Путешествия по Европе, Азии и Африке, с 1394 года по 1427 год. [Иоганн Шильтбергер] (fb2) читать онлайн

Иоганн Шильтбергер Путешествия по Европе, Азии и Африке, с 1394 года по 1427 год.

Шильтбергер к читателю.

Pour savoir la pure verite des diverses regions du monde si prenes ce Livre et le faites lire; si y trouveres les grandismes merveilles qui y sont escripies de la grant Ermenie et de Perse, et de Tatars, et d’Inde, et de maintes autres provinces, si comme nostre Livre vous contere tout par ordre aporiement.

(Marco Polo)

В то самое время, когда король венгерский Сигизмунд готовился к походу против язычников, я, Иван Шильтбергер, вышел из родины, а именно из баварского города Мюнхена, вместе с господином Леонгартом Рихартингером. Это было в тысяча триста девяносто четвертом^[1] году. Возвратился же я из язычества в тысяча четыреста двадцать седьмом году по Р. X.

Вы найдете ниже описание войн и чудных событий, о коих я собирал сведения в бытность мою в стране языческой, равно как и о городах и водах, которые я имел случай видеть. Описание мое далеко не совершенное, потому что, будучи в неволе, я не мог делать всего того, что желал. Однако я старался, по возможности, передать туземные имена городов и стран, да кроме того сообщаю рассказы о разных приключениях, которые читатель прочтет с удовольствием.

I. О первой войне короля Сигизмунда с Турками.

Так как язычники причиняли много вреда Венгрии, то король Сигизмунд, в сказанном тысяча триста девяносто четвертом году, требовал пособия от христиан. Затем много народу прибыло к нему на помощь из разных стран. Собравши весь этот народ, он двинулся к Железным Вратам, отделяющим Венгрию от Болгарии и Валахии. Переправившись потом через Дунай в Болгарию, он приступил к главному городу Видину^[2]. Владетель сего города и края спешил ему на встречу и предался во власть короля^[3], который занял город с тремя стами надежных рыцарей и воинов. Затем двинулся к другому городу, в котором находилось много Турок; они защищались пять дней, пока город не был взят приступом, причем множество Турок были убиты, а другие взяты в плен. Оставив в этом городе гарнизон в 200 человек^[4], король приступил к другому городу, названному Шистов (Schittaio, Schittau)) но у язычников он называется Никополь^[5]. Осада сего города с сухопутной стороны и со стороны реки уже продолжалась шестнадцать дней, когда к нему на помощь приблизился турецкий король Баязит с двумя стами тысяч войска. Узнав об этом, король Сигизмунд отправился на расстояние мили ему на встречу с войском, состоящим приблизительно из шестнадцати тысяч человек. Затем герцог валахский, именуемый Мирче-воевода (Werlerwaywod, у Пенцеля Martin), просил короля, чтобы ему было позволено сделать рекогносцировку. Получив на то согласие короля, он взял с собою около тысячи человек, осмотрел позицию неприятеля, возвратился к королю и донес, что войско неприятельское состояло из двадцати корпусов и что в каждом из них было до десяти тысяч человек. Каждый корпус, под своим знаменем, стоял отдельно. Король тогда хотел привести войско в боевой порядок и согласился на предложение герцога валахского, чтобы он мог первый напасть на неприятеля. Но герцог бургундский, услышав это, не хотел уступить эту честь ему или кому-либо другому, требуя, чтобы ему позволено было первому напасть, ради того, что он явился с шестью тысячами из столь отдаленного края и издержал столь много денег в своем переходе. Король умолял его предоставить первое нападение Венграм, так как они, часто воевавши уже с Турками, лучше других знали их манеру сражаться. Но герцог, вместо того, чтобы уступить Венграм, собрал своих ратников, напал на неприятеля и проскакал чрез два отряда; но не мог уже проломиться чрез третий и хотел возвратиться. Но тут он был окружен Турками, которые, стреляя в особенности в лошадей, уже сбили с них более половины всадников и тем принудили герцога сдаться. Между тем король, узнав о нападении герцога, собрал остальное войско и в свою очередь напал на противопоставленный ему Турками двенадцатитысячный корпус пехоты, который весь был растоптан и уничтожен. В этой встрече мой господин Леонгарт Рихартингер был сброшен с лошади своей выстрелом. Увидевши это, я, Иван Шильтбергер, подъехал к нему и помог ему сесть на мою лошадь; сам же сел на другую, принадлежавшую Турку, и поехал обратно к прочим всадникам. По убиении всех пехотинцев, король напал на другой отряд, конный. Видя, что король приближается, турецкий король хотел обратиться в бегство. Это заметил герцог Сербии (Irisey, Sirisey) именуемый деспот^[6], и прибыл к нему на помощь с пятнадцатью тысячами отборных воинов, за которыми следовали начальники других отрядов. Деспот же напал на отряд короля, низложил его знамя и принудил его искать спасение в бегстве. Некто фон-Цили (Cily) и Иван, бурграф нюрнбергский, взяв с собою короля, вывели его с поля битвы и привели на судно (galleyn), на котором он отправился к Константинополю. Рыцари же и прочие воины, видя, что король бежал, также показали тыл и многие из них бежали к Дунаю, где некоторые добрались до кораблей. Примеру их хотели подражать другие. Но так как корабли уже были наполнены людьми, то отрубали руки тем из них, которые еще хотели к ним добираться, так что они утонули. Другие пропадали в горах, во время своего бегства к Дунаю. Мой господин Леонгарт Рихартингер, Вернер Пенцнауер, Ульрих Кухлер и маленький Штайнер, командиры отрядов, пали в сражении с многими другими рыцарями и воинами, которые не могли добраться до реки, чтобы сесть на корабли. Число взятых в плен было еще значительнее, чем число убитых. Между пленными были герцог бургундский, двое французских вельмож, господа Иван Бусико и Шатоморан^[7] и великий граф венгерский. Еще многие другие знатные особы, рыцари и воины, были взяты в плен. Тоже самое случилось со мною.

II. Каким образом турецкий король обходился с пленными.

По прекращении сражения, король Баязит отправился к тому месту, где стоял король Сигизмунд с своим войском, а затем посетил и самое поле битвы. Видя там, сколь много было убито из его воинов, он из горести заплакал, клялся, что кровь их не останется без мести и строжайше приказал своим воинам, чтобы они на следующий день ему представили своих пленных. Действительно, все на следующий день явились пред королем с своими пленниками. Тот, кто пленил меня, привел и меня вместе с другими, связанным веревкою. Между тем король призвал к себе герцога бургундского, дабы он был свидетелем мщения, какое он хотел взять с своих воинов. Видя его гнев, герцог просил его, чтобы он ему дозволил выбрать тех, которых он желал спасти. Король на это согласился. Тогда он взял двенадцать вельмож своего края и также Стефана Сент-Омера и господина Ивана видинского^[8].

Затем Баязит приказал, чтобы каждый умертвил своих пленных, и вместо тех, которые не хотели согласиться, назначил других для приведения в исполнение его приговора. Взяли тогда и моих товарищей и отсекли им головы. Когда же дошла очередь до меня, сын короля, заметив меня, приказал, чтобы меня не лишали жизни. Меня тогда повели к другим юношам, ибо не убивали тех, которые не имели еще двадцати лет от роду. Видел я тогда господина Ивана Грейфа, баварского помещика, которого привели на веревке, связанным вместе с тремя другими. Усмотрев страшное мщение, которое тут производилось, он громким голосом утешал рыцарей и воинов, обреченных на смерть. "Будьте довольны", восклицал он, "что наша кровь ныне проливается ради веры Христа. Мы, по воле божией, будем детьми его на небе". Затем он пал на колена и был обезглавлен подобно его товарищам.

