной группе? — отстраненным ледяным тоном осведомился он.

Проглотив улыбку, Лэннет поразился тому, с каким умением ветеран выразил протест при помощи единственного слова — «еще», не дав повода обвинить себя в непочтительности.

— Я вижу, капеллан уже занимается ранеными, — заговорил Лэннет. — Болдан, пришлите сюда экипажи катеров. Организуйте оборону таким образом, чтобы половина людей отдыхала, а остальные несли дежурство. Разделите между ними время, оставшееся до восхода.

Клузанаманн и Болдан ушли. Лэннет краешком глаза заметил, что Касид изнывает от нетерпения. Как только они остались одни, лейтенант буквально взорвался:

— Мне и в голову не приходило, что вы поступите со мной так! — Он говорил тихо и нарочито спокойно, но его голос дрожал от гнева. — Вы бросили штаб, оставив меня командовать! Можно было хотя бы предупредить!

Он был прав, и его упрек достиг цели. Лэннет не знал, что сказать. Какими словами можно оправдать свое подспудное, неодолимое желание всегда быть на кончике острия? Кто поймет его жажду риска, которая и прежде не давала ему покоя, а к этому времени достигла такого накала, что Лэннет уже начинал всерьез сомневаться в своей способности удержать ее в узде? Кто поверит, что офицер, облеченный личным доверием императора, живет в мире, моральные и эмоциональные основы которого рушатся, стоит лишь к ним прикоснуться?

Однако, чтобы объяснить все это Касиду, Лэннету пришлось бы признаться и в том, что его решение присоединиться к людям Бендила было продиктовано импульсом, неожиданным порывом. Его решение оказалось ошибочным, как, впрочем, и все его оправдания, все его действия.

В то же время он почти не сомневался, что в следующий раз поступит точно так же.

— Если бы я погиб, вы и об этом узнали бы в самую последнюю секунду, — заметил он. — И кому бы вы стали жаловаться тогда? Вы купили билет на этот корабль, и теперь только от вас зависит — оставаться ли на орбите или совершить переход.

Он отправился восвояси, вновь и вновь мысленно повторяя свой ответ. До сих пор он ни разу всерьез не задумывался о том, что может погибнуть. Он знал, что смертен, но не чувствовал этого душой. До сих пор смерть была уделом других людей. Но во время разговора с Касидом эта возможность встала перед ним с ужасающей отчетливостью.

Глава 31 ▼▼▼

Наблюдая за рассветом, лишавшим десантников прикрытия темноты, Лэннет гадал, что ждет его крохотную группу, когда вторжение будет наконец обнаружено. Но более всего ему не давала покоя мысль о том, что ждет его самого, когда об операции станет известно вышестоящему начальству. По мере того, как поднималось солнце, Лэннет чувствовал себя все более обнаженным и уязвимым. Какая гримаса судьбы — исповедовать религию поклонения свету, но жаждать тьмы!

Кое-кто поспешит назвать его маневр предательством. Среди этих людей может оказаться и Кейси.

Задолго до восхода солнца корабли принца начали семафорить, извещая друг друга об исчезновении Стрелков, Однако радиовызовов не последовало. Это обстоятельство хотя бы отчасти подняло настроение Лэннета; он понял, что Кейси запретил использовать радиосвязь, чтобы по мере возможности сохранить в тайне высадку десанта.

Обвинение в измене поставит императора в щекотливое положение. Если действия Лэннета предотвратят более масштабный, открытый конфликт, значит, он был прав. Кому придет на ум утверждать, что мир хуже войны?

К несчастью, в окружении Халиба, по всей видимости, есть немало влиятельных людей, для которых слово «мир» наполнено смыслом, отличным от общепринятого. Людей, готовых отстаивать свою точку зрения до последней капли крови Стрелков.

Почувствовав, что им овладевает подавленность, которая зачастую приходит по окончании боя, Лэннет заставил себя сосредоточить внимание на окружающей местности.

С крыши открывался великолепный вид на город и его предместья, пробуждаемые к жизни восходящим солнцем. До сих пор вокруг царило тревожное спокойствие. Люди, вставшие с рассветом, вероятно, были взволнованы отсутствием теле- и радиопередач, но сейчас было слишком рано, чтобы эта тревога получила сколь-нибудь значительный общественный резонанс. Стрелки, расположившиеся на холмах, находились слишком далеко от торных путей. Даже третье отделение, засевшее в здании, было скрыто от постороннего взгляда. Лэннет посмотрел на часы. Через несколько минут центральная телестудия Тебеса должна пустить в эфир заранее составленный текст с сообщением о подавлении мятежа. Если диктор студии откажется его прочесть, это сделает Болдан.

Лэннет еще раз сверился с картой. В ярких лучах солнца цвета изображения казались поблекшими. От первоначального намерения разрезать якорные цепи байдаканских кораблей пришлось отказаться из-за нехватки времени, однако флот был надежно заблокирован. Позиции первого и второго отделений простирались до береговой линии порта Тебеса. Ракетометы сержанта Зант были установлены у самого уреза воды и держали под прицелом мятежные корабли и всю гавань. Третье отделение, занявшее оборону на здании администрации, замыкало полукруг. Расположение орудий на крыше как нельзя лучше обеспечивало огневую поддержку. Уязвимые с воздуха, они тем не менее могли с успехом противостоять обычным электромобилям. В распоряжении Изначальной Гвардии имелись сверхзвуковые машины, невидимые для радаров, но на Паро их не было. Лэннет подошел к ракетомету и провел ладонью по его длинному стальному стволу, оплетенному кабелями. В его облике Лэннету чудилось нечто от насекомого — такая фантазия могла явиться только здесь, на планете кровожадных мух, жуков и прочей многоногой и крылатой нечисти. Вести беглый огонь из этих ракетометов было невозможно. Их пятидесятимиллиметровые снаряды выбрасывались из дула со скоростью шестьсот метров в секунду. Точность стрельбы была невысока, орудия то и дело перегревались. Взрыв снаряда, застрявшего в раскаленном стволе, грозил превратить в клочья сам ракетомет, обслугу и практически все, что находилось в радиусе тридцати метров.

Прогнав мрачные мысли, Лэннет посмотрел в сторону дока, от которого отчалили катера звена Малых судов с людьми Бендила на борту. Катера направились к байдаканским кораблям, высоко подняв белые флажки. Из люков кораблей высыпали паровианские моряки, с изумлением рассматривая приближавшуюся процессию. Самые опытные и проницательные оглядывали берег в поисках противника, отрядившего эти крохотные дерзкие скорлупки. У ракетометов встала прислуга. Большинство орудий были наведены на катера, невзирая на белые символы мирных переговоров. Другие ощупывали своими жерлами сушу, замирая на каждом подозрительном предмете и затем поворачиваясь дальше. Несколько ракетометов взяли на мушку крышу, на которой находился Лэннет.

Бендил плыл к самому крупному кораблю, на котором, как полагал Лэннет, держали свой флаг старшие офицеры противника. Едва Бендил начал подниматься по веревочному трапу, Лэннета окликнул Клузанаманн:

— Капитан! В городе поднялась суматоха! Нас обнаружили!

Лэннет торопливо приблизился к Клузанаманну, который стоял у края крыши, обращенного в глубь острова. Перегнувшись через ограждение, он увидел большую толпу людей в разношерстном обмундировании, осторожно приближавшихся к зданию администрации.

— Их много, но они сами не знают, что делают, — сказал Клузанаманн. — Те, что идут впереди, довольно умело пользуются укрытиями, но основная масса вышагивает, словно на утренней прогулке. Тем не менее им не составит труда взять в плен наших людей в телецентре на той стороне улицы. Не пора ли дать им приказ возвращаться?

— Думаю, не стоит, — отозвался Лэннет. Сам того не замечая, он поднес ладонь к зигзагообразному шраму и задумчиво провел по нему пальцами. — Смотрите, толпа остановилась! — Он повернулся, указывая в сторону гавани, и отрывисто кивнул. — Все ясно, старший сержант. Бендил уже на флагмане, и я ничуть не сомневаюсь, что его капитан приказал задержать наступление пехоты, пока длятся переговоры. Первым делом Бендил должен был сообщить, что мы захватили все ракетометы Тебеса и нацелили их на корабли. Люди, которые находятся сейчас в порту, вряд ли захотят, чтобы мы их обстреляли.

Клузанаманн бросил взгляд на часы.

— Только что началась теле- и радиотрансляция. Сейчас здесь станет жарко.

— Если не вмешается Кейси, — заметил Лэннет. Между мысами у выхода в океан паровианские корабли поднимали паруса. Распускаясь в лучах поднявшегося солнца, их полотнища казались белоснежными на фоне сине-черной воды, только начинавшей принимать дневной оттенок. Перед кораблями вскипели серебристые буруны. Увидев, что они отворачивают от входа в гавань, Лэннет с облегчением вздохнул.

Бендил спустился по трапу в свой катер. Невидимый с борта паровианского судна, он подал Лэннету тайный сигнал, подняв кверху большой палец. Стрелки, собравшиеся вокруг Лэннета, радостно закричали. Лэннет велел им умолкнуть.

— Это только начало, — сказал он и, словно откликаясь на его слова, вспыхнули огоньки радиомодуля. — Капитан Лэннет слушает.

В ответ донесся угрюмый недовольный голос. Электронные помехи лишь усиливали это впечатление.

— Говорит Мэллен, свободный гражданин Паро, без чинов и званий. Ваш посланник утверждает, будто бы мои корабли находятся под прицелом ракетометов и что вы наводнили город своими людьми.

— Ракетометчики на холмах проспали вторжение, капитан Мэллен. Мы, Стрелки, очень рады этому. Наши чувства разделяют принц Кейси, король Дерус и император Халиб. Они желают вам мира. — Вновь это слово. Лэннет произнес его без заминки, так же, как все остальные, хотя оно едва не застряло у него на языке.

— Мы знаем, что означает мир в устах вашего императора. Наш король отказался нацепить на себя собачий ошейник, и мы следуем его примеру. Я не хочу понапрасну проливать кровь. Ваш человек сказал, что вы готовы обсудить создавшееся положение.

— Я отлично знаю, о чем он говорил. Об обсуждении не было ни слова. Насколько я понимаю, вы сейчас сидите у рации и пытаетесь связаться с ракетометчиками. Или вы уже заметили, что их места заняли Стрелки? Впрочем, это не важно. Мы тоже не хотим воевать. Я повторяю предложение моего эмиссара: снимите орудия с кораблей и погрузите их на наши катера. И еще одно. Свяжитесь с людьми, которые приближаются к зданию администрации порта, и велите им разойтись по домам. Оставим переговоры принцу Кейси и вашему руководству.

— Я должен посоветоваться со своими товарищами. Подождите.

Возникшая пауза затянулась, и Лэннет начал нервничать. Корабли Кейси лавировали у входа в порт. Лэннет видел, что с каждым поворотом они приближаются к гавани. В конце концов Лэннет, ожидавший подвоха со стороны Мэллена и в той же мере опасавшийся, что Кейси в любой момент может войти в бухту и разрушить хрупкое равновесие, вызвал флот по радио. К его разочарованию, Кейси отказался ответить ему лично. От имени принца говорил полковник Падайон. Торопливо, вопреки всему надеясь, что Мэллен вот-вот выйдет в эфир, Лэннет описал сложившуюся ситуацию.

— Насколько мы понимаем, никто из ваших людей не пострадал? — осведомился Падайон.

— Одного из наших ранил водяной жук. Несколько человек получили царапины и кровоподтеки.

— А со стороны мятежников?

— Почти все были застигнуты спящими. Они практически не оказали сопротивления и отделались ушибами. Передайте принцу Кейси — мы очень рады тому, что сумели избежать кровопролития.

Когда Падайон вновь заговорил, Лэннет буквально физически почувствовал, что тот улыбается:

— Принц Кейси поздравляет вас с героической победой над беспомощным врагом. Но он всегда считал, что ослушников надобно наказывать. Всегда. Он сожалеет, что вы упустили возможность показать мятежникам, что любая угроза правопорядку влечет за собой кару. Он спрашивает, готовы ли вы исправить свою оплошность.

Радиомодуль, лежавший на ладони Лэннета, казался ему раскаленным. Когда замигали огоньки, сигнализировавшие о том, что его вызывает Мэллен, Лэннет едва не уронил аппарат.

— Простите, сэр. Я буду говорить с капитаном Мэлленом, — бросил он Падайону и, переключив канал, сказал: — Капитан Лэннет слушает. Вы готовы принять наши условия?

— Мы предлагаем перемирие, капитан. В знак доброй воли мы снимем ракетометы с трех наших судов. В ответ мы требуем очистить здание администрации.

Лэннет закрыл глаза, заставляя себя дышать глубоко и спокойно. Ему нестерпимо захотелось схватить Мэллена за горло. Пока Кейси, словно взбешенный зверь, мечется у входа в гавань, этот слабоумный торгуется, словно тупоголовая деревенщина, не сознавая, сколь близка катастрофа.

— Вы знакомы с нашими условиями. Мои орудия и все захваченные нами ракетометы нацелены на вас. Через пять секунд я открываю огонь.

Лэннет досчитал до трех, когда Мэллен заговорил вновь. Даже сквозь помехи Лэннет узнал язык Весенних Листьев:

— Мы согласны, капитан. Отныне наш конфликт становится делом моей личной чести. Мы еще увидимся с вами. Пусть нас рассудит сталь.

— Буду рад с вами встретиться, капитан. Я отправляю за ракетометами еще несколько катеров. Заставьте разойтись толпу, осаждающую здание, иначе мы немедленно перенацелим свои орудия на город. Чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. Заранее благодарю за содействие. — Вновь переключившись, Лэннет заговорил с Падайоном, шагая к стене, обращенной к городу: — Установлено перемирие, сэр. Капитан Мэллен согласился демонтировать свои ракетометы. Толпа, собравшаяся вокруг моего командного поста, уже рассеивается.

— О каком перемирии вы говорите? Перед вами мятежники. Мы требуем полной капитуляции. Передайте им это.

— Не могу, полковник. Паровианцы пообещали разоружиться. Нарушив договоренности, мы втопчем в грязь свои имена и вынудим их отречься от клятвы. Мы покроем себя позором. — Лэннету оставалось лишь надеяться, что Кейси его слышит. Мнение Падайона ни в малейшей степени не интересовало его, но соображения чести и достоинства лягут на плечи принца тяжким бременем. Какое решение он примет? Малейшее проявление враждебности, любой опрометчивый поступок — и вся планета превратится в бурлящий котел гражданской войны.

Послышался хриплый голос Падайона:

— Вы несете всю полноту ответственности за так называемое перемирие. Сообщите главарю мятежников, что корабли принца входят в порт.

Несколько самых храбрых тебианцев выглядывали из-за углов и из окон, рассматривая приближающийся флот. Убедившись в том, что ракетометы не стреляют, все больше горожан выходили к набережной, занимая удобные для наблюдения места. С огромным облегчением Лэннет почувствовал, что настроение толпы изменилось. В своем обращении он напирал на тот факт, что Кейси выполняет поручение короля. Личная популярность принца в народе оказалась весьма ценным козырем.

При появлении Кейси над гаванью пронесся робкий приглушенный гул, похожий на шум ветра. В нем чудилось колебание. Кейси взмахнул рукой. В ответ на его жест воцарилась звенящая тишина. Он спустился в люк и с невероятной быстротой появился вновь, в королевском облачении бирюзово-зеленых тонов Паро. Он ловко поднялся по веревочной лестнице грот-мачты и оказался на высоте шести метров над палубой. Держась за лестницу одной рукой, он вновь приветственно помахал толпе.

Послышались ответные крики, казавшиеся слабыми и нерешительными на фоне враждебного молчания. Кейси просунул ногу между перекладинами и, зацепившись коленом, замахал обеими руками. Его смех едва доносился до берега, но в нем слышались юный задор, порыв и пренебрежение опасностью.

На сей раз толпа закричала громче.

Люди капитана Мэллена прекратили разгружать ракетометы и смотрели на принца. Они молчали, но Лэннет был готов поклясться, что заметил улыбки, белозубо сверкнувшие на их лицах, тут же вновь ставших серьезными.

Стрелки, находившиеся на крыше, присоединились к ликованию, с радостью и облегчением улыбаясь Лэннету. Они гордились своими свершениями, радовались тому, что опасности и напряжению пришел конец. Дело сделано, и никто серьезно не пострадал. Они смеялись, хлопали друг друга по спинам, обнимали друг друга за плечи. Они начали хором скандировать:

— Кей-си! Кей-си!

Люди на улице подхватили клич. Вскоре имя принца загремело вдоль всего берега.

Вглядевшись в даль, Лэннет увидел своих людей на холмах. Они вышли из укрытия и радовались вместе со всеми. Лэннет подумал, видит ли его Кейси, но решил, что сейчас ему не до того. Для принца наступил звездный час. Народ Паро чествовал его, приветствуя человека, одно появление которого превратило мятеж в согласие.

Своим триумфом Кейси был всецело обязан Стрелкам. Лэннет боролся с охватившим его ревнивым чувством. Почему никто не приветствует людей, сделавших возможным это лицедейство на потеху толпе? Куда девался князек, отказавшийся говорить с самым верным своим сторонником, когда обстоятельства складывались не в его пользу?

Лэннет пристыдил себя, проклиная минутную слабость, затмившую его разум. Настоящий мужчина никогда не завидует другу.

Глава 32 ▼▼▼

Облаченный в роскошную мантию, Кейси в сопровождении полковника Падайона и Матилисы вошел в конференц-зал столицы Байдаки и принял величественную позу. Матилиса и Падайон мгновенно исчезли, словно испарились, оставив принца одного практически на пороге. В дверях тут же встали два самых рослых Стража.

Матилиса и Падайон отправились в небольшой совещательный кабинет у дальнего конца стола. Там уже сидели Лэннет и капитаны транспортных судов. Шепнув что-то полковнику, Матилиса скользнула к Лэннету и, улыбнувшись ему, спросила:

— Вы не предложите мне присоединиться?

— А вы не боитесь, что вас обвинят в связях со мной?

В глазах Матилисы отразилась целая гамма чувств. Она наклонилась к Лэннету, не желая, чтобы ее вмешательство в размолвку между принцем и его подчиненным стало достоянием чужих ушей.

— Попробуйте взглянуть на случившееся с его точки зрения. Вы ослушались Кейси и без разрешения начали боевые действия против его народа. Вы обеспечили успех нашей миссии, но поставили принца в неудобное положение. Дайте ему шанс спасти свое лицо.

— Он требовал, чтобы я напал на тех же самых людей. Я спас их жизни.

— Кейси понимает это. Своими действиями вы показали, что он заблуждался. Неужели вы ожидаете немедленной благодарности? — в голосе Матилисы зазвучало раздражение.

Ее бесспорная правота ничуть не улучшила настроение Лэннета. Вдобавок ему показалось, что Кейси бросил на них взгляд.

— Вряд ли принцу приятно видеть вас рядом со мной, — сказал он. — Я не хотел бы еще больше озлоблять его.

Матилиса вздернула голову:

— Я ему не принадлежу. Вдобавок его друзья — мои друзья.

— Передайте Кейси, что я его друг.

— Значит, и мой тоже.

Лэннет сделал вид, что не расслышал ее слов.

Кейси расхаживал у торца длинного стола. Его лицо словно постарело; на нем появилось сосредоточенное выражение. При взгляде на него Лэннет подумал о срезанных цветах, тщательно ухоженных и еще красивых, но уже тронутых увяданием. Даже Члены Совета тридцати, незнакомые с характером принца, почувствовали что-то неладное. Они беспокойно зашевелились, сохраняя молчание.

Наконец Кейси прервал затянувшуюся паузу. Он выхватил меч из украшенных драгоценными камнями ножен отточенным движением, казавшимся особенно яростным. Далее последовала серия выпадов, еще более сложных и угрожающих. Члены Совета восторженно зашептались. На шее Лэннета дыбом поднялись волоски, зигзагообразный шрам нервно задергался. В выражении лиц и жестах паровианцев он угадывал подтверждение тому, что видел в порту — воплощение надежд и чаяний народа, связанных с блистательным принцем.

Лоб Кейси блестел от испарины, его грудь бурно вздымалась. Едва он закончил упражнения, члены Совета как один вскочили на ноги, одобрительно крича и аплодируя.

Лэннет сделал вид, будто разделяет их ликование. Он кричал и хлопал вместе со всеми, стыдясь собственного притворства. Кейси был листком, покорным ветрам, над которыми он был не властен. Долго ли еще жители Байдаки будут прославлять принца, прежде чем поймут, что он всего лишь марионетка Люмина?

Выпрямившись и приняв царственную осанку, Кейси приблизился к столу и занял место во главе. Стражи торопливо помогли ему справиться с массивным креслом и встали за его спиной, сжимая рукояти клинков.

Рассудительная речь Кейси оказала на членов Совета не меньшее впечатление, чем его фехтовальное искусство. Он объяснил, что Лэннет получил приказ отправиться в рейд, чтобы восстановить власть короля, не вступая в конфликт с разгневанной оппозицией. Кейси выразил уверенность в том, что его слушатели, как истинные воины, оценят дерзость этого замысла и согласятся с необходимостью обеспечить мирный ход переговоров. Кровопролития удалось избежать; честь и достоинство жителей Байдаки не пострадали. Имперские чиновники, повинные в бедах Тебеса, будут заключены под стражу от имени Деруса; единый народ Паро сам будет определять судьбу своей планеты.

О Стрелках не было сказано ни слова. Кейси говорил только о Стражах. Они должны были занять здание администрации порта и примыкающий склад. Кейси потребовал удалить «излишний контингент», дабы избежать контактов местных жителей с «личностями, чуждыми обычаям и традициям Паро».

Лэннету показалось, что ему закатили тяжелую оплеуху. Жаркий гневный румянец бросился ему в лицо. Он с удивлением почувствовал, что скорее уязвлен, чем рассержен. Выслушав приказ Кейси вывести подразделение Стрелков из города, отданный холодным, неприязненным тоном, Лэннет понял, что их дружба всерьез подорвана.

Он не стал тратить время на возражения и предпочел обратиться к чисто хозяйственным вопросам. Он настоял на том, чтобы за взводом было сохранено все имущество и боевое снаряжение. Он установил сроки выдачи денежного довольствия; отныне деньги могли разве что спровоцировать пристрастие к азартным играм, однако поступление жалованья означало бы, что Стрелки все еще находятся под покровительством империи. Также Лэннет наметил график пополнения припасов и получил заверения в том, что его будут строго соблюдать. Повинуясь наитию, он потребовал снабдить взвод строительным оборудованием и инструментами. Ничуть не стыдясь своей дерзости, он попросил гарантий не у Кейси и Паро, а у Матилисы и Люмина. Им руководили соображения чистой логики; любой конфликт с Паро давал Кейси повод нарушить достигнутые договоренности, в то время как Матилиса, а значит, и Люмин, нуждающиеся в военной поддержке, наверняка захотят привлечь Стрелков на свою сторону.

Спустя три дня, в течение которых Кейси не давал о себе знать ни единым словом, электромобили со Стрелками на борту опустились в долине Вайи, и только теперь Лэннет в полной мере осознал коварство принца, отправившего их в изгнание. Новый лагерь располагался в десятке миль от Тебеса, вокруг не было ни одного населенного пункта. Так называемая «долина» представляла собой древний чашеобразный провал в горном массиве. Во многих местах его стены были совершенно отвесными и достигали в высоту сотен метров. Прочие склоны также были недоступны, а с окружающим миром долину соединял единственный путь — узкая расщелина, по дну которой бежал ручей. Он, однако, не мог осушить долину, и дно провала занимало топкое болото с островками. Для обитания был пригоден лишь один из них — относительно сухая полоска земли у основания склона, покрытая густыми джунглями.

Долина Вайи как нельзя лучше подходила для диких форм жизни Паро. Здесь обитали мириады различных насекомых. Они ползали, летали, плавали, порхали. Они жужжали, скрипели и гудели. Некоторые пели приятными голосами. Иные стонали, словно терзаемые нескончаемой пыткой. Прибытие почти двух сотен ходячих питательных блюд явилось для них подарком небес. Спустя несколько минут после высадки в Вайи долину заполнили изощренные проклятия в адрес Паро, ее насекомых, ее народа и неблагодарного принца Кейси.

Единственным спасением стали рудники. Склоны гор были испещрены давно заброшенными штольнями. Многие из них располагались на определенной высоте, и добраться до входа в них можно было только по лестнице либо с помощью веревок. Каменно-лавовый массив пронизывали туннели, соединявшие шахты между собой.

Как и на борту «Аякса», Лэннет немедленно загрузил людей работой. Они спиливали деревья и изготавливали подпорные столбы для штолен, вырубали в их стенах жилые помещения и закрытые позиции для орудий. На «Аяксе» они трудились, спасаясь от скуки. Здесь, в Вайи, работа спасала их от насекомых. Темные закоулки лабиринтов казались настоящим раем — после того, как оттуда были выкурены прежние обитатели.

В течение первых двух недель изгнания единственной ниточкой, связывавшей долину с окружающим миром, был радиоприемник Лэннета, сообщавший скудные отрывочные сведения о событиях в Тебесе. Однако в конце месяца одним прекрасным утром Стрелки проснулись и не поверили своим глазам. Словно по волшебству, из ведущей в долину расщелины показалась передвижная лавка с буфетом и баром. Ее быстро развернули, наполнили товарами и распахнули двери для посетителей. На этом чудеса не кончились. Спустя несколько часов после завершения строительства в долину явились девицы легкого поведения и установили еще один такой же домик в живописной рощице на другом берегу ручья. Капрал Болдан еще не успел протрубить зорю, а крохотное непритязательное заведение уже было готово принять в свое лоно уставших, измученных людей, чьи карманы оттопыривали бесполезные бумажки, а сердца ждали ласки и общения.

Женщины-ракетометчицы кипели негодованием. Уязвленные до глубины души, они были готовы дать отпор незваным гостьям. Сразу после побудки Лэннет пригласил их в свою комнату. Он напомнил, что не потерпит беспорядков во вверенном ему подразделении, но не станет запрещать любовные утехи, покуда те не влияют на боеготовность взвода. Зант спросила, какое отношение к любви имеют проститутки, и Лэннет терпеливо объяснил, что его интересует лишь одно — способность солдат сражаться. До тех пор, пока их выучке и здоровью ничто не угрожает, командование не будет вмешиваться в их личную жизнь. Еще он призвал своих слушательниц быть более терпимыми, и те, мгновенно уловив скрытый смысл его слов, нахмурились, крепко стискивая зубы. Лэннет повел их в лагерь девушек знакомиться. После процедуры взаимного представления, которая более всего напоминала схватку на мечах, Лэннет выразил надежду, что дамы сумеют заставить солдат вести себя хотя бы до некоторой степени цивилизованно. Выстроившись в две шеренги лицом к лицу, женщины меряли друг друга ледяными взглядами, которые ни один мужчина не выдержал бы дольше, чем раскаленный уголек на ладони. Растерянно улыбнувшись — сначала своим воительницам в мешковатой полевой форме, потом девицам в ладных комбинезончиках, туго обтягивавших их прелести, — Лэннет бросил через плечо, что оставит их на время, чтобы они могли поближе познакомиться. Час спустя он вернулся забрать ракетометчиц в лагерь. Улыбаясь и с умудренным видом кивая, он выслушивал их теплые отзывы о новых подругах.

К облегчению Лэннета, девушки делали вид, будто бы не замечают, до какой степени ему не по себе.

Прошло две недели. Торговец становился все более молчаливым и явно сторонился своих покупателей. Зато его соседки, назвавшие свой домик «Хижиной Бикини», были говорливы сверх всякой меры и служили неиссякаемым источником сведений о жизни Байдаки. Их сплетни во многом противоречили информации, которую Лэннет получал по официальным радиоканалам. Зная о том, что Кейси находится в Тебесе, он относился к их пылким повествованиям об алчной невоздержанности жрецов Люмина и жестокости паровианских королевских войск с изрядным скептицизмом. К его неудовольствию, слухи продолжали циркулировать в лагере, будоража солдат. Тем не менее он не пресекал их, давая девицам возможность оттачивать свой профессионализм; мужчинам нравится чувствовать себя защитниками, даже когда их отношения со слабым полом носят неизбежный характер грубой коммерции.

Однако порой в сплетни вкрадывались крупицы по-настоящему ценных сведений. Девицы по роду своих занятий были связаны с людьми, знавшими о внутренних делах Совета больше, чем даже его члены. Располагая целым рядом примеров подобной осведомленности, Лэннет завербовал обитательниц «Хижины», создав из них импровизированную разведывательную сеть.

Это была нелегкая задача. Большинство женщин уже давно утратили навык общения с мужчинами, которое выходило бы за рамки торговли специфическими услугами. Когда Лэннет предложил платить им за то, что они просто поговорят с кем-нибудь, девицы насторожились. Лэннет пустил в ход все свое красноречие. Он выразил обеспокоенность по поводу будущего Паро и в особенности — Байдаки; он поклялся в своих дружеских чувствах к Кейси, признаваясь, что его тревожит нынешний союз принца и Матилисы. Рискуя навлечь на себя гнев власть предержащих, Лэннет заявил, что не верит ни чиновникам, присланным на Байдаку императором, ни представителям Люмина.

Лэннета не только приняли как друга, союзника и работодателя, но и пожелали выразить свое одобрение, забросав его предложениями, от которых у него раскраснелись уши, взмокла спина и подкосились колени. Уже в который раз его уход из «Хижины» более всего напоминал позорное отступление.

Воодушевленные своей ролью тайных борцов за свободу, девушки назвали себя «Агентами Под Покровами». Лэннет был немало смущен, услышав, с каким пылким наслаждением они упоминают термин «проникновение», двусмысленность которого до сих пор даже не приходила ему на ум.

Через несколько дней после очередного «крещения» одна из лазутчиц принесла известие о том, что Нэн Бахальт просила разрешения посетить Вайи и получила отказ. Запрет исходил от полковника Падайона. По слухам, причины, побудившие Бахальт к решению отправиться в долину, разгневали полковника, и тот заявил, что Стрелки останутся там до тех пор, пока насекомые и болезни не погубят их до единого, а черви не съедят все, кроме их скелетов и оружия. Вскоре последовало другое сообщение: оставшись одна дома и полагая, что ее никто не видит, доктор Бахальт плачет.

Не дожидаясь следующего утра, Лэннет отправился в Тебес. Он шел пешком, понимая, что единственный электромобиль, оставшийся в его распоряжении, будет замечен и обездвижен, едва поднимется в воздух, чтобы совершить незапланированный полет. Дорога отняла немало времени. Лэннет замечал любопытные, порой даже испуганные взгляды, которыми его провожали местные жители. Стражи, без дела слонявшиеся вокруг здания портовой администрации, смотрели на него со страхом и враждебностью своры собак, которые не решаются напасть до тех пор, пока не убедятся в том, что противник не может дать отпор.

Лэннет вошел в приемную Падайона, вспотев от жары и долгой ходьбы. Ему нравилось это ощущение. Испарина словно смазывала кожу, и мышцы двигались плавно и энергично. Сердцебиение наполняло силой все тело Лэннета, проталкивая кровь по жилам, и он при каждом шаге уверенно впечатывал ступни в пол.

Приблизившись к столу секретаря, он потребовал сообщить полковнику о том, что с ним хочет говорить капитан Лэннет.

— Вас нет в списке на прием, — пренебрежительно улыбаясь, ответил секретарь.

Лэннет с едва ли не пугающим наслаждением почувствовал, как его охватывает ярость. Он представил, как его пальцы стискивают судорожно трепещущее горло наглеца. Что-то в его лице обеспокоило секретаря. Он медленно поднялся, отодвигая кресло от стола.

— Сэр… капитан… полковник принимает только по записи. Я передам ему, что вы пришли.

— Ни с места! — Лэннет быстрым движением скользнул к двери. Его короткий предостерегающий взгляд убедил секретаря в том, что вмешиваться было бы неразумно.

При виде посетителя, вторгшегося без позволения, Падайон раздраженно вскинул голову. Его суровое худощавое лицо побледнело, и только потом он дал волю гневу:

— Принц Кейси более не желает покрывать ваши дерзкие выходки! Я полагал, об этом знаете даже вы!

Лэннет подошел вплотную к столу полковника и оперся о его полированную столешницу кулаком, сохраняя равновесие. Кончик указательного пальца его свободной руки прижался к кадыку Падайона.

— Вы оскорбили врача, высокопоставленного жреца Люмина. Вдобавок женщину. Я офицер Стрелков, и мой долг — защищать достоинство религиозных лидеров империи. Что скажете, полковник? Не вызвать ли вас на дуэль? — Лэннет отодвинул палец от горла Падайона и презрительно взмахнул рукой. — Думаю, не стоит. Человек столь преклонных лет, занимающий столь высокий пост на Паро, — и вдруг будет убит из-за нескольких грязных опрометчивых слов. Это было бы очень печально.

— Бахальт неправильно меня поняла. Тот, кто вам рассказал об этом, сильно преувеличил мою роль в этом деле. Сам принц приказал изолировать вас.

— До тех пор, пока нас не сожрут насекомые? Быть может, доктор Бахальт и эти ваши слова поняла неправильно? Быть может, пригласим ее и уладим это недоразумение? Я жду ее в своем лагере к ужину. Если она не приедет, я вернусь за ней. Со всеми своими людьми. Мои солдаты будут только рады, полковник. Они несколько засиделись. Разминка пойдет им на пользу. — Лэннет отступил на шаг, выпрямился, выхватил меч и взял его «на караул». Глаза Падайона едва не выскочили из орбит. Сделав вид, что не замечает этого,Лэннет вложил клинок в ножны, развернулся кругом и вышел из кабинета.

Он остановился у стола в приемной и холодно улыбнулся секретарю, сидевшему с разинутым ртом. Чиркнув большим пальцем по горлу, Лэннет улыбнулся еще шире, показав все тридцать два зуба, и отправился восвояси.

По пути в лагерь он вновь обратил внимание на безразличные, замкнутые лица гражданских. Угрюмое ворчание Стражей не произвело на него ни малейшего впечатления. Он знал истинную цену этим воякам и надеялся, что у него будет возможность убедить Стражей в их собственном ничтожестве. Простые люди вели себя иначе. В них не чувствовалось дружелюбия, но открытой, явственной враждебности тоже не было. Они словно оценивали, взвешивали. Их равнодушие действовало Лэннету на нервы. Он сказал себе, что солдат намного легче переносит тяготы службы, чем неопределенность.

Еще он гадал, какие мысли бродят в умах населения.

Покинув город и оказавшись среди ферм и фруктовых садов, Лэннет почувствовал себя значительно лучше. Ему уже давно не доводилось действовать столь смело и решительно, сообразуясь исключительно со своей совестью. Он замедлил шаг, еще глубже погружаясь в раздумья. Во время последнего разговора с Нэн Бахальт он был совершено искренен. Только теперь он понял, как ему ее не хватает.

Лэннет спрашивал себя, не воспользовался ли он унижением Нэн как поводом бросить вызов Падайону и показать, что он намерен покончить с изоляцией Стрелков? Или ее чувства столь важны для него, что он готов ради них поставить под удар успех своей миссии?

У Лэннета выдался трудный день, и тягостные сомнения лишь ухудшили его состояние. Внезапно он почувствовал себя уставшим. В области недавней раны возникла легкая боль.

Именно об этом он говорил с Нэн Бахальт. О разуме, о подозрениях, которые терзали их обоих.

Лэннет подумал, что, выступив против Падайона, он нарушил все свои принципы, усвоенные за время службы. Сама его жизнь была посвящена достижению целей императора, а не противодействию им.

Неясная, неоформившаяся мысль коснулась его сознания. Она настойчиво звучала в его голове, досаждая, словно полузабытое имя или навязчивая мелодия. Внезапно в месте ранения вспыхнула ошеломительная боль и тут же утихла.

Лэннет, запнувшись, продолжал торопливо шагать, выпрямив спину и вздернув подбородок. Теперь, когда боль исчезла, его сознание прояснилось. Он определенно почувствовал прилив сил. Он сказал себе, что недомогание возникло из-за пережитого напряжения и что он все сделал как надо. Излишние сомнения лишь разъедают душу.

Глава 33 ▼▼▼

Стоя у входа в лагерь, Лэннет ждал, пока электромобиль Бахальт опустится на землю. Нэн вышла из салона, внимательно глядя себе под ноги. У багажника хлопотал Страж, вынимая оттуда бесчисленные ящики и тюки. Не обращая на Лэннета внимания, Бахальт подошла к Стражу, чтобы проследить за выгрузкой. И только когда завывание машины утихло вдали, она повернулась к Лэннету.

— Вы сказали, что я должна заслужить ваше доверие, — процедила она, едва шевеля губами. — Все, что я делала, я делала из дружеских чувств. Я заботилась о вас, оберегала вас. В благодарность вы опозорили меня. — Она шагнула вперед и, подняв лицо, вперила в Лэннета гневный взгляд. — Я сама способна постоять за себя. Я не просила вас вмешиваться.

Сбитый с толку, Лэннет заговорил, тщательно подбирая слова:

— Мне нужна ваша помощь. Несколько моих людей заболели. Я подумал, что вы, вероятно, знакомы с местными недугами. Мне нужен врач, которому все мы могли бы доверять. Мне нужен человек, с которым я мог бы откровенно поговорить о том, что происходит в Тебесе и во дворце Деруса в Лапае. Я решил заступиться за вас. Я не стану извиняться, потому что слухи о ваших злоключениях буквально взбесили меня.

Нэн несколько смягчилась, в ее глазах, до сих пор метавших молнии, появилось задумчивое выражение.

— Что вы хотите узнать о Тебесе? — спросила она.

— Чем сейчас занимается Кейси?

Бахальт отвела взгляд, рассматривая далекие горы.

— Я так и думала, что вы ничего не знаете. Принц почти не показывается на людях. Он не выходит из покоев, которые ему выделил Совет. Он начал пить, Лэн.

— А Матилиса?

Нэн двинулась вслед за людьми, переносившими ее багаж.

— Кейси общается с окружающим миром исключительно через нее. Разве что когда он гневается и слишком громко кричит. Тогда его слова достигают всех, кто оказался поблизости.

По спине Лэннета разлился холодок.

— И что же он говорит в такие минуты?

— Поносит людей, которые проповедуют дружбу, а сами готовят предательство. Он жаждет возмездия. И требует, чтобы его вернули в Лапай.

— Что же мешает ему отправиться туда?

— Король Дерус объявил, что всякий, кто предоставит принцу транспорт, будет сурово наказан.

— Стало быть, Кейси — пленник?

Бахальт с горечью рассмеялась:

— Мы все пленники. Кроме Матилисы.

Лэннет вспомнил о Дилайт.

— Надеюсь, она хорошо обращается с девочкой?

— Между ними возникла натянутость, которую я не могу объяснить, но они не желают говорить об этом. Несчастная малышка почти постоянно пребывает в растерянности. Она ошеломлена. Вокруг нее слишком много лжи и злобы…

В голосе Бахальт звучала такая беспомощность, что Лэннет решил сменить тему беседы.

— Зачем вам столько вещей? Я не просил Падайона организовывать медосмотр. Я говорил лишь об ужине.

— Полковник Падайон приказал мне остаться здесь, со Стрелками, — удивленно отозвалась Нэн.

Несколько долгих мгновений Лэннет внимательно смотрел на нее, потом произнес:

— Стало быть, плохи дела. Клянусь, я сказал ему лишь, что жду вас к ужину. Я хотел убедиться в том, что у вас все в порядке. Ни о чем другом я даже не думал. Кейси знает о том, что происходит?

— Об этом деле ему ничего не известно. Об остальном он имеет лишь смутное представление. Как, впрочем, и вы. — Внезапно в ее голосе зазвучали беззаботные, дразнящие нотки; она вновь застала Лэннета врасплох. В ее словах угадывался скрытый подтекст — Лэннет не мог понять, в чем тут дело, но почему-то поймал себя на мысли о горожанах, следивших за ним накануне. Нэн сказала: — Весь город говорит о том, как вы в одиночку вошли в кабинет Падайона, оскорбили его и умудрились выйти. У всех на слуху старые легенды о вашей небывалой удачливости.

— Глупости. Лучше расскажите, что творится в городе. До нас доходят только сплетни.

— Стражи Падайона и королевские войска действуют рука об руку с Люмином и императорскими лизоблюдами. Стражи хуже всех — безжалостные громилы. Народ запуган. В распоряжении императора и Люмина глубоко законспирированная сеть осведомителей. Совет пребывает в нерешительности. Его члены опасаются, что их низложат, если они станут сопротивляться все возрастающему засилью Люмина. Несколько человек арестованы. В Тебесе вот-вот вспыхнет восстание, Лэн. Если бы не плазганы, горожане уже давно расправились бы со Стражами.

— Сколько у них плазганов?

— Если не ошибаюсь, четыре. Точно не знаю. Осведомители выдали повстанцев, которые украли их.

— Клузанаманн! Болдан! — загремел Лэннет. Отразившись от скалы, его голос разнесся над лагерем. Протестующе зазвенел хор насекомых. — Осмотрите футляры с плазганами, — велел он. — Выясните, скольких не хватает.

Болдан побледнел.

— Все плазганы на месте, капитан. Я проверял их накануне вылета. Вы своими глазами видели, как я опечатывал футляры.

— Я видел и то, как докеры уронили ящики на бетон, когда мы прибыли в Лапай. Но я не проверял оружие и даже не осмотрел печати. А вы? Может быть, Ганс?..

Болдан подавленно качнул головой:

— Я не проверял.

— Идемте, Болдан, — сказал Клузанаманн. — Если плазганы пропали, в этом виноваты мы все. Посмотрим, сколько их осталось.

Разговор не клеился, и Лэннет повел Нэн в жилые туннели. Пока солдаты вносили внутрь ее багаж, Лэннет рассказывал ей о своих разведчицах, которые постепенно набирали опыт.

— Я поверил их сплетням о вас, но не поверил тому, что они говорили о городе, — с покаянной улыбкой признался он. — Мне немного стыдно. Я полагал, что они преувеличивают опасность.

Едва он произнес эти слова, послышались крики. Обменявшись озадаченными взглядами, Лэннет и Нэн выбежали из шахты. Чтобы привыкнуть к солнечному свету, потребовалось несколько секунд. То, что они увидели, ошеломило их не меньше, чем слепящие лучи. К лагерю с пронзительным визгом мчались полуодетые Бикини.

— Солдаты! — какой-то из женщин наконец удалось разборчиво произнести хотя бы одно слово. По мере их приближения, в сумбурном гомоне слышались все новые: — Полиция!.. Из Тебеса!.. Выгнали нас из «Хижины»…

Бросив взгляд поверх голов бегущих женщин, Лэннет заметил клубящийся столб черного дыма. Женщины обернулись. Их крики зазвучали громче. Бахальт бросилась к ним, пытаясь загнать их в туннель. Женщины отбивались, не отводя глаз от пламени и дыма. Одна из них жалобно повторяла:

— Наш дом… Наш дом…

Бахальт и еще одна девушка обняли ее, пытаясь успокоить. Остальные понурились, их громкие вопли сменились горьким плачем, полным покорности судьбе.

Лэннет кликнул своих людей и, схватив пояс с мечом, ринулся к горящему зданию. За его спиной из туннелей выбегали Стрелки, бросив свои дела. Людская масса, ринувшаяся к месту пожара, напоминала беспорядочную толпу, но уж никак не воинское подразделение.

Увидев полицейских в мундирах, обступивших огонь, Лэннет с внезапной ясностью осознал, что его люди практически неуправляемы. Он повернулся лицом к набегавшей на него толпе и приказал солдатам остановиться. Одновременно он выкрикнул имена двух офицеров, веля им навести порядок. Его надежды оправдались лишь отчасти. Стрелки продолжали мчаться вперед в прежнем беспорядке, но, по крайней мере, приноравливаясь к шагу Лэннета. Однако он и сейчас чувствовал за спиной дыхание грозной силы. Сожжение «Хижины» было не просто оскорблением, но прямым вызовом. Об этом ясно свидетельствовали и позы полицейских, принявших боевую стойку. Тем не менее электромобили, доставившие их в долину, находились поблизости, а водители сидели за штурвалами, готовые поднять машины в воздух.

Полицейских возглавлял офицер со знаками различия майора королевской армии. Лэннет окликнул его по званию, и он, самодовольно ухмыльнувшись, двинулся навстречу. Приблизившись на расстояние слышимости, он указал в сторону ревущего пламени и сказал:

— Приказ полковника Падайона. Он велел передать вам послание. Ему известно о тех небылицах насчет доктора Бахальт, которые наплели вам шлюхи. Я забираю их в Тебес. Доктор останется у вас.

Его ухмылка оказалась последней каплей. Впоследствии Лэннет говорил себе, что неприятностей не случилось бы, не вздумай майор улыбаться. Он с сожалением признавался, что у него уже давно чесались кулаки, а этот болван скалил зубы, словно напрашиваясь на драку.

Он продолжал улыбаться и тогда, когда кулак Лэннета врезался в его лицо. Хрустнули зубы, из губ брызнула кровь. Закатив глаза так, что были видны только белки, майор отступил на подгибающихся ногах, медленно оседая, и наконец рухнул на землю. Сначала он шлепнулся на задницу, потом упал навзничь. С головы майора слетела шляпа, и в то же мгновение, словно по волшебству, исчезли его волосы. Язык пламени превратил их в короткие опаленные завитки.

Повинуясь долгу, капеллан бросился к майору и, ухватив его за ноги, вытащил из огня. Брошенный кем-то полицейский жезл ударил его по щиколотке. Капеллан продолжал волочить майора по земле, даже не посмотрев в ту сторону, откуда прилетела дубинка. Однако его товарищи не были склонны прощать обиды. Стрелки гневной волной захлестнули полицейских. Те из них, кому хватило безрассудства оказывать сопротивление, очень быстро осознали свою ошибку. Боковым зрением Лэннет заметил, как два командира отделений направляют людей на захват электромобилей. Лишь одной машине удалось избежать пленения. Из ее багажного отсека на головы дерущихся посыпалось снаряжение. Перекрывая шум столпотворения, над полем разнеслись возмущенные крики.

Когда майор пришел в себя, полицейские стояли, выстроившись в линию и заложив руки за голову. Он приложил ладонь ко рту и застонал. Лэннет сплюнул на землю у его ног и подошел к пленным, спрашивая, кто из них старший по званию. Ответом ему было молчание, но несколько полицейских многозначительно посмотрели на одного из своих коллег. Лэннет понял их намек. Он подался вперед, приблизив лицо вплотную к лицу указанного человека.

— Стрелки прибыли на вашу убогую планету по распоряжению императора Халиба. Я его доверенный агент. Я приказал взять под защиту этих женщин. Вы и полковник Падайон оскорбили наших друзей. Отныне я отказываюсь вступать в контакты с кем-либо, кроме принца Кейси. Территория лагеря объявляется запретной зоной. Я реквизирую ваши электромобили для нужд взвода. Любое вмешательство в наши дела будет рассматриваться как акт враждебности по отношению к подразделению имперских вооруженных сил. Тебе хватит мозгов, чтобы запомнить все это?

— Так точно, сэр. — Пленный смотрел в землю.

Лэннет схватил его за горло и дернул кверху, вынуждая подняться на носки.

— Изволь стоять смирно, когда с тобой разговаривает капитан Стрелков! Ты меня понял?

— Так точно, сэр. Я понял вас.

— Что-то не верится. Тебе не поверила бы даже собственная мать. Повтори то, что я велел передать Падайону!

Полицейский дрожащим голосом на удивление точно воспроизвел его слова.

— И еще одно, — добавил Лэннет, фыркнув. — Если кто-нибудь нас потревожит, мы его не пощадим. — Чуть повернув голову, но продолжая смотреть прямо в глаза полицейскому, он рявкнул: — Старший сержант!

Подбежавший Клузанаманн вытянулся в струну:

— Слушаю, сэр!

— Побрейте головы пленным и уберите их отсюда. Вопросы?

— Следует ли побрить раненых, сэр? Разумеется, кроме майора. Он и так лишился волос, — нарочито-бесстрастным голосом отозвался Клузанаманн, скрывая удовлетворение.

— Раненые? Проследите за тем, чтобы им оказали помощь, прежде чем отпустить. Не тревожьте их. Когда все будет готово, очистите лагерь от посторонних.

Клузанаманн неловко замялся:

— Капитан, у нас действительно не хватает четырех плазганов. Это моя вина. Докеры в порту напали на меня, и я утратил выдержку. Тогда-то они и похитили оружие. Болдан здесь ни при чем.

— Я и не собирался обвинять его. И вас тоже. За все ответят воры, когда мы отыщем их. Выполняйте приказ.

Отпустив Клузанаманна, Лэннет вызвал командиров отделений. Когда они собрались, уже смеркалось. Лэннет обошел пожарище, удаляясь от того места, где Клузанаманн разбирался с пленными. Выстроив подчиненных полукругом, Лэннет встал поближе к огню, скрестив руки на груди. Мерцающие отблески пламени играли на его лице, придавая ему сходство с вождем племени дикарей. Его глаза все еще были возбужденно расширены, их белки, отражал зарево пожара, казались кроваво-красными.

Он не имел ни малейшего понятия о том, как выглядит, но это его не интересовало. Однако внешность офицеров на несколько мгновений привлекла его внимание. Свет огня преобразил их лица точно так же, как лицо Лэннета. В них угадывалось возбуждение, мрачная напряженность людей, в судьбе которых наступил переломный момент. Глядя на них и подбирая фразы, которые он был вынужден им сказать, Лэннет почувствовал, как сжимается его горло. Слова, с которыми он должен к ним обратиться, могли оттолкнуть их от него, а ведь он не мыслил своей жизни без людей, подобных тем, что стояли сейчас перед ним. И, что хуже всего, если подчиненные сохранят верность ему, они могут лишиться не только жизни, но и чести.

На секунду Лэннет ощутил слепящую ненависть ко всем тем, кто поставил его перед мучительным выбором.

Однако ненависть исчезла так же быстро, как возникла, уступив место твердой решимости. Лэннет был не чужд жалости и сочувствию, но оставался воином, самой судьбой предназначенным для тяжких испытаний. Его цели были определены, ставки взвешены; теперь он не мог отступить. Он набрал полную грудь воздуха.

— То, что случилось, ввергает нас в открытый конфликт с королевскими вооруженными силами. Принц Кейси может оказаться как нашим союзником, так и врагом. Полагаю, нам следует ожидать нападения. Как вы, вероятно, знаете, у нас похищены четыре плазгана. Если они попали в руки Деруса, мы неминуемо окажемся под огнем. Противник располагает ракетометами, но они есть и у нас. Вы должны осознать, что если королевские силы обрушатся на нас, нам придется тяжело. Мы можем погибнуть. Если мы уцелеем, нас назовут мятежниками. Если кто-нибудь желает покинуть лагерь и перейти на сторону Кейси, я не стану ему мешать. Хочу сказать вам одно — я убежден в том, что император поддержит меня. Нас сто восемьдесят восемь человек, и мы предоставлены самим себе. Я не сомневаюсь, что наши действия оставят глубокий след в истории. Я сдамся только тому, кто предъявит мне приказ, скрепленный печатью императора. Если на нас нападут, я буду сражаться. Я буду сражаться за то, чтобы Паро заняла достойное место среди планет империи. Да поможет мне свет, если я заблуждаюсь. Я не требую, чтобы Стрелки рисковали своей жизнью ради непонятной цели. Ваша присяга не имеет здесь силы. Каждый, кто испытывает сомнения, может уйти, не опасаясь упреков и обвинений. Передайте это своим людям. В девятнадцать ноль-ноль я жду вас с обычными рапортами. Подготовьте к этому времени список желающих покинуть лагерь. Все свободны.

Глава 34 ▼▼▼

Распахнулась дверь, ведущая в пещеру, и по ее стенам заплясали отражения огоньков множества свеч, потревоженных дуновением влажного воздуха. Их блеск раскрасил шероховатый гранит ярко-желтым цветом расплавленного золота и оранжевыми оттенками заходящего солнца. Невидимые воздушные потоки колыхали огоньки; в глубоких нишах появлялись зловещие тени и, вздрогнув, тут же исчезали. Суетливый крич с бледной шкурой, напуганный светом и присутствием людей, редко нарушавших покой пещеры, злобно сверкнул глазами и поспешил укрыться в норе.

Астара сидела лицом к массивной каменной двери. Уловив скрип и едва заметное дуновение из туннеля, она склонила голову. Серебристые пряди ее волос шевельнулись, отражая мерцающий свет свечей.

В пещеру вошел император Халиб. На нем был костюм, в котором он появлялся перед придворными. Уже одно это показывало, сколь важна эта встреча, назначенная на дневные часы, в то время как обычно Астара вызывала его по ночам. Неожиданно яркий свет заставил императора прищуриться. Он быстро пришел в себя; на его встревоженном лице появилось вопросительное выражение.

— Я потеряла ребенка, — сказала Астара.

Халиб озадаченно моргнул, и им тут же овладело возмущение.

— Ты вызвала меня, чтобы поговорить о пропавшем ребенке?

— Это не просто ребенок, Возвышенный. Это истинное сокровище. Разум, в котором кроется невероятное могущество. Дочь Взыскующего. Она много раз помогала мне. Например, в случае с капитаном Лэннетом.

Халиб горделиво выпрямился, уперев левый кулак в бедро и сунув большой палец правой руки за широкий кожаный пояс, расшитый драгоценными камнями.

— Империя балансирует на кончике меча, женщина. Разумеется, пропажа ребенка не может оставить меня равнодушным, но сейчас под угрозой оказалось судьба целой планеты. Капитан Лэннет захватил столицу острова Байдака.

Астара прервала его, устало качнув головой:

— Тебес. Знаю. Капитану удалось избегнуть кровопролития. Своим появлением юный принц Кейси вдохновил колеблющуюся, неуверенную в себе оппозицию. Он отправил Стрелков в болота. На острове установлен деспотический, крайне нестабильный режим.

Халиб открыл было рот, но промолчал, погрузившись в раздумья. Перед его мысленным взором возникли кадры, записанные на видеодиске Веда. Он приблизился к Астаре и сказал:

— Солнцедарительница повсюду появлялась с какой-то девочкой. Мне говорили, что она якобы умеет различать ложь, но эти слова показались мне попросту смехотворными. Она улетела вместе с Матилисой. Стало быть, ты утверждаешь, что этот ребенок по праву принадлежит вашему культу? Какими именно способностями она владеет? Почему мне не позволили воспользоваться ими?

— Потому, что ты непременно захотел бы подчинить девочку своей воле. Ее способности следует развивать, а не направлять. Ей нужно дать возможность стать тем, кем она должна быть. Мозг каждого из нас способен на многое, но мы пускаем в ход лишь ничтожную часть его потенциала. Если девочке удастся использовать хотя бы малую долю дремлющей силы сознания, это может иметь серьезные последствия для человечества. Задумайся, Возвышенный; представь себе разум, способный проникать в мысли других людей, и ты поймешь, почему девочка должна быть свободна. Ее следует избавить от постороннего влияния. Утратив контакт с ней, я не могу предсказать, какими путями будет развиваться ее сознание, какие опасности ей грозят. — Астара приподняла подбородок. — Не ты один пожелал бы прибрать девочку к рукам. Впрочем, следует отдать тебе должное; другие воспользовались бы ее даром для достижения куда более низменных целей. И тем не менее, ее судьба тревожит меня.

— Значит, это она рассказала тебе о том, что случилось на Паро?

— Да, мне удалось кое-что узнать с ее помощью. Но сейчас она отвергает свой дар, по какой-то причине не желает им пользоваться.

— Уговори ее, объясни, что происходит.

Сдержанность Астары уступила место искреннему изумлению. Она от души рассмеялась.

— Возвышенный, неужели ты полагаешь, что страхи одинокого ребенка можно развеять логикой? Маленькие девочки отнюдь не философы.

Халиб сконфуженно улыбнулся:

— Я понял тебя. В чем же цель нашей встречи?

— Капитан Лэннет разрушил твои планы в отношении Паро.

Халиб стиснул свои губы большим и указательным пальцами и несколько долгих мгновений молча смотрел на женщину. Наконец он произнес:

— Я ждал от него слишком многого. Но он всего лишь солдат. Блестящая операция капитана Лэннета оказалась серьезной ошибкой. Оппозиционеры возненавидели его. Я подозреваю, что та легкость, с которой Лэннет одолел повстанческие силы Тебеса, испугала Кейси. Или, может быть, его достоинство было оскорблено тем, что паровианцы сдались практически без сопротивления. Кто знает? Главное в том, что моих Стрелков оттеснили в сторону, отправили в изгнание. И, что хуже всего, Дерус и эта троица подлых заговорщиков непременно вступят с ними в переговоры — это лишь вопрос времени.

Астара отвернулась, шурша плащом.

— На Паро наметились тенденции, которые я ощущаю, но не могу назвать. С помощью девочки я, возможно, сумела бы понять, в чем дело. Я надеялась, что Лэннету удастся раскрыть эту тайну.

— Подожди! — Это была мольба и вместе с тем властный приказ. Астара подчинилась, продолжая стоять спиной к императору. — При чем здесь Лэннет? Ходят слухи, что он пользуется благосклонностью вашего культа. Ты говоришь о нем и о девочке одними и теми же словами. Быть может, в нем скрывается та загадочная сила, о которой ты упоминала? Почему ты не воспользовалась его помощью, чтобы связаться с девочкой? Он погиб?

Приподнятые плечи Астары медленно обвисли. Теперь она казалась дряхлой и хрупкой.

— Я верю, что Лэннет жив, — едва слышно произнесла она. — Мы долгое время считали, что именно он — избранник, посланный нам Взыскующим. Но наш культ никому не навязывает себя силой. Если для Лэннета наступило время отречься от нас, он поступит так, как велит ему сердце.

— Итак, ты полагаешь, что юный воин, которого я с радостью назвал бы своим сыном, жив, но тебе нечего мне предложить, — с горечью отозвался Халиб. — Я рассчитывал, что ты поддержишь меня во всем, особенно в нынешние времена. Паро должна была стать первым шагом в создании Галактики свободных людей.

Рывком развернувшись, Астара наставила на него палец. На ее суровом морщинистом лице черными впадинами выделялись незрячие глубоко запавшие глаза.

— Ты должен вернуть себе власть над Паро. Судя по «планам урегулирования», которые предлагает Матилиса, Люмин жаждет заполучить планету в свои руки. Чтобы установить военный режим, Люмин выбрал Мандро Та. Все возрастающий интерес Люмина к Паро должен иметь какую-то причину. Если представители твоей администрации на планете действуют заодно с Люмином, ты должен воспрепятствовать им.

— Ты учишь меня управлять государством?

— Я предостерегаю тебя, Возвышенный. Я ощущаю нечто большее, чем алчность или обычная жажда власти. Среди нас зреет Зло, способное извратить и опорочить любые, даже самые лучшие, помыслы человечества.

Халиб саркастически улыбался, но в его голосе не было уверенности:

— Ты пытаешься запугать меня. Быть может, ты излишне сгущаешь краски из-за того, что Люмину удалось хотя бы немного потеснить твой собственный культ?

— Да, я всеми силами стараюсь испугать тебя. Сама я уже давно ничего не боюсь, но чувствую, что среди нас крепнут злые силы, которым нет названия. Ты император. Если ты не дашь отпор надвигающейся угрозе, мы станем бессловесными тварями. Я боюсь, что это Зло уже наложило свои руки на капитана Лэннета.

Халиб прислонился спиной к стене, опустившись на уютную каменную скамью. Он подался вперед и уронил лицо в ладони. Когда он заговорил, звуки его слов слабым эхом отразились от гранитного пола пещеры:

— Я знаю, какая опасность пугает тебя.

Прежде чем Халиб успел заметить приближение Астары, она оказалась рядом и положила руку ему на плечо.

— Разум. Это должно быть нечто связанное с функционированием разума. Что именно?

Запинаясь, буквально выдавливая из себя слова, Халиб поведал ей о видеодиске, об экспериментах Люмина над человеческим мозгом. Рассказал он и о том, как погибли покушавшиеся на него люди, а напоследок добавил:

— Я уверен, что террорист на борту «Аякса» был одним из их… — Он замялся в поисках нужного слова. — Как назвать этих людей? Жертвами? Чудовищами?

Астара пропустила его вопрос мимо ушей и негромко, задумчиво произнесла:

— Мы уже давно чувствовали что-то неладное, подозревали, что наш противник пытается постичь тайны сознания. — В ее голосе зазвучала тревога: — Дилайт. Что они собираются с ней сделать?

В душе Халиба шевельнулось неясное чувство. Трудно сказать, что это было — надежда, решимость?

— Позволь мне подумать, — сказал он.

Астара умолкла и, опустившись на скамью, замерла в ожидании. Когда Халиб наконец выпрямился, в его взгляде читалась уверенность.

— Этасалоу. — Он произнес это имя обвиняющим тоном. — Разумеется, ни он, ни Солнцедарительница не знают точно, на что способна девочка. Солнцедарительница видит в ней лишь полезное орудие. Если бы ее ученые занимались исследованием разума и сознания, она нипочем не выпустила бы такой бесценный объект из своих рук. Итак, Этасалоу. Его база на Гекторе.

— Ее необходимо уничтожить. Вместе с ним.

Халиб почувствовал прилив сил. Его жесты стали энергичными, речь — отрывистой, едва ли не грубой. Он продолжал смотреть в пол, но перед его мысленным взором мелькали сцены возможного развития событий.

— Это не так просто, — заговорил он. — Этасалоу и Солнцедарительница повсюду внедрили своих агентов. Единственным недоступным для них местом в империи остался только мой дворец. Да поможет нам свет. — Вскочив со скамьи, он принялся расхаживать по пещере, бормоча себе под нос: — Если Этасалоу действительно управляет этими роботами в человеческом обличье, зачем ему было посылать сообщение, разоблачавшее его агента на «Аяксе»? Сначала он замышляет погубить корабль, потом спасает его. С какой целью? Чтобы спасти кого-то. Да, именно так: он заботился о ком-то. Но о ком? — Халиб вышагивал все быстрее.

— Теперь мы знаем, куда направлять наши поиски, — одобрительно произнесла Астара. — Это уже кое-что.

Халиб отрывисто кивнул и торопливо заговорил; его слова лились сплошным потоком, смешиваясь друг с другом:

— Доктор Нэн Бахальт… племянница Этасалоу. Его родственница. Добровольно вызвалась лететь на Паро. Это решение было принято в самую последнюю минуту. Я узнал об этом только потому, что лично рассматривал каждую кандидатуру… Мне и в голову не пришло как-то связать Бахальт с ее дядей. Этасалоу ничего не знал. План уничтожения «Аякса» уже был приведен в действие. Он не мог предупредить Бахальт, снять ее с рейса. Итак, попробуем поставить себя на место Этасалоу. Если злоумышленник добьется успеха, Бахальт погибнет, но план будет выполнен. Зачем вообще потребовалось взрывать корабль? Чтобы не позволить Солнцедарительнице подчинить себе Кейси и сорвать ее миссию на Паро. Как следует поступить? Известить Насрина? Самое верное решение. Насрин знает свой корабль, свой экипаж. Террориста немедленно поймают. Почему он обратился к Лэннету, а не к Насрину? Ведь в таком случае у террориста больше шансов довести свое дело до конца. Но если бы его не поймали, это сообщение можно было бы использовать, чтобы возложить вину на Стрелков. И тем самым добиться первоначальной цели, хотя и иным путем.

— Ты говорил, что Этасалоу не ведал о способностях Дилайт. Не мог ли он каким-либо образом узнать о них?

— Дилайт? Что ж, такое возможно. Если Этасалоу решил, что смерть ребенка грозит смертью его племяннице, он мог пойти на риск. Я очень хорошо представляю, как Этасалоу говорит себе: «Я сделал все, что было в моих силах. Если бы Солнцедарительница не отправила девочку в полет, я бы обратился непосредственно к капитану Насрину. Скрытность Солнцедарительницы вынудила меня пойти на столь трагический шаг. Я сделал все, чтобы сохранить жизнь племянницы».

— И что же теперь?

Халиб улыбнулся:

— У меня назначена встреча с Этасалоу и Солнцедарительницей.

Астара с трудом поднялась и, отступая спиной вперед, прошла между сталагмитами и остановилась у края освещенного круга. На ее лице отразилась печаль.

— Мне кажется, ты ничего не понял, Возвышенный. Речь идет не о борьбе за власть в империи. Да, разумеется, твои враги хотят вырвать ее из твоих рук. Но главное, что эти люди не отдают себе отчета в том, сколь опасные силы они готовы выпустить на свободу. — Женщина повела дряблой бледной рукой. — Они всего лишь акушеры, способствующие рождению монстра, но даже не догадываются об этом. Чудовище пожрет их самих и все человеческое, что есть в людях. Я восхищаюсь твоим умом, Возвышенный. Я буду молиться, чтобы мудрость не оставила тебя.

Ее слова едва не ввергли Халиба в панику.

— Я делаю все, что могу, — сказал он. — Без твоей помощи мне не победить. Я не имею права отказаться от наших планов. Помоги же мне.

Астара, сутулясь, двинулась прочь.

— Я сделаю все, что в моих силах, старый друг. Все, что в моих силах.

Огоньки свеч яростно заметались, свидетельствуя о том, что она покинула пещеру. Халиб повернулся и зашагал к двери. Его внимание привлекло нечто странное. Он оглянулся и не поверил собственным глазам.

Свечи угасали. Они не догорали, их не задувало ветром; их огоньки таяли один за другим с равными промежутками времени.

Халиб бросился в потайной туннель пещеры. Одной рукой он толкнул запорный брус, другой включил фонарик. Пробегая мимо испуганных шипящих кричей, он направлял свет фонаря в их сверкающие глаза, не задерживаясь ни на мгновение. Он даже не обернулся, чтобы убедиться, что дверь действительно закрыта.

Когда он наконец оказался в своей спальне, его одежда была в полном беспорядке, но самообладание уже вернулось к нему. Поправив наряд у высокого, в полный рост зеркала, он сказал своему отражению:

— Признайся, ты тоже веришь в легендарную удачливость Лэннета. Теперь ты должен поверить в себя. Но это еще не все. Тот, кого называют «Возвышенным», в данной ситуации ничем не отличается от любого другого человека. Империя — всего лишь договор, термин, лишенный реального смысла. Если перед человечеством открыто несколько путей, я должен гарантировать, что Зло не сделает выбор за нас. — Он улыбнулся зеркалу. — Астара говорит, что мы должны быть мудры. Остается лишь надеяться, что нам повезет. — Отражение растянуло губы в улыбке. Его взгляд казался Халибу унылым, безучастным.

Глубоко погрузившись в раздумья, он вышел из спальни в коридор, ведущий к лифту, и поднялся в тронный зал. Он вышел из маленькой блестящей кабинки. Все здесь — от инкрустированного драгоценностями трона, обшитого кроваво-красным дельфийским шелком с золотыми складками, установленного на высоком постаменте, и до огромных окон с рамами из тарпаланамового дерева, из которых открывался вид на Коллегиум, — все это принадлежало ему. Над его головой, занимая все шестьдесят метров потолка, простиралась фреска с изображением Прародителя в древних доспехах, возглавлявшего процессию первопоселенцев, которые покидали свой корабль. Пол был выложен мозаикой из камня всех обитаемых планет Галактики с высеченным текстом Конституции империи. Вдоль стены вытянулись в линию статуи предшественников Халиба, выполненные в натуральную величину. Сами стены покрывали картины в дорогих рамах, изображавшие исторические события. Промежутки занимали иные предметы искусства. Халиб вздохнул; ценности, сосредоточенные в зале, могли составить богатство целой планеты. Императора охватила дрожь удовлетворения, радости обладания.

Сколь сладка доля могущественного повелителя!

Халиб выпрямился и направился к трону. Он уселся, аккуратно расстелив плащ, так, чтобы тот покрывал поручни. Он приподнял подбородок и застыл в величественной позе, возвращаясь мыслями к своим противникам. Он подумал о кричах в туннелях дворца.

Халиб сказал себе, что сделал для Лэннета все, что было в его силах. Почему он, собственно, решил, будто бы дружба между двумя молодыми людьми выдержит испытание бременем власти? Тем не менее до сих пор он продолжал надеяться. Однако теперь он оказался перед серьезной угрозой потерять Паро и расстаться со своими мечтами о свободном человечестве. Вдобавок Халиба в любое мгновение могли отстранить от власти, погубив тем самым его мечты и его самого.

А вместе с тем и всех мечтателей и их надежды — Астара говорила об этом совершенно ясно и недвусмысленно.

Халиб распорядился начать аудиенцию. Микрофоны подхватили его слова, усилили и преобразовали звук. Приказ, отданный обычным голосом, разнесся по всем помещениям дворца, словно раскат грома. Четырехметровые двери, отделанные золотом и серебром, распахнулись в величественном безмолвии, впуская посетителей в приемную. Вспыхнули прожектора, направляя на Халиба пучки света. Подчиняясь электрическим сигналам, молекулярная структура окон перестроилась, сообщая стеклу прозрачность. Одновременно в зале погасли все прочие источники света, кроме единственного тусклого прожектора, луч которого выхватывал небольшой участок пола перед троном, где полагалось стоять просителям. Император, купаясь в ярком свете, величественно возвышался над толпой подданных, которые вынуждены были задирать головы, чтобы видеть его.

Сегодня посетителей было немного. Перед императором стоял Этасалоу в красно-желтой рубашке, тунике и облегающих брюках. Нарочито слабый свет скрадывал сияние его костюма, но не мог умерить лукавство и уверенность, сквозившие во взгляде командора. За его спиной в облаке разноцветного шелка, также потускневшего в слабых лучах, стояла Солнцедарительница. Она улыбалась, склонив голову с точно отмеренной почтительностью.

Халиб заметил едва скрываемое выражение торжества на лицах пришедших. Они вознамерились погубить его и ничуть не сомневались в своем успехе. Но Халиб знал, что, если он сумеет сохранить твердость, их жажда взять верх друг над другом и единолично воспользоваться плодами победы спасет его.

Если Этасалоу и Солнцедарительница действительно уверены в себе, значит, каждый из них не сомневается в том, что последнее слово останется за ним. Очень интересно.

Третий посетитель стоял поодаль — командир Стрелков, замерший в терпеливом ожидании. Словно желая подчеркнуть свою обособленность от остальных, он был одет в простой зеленый мундир.

И вновь электроника творила чудеса с голосом Халиба.

— Вы испросили официальной аудиенции, — заговорил он. — Что вас привело ко мне?

— Возвышенный, мы обдумали ситуацию на Паро и решили, что для восстановления порядка и спокойствия необходимо ввести там чрезвычайное положение. Предательское нападение капитана Лэннета на беззащитных жителей Тебеса привело к дальнейшей эскалации гражданского неповиновения в Лапае. При всем уважении к генералу Джерлову я считаю, что, направив на Паро капитана Лэннета, он совершил ошибку. Более того, уже сейчас совершенно ясно, что ни король Дерус, ни принц Кейси не в силах контролировать свой народ. Действия капитана Лэннета достойны сожаления, но их можно отчасти оправдать; паровианцы первыми напали на него. Мы с Солнцедарительницей пришли к выводу, что военное присутствие Донии следует усилить. В согласии с нашим решением я распорядился отправить туда звездные корабли за подкреплением для тех, кто уже находится на Паро. Я обращаюсь к Возвышенному с просьбой одобрить мои намерения.

Он умолк и дернул головой, впервые выдав владевшее им беспокойство. Халиб подался вперед, в его глазах отразилась задумчивость. Заметив его отрывистый, скупой жест, Этасалоу перевел дух. На его лице мелькнул призрак улыбки, столь краткой, что Халиб не заметил ее. Этасалоу продолжал:

— Мы просим вас издать эдикт, вводящий на Паро власть комитета из трех членов — вплоть до восстановления стабильности на планете. Разумеется, король Дерус останется на троне, но вместе с ним будут править тиран Мандро Та и принц Кейси.

Халиб вновь обвел посетителей твердым недрогнувшим взглядом. Потом он отвернулся и побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Я не сомневаюсь, что вы уже составили текст эдикта. — Он повернулся к пришедшим, сверкнул глазами и опять отвел взор. — Но я могу отвергнуть его. Ваши выводы во многом основаны на предположениях. Говоря точнее — на предвзятости.

Солнцедарительница шагнула вперед, почти поравнявшись с Этасалоу. Прежде чем обратиться к Халибу, она бросила взгляд на командора.

— Наша жизнь отдана служению вам, Возвышенный, — сказала она. — Мы лишь хотим помочь.

Халиб с раздражением посмотрел на них.

— Я не собираюсь отправлять корабли на Донию, — отозвался он.

Этасалоу чуть заметно нахмурился.

— Боюсь, отменить приказ будет непросто. Я взял на себя смелость…

— А я предпринял определенные меры предосторожности. — Халиб повернулся к Джерлову. — Генерал, будьте любезны прочесть два последних послания космическому флоту.

Джерлов сунул руку во внутренний карман мундира и вынул оттуда сложенный лист бумаги.

— Первое сообщение от Этасалоу, командора Изначальной Гвардии. Помечено вчерашней датой и обращено ко всем кораблям флота. Кораблю «Аякс» предписано отправиться на Донию, погрузить войска и доставить их на Паро со всей возможной скоростью. Подпись: командор Этасалоу.

Этасалоу нахмурился еще сильнее и устремил на Джерлова колючий взгляд.

— Вы не имеете права перехватывать мои сообщения и вмешиваться в официальную переписку.

— Я имею, — умиротворяющим голосом произнес Халиб. — Я попросил генерала оказать мне эту любезность. Я предоставил ему дополнительные полномочия — разумеется, только на время. Но давайте продолжать. Это очень важно.

Взгляд Этасалоу, которым он смотрел на Джерлова, несколько смягчился.

— Итак, что содержит ваше второе сообщение? Давайте побыстрее покончим с этим.

— Слушаюсь, командор, — ответил Джерлов. — Второе сообщение, также отправленное накануне, тридцать минут спустя после первого. «Император Халиб отменяет приказ командора Этасалоу относительно звездного корабля «Аякс». Завершив высадку имперских войск на Паро, судно должно занять наблюдательную орбиту и встречать огнем любой корабль, который приблизится к планете. Всякое судно, направляющееся к Донии, считается мятежным и будет уничтожено без предупреждения. Капитаны кораблей, желающие убедиться в подлинности данного распоряжения, могут обратиться в штаб флота посредством шифра номер 6».

— Разумеется, командор, отношение офицеров нашего флота к этому приказу выяснится лишь через некоторое время, — негромко сказал Халиб. — А пока мы будем следить за развитием событий на Паро.

На висках Этасалоу, словно в дополнение к драгоценностям на его костюме, выступили две одинаковые горошины пота.

— Возвышенному следовало предупредить меня, — заговорил он. — В Изначальной Гвардии найдутся люди, которые будут оскорблены моим унижением. Я не отвечаю за их поступки.

— Разумно ли лишать подкрепления такого человека, как Мандро Та? — спросила Солнцедарительница. — Если он решит, что его заманивают в ловушку… — Она беспомощно пожала плечами.

Халиб пропустил ее слова мимо ушей и повернулся к Джерлову.

— Я считаю, что, пока не будет урегулирован конфликт, было бы разумно не выпускать членов донианской КБГ из лагеря либо даже заключить донианцев под стражу — для их собственного спокойствия. Проследите за этим, генерал. — Он улыбнулся Этасалоу: — Прошу вас передать мои сожаления тем вашим людям, чьи чувства могут оказаться задетыми, командор. К счастью, они сейчас так заняты — служат в горячих точках вроде Паро, — что Стрелкам генерала будет нетрудно взять под охрану вашу штаб-квартиру. Я приказал ему выдать вам пропуск для свободного входа и выхода из здания. Но во всем остальном я полностью разделяю ваши опасения. Нам следует полностью загрузить Гвардию работой, пока не спадет напряженность. Покинув дворец, вы увидите, что я разместил Стрелков во всех ключевых пунктах — в полицейских участках, в теле- и радиостанциях, в редакциях газет. Это сделано для того, чтобы поставить преграду слухам и домыслам. Вплоть до урегулирования конфликта. — Он встал на ноги и спустился до половины лестницы трона. — На сегодня мы покончили с делами. Если у вас возникнут еще какие-либо вопросы, я готов вас принять.

В согласии с требованиями этикета посетителям оставалось лишь склониться перед императором и оставаться в этом положении, пока тот не уйдет. Подняв наконец глаза, Этасалоу увидел, что около лифта по-прежнему стоит на часах молодой Стрелок. Он выругался себе под нос и, как только дверца кабинызахлопнулась, выпрямился, подчеркнуто игнорируя присутствие Джерлова. Генерал вышел из зала чеканя шаг, словно на параде. Жрецы Люмина двинулись следом, язвительно переругиваясь. Их злобные голоса напоминали шипение воды, льющейся в неугасимое пламя.

Вернувшись в спальню, Халиб запер бронированную дверь и рухнул на кровать лицом к потолку, глядя в пространство, вызывая в памяти картины Паро.

— Патовое положение, — сказал он. — Самая слабая из всех позиций. Самое суровое испытание.

Глава 35 ▼▼▼

Клузанаманн шагал по туннелю, прокладывая путь в свете тусклых фонарей. Слабое освещение скрадывало грубость покрытых трещинами каменных стен и наспех обтесанных деревянных подпорок. Уже в тысячный раз он поминал добрым словом капрала Болдана, который исхитрялся добывать топливные элементы в количестве, достаточном для освещения и вентиляции хотя бы некоторых штреков рудника. Клузанаманн нимало не сомневался в том, что успехи капрала в деле снабжения лагеря электричеством объясняются обилием фруктов, произрастающих в долине, и едкими запахами, царящими в одном из подземных ходов. Он с гордостью подумал, что был прав, предоставляя инициативу молодым деловитым Стрелкам. Болдан сумел довести качество спирта до высочайших кондиций; солдаты по праву называли его продукцию «ракетной горючкой». Клузанаманну оставалось лишь радоваться, что он назначил капрала ответственным за электромобиль, находившийся в распоряжении снабженцев.

Прежде чем постучаться в дощатую перегородку, создававшую Лэннету хотя бы иллюзию уединения, сержант несколько секунд помедлил, подумав, что сейчас вовсе не помешало бы глотнуть лучшего зелья Болдана. Нынешнее совещание не сулило ему ничего хорошего. Клузанаманн собрался с духом и отважно побарабанил пальцами по доскам.

Лэннет сидел за грубым столом, работая в слепящем свете фонаря. Стол был единственным предметом мебели в его кабинете, одновременно служившем жильем. Одежда, спальный мешок, оружие и портативная рация висели на деревянных колышках, вбитых в щели стен.

Стряхнув пыль с камуфляжной куртки, Лэннет в последний раз провел щеткой по сапогам и крикнул Клузанаманну, предлагая войти. Сержант втиснулся в крохотную каморку и сказал:

— Девятнадцать ноль-ноль, сэр. Все собрались.

Лэннет кивнул и поблагодарил. Они вместе вышли.

На первый взгляд, было естественно назвать венами штреки, которые, подобно кровеносным сосудам пронизывали горы, обступившие долину Вайи. Однако это сравнение было бы целиком ошибочным. Подземные ходы высасывали соки из тела планеты. Ее породы были насыщены многочисленными рудами — по большей части медными, цинковыми и серебряными. Попадались также и драгоценные камни.

Вертикальные шахты оборудовались лестницами из нержавеющей стали. Туннели прокладывали широкими и достаточно высокими, чтобы самый рослый человек мог пройти по ним, не нагибаясь. Подземный комплекс казался Лэннету все более уютным. Время, отведенное на разведку и обустройство туннелей, его солдаты потратили не зря. С каждым шагом уверенность Лэннета в себе все возрастала, его чувства словно обострились. Это было хорошо известное, знакомое ощущение — предчувствие сражения. Задолго до начала боевых действий человеку трудно вообразить крики, страх, кровь; но потом словно что-то пробуждается в его душе. Это чувство подчиняет одной цели всю его энергию, силы и способности. Оно заставляет забыть о скуке и монотонности военного быта, помогает обрести спокойствие; его значение трудно переоценить. Лэннет с удовольствием отдавался этому ощущению, притуплявшему мучительные мысли о том, что кое-кто из солдат и женщин захочет покинуть лагерь.

Как только Лэннет и Клузанаманн вошли в пещеру, высеченную в стене туннеля, офицеры, подчиняясь отрывистому приказу лейтенанта Касида, вскочили на ноги.

— Садитесь, — велел Лэннет. Послышалось негромкое шарканье подошв. Решив обойтись без ежедневных рапортов, Лэннет сразу перешел к главному вопросу: — Сколько людей ушли, лейтенант Касид?

Касид с трудом сдерживал улыбку:

— Ни одного, капитан. Все остались.

Лэннет моргнул.

— Я думал… — Он умолк и нахмурился. — Вы объяснили им положение? Они все поняли?

Касид посмотрел на Клузанаманна. Лэннет последовал его примеру. В его взгляде сквозило неприкрытое подозрение. Сержант откашлялся:

— Я лично переговорил со всеми, капитан.

— Что именно вы им сказали?

На сей раз кашель сержанта напоминал грохот камней, сыплющихся на металлический барабан.

— Я сказал им следующее, сэр: все мы знаем, что для империи настали тяжелые времена. Наши люди прибыли со всех концов Галактики; каждый из нас может рассказать историю о том, как несладко ему приходилось дома, и тем не менее мы поклялись защищать империю. Мы дважды спасли короля Деруса, и вот теперь империя заявляет, будто бы мы оказались по ту сторону баррикад. Девчонки из «Хижины» в один голос говорят, что в Тебесе ходят слухи о больших неприятностях, грозящих «мятежникам». Так они называют нас, сэр. Мы считаем, что сам король объявил нас смутьянами, и теперь он повесит нас, если сумеет — чтобы помешать нам рассказать правду о том, что произошло на самом деле. Император тоже прислал сюда войска. И, как всегда, солдаты не имеют ни малейшего понятия о подлинной сути событий. Но мы не настолько тупы, чтобы не понять — кого-то хотят ввести в заблуждение. И мы понимаем, кого именно. Если есть на свете справедливость, нам не придется сражаться со своими товарищами — Стрелками. Но если перед нами встанет выбор — драться или болтаться на виселице, мы предпочтем драку. Надеюсь, капитан извинит меня, но мы гордимся тем, что он командует нами и приданным нам подразделением десантников. И это истинная правда, сэр.

Воздух в шахтах был пыльный и спертый. Наверное, именно поэтому у Лэннета сжалось горло, а голос зазвучал необычно, словно протискиваясь сквозь вспухшую глотку. Он нахмурился, стремясь придать своим словам должный вес:

— И все согласились? Вы не давили на них?

Поднялся командир первого отделения лейтенант Март.

— Наше дело правое, и мы поступили по справедливости. И будь я проклят, если пойду за это на виселицу!

— Нас уже прокляли, Марти, — сухо заметил лейтенант Бэзил, командир второго отделения. — Ты, как всегда, все перепутал.

Март сел в громовом раскате хохота. Его ответ Бэзилу был слишком тихим, чтобы его можно было услышать, однако выражение лица лейтенанта свидетельствовало о том, что он высказался весьма энергично.

Лэннет дождался, пока веселье утихнет само собой. Шутки и подначки уняли напряжение, хотя лишь отчасти. Постепенно лица присутствующих посерьезнели. Офицеры приготовились слушать командира. В их глазах светилась надежда, слишком твердая, чтобы полностью ее скрыть. Лэннет сказал:

— Я намерен всеми силами избегать конфликта. Главная наша задача — установить контакт с принцем Кейси и правительством. Мы можем действовать сообща. Мне тоже не хочется болтаться в петле. И я не хочу жертв. Мы обязаны решить дело миром.

Касид вновь поднялся на ноги, выпятив челюсть.

— Я должен сообщить вам кое-что, сэр. Сейчас же.

— Судя по вашему голосу, речь идет о каких-то неприятностях, лейтенант. Вы что-то утаили от меня?

— Да, сэр. — Касид поморщился и продолжал: — Мы хотим, чтобы вы отчетливо понимали, в каком положении мы оказались. Помните девчонку из «Хижины», которая рассказала нам о том, что полковник Падайон оскорбил доктора Бахальт? Мы говорили ей, что она должна оставаться в лагере, но она отправилась навестить свою мать. Королевские Стражники поймали ее. Сейчас она здесь, неподалеку. С ней Бахальт. Ее крепко избили. Но она настаивает, чтобы ей позволили встретиться с вами.

— Надо было сказать об этом сразу же.

— Она не захотела. Сказала, что не хочет, чтобы вы принимали решения, оглядываясь на нее, и что ее злоключения не так уж важны. Но я думаю иначе. В сущности, каша заварилась именно из-за этого.

— Идемте к ней.

У входа в пещеры сидела Нэн Бахальт, обняв молодую женщину. Сгущавшиеся сумерки и поза пострадавшей мешали рассмотреть ее черты. Нэн вскинула глаза на Лэннета, и вспышка света в туннеле выхватила из темноты ее чернокожее лицо, выражавшее противоречивые чувства. Ощутив приближение людей, женщина, которую она держала в объятиях, подняла голову. При виде невольной гримасы Лэннета, она криво улыбнулась вспухшими кровоточащими губами.

— Меня славно отделали, капитан. Так с дамами не поступают… хотя вряд ли меня можно назвать дамой. — Увидев синяки на шее женщины, Лэннет понял, почему у нее такой хриплый голос. Она продолжала говорить; в ее словах угадывались сдерживаемая ярость и жажда мщения: — Если вы поймаете тех, кто это сделал, можно я дам им сдачи? Хотя бы раз.

Уже вторично за весьма короткий промежуток времени Лэннет почувствовал, что ему трудно глотать. Тем не менее, он выдавил:

— Если я найду виновных, вы попросту не узнаете их в лицо. Расскажите, о чем вы хотели мне сообщить, и доктор Бахальт отправит вас в постель. Вам нужно отдохнуть.

Женщина попыталась тряхнуть головой, но движение получилось слабым и от этого еще более трогательным.

— Выберите что-нибудь одно, шкипер: либо постель, либо отдых. — Она улыбнулась, но слезы в глазах выдавали ее истинное состояние. Посерьезнев, она добавила: — Меня привели к какому-то полковнику. Злобный костлявый старик. Он передал письмо для вас.

Расстегнув блузку, женщина вынула конверт. Лэннет увидел на ее груди кровоподтеки и грубые кровавые ссадины. Поймав его взгляд, женщина торопливо прикрыла раны. Ее застенчивость смутила капитана.

— Этот полковник… избил вас? — спросил он.

Женщина отвела глаза; напускная храбрость покинула ее. Слезы, которые она до сих пор сдерживала, покрыли ее щеки серебристыми дорожками. Офицеры, сгрудившиеся за спиной Лэннета, негромко протяжно зарычали.

Письмо было коротким:

Капитан Лэннет, вы считаете шлюх своими союзниками и вряд ли будете оскорблены тем, что я посылаю к вам одну из них в качестве своего эмиссара.

Король и принц имели беседу касательно вашего нападения на гражданские власти Паро. Данное письмо составлено мной, скреплено подписью принца и одобрено королем. Отныне вы и ваши люди официально считаетесь арестованными по обвинению в мятеже. Вам и вашим подчиненным надлежит сложить оружие и явиться в мою штаб-квартиру, где будет принята ваша капитуляция. Любое сопротивление либо отсрочка выполнения данного приказа будут расценены как предательство и бунт против империи.

Подпись Кейси была начертана слабой, дрожащей рукой, но сомневаться в ее подлинности не приходилось.

Лэннет передал письмо Касиду. Офицеры обступили лейтенанта, чтобы вместе с ним прочесть приказ. Нэн уже вела женщину в госпитальный туннель.

Лэннет открыл рот, чтобы окликнуть женщину, но тут же прикусил язык. Он хотел спросить ее имя, но понял, что опоздал, что возможность упущена. Девушки из «Хижины» доставляли ему ценные сведения, немало рискуя при этом, а он даже не позаботился узнать, как их зовут. И никто не подумал указать ему на эту оплошность, хотя бы намекнуть. Пристыженный и смущенный, он попытался обратить свои чувства в гнев.

Он повернулся лицом к подчиненным:

— Все, что я говорил о принце Кейси, остается в силе. Мы будем ждать возможности вступить с ним в переговоры. Полковник Падайон и его присные — дело другое. С этого мгновения в лагере объявляется угрожаемое положение. Первое отделение занимает позиции на правом фланге входа в долину. Разделитесь пополам и организуйте засады у туннелей, которым присвоены номера первый и второй. Второе отделение защищает левый фланг, примыкающий к туннелям восемь и девять, и готовится оказать поддержку первому отделению, как только поступит приказ. Третье отделение остается в резерве, занимая центр у туннелей номер пять и шесть. Отделение ракетометов осуществляет общее прикрытие из туннелей четыре, пять и шесть. Звено Малых судов придается ракетометам в качестве боевого охранения. Группа ныряльщиков выдвигается за пределы долины для внешнего наблюдения. Вы будете докладывать о приближении неприятеля, не вступая с ним в контакт. Полковник Падайон, вероятно, пожелает застать нас врасплох — пропустите его. Я хочу, чтобы он угодил в западню. Если это получится, ныряльщики преградят путь тем, кто попытается выйти из зоны боевых действий. Не старайтесь задержать их всех; уничтожайте и берите в плен столько, сколько сможете, не подвергая себя излишнему риску. Вопросы?

В вопросах не было нужды. Позиции и оборонительные планы были знакомы до мелочей. За недели изгнания каждый выучил наизусть всевозможные варианты развития событий. Лэннет велел офицерам:

— Занимайте свои места. В течение ночи я проверю каждого из вас. Действуйте! — Он повернулся к младшим командирам. — Сержант Клузанаманн, переведите госпиталь в туннели третьего отделения и организуйте центральный пункт медпомощи. Ганс, поддерживайте контакт с лейтенантами; опытный глаз не помешает. Проверьте наличие боеприпасов, продуктов питания и медикаментов. Вы сами знаете, что делать. Болдан, отправьте девушек из «Хижины» и лавочника в госпитальные туннели.

Оставшись наедине с лейтенантом Касидом, Лэннет тяжело опустился на скамью, на которой только что сидели Нэн и ее пациентка. Он натянуто улыбнулся помощнику:

— Я что-нибудь упустил?

— По-моему, нет, — бесстрастно отозвался Касид.

— Коли так, пошевелите мозгами, лейтенант! — Тон его голоса внезапно изменился, слова хлестнули Касида словно бичом. Улыбки словно не бывало, глаза Лэннета требовательно впились в лицо офицера.

Касид произнес, сдерживая негодование:

— Вы велели устроить засаду, но забыли договориться с Мартом о координации действий. Вы ожидаете наземной атаки, но Падайон может явиться на электромобилях, и мы окажемся к этому не готовы. Ракетометы должны осуществлять общую поддержку, но координировать ее некому. Вы забыли организовать пункты снабжения водой и продовольствием. Вы не назначили условный сигнал, по которому ныряльщики должны вернуться на территорию лагеря, и не сказали, когда им следует отступать. Вы должны были запретить изменение потока радиообмена; активизация переговоров может насторожить Падайона. Вдобавок, вы забыли определить точки размещения пленных.

— Чем все это нам грозит? — спросил Лэннет.

Враждебность Касида мало-помалу улеглась, уступив место подозрению.

— Кажется, вы решили устроить мне экзамен?

— Нет, просто захотел кое-что втолковать. Когда я без предупреждения назначил вас командиром, вы оказались выбиты из колеи. Вы только что сами убедились в том, что можете действовать самостоятельно. Я знал это с самого начала. Теперь знаете и вы. Возьмите электромобиль и исправьте все те упущения, в которых только что меня упрекнули. Постарайтесь мыслить, как старший по званию, Кас. Я хочу быть уверенным в том, что это вас не смущает.

Касид кивнул:

— Вам никто не говорил в последнее время, что вы — самый мерзкий и лживый ублюдок на свете?

— Вы бессовестный льстец, Касид. Я благодарен вам за похвалу.

— Не за что. — Отдав честь, Касид зашагал к туннелю, в котором стояли пассажирский электромобиль и грузовики. И, пока Лэннет мог его видеть, он качал головой и сдавленно фыркал.

Чуть позже к скамье, на которой сидел Лэннет, подошли женщины из «Хижины». Лэннет напряг зрение, пытаясь отыскать Болдана, и, с опозданием заметив его в задних рядах небольшой группы, удивленно подумал, почему тот не идет первым. Когда они наконец приблизились вплотную, Болдан вышел вперед, вытолкав кого-то из толпы. Только теперь в тусклом свете, лившемся из туннеля, Лэннет узнал лавочника. Один его глаз заплыл, из верхней губы сочилась кровь.

Краем глаза Лэннет увидел Бахальт, выходившую из туннеля. Он едва сдержал улыбку; казалось, Нэн обладает особым нюхом на ранения и увечья.

Болдан заговорил, не дав Лэннету открыть рот:

— У нас неприятности, капитан. Я пошел за этим подонком, чтобы первым отправить его в туннель. И вот я оказался на задах его лавки. Но прежде чем постучать, я заметил, что кто-то крадется к выходу из долины. Я отступаю в темноту и жду. Это был он. И вот что я у него нашел. — Болдан показал Лэннету очки ночного видения.

— Я ничего не делал! — воскликнул торговец. — Я лишь хотел посмотреть, кто идет, а ваш человек набросился на меня с кулаками…

— Еще бы! — перебил Болдан. — Он собирался смыться. Упаковал свои пожитки и приготовился улизнуть.

Торговец попытался освободиться от ремня, стягивавшего его руки за спиной.

— Мои вещи всегда наготове, — заявил он. — Вас могут атаковать в любую минуту. Я не хотел оказаться здесь, когда это случится.

— У него есть аппаратура связи? — спросил Лэннет.

— Нет, сэр. Я тщательно его обыскал. Только очки.

Вновь повернувшись к лавочнику, Лэннет произнес:

— Вы — шпион. В этом нет никаких сомнений. Что сказал вам Падайон?

— Вы не посмеете меня убить! — с издевкой отозвался торговец.

— Вы уверены? — Лэннет выхватил меч. Заносчивость торговца мгновенно улетучилась, словно дым. Он попытался отступить на шаг, но Болдан придержал его спереди.

— Падайон… велел мне… — Клинок со свистом рассек воздух, отхватив кусок воротника торговца. Его голос поднялся до визга: — Не бейте меня… не бейте… радиостанция спрятана под прилавком среди коробок с чаем… я должен был сообщить ему, что вы готовы к нападению… он убьет меня, если узнает, что вы меня поймали, но я не скажу ему об этом, клянусь могилой матери… — Он умолк, судорожно глотая воздух.

— Вы не передали ему, что мы готовы его встретить? — осведомился Лэннет.

Торговец моргнул:

— А вы готовы?

— Болдан, отведите его к капелланам в госпиталь. Скажите, что он арестован. И возвращайтесь с докладом.

Нэн двигалась в толпе женщин, что-то успокаивающе шепча им. Они отправились вслед за пленным и капралом Болданом, и их встревоженные голоса стихли вдали. Нэн подошла к Лэннету и остановилась напротив.

— Вы напугали меня, — сказала она. — Неужели вы смогли бы… я имею в виду этот ваш трюк с мечом. Неужели у вас поднялась бы рука?..

Лэннет негромко рассмеялся:

— Вы погубите мою репутацию. Конечно же, нет.

— А в иных обстоятельствах?

— Солдатская служба — это убийство, Нэн. Вот почему власти пытаются запретить любое оружие, кроме холодного. Сражение на мечах сводит противников лицом к лицу. Считается, что в таких условиях убивать труднее.

— Но на самом деле это не так, верно? К тому же, у вас есть ракетометы. И плазганы.

Весь облик Нэн свидетельствовал о том, что она ждет от Лэннета какого-то определенного ответа, какой-то определенной реакции. Лэннет не понимал, что именно ей нужно, и это смущало его. Он рассеянно потер подбородок. Он знал, какие слова хочет произнести, но сейчас для них было не время и не место. Он понимал, что его попытки завязать более тесные отношения вряд ли будут встречены с благосклонностью. По крайней мере, здесь и сейчас. Может быть, никогда. И он произнес единственные слова, казавшиеся уместными:

— Мы сделаем все, что сможем. Все будет хорошо.

Нэн долго молчала, опустив голову, разглядывая точку, в которой почти соприкасались их ноги. Потом она поднялась на цыпочки и прильнула к Лэннету. Он обнял ее, их губы слились. Это был долгий страстный поцелуй, исполненный неведомых доселе чувств и оттого еще более жадный. Наконец они оторвались друг от друга, хрипло и судорожно дыша.

— Не понимаю, как такое могло произойти, — сказал Лэннет. — Это было… Я не должен был этого делать.

Слова Нэн полились неудержимым потоком:

— Вы здесь ни при чем. Во всем виновата только я, потому что вы — самый скрытный, застенчивый болван из всех, кого я видела в жизни! Если после всего, что между нами произошло, выяснится, что вы — женоненавистник, я убью вас, клянусь! Но я рада тому, что поцеловала вас. У меня нет слов, чтобы выразить то, что я хотела вам сказать. Я не могла думать ни о чем другом. Быть может, позднее, когда все это закончится, я сумею найти нужные слова. А сейчас я ухожу. Чтобы подумать обо всем, что случилось. Будьте осторожны. Прошу вас!

В голове Лэннета воцарилась сумятица. Внезапно он сообразил, что сегодня вечером по тем или иным причинам все на редкость говорливы. Сердце рвалось из его груди, мешая произнести хоть звук, и он подумал, что Нэн, вероятно, сочтет его слова странными.

— Если вы захотите, я всегда готов прибегнуть к этому безмолвному языку. И я буду осторожен. Обещаю. Я и сам кое-что хотел объяснить вам. Но не сейчас, позже.

Нэн протянула руку и погладила его по волосам. Ее пальцы коснулись раны. Они оба вздрогнули, потрясенные одной и той же мыслью. Лэннет взял ладонь женщины и мягко сжал ее, будто испуганную птицу. Его вторая рука легла на затылок Нэн.

— У меня все хорошо, — сказал он. — Если я почувствую что-нибудь подозрительное, сразу обращусь к вам. Я уверен, вы сделаете все, что нужно.

Нэн вновь поцеловала его. Ее поцелуй казался прикосновением нежного лепестка.

Она уже входила в туннель, и свет потайных фонарей окружил ее силуэт золотистой аурой, когда на рации Лэннета вспыхнул тревожный красный огонек, а динамик защебетал, словно насмехаясь над капитаном.

Глава 36 ▼▼▼

Оставленные в засаде солдаты, сгорбившись под плащ-палатками из антиобзорного материала, по очереди проклинали паровианских насекомых, двуличную королевскую семейку, самих себя — за то, что завербовались на службу, потом вновь ругали насекомых и паровианскую армию — и так до бесконечности.

Прижимаясь к земле, они наиболее полно использовали маскирующий эффект пересеченной местности, которая скрывала их от светоусилительной аппаратуры противника, имевшей весьма низкое разрешение при наблюдении в глубину. Решетчатая структура плащ-палаток была создана таким образом, чтобы сбивать с толку приемные датчики большинства подобных приборов, однако инженеры постоянно совершенствовали их, добиваясь максимальной чувствительности. Антиобзорный материал поглощал также тепловое излучение человеческого тела. Найпроновая оболочка окутывала слои особой мембранной ткани, направлявшей тепло в тончайшие слои химических веществ, которые, в свою очередь, преобразовывали излучение в энергию потоков, циркулировавших внутри реагента. Остаточное тепло излучалось в окружающее пространство на длине волны, максимально затруднявшей обнаружение объекта. К сожалению, спустя несколько часов эффективность теплоотвода резко падала.

Плащ-палатки были тяжелые. Закутавшись в них и натянув на лица маски, оставлявшие лишь узкие щели для зрения, Стрелки сидели на корточках, обливаясь потом.

Насекомые обожали антиобзорный материал. Забравшись под покровы плащей, они терзали неподвижных людей. На каждого кровососа или мясоеда, потерявшего бдительность и прихлопнутого ладонью, приходилось шесть других, готовых занять место погибшего собрата.

Но Стрелки держались храбро.

Бендил, расположившийся на равнине за пределами долины, непрерывно, с ноткой презрения в голосе докладывал Лэннету:

— Беспорядочная толпа. Ни разведчиков, ни боевого охранения. До сих пор мы насчитали около трех сотен человек. Идут, словно на параде. Похоже, они совершенно не умеют воевать и собираются подавить нас массой. — Лэннет был бы рад разделить оптимизм Бендила, однако его опасения лишь укрепились, когда он услышал продолжение доклада: — Ракетометы. Легкие орудия, прислуга на лафетах. Шесть… нет, восемь ракетометов, по восемь человек на каждый. Электромобили приземлились слишком далеко, чтобы мы могли их сосчитать.

Шестьдесят четыре ракетометчика. Лэннет поморщился. У него было всего сто восемьдесят восемь человек. По-видимому, Падайон сделал ставку на неожиданность и численное превосходство.

Выглянув из отверстия в каменной скале, служившего входом в туннель, Лэннет переключил очки из теплового режима в обычный, чтобы улучшить видимость, и осмотрел долину. В его подразделении сохранялся безупречный порядок. Даже теперь, когда внимание капитана было приковано к ущелью, он чувствовал гордость. Паровианцы попросту хлынули внутрь. Лэннет решил, что их явная беспечность объясняется ошибочными сведениями, которые передают пехоте воздушные шпионы. И, хотя Лэннет находился под землей, он инстинктивно посмотрел вверх, но тут же усмехнулся и вновь обратил взгляд на атакующих.

Нельзя сказать, что паровианцы были совершенно не обучены. Их колонна продвигалась довольно организованно, огибая самые гибельные трясины. Было ясно, что они нацеливаются на центральные входы в туннели. Лэннет предположил, что Падайон хочет ударить по центру, занять шахты и вытеснить Стрелков наружу.

Паровианские ракетометы прошли ущелье и расположились по флангам. Лэннет отметил их позиции на стереокарте и передал изображение своей группе из трех орудий. Сержанты Зант и Пандеро, назначенный координатором огня, немедленно подтвердили получение информации.

Лэннет представил себе, как лейтенант Касид, прижавшись к земле под плащ-палаткой, следит за приближением неприятеля к головному дозору засады. Молодому необстрелянному офицеру нынешний день должен показаться весьма богатым на события. Только что ему пришлось критиковать командира, а сейчас предстояло первому подать сигнал к вступлению в бой.

Судя по стереокарте, паровианцы подошли к Касиду так близко, что Лэннет вскочил на ноги, прижимаясь спиной к стене туннеля. Нацелив очки на ничего не подозревающего врага, он нетерпеливо пробормотал:

— Ну же, чего ты ждешь? — и в то же мгновение послышался первый крик. Леденящий душу звук расколол тишину и прервался, заглушенный боевым кличем Стрелков.

Колонна паровианцев замедлила продвижение. Словно гигантская змея, наткнувшаяся на препятствие, она тщетно пыталась остановиться, сворачиваясь кольцами, выступившими по обоим флангам.

Противник был застигнут врасплох.

Стрелки сбрасывали пропотевшие плащи и врезались в колонну. Испуганные, сбитые с толку паровианцы дрогнули и смешались. Земля справа от них казалась более сухой, надежной; ступив на нее, многие улепетывали во все лопатки, другие разворачивались и вступали в сражение.

Позади и чуть выше схватки замерло в ожидании второе отделение.

При всей неопытности и неорганизованности паровианцев Лэннет не мог забывать об их личной отваге и умении в обращении с холодным оружием. Уже в самое ближайшее время численное преимущество противника должно было дать свои плоды. Лэннет оторвал взгляд от шумного кипящего котла сражения.

Паровианское орудие запустило снаряд — миниатюрную комету, нацеленную в никуда. Ракета угодила в каменную скалу. Раскаленные добела осколки, металл и камень, пронзили ночную тьму, заглушая крики бойцов надсадным визгом.

Лэннет заговорил в микрофон:

— Сержант Зант, уничтожьте ракетометы противника. Второе отделение, по моей команде атакуйте паровианцев.

Лейтенант Бэзил отозвался в тот самый миг, когда заговорил один из ракетометов. Свинцовая болванка с керамическим сердечником, сводившим к минимуму деформацию при нагреве, преодолела звуковой барьер, издав громкий хлопок и пронзительное шипение.

Этот звук принес Лэннету совершенно неуместное, но яркое воспоминание о гигантских змеях, охранявших дельфийские храмы Взыскующего. Рептилии шипели точно так же.

У Лэннета закружилась голова. Он оперся о стену туннеля, с трудом сохраняя равновесие. Какая-то неодолимая сила пыталась вывести его из строя. Слепящая точка сверхзвуковой ракеты замедлила полет. Ее траектория, до сих пор совершенно прямая, искривилась; снаряд запетлял, бросаясь из стороны в сторону, прорезая ночную тьму.

Галлюцинация. При скорости шесть километров в секунду снаряд уже давно должен был попасть в цель и взорваться.

И тем не менее Лэннет видел его полет.

Не дайте им победить себя, — произнесла Дилайт. — Леди сказала, что вы поможете мне. Вы обещали мне это. Леди сказала, что вы ей тоже нужны. Она говорит со мной, но не отвечает на вопросы. Пожалуйста, помогите мне. Вы обещали.

— Капитан! Капитан, где вы? — панель рации сияла огоньками, словно пульт управления звездолетом. Истерично визжал сигнал вызова. Лэннет заставил себя выпрямиться, борясь со слепящей болью в висках.

— Докладывайте, Касид, — прохрипел он в микрофон, пытаясь унять головокружение. Бросив взгляд на дно долины, он с ужасом увидел, что передовая засада, выстроенная в форме буквы «L», отступает под натиском врага. Об этом же свидетельствовал ответ Касида:

— Они опрокинули первое отделение. Головной дозор отрезан. — Послышался отрывистый крик, металлический лязг. Потом: — Ганс ранен, мы с Клузанаманном несем его. Болдан прикрывает. Нас также начинают теснить. — Вновь раздались крики. Кто-то отчаянно завопил.

— Касид, немедленно отступайте. Первое отделение! Ответьте. — Послышался пронзительный от возбуждения голос Марта, и Лэннет сказал: — Отходите к своим туннелям. Второе отделение уже идет на подмогу. Бэзил! Вы слышали?

— Мы идем, шкипер. — Из туннелей донесся боевой клич, люди Бэзила хлынули вниз по склону и обрушились на противника с тыла, второй раз застав врасплох паровианцев еще до того, как те сообразили, что происходит.

Следующим Лэннета вызвал Касид:

— Капитан, посмотрите на позиции ракетометов противника. Справа, в ущелье.

Лэннет посмотрел. В долину втягивалась очередная колонна паровианцев. Подкрепление. И ни слова от Бендила.

— Остановите подкрепление беглым огнем, — велел он сержанту Зант. — И будьте готовы к тому, что противник откроет ответную стрельбу.

Он еще не успел договорить, когда вражеский снаряд врезался в скалу. Из туннеля хлынула раскаленная струя, сопровождаемая шипением и треском летящей ракеты. Из лепестков пламени вырвался сверкающий шар. Меняя цвет от белого к красному, он взмыл в небо и рухнул на землю. В туннеле прогремел взрыв. Из отверстия метнулось пламя. Вокруг распространился запах озона — последний вздох погибшего орудия.

Тем временем в развитии рукопашной наступил момент, когда ни одна из сторон не могла взять верх. Паровианцам следовало отдать должное — получив два мощных неожиданных удара, они не отступили. Отыскав взглядом два оставшихся ракетомета, Лэннет с удовлетворением отметил, что они высовываются из-за огромных, размером с дом, валунов, и, замерев на короткое время, чтобы только прицелиться, стреляют и вновь ныряют в укрытие. Снаряд угодил в паровианское орудие. Сверкающие, похожие на звезды осколки еще летели кверху, когда топливные элементы и электросистема полыхнули сине-зеленым огнем, смешавшимся с привычной красно-желтой вспышкой взрыва. Пролетел второй снаряд, но возгорания не произошло. Лэннет старался не думать о том, что там творится. Ему уже доводилось видеть, как ракеты врезаются в массы людей. На огромной скорости небольшой тяжелый снаряд буквально испарял человеческие тела. Замедляя свой ход, он расшвыривал их, словно листья на ветру, превращаясь в обычный камень, не всегда смертельный, но опасный своей массой и скоростью.

У входа в долину вспыхнули еще два огненных шара. Их цвет свидетельствовал о гибели ракетометов.

Колонна подкрепления, двигавшаяся по ущелью, замедлила шаг.

Лэннет почувствовал неуверенность противника.

Стрелкам представился последний шанс.

— В атаку! — загремел Лэннет и повторил приказ по радио. Он спустился по лестнице к выходу, выхватил меч и бросился вперед. Его встретил рой осколков и камней. Он побежал еще быстрее, каждое прикосновение ступни к земле вливало в него новые силы. Он не умолкая кричал: — Стрелки! Вперед! В атаку!

Он услышал голоса других офицеров, повторявших те же самые слова.

Мгновение спустя Лэннет оказался в гуще схватки.

Он отдался ей с радостным самозабвением. Отныне не было никакой возможности сохранять порядок и хладнокровие. Теперь все зависело только от удачи. Топчась по влажной болотистой земле долины, Стрелки и Стражники обменивались ударами и кололи, издавали крики торжества и отчаяния, жили и умирали.

Лэннет обрушился на паровианца и отразил его мощный, с широким замахом удар меча. Ответный выпад капитана пришелся в грудь противника. Бронежилет спас Стражника, но сила столкновения ошеломила его. Тем не менее он вновь занес клинок. Лэннет подступил ближе и полоснул его по горлу. Руки паровианца взлетели к зияющей ране. С булькающим звуком хлынула кровь, цвет которой, преобразованный очками ночного видения, показался Лэннету призрачно-зеленым. Меч Стражника упал на землю.

Лэннет метнулся вперед.

Касид и Клузанаманн стояли спиной к спине, отбиваясь от четырех окруживших их паровианцев. Они медленно отходили, аккуратно переступая через тела, распластавшиеся у них под ногами. Паровианцы осторожно двигались следом. Лишенные свободы маневра, противники размахивали мечами, угрожая друг другу.

Нацелившись на ближайшего Стражника, Лэннет плашмя ударил его клинком. Тот рывком повернулся навстречу новому противнику, но тяжелый меч Лэннета уже вонзился в его руку чуть выше локтя. Продолжая разворачиваться, Лэннет вновь занес клинок. Раненый Стражник, упавший на четвереньки, поднимался на ноги. Лэннет нанес удар между его курткой и брюками — там, где смыкались защитные пластины, и разрубил противника пополам, словно топором.

Лэннет развернулся, ожидая нападения двух оставшихся паровианцев, но те уже скрылись. Клузанаманн стоял, налегая на меч, кончик которого упирался в нагрудник поверженного противника. Плечи сержанта вздымались и опадали от затрудненного дыхания. Касид опустился на одно колено, склонив голову. Лэннет хлопнул его по спине и поспешил туда, где раздавались звуки схватки. Слева полыхнул бело-голубой разряд плазгана. Еще левее раздался громовой хор голосов: «Стрелки! Вперед!» Это третье отделение вступило в бой.

В конце концов паровианцы дрогнули.

Только что в долине кипела яростная схватка, но теперь она превратилась в побоище. Плечом к плечу, словно на учениях, третье отделение теснило усталого, растерянного врага. Тех, кто пытался сопротивляться, убивали на месте. Бойцы первого и второго отделений воспряли духом. Они примкнули к третьему, расширяя фланги неумолимой машины уничтожения.

Возбужденный до неистовства, стремясь закрепить успех, Лэннет метался вдоль строя, появляясь то тут, то там. Он выкрикивал приказы, требуя плотнее сомкнуть цепь, подбадривая Стрелков, решивших, что дело сделано, и вновь посылал их в бой. Паровианцы заметили Лэннета и пытались уничтожить его — в одиночку, по двое, целыми группами. Вынужденный постоянно отбиваться от них, капитан вскоре стал средоточием схватки. Вдохновленные его примером, солдаты бросались на врага, и Лэннет, оставив тот или иной участок, перебегал в другое угрожаемое место.

Плазганы скосили двух Стрелков. Криком велев солдатам залечь на землю, Лэннет приказал сержанту Зант прикрыть людей огнем. Немедленно послышались характерные треск и шипение снарядов. Паровианцев, стрелявших из плазганов, накрыли две слепящие вспышки. Лэннет бросился в наступление, не дожидаясь, пока враг придет в себя. Кто-то выстрелил в него и промахнулся. За спиной Лэннета раздался женский вопль, у него не было времени подумать, каким образом он понял, что кричала именно женщина. Сделав выпад, он почувствовал, как кончик его меча наткнулся на препятствие и проник в него. Проложив путь между защитными пластинами, клинок парализовал руку, сжимавшую плазган. Энергия движения тела Лэннета опрокинула паровианца на землю, и он сбил с ног еще одного. Разряд плазгана ушел вертикально в небо, не причинив никакого вреда.

Больше плазганы не стреляли. В рядах паровианцев воцарилась полная неразбериха.

У выхода из долины Лэннет включил рацию и хриплым торжествующим голосом велел прекратить преследование. Стрелки подбегали к выходу из ущелья, выглядывая наружу. Обращенные в бегство паровианцы стремились в укрытие. Им предстоял долгий путь. Где-то вдалеке на равнине вспыхнули яркие огни. Лейтенант Ялунда, стоявший рядом с Лэннетом, произнес, тяжело дыша:

— Электромобили. Кто поджег их?

— Надеюсь, Бендил, — ответил Лэннет. — Надо сделать так, чтобы паровианцы не вернулись в долину. Сможет ли ваше отделение поработать еще немного?

— Так точно, сэр. — Ялунда горделиво выпрямился, забыв об усталости. Его тяжелое дыхание улеглось.

Прежде чем Лэннет успел втолковать ему задачу, из множества глоток вырвался крик. Лэннет отвернулся от Ялунды и посмотрел в сторону огней. К долине приближался электромобиль.

— Ракетометы! Принесите ракетометы! — закричал кто-то.

Лэннет тут же включил рацию, чтобы отменить приказ.

— Сержант Зант. Сохраняйте спокойствие. Разрядите орудия. Никаких действий без моего распоряжения!

Выслушав ответ Зант, он велел лейтенантам отконвоировать пленных в безопасное место. Касид и Клузанаманн вышли из толпы и присоединились к нему. Касид доложил о том, что медики уже разыскивают раненых, добавив:

— Доктор Бахальт вышла на поиски вместе с капелланами. И девчонки из «Хижины» тоже. Она не смогла удержать их в туннелях. Эти дамы куда отважнее, чем я думал.

Лэннет усмехнулся, не отрывая взгляд от приближавшегося электромобиля:

— Они и прежде держались молодцом, Кас.

Касид негромко рассмеялся:

— Между прочим, доктор Бахальт справлялась о вас. Ей сказали, что вы ранены.

— Ранен? — Лэннет провел правой рукой по бедру. Ладонь намокла от крови. Он неловко изогнулся, рассматривая рану. — Будь я проклят. Мне и в голову не пришло задуматься об этом.

— Вокруг нас много всякого, над чем я не хотел бы задумываться. — Касид двинулся прочь, переговариваясь с солдатами, помогая сержантам переформировать отделения.

Лэннет смотрел ему вслед, опечаленный горечью, прозвучавшей в голосе лейтенанта. Потом он пожал плечами. Рано или поздно это должно было произойти. Настоящим воином мужчина становится только в бою.

Лишь теперь Лэннет позволил себе подумать о Нэн. Его мысли хлынули словно сквозь прорванную плотину. Страх едва не парализовал его. Развязка уже близка. Что, если их ждет поражение? Доктор Бахальт, жрица Люмина и родственница верховного жреца, участвует в военном выступлении против представителя официальной религии на планете. По сравнению с тем, что грозило Нэн, собственная судьба Лэннета представлялась чем-то вроде пикника.

Неясный звук вернул Лэннета к действительности. Неподалеку от него на земле сидела женщина-Стрелок, склонившись над бездыханным телом. Она негромко всхлипывала, не замечая товарок, которые хлопотали вокруг, бросая на нее сочувственные взгляды.

Лэннет посмотрел поверх плеча женщины. Долина превратилась в арену множества подобных сцен. Капелланы и их помощники перевязывали раненых. Крики боли и горя несколько умерили победную эйфорию Лэннета, уняли его тревогу, вызванную медленным, но верным приближением электромобиля. Рану у его уха пронзила пульсирующая электрическая боль.

Лэннет представил Нэн на месте одного из пострадавших.

Он вспомнил слова Дилайт: Вы нужны нам. Помогите мне. Вы обещали.

Стиснув веки, он словно воочию видел неправдоподобную картину — змеящийся извилистый след ракеты. Иллюзия. Плод воспаленного разума. Лэннет открыл глаза. Полет ракеты лишь почудился ему. Но сражение, его люди, Нэн — все это было в реальности. Шок сыграл с ним злую шутку. Но теперь с этим покончено. Бредовые видения более не вернутся к нему.

Глава 37 ▼▼▼

С нарочитой неспешностью электромобиль опустился к земле и завис в метре от каменистой дороги, ведущей в долину. Его фары несколько раз переключились с ближнего света на дальний, и только тогда машина остановилась. Завывание антиграва утихло, и теперь крики раненых за спиной Лэннета слышались намного явственнее. Кто-то из пострадавших раз за разом выкрикивал чье-то имя.

— Пойду посмотрю, что там и как, — сказал Лэннет Касиду. — Следуйте за мной в двадцати шагах.

— Пусть они сами приблизятся к нам, — заспорил Касид. — Мы не знаем, что они собираются делать — драться или вести переговоры.

— Электромобиль пролетел над нашими людьми. Если бы паровианцы намеревались продолжать бой, они расстреляли бы их с воздуха. Нет, они хотят начать переговоры.

— Если там Падайон, убейте этого мерзавца.

Лэннет едва не рассмеялся.

— Не могу, Кас. Мысль, конечно, заманчивая, но политику так не делают. — Он посмотрел на свою раненую ногу и поморщился. — Что ж, нам пора. Я выгляжу не лучшим образом, но сойдет и так.

Насекомые. Только теперь Лэннет услышал их жужжание, гудение и стрекот. Крохотные твари, проникавшие в плащ-палатки, раздражали; те, что собирались полакомиться сейчас, могли свести с ума. Лэннету была отвратительна сама мысль о том, что его рана станет пищей для безмозглых созданий в хитиновых покровах. Он посмотрел через плечо, в последний раз окидывая взглядом долину, прежде чем ее заслонили стены ущелья. Лунные осы были уже тут как тут. Быстрое трепетание их полутораметровых крыльев окружало тела хищниц призрачным ореолом, казавшимся в очках ночного видения зловеще-зеленым. Зубастые охотницы могли отхватить палец, вырвать кусок плоти. Как правило, они трогали только раненых. Почувствовав запах крови, они заполонили долину, гонимые неутолимым голодом. Лэннету оставалось лишь порадоваться тому, что в распоряжении Стрелков имеются инсектицидные шашки, которые уже начали окутывать поле битвы все более плотным дымом. Вонючий туман отпугивал всех насекомых, исключая лишь самых упорных и кровожадных. Стрелки с мечами в руках охраняли павших товарищей и капелланов, переносивших раненых под укрытие туннелей.

Звук антиграва усилился. Лэннета охватила тревога, но потом он понял, что водитель попросту разворачивает электромобиль, чтобы свет фар не бил ему в глаза.

Падайон. Теперь Лэннет не сомневался в этом. Никто другой не был способен на такую лицемерную ханжескую любезность. Он снял шлем и очки.

Задняя дверца экипажа чуть приоткрылась и надолго застыла в этом положении, словно угрожая. Лэннету представился плазган, нацеленный на него сквозь узкую щель. Он инстинктивно согнул колени и подался вперед, как будто надеялся выдержать напор разряда и устоять на ногах. Переменапозы привела к тому, что рана на его бедре открылась, причиняя нестерпимую боль.

Из электромобиля вышел полковник Падайон. Его расширенные книзу брюки из блестящего материала сверкали в лучах фар. Поверх желтой рубашки с открытым воротом была накинута ярко-красная куртка с коротким рукавом. На обнаженной груди полковника красовался огромный золотой медальон на цепочке, усыпанной драгоценными камнями. Кивнув в знак приветствия, Падайон вынул меч, готовясь к церемонии встречи.

— Не вздумайте! — крикнул Лэннет, указывая большим пальцем через плечо. — Мои люди только что отразили ваше вероломное нападение. Они вне себя. Стоит вам обнажить клинок, и вас изрубят на куски.

Падайон вновь кивнул и улыбнулся.

— Признак отсталой культуры. Равно как и ваше решение использовать в бою ракетное оружие.

— Довольно! После всего, что случилось этой ночью, слова о честном бое звучат в ваших устах совершенно неуместно. Что вам нужно?

Падайон выпрямился. Его улыбки словно не бывало.

— Имейте в виду, капитан: я действую вопреки собственной воле, только подчиняясь приказу. Будь я свободен в выборе, я бы покарал вас за нарушение субординации с такой жестокостью, что вы молили бы о смерти. Потом я повесил бы вас как мятежного предателя, каковым вы, собственно, и являетесь. Но я прибыл сюда, чтобы передать предложения принца Кейси. Он желает общаться с вами напрямую.

— Понятно. Он здесь, с вами?

— Принц находится в особняке представителя Люмина в Тебесе. В обществе своей спутницы, жрицы Матилисы. Он приказал мне доставить вам прибор связи. — Показав, что у него в руках ничего нет, Падайон приблизился к передней дверце машины. Опустилось окошко кабины водителя. Кто-то подал полковнику голографический коммуникатор. Стекло вновь поднялось.

Лэннет и не думал тронуться с места, чтобы взять аппарат.

— Почему прислали именно вас, полковник? — спросил он. — Кейси знает, что мы ненавидим друг друга.

— Это часть наложенного на меня наказания, — бесстрастным голосом отозвался Падайон. — Я напал на вас, не согласовав свои действия с вышестоящими инстанциями.

Лэннет едва не поперхнулся смехом. С трудом совладав с собой, он сказал:

— Мятеж и нарушение субординации. Если не ошибаюсь, именно так прозвучало ваше обвинение в мой адрес. Похоже, нам с вами болтаться в петле бок о бок. — Он шагнул вперед и взял коммуникатор из рук Падайона, который протягивал прибор с таким видом, будто тот дурно пахнет.

Как только Лэннет нажал кнопку питания, на экране появился Кейси. Сигнальный огонек в верхней части экрана подсказал Лэннету, что разговор записывается на пленку.

Его поразила внешность Кейси. Черты его лица обрюзгли и расплылись. Некогда блестящие глаза казались безжизненными, кожа вокруг них припухла.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Лэннет и тут же пожалел о своих словах.

К его облегчению, Кейси улыбнулся. Это была слабая, вымученная улыбка.

— Рад видеть тебя, Лэн, — заговорил он. — Я боялся… — Он покачал головой и, нахмурившись, продолжал: — Нам нужно поговорить. Мы не враги. Это нападение… — Кейси вновь замялся в поисках нужного слова. — Падайон полагал, что действует в интересах моей династии. Задумайся об этом на мгновение, друг мой. Ты, верно, считаешь, будто между тобой и полковником нет ничего общего, но это заблуждение.

— Погибли мои люди, Кейси. У нас много раненых. Сейчас мне трудно проникнуться пониманием к Падайону.

— Среди паровианцев также немало жертв. Давай прекратим дальнейшее противостояние. Приезжай ко мне. Как друг. Мы положим конец этому недоразумению, этой глупой вражде.

Движение справа насторожило Лэннета. За его спиной послышался предупреждающий окрик Касида:

— Ни с места! Одному человеку подойти и назвать себя!

— Это я, Бендил. Я иду к вам. — Командир ныряльщиков выступил из-за скалы. — У нас раненые. — Еще несколько человек вышли из-за укрытия и присоединились к нему.

Лицо Кейси приняло обеспокоенное, почти испуганное выражение.

— Что происходит? — осведомился он. — Надеюсь, все в порядке? Или вы опять начинаете бой?

Прислушиваясь вполуха к приказам Касида, направившего носильщиков за ранеными ныряльщиками, Лэннет успокоил принца:

— Просто вернулись несколько наших. Как нам встретиться?

— Я не могу явиться к вам, — извиняющимся тоном произнес Кейси. — Надеюсь, нет нужды говорить, что я гарантирую тебе свободный безопасный проезд?

— Нет, конечно. Где и когда?

— Я пришлю машину. Завтра в полдень годится?

— Согласен. Я буду рад увидеться с тобой, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

Кейси подался вперед, в его глазах отразилось страдание.

— Надеюсь, все еще можно поправить? Сколько людей погибло?

— Не знаю. — Лэннет прикусил язык. Он хотел напомнить Кейси, что паровианцы напали первыми, что даже один раненый Стрелок — слишком высокая плата за спокойствие продажных чиновников и властолюбивых религиозных лидеров.

Голову Лэннета пронзила боль. Он покачнулся, но ему хватило присутствия духа отвернуться от коммуникатора, чтобы Кейси не заметил его слабость. Сделав вид, что споткнулся, Лэннет сунул прибор в руки озадаченного Падайона и развернулся на каблуках. Он торопливо зашагал к ущелью и, не сдержавшись, помассировал голову. Боль несколько улеглась и почти совсем исчезла, когда к нему присоединились Касид и Бендил. Командир ныряльщиков осунулся от утомления, его одежда была покрыта грязью, на лице выделялись кровавые рубцы.

— Мы увидели второй эшелон паровианцев, хлынувший в ущелье, и подумали, что сможем обратить их в бегство, если взорвем их машины, — заговорил Бендил. — Но они не обратили на это ни малейшего внимания. Пришлось напасть на них с тыла. — Он поморщился. — Их трудно назвать настоящими солдатами, и все же они решили драться. Они отрядили несколько человек разыскать и атаковать нас.

— Судя по всему, вам удалось скрыться.

Добродушное лицо Бендила расплылось в улыбке:

— О нет, они нас настигли. Бедолаги, они и сейчас где-то там, на равнине, кормят лунных ос.

Лэннет прищурился, вглядываясь поверх его плеча в туман репеллента.

— Сколько ваших ранено? — спросил он.

Ему ответил голос Нэн Бахальт, хлестнувший, словно бичом:

— Они все пострадали. В том числе и этот. — Она вынырнула из толпы капелланов и Стрелков, защищавших раненых от насекомых. В шлеме и очках она была неотличима от солдат. Она развернула Бендила, и только теперь Лэннет заметил рану на его спине. Нэн сняла с Бендила куртку, открывая рану. Лэннет и Бендил предпочли сохранять молчание, пока она осматривала ее.

— Ему нужны антибиотики, противостолбнячная сыворотка и мазь для восстановления кожных покровов, — наконец сказала она капеллану.

Нэн отвернулась от Бендила, и тот, сообразив, что его отпускают, молниеносно скрылся в толпе. Теперь внимание женщины было приковано к Лэннету. Не зная, что сказать, он молчал.

— На нынешний момент мне известно о двенадцати убитых и почти шестидесяти раненых, — заговорила Нэн. — Семьдесят две жертвы, и подсчет еще не закончен. Сорок процентов личного состава вышли из строя. И это сделала малая часть паровианской армии. Сохраните хотя бы жизнь тех, кто уцелел.

— Сколько раненых могут продолжать сражаться?

— Вы слышали, что я сказала? Вы разбиты. Спасайте людей, пока это возможно. Спасайтесь сами. Кейси выступил против вас. Ваша песенка спета.

Лэннет принялся прохаживаться из стороны в сторону. Назойливое жужжание насекомых, укусы и трепетание крыльев не могли оторвать его от тягостных раздумий. Нэн сказала правду. Не было и речи о том, чтобы продолжать сражение с остатками взвода. Вряд ли он мог бы усмирить целую планету — эта задача была не по плечу даже целой армии, ибо против императора ополчилась вся Галактика. Кейси и Матилиса решили управлять Паро по своему усмотрению, а в своих промахах обвинить Халиба. Чем эта планета заинтересовала столь многих людей? Если разведка императора еще действует, почему он не прислал сюда достаточное количество войск, чтобы выправить ситуацию?

Лэннету доводилось слышать о политическом трюке под названием «спусковой шнурок». Он заключался в том, чтобы послать небольшое подразделение и пожертвовать им, воспользовавшись разгромом как поводом для полномасштабной оккупации.

Двенадцать Стрелков погибли. Кейси фактически вышел из строя и уже теперь вряд ли годится на роль лидера. Если слухи из Тебесе не лгут, король Дерус ожидает появления имперских войск, чтобы ликвидировать всякое противодействие намерениям Матилисы и принца.

Если взвод сдастся, не окажутся ли двенадцать погибших напрасной жертвой? Не лучше ли продолжать сопротивление, даже зная, что оно обречено на провал? Кто осмелится назвать его бесполезным, когда честь и достоинство требуют продолжать борьбу? Такое случалось сплошь и рядом. В глубине души солдаты понимали, что те, кто посылает их на смерть, всецело зависят от их согласия погибать за идеалы. Знали они и то, что люди, громче всего трубящие об идеалах, забывают о них, как только начинается кровопролитие. К сожалению, никому и в голову не приходило объяснить, что «проповедники» слишком умны и образованны, чтобы лично подвергаться опасностям. В конце концов, если они погибнут, кому достанет ума и мудрости организовать уцелевших, научить, как им жить дальше, и начать все сызнова?

Эти вопросы уже давно терзали Лэннета, но он так и не нашел ответов. С другой стороны, еще ни разу ситуация не была столь ясной и недвусмысленной, как теперь. Не было и речи о том, чтобы признать поражение, сулившее позорное бесчестье ему самому и солдатам, доверившим ему свои судьбы.

Нэн Бахальт следила за молчаливыми терзаниями Лэннета, пока ее не отвлек вопль раненого. То, что Лэннет не заметил ее ухода, внушило женщине гордость; в то же самое время она была уязвлена тем, что забота о своих людях полностью вытеснила ее из мыслей капитана. Однако она радовалась тому, что сумела заставить его раскрыться, проникла в его душу и обнаружила там неиссякаемый запас добра и человечности.

Потом она была слишком занята, чтобы думать о чем-либо, кроме спасения жизней, конечностей, рассудка пострадавших.

Позднее Лэннет пришел к ней в импровизированную госпитальную палату. Раненые длинными рядами лежали вдоль стен туннеля. Тусклый свет заливал неподвижные тела, скрадывая ужасное зрелище. Время от времени полусумрак прорезался ярким лучом армейского фонаря. Все тут же поворачивали глаза на свет, понимая, что эта вспышка вызвана необходимостью тщательно осмотреть того или иного пострадавшего.

Звуки, издаваемые ранеными — стоны, вздохи и храп, — не умолкали ни на секунду, словно живое создание, ищущее выход из этого прибежища боли и страха. Страх был первым чувством, которое Лэннет ощутил при входе в госпиталь. Атмосфера здесь была буквально наполнена мучительной неопределенностью жизни, балансирующей на грани смерти.

Изящные черты лица Нэн заострились, кожа блестела, словно притупленный клинок. Она хмуро посмотрела на Лэннета:

— Как ваша нога?

— Болит. Как дела у вас?

— Умер еще один человек. Женщина. В сущности, девушка. Скольким еще предстоит погибнуть?

— Возможно, всем. — Произнеся эти слова, Лэннет отвернулся, не желая встречаться глазами с Бахальт. Но он упрямо продолжил: — Я не сдамся, пока не получу от Кейси гарантий амнистии своим людям.

— Нас использовали, Лэннет, — негромко произнесла Нэн. — Мы оказались козлом отпущения буквально для всех. Вы думаете, я ничего не понимаю. Но это не так. Мне неприятно слышать то, что вы сказали, но я понимаю. Думаю, произошло то же самое, что… сломило меня на Гекторе. Я ничего не помню, но в моей душе осталось страшное подозрение, что меня предали, обманули. Это было ужасно.

Лэннет повернулся к Нэн. Она храбро встретила его взор, словно проникая в его сердце. Под пристальным взглядом ее черных зрачков Лэннет забыл обо всем, что его окружало. Он смог вернуться к реальности, лишь сказав себе, что из всех его ошибок самой худшей было то, что он позволил себе влюбиться — в этом месте, в эту пору. Он чувствовал тревогу Нэн, угадывал все ее вопросы, ему хотелось найти ответ, успокоить ее, но ему в голову приходили лишь слова, свидетельствовавшие о том, что он разделяет ее опасения:

— Вы ничего не делали, только ухаживали за ранеными. Надеюсь, вас не тронут.

— Я причастна ко всему, что здесь происходит. От начала до конца. Я сама этого хотела. — Она вздернула подбородок.

— Завтра я поговорю о вас с Кейси.

Нэн прижала кулак к губам, ее глаза расширились:

— Мне сказали, что вы согласились на переговоры с принцем. Я не поверила. Как вы можете?

— Кто это сказал? Я ни с кем не говорил. — Пытаясь унять страхи женщины, Лэннет выдавил улыбку.

— Об этом известно всем и каждому. Не делайте этого, Лэннет. Они не выпустят вас из рук.

— Я уже думал об этом. Нам нужна передышка. Халиб нипочем не позволит Изначальным Гвардейцам и Люмину судить Стрелков. Думаю, он не отдаст нас и Дерусу. Надеюсь, Кейси наконец возьмется за ум. На экране коммуникатора он выглядел хуже некуда, но аппаратура часто искажает изображение. Он был искренне озабочен, полон сожаления. Он хочет изменить ситуацию, и я помогу ему в этом. Если я сумею заставить его хотя бы отвести паровианцев от ущелья, мы сможем продержаться до прибытия имперских войск. Я буду просить вернуть взвод на Атик. Как только император выслушает мой рапорт, нам не о чем будет беспокоиться.

Нэн покачала головой. Свет ближайшей лампы заиграл в ее черных глянцевитых волосах.

— Кейси отправил вас сюда. Он подписал документ, гарантирующий вам безопасность, потом прислал Падайона, и тот устроил мясорубку. Неужели вы доверитесь принцу?

— Я должен удержать его от дальнейших нападений. Нам не выдержать второго такого удара.

— Вас посадят в тюрьму. Вы отлично знаете об этом.

— Будь так, я бы отказался лететь к Кейси.

— В таком случае я еду с вами.

— Это попросту смешно.

— Что, хотите вырваться из этой бойни? Имейте в виду — если вас бросят в тюрьму, я как-нибудь проживу без вас. Как вы сами сказали, я всего лишь ухаживала за ранеными. Вдобавок, я — племянница Этасалоу. Никто не осмелится тронуть меня хоть пальцем.

Лэннет отступил на шаг, внимательно присматриваясь к Нэн.

— Еще минуту назад вы твердо намеревались остаться в долине. Вы не настолько легкомысленны, чтобы так часто менять свои решения. Должно быть, у вас в рукаве припасен какой-то козырь.

— Все гораздо проще. Я хочу жить — где бы вы ни оказались, что бы с вами ни произошло. Если вы отправитесь к Кейси, вас продержат там до тех пор, пока он не решит вас освободить. Я должна быть рядом.

— Кейси одумается, я не сомневаюсь в этом!

— Посмотрим. Вместе. Потому что я еду с вами. А теперь позвольте заняться вашей раной. Вряд ли вы захотите предстать завтра перед принцем, подволакивая ногу.

Глава 38 ▼▼▼

Голоса.

Требовательные. Молящие. Испуганные. Два голоса сплетались, будто перепутанная пряжа, пытаясь перекричать друг друга.

Береги себя. Высшие цели требуют, чтобы ты избегал ненужного риска. Жди поддержки императора. Ты должен продержаться, пока он не окажет вам помощь. Ты нужен нам, поскольку являешься частью плана, который ты не в силах охватить своим разумом.

Полусонный Лэннет застонал. Он взмахнул рукой, отгоняя звуки, вторгавшиеся в его сознание.

Настойчивый голос Астары умолк, уступая место второму.

Дилайт умоляла Лэннета с детской наивностью: Они стали плохими. Принц и Матилиса говорят, что я должна выдать наш секрет. Кейси говорит, что он лучший друг, чем вы, потому что если я не расскажу нашу тайну, то придут плохие люди и сделают больно нам обоим, и что вы можете помешать им. Он говорит, что поступил с вами дурно и сожалеет об этом.

— Кто стал плохими? О каких плохих людях ты говоришь? — отозвался раздраженный голос. Лэннет до сих пор пребывал в полузабытьи. Неужели он действительно что-то сказал или ему почудилось?

Ребенок не в силах проникнуть в сердце Кейси — точно так же, как ты не можешь знать целей тех процессов, которые происходят в галактике. Они ведомы лишь Взыскующему, и выбор остается за ним. Ты не должен оспаривать его решение.

Вновь Астара взяла верх над девочкой. Лэннет сел, потом заставил себя подняться на ноги. Раненое бедро пронзила острая боль, и он полностью проснулся. Вместе с пробуждением пришла боль других ушибов и кровоподтеков. Лэннет начал разминаться, медленно наращивая темп по мере того, как разогревались мускулы.

Он уже побрился и заканчивал одеваться, когда из-за грубой дощатой перегородки донесся голос Нэн Бахальт:

— Я услышала ваши движения. Вы еще не передумали лететь в Тебес?

— Нет, конечно. А вы?

— Ни за что. Кроме меня, вас некому защитить. Вдобавок я хочу лично проследить за пополнением запасов медикаментов.

Лэннет открыл дверь, вышел наружу и увидел, что непоколебимая уверенность, звучавшая в голосе женщины, была сплошным притворством. Нэн была испугана до глубины души. Не задумавшись ни на мгновение, Лэннет обнял ее и привлек к себе. Молча, содрогаясь всем телом, она на несколько секунд прильнула к нему, потом отодвинулась и сказала:

— Прошлой ночью, когда вы расставались с Падайоном, я увидела выражение вашего лица. Вы прикоснулись к тому месту, где вас оперировали. Когда вы проснулись, я стояла за перегородкой. Вы стонали и разговаривали во сне. — Нэн подняла руку, и Лэннет моргнул, решив, что она собирается приложить пальцы к шраму. Вместо этого женщина мягко провела ладонью по его щеке и продолжала: — Я поняла, что больше всего вас тревожит отнюдь не столкновение с Падайоном, и почти пожалела об этом. Догадываетесь ли вы, сколь ненавистна мне сама мысль о том, что вы не боитесь смерти? Погибнув, вы лишили бы меня будущего, а вместе с тем и жизни. Теперь я вижу ваш испуг и знаю, что его причина — операция, которая угрожает разрушить ваше самоощущение. Я и прежде опасалась, что вы вступите в переговоры с Кейси на его условиях; теперь я боюсь еще больше. Если они и впрямь сделали что-то с вашим сознанием, если вы вновь попадете к ним в руки… — У нее не было слов, которые могли бы выразить столь страшную мысль. Она подняла другую руку, сжала в ладонях лицо Лэннета и поцеловала его.

Лэннет нехотя разжал объятия и отодвинулся на расстояние вытянутой руки. Его грудь тяжело вздымалась, гулко билось сердце.

— В сущности, Кейси извинился, Нэн. Он вновь становится самим собой. Он не осквернит свое достоинство нарушением перемирия.

— Как только мы окажемся рядом с этими людьми, я не спущу с вас глаз. Я не доверяю им.

Лэннет с подозрением посмотрел на нее.

— О ком идет речь — обо мне или о вас? Вы что-то вспомнили о Гекторе?

— Нет. В том-то и беда; воспоминания бродят в моей голове, но я не могу их ухватить. А у вас иначе?

— Ничего общего. Послушайте, мы не в силах справиться с этим. Все это — последствия потрясения. Позвольте спросить вас о другом: что вы делаете здесь в такую рань?

— Я не могла заснуть и поднялась, чтобы навестить раненых.

— И каково же положение? — Лэннет взял Нэн под руку, увлекая ее в сторону столовой.

— На самом деле вы хотите спросить, каким числом бойцов располагаете. Так вот, почти все раненые вернутся в строй в ближайшие дни. Нам предстоит одна ампутация, которой можно было бы избежать, если бы у нас имелось соответствующее оборудование. И еще троим требуется квалифицированная помощь.

— Я попрошу об этом Кейси, как только увижу его. — К этому времени они оказались в туннеле столовой. Офицеры, завтракавшие за своим столиком, охотно потеснились, давая место Лэннету и Нэн. Левая рука Марта была забинтована. Лоб Ялунды рассекал грубый шрам, спускавшийся до левого виска. Лэннет шутливо заметил, что рана придает ему вид настоящего злодея, и тот весьма похоже воспроизвел кислую мину капитана и провел пальцем по своему лицу, рисуя зигзагообразную линию. Лэннет проворчал что-то о непочтительности к старшему по званию и уткнулся в кружку с кофе.

Офицеры держались достойно. Лэннет исподволь наблюдал за ними. Юношеский задор исчез, но воодушевление отнюдь не иссякло. Однако теперь оно было отягощено опытом. Эти люди превратились в ветеранов, знакомых со смертью не понаслышке.

Нэн молча сидела рядом с Лэннетом, с благоговением глядя на молодых людей. В ее глазах блестели сдерживаемые слезы. Офицеры похвалялись настоящими ранениями, как маленькие мальчишки — своими игрушками и деревянными саблями. Какая-то часть ее существа хотела встать и отвесить каждому по оплеухе. Другая внимала их словам, исполненным искренней веры. Веры в себя, в своих товарищей. Глупой, ничем не оправданной, непоколебимой веры в свое бессмертие. Нэн поежилась, незаметно обхватив себя руками. Эти люди стали частью ее самой. Каждому из них она подарила кусочек своей души и знала, сколь уязвимы их жизни. Ей оставалось лишь гадать, насколько оправдана их вера во все остальное.

Внезапно смех и шутки офицеров показались ей слишком беспечными и грубыми, чтобы их терпеть. Она поднялась, натянуто улыбнулась и ушла.

Лэннет поспешил следом. Несколько минут они говорили о пустяках, потом расстались. Отойдя на некоторое расстояние, каждый из них незаметно оглянулся на другого. Обоим было не по себе. Невысказанные слова терзали их души; ни Лэннет, ни Нэн не понимали, отчего они молчат и как разорвать это молчание.

Когда появился электромобиль, Лэннет предпринял еще одну попытку отговорить Нэн сопровождать его. В ответ на свою короткую мольбу он получил столь же краткий отказ. После этого они надолго замолчали.

Несмотря на высокую скорость движения над Тебесом, Лэннет успел заметить, что в городе неспокойно. Машины, находившиеся в воздухе, двигались строго определенными маршрутами, и в пределах видимости попадались электромобили только военной, но не гражданской полиции. На перекрестках дежурили парные патрули. Рядом со зданием портовой администрации выстроились аккуратные ряды палаток. В гавани на якорях стояли только тускло-серые корабли флотилии Кейси. Суда, выступившие против короля и его брата, были притянуты к набережной, прижимаясь корпусами друг к другу, являя собой свидетельство постигшего их бесчестья и позора.

Наблюдения Лэннета прервало воспоминание о человеке, встретившем их в бухте Тебеса. Он сосредоточился и вспомнил имя. Дарбазо. Несколько коротких мгновений его занимала мысль — где сейчас капитан и его товарищ, руководивший оборонительным флотом столицы острова.

Электромобиль промчался над мысом за городской чертой, пересекая промышленный район. Ландшафт изменился. В окошке Нэн показались обширные дома с огражденными участками, на которых росли роскошные сады. Из окна Лэннета открывался вид на океан Паро. Лэннет натянул привязные ремни, чтобы посмотреть в противоположную сторону. Не догадываясь о его близости, Нэн повернулась, собираясь сказать что-то, и их лица оказались в сантиметре друг от друга. Нэн запрокинула голову, ее губы разомкнулись, зрачки чуть расширились от неожиданности. При виде ее густых черных волос, изящества ее движений, мягкого изгиба горла, Лэннет охватила страсть, заставившая его забыть обо всем. Он был застигнут врасплох, и его взгляд выдал владевшие им чувства куда откровеннее, чем он позволил бы себе в любых иных обстоятельствах.

Нэн все увидела, все поняла. Ее глаза увлажнились от слез. Она потянулась к Лэннету, тщетно пытаясь преодолеть сопротивление привязных ремней. Положив руки на грудь Лэннета, она негромко рассмеялась:

— Что за ирония судьбы. Быть так близко и не иметь возможности обнять друг друга. Почему ты не нашел меня раньше, Лэн?

— Я нашел тебя сейчас.

Улыбка сбежала с лица Бахальт, и Лэннет стиснул зубы.

— Когда на Гекторе со мной случился нервный срыв, я ждала… надеялась, что в моей жизни появится кто-то. Эта мечта жила во мне дольше всего — мечта о человеке, который поддержит меня, который поможет мне. Который хотя бы будет рядом. Но когда я убедилась, что меня ждет одиночество… — Она пожала плечами, отвела взгляд и, вновь повернувшись к Лэннету, добавила: — Все остальное произошло само собой.

Лэннет понимал, что должен сказать что-нибудь ласковое, но его душил гнев; в его голосе звучал металл:

— Все это в прошлом. Даже не думай о том, что с тобой случилось. Уладив дела здесь, на Паро, мы отправимся на Атик, и я вернусь в Академию.

Нэн подняла руку. Ее укоряющий взгляд заставил Лэннета умолкнуть.

— Не лги, Лэн, — сказала она. — Во имя света, не лги. — Нэн помедлила, и Лэннету почудилось, что на ее лице промелькнул страх. Не дав ему времени убедиться в этом, она заговорила жестко и прямо: — Даже если мы выберемся из этой мясорубки, даже если сохраним свои чувства друг к другу… я знаю, что твое сердце уже отдано Стрелкам. Даже если ты захочешь оставить прежнюю жизнь ради женщины, которая сломалась однажды и может сломаться вновь, я никогда не сделаю так, чтобы ты перестал быть тем, кем должен быть.

— Ничего я не хочу оставлять. Все, что мне нужно — это ты.

— Мне кажется, мы подходим друг другу, Лэннет. Нам хорошо вместе, ведь правда?

Лэннет громко рассмеялся:

— Мы станем командой. Самой лучшей, самой счастливой.

Нэн расслабленно откинулась на спинку кресла с видом человека, который принял решение и рад этому. Взяв руки Лэннета в свои, она отвернулась и выглянула в окно. Прикосновение ее пальцев внушало покой и умиротворение. Лэннету оставалось лишь дивиться тому, как легко она заразила его своей уверенностью.

Несколько минут спустя электромобиль снизился над краем зеленой лужайки, окруженной сверкающим белым песком. Ковер травы медленно двигался им навстречу; его мягкость подчеркивали старые коренастые деревья. Выверенные линии газона, деревьев и обступавших их по обеим сторонам ярких цветников притягивали взгляд к особняку, стоявшему в центре сада.

Над самой землей порхали черные и белые насекомые длиной в половину метра, издавая негромкое жужжание. Фасеточные глаза, отливавшие радугой в ярком солнечном свете, неустанно высматривали менее крупную жертву. Стоило одному из хищников спуститься к земле, чтобы схватить добычу, остальные бросались следом; мягкое жужжание превращалось в надсадный визг. Нэн беспомощно всплеснула руками.

— Они красивы, но эти звуки внушают отвращение — даже голоса самых мелких и изящных из них. Ведь, что ни говори, это всего-навсего мухи!

Лэннет взял ее руку и стиснул между своими ладонями.

— Смотри, — сказал он. — Там Кейси. — Он кивком указал на портик у входа в особняк, где стояла небольшая группа людей.

Кейси держал в руке бокал с бледно-зеленой жидкостью. Лэннет знал только один напиток этого цвета — смесь отупляющих гидратов, вызывающая быстрое привыкание. Кейси взмахнул рукой, расплескивая пойло. Он вытер испачканный отворот своих брюк и громко расхохотался. Лэннет невольно шагнул к нему, но острая боль в раненом бедре заставила его остановиться и напомнила об осмотрительности. Кейси осушил бокал и, не глядя, швырнул через плечо. Проворный слуга подхватил его на лету.

Нэн тоже заметила, что Кейси пьян, но для нее это зрелище было наполнено куда более ужасным смыслом. Ее охватили отрывочные воспоминания о таких же зеленых гидратах. Она словно воочию услышала бесстрастный голос лектора, объяснявший, каким образом химический состав напитка воздействует на мозговые клетки, порождая фрагментарные мысленные образы. Самым опасным его свойством было то, что создаваемые им реакции на внешнее воздействие со временем начинали доминировать над всеми остальными. Разум, отравленный гидратами, терял человеческие качества. Это был разум, чуждый состраданию и любви, страху и ненависти — сознание автомата с обостренными наблюдательностью и реакцией, но начисто лишенного нормальных чувств.

Разум человека, который не ведает, что такое честь, что такое дружба.

Нэн всеми силами пыталась прогнать терзавшие ее образы. Будто ядовитый дым, они замутняли ее сознание, не желая принимать сколь-нибудь ясные очертания.

Кейси и его сопровождающие остановились в тридцати шагах. Он вынул меч, приветствуя Лэннета и Нэн демонстрацией своего фехтовального искусства. Краешком глаза Лэннет заметил, что Нэн не по себе, но поначалу он решил, что Бахальт разделяет его огорчение при виде неловких, неуклюжих движений принца. Потом он увидел, что Нэн смотрит мимо сверкающего, режущего воздух клинка. Он проследил за ее взглядом.

Из толпы за спиной Кейси на него смотрела Матилиса.

Потрясенный состоянием друга, Лэннет до сих пор не обращал внимания на его свиту. Но теперь, найдя предлог отвлечься от неумелых упражнений Кейси, он тут же узнал в толпе из десяти человек еще одного мужчину и одну женщину. Это были мелкие прислужники Люмина, прилетевшие с Атика вместе с Матилисой. Их самодовольные ухмылки свидетельствовали о том, что они успели приобрести определенный вес. Остальные были незнакомы Лэннету. Он внимательно, с подозрением оглядел их. По его коже пробежали мурашки. Люди, которым предстоит решать судьбу целой планеты, должны быть старше, опытнее. Собравшиеся здесь казались слишком незрелыми для такой задачи.

С другой стороны, сказал себе Лэннет, они его ровесники, а он прибыл сюда именно с этой целью.

Кейси бросил клинок в ножны. Лэннет отдал честь, но прежде чем он завершил ритуал, принц побежал ему навстречу. На расстоянии он выглядел великолепно. На нем была тесно облегающая синяя куртка поверх белой блузы с пышными рукавами. Желтые брюки, схваченные на талии широким белым поясом с плоской золотой пряжкой, были заправлены в сверкающие башмаки. Однако своими движениями он напоминал марионетку; его руки и ноги двигались согласованно, но координация была явно нарушена. По мере приближения Кейси черты его лица проступали с пугающей ясностью. Его веки набрякли и покраснели, щеки и губы казались неестественно яркими. Несмотря на приятную прохладу, на его лбу и верхней губе выступили капли пота. Куртка и блуза носили на себе множественные свидетельства неаккуратности в еде. На рукаве была прожжена дыра. Судя по чуть заметным голубым пятнам на пальцах, Кейси пристрастился к курению спальты, излюбленного растительного наркотика Паро.

Подбежав к Лэннету, Кейси стиснул его в объятиях. Лэннет осторожно балансировал на здоровой ноге, сдерживая стон. Когда наконец принц отпрянул, Лэннет с испугом увидел слезы в его глазах. Кейси моргнул, смахивая их. Он печально улыбнулся Лэннету, словно побитая собака. По позвоночнику капитана пробежал холодок. Он подумал, что оскорбил друга уже тем, что заподозрил его в предательстве. Однако нервная дрожь в спине не унималась.

— Я знал, что ты приедешь, — сказал Кейси. — Я говорил им.

— Это и есть те люди, с которыми я должен встретиться?

Казалось, его вопрос застал принца врасплох. Он оглянулся через плечо, вновь посмотрел на Лэннета и отступил, словно борясь со смятением.

— Официальные лица еще в пути. Я хотел, чтобы ты первым делом познакомился с моими друзьями, с помощниками Матилисы.

Вперед вышла Матилиса. Холодно кивнув Нэн, она повернулась к Лэннету и более не отводила от него взгляд. Под маской чопорной любезности жрицы скрывались противоречивые чувства, готовые выплеснуться наружу. Лэннету показалось, что время замедлило свое течение, а его сердце бьется раз в несколько секунд. Он чувствовал торжество Матилисы, исполненное коварства и ликования. Лэннет угадывал еще что-то, чему не мог подобрать названия, но каждой клеточкой своего существа ощущал грозную опасность.

— Император оказал нам любезность и послал на Паро войска, которым предстоит защищать законного правителя планеты. Тиран Мандро Та лично возглавляет своих людей, а также приданное ему подразделение Изначальной Гвардии. Как только будет восстановлен порядок, Паро станет средоточием и проводником веры Люмина, а принц Кейси — религиозным символом всей Галактики. Я буду сопутствовать ему в качестве жены и администратора галактической системы Люмина.

Ее плавно текущая речь была насквозь пронизана двусмысленностью. Лэннет всем своим видом попытался выразить воодушевление, хотя слова, которые он произносил, едва не застревали в его глотке:

— От всей души желаю вам счастья. — Он сменил тему и заговорил о деле, которое не внушало ему такого отвращения: — Давайте вернемся к нынешним событиям. Что с Падайоном? Что ждет Стрелков? Нас обвинили в предательстве. Зачем сюда летит Мандро Та — чтобы спасти моих людей или взять их в плен?

Лэннет посмотрел на Кейси, и тот отвел взгляд; на его безучастном лице отразилось беспокойство. Прежде чем ответить, он медленно опустил веки и вновь поднял их.

— Полковник Падайон превысил свои полномочия. Он понесет наказание. Паро снимает все обвинения, выдвинутые против вас и ваших людей. Между Паро, императором и Люмином не должно быть никаких трений. Я буду настаивать, чтобы вы лично обучали паровианскую армию.

— Мне нужны медицинские препараты, — вмешалась Нэн. — Кровь. Аппаратура.

Матилиса шагнула к ней и взяла ее под руку.

— Да, конечно. Идемте в дом. Составьте список необходимого. Я прослежу, чтобы все было доставлено от имени принца Кейси. Я сама организую транспорт для вас.

— Не спешите! — Твердый голос Кейси смутил присутствующих. Он коротко кивнул Нэн и заговорил чуть заплетающимся языком, но строго и уверенно: — Ранеными Стрелками займется врач из Тебеса. На тот случай, если потребуется ваша консультация, мы установим в лагере стереопередатчик. Вы останетесь здесь. Чтобы смыть кровь, пролитую моими людьми и Стрелками, не вступая в дальнейший конфликт, мы должны иметь перед глазами врача, лечившего наших раненых, и командира противоборствующих сил.

Лэннет насторожился. Речь принца казалась слишком ясной и убедительной для человека, который еще секунду назад был явно не в себе. Он попытался думать о Кейси как о враге, как о человеке, который до сих пор пребывал в алкогольном дурмане, забыв о чести и верности. Но видел лишь тяжело страдающего друга, которому грозила серьезная опасность, который, быть может, порой вел себя необдуманно, даже ошибался, но душа которого неизменно была крепка. Попытка сгладить конфликт на Паро до прибытия оккупационных войск императора была последней возможностью защитить Кейси от политических и религиозных течений, грозивших захлестнуть его.

Лэннет едва не рассмеялся; можно подумать, что ему знаком каждый подводный камень этих потоков.

Нэн также угадывала в принце все то, что тревожило Лэннета. Она прочла выражение лица Кейси, язык его жестов. Понимая, что он готов вступить в спор либо затеять ссору, она поспешила предупредить его вспышку:

— Я согласна. Я остаюсь вместе с Лэннетом. Я видела все, что он сделал, и знаю, почему он так поступил. Если вам нужен свидетель, который подтвердил бы, что капитан действовал честно и достойно, я к вашим услугам.

Взгляды, которыми обменялись Бахальт и Матилиса, были похожи на скрещенные мечи. Не хватало только искр и скрежета ударов металла о металл.

Глава 39 ▼▼▼

— Вы осмеливаетесь ставить мне ультиматум?

Голос императора Халиба дрожал от ярости. Его гнев не был притворным, его голос не был усилен электроникой. В его словах звучали гордость и уверенность в себе, воспитанные поколениями многовековой династии. Книги, собранные в кабинете, не могли заглушить звук его голоса. Словам императора вторило шепчущее эхо.

Командор Этасалоу и Солнцедарительница побледнели, но не двинулись с места. Ровная плавная речь командора зазвучала прерывисто; он то и дело умолкал, подбирая слова.

— Возвышенный обидел нас. Мы верны трону; то, что мы предлагаем, послужит величию Возвышенного и империи.

— Лжец. Лицемер. Я никогда не поделюсь своей властью. Даже если бы я это сделал, то нашел бы лучшего человека, чем вы, в любой подворотне!

— Возвышенный, мы никогда не осмелились бы сидеть рядом с тем, кто предназначен властвовать по праву рождения, — вмешалась Солнцедарительница. — Мы лишь просим вас объявить Люмин официальным арбитром империи.

Халиб фыркнул:

— Арбитром. Вы хотели сказать — диктатором. Вы собираетесь толковать законы и религию, управлять образованием от своего имени, но не от моего.

Этасалоу вновь вступил в спор:

— Люмин уже делает все это — но только посредством советов Возвышенному. Мы предлагаем нормальное развитие. Люмин — официальная религия, и разве укрепление его властной роли не способствовало бы прогрессу?

Халиб с преувеличенным старанием откашлялся и сплюнул под ноги Этасалоу.

— Шантажист. Лживый, коварный шантажист. — Он подался вперед и наставил палец на Солнцедарительницу. — Вы полагаете, та самовлюбленная кукла, которую вы послали соблазнить принца Кейси и заставить его предать императора, поддержит вас? Она настроила его против капитана Лэннета и моих Стрелков; точно так же она обратит его и короля против вас.

В улыбке Солнцедарительницы сквозило превосходство.

— Возвышенный, моя посланница дает вам возможность раз и навсегда сплотить все силы империи в единый мощный кулак. Она неповинна в предательстве капитана Лэннета. Вы правы; она — единственный друг принца Кейси. Мы уже убедились в том, что король Дерус слишком слаб, чтобы поддерживать порядок на своей планете. Кто будет лучшим его преемником на троне, если не человек, который любит женщину, всецело преданную императору и Люмину? Подумайте сами, Возвышенный, Мандро Та одним ударом сокрушит мятежных Стрелков и всех остальных смутьянов на Паро. Нам только что стало известно, что Мандро Та собирается предать нас всех. Движимые любовью к императору, мы явились сюда, чтобы рассказать ему об этом. Принц Кейси популярен на Паро, и он находится в наших руках; это позволит нам расстроить планы предателя.

— Предательство. Это слово должно жечь вам язык. Не кто иной, как вы и Этасалоу отправили на Паро эту экспедицию. — Халиб повернулся к командору. — А теперь вы утверждаете, будто бы Мандро Та собирается захватить мои звездные корабли и провозгласить себя властителем Донии и Паро! — Халиб умолк, переводя проницательный взгляд прищуренных глаз с Солнцедарительницы на Этасалоу и обратно. — Вы с самого начала знали, что он замышляет. Теперь вы двое предаете своего сообщника точно так же, как прежде пытались предать меня!

— Мы позволили Мандро Та самому заманить себя в ловушку. Наша верность империи не подлежит сомнению. Контроль над Паро жизненно важен для нас… — Солнцедарительница выдержала паузу, короткую, едва заметную. — Для всей империи.

Однако ее колебания не укрылись от Халиба. Почти неуловимая искорка в лукавых глазах жрицы подсказывала ему, что она готова изменить и второму своему союзнику. Халиб с трудом подавил дрожь предвкушения интриги.

Солнцедарительница продолжала:

— Паро располагает крупнейшими в Галактике запасами графита с уникальным содержанием углерода-12. Как я уже объясняла Возвышенному, производство алмазного волокна открывает перед нами невиданные перспективы. Империя не может позволить Мандро Та контролировать столь важный источник минеральных ресурсов.

— Если бы он захватил залежи графита и звездные корабли, мы оказались бы перед лицом врага, которому под силу расколоть империю, — подал голос Этасалоу.

— Вот как? Вы уже говорите мы? Ваши предположения столь же нелепы, как ваши домыслы, командор. У вас нет на это ни права, ни причин. Не вздумайте повторять свою ошибку. Обратите внимание: Солнцедарительница отдает на благо империи столь значительное открытие, в то время как ваш вклад ограничен подразделением Изначальной Гвардии, которое вы отрядили на помощь Мандро Та. Чем вы намеревались подкрепить свое абсурдное предложение о введении тройственного правления?

Этасалоу хватило отваги возразить, но Халиб заметил колебание в его голосе:

— Я не говорил о тройственном правлении, Возвышенный. Как всегда, властвовать будет один человек — вы, либо ваш наследник. Прежней останется и моя роль в управлении империей. Мои ученые почтительно склоняются перед достижениями Солнцедарительницы. А Изначальная Гвардия желает лишь одного — защищать государство. Я сожалею о том, что Мандро Та удалось ввести меня в заблуждение. Но если бы не секретная радиограмма полковника Гвардии с борта «Аякса», мы, вероятно, не узнали бы о замыслах тирана.

Халиб мысленно проклял командора. Его тщательно продуманный ответ наводил на мысль о дальнейшей измене, об устранении императора и Солнцедарительницы, намекал на тайны самой Гвардии. Такие, как манипулирование сознанием. Да, этот секрет определенно принадлежит Этасалоу. Почему Вед до сих пор не выяснил это наверняка? Подобным могуществом должен обладать только император, и никто иной.

Солнцедарительница. Разгадать ее замыслы много проще.

Слабейшее звено. Или нет?

Халиб отвернулся, желая создать у противников ощущение, будто бы он раздражен и испуган.

— Мне нужно подумать, — сказал он. — Идите. Попытайтесь представить всю невообразимую тяжесть последствий, которыми грозит ваше предложение. Можете не сомневаться — я отдаю себе в этом полный отчет. Когда вы мне понадобитесь, я пошлю за вами.

Солнцедарительница низко поклонилась:

— Моя посланница на Паро уже в самое ближайшее время возьмет под свой контроль политическую ситуацию на планете. Она всецело к вашим услугам, готова выполнить любой ваш приказ. Как, впрочем, и я.

Этасалоу также поклонился и, желая оставить за собой последнее слово, добавил:

— Никто в Галактике не в силах противостоять Изначальной Гвардии, Возвышенный. Примите мои личные заверения в этом.

Халиб отпустил их сдержанным мановением руки. За спинами посетителей закрылась дверь, но он продолжал смотреть на ее полированные бронзовые пластины с аллегорическими барельефами. Слова, сказанные на прощание, возбудили в нем любопытство. Он не сомневался в том, что Солнцедарительница и Этасалоу адресовали свои заверения друг другу. Халиб откинулся на спинку трона, вперив взор в потолок. Прошло немало времени, прежде чем он сумел отделаться от видений несчастной жертвы из фильма со стереодиска Веда.

Вернувшись мыслями к настоящему, Халиб недовольно поморщился. Как Лэннету удалось до такой степени восстановить против себябуквально всех? Может быть, он помешался? Почему в таком случае разумные люди пошли за ним, выполняли его приказы? С другой стороны, Стрелки никогда не отличались особым благоразумием.

Халиб был вынужден признать, что более всего виноват он сам. Он совершил две ошибки. Обе они выдавали слабость трона, мнимость его величия. А теперь и на Паро полыхает огонь гражданского неповиновения — великолепная питательная среда для коварных замыслов Люмина и Мандро Та.

Игра стала опасной, как никогда раньше на протяжении всей истории империи. Еще никто не пытался управлять двумя планетами, никто не замышлял похищение звездных кораблей, не предлагал полностью слить власть императора и Люмина.

Если бы Халиб мог, он бы иронически рассмеялся. Он подготавливал постепенный переход Галактики к форме правления, при которой все равны. Тем самым он совершал тайную измену — готовился подавить диктат империи, вытеснив его волеизъявлением подданных.

Другая измена, еще одна трактовка политической эволюции грозила погубить его мечту. И его самого.

Противостояние, о котором будут помнить и столетия спустя. Вызов, брошенный противником, которому хватило отваги наплевать на вековые традиции.

Халиба переполняло веселье. Но он ощущал и нечто иное.

Страх.

* * *

Когда Халиб открыл дверь небольшой пещеры в подземелье замка, там горела единственная маленькая свеча. Поток воздуха, вызванный появлением императора, едва не погасил крохотное пламя.

Он приветствовал Астару в любезных выражениях. Она была нужна ему. До сих пор Халиб принимал любую ее помощь с благодарностью. Теперь он отчаянно нуждался в ее поддержке.

Черная, словно сама пещера, Астара накинула плащ так, что скрылись даже ее серебристые волосы и лицо. Она вошла в тусклый круг света. У Халиба возникло беспокойное ощущение, будто бы Астару терзает неуверенность — то самое чувство, которое неизменно охватывало императора, когда он встречался с ней.

В конце концов он нетерпеливо заговорил:

— Я никогда не знаю наперед, услышишь ли ты мой зов и будешь ли здесь, когда я приду. Я рад, что на сей раз ты услышала. Наши планы рухнули.

В мрачной тишине послышался звук, напоминающий смешок.

— У меня нет никаких планов, Возвышенный. Я только борюсь. Однако мне приятно узнать, что вы включили меня в свои замыслы.

— Что ж, пусть будут мои планы. Во всяком случае, они не расходятся с тем, что ты рассказывала мне о Взыскующем.

— Я почувствовала поражение. Неотчетливо, но безошибочно. Юный солдат, с которым мы связывали столько надежд, колеблется. Он ослаб. Мы можем потерять его. И тем не менее я чувствую, что его сердце не изменилось.

— Кто такие мы? Мы, находящиеся в этой пещере? Мир всех живущих? Или члены вашего бесценного культа?

— Мы все едины для Взыскующего. Не вижу смысла обсуждать это, скажу лишь, что есть одно обстоятельство, которое тревожит меня куда больше, нежели судьбы вашей империи.

По телу Халиба пробежал холодок, словно какое-то чудище, спрятавшись в темноте, обдало его своим ледяным дыханием. Он приблизился к свече.

— Больше, чем судьба империи?

— И намного. — Астара откинула капюшон и вперила в лицо Халиба белые незрячие глаза. — Тебе не преуспеть, если Взыскующий потеряет ребенка. Дилайт куда важнее для достижения истинно справедливого устройства человечества, нежели все ваши мечи и звездолеты. Уже сейчас ее разум способен к свершениям, которые требовали даже от самых способных помощников Взыскующего целой жизни. Капитан Лэннет обладает лишь рудиментарными зачатками этих способностей. Мы надеялись, что его дар будет подкреплен твердым характером. Он должен был оберегать Дилайт. Принц Кейси — такой умный, такой многообещающий… но если мы ошиблись… — Астара вновь накинула капюшон на лицо.

— Ты не можешь помочь Дилайт, Лэннету и Кейси? Что же ты вообще можешь?

— Человек открывает свою душу Взыскующему. Сам решает, служить ли Ему. Только после этого он может рассчитывать на помощь. Человек познает пути Взыскующего. Чтобы предлагать, но не командовать; советовать, но не заставлять. Таков путь, и он очень труден. В сущности, это самоотречение. Человек теряет себя, чтобы получить нечто большее.

— Мы можем потерять империю.

— Твой проигрыш может обернуться победой. — Мягкий голос Астары внезапно охрип. — Ты проигрываешь. Твои долго лелеемые интриги загнали тебя в ловушку. Нужно принимать решения, но ты не властен над обстоятельствами. Эти решения определят будущее множества людей без твоего сознательного участия. Если ты выберешь правильные пути, то сможешь поставить заслон своим врагам и, вероятно, уцелеешь в этом столкновении. Если ты ошибешься и Зло одержит верх над Добром, ты тоже уцелеешь, но только для того, чтобы служить своим противникам. Смерть станет твоей заветной мечтой.

Окончательность ее приговора ошеломила Халиба. Он метнулся в сторону и замер, прижавшись спиной к стене пещеры у двери.

— Что я могу сделать? Как мне сражаться? Должен быть выход. Я — император. Я управляю целой Галактикой. И я бессилен что-либо предпринять? Такого попросту не может быть!

— Иди, друг мой. — Астара встала, бледной рукой подняла посох и с трудом выпрямилась. Она шагнула к Халибу. — Ты добрый человек. Надеюсь, ты сохранишь в сердце свою мечту. Однако власть над событиями ускользает из твоих рук. И моих тоже. Нам остается только наблюдать.

* * *

Мандро Та уединился с полковником Изначальной Гвардии на мостике «Аякса», удалившись от всех, кто мог им помешать. Тиран гневно взирал на полковника, сохранявшего полную невозмутимость.

— Теперь это мой корабль, — сказал Мандро. — Все люди на борту подчиняются мне. Я требую предоставить мне доступ в жилые помещения вашего подразделения.

— Со всем почтением, тиран, позволю себе напомнить эдикт командора Этасалоу: никто, кроме меня, не имеет права общаться с гвардейцами вплоть до посадки на Паро. Однако я и мои люди готовы выполнить любой другой ваш приказ.

— Мое уважение к вашему командующему безгранично, однако я хочу быть уверенным в том, что вы готовы к бою. В своих последних сообщениях король Дерус все истеричнее кричит о смуте и беспорядках. Мы опустимся на планету через десять дней.

— Я понимаю вас, сир.

Та с отвращением фыркнул и отправился восвояси. Обернувшись через плечо, он сказал:

— Постарайтесь с честью погибнуть в сражении, полковник. Если вы выживете, вам не найдется места на всем белом свете. Обещаю вам это.

Полковник резким жестом отдал честь и зашагал в расположение Гвардии.

При виде поражения тирана капитан Насрин почти не скрывал своего удовлетворения. Злорадство, написанное на его лице, ввергло Мандро Та в холодную ярость. Отослав донианского солдата, охранявшего капитана, он требовательно осведомился:

— Вас позабавил мой гнев, не так ли? Не помню, чтобы вы улыбались, когда я захватывал ваш корабль.

На суровом лице Насрина появилось выражение гордости, смешанное с тревогой. Он сказал, медленно и осторожно подбирая слова:

— Я позволил себе бестактность, тиран, но я безукоризненно исполнял все ваши распоряжения.

— Только после того, как я казнил двух членов вашего экипажа. Я предупреждал вас. И пока вы будете помнить о том, что любое неподчинение, предательство, даже бестактность, повлекут за собой новые казни, на борту будет царить порядок. — Та повернулся к иллюминатору. — Надеюсь, график движения выполняется в точности?

— Мы займем стационарную орбиту у Паро приблизительно через девяносто шесть часов, сир.

— Я высажусь на планете в восемнадцать ноль-ноль по местному времени. Никаких «приблизительно». Вы поняли меня?

— Да. Если вы хотите узнать, сколько минут и секунд осталось до выхода на орбиту, я попрошу своего навигатора…

— Хватит и того, что вы в точности выдержите расписание, — оборвал его тиран.

— Заверяю вас, мы будем на месте в указанное время, сир.

— Нет. Вы лишены права заверять меня в чем-либо. Зато я могу заверить вас: мои люди ступят на землю Лапая в восемнадцать ноль-ноль.

Глава 40 ▼▼▼

Нэн Бахальт вошла в Голубое крыло особняка. С деланно-беспечным видом она остановилась, любуясь цветочной композицией на столе в середине приемной комнаты, отделявшей крыло от центральной части здания. Экзотические растения, сама форма которых была незнакома женщине, горели яркими красками в свете, льющемся из высоких окон и полупрозрачного купола. Простенки между окнами были украшены кружевными тканями с вышивкой. Некоторые изделия были настолько тонки, что малейшее дуновение заставляло их колыхаться. Наслаждаясь запахом цветов, Нэн пыталась понять, где спрятаны микрофоны и видеокамеры.

Нэн вошла в вестибюль. Она не видела ни приборов наблюдения, ни охранников, но тем не менее чувствовала себя пленницей. Как ни странно, это ощущение вернуло ее мыслями к шахтам долины Вайи; когда в туннелях выключали свет, темнота словно окутывала ее своими сетями. Находясь в особняке, она чувствовала, что ловушка уже расставлена. Она не видела и следа ее, но доверяла инстинкту.

В своем приглашении Матилиса дала подробные указания, но поскольку Голубое крыло было зеркальным отражением Желтого, которое Нэн делила с Лэннетом, она ориентировалась без труда. Очередная дверь открывалась в бальный зал. Спиральная лестница вела на второй этаж. Стены здесь были голые, зато в огромных стеклянных вазах на пьедесталах Нэн видела все новые и новые цветы. Она вспомнила долину Вайи и с удовольствием подумала о горячем душе и гидромассажной ванне, которые только что приняла.

Поднявшись по лестнице, Нэн прошагала по длинному коридору и постучала в пятую дверь направо. Мужской голос предложил войти. Дверь открылась. Нэн узнала мужчину из свиты, которого видела у особняка. Второй человек стоял поодаль у высокого узкого окна. Оба были одеты чересчур роскошно даже по щегольским меркам Паро. По лицам мужчин блуждали глуповатые пьяные улыбки; они держали в руках цилиндрические хрустальные бокалы с темной жидкостью. Прежде чем Нэн успела оценить положение, из-за двери ей навстречу метнулся светловолосый вихрь. Дилайт бросилась к Нэн и обхватила ее колени.

Нэн подняла девочку. Из боковой двери вышла Матилиса. Ее брови взлетели кверху, у губ залегла тонкая белая складка. Потом она вытянула руки и двинулась к Нэн, приветливо улыбаясь. Нэн перехватила Дилайт левой рукой и обняла Матилису правой. Ловко развернув свою гостью, Матилиса повела ее в угол у окна. Мужчины покинули комнату в тот самый миг, когда она входила.

— Можешь идти, Дилайт, — сказала Матилиса. — Взрослым нужно поговорить.

Девочка надула губы:

— Мы даже не поздоровались.

— Мы ведь говорили с тобой о непослушании, не так ли? Это нехорошо. А теперь скажи «До свидания».

Не отрывая глаз от Нэн, девочка спросила:

— Почему он не пришел? Он тоже сердится на меня? Почему все сердятся на меня?

Матилиса потянулась к ребенку, но взгляд Нэн заставил ее опустить руки.

— Лэннет никогда не сердился на тебя, — сказала Нэн, обращаясь к Дилайт. — Он придет к тебе, как только сможет. Вот увидишь.

Сосредоточенно наморщив крохотное личико, Дилайт прошептала:

— Ты тоже ему нравишься, правда?

Нэн почувствовала, как ее шею и щеки заливает тепло:

— Думаю, да.

— У вас тоже есть тайны?

— Ну, в общем, нет.

— Довольно, Дилайт, — отрезала Матилиса. — Ты смущаешь доктора Бахальт. А теперь спускайся и иди играть.

По-прежнему глядя в лицо Нэн, девочка разжала руки, которыми обвивала ее шею, и без возражений позволила опустить себя на пол. Встав на ноги, она повернулась и выбежала, не оглядываясь.

— Я никогда не понимала, зачем Солнцедарительница велела вам взять ее с собой, — откровенно сказала Нэн. — Неужели вы готовы пожертвовать судьбой девочки, лишь бы только знать, кто говорит правду, а кто лжет?

Матилиса рассмеялась:

— Она уже разоблачила многих мятежников, некоторые из которых весьма влиятельны в своем кругу.

— Дилайт выдает их вам? Понимает ли она, что делает?

— Нет, конечно. Для нее это что-то вроде игры. Но мы встретились не для того, чтобы говорить о девочке, не правда ли?

Нэн моргнула:

— Вы сами пригласили меня.

Матилиса двинулась к бару, расположенному у дальней стены комнаты. Ее длинная, до пола накидка переливалась всеми цветами в лучах света, льющегося из окон. Нэн отправилась следом. Нажав кнопку, Матилиса открыла складные дверцы. На полках стояли бутылки с напитками и бокалы. В ответ на вопросительный взгляд Матилисы Нэн отрицательно покачала головой. Матилиса наполнила бокал чем-то розовым и пузырящимся. Аккуратно пригубив напиток, она обвиняющим тоном осведомилась:

— Вы ведь влюблены в него, не так ли?

Не видя смысла уклоняться от ответа, Нэн вздернула подбородок:

— Да.

— Интересно, что по этому поводу скажет дядюшка Этасалоу? Он яростный фанатик во всем, что касается расовой чистоты. Сколько полукровок в генеалогическом древе вашей семьи?

И вновь шея и щеки Нэн залились румянцем, на сей раз едва ли не болезненным.

— Это не ваше дело.

— Верно. Но для вашего дядюшки это — первоочередная забота.

— Я ему безразлична.

— Ошибаетесь! — Матилиса почти выкрикнула это слово. Нэн вздрогнула и отступила на шаг. Матилиса тут же вновь приблизилась к ней вплотную. — Вы единственный человек, покинувший секретную учебную базу на Гекторе по медицинским показаниям. Остальные заболевают, умирают и остаются там навсегда. Кое-кто сходит с ума. Их содержат в лечебницах Гектора. Вы вернулись на Атик. Это и есть свидетельство того, какое значение ваш дядя придает семье и крови.

К горлу Нэн подступила тошнота, но куда большее страдание причинял ей гул и визг, воцарившиеся в ее голове. Она вспылила, скрывая испуг и беспомощность под маской гнева:

— Вы ничего не знаете обо мне, а уж тем более — о Гекторе!

— Всех врачей Атика готовит Люмин. Да, разумеется, за вами следили, вас проверяли, заставляли давать клятву о неразглашении тайн. Но разве можно сохранить какой-либо секрет в общежитии жриц Люмина? Сотни женщин, полных жизни, влачат существование роботов. Кому вы поверяли свои тайны во время учебы? Соседке сбоку? Сверху? Одна из ваших подруг занимала койку рядом со мной. Теперь она на Сираке, вправляет кости местным крестьянам. Она останется там навечно. Только потому, что была знакома с вами.

Чтобы сохранить равновесие, Нэн ухватилась за спинку кресла. В ее мозгу клубились неопределенные образы, туманные и от этого еще более страшные. Внезапно их оттеснило другое чувство. Горечь унижения. Нэн вновь обрела дар речи.

— Командор сказал, что никто ничего не знает. Он велел мне помалкивать об этом. Я почти ничего не помню. Я очень многое потеряла.

— Я говорю именно об этом, доктор. Вы утратили свой разум. Находясь в клинике, вы кричали в забытьи. Что-то о людях, которые делают ужасные вещи с другими людьми. Долгие месяцы мы ждали от вас чего-нибудь конкретного, но вы пошли на поправку, и ночные кошмары прекратились. Жаль. Меня до сих пор раздирает любопытство.

— Зачем вы рассказываете мне все это?

— Потому что мне нужен Лэннет. Он нужен Люмину. Он должен сам назвать себя приверженцем Люмина, сторонником Солнцедарительницы. Войска, которые он обучает на Паро, станут той самой стеной, которая защитит представителей Люмина на планете. Уговорите Лэннета, если вы любите его. Иначе я расскажу командору Этасалоу все, что мне известно о вас и о Гекторе. Задумайтесь: что с вами сделает ваш дядюшка, чтобы уберечь тайну, хранящуюся в вашем мозгу? — Нэн покачала головой, и Матилиса продолжала: — У нас нет времени для театральных сцен и препирательств. Люмин должен главенствовать на Паро. В этом и состоит моя задача. Даже командор Этасалоу не настолько влиятелен, чтобы помешать мне начать расследование. Чем бы он ни занимался в своем секретном лагере на Гекторе, это непременно выплывет наружу. Вся Галактика узнает, что именно сломило вашу психику. И с какой целью.

Дрожа всем телом и беспомощно поводя руками, Нэн вжалась спиной в стену, не в силах оторваться от жесткого взгляда Матилисы. Ее мозг заполнили крики, нечеловеческая боль, безумный смех.

Она не желала сдаваться. Память ничем не могла ей помочь, однако в глубине души Нэн знала, что однажды она пыталась противостоять Злу и потерпела поражение. Что-то, чему она не могла дать названия, твердило ей, что лучше погибнуть, чем вновь соприкоснуться с этой забытой безымянной силой, и что женщина, которая только что бросила ей вызов, хочет опять ввергнуть ее в тьму. В хаосе ее мыслей зрела твердая убежденность в том, что она обязана дать отпор Матилисе и ее притязаниям.

Слова хлынули из ее уст сплошным потоком. Нэн с изумлением, а потом и с гордостью прислушивалась сама к себе:

— Нас с Лэннетом уже предали. Вы хотите, чтобы я обрекла его на еще большие мучения. И я знаю почему. Вы любите его. Вы знаете, что он никогда не полюбит вас. И думаете, что сумеете восстановить меня против него. Мне вас искренне жаль.

Матилиса нанесла ей яростный боковой удар кулаком. Нэн отшатнулась в сторону и, распластавшись по стене, тяжело осела на пол. Она повалила подставку с хрустальной вазой. Брызнули осколки и капли воды. Нэн смутно ощутила запах гниющих растений. Яркие лепестки медленно кружили в воздухе.

Прежде чем она успела подняться на ноги, в комнате вновь появились мужчины и грубо схватили ее за запястья и локти. Из губы женщины струйкой стекала кровь. Она ошеломленно повела головой, вытирая рот о плечо.

— Я дала вам шанс, но вы упустили его, — заговорила Матилиса. — Отныне вы всего лишь заложница Солнцедарительницы, гарантия благоразумия вашего дядюшки. Между прочим, мы могли бы вдвоем позаботиться о Лэннете, но вы взвалили это на мои плечи. Я спасу его. Но вы больше никогда его не увидите. — Она повернулась к мужчинам. — Я должна подготовить принца к совещанию. Когда оно закончится, я вернусь за этой женщиной. Если вы причините ей боль или упустите ее, будете иметь дело со мной. — Не дожидаясь ответа, она выскользнула в дверь.

Мужчины были навеселе, но отнюдь не глупы. Они разорвали полотенце на полосы и надежно стянули руки Нэн за спиной, потом усадили ее в кресло так, чтобы она была видна им обоим, и связали ее лодыжки. Усевшись за столик у двери, они занялись игрой. Пока мужчины забавлялись, Нэн около часа тайком пыталась ослабить тугие узлы, но тщетно.

В комнату вошла молодая женщина с девочкой на руках. Нэн изумленно расширила глаза. Дилайт взирала на представшую ей сцену с безразличием, свойственным только детям. Не обращая внимания на пленницу, женщина сказала:

— Присмотрите несколько минут за Дилайт. Я умираю от голода.

Один из мужчин нахмурился и вскинул глаза:

— Мы заняты. Что, если она начнет кричать или шуметь?

— Дилайт пора в постель, — ответила женщина. — Я уложу ее в кресло. Она вот-вот заснет.

— Нет. Не хочу в постель. — Дилайт спрятала лицо в ладони.

— Я схожу на кухню, — раздраженно произнесла женщина. — Присмотрите за ребенком.

— Придвиньте кресло ко мне, — сказала Нэн. — Я расскажу ей сказку.

Женщина велела сделать так, как предлагала Нэн. При первой встрече Дилайт была искренне рада ей, но теперь, опустившись в мягкое кресло, смотрела на нее опасливо и сдержанно. Она зарылась в подушки, оставив снаружи только голову и не спуская глаз с Бахальт.

Пока Нэн рассказывала, а девочка слушала, мужчины все более углублялись в свою игру, успокоенные мерной монотонной речью. Нэн мало-помалу понижала голос. В глазах Дилайт вспыхнул интерес, но она не произнесла ни звука. Наконец Нэн спросила:

— Ты знаешь, что капитан Лэннет в опасности?

Дилайт кивнула с серьезным видом.

— Ты поможешь мне выбраться отсюда, чтобы я могла помочь ему?

— Нет. — Дилайт надула губы, скребя ногтем шов кресла.

Изумленная, Нэн едва не выкрикнула:

— Но почему?

— Они будут злиться на меня. Еще сильнее.

— Кто? Матилиса?

Девочка покачала головой:

— Другие люди. Капитан Лэннет знает.

— Что он знает, Дилайт? Он знает, кто будет злиться на тебя?

Кивок.

Охваченная нетерпением, Нэн заерзала в кресле, хотя и понимала, что должна сохранять неподвижность.

— Но почему человек, знающий капитана, должен сердиться за то, что ты поможешь ему? Ему грозит серьезная опасность. И мне тоже.

Дилайт посмотрела на свои пальцы, стиснула их в кулаки.

— Матилиса сказала, что я не должна говорить ни с кем, кроме нее. Она сказала, что мы должны сделать принца Кейси королем и что все, кто не любит его, — плохие люди. Принц сказал, что капитан Лэннет больше не нравится ему. Он задавал мне вопросы, но я не отвечала. Когда он говорит о капитане Лэннете, мне становится жарко и неприятно. Он пугает меня.

— Никто не хочет причинить тебе зла.

Сверкающие глаза девочки широко распахнулись, руки замерли в неподвижности:

— Вы говорите неправду! Вы такая же, как остальные.

Первым побуждением Нэн было все отрицать, чтобы успокоить девочку. Но, подумав хорошенько, она призналась:

— Да, я солгала. Взрослые постоянно обманывают детей, Дилайт. Порой мы делаем это для того, чтобы не огорчать их. Как я, например. И мне стыдно за то, что я сказала неправду. Мне очень жаль.

— Матилисе тоже иногда бывает жаль. Мне так кажется, хотя она никогда не признается в этом.

— По-моему, она желает зла капитану Лэннету.

— Она обманывала его. Она обманывает всех. Особенно принца Кейси.

— Матилиса лжет принцу? О чем?

— Обо всем. Но это не беда. Он тоже все время обманывает ее.

Догадка поразила Нэн словно ударом грома:

— Значит, когда Кейси говорит глупости, он попросту притворяется? На самом деле он вовсе не так уж пьян. Это самая большая его ложь.

Дилайт вновь забралась под подушки, выглядывая оттуда, словно крохотный испуганный зверек.

— Вы видите. Вы и сами можете это делать. Я думала, я одна такая. — Внезапно она села, подалась к Нэн и зашептала: — Скажите, леди разговаривает с вами? Почему она больше не говорит со мной? Почему она сердится?

— Я ничего не знаю о леди.

Несколько мгновений Дилайт серьезно, в упор смотрела на Нэн, потом успокоилась. Нэн продолжала настаивать:

— Так почему ты не хочешь помочь капитану Лэннету?

— Не хочу. — Вновь надувшись, Дилайт отвела глаза. — Он ушел и не вернулся. К тому же, Матилиса сказала, что, если я помогу ей и Солнцедарительнице, мне больше не придется делать того, что я не хочу.

— Матилиса лжет. — Увидев, что ей не удалось убедить девочку, Нэн добавила: — Порой можно распознать обман без слов.

Дилайт моргнула и выпятила нижнюю губу. Нэн с трудом сдержала улыбку, почти позабыв, в какой отчаянной ситуации оказалась. Она продолжала:

— Иногда ложь служит добру, Дилайт. Я хочу, чтобы ты солгала ради меня. Развяжи мне руки, а когда эти мужчины спросят тебя, не ты ли это сделала, ответь, что ты спала. В таком случае, что бы со мной ни стряслось, тебя ни в чем не будут винить. Я должна бежать отсюда и помочь капитану Лэннету.

— Обманывать всегда плохо. Так говорит Солнцедарительница. Она обманывала, когда говорила это. Иногда у меня все спутывается в голове.

— Порой нам приходится лгать ради доброго дела — так, как я солгала тебе.

Когда в конце концов Дилайт опять повернулась к Нэн, в ее глазах блестели слезы.

— Я не люблю узнавать чужие мысли, но все говорят, что я должна это делать. А потом все сердятся на меня. Мне очень больно. Леди… — девочка вновь не договорила.

— Что, если леди не может отыскать тебя здесь? — подхватила Нэн. — Что, если она не может говорить с тобой потому, что рядом Матилиса, принц Кейси и другие люди? Ты уверена, что она знает, где ты находишься?

Дилайт осела в кресле и зарылась в подушки. Нэн старалась не обращать внимания на мужчин, которые к этому времени ушли в игру с головой. Бросив на них короткий взгляд, Дилайт уселась, потом перебралась на колени Нэн. Один из охранников заметил это, нахмурился и вернулся к игре.

Девочка зашептала с таким по-детски трогательным отчаянием, что по спине Нэн пробежал холодок:

— Я никому не хочу помогать, но если придется, пусть это будет он. И вы. Вы и он хорошие люди. Я на вашей стороне.

Нэн изогнулась, чтобы облегчить Дилайт задачу. Маленькие руки взялись за узлы. Девочка сосредоточенно засопела. Нэн негромким голосом подбадривала ее.

Наконец узлы были развязаны. Нэн торопливо набросила на себя веревки и шепнула Дилайт:

— Не говори ни слова. Ни звука. Ты спала. Понимаешь? — Дилайт кивнула, и в тот же миг Нэн грубо сбросила ее с колен. Девочка тяжело упала на пол и подняла лицо, рассматривая Нэн с таким видом, будто не верила собственным глазам.

Женщина подалась вперед, тужась, как будто ее тошнило.

— Быстрее! Отведите меня в туалет! Помогите! Мне плохо. — Она издала звук рвоты.

Охранники с проклятиями бросились к ней.

— Только не на ковер! Только не на ковер! — повторял один из них. Мужчины протянули руки, чтобы поднять Нэн.

Собрав все силы, Нэн вскочила и ударила головой в подбородок ближайшего охранника. Ее череп пронзила острая боль. Полуослепшая от слез, она ткнула напряженными пальцами в глаза второго мужчины. Застигнутый врасплох, он попытался уклониться только тогда, когда было уже поздно. Он судорожно разинул рот, отшатнулся и упал. Нэн прыгнула следом и ребром ладони нанесла рубящий удар под его ухом. Мужчина обмяк, словно тряпка. Нэн рывком развернулась, готовясь дать отпор первому охраннику, и едва сдержала облегченный крик, увидев, что тот неподвижно лежит на ковре.

Она развязала веревку, стягивавшую лодыжки. Не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, она связала бесчувственных мужчин и заткнула их рты кляпами. Потом повернулась к Дилайт. Девочка стояла почти вплотную к ней и плакала. Нэн тут же опустилась на корточки и обняла ее, шепча успокаивающие слова, потом сказала:

— Я не так уж сильно их ударила. Правда. Они скоро придут в себя. Запомни, милая: ты должна заставить всех поверить, что ты не помогала мне. Я сама развязала узлы, пока ты спала. Ну что? Сумеешь?

— А мне нельзя пойти с вами?

— Это слишком опасно.

— Матилиса мне не поверит. — В голосе девочки звучала мольба, она протянула руки, прося Нэн поднять ее. Внезапно она умолкла. Оживление и радость коснулись ее лица, будто луч восходящего солнца. Она смотрела сквозь Нэн, ее взгляд был устремлен вдаль. Она чуть заметно кивнула, но Нэн совершенно явственно ощутила, что этот кивок сопровождает беззвучные слова. Когда девочка вновь сосредоточила взгляд, ее лицо было уверенным и счастливым. — Это была леди, — сказала Дилайт. — Она вернулась. Она велела мне запомнить, что самый хороший друг — тот, кто желает вам добра. Еще она велела мне очень осторожно выбирать друзей и не покидать лучших из них. Поэтому я ухожу вместе с вами и капитаном Лэннетом.

— Ты говорила с леди?

Дилайт кивнула, по-детски довольная собой.

— Это наш с ней секрет.

Нэн хотела заспорить, но промолчала, и не только потому, что не верила в разговоры с призраками. Она поймала себя на мысли, что думает о Матилисе, о том, как та смотрела на девочку, как использовала ее в качестве инструмента для ведения допросов. Перед мысленным взором Нэн встали туманные видения. Белые стены. Полированный металл. Непонятные приборы с огоньками и шкалами. Лаборатория. Нэн услышала голос Этасалоу, неразборчиво произносящий что-то. Повинуясь порыву, она взяла Дилайт за руку и повела ее к двери.

— Леди сказала еще что-нибудь? — спросила она, но не потому, что ей это было интересно, — лишь бы что-нибудь проговорить, пока она смахивала слезы с глаз.

Дилайт сосредоточенно нахмурилась и механическим голосом произнесла:

— Она сказала: «Иногда происходят события, которые считаются невозможными. Но именно с их помощью мы познаем печаль и учимся прощать. Именно они в конце концов ведут нас к победе». Что это значит, доктор Бахальт?

Нэн крепче стиснула ее руку, сделав вид, что не слышит.

Глава 41 ▼▼▼

При внезапном появлении Нэн и Дилайт на лице Лэннета, сменяя друг друга, отразились изумление и радость. Однако стоило ему присмотреться к женщине, его радость уступила место тревоге.

— Что стряслось? — спросил он, даже не подумав поприветствовать гостей.

Дилайт подбежала к нему:

— Леди говорила со мной! Она сказала, что я должна остаться со своим другом.

Лэннет поднял девочку на руки. Нэн рассказала о том, что случилось. Время от времени Дилайт вставляла многословные замечания. Нэн намеренно умолчала о ее последних словах; Дилайт не стала их повторять. Сколь бы важны они ни были, их истинный смысл ускользнул от нее, а радость по поводу встречи с Лэннетом заставила девочку забыть обо всем другом.

Как только Нэн договорила, Лэннет подошел к ней, обнял ее свободной рукой и привлек к себе. Почувствовав серьезность происходящего, Дилайт умолкла. Лэннет осмотрел шишку на голове Нэн, но лишь негромко утробно прорычал. Наконец он заговорил:

— В коридорах есть охранники?

— Матилиса и Кейси уверены, что ты ничего не подозреваешь, — ответила Нэн. — Главное в том, что Матилиса полагает, будто бы твоей жизни угрожает опасность.

Отстранившись от Нэн и неся Дилайт с такой легкостью, словно та была пушинкой, Лэннет подошел к креслу и тяжело опустился в него.

— Главное в жизни Кейси — честь. Если существует заговор, то он направлен и против него.

— Быть может, он считает, что ты оскорбил его так сильно, что о чести можно забыть?

Шокированный, Лэннет поспешил возразить:

— Кейси может попытаться убить меня. Но только не ударом в спину. — Он вскочил на ноги. — Мы ошиблись, приехав сюда. Мы уходим отсюда и возвращаемся в Вайи. Мы попытаемся выполнить план императора. Я был бы рад забрать Кейси с собой, но он замкнулся в собственной раковине. Мне хватает забот и со своими людьми.

Его решение воодушевило Нэн. В конце концов, по мнению Дилайт, распутство Кейси было притворством. Вопрос лишь в том, какие цели преследует его хитрость. Если Кейси хотел заманить Лэннета к себе, это ему удалось. Но, может быть, Кейси покрывает других врагов? Выяснить это наверняка было невозможно. Вдобавок девочка могла заблуждаться. Нэн задумалась. Слишком много неизвестного. Ей не хотелось еще усугублять положение. Когда они покинут особняк и окажутся в безопасности, у нее будет время рассказать Лэннету об открытии Дилайт.

— Но как бежать отсюда? — спросила она.

— У заднего фасада этого крыла расположен гараж. Все утро я слышал звуки прибывающих электромобилей. Вероятно, это прилетали участники совещания. Интересно, почему нас до сих пор не известили о времени его начала?

Нэн пропустила вопрос мимо ушей.

— Дорожная служба перехватит нас в считанные минуты.

Лэннет отмахнулся с нарочитым пренебрежением:

— Мы полетим как можно ниже. Вплотную к земле. — Он посмотрел в глаза Нэн, взял ее за руку. — Я повел себя как дурак. Почему-то решил, что, стоит мне поговорить с Кейси, и все снова будет хорошо. Сам не знаю, о чем я думал.

Скрытый смысл самых обычных слов разом ошеломил Нэн и Лэннета. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая.

— Ничего страшного не случилось, — заговорила Нэн. — Тебе не стоит ломать голову из-за того, чего не было.

— Я должен быть осторожен. Я понимаю, что каждый из нас порой поступает вопреки логике, но после всего, что я видел… Клоуны на Дне Памяти, злоумышленник на борту «Аякса», кейпы… А теперь, после того, как врачи покопались в моих мозгах, я вынужден ставить под сомнение даже свои собственные решения. Со мной происходили вещи, которые я не могу объяснить. Сама мысль об этом не дает мне покоя. Ты помнишь что-нибудь о Гекторе? Тебе известно, как боевая подготовка воздействует на разум военных; быть может, ученым на Гекторе удалось добиться значительного прогресса?

Нэн отняла свою руку. Повернувшись к окну, она отрешенно произнесла:

— Не могу вспомнить. И не хочу. Это ужасно. Я ничего не знаю наверняка, но внутренний голос продолжает твердить мне, что вокруг нас происходит нечто страшное. Грязь, предательство… — Сообразив, какое впечатление могли оказать на Лэннета ее слова, она попыталась успокоить его: — Но они ничего не сделали с тобой, Лэн. Ты ведь знаешь об этом. Ты ошибся, полагая, что сможешь иметь дело с Кейси. Это было естественное заблуждение, коренящееся в твоей любви к нему. Но сам ты в полном порядке. Ты прав, мы должны бежать. Хотя бы попытаться.

Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило Нэн поморщиться.

— Если мое сознание и впрямь перестроено, у вас с Дилайт есть только один шанс — скрыться отсюда. Над Кейси определенно поработали. Мы были друзьями. Братьями. Как такое могло случиться?

— Всему виной Матилиса.

— Кейси не настолько глуп. Он…

— Он влюблен до беспамятства, — перебила Нэн. — Думаю, ему стало известно, что Матилиса любит тебя.

Лэннет хотел спорить, возражать. Нэн смотрела ему в глаза; ее взгляд требовал откровенности. Лэннет вздохнул:

— Да, она говорила мне. Но я ей не поверил. Она нипочем не призналась бы Кейси. Он слишком важен для нее. Откуда же у него могли возникнуть такие подозрения?

Нэн скорчила мину.

— Мужчины слепы. Но, думаю, Кейси достаточно хорошо знает Матилису, чтобы догадаться.

Лэннет взял ее за руку и повел к двери.

— Это не имеет значения. Нам пора идти.

— Я только что подумала: ведь эти комнаты наверняка напичканы сенсорами. Если мы попытаемся скрыться…

— Предлагаешь остаться?

Нэн покачала головой и двинулась следом.

Пустые ярко освещенные коридоры, украшенные бесценными произведениями искусства, оставляли впечатление нереальности. Портреты провожали беглецов застывшими безразличными взглядами. Изящные статуи словно насмехались над их торопливой нервной походкой. Казалось, коридоры никогда не закончатся. В любой момент из-за любой двери могли выскочить вооруженные люди. Каждый взгляд, брошенный через плечо, заставлял Нэн и Лэннета содрогаться от страха.

Обливаясь потом, чувствуя, как бьются их сердца, они приблизились к двери, ведущей наружу, к гаражу. Лэннет медленно приоткрыл дверь, положив ладонь на рукоять меча. В гараже возился одинокий механик. Снаружи стоял электромобиль.

Уверенным шагом, старясь не привлекать внимание излишней поспешностью, они пересекли лужайку, направляясь к машине. Жужжащие хищные насекомые ринулись к Нэн, отбрасывая на ее лицо радужные отблески своих крыльев. Женщина испуганно отшатнулась, и, прежде чем она успела остановить Лэннета предостерегающим взглядом, тот уже выхватил клинок. Его губы искривились в жестокой ухмылке. Нэн буквально физически ощущала его гнев, кровожадную ярость, готовность убивать. Нэн гадала, как ему удавалось маскировать эту черту своего характера, причем столь умело. Это открытие ввергло ее в печаль. Она поняла, что никогда не узнает Лэннета по-настоящему.

Лэннет открыл дверцу электромобиля. Нэн наклонилась и помогла Дилайт подняться внутрь. Их глаза встретились. Девочка улыбнулась, ее детское лицо внезапно озарилось светом непостижимой, неестественной проницательности.

— Все мы постоянно учимся, — заговорила она. — Утрата может обернуться приобретением. Обновлению нет конца.

— Что?.. — Нэн потрясенно умолкла.

Лэннет втолкнул ее в салон. Дилайт отвернулась, пристегивая ремень. Прежде чем Нэн пришла в себя, Лэннет круто поднял машину в воздух. Взревели двигатели, инерция вдавила женщину в пружинные подушки кресла. Спустя секунды они набрали скорость, казалось, сулившую успех их отчаянному предприятию.

Нэн спросила Дилайт, что она имела в виду, и девочка с видом полной растерянности ответила:

— Не помню. Я сказала какую-то глупость. Нам далеко лететь?

Двигатели захлебнулись и умолкли. Послышался визг антиграва, перешедшего в режим посадки. Лэннет поморщился и рванул рычаг, пытаясь вновь запустить механизмы. Увидев позади электромобиль и электрогрузовик, набитый паровианскими солдатами, он ударил кулаком по приборной панели и обмяк в своем кресле.

Дилайт вцепилась в Нэн.

— Они хотят сделать нам больно? Неужели леди ошиблась? Если она знала, что плохие люди поймают вас, зачем велела мне ехать с вами? Я боюсь! — Она заплакала.

Лэннет ответил, прежде чем Нэн успела открыть рот. Словно забыв о том, что электромобиль опускается на землю под управлением датчиков, а вокруг стоят вооруженные люди, он невозмутимо и внушительно произнес:

— Леди всегда права. Мы можем не понимать происходящее и бояться его, но леди никогда намеренно не причинит нам зла. Мы доверяем ей. Она делает для нас все, что в ее силах, и мы отвечаем тем же. Всегда.

Дилайт машинально кивнула, хотя слова Лэннета едва ли успокоили ее.

Судя по утихающему визгу антигравов, машина приземлилась. Паровианский лейтенант улыбнулся Нэн из-за стекла своего электромобиля, стоявшего в пяти шагах. Нэн сделала вид, будто не замечает его.

Лейтенант выбрался из кабины и подошел к электромобилю беглецов со стороны Лэннета. Дождавшись, когда тот распахнул дверцу, он отдал честь.

— Принц Кейси решил, что вы полетели осматривать окрестности. Он отправил нас следом. Прошу прощения, доктор. — Молодой человек опустил взгляд на руку Лэннета, сжимавшую меч. Чуть насторожившись, он указал подбородком в сторону особняка. — Участники совещания уже собрались. Принц просит прощения за то, что вас не известили о сроке начала работы. Он весьма решительно настаивает на вашем присутствии. — Лейтенант указал на свой электромобиль. Солдаты, стоявшие в нескольких метрах у своего электрогрузовика, придали его словам еще больший вес.

Лэннет вышел из электромобиля.

— Я помогу доктору Бахальт, и мы присоединимся к вам. — Лейтенант вновь отдал честь и вернулся в свою машину. Лэннет сказал Нэн: — Может быть, это и к лучшему. Может быть, мне удастся поговорить с Кейси, убедить его в том, что я хочу помочь ему и его народу.

Поднявшись на ноги, Нэн взяла его руку и стиснула в своей ладони.

— Он одумается. Ведь это же Кейси, — сказала она, покривив душой с такой же легкостью, как Лэннет.

Молчавшая до сих пор Дилайт залилась слезами:

— Я тоже боюсь. Леди не сказала, что мне будет страшно. Я хочу сейчас же с ней поговорить.

Нэн крепче обняла ее:

— Мы должны быть храбрыми. Мы можем помочь друг другу?

Уткнувшись в ее плечо в поисках защиты, Дилайт отозвалась приглушенным голосом:

— Не знаю.

Нэн посмотрела на Лэннета:

— Что бы ни случилось, мы знаем, о ком следует позаботиться в первую очередь. Ты понял меня?

Шрам Лэннета побагровел.

— Я сделаю то, что считаю нужным. Нам остается лишь надеяться, что я не ошибусь.

Догадавшись, о ком идет речь, Дилайт порывисто обернулась к Лэннету:

— Когда леди говорила, что я не должна расставаться с друзьями, она имела в виду и доктора Бахальт тоже?

Они уселись в электромобиль лейтенанта, который придержал дверцу для Нэн.

— Доктор Бахальт — самый лучший наш друг, милая. Не забывай об этом.

Обратный путь к особняку прошел в молчании. После приземления, по-прежнему не говоря ни слова, лейтенант провел своих пассажиров через дверь с портиком. Они поднялись на второй этаж главного здания и прошли по длинным коридорам. Остановившись у массивной двери, лейтенант распахнул створки.

— Капитан Лэннет, Ваше высочество, — объявил он.

Лэннет вошел, двигаясь уверенным твердым шагом, впечатывая подошвы в паркет. Его волновало лишь одно — заметно ли по нему, что его нервы свернулись тугим клубком.

Кейси стоял у дальнего торца длинного стола, опираясь о спинку кресла. Из двух десятков мужчин и женщин, сидевших по правую руку принца, несколько человек показались Лэннету смутно знакомыми — военачальники, знатные паровианцы, имперские чиновники из Лапая. Остальных он не знал. Кресла напротив сидящих были пусты.

Мечи паровианцев лежали на столе. Сидеть в кресле с прицепленным длинным клинком довольно неудобно, поэтому этикет требовал, чтобы оружие находилось на виду. Сейчас клинки были расположены остриями к владельцам. Это означало, что их хозяева не имеют враждебных намерений.

Рядом с неглубокой изящной вазой на столе лежали карточки, на которых значилось: «капитан Лэннет» и «доктор Бахальт». В вазе красовался одинокий цветок с множеством лепестков необычайно глубокого, насыщенного оттенка синего. Ярко-красная сердцевина цветка была похожа на раскаленный уголек.

Как только Нэн и Лэннет заняли свои места, Кейси вышел на свободное пространство, готовясь к очередной неуклюжей демонстрации своего фехтовального мастерства. Лэннет с удивлением отметил, что, невзирая на кажущуюся безобидность и нарочитую официальность этих упражнений, лица паровианцев помрачнели, а руки легли рядом с оружием. Они успокоились, только когда Кейси вернулся к своему креслу и представил собранию Нэн и Лэннета.

Пока он говорил, в дверь с самым скромным видом вошла Матилиса. Заметив Нэн и Дилайт, она побледнела. Быстро взяв себя в руки, она уселась слева от Кейси. Самообладание жрицы внушило Лэннету невольное уважение. Он понимал, что Матилиса лихорадочно размышляет, ища способ нейтрализовать последствия бегства Нэн. Лэннет гадал, знает ли она о военных, которые их перехватили. Также его заинтриговала реакция Матилисы на пустые кресла. Она обвела их взглядом, потом вопросительно посмотрела на Кейси. Ничто в облике жрицы не выдавало ее мыслей, однако само это движение свидетельствовало о том, что она встревожена.

Едва Кейси начал свою речь, Матилиса прикусила белоснежными зубами алую губу и впилась в Лэннета пристальным взглядом.

— Все участники нынешней встречи поклялись сохранять перемирие. Паровианские врачи и медики капитана Лэннета оказывают помощь раненым Стрелкам и нашим Стражам. Тем самым мы демонстрируем взаимное уважение и терпимость. Нам под силу восстановить спокойствие и порядок.

Кейси умолк, ожидая реакции присутствующих. Из-за стола поднялась женщина в паровианской одежде.

— Мы высоко оцениваем ваше стремление к миру. Мы хотим одного — служить династии, императору и Люмину. Мы не считаем посланников императора своими врагами. Мятеж подняли контрабандисты и люди, уклоняющиеся от уплаты налогов. Мы понимаем, что вы вынуждены вести с ними переговоры. Мы молим вас сохранять при этом твердость. Мы ваши верные сторонники, аЛюмин — наш наставник.

Мужчина в красном одеянии жреца Люмина, сидевший у противоположного края стола, широко и одобрительно улыбнулся:

— Дерус — наш король. Мятежники предали его.

Кейси положил ладонь на рукоять меча:

— Именно это слово привело нас сюда: предательство. Это непростительный грех. Мы обязаны вытравить его из своей среды.

Лэннет заметил, что Кейси обвел требовательным взглядом всех, кто сидел за столом. Всех, кроме него самого. Сердце Лэннета забилось чаще, на лице натянулась кожа. Казалось, Кейси отчасти утратил уверенность, до сих пор сквозившую в его облике. Повернувшись к Матилисе, Лэннет увидел, что она больше не смотрит на него, а следит за принцем.

Кейси продолжал:

— Судьба государства неотделима от судьбы его народа. Поэтому поступками государственных деятелей должны управлять соображения чести. Однако о поступках всех собравшихся здесь этого не скажешь.

Участники встречи запротестовали, но принц жестом велел им умолкнуть. Лэннету показалось, что он на мгновение увидел перед собой прежнего Кейси. Однако это впечатление смазывали одутловатые черты лица и рассеянный взор. И тем не менее в Кейси чувствовались следы былой силы.

Нэн прикоснулась к бедру Лэннета и с возбуждением, едва не заставившим ее забыть об осторожности, прошептала:

— Ты видел? Он на секунду вновь стал самим собой!

Лэннет согласно кивнул. Кейси тем временем продолжал:

— Нет никого, кто служил бы императору более преданно, чем капитан Лэннет. Я хотел бы услышать его мнение о ситуации на Паро.

Сбитый с толку, Лэннет вскочил на ноги.

— До сих пор я слышал только непрекращающиеся жалобы. Но не знаю, насколько они обоснованны.

Жрец Люмина гневным голосом перебил его:

— Шлюхи. Торгаши, не желающие платить законные налоги. Контрабандисты. Смутьяны.

Лэннет повернулся к нему лицом:

— Все они подданные справедливого императора, долг которого — проявлять снисходительность. Народ не бунтует ради забавы; он не выступит против правящего дома, который пользуется такой любовью и уважением, как семья принца Кейси!

Нэн шепнула:

— Плюнь на этого святошу. Посмотри на Кейси.

Лэннет подчинился и сразу понял, что она имела в виду. Тот, кто еще недавно казался распутным юнцом, теперь выглядел грозным, могучим мужчиной. Преобразившийся Кейси смотрел только на Лэннета, в его голосе звучала горечь развеянных иллюзий:

— Еще одна пустая ложь. Вы никак не уйметесь. Я уважал вас, верил россказням о вашей чести и достоинстве. Вы увлекли меня своими баснями о справедливом обществе. Человеку чести тяжело признавать свои ошибки. На свете еще не было такого глупца, как я. Но с этим покончено. Теперь я знаю, что такое настоящая жизнь. Власть превыше всего, и человек, достаточно крепкий, чтобы ее удержать, не потерпит инакомыслия. Мы говорили о предательстве. И о перемирии. Разве можно соединить мир и предательство?

Лэннет чуть отодвинул кресло и незаметно взялся за рукоять меча.

Внезапно Кейси вспрыгнул на стол, криком призывая охрану. Прежде чем ошеломленные гости успели что-либо предпринять, он сбросил на пол их клинки. В зал вбежали солдаты. Увидев, что они хватают Матилису и остальных, Лэннет обнажил меч и задвинул себе за спину Нэн и Дилайт.

— Лэннет! — крикнул Кейси. — Тебя не тронут. Эти люди должны арестовать изменников, но не тебя!

В его голосе звучало презрение. Он держал свой меч вертикально, на расстоянии вытянутой руки. Высоко над его головой кончик клинка попал в луч света, разбрасывая по стенам сверкающие отблески.

К этому времени охранники окружили делегатов и удерживали их в креслах, угрожая им остриями мечей. Опустив свое оружие, Кейси прошелся вдоль ряда кресел. Всматриваясь в запрокинутые посеревшие лица, он сказал:

— Вы изменники, вы все. Император, религия, клятвы — для вас нет ничего святого. Вы, имперские чиновники, ограбили Паро, но вы покинете планету с пустыми руками. А вы, доморощенные воры, отдадите все, чем владеете. — Кейси умолк, и хотя он продолжал смотреть в обращенные к нему лица, Лэннет понял, что он уже забыл об этих людях. Исполненным мучения голосом, с трудом произнося слова, принц добавил: — Отведите жрицу к остальным. — Не произнося ни звука, он дождался, когда Матилису поставили перед ним. — Я верил тебе. Я любил тебя — клянусь светом, которым полнились наши дни. Я верил в твои планы организации образования, научных учреждений, школ искусств и ремесел, верил во всеобщее равенство. По твоим словам, Паро должна была превратиться в рай, населенный людьми, объединенными духовным родством. Но ты забыла сказать мне, что это будет рай только для тех, кто ведет себя так, как приказано, и он будет выстроен на крови и костях рабов.

Матилиса покачала головой, протягивая ему руки:

— Каждое мое слово было правдой. Мы сделаем все, что я обещала. Мы обо всем договорились. Ты соглашался с моими замыслами. Если эти люди оскорбили тебя, я разделю твой гнев. Но чем я навлекла на себя твою немилость? Несколько лет я была рядом с тобой, дожидаясь возможности сделать для Паро все то, что ты теперь называешь несбыточной мечтой. Что случилось, Кейси?

— Все, о чем мы говорили, будет воплощено в жизнь. Но ты этого не увидишь. Как, впрочем, и твой сообщник. Твой любовник. — Матилиса промолчала. Она повернулась к Лэннету, и Кейси рассмеялся. — Следует отдать тебе должное: ты долго водила меня за нос.

— Ты глупец. — На лице жрицы отразились недоверие и страх. — Этот человек для меня ничто. Я обещала выйти за тебя замуж, и ты думаешь, что у меня был любовник?

— Прекрати! — Это был мучительный крик боли. Кейси приподнял меч, но тут же опустил его, уткнув кончик в столешницу. — Я застал вас вдвоем. На борту звездолета. Именно тогда я понял, что вы уже давно работаете вместе. Единственной вашей целью было промыть мозги моему народу. Вы хотели превратить нас в стадо, покорное вашей воле.

— Это неправда! Я хотела помочь тебе. Император прислал Лэннета, чтобы погубить тебя.

— Усиленный взвод Стрелков против паровианской армии? — сказал Лэннет, насмешливо растягивая слова. — Вы льстите нам.

Кейси обогнул стол и приблизился к нему, волоча клинок по полу и царапая зеркальную поверхность металла.

— Ты знал, что мятежники помогут тебе, — с издевкой произнес он. — Полагаю, твои сообщники были бы горько разочарованы, если бы инсценированный бунт в космопорту закончился твоей гибелью. Уж лучше бы тот камень прикончил тебя, низкий лжец! Твой так называемый захват Тебеса тоже был откровенной фальшивкой. Ты заранее договорился со смутьянами. — Он несколько мгновений колебался, потом заговорил на языке Весенних Листьев. Сам звук его слов заставил Лэннета похолодеть: — Рано или поздно я найду кого-нибудь, кто разоблачит тебя. Эти болваны верили, что ты поможешь им. Их надежда еще укрепилась после того, как ты дал отпор Падайону. Но я-то знаю, кто ты такой на самом деле.

Лэннет не отрывал глаз от меча. Принцем начинал овладевать гнев, и это была не глупая злоба пьяного. Лэннет сказал, осторожно подбирая слова:

— Я был и остаюсь твоим другом. Все, что я делал, было подчинено одной цели — помогать тебе. Я даже пальцем не коснулся Матилисы и не давал ей повода решить, что такое возможно. Клянусь своей честью.

— У тебя нет чести. Ты — жалкая тварь, орудие в руках императора. Трус.

Ошеломленный, Лэннет пошатнулся. Кейси нетерпеливо подался вперед. Лэннет выставил ладони.

— Что ж, тебе виднее.

Улыбка Кейси жалила больнее его слов:

— Я вижу, мы поняли друг друга. Нет смысла тратить лишние слова, бросая тебе вызов. Я собираюсь убить тебя, каким бы ни был твой ответ.

Лэннет отпрянул, выхватывая меч.

— Я не хочу погибать из-за твоей глупости. Пусть свет рассудит нас. Возможно, это будут последние слова, которые ты услышишь, либо последние слова, которые я произнесу, но я люблю тебя, как брата; я никогда не действовал тебе во зло.

— Лжец! — Кейси перепрыгнул через вазу с одиноким роскошным цветком и набросился на Лэннета. Из-за быстрого движения очертания его клинка расплывались, отбрасывая серебристо-голубые отблески, слепящие, словно молния.

Глава 42 ▼▼▼

Охранники-паровианцы оставили своих пленных и ринулись к Лэннету и Кейси, которые, пригнувшись, стояли лицом к лицу в дальнем углу зала.

— Назад! — крикнул Кейси, не оборачиваясь. — Я принц Паро, и никому не дозволено вмешиваться в дела моей чести! Я убью этого человека или погибну. Не вмешивайтесь. Это приказ члена королевской фамилии!

Охранники неохотно отступили. Кейси следил за ними, пока они не заняли свои места за спинками кресел арестованных, потом вновь повернулся к Лэннету и без предупреждения нанес убийственный рубящий удар, вынудив Лэннета отпрыгнуть назад. Из-за боли в раненом бедре его движение получилось неуклюжим. Он едва не сбил с ног Нэн и Дилайт.

Кейси помедлил, потом сказал:

— Любой культурный человек понял бы смысл моего вступительного танца. Да, мой вероломный друг, я выказывал свою ненависть. Глупцы, сидящие за столом, боялись, что я имею в виду их. Они надеялись, что я имел в виду мятежников, заключенных в стенах этого здания. Только я знал, что истинная моя цель — ты. Точно так же и ты полагал себя единственным, кто знает, что твоя жертва — я.

Лэннет молча двинулся по кругу, стремясь отдалиться от Нэн и Дилайт. Подвижность всегда была самым ценным его преимуществом, но рана в ноге сковывала ее. Он поднял кресло, с неудовольствием отметив его массивность. Кейси невозмутимо следил за ним. Внезапно он яростно полоснул мечом по ножкам кресла, разрубив их в щепы. Лэннет перевернул кресло, просунув левую руку под подлокотник. Обивка и толстая деревянная спинка надежно защищали его от колющих ударов. Однако любой другой прием сулил серьезные неприятности.

Кейси действовал в полном соответствии с обстановкой. Сверкающая сталь со свистом и шипением рассекала воздух, оставляя на дереве глубокие борозды, казавшиеся ярко-белыми на фоне потемневшей от времени поверхности. Когда Лэннет отражал его выпады, их клинки скрещивались с визгом и скрежетом, напоминавшим голоса паровианских насекомых. Отступая, уклоняясь, обливаясь потом, Лэннет смотрел в глаза Кейси; ему на ум приходило сравнение с этими тварями, с их нечеловеческим, нерассуждающим хладнокровием.

Однако Кейси отнюдь не был безумен; именно его разум, воображение и эмоции создали эту гибельную ситуацию.

Его главной целью был Лэннет.

Тяжело дыша, Лэннет заговорил хриплым голосом:

— Матилиса и впредь будет использовать тебя. Люмин отзовет ее на Атик, пришлет вместо нее кого-нибудь другого. Но Матилиса отлично знает тебя. Она расскажет своим хозяевам, как прибрать тебя к рукам. Ты — пешка, марионетка.

Лицо Кейси, и без того багровое от напряжения, еще более потемнело. Он принялся наносить удары с удвоенной энергией. Скрещенные клинки разбрасывали искры. Зал наполнился режущим ухо звоном. Под напором принца Лэннет отступил, спотыкаясь и яростно отмахиваясь мечом. Большой кусок дерева прожужжал в воздухе и врезался в стену, расколов панель. Лэннет едва сумел отклонить очередной рубящий удар, превративший его импровизированный щит в скопление болтающихся обломков. Лэннет отшвырнул их в сторону и поднял другое кресло, с трудом удерживая его отяжелевшей рукой.

Заметив это, Кейси замедлил атаку.

— Интересно, долго ли ты сможешь его держать? Что будет, когда откажет твоя раненая нога? Если не ошибаюсь, она уже начинает кровоточить?

Лэннет метнулся вперед, нанося прямой колющий удар. Застигнутый врасплох, Кейси отшатнулся, вместо того чтобы парировать выпад. Ему почти удалось избежать укола, и все же острие клинка пронзило его роскошную одежду и оставило на груди глубокий разрез, скользнув по ребру. Кейси судорожно втянул в себя воздух. Кончик его меча проник в узкую щель между сиденьем и спинкой кресла, целя в живот противника. Лэннет вскрикнул и дернулся назад, зажимая ладонью кровавый ручеек.

Ощупав пальцами раненый бок, Кейси сказал:

— Славный обмен ударами; твой был первым, мой — более удачным. Ты купил себе несколько лишних мгновений жизни, прежде чем я тебя убью.

— Попробуй, если сможешь, — отозвался Лэннет. — Глядишь, она не позволит тебе прикончить меня.

— Нет! Предатель! — взвизгнула Матилиса. — Скажи ему… скажи, что между нами ничего не было. Неужели ты умрешь с такой подлой, бессмысленной ложью на устах?

— Он сам должен понимать, что это ложь. Ничтожества, вроде вас, не в моем вкусе.

Грубый намек достиг цели. Кейси вздрогнул, по его лицу разлилась мертвенная бледность, показывавшая, до какой степени он оскорблен. Мелькнула великолепная сталь его меча, целясь в Лэннета, разбивая его импровизированный щит.

Секунду спустя они сошлись в схватке, перемещаясь вдоль стола. Арестованные и охранники не успели освободить для них место. Солдаты вытянули свои клинки вдоль строя, отчасти чтобы защитить пленных, отчасти — чтобы пресечь попытки к бегству. Невольные свидетели боя прижались к стене.

Необычный запах, смесь аромата свежесрубленного дерева и аммиачного зловония пота, привлек внимание Лэннета, который отступал, парируя удары Кейси. Этот запах напомнил ему вонь барака лесорубов. И мертвых кейпов.

Быть может, все это — часть плана, как и гибель кейпов? Неужели я должен умереть так же, как эти дикие существа? Устройство в моем мозгу. Дни, проведенные в бессознательном, беспомощном состоянии…

Неспособность сосредоточиться очень мешала Лэннету. Кейси же, при всей его ярости, был собран и внимателен. Как всякий хищник, он учитывал промахи Лэннета на подсознательном уровне и пользовался ими, подчиняясь скорее инстинктам и доведенным до автоматизма боевым навыкам, нежели голосу рассудка. Стоило Лэннету отвлечься, Кейси обрушил на него сокрушительный удар. Сверкающее лезвие меча со свистом рассекло воздух.

Лэннет на мгновение опоздал с ответом. Он поднял кресло и толкнул его вперед, пытаясь ударить Кейси в живот. Ошеломленный, утративший быстроту реакции из-за раны в бедре, он ничего не мог противопоставить целеустремленности принца. Кресло приняло на себя удар меча, но поглотило лишь ничтожную часть его энергии. Отрубленная спинка врезалась Лэннету между глаз. Кончик клинка, пронзившего дерево, рассек кожу на лбу капитана.

Ответный выпад Лэннета оказался слишком слабым. Он отступил, едва сохраняя равновесие. Рана на бедре открылась, по левой руке ручьем бежала кровь. Вытянутая правая рука сжимала бессильно поникший меч.

Кейси сделал несколько шагов, преследуя Лэннета, потом остановился. Вновь подняв клинок, он положил его обушком на плечо, готовясь нанести решающий удар сверху вниз. Его грудь бурно вздымалась. Он смотрел на Лэннета, который опустился на одно колено, прижимая к поясу руку с мечом. В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием замерших в неподвижности соперников и звоном капель крови Лэннета, стекавшей на пол.

Лэннет выронил меч. В тишине лязг стали показался оглушительным. Лэннет вскинул голову, поводя лицом из стороны в сторону, словно раненое ослепшее животное. Кейси приподнял свое оружие. Когда он заговорил, его голос чуть дрогнул:

— Я любил тебя. Ты лишил меня чести и достоинства. Когда-то я был готов умереть за тебя. Теперь ты умрешь за то, что предал меня.

С искаженным лицом, издав боевой клич, казавшийся мучительным стоном, Кейси ринулся вперед. Его меч высоко поднялся в воздух. Клинок, минуту назад девственно-чистый, теперь окрасился алым, будто голодная тварь, отведавшая крови и жаждущая насыщения.

Борясь с головокружением, Лэннет слепо шарил вокруг в поисках своего упавшего меча.

Вопль Кейси заглушил короткий вскрик Нэн. Она бросилась к Лэннету. Охранник локтем отбросил ее к стене.

Матилиса действовала более хладнокровно. Нырнув под мечом солдата, она толкнула Кейси, прежде чем ее успели остановить. Кейси пошатнулся, схватился за кресло, но не сумел устоять на ногах и рухнул на стол, повалив еще одно кресло. Бешено сверкая глазами, он повернулся к очередному противнику. Матилиса положила ладонь на его руки, сжимавшие клинок. Кейси нерешительно замер, кривя лицо в устрашающей гримасе.

Матилиса быстро, уверенно заговорила:

— Тебе нет нужды убивать его. Он того не стоит.

— Изменница! — процедил Кейси сквозь сжатые зубы. — Шлюха.

— Это не так, — ответила Матилиса, дернув головой. — Ты еще узнаешь правду. Но, убив Лэннета, ты не оставишь императору выбора. Ценой будет твоя собственная жизнь. Деруса вынудят отречься от тебя, согласиться со всеми жалобами и клеветой, которые эти болваны обрушат на династию. Убей Лэннета — и породишь долг, за который не расплатишься в течение всей жизни. Отправь его к императору. Взгляни на него. Разве могут быть сомнения в том, что он побежден? Пусть живет с этим позором. Верни его Халибу, побитого и опозоренного, отягощенного грузом своих преступлений.

Кейси задрожал, его лицо чуть заметно смягчилось. Побелевшие костяшки пальцев вновь порозовели.

— Позор. Унижение. Бесчестье или смерть, — нараспев заговорила Матилиса. — Принц Кейси — мой принц, — что ты выберешь? — Сам ее вопрос был оскорблением. Кейси отшатнулся, напрягаясь всем телом. Матилиса торопливо продолжала: — Я никогда не причиняла тебе зла. Во всех твоих бедах повинен Лэннет. Не я помогала ему в этом, а твоя доверчивость, твои мечты. Отдай его тому, кто завершит то, что начала твоя сила, твой безупречный клинок. Мы сохранили наши мечты. Убей Лэннета — и меня заберут отсюда.

Словно попавший в ловушку зверь, Кейси переводил затравленный взгляд с Матилисы на Лэннета и обратно. Охранники и арестованные, затаив дыхание, следили за развернувшейся перед ними драмой.

Кейси громко застонал, повернулся спиной к Лэннету и закрыл лицо руками. Матилиса торопливо обошла его, встала напротив и прижала голову принца к своей груди.

— Ты должен верить тому, что видишь; но ты сделал неправильные выводы, — сказала она. — Ты слишком честен, слишком искренен. Нас заманили в западню. Задай себе вопрос: зачем два лживых вора пытаются похитить у нас маленькую девочку, единственным достоинством которой является способность отличать ложь от правды? Тут кроется нечто иное, мой принц. И это «что-то» должно быть нашим, точно так же, как Паро должна быть твоей.

Кейси покачал головой, продолжая прятать лицо в складках наряда Матилисы. Она посмотрела поверх его ссутуленных плеч на Лэннета. На ее лице отразилась сложная гамма чувств, скрываемых мыслей. В конце концов их сменила ненависть.

В мозгу Лэннета зазвучал плач Дилайт, далекий и такой слабый, что он не мог сказать, слышит ли его наяву, или это ему только кажется. Перекрывая плач девочки, до него донесся призыв Нэн, которая вновь и вновь произносила его имя. В ее голосе слышались отчаяние и беспомощность.

Лэннет пришел в движение с энергией человека, осознавшего, что у него остался единственный шанс спастись. Подхватив упавший клинок, он метнулся вперед, поднимаясь с колен. Рукоятью меча он ударил ничего не подозревающего Кейси за ухом; запустив левую руку под правый локоть принца, он дернул его кверху и назад. Кейси испуганно вскрикнул. На мгновение показалось, что Кейси вот-вот выпрямится, но потом он бессильно обмяк. Лэннету едва удалось приподнять его. Он приставил лезвие к горлу Кейси. Меч принца упал на пол.

Охранники зашевелились, и Лэннет крикнул им, вместе со словами выплевывая кровавые сгустки:

— Одно движение — и ваш принц умрет. Эй, ты! Отойди в сторону. Пропусти доктора Бахальт и девочку. — Охранник медлил, и Лэннет повел мечом: — Делай, что тебе велено!

Нэн скользнула мимо солдата. Дилайт смотрела на Лэннета, испуганно плача. Лэннет попытался улыбнуться. Девочка уткнулась лицом в плечо Нэн.

— Отправляйтесь к арестованным, — сказал Лэннет Матилисе.

Жрица покачала головой:

— Я останусь с принцем Кейси. Что бы ни случилось, я разделю его судьбу.

Столь вопиющее двуличие озадачило Лэннета. Он нерешительно замялся. Нэн, собравшись с мыслями, предусмотрительно остановилась поодаль от охранников и Матилисы.

— Вы погубите их обоих, — сказала она жрице. — Вы уже причинили достаточно вреда. Не вмешивайтесь.

В глазах Матилисы вспыхнула злоба, потом ее лицо вновь приняло страдальческое, жертвенное выражение.

— Не могу, — отозвалась она. — Это мой долг.

Лэннету было все труднее сохранять равновесие. Он широко расставил ноги и хмуро произнес:

— Нам некогда спорить. Она пойдет с нами. — И негромко добавил, обращаясь к Матилисе: — Вы отправитесь с нами в качестве заложницы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поймите. Мне осталось лишь надеяться на справедливость императора. Он защитит их. — Лэннет дернул плечом, указывая на Нэн и Дилайт.

Матилиса легко согласилась.

— А я буду защищать принца. В этом и состоит моя задача. Я не помешаю вам, — многозначительно добавила она и, приблизившись к Кейси, подставила плечо, принимая на себя часть его веса.

Лэннет, пятясь, двинулся к выходу. В дверях он повернулся и бросил зашевелившимся людям за своей спиной:

— Тот, кто поднимет тревогу или покинет это помещение, лично ответит за гибель принца Кейси. Оставайтесь здесь до тех пор, пока мы не улетим. Не испытывайте судьбу.

Лейтенант, задержавший их, стоял в дверях, пылая гневом. Лэннет велел ему подать электромобиль к главному выходу и добавил:

— Вы отправляетесь с нами. Только для того, чтобы нас пропустили беспрепятственно. Отдайте свое оружие доктору Бахальт. — Побелев лицом, лейтенант выкрикнул несколько приказов в микрофон на лацкане, потом отстегнул меч и протянул его Нэн. Он действовал с нарочитой медлительностью, и Лэннет сказал ему: — Поторопись, приятель. Когда Кейси очнется, он, вероятно, станет сопротивляться. Будет очень жаль, если мне придется его убить.

— Если он умрет, умрете и вы. Еще до того, как принц упадет на землю. Даю слово.

— Не сомневаюсь. А теперь шагайте. — Лэннет потащил Кейси к лестнице. Посмотрев вниз, он неловко обернулся. — Лейтенант, положите руку принца себе на плечи, чтобы он мог стоять. Я пойду сзади, приставив меч к его пояснице. Не вздумайте делать глупости.

У главного входа они, к своему изумлению, обнаружили группу из полутора десятков гражданских паровианцев и четырех Стражей, которые направлялись к электромобилю, стоявшему на лужайке. Паровианцы с отвалившимися челюстями смотрели на окровавленного капитана, который подталкивал клинком их раненого принца. Лэннет хотел что-то сказать им, но закашлялся, угрожающе хмурясь. Вместо него заговорила Нэн:

— Мы уезжаем. Вместе с принцем. Не вмешивайтесь.

Ее нерешительный голос лишь подстегнул Стражей.

Они выхватили мечи и двинулись навстречу. Только тогда стало видно, что у гражданских связаны руки.

— Выполняйте приказ доктора Бахальт, — сказала Матилиса. — Этот сумасшедший взял принца заложником. Он его убьет.

Один из гражданских протиснулся вперед.

— Капитан Лэннет! Это я, Дарбазо. Тот самый человек, который встречал флот принца.

Лэннет покачал головой:

— У нас нет времени, чтобы помочь вам. Извините.

Дарбазо хотел приблизиться, но невнятный рык Стража остановил его. Он продолжал:

— Нам обещали свободу перемещения. Начались мирные переговоры, сказали они. Нас собираются убить, капитан. О вас идет добрая слава. Не дайте им прикончить нас.

— Мятежники… — Лэннет наклонил голову, тщетно силясь сфокусировать взгляд. — Император…

— Император? Он слепец, каких не сыщешь во всей Галактике. Неужели вас так тяжело ранили, что вы не слышите? Нас хотят бросить в море на корм проклятым водяным жукам. И вы позволите им сделать это?

Кейси застонал и попытался выпрямиться. Послышалось приближающееся завывание электромобиля. Лэннету показалось, что он слышит еще какой-то шум. Он рывком повернулся, и в тот же миг Страж, стоявший дальше всех, метнулся в боковой коридор.

Охваченный яростью, Лэннет приставил кончик клинка к спине лейтенанта и грубо подтолкнул его.

— Прогоните этих болванов. Сейчас же. Велите пилоту электромобиля выйти из машины. — Пока лейтенант выкрикивал приказы, он сказал Нэн: — Разрежь веревки на руках Дарбазо. Он освободит остальных. Живее.

Электромобиль приземлился. Оглядываясь по сторонам, Лэннет подталкивал лейтенанта с его ношей, ведя его перед собой. Они уже почти приблизились к дверце, когда головокружение стало непереносимым. Лэннет споткнулся, рухнул на колени и прижался к борту машины. Меч, приставленный к спине Кейси, упал на землю.

Лейтенант сбросил с плеча руку Кейси, и тот тяжело повалился. Лейтенант схватил меч Лэннета, но тут же замер в неподвижности. Острие клинка принца рассекло кожу на его шее, выдавив ярко-красную каплю крови.

— Хватит, сынок, — негромко произнес Дарбазо, державший меч. — Поднимайся в машину. Медленно и не торопясь. У тебя выдался неудачный денек, так что перестань трепыхаться.

Лейтенант забрался в салон и по приказу втащил туда Кейси. Внимательно следя за Матилисой, Дарбазо помог Лэннету подняться в электромобиль, непринужденно болтая с таким видом, как будто они возвращались с вечеринки:

— Мои друзья поведут машину в Лапай. Нас быстро остановят, но мы свяжемся с подпольщиками. Они умеют прятать людей. Все будет хорошо.

— Смутьяны… — еле двигая языком, произнес Лэннет.

Дарбазо фыркнул и открыл дверцу электромобиля. Сообразив наконец, что происходит, пилот потянулся к рации. Дарбазо небрежно полоснул мечом его руку. Пилот вскрикнул и съежился, зажимая рану. Дарбазо продолжал разговор, будто ничего не случилось:

— Вы верны присяге, капитан. Я уважаю вас за это. Вы глупы, как бревно, но ваша лояльность непоколебима. — Он вздохнул. — Весьма досадное сочетание. — Он втиснулся в переполненный электромобиль, приставив меч к животу лейтенанта, и вновь заговорил тем же оживленным тоном: — Пожалуй, я отправлюсь с вами. Вы и принц, похоже, ни на что не годитесь, и мне не хотелось бы оставлять этого прыткого юношу наедине с двумя прекрасными беззащитными дамами. Как бы не вышло беды… — Он поцокал языком.

Нэн отстранила Дилайт и, подавшись вперед, сказала что-то пилоту поверх плеча Лэннета. Шум двигателей усилился. Машина оторвалась от земли. Электромобиль, набитый недавними пленниками, взлетел следом и отправился в другом направлении. Лэннет обмяк в кресле, будто пьяный, и посмотрел в лицо Дарбазо.

— Зачем вы это делаете? Мне придется вас… ар… рестовать. Принц ненавидит вас. Зачем вы нам помогаете?

Дарбазо посерьезнел. Казалось, он состарился на несколько десятков лет.

— Вы, либо принц, либо вы оба — наша единственная надежда. Лишившись вас, мы утратим и Паро. Вы и сами, наверное, теряетесь в догадках. По уровню развития мы занимаем десятое место среди двенадцати планет. И, тем не менее, все жаждут прибрать нас к рукам. Люмин буквально помешался на Паро. Прислал чудо-ребенка и одну из верховных жриц, собирается выкорчевать нашу культуру. Старина Халиб шлет войска, чтобы, как он выразился, «поддержать» Деруса. Почему из-за Паро возникла такая грызня? Такого никогда не бывало. Происходит нечто серьезное. В глубине души вы сами сознаете это. Паро нуждается в помощи, ей нужен лидер. Эту роль возьмет на себя один из вас. — Дарбазо кивком указал на Кейси. — Очень жаль, что пришлось побеспокоить вас именно теперь. Но другого выхода у нас нет.

Электромобиль накренился, набирая скорость, и Лэннета отбросило от Дарбазо. Он поднял дрожащую руку и чуть слышно произнес:

— Я дал присягу на верность императору.

Дарбазо повернулся к Нэн, страдальчески закатывая глаза. Дилайт молча с благоговением смотрела на паровианца. Сквозь застилавшую его сознание пелену Лэннет отметил, что девочка больше не плачет, хотя и продолжает льнуть к Нэн. Еще он отметил, что Дилайт закрывает ладонями уши.

Дарбазо вновь заговорил с Лэннетом; теперь в его голосе не осталось и следа былого насмешливого оживления. В его словах слышалась печаль человека, последняя надежда которого угасает, словно огонек на ветру:

— Вашему императору не мешало бы вправить мозги, капитан. Вы для него — что соломинка для утопающего. Вы, принц Кейси, я сам и даже лейтенант с нашими прелестными дамами — конченые люди. Если, разумеется, император не одумается и не поймет, что он самый безнадежный болван во Вселенной. Он пожертвует вами, возвысит злодеев, и наша Галактика рассыплется в его пальцах, словно комок песка. Есть желающие умереть за это?

Но Лэннет уже ничего не слышал.

Глава 43 ▼▼▼

Ровно в 8.00 в космопорту Лапая опустились антигравитационные челноки. Объединенные войска Мандро Та и Изначальной гвардии ступили на землю Паро внушающим почтение строем. Словно на параде, они образовали на бетонном поле безупречный боевой порядок, дожидаясь официального приветствия монарха.

На этот раз Дерусу предстояло встретить не посланцев братской державы, а могучие военные силы, возглавляемые лидерами чужих миров. Первыми в космопорт прибыли королевские Стражи. Высадившись из электрогрузовиков, они построились в сотне метров от шеренг Мандро Та. Даже на таком значительном отдалении явственно слышалось шарканье их подошв. Ряды Стражей более всего напоминали беспорядочную толпу.

Появление короля было ознаменовано торжественными фанфарами. Им предшествовал военный оркестр, игравший на платформе открытого электрогрузовика. Усиленные репродукторами звуки маршей заставила Мандро Та поморщиться.

— Как только мы наведем здесь свои порядки, я разгоню этих музыкантов, — негромко сказал он полковнику Гвардии. — Я не хочу, чтобы воздух моей колонии оскверняла подобная какофония.

Полковник улыбнулся:

— Так точно, сир.

Королевская процессия расположилась у левого фланга паровианских подразделений напротив строя войск императора. Из электромобиля выгрузили парящую платформу и разместили ее на полпути между шеренгами. Следуя ритму паровианского военного марша, Мандро Та и Дерус прошагали к трибуне. Король исполнил приветственный танец с мечом. Мандро Та ответил, отрывисто бросив ладонь к виску, после чего глубоко поклонился. Дождавшись, когда король поднялся на первую ступень лестницы, он сам взобрался на платформу со своей стороны. Как только они встали рядом, Дерус поднял устройство на несколько футов над землей. Его голос загремел в окружавших платформу громкоговорителях.

Мандро Та нарушил протокол, смутив короля. Первыми словами, которые тиран обратил к собравшимся аристократам и солдатам Паро, была просьба рассадить его людей по машинам и отправить их в казармы. Мандро Та объяснил, что они пострадали от пищевого отравления, которое усугубило недомогание, связанное с переходом. Он и сам чувствует слабость, сказал тиран, и только радость по поводу встречи с королем придала ему сил явиться на церемонию.

Паровианцы громко рассмеялись. Пуще всех хохотали Стражи. Дерус был потрясен грубостью Мандро Та и невежеством, навлекшим на него публичное осмеяние. Наконец король собрался с мыслями и заговорил в микрофон, укрепленный на его манжете. В тот же миг электрогрузовики поднялись в воздух и, образовав стройную колонну, опустились позади императорских формирований.

Мандро Та подчеркнуто повернулся спиной к королю, следя за погрузкой своих людей. Дерус выключил звукоусилительную аппаратуру.

— Извините моих подданных, тиран, — заговорил он. — Наши обычаи не терпят признаний в неготовности защищать себя.

Та вновь повернулся к паровианским шеренгам. Дерусу показалось, что улыбка тирана неуловимо изменилась, стала угрожающей. Однако Та отозвался мягким негромким голосом:

— Все в порядке, Ваше величество. Мы более чем готовы. — Он подмигнул и рассмеялся собственной шутке, смысл которой ускользнул от Деруса. Король подумал, что Мандро Та слишком весел для человека, жалующегося на недомогание. Он озадаченно слушал тирана, который пустился в объяснения: — Готовность не всегда выставляют напоказ, не так ли? Многие люди считают нашу миссию очередной забавой. Но я не играю в игры, Ваше величество. Истина состоит в том, что в конечном итоге все решают огонь и сталь. Именно этому учит ваша доморощенная религия. — Он отвернулся, следя за строем поднявшихся в воздух электрогрузовиков с его людьми.

Дерус побледнел от гнева и потянулся за мечом. Его рука замерла на полпути. Он с трудом сдерживал себя. Перекрывая голосом завывание двигателей машин, он сказал:

— Мы благодарны вам за помощь в миротворческой кампании, тиран, однако вам следует многое уяснить, прежде чем приниматься за дело. Люди, чуждые нашей культуре, не имеют права обсуждать религию Паро. Эта религия не «доморощенная», и она отнюдь не учит, что огонь и сталь «решают все». — Он уже почти кричал, борясь с ревом машин: — Что они делают, эти болваны?!

— Выполняют мои приказы, — ответил Мандро Та. Король вопросительно посмотрел на него, и в тот же миг тиран выхватил из-под синей донианской мантии плазган. Дерус застыл в изумлении, и Мандро Та отчеканил: — Вы правы, Ваше величество. Именно «умиротворение». — С этими словами он нажал спусковой крючок плазгана. Голубой луч отсек ступню короля. Поднялись кольца жирного дыма с запахом паленой кожи, мяса, костей и крови. Дерус издал мучительный вопль и повалился, извиваясь всем телом. Он не заметил, как тиран отрезал лучом крепления его клинка.

Мандро Та выпрямился, высоко подняв меч. Он включил громкоговорители.

— Народ Паро! Я пришел не для того, чтобы сделать вас рабами прогнившей династии и беспомощного короля. Я пришел дать вам свободу в союзе с вашими донианскими братьями! Сам Люмин благословил наше единство! Свободу Паро!

Он швырнул меч короля на бетон.

Электромобили с Изначальными гвардейцами на борту, не торопясь, почти лениво окружили паровианские войска, надежно перекрыв им путь к отступлению. Большинство машин с людьми Мандро Та отправились в Лапай. Практически все паровианцы были ошеломлены и не двигались с места. Лишь маленькая горстка людей метнулись к поверженному королю и его обидчику. Еще несколько солдат попытались бежать.

Та поднял платформу на высоту, где ее не мог достать меч, и небрежно повел плазганом, поразив храбрецов, собравшихся внизу. Изначальные гвардейцы обрушились на беглецов. Паровианцы, избежавшие удара лучом плазгана, развернулись и бросились к своим товарищам, ища спасения.

Кто-то из паровианских командиров сгоряча велел своим людям атаковать платформу. Электрогрузовики гвардейцев тут же прошли над их шеренгами на малой скорости. Антигравы разбросали солдат, словно шахматные фигурки. Несколько человек были сбиты машинами и отлетели в сторону, вертясь волчком. Завершая разгром противника, гвардейцы высовывались из электромобилей по обоим бортам и методично поливали паровианцев огнем. Над космопортом повис едкий запах озона, смешанного со смрадом горящей плоти и одежды. Жертвы антигравов распластались на бетоне, либо слепо бродили по полю, не в силах сдерживать приступы рвоты.

Мандро Та подозвал свой электромобиль. Им управлял личный пилот тирана. В заднем кресле сидел фельдшер. Он помог Мандро Та втащить в салон посеревшего короля. Дерус находился в полуобморочном состоянии и нечленораздельно бормотал. Он не оказывал сопротивления и лишь брезгливо поморщился, увидев лужицу крови на обивке сиденья.

— Не испачкайтесь, тиран, — сказал пилот. — Паровианский водитель защищался до последнего.

Мандро Та оставил Деруса на попечении фельдшера.

— Смотри, чтобы король не умер, — приказал он и оживленно добавил, повернувшись к пилоту: — Мелкие неурядицы не в счет. Все идет по плану. Я доволен.

— Они ни о чем не догадывались, — отозвался пилот. — Мы шутя перерезали их.

Включив коммуникатор, Мандро Та вызвал командиров подразделений и выслушал их доклады. Ему хватило получаса, чтобы убедиться в успехе операции. Кое-кто из паровианцев пытался дать отпор, но плазганы быстро подавили сопротивление. Средства связи, источники водоснабжения и энергии, транспорт и станции управления движением — все было взято под контроль. Облетая столицу, Мандро Та смотрел на свою карту, на которой загорались все новые огоньки. Это было великолепное зрелище — карта победного шествия.

Опустившись у дворца, Мандро Та быстро взял в свои руки управление Палабандом и Лапаем. Следуя указаниям командора Этасалоу, донианские солдаты разыскали тайных императорских агентов. Тиран расспросил их о самых последних событиях, еще не нашедших отражения в разведывательных сводках. Выслушав агентов, он велел допросить их с пристрастием в погребке дворца. Убедившись в том, что вытянул из шпионов все секреты, он отправил их в тюрьму.

Вечером вместе с ними за решеткой оказались заложники, которые обеспечивали тирану контроль над самыми влиятельными семействами планеты. К этому времени он был готов к встрече с гражданскими и военными руководителями, собранными в бальном зале дворца. Фельдшер усадил раненого короля по левую руку тирана. Дерус, отсеченная ступня которого была обмотана толстым слоем бинтов, бессильно обмяк в кресле, напичканный болеутоляющими транквилизаторами.

Большинство присутствующих было ошеломлено не меньше короля. Лишь некоторые из них видели плазган, еще меньше — как он действует. Практически ни одному обитателю Галактики не доводилось слышать об использовании этого оружия против людей. Вплоть до битвы в Вайи. И нынешнего дня.

Не видывала Паро и столь тяжкого унижения династии. При всей своей неуступчивой гордыне и взрывном темпераменте паровианцы были людьми, которыми правили традиции. В обычной жизни их сдерживали принятые правила поведения. Самые незамысловатые жесты таили в себе глубокое значение. Всего за несколько месяцев их культура была развеяна в прах. Потрясение за потрясением лишали их уверенности в себе, сбивали с толку. Сегодня они стали свидетелями окончательного падения. Перед ними сидел их король, что-то негромко бормоча, а тем временем инопланетный захватчик объяснял им, что их родной дом оказался в руках чужаков. Знатные люди Паро, которые в иных обстоятельствах не колеблясь пожертвовали бы заложниками и голыми руками разорвали Мандро Та на куски, молча внимали его словам.

Более того, какая-то часть сознания каждого из них была готова поверить тирану.

— Император направил меня сюда в качестве своего орудия возмездия, но он ошибся в выборе. Я предпочитаю свободу. Командир корабля «Аякс» капитан Насрин отказался присоединиться к нам, и я был вынужден арестовать его. Звездолет стал нашим — первый звездолет в Галактике, принадлежащий свободным людям. Мои солдаты держат под стражей и капитана, и экипаж. По моему приказу «Аякс» отправится за подкреплением, которое готовы предоставить Дония и Изначальная Гвардия. Люмин, свет человечества, благословляет нашу борьбу за самоуправление. Тех из вас, кто не верит мне и сомневается во враждебности империи, я постараюсь убедить следующими документами.

Мандро Та предъявил стенограммы тайных переговоров, изобличавшие Халиба в намерении начать аресты и репрессии. Демонстрируя свои фальшивки, тиран незаметно обводил аудиторию взглядом, ища упомянутых в них аристократов и чиновников. Все они присутствовали в зале — Этасалоу скрупулезно исполнил настойчивые требования тирана. Мнимые жертвы бросали ему взгляды, исполненные едва скрываемой признательности. В их лицах Мандро Та угадывал ошеломление и страх. Он внутренне улыбнулся, радуясь сообразительности Этасалоу, который одним ловким ходом превратил врагов в сторонников, негодующих, вынужденных защищаться. Покончив с подложными уликами, Мандро Та объявил паровианским офицерам, что подразделения, которые пожелают присоединиться к борьбе против империи, будут встречены как братья по оружию. Семьи погибших в космопорту в самое ближайшее время получат весьма солидное возмещение. Столь же быстрая и щедрая расплата ждет всякого, кто предпочтет сохранить верность императору.

Кое-кому из присутствующих предложения тирана пришлись не по вкусу, но, к счастью, таких оказалось немного; их без особого шума арестовали и вывели из зала под вооруженным конвоем. Мандро Та поспешил объяснить собравшимся, что в нынешние тяжелые времена любое проявление инакомыслия должно подавляться немедленно и беспощадно. Разумеется, добавил он, как только планета будет освобождена, каждый получит право свободно высказывать свои мысли. Но сейчас важнее всего единство.

Этой ночью тиран лег спать удовлетворенный. Он сознавал, что окончательное покорение планеты займет месяцы, возможно, годы. Покорность руководителей Паро не обманула его. В лучшем случае его терпели. Большинство уже очень скоро оправятся от потрясения. Увидев, что их пытаются поработить, паровианцы обрушатся на захватчиков всей силой своей ненависти. Они станут выискивать слабые стороны Мандро Та и наносить удары. Его ответ будет сокрушающим и жестоким. Обещанное командором Этасалоу подкрепление и желание Солнцедарительницы любой ценой захватить графитовые запасы Паро обеспечат ему успех. К тому времени, когда паровианцы поймут, что их мятеж был национальным самоубийством, те из них, кто останется в живых, будут трудиться в копях, завидуя погибшим.

«Байдака», — подумал Мандро Та, и кончики его губ приподнялись в сонной довольной улыбке. Меньший из двух островов. Горстка шумных смутьянов, одурманенный наркотиками князек, шлюха-жрица и изрядно поредевший взвод Стрелков под командованием искалеченного болвана. Сущие пустяки для человека, захватившего половину планеты всего за один, хотя и весьма хлопотливый день.

Глава 44 ▼▼▼

Клузанаманн разбудил Лэннета. Капитан со стоном приподнялся и, пошарив рукой, включил свет. Сидя на полу на надувном матраце, прижимая одну ладонь к шраму на животе, а другой держась за подбородок, он являл собой весьма жалкое зрелище. Лэннет криво улыбнулся сержанту:

— Это и есть лихой капитан Стрелков? — попробовал он пошутить.

— Типичная картинка с плаката, призывающего вступать в армию. Заштопанная шишка на голове и кровоподтек, расплывшийся под подбитыми глазами, придает вам вид истинного рубаки. — Клузанаманн посерьезнел. — Сегодня утром мы проверяли связь, и кто-то вклинился в наши передачи. Три раза повторил, что императорские войсказахватили Лапай и взяли короля Деруса заложником.

— Когда это было? — Лэннет надел брюки и потянулся за башмаками.

— Только что. И теперь я очень жалею о том, что у нас нет прямой связи с Тебесом.

Лэннет торопливо вышел из-за дощатой перегородки и повернулся к дневному свету, застегивая куртку и цепляя к поясу меч.

— Вам не следовало позволять мне уснуть.

— Приказ врача, сэр. Уже за то, что я вас разбудил, меня поджарят лазером.

Оказавшись под палящими лучами утреннего солнца, Лэннет вновь издал стон. Он опустил глаза и медленно двинулся вперед, проворчав Клузанаманну:

— Прежде чем выполнять очередные приказы доктора Бахальт, подумайте, кто будет заполнять ваше личное дело, сержант.

— Так точно, сэр. Подумаю.

В его голосе Лэннету почудился сарказм, и он, прищурившись, посмотрел на сержанта, но тот ответил ему невинным взглядом.

— Допустим, человек, вклинившийся в нашу систему, сказал правду. Не арестуют ли нас прибывшие войска? Кем мы считаемся — героями или мятежниками?

— Дерус верен Халибу. Имперские войска не стали бы держать его под замком. Офицеры знают о радиосообщении?

— Лейтенант Касид объявил тревогу. Никто не имеет права покидать лагерь, кроме аванпостов. Их уже проверили. Ничего необычного не обнаружено.

— Затишье перед бурей. Полковник Падайон скоро появится здесь. Проклятие! Надо было разбудить меня раньше. — Лэннет вошел в другой туннель. Они с сержантом по лестнице поднялись на следующий уровень. Оказавшись у своего командного пункта, Лэннет, почти не удивившись, увидел силуэты поджидавших его командиров. Здесь же, в нише, вырубленной в камне, поблескивал один из ракетометов сержанта Зант. Как всегда, угловатое орудие с тонким стволом и подпорками напомнило капитану насекомое.

— Вы выглядите лучше, шкипер, — сказал Касид. — И принц Кейси тоже. Он спрашивал о вас.

— Увижусь с ним позже. Какова ситуация?

— Умерли еще два раненых. Еще двое при смерти. Из шестидесяти восьми пострадавших семеро не смогут сражаться. Четыре человека заболели. Паровианские врачи распознали симптомы. Последствия укусов насекомых. Они оставили лекарства. Один ракетомет вышел из строя. Положение со снабжением удовлетворительное. Все электромобили надежно укрыты в штреках. Если сообщение об имперских войсках — правда, мы сумеем продержаться против паровианцев достаточно долго, чтобы подоспело подкрепление.

— Вы все сделали правильно, — ответил Лэннет. — Но я не верю радиодонесению. — Он повторил все то, что сказал Клузанаманну, и добавил: — Перед нашим отлетом с Атика появились слухи о мятеже на Паро, и мы должны быть готовы к любому развитию событий. Нельзя исключать, что положение империи куда тяжелее, чем мы представляем. Если прибывшие войска действительно захватили короля, мы обязаны выступить против изменников. Я имею в виду не восставших паровианцев, а, вернее всего, Изначальную Гвардию. Мы должны сохранять полную боевую готовность и ждать очередного нападения. Касид и все остальные, еще раз внимательно изучите долину. Представьте, как бы вы организовали атаку, и не забывайте, что Падайон знает, в каком положении мы находимся. Можете быть уверены — кто-нибудь да явится сюда по нашу душу. Через два часа я выслушаю ваши рекомендации.

Несколько минут спустя Лэннет вошел в туннель, в котором вместе с ранеными отдыхал Кейси. Увидев Лэннета, он поднял связанные руки и язвительно улыбнулся. Лэннет молча освободил его, но Кейси не унимался:

— Боишься, что я украду оружие и перебью твоих людей?

— Все может быть. Как ты себя чувствуешь?

— Надо было убить тебя. Я бы так и сделал, если бы не вмешалась твоя любовница. Достойно ли это — прятаться за спину женщины?

— Ты выиграл этот бой, Кейси. Схватку, которая была нужна мне не больше, чем Матилиса.

— Не лги. Я видел вас вдвоем.

— Это ничего не значит. Я уже устал переубеждать тебя. У меня много дел. — Лэннет повернулся и сделал несколько шагов, потом нахмурился и вновь посмотрел на Кейси. — Тебе уже передали слухи о донесении, поступившем через нашу полевую связь?

Кейси покачал головой. Лэннет поморщился и рассказал ему о случившемся. Потом он приблизился к принцу и закончил:

— Возможно, это чья-то глупая шутка. Но я решил, что ты должен об этом знать.

Воинственность Кейси улеглась, сменившись глубокой задумчивостью.

— Дерус запросил подкрепление. Он стремился по мере возможности избежать столкновений между паровианцами. — Кейси резко вскинул голову. — Где Дарбазо?

— Отправился восвояси, как только мы отпустили твоего лейтенанта. Думаю, сейчас он в Тебесе, лелеет коварные планы.

— Что слышно от Падайона?

— Ничего. — Уловив под напускной решимостью Кейси разочарование, Лэннет, не желая еще больше огорчать его, заговорил о другом: — У Матилисы все хорошо. Она находится в другом туннеле.

Казалось, Кейси не слышал его. Он обмяк, привалившись к стене и погрузившись в раздумья. Лэннет двинулся прочь. Он чувствовал себя намного хуже, чем по пробуждении. Раны болели все сильнее.

По пути Лэннета остановил капеллан и сказал, что Матилиса спрашивала о нем. Не желая встречаться с ней наедине, Лэннет попросил Нэн сопровождать его. Она неохотно согласилась. Как только они вошли в обитую досками клетушку, Матилиса ткнула пальцем в сторону Нэн и осведомилась:

— Зачем вы ее привели?

Нэн покраснела:

— Я ухожу.

Прежде чем она успела повернуться, Лэннет схватил ее за руку.

— Ты мне нужна, — сказал он. Скрытый смысл его слов буквально преобразил обеих женщин. Нэн воспряла духом и гордо выпрямилась. Матилиса же, казалось, ушла в себя; на ее лице на мгновение промелькнуло болезненное выражение, тут же уступившее место ледяной сосредоточенности.

— Я ваша пленница. Поступайте как считаете нужным. Но я хотела бы вернуться в Тебес, в лоно Люмина.

— Я собирался сказать вам… — заговорил Лэннет, но Матилиса перебила его:

— Передача по вашей полевой сети. Я уже слышала. Мне безразлично, правда это или ложь. Однако для вас это сообщение может иметь огромное значение. А я могу помочь вам.

Нэн шагнула вперед:

— Я уже воспользовалась вашей помощью. И это мне не понравилось.

Матилиса пропустила ее слова мимо ушей.

— Если слухи правдивы, они сводят на нет ценность Кейси как заложника, — сказала она Лэннету. — Дерус сохранял верность императору. Если он действительно арестован, это дело рук противника Халиба. Значит, теперь вам угрожает еще большая опасность. Мятежники испытывают к вам двойственные чувства — это тайна, о которой судачат на каждом углу Тебеса и при дворе Деруса. Быть может, повстанцы питают к вам приязнь из-за того, что вы несколько лет были другом принца на Атике.

Нэн фыркнула:

— Странная дружба. Принц едва не убил капитана.

Матилиса сохраняла терпение.

— Во время захвата Тебеса Лэннет пощадил его обитателей. Это привлекло на его сторону многих людей. При всем своем почтении к личной отваге паровианцы особенно уважают воинов, которые сочетают храбрость с интеллектом. И милосердием, разумеется.

Она умолкла. Воцарилась напряженная тишина, трое собравшихся в тесной комнате избегали встречаться друг с другом глазами. Матилиса приподняла подбородок. В ее голосе зазвучал вызов:

— Оказавшись взаперти в этой вонючей дыре, я получила более чем достаточно времени для раздумий. Да, вы не ошиблись: Кейси всегда был лишь средством для достижения моих целей. Свержение династии выводит его из игры. Я не в силах это изменить, но, по крайней мере, могла бы воспользоваться возникшей ситуацией. Я хочу сделать Люмин посредником в ваших переговорах с командиром имперских войск. Если же слухи о вторжении ложны, я могла бы воспользоваться своим влиянием на полковника Падайона. Даже если Кейси останется вашим пленником, вам потребуется человек, который будет говорить от вашего имени. Позвольте мне вернуться в Тебес.

— После того, как вы настаивали на своем приезде сюда? — спросил Лэннет. — После всего, что случилось в особняке?

— Я уже говорила, что все обдумала. Вспомните о том, что я сделала для вас. Я спасла вашу жизнь. Я предала Люмин. — Матилиса повернулась к Нэн. — Спросите ее, зачем я это сделала. Она знает. Я говорила ей. — Она вновь посмотрела на Лэннета, и в ее голосе, словно натянутая струна, зазвенела страсть: — Я люблю вас. Я жертвую собой ради вас. И готова сделать это вновь. Позвольте мне помочь вам. Неужели вы не видите, что я вас умоляю? Чем еще я могу вас убедить? Когда все происходящее сейчас кончится, Люмин навсегда лишит меня сана. Я заслужила это — я совершила много ошибок. Все мои поступки были подчинены одной цели — сделать так, чтобы мы могли быть вместе. Но я все испортила. Позвольте мне спасти хоть что-то. Удалившись в изгнание, я буду утешать себя мыслью, что загладила свою вину, помогала вам. — Ее голос утих, она отвернулась, закрывая лицо ладонями. Между стиснутыми пальцами выступили слезы.

Лэннет ошеломленно молчал. Нэн переводила взгляд с него на Матилису и обратно. Она хотела заговорить, предостеречь Лэннета, но не могла. Она сама не знала, что удерживало ее — гордость, страх или надежда. Она понимала, что Лэннет вынужден противиться любым, даже самым незначительным, чертам своего обновленного существа. Отныне каждый поступок, любое действие становилось шагом к совершенству — наподобие того, как обработка превращает железо в сталь.

— Даже если вы говорите правду, мне не нужны посредники, — сказал Лэннет.

Нэн бросила на него взгляд искоса. Матилиса вздохнула и вытерла слезы. Кривая удрученная улыбка сделала ее лицо печальным.

— Когда Кейси видел только то, что хотел увидеть, я презирала его за глупость. Теперь вы делаете то же самое, и мне хочется плакать от отчаяния, — ответила она.

Борясь с жалостью, Нэн сказала:

— Вы так и не извинились за то, что натворили.

— Нет, — горделиво произнесла Матилиса. — Я добивалась того, чего хотела. Я потерпела неудачу. Я разочарована, сломлена. Но какой у меня был выбор? Скажите мне, высокоученый врач, правда ли, что мы всегда выбираем? Или порой выбирают нас? И кто может точно определить, когда выбирают его и когда выбирает он сам? Скажите, вы уверены в том, что знаете саму себя?

Нэн отпрянула. Лэннет взял ее за руку, словно пытаясь защитить. Его жест показался Матилисе тяжелой пощеченой. Она поморщилась и отвернулась. Лэннет подтолкнул Нэн к двери и сказал Матилисе:

— Если начнется бой, я вас отпущу. Я не хочу ставить на карту вашу жизнь.

Матилиса кивнула, не поднимая глаз. Нэн и Лэннет ушли.

* * *

Они появились ночью.

Одинокий электромобиль мчался на полной скорости в свете фар, не скрывая своего присутствия и места назначения. Он направился прямиком в ущелье. Лэннет и Касид подоспели минуты спустя после того, как Стрелки с фонарями остановили машину. Дарбазо лениво раскинулся в кресле, не обращая внимания на обступивших его солдат с суровыми лицами и клинками наголо. Увидев Лэннета, он протянул руку:

— Рад встретиться с вами, капитан. Вас славно подштопали. Я так и знал, что эта леди-врач сделает для вас все возможное. Как поживает малышка Дилайт^[6]? Это ее настоящее имя?

Лэннет кивком указал на машину и спросил сержанта:

— Вы проверили, есть ли у него оружие?

Сержант ответил утвердительно.

Узнав наконец Дарбазо, Лэннет сказал:

— У Дилайт все хорошо. Что привело вас в долину?

Дарбазо усмехнулся и покачал головой:

— Если бы я замыслил недоброе, разве явился бы сюда с шумом и огнями?

— Если вы хотели выманить нас из туннелей, это удалось вам как нельзя лучше.

— Верно. Но я не видел смысла скрываться. За долиной наблюдает воздушный шпион. Падайон и Мандро Та знали о моем прибытии еще до того, как вы заметили меня.

— Кто? Мандро Та?

— Собственной персоной. В компании трехсот своих головорезов и двух сотен Изначальных гвардейцев. Они использовали плазганы против наших людей. Даже против короля. Отсекли ему половину ступни.

— Значит, это правда? Я имею в виду, вторжение? Деруса взяли в плен?

— Ага. Выходит, мое послание дошло до вас. — В ярком свете фонарей улыбка Дарбазо казалась зияющей раной. — Мандро Та почти не столкнулся с трудностями. Кое-кто из военных дезертировал, движение сопротивления организовало несколько мелких диверсий. Большинство людей слишком потрясены, чтобы предпринимать что-либо. Они только наблюдают за происходящим, как будто ждут конца света.

— Но сопротивление существует!

— Его вылазки подавлены в зародыше.

— Силы вторжения до сих пор находятся на Палабанде. Мы поможем вам организовать оборону Байдаки.

Смех Дарбазо заставил поморщиться обступивших его людей.

— К послезавтрашнему дню?

— Так скоро?

— Не сомневайтесь. Подумайте лучше о том, как защитить самих себя. Мандро Та утверждает, что вы и ваши люди так или иначе умрете на Паро — в бою или рабами. Среди наших вы не найдете желающих сражаться. Нам противостоят плазганы. Они лишили паровианцев отваги. Изначальные гвардейцы — настоящие нелюди. Сжигают всех и вся. Нам удалось лишь вывезти ракетометы из Тебеса. Они надежно спрятаны.

— Это уже кое-что. Уверен, вы сумеете собрать Стражей, верных королю. Стрелкам не под силу в одиночку противостоять тирану. У него семикратное численное преимущество. А как же паровианская армия?

— Мандро Та посулил приобщить ее к новой аристократии. Особые права, привилегии. Сказал, что только военные помогут ему сбросить иго империи, которое он называет «червем в сердце Паро». — Дарбазо умолк, и только теперь Лэннету удалось глубже заглянуть ему в душу. Дарбазо продолжал негромким голосом, словно находился далеко отсюда: — Натравил нас друг на друга. Превратил мучительную истину в ложь и заставил брата пойти на брата.

Пораженческое настроение Дарбазо всколыхнуло в сердце Лэннета старательно подавляемое опасение, что ему самому и его людям осталось жить считанные часы. Внезапно его захлестнула волна ярости. В его голосе зазвучали боль и горечь, которых он не мог сдержать:

— Вы были готовы воевать с Кейси и его людьми, а ведь они — ваши братья. Вы воевали с нами. Если не вы лично, то ваш проклятый Падайон. Зачем вы явились сюда? Проваливайте, не мешайте настоящим солдатам готовиться к схватке. Вон отсюда!

Чтобы справиться с гневом, Дарбазо потребовалось несколько секунд. Он сумел выдавить улыбку.

— Я говорю от имени шести человек, каждый из которых может привести несколько Стражей. Мы хотим помочь вам.

— Для организации обороны мне нужны материалы — провода и взрывчатка.

— Сделаем все, что сможем. И не только это. — Проницательные глаза Дарбазо смотрели на Лэннета из-под густых бровей.

— Вы хотите что-то взамен?

— Нам нужен наш принц.

Лэннет со смехом отступил, положив ладонь на рукоять меча:

— Чтобы вымолить прощение у Мандро Та?

Дарбазо ощетинился.

— Я уже говорил вам однажды, что народ Паро не может позволить себе лишиться вас или принца Кейси. Возможно, я ошибаюсь в вас, но нам нужны вы оба. Если кто-нибудь и в силах сплотить паровианцев, то только принц. Быть может, наберется достаточно людей, чтобы дать отпор Мандро Та. Если не победить, то хотя бы ослабить его, воодушевить других. Мы пришли сюда, чтобы сражаться за Паро. Не за вас.

В полных оскорбленного гнева словах Дарбазо слышались искренность и чистосердечие. Лэннет обдумал его предложение и сказал:

— Если он захочет уйти с вами, я не стану ему мешать.

Минуту спустя появился Кейси; его решение созрело так быстро, что Лэннет был несколько разочарован.

— Забирай Матилису, — сказал он. — Я не хочу, чтобы она оставалась здесь, если начнется бой. Ты ведь знаешь, что я нипочем не использовал бы ее в качестве заложницы. Я готов простить ее, Кейси. Надеюсь, ты тоже.

Кейси покачал головой:

— Я ничего не прощаю. Я сделаю с ней то, что она хотела сделать с тобой: отдам ее на суд общества, которому она принадлежит. Что может быть справедливее?

При виде его улыбки, желудок Лэннета стянулся тугим узлом. И все же он сказал то, что должен был сказать:

— Позаботься о докторе Бахальт и девочке. Спрячь их куда-нибудь, где до них не сможет добраться Люмин. Полагаюсь на твою честь.

— У нас нет времени… — вмешался Дарбазо, но Лэннет взмахом руки заставил его умолкнуть.

Кейси кивнул:

— Я доставлю их в безопасное место. Это все, что я могу сделать.

Лэннет был вынужден согласиться. Он поспешил к Нэн. Дилайт спала поблизости. Едва Нэн услышала, что Кейси освобожден и уезжает с Дарбазо и Матилисой, на ее лице отразились опасения.

— Ты отпустил Кейси, чтобы спасти ему жизнь. Ты не веришь, что он вернется. — Лэннет хотел продолжать, но Нэн не дала ему вставить ни слова. — Ты собираешься отправить меня с ним, не спросив моего согласия. Я не поеду. Мое место рядом с тобой. Я люблю тебя, Лэн.

Лэннет прижал палец к ее губам.

— Именно поэтому ты должна покинуть долину и взять с собой Дилайт. Если вы останетесь, я не смогу думать ни о чем, кроме вас. В то время как главной моей заботой должны быть мои люди.

— А я? Я такой же живой человек, как все они.

— Вот и живи. А воевать предоставь мне. Только так я смогу спасти нас.

Нэн взяла руку Лэннета, палец которой лежал у нее на губах, и поцеловала ее. Несколько мгновений она молча смотрела ему в глаза, погрузившись в раздумья. Потом, не говоря ни слова, подняла Дилайт вместе с постелью. Девочка что-то пробормотала и прильнула к груди женщины. Опасаясь разбудить Дилайт, Лэннет молча указал Нэн на дверь и вслед за ней вышел в темноту.

У электромобиля Дилайт проснулась. На ее лице отразились беспокойство и напряжение. Она повернулась в объятиях Нэн, ища Лэннета.

— Я не хочу уезжать. Леди велела оставаться с вами. Вы сами говорили, что леди всегда права.

Отведя Нэн от остальных, Лэннет сказал Дилайт:

— Она действительно всегда права. Но иногда случаются неожиданности. Как, например, сейчас. Ты и доктор Бахальт на время уедете в другое место. Мы встретимся позднее.

— Вы лжете. Вы хотите сберечь меня, потому что я умею делать странные вещи.

— Да, Дилайт. Многие люди считают тебя особенным ребенком. Ты и для меня особенная девочка. Тебе грозит опасность. Я хочу, чтобы ты была счастлива и чувствовала себя спокойно. Если в моих словах и есть обман, то только потому, что я сам хотел бы им верить.

Крохотное личико, едва различимое в тусклом свете фонарей, горестно недоверчиво хмурилось.

— Леди сказала, что я должна быть с вами.

— Мы будем вместе, милая. Вместе с Нэн. Потому что я люблю тебя. Видишь ли, если люди любят друг друга, они всегда вместе, даже в разлуке.

— Но как мы сможем быть вместе, если вас убьют?

Нэн негромко болезненно вскрикнула. Дилайт не обратила на нее ни малейшего внимания, не отрывая взгляд от Лэннета. Он обнял Нэн рукой и привлек ее к себе.

— Этот вопрос все время задают себе солдаты. Пока я не встретил тебя и Нэн, я не знал ответа. Теперь знаю. Быть с кем-то это не означает находиться рядом. Это значит, что этот человек постоянно в твоем сердце, в твоих мыслях. Никто не может по-настоящему разлучить нас, ведь я — твой друг. Отныне мы — часть друг друга. Навсегда.

Дилайт кивнула. Спор утомил девочку, ее клонило ко сну. Она вновь прижалась головой к груди Нэн и закрыла глаза. Лэннет посмотрел на Нэн и впервые за долгое время уловил в ее ответном взгляде покой и умиротворение.

Появилась вялая, подавленная Матилиса и прямиком направилась к электромобилю, лишь мельком взглянув на Нэн и Лэннета. Они обняли друг друга и поцеловались на прощание. Лэннет поцеловал Дилайт в лоб. Губ девочки коснулась едва заметная улыбка. Нэн забралась в салон машины, не оглядываясь.

К Лэннету подошел Кейси.

— Когда мы встретились, я был мальчишкой. Я мечтал о том, как пойду вместе с тобой в бой. Я представлял себя героем, отдающим жизнь за твой и мой народы. — Он умолк, глядя в небо с россыпью звезд. — Мечты безмозглого юнца. Юнца, которому я завидую в душе, юнца, у которого еще сохранились иллюзии. Я не могу поблагодарить тебя за те годы. Я не могу поблагодарить тебя за то, что ты освободил меня, чтобы я мог сражаться бок о бок со своими людьми. Ты разрушил мои мечты. Могу лишь сказать: пусть свет хранит тебя в нашей битве, Лэннет. Больше ни слова.

— И тебя тоже, друг мой, — отозвался Лэннет, протягивая руку. Кейси посмотрел на нее и сел в машину.

Как только электромобиль улетел, Лэннет приказал солдатам возвращаться по местам. Он долго в одиночестве стоял в темноте, глядя туда, где исчезла машина. Он думал о Кейси и его словах о нашей битве.

Глава 45 ▼▼▼

Мандро Та сидел в кабине командной машины, глядя с большой высоты на строй летящих электрогрузовиков. Вид этой армады внушал ему трепет, наполняя его ощущением божественной мощи. Пять сотен крепких, словно кремень, бойцов; триста донианцев и двести Изначальных гвардейцев полковника Абака. Сорок четыре электрогрузовика, выстроившихся четырьмя безупречными шеренгами, каждая из которых летела на тридцать метров выше предшествующей. Впереди вздымались горы Байдаки. Еще дальше вулкан лениво извергал столб дыма. Та подался вперед, натягивая привязные ремни, с нетерпением дожидаясь появления долины Вайи.

Сидевший рядом полковник Абак внимательно следил за тираном, ловя каждую перемену в его поведении. То, что он увидел, порадовало его. Он сказал:

— У Гвардии давно не было возможности утереть нос Стрелкам. Я горжусь тем, что именно мне доверили свести с ними старые счеты.

— Они забились в норы, готовясь защищать свою жизнь, — ответил Та. — Они напоминают мне кричей.

— Командор Этасалоу требует, чтобы мы сражались, не щадя себя.

Поразмыслив, Мандро Та решил проявить снисходительность.

— Наши взгляды во многом расходятся. Но я с первого взгляда вижу достойного воина. Я буду рад способствовать вашему продвижению по службе. Вы нанесете главный удар. Мои люди будут осуществлять прикрытие.

На лице Абака промелькнула улыбка. Мандро Та вновь повернулся к окну, рассматривая войска. «Самонадеянный болван, — подумал он. — Пусть гвардейцы пожнут славу. А заодно понесут потери. Мертвые дураки приносят намного меньше неприятностей, чем живые».

Навстречу им несся Тебес. Его мысы казались руками, обнявшими бухту. Та нахмурился, припоминая донесения о захвате города Лэннетом. И об обороне долины, когда на него напал Падайон. Тиран чуть заметно шевельнулся, чтобы почувствовать защитный панцирь под мундиром. Этасалоу клялся, что он способен выдержать удар плазгана, разве что если будут стрелять в упор. Впрочем, проклятым Стрелкам никогда не дозволялось пускать в ход плазганы.

К сожалению, такой панцирь имелся в единственном экземпляре. Мандро Та отметил в уме, что, как только со Стрелками будет покончено, следует реквизировать все плазганы на Паро.

Машина начала снижаться, держа курс на горы, в которых находилась чаша долины Вайи. Мандро Та посмотрел на правый отрог, прорезанный узким ущельем. Он едва не прозевал момент, когда Стрелки пустили гвардейцам первую кровь.

* * *

Сидя на корточках в отрытой по грудь траншее, пересекавшей командный туннель, Лэннет и его офицеры разразились радостными воплями при виде ракеты, угодившей в замыкающий электрогрузовик. Машина яростно заметалась из стороны в сторону, изрыгая дым и огонь. Лишь несколько секунд спустя до наблюдателей донеслись шипение и треск разорвавшегося снаряда.

Безупречный строй машин рассыпался и начал опускаться, значительно снизив скорость. Лэннет с невольным уважением отметил самообладание и выучку атакующих. Вновь выстрелил ракетомет сержанта Зант. Еще один электрогрузовик взорвался и, охваченный многоцветным пламенем, рухнул на землю. Из-под обломков выбрались солдаты. Лэннет повернул лицо в сторону ракетометного расчета и помощников-добровольцев, вручную втаскивавших орудие в вертикальный ствол шахты, который служил ему укрытием. Люди и ракетомет мгновенно исчезли.

— Два грузовика долой, — сказал Касид. — Минимум пятнадцать человек в каждом. Это значит, что по меньшей мере тридцать мерзавцев не будут беспокоить нас.

Лэннет прислушался к голосу, доносившемуся из коммуникатора.

— Наш аванпост отступает в долину, — сообщил он Касиду. — Машины тирана идут на посадку. Всего сорок грузовиков. Примерно пять сотен человек.

— Минус тридцать, — мрачным тоном поправил лейтенант.

— Мы занимаем свою позицию, — продолжал докладывать Бендил, — и выходим из зоны действия полевой аппаратуры. Будем держать связь через спутник.

Лэннет подтвердил получение информации. Он жалел, что ныряльщиков не будет рядом, но собирался в полной мере использовать их уникальные навыки. Для этого им пришлось покинуть туннели.

Из глубины шахты послышался голос Болдана:

— Капитан! Первые машины коснулись земли!

Лэннет выбрался из траншеи и двинулся по туннелю, держась как можно ниже, вплотную к правой стене. В нескольких шагах впереди виднелась дощатая перегородка, которая закрывала почти весь туннель, оставляя лишь узкий проход с той стороны, где находился Лэннет. Оказавшись внутри, он прополз несколько футов до противоположной плоскости перегородки, радуясь тому, что надел шлем, то и дело ударявшийся о деревянный потолок. В нескольких метрах от первой перегородки была устроена такая же вторая, с проходом у противоположной стены. Обогнув ее, Лэннет очутился в ярко освещенном пространстве и оглянулся назад. Перегородки казались вполне надежными; булыжники внутри деревянных каркасов должны были поглотить энергию ракет, влетевших в туннель. Доски были достаточно толстыми и сырыми, чтобы противостоять огню.

Достаточно ли?

Лэннет заглянул поверх плеча Болдана, сидевшего у круглого столика. Перед ним стоял аппарат размером с небольшой чемоданчик, на экране которого были видны солдаты Мандро Та, высаживающиеся из электрогрузовиков. Сосредоточенно нахмурив брови, Болдан рассматривал изображение. Правой рукой он орудовал джойстиком, пальцы левой плясали по клавиатуре.

— Как наступающие отреагировали на появление воздушного шпиона? — спросил Лэннет.

— Никак, сэр. Мы наблюдаем с максимального удаления, через телескопический объектив. Вряд ли у донианцев есть оборудование, которым они могли бы обнаружить прибор.

— Но у Изначальных гвардейцев оно вполне может быть. Сохраняйте прежнюю дистанцию и передавайте крупный план посредством трансфокатора.

Услышав шорох, Лэннет обернулся и увидел офицеров, пробиравшихся к ним с Болданом.

Люди на экране выпрыгивали из машин и, собравшись маленькими группами, двигались вперед.

— Вы только посмотрите, — с горечью заметил Лэннет. — Мы вынуждены прятать ракетометы, и, чтобы приблизиться к нам вплотную, неприятелю достаточно преодолеть пешком отлогий склон.

Едва он умолк, у края изображения вспыхнуло оранжево-красное пламя, которое тут же затянулось серо-бурым дымом и тучей пыли. Атакующие, находившиеся поблизости, залегли на землю. Многие поползли или побежали прочь, но несколько человек остались лежать неподвижно. Офицеры Лэннета отреагировали по-разному. Некоторые радовались. Другие чуть слышно застонали. Кто-то громко, судорожно вздохнул.

Клузанаманн выразил общую мысль:

— Это несколько задержит их. Мины оказались для них полной неожиданностью. Да поможет свет Дарбазо, если выяснится, где мы взяли взрывчатку.

— Да поможет свет всем нам, если люди Мандро Та обезвредят оставшиеся заряды, — возразил Касид. — Капитан, вы говорили, что их пять сотен? А кажется — тысячи.

Словно в ответ на его замечание, несколько электрогрузовиков поднялись в воздух и выстроились в линию. Двигаясь перед пехотинцами на малой высоте, они подорвали мины давлением направленных вниз реактивных струй и полем антигравов. Наступление продолжалось без малейшей заминки.

— Капитан, а зачем им вообще что-либо предпринимать? — спросил старший фельдшер Уондро. — Они могли бы уморить нас голодом. Чего они хотят?

— Не знаю, шеф. Мандро Та поднимает свой собственный мятеж. Может быть, он опасается, что мы сплотим вокруг себя партизанское движение. Либо хочет уничтожить нас, чтобы возвыситься в глазах паровианцев. С ним Изначальные гвардейцы, а значит, в этом деле участвует Этасалоу. В его руках звездные корабли. Мандро Та получит подкрепление, как только ему потребуется. Он может позволить себе терять людей. Мы — нет.

— Мы могли подняться в горы, — с досадой произнес Клузанаманн. — И пусть бы они попробовали нас найти!

Лэннет глубоко вздохнул, подбирая разумный убедительный ответ.

— Я уже объяснял, сержант. Нам некуда идти. Вокруг необитаемый лес. Ни людей, ни припасов. Без снабжения мы погибнем. У нас двенадцать плазганов. Когда их аккумуляторы разрядятся, люди Мандро Та выследят нас и сожгут. Но если Дарбазо и Кейси смогут поднять Стражей, если они ударят по противнику с тыла, у нас будет шанс спастись.

— Так точно, сэр. — В словах Клузанаманна не слышалось надежды.

Лэннет повернулся к экрану. Имперские солдаты взбирались по склонам, обступившим вход в долину. Касид выругался и сказал:

— Я рассчитывал, что Мандро Та повторит ошибку Падайона и попросту войдет в ущелье. Но он собирается установить ракетометы на вершинах и обстреливать нас сверху.

— Я поступил бы именно так, — отозвался Лэннет. — Обстреливал бы входы в туннели, чтобы удержать нас под землей, пока ударные подразделения пехоты пересекают долину. С вершин луч плазгана не достигает туннелей. Они вынуждены приблизиться к нам вплотную.

Словно подтверждая его слова, ракетомет противника открыл огонь. Офицеры услышали удар в тот самый миг, когда раскаленный шар на экране начал свой полет. Вспышки из дула не было видно, но взрыв, раздавшийся почти одновременно, ни с чем другим спутать было нельзя. Несмотря на то, что ракетомет находился далеко и звук был приглушенный, все находившиеся в командном пункте вздрогнули. Болдан отпрянул от экрана, ударив затылком Лэннета.

Послышались еще несколько выстрелов. Коммуникатор Лэннета мигал лампочками и верещал, требуя внимания. И вновь лаконичная речь лейтенанта Бэзила встревожила капитана. Бэзил сообщил:

— Перегородки выдержали, сэр. Мы только что получили ракету. Все целы и невредимы.

— Ни разрушений, ни огня?

— Снаряд пробил доски, расколол камни. Тучи пыли. Этим все и ограничилось, если не считать жуткого грохота.

— Вы находились в наблюдательной траншее?

— Да, сэр. И до сих пор сижу в ней. Голова гудит, словно колокол.

— Проваливайте оттуда, быстре…

Раздался шум. Коммуникатор щелкнул. В туннеле послышались отзвуки далекого разрыва.

— Бэзил! Бэзил, вы живы?

— Слышали? — возбужденным голосом заговорил Бэзил. — Очень громко. — И извиняющимся тоном добавил: — Я еще немного посижу в траншее. Если сюда прилетит еще одна ракета, я не хотел бы оказаться на ее пути.

— Вас понял. Отключаюсь. — Спорить было не о чем, и Лэннет вызвал сержанта Зант. — Вы уже вернулись на батарею?

— Да, сэр. Мы закрыли выход на поверхность. Ракетомет номер два вот-вот выпустит снаряд по противнику, обстреливающему второе отделение.

— Поторопитесь, Зант. Стреляйте и прячьтесь.

— Есть, сэр. Отключаюсь. — Выстрел прозвучал почти одновременно с этими словами. Члены командной группы посмотрели на экран и увидели осколки вражеского ракетомета, взмывшие в воздух. Изображение покачнулось, и поле зрения объектива с головокружительной быстротой переместилось на вершину по другую сторону прохода. Взрыв разметал несколько орудий, их хищные дула высунулись из-за прикрытий. Донианцы принялись торопливо рыть для них окопы.

— Касид, помогите Зант координировать огонь. Напоминайте ей, что они должны постоянно перемещаться. — Словно подчеркивая слова Лэннета, вновь послышался разрыв. Он повернулся к Клузанаманну и сказал: — Идемте со мной, сержант. Я хочу осмотреть позиции отделений. Проверим мины и электропроводку. Атакующие подразделения в любую минуту могут ворваться в долину.

— Провода и заряды в полном порядке, капитан.

Что-то в голосе Клузанаманна заставило Лэннета насторожиться, но он решил не обращать на это внимания.

— Я хочу убедиться в этом лично, — сказал он. — Осмотр не отнимет много времени.

Под звуки перестрелки они торопливо шагали по туннелям, взбирались и спускались по шахтным стволам, соединявшим коридоры. Как и утверждал Клузанаманн, все было исправно.

Они вернулись в командный пункт в ту самую минуту, когда передовые подразделения Мандро Та хлынули в долину. Лэннет узнал их с первого взгляда.

— Изначальные гвардейцы с плазганами. Шагают своей нелепой походкой, высоко задирая ногу. Касид, как дела у ракетометчиц?

— Мечутся как дьяволы. Мандро Та, верно, думает, что у нас два десятка орудий. Они показываются то тут, то там. Для пущей быстроты к каждому приставлено по пять человек.

— Им предстоит поразить еще много целей.

— Я бы сказал, слишком много, — с гримасой ответил Касид.

— Пусть перенесет огонь на гвардейцев. Остановить она их не сможет, но хотя бы нанесет им урон. Это все, что нам нужно.

— Зант справится. — Касид отвернулся, передавая приказ.

Болдан выругался, привстал и склонился над экраном. Лэннет заглянул ему через плечо. Изображение бешено плясало, явно выйдя из-под контроля. Болдан крикнул:

— Сукин сын! Проваливай от моего самолета! Где ты? Откуда взялся? — Изображение на мгновение застыло, и он схватил джойстик обеими руками. Изображение вновь заметалось, потом экран стал черным. Болдан рухнул в кресло. — Проклятие!

Клузанаманн протиснулся мимо Лэннета и похлопал капрала по плечу.

— Ты продержал свой аппарат в воздухе куда дольше, чем мы рассчитывали. Вероятно, электромобиль зашел ему в хвост.

Но Болдан был безутешен:

— Я должен был увидеть его. Я забыл об осторожности. Что мы теперь будем делать?

— То же, что люди делали во все времена. Смотреть собственными глазами. Именно для этого мы вырыли наблюдательные траншеи. Идем.

С языка Лэннета был готов сорваться запрет. Старшим сержантам не место в передовом дозоре. Но он передумал. Клузанаманн явно сгорал от нетерпения заняться чем-либо, вдобавок в его присутствии здесь не было особой нужды. Лэннет проводил взглядом сержанта и капрала, пробрающихся сквозь проходы в перегородках.

Подумав, что ему и самому не мешало бы осмотреться, Лэннет секунду спустя присоединился к Клузанаманну и Болдану. Неимоверные усилия сержанта Зант оказались практически бесполезными. Ее попадания были убийственно точны, но ракет было слишком мало, чтобы задержать противника. Почти не неся потерь, гвардейцы быстро продвигались вперед. Лэннет успел лишь изумиться их упорству и дисциплине, когда атакующие достигли туннелей первого уровня, расположенных прямо под ним.

Клузанаманн сплюнул.

— Ну все, начинается, — сказал он, и снизу донеслись первые вопли рукопашной. Третье отделение набросилось на противника.

Лэннет бегом вернулся в командный пункт. Протискиваясь через проход, он крикнул Касиду, приказывая вновь перенести огонь ракетометов на основные цели. Потом он связался с первым и вторым отделениями, велев им прикрывать запланированное отступление третьего в глубь горы. Оба отделения доложили, что, как только они присоединились к третьему, их атаковали с флангов.

Лэннет спустился к оборонительной позиции, которую должны были занять при отступлении лейтенант Ялунда и его люди. Это была просторная пещера. Ее стены прорезали вертикальные ниши. Три из них занимали бойцы с плазганами в руках. Дюжина остальных служила прикрытием солдатам, вооруженным мечами. Из туннеля в дальней стене, напротив которой стояли Лэннет и Ялунда, хлынули Стрелки. Сняв очки ночного видения, они выныривали из тьмы, вступая в тусклое пятно света, который давали крохотные голые лампочки. Туннель, в котором засели остальные люди Ялунды, сразу по выходе из пещеры круто изгибался. Этот изгиб обеспечивал надежную защиту от выстрелов в упор. Появившиеся Стрелки заняли места бок о бок со своими товарищами и двумя офицерами.

Выглянув из-за угла, Лэннет увидел последнего Стрелка, который выбежал из туннеля и бросился к Ялунде. Мельком посмотрев на капитана, он доложил:

— Арьергард, лейтенант. Противник едва не наступает мне на пятки. Кардо сожгли лучом плазгана. — На лице юноши читалось изумление. Ужасная смерть напарника была для него чем-то новым, неведомым и вызывала скорее удивление, нежели боль.

Ялунда оттеснил его в задние ряды и сказал Лэннету:

— Посмотрим, что из этого получится.

Он взял небольшую деревянную дощечку с четырьмя кнопками и нажал одну из них. Под потолком дальнего туннеля вспыхнули лампы. Туннель оказался длинным, в сотню шагов, и прямым как струна.

Свет застал бегущих гвардейцев врасплох. Их очки были настроены на тепловое излучение. Гвардейцы замедлили шаг, переключая аппаратуру, но продолжали продвигаться, не останавливаясь. Ялунда нажал вторую кнопку. Раздался взрыв, от стены отвалился большой кусок. Каменные осколки скосили передовых гвардейцев, но бежавшие следом перепрыгивали через тела товарищей, не обращая внимания на стоны раненых.

— Да поможет нам свет, — пробормотал Лэннет, невольно опуская ладонь на рукоять меча.

Ялунда нажал третью кнопку. Взрыв опрокинул еще несколько гвардейцев, туннель скрылся в пелене дыма и пыли. Атака не замедлилась. Кашляя и спотыкаясь, гвардейцы ворвались в пещеру. Стрелки включили плазганы на полную мощность. Противник открыл ответный огонь, и пещера наполнилась слепящим бело-голубым сиянием. Кто-то из Стрелков вскрикнул, выронил плазган. Другой выскочил из ниши, поднял его и успел расстрелять противника, прежде чем луч настиг его самого. В пещеру вбегали все новые гвардейцы.

— Берегись! — крикнул Ялунда и нажал последнюю кнопку. Чудовищное сотрясение воздуха оглушило Лэннета и отбросило его назад. Открыв глаза, он увидел на месте туннеля завал. Смертоносная ловушка захлопнулась. Гвардейцы с натугой пытались подняться на ноги. Стрелки, укрывавшиеся до сих пор в нишах, действовали осторожно, но энергично. Они прочесали темную пыльную пещеру. Когда они закончили, оставалось лишь оказать помощь раненым. В пещеру торопливо вошли два фельдшера с фонарями. Первый же гвардеец, к которому они приблизились, замахнулся на них мечом. Стрелки набросились на него и обезоружили. Гвардеец продолжал сопротивляться, изрыгая проклятия, кусаясь и царапаясь. Наконец его скрутили, и он мгновенно утих, по очереди обводя взглядом лица пленителей. Его глаза были широко распахнуты, губы беззвучно шевелились. Потом он пронзительно завизжал, корчась в судорогах. Державшие его Стрелки не ослабили хватку, но отклонились, пытаясь оказаться подальше от источника жуткого, режущего ухо звука. Казалось, ему не будет конца. Потом он прервался. Фельдшер, державший раненого за запястье, изумленно пробормотал:

— Остановилось. Его сердце остановилось.

— Еще один зашевелился! — крикнул Лэннет. — Быстрее!

Второй фельдшер двигался, словно в полусне. Он потянулся к раненому. Гвардеец перекатился и выстрелил из плазгана, который прятал под собой. Луч воспламенил рукав фельдшера. Подоспевший Стрелок обезглавил гвардейца мечом.

— Всем подразделениям, — сказал Лэннет в микрофон коммуникатора. — Гвардейцы продолжают драться до последнего вздоха. Опасайтесь раненых. Все пленные должны быть связаны. Подтвердите получение приказа. — Он дождался, пока ответят все командиры. По лестнице торопливо спустились Клузанаманн и Болдан.

— Они уже здесь, шкипер, — сказал сержант. — Все гвардейцы до единого. Примерно двести человек. Они проникли через четвертый и шестой туннели и рассыпались в обоих направлениях. Полезли по лестнице в туннель командного пункта. Нам удалось подстрелить парочку.

Он умолк, и Болдан показал Лэннету плазган.

— Мы взорвали лестницу и смылись.

— Что с офицерами командной группы?

— Засели наверху и ждут распоряжений.

Лэннет связался с другими отделениями. Оба вели ожесточенный бой. Выслушивая доклады, он почувствовал очередное сотрясение — взрыв завалил еще один туннель. Лэннет сказал обступившим его людям:

— Ничего не понимаю. Мандро Та выставил против нас только бойцов Изначальной гвардии.

— Что будем делать, капитан? — спросил Ялунда.

— Выделите два полных звена и отправьте их на помощь Бендилу и ракетометчицам. Я с остальными людьми поднимусь в штабной туннель. Я не хочу оставлять без защиты свой опорный пункт, но пока Мандро Та не послал гвардейцам подкрепление, у нас сохраняется шанс окружить их и уничтожить. Вооружитесь трофейными плазганами. Поддерживайте непрерывную связь; нам необходимо в любой момент знать, где находится тот или иной человек. И не забывайте, эти гвардейцы — сущие нелюди, каких вы не видывали в жизни. Будьте осторожны с ними.

Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы сформировать два полных звена. В распоряжении Лэннета остались пять человек с ранениями той или иной степени тяжести. Вернувшись в командный туннель, Касид направил двух из них в наблюдательную траншею. Несколько минут Лэннет выслушивал доклады по коммуникатору, рассматривая холодные разноцветные вспышки — безмолвные свидетели сражения, жизни и смерти. Снаружи ракетометы противника непрерывно обстреливали отверстия туннелей. Ожесточенный ответный огонь батареи Зант воодушевлял бойцов. Лэннет подумал, что она вполне заслужила медаль.

Услышав далекий звук, донесшийся из глубины туннеля за их спинами, Лэннет решил, что это ему почудилось из-за вынужденного безделья и тревоги. Клузанаманн развеял его иллюзии:

— У нас гости, шкипер. Они все же пробрались на наш уровень.

— Упорные мерзавцы, — заметил Касид.

Лэннет взял плазган:

— Не думал, что мне когда-нибудь придется воспользоваться им.

— Минутку! — Касид выпрямился, широко расставив ноги. — Такое уже случилось однажды, в Тебесе. Довольно. Вы — командир. Без вас нам не обойтись.

Он был прав. Лэннет неохотно отдал аппарат.

— Возьмите у Ялунды двух легкораненых и всех остальных, кроме тяжело пострадавших и Клузанаманна. Сержант, вооружитесь мечом. Гвардейцам безразлично, кто перед ними — врач или боец. Касид, в случае опасности докладывайте. Если мне нельзя идти в бой, то ивам нечего корчить из себя героя. Вы меня поняли?

Касид ухмыльнулся:

— Если что, мы вам крикнем.

Лейтенант и солдаты покинули туннель, настроив очки на тепловое излучение. Когда они ушли, Лэннет сказал:

— Я знаю, сержант, вы хотели бы пойти с ними. Но мне может потребоваться помощник. Кто-нибудь опытный.

— Что-то мне не по себе, — отозвался Клузанаманн, и Лэннет удивленно приподнял брови. Ветеран продолжал: — Я всегда надеялся умереть в гражданском костюме. Мне и в голову не приходило, что я приму смерть, находясь в своей будущей могиле. Я не хочу умирать в этом мраке. Очень не хочу.

— Я понял вас. Сам я об этом не думал.

— И не думайте. Вам это не понравится. — Клузанаманн попытался рассмеяться, но смех не удался.

Несколько секунд спустя послышался взрыв ракеты, вслед за которым раздался вопль боли. Коммуникатор Лэннета защебетал. Лэннет прислушался, бледнея.

— Шкипер, мы попали в западню, — сказал Касид. — Тупиковый туннель, уходящий вправо. Нас настигают сзади. Выхода нет. Нам остается лишь двигаться вперед.

Лэннет услышал жужжание и треск плазганов. Кто-то отчаянно закричал.

— Идем на помощь, Кас, — произнес Лэннет. — Держитесь.

Клузанаманн уже исчез в туннеле. Лэннет выхватил меч и бросился следом. Он думал о Нэн.

Глава 46 ▼▼▼

Мандро Та и полковник Абак лежали на склоне вдали от сражения, высунув из-за вершины головы.

— Какие новости, полковник? — спросил тиран. — Надеюсь, все уже кончено?

— Еще нет, тиран. — Абак бросил взгляд на хронометр. — Прошло всего два часа. Протяженность туннелей составляет многие мили.

— Стрелков меньше двух сотен. Двенадцать плазганов против ваших ста пятидесяти.

— Сэр, мы ничего не знали о минах, не подозревали о том, что противник станет взрывать туннели. Я хотел бы заметить, сэр, что ваши ракетометы практически бесполезны.

— Они отвлекли на себя огонь орудий Лэннета, дали вам возможность войти внутрь. Но я бы не сказал, что от этого была какая-то польза.

Абак хотел возразить, но его отвлек щебет коммуникатора. Выслушав сообщение, он просиял:

— Лэннет в наших руках.

Мандро Та встал на колени и высунулся из-за гребня горы по пояс. Тут же сообразив, какой опасности он себя подверг, тиран побледнел и плашмя бросился на землю, не заботясь о том, что теряет лицо.

— Вы его поймали? Взяли в плен?

— Заманили в ловушку. Мы обложили всю его командную группу. Ему не уйти.

— Стало быть, вы его не поймали. Схватите Лэннета. Приведите его ко мне, и ваше будущее обеспечено. Схватите его.

Абак отдал распоряжения, глядя на коммуникатор с таким видом, будто одного его желания было достаточно, чтобы убить капитана Стрелков.

Перекатившись на спину, Мандро Та поднес к губам свой собственный коммуникатор.

— Приступайте к выполнению боевого плана, — произнес он, не спуская глаз с Абака. На лице полковника отразилась явственная подозрительность, и тиран язвительно улыбнулся ему. — Основной удар захлебнулся. Я посылаю донианцев, чтобы усилить атаку. Надеюсь, вы понимаете.

— Мы сметаем Стрелков со своего пути. Нам нужно время, а не постороннее вмешательство.

— Приведите мне Лэннета. Поймайте его, и я позволю вам действовать по своему усмотрению. — Та указал в сторону долины. — Но если вам это не удастся, в официальном рапорте будет написано, что ожесточенный отпор противника сломил дух ваших людей.

Щеки Абака порозовели:

— Вы так и доложите командору Этасалоу?