Уже кровопролития эти продолжались с утра до вечера, когда советники короля, видя, что они все еще не прекращались, преклонили колена пред королем, умоляя его, чтобы он забыл о своем гневе ради Бога, дабы сам не был наказан за чрезмерное кровопролитие. Внимая их просьбам, король дал приказание перестать, велел собрать остальных воинов, взять из них часть для себя и предоставить прочих тем, которые их взяли в плен. Так, я достался на долю короля. Считали, что в этот день было убито до десяти тысяч человек. Пленников своих Баязит отправил в Грецию, в главный город Адрианополь, где мы находились пятнадцать дней. Затем повели нас к приморскому городу Галлиполи, где Турки переправляются чрез море. Там мы, числом триста человек, лежали в башне два месяца. Наверху этой башни находился герцог бургундский с теми, коих он спас от смерти. В бытность нашу в этой башне, проезжал король Сигизмунд, на пути своем в Венедскую землю (windischy land)^[9]. Узнав это, Турки вывели нас из башни к морскому берегу и поставили нас так в ряд, чтобы посмеяться над королем Сигизмундом, и кричали, чтобы он вышел из судна для освобождения своих людей. Это они делали, чтобы пошутить над ним, и долго с ним сражались на море. Но они ему не могли сделать ничего и он уехал.

III. Каким образом Баязит завоевал целый край.

В третий день после того, как турецкий король велел умертвить воинов и нас отправил в сказанный город пленными, сам он выступил в поход в Венгрию и переправился чрез реку Саву при городе, именуемом Митровиц (mittrots, Mitrosch), и овладел целым краем. Затем он перешел в герцогскую область Петтау (pettaw, Pettau) и вывел оттуда шестнадцать тысяч человек с женами, детьми и со всем их имуществом, овладев городом того же имени и предав его пламени.

Людей же он отчасти взял с собою^[10], отчасти оставил в Греции, а по возвращении своем из-за Савы, приказал, чтобы нас перевели из Галлиполи за море в его столицу Бруссу (wursa, Bursa), где мы остались до его прибытия. По приезде своем, он взял герцога Бургундского и тех, которых он оставил, и поместил их в одном доме возле собственного своего дворца. Одного же из этих господ, Венгерца, именуемого Годор (hodor, Hoder), он послал в подарок королю-султану^[11] вместе с шестьюдесятью мальчиками.

В числе их должен был находиться и я, но из опасения, чтобы я не скончался на пути от ран, коих у меня было три, меня оставили при короле. Последний также послал пленных в подарок королям — вавилонскому^[12] и персидскому^[13], равно как и в Белую Татарию^[14] в Великую Армению^[15] и в другие страны. Меня тогда приняли ко двору турецкого короля и я должен был бегать перед ним в его походах вместе с другими, по тамошнему обычаю. В эти шесть лет я того дослужился, что мне позволили ездить верхом в свите короля, у которого я таким образом провел двенадцать лет. Все, что турецкий король совершил в эти двенадцать лет, излагается здесь подробно.

III. Каким образом Баязит воевал с своим шурином и об убиении сего последнего.

Прежде всего он начал войну с своим шурином, именуемым Караман по стране, ему принадлежавшей и в которой главным городом была Ларенде^[16]. Так как Караман не хотел признать его власти, то он выступил против него с войском, состоящим из полутораста тысяч человек. Заметив это, Караман спешил ему на встречу с семьюдесятью тысячами человек отборного войска и надеялся с ним одолеть короля. Встретились они в равнине пред городом Кониею (Konia, древний Икониум), принадлежавшем Караману. Два раза сражались они тут в один и тот же день без решительного успеха на чьей-либо стороне. Ночью обе стороны отдыхали и не сделали никакого вреда друг другу.

Дабы пугать Баязита, Караман велел своим войскам бодрствовать и делать как можно более шуму барабанами и трубами в знак радости и веселья. Баязит напротив того, приказав своим воинам, чтобы они разводили огни только для варения себе пищи, а затем их тушили, послал ночью же тридцать тысяч человек в тыл неприятелю, с тем, чтобы они напали на него в следующее утро, когда сам наступит. Зарею Баязит напал на неприятеля и в тоже время сказанный отряд, исполняя его приказание, напал на него сзади. Караман, видя, что неприятели напали на него с двух сторон, бежал в свой город Конию и так защищался против Баязита, который в одиннадцать дней не мог овладеть городом. Но тогда граждане велели ему сказать, что они готовы сдать ему город под условием, чтобы он пощадил их жизнь и имущество. Получив на это его согласие, они с ним сговорились, что удалятся со стен города, когда его войско к нему приступит, — и план этот был приведен в исполнение. Караман тогда с оставшимися при нем воинами бросился на Турок и заставил бы их удалиться из города, если бы граждане его поддерживали хоть немного. Когда же увидел, что не мог рассчитать на них, он обратился в бегство, но был схвачен и поведен к Баязиту. На вопрос сего последнего, почему он не хотел его признать своим верховным владетелем, он отвечал, что считал себя равным ему государем и тем так разгневал султана, что он вскричал три раза (dry stunt), не освободят ли меня от Карамана. Наконец кто-то явился, отвел Карамана и, умертвивши его, снова явился пред Баязитом, который его спросил, что он сделал с Караманом. Узнав жалкую его участь, он заплакал и приказал казнить убийцу на том самом месте, где он умертвил Карамана, в наказание за то, что он так спешил убиением столь знатной особы и не подождал, пока не прошел гнев своего государя. Затем велел положить голову Карамана на острие копья и носить по всему краю, дабы другие города, увидя, что владетель их уже не был в живых, скорее сдавались. Оставивши потом гарнизон в Конии, Баязит начал осаду Ларенды, требуя, чтобы город ему сдался; иначе он овладел бы им оружием. Жители тогда послали к нему четырех из лучших граждан с просьбою, чтобы он щадил их жизнь и имущество и поставил бы одного из сыновей убитого Карамана, находившихся в городе, на его место. Баязит отвечал, что он готов ручаться за их жизнь и имущество, но что он, по занятию города, предоставил бы себе право передать их город в управление по своему усмотрению или сыну Карамана, или одному из собственных сыновей своих. Этот ответ побудил граждан, считавших себя обязанными защищать право сыновей Карамана, не сдавать города, который мужественно оборонялся пять дней. При столь упорном сопротивлении, Баязит приказал привести пищаль (buechsen) и готовить метательные снаряды (hantwerk). Вдова и сыновья Карамана собрали тогда главных граждан и говорили им, что при невозможности противиться могуществу Баязита, они решились передаться во власть его, дабы их подданные не пропадали понапрасну. Затем сыновья Карамана, с согласия жителей, вместе с матерью и лучшими гражданами, отперши врата крепости, вышли из города. Когда же приближались к войску, мать, взяв за руки своих сыновей, подошла к Баязиту, который видя сестру с сыновьями, вышел из своей палатки им на встречу; они тогда бросились к его стопам, целовали ему ноги, прося пощады, и передали ему ключи замка и города. Король тогда велел стоявшим возле него сановникам поднять их, овладел городом и поставил туда начальником одного из своих приближенных. Сестру же с ее сыновьями он отправил в столичный свой город Бруссу.

V. Каким образом Баязит изгнал короля Севастии.

В пограничном Карамании городе Марсиван (marsuany) княжил некто Мир-Ахмед (mirachamat, Mirachamad). Узнав, что упомянута страна была занята Баязитом, Мир-Ахмед обратился к нему с просьбою, чтобы он изгнал из его области короля Севастии (Sebast, ныне Сивас) Бурхан-Эддина (wurthanadin, Burhanadin), овладевшего ею и слишком сильного, чтобы сам он с ним мог справиться.

Область же свою он предложил уступить Баязиту за соответствующее ей вознаграждение из своих владений. Баязит тогда послал к нему на помощь своего сына Могаммеда с тридцатью тысячным войском, которое изгнало короля Бурхан-Эддина из края, доставшегося Могаммеду за го, что он так удачно совершил первый свой поход. В свою очередь, Мир-Ахмед получил приличное вознаграждение в другой стране.

VI. Каким образом шестьдесят христиан сговорились бежать.

По прибытии Баязита в свою столицу, мы (христианские пленники), числом шестьдесят, сговорились бежать и клялись во всяком случае иметь одинаковую судьбу. Время для побега было определено и были избраны два начальника, которым все обязались повиноваться. В назначенный день мы поднялись около полуночи и направили путь свой к горе, которой достигли при заре. Тут мы слезли с лошадей, дали им немного отдохнуть, а затем опять отправились в путь и ездили в течение целых суток. Когда же Баязит узнал о нашем побеге, он послал в погоню за нами пятьсот всадников. Они нагнали нас при одном ущелье (cluse) и кричали нам, чтобы мы сдались. Но вместо того, чтобы исполнить их требование, мы слезли с коней и начали защищаться. Начальник отряда предложил нам перемирие на час времени. Когда это предложение нами было принято, он подошел к нам и предложил нам сдаваться, ручаясь за нашу жизнь. Посоветовавшись, мы ему отвечали, что нам не было безизвестно, что король нас велел бы предать смерти, коль скоро мы ему были бы представлены и что предпочли бы умереть тут ради христианской веры.