— Именно так. — Та отвел взгляд. Реакция полковника насторожила его. Что-то здесь было не так. Казалось, Абак хотел улыбнуться. Нет, это попросту смешно. Мандро Та повернулся на бок, следя за своими солдатами.

Словно намагниченные опилки, они шевельнулись и бросились навстречу друг другу. Беспорядочная праздная толпа превращалась в группы, которые сливались вместе, мало-помалу образуя боевые подразделения. Несколько минут спустя они выстроились безупречными рядами, словно электромобили на расположенной поблизости площадке. Символизм зрелища восхитил тирана. «Какой-нибудь паровианец не преминет сложить об этом поэму, — подумал он. — Какой-нибудь женоподобный изнеженный рифмоплет».

* * *

— Ложись! — Клузанаманн пригнулся и выстрелил прямо перед собой. Сквозь вспышку на экране теплового детектора Лэннет увидел силуэт человека, заваливающегося на спину. Гвардеец выстрелил в ответ; разряд угодил в стену, раскаляя воздух. В тот же миг Лэннет ринулся вперед. Миновав Клузанаманна, он прыгнул на поверженного гвардейца и тяжело рухнул на пол туннеля, одной рукой перенастраивая очки, а другой лихорадочно шаря вокруг в поисках плазгана. Его пальцы наткнулись на тело, погрузившись в месиво поджаренной плоти. От омерзения к горлу Лэннета на секунду подступила едкая рвота. Шум привлек внимание противника, и луч плазгана со звоном отразился от камня в нескольких сантиметрах от капитана. Ответный выстрел Клузанаманна сразил гвардейца; тот обмяк, издав предсмертный вопль. Его товарищи открыли огонь, ориентируясь по звукам и движению. Однако Лэннету хватило короткой заминки, чтобы настроить очки и отыскать оружие. Клузанаманн подполз к нему. Они включили плазганы, водя ими из стороны в сторону и сметая все, что находилось впереди. Разряды плазганов гвардейцев, до сих пор нацеленные на труп, сосредоточились на двух Стрелках, словно лучи смерть-лампы.

Разряд угодил в тело, за которым прятался Лэннет. Оно подпрыгнуло, бессильно взмахнуло руками и вновь повалилось на камни. Какой-то предмет — Лэннету показалось, что это была конечность трупа, — упал сверху ему на шлем. Судя по звукам, Клузанаманну достался такой же подарок. Сержант выругался, точь-в-точь как Лэннет секунду назад. Они вновь открыли стрельбу.

Ответа не было.

Они осторожно подобрались к тому месту, где от основного туннеля ответвлялся боковой. Гвардейцев здесь не оказалось. Но впереди слышался отдаленный шум борьбы.

Они поднялись на ноги и побежали. Клузанаманн, как ни старался, постепенно отставал. Лэннет выругался про себя. Именно этого он боялся с самого начала. Именно теперь, когда на счету был каждый человек, стареющий воин дал слабину. Ему не хватало дыхания, сердце действовало с предельным напряжением.

— Быстрее! — крикнул Лэннет.

Клузанаманн пытался что-то сказать в ответ, шумно отдуваясь. Он было поравнялся с капитаном, но вскоре опять остался позади. Лэннет продолжал мчаться вперед.

Касид занял оборону в Т-образном разветвлении туннеля, тем самым обеспечив себе две защищенные позиции для стрельбы и вынудив противника наступать в открытую. Лэннет замедлил шаг, прижимаясь к стене. Он насчитал шесть гвардейцев, которые все еще продолжали вести огонь. Лэннет по-пластунски пополз по туннелю. Что-то коснулось его ноги; пальцы Клузанаманна. Сержант двинулся вровень с ним вдоль противоположной стены.

Разряд, выпущенный кем-то из людей Касида, миновал гвардейцев, залегших впереди. Он угодил в пол туннеля на расстоянии вытянутой руки перед Лэннетом.

— Проклятие, — пробормотал он себе под нос и выстрелил, одновременно крикнув во весь голос: — Касид! Ложитесь! Это мы!

Непроглядная тьма туннеля наполнилась светом. Смертоносные вспышки раскалили воздух, неся людям смерть. Гвардейцы отстреливались и погибали; их тела издавали шипение и смрад. Все было кончено в считанные секунды. Один из оставшихся в живых гвардейцев судорожно пытался втянуть воздух в легкие, взорванные энергией разряда, который превратил в пар кровь в их сосудах. Другой чуть слышно бормотал что-то, угасая с каждым биением слабеющего сердца.

Уцелевшие Стрелки растерянно топтались вокруг, словно не веря тому, что остались живы.

Лэннет положил конец возникшей паузе. Затаив дыхание, он включил поисковые огоньки коммуникатора. То, что он увидел, едва не заставило его расплакаться. Первому и второму отделениям удалось отстоять свои последние оборонительные позиции. Между ними мерцали красные точки, изображавшие противника. На глазах Лэннета одна из них угасла. Он вызвал командиров всех трех отделений. Все отозвались. Судя по голосам, они были крайне измотаны, но живы.

— Кажется, получается, шкипер, — сказал Касид. — Мы справимся.

— Возвращайтесь на командный пункт, — велел Лэннет и принялся выяснять подробности, выслушивая торопливые доклады офицеров. Донесения о потерях погасили его вспыхнувшее на миг воодушевление. Лейтенант Март произнес:

— Эти гвардейцы сумасшедшие. Мы были вынуждены их убивать. Никто из них не отступил ни на шаг. Один попытался зубами вырвать горло моему бойцу.

— Выполняйте свою работу, — отозвался Лэннет. — Все волнения оставим на потом.

В разговор вклинился Ялунда:

— Мы приблизились вплотную к людям Бэзила и практически очутились на линии огня. Мы не можем двигаться дальше.

— Доложите обстановку. — Мгновение спустя на карте Лэннета возникли новые линии. Он спросил: — Сколько там гвардейцев?

— Десять. Может быть, пятнадцать.

— Бэзил? Ваши предложения?

— Мы могли бы на руках перенести ракетомет и обстрелять туннель.

— Замечательно. Так и сделайте. Ялунда, отведите бойцов к своему опорному пункту. Март и Бэзил, любой ценой прорывайтесь в командный туннель. Возьмите с собой все оружие и снаряжение. Мы объединяем силы.

Лэннет изумился тому, как быстро он достиг командного поста и как уютно почувствовал себя, оказавшись там. Даже электрическое освещение продолжало функционировать. Он поспешил к наблюдательной траншее. Последний уцелевший ракетомет сержанта Зант продолжал перестрелку с орудиями противника. Окружающие высоты были покрыты жертвами ракетометчиц, но сами девушки были целы и невредимы. Лэннету оставалось лишь гадать, долго ли еще им будет сопутствовать удача.

Казалось, взвод обречен. Однако подвиг Стрелков останется в памяти людей. Солдаты любят жизнь не меньше остальных. Они не хотят погибать в безвестности. Большинство надеялись лишь на то, что их не забудут. Высшая справедливость не позволит, чтобы история обороны Вайи канула в забвение.

Снаряд ракетомета раскрошил скалу чуть в стороне от входа в туннель. Лэннет ответил замысловатым ругательством. Как только он скрылся в проходе, ведущем внутрь шахты, один из наблюдателей с улыбкой постукал себя по голове пальцем и закатил глаза.

Вернувшись в штаб, Лэннет почуял неладное. Все молчали, но лица были красноречивее любых слов — лица всех присутствующих, кроме Клузанаманна. Старший сержант сидел у стены, уронив голову на руки, сложенные на коленях.

— В чем дело? — спросил Лэннет.

По лицу Болдана текли слезы.

— Он умирает. Фельдшер Уондро уже идет сюда. Вы должны его спасти.

Лэннет невольно повернулся к Клузанаманну, не веря своим глазам. Сержант казался таким спокойным, невозмутимым. Лэннет подбежал к нему и опустился на колени.

— Сержант! Вы ранены? — Не было ни крови, ни видимых повреждений. Однако, когда он приподнял лицо и открыл глаза, Лэннет увидел, что смерть уже наложила на его взгляд свой отпечаток. Сержант выпрямился, оставив крохотную слезинку на нагрудном кармане. Ее окружало темное кровавое пятнышко.

— Пока мы лежали, проклятый каменный осколок пробил мне голову и застрял где-то внутри, — скрипучим голосом проговорил он. — Со мной кончено.

— Мы подлатаем вас. Держитесь.

— Уже начинаю холодеть. Видел слишком много смертей… теперь наступила моя очередь. — Клузанаманн закрыл глаза и обмяк. На секунду Лэннету показалось, что он умер. Но потом сержант собрался с силами. — Вынесите меня наружу. Туда, где свет. Не хочу умирать здесь. Темно. Вы понимаете?

— Болдан. — Лэннет взял руку Клузанаманна. Капрал положил себе на плечо другую. Они вместе провели сержанта к выходу из туннеля. Лэннет взглядом и кивком головы велел наблюдателям уйти. Усадив Клузанаманна, Болдан расположился позади, поддерживая верхнюю часть его тела в вертикальном положении. Лэннет сел рядом. Клузанаманн повернул лицо к выходу, к небу, на фоне которого виднелись силуэты гор. Он улыбнулся и чуть слышно сказал:

— Стрелок. Боится темноты. Как же это получилось?

Нечто похожее на смех содрогнуло его грудь. Он поморщился. Из ноздрей хлынула кровь, стекая неторопливыми струйками.

Снаружи продолжалась яростная стрельба ракетометов. Крики схватки и грохот разрывов заглушали тяжелое, похожее на треск рвущейся материи дыхание ветерана.

— Свет не оставил нас, сержант. Он выбрал для нас славный бивуак. Вы меня слышите? — Лэннет взял руку Клузанаманна, и тот ответил едва ощутимым пожатием. Потом его пальцы ослабли. Лэннет протянул руку и закрыл глаза товарища. Он оставил Болдана в одиночестве оплакивать сержанта.

В тот самый миг, когда Лэннет появился в командном пункте, с противоположной стороны туда вошел фельдшер Уондро. Он посмотрел на капитана, замедлил шаг, остановился.

— Клузанаманн не дождался вас, — сказал Лэннет. — Вы ничем не смогли бы ему помочь. Как дела в госпитале?

— Я не в силах задержать там ни одного человека. Солдаты приходят, мы перевязываем их, и они вновь бросаются в бой. Сражаются даже те, кому полагалось бы лежать на операционном столе. В живых осталось меньше девяноста человек.

— Вам не мешает отдохнуть. Присядьте на минуту.

— Никак нет, сэр. Только не сейчас. — Он ушел, не дожидаясь возражений. Лэннет хотел улыбнуться, но не смог.

— Замечательный лозунг. «Только не сейчас».

Ожил коммуникатор. Вызывал Бендил.

— У меня два сообщения, капитан, — сказал он. — Донианцы рассаживаются по машинам. Судя по позициям корректировщиков посадки, они намерены приземлиться на противоположном склоне горы, у ущелья. Со стороны Тебеса приближается еще одна группа грузовиков.

— Понял вас, — отозвался Лэннет. — Полагаю, наступило время для вашего шоу. Вы готовы?

— Так точно, сэр. Желаю вам удачи. Передайте этому грубияну, старшему сержанту, что когда все кончится, он должен поставить мне бокал пива.

— Думаю, он сам это знает, но я напомню ему, если встречу. Да пребудет с вами свет.

* * *

Бендил жестом подозвал своих людей.

— Пора открывать скачки, — сказал он. — Всем участникам занять места на дорожках.

Шесть ныряльщиков разбились по парам и исчезли в зарослях кустарника. Они вернулись с длинными сумками, открыли их и извлекли загадочную мешанину из стержней, ткани и проволоки. Лихорадочно орудуя инструментами, они собрали крохотные микропланы. На верхних плоскостях крыльев поблескивали обсидианово-черные диски солнечных батарей. В промежутке между двумя трубами, образовавшими хвостовой отсек, размещались продолговатые топливные элементы.

Вновь углубившись в кусты, ныряльщики принесли сорокалитровые пищевые контейнеры. За полупрозрачным пластиком плескалась жидкость. Каждый микроплан нес на себе четыре контейнера, подвешенные на крюках под крыльями.

Напутствие Бендила было кратким и энергичным.

— Если вас заметят с электромобилей, вам конец. От лунных ос эти штуки не защищают. Летите в обход, заходите с тыла. Действуйте агрессивно; Стрелки и ребята из звена Малых судов надеются на вас. У вас есть только одна попытка; повторять атаку запрещаю. Прилетели и улетели. Вернувшись сюда, прячьтесь.

— А сами вы что будете делать, шеф? — спросил один из ныряльщиков.

— Я устрою диверсию.

Боец поморщился:

— Вот как? И что же именно? Не нравится мне все это.

— Когда вернешься, получишь взыскание. А теперь действуйте.

Ныряльщики нехотя расселись по микропланам, беспокойно оглядываясь на Бендила. Тот буравил их свирепым взором.

Один боец занимал левое сиденье, второй бежал справа, толкая микроплан и помогая ему набрать взлетную скорость. Как только бегун запрыгивал на свое место, крохотный самолетик проседал к земле, угрожающе кренясь. Тем не менее все три машины поднялись в воздух. Бендил смотрел вслед самолетам, которые петляли между деревьями, снижая тягу и направляясь к побережью.

Бендил бросился вверх по склону, перебегая от укрытия к укрытию, постепенно сворачивая к холму между стоянкой машин противника и гребнем горы. Выбрав один из электромобилей, он приблизился к нему в тот самый миг, когда микропланы развернулись и полетели ему навстречу.

Бендил начал подкрадываться к донианцу, вольготно раскинувшимуся в пилотском кресле, не спуская при этом глаз с двух офицеров, лежавших на горной гряде. Бендил знал, что один из них — Мандро Та. Прячась за кустарником, опытный десантник подполз к машине вплотную. Он метнулся к борту электромобиля и распахнул дверцу. Пилот не успел даже изумиться. Одним могучим, плавным движением Бендил свернул ему шею. Мгновение спустя он уже сидел за штурвалом, нажимая кнопки. В соседнем кресле лежал плазган пилота.

Электромобиль с ревом преодолел пологий подъем. Та и Абак разом повернули лица на звук. Основная сила столкновения пришлась на долю полковника. Его изувеченное тело опрокинуло Мандро Та, и тот покатился, беспомощно размахивая руками.

Электромобиль тут же оказался под прицелом ракетомета. Бендил бросил машину вправо, выставив в окошко плазган. Разряд угодил в блок питания орудия. Энергия взрыва развернула электромобиль в воздухе и швырнула его вниз, в сторону набитых донианцами грузовиков, которые уже начинали взлетать. Бендил едва успел выровнять машину, не дав ей врезаться в ближайшую колонну. Он раз за разом нажимал спусковой крючок плазгана, пролетая над грузовиками так близко, что ему были видны лица его жертв.

К этому времени противник открыл ответный огонь. В воцарившейся сумятице грузовики сталкивались друг с другом. Краешком глаза Бендил заметил необычную вспышку. В тот же миг электромобиль вздрогнул и скользнул в сторону. Колено десантника вмялось в дверцу. Он напряг все силы, пытаясь обуздать машину. От напряжения у него закружилась голова, к горлу подступила тошнота. В колене возникла мучительная боль. Сквозь дыры, пробитые в обеих дверцах снарядом ракетомета, с воем задувал ветер. Струя воздуха подхватила фонтанирующую кровь, взбивая ее бурлящей алой пеной.

Издав безумный отчаянный вопль, Бендил ударил лучом плазгана по скоплению искореженных, смятых грузовиков. Спусковой крючок заклинило, и разряды вырывались сплошным огненным потоком. Бендил направил электромобиль в гущу машин противника.

Ныряльщики с высоты смотрели, как гибнет их командир. Микропланы, словно хрупкие игрушки незамеченными парили над адским котлом, сбрасывая вниз чистый спирт. Некоторые грузовики уже горели. Пламя с поразительной легкостью перекидывалось на другие машины, поджигая их.

В считанные секунды безупречно организованное наступление донианцев превратилось в беспорядочный хаос.

Ракетометы без труда нащупали в небе микропланы. Мягко вздрогнув, будто мотыльки, они ломались и, кружа, падали в самую гущу огня, словно притянутые неведомой силой.

* * *

Лэннет отвернулся от трупов, лежавших рядами в помещении, примыкавшем к госпиталю. Посмотрев ему в лицо, Уондро сказал:

— Не надо было вам приходить сюда, капитан. Идемте; вы нужны раненым больше, чем мертвым.

— Я не мог не прийти. Память — это очень важно, понимаете? Мы должны помнить. — Фельдшер прикоснулся к его локтю, и Лэннет вздрогнул всем телом. Выражение его лица не изменилось; он не произнес ни звука. Тем не менее, фельдшер отпрянул назад, словно обжегшись. Едва Лэннет двинулся прочь, он с облегчением вздохнул. Они уже входили к раненым, когда Лэннета вызвал Ялунда.

— Мы возвращались в свой сектор. Гвардейцы напали на нас из бокового туннеля. Не знаю, сколько их. Мы… — коммуникатор умолк.

Лэннет закричал в микрофон. Из аппарата послышался другой голос, с изнеможением произнося слова:

— Лейтенант убит. Нас осталось десять. Вокруг толпы гвардейцев. Некоторые направились к второму отделению. — Раздался высокий скрежещущий звук. Огонек, показывавший на карте Лэннета расположение отделения Ялунды, угас.

Скованный напряжением, Лэннет едва сумел подавить желание тут же отправиться к месту происшествия. Ему было необходимо подумать. Если гвардейцы, преследуя остатки третьего отделения, ворвутся в госпиталь… Он застонал и закрыл глаза, вспоминая схему туннелей. Вызвав Касида, он воспроизвел ему последнее сообщение и велел заблокировать все туннели, ведущие к позициям второго отделения. Потом он связался с Бэзилом и потребовал доложить обстановку.

Голос Бэзила звучал так, словно он постарел на много лет.

— Ракетомет сдерживает их. Мы не можем продвигаться вперед. По-моему, часть гвардейцев отправились вслед за Ялундой. Вслед за третьим отделением.

Лэннет выключил коммуникатор и сказал раненым:

— Мне нужны все, кто может драться. Оружие возьмите у дверей. Идемте.

На его призыв откликнулись все, кто мог подняться, ходить, нажимать спусковой крючок. Те, кто были полностью выведены из строя, плакали. Пока добровольцы разбирали оружие и настраивали очки, Лэннет сказал Уондро:

— Вооружите всех, кто может хотя бы шевелиться. — Фельдшер с молчаливой мольбой смотрел на него, и Лэннет добавил: — Я не хочу, чтобы их перерезали, как беспомощный скот. Людям нужно дать возможность защищаться. Проследите за этим.

Он повел двенадцать калек в туннель, приказав Касиду подготовить первое отделение к обороне последней позиции у госпиталя.

— Ни второго, ни третьего отделений больше не существует, Кас, — сказал он. — Я приведу всех, кто еще может сражаться.

Люди Бэзила вели бой на пересечении главного туннеля с боковым штреком. Судя по последнему сообщению Ялунды, его люди находились за этой точкой. Собравшись с мыслями, Лэннет вспомнил, что боковой ход через хитросплетение туннелей вел к входу в подземелье, расположенному под командным пунктом. Именно там атакующие проникли внутрь, тесня отступающее третье отделение.

Группа гвардейцев, до сих пор находившаяся в резерве, исследовала туннели, ища проход.

Лэннету предстояло дать им отпор. В его распоряжении было всего двенадцать раненых.

Они свернул в боковой штрек и, едва очутившись там, услышали шум схватки. Приблизившись, они обнаружили, что огонь ведется сразу за поворотом, слева. Выглянув из-за угла, Лэннет увидел гвардейцев, которые лежа расстреливали стену в сотне шагов впереди. Секунду спустя Лэннет сообразил, что это завал, оставшийся в том месте, где третье отделение взорвало потолок туннеля. Бойцы укрылись за камнями, сдерживая наступление гвардейцев.

Справа вдалеке выстрелил ракетомет Зант. Лэннет вновь вдвинулся в проход и вновь попытался вызвать третье отделение. Потом выбрал четырех Стрелков, которые могли действовать клинками.

— Вы четверо останетесь здесь со мной. Вторая четверка займет позицию у угла. Остальные держитесь за их спинами. Я крикну третьему отделению прекратить огонь. В этот момент передовая четверка обстреляет гвардейцев. Они всего в десяти шагах от поворота. Цельтесь низко. Не попадите в наших людей. Под прикрытием вашего огня остальные ворвутся в туннель и тоже обстреляют гвардейцев. Как только я вновь подам голос, прекращайте стрельбу. Мы впятером атакуем уцелевших. Вопросы? — В воцарившейся тишине Лэннет добавил: — Начинаем!

Его крик ошеломил гвардейцев. Пользуясь растерянностью противника, в бой вступила первая четверка. К тому времени, когда накатила вторая волна огня, испуганные гвардейцы разом стреляли в обоих направлениях. Крича и завывая, Лэннет и четверо его товарищей врезались в гущу сражения. В рукопашной схватке плазган теряет свои преимущества. Рубя и нанося колющие удары, Стрелки произвели ужасное опустошение в рядах гвардейцев. Враги бешено сопротивлялись, но погибли все до одного. Несколько секунд, показавшихся вечностью, Лэннет стоял, прислонившись плечом к стене туннеля, спиной к спине с последним выжившим меченосцем. И только когда тот заговорил, Лэннет понял, что это женщина.

— Это все, сэр? — спросила она сквозь крики и стоны раненых. — Все кончено?

Лэннет подумал об Уондро. Истерика душила его. Взяв себя в руки, он ответил:

— Нет, боец. У нас остались кое-какие дела. А теперь пора возвращаться.

* * *

Вновь прибывшие электрогрузовики опустились на землю, окружив рассеянные силы донианцев.

Кейси одним из первых вышел из машины. Сопровождавшие его Стражи выдвинули замаскированный ракетомет, привинченный к раме грузовика. Дуло орудия было нацелено на растерянных донианцев. Еще двенадцать экипажей сделали то же самое. Шесть машин приземлились на вершинах, обступивших кровавое побоище. Прежде чем донианцы успели развернуть свои орудия и открыть огонь, они были уничтожены.

Кейси взял микрофон. Его усиленный голос перекрыл треск горящих грузовиков, команды офицеров, стоны раненых:

— Солдаты Донии! Вы окружены! Сдавайтесь, и вам не причинят вреда. Вашим раненым нужна помощь.

Ошеломленные донианцы неловко переминались с ноги на ногу. Некоторые попытались спрятаться. Другие поднимали пустые руки. Все они с подозрением следили за Кейси, который поднес к уху коммуникатор. Когда он вновь заговорил, в его голосе слышалось радостное возбуждение. С вершины холма поднялся электромобиль и двинулся в сторону принца. Он сказал:

— Паро желает только мира. Сражение окончено. Вы оказались вдалеке от родного дома, многие из вас ранены. — Гул двигателей заглушил его слова. Он вновь умолк. Из машины выпрыгнули люди. Между двух Стражей заплетающимся шагом двигался какой-то человек. Стражи подвели его к Кейси. На этот раз в голосе принца зазвучало торжество: — Сдавайтесь! Последуйте примеру тирана Мандро Та!

Звон оружия, швыряемого на землю, сливался с унылым шарканьем сотен подошв. Паровианские врачи бросились к раненым донианцам.

Мандро Та опустился у ног Кейси. Микрофон подхватил его жалобные, невнятные слова:

— Как такое могло произойти? Разве вы не знаете, что я ношу противоплазгановый панцирь?

Глава 47 ▼▼▼

Лэннет нимало не сомневался, что конференц-зал королевского дворца Паро еще не видывал в своих стенах такой необычной компании. Присутствие короля, принца и тирана было чем-то само собой разумеющимся. Появление капитана Стрелков, капитана звездного корабля и простолюдина, каковым был Дарбазо, казалось по меньшей мере странным, а молодая женщина-врач с пятилетней девочкой на коленях выглядела здесь неуместно вовсе.

Сияющие отполированные почти до зеркального блеска стены четырехметровой высоты окружали длинный стол. Он тоже был металлический; его столешница представляла собой карту Паро, инкрустированную медью, бронзой, золотом и сталью всевозможных оттенков. Лэннет поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от изображения долины Вайи. Недавно врезанная золотая надпись сообщала, что долина отныне является мемориалом в память о ста сорока двух Стрелках и ныряльщиках, отдавших жизнь за свои идеалы и за Паро.

Кресла были стальные, с обитыми сиденьями, спинками и подлокотниками. На стенах поблескивали десятки мечей, некогда принадлежавших национальным героям. С потолка свисали вымпелы. За массивным королевским креслом в золотом ящике, открытом внутрь помещения, стоял великолепный меч, опиравшийся на кончик лезвия.

В кресле сидел Кейси.

Справа от него сидел поникший Дерус, разглядывая свои сцепленные пальцы, лежащие на столе. Места по левую руку от Кейси занимали Дарбазо и еще двое гражданских. Один из них был капитан Мэллен, руководивший сдачей мятежного флота в Тебесе. За три месяца, миновавшие после битвы в Вайи, он не сказал Лэннету ни одного доброго слова.

И Кейси тоже. Лэннет с огорчением подумал, что никто, кроме предводителей повстанцев, не встречался с ним. Принц приехал на погребальную церемонию в долине, переломил о колено жертвенный клинок и поблагодарил Стрелков. Лэннет понимал, что Кейси был искренен в своей речи и своих действиях. Но в них не чувствовалось печали. Этот новый Кейси сознавал, что возвышение одного человека происходит за счет падения другого. Тот, прежний, принц вряд ли получил бы подобный шанс. И вряд ли ему понравилась бы такая перспектива.

— Император согласился начать переговоры о предоставлении Паро статуса республики, — заговорил Кейси. Он взял со стола пачку документов. — Мы получили это сегодня утром. Создание окончательного варианта потребует многолетних усилий целой армии законников, но когда-нибудь он будет готов. Он включает в себя пункт, который император назвал «ограниченным договором о Вольной торговле с Насрином, капитаном звездолета «Аякс». Устав торгового предприятия также весьма сложен. В частности, он предусматривает, что «Аякс» будет приписан к космопорту Паро. Капитан Насрин станет первым Вольным торговцем в истории Галактики, первым исследователем космоса с тех пор, когда Прародитель основал колонии. Однако сейчас задачей капитана будет перевозка на Атик подразделения Стрелков, а также доктора Бахальт и личной императорской воспитанницы, девочки по имени Дилайт.

Кейси выдержал паузу. В зале сгустилась тревожная зловещая тишина. Мандро Та лениво и снисходительно улыбнулся.

— Вам нечего сказать, и ваше молчание красноречивее любых слов, — произнес он. — Разве я не говорил вам, что император ничего не может со мной сделать? Меня поддерживают высшие жрецы Люмина и властители восьми планет. Я требую, чтобы этот капитан-торгаш доставил меня на Донию.

Насрин приподнялся.

— Вы убили двух моих людей, грязный пират! Вы приказали сдаться тем тварям, что удерживали мой корабль, только чтобы спасти свою шкуру! Вы подниметесь на борт «Аякса» только в качестве пленника или не подниметесь вообще!

— Сядьте, капитан, — невозмутимо произнес Кейси. Лэннета изумила властность, прозвучавшая в его голосе, а также поспешность, с которой Насрин подчинился его приказу. Кейси продолжал, обращаясь к тирану: — Император велел вам предстать перед Советом Посланников в Коллегиуме и ответить за свои деяния.

При этих словах Дерус вскинул голову. В его глазах горела яростная ненависть. Мандро Та повернул к нему каменное лицо.

— Посланники одобрили эту экспедицию. Они не осудят меня.

Дерус потянулся к нему одной рукой, хватая другой клинок. Кейси стиснул его ладонь, державшую рукоять меча.

— Этого нельзя делать, брат, — сказал он. — Он наш пленник.

Дерус плюнул в Мандро Та. Слюна не долетела до тирана, забрызгав стол.

— Он ваш пленник, король, но не мой.

Только теперь Лэннет заметил черты прежнего принца, проглянувшие в нынешнем Кейси. Он словно забыл о присутствующих, его лицо и голос выражали мольбу:

— Ты нужен Паро не меньше прежнего. Ты нужен мне. Иначе зачем я посадил тебя рядом с собой?

— Вероятно, чтобы присматривать за мной. И давайте покончим с этим. — Дерус оттолкнул руку Кейси и откинулся на спинку кресла.

Взгляд Кейси отвердел, словно остывающий металл.

— У вас куда меньше сторонников, чем вы думаете, — сказал он Мандро Та. — На Гекторе вспыхнуло восстание. Командор Этасалоу потерял много ученых и гвардейцев. Солнцедарительница призналась императору, что ее интерес к Паро объясняется наличием здесь запасов графита. Он предлагает обсудить их широкомасштабную разработку в научных и коммерческих целях — это его собственные слова. Думаю, отныне Солнцедарительнице нет смысла сотрудничать с вами.

Ошеломленный Мандро Та все же сумел справиться с потрясением. Он встал и заговорил вызывающим тоном:

— Вы недооцениваете меня. Дония не нуждается в святошах, чтобы ковать свою судьбу. Я проиграл сражение. Но наши с вами переговоры далеко не завершены.

Кейси повернулся к Лэннету:

— Смогут ли твои пострадавшие выдержать переход?

Лэннет посмотрел на Нэн. Та кивнула, и он ответил:

— Мы готовы, Ваше величество. Врачи Паро и оборудование ваших клиник оказали нам неоценимую помощь.

— Я рад. В таком случае, готовьтесь. Через два дня вы отправитесь на Атик. — Кейси указал на Мандро Та и сказал Насрину: — Мне очень жаль, но этот полетит с вами. — Он посмотрел на брата. Лэннет увидел глубокие складки, залегшие у губ Кейси, его внезапно запавшие скорбные глаза. Ему хотелось подойти к старому другу, сказать что-нибудь — все, что угодно, лишь бы помочь ему разогнать своих собственных демонов. Но, услышав голос Кейси, обращавшегося к Дерусу, он понял, что уже слишком поздно. — Вот теперь мы действительно покончили с этим, брат мой.

Все встали, провожая уходящего Кейси и Деруса, который шагал следом, опираясь на трость. Мандро Та покинул зал в одиночестве, презрительно игнорируя взгляды окружающих. Нэн и Лэннет уже собирались уйти, когда им преградили путь Дарбазо и Мэллен. Мэллен протянул ладонь.

— Я сказал вам несколько опрометчивых слов, капитан. Беру их обратно. Вы сослужили Паро огромную службу. Я рад, что все закончилось именно так.

Лэннет обменялся с ним рукопожатием.

— Спасибо. Надеюсь, ваши реформы пойдут благополучно.

— Могу себе представить, сколько всего обрушится на ваши плечи по возвращении на Атик, — заговорил Дарбазо. — Помните: на Паро всегда найдется местечко для вас. — Он подмигнул и добавил: — Ну, хотя бы в качестве сержанта или мичмана.

Лэннет весело рассмеялся.

— Пока у Кейси есть вы, я ему не нужен. И еще раз спасибо вам. Если бы не вы, Стрелкам не жить бы на этом свете.

Нэн и Лэннет шагали по дорожкам дворцовых садов, возвращаясь в госпиталь. Нэн подняла глаза и спросила:

— В чем дело, Лэн? С тех пор, как мы ушли, ты не произнес ни слова. Что тебя мучает?

— Многое. — Лэннет забрал у Нэн Дилайт и пустил ее гоняться за цветастыми паровианскими бабочками. Когда девочка убежала, он сказал: — Эти двое, Дарбазо и Мэллен, ничего не понимают. Все, что я сделал, я сделал не для них, не для Паро, не ради кого-либо еще. У меня не было выбора. Все мои поступки были продиктованы чувством долга перед своими людьми.

Встревоженная Нэн остановилась:

— Неужели ты до сих пор беспокоишься из-за раны и операции? Я ведь говорила тебе, что никаких осложнений не предвидится.

Лэннет усмехнулся и произнес негромким, но твердым голосом:

— Я лишь хотел сказать, что меня забавляет уверенность Дарбазо и Мэллена в том, что я действовал, исходя из их целей. А о ране я и думать забыл с тех пор, как ты ее обследовала. Больше у меня не было ни видений, ни галлюцинаций. — Он тут же вспомнил об Астаре и Дилайт и отвернулся от Нэн, пряча виноватые глаза.

Нэн ничего не заметила; ответ Лэннета принес ей громадное облегчение, и теперь ее занимали только его последние слова. Она напустила на себя нарочито-суровый вид и сказала:

— Да уж, мне стоило немалых трудов как следует осмотреть тебя. Все в пределах нормы. Во всяком случае, для такого ненормального, как ты.

Лэннет улыбнулся ее шутке, но сразу посерьезнел.

— Я уже говорил тебе, Нэн, — атаковавшие нас гвардейцы вели себя точно так же, как те клоуны и диверсант на борту «Аякса». Мне страшно представить, что нас ждет, если Этасалоу и впредь будет производить подобные создания. Я знаю, ты и сама опасаешься этого.

— Да. — Нэн рассматривала листик на дереве с вниманием, которого тот явно не заслуживал. — Что-то подсказывает мне — в прошлом я многое знала о его экспериментах. От этого у меня очень тяжело на душе. Это нельзя так оставить. Вернувшись на Атик, я начну расследование деятельности командора.

— Я не хочу, чтобы ты им занималась, — сказал Лэннет. — Это может быть очень опасно.

— Но я должна сделать это. — Нэн обняла его, положив голову ему на плечо. — Помнишь, ты признавался в своих опасениях, что ты уже не тот Лэннет, каким был раньше. Представь, как должна себя чувствовать я. Кем я была? Чем я была? Тот ли я человек, которым себя считаю? — Она запрокинула лицо и посмотрела Лэннету в глаза. — Не мешай мне, Лэн. Помоги. Прошу тебя.

Лэннет покачал головой, быстро наклонился и поцеловал Нэн.

— Разве у меня есть выбор? — спросил он, вновь выпрямившись.

— Нет, никакого. — Нэн со смехом взяла его за руку и повела вперед. Дилайт побежала следом, хвастаясь, что ей почти удалось поймать бабочку.

…Два дня миновали, словно одна минута. Погрузка на корабль прошла благополучно. Было несколько тяжелых моментов, когда солдаты занимали свои места. Помещение, прежде казавшееся переполненным, теперь выглядело зловеще-просторным. Но не пустым. В сердцах мужчин и женщин еще жили голоса и ускользающие выражения лиц, превращенные в вечность смертью и памятью. Заметив, что бойцы отказываются от свободных коек, предпочитая сгрудиться вместе, Лэннет почувствовал, как к его горлу подкатывает болезненный комок. Он с удивлением отметил, что капрал Болдан воспринял это как должное, без пререканий заняв спальное место. Это было странно, поскольку он оказался одним из тех, на кого первая схватка произвела самое серьезное воздействие. Он по-прежнему был улыбчив и общителен, как всегда, но Лэннет порой видел, что молодой человек сидит в неподвижности, устремив взгляд в пространство. В такие мгновения он выглядел хуже некуда. Его вид напоминал Лэннету лед и мрак. Он не сказал ни слова, но встревожился.

Еще одним испытанием оказался первый переход «Аякса». Все беспокоились о раненых, особенно о тех, кто страдал внутренними повреждениями. Но они выдержали, и с той поры все шло гладко, пока на мостике не появился Мандро Та. Лэннет оказался там вместе с лейтенантом Касидом, старшим сержантом Зант и капралом Болданом. Они обсуждали распорядок на следующую неделю. Тиран ворвался на мостик, изрыгая проклятия.

— Мне нужны слуги! В моих апартаментах грязь, и я хочу, чтобы их вычистили! Я — правитель планеты и требую, чтобы вы, ничтожные душонки, обращались со мной должным образом! Пришлите в мои комнаты людей. Сейчас же!

Насрин сохранял спокойствие.

— На борту моего корабля вы не правитель, а пленник короля Кейси — вплоть до того мгновения, когда Изначальные гвардейцы возьмут вас под стражу. Извольте прикусить язык.

Мандро Та побледнел как смерть.

— Болван. Идиот. Я растопчу тебя. Хочешь быть Вольным торговцем? Ты будешь вымаливать монетки. Ты и эти жалкие черви, вы ничего не понимаете! Даже сам император не осмеливается поднять на меня руку. Мы поговорим. Он простит меня. И я буду свободен. И уж тогда я возьмусь за вас, будьте уверены.

Только едва заметный трепет ресниц Насрина выдал его обеспокоенность.

— Я воспринимаю ваши слова как угрозу. Отправляйтесь в свою каюту под домашний арест. Стрелки из бортового подразделения сопроводят вас туда.

Лэннет взмахнул рукой.

— Зачем их тревожить, капитан? Мы сами позаботимся об этом. Зант, мы покончили с делами. Вы и Болдан отведете тирана под арест. Оставьте на часах кого-нибудь из Стрелков.

— Я еще не закончил, — возразил Насрин. — Я хотел бы выяснить, какая помощь требуется вашим раненым.

— Да, вы правы, — отозвался Лэннет. — Но мы обойдемся без Болдана. Он сам отведет тирана в каюту. — Разгневанный Мандро Та смотрел в сторону. Лэннет сказал Болдану: — Только без глупостей, вы меня поняли? Просто отведите его в каюту. Это все.

— Так точно, сэр. — Капрал отдал честь и шагнул к тирану. Мандро Та, прорычав что-то, двинулся прочь.

— Вы ничего не понимаете, — бросил он через плечо. — Ваша жизнь превратится в ад. Обещаю.

Лэннет с удовлетворением отметил, что Болдану удалось сдержаться. Капрал полуобернулся и растянул губы в улыбке.

В коридоре он сказал:

— Мы пройдем через этот люк, сэр. Другой сектор закрыт для вас. — Тиран фыркнул и свернул в указанном направлении. — Прошу прощения за то, что удлиняю ваш путь, — произнес Болдан. Ответа не было, и он невозмутимо продолжал: — Думаю, вы видели немало сражений. А для меня это был первый бой. Вы очень боялись, когда впервые участвовали в битве, сир? — Молчание. Болдан как ни в чем не бывало заметил: — Вероятно, вы не хотите об этом говорить. Вы ведь проиграли. Это, должно быть, неприятно. У вас есть дети, сир? — Послышалось невнятное бормотание, и Болдан тут же подхватил его: — Ах, да. Я вспомнил. Я читал, что у вас несколько детей. Я забыл. Здесь мы свернем налево, сир. Этот проход также закрыт для вас. Извините. А знаете, я ни разу не видел своего отца. Да и мать почти не помню. Воспитывался у чужих людей.

Мандро Та рывком развернулся, багровея. Болдан отступил на шаг.

— Держи свою биографию при себе, презренный ублюдок! — Тиран вновь отвернулся, из его горла вырвалось рычание.

— Сир, я лишь хотел объяснить, — извиняющимся тоном проговорил Болдан. — Видите ли, Стрелки — это все, что у меня есть. Точно так же, как единственное ваше достояние — это титул тирана. Но для меня мои люди — словно семья. Стрелки заботились обо мне, как родная мать. А старший сержант — он погиб в долине — стал для меня кем-то вроде отца. Так что…

На этот раз Мандро Та остановился и посмотрел через плечо.

— О, великий свет! Что за глупости!

Он повернулся лицом в капралу и отпрянул, когда кончик клинка Болдана уперся ему в шею. Посерев, тиран слабо вскрикнул.

Теперь в голосе Болдана не слышалось и следа почтительности, приличествующей юному капралу.

— То, что вы сказали на мостике, вполне может обернуться правдой. Я не хочу этого. Вас нельзя оставлять в живых.

— Не будь дураком. Тебя повесят. Я понимаю, ты рассержен. Убери свой меч, сынок… — Мандро Та всхлипнул и съежился. Капля крови потекла по его горлу.

— Не называйте меня так. Это сердит меня по-настоящему. — Болдан замахнулся мечом и ударил рукоятью по затылку тирана. Удар мгновенно свалил того с ног. Вложив оружие в ножны, Болдан схватил Мандро Та за лодыжки и потащил его по коридору. В нескольких шагах располагался воздушный шлюз. Болдан открыл внутренний люк, проволок стонущего тирана по короткому туннелю и усадил его у наружного люка. Из правой ноздри Мандро Та выдулся большой пузырь, увеличиваясь и уменьшаясь в такт его дыханию.

Вернувшись в коридор, капрал запер внутренний люк. Мандро Та зашевелился, его веки дрогнули. Он неловким движением руки вытер нос. Мгновение спустя он открыл глаза и тут же вновь зажмурил их, прижимая ладонь к затылку. Постепенно к нему вернулась память. Он напрягся. Уронив руку, он поднял голову, лихорадочно озираясь. Когда он понял, что остался один, его гневу не было предела. Он уже поднимался на ноги, когда увидел Болдана, смотревшего на него через иллюминатор. Только теперь Мандро Та сообразил, где находится.

— Я хотел, чтобы вы знали, что вот-вот умрете, — сказал Болдан. —Так же, как знал он.

Мандро Та заметался, завопил. Капрал нажал кнопку, открывавшую наружный люк. Воздух вылетел из туннеля мощной струей, вытолкнув тирана в пустоту.

Отвернувшись от люка, капрал с силой ударился лбом о переборку. Отпрянув, он тяжело опустился на палубу. Из ссадины потекла кровь.

— Проклятие. Больно-то как, — пробормотал он и, поднявшись на ноги, еще раз ударил головой в переборку. Вновь осев на палубу, осторожно потрогал рану пальцами. — Этого достаточно, — сказал он, и его губ коснулась кривая улыбка. Он встал и произнес: — Я слышу твой смех, сержант. А теперь помоги мне выпутаться.

Когда он поднялся на мостик, Лэннет и Зант заканчивали беседу. Все присутствующие бросились к капралу, но он отказался от помощи, настаивая на том, что должен немедленно объясниться.

«Мандро Та застал его врасплох, обезоружил и ударил лбом о переборку. Дважды. Придя в себя, он бросился в погоню, — продолжал Болдан. — Ему было стыдно, что он дал арестованному бежать. Он понимает, что совершил ошибку, не позвав на помощь, но в тот момент он растерялся. Поравнявшись с воздушным шлюзом, он заглянул внутрь. Мандро Та прятался там…»

Болдан уронил лицо в ладони.

— Я нажал не ту кнопку. Я очень сожалею. Простите меня.

— Зант, отведите его в лазарет, — распорядился Лэннет. — Присмотрите за ним.

Поддерживая капрала, Насрин сказал своим людям:

— Корабль нельзя оставлять без управления. Всем вернуться по своим местам. Мы с капитаном Лэннетом справимся сами. — И, повернувшись к Лэннету, добавил: — Нас ждет очень неприятное расследование.

— Отчего же? — возразил Лэннет. — Кто пожалеет о тиране? Все будут только рады тому, что его больше нет.

— Гибель Мандро Та не удастся замять. Будьте серьезны, капитан; зачем ему потребовалось бежать от вашего человека?

— Кто знает? И, что важнее — кого это интересует? Он оказал императору неоценимую услугу.

Насрин вскинул бровь:

— «Он»? Кого вы имеете в виду, капитан? Мандро Та? Или вашего капрала?

Перед мысленным взором Лэннета замелькали видения. Его солдаты, опаленные, разорванные на куски. Несгибаемый Клузанаманн. Бендил, тело которого при всех своих размерах не могло вместить его жизнелюбия. Прекрасные молодые женщины и мужчины. Убитые и искалеченные.

Он моргнул, вновь сфокусировал взгляд на лице Насрина, не в силах понять, отчего на этом лице вдруг появилось выражение испуга. И все же, когда Лэннет обратился к остальным, его голос был спокоен и холоден:

— Мандро Та мертв. И я сказал капитану: кого это волнует?

* * *

Свечи в маленькой пещере горели ровно, не мерцая. Халиб гадал, что бы это значило — неужели Астара хочет подать ему какой-то знак или она попросту в хорошем расположении духа? Улыбка на худощавом лице с изящными чертами подсказывала императору, что его вторая догадка ближе к истине. Астара сидела на каменной скамье напротив Халиба, сияя, словно юная девушка.

— Сегодня мы выглядим на редкость довольными, — насмешливо произнес Халиб.

— Это оттого, что мы счастливы за вас, Возвышенный. Когда у вас все хорошо, во всех уголках Галактики звучат песни.

— Ты пугаешь меня. Откуда это оживление, эта радость?

— План приведен в действие. Паро — это лишь начало. По стопам «Аякса» пойдут другие торговцы. Обновленная Галактика просыпается к жизни, Возвышенный. Вам есть чем гордиться.

Халиб молчал так долго, что женщина склонила голову, и на ее лице отразилось беспокойство. Наконец император вздохнул.

— Я старею, друг мой, — сказал он. — При одной мысли о том, что мне придется отправить Лэннета в изгнание, меня охватывает ужас.

Астара выставила вперед свой посох:

— Полагаю, доктор Бахальт останется с девочкой?

— Разумеется. — Халиб чуть поморщился, надеясь, что сумел скрыть свое недовольство от слепых глаз. — Они стали неразлучны, — добавил он.

— Вы по-прежнему хотите прибрать девочку к рукам. Предупреждаю вас, Возвышенный, никто не должен пользоваться могуществом Дилайт, кроме нее самой. — Холодный призрак улыбки коснулся лица женщины, на котором не осталось и следа ее прежней беззаботности. — Вы правильно поступили, отняв девочку у Этасалоу и отдав ее на попечение Бахальт. Вы даже не догадываетесь, как это хорошо.

Халиб предпочел скрыть свои чувства под маской раздражения.

— Ты вновь меня пугаешь. Я пощадил Этасалоу, но это еще не значит, что я не пытаюсь вырвать его ядовитые клыки. Насколько мне известно, его лучшие врачи куда-то скрылись. Я найду их. Но давай не будем об этом. Посоветуй, как мне поступить с Лэннетом? То, что я должен сделать с ним, внушает мне отвращение. Если бы не он, все мои планы пошли бы прахом. Мне бы следовало наградить его, но вместо этого я вынужден его наказать. Мне это не нравится.

— Не бойтесь за Лэннета, — ответила Астара. — Он истинный воин и достаточно силен, чтобы противостоять несправедливости. Он не пропадет. И вновь я повторяю: Возвышенный, вы даже не догадываетесь о том, насколько крепок его дух.

— Уфф! — с облегчением выдохнул Халиб. — В таком случае он ваш. Пусть он достанется Взыскующему.

Радостный смех Астары разнесся по пещере, отражаясь далеким эхом. Оно еще звучало в скрытых темнотой углах, когда женщина сказала:

— И что важнее… намного важнее, — он обретет самого себя.

Дональд Маккуин Заключенный на воле

Посвящается Норин и нашим общим воспоминаниям о Хелен.

Глава 1 ▼▼▼

                                                

Лэннет, капитан Стрелков, затянутый в щегольской зеленый мундир, остановился, щелкнул каблуками, вытянулся в струнку и доложил майору, командовавшему конвоем:

— Заключенный прибыл, сэр.

Майор резко развернулся.

— Отделение, слушай мою команду: оружие наголо!

При слове «наголо» двадцать четыре Стрелка — все отделение — единым движением выхватили палаши из ножен. Над залитым солнцем плацем, опоясанным застывшими белыми зданиями казарм, разнесся негромкий, но отчетливый металлический шелест. И чудный ясный день внезапно омрачила тень угрозы.

Майор тем временем продолжал:

— По местам становись!

Стрелки тут же двинулись вперед, образуя две колонны. Эти колонны, по десять человек каждая, окружили двух офицеров с флангов. Двое стрелков впереди и двое сзади замыкали строй. Майор встал во главе отряда.

Лэннет, капитан Стрелков, оказался в кольце охранников. Братья по оружию. Те самые солдаты, что когда-то относились к нему с уважением и восхищением. Люди, для которых его имя отныне неразрывно связано со словом «измена». Теперь они избегали его взгляда. Славные ребята: готовы расправиться с предателем, пустив в ход всю свою грозную силу — не зря же их обучали ратному труду!

И по команде майора «Вперед шагом марш!» отделение под звонкий рокот катунских барабанов двинулось по плацу неторопливым, размеренным шагом.

Более всего Лэннета терзало лицемерие предъявленного ему обвинения. Ведь вся операция была спланирована и проведена в полном соответствии с приказом императора! Но Мандро Та, тиран Донии, вступил в преступное соглашение с командором Этасалоу из Изначальной гвардии и подтолкнул того к нападению на Паро. Часть Лэннета сумела сорвать вторжение, но полегла почти подчистую. И кто в результате оказался козлом отпущения? Младший из офицеров, втянутых в это дело.

Конвоиры вместе с подсудимым прошли под изогнутой аркой, прорезающей стену, что окружала казармы, и свернули вправо. Теперь они вступили на пустынный бульвар, ведущий к Парнеону — к тому стержню, вокруг которого вращалась вся административная жизнь галактики Гомера. Парнеон — подобно большинству зданий этого города, под тропическим солнцем Коллегиума он казался ослепительно белым, — высился в отдалении, словно гора. Точнее — подумалось Лэннету, — так могла бы выглядеть гора, если бы боги были архитекторами. Более того — архитекторами из Дома, этой окутанной покровом тайны колыбели человечества, переселившимися в здешнюю галактику десятки поколений назад.

Проходя между двух зданий — дробь катунских барабанов эхом отразилась от их стен, — Лэннет чуть не сбился с шага. Он едва удержался, чтобы не оглянуться назад, на барабанщиков. Даже они были частью поглотившего его обмана. Лэннету припомнились времена, когда он вместе с отцом ходил на парады и видел там настоящие катунские барабаны. Это были огромные штуковины высотой с человека. Их везли на повозках, а барабанщики ехали рядом и орудовали палочками, больше напоминавшими крикетные биты. Только так и мог человек играть на настоящем катуне. Нынешние же барабаны превратились в электронные игрушки, и их вешали на шею, словно лоток разносчика. А так называемые барабанщики барабанили пальцами по черной невыразительной поверхности. Остальное довершали усилители. Электронные дурилки размером не больше шляпы.

На какой-то миг фальшивые барабаны показались Лэннету символом всего происходящего, и капитан почувствовал, что его доселе непоколебимый самоконтроль заколебался и пошел трещинами. Больше всего ему сейчас хотелось ринуться в конец строя и разбить эти лживые поддельные барабаны.

Но Лэннет не поддался этому порыву. Стоит лишь ему броситься туда, и конвоиры просто изрубят его на куски. Он, капитан Лэннет, опозорил их. Все опубликованные показания изобличали в нем предателя. В нем, офицере Стрелков. В одном из них. Нет, они не потерпят ни малейшего подозрительного движения с его стороны.

Усилием воли Лэннет очистил сознание. Он сосредоточился на жаре, исходящем от окружающих зданий. Лэннет впитывал этот жар, позволял ему смягчать напряженные мышцы, успокаивать ноющие нервы… К тому времени, как подсудимый и конвоиры добрались к подножию одной из сотен лестниц, ведущих ко входу в Парнеон — вход располагался в тридцати футах над уровнем мостовой, — Лэннет почти расслабился.

Двери распахнулись перед приблизившимися солдатами беззвучно, но так стремительно, что по мраморному полу пронеслось несколько крохотных пылевых смерчей. За дверью находился главный холл. При нормальных обстоятельствах Лэннет не преминул бы задержаться в огромном, прохладном помещении и полюбоваться причудливой мозаикой, украшающей пол и стены, а также резными колоннами и великолепным стеклянным потолком, выполненным в виде витража. Витраж изображал различные эпизоды, связанные с освоением галактики.

Но данные обстоятельства никак нельзя было счесть нормальными. Осознав это, Лэннет едва сдержал усмешку.

Потом капитан снова услышал барабанный бой, и все его веселье тут же как рукой сняло. Барабанщики увеличили громкость — у человека штатского от такого грохота заболели бы уши, — и зашагали быстрее. Чеканный шаг воинского подразделения породил необычное для этого холла эхо. Изначальная гвардия убрала всех досужих зевак с бульвара, но убрать их из этого здания она не могла. То тут, то там кучки зрителей наблюдали за прохождением подсудимого, окруженного кольцом Стрелков.

Перешептывание зевак напомнило Лэннету перепуганных птиц, забившихся в кусты и дожидающихся, пока над ними не перестанет кружить стая ястребов. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Вот уже несколько недель весь Коллегиум бурлил и ходил ходуном. По городу упорно бродили слухи, гласящие, что мятежные части Стрелков непременно попытаются отбить любимого командира. И потому все предпочитали держаться на безопасном расстоянии от Лэннета — так, на всякий случай.

Сам Лэннет лучше всех осознавал беспросветный идиотизм этих слухов. Да, когда-то Стрелки действительно любили его. Ключевое слово — «когда-то».

С того момента, как Лэннет вернулся с Паро на Атик и оказался под арестом, у него было достаточно времени, чтобы обдумать ситуацию. Поначалу капитан бесился, протестовал, возмущался, но вскоре успокоился и принялся упорно и кропотливо трудиться над восстановлением своего доброго имени. Он приучил себя воспринимать все происходящее как бой — что вполне соответствовало действительности. А в бою все эмоции следовало держать под жесточайшим контролем — иначе они легко превращались из помощника в злейшего врага. Пехотинцы быстро узнают на своей шкуре, что красивые движения и эффектные позы срывают аплодисменты, но настоящую работу выполняют мышцы и кровь. И Лэннет ринулся в схватку. Но к концу второй недели пребывания под арестом в главных казармах Стрелков капитан в конце концов вынужден был признать, что положение его отчаянное.

Единственными друзьями Лэннета были люди, видевшие на Паро то же самое, что и он, и сумевшие выжить. И всем им, включая Нэн Бахальт — женщину, которую он любил, — дали понять, что еще один шаг, и они вместе с их драгоценным капитаном Лэннетом подпадут под обвинение в измене. Они не отступили. Они продолжали защищать своего друга. Но все было без толку. Могущественных особ, выдвинувших обвинение против Лэннета, мало интересовали обычные люди. Равно как и обычная правда. Что эти нижние чины могут знать о галактической политике? Что же касается этой Бахальт — ну да, конечно, она доктор и одна из жриц Люмина, но она чистокровка, да к тому же еще и чернокожая.

Нэн не принадлежала к тем раскритикованным семействам, которые трудились над сохранением подобия этнической целостности. Тем не менее, правды ради, следовало отметить, что Нэн Бахальт — красивая женщина и что всякому с первого взгляда заметно, как смотрит она на капитана Лэннета. Неужто кто-то и вправду станет ждать от нее правды? От нее — чистокровки (мы ведь будем относиться к этому рассудительно, не так ли?), уже отошедшей от семейных традиций?

Его будущее решат слова. И Лэннет понимал, что, если он проиграет, слова прикончат его не хуже ножей.

Лэннет всегда считал, что он рожден для солдатской доли. И жизнь всегда была одной из шашек на доске, наряду с честью, гордостью и теми невыразимыми, но драгоценными вещами, которые позволяют человеку сливаться воедино со своим подразделением. Сильнее всего Лэннет страдал от того, что понимал: он может провалить предстоящее испытание. Он невиновен. Но этот факт утоплен в потоках лжи. Лишь оказавшись в этой чрезвычайной ситуации, где ему грозило клеймо предателя, Лэннет понял, насколько сложна и хрупка эта конструкция, именуемая «жизнью». Капитан сам удивился, осознав, насколько бессмысленной для него станет жизнь, если его лишат всего остального. Но бывали и такие моменты — мрачные, жуткие моменты, — когда Лэннет переставал понимать, что же это такое «все остальное» и стоит ли ради него умирать.

Впрочем, ему никогда не приходило в голову усомниться в себе. Если трибунал признает его виновным, мир официально назовет его предателем. Но те, кто сражался бок о бок с ним, будут знать, что это не так. Мертвые и живые, все они знают правду. И этого не изменишь.

Сейчас же, проходя по огромному холлу Парнеона, Лэннет как-то умудрялся сохранять стоический вид и не обращать внимания на взгляды зевак. Немногочисленные Изначальные гвардейцы таращились на него и не слишком успешно скрывали раздражение. Что же касается штатских, то некоторые из них явно наслаждались зрелищем поверженной гордости, а другие, более человечные, сочувствовали подсудимому.

Когда отделение подошло к двери, ведущей в зал трибунала, майор приказал остановиться. Солдатские ботинки с грохотом впечатались в полированный мрамор Парнеона. Среди стен, которые сами по себе являлись произведениями искусства и памятниками культуры, прокатилось гулкое эхо. Конвоиры, замыкавшие переднюю сторону прямоугольника, отступили вправо. Майор шагнул влево и скомандовал:

— Заключенный, вперед шагом марш!

Лэннет повиновался. На пороге он остановился и доложил:

— Заключенный прибыл, сэр.

— Займите место на скамье подсудимых, капитан Лэннет.

Капитан двинулся вперед, и тут майор пробормотал нечто такое, от чего Лэннет едва не споткнулся. Старый служака, сохраняя каменное выражение лица, одними губами произнес:

— Удачи.

Так и не уверившись, действительно ли он слышал это слово или ему просто померещилось, Лэннет прошел через зал суда к столу, за которым полагалось сидеть обвиняемому. Он поздоровался со своим адвокатом, полковником Стрелков Эйлахом. Это был смуглый и молчаливый уроженец планеты Сирак. Еще при первой их встрече он сказал Лэннету: «Капитан, я расспросил о битве в долине Вайии всех, кого только было можно. Недурная битва, хоть и испохабленная использованием плазганов. Я всегда разделял неприязнь Прародителя к стрелковому оружию. Стрелку не следует иметь дела с подобными вещами — не считая тех скрещенных ружей, что изображены на наших погонах. Это удел тех зануд, которые одобряют проклятое оружие, поскольку сами входят в орудийные расчеты. Опустившись при Вайии до использования ракет — пускай даже плазменных, — вы унизили всех нас».

И вот этот-то человек был его адвокатом. Полковник даже не пытался скрыть тот факт, что он всем сердцем верит в виновность Лэннета.

И действительно, все показания, прозвучавшие во время предварительного разбирательства дела, оставляли мало простора для вопросов. Представитель паровианских властей под присягой сообщил — причем совершенно честно, — что Стрелки Лэннета успешно уничтожили вооруженные силы Паро, открыв тем самым путь мятежникам, желавшим возвести на трон принца Кейси. Впрочем, королю Кейси оставалось лишь уступить их желанию, поскольку Лэннет разгромил заодно и экспедиционный корпус имперских войск, отправленный на подавление мятежа. Даже Люмин, государственная религия, получила весьма ощутимый удар. Солнцедарительница, верховная жрица Люмина, утверждала, что по вине Лэннета на Паро снова набрал силу культ Взыскующего.

Когда Лэннет поинтересовался у полковника Эйлаха, что, по его мнению, может произойти на сегодняшнем заседании, полковник придвинулся поближе.

— Я сам об этом думал, капитан. Суд уже заслушал всех свидетелей. Трибунал может вынести приговор сегодня, может потребовать новых свидетельских показаний, а может просто объявить перерыв и удалиться на совещание. Я вот что придумал. Всем известно, что вы пользуетесь благосклонностью императора, потому что на Дельфи спасли жизнь его племяннику, — Эйлах на мгновение умолк и, не удержавшись, добавил: — Это там вы связались с культом Взыскующего, да? Ваши действия, направленные против Люмина, могут здорово нам повредить. В конце концов, это ведь единственная истинная религия. Люмин ведет нас к свету, и всегда будет вести. Ну да ладно. Похоже, особого выбора у нас нет.

— Мы уже говорили об этом, полковник! — перебил его Лэннет. — Я не предавал императора. Там, на Паро, мы подверглись нападению и были вынуждены защищаться. Мне не нравится, когда меня обвиняют в том, чего я не совершал.

Полковник Эйлах скривился и замахал руками, словно пытаясь отогнать неприятный запах.

— Конечно-конечно, капитан.

Полковник страдал от огорчительной особенности: он не мог лгать, глядя в глаза своему собеседнику. В настоящий момент он смотрел то на валяющийся перед ним справочник «Суды и коллегии», то на потолок, то на стол, за которым полагалось сидеть членам трибунала, то на собственные ногти — в общем, куда угодно, но не на Лэннета.

— Но мы не можем доказать правдивость ваших слов, — продолжил полковник. — Конечно же, Стрелки, которые были с вами, поддерживают вашу версию событий, равно как и доктор Бахальт. Но это еще не доказывает вашей невиновности.

— Я вам тысячу раз говорил: это не «моя версия»! Это правда — клянусь всем светом, какой я только надеюсь узреть! Все, что сделала сторона обвинения, это притащила сюда шайку лжесвидетелей, клевещущих в мой адрес. А на самом деле это обязанность обвинителя — доказать мою виновность!

Лишь договорив, Лэннет осознал, что потирает шрам, — тонкая полоска начиналась высоко над левым глазом, проходила через правый глаз, резко сворачивала вниз и заканчивалась на скуле. Это было давней привычкой — в минуты гнева или раздражения касаться шрама, который, как было известно Лэннету, в такие мгновения становился багровым. Капитан поспешно отдернул руку.

Заслышав подобный отзыв о суде, полковник поморщился.

— То, что человек считается невиновным, пока его вина не доказана — это лишь теория. К несчастью, мы столкнулись с чрезвычайно могущественными силами, и их версия противоречит вашей по каждому пункту. И, честно говоря, они располагают более вескими доводами.

— Потому, что они занимают высокое положение и слаженно лгут. Все, кто свидетельствовал против меня, либо защищали какие-то свои интересы, либо рассчитывали заслужить чью-то благосклонность. А я защищал интересы императора. И теперь они пытаются уничтожить меня, потому что я разрушил их планы.

Полковник Эйлах напустил на себя официальный вид. Главное отличие этого вида заключалось, собственно, в том, что полковник сел прямо.

— Вы вступили в бой с имперскими войсками и разгромили их. Ваше утверждение о намерениях этих войск противоречит словам тех, кто отправил их на Паро. Послушайте моего совета: воспользуйтесь вашими особыми отношениями с императором. Признайте свою вину. Попросите Возвышенного о прямом вмешательстве. Если он…

Прозвучавший сигнал оборвал их спор. Лэннет и полковник Эйлах встали. Члены трибунала вышли из-за стола и перешли на приготовленное для них возвышение. Их было семеро, как того требовала судебная процедура подобных разбирательств. Все судьи были облачены в бесформенные черные балахоны длиной до пола; капюшоны этих балахонов здорово смахивали на наволочки. Закрепленные у горла микрофоны придавали голосам гулкие, металлические нотки и изменяли их до неузнаваемости, обеспечивая таким образом самим членам трибунала полную анонимность.

Черные безликие фигуры, державшие сейчас в своих руках жизнь Лэннета, внушали капитану Стрелков глубокое отвращение. А эта заунывная подделка под человеческую речь вызывала у него искреннюю ненависть. Да, Лэннет знал о существовании подобной традиции, но от этого ему не становилось легче.

Во времена освоения галактики вражда кланов и кровная месть были широко распространенным, чуть ли не обыденным явлением. И Прародитель повелел, чтобы судьи, разбирающие дела об особо тяжких преступлениях, всегда оставались неузнаваемы. Века сменялись веками. Постепенно обычай кровной вражды сошел на нет, но одеяние судей и их анонимность, предписанные Прародителем, остались. Для рассмотрения дела об особо тяжком преступлении — как, скажем, в данном случае, — создавалась команда из двадцати одного офицера. В нее всегда входили одиннадцать Стрелков и десять Изначальных гвардейцев. Каждого (или каждую) из них выбирали из множества офицеров, служащих в этих частях. Каждого на время судебного разбирательства изолировали от остальных, дабы никто не знал, кого именно изберут непосредственно для проведения суда. Целью этой процедуры было достижение полной анонимности, и с момента ее введения она еще ни разу не давала сбоев.

И все равно в судьи никто особо не рвался.

Зал суда заполнил искаженный электроникой голос, напоминающий приглушенное, леденящее пение трубы:

— Заседание имперского трибунала его императорского величества Халиба объявляется открытым. Слово трибунала — слово императора. Пусть галактика Гомера слышит его и повинуется. Приговор трибунала окончательный, обжалованию не подлежит.

Семеро офицеров уселись на свои места. Зрители и участники заседания последовали их примеру, и по залу пронесся шорох, напоминающий шелест листьев на ветру. Лэннет с трудом подавил дрожь. Он не в силах был оторвать взгляд от черных фигур.

Сидевший в центре судья произнес:

— Подсудимый, встаньте.

Лэннет оперся о стол костяшками стиснутых кулаков и встал. Сегодняшнее заседание трибунала начиналось точно так же, как все предыдущие. Лэннет сам удивился захлестнувшему его чувству облегчения. Пока что ничто не наводило на мысль о том, что сегодня суд примет окончательное решение. До сих пор Лэннет даже не подозревал, насколько он боится объявления приговора. Сосредоточившись, капитан принялся смотреть на стену, чуть выше левого плеча судьи, сидящего в центре. Теперь председатель трибунала должен спросить у остальных судей, готовы ли они приступить к дальнейшему рассмотрению дела…

Зал снова заполнили звуки неестественного голоса:

— Трибунал считает обвинение доказанным. Заключенной будет препровожден в имперскую тюрьму «семь-джи», где и подвергнется казни путем обезглавливания, в соответствии с древними традициями, предписанными священными установлениями Прародителя. Казнь состоится ровно через неделю, считая с этой минуты. Имперский адвокат, засеките время.

Услышав, что срок его жизни исчислен — вплоть до минуты, — Лэннет пережил такие ощущения, каких раньше и представить себе не мог. Капитану казалось, словно все его тело обратилось в лед, и в то же время его сознание, раскалившись, словно плазма, исходило криком, взывая о снисхождении, о помощи, об исправлении ошибки.

Он ни в чем не виновен. Он сражался за императора. А теперь они убивают его.

Он невиновен!

Колени Лэннета задрожали. Что-то перехватило горло, мешая дышать. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Взбаламученная масса, бывшая некогда его мозгом, похоже, утратила всякую связь с реальностью. Лэннет тяжело ссутулился, стыдясь собственной ужасающей слабости. Едва контролируя себя, капитан ухватился за массивный стол. Толчок в спину чуть не сбил его с ног. Лэннет с огромным трудом обернулся, чтобы посмотреть, кто это толкнул его. Полковник Эйлах лежал на полу, и из его открытого рта тянулась струйка слюны. Полковник хрипел.

Какое-то безумие. Лэннет повернулся чуть дальше, но тут у него закружилась голова, и он упал навзничь на крышку стола. Чьи-то руки поддержали капитана и превратили его падение в какую-то комедию, прокрученную на замедленной скорости.

Зал суда завертелся. То тут, то там оседали зрители. Никто даже не вскрикнул. Тела падали с глухим негромким стуком.

С усилием выпрямившись, Лэннет повернулся лицом к помосту, на котором восседали члены трибунала. Пять голов в капюшонах уже лежали на служебном всемогущем столе.

Лэннет сощурился и зашелся безумным смехом. Он пытался справиться со своим волнением, пытался заговорить… Кто-то схватил его за руки. Второй человек вцепился ему в лодыжки. А затем окружающий мир превратился в размытое тусклое пятно, на череп капитана принялась давить тьма и давила до тех пор, пока мозг Лэннета не вспыхнул ярко-алым пламенем.

Глава 2 ▼▼▼

Императора Халиба трясло от гнева. Не в силах произнести хоть слово, император вскинул руку с широко расставленными пальцами. Потом пальцы принялись медленно сгибаться, приобретая по ходу дела неприятное сходство с когтями. Когда же они сомкнулись в плотно сжатый кулак, император врезал этим кулаком по столу — с такой силой, что хрупкая фарфоровая чашечка с тихим звоном подскочила на блюдце. Чистота звона резко контрастировала с диким криком императора — впрочем, августейший вопль все равно заглушил этот серебристый звук.

Искаженные гневом черты лишь подчеркнули тот факт, что императора Халиба трудно было назвать симпатичным мужчиной. Когда эхо гневного крика угасло и на лицо императора вернулось хоть какое-то подобие нормального выражения, стало ясно, что император страдает предрасположенностью к зобу, а под его живыми, беспокойными глазами образовались мешки. Для человека, которому уже перевалило за сорок, Халиб был скорее рыхлым, чем толстым. Впрочем, доставшийся столу сокрушительный удар свидетельствовал о том, что под разукрашенным одеянием, положенным императору по этикету, скрывается немалая сила. Когда Халиб многозначительно развернулся и поочередно одарил испытующим взглядом каждого из участников аудиенции, он проделал это с инстинктивной властностью человека, за плечами которого стояли четырнадцать поколений абсолютных властителей. Император Халиб привык повелевать.

Четверо мужчин и одна женщина застыли, почтительно трепеща, — все, кроме человека, стоящего крайним слева. Это был седовласый мужчина с квадратным подбородком, облаченный в темно-зеленую форму Стрелков. На уголках его воротника красовались вписанные в круг генеральские звезды. Именно ему император и адресовал первые слова, которые ему удалось прохрипеть:

— Стрелки. Мятеж.

Генерал Джерлов, командир Стрелков, вспыхнул и отозвался:

— Стрелки не мятежники, Возвышенный. Клянусь честью.

К императору наконец-то вернулся дар членораздельной речи.

— К черту вашу честь! Здесь речь идет уже о вашей жизни. Когда мои следователи докажут, что капитан Лэннет набрался этого от других Стрелков, вы взойдете на плаху вместе.

— Тогда умрут двое невиновных, — с видом оскорбленного достоинства отозвался Джерлов.

Император дернулся, словно ужаленный. Все прочие затаили дыхание. Единственная присутствующая женщина, одетая в многослойный струящийся наряд желто-оранжевых тонов, даже подалась назад. По ее лицу скользнула тень отвращения, и это выражение странным образом шло ей. Внешность ее отличалась красотой зрелой женщины, уверенной в своем высоком общественном положении, но эту красоту несколько портила леденящая суровость. Поскольку она тоже стояла с краю, ее движение оказалось весьма заметным, но Халиб не обратил на него никакого внимания. Взгляд императора был сейчас прикован к Джерлову. Халиб процедил:

— Таким образом вы признаете, что верите в невиновность Лэннета! Вы поддерживаете предателя!

— Я полагаю, что события на Паро разворачивались именно так, как утверждает капитан Лэннет. Я не помогал ему укрыться от правосудия и не собираюсь оправдывать этого бегства. Честь корпуса Стрелков требует, чтобы Лэннет восстановил свое доброе имя в справедливом судебном разбирательстве.

Ударения на слове «справедливый» оказалось достаточно, чтобы человек, стоящий в центре группы, оживился. Он был одет в те же цвета, что и женщина — точнее, в оранжевую рубаху с длинным рукавом и оранжевый просторный жилет. Брюки, заправленные в начищенные до блеска черные ботинки, были того же оттенка, что и жилет. Мужчина произнес:

— Возвышенный, вас оскорбляют прямо в лицо. Генерал фактически заявил, что суд был несправедливым. Вот почему он затеял…

Августейшее шипение заставило его умолкнуть. Император был облачен в черный наряд со стоячим воротником, который поднимался выше головы, а по бокам полукругом выгибался вперед. Сейчас Халиб выглядывал из своего воротника, словно из амбразуры бункера, и даже сверкающие бриллианты, усеивавшие края воротника, не сглаживали этого впечатления. Более того — голос императора внезапно сделался чрезвычайно официальным и столь же ядовитым.

— Командор Хэно, я не глухой. Ваше толкование слов генерала является ненужным, непрошеным и исключительно неразумным. Полагаю, мне нет необходимости указывать на тот факт, что единственным доказательством того, что изложенное капитаном Лэннетом описание событий на Паро правдиво, является злосчастное исчезновение командора Люмина Этасалоу, вашего непосредственного предшественника. Не правда ли, это в высшей степени загадочно — что после взрыва и пожара, уничтожившего секретное тренировочное оборудование Изначальной гвардии, в руинах так и не было обнаружено ни малейших останков командора? Я страстно желаю, чтобы Этасалоу побыстрее разыскали и допросили. Со всей требуемой строгостью.

— Люмин ни в чем не повинен, Возвышенный, — подала голос женщина. — Мы помним о своей обязанности нести свет и заботиться о сохранении и распространении знаний. Так завещал нам Прародитель, и так будет вечно. Что же касается действий других, Люмин…

— А я все ждал — когда же вы зачирикаете? — Халиб повернулся к женщине. — Мы поговорим наедине, Солнцедарительница. Через несколько минут. Эти недоумки оскорбляют меня своим присутствием. А вот вы — совсем другое дело.

В глазах Солнцедарительницы промелькнул страх. Но почти сразу же к жрице вернулась ее ледяная надменность. И лишь подергивание уголков рта предательски свидетельствовало о разыгравшемся беспокойстве.

Император Халиб тем временем обратился к другому мужчине, одетому в облегающий темно-синий мундир с черной отделкой — форму Изначального гвардейца.

— Управляющий Вед. Поскольку вы являетесь вторым по старшинству чинодолжностным лицом Изначальной гвардии и помощником нашего недавно назначенного командора Хэно, на вас лежит обязанность установить подробности этого позорного происшествия. Кроме того, вы должны отыскать капитана Лэннета.

Управляющий Вед кашлянул и, запинаясь, проговорил:

— Это потребует некоторого времени, Возвышенный. Гвардия сейчас ослаблена…

— Меня не волнует, сколько жизней унесет разбирательство, управляющий, и будет ли среди этих жизней ваша. Ваша гвардия ослаблена потому, что она разделена на части и вынуждена подавлять беспорядки на пяти из оставшихся одиннадцати — у вас хватит мозгов понять значение слова «оставшиеся»? — планет, находящихся под прямым имперским управлением. Люмин — наша государственная религия, наше вместилище всех знаний. Вы же теряете доверие народа и даже не догадываетесь об этом! — император Халиб вскочил на ноги, бурно жестикулируя и брызгая слюной. — Вон отсюда — вы, все! Кроме вас, Солнцедарительница. У меня к вам осталось несколько слов. Что касается всех прочих, по отношению к вам я испытываю только одно чувство — презрение. А, нет! Еще отвращение. Убирайтесь. Найдите мне Лэннета. Разыщите изменника. А теперь — вон отсюда!

И мужчины удалились. Все они, кроме командующего Стрелков, прежде чем выйти, украдкой бросали взгляд на Солнцедарительницу.

Император Халиб сдержал улыбку. Даже в нынешней чрезвычайной ситуации эти подхалимы не утратили уважения к одной из их числа. Император буквально слышал, какие мысли крутятся сейчас у них в головах. Солнцедарительница получила личную аудиенцию у императора. Кто в результате останется в выигрыше? А в проигрыше? И каким именно образом? Не возвысится ли кто-нибудь из врагов? Не столкнется ли с неожиданным препятствием? О друзьях речь не шла. На том уровне власти, которого достигла удалившаяся четверка, слово «друг» могло служить лишь наживкой.

Внимание императора переключилось на Солнцедарительницу. Халиб улыбнулся и пережил мгновение искренней радости, понаблюдав, как испугала жрицу эта злобная улыбка.

— Наконец-то мы одни, а? Пара дипломированных специалистов по выживанию. Вы на одной стороне, я — на другой. Как вы думаете, Солнцедарительница, мы просто хорошо сохранились или мы еще и намного умнее большинства окружающих?

Жрица нерешительно улыбнулась в ответ.

— Я никогда не была ни на какой «стороне», Возвышенный, кроме как на вашей. И я не совсем понимаю, что именно вы подразумеваете под выживанием. Моя связь с чрезвычайными силами на Паро была минимальной, если вообще можно считать, что она была. Мое единственное стремление — служить успехам Люмина — и империи. Я предупреждала командора Этасалоу и Мандро Та, что они превышают свои полномочия.

Халиб по-прежнему продолжал улыбаться.

— Так вот, значит, что вы им сказали? Превышение полномочий. Недурное выражение. Мне-то казалось, что вы являлись частью этого трио и вашей целью было скинуть меня с трона. Но теперь я вижу, что ошибался. Вы просто оказались сбиты с толку и позволили себе несколько незначительных вольностей. Может, вы все-таки изложите суть своего плана? Мне приходится просить вас об этом, поскольку я в свою очередь плохо понимаю смысл выражения «превышение полномочий» — ведь мои-то полномочия ничем не ограничены. А это вещи, касающиеся жизни и смерти. Но что это я? Мы же говорили о вас! О вас и вашем плане, направленном на мое свержение.

— Мне ничего не известно о подобном плане. Я пыталась остановить их, Возвышенный. Или, если угодно, можно сказать, что я пыталась их сдержать. Я спорила с ними до полного изнеможения. Поскольку я играю ведущую женскую роль в иерархии Люмина, одной из моих главных обязанностей является поддержание мира. Я никогда не забываю об этом. Я постоянно напоминала командору и Мандро Та, что цель нашей жизни — содействовать процветанию империи, а для этого необходимо заботиться о благе императора. Они ничего не говорили мне о своих планах, иначе я непременно поставила бы вас в известность, Возвышенный.

Халиб уселся и ссутулился, уронив голову на грудь. Теперь его голос звучал приглушенно, но все же слова можно было разобрать.

— Я не собираюсь убивать вас, поскольку вы будете служить мне куда старательнее, зная, что малейший повод может заставить меня изменить свое решение. Вы скучны, Солнцедарительница. Вы слишком трусливы, чтобы самостоятельно нанести удар, и слишком глупы, чтобы подыскать опытного союзника. Вы мне не опасны. А вот я являюсь для вас постоянным источником опасности. Запомните это и впредь неустанно твердите, что Люмин служит мне — тогда вы сохраните свою бесполезную жизнь. Теперь идите.

Император не шелохнулся и даже не потрудился взглянуть на жрицу. Солнцедарительнице неоткуда было узнать, что Халиб следит за ней из-под полуприкрытых век. Император всегда был начеку.

Некоторое время после того, как за Солнцедарительницей закрылась дверь, Халиб не шевелился. Он отдыхал, глубоко и неторопливо дыша и чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы. Понемногу гнев императора утихал. И лишь полностью успокоившись, Халиб позволил себе просмаковать ситуацию. Он обнаружил новый заговор, растущий вокруг него. Заговоры. Козни. Интриги. Вот это жизнь! Император затрепетал от бодрящего, почти чувственного ощущения опасности.

Началась новая игра. Жизнь снова сделалась занятной.

Тихий звук, писк, который нельзя было бы расслышать уже с расстояния в несколько футов, оборвал ход императорских мыслей. Это был сигнал тревоги. Сигнализация была встроена в кресло и работала на ультразвуке.

Халиб неохотно открыл глаза и выпрямился. Приняв подобающий государственному деятелю вид, он крикнул:

— Войдите!

Часть стены с закрепленными на ней книжными полками отворилась, словно дверь. Из потайного хода появился управляющий Вед. Рука управляющего покоилась на рукояти меча. Он обвел комнату быстрым, цепким взглядом хищника.

Халиб расхохотался.

— Зачем бы я стал звать тебя сюда, если бы здесь был кто-то еще?

Вед отошел от потайной двери, и та затворилась. Управляющий сказал:

— Безопасности можно добиться лишь предосторожностью, а не самонадеянностью, Возвышенный. Существуют приборы, позволяющие подделывать голос.

Халиб посерьезнел и кивнул:

— Ты прав, старый приятель. Много чего существует на свете. Или тебя беспокоит тот факт, что мы с тобой сами — обманщики наихудшего пошиба?

— В минуты слабости — да. — Вед пожал плечами, и по лакированной перевязи пробежали блики. — Мы рождены именно для того, чем занимаемся: вы — чтобы править, я — чтобы вас поддерживать. Для нас не существует никаких правил. Значение имеет лишь выигрыш.

— Или проигрыш. Но ты никогда не рассматриваешь такой вариант, верно?

— Никогда, Возвышенный.

Халиб покачал головой.

— Возможно, именно поэтому я и доверяю тебе. Ты единственный человек, о котором я могу это сказать.

Вед усмехнулся. Любому другому наблюдателю эта усмешка могла бы показаться жутковатой, какой-то волчьей. Для императора и Веда она служила знаком доверия.

— Взаимно, Возвышенный, — отозвался Вед, и оба собеседника от всего сердца рассмеялись над этой жестокой истиной.

Когда они успокоились, Халиб спросил:

— Что нового, Вед? Он на Хайре? На Илионе? Или, может, на Агамеме? Хоть что-нибудь прояснилось?

— Он на Хайре, Возвышенный. Как вы и подозревали.

— Это казалось наиболее вероятным. По части репрессивного режима Хайре переплюнет любую другую планету. Советник Уллас наиболее скрупулезно следит за выполнением ритуалов повиновения и верности трону. Ты с ним когда-нибудь встречался?

— Несколько лет назад, когда он приезжал на День Памяти.

— Его сын был воителем. Я помню его последнюю схватку. Очень храбрый был боец. Думаю, судьи вмешались чуть-чуть рановато.

— Для того чтобы позволить умереть сыну правителя планеты — пусть даже младшему сыну, — нужны очень веские причины, Возвышенный. А он был тяжело ранен. Кстати, вы знаете, что он снова на Атике? Входит в правление Хайренской Культурной Братской Группы.

Халиб просиял.

— Я и забыл! Хайренская КБГ? Так, значит, мы располагаем очень ценным заложником!

Взгляд Веда подсказал императору, что управляющий отнюдь не в восторге от этой идеи.

— Императоры не пользовались такими уловками вот уж по крайней мере двести лет. Кроме того, Уллас всегда производил на меня впечатление человека, который готов приветствовать мученичество. Если, конечно, мученический венец не достанется ему лично.

— Ладно, как скажешь. Ну и как именно советник Уллас намерен поддерживать нашего предателя? И сколько пройдет времени, прежде чем мы снова ощутим влияние Этасалоу на империю?

— Хайре — чрезвычайно плодородное поле деятельности для человека его талантов, Возвышенный. Несмотря на репрессии, проводимые советником Улласом, сопротивление существует. Но ему недостает организованности. Зная способности нашего человечка, можно предполагать, что ему потребуется не так уж много времени на проникновение в администрацию советника. Этасалоу станет ночным кошмаром для мятежников. И возмездием для Улласа.

— Ты думаешь, Этасалоу действительно рвется к власти?

— Он подбирается к управлению империей.

Эти хладнокровно произнесенные слова были рассчитаны на то, чтобы вызвать шок. И они сработали.

— Паро — всего лишь захолустье, пустое место! — запротестовал Халиб. — Непосредственной угрозы революции не существует. Мы соберем верные войска…

Император не окончил фразу — что вообще-то не было ему свойственно. Взгляд Халиба сделался отсутствующим и презрительным. Император принялся пощипывать поджатые губы.

— Захватить Этасалоу недостаточно, Возвышенный, — подвел итог Вед. — Его следует уничтожить.

Халибперестал теребить губы.

— Уничтожить? Без показательного суда?

— Нам не нужны мученики. Нам нужны мертвые негодяи. Нужно послать своего человека, чтобы он убил Этасалоу.

Халиб скептически покачал головой. Однако, прежде чем император успел что-либо сказать, накал бушевавших в Веде страстей превзошел его уважение к требованиям этикета.

— Возвышенный, я не могу привести доказательства, которые подтверждали бы мои слова, но я не могу и молчать! Я считаю, что командор Этасалоу забрал с Гектора большую часть оборудования и специалистов и тайком вывез их оттуда. Я считаю, что сейчас они держат путь на Хайре и вот-вот присоединятся к командору.

— Работы, связанные с контролем сознания? Но ты сам докладывал, что лаборатория уничтожена. Ты говорил, что Этасалоу обезумел от горя. Ты сказал, что это было главным фактором, заставившим его улететь, вместо того чтобы остаться и восстановить свое положение здесь, в центре империи. И как прикажешь понимать твои нынешние слова? Изволь объясниться, Вед. Это как-то… непрофессионально. И внушает беспокойство.

Суровое, словно высеченное из камня лицо управляющего обмякло.

— Это лишь ощущения, Возвышенный. У меня нет никаких сведений. Но зато я знаю Этасалоу. Все эти годы я находился рядом с ним, ел и пил вместе с ним. И все же я так и не раскусил его до конца. Равно как и он меня. Он не желает знать никого, кроме своих родственников. Он всегда вел невероятно замкнутый образ жизни. Я полагаю, что лаборатория на Гекторе вписывалась в этот замкнутый круг. Я не верю, что она была уничтожена. Нутром чувствую — тогда меня обманули.

— Ну и откуда мне знать — вдруг твое нутро ноет от того, что ты что-нибудь не то съел? Посланный нами убийца сможет уничтожить лишь конкретного человека. А лаборатория останется. Еще один довод в пользу того, что против Этасалоу следует направить войска.

Печально улыбнувшись, Вед произнес:

— Насчет ноющего нутра вы, может, и правы, Возвышенный, а вот насчет силовой акции — нет. Позвольте мне высказать предположение: если мы отправим против Этасалоу войска, они с советником Улласом все спрячут. Мы ничего не найдем. А нам при любом раскладе нужно, чтобы Этасалоу был мертв. Пошлите против него своего человека. Человека, знающего, где живет Этасалоу, где он работает, с кем имеет дело. А когда Этасалоу погибнет, тогда и можно будет захватить лабораторию вместе со всем, что связано с ее деятельностью.

— А если там не окажется ни лаборатории, ни ученых?

Вед снова обнажил зубы в своей волчьей усмешке.

— Тогда я удовольствуюсь смертью Этасалоу.

— Я уверен, что он возгордился бы, услышав твои слова. Хорошо, я подумаю над этим. Ты же знаешь, я никогда не питал особого доверия к убийству. В нем, конечно, есть нечто древнее, изначальное, но оно всегда влечет за собой непредвиденные последствия. Предупреждаю: я буду очень придирчиво относиться к кандидатуре исполнителя. Это должен быть лучший из лучших.

— Раз Возвышенный согласился обдумать все возможные варианты этого замысла, я могу заверить его, что ему не придется усомниться в кандидате, которого я предложу.

Удивленно приподняв бровь, Халиб поинтересовался:

— Так у тебя уже есть на примете конкретный человек? Должно быть, он и вправду очень хорош. Могу я повидаться с ним?

— Возвышенный однажды обедал с ним — здесь, в этих самых покоях, — Вед помедлил, позволяя императору продлить восхитительное состояние неопределенности. — Человек, который убьет для вас командора Этасалоу, — капитан Лэннет.

Глава 3 ▼▼▼

Конечно же, Лэннет знал о существовании односторонних камер. О них знали все. А вот людей, познакомившихся с ними на собственном опыте, было куда как меньше. И Лэннет отнюдь не был счастлив, оказавшись в их числе.

Интересно, сколько он уже просидел в этой черной безликой коробке? Благодаря особым оптическим свойствам стены камеры пропускали свет и позволяли снаружи видеть, что происходит внутри. А для находящегося в камере заключенного сверкающая поверхность стекла была словно гладь бездонного темного озера.

Уже четырежды Лэннет забывался сном, пристроившись на откидной койке. Ну и что, собственно, из этого следовало? У заключенного не было возможности узнать, сколько часов он бодрствовал, а сколько спал. Точно так же Лэннет не мог понять, подчиняются ли какому-нибудь расписанию появления подноса с едой, который просовывали через щель в двери. А может, в еду подбавляли какие-нибудь наркотики, чтобы окончательно вывести из строя его внутренние часы. С первой минуты пребывания в камере капитан пытался придерживаться хоть какого-то распорядка; не исключено, что успешность побега будет зависеть от того, знает ли он, какое за стенами камеры время суток. Лэннет старался примечать, в какие промежутки времени он чувствует себя наиболее бодрым. Проблема заключалась в том, что у капитана имелись два пика бодрости — с девяти до одиннадцати утра и с семи до девяти вечера. Сперва Лэннет думал, что сможет ориентироваться в них благодаря периоду наибольшей вялости, наступающему вскоре после обеда. Но непрошибаемая скука тюрьмы перечеркнула его планы. Он просто засыпал, когда придется, а проснувшись, принимался расхаживать по камере. В результате Лэннет быстро перестал понимать, какой сейчас день — не говоря уже о часе.

Отросшая щетина заставила капитана предположить, что он сидит здесь уже четыре дня. А возможно, пять.

Сейчас капитан, одетый в серые шорты длиной по колено, мешковатую рубашку и сандалии, сидел на стуле. Как ни странно, но стул, сделанный из пластиковых трубок и переплетающихся ремней, был довольно удобным. Терзавшая Лэннета головная боль наконец-то улеглась. К капитану снова вернулась четкость зрения, и тошнота его больше не мучила.

Лэннет пробыл здесь уже достаточно долго, чтобы ему успела изрядно надоесть необходимость мыться чуть тепленькой водичкой над раковиной, встроенной в стену рядом с автоматизированным туалетом. Он чуть ли не скучал по знакомой вони дорожных туалетов, которым и полагалось вонять. Этот же унитаз в целях гигиены время от времени заполняли какой-то химической дрянью. Эта дрянь убивала всех микробов, но зато от ее испарений у Лэннета начинало жечь глаза и носоглотку. Заключенный — он ведь тоже человек.

Но сильнее всего этого Лэннет презирал причину, по которой односторонние камеры получили свое имя. Сколько капитан ни смотрел на зеркальную, практически не поддающуюся разрушению поверхность, ему не удавалось увидеть ничего, кроме собственного размытого отражения. А вот для расхаживающих снаружи часовых эти металлокерамические стены были совершенно прозрачными.

По косвенным данным Лэннет решил, что над его камерой, как раз над одним из углов, висит мощный светильник. Иногда, когда мимо грохотали тяжелые шаги часового, капитан мог поклясться, что видит его тень. Если не считать появляющихся без предупреждения еды и питья, шаги часовых были единственной ниточкой, связывающей Лэннета с внешним миром. Камеры располагались на некотором расстоянии друг от друга, с таким расчетом, чтобы заключенные не могли перестукиваться. К собственному удивлению Лэннет понял, что эти размеренные шаги и эти тени — неважно, настоящие они или лишь мерещатся ему, — быстро заполнили собою все его время. Капитан дошел до такого состояния, что слышал шаги даже сквозь самый крепкий сон — и просыпался. Когда же Лэннет бодрствовал, он подолгу расхаживал по камере, подлаживаясь под походку часовых, и воображал, как выглядят эти солдаты, как сложены, откуда они родом, к чему стремятся — словом, все, что взбредет в голову.

«Походка всегда одна и та же. Ходит один человек. А как же приводят и уводят других заключенных?»

Этот вопрос не давал Лэннету покоя. А есть ли здесь другие заключенные? Он пока что не слышал ни одного.

«Как долго они могут держать человека в таких условиях?

Что может помешать им сделать все, что они захотят?

Им. Они. Кто — они?»

Четыре дня. Или пять? Лэннету хотелось завыть, броситься с кулаками на лживые стены, отказывающие ему в праве на человеческое достоинство. В этом безмолвии глохли даже мысли. Минуты и часы теряли свою протяженность, и время становилось чем-то бесконечным и непознаваемым.

Гордость заставляла Лэннета держаться. Гордость и упрямство. Пока что заставляли.

Но каждый раз, когда капитан открывал глаза и видел, что вокруг ничего не изменилось, его отчаяние становилось все сильнее. Лэннет начинал понемногу сходить с ума. Ему казалось, будто по нему бегают какие-то невидимые насекомые. Когда это произошло впервые, Лэннет пытался углядеть их. Теперь он просто их смахивал. Капитан знал, что там ничего нет, но боялся, что в противном случае его сознание придумает что-нибудь еще.

Неужели тюрьма начала побеждать?

Какая тюрьма? Где он?

На глазах у Лэннета закипели слезы. Слезы унижения и гнева. Когда-то его называли храбрым человеком. А теперь вот такое… Четыре дня? Нет, по крайней мере пять. Точно, пять.

Тень. Тень в углу. Шагов не слышно. Лэннет подался вперед, привстав со стула. Натянутые мускулы задрожали от напряжения. У капитана резко пересохло во рту.

В щели показался край подноса с едой. Когда же он целиком оказался в камере, Лэннет с удивлением увидел, что на этот раз на подносе вместо еды лежит свернутая ткань. Чей-то голос произнес:

— Наденьте маску и туго завяжите.

Лэннету отчаянно не хватало общения, и он всей душой потянулся навстречу этому голосу. И все же даже сейчас какая-то часть рассудка призвала его к осторожности. Во-первых, голос исходил из спрятанных где-то динамиков; он шел отовсюду, и частично перекрывающиеся звуки сбивали слушающего с толку. Помимо психологического дискомфорта, это тут же вызывало вполне резонный вопрос: зачем, собственно, понадобилось подобное давление?

Подобрав с подноса глухую, без прорезей маску, Лэннет натянул ее на голову. Руки капитана пытались задрожать, но Лэннет пресек эти поползновения. Закончив, Лэннет спросил: «Что дальше?» — и с гордостью отметил, что голос его тверд и спокоен.

— Не шевелитесь. Вас отведут, куда следует. Не двигайтесь до тех пор, пока вам не прикажут. В противном случае вы будете строго наказаны. И сохраняйте молчание.

Послышался какой-то шум. Что это? Открывающаяся дверь? Шорох шагов? Сильные руки ухватили Лэннета за запястья и плечи; два человека, по одному с каждой стороны.

— Встаньте прямо.

Снова те же потайные динамики. Лэннет осторожно выпрямился, и его провели через дверь. Снаружи химией не воняло. Здесь, как водится, пахло обычной дезинфекцией и воском. От державших Лэннета людей пахло мылом, одеждой, потом. Это было настоящим чудом, почти таким же прекрасным, как возможность увидеть что-то новое. Капитана развернули вправо. Неожиданно свет, проникающий через ткань маски, значительно усилился. Лэннет решил, что это, должно быть, тот самый фонарь, висящий над его камерой. Значит, он не ошибся — там и вправду находится источник света. Лэннет поздравил себя. Он счел это открытие настоящей победой. Его тюремщики не были непогрешимы.

Он победил их один раз, победит и в другой. Победит.

Сандалии Лэннета звонко шлепали по ровному и твердому полу. Конвоиры же продолжали шаркать, хоть и очень тихо. Значит, на них обувь с мягкой подошвой. Специально для того, чтобы держать других заключенных в неуверенности и напряжении. Интересно, а что будет, если он закричит?

Лэннета снова развернули вправо. На этот раз отрезок пути оказался более коротким. Еще один поворот направо, и Лэннет почувствовал, что хватка конвоиров усилилась. Капитан напрягся, попытавшись воспротивиться. Но тут же раздалась команда: «Усыпить!» — и укол ожег бедро Лэннета болью. Лэннет взвыл. Его правая рука уже повисла, словно плеть, и он попытался левой сорвать с головы маску.

И отключился прежде, чем успел прикоснуться к ней.

Сознание вернулось вместе с неспешным, сверхъестественным восприятием времени и потоком разрозненных ощущений. Он сидел в кресле. Вокруг царил полумрак — или даже скорее темнота. Лэннет несколько раз моргнул, дабы убедиться, что дело в здешнем освещении, а не в его глазах. В пересохшем рту чувствовался отвратительный горький привкус. Внезапно Лэннета принялось охватывать забытье, и капитан, испугавшись, что сейчас опять потеряет сознание, издал сдавленный хрип. Действительно ли он спал?

Но этот приступ сонливости длился недолго, и Лэннет быстро пришел в себя. Капитан отметил, что полумрак в помещении поддерживается нарочно — видимо, чтобы он не узнал наверняка никого из сидящих вокруг людей. Затем, попытавшись усесться поудобнее, Лэннет обнаружил, что привязан к креслу. Один ремень стягивал его грудь, еще несколько обвивали лодыжки, запястья и бицепсы. Лэннет, понемногу увеличивая усилия, тайком испробовал на прочность ремень, обхватывающий правое запястье. Тот оказался не податливее стали.

Один из присутствующих заговорил. Голос его был почти нормальным, но по предательским заминкам и неестественному придыханию Лэннет понял, что тембр говорившего изменен при помощи специальных приборов. Голос принадлежал мужчине, и в нем слышалась надменность высокопоставленной персоны. Неизвестный произнес:

— Капитан, здесь работают множество датчиков со встроенными фиберметовыми лентами. А на стене у вас за спиной висит медицинский прибор, регистрирующий все реакции вашего организма. Мы непрерывно наблюдаем за состоянием вашей психики. Возможно, вам приятно будет узнать, что действие введенного вам наркотика уже завершилось. Пульс у вас нормальный, уровень кровяного давления и дыхание вполне приемлемые, если учитывать сопутствующие обстоятельства. Но с другой стороны, в вашей крови наличествуют природные вещества, выделяющиеся при гневе и страхе, а ваша энцефалограмма здорово напоминает штормовое предупреждение. Честно говоря, я рад, что вы сейчас привязаны.

Так вот что это за звуки! Значит, это тихое попискивание и позвякивание издает медицинский регистратор! Мысль о том, что он сейчас выставлен напоказ в виде ряда разноцветных лампочек и экранчиков измерительных приборов, наполнила Лэннета каким-то странным яростным смущением. Это было хуже, чем просто оказаться связанным и беспомощным. Капитан напрягся, пытаясь вырваться из пут.

— Если бы я хоть на минуту до вас добрался! Кто вы…

— Тихо!

Усилитель превратил второй голос в раскаты грома.

— На что вы готовы ради восстановления вашего доброго имени?

— Зачем вы спрашиваете? Ваши подонки изобрели ложь, которая привела меня сюда. Зачем было вытаскивать меня из зала суда, если я уже признан виновным?

— Отвечайте на вопрос.

— Я уверен, что среди датчиков есть и анализатор стресса, — сказал Лэннет. — Можете проследить за ним и убедиться, что я говорю правду. Все, что у меня когда-либо было и что я хотел сохранить, — это моя честь. Вы отняли ее. Я не могу вернуть ее ценой еще большего бесчестья. Я не стану ничьим орудием. Я смирился со смертью. Вам нечем меня пугать.

Один из незнакомцев шевельнулся, словно вдруг почувствовав себя неудобно. Тот, который задавал вопрос, сказал:

— А если вы получите возможность доказать все, что вы утверждали на суде? Что, если вы сможете отомстить человеку, который вас уничтожил и который несет ответственность за гибель стольких мальчишек, ваших Стрелков?

Лэннет расхохотался.

— Кому — Этасалоу? Он мертв!

Но тут его внезапно посетило другое предположение, и презрительная насмешка тут же сменилась приступом ледяной ярости. Лэннет напрягся — так, что удерживавшие его ремни натянулись, — и глаза капитана вспыхнули ненавистью.

— Значит, император! Меня осудили несправедливо, и потому вы решили, что сможете натравить меня на императора. Я должен был догадаться. Только кто-нибудь из высшей знати мог провернуть эту операцию и перетащить меня сюда. Вы, грязные ублюдки! Раз и навсегда говорю вам: я присягал на верность императору Халибу и не собираюсь нарушать присягу!

— Очень мило, — дар речи и снисходительность вернулись к первому говорившему одновременно. — А что, если я вам скажу, что командор Этасалоу жив?

— А что, если я вам скажу, что вы лжец, и к тому же бездарный?

В маленькой комнате повисло оскорбленное молчание. Лэннет вспомнил о своем нынешнем внешнем виде и чуть не рассмеялся. Он уже всерьез задумался, не свидетельствуют ли его ощущения о приближении истерики, когда первый говоривший снова подал голос.

— Этасалоу жив. И до тех пор, пока он остается в живых, императору грозит непосредственная опасность — ему лично и его власти.

Несмотря на надменность говорящего и дополнительные помехи, созданные электроникой при изменении голоса, Лэннет уловил в этих словах некий скрытый подтекст. Он впервые ощутил в них правдивость. И даже более того — беспокойство. И мыслей капитана коснулось слабое дыхание надежды. А вдруг этот болван, разыгрывающий из себя покровителя, и вправду заинтересован в благополучии императора?

Осторожно подбирая слова, Лэннет произнес:

— Если вы вытащили меня из камеры, чтобы послать против Этасалоу, то вы меня совсем не знаете. Я — Стрелок. Я сражаюсь за императора. Убийство в бою — часть моей службы. Но я не киллер. Кажется, вы упустили из виду это различие.

— Откажитесь выполнять это задание, и вас найдут мертвым в каком-нибудь переулке, одетым в ту форму, которую с вас сняли, когда привели сюда. Вы можете счесть это убийством. Я же буду считать это вашей казнью, только произведенной нетрадиционным способом.

Прежде чем Лэннет успел что-либо сказать, к разговору подключился второй незнакомец. Прикрикнув ранее на собеседников, он, кажется, убедился, что способен контролировать ситуацию. Это мимолетное предположение заставило Лэннета задуматься. Вести себя подобным образом мог лишь человек, привыкший отдавать приказы. В сознании капитана зароились невероятные, невозможные теории. Но Лэннет усилием воли отодвинул их подальше. Неизвестный тем временем произнес:

— Вспомните последний День Памяти. Находились ли мы в это время в состоянии войны, капитан?

— Нет, сэр, но…

— Я еще не закончил. Отвечайте коротко. Вы убили человека. Поскольку войны в это время не было, можно ли назвать это происшествие убийством?

— Нет, сэр.

— Командор Этасалоу посвящает все свои усилия уничтожению императора. Своими действиями он фактически развязал войну. Он находится в потайном месте, в укрытии, предоставленном ему одним лицемером. Там он плетет заговор и накапливает силу. Станете ли вы, как Стрелок, выполнять боевой приказ и вступать в бой под любым обликом, которого потребует битва?

Лэннет поколебался, но в конце концов кивнул, уставившись на свои сандалии. Сперва его речь звучала, как неразборчивое бормотание, но по мере того, как капитан говорил, его слова набирали силу, а голова постепенно приподнималась.

— Я знаю, что собой представляет Этасалоу. Вы правы — это он ответствен за смерть моих Стрелков. Я убил бы его из обычной мести. Из мести за моих ребят. За мою жизнь. И не стал бы мучиться угрызениями совести. Но то, чего вы требуете — то есть, простите, то, что вы предлагаете, — это убийство исподтишка, террористический акт. А я — простой солдат. Только не спрашивайте, почему я приемлю одну разновидность убийства и питаю такое отвращение к другой. Я не могу этого объяснить.

Первый незнакомец вздохнул. Как показалось Лэннету — с сожалением. Потом он произнес:

— Так вы отказываетесь? Даже зная, что вас ждет?

Лэннет улыбнулся, подумав: а догадываются ли они, какая боль скрывается за этой улыбкой?

— Да, отказываюсь. Я ни на мгновение не поверю, что вы и вправду восстановите мое доброе имя, даже если я справлюсь с заданием: кто бы вы ни были, вы не имеете на это ни законных, ни моральных прав. Точно так же я не приемлю ваших доводов по поводу того, что это убийство ничем не отличается от любого другого, происходящего во время войны. Я буду охотиться на Этасалоу потому, что я — солдат императора. Я давал присягу. И еще я буду охотиться на Этасалоу потому, что об этом взывают мои мертвые Стрелки. А когда я справлюсь с этим делом и вы начнете размышлять, как бы избавиться от меня, задумайтесь-ка вот о чем: вспомните, что был когда-то такой Лэннет, капитан Стрелков. Спросите себя, хватило бы у кого-нибудь из вас силы духа совершить то, что сделаю я. И спросите себя, были ли вы правы, дав мне такое задание.

Послышался шорох одежды. Незнакомцы встали. В глаза Лэннету ударил яркий луч света и ослепил капитана. Когда же свет погас, Лэннет увидел, что к нему приближаются охранники. Капитан зарычал от бессильной ярости, но предпочел не дергаться, когда к его ноге приложили сверкающий инъектор.

Глава 4 ▼▼▼

Император Халиб следовал за ярким продолговатым пятном, скользящим по мощенному каменными плитами полу коридора. Какое-то движение за пределами освещенного пятна испугало императора. Он издал невнятный звук и остановился так резко, что управляющей Вед просто налетел на него.

Внезапно впереди возникли два круглых пятна, похожие на светящиеся капли крови. Животное — бледное и тощее существо — с пугающей быстротой поднялось на задние лапы, а передние, когтистые, протянуло вперед. Сверкнули обнаженные клыки. Животное угрожающе взвизгнуло: заносчивый правитель своего промозглого королевства.

Но Халиб отнесся к этому правителю безо всякого почтения — швырнул в него фонариком. Темный коридор озарился вспышкой бешено пляшущего света. Луч метался так быстро, что за ним невозможно было уследить. А затем обрушился звук — взбешенный и испуганный визг, за который животное и получило свое наиболее распространенное имя.

— Крич! — выдохнул император. — Я никогда не видел ни одного… — тут он запнулся. У потайных ходов дворца были свои тайны, не известные даже Веду. Халиб не слишком естественно кашлянул и закончил: — …ни одного такого наглого.

И император поспешно двинулся вперед, чтобы подобрать фонарик.

Идущий по пятам Вед хмыкнул.

— Хорошая вещь ралит. Пластиковая или стеклянная линза просто не выдержала бы такого удара. Хорошо, что вы промахнулись.

Не оборачиваясь, Халиб через плечо поинтересовался:

— Ты так любишь кричей?

Вед невежливо фыркнул.

— Попади вы в эту зверюгу, и у нас возникли бы крупные неприятности. Я в курсе, кто бы после этого носил ваш фонарик.

Халиб фыркнул с поистине императорским презрением.

Через некоторое время они добрались до висящего на стене монитора. Рядом с монитором был прикреплен небольшой контрольный пульт. На нем красовались три светящиеся кнопки и два колесика. Халиб нажал указательным пальцем правой руки на вторую кнопку. Экран тут же ожил, и на нем появилось изображение императорской библиотеки. Маленький зеленый огонек, горящий в правом верхнем углу экрана, свидетельствовал, что за время отсутствия Халиба датчики, чувствующие движение и тепловые излучения, не засекли присутствия в библиотеке нежелательных лиц. Эта часть системы безопасности вступала в действие лишь тогда, когда Халиб выходил куда-нибудь через потайную дверь. Поворачивая колесики, император принялся вращать объектив видеокамеры и осматривать помещение — включая и примыкающий к библиотеке балкон. Видеокамера была вмонтирована в глаз одной из множества фигур, изображенных на потолке. Убедившись в отсутствии посторонних, Халиб нажал нижнюю кнопку указательным пальцем левой руки. Книжный шкаф, выполняющий функции двери, скользнул в сторону.

Перешагнув порог, Вед произнес:

— Надеюсь, когда-нибудь вы мне все-таки расскажете, что произойдет, если вы ткнете в кнопку не тем пальцем? Они ведь сверяются с отпечатками пальцев, да?

Халиб улыбнулся, но предпочел не отвечать.

Направившись прямиком к письменному столу, император прикоснулся еще к одной кнопке. Средняя часть декоративной стенной панели отъехала в сторону, образуя проход, и вперед беззвучно скользнул бар. Халиб щедро наполнил великолепные хрустальные бокалы виски. Один бокал он вручил управляющему Веду, а вторым отсалютовал ему. Покончив таким образом с формальностями, Халиб сделал большой глоток.

— Исключительно неприятный опыт! Не думаю, чтобы хоть кому-нибудь удалось настолько полно разоблачить мою убогую этику, как это только что проделал капитан Лэннет.

Прозвучавший в словах императора сарказм мало обеспокоил Веда.

— Он бесполезен. Ему ни за что не справиться с этим делом на Хайре. Если он даже и доберется туда, он никогда не уничтожит Этасалоу. У него хватит ума предложить этому кричу честный бой.

— Слушай, давай не будем поминать кричей. — Халиб глотнул еще виски. Потом он посмотрел сквозь бокал на свет, любуясь светлой янтарной жидкостью. — Отличное виски, неразбавленное, прямо из бочонка. Двенадцатилетней выдержки, с севера Нового Бурбона. Великолепно взбадривает. Как раз то, что мне сейчас нужно.

Император сделал еще глоток и повернулся к Веду.

— Так что ты там говоришь?

— Я не хочу использовать Лэннета, Возвышенный. Я ошибся в нем. Он слишком сильно зациклился на том, что такое хорошо и что такое плохо. А уничтожение Этасалоу — не та работа, которую стоит поручать человеку, погруженному в размышления о высоких материях. Я только все испортил, предложив его.

— А я не согласен.

Халиб уселся за стол и жестом указал Веду на соседний стул.

— Мы с тобой почти инстинктивно сделали именно то, что было нужно. Люди вроде Лэннета делают то, что они считают своим долгом, ради того, чтобы мы продолжали править. Я его понимаю. Но я понимаю и тебя, дружище.

Внезапно император умолк. Потом он проворно смахнул со стола бумаги и всякие мелочи — руки Халиба при этом порхали, словно бабочки. Прежде чем заговорить снова, император внимательно взглянул в глаза Веду.

— Ты понимаешь, что я больше никого не называю — «дружище»?

Медленно кивнув, Вед произнес:

— И никто из тех, кто называл меня другом, не ошибался во мне. Мы друг друга стоим, Возвышенный. Искусство властвования невольно вырабатывает сходство. Гм. А есть такое слово — властвование?

— Если нет, то его стоит выдумать. Не сбивай меня с толку, — огрызнулся Халиб. — Ты кое-что проглядел в Лэннете. Эта стычка проверила не просто степень его храбрости. Для этого человека, какими бы качествами он ни был наделен, самым важным и самым, пожалуй, тяжелым оказалось одно требование: остаться собой, выдержав ту психическую травму, которую ему нанесла произошедшая резня и потери. Чтобы оправдать эту бойню, нужен побудительный мотив неимоверной силы. Лэннету необходимо дело. И сегодня утром мы в какой-то степени дали ему это дело. Теперь нам нужно убедиться, что он умеет сосредотачиваться лучше Этасалоу.

Вед недоуменно нахмурился, ожидая, что еще скажет император.

— Назови мне человека, который оказал Лэннету наибольшую помощь во время паровианского погрома, — произнес Халиб. — Назови мне человека, которого у Этасалоу есть причины ненавидеть сильнее, чем меня и Лэннета.

— Это та женщина, жрица Люмина. Доктор Бахальт. Доктор Нэн Бахальт. Племянница Этасалоу. При виде Лэннета она начинает выглядеть, словно влюбленная без памяти девчонка — потому, кстати, все ее показания и пропали втуне. А чем она может нам помочь?

— Ты, соблюдая полнейшую секретность, позволишь Бахальт встретиться с Лэннетом. Сделай так, чтобы один из охранников предложил Лэннету организовать эту встречу за хорошую взятку, или что-нибудь в этом роде — придумай сам. Лэннет не знает, что ему предстоит отправиться на Хайре; теоретически мы ведь понятия не имеем, куда делся Этасалоу. Следовательно, нет никаких причин, препятствующих поездке Бахальт на Хайре. Устрой это.

Вед чуть не поперхнулся виски.

— Бахальт? На Хайре? Зачем?!

— Лэннет должен отправиться выполнять это задание, считая, что мне грозит неимоверная опасность. Никто из них не знает, что Этасалоу находится на Хайре. И Лэннету не следует этого знать до тех пор, пока он полностью не пройдет подготовку. Потом он должен будет обнаружить, что Бахальт сейчас на Хайре, в когтях у Этасалоу. Соединим два этих фактора, и он получит свое дело — реальнее не придумаешь.

— Но если я устрою им встречу и он скажет ей, что его посылают… — Вед умолк и задумался.

Халиб усмехнулся.

— Именно. Их роман только начал завязываться. Неужели при таких обстоятельствах капитан скажет своей Нэн, что он согласился убить ее дядю? Да ни за что!

Неустрашимый Вед попытался оспорить эту мысль.

— Этасалоу ставит родственные узы превыше всего. Вдруг он простит свою племянницу? Она может предать Лэннета. Или вдруг Этасалоу убьет Бахальт, чтобы отомстить за честь семьи — за то, что он считает честью семьи, — прежде чем Лэннет успеет ее спасти?

— Она не станет предавать Лэннета. Если бы она хотела это сделать, она бы уже его предала. А если Этасалоу убьет ее, у Лэннета появится еще больше причин выполнить то, что мы от него хотим.

Вед пожал плечами, подчиняясь неизбежности, и переключил внимание на обдумывание плана.

— Потребуется некоторое время, чтобы изобрести правдоподобный повод, который объяснил бы перемещение Бахальт. Она ведь находится в подчинении у Солнцедарительницы. А тем временем я переведу Лэннета в другую камеру. Односторонняя для нашей цели не годится.

Халиб покачал головой и встал. Расхаживая вдоль книжных стеллажей, император поинтересовался:

— Как он справляется с ситуацией?

— Не очень хорошо. Одиночное заключение противоречит типу его психической организации. Впрочем, я не думаю, что здесь кроется какая-нибудь опасность.

Халиб, водя пальцем по корешкам книг, некоторое время обдумывал реплику Веда, прежде чем ответить на нее.

— Дайте ему дозреть.

— Он будет очень зол, Возвышенный. Односторонние камеры часто действуют на людей подобным образом.

— Именно на это я и надеюсь.

Халиб задумался: может, попытаться объяснить Веду свою мысль? Размышляя, император откинул голову назад и принялся разглядывать потолок, расписанный портретами первопроходцев, осваивавших галактику. Центром огромной композиции служило изображение космического корабля, доставившего Прародителя на Атик. Высоко в небе парили корабли — полностью сотворенные причудливой фантазией художника, — направляющиеся к другим незаселенным планетам. А сам Прародитель стоял посреди радостной, сияющей улыбками толпы.

Внимание Халиба снова привлекло недостоверное изображение болтающихся без дела кораблей. Интересно, что еще на этой картине не соответствовало действительности? И много ли подобных деталей знали его предки — если вообще знали? И что они делали, чтобы скрыть это. Что ж, в конце концов, таков извечный порядок вещей — сказал себе император. Лэннеты всего мира сражаются и умирают, пытаясь отыскать истину. А Халибы правят и используют власть для своей пользы и при помощи тонкой лжи подталкивают других к самопожертвованию. Такова жизнь.

— Если Лэннет озлится настолько, что потеряет способность выражаться членораздельно — тем лучше, — сказал он Веду. — Я восхищаюсь этим человеком. Но он должен послужить судьбам империи — или он окажется бесполезен. Ну, ты понимаешь. Я не могу позволить себе руководствоваться теми же представлениями, что и обычные люди. От меня зависит судьба десятка планет и сложившихся на них культур. Вот что я такое. Вот для чего предназначен Лэннет.

Вед безмолвно поднял бокал, показывая, что он все понял. Солнечные лучи преломлялись в граненом хрустале и с беспорядочной прихотливостью отбрасывали разноцветные стрелки, пока Вед осушал бокал. Допив виски, управляющий встал, низко поклонился и направился к потайному ходу. Мгновение спустя Халиб остался один.

Император нажал на кнопку, и бар вернулся на место. Темное полированное дерево и металл, хрустальные графины и граненые зеркала и множество разноцветных жидкостей блеснули на прощанье, желая императору спокойной ночи, и дверца закрылась. Прежде чем допить виски, Халиб некоторое время смотрел куда-то в пространство. Потом он снова нажал кнопку и приподнял бокал, приветствуя послушно вернувшийся бар.

Дверь камеры Лэннета распахнулась. Пораженный капитан вскочил со стула и ошеломленно уставился на возникшую в дверном проеме Нэн Бахальт. Все его мысли разлетелись в стороны, как будто их разметало взрывом. Лэннет поднял руку — сейчас он был не в силах ни шагнуть навстречу Нэн, ни произнести хотя бы слово.

Он отдал охраннику, пообещавшему ему эту встречу, номер своей кредитной карточки. И вот этот миг настал, но Лэннет боялся поверить своим глазам. Они насмехались над ним. Не бывает на свете кожи такого чудесного бронзового оттенка. Не бывает таких сияющих, таких бездонных и живых глаз. Не бывает такой пышной, такой зрелой, такой манящей фигуры.

Не бывает таких губ, шепчущих его имя с лаской, нерешительностью и надеждой.

Сильный толчок швырнул Нэн вперед, и женщина едва не упала. Лэннет рванулся навстречу, чтобы поддержать ее. Подхватив одной рукой Нэн, взбешенный капитан второй рукой вцепился в дверь. Дверь резко захлопнулась, едва не отдавив ему пальцы.

Нэн оттащила Лэннета от двери. Они взглянули друг другу в глаза — и слились в поцелуе, полном страсти и отчаянья. Первым отстранился Лэннет. На какие-то доли секунды взгляд капитана прикипел к Нэн, но почти сразу же он снова скользнул по ненавистным зеркальным стенам.

— У нас всего один час, — сказала Нэн. — Не стоит тратить на них ни секунды. Как ты себя чувствуешь?

Несмотря на весь свой гнев, Лэннет улыбнулся. Улыбка оказалась болезненной, но все-таки это была улыбка.

— Я ужасно скучал по тебе. Со мной еще никогда такого не бывало.

Нэн нежно поцеловала Лэннета и прижала голову к его груди.

— Ты написал в записке, что они собираются освободить тебя. Но ты не сказал, кто эти «они». От тебя все чего-то хотят…

Внезапно Нэн отступила на шаг, и ее глаза расширились от страха.

— Камеры «Мир и Порядок»! Я так разволновалась, что даже не подумала… Я никого не навела на тебя?

— Если бы за тобой следили, этого чертова жучару, которого я подкупил, не подпустили бы к тебе и на милю, — Лэннет заставил себя рассмеяться, но смех получился сардоническим. — Я ведь уже в тюрьме. И любому, кто захочет меня заполучить, сперва придется меня освободить, верно? Не волнуйся, со мной все в порядке.

Нэн ответила нервным смешком и осторожно прикоснулась к лицу Лэннета.

— Мне никогда не приходило в голову, что у тебя может быть борода. Она так тебя меняет…

Лэннет наклонился и крепко поцеловал Нэн. Когда они оторвались друг от друга, женщина снова рассмеялась, но на этот раз ее смех прозвучал более сердечно. Заглянув в глаза Лэннету — ее собственные глаза при этом искрились озорством, — Нэн протянула:

— О-о, разнообразие! Я ценю это в мужчинах!

И Лэннет снова поцеловал ее. На этот раз влюбленные обнимались чуть дольше, а когда они все-таки разомкнули объятья, глаза Лэннета так и остались плотно зажмуренными. Капитан дрожал, словно от сильного холода. Чтобы взять себя в руки, ему потребовалось немалое усилие. Неохотно вернувшись к реальности, Лэннет хрипло поинтересовался:

— Тебе не причинили никаких неприятностей?

— Нет, у меня все в порядке.

Такая явная ложь обидела капитана.

— Не надо так, Нэн. Я должен знать правду.

Нэн снова шагнула поближе к Лэннету, уткнулась лицом ему в грудь и пробормотала:

— Они забрали меня из медицинского учреждения, где я раньше работала — ну, того, которым должен был руководить мой дядя. Теперь я принадлежу к медперсоналу Солнцедарительницы. Они были не очень дружелюбны.

Нэн взглянула в лицо капитану, пытаясь смягчить неприглядную правду.

— Не нужно винить их, Лэн. Мой дядя опозорил Люмин. Ни одна религия не терпит отступников. Он предал всех и вся. Впрочем, ходят слухи, будто меня переведут на Хайре.

Лэннет воспринял эту новость со смешанным чувством страха и облегчения. Мысль о том, что Нэн окажется так далеко от него, была мучительна. Но в то же самое время все, что увеличивало расстояние между Нэн и Солнцедарительницей, было только к лучшему. Так или иначе, мрачно подумал капитан, когда все закончится, он отправится к Нэн, где бы она ни находилась. Не сдержавшись, он позволил себе вслух выразить чувства, которые питал к Солнцедарительнице:

— Солнцедарительница наверняка была замешана в этой заварухе на Паро. Она точно знала, кто что делает, всегда знала. Лицемерная старая ведьма! Как только я верну свое… — Лэннет умолк, потом, запинаясь, произнес: — Я писал тебе. Они дают мне шанс доказать, что я невиновен.

— Кто — они? — Нэн отошла к откидной койке и присела на край. — Я боюсь. Прежде ты доверял им безоговорочно — императору, Стрелкам, Кейси. И до чего это тебя довело? А теперь эти «они». Я знаю, что тут кроется какая-то опасность, в противном случае ты уже сказал бы мне, в чем тут дело. На самом деле «их» вовсе не волнует, сможешь ли ты вернуть свое доброе имя. И ты знаешь, что я права!

Лэннет рассмеялся, но тут же оборвал свой смех, заметив, какое впечатление он произвел на Нэн. Он и сам испытал некоторое потрясение, осознав, как резко и неприятно звучит его смех, — и понял, что не может вспомнить, когда он последний раз смеялся вслух. И капитан тихо, пытаясь голосом передать извинения, которые ему никак не удавалось облечь в слова, произнес:

— Это мой единственный шанс. Я должен его использовать.

Лэннет неуклюже поерзал, оглядываясь по сторонам — как будто в поисках пути к бегству. Он чувствовал, что в нем кипит темная, мрачная ярость. Когда же наконец он встретился взглядом с Нэн, глаза его были полны боли и мольбы.

— Они ограбили меня, Нэн. Я потерял все, что знал и чего желал. Но теперь я почти постоянно вспоминаю нас — там, на Паро. Я должен вернуть свое доброе имя. Я не смогу жить в мире с собой — и уж тем более не смогу жить рядом с тобой, пока над моей головой висит вся эта ложь. Возможно, ты этого не понимаешь. Все, что мне остается, — это просить тебя разделить со мной эту ношу.

Лэннет умолк, глядя на дверь камеры, и лицо его сделалось таким свирепым, что Нэн невольно напряглась. Руки женщины, лежащие на коленях, сжались в кулаки. И все же она продолжала молча ждать, пока Лэннет не заговорил снова.

— Сначала я хотел дождаться какого-то особого момента, чтобы признаться тебе в любви. Я хотел, чтобы это признание было романтичным и чудесным, чтобы мы могли всю жизнь вспоминать этот миг и восхищаться им. Но они похитили у меня и это. И все потому, что я слишком долго ждал. Теперь мне приходится говорить тебе об этом здесь. Я очень надеюсь, что смогу повторить это еще раз, в каком-нибудь прекрасном уголке, где будем только мы с тобой.

Лэннет увидел, что Нэн плачет. И улыбается сквозь слезы.

— Все остальное неважно. Я люблю тебя.

И она бросилась в объятия Лэннета. Их долгий поцелуй был исполнен доверия. Полного и безграничного. Остановившись наконец, влюбленные подошли к койке, держась за руки, и уселись рядом. Голова Нэн покоилась на плече Лэннета, а его рука обнимала женщину за плечи. Нэн сказала:

— Я все думаю о Дилайт, о той девчушке, которую Солнцедарительница считала телепаткой. Ты знаешь, что император вернул ее родителям? Он хороший человек, Лэн. Я понимаю, почему ты им восхищаешься. — Нэн умолкла и нерешительно заерзала. Когда же она снова заговорила, звучащая в ее голосе грусть едва не сломила волю Лэннета. Нэн сказала:

— Я хочу, чтобы у нас тоже была девочка. Такая, как Дилайт. Я хочу смотреть, как ты ее балуешь. И чтобы это длилось всю жизнь.

Лэннет ничего не ответил.

Влюбленные долго сидели молча. В конце концов они поговорили еще немного. Они говорили о будущем так, словно оно и вправду ждало их впереди. И еще они пытались забыть, что кто-то смотрит сейчас на них снаружи и развлекается.

Лэннету не спалось, но он притворялся спящим. Это была своего рода игра. Охранники о ней не знали, но в данном случае это было несущественно. Значение имело лишь одно — выиграть! Все, что помогало Лэннету скрыть правду от их пытливого взгляда, от непрерывной слежки видеокамер и подслушивающих устройств, вело к выигрышу. Это был единственный доступный сейчас капитану способ борьбы.

Он повернулся на бок. На самом деле, конечно, это не имело никакого значения, что там считают часовые: спит он, бодрствует или притворяется спящим. Это была его единственная возможность сопротивляться, но в действительности это не имело значения. Что-либо значимое могло произойти лишь при физическом контакте. Если бы только ему удалось добраться до кого-нибудь из них! Хоть разок!

Сколько раз он спал после посещения Нэн?

Иногда Лэннету казалось, что тот час лишь пригрезился ему.

Десять раз? Двенадцать? Некоторое время он пытался вести подсчет, делая небольшие надрывы на внутреннем шве рубашки. Но вскоре Лэннет проснулся с ноющей головной болью, наводящей на мысль об наркотиках, и обнаружил, что на нем надета новая рубашка. Капитан был почти уверен, что на старой рубахе было шесть меток. Но их могло быть и пять. Или восемь. К тому моменту, как головная боль улеглась, он решил больше не заботиться об этом.

С каждым днем Лэннет все меньше думал о времени. Что бы собой ни представляли эти дни. По большей части он размышлял, остается ли в силе обещание освободить его и отправить на охоту за Этасалоу. То есть он размышлял об этом, когда не думал о Нэн. Хотя, конечно, его посещали и другие мысли. Например, о том, как однажды он обнаружит дверь камеры открытой и прокрадется по коридору. Он убьет первого же встреченного охранника, заберет его оружие, а потом…

Усевшись, Лэннет рывком соскочил с койки и прошел к раковине. Бородатый изможденный незнакомец, взглянувший на него из зеркала, произвел на капитана угнетающее впечатление. Лэннет умылся и пригладил волосы мокрой ладонью. Он чувствовал себя не просто неопрятным, а грязным до отвращения. Конечно, ему разрешали сколь угодно часто обтираться губкой и регулярно снабжали чистой одеждой. И тем не менее, он не мог ни принять душ, ни побриться, ни постричься. Отвратительно! Даже во время боев, во время долгой и тяжелой кампании на Дельфи Лэннет всегда умудрялся оставаться бритым и аккуратно подстриженным. Капитан еще никогда не видел себя в таком обличье.

Лэннет уселся на стул и погрузился в мечты о горячей ванне и массаже. И тут внезапно ожившие динамики заставили его подскочить от неожиданности.

— Встаньте в центре комнаты, спиной к двери.

Поскольку ничего подобного прежде не происходило, Лэннет заколебался. В голосе говорящего появилось раздражение.

— Выполняйте!

Чуть повернув голову, Лэннет получил возможность наблюдать за дверью при помощи зеркала, вмурованного в стену над раковиной. Еще одна победа — и, возможно, очень важная. Лэннет расставил ноги пошире — чтобы в случае чего легче было развернуться.

Из динамиков донеслось:

— Вас отпускают. Медленно повернитесь и возьмите у охранника маску. Наденьте ее. Выполняйте, или решение о вашем освобождении будет отменено, а вы будете наказаны.

Лэннет чуть не зашатался под напором нахлынувших на него противоречивых эмоций. Проклиная охватившее его чувство благодарности и стараясь не проявлять внешне своего облегчения, Лэннет выполнил приказание. Дверь медленно — мучительно медленно — отворилась. Когда она открылась полностью, в поле зрения Лэннета появился охранник в обтягивающей форме. Его лицо тоже было скрыто под маской, только его маска была с прорезями для глаз. Капитан отметил про себя материал, из которого была пошита форма: нипро обеспечивал неплохую защиту от холодного оружия, и он был скользким, так что человека в подобной одежде трудно было схватить. Охранник молча протянул заключенному знакомую черную маску. Лэннет надел ее. Воспользовавшись возможностью, он взглянул на обувь охранника. Действительно, это были матерчатые туфли.

Лэннет не улыбнулся, обнаружив подтверждение своей догадки. Хотя это потребовало от него значительного усилия воли.

На этот раз путь казался бесконечным. И повороты были совсем другими. А потом они вышли на свежий воздух. Чистый, напоенный запахами природы — скошенной травы, земли, воды. Капитан услышал размеренное журчание поливалки. Все это удивило Лэннета. Он предположил, что находится в городе. Взревевший двигатель машины заставил капитана подскочить. Следом послышался визг антиграва. Значит, его куда-то повезут на электромобиле или грузовике.

Стояла ночь. Ни малейшего лучика света не проникало через ткань и не пробивалось через складки на горле — там, где завязывалась маска. Точное знание о времени суток опьяняло. Впервые за… за сколько, кстати? — Лэннет знал, что на улице сейчас темно. Ему хотелось протянуть руки, набрать полные пригоршни ароматной тьмы и сжать их.

Руки невидимых конвоиров направили его на лесенку, а потом — в кузов грузовика. Лэннет услышал, как конвоиры уселись на продольной скамье — капитан был уверен, что находится в обыкновенном военном грузовике, предназначенном для перевозки войск. Никто не прикоснулся к Лэннету и не заговорил с ним. Грузовик взвыл. По инерции Лэннет понял, что они двинулись вперед — где бы этот перед ни располагался.

По прикидкам Лэннета, они ехали примерно минут тридцать. Впрочем, сейчас его способность оценивать время находилась под большим вопросом. Когда грузовик приземлился, эхо сообщило капитану, что их сейчас окружают какие-то массивные препятствия. Видимо, высокие здания. Значит, действительно город. Грузовик остановился с глухим ударом. Но двигатель продолжал работать. Лэннету помогли преодолеть восемнадцать дюймов, отделявших машину от поверхности земли, потом отвели на несколько шагов в сторону. Кто-то толкнул капитана так, что тот уткнулся лицом в стену. Чей-то голос произнес:

— Когда услышите, что грузовик отъезжает — не шевелитесь. Вас отсюда заберут. Если вы попытаетесь сдвинуться с места или что-либо сказать, вас вернут обратно в камеру. Ясно?

— Да.

Несколько секунд спустя грузовик поднялся ввысь и умчался. Оставшись в одиночестве, Лэннет принялся прислушиваться к отдаленному шуму города. Наземные скоростные машины ревели моторами и визжали тормозами на поворотах. Бешено подвывали электромобили и электрогрузовики. Где-то с пыхтением и глухим постукиванием работал какой-то мощный двигатель.

И все-таки Лэннет расслышал приближающиеся к нему тихие шаги. На этот раз никаких матерчатых туфель. Ботинки. По крайней мере, две пары. А может, и четыре. Шаги остановились. Раздался хриплый шепот:

— Стойте прямо. Мы вас забираем. Не пытайтесь что-либо выкинуть.

— Не буду.

Два человека двинулись впереди, а два взяли Лэннета за запястья и плечи и повлекли куда-то по тротуару. Бордюров Лэннету не попадалось, а вот поворотов хватало.

Когда произошло нападение, Лэннет оказался полностью сбит с толку. Просто один из его охранников выкрикнул ругательство, и тут же воцарился хаос. Лэннета сбили с ног. Капитан попытался стащить маску. На него сыпались беспорядочные удары, а Лэннет даже не имел возможности уворачиваться. В тот самый миг, как Лэннет все-таки избавился от маски, раздался чей-то вскрик, а следом — жуткий булькающий звук: кому-то перерезали горло. Тяжелый удар швырнул капитана ничком на землю. Под руку Лэннету попало что-то металлическое и мокрое. Клинок меча. Капитан нащупал рукоять, вскочил, приняв низкую стойку, прижался спиной к стене и приготовился обороняться.

Драка протекала до странности тихо. Люди хрипели, стонали. Падали. Лэннет увидел, что они действительно находятся на улице и что два человека уже валяются на земле, прощаясь с жизнью. Единственным освещением здесь был рассеянный свет отдаленного фонаря. Двое мужчин, державшиеся спина к спине, были одеты в светлые мундиры — такие же, как на том охраннике, который заходил в камеру. С ними рубились четверо в темной одежде.

Кто-то крикнул:

— Йерот, прикончи Лэннета! С этими мы справимся сами!

Один из четверки бросился к лежащим и склонился над ними. Узкий луч света заплясал на застывшем лице мертвеца. Глаза покойника были широко распахнуты. Лэннет привстал и вскинул меч. Человек, осматривавший мертвых, метнулся к Лэннету.

Лэннет ударил его в шею, точно над воротником. Жертва издала удивленный звук. Фонарик упал и откатился в сторону от тела. Неизвестный схватился обеими руками за горло и рухнул. Лэннет переступил через него. Трое незнакомцев, дерущихся с бывшими охранниками капитана, понятия не имели о том, что происходит у них за спинами. Ближайший к Лэннету нападавший так никогда об этом и не узнал. Вертикальный рубящий удар развалил ему череп. Избавившись от этого врага, человек в нипро бросился на помощь товарищу.

Но и он, и Лэннет опоздали на какую-то долю секунды.

Нипро неплохо держит рубящие удары. Но, к несчастью, сильный колющий удар обычно прокладывает себе путь даже через эту укрепленную ткань. Именно поэтому один из сопровождающих Лэннета умер, когда его противник со всего маху всадил ему клинок в солнечное сплетение. И тем не менее, меч увяз в нипро. Убийца не желал бросать оружие, и потому, когда умирающий упал, он тоже вынужден был наклониться. В результате у него не осталось ни малейшего шанса защититься, когда последний из конвоиров Лэннета разрубил его надвое.

Последний из нападавших бросился бежать. Лэннет по-кошачьи метнулся вперед и нанес удар. Правая рука беглеца оказалась почти отделенной от туловища, а самого его занесло, и он врезался в стену дома. Его меч звякнул об цемент. Беглец отскочил и развернулся лицом к Лэннету. В темноте его рот выглядел как визжащий черный провал на бледном лице. Лэннет ударил противника под грудину. Рот мгновенно захлопнулся и крик оборвался; из тела хлынула кровь. Лэннет поставил ногу на грудь упавшему и рывком освободил меч.

За спиной у Лэннета, в тупичке, где находился грузовой док, взвыл антиграв, пробуждаясь к жизни. Капитан в испуге развернулся. Он узнал шум двигателя электромобиля и теперь ожидал нового нападения. Самого электромобиля не было видно, но по улице разлился неяркий свет, исходящий от навигационного экрана. Сюрреалистическое, электрическое голубоватое сияние осветило два лежащих тела. За ними стоял выживший охранник в нипроновом костюме и, привалившись к стене, беспомощно наблюдал за удирающим электромобилем. Он даже умудрился нанести удар по машине, но меч, лязгнув о крышу, вырвался из руки охранника. Темная громада машины поднялась в воздух. В замкнутом пространстве улицы вибрирующий рев мотора, обеспечивающего вертикальный взлет, был просто оглушителен. Едва поднявшись над крышами соседних зданий, электромобиль стремительно развернулся и умчался прочь.

Выживший охранник посмотрел на Лэннета. Дыхание его было тяжелым и прерывистым, а голос — хриплым.

— Я думал, ты примешь их сторону. Ты же заключенный.

— Был заключенным. А они собирались убить меня. Твои люди, по крайней мере, сохранили мне жизнь. Куда вы меня везли?

— Ты по-прежнему мой пленник.

— Солдат, мне даже отсюда слышно, какой ветер гуляет у тебя в груди. Если я оставлю тебя здесь, ты умрешь.

Охранник промолчал. Лэннет уже сам хотел подать голос, но тут охранник произнес:

— Попробуй только бежать — и спорю на свое месячное жалованье, что я тебя переживу. Выбрось это из головы. Сними у меня с пояса рацию. Включи и скажи: «Заключенный схвачен». И можешь выключать. Они получат сигнал и приедут за нами. Быстрее. Односторонние камеры надолго без наблюдения не оставишь. Да, надень маску обратно. И отдай мне меч. Заключенным оружия не положено.

Лэннет чуть было не взорвался, но подавил вспышку негодования и ограничился недовольным ворчанием. Собрав волю в кулак, капитан бросил меч на землю и вызвал помощь.

— Маска… — произнес охранник. — Надень.

Сердито бормоча себе под нос, Лэннет отыскал маску. Он надел ее, как шляпу, и принялся ждать. Когда перед ними опустился грузовик, Лэннет подхватил обессилевшего охранника и помог ему удержаться на ногах. На этот раз люди, помогавшие Лэннету забраться в грузовик, обращались с заключенным более внимательно. Но все же они избегали каких-либо разговоров. И они позаботились о том, чтобы надежно закрепить его маску.

На этот раз дорога была короткой. Когда грузовик остановился, Лэннету велено было не снимать маски. Капитан был уверен, что после этого его оставили в одиночестве. Точнее, это было подозрением, но оно переросло в уверенность, поскольку Лэннету пришлось долго ждать, прежде чем чьи-то руки направили его к выходу. Они шли довольно долго, а потом Лэннет споткнулся на лестнице и с грохотом свалился вниз. Капитан выразил свое недовольство по этому поводу, но его сопровождающий промолчал. Затем они долго шли по какому-то коридору, пахнущему холодом, камнем, затхлостью и сыростью. Еще одна лестница — на этот раз ведущая вверх. Узкие извилистые коридоры. Лэннет был уверен, что это какие-то потайные ходы.

Несмотря на маску, яркий свет ощутимо ударил капитана по глазам. Лэннет невольно вскинул руки. Сопровождающий толкнул его. Пошатнувшись, Лэннет полетел вперед. Другие руки подхватили его и принялись нащупывать завязки маски. Лэннет потянулся, чтобы помочь развязать их. Неизвестный убрал руки, и Лэннет услышал, как кто-то отошел от него. Капитану потребовалось несколько мгновений, чтобы его глаза приспособились к свету, но когда они все-таки приспособились, Лэннет им не поверил. Запинаясь от волнения, он с трудом подобрал нужное слово.

— Возвышенный!

Император Халиб, стоявший перед письменным столом, стиснул кулаки. Лицо его исказилось от потрясения и гнева, и император хрипло произнес:

— Что они с вами сделали? Клянусь светом, капитан, они за это заплатят!

Глава 5 ▼▼▼

Лэннет принял предложенный ему граненый хрустальный бокал с пинфрутовым бренди, но невольно скривился при этом. Слова плохо слушались его. Получался лишь какой-то отрывистый лепет.

— Я грязен, Возвышенный. Мне неловко прикасаться к таким красивым вещам. Мне неловко, что меня видят в подобном состоянии.

Император в замешательстве замахал руками.

— Я даже не знаю, кто держал вас под арестом — мне сказали, что это была какая-то зарвавшаяся группа имперских экстремистов. Как правило, они скорее опасны, чем полезны, но все-таки и они принесли некоторую пользу. Это именно они выявили бегство командора Этасалоу. Они убедили меня, что вы не виновны в том, что произошло на Паро. А потом, когда они прислали мне сообщение, что вы ради империи готовы снова служить мне, я был потрясен. Но они опозорили вас. Как они могли?! Я не желаю больше слышать о том, что вы чувствуете себя неловко. Это империи должно быть неловко, и мне стыдно за это. Как такое могло произойти?

Лэннет предпочел уклониться от ответа и заняться предложенным ему спиртным. Когда широкий бокал с бренди коснулся его губ, капитан чуть не ткнулся носом в ароматную жидкость. Он осторожно втянул в себя этот запах. После аскетической жизни в камере-одиночке аромат бренди мог попросту сбить с ног. Ваниль и земляника, а за ними — что-то цветочное и резкий привкус алкоголя. От одного запаха голова шла кругом. Но сейчас это не беспокоило капитана. Прямо сейчас — не беспокоило. Лэннет быстро огляделся по сторонам.

Книги. Огромная комната, сводчатый потолок, стены не менее двадцати футов высотой. Вдоль стен стеллажи с книгами.

Односторонняя камера. Совершенно никакого чтива. Чего бы стоила в Тех условиях даже одна-единственная книга?

Император — он восседал за большим, но изящным столом из лучшего сорта темного дерева пэллум — терпеливо ждал. Лэннет почувствовал слабый мускусный аромат, которым славилось дерево пэллум. На миг этот убаюкивающий запах в соединении с парами алкоголя затуманил мысли Лэннета. В эти мгновения капитан находился не здесь, а на другой планете, на Дельфи. В загадочном храме Взыскующего. Он был ранен. Грудь его была перевязана, а алкоголь, которым протирали тело вокруг раны, пощипывал тонкую молодую кожицу. Простой стул, на котором он сидел, был сделан из дерева пэллум. А сребровласая женщина с античным профилем говорила капитану о том, что существуют ценности превыше удара мечом. Женщина была облачена в черное. И она была слепа. За спиной у нее хор жриц в таких же одеяниях пел прекрасные, причудливые гимны.

Астара. Одна из Взыскующих.

Ее имя звенело в сознании Лэннета, словно тоскующая песня трубы.

Словно предостережение.

Лэннет залпом осушил чуть ли не полбокала, оскорбляя благородный напиток. Но сейчас превосходный бренди интересовал капитана исключительно с медицинской точки зрения: Лэннету нужно было немного прочистить мозги.

Справа от него широкий дверной проем вел на балкон. С того места, где он сидел, Лэннету видны были лишь звезды да далекие очертания гор. Отдаленное зарево подсказало капитану, что где-то внизу лежит город. С этой высоты он казался спокойным и безмятежным. Внимание Лэннета снова переключилось на императора Халиба.

Почему он сейчас подумал об Астаре? И почему при этой мысли его сердце сжала мертвенно-холодная рука страха?

Неуклюже перегнувшись через стол, император попытался объясниться, не ударяясь в извинения.

— Признаюсь, несколько дней после вашего исчезновения я считал, что за всем этим стояли ваши Стрелки. Те люди, которые держали вас под арестом, — они вам рассказали, что Этасалоу устроил заговор против трона?

Император склонил голову набок. Лэннету это движение показалось каким-то птичьим. Точно, хищная птица. Орел, рассматривающий царственным оком нечто мелкое и расположенное в отдалении.

— Да, сэр. Мне об этом сказали. Мне предложили… выследить его.

Порывисто выдохнув, Халиб откинулся на спинку стула. Некоторое время он смотрел куда-то вверх, выше головы Лэннета. В конце концов император тихо спросил:

— И вы согласились? После всего, что империя с вами сделала?

— Не из чистого альтруизма, Возвышенный. Я хотел доказать, что я не совершил ничего, противоречащего сохранности императорской власти. Этасалоу для меня так же важен, как для императора.

— Именно, — пробормотал Халиб. — И возможно, даже по более серьезным причинам.

— Сэр? — толком не разобрав слов императора, Лэннет подался вперед.

Халиб откашлялся и снова обратил на Лэннета суровый, пронизывающий взгляд.

— Давайте-ка проверим, правильно ли вы поняли свою задачу. Вы находите Этасалоу и убиваете его. Это будет не судебное разбирательство, на котором негодяй сознается во всем и тем самым восстановит вашу честь. Уничтожьте его, и я увижу вас оправданным. Проиграйте — и вы умрете с клеймом ренегата и предателя. Все обстоит именно так. И все же между вами и троном не будет никакой связи. Я не могу проиграть. Не могу даже выглядеть проигравшим — я должен поддерживать свою власть. Мне нельзя умирать — тогда моя власть утечет к другим. И потому я не могу позволить жить тому, кто собирается убить меня. Я жертвую вами ради того, чтобы уничтожить его. Я отправляю вас на самопожертвование. Мы оба выполняем свой долг перед империей. Видите, как бездушно я вас использую?

Глотнув еще бренди, Лэннет отозвался:

— Я все понимаю. Я уже получил личное обещание императора — это куда больше того, на что я смел надеяться. Где мне найти Этасалоу?

— Значит, так, — Халиб изучал собственные руки, сложенные на полированной крышке стола. — Командор Этасалоу и часть его сотрудников скрылись с учебной базы Люмина на Гекторе. Я разослал соответствующие приказы. Его скоро найдут. Вы получите всю помощь, какую только может оказать вам империя в выполнении этой задачи. Все самое лучшее. — Халиб умолк, отвел взгляд и тяжело вздохнул. — Вы уйдете отсюда, унося с собой мою вечную признательность. И все же вам следует снова надеть маску, как бы это меня ни огорчало. Вам не следует знать, как вы пришли сюда и как уйдете. Если вы попадете в руки Этасалоу, не исключено, что в конце концов вы все расскажете. И кроме того, мое окружение не может признать таких людей, как вы, вне зависимости от того, насколько доверяю вам я сам.

Лэннет надел маску. Император подождал, пока управляющий Вед снова войдет в библиотеку и проведет Лэннета через тайную дверь в потайной ход. Когда они удалились, Халиб, не вставая со стула, принялся дотошно рассматривать ряды книг. Минута тянулась за минутой. Постепенно их набежало более получаса. Когда же сигнал наконец прозвучал, император подскочил — хоть именно этого сигнала он и ждал. Император встретил Веда вопросом: «Ну?» — и указал на стул, где перед этим сидел Лэннет.

Вед уселся.

— Он сейчас на пути в безопасное место.

— Не валяй дурака. Что там с этой засадой?

По обеим сторонам от носа Веда протянулись белые складки, подчеркнув внезапно вспыхнувшие на скулах — и обычно совсем не свойственные управляющему — красные пятна.

— Мы сейчас проводим опознание тел, Возвышенный. Один из убитых — преступник-рецидивист. Отбывал сроки за нападение, вооруженный грабеж и торговлю наркотиками — но никакой политики.

— Так ты хочешь сказать, что это был простой грабеж? Случайность?

— Нет, сэр. Я знаю, что совпадения случаются, но вообще-то я в них не верю.

— В таком случае, в твою организацию проникли чужаки. Иначе откуда кто-то мог узнать, что мы будем перевозить Лэннета именно сегодня ночью? И более того — не грозит ли разоблачение тебе самому?

— Меня защищают слишком много уровней секретности, Возвышенный, чтобы их когда-нибудь пробили. Вам отлично известно, что моя семья служила вашей династии на протяжении многих поколений, причем именно на этом поприще. И нас не раскрыли. Что же касается того, что кто-то разузнал о Лэннете… У меня есть только пять тюрем с односторонними камерами. Это должно было потребовать некоторых усилий, но кто-то мог постараться. А в таком случае любой человек, подозревающий, где я держу Лэннета, достаточно легко мог нас выследить.

Халиб поднялся, прошелся до двери, ведущей наружу, неспешно вернулся и уселся обратно.

— Значит, шпион. И неважно, как ты его пропустил.

В голосе императора появились обвиняющие интонации.

— Это очень опасно.

Пятна на лице Веда проступили еще отчетливей. Он произнес:

— Все, кто был связан с этой операцией, сейчас задержаны, Возвышенный. Допросы уже ведутся.

— Хорошо, — Халиб резко кивнул. — Что вы планируете в отношении Лэннета?

— Мы изменим ему отпечатки пальцев — современная техника позволяет нарастить искусственные отпечатки, которые держатся почти два года, — и уберем шрам с лица.

— Сделайте ему другой, — перебил управляющего император.

— Не понимаю.

Этому не было никаких разумных объяснений. И все же Халиб нутром чуял, что Лэннет должен носить какое-то зримое доказательство своего участия в боях. В этом молодом человеке чувствовалось нечто, говорящее о сражениях и о смертельном риске. Халиб знал об этом, знал, что сам никогда не испытает ничего подобного — слишком жесткие рамки его связывают, — и ему отчаянно хотелось хотя бы в этом отношении поступить с Лэннетом честно. Но как объяснить это Веду? Вед поймет, в чем тут загвоздка, — но нельзя, чтобы он заподозрил, что император, которому он так верно служит, способен на подобные чувства. Императорам не полагается испытывать зависть. И потому Халиб сказал:

— Ему нужна приметная внешность. Не менее приметная, чем нынешняя. Любой, кто взглянет на его новое лицо, должен сразу понимать, что этот человек примечателен, что он не похож на всех остальных. На самом деле, я хочу, чтобы, когда все закончится, ему вернули прежний шрам. Капитан Лэннет должен быть именно таким, какой он есть.

Вед давно успел привыкнуть к странностям императора и потому просто сказал:

— Будет сделано.

Некоторое время он сидел молча, выжидая: может, Халиб перестанет смотреть куда-то в пространство и скажет что-нибудь еще? Потом управляющий поднялся, нарушив тишину глухим смешком.

— Не могу поверить, что он взялся за это дело. Нет почти никаких шансов, что он добьется от Этасалоу чего-нибудь такого, что позволило бы ему обелить себя. Я признаю решимость этого человека, но он глупец.

— Да.

Император был задумчив, если не сказать рассеян. Он пробормотал, обращаясь скорее к пространству перед собой, чем к Веду:

— А когда мы последний раз говорили о моих сыновьях? Ты не помнишь?

— Последний раз? Несколько лет назад. А почему вы об этом спрашиваете, Возвышенный? Что, там тоже какая-то проблема?

Халиб сделал неопределенный жест, уставившись на глянцевитую поверхность стола. Потом он с упрямой неторопливостью поднял голову и, прежде чем ответить, подождал, пока Вед полностью осознает его нынешнее настроение.

— Возможно, тебе захочется подумать о моих сыновьях и о том, как редко я упоминаю о них, прежде чем еще раз при мне назвать Лэннета глупцом. Только подумай как следует, Вед. Но я отвлекаю тебя от слишком многих дел сразу — включая расследование и подготовку нашего капитана к выполнению задания. Прости мне мою болтовню.

К тому моменту, как император умолк, красные горящие пятна успели исчезнуть с лица Веда. Теперь они сменились бледностью, поглотившей пролегавшие вдоль носа линии, и лицо управляющего сделалось одутловатым. Он рывком поднялся на ноги — как и положено дисциплинированному подчиненному в присутствии правителя, властного над жизнью и смертью.

— Мы досконально разберемся с этой засадой, Возвышенный. И я обещаю, что, когда мы закончим возиться с маскировкой Лэннета, его не узнает родная мать, а к его легенде невозможно будет придраться.

Халиб улыбнулся.

— Позаботься об этом, Вед. Я тебе доверяю.

На этот раз Вед покинул библиотеку куда поспешнее обычного. Халиб едва успел отметить про себя, что за эту ночь он сказал сразу двоим людям о том, что он им доверяет. Настоящий рекорд. Если не считать, конечно, тех случаев, когда он говорил это просто для красного словца. На этот раз император сказал именно то, что имел в виду.

Подождав несколько минут, Халиб нажал на кнопку и вызвал слугу. Слуга быстро явился на зов, и император велел подать ему в спальню легкую закуску. Они покинули библиотеку вместе, а в холле разошлись в разные стороны.

В то самое время, как Халиб автоматически отвечал на салют двух стражников, стоящих у двери его спальни, человек по имени Мард прятался за стволом дерева, что росло в одном неосвещенном парке, в отдаленном районе Коллегиума. Мард внимательно следил за ярко освещенными воротами, прорезающими высокую стену.