Видя нашу решимость, начальник снова настаивал, чтобы мы сдались, уверяя нас, что нас не умертвят и присягая, что скорей сам погибнет, чем допустит, чтобы нас лишили жизни, если бы король, в гневе своем, приказал нас казнить. Тогда мы сдались начальнику и король, которому мы были представлены, приказал нас тотчас казнить. Начальник тогда бросился к стопам его и сказал ему, что, полагаясь на его милость, он нас уверял под присягою, что нас не лишат жизни. Король тогда спросил, не причиняли ли мы какого-нибудь вреда? Когда же на этот вопрос начальник отвечал отрицательно, мы были посажены в тюрьму, где находились девять месяцев, в течение коих двенадцать из нас скончались. Когда же наступил праздник языческой пасхи, старший сын короля эмир Сулейман^[17] выхлопотал наше освобождение. Баязит тогда, призвавши нас к себе, взял от нас обещание, чтобы мы более не уходили от него, велел нам снова дать лошадей и прибавил нам жалованья.

VII. Каким образом Баязит овладел городом Самсуном.^[18]

Летом следующего года Баазит вел восемьдесят тысяч человек в страну Джаник (genick) и начал осаду главного города, именуемого Самсун, основанного сильным Сампсоном, по которому и получил название свое. Баязит изгнал владетеля сего города, названного по стране Джаник (zymayd). Подданные его тогда сдались Баязиту, который занял город и страну своими воинами.

VIII. О змеях и ужах.

Не могу не упомянуть о большом чуде, которое во время бытности моей у Баязита случилось близ Самсуна. Внезапно там показалось столь огромное количество змей и ужей, что город ими был окружен на протяжении мили. Частью эти змеи пришли из моря, частью же из лесов Джаники (tcyenick, Tryenick) страны изобилующей лесом и принадлежавшей к Самсуну. Девять дней это скопище змей оставалось совершенно спокойным; на десятый же между ними открылась борьба, и никто не смел выйти из города, хотя они и не причиняли вреда ни людям ни скоту. Видя в этом знак и предопределение (verhengnus) Всевышнего, начальник города запретил делать зло этим гадам, между коими борьба продолжалась до захождения солнца. Затем велел отворить ворота, отправился верхом с небольшою свитою к месту побоища и видел, что морские змеи принуждены были оставить оное лесным. Когда же он на следующий день приехал снова на поле битвы, чтобы узнать чем дело кончилось, он там нашел одних мертвых змей. Велев их собрать и счесть, оказалось их восемь тысяч штук, которые, по его приказанию, были брошены в приготовленную для этого яму и покрыты землею. Баязиту же, который в это время был владетелем Турции, он послал донесение о совершившемся чуде. Баязит этим весьма обрадовался: ибо так как лесные змеи имели верх, то он видел в этом знак, что он, как могущественный владетель прибрежного края, должен был также с Божиею помощью сделаться обладателем моря.

Город Самсун состоит собственно из двух частей, лежащих одна от другой на расстоянии выстрела из лука. Одна из этих частей, населенная христианами, принадлежала тогда Итальянцам из Генуи^[19]. В другой — обитают язычники, которым принадлежит весь край. Владетелем края и города был тогда некто Шишман (Schussmanes), сын прежнего герцога Болгарии, коего столица был Тернов^[20] и которому принадлежали до трехсот городов и замков. Баязит овладел этой страною и пленил сына с отцом. Последний скончался в плену, а сын, для спасения жизни, принял ислам и, по завоевании Баязитом Джаники, получил от него этот край вместе с Самсуном.

IX. Каким образом язычники со скотом своим кочуют зимою и летом.

В стране язычников господа имеют обыкновение кочевать с своими стадами и брать на откуп от владетелей землю, где находятся хорошие пастбища. Случилось однажды, что знатный Турок, именем Отман, кочуя в стране, прибыл летом в область, именуемую, подобно главному городу своему, Сивас. Владетель сего края Бурхан-Эддин^[21], соглашаясь на просьбу Отмана, уступил ему то пастбище, с тем, чтобы он им пользовался в течение лета. По наступлении же осени, Отман, без предварительного уведомления, возвратился на родину. Раздраженный этим владетель отправился с отрядом из тысячи человек к тому месту, где прежде кочевал Отман, а вслед за ним послал четыре тысячи всадников, с приказанием представить к нему Отмана со всем его имуществом. Узнав об этом, Отман скрылся в гористом месте. Искавшие его не могли его найти и расположились провести ночь на лугу, находившемся как раз у подошвы сказанной горы. При наступлении дня Отман, взяв с собою тысячу человек хорошей конницы, отправился рекогносцировать своих противников и напал на них, заметив, что они не брали никаких мер предосторожности.

Тогда многие из них были убиты, другие спаслись бегством. Сначала король не хотел верить этому несчастью; когда же некоторые из беглецов поскакали к нему, он отправил сто человек, чтобы узнать подробности об этом деле. В свою очередь Отман, готовившись напасть на лагерь короля, встретил эти сто человек, обратил их в бегство и в одно время с ними явился в лагерь короля. Последний, видя невозможность готовиться более к бою, искал спасение в бегстве и примеру его последовали его воины. Сам король с трудом успел сесть на коня и пытался добраться до соседней горы. Но это заметил один из воинов Отмана и, преследуя короля, мешал ему исполнить свое намерение. Воин этот предложил ему сдаться; но когда король не хотел на это согласиться, он взял лук и хотел его застрелить. Тогда король ему открыл, кто он такой, предлагая ему, чтобы он его оставил в покое за обещание дать ему один из лучших замков своих; вместе с тем хотел ему тут же передать перстень, который носил на пальце, в ручательство за то, что сдержит свое слово. Но все это не подействовало на воина: он взял в плен короля и представил его своему начальнику. Сей последний целый день гнался за воинами Бурхан-Эддина, многих побил, расположился на ночь в том самом месте, где находился лагерь неприятельский и послал за находившимися еще в горах людьми со стадами. По их прибытии он взял с собою пленного короля и начал осаду Сиваса. Жителям сего города он велел объявить, чтобы они, если хотели оставаться в живых, сдали ему свой город, так как их государь был у него в плену. Граждане отвечали, что это обстоятельство ничего не значило, так как сын пленного короля находился между ними, а они себя считали довольно сильными, чтобы не иметь надобности предпочесть ему чужого монарха. Отман призвал тогда к себе пленного короля и говорил ему, чтобы он, если не хотел быть убитым, советовал гражданам сдать город. Согласившись на это предложение, пленный король был поведен к городу и умолял жителей, чтобы они, ради его спасения, сдали город Отману. Но они отвечали, что, не боясь Отмана, они его сына хотели иметь королем, так как он сам не мог им быть. Отман чрезвычайно был раздражен этим ответом и, несмотря на просьбы Бурхан-Эддина о пощаде и на обещание, что он ему уступит Кесарею (Gaissaria, древняя Caesarea), он был предан смерти. Труп его был за тем четвертован и каждый кусок, привязанный к шесту, выставлен пред городом, подобно голове, поставленной на копье.

Во время осады города Отманом, сын пленного царя послал к своему шурину, сильному владетелю в Белой Татарии, прося у него помощи и извещая его, что Отман велел казнить его отца и много других людей истребить. Желая помочь своему родственнику и изгнать Отмана из его края, татарский вождь собрал своих подданных с женами и детьми и со стадами их, по обыкновению сего кочующего народа. Считали в его войске до сорока тысяч человек кроме женщин и детей. Узнав о приближении татарского короля, Отман удалился со стен Сиваса в горы и там стал лагерем. Когда же потом Татарин приступил к городу, Отман, взяв с собою тысячу пятьсот человек и разделив их на два отряда, напал внезапно на него ночью с двух сторон, причем его воины громко закричали. Услышав эти крики, татарский царь думал, что ему хотели изменить и спасся в город; полчища его тогда разбежались и были преследуемы Отманом, который отнял у них большую добычу и многих перебил; остальные возвратились восвояси. Отман же с отобранными у них скотом и вещами. возвратился в горы, где было его пристанище. Утром татарский король сел на коня, догнал своих подданных и хотел убедить их возвратиться; но так как не мог их к тому склонить, то принужден был сам убраться домой.