При этом освещении стена выглядела белоснежной. Она тянулась на добрых десять футов в высоту и на сотню — в длину, примыкая к более темной части парка. На значительном расстоянии за стеной стояло здание, но отсюда были видны только его верхние этажи. Безмятежность его архитектуры скрадывалась ночной тьмой, и, тем не менее, она оставалась очевидной. Из зашторенных окон струился рассеянный свет.

Мард постепенно перемещался, но при этом прилагал все усилия, чтобы оставаться в тени. Он знал, что в парке ему ничего не грозит; теплодетекторы, вмонтированные в ворота, были нацелены на улицу. Прожекторы, расположенные на углах, тоже были установлены так, чтобы светить параллельно высокой стене. Мард знал, что помимо сигнализации здесь должна наличествовать защитная система. Большинство домов были оборудованы той или иной разновидностью сигнализации. Официальным учреждениям позволялось, кроме того, иметь еще и защитную систему, а найти учреждение официальнее этого было бы трудно. Так что все здешние датчики способны привести в действие спусковые крючки, а проволока, протянутая поверху стены, находилась под высоким напряжением. Таящиеся под землей и управляемые электроникой мины находились на боевом взводе. Хватало здесь и других скверных сюрпризов, включая дрессированных слинкатов — хищников с гор Атика, которых за умение бесшумно подкрадываться с жертве называли еще скрадами. Куцехвостые скрады с непропорционально большими для их тел головами и со слишком большими для их морд глазами заставляли человека, увидевшего их впервые, хохотать над уродством нескладных зверей. Когда же он обнаруживал, что мускулистые задние лапы скрадов снабжены бритвенно-острыми шпорами, смех быстро стихал. А если ему доводилось увидеть четырехдюймовые клыки скрадов, смыкающиеся наподобие ножниц, незадачливый весельчак и вовсе каменел. И ни одному человеку, повидавшему, как скрад молниеносно настигает и убивает свою жертву, и в голову не пришло бы смеяться над обманчиво неуклюжими животными.

Мард не имел ни малейшего желания рисковать и нарываться на любое из подобных средств устрашения. Он хотел получить разрешение на вход. Ему необходимо было это разрешение. Все его будущее было заключено внутри этого здания. У Люмина имелось два раздельных, но равных по важности центра. И это здание — официальная резиденция Солнцедарительницы — было одним из них.

Смена караула позволила Марду сориентироваться. Электромобиль доставил нового часового, забрал сменившегося и отбыл. Новый стражник — точнее, стражница принялась расхаживать из стороны в сторону. Мард подождал, пока она остановится, а потом неспешно, словно прогуливаясь по бульвару, двинулся к ней.

Молодая женщина тут же прикрикнула на него и сообщила, что он приближается к закрытой территории. Мард поднял руки вверх, но продолжал идти. Охранница схватилась за коммуникатор и вызвала помощь. Одновременно с этим она извлекла из ножен меч. Остановившись, Мард произнес:

— У меня жизненно важные сведения для Солнцедарительницы. Только для ее ушей.

В это мгновение через стену с ревом перемахнули электромобили, сразу четыре. Они зависли на стандартной высоте: восемнадцать дюймов над землей. Перед Мардом вырос полукруг из двенадцати вооруженных охранников. Рослый, крепко сбитый мужчина направил острие своего меча в горло незваного гостя.

— Пьяный ты или трезвый, не вздумай шелохнуться. Ты на священной земле.

— Мне необходимо поговорить с Солнцедарительницей. У меня… — Мард невольно взвизгнул и отступил в сторону, но лишь затем, чтобы почувствовать спиной укол другого меча. Мард коснулся своего горла и стер струйку крови. — Я серьезно! Я Изначальный гвардеец, такой же, как вы! Солнцедарительнице нужна информация, которую я доставил!

— Прямо так и нужна? — здоровяк расхохотался. Остальные охранники последовали его примеру.

Женщина-часовой поинтересовалась:

— А где же твоя форма?

Мард с беспокойством огляделся по сторонам.

— У вас на посту должен быть сканер. Проверьте мой идентификационный код.

И, пытаясь удержать в поле зрения всех стражников сразу, Мард протянул левую руку. Женщина-часовой сходила на центральный пост, расположенный прямо в воротах, и вернулась со сканером. Это был тускло-черный прибор размером с доску для игры в карты. Женщина прикоснулась тонким концом сканера к безымянному пальцу Марда. Верхняя часть сканера засветилась, превратившись в небольшой видеоэкран. Стражник-здоровяк заглянул через плечо женщины и принялся разбирать мелкий шрифт.

— Сержант? Даже так? — произнес он. — Ну так вот, сержант Мард, можете взглянуть собственными глазами. Здесь говорится, что ваш код был нанесен шесть лет назад. А инструкция требует обновлять его каждые пять лет.

Теперь голос Марда зазвучал куда увереннее:

— Читайте дальше. Все это время я пробыл на Гекторе. Секретное задание. Там было не до возобновления кода.

Подозрительность на лице здоровяка сменилась задумчивостью: стражник размышлял, не чревата ли данная ситуация неприятностями лично для него. Да и грубые интонации тоже уступили место неуверенным ноткам.

— Так вы из тех, кого отобрал командор Этасалоу?

— Это есть в коде, — отозвался Мард. — Больше я ничего не скажу, пока не увижусь с Солнцедарительницей. Передайте ей, что у меня личное послание от командора.

— Давайте зайдем внутрь, подальше от этого света, — предложила женщина. — Все равно подобная ситуация не предусмотрена инструкциями. Я сейчас свяжусь с начальником охраны и постараюсь разбудить этого ублюдка.

Через час Мард оказался прикован длинными цепями к двум Изначальным гвардейцам — цепи тянулись от его запястий к запястьям стражников. Каждый стражник держал одну руку на цепи, а вторую — на рукояти меча, как будто Мард был пойманным опасным животным. Прежде чем они отправились в путь, Марда вытряхнули из одежды, проверили ультразвуком и прибором, улавливающим колебания магнитных полей, вымыли в душе с добавками дезинфицирующих препаратов и антибиотиков, а потом одели в длинный балахон. В настоящий момент Мард и охранники остановились перед полированной бронзовой дверью. На ее сверкающей поверхности был изображен восход солнца.

Когда Марда ввели в круглый зал метров пятидесяти в диаметре — если не больше, — сержант еще чувствовал кожей покалывание антисептиков. В зале господствовал оранжевый цвет. Окон здесь не было. Охранники велели Марду пройти вперед и встать перед креслом, обитым тканью с красными, желтыми и оранжевыми разводами — единственным предметом меблировки во всем зале. Цепи позволяли Марду отойти от стражников на пять футов.

Пропитанная особым химическим составом ткань, которой было обтянуто кресло, реагировала на малейшие изменения освещения и давления. Лучи скрытых в сводчатом потолке небольших лампочек скрещивались на кресле и обеспечивали изменения яркости освещения, а вентиляторы — постоянное движение воздуха. Но все эти воздействия были отрегулированы так, что практически не улавливались человеческими органами чувств. А чувствительная ткань постоянно откликалась на них, придавая креслу вид живого пламени — зрелище, невольно вызывающее беспокойство и трепет у любого зрителя.

Никто не возвещал о приходе Солнцедарительницы. Она просто вошла в зал и с царственным и грозным видом проплыла к креслу. Ее собственный наряд был пошит из такой же чувствительной ткани. Когда Солнцедарительница двигалась, ее окружал водоворот непрерывно изменяющихся красок, а усевшись в кресло, жрица превратилась в язычок пламени. Выждав несколько секунд, чтобы гость мог в полной мере оценить ее великолепие, Солнцедарительница произнесла:

— Ты сказал моим стражникам, что принес послание от командора Этасалоу. Ты умеешь говорить с мертвецами?

Мард уставился на жрицу взглядом побитого щенка.

— Вы не помните меня?

— Почему я должна тебя помнить? Ты хочешь заявить, что мы знакомы?

— Я был служителем Люмина. Меня избрали для работы в вашем отделе, но велели как можно лучше закрепиться в отделе Этасалоу. Вы прикоснулись ко мне. Рукой. Вот здесь.

Приличия ради Солнцедарительница постаралась скрыть свое неведение.

— Теперь я припоминаю. Ты изменился с тех пор, возмужал. Это было… давно. Насколько мне помнится.

— Шесть лет назад. И все они прошли на Гекторе.

По невозмутимому лицу жрицы скользнула тень изумления.

— Ты был на Гекторе? И ты хочешь сказать, что Этасалоу жив?

— Он жив. И он забрал с собой многих ученых с Гектора. Он собирается причинить вам зло. Вам, императору и капитану Стрелков по имени Лэннет.

Солнцедарительница фыркнула.

— Лэннет замечательно вписывается в это общество! И что же Этасалоу собирается с ним сделать, особенно если учесть, что Лэннет исчез?

— Командор Этасалоу приказал нам убить капитана. Но мы потерпели неудачу.

— Прикрепите его цепи к кольцам в полу и оставьте нас одних, — велела Солнцедарительница стражникам. Пока те возились с цепями, жрица пристально и заинтересованно разглядывала Марда. Марду казалось, что под этим испытующим взглядом его плоть осыпается, как чешуйки краски.

Когда стражники вышли, Солнцедарительница снова заговорила:

— Ты можешь доказать, что Этасалоу жив?

Мард покачал головой.

— Солнцедарительница, я молю о прощении. У меня нет никакого послания от командора Этасалоу. Я знаю только имя и местонахождение человека, который приказал нам убить Лэннета. Я могу назвать вам имена других людей, с которыми я работал, имена ученых, которые улетели с Гектора, когда…

Вскинутая рука жрицы и внезапно возникшая на ее лице улыбка заставили Марда умолкнуть.

— Я ни на миг не верила тому, что ты действительно принес какое-то послание. Конечно же, я прощаю тебя. И обещаю тебе защиту. Тебя привело сюда неудавшееся покушение на Лэннета?

Запинаясь от волнения и размахивая руками так, что его цепи задребезжали, Мард торопливо ответил:

— Я делал то, что пообещал делать! Я отказался от своего истинного задания — добычи сведений для вас — потому, что больше не могу выполнять его эффективно. И да, я бежал сюда потому, что оказался в опасности. Командор Этасалоу — в смысле, его люди вовсе не собирались забирать нас с Атика. Даже если бы мы преуспели. Нам не дали ни одного убежища, где мы могли бы укрыться. Этасалоу бросил нас здесь безо всякой защиты!

Солнцедарительница откинулась на спинку кресла. Сейчас она выглядела усталой и апатичной, И на этом фоне пляска огненных оттенков казалась какой-то неуместной.

— Ты правильно сделал, что пришел ко мне. Ты хорошо служил мне. Твоя ложь была необходимой. Люмин все поймет, потому что именно Люмин несет свет каждому из нас и ведет каждого из нас к свету.

Жрица потеребила воротник своего одеяния и извлекла из него амулет. Поднеся амулет к губам, Солнцедарительница сказала:

— Заберите сержанта Марда из зала для приема посетителей, снимите с него цепи и отведите его к доктору Отабу. Пусть сержант запишет все, что ему известно о деятельности командора Этасалоу на Гекторе и о дальнейших перемещениях командора, начиная с битвы на Паро. Да, и еще следует записать все, что сержанту известно о сторонниках командора Этасалоу на Атике и на других планетах. Пусть доктор Отаб подготовит жилье для сержанта. С этого момента сержант Мард зачислен в мою личную тайную службу. Ему присваивается звание капитана и предоставляются соответствующие жалованье и привилегии.

Солнцедарительница опустила амулет и улыбнулась Марду.

— Это тебя успокоит?

Позабыв об оковах, Мард попытался броситься вперед. Но цепи удержали его, и тогда Мард упал на колени, умоляюще раскинув руки. Когда стражники вывели его из зала, он все еще продолжал бормотать слова благодарности.

Солнцедарительница жестом велела закрыть дверь. Когда та захлопнулась, жрица снова обратилась к амулету.

— Дополнительные указания для доктора Отаба. Возможно, Мард сможет быть нам полезен чем-нибудь еще, помимо своих знаний о Гекторе. Я подумаю об этом. Когда же я буду окончательно уверена, что ему нечего больше предложить нам, используйте его для натаскивания слинкатов. И проследите на этот раз, чтобы его раздели догола. Не забывайте, что произошло, когда вы в прошлый раз выпустили к скрадам одетого человека. Я вовсе не желаю, чтобы еще один ценный зверь подавился какой-то тряпкой.

Глава 6 ▼▼▼

— Ничего особенного, капитан, — сказал доктор. — Просто вложите руку вот в это отверстие. Мы управимся за несколько минут.

Из-под крышки, прикрывающей отверстие, сочились свет и жар. От сверкающей металлической коробки пахло, словно от перегревшегося тостера. Лэннет перевел взгляд с прибора на доктора.

— Кто это «мы», доктор? Вы тоже сунете руку в эту штуку?

— Вы почти ничего не заметите.

— Ага, как же. «Мы» собираемся поджарить «наши» руки, а «почти ничего не замечу» я. Почему бы вам не сказать честно: этот прибор выжжет верхний слой кожи, а потом лазер нарисует новые отпечатки пальцев. Верно?

— В общих чертах верно. Видите ли…

— Меня устраивают общие черты. Сколько мне придется жариться в этой штуке? И сколько продержатся поддельные отпечатки?

И без того невеликое терпение доктора начало давать трещины.

— Отпечатки замещенные, а не поддельные! И они держатся как минимум два года. Если обращаться с ними аккуратно, то и дольше.

— И как мне говорили, меньше двух, если их часто будут проверять. И они очень легко снимаются при нагревании.

Доктор развел руками.

— Слушайте, вам что, необходимо совершенство? Мы делаем все, что в наших силах.

Лэннет закатал рукава.

— Да, черт подери! Я хочу совершенства! Эти отпечатки слезут, а потом придурки, которые не расстаются с кастетами, пересчитают мне все зубы!

Капитан сунул руку в отверстие, широко расставив пальцы, как ему было велено. Свет сделался ярче.

Лэннет вздрогнул и беззвучно выругался. Боль была сильной, но не сильнее, чем он ожидал. Терпеть можно.

Управляемый компьютером лазер снимал по одному слою клеток за раз. Прежде чем начинать срезать следующий слой, прибор обрабатывал руки анестетиком, частично притупляющим боль. Когда собственные отпечатки Лэннета были удалены, начался следующий этап. Из срезанных с пальцев Лэннета клеток была изготовлена коллоидальная суспензия, и пока она еще пребывала в желеобразном состоянии, на ней были выжжены новые папиллярные узоры.

Теперь они будут служить Лэннету удостоверением личности — до тех самых пор, пока его прежние отпечатки не восстановятся естественным путем. А тогда он снова сможет стать собой.

Захочет ли — вот в чем вопрос.

О вони Лэннета предупреждали. Капитана уже тошнило от запаха собственной горелой плоти. А вот о шуме не упомянул никто. Устройство, контролирующее движение лазера, самодовольно жужжало и урчало, и этот звук вызывал у Лэннета приступ жесточайшего отвращения.

К тому времени, как обработка второй руки наконец-то закончилась, Лэннет был немного не в себе.

Доктора нельзя было назвать совершенно бесчувственным. Он помог Лэннету встать, поддерживая его под локти, и провел до двери. За дверью обнаружилась операционная. Там Лэннета уложили на стол. Анестезиолог прыснул ему в рот и в нос чем-то сильно пахнущим — неужели в этом заведении воняет все?! Чей-то голос произнес:

— Считайте вслух, капитан. Начинайте с семидесяти трех и считайте в обратном порядке.

При счете «семьдесят» Лэннет решил, что ему это надоедает и что им придется найти что-нибудь посильнее, чтобы вырубить его. Дойдя до шестидесяти восьми, капитан передумал. Это было по-своему забавно. Потеха, да и только. На шестидесяти пяти Лэннет решил все-таки посоветовать медикам отказаться от этой затеи. Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что оказался в другой комнате — с окном, за которым виднелось пасмурное небо. И еще у него болело лицо.

Лэннет машинально попытался прикоснуться к нему. Забинтованные пальцы коснулись забинтованного лица. От этого ощущения капитан окончательно пришел в себя. Он сел, преодолевая тошноту и боль, и заглянул в зеркало, висящее над раковиной.

Линия волос поднялась немного выше. Волосы сделались темнее. Брови тоже. Осторожно действуя забинтованными руками — они были одновременно чересчур неуклюжими и чересчур чувствительными, — Лэннет ослабил повязку, прикрывавшую старый зигзагообразный шрам, пересекавший когда-то его лоб и спускавшийся к скуле. Шрам исчез. Осталась лишь полоска красной кожи.

Капитану потребовалось несколько мгновений, чтобы набраться мужества и заглянуть под повязку, прикрывающую челюсть. Справа на ней появился новый шрам. Увидев результат работы медиков, Лэннет поморщился. Ничего себе подарочек. Новый шрам был куда короче старого, но зато шире. Лэннет решил, что такой мог бы остаться от колющего удара тяжелым мечом.

Он не считал себя особенно тщеславным, но сейчас ему стало жаль старой отметины. Лэннет давно уже привык к тому шраму. А этот, новый, был дешевкой. Подделкой. У капитана невольно вырвалось:

— Тьфу, какое уродство!

— Вы о новом шраме или о виде в целом?

Лэннет повернулся к доктору. Это быстрое движение повлекло за собой резкий приступ боли и головокружения. Что отнюдь не улучшило настроение капитана.

— Я хочу получить свое имущество. Меня ждет работа.

— Сперва долечитесь. И в частности, поаккуратнее обращайтесь с руками. Если вы повредите новые узоры на пальцах, они не будут совпадать с теми, которые хранятся в банке данных. Впрочем, мы можем уже сейчас начать знакомить вас с вашей новой личностью и вашей легендой.

Лэннет оживился. Боль и головокружение были забыты. Капитан даже сам удивился, поняв, что первой его мыслью была мысль о воссоединении с Нэн. Это было потворством своим желаниям, а его задание не оставляло места для подобных слабостей.

Потом Лэннету вспомнилось кое-что о технике манипулирования сознанием. Среди тайн Гектора числились и научные изыскания командора Этасалоу, касавшиеся человеческого мозга. Лэннет содрогнулся, припомнив Изначальных гвардейцев, сражавшихся на стороне Этасалоу. Солдаты, которых ничего не страшило и ничего не волновало. Человеческие существа, едва замечавшие боль, дравшиеся, словно бешеные, и в то же время умиравшие, даже когда у них оставаласьвозможность выжить. Достоинства людей, соединенные с непоколебимой целеустремленностью роботов.

Первый сеанс инструктажа состоялся после обеда. Занятия продолжались шесть недель, и недели эти были ужасны. Несмотря на свое упорство и трудолюбие, Лэннет замучил всех вопросами о дате выписки. Но никто даже не потрудился намекнуть ему, когда это может произойти. А однажды ночью капитан проснулся от яркого света, ударившего ему в лицо. Лэннет спрыгнул с кровати, развернувшись лицом к непрошеным гостям. Но едва он вскочил, из-за стены света появились несколько человек и схватили его. Они сбили капитана с ног, подавив его попытки сопротивляться, и туго связали шнурами, в которых Лэннет сразу же узнал метлин. Капитан слишком хорошо был знаком с этим материалом, чтобы продолжать вырываться. Эти тонкие, как проволока, но при этом невероятно прочные шнуры могли разрезать плоть не хуже ножа. Лэннет позволил бросить себя на кровать. Чужаки снова скрылись за стеной света.

Крики и прочий шум подсказали Лэннету, что налетчики захватили весь больничный комплекс. Повернув голову набок, чтобы хоть отчасти укрыться от слепящего света, капитан подумал: сколько времени пройдет, прежде чем сюда подоспеет отряд имперских спасателей?

Насмешливый голос произнес:

— Вы опознали метлин? Похоже, у вас достаточно здравого смысла, раз вы перестали дергаться. Скажите нам, какую легенду для вас готовили и какое задание вы должны были выполнить. Все, что мы хотим, — прервать эту дурацкую игру и вернуть вас под действие законно вынесенного приговора.

Лэннет покачал головой.

— Меня зовут Вэл Борди. Меня готовили к внедрению в подполье на Героне.

— Не отнимай у меня время.

В воздухе что-то мелькнуло, послышалось потрескивание. Лэннет узнал шум «мухобойки», и в то же мгновение в его живот примерно на дюйм вонзилась стрелка. Тело капитана пронзил электрический разряд. Все его мышцы на миг одеревенели, а потом безвольно обмякли. Лэннет взвыл, отчаянно пытаясь удержать ускользающее сознание. А стрелка продолжала испускать постепенно ослабевающие разряды.

Во рту у Лэннета появился солоноватый привкус крови. С искусанных губ сорвался глухой стон. Стараясь не обращать внимания на стрелку, капитан повторил свое новое имя. Его принялась терзать икота, сотрясавшая все тело.

На этот раз, услышав треск «мухобойки», Лэннет закричал. Когда вторая стрелка вонзилась ему в левое плечо и выпустила разряд полной мощности, крик перешел в визг. Когда Лэннет обмяк, выбившись из сил, его ноги зарылись в пропитавшуюся потом простыню. Дергаясь из стороны в сторону, Лэннет сбил ткань в ком, хрипя от напряжения и преодолевая боль, причиняемую обеими стрелками. Закрыв глаза, он прижался спиной к стене. Когда стрелки перестали посылать разряды, капитан обмяк, тяжело дыша, как загнанная собака. Струйки пота текли по его лицу и шее, оставляя пятна на пижаме. На губах пузырилась кровавая пена.

Голос допрашивающего оставался спокоен.

— Нам известно, что вы должны убить командора Этасалоу. Я уже сказал вам, что мы не желаем причинять вам вред. Все это происходит исключительно из-за вашей глупости и упрямства. Мы пришли сюда, чтобы разоблачить некомпетентность этой свиньи, Халиба. Ваш хозяин знает, что вы — всего лишь орудие. Расскажите нам, как вас готовили, и мы уйдем. Нам нужна информация. Как только мы ее получим, вы станете бесполезны и для нас и для императора. Это — наша единственная цель. Но то, что вы испробовали — лишь начало.

Лэннет покачал головой. Когда же он заговорил, ему сделалось стыдно — настолько жалко звучал его голос.

— Я ничего не знаю ни о каком командоре. Пожалуйста, не мучайте меня. Я все расскажу. Не надо больше. Пожалуйста.

Едва признавшись вслух в том, что ему больно, Лэннет обнаружил, что умолкнуть теперь очень трудно, почти невозможно. Он отвернулся и с силой прижался лицом к плечу.

Допрашивающий сказал:

— Вы не поняли. У нас впереди вся ночь. Вас никто не спасет, капитан. Я сломаю вас. Непременно сломаю. Обещаю вам — когда я уйду отсюда, я буду знать все, что хочу. А вы превратитесь в забитое существо, съеживающееся от каждого неожиданного звука или движения. Избавьте себя от ненужных страданий. Ваша миссия уже провалена. Ее не существует. Неужели вы заставите меня уничтожить вас — и все ради того, чтобы избавить этого глупца, Халиба, от минутной досады? Я вас уверяю, он даже не почешется, чтобы помочь вам. Скажите мне только, куда он собирался вас отправить.

— Герон, — Лэннет сам едва понимал, что он говорит. — На Герон. Проникнуть. Подполье. Клянусь…

— Вы в этом клянетесь? Как прискорбно. Выходит, они уже играют и на вашей потерянной чести? Неужели ваше слово теперь стоит так дешево?

И внезапно, без всякого предупреждения обе стрелки испустили мощный разряд. Едва Лэннет обмяк после первого удара, как за ним последовал второй.

Капитан закричал, взывая о помощи. Он выл от боли, и его голос смешивался с барабанным грохотом ударов, исходивших от маленьких стрелок. Но капитан продолжал твердить, что он — Вэл Борди, шпион императора, готовившийся к отправке на Герон. Он назвал имя своего связного и добросовестно описал его.

Он умолял своих мучителей остановиться.

Потом в его сознание, поглощенное болью, все-таки проник какой-то отдаленный шум. Лэннету очень хотелось верить, что это важно.

Над Лэннетом пронесся поток прохладного воздуха, и пропитавшаяся потом пижама капитана сделалась холодной и липкой. Лэннету показалось, что он услышал звук открывающейся двери. Донесшееся из-за световой завесы взволнованное бормотание окончательно сбило капитана с толка. Он перекатился на бок и попытался крикнуть.

Свет погас. На миг Лэннету показалось, что темноту принесло с собой благословенное забытье. Но возобновившееся пульсирование стрелок ясно дало ему понять, что это не так, и капитан чуть не расплакался от досады. Тут его внимание привлекло лязганье металла о металл. Звуки боя были подобны туманному воспоминанию. Крики приблизились. К ним добавился топот бегущих ног. Лэннет попытался взглянуть вверх, но ему никак не удавалось сфокусировать взгляд. В прямоугольнике дверного проема появился свет. В комнату хлынули люди.

Кто-то выругался. Кто-то выдернул из тела капитана стрелки, и Лэннет обрадовался этой боли, такой незначительной по сравнению с предыдущей. Лэннет все еще плохо видел, но почувствовал, что кто-то рассек сковывавшие его путы. Чьи-то сильные, но осторожные руки помогли ему подняться и пересадили капитана в кресло. В комнате включили нормальное освещение. Лэннет краем глаза заметил кого-то в красно-желтом облачении Люмина. Его лечащий врач, весь какой-то встрепанный, спросил:

— Кто это был? Чего они хотели?

С этими словами доктор открыл свой чемоданчик и извлек оттуда диагностер.

Лэннет закрыл глаза и обмяк.

— Они хотели узнать мое имя.

Император Халиб поднялся со своей роскошной кровати с бесшумностью опытного вора. Его глубоко оскорбляла необходимость таиться, но его же собственная система безопасности делала это необходимым. Сверхбронированная дверь с замком, настроенным на его отпечатки пальцев, гарантировала отсутствие помех, пришедших снаружи. Проблема таилась внутри. Хотя любому человеку потребовалось бы затратить не менее часа, чтобы пробиться в покои Халиба, служба безопасности настаивала на контроле за дыханием и температурой тела императора. Халиб уступил, но лишь при том условии, что на него самого не будут цеплять никаких датчиков. Соответственно, император, подобравшись к панели, закрывающей стенной шкаф, прошептал кодовое слово. Машина, спрятанная за панелью, узнала голос и команду — подключилась к датчикам и принялась подавать на них запись, воспроизводящую дыхание спящего Халиба. Покончив с этой мерой предосторожности, император пересек комнату и шепотом отдал другой приказ еще одной спрятанной машине. Эта в ответ открыла перед Халибом потайную дверь. За дверью обнаружился зловеще темный коридор.

Пропустив императора, дверь захлопнулась у него за спиной. Глубоко вздохнув, Халиб закрыл глаза. Лабиринт потайных ходов, пронизывающих дворец, неизменно вызывал восторг у императора. Шершавые стены, запах камня, само ощущение, возникающее, когда Халиб оказывался здесь, исчезая из поля зрения всего человечества, — все это трогало его до глубины души и удовлетворяло пристрастие императора ко всем и всяческим тайнам.

Открыв глаза и привычным движением достав из ниши фонарик, Халиб снова задумался, действительно ли сейчас никто не знает, где он находится. Пожалуй, такое утверждение не совсем соответствовало истине. Наверное, управляющий Вед знал большую часть лабиринта. Но все-таки и он не мог сказать, в какой именно его точке будет находиться император в конкретный момент.

Но кое-кому это было известно. Она всегда знала, где находится Халиб. Более того — она обращалась к нему, обращалась напрямую, разум к разуму, и от ее голоса невозможно было бежать, невозможно было скрыться.

Но император — не мальчик на побегушках, чтобы мчаться на чей-то зов!

И уж тем более — на зов какой-то слепой ведьмы.

Халиб тут же пожалел об этой недостойной мысли. Он обругал себя за приступ дурацкой гордыни и включил свет. Вполне возможно, именно она являлась ключом ко всему, чего он надеялся достичь. Эта мысль заставила императора прибавить шагу. Несмотря на крутизну лестниц и отсутствие поручней, Халиб быстро спускался вниз. По мере спуска вокруг него все плотнее смыкалась холодная пронизывающая тьма, так резко контрастирующая с роскошью дворца. На миг императора охватило искушение: может, задержаться у одного из многочисленных потайных глазков? Просто для того, чтобы ощутить трепет, возникающий каждый раз, когда ты наблюдаешь за кем-нибудь, оставаясь незримым. Халиб без особых угрызений совести признавался себе в этой склонности.

Опыт четырнадцати поколений предков, обладавших абсолютной властью, научил Халиба, что хотя императоров запоминают по особенностям их характеров, выживают они исключительно благодаря своевременно применяемым умственным способностям. И своевременно полученным сведениям.

Тут императору вспомнился капитан Лэннет. Халиб нахмурился и прогнал непрошеное воспоминание.

Когда Халиб спустился на самый нижний уровень лабиринта, ему пришлось взять себя в руки, чтобы отделаться от ощущения присутствия других существ и других времен. Эти подземелья, расположенные глубоко под дворцом, были созданы при предыдущих властителях. Халиб часто размышлял о складе ума людей, желавших держать свои жертвы у себя под боком, но так, чтобы никто не мог увидеть их агонии. Интересно, что сказали бы его предки о своем потомке, если бы знали, что каждый раз, когда он приходит сюда, ему слышатся крики и стоны, скрежет и грохот адских приспособлений? Но среди этих звуков никогда не появлялись голоса его предков. Только голоса их жертв. Халиб не желал задумываться о том, что могло за этим крыться.

Пробираясь вперед, Халиб дошел до небольшого ящичка, вмурованного в стену. Наклонившись к нему, император произнес несколько слов. Мгновение спустя две массивные каменные глыбы, сплавленные воедино лазерным лучом, отъехали вбок, открывая проход. Ролики тихо вздохнули под их весом. Помимо этого звука, тишину нарушало лишь участившееся дыхание Халиба. Когда император выключил свой фонарик, дверной проем озарился неярким светом. Халиб пригнулся и шагнул через порог.

Выпрямившись, он устремил взгляд поверх семи свечей, горящих на полу маленькой пещеры, — прямо в белые, слепые глаза женщины, призвавшей его сюда.

— Я пришел, Астара, — сказал он. — Ты вызвала меня.

Женщина была элегантна. Облаченная с ног до головы в черное, она была так же пряма, как посох, который она держала в правой руке. Но странный наклон ее тела выдавал тайну: чтобы стоять так прямо, женщине необходима была опора. И все же на ее прекрасном лице была написана привычная безмятежность. Когда женщина поклонилась в ответ на приветствие Халиба, ее серебряные волосы, струящиеся по спине и плечам, замерцали в свете свечей подобно расплавленному металлу. Голос женщины был низким и певучим.

— Я просила тебя прийти, Возвышенный. Ты даровал мне такую привилегию. Я никогда не стану «вызывать» тебя. Для этого я слишком тебя уважаю. Но все же, если быть честной с собой, я должна сказать: меня снедает глубокое беспокойство. Об этом нельзя молчать, Возвышенный. Цель не всегда оправдывает средства.

Халиб вспыхнул.

— Милые комплименты и грубая критика. Чего, по-твоему, я не должен был заметить?

Ответная улыбка женщины была исполнена печали.

— И то, и другое шло от чистого сердца. Но важно лишь одно. Люди, которые заботятся друг о друге, часто обмениваются комплиментами, чтобы доставить другому приятное. Но лишь те, кто заботится друг о друге по-настоящему, могут честно критиковать друг друга. Ты очень дурно обошелся с капитаном Лэннетом. Ты уверен, что это было необходимо?

— Он стал неузнаваем — ты это имеешь в виду? Операция, другие отпечатки пальцев — я знаю, что это больно, но это было необходимо, ради его же безопасности. Он прошел подготовку, получил новое имя, другую биографию. Это трудно…

— Хоть я и слепа, но знаю, что сейчас ты покраснел, — перебила императора Астара. — Я знаю, что ты смотришь в сторону, а не мне в глаза. И я знаю, чем это вызвано. У Взыскующей слишком много друзей и слишком много глаз, чтобы ее можно было обмануть такими увертками. Я говорю о последнем позорище, о ночном допросе.

— Он держался великолепно! — выпалил Халиб. И сам удивился гордости, прозвучавшей в его словах. — Он понятия не имел о том, что это проверка, — поспешно продолжил император, — и все-таки не дрогнул. Я признаю, мои методы весьма суровы. Но ты должна признать, что они эффективны. А цель действительно оправдывает средства.

— Когда-нибудь он спросит себя: сколько еще испытаний ты собираешься взвалить на его плечи? Ты велишь ему совершить убийство. Ты подверг его пыткам, чтобы проверить, сможет ли он их выдержать. Ты подвергаешь опасности женщину, которую он любит.

Халиб почувствовал острую боль. В него словно впились две иглы: одна — в левое плечо, а вторая — в живот, чуть выше пояса. Императору до безумия хотелось схватиться за больные места, но он очень сильно подозревал, что это — дело рук Астары. Халиб скрипнул зубами и заставил себя ответить на слова Взыскующей, по возможности не обращая внимания на все остальное.

— Ты пользуешься очень удобной системой стандартов! Ты осуждаешь мои действия, и в то же самое время и ты, и твои последователи пользуются плодами моих трудов. Этасалоу — не только твой враг, но и мой. Или, может, ты скажешь, что горюешь о нем?

— Может, ты скажешь, что смерть Этасалоу — твоя единственная цель?

Две стрелы вспыхнули, потом исчезли. Вздрогнув от боли, Халиб отступил на шаг и хрипло произнес:

— Ты не вправе знать мои мысли. Ты не должна этого делать. Это запрещено договором. Ты обещала это мне здесь, в этой самой пещере, как прежде обещала моему отцу!

— Мое обещание нерушимо.

Слова эти были преисполнены не только резкости, но и неодобрения. Прежде чем добавить что-либо еще, Астара надолго умолкла, чтобы дать Халибу возможность прочувствовать и то, и другое. Затем ее голос смягчился.

— Я догадалась о твоих планах потому, что понимаю твои намерения так же хорошо, как и терзающие тебя искушения. Твои цели высоки и более благородны, чем у любого из твоих предков. Они заставляют меня гордиться знакомством с тобой. Но мне хотелось бы, чтобы ты использовал более достойные средства. Когда я вижу события, напоминающие мне о жестокости Прародителя, я боюсь за тебя.

Халиб вскинул руки, словно пытаясь предотвратить опасность, и огляделся по сторонам.

— Не надо так говорить, Астара! Даже здесь! Он свят, он…

— Мертв все эти сотни лет, — докончила за него женщина, и голос ее был резок. — Он был бессердечным человеком при жизни, а умерев, оставил после себя горькое наследство. Твой мифический Прародитель устроил мятеж и захватил флотилию, которую использовали для перевозки каторжников. Это и было его главным достижением. Его методы — наихудшая часть человека. Это власть зверя. Ты, а до тебя — твой отец восстали против этого. Ваша империя рухнула бы много поколений назад. Но эффективность Люмина зиждется на его дискриминационной политике в сфере образования. И еще на том, что империя держит под своим контролем все космические корабли. Теперь же ты столкнулся лицом к лицу с хитроумным техником, у которого достанет силы полностью перекроить то, что ты называешь империей, и даже то, что ты называешь человечеством.

Халиб вытер лоб и взглянул на Астару с беспокойством, граничащим с подозрительностью.

— Ты знаешь, что я согласен с тобой в вопросе об империи. Ей нужны перемены. Жизнь и смерть людей не должны зависеть от прихотей какого-то одного человека или от законов, которых эти люди не принимали. Здесь мы с тобой единодушны. Но при этом ты стремишься вести поиск в сердцах и в умах. Ты пытаешься заставить каждого обратить свои силы к добру. Я же обитаю на поле боя, где невозможно спрятать меч в ножны, и где фактором первостепенной важности является то самое зло, которое гнездится в каждом из нас — даже ты это признаешь. Я прошу Взыскующую о помощи, но я все равно буду сражаться по-своему. Помоги мне. Или отойди в сторону.

Усмехнувшись, Астара сделала три шага и преодолела разделявшее их расстояние. Шаги ее были неуверенны, и эта неуверенность снова безжалостно продемонстрировала, что женщине и вправду не обойтись без посоха. Астара протянула руку и коснулась щеки Халиба.

— Я люблю тебя с тех самых пор, как ты появился на свет, мой уклончивый, мой обманчивый друг. Я не могу всегда одобрять тебя. Иногда я восхищаюсь тобой, иногда — сожалею о твоих поступках. Но я люблю тебя. Какие бы планы ты ни строил относительно капитана Лэннета, я прошу тебя подумать как следует. Особенно о тех подробностях, в которые ты его не посвящаешь. Ты же понимаешь — он принадлежит и мне. О да, конечно, он противостоит и мне, и Взыскующему. Но он мой — а следовательно, и твой, Возвышенный. Пожалуйста, будь осторожен. Ради нас обоих.

— Хорошо, я буду осторожен. Но сейчас я должен идти. Испытания Лэннета закончились. Завтра он отправляется в путь. Если это в твоей власти, присмотри за ним.

— Ради его безопасности? Или ради твоих целей?

Астара рассмеялась, и кончики ее пальцев нежно, словно легкий ветерок, пробежались по нахмуренному лицу императора.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Халиб смущенно отступил, уворачиваясь от этой ласки. Уже оказавшись в коридоре, он взглянул на сдвоенные глыбы — каждая объемом с добрый кубический ярд — и шепотом велел им вернуться на место. Непроницаемая тьма тут же сомкнулась вокруг него, и на миг у императора закружилась голова. Но это быстро прошло. Халиб постоял несколько мгновений неподвижно. Его мучили сомнения и недоумение. В конце концов он пробормотал:

— Я верю ей. Она никогда не станет читать мои мысли. Но тогда откуда она узнала, что я хочу — что мне необходимо! — использовать его, чтобы нанести удар по другим? Она не предполагает. Она именно знает. Неужели я виден насквозь? А вдруг еще кто-нибудь что-то заподозрил?

Император пожал плечами, включил фонарик и быстро зашагал по туннелю. Постепенно его шаги замедлились. Вскоре он уже еле тащился.

— Проклятие! — воскликнул Халиб, остановившись, и повторил еще раз: — Проклятие!

Он хлопнул ладонью по стене. Звук хлопка разнесся по туннелю и затерялся во тьме.

— Она мне говорит: «Будь осторожен»! «Ради нас обоих»! Кто эти «оба», черт подери? Ты и он? Или ты и я? Чертова старая ведьма! И ты еще называешь жестоким меня!

Остаток его пути до спальни больше напоминал бегство.

Глава 7 ▼▼▼

Первый предупреждающий сигнал, настороживший всех на космическом корабле «Сократ», донесся из грузовых отсеков. Лэннет отвлекся от уборки и взглянул на разнообразный груз, закрепленный ремнями и каркасом. Он быстро собрал свое хозяйство — ведро с мыльной водой, щетку и влажную тряпку — и засунул все это в шкафчик. Шкафчик проглотил имущество с видом воплощенной скуки. Лэннет с радостью понаблюдал, как исчезает эта гадость — хоть это и значило, что они отправляются в новый рейс.

И рейс этот будет последним.

Из круговорота образов выступило лицо Нэн, и Лэннет почувствовал, как его захлестнула волна жара. Но в следующее мгновение суровая реальность разрушила его грезы.

Прошел целый год. Год, который Нэн провела на Хайре, на планете, где скрывался ненавидящий ее человек. С тех пор, как Лэннет узнал об этом, каждая мысль о Нэн несла с собой горький привкус страха и отчаянья.

Если она в безопасности, что она думает о нем? И думает ли вообще? Год. Даже чуть больше года. Люди меняются. Вдруг она кого-нибудь встретила?

Лэннет потянулся, прислушиваясь к потрескиванию каркаса, и почувствовал, как напряглись его мускулы. Физическое усилие немного прочистило мозги.

Неужели он наконец-то приближается к выполнению задания? Сперва были два месяца подготовки. Потом пятимесячное путешествие к Хайре. Однако в тот раз ему запретили высадиться. Этасалоу и советник Уллас обращали особо пристальное внимание на все, что прибывало с Атика. И потому Лэннету, работающему на корабле под именем Гэлвоза, пришлось смотреть, как сине-зеленый шар Хайре удаляется, а потом и вовсе исчезает из виду, и это при том, что он знал — Нэн Бахальт находится там, внизу. И что ей грозит опасность.

Потом, после этих болезненных минут, последовали три месяца дороги до Герона. И вот, в конце концов, обратная дорога к Хайре. Одиннадцать месяцев на корабле. Лэннета уже тошнило от этого корабля.

Через несколько часов все должно закончиться. Нет, это будет еще не конец. Но он наконец-то займется делом. Наконец-то от него что-то будет зависеть.

Сигнал зазвучал снова, на этот раз — сдвоенный. Это значило, что через полчаса корабль войдет в захват, первую стадию прохождения — этого близкого к мистике странствия сквозь пространственно-временную аномалию, которое и сделало возможным межгалактические путешествия.

Прохождение стало дверью к освоению космоса.

Но даже при самых благоприятных обстоятельствах оно было настоящим испытанием для всей техники и людей. Лэннет не слыхал, чтобы хоть однажды удалось выжить хоть одному человеку, который не был надежно привязан в тот момент, когда безумные силы аномалии захватывали корабль.

Чуть прибавив шагу, Лэннет двинулся в свой грузовой отсек. Изнутри «Сократ», так же как любое другое грузовое судно, был забит множеством металлических грузовых контейнеров. Суперкарго называли их жестянками. Размеры стандартного прямоугольного контейнера составляли десять футов на двенадцать на тридцать. «Сократ» нес сотни таких контейнеров, взгроможденных друг на друга и выстроенных в ряды. Между рядами оставлялись проходы для грузоподъемников. Точнее, таковы были продольные проходы. Проходы, идущие поперек корабля, были поуже — ровно такими, чтобы там мог пройти человек. В результате возникало подобие города, безукоризненного, словно кристалл.

Лэннет ненавидел это зрелище.

Он быстро проверил фиберметовые ленты, которыми крепился груз. Натяжение каждой ленты проверялось датчиками, но безопасность требовала, чтобы их проверял еще и человек. То же самое правило действовало и для каркаса, удерживающего контейнеры. Лэннет бегло осмотрел вдоль и поперек отсек, вверенный его попечению. Он действовал быстро, но тщательно. Никому не хотелось, чтобы стадо контейнеров принялось бесконтрольно гулять по «Сократу», когда корабль начнет рыскать и корчиться во время прохождения. Если тщательно выверенный центр тяжести корабля сместится в тот момент, когда в нем схлестнутся все эти загадочные силы, «Сократ» попросту прекратит свое существование. Время от времени корабли исчезали, и не существовало способа узнать, что же именно с ними произошло. Но если пропавший корабль был грузовым, суперкарго всей галактики покачивали головой и бормотали что-нибудь вроде: «Должно быть, там разболтался груз. Одна из жестянок пошла гулять, вот корпус и расползся, будто сделанный из тумана».

Суперкарго очень тщательно следили за грузом. А корабельные офицеры постоянно подстраховывали их.

К тому моменту, как Лэннет рысцой добрался до своей койки, последний из офицеров, ведающих грузом, как раз закончил свою проверку.

Пристегнувшись, Лэннет закрыл глаза. Раздался последний сигнал. Лэннет невольно дернулся. По вискам капитана ползли капли пота, щекоча кожу, а в горле у него пересохло, как в выхлопной трубе.

Лэннет был совершенно уверен, что почувствовал рывок захвата. Момент, после которого нет возвращения. Корабль нырнул в аномалию. И теперь аномалия швырнет его — должна швырнуть — на много световых лет вперед, к Хайре. Лэннет знал, что офицеры на мостике скормили корабельному компьютеру все данные и задали ему курс, скорость и местоположение в растущих линиях напряжения. После того, как корабль попал в захват, им оставалось лишь направить его в нужную сторону. И молиться.

Выпростав руку из-под ремней, Лэннет прикоснулся к корпусу корабля. Он почувствовал, как захваченный водоворотом «Сократ» вздохнул. Корабль взбрыкнул, на мгновение застыл, а потом завертелся юлой. По его коже, по шпангоутам, распоркам и каркасам, служившим «Сократу» костями, прокатывались стоны и взвизги терзаемого существа. Кабели и трубы хлопали и дребезжали.

Силы, рвущиеся в корабль, наконец-то проникли внутрь. Человеческий разум отключался, не выдержав обстрела неизмеримых потоков энергии. Замкнутые в собственных мыслях и страхах, члены экипажа космического корабля «Сократ» один за другим потеряли сознание.

Лэннет пришел в себя и быстро огляделся по сторонам, дабы убедиться, что «Сократ» все еще существует. Он проделал это прежде, чем разум успел напомнить ему, что если бы «Сократ» прекратил свое существование, то с ним, капитаном Лэннетом, случилось бы то же самое. Но «Сократ» был на месте, а значит, и Лэннет тоже был жив.

Отлично.

Лэннет отстегнул ремни и одним прыжком соскочил с койки. Осталось всего несколько часов, а там они уже выйдут на орбиту Хайре. Нэн.

Лэннет заспешил в грузовой отсек. Предстоящее задание подступило вплотную. Лэннет приближался к нему на полной скорости. Но чувство самосохранения заставляло его страшиться. Впрочем, больше всего Лэннету сейчас хотелось закричать от радости: одиннадцать месяцев ожидания близились к концу.

Справившись со своими обязанностями, Лэннет устроился в ближайшем поперечном проходе. Следя, не появятся ли непрошеные зрители, Лэннет осторожно извлек из ножен, закрепленных на левом предплечье, керьяговый нож. Его лезвие, изготовленное из сплава синтетического рубина и керамики, было усилено за счет продольных утолщений и овального профиля. Но даже с этими дополнительными мерами клинок был слишком ломким. Правда, керьяг имел свои преимущества — его не засекали металлодетекторы, а острота такого клинка была просто ужасающей. Несколько мгновений Лэннет, прищурившись, смотрел на сверкающее лезвие, словно ожидая, что от клинка, словно дым от огня, начнет подниматься мудрость.

Потом капитан помрачнел и отложил нож. С человеком, который до самозабвения восхищается орудием убийства, явно что-то не в порядке. Капитан машинально потянулся рукой к шраму, но потом спохватился и улыбнулся. Пальцы с фальшивыми папиллярными узорами коснулись фальшивой раны.

С кончиками пальцев было что-то не так. И ведь ни одна зараза не предупредила, что их чувствительность может измениться! Когда он пожаловался на это, наставники принялись гонять его по разнообразным тестам, «доказывая», что с пальцами все благополучно. Но ему-то лучше было знать! Кончики пальцев ощущались теперь иначе — вне зависимости от того, могли дурацкие машины проверяющих засечь эти изменения или нет. Он не мог нормально пользоваться пальцами, и вовсе не из-за своей неврастении — и неважно, о чем там шептались наставники у него за спиной, когда были уверены, что он не слышит. Он просто не хотел быть кем-то другим.

Наряду с подготовкой к разгрузке корабля счастливчики готовились еще и к увольнительной. Они начищали туфли, чистили плащи, гладили рубашки, подправляли стрелки на брюках. Лэннет снова удивился: интересно, почему в грузовую команду входят исключительно мужчины? Наставники уверяли его, что это своего рода цеховая традиция и что ему она только на руку. Они говорили, что так ему будет легче затеряться в толпе. А товарищей по экипажу Лэннет об этом не спрашивал. Он предпочитал держать это недоумение при себе — так же, как все прочее.

Поскольку Лэннету предстояло оставаться на борту, он оделся куда более небрежно. Его брюки были пошиты из простой, довольно грубой ткани. Лар-фланелевая рубаха геронского производства была такой же грубой. Из стеблей лара после надлежащей обработки получалась ткань с таким высоким содержанием силикона, что она отчасти обеспечивала защиту от холодного оружия. Кроме того, Лэннет надел куртку из толстой и очень прочной кожи. Капитану постоянно приходилось следить, чтобы ее не сперли. Зардова кожа донианской выделки стоила недешево, а грузчики могли без особых зазрений совести свистнуть что-нибудь у новичка. А Лэннет, хотя и провел на корабле одиннадцать месяцев, все еще считался салагой. Происхождение этого термина терялось во мраке лет, но он служил космолетчикам оскорблением, пригодным для всех случаев жизни.

Эта мысль напомнила Лэннету, насколько он не любит своих нынешних коллег, грузчиков. Лэннет слегка забеспокоился. Может, в нем заговорил снобизм? Но они упорно производили на него впечатление невежественных и продажных людей, гордящихся своими пороками. Капитан отлично понимал, что никто из его Стрелков тоже не посвящал свой досуг пению в церковном хоре, но все же большинству из них известна была разница между жесткостью и жестокостью. Впрочем, в смутной антипатии, определявшей взаимоотношения Лэннета и экипажа «Сократа», было и свое преимущество. Его хватятся лишь тогда, когда «Сократ» окажется уже очень далеко от Хайре. Вполне возможно, что его отсутствие будет оставаться незамеченным не менее суток.

Лэннет подошел к иллюминатору. Впереди виднелся грузовой лихтер. А за ним парила прекрасная и сверкающая планета Хайре.

Нэн.

Он не может позволить себе думать о ней. На Хайре он должен стать совсем другим человеком. Ему придется запомнить массу новых сведений. Родители, соученики, родственники, их адреса. Идентификационные номера, номера коммов, номера кредитных карточек. Люди из службы безопасности, их расспросы… Хайре не прощает ошибок.

Внезапно Лэннет содрогнулся.

Самообладание. Наставники говорили ему, что выживание агента, действующего под прикрытием легенды, на восемьдесят процентов зависит от самообладания.

Неверные указания руководства. От этого зависит еще десять процентов — так они говорили. Именно поэтому они настояли на том, чтобы Лэннет высадился на Хайре не тогда, когда «Сократ» будет лететь на Герон, а лишь на обратном пути.

А после этого они смеялись и заявляли, что последние десять процентов зависят от тупой удачи.

Хладнокровные ублюдки.

Лэннет сухо усмехнулся. Он подумал, что в этом шпионы мало отличаются от Стрелков, и мысленно обругал наставников еще раз, позаковыристей.

Лихтер замигал огоньками, давая знать, что готов принять грузовик. Лэннет воспользовался этим моментом, чтобы незаметно проскользнуть в щель между контейнерами. Скрывшись из поля зрения остальных членов команды, он быстро полез на одну из башен. Цепляясь за ремни и каркас, капитан взобрался наверх. Между потолком и верхней стенкой контейнера оставалось ровно столько места, чтобы там с трудом мог протиснуться человек. Извиваясь, Лэннет прополз к маленькому грузовому люку. Не обращая внимания на рукоятки и электронное контрольное устройство, капитан устроился рядом со входом. Он извлек из внутреннего кармана куртки предмет, по виду напоминающий фонарик. Но, однако, когда Лэннет нажал на кнопку, предмет издал пронзительное жужжание. Лэннет коснулся приборчиком тонкой щели между дверцей и корпусом контейнера. Жужжание перешло в утробное урчание.

Постепенно под воздействием вибрации штифты, удерживающие петли люка, вышли из пазов. Дверца просела и отворилась. Лэннет спустился внутрь контейнера, стараясь не задевать контрольное устройство. Достав фонарик-карандаш, капитан вернул штифты на место. Быстро обшарив внутренности контейнера, Лэннет наткнулся на цель своих поисков — стоящую вертикально большую трубу. Он ухватился за две выступающие ручки, явно предназначенные для того, чтобы открывать эту штуковину. Несколько резких поворотов, и ее верхняя часть отвинтилась. Капитан ногами вперед скользнул в трубу, обитую изнутри чем-то мягким. Внутри было так тесно, что Лэннет едва мог пошевелиться. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы закрыть крышку. А пока капитан после этого опускал руки вниз, чтобы привести в действие рычаги управления, он успел вспотеть.

Вспыхнувшие прямо перед лицом Лэннета крохотные огоньки, так называемые радарные светлячки, сообщили, что приборы, регулирующие температуру и химический состав воздуха и занимающиеся восстановлением кислорода, заработали. Управившись с этим делом, Лэннет принялся возиться с пристяжными ремнями и возился до тех пор, пока не оказался надежно привязан. Тыльная сторона пряжки находилась как раз над его диафрагмой. В нее были встроены датчики, следящие за дыханием, температурой тела и химическим составом пота. Если бы показания перешли допустимые пределы, датчики тут же зажгли бы дополнительные сигнальные огоньки. Лэннет серьезно сомневался в практической ценности светящейся надписи: «Вы испуганы до потери пульса».

Капитан приказал себе устроиться поудобнее и наслаждаться прогулкой. На самом деле эта труба была не такой уж неудобной. Все, что требовалось здесь от человека, — это закрыть глаза и перестать думать о том, что он полностью беспомощен посреди окружающей его тьмы. Не то чтобы совсем беспомощен — просто он не может пошевелиться. И целиком зависит от батарейки размером с половину кулака. И еще чуть не тыкается носом в изоляцию. Непроверенную, между прочим. Но зато хорошо разработанную — это всякий скажет.

Так чего ж тут беспокоиться?

Радарные светлячки замигали.

Удар робота-погрузчика, подцепившего своим раздвоенным носом именно эту стопку контейнеров, заставил задрожать металлическую стену «жестянки» и сделал особенно заметной бьющую Лэннета дрожь нетерпения. Дыхание Лэннета стало частым и глубоким. Капитан пытался изгнать вертящиеся в голове картинки: вот контейнер опрокидывается, вот его транспортное средство раскалывается… Но тут Лэннет почувствовал, что он движется.

Перенос груза происходил плавно, с минимумом ударов и грохота. И все же, услышав, как робот-погрузчик с урчанием удалился, Лэннет обнаружил, что его кулаки стиснуты до боли в пальцах. На одно ужасное мгновение судорога скрутила мышцы икр. Лэннету казалось, что выступающий на его теле пот вот-вот закипит.

«Светлячки» продолжали гореть. Сознания Лэннета легонько коснулась истерика, настойчиво шепча, что крохотные огоньки бранят его. Капитан обозвал себя идиотом и выругался с искренним пылом.

Втайне, в глубине души, Лэннет был благодарен огонькам индикаторов за то слабое освещение, которое они обеспечивали.

Затем донесся звук, который ни с чем нельзя было спутать — вой сирены, предупреждающей, что грузовой люк корабля сейчас закроется. У грузчиков, которые находились сейчас в узком, туннелеобразном шлюзе, соединяющем корабль и лихтер, оставалось тридцать секунд на то, чтобы убраться внутрь. Впрочем, сирену включали скорее для перестраховки: люди редко выходили за пределы грузового люка.

Вскоре — как тридцать секунд могли пролететь настолько быстро? — Лэннет услышал, что принимающий люк лихтера открылся.

Не в силах совладать с собой, капитан жадно втянул в легкие воздух и задержал дыхание. Вздох получился оглушительным, словно взрыв. Воздух, находившийся в туннеле и во всех контейнерах, стоявших сейчас на ленте транспортера, в мгновение ока вытек в космос.

Лэннета окружил вакуум.

Тишина. Ужасающая, безвоздушная тишина космоса. Тишина вечности.

Размеренная вибрация сообщила капитану, что транспортерная лента потащила контейнеры туда, где их смогут подобрать роботы-погрузчики лихтера. Еще некоторое время контейнер потряхивало и раскачивало взад-вперед, так, что у Лэннета желудок завязывался узлом, — и наконец транспортер, взвизгнув, остановился. Лэннет находился на борту лихтера.

Направляющиеся на Хайре товары длительного хранения были переправлены в отсек, который транспортники называли свободным. Команда лихтера контролировала его двери и прочие механизмы дистанционно. Съемный свободный отсек был достаточно прочным, чтобы удержать груз, и за счет конструкции корпуса обладал приличными аэродинамическими свойствами. И никаких излишеств типа систем жизнеобеспечения. Так что всему живому здесь была гарантирована смерть. В том числе и «зайцам».

Лихтер встряхнулся — это заработали его двигатели. Лэннет стиснул зубы, стараясь преодолеть вибрацию. Ему пришли на ум катунские барабаны. Тогда Лэннет нарочно принялся вспоминать похоронную процессию. Когда барабан оказывался рядом, любой человек мог услышать — или даже скорее почувствовать — низкий рокот, сотрясающий все внутренности.

Катунские барабаны вызывали подобную реакцию всегда, а не только во время похоронной процессии. Просто Лэннету вспомнились именно похороны. Ему никак не удавалось выбросить эту картинку из головы.

Капитан заставил себя снова вспомнить полученные инструкции. Оставаться в контейнере до тех пор, пока не поступит сигнал, что путь свободен. Три отрывистых удара. Пауза. Еще два удара. Быстро выбраться наружу. Избавиться от всех документов, использовавшихся на борту «Сократа». Достать из кармана, сделанного в обшивке контейнера, новые документы.

На Хайре он станет Вэлом Борди. Космический корабль «Сократ» сообщит, что человек по имени Гэлвоз исчез, предположительно — выпрыгнул из корабля. Потом «Сократ» продолжит путь на Атик. Расследование покажет, что никакого Гэлвоза никогда не существовало, но расследование тоже займет некоторое время. Лэннет очень надеялся, что прежде, чем это известие дойдет до хайренских властей, Вэл Борди тоже уже исчезнет, уступив место воскресшему капитану Стрелков.

Лихтер яростно врезался в атмосферу Хайре. «Светлячки» снова воспряли к жизни и ревностно замигали, показывая, что Лэннет слишком сильно волнуется. Капитан прикрикнул на них, потом умолк. Уставившись прямо перед собой и устремив взгляд куда-то далеко за недовольные им лампочки, Лэннет погрузился в терпеливое ожидание.

Взвыли антигравитационные двигатели, и лихтер мягко коснулся земли. До Лэннета донесся шум подъемного крана и крики наземной команды грузчиков. Грохотали цепи. Тросы волочились по металлу с особым, только им присущим жужжанием. Контейнер Лэннета подняли и куда-то понесли. Капитану не понравилось раскачиваться в воздухе. Затем последовало еще несколько хлопков и встряхиваний, пока массивный контейнер опускали и устанавливали на новое место.

Ворча и дергаясь, Лэннет извернулся и открыл крышку трубы. Он бесшумно выполз наружу, прислушиваясь — не раздастся ли сигнал, который должен освободить его из «жестянки». Так прошло несколько часов. Лэннета принялись изводить мысли о предательстве. Через некоторое время капитан просто перестал смотреть на часы.

Когда постукивание все-таки раздалось, этот звук испугал Лэннета. Никаких приближающихся шагов, никакого «эй, вы здесь?». Просто быстрое «тук-тук-тук». Пауза. И снова «тук-тук». Стук оказался куда тише, чем ожидал Лэннет, и в то же время прозвучал намного ближе. Капитану представилось, как незнакомец робко подкрадывается к контейнеру, выполняет требуемую процедуру и тут же пускается наутек.

Лэннет даже посочувствовал ему.

Процедура выхода сопровождалась не меньшими предосторожностями, чем процедура входа. Высунув голову из люка, капитан огляделся по сторонам. Оказалось, что он находится в складе, напоминающем пещеру и заполненном сотнями контейнеров — близнецов той «жестянки», в которой прибыл сюда и сам Лэннет. В некотором смысле это помещение было хуже, чем трюм «Сократа», поскольку не имело окон, и в результате здесь царил полумрак, рассеиваемый лишь несколькими тусклыми светильниками. Контейнеры образовывали сюрреалистический ландшафт из геометрически правильных утесов и загадочных каньонов, пересекающихся под прямым углом и уходящих куда-то во тьму.

Контейнер Лэннета стоял прямо на бетонном полу, чуть в стороне от остальных. Взглянув на многочисленные контейнеры, стоящие поверх друг друга, капитан безмолвно вознес благодарность судьбе. Здесь не было никаких ремней, и даже если бы он, очутившись наверху, сумел открыть люк, спуск превратился бы для капитана в дело, граничащее с невозможным. Так что эффективность, с которой действовали агенты императора, произвела на Лэннета глубочайшее впечатление. Прилив оптимизма заставил капитана спешно двинуться по темным проходам на поиски двери.

И Лэннет действительно довольно быстро отыскал ее. Но, однако, прежде чем воспользоваться дверью, капитан вытащил из бумажника все документы на имя Гэлвоза. Каждый документ был закатан в пластик: привычка не повсеместная, но достаточно распространенная, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Воспользовавшись керьяговым лезвием, Лэннет осторожно освободил каждый документ от оболочки. В результате на бетонном полу появилась кучка фотографий, кредитных карточек и прочих документов, перемежающихся с обрывками пластика. Покончив с этим, капитан попытался отыскать какой-нибудь водопроводный кран. Времени у него было мало, и потому Лэннет быстро отказался от этой затеи. Наставники заверили, что подобную проблему можно будет решить разными методами, но особо подчеркивали, что все действия следует производить в абсолютно безопасном месте, где его никто не сможет увидеть. Лэннет был уверен, что склад отлично подходит для этой цели. Отступив на шаг, капитан помочился на остатки документов.

Результат превзошел все, что он мог себе вообразить. Наставники говорили, что все эти материалы быстро и бесповоротно распадутся на составные части, стоит лишь подвергнуть их воздействию жидкости с высоким содержанием кислорода. Но, очевидно, какой-то поборник полной секретности внес в этот процесс свои усовершенствования, и в результате над грудой документов мгновенно взметнулось буйное разноцветное пламя в фут высотой. Лэннет на цыпочках отскочил назад со всей скоростью и изяществом, какие только позволяли обстоятельства. К сожалению, позволяли они немного. Капитан врезался в контейнер.

Он не вымазался сам и не испачкал одежду исключительно благодаря везению. Наблюдая за пляшущим пламенем, Лэннет ощутил страстное желание когда-нибудь увидеть наставников и высказать им все, что он о них думает.

От документов тем временем остался чудный серый пепел. Даже магнитные ленты и микрочипы, встроенные в кредитные карточки, куда-то исчезли — буквально испарились. Уходя, Лэннет обошел стороной кучку пепла и сморщился — запашок был еще тот. Прежде чем шагнуть за порог, капитан переложил документы Вэла Борди из кармана в бумажник, еще раз дотошно проверив их. Идентификационные брошюры, которые полагалось иметь при себе каждому жителю Хайре, содержали в себе кодированную оптическую полосу, ежегодно обновляемую. Она хранила информацию о прошлом и настоящем данного человека. Попытка каким-либо образом подделать ее могла серьезно испортить человеку будущее. В официальных документах эту полосу называли «линией жизни». И в том не было особого преувеличения.

Свет фонарей, горящих на высоких башнях грузовых причалов космопорта, создавал сверкающий остров посреди черного моря ночи. Лэннету потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить — у Хайре нет луны. Правда, в небе холодно поблескивали несколько небольших астероидов, захваченных гравитационным полем планеты, но ни один из них не тянул на полноценную луну. Впрочем, на Хайре мало кто об этом задумывался. Лэннет встречался на Атике с несколькими хайренцами. Они показались ему людьми замкнутыми, которых не интересует, что творится за пределами их собственной планеты. У них имелись определенные основания для такой обособленности: Хайре была невероятно красивой планетой. Облик двух из трех ее главных континентов определяли несколько горных цепей, между которыми располагались просторные долины, поросшие лесами и орошаемые полноводными реками. Третий континент уступал первым двум в размерах, и его ландшафты были не столь грандиозны. Он назывался Кулл, отличался обилием холмов, озер и разливающихся по весне ручьев и служил житницей для всей планеты. Здесь же обитала основная часть населения.

Проявляя общественную сдержанность — некоторые называли ее обычным здравым смыслом, — свойственную их национальному характеру, хайренцы разместили оба своих космопорта и административный центр планеты на малонаселенном побережье. В результате под конторы для бюрократов пошло сравнительно небольшое количество пахотной земли. А кроме того, большинство простых людей оказались на достаточном расстоянии от внешних атрибутов правительственной деятельности. В свете репрессий, проводимых нынешней династией, такое разделение оказалось даже более благотворным, чем предполагалось сначала. Те, кто инструктировал Лэннета на Атике, говорили, что Этасалоу скорее всего скрывается на самом большом континенте, Голифаре. Голифар был наиболее суровым из трех континентов, и именно там располагалась столица планеты, Лискерта. В настоящий момент эта метрополия выглядела как отдаленное сияние на юго-востоке.

Когда Лэннет оставил огни космопорта позади, оказалось, что звезды здесь достаточно яркие, чтобы при их свете можно было сориентироваться и отыскать путь к горам, виднеющимся на востоке и севере.

Когда капитан присоединился к людям, ожидающим рейсового электробуса, никто не обратил на него ни малейшего внимания. К тому времени, как шум антигравитационных двигателей электробуса сделался размеренным, Лэннет успел заметить, что его попутчики более чем сдержанны. Психологическую дистанцию, которую они поддерживали, вернее было бы назвать изоляцией. Они читали. Они дремали. Они смотрели в окно. Когда электробус останавливался, чтобы подобрать новых пассажиров или кого-то высадить, большинство из тех, кто глядел в окно, на это время переключали свое внимание на собственные ногти, или одежду, или еще что-нибудь подобное. Если же кто-то продолжал смотреть в окно, его отсутствие интереса к другим людям было просто-таки нарочитым. Точно так же они делали вид, что не замечают ни камер «Мир и Порядок», маячащих на постах и крышах, ни непрерывного негромкого бормотания пропагандиста, льющегося из динамиков. Насколько понимал Лэннет, как раз негромкая, но непрерывная идеологическая обработка делала подсознание более восприимчивым. Впрочем, послушав несколько минут, капитан решил, что такая пустопорожняя болтовня особого вреда принести не может.

Однако поведение его попутчиков заставляло всерьез предположить, что они действительно верят в сентенции типа: «Нет закона выше закона социальной гармонии. Все преступления проистекают из неумения идти на компромисс». Они явно успели наслушаться подобных проповедей за время предыдущих своих поездок в электробусе.

Лэннет вместе с еще несколькими пассажирами сошел в тенистом скверике. Он направился в сторону ресторанчика «Майк», возвещавшего о своем существовании при помощи вращающейся неоновой вывески, торчащей на столбе перед входом.

Никто не обратил внимания на то, что Лэннет быстро, краем глаза взглянул на столб. А если бы кто-то и обратил, он все равно не придал бы особого значения красовавшейся на этом столбе невинной надписи «Дж. Дж. + Г.К.», заключенной в сердечко. Лэннету же эта надпись сообщила, что он может без опаски зайти в ресторан, устроиться в отдельной кабинке и заказать обед.

Завсегдатаи ресторанчика вели себя точно так же, как пассажиры электробуса. Они тихо переговаривались со своими спутниками. Те, кто пришел в одиночку, старались не встречаться взглядом с окружающими, словно боясь причинить кому-нибудь вред. Официантка была настолько приветлива, насколько может быть приветлив человек, не глядящий на собеседника. Лэннет решил, что это только к лучшему. Если местные жители предпочитают не смотреть на него, ему это на руку. «Незаметность» — волшебное слово, которое вполне может спасти ему жизнь.

Наполовину управившись с заказанной едой, Лэннет увидел, как в ресторан вошел какой-то человек. Капитан был уверен, что это и есть его связной. Чуть выше среднего роста, полноватый, одетый примерно так же, как сам Лэннет, незнакомец быстро перешагнул порог и с явным раздражением взглянул на часы. Он являл собою живую картинку с подписью «человек, опоздавший на свидание». Светлые, коротко подстриженные волосы, высокие скулы, полные губы. В ухе болтается подвешенный на короткой цепочке золотой диск с синим камешком в середине. Достаточно распространенное на Хайре украшение.

Но Лэннет чувствовал, что за этой заурядной внешностью скрывается нечто большее, — так хищник чувствует сущность другого хищника. Когда незнакомец оглядел зал, остановил взгляд на Лэннете и улыбнулся, капитан решил, что его предположение полностью подтвердилось. Взгляд был оценивающим и задумчивым.

Вошедший проскользнул в кабинку и уселся напротив Лэннета. Широко улыбнувшись, незнакомец сказал:

— Я опоздал на предыдущий рейс. Не мог найти ключ от дома. В конце концов он отыскался под сегодняшней почтой.

Пароль был произнесен верно. Лэннет ответил в точном соответствии с инструкцией.

— Со мной постоянно происходит то же самое. Последний раз я обнаружил ключ в собственном кармане.

Незнакомец продолжал улыбаться, но стоило ему услышать от Лэннета верный отзыв, как его лицо неуловимо изменилось. На нем появилось облегчение и удовлетворение. Но Лэннет заметил кое-что еще. Мгновение узнавания. Нетерпение. Незнакомец был полон предвкушения, словно эта встреча должна была стать началом чего-то давно обещанного. Он произнес:

— Рад, что вам все удалось. Возни была масса. Меня зовут Джарка.

Кивнув в ответ, Лэннет отодвинулся в тень и понизил голос:

— Я тоже рад оказаться здесь. Вы отведете меня на квартиру?

И снова на лице Джарки промелькнуло нечто неуловимо противоречащее его спокойной улыбке.

— Вам солгали. Те, кто отправил вас сюда с этим заданием, лгали вам и поставили вас в зависимость от этой лжи. Но теперь вы в наших руках, и правила игры диктуем мы. Сотрудничайте с нами, и о вас позаботятся. Причините нам какие-нибудь неприятности, и… — Джарка пожал плечами. Улыбка исчезла. Взгляд серо-стальных глаз впился в лицо Лэннета. — Причините нам какие-нибудь неприятности, и мы отдадим вас Этасалоу.

Глава 8 ▼▼▼

Из хаоса, воцарившегося в голове Лэннета, в конце концов выкристаллизовалось одно-единственное имя: Нэн Бахальт.

Нэн зависит от него. И потому он не может вцепиться в глотку сидящему напротив ухмыляющемуся типу, как бы ни бесила его эта ухмылка.

Самообладание. Люди, спланировавшие эту операцию, говорили, что самообладание — ключ ко всему.

И они же купились на то, что сообщал им этот лжец.

Мысленно отстранив нарастающий гнев и опасения, Лэннет осознал, что своей угрозой Джарка выдал куда больше, чем намеревался. А именно: Джарка и его друзья знают, что его цель — Этасалоу, но они, очевидно, понимают, что Этасалоу куда как непрост. Они также знают, что Этасалоу творит зло. И сам тот факт, что они используют Этасалоу в качестве пугала, возможно, означает, что его первоначальное задание остается в силе.

А значит, угроза Джарки — чистой воды блеф. Ну, почти.

Лэннету потребовалось всего одно мгновение, чтобы убедить себя в этом. Эта мысль успокоила его и позволила вернуть прежнюю решимость. Внезапно капитан понял, что самообладание не просто позволяет совладать с собой. Оно еще и позволяет управлять поведением других.

Нэн Бахальт. Что бы ни происходило, она должна находиться вне пределов досягаемости ее дяди.

— Что вы знаете обо мне? — спросил Лэннет у Джарки.

Сквозь маску превосходства Джарки проступил легкий оттенок удивления.

— Вы — солдат Изначальной гвардии, завербованный императорской спецслужбой для уничтожения командора Этасалоу. Вы согласились выполнить это задание ради того, чтобы гвардия могла снова обрести благосклонность императора.

Ну что ж, по крайней мере легенда, составленная наставниками разведшколы, испытание выдержала.

— Мое задание исполняется в соответствии с личными пожеланиями императора, и сам я — человек императора. Это вам ясно?

— Император далеко. А вы здесь — один, без друзей и поддержки. Стоит нам сказать хоть слово…

— Хватит мне грозить! — перебил его Лэннет. — Если бы вы во мне не нуждались, я бы уже находился в руках здешней полиции.

Внезапно капитану вспомнилось осторожное постукивание по стенке контейнера, сообщающее, что путь открыт, — и как этот звук навел его на мысль, что стучащий ужасно перепуган. Воспоминание было таким сильным, что Лэннет решил рискнуть.

— Вы боитесь и думаете, что меня тоже надо заставить бояться, а иначе я не стану с вами сотрудничать.

Капитан снова сделал паузу — ровно такой продолжительности, чтобы отмести назревающий протест побагровевшего Джарки.

— Я испытываю страх с того самого мгновения, как дал согласие отправиться сюда. И вся та чушь, которую вы несете, ничего существенного к этому уже не добавит, так что прекратите зря сотрясать воздух. Назовите ваши условия. Но помните: я уже знаю, что вы — лжец. Как бы ни обернулись события, вам придется усвоить: я никогда не позволю вам вертеть собой.

Краска, заливавшая лицо Джарки, сменилась бледностью.

— Мы проверим, действительно ли вы такой храбрец.

Джарка уже наполовину встал, собираясь уйти, но вид неподвижно сидящего Лэннета заставил его сдержаться. Джарка нахмурился и уселся обратно, быстро оглядевшись — не заметили ли чего соседи?

Лэннета этот вопрос тоже интересовал, но капитан, не отрывая взгляда от Джарки, спросил:

— Вы куда-то направляетесь?

— Туда, куда вы хотели. Идем.

Выхода не было. Лэннет с трудом удержался, чтобы не скривиться. И все же, вставая, он позволил себе последнее замечание.

— Стоит совершить это путешествие хотя бы ради того, чтобы узнать, с каким сортом людей вы работаете.

И он жестом предложил разозленному Джарке идти вперед. Подойдя к будочке кассирши, Лэннет почувствовал мгновенный приступ паники, не увидев у кассы логотипов имевшихся у него банковских карточек. Впрочем, капитан тут же вспомнил: во время короткого инструктажа ему говорили, что все три карточки в равной степени имеют хождение на Хайре. Этого оказалось довольно, чтобы Лэннет взял себя в руки.

Расчет с кассиршей заставил его вспомнить еще об одной подробности жизни на Хайре. Лэннет протянул женщине карточку. Кассирша поместила ее в фото-регистор. Это было первым серьезным испытанием, которое Лэннету предстояло пройти на этой планете, и капитан долго к нему готовился. Поддельные отпечатки пальцев, поддельная подпись и поддельный идентификационный номер сейчас должны были направиться из этого ресторанчика в центральный реестр и в соответствующий банк. Лэннет не просто расплачивался сейчас за обед: он подтверждал перед законными властями Хайре, что он именно тот, за кого себя выдает. И сообщал, где он находится. И в какое время.

Ни одному жителю Хайре, перешагнувшему двенадцатилетний рубеж, не позволялось пользоваться наличными. А начиная с тринадцати лет человек без кредитной карточки официально как бы и не существовал.

От негромкого потикивания фото-регистора по спине Лэннета побежали мурашки. Впрочем, этот звук не настолько его отвлек, чтобы капитан не заметил головидеокамеры, свисающей с потолка над кассой. Еще один способ зафиксировать его присутствие и внешний вид. Лэннет старался не смотреть в объектив — он уже успел отчасти почувствовать себя хайренцем.

Наставники говорили ему о репрессиях и время от времени разбирали с ним подобные ситуации. Но все их усилия не смогли в должной степени подготовить Лэннета к суровой действительности.

Электронике потребовалось две секунды, чтобы переварить поддельные отпечатки пальцев. Две секунды. Целая вечность.

Покидая ресторанчик, Лэннет почувствовал, что он взмок от пота.

Электромобиль Джарки ждал хозяина на стоянке, расположенной здесь же, в скверике. Лэннет старался держаться как можно безразличнее, тайком приглядываясь при этом, нет ли вокруг камер слежения. Что-то пробормотав себе под нос, Джарка сказал:

— Делайте вид, что их здесь нет. Суть идеи в том, что если вы выискиваете камеры — значит, на то есть причина. И Помощники могут пожелать узнать эту причину.

— Я скажу, что мне просто было любопытно.

Хмыкнув, Джарка развернул Лэннета в другую сторону.

— Парень, это круто. Такого Помощники точно никогда не слыхали, могу поспорить. Слушай, на самом деле совершенно неважно, что именно ты им скажешь. Можешь вообще молоть все, что в голову взбредет. Но если они почему-либо в тебя вцепятся, то не успокоятся, пока не проверят всю твою подноготную. А потому делай, что тебе сказано.

Лэннет никак не мог решить, что вызывает у него большее презрение — это место или этот человек. Он размышлял над этим, пока забирался в машину и наблюдал, как Джарка задает электромобилю маршрут и высоту полета. Хайренец в сердцах стукнул по кнопке, отсылая данные в центральный пункт радарного контроля, и включил аппаратуру, предотвращающую столкновения. Прежде чем двигатели заработали, на экране вспыхнуло разрешение на взлет. К тому моменту, как электромобиль поднялся в воздух, Лэннет смирился с ситуацией. Подавив приступ раздражения, он спросил:

— Слушайте, просто чтоб я знал, с чего начинать — вам давно известно о присутствии Этасалоу?

— Мы узнали о том, что он направляется сюда, незадолго до его появления — примерно с год назад или чуть больше. Когда его ученые и врачи перебрались с Гектора к нам, советник Уллас отдал им старый электромобильный завод. Хайренское сопротивление — мы называем себя Свободными — внедрило своих людей в число рабочих, которые перестраивали завод по указаниям ученых. Люди Этасалоу из шкуры лезли, чтобы подготовить своему командиру достойные помещения. И козыряли его именем направо и налево, чтобы получить все, что им надо. И совершенно по-дурацки обсуждали, насколько сильно император жаждет их крови. Типичный подход Изначальных гвардейцев.

Эта попытка оскорбления была вдвойне болезненной для Лэннета. Его гордость Стрелка чуть было не прорвалась наружу, но капитан подавил страстное желание одернуть Джарку. Вместо этого Лэннет кротко поинтересовался:

— Ваши люди все еще работают там?

— Как бы не так.

Джарка заложил крутой вираж, огибая Лискерту, и направил машину к горной цепи, прежде скрытой из поля зрения. Горы Марноффар. Лэннет помнил их по занятиям в разведшколе. Электромобиль замедлил ход и снизился. С той стороны, где сидел Джарка, за окнами проплыл город — густая россыпь сверкающих огней, окруженная удаленными огоньками предместий и рассеянными то там, то сям светящимися точками мелких деловых центров. Все это было связано между собой потоками транспорта, идущего на разной высоте. Точки смены высоты — маленькие водовороты — позволяли сменить направление полета. Джарка выключил все внутреннее освещение в электромобиле. Экран управления померк. Впрочем, пульсирующая красная линия дозволенного курса и синяя точка, отмечающая нынешнее местоположение машины, остались по-прежнему яркими. В верхнем левом углу экрана вспыхнули синие цифры: рекомендованная высота и высота на настоящий момент.

Когда Джарка заговорил снова, его тон поразил Лэннета. Резкое неодобрение сменилось удивительно спокойным раздумьем.

— Я выключил свет, чтобы вам было лучше видно. Это — мой дом. Мы всегда были миролюбивым народом, и нас мало интересовало, что творится в империи. Если бы только советник понял, какой образ жизни нам нужен, у нас не было бы проблем.

Джарка умолк. Лэннет знал, когда нужно подталкивать собеседника, а когда этого делать не следует. Сейчас он предпочел подождать. От этого полета в электромобиле с выключенными бортовыми огнями Лэннета так и подмывало прикрикнуть на Джарку и велеть ему меньше размышлять и больше следить за машиной. Но капитан нуждался в информации. Потому он сдержался, надеясь, что его водитель не станет рисковать попусту.

Внезапно разноцветные яркие лучи пронзили темноту слева от машины. Джарка пояснил:

— Эти прожектора светят с территории советника Улласа. Там находится его дом — по совместительству административный центр, — так называемый Двор. Это какой-то древний поэтический образ или что-то в этом духе.

Джарка сделал жест, означающий отвращение.

Светящиеся столбы то сливались, то снова расходились, постоянно меняя цвет. Это представление служило исключительно пропагандистским целям. Вот сейчас они образовали изображение всадника в золотых доспехах — подобные картинки Лэннет видел только в энциклопедиях. Потом картинка мигнула, и на месте всадника появилось зелено-золотое знамя — официальные цвета Хайре — с нарисованной в центре открытой книгой. В книге перелистывались страницы. Затем в небе возникло лицо, выписанное теми же цветами. Джарка сказал лишь:

— Это он.

А затем принялись по одному вспыхивать ослепительно алые слова — советник Уллас вещал всем, кто сейчас смотрел в небо: «СВЕТ — ЭТО ЖИЗНЬ! ЗНАНИЕ — ЭТО СВЕТ! ЛЮМИН!»

Затем представление окончилось — так же внезапно, как началось. Джарка повел электромобиль дальше, обронив:

— Советник Уллас — очень набожный человек.

Он снова включил освещение. Увеличившийся в размерах экран вспыхнул пугающе ярко. Острые пики, почти невидимые в непроницаемой хайренской ночи, стараниями компьютера предстали на экране яркими и отчетливыми, словно среди бела дня. Лишь когда Джарка вернулся к прежней теме беседы, Лэннет сумел разжать пальцы, стиснувшиеся на подлокотнике кресла.

— На том же самом корабле, который доставил сюда Этасалоу, прилетело еще около двух сотен Изначальных гвардейцев. Теперь за всей техникой следят они, и они же обеспечивают охрану. Единственный не являющийся пленником хайренец, ступавший на новую территорию Люмина после прибытия Этасалоу, — это советник Уллас, да и то это было еще до того, как повсюду понатыкали щитов.

— Какие еще щиты?

— Антиобзорные. Они гонят тепло по проводам, которые натянуты от шпиля на крыше и до ограды. А ночью они гонят по тем же самым проводам ток. Эти провода натянуты так плотно, что из-за них ни в какую оптику ничего не рассмотришь, а жар сбивает с толку теплодетекторы. Кроме того, территорию контролируют воздушные шпионы. Из-за них и из-за патрулей посмотреть на завод с окружающих холмов и узнать, что они там делают, невозможно. Ваш бывший босс — большой спец по обеспечению безопасности. Тем интереснее будет ваша задача.

Последняя фраза доказывала, что организация Джарки не собирается мешать Лэннету исполнить свое задание — до тех пор, пока они будут чего-то хотеть от него. Лэннет принял эту информацию к сведению и быстро перешел к следующему животрепещущему вопросу.

— Этасалоу когда-нибудь выходит оттуда?

— Редко. Официально его здесь, само собой, нет, но затеряться ему чертовски трудно. У нас на Хайре всего несколько семейств чистокровок, и все они хорошо известны. Так что уже одна его темная кожа заставляет Этасалоу не высовываться. Когда он покидает лабораторию, то всегда делает это втайне, и выбирается он лишь для того, чтобы посетить Двор. Причем каждый раз изменяет маршрут. Там по меньшей мере шесть электромобилей, совершенно одинаковых. В одном летит Этасалоу, в остальных — гвардейцы. Надо отдать им должное — они дисциплинированны. Никогда не болтают. Боятся выдать свое местоположение.

«Да что ты вообще об этом знаешь?» — подумал Лэннет, но оставил эту мысль при себе. Не похоже было, чтобы даже друзья Джарки в полной мере постигли суть изысканий Этасалоу. При воспоминании о встречах с жертвами экспериментов по контролю над сознанием, проводившихся Этасалоу, капитана пробрала дрожь. И снова его мысли предательски свернули к Нэн Бахальт.

— Этасалоу вступал в контакт с кем-либо из представителей Люмина на Хайре? — быстро спросил Лэннет.

— Это одна из вещей, которые сбивают нас с толку. Никаких контактов Этасалоу и его людей с Люмином не замечено. Фактически они избегают всего, что связано с Люмином.

— Есть ли у вас какие-нибудь мысли по поводу того, что замышляют Уллас и Этасалоу?

— Ходят слухи, что они желают сделать из планеты независимый центр новой разновидности Люмина, созданной Этасалоу. Некоторые поговаривают, что они намереваются захватить космический корабль и устроить переворот на Атике.

Впервые с момента начала разговора Джарка взглянул на Лэннета как на достойного собеседника.

— Говорят, что если небольшой, но дисциплинированный отряд незаметно проберется на Атик и воспользуется фактором внезапности, он вполне сможет захватить дворец и императора прежде, чем окружающие поймут, что происходит. А вы что думаете по этому поводу?

— Это может сработать. Но с того момента, как включится сигнал тревоги, нападающие могут рассчитывать на пятнадцать минут жизни, не больше. И кроме того, они все равно ничего не добьются. У императора три сына.

— Один из них здесь.

— Что?! — вырвалось у Лэннета.

— Большой секрет. — Джарка криво усмехнулся. — Прилетел сюда с Агамема почти год назад. Выдавал себя за одного из тамошних дворян, явившегося на Хайре с визитом. Мы засекли его вскоре после прибытия.

Лэннет не удержался.

— Да что за чертовщина творится с вашими людьми?! Вы знали, что Этасалоу направляется сюда, но не пожелали сообщить об этом императору. Вы знаете, что здесь — сын императора, и снова ничего ему не говорите. В конце-то концов, на чьей вы стороне?

— На нашей! — Джарка почти что выкрикнул эти слова — и заставил себя умолкнуть. И с какой бы силой ни были они произнесены, молчание оказалось не менее впечатляющим. Сосредоточив взгляд прищуренных глаз на приборах, Джарка гнал электромобиль все быстрее и быстрее, до тех пор, пока шум двигателей и рев воздуха за бортом не исключили всякую возможность дальнейшей беседы.

Лэннет боролся с искушением прикинуть, что могло предвещать каждое из событий этого вечера. Наибольший оптимизм внушало известие о том, что Этасалоу избегал Люмина. Это заставляло предположить, что командор не знает о присутствии своей племянницы на Хайре.

Лэннет ссутулился в кресле. Порученное ему задание, насколько капитан его понимал, упорно вызывало у Лэннета весьма мрачное ощущение. Всякая война — убийство, что бы там ни болтали политики или ученые. Устранить Этасалоу — куда меньшее преступление против морали, чем заставлять какого-нибудь перепуганного дурня решать, чей лидер «прав». Вот почему мужчины и женщины, погибшие в долине Вайии, заслужили право спокойно лежать в своих могилах, — а тому, кто возглавлял их, теперь необходимо было обелить свое имя. Но смрад убийства и ощущение нечистоты никак не хотели уходить.

Необходимость защитить Нэн — вот что хоть отчасти скрашивало его задание. Если же эта возможность окажется под вопросом…

От самообладания зависит восемьдесят процентов — так говорили наставники.

Он сможет держать себя в руках — сказал себе Лэннет. Он сможет быть терпеливым. Он должен.

Но оставались те десять процентов, о которых говорили последними — удача. И Лэннета преследовала тошнотворная уверенность в том, что как бы он ни действовал, эти десять процентов ему понадобятся на всю катушку.

Глава 9 ▼▼▼

Электромобиль несся над скалистыми предгорьями. Внезапно он нырнул вниз, к паре мигающих огней. Спуск был таким резким, что от него выворачивало внутренности. Лэннет испытывал уверенность, что Джарка нарочно задрал нос машины вверх, вместо того чтобы добавить скорости для финального рывка. Так или иначе, они перемахнули через первое пятно света и устремились ко второму, дальнему, как коршун на добычу. Сразу за вторым прожектором маячило большое здание — скрытое, впрочем, ночной тьмой и видимое лишь на экране электромобиля. В настоящий момент у Лэннета не имелось ни малейшего желания выяснять, что это за постройка. Поскольку электромобилю недоставало трения для нормального торможения, было ясно, что Джарке придется напряженно маневрировать, — иначе их прибытие ко входу здания превратится в настоящую драму. Он закладывал головокружительные виражи и выжимал из двигателей все, что только можно, лишь бы избежать грозящего крушения. Лэннета швыряло из стороны в сторону. Капитан решил умереть молча, сохраняя достоинство.

Электромобиль брыкался и извивался, его била дрожь. В конце концов он завис на месте — лишь руки Джарки порхали над панелью управления. Словно поставив себе целью окончательно разозлить Лэннета, Джарка развернул машину таким образом, чтобы ее нос снова оказался обращенным к фасаду здания, выключил антигравы и нежно, словно пушинку, опустил электромобиль на землю.

Выключив двигатель, Джарка мгновенно погрузил салон во тьму. Где-то позади продолжал мигать прожектор, но теперь интервал между вспышками увеличился до пяти секунд. Джарка откинулся на спинку кресла, все еще не выпуская руль из рук, и вздохнул.

— Возможно, когда-нибудь я разобью эту ошибку природы вдребезги. Но до тех пор не стану уступать посадку автопилоту. Не могу отказаться от такого развлечения.

Потом, запоздало спохватившись, он перешел на более официальный тон.

— Мы прибыли. Вы можете выйти.

— Прибыли куда?

Лэннет открыл дверцу, с наслаждением вытянул ноги и выбрался наружу. Под ногами у него оказалась земля, а не бетон посадочной площадки. Двухэтажное здание, стоящее футах в тридцати от них, было совершенно темным. Вспышки расположенного за спиной у двух мужчин прожектора придавали зданию жутковатую подвижность, то приближая его почти вплотную, то снова отшвыривая во тьму. За домом виднелось усеянное звездами небо и силуэты горных пиков. Поляну, на которой находилось здание и посадочная полоса, со всех сторон окружал лес.

Раскатистый басовитый рев швырнул Лэннета назад, обратно к дверце электромобиля.

— Что это?! — крикнул Лэннет.

— Это лизо. Нам лучше пройти в дом.

Продолжая говорить через плечо — Лэннет проворно двинулся следом за своим спутником, — Джарка пояснил:

— Они травоядные. Опасны, только если их побеспокоить. И крик доносится издалека.

На взгляд Лэннета, далеко находилось здание, а не зверь. Капитан был очень доволен, когда Джарка не стал стучать в дверь и дожидаться ответа.

Но оказавшись внутри, Лэннет усомнился в правильности своего решения. Откуда-то с высоты лился свет. Люстр со множеством лампочек едва хватало, чтобы осветить огромную поражающую великолепием прихожую. Рамы картин, статуи, изукрашенные резьбой колонны мягко поблескивали золотом. Более тусклое мерцание серебра добавляло искусной работе глубины, так же, как и редкие поблескивания драгоценных камней. Прямо перед вошедшими оказались еще одни закрытые двери. Джарка прошел в них.

И снова неяркий свет, льющийся с потолка. В этом свете перед ними предстал большой, пустой зрительный зал с рядами кресел, спускающихся к сцене. На сцену вышел какой-то человек. Остановившись и повернувшись лицом к вошедшим, он произнес глубоким, звучным голосом:

— Добро пожаловать на Хайре, Вэл Борди. Добро пожаловать в штаб-квартиру Свободной Хайренской Армии.

— Император был уверен в вашей поддержке, — откликнулся Лэннет. — Теперь же мне заявили, что меня выдадут врагам императора, если я откажусь выполнять ваши приказы. Ваши приветствия так же призрачны, как ваша армия.

— Армия существует, — непринужденно отозвался незнакомец. — А приветствие вы слышали своими ушами.

Он взмахнул рукой и двинулся со сцены. Джарка прикоснулся к руке Лэннета и произнес:

— Идем.

Они прошли зал насквозь. В конце концов они вышли в коридор, где было даже темнее, чем в зале. Лэннет коснулся успокаивающей тяжести керьягового ножа. Разум подсказывал ему, что затеять драку в подобной ситуации было бы чистейшим самоубийством. И тем не менее капитан решился. Он слишком хорошо помнил одностороннюю камеру. Еще более отчетливым — и намного более пугающим — было воспоминание о людях, которым Этасалоу перестроил сознание, и о том, как эти люди умирали. Если дело будет идти к этому, лучше уж устроить так, чтобы тебя разорвали в клочья.

Коридор привел их в небольшую комнату. Там их поджидал человек — тот самый, что выходил на сцену. Он был выше Лэннета на целую голову. Одет он был в рубашку и слегка зауженные книзу брюки; этот наряд подчеркивал его широкие плечи и узкую талию. Двигаясь с грацией атлета, незнакомец зажег стоящую на столике свечу. Свет заиграл на светлых волосах — не таких, впрочем, белокурых, как у Джарки. Небрежно улыбнувшись, мужчина жестом предложил вошедшим усаживаться. Кресла оказались большими и роскошными, с кожаной обивкой. Лэннет отметил про себя, что столик сделан из дерева пэллум — так же, как стол императора там, на Атике. Стены были обшиты панелями из конгрейна — дерева с очень красивой полосатой структурой. Отблески огня играли на окружающих вещах — медные лампы, гравюры в рамках, длинные книжные полки. Не то небольшой рабочий кабинет, не то оригинально обставленный офис. Лэннет почувствовал, что расслабляется здесь после гулкого пространства зала и коридора, вызывавшего ощущение тесноты.

Мужчина, усевшийся напротив, склонил голову.

— Мы служим Взыскующему.

Голос, сделавшийся по крайней мере на октаву ниже, раскатился по комнате.

— Мы ищем правду, знание и веру. Мы должны бежать от тьмы. Наша судьба — свет.

— Свет есть жизнь всего и путь Взыскующего, — отозвался Лэннет.

Ошеломленный взгляд Джарки подарил Лэннету мгновение мрачного веселья. На самом же деле капитан не менее прочих удивился своему невольному порыву — включиться в литургию Взыскующего. Он редко присоединялся к ней даже во время своего пребывания на Дельфи, в окружении жриц Взыскующего. Лэннет списал это на последствия стресса и снова напомнил себе о самоконтроле.

Улыбнувшись уже чуть теплее, рослый незнакомец протянул руку Лэннету. Капитан лишь слегка сжал ее, проявив минимум вежливости. Если мужчина и оскорбился, он никак этого не проявил.

— Меня зовут Бетак, — представился он. — Мне нужна ваша помощь. Чтобы заполучить вас сюда, я нарушил свое слово. Такой человек, как вы, должен понимать, с какой болью это сопряжено.

— Вы солгали людям, которые вам доверяли и которым доверился я. И после этого вы воображаете, что меня будет беспокоить ваша боль?

Бетак дернулся, словно от удара. Выпятив нижнюю челюсть, он продолжил:

— Я много лет возглавлял разведку императора Халиба здесь, на Хайре. Последние десять лет я пытался заставить правительство метрополии понять, что люди не могут больше выносить репрессии советника Улласа. Даже в такой обстановке, как здесь, отчаянные люди найдут способ скрыться, создать организацию, нанести ответный удар. Для нас командор Этасалоу — наименьший раздражитель. Его ликвидация ничего не решит.

Лэннет откинулся на спинку кресла.

— Великолепно! Ваши личные проблемы причиняют вам неудобства, а потому пусть галактика подождет своей очереди! Если вы хотите узнать, что такое подлинный ужас, оставьте Этасалоу жизнь и позвольте ему и дальше сотрудничать с Улласом. Вскоре те, кто останется жив, позавидуют мертвым и с каждым вздохом будут проклинать ваше имя.

Капитан взглянул на Джарку.

— Вы чокнутый, но все-таки вам, может быть, известно чуть больше, чем этому человеку.

Потом он снова обернулся к Бетаку.

— Вы даже не представляете, какой вред вы причинили мне. И себе.

Бетак поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Его взгляд был устремлен в пол — начальник разведки старался не смотреть на Лэннета.

— Наши цели простираются дальше смерти Этасалоу. Нам нужно от вас куда больше, чем это убийство. Моя профессия, так же как ваша, зачастую требует самопожертвования. Можете ненавидеть меня, если хотите, но не нужно меня прощупывать. Вы ничего этим не добьетесь, кроме того, что вас уничтожат. А сотрудничество будет выгодно нам обоим. Наша просьба проста: воспользуйтесь вашим опытом для подготовки наших воинов.

Лэннет устало принялся возражать. У него не было на это особых сил; видимо, судьба его решена, и с этим ничего не поделаешь.

— При той слежке, о которой я слыхал? Да все, кого я видел на этой планете, настолько запуганы, что боятся смотреть друг другу в глаза.

Бетак вскочил.

— Наших людей, — выкрикнул он, — отправляют в лабораторию Этасалоу! И никто не знает, что там с ними происходит!

Теперь его движения были скованными, словно у раненого. Бетак остановился перед Лэннетом и наклонился так, что их лица оказались почти вплотную друг к другу.

— У некоторых из нас в этой лаборатории исчезли отцы, братья, сестры. Так что можете не бояться — мы понимаем, что творится. Пусть мы слабы, но наши силы укрепляет вера во Взыскующего. Император назвал вашу миссию ударом по злу. Мы просим вас лишь об одном: помогите и нам сделать то же самое! А взамен вы получите нашу поддержку.

— Но ваши проблемы должны решаться в первую очередь. Верно?

По лицу Бетака промелькнула тень, — возможно, вызванная чувством вины.

— Да, именно так. В конце концов, вы же не собираетесь прокрасться в лабораторию и подсыпать яду в тарелку командора? Тут нужно нападение, диверсия, маршрут отступления — план, одним словом. И для этого потребуются подготовленные люди, а у нас их нет.

— Но почему именно я? Повсюду можно найти гвардейцев, ушедших в отставку. Или Стрелков. Не говоря уже об обычных солдатах, которые отслужили свой срок и вернулись домой.

— Хайре не похожа на остальные планеты, как вы уже могли заметить. Например, вы должны помнить, что нынешняя династия всегда тщательно следила за выполнением эдикта Прародителя о запрете стрелкового оружия. Так что на всей Хайре имеется ровно пять пушек. Плазменного и огнестрельного оружия нет вообще. Пять лет назад Помощники отобрали у населения все оружие. Мечи, древние копья, булавы — все. Собственные мечи позволено иметь лишь Помощникам и представителям знати. Все эти мечи зарегистрированы и снабжены приемоответчиками. Глава Помощников может в любое мгновение определить местонахождение любого меча на планете. Ни одна обычная семья не может иметь в своем распоряжении режущего инструмента крупнее кухонного ножа — но и они разрешены по одному на семью. Все топоры зарегистрированы. Точно так же обстоит дело с маленькими топориками, секаторами, вилами и «прочими орудиями труда, могущими послужить оружием». Разговоры о любом воинском искусстве — злостное нарушение гражданского спокойствия. Тот, кто занимается воинскими искусствами или учит этому других, — преступник. Драка в баре карается двухлетним заключением в трудовом лагере Помощников. Наказание может быть уменьшено до года, если вы докажете, что не являетесь зачинщиком драки, а были в нее втянуты. Что же касается ваших Стрелков и гвардейцев в отставке, то за каждым из них внимательно наблюдают.

— Направьте петицию императору. Он — гуманный человек.

— Император подумает, что раз на Хайре до сих пор не вспыхнуло открытое восстание, в отличие от половины его империи, значит, мы покорны потому, что счастливы.

Теперь гнев в голосе Бетака сменился страстью. Сдержанный, чопорный господин исчез.

— Я вам говорю — если бы я мог убедиться, что император поможет покончить с этим режимом, у меня появился бы шанс добиться, чтобы Хайре сохранила верность ему. Вы упоминали о робости и замкнутости наших людей, которые вы успели заметить за сегодняшний вечер. Можете вы себе представить, какими яростными бойцами они станут, когда поймут, что могут сражаться за освобождение от советника Улласа? Я надеюсь, что сумею контролировать этот взрыв, который так долго пытаются сдержать. Но он неизбежен.

Тут в разговор вмешался Джарка, помалкивавший до этого момента. Он обратился к Лэннету.

— Слушайте, прямо сейчас я не слишком-то горжусь собой. Когда Бетак сказал, что мы используем вас для подготовки бойцов сопротивления, мне в голову пришла лишь одна мысль: что это ваши Изначальные гвардейцы обучили Помощников и сделали их такими, каковы они сейчас. Я в этом вижу только использование императорской собственности против него же. Что думаете вы, роли не играет — ясно? А я по-прежнему думаю, что мы поступили правильно, заполучив вас в помощники, хотя, возможно, добились мы этого и не совсем правильным путем. Вы тут спорите об империи — а меня она нимало не колышет, ни с какой стороны. Все, что я знаю об этой империи, так это то, что она прогнила насквозь. А то, что произошло между нами — уже произошло, и зачем ворошить прошлое? Теперь мы все повязаны. Вы не сможете выполнить свое задание или выбраться с планеты до тех пор, пока не сделаете то, что мы от вас хотим. Мы не сможем избавиться от советника Улласа без вашей помощи. Так что мне кажется, что у нас у всех нет особого выбора.

Логика Джарки была неопровержимой. Но это не мешало Лэннету проклинать расчетливое коварство Бетака. И еще капитан никак не мог решить, как все это скажется на Нэн. Лэннет предполагал, что будет работать с небольшой, заслуживающей доверия командой людей, достаточно хорошо знающих Хайре, и что эти люди помогут ему выкрасть Нэн и переправить ее куда-нибудь в безопасное место. Увы, этой мечте не суждено было осуществиться. Идти в бой и надеяться выжить можно лишь тогда, когда ты безоговорочно уверен в каждом из своих товарищей. Доверие и уверенность важнее физической силы. Лэннет поймал себя на том, что старается припомнить все о культе Взыскующего. Наставники не раз ссылались на его последователей, как на пример хитрости. Рассеянные по галактике, жрицы этого культа ускользали от ареста, словно дым. А сопротивление на Хайре явно состояло из ревностных последователей Взыскующего.

Самоконтроль. Но он не может контролировать то, что находится вне его досягаемости. Организация сопротивления предлагала богатые возможности контролировать ее участников, — возможно, и самого Бетака. Рычаг и точка опоры, подумал Лэннет. Краем глаза капитан заметил, что Джарка ерзает в кресле, и внезапно ощутил прилив необъяснимого сочувствия к этому человеку. Лицо белокурого мужчины было сейчас напряженным и решительным. Несмотря на свою неприязнь к Джарке, Лэннет видел, что на лице этого человека явственно отражается его душа. Оно горело нестерпимым высокомерием искренне верующего и до боли уязвимым мужеством преданного человека. Лэннету захотелось сказать Джарке, чтобы тот убирался прочь отсюда, что вся эта игра лжива и не имеет ничего общего с тем, во что он верует. Интересно, Джарке приходилось хоть раз наблюдать, как умирает человек?

Поднявшись и воспользовавшись этим движением, чтобы избавиться от болезненного хода мыслей, Лэннет сказал Бетаку:

— Джарка прав. Наша ответственность перевешивает наши разногласия.

Бетак кивнул. Он больше не улыбался и не стал протягивать Лэннету руку.

— Зловещее начало для кампании, которая должна помочь нам избавиться от двух злых людей. Мы можем — нет, должны — подняться над нашими проблемами, и сейчас, и в будущем. От этого зависят сотни тысяч жизней.

Последовав за Джаркой к выходу из комнаты, Лэннет подумал: «Мы уже заполучили наше первое серьезнейшее разногласие, Бетак. Мне очень трудно беспокоиться о каких-либо жизнях, кроме двоих. Все, чего я хочу, — это убраться отсюда вместе с Нэн. А вам — тебе, Халибу, Этасалоу и этому вашему советнику — я желаю лишь одного: пропадите вы все пропадом!»

Глава 10 ▼▼▼

Наблюдая за трапезой советника Улласа, командор Этасалоу развлекал себя тем, что представлял, какой смертью умрет в нужное время его гостеприимный хозяин.

Наедине с собой Этасалоу признавал, что у него имеется бессчетное множество оснований быть благодарным советнику за предоставленноеубежище и поддержку. И при всех присущих Улласу мелких придурях и слабостях, делающих его общество неприятным, на самом деле никакой особой причины ненавидеть его не существовало. И тем не менее, Этасалоу ненавидел его с пылом, становившимся почти сексуальным в своей настойчивости.

На первый взгляд это казалось нелепостью. Ну какой разумный человек станет воображать, как он поднимется из-за стола, очаровательно улыбнется и погрузит столовый нож в этот трясущийся, подпрыгивающий, отвратительный кадык, находящийся в такой соблазнительной близости?

Это не было спокойным жеванием; челюсти советника каким-то особенно раздражающим образом прогрызали себе путь через один иссиня-зеленый назуль за другим. Хотя нет, размеренное ныряние костлявых пальцев в изукрашенную драгоценностями чашу раздражало сильнее. Но совершенно нестерпимой особенностью поведения советника Улласа за столом являлась его самозабвенная сосредоточенность на текущей задаче. Советник не разговаривал. Советник не изменял выражения лица. Его взгляд ни на миг не отрывался от пищи, как будто ее уничтожение являлось священным долгом Улласа.

Расправившись с чашей назулей, советник отодвинул ее мановением указательного пальца. Тут же подскочил трепещущий слуга и подхватил отвергнутую посуду.

Обычно Этасалоу положительно относился к назулям. Они отличались неповторимым сладковато-пряным запахом, но небольшие круглые плоды не выдерживали пути от Хайре до Атика. Никакая технология консервирования не позволяла сохранить этот аромат.

Но одного взгляда на жующего Улласа хватало, чтобы смотрящему кусок в горло не полез. Даже кусок назуля.

Этасалоу вздохнул. Уллас был бременем, которое следовало терпеть. А между тем надлежит постоянно заботиться о собственной элегантности. Этасалоу изящно откинулся на спинку стула, чтобы лучше подчеркнуть разницу между собственным худощавым гибким телом и тощей угловатой фигурой Улласа. Пожалуй, он долговяз, решил Этасалоу. Но его внешность обманчива. О поразительной физической силе Улласа ходило множество историй. Впрочем, изящества он все равно лишен. Этасалоу подумал о походке Улласа: колени задираются высоко кверху, здоровенные ступни шлепают по полу, а на неуклюжей шее торчит белобрысая голова.

Не самое прекрасное зрелище.

По-своему впечатляющее грубой силой, но не больше, чем удачно запущенный камень. Да. Советник Уллас, единственное примитивное оружие галактики, наделенное даром речи.

Почувствовав себя несколько лучше, Этасалоу опустил глаза и оглядел себя. Из уважения к набожности Улласа он продолжал носить огненные цвета государственной религии. Впрочем, командор руководствовался при этом лишь собственным чувством стиля. Поверх желтой рубашки был надет красный облегающий китель с короткими рукавами. Брюки более яркого желтого оттенка, зауженные на щиколотках, удачно гармонировали с красной перевязью, усеянной золотыми круглыми бляшками. Ножны меча были украшены эмалью, сверкающим узором из виноградных лоз и роз, священного цветка легенд и Дома. Этасалоу признавал, что его любовь к ярким краскам обусловлена тщеславием. Но они так чудно сочетались с его блестящей темно-коричневой кожей! Эта мысль напомнила Этасалоу о еще одной особенности Улласа. О белой, почти прозрачной коже, пронизанной повсюду синими змеящимися венами. Иногда Этасалоу казалось, что он чувствует жар, исходящий от этих тягучих кровеносных сосудов, исполняющих свою работу.

Командор украдкой взглянул на Улласа. Если бы загар всех оттенков вдруг перестал существовать, Уллас мог бы считаться эталоном бледнокожести. Интересно, Улласу никто еще не говорил, что его мертвенно-бледная шкура в сочетании с его вкрадчивостью придает ему вид растоптанного сорняка? Несомненно, нет. Кому же захочется нарочно злить советника? Внешне Уллас выглядел вялым и туповатым. Но под этой невыразительной внешностью скрывался ум, жестокость которого превосходила всяческое воображение.

Лоб Этасалоу прорезала едва заметная морщинка. Мысли о жестокости Улласа повлекли за собой воспоминание о приемоответчике, спрятанном в изукрашенной серебряной насечкой рукояти меча, который касался сейчас его бедра. Командора очень раздражало, что его же собственный меч извещает этих улласовских проныр, Помощников, о всех его передвижениях каждый раз, когда он им препоясывается. Этасалоу усилием воли согнал с лица хмурое выражение и заставил себя улыбнуться, хотя губы командора так и остались плотно сжатыми. Ничего, когда придет время пустить меч в ход, ему уже не придется беспокоиться о мнении советника Улласа.

Большое красное пятно очень оживит эти надоевшие одеяния.

Этасалоу переключил свое внимание на комнату. Что за вопиющая несправедливость судьбы — правящая династия за восемь поколений не произвела ни одного представителя, наделенного хорошим вкусом и смыслящего в оформлении. Возможно, кого-то даже восхищал нарочитый размах, сочетание геометрически безукоризненных линий и широких дуг. Но неужели непременно нужно, чтобы все вокруг так сверкало? Правда, нельзя не признать, что сияние это тщательно отрегулировано. Только чересчур уж примитивно; внимание привлекал сам стиль. На что же он больше похож: на операционную или на лабораторию?

— Что там с вашими экспериментами? Каковы успехи?

Отрывистая реплика Улласа, произнесенная его пронзительным голосом, резанула слух Этасалоу. Командор вздрогнул и сбросил на пол вилку. Он оказался не в состоянии и далее скрывать свой гнев.

— Очевидно, раз я не упоминаю о своей работе, значит, успехов, о которых стоило бы докладывать, нет.

Во взгляде Улласа не отразилось ничего, так же, как в обычном для него быстром ответе.

— Мне хотелось бы слышать о достигнутых вами успехах. Когда же их нет, мне хочется слышать и об этом. На самом деле, отсутствие успехов наиболее меня интересует. Я рискую, что мои слова прозвучат грубо, командор, но вы — зияющая рана в теле моих финансов. И с каждым днем из нее утекает все больше средств — моих средств. Так что на повестке дня стоит успех. И чем быстрее, тем лучше.

— Это наука, советник. Я понимаю: вас интересует, насколько высоко я ценю вашу поддержку. Но в таком деле следует тщательно соразмерять каждый шаг.

— Мне бы хотелось, чтобы вы с не меньшей тщательностью соразмеряли ваши расходы с моими средствами. Вы обещали кое-что посерьезнее докладов. Вы говорили, что пленники, которыми я вас снабдил, станут острием копья, способного уничтожить мятеж.

Притворившись, будто он пьет вино — местное пойло, да еще и не из лучших, — Этасалоу беззвучно проклял Улласа и попытался придумать ответ. Опустив кубок с точно отмеренным сочетанием довольства и непринужденности, командор старательно улыбнулся.

— Мы близки к тому, чтобы предоставить вам именно тех людей, в которых вы нуждаетесь. Не окажете ли вы нам честь и не посетите ли мою лабораторию, чтобы я мог продемонстрировать вам наши достижения?

Уллас явно оказался захваченным врасплох.

— И когда же?

— Разумеется, когда вам будет удобно, советник. Ну, хотя бы завтра, после обеда. Вас устраивает?

Еще один серьезный удар. Этасалоу внутренне ликовал. На этот раз Уллас, прежде чем ответить, всерьез и надолго задумался.

— Я отменю назначенные встречи. Возможно, к этому времени у меня появится кое-что интересное для вас, своего рода выражение союза. Теперь же я хочу обсудить другие темы. Вы, конечно, знаете, что императору Халибу доложили о вашем пребывании на Хайре?

— Он получает подобные сообщения с каждой планеты империи. Император не опасен.

— Я не настолько в этом уверен, как вы. Я рискую большим.

Этасалоу кивнул. Это было справедливое замечание — с точки зрения Улласа.

— Я знаю образ мыслей императора. Более того, я знаю его слабости. Как я вам уже говорил, советник, трон лишь ждет, чтобы его заняли.

— А как я вам уже говорил, мне нужно лишь господство над Хайре, Героном и Пилосом и космический корабль, чтобы держать их под контролем. А Халиб — или любой другой — может забирать остальное.

«Какая щедрость!..» — подумал Этасалоу и сказал:

— До тех пор, пока мы не убьем Халиба, вы не сможете править ничем, кроме Хайре, да и то исключительно с его соизволения. Поверьте мне…

Взмахнув рукой, Уллас перебил командора.

— Я верю в то, что вижу. Покажите мне, как вы собираетесь отомстить за себя Халибу и открыть путь исполнению моей мечты.

— Я сделаю это завтра, советник. Я не удовлетворен нашими успехами, но я покажу вам все, чего мы достигли. Еще немного времени. Вот все, что мне нужно.

— Время работает на мятежников. До меня доходят тревожащие слухи.

Этасалоу не сдержался.

— Очень плохо, что мы не имеем надежного информатора среди мятежников.

Уллас не удостоил его даже взглядом: советник погрузился в созерцание кусочка назульей кожуры, обосновавшегося у него на ногте.

— «Мы»? Кто это «мы», командор? Здесь нет никаких «мы». Мои информаторы — это моя забота. Так же, как мои мятежники. Именно для этого я и держу вас. Поэтому примите меры для того, чтобы ваш приют убедил меня в том, что он — та самая сила, которая сможет сокрушить сопротивление. Если же вам это не удастся, ваше пребывание на Хайре станет невыносимым.

Эскадрилья из одиннадцати электромобилей Советников поднялась в полном составе с летного поля, расположенного рядом с Двором, выстроилась клином и, завывая двигателями, понеслась в сторону лаборатории Этасалоу.

Этасалоу и Уллас летели в третьей от начала машине правого крыла. На этой мере безопасности настоял Этасалоу. Уллас отпустил по этому поводу какое-то замечание. Этасалоу откликнулся:

— Я не верю в слепую удачу. Лучшая удача — трезвый расчет. Нет расчета — нет и удачи.

— Не слишком-то благочестивое высказывание для того, кто был первоучителем Люмина, — заметил Уллас.

— Ключевое слово «был», советник. Но весь мой опыт убедил меня в том, что в человеке есть все то же самое, что и в боге. Или должно быть. Прочая мистика меня не волнует. Я все держу под контролем. Вы сами это увидите.

В электромобиле было слишком тесно, чтобы Уллас мог достаточно далеко отодвинуться от Этасалоу. Но он приложил к этому все старания, и теперь предпочитал даже не глядеть на командора.

Путешествие на север, до холмов Фолз, заняло всего несколько минут. Этасалоу проворно и нетерпеливо выскочил из машины и потер руки. Охранники у отполированных бронзовых ворот встали по стойке «смирно». Сверкающие створки приглашающе разошлись, явив взору возможных наблюдателей еще два непрерывных ряда стражников, выстроившихся вдоль дорожки, что вела к главному входу бывшего завода. Этасалоу просиял.

— В прежние времена здесь такого не бывало, а? Это все — в вашу честь, советник. Моя лаборатория — к вашей славе. Вы сами все увидите.

Командор оборвал речь. Внешне недовольство Улласа проявилось лишь в выпяченной челюсти, но Этасалоу был уверен, что советник сейчас подсчитывает стоимость уборки, покраски и нового оборудования. Внезапно в сознании Этасалоу возникла эксцентричная картинка — образ советника Улласа, сгорбившегося над плохо освещенной бухгалтерской книгой — и наотрез отказалась уходить. Чтобы вытеснить ее, Этасалоу пришлось сделать вид, будто его разобрал кашель.

Стражники, стоящие с интервалом в десять футов, салютовали проходящим мимо Улласу и Этасалоу — резким движением прикладывали руку к сердцу. Все шло своим чередом до тех пор, пока они не проделали половину пути до двери. Краем глаза командор заметил взгляды, бросаемые Улласом на стражников, и написанные на лице советника колебания. Когда же Уллас обернулся и сделал шаг назад, переводя взгляд с одного напоминающего изваяние стражника на другого, для Этасалоу это оказалось уже чересчур. Не в силах больше сдерживаться, командор расхохотался.

Уллас повернулся к нему. Худое лицо советника залила бледность. Наполовину вынув меч из ножен, советник склонился, к микрофону, закрепленному на лацкане, и произнес:

— Код А. Код А.

Электромобили бешено взвыли и вихрем перемахнули через ограду. Искусно сработанный шит из проводов, накрывающий территорию завода, замерцал под внезапным порывом ветра.

Теперь настала очередь Этасалоу бледнеть.

— Нет, советник! Нет! Никакой опасности! Это устроено, чтобы продемонстрировать вам наши результаты, а не чтобы грозить вам! Поверьте, здесь вам ничего не угрожает!

В словах командора прозвучал искренний страх, и Уллас слегка расслабился. Но все-таки успокоился он не до конца и потому произнес в микрофон:

— Оставайтесь на местах. Не выпускайте меня из виду. Если сочтете нужным — атакуйте.

Затем он обратился к Этасалоу:

— Эти люди — хайренцы. Вы что же думали, я их не узнаю? Объяснитесь, и быстро.

Его рука по-прежнему оставалась на рукояти меча.

Ни один из стражников даже не шелохнулся. Они стояли по стойке «смирно», полностью игнорируя разыгравшуюся сцену, и смотрели прямо перед собой.

— Я хотел подождать, пока у нас не наберется побольше подобных экземпляров, а потом уже продемонстрировать их вам, советник, — сказал Этасалоу, — но я не выдержал. Мне не терпелось показать, чего мы достигли и как мы этого добились.

— Так что, это правда? Вы действительно изменяете людям сознание?

— Перестраиваем, советник. Перестраиваем. Эти люди по-прежнему мыслят самостоятельно. Отличие заключается в том, что теперь каждый их поступок оценивается в соответствии с новой системой стандартов. Что бы они ни делали, предварительно они подумают: а будет ли это выгодно советнику Улласу? Вам нужны были солдаты? Эти люди живут, чтобы вести завоевания в ваше имя и защищать ваши владения. Они боятся смерти — иначе от них не было бы особого проку, — но любовь к вам в них сильнее страха. Нет такого самопожертвования, на которое они не пошли бы без колебаний.

— Эти люди ненавидят меня. Меня ненавидели еще их отцы. Я не верю, что они просто-напросто не дожидаются удобного случая нанести удар.

— Испытайте их. Прикажите — и они вступят в бой друг с другом, в бой насмерть. Конечно, плоды моих усилий погибнут зря, но если это поможет убедить вас, я первым буду настаивать на таком испытании.

Уллас убрал руку с рукояти меча и принялся поглаживать одну из золотых пуговиц своей куртки свободного покроя.

— Они нападут друг на друга? Чтобы убить?

— Я вам это гарантирую.

По губам Улласа скользнуло некое подобие улыбки. Этасалоу поспешил отвести взгляд, но его внимание привлекли изменившиеся глаза Улласа. Если от жуткой улыбки советника сердце Этасалоу заледенело, то от его глаз оно бешено забилось. Глаза Улласа расширились и засверкали. Они лихорадочно метались из стороны в сторону. Их взгляд был сосредоточен на всем сразу и ни на чем — настолько быстро он перемещался. Этасалоу даже усомнился: а способен ли сейчас Уллас хоть что-нибудь разглядеть нормально? Влажный язык Улласа то и дело словно очерчивал границу улыбки. Советник указал:

— Вот этот. Он публично проклинал мою династию. Поносил меня и мою семью. И вот этот. Он убил Помощника. Прикажите им — пусть дерутся. Заставьте их убить друг друга.

Этасалоу был потрясен. Этот человек плевался ядом не хуже сиракской травяной змеи. Не повышая при этом голоса и даже не меняя выражения лица. Командор горько пожалел, что инструментам его лаборатории не суждено когда-либо добраться до мозга советника Улласа. Он сказал Улласу:

— Они созданы мной, советник, но подчиняются они вам.

— Вы, четверо, — Уллас ткнул пальцем в стражников, находящихся чуть дальше, — встаньте сюда, между мной и этими двумя.

Оказавшись под защитой этой живой стены, он велел первой паре:

— Вы, двое, — доставайте мечи и деритесь. Насмерть.

Стражники вскинули руки в салюте, потом обнажили мечи.

Этасалоу был взбешен. Ведь перестройку сознания можно продемонстрировать куда проще и куда эффективнее! Натравливание стражников друг на друга — идиотизм и напрасный расход материала! Настоящий лидер должен понимать, что мертвые враги — это потерянные рабы. А Уллас не в состоянии усвоить даже этот основополагающий принцип!

И вот теперь месяцы работы, вложенные в каждого из двух стражников, кружили вокруг друг друга, выискивая уязвимое место. И потребуется еще несколько месяцев, чтобы залечить их раны — если, конечно, они вообще выживут. Ну что ж, по крайней мере, эта стычка предоставит доказательства, которые убедят Улласа, что лаборатория и его дорогой друг, командор Этасалоу, — совершенно необходимы. Если посмотреть на дело с этой точки зрения, то две жизни — не такая уж большая цена.

Глава 11 ▼▼▼

Этасалоу был приятно удивлен уровнем мастерства сражающихся. Он решил, что следует вынести благодарность майору Изначальной гвардии, отвечающему за тренировки.

И тем не менее, командор нахмурился, когда один из стражников применил совершенно нестандартный защитный прием и тут же перешел в атаку, едва не убив противника. Второй боец вскрикнул от боли — острие меча располосовало ему шею. Но неудовольствие Этасалоу было вызвано не рискованным приемом и даже не тем, что один из стражников получил ранение. Его обеспокоило то неприятное открытие, что двое хайренцев, до недавнего времени не знавших, с какой стороны берутся за меч, оказались теперь превосходными бойцами. А не окажется ли в таком случае, что оптимистически поименованная Свободная Хайренская Армия тоже куда более искусна, чем предполагалось?

Тут внимание командора привлек еще один ловкий прием. Стражник, уступавший противнику в росте, — тот самый, который только что был ранен в шею, — нырнул под удар и неуклюже, но быстро ринулся вперед. Оказавшись под мечом противника, он рванулся вверх, используя свою голову как таран. Высокий стражник отклонился, согнув руку, и тем отчасти смягчил удар. Но все же удар этот оказался достаточно сильным, чтобы стражник потерял равновесие. Падая, он попытался на возвратном движении нанести рубящий удар. Второй стражник вынужден был его парировать, но, поскольку удар получился слабым, он не помешал ему продолжать атаку. Стражник взмахнул мечом, добавляя скорости, и обрушил его на руку врага.

Раздавшийся при этом звук мог обмануть неопытного наблюдателя. Хруст нескольких костей прозвучал приглушенно и совершенно не впечатляюще. Точно так же был едва слышен и свист отточенного лезвия, рассекающего мышцы. Меч высокого стражника описал в воздухе дугу, сверкая и вращаясь на лету. Мгновением раньше на землю шлепнулась кисть и предплечье. Все еще оглушенный предыдущим ударом, высокий стражник запутался в собственных ногах. Он упал навзничь, потом с трудом сел. Еще не в силах поверить в случившееся, он схватился за руку чуть ниже локтя — там, где она теперь заканчивалась. Лицо его исказилось, и он попытался зажать рану, из которой хлестала кровь.

Остальные стражники оставались недвижны. Когда Уллас, самозабвенно следивший за поединком, на мгновение отвлекся, он заметил их несокрушимое спокойствие. И тут его радостное возбуждение омрачил укол страха. До советника дошло то, чего он до этого момента не осознавал: звуки боя были неправильными. Если не считать единственного вскрика боли и изредка раздающихся хрипов и стонов сражающихся, все вокруг окутывала неестественная тишина.

Что-то зашевелилось в подсознании Улласа — панический ужас, не поддающийся определению. Внезапно советник испугался этих существ — людей и в то же время нелюдей — и тайны, которая преобразила их.

Но он жаждал власти. «Разум. Контроль надо всеми разумами».

Так почему же он дрожит от страха?

Беспокойные размышления Улласа нарушил неожиданный поступок Этасалоу. Совершенно игнорируя пожелание советника — чтобы бой закончился смертью одного из участников, — Этасалоу приказал победителю отойти от побежденного. Но на этом он не остановился, а продолжал выкрикивать приказы: послал гонца за медиками и велел прихватить лед, пластиковый пакет и все необходимые инструменты. Гонец только-только понесся исполнять поручение, а Этасалоу уже вытащил из брюк раненого ремень, чтобы наложить жгут. Начал он его накладывать сам, а закончить велел тому стражнику, который и нанес рану.

Уллас не обратил внимания на это мгновенное превращение безжалостного убийцы в заботливого целителя. Когда к советнику вернулась способность нормально мыслить, он набросился на Этасалоу:

— Вы остановили их! Вы говорили мне, что они будут драться насмерть! Эти преступники… эти подонки…

Короткая тирада завершилась энергичным взмахом руки. А потом советник потянулся к микрофону.

— Советник, я говорил о смерти… ну, чисто формально, — примирительно сказал Этасалоу. — А этого человека я сохранил, чтобы показать вам, насколько эффективно действует наш медперсонал. Вы уже увидели, что эти люди полностью готовы умереть ради вас — даже ради того, чтобы позабавить вас, в буквальном смысле слова. И тем не менее, они остаются людьми и потому действуют лучше, когда внедренным установкам не приходится преодолевать инстинкт выживания. Это превосходная возможность продемонстрировать вам, как мы усиливаем их стремление служить вам.

Часто моргая и пошевеливая пальцами, Уллас обдумывал слова командора. Постепенно его рука отодвинулась от микрофона. Советник взглянул через плечо на парящие в воздухе электромобили, потом смерил Этасалоу взглядом водянистых глаз. Этасалоу подумал про себя, что лицо советника вообще лишено какого бы то ни было выражения. И все же он чувствовал, что Уллас сожалеет о том, что не может сейчас спустить с привязи своих Помощников. Уллас обратился к Этасалоу:

— Посмотрим, командор. Я не забуду этого инцидента. Слово, данное мне, — это вам не пустой звук. А теперь показывайте, ради чего вы решились оскорбить меня.

Этасалоу повел советника прямиком в лабораторию.

Как только они вступили в сверкающий белый мир, Этасалоу ощутил подъем духа. Он наслаждался вниманием своих техников и совершенной красотой своей империи.

Да. Это — корни империи. Более того. Это то, что сделает его равным богам.

Нетерпеливое бормотание Улласа заставило командора вернуться к настоящему. Он подвел своего гостя к черной колонне высотой чуть больше четырех футов и с основанием в два квадратных фута. Легкий щелчок выключателя привел в действие головидеоэкран. Внутри колонны обнаружился человеческий мозг, словно висящий в воздухе.

Подав знак техникам, Этасалоу принялся объяснять:

— Объем человеческого мозга приблизительно равен одной кварте, советник. Вот из этого-то небольшого, но важного комка плоти и исходит все, что нам известно о красоте, низости, мудрости, глупости и прочих общих понятиях. Позвольте мне теперь намекнуть о значительности того, что я вкладываю в наш союз. Под моим руководством эти ученые установили, что сто биллионов нейронов мозга взаимодействуют друг с другом через сто триллионов синаптических связей. Умножьте теперь это на возможность существования сильных и слабых синапсов, равно как и на другие проявления силы и слабости. Представляете себе это безграничное количество?

— Вы заявляли, что способны контролировать человеческое сознание, — бесстрастно откликнулся Уллас. — Арифметика меня не интересует.

— Это поможет оценить достижения, если…

Этасалоу не договорил. Уллас весьма рассеянно разглядывал размещенный в колонне пульсирующий мозг. Подавив приступ раздражения, Этасалоу предпринял еще одну попытку.

— Мы пока что не можем создавать мысли. Пока что. Но зато нам под силу проследить некоторые — не все — синаптические связи.

Командор прикоснулся к другому выключателю. Десятки головидеоэкранов, укрепленных на стене, разом вспыхнули, и на них появился ряд последовательных изображений: результатов послойного электронного сканирования мозга.

— Мы помещаем перестраиваемых кандидатов в определенные стимулирующие ситуации. Мы используем для этого наркотики, гипноз, фильмы и подлинные события, порождающие мысленный отклик. Мозг вполне можно обмануть при помощи произвольно вызванных образов.

Еще один щелчок выключателя, и картинки на экранах внезапно ожили. На некоторых из них возникло и заметалось некое подобие искр. Другие же остались неподвижными. Этасалоу продолжал:

— Этот мозг был изучен в тот момент, когда его загипнотизированный владелец был уверен, что видит смерть своего друга. А теперь, взгляните вот на это.

Еще один щелчок. Экраны по-прежнему изображали те же самые части мозга. Этасалоу быстро указал на другие области.

— Вот это — реакция того же самого человека, все еще находящегося под гипнозом, на ту же самую сцену. Однако реакция изменилась — здесь, здесь и вот здесь, — и мы получили сильный отклик вот в этой секции, которая прежде вообще не была задействована. Различие очень простое: в первом случае смерть не была ничем приукрашена, а во втором субъекту сказали, что его друг умирает с честью и славой, за дело, которому он предан всем сердцем.

Прервавшись на миг, командор оценивающе взглянул на Улласа, ожидая увидеть на его лице благоговейный страх и восхищение. Вместо этого оказалось, что Уллас вообще отвернулся от экранов. Советник озирал лабораторию с видом человека, терзаемого скукой.

Этасалоу заставил себя вернуться к объяснениям. На лице его при этом невольно возникло выражение, какое бывает у мелкого торговца, предпринимающего последнюю попытку все-таки всучить покупателю товар.

— А вот абсолютное доказательство достижений нашей команды, советник. Если вы на минутку взглянете на этот экран… Пожалуйста.

Уллас неспешно соизволил выполнить просьбу командора. Этасалоу едва сдержался, чтобы не заскрежетать зубами.

— Вот это — гипокамп. На этой картинке красная область указывает на усиление кровотока. Это говорит нам, что субъект о чем-то вспоминает. В данном конкретном случае он вспоминает искусственно вызванное событие, созданное нами. Теперь — это важно, — обратите, пожалуйста, внимание на височные доли, которые также задействованы. Видите? Вот здесь и здесь. Отлично.

Этасалоу еще раз прикоснулся к переключателю экранов. Появившаяся картинка на первый взгляд казалась точно такой же.

— Вот это — мозг того же самого субъекта, исследованный после сеанса обычного гипноза. Мои техники создали у субъекта то же самое «воспоминание». Но видите, что произошло? В данный момент субъект отчетливо «помнит» о событии, о котором его расспрашивают. Но он лжет. Не намеренно, конечно. Он говорит именно то, что ему задано «помнить». Его мозг знает, что это не является правдой. Посмотрите: гипокамп так же активен, как прежде. А теперь посмотрите на височные доли. Они полностью бездействуют.

Захваченный волшебством этого достижения, Этасалоу раскинул руки, словно желая заключить экран в объятия.

— Мы создаем безукоризненные воспоминания. Даже мозг субъекта не в силах распознать отличия.

Уллас подергал себя за ухо.

— Любопытно. А для чего это нужно?

— Затем, советник, чтобы ввести эти сведения в компьютерный банк данных. Мы фиксируем все результаты. И сегодня мы можем с достаточной точностью воспроизвести любую выбранную нами схему. Мы создаем расу людей, которые будут стремиться жить в полном соответствии с любыми обстоятельствами, предписанными их лидерами. Перестроенные люди, готовые сражаться друг с другом по вашему приказу, были преобразованы таким образом, что теперь высшая радость для них — это повиновение вам.

Повернувшись спиной к стене с экранами, Уллас заявил:

— Это долг каждого жителя Хайре: верить, что его величайшая радость заключается в повиновении мне, командор. Судя по данному вами описанию конечного результата, полученного с такими затратами, ваша технология — не более чем вспомогательное средство для корректирования поведения и обеспечения должной дисциплины. Эти люди дрались друг с другом потому, что знали, что в противном случае я велел бы их казнить. При всем своем почтении к Люмину и к знаниям, которыми снабжает нас религия, я вижу, что это — всего лишь научная технология для выработки правильного поведения. Можно назвать его верностью.

— Мои войска никогда не станут выражать недовольства. Или увиливать от своих обязанностей. Или бунтовать.

Последнее утверждение страдало излишней категоричностью, но Этасалоу был раздражен до последней крайности. Он увидел, что Уллас быстро сощурился, и приготовился к поединку воль — возможно, грозящему губительными последствиями.

Но, к удивлению Этасалоу, Уллас пошел на попятный.

— Это очень важное уточнение. Жизнь станет намного проще, если каждый будет исполнять свой долг без лишних вопросов.

Советник полуобернулся, потом взглянул через плечо на Этасалоу.

— Вы можете перестроить все население?

— Дайте только срок. Два года назад максимум, чего нам удавалось добиться — это создать человека, соответствующего строго определенным параметрам. А теперь, как вы могли видеть, мы можем задавать куда более широкие рамки.

Этасалоу шагнул поближе к советнику и понизил голос.

— Вы будете править планетами, где целью каждого мужчины, женщины и ребенка будет доставить вам удовольствие.

Уллас взглянул в глаза Этасалоу. Он тоже заговорил тише. И в голосе его звучала подозрительность.

— А вы, сударь? Как насчет вас? Ваши амбиции подобны тучам, командор. Они перекатываются и вздымаются у нас над головами, от горизонта до горизонта, и становятся тем непонятнее, чем больше вы их выставляете напоказ. Так какой же будет цена вашего дара?

— Не больше той, которую мы уже обсуждали. Я стремлюсь определить, каким может стать человечество. Может и должно. Только дурак не увидит, что кто-то предназначен для того, чтобы властвовать. Прочие же должны выполнять то, что им приказывают. А мы — те, кто способен решать, что является хорошим и правильным, — должны иметь возможность творить. Нынешний император не имеет ни дальновидности, ни цели. Его империя рушится. Его первенец слаб, как вода, а двое младших сыновей еще слабее. Я же хочу работать с человеком, способным создать передовую, единую расу людей. Я уверен, что вы — именно этот человек. А какова цена? Помогите мне помочь вам править этим обществом.

Уллас кивнул. Двое мужчин обменялись пристальными взглядами — такими долгими и похожими, что это заметили даже работники лаборатории. Боковым зрением Этасалоу ухватил, что они беспокойно заерзали, придвигаясь поближе друг к другу. Неразборчивый шепот, которым они обменялись, напоминал чириканье испуганных птиц. Уллас произнес:

— Мощь, которую мы здесь обсуждали, может скомпрометировать одного человека.

Этасалоу выразил согласие, потом перевел разговор на более удобную почву.

— Я говорил вам о моральном состоянии нашего персонала. Пожалуйста, советник, пройдемте сюда. Разрешите, я покажу вам, почему ваши люди будут сражаться за вас, как никто другой не станет. Или не сможет.

Снова овладев ситуацией, Этасалоу вывел гостя из лаборатории в коридор. Энергично шагая, он быстро преодолел несколько длинных лестничных пролетов. Добравшись до верха, командор с удивлением обнаружил, что Уллас не только не отстал от него, но даже и не запыхался.

Они вошли в медицинский блок. Этасалоу взмахом руки указал на двойные ряды прозрачных пластиковых куполов. Точнее, они больше походили на трубы, разрезанные пополам и установленные поверх прямоугольных цоколей из нержавеющей стали — примерно футов четырех в длину, двух в высоту и одного в ширину. Эти цоколи покоились на четырех крепких ножках, а с одной из длинных сторон к каждому из них тянулись разноцветные трубочки разного диаметра. Купола возвышались над цоколями примерно на два фута.

Уллас искоса взглянул на сверкание белой эмали и полированной стали.

— Что это? Выставка образцов? Мозги? Я не любитель подобных кошмаров, Этасалоу. И не испытываю ни малейшей потребности созерцать эти грязные подробности ваших экспериментов.

— Они и не обязаны выглядеть чудесно. Взгляните сюда, советник. В этой комнате заключено будущее.

Уллас неохотно подошел поближе. Заглянув внутрь купола, советник судорожно сглотнул и хрипло выдохнул:

— Это похоже… похоже на медицинский муляж. На часть ноги.

— Именно.

Гордость Этасалоу преодолела его воспитанность.

— Это основные части ноги, сделанные из пластика. Мы называем подобные вещи построением. На их поверхность наносится слой клеток, в которых воссоздаются нервы, кости, кровеносные сосуды — все. По мере того, как клетки размножаются, пластик разлагается. К тому моменту, как пластик окончательно становится бесполезен, мышечная ткань уже практически сформирована и может поддерживать себя, пребывая в питательной среде. Вы обратили внимание на трубки? Через них мы поставляем питательные вещества и удаляем отходы жизнедеятельности. Взгляните на этот бак. Это рука. Видите, как она развивается? Вот взгляните, уже начинают расти ногти. А вот формирующиеся мышцы. И кости, вот и вот.

Уллас попятился. Обычно бледное лицо советника сделалось теперь желтым, словно застывший воск. На висках и на горле пульсировали набухшие жилки. Правое веко подергивалось от нервного тика. Советник с трудом выдавил из себя одно-единственное слово:

— Отторжение?

— Клетки берутся у пациента. По сути, это копирование. Мы уже стоим на пороге воспроизведения внутренних органов. А впереди виднеется перспектива самовоспроизведения.

Застывшие черты советника понемногу начали оттаивать. Уллас потер подбородок.

— На что вы намекаете?

— Продление жизни. Люди — избранные люди — могут выращивать для себя новые органы. Их собственные органы, не трансплантаты. Через несколько лет мы научимся выращивать новую кожу на полимерных субстратах. Ведь что такое кожа, как не самый большой наш орган? Если мы сможем при малейшей необходимости создавать новые органы, заменяя износившиеся или больные части тела…

Этасалоу позволил неоконченной фразе повиснуть в воздухе, оставив простор для воображения Улласа — пусть додумывает сам.

— Вечная молодость! — восхитился Уллас.

— Мы не можем обратить процесс старения вспять, — осадил его Этасалоу. — И я не думаю, что это когда-либо станет возможным. Регенерированные органы будут соответствовать возрасту пациента. Они, конечно же, будут не старше, но, к сожалению, и не моложе. Мы всего лишь ученые, а не волшебники.

Но своеобразный юмор командора ничуть не обескуражил Улласа.

— И насколько вы к этому приблизились? Хотя неважно. Вы должны работать напряженнее. Быстрее. Каждый потерянный день невосполним.

Внезапно советник умолк и наклонился к Этасалоу, едва не коснувшись его.

— Кому еще об этом известно? Об экспериментах над мозгом? О работе по продлению жизни?

— Император Халиб знает о моих ранних достижениях в области перестройки сознания. О проекте регенерации не знает никто, кроме моих людей.

— Уменьшите их число. Хотя нет, не надо. Поступайте по своему усмотрению, как сочтете нужным. Результаты, Этасалоу. Нам нужны результаты. И быстро.

— Мы сделаем все, что в наших силах, советник. — Этасалоу поклонился, чтобы получше скрыть охватившее его ощущение триумфа. Когда он выпрямился, Уллас уже повернулся, чтобы уйти. Скрипнув зубами, Этасалоу заспешил следом, пообещав себе, что Уллас сполна расплатится за свою грубость, когда придет срок. А ведь терпение считается добродетелью. Впрочем, это вопрос спорный. Как, впрочем, и все так называемые добродетели. Но терпение, несомненно, необходимо.

Погруженный в собственные мысли Уллас молчал до тех пор, пока они не спустились вниз и не вышли под полуденное небо. Остановившись, советник огляделся, дабы убедиться, что их никто не может подслушать, затем решительно произнес:

— Вчера до меня дошла кое-какая информация, которая может заинтересовать вас. Она касается двух вещей. Во-первых, на моей планете гостит сын императора. Он здесь инкогнито. Я терплю его присутствие, поскольку он может оказаться удобным противовесом для моего сына, находящегося сейчас на Атике. Принц Дафанил входит в руководство Хайренской Культурной Братской Группы. Халиб вполне способен восстановить древнюю практику использования КБГ в качестве заложников. Халиб не знает, что мой сын с радостью пойдет на смерть, если будет знать, что это нужно для блага династии. А принц Дафанил на такое не способен и потому является особенно ценным страховым полисом. Во всех же прочих отношениях он совершенно бесполезен. Поскольку я помогаю ему веселиться в свое удовольствие, принц считает меня другом. Я же думаю так: переворот, возглавленный собственным сыном императора, может произойти гораздо спокойнее, чем если бы его устроил кто-нибудь со стороны. Если Дафанила должным образом преобразовать при помощи вашей технологии, он станет продолжением моей личности. Когда вы доведете до совершенства вашу технику самовоспроизведения, я смогу править через него до тех пор, пока он будет находиться в приличном состоянии, а когда он состарится, его можно будет заменить на другую марионетку. Я получу все выгоды императорской власти, не неся при этом никакой ответственности. В должный момент Дафанил окажется у меня в руках. А вы позаботитесь об его обработке.

— Блестящий план! — согласился Этасалоу. Действительно, эти сведения могут оказаться весьма полезны. Идея Улласа использовать принца была не лишена достоинств. Этасалоу погрузился в ее обдумывание и невольно вздрогнул, поняв, что Уллас снова обращается к нему.

— …зная, как для вас важна ваша семья. Я и сам лишь недавно узнал о ее присутствии.

— Прощу прощения, советник, — о ком вы говорите?

— О вашей племяннице. Враче. По имени Нэн Бахальт. Она переведена сюда, на Хайре, по линии Люмина. — Уллас умолк и склонил голову набок. — Что-то не так, командор? Ведь эта женщина — ваша племянница, верно? Мне так сказали.

Грохот крови в ушах едва не оглушил Этасалоу. Командора бросило в жар. Речь шла о женщине, предавшей его семью. Предавшей его самого. И ради кого — ради нечистокровки! Хуже того — ради Стрелка, ради человека, повинного в том, что ему, Этасалоу, пришлось искать убежища на этой безлунной паршивой планетке.

— Отдайте ее мне! — прохрипел Этасалоу. Впрочем, командор тут же осознал свою ошибку и поправился: — Она не просто член моей семьи. Она — блестящий исследователь. Мне непременно нужно заполучить ее в свой штат.

— Это следует обсудить с официальными лицами Люмина, — с намеренной неторопливостью отозвался Уллас. — Поймите, вы — вероотступник. А я — нет. Я не могу — и не стану — оскорблять религию.

Этасалоу скривил лицо в улыбке.

— Вы, несомненно, правы. В своем нетерпении я пожелал лишнего. На самом деле лучше, если доктор Бахальт не будет знать, что мне известно об ее присутствии. А я был бы рад побольше узнать о ней — скажем, как устроилась моя племянница, как себя чувствует…

— Полагаю, с ней все в порядке, — улыбнулся Уллас. — Ну так когда вы сможете начать работу над халибовским отродьем?

Этасалоу покачал головой.

— Только не сейчас.

Челюсть Улласа поползла вперед, но Этасалоу твердо повторил:

— У нас всего несколько ученых, и мы и так работаем на пределе.

На лице Улласа отразились вожделение и недовольство. Затем советник сделался задумчив.

— Я могу позволить себе некоторое промедление. Мой сын должен вернуться в этом году. Неплохо будет, если мы сможем сохранить его жизнь и не станем подвергать опасности мои цели.

С этими словами он развернулся и двинулся прочь, высоко задирая колени и вытянув голову вперед.

Этасалоу же, держась так прямо, словно он проглотил шомпол, вернулся в здание. Командора одолевали беспорядочные мечты о мести. Но постепенно месть отошла в сторону, уступив место другим мыслям.

Лэннет бежал от суда. Он? Любимчик императора? Бежал? Или ему помогли бежать? Нэн Бахальт, любовницу Лэннета, отправили на Хайре. Совпадение? Этасалоу откашлялся и сплюнул на пол.

Присутствие Нэн Бахальт могло означать только одно.

Капитан Лэннет вскоре явится на Хайре — либо он уже здесь.

Император Халиб, искусный игрок. Продвинул королеву вперед, а офицера оставил в засаде. Неверный ход, император. Досадная ошибка.

Этасалоу рассмеялся и потряс кулаком. Он снова вышел на улицу, с удовольствием набрал полную грудь воздуха и оглядел безлюдную дорожку, уходящую от здания, и пустынные склоны зеленых холмов Фолз. Командор снова рассмеялся. Перед этой захудалой планеткой открывалось недурное будущее.

Глава 12 ▼▼▼

На следующее утро после встречи с Бетаком Лэннет проснулся задолго до рассвета. Наскоро позавтракав, они с Джаркой вышли наружу, во тьму — настолько плотную, что Лэннет готов был поклясться, он ее осязает. Тащась позади Джарки, Лэннет сперва уверял себя, что спотыкается он на самом деле из-за незнания дороги, а вовсе не из-за слабости его ночного зрения, сильно уступающего зрению его проводника. Но после второго столкновения с деревом Лэннет попросту решил отказаться от подобных сопоставлений.

Рассвету обрадовались все. Даже Джарка почувствовал себя свободнее и прибавил шагу. Они преодолели значительное расстояние, двигаясь все время вверх по склону.

Горы Марноффар, располагавшиеся на юго-западе Голифара, были довольно древними, и миллионы лет сгладили горные склоны, сделав их пологими. Склоны эти были покрыты густыми лесами. Двигаясь под их прикрытием, можно было не бояться наблюдения с воздуха. Более высокие деревья раскидывали пышные ветви, стараясь заполучить как можно больше солнечного света. Все, до чего они не успевали дотянуться, тут же перехватывалось следующим ярусом растительности. Растения нижнего яруса были низкорослыми и тощими. Ветки у них начинались от самого низа ствола, а их листья, трепетавшие при малейшем дыхании ветерка, словно двигались в постоянном поиске жизнедающего света. Ни инфракрасные детекторы, ни наилучшие оптические приборы не смогли бы пробиться сквозь этот многослойный полог.

Когда они впервые остановились на привал, Лэннет сделал изрядный глоток из своей фляги, а потом отпустил замечание насчет безопасности тропы. Джарка, вытирая губы, отстегнул от пояса небольшую пластиковую коробочку и протянул ее Лэннету.

— Современные воздушные шпионы снабжаются радаром, проникающим под кроны и способным засечь движение. Когда мы об этомуслышали, сперва нас это не обеспокоило. В конце концов, здесь повсюду постоянно шныряют животные. Но оказалось, что люди двигаются совсем не так, как звери. Радар запрограммирован на поиск объектов, равномерно передвигающихся в одном направлении. Если он засекает незарегистрированное присутствие человека, он сразу же сигнализирует Помощникам, а те отправляются проверить, в чем тут дело. А эта коробка — детектор радара. Если он запищит, мы остановимся. Пока молчит — можно идти.

Лэннет скептически изучил коробку.

— А хоть кого-то засекали радаром?

— А с чего бы, по-твоему, мы таскали эти детекторы? Один раз застукали десятерых, и во второй раз — четверых. Это произошло давно, когда наша организация только-только возникла.

Лэннет вернул детектор владельцу.

— И что, вы все с ними ходите?

— Когда покидаем лагерь — да. Ты, главное, запомни одно: не шевелись. Пока ты стоишь — ты невидим.

— Да я и не возражаю.

Джарка хмыкнул и поднялся на ноги. Лэннет последовал его примеру. Этот короткий смешок заставил капитана подумать, что он впервые сделал нечто такое, что заставило Джарку обращаться с ним как с человеком, с которым можно сработаться.

Восемь часов спустя, взмокнув от пота, двое путников добрались до учебного лагеря Свободных. Долговязый мужчина, одетый в великоватую для него камуфляжную форму и поношенные ботинки, наблюдал, как преодолевают они последние несколько ярдов. Он тепло поздоровался с Джаркой. Потом протянул руку Лэннету, обратившись к нему как к Вэлу Борди, и Лэннет слегка замешкался — он еще не сжился до конца со своим новым именем. Они пожали друг другу руки, и мужчина сообщил:

— Меня зовут Сул. Это, конечно, не настоящее имя, но и вас, я так думаю, на самом деле зовут не Вэлом. Ну да неважно. Имен у нас полно. А вот чего не хватает — это обученности. Бетак сказал, что вы можете нам помочь.

— Возможно. — Взгляд Лэннета был устремлен мимо Сула. — Какова общая численность Свободных? Вооружение? Опыт? Как налажено снабжение? Есть у вас медперсонал и соответствующее оборудование?

Капитан взглянул в глаза Сулу.

— Чему именно вы желаете обучиться?

Покраснев, Сул вскинул голову.

— Вы, как я погляжу, времени зря не теряете? Отлично. Общая численность наших сторонников — не ваше дело. Все, что вам полагается знать, так это что Бетак — очень основательный человек. Он много лет трудился над созданием сопротивления и все это время успешно дурачил и императора, и Улласа. В Лискерте и в других городах у нас есть свои люди, готовые присоединиться к нам в любой момент, как только мы нападем на их город. Другие люди снабжают нас информацией. Этот лагерь — ось, вокруг которой все вращается. Нас здесь сорок: тридцать два мужчины и восемь женщин. Каждый умеет работать со щитом и копьем. Каждый умеет обращаться с мечом и ножом. Мы изготавливаем новое оружие, и с каждым днем у нас его все больше. Чего вы здесь не найдете, так это оружия трусов — всякой там стрелковой дряни. Мы вынуждены использовать неожиданность и обман, потому что мы слабы, но мы не нарушаем законов Прародителя.

Последнюю часть этой речи Лэннет выслушал с таким цинизмом, какого и сам от себя не ожидал. Он перебил Сула.

— Хочется надеяться, что Помощники так же щепетильны, как вы. Но насколько я знаю, у них имеются пушки.

— Всего пять, и из них только две — на Голифаре. И вам не хуже моего должно быть известно, что эти орудия мало пригодны для использования против войск, которые действуют врассыпную.

Лэннет кивнул, и Сул продолжил:

— Мы собрались сюда из четырех различных пунктов сбора. Наши медики — бывшие последователи Люмина, новообращенные. Они принесли все оборудование, какое только могли забрать с собой. Это не слишком много, но мы добудем еще. Люди у нас первоклассные, — Сул на мгновение умолк, и его челюсть снова подалась вперед. — Мы намерены освободить Хайре. Не завтра, и не послезавтра, но когда-нибудь такой день непременно настанет. А нынешняя наша тактика: нанеси удар и скройся. Нужно, чтобы люди знали, что Уллас и его проклятые Помощники не неуязвимы, что их тоже можно прижучить.

— Вы понимаете, к чему это приведет?

— Вы имеете в виду усиление репрессий? Конечно. Но эти репрессии заставят людей присоединяться к нам.

— И стучать на вас. Кроме того, большая разница, когда люди просто знают, что они могут пострадать, и когда они видят, что ответственность за это лежит на вас. Мне приходилось слышать об Улласе. Он разорвет ваших людей на части.

На открытом лице Сула явственно отразились страдание и решимость.

— У нас нет другого выбора.

— Это верно. Нет. Раз начав, теперь вы должны идти до конца. Надеюсь, это понимают все в вашей организации.

— Не бойтесь. Я могу поручиться…

— К черту ваши ручательства. Вы прячетесь тут, в лесу, играете в солдатиков и шпионите за людьми, которым совершенно нечего вас бояться. Я слыхал, что все подвиги вашего сопротивления — это пара взорванных мелких электростанций и несколько разрисованных стен. Это не сопротивление, а детские шалости. Я научу вас, как следует организовывать настоящее сопротивление. А Уллас в ответ покажет вам, что такое настоящая война. Тогда кое-кто из ваших людей захочет пойти на попятный. Поэтому вы должны немедленно начать выяснять всю подноготную каждой живой души, находящейся в этом лагере. Полностью, от и до. И только после этого мы поговорим о доверии. Я не намерен умирать за ваше дело — можете зарубить это себе на носу.

— Я смотрю, вы человек хладнокровный, а? — насмешливо поинтересовался Сул. — Сразу беретесь за работу. Бетак прислал нам действующую модель.

Теперь настала очередь Лэннета краснеть. У него даже шея вспыхнула. Капитан негромко произнес:

— Мне кажется, Сул, вы хороший человек. Но я не думаю, что вы на самом деле понимаете, во что ввязались. И не стоит судить меня поспешно. А теперь — где я буду работать?

Сул показал ему дорогу. Джарка пристроился за ними, но Лэннет успел заметить, что тот выглядит хмурым и обеспокоенным. Капитану очень хотелось бы объяснить хайренцу причины своей суровости. Потом Лэннет вспомнил о своем отце, который тоже был солдатом. Капитан редко вспоминал о нем, но сейчас ему пришли на ум слова отца: «Если командир объясняет свои поступки после победы — это называется хвастовством. Если после поражения — оправданиями. Так что не стоит суетиться».

Лэннет не был уверен, что это высказывание подходит для всех случаев, но он давным-давно усвоил, что первое, чему должен научиться хороший боец, — это повиновению, а люди не слишком-то спешат повиноваться тому, с кем они считают возможным спорить. Если Свободные желают сделаться эффективной боевой силой, им придется научиться дисциплине. А кому-то придется стать командиром, чьи приказы не обсуждаются.

Остаток дня и вечер Лэннет посвятил общению с людьми и изучению окрестностей лагеря. Сул вывесил расписание движения воздушных шпионов, лишний раз напомнив всем, что следует прятаться, когда такая штука пролетает над головой. Эти шпионы были еще одной проблемой. Они прочесывали горы по выбираемым наугад маршрутам. Сул улучшил эффект двухслойного полога, разместив большую часть лагеря под землей. Учебные помещения, спальни, столовая, медпункт и склады — все это располагалось в бункерах, соединенных между собой туннелями — достаточно высокими, чтобы там без затруднений мог пройти человек среднего роста. Сул с гордостью подчеркнул, что деревья для строительства были срублены далеко от лагеря и сплавлены по ручью, а уже от ручья перетащены сюда.

Насколько Лэннета восхитила изобретательность, с которой было обустроено жилье, настолько он был разочарован, когда снова выбрался наружу. Капитан решил, что он никогда не стал бы отступать в этот комплекс. Он как-нибудь приспособится и сможет работать здесь, но он никогда не станет здесь сражаться.

На следующий день Лэннет отправился на разведку. И снова он мысленно поаплодировал инстинктам Сула. Лагерь располагался на округлой горе, всего на несколько футов возвышающейся над соседними. И все же этого оказалось достаточно, чтобы вершина господствовала над окрестностями, и из нее получился прекрасно замаскированный наблюдательный пункт. Даже с самого безопасного направления — с юга — она была хорошо защищена от посторонних наблюдателей. Сам же лагерь был обращен на север, в сторону столицы, Лискерты. Любой, кто двигался бы с той стороны, скорее всего воспользовался бы тропой, по которой сюда пришли Джарка и Лэннет. А эта тропа просматривалась на несколько миль. Сул показал Лэннету несколько удобных прогалин, оставшихся после лесного пожара. Впрочем, капитан запомнил их еще тогда, когда шел к лагерю. Сул сказал:

— После пожара на тропе образовалась прогалина. А по сторонам там очень крутые и ненадежные склоны. Любому, кто будет идти оттуда, придется пройти через открытое пространство или ползти в обход. Мы там развешали на деревьях акустические детекторы — просто на всякий случай — и еще несколько штук закопали на прогалине. Если Помощники хотя бы заподозрят, что мы находимся в этом районе, с них станется заявиться ночью.

— А как насчет патрулей?

Тут Сула опередил Джарка.

— Они проходят над лагерем. Мы знаем, когда они приближаются, и прячемся в укрытия. Они ничего не видят.

— А патрули никогда не интересовались домом Бетака? Зачем он вообще нужен?

И снова ответил Джарка.

— Бетак занимает в штате советника должность управляющего лесами. Этот дом — своего рода охотничья сторожка, и в то же время — учебный центр экологов. Кроме того, там же находится штаб-квартира голифарского туристского клуба. Для нас это просто идеальный вариант. Мы можем беспрепятственно проводить через этот пункт большое количество людей, и на совершенно законных основаниях — отправляя их якобы в пеший поход, или на охоту, или еще что-нибудь в этом духе.

— А как насчет настоящих отдыхающих? Что вы говорите им?

— Иногда некоторые маршруты оказываются закрыты. Бетак говорит туристам, что они поставлены на профилактику. Ни у кого никаких вопросов не возникает. А каждый, кто отдыхает на природе, должен носить при себе постоянно действующий радиомаяк.

— А как насчет тех, кто все-таки поднимается сюда?

Сул пожал плечами и усмехнулся.

— Мы их заворачиваем. Или оставляем сидеть там, где сидят. Или заранее внедряем в группу своего проводника. Улласовские методы контроля довольно надежны, но все-таки не совершенны.

— Запомните это. Мы должны использовать любые недостатки.

Позднее, когда Лэннет остался один, ему снова пришла на ум мысль о недостатках. Ему припомнился свет, проникающий сквозь стену односторонней камеры — свет, которого ему не полагалось видеть. Это было недостатком — просчетом, — но этот недостаток оказался бесполезен для него. Поразмыслив еще немного, Лэннет решил, что это все же был своего рода урок: даже бросающаяся в глаза ошибка противника не всегда дает тебе преимущество. Как говорили наставники, на восемьдесят процентов игра зависит от контроля. Заботься о том, чтобы всегда контролировать ситуацию.

Контроль. Игра.

Наставники. Они отправили его сюда. Ублюдки.

Утром третьего дня Лэннет собрал всех свободных от вахты обитателей лагеря. В результате образовалась толпа из тридцати человек, смеющихся и весело переговаривающихся между собой. Когда Лэннет вышел к ним в сопровождении Джарки и Сула, собравшиеся выжидательно уставились на него. Если даже кто-то из них и заметил, что двое хайренцев выглядели хмурыми и обеспокоенными и старались держаться чуть в стороне от Лэннета, то он не обратил на это никакого внимания. Некоторые тут же шепотом сообщили друзьям, что новичок выглядит почти недружелюбно.

Лэннет подождал, глядя то на одного, то на другого Свободного, пока над толпой не повисла напряженная, настороженная тишина. Затем он произнес:

— В лагере наличествуют три офицера: мистер Сул, мистер Джарка и я. Отдание чести и обращение по всей форме в полевых условиях не требуется. Сегодня мистер Сул поделит вас на отделения. Тренировки и забота о своих подчиненных дадут возможность офицерам, назначенным из числа некадровых лиц, приобрести необходимый опыт. Те, кто не справится, будут понижены в звании.

Раздавшиеся со всех сторон возгласы возмущения слились в один недовольный гул. Какой-то высокий мускулистый мужчина поднялся на ноги.

— Что это за чертовщина, Сул? Мы пришли сюда не для того, чтобы играть в солдатики с…

— Вы только и знаете, что играть в солдатики.

Лицо Лэннета осталось таким же бесстрастным, но капитан добавил в свой голос металла: этот командирский тон был выработан многолетней практикой парадов и боев. Высокий мужчина покачнулся. Неоконченная жалоба так и повисла в воздухе. Лэннет же продолжил:

— Мы выступаем против Помощников Улласа. Мы намереваемся злить их. Сбивать их с толку. Причинять им вред. Убивать их. Сперва — как отдельные жертвы, поодиночке. Когда мы станем сильнее, мы примемся убивать их отделениями. Потом взводами. И так до тех пор, пока они не дрогнут и не капитулируют. Или пока не присоединятся к нам. Мы не сможем добиться этого, малюя лозунги на стенах или взрывая трансформаторы и вынуждая несколько сотен человек часок-другой обходиться без любимого стереовизора. Все вы прячетесь в этих горах потому, что Уллас швырнет любого из вас в лабораторию Этасалоу, попадись вы ему в руки. Кто-нибудь из вас представляет себе, что он делает с пленниками?

Никто не ответил. Лэннет помрачнел. Он понял, что сейчас все эти люди готовы презирать любого, кто пойдет на сотрудничество с ним. Капитан указал на одну из женщин.

— Вы. Что вы слыхали об этом?

Женщина огляделась по сторонам в поисках поддержки. Один из ее приятелей отвел глаза. Второй пожал плечами. Гневно раздувая ноздри, женщина снова взглянула в лицо Лэннету.

— Их пытают, — сказала она.

— Неверно. Этасалоу вполне способен воспользоваться пытками для получения сведений. Он использует боль для достижения своих целей. Это просто один из методов, и если Этасалоу потребуется изувечить или ослепить кого-нибудь из вас, он пойдет на это, не раздумывая. Но у него есть для нас применение получше. После того, как его ученые закончат копаться в ваших мозгах, вы пойдете в бой с одной-единственной мыслью: любой ценой выполнить полученный приказ. А когда бой закончится, вы — если выживете — вернетесь в казарму, чтобы тренироваться и ожидать следующего приказа. Вы будете драться, потому что у вас не останется больше никаких чувств — ни страха, ни привязанностей, ни надежды. Вы не сможете сдаться в плен, даже если будете ранены. Ваш собственный разум убьет вас — просто ради того, чтобы вы ничего не выдали врагу.

— Что вы такое несете? — спросил другой мужчина. — Кто не сможет сдаться?

— Люди Этасалоу. Они сражаются насмерть. Победи или умри — для них это истина.

Женщина, на которую указывал Лэннет, вскочила.

— Вы говорите о наших родственниках! И твердите, что они всего лишь… всего лишь автоматы! Вы лжете! Никто не может сделать такого с человеком!

Глаза ее были полны мольбы.

— Я видел, что они делают. Ученые программируют ваш разум — в точности, как программируют компьютер, — поэтому в каждой конкретной ситуации вы реагируете именно так, как вам предписано реагировать. Люди с перестроенным сознанием не в силах помочь себе. А если они терпят поражение, они умирают. Они смотрят вам в глаза и кричат от ужаса, в который их вгоняет собственное сознание, — а потом умирают.

— Это безумие! — подал голос высокий мужчина, и несмотря на отрицание, звучащее в словах, на лице его отражался страх. — Нельзя сделать такое с человеком! Это невозможно!

— Вы не обязаны верить мне на слово. Когда мы столкнемся с войсками Этасалоу вплотную, вы все увидите сами.

— А какое все это имеет отношение к офицерам, отделениям и прочей дряни?! — выкрикнул еще какой-то мужчина.

— Я пришел сюда, чтобы научить вас, как нужно воевать, чтобы оставаться при этом в живых. Можете умирать, если вам угодно, но я не позволю вам тащить за собой других. До тех пор, пока вы не станете сработавшейся командой, вы вряд ли сумеете причинить сколько-нибудь серьезный вред настоящему боевому подразделению. Я не собираюсь готовить из вас зануд. Когда я закончу ваше обучение, вы будете лучшими бойцами, каких только когда-либо видала Хайре — умелыми, самостоятельными, неутомимыми машинами смерти. Убийства — вот чем подпитывается восстание. Вы просили меня об этом — и клянусь светом, я из вас сделаю бойцов!

Кто-то было попытался подать голос, но Лэннет подавил эту попытку в зародыше.

— Мы теряем учебное время. С этого мгновения у нас каждая секунда на счету. Сегодня мы начнем с основ фехтования. Десять минут.

Капитан развернулся и удалился, не обращая внимания на поднявшийся за его спиной яростный ропот. Похоже было, будто позади ворчит разозленное животное.

Лэннет усмехнулся про себя. Все шло отлично.

Глава 13 ▼▼▼

Лэннет стоял чуть впереди Джарки и Сула и наблюдал за бойцами, которые, выстроившись в две шеренги, отрабатывали блоки и удары. На самом деле — с некоторым сожалением подумал капитан, — он был всего лишь рядом с этими двумя, а не вместе с ними. Он бросил через плечо:

— Вы говорили, что ваши медики — из Люмина, и назвали их новообращенными. Почему?

Сул с головой ушел в созерцание тренировки.

— Бойцы сопротивления верят во Взыскующего. Наш главный враг — советник Уллас. Наш социальный враг, если угодно, — это государственная религия, которая отказывает нам в свободе вероисповедания, навязывает нам культуру и даже пытается диктовать, что нам делать и чего не делать в сфере образования.

Лэннету до боли хотелось спросить о Нэн. Но человек по имени Вэл Борди не мог ничего знать о ней. И потому Лэннет не смел выдать, что они знакомы.

— Что же получается, вы говорите о другой теократии, которая должна заменить нынешнюю? И насколько давно вы знакомы с этими медиками? Насколько они хороши?

— Вон та женщина. — Сул кивком указал на одну из тренирующихся. — Одна из самых близких к нам людей. Она руководила младшим медперсоналом в самой большой больнице Лискерты. Наш врач — человек пожилой. Он сейчас внизу, в медпункте. Но мы не фанатики. Наше правительство будет оценивать людей по их заслугам, а не по привилегиям.

— С врачом я поговорю попозже. Сейчас мне нужно работать.

Лэннет постарался увести разговор в сторону, поскольку беседа на религиозные темы явно заставляла Сула чувствовать себя неудобно. Капитан задумался: а не превратится ли вскоре вопрос верований в трудноразрешимую проблему? Похоже, подобное происходило при каждом мятеже. Если в истории галактики Гомера и наличествовала какая-то закономерность, то она заключалась в том, что дети революции всегда заканчивали истреблением своих отцов. Но даже если религия для хайренцев — черная дыра, в которой отсутствует свобода выбора, его это не касается.

Повысив голос, Лэннет прервал беспорядочный лязг, каким сопровождалась проходившая без особого энтузиазма тренировка. Когда внимание всех присутствующих обратилось на капитана, Лэннет произнес:

— Вы грохочете, как джазовый оркестр из «Дома для Бестолкового». С этого момента извольте тренироваться с мечом добросовестно. Вы нащупываете друг друга, как влюбленные в темноте, — мне прямо неудобно на вас смотреть. До тех пор, пока мы не раздобудем для вас тупое оружие и доспехи с поддоспешниками, будем заниматься рукопашным боем. Вот вы — вы первая, — Лэннет указал на невысокую женщину и спросил, как ее зовут.

Глаза женщины расширились, и она выпалила:

— Трей. Я техник-связист. Я не умею…

Лэннет прервал ее протест.

— Положите меч и щит и выйдите из строя. Все остальные — подойдите поближе и смотрите.

Медленно и угрюмо повстанцы подтянулись к нему. Встав лицом к Трей, едва достававшей ему до плеча, Лэннет обратился через ее голову к стоящим полукругом зрителям:

— Первым делом запомните вот что: бой выигрывает умение мыслить. Сила вторична.

Капитан отступил на шаг, встал в боевую стойку и обратился к женщине:

— Вот ситуация — мы оба остались без оружия. Мы бежим навстречу друг другу. Я вижу, что вы безоружная женщина, и колеблюсь.

Чей-то приглушенный голос саркастично протянул:

— Вы? Как же, как же…

Трей, не в силах сдержать улыбку, отвернулась, а Лэннет стиснул зубы и продолжил, сделав вид, что он ничего не слышал:

— Вам нужно либо атаковать, либо ждать, что сделаю я. Что вы будете делать?

Не колеблясь ни мгновения, Трей прыгнула на него. Лэннет быстро присел, уклоняясь от удара, и ушел вправо. Прежде чем женщина восстановила равновесие, Лэннет уже принял прежнюю стойку.

— Удар кулаком, — сказал он. — Бейте прямо перед собой. Вкладывайте в удар силу всего тела. Если вы будете молотить руками так же, как сейчас, у вас появятся проблемы. Попробуйте еще раз. Если вы не слишком устали.

Трей снова метнулась вперед, ударив Лэннета правой рукой. Попутно она на удивление быстро пнула капитана в пах. Лэннет отступил, заблокировав удар предплечьем. Но все-таки отчасти пинок достиг своей цели, и внутренности капитана скрутила боль. Лэннет лишь надеялся, что он не скривился.

Трей явно отличалась находчивостью. Не осознав до конца, что ее пинок оказался недостаточно эффективным, она попыталась нанести еще один размашистый удар справа. Но поскольку в этот момент женщина нетвердо держалась на ногах, удар вышел слабеньким. Лэннет снова отбил его. От этого движения капитана снова пронзила боль, но это его не остановило — боевые навыки Лэннета были отточены почти до инстинктивного уровня. К тому моменту, как капитан вернулся в прежнюю стойку, боль уже утихла. И, тем не менее, Лэннет решил устроить короткий перерыв. Он сказал:

— Очень хорошо. Вы ухватили самую суть. Скорость так же важна, как сила, если не больше. Она позволяет добиться непредсказуемости. И что самое важное, вы думаете о том, как победить. Хотите попробовать еще раз?

Вытянув руки и согнув пальцы наподобие когтей, Трей с криком налетела на него. Лэннет вскинул руки на уровень лица, так, чтобы предплечья располагались параллельно телу и друг другу. Капитан подождал, пока Трей почти коснется его. А потом он резко развернулся вправо, отводя вытянутые руки женщины, но не уменьшая ее скорости, и пропустил Трей мимо себя. Со стороны их действия напоминали быстрый танец, где изящество было помножено на ярость. Прежде чем Трей успела затормозить, Лэннет уже оказался у нее за спиной и обхватил женщину за шею. Одновременно он крепко вцепился свободной рукой в ее запястье.

— Не дергайтесь, — сказал Лэннет. Он произнес это спокойно и негромко, но в голосе его звенела угроза. Глаза миниатюрной связистки расширились. Трей не выказывала страха, но оказалась не в состоянии совладать с потрясением и неуверенностью. Женщина застыла.

Кое-кто из повстанцев недовольно заворчал. Лэннет медленно повернулся, одновременно с этим передвинув Трей. Оказавшись лицом к группе, капитан снова заговорил с Трей. Его губы находились всего в нескольких дюймах от уха женщины; посторонний наблюдатель мог бы принять их позу за страстные объятия. Но интонации Лэннета разбивали это предположение вдребезги.

— Это удушающий захват. Если я на несколько секунд надавлю посильнее, вы потеряете сознание; еще несколько секунд, и вы умрете. Попытайтесь сопротивляться, и ваша шея будет сломана. Соотношение наших сил в данном случае роли не играет. Ясно?

— Да.

В голосе Трей смешались гнев и покорность. Впрочем, Лэннет был бы рад услышать и открытое неповиновение. Капитан отпустил Трей и быстро обошел ее. Оказавшись спиной к женщине, Лэннет опустился на колени и обратился к ней через плечо:

— Предположим, что ваш пинок достиг цели. Я чувствую себя примерно подобным образом. Но боль уже начинает униматься. Как только я опомнюсь, я двинусь на вас, — и я очень зол. Обхватите меня правой рукой за шею.

Трей не двинулась с места. Лэннет прикрикнул на нее:

— Ну! Или вы хотите постоянно быть жертвой?

Заново обозленная Трей, ничего не отвечая, наклонилась и обхватила капитана за шею, как он велел. Лэннет тем временем объяснял ей, что главная цель этого приема — перекрыть не доступ воздуха, а приток крови к головному мозгу. На мгновение Лэннету сделалось не по себе: ему показалось, что женщина может и вправду попытаться отключить его. Трей не стала этого делать, но когда она ослабила захват и отступила, капитан был уверен, что на лице ее написана зловредная задумчивость.

Лэннет обратился к группе:

— То, что вы видели, — это метафора. Слабый может победить сильного, но лишь в том случае, если он умеет думать — и если он правильно обучен. Захват, который мы продемонстрировали, — это именно то, что нам следует сделать с советником Улласом; мы отделим его голову от тела. Мы сделаем это так же, как слабый побеждает сильного. Для этого нам потребуется проворство, и умственное, и физическое. Когда на нас будут нападать, мы станем уклоняться от боя или отступать. Когда мы увидим брешь в доспехах противника, мы будем нападать, постоянно выискивая возможность отделить голову от тела. Пусть вас не беспокоит тот факт, что Трей не смогла причинить мне серьезного вреда. Поверьте: через несколько недель она сможет победить почти каждого мужчину, с которым встретится в бою.

— А как насчет нас? — подал голос тот самый высокий, худощавый мужчина, который во время собрания, выражая свое недовольство, пытался апеллировать к Сулу.

— Я не знаю, насколько хороша ваша подготовка. Но могу обещать, что она станет лучше.

— Дело не в этом. Мы видели, как вы помыкали Трей. А как насчет человека ваших габаритов? Есть ли у вас в запасе какой-нибудь прием на этот случай, чтобы продемонстрировать его нам?

Усмехнувшись, Лэннет развел руками.

— Я вовсе не помыкал ею. Я просто пытался объяснить ей суть дела.

Высокий, гибкий мужчина сделал несколько шагов вперед, отделившись от остальных.

— Это я и имел в виду. Вы должны объяснить суть дела и всем остальным.

Он сцепил пальцы, хрустнув костяшками.

Продолжая улыбаться, Лэннет произнес:

— Я не уверен, что по расписанию у нас еще осталось время на это. Чего конкретно вы хотите?

— Еще каких-нибудь приемов. Вы что, плохо слышите? Я не думал, что вы такой тугодум.

Теперь мужчина усмехался почти так же, как сам Лэннет. Большинство повстанцев тоже заулыбались, наслаждаясь этой стычкой и плохо скрываемой неохотой Лэннета. Мужчина сказал:

— Если это я наброшусь на вас, вы сможете объяснить нам, что я делаю неправильно?

— У нас действительно не хватает для этого ни времени, ни места. Я же говорил вам: учебное расписание — это очень важно.

— Ничего, это не займет много времени.

Лэннет знал, что этот человек проворен — это было заметно по тому, как тот двигался. Он был высоким и худощавым и обдумывал каждое свое действие, отчего казался неуклюжим и медлительным. Фактически он относился к тому типу людей, которые всегда напоминали Лэннету тяжелые машины, скопление рычагов и поршней. То, что на первый взгляд казалось тяжеловесностью, на самом деле было полным контролем собственной силы.

Более того, это был человек тренированный. Первое, что пришлось сделать Лэннету, это поднырнуть под его руку, уходя от удара в голову. Почти присев на корточки, капитан качнулся вперед, пытаясь врезаться плечом в приближающийся корпус. Но противник опередил его. Он остановился прежде, чем Лэннет осознал это, и первым знаком для капитана, свидетельствующим, что дело неладно, оказалось колено, впечатавшееся ему в скулу, а потом — в плечо. Удар развернул Лэннета, и капитан с силой врезался в ствол дерева. Как ни странно, это помогло Лэннету взять себя в руки.

Противник продолжал приближаться, спокойно и расчетливо. Он нанес мощный круговой удар ногой, который Лэннету едва удалось заблокировать, и сразу вслед за ним — прямой удар рукой в голову. Уже выбитый из колеи, Лэннет содрогнулся, и новая боль породила в нем вспышку яростной энергии. Это мгновение словно сосредоточило в себе все его неудачи, все рухнувшие надежды, и худощавый повстанец оказался самой удобной мишенью.

Подшагнув под удар ребром ладони, последовавший за прямым ударом, Лэннет всадил колено в пах противника. Сдавлено хрюкнув и побелев, повстанец отступил на шаг, — продолжая, однако, держать руки наизготовку. Лэннет притворился, будто намеревается пнуть противника в ногу, заставив того уклониться. В результате голова мужчины оказалась повернута, и кулак Лэннета врезался в незащищенную челюсть. Повстанец зашатался и отступил, Лэннет последовал за ним. Пока мужчина пытался восстановить равновесие, Лэннет сказал:

— Вы знаете кой-какие приемы, но совершенно не умеете их совмещать. После вашего удара коленом вам следовало тут же бить меня в основание шеи.

Словно желая продемонстрировать свое утверждение на деле, Лэннет нанес левой рукой обманный удар сверху вниз. А когда повстанец вскинул руки, пытаясь поставить блок, врезал ему в солнечное сплетение. Пока противник, шатаясь, хватал ртом воздух, Лэннет продолжал:

— Вы могли прикончить меня тем ударом. Вы промахнулись, потому что были слишком нетерпеливы. Вы действуете, не думая.

Горя гневом, Лэннет перенес вес на левую ногу и приготовился нанести круговой удар в нижний уровень — он наверняка сбил бы повстанца с ног.

Разбитая скула Лэннета горела. По лицу капитана текла кровь, и липкой неприятной лужицей скапливалась между воротником и шеей. От разворота изготовившейся для удара ноги снова заболели брюшные мышцы, пострадавшие от удара Трей. Внезапно гнев капитана переключился на другую мишень. В сознании его замелькали обрывки мыслей.

«Изгой. Поддельное имя, поддельная жизнь. Меня подставили.

Нэн.

Эти придурки. Безмозглые, не видавшие испытаний. Раздувшиеся от гордости. Смеются надо мной. Смеются. Боль. Хотят видеть, как меня унизят. Они хотели урок? Они его получат».

Бой был закончен. Точнее, должен был вот-вот закончиться. Но ярость все еще кипела в жилах Лэннета. Капитану так отчаянно хотелось отделать как следует стоящего перед ним человека, что у него звенело в ушах.

«Ошибка. Неверно».

Капитан слегка изменил направление удара, так, чтобы он лишь скользнул по ноге повстанца. Продолжая движение, Лэннет развернулся на месте и в завершение, не глядя, ударил локтем назад. Его противник застыл на месте — губы сжаты, глаза плотно зажмурены. Он открыл глаза лишь после того, как Лэннет взял его под локоть, помогая выпрямиться.

— Вы — очень опасный человек, друг мой, — сказал Лэннет. — Упорный. С обманчивой внешностью. Вы заставили меня до самого дна перетряхнуть мою котомку с запасом приемов. В следующий раз, работая с вами, я буду начеку. Как вас зовут?

— Реталла. В следующий раз я вас сделаю.

Это заявление прозвучало несколько неразборчиво, и, словно чтобы объяснить причины этого, Реталла сплюнул кровь изо рта.

Лэннет покачал головой.

— Нет, не сделаете. Когда-нибудь потом — может быть, если вы усвоите то, чему я могу вас научить. Но не в следующий раз. И даже еще через раз — вряд ли. Для этого вам придется потренироваться подольше.

Капитан улыбнулся и протянул руку.

— Может, будет лучше, если мы прибережем эти навыки для Помощников и не станем выяснять, кто из нас круче?

Реталла обдумал этот жест. Прежде чем он успел сформулировать ответ, рядом с ним оказалась женщина, которую звали Трей. Она встала между мужчинами, спиной к Лэннету, промокнула разбитые губы Реталлы носовым платком и негромко произнесла:

— Пусть будет так. Учись у него. Твоя очередь еще придет. А сейчас нам нужно работать вместе.

Лишь после того, как Трей замолчала, Реталла неохотно перевел взгляд с невозмутимого лица Лэннета на обеспокоенную женщину. Его черты тут же расслабились; ярость и боль растворились в более сильных чувствах. Наконец он снова взглянул на Лэннета. Скривившись, он пожал протянутую руку.

— А вы, случаем, не знаете какого-нибудь трюка, позволяющего убрать фонарь из-под глаза? А то вы скоро будете редким красавцем.

И он снова сплюнул кровь.

Трей незаметно передвинулась поближе к Реталле. Лэннет с трудом сдерживал смех: до чего же ловко она заставила своего друга отступить, еще и обставив все это таким образом, будто это его собственная идея.

Интересно, он хоть когда-нибудь поймет этих людей?

Трей и Реталла присоединились к своим товарищам. Лэннет отметил про себя, что повстанцы хмурятся, но в целом вроде бы готовы повиноваться. Капитан сказал:

— Через тридцать минут — марш-бросок. С полной выкладкой. Сбор здесь. Разойдись!

Когда повстанцы ушли, Джарка сказал:

— Вы бы чем-нибудь обработали ссадину.

Лэннет осторожно потрогал скулу.

— Да просто пропотею как следует, пока буду носиться по этим холмам, да и все.

Сул же беспокоился не о Лэннете.

— Вы довольно круто обошлись с Реталлой.

— Я позволил ему верить в то, во что он хотел верить. Честно говоря, я не думал, что он так быстро что-нибудь предпримет.

Сул ухитрился одновременно разинуть рот и гневно сверкнуть глазами.

— Так вы ожидали этого… этого цирка! Вы его спровоцировали!

Лэннет повернулся к Сулу, попутно скользнув холодным взглядом по Джарке.

— Он желал выяснить, кто тут будет командовать. Я знал, что он попытается справиться со мной — знал с той самой минуты, когда услышал, как требовательно он обращается к вам. А у нас здесь не парламент. Если мне пришлось набить ему морду, чтобы до него это дошло, — его проблемы. В чем, собственно, дело, господа? Вы похитили у меня право распоряжаться собственной жизнью, вручили мне сорок человек и сказали, что теперь я за них отвечаю. И вы что, всерьез полагаете, что я не пущу кровь из носа любому, кто даст мне для этого повод? Да запросто!

Во время этой беседы они стояли у входа в подземное жилище. Капитан поднял закамуфлированный люк, снабженный кустом, и немного задержался, прежде чем спуститься по лестнице.

— Сул, я совершенно серьезно говорил, что всех этих людей нужно тщательно проверить. Отправьте посланца к Бетаку и скажите, чтобы он немедленно принимался за это. И выясните, ведется ли на базе перехват радиопередач.

— У нас всего три комма, и все они хранятся у меня. И стереокарты, которые к ним прилагаются, тоже. И никакой нужды в дотошной проверке нет. Здесь собрались порядочные люди, патриоты Хайре; у каждого кто-то из родственников попал в лаборатории Этасалоу. Они рвались в бой еще задолго до того, как ваши жуткие истории коснулись их слуха. Вы понимаете, как больно им будет узнать…

— Скажите Бетаку, что я требую, чтобы радиоперехват велся постоянно, — оборвал Сула Лэннет. — И проверьте ваших людей. Если они чисты, никакого вреда это им не принесет.

Капитан спустился вниз и закрыл за собой люк.

Кипящий от злости Сул гневно посмотрел вслед Лэннету, потом стукнул себя кулаком по ладони.

— Черт побери, Джарка, мы совершаем ужасную ошибку! Мне не нравится этот человек! Бетаку следует об этом знать.

Джарка хмыкнул.

— Знаешь, что сказал Бетак о нашем уважаемом специалисте? «Что за неприятный человек! Он натолкнул меня на такие мысли о нашей революции, каких я до сих пор избегал. Никогда ему этого не прощу». Потом он посмотрел на меня, улыбнулся, как человек, которому вгоняют иголки под ногти, и добавил: «Я никогда не понимал, насколько сильно мы в нем нуждаемся».

Джарка подмигнул Сулу и развернулся.

— Пора идти. Я не хочу опоздать на построение.

Глава 14 ▼▼▼

Осторожно пробежав руками по одеялу, Лэннет нащупал очки ночного видения, спрятанные в изножье его кровати. Спящий напротив Джарка — эта подземная комната была отведена трем офицерам — что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Выждав немного и убедившись, что Джарка снова крепко заснул, Лэннет надел очки и огляделся. О Суле тоже можно было не беспокоиться — он лежал на спине и храпел. Быстро одевшись, Лэннет выскользнул наружу.

Лестница, ведущая наверх, была сделана из свежесрубленных деревьев. Высохнув, их древесина покоробилась. И теперь лестница оказалась дополнительным фактором риска. Она поскрипывала при каждом шаге, постоянно угрожая издать звук погромче. Как ни старался Лэннет поосторожнее переносить вес с ноги на ногу, ступени все равно скрипели. Правда, негромко. Мысленно прокляв скрипучую гадость, Лэннет подумал, что эта лестница — в точности как его нынешняя жизнь: полна коварства и мучений.

Благодаря свету звезд под открытым небом казалось светло по сравнению с темнотой подземного комплекса. И все-таки без очков ночного видения Лэннет был бы здесь практически слеп. Щелчок расположенного на виске переключателя привел механизм в действие, и тот принялся преобразовывать тепловое излучение в видимые глазу образы. Очки расцветили окружающий мир в мириады оттенков зеленого. По цвету сразу становилось ясно, что вокруг раскинулся лес. Но из-за чуждости этого освещения, из-за того, что в нем все становилось таким необычным, в этих очках Лэннету всегда делалось немного не по себе.

Тут капитану вспомнился громоподобный рев лизо, и Лэннет признал, что, пожалуй, чувствует себя даже чуть более неуютно, чем обычно.

Через несколько минут он добрался до начала тропы, ведущей к сторожке Бетака. Капитан передвинул меч назад, чтобы тот не зацепился за какой-нибудь сук, и проверил, хорошо ли ходит в ножнах керьяговый клинок. Потом он снял повязку с разбитой скулы. Поверх ссадины была напылена новая кожа, и скула перестала кровоточить, но опухоль все еще не спала, и Лэннету казалось, будто у него к челюсти приколочен воздушный шар. Но так или иначе, а белая повязка сейчас была совершенно неуместна. Капитан предпочел засунуть ее под слой опавших слежавшихся листьев.

Часа через два Лэннет добрался до намеченного места. Здесь тропа круто шла под уклон, причем склон был сложен из выветренного сланца. Преодолеть этот отрезок пути бесшумно не удалось бы никому — а тот, кому пришлось бы здесь защищаться, оказался бы в крайне невыгодном положении.

Лэннет уселся чуть в стороне от нижней части спуска и привалился спиной к дереву. Меч он положил рядом с собой. Потом еще раз проверил, хорошо ли вынимается нож. Глотнул из фляги и положил ее рядом с ножом.

Потом он принялся ждать.

Со всех сторон раздавались шорохи ночного леса. Кто-то возился в кроне высокого дерева, негромко ухая. Ветви ходили ходуном, и шелест листвы мешался с гневным шипением — наверху кто-то ссорился. Очки позволяли капитану рассмотреть движущихся зверьков. В инфракрасном освещении они казались призраками, стремительно носящимися по своим тайным тропам среди ветвей и листьев.

Вдали снова кто-то закричал. Это был долгий, постепенно затихающий вопль — словно кричавший чувствовал, как на его горле сжимается хватка смерти. Лэннет сказал себе, что во всем виновато его болезненное воображение: этот крик с равным успехом мог быть и любовной песней.

И все же, когда вопль смолк, капитан вздохнул с облегчением.

Минуты складывались в часы. Лэннет размышлял, действительно ли разумен предпринятый им шаг, и старался не думать о том, что произойдет, если Джарка или Сул проснутся преждевременно и обнаружат, что его нет.

По предательскому спуску зашуршали камешки. Лэннет напрягся, но остался недвижен. Камешки были совсем мелкими, и сдвинуть их с места могло что угодно. Насекомое. Перепад температуры. Капитан сосредоточился на дыхании, стараясь дышать медленно и размеренно. Прислушался. Что-то появилось в поле его зрения, но из-за кустов ничего нельзя было толком рассмотреть.

Лизо. Название животного вспышкой промелькнуло в сознании Лэннета. Он не спросил, насколько велика эта тварь. Или хотя бы на что она похожа. И теперь у него разыгралось воображение.

Глупо. Вся эта затея была глупой.

Неизвестное существо продолжало продвигаться вперед. Человеческая фигура. Человек в очках ночного видения. Старается спускаться как можно осторожнее, и все-таки из-под его ног сыплется щебень. Краем сознания Лэннет отметил, что окрестный лес внезапно стих. Неизвестный добрался до низа склона. Пригнувшись, застыл на несколько секунд, почти неразличимый на фоне кустарника.

Удостоверившись, что все в порядке, неизвестный распрямился и двинулся дальше по тропе. Кто бы он ни был, но меч он держал на изготовку. Лэннет понаблюдал за его походкой преследуемого зверя, потом тоже вышел на тропу.

Его жертва то ли расслышала свист опускающегося меча, то ли отличалась способностью к предчувствию. Человек попытался уклониться, но оказался недостаточно проворен. Меч Лэннета с глухим стуком плашмя опустился на голову неизвестного. Тот хрюкнул и осел на землю.

Теперь Лэннет узнал этого мужчину, но не мог припомнить его имя. Воспользовавшись поясом жертвы и полосками ткани, оторванными от его же брюк, Лэннет быстро связал ему руки — в запястьях и локтях — и ноги.

Для того чтобы втащить пленника наверх по скользкому, ненадежному склону, пришлось бы поднять преизрядный шум. Но Лэннету было наплевать на это. Капитан не сомневался, что сегодня ночью никто больше не попытается покинуть лагерь. А потому совершенно неважно, услышит ли кто-нибудь этот шум.

Преодолев подъем, Лэннет опустил пребывающего в бессознательном состоянии пленника на землю, ухватил покрепче за воротник и поволок за собой.

Погрузившись в обдумывание головомойки, которую он задаст Джарке, Лэннет едва не пропустил мимо ушей негромкий шум, раздавшийся справа. Капитан мгновенно остановился. Выхватив меч, он огляделся по сторонам. Шум повторился. Сюда шло какое-то крупное животное — медленно, но уверенно.

Лэннет покрепче вцепился в воротник пленника и двинулся дальше. Теперь его интересовала только скорость. Человек, которого тащил капитан, пришел в себя и недовольно заворчал. Лэннет обращался с ним довольно аккуратно — хотя охотно вставил бы ему кляп.

Животное приближалось. Уже слышно было его сопение. Лэннет перешел на неуклюжую рысцу. До него донесся густой, тяжелый запах, от которого у Лэннета пересохло в горле и запершило в легких. Запах был сладковатым и напоминал о скошенной траве. В сознании Лэннета промелькнуло воспоминание: Джарка говорил, что лизо — травоядные. Тут находившаяся позади зверюга взревела. Мощность ее рева оказалась невообразимой.Невольный возглас удивления, вырвавшийся у Лэннета, бесследно потонул в нем. Так же, как крик связанного пленника.

Сзади раздался треск кустов. Еще сильнее запахло луговой травой. Новый рев — еще ближе. Лэннет оглянулся через плечо. Очки ночного видения позволили ему увидеть кошмарное животное — существо высотой с человека, бочкообразное тело водружено на короткие толстые ноги, которые с невероятной скоростью молотили по земле. На массивной голове торчали рога примерно с ярд длиной, и рога эти был устремлены вперед. Пасть у животного была воистину устрашающая. Струи слюны толщиной с человеческую руку текли из огромного треугольного клюва и разбивались на мелкие брызги. Клюв этот был плоским снизу и свирепо выгнутым сверху. Зверюга распахнула клюв, с шумом захлопнула и пошла в атаку. Лэннет отшвырнул пленника, отступил в сторону и увернулся от рогов чудовища. Животное затормозило, остановилось и развернулось, снова распахнув клюв. При развороте рог все-таки зацепил Лэннета, и капитан отлетел прочь, как пушинка. А там, где он только что стоял, щелкнул клюв. Лэннет успел вовремя восстановить равновесие и спрятаться за деревом. Зверюга принялась скакать и делать ложные выпады, пытаясь выгнать Лэннета из укрытия и сопровождая свои действия непрерывным ревом. В конце концов она выбрала одну сторону и ринулась вперед. На вид лизо казался массивным, но когда его голова нырнула за ствол дерева, оказалось, что у животного поразительно гибкая шея. Чудовищный клюв щелкнул в нескольких дюймах от плеча Лэннета.

В результате неудачной атаки лизо подставил Лэннету шею. Капитан тут же полоснул по этой шее, ухватив меч двумя руками и вложив в удар вес всего тела и силу всех мышц, какие он только мог задействовать. Ощущение было такое, будто Лэннет нанес удар по стене. На одно кошмарное мгновение капитану показалось, будто он ничего не добился. Но воспоследовавший крик боли доказал обратное. И все же, если судить по тому, как отлетел меч, шкура зверюги была прочнее доспеха.

Лэннет бросился к другому дереву. Рог зацепил его за рубашку — чуть выше пояса. Лизо мотнул головой, и Лэннет полетел на землю. Капитан чувствовал, как ветви хлещут его по лицу и телу и ломаются под его весом. В падении его развернуло, и Лэннет упал на спину. Инстинктивно он тут же перекатился в сторону и вскочил: капитан не знал, куда он сейчас движется, но был уверен, что неподвижность для него равносильна смерти. Лэннет услышал шум и, оглянувшись, увидел, что лизо трясет головой, выплевывая грязь и всякий сор. Лэннет не сомневался, что сор был ухвачен с того самого места, где он только что лежал.

Выключатель очков переключился с усиления освещенности на инфракрасный режим работы. Этот режим превратил лизо в пылающее чудовище: тело разбушевавшегося животного выделяло столько тепла, что изображение рябило. Рога и клюв были теперь едва заметны, но зато видна была четкая разделительная линия между более горячей и более холодной зонами — линия тянулась от передней до задней ноги.

Более тонкая шкура. Различие в температуре могло означать только одно: район живота, источавший больше тепла, слабее защищен.

У зверюги имелось слабое место — теперь найти бы еще способ поразить его.

На этот раз, когда животное изогнуло шею, пытаясь достать Лэннета из-за дерева, капитан прыгнул ему навстречу. Пригнувшись, он нанес колющий удар, целясь ниже разделительной линии. Результатом выпада явился пронзительный вопль и сокрушительный удар хвоста, которому Лэннет до этого момента не уделял должного внимания. Боли не было. Но внезапно капитан оказался в полубессознательном состоянии. Шатаясь, Лэннет отступил в сторону. Глядя, как лизо подбирает свое бочкообразное тело для очередного прыжка, капитан почувствовал, что меч выскользнул из отказавшейся повиноваться руки. Лэннет попытался вцепиться в ветку. Промахнулся. Ударился о ствол дерева и повалился на бок.

Лизо топнул по земле нелепой толстой ногой и опустил рога. Тепловое изображение превратило их в нечто нереальное, иллюзорное. Животное ринулось в атаку.

Лэннет вытащил керьяговый клинок. Рука дрожала, и нож ходил ходуном.

Внезапно направление атаки изменилось — настолько быстро, что оглушенный Лэннет плохо понял, что происходит. Частое щелканье клюва то и дело прерывалось пронзительным визгом. Внезапно лизо закашлялся и захрипел, словно от боли.

Треск кустов сообщил о необъяснимом отступлении чудовища. Рев и вопли окончательно сменились хрипом. Услышав звук падения, Лэннет принялся жадно прислушиваться к шуму, производимому бьющимся в судорогах телом, и к тяжелому дыханию. Капитан ничего не знал о лизо, но зато отлично знал, как живые существа умирают. Но тем не менее, он ползал среди кустов до тех пор, пока не отыскал свой меч, и лишь после этого сел, прислонившись спиной к дереву. Он упер рукоять меча в живот, так, чтобы острие смотрело в ту сторону, откуда доносился затихающий шум. Лэннет сосредоточился, пытаясь изгнать боль, изнеможение, страх.

— Вэл! Вэл Борди! С вами все в порядке? — раздался голос Джарки.

— Здесь! — выдохнул Лэннет и тут же задохнулся от боли в груди. — Я здесь. Животное… Что произошло?

— Это лизо. Он мертв. Я не могу вас разглядеть. Вы стоите?

— Встаю.

Лэннет ухватился за дерево и со стоном поднялся.

В то же мгновение Джарка воскликнул:

— Вижу! Ну, вы даете! Я думал, зверюга вас прикончила! Какого черта вы тут делали?

Пленник. Лэннет выругался.

— Поджидал кое-кого. Не знаю теперь, где я находился, когда эта зверюга на меня накинулась, но я оставил этого человека там.

— Сюда. — Джарка заколебался. — Вы можете идти? А то вы цепляетесь за это дерево, как за лучшего друга.

— Я в полном порядке.

Лэннет оттолкнулся от своей опоры, исполненный решимости сделать эту ложь правдой. Джарка фыркнул, но спорить не стал. Он двинулся вперед, велев Лэннету не отставать.

Пленник отыскался в нескольких ярдах от того места, куда его швырнул Лэннет. На первый взгляд капитану показалось, что человек мертв, погиб в тот момент, когда пытался бежать, невзирая на связанные конечности. Джарка присел и пощупал пульс пленника. Лэннет опустился рядом.

— Он без сознания, — сказал Джарка. — Не могу его за это винить. Лизо чуть не затоптал его.

— Что с ним случилось? Зверь уже готов был прикончить меня и вдруг отвлекся.

— Я его убил.

Джарка произнес это так спокойно, словно сообщил: «Я открыл книгу».

— Вы как раз ударили его снизу, под броню. А я подобрался вплотную и проткнул ему сердце.

— Что, все так просто? И чем вы его, копьем?

— У лизо большое сердце. У всех крупных животных оно большое — вы разве не знали? Так или иначе, лизо даже не подозревал о моем присутствии. Он полностью сосредоточился на вас.

— И он меня доконал. Еще несколько шагов — и больше не было бы Лэ… Вэла Борди. Вы спасли мне жизнь.

Джарка негромко хмыкнул и подхватил пленника, по-прежнему пребывающего в обмороке, под мышки.

— Вы говорите, как персонаж скверного фильма.

— Зачем так грубо? Отныне этот сюжет станет моим любимым штампом.

Лэннет ухватил пленника за ноги и помог Джарке поднять его.

— И еще я очень рад, что вы решили последовать за мной. Когда вы обнаружили мое отсутствие?

Джарка перехватил пленника поудобнее и двинулся в сторону лагеря. Поколебавшись, он произнес:

— Мне редко что-нибудь снится. А сегодня ночью меня разбудил сон. Про вас. Я увидел вас и понял, что вы потерялись. Какой-то жутковатый пейзаж: равнина, и насколько видно глазу — кустарник высотой по колено. Странное дело — вы несли на спине человека, но не похоже было, чтобы он был ранен или что-нибудь такое. Он просто там был, понимаете? Вроде как ехал верхом. Потом рядом со мной появилась старая женщина в черном и сказала: «Он беспомощен…» Я проснулся, а вас нет. Как только я выглянул наружу и не увидел вас, то сразу понял, что вы ушли устраивать засаду.

Джарка умолк, а когда он заговорил снова, в его голосе послышался отголосок прежней враждебности:

— Это снова расчет, да? Сперва Реталла, теперь этот несчастный ублюдок. Вы заставили всех поверить, что ужесточите меры безопасности. Вы его выкурили.

— Я сказал об этом двум людям.

Джарка немного замедлил ход, потом неохотно признал:

— Верно. Мне и Сулу. Я ничего никому не говорил. Должно быть, вас это удивит. Вы думали, что мы скажем.

— Я сделал на это ставку. И оказался наполовину прав. И меня не слишком-то это радует. Хотите — верьте, хотите — нет.

На этот раз Джарка умолк надолго.

— Вы что, действительно считаете нас дураками?

— Человека, который спас мне жизнь? Нет. И ваших друзей не считаю. Если у вас и есть какой недостаток, так это излишняя субъективность. Грехом его не назовешь, но для тайной организации такой образ мыслей опасен. Не каждый, кто называет себя вашим другом, говорит правду, Джарка. Это очень неприятно узнавать. И еще неприятнее обнаруживать.

И Лэннет хрипло рассмеялся. В конце концов Джарка негромко произнес:

— Я ручаюсь за этого человека. Вы считаете его шпионом. А я говорю, что просто для него это все оказалось чрезмерным. Он попытался уйти, потому что вы запугали его вашими разговорами об убийстве и смерти.

— Вам виднее.

Лэннет почувствовал в собственной отстраненности жестокость человека, оказавшегося слишком умным для окружающих. Капитан был рад, что Джарка не стал больше ничего говорить, и еще больше он обрадовался тому, что Джарка притормозил и заткнул пленнику рот, когда тот начал подавать признаки жизни.

В лагерь они вернулись в исключительно драматический момент. Повстанцы в растерянности кружили вокруг входа в подземный комплекс. Толпа расступилась перед Лэннетом и Джаркой, и они стащили связанного пленника вниз, в главную столовую. В столовой пахло завтраком, но когда двое мужчин положили пленника на пол и отступили, этот запах показался неуместным. Сул, побледневший до пепельного цвета, стоял чуть в стороне от гудящей взволнованной толпы.

Джарка взглянул на Лэннета. Лэннет повернулся к нему спиной, неловко прихрамывая, добрался до электрочайника и налил себе чашку чая. Джарка, волей-неволей оказавшийся в роли рассказчика, принялся монотонно излагать суть событий. Закончив, он взглянул на Сула. С коренастого командира повстанцев сейчас можно было писать картину «Человек в шоковом состоянии». На лице его явственно читался гнев и наряду с ним — вина. Судя по виду, Сул сильнее всех страдал от этого предательства. Но когда он заговорил, в его словах звучал вызов.

— Нет никаких доказательств того, что он бежал потому, что был доносчиком. Как только стало ясно, кто исчез, я сам обыскал его вещи. В них не было ничего подозрительного.

Пленник затряс головой и яростно замычал сквозь кляп.

— Возможно, у него просто не выдержали нервы, — сказала одна из женщин.

— Вы можете поспорить, — сухо произнес Лэннет. — Слушайте, вам нужны доказательства того, что этот человек — агент? Так найдите их. Выясните, откуда он узнал о вас, кто его к вам прислал. Джарка сказал, что ручается за этого человека. Это значит, что он как-то одурачил Джарку, но кто-то научил его, как это сделать. Я лично думаю, что патрули Помощников шныряют по этому району и ничего не обнаруживают лишь потому, что они и так уже точно знают, где вы находитесь. И узнали они вот от этой дряни. Помощники просто не хотят хватать вас. Пока что не хотят.

Связанный человек скорчился, словно от боли, и у него вырвался пронзительный крик, которого не заглушил даже кляп. Это навело Лэннета на мысль о подступающем ужасе.

— Если это правда, если они знают об этом лагере, нам надо уходить, — сказал Сул. — И быстро. А что будем делать с этим? — И он едва заметно кивнул в сторону пленника.

Лэннет вернулся на прежнее место. У него все болело, а выпитый чай стремился обратно. Капитану казалось, будто чья-то холодная, влажная рука давит ему меж лопаток, и каждый вдох давался ему с трудом.

— Его нужно допросить. Это работа для профессионала. Если в этой компании есть хоть один такой. От этого зависят ваши жизни и жизни ваших родственников.

Воцарившееся молчание оказалось мучительным для всех присутствующих. Елубоко похороненные страхи и сомнения внезапно разгорелись — так разгораются тлеющие угли под ветром.

Первым решился Джарка.

— Мы отведем его к Бетаку. Он знает, что делать.

Остальные повстанцы громко выразили свое одобрение. Двое тут же подхватили пленника под руки. Один из них потянулся было извлечь кляп, но окрик Сула остановил его. Прежде чем повстанец сообразил, что делать дальше, Сул уже оказался рядом и оттолкнул его.

— Оставьте его! Если у него есть что сказать, он сможет сказать это Бетаку. Я не стану сам выслушивать его и никому из вас этого не доверю!

Вытянувшись в струнку, Сул гневно оглядел собравшихся, словно выглядывая — не вздумает ли кто возразить. В конце концов он перевел взгляд на Лэннета.

— Я иду с вами. Это мои люди. Я отвечаю за их проступки.

Лэннета так и подмывало возразить, напомнить Сулу, что большинство его людей остаются в лагере и что место командира — рядом с ними. Но он никогда еще не видел Сула таким. В нем прорезалась жесткость и суровая решимость, какую можно видеть в людях, готовых выполнить свой долг — даже если он оказался более жесток, чем они могли предположить.

Когда Сул и Джарка отправились в охотничий домик, Лэннет пошел с ними. К счастью для его синяков и ссадин, они шли медленно и осторожно. Вокруг не было туристов, от которых стоило бы прятаться, но повстанцы предпочли оставаться под покровом леса до наступления ночи. Когда стемнело, Джарка отправился разведать путь и вскоре вернулся.

— Путь свободен. Бетак там, но при нем еще трое из его совета. Они собрались на совещание. Бетак хочет, чтобы они тоже были в курсе этого дела.

Не тратя больше времени на разговоры, повстанцы потащили пленника в дом.

Бетак вышел им навстречу. Его поведение удивило Лэннета. Прежде Бетак был страстным и яростным. Теперь же он явственно был настороже, но в нем не чувствовалось больше внутреннего огня. Напротив — он был холоден, словно зима. В его кабинете, у дальней стены, сидело три человека в наспех сооруженных масках. Спутники Лэннета тяжело дышали, напоминая капитану курсантов, только-только выбравшихся из электробуса.

Джарка снова описал события прошедшей ночи. Когда он закончил, Бетак взглянул на Лэннета. Лэннет подтвердил, что так оно и было.

Бетак перенес внимание на пленника.

— Вы останетесь здесь. В подвале. Я буду задавать вам вопросы. И вы мне ответите. Можете не сомневаться. Если вы шпион, вы предали своих братьев и сестер. Нет такого слова, какое подошло бы вам в полной мере. За такое преступление может быть лишь одно наказание.

Пленник застонал. До этого момента он молчал, и теперь в его стоне звучало стенание и мольба человека настолько испуганного, что даже надежда казалась ему ловушкой. Пленник рухнул на колени. Это его движение застало Сула врасплох. Они оба пошатнулись и стукнулись об стену. Едва не уткнувшись лицом в Сула, пленник что-то замычал.

Сул грубо отшвырнул его и с неимоверной быстротой выхватил меч. Он вскинул меч и склонился над съежившейся от страха фигурой. Из-под кляпа вырвался сдавленный и искаженный отчаянный визг.

Лэннет перехватил вскинутую руку Сула. Но Сул обратил на это не больше внимания, чем на поднявшийся в комнате шум. Он попытался заколоть пленника. Джарка бросился на помощь Лэннету. Вдвоем им удалось оттащить Сула и удерживать его до тех пор, пока он не взял себя в руки.

Когда переполох улегся, один из людей в маске дернул Бетака за рукав.

— Вы сказали, что может быть лишь одно наказание. Вам не кажется, что это уже крайность?

Лэннет фыркнул и двинулся прочь, мимо Джарки и безвольно застывшего Сула.

— Вас никто не отпускал! — прикрикнул на него Бетак.

Лэннет резко развернулся.

— А почему, собственно? Я свое дело сделал. Вы получили своего шпиона. Я ухожу, потому что мне стыдно здесь оставаться. Я поймал его и передал людям, которые не желают расхлебывать ими же заваренную кашу, которые знают, что они должны делать, но не хотят этого делать.

Капитан угрожающе шагнул в сторону троицы в масках. Те вжались в спинки стульев.

— Вы желаете вести славную борьбу? Ну так узнайте то, что уже знает Джарка и его друзья! У любого, кто попытается сокрушить эту власть, руки будут в крови. А вы надеетесь, что такие люди, как мы, позволят вам самим остаться чистенькими. Тьма вас побери!

— Мы сделаем то, что должны сделать, — сказал Бетак. — Во имя всех наших товарищей-хайренцев, во имя Взыскующего, обещавшего, что любой, последовавший этим путем, обретет свою истинную суть. Вы ничего о нас не знаете. Наше оружие — наша вера. Вы это поймете.

Лэннет хмыкнул и развернулся, чтобы уйти, но Бетак снова остановил его.

— Кстати, что касается надлежащих процедур, — кто-нибудь обыскал пленного?

Лэннет покачал головой.

— Не думаю. Мы только забрали у него оружие.

— Я обыскал его вещи там, в лагере, — хрипло произнес Сул. — Это я за все отвечаю. За все это.

Коротко взглянув на остальных, Сул положил меч на пустующий стул и подошел к пленнику. Тот принялся отчаянно извиваться. Мгновение спустя Сул, держась неестественно прямо, отступил от него. Голова и плечи повстанца поникли — он словно пытался защититься от чего-то. Когда Сул повернулся к остальным присутствующим, оказалось, что он держит в руках небольшую прямоугольную коробочку. Сул смотрел на нее, как на ядовитую змею.

Бетак застонал.

— Коммуникатор. Коммуникатор Помощников.

Никто не успел шелохнуться. Сул отшвырнул коммуникатор прочь, подхватил свой меч и с силой вонзил его в грудь пленнику.

Пленник задохнулся, словно от сильного изумления. Когда Сул рванул меч на себя, на лице пленника появилось хмурое, почти забавное раздражение. Он взглянул на Сула, и Сул закричал. Выронив меч, он подхватил человека, которого только что казнил, и осторожно опустил его на пол. Упав на колени рядом со своей жертвой, Сул одной рукой поддерживал голову умирающего, а другой закрыл лицо.

Глава 15 ▼▼▼

Рана была очень опасна и выглядела отвратительно. Нэн Бахальт изучала голограмму пробитого черепа пациента и одновременно переодевалась в одежду хирурга. Раздевшись в туалетной комнате, женщина продолжала изучать снимок, время от времени подправляя настройку и рассматривая его в разных ракурсах. Нэн машинально взяла с полки запечатанный пакет. В пакете находились удобные оранжево-красные брюки и куртка, пропитанные антибактериальным раствором. Все хирургические операции выполнял лишь старший медперсонал, а это, в свою очередь, требовало старших цветов Люмина. Многие возражали против этих ярких оттенков, утверждая, что они возбуждают нервную систему, а не успокаивают ее. Нэн же они оскорбляли. Люмин отказывался открыто признать ее мастерство врача, потому что на нее была наложена епитимья — возможно, пожизненная. Ей запрещено было носить любые оттенки красного, желтого и оранжевого. Нэн приходилось одеваться в полагающиеся подчиненным сине-зеленые цвета — иначе ее ожидало бы крупное дисциплинарное взыскание. Но все же во всех серьезных случаях вызывали Нэн, и тогда ей приходилось одеваться соответствующим образом. Это лицемерие раздражало молодую женщину сильнее прямого остракизма и всех ограничений, которым она подвергалась с момента высылки с Паро.

Паро. Лэннет. Они сказали, что он бежал из односторонней камеры. Куда он мог отправиться?

Неужели это и есть ее жизнь? Слуга тирана, представитель религии, которая лишила ее всякой веры…

А вдруг он погиб? Вдруг это единственный для всех них способ бегства?..

Нэн поймала себя на том, что думает о Дилайт, малышке, жившей при миссии Люмина на Паро. Очаровательная маленькая девочка часто вспоминалась Нэн, и воспоминания эти были горьковато-сладкими. Припомнив, какие теплые отношения сложились между Лэннетом и малышкой, Нэн невольно улыбнулась.

Потом женщина сделала глубокий вдох и медленный выдох. Словно по контрасту, ей вспомнился диктат ее ангела мести, ее дяди. «Наиболее полное поражение — это капитуляция». Нет, этого от Нэн Бахальт не дождется ни он и никто другой!

Нэн отвлеклась от голограммы ровно настолько, чтобы завязать ремешки на щиколотках, потом продолжила изучение снимка.

Пострадавший — молодой мужчина. Нонк.

В любой другой культуре человек, замешанный в антиправительственном заговоре, считался бы мятежником. Но на Хайре советник Уллас объявил, что мятеж не только невозможен, но и невообразим. Помощники вышли из этого затруднения, взяв в обыкновение называть мятежников и прочих нелояльных граждан нонконформистами. Естественно, вскоре это слово сократилось до «нонка».

Нэн презирала это выражение. В нем не было ни достоинства, ни точности. Она отказывалась употреблять это слово и продолжала говорить «мятежники». Такое поведение лишь убеждало начальство Нэн в ее неисправимости.

Женщина взглянула на голограмму и снова подумала о Лэннете. Подбородок у пациента упрямо выдавался вперед, но не так, как у Лэннета. («Упорный. Лэннет упорен, а вовсе не упрям. Может, он слишком крепко держится за свои убеждения, но это упрямством не назовешь».) И глаза у пациента посажены ближе. И у Лэннета они были другого оттенка. Синие. Необыкновенные, постоянно изменяющиеся синие глаза — в одно мгновение льдистые и хрупкие, а в следующее — уже огненно-яркие и пылкие. И скулы…

Нэн встряхнула головой, отгоняя посторонние мысли.

Пациент был ранен при аресте. Помощники настигли его, когда он пытался бежать. Согласно уставу, для проведения операций в городских условиях в качестве оружия использовались покрытые пластиком металлические пруты в два фута длиной и в дюйм толщиной. Та часть прута, что располагалась между рукояткой и жесткой верхушкой, делалась гибкой. Для того чтобы правильно рассчитывать суммированное воздействие мышечных усилий и энергии, передающейся через гибкую часть, требовался определенный навык. Пострадавший парень являл собою свидетельство служебного рвения кого-то из Помощников.

Войдя в операционную, Нэн кивнула двум ассистентам в масках и получила в ответ такие же кивки и неразборчивое бормотание. Она знала, что сотоварищи по Люмину общаются с ней с крайней неохотой. И страшилась того дня, когда она начнет воспринимать такое обращение как нечто нормальное. До тех пор, пока оно причиняет ей боль, она все еще человек.

Кожа пациента была лишь слегка рассечена. Травма представляла собой полукруглую вмятину над правым ухом. В самой глубокой ее части располагалось красное пятно, сочащееся сукровицей. Нэн взглянула на непрерывно работающий магнитный сканер, установленный на вращающейся подставке рядом с пациентом. Его изображение было не таким выпуклым, как на голограмме, но зато оно более ясно позволяло представить себе объем повреждений. Неровные фрагменты черепной кости, явственно сломанные, удерживались на месте за счет мягких тканей и твердой мозговой оболочки. Нэн невольно скривилась; удар, проломивший череп, нанес необратимые повреждения поверхностным тканям мозга. Нэн немного повозилась со сканером, изменив настройку. Пока она трудилась над этим, один из ассистентов сообщил:

— Мы это уже проверили, доктор. Предыдущее ответвление средней мозговой артерии разорвано.

Нэн поблагодарила ассистента за подсказку.

— Насколько я могу видеть, серьезнее всего повреждены височная кость и часть теменной. Кто-нибудь проверял, не смещена ли косточка? Есть ли кровь в среднем ухе?

Задавая эти вопросы, Нэн продолжала подстраивать сканер. Прежде чем ассистент успел ответить, она и сама уже увидела ранее не замеченное ею повреждение косточки. Нэн пробормотала себе под нос:

— Выздоровеет он не скоро, но по крайней мере слух пострадать не должен. И, похоже, все переломы без смещения.

Женщина надела операционный шлем и опустила забрало. Когда Нэн склонилась над операционным столом, в пределах ее бокового зрения вспыхнул экранчик, на котором постоянно высвечивались данные о пульсе пациента, дыхании, сердцебиении и содержании кислорода в крови. Лазерный датчик измерял расстояние до ближайшего предмета, на который был устремлен взгляд, и автоматически подстраивал линзы таким образом, чтобы обеспечить наилучшую видимость, учитывая заранее заложенную в него остроту зрения самой Нэн.

Приступив к операции, Нэн всецело сосредоточилась на ней. Она лишь изредка бросала взгляд на какой-нибудь из многочисленных экранов, отслеживающих все, что сейчас происходило с мозгом раненого. Ее ассистенты были приучены сообщать доктору обо всех необычных изменениях.

Главными заботами Нэн были контроль над артериальным кровотечением, удаление сгустков крови и омертвевших тканей мозга и восстановление черепа. Она разрезала кожу, чтобы обеспечить себе доступ к ране, и рассекла твердую мозговую оболочку. Когда артерия обнажилась, Нэн пережала ее, а затем обернула поврежденный участок тонкой полимерной сеткой. Ассистент обрызгал сеть протеиновым материалом для уплотнения, а потом наложил второй слой протеинового раствора, чтобы нарастить поверх сети новую ткань.

Нэн в это время работала над удалением крови и омертвевших тканей. Она очень не любила эту работу. Ткани мозга отличались неприятной мягкостью, и от прикосновения к ним Нэн начинало подташнивать. А лазерный скальпель, прижигавший мелкие кровеносные сосуды, создавал в процессе этой процедуры такую вонь, что Нэн постоянно опасалась, как бы ее не вывернуло наизнанку. По сравнению с этим останавливать кровотечение было сущим пустяком. Накладывающиеся друг на друга тончайшие штрихи на забрале операционного шлема позволяли определить точное местоположение цели. Мини-лазер измерял расстояние. Нэн перемещала перекрестье штрихов, чтобы очертить требуемую зону. Затем информация поступала непосредственно к лазерному скальпелю. Прикосновение к контрольной кнопке у правого виска — и яркое пятнышко света вспыхивало на миг и гасло. Раздавался тихий хлюпающий звук. Вверх уплывала крохотная струйка дыма. Нэн была непоколебимо уверена, что каждый атом едкого дыма безошибочно устремлялся к ней в ноздри. Все это время вакуумная машина, отсасывающая омертвевшие ткани мозга, издавала отвратительное прихлюпывающее хихиканье. Единственным светлым моментом в этой части операции оказалось то, что поврежденных тканей оказалось меньше, чем опасалась Нэн.

После этого восстановление черепа было почти отдыхом. Все фрагменты совместились без проблем. Слой клея на один край разлома, слой фиксирующего состава — на другой. Потом соединить и удержать в этом положении две секунды, чтобы клей застыл. С последним небольшим осколком пришлось повозиться, но на этом работу можно было считать выполненной. Нэн отступила в сторону, кивком велев ассистентам заканчивать.

Сняв шлем, женщина позволила себе на мгновение отдаться искренней радости от хорошо выполненной работы. Цвет кожи парня был хорошим, дыхание — нормальным. Теперь нужно было проверить, не продолжается ли где незамеченное кровотечение, порождая новую опухоль, но Нэн считала такую возможность маловероятной. Пациент потерял так мало тканей мозга, что даже никогда не заметит этого. И она проделала всю эту операцию собственными руками! Никаких разрезов, выполненных при помощи компьютера, никакой прямой электронной связи между ее шлемом и больничным банком данных. Диагностировка и операция были произведены самой Нэн и ее помощниками — и только ими.

Остальные врачи ненавидели ее за это. Нэн платила им презрением и называла придатками машин, их слугами, а не господами.

Прежде чем покинуть операционную, Нэн поблагодарила тех, кто работал с ней. Ассистенты пожали ей руку. Они относились к ней немного иначе, чем все остальные. Нэн знала, что другие доктора не позволяют своим ассистентам ставить диагноз или высказывать собственное мнение. Ее ассистенты никогда не благодарили ее, даже в операционной, но Нэн видела их гордость и уважение.

Приняв душ и снова переодевшись в сине-зеленый наряд, Нэн отправилась туда, где проживал женский персонал Люмина.

Путь был неблизок. Двор занимал немалую площадь. В древние времена он был крепостью, но старинные стены давно уже затерялись в лабиринте разнообразных офисов, бюро, министерств и департаментов. Вооруженные враги на протяжении многих поколений пытались пробить это каменное кольцо. Но никто так и не преуспел в этом. Чиновники же попросту тихонько присоседились к крепости и без лишнего шума, втихую, поглотили ее. В нынешнем Дворе для того, чтобы разобраться, где высились прежние гордые укрепления, требовалась карта и хороший обзор. Новые же стены — последние, возведенные после очередного расширения территории, — были чистой фикцией.

С точки зрения Нэн, во Дворе было лишь одно приятное местечко — Дворик. Это был довольно большой парк, разместившийся в южной части комплекса. Его зелень радостно сияла, словно ограненный изумруд среди грубых камней. Нэн не могла покидать пределов Двора. И Дворик был ее убежищем. Он дарил молодой женщине деревья, цветы, небольшой пруд с водоплавающими птицами. И утешение — ненадолго.

Из окна, у которого спала Нэн, можно было заглянуть в глубину кроны одного могучего дерева. Прежде чем войти в здание, Нэн остановилась и погладила шершавую кору, здороваясь со старым другом. А ведь и в самом деле — они были старыми друзьями. Они были знакомы вот уже четыре сезона, целый год.

Эта мысль поразила Нэн: с Лэннетом она провела куда меньше времени. Лицо Нэн вспыхнуло. Первые месяцы их знакомства она презирала капитана Стрелков, так что вряд ли их можно считать временем, проведенным вместе. Как могла она так быстро и так безоглядно влюбиться в человека, который?..

И снова Нэн заставила себя не думать об этом. Она нырнула в здание и поднялась к себе в комнату. Остановившись на пороге, женщина оглядела свои владения. Справа — развлекательный центр, неизменное головидео и рядом стандартный набор аудиоаппаратуры. Дверной проем, ведущий в крохотную кухню. Обеденный стол, два стула. Над столом — пейзаж с изображением хайренских гор, чуть выше — книжные полки. У окна — мягкое кресло, приставной столик, монументально уродливый торшер. Слева диван и еще два приставных столика. Ближе к двери — стенной шкаф. Между дверцей шкафа и одним из диванных столиков дверь в спальню. При спальне — смехотворно маленькая ванная комната. Повсюду красивые, яркие цвета. Недостаточно яркие, чтобы предотвратить депрессию, но достаточно веселенькие для того, чтобы превратить мысли о самоубийстве из навязчивых в случайные.

Нэн прошла на кухню и включила чайник. Первые поселенцы, направленные на Хайре Прародителем, накопили обширные знания о травах. Принюхавшись к десяти коробочкам, извлеченным из буфета, Нэн мысленно благословила неустрашимых исследователей и выбрала траву, запах которой ей показался наиболее успокаивающим.

Едва она сделала первый глоток, как в дверь постучали. Нэн нахмурилась. Всякий посетитель обычно означал появление дурных вестей. Нэн открыла дверь — и на мгновение онемела от удивления. Потом она кое-как умудрилась пробормотать:

— Доктор Ренала? Мне никто не сказал, что вы желаете видеть меня…

Гостья, не дожидаясь приглашения, отстранила Нэн и вошла. Выглядела она устрашающе. Довольно было одного взгляда, и любому наблюдателю становилось ясно, что ее оранжево-красный наряд служил предупреждением, точно так же, как окраска некоторых ядовитых насекомых. Промаршировав через комнату, гостья развернулась и остановилась спиной к окну, едва не касаясь его. Солнечные лучи пронзили ткань одеяния и заставили ее вспыхнуть. Нэн знала, что и место, и поза — руки в боки — были выбраны доктором Реналой с таким расчетом, чтобы представить свой наряд и собственные немалые размеры в наиболее выгодном свете. Гостья весила около двухсот фунтов, а ее манера двигаться заставляла предположить, что из всех этих фунтов мало что приходилось на жир. Воинственно вскинутый подбородок — красный выступ между такими же красными круглыми щеками — был устремлен в сторону Нэн. Доктор Ренала запустила руку за пазуху, и та исчезла где-то среди двух объемистых грудей. Когда рука снова вынырнула наружу, в ней был зажат голодиск.

— Это только что прибыло. На межзвездном корабле.

Нэн кивнула, ожидая, что же будет дальше.

Доктор Ренала усилила натиск.

— От Солнцедарительницы. Лично. Письмо адресовано мне, но тут есть и пара слов для тебя. Думаю, будет лучше, если мы прослушаем его здесь, в твоем жилище.

Нэн не сомневалась в подтексте последнего замечания. Но доктор Ренала и сама сочла нужным пояснить:

— Нам никогда не удавалось доказать, что мой кабинет прослушивают, но можно не сомневаться, что так оно и есть. Послание Солнцедарительницы наверняка конфиденциальное, а мы практически уверены, что младший персонал вроде тебя слишком незначителен, чтобы вас кто-нибудь подслушивал.

Доктор Ренала постоянно мимоходом оскорбляла своих собеседников — у нее был к этому настоящий талант. Нэн пропустила оскорбление мимо ушей, забрала диск и вставила его в проигрыватель. Указав на диван, Нэн подождала, пока Ренала усядется, а потом сама уселась на другом конце дивана — как раз в тот момент, когда проигрыватель включился и изображение ожило.

С экрана на них взглянула Солнцедарительница.

— Это закрытое послание. Если его посмел просматривать человек, не имеющий соответствующего допуска, знай, что ты вмешиваешься в дела Люмина в лице его высших служителей. Возмездие будет неотвратимым, — жрица сделала короткую паузу. — Приветствую вас, доктор Ренала. Я доверила это послание надежному курьеру. Он должен передать вам мои инструкции: просмотрите письмо вместе с Бахальт, потом уничтожьте. Уверена, что вы все выполните в точности. Я выяснила, что командор Этасалоу находится на Хайре. Слухи отправляют его в самые разные уголки галактики, но мои сведения точны. Он на Хайре. Я не знаю, поддерживается ли связь между Этасалоу и его племянницей. Несмотря на вопли командора о том, что он ненавидит ее и что она предала всех, кто ей доверял, включая самого командора, лично я убеждена, что они будут искать возможность примириться и воссоединиться. Их примитивное стремление ставить семью превыше всего прочего общеизвестно. А потому наложенную на Бахальт епитимью следует усилить. Она не должна никуда ходить без сопровождения. Она в долгу перед Люмином за полученное образование и никогда не оплатит этого долга. Тем не менее, он существует, и это следует учитывать. Искусство Бахальт следует использовать в полной мере. Доктор Ренала, я поручаю вам проследить, чтобы она трудилась в соответствии со своими обязанностями и чтобы она была изолирована от вероотступника Этасалоу.

Нэн почувствовала, что ее распирает безудержный смех. Солнцедарительница ничего не понимала! Она никогда не примирится с Этасалоу, это невозможно! Даже если она бы и желала примирения, он постарается убить ее, прежде чем она успеет сказать хоть слово. И она не уверена, что сама не поступит точно так же. С того самого момента, как Нэн оказалась на Хайре, ее терзали слухи о присутствии здесь беглого Этасалоу. Их упорство заставляло Нэн верить. А страх заставлял отказываться верить. Теперь же опасность сделалась неоспоримой. Солнцедарительница боится, что она будет искать возможность воссоединиться с Этасалоу? Воссоединиться с вечной тьмой!

Солнцедарительница тем временем продолжала:

— Из Коллегиума также поступило еще одно известие. В течение года с момента исчезновения предателя Лэннета никаких его следов обнаружено не было. Гражданский суд с согласия императора Халиба официально объявил Лэннета мертвым. Бахальт, я знаю, что твое нежелание раскаяться основывается на вере в то, что в один прекрасный день твой лихой капитан вернется к тебе. Возможно, теперь ты опомнишься и проникнешься духом истинного раскаянья.

Изображение исчезло. Несколько долгих секунд Нэн смотрела на темный экран, захваченная символизмом этой картины: мрачное ничто, возникшее на том самом месте, где мгновение назад бушевала злоба Солнцедарительницы.

«Лэннет. Мертв». Грудь Нэн пронзила боль. «Лэннет. Полный жизни. Он любил ее. Не может быть! Это неправда!»

Смятение чувств исказило весь мир вокруг Нэн, всю окружающую реальность. Щелчок выехавшего из проигрывателя голодиска превратился в медленный, скрипучий раскат грома. Биение собственного сердца слышалось Нэн как низкий перекатывающийся шум, прибой страха. Женщина закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Она не станет в это верить. Она не подведет Лэннета. Она будет сильной. Она будет ждать.

Но не такова была доктор Ренала, чтобы позволить молчанию длиться.

— Я никогда не одобряла вашего появления здесь, — заявила она Нэн, забирая голодиск. Лицо доктора Реналы сделалось еще краснее обычного, а нижняя губа недовольно выпятилась. — Теперь же я должна добиться того, чтобы вы никуда не ходили в одиночку. Вы понимаете, каких усилий это потребует от моих сотрудников?

Заносчивая напыщенность этой особы заставила Нэн подтянуться и взять себя в руки. Печаль отступила, уступив место ледяной ярости.

— А вы понимаете, какие неудобства будет причинять мне полная невозможность уединиться?

Доктор Ренала ухмыльнулась.

— Не такие уж большие, я полагаю. Разница заключается в том, что мои жрицы не создают проблем. А вы создаете. Что бы с вами ни произошло, вы это заслужили. Постарайтесь не забывать об этом. Мы — не забудем.

— Не сомневаюсь. Похоже, это ваше главное свойство — мелочная злоба.

Доктор Ренала принялась яростно хватать ртом воздух, но прежде, чем она сумела произнести хоть слово, гнев ее отчасти схлынул, и лицо доктора приобрело скептическое выражение. А затем — осторожное. Доктор Ренала приняла надменный вид, явно решив пропустить мимо ушей последнюю реплику, и оглядела комнату. Теперь она держалась исключительно официально.

— Отныне здесь будет спать еще одна жрица. Диван придется вынести, а на его место поставить кровать. Мне понадобится составить список дежурств, подобрать людей, утрясти расписание. Как бы мне хотелось, чтобы советник просто сослал вас!

— Возможно, он так и сделает.

Когда подтекст этой реплики дошел до доктора Реналы, она медленно повернулась к Нэн и искоса, с подозрением взглянула на молодую женщину.

— Что это значит? Вы что, что-то замышляете? Я презираю заговоры. Именно они навлекли на вас немилость. «Единственная истина — это Люмин, и Люмин есть единственная истина». Это знают даже маленькие дети. А до вас это никак не дойдет.

— Вы не желаете видеть меня во Дворе. Мне глубоко противно находиться здесь. А что, если советник, который понятия не имеет о послании Солнцедарительницы, просто решит отослать меня прочь? В Кулл, например, помогать местным жителям. Простые люди всегда жалуются, что Люмин уделяет слишком много внимания Двору, а о них забывает. И там я наверняка буду слишком удалена от моего дяди, чтобы каким-либо образом примириться с ним.

— Кулл! — фыркнула доктор Ренала. — Гнездо нонков! Всегда жалуются! В этом вы с ними очень похожи. Отлично. Поговорите с советником, если хотите. Само собой, я ничего об этом не знаю. Это должно быть проделано без моего ведома. Не говорите больше об этом со мной — и вообще ни с кем. Я не смогу заставить советника изменить решение.

Доктор засунула диск обратно в свою необъятную пазуху и прошуршала мимо Нэн. Но, уже взявшись за дверную ручку, она остановилась, внезапно впав в задумчивость.

— Вы — странная женщина. Я предполагала, что чистокровки отличаются от остальных людей не только по внешнему виду — я об этом слыхала. Во всяком случае, я видела, как вы встретили известие о смерти вашего любовника. Впечатляющая техника самоконтроля. Чистокровки все такие?

Стиснув кулаки так, что ей начало казаться, будто натянутая кожа сейчас лопнет на костяшках, Нэн сумела сдержать свой гнев до такой степени, чтобы составить ответ, за который ее нельзя было бы посадить в тюрьму.

— Мы не одобряем термин «чистокровки», доктор. Цвет кожи не влияет на нашу природу. Мы ничем не отличаемся от остальных людей. И способны на те же самые вещи. Включая насилие.

Доктор Ренала от спешки врезалась в косяк двери. Только вторая попытка отступления оказалась успешной. Дверь захлопнулась за ее спиной.

Из глаз Нэн хлынули слезы. Молодая женщина развернулась и замолотила в стену кулаками. В конце концов она добралась до дивана и упала на него, не в силах выдержать эту ношу — целый год страха, обманутых надежд и одиночества. И невыносимой утраты.

Глава 16 ▼▼▼

Советник Уллас величавой походкой вошел в Зал Посредничества. Высоко над головой у него выгибались дугой потемневшие от времени деревянные балки, поддерживая исчезающую в полутьме крышу. С перекрестий балок свисали огромные люстры из полированной бронзы и хрусталя. Каждая из них несла сотню свечей толщиной с запястье мужчины. Люстры висели на железных цепях с массивными звеньями.

Центральный проход зала имел двадцать футов в ширину. Прямой, как стрела, он тянулся на все сто ярдов здания. Поскольку свечи сейчас не горели, единственным источником света служили узкие окна, и противоположный конец зала был едва виден. Да дневному свету и непросто было оживить это обширное пространство, поскольку окна отстояли от прохода не менее чем на шесть футов и находились высоко в толстых каменных стенах.

Перпендикулярно внешним стенам и центральному проходу располагались Книгохранилища.

На Хайре глубоко почитали книги. Зал Посредничества служил обителью множеству томов, которые династия собирала на протяжении веков. В отличие от хранилищ Люмина, зал не был священной территорией, но он не походил и на лабиринты огромной городской публичной библиотеки.

Этот зал был излюбленным местом советника Улласа. Когда советник шел по проходу, с преувеличенной силой впечатывая каблуки в гранитный пол, его шаги хрупким шорохом отражались от отдаленных стен. Следующий отголосок эха был более мягким, и этот звук будил в Улласе ностальгию. Потом звуки смешивались, но ненадолго, потому что каблук снова опускался на пол, и эхо снова становилось резким и отчетливым.

Вскинув голову и выпятив грудь,Уллас величественно промаршировал по залу. Его окружал густой, насыщенный запах древней бумаги. И кожи. Наилучшая кожа, обработанная редкими растительными маслами и очищенным воском, натертая до появления патины, мягкая и роскошная, словно ухоженная кожа живого существа. Запах кожи постоянно изменялся — разные типы ее требовали различной обработки. Но Уллас смаковал все оттенки этого запаха — это была единственная слабость советника, отчасти приближающаяся к наркомании.

Уллас остановился. Воцарившаяся абсолютная тишина была даже восхитительнее эха шагов. В тишине Уллас в полной мере чувствовал себя советником, хранителем знаний своей планеты. Его планеты. Владение этим залом подтверждало его верховенство. Уллас дышал полной грудью, позволяя силе книг вливаться в него. Его тело не просто пребывало в зале — но и зал пребывал в нем. Они были единым целым.

Но он был могущественнее. Когда он шел по залу, когда он говорил — или даже просто вздыхал, — эти звуки пронизывали книги. В книгах хранились знания. В советнике же покоилась мудрость. В глубине души Уллас знал, что книги все чувствуют. Появившись в этом мире одновременно с человеком, они существовали достаточно долго, чтобы приобрести сверхъестественные свойства. Уллас подолгу находился здесь в одиночестве и был уверен, что окружающие тома осознают его силу. Но ни один человек не мог знать их до последнего слова, и бывали моменты, когда из книг сочилось молчаливое, тайное превосходство. Тогда Уллас смеялся над ними. Все вещи, находившиеся в этом зале, были одушевленными. Но верховная власть принадлежала не им — советнику. Одна-единственная искра, и от книг не останется ничего.

Такова власть.

Никто до Улласа не использовал Зал Посредничества как место официальных встреч. Потому, что никто не понимал это место так глубоко, как он. Он же бился над этим всю свою жизнь. Династия правила на протяжении многих поколений, а ей предшествовали другие династии, включая и ту, при которой было построено это здание. Но никто в длинной цепочке правителей не достиг единения с залом. Причина этого была непостижима — ведь само название зала указывало на душу культуры. Посредничество.

Наилучшим можно считать правление, при котором все разногласия улажены и прекратили существование.

Из всех великих достижений Хайре именно воплощение данного принципа составляло предмет наивысшей гордости советника Улласа. Если во всех книгах зала и содержалась какая-то неизменная истина, так это та, что истинная цивилизация — не случайное нагромождение событий, а гармония, подобная хорошо сыгранному оркестру, управляемому опытным руководителем.

Руководство. Вот что главное.

История Хайре изобиловала примерами, когда население в массе своей сопротивлялось решениям, принятым руководителями. Иногда государству приходилось прибегать к чрезвычайно энергичному убеждению, чтобы уладить эти разногласия. К сожалению, напряженность подобных споров зачастую заставляла принимать жесткие меры к тем, чья позиция не имела законной силы. Уллас — подобно любому подлинному общественному лидеру — скорбел об этом, но принимал эту тяжкую ношу наряду с пониманием того, что некоторым людям приходится дороже платить за прогресс, и это неизбежно. Но в подобной ситуации была и своя положительная сторона — ныне, в его правление, все соглашались с тем, что человек, отказывающийся признавать справедливое и обдуманное посредничество, является нонконформистом. Существовал специальный закон для борьбы с индивидуалистически настроенными элементами — подобно тому, как Люмин обучает врачей, чтобы решать медицинские проблемы.

Эта метафора изменила ход мыслей Улласа и заставила его сосредоточиться на причине, приведшей его в зал на этот раз. Врач. Доктор Нэн Бахальт. Советник велел, чтобы ее впустили, как только она появится. Часы, закрепленные на лацкане рубашки в желтовато-коричневую и серо-коричневую полоску, свидетельствовали, что женщина уже должна прибыть.

И тут раздался отдаленный звон колокольчика. Уллас повернулся и принял надлежащую позу. Потом советник заметил, что освещение в этой точке вопиюще невыигрышно. Уллас отступил на шаг и снова застыл. Его ужасно раздражало, что лучше всего освещенное место окажется как раз между ним и приближающейся Бахальт. Но не мог же он двинуться ей навстречу! Советник сделал все, что только мог предпринять в данной ситуации — чуть-чуть выставил одну ногу вперед, чтобы наилучшим образом продемонстрировать возбуждающий контраст между полосатой рубашкой и перламутровым отливом бежевых кожаных брюк, а также полуботинками того же оттенка.

Но когда женщина приблизилась, ее внешность настолько поразила Улласа, что он даже перестал прихорашиваться. В своих длинных, струящихся сине-зеленых одеждах Нэн Бахальт скорее плыла, чем шла. Ее наряд из нескольких слоев полупрозрачной ткани колыхался, и потому при каждом шаге оттенки едва уловимо изменялись, делаясь то светлее, то темнее. Голову Нэн повязала куском светло-бирюзовой ткани грубого плетения и закрепила ткань под подбородком. Эта повязка создавала поразительное обрамление для темной кожи цвета очищенной патоки. Высокие выпуклые скулы подчеркивали спокойствие внимательных глаз. С глазами же, в свою очередь, изумительно гармонировали брови, черные и изящно изогнутые, словно птичье крыло.

Уллас сурово напомнил себе, что перед ним женщина, предавшая свою религию и свою семью.

Нэн Бахальт была отлично вышколена. Подойдя на приличествующее расстояние, она остановилась и поклонилась, прежде чем заговорить.

— С вашего разрешения, для этой встречи не существует прецедента. Позволено ли мне будет приблизиться?

— Позволено, доктор Бахальт. Подойдите.

Все, кто говорил об этой женщине, упоминали о ее привлекательности. Улласа удивляло, что при этом практически каждый выражал свое удивление по поводу ее «несравненной» красоты. Теперь же, взглянув на Бахальт, советник понял, какими глупцами были все пытавшиеся охарактеризовать ее. Подобная красота уничтожит любое сравнение. Действительно, среди однородного населения Хайре не встречались люди с такой темной кожей, как у Нэн Бахальт. Уллас безмолвно и самодовольно поздравил своих мудрых предшественников. На планете, где все проблемы решались путем посредничества, правительство не могло потерпеть такого явного повода для разногласий, как расовые различия. На Хайре не было чистокровок, стремящихся сохранять этническую линию в своих потомках — не было вот уже много веков, с тех пор, как правившая в те времена династия законодательно запретила подобные попытки. Уллас решил смягчить свой недовольный взгляд. Ради всего света вселенной, ее дядя был живым доводом в пользу уничтожения расовых различий; да, действительно, кожа у него была светлее, чем у племянницы, но на этом все его преимущества и заканчивались. Если Бахальт была изящно сложена и тело ее отличалось упругостью, то Этасалоу был попросту костлявым и чрезмерно напряженным. Женщина протянула ему руку для изучения. И снова она проделала это безукоризненно: пальцы были прижаты друг к другу, а не растопырены в разные стороны, как у ее дяди — тот постоянно держал их так, будто собирался подхватить тарелку. По кивку советника Бахальт медленно повернула руку ладонью кверху. В соответствии с обычаем, Уллас потянулся, чтобы хлопнуть по протянутой руке. Обычно это прикосновение было очень небрежным, мимолетным. Уллас же предпочел затянуть его, наслаждаясь удивительной гладкостью кожи Нэн. Не хуже, чем у любой книги в этом хранилище, решил Уллас и поймал себя на том, что думает — а какие еще удовольствия может подарить эта женщина?

— Мы рады познакомиться с вами, доктор. Мы предпочитаем обойтись без запутанных формальностей. Считайте меня вашим покровителем.

— А я, в свою очередь, прошу Совет считать меня другом Двора.

— Восхитительно, — Уллас одарил гостью искренней улыбкой. — Полагаю, мы на самом деле можем говорить, как двое ученых.

— Не смею на это надеяться, советник. Хотя я действительно пытаюсь заниматься наукой. Если бы я была подлинным доктором Люмина, я бы приложила все силы для постижения вашей культуры.

Улласу захотелось зааплодировать. Ум этой женщины не уступал ее красоте. Более того, в ее голосе звучала искренность. Советник, позабыв о заученной позе, шагнул вперед, взял гостью за руку и повел в ту часть зала, которая была лучше всего освещена.

— Мне следовало давным-давно послать за вами. Вся наша планета полна почтения к Люмину. Вера неизменно переполняет наши умы и сердца. Мы молим о свете.

Нэн сдержанно кивнула.

— Это честь для Люмина — нести свет другим.

— Достаточно ли хорошее жилье вам предоставили? Приемлемы ли условия, в которых вы работаете?

— Да, советник, мне выделили хорошее жилье. Мои потребности невелики, а мои начальники очень щедры. И работать на Хайре легко. Я никогда еще не видела пациентов, столь благодарных за заботу.

— Возможно, это потому, что они знают: забота о здоровье — это функция правительства, а правительство — это результат сотрудничества. Мы можем позволить себе заботиться даже о здоровье тех, кто сознательно препятствует прогрессу.

Гладкий лоб Нэн прорезала едва заметная линия. Уллас смотрел на нее, полностью очарованный. У всех людей, каких ему только приходилось видеть, недовольство отражалось на лице уродливыми морщинами. А у этой женщины темная, насыщенного оттенка кожа потемнела еще сильнее, почти до черноты, выразительно передавая внутреннее беспокойство. Нэн отвела взгляд, и это доставило Улласу удовольствие. Должно быть, она погрузилась в задумчивость или пытается подобрать надлежащие слова для ответа. Но последовавшие слова Нэн разнесли вдребезги это приятное для советника предположение.

— Мне говорили, что наших пациентов просеивают на предмет благонадежности. Я не могу одобрить превращение медицины в функцию социального контроля.

Уллас решил не обижаться.

— Это ваше право, доктор, — одобрять либо не одобрять наши традиции. Однако вы производите впечатление человека, стремящегося к пониманию, и потому я объясню вам, в чем тут дело. Наша культура базируется на самом цивилизованном образе мышления. Конечно же, я говорю о посредничестве. Все — абсолютно все — следует рассматривать с точки зрения решения конкретной ситуации. Тех же, кто разрывает ткань нашего общества, следует заставить понять, какую важную работу мы на самом деле выполняем. Если мы позволим кому бы то ни было просто брать у остальных все, что им заблагорассудится, не прикладывая при этом аналогичных усилий для поддержания согласия, что мы получим? Анархию. Необузданный индивидуализм. Вашим пациентам ни в чем не отказывали, доктор. Их только просили принять волю большинства так же охотно, как принимают они вашу заботу. На Хайре считается, что в конфликте правы обе стороны. Один из спорящих может отказаться от своих прав, но их нельзя отнять по чьему-либо произволу.

Нэн моргнула, и отражавшееся на ее челе беспокойство усилилось. Женщина попыталась что-то сказать, тут же умолкла, но секунду спустя все-таки произнесла:

— Сэр, могу ли я говорить откровенно? Это касается моей ценности для Двора.

— Конечно, Нэн. Не нужно больше бессмысленных формальностей, хорошо? Что я могу сделать для вас?

— Я бы хотела, чтобы меня перевели в другое медицинское учреждение. Лучше всего куда-нибудь на Кулл.

Уллас напрягся и повнимательнее пригляделся к гостье. Та уверенно встретила изучающий взгляд советника. Уллас так и не смог решить, то ли эта женщина превосходная актриса, то ли она и вправду не осознает подтекста своей просьбы. Если она знает о присутствии Этасалоу — а эта тайна, похоже, становится общеизвестной, — значит, она пытается оказаться вне пределов его досягаемости. Если же Нэн не знает, что ее дядя здесь, значит, изоляция в пределах общины Люмина действительно чудовищна, если она произвела на эту молодую женщину такое угнетающее воздействие. Так или иначе, но просьба свидетельствовала о том, что Нэн Бахальт отчаянно стремится избавиться от нынешних условий. Уллас попытался уточнить:

— Почему же вы желаете покинуть нас здесь, на Голифаре, и удалиться из нашей восхитительной Лискерты?

— На Кулле я смогу принести гораздо больше пользы. Там проживает большая часть населения. Там больше потребность в врачах. А здесь я не видела ничего, кроме Двора.

Подхватив женщину под локоть, Уллас снова двинулся вдоль громоздящихся стеллажей.

— Вы были одним из врачей Возвышенного? — поинтересовался советник. — Входили в число его личного медперсонала?

— Да.

Уллас восхищался этой женщиной: какая скромность и какая уверенность! Она служила самому императору, но не проявляет ни заносчивости, ни ложной застенчивости. Очаровательно.

— Поразительная честь для столь юной особы, — заметил советник. — Не могу не полюбопытствовать — уж вы меня извините, — не сыграло ли здесь роль ваше влиятельное семейство? Неделикатный вопрос, но, думаю, вы и сами согласитесь, что он просто напрашивается.

— Он достаточно тактичен, чтобы его мог задать любой.

Нэн улыбнулась, сверкнув безукоризненно белыми зубами и яркими, как самоцветы, глазами. Уллас почувствовал, что его бросило в жар. У него возникло сумасбродное ощущение, что и гостья почувствовала это — так же отчетливо, как он сам. Но улыбка Нэн погасла, и женщина продолжила, как будто ничего не случилось:

— Вы, должно быть, имеете в виду моего дядю, Этасалоу, бывшего командора Изначальной гвардии Люмина. Нет, он не имел никакого отношения к моей карьере, — с этими словами Нэн отвела взгляд, но ее голос остался все так же тверд. — Если не считать того, что он разрушил и эту карьеру, и всю мою жизнь. Должностные лица Люмина не любят меня, господин советник. Я бы предпочла применять свои познания в какой-нибудь удаленной больнице, где знали бы лишь меня саму, а не историю моего семейства.

Они находились сейчас как раз посредине центрального прохода, и перед ними, куда ни глянь, расстилалась вся роскошь Зала Посредничества. Уллас остановился, а сжавшаяся на ее локте рука советника заставила остановиться и Нэн. Женщина повернулась лицом к Улласу и с надеждой взглянула на него.

Вытянувшись во весь рост, Уллас произнес:

— Хорошо, вы будете переведены. Не следует плохо обращаться с врачом столь компетентным, что он был избран для лечения Возвышенного. Но и не стоит переводить его в какую-нибудь сельскую лечебницу, чтобы он там удалял фермерам бородавки и принимал роды. Завтра утром приходите в Палаты. Вас будут ждать.

— Я была лишь одним из трех врачей, приставленных к Возвышенному, — сказала Нэн. — Стажером.

Но советник решительным взмахом руки прервал ее возражения, а потом жестом указал Нэн в ту сторону, откуда она пришла. Женщина нерешительно отступила на шаг. Уллас одобрительно кивнул и произнес:

— В качестве моего личного врача вы получите возможность набрать любой штат, какой сочтете нужным. И сможете привлекать для консультаций любого врача на Хайре — это будет для них делом первостепенной важности. Займитесь устройством.

— Я сделаю, как вы приказываете. Конечно. Но здесь есть и другие врачи, более опытные.

Уллас посуровел. Он неспешно отступил и развернулся вполоборота. Краем глаза советник заметил поблескивание кожаных брюк. Почти радужный отблеск. Великолепный эффект. Очень жаль, что Нэн сейчас слишком расстроена, чтобы оценить его в полной мере.

— Я знаю, что вы страдали от несправедливого обращения, — сказал советник и с радостью увидел, что Нэн положительно восприняла его сочувствие. — Неприязнь ваших товарищей простирается куда глубже, чем вы себе представляете.

— Я нуждаюсь в защите?

Советник почувствовал, что тонет в этих огромных глазах. Он поднял руку и коснулся своими изящными пальцами щеки Нэн. Эта женщина заставляла его сердце биться быстрее.

Улласу до боли захотелось сказать ей правду, предупредить Нэн, что ее дядя жив, находится здесь и стремится заполучить ее. Но вместо этого он произнес:

— Вы упоминали об истории вашей семьи. Я могу дать вам лишь один совет: будьте осторожнее, когда говорите о том, что вам известно. Существуют и другие силы, помимо Люмина, которые могут представлять для вас серьезную угрозу. Но теперь вы находитесь под моей защитой, и вам ничего не грозит.

Сине-зеленое одеяние Нэн закружилось, словно поток чистейшей воды, когда женщина быстро двинулась к отдаленной двери. Уллас знал, что Нэн не оглянется. Этикет запрещал оглядываться, а Нэн была посвящена в его тонкости. Губ советника коснулась легкая довольная улыбка. Совершенно очевидно, что Нэн не знает о присутствии на Хайре Этасалоу, несмотря на бесконечные слухи. Ее молодость и наивность полностью исключают всякую вероятность того, что она играла.

Это так же очевидно, как то, что Этасалоу стремится причинить ей вред. Глупец — он еще думает, что способен скрыть свои чувства!

Уллас расслабился и встал посвободнее. Нэн уже отошла слишком далеко, чтобы разглядеть его, даже если и оглянется. Советник снова принялся прохаживаться вдоль центрального прохода. Все идет, как тому и надлежит. Во Дворе он сможет надежно укрыть Нэн от гнева Этасалоу. До тех самых пор, пока не выяснит, как лучше всего манипулировать ими обоими.

Никто — даже сам император Халиб — не смог бы сплести более запутанную сеть.

Император.

Этасалоу настойчиво твердит, что молниеносный удар повергнет Халиба.

Всем известно, что на нескольких планетах бушуют едва сдерживаемые мятежи.

Император Уллас.

Советник остановился и коснулся пальцами висков. Интересно, насколько тяжела корона? И как ее подгоняют для каждого последующего владельца? Даже нервно посмеиваясь над собственными ужимками, советник не забывал о древнем девизе своего народа: «Воображение преодолевает невозможное».

Глава 17 ▼▼▼

Нэн прислонилась к прогретой солнцем стене Зала Посредничества. Ее неотступно преследовало одно и то же воспоминание — как советник Уллас уродовал себя откровенно неудобными позами, которые, по его мнению, должны были представить его в наилучшем виде. Нэн содрогнулась, несмотря на то что ее спина прижималась к теплым камням. У этого человека просто не было никакого наилучшего вида! Совершенно бесцветный, безвкусно одетый… и эти глаза! Маниакальная настойчивость по-птичьи пристального взгляда.

Женщина оттолкнулась от стены и направилась в сторону казарм. Начав двигаться — особенно с учетом того, что двигалась она прочь от Улласа, — Нэн приободрилась. Ей не хотелось сейчас думать о том, что если она станет личным врачом Улласа, ей придется часто общаться с ним. Нэн позволила себе слегка улыбнуться; пожалуй, это будет не так уж сложно — переадресовывать большую часть его жалоб к соответствующим специалистам. Доктор Ренала с радостью предоставит подхалимов, готовых окружить советника заботой.

Но облегчение быстро сменилось более серьезными размышлениями.

Почему Уллас в своей патетической шараде так настойчиво пытался убедить ее, что Этасалоу здесь нет? Нэн скривилась. Он что, всерьез надеется, что присутствие Этасалоу может оставаться тайной? Возможно, простые хайренцы и не знают, что бывший командор находится среди них, но во Дворе любой, имеющий уши, давно уже раскусил, что к чему. Так всегда и бывает: чем выше должностное лицо, тем более на виду его частная жизнь. Однако встречаются люди, верящие, что уж их-то тайны и преступления никогда не выплывут на белый свет. А вот что и советник Уллас, и командор Этасалоу предпочитают игнорировать, так это тот факт, что когда-нибудь император Халиб устанет терпеть подобные глупости и нанесет удар.

Но грызня правителей ее не касается. Ей нужно скрыться от Этасалоу. И в этом отношении утренний визит оказался исключительно успешным. Конечно, неприятно осознавать себя одной из фишек Улласа в его игре с ее дядей. Впрочем, это все равно лучше, чем сидеть в женском общежитии Люмина и каждую минуту помнить, что где-то там, за кольцом стен и некомпетентной — если не сказать продажной — охраны, ждет он.

По некоторым мелким деталям поведения Улласа Нэн поняла, что Этасалоу известно о ее пребывании на Хайре. И Уллас отдаст ее дяде без малейших колебаний — но только в том случае, если у него появится на то причина. А до тех пор новая должность в самом сердце Двора — наилучшая защита. И еще Нэн ощущала жгучее удовольствие при мысли о том, что Этасалоу наверняка будет появляться при Дворе, даже не подозревая, что его ненавистная племянница находится совсем рядом.

Впрочем, ее план не сводился к стремлению скрыться от Этасалоу; по сути своей он был куда более дерзок. Бывали моменты, когда Нэн боялась и думать о своей конечной цели, страшась как-либо выдать затаенные мысли.

Проект Этасалоу должен исчезнуть, раз и навсегда. Даже если император найдет способ уничтожить Этасалоу, кто-нибудь может продолжить изыскания командора. Идея о том, что человеческий мозг можно расчертить, как карту, а его способность порождать мысли — измерить, проанализировать и взять под контроль, способна стать соблазном для посвященных в эту тайну ученых. Неважно, насколько возвышенными целями они будут при этом руководствоваться, — подобная мощь неизбежно будет искажена.

Ведь эта возможность и вправду страшно соблазнительна. Любой медик знает, насколько важно задействовать при лечении мозг — тогда он может сотворить чудеса, которых ни один доктор не в силах полностью объяснить. Любому студенту известно, что человек использует лишь малую часть возможностей органа, именуемого мозгом. Ученые изучали его на протяжении столетий, но никто так и не разгадал загадку сознания. Да и как могли они это сделать? Ведь число потенциально возможных синаптических связей неисчислимо — в прямом смысле этого слова. Что же касается трудов Этасалоу, они преследовали лишь одну цель: управлять достаточным количеством этих связей, дабы создать разновидность людей, подчиняющихся заданным правилам. Но вдруг кто-то сумеет задействовать триллионы этих связей? На что окажется способен разум, до конца осознавший себя?

Тут Нэн обнаружила, что ее мысли каким-то неизъяснимым способом перескочили на Лэннета, на малышку Дилайт и неизвестную женщину, с которой девочка когда-то намеревалась поговорить.

Нэн почувствовала, что у нее пересохло во рту, а волосы на тыльной стороне шеи и на предплечьях встали дыбом. Ей отчаянно захотелось оглянуться.

Стоял ясный, солнечный день. Нэн шла по хорошо освещенному и оживленному проходу сквозь муравейник, именуемый Двором. Никакая опасность ей не грозила. И все же от напряжения женщину бросило в жар.

Нэн решила подумать о том, что она должна сделать. План побега из женского общежития оказался на удивление удачен. Она-то надеялась всего лишь, что ее отошлют куда-нибудь, где она сможет укрыться от Этасалоу и вступить в контакт с движением сопротивления. Теперь же могло произойти все, что угодно. Включая и измену. Нэн заставила себя взглянуть в лицо фактам. Вероятность измены тоже была фактом. До тех пор, пока она служит целям Улласа при Дворе, она находится в относительной безопасности. Если же она станет более ценной в качестве предмета торговли, Этасалоу тут же заполучит ее.

Если только до этого она не уничтожит его.

Сперва человека. Затем работу. Работы над проектом должны быть прекращены, а вся документация ликвидирована. Нэн просто мутило при мысли о том, что такой огромный объем научных изысканий был проделан впустую. В чем же заключается обязанность ученого — ученого-медика?

Но здесь не было никого, кто мог бы помочь Нэн принять решение. Равно как и никого, кто помог бы ей сделать то, что следовало сделать. Конечно, где-то существовали нонки, но они составляли ничтожное меньшинство населения и больше прятались от Помощников, чем оказывали им реальное сопротивление.

И снова Нэн почувствовала наползающий холод, словно чья-то мертвая рука сжала ее сердце. Люди могут быть далеки от совершенства, но все же они заслуживают лучшей судьбы, чем быть превращенными в инструменты. Женщина невольно взглянула в сторону гор, где скрывалась лаборатория ее дяди. Эту лабораторию нужно разрушить, сжечь дотла, а пепел развеять. Как это произошло со всем оборудованием на Гекторе.

Гектор. Первый эксперимент.

Нэн заплакала. Крупные слезы потекли из глаз, но глаза отказывались признавать это и продолжали глядеть вдаль. Когда проект будет уничтожен, тогда, возможно, ее собственный разум позволит ей вспомнить, что произошло с ней, пока она в качестве одного из врачей работала на своего дядю — там, на Гекторе. Она должна найти способ. Это ее право. Ее долг.

Память отказывалась открыть ей доступ ко всему, что происходило в те годы. Но был один повторяющийся сон, о котором Нэн не рассказывала никому, даже Лэннету. Этот сон переносил ее в лабораторию. Нэн чувствовала, что это ее лаборатория, но при этом помещение всегда оставалось странно незнакомым. Все вокруг, даже пациенты, были в санитарной одежде с капюшонами и с хирургическими масками на лице. Операция была в полном разгаре. Нэн кружила вокруг большой компании, столпившейся вокруг пациента. Если она подбиралась слишком близко, ее с легкостью оттирали в сторону. Никто не смотрел на Нэн и не заговаривал с ней, а когда она сама смотрела на себя, то оказывалось, что она не человек, а какое-то облачко чуть плотнее тумана. Она всегда принимала свое несуществование с печальным смирением.

Нэн чувствовала запах дезинфицирующего мыла, мази-антибиотика, нагретого воздуха и мягких тканей, горящих под лазерным скальпелем. Пациент был завернут в простыню, и открытой оставалась лишь верхняя часть головы. Точнее говоря, верхняя часть мозга. Крышка черепа была снята, и теперь ее удерживал в зажимах какой-то сверкающий стальной аппарат. Это наводило Нэн на мысли о лампе, плоде претенциозной попытки совместить искусство и практичность. И то, что у нее появляются подобные мысли в то время, как живой человек подвергается осквернению, заставляло Нэн устыдиться. Во сне то бесформенное, туманное существо, которым была Нэн, уплывало в соседнюю комнату. Там ее всегда встречала одна и та же картина: женщина сидит в кресле, а из ее головы торчит множество проволочек, и эти проволочки тянутся к голографическому экрану. А на экране светится изображение мозга. Мозг выглядел как скопление крохотных огоньков размером с пылинку. На экране вспыхивали картинки, а женщина смотрела на них расширенными глазами. На ней были надеты наушники. При каждой смене изображения по электронному изображению мозга проносился водоворот разноцветных огоньков.

Не глядя на экран и не слушая, что звучит в наушниках, Нэн Бахальт наблюдала за стремительным потоком разноцветных огоньков и считывала их значение.

Она знала мысли этой женщины.

Сон заканчивался, когда женщина поворачивала голову — мучительно медленно, кривясь от чудовищной боли, — и смотрела в сторону двери, откуда за ней наблюдала доктор Бахальт — или ее туманный облик.

Нэн Бахальт смотрела в пустые глаза Нэн Бахальт.

Нэн стряхнула с себя видение и пошатнулась. Ей пришлось раскинуть руки, чтобы удержать равновесие. И все же она больно ударилась о каменную стену. Тут чьи-то сильные руки ухватили Нэн за плечи и поддержали. Нэн понемногу приходила в себя, и мир вокруг перестал расплываться. Поддерживавший ее мужчина спросил:

— С вами все в порядке? Я пытался уступить вам дорогу. Вы не ушиблись?

Разволновавшись, Нэн качнула головой и попыталась подыскать нужные слова.

— Все в порядке. Я просто замечталась. Не смотрела по сторонам. Это я виновата.

Заботливость в голосе мужчины медленно растаяла, уступив место узнаванию. А еще — страху и гневу.

— Вы — та самая женщина с Атика, да? Ссыльная!

Это прозвучало как обвинение.

Нэн двинулась прочь, цепляясь за стену. Мужчина отдернул руки так проворно, словно прикосновение к Нэн обжигало. Обходя его, Нэн хрипло бросила: «Прошу прощения», и от этого извинения его передернуло еще сильнее. Он быстро отступил с ее пути, и, споткнувшись о бордюр, едва не упал на дорожку для наземных машин. Не обращая внимания на гневное гудение автомобильных сигналов, мужчина крикнул вслед Нэн:

— Я с вами заговорил только потому, что не знал, кто вы такая! Я ничего плохого не сделал!

Нэн развернулась и взглянула ему в лицо, обуреваемая одновременно жалостью и презрением. Хоть это и не пристало жрице, возобладало именно презрение. Нэн плюнула на тротуар и снова двинулась в сторону общежития. И глаза у нее были сухими. Сухими и гордыми.

В горах Маноффар случались потрясающе красивые закаты. Лежащий на юге океан обеспечивал высокую влажность воздуха, а преобладающие ветра гнали возникшие облака в сторону суши. Паря в вышине, они собирали солнечный свет, и их мягкая белизна приобретала теплые, обещающие оттенки. На планете, где все ночи были безлунными, эти последние проблески света ценились куда выше, чем где-либо еще на памяти Лэннета.

Капитан надеялся, что его отряд не станет отвлекаться на восхищение закатом.

Он надеялся, что сейчас, в тридцати милях от базового лагеря, в глубине незнакомой местности, его подразделение полностью сосредоточено на своей задаче. Но человеческому сознанию свойственно временами отвлекаться. Слишком многое оставалось непостижимым, но Лэннет все-таки продолжал думать об этом. Он приписывал это стрессу и страстному, но подавляемому желанию оказаться где-нибудь в другом месте. Неприятная улыбка исказила черты капитана. Он мог бы написать целую книгу об этом чувстве; оно и сейчас будоражило его душу.

Лэннет по-пластунски, как ящерица, взобрался на гребень невысокого холма и принялся рассматривать лежащую внизу базу воздушных шпионов. В течение последних трех дней он и остальные члены отряда использовали этот и другие наблюдательные посты, чтобы составить как можно более подробную схему охранной системы. На самом деле она поддерживалась в отличном состоянии. Но их противников подводила самоуверенность. Помощники регулярно проверяли датчики, разряжали и заново устанавливали радиоуправляемые мины, осматривали натянутую по периметру проволоку. Только вот проделывали они все это, совершенно не таясь, — Помощникам даже в голову не приходило, что кто-то может наблюдать за ними.

Лэннет и его бойцы были уверены, что знают защитное оборудование базы не хуже своих врагов. Вскоре они испытают свою уверенность на деле.

Капитан пополз вниз. Он полз, пока гребень холма не начал вырисовываться на фоне неба, потом встал и рысью направился к тому месту, где был расположен лагерь отряда. Большинство повстанцев были сейчас заняты ужином — консервированной, совершенно неаппетитной протеиновой смесью, поддерживавшей их силы на протяжении всего того времени, что они находились на задании. На часах стоял Реталла, и он заметил Лэннета издалека. Долговязый хайренец вскинул жестянку со своей порцией в сдержанном салюте, после чего снова заработал ложкой, дожидаясь, пока Лэннет подойдет достаточно близко, чтобы к нему можно было обратиться.

— Я так голоден, что даже этой болтушки дожидаюсь с нетерпением, — заметил повстанец.

Состроив подходящую к случаю мину, Лэннет отозвался:

— Полагаю, я не могу сказать то же, не покривив душой. Возможно, завтра вечером мы сможем приготовить нормальную еду.

— Я тоже на это надеюсь. С тех пор, когда я ел что-нибудь горячее, прошло уже столько времени, что мой желудок считает, что весь мир вымерз. Вы заметили на базе что-нибудь необычное?

— Ничего.

Реталла покачал головой.

— Хороший урок. Насчет того, как легко застать врасплох небрежных.

— У них мало оснований держаться настороже. Но это быстро изменится. Начиная с завтрашнего дня Хайре станет совершенно другим местом.

— С завтрашнего дня и на ближайшую тысячу лет. Я хочу, чтобы внуки моих внуков знали, что один из их предков участвовал в этом с самого начала. Мне без разницы, кто возглавит следующую династию — советник, тиран, правитель, или как там он себя назовет. Мне это совершенно безразлично до тех пор, пока мы будем сохранять нашу свободу.

Лэннета пробрал озноб, велящий ему отступить. Это ощущение было таким сильным и вместе с тем таким обескураживающим, что Лэннет не нашелся, что ответить Реталле. Капитан изобразил легкую рассеянность, выгадывая время для размышления.

И в его сознании прозвучал голос Астары:

«Расскажи ему о самоуправлении. Расскажи о сообществах, управляющихся путем общего согласия».

Лэннет был достаточно искушен, чтобы не подать виду, что он слышит Астару. Капитан продолжал держаться внешне непринужденно, но его разум превратился в бушующий вулкан. Лишь одна мысль прозвенела совершенно отчетливо: Астара говорила о правлении, но не сказала ничего об императоре. Это было невозможно. Пугающе. Лэннет не мог представить себе, чего она добивается.

Его размышления прервал смех, древний, как горы, и мягкий, словно облака. Голос Астары произнес:

«Разве я стану подвергать опасности того, кого люблю? Ты ведь хорошо меня знаешь, юный Лэннет. Нет, я желаю тебе лишь добра. И я прошу тебя задать для меня несколько вопросов. Неужели это так трудно?»

По стихающему смеху Лэннет понял, что женщина удалилась. Капитану захотелось закричать, окликнуть ее, попросить вернуться. У него было столько вопросов к ней! Но Лэннет знал, что она не ответит. Астара приходила, когда хотела, и уходила, когда хотела. Но все же она была с ним, пусть даже только мысленно, — и Лэннет почувствовал себя приободрившимся. Хотя как такое могло получиться? Астара больше спрашивала, чем отвечала. Лэннет скривился. На лице его отразилось смирение перед неизбежным. И острая тоска. Капитану пришлось напрячь все силы, чтобы стряхнуть с себя эти чувства и вернуться к реальности. По крайней мере, Астара объяснила, что ее вопрос о способе правления не нес в себе никакой угрозы.

Реталла смотрел на командира, склонив голову набок.

— С вами все в порядке?

— Просто задумался. Размышлял, что получится, если здешние жители захотят сами выбрать себе руководителя, после того как прогонят советника.

Лэннет выпалил неприятные слова, стараясь побыстрее от них избавиться.

Реталла уставился на него. Лицо повстанца застыло. Момент получился какой-то жутковатый. Лэннет поймал себя на том, что думает о животном, загнанном в угол. Но когда следующая реплика нарушила тишину, это ощущение было с насмешкой отметено в сторону.

— Выбрать? Мы? По-вашему, мы настолько глупы, что можем клюнуть на такие идиотские обещания? — внезапно Реталла умолк. Когда же он заговорил снова, похоже было, что эта мысль по-прежнему забавляет его. — На нас тогда обрушится вся императорская Изначальная гвардия — это же ясно, как свет. У нас даже людей, пытающихся скинуть советника, и тех ничтожно мало, а вы спрашиваете, не захотим ли мы провернуть такую штуку, после которой за нас с гарантией возьмется сам император. Должно быть, вы считаете нас очень крутыми.

Лэннет и сам рассмеялся с неприкрытым облегчением. Он выполнил просьбу Астары.

— Это последнее, что пришло бы мне в голову. И кстати, если уж речь зашла об этом, крутизна — это не наша проблема. Что нам действительно нужно — так это численность.

— Любопытная мысль.

Лэннет уже двинулся к лагерю, но тон, каким были произнесены следующие слова Реталлы, заставил капитана остановиться.

— Мне кажется, вы никогда прежде не говорили о нас «мы». Вот так, как сейчас, во всяком случае. Как будто вы один из нас.

Лэннет ткнул пальцем в сторону базы Помощников и заявил:

— Нынешняя ситуация из тех, когда скорее всего начнешь говорить «мы». Я никогда не стану хайренцем. Я не принадлежу вашей борьбе или вашей культуре. Меня силой поставили в это положение, и я его ненавижу. Но эта ненависть не распространяется на вас лично.

— Вы заставляете нас вкалывать, как рабов. Но при этом и сами вкалываете наравне с нами. Может, мы сумеем сделать что-нибудь для вас, прежде чем вы уйдете отсюда.

— Меня бы это не удивило, — отозвался Лэннет с мимолетной улыбкой, а потом все-таки двинулся дальше.

Джарка сидел на земле. Остальные шестеро членов отряда сидели перед ним полукругом. Лэннет тихо подошел и послушал, как Джарка заканчивает объяснять задачу двум тройкам.

— Мы — первая тройка — отвечаем за упаковку пульта управления. Третья, вы несете демонтированный аппарат-шпион. Вторая тройка, вы рассредоточиваетесь вдоль периметра и прикрываете отход. Как только первая и третья тройки управляются со своими задачами, вы подаете сигнал свистком и отходите в лес. Свистком пользуется только третья — и только в чрезвычайной ситуации. Для любой другой тройки, попавшей в переплет, сигнал — три взрыва. Если такое происходит, вторая тройка идет на помощь. Запомните, вторая, — когда будете входить на территорию, идите через отмеченные проходы и, когда пройдете, восстанавливайте за собой защитные приспособления Помощников. И не забывайте при этом наши собственные проволочные ловушки и колышки.

Слушатели закивали. Колья, которые упоминал Джарка, были вырезаны из твердой древесины и расставлены на лесной тропинке — точнее, вбиты в землю в нескольких дюймах за натянутой проволокой. Они с высокой долей вероятности проткнули бы любого Помощника, которого угораздило бы споткнуться об проволоку. Если же он был достаточно везуч, чтобы не споткнуться, ему все равно пришлось бы очень осторожно пробираться между кольями, дабы не распороть себе ногу. Заветы Прародителя прославляли тех, кто использовал обман и хитрости, дабы сбить погоню со следа. Эта сторона боя не давала Лэннету покоя. Капитан понимал, что он наивен. Но ему все равно не нравились бездушные приспособления, предназначенные для того, чтобы калечить и убивать.

Тут до Лэннета дошло, что он с трудом различает лица повстанцев. Здесь, на дне лощины, среди густого кустарника, темнело быстрее.

Джарка обернулся и встал.

— Кажется, я вас услышал. Мы готовы, осталось только выкрасить руки и лица. Люди из сторожевого охранения подойдут примерно через час.

— Хорошо. Когда подойдут, все собираемся здесь.

Лэннет сходил за собственным снаряжением и уселся, чтобы проверить его. Большинство товарищей последовало его примеру. Через несколько минут тишину ложбины то тут, то там принялись прорезать шуршание точила, звяканье металла и шорох проверяемого оборудования. Время от времени в воздухе повисало чье-нибудь приглушенное замечание, и его интонации яснее любых слов говорили о напряженности ситуации.

Когда часовые вернулись, Лэннет присоединился к собравшимся повстанцам. Проверка началась с коммов. Командные коммуникационные модули в официальном жаргоне давно уже окрестили К-КОМами, а солдаты называли их просто коммами. Лэннет извлек свой экземпляр.

— Коммы для голосовой связи не использовать — кроме как в чрезвычайной ситуации. Давайте в последний раз повторим, как они действуют. Если вы отправляете сообщение, оно шифруется и разбивается на электронные сегменты. Эти сегменты передаются на нужной частоте в произвольной последовательности. В каждом комме есть принимающий модуль, настроенный на нужные частоты. Его компьютер расшифровывает и перетасовывает полученные сегменты. Мы будем сохранять радиомолчание — если только особые обстоятельства не заставят нас его нарушить, — потому что я не хочу, чтобы на главном пункте управления что-нибудь перехватили, пусть даже тарабарщину. Я хочу, чтобы мы ушли отсюда задолго до того, как известие о налете просочится наружу. Это важно и с психологической, и с тактической стороны, так что крепко подумайте, прежде чем передавать какое-либо сообщение. Если же радиомолчание все-таки будет нарушено, тут же подсоединяйте свои коммы к стереокартам. Нам потребуется скоординировать свои действия, а для этого придется много разговаривать.

Тишину, которую до этого момента соблюдали повстанцы, нарушили звуки нервной возни. Командиры троек разворачивали стереокарты, добытые Бетаком. Лэннет с трудом сдержал улыбку; они обращались с гибким пластиком так, словно это была бумага. Все они впервые увидели нечто подобное всего за несколько дней до операции. Плоские в основании карты показывали прилегающую местность — с горизонталями, отстоящими на десять футов друг от друга. В небольшом пластиковом утолщении, вделанном в нижний правый угол, находилась батарейка, снабжающая энергией электрочувствительную поверхность. Пометки, сделанные пишущим штифтом на картах командиров троек, могли быть переправлены к Лэннету, но только он мог переслать эту информацию другим тройкам. Еще одна выпуклость, расположенная рядом с первым утолщением, содержала оптический датчик, считывающий отпечатки пальцев владельца карты. Даже если бы карта попала в чужие руки, противник все равно не смог бы извлечь из нее информацию, не зная недостающего звена цепи. Сейчас на каждой карте светились синие стрелки — направление перемещения своих групп, и красные линии — вражеские оборонительные сооружения. Лэннет развернул собственную карту. Используя вместо указки указательный палец, капитан начертил синюю линию, приводящую прямо в огороженную красным территорию.

— Мы много раз репетировали этот налет, — сказал Лэннет. — Мы раз сто обсуждали наши задачи. Теперь мы проделаем это еще раз. Настал день расплаты. Вскоре все только об этом и будут говорить. Позаботьтесь о себе. Позаботьтесь друг о друге. Ведите себя так, чтобы ваши товарищи могли гордиться вами.

Джарка хрипло прошептал:

— Молю Взыскующего о помощи!

Лэннет машинально откликнулся:

— Возможно, все мы целыми и невредимыми придем к свободной истине.

Бойцы уставились на него с любопытством, граничащим с подозрительностью. Но капитан отсек все возможные замечания несколькими резкими вопросами, касающимися предстоящей операции. А в сознании у него прозвучал низкий грудной смех и голос, который он так желал услышать и которого так страшился: «Ты забыл упомянуть удачу, юный капитан Лэннет. Это хорошо. Они сейчас слишком напуганы, чтобы размышлять о таких капризных вещах, как удача. И все же не забывай об этом». Снова послышался тихий смех, а потом успокаивающие слова: «Позволь старой слепой женщине помолиться за тебя. Жадной женщине, которой нужен ее поборник. Позволь мне помолиться за твою удачу».

Лэннет ничегона это не сказал и попытался ничего не подумать. Благодарность была бы сейчас равнозначна признанию того, что он нуждается в ее помощи. А он не мог этого сделать.

Глава 18 ▼▼▼

Лэннет осторожно пробрался под ветвями кустарника, растущего у самого края расчищенной территории. С ветвей капало. Прямо впереди в темноте, которую рассеивал лишь свет звезд, ярко светилась база воздушных шпионов. Несмотря на веселенький внешний вид полусферических убежищ, Лэннету пришлось бороться с подступающей к горлу тошнотой. Капитан подумал о необстрелянных повстанцах, рассыпавшихся сейчас по лесу, и подумал: как там они держатся?

Но теперь было не время для подобных размышлений. Уже не время.

Медленно и бесшумно Лэннет двинулся вперед. Он переключил очки ночного видения в тепловой режим. Звуковой датчик, расположенный в десяти футах впереди, выглядел как тусклое пятно. Помощники допустили три ошибки. Они устанавливали датчики днем, когда за их работой можно было проследить. Они поставили их так, что датчики нагревались на солнце и в темноте делались заметны для приборов инфракрасного видения. И наконец, они использовали для установки одни и те же места, которые теперь легко было отследить по примятой траве. Лэннет осторожно вывел звуковое устройство из строя, попросту перерезав провода. Он был почти стопроцентно уверен, что в лагере никто не следит за пультом управления датчиками, но испытывать судьбу не хотелось.

Откатившись чуть в сторону, Лэннет махнул рукой, подзывая Джарку. Хайренец возник из темноты, словно какой-то зеленый призрак. Еще один взмах руки отправил Джарку вперед. Следом за ним поползли мужчина и женщина, входящие в его тройку. Лэннет убедился, что оставшиеся тройки тоже двинулись, и последовал за ними.

Джарка обезвредил следующий датчик, осветительный. На то время, пока Джарка работал, Лэннет выключил свои очки. Если бы вдруг Джарка допустил ошибку и вспышка сработала, она изжарила бы даже самые прочные линзы у всех Свободных, кто находился бы в этот момент достаточно далеко отсюда. А с этого расстояния, если уж на то пошло, такой свет надолго ослепил бы любого, кто взглянул бы прямо на него. Скрипя зубами, Лэннет ждал, пока Джарка справится со своей задачей. Отвинтить пластину, закрывающую переключатель, было чертовски сложно.

Рука Лэннета лежала на спине Джарки. Через некоторое время капитан почувствовал, что мышцы под его рукой расслабились, и понял, что работа выполнена. Он подал знак двум оставшимся членам тройки, велев им следовать за Джаркой. Когда они пробрались вперед, Лэннет махнул оставшимся тройкам.

Последним препятствием была колючая проволока. Помощники разложили ее, как полагалось: две спирали натянуты на земле параллельно друг другу, а третья водружена поверх них. Не поднимая головы, Лэннет извернулся, чтобы взглянуть на изгибы широкой, напоминающей ремень спирали и едва заметные отблески света на колючках. Сердце его бешено колотилось.

Капитан боялся колючей проволоки больше любого датчика, больше вспышки. Она крепко держала свою жертву, безжалостно наказывая человека за малейшее движение. Попытайся сражаться с ней, и она вполне может убить тебя. Откажись от сопротивления — и ты окажешься во власти своих врагов. Каждая из полос спирали — почему эту дрянь назвали проволокой, сказать не мог никто — имела изолированную сердцевину, своего рода нерв. По нему шел слабый электрический ток. Если ток исчезал, включалась сигнализация. И по всей вероятности, датчики колючей проволоки были соединены со всеми вспышками. Разрежь проволоку — и по всему периметру базы угольно-черную хайренскую ночь разорвут слепящие вспышки света.

Существовали приспособления, позволяющие разрезать колючую проболоку или взорвать ее, но у Свободных не было ни этих приспособлений, ни взрывчатки. Им приходилось пользоваться примитивным методом. Третья тройка несла с собой свернутые циновки, сплетенные из тростника. Раньше хайренцы считали их хорошим покрытием для пола, мягким, упругим и достаточно прочным, чтобы прослужить много лет, даже если по нему будут постоянно ходить в обуви. Теперь же подобные циновки занимали почетное место во многих богатых домах.

По знаку Лэннета бойцы третьей тройки вскочили, подбежали к проволоке и бросили циновки поверх нее. А потом они сами бросились ничком на это покрытие. Под их весом проволочные спирали рухнули. Первая тройка перемахнула через них и ворвалась в лагерь.

С этого момента ни о какой скрытности не могло идти и речи. Во время планирования операции Лэннет возражал против этой идеи. Он сильно сомневался, выдержит ли проволока вес людей, которые будут перебираться через нее, не порвется ли она. Учить своих неопытных бойцов соблюдать тишину во время атаки лишь затем, чтобы они объявили о своем прибытии воем сирен, было почти так же опасно, как и тот вариант, когда их обнаружили бы заранее. Чтобы компенсировать их неопытность и извлечь выгоду из такой же неопытности Помощников, находящихся на базе, Лэннет сделал ставку на стремительность. Капитан решил, что им легче будет одолеть врагов, если они захватят противника врасплох. Кроме того, крики окажутся хорошим подспорьем для его людей.

Боевой клич разорвал тишину. Безмятежный лагерь Помощников превратился в водоворот пронзительных воплей.

Колючая проволока была сплющена, но ее хитроумный электрический нерв так и не был поврежден, а потому проволока оказалась не в состоянии включить сигнализацию.

Тут же стала очевидной еще одна ошибка Помощников. Две палатки — ближайшие к проволоке — стояли слишком близко к ней. И в одной из этих палаток находилась аппаратура связи. Лишь один человек кинулся к радиоприемнику. Следом тут же нырнула первая тройка. Палатка заходила ходуном. Раздался чей-то отчаянный, исполненный боли крик.

Одновременно с атакой первой тройки третья тройка перескочила через циновки и тоже ринулась вперед. Они накинулись на Помощников, высыпавших из второй ближайшей палатки. Помощники пустились наутек, но бежали они с неуклюжестью людей, на самом деле не верящих в происходящее. Джарка, оказавшийся быстрее всех прочих, срубил первых двух Помощников — мужчину и женщину — прямо у входа. Несколько мучительных мгновений Лэннет был уверен, что вторая пара Помощников сейчас прикончит занятого своими противниками Джарку. Он бросился на помощь. Но третья тройка опередила его. Они набросились на Помощников с флангов. Несколько секунд беспорядочной пляски мечей, несколько вскриков — и Свободные принялись за остальные палатки.

Всего в лагере оказалось двенадцать Помощников. Присоединившийся к драке Лэннет вопреки всему надеялся, что его бойцам удастся разделаться с оставшимися семью противниками прежде, чем те успеют сориентироваться в происходящем. Разум подсказывал ему, что с момента начала операции прошло всего несколько секунд, но в те мгновения, когда они бежали к остальным палаткам, время растянулось до бесконечности.

Теперь оставшиеся в живых Помощники поняли, что происходит, и поверили в реальность этих событий. Полуголые, по большей части босые, они успели выскочить из палаток к тому моменту, как повстанцы подбежали к ним.

Эта картина была знакома Лэннету. Захваченным врасплох войскам требуется время, дабы осознать происходящее. Неопытные солдаты, захваченные врасплох среди ночи, по сути обречены. И лишь случайно оказавшиеся среди них прирожденные воины действуют с естественной яростью. Похоже, среди сбившихся в кучу и застывших в нерешительности Помощников таких не было. Вид у них был столь жалкий и обреченный, что Лэннету стало как-то неловко. Его бойцы, хоть они испытывали не меньший страх, чем Помощники, располагали, однако, всеми преимуществами, какие только могут иметь нападающие. Они уже пролили кровь. Они знали, что происходит. Они сражались с силами, которые угнетали их с незапамятных времен.

И они были исполнены ярости.

Помощник, бросившийся на Лэннета из темноты, был в полной мере наделен той первобытной яростью, которой недоставало остальным. Он двигался бесшумно и решительно. Лишь подставленный в последнее мгновение щит спас Лэннету жизнь. И все же капитан потерял равновесие и зашатался, пытаясь удержаться на ногах. Нападающий поспешил воспользоваться своим преимуществом. Он ухватил меч двумя руками и принялся наносить удары — один из таких ударов едва не расколол щит Лэннета. Капитан оказался слишком занят самозащитой, чтобы нанести ответный удар. Но все же Лэннет был профессионалом, человеком, привыкшим сражаться с другими профессионалами. И его миг настал, когда он поднырнул под очередной сделанный от души замах. Не встретив никакого сопротивления, Помощник не сумел вовремя затормозить. И удар, который он попытался нанести на возвратном движении, оказался слишком медленным. Согнувшись, Лэннет перехватил своим мечом клинок противника и краем щита ударил Помощника в пах. Помощник хрипло охнул и едва не упал. Он отступил на шаг, явно пытаясь совладать с болью. Лэннет пригнулся и прыгнул вперед. Гребень его шлема врезался в лицо противника. Соответствующие звуки и ощущение столкновения сообщили капитану о выбитых зубах и треснувшем хряще. И все же Помощник сумел нанести еще один удар по Лэннету. Но этот удар оказался куда слабее прежних. Лэннет принял его на меч, позволил оружию противника скользнуть вдоль клинка, до выпуклой гарды. Потом он шагнул вбок и довернул клинок. Меч Помощника выпорхнул из рук хозяина, словно был смазан жиром. Помощник все еще смотрел вслед своему оружию, когда меч Лэннета наискось перечеркнул его туловище. Помощник привстал на цыпочки и скривился при виде собственных вывалившихся кишок. Он тяжело осел на землю, попытался было подобрать склизкую массу внутренностей, свалился на бок и забился в предсмертных судорогах.

Лэннет повернулся спиной к умирающему и дунул в свисток, чтобы остановить атаку. Сигнализация все-таки как-то включилась, и пронзительный звук свистка почти затерялся в ее трубном реве. Лэннет свистнул еще раз. И еще.

Его бойцы его не слышали. Лэннету очень хотелось верить, что причиной тому вопли сирены. Но увы, это было не так. Капитан знал, что он сейчас увидит.

Ближний бой причиняет не только кровоточащие раны. Возможно, они даже не самые опасные. Бойцы Лэннета не знали об этом. Пока что не знали. И бойня продолжалась.

Двое Помощников спасли свои жизни, просто упав на землю. Один из них лежал ничком, прикрыв руками голову и уткнувшись лицом в грязь. Второй скорчился, словно зародыш, уйдя от всего.

Последним умершим Помощником оказалась женщина. Она вскинула руки, показывая, что сдается. Лэннет видел, что ее лицо искажено страхом. Но подбегавшая к ней Свободная видела лишь поднятый меч. Она и сама буквально обезумела от волнения и была не в состоянии осознать, что несчастная Помощница слишком перепугана и просто не понимает, что по-прежнему держит в руках оружие. Лэннету потребовалась секунда, чтобы узнать в Свободной Трей. И в тот же миг он понял, что там, где он распознал страх, подбегающая Трей видит лишь угрожающую маску, ярость, от которой ее собственная кровь заледенела в жилах. Испустив бессвязный пронзительный вопль, Трей ударила свою жертву в центр корпуса, прямо под грудину.

Крепко вколоченный профессионализм заглушил ужас Лэннета, и капитан отметил, что Трей ударила именно так, как он ее учил. Она ударила на шаге, используя, кроме силы мышц, еще и вес собственного тела. Удар брал начало в довороте поясницы, усиливался за счет разворота плеч и переходил в прямую руку. В момент удара локоть и запястье были жестко зафиксированы. Завершение было безукоризненным — удар щитом в верхнюю часть тела противника, помогающий извлечь свой клинок.

Помощница рухнула навзничь. Гримаса исчезла с ее лица, сменившись выражением досады. Женщину выгнуло дугой, когда она попыталась зажать разорванную артерию; но кровь из раны хлестала с такой силой, что для несчастной не оставалось ни малейшей надежды. Трей же тем временем уже проскочила мимо нее, оглядываясь по сторонам в поисках других противников. Она так и не увидела, как каблуки Помощницы выбивают вмятины в земле.

Тем временем кто-то нашел пульт управления и выключил сирену. В наступившей относительной тишине стало слышно, как стонут, хрипят и плачут жертвы стычки. Со всех сторон до Лэннета доносилось тяжелое, неровное дыхание вымотавшихся людей. Капитан еще раз дунул в свисток. Поскольку драться больше было не с кем, повстанцы застыли там, где их застала трель свистка. Глаза их сейчас отличались неестественным блеском. Бойцы часто моргали. Кто-то произнес:

— Мы это сделали.

В голосе прозвучало недоверие. Ошеломление. Ликование. Повстанцы разразились радостными криками, и напряжение словно ветром сдуло. Каждый принялся оглядываться по сторонам, считать и пересчитывать окружающих, и выяснил, что не только он сам, но и все его друзья живы. Даже трое раненых, уразумев, что раны их не слишком серьезны, присоединились к общему ликованию.

Лэннет подошел к двум Помощникам, валяющимся на земле. Скорчившийся Помощник заходился в беззвучном жутком крике; из-под опущенных век текли слезы. Подбирая их отброшенные в сторону мечи, Лэннет обратился к нему:

— Тебе ничего не сделают. Подойди к твоему другу. Ему нужна помощь.

И капитан швырнул оружие в растущую груду трофеев.

Повернувшись к своим бойцам, Лэннет приказал:

— Хватит шума. Забирайте то, за чем мы пришли. Вторая тройка, затащите мертвых в палатки. Поторопитесь. Сюда вполне может явиться на разведку какой-нибудь электромобиль. Если они успели передать сообщение…

Лэннет не стал объяснять, что он имеет в виду. Да этого и не требовалось. Повстанцы уже успокоились, но им все еще приходилось сдерживаться, чтобы голоса не звучали ненормально громко. Бойцы отправились выполнять поставленные задачи.

Воздушные шпионы выпускались в нескольких вариантах. Экспедиционная модель, использовавшаяся на этой базе, наполнялась газом. Подготовленные к полету, они выглядели не то как древний летательный аппарат из исторических книг, не то как игрушечная механическая птица. Воздушные шпионы не махали крыльями, как птицы, но и отличались теми же обтекаемыми формами, изящными контурами и расширяющимся хвостом. И у них крылья тоже служили главным источником силы, за счет вмонтированных солнечных батарей. Такой шпион в ясную погоду мог действовать неопределенно долго, днем подзаряжая батареи за счет солнца и используя накопленный запас энергии, чтобы продолжать полет в темное время суток. Большой пропеллер работал практически бесшумно. Если требовалась максимальная скрытность, аппарат мог подолгу планировать. Разведывательное оборудование состояло из видеокамер, улавливающих тепловое излучение, а также из обычных видеокамер с телескопическими объективами. Полевые модели обычно работали лишь в ограниченном диапазоне, но Лэннет с радостью обнаружил, что им досталась усовершенствованная модель, именно такая, какая и требовалась Свободным — с радаром, предназначенным для обнаружения наземных и воздушных целей и соединенным с радиоперехватчиком.

Если бы Помощники с этой базы пользовались собственным оборудованием для наблюдения за возможными путями подхода к границе базы, налет мог бы быть обнаружен и захлебнуться в ловушке, так толком и не начавшись. Лэннет решил запомнить этот урок. Воздушные шпионы могли служить не только для дальней разведки.

В распоряжении разбитого подразделения находились два воздушных шпиона. Вместе со всем оборудованием каждый аппарат весил чуть больше сотни фунтов. Джарка и Реталла взяли каждый по одному аппарату и уложили в рюкзаки. Оборудование для управления и наблюдения разобрали на отдельные детали, чтобы легче было нести. Поскольку трое бойцов из-за полученных ран работать не могли, повстанцы едва сумели все это упаковать. Лэннет привлек к делу даже пленных, всучив груз и им, а чтобы они могли с ним управиться, связал им руки впереди. Лэннет отступал последним. Он как раз перебирался через циновки, наброшенные на колючую проволоку, когда все услышали звук, который невозможно было с чем-либо спутать, — шум двигателей приближающегося электромобиля.

Лэннет отреагировал мгновенно — он бросился обратно в лагерь. Ухватив циновки за край, он рывком стащил их с проволоки. Спирали тут же приняли почти что прежнюю форму.

— Заберите циновки! — крикнул Лэннет. — Уходите в лес! Я захвачу электромобиль, если он приземлится здесь. Уходите! Быстро!

Первым повиновался Джарка. Остальные повстанцы рванули за ним, словно проснувшись, потом перешли на размеренный бег. Набитые рюкзаки нелепо подпрыгивали. Лэннет нырнул в палатку, бормоча проклятия в адрес мертвых тел, которые перекатывались у него под ногами, грозя превратиться в ловушку. Когда электромобиль приземлился на крохотную посадочную площадку, расположенную на противоположной стороне базы, Лэннет разрезал ткань палатки, выскользнул наружу и помчался сквозь тьму, словно преследуемый крич.

На борту электромобиля оказалось двое мужчин. Они вышли из машины, обнажив мечи. Один из них, встряхивая головой, с горячностью что-то говорил в компактный радиопередатчик. Второй принялся выкрикивать имена. Неизвестно, что там ответили первому по радио, но ответ ему явно не понравился. Мужчина зашвырнул передатчик обратно в электромобиль, и сделал несколько шагов. Потом он остановился, вытянул шею и принялся оглядываться, а его напарник тем временем направился к ближайшей палатке.

Лэннет с радостью отметил, что на том типе, который сперва был с передатчиком, нет очков ночного видения, — но потом он вспомнил, что все хайренцы отлично видят в темноте. У капитана упало сердце. Тусклый свет, горящий в палатках, для этой парочки мог быть ничем не хуже дневного освещения.

Мужчина, идущий к палаткам, продолжал требовать, чтобы ему кто-нибудь ответил. Из окружающей ночи донеслось слабое эхо его же собственного крика. Мужчина тут же обернулся и приказал напарнику присоединиться к нему. Дальше они двинулись вместе, держась напряженно и настороженно.

Лэннет подумал, не наброситься ли на них. Нетерпение, объединившись с напряжением, нашептывало свои доводы в пользу такого образа действий. В конце концов, вряд ли они достаточно хорошо тренированы. Но все же в Лэннете возобладала рассудительность; как бы плохо они ни были обучены, но все же это два вооруженных человека. Потому капитан предпочел двинуться к электромобилю. На базе не осталось средств связи, так что ключом ко всему был именно электромобиль. Лэннет побежал к нему, понадеявшись, что тела в палатках прикуют к себе внимание Помощников.

Один из Помощников тем временем выскочил обратно, и его стошнило. Когда же он повернулся, то уставился прямо на бегущего Лэннета. Несколько ужасающих мгновений он просто смотрел, позабыв о своем взбунтовавшемся желудке. Потом он понял намерения Лэннета и с воплем бросился ему наперерез. Второй Помощник последовал за товарищем.

Лэннет не успевал забраться в электромобиль. Когда капитан развернулся и стало ясно, что он тоже вооружен, Помощники притормозили. Они поняли, что неизвестный прижат к машине и оказался в ловушке. И вместе с этим сообразили, что перед ними не обычный нонк.

Лэннет сделал ложный выпад. Помощники отскочили. Капитан попытался сблефовать.

— Мои друзья сейчас будут здесь. Бросьте оружие, и тогда с вами будут обращаться как с почетными пленниками.

— Это как вон с теми? — Помощник дернул плечом, указывая в сторону палатки. Но его насмешке недоставало уверенности.

— Двое Помощников сдались. Их увели с территории базы. Мы не причиняем вреда пленным.

Второй Помощник сделал выпад — хорошо поставленный колющий удар. Лэннет отбил его. Тем временем первый противник попытался достать его сбоку. Лэннет ударил Помощника щитом в лицо, подшагнул и, врезавшись в противника всей массой, сбил его с ног. Двигаясь мимо падающего Помощника, Лэннет еще успел полоснуть его по коленям и тут же развернулся, чтобы встретить первого нападавшего лицом к лицу. Раненый закричал, призывая товарища на помощь.

Уцелевший Помощник извлек надлежащий урок из несчастья, постигшего его напарника. Соблюдая предельную осторожность, он сосредоточился на блокировке неистовых ударов Лэннета. Несколько томительно долгих секунд он умудрялся уцелеть, энергично уклоняясь от ударов. Помощник не предпринимал никаких попыток атаковать. Его глаза, не нуждавшиеся в ночных очках, с пугающей решимостью следили за клинком Лэннета.

Лэннет же понемногу начинал приходить в бешенство. Он чувствовал, как уходит время, время, в котором так нуждались он и его бойцы. Секунды промедления могли впоследствии обернуться пленом, если другие Помощники пустятся за ними в погоню.

В конце концов Помощника подвело именно то, что его внимание было неотрывно приковано к Лэннету.

О появлении Джарки он узнал лишь тогда, когда его спины коснулось острие меча и чей-то голос произнес:

— Бросай оружие!

На миг все оцепенели, и воцарилась тишина. И тут у Лэннета откуда-то возникла сверхъестественная уверенность: он точно знал, что намеревается сделать Помощник. Он напрягся, не желая кричать и надеясь вопреки всему, что интуиция его подводит.

Помощник же прыгнул вперед, уходя от Джарки и одновременно с этим пытаясь полоснуть Лэннета. А капитан, принимая удар на щит, просто опустил собственный меч. И Помощник на него напоролся. Его глаза, расширенные от испуга, закрылись. На один лишь миг. Когда они открылись снова, страх исчез. Помощник внимательно взглянул в глаза Лэннету, словно желая поделиться новоприобретенным знанием. Его губы зашевелились. Но прежде, чем с них успело сорваться хоть слово, удар Джарки швырнул Помощника вперед. Он умер молча, унеся свои открытия с собой.

Выдернув меч, Джарка отступил и врезался в другого Помощника, пытавшегося встать. От этого столкновения раненый скорчился, глядя на Джарку снизу вверх. Повстанец зашатался, пытаясь восстановить равновесие. Помощник отпрянул. На лице у него было написано загнанное, молящее выражение, сменившееся ужасом, когда замерший на миг меч Джарки двинулся дальше. Лэннет едва успел издать протестующий возглас. Джарка хрипло выдохнул, и меч со свистом опустился. Он настиг Помощника в тот момент, когда раненый с криком попытался увернуться, и ударил его по тыльной стороне шеи. Почти отделившаяся от туловища голова склонилась в гротескном жесте подчинения, и Помощник упал набок.

Все это заняло не больше трех секунд.

Лэннет отвернулся от Джарки. Капитана била дрожь, такая сильная, что Лэннет боялся выдать себя, заговорив вслух. Неважно, что в этом убийстве не было необходимости, — Лэннету было стыдно оттого, что он точно знал, почему Джарка поступил именно так. Резко высвободившееся напряжение. Извращенная боязнь воина оказаться недостаточно яростным. Иное выражение страхов, которым так и не позволили проявиться. Обычный гнев. И все-таки в этом убийстве не было необходимости. Несокрушимое хладнокровие покинуло Джарку, выставив напоказ всю чудовищность его ошибки. Двигаясь судорожными, напряженными рывками, повстанец вытер меч — ужасающая пародия на бесстрастность.

Лэннет собрался с мыслями. Его терзало жгучее желание обругать Джарку; но с не меньшей силой ему хотелось отыскать Трей. Капитан представил, как наорет он на них. Непрофессионалы. Слабые нервы, просьбы никому не навредить. И все это — до первой крови.

Лэннет проглотил невысказанные слова и вместо этого обратился к Джарке:

— Мы воспользуемся электромобилем. Посадим одного из раненых вести его. Погрузим все, что только влезет. Отключим локатор, чтобы электромобиль нельзя было выследить. Прикажем водителю отвести его к тому месту, где мы стояли, пока не перебрались сюда. Там есть песчаный берег в излучине реки. Неплохая посадочная площадка. И кустарник — там можно будет спрятать груз до тех пор, пока мы его не заберем.

Джарка нахмурился и попытался было возразить. Но Лэннет отмел эту попытку.

— При перевозке трофеев на электромобиле мы сэкономим куда больше времени и сил, чем потратим на его загрузку. Крикните нашим, чтобы они шли сюда. И никакой радиосвязи.

Лэннет уже двинулся прочь, когда Джарка окликнул его.

— Что вы собираетесь делать?

— Кое-что, на что у нас не было времени раньше. В палатках могут найтись документы, которые могут нам пригодиться. Информация.

Он снова обернулся к Джарке. Тому явно не нравилась идея копаться в палатках, где лежали мертвые Помощники. Лэннет резко добавил:

— Я собираюсь также обыскать тела. Если только вы не предпочтете взяться за это сами и не оставите возню с электромобилем на меня. Решайте.

Прежде чем Лэннет успел повернуться, вопль Джарки уже разнесся по окрестностям.

Перегруженный электромобиль с воем взмыл вверх. Лэннет подал знак колонне, приказывая выступать. Сам он встал замыкающим. Они прошли не так уж много, когда Лэннет заметил, что кто-то замедлил ход. Сперва капитан решил, что этот кто-то получил рану и не желает в том признаваться. Лэннет разозлился. Отряд не может позволить себе задерживаться, особенно из-за какого-то гордого идиота. В голове у капитана зароились подходящие к случаю ругательства.

Но когда боец приблизился, оказалось, что это Трей, и ее вопрос удивил Лэннета.

— Ничего, если мы поговорим на ходу?

Лэннет задумался, потом отозвался:

— В общем, так нельзя, и вы сами это знаете. Что вас беспокоит?

— Вы же знаете. Вы это видели. То, что я сделала.

— Я думаю, что подобное вполне возможно. Забудьте об этом. Такое происходит и с другими, ясно?

— А с вами такое случалось? Вы убивали… — голос ее пресекся. Когда Трей заговорила снова, поверх боли наслоилось неповиновение. — Вы совершали что-нибудь подобное?

— Мы говорим не обо мне. Я велел вам справиться с этим.

— Просто взять и справиться. Спасибо.

Женщина прибавила шагу.

Лэннет поймал ее за плечо. Трей дернулась, пытаясь вывернуться, но пошла помедленнее. Лэннет сказал:

— Это нелегко, Трей. Но подумай лучше о том, как сделать, чтобы подобное не повторилось.

Они долго шагали молча. В конце концов Трей заговорила первой:

— Вы такое уже делали. Изначальные гвардейцы убивают, это всем известно. Я ненавижу их, ненавижу этого проклятого императора. Я думала, что возненавижу и вас, но вы не похожи на тех гвардейцев, которых я видела. Мы не очень-то хорошо обращаемся с вами, а вы все равно нам помогаете. Но вы не говорили нам насчет этого безумия. Я думала, что выйду из своего первого боя радостной и гордой. Или раненой. Или мертвой. Что-нибудь такое. А на самом деле мне стыдно. Очень стыдно.

Лэннет помедлил. Когда же он все-таки ответил, голос его звучал очень мягко.

— Мы выполняли задачу. Эмоции… инстинкты… взяли верх. Но все-таки мы поступили правильно. Возможно, мы не безгрешны, но правда на нашей стороне. Помощники сражаются за неправое дело…

Его перебил хриплый смех Трей.

— А вам не кажется, что то же самое они говорят о нас? Вы все сказали правильно, и я это знаю. Но то, что случилось сегодня ночью, там… то, во что я верила, заставило меня это совершить. Как я могу продолжать любить то, во что верила, если эта вера превращает меня в существо, которое мне ненавистно? Как я могу творить преступления и сохранять рассудок? Когда все закончилось и я взглянула на ту несчастную, я почувствовала, как какая-то часть моей души оторвалась. А мои друзья? Стоит ли это их жизней? Их душ? Взыскующий не должен дозволять творить то, что я совершила. Просто не должен.