Отман тогда снова явился пред городом и требовал сдачи его на прежних условиях. Но граждане, вместо того, чтобы согласиться на его требование, обратились к Баязиту с просьбою, чтобы он прогнал Отмана и принял их под свою власть. Баязит послал им старшего сына с двадцатью тысячами всадников и сорока тысячами пехотинцев. В этом походе я участвовал. При приближении войска этого, Отман отправил скот и добро свое в горы, в которых они прежде были; сам же остался пред городом с тысячью человек конницы. Сын короля (Баязита) отрядил ему на встречу вперед две тысячи человек, которые однако ж не могли его преодолеть и требовали подкрепление. Тогда к ним прибыл на помощь сын Баязита со всем своим войском. Отман бросился на него и чуть-чуть не победил его, так как турецкое войско было растянуто. Но сын царя ободрил своих воинов и возобновлял сражение три раза сряду (und erwundent dry stunt an einander). Пока они сражались, упомянутые четыре тысячи пехоты напали на лагерь Отмана. Сей последний послал туда четыреста всадников, которые, вместе с оставленными для защиты лагеря, прогнали оттуда Турок. Между тем Отман пробился до гор, где находился его багаж, и остановился на время в этой позиции, отправив свое имущество далее. Тогда сын короля приступил к городу, коего ворота были отворены гражданами, просившими его, чтобы он вошел к ним. Но, вместо того, чтобы исполнить их просьбу, он послал просить своего отца, чтобы он занял город и край. Баязит прибыл с полуторастатысячным войском, овладел городом и краем и поставил там царем сына своего Могаммеда, не того, который изгнал Отмана^[22].

X. Каким образом Баязит отнял у султана область.

Передав сыну начальство над упомянутым царством, Баязит велел предложить королю-султану, чтобы он уступил ему город Малатию^[23], принадлежавший к сказанному царству, но находившийся тогда под властью короля-султана. Но последний ему отвечал, что город этот им быль приобретен мечем и что посему уступить его только тому, кто у него отнимет его мечем же. После такого ответа Баязит вторгся в этот край с двухсоттысячным войском и начал осаду Малатии.

Видя, после двухмесячной осады, что город не хотел сдаваться, он велел засыпать рвы, окружил город войском и готовился к приступу. Граждане тогда просили о пощаде и сдались Баязиту, который таким образом занял город и край.

Между тем Белые Татары обложили принадлежавший Баязиту город Ангору (angarus, Angaria). На помощь городу он послал старшего сына своего с тридцатью двумя тысячами войска, с которыми однако последний не мог преодолеть врагов, а посему возвратился к отцу. Баязит дал ему тогда большое войско, с которым ему удалось разбить Татар и пленить татарского вождя вместе с двумя владетелями, которые им были представлены Баязиту. Белые Татары тогда покорились сему последнему, который дал им другого начальника, а трех пленных взял с собою в свою столицу. Затем он приступил к городу Адалии, принадлежащему султану египетскому и лежащему недалеко от Кипра. В окрестностях сего города из домашних животных разводят одних только верблюдов, почему и жители, по взятии города Баязитом, доставили ему десять тысяч верблюдов, которых он перевел в свои владения.

XI. О короле-султане.

Около сего времени скончался король-султан Беркук (warchhoch) и ему наследовал сын его Абу-Саадат^[24]. По случаю возмущения одного из служителей своего отца, Абу-Саадат примирился с Баязитом и просил у него пособия. Баязит послал ему двадцать тысяч человек войска, при котором находился и я. С нашею помощью Абу-Саадат прогнал своего противника и стал государем могущественным. Когда же ему затем было донесено, что пятьсот человек из служителей его отца, по нерасположению к нему, держали сторону его соперника, то он велел схватить их, отвести на поле и изрубить. Вскоре мы возвратились к своему господину, Баязиту.

XII. Каким образом Тамерлан овладел царством Севастиею.

Выше было сказано, каким образом Баязит прогнал Отмана из города Севастии (Tamask). Этот Отман, будучи подданным Тамерлана, жаловался ему и просил у него пособия для возвращения отнятого у него Баязитом царства Севастии. Тамерлан на это согласился и послал к Баязиту с требованием, чтобы он возвратил это царство. Но Баязит велел отвечать ему, что не уступит завоеванного мечем края, который ему самому пригодится не хуже чем Тамерлану. Последний тогда собрал до миллиона войска, приступил к Севастии и осадил ее в течение двадцати одного дня^[25]. Наконец, велел подкопать городскую стену, он успел овладеть и городом, где находилось пять тысяч всадников, посланных туда Баязитом. Все они были зарыты живыми, потому что, при сдаче города, комендант получил от Тамерлана обещание, что не прольет их крови. Затем город был разрушен, а жители отведены в страну Тамерлана. В числе пленных, вывезенных из города, было девять тысяч девиц. От Сиваса, пред которым потеря Тамерлана составляла более трех тысяч человек, он возвратился восвояси.

XIII. Завоевание Баязитом Малой Армении.

Лишь только Тамерлан возвратился в свой край^[26], как Баязит с трехсоттысячным войском напал на принадлежавшую Тамерлану Малую Армению, овладел главным ее городом Эрцингианом (Ersingen) и пленил владетеля сего города Тагертена^[27]; после сего возвратился в свое царство. Когда же Тамерлан все это узнал, то собрал миллион шестьсот тысяч человек и выступил против Баязита, который противопоставил ему миллион четыреста тысяч человек. Оба войска встретились близ Ангоры и в пылу сражения тридцать тысяч Белых Татар, поставленных Баязитом в первом ряду боевого строя, перешли к Тамерлану. Тем не менее сражение, возобновляемое два раза, осталось нерешенным, пока Тамерлан не приказал выдвинуть вперед тридцать два вооруженных слона и тем заставил Баязита бежать с поля битвы. Он надеялся найти спасение за горами, куда поскакал со свитою из тысячи всадников; но Тамерлан, приказав окружить эту местность, принудил его сдаться, а затем занял его государство, в котором пробыл восемь месяцев. Возя с собою своего пленника, он овладел также его столицей, откуда вывез его сокровища и столько серебра и золота, что для перевозки потребовалась тысяча верблюдов. Он желал вести Баязита в свою собственную землю, но султан скончался на пути^[28]. Таким образом я попался в плен к Тамерлану, которого провожал в его страну, где состоял при нем. Все выше мною упомянутое случилось в продолжении того времени, которое я провел у Баязита.

XIV. О войне Тамерлана с королем-султаном.

По возвращении своем из счастливого похода против Баязита, Тамерлан начал войну с королем-султаном, занимающим первое место среди владетелей языческих. С войском, состоящим из миллиона двухсот тысяч человек, он вторгся во владения султана и начал осаду Галеба (hallapp), в котором считалось до четырехсот тысяч домов. Начальник сего города сделал вылазку с восемьюдесятью тысячами человек, но был принужден возвратиться и потерял много людей даже во время отступления. Четыре дня спустя, Тамерлан овладел предместьем и велел бросать обитателей его в городской ров, а на них лес и навоз, так что этот ров, выкопанный в скале, был засыпан в четырех местах, хотя имел двенадцать сажен глубины. Затем город был взят приступом. Оставив в нем гарнизон и взяв с собою пленного коменданта, Тамерлан приступил к другому городу, называемому Урум-Кола (hrumkula, Urumkula), который принужден был сдаться. Оттуда он отправился к городу Айнтаб (Anthap, Auchob), который был взят после девятидневной осады и разграблен; после чего двинулся к городу Бегесна (wehessum, wehesin), который пал после пятнадцатидневной осады, и где был им оставлен гарнизон^[29]. Упомянутые города — главные в Сирии после Дамаска, куда затем он направил свой путь. Узнав об этом, король-султан велел просить его, чтобы он пощадил этот город, или, по крайней мере, находившийся в нем храм, на что Тамерлан согласился. Приведенный храм так велик, что имеет с наружной стороны сорок ворот. Внутри он освещается двенадцатью тысячами лампад, которые зажигают по пятницам; в другие дни недели горит только девять тысяч. Между ними есть много золотых и серебряных, посвященных королями-султанами и вельможами. По отступлении Тамерлана, король-султан выступил из своей столицы Каиро (alchei terchei, Thorchei: al Cahira) с войском, состоящим из тридцати тысяч человек, и отрядил двенадцать тысяч в Дамаск, надеясь опередить Тамерлана. Когда же сей последний приблизился, король-султан возвратился в свою столицу. Преследуемый Тамерланом, он по утрам велел отравлять пастбища и воды в тех местностях, где проводил ночь, так что у Тамерлана пропадало столь много людей и скота, что он принужден был прекратить преследование. Зато он снова обратился против Дамаска, которым не мог овладеть, хотя осада уже продолжалась три месяца, в течении коих сражались ежедневно, пока приведенные двенадцать тысяч воинов, видя, что им не посылали подкрепления, просили Тамерлана, чтобы он дал им охранительный лист для выхода из города, на что он согласился. По их удалении ночью, Тамерлан велел штурмовать город и овладел им. Вскоре представился пред ним кади (geit) или, по-нашему, епископ, пал к его ногам и умолял его, чтобы он пощадил его и прочих членов духовенства. Тамерлан велел им отправиться в храм, что они сделали, взяв с собой жен и детей и много других людей, так что считали около тридцати тысяч людей, искавших спасение в храме. Тогда ворота его, по приказанию Тамерлана, были заперты; кругом он был обложен дровами, которые были зажжены, так что все погибли в пламени^[30]. Он также приказал своим воинам, чтобы каждый представил ему по голове человеческой и по истечении трех дней, употребленных на исполнение сего приказания, велел воздвигнуть три башни из этих голов и разрушить город. Затем отправился в другой край, называемый Шурки^[31] и населенный одними номадами, которые покорились и должны были снабдить его воинов съестными припасами, в коих они терпели большой недостаток во время осады города, столь богатого пряностями. Оставив гарнизоны в завоеванных городах, Тамерлан возвратился в свои земли.

XV. Покорение Тамерланом Вавилона.

По возвращении из владений короля-султана, Тамерлан с миллионом войска выступил против Вавилона. Узнав о его приближении, король вышел из города, оставив в нем гарнизон. После осады, продолжавшейся целый месяц, Тамерлан, приказавший копать мины под стеною, овладел им и предал его пламени; после сего велел на пепелище посеять ячмень, ибо он поклялся, что разрушит город окончательно, так что не будет возможности узнавать мест, где стояли дома. Потом обратился против замка, окруженного водою и в котором хранились сокровища короля^[32].

В невозможности овладеть замком иначе, Тамерлан велел отвести воду, под которой нашли три свинцовых сундука, наполненных золотом и серебром и мерою каждый две сажени в длину и одну сажень в ширину. Короли этим способом надеялись спасти свои сокровища, в случае взятия города. Велев унести эти сундуки, Тамерлан также овладел замком, где оказалось не более пятнадцати человек, которые были повешены. Впрочем, в замке нашли также четыре сундука, наполненных золотом, которые были также увезены Тамерланом. Затем, овладев еще тремя городами, он, по случаю наступления знойного лета, должен был удалиться из этого края.

XVI. Покорение Тамерланом Малой Индии.^[33]

Возвратившись из Вавилонии, Тамерлан приказал всем подданным, чтобы они, по истечении четырех месяцев, были готовы для похода в Малую Индию, отдаленную от его столицы на расстояние четырехмесячного пути. Выступив в поход с четырехсоттысячным войском, он должен был пройти чрез безводную пустыню, имевшую в протяжении двадцать дней перехода. Оттуда прибыл в гористую страну, чрез которую пробрался только в восемь дней с большим трудом, так что часто приходилось привязывать верблюдов и лошадей к доскам, дабы их спускать с гор.

Далее, проник он в долину, которая была так темна, что воины в полдень не могли видеть друг друга. Из этой долины, длиною в половину денного перехода, прибыл он в нагорную страну трехсуточного протяжения, а оттуда в прекрасную равнину, где находилась столица края. Устроив лагерь свой в этой равнине у подошвы покрытой лесом горы, чрез которую прошел, он велел сказать королю сего края: "Мир Тимур гелди"^[34], т. е. "Сдавайся, государь Тамерлан пришел". Король велел отвечать ему, что он с ним разделается мечем, и готовился выступить против Тамерлана с четырьмястами тысяч воинов и сорока слонами, приученными к бою и навьюченными каждый башнею, в которой помещалось десять вооруженных людей. Тамерлан выступил ему на встречу и охотно начал бы сражение, но лошади не хотели идти вперед, потому что боялись слонов, поставленных королем впереди строя. Поэтому Тамерлан отступил к вечеру и советовался со своими сподвижниками, каким образом поступить, чтобы преодолеть слонов. Один из полководцев, именем Солиман-шах, советовал избрать известное число верблюдов, нагрузить их лесом и, зажегши его, пустить их против слонов. Он полагал, что слоны, боящиеся огня, обратились бы в бегство пред горящим лесом и криками верблюдов. Тамерлан, следуя этому совету, велел приготовить двадцать тысяч верблюдов и зажечь наложенные на них дрова. Когда они явились в виду неприятельского строя с слонами, последние, устрашенные огнем и криками верблюдов, обратились в бегство и были преследуемы воинами Тамерлана, причем большее число этих животных были убиты. Король тогда возвратился в свою столицу, которую Тамерлан осаждал десять дней. Между тем король начал с ним переговоры и обещал платить два центнера индийского золота, которое лучше аравийского; кроме того, он дал ему еще много алмазов и обещал выставить, по его требованию, тридцать тысяч человек вспомогательного войска. По заключении мира на этих условиях, король остался в своем государстве; Тамерлан же возвратился домой со сто слонами и богатствами, полученными от короля.

XVII. Каким образом наместник похищает у Тамерлана большие сокровища.

По возвращении из Малой Индии, Тамерлан послал одного из своих вассалов, по имени Chebach (Кепек?) с десятитысячным корпусом в город Султание, дабы ему привезти хранившиеся там пятилетние подати, собранные в Персии и Армении. Шебак, по принятии этой контрибуции, наложил ее на тысячу подвод и писал об этом своему другу, владетелю Масандерана, который не замедлил явиться с пятидесятитысячным войском, и вместе с другом своим и с деньгами возвратился в Масандеран. Узнав об этом, Тамерлан послал за ними в погоню большое войско, которое однако не могло проникнуть во внутренность Масандерана, по причине дремучих лесов, которыми он покрыт. Поэтому они требовали подкрепления у Тамерлана, который послал еще семьдесят тысяч человек, с приказанием проложить себе дорогу чрез леса. Они, действительно, срубили лес на протяжении мили, но этим ничего не выиграли, а потому были вызваны Тамерланом после того, как они ему донесли о своей неудаче.

XVIII. Каким образом Тамерлан велел умертвить МММ детей.

Затем он напал на королевство Испаган (hisspahan) и требовал сдачи столицы оного, того же имени. Обитатели согласились и представились перед ним с женами и детьми. Он принял их благосклонно и вышел из сего края, взяв с собою владетеля его, именуемого Шахиншах (Schachister), и оставив в городе гарнизон из шести тысяч человек. Но вскоре эти последние были перебиты восставшими жителями, лишь только они узнали об удалении Тамерлана. Сей последний тогда возвратился, но в течение пятнадцати дней не мог овладеть городом. Поэтому он предложил жителям мир под условием, чтобы они ссудили ему двенадцать тысяч стрелков для какого-то похода. Когда же эти воины были к нему посланы, он велел у каждого из них отрезать большой палец на руке и в таком виде отослал их обратно в город, который вскоре был взят им приступом. Собравши жителей, он приказал умертвить всех выше четырнадцатилетнего возраста, щадя таким образом тех, которые были моложе. Головы убитых были сложены в роде башни в центре города; затем велел отвести женщин и детей на поле вне города и детей моложе семи лет поместить отдельно; воинам же своим приказал наехать на них на своих лошадях. Собственные советники его и матери этих детей пали тогда пред ним на колени и умоляли его пощадить их. Но он, не внимая их просьбам, возобновил свое приказание, которое однако никто из воинов не мог решиться выполнить. Осердившись на них, он тогда сам наехал на детей и говорил, что хотел бы знать, кто осмелится бы не последовать за ним. Воины тогда принуждены были подражать его примеру ирастоптать детей копытами своих лошадей^[35]. Всего их считали около семи тысяч. Наконец, он велел сжечь город и увел жен и детей в свою столицу Самарканд, в которой не был двенадцать лет.