И снова воцарилась тишина. Лэннет обдумывал, что можно сказать, чтобы смягчить страдания Трей. Но когда он совсем уж было погрузился в раздумья, его отвлек ухающий крик какого-то ночного зверя. И капитану показалось, что лес давит на него, давит всеми своими приглушенными звуками и неисчислимыми запахами.

Внезапно вместо хайренских запахов он ощутил запах Дельфи. Густой аромат храмовых садов заполонил ощущения Лэннета. Капитан даже вспомнил, что маленькие красные цветочки, пахнувшие приятнее всего, назывались полевой гвоздикой. Астара заговорила с ним — и слова ее звучали совершенно по-особенному: «Ее вопросы из тех, что задает человек с добрым сердцем в мире, не всегда допускающем доброту. Сколько раз ты действовал, а потом сам изумлялся своим поступкам? Поделись с ней своей силой. Напомни ей, что жизнь — это надежда и что нет надежды для того, кто не желает жить. Она решилась стать одной из тех, кто расплачивается за возможность сохранить добро даже перед лицом зла. И это должно быть сделано. Мы с тобой знаем это — ты и я».

Лэннет пробормотал несколько фраз — как он надеялся, обнадеживающих, — отчасти для того, чтобы попытаться успокоить Трей, а отчасти размышляя о необычных интонациях Астары. В конце концов он сказал:

— Вы говорили, что принадлежите к последователям Взыскующего. Тогда вам должны быть знакомы эти слова: «Никакое дело не появится, если оно не может быть исполнено. Не потерпит поражения тот, кто старается служить Взыскующему ради правды и любви для всех. Что один дает, то все могут получить».

В темноте повернутое к Лэннету лицо Трей казалось бледным пятном. В голосе женщины звенело потрясение.

— Это цитата. Из благословения. Вы — взыскующий, один из нас!

Лэннет склонился к Трей.

— Я — солдат, верный своему императору и его законам. А Люмин — официальная религия, что бы там ни твердили и что бы ни делали мятежники с других планет. Я учу вас убивать и выживать. И все. А теперь оставьте меня в покое. И займитесь вашими проблемами сами. Я за них не отвечаю.

Не сказав ни слова, Трей припустила вслед за колонной. Лэннет же, включив очки ночного видения, стоял и смотрел ей вслед: хрупкая фигурка женщины наклонилась вперед, как будто Трей шла против сильного ветра.

Когда же капитан снова двинулся дальше, он что-то услышал. Лэннет подумал было, что это шуршит ткань его одежды. Он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Звук повторился.

«Астара».

Но слов не было. Только звук, до боли печальный. Лэннет зашагал вперед, стараясь не думать о старой женщине. И лишь когда Астара покинула его и вокруг Лэннета снова ожил ночной шум хайренского леса, капитан смог признаться сам себе, что это был плач.

Глава 19 ▼▼▼

В первых своих передачах командование Помощников отказывалось признать, что одна из их баз подверглась нападению. Более поздние передачи настаивали на том, что, хотя нападение и имело место, оно потерпело поражение; обнаруженные на месте происшествия тела принадлежат не Помощникам, а нонкам. К тому моменту повстанцы уже получили на отступление четыре часа. Затем спор тянулся еще примерно около часа, прежде чем командование наконец-то признало свершившийся факт.

После чего ситуация изменилась.

Воздушные шпионы принялись прочесывать вероятные маршруты отхода. Патруль Помощников в сопровождении ищеек-палеленов получил приказ обследовать место последней стоянки повстанцев и попытаться проследить все пути, ведущие от базы.

Наличие палеленов на Хайре неприятно поразило Лэннета. Палелены были уроженцами Сирака, и их присутствие на Хайре нарушало один из основных законов империи, запрещавший перевозку местных видов с одной планеты на другую. Единственным исключением являлись животные из Дома — превосходный рогатый скот, собаки или лошади, которых разводили и держали у себя самые богатые и влиятельные семейства империи в качестве символа своего общественного положения.

Лэннет как раз слушал захваченный радиоприемник, когда командир патруля Помощников доложил, что напал на след отступающих повстанцев. Он также сообщил, что один из палеленов вывернулся из намордника и успел искусать своего вожатого, прежде чем был убит.

Лэннет злорадно хмыкнул и заработал вопросительный взгляд от женщины, несущей радиоприемник. Капитан пояснил:

— Палелены — отличные ищейки, но их отнюдь нельзя назвать ручными животными. Вы их когда-нибудь видели?

Женщина покачала головой, оторвала взгляд от тропы и снова взглянула на капитана.

Лэннет продолжил объяснение:

— Они большие. Весят от двадцати до пятидесяти фунтов, и они плотоядные, плотоядные от носа до кончика хвоста. Если вокруг никого больше нет или если кто-то из них вторгся на чужую территорию, они вполне способны убивать и поедать себе подобных. Они терпят друг друга лишь во время ежегодного брачного сезона, который длится две недели, да и то мне говорили, что особи поменьше при этом сильно рискуют. У палеленов четыре ноги, как и у большинства животных, но кроме этого у них имеются еще и две проторуки, растущие из грудной клетки. То есть они могут пробежать над чем-то, подхватить это и укусить — и даже не замедлить при этом шага. У них полная пасть длинных острых зубов. Они разрывают добычу крепкими когтями и заглатывают куски, хотя человеку бы показалось, что такими кусками можно подавиться. А сверху эта вечно голодная скотина покрыта тремя дюймами жира, кожей в дюйм толщиной и густой, сальной, вонючей шерстью.

Женщина шумно сглотнула.

— И вот такое идет по нашим следам? Вы прежде ничего о них не говорили!

— Им не положено находиться здесь.

В возгласе женщины прозвучало самое искреннее согласие с этим утверждением. Лэннет добавил:

— Слабость палеленов в том, что их легко обескуражить. Как только они поймут, что не приближаются к нам, их рвение тут же иссякнет и они сделаются раздраженными. Не беспокойтесь о них.

Судя по ее фырканью, женщина не испытывала особого желания последовать указанию командира.

Лэннет подумал: не сказать ли отряду, что до тех пор, пока командование Помощников продолжает болтать в открытую, им ничего не грозит? Потом он решил, что все-таки не стоит. Их налет прошел весьма удачно. Если повстанцы смогут успешно его завершить, моральный дух всего отряда станет весьма высоким. Если твердить, что в значительной степени они обязаны успехом ошибкам Помощников, ничего хорошего этим не добьешься. Уверенность в своих силах для них сейчас куда важнее полной правды.

Впрочем, Лэннет подозревал, что это правило срабатывает в большинстве случаев.

Из радиопереговоров стало известно, когда патруль Помощников с их палеленами остановился на ночь. Пару часов спустя повстанцы добрались до берега реки, где их поджидал захваченный электромобиль.

Самым неотложным вопросом была судьба пленных. Лэннет решил, что лучше их отпустить теперь. А то они и без того уже слишком хорошо знакомы с составом их группы и могут заподозрить, в каком направлении находится базовый лагерь. Капитан объяснил все это Джарке.

— Я собираюсь отдать им электромобиль, — сообщил Лэннет. — Все равно мы больше не сможем им воспользоваться. Как только он поднимется с земли, его тут же засекут, и вся Хайре будет точно знать, где именно мы находимся.

Джарка неохотно кивнул.

— Пожалуй, вы правы.

— Мы отпустим их до рассвета. И без фар. Пусть летят на автопилоте. Зададим такой курс, чтобы они вернулись на базу. А ручное управление просто обрежем. И выведем из строя все наружные огни, чтобы им нечем было подавать сигналы.

— Согласен. — И Джарка развернулся, чтобы уйти.

Лэннет остановил его легким прикосновением.

— Мы сегодня хорошо поработали. Все.

Джарка кивнул, слабо улыбнулся и ушел. Лэннет подумал — а заметил ли Джарка, что его командир тщательно избегает малейшего упоминания о ненужном убийстве, произошедшем уже после окончания боя?

Капитан пристроил рюкзак поверх щита и улегся. Подушка оказалась жестковата — рюкзак был набит трофейным оборудованием. Ну да неважно. Все равно ему не до сна — слишком многое нужно обдумать.

Чья-то рука, легшая на плечо, испугала Лэннета. Капитан резко дернулся. Едва различимый во тьме человек произнес:

— Пора вставать. Джарка уже приготовил электромобиль.

Застонав, Лэннет кое-как поднялся на ноги. Его сознание настойчиво требовало действий. А тело возражало — его шатало из стороны в сторону, словно мокрую соломинку. Разбудивший Лэннета незримый посланец подхватил капитана под локоть. Лэннет раздраженно дернулся и пробурчал:

— Все в порядке.

Посланец исчез, предоставив Лэннету добираться, как сам знает. Тот так и поступил и кое-как добрел через лес к песчаному берегу реки. Пленные стояли рядом с электромобилем; их уже развязали. Один из пленных уставился себе под ноги. Второй внимательно посмотрел на Лэннета и сказал:

— Я не хочу возвращаться.

Не совсем еще проснувшийся Лэннет недоуменно уставился на него.

— Почему?

Вопрос был вполне резонным, но, похоже, пленный его не ожидал.

— Мне н-не нравится то, что я делал, — запинаясь, пробормотал он.

— Мы все не в восторге от того, что нам приходится делать. С чего вы взяли, что мы вам поверим?

— Я думал об этом. Я буду очень стараться. Я могу вам пригодиться, — и он выразительно взглянул на своего товарища.

Лэннет переключил внимание на второго пленного.

— А вы что? Тоже хотите остаться?

— Нет, сэр. — Помощник энергично встряхнул головой. — У меня жена. И дети.

— Вспомните об этом в следующий раз, когда вас отправят арестовывать какого-нибудь бедолагу. Возможно, у него тоже есть семья. А когда вы будете смотреть, как ваши Помощники вколачивают в него свет, вспомните, как мы обращались с вами. Я думаю, вы человек порядочный. Надеюсь, вы найдете способ помочь нам, если обстоятельства будут позволять.

Пленный переступил с ноги на ногу, но ничего не ответил.

Лэннет продолжил:

— Я разрешу вашему товарищу остаться с нами. Эта машина настроена на автоматическое пилотирование. Она доставит вас обратно, на территорию базы. Если вы попытаетесь в полете изменить курс, электромобиль взорвется. Мне все равно, что вы расскажете о нас вашим спецслужбам, а друзьям скажите так: мы сражаемся за всех хайренцев, включая и их тоже. Счастливо.

И, не потрудившись пожать им руки, Лэннет развернулся прочь. Он заметил краем глаза какое-то движение — это Реталла двинулся в его сторону.

— А безопасно ли брать пленного с собой? За нами будут гнаться. Вы уверены, что мы можем позволить себе роскошь возиться еще и с ним?

— Он не будет помехой. Он говорит, что может нам помочь, — отозвался Лэннет.

— Помочь? — фыркнул Реталла. — Чем он нам поможет? Двигаться медленнее? Попасть в плен?

— У него куда больше причин для беспокойства, чем у нас. Как по-вашему, что с ним произойдет, если его схватят? Ведь его напарник расскажет о нем сразу же, как только доберется до базы. — Лэннет покачал головой. — Он себя скомпрометировал. Похоже, он — храбрый человек.

— Ну, посмотрим… — неохотно уступил Реталла. И все тем же недовольным тоном добавил: — Я вчера установил несколько ловушек. Хотите посмотреть?

Последовала долгая пауза, потом Лэннет все-таки ответил:

— Я не люблю ловушек.

И тут же добавил, повысив голос, чтобы перекрыть возмущенный ответ Реталлы:

— Возможно, это нелогично, но тут уж я ничего не могу поделать.

— Не то слово — нелогично! — скривился Реталла. — Вы же якобы обучаете нас. Я надеялся получить несколько советов.

Эти слова задели Лэннета за живое. Если он сейчас откажется, то получится, что он не просто увиливает от работы, но еще и подвергает свое подразделение опасности. Капитан пожал плечами.

— Ладно, показывайте.

Было уже достаточно светло, чтобы они могли довольно быстро двигаться сквозь лес. Первая ловушка Реталлы была установлена в полумиле от места стоянки. Лэннет поздравил повстанца с умением действовать в полевых условиях. Работая в одиночку и по большей части ночью, Реталла поднял на дерево камень не менее пятидесяти фунтов весом и обмотал его ремнем. Поперек тропы была натянута метлиновая бечева, практически невидимая, а второй ее конец был привязан к опоре, удерживающей камень на месте.

— Я помочился в нескольких ярдах отсюда, — сообщил Реталла. — Я подумал, что звери почуют такой сильный запах и потянут вперед, как грузовики. Камень установлен так, что просто сметет с тропы любого, кто зацепится за веревку. Я так рассчитал траекторию, чтобы он упал примерно на фут впереди бечевы. Если повезет, мы избавимся сразу и от какого-нибудь животного, и от его вожатого.

Лэннет взглянул на валун, замаскированный ветвями, и содрогнулся. Реталла хорошо продумал свою ловушку. Патрульных учат оглядываться по сторонам, но эта заповедь забывается одной из первых. Особенно в пылу погони.

— Вы установили несколько таких ловушек?

— Такую — только одну. Две другие устроены иначе. Первая — это яма с кольями на дне, а вторая — веревка, натянутая на уровне пояса. Она высвобождает молодое деревце с привязанным ножом. Думаю, эту они найдут. То есть я на это надеюсь. Я не верю, что нож причинит кому-нибудь особый вред, но это наверняка заставит их высматривать веревки на уровне пояса. Тогда бечевка над самой землей застанет их врасплох.

— Пожалуй.

Лэннет двинулся было обратно в сторону лагеря, потом остановился и взглянул на Реталлу.

— А вы хоть немного поспали?

— Вообще-то нет.

К удивлению Лэннета, в голосе долговязого повстанца прозвучало смущение. Реталла пробормотал:

— Мне не нужен долгий сон. Я потом наверстаю. Я просто решил, что это неплохая идея — немного задержать этих типов вместе с их зверями. Тогда нам самим будет полегче. Разве не так?

— Намного легче. Вы отлично поработали. Хоть я и не люблю ловушек.

— Я теперь буду об этом заботиться. Тогда вам не придется с ними связываться.

Мысленно улыбнувшись, Лэннет поблагодарил Реталлу. Бой выковывает своеобразные узы. Особенно выигранный бой. Интересно, а как поведет себя Реталла после того, как Свободные проиграют несколько стычек?

К тому моменту, как Лэннет вернулся к месту стоянки, все повстанцы уже проснулись, поели и были готовы продолжать путь. Капитан ухватил немного сухофруктов и успел несколько раз отхлебнуть из фляги, пока вместе с командирами троек проверял готовность отряда. Они уже заканчивали, когда раздалось завывание электромобиля. Все обернулись к взлетающей машине. Электромобиль на мгновение завис в воздухе, медленно разворачиваясь. Лэннет взглянул на своих бойцов. У всех до единого на лицах читалось одно и то же желание. Пленный возвращался домой. Обратно к своей семье. А у Свободных такой возможности не было.

Как, впрочем, и у самого Лэннета. У него не было семьи,которая могла бы его ждать. Его единственная родная душа была сейчас так же одинока. Кроме того, ей грозила большая опасность, и Нэн не в силах была с ней справиться.

Перед мысленным взором Лэннета появилось лицо любимой. Женщина улыбалась. Но внезапно выражение ее лица изменилось. Нэн уставилась куда-то ему за левое плечо и закричала. Когда Лэннет попытался обернуться, оказалось, что он не в силах даже шелохнуться. Он попытался позвать Нэн, спросить, что ее напугало.

Но тут раздался другой голос. «Астара». Лэннет понял это с первого же вздоха, еще до того, как прозвучало хоть одно слово. Теперь перед его мысленным взором предстала старая жрица. Она тяжело опиралась на свою изукрашенную трость. Взгляд затянутых бельмами глаз был устремлен на капитана. Лэннет почувствовал исходящие от Астары волны сочувствия. И жалости.

«Нас предали, мой юный капитан».

Астара покачала головой. Лэннет попытался заговорить, и снова у него ничего не вышло. Отчаянное стремление понять смысл этого таинственного предостережения доводило капитана до бешенства.

«Ты нужен ей, Лэннет. Я чувствую — ей грозит опасность. Спаси ее».

— Все готовы.

Голос Трей вырвал Лэннета из состояния, весьма напоминающего транс. Маленькая женщина внимательно смотрела на него снизу вверх.

— Не беспокойтесь об электромобиле. С ним все сделали в точности так, как вы сказали. Я ручаюсь.

Лэннета охватило леденящее ощущение — как будто он смотрит на себя со стороны. Он прикоснулся к плечу Трей.

— Я вполне полагаюсь на вашу работу. Вы маленький орешек, но зато крепкий. Я вам доверяю.

Лэннет отвел взгляд и повысил голос, так чтобы его могли слышать все повстанцы:

— Слушайте! Мы находимся в трех днях пути от лагеря, а вскорости в горы Марноффар сбегутся все Помощники, какие только есть на Голифаре. Они знают, что мы движемся на север, и потому будут высылать патрули с запада и с востока, чтобы перехватить нас. По нашим следам уже идет погоня с палеленами. Над головами у нас шныряет столько воздушных шпионов, что в их тенечке можно отдыхать. Мы несем значительный груз. Возможно, ситуация и способна быть хуже, но мне в это не верится. Из чего следует, что мы таки допекли этих ублюдков, Помощников. Джарка, твоя тройка идет первой. Вперед быстрым шагом марш!

Раздался приглушенный смешок — слегка нервозный, но в этом никто бы не признался. Кто-то крикнул «ура» — негромко, чтобы не поднимать шум, — и весь отряд подхватил клич. А потом повстанцы двинулись по тропе, забираясь все выше в дикие горы.

Лэннет двигался взад-вперед вдоль колонны, напоминая остальным, чтобы они не забывали время от времени пить воду, держались начеку и соблюдали правильный интервал. Но несмотря на всю эту бурную деятельность, в ушах у капитана неотступно звучал голос Астары: «Нас предали».

Предали? Само собой. Которое из предательств она имеет в виду?

Он принадлежал своему собственному миру. В жизни солдата есть свои сложности. Такова трагедия. Но есть в ней и своя подлинность. В этом мире есть свои хитрости и свои тонкости. Убийство в нем ведет к славе, а уклончивость встречается чаще, чем честность.

Молодое деревце, росшее на довольно крутом и скользком склоне, могло послужить удобной опорой. Во внезапном припадке ярости Лэннет сжал его так, словно пытался выжать сок из ствола. Хватит, сказал он себе. Он будет делать то, что обещал, но прежде всего он будет считаться с собственными нуждами. Если он не может рассчитывать ни на чью верность, то он должен быть особенно верен себе.

Теперь каждый его шаг сопровождался другими словами Астары:

«Спаси ее».

Глава 20 ▼▼▼

Император Халиб барабанил по крышке массивного стола, не придерживаясь ни темпа, ни ритма. Управляющий Вед некоторое время всерьез обдумывал невыразимо непочтительную идею: не попросить ли императора перестать? Император наверняка взбеленится. Но злее, чем сейчас, он все равно вряд ли станет. Зато, возможно, этот дьявольский стук прекратится.

От необходимости принимать решение Веда спас сам император: Халиб принялся пощипывать поджатые губы. Жест был весьма характерным. Вед его терпеть не мог. Он был уродским, лишенным всяческого достоинства и вечно наводил управляющего на мысль о свирепом овоще. Но по сравнению со стуком это уже заметное улучшение. Вед вознес короткую благодарственную молитву. И в завершение молитвы намекнул, что старому верному шпиону совсем не помешала бы толика доброжелательного отношения.

Вед как раз пытался справиться с противоречием, заключенным в словосочетании «верный шпион», когда Халиб нарушил молчание.

— По крайней мере, ты пришел с этими новостями ко мне. Большинство людей пустили бы дело на самотек, в надежде что оно уладится само собой.

— В отличие от этого большинства, я рожден для того, чтобы служить императору, Возвышенный. Я обманул ваши надежды, и это приводит меня в замешательство, но я — ваш человек. И этого не изменить.

— Мы с тобой образуем неплохую команду. Так же, как наши отцы до нас. — Черты Халиба слегка смягчились, но лишь для того, чтобы тут же окаменеть снова. — Но что останется после нас, Вед? Что станет нашим наследством?

— Мы делаем все, что в наших силах, Возвышенный.

На мгновение — меньше, чем на мгновение — Халиб задумался над этими словами. Если кому-то и следовало до конца знать планы своего императора, так это именно Веду. Вед умер бы за него. Точно так же, как умер бы за империю. Но как объяснить человеку, что всеми его действиями искусно манипулировали, дабы разрушить эту самую империю и позаботиться, чтобы не осталось императора, способного эту империю восстановить?

Халиб решил для начала разобраться с ближайшим из дел.

— Расскажи-ка мне еще раз об этом человеке — как ты там сказал, его зовут Мард? — который заявил, что Солнцедарительница собирается уничтожить Этасалоу.

Вед подался вперед. Он явно испытал облегчение, почувствовав под ногами знакомую почву.

— Это один из тех людей, которые пытались убить Лэннета. Мы его отыскали исключительно благодаря слепому везению. Мой человек, сопровождавший Лэннета и выживший во время того нападения, мельком заметил Марда — тот вел электромобиль нападавших; а лицо у него запоминающееся. Недавно этот человек сидел на обычном дежурстве у камеры «Мир и Порядок» и снова увидел Марда в форме личного стражника Солнцедарительницы. Он уже капитан — не как-нибудь!

— И что твой человек сделал?

Суровое лицо Веда дрогнуло в улыбке.

— Он не стал докладывать по инстанциям, если вы об этом. Это один из моих людей, Возвышенный. Он служит в Изначальной гвардии, но присягал он мне и работает на мою личную тайную службу. Существуют определенные каналы связи. Он воспользовался одним из них. Помимо меня, о его сообщении знают всего два человека. Обоим я доверяю, как себе.

— А кто-то доверял Марду, — негромко пробормотал Халиб. — Объясни-ка, пожалуйста, откуда Мард и его группа узнали о заключении Лэннета в тюрьму и об его освобождении?

Вед гулко сглотнул. Но ответил он без малейших колебаний, и голос его не дрогнул.

— Они подкупили одного из моих гвардейцев. Операцией руководил офицер из тех, кто был с Этасалоу на Гекторе и потом бежал на Атик. Мы схватили его при попытке пробраться на Хайре. Он клянется, что проделал все это по личной инициативе. Кроме того, он утверждает, что не имел возможности связаться ни с Этасалоу, ни с кем-либо из старых товарищей с тех самых пор, как император вычистил это гадючье гнездо на Гекторе.

— И ты в это веришь? А насчет Лэннета? Тот гвардеец, которого подкупили, — это из-за него Лэннет пропал где-то на Хайре? Где сейчас этот предатель?

Голос императора, упавший почти до шепота, испугал Веда. Управляющий никогда в жизни не видал, чтобы Халиб держался так отстраненно и холодно. Но, невзирая на собственный страх, Вед беспокоился об императоре: столь сильные чувства могли просто выжечь Халиба изнутри. А империя находилась сейчас в слишком неустойчивом положении, чтобы позволить себе такую роскошь — руководителя, не полностью владеющего собою. Вед постарался сохранить при ответе хотя бы внешнюю сдержанность.

— Поскольку все межпланетные средства связи проходят через комм-биос, мы держим их под контролем. У всех поступлений проверяется содержимое, отправитель и получатель. Каждое послание, отправленное на Хайре или с нее, проверяется на предмет наличия кода и шифра. Я не могу поручиться за послания, отправляемые с курьерами, но я уверен, что между Этасалоу и теми, кто дезертировал с Гектора, курьеры не курсировали. Человек, соблазнившийся взяткой, мертв. Его допросили, по всей строгости. Он не был ничьим агентом. Просто дурак. Его казнили.

Молчание заволокло комнату — пелена несбывшихся надежд и несдержанных обещаний. Через некоторое время Халиб заговорил снова.

— Почему преданное доверие так часто приводит к потере хорошего человека? Кто придумал, что казнь предателя может уравновесить гибель того, кто остался верен?

— Такова суть предательства, — Вед развел руками, показывая, что сам этого не понимает. Но внезапно на лице управляющего появилась злорадная усмешка. — Некоторые просто не способны научиться отличать друзей от врагов.

Халиб нажал на кнопку, открывающую дверцу роскошного бара. Император откупорил охлажденное вино, выбрал бокалы и налил вина себе и гостю. Халиб поднял свой хрустальный бокал — усеивавшие низ бокала изумруды вспыхнули неистовой зеленью, соперничая с золотым мерцанием драгоценной жидкости, — и посмотрел на вино.

— Я собирался выпить его попозже, в одиночестве. Но мы выпьем его сейчас — за честность. И в знак траура по нашим потерям. Это вино с Сирака, с маленького виноградника, занимающего меньше трех акров. Эту лозу привезли из Дома, на корабле Прародителя. Каждый год виноторговцы делают для меня это вино, и я его пью. Сам. Но сегодня вечером мне нужен друг, чтобы разделить с ним тост. Точнее, два тоста: один прямо сейчас и один попозже. Первый тост за тебя, Вед. Пусть ты никогда не доверишься ненадежному человеку.

Вед выпил. Веки управляющего дрогнули, и он вздохнул. Помолчав немного, он успокоился и заставил себя вернуться к делам.

— Агент, сообщившая Солнцедарительнице о том, что она видела Этасалоу при Дворе советника Улласа, утверждает, что Лэннет так и не вступил в контакт с хайренским движением сопротивления. Команда, которая должна была помочь ему в уничтожении Этасалоу, распущена; им сказано, что миссия окончена.

— А откуда она все это узнала? И как ты добыл эти сведения из внутренней службы Солнцедарительницы?

Прежде чем ответить, Вед сделал еще глоток.

— Эта женщина служит при Дворе, и она — специалист по проведению допросов. Что же касается второго вопроса, Возвышенный, я бы предпочел на него не отвечать. В деле разведки есть неприглядные стороны, которые мне не хотелось бы выносить на ваше рассмотрение.

Ответ был тактичным. И в то же время коробящим. Всего несколько минут назад они говорили о казни так просто, словно казнить человека — все равно что смахнуть грязь с ботинка. И вот теперь Вед пытался избежать чего-то, что он назвал «неприглядным». В свете беседы вполне можно предположить, что под этим определением скрывается профессиональный палач. Это одновременно и позабавило, и испугало Халиба.

— Спасибо. Я понял.

— Это приводит нас обратно к Марду, — продолжил Вед. — Он посещает некую женщину. Она — агент Солнцедарительницы, но Мард об этом не знает. Равно как женщина не знает, что мы проникли в ее дом.

— Проникли в дом человека из контрразведки Солнцедарительницы? Как?

— Целиком и полностью, Возвышенный. Мы можем видеть и слышать все, что происходит в каждой из комнат. Это сито.

— Я имел в виду не это, и ты это знаешь, Вед. Я желаю знать, как ты проник туда и проделал все это, не потревожив десяток датчиков. Или теперь на тебя работают призраки?

Вед скривился. Он дважды начинал объяснения и сбивался, и лишь на третий подобрал нужные слова.

— У этой женщины есть муж. Чиновник из Транспортной службы. Женщина… скажем просто — настоящая специалистка по заведению новых дружков. Когда Солнцедарительница желает, чтобы ее сотрудница была свободна, дабы «развлечь» кого-то или — как в случае с Мардом — проверить чью-либо надежность, транспортники подстраивают какую-нибудь ситуацию, требующую присутствия мужа на работе. Недавно кое-кто помог мужу осознать, чем занимается его жена, пока его самого нет в городе. И он охотно помог нам установить в доме все нужное оборудование.

— Муж знает, что происходит?

— Он уверен, что люди, нашпиговавшие техникой его дом, следят за его женой в интересах Солнцедарительницы.

— Очаровательно.

Халиб налил себе еще вина.

— Ну, и что вам удалось подсмотреть в замочную скважину?

— Мард сказал Солнцедарительнице, что Лэннет ускользнул от засады, устроенной людьми Этасалоу. Еще она откуда-то узнала, что Лэннету не удалось связаться с хайренским Сопротивлением. Она очень проницательна, Возвышенный, и разведка у нее поставлена хорошо. Думаю, она поняла, что Лэннета послали убить Этасалоу. У нее были причины предположить, что покушение не удалось, и тогда, видимо, Солнцедарительница сама вознамерилась устранить Этасалоу. Даже если ее на этом застукают, она вполне может ожидать, что вы посмотрите на это сквозь пальцы. Солнцедарительница решила использовать для этой работы Марда. Он служил на Гекторе — и был, кстати, тайным агентом Солнцедарительницы. Он знает Этасалоу в лицо. Но дело в том, что Мард по натуре крич; он опасен, только если загнать его в угол. Поручить это задание ему — дурацкая идея, проистекшая из гнева. Она обречена на неудачу, даже если Мард попытается выполнить задание.

— Солнцедарительница отправляет убийцу, чтобы прикончить Этасалоу? Но почему? Она же стремится свергнуть меня. Она поддерживала Этасалоу.

— И их затея потерпела крах. Но Солнцедарительница сохранила свое положение, а Этасалоу все потерял. Солнцедарительница боится его и правильно делает.

— И каков же твой план?

— Арестовать Марда, когда он отправится к этой женщине. Перевербовать и заставить работать на нас.

— Элегантно и просто. А если он откажется?

— А если он исчезнет?

Сдержанная откровенность этой реплики делала ее еще более беспощадной. Халиб хмыкнул.

— Ты, как всегда, бьешь в самую точку. Или, можно сказать, в самого Марда. Ну что ж, ладно. Посмотрим, что мы можем сделать.

Вед ждал. Постепенно мимолетная вспышка веселья покинула императора. Когда Халиб заговорил снова, голос его был едва слышен. Император опять поднял бокал и сосредоточенно уставился в него, как будто насыщенный аромат вина мог отнести его послание в те места, куда самому императору было не дотянуться.

— Полагаю, сейчас самое время для второго тоста. За тебя, капитан Лэннет. За того, кого мы так и не успели узнать получше и кто ушел так скоро. Прости нас.

Брови Веда удивленно поползли вверх, но управляющий быстро опомнился и взял себя в руки. И все же он не сумел полностью скрыть недоверия. Император просит прощения? Вед пришел в себя лишь наполовину, когда Халиб вернул беседу в привычное русло.

— С каждым лишним днем, прожитым Этасалоу, угроза растет. Изыщи способ уничтожить его.

Вед поставил свой бокал и встал.

— Он нашел превосходное укрытие. Официально нам неизвестно, где он находится. Советник Уллас старательно делает вид, будто он поддерживает империю, и в то же время предоставляет убежище нашему злейшему врагу. Вам нужно достаточное количество верных людей в совете послов, чтобы они одобрили превентивный удар по Хайре.

— Об этом не может идти и речи, Вед. Изначальная гвардия сейчас рассеяна по галактике, на шести планетах беспорядки. Послы чуют кровь. Они будут ждать и приглядываться — а как я выйду из этой ситуации? Мне нужно, чтобы мои Стрелки постоянно были у меня под рукой. Я не могу зависеть от скорости переброски войск с планеты на планету.

— Если мне позволено будет выразить свое мнение, Возвышенный, вы — не просто хороший император. Вы — лучший изо всех, каких только когда-либо видела эта империя. И несправедливо, что все это произошло именно в ваше царствование. Так не должно быть. Должен существовать способ остановить Этасалоу. Мы знаем, что он может натворить. Если ему удалось вывезти с Гектора оборудование… — Вед не договорил.

Халиб кивнул. Лицо его осталось бесстрастным.

— Если я в чем-то и уверен, Вед, так это в твоей верности.

Внезапно нахмурившись, император резко взмахнул рукой.

— Ладно, пора браться за работу. Ты сейчас ноешь, словно старый дурень, который перед сном макает печенье в теплое молочко. И я с тобой разнылся. Хватит. Подкупи кого-нибудь. Придумай какой-нибудь план. Клянусь, иногда мне кажется, что ты превращаешься в старую бабу. А теперь оставь меня.

Вед очень обрадовался, когда Халиб повернулся к нему спиной, — это позволило управляющему подавить улыбку, в которой так и норовили расползтись его губы. Как это, однако, успокаивает — увидеть прежнего раздражительного, вспыльчивого императора! Вед посмеивался все то время, которое понадобилось ему, чтобы дойти до потайной двери — да и после, пока шел по коридору.

В отличие от Веда, настроение которого улучшилось, Халиб уселся в кресло и сгорбился под гнетом черной меланхолии.

В большинстве своих бед он обвинял Астару. Это она убедила его отца — интересно, сколько ей лет? — и отца его отца разрешить ей проповедовать и повествовать о своих видениях его сыну. Если позволить ее обольстительной логике воздействовать на ребенка, результат будет совершенно предсказуем. Точно так же можно не сомневаться в том, что произойдет с ледяным серебром, которое сунут в доменную печь.

И все-таки в учении Взыскующей много верного.

Самоуправление, например.

Халиб верил в это. Он также верил, что его должны получить люди, которые действительно этого хотят. Граждане империи знали лишь тиранию. Великодушную по мере возможности, но все же тиранию. Но дарованная свобода лишь заставит людей надеть маску благодарности. Свободу следует заслужить. Император — отец народа, соблаговоливший ее даровать, ничего тут не изменит. По крайней мере, так полагал Халиб. У него не было научных данных, способных подтвердить подобное мнение. Он просто чуял это нутром.

Капитан Лэннет. Астара и текущие цели вылетели из головы у Халиба. Мысли императора устремились к молодому капитану. Халиб помрачнел. Он припомнил, как весьма откровенно намекнул Веду, что видит в Лэннете сына — такого, какого у него никогда не было. Лэннет, исчезнувший больше года назад. Канувший в пучину интриг, сотрясающих империю. Возможно, погибший в одной из тюрем советника Улласа.

Вопреки себе Халиб подумал — уж не попал ли Лэннет в руки к Этасалоу? — и у него вырвался стон.

— Он жив.

Халиб вскрикнул и вскочил, опрокинув кресло. Он молниеносно запустил руку в кобуру, закрепленную под крышкой стола, и выхватил плазган. Но прежде, чем Халиб успел прицелиться в непрошеного гостя, испуг на его лице успел смениться обычным недоверием.

— Астара! — выдавил он.

Силуэт женщины в черном платье, скользившей от той самой двери, за которой исчез Вед, постепенно становился более отчетливым, словно выступал из остающейся позади темноты. Ее безмятежное спокойствие казалось насмешкой над неуклюжими попытками Халиба спрятать плазган на место — впрочем, она все равно не могла этого видеть. И все же от слов Астары по спине императора побежали мурашки.

— Я пришла не для того, чтобы сразить тебя, Возвышенный. И никто тебя не сразит, если только Астара будет в силах воспрепятствовать этому.

Слова застревали в пересохшем горле, но все же Халиб ухитрился произнести:

— Ну спасибо, успокоила. Ты могла бы и позвать меня. Я бы пришел в пещеру.

Звук собственного голоса успокоил императора. Он продолжил:

— Что ты такое говоришь? Кто жив?

— Капитан Лэннет. Мой невольный поборник. Твой друг по принуждению.

Халиб предпочел проигнорировать оскорбление.

— Лучшие спецслужбы галактики заявили, что он мертв. Ты оспариваешь их утверждение?

— Я разговаривала с ним.

Халиб изумленно открыл рот, а потом быстро и сбивчиво заговорил:

— Он на Хайре… был на Хайре. Он умер там. Ты что, хочешь сказать, что, кроме прочих твоих чудесных способностей, ты научилась разговаривать с мертвыми?!

— Осторожнее, Возвышенный. Взыскующий — любящий родитель, но требует к себе уважения. Всеми своими способностями я обязана его милости и его учению.

Женщина умолкла, и изящное немолодое лицо сделалось на краткий миг суровым и угрожающим. Но почти сразу же она продолжила:

— Я говорила с Лэннетом, и он меня слышал. Поскольку он не примкнул к взыскующим, он не мог ответить. Но я знаю, что он меня слышал. И знаю, что он жив.

— Он на Хайре? В плену?

Астара нахмурилась, и ее лоб прорезали легкие морщины, словно от беспокойства. Белые глаза медленно моргнули.

— Он пленник, но он не в заключении. Он и я столкнулись с дилеммой, с которой прежде никто из нас дела не имел. Бетак вынудил Лэннета обучать бойцов сопротивления. Бетак не осознает до конца чудовищности опытов Этасалоу. Он пообещал Лэннету, что позволит ему выполнить задание, после того как сопротивление получит достаточное количество подготовленных людей.

Услышав, как главу его разведки на Хайре называют предателем, Халиб был ошеломлен. Ему и в голову не пришло усомниться в словах Астары. В конце концов, сказал он себе, Бетак постоянно жаловался и давил на империю, пытаясь привести в действие тот или иной план, направленный против Улласа. А раз Астара знает о предательстве Бетака, она знает и о Лэннете. Несмотря на то, что от ее осведомленности императора пробирал озноб, он все же верил Астаре. И все-таки, хоть Халиб и смирился с ее способностями, его бросало то в жар, то в холод. Император опустился в кресло, сцепил пальцы и прижал ладони к норовящей распухнуть голове.

Интрига. Один план внутри другого, а третий переплетается с ними обоими, и все концы у него в руках. Это всегда было для императора наивысшим удовольствием, и вот Астара говорит, что перед ним открывается уникальная возможность.

Халиб рассеянно предложил Астаре присаживаться. Сам же он прикрыл глаза, обдумывая, кто участвует в этой игре. Конечно же, Лэннет и Бетак. Женщина, к которой стремится Лэннет, — Нэн Бахальт. Ее же мечтает заполучить Этасалоу. Уллас, деспотичный и лживый. И с амбициями, намного превышающими его жалкие таланты.

Солнцедарительница. Мард.

Что там за слово употребляют химики? Катализатор. Да, точно, катализатор. Вещество, которое ускоряет реакцию, но само в ней не участвует. Солнцедарительница и Мард.

Жар, разгоревшийся внутри Халиба, превратился теперь в огонь, жадный и расширяющийся. Язык огня лизнул сердце императора и заставил его биться быстрее, дотянулся до его мозга — и тот принялся прокручивать десятки взаимосвязанных вариантов. Но мгновение спустя возбуждение спало. Хайре находилась так далеко, так много времени прошло… И в дело было вовлечено множество людей, о которых он ничего не знал.

Решено — следует отстраниться от этой проблемы. Он, император Халиб, составит такой безукоризненный план, что все прочие интриганы окажутся втянуты в него и будут вынуждены играть свою роль — и при этом даже не будут подозревать, что ими манипулируют.

— Лэннет верит в тебя, Возвышенный, — сказала Астара. — Не следует предавать его доверие. Он не знает, что Этасалоу известно о присутствии Нэн Бахальт на Хайре.

Халиб открыл глаза. Он искоса взглянул на Астару, устроившуюся в кресле, и задумался.

— Что еще ты мне скажешь? Ты уже успела преспокойно сообщить, что один из моих лучших начальников разведки предал меня, теперь же болтаешь о капитане Стрелков и этой докторше, как будто мы с тобой — две свахи, обсуждающие сделку. Ты хитришь, а это на тебя не похоже. Что у тебя на уме?

Астара не стала тратить время на пустые увертки или обиду.

— Если ты не примешь решительных мер, причем быстро, Хайре превратится в черную дыру империи. Или даже всего человечества.

Поставив трость перед собой, женщина оперлась на нее обеими руками и подалась вперед, к Халибу.

— Лэннет пытается с честью выйти из очень сложных обстоятельств. Даже я, хоть и люблю его, не могу ожидать, что он справится со всем, что должен был выполнить. На самом деле я боюсь, что лучшее, на что он может надеяться, это на славную смерть, к которой так стремятся все храбрые дурни.

Халиб повелительно вскинул руку. Слова его отдавали неприкрытым сарказмом.

— Ты заглядываешь в его сознание? Не будем говорить о том, что это физически невозможно, — я обнаружил куда более экстравагантную деталь. Твой тон даже вернее, чем твои слова, заставляет меня предполагать, что ты действительно побывала на Хайре. Я со многим готов смириться, Астара, поскольку знаю, что ты наделена множеством загадочных способностей. Но ты действительно хочешь, чтобы я поверил, что ты способна одной лишь силой воли переноситься через космическое пространство?

— Наш заклятый враг показал тебе, что можно сделать с человеческим мозгом. Я же научу тебя, что можно совершить с его помощью. Ты не можешь представить себе моих лет, Возвышенный. Ты не можешь представить себе моего разума. И все же ты можешь воспользоваться и тем, и другим. Задумайся вот над чем: если горсть металла и пластика способна создавать изображение и пересылать его через всю галактику при помощи обычнейшего электричества, почему бы то же самое не проделать невероятной машине, встроенной в каждого из нас? И так ли немыслимо, что мы способны справиться с этой задачей лучше, чем груда железа?

Женщина подняла белую, словно у призрака, руку и прикоснулась к своей голове.

— Вот здесь у всех нас находится сложнейшее устройство, превосходящее всю вселенную своими возможностями и загадками. Люди используют лишь процентов десять мощности этого устройства, чему свидетельством наши достижения. Взгляни, чего мы добились случайно — случайно! Мы самопроизвольно исцеляем себя. Мы общаемся сквозь неимоверные пространства, видим сквозь невероятные расстояния. Что, если мы научимся использовать свой разум лучше, чем мозг? Именно поэтому Этасалоу следует остановить. Это сокровище, этот потенциал — вот что делает нас столь уникальными. Эту тайну, принадлежащую всем нам, нельзя проституировать.

— Я… я отправил туда Лэннета, — запинаясь, пробормотал Халиб. — Лучшего, кто у меня был. Я подумаю, что еще можно сделать. Ты знаешь меня. Я всегда выполняю обещания. Я…

— Лэннета слишком часто использовали. Ты. Я. Теперь он должен сделать все, что только сможет. Как ни трудно в это поверить, но он все еще чувствует себя обязанным совершить порученное убийство.

— Ну только не надо переходить на оскорбления.

Гулкий удар трости по полу оборвал возражения императора.

— Будь честен хотя бы с собой! Взыскующий накажет нас за наши нынешние грехи, но мы можем молиться о том, чтобы наши усилия приносили благие плоды. Если ты не можешь спасти Хайре и ее народ, под силу ли тебе спасти хотя бы две молодые жизни?

Ну вот. Вызов брошен. Испытание могучей силы, вынужденной действовать с филигранной точностью. Лишь Халиб мог сотворить такое чудо. В нем вспыхнула искра вдохновения. Император подался вперед.

— Я посмотрю, что тут можно сделать.

Чудесный огонь снова разгорелся в полную силу. Халиб наслаждался этим ощущением. Он испытывал такое удовольствие и такое волнение, что едва расслышал последовавшие слова Астары.

— Как обычно, Возвышенный опережает всех.

Женщина встала, зашуршав платьем. Отступая в темноту, она продолжала говорить. И с каждым шагом ее голос становился все тише.

— На нынешний момент все хайренские революционеры исповедуют учение Взыскующего. И пусть они находятся на другом краю галактики — их вера и свершения служат маяком для всех остальных верующих. Если они потерпят поражение, учению Взыскующего будет нанесен ужасный урон. Возможно даже, оно никогда больше не оправится. Это явно превратится в войну религий. Учение сможет распространиться лишь в том случае, если поглотит Люмин и местные религии. Это не та судьба, о которой стоит мечтать для нашей галактики, Возвышенный. Твои цели лучше, но все же я говорю тебе, что существует нечто высшее — более высокое, чем ты способен прозревать даже в самые возвышенные твои моменты.

Астара умолкла. Темнота поддразнивала Халиба, и императору показалось, что он видит мимолетную улыбку, осветившую лицо женщины. Он подался вперед и украдкой присмотрелся. Но это не помогло. А Астара заговорила снова.

— Мы много раз обсуждали твои цели. К моему стыду, я не могу вспомнить, когда мы обращались к Взыскующему. Несомненно, годы уже начинают сказываться на моей памяти. Однако, зная, сколь тяжкий груз забот тебя гнетет, я не стану на этот раз докучать тебе излишними подробностями. Я скажу лишь одно: представь себе галактику, населенную людьми, чье сознание развито хотя бы до того скромного уровня, которого достигла я. Вот что может оставить после себя император Халиб. Человечество, поднявшееся над прежними высотами. Если Этасалоу не одолеет тебя.

Бесшумно закрывшаяся дверь вызвала у Халиба ощущение падения. Несколько долгих минут император оставался недвижен. Он сидел, крепко стиснув подлокотники, и думал.

Глава 21 ▼▼▼

Капитан Мард шествовал важно и торжественно. Если человек сумел избавиться от несчастья, заполучить хорошую должность и добиться влияния — и все это исключитёльно благодаря собственному уму, — ему простительно некоторое высокомерие. Мард представил себе, как он стучит в дверь одного из дорогих домов, расположенного на уютной, обсаженной деревьями улице. Та женщина, конечно же, заметит его еще на подходе. Великолепный красный мундир с золотой отделкой невозможно не заметить. Картинка поблекла, и Мард нахмурился. А вдруг она испугается и притворится, будто ее нет дома? Знает он такой тип женщин. Так и норовят все испортить. И все от зависти. Возможно, она прямо сейчас следит за ним и мечтает, чтобы ей хватило мужества сообщить о незаконном деянии.

Мард вздернул подбородок еще выше. А кого, собственно, это волнует? Даже если кто-то и проявляет интерес к его взаимоотношениям с Оталой, они все равно не посмеют вмешиваться. В любом случае, он всегда вел себя благоразумно: последние несколько кварталов шел пешком, пользовался только боковым входом — там его никто не мог заметить, кроме разве что особо любопытных.

Завернув за угол, капитан увидел, что перед входом, которым он привык пользоваться, припаркован электрогрузовик службы по ремонту головидео. Мард продолжил свой путь, улыбнувшись про себя: Отала не заскучает и без головидео. Особенно если учесть, что под боком у нее будет всегда готовый Мард, а ее зачуханый муженек не появится еще целую неделю.

Мард как раз собрался войти в двери, когда из грузовика с водительского места выбрался ремонтник. Он тащил тяжелый ящик с инструментами. Когда Мард взглянул в его сторону, ремонтник помахал ему рукой. Мард проигнорировал этот жест. У капитана личной гвардии Солнцедарительницы не могло быть ничего общего с простым работягой. Почувствовав, что ремонтник идет следом, Мард раздраженно нахмурился. Не станет ли этот ремонт помехой сегодняшнему веселью?

Мард вошел в дом — и действительно разозлился, услышав, что ремонтник последовал за ним, не удосужившись даже постучаться. Капитан подумал, не устроить ли парню выволочку, но потом решил все-таки этого не делать. В конце концов, это дом Оталы. Уместнее будет, если это проделает она.

Простучав подкованными каблуками по мозаичному полу кухни, Мард вихрем влетел в гостиную.

Слова застыли у него на губах. Отала сидела за обеденным столом. А рядом с ней сидел ее муж. Кроме того, здесь же присутствовала женщина в белой одежде ремонтницы. На ней была странная, полупрозрачная маска. Она делала лицо расплывчатым, но в то же время ясно было, что оно принадлежит человеку, и именно женщине. От этого становилось как-то не по себе.

Мард знал, как следует выходить из критических ситуаций. Он молниеносно развернулся и попытался ретироваться. Но ремонтник уже поджидал его. Мард едва успел отметить, что на лице ремонтника появилась точно такая же маска, как что-то ударило его под ребра. Мард задохнулся. Пока он хватал ртом воздух и хрипло протестовал, его быстро привязали к стулу.

Повинуясь резкой команде мужчины-ремонтника, Отала и ее муж встали из-за стола. Из-за бьющей их дрожи и связанных рук двигались они весьма неуклюже. Женщина в маске приказала:

— Вы оба — в другую комнату. И чтобы ни слова. Второго предупреждения не будет. Марш!

К этому моменту к Марду почти вернулось дыхание. Он принялся дергаться, пытаясь освободиться от пут. Хозяева дома и женщина приостановились, когда Мард крикнул мужчине:

— Вы соображаете, что делаете?! Я принадлежу к личной гва…

Мужчина перегнулся через стол и ударил Марда основанием ладони в переносицу. Голова незадачливого капитана дернулась. Стул едва не опрокинулся вместе со своей ношей. Мард пронзительно вскрикнул, пытаясь удержать равновесие.

— Помалкивай, сержант, — сказал мужчина. Потом бросил своей напарнице: — Уводи отсюда этих двоих. Им не следует видеть, что здесь произойдет.

Мард понял, что этот тип очень зол. Кроме того, он назвал его настоящее звание и произнес его как человек, привыкший приказывать. Мард открыл было рот, чтобы задать — вежливо задать — другой вопрос, но мужчина погрозил ему пальцем. Возможно, Мард и не обратил бы внимания на этот предостерегающий жест, но, когда палец согнулся, присоединился к своим собратьям и вместе они образовали весьма внушительный кулак, Мард счел за лучшее повиноваться.

Мужчина наклонился над ящиком с инструментами, потом выпрямился, держа что-то в руках. У Марда упало сердце — он узнал в этом предмете сканер. Зайдя сзади, мужчина взял Марда за палец, на котором был записан его идентификационный код Изначального гвардейца. Что-то впилось в палец. От неожиданности Мард вскрикнул и дернулся. Метлиновые веревки тут же впились в тело. Когда же Мард выпалил: «Что вы делаете?!» — удар по затылку напомнил ему о необходимости соблюдать тишину.

«Ремонтник» снова переместился на противоположную сторону стола. Продолжая разглядывать сканер, мужчина произнес:

— Просто чтоб ты был в курсе, с кем имеешь дело, сержант, — мы из основной группы командора Этасалоу. Нам приходится нелегко, но мы прилагаем все усилия, чтобы обеспечить нашему подлинному командиру возможность вернуться.

Умолкнув, он вытащил из ящика другой небольшой приборчик и нажал на кнопку. Оттуда выскочила короткая толстая игла и тут же втянулась обратно. Даже сквозь полупрозрачную маску Мард увидел широкую улыбку, появившуюся на лице «ремонтника». Мужчина сказал:

— Эта вещичка позволяет нам точно установить, с кем мы имеем дело. Это тестер ДНК. Чувствовал укол, когда я проверял твой код? Говорят, этот тестер работает с точностью девяносто пять процентов.

— Но это нечестно! А вдруг он ошибется?

— Будем надеяться, что он подтвердит, что ты действительно Мард. Если этого не произойдет, нам придется предположить, что ты — шпион, подсадная утка. Этого мы стерпеть не можем.

Женщина вернулась и притащила за собой Оталу. Бывшая любовница Марда выглядела сейчас обеспокоенной, как никогда прежде. Женщина сказала:

— Отала сообщила нам, будто ты заявлял, что явился сюда с Гектора.

Мард с трудом кивнул.

— Это правда. У вас есть мой код. Люди Солнцедарительницы тоже его проверяли.

Мужчина фыркнул.

— Откуда нам знать, что код не подделан?

Он взглянул на свою напарницу.

— Он нам не нужен. Даже если он и вправду один из нас, он предал нас, переметнулся к Солнцедарительнице.

— Изменять идентификационный код умеют только у гвардейцев. В любом случае, мы можем использовать этого человека, — отозвалась женщина. — Проверь его ДНК — он тот, за кого себя выдает?

Недовольно ворча, мужчина взглянул на приборчик. Он нахмурился. Марду показалось, что у него сейчас разорвется сердце. Мужчина сказал:

— Тот самый. И все равно я говорю, что их всех надо прикончить.

Он резко развернулся и наклонился над Мардом.

— Ты ведь продался, так?

— Нет!

Возглас получился слишком громким, и мужчина закатил Марду оплеуху, чтобы напомнить ему о необходимости говорить потише. Мард продолжил:

— Стал гвардейцем — навеки гвардеец. Разве не так? Я не продавался, это меня продали. Я входил в группу, которую отправили прикончить этого ублюдка, Лэннета. Но дело сорвалось. Клянусь, мы дрались, как черти…

Последовала новая оплеуха.

— Кто это — «мы»? Перечисли состав группы.

Мард напрягся, припоминая, и принялся подробно рассказывать о каждом члене группы. Если он и видел, что женщина записывает его рассказ на диктофон, то не обратил на это ни малейшего внимания. Закончил он словами:

— Тот, который был за старшего, оставался в безопасном месте, и он нас бросил. Говорю вам — после того, как я выдержал такой тяжелый бой, кое-как добрался обратно и не нашел…

Еще одна оплеуха.

— Ты, лживый мерзавец! Куда «обратно» ты добрался? У тебя же не было ни одного адреса!

Пришлось Марду говорить дальше. Правда, говорить ему теперь было трудновато — от пощечин у него распухли щеки.

Тут в разговор вмешалась женщина.

— Отала сообщила, что ты рассказал Солнцедарительнице все, что знал о нас. Она много лет работает на Солнцедарительницу. Мы следили за ней и за теми, кто вокруг нее вертится, и так и вышли на тебя. Тебе следовало бы знать, Мард: никто и ничто не может ускользнуть от командора Этасалоу. Мы заполучили стольких информаторов среди людей Солнцедарительницы, что они уже стучат друг на друга.

Тут Марда посетило озарение и подсказало ему выход из этой ситуации. Он расхохотался. Правда, его смех больше походил на скрип ржавых петель, чем на проявление беспечного веселья, как того хотелось Марду. Мард попытался повнимательнее присмотреться, какое впечатление этот смех произведет на «ремонтников». Но разобрать что-либо за полупрозрачными масками оказалось невозможно.

Мард прибавил ходу.

— Эта шлюха? Я знал, что она… она именно то, что вы сказали. Ну, вы понимаете. Это план! Да, именно! Я использовал ее.

Отала огрызнулась на него. Но Марду сейчас было не до нее. «Ремонтники» продолжали бомбардировать его вопросами. Каждый ответ влек за собой новый вопрос; они так и сыпались — все быстрее, резче, недоверчивее. Логика подсказывала Марду, что эти люди должны были выпотрошить его за минуту. Но мозг, выжимающий из себя все новые имена, даты, места, упорно твердил, что все это тянется вот уже несколько часов. С подбородка и кончика носа Марда капал пот, пятная горделивый красный мундир и превращая его в жалкую пародию. Вонь забивала нос, мешая дышать.

Мард молился про себя, чтобы они не спросили о его задании. Если им станет известно, что он согласился выполнить безумный план Солнцедарительницы и убить Этасалоу — если они хотя бы заподозрят это, — они прикончат его в мгновение ока.

Одновременно, как будто их разумы были каким-то образом связаны, оба допросчика выпрямились и отодвинулись от Марда. В течение нескольких долгих мгновений в комнате слышалось лишь тяжелое дыхание пленника. Затем женщина вышла и вернулась с мужем Оталы. Она толкнула его на стул, стоявший рядом с Оталой, а сама устроилась за столом, напротив Марда. Теперь она сидела совсем иначе — расслабленно, непринужденно и изящно, закинув руку на спинку стула. Когда она заговорила, голос ее зазвучал негромко и дружелюбно. Марду отчаянно захотелось поверить в сердечное извинение, с которого она начала:

— Мы обошлись с вами очень жестко, сержант. Но я уверена, что вы все понимаете. Командор Этасалоу нужен империи. Он — ее будущее. Мы — нервные центры, ядра, от которых распространяется его сила. Наша задача — поддерживать его влияние.

— Конечно-конечно! Именно это я и делал. Трудился ради будущего Этасалоу. Именно это я и говорил.

Отала издала некий звук, напоминающий шипение.

Тут мужчина задал новый вопрос, и говорил он так же негромко, как его напарница. Но в его голосе звучал холод. Смертельный холод.

— Если вы и вправду настолько преданы нашему командору, почему же вы сказали Солнцедарительнице, что хотите отправиться на Хайре и убить его?

Мард дернулся. Он едва-едва сдержался, чтобы не обмочиться и не опозориться окончательно. Хоть он и не был уверен в успехе, но все же замотал головой в яростном отрицании.

— Это было частью моего плана! Это лишь доказывает, насколько Солнцедарительница доверяет мне. Кто может быть настолько ненормальным, чтобы пытаться убить Этасалоу? Она — кто же еще! Солнцедарительница вовсе не спрашивала меня, согласен ли я, — она мне приказала! Я же сказал, что сделаю это, если у меня будет возможность остаться в живых, — Мард подался вперед и заговорил еще настойчивее: — Ну поставьте себя на мое место: кто знает о планах Солнцедарительницы больше, чем я? Вы бы только ее слышали! «Войди к нему в доверие, — сказала она. — Заставь его поверить, что ты прибыл на Хайре, чтобы предложить ему мою помощь». Старая ведьма думает, что командор купится на это. Я собирался на Хайре вовсе не затем, чтобы убить его, а затем, чтобы его спасти!

Женщина в маске прикоснулась к плечу своего напарника. Они отошли в сторону и о чем-то зашептались. Сердито ворча, мужчина покачал головой. Он явно не желал соглашаться с доводами женщины.

Мард посмотрел на связанную супружескую пару. Муж сгорбился и уставился в пол. Отала же сидела выпрямившись и сверкала глазами. Встретившись взглядом с бывшим любовником, Отала плюнула в него. Мард уклонился, но плевок до него так и не долетел, попал на стол. «Ремонтники» взглянули в их сторону, выясняя, в чем причина шума, потом снова возобновили свой спор.

В конце концов они вернулись. Женщина произнесла:

— Значит, так. У нас есть свои люди на Хайре. Они с вами свяжутся. До тех пор ничего не предпринимайте.

— А если я встречусь с Этасалоу? Следует ли мне сообщить ему…

Мужчина перебил Марда:

— Слушай, ты, тупой сукин сын, будь на то моя воля, ты бы уже был покойником. Когда командору что-то понадобится от тебя, он нажмет на кнопку. Ты будешь делать, что тебе прикажут — вточности то, — или мы из тебя ремней нарежем. Я только жалею, что меня не будет на Хайре, чтобы проделать это лично.

Он повернулся на пол-оборота и обратился к напарнице:

— Ты, конечно, здесь за старшего, но я хочу, чтобы за этим куском дерьма присматривали. Я отправлю сообщение…

На этот раз женщина опередила мужчину. Она яростно прикрикнула на него:

— А ну тихо! Никаких имен! Успокойся!

Бесстрастные маски уставились друг на друга. Когда мужчина в конце концов повернулся к Марду, женщина перенесла свое внимание на хозяев дома.

— Вас перевели сюда, чтобы вы своими глазами могли убедиться, насколько глубоко мы проникли в структуру контроля Люмина здесь, на Атике. Отала, ты скажешь тому человеку, которому ты отчитываешься, что Мард порвал с тобой. Для него больше нет места в твоей жизни. Думаю, не нужно описывать, что произойдет, если от вас просочится какая-либо информация обо всем этом деле? Если что-нибудь подобное случится, мы непременно об этом узнаем, точно так же, как мы узнали все о вас. Пока вы будете молчать, ничего не изменится.

Муж поднял голову. Вид у него был измотанный.

— То есть как — ничего не изменится? После всего, что вы мне рассказали о ней? После всего вот этого? — Он вздернул подбородок, указывая на Марда.

— Управляйся с этим, как знаешь сам, — грубо отрезала женщина. — Но изволь управиться. Давай скажем так: наши планы куда важнее, чем ваши жизни. Если вы захотите тихо-мирно развестись где-нибудь через годик, мы вмешиваться не станем. Но сделайте хоть одно движение, которое заставит нас забеспокоиться о нашей безопасности — и безопасности командора Этасалоу, — и вы проживете ровно столько, чтобы успеть горько пожалеть об этом.

Женщина на мгновение умолкла и в последний раз обвела всех взглядом из-под мертвенной маски.

— А теперь мы уходим. Отала, полагаю, мы с тобой лучше прочих поняли друг друга, так что я тебя развяжу. Дашь нам час времени, потом развяжешь этих двоих.

Она принялась разрезать путы Оталы.

— Пожалуйста. Не заставляй нас делать что-нибудь такое, чего нам делать не хочется.

Отала улыбнулась, сухо и невозмутимо.

— Сейчас — договорились. В другой раз — посмотрим.

Женщина в маске кивнула. Ее напарник отдал честь. И они ушли, быстро, но спокойно.

Как только послышался шум мотора, Мард задергался, пытаясь освободиться от пут, но тут же остановился, почувствовав, что вот-вот порежется об метлин. Он приказал Отале:

— Быстро разрежь эту дрянь! Мне нужно выбраться отсюда.

Женщина подошла к нему и остановилась, глядя на бывшего любовника сверху вниз.

— Они велели дать им час времени. А тебе приказано научиться подчиняться. Или ты забыл?

Отала подалась вперед и ударила Марда в лоб основанием ладони — в точности как это делал мужчина-«ремонтник». Только сильнее. Мард пронзительно вскрикнул, и его стул все-таки опрокинулся.

Мард оказался на полу. Его ноги были задраны вместе со стулом. Ему осталось лишь смотреть, как удаляется Отала, и давиться бессильными проклятьями. Это недостойно — вопить ей вслед, сказал он себе. Лучше уж спокойно полежать здесь. Спокойно и рассудительно. Когда она вернется, он посмотрит на нее, да так, что эта стерва по взгляду поймет, какой дешевкой она является.

— Я тебя проучу! — пробормотал Мард, постаравшись, чтобы Отала его не услышала.

Управляющий Вед шагнул на балкон, где его ожидал император. Халиб ничем не показал, что заметил его, и Вед решил дать знать о своем приходе.

— Я слушаю, — сказал Халиб. — Как обстоят дела?

Вед неловко переступил с ноги на ногу.

— Все идет в соответствии с вашими указаниями, Возвышенный. Этот человек, Мард, отправится на Хайре и будет ждать, что с ним свяжется один из ренегатов Этасалоу. — Вед на мгновение запнулся, потом не выдержал: — Этот человек не ничтожество, Возвышенный, он хуже! Он подлый трус! Он готов обманывать кого угодно!

Продолжая глядеть на раскинувшийся внизу Коллегиум и отдаленные горы, Халиб сказал:

— Отправь послание Бетаку. Рассчитай так, чтобы оно дошло через несколько дней после того, как Мард прибудет на Хайре. Сообщи, что он является перспективным кандидатом для вербовки в шпионы.

Вед задохнулся от изумления.

— Бетаку?! Но вы сказали, что больше не можете полагаться на него.

Халиб наконец-то повернулся. На него было больно смотреть: император двигался скованно, как человек, перенесший тяжелый удар. Веду пришлось взять себя в руки, чтобы не выказать, как потрясло его это зрелище.

— Я не могу полагаться на него в том, что касается исполнения моей воли, — сказал Халиб. — Но, тем не менее, я могу использовать его. Так что отправь сообщение, как тебе велено. Да, кстати, Бетак не должен даже заподозрить, что я верю в то, что Лэннет жив и находится на Хайре.

— Но нам ничего не известно о том, в каком положении находится сейчас Лэннет. Он — верный и надежный офицер. Следует дать понять Бетаку, что…

Мрачный взгляд Халиба заставил Веда умолкнуть.

— Все должны служить империи, Вед. Как именно они служат, когда и почему — несущественно. Люди обязаны трудиться на благо империи, или они не имеют ценности. Лэннет должен был выполнить важное задание. Он с ним не справился. До тех пор, пока он его не выполнит, он для меня не существует. Я вынужден забыть о нем и искать другие варианты.

Вед выпрямился.

— Я всегда был честен с моим императором. Буду и сейчас. Я целиком и полностью с этим не согласен. Отправлять такого ничтожного труса, как Мард, со столь опасным заданием нелепо. Я слышал: вы хорошо отзывались о Лэннете. Я могу утверждать, что вы тепло говорили о нем. Я не верю, что он отказался от выполнения задания, Возвышенный. Я уверен — что-то здесь не так. Единственный логичный вывод напрашивается сам собой: это Бетак подвел Лэннета, а не Лэннет подвел вас.

Халиб перехватил обеспокоенный взгляд Веда и несколько секунд смотрел ему в глаза. Потом император отвел взгляд и опустился в кресло. Усталым жестом он велел Веду сесть рядом.

— Я и есть империя, — сказал Халиб. — Мой разум принимает решения, касающиеся каждой живой души в галактике. Даже ты, как ты ни близок ко мне, никогда не поймешь, чего стоит подобная ответственность. Если Лэннет не убьет Этасалоу, его жизнь будет бесцельной. Существуют и другие дела, которые надлежит исполнить Лэннету и о которых он даже не подозревает. Но уничтожение Этасалоу — главнейшее из дел. Понимаешь, именно так мне приходится взвешивать мою ответственность. Империя не считается с отдельными людьми.

Но Веда эта речь не убедила. Управляющий не желал униматься.

— Она должна считаться с личностью. Должен существовать способ оценить по заслугам тех, кто этого достоин.

— Именно это я и делаю: считаюсь с личностью. Именно поэтому Марду следует отправиться на Хайре. Потому, что он трус. Если обстоятельства сложатся удачно, Лэннет уничтожит тех, кто пытался уничтожить его. Трус же уничтожит любого, кто представляет для него опасность, и сделает это без предупреждения. Я знаю, что Лэннет выполнит задание, если только будет в силах. Предательство Марда, вызванное чувством самосохранения, может дать Лэннету такую возможность. Или, каким маловероятным это ни кажется, Мард может убить Этасалоу. По крайней мере, он расшевелит этот гадючник.

— Лэннет может оказаться среди укушенных.

Халиб кивнул.

— Вот тут и кроется отличие. Я — это империя. Ты — нет. Ты беспокоишься об этом. Я беспокоиться не должен.

Глава 22 ▼▼▼

Тихий шорох дождевых капель по кожистым листьям хескера заглушал шум движений Лэннета и помогал капитану раствориться в непроглядной хайренской ночи. В нескольких ярдах перед ним двигался Реталла, следуя по следам тройки Трей; ее тройка была ведущим звеном отделения Реталлы. Один из людей Трей, парень по имени Кир, шел впереди, в головном дозоре.

Впереди маячило сложенное из крупных блоков здание энергостанции — прямоугольник на фоне отдаленного, мерцающего света Ясила, второго по величине города этого континента. Приглушенный рокот работающей геотермальной энергии, доносящийся из ближайшего здания, говорил скорее о силе, нежели о красоте.

Кир подал знак остановиться. Сквозь тепловые линзы лэннетовских очков ночного видения поднятая рука казалась яркой на фоне холодной ночи. Второй знак сообщил, что впереди наблюдается какое-то движение. Согласно плану, каждый повстанец натянул на себя дымовой плащ.

Эти захваченные у Помощников плащи оказались чрезвычайно ценным приобретением для партизанской организации. Вделанная во внешний слой этих пончо особая сетка сбивала с толку пластины-коллекторы светоусиливающих устройств — всех, кроме самых чувствительных. Действие плащей основывалось на конструкции, в которой главную роль играли сверхтонкие слои проницаемой ткани. Они действовали как мембраны — впитывали тепло, исходящее от человека, и перенаправляли его в химические растворы, расположенные между слоями ткани-пленки. Вместе это создавало охлаждающе-рассеивающий поток. Тепло продолжало утекать, но уже на такой длине волны, что засечь тепловое изображение было затруднительно.

Были у этих плащей и свои недостатки: весьма солидный вес и маски, оставляющие лишь узкую смотровую щель. И через некоторое время охлаждающий эффект слабел. И все же даже если человека, должным образом упакованного в дымовой плащ, засекали, большинство приборов ночного видения оказывалось не в состоянии дать отчетливое изображение. В бою это свойство было неоценимым.

Кир подал знак двигаться дальше.

При взгляде сквозь ночные очки Лэннета казалось, что наблюдательный пост Помощников светится не хуже цирка. На сведенном напряжением лице капитана появилась улыбка. Несмотря на то, что вполне успешные — хотя и беспорядочные, и осуществляемые небольшими силами — налеты Свободных продолжались вот уже шесть месяцев, правительственная служба безопасности так до сих пор и не осознала, что над основными объектами инфраструктуры нависла угроза. И вот впереди превосходный образчик подобной беспечности. Хотя энергостанциям полагается гарнизон в двести человек, Помощники настолько уверены в собственной неуязвимости, что принимают лишь самые минимальные меры предосторожности. Такие, как этот наблюдательный пост — где охранники коротают время, болтая друг с другом.

С той стороны, где находились напарники Лэннета, виднелись два размытых пятна. Двум новичкам-Свободным еще только предстоит завтра завладеть плащами. И носить их.

Реталла и Трей двинулись вперед, чтобы присоединиться к Киру. За ними последовала другая тройка. Благодаря маскировочным нарядам, превращающим их в неясные, расплывчатые силуэты, и дождику, скрадывающему случайные шорохи, тройка подобралась вплотную к наблюдательному посту.

Обдумав результаты налета на базу воздушных шпионов, Лэннет приказал, чтобы у каждого подразделения были при себе копья. Восьмифутовые копья со стальными наконечниками, напоминающими большие кинжалы с желобком посередине, превосходили по длине любой меч. Опыт также показал, что взбешенный палелен при удобном случае просто-таки нанизывается на копье.

Люди Трей ударили одновременно.

Лэннет находился в этот момент в трех-четырех ярдах от поста. Он услышал глухой звук удара и приглушенные звуки борьбы.

Реталла скользнул вперед, следом за Трей.

Лэннету было любопытно, как Трей справится с этой операцией. Со времен того ночного налета на базу воздушных шпионов Трей ни разу не показала, что испытывает какие-то затруднения. И все же подобные потрясения так просто и бесследно не проходят.

Лэннет подал знак команде взрывников выдвигаться из-за каменистой вершины холма. Еще четыре отделения сейчас в соответствии с планом незримо пробирались вниз по склону, выходя на боевую позицию. Щелкнув по стереокарте, подсоединенной к его комму, Лэннет подтвердил, что их группа на место прибыла.

Низко пригнувшись, взрывники быстро прошли мимо Лэннета, пользуясь преимуществами, которые им давал шум дождя. Заросли хескера служили прекрасным укрытием. Эти колоколообразные кусты четырех футов высотой покрывали весь склон, словно коллекция зонтиков. Других растений под этим пологом уже практически не встречалось. Сул как-то объяснил Лэннету, что листья хескера выделяют яд, уничтожающий прочую растительность. Странно. Если их растереть, эти листья очень приятно пахнут.

Лэннет изо всех сил старался думать о хескере, растительных ядах, естественном отборе — о чем угодно.

Двадцать минут. Команда взрывников уже должна была пробраться сквозь линию защиты силовых установок, заложить взрывные устройства и выбраться наружу.

Жди. Избегай бесполезного беспокойства. Проверь расположение штурмовых подразделений. Проверь еще раз. И еще, для подстраховки.

Прислушивайся к ночным шорохам. Теперь они уже стали знакомыми. Ниже по склону холма, там, где начинаются деревья, охотится стайка визгливых животных, которых называют зебрами. Мелкие черные тварюшки с белыми разводами. Длиной с предплечье человека и весом всего в четыре-пять фунтов. Сбиваются в стаи, штук по двадцать. Мерзкие существа. Человек по имени Вэл Борди знал все это. И многое другое. Он уже практически сделался хайренцем.

А Лэннет, капитан Стрелков, ненавидел Вэла Борди. Человек по имени Лэннет был настоящим. А Вэл Борди — порождением лжи. Но у него уже сложились свои взаимоотношения с окружающими. У него появились друзья. А Лэннет был здесь чужим для всех. Его никто не знал. Он был одинок.

«Нэн».

Лэннет еще раз взглянул на карту.

Он обнаружил, что взрывники пробираются сквозь заросли хескера. Они двигались быстро, и трепещущая листва отмечала их путь.

Еще несколько минут.

Взрывчатка была из лучших запасов советника Улласа. Сторонники Свободных похитили ее со склада и тайно переправили в горы. Сегодня ночью Свободные вернут имущество хозяевам.

Громкий взрыв послужил прелюдией, вступительной нотой. Даже сквозь очки Лэннет едва различил повисшую в воздухе дымку — результат первой стадии объемного взрыва. ОВ было не той взрывчаткой, которую Лэннет выбрал бы для крупных сооружений, но те, кто доставил ее, уверяли, что новая пирогенная модель значительно усовершенствована и превосходит прочие взрывчатые вещества.

Лэннет быстро выключил очки и сбросил капюшон плаща.

Последовала вспышка и звук взрыва, потом прокатилась взрывная волна. То, что произошло вслед за этим, заставило Лэннета пошатнуться. Капитан понял принцип пирогенного эффекта: химическое вещество, образовавшее дымку, было жаром первоначального взрыва преобразовано в нечто иное, нечто очень горючее. И когда второй взрыв поджег его, оно вспыхнуло, словно магма. Лэннет знал об этом и раньше, но знать теоретически и увидеть подобное собственными глазами — совершенно различные вещи. Распыленное в воздухе вещество загоралось, падало на землю клубами нестерпимо жаркого пламени и разлеталось в разные стороны. Буйное пламя охватило бетон, стальные балки, оставшиеся без защиты генераторы, трубы и вышки. Невероятно, но все это тоже горело. Горело и плавилось. А обычные горючие материалы — дерево, бумага, изоляция — были просто поглощены взрывом. А посреди всего этого безумия били фонтаны воды и пара, вырвавшихся из геотермальных установок. Огонь, пожирая кислород, создал сильные потоки воздуха, зловещую тягу. Эти потоки взъерошили волоски на шее Лэннета, и без того уже вставшие дыбом.

Отсветы пламени плясали на двух каменных зданиях, находящихся восточнее горящих установок, — на казармах Помощников. Из ближайшего выскакивали люди, пытаясь руками заслонить головы от жара. С той стороны, которая была дальше от пожара, люди прыгали еще и из окон.

Они бежали прямо на подступающие отделения Свободных, которые как раз спустились с холма и ринулись в пространство между зданиями.

Лэннет на своем наблюдательном пункте испытал странное чувство — одновременно и причастность к происходящему, и беспомощность. Очень неприятное ощущение.

Сорок повстанцев, уступая противнику в соотношении один к пяти, врезались в растущую толпу Помощников с дисциплинированной свирепостью. Лэннет мог лишь представлять себе пронзительные команды, отдаваемые свистками, и крики; все перекрывал грохот рушащихся энергетических установок. Два отделения Свободных сомкнули щиты, опустили копья и с ужасающей слаженностью двинулись вперед. Остальные два отделения, разбившись на тройки, остались позади. Они прикрывали копейщиков от нападения с тыла и разбирались с теми Помощниками, которые выскакивали из казарм уже после прохождения фаланги.

За пределами поля зрения Свободных, захваченных боем, группа Помощников принялась готовиться к контратаке.

Лэннет поднял комм и приказал немедленно отступать. Секунду спустя копейщики развернулись, вскинули оружие и рысью припустили прочь. Отдельные тройки расступились, пропустили копейщиков и двинулись следом, прикрывая их отступление, как прежде прикрывали продвижение вперед. Лэннет заметил, что какого-то Свободного тащат на руках, и тихо выругался. В бою не обойтись без потерь. Но как же трудно с ними смириться!

К тому моменту, как Свободные покинули освещенное пламенем пространство и скрылись во тьме, командиры Помощников навели, наконец, порядок среди своих подчиненных. И быстро бросились в погоню.

Они выпустили палеленов. Лэннет насчитал не менее десятка животных.

Согласно плану, штурмовая группа бежала вверх по склону, в ту сторону, где стоял Лэннет. Капитан повернулся, чтобы проверить, выполнили ли уже взрывники свое второе задание — поставили ли в кустарнике проволочные ловушки. Увлеченные погоней Помощники не заметят их, пока не станет поздно.

Лэннет поднялся и отступил. Он думал о других сюрпризах, поджидающих Помощников. До чего же быстро он стал верным сторонником ловушек и засад!

Убедившись, что все его люди уже прошли, Лэннет подал знак взрывникам, приказывая натянуть проволоку. Взрывники выполнили приказ, потом бросились к скалам, высящимся у вершины холма. По пути они миновали повстанцев, устанавливающих захваченные стробоскопические прожекторы и генераторы звука. Лэннет остался с арьергардом, а Джарка повел основную часть бойцов вперед.

Исполненные боли и ярости крики сообщили, что Помощники напоролись на проволочные ловушки. Шум суматохи перекрыли чьи-то гневные приказы. К какофонии добавился рев палеленов, рвущихся в драку. Лэннет взглянул на Свободных, спрятавшихся за скалами. На лицах бойцов читался явный страх перед животными; люди вглядывались в темноту и нервно поеживались.

Несколько минут преследователи проделывали проход в проволоке. Вопли палеленов превратились в нетерпеливый лай. Помощники с трудом пробирались следом за этими тварями — всех их скрывали заросли хескера, и лишь покачивание потревоженных растений указывало на продвижение погони.

Когда вспыхнули прожекторы, душераздирающие вопли палеленов прекратились, словно их ножом обрезало. Помощники, оказавшиеся слишком близко от прожекторов, были ослеплены — раздались пронзительные крики боли. Прочие же, находившиеся достаточно далеко и пострадавшие меньше, разразились ругательствами. В этих криках звенел страх — ужасающий страх ослепнуть навсегда, — и Лэннета замутило. Он испытал немалое облегчение, когда заработавшие генераторы звука поглотили эти крики.

Звуковые волны подобной силы оглушали человека не хуже удара дубинкой по голове. Даже Свободные, защищенные расстоянием и поспешно всунутыми в уши затычками, содрогнулись. На палеленов же это низкое гудение не действовало. Для них припасли несколько перенастроенных генераторов; после предыдущего басовитого звука этот был практически неслышим для человеческого уха. От неслышимой высокой ноты палелены словно взбесились. Над смертельными криками пострадавших людей поднялись неописуемые вопли обезумевших животных. Помощники-проводники принялись звать на помощь — их подопечные превратились в берсерков.

— С ними покончено, — сказал Лэннет командиру арьергарда. — Выждите еще несколько минут, убедитесь, что они не сумеют сорганизоваться, и двигайтесь следом за нами. Отступайте и действуйте на свое усмотрение.

Парень кивнул, и Лэннет ушел. Он быстро добрался до того места, где была приготовлена засада, и приказал бойцам двигаться за ним, на соединение с основными силами. Один из повстанцев, человек, давно уже примкнувший к Свободным, сказал:

— Жалко, что эта светомузыка их остановила. Если бы они добрались сюда, мы бы сбросили их с гребня.

Лэннет, не мешкая, поинтересовался:

— Как ваше имя? Парк — и еще как-то, верно?

— Паркронар. Вы что, вправду обо мне слыхали? Удивительно.

— Я вас знаю. Вы — хороший человек. Храбрый. Но вы не правы. Для нас убийство и нанесение ран — лишь наименьшая часть войны. Если мы позволим ей превратиться в простое противоборство, то неважно, насколько упорно мы будем драться, — мы все равно проиграем. Те, кому повезет, умрут. Остальные окажутся в лаборатории Этасалоу. Мы причиняем вред только тем людям, кому вынуждены его причинить. Остальных нам нужно перетягивать на нашу сторону. Мы стремимся покончить с Улласом и его правительством, а не с его людьми.

— А тогда на кой мы взорвали этот энергетический комплекс? Уллас просто отстроит его, да и все. А эти парни, которых мы убили, — их друзья возненавидят нас, разве не так?

— Некоторые — да. Мы делаем ставку на то, что Улласа они возненавидят сильнее, чем нас.

Они обогнули отрог горы, и перед ними открылась огромная долина, в которой лежал Ясил. Кое-где уже появился свет, отдельные проблески, — это заработали аварийные генераторы. Впрочем, куда большее внимание привлекали другие пятна света. Они были красно-оранжевыми, мерцающими, словно звезды, оказавшиеся не на своем месте, и от них поднимались столбы дыма, выделявшиеся на фоне зданий.

— Смотрите, пожары, — указал Лэннет. — Их устроили наши люди. Это горят банки данных и местные казармы Помощников. И полицейские участки. И еще по всему городу сбиты камеры «Мир и порядок». А отряд Свободных сейчас освобождает заключенных из тюрьмы на окраине города.

Прорываясь сквозь дым и мерцание пламени, понеслись аварийные и полицейские электромобили. Полицейские удалили весь гражданский транспорт из города, заменяя собою уничтоженный центр по контролю над движением. К самым крупным пожарам стягивалось противопожарное оборудование.

Паркронар, на которого все это явно произвело немалое впечатление, сказал:

— Темнота затянула нас. Советник теперь расколет каждого человека в городе.

Лэннет рассмеялся — неприятный, скрежещущий звук.

— А куда бы вы направились, если бы Уллас потерял контроль над вашими записями, но все равно продолжал мучать вас? Кто обучит вас, так, чтобы вы могли отомстить за утрату близких или своего имущества?

— Так вот, значит, как это работает… Мы натравливаем советника на его людей, вынуждая их выбирать: он или мы. Что-то мы не очень красиво выглядим.

Неожиданно Лэннет припомнил их разговор с Трей почти в такой же ситуации, когда горячка боя улеглась и оставила после себя странное, противоречивое чувство. Лэннету оно было слишком хорошо знакомо: не разочарование, а скорее глубокое ощущение неуверенности, разъедающее душу. А стоит ли ему продолжать этот разговор об общих понятиях? В конце концов, его заставили обучать этих людей, а психологические консультации в его задачу не входят.

— Все зависит от точки зрения, — Лэннет взмахнул рукой. — Эти люди там, внизу, получили от власти совершенство, если это то, чего они желали. Никто не проиграл и никто не получил значительного выигрыша. Конкуренция за рабочие места — умеренная, такая, чтобы поддерживать людей в напряженном состоянии, не доводя при этом до чрезмерных стрессов. Ни настоящей бедности, ни обособившегося высшего класса, препятствующего нижестоящим подняться выше уровня комфорта. Стабильность. Порядок. Если Этасалоу превратит их мозги в жвачку, большинство даже не заметит. Или им будет безразлично.

Некоторое время собеседники молча продвигались вперед в темноте, вглядываясь в отдаленные огни, насколько это позволяла дорога. Наконец младший сказал:

— Вы ненавидите этих людей — там, в долине? А как же тогда вышло, что вы пришли сюда вместе с нами и рискуете ради них своей шкурой?

На этот раз в смехе Лэннета прозвучало искреннее веселье, несмотря на то, что разговор явно сворачивал в ту сторону, куда Лэннету забредать не хотелось.

— Я не ненавижу их. Я считаю их дураками, но не испытываю к ним ненависти.

— Ну ладно, все равно — зачем сражаться за дураков?

— На самом деле я не знаю. Возможно, я стал солдатом потому, что это занятие нравится мне куда больше, чем мне хотелось бы признавать, нравится руководствоваться собственными правилами и уставами. Но я надеюсь, что дело не только в этом. Я надеюсь, что я сражаюсь потому, что верю: если человек желает быть распоследним дураком, следует позволить ему вести себя как дурак и не требовать, чтобы он стал кем-то иным. И еще я считаю императора Халиба хорошим правителем, стремящимся принести максимум добра наибольшему количеству своих подданных.

Снова они некоторое время шли молча, и снова первым заговорил Паркронар. Теперь он был очень задумчив.

— На то похоже. Вам нравится вся эта гадость. Нравится драться, и все такое прочее. Я наблюдал за вами. Я же нахожусь здесь прежде всего потому, что мне не нравятся правила, по которым живут там, внизу. Здесь иначе. Здесь даже больше правил, и они более жесткие, но они меня так не напрягают. Как по-вашему, сойдет это за причину?

Лэннет скорее почувствовал, чем увидел быстрый, внимательный взгляд. Потом Паркронар доверительно продолжил:

— Я думаю, самая важная причина, по которой я здесь нахожусь, — это потому, что все это здорово увлекает. Это глупо, я знаю, но это правда. Я знаю, что дерусь за правое дело, и все такое прочее, но я думаю, что я, должно быть, просто рожден солдатом.

И затем, словно обороняясь, он добавил:

— Я не думаю, что вы сильно от меня отличаетесь.

— Не тратьте зря время, пытаясь составить мнение обо мне, — холодно откликнулся Лэннет. — Пусть вас лучше беспокоит, какого мнения я о вас. Примите сообщение для Джарки. Передайте ему, что я велел замедлить движение колонны до тех пор, пока арьергард ее не догонит. Выполняйте.

Глядя, с каким напряженным и обиженным видом удаляется его собеседник, Лэннет почувствовал, что ему до боли хочется окликнуть парня. Но вместо этого он пробормотал себе под нос:

— Извини. Возможно, для тебя еще не поздно выбраться из этой дряни. Возможно, ты на самом деле еще не стал одним из нас. Уходи, если можешь, или довольно скоро ты узнаешь, как отчаянно я лгал, когда говорил о людях из долины. Настоящие дураки тащатся сейчас по этим горам, и худший из них — я сам.

Глава 23 ▼▼▼

Через несколько недель после налета на энергостанцию под Ясилом опорный пункт Свободных посетил Бетак. Он сообщил об усилении репрессий и объяснил, что этого и следовало ожидать; правительственные банки данных серьезно пострадали. Еще он намекал на некие другие достижения, но казался при этом скорее рассеянным, чем скрытным. Когда официальное собрание закончилось, он отправился бродить по окрестностям. Короче, Бетак был сам на себя не похож, и это заставило Лэннета нервничать.

Капитан заявил об этом тем, кто находился в тот момент рядом с ним, а именно — Джарке, Реталле, Трей и Сулу. Джарка был настроен сочувственно.

— Может, ему здесь хорошо. Он чувствует, что находится среди людей, которым можно доверять. В любом случае, ему приходится принимать слишком много решений.

Как ни странно, Сул отнесся к этому с насмешкой.

— Просто он такой же, как мы все. Мы считаем, будто думаем своей головой, а на самом деле только выполняем приказы вышестоящих. Люди вроде нас и него делают то, что им скажут.

Лэннет ничего не стал говорить. Слишком уж болезненной была эта тема.

— Ты сам в это не веришь, — задумчиво возразил Реталла. — Так твердят те, кто настроен пораженчески, а ты не из них. Ты человек, а не орудие. И все мы в этом уверены. Я так насчет себя ничуть не сомневаюсь. Я стою большего, чем довод «я просто выполняю приказ», — а то, во что я верю, стоит больше меня. Точно так же, как темнота стоит больше, чем смутное «они». Да, конечно, мы следуем за вожаками, но мы находим способ сбросить их, когда решаем, что с нас хватит. Точно как с этим поганым советником.

Слегка смущенный Сул уставился в землю. Не глядя на Реталлу, он проронил:

— Не обращай внимания на мою болтовню. А ты верно сказал. Просто иногда это трудновато припомнить, только и всего.

Разговор продолжился, и хотя Лэннет и остался стоять на месте, он мало к нему прислушивался. Капитан погрузился в задумчивость. Он вспомнил отвращение и презрение, которые вызывали у него эти люди во время первой встречи. Он так и не стал одним из них — поскольку был одним из Стрелков. Что бы ни происходило, он всегда останется для них кем-то иным, человеком, которого на самом деле не существует. Но сам он научился уважать и понимать их. И даже полюбил их.

Ход его мыслей нарушил Бетак.

— Мне нужно с вами поговорить. Особенно с вами, Борди.

Внимание присутствующих переключилось на Бетака, и он не стал терять времени.

— У нас возникло осложнение. Некто Мард, капитан личной гвардии Солнцедарительницы, прибыл на Хайре в качестве ее личного эмиссара.

— Перед отлетом с Атика, — отозвался Лэннет, очень осторожно подбирая слова, — до меня доходило множество слухов о том, что Солнцедарительница сама была среди заговорщиков, намеревающихся отколоть Паро от империи. Если эти слухи хоть отчасти правдивы — а я склонен этому верить, — то вполне возможно, что Солнцедарительница отправила Марда с каким-то сообщением к доктору Ренале. Люмин в лице Солнцедарительницы должен стремиться поддерживать советника Улласа, но она не может поддерживать Этасалоу. Так или иначе, но Мард может стать потенциальным оружием против Этасалоу.

Сула эта тирада не убедила.

— Оружием для Улласа, а не для нас.

Тут в беседу вновь вмешался Бетак.

— Предоставьте эту проблему мне. Полагаю, мы сможем использовать Марда. Чего я хочу, так это чтобы вы все помнили, что его послал Люмин и что это могло произойти только с одобрения императора. Что-то происходит. Мард — не просто еще один человек, брошенный в эту мешанину. Он — нечто большее. Мы должны работать напряженнее и быть готовыми ко всему.

Сул горько рассмеялся.

Реталла взглянул на него краем глаза и сухо усмехнулся.

— Возможно, Сул, ты прав. Возможно, все мы просто пляшем под музыку, которой даже не можем расслышать.

Лэннет рассмеялся вместе со всеми. Интересно, всех прочих это задело так же сильно, как его?

Мард удобно развалился в кресле. Он пребывал сейчас при Дворе, в роскошном жилище доктора Реналы. Выражения лиц доктора и Марда представляли сейчас из себя полную противоположность. Худощавое лицо Марда выглядело расслабленным и самонадеянным. Пока Ренала что-то говорила, по нему непрестанно блуждала легкая улыбка. Время от времени оно едва заметно изменялось. Эти незначительные перемены создавали эффект листьев, трепещущих на ветру, срывая любую попытку рассмотреть, что же скрывается за ними. Что же касается Реналы, ее лоб прорезали морщины недовольства, а рот напоминал несчастный перевернутый полумесяц.

За стенами комнаты, в рамке огромного окна, раскинулась Лискерта. Рассеянный свет большого города скрадывал звезды, горящие на безлунном небе Хайре. Транспортный поток электромобилей достигал трех впечатляющих развязок и там получал позволение на переход. Оказавшись в этом круговом потоке, водители получали дальнейшие указания: подняться им, спуститься или выйти из него, и если да, то в каком направлении. Такая система позволяла электромобилям попасть в город через несколько точек, но запрещала вваливаться в него наобум, где попало. Опыт давно уже показал, что даже при наличии радаров и автоматических антиаварийных устройств водители, если позволить им пикировать на городские улицы или взлетать с них без предупреждения, будут учинять аварии с такой частотой, что «Скорая помощь» окажется просто не в состоянии спасти всех пострадавших.

Но ни Марда, ни Реналу это представление не интересовало. Ренала произнесла:

— Солнцедарительница не понимает сложившейся ситуации, не понимает, с каким противодействием мне приходится сталкиваться. Она не может…

Мард вскинул руку и заговорил, не обращая внимания на возражения Реналы.

— Солнцедарительница — это свет Люмина. Мы не должны обсуждать, что она может делать и чего не может. Она послала меня сюда, чтобы выразить вам свое доверие. Я же уже сказал вам: она полагает, что вы должны трудиться над усилением позиций Люмина на Хайре. Вы за это отвечаете. Но ведь с этим нет никаких проблем, разве не так? Я слыхал побасенки об этих голопузых последователях Взыскующего, которые прячутся где-то в горах. Но они не могут представлять собой ничего серьезного.

— Они более чем серьезны. Они попросту опасны. Три недели назад — как раз накануне вашего прибытия, — они нанесли удар по Ясилу. Они уничтожили центральную энергостанцию региона. Воспользовавшись всеобщим смятением, они сожгли бессчетное количество контрольных сведений о населении. Многие посты Помощников подверглись нападению и были уничтожены. Это было ужасно!

Литания с перечислением бедствий оборвалась: Ренала запоздало заметила, что легкая улыбка на лице Марда сменилась гримасой неодобрения. Доктор попыталась восстановить утраченные позиции.

— Мы не понимаем наших врагов. Если хотите, мы переоцениваем их. Впрочем, это лучше, чем излишняя самонадеянность — я всегда так считаю. Советник Уллас удвоил меры по усмирению смутьянов. Бунтовщики рекой текут в лаборатории командора Этасалоу.

И снова жест Марда заставил ее умолкнуть.

— Почему Уллас покровительствует Этасалоу, этому вероотступнику?

Ренала решила, что настало время перейти в контратаку.

— А почему Солнцедарительница сама не предпримет каких-либо шагов против Этасалоу? Или вы хотите сказать, что она не знает о его нынешнем местонахождении?

— Солнцедарительница знает все. Присутствие Этасалоу на Хайре — это самый известный секрет империи.

Но такая внезапная перемена в поведении Реналы заставила сердце Марда сжаться от тревоги. А доктор Ренала приложила палец к губам и жестом указала ему в сторону балкона. Оказавшись на открытом воздухе, Ренала прикоснулась к кнопке, вделанной в стену. Стеклянная дверь закрылась у них за спиной.

— Советник проявляет искреннее любопытство к истинным чувствам своих подданных, — пояснила Ренала. — Я подозреваю, что этот интерес привел к установке подслушивающих устройств в моем жилище. Эти двери звуконепроницаемы, а балкон регулярно проверяется. Если мы собираемся подискутировать, безопаснее будет заняться этим здесь.

У Марда голова пошла кругом.

— Я искренне рад узнать о том, что советник Уллас так ревностно заботится о своих подданных. Но на самом деле у нас нет ни малейших причин находиться здесь. Я наверняка не скажу ничего такого, чего ему не следовало бы слышать.

Тут он понизил голос.

— Как часто вы проводите проверку?

— Как минимум — раз в неделю.

В отличие от Марда, Ренала словно черпала в возникшей ситуации некую извращенную силу. Во всяком случае, разговаривала она очень уверенно.

— Насколько мне помнится, вы упоминали о самом известном секрете империи.

— Да. Ну, да. Само собой, это просто такое выражение.

Мард подался навстречу своей собеседнице и почти прошептал:

— Вы уверены, что нас не подслушивают? Не записывают? Не наблюдают откуда-нибудь?

Ренала покачала головой. Тогда Мард продолжил:

— Этасалоу намеревается узурпировать Люмин, сделать его своей собственностью. Если это произойдет, сторонники Солнцедарительницы окажутся в крайне затруднительном положении, — к потрясению Реналы, Мард глубокомысленно кивнул. — Большую часть просто понизят в ранге, переведут в обслуживающий персонал. А над такими людьми, как мы с вами, нависнет угроза смертной казни.

Ренала достаточно быстро пришла в себя. Она устремила взгляд на мерцающие внизу огни города.

— Мне следовало бы догадаться об этом. Я вела себя очень глупо. Уллас снабжает Этасалоу всем, что только может ему понадобиться для свержения своего хозяина.

Женщина развернулась так стремительно, что Мард невольно отшатнулся.

— Хайре кишит слухами о лаборатории-тюрьме Этасалоу. Что вам о ней известно? Правда ли, что он действительно что-то делает с этими людьми, как-то меняет им мозги?

— Эту технологию отработали еще на Гекторе, но все тамошнее оборудование было уничтожено императором. Никто не знаком с трудами Этасалоу настолько, чтобы оказаться в состоянии продублировать их. Солнцедарительница страшится наихудшего. И она повелевает вам оказывать мне всестороннюю поддержку в добыче сведений об Этасалоу. Вы будете использовать свои тайные каналы для рапортов. Когда настанет должный момент, вы поручите кому-нибудь убить Этасалоу.

Ренала отступила на шаг и внимательно оглядела Марда. В конце концов она отвернулась и принялась расхаживать по балкону. Мард подошел к перилам, полюбоваться открывшимся видом. Ренала присоединилась к нему.

— Мы поставляем в эту лабораторию лишь младший медперсонал — медсестер для больных или раненых, врачей для каких-нибудь простых случаев, с которыми недосуг возиться его специалистам. Непосредственно к Этасалоу не допускают никого, кроме самого советника Улласа. Вы должны встретиться с ним.

— На самом деле, я вовсе не должен заниматься этим вплотную. Я просто посланец, понимаете? Солнцедарительница желает, чтобы я наблюдал за ситуацией — в некотором смысле. А вам она доверяет непосредственное проведение операции. Честь нанесения удара, который спасет Люмин. Вы уже знаете всех этих людей. Вам и карты в руки.

— Понятно. Солнцедарительница сказала вам, что она желает, чтобы Этасалоу был убит? Именно так и сказала?

— Да. Вы можете сделать это. Обдумайте, какие ресурсы вы можете задействовать.

— Никаких. Люмин не имеет на Хайре войск. Сами же мы не изучаем воинские искусства, и ничего такого, что хотя бы отдаленно их напоминало.

— Солнцедарительница целиком полагается на вашу находчивость. «Изобретательность и решительность доктора Реналы позволят ей найти выход». Так она мне сказала.

— Очень любезно. И еще более любезно с ее стороны прислать специального эмиссара лишь для того, чтобы сообщить мне это. Можно подумать, посланца тут будет довольно. Но вы именно им и являетесь — вы ведь так сказали?

Мард выпрямился.

— Это был лишь оборот речи, а не определение. Я — эмиссар Солнцедарительницы, и не меньше.

Вытянувшись по примеру Марда во весь рост, Ренала посмотрела на него сверху вниз. Ее массивной фигуре недоставало изящества Марда, но это восполнялось за счет исходящего от доктора Реналы ощущения силы.

— Совершенно верно, капитан Мард. Не меньше, а намного больше.

Марда задел ее тон.

— Что это значит? Вы ведете себя чрезвычайно загадочно, доктор, а нам, если мы хотим действовать успешно, необходимо взаимопонимание и сотрудничество.

— Ну, в таком случае позвольте мне высказаться напрямую. Солнцедарительница послала вас сюда не для того, чтобы сообщить мне, какая я замечательная. Она послала вас убить Этасалоу.

У Марда вырвался приглушенный визг, словно у перепуганной собаки. Он согнулся, пытаясь в приступе паники отыскать записывающее устройство, которое могло впоследствии выдать его.

Тем временем Ренала, незыблемая, словно скала, продолжала:

— Вы считаете меня толстой дурой, которую сослали на захолустную планетку доживать свой срок. Я глубоко оскорблена, капитан, и при случае я заставлю вас заплатить за это оскорбление. А пока что нам следует заняться делом. Вы получите все, что вам потребуется, дабы уничтожить врага Солнцедарительницы. Вы выполните ваше задание. Я прослежу за этим.

— Я уже сказал вам, что именно приказала Солнцедарительница! — огрызнулся Мард, но его голосу недоставало убедительности.

Похлопав себя по объемистой груди, Ренала согласилась:

— Именно так вы и сказали. Очень громко и отчетливо. Если вам угодно, я могу переслать эту запись ей. Советник Уллас не может подслушать нас здесь. Но я приняла меры для того, чтобы Солнцедарительница могла узнать о происходящем.

— Это жестоко! Не по-дружески! — Мард рухнул на скамеечку и стукнул себя кулаком по колену. — У нее хватило нервов рассказать мне, что какой-то Стрелок по имени Лэннет, насколько ей известно, уже отправлялся сюда, чтобы убить Этасалоу, но был убит сам. Чудесное напутствие! У этой женщины совершенно нет сердца!

— Она — Солнцедарительница.

Охваченный жалостью к собственной персоне Мард слабо запротестовал:

— О, я ничего такого не имел в виду! Слушайте, может, вы выключите эту чертову штуку? Вы уже записали достаточно для того, чтобы пять раз скормить меня слинкатам Солнцедарительницы. Чего вы еще хотите?

— Просто чтобы мы поняли друг друга.

Ренала скромно отвернулась, запустила руку себе за пазуху и выключила диктофон. Снова повернувшись к Марду, она поинтересовалась:

— Есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, как выполнить это задание?

— По-вашему, я только и делаю, что сижу и думаю об этом? Я стараюсь об этом не думать! Единственное, что я могу сказать вам, так это то, что нам лучше добиться успеха. И не думайте, что я ошибся, когда сказал «мы». Если мы потерпим поражение, Этасалоу и Солнцедарительница возьмутся за нас обоих.

Похоже, эта мысль застала Реналу врасплох.

— А я тут при чем?

— «А я тут при чем?» — передразнил ее Мард. — Да при том, что вы находитесь здесь! При том, что мы оба принадлежим Солнцедарительнице. При том, что если я потерплю неудачу и Этасалоу схватит меня, я не собираюсь отмалчиваться ни минуты — почему это я должен отдуваться в одиночку? Пускай я солгал насчет того, кому на самом деле полагается выполнить это задание — но вы все равно должны обеспечить мне поддержку. Подумайте об этом. Люди, вроде Этасалоу и Солнцедарительницы, просто используют таких, как мы с вами. Они позволяют нам житьлишь затем, чтобы мы выполняли все, что они от нас требуют. Как бы я хотел снова стать простым сержантом!

Несколько раз пройдясь по балкону туда-сюда, Ренала быстро обдумала убедительность доводов Марда. Она решила, что пора предпринять меры для самозащиты.

— Я буду сотрудничать с вами. Но не потому, что я ощущаю какую-то угрозу, исходящую от моей возлюбленной руководительницы, Солнцедарительницы, или еще от кого бы то ни было, а исключительно ради моей нерушимой верности лично ей и Люмину.

Мард помрачнел еще сильнее. Ренала решила сменить тему.

— Вам известно, что племянница Этасалоу находится на Хайре?

— Это известно всем.

— Кроме самого Этасалоу, — Ренала позволила себе несколько секунд понаслаждаться изумлением Марда, потом продолжила: — Уллас скрывает ее от командора — прячет прямо здесь, при Дворе. Я уверена, что советник собирается сделать ее одной из своих наложниц, но сейчас все его мысли поглощены повстанцами.

— Мы можем воспользоваться этим. Хорошо.

— Это еще не все. Здесь же находится сын императора, Дафанил. Инкогнито.

Ошеломленно моргнув, Мард засыпал доктора вопросами:

— Сын Халиба? Вы полагаете, мы сможем использовать его? Я что, собственно, имею в виду — он же все-таки, как-никак, сын императора! Погодите, дайте подумать. Если мы втянем его в эту историю, мы можем получить лишние проблемы — ну, вы понимаете. Император. Вам ясно?

— Ваше красноречие под стать вашей доблести, капитан. Я говорю лишь то, что присутствие принца может оказаться полезным для нас. Нам придется использовать каждое возможное преимущество, дабы добиться успешного исполнения вашего задания. Первое, что нам требуется, это возможность добраться до Этасалоу. Мы воспользуемся помощью медиков Люмина, чтобы вы могли установить с ним связь.

— Для начала — да, — неохотно согласился Мард. — А там я пущу в ход обаяние. Как только он начнет доверять мне, дело будет в шляпе.

Не потрудившись ответить на последнюю реплику, Ренала открыла дверь и зашла в комнату. Не останавливаясь, она подошла к противоположной двери, ведущей в коридор, и открыла и ее тоже. Мард понял намек и удалился, даже не приостановившись. Оставшись в одиночестве, Ренала задумалась: как этот тип мог оказаться настолько тупым, чтобы не понимать все предыдущие намеки? Она пробормотала себе под нос:

— Если уж я сказала «ваше задание» и «ваш план», я так и говорила дальше. Я повторила это сто раз! А этот дурень постоянно отвечал «мы»! Ну нельзя же так!

Удача была благосклонна к Ренале. Буквально через несколько дней Этасалоу запросил помощь: ему нужен был медперсонал для борьбы с каким-то вирусным заболеванием, распространившимся среди его техников. Преследуя личные интересы, доктор Ренала включила Марда в состав своей наблюдательной группы. Она представила его Этасалоу в качестве новоприбывшего с Атика. К их общему удивлению, Этасалоу разразился радостными приветствиями. Он пояснил:

— Человек устает от одних и тех же лиц, одинаковых пейзажей, однообразных разговоров. Возможно, я не являюсь желанным гостем на Атике, но сам я всегда готов приветствовать новости с Атика. Капитан, вы не пообедаете вместе со мной? Поведаете мне новые слухи о дворе Халиба, о театрах, музеях, заметных людях — о чем угодно.

В первый момент Марда разочаровали незначительные габариты и хрупкая фигура Этасалоу. Он никогда прежде не встречался с командором лично и ожидал увидеть перед собой могучего человека, ошеломляющего одним своим видом. Раздувшись от самодовольства, Мард проследовал за Этасалоу в личную обеденную комнату командора. Этасалоу распорядился, чтобы подали обед, и заверил Марда, что тот успеет пока что изложить целую кучу новостей.

Мард попытался скрыть свое приподнятое настроение. Если он что-то и знал, так это слухи. Можно было считать, что задачу подобраться поближе к Этасалоу он выполнил.

На протяжении всего обеда Мард наслаждался своей ролью. Впрочем, некоторые истории ему пришлось подправлять прямо по ходу повествования — из-за этнического подтекста. Мард не был прежде знаком с чистокровками. На самом деле он и видал чистокровку всего один раз, желтокожего мужчину. С той встречи Марду больше всего запомнилось, что он никак не мог оторвать взгляда от странных глаз мужчины. Оказалось, что сидеть напротив Этасалоу еще труднее. Куда бы Мард ни посмотрел, в глаза ему так и бросалась черная кожа командора, игнорирующая почти полную расовую однородность империи.

После обеда они некоторое время сидели, потягивая превосходный местный бренди. Мард счел этот момент вполне подходящим и попытался закинуть удочку.

— Мне хотелось бы сделать вам кое-какое признание, командор. И даже не одно, если уж быть точным. Должен вам честно сказать — я бессовестно изводил доктора Реналу, пока она не согласилась представить меня вам.

Мард почти демонстративно оглядел комнату. Снова переведя взгляд на Этасалоу, капитан сделал долгий, неторопливый глоток, прежде чем спросить:

— Могу ли я предположить, что здесь можно говорить свободно? На Хайре быстро привыкаешь к тому, что возможность уединиться и сохранить тайну — очень редкий товар.

— Меня никто не подслушивает, капитан, — уверенно заявил Этасалоу.

— Конечно! Кто же осмелится? Замечательно. Ну так вот: я всегда полагал, что Люмин должен возглавлять мужчина. И Изначальная гвардия подтверждает мою точку зрения. Это становой хребет Люмина, лучшие боевые части империи. И ею всегда командует религиозный вождь-мужчина. Люмин — это вы.

Мягко улыбнувшись — но сощурившись при этом, — Этасалоу произнес:

— Я не отвергаю лести, капитан, но я всегда полагал, что она имеет определенную цель. Какова же ваша цель? Вы упоминали о каком-то признании…

— Ваша племянница, Нэн Бахальт, находится на Хайре.

Внезапно глаза Этасалоу вспыхнули, и эта вспышка словно пронзила мозг Марда. Застыв в безмолвии, командор внимательно смотрел на своего собеседника.

Мард застыл. Как он только мог счесть эту черную молнию дружелюбной и добродушной? Пока капитан прислушивался к тому, как завязываются узлом его внутренности, ему внезапно пришло в голову, что ни одна из сотен фотографий, которые он изучал, ни в малейшей степени не передавала магнетической силы, исходящей от этой сухощавой фигуры. Более того: от Этасалоу исходил ощутимый запах зла. Его отвратительный привкус оседал у Марда во рту и комом стоял в горле. Капитан проклял себя за то, что он испугался Солнцедарительницы, еще не зная Этасалоу. Новый страх был несопоставим с прежним. Он поглощал капитана целиком, без остатка.

В конце концов Этасалоу заговорил, и в его негромком голосе звучала неприкрытая угроза.

— Я знаю, что доктор Бахальт здесь — вот ведь какая жалость. Вы выказали себя человеком, не заслуживающим доверия, и безо всякой пользы. Ваша деятельность закончилась, не успев начаться. Солнцедарительница будет очень разочарована. Вам придется покинуть Хайре.

— Я не могу туда вернуться! В смысле — так скоро. Она хочет… Ну, Солнцедарительница приказала мне присматривать за вашей племянницей. Не доверяет, знаете ли… Э-э, Солнцедарительница не знала, что вы здесь, когда отправляла Бахальт сюда… То есть, прошу прощения, — доктора Бахальт… И она — в смысле, Солнцедарительница, — она боится, что вы двое снова помиритесь, и племянница станет вашим агентом. То есть станет помогать вам. Ну, вы понимаете.

— Советник Уллас благоразумно дожидается, чтобы я доказал свою верность ему. А до тех пор он держит местонахождение Нэн Бахальт в секрете. Это печалит меня, но я не могу винить советника за этот шаг. Вопрос безопасности! Как сказали бы вы сами: «Ну, вы понимаете».

Улыбка Этасалоу сделалась почти печальной.

— Я знаю, где она находится. Я могу передать ей послание. Устроить встречу. Наверное. Думаю, что смогу. Поговорить смогу наверняка. Сообщить, что надо. Вы… — Тут Мард в достаточной степени взял себя в руки, чтобы прекратить этот лепет. Но закончил он все-таки не слишком убедительно: — Меня не волнует Уллас. Я хочу доказать свою верность вам.

— Возможно, я в вас ошибся, — задумчиво протянул Этасалоу. — Меня поразило ваше отречение от Солнцедарительницы. Но разве сам я не проявил ту же слабость? У нас есть нечто общее. Понимаете? Ну конечно же, понимаете. И вам известно, где прячут мою племянницу. Давайте не будем ничего передавать ей прямо сейчас. На самом деле, ей лучше не знать, что вы со мной разговаривали. Пусть это станет для нее сюрпризом. Потом, попозже.

— У меня есть и другие новости.

— Как, еще? Да вы — настоящий кладезь известий, капитан!

— Человек, который противостоял вам на Паро, — капитан Стрелков, Лэннет. Он избежал засады на Атике. Мы — несколько беспредельно верных вам людей — попытались напасть на него. Выжил я один, потому что упал без сознания.

Мард внимательно следил за реакцией своего собеседника.

Этасалоу слегка подался назад и склонил голову набок.

— Без сознания. От страха. Это люди Солнцедарительницы сорвали вашу затею с засадой, а?

Мард принялся пылко излагать свою версию истории; Этасалоу внимательно слушал.

— У нас был электромобиль. Водитель запаниковал и бросил нас. Люди Солнцедарительницы допрашивали меня. Несколько недель. Мне не следовало бы говорить вам… Не хотелось бы хвастаться, но я одурачил их. Я подыграл им. У вас много верных сторонников на Атике. Я назвал Солнцедарительнице их имена. — Мард попытался подмигнуть, но движение получилось похожим скорее на нервный тик. — Тех, кто уже мертв. Добавил туда еще несколько имен гвардейцев, про которых точно знал, что они бежали на Хайре. Но не назвал никого из тех, на кого она могла бы наложить руки. Теперь Солнцедарительница считает меня своим человеком. И она верит, что Лэннет мертв. А я не верю.

Подавшись вперед, Этасалоу приблизился к Марду. Он явно наслаждался бледностью, залившей лицо капитана. Плавно и небрежно, как будто это и было его единственным намерением, Этасалоу взял графин с бренди и заново наполнил оба бокала. Мард подобострастно улыбнулся и дрожащим голосом поблагодарил командора. Этасалоу сдавлено хохотнул.

— Мои поздравления, капитан. Очень, очень впечатляюще. Надеюсь, вы простите мне эти меры безопасности, но прежде, чем вы уйдете отсюда, мои люди проверят ваш идентификационный код.

Марда принялась бить крупная дрожь, но, тем не менее, он с показной храбростью вскинул бокал.

— Служил на Гекторе, сэр. Покинул планету одним из последних. Так сказать, до конца на посту.

— А Солнцедарительнице тоже об этом известно? Как я погляжу, вы ее полностью обвели вокруг пальца. Могу поспорить, что на самом деле она вам поручила проникнуть в мою лабораторию и подробно выяснить, чем мы тут занимаемся. Ну, что? Я верно угадал?

— Не только, командор. Все гораздо серьезнее. Это и есть второе признание, о котором я упоминал. Она отправила меня убить вас.

Этасалоу откинулся на спинку стула, преувеличенно удивленно округлив глаза.

— Не может быть! Она не могла так поступить!

— Боюсь, сэр, это правда. «Ради блага Люмина и империи» — так она сказала. Женщины! Они ничего не соображают.

— Увы, в этом вопросе вы заблуждаетесь. Они очень даже надежны — до тех пор, пока знают, чего можно ожидать. В точности как мужчины. Но прошу прощения — я вынужден ненадолго покинуть вас. Пейте пока бренди — он превосходен. Мы поговорим еще, когда я вернусь.

Все инстинкты Марда взвыли, словно аварийная сигнализация при перегрузке электросети. Капитан попытался встать, но ему едва хватило сил, чтобы подняться со стула — у него подгибались ноги. Этасалоу терпеливо ждал. Марду вспомнились слинкаты, которых держали в клетках в резиденции Солнцедарительницы. Капитан снова, словно со стороны, услышал собственный лепет:

— Мне давно пора вернуться к Ренале. То есть к доктору Ренале. Понимаете — это она привела меня сюда. Обед — вы сказали. Все было великолепно. Большое спасибо. Только гляньте, как летит время! Прямо не верится. Мне и самому не верится. Она меня ждет. Понимаете, нам надо возвращаться во Двор…

— Подождите. Я настаиваю.

Хлесткие слова Этасалоу швырнули Марда обратно на стул, словно подрубленный колос. Забытый бокал с бренди накренился, и бренди закапало на ярко-алый мундир. Даже щелчок закрывающегося замка не заставил Марда пошевелиться.

Глава 24 ▼▼▼

Весело смеясь, доктор Ренала вошла в комнату под руку с командором Этасалоу. Она немедленно отметила выражение лица Марда. Самодовольная ухмылка постепенно угасала, сменяясь кривой улыбочкой, затем — отсутствием всякого выражения и, наконец, — обеспокоенностью. Этасалоу отпустил руку Реналы и усадил ее в кресло, стоявшее прямо напротив капитана, весьма непрезентабельно выглядевшего в покрытом пятнами мундире.

Мард не поприветствовал ее ни единым жестом.

Этасалоу занял место во главе стола.

— Вы и представить себе не можете, как я был рад узнать, что при Дворе у меня есть два столь верных союзника. И каким же образом мы можем быть полезны друг другу?

Ренала бросила взгляд на Марда и с заискивающим трепетом в голосе ответила Этасалоу:

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, командор.

— Вы слишком скромничаете, доктор. Очевидно, что вы устроили капитану Марду встречу со мной, поскольку у вас двоих кое-что на уме. Я слышал слова самого капитана о том, что он послан сюда с заданием от служителей Люмина — специально для того, чтобы убить меня. Вы, как старшая служительница Люмина на Хайре, привели его сюда. Если вашей целью действительно была моя смерть, то пора нанести удар. Я здесь один, без оружия. Или это будет яд? Несомненно, нет — вы же не захотите портить это чудесное бренди? — Этасалоу вновь наполнил свой бокал, затем бокал Марда и достал из бара еще один, для Реналы. Наливая в него бренди, командор сказал: — Я выпью первым.

Одного его взгляда было достаточно, чтобы его собеседники подняли свои бокалы. Мард осушил свою посудину одним глотком. Увидев это, Ренала тоже сделала глоток.

— Я хочу получить свою племянницу, — сказал Этасалоу. — Это вопрос фамильной чести, и им нельзя пренебречь. Помните об этом все время. Это превыше всех ваших нелепых целей.

Мард с энтузиазмом отозвался:

— Именно таков наш план. И более того…

Жестом прервав его высказывание, Этасалоу перевел взгляд на Реналу:

— Что за невероятный человек! Всегда у него найдется что-то «более того». Какой-то неиссякаемый источник. Что еще может быть помимо сказанного?

Ренала мертвой хваткой вцепилась в представившуюся ей возможность:

— Послушайте! Если бы Мард не сознался сам в том, что ему поручили убийство, вас уведомила бы я! Я врач и верная служительница Люмина. Я никогда не подняла бы руку на одного из наших вождей. И не стала бы спокойно смотреть, как его убивают.

— Но ведь я отступник, доктор. Преданный анафеме. Разве у вас не поднялась бы рука на такого?

— Солнцедарительница подвергла опасности само мое существование, отдав приказ убить вас. Если бы я оказала Марду помощь в этом заговоре, советник Уллас казнил бы меня. Солнцедарительница знала об этом. И тем не менее дни Улласа сочтены.

Притворная нерешительность Этасалоу исчезла:

— А мои?

На щеках Реналы вспыхнули красные пятна. Руки ее дрожали.

— Уллас… Я говорю об Улласе. Люди потеряли веру в него. Приверженцы культа Взыскующего, поднявшие мятеж против советника, с каждым днем становятся все сильнее и вполне могут низвергнуть его. И тогда вместе с ним падет Люмин. Я должна предотвратить это любой ценой. Единственный человек на Хайре, способный одолеть мятежных язычников, — это вы. Я полностью в вашем распоряжении. Так же, как и капитан Мард. — Ренала бросила на Марда угрожающий взгляд. Однако капитан этого не заметил — все его внимание было приковано к Этасалоу. Рот Марда приоткрылся.

— Весьма практично, — кивнул Этасалоу Ренале. — Мне это нравится. И что же вы ожидаете от меня — после того, как я низвергну Улласа?

Он обернулся к Марду.

— Не сидите с такой потрясенной миной, капитан… или какое вы там носите звание. Время предаваться потрясению миновало. Теперь вы увязли в государственной измене по самые свои безвкусные эполеты. Вы сыграете свою роль — или умрете.

Мард был сама угодливость:

— Так точно, сэр, капитан. На Гекторе — сержант.

Но Этасалоу уже вновь обращался к Ренале:

— Я говорил вам, что намерен заполучить свою племянницу, Нэн Бахальт. Каковы ваши планы теперь, с учетом этого?

— Вы говорили, будто знаете, что Нэн Бахальт находится на Хайре. Я должна предположить, что вам известно и другое — здесь также находится принц Дафанил. Я могу при помощи нужных лекарственных средств сделать так, что он заболеет. Уллас не может допустить, чтобы сын императора умер во время своего пребывания на Хайре. Советник высоко ценит Бахальт. Он прислушается к моим словам, когда я скажу ему, что мне нужно, чтобы Бахальт находилась при заболевшем принце. Когда все будет улажено и эти двое окажутся в одном и том же месте, ваши люди смогут похитить обоих. Советник будет обвинять во всем движение сопротивления. И приверженцев Взыскующего. Последует возмездие.

«Воистину, возмездие последует, — подумал Этасалоу. — А точнее — массовое избиение, сопровождающееся волнениями». Однако это мало волновало командора. Поврежденные банки данных быстро восстанавливались, информация черпалась из множества дополнительных источников. Командор вернулся к более насущным вопросам. План Реналы вполне мог сработать. Этасалоу мысленно сделал пометку: внедрить информатора в личное окружение доктора.

Пока его гости нервничали в наступившем молчании, Этасалоу оценивал возможные последствия похищения принца Дафанила. Самое главное — это поможет вырвать ядовитые зубы у Улласа, даже если тот поймет, кто совершил похищение. Уже одна возможность гибели Дафанила способна заставить Улласа пойти на соглашение. А если Уллас все же откажется от сотрудничества, то тем самым он неизбежно ускорит свою гибель… однако это можно согласовать. Это также укоротит время, отпущенное на то, чтобы перестроить сознание Дафанила.

Сама мысль о предстоящем пугала. Дафанилу предстояло стать императором. У какого человека когда-либо был слуга-император?

От возвышенного к низменному: теперь Этасалоу оценивал Марда и Реналу. Они выглядели достаточно податливыми, хотя и глупыми… впрочем, Ренала выказала некое подобие сообразительности, строя планы двойного похищения. Мард — другое дело. Проницателен, как большинство трусов, и абсолютно лишен моральных устоев. Этасалоу едва не хихикнул, представив себе, как будет выглядеть Мард, превращенный в фанатика, не ведающего страха. Это действительно неплохое приобретение.

Как ни странно, но первым нарушил молчание именно Мард.

— Люди толкуют, что ваши отряды намерены переместиться в полевые лагеря, чтобы уничтожить мятежников Взыскующих. Хватит ли вам людей, чтобы предпринять налет и осуществить план Реналы? И есть ли время обучить такое подразделение?

— Хороший вопрос, капитан. Я вижу, звание сержанта явно было для вас слишком низким. На оба вопроса отвечаю — да.

Этасалоу с удовольствием сообщил бы Марду, как легко будет собрать нужную для осуществления плана команду. Иногда знание того, что один только он, Этасалоу, властен изменять сознание людей, буквально ошеломляло его самого. Однако не сегодня, не сейчас. Сегодня ему хватало сладостной уверенности в том, что вся империя будет у него в кулаке.

Этасалоу мысленно выругал себя за поспешность. Все нужно делать последовательно. Чтобы свергнуть императора, необходимо запастись терпением.

Следует наслаждаться мелкими победами по мере того, как одерживаешь их.

Нэн Бахальт. Предавшая семью и общее дело. Вскоре будет поймана.

Лэннет. Жив. На Хайре.

Солнцедарительница. Вероятно, она была права насчет Лэннета. Если он жив и находится на Хайре, это во многом объясняет эффективность действий Свободных.

Да. Заполучить Нэн Бахальт — значит, не только отомстить ей самой. Она станет приманкой для Лэннета.

Что за удовольствие — увидеть их превращенными в покорных рабов!

Почувствовав прилив решимости, Этасалоу выпрямился в своем кресле.

— Теперь вы неразрывно связаны со мной. Вы, доктор… вы думаете, что сможете поплескаться в этой мелкой лужице и выйти чистенькой, в то время как мы с Солнцедарительницей будем улаживать наши противоречия. Что же касается вас, капитан… я знал многих таких, как вы. Полные амбиций, жаждущие улучшить свою. Те, кто остался верен моему делу, претерпели немало, но Этасалоу вознесет их на вершину триумфа. Те, кто считал свои устремления более важными, чем мои, ныне мертвы. Или приговорены к смерти. Помните это и повинуйтесь. То, что произошло между нами, должно навеки остаться тайной. Полной тайной. Ни те, кто верны мне, ни даже Люмин не должны ничего знать. Какие бы планы вы ни строили, намереваясь использовать эту ситуацию в своих целях, забудьте об этом. Мы сможем хорошо сработаться. Но вы должны служить мне.

Побледневшие Мард и Ренала клятвенно заверяли его в своей верности, от волнения давясь словами. Они постоянно оглядывались друг на друга, явно ища поддержки и уверенности. Однако каждый видел на лице другого лишь полное осознание беспомощности. Потрясенные внезапным изменением тона и направления разговора, они слушали Этасалоу — а тот внушал им, что отныне они должны входить в контакт с ним лишь через чье-либо посредство.

— Водители электрогрузовиков, которые привозят оборудование в лабораторию, — мои люди. Любой из них передаст мне запрос от вас. Медицинский персонал будет передавать вам инструкции от меня. Мард, вы сказали, будто мои сторонники на Атике говорили, что кое-кто из их товарищей сбежал на Хайре. Если они выйдут на контакт с вами, старайтесь отделаться от них. Сейчас они могут только помешать моим планам.

В течение всей первой половины обратного пути во Двор в электромобиле Реналы царило напряженное молчание. И только когда пригородные дома теснее придвинулись друг к другу, к Марду вернулся дар речи:

— Вам следовало подождать, пока мы не узнаем его получше, прежде чем говорить ему, что мы собираемся отдать ему Бахальт и Дафанила. Я смог бы уговорить его пойти на уступки.

— Ну да, конечно. — Ренала наклонилась вперед, чтобы закрыть окно, отделявшее их от водителя. Для пущей безопасности она на полную громкость включила радио, настроив его на музыкальный канал. Придвинувшись поближе к Марду, она продолжила все с тем же едким сарказмом:

— Ему только дай палец, и он откусит у тебя всю руку. Ты идиот. Ты что, действительно сказал ему, что тебя послали убить его? Если уж говорить о том, кто из нас слишком спешил… Хорошо, что у меня был план. Если бы ты сказал еще хоть слово, мы никогда не вышли бы оттуда. Тоже мне, убийца! Ты настолько туп, что даже не способен убить время!

— Это кто тут еще тупой! Если бы ты не влезла в разговор, я бы уболтал его сделать за нас всю работу. А теперь нам нужно отравить сына императора, устроить так, чтобы за ним ухаживала племянница Этасалоу, а потом похитить обоих. Сердечно благодарю вас, доктор Доброволец!

— По крайней мере, у меня был план. А ты только и мог, что хныкать.

Мард фыркнул, отвернулся к окну и принялся глядеть на городские кварталы, проносящиеся внизу.

— У каждого самоубийцы есть план. Но я не собираюсь умирать ради твоих планов. Или планов Этасалоу. Я и прежде выживал, обращая людские амбиции себе на пользу, и теперь поступлю точно так же. Отныне капитан Мард будет знать, кто, что и как делает. Этасалоу может стать императором, может не стать, но я в любом случае намерен выжить.

К собственному удивлению, Ренала обнаружила, что ее тянет согласиться с точкой зрения Марда. Выжив, она доказала бы, что неплохо владеет искусством закулисной борьбы. Ренала стиснула челюсти и сжала кулаки. Если капитан Мард думает, что он единственный, кто намерен выжить и преуспеть во всей этой каше, то он сильно заблуждается.

Советник Уллас смотрел на принца Дафанила. Тот неподвижно лежал на кровати и чуть слышно стонал. В течение нескольких секунд Уллас выглядел гораздо хуже, чем больной. Не двигаясь с места, советник обратился к доктору Ренале, стоявшей напротив него:

— Что с ним? Как скоро он поправится?

— Неизвестный вирус. Мы работаем над идентификацией возбудителя болезни. Мы также пытаемся облегчить симптомы: снизить температуру, устранить тошноту, головокружение, общую слабость. Все это должно пройти через несколько дней. При должном уходе он поправится через неделю, максимум через две.

Уллас негодующе фыркнул:

— Вы обязаны проследить за тем, чтобы принц получал должный уход! Все, что необходимо. Вы понимаете, что это сын императора? Император даже не знает, что мальчик находится здесь. Если мне придется сообщить ему, что его сын заболел, а до этого в течение нескольких месяцев находился на моей планете, и об этом не было известно императору… — Советник умолк. — О свет! Вы только взгляните на него! Два дня назад он был здоров, как электрогрузовик. А теперь — до чего безжизненно выглядят его волосы… У светловолосых людей всегда более болезненный вид, верно? Волосы как бы редеют. Некрасиво. Вы уверены, что он поправится?

— Совершенно уверена. — Ренала нахмурилась. — Единственное, что меня тревожит, — это возможность вторичной инфекции. Это больница. Вокруг множество людей с другими заболеваниями…

— Тогда переместите их в другое место. Разве вы сами не можете это сообразить? Уберите их отсюда. — Уллас взмахнул рукой. — Неужели все ваше оборудование ничего не может поделать? Продезинфицируйте все здание. Простерилизуйте воздух. Все посторонние… удалитесь. И закройте за собой дверь. — Уллас сердито уставился вслед медикам, поспешно покидающим палату.

Ренала продолжала держаться властно и спокойно.

— Я предвидела ваше беспокойство, советник. Уже подготовлены комнаты в старых Имперских Апартаментах, построенных ради визита прадеда принца. Этот угол Двора выходит на юго-запад, и в комнатах всегда солнечно. Они находятся шестью этажами выше — это обеспечивает доступ свежего воздуха и снимает опасность вторичной инфекции. Там даже есть собственное больничное оборудование. Древнее, но вполне пригодное для наших целей. Однако у нас есть еще одна нерешенная проблема.

— Говорите.

— Постоянный уход. Хотя лично мне эта женщина неприятна, однако она превосходно умеет ухаживать за больными. Ее зовут Бахальт, доктор Бахальт. Вы же знаете, она входила в личный медицинский персонал императора Халиба. Я уверена, что принц вне опасности, но на тот случай, если произойдет что-либо неожиданное, мне хотелось бы иметь возможность заверить императора, что уход за принцем осуществлял человек, которому он доверяет.

— Доверяет? Император изгнал ее.

— Не император. Солнцедарительница. И исключительно в назидание всем остальным. И как бы то ни было, я буду постоянно присматривать за Бахальт.

Уллас неохотно согласился:

— Хорошо, используйте ее, как считаете нужным.

Он махнул рукой санитарам, столпившимся в коридоре.

— Перенесите принца! Меня ждет множество дел.

На закате Ренала и Уллас стояли рядом у окна в великолепном помещении. Далеко на юго-западе силуэтами вырисовывались высочайшие пики гор Марноффар, казавшиеся зазубринами на линии горизонта. Ренала думала — быть может, в эту минуту на вершине одного из этих пиков стоит кто-нибудь из Свободных и смотрит сюда, на город.

Уллас оторвал ее от размышлений:

— Первый этаж полностью очищен от обитателей, так же как два этажа, расположенные под этим. На всех трех пустующих этажах размещены Помощники. Все лестницы и эскалаторы перекрыты. Окна первого этажа и черный вход заложены. Над нами, на крыше, размещена пушка, оснащенная радаром и целеуказателем. Вы и ваши медсестры должны приезжать и уезжать электромобилем, точно так же, как Помощники, размещенные на верхнем этаже.

Ренале было тошно слушать его. Она пыталась не думать о том, как отреагирует Этасалоу на столь крутые охранные меры. И все же он может потребовать с нее ответа. Будет лучше, если она сумеет подставить Улласа, возложив всю вину на него.

— Моему персоналу угрожает какая-нибудь опасность?

Уллас в нерешительности пожевал нижнюю губу:

— Это не касается принца Дафанила. Это из-за нее.

Он качнул головой, давая понять, что речь идет о Нэн, хлопочущей вокруг пациента в расположенной рядом спальне. Уллас заставил Реналу придвинуться ближе.

— Командор Этасалоу ненавидит ее.

Ренала изобразила недоверие. Советник настойчиво продолжал:

— Она отказалась от своей семьи. Этасалоу никогда не простит ей этого. До тех пор, пока она остается у меня в руках, она представляет собой большую ценность в случае сделки. Я не дам ему ни единого шанса. Оберегайте ее. И саму себя, конечно же.

Последняя фраза была столь явно произнесена ради проформы, что это взбесило Реналу. Желание отомстить за это оскорбление, а также за долгие годы пренебрежения к ней, пересилило даже здравый смысл.

— Доверьтесь нашему усердию, советник. Осмелюсь заметить, что ваша личная храбрость внушает мне глубокое уважение.

Эта фраза привлекла внимание Улласа. Ренала продолжила гнуть свою линию:

— Если с доктором Бахальт что-нибудь случится, то Солнцедарительница лично займется этим делом. Не забывайте — она послала Бахальт на вашу планету ради того, чтобы та искупила свою вину. Мы, служители Люмина, знаем и любим доктора Бахальт, поскольку она пошла против отступника Этасалоу. Вы защищаете ее из чистого альтруизма и даже не побеспокоили Солнцедарительницу тайным уведомлением о том, что Этасалоу тоже нашел приют на Хайре. А в результате дело принимает серьезный оборот — ведь все мы знаем, насколько непредсказуемой может быть Солнцедарительница. Кое-кто сказал бы — мстительной, но я нахожу это определение слишком грубым. А вы?

Уллас поднял глаза к потолку, словно раздумывая, будет ли пушка достаточным средством защиты.

— Приготовьте все, чтобы принц мог покинуть это здание. Я хочу, чтобы он и Бахальт были перевезены на Кулл.

Ренала прокляла себя. Если Бахальт окажется на Кулле, ситауция многократно осложнится. Она умоляюще вскинула руку, едва не коснувшись Улласа.

— Так далеко? Сможете ли вы быть спокойны, зная, что два столь важных человека, как принц и доктор Бахальт, находятся вне поля вашего зрения? Вне вашего постоянного контроля?

Ренала заметила, как дернулись веки советника, и заставила себя умолкнуть. Это весомый аргумент, вновь и вновь повторяла она себе.

Уллас повернулся, сделал два шага к двери. Затем, вновь обернувшись лицом к Ренале, обвел пристальным взглядом всю комнату, чтобы увериться, что в пределах слышимости нет никого постороннего. Советник подался вперед — сердитое длинное лицо на длинной шее.

— Я всегда был верным последователем Люмина. Я не могу потерять все, над чем я работал, ради врача-изгнанницы. Вы представляете Люмин. Вы будете защищать меня, защищая то, что принадлежит мне. Лечите принца. Охраняйте Бахальт. Если вы хоть в чем-либо подведете меня, вы подведете Люмин. Только я могу выхлопотать вам прощение Солнцедарительницы.

Глава 25 ▼▼▼

Облаченная в красно-желтые одеяния служительницы Люмина старшего ранга, Нэн вошла в комнату. Молодой человек, лежащий на кровати, сердито посмотрел на нее. Прежде чем Нэн успела произнести хоть слово, он выпалил:

— Я спал хорошо. Я сумел удержать свой ужин в желудке. Завтрак был ужасен, не считая фруктов, которые всего лишь не дозрели. Кажется, он тоже не просится наружу. Однако я принял свои лекарства. Это все? Я правильно изложил утренний катехизис? Все в порядке?

Продолжая улыбаться, Нэн проверила показания мониторов, выстроившихся на бывших книжных полках.

— Отлично, ваше высочество. Температура снизилась… хотя все еще выше нормы. Кровяное давление хорошее, наполнение легких тоже.

Нэн повернулась к принцу. Бледное лицо юноши было обрамлено белокурыми волосами. Серо-голубые глаза, выпуклый лоб, тонкие, красиво очерченные брови. Маленький рот по-прежнему кривится в недовольной гримасе. Эта гримаса, да еще самоуверенный, оценивающий взгляд насторожили Нэн гораздо больше, нежели недовольство, прозвучавшее в голосе принца. Она нахмурилась, указывая на черный ящичек, на экране которого скакали маленькие красные цифры.

— Мышечный тонус. Как только вы будете в состоянии встать на ноги, я бы посоветовала вам побольше упражняться. Такой молодой человек, и такие показатели… стыд и позор!

Лицо принца вспыхнуло от гнева.

— Вам следует говорить «принц Дафанил». Как вы смеете обращаться ко мне, не называя моего имени и титула? Где вас учили? Никто не смеет читать мне нотации!

Сосредоточив внимание на мониторах, Нэн ответила:

— Приношу извинения за бесцеремонность, принц. Что же касается разных слов по отношению к вам… Мой долг перед Люмином — исцелять больных и раненых. Я буду бранить вас, да и вашего отца тоже, чтобы исполнить этот долг. И очень скоро вы будете бранить меня, если я не выполню свою часть работы.

Нэн вызывающе посмотрела на принца.

Дафанил покраснел. Это длилось всего несколько секунд, затем напрягшееся было лицо принца расслабилось. К удивлению Нэн, принц выдавил из себя слабую улыбку.

— Мне хуже, чем я думал. Как это ужасно — быть таким слабым, что даже на гнев нет сил! И все же, доктор, меня обезоружили отнюдь не ваши мудрые слова. Вы просто сумели расшевелить мое воображение. Я отдал бы что угодно, лишь бы увидеть человека, способного противостоять моему отцу.

Неожиданная горечь, прозвучавшая в его словах, так же как проявленная им слабость, заставили Нэн смягчиться. Заботливо склонившись, она коснулась кнопки коммуникатора, вмонтированной в изголовье кровати. Загорелся красный огонек передатчика. Нэн велела приготовить стимулирующую ванну, затем обратилась к Дафанилу:

— Упомянув вашего отца, принц, я сделала ошибку. Я нарушила наш договор.

— О том, чтобы не упоминать его? — Дафанил вновь улыбнулся. — Для меня это просто невозможно — вести разговор, ни разу не затронув при этом моего отца. Вы не единственная, кто чувствует его всепроникающее присутствие. И не единственная, кто стремится насладиться этим присутствием.

Поскольку Нэн ожидала этого оскорбления, то смогла ответить на него сразу же:

— Для меня было большой честью состоять в медперсонале вашего отца. Он истинный джентльмен.

Теперь уже Дафанил почувствовал себя уязвленным. Вновь вспыхнувшее раздражение сделало его тон невыразимо едким.

— Неужели яркие цвета Люмина столь важны для вас? Вы боитесь, что вас отстранят от ухода за мной и вам вновь придется носить сине-зеленые одежды младшей служительницы?

Нэн выпрямилась, сжав руки в кулаки и пристально глядя на принца.

— Это неправда.

Дафанил лежал, склонив голову набок и глядя куда-то на противоположную стену. В этой позе он выглядел неожиданно уязвимым.

— Я знаю, что такое семейные трудности, принц Дафанил. Я понимаю, как вам больно.

Голос Дафанила не выражал ничего:

— Доктор Ренала ясно дала понять, что вам разрешено носить старшие цвета Люмина только потому, что вы приглашены ухаживать за мной. Подумайте об этом, доктор Бахальт. Каждый, кто соприкасается с моей жизнью, достигает благодаря этому успеха — или же претерпевает неудачу. Но этот источник божественного воздействия на судьбы людей — не во мне самом. Мой отец наделен могуществом и властью, и он презирает меня.

Нэн обошла вокруг кровати и встала, уперев руки в бока и глядя сверху вниз на своего пациента. Затем, как будто приняв какое-то решение, она уселась на подоконник.

— Отлично, — сказала Нэн. — Давайте, выплесните все, что скопилось у вас в душе. Я уже устала от намеков, недомолвок и хождений вокруг да около. Вы находитесь в этой комнате больше недели, и я по меньшей мере раз в день слышу ваши тяжкие вздохи и жалобы из серии «бедный я, бедный». Поговорите со мной. Что за проблема разделяет вас и вашего отца?

На лице Дафанила отразилось замешательство. Его удивление выглядело настолько забавно, что Нэн с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Принц яростным шепотом произнес:

— Родственники императора не обсуждают свои семейные проблемы! Во всяком случае — не со ссыльной племянницей Этасалоу.

Страх заставил Нэн мыслить четче. Она постаралась говорить как можно спокойнее:

— Что именно вы знаете обо мне? О том положении, в котором я оказалась?

— Отлично сказано — «положение». Все вы, люди, одинаковы. Вы настолько привыкли получать все желаемое, что поверить не можете, будто что-то может идти не так, как вы хотите. Половине людей при Дворе известно о вас все. Все знают, что Этасалоу оборудовал секретную лабораторию где-то в холмах Фолз. Вот что известно очень немногим — так это то, что Этасалоу знает о вашем присутствии на Хайре. Он только не знает точно, где именно. Я считаю, что лишь поэтому вы еще живы.

Скрытая угроза, прозвучавшая в голосе Дафанила, была до смешного мелкой. Что он может знать об истинных ужасах, на которые способен Этасалоу? Нэн хотелось засмеяться вслух. Но это был бы смех на грани истерики. Перед ее внутренним взором проносились бессвязные, туманные сцены: люди, привязанные к голым койкам из блестящего металла, обритые головы, утыканные внутричерепными щупами. Провода, словно нити каких-то страшных марионеток, тянутся к гудящим машинам. Циферблаты, световые дисплеи, электронный шум мониторов. И крики. Каждое видение, каждое смутное воспоминание было пронизано болью и страданием, криками невыразимой муки.

И среди всего этого Нэн услышала голос своего дяди, резкий, ранящий: «Это наука, доктор. Мы творим ради Люмина. Ради славы нашей семьи. Это то, ради чего ты была рождена».

Сколько раз эти ужасные, отвратительные призраки прошлого всплывали в ее памяти, упорно не поддаваясь осознанию?

Но никогда прежде — никогда! — Нэн не слышала в этих воспоминаниях голоса своего дяди.

— Эй, отзовитесь! С вами все в порядке? — Дафанил приподнялся на локте, бледный от усилий. На лице принца отражалось беспокойство.

Его настоятельный тон вернул Нэн в реальный мир. Но слова Этасалоу продолжали звенеть в ее ушах. Она пробормотала, что да, с ней все в порядке, а затем спросила первое, что пришло на ум:

— Откуда вы так много узнали обо мне?

— И снова ваше мнимое чувство превосходства подвело вас.

Дафанил вновь улегся на постель. Медленно приходя в себя, Нэн отметила, что сейчас он выглядит немного более собранным. Судя по всему, противостояние улучшает его самочувствие. Особенно когда игра идет на его поле. Принц продолжил:

— Вы знаете, какие разговоры ходят обо мне?

Нэн, раздраженная его тоном, ядовито ответила:

— Принц Дафанил пользуется репутацией бездельника и прожигателя жизни.

Дафанил подмигнул ей:

— Точно, так и говорят. Я предпочитаю использовать слово «специалист». Я специалист во всем, что касается человеческих страстей. Дело всей моей жизни — узнавать, что нравится людям. В особенности — что нравится лично мне.

— Я не вижу никакой связи между тем, что вам нравится, и тем, как вы смогли узнать что-либо обо мне.

Наставительно подняв указательный палец, Дафанил произнес:

— Самое прекрасное в мире — с моей точки зрения как величайшего в мире специалиста по моим собственным предпочтениям — это женщина. Точнее, женщины. Конечно, чем красивее, тем лучше, но не следует пренебрегать и внутренним миром: внешность часто обманчива. Можно найти массу неожиданных вещей.

— Очень мило.

— Если хочешь чему-то научиться, следует брать уроки. У советника Улласа есть слуги. Он и понятия не имеет, что они слышат, а тем более — о чем они говорят.

— Вы соблазнили одну из его служанок?

— Вы наделены истинным талантом говорить грубости, скрывая их под чопорным медицинским жаргоном. Я не задавал вопросов. Я слушал. И уж точно не служанку. Вообще, за кого вы меня принимаете? Человек, у которого есть опыт в подобных делах, будет искать кого-нибудь, у кого есть доступ к информации. Личная секретарша советника весьма привлекательна.

Нэн встала, сложив руки на груди.

— Вы — шпион.

Глаза Дафанила на миг вспыхнули, предупреждая Нэн, что она попала в больное место. Тем не менее, ответ принца прозвучал спокойно и небрежно:

— Все люди — шпионы. Для меня это особенно необходимо, как для самого знатного бездомного человека во всей империи. Как бы то ни было, но эта женщина поведала мне, о чем говорит советник Уллас в частных разговорах.

Нэн кивнула:

— Я встречала вашего отца всего один раз. И все же я думаю, что он был бы весьма недоволен.

Дафанил рассмеялся так громко, что даже закашлялся, согнувшись пополам. Нэн протянула ему стакан воды. Он проглотил немного и отдышался.

— Мой отец презирает всех нас, всех троих. Ни у кого из нас не было ни малейшего шанса доказать ему свою ценность.

— Ваша мать… извините — матери… имеют так мало влияния?

— Меньше, чем ничего. — Неожиданная готовность, с которой Дафанил заговорил о своей семье, удивила Нэн. — Три брата, три матери. Если кто-то сомневается, что власть — гнилое дело, то им не нужно далеко ходить за доказательствами — пусть посмотрят на императора Халиба и трех его жен.

Принц помолчал, бросил на Нэн острый взгляд. Затем в его голосе прорезалась злость:

— Вы спрашивали, почему я нахожусь здесь, на Хайре. Самое главное, что я узнал от своих родителей, — это то, что я им не нужен. Нежелателен. Мой отец говорит, что я недостоин занять его место. Моя мать говорит, что я подвел ее, поскольку не смогу стать императором. Она винит меня в том, что лишилась милости императора. Из этого я усвоил, что мне следует искать милости где-нибудь в другом месте. Везде, где угодно. Она научила меня наслаждаться моим собственным существованием, понимаете, доктор? Советник предоставил мне огромный выбор развлечений. Ему это стоило очень немного, среди всех прочих дел, а если я как-нибудь все же ухитрюсь сесть на трон, то я — как он считает — не забуду об этом и буду милостив к нему. Правитель каждой планеты в галактике оказывает гостеприимство мне и моим братьям, исходя именно из этих предположений. За исключением Сирака. Но туда я не собираюсь.

После долгой паузы Нэн сказала:

— Вы убеждали советника Улласа в том, что вам нужна поддержка. На тот случай, если — когда — ваш отец умрет.

Дафанил посмотрел ей в глаза. Его взгляд был страшен своей неожиданной холодностью.

— Это можно назвать изменой. Она карается обезглавливанием.

Нэн с трудом сглотнула — у нее мгновенно пересохло в горле. Она решила скрыть свою растущую тревогу и с усмешкой спросила:

— Что принц Дафанил считает большей угрозой — обезглавливание или дальнейшее сидение над нудным учебником грамматики?

Настойчивое попискивание и чириканье мониторов действовало Нэн на нервы. А Дафанил продолжал сверлить ее холодным взглядом. Женщина попыталась бороться с тревогой путем тщательного анализа ситуации. У мальчишки нет никакой власти, однако все боятся его, потому что когда-нибудь он может стать императором. Его не любят в семье, ему не верят, все рассматривают его как нечто такое, что следует взять под контроль. Нэн поняла, что жалеет принца. Но даже теперь она знала, что не следует поворачиваться к нему спиной. Когда он говорил, то порою выглядел довольно занятно, однако сейчас у него вновь был очень усталый вид. Дафанил сказал:

— Иногда — очень редко — я встречал людей, которые вызывали у меня желание стать обычным человеком. Как правило, я сразу же причинял им боль. Это было благодеяние. Это заставляло их держаться от меня как можно дальше. Но на этот раз все иначе. Здесь мы оба пленники. Эта мерзкая болезнь удерживает меня в постели. Ненависть вашего дяди приковывает вас ко мне. Она, да еще ваше врачебное искусство. Чем бы ни завершилось наше заточение, но наш союз не должен состояться. Мы не будем «знакомиться получше».

Завершив тираду, принц так резко вдохнул воздух, что вновь зашелся в приступе кашля. И снова Нэн заставила его выпить воды. Когда приступ миновал, дыхание Дафанила было хриплым, а на лбу принца выступил пот.

Нэн распорядилась, чтобы перед стимулирующей ванной принцу был устроен сеанс влажной терапии — от кашля. Дафанил поблагодарил ее легким кивком, и Нэн ответила ему улыбкой, которая — Нэн это знала — была фальшивой, словно нарисованной.

— Мы введем в вашу гортань и легкие смягчающее вещество. А лечебная ванна будет способствовать мягкой стимуляции. Я вернусь попозже, чтобы проверить ваше состояние.

Дафанил покачал головой:

— Мне и раньше случалось болеть. Но никогда — так сильно. Вы даже не знаете, чем вызвана эта болезнь. Это непохоже на Реналу — доверить уход за мной кому-либо из младших членов Люмина, насколько бы ни была высока ваша квалификация. Мы оба знаем об этом. Так что скажите мне: действительно ли она строит какие-то планы, основанные на моей возможной смерти?

— Не надо делать таких театральных заявлений. Вы больны, но нет никаких оснований считать, что вы не поправитесь, причем в самом скором времени. Да, причина болезни нам неизвестна. Но смерть вам не грозит. Вы — мой пациент, а врач не должен делать различий для пациентов, вне зависимости от того, насколько они знатны или же бедны. Вас будут лечить, потому что я так говорю.

Губы Дафанила слегка изогнулись — возможно, это была улыбка.

— Оставить одного-единственного правителя — значит угодить прямиком в когти тирана.

Появление двух санитаров прекратило мучения Нэн. Оба санитара были здоровенными крепкими мужиками. Люмин обучал специальную группу персонала, способного как осуществлять квалифицированный уход за больными, так и нести охранную службу. Иногда они бывают очень полезны, подумала Нэн, когда санитары взялись за дело. Один из них закрыл рот и нос Дафанила прозрачной маской. От маски тянулась трубка к маленькому аппарату, напоминавшему кухонный миксер. После краткой консультации с Нэн санитар при помощи пипетки отмерил в «миксер» по нескольку капель трех разных жидкостей. Потом добавил еще несколько капель воды. После щелчка выключателя комнату наполнило высокое, едва слышное завывание. Жидкость в стеклянном сосуде аппарата перемешивалась в течение пяти секунд, после чего превратилась в полупрозрачный туман. Туман пополз в трубку, а оттуда — в носоглотку Дафанила. При первом вдохе принц слегка нахмурился, но потом расслабился.

Второй санитар снял показания с мониторов и сделал пометки, а затем обратился к Нэн:

— Ингаляция стабилизирует и исправит отклонения в дыхательной системе. Исходя из наблюдений за составом крови, кровяным давлением, уровнем дыхания и записями ЭЭГ, я полагаю, что у пациента ярко выраженный стресс и краткие периоды депрессии. — Санитар вынул из кармана полосу бумаги, исчерченную цветными ломаными линиями. — Посмотрите на эти графики мозговой активности и скажите, согласны ли вы со мной?

У Нэн встал ком в горле. Запись электроэнцефалограммы, столь неожиданно возникшая перед ней, вызвала из глубин памяти Нэн череду ужасных воспоминаний. Нэн отвела взгляд от графика, стараясь прогнать эти воспоминания.

— Вижу. Да, вы правы.

Санитар пожал плечами.

— В данных обстоятельствах это естественно. Предполагаю, что нам следует попробовать иную, более яркую и живую цветовую гамму освещения в этой комнате. Я присоединю к световым патронам психоцветовые лампы и проведу связь к датчикам энцефалографа. Когда появятся признаки депрессии, то интенсивность и оттенок освещения изменятся. Если хотите, я могу сделать то же самое с показателями стресса — смонтировать освещение, успокаивающее нервы.

— Уровень стресса вполне в пределах нормы. Пусть он справится с ним сам. Что вы думаете насчет ванны?

— Ванна с обтиранием губкой — как только закончится сеанс ингаляции. — Санитар усмехнулся. — Когда носоглотка забита всей этой дрянью, то от ароматотерапии толку не будет. Кстати, график показывает, что за последние несколько минут депрессия усилилась. О чем бы вы ни говорили с ним, это взволновало его. Полагаю, взволновало сильнее, чем он показывал.

Нэн скорчила гримасу.

— Эти машины слишком много знают. Кучка стукачей.

Санитар тактично пропустил ее реплику мимо ушей и продолжил:

— Я думаю, что ванна с мягкой стимуляцией кожи поможет закрепить положительное воздействие на дыхательную систему. Как вы считаете? Что, если взять какой-нибудь успокаивающий запах? Леса, луга — что-нибудь природное, естественное.

— Только не для этого человека. Скорее, для него будут более естественными запахи хорошей еды, тонких вин. Сделайте их едва уловимыми. Добавьте слабый аромат одного из легких наркотиков.

Санитар поднял брови:

— Вы хотите внести в атмосферу ванной вдыхаемый наркотик?

— Нет, конечно. Просто запах, напоминающий таковой. У вас в аптечке есть что-нибудь подобное?