XIX. Тамерлан предполагает воевать с Великим-ханом.

Около сего времени Великий-хан, король китайский (chetei, Cathay) отправил Тамерлану посланника с свитою из четырехсот всадников, дабы требовать от него платежа дани, следуемой ему за пять лет. Тамерлан, взявши посланника с собой в Самарканд, отослал его оттуда обратно с ответом, что он хана считал не верховным владетелем, но данником своим, и что он лично посетит его. Затем приказал известить всех своих подданных, чтобы они готовились к походу в Китай, куда отправился с войском, состоящим из восьмисот тысяч человек. После месячного перехода, он прибыл к пустыне, простиравшейся на семьдесят дней; но после десятидневного перехода в этой пустыне, он должен был возвратиться, потеряв много народа и животных, по причине недостатка воды и чрезвычайно холодного климата этой страны^[36]. По возвращении в свою столицу, он заболел.

XX. О смерти Тамерлана.

Можно заметить, что три неприятности были причинами болезни Тамерлана, которая ускорила его смерть. Во-первых, он был огорчен тем, что его наместник похитил у него подать; затем нужно знать, что младшая из трех жен его, которую он весьма любил, в его отсутствие, связалась с одним из его вельмож. Узнав, по возвращении своем, от старшей жены о поведении младшей, Тамерлан не хотел верить ее словам. Поэтому она ему сказала, чтобы он пошел к ней и заставил бы ее отворить сундук, где найдет драгоценный перстень и письмо от ее любовника. Тамерлан сделал то, что она ему советовала, нашел перстень и письмо и хотел узнать от своей жены, от кого она их получила. Она тогда бросилась к его ногам и умоляла его не гневаться, так как эти вещи ей были даны одним из его приближенных, но без худого умысла. Тамерлан однако вышел из ее комнаты и велел ее обезглавить; затем послал пять тысяч всадников в погоню за подозреваемым в измене сановником; но сей последний, вовремя предостереженный начальником посланного за ним отряда, спасся с женами и детьми, в сопровождении пятисот человек, в Масандеран, где был вне преследований Тамерлана. Последний до такой степени принял к сердцу смерть жены и бегство своего вассала, что скончался. Его похороны были празднуемы во всем крае с большим торжеством; но замечательно, что священники, находившиеся в храме, по ночам слышали его стоны в течении целого года. Тщетно друзья его надеялись положить конец этим воплям, раздавая много милостыни бедным. Поэтому священники, посоветовавшись, просили его сына, чтобы он отпустил на родину людей, вывезенных отцом из разных стран в особенности в Самарканд, куда им послано было много ремесленников, которые принуждены были там на него работать. Они все были, действительно, отпущены на волю и тотчас вопли прекратились. Все, мною до сих пор описанное, случилось во время шестилетней службы моей у Тамерлана^[37].

XXI. О сыновьях Тамерлана.

Должно знать, что Тамерлан оставил двух сыновей. У старшего Шах-Роха был сын, которому Тамерлан оставил свою столицу со всеми от ней зависящими областями^[38]. Каждому же из сыновей своих, Шах-Роху и Миран-шаху, дал он по королевству в Персии с многими другими землями, в состав ее входившими. По смерти Тамерлана, я попал к сыну его Шах-Роху, которому принадлежало королевство Хорасан (horossen, Heroszen) с столицею Герат (herren, Horrem). Здесь я остался при сыне Тамерлана Миран-шахе. Младший сын Тамерлана владел в Персии королевством Тебрис (thaures), но был оттуда изгнан, по смерти отца, наместником, по имени Иосиф. Миран-шах просил пособие у брата, который пришел к нему на помощь с войском в восемьдесят тысяч человек, из коих отрядил тридцать тысяч под непосредственное начальство Миран-шаха, у которого, кроме того, было сорок две тысячи воинов. С ними он отправился против Иосифа, который шел ему навстречу с шестидесятитысячным войском. Они сражались целый день без решительного успеха на чьей-либо стороне, Уже когда Шах-Рох, по просьбе брата, соединился с ним, они успели прогнать Иосифа и возвратить власть Миран-шаху. Между тем две страны, Курдистан (churten) и Малая Армения были также завоеваны Иосифом. Шах-Рох отнял у него и эти земли и передал их брату, после чего возвратился в свои земли, оставив у брата двадцать тысяч человек вспомогательного войска, при котором состоял и я.

XXII. Каким образом Иосиф велел казнить Миран-шаха и овладел его землями.

По истечении года, который прошел в мире, Иосиф снова напал на Миран-шаха с большим войском, которому последний противопоставил четыреста тысяч человек. Оба неприятеля встретились в равнине Карабаг^[39], где после двухдневной борьбы, Миран-шах был разбит и даже взят в плен. Вскоре Иосиф велел его казнить и, вот, по какой причине: брат Миран-шаха, по имени Джигангир, был убит братом Иосифа Миср (miseri); последний, на которого затем напал Миран-шах, был им взят в плен и предан смерти. Теперь Иосиф хотел отомстить смерть брата над Миран-шахом^[40]. Велев поставить его голову на копье, он выставил ее пред стенами Тебриса, дабы город этот скорее сдался. Действительно, жители, видя, что государь их погиб, со всем королевством покорились Иосифу.

XXIII. Каким образом Иосиф победил короля и велел казнить его.

Овладев сказанным королевством, Иосиф получил от короля вавилонского предложение, чтобы он уступил его ему, так как оно входило в состав его владений и заключало в себе даже одну из его столиц. Притом ему показалось, что Иосиф, будучи только временщиком, а не из знатных, не имел никакого права владеть этим королевством. Иосиф велел ему отвечать, чтобы он, нуждаясь в наместнике сей страны, поручил ему эту должность, и что он, с своей стороны, согласился бы чеканить монету на его имя и уступить ему все прочие коронные права. Но король не хотел ничего знать, имея сына, которому желал передать эту страну. Поэтому он, собрав пятьдесят тысяч человек, напал на Иосифа, который противопоставил ему шестьдесят тысяч и встретился с ним на равнине Актум^[41]. Разбитый в этой встрече, король бежал в соседний город, где был взят в плен Иосифом, который велел отрубить ему голову, а государство его присвоил себе.

XXIV. Каким образом Шильтбергер попал к Абубекиру.

После пленения и казни Миран-шаха, я переведен был к его сыну Абубекиру, при котором оставался четыре года. Этот Абубекир после того, когда король вавилонский погиб в борьбе с Иосифом, завладел зависевшею от Вавилонии областью Гурие (Kray). Затем пригласил к себе одного из своих братьев, Манзура^[42], владевшего областью Эриван (Erban). Когда же Манзур не хотел явиться, Абубекир выступил против него, пленил его и велел задушить в темнице, а землю его присвоил себе. Замечу кстати, что этот Абубекир был столь силен, что когда он однажды стрелял из турецкого лука в сошник у плуга, железо прошло чрез оный, тогда как сошник остался в нем.

В память этого чрезвычайного случая, сошник был повешен над воротами столицы Тамерлана в Самарканде. Король-султан, услышав об этой необыкновенной силе Абубекира, послал ему меч весом в двенадцать фунтов и ценою до тысячи золотых гульденов. По получении сего меча, он велел подвести трехлетнего быка, дабы испытать доброту оружия, и одним ударом разрубил животное на две части. Эта штука была совершена им еще при жизни Тамерлана.

XXV. О королевском сыне.

При Абубекире находился королевский сын из Великой Татарии^[43]. Этому принцу, было предложено возвратиться на родину для занятия там престола. С согласия Абубекира он отправился туда, в сопровождении шестисот всадников, в числе коих находился и я с четырьмя товарищами, Вот земли, чрез которые пролегал наш путь. Во-первых, мы прошли чрез область Астара (strana), изобилующую шелком; затем — чрез Грузию (Gursey), населенную христианами, считающими св. Георгия своим патроном; затем — чрез страну, называемую Лезгистан (lochinschan), где также растет шелк. Далее — чрез страну Ширван (Schurban), где собирают шелк, из которого изготовляют хорошие материи в Дамаске и в Кашане, равно как и в лежащей в Турции столице языческой — Бруссе. Отчасти шелк этот также вывозится в Венецию и Лукку, где из него ткут отличный бархат. Но страна эта имеет нездоровый климат. Затем прошел он чрез область, именуемую Шабран (Samabram) и чрез другую, называемую по-татарски Темир-Капи (Temurtapit), что значит по-нашему железные ворота (ysen-tor)^[44]. Она отделяет Персию от Татарии. Затем прошел чрез город Оригенс (Origens), который весьма обширен и лежит среди бодьшой реки Эдил; далее — чрез гористую страну Джулад (setzulat), населенную большим числом христиан, которые там имеют епископство. Священники их принадлежат к ордену кармелитов (beyerfussen-Ordens), которые не знают по-латыни, но молятся и поют по-татарски, для того, чтобы их прихожане были более тверды в своей вере. Притом многие язычники приннмают святое крещение, так как они понимают то, что священники читают и поют. Оттуда он перешел в Великую Татарию к вельможе, именем Едигей, который послал ему предложение возвратиться для занятия там престола. Едигей готовился тогда к походу в страну, именуемую Сибирь (Ibissibur). Должно заметить, что в Великой Татарии есть сановник (obman), который назначает и низвергает королей, от него совершенно зависящих. Эту высокую должность занимал тогда Едигей. Татарские владетели имеют также привычку кочевать зимою и летом с женами, детьми и стадами своими. Там, где останавливается король, должны быть построены сто тысяч юрт (hueten).

Вышеупомянутый королевский сын, по имени Чекре (zegre, zegra), провожал Едигея в Сибирь. Они шли два месяца до прибытия в эту страну, где есть горы, простирающиеся на тридцать два дня ходьбы. По рассказам туземцев, горный хребет этот примыкает к пустыне, доходящей до оконечности света и в которой люди не могут обитать, по причине диких животных и змей, которые в ней водятся. В самих же горах живут отдельными семействами дикари, не имеющие постоянных жилищ. На всем теле своем, кроме лица и рук, они покрыты волосами и, подобно другим животным, скитаются по горам, питаясь травой и всем, что им попадает под руки. Из этих дикарей наместник края послал Едигею мужчину и женщину^[45], которых словили в горах, где водятся также лошади, которые ростом не бывают больше ослов. Эта страна изобилует также разными породами животных, которые вовсе не встречаются в Германии и коих не могу поименовать. Тут водятся также собаки, велличиною с осла, которых запрягают в повозки и сани и которые также употребляются для перевозки чемоданов. Замечу также, что туземцы поклоняются Христу, на подобие трех царей, пришедших для принесения ему жертв в Вифлеем, где видели его в яслях. Посему можно видеть в их храмах изображение Христа, представленного в таком виде, как его застали три царя, и пред этими образами они молятся. Приверженцы сего толка назыоаются Угинь, Ugine^[46]; они и в Татарии встречаются в большом числе. В этой стране существует также обычай, что, в случае смерти молодого человека неженатого, на него надевают лучшие платья его и кладут его в гроб, покрытый балдахином. Затем являются молодые люди в праздничных нарядах и несут его в могилу, в сопровождении музыкантов, которые играют и поют веселые песни. За ними сдедуют родители и приближенные усопшего, которые, уже наоборот, рыдают и жалуются. После погребения приносят к могиле кушанья и напитки, коими наслаждаются, веселясь, мододые люди и музыканты; родители же и приятели их сидят отдельно и продолжают жаловаться. Наконец все их провожают домой и тем оканчивается церемония, которая должна представлять празднование свадьбы умершего, если бы он не скончался. В этой стране сеют только просо (brein) и хлеба вовсе не едят. Все это я видел своими глазами, когда находился при вышеупомянутом королевском сыне Чекре.

XXVI. Каким образом сменялись владетели.

По покорении Сибири, Едигей и Чекре вступили в Болгарию (Walher, Walor), которая также ими была завоевана, после чего возвратились восвояси. Около этого времени был в Татарии королем некто, именуемый Шадибек-хан (Sedichbechan), так как слово хан (kan) по-татарски значит король. Когда он узнал, что приближается Едигей, то обратился в бегство и погиб в стычке с людьми, посланными в погоню за ним Едигеем^[47]. Затем последний возвел на престол короля, по имени Пулад (polet), который царствовал полтора года^[48] и был изгнан другим, именуемым Джелал-Эддин (Segelalladin), который был низвержен братом Пулада, Тимуром, который однако царствовал не более четырнадцати месяцев и погиб в борьбе с возвратившимся Джелал-Эдином^[49]. Сей последний, царствовавший четырнадцать месяцев, был убит в войне с родным братом Кёпеком (thebachk, Thebak), который однако должен был уступить престол другому брату Керим-Бирди (Kerimberdin), который после пятимесячного царствования должен был уступить место брату "theback" (Кёпек или Джебар). Последний был изгнан Едигеем и моим господином Чекре, который был возведен на престол согласно с обещанием Едигея. Но уже после девяти месяцев им пришлось бороться с новым претендентом, по имени Могаммед. Чекре принужден был бежать в страну, называемую Дешти-Кипчак (Distihipschach) и Могаммед сел на престол. Низверженный Борраком (waroch), Могаммед, собравшись с силами, в свою очередь, его изгнал, но затем был изгнан Девлет-Бирдою (Doblabardi), который после трехдневного царствования, принужден был уступить престол Борраку, который затем погиб в борьбе с моим господином Могаммедом, снова овладевшим престолом. Мой господин Чекре, который хотел его низвергнуть, погиб в борьбе с Могаммедом^[50].

XXVII. Об одной языческой даме и четырех тысячах девиц, ее провожавших.

Во время бытности моей у Чекре, представилась пред ним и Едигеем одна татарская дама, по имени Садур-мелик (Sadurmelikh), с свитою, состоявшей из четырех тысяч девиц. Эта знатная дама, желая мстить одному татарскому королю за то, что он убил ее мужа, просила Едигея, чтобы он помог ей изгнать того короля. Должно знать, что эта дама, равно как провожавшие ее женщины, ездила верхом и упражнялась луком не хуже мужчины, и что она, готовясь к битве, привязывала к каждой стороне (лошади или седла) по мечу и луку (hantbogen). Когда двоюродный брат короля, убившего мужа, будучи взят в плен в сражении с Чекре, был отведен к ней, она приказала ему стать на колени, обнажила меч и одним ударом отсекла ему голову, говоря: "теперь я отметила себя!" Это случилось в присутствии моем и я здесь говорю как очевидец.

XXVIII. Земли, мною посещенные.

Описавши походы и битвы, случившиеся во время моего пребывания между язычниками, я перехожу к указанию и описанию земель, посещенных мною по выезде моем из Баварии. Отправившись оттуда, прежде всего прибыл я в Венгрию, где пробыл десять месяцев до начала упомянутого выше большого похода против язычников. Был я также в Валахии и в двух ее столицах: Арджишт и Тирговешт^[51]. Есть там еще город, именуемый Ибраиль (Ueberail, Браила) и лежащий при Дунае. Он служит складом товаров, которые вывозятся из земель язычников на судах (круглых: kocken) и галерах (длинных: galein). Достойно примечания, что народ, как в Великой Валахии, так и в Малой, исповедует христианскую веру и говорит особенным языком. Они никогда не бреют бороду и не стригут волосы. Был я также в Малой Валахии и в Трансильвании, земле немецкой, с главным городом Германштадт и, — в "Burzelland" (Zwuertzenland) где главный город Брашов^[52]. Вот какие страны по сю сторону Дуная я посетил.