— Конечно. Какие-либо предпочтения?

— На ваш выбор. Сомневаюсь, что вам удастся найти такой, с которым он не знаком.

Они обменялись понимающими взглядами, и Нэн попрощалась с Дафанилом.

Был уже поздний вечер, когда Нэн вернулась, чтобы провести последний в ежедневном расписании осмотр. Принц поднял глаза от книги и отложил ее в сторону. Нэн чувствовала, что он следил за ней, пока она проверяла показания мониторов. Когда она обернулась, Дафанил жестом указал ей на стул, стоящий возле кровати.

— Я должен поговорить с вами. Сегодня днем я был с вами не совсем честен. Я не сказал вам то, что вы, как мне кажется, должны знать.

— Полагаю, что таких вещей в вашей жизни наберется немало, — сухо отозвалась Нэн.

— У вас быстрый язычок. Он мешает вам быть рассудительной. Быть может, мне следует держать свои мысли при себе.

Тон и поза принца были достаточно небрежными, но, видя, как сжались его челюсти, Нэн поняла, что под словами Дафанила прячется неподдельная ярость. Женщина попыталась как-то разрядить обстановку:

— Пустой разговор, принц. Из того, что вы сказали мне…

Дафанил перебил ее:

— Из того, что я вам сказал, не следует, что вы должны швырять мои признания мне же в лицо. Не стоит делать это снова. Теперь я хочу поговорить с вами о вашем друге Лэннете.

Застигнутая врасплох, Нэн отступила назад, прижав стиснутую в кулак руку ко рту, чтобы подавить непрошеный возглас. Ее реакция доставила Дафанилу удовольствие. Он широко улыбнулся.

— Вижу, он вам больше, чем просто друг. Так я и думал. Вам говорили, что он совершил побег на Атике? Никто так и не знает, были ли у него сообщники. Никто его больше не видел. Я полагаю, что вам сказали, будто он погиб.

Нэн сжалась под этим градом слов, вопросов и предположений о судьбе Лэннета. Голос ее был хриплым:

— Он жив. Я никогда не поверю, что его больше нет.

— И это хорошо. Вы должны верить. Я верю.

В один миг Нэн очутилась рядом с принцем, всплеснув руками. Только усвоенная за годы жизни дисциплина помешала ей вцепиться в Дафанила и вытрясти из него все, что ему известно.

— Вы слышали что-нибудь о нем? Видели его?

— Боюсь, ничего конкретного. Но я знаю своего отца. Он высоко ценит вашего капитана Лэннета. Если бы мой отец потерял свое любимое кольцо, он бы развернул Атик поперек оси, лишь бы найти его. И вот капитан Лэннет исчез, и через определенный промежуток времени был объявлен погибшим. О да, было проведено расследование! Только проводили его через пень-колоду. Я считаю, что он жив. Я считаю, что мой отец нашел ему какое-нибудь применение.

Принц умолк и уставился в окно, давая понять, что разговор окончен.

Но Нэн так не считала.

— Здесь есть что-то еще! Я это знаю. Вы не стали бы говорить об этом только для того, чтобы сказать мне, что я должна хранить веру. Я хочу знать остальное!

Очень медленно Дафанил повернулся ней лицом.

— Я все время стараюсь быть вежливым с вами. Я — отвергнутый сын императора, но тем не менее я — его сын. Вы не должны требовать от меня объяснений.

— Вы говорите о человеке, которого я люблю, человеке, которого у меня могут отнять. Чего же еще вы ждали? Я волнуюсь.

Дафанил кивнул и произнес очень мягким тоном:

— О, я это понимаю. Кажется, я вас за это ненавижу. Но я буду терпелив. На этот раз. Ну что ж, тогда я хочу задать вам один вопрос. Если бы вы были императором и ваш злейший враг ухитрился ускользнуть из ваших рук, забрав с собой все научные секреты, способные уничтожить вашу империю, — разве вы не желали бы избавиться от этого врага?

Нэн кивнула, обеспокоенная изменением в направлении разговора.

Дафанил продолжал:

— Ваш капитан немало сделал, чтобы низвергнуть Этасалоу. Вся империя поет ему хвалы за это, невзирая на его последующий позор. Почему император выбрал для вашей ссылки именно Хайре из всех двенадцати планет? Быть может, он знал, что Этасалоу находится здесь? И, зная это, не мог ли император послать кого-нибудь убить командора? Кого-нибудь, кто знает, как яростно командор ненавидит племянницу, предавшую свою семью, свою чистую кровь и вступившую в связь с нечистокровкой, да еще и злейшим врагом ее дяди. Попробуйте представить себе все это, доктор, вообразите себе крошечные пешки, расставленные по всей доске, продвигающиеся вперед, уверенные, что они вершат правое дело. Нет, нет, дорогая доктор, поверьте моему слову — ваш капитан Лэннет здесь, на Хайре, он ждет возможности убить злого людоеда — то есть вашего дядю — и освободить пленную красавицу — то есть вас. Вот любопытно — будете ли вы после этого жить долго и счастливо?

Потрясеная и слишком испуганная, чтобы помнить предупреждения принца насчет хороших манер, Нэн с трудом выдавила:

— В-вы… вы описываете это все так… зримо. Это… это жестоко. Это бесчеловечно.

Дафанил опять улыбнулся:

— Это совершенно в духе моего папаши.

Глава 26 ▼▼▼

Мард притворялся, будто он от нечего делать прогуливается вдоль улицы, которая отделяет район, именуемый Старым Городом, от внешней стены Двора. На самом деле он изучал крыло, в котором обитали Нэн Бахальт и сын императора. Беспорядочно выстроенный Старый Город, с его кривыми улочками и зданиями странной архитектуры, являлся популярным торговым центром и излюбленным местом туристов. Однако внимание Марда было приковано к Двору, где находилась его добыча. И потому он был застигнут врасплох, когда перед ним появился человек, явно желавший выглядеть беспечным зевакой — однако это ему плохо удавалось.

Этот человек произнес:

— Друзья послали меня установить с вами контакт. Делайте вид, что знакомы со мной. С крыши позади меня за нами наблюдает камера «Мир и Порядок». Не смотрите на нее.

Марду потребовалось собрать всю свою волю, чтобы смотреть на искаженное нервной гримасой лицо человека, стоящего перед ним. В голове Марда стремительно проносились возможные варианты сложившейся ситуации. Свежие воспоминания об обмане Солнцедарительницы наводили на мысль, что этот человек послан кем-то — быть может, Реналой? — чтобы хитростью вырвать у него какое-нибудь признание. Возможно, все это подстроено императорскими Помощниками? Этасалоу предупреждал, что контакт может быть установлен только по его инициативе; быть может, это оно и есть? А вероятнее всего, этот идиот — просто убежденный приверженец Этасалоу, которых командор приказал избегать.

От неопределенности происходящего у Марда даже свело живот.

Прежде чем человек успел сказать что-либо еще, Мард дернул головой и закатил глаза, давая понять, что им не следует стоять на одном месте, и сделал шаг в сторону. Человек пристроился рядом с ним. Когда он попытался заговорить, Мард резко оборвал его:

— Все, что вы хотите обсудить со мной, может подождать. Я никогда не веду разговоры на улице.

Он бросил предупреждающий взгляд на камеру «Мир и Порядок», вращающуюся на столбе уличного фонаря. Его новый товарищ кивнул.

С каждым шагом положение казалось Марду все более затруднительным. Если он спросит у этого человека, кто послал его, и окажется, что послал его Этасалоу, то командор сдерет с него шкуру за вопросы, которые могут разоблачить его связного. Если же Мард ничего не спросит, то не будет знать, о чем и как говорить.

Мард посматривал на спутника, пытаясь найти хоть какую-то разгадку. Но вместо этого он неожиданно осознал, что этот человек пристально изучает его. Невзирая на то, что неизвестный спутник Марда нервничал, он все же ухитрился выдавить слабую улыбку.

— Мы считаем, что вы можете помочь нам. Любой человек, бывавший на Гекторе, чрезвычайно важен. Меня послали сказать вам, что мы можем воспользоваться вашей помощью.

Мард закусил внутреннюю поверхность губы. Ну конечно. Связной выбрал место для встречи. Это скорее всего означало, что за ними наблюдают его товарищи. Это было неважно, если они являлись людьми Солнцедарительницы, или императора, или Улласа, или…

Желудок Марда скрутила спазма. Что, если этот человек был мятежником? Камера «Мир и Порядок» засняла их вместе.

Ловушка. Ловушка.

Мард принялся озираться, пытаясь засечь группу наблюдения. Скрипя и шипя, перед ним остановился электробус. Улучив момент, Мард схватил в охапку человека, повинного во всех его тревогах, и буквально зашвырнул его в машину, не успела та тронуться с места. Сам он вскочил следом, так резко, что оба они едва не врезались в водителя. Мард даже не заметил этого — он был занят тем, что смотрел, не следует ли кто за ними. Когда им удалось встать более или менее прямо, Мард вставил кредитную карточку в щель билетной кассы. К тому времени, когда связной восстановил равновесие и начал сердито озираться, Мард уже нашел два свободных сиденья. Так они и проехали несколько кварталов — сидя рядом и храня отстраненное молчание.

Однако Мард отнюдь не наслаждался этой отсрочкой. Он думал о том, сколько раз его предавали и как все его попытки послужить власть имущим заканчивались чьим-то вероломным поступком. Разве сержант Мард в ответе за неудачную попытку убить Лэннета? Ни в коем случае. Более того, лишь его непревзойденное умение позволило ему уйти оттуда живым. И что потом? Не к кому обратиться, негде укрыться. Кто может обвинить человека в том, что он ищет убежища? И что с того, что убежище отыскалось во вражеском лагере? Что мог ожидать Этасалоу от человека, которого бросили все? В конце концов, именно Солнцедарительница в первую очередь наняла его шпионить за Этасалоу. Но разве Солнцедарительница относилась к нему так, как он этого заслуживает? Смех и грех.

А теперь еще и это. Пришел ли этот человек как вестник добрых перемен? Или это еще один носитель предательства?

Они уже покинули Старый Город и теперь катили по Лискерте.

Впереди маячило высокое здание. Библиотека. Так же, как Двор, оно строилось и перестраивалось на протяжении жизни многих поколений. Мард однажды видел это здание изнутри, во время ознакомительной экскурсии Реналы. Несмотря на то, что во время этой экскурсии он отчаянно скучал, одна картина осталась у него в памяти. Бесконечные приделы, залы, пересечения тускло освещенных коридоров, тянущихся на свет знает сколько миль.

Отличное место для тайного разговора.

Мард поднялся и шагнул к выходу. Когда связной последовал за ним, самоуверенность Марда вновь воспрянула: теперь правила игры диктовал он. Он даже улыбнулся, хотя и постарался скрыть улыбку. При всем их бесчестии и силе ни один из этих власть имущих врагов не может действительно одержать верх над сержантом Мардом. Он нахмурился и поправил себя — над капитаном Мардом.

Эту проблему тоже следовало решить.

Кое-кто нуждался в хорошем уроке.

Связной не был полным дураком. Едва выйдя из электробуса, он отошел в сторону, направляясь к ближайшему магазину. Притворившись, что изучает витрину, он наблюдал, как Мард пересекает улицу и поднимается по ступенькам библиотеки.

Из здания библиотеки Мард следил за приближением связного. Никто не следовал за ним и не проявлял к нему ни малейшего интереса. Мард гордился собой за проявленную осторожность и бдительность. Это свойство человека, способного выжить в мире интриг и обманов, сказал он сам себе, углубляясь в лабиринт книжных стеллажей. Медленно, давая связному возможность проследить направление, Мард забирался все дальше и дальше в глубь здания.

Он остановился в маленьком огороженном закутке, крохотной уединенной читальной комнатке, в которой стоял всего один стол. К столу был приставлен стул. Из стенной панели торчала тусклая старомодная лампочка для чтения.

Только тот, кто шел по короткому проходу, ведущему ко входу в этот закуток, мог заглянуть внутрь комнатки.

Встав по другую сторону стола от связного, Мард сказал:

— Хорошо, давайте перейдем к сути. Кто послал вас ко мне?

Сглотнув, человек ответил:

— Я должен поговорить с вами как с участником восстания.

Выпрямившись, Мард бросил на него гневный взгляд:

— Я могу вызвать Помощников прямо сию секунду. Почему я должен иметь какое-то дело с мятежниками? Я верен Люмину. А вы все исповедуете культ Взыскующего.

Слегка наклонившись, связной окинул взглядом проход, высматривая, нет ли кого поблизости. Когда он выпрямился, из уст его полилась тщательно отрепетированная речь:

— Наши сведения гласят, что вы состояли в Изначальной Гвардии и даже служили на Гекторе, однако на Хайре вы прибыли как посланец Солнцедарительницы. Вы получили аудиенцию у советника Улласа и у командора Этасалоу. К данному моменту вы уже должны были понять, что ни Уллас, ни Этасалоу вам не доверяют. До сих пор наблюдение за вами велось от случая к случаю, но будьте уверены, что теперь, когда вы стали для них более важной фигурой, ваша «охрана», несомненно, будет усилена. Более того, вы, так же как мы, знаете, что власть Улласа на Хайре вот-вот падет. Должно быть, вы уже, так же как мы, слышали, что проект командора Этасалоу представляет собой квинтэссенцию зла. — Театральное вступление было закончено. За ним следовало столь же высокопарное заключение: — Мы, подпольщики, верим во Взыскующего, но мы не враждуем с Люмином. В свете есть место для всех. Свободные предполагают, что вы намерены присоединиться к нам.

Полная нелепость происходящего потрясла Марда до немоты. Капитан понятия не имел, сколько времени он простоял, пялясь на собеседника, и пришел он в себя только тогда, когда на лице связного нервозная решимость сменилась насмешкой. Мард отреагировал с холодным цинизмом, который был не более чем маской.

— Вы ждете, что я поверю, будто вы один из тех скрывающихся в холмах бойцов, о которых я столько слышал? Вы не воин.

Это оскорбление пробило броню дисциплины.

— Не все из нас носят оружие, капитан. Без информации любая организация слепа. Осведомитель может нанести врагу больше урона, нежели сотня вооруженных бойцов. Я уверен, что вас этому учили.

Марда бросило в жар, как будто в тело его проникали какие-то неизвестные науке лучи, воспламенявшие кровь.

«Я уверен, что вас этому учили».

Сказано в запале. Ненамеренно. Откуда подполью может быть известно о его связях с Гвардией? И уж точно они не могли знать о Гекторе! Ну, встреча с Улласом не была тайной, и любой мог прослышать, что Мард ездил в резиденцию Этасалоу вместе с Реналой.

В мгновенной вспышке осознания Мард понял, что вне зависимости от того, что он скажет или сделает — пусть даже он немедленно вызовет Помощников, дабы они арестовали этого человека, — его свободе пришел конец. С этой секунды он будет кому-нибудь принадлежать. Он сделается пленником одной-единственной истины, и ему некуда будет бежать, когда эта истина перестанет быть приютом для него.

Оставался только один выход.

За связным не велось наблюдение. Никто не проследил за ним до библиотеки и не последовал внутрь. Если камеры «Мир и Порядок» засекли что-нибудь, это несущественно. Простое отрицание самого факта встречи заведет в тупик любое расследование.

— Эта глупость подошла к концу, — сказал Мард. — И на самом деле, ее вообще не было.

Мард, как до этого связной, выглянул из комнатки и окинул взглядом проход, затем нырнул обратно, широко раскрыв глаза.

— Там кто-то идет. Это один из ваших?

Протиснувшись мимо стола вплотную к Марду, человек осторожно выглянул из-за угла.

— Там никого… — начал было он и умолк, захлебнувшись хриплым горловым стоном.

Мард быстро схватил связного за шиворот и заставил стоять прямо. В это же самое время он свободной рукой ухватился за рукоять ножа, торчащего из живота связного. Вытащив оружие, Мард вновь вонзил его в тело, нацелившись под грудину и направив клинок вверх. Он не промахнулся — тонкое острое лезвие проложило дорогу прямо к еще бьющемуся сердцу. И для этого потребовалось не больше усилий, чем для того, чтобы нарезать ростбиф. Человек со всхлипом втянул воздух и привстал на носочки. Мард отступил назад и выдернул клинок, приготовившись нанести еще один удар. Человек обмяк. Глаза его закатились, так что стали видны одни белки. Мард отпустил его воротник. Человек был уже мертв, когда тело его коснулось пола.

С невероятной быстротой и тщательностью, удивившей его самого, Мард привел место действия в порядок. На теле убитого практически не было крови, а клинок лишь слегка окрасился алым. Мард вытер испачканное лезвие о штаны мертвеца и тщательно осмотрел, прежде чем вложить в ножны. Затем он усадил убитого на стул и придал ему естественную позу человека, уснувшего за столом. Потом Мард протер носовым платком все, к чему мог прикоснуться, в том числе и внешний край стеллажа, из-за которого он якобы высматривал незваного гостя. Глубоко вдохнув, Мард отступил назад, окидывая взглядом дело своих рук.

Что-то здесь было неправильно. Мард нетерпеливо дернулся, пробежал глазами по коридору, пытаясь понять, что выглядит не так.

Книга. Человек, уснувший за столом в читальне, должен был читать книгу. Мард схватил с полки первый попавшийся томик, тщательно вытер и его, раскрыл и положил на стол возле правой руки мертвеца.

А затем быстрыми шагами удалился.

Глава 27 ▼▼▼

Услышав стук в дверь Зала Примирения, советник Уллас нахмурился. С тяжким вздохом он нажал кнопку комма на своем лацкане:

— Говорите.

— Сообщение, сэр. От шерифа Плона. Он смиренно просит встречи в кабинете.

— Зачем?

— Дело охраны, сэр. Он сказал — очень важное.

Уллас скривил губы. Понятия шерифа Плона о важности вопросов были несколько странными. И все же это достаточно опытный и прилежный работник. Не следует пренебрегать им.

— Я скоро буду там. Идите.

Когда Уллас вошел в свой служебный кабинет, его ждали там три человека — шериф Плон и два Помощника. Плон представлял собой почти карикатурную противоположность своему господину. Если Уллас отличался высоким ростом, худобой и бледностью, то старший офицер его охранной службы был коренастым смуглым коротышкой. Помощники выглядели совершенно обыкновенно, не считая естественной нервозности. Едва сдерживаемое возбуждение Плона удивило Улласа. Обычно этот человек был непрошибаем, словно кирпичная стена.

— Ну что ж, шериф, — произнес Уллас, — что за новости оказались настолько тяжелыми, что вам пришлось их нести втроем?

Едва не лопаясь от осознания важности происходящего, Плон выпалил:

— Я лучше покажу вам это, советник. Мы установили экран и головид. — Он указал вправо от Улласа. Уллас не любил сюрпризов и презирал тех, кто устраивал таковые. Решив, что пора бы его людям узнать о его предпочтениях, он тем не менее сел перед экраном, не сказав ни единого слова.

Через несколько секунд Помощники затемнили помещение и включили проектор.

На экране, как живой, появился капитан Мард. Он шел по улице, поглядывая по сторонам. Не успел советник задать вопрос о том, кому нужна подобная трата времени, как шериф сказал:

— Видите этого человека в зеленой куртке, советник? Он идет прямо к капитану Марду. Видите, как его внимание сосредоточено на Марде? Он просто игнорирует всех остальных.

На Улласа это не произвело никакого впечатления, однако он решил пока сдержать нетерпение. Неожиданно он прищурился, увидев, как Мард зашвырнул своего спутника в электробус и вскочил туда сам. Когда оба вошли в библиотеку, советник пробормотал что-то себе под нос. И тут экран погас.

Уллас поднялся, повернулся и грозно вопросил Плона:

— А где кадры здания, сделанные внутри?

— На другой записи, советник. Сейчас, еще минутку.

— Будь проклята эта ваша минутка! Я хочу знать, что они делали, что говорили. Живо!

Дрожащим голосом шериф произнес:

— У нас есть длинная запись того, как оба шли по библиотеке. На ней нет ничего важного. Затем было вот это.

Экран вновь ожил. Уллас машинально уселся в свое кресло, полностью погрузившись в действие, происходящее в крошечном закутке-читальне. Голоса агента и Марда гулко отдавались в обширном помещении кабинета, усиливая нереальную, какую-то сценическую атмосферу и без того зловещих событий. Только когда Мард исчез, выйдя за пределы поля зрения камеры, Уллас заговорил:

— Моя городская библиотека. Прямо там, среди книг. Этот мерзавец совершил убийство в библиотеке. Святотатство. Что он за тварь? Схватить его. Схватить! — Выкрикнув эти слова, Уллас задрожал и ухватился за край стола. Голос его упал почти до шепота, взгляд по-прежнему был прикован к пустому экрану. — Пусть эти двое Помощников приведут его ко мне. Они ничего не должны говорить ему. Схватите его.

Несколько минут спустя, вновь сидя в кресле, но все еще глядя на экран, Уллас спросил:

— Кто этот убитый? — Чтобы посмотреть на шерифа, ему пришлось оторваться от экрана.

Плон ответил, заикаясь так сильно, словно его мучила икота:

— Ег-го док-кументы п-подделаны, сэр. М-м-мы в-ведем расследование. От-тпечатки п-пальцев, уз-зор сетчатки и образец Д-ДНК в-в п-порядке, с-соответствуют д-документам, найденным п-при нем, н-но на самом д-деле это н-не он. Имя, п-проставленное в документах, в действительности п-принадлежит м-мальчику, погибшему двадцать лет н-назад от несчастного случая.

— Это невозможно. Откуда у него могли взяться такие документы? Отпечатки пальцев, узор сетчатки и образец ДНК берутся при рождении и вводятся в компьютер. Любой человек, зарегистрированный в банке данных, неразрывно связан с этой информацией. Вы говорите, что нашли человека с фальшивыми документами, человека, который не значится в компьютере? Вы что, с ума сошли?

— Нет, сэр. Прошу вас, советник, поймите — мы обнаружили тело всего несколько часов назад. Конечно же, обработчики информации с камер «Мир и Порядок» смогли выдать запись из библиотечной читальни буквально через несколько минут. Но гораздо больше времени нам понадобилось, чтобы проследить путь этих двоих по библиотеке от одной камеры до другой и выяснить, когда они вошли в здание. Затем мы просмотрели записи длиной в несколько часов, чтобы увидеть, как наблюдаемые вышли из электробуса. А потом…

— Это можно было сделать буквально за несколько минут. Все, что вам было нужно, — это ввести изображение обоих в считыватель записей. Компьютер может найти нужный кадр на записи с камеры «Мир и Порядок» в течение нескольких секунд. Это всем известно. Что у вас с головой?

— Ничего, сэр. Я хочу сказать — у наших обработчиков информации в этом районе нет считывателей. Мы давали запрос в прошлом финансовом году, но…

— Никаких оправданий, Плон. Только результаты. Я хочу получить результаты.

Плон продолжил:

— Сэр, мы отследили запись первоначальной их встречи, еще до посадки на электробус. Мои искренние извинения за то, что это заняло столько времени. И тем не менее, сэр, мы использовали эту злосчастную задержку, чтобы проверить персональные файлы на центральном компьютере, дабы установить личность убитого. И тогда-то мы обнаружили это.

— Это? Обнаружили это? Что? — Уллас ухватился за стол.

Сглотнув, Плон ответил:

— Центральные банки данных. Подверглись вторжению. И резервные системы тоже. Записи изменены. Те, кто значился умершим, теперь считаются живыми людьми. Живые зарегистрированы как покойные. Мы ведем расследование.

— Вы имеете в виду Ясил… нападение?.. — Уллас даже это ухитрился произнести угрожающе.

— Нет, сэр. Центральный банк. Здесь. В Лискерте.

С опасным спокойствием в голосе Уллас спросил:

— Вы изучали все возможности доступа к компьютерам?

Теперь Плон просто обливался потом. Вытирая мокрое лицо, он сказал:

— Когда Свободные напали на компьютерные банки в Ясиле, кто-то из них знал, как связаться оттуда с Центральным Банком. Они знали также, как заставить компьютер стереть любые следы вторжения, точно так же, как любые измененные записи. Мы осознали, что случилось, только сегодня, когда при проверке всплыло имя погибшего мальчика. Человек, убитый капитаном Мардом, сделал одну ошибку, указав в качестве места своего рождения тот же самый город, в котором жил ребенок, умерший двадцать лет назад. Как только мы обнаружили этот обман, мы повели расследование дальше. Оказалось, что никто не был знаком с убитым долее трех лет. И раньше этого срока никаких сведений нет. Вся остальная история личности в банке данных полностью сфабрикована. Как будто он появился на свет три года назад уже взрослым человеком.

— Это основной момент, шериф. Мы столкнулись с преступлением, которое нельзя оставить безнаказанным. Безопасность всего нашего общества под угрозой. И на вас возложена задача по устранению этой угрозы. Необходимо обследовать все компьютерные данные. Каждый человек на планете должен подвергнуться тщательной проверке. Я хочу, чтобы техники были здесь в течение часа. Когда закончите с этим, принесите мне копию документов убитого агента.

С живостью человека, почуявшего возможность спасения или, по крайней мере, бегства, Плон сунул руку в карман и извлек аккуратно сложенный лист бумаги. Когда шериф протянул этот лист Улласу, лицо его напоминало морду спаниеля, только что получившего от хозяина нагоняй за нерадивость.

— Я так и подумал, что вы захотите взглянуть на это, советник. Я принес ее с собой.

Уллас взял листок, коротко кивнув. Шериф просиял. Затем он помчался выполнять поручения, и топот его тяжелых ботинок вскоре затих в отдалении.

Потребовалось не более часа, чтобы спешно наладить компьютерную проверку, затребованную Улласом. За это время, к ужасу технического персонала, службы безопасности и самого советника, все записи, касавшиеся убитого, напрочь исчезли из банков данных. Как будто никогда и не существовали.

Советник Уллас грозно орал на вернувшегося шерифа Плона. Он проклинал всех, на кого только падал его взгляд, и многих из тех, кто здесь не присутствовал. Однако толку от этого не было никакого. Завершающим ударом оказался поиск данных на шерифа Плона, запущенный совершенно неправильно и без всякого на то приказа. Молоденький техник, дежуривший у компьютера, вскочил из-за монитора с криком:

— Сэр! Шериф, сэр! Вы исчезли! То есть вы исчезли в компьютере! Он говорит, что вас нет!

Уллас в два шага оказался рядом с техником, опередив Плона. Шериф занял место за другим плечом молодого человека и хрипло приказал ему:

— Пошлите запрос снова.

Дрожащим голосом техник выдал машине указания. Она дважды зажигала надпись с просьбой говорить разборчивее. Наконец, удовлетворившись полученными инструкциями, компьютер деловито загудел. Экран моргнул, и на нем появилось сообщение: «ЧЕЛОВЕК С ДАННОЙ ФАМИЛИЕЙ НЕ ЗНАЧИТСЯ. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ БАНК ДАННЫХ НЕ ПОДТВЕРЖДАЕТ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЕ».

Недоверчивое восклицание Плона эхом отдалось в кабинете. Шериф повернулся к советнику Улласу, совершенно забыв о правилах этикета:

— Это неправда! Система неисправна! Я здесь!

Уллас выпрямился, холодно глядя на него.

— Не может быть никаких сомнений в вашем присутствии здесь, шериф. Держите себя в руках. Вы же знаете, как я ненавижу подобные проявления эмоций.

Плон попытался хоть в какой-то степени восстановить чувство собственного достоинства.

— Я законопослушный член общества, советник. Я заявляю официальный протест против удаления моих данных.

Маленькие красные пятнышки выступили на скулах Улласа. Он закрыл глаза, стараясь успокоиться. Наконец на его лицо вновь вернулась обычная бледность.

— Этот протест будет учтен. А теперь слушайте внимательно. — Уллас помедлил, окинув всех присутствующих пронзительным взглядом. — Слушайте все. Сторонники сопротивления проникли в нашу компьютерную систему. Тот, кто разрушает информационную сеть Хайре, несет угрозу уничтожения нашему обществу — или его мозгу, что в сущности то же самое. Следует немедленно усилить охрану всех правительственных записей и зданий, где они хранятся, до наиболее эффективного уровня. Каждый человек на планете должен пройти проверку на соответствие существующим данным. Любой — мужчина, женщина, ребенок, — у кого обнаружат фальшивые документы, должен быть безотлагательно казнен. Шериф, присмотрите за этим.

Шериф четко, как на параде, развернулся кругом. Пока он выдавал указания собравшейся вокруг него толпе Помощников, Уллас вводил в компьютерный терминал одно имя за другим. Многих людей из верхних эшелонов его персонала постигла та же участь, что и шерифа, — компьютер пришел к заключению, что их никогда не существовало. Под конец Уллас еще раз ввел имя, с которым было все в порядке, когда он только-только сел за терминал. И за это короткое время все данные об этой женщине исчезли из системы. Уллас беззвучно выругался. Стирающая программа продолжала работать буквально у него на глазах, потихоньку высвобождая людей из его хватки, лишая возможности подвергнуть их немедленной идентификации — а ведь эта возможность была краеугольным камнем его контроля над ними! Взглянув через плечо, советник обнаружил, что шериф Плон ждет его.

— У меня есть вопрос, сэр.

— Что такое? Вы ведь уже получили задание.

Плон оглянулся вокруг, удостоверившись, что никто не может их подслушать. Понизив голос, он спросил:

— Вы приказали проверить всех для внесения в компьютер, сэр. Но вы ведь не имели в виду абсолютно всех, не так ли, сэр?

Выругавшись, Уллас вытянул руки и схватил Плона за глотку.

— Ты безнадежный тупица! Если бы я не имел… — Тут советник задумался над смыслом вопроса. Выражение его лица изменилось, когда он осознал, что имелось в виду. Но он еще крепче сжал руки на горле шерифа, не обращая внимания на его посиневшие от недостатка кислорода губы. Глядя в выкатившиеся, налившиеся слезами глаза Плона, Уллас произнес: — Ты все знаешь о том, кто составляет исключение. Или ты собираешься уничтожить… — Тут, осознав, что и так уже сказал слишком много, Уллас отшвырнул шерифа прочь, словно выжатую тряпку.

Плон, шатаясь и потирая горло, выскочил из кабинета, на ходу прохрипев немногочисленному оставшемуся персоналу приказ следовать за ним. Дверь захлопнулась, отрезав проклятия, выкрикиваемые Улласом.

Шериф вернулся почти сразу же, еще из-за двери испросив разрешения войти в кабинет. Уллас заорал, чтобы тот входил. Подбежав к советнику, все еще сидевшему за клавиатурой компьютера, Плон отсалютовал и прохрипел:

— Капитан Мард здесь, сэр. Два человека, которых вы послали, привели его сюда.

— Пусть сопровождающие доставят его к дверям и пропустят внутрь. Вы и я должны поприветствовать его так, словно ничего не произошло. На всякий случай сопровождающие должны ждать снаружи, возле двери.

Мард, вежливый и подтянутый, не проявлял ни малейшего беспокойства. Он прошел мимо шерифа Плона к Улласу, сидевшему во главе длинного стола. Мард даже не заметил — или предпочел не заметить — экран головидео, установленный в дальнем конце кабинета. Остановившись перед советником Улласом, Мард отвесил поклон, взмахнув рукой согласно новейшим традициям. Когда он выпрямился, Уллас улыбнулся и жестом предложил ему сесть.

— Я надеюсь, что посланные мною люди не оторвали вас от важных дел, капитан.

Мард поспешил заверить его:

— Я здесь для того, чтобы выполнить работу, порученную мне Солнцедарительницей. Я в полном вашем распоряжении, советник.

— Ах, да — работа, порученная Солнцедарительницей. Люмин возлагает множество необычных обязанностей на своих верных последователей. Я нахожу, что они порою удивляют даже меня. Приходилось ли вам недавно исполнять какие-либо необычные обязанности, капитан?

Небрежно рассмеявшись, Мард состроил гримасу.

— Видите ли, советник, в этом поручении все необычно для такого человека, как я. Я всего лишь обыкновенный солдат, без всяких склонностей к дипломатии. Я не хотел бы задеть ничьи чувства, сэр. Я просто хочу сказать, что я человек честный и прямолинейный.

— Точь-в-точь как я и ожидал. Вы всегда говорите откровенно. Как раз перед вашим появлением я говорил шерифу Плону, что я уверен — вы дадите прямые ответы на вопросы, которые я вам задам.

— На любые ваши вопросы, сэр. Чем могу вам служить?

— Посмотрите вместе со мной одну запись, капитан. Я очень хотел бы узнать ваше мнение о ней.

Уллас щелкнул пальцами. Проектор залил экран светом. На дальнем конце стола внезапно возникло живое изображение уличной сцены. Даже в полумраке кабинета было отчетливо видно, как со щек Марда сбежала краска. Рот его приоткрылся. Приподнявшись с места, капитан прохрипел:

— Этот человек… — Следующие его слова потонули в крике боли и изумления. Уллас ухватил Марда большим и указательным пальцами за бицепс и крепко сжал пальцы, прищемив кожу и мышцы.

Небрежным тоном, как бы продолжая беседу, Уллас произнес:

— Прошу вас, не надо прерывать демонстрацию, капитан. Давайте просмотрим запись до конца, а затем обсудим все в целом, хорошо?

— Буду рад…

Советник Уллас отпустил Марда.

Когда запись прокрутилась до конца, Плон включил свет. У Марда был такой вид, словно он горько жалел, что не может и дальше оставаться в темноте. И все же он нашел в себе силы храбриться:

— Во время этих действий я не принял во внимание всю полноту предпринимаемых вами мер по контролю за населением. Видите ли, советник, я и не предполагал, что в библиотеке есть камеры. Мои поздравления, сэр. А что касается убийства этого поддельного агента по вербовке, то я об этом не сожалею. Вы слышали, что он сказал о моей службе на Гекторе? Я говорил вам, что был там. — Мард драматическим жестом воздел левую руку. — В кость моего среднего пальца хирургически имплантирована особая проволочка, несущая мой идентификационный код. Только у Изначальной гвардии есть оборудование для записи информации этого кода. И только гвардия может прочесть эту информацию. Удаление проволочки наносит пальцу необратимые повреждения. «Стал гвардейцем — навеки гвардеец». Убитый не был повстанцем. Он был послан Этасалоу. Никто другой не может знать о моей службе на Гекторе.

Уллас неритмично постукивал пальцами по столу. Наконец он сказал:

— Настали опасные времена, капитан. И сейчас истина важнее для нас, чем когда бы то ни было.

Затем, неожиданно быстро, советник вскочил на ноги и направился к двери.

— Идемте со мной, — скомандовал он. — И вы тоже, Плон. Позовите двух Помощников, которые привели капитана сюда.

Мард осознал, что попался, когда шериф Плон встал так, чтобы предотвратить любую попытку капитана выхватить меч. Более того, сзади выросли двое молчаливых Помощников. И все же советник выслушал его рассказ, никак его не прокомментировав. Это был хороший знак. Чем дольше они петляли по коридорам и переходам, тем больше Мардом овладевала уверенность, что его спонтанно выдуманное оправдание убийства человека в библиотеке было истинной правдой.

Наконец Уллас остановился перед дверью, мерцавшей атласно-гладкой стальной поверхностью. Она висела на прочных петлях из того же самого металла. Уллас кивнул шерифу Плону, который, выйдя вперед, взялся за блестящий медный молоток и один раз стукнул им в дверь. Дверь распахнулась. При этом стало заметно, насколько велика ее толщина. Обернувшись к Марду, советник Уллас улыбнулся и махнул рукой, предлагая капитану войти первым.

В проеме приоткрытой двери показался человек в облегающей рубашке ржаво-бурого цвета и таких же брюках. Мард подумал, что это одеяние чрезвычайно уродливо, а по цвету напоминает засохшую кровь. Оказавшись внутри, Мард стал осматривать обширное помещение. Окон в комнате не было, но ее заливал яркий свет ламп-трубок, тянувшихся через весь потолок. Их свет отражался от белой кафельной облицовки. Пол, стены, потолок — все было белым, словно иней. Более того, единственный предмет меблировки в комнате, казалось, был перенесен сюда прямиком из больницы. Его углы и изгибы блистали хромом и сталью.

Желудок Марда судорожно сжался. Он осознал, что блестящие инструменты небыли медицинским оборудованием — во всяком случае, в общепринятом смысле. Он повернулся к Улласу, борясь с подступающей тошнотой.

Сделав широкий жест, Уллас начал лекцию:

— Это наша Палата Истины, капитан, а ее безукоризненная чистота символизирует мою любовь к правде. Самое важное понятие человечества, но им чаще всего пренебрегают, верно? Сюда мы приводим тех, кто отступает от правды — или дает нам повод считать так.

Через плечо Улласа Мард видел, как закрывается дверь. Она поворачивалась на петлях со зловещей неторопливостью.

Уллас, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Все законы взыскуют истины. Ложь — оружие тех, кто стремится уничтожить спокойствие и порядок, царящие на Хайре.

Высокий голос советника, эхом отражающийся от этих стерильно-белых стен, заставил Марда задрожать. Когда капитан заговорил, собственный голос показался ему жалобным писком:

— Я чувствую, что в ваших замечаниях, советник, есть глубинный смысл. Но я надеюсь, что это не так. Я — эмиссар Солнцедарительницы, и моя личная неприкосновенность подтверждена документально. Быть может, мне следовало доложить о сегодняшнем злосчастном инциденте, однако мои действия были вызваны искренним негодованием простого солдата на предложения, несовместимые с моей честью. Я допускаю, что мог ошибаться. И все-таки причина, по которой я не сообщил о данном случае, ясна и очевидна. Как ваш друг и как агент Солнцедарительницы, я намеревался выждать и тем самым сподвигнуть Этасалоу на более крупное, легко доказуемое предательство.

— О да, вы ошибались. Мы можем согласиться с этим. И мы здесь для того, чтобы узнать, как именно вы ошибались. Как часто. И ради кого. — Взгляд Улласа переместился с Марда на кого-то, стоявшего позади капитана.

Мард обернулся. Рядом с шерифом Плоном выстроились восемь человек в таких же костюмах, какой был на мужчине, открывшем дверь. Они двинулись вперед. Мард отшатнулся, вскинув руки. Двое Помощников заломили ему руки за спину. Те восемь бросились вперед. Невероятная быстрота и неумолимость их действий парализовали Марда. Все его сопротивление состояло из негодующих выкриков и слабых попыток вырваться. Через несколько секунд он был раздет догола. Однако когда его пленители попытались увлечь его в глубину комнаты, то паника заставила Марда перейти к более решительному протесту.

Борьба оказалась столь же бесполезной, как все его уверения в полной невиновности. С легкостью, свидетельствовавшей о долгой практике, люди в бурых одеждах схватили его за руки, за ноги, за голову. Слегка раскачивая из стороны в сторону и предупреждая все попытки Марда вырваться, они поволокли свою жертву туда, где на столике сверкали металлические инструменты. Мард попытался не смотреть на эти орудия, однако даже это ему не удалось. Их зловещий блеск вновь заставил его возопить о своей невиновности.

Грубый кляп, заткнувший рот, прекратил эти вопли.

Мард увидел стол на стальных ножках и понял, что именно туда его тащат. Он начал вырываться с удвоенной силой, но те, кто волок его, даже не замедлили движения. Легко подняв Марда, они шмякнули его спиной на холодную пластиковую поверхность. Пока капитан пытался приглушенными криками убедить Улласа поверить ему, его привязали к столу. Когда все было готово, Мард мог лишь напрягать мускулы и шевелить пальцами рук и ног. Он мог дышать, моргать, поворачивать голову на несколько градусов вправо или влево. И это было все. Потом кто-то вынул кляп у него изо рта.

Боль в одном из пальцев руки отвлекла внимание Марда и исторгла из его груди новый вопль. Скосив глаза, он увидел металлический зажим, впившийся в его плоть. От зажима куда-то за пределы поля зрения Марда вели электрические провода. Затем — новая боль. В другой руке. Не успел Мард осознать, что с тех пор, как Уллас дал сигнал к началу всего этого ужаса, никто не произнес ни единого слова, как через его тело прошел первый электрический разряд. Мышцы и сухожилия обратились в камень, а потом судорожно задергались. Мард закричал, чувствуя, как его затылок и пятки помимо его воли ударяются о твердую пластиковую поверхность стола. Металл под пластиковой изоляцией гудел, словно гонг.

Затем это прекратилось. Зажимы были сняты. И присоединены снова. К нижней губе и уху. И снова ток. В этот кошмарный миг Марду показалось, что его глазные яблоки вот-вот лопнут.

Ток отключили. Когда Мард попытался молить своих мучителей о пощаде, изо рта у него брызнула кровь. Ему понадобилось не менее двух секунд, чтобы осознать связь между этой кровью и болью в прокушенной нижней губе.

Почувствовав, что зажимы подсоединяются к его гениталиям, Мард утратил всякий контроль над собой. Но не успел смрад нечистот достичь его собственных ноздрей, как кто-то из надзирателей смыл их со стола струей ледяной воды. Перенапряженные, болящие мышцы безостановочно тряслись мелкой дрожью. Этой боли в сочетании с новым разрядом тока оказалось чересчур много для его нервной системы. Когда ток отключился, сердце Марда бешено колотилось неровными толчками. Легкие отказывались работать, втягивая воздух крошечными порциями. В горле клокотали слюна и желчь. Мард кашлял и давился, не в силах заставить воздух проходить в глотку.

Жидкости его собственного тела душили его.

Смерть должна прекратить мучения. Когда капитана поглотила тьма, несущая блаженное освобождение от боли, по его лицу текли слезы.

Глава 28 ▼▼▼

Сознание Марда пыталось уловить значение этого звука. Это было важно, Мард был в этом уверен. Это имело какое-то отношение к боли.

Клацанье стали о сталь. Дверь. Открывается. Закрывается.

Молчащие люди с мертвыми лицами. Электроды, зажимы. А потом…

Мард закричал, полностью придя в себя за один ужасный миг. Он звал на помощь, молил об освобождении и не мог остановиться.

И снова ему заткнули кляпом рот.

Возле плеча Марда появился советник Уллас. Пристальный взгляд его бледных глаз впился в зрачки Марда. Взор самого Марда застилали обильные слезы жалости к самому себе. Уллас спросил:

— Вы намерены говорить со мной, капитан?

Мард отчаянно и утвердительно замычал сквозь кляп.

Сквозь слезы он видел, как блеснули металлические лезвия, и кляп исчез изо рта.

— Меня ни о чем не спрашивали. Я скажу. Все, что вы хотите знать. Меня не спрашивали. Просто задавайте мне вопросы. Я отвечу. Всю правду. Клянусь в этом. Все, что угодно. Только не надо меня больше пытать!

Наконец Уллас нагнулся ближе. Голос его был сух.

— Я здесь не затем, чтобы обсуждать вашу боль, капитан. Возможно, вы усвоили урок не так хорошо, как я надеялся. — Советник бросил взгляд в сторону, и Мард уголком глаза увидел одного из одетых в коричневое людей, направлявшегося к нему с электродным зажимом в руке.

— Я усвоил. Я все понял. Я не буду больше говорить о боли. Я только хочу рассказать вам все, что знаю. Спрашивайте меня. Пожалуйста. Во имя света, что хранит нас, спрашивайте меня.

Уллас улыбнулся и выпрямился.

— Это уже намного лучше, капитан. Вы обучаетесь тонким методам примирения. Следует стремиться найти способы склонить на свою сторону тех, кто не согласен с тобой. Или заподозрен в таковом несогласии. Так что давайте будем честными друг с другом. Давайте уладим наше недопонимание. Моя цель как советника — это спокойное управление государством. Ваша цель как капитана Марда и посланника Солнцедарительницы — простите меня за прямоту — пережить этот маленький спор без необратимых физических повреждений и одновременно улучшить свое положение в обществе. Я могу гарантировать вам достижение обеих ваших целей, но только в том случае, если вы будете сотрудничать со мной. Вы должны помочь мне, рассказав все о любой ситуации, которая может как-либо касаться моей цели. Вот видите, как легко мы можем уладить нынешнее положение дел и привести его к тому, что мы оба окажемся в выигрыше? Разве это не лучше, чем дурацкое противостояние? Не говоря уже о грубой силе.

Мард сказал себе, что во всем виноват Этасалоу. Если бы Этасалоу не послал к нему фальшивого вербовщика, то ничего этого не случилось бы. Постоянно цепляясь за эту мысль, Мард поведал Улласу всю свою историю, начиная со вступления в Изначальную Гвардию. Он рассказал о своем согласии стать шпионом Солнцедарительницы, бывшем истинной причиной его появления на Хайре.

— Это другое дело. Мне пришлось рассказать Этасалоу о его племяннице. Я думал, он уже знает, что она здесь, но он заставил меня рассказать ему. Я не говорил ему, где она находится, ничего подобного. Просто что она находится здесь. Ничего больше, клянусь.

Одна тайна осталась сокрытой в голове Марда. Он утаил подробности своего союза с Реналой и их соглашение с Этасалоу. Жизнь, полная предательства и корыстных интересов, побуждала его скрыть хоть что-нибудь.

Вспотев, словно после долгого бега, Мард завершил свой рассказ. Уллас покачал головой — то ли недоверчиво, то ли осуждающе, Мард не мог понять. Он лишь услышал, как советник приказал людям в бурых одеяниях:

— Освободите его. Дайте ему принять ванну и принесите одежду.

Марду советник сказал:

— Сегодня вы будете моим гостем. Я думаю, вам лучше остаться здесь до завтрашнего вечера, так чтобы мы оба могли продумать дальнейшее развитие наших новых взаимоотношений. Теперь, когда мы поняли, что можем разрешить наши несогласия ко всеобщему удовлетворению, я вижу наше будущее в несколько более светлых тонах. Я предлагаю вам сочинить какую-нибудь историю, чтобы объяснить свое отсутствие. Для столь компетентного человека, как вы, это не должно составить трудностей. Мы ведь не хотим, чтобы о нашем разговоре кто-нибудь узнал, не так ли?

— Нет, сэр. Это будет нашей тайной, сэр. — Слова Марда прозвучали искренним гимном признательности.

Долгий путь обратно, до своих жилых апартаментов, Уллас потратил на то, чтобы взять себя в руки. Усевшись за свой рабочий стол, он сделал несколько записей от руки. Советник решил, что Мард был прав — вербовщик явился от Этасалоу. Об этом свидетельствовало упоминание о Гекторе. Уллас почесал подбородок. Весьма в духе Этасалоу — разработать столь сложный план. Если бы Мард принял предложение, он был бы пойман в ловушку собственной двуличности, и Этасалоу заставил бы его расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Если бы Мард отказался, Этасалоу просто получил бы доказательство, что этот слабак верен ему.

Как лучше спутать планы столь хитрого противника?

Улыбка, столь же тонкая и холодная, как кромка осеннего льда на реке, скользнула по губам Улласа. Мард сам предложил ему ответ: «…действия, вызванные истинным негодованием простого солдата…»

Как просто. Убить Этасалоу.

Лишившись Этасалоу, техники в его лабораториях не будут знать, к кому прибегнуть за помощью. Разве что к Люмину — а значит, к грозной доктору Ренале. Уллас пожал плечами. Для нее всегда можно устроить несчастный случай.

Неожиданно улыбка исчезла с лица советника. Уллас вспомнил бойцов Этасалоу. Что, если Этасалоу больше не будет с ними? Какие инструкции заложены в эти измененные сознания?

В размышления Улласа змеей проскользнула алчность. Он желал контролировать этих людей. Он желал знать тайну их создания. Этасалоу был обычным человеком. Совершенствуемые им методы были ключом к достижению божественности.

Ну что ж, позволим Этасалоу жить. Будем контролировать его самого и его тайны управления человеческим сознанием. И это даст нам контроль над всем человечеством.

Три дня спустя в кабинет командора Этасалоу вошел водитель грузового электромобиля службы снабжения. Стоя по стойке «смирно» и неотрывно глядя на стену над головой сидящего в кресле Этасалоу, водитель доложился, как обычно. Этасалоу кивнул:

— Какой информацией вы располагаете?

— Мой связной-Помощник не вышел на связь, командор. Нам приказано доложить о любом изменении в деятельности агентуры.

— И что?

— Мой связной работает в службе контроля личности, сэр. Я подозреваю, что там что-то неладно.

Это совпадало с другими рапортами об увеличившейся активности на всех уровнях службы компьютерного контроля за населением. Этасалоу намеревался проследить за этим. Он отпустил агента и приказал подать электромобиль для поездки во Двор. Уллас тепло поприветствовал его, однако Этасалоу заметил, что сердечность во взгляде, словах и выражении лица советника была насквозь фальшивой.

И тем не менее Уллас, судя по всему, был достаточно честен, чтобы признать наличие некоторых сбоев в компьютерной системе. Проявленное им раздражение было настоящим — настолько, что это заставляло беспокоиться. Этасалоу еще немного поболтал о том, о сем и отправился обратно в лаборатории.

Там он немедленно велел своим людям отыскать Марда и передать ему приказ — пусть немедленно доложит о том, как продвигается ремонт на энергостанции.

Когда Марда не удалось разыскать, Этасалоу забеспокоился. Он приказал сообщить во Двор, лично доктору Ренале, что он болен.

Ренала доложила об этом советнику Улласу. Она низко кланялась, выворачивая шею.

— Командор Этасалоу требует медицинской помощи, советник. Разрешите навестить его?

Уллас с торжеством осознал свою предусмотрительность. Этасалоу и Ренала притворялись, что враждуют друг с другом, однако оба принадлежат Люмину. Этасалоу мог бы сыграть на этом. Пока Мард находится под домашним арестом и к нему не допускают посетителей, Этасалоу приходится разыскивать сведения в другом месте. Кто, кроме доктора Реналы, знает, где может обретаться Нэн Бахальт?

Советник сказал Ренале:

— Вы будете лично лечить командора Этасалоу. Вы должны записывать каждое слово. Пошлите за шерифом Плоном — люди шерифа снабдят вас необходимым оборудованием. Когда закончите свои дела там, сразу же явитесь ко мне.

Ренала побледнела, затем покраснела.

— Советник, вы покушаетесь на самые священные права Люмина! Отношения между духовным вождем и верующим, священная врачебная тайна — вы требуете от меня нарушить все это? Я не могу.

— Никто не поддерживает Люмин более преданно, нежели я, поверьте, доктор. Люмин в долгу передо мной, и я получу этот долг. Выбирайте, доктор, — служите ли вы Этасалоу или же мне? Люмин Солнцедарительницы или же бесчестие, которое принесет вам Этасалоу? Он — враг, которого я терплю, потому что нахожу ему полезное применение. Но других врагов я не потерплю.

Ренала быстро и бессвязно заговорила:

— Я не знаю, советник… Я хочу сказать, я не думала… Да, конечно, вы правы. Теперь я ясно вижу свои обязанности. Благодарю вас, сэр. Могу ли я уйти?

Уллас наклонился вперед и одарил ее тонкой улыбкой.

— Вы можете покинуть мое общество. Но вы никогда не уйдете с моей службы. Наше соглашение затрагивает все, кроме вашей клятвы Люмину. Хотя мы оба согласны, что теперь это одно и то же, не так ли?

Ренала была слишком напугана, чтобы спорить. Она уступила, чувствуя, как вместе со словами от нее утекают последние остатки ее власти. Убравшись подальше с глаз Улласа, она дала выход буре, бушевавшей в ее душе. Ренала бежала по коридорам, расталкивая людей в стороны. Если бы Бахальт оставалась на Атике, ничего этого не произошло бы. По крайней мере, кое-что не случилось бы. В том, в чем не была виновна Бахальт, был, несомненно, повинен Мард. Оба они — лжецы и предатели! Никаких моральных устоев, никакой этики! Заговорщики!

Ренала стиснула зубы, совершенно не осознавая, что множество людей, услышав шум, вызванный ее ураганным движением по коридору, повернулись в ее сторону.

Как ей и было приказано, Ренала вызвала шерифа Плона. Ей пришлось подвергнуться унизительной процедуре — стоять в одном нижнем белье, пока три отвратительно наглых женщины-Помощницы навешивали на нее микрофоны и скрытую камеру. Это едва не добило Реналу. Она тряслась от ярости, которая только усилилась, когда одна из техников сказала:

— Да не волнуйтесь вы так, доктор. Это самая обычная процедура. Вы удивились бы, узнав, куда нам иногда приходится засовывать подобные игрушки.

Другая Помощница хихикнула, добавив:

— Вы бы просто умерли, посмотрев некоторые наши записи. Просто уписаться можно от них!

Когда все это закончилось, челюсти Реналы болели от напряжения. Но и эта боль, и даже стыд от того, что ею так грубо манипулировали, сразу же забылись, когда Ренала вышла из электромобиля у входа в административное здание лабораторий Этасалоу. Однако, входя в его кабинет, Ренала так нервничала, что с трудом смогла ответить на приветствие.

Этасалоу отошел в сторону и окинул ее взглядом, полным жалостливого презрения. Когда Ренала начала было открывать свой медицинский чемоданчик, он взял ее за руку и практически выволок за дверь. Пока они мчались по коридору, Этасалоу говорил:

— Мы направляемся в лабораторию, доктор. Возможно, именно там источник моих проблем с моим здоровьем. Наверное, аллергия.

Этот путь был мучителен для Реналы. Она знала некоторых людей, живших здесь, — знала до и после того, как эти несчастные попали в руки Этасалоу. Хотя они выглядели совершенно нормальными, не было никаких сомнений, что они изменены. Было страшно знать, что они изменены, — и не иметь понятия, как это делается.

Ренала твердила себе, что Этасалоу не осмелится нанести вред верховной представительнице Люмина на Хайре.

В лаборатории Этасалоу отошел куда-то на несколько секунд и вернулся с белым лабораторным халатом. Халат доходил Ренале до лодыжек, и Этасалоу сам застегнул его на «молнию» сверху донизу. Затем он произнес:

— Теперь мы можем поговорить.

Слишком испуганная, чтобы сказать что-либо, Ренала издала какой-то невнятный звук, который, как она надеялась, заверит всех в ее абсолютной невиновности.

Этасалоу небрежно махнул рукой:

— Детекторы в моем кабинете засекли и ваши микрофоны, и эту неуклюжую попытку замаскировать камеру в вашем медальоне Люмина. В лацканы лабораторного халата, который надет сейчас на вас, вшиты батареи, приемник, передатчик, и все это контролируется компьютерным чипом. Приемник измеряет частоту перехваченных им звуковых волн. Компьютер приказывает передатчику выдать похожие сигналы через посредство звукопередающих волокон, вплетенных в ткань халата. Если вы внимательно прислушаетесь, когда я говорю, то вы сможете расслышать тихое гудение. Это совершенно безвредно. К сожалению, не могу сказать то же самое о ваших намерениях, доктор.

Испуганно вскинув руки, Ренала начала протестовать:

— Это не мои намерения, командор. Мы работаем вместе. Я хотела предупредить вас! Но разве у меня была возможность?

— Вполне хватило бы записки, написанной от руки. — Этасалоу улыбнулся. Ренала хотела бы, чтобы он этого не делал. Командор продолжал: — С этого момента мы будем считать, что вы скорее невольная сообщница, нежели союзница.

— Я не могу открыто сопротивляться советнику Улласу. Но я хотела помочь именно вам. На самом деле.

— Замечательно. Расскажите мне о Дафаниле.

Ренала постаралась дышать ровно.

— Он находится именно там, где и предполагалось, — в Имперском Крыле. Его тщательно охраняют.

Предательство, совершенное по отношению к принцу, сделало обман чем-то реальным. Ранее это был всего лишь неясный план, продиктованный гневом и мстительностью. Теперь он обрел плоть и вес. Провода, камера — все это было унизительно, но Ренала ощущала это как символическую связь между нею самой и самым могущественным лицом на Хайре. Теперь эта связь разорвалась. Реальность заняла свое законное место.

— Моя племянница с ним? — спросил Этасалоу. — Все время?

— Она спит в соседней комнате. Я не думаю, что любая попытка похитить ее может увенчаться успехом. Охрана…

— Я добьюсь успеха. С вашей помощью и с помощью бесценного капитана Марда. — Этасалоу сделал шаг, оказавшись рядом с Реналой, и взял ее под руку. — Мне необходимо знать все о системе охраны. Сколько там охранников? Сколько их находится на дежурстве и в какое время? Где они размещены? Скажите Марду, что я хочу знать, как можно обмануть городскую службу контроля движения. Как я могу лишить подачи энергии жилое здание? А как насчет аварийных генераторов? Какими средствами коммуникации пользуется охрана? Как я могу подавить связь? Не пытайтесь запомнить все, доктор. Я дам вам список. И если мои вопросы достигнут чьих-то посторонних ушей, я об этом узнаю. У некоторых из моих людей есть семьи в Лискерте, и они с готовностью идут на то, чтобы собирать для меня сведения, лишь бы помочь своим сыновьям и дочерям.

Цепляясь за соломинку, Ренала сказала:

— Даже если вы все это выясните, что это изменит? Советник Уллас защищает не свою потенциальную любовницу, а сына императора. Мальчик может быть бесполезен для своего отца, но любое покушение на него — это оскорбление, которого император не простит. Стоит ли конечная цель подобного риска?

И вновь Этасалоу улыбнулся зловещей улыбкой, заставив Реналу отвести глаза.

— Вы никогда не узнаете всего, что я хочу или не хочу. Никто не может этого узнать. Никто из живущих.

Затем, с веселыми интонациями в голосе — настолько неуместными, что это граничило с безумием, — командор произнес:

— А теперь давайте вернемся в мой кабинет. Вы выглядите слегка усталой.

Час спустя Ренала покинула резиденцию Этасалоу. За щекой у нее лежал крошечный листок водонепроницаемой бумаги с инструкциями Этасалоу. Командор усмехнулся про себя, наблюдая за движениями полной коренастой докторши. Это тяжеловесное переваливание из стороны в сторону свидетельствовало о нарушении морального равновесия. Этасалоу открыл для себя, что контроль над сознанием другого человека не всегда означает воздействие на его нейроны и синапсы.

Это напомнило ему о Дафаниле.

Как это ни удивительно, но даже персонаж, всегда стоявший за кулисами, может внезапно стать ключевым лицом в драме.

Заполучить Нэн Бахальт и сделать из нее показательный пример для остальных членов обширной семьи — это вопрос чести. Этасалоу был честен сам с собой — это был также вопрос самой обыкновенной мести. Он должен быть начеку и не дать этому чувству затмить конечную цель. И тем не менее империя должна знать, что никто не смеет оскорблять нового императора. Даже его кровные родственники.

Заполучить Нэн Бахальт. И Дафанила.

Заставить Лэннета и Свободных выступить в открытую. И вновь от предвкушения мести по спине командора пробежала сладостная дрожь. Этасалоу дернул плечами, прогоняя ее. Несомненно, месть тоже должна свершиться. Но она должна ждать своего часа.

Вечером того же дня Этасалоу сидел в удобном кресле в кабинете Улласа. Он наслаждался откровенным беспокойством советника, однако был достаточно осторожен, чтобы скрывать это наслаждение. Сеть с каждым днем сжималась все теснее, и было жизненно важно не спугнуть жертву.

Уллас тем временем говорил:

— Меня заверили, что принц Дафанил получает самое лучше лечение, какое только возможно. Личный врач всегда при нем…

— Личный врач? — прервал его Этасалоу, чтобы продемонстрировать свою заинтересованность. — Мудрое решение, советник, если я смею так сказать. Уверен, что этот врач — хорошо проверенный человек.

Уллас едва заметно поморщился. Для Этасалоу этого было достаточно; его улыбка просто лучилась дружелюбием.

Уллас продолжал:

— Если этот дурак умрет, то все рухнет. Я намерен послать на Атик транспорт. Пусть он умрет на руках у своего отца, а не у меня.

Наклонившись вперед и понизив голос, Этасалоу произнес:

— Я не думаю, что нам стоит особо беспокоиться о принце, неважно, выживет он или умрет.

Уллас, лишившись дара речи, ждал продолжения. Этасалоу пошел навстречу его ожиданиям:

— Как раз сейчас межзвездный корабль, на котором возвращаются ваш сын и его заместитель из Хайренской Культурной Братской Группы, покидает Атик. Подумайте об этом, Советник: это имеет большее значение, нежели то, что вам удалось вырвать своего сына из рук Халиба. Упустив заложника и при этом даже не предупредив вас о том, что вам не следует предоставлять мне убежище, Халиб фактически признался в том, что он слишком слаб и не в состоянии противостоять нашей деятельности. Пришло время нанести удар. Вы хотите получить Герон и Пилос. Так возьмите их.

Лицо Улласа покраснело, и он саркастическим тоном возразил:

— Вы ждете, что я расправлю могучие крылья и полечу туда? У нас нет… — Осознание заставило советника умолкнуть на полуслове. Рот его изумленно округлился. Однако Уллас быстро опомнился: — Межзвездный корабль? Вы хотите сказать, что нам следует попытаться захватить его?

— Не попытаться, а захватить. И его груз. На борту корабля будут заместители руководителей Культурных Братских Групп с Герона и Пилоса. Вы не думаете, что это сделает правителей данных планет более восприимчивыми к вашим требованиям?

— Хорошо замечено. Очень хорошо. И все-таки остается Халиб. Он, не раздумывая, принесет в жертву жизни этих несчастных и ни в чем не повинных…

— Пускай. Мы будем наготове.

У Улласа больше не оставалось возражений. Однако он все еще был настроен скептически. Этасалоу начал объяснять:

— В тот день, когда прибудет корабль КБГ, звездолет «Ахиллес» должен будет сделать здесь обычную остановку для выгрузки и принятия груза. На следующий день на орбиту приходит «Сократ». Три корабля за два дня. Такое бывает, пожалуй, раз в десять лет.

— Все три? Захватить все три? — Уллас едва мог поверить собственным ушам.

— Все три. Мы объявим, что мятежники повредили линии энергоснабжения и контрольное оборудование космопорта. Это задержит «Ахиллес» и корабль КБГ на орбите до прибытия «Сократа». Тогда мы пошлем туда лихтеры, полные ваших лучших Помощников. Через несколько минут вы и император Халиб будете единственными в галактике людьми, имеющими под своим командованием межзвездный флот. Через несколько недель вы и Халиб будете единственными императорами в галактике. А там — кто знает?

Уллас уже несколько успокоился.

— Это может сработать, командор. Вы, несомненно, немало размышляли над этим планом. Тогда скажите мне: пока мои Помощники захватывают корабли для построения моей империи, где будут все ваши замечательные перестроенные воины, которых вы уже создали?

— Они будут заниматься уничтожением Свободных. Простите за несколько неприятных, хотя и правдивых слов, советник, однако мои отряды — единственные, кто способен выполнить эту работу. Ваши Помощники явно не желают заниматься Свободными. Когда они нападают на Свободных или преследуют их в лесах, то сами постоянно получают жестокую трепку. А когда им приходится защищаться, Свободные всегда застают их врасплох каким-нибудь новым трюком. Контроль за населением в последнее время явно ослаб из-за нападений на банки данных. Но даже когда контрольные меры применяются со всей жестокостью, они только побуждают людей уходить в горы Марноффар или в подпольные группы сопротивления. Мои воины не заботятся ни о чем, кроме вашей победы. Они будут убивать без жалости. Захватите корабли, советник. К тому моменту, когда они приземлятся, на планете не останется ни одного несогласного.

Поднявшись, Уллас принялся расхаживать по кабинету. Голова наклонена, руки сложены за спиной, длинные ноги меряют пол. Советник размышлял. Этасалоу ждал, лениво развалясь в кресле. Наконец Уллас сказал:

— Межзвездному кораблю нужно пять месяцев, чтобы добраться с Атика на Хайре. Именно это время отпущено вам, командор. Если сопротивление не будет уничтожено к возвращению КБГ, то я удовольствуюсь восстановлением контроля над Хайре. В этом случае не будет ни захвата кораблей, ни покорения других планет. У меня есть свои устремления, однако они не доходят до безумия.

Этасалоу встал.

— Так мы и сделаем, советник. — Он отсалютовал, четко развернулся кругом и строевым шагом вышел из кабинета. Сев в свой электромобиль, командор позволил себе улыбнуться. Однако он знал, что не следует выглядеть чересчур радостным — все электромобили были оборудованы скрытыми передатчиками и камерами. Легче было знать, что они здесь, и вести себя соответственно, нежели бороться с ними и заставлять противника маскировать их все более искусно. Так что Этасалоу улыбался скорее про себя, храня свои истинные эмоции в тайне. «Так и сделаем». Воистину, так. Но сначала мы уделаем вас, советник. И разве это не великий позор для вас?

Глава 29 ▼▼▼

Лэннет еще раз внимательно осмотрел сквозь очки ночного видения открытое пространство между охотничьим домиком и лесом, а затем выскочил из укрытия. Согнувшись почти вдвое, он бежал, пытаясь расслышать что-нибудь кроме собственного топота и шелеста высокой травы, бьющейся о его лодыжки. Откуда-то издали доносился вой какого-то зверя. В кронах деревьев жужжали насекомые, именуемые «пилками». Все это чрезвычайно действовало на нервы, и без того натянутые, как струна. Лэннету случалось знавать людей, которые в подобной ситуации просто удрали бы со всех ног. Впрочем, это было воспоминание не из числа приятных.

Прижавшись к стене домика, он подал сигнал остальным. Джарка и Сул ринулись к нему. В дом они вошли вместе. Лэннет держал ладонь на рукояти меча, пока они не оказались в маленьком кабинете Бетака. Там он уселся спиной к стене, так, чтобы одновременно видеть Бетака, сидящего за столом, дверь и единственное окно помещения.

Как только все трое расселись по местам, Бетак сказал в интерком:

— Они здесь. Мы готовы.

В комнату проскользнула фигура, задрапированная в черные одежды. Голову скрывал капюшон. Одеяния шуршали, как будто шепотом поверяли присутствующим какие-то тайны. Пришелец сел на свободный стул. Лэннет был уверен, что это женщина. Почему-то ему сразу вспомнилась Астара. Но движения этой женщины были гибкими и легкими, а голос — молодым. И резким.

— Меня попросили встретиться с вами троими. Вы должны принять решение. Я должна услышать его своими ушами.

Сул обратился к Бетаку:

— Должно быть, эта женщина — один из ваших информаторов. Это грубое нарушение правил безопасности.

Вместо Бетака ответила сама женщина:

— Вы никогда не узнаете, кто я такая, а я знаю вас только по тем отзывам, которые слышала о вас. Я заслужила право услышать ваши ответы.

Бетак согласился:

— Эта женщина отважнее любого из вас. Каждую секунду она подвергается опасности, наблюдая, подслушивая, спрашивая. Выслушайте ее.

Женщина спокойно продолжила:

— Принц Дафанил болен. Его переместили в Имперское Крыло Двора. Доктор Нэн Бахальт приставлена к нему в качестве личного врача.

Лэннет был уверен, что взгляд скрытых просторным капюшоном глаз направлен прямо на него. Капитан стиснул зубы. Женщина продолжала говорить, без малейших эмоций описывая подробности неожиданной болезни Дафанила и его спешного, тайно обставленного переселения в Имперское Крыло.

Когда она завершила рассказ о принце, Лэннет уже был напряжен, словно тетива лука. Слушая, как женщина описывает странное поведение доктора Реналы, он не выдержал:

— Доктор Бахальт сейчас подвергается величайшему риску — большему, чем когда-либо. Разве сможет Уллас утаить все это от Этасалоу? Если мы сумели узнать об этом, то сумеет и он. — Лэннет отвернулся, чтобы скрыть ярость, написанную у него на лице. Когда он вновь повернулся к Бетаку, то заговорил с ним уже более спокойным тоном: — Как только Этасалоу заполучит Бахальт и Дафанила, Улласу конец.

— Этасалоу ничего не знает, — возразила женщина. — Предосторожности, принятые ради безопасности принца, препятствуют любым попыткам проникновения. Там по меньшей мере сотня Помощников, а на крыше установлена пушка.

— Этасалоу знает, я вам гарантирую, — настаивал Лэннет. — А любая статическая защита уязвима для хорошо организованного нападения. Уллас сам сколотил для себя эшафот.

Женщина покачала головой, но ее прервал Бетак:

— То, что Этасалоу знает о состоянии здоровья принца Дафанила и охранных мерах, не столь важно, как то, что удалось узнать мне.

Бросив взгляд на Джарку и Сула, Лэннет отметил, что его товарищи выглядят скорее заинтересованными, нежели встревоженными. Однако его собственные мрачные предчувствия не желали утихать. Лэннет вновь поймал себя на том, что он, даже не глядя на женщину в черном, вспоминает об Астаре. В ушах у него звучали какие-то невнятные советы, произнесенные ее голосом. Лэннет вспомнил, как однажды Астара упомянула о солдатской удаче и о том, что некоторые люди, кажется, живут под неким загадочным покровительством свыше.

Все солдаты, которым удалось выживать достаточно долго, размышляли об этом. Те, кто много раз разминулся со смертью буквально на волосок, редко об этом говорили. Они боялись спугнуть свою удачу. Волосы на затылке у Лэннета слегка зашевелились. Он чувствовал — то, что удалось узнать Бетаку, угрожает опасностью человеку по имени Вэл Борди.

Зловещее сомнение закралось в голову Лэннета: а распространяется ли удача Лэннета на Вэла Борди?

— Сторонники Свободных в Лискерте взяли в плен двух водителей электрогрузовиков, работавших на Этасалоу, — сказал Бетак. — Женщина умерла, как только ее связали. Мужчина был без сознания, и когда наши люди увидели, что женщина мертва, они немедленно накачали мужчину препаратами. Его привезли сюда.

Сул указал на женщину в капюшоне:

— Сперва она, а потом еще и пленник? Почему бы вам просто не вызвать сюда по комму самого Этасалоу?

Бетак, игнорируя вопрос, обратился к Лэннету:

— Я никогда не верил тому, что вы рассказали об Этасалоу и о том, что он делает с людьми. Я просто не хотел верить. То, что наши люди сообщили о смерти той женщины, судя по всему, является подтверждением ваших слов. Вот поэтому я велел доставить пленного сюда. — Бетак нажал кнопку на своем интеркоме.

Три боевика Свободных втащили в кабинет предмет неправильной цилиндрической формы. Они опустили его на пол, и оказалось, что это человек, завернутый в одеяло. Когда с него сдернули одеяло, все увидели, что он одет в черную форму нового образца. Бетак сообщил:

— В него вкатили столько успокоительного, что нормальному человеку этого хватило бы, чтобы умереть. Его же эта доза только усыпила. Но и теперь он время от времени начинает биться — вот почему мы держим его в таком состоянии.

Бетак кивнул троим, притащившим пленника. Двое из них отступили назад, а третий приготовил инъектор.

— Это стимулятор, нейтрализующий данное успокоительное. Мы можем… — Бетак помолчал в нерешительности и снова бросил странный взгляд на Лэннета. И Лэннет вновь почувствовал опасность, скрытую в словах Бетака, произнесенных после этого: — …мы можем допросить его.

Тут Лэннет понял, в чем дело. Бетаку рассказали, каким образом умерла женщина, взятая в плен вместе с этим человеком. Ладони Лэннета внезапно вспотели.

Человек с инъектором, введя пленнику стимулятор, поднялся во весь рост и переглянулся со своими двумя товарищами. Один из них сказал:

— Мы подождем снаружи, перед домом. Позовите нас, когда закончите.

На лице пленного медленно проступило осознание. Он попытался сесть, но ему помешали фиберметовые веревки, привязывавшие его запястья к поясу. Лодыжки узника также были связаны. Сосредоточив взгляд на Лэннете, мужчина ясно и отчетливо спросил:

— Я в плену?

В горле Лэннета стоял ледяной ком. Он указал на Бетака:

— Говори с ним, солдат. Он тут главный.

Бетак мягким рассудительным тоном произнес:

— Вы — один из нас. Мы хотим всего лишь получить сведения об Этасалоу, чужеземце. Он и ваш враг тоже. Мы хотим освободить Хайре…

— Я ничего не могу вам сказать. — Пленник говорил так же рассудительно. И все же его голос звучал как-то монотонно и отстраненно.

— Вы спасли бы этим немало жизней. Своих родственников, своих друзей.

Боевик слегка дернулся.

— Я ничего не могу вам рассказать. Я сражаюсь за командора Этасалоу.

— Так сказала и женщина — ваш товарищ. Она умерла.

— Все умирают. Счастливые с честью умирают за свое дело.

— Ваше дело — неправое. Этасалоу — лжец.

Пленник неожиданно преобразился — он яростно рванулся, ухитрившись сесть прямо, и прорычал:

— Я живу и умираю за командора! Победа или смерть!

Лэннет направился к двери.

— Я не желаю больше смотреть на это. Если вы будете продолжать в том же духе, он просто умрет — выключит свое сознание, словно лампу. Он уже мертв.

Он обратился к пленнику:

— Скажи им, во имя любви к свету. Скажи им это.

Узник обмяк. Он переводил взгляд с Лэннета на остальных:

— Я у вас в плену? Один?

Голос его был голосом мертвеца.

Реакция Бетака была худшей из всех возможных. Явно напуганный, он произнес:

— Это так. Ваша служба у Этасалоу окончена. Вы совершенно спокойно можете ответить на наши вопросы.

Джарка протянул руку и ухватил Лэннета за рукав.

— Вы знаете, что это такое. Не позволяйте ему умереть.

— Я не смогу остановить его. Это заложено в его сознание. Он и сам ничего не сможет с этим сделать.

Сул заплакал. Как будто не осознавая этого, он смотрел на пленника и всхлипывал. Женщина, давясь слезами, выскочила из комнаты. Казалось, именно ее уход окончательно сломил узника. Голос его звучал устало:

— Мы все — одно целое, и потеря одного из нас — ничто. Единственное преступление, существующее для нас, — это подвести командора и остаться в живых.

Лэннет попробовал высвободиться из хватки Джарки. Джарка сильнее стиснул пальцы. Их молчаливую борьбу прервал агонизирующий вопль узника. Они застыли, потрясенные.

— Не надо! — закричал Бетак. — Прекратите! Мы больше ни о чем не будем вас спрашивать! Я клянусь!

Узник окинул всех присутствующих в комнате взглядом, полным бесконечного отчаяния и горечи. Затем он согнулся пополам. Связанные руки, примотанные к поясу, дернулись, словно узник хотел подпереть ими склоненную голову. Долгий, протяжный крик эхом ударился о стены кабинета, заставив всех отшатнуться прочь от пленника.

Крик прервался. Человек, сидящий на полу, закашлялся. Из его носа и широко раскрытого в безмолвном вопле рта хлынула кровь. Пленник в судорогах упал на пол.

Сул среагировал быстрее всех. Взмахнув мечом, он перерубил веревки, связывавшие пленника, и перекатил его на спину. Но уже в тот момент, когда Сул повернул голову узника набок, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью, стало ясно, что это бесполезно. С искаженного, синевато-серого лица в потолок уставились остекленевшие глаза.

Лэннет все еще стоял в дверях. Он первым нарушил молчание:

— Теперь вы видели это своими собственными глазами, Бетак. Смерть по первому требованию. Если бы вы поверили мне, когда я только-только прибыл к вам…

— Довольно! — Сул резко повернулся, вскинув меч. Лэннет отшатнулся. Лицо Сула было искажено почти так же сильно, как лицо мертвого человека на полу. Однако даже в своем нынешнем эмоциональном состоянии Сул не мог долго поддерживать в себе ярость. Он опустил оружие, и черты его лица смягчились:

— Мы не знали. Мы не желали верить.

Лэннету очень хотелось задать Сулу вопрос — а скольких жизней стоило это недоверие? Но вместо этого он обратился к Бетаку:

— Этасалоу сейчас слишком силен, чтобы мы могли открыто напасть на него. Однако мы можем заставить его прийти к нам.

— Да-да, именно это нам и нужно, — ехидно отозвался Джарка. — Приведите его к нам. Вместе с парой полков таких вот… — Он ткнул пальцем в сторону умершего.

Сул повернулся к Джарке, вновь воспылав гневом:

— Не говори так. Он был человеком. Быть может, хорошим человеком. Он заслуживает уважения. И жалости.

Спокойная властность Бетака быстро заставила всех справиться с эмоциями. Пройдя мимо мертвеца, он вышел из кабинета и несколько секунд спустя вернулся в сопровождении тех троих, что принесли пленника сюда. Не сказав ни слова, трое бойцов подняли тело и вынесли из комнаты. В глубоком молчании, наступившем после их ухода, Бетак обратился к Лэннету:

— Вы хотите заставить Этасалоу напасть на нас? Это бессмысленно.

— Он все равно собирается напасть. Но условия этой битвы должны диктовать мы. Это наш единственный шанс. Мы начнем с того, что разрушим все его планы. Мы похитим его племянницу и принца.

Джарка фыркнул:

— Тоже мне, тактический актив — какая-то докторша и хлыщ-принц.

Джарка не знал, как близок он был в этот момент к гибели — ведь он и представить не мог, что человек, которого он знал как Вэла Борди, любит Нэн Бахальт. Лэннет обуздал свою ярость только после того, как несколько раз повторил про себя, что его любовь к Нэн принадлежит другому миру. Это заняло несколько секунд, однако ответ его прозвучал уже почти спокойно:

— Доктор Бахальт нанесла Этасалоу оскорбление, которое он не сможет стерпеть. Он ничего не предпринял против нее до сих пор, но только потому, что он нуждается в советнике Улласе. Похищение принца Дафанила предоставит нам две возможности. Этасалоу поостережется подвергать опасности принца крови. И второй, более вероятный вариант. Как только император узнает, что его сын захвачен мятежниками, он должен будет попытаться получить его обратно. Он не может позволить себе выглядеть настолько слабым, чтобы ничего не сделать ради спасения своего отпрыска. Он немедленно пошлет на Хайре Стрелков и Изначальную гвардию.

— Звучит все радостнее и радостнее, — проворчал Джарка. — Император пошлет против нас войска? И чем это нам поможет?

— Когда Этасалоу узнает, что имперские войска направляются на Хайре, он попытается избавиться от нас и заполучить принца Дафанила. В собственные руки — в качестве товара для сделки. Император боится Этасалоу намного больше, чем нас. Когда Халиб получит Дафанила назад, он уничтожит Этасалоу. Здесь есть еще кое-что, о чем стоит подумать. Вы только что видели пример того, что представляет собой Этасалоу. Вы по-прежнему верите, что он преданно и верно служит Улласу? Если Дафанил будет в наших руках, мы сможем заключить сделку с императором Халибом. Если принц будет у Этасалоу, то на руках у командора окажутся все козыри. Наша единственная надежда — заставить Этасалоу начать военные действия слишком поспешно, и тогда мы сможем уничтожить его.

К удивлению Лэннета, первым ему возразил Сул:

— Вы только строите предположения. Вы ничего этого не знаете точно. Вы говорите так, словно вам известны все их мысли.

Тут его взгляд упал на залитый кровью пол, Сул сглотнул, затем побледнел и, пошатываясь, пробежал мимоЛэннета наружу, не в силах справиться с тошнотой.

Бетак немного послушал, как Сула тошнит во дворе, затем сказал:

— Это имеет смысл. Во всяком случае, не меньше, чем все остальное. — Он устало опустился на стул.

— Если мы сможем забрать доктора и принца оттуда, быть может, Этасалоу и Уллас перегрызутся между собой, — предположил Джарка. — Это, несомненно, будет нам на руку. И если у нас будут заложники, то это не поставит нас в худшее положение, нежели то, в котором мы уже находимся.

Он тоже посмотрел на испачканный пол. Но в отличие от Сула Джарка проявлял скорее смесь страха и отвращения.

Бетак уловил это.

— И чем же мы отличаемся, Джарка? Чем мы отличаемся от этого пленника? Разве ты не намереваешься умереть за то, во что веришь?

Джарка ничего не ответил. Лэннет сказал:

— Вы сделали выбор — рискнуть своими жизнями ради общего дела. Ясно, как свет, — отличие существует. Не забывайте об этом.

— Эта женщина, Бахальт, — она из Люмина, — произнес Бетак. — Я не хочу вступать в конфликт с религией. Следует захватить принца и оставить ее там. Если Этасалоу причинит ей вред, то тем самым он еще больше отдалится от Солнцедарительницы и остальных верующих. Это может сыграть на нас.

Лэннет заставил себя говорить спокойно и логично:

— Принц будет первоочередной политической целью Этасалоу, но если мы хотим действительно вывести командора из себя, то мы должны уязвить его через племянницу. Она — тот кнут, которым можно подстегнуть его, сделать безрассудным.

Слушая свои собственные слова, Лэннет думал о несчастном Суле и о женщине-агенте, которые были потрясены до глубины души, увидев человека, который умер по собственной воле. Что они подумали бы о капитане Лэннете, настолько погрязшем в обмане, что он готов даже любимую женщину превратить в приманку?

Что бы подумала о нем Нэн?

Джарка согласно кивнул:

— Я тоже так считаю. Где один, там и двое. Пусть Этасалоу сам испробует, каково это, когда кто-то, кто важен для тебя, находится в опасности.

К счастью, в этот момент Джарка и Бетак смотрели друг на друга и не заметили, какое воздействие произвели на Лэннета логические построения Джарки. Но к этим чувствам примешивалось и удивление: Лэннет внезапно осознал — ему небезразлично, что Джарка подумает о нем. И что подумает Сул. И Трей. И Реталла. Когда-нибудь — если всем им удастся выжить — он должен будет узнать это. Смогут ли они назвать своим другом капитана Лэннета? Или же они будут горевать, потеряв Вэла Борди?

Это было нечестно. Лэннет посмотрел на Бетака. Вор. Такой же вор, как Халиб, как безымянные Наставники на Атике. Они сделали это с ним. Украли его жизнь, его «я».

Из раздумий Лэннета вывело какое-то постороннее движение. В комнату вошла женщина в черном капюшоне. Вскинув голову и старательно не глядя на пол, она произнесла:

— Вы звали меня, Бетак? Я не могу оставаться здесь долго…

— Мы намереваемся похитить доктора Бахальт и принца Дафанила, — ответил ей Бетак. — Вэл Борди скажет вам, что ему нужно для этого знать.

Глава 30 ▼▼▼

По дороге обратно, в горное убежище Свободных, Лэннет шел позади всех, поскольку ему приходилось полагаться на очки ночного видения. Ему нужно было всего лишь не выпускать из поля зрения широкую спину идущего впереди Сула. Они шагали по узенькой тропинке уже как минимум два часа, когда Лэннет заметил, что Сул отстает от остальных, стараясь пристроиться рядом с ним.

Лэннет едва не рассмеялся вслух. Он хотел спросить Сула, нет ли у хайренцев какой-нибудь особой склонности вести конфиденциальные разговоры именно во время прогулок в темноте в лесной глуши. Но до него вовремя дошло, что вопрос здесь именно в возможности поговорить один на один. Когда боевой отряд расквартирован в полевых условиях, то с уединением возникают проблемы, а Свободные постоянно жили в таких условиях. И все же это было забавно. Сперва Трей, потом этот юнец, после налета на энергостанцию в Ясиле… Лэннет попытался вспомнить имя того бойца и не смог. Когда он был среди Стрелков, он знал каждую живую душу, находящуюся у него под командованием.

Однако у него не было времени поразмыслить над этим неприятным открытием. Сул сказал:

— То, что вы говорили об этом умершем пленнике… ну, про свое дело, и все такое… Это было хорошо сказано.

Не понимая, к чему он клонит, Лэннет просто негромко хмыкнул. Затем, после недолгого раздумья, спросил:

— Здесь можно говорить, не опасаясь неожиданностей? А то с меня хватит представителей дикой природы Хайре.

Сул хихикнул:

— Если мы ни на кого из них не наскочим случайно, то они на нас не нападут. — Затем его голос вновь стал серьезным: — Этот налет будет для Улласа неожиданностью. Он предпримет ответные меры.

— С этим ничего не поделаешь.

— Да, я знаю. И все же… Ты не считаешь, что в этом мы похожи на того пленника? Я имею в виду — у него тоже не было выбора, после того как Этасалоу?..

В ответе Лэннета прозвучала горечь, удивившая его самого:

— Мы все порою делаем неверный выбор. За погибшего выбор сделали другие. Быть может, ему повезло.

— В этом есть доля правды. Если нас силой принуждают сказать «да» или «нет» и мы подчиняемся этой силе, то мы теряем… — Он осекся, так и не произнеся «самих себя».

Сул умолк. Разговор был окончен.

Когда они вернулись в подземный лагерь, Лэннет никак не мог уснуть. В голове у него роились несвязные обрывки мыслей. Ни одна из этих мыслей не задерживалась достаточно надолго, чтобы он мог сосредоточиться на ней. Пока наконец перед его внутренним взором не предстала Астара.

Лэннет открыл глаза. Вокруг была лишь темнота, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было чье-то негромкое посапывание. Лэннет вновь опустил веки. Медленно, словно сгусток тумана, обретающий плоть, Астара возникла перед его взором.

— Прошу тебя, юный воин, позволь мне остаться, — произнесла она. — Не прогоняй меня.

Когда Лэннет подумал, что он мог бы сказать ей в ответ, он услышал в своем сознании собственный голос:

— Ты и прежде пыталась чего-то требовать от меня. Теперь я нахожусь дальше от тебя, чем когда бы то ни было. Оставь меня в покое.

— Неужели ты не можешь понять, что чем дальше ты от меня, тем дальше ты от всего, что ты любишь? Где же та уверенность в себе, та свобода воли, которую я так уважала в тебе? Ты стал совсем другим человеком, и с каждым днем изменяешься все больше. Спроси себя: если ты для меня потерян, то кто подберет то, что я потеряла?

— Я остаюсь верен своим чувствам. Я никогда не принадлежал тебе. Или Люмину. Или кому бы то ни было.

— А как насчет императора Халиба?

— Верность ему — неотъемлемая часть меня самого. Я поклялся. И никогда не отказывался от этой клятвы. В то время как ты угрожаешь отказаться от меня!

В голосе старой женщины появились новые интонации, подобные отточенной стали:

— Соберись с мыслями. Сперва ты прогоняешь меня, затем обвиняешь меня же в предательстве? Что за лживый язык болтается теперь у тебя во рту, капитан!

Стыд и смятение породили слова, о которых Лэннет пожалел, едва успев произнести их:

— Я не сказал ни слова лжи. Это все тот же старый спор между нами. Я не принадлежу твоему Взыскующему. Я относился к вашей вере с приязнью, но не принимал на себя никаких обязанностей по отношению к ней и ни в чем не клялся. Но ты хотела получить больше, не так ли? А теперь ты понимаешь, что тебе не удалось обратить меня в свою веру, и потому одновременно оплакиваешь меня и угрожаешь мне.

Астара вскинула голову. Ее свободная рука — не та, что сжимала посох, — судорожно дернулась. У Лэннета возникло неуютное ощущение, что он видит внешнее проявление гнева, бурлящего в душе Астары. Страх коснулся сердца капитана — страх перед вещами, лежащими вне его понимания. Однако голос Астары был спокоен:

— Ты слишком хорошо соблюдаешь свою клятву. Ты перестал быть самим собой. Солдат уступил место интригану.

Прежде чем продолжить, она умолкла ненадолго и вздохнула.

— И все же те узы, которые накладывает на меня любовь, не менее прочны, чем те, что связывают тебя. Я не могу лишить тебя своей заботы. Куда бы человек по имени Вэл Борди ни повел моего друга Лэннета, я должна следовать за ним.

— Как хочешь. — Теперь Лэннет испытывал не только стыд, но и боль. Он постарался забиться как можно дальше в глубину собственного сознания. Образ старой женщины сделался расплывчатым. И тогда Лэннет перешел в наступление, стараясь причинить ей ту боль, которую чувствовал сам.

— Я буду кем угодно и чем угодно, если это необходимо. Нэн Бахальт была послана сюда. Я был послан сюда. Здесь беспрепятственно процветает зло — зло, которое мне приказано уничтожить. Ты и такие как ты — вы, владеющие огромной силой — не имеете никакого права жаловаться на мои действия — ведь они ведут к тому, чего вы хотите! И что вам за дело до того, какую выгоду эти действия принесут мне? Или Нэн? Я спасу ее. Я убью Этасалоу. А вы все равно будете недовольны. Вы всегда хотите большего.

— Вот, значит, как…

Образ Астары дрожал, словно колеблемый волнами жаркого воздуха. В каком-то внезапном порыве Лэннет потянулся к ней, желая сказать ей, что он не изменился, что он по-прежнему друг ей. Ему хотелось заверить старую женщину, что его слова исторгнуты обидой, что он по-прежнему остается тем человеком, которого Астара называла «мой юный воин». Но пока он вел безмолвную борьбу с самим собой, она произнесла:

— Я должна покинуть тебя. Я дарую тебе свое благословение. Увидим, что из этого получится… и еще очень многое. Позднее мы рассудим, к чему приведет выбор каждого из нас.

Лэннет почувствовал, что ее уход на самом деле был отступлением, уклонением от спора. Тяжесть потери навалилась на него, не позволяя ему подумать ни о чем ином. Он уснул. Следующее утро было для Лэннета сплошной пыткой — до тех пор, пока взволнованный голос Сула не заставил его встретиться лицом к лицу с внешним миром.

— Пришло сообщение от Бетака. Он прислал сведения относительно Имперского Крыла. У него есть голографическая модель Крыла — архитектурный план. Через несколько дней он получит данные об охране. Должно быть, на него работают все агенты Свободных и все нонки.

— Тем больше языков, которые могут что-нибудь нечаянно сболтнуть, — хмуро пробормотал Лэннет. Следующие его слова были более разборчивы: — Я хочу сам осмотреть это место. Слова и картинки не смогут охватить все.

Сул побледнел.

— Вы хотите сказать — пойти туда? Во Двор?

— Я должен осмотреть все подходы, все пути отступления. Я не могу планировать налет, если не знаю всех деталей.

Волнение Сула было столь явным, что привлекло внимание остальных. Среди них была и Трей.

— Вы вообще не должны появляться там! — заявила она. — Вы слишком ценны для нас.

Лэннет кивнул.

— Я ценен, потому что знаю, как выполнять свою работу. Кроме того, со мной может пойти кто-нибудь еще.

Из группы собравшихся около них повстанцев выступил Джарка.

— Я иду.

Его тон и манера поведения явственно говорили Лэннету: «Попробуй-ка не взять меня!» В ту же секунду вперед шагнул Реталла. Он встал, ссутулясь, рядом с ощетинившимся Джаркой. На лице его красовалась почти наглая полуулыбка. Реталла ничего не сказал, только посмотрел на Лэннета и моргнул. Судя по всему, он был настроен не менее решительно, чем Джарка.

Настроение Лэннета несколько улучшилось.

— Значит, мы идем втроем. Разведгруппа. Все нормально. И нечего волноваться.

— Я тоже иду, — сказала Трей.

Помрачнев, Лэннет возразил:

— На этот раз — нет. Если придется удирать, мы, возможно, будем вынуждены ввязаться в драку.

— А где же ваше «нечего волноваться»? Или вам кажется, что если вы втроем станете шататься по городу, словно пьяные лизо, то вы будете менее заметны, чем, скажем, мы с Реталлой — если мы притворимся парочкой, которая шляется по магазинам и глазеет по сторонам?

Взглянув на Джарку и Реталлу, Лэннет понял, что они откровенно наслаждаются его смущением. Вновь переведя взгляд на Трей, Лэннет сказал:

— Дурацкая идея.

Вместо того, чтобы рассердиться, Трей резонно заметила:

— Я выгляжу совершенно безобидно. Я могу задавать вопросы людям, которых вы перепугаете до икоты. И я могу войти туда, куда вас не пропустят.

Прежде, чем Лэннет сумел что-либо возразить, Реталла произнес:

— Она права.

Лэннет метнул на него хмурый взгляд, и Реталла успокаивающе поднял руку:

— Я не говорю, что вы должны взять ее. Вы главный в этом деле, вам и решать. Но все, что она сказала, — верно. И вы знаете, что это так.

Трей предприняла еще одну попытку:

— Когда вы впервые явились сюда, то использовали меня, чтобы продемонстрировать, что каждый из нас способен нести собственную ношу. Или это были просто слова?

Лэннет постарался сдержать нервную дрожь, однако по лицам своих товарищей понял, что ему это не удалось.

— Ну хорошо, — сказал он и покачал головой. — Однако я думаю, что лучше было бы поступить иначе.

Лэннет направился прочь, но Реталла последовал за ним. Когда они остались одни, Реталла сказал:

— Я знаю, вам не нравится то, что вам пришлось уступить. Но вы поступили правильно.

— Вы так думаете? — В голосе Лэннета прозвучало не просто сомнение. Его тон был явно вызывающим.

Реталла немедленно принялся оправдываться:

— Она так же надежна, как любой мужчина. Я знаю о ее разговоре с вами — она беспокоилась, что не сможет справиться с делом. Мы все иногда чувствуем себя так. Но она — одна из нас. И она вправе рассчитывать, что к ней будут относиться как к равной.

— Очень мило. Кстати, о правах. — Лэннет отвел взгляд и встряхнул головой. — Я могу послать ее на дело, с которого она не вернется. Возможно, я буду заранее знать, что она не вернется. И все же я сделаю это, Реталла, и не потому, что это мое право, а потому, что это — моя обязанность. Когда это случится, я не буду думать о ее правах. Я буду думать о том, сколько людей поплатится жизнью, если она потерпит неудачу. Ты сказал, что хочешь, чтобы я относился к ней так же, как ко всем остальным. Вспомни это, когда всем нам придется тяжко. Я не хотел брать ее не потому, что она женщина. А потому, что я не уверен, какую позицию она занимает. Но теперь она идет с нами. Посмотрим, что из этого получится.

Со своей обычной, чрезвычайно обманчивой медлительностью Реталла произнес:

— Ты сказал, что я не смогу сделать тебя со второй попытки. И все же я могу попробовать, ты, мерзкий ублюдок. Неужели у тебя совсем нет никаких чувств?

Лэннет оглянулся назад, на Трей, оживленно беседовавшую с Джаркой и Сулом. Не так давно его еще волновало, что Сул, Реталла — да и все они — думают о нем, Лэннете. Теперь это не имело смысла.

— Ваши люди привели меня сюда, чтобы использовать в своих целях. Как оружие. Я буду выслушивать ваши глупости и отвечать вам так, как будто у вас есть хоть капля мозгов. Но не смей даже заикаться о том, что я чувствую, а что — нет. Никогда. Ясно? — резко развернувшись, Лэннет угрожающе подался в сторону Реталлы.

К чести Реталлы следует отметить, что он не отшатнулся, встретив тяжелый взгляд Лэннета. Однако что-то неуловимо изменилось, и теперь во всей фигуре Реталлы читалась не агрессия, а опаска.

Ладонь Лэннета опустилась на рукоять меча.

— Я задал тебе вопрос. Отвечай.

Усмешка Реталлы чуть дрогнула:

— Вполне ясно.

Это были не те слова, которые хотел услышать Лэннет, а в голосе, которым эти слова были произнесены, звучала раздражающая нотка непокорности — попытка сохранить лицо. И все же Лэннет повернулся и пошел прочь.

Его трясло. В течение нескольких секунд им овладело желание убить Реталлу. Человека, которого он хотел бы считать своим другом. А теперь…

В кого он превратился?

Ренала подняла голову и посмотрела на Марда, вошедшего в смотровую. Тот резко остановился и обвел стены пристальным взглядом. Ренала вздохнула и ответила на вопрос Марда прежде, чем он успел задать его вслух:

— Здесь нет подслушивающих устройств. Я сто раз тебе это говорила. Мои люди постоянно проверяют помещение.

Мард состроил гримасу.

— Ты же знаешь, что Уллас не поверил в эту околесицу насчет лабораторного халата, который якобы заглушал твой разговор с Этасалоу. И я тоже не поверил. Тебе никого не удалось одурачить.

Ренала широко распахнула глаза, придав своему лицу выражение оскорбленной невинности:

— Это правда. Тебе стоит попытаться хотя бы иногда говорить правду. Вспомни, что стало причиной того, что ты попал под наблюдение? Не твоя ли собственная ложь?

Расстегнув рубашку, Мард уставился на упругую ленту, опоясывавшую его грудь.

— Это унизительно. Это хуже, чем сидеть в тюрьме. Проклятый монитор записывает все движения моего тела, все мои действия.

— Должно быть, это ужасно, — вздохнула Ренала с насмешливым сочувствием. — Но могло быть и хуже. Что, если он передает не только то, что ты делаешь, но и все, что ты говоришь? Ты не пробовал поднапрячься? Говорят, это ужасно, когда лента сдавливает легкие так, что ты не можешь дышать. Представь себе, каково это — задыхаться, умолять о глотке воздуха и…

— Да заткнись же! Мне и так достаточно тошно, без твоей глупой болтовни. Ты уверена, что это устройство взрывается? Кто-нибудь пробовал проверить?

— Очень многие пробовали. Говорят, кое-кому удалось даже выжить после этого. Попытайся сам. Просто выйди из Имперского Крыла. Или, может, лучше сказать — выплеснись? — Ренала весело рассмеялась.

Мард оскалил зубы.

— Я мог бы рассказать Улласу о твоем разговоре с Этасалоу. Тогда он узнал бы, что ты соврала насчет этого дурацкого лабораторного халата. И напялил бы на тебя точно такую же электронную удавку, как на меня. Как бы тебе это понравилось, а, дорогуша?

— Ты никому ничего не скажешь. Я тебя знаю. Этасалоу — твой единственный шанс выжить на этой планете, а связаться с Этасалоу ты можешь только через меня. Советник Уллас сказал, что ты останешься здесь, под надежной охраной, вместе с нашими знаменитыми гостями.

— Не забывай, кто послал меня. Ты должна помочь мне.

— Я клялась Люмину. Для меня не существует иной верности. Даже верности самой себе. Я поддалась искушению, но покаялась в этом. Люмину угрожает опасность со всех сторон. Я буду защищать свою религию от всего и вся. В том числе и от тебя. Советник Уллас полагает, что он вырвал у тебя ядовитые зубы. А я думаю иначе. Я буду присматривать за тобой. И за ними. — Ренала махнула рукой. Мард знал, что она имеет в виду Бахальт и принца Дафанила.

— О да, это опасная парочка! Можно сказать, они держат в руках всю империю. — Мард, посмеиваясь, застегнул рубашку. — Они так же беспомощны, как я. Или как ты.

Ренала прошествовала к двери и остановилась там в величественной позе.

— Ты ошибаешься, и ошибаешься во всем. Советник похвалил меня за то, что я не потеряла спокойствия, когда командор Этасалоу заставил меня напялить этот халат. Я дала советнику полный отчет обо всем, что было сказано. Он действительно доверяет мне и знает, что ты лжец. А что касается Дафанила и Бахальт… они пешки в игре, которой я не понимаю и даже не стану притворяться, что понимаю. Меня это не волнует. Моя единственная цель в эти смутные времена — защитить Люмин.

И она быстро удалилась.

Мард яростно забегал по смотровой. Рывком распахнув рубашку, он схватился за ленту-передатчик, стягивавшую его грудь. Однако Мард был достаточно осторожен, чтобы не тянуть слишком сильно. Человек, надевавший на него эту ленту, предупреждал, что от посторонних воздействий она может разрегулироваться.

Что касается Реналы, то она мерила коридор широкими шагами, пребывая в весьма приподнятом настроении. Быть может, советник Уллас и не выразил ей свое одобрение по поводу ее действий в лаборатории Этасалоу, однако он понял, что Ренала ничего не могла поделать. Ренала вспомнила: сначала она немало понервничала, видя, насколько спокоен Уллас, невзирая на столь досадные обстоятельства. И все же он был весьма вежлив. Почти обходителен.

Все шло отлично. «И к тому же я назвала Бахальт и Дафанила пешками не только ради красного словца», — подумала Ренала. Потому что именно пешками они и были. Так же, как Мард. Никто из них не был настолько умен, как хотелось бы им самим верить. Если бы они и вправду были умны, то разве доктор Ренала закончила бы очередную партию, имея на руках три пешки, за которые так яростно сражались два якобы великих игрока? И почему эти два якобы великих игрока даже не заподозрили, что доктор Ренала умеет играть в эту игру не хуже них?

Все это служило доказательством силы Люмина.

Теперь, когда Ренала ясно видела, какую ошибку она совершила в жизни, она не могла не осознать, что только Люмин мог указать ей ее истинное место. Ее великолепный ум и чистосердечные устремления не значили бы ничего, если бы Люмин не главенствовал над всеми ее помыслами. Защищать Люмин. Вот что она должна делать.

А Люмин защитит ее.

Однако ее вере был нанесен сокрушительный удар, когда Ренала вошла в свой кабинет и обнаружила, что там ее ждет командор Этасалоу.

Этасалоу подождал, пока к Ренале вновь вернется самообладание. Сдержанная улыбка лишь подчеркивала напряженность, полыхавшую в его взгляде.

— Здесь никого больше нет, доктор, — произнес наконец Этасалоу. — Я отослал всех. Я сказал им, что я нездоров и хочу поговорить с вами наедине.

— Зачем?

С озабоченным выражением на смуглом лице Этасалоу пояснил:

— Советник Уллас изолировал принца Дафанила, мою племянницу и этого лживого двойного агента, Марда. Может случиться так, что мою племянницу и принца попытаются забрать отсюда. Этого не должно произойти.

— Что… что вы собираетесь сделать?

Этасалоу слегка расслабился. Сетка морщинок в уголках его глаз исчезла.

— Многое, дорогая доктор Ренала. Много такого, о чем вы предпочли бы не знать. Точно так же, как предпочли бы не знать об истинной миссии Марда на Хайре.

Ренала постаралась успокоиться.

— Он послан Солнцедарительницей. И все же я никогда не позволила бы ему сделать это.

— Да, вы бы не позволили. Вы преданы Солнцедарительнице, но вы не знаете ее подлинной натуры.

— Я не буду слушать святотатственные речи и призывы к мятежу. Я…

— Вы говорите, не слушая, — прервал ее Этасалоу и продолжил: — Я хотел бы отдать веру перестроенных людей Люмину. А не Солнцедарительнице. Она строит заговоры, пытаясь уничтожить меня. И сейчас, планируя мое убийство, она позорит свой сан, выставляя себя всего лишь заурядной придворной интриганкой. Я же предложил бы свою службу только правителю, достойному доверия.

Ренала почувствовала, как на спине у нее выступает пот.

— Это чрезвычайно опасные слова, командор.

Этасалоу тихо торжествовал.

— Вот видите! Ваша интуиция столь сильна, что вы буквально угадываете мои мысли. Помогите мне, и Люмин станет единственной религией на Хайре. И вы будете духовным вождем. Вы, Ренала. Только вы, во славе.

— Солнцедарительница? — Ренала не смогла заставить себя произнести весь вопрос целиком. Она прошептала это слово, которое в течение всего разговора маячило перед нею, словно приманка, — прошептала в надежде, что Этасалоу скажет ей то, что она жаждала услышать, то, о чем не осмеливалась думать.

И когда Ренала услышала ответ на свой вопрос, у нее перехватило дыхание.

— Наша святая обязанность — хранить Люмин незапятнанным и исполненным чести. Я должен заполучить Дафанила. Я должен заполучить Хайре. А если они у меня — значит, вся империя лежит на моей ладони. И в моей империи не будет места для той, что ныне называет себя Солнцедарительницей. Этот титул будет принадлежать той, кому я верю. Моей соратнице.

Этасалоу встал, подошел к Ренале и взял ее ладонь обеими руками.

— Помогите мне.

Глава 31 ▼▼▼

Лэннет и Джарка выбрались из электробуса, не оглядываясь друг на друга. Джарка проворно свернул направо. Лэннет неторопливо побрел, разглядывая витрины магазинов. Краем глаза он наблюдал, как электробус остановился на следующей остановке. Реталла и Трей вышли из него, свернули направо и направились в сторону Лэннета. Тот, в свою очередь, пошел следом за Джаркой, который уже успел одолеть полквартала.

Высоко над головами четверки крутились камеры «Мир и Порядок», фиксируя любое движение. Немигающие, не умеющие ничего забывать объективы располагались на плоских крышах домов, фонарных столбах и карнизах окон. Они вели запись. Тут и там попадались Помощники, одетые в черную с золотом форму Полиции Личностей. Они работали по двое. Работа их заключалась в том, что они наугад останавливали прохожих и требовали предъявить документы. Лэннет миновал три таких команды, и всякий раз его нервы натягивались до предела.

А еще Лэннета потрясло его отражение в витринах. Оттуда на него смотрел Вэл Борди. С момента своего прибытия на Хайре Лэннет ни разу не видел зеркала больше, нежели то металлическое зеркальце размером с ладонь, в которое он смотрел, когда брился. Оно показывало его лицо по частям, словно дробя его на кусочки мозаики. Теперь же Лэннет видел себя целиком. Взгляд его останавливался то на том месте, где отсутствовал старый, привычный шрам, то на новом шраме. Как ни странно, Лэннету казалось, что этот новый шрам совершенно обезображивает его лицо. У капитана было такое чувство, словно он смотрит на человека, которого когда-то, давным-давно увидел мельком. И которого ему совершенно не хочется вспоминать.

В остальном его внешний облик был довольно заурядным. Одежда сидела хорошо. Поверх рубашки из грубой ткани на Лэннете была надета легкая кожаная куртка. Ее достаточно свободный покрой позволял скрыть керьяговый нож в ножнах, висящий под полой. Брюки, ботинки и широкополая шляпа. Шляпа была последней деталью, дополнявшей облик. Реталла указал на то, что у всех повстанцев были обветренные загорелые лица, и предложил пойти на разведку, замаскировавшись под фермеров. Сул согласился, добавив: «Камеры «Мир и Порядок» и Полиция Личностей следят за городскими жителями, а не за деревенщиной. Они на нас даже не посмотрят дважды».

Лэннет решил, что пока утверждение Сула вполне соответствует действительности. Только какой-то малыш, явно впервые увидевший человека в шляпе, с любопытством уставился на него. Для всех остальных разведчики выглядели как самые обыкновенные деревенские олухи, выбравшиеся в город.

«И те, кто так считает, тоже наполовину правы, — с улыбкой решил Лэннет. — Кажется, мы действительно ведем себя как олухи». Лэннет перешел на другую сторону улицы, чтобы немножко отдалиться от своих спутников и не создавать впечатления единой группы.

Город, выросший вокруг стен Двора, отодвигался прочь каждый раз, когда древний центр расширялся. Как ни забавно, но тщательно взвешенные и выполненные планы расширения Двора никогда не доходили до реконструкции Старого Города. Город просто вырастал вновь, примыкая к новым постройкам Двора, как заросли бурьяна примыкают к саду. Улицы представляли собой путаницу узких проездов и переулков. Здания, судя по всему, строились скорее по чьей-то прихоти, нежели по единой системе. Далеко за этим беспорядочным лабиринтом, отделенный от него кольцом лесопарковой зоны, лежал настоящий, геометрически правильный город, окруженный тщательно распланированными пригородами. Что же касается Старого Города, все считали его весьма странным местом.

Все, кроме группы разведчиков, которым необходимо было прикинуть, каким образом можно пробраться по Старому Городу в темноте, уходя от погони и уводя с собой пленных.

Такие мысли бродили в голове у Лэннета в тот миг, когда перед ним появились двое типов из Полиции Личностей. Один из них, аккуратный, словно хирург в операционной, протянул руку, затянутую в перчатку с широким раструбом.

— Документы.

Скука, прозвучавшая в этом требовании, сделала его похожим на оскорбление.

Лэннет извлек свои документы. Полицейский снял перчатки, пролистал страницы и пробежал ручным сканером по магнитной полоске на обложке. Лэннет не видел экрана сканера. Когда полицейский нахмурился и подобрался, Лэннет постарался взять себя в руки. Полицейский поднял взгляд, изучая лицо Лэннета. Его напарник, встревоженный непривычной задержкой, оторвался от созерцания толпы и тоже уставился на Лэннета. Старший полицейский спросил:

— Как называется ваш центральный банк данных?

Лэннет со смущенным видом пожал плечами:

— Я не знаю. Сборщики данных приходят, задают вопросы. Я не знаю, что они делают с ответами.

Второй полицейский подался вперед:

— А как ты думаешь, Грязнуля, что они с ними делают?

— Закладывают в компьютер, — обиженно отозвался Лэннет.

— В какой компьютер? Где? Именно об этом мы тебя и спрашиваем: где ваш центр сбора данных?

— Мне никто никогда не говорил об этом. Наверное, в городе, я не задаю вопросов, касающихся правительства.

Младший полицейский обратился к своему напарнику:

— Этот Грязнуля не так глуп, каким хочет казаться. — Однако когда он вновь накинулся на Лэннета, голос его был суровым: — Что ты здесь делаешь? Почему о тебе нет записи в компьютере?

Лэннет поскреб подбородок. Теперь его рука находилась в нескольких дюймах от спрятанного под курткой оружия.

— Все знают, что у компьютеров бывают сбои. Я тут просто гуляю, смотрю по сторонам. Никто мне не говорил, что в этот район нельзя ходить, ничего такого.

Лэннет взмахнул левой рукой, надеясь отвлечь внимание от правой. Ему так и хотелось выхватить нож и вонзить его в эту мразь.

Старший полицейский указал на дом, расположенный в другом конце квартала.

— В том здании находится новый терминал для проверки документов. Я хочу, чтобы вы прошли более подробную проверку. Идемте с нами.

— Что случилось, кузен?

Голос Трей, ясный и радостный, показался Лэннету ударом грома. Толчок в плечо, заставивший капитана пошатнуться, прервал движение его правой руки, уже тянувшейся за ножом.

Трей весело прочирикала:

— Офицеры, нам осталось всего два часа до электробуса. Я знаю, вы заняты важным делом, но здесь так много всего интересного, а мы выбираемся в город всего пару раз в год.

— Вы с ним? — спросил младший полицейский. — Где вы были раньше?

— Да тут, рядышком. — Трей полуобернулась, демонстрируя свою фигуру в самом выгодном ракурсе.

Полицейские значительно умерили свою враждебность.

— Вы назвали Грязнулю «кузеном»?

— Ну да, его зовут Вэл Борди. Мы выросли вместе. Он нарочно привез меня, чтобы показать город.

Полицейские переглянулись, и старший сказал:

— Держу пари, что так оно и есть. — Протянув руку, он потребовал: — Документы.

Лэннет заметил, что когда полицейский брал у Трей документы, его пальцы медленно скользнули по руке женщины. Лэннет нервно осмотрелся в поисках Реталлы. Высокая фигура маячила чуть дальше по улице, позади полицейских. Реталла явно не мог видеть, как полицейский флиртовал с Трей.

Возвращая документы, старший полицейский сказал:

— Вы прошли проверку. Нам остается установить личность кузена Грязнули. Вы пройдете с нами?

Лэннет ответил за Трей прежде, чем та успела открыть рот:

— Да зачем нам идти вдвоем и упускать случай побродить по городу? Ты иди, я тебя потом подберу на остановке электробуса.

— Ну пожалуйста! — Трей придвинулась поближе к старшему полицейскому. При этом она прижалась к правому боку Лэннета, успешно препятствуя любым попыткам извлечь нож. — Вэл совершенно безобидный малый, он никому ничего не сделал. Зачем ему идти с вами?

Второй полицейский улыбнулся:

— Он неправильно ответил на вопрос.

Трей положила ладонь на руку Лэннета:

— Ну, а чего вы ждали? Вы же видели запись в его документах. Там же говорится о несчастном случае и о том, какой у него индекс.

Переглянувшись с напарником, старший полицейский сказал Лэннету:

— Ни единого слова, Грязнуля. Ни единого звука.

Лэннет немедленно понял, что он не должен ничего говорить Трей об отсутствии данных в компьютере. Полицейские знали, как расставлять ловушки. Младший полицейский вытащил свое оружие, гибкий прут, способный размозжить голову, и холодно уставился на Лэннета. Первый полицейский шагнул поближе к Трей. Желая скрыть правду — о том, что ему не удалось получить никаких компьютерных данных о человеке по имени Вэл Борди, — полицейский грозно вопросил Трей:

— Вы хотите сказать — индекс призыва на службу? Я этого не заметил.

— Да, но это же все объясняет! На ферме, еще несколько лет назад. Он попал под комбайн, и его сильно ударило по голове. Он освобожден от призыва. — Трей обратила печальный взгляд синих глаз на Лэннета. — Я правильно говорю?

Лэннет, сбитый с толку таким поворотом событий, тупо уставился на нее.

— Чего?

Старший полицейский выругался и повернулся к своему напарнику:

— Ясное дело. Чокнутый. Тот толстозадый сержант очень обрадовался бы, если бы я приволок этого недоумка для тщательной проверки, верно? Да он бы меня живьем зажарил!

Вновь обратившись к Трей, он сказал:

— Вы спасли нас от неприятностей. Пожалуй, нам следует угостить вас выпивкой. Посидим, познакомимся получше, а? Тут есть одно местечко на соседней улице, там меня хорошо знают.

Трей внезапно застеснялась:

— Очень мило с вашей стороны, но я никогда раньше не видела Двор. Только стены, Старый Город — и все. Может быть, я отыщу это ваше местечко сама, чуть позже?

Самодовольно ухмыльнувшись, старший полицейский сказал своему товарищу:

— Я отлучусь с дежурства на несколько минут, чтобы проявить любезность по отношению к человеку, который оказал нам помощь.

Он предложил Трей руку и повернулся спиной к своему напарнику и Лэннету. Те пошли следом, по направлению к бару.

— Нам нельзя долго стоять на одном месте, — сообщил полицейский Трей. — Вокруг полно наших наблюдателей в гражданской одежде. Этот район под усиленной охраной. После наступления темноты мы не позволяем находиться на улице никому, у кого нет специального разрешения.

Трей, заинтересовавшись, придвинулась ближе к нему.

— В самом деле? Они наблюдают за нами? Почему?

Полицейский склонился к Трей, касаясь губами ее волос и разговаривая почти шепотом. Лэннет прикинулся, что это его не интересует. Он надеялся, что Реталла в состоянии последовать его примеру.

— Это как-то связано с одним знатным типом. Они даже водрузили на крышу пушку. Я слышал, что еще одна пушка спрятана внутри.

Мало-помалу Трей вытягивала из полицейского обрывки сведений. Оказалось, что буквально все силы Помощников в городе, до единого человека, поставлены на ноги. Поступило требование усилить охрану на всех этажах Имперского Крыла.

— Прямой приказ от шерифа Двора, — сообщил полицейский. Трей тихонько взвизгнула, демонстрируя «заговорщицкий» восторг, и стала упрашивать полицейского рассказать побольше. Лэннет слушал ее, и в голове у него возник образ деревца, растущего невообразимо медленно, клетка за клеткой, и в конце концов раскалывающего твердую скалу. К тому времени, как полицейские довели их до бара, Лэннет был уверен, что все сведения о системе охраны Двора, какие только были известны болтливому служителю власти, перекочевали теперь к Трей.

В баре они устроились за отдельным столиком. Пиво текло рекой, а полицейские объединенными усилиями пытались уверить Трей, что она должна выбрать одного из них и пойти с ним к нему домой. Лэннет, которого отослали к стойке бара, слушал их грубые предложения и стискивал зубы. Когда один из полицейских поднялся и направился в глубину маленького помещения, Лэннет предположил, что тому понадобилось в туалет. Но вместо этого полицейский подошел к камере «Мир и Порядок» и, дотянувшись до ее объектива, завесил его своей форменной фуражкой.

Посетители, и так-то не особо многочисленные, потянулись наружу еще до того, как полицейский вернулся на свое место за столиком. Те, кто остался, вели себя так, как будто троица за угловым столиком была невидимой. Никто даже не взглянул в том направлении.

По мере того как шуточки делались все более грубыми, смех Трей становился напряженным. Она редко подносила свой стакан к губам, всякий раз отпивая лишь крошечный глоток. Хорошо, что руки у нее не были ничем заняты — ей то и дело приходилось уворачиваться от поползновений, вскоре сделавшихся откровенно развязными. Гнев, бурливший в душе Лэннета, возрастал с каждой секундой. И все же Трей пока не подавала знака, призывающего на помощь. Заставив себя оторвать взгляд от зеркальной стены бара, Лэннет постарался смотреть на поцарапанное, покрытое пятнами дерево стойки, на пузырьки в своем стакане… да на что угодно!

Однако надолго его не хватило. Лэннет вновь поднял глаза на зеркало — и застыл от удивления. Не считая его самого и троицы за столиком, помещение было пустым, словно внутренность барабана. Очевидно, у бармена имелся запасной выход из заведения. А постоянные посетители, истинные хайренцы, точно знали, когда и как лучше исчезнуть.

В бар вошел Реталла. Он еще не успел перешагнуть порог, а весь его внешний вид уже свидетельствовал, что сейчас тут появятся жертвы и разрушения. Наклонив голову и слегка подавшись вперед, Реталла решительно шагнул к столику. К счастью, Джарка шел за ним по пятам. Он благоразумно увлек приятеля в сторону и силой усадил его на стул.

В течение нескольких минут все было спокойно.

Однако это спокойствие закончилось, когда оба полицейских положили руки на плечи Трей и старший приподнялся с места, чтобы крепко схватить женщину за подбородок и поцеловать в губы.

Позднее Трей упорно твердила, что она все время целиком и полностью контролировала ситуацию.

Однако в тот момент ее товарищам так не казалось. Реталла тремя длинными прыжками покрыл расстояние, отделявшее его от столика полицейских. Он мчался, словно снежная лавина в горах. Он пнул старшего полицейского сзади между ног. После такого удара полицейского вряд ли еще когда-нибудь потянуло бы к женщинам. К этому времени Лэннет тоже сорвался с места. Приближаясь к намеченной цели, он краем уха уловил звук, издаваемый корчащимся на полу полицейским. Это звук напоминал протяжное заунывное пение, доносящееся откуда-то из-под воды.

Джарка и Лэннет наскочили на второго полицейского с разных сторон, почти одновременно. Полицейский все еще стоял, ошеломленный лицезрением своего поверженного напарника и звуками, которые тот издавал. Мало того — демон отмщения, повергший старшего полицейского в столь жалкое состояние, теперь явно намеревался обрушить сокрушительный удар и на его товарища. Полицейский был так подавлен подобной перспективой, что оказался захвачен врасплох, когда кулак Джарки врезался в его правую скулу. И еще менее полицейский был готов к удару слева — Лэннет тоже внес свою лепту в общее дело. Удары немного не совпали по времени, и потому голова полицейского мотнулась сперва в одну сторону, потом в другую. В отличие от старшего полицейского, который продолжал корчиться на полу, зажимая ладонями пах, подвывая и очерчивая круги, его младший напарник лишь произнес слабым голосом: «Мама?» — и рухнул лицом вниз в разлитое пиво.

Трей отскочила от стола, опрокинув свой стул. Яростно отряхиваясь, она заявила:

— Вы только посмотрите, что вы наделали! Я лишь недавно постирала эти брюки, а вы перевернули на них кружку пива. Всю меня забрызгали! — Пытаясь стереть с одежды пятна, Трей продолжала ворчать. На этот раз объектом ее недовольства сделался старший полицейский. — Заткните его кто-нибудь, а? А то он орет так, что способен разбудить даже покойников.

— К которым мы, несомненно, будем причислены, если немедленно не уберемся отсюда, — подхватил Джарка. — Давайте сматываться!

Реталла остался стоять на месте, не сводя взгляда с Трей:

— И это вся благодарность, которая мне причитается?

Трей открыла рот. Глаза ее метали молнии. И все же она помедлила, подыскивая нужный ответ. Неожиданно мягким тоном женщина произнесла:

— Конечно, нет. Я ценю твою помощь. Я не смогла бы этого сделать, если бы не знала, что ты здесь.

Лэннет думал, что Реталла лопнет от гордости. Капитан указал повстанцу на дверь:

— Забери Трей отсюда. Мы с Джаркой выйдем следом.

Затем он обратился к Джарке:

— Нам нужно связать этих двоих, чтобы они не смогли позвать на помощь или пойти за нами.

Тут до них словно издалека донесся чей-то голос:

— Вы можете идти. Мы позаботимся о них.

Из-за стойки появился бармен, до этого, видимо, прятавшийся в укрытии.

— Они больше никому не причинят вреда, — продолжил он. Затем кивнул в сторону камеры «Мир и Порядок» и ее объектива, закрытого фуражкой. — Когда их дружки явятся искать их, мы скажем, что они сделали это и удрали через черный ход. Дезертировали. И угрожали убить нас, если мы их выдадим.

— Кто это — «мы»? — спросил Джарка.

Бармен посмотрел на него, словно не слыша вопроса.

— Идемте, — поторопил Лэннет. — Здесь нам больше нечего делать. — По дороге к двери он бросил через плечо: — Спасибо.

Бармен продолжал хранить упорное молчание.

Путь до остановки электробуса показался им вечностью. И еще дольше длилась поездка до пригорода, где они оставили свой электромобиль. Едва разведчики почувствовали себя в безопасности, как сразу же начались дебаты. Лэннет слушал, не принимая участия в споре. Он уже знал, как следует осуществлять операцию. Требовалось еще немного времени для знакомства с оборудованием, тренировки, учебных проверок. Он слушал мысли, высказанные остальными, одни, принимал, другие отвергал. Кусочки мозаики становились на свое место.

Вернувшись в лагерь и как следует отоспавшись за ночь, троица, ходившая с Лэннетом на разведку, воспылала еще большим энтузиазмом относительно предстоящего налета. Вместе с Лэннетом они явились в маленькую подземную комнатку, служившую пунктом управления для захваченных повстанцами воздушных шпионов.

Оператора звали Мальтран. Это был тот самый человек, который присоединился к Свободным во время их рейда по захвату оборудования. Он тепло поприветствовал вошедших. Сул уже находился здесь. Лэннет, прихлебывая кофе из чашки, спросил Мальтрана:

— Ну, что новенького вы для нас раздобыли сегодня утром?

Мальтран подвинулся, чтобы остальные могли взглянуть на монитор.

— Мы получили сообщение о необычайной активности в военных лагерях возле лабораторий Этасалоу — тех, что в холмах Фолз. Шпион над…Ого! — Услышав неожиданный гудок с пульта, Мальтран бросился к своему рабочему месту и ухватился за рычаги управления. Изображение на экране резко придвинулось — казалось, словно сама земля прыгнула навстречу аппарату. В последний миг полет шпиона выровнялся. Мимо, в опасной близости, пронеслась купа деревьев. Мальтран, почти уткнувшись носом в экран, виртуозно управлял аппаратом. Реталла резко отвернулся, вытаращив глаза и зажимая рот. Пробормотав что-то насчет свежего воздуха, он выскочил за дверь.

Противный шум, исходивший от пульта, внезапно прекратился. Мальтран еще немного поиграл с управлением и откинулся в кресле, испустив тяжкий вздох.

— Так-так! Снова обманули смерть.

Сул сердито посмотрел на него:

— И зачем все это было нужно?

— Чтобы стряхнуть хвост. Детекторы заднего обзора обнаружили, что сзади к нашему аппарату приближается какой-то объект. Я не думаю, что это погоня. Но теперь уже неважно. Его больше нет — видимо, врезался в дерево. — В последних словах оператора звучала неприкрытая гордость.

— Нам еще повезло, что эти штуковины до сих пор летают. Вы знаете свое дело, — сказал Лэннет Мальтрану.

Оператор расплылся в улыбке.

— Я очень осторожен. Большую часть времени я держусь в мертвой зоне радаров. А когда выхожу из нее — вот как сейчас, — то стараюсь прицепиться к воздушным шпионам Помощников. Большинство операторов радаров не в состоянии отличить одиночную цель от двойной — если, конечно, держаться поближе.

— Но как же можно засечь что-нибудь ценное, если все время летать, прицепившись к одному из их аппаратов? — поинтересовался Джарка.

— Очень часто их задача состоит в том, чтобы контролировать действия самих Помощников. Кроме этого, я могу нацелить свои камеры и детекторы в любом направлении, в каком захочу. Их спутник высматривает то, что интересует Помощников, а я высматриваю то, что интересует нас. Все очень просто.

— Действительно, просто. Если вы знаете, что искать, и если достаточно искусны, чтобы ввести спутник в разинутый клюв лизо и вывести обратно, — согласился Лэннет. — Так что там с этой необычной активностью?

— Давайте посмотрим, где мы находимся.

Сдвинув брови, Мальтран склонился над клавиатурой. На мониторе появились какие-то цифры. Мальтран нажал еще несколько кнопок. На экране возникла карта, в центре которой сияла яркая точка.

— Отлично! — воскликнул оператор. — Я могу немного сдвинуться на юг и показать вам это…

Карта исчезла, сменившись отчетливым видом сбоку — колонна грузовых электромобилей покидает обширный лагерь. Мальтран пояснил:

— Вы уже много раз видели базовый лагерь Этасалоу. Мы и раньше засекали их, когда они выезжали на учения. Но теперь все выглядит иначе. Грузовиков гораздо больше. И они уезжают надолго, прежде чем вернуться.

— Куда они едут? — спросил Сул. — Вы можете проследить за ними?

— Слишком опасно. — Мальтран говорил сам с собой, забыв о своих товарищах. — Они не беспокоятся о том, что их могут перехватить или напасть на них. Они следуют прямиком к месту своего назначения.

Он вновь решительно застучал по клавишам. Затем, негромко присвистнув, обернулся к Сулу:

— Я просто ввел курс их следования и установленную скорость, а потом попросил компьютер вычислить приблизительные координаты. И, кажется, то, что получилось, вряд ли нам понравится. Вот. — Мальтран указал на цифры, появившиеся на экране, а затем склонился над пультом, пробормотав: — Сейчас, минутку…

Его заявление явно грешило излишним оптимизмом. В течение добрых пяти минут все собравшиеся наблюдали лишь быстро сменяющиеся на экране пейзажи. Когда они наконец поняли, что на горизонте маячат, постепенно приближаясь, их собственные горы Марноффар, атмосфера в командном пункте стала напряженной. Лэннет первым увидел местоположение настоящей цели и указал на него остальным.

— Смотрите. Грузовики взлетают.

Грузовики казались крошечными пятнышками, и остальным потребовалось несколько мгновений, чтобы их заметить. Мальтран выбрал наблюдательный пункт среди деревьев. Накренив аппарат-шпион и подав побольше энергии на двигатель, он осуществлял нечто похожее на парящий полет, практически зависнув на месте. Компенсаторы системы датчиков скрадывали неустойчивость движения.

Все собравшиеся в один голос начали высказывать свои заключения по поводу увиденного. В комнату вновь вернулся Реталла — в тот самый момент, когда Трей говорила:

— Они строят постоянный лагерь. От этой вершины до нас не больше тридцати миль. Посмотрите на этот котлован, на это сооружение. Да в нем же можно разместить полсотни человек разом!

Лэннет произнес:

— Мы видели порядочное количество грузовиков, которые везли не только рабочих и их оборудование. Погляди вокруг, Мальтран, — нет ли тут еще одного лагеря?

Через несколько минут Мальтран ткнул пальцем в экран.

— Похоже, вот он. Горная вершина. Сооружение. И вон там, подальше — тоже.

— Началось, — констатировал Лэннет. — У Этасалоу наконец-то набралось достаточно людей с перестроенным сознанием, чтобы окружить нас кольцом баз-постов. Придется произвести налет на Двор раньше, чем мы предполагали.

Не отрывая глаз от экрана, капитан положил руку на плечо Мальтрана.

— Вы хороший специалист. Но теперь у вас будет еще больше работы.

Мальтран поблагодарил его. Реталла спросил о чем-то у Сула. В маленькой, полутемной комнате завязался разговор. Но Лэннет не слышал его. Все, о чем он мог думать, — это о Нэн и о предстоящем рейде. Что есть у них в распоряжении? Какое оборудование? Место для тренировок? Сколько у него времени?

Мысль о том, что Этасалоу может первым наложить руку на Нэн, была для Лэннета хуже ножа в бок.

Над темно-синей палаткой трепетал на ветру темно-синий флаг. Огромные оранжевые буквы, начертанные изысканным шрифтом, гласили: «ЛЕГИОН». Пониже, более мелким шрифтом, был написан номер.

В палатке, в обширном кресле восседал Этасалоу. Перед ним красовался стол, заваленный документами, которые придавали ему деловой вид. Компьютерный терминал на вращающейся подставке смотрел прямо в лицо командору, словно изучая его. По другую сторону стола в напряженной позе стояла невысокая женщина в камуфляжной форме. Позади нее толпились люди, одетые в такую же форму. Этасалоу спросил у женщины:

— Вы потеряли вражеский аппарат-шпион? Он ускользнул от вас?

— Да, сэр.

Лицо женщины казалось совершенно спокойным. И все же что-то в ней было не так. Если заглянуть в ее глаза, можно было прочесть в них невыразимую скорбь, в то время как голос, произносивший размеренные, по-военному четкие слова, навевал ощущение абсолютной пустоты.

— Что случилось? — задал новый вопрос Этасалоу.

— Я преследовала его. Я потерпела аварию.

Указав на мужчину, стоявшего за спиной женщины, Этасалоу щелкнул пальцами. Мужчина, также одетый в камуфляж, мгновенно оказался рядом с женщиной и вытянулся в струнку, внимая. Этасалоу спросил его:

— Ваша спутниковая камера следила за вражеским воздушным шпионом?

— Да, сэр.

— Вы видели, куда он направился? Он мог заметить строительство, которое мы ведем?

— Да, сэр.

— Это все. Можете быть свободны. — Этасалоу ответил кивком на салют двух молодых Легионеров. Маршевым шагом они вышли из палатки. Этасалоу развернул свое кресло, оказавшись лицом к стене. По губам командора скользнула тонкая улыбка. Он сложил пальцы «домиком».

— Я знаю, что ты там, вместе со своими проклятыми Свободными, капитан Лэннет. Я знаю, что ты видел нас. А ты знаешь, что настоящая война вот-вот начнется. Если ты собираешься спасти свою прекрасную даму, то времени у тебя в обрез. Приди же за ней, Лэннет. Я жду.

Глава 32 ▼▼▼

Бетак расхаживал по своему кабинету, опустив голову и сунув руки в карманы брюк. Лэннет просто сидел в углу. И лишь угрюмое выражение лица свидетельствовало о том, какие эмоции бушуют в его душе. Наконец Бетак произнес:

— Слишком рано.

Неизвестно, что он еще хотел сказать, — его тираду оборвал стук тяжелых ботинок об пол и грохот отлетевшего кресла. Лэннет вскочил на ноги и перегнулся через стол.

— Сейчас. Больше никаких отсрочек. С тех пор, как я прибыл сюда, я постоянно твержу вам, что она — ключ к устранению Этасалоу.

Какое-то неуловимо неприятное выражение скользнуло по лицу Бетака — слишком быстро, чтобы можно было опознать его, — и исчезло. Чересчур мягким голосом Бетак произнес:

— Это верно. Но я отнюдь не уверен в этом так, как уверены вы.

Лэннет с трудом удержался от того, чтобы не врезать ему. И удержало его отнюдь не чувство самосохранения. Притворившись, что не видит, как Бетак положил ладонь на рукоять своего меча, Лэннет промолвил:

— Вот что я вам скажу. Вы на пороге мятежа. Свободные верят мне. Не заставляйте меня играть на этом доверии, Бетак. Я пытаюсь помочь вам. Следуйте моим путем, а я помогу себе сам. — В груди капитана зародился хриплый звук, напоминающий смех. — Мы связаны друг с другом так же тесно, как тот бедолага, который прибыл сюда завернутым в одеяла.

Бетак посмотрел на пол у себя под ногами, моргнул, затем перевел взгляд на Лэннета. Лицо его обмякло.

— Не понимаю, почему эти перемещения Этасалоу… в конце концов, это всего лишь два небольших базовых лагеря… так вот, почему эти перемещения означают, что мы должны очертя голову ввязаться в такое опасное предприятие, как этот рейд.

— Я вам уже объяснял. Эти лагеря перекрывают наши основные линии снабжения — как раз в тот момент, когда мы нуждаемся в увеличении поставок. Они построят новые базы. Этасалоу введет постоянное патрулирование, чтобы разыскать нас. И это будут не Помощники, которых мы можем запугать. Нам придется иметь дело с беззаветными фанатиками, которые станут биться насмерть.

— Судя по вашим словам, дело обстоит безнадежно.

— Эти лагеря изолированы друг от друга. Мы можем нанести удар по одному из них прежде, чем из другого придет подкрепление. К тому времени, как из основного лагеря по ту сторону холмов Фолз подтянется резерв, мы уже будем на полпути домой. Нападение, Бетак! У нас мало сил. Нам нужны быстрота, непредсказуемость и постоянное нападение — чтобы вывести Этасалоу из равновесия.

— Но для этого нам не нужна Бахальт.

— Она нужна нам для того, чтобы постоянно напоминать Этасалоу, что она у нас. Это сведет его с ума.

— Почему? Почему вы все время настаиваете на этом? Никто так не относится к членам своей семьи.

— Этасалоу относится. И не забывайте, что принц Дафанил также ценен. Если он будет у нас, это поставит Этасалоу в безвыходное положение. Командор пожелает как можно сильнее ударить по нам, чтобы заполучить Бахальт, но в то же время будет бояться чем-либо повредить сыну императора.

Взгляд Бетака вновь сделался подозрительным:

— А если мы нанесем какой-либо вред принцу?

— История пишется победителями. Если, к несчастью, с принцем Дафанилом что-либо случится, покойный уже не сможет опровергнуть версию, рассказанную выжившими.

Бетак откинулся в кресле, и верхняя половина его тела оказалась за пределами круга света от настольной лампы. Лэннет гадал, не сделал ли Бетак это нарочно, чтобы скрыть выражение своего лица.

В комнате воцарилось молчание. Казалось, стены смыкаются все теснее, а потолок становится ниже. Лэннет поймал себя на том, что хватает воздух тяжелыми глотками, словно человек, вынырнувший из холодной воды. Когда Бетак вновь заговорил, голос его был задумчивым:

— Вы бы не сказали ничего подобного в те времена, когда только-только прибыли сюда. Могли ли вы подумать о том, что ради вашего желания заполучить эту женщину могут пострадать невинные люди? Давайте не будем больше притворяться. Она значит для вас больше, чем вы хотите признать.

Этой фразы Лэннет ожидал уже давно. И теперь, когда она прозвучала, у него стало легче на душе. У него уже был готов ответ:

— Когда Этасалоу узнает, у кого находится его племянница, он будет вне себя. Больше я ничего не скажу.

— Я хотел бы, чтобы вы сказали это раньше. Кто-нибудь еще знает об этом? Кто-нибудь из тех, кто находится здесь?

— Только вы. И пусть так остается и дальше.

Бетак нахмурился, но все же кивнул.

— Вы все согласны с тем, что готовы начать операцию?

— Целиком и полностью. Даже Сул. Он последним присоединился к нам. Но сделал это с большим энтузиазмом.

— Сул? С энтузиазмом? — Бетак хмыкнул и сел прямо. Свет лампы вновь упал на его лицо. — Да, это впечатляет. Он у нас самый осмотрительный. — Затем Бетак задумчиво устремил взгляд куда-то вбок и продолжил: — Говорят, что следует наносить удар со всей решимостью или не наносить вообще. Давайте надеяться, что наши действия будут достаточно смелыми, чтобы расчистить путь для разумного движения вперед. Мы должны облегчить страдания народа. Быть может, мы вынесем из тьмы и кровопролития свет и мир. Следуйте своему плану.

Выйдя из дома, Лэннет остановился. Не в силах устоять перед искушением, он заглянул в окно кабинета. Бетак по-прежнему сидел за столом, наклонясь вперед. Поставив локоть на стол, он опирался подбородком о раскрытую ладонь. Губы его были слегка изогнуты в улыбке. И от этой слабой улыбки по спине Лэннета пробежал холодок. Отпрянув от окна, Лэннет скрылся в ночной темноте. Неожиданно будущее показалось ему менее опасным, чем эта маленькая комната, которую он только что покинул.

Четыре электромобиля по спирали пошли вниз, чтобы влиться в транспортный поток, текущий через пригород. Водитель каждой машины терпеливо ждал, пока его примут на радарный контроль, который осуществлял надзор за потоком электромобилей, устремляющихся в торговый центр города. Видимой связи между этими четырьмя электромобилями не было. Единственное сходство заключалось в размещении пассажиров. Впереди сидели водитель и еще один человек. Трое пассажиров устроились на заднем сиденье. Когда электромобили припарковались, водители вышли прогуляться, а пассажиры направились к остановке электробусов. Как ни странно, невзирая на то что пассажиры только-только явились в город, они уже несли доверху набитые сумки.

Довольно крупный торговый центр обслуживался несколькими линиями электробусов. Шестнадцать бойцов-Свободных, несших замаскированные мечи и пакеты со взрывчаткой, сели на электробусы трех различных маршрутов. Им пришлось сделать несколько пересадок. В назначенную точку встречи все должны были прийти пешком. Под обычным штатским костюмом каждый Свободный носил обтягивающую черную одежду, и у каждого при себе был черный капюшон и перчатки.

Примерно через час после того, как электромобили выгрузили своих пассажиров, к северу от города в небо взмыла пятая машина. Маленькая посадочная площадка обслуживала ближайшую округу. Не было ничего необычного в том, что водитель, направлявшийся на далекий Кулл, затребовал разрешения перейти в верхний эшелон и взять высокую скорость. В ответ на запрос со станции Контроля Движения водитель предоставил должным образом оформленные документы и приглашение на законную деловую встречу. Электромобиль впустую болтался в воздухе, пока станция Контроля в обязательном порядке запрашивала объявленное место назначения, чтобы удостовериться, что личность, затребовавшую разрешение на полет, действительно ожидали там. Последнее действие было мерой предосторожности, введенной по инициативе советника Улласа. Предпринято это было ради уверенности, что у любого, кто вознамерится пролететь над Двором, будут на то законные причины.

Ни советник Уллас, ни диспетчер Контроля Движения не знали, что разведслужба Бетака перехватила запрос по комму, отправленный в Кулл, и дала на него ответ. И ни Уллас, ни его Помощники не могли знать, что бизнесмен, якобы предпринявший поездку в Кулл, в настоящее время сидел у себя дома на диване вместе со своей женой и двумя детьми, будучи весьма занят напряженной беседой с двумя очень мрачными типами, вооруженными очень длинными ножами, а также с молодой женщиной, которая изо всех сил старалась внести в разговор хотя бы толику вежливости.

Сул, управлявший электромобилем бизнесмена, получил разрешение на полет. Проигнорировав сидевшего рядом с ним Лэннета, он обернулся к Реталле и Трей, обосновавшимся на заднем сиденье.

— Ну все, Реталла. Это твой последний шанс отговорить Трей от участия в деле. Оно будет чересчур опасным.

Трей откликнулась:

— Ты уже надоел, Сул. Я оценила твои слова. В полной мере. Но хватит об этом, а? Поехали, а то служба Контроля Движения что-нибудь заподозрит. Они все тут заделались параноиками.

Реталла, сидевший рядом с ней, рассмеялся:

— У них имеются достаточно веские причины для этого.

В разговор вмешался Лэннет:

— Давай двигай, Лэннет. Будешь спорить с ней, когда все кончится.

Сул включил двигатель. Электромобиль рванул с места.

— Держи скорость, — мягко напомнил Лэннет. Он был занят проверкой ремней крепления парашюта, опоясывавших его грудь.

Сул замедлил движение электромобиля до предписанной скорости. Казалось, что прошло всего несколько секунд, когда он сказал:

— Мы на месте.

Взвыв от перегрузки, электромобиль подпрыгнул, а затем завис на месте. Свист воздуха, обтекавшего машину снаружи, резко прервался. Тишина, обрушившаяся на людей, была настолько страшной, что казалось — именно под ее тяжестью электромобиль накренился вправо и заскользил вниз. Вызвав службу Контроля Движения, Сул громко, резким голосом объявил:

— Контроль, у нас авария! Требуется посадка. Чрезвычайное положение, один-восемьдесят до цели. Немедленно!

В падении электромобиль увеличил скорость. Несмотря на ремни безопасности, трое пассажиров, чтобы удержаться, схватились за поручни, привинченные к потолку. Сул дернул за рычаг управления и вдавил педали в пол. Машина протестующе застонала и выровнялась. Она почти не продвигалась вперед. Ее полет больше напоминал парение. И тут Сул закричал:

— Пора! Вперед!

Дверцы машины распахнулись. Лэннет прыгнул в проем. Внизу, словно зловещие звезды, сияли огни города. Он несся прямо на них. Лэннет глотнул воздуха, и тут над его головой хлопнул, раскрываясь, парашют. Ремни крепления врезались в тело. Разгоняя туман, плававший перед глазами, Лэннет нашел взглядом своих товарищей, приближающихся к нему.

Лэннет начал отыскивать цель, переключив очки на тепловой режим. Россыпь городских огней по-прежнему сбивала его с толку, заставляя оглядываться в поисках более удобной точки обзора. Лэннет заметил нужную крышу, опознав ее по тепловому излучению огневых ячеек пушки. Затем стала видна палатка, в которой укрывался расчет орудия. Единственный часовой стоял под дулом пушки, возле бортика, огораживающего крышу. Бортик был высотой примерно по пояс.

Лэннет потянул за стропы, корректируя свой курс. Трей и Реталла последовали его примеру. Парашюты и одеяния «десантников» были сделаны из материала, не отслеживаемого стандартными радарами контроля движения. Но если они соберутся вместе, поисковый радар выдаст сигнал об аномалии.

Гораздо больше Лэннета тревожило умение его товарищей обращаться с парашютами. До сих пор их практика состояла только из статичных прыжков с крыши.

Лэннет боролся с парашютом, стараясь приземлиться как можно быстрее и ровнее. Огороженная бортиком крыша неслась на него. Слишком близко, слишком высоко. Лэннет подтянул колени к груди. Его ботинки задели бортик. Лэннета швырнуло вперед. Напрягая все силы, он выпрямился, отпустил стропы и замахал руками, стараясь удержать равновесие. Он неуклюже бежал вперед, не в силах остановиться. Пушка возвышалась прямо перед ним. Лэннет вытянул руки вперед, чтобы смягчить удар.

Одинокий часовой, встревоженный неуклюжим приземлением Лэннета, бросился выяснить, что случилось. Лэннет, который мчался, наклонившись вперед и протянув руки, врезался прямо в Помощника. От столкновения тот отлетел назад, упал на спину и с тяжким хрустом ударился головой о станину орудия. Не издав больше ни звука, часовой сполз наземь.

Лэннет резко остановился, наконец-то обретя контроль над собственными движениями. Он как раз отстегивал парашют, когда Реталла и Трей, приземлившиеся следом за ним, атаковали троих людей, выбравшихся из палатки. Первый из них попытался вытащить меч из ножен, но Трей свалила его, ударив по голове. Реталла преградил путь двум остальным, наставив на них меч.

— Не двигаться! Ни звука — иначе мы вас прикончим. Лечь, лицом вниз! Быстро!

Трей обошла Помощников сзади, толчками в спину понуждая их повиноваться. Те рухнули ничком. Лэннет бросился вперед, отстегивая свой ранец. Он вытащил катушку метлина, и через несколько секунд пленники, связанные и с кляпом во рту, уже лежали у бортика крыши.

Лэннет, неся свой ранец, побежал к противоположному краю крыши. Осторожно перегнувшись через бортик, он окинул взглядом улицу внизу. Жестом подозвав Реталлу и Трей, он указал на часового, стоявшего возле поста Полиции Личностей почти точно под ними. Затем Лэннет заметил две пары патрульных, идущие по улице. Пока «десантники» смотрели, из-за дальнего угла показался еще один патруль. Трей спросила шепотом:

— Ты ведь не думал, что они будут настолько любезны, что выключат уличное освещение, верно?

— Мышление, направленное на защиту, — отозвался Лэннет. — Они полагают, что свет им поможет.

С этими словами он полез в ранец и извлек оттуда два куска дерева вытянутой формы и металлическую трубку. Когда Лэннет вставил деревяшки в трубку и натянул шнур между их выгнутыми концами, то в руках у него оказался грубый, сделанный вручную лук. За луком последовали три столь же невзрачных стрелы. Лэннет прикрепил к одной стреле, чуть позади оперения, тонкий метлиновый линь. Реталла, взяв катушку, стал разматывать ее, укладывая линь на крышу широкими свободными петлями.

Положив стрелу на тетиву, Лэннет натянул лук, целясь куда-то в сторону гор Марноффар. Потом медленно опустил оружие. Прислонившись спиной к бортику, Лэннет сел и полез в рюкзак за коммом и стереокартой. На ней горел один-единственный огонек, отмечавший позицию собственной группы Лэннета. Это настораживало. Это означало, что Джарка и его подразделения задерживаются.

Или еще что-нибудь.

Лэннет глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки и внушить такое же спокойствие остальным. Он надеялся, что Реталла и Трей поверят ему. Он сказал им:

— Ну, вот. Теперь нам нужно сидеть и ждать, пока Джарка и остальные явятся на нашу вечеринку.

Глава 33 ▼▼▼

Двигаясь стремительно, словно тень, Свободный, с головы до ног затянутый в черное, карабкался на башню контроля за камерами «Мир и Порядок», стоявшую на краю парка. Для него стальные балки и фермы были все равно что ступени. Уже через несколько секунд он оказался наверху.

Пятнадцать его товарищей скрывались в кустах. Когда человек наверху башни бросил вниз моток электрического провода, один из Свободных выскочил из укрытия, подхватил провод и быстро подсоединил его к маленькой машине. Рядом с ним из темноты возник Джарка.

— Работает? — шепотом спросил он техника. — Все в порядке?

— Кажется, да, — ответил техник и поднял вверх большой палец. — Если нам удастся подключиться, не подняв при этом тревоги, все будет великолепно. На мониторах у Помощников будет крутиться наш голофильм с изображением парка, а не реальные события.

Джарка бросил взгляд за контрольную башню, туда, где над изломанной линией крыш Старого Города на фоне ночного неба неясно вырисовывалась высокая стена Двора. Джарка лишь весьма приблизительно представлял, где могут сейчас прятаться Лэннет, Реталла и Трей. Вытащив свою стереокарту, Джарка включил ее. Рядом с возвышением, обозначавшим местоположение батареи, мигали крошечные цифры. Джарка прочел их и нахмурился. Они уже выбились из плана операции на десять минут.

Наверху, на башне человек, работавший с камерами, передвигался с величайшей осторожностью. Камеры «Мир и Порядок» были сконструированы таким образом, что реагировали на прикосновение. Но если верить пластинке с данными, прикрепленной к боковой стороне камеры, это была старая модель, не снабженная датчиками движения или контакта. Значит, оставался изолированный провод в бронированной оплетке. Повстанец осторожно начал перепиливать его. На корпусе ножовки горел маленький зеленый огонек. Человек сосредоточился на этом огоньке, прижимая и протягивая лезвие пилы медленными, скупыми движениями. Огонек вспыхнул красным. Человек немедленно отдернул ножовку и стер пот со лба. По проводкам, скрытым под внешним изолированным кабелем, бежал слабый электрический ток. Пила была предназначена для отслеживания подобных вещей; именно об этом и сигнализировал красный огонек.

Человек осторожно сделал еще несколько пропилов и снял внешнюю оплетку и изоляцию, обнажив провода. Из своего набора инструментов он извлек маленькую прямоугольную коробочку и поставил ее рядом с оголенными проводами. Коробочка регистрировала электрический ток посредством индукции. Охранные меры по камерам «Мир и Порядок» включали в себя запросы по энерголинии, пропускаемые через неравные промежутки времени. Электронный чип, вмонтированный в камеру, посылал ответ. Если запрос не проходил, Помощники немедленно поднимались по тревоге. Человек на башне не мог предотвратить подобную ситуацию. Но он понял бы, что их обнаружили. По крайней мере, хоть какой-то результат. Он дал бы Свободным достаточно времени, чтобы удрать.

Человек вытер руки об одежду и вновь вернулся к работе.

Повозившись с обнаженными проводами, он быстро нашел линию, по которой изображения с камер «Мир и Порядок» передавались на мониторы. Человеку понадобилось всего несколько секунд, чтобы подключить к этой линии свой провод. Тихий свист, донесшийся снизу, уведомил его о том, что связь работает. Затем, как раз в тот момент, когда человек потянулся за регистратором тока, стрелка подпрыгнула: по кабелю прошел запрос.

Ответа с камеры не было. Техник с сумасшедшей быстротой начал ощупывать соединения, пытаясь понять, где он ошибся. Перегнувшись через ограждение, он хотел было уже предупредить своих товарищей.

И тут краем глаза он уловил какое-то движение. Стрелка. Она подпрыгнула. Затем опять. От облегчения у техника задрожали колени. Камера была старой модели — можно сказать, древней. Электронный чип внутри сперва считывал сигнал и только потом посылал ответ. На это требовалось две, если не три секунды.

Сердце техника стучало, словно бешеное. Он постарался успокоиться, представив себе, как в штаб-квартире Помощников какой-нибудь старательный диспетчер смотрит на изображение, которое считает реальным. Спускаясь с башни, человек думал, что все это было бы очень забавно, если бы не было так страшно.

Джарка бегом погнал всех через парк, старательно держась в поле зрения «обезвреженной» камеры. Свободные выскочили в переулок, ведущий в затопленный сумраком Старый Город. Джарка приказал двум своим лучшим мечникам разведывать дорогу. Бесшумно, перебегая из тени в тень, они следовали впереди основной группы. Джарка пропустил вперед еще четверых Свободных. Он страстно желал бы идти впереди всех, чтобы самому увидеть все первым. Однако его статус предводителя требовал, чтобы Джарка занимал позицию, из которой он мог бы контролировать большую часть своего отряда. Про себя он проклинал и эту должность, и связанную с нею ответственность.

Углубившись в Старый Город, повстанцы нырнули в ничем не приметную дверь. В полумраке складского помещения они быстро вскрыли тайник, где обнаружилась связка тонких шестов. Один из Свободных высказал всеобщее удивление и разочарование вслух:

— Это они и есть? Вот это — лестницы?

Джарка ответил резким тоном:

— Не беспокойся насчет лестниц. Просто делай то, что должен делать.

Повстанец повиновался. Но сомнения остались. Страх и недоверие, казалось, сгустили и без того душную атмосферу помещения. Джарка знал, что тонкие шесты сделаны из лучшего карбонового волокна. Куда более прочного, чем сталь. Бетак и Сул лично заверили его в том, что лестницы нужной длины выдержат по крайней мере троих, а при необходимости — и четверых.

Джарка поднял один шест. Он действительно был очень тонким. И очень легким.

Джарка прикрикнул на свой отряд:

— Мы опаздываем! Идемте! — и сам возглавил марш. В полной темноте, царившей внутри здания, даже хайренцы вынуждены были воспользоваться хемилюминесцентными «факелами». Поднявшись по лестнице, они погасили «факелы» и вышли на одну из немногих плоских крыш Старого Города. Снаружи, под открытым небом, все они видели достаточно хорошо. Слишком хорошо. Три ряда зданий отделяли их от Двора.

— Приготовьте лестницы, — приказал Джарка. До залитой цементом мостовой было по меньшей мере шестьдесят футов. Он попытался думать о чем-нибудь другом, только не об этих тоненьких шестах.

Подошли люди с лестницами, составленными из карбоновых шестов. Перекладины, соединявшие боковые шесты, отстояли друг от друга на шесть футов. Лестница вертикально уходила куда-то в темноту, исчезая из виду. Джарка осмотрел захваты у ее основания. Хотелось бы ему верить, что они действительно способны держать.

Джарка вновь включил стереокарту. Улицы и здания, лежащие между ними и Двором, рисовались на карте схематическими контурами. Маленькие точки на карте горели красным светом. Джарка указал на ближайшую:

— Вот, прямо по ту сторону улицы. Бетак сказал, что подпольщики прикрепят там веревки, за которые мы сможем зацепиться. Опускайте эту штуковину.

При всей легкости лестницы — которой теперь предстояло стать скорее мостиком — ее длина значительно усложняла дело. Словно пытаясь продеть нить в иголку, находящуюся на расстоянии нескольких футов, люди неуклюже ворочали лестницу, пытаясь приладить ее на нужное место. С первой попытки им не удалось закрепить захваты, и это отнюдь не улучшило общего настроения. Когда же наконец установка прошла успешно, то вид прогибающейся, раскачивающейся и трясущейся лестницы вселил в сердца людей страх.

Не сказав ни слова, Джарка прикрепил свой меч к висевшему у него на спине рюкзаку и переполз на лестницу. Он лежал грудью и животом на боковинах лестницы, а ступнями цеплялся за боковины с внешней стороны, тем самым обеспечивая себе дополнительную страховку. Рывок за рывком Джарка продвигался вперед.

Подобный способ передвижения был ему хорошо знаком. Они много раз тренировались в лагере. Но не с шестами из карбонового волокна. В лагере они пользовались лестницами из более тяжелых материалов. Те, конечно же, прогибались. И эти шесты прогибаются… Сильно. Тревожно.

Когда его ритмичные движения раскачали лестницу до тошнотворных вертикальных колебаний, Джарка судорожно схватился за шесты, подтягивая их друг к другу — но с разной силой. Из-за этого лестница начала раскачиваться еще и из стороны в сторону, одновременно продолжая подниматься и опускаться. Джарка забыл все наставления ни в коем случае не смотреть вниз. И первый же взгляд на мостовую заставил его желудок подбросить ужин куда-то к самой глотке. Джарка изо всех сил боролся с тошнотой.

Джарка победил, но едва-едва. Теперь он использовал колебания лестницы в свою пользу — когда гибкие шесты подбрасывали его, он рывком продвигался вперед, а когда лестница уносила его вниз, к цементной мостовой, он хватался за боковины. Выкарабкавшись на благословенную твердь крыши, Джарка едва не разрыдался от облегчения. До тех пор, пока не вспомнил, что позади него осталось еще пятнадцать человек и что предстоит пересечь еще две улицы. Посредством комма Джарка рассказал своему отряду об усвоенном им опыте, затем добавил:

— Забудьте о том, что они говорили насчет трех человек на этой чертовой штуке. Даже если она нас выдержит, мы просто стряхнем друг друга вниз, словно переспевшие фрукты. Посылайте второго. Я сообщу, когда можно будет идти следующему, и все такое. Прием.

Из комма донеслось:

— Поняли. Конец связи.

На крыше Двора Лэннет, Реталла и Трей всматривались в темноту за краем ограждения. Лэннет изучал свою стереокарту. Вид у него был угрюмый.

— Они опаздывают, и опаздывают сильно. Если все так и будет продолжаться, то мы прокукуем на этой крыше до рассвета.

Трей села, прислонясь спиной к парапету, и посмотрела на Лэннета.

— Но тогда мы не сможем продолжить операцию. Ты же сам сказал — неожиданность, быстрота и темнота, нам нужны все три условия.

Лэннет попытался улыбнуться:

— В крайнем случае обойдемся двумя из трех. Все будет в порядке.

Реталла взял Трей за руку.

— Джарка знает, что ему делать. И вообще, вы оба забыли об отвлекающей атаке. Она оттянет на себя большую часть Помощников со всего города. Пока они будут бороться с пожарами на севере, мы ускользнем на юг.

Остальные согласно кивнули, но никто не произнес ни слова.

Что касается Джарки, то пересечение второй улицы прошло гораздо более гладко. Третье же оказалось таким легким, что весь отряд, разбирая лестницы, чуть не лопался от самодовольства. Они уже переваливали через гребень крыши, когда Джарка дал команду остановиться. Глядя на высокую стену Двора и широкую улицу, отделяющую их от этой стены, Джарка сказал:

— Вот оно.

Он обращался словно бы к самому себе, и в голосе его почтительный трепет смешивался с решительностью. Стоявшие вокруг него Свободные стояли молча, погруженные в собственные мысли.

Джарка присоединил свою стереокарту к комму, отмечая местоположение группы.

Через несколько секунд тупая стрела, посланная Лэннетом, звякнула о дальний край крыши. Пока повстанцы вытаскивали из своих рюкзаков катушки более толстого шнура, чтобы протянуть его на ту сторону улицы, еще одна стрела с прикрепленным к ней тонким линем упала в противоположном конце крыши. Вскоре за ней последовала третья стрела. Буквально через несколько минут над улицей были протянуты три прочных шнура. Поскольку оттуда, где стоял Джарка, на стену Двора предстояло подниматься вверх, то карабкаться при помощи одних только рук было бы затруднительно. Вниз со стороны Двора по шнурам скользнули петли, сделанные из широкого каната. От них вверх тянулись метлиновые лини.

За стеной Реталла и Трей только что закончили сборку маленького механизма. Когда Трей выудила последнюю деталь из своего рюкзака, Реталла торопливо вставил конец линя в один из шкивов внутри рамы механизма. Трей начала подсоединять машину к энергетическим ячейкам пушки. Реталла поднял голову от работы, кивнул Трей и нажал кнопку. Электрический мотор зажужжал. Шкивы вращались, наматывая на себя метлин. Реталла взглянул на Лэннета.

— Готово.

— Начали, — сказал Лэннет в комм. Канат рядом с ним неожиданно изогнулся и заскреб по гребню ограждения. Тонкий метлиновый трос зашипел в унисон. На той стороне улицы Джарка, повисший на стропе, взмыл в воздух. Электрический моторчик деловито гудел, подтягивая его вверх, на другую сторону улицы.

Сильные руки помогли Джарке перебраться через ограждение. Он уронил на крышу свой рюкзак и пристегнул меч к поясу. Петля вновь скользнула вниз, к ожидающим на другой стороне улицы повстанцам. Второй метлиновый тросик был присоединен к шкиву механизма, и еще один Свободный шагнул с крыши в воздух.

Первые три рейса прошли спокойно. Затем вдали завыли пожарные сирены.

На улицу внизу толпой высыпали Помощники. Они беспорядочно сбивались в кучи и бросались то в одну сторону, то в другую, словно гонимые ветром листья. Обнаженные мечи поблескивали в свете уличных фонарей. Между зданиями Старого Города и стенами Двора носилось эхо криков. Над всей этой суматохой, на полпути между крышей дома и Двором, висела на стропе Свободная — бледная, с широко раскрытыми глазами. Трей протянула ей навстречу руки, но расстояние было еще слишком велико.

Лэннет скомандовал повстанцам, уже пересекшим улицу:

— Охраняйте вход на крышу. Сюда не должен пройти ни один Помощник.

На севере темноту разорвали алые отблески. Отвлекающая атака началась точно в срок. Лэннет очень жалел, что то же самое нельзя сказать о его части плана. Свободная наконец-то добралась до края крыши, хватая ртом воздух. Лэнет практически вырвал ее из дружеских объятий Трей.

— Ступай к остальным.

Он не тратил времени на сочувствие или поздравления. Для всего этого придет свой срок, попозже. Для тех, кто выживет. Когда женщина умчалась прочь, Лэннет повернулся к Реталле:

— Ты не можешь заставить эту штуковину работать побыстрее? Еще двенадцать человек — это еще двести сорок секунд до того, как все будут здесь. У нас может не быть четырех минут.

Реталла не поднял головы — он заправлял в механизм конец очередного линя.

— Нам может хватить времени. Но энергии нам не хватает.

Тихое жужжание моторчика, делающего свою работу, как бы говорило о том, что иного ответа не будет.

Лэннет наблюдал, как его испуганные товарищи, крутясь и раскачиваясь, пересекают провал улицы. Он смотрел вниз, на всполошенных Помощников, даже не подозревавших, что происходит над их головами. Он видел последние приготовления отряда. Все это было нереально, как сон. Все мысли Лэннета были обращены к Нэн Бахальт. Она находилась в считанных ярдах от него, ближе, чем за весь этот год — да нет, больше! Уже больше года прошло с тех пор, как довелось им провести несколько минут вместе, в проклятой односторонней камере.

Лэннета обуревали сомнения, пугающие, лишающие воли к действиям. На самом ли деле все это затевалось для того, чтобы защитить Нэн? Или чтобы удовлетворить его собственные желания? Быть может, Бетак был прав, усомнившись в нем? Будет ли разумный человек так отчаянно рисковать жизнью любимой женщины? Будет ли лагерь Свободных в горах Марноффар более безопасным убежищем для Нэн, нежели стены Двора?

Что, если налет окончится неудачей?

Прикосновение к руке заставило Лэннета вздрогнуть от неожиданности и схватиться за меч. Трей сообщила:

— Последний из отряда перебирается через ограду. — Она указала на разгорающееся зарево на севере. — Должно быть, это банк данных, потому что энергия в город пока поступает. Но нам все равно пора идти.

Лэннет первым спустился на верхний этаж здания. У подножия лестничного пролета стоял часовой. Когда дверь на лестницу открылась, часовой едва успел поднять голову от книги, и тут меч Лэннета вспорол ему гортань. Единственным звуком был приглушенный удар тела об пол.

Мимо Лэннета пробежала группа из четырех человек, чьей целью были жилые помещения. Первостепенная их задача состояла в захвате неповрежденного коммуникационного оборудования Помощников. Нападающие не могли допустить, чтобы кто-либо из Помощников вызвал помощь, и к тому же им следовало сделать так, чтобы ни у кого на другой стороне линии связи не возникло ненужных вопросов. За первой четверкой следовал Джарка. Лэннет побежал за ним, оглядываясь через плечо. Остальные Свободные мчались следом. Замыкали строй Реталла и Трей.

Лэннет обогнул угол коридора как раз вовремя, чтобы увидеть захват очередного поста охраны. Коммофон, пролетев по воздуху, врезался в стену. Джарка сорвал с умирающего охранника комм с наушниками. Когда Лэннет подскочил к нему, Джарка оскалил зубы в улыбке и поднял вверх большой палец.

Из жилых помещений уже доносились звуки решительного сражения. Лэннет обернулся к двери, в которую как раз влетали Реталла и Трей. Лэннет присоединился к ним, оставив позади Джарку и его людей.

Помощники, проснувшиеся от воплей своих умирающих товарищей, практически не смогли оказать сопротивления быстрым, убийственно эффективным действиям неизвестно откуда возникших людей в черных одеяниях. Сопротивлявшиеся погибли почти сразу, и их смерть лишила остальных боевого духа. Утомительные, повторявшиеся по многу раз тренировки в горном убежище вновь принесли богатые плоды. Прежде чем пораженные охранники сумели осознать, насколько они превосходят численностью налетчиков, они — те, кто остался в живых, — уже лежали на полу лицом вниз. Свободные решительно связывали пленников, затыкая им рты полосками ткани, оторванной от постельного белья.

Оставив двух человек охранять пленных, остальной отряд бросился на лестницу, ведущую вниз, в помещения, где держали Нэн и принца Дафанила.

Кожа на затылке у Лэннета натянулась. Ему неудержимо хотелось обернуться и взглянуть вверх, в гулкий лестничный пролет. Им предстояло спуститься на три этажа. Все сообщения разведки указывали, что здание абсолютно пусто, не считая верхнего этажа и двух нижних. Ну и конечно, следовало помнить о Помощниках, охранявших пленников на четвертом сверху этаже. И тем не менее Лэннет распахивал двери на каждой лестничной площадке, осматривая длинные, тускло освещенные коридоры. Он ничего не заметил и все же не мог отделаться от тягостного чувства, как будто кто-то крадется по зданию.

Когда отряд достиг нужного этажа, свет мигнул раз, потом второй, а затем погас совсем. Это означало, что диверсия сработала. Еще одна энергостанция уничтожена, еще больше компьютеров прекратили существование вместе с заложенными в них данными.

Повстанцы вошли в главный коридор, сообщавшийся с комнатами, где содержались Нэн и принц. И тут свет вспыхнул снова. Джарка дал сигнал остановиться. Все застыли в напряжении. Поколебавшись две-три секунды, он решил двигаться дальше.

Лэннет шел вместе с остальными. Покалывание в затылке неожиданно усилилось. Воспоминание об этих длинных пустынных коридорах было столь мучительным, что затмевало даже происходящее сейчас.

Лэннет сказал себе, что для тревоги нет повода. Если Помощники переключились на аварийный генератор, то это обычная мера предосторожности, и ничего более.

Джарка добрался до двери, ведущей в лечебницу, и распахнул ее. Дежурная санитарка с криком бросилась прятаться за спинку своего кресла. Лэннет заметил, что ее застывшее от ужаса лицо кажется невероятно бледным по сравнению с ярким сине-зеленым одеянием.

Придержав Джарку за плечо, Лэннет обратился к санитарке:

— Где часовые? Охрана?

Вжимаясь в стену и пытаясь втянуть голову в плечи, санитарка затрясла головой, не издав ни звука.

С усиливающимся предчувствием чего-то плохого Лэннет сказал Джарке:

— Отведи назад половину наших людей. Вели им ждать, пока мы не пошлем за ними. Остальные пойдут с нами. Проверьте каждую комнату. Что-то тут неладно.

На лице Джаркиотразилось недоверие, однако спорить он не стал. Едва он повернулся, чтобы отдать приказы, как Лэннет направился дальше, обгоняя тех, кто шел впереди. Дверь в конце коридора была той самой дверью, которая была ему нужна, — той, за которой находились Нэн и принц.

Лэннет не мог сдержать радостную волну, поднимавшуюся в душе. Он здесь. Они уйдут отсюда вместе. Он врезался в дверь с такой силой, что щеколда с треском выскочила из проушины. Лэннет влетел в комнату и замер.

Нэн смотрела на него из противоположного конца комнаты. К ее шее был приставлен обнаженный меч. Рядом с ней сидел принц Дафанил. Позади Нэн стоял человек с острыми чертами лица, одетый в красно-желтые цвета Люмина. Лэннет краем сознания отметил, что Помощник в чине лейтенанта держит меч у горла принца Дафанила. На лицах лейтенанта и его товарища играли самодовольные улыбки.

Глава 34 ▼▼▼

Лэннет услышал доносящиеся откуда-то из-за его спины крики и характерное лязганье клинка о клинок. Он сделал шаг в сторону Нэн. Мард издал предупреждающее ворчание и дернул мечом. Нэн вздрогнула. Яркий блеск клинка зловеще контрастировал с мягким темным оттенком ее кожи.

Для Лэннета время застыло. Ему казалось, что в голове его рокочет далекий неумолчный гром. Во всей вселенной не было никого и ничего, кроме Нэн. Ее страх и смятение были видны невооруженным глазом. Лэннету казалось, что он видит ее лицо в замедленной съемке, улавливая малейшие изменения выражения, обычно не воспринимаемые зрением. Какая-то часть его сознания насмешливо твердила, что это невозможно, однако Лэннет не верил этой части. Он уверял себя, что рассмотрел в глазах Нэн сперва вопрос, потом неуверенное узнавание. За ним последовали новые изменения, быстрые, словно проблески света. Неприятие. Отчуждение.

— Все кончено, мятежник, — сказал принц Дафанил. — Ты попался. Позади тебя еще тридцать Помощников. — Он небрежно указал на Марда. — Предполагаю, что тебе будет лучше сразу сдаться капитану Марду. А не то он перережет всех вас, включая племянницу командора Этасалоу. И, естественно, официально вину за ее смерть возложат на вас. Безнадежное положение, верно?

Голос Дафанила был едва слышен сквозь доносившийся из коридора шум боя. Лэннет спросил:

— Вы принц Дафанил? — При этом он смотрел на Нэн, молясь, чтобы она узнала его голос. Однако никакой реакции он не увидел.

Прежде чем принц смог хотя бы кивнуть, человек с острыми чертами лица сказал:

— Тут сейчас командует не он, а я. Брось оружие.

Вместо этого Лэннет поднял меч вверх:

— Это не так-то просто, капитан.

— Конечно, нет, — усмехнулся Мард. — Вы слышите шум? Это гвардейцы, находящиеся под командованием лейтенанта, атаковали ваших бандитов с тыла. Я так и думал, что вы попробуете предпринять какое-нибудь отчаянное сумасбродство. Любой другой решил бы, что вы попытаетесь пройти через первый этаж. Но я заверил лейтенанта, что нам следует построить собственный план обороны. Суть в том, что вы были обречены при любом раскладе. Помощники позаботятся о вас, а я… — Он слегка подтолкнул Нэн. — А я позабочусь о ней.

Шум битвы, который Лэннет все время слышал у себя за спиной, начал стихать. Мард тоже услышал это, и его улыбка стала невыразимо самодовольной. Лэннет старался ничем не выдать своих чувств. Если никто из участников рейда не позвал его на помощь, это значило, что Помощники проигрывают бой. Неважно, сколько их там было, все равно в коридоре лицом к лицу могли сражаться только четверо. Лэннет был уверен, что отлично обученные бойцы Свободных смогут легко взять верх над ограниченными резервными силами Марда. В особенности если еще восемь повстанцев, в свою очередь, нападут на людей Марда сзади.

Как будто специально ради того, чтобы усилить тревогу Лэннета до невыносимости, шум борьбы в коридоре неожиданно усилился. Оттуда доносились крики боли, яростные вопли и победные восклицания.

Затем раздался визг. Мард вздрогнул. Лэннет сразу понял, что кричал не Помощник. Он точно знал, кто издал этот визг — Трей.

Последующие ее вопли были заглушены звуком, от которого у Лэннета зашевелились волосы на затылке. Это был рев множества голосов, напоминающий рев зверя, настигающего добычу. Он длился всего несколько секунд и оборвался так же неожиданно, как начался. А потом в коридоре стало почти совсем тихо.

Затем вновь раздался крик Трей, полный отчаяния. Так же, как до этого, Лэннет сразу понял: Трей не ранена. Ранен Реталла. Но Лэннет продолжал оставаться настороже, неотрывно глядя на Марда, который сейчас явно пребывал в неуверенности.

Затем в комнату ввалилась Трей.

— Нет! Нет! Помогите! Кто-нибудь, помогите нам!

Судя по крикам, доносившимся из коридора, там царило полное замешательство. Краем глаза Лэннет видел, как Трей ковыляет мимо него, таща на себе обмякшее тело Реталлы. Одной рукой Реталла цеплялся за плечи женщины, второй зажимал кровоточащую рану в боку. Остановившись прямо перед Лэннетом, Трей опустила Реталлу на пол. Он упал лицом вниз. Всхлипывая, Трей склонилась над ним, коснулась его щеки и подняла взгляд на Марда.

— Ему нужна помощь. Врач. Он умирает!

Лэннет сказал:

— Трей, прекрати. Они хотят, чтобы мы сдались. Что произошло в коридоре?

Джарка протиснулся в комнату и остановился рядом с Лэннетом. Лицо у него было красное, грудь тяжело вздымалась от напряжения. Он ответил:

— С ними покончено. Вы были правы. Мы зажали их с двух сторон. И лишь несколько из них на самом деле хотели сражаться.

Трей, не обращая на них внимания, продолжала умолять:

— Мне все равно, что скажут Свободные, что скажет Вэл. Это все ерунда. Помогите ему, пожалуйста!

Женщина бросила меч и расстегнула пояс с ножнами. Вытянув руки в стороны, она пошла вперед.

— Видите — я сдаюсь! Мы с моим другом сдаемся. Мы сдаемся, честное слово. Прошу вас, я расскажу вам все, я клянусь. Только не дайте ему умереть!

— Закрой рот! — гаркнул на нее Лэннет и протянул руку, намереваясь схватить женщину за плечо.

Судорожный вздох Нэн остановил его. Кровь текла из пореза, появившегося у нее на горле. Не отрывая взгляда от Лэннета, Мард обратился к Трей:

— Мы можем помочь друг другу. Помогите мне внушить вашему командиру хоть немного здравого смысла. Если вы не сдадитесь, я убью этих пленников, и вы будете виноваты в этом. Вы все отправитесь прямиком в лаборатории Этасалоу. Я думаю, вы знаете, что это означает. Сдайтесь мне, и я смогу защитить вас. Здесь есть медицинское оборудование. И персонал. Доктор Бахальт может спасти вашего друга.

— Вы лжец, — сказал Лэннет Марду. — Вы никогда не решитесь убить сына императора и племянницу Этасалоу. Если они умрут, то умрете и вы. Сразу же.

Лэннет видел, как Нэн напряглась, пытаясь ослабить давление клинка на горло. Он не решался посмотреть ей в глаза. Тогда он не смог бы больше блефовать. Он только надеялся, что человек по имени Мард и не подозревает, насколько пусты все угрозы Лэннета.

А Мард продолжал:

— У вас нет выбора. Согласитесь на почетную сдачу, и я обещаю, что никто из вас не попадет в те лаборатории. Вы будете заключены в тюрьму, но в наши камеры, а не в его. Решайте быстро. Скоро здесь появятся остальные охранники. И тогда будет слишком поздно.

Трей полуобернулась, глядя на Лэннета и Джарку.

— Вы слышали? Он поможет нам. Поможет Реталле. Мы должны сделать так, как он говорит!

Лэннет ответил, стараясь говорить спокойно и рассудительно:

— Мы сможем поговорить об этом. Только отойди назад, Трей. Ты заставляешь его нервничать. Смотри, он уже порезал доктора.

Лэннет был уверен, что выглядит спокойным. Он до боли желал бы видеть себя со стороны — ведь если он хоть как-то выдаст себя, то все пойдет насмарку. Внутренне он был собран, словно пружина. Он ожидал мига, когда Мард вынужден будет наконец взглянуть на Трей.

Посмотрев прямо в глаза Лэннету, Трей словно прочла его мысли. Она отшатнулась, сделав еще один шаг по направлению к Марду.

— Это вы во всем виноваты! Если Реталла умрет, я прокляну вас самым страшным проклятием!

Реталла со стоном ухватил ее за лодыжку. Его голос был едва слышен:

— Не надо. Они лгут. Не надо…

Мард продолжал уговоры:

— Они не понимают. Я имел в виду именно то, что сказал. Как только ситуация станет безопасной, доктор Бахальт позаботится о вашем друге. Мы также сделаем все возможное для остальных раненых.

— Благодарю вас, благодарю! — Трей бросилась к нему. — Скорее, молю вас! Он истекает кровью. Скорее! — И без малейшей паузы, без малейшей дрожи в умоляющем голосе она вонзила пальцы в глаза Марда. В то же самое мгновение женщина второй рукой ударила капитана по запястью, выбив у него меч. Однако в этом не было необходимости. Ослепленный Мард взвыл и упал навзничь.

Реталла, среагировав почти мгновенно, схватил брошенный Трей меч и нанес удар Помощнику, державшему принца Дафанила. Лейтенант опомнился слишком быстро. Отбив слабый выпад Реталлы своим клинком, он ударил повстанца кулаком в лоб. Реталла упал на бок. Но тут в происходящее вмешался принц Дафанил. Развернувшись, он взмахнул рукой — со стороны этот жест казался почти небрежным. И тем не менее лейтенант отлетел прочь. Обеими руками Помощник схватился за горло. Оброненный им меч лязгнул об пол. Когда Трей подхватила оружие, намереваясь наброситься на лейтенанта, Дафанил остановил ее, ухватив за плечо.

— В этом нет необходимости, — сказал принц. — Он умирает.

Произнеся эти слова, Дафанил направился к Лэннету, который поддерживал Нэн за плечи, стирая кровь с маленького пореза на ее шее. Лейтенант корчился на полу, давясь и кашляя. Дафанил не обращал на него внимания. Принц обратился к Лэннету:

— Мои вам поздравления. Знаете, вы были правы: это ничтожество не осмелилось бы причинить мне вред. Но я считаю, что теперь вам следует подумать о том, как смыться отсюда. Я предполагаю, что вы вывели из строя все средства сообщения с охранниками на нижнем этаже, иначе они уже были бы здесь. Однако, как сказал Мард, им не понадобится много времени, чтобы понять, что здесь, наверху, что-то произошло. Однако прежде чем вы уйдете, я хотел бы попросить вас кое о чем.

Весь этот поток изысканной вежливости настолько ошеломил Лэннета, что он позабыл сказать принцу, что тот все еще остается пленником. Лэннет с удивлением услышал собственный голос, хотя не сразу узнал его — казалось, что отвечает застенчивый подросток:

— Почту за честь, ваше высочество. Все, чем смогу быть полезен.

— Перестаньте корчить из себя героя и поцелуйте наконец бедную женщину. С тех пор, как я встретил ее, она только и говорила, что о своем драгоценном капитане Лэннете. — Принц сделал паузу, лучась очаровательной улыбкой, покорявшей все дворы империи. — Ведь вы действительно ее капитан, верно?

Этасалоу отбросил одеяло и раздраженно повернулся к комму.

— Что такое? — Казалось, он без малейшей паузы перешел от сна к полному бодрствованию. Единственный признак, по которому можно было понять, что командора только что разбудили, — это то, как он заморгал, когда автоматика, среагировав на его голос, зажгла в спальне свет.

Худощавая женщина извиняющимся тоном ответила ему с экрана:

— Рапорт от департамента шерифа Плона о диверсии Свободных, командор. Судя по всему, диверсия крупная, но спонтанная. Множественные поджоги. Вооруженные отряды Свободных не задействованы.

— Хорошо.

Просто какая-то эпидемия диверсий. Каждый шаг со стороны подпольщиков — это еще больше уничтоженных записей, еще больше раненых Помощников. Хуже того, они провоцируют всяких безмозглых идиотов на дезертирство. Мгновенная вспышка любопытства заставила Этасалоу спросить:

— И где на этот раз?

— В северо-восточном секторе, сэр. Должно быть, до него дошла очередь — прежде там не отмечалось никаких проблем.

Этасалоу наклонился вперед, уставившись на экран.

— Как долго все это тянется? Когда это началось? Диверсия все еще продолжается? Ладно, неважно. Соедините меня с департаментом Плона. Немедленно.

— Есть, сэр. — Женщина повиновалась так поспешно, что отключилась, не договорив последнего слова. Этасалоу этого не заметил. Он потянулся за одеждой, приказав автоматике сделать свет ярче. Когда комм звякнул, командор натягивал ботинки. Человек, появившийся на экране, представился как капитан Ларем, дежурный офицер.

— Какова ситуация во Дворе? — спросил Этасалоу.

— Ничего необычного, командор.

— Какие меры предприняты в связи с диверсиями в северо-восточном секторе? Как долго продолжаются беспорядки?

— Беспорядки начались почти два часа назад. Диверсанты действуют весьма упорно, сэр. Можно сказать, агрессивно. Мы оказываем им отпор, они отступают, перегруппировываются, и начинают все заново. Шериф Плон послал подкрепление к тамошнему отделению Помощников. Скоро мы все возьмем под контроль.

— Когда вы в последний раз проверяли охрану, дежурящую при принце Дафаниле и моей… и докторе Бахальт?

Дежурный офицер заметно расслабился.

— Дежурный офицер больше не отвечает за это, командор. Охрана Имперского Крыла две ночи назад была усилена. Теперь у них круглосуточно сменяются свои дежурные офицеры. Они сдают рапорт самому шерифу Плону.

Этасалоу ухватился за экран обеими руками, как будто пытаясь задушить человека на том конце канала связи:

— Две ночи назад? Зачем?

— Приказ шерифа Плона, сэр. — Дежурный офицер отшатнулся от своего комма.

— Сегодня вечером там не происходило ничего необычного?

— Нет, сэр. С последнего вызова по комму — абсолютно ничего.

— Когда был этот вызов?

— Они посылают вызов всякий раз, когда сменяется охрана, сэр. Это было в 20:00.

— Что?! Почти четыре?.. Идиоты! Я отдаю вам прямой приказ. Немедленно отправляйтесь в Имперское Крыло. Прикажите лейтенанту сдать рапорт лично мне и скажите ему, что через несколько минут на крыше приземлится подразделение Легионеров. Выполняйте сейчас же, кретин! Шевелитесь!

Этасалоу бегом выскочил из спальни.

Лэннет остановил взгляд на принце Дафаниле, не имея сил смотреть в вопрошающие глаза людей, стоящих вокруг.

— Я слышал это имя, ваше высочество. Офицер Стрелков, осужденный трибуналом. А я — из Изначальной гвардии.

— Конечно.

Дафанил вяло махнул рукой. В его тоне прозвучал сарказм. Или скука. Или что угодно. Он обернулся к Нэн.

— Теперь, доктор, нам придется расстаться.

Тихонько кашлянув, Лэннет возразил ему:

— При всем моем уважении к вам, ваше высочество, боюсь, что вы заблуждаетесь. Вам придется пойти с нами.

Дафанил быстро развернулся к нему. Но все еще слабое после болезни тело подвело его, и он пошатнулся, яростно пытаясь удержать равновесие.

— Я — принц крови!

— У меня нет времени на спор, ваше высочество. — Лэннет кивнул двум повстанцам. — Вы и вы. Помогите принцу. — Когда Дафанил начал сопротивляться, отталкивая их руки, Лэннет нагнулся поближе к нему. — Я не хочу, чтобы кого-нибудь убили ради вашей гордости, ваше высочество. Окажите нам содействие, иначе вас понесут, как мешок с зерном. Вы сможете бежать, если вам помогут?

— Черт бы вас побрал! Я вижу, пощады от вас не дождешься. Да, бежать я смогу.

Лэннет не очень уверенно сказал Свободным:

— Если принц будет замедлять ваше продвижение, несите его. Но поосторожнее.

Еще одному участнику налета, высокому грузному мужчине, Лэннет приказал:

— Вон тот, который назвался Мардом. Вы понесете его. Может, он окажется всего лишь сувениром на память, но я хочу, чтобы он был у нас.

Затем, схватив Нэн за руку, Лэннет вытащил ее из комнаты и протащил мимо стоящих в коридоре повстанцев. Пленные Помощники сидели на полу, охраняемые повстанцами. На лицах их читались неуверенность и смятение. Несколько Помощников были забинтованы, так же как некоторые из Свободных. Лэннет сообщил пленникам:

— За нами прилетят электрогрузовики. Мы с радостью примем любого, кто будет сражаться за нас. Подумайте об этом. — Затем бросил через плечо: — Джарка, организуй прикрытие с тыла. Смотри, чтобы никто не отстал.

Бросив взгляд на людей, бегущих вверх по лестнице, Лэннет заметил Реталлу, с трудом преодолевающего ступеньку за ступенькой, но все же как-то справляющегося самостоятельно. И еще более он был поражен, увидев, как некоторые из его людей помогают раненым Помощникам идти. А двоих из его отряда, слишком тяжело раненных, чтобы передвигаться самостоятельно, тащили на руках… Да, точно — каждого из них тащил Свободный в паре с Помощником. Однако на крыше все Помощники сбились в кучку под охраной повстанцев.

Нэн подошла к Лэннету. Кажется, женщине становилось не по себе, когда ей приходилось смотреть на капитана.

— Здесь есть тяжелораненые. Их нельзя перемещать.

— Выбор у них один — бежать или попасть в руки Этасалоу. Попробуй предложить им этот выбор. Большинство предпочтет отправиться с нами. А ты?

Нэн вздрогнула, как будто от удара. Ничего не ответив, она отошла к раненым. Проклиная себя, Лэннет подозвал Джарку и отвел его к пушке. Повернув выключатель, Лэннет нажал кнопку управления зарядным механизмом.

— Смотрите, — сказал он Джарке, взяв один кераметовый снаряд из снарядного ящика. — Это все, что нужно сделать, чтобы зарядить пушку. Кладешь этот шарик вот в это приемное отверстие. Теперь дальше. — Лэннет запрыгнул на сиденье наводчика. — Видите этот круг с крестиком внутри? Подводите крестик к цели. Выстрел производится нажатием этой кнопки. Снаряды вылетают со скоростью более пятнадцати тысяч футов в секунду, так что вам нужно только навести на цель и выстрелить. Понятно?

Джарка стоял, словно громом пораженный. Хриплый голос, которым он задал вопрос, вполне соответствовал выражению его лица:

— Стрелковое оружие?

Лэннет покраснел. Он был рад, что сейчас темно.

— Император считает, что вполне допустимо использовать такое оружие для защиты империи. Я полагаю, что именно этим мы сейчас занимаемся. Вы запомнили, что я вам сказал?

Джарка кивнул. Лэннет продолжил:

— Отлично. Вы заряжающий. Я стрелок.

— Заряжающий? — Джарка никак не мог найти в происходящем хоть какой-нибудь зацепки для здравого смысла.

К Лэннету подошел Помощник в сопровождении повстанца, держащего меч наготове. Он сообщил:

— Там есть еще одна такая же штука. Внизу, на верхнем этаже.

Лэннет послал Трей и рабочую команду притащить вторую пушку на крышу. Едва они выволокли орудие, как еще один Свободный указал на север:

— Глядите! Там, за холмами Фолз, взлетают машины.

Лэннет кивнул;

— Этасалоу. Сообразительный, ублюдок. Я не зря опасался, что он раскусит смысл.

Он повернулся к команде Трей и приказал:

— Установите эту штуковину вон там. Джарка, покажи им то, что я показал тебе. Живо. У нас всего две минуты, а возможно, и меньше. Трей, беги сюда.

Трей положила дрожащую руку на ствол пушки, напоминающей экзотическое насекомое.

— Вы действительно хотите ею воспользоваться?

— Без малейших сомнений. — Лэннет бросил взгляд поверх ее головы. — Где, во имя ада, наши грузовики?

— Вы в курсе, что все эти люди заранее знали о нашем появлении? — спросила Трей.

— Вы уверены? — переспросил Лэннет.

Она кивнула.

— Все пленные Помощники утверждают это в один голос. Они только не знали точно, когда и как мы явимся. Два дня назад они установили аварийный генератор и усилили охрану.

Лэннет склонился над пультом управления пушки.

— Сейчас нам следует беспокоиться о наших электрогрузовиках. Всему свое время, Трей. А эти их машины мы сейчас раздолбаем.

Ее опасения уступили место мрачному веселью, которое охватывает человека, шагнувшего с края реальности в водоворот битвы. Лэннет быстро показал Трей и еще одному бойцу, как заряжать пушку и вести огонь. Вновь усевшись на сиденье наводчика первой пушки, Лэннет принялся наблюдать за мчащимися прямо к ним электромобилями.

Его комм пискнул. Сообщение было кратким:

— Грузовики летят.

Еще оставалось время бросить последний взгляд на Нэн. Она стояла на коленях всего в нескольких ярдах от Лэннета и пыталась как-то облегчить страдания заходящегося в тяжелом кашле бойца. Отвернувшись, Лэннет положил палец на спусковую кнопку пушки и глубоко вдохнул насыщенный электричеством воздух, полный неповторимого запаха зарядного вещества и смазки для металла. Почти беззвучно он произнес:

— Я уже однажды победил твоих тварей, Этасалоу. Я сделаю это вновь. Ты никогда не получишь ее. Никогда — покуда я жив.

Глава 35 ▼▼▼

Пять электромобилей выстроились ромбом. Передняя машина резко увеличила скорость. Лэннет обратился к Джарке:

— Они выслали разведчика. Где там наша эвакуационная команда?

Ответ поступил только через несколько секунд:

— Опустились за пределы зоны видимости.

Лэннет постарался представить это в оптимистических тонах:

— Неплохое решение. Они, должно быть, заметили электромобили.

Джарка фыркнул. Лэннет сказал:

— Будь готов ко второму выстрелу. Огневым ячейкам требуется несколько секунд, чтобы накопить полный заряд. Трей, когда я выстрелю, бери на прицел последний электромобиль в строю. Их главный должен быть там.

Электромобиль-разведчик сбросил скорость. Лэннет заорал:

— Все, кто может стоять — встать! Быстрее! Спрячьте раненых!

— А какая разница, если даже мы прикончим их главного? — спросила Трей. — Вы же говорили, что они не думают.

— Они думают так же хорошо, как всегда. У них есть задача. Они ее выполняют.

— А что, если я промахнусь? — В вопросе Трей прозвучало опасение. — Я никогда прежде не видела пушки.

— Парни в электромобилях тоже ее не видели. Делай свое дело.

Наступило молчание. Солдаты, несколько минут назад пытавшиеся убить друг друга, теперь стояли плечом к плечу, объединенные общим тревожным ожиданием и неуверенностью в будущем.

Разведывательная машина подлетела ближе, вырисовываясь силуэтом на фоне дальнего зарева. Как только Лэннет услышал шум включенного посадочного антиграва, он выстрелил. Кераметовый снаряд прочертил в воздухе светящуюся ало-голубую прямую. Через краткий миг — настолько краткий, что человеческое сознание едва могло уловить его, — электромобиль взорвался. Все, оказавшееся в точке столкновения снаряда с машиной, превратилось в рассеянный пар. Горящее облако увеличилось в размерах, а затем рухнуло, исчезнув, подобно некоему порождению кошмара, в ночной темноте.

Мгновение спустя Трей выстрелила из второго орудия. Снаряд попал в машину, находившуюся на переднем крае клиновидного строя. Электромобиль отбросило назад. Вокруг него разлетелись брызги расплавленного металла. А потом он тоже взорвался.

Три оставшихся электромобиля начали закладывать дикие виражи. Лэннет сосредоточился на одном из них, нетерпеливо ожидая, пока загорится огонек готовности к дальнейшему ведению огня. Выстрел. Электромобиль взорвался. Трей тоже сделала второй выстрел. Четвертая машина превратилась в огненное облако.

Из толпы, стоящей на крыше, донесся чей-то крик:

— Наши грузовики!

Лэннет сконцентрировался на последнем электромобиле. Выключив огни, тот быстро нырнул за ближайшее здание.

— Джарка, организуй загрузку. Возьмите на борт вторую пушку. А я разберусь с тем электромобилем.

Электрогрузовики, предназначенные для эвакуации, опустились на крышу, пройдя низко над головами людей. Как только они сели, четверо Помощников вырвались и бросились к одному грузовику. Водитель опасливо поднял машину в воздух. Четверо развернулись и посмотрели на остальных, уже бегущих следом за ними. Один из четверки закричал:

— Наших родных заберут в лаборатории Этасалоу! Мы должны остаться здесь!

Другой Помощник крикнул в ответ:

— Они все равно заберут наши семьи. По крайней мере, мы сможем сражаться за них!

Лэннет с облегчением заметил, что один из его бойцов втихомолку расставляет оставшихся на ногах Свободных позади спорящих Помощников.

Джарка встал между двумя группами.

— Все Помощники, желающие остаться, пусть уходят немедленно. Идите вниз. — Он указал своим мечом на тех четверых. — Вы пойдете первыми.

Джарка угрожающе шагнул вперед. Четверо бросились к двери, ведущей с крыши в здание. Когда они пробегали мимо группы Помощников, к ним присоединились еще несколько человек.

Паривший над крышей грузовик сел обратно еще до того, как последний из удиравших Помощников скрылся из виду. Бойцы начали лихорадочно загружать пушку на борт. Джарка, ругаясь, загонял людей в грузовики, втискивая их едва ли не на головы друг другу. Отчаянно высматривая оставшийся электромобиль, Лэннет тем временем раздумывал, как понравится принцу путешествовать, будучи затертым среди этой толпы.

О Нэн он старался не думать.

Кто-то выкрикнул его имя. Лэннет узнал Парконара, бойца, участвовавшего в рейде на Ясил.

— Джарка сказал, что пора улетать, — сообщил Парконар.

Как назло, электромобиль именно в этот момент показался в поле зрения, а затем немедленно вновь нырнул в укрытие. Лэннет, выругавшись, ответил Парконару:

— Скажи Джарке, пусть взлетают. Когда он увидит, что я прищучил этот электромобиль, пускай возвращается и подберет меня.

— Он не станет улетать.

— Проклятье, это приказ! Так и передай ему!

Лэннет глянул в сторону холмов Фолз. Оттуда взлетали новые электромобили в сопровождении грузовиков. Обернувшись, Лэннет увидел, как Парконар запрыгнул в последний оставшийся электрогрузовик, и тот сразу же взлетел.

Как Лэннет и ожидал, прятавшийся электромобиль устремился в погоню. Он легко мог бы догнать перегруженный электрогрузовик, пройти близко над ним и выхлопом двигателя сбить неповоротливую машину. Эффекты, которые обычно производил антиграв на человеческую психику, могли не сработать в отношении тех, кто находился на борту.

И вновь из пушки вырвалось сверкающее копье. Запах озона и сгоревшего воздуха витал вокруг Лэннета. Электромобиль превратился в распухающее облако разноцветного пламени.

Электрогрузовик развернулся и направился к Лэннету. За несколько секунд до того, как машина опустилась на крышу, Лэннет соскочил с сиденья пушки и схватил свой рюкзак. В рюкзаке лежала пластичная взрывчатка. Лэннет выдернул рабочую пластину одного из ускорителей, которые разгоняли снаряд, летящий по направляющим орудия. Металлическая пластина была обжигающе горячей. Лэннет выронил ее, сжав зубы от боли. Неуклюже нащупав обожженными пальцами капсюль, Лэннет задержал дыхание. По спине у него струился пот. Неловко, перекатывая в пальцах капсюль, он наконец-то вдавил его в мягкое вещество взрывчатки.

Джарка схватил его за плечо:

— Они скоро будут здесь.

Лэннет вставил рабочую пластину на место и схватил свой рюкзак. Они с Джаркой запрыгнули в заднюю дверь уже тронувшегося с места электрогрузовика.

Электромобиль Легионеров на полной скорости приближался к покинутой крыше. Тяжело нагруженные машины Свободных летели прочь. Люди, сидевшие в грузовике Лэннета, кричали водителю, чтобы тот увел машину под прикрытие. Но тот, словно не слыша их и не сознавая опасности, продолжал гнать грузовик по прямой. Лэннет и Джарка пытались успокоить остальных, объясняя, что пушка выведена из строя. Но паника становилась все более бесконтрольной. Для представителей культуры, где даже бросок камня расценивался как бесчестный поступок, умереть от снаряда, выпущенного из орудия, было ужасно. Лэннет мог только гадать, что происходит в других машинах.

Два легионерских электрогрузовика опускались на крышу Двора. И в этот момент пушка, находившаяся между ними и чуть ниже, превратилась в зеленовато-голубой огненный шар. Осколки полетели во все стороны. Вспыхнув ярким оранжево-желтым пламенем, машины легионеров рухнули на крышу. Приближавшийся электромобиль, захваченный ударной волной, скользнул вбок и упал где-то по ту сторону Двора.

Лэннет протиснулся сквозь толпу радостно вопящих бойцов в переднюю часть кузова и постучал в стекло кабины. Водитель полуобернулся, опустил стекло и заорал:

— Вы, там, прекратите верещать! Я выжимаю из этой летающей бочки все, на что она способна!

Лэннет протиснул в окно свою стереокарту, чтобы водитель мог видеть ее.

— Передайте остальным водителям, что нам нужно проследовать дальше первоначальной точки сбора. Вы летите первым. Нам надо вот сюда. — Лэнет показал, куда именно.

— Вы что, чокнулись? Кто вы такой?

— Я здесь главный.

Моргнув, водитель заявил:

— Нам это вряд ли удастся. — Он ткнул большим пальцем куда-то назад. — Они полетят следом.

— Опуститесь ниже и попробуйте от них отделаться.

Водитель, что-то ворча себе под нос, нажал кнопку своего комма и связался с водителями других машин, в то же время послав грузовик по крутой дуге вниз. Выровняв полет, он проверил показания радара заднего вида. Уголком рта он произнес:

— Вы любите рисковать?

— Зависит от обстоятельств.

— Когда мы сядем и попытаемся разгрузиться, эти типы, что идут за нами, свалятся нам на головы еще до того, как половина из вас окажется на земле. Вон там впереди есть холм. Он расположен между тем местом, которое вы показали мне, и изначальной точкой сбора. Пока мы туда добираемся, они еще не успеют нас догнать. Сразу за холмом мы можем нырнуть вниз и приземлиться. Эта компания будет мчаться прямо за нами, курсом на ущелье, ведущее в горы. К тому времени, когда они поймут, что потеряли нас, вы уже окажетесь в укрытии, а мы успеем отойти подальше от этих грузовиков и отправиться домой.

— Так и сделаем.

Лэннет включил свой комм.

— Высадка по моей команде. Точка посадки изменена.

Трей тут же отозвалась:

— Принято.

Лэннет усмехнулся. У женщины стальные нервы — ни единого вопроса.

Водитель завершил разговор с шоферами остальных грузовиков, затем обратился к Лэннету:

— Приближаемся к изначальной точке посадки.

Водитель потянул за рычаг. Экран переднего вида на контрольной панели сделался черно-зеленым. По трем сторонам маленькой вырубки обрисовались три правильных геометрических фигуры. Водитель выругался.

— Вы знали это, верно? Вас уже поджидают.

Прежде чем Лэннет успел ответить, машина резко нырнула еще ниже, задевая верхушки деревьев. Повиснув на поручне, Лэннет все же заметил, что другие грузовики повторили маневр.

Позади него Джарка яростно заорал:

— Что вы, черт побери, творите? У нас тут раненые!

Водитель ответил:

— Кто бы нас тут ни поджидал, они не опомнятся еще добрых десять минут. Выхлоп антиграва действует на мозги, как хороший удар молотком. Жаль, что не удалось спуститься еще пониже.

Машина заложила крутой поворот вправо. Не выходя из поворота, водитель задрал нос грузовика вверх, перешел на режим парения и резко упал вниз. Лэннет, запинаясь, выкрикнул приказ высаживаться. Но бойцы не нуждались в указаниях. Они буквально выкатились на твердую, надежную землю. Раненых вынесли на руках. Трей только однажды повысила голос, распоряжаясь выгрузкой пушки. Водители электрогрузовиков уходили от места высадки пешком.

Отряд Лэннета устремился в ближайший лес. Оказавшись в укрытии, Лэннет приказал остановиться и собраться вместе. Трей и ее команда, тащившие пушку, прибыли последними. Трей спросила:

— Вы видели, как пролетели эти типы, которые гнались за нами?

Лэннет покачал головой:

— Не знаю, каким образом, но я этого не заметил.

Из толпы раздались другие голоса. Никто не видел и не слышал погони, но все гадали, куда она подевалась. Лэннет сказал:

— Что бы ни произошло, это хорошие новости.

Он повысил голос, обращаясь ко всем сразу:

— Джарка, возьмите троих Свободных — вы пойдете впереди. Трей, вы и еще трое — обеспечьте прикрытие с тыла. Остальные пойдут в основной группе вместе с нашими гостями.

Капитан вызвал из строя троих бывших Помощников.

— Вы потащите пушку в течение первого часа пути. Пусть все те, кто только что присоединился к нам, сложат свои мечи на лафет пушки. Когда мы доберемся до лагеря — или если кто-нибудь попытается перехватить нас по дороге, — вы получите их обратно.

Из темноты донесся обвиняющий голос:

— Присоединившись к вам, мы рискуем своими жизнями и своими семьями. А вы нам не доверяете!

— Чертовски хорошо подмечено. А еще совсем недавно вы хотели убить нас. И кое-кого едва не убили. У вас будет много шансов доказать свою верность. А сейчас делайте то, что сказано, и держите рты на замке.

В толпе поднялся ропот, полный негодования и тревоги. Лэннет гаркнул, перекрывая шум:

— Джарка, шевелись! Парконар, проследи за разоружением новичков. Вы, шестеро — беритесь за эту фиговину! Через каждый час будем делать остановку на десять минут.

Лэннет повернулся. Нэн стояла неподалеку, рядом с принцем Дафанилом, опиравшимся на ее плечо. Через инфракрасные очки они казались мерцающими зелеными фигурами на черном фоне. Но даже при таком изображении Лэннет различил на лице Нэн отвращение.

Электромобиль Этасалоу опустился на крышу Имперского Крыла. Стихающий вой антиграва казался музыкальным сопровождением, вполне соответствующим общему настроению. Этасалоу буквально выскочил из машины. Он внимательно осмотрел место действия, подмечая все, но не высказывая никаких замечаний. Легионеры стояли стройными рядами поодаль от обломков пушки. Раненые рядами лежали вдоль стен. Помощники столпились чуть подальше, около самого входа на лестницу. Когда Этасалоу наконец заметил советника Улласа, то сухо сообщил ему:

— Ваши действия стоили мне почти сотни Легионеров.

Шериф Плон едва не вскрикнул при виде такой неприкрытой грубости.

Уллас был непреклонен:

— Никаких Легионеров не существует. Люди, которых я разрешил вам приспособить для моих целей, — это хайренцы. У вас нет никакого права давать им название или распоряжаться ими. Вы оскорбили святость убежища, которое я предоставил вам. Велите своим людям повиноваться только тем приказам, которые будут получены от указанных мною офицеров-Помощников.

Этасалоу трясло. Он помолчал, как будто переваривая ультиматум Улласа.

— Если таково ваше желание, сэр, то мне нечего больше сказать. Однако я должен указать, что именно по вашему личному приказу я разместил своих Лег… свои силы преследования на предполагаемом месте высадки Свободных. Ваши Помощники напали на нас.

— И ваши роботы убили семнадцать Помощников. Подобное не должно повториться.

Этасалоу широко развел руками и склонил голову. Когда он выпрямился, на лице его играла кривая улыбка.

— Я посрамлен. Я желал лишь вящей славы для Хайре. Срок прибытия межзвездных кораблей все ближе. Усердие заставляет меня превышать свои полномочия. Я нижайше извиняюсь. Но я же говорил вам, что единственная моя цель — поднять вас так высоко, как это возможно для человека.

Скептицизм, отражавшийся на лице Улласа, только усилился. Он искоса посмотрел на Этасалоу, ища признаки лицемерия в его поведении. Однако, не найдя их, немного расслабился.

— Я буду вынужден заставить вас держать слово. Нам очень многое придется восстанавливать.

— Понимаю. Они удрали, забрав с собой пушку. А также принца Дафанила и доктора Бахальт. Нам известно, как Свободные проникли во Двор?

— Вот этим путем. — Уллас указал на стену, выходящую на улицу. — Следователи шерифа Плона нашли парашюты. Те, кто приземлился здесь, сумели протянуть веревки через улицу, и остальные присоединились к ним.

— Сколько их было?

Ответ был несколько преувеличенным:

— По меньшей мере пятьдесят. Им удалось справиться с охранниками.

— Ах да, охрана! Могу ли я спросить вас, советник, откуда вы узнали о месте посадки Свободных?

— Не можете.

— Совершенно понятно. Но указания послать моих… группу преследования исходили прямо от вас. Вы, несомненно, не контролируете лично каждый отдел вашей разведслужбы?

— Это вас не касается. — Уллас ощерил зубы в улыбке. В остальном выражение его лица было мрачным. — Ваша единственная забота — мое возвышение.

— Да будет так. — Этасалоу поклонился вновь, на сей раз так же картинно, как это проделывал капитан Мард. Затем, подавшись вперед, Этасалоу неожиданно согнулся вдвое и обхватил Улласа за ноги, чуть выше колен. Выпрямившись, командор легко и быстро поднял советника над собой. Полшага в сторону — и они очутились возле невысокого ограждения. Бедра Улласа коснулись края ограждения. Лишившись равновесия, длинное туловище советника наклонилось назад, в сторону улицы. Одним быстрым движением Этасалоу разжал руки, сжимавшие ноги советника, и толкнул его грудью.

Уллас закричал.

Размахивая руками, пытаясь ухватиться за воздух, он перевалился через ограждения. Крик ужаса, вырвавшийся из груди советника, резко оборвался, когда тело рухнуло на тротуар.

Этасалоу уже успел приставить свой меч к животу шерифа Плона. Хриплым от напряжения голосом командор произнес:

— Я поднял советника Улласа на небывалую высоту, как и обещал ему. С меня начнется новая правящая династия. И сейчас я намерен узреть вашу верность или ваши кишки, Плон. Немедленно.

Не дожидаясь, пока Плон соберется с духом, чтобы заговорить, Этасалоу крикнул неподвижным Легионерам:

— Если кто-то из Помощников будет возражать против моего правления, убейте их.

Вытащив комм из кармана куртки, Этасалоу включил его и произнес:

— Смена династии.

Механический голос из комма ответил:

— Принято, командор.

Этасалоу отключил передатчик. Кончик его меча все еще упирался в живот Плона.

— Будете ли вы служить мне по своей воле, шериф? Или же мне обеспечить полную вашу верность?

— Нет! — Плон затряс головой так сильно, что все его тело заколыхалось. — Я признаю вас, сэр… командор…

Этасалоу вложил меч в ножны. Отвернувшись от Плона с небрежным видом, говорившим красноречивее любых слов, командор обратился к предводителю Легионеров:

— Отрядите команды из четырех Легионеров для личного контакта со всеми старшими представителями Люмина и сил Помощников при Дворе и в Лискерте. Шериф Плон и его люди знают, где их искать. Все лица, занимающие высокие посты, должны завтра утром, в восемь часов, явиться во Двор для доклада. Неявка будет караться тюремным заключением и конфискацией всего личного имущества. Любое сопротивление моей власти карается смертной казнью.

Вновь обратив внимание на Плона, Этасалоу приказал:

— Сообщите всем отделениям Помощников: девяносто процентов личного состава Помощников с континентов Кулл и Сардег должны быть переведены в Лискерту. Срок прибытия — не позднее, чем через двадцать четыре часа после получения приказа. Вы, Плон, обязаны проследить за материально-техническим обеспечением этого. Действуйте со всей возможной быстротой и эффективностью. У нас чрезвычайно плотный график. Через десять дней от Свободных должно остаться лишь воспоминание. Я должен получить принца Дафанила. Живым, если возможно. Если понадобится — мертвым. На все — десять дней. Вы меня слышите?

Плон отсалютовал. Он дышал так тяжело, что не мог ответить.

Глава 36 ▼▼▼

Дорога назад, в базовый лагерь, заняла у отряда два дня. Продвижение несколько замедлялось из-за требований Лэннета к мерам безопасности. Впереди шли разведчики. С флангов следовала охрана. Обеспечивалось прикрытие с тыла, дабы отсечь любую возможную погоню, а также пронаблюдать, не попытается ли какой-нибудь агент внедрения незаметно пристроиться позади основной колонны. Отряд обогнул охотничий домик Бетака — он же штаб-квартира — и тайными путями пробрался в свое горное убежище.

В течение всего этого времени Лэннету почти некогда было перевести дух. А на привалах Нэн старательно избегала его. Тогда он предпринял попытку поговорить с ней. Нэн вежливо дала понять, что его присутствие ей нежелательно.

Лэннет был слишком измотан, чтобы настаивать на чем бы то ни было. Он сказал себе, что сейчас не время и не место. Однако ночью, в темноте, прислушиваясь к лесным шорохам и крикам, Лэннет все же заставил себя принять правду. Все ее туманные намеки и уклончивое поведение на протяжении пути свидетельствовали об одном: Нэн Бахальт не желает с ним общаться.

Появившись в лагере под покровом ночи, бойцы узнали ошеломляющие новости о гибели Улласа и о том, кто занял его место. Сул сообщил, что над лагерем постоянно пролетают воздушные шпионы. Хуже того, данные разведки указывали на крупное сосредоточение сил Помощников на побережье. Судя по их снаряжению, они готовились к проведению длительной операции.

Картина была ясна. Горы Марноффар располагались на обширном полуострове. Здесь было множество отличных укрытий и достаточно места для маневра, но все же это было ограниченное пространство. Если Помощники блокируют выход с полуострова и станут патрулировать побережье, то эвакуироваться морским путем будет чрезвычайно затруднительно, если вообще возможно. Зона безопасности Свободных все больше и больше напоминала ловушку.

Несмотря на усталость, Лэннет не смог заснуть в первую ночь после возвращения в лагерь. Выскользнув из комнаты, которую он делил с Сулом и Джаркой, Лэннет вышел в ясную горную ночь. Он не испытывал такого ощущения безопасности с тех самых пор, как ему пришлось покидать этот лагерь. Но, невзирая на это, Лэннет все же старался держаться в укрытии, не выходя под открытое небо. Прислонившись к толстому морщинистому стволу дерева, он смотрел на звезды.

Не прошло и пяти минут, как его тихонько окликнул Сул. Лэннет отозвался, и Сул встал рядом с ним под деревом.

— Мне казалось, что вы слишком устали, чтобы гулять по ночам и дышать свежим воздухом.

— Никак не могу заснуть. Слишком много всяких мыслей.

Сул произнес едва ли не извиняющимся тоном:

— Вы говорили про то, что нас кто-то выдал — насчет усиленной стражи и засады на месте приземления. Я думал об этом.

Резкий смешок Лэннета оборвал Сула на полуслове:

— А вы полагаете, что я не думал?

Сул предпочел не отвечать. Когда он вновь заговорил, в его голосе прорезалось возмущение:

— Вы же знаете, что мы соблюдали осторожность! Я считаю, что это просто совпадение.

— Аварийный генератор и усиленная охрана — может быть. Но засада? Невозможно. Им было все известно.

— Почему же они тогда не знали точно, когда вы собираетесь совершить рейд на Двор? Почему они не перехватили грузовики эвакуационной команды дотого, как те успели подняться в воздух? Вот видите! Спросите себя, к кому в первую очередь могла бы поступить подобная информация. А потом задайте себе вопрос — зачем бы советник Уллас стал предпринимать именно такие защитные меры? В том, что произошло, нет никакого смысла. Вспомните — вы прошли над точкой посадки на довольно высокой скорости. Быть может, вам только показалось, что вы видели там засаду?

— Я видел то, что там было. И наш налет не провалился по одной-единственной причине — мы застали их врасплох. Да и то, пока Трей не шарахнула этого типа, Марда, мы все были в глубокой заднице.

— Хорошо, допустим, вы правы. И кто же их предупредил?

— Мы можем никогда не узнать этого. Давайте надеяться, что кто бы это ни был, он не станет докладывать Этасалоу о наших действиях. У нас и без того достаточно незавидное положение.

— Вы думаете, мы сможем победить их?

— В открытом бою? Нет. Мы должны наносить удар, потом удирать и прятаться. Понимаете, Сул, мы не планируем победить. Мы планируем выжить.

Сул вздохнул:

— Ну ладно, можете и дальше обходиться без сна, если хотите. А я, пожалуй, вернусь внутрь. Я рад, что вы возвратились — вы и все остальные.

Лэннет поблагодарил его и сел, прислонившись спиной к дереву. Он пытался придумать, как наилучшим образом использовать пленных — такое ценное приобретение — для сделки с Этасалоу. Однако капитан никак не мог сосредоточиться на этих вопросах. Сейчас над его размышлениями властвовало сердце, а не рассудок.

Нэн для него потеряна. Человека, которого она любила, больше не существует, и она не питает ни малейшего интереса к тому, кто занял его место.

Лэннет так и уснул там, под деревом, повалившись набок и свернувшись калачиком. Его сны были пусты и бесцветны. Он проснулся, едва начало светать, зная, что ему что-то снилось, но не мог вспомнить, что именно.

В то же утро, несколько позже, Лэннет вместе с Мальтраном сидел за монитором воздушного шпиона, когда в комнату вошел боец и сообщил, что принц Дафанил требует присутствия Лэннета. Лэннет улыбнулся, услышав слово «требует», однако пошел. Дафанил ждал наверху. Нэн стояла рядом с ним. Лэннет заставил себя сосредоточить внимание на принце. Удивительно, но молодому человеку долгая «прогулка» пошла на пользу. На лицо его вернулся румянец, да и в целом принц выглядел окрепшим. Он тепло поприветствовал Лэннета, а затем сразу перешел к делу:

— Я расспрашивал людей о вас. Поскольку вы не капитан Лэннет, то я решил, что мне нужна хоть какая-нибудь информация. Говорят, что вы из Изначальной гвардии. Однако сложившееся у меня впечатление не соответствует этому. Мне сказали также, что с конкретной причиной вашего появления здесь связана какая-то тайна. Это наводит меня на сильные подозрения относительно причастности к делу моего папочки, однако мы не будем углубляться в данный вопрос. Суть состоит в том, что вы явно руководили всей операцией. Вы похитили меня, доктора Бахальт и этого мерзкого слизняка Марда. Вы предполагали использовать нас в качестве товара при сделке с Этасалоу. Это так?

— В общем-то, да, но…

Дафанил прервал его:

— Вы зря потратили время.

— Почему, ваше высочество? Вы считаете, что Этасалоу не пойдет на сделку?

— Конечно, он пойдет. А вот вы — нет.

На лице Лэннета отобразилась легкая насмешка.

— И вновь, ваше высочество, — почему?

— Не знаю.

Дафанил склонил голову набок, и Лэннету на миг показалось, что он смотрит на голографию императора в юности. Пристальный взгляд Дафанила был устремлен прямо в глаза Лэннету, однако когда принц заговорил, в его тоне сквозило лукавство, которого император Халиб никогда не позволил бы себе:

— Когда вы во время своего налета вступили в спор с Мардом, вы ничего не выигрывали, а проиграть могли все. Настоящий повстанец просто зарезал бы его. Доктор Бахальт и я стали бы всего-навсего еще одной парой случайных жертв. Мне кажется, что вы не лишены совести, и я не верю, что вы отдадите нас Этасалоу. А если вы попытаетесь это сделать… мы с доктором пообещали друг другу, что в этом случае мы покончим жизнь самоубийством. Доктор Бахальт видела, что происходит с людьми, переделанными ее дядюшкой. — Прежде чем произнести следующую фразу, Дафанил помолчал и искоса глянул на Нэн. — И какие бы слухи обо мне ни ходили, я не желаю, чтобы меня использовали против моего отца. Моего так называемого отца.

Лэннет улыбнулся еще шире:

— Чувствую, что у вас есть какое-то предложение.

— И, как мне кажется, очень неплохое. Несколько дней назад вы еще могли бы использовать меня в качестве товара, натравив Улласа на Этасалоу: ни один из них не допустил бы, чтобы я оказался под контролем у другого. Теперь такой возможности нет. За меня вы не получите от Этасалоу ничего, кроме обещаний, а закончится все вашей смертью, и то если вам повезет. Разрешите нам помочь вам. Я знаю кое-что о сражениях. Доктор Бахальт может оказать неоценимую помощь в лечении ваших раненых.

— При всем уважении к вам, ваше высочество, я не уверен в вашем боевом опыте.

— Я не солдат. Я принц. Я отлично владею мечом. Испытайте меня сами.

Вспомнив о лейтенанте-Помощнике, который умер от удара принца, казавшегося не более смертоносным, нежели оплеуха, Лэннет предпочел поверить Дафанилу на слово. Высказав это вслух, Лэннет добавил:

— Я не хочу подвергать вас риску, ваше высочество. По крайней мере до тех пор, пока ситуация не станет безвыходной. Возможно, вы правы в отношении Этасалоу, но я должен выждать и посмотреть. Вы не упоминали, что ваш отец сделает со мной, если вы будете ранены, сражаясь за нас.

Принц Дафанил попытался улыбнуться. Смотреть на это было жалко.

— Ранен? Если я буду ранен, он не скажет ничего. Однако если я погибну в битве за вас, а вы останетесь живы, он сделает вас одним из величайших героев в истории всей империи.

Медленно, постепенно выражение лица принца изменилось, став жестким и насмешливым.

— Вы доказали, что способны учуять предложение. А как насчет возможности?

Громко рассмеявшись, Дафанил повернулся спиной к Лэннету и пошел прочь.

Глядя, как принц удаляется самодовольной походочкой, Лэннет едва не пропустил мимо ушей слова Нэн. Она говорила:

— …храните ваше медицинское оборудование? Я должна знать, что имеется в распоряжении.

— Туда.

Лэннет взял Нэн за руку. От этого прикосновения на него обрушилась лавина воспоминаний. После стольких месяцев тьмы и безнадежности она здесь. Он может прикоснуться к ней. Женщина, которую он любит. Лэннет больше не мог ей лгать. Он сказал:

— Это я. Это на самом деле я. Они прооперировали мое лицо, изменили отпечатки пальцев…

Нэн с отвращением выдернула у него руку и отшатнулась.

— Вы даже не знаете о нем ничего. Он не стал бы торговать людскими жизнями. Или душами. Не смейте прикасаться ко мне!

— Мне пришлось сказать им, что ты нужна мне для сделки. Как еще я мог заставить их помочь мне освободить тебя? С тех пор, как я прибыл сюда, я только об этом и думал. А все остальное я просто был вынужден делать.

— Император послал вас обучать мятежников, чтобы они свергли правителя, настолько деспотичного, что его люди и мечтать не могут бороться против империи? Вы оскорбляете мои чаянья, вы оскорбляете мой ум. Вы подлы настолько же, насколько тупы!

— Меня послали сюда не затем, чтобы обучать кого-либо. Предполагалось, что эти люди помогут мне в исполнении порученного мне дела. Но они заявили, что, если я не буду обучать их бойцов, они отдадут меня Этасалоу. Я решил, что мой единственный шанс спасти тебя — это обучить их, а затем использовать. Это сработало. Ты свободна.

— Вы сами признали, что я — всего лишь ценное имущество. Вероятно, все мы погибнем. Я поняла то, что было сказано вчера ночью относительно военных планов моего дяди. Пусть кто-нибудь покажет мне медицинское оборудование. Держитесь от меня подальше. Меня тошнит от вашей лжи.

— Нэн, прошу тебя… — Лэннету хотелось протянуть к ней руки, но он подавил этот порыв. — Вспомни одностороннюю камеру. Мы говорили о детях, о том, чтобы у нас с тобой был свой дом… Мы шутили, что поскольку мы оба знакомы с императором, то не поможет ли нам это знакомство обосноваться на Атике. Мы провели бы свой медовый месяц в горах, и все в Коллегиуме лопнули бы от зависти… Откуда я могу это знать, если я не Лэннет?

На побледневшем лице Нэн отразилось потрясение, однако она отказывалась верить капитану.

— Все, о чем говорилось в односторонней камере, можно было подслушать. Именно оттуда вы могли все узнать.

Она отвернулась и прижала к губам кулак, как будто боялась, что ее действительно стошнит.

Лэннет сдался. Он подождал, пока Нэн придет в себя, затем сказал:

— Вам туда, — и направился к складам. У входа он показал ей, куда идти, и удалился.

Военные действия начались в тот же день, после полудня. Воздушный шпион засек, что в лагеря Помощников на побережье прибыло большое количество электромобилей. Пока аппарат продолжал передавать изображение в укрытие Свободных, машины неспешно взмыли в воздух и рассредоточились для наблюдения за побережьем и всеми подступами с моря. Одновременно патруль Свободных передал по комму срочное сообщение о крупной колонне Легионеров, вышедшей с одной из тренировочных баз и направляющейся прямо к базовому лагерю повстанцев.

Лэннет вместе с небольшой группой бойцов отправился готовить место для засады. Патруль Свободных продолжал информировать его о продвижении колонны. Когда Лэннет впервые издали увидел Легионеров, те расположились на берегу небольшой речки, радуясь полуденному привалу. Они отдыхали, окуная босые ноги в холодную воду, ели, валялись на травке. Тем не менее часовые были расставлены грамотно и все время оставались начеку.

Пережидая, пока привал у Легионеров закончится, Лэннет и его бойцы немного перекусили. Когда колонна построилась и двинулась вперед, Лэннет отметил, как были расположены фланговые прикрытия. Строгое соблюдение интервалов в строю, постоянное наблюдение офицеров, свободных от других обязанностей… Лэннет мрачно признал, что подразделение хорошо обучено. В любом из отрядов Этасалоу должна быть отличная дисциплина. Эти люди великолепно вымуштрованы. Однако чем больше Лэннет наблюдал издали за маленькими фигурками, ползущими вверх по горной долине, тем сильнее становилась его озадаченность. При всей их дисциплинированности в них чувствовалось какое-то особое рвение. С такого расстояния нельзя было различить выражение лиц, однако в этих людях ощущалось что-то маниакальное.

Лэннет вызвал по комму группу засады и сказал им:

— Я присоединюсь к вам в точке, указанной на карте. — Получив уведомление о том, что сообщение принято, Лэннет дал сигнал своей группе. Пригибаясь к земле и держась в укрытии, они отступили.

Место, выбранное для засады, находилось на склоне, где дорога спускалась вниз. Тремястами метрами выше Легионеры должны были миновать узкий горный проход. В выбранном месте с восточной стороны дороги было отличное укрытие — нападающие могли подобраться почти вплотную. С западной стороны начинался подъем — сперва пологий, а затем все более крутой. На этой крутизне также легко было спрятаться среди огромных валунов и густого кустарника. Если все пойдет хорошо, то после первого удара Свободных Легион отойдет на запад, чтобы перегруппироваться.

Именно тогда на Легионеров из укрытия нападет вторая группа засады.

Если все пойдет хорошо.

От перевала колонна спускалась с должной осторожностью. И все же Лэннет не мог отделаться от ощущения, что Легионеры прямо-таки мечтают, чтобы на них напали. Когда разведчики прошли мимо первой группы засады, не заметив никого, и фланговое прикрытие тоже благополучно разминулось с засадой, Лэннет понял, что операция была спланирована тактически успешно. Но тем не менее странное ощущение продолжало усиливаться.

Едва первые ряды основной колонны поравнялись с засадой, Свободные вскочили и с криком бросились в атаку. Их длинный строй был развернут параллельно дороге. Ощетинившись копьями, словно дикобраз — иголками, повстанцы яростно наступали на врага.

У Легионеров не было копий. Зато у них были щиты и мечи, которыми они отменно владели. В момент атаки Свободные отбросили врагов назад, однако не сумели нагнать на них страх. Выкрикивая команды и боевые кличи, Легионеры слегка отступили, стараясь сохранять единый строй.

Никто не струсил и не побежал. По спине у Лэннета пробежали мурашки. Так не бывает, чтобы отряд подвергся нападению из засады и никто не бросился удирать. Но именно так все происходило сейчас. Легионеры падали, получив ужасные раны, кричали от боли — и последним усилием пытались подрезать ноги атакующим. Лэннет видел, как один Свободный пронзил копьем Легионера, но тот, бледный как смерть, выкрикивая проклятия, все же дотянулся и рубанул своего врага мечом.

Вторая группа засады выскочила из укрытия и ударила в спину колонне Легионеров. На стороне Свободных была полная неожиданность. Битва превратилась в кровавый хаос. Легионеры падали, словно трава под косой.

Но продолжали сражаться. Отчаянно. До тех пор, пока на поле битвы не осталось ни одного живого Легионера. То, что должно было стать победой, обернулось чем-то большим. И чем-то худшим. Это была бойня.

Это была катастрофа. Для Свободных.

Лэннет, насквозь мокрый от пота, смотрел на мертвые тела, лежащие грудами и поодиночке. Он видел, как ручейки крови сливаются, текут и исчезают в вытоптанной траве, словно грязные дождевые потоки. Он насчитал пять убитых Легионеров на каждого погибшего Свободного.

Лэннет понимал, какое будущее ожидает его бойцов, и слезы жгли ему глаза. В поведении колонны Легионеров был вызов. Они знали. Они искали битвы — чтобы перед смертью убить столько врагов, сколько смогут. Они ведали страх смерти — иначе они не смогли бы так эффективно сражаться, — но они не были намерены покидать поле сражения до тех пор, пока у них есть силы убивать и пока хоть один Свободный остается в живых.

Боевые действия начались. Первая атака преследовала одну цель — продемонстрировать намерения Этасалоу. А именно — полное уничтожение мятежников. В этой войне Свободные не смогут победить. Они даже не смогут в ней выжить.

Глава 37 ▼▼▼

Свободные отказывались понимать. Здесь, в лесном полумраке, когда рядом стояли товарищи, только что одержавшие победу в бою, слова Лэннета казались совершенно неприемлемыми. Да, среди них были раненые, но их можно вылечить. Бойцы устали, но отдых восстановит их силы. Конечно, они скорбели по погибшим товарищам, но ведь в конечном итоге они победили. И сияние боевой славы притупляло боль потерь.

Но все же Лэннет сказал:

— Этасалоу намерен зажать нас в клещи — сверху, снизу и со всех сторон. Электромобили и грузовики будут выслеживать нас с воздуха. Патрули будут постоянно прочесывать горы. Те, кто сегодня побывал в бою, могут сказать вам: Легионеры намерены убивать и убивать, и их не волнует, останутся ли они сами в живых. Любой, у кого есть возможность — или ему кажется, что у него есть возможность, — сбежать, должен это сделать. Что касается остальных, то мы будем сражаться. Легион не желает иного выбора. А у нас иного выбора просто нет.

Это было окончательное утверждение.

Споры продолжались весь вечер и не закончились даже с наступлением темноты. Свободные собирались группами, парами или сидели поодиночке — но все они боролись с нерешительностью. Утром, когда поступили сообщения от ночных дозорных, выяснилось, что в восьми из двенадцати случаев подозрительные звуки оказывались шумом шагов людей, покидавших лагерь. Всеобщая перекличка выявила отсутствие тринадцати человек. Количество дезертиров породило много тревожных комментариев, так же как сам их уход.

Лэннет направился в подземный госпиталь. Нэн была там. Она сидела за маленьким столиком и пила чай. Она сменила одеяния Люмина на тускло-коричневые брюки и рубашку. На ногах у нее были высокие ботинки. Волосы Нэн были зачесаны назад. Она посмотрела на Лэннета со скрытым недовольством.

Ее красота подействовала на Лэннета, словно удар.

Он сел за стол напротив Нэн.

— Я недавно поговорил с Сулом. У него на Кулле есть семья. Кулл — это один из трех континентов Хайре. Люди там живут в основном в деревнях. Сул полагает, что сможет тайно переправить вас туда. Мы собираем группу. Это все образованные люди, способные оказать содействие подполью. Я хочу, чтобы вы отправились с ними. Думаю, что принцу тоже следует присоединиться к этой группе. Вы сможете уговорить его?

Прихлебывая чай, Нэн изучающе смотрела на Лэннета поверх края чашки.

— Вы на самом деле думаете, что мой дядя не сможет там выследить нас?

— Согласен, он никогда не оставит попыток сделать это. Но если вы останетесь здесь, то ему больше не придется искать.

— Будет только справедливо, если после всех неприятностей, которые я причинила ему, я смогу облегчить ему хотя бы эту задачу. Вы так не думаете?

Лэннет отвел взгляд, увидев на ее лице гримасу, которая должна была изображать насмешливую улыбку. Нэн безошибочно поняла его реакцию и гневно заявила:

— Вы утверждали, будто что-то знаете обо мне. Если так, то вы должны знать, почему я не смогу выжить на планете, находящейся под контролем моего дяди.

— Люди Сула помогут вам скрыться. Вы сможете получить новые документы, изменить внешность…

— Не пройдет и десяти лет, как вся планета будет единым разумом, единым сознанием. Здесь негде укрыться. — Нэн неловко поерзала на стуле. — И как бы то ни было, я не доверяю Сулу.

— Что? — от потрясения Лэннет произнес это во весь голос. — А вы хотя бы раз встречались с ним?

— Несомненно. Он пришел ко мне сразу после окончания вашего с ним разговора.

— Почему же вы не сказали мне? Почему позволили надеяться?

Последний вопрос поразил Нэн. Она побледнела.

— Я намеревалась сказать вам, но я хотела, чтобы вы сначала выслушали мои возражения. — И затем она вызывающе добавила: — И все же я ему не верю.

Лэннет вспомнил, в какую неистовую ярость пришел Сул, когда среди них обнаружился предатель, и покачал головой.

— Ты ошибаешься. Но я понимаю, чем это вызвано. Та же самая причина, по которой ты ошиблась во мне. Я не тот человек, каким был когда-то. Я это знаю. Они использовали меня. Я не знаю, что во мне осталось от меня прежнего. Но и ты тоже изменилась. Когда я знал тебя, ты хотела верить людям, верить в лучшее. Ты сильнее боялась причинить кому-нибудь боль, нежели испытать эту боль самой. Теперь это не так. Полагаю, что не могу винить в этом тебя. Я любил тебя, Нэн. Ты любила меня. Я чувствую себя так, как будто худшее из того, что могло случиться со мной, уже случилось. Оставайся, если хочешь. Я обещаю тебе одно: Этасалоу никогда не получит тебя, пока я жив и в силах предотвратить это.

Лэннет не ждал, что Нэн скажет ему хоть слово на прощание. Она действительно промолчала. Это было хорошо. Лэннет не хотел оборачиваться, чтобы она не увидела его лицо. В горле стоял ком, мешавший говорить.

Лэннет нашел принца Дафанила наверху. Тот как раз проводил тренировку по бою на мечах. Обнаженный по пояс, вспотевший, принц вихрем метался по площадке. Вызывая бойцов из строя, он показывал приемы то на одном, то на другом, сопровождая показ беглыми комментариями.

— Работайте ногами, — сказал Дафанил, легким танцевальным движением уходя из-под удара сверху. — Ноги так же важны, как руки.

Чтобы доказать это утверждение, он парировал следующий обманный удар клинком и одновременно пнул своего противника. Его нога остановилась в дюйме от колена опорной ноги Свободного. Дафанил опустил ногу и сделал шаг назад. Боец досадливо махнул рукой и криво улыбнулся принцу.

Дафанил похлопал его по плечу:

— Не надо вешать нос. Я просто один из лучших бойцов в империи. Теперь вам известны некоторые мои трюки. — Принц усмехнулся и только сейчас заметил Лэннета. Поручив другому бойцу вести тренировку, Дафанил подошел к Лэннету. Тот рассказал ему о предложении Сула.

Дафанил не проявил энтузиазма.

— А как насчет доктора Бахальт?

Лэннет помолчал в нерешительности. Принц Дафанил не произвел на него впечатления человека, который особо беспокоится о других. Как только Лэннет неохотно вымолвил: «Она отказывается уходить» — Дафанил резким тоном задал вопрос:

— Вас удивляет, что я спрашиваю о ней? Верно?

Лэннету больше сказали не сами слова, а тон, которым они были произнесены. Он сжал зубы. Дафанил смотрел на него и ждал. Наконец Лэннет пожал плечами.

— Я уже сказал ей. Могу сказать и вам. Я капитан Лэннет.

— А что говорил я? Вас действительно послал мой отец, не так ли? Зачем?

— Убить ее дядю.

Почти не осознавая своих действий, Лэннет коснулся рукой фальшивого шрама, словно бы описывая произошедшие с ним внешние изменения. Это было как бы безмолвное объяснение того, почему он здесь.

— Хороший план, — рассудительно кивнул Дафанил. — Вряд ли мой отец позволил бы, чтобы ему помешал кто-нибудь вроде того же Бетака. Кстати, это, случайно, не Бетак выдал вас во время того налета?

Лэннет хотел было ответить отрицательно, но затем передумал.

— Он не проявлял особого энтузиазма. И он знал все детали плана. Однако я не понимаю, что он мог бы надеяться выиграть от этого.

— Попробуйте взвесить ситуацию, в которой оказались вы сами, капитан. Могли ли вы два года назад представить, что будете делать то, чем вы занимались весь последний год? Разве ваши цели остались прежними? Известны ли они кому-либо другому?

Жаркий гнев душил Лэннета, так, что ему хотелось оттянуть ворот рубашки.

— Даже сыну императора не помешало бы научиться хорошим манерам, принц.

— Еще одно ложное предположение. — Дафанил легкомысленно покачался на носках. — И не расходуйте зря свой гнев. Ничто из того, что вы скажете или сделаете, не может задеть меня, если я сам того не захочу. Соотношение нашего общественного статуса препятствует этому.

— Невыносимый… — Лэннет умолк, не договорив фразу.

Дафанил согласно кивнул:

— Это моя прерогатива. И я не прочь насладиться ею. Вы собираетесь сказать своим друзьям Свободным, кто вы такой на самом деле?

— Нет.

— Отлично. Значит, это будет нашей тайной. Вашей, моей, доктора Бахальт — которая в это не верит — и этого мерзавца Марда.

— Кого?

— Ага. Я снова застал вас врасплох. Оказывается, это так просто сделать. Однако сознаюсь, что я всего лишь строил предположения. Он мне ничего не сказал.

— Он вообще почти ничего не говорил с тех пор, как мы притащили его сюда. Все ныл насчет того, что его не устраивает еда и отведенная ему камера. Почему вы считаете, будто он знает?..

— Когда он удерживал нас во время вашего налета, он уделял гораздо больше внимания доктору Бахальт, чем мне. Он предполагал, что командор Этасалоу — мелкий мерзкий паразит — намного больше интересуется ею, нежели мною. И, конечно же, доктор Бахальт без конца рассказывала о великолепном капитане Лэннете. До тех пор, пока у меня хватало терпения слушать. Я нахожу, что все романтические отношения — это такая банальщина! Исходя из того немногого, что я знаю о вашем прошлом, а также из близкого знакомства с интригами моего папаши, я мог с большой долей вероятности предположить, что таинственным бойцом-Свободным с Атика вполне можете оказаться именно вы. И кто еще мог придавать больше значения обычной докторше, нежели мне?

— Я могу назвать множество имен, начав с любой точки галактики и двигаясь в любом направлении, — ответил Лэннет. — И так повсюду, ваше высочество.

— И снова вы зря тратите на меня свой гнев. Никто не упоминал, что вы медленно усваиваете уроки. Что вы намерены делать с Мардом?

— Поговорить с ним. Попытаться узнать об Этасалоу побольше.

— Убейте его. Если существует способ причинить неприятности, он обязательно это сделает. Избавьтесь от него. К тому же вам нечего узнавать об Этасалоу. Все, что нужно о нем знать, вы уже сказали сами: он намерен нас уничтожить.

— Вы так спокойно это восприняли…

И вновь Лэннету представился случай заглянуть под маску, за которой Дафанил постоянно прятал свои подлинные эмоции.

— Некоторые относятся к смерти скорее с любопытством, нежели со страхом. Ваш гнев и ваше мнение обо мне меня ничуть не затрагивают.

Лэннет проглотил резкий ответ, просившийся на язык.

— Кажется, вам удалось хорошо поладить с нашими бойцами. Обычно мы сражаемся группами из трех человек — тройками. Три тройки и лидер составляют отделение. Три отделения при полном снаряжении плюс взводный составляют взвод. Это наша основная тактическая единица. Если вы собираетесь остаться с нами и сражаться, то не хотели бы вы возглавить один из взводов?

— Да, хотел бы. Битва лицом к лицу с противником — это лучшее применение, какое я могу найти для себя. — Дафанил ухмыльнулся, глядя на Лэннета. — Нет, ну какой же вы хитрый ублюдок! Я, который в один прекрасный день должен был бы стать императором, теперь благодарю вас за то, что вы позволяете мне погибнуть во главе одного вашего крошечного взвода. Неудивительно, что мой отец так высоко ценил вас.

Лэннет отсалютовал принцу:

— Мы, ублюдки, должны держаться вместе.

Дафанил хмыкнул ему вслед.

Сразу после этого разговора Лэннет приказал привести из подземной камеры Марда. Мард щурился на яркий дневной свет, кланялся, кивал и нерешительно протягивал руку, словно намереваясь коснуться Лэннета. Лэннет почему-то подумал о брошенной всеми собаке.

— Для вас нет никакого проку в том, что я нахожусь здесь, — проныл Мард. — Отпустите меня. Я скажу Этасалоу, что вы для него слишком сильны. Тогда он решит вести с вами переговоры. — Мард качнул головой из стороны в сторону. — Я умею говорить очень убедительно. Он подумает, что здесь вас целые тысячи. Я могу сказать ему…

— Не будьте глупцом. Вы попадете прямиком в его лабораторию. Он знает, что вы ответственны за похищение его племянницы и принца.

Мард застонал.

— Тогда доктор Ренала. Она представляет Люмин. Меня послала сюда Солнцедарительница. Доктор Ренала защитит меня. Отпустите меня, я пойду к ней.

— Зачем Солнцедарительница послала вас сюда?

Мард обдумал вопрос и беспомощно развел руками.

— Она хотела, чтобы я убил Этасалоу. Она сошла с ума. У меня не было ни единого шанса.

Лэннет улыбнулся. Эта улыбка оскорбила Марда, и он выплеснул наружу все свои чувства:

— Вы думаете, что я трус, потому что я хочу жить! Вы все — такие заносчивые, такие смелые, такие гордые! А в душе вы так же боитесь, как я. Я просто честен и не боюсь признаться в своем страхе, вот и все! Выпустите меня отсюда. Позвольте мне вернуться к Люмину.

— Вы угрожали перерезать горло Нэн Бахальт. Я хочу, чтобы вы находились там, где я могу видеть вас. — Приставив к спине Марда обнаженный меч, Лэннет провел его через весь лагерь к пушке. Потребовав метлиновую веревку, капитан приказал, чтобы Марда привязали за правое запястье к передней части станины. Затем Лэннет заявил:

— Теперь вы — часть орудия. Когда его будут передвигать, вы будете помогать нести его.

Мард взвыл и дернулся. Метлин глубоко врезался в его запястье. Мард перестал рваться и принялся громко требовать своего освобождения. К нему подошел невысокий тощий повстанец и сказал:

— Если бы нашему командиру не пришлось разбираться с тобой во Дворе, некоторые из моих товарищей остались бы живы. Если ты ухитришься освободиться, то кое-кто из нас уже будет поджидать тебя. — Свободный обернулся к Лэннету и усмехнулся. — Присмотреть, чтобы он не сбежал?

— Присмотрите, — кивнул Лэннет. — Пусть доживет до настоящего суда.

Улыбка повстанца исчезла. Он посмотрел прямо в глаза Лэннету.

— Правосудие для всех, да?

— Именно так, — отозвался Лэннет, принимая вызов. Свободный, скривив губы в подобии улыбки, вернулся к своему подразделению.

Вскоре после этого над их головами пролетел первый электромобиль. Трей запрыгнула на сиденье наводчика орудия. Реталла, старавшийся держаться поближе к ней, взял на себя работу заряжающего. Лэннет крикнул Трей, чтобы она оставалась в укрытии и не открывала огня. Подбежав к ней, он объяснил:

— Нам надо сохранить снаряды для электрогрузовиков. В электромобиль могут поместиться шесть человек, грузовик вмещает в пять раз больше. На Хайре есть еще три пушки. Должно быть, сейчас они уже в руках Этасалоу, если подпольщики не сумели повредить их. Вы — наша сила, Трей. Оберегайте пушку. От чего бы то ни было.

На следующее утро одинокий воздушный шпион Свободных засек первое массовое перемещение Легиона Этасалоу.

Пешие колонны вышли с тренировочных баз. Впереди и по бокам летели электромобили. Далеко сзади в хвосте каждой колонны тащились электрогрузовики. Лэннет предположил, что они везут оборудование и бойцов резерва. Его подозрения подтвердились, когда колонны остановились на дневной привал. Грузовики приземлились по периметру, выгрузили свежих людей и строительные материалы и вернулись на базу, увозя усталых после утреннего марш-броска Легионеров. К наступлению ночи лагерь Легионеров был окопан рвом и окружен частоколом высотой по плечи взрослому человеку.

Передвигаясь под покровом ночной темноты, Свободные еще до рассвета окружили западную базу. За полчаса до побудки они нанесли удар.

Лэннет не сомневался, что Легионеры были равнодушны к тому, о чем беспокоились обычные люди. Но он знал и о том, что без основного инстинкта к выживанию они оказались бы просто самоубийцами и были бы бесполезны в качестве бойцов. Лэннет видел, что солдаты, попавшие в засаду на дороге, без особых проблем справились с потрясением, вызванным неожиданностью. Однако он считал, что при наличии некоторых условий подобную реакцию можно отчасти предотвратить. Лэннету хотелось бы знать, какими именно должны быть эти условия.

Взрыв пробил брешь в ограде базы. Свободные ворвались в еще дымящийся пролом.

В течение первых нескольких минут заложенные в сознание Легионеров инструкции Этасалоу боролись с инстинктом выживания. Бойцы-Свободные в ужасе смотрели, как некоторые Легионеры выскакивали из палаток и с криками падали на землю. Их переделанные мозги были не в силах совладать с неожиданным конфликтом потребностей. Нормальных людей в подобных обстоятельствах охватила бы паника. У Легионеров это превратилось в ментальную перегрузку, и сознание просто не выдержало.

Однако большая часть их быстро пришла в себя. Свободные прорубили себе путь к центру лагеря сквозь неорганизованное сопротивление Легионеров. По дороге они швыряли бомбы в припаркованные группы электромобилей и электрогрузовиков, в склады боеприпасов и в здания. Когда база от края до края оказалась охвачена огнем, повстанцы бегом отступили, унося своих убитых и раненых. Через несколько минут они уже были под надежным покровом хайренского леса. Здесь они перешли на быстрый шаг и продвигались вперед, не обращая внимания на сердитый вой электромобилей и тонкий свист воздушных шпионов. Небольшие группы из нескольких человек то и дело отставали, устанавливая ловушки, а затем вновь присоединялись к основному отряду.

Некоторое время спустя появились электрогрузовики. Лэннет предположил, что они прилетели из другого тренировочного лагеря. Рычащие аппараты зависли над горными вершинами. Легионеры горохом посыпались на землю. Несколько минут спустя взрыв разметал огромные деревья, расчистив большую посадочную площадку. На нее приземлились электрогрузовики. Солдаты, выгрузившиеся из них, принялись за поиски повстанцев.

Свободные похоронили своих убитых, затем отправились дальше.

Именно по такому образцу и велась в дальнейшем Марноффарская война. Начиная с этой минуты, боевые действия не прекращались ни на миг.

Три дня спустя после налета Свободных на тренировочную базу две колонны Легионеров, подавив сопротивление повстанцев, подошли вплотную к подземному убежищу. Свободным пришлось отступить. Теперь они оказались слишком далеко от укрепленных позиций Этасалоу и не могли больше наносить по ним удары. Однако они продолжали бесстрашно нападать на колонны противника. Атакуя, отступая, устраивая ловушки на всех возможных путях передвижения, Свободные убивали Легионеров. За каждого убитого повстанца Легионеры расплачивались пятью, семью, а иногда и двадцатью жизнями.

Но Легион восполнял свои потери.

Было принято вынужденное решение задействовать пушку. Трей никогда не промахивалась. Однако каждый выстрел приносил горькие последствия — вся местность почти немедленно оказывалась наводнена Легионерами. У Этасалоу тоже была пушка. Пытаясь отыскать и уничтожить орудие Свободных, Легионеры палили в каждый подозрительный предмет. Пока что они промахивались, как минимум, на целую милю. Однако иногда их выстрелы попадали по пехоте Свободных, несших огромные потери. Расплата за выстрелы из пушки была тяжелой.

Еще через несколько дней войны бойцы-Свободные принесли ужасное, не поддающееся осознанию сообщение. Им удалось опознать убитых Легионеров с ужасными ранами, казавшимися попросту увечьями. И все же было заметно, что недавно их лечили. Присоединившиеся к Свободным Помощники узнали в этих Легионерах людей из своих бывших подразделений. Дикая ярость охватила Свободных. Эти раненые стали для них символом того, что ждет их народ. Всем хайренцам предстоит стать марионетками Этасалоу. Если марионетки ломаются, их чинят, используют, а затем выбрасывают. После этого сражения стали жестокими, как никогда прежде.

Много раз Лэннет спрашивал себя, не успел ли Этасалоу уже переделать и его бойцов.

И все же Свободных медленно, но неизбежно оттесняли к оконечности полуострова.

Однажды утром, после двадцатичетырехчасового марша, а точнее — бегства из готового сомкнуться кольца окружения, Лэннет проснулся на склоне холма, смотрящем на юг. И сразу увидел, что между ним и морем нет больше горных хребтов. Лэннет быстро поднялся на ноги. Небо было чистым, солнце — ярким, но, несмотря на это, Лэннет чувствовал, что день будет тяжелым. Как обычно во время отступления, Лэннет достал из рюкзака маленький тазик и вымылся, насколько ему позволял ограниченный водный паек. Потом сбрил керьяговым ножом щетину и подровнял волосы, падавшие на уши.

Лэннет уже намеревался позавтракать, когда увидел Джарку, вокруг которого хлопотала Нэн. Хайренец сидел на складном стуле возле рваной госпитальной палатки. Лэннет свернул со своего пути и направился к ним.

Увидев Лэннета, Нэн с возмущением обрушилась на него:

— Этот дурень тянул всю ночь, прежде чем обратиться за помощью!

Лэннет осмотрел рану.

— Выглядит чистой. И я бы сказал, хорошо залатанной.

Нэн кипела от злости:

— Дело не в этом! В рану могла попасть инфекция. Он должен был немедленно обратиться ко мне!

Джарка, уже измученный ее упреками, сказал Лэннету:

— Я ей говорил — мы обеспечивали прикрытие с тыла. — Он повернулся к Нэн: — Я был занят.

Затем, почти без всякой паузы, Джарка вновь обратился к Лэннету. Однако при этом он не смотрел на него. Казалось, он смотрит прямо сквозь Лэннета. Голос Джарки был отстраненным и задумчивым:

— Вы ведь не знаете, какой сегодня день, верно?

Перемена в выражении лица и голосе Джарки была такой внезапной и разительной, что Лэннет даже не знал, что отвечать.

— День?

Джарка словно не слышал его.

— Вы знаете, что моя двоюродная сестра входит в Хайренскую Культурную Братскую Группу?

— Я этого не знал. Сегодня у нее день рождения? — Лэннет оглянулся на Нэн. Та неохотно кивнула.

Джарка продолжал говорить, глядя теперь уже на море:

— Она очень симпатичная девушка, таких нечасто встретишь. И очень добрая. Мы все переживали, когда она уезжала: три года — это долгий срок. Но мы все же гордились ею. Она обещала стать блестящим музыкантом. — Он так резко повернулся к Лэннету, что тот вздрогнул и отступил на шаг. Джарка этого даже не заметил. Его глаза были полны слез. И по щекам тоже катились слезы. — Их часть КБГ должна была прилететь домой вчера. И теперь она тоже в этом аду, вместе со всеми нами.

Лэннет и Нэн переглянулись. Лэннет сказал:

— Быть может, император задержал их на Атике. Он знает, что тут небезопасно.

Джарка выдавил улыбку:

— Хотел бы я надеяться на это. — Со смехом, таким же фальшивым, как его улыбка, он встал, собираясь уйти. — Ладно, надо поесть, пока еще тихо.

Помолчав несколько секунд, Лэннет произнес:

— Полагаю, мы все хотели бы надеяться на что-нибудь, верно?

Нэн занялась уборкой. Кивнув головой, на море, расстилающееся за ее спиной, она промолвила:

— Нам теперь некуда больше бежать.

Выпрямившись, она оказалась лицом к лицу с Лэннетом, на расстоянии вытянутой руки. И вновь Лэннет увидел, как то же самое тревожное, вопросительное выражение коснулось тенью ее ярких карих глаз, полных губ, изогнутых бровей. И точно как прежде сердце Лэннета твердило ему, что он действительно видел это. А его рассудок говорил, что все это мечты, обычная дрожь усталости, которую он хотел бы принять за подтверждение… чего? Лэннет едва расслышал слова Нэн:

— Вы — хороший командир. Что бы ни случилось, все мы будем гордиться вами.

Лэннет хотел было поблагодарить ее, но передумал. С его губ сорвались совсем иные слова:

— Я хочу, чтобы ты знала — я сожалею о том, что происходит здесь… о том, что произойдет. Однако я не сожалею о нас. Я хочу сказать — мне не жаль, что мы были рядом. Это было славное время. Я знаю, что мы оказались здесь, потому что я есть тот, кто я есть. От этого мне больно. Но все остальное — быть рядом с тобой, видеть, верить… это лучшее, что я изведал в жизни. Я хотел сказать это тебе.

Нэн поднялась, отряхивая брюки. Взгляд, брошенный ею на Лэннета, был столь же безразличен, как небо над головой. Лэннет не пытался как-то истолковать этот взгляд. Небрежно помахав рукой, он развернулся и пошел прочь. Нужно было заняться делом.

За целые сутки Свободные ни разу не столкнулись с противником. Казалось, что Легион так же отчаянно нуждается в отдыхе, как повстанцы. В ту ночь Лэннет несколько раз просыпался, как обычно, и вглядывался в темноту сквозь очки ночного видения, прислушивался, принюхивался. Ничто не нарушало тишину. Однако дурные предчувствия становились все сильнее. Более того, всякий раз, просыпаясь, Лэннет не мог отделаться от двух мыслей. Он думал о двоюродной сестре Джарки, музыкантше из КБГ. И всякий раз, вспоминая об этой девушке, Лэннет принимался гадать, не вызвано ли это затишье тем, что Этасалоу празднует прибытие новой партии живого материала для его лабораторий. Другая, куда более навязчивая мысль, была связана с Нэн и полном отсутствием интереса с ее стороны к утренним заявлениям Лэннета. Когда Лэннет вспоминал ее безразличный взгляд, то ловил себя на раздумьях о том, почему ему еще не все равно, что принесет завтрашний день.

Глава 38 ▼▼▼

После целых суток отдыха Легионеры вышли на позиции атаки осмотрительно, почти неспешно. Свободные с непреклонной решимостью наблюдали за ними из своей горной крепости.

Гора с плоской вершиной, на которой они расположились, в изобилии поставляла им камень и строевой лес. Небольшой форт с бревенчатыми стенами в десять футов высотой располагался сразу за расселиной глубиной в четыре фута, проходившей точно посередине вершины. Дно расселины было утыкано заостренными кольями. Маленькие отверстия на уровне колена и груди позволяли наносить копейные удары изнутри форта. Внутри к стене была пристроена галерея. Все было сделано грубо, наскоро, но крепко.

В то утро воздушный шпион Свободных засек, что Помощники, ранее блокировавшие полуостров, снимаются и уходят в глубь материка. Некоторые из них отошли на полуостров, чтобы оставаться в резерве. Остальные действительно улетели на север на электрогрузовиках.

Сул отреагировал на это мрачно:

— Они расходятся по домам. Считают, что с нами покончено. Они собираются завершить все уже сегодня. — Он повесил голову. — У нас никогда не было реальной надежды. Я был глупцом.

Принц Дафанил положил руку ему на плечо:

— Только у глупцов нет никакой надежды. Быть может, сегодня удача будет на стороне Этасалоу. Но для тех, кто надеется, обязательно настанет завтра, невзирая ни на что.

Его слова, казалось, подбодрили Сула, хотя он ничего не сказал в ответ. Когда Дафанил отошел от Сула, Лэннет заговорил с ним:

— Вам следует быть осторожнее, ваше высочество. Вы разрушаете свою дурную репутацию.

Дафанил фыркнул:

— В лучшем мире я с удовольствием посмотрел бы, как вам устроят показательную порку. Ну что, взглянем, как наша судьба обретает облик? — Он кивнул на дальний наблюдательный пункт.

Когда они вышли наружу, Лэннет сказал:

— Вы говорите загадками, ваше высочество. Я всегда знал, что у меня есть шанс погибнуть в бою, но какая-то часть моей души никогда в это не верила. И теперь, когда, казалось бы, смерть неизбежна, я все равно не могу принять эту неизбежность. Я не стал бы говорить вам, но вы, кажется, не собираетесь осуждать меня за подобные откровения. Фактически…

Дафанил перебил его:

— Капитан, неужели вы никогда не поймете? Вам не следует думать, будто вышестоящие лица интересуются вашим мнением о них. С другой стороны, я обязан указать вам на ваши простейшие ошибки. Ваша проблема состоит в отрицании.

— Отрицании чего?

— Вы постоянно отрицаете свою смертность. И сейчас вы наконец примирились с собой. В отличие от доктора Бахальт.

Лэннет остановился, но затем опять догнал принца.

— Что вообще это значит? Хватит шуток!

— Я никогда не шучу. Иногда я говорю туманными иносказаниями. Ладно, неважно. Доктор Бахальт по-прежнему любит вас.

Лэннет был слишком изумлен, чтобы перейти в наступление.

— Откуда вы можете это знать?

— Оттуда, что я — умный человек.

Они уже добрались до наблюдательного пункта. Где-то вдалеке жужжали электромобили — они словно пели приглушенный гимн энергии. Внизу блестели черные шлемы и металлические наконечники копий. Двойные колонны пехоты двигались через луг к припаркованным электрогрузовикам. Возможно, под влиянием этой сцены Дафанил слегка смягчил тон:

— Она очень напугана, Лэннет. Мы все боимся, но ее страх намного сильнее и глубже. Вы думаете, она отвергла вас потому, что вы изменились? Это совершенно не так. Она сделала это именно потому, что знает — выдействительно Лэннет. Она не может позволить себе обрести вас вновь только для того, чтобы потерять навсегда. Она готова принять смерть Вэла Борди, но не вашу смерть.

— Я сказал ей правду. Она не захотела поверить мне.

Во взгляде Дафанила читался откровенный вызов:

— Кого теперь волнует ваша правда? Неужели вы так хотите, чтобы она до конца поняла, чем закончится сегодняшний день? — Он указал на Легионеров. — Все мы знаем, что это означает.

Лэннет кивнул. Он больше не осмеливался говорить о Нэн. Ему нужно было думать о других вещах. Лэннет сказал себе, что был эгоистом, — а ведь на нем лежит ответственность за других. Он сменил тему разговора:

— Я все время думаю, что должен сказать что-нибудь нашим людям. Предполагается, что перед решительным сражением вожди всегда должны говорить какие-то важные вещи.

Дафанил с готовностью вновь проявил черты характера, подтверждавшие расхожее мнение о нем:

— Это так угнетает — смотреть в лицо вечности в присутствии столь невежественного головореза. Пойдемте со мной — мы препояшемся мечами, чтобы достойно встретить врага. А тем временем постарайтесь понять: вождь произносит речь. Он не «говорит важные вещи». И мы не собираемся вступать в «решительное сражение» — мы просто будем драться. Неважно — не стоит напрягать мозги, пытаясь это понять. Как бы то ни было, годы спустя писатели напишут все наши пламенные речи за нас.

Лэннет засмеялся.

— Вы можете думать обо мне что угодно, ваше высочество. Но я рад, что вы с нами. — Он остановился и махнул рукой. — Нет, это не совсем верно сказано. Я просто хотел сказать, что я рад видеть рядом с собой такого человека, как вы.

Дафанил кивнул с неожиданной серьезностью.

— Спасибо. Это великая похвала в ваших устах. Я буду помнить о ней, пока… — Они взглянули друг на друга и расхохотались. В этот момент они как раз входили в форт. Бойцы озадаченно смотрели на них. Во взглядах некоторых можно было прочесть даже беспокойство.

Вскоре после этого электрогрузовики взмыли в воздух.

Лэннетовский план обороны строился на максимально выгодном использовании пушки. Внутри форта были насыпаны три возвышения, обеспечивавшие огневые позиции. Во время перерывов в стрельбе пушка со сложенными опорными ногами лежала под стеной. Для выстрела ее поднимали и оттаскивали назад. Чтобы уклониться от ответного огня, пушку немедленно после выстрела опускали на землю и подготавливали к следующему выстрелу. Основной целью Трей была пушка Этасалоу.

Препятствия, установленные снаружи форта, должны были заставить наступающих пройти там, где Свободные заложили взрывчатку. Другие заряды были замаскированы там, где противнику скорее всего придется группироваться перед атакой. Эти заряды были снабжены последними оставшимися у Свободных радиоуправляемыми детонаторами. Изрядное количество взрывчатки было отложено про запас, чтобы отбивать неизбежные массовые атаки на стену. Некоторые считали, что ручные гранаты ничем принципиально не отличаются от снарядов. И все же Стрелки использовали их во время боев в тесно застроенных районах. Лэннет решил, что пусть по этому вопросу Прародитель спорит с императором Халибом.

Лэннет посмотрел, как электрогрузовики набирают высоту, и оглянулся через плечо на Нэн. Она стояла рядом с потрепанной госпитальной палаткой, хлопавшей на ветру. Нэн с улыбкой помахала Лэннету; ее зубы блестели на солнце. Лэннет махнул в ответ, восхищаясь ее храбростью и скорбя о том, что она находится здесь, в обреченной крепости.

Грузовики приближались на высокой скорости, с шумом, похожим на гул прибоя. Они умело пользовались складками местности, так что Трей удалось подбить только один. Солдаты высадились из машин, спрятавшись за скальным выходом на вершине горы.

Реталла размещал взрывчатку так, что поверх каждого заряда лежал еще и мешок, плотно набитый камнями. Один из этих зарядов был спрятан как раз за тем самым скальным выходом. Раздался взрыв, а затем — крики. Грузовик, укрывшийся за скалой, тоже взорвался. Неся приставные лестницы, выжившие Легионеры, среди которых было немало раненых, бросились к стене форта.

Другие грузовики высаживали солдат со всех четырех сторон неподалеку от крепости. Трей выстрелила по ним и крикнула расчету, чтобы они перенесли пушку в другое место. Лэннет заметил Марда, все еще привязанного к станине орудия. Крайний ужас, написанный на лице Марда, был различим даже издалека. Реталла шел сразу за пленником, помогая переносить пушку и следя, чтобы Мард тоже не отлынивал от работы.

Первая волна Легионеров докатилась до стены, возле которой стоял Лэннет. Пригнувшись, он бросился по галерее туда, где заметил приставленные лестницы. Над краем стены показалось красное от натуги лицо под черным шлемом. Лэннет пронзил мечом шею Легионера, оказавшуюся в пределах досягаемости. Почти в тот же миг, когда Легионер упал с лестницы, над стеной показалось другое лицо — женское. Женщина умерла той же смертью.

Что-то схватило Лэннета за грудь и швырнуло его к стене. Он посмотрел вниз. Зубцы крюка-«кошки» вонзились ему в грудь, впившись в плоть. Вскрикнув, Лэннет вскинул меч и рубанул им линь, привязанный к «кошке». От натяжения каната зубцы вонзились еще глубже. Продолжая кричать, Лэннет нанес удар изо всех сил. Линь лопнул. Лэннет отодрал от себя проклятую штуковину и швырнул ее на землю.

Легионеры были на всех стенах. Некоторые уже сражались на галерее внутри форта.

Тут в дело вступил резервный отряд Джарки. Определив, что стена напротив той, где стоял Лэннет, находится под наибольшей угрозой, Джарка повел своих бойцов вперед. Они с грозным ревом взлетели по ступенькам на галерею. Слаженный копейный удар отбросил Легионеров прочь.

С внешней стороны стен взрывались заложенные мины. Лэннет перегнулся, заглянув за стену. Стеная от боли, искалеченные жертвы взрывов все-таки ползли к форту. Некоторые тащили с собой мечи. Один Легионер, явно ослепший, полз на четвереньках в неверном направлении. Еще у двоих были оторваны кисти рук, но неумолимое стремление продолжать атаку гнало их вперед.

Бревенчатая стена внезапно словно бы подпрыгнула вся разом. Звук, похожий на оглушительный хлопок, оглушил Лэннета, лишив его чувства ориентации. Он не видел взвившихся над фортом дыма и пламени, не видел разлетающихся с огромной скоростью обломков стены. И понять не мог, почему бойцы резервного отряда вдруг закричали все разом. В себя Лэннета привел только крик Трей. Она встала на сиденье стрелка, чтобы заглянуть через стену.

— Возле того леска! Пушка! Разверните мою пушку, дайте мне навести ее!

Вокруг нее Свободные ползком пробирались на помощь бойцам, раненным щепками от раздолбанных бревен. На бреющем полете пролетел электромобиль, следуя всем изгибам местности и едва не задевая брюхом гребень стены. Свободные, находившиеся поблизости от стены, упали наземь. В форт влетел еще один снаряд из пушки, на этот раз едва не угодив в орудие Трей. Она украдкой выглянула в пролом.

Новые лестницы ударились о стену, на которой стоял Лэннет. Перед ним и слева от него Легионеры рубили расщепленные, горящие бревна, чтобы расширить пролом. Копейщики Джарки пошли в контратаку. Несколько ударов — и вот уже пятеро Легионеров корчатся в пыли. Не успели Джарка и его бойцы закончить свое дело, как в бревна врезался третий снаряд.

Лэннет повернулся к Легионеру, бегущему на него вдоль галереи. Нырком уходя от его выпада, Лэннет получил удар сзади. Клинок скользнул по шлему. Лэннет прыгнул вперед, пытаясь заставить первого Легионера развернуться в обратную сторону. Тот бросился на него, крикнув своему товарищу, чтобы он прикончил Лэннета. В этот миг на галерее появился Парконар с копьем. Лицо его было искажено яростью. Высоко подпрыгнув, Парконар нанес колющий удар поверх голов Лэннета и его врага. Кто-то вскрикнул. Лэннет схватил своего противника и вышвырнул его за стену. Парконар удержал Лэннета за плечо, помешав и ему свалиться со стены.

Когда Лэннет выпрямился, пушка Трей выстрелила. Внизу, под холмом, взвилось облако зелено-голубого пламени на месте обращенной в пар пушки противника. Трей не промахнулась.

Грузовики, полные Легионеров, все прибывали и прибывали. Битва превращалась в кровавую работу. Грязную работу, где изнеможение означало смерть. Работу, результатом которой были боль и зловоние. Уже нельзя было различить отдельных звуков — мир был наполнен одним бесконечным, бессмысленным ревом. Женщины и мужчины набрасывались друг на друга, потеряв способность членораздельно говорить и только рыча, словно животные, кусаясь, царапаясь, впиваясь. Раненые и умирающие молили о глотке воды. О прекращении боли. И многим из них избавители с налитыми кровью глазами даровали это освобождение от боли своими острыми клинками.

Но конец сражения уже близился. Казалось, сама битва умирает, истощается, лишается сил. Прислонившись к стене, мокрый от пота и крови, Лэннет слышал голоса, выкрикивавшие команды к отступлению. Наклонив голову, словно оглушенное животное, он тупо наблюдал за отходом войск. Ему пришлось ухватиться за стену обеими руками, чтобы, не упав, обернуться и посмотреть, что делается сзади. Госпитальная палатка лежала на земле. Поперек нее валялось дымящееся бревно, выбитое из стены форта. А из-под тлеющей ткани жалобно виднелась маленькая рука. Очень смуглая рука.

Спотыкаясь и бессвязно крича, Лэннет бросился туда. Внизу у подножия лестницы лежал Парконар; из спины его торчало сломанное лезвие легионерского меча. В руках он все еще сжимал копье, вонзенное в живот врага. Еще один Легионер, выхаркивая кровь из вспоротой глотки, попытался рубануть Лэннета, когда тот пробегал мимо. Даже не замедлив бега, чисто машинальным движением, Лэннет парировал удар и добил противника.

Когда Лэннет подбежал к госпитальной палатке, женщина-Свободная пыталась сдвинуть с нее бревно, но без особого результата. Лэннет услышал собственный крик — вопль горя и страха. Наклонившись, он одним судорожным движением отшвырнул бревно прочь. Женщина немедленно извлекла из-под складок ткани неподвижное тело. Нэн лежала, закрыв глаза, как будто спала. Лэннет упал рядом с ней на колени. Женщина сказала:

— Я медсестра. Дайте мне место для работы. — Она порылась в медицинском чемоданчике Нэн и нашла диагностер. Затем с сомнением попыталась включить прибор. Когда он заработал, медсестра, что-то бормоча себе под нос, начала сканировать диагностером тело Нэн. Взглянув на Лэннета, женщина сообщила: — У нее серьезные внутренние повреждения. Я могу зафиксировать сломанные кости и дать ей болеутоляющее.

Лэннет почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.

— Она умирает?

Женщина повернула голову, гневно вздернув подбородок.

— Я ничем не могу помочь. У нас ничего нет. Посмотрите на нас.

Лэннет услышал, как Джарка зовет его по имени.

— Там белый флаг! Этасалоу предлагает переговоры!

На плечо Лэннета опустилась чья-то рука. Дафанил сказал:

— Вы должны увидеть то, что сейчас произойдет, капитан. Это ваш долг.

— К черту долг! Нэн ранена. Она может умереть.

Дафанил мягко потянул его за плечо.

— Поднимайтесь.

Лэннет вяло повиновался. Он окинул взглядом внутренность форта, израненные тела. Разбитые стены зияли проломами, которые напоминали рты, беззвучно кричащие от боли. Те Свободные, что еще могли стоять на ногах, оказывали помощь раненым, старательно обходя еще живых Легионеров, которые рычали и бросались на каждого, кто подходил слишком близко. Горький опыт давно уже отучил Свободных от всякого милосердия по отношению к ним.

Электромобиль приземлился почти в пятистах метрах ниже по склону, в конце длинной прямоугольной прогалины, выжженной в лесу. К тому времени, как Лэннет достиг этой прогалины, он сумел справиться с собой. Он шел твердым шагом, расправив плечи и вскинув голову. Рядом с ним, стараясь держаться в ногу, шагал Дафанил. Они вряд ли были похожи на послов — с головы до ног перемазанные кровью и грязью, с пустыми от усталости взглядами. Было видно невооруженным взглядом, что только гордость дает им силы держаться прямо. Расстегнув пояса с мечами в ножнах, Дафанил и Лэннет позволили своему оружию упасть на землю.

Этасалоу ждал их в окружении четырех дюжих охранников-Легионеров.

— У меня есть предложение для принца Дафанила и женщины Бахальт. Я узнал вас, ваше высочество. А вы тот, кого называют Вэлом Борди?

— Это я. Ваши предложения?

Небрежным кивком головы Этасалоу словно отмел Лэннета в сторону.

— Вы здесь ни при чем. Мои поздравления, ваше высочество. Достойная оборона. Я рад, что вы выжили, поскольку ваша храбрость побуждает меня предложить вам жизнь. Пока мы здесь беседуем, мои Помощники осуществляют захват трех межзвездных кораблей. Небольшое, но благоприятное начало для создания собственного кусочка империи. Ваш отец, несомненно, будет возмущен моими намерениями. Предполагаю, я позволю вам вернуться к нему. Никаких условий, никакой торговли. Я желаю мирного сосуществования. Сострадание к побежденному противнику есть главное доказательство чистоты моих намерений.

Мард остался один у пушки, стоящей на огневой позиции. Он напрягал все силы, стараясь дотянуться до меча убитого Свободного. Меч манил его, как недосягаемая мечта. Мард скулил, натягивая веревку так, что метлин глубоко врезался в его плоть. Коснувшись кончиками пальцев рукояти меча, Мард потянул оружие к себе. Пытаясь перепилить узы, он сосредоточил внимание на встрече, проходящей у подножия холма. Метлиновый шнур уступил клинку.

Стараясь изгнать из своей головы мысли о юной кузине Джарки, Лэннет сказал:

— Нам нужна медицинская помощь. И вода.

Казалось, что его вообще не видят и не слышат. Этасалоу обратился к Дафанилу:

— Бахальт поедет с вами. Она не может покинуть Хайре.

— Ей нужна медицинская помощь, — отозвался Дафанил. — Я должен увидеть, как ей оказывают эту помощь.

Лэннет спросил:

— Вы собираетесь слушать его? Мы не можем ему верить.

Этасалоу вздрогнул, но по-прежнему обращался только к Дафанилу:

— Я все подготовил, чтобы доказать свою искренность.

Он щелкнул пальцами. Водитель электромобиля подбежал к нему с камерой в руках. Этасалоу взял ее и протянул Дафанилу.

— Это трансвид. Убедитесь сами, что он работает, как должно. Если вы согласитесь на мои предложения, мы сделаем снимки. Информация немедленно поступит на комм-буй и будет передана на Атик. Это станет неоспоримым доказательством нашего соглашения и вашего физического состояния. Если с вами что-нибудь случится, то все будут знать, что это моя вина.

— А если я не приму ваше предложение?

— Это предложение — дань вежливости. Вы представляете собой кое-какую ценность.

Лэннет вновь вмешался в разговор:

— Мне нужны доказательства того, что вам можно верить. Нам нужно…

— Стоп. — Теперь голос Этасалоу дрожал от ярости, ноздри раздувались. — Вы покойник, кто бы вы ни были, Лэннет, Борди — все равно. Когда я закончу разговор с принцем Дафанилом, вас всех перережут. Понятно? Убьют.

— Я это сделаю, — сказал Дафанил Лэннету. — Я возьму с собой Нэн. Это ее единственный шанс.

Лэннет покачал головой:

— Нет. Он лжет. Он сделает вас точно таким же, как те существа, которых он перестроил. И свет знает, что он сотворит с Нэн.

Дафанил мягко возразил:

— Даже если вы и правы, я должен это сделать. Я был рожден, чтобы править населением всей галактики. Этого не случится. Так что кто я такой? Просто еще один человек, вот и все, друг мой. Быть может, даже хороший человек — по крайней мере, я на это надеюсь. Однако я должен не упустить возможность, предоставленную мне и Нэн. Понимаете?

Лэннет отвел взгляд.

— Я как-то сказал вам, что мы, ублюдки, должны держаться вместе.

Этасалоу недоуменно нахмурился, когда принц и Лэннет улыбнулись.

Мард вытер пот, заливавший глаза. Медленно, дюйм за дюймом, он смещал ствол пушки, одновременно опуская его и дергаясь при каждом скрипе, издаваемом механизмом. Рука, свободная от наведения орудия на цель, лежала рядом со спусковой кнопкой.

Мард едва не смеялся вслух. И с чего это Этасалоу взял, что ему нужно торговаться с остатками этой банды придурков? Он, Мард, одним ударом решит проблему. Один выстрел, и с этим наглецом Вэлом Борди будет покончено. Затем надо будет быстренько выскользнуть из форта, пока эти идиоты на галерее попытаются сообразить, что произошло. И тогда жизнь снова станет прекрасной. Они узнают, что капитан Мард… а впрочем, кто ведает, какая награда ожидает героя, убившего военного предводителя мятежников?.. что капитан Мард — не вьючное животное. Они его еще узнают!

Наведя перекрестье прицела точно на спину Лэннета, Мард бессознательно принялся напевать что-то себе под нос. Линия прицела проходила над головами Свободных, стоявших на галерее. При удачном обороте дел контузия может оказаться смертельной для кого-нибудь из них.

Лэннет пожал Дафанилу руку.

— Я пойду приготовлю носилки для Нэн. Проследите, чтобы он отснял все происходящее. Немедленно.

Дафанил кивнул. Затем, застав Лэннета совершенно врасплох, отсалютовал ему и произнес:

— Я был рад сражаться вместе с вами, сэр. До следующего раза.

Лэннет почувствовал, что ответить принцу тем же самым было бы наглостью с его стороны. Потому он просто повернулся и быстрым шагом пошел прочь. Дойдя до того места, где он оставил свой меч и пояс, Лэннет оглянулся. Этасалоу стоял, прислонившись к электромобилю, а Дафанил находился в нескольких футах левее. Водитель навел на них камеру. Лэннет нагнулся за своим оружием.

Он скорее почувствовал, нежели услышал, как над ним пролетел снаряд из пушки. Потом со стороны форта донесся гулкий раскат, а позади, совсем близко, раздался оглушительный грохот. Лэннет резко развернулся, выхватывая меч. Электромобиль превратился в огненный шар. Этасалоу нигде не было видно, однако повсюду валялись какие-то отвратительные лохмотья, похожие на куски горелого мяса. Охранников разбросало по земле. Дафанил пытался встать. Лэннет подбежал к нему и поднял принца на ноги. И тут они услышали крики. Мард мчался к ним, во всю глотку выкрикивая имя Этасалоу. Когда Мард осознал, что двое, смотрящие прямо на него, — это Лэннет и Дафанил, ноги по инерции пронесли его еще на несколько шагов. Когда наконец Марду удалось остановиться, на лице его появилось душераздирающее выражение. Он рухнул на колени, испустив дикий вой. Позади него вниз по склону холма бежали разъяренные Свободные.

Лэннет подбежал к всхлипывающему, скорчившемуся Марду и встал между ним и Свободными. Успокоить их оказалось не очень трудно. Мард напугал их до икоты, однако убил он только своего предполагаемого благодетеля. Повстанцы охотно согласились оставить его в живых.

Дафанил, отряхиваясь, присоединился к ним. К этому времени спор завершился и настала относительная тишина. Принц склонил голову набок и прислушался:

— Это у меня гудит в ушах или действительно что-то шумит?

Отряд навострил уши. Эта пауза дала Лэннету возможность осознать, как мало их осталось. Трей и Реталла были живы. В течение нескольких секунд Лэннет не мог найти ни Джарки, ни Сула, но затем они тоже спустились с холма, настолько измотанные, что им пришлось опираться друг на друга. Не было здесь только санитарки, занимавшейся своими обязанностями.

— Вероятно, это опять грузовики, — сказал Лэннет. — Нам лучше вернуться в форт.

Он передал Марда под охрану двух бойцов.

Неохотно повернувшись, все направились вверх по склону. Странный звук стал громче. Он задевал какие-то струнки в памяти Лэннета. Лэннет тревожно обернулся назад, чтобы посмотреть, что поделывают Легионеры. Те, казалось, впали в летаргию, не имея ни сил, ни воли, чтобы двигаться. Усилившийся шум оборвал все предположения Лэннета относительно дальнейшего поведения противника. Лэннет закричал:

— Посадочные катера! Катера! Это катера! Где они? Смотрите все! Где они?

Дафанил с тревогой уставился на него. Лэннет громко рассмеялся и подбросил меч в воздух:

— Посадочные катера! Посадочные катера Стрелков, для высадки войск на планету. Слушайте!

Однако необходимость прислушиваться уже исчезла. Тускло-зеленые бронированные машины клиновидной формы летели над долиной плотным строем. Большинство из них приземлилось внизу, под горой. Три катера с ревом остановились в пятидесяти метрах от форта Свободных. Стрелки, выпрыгнувшие из машин, окружили группу. Неизвестно, чего они ожидали, однако приняли их с распростертыми объятиями. Посреди всеобщего полуистерического ликования к Лэннету и Дафанилу подошел коренастый широкоплечий мужчина средних лет. Отсалютовав принцу, он сказал:

— Кажется, мы слегка опоздали, ваше высочество. Я Вонта, полковник Имперских Стрелков. Помощники командора Этасалоу сказали нам, что вы здесь.

— Когда? Как?

— Император Халиб послал нас на Хайре вместо Культурной Братской Группы. Еще несколько подразделений прибыли на грузовых кораблях. Часть осталась в резерве, остальные отправились на два прочих континента планеты. Я сожалею, что нам не удалось появиться здесь раньше.

Взгляд полковника упал на форт.

Лэннет схватил его за плечо.

— Полковник, нам нужны врачи. У нас есть раненые, там, в форте.

Вонта пролаял в комм несколько приказов. Часть новоприбывших побежала к форту. Лэннет последовал за ними.

Когда появились полковник и Дафанил, Лэннет сидел у ложа Нэн. Молодой, безукоризненно подтянутый врач только что закончил осмотр и приготовил инъектор.

— Полагаю, с ней все будет в порядке. Полковник, могу ли я использовать катер для транспортировки раненых?

Вонта вновь отдал приказ. Когда он закончил, оказалось, что его, в свою очередь, вызывают по комму. Выслушав сообщение, полковник произнес: «Повторите» — и включил звук на полную мощность, подняв комм над головой. Металлический голос из динамиков сказал:

— Несколько этих типов — Легионеров — просто упали и умерли. Другие разговаривают сами с собой. Большинство ведет себя так, как будто их хорошенько приложили по голове. Если им сказать, что нужно делать, они это делают. Все это как-то жутковато, сэр. Как нам поступить с ними?

— Обезоружьте их и соберите всех в одно место, — скомандовал Вонта. — Я прикажу подать транспорт.

Когда Вонта закончил отдавать распоряжения, принц Дафанил беседовал с доктором, так что полковник обратился к Лэннету:

— У меня есть указания найти Вэла Борди. Он среди вас?

— Меня называют так, но…

Вернувшийся Дафанил обнял Лэннета за плечи и прервал его:

— Это именно тот человек, полковник.

Взмахом руки Вонта остановил Лэннета, собравшегося было отсалютовать ему.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Нельзя ли нам пройти в мой катер? Некоторые вопросы весьма конфиденциальны.

Лэннет вскрикнул, дернулся и хлопнул себя по плечу. Потом сконфуженно сказал:

— Что-то только что ужалило меня. Я не…

Черты лица полковника расплылись и медленно оплыли, словно тесто. Колени у Лэннета подогнулись. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось схватиться за Дафанила. Лэннет взглянул принцу в лицо, пытаясь найти объяснение происходящему. Ему удалось выдавить: «Что…» — но тут Дафанил разжал его руки и уложил его навзничь. В другой руке Дафанила поблескивал инъектор. Лэннету было все равно. Он никогда прежде не испытывал такого ощущения — он был один на один со всей вселенной, и ему было тепло и безопасно. Откуда-то издалека, из невероятной дали, до него донеслись несколько музыкальных нот. Они пели голосом Дафанила:

— …послан сюда моим отцом с особым заданием. Он полностью провалил его. Более того, я полагаю, что он предатель. Теперь он мой личный пленник, и я желаю, чтобы при нем постоянно находилась охрана из трех Стрелков. А ваш настоящий герой сидит вон там. Бедняга вне себя от нервного и физического истощения. Это тот человек, который убил командора Этасалоу.

Слабый, едва слышимый голос сказал Лэннету, что все это ужасная ложь. Однако огромное мягкое одеяло безмятежности окутало и заглушило это отвратительное нытье и унесло весь мир куда-то вдаль.

Эпилог

Император Халиб откинулся на спинку библиотечного кресла и хихикнул:

— Он сделал ему укол, да? Должно быть, у Лэннета вспыхнули в глазах звезды. А эта фразочка насчет Марда — отличный ход. Мальчик изменился так, что трудно поверить.

У управляющего Веда настроение было таким же хорошим. И все же он позволил себе не согласиться с императором:

— Вы считаете, что действительно стоит делать из Марда великого героя? Он же совершенно лишен моральных устоев. Это вообще не личность!

— В том-то и дело. Он видел запись допроса в доме той женщины? Убийство на Хайре и допрос у Улласа?

— Как вы приказали, сэр.

Халиб развел руками.

— Тогда он понимает. Если Солнцедарительница когда-нибудь увидит эти кадры, то он, считай, уже покойник. Она не может позволить себе быть связанной с убийством или убийцей. Неважно, что вся империя считает, будто Мард убил Этасалоу из нравственных побуждений. Нам известны все мотивы его поведения и вся его ложь. А ему известно, что кое-кто в курсе всех этих делишек. Это ничуть не хуже ножа, приставленного к горлу.

— Мне это попросту не нравится, — печально проронил Вед. — Для вас использовать Марда — все равно что разбрасывать по двору навоз, чтобы привлечь скарабеев. А пачкать руки приходится мне.

— Я всегда говорил тебе, Вед, что у тебя душа поэта. В тебе погиб отличный Наставник. Кстати говоря, Дафанилу удалось узнать, кто в старой организации Свободных был агентом?

— Нет, сэр. — Вед нахмурился. — Я очень беспокоюсь об этом. Как только мальчик потребовал себе трон Улласа и использовал ваших Стрелков для наведения порядка, он разыскал вашего прежнего начальника разведки, этого типа по имени Бетак. Теперь они работают вместе. Говоря честно, Возвышенный, Дафанил делает слишком много громких высказываний относительно своей «независимости» и об участии народа в управлении своей планетой. Это мне не нравится. В нем есть задатки радикала, если мне позволено будет так сказать, сэр. Я подозреваю, что Бетак плохо влияет на него.

Стараясь выглядеть беспристрастным, Халиб согласился:

— Следует присматривать за ними. Это как раз для тебя, Вед. Займись этим. — Император потер руки. — Милейшая доктор Бахальт ухаживает за своим пациентом?

Бросив взгляд на часы, Вед ответил:

— Сегодня с капитана снимают повязки. Мне сказали, что ее психологические проблемы разрешились практически сами по себе, как только она вернулась вместе с ним на Атик. Немного гипнотерапии, немного мягкого лечения. Я и не осознавал, насколько тяжело пострадала ее психика в последнее время. Однако она быстро оправилась. В ее семье рождаются сильные характеры — мы все слишком хорошо это знаем. Как бы то ни было, после своего возвращения они практически неразлучны. Вы превращаетесь в сваху на старости лет.

— Это у кого еще старость лет! — возмутился Халиб, затем рассмеялся. — Это гораздо лучше, чем обманывать идиотов и жуликов, которые служат только сами себе.

Он встал и вышел на балкон, под яркое солнце Коллегиума. Вед прошествовал за ним. Халиб стоял у перил балкона, наслаждаясь зрелищем блистающего в солнечном свете города, ярко выделяющегося на нежном зеленовато-пурпурном фоне далеких гор. Император сказал:

— Я никогда не подозревал, что у Дафанила хватит ума отправить Лэннета обратно ко мне, не разрушив при этом его прикрытие. В особенности после всего, что произошло. Убедить докторов держать его в полубессознательном состоянии, пока он не окажется у меня в руках, — это проявление интуитивного гения. — Халиб повернулся лицом к Веду. — Много ли ошибок я сделал, Вед? Только будь честным.

— Я бы сказал — да, Возвышенный. Если бы я был честным. Но как благоразумный человек, которому время от времени приходится наблюдать за казнями, я скажу — нет.

— Фигляр. Мы подарим юному Дафанилу его собственную голову — пусть остается у него на плечах. Он действительно сумел утихомирить Хайре.

Морщины у глаз Халиба стали глубже, губы поджались.

— Я император. И я не потерплю вызова своей власти. Ни от кого. Сколько Стрелков у него сейчас?

— Одна рота, сэр.

— Этого достаточно. У вас есть план — как вернуть Лэннету его статус Стрелка и звание? Если я правильно помню, вы предлагали сослаться на проблемы со здоровьем? Сейчас он снова похож на самого себя?

— Да, сэр.

Халиб прошелся туда-сюда, заложив руки за спину.

— Мне не нравится, что Бахальт знает об этом фокусе с Вэлом Борди. Это лишняя ниточка.

— Хотелось бы мне иметь в своем распоряжении хотя бы пять человек, столь же достойных доверия, как Нэн Бахальт.

Остановившись, Халиб пристально посмотрел на Веда, словно изучая его.

— У меня есть один человек, достойный доверия. И это все, что мне нужно.

— Это моя жизнь. Я горжусь тем, что служу вам.

— Мы проделали хорошую работу, Вед.

Халиб вернулся к ограждению. Широким жестом, похожим на плавное движение руки танцора, он словно бы обозначил разом весь Атик и небо над ним. Затем, воздев руки, император продолжил:

— Мы должны быть честными сами с собой. Отказываясь признавать то, чего мы достигли, мы умаляем себя. Я вырастил сына, куда более способного, чем я осмеливался надеяться. Мы подавили чрезвычайно жестокое восстание, мы уничтожили секреты, представлявшие собой немыслимую угрозу человечеству. Мы должны признать это — мы великолепны.

Император опустил руки и склонил голову, словно читая молитву.

Вед низко поклонился, не обращая внимания на то, что Халиб смотрит в другую сторону. Оставаясь в таком положении, он заметил:

— Как жаль, что мы должны скрывать наш блестящий ум так же тщательно, как мы развиваем свою скромность.

Халиб продолжал любоваться городом.

— Хорошо, что при рождении я не был наделен совестью, — сказал он. — Может ли человек жить, имея две совести? Позволяю удалиться, управляющий Вед.

Все еще не разгибая спины, Вед попятился с балкона в библиотеку и таким манером проделал весь путь до потайной двери. Всю дорогу он качал головой и подозрительно пофыркивал.

В другой, отдаленной части Коллегиума с лица Лэннета сняли последнюю повязку. Нэн Бахальт сказала ему:

— Теперь можешь открыть глаза. Все позади.

Лэннет замер в нерешительности:

— Все в порядке? Я…

Нэн негромко и радостно засмеялась:

— Ты — что? Вновь капитан Лэннет, как всегда красивый? Конечно. Я потребовала с них обещание, что это будет именно так.

Лэннет улыбнулся, открыл глаза — и немедленно заморгал. Его рука нащупала старый, знакомый шрам на лбу, начинавшийся над правым глазом и тянувшийся через левый. Кончиком пальца Лэннет провел по шраму через скулу и дальше вниз, к челюсти.

— Очень чувствительный, — пожаловался Лэннет. Теперь он улыбался так, словно хотел проверить, как работают лицевые мускулы. — Соберись с мыслями. Или я — Лэннет, или я красивый. То и другое сразу ты получить не сможешь.

Нэн одарила его легким быстрым поцелуем. Затем, едва не касаясь губами его лица, она шепнула:

— Смогу. Уже получила.

— Дай мне зеркало.

Нэн повернулась к маленькому шкафчику с выдвижными ящиками. Помимо кровати и стула, это была единственная мебель в комнате. Дневной свет, сочившийся сквозь прозрачный потолок, и осветительные трубки на стенах придавали обстановке скучный и чисто функциональный вид. Нэн потребовалось лишь несколько секунд, чтобы найти в одном из ящиков маленькое квадратное зеркальце и протянуть его Лэннету. Но за эти мгновения Лэннет успел полностью изучить обстановку в помещении. Не то чтобы он не мог это сделать за время своего пребывания в госпитале. Все оставалось точно таким же, как и при его появлении здесь. Помещение было настолько безликим, что было ясно — оно специально спланировано с этой целью.

Мысль о побеге отсюда была связана с целой кучей забот. Конечно, было бы чудесно уйти из этого здания, которое было ничуть не лучше тюрьмы. Однако вернуться к Стрелкам — это означало лгать всем, кого он знает или когда-либо встретит, мужчинам и женщинам, которые ценили его честность так же высоко, как он сам. Но какой выбор был у него?

Лэннету хотелось бы понять все интриги, связанные с тем, что произошло.

Однако подумав еще, он решил, что лучше ему их не понимать.

Нэн держала зеркало обратной стороной к Лэннету.

— Ты уверен, что хочешь взглянуть? Вид у тебя все еще несколько бледный и опухший после операции. Ты выглядишь точно так же, как выглядел до того, как тебя изменили, однако если судить по твоему виду, можно решить, что ты побывал в хорошей драке.

— В таком случае откуда ты знаешь, что я буду выглядеть прежним, когда опухоль спадет и синяки сойдут?

— Поверь мне. Я врач.

Лэннет схватил зеркало.

— Тогда дай мне взглянуть на себя.

Немного подурачившись, Нэн отдала зеркало. Лэннет уставился на отражение, затем с облегчением вздохнул:

— Это я.

Последние слова были всего лишь обычным замечанием, однако Нэн услышала скрытое в них напряжение, почти страх. Она отвела зеркало в сторону и вновь поцеловала Лэннета, на этот раз более уверенно. Этот страстный поцелуй подвигнул Лэннета обнять Нэн. Когда он разжал объятия, Нэн не дала ему возможности сказать что-либо еще. Она заявила:

— Прошлое миновало. Все это закончилось. Теперь мы свободны и чисты, мы оба. Мы — это мы.

Едва прозвучали эти слова, как в тот же миг оба вздрогнули и замерли, словно от удара тока. Лэннет сел прямо и заключил Нэн в объятия, будто пытаясь защитить ее от чего-то. Он оскалил зубы, словно собираясь зарычать. Нэн смотрела на него, и на лице ее отражалась смесь страха и любопытства. Она хрипло прошептала:

— Музыка. Женский голос, поет. Здесь нет никаких женщин. Что происходит?

— Взыскующая. — Это слово прозвучало так, как будто Лэннету пришлось заставить себя произнести его. — Она не должна подвергать тебя этому. Она не должна делать это. Только не с тобой.

— Она? Кто она? — Нэн смотрела куда-то в сторону от Лэннета. Теперь в ее голосе и поведении явно преобладал страх. — Кто-то поет прямо у меня в голове. В моем сознании.

Лэннет обнял ее еще крепче.

— Не бойся, — сказал он. Но тон этих слов предал капитана.

— Послушайся его, — произнес мягкий успокаивающий голос. — Я его друг. Я хотела бы стать твоим другом. Я молюсь о том, чтобы вы оба были мне друзьями.

Закашлявшись, Нэн попробовала высвободиться из объятий Лэннета. Но тот продолжал отчаянно сжимать руки.

— Это Астара, последовательница культа Взыскующего, — объяснил ей Лэннет. — Она может говорить с тобой посредством мыслей. Она не причинит тебе вреда.

Капитан чувствовал, как напряжение Нэн ослабевает. Она больше не делала попыток освободиться. Лицо ее теперь выражало лишь удивление. Лэннет тоже расслабился.

В голосе Астары прозвучала радость:

— Вот. Так гораздо лучше. Доктор Бахальт, я прошу прощения за столь грубое вторжение. Если вы хотите сделать общение со мной более приятным, закройте, пожалуйста, глаза. Представьте себе старую женщину в черном одеянии, с длинными серебристыми волосами, которая держит в руках трость. Вы увидите меня. И ты тоже, друг мой Лэннет. Я хочу, чтобы ты был с нами, пока мы беседуем.

Лэннет ответил резко:

— Ты испугала Нэн. Мне нечего сказать тебе. И так было всегда.

И все же, говоря это, он наблюдал за Нэн, и когда она закрыла глаза, так же поступил и Лэннет.

Мысленный образ разрушенного храма на Дельфи замерцал перед ним. Рядом с ним восхищенно вздохнула Нэн:

— Цветы, Лэн!.. Такие алые, такие красивые… целый ковер! А этот храм… он прекрасен. Это все настоящее? Где…

Она повернулась к Лэннету, и тут между ними и разбросанными камнями святыни вспыхнуло белое сияние. Из него вышла Астара, и сияние угасло. Слегка вскинув голову, Астара стояла лицом к Лэннету и Нэн; ее слепые глаза были устремлены прямо на них. Она промолвила:

— Мы должны узнать друг друга, Нэн Бахальт, потому что мы обе питаем любовь к одному и тому же человеку. Для тебя он тот, с кем ты готова разделить свою жизнь. Для меня он — один из многих, в ком нуждается Взыскующий. Он сопротивляется мне, но мы должны получить его.

— Но я никогда не отдам его. — Нэн шагнула вперед, высвободившись из объятий Лэннета. — Я немного знаю о вас, Астара. Я видела, как его волнует и тревожит нечто, чего он не может объяснить. Это были вы. Вы причиняли ему мучения.

— Да, — горько призналась Астара. — Не больше и не меньше мучений, чем он причинял мне. Но я не могу прекратить это. Моя забота — благо всех людей, и нам нужны такие сердца, такие люди, как он. Именно поэтому мы должны узнать друг друга. Мне отрадно видеть, что он нашел женщину, которая пройдет рядом с ним через всю его жизнь. Я желаю вам обоим счастья. И все же — ты выбрала мужчину, отмеченного судьбой. Все мы служим истории. Большинство из нас слишком поздно понимает, что мы делаем это такими путями, о которых не могли даже помыслить. Лэннет же — по причинам, о которых никто из нас не ведает, — является невольным катализатором, вызывающим изменения. Нравится ему это или нет, но он стал центральной фигурой в эпохальной битве добра и зла. Я пришла к тебе, Нэн Бахальт, с мольбой, с видением, с предупреждением. Люби своего отважного Лэннета. Люби его всем сердцем до самой смерти. Но помни, что ты не можешь владеть им безраздельно. Он нужен Взыскующему.

Лэннет шагнул вперед и встал рядом с Нэн. Вместе они предстояли красоте и угрозе, исходящим от туманной, колышущейся фигуры.

— Я не принадлежу вашему культу, — ответил Лэннет. — Я совсем не то, что ты сказала. Я человек, я простой солдат.

Медленно кивнув, Астара сказала:

— Взыскующий понимает это. Быть может, лучше, чем ты, друг мой.

— Послушайте меня, — вмешалась Нэн. — Меня совсем не радует перспектива делить его с кем бы то ни было. Если вы попытаетесь изменить его, забрать его у меня или сыграть какой-нибудь трюк с его — или моим — сознанием, то я буду бороться с вами. Я не понимаю, кто или что вы такое. Вы пугаете меня. И все же я смогу победить вас. Я это сделаю. Но вы называете его другом. Тогда скажите мне — защищаете ли вы его? Будете ли вы защищать его всегда?

Лэннет отшатнулся, с удивлением глядя на нее. Рот его приоткрылся от изумления.

Нэн нетерпеливо взмахнула рукой.

— Не пытайся понять. Это дело женщин. — Затем, слегка покраснев, она вновь посмотрела на Астару и гордо вскинула голову. Лэннет заметил, что руки Нэн сжаты в кулаки. — Так как же?

Астара усмехнулась:

— Я любила его, дитя. Да, я защищаю и буду защищать его. Изо всех сил. Тебе уже известно, что и для меня существует предел. Однако не там, где дело касается моей надобности в нем. Я не стану лгать тебе о том, насколько он важен. И насколько твердо мое решение.

В течение долгого времени все трое стояли молча. Нежные алые цветы, равнодушные к людской суете, колыхались на ветру в беспечном ароматном танце. Неожиданно Нэн сорвалась с места и побежала по цветочному ковру к Астаре. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, она подняла руки ладонями вперед. Астара, прислонив трость к ноге, тоже вытянула руки ладонями вперед. Пальцы старой женщины с жутковатой точностью соприкоснулись с пальцами Нэн. Астара улыбнулась. Нэн сказала:

— Быть может, мы никогда не станем друзьями. Но мы не должны становиться врагами. Можем ли мы стать сестрами, как вы думаете?

Астара рассмеялась, ее смех музыкой вплетался в песню ветра.

— Хорошее предложение. Мне кажется, мы уже стали ими.

Лэннет, обиженный и смущенный, возразил:

— Не забывайте, женщины, что не только вам нужно договориться о терминах. Эти термины касаются меня — моей чести. Не забывайте об этом. И вы обе знаете, что единственное мое стремление — это служить моему императору.

Астара взяла обе руки Нэн в свою. Тяжело опираясь на трость, она провела Нэн через кивающие на ветру цветы и вложила ладони Нэн в руки Лэннета. И только тогда она заговорила с ними обоими:

— Теперь я покидаю вас. Такие встречи слишком быстро утомляют меня. А вы должны вернуться в свой секретный госпиталь, к вашей прерванной жизни. Однако унесите отсюда одну мысль: мы трое — со всеми нашими лелеемыми, такими важными целями — можем в один прекрасный день осознать, что мы никогда не были друг от друга так далеко, как мы полагали.

Лэннет и Нэн по-прежнему сидели рядом, молчаливые и необычайно задумчивые, когда в комнату вошел человек в маске, ежедневно заставлявший их твердить наизусть легенду, скрывающую истинные причины их долгого отсутствия. В этот день ему показалось, что его слушатели были чрезвычайно рассеянны во время урока.

Примечания

1

В английском языке слово «солнце» (sun) близко по звучанию к слову сын (son).

(обратно)

2

Фолкон (falcon) — сокол (англ.). (Прим. пер.)

(обратно)

3

Рэтхоул — крысиная дыра (англ.).

(обратно)

4

Мурдат — прозвище, данное Гэну Мондэрку воинами.

(обратно)

5

Кейп — Killer-Ape (англ.) — «обезьяна-убийца». (Прим. пер.).

(обратно)

6

Дилайт — радость, наслаждение (англ.).

(обратно)

Оглавление

Дональд Маккуин ВОИН

  Пролог

  Книга первая Не отвечая на вызов

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

  Книга вторая Смертельные игры воинов

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

  Книга третья Кто одержит победу?

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

    Глава 69

    Глава 70

    Глава 71

    Глава 72

    Глава 73

    Глава 74

    Глава 75

    Глава 76

    Глава 77

    Глава 78

    Глава 79

    Глава 80

    Глава 81

    Глава 82

    Глава 83

    Глава 84

    Глава 85

    Глава 86

    Глава 87

    Глава 88

Дональд Маккуин СТРАННИЦА

  Пролог

  Книга первая Путь ошибок

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

  Книга вторая Путь смятения

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

    Глава 69

    Глава 70

    Глава 71

    Глава 72

    Глава 73

    Глава 74

    Глава 75

    Глава 76

    Глава 77

    Глава 78

    Глава 79

    Глава 80

    Глава 81

    Глава 82

    Глава 83

    Глава 84

  Книга третья Путь открытий

    Глава 85

    Глава 86

    Глава 87

    Глава 88

    Глава 89

    Глава 90

    Глава 91

    Глава 92

    Глава 93

    Глава 94

    Глава 95

    Глава 96

    Глава 97

    Глава 98

    Глава 99

    Глава 100

    Глава 101

    Глава 102

    Глава 103

    Глава 104

    Глава 105

    Глава 106

    Глава 107

    Глава 108

    Глава 109

    Глава 110

    Глава 111

    Глава 112

    Глава 113

    Глава 114

    Глава 115

Дональд Маккуин ВЕДЬМА

  Пролог

  Книга первая Зло

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

  Книга вторая Яд

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

    Глава 69

    Глава 70

  Книга третья Возрождение

    Глава 71

    Глава 72

    Глава 73

    Глава 74

    Глава 75

    Глава 76

    Глава 77

    Глава 78

    Глава 79

    Глава 80

    Глава 81

    Глава 82

    Глава 83

    Глава 84

    Глава 85

    Глава 86

    Глава 87

    Глава 88

    Глава 89

    Глава 90

    Глава 91

    Глава 92

    Глава 93

    Глава 94

Дональд Маккуин Честь и предательство

  Глава 1 ▼▼▼

  Глава 2 ▼▼▼

  Глава 3 ▼▼▼

  Глава 4 ▼▼▼

  Глава 5 ▼▼▼

  Глава 6 ▼▼▼

  Глава 7 ▼▼▼

  Глава 8 ▼▼▼

  Глава 9 ▼▼▼

  Глава 10 ▼▼▼

  Глава 11 ▼▼▼

  Глава 12 ▼▼▼

  Глава 13 ▼▼▼

  Глава 14 ▼▼▼

  Глава 15 ▼▼▼

  Глава 16 ▼▼▼

  Глава 17 ▼▼▼

  Глава 18 ▼▼▼

  Глава 19 ▼▼▼

  Глава 20 ▼▼▼

  Глава 21 ▼▼▼

  Глава 22 ▼▼▼

  Глава 23 ▼▼▼

  Глава 24 ▼▼▼

  Глава 25 ▼▼▼

  Глава 26 ▼▼▼

  Глава 27 ▼▼▼

  Глава 28 ▼▼▼

  Глава 29 ▼▼▼

  Глава 30 ▼▼▼

  Глава 31 ▼▼▼

  Глава 32 ▼▼▼

  Глава 33 ▼▼▼

  Глава 34 ▼▼▼

  Глава 35 ▼▼▼

  Глава 36 ▼▼▼

  Глава 37 ▼▼▼

  Глава 38 ▼▼▼

  Глава 39 ▼▼▼

  Глава 40 ▼▼▼

  Глава 41 ▼▼▼

  Глава 42 ▼▼▼

  Глава 43 ▼▼▼

  Глава 44 ▼▼▼

  Глава 45 ▼▼▼

  Глава 46 ▼▼▼

  Глава 47 ▼▼▼

Дональд Маккуин Заключенный на воле

  Глава 1 ▼▼▼

  Глава 2 ▼▼▼

  Глава 3 ▼▼▼

  Глава 4 ▼▼▼

  Глава 5 ▼▼▼

  Глава 6 ▼▼▼

  Глава 7 ▼▼▼

  Глава 8 ▼▼▼

  Глава 9 ▼▼▼

  Глава 10 ▼▼▼

  Глава 11 ▼▼▼

  Глава 12 ▼▼▼

  Глава 13 ▼▼▼

  Глава 14 ▼▼▼

  Глава 15 ▼▼▼

  Глава 16 ▼▼▼

  Глава 17 ▼▼▼

  Глава 18 ▼▼▼

  Глава 19 ▼▼▼

  Глава 20 ▼▼▼

  Глава 21 ▼▼▼

  Глава 22 ▼▼▼

  Глава 23 ▼▼▼

  Глава 24 ▼▼▼

  Глава 25 ▼▼▼

  Глава 26 ▼▼▼

  Глава 27 ▼▼▼

  Глава 28 ▼▼▼

  Глава 29 ▼▼▼

  Глава 30 ▼▼▼

  Глава 31 ▼▼▼

  Глава 32 ▼▼▼

  Глава 33 ▼▼▼

  Глава 34 ▼▼▼

  Глава 35 ▼▼▼

  Глава 36 ▼▼▼

  Глава 37 ▼▼▼

  Глава 38 ▼▼▼

  Эпилог

*** Примечания ***