XXIX. Земли междуДунаем и морем, мною посещенные.

В числе этих стран я посетил прежде всего три Болгарии. Первая лежит против Венгрии возле Железных Ворот; главный город в ней называется Видин (pudem). Вторая Болгария лежит насупротив Валахии; ее столица Тернав. Третья прилежит к устьям Дуная; столица в ней Калиакра^[53]. Я также был в Греции, где главный город Адрианополь, в котором считается до пятидесяти тысяч домов. Есть также в Греции большой горот при Белом (welschen — описка вместо weissen: Архинелаг) море, именуемый Салоники; там покоится св. Димитрий (Sanctiniter), из гробницы которого течет миро^[54]. Среди церкви есть колодезь, который наполняется водою в деиь его имени, оставаясь сухим в прочие дни года. В городе этом я сам был. В Греции есть еще другой большой город, именуемый Серес, и вся страна, лежащая между Дунаем и морем, принадлежит турецкому (tuetschen — описка вместо tuerkschen) королю. Есть город с крепостью, именуемый Галлиполи (Chalipoli); тут переправляются чрез Великое море и сам я тут переехал в Великую Турцию (Малую Азию). По сему морю ездят в Константинополь, где я провел три месяца и откуда также персправляются в Великую Турцию, столица которой называетсд Брусса (wursa). В этом городе считают двести тысяч домов и восемь госпиталей, где, без различия, принимают убогих христиан, язычников или евреев. К этому городу относится триста замков, со включением главных городов нижеследующих, как то: во-первых Азия, с гробницею св. Иоанна Богосюва. Город этот лежит в плодородной стране, именуемой Айдин (Edein); но туземцами она называется Hagios (Hohes);^[55]. Другой город с окрестностями называется Исмир (Ismira, Смирна), где епископствовал св. Николай^[56]. Затем плодородная страна Магнезия (Maganasa), с соименным ей городом, и город Дегиизли (donguslu) в области Сарухан (Serochon), где плоды с деревьев собираются два раза в год^[57]. Есть еще город Кютайя (Kachey, древний Cotiaeium), лежащий на высокой горе, в плодородной области, именуемой Кермиан (Kennan) и город Ангора (anguri, древний г. Ancyra) в земле ему соименной (в рукописи: och Siguri вместо Ангури, с турецкого Энгюри). В этом городе много христиан, придерживающихся армянского вероисповедания. В церкви их хранится крест, который блестит день и ночь и привлекает даже языческих поклонников, которые этот крест называют сияющим камнем. Однажды даже они хотели его похитить, для помещения в их собствепный храм. Но у тех, которые дотрогивались до него, руки были парализованы. Есть также город Киангари (wegureisari) в области того же имени^[58]. Другая называется Караман, в ней главный город Ларенде (laranda), да еще другой город, именуемый Коние (Koenia); там погребен святой, именем Шемс-Эддин (Schenesis, cf. заметку Фальмерайера р. 95), который,6ыв прежде языческим священником, принял втайне святое крещение и приобщался на смертном одре с яблоком, при содействии армянского священника. Он творил затем много чудес. Есть еще город Кесарея (Gassaria, с турецкого Кайсари, древняя Caesarea) в области того же имени. Там св. Василий был епископом. Я также был в Севастии (Sebast, ныне Сивас), бывшей столице королевства. Город Самсун лежит при Черном море, в плодородной стране, именуемой Джаник (zegnikch). Все эти города, в коих я был, принадлежат к Турции. Затем есть страна при Черном море по имени Синоп (zepun — переделано с турецкого Синуб), где сеют только просо, из которого пекут хлеб. При Черном море лежит также королевство Трапезунт (Tarbesanda), страна, закрытая и изобилующая виноградом, недалеко от города, именуемого по-гречески Керасун (kureson)^[59].

XXX. О замке с ястребом и как в нем сторожат.

В горах существует замок, именуемый ястребиным (sperwer burg). Там находится прекрасная девица и ястреб, сидящий на шесте. Тот, кто из приходящих туда сторожит трое суток не засыпая, получает от этой девицы все, что он потребует честного. Кто прободрствует положенные трое суток, идет в замок и видит там прекрасный дворец и пред ним на шесте ястреб, который, при виде чужого человека, начинает кричать. Тогда девица выходит из своей комнаты, идет к нему на встречу и говорит: ты мне служил стражею в течение трех суток, а потому все твои требования, если только они не бесчестны, будут исполнены. Так и бывает. Если же у ней требуют что-нибудь обличающее тщеславие, нецеломудрие и жадность, то она проклинает просителя с его родом, дабы они никогда более не могли быть почитаемы.

XXXI. Каким образом какой-то простой человек сторожил ястреба.

Жил-был добрый бедняжка, который вздумал сторожить трое суток пред замком. Выдержав успешно это испытание, он вошел в дворец; по крику видевшего его ястреба, девица вышла из своей комнаты к нему на встречу, и спросила, что он от нее желал, обещая исполнить его желания, если только они не противны чести. Так как он довольствовался просьбой, чтобы он и его семейство могли провести жизнь с честью, то его желание было уважено. Затем явился туда однажды королевский сын из Армении и также бодрствовал там трое суток; после чего вошел в дворец, где был ястреб, который начал кричать. Девица вышла на встречу и спросила его, чего он желает доброго и честного? Богатств он не требовал, говоря, что, будучи сыном могущественного армянского короля, он имеет довольно золота, серебра и драгоценных камней, но что, не имея супруги, он желал бы на ней жениться. Она ему отвечала: тщеславие твое будет наказано над тобою и твоим могуществом, и прокляла его со всем его родом. Пришел также рыцарь ордена св. Иоанна и, после трехдневной стражи, вошел в дворец и на вопрос девицы, отвечал, что желал бы иметь кошелек, который никогда не делался бы пустым. Желание его исполнилось, но вместе с тем девица проклинала его, говоря: жадность, которая обнаружилась в твоем требовании, есть источник всех зол. "Вот почему я проклинаю тебя с тем, чтобы твой орден упадал, а не возвышался". Сказав эти слова, она рассталась с ним.

XXXII. Еще нечто о замке с ястребом.

Когда я с товарищами находился в его окрестностях, мы просили человека, чтобы он свел нас к замку и дали ему за это денег. По прибытии нашем туда, один из моих товарищей вознамерился остаться там и бодрствовать; но проводник наш ответствовал ему, говоря, что он пропал бы без вести, если бы не удалось ему выполнить условие. Притом замок этот до такой степени был окружен хворостником, что нельзя было иметь к нему доступ. Кроме того, и греческие священники запрещают туда входить, говоря, что в этом деле вмещен не Бог, но дьявол.

Итак мы возвратились в город Керасун (Kereson) в упомянутом королевстве, к которому также принадлежит область Лазика (lasia)^[60], богатая виноградниками и населенная Греками. Я был также в Малой Армении, главным городом которой Эрцингиан (ersinggan, см. выше гл. XIII, пр. 2); есть еще другой город, по имени Харперт^[61], в плодородной стране, равно как и город Камах^[62] на вершине высокой горы, у подошвы которой течет Евфрат, одна из рек, вытекающих из рая. Река сия также протекает чрез Малую Армению; затем, на протяжении десяти дней — чрез пустыню, и теряется потом в болоте, так что никто не знает, куда она девается^[63]. Впрочем, Евфрат орошает также Персию.

Другая страна называется Корассар^[64]; она отличается изобилием своих виноградников. Затем — так называемая Черная Турция, с столицей Амид (hamunt), имеет весьма воинственных обитателей^[65]. Затем страна, именуемая Курднстан, с столицею Бистан^[66]. Далее королевство Грузия (Kursi), где жители исповедуют греческую веру, говорят особенным языком и весьма храбры. Есть еще страна Абхазия (abkas), с главным городом Сухум (zuchtun, Zuchtim). Страна эта имеет весьма нездоровый климат, почему и женщины и мужчины там носят четвероугольные плоские шапки^[67]. Есть также небольшая страна Мингрелия, с столицею Батум^[68]. Жители исповедуют греческую веру. Затем королевство Мардин (merdin) населенное язычниками^[69]. Во всех приведенных странах я побывал и ознакомился с их особенностями.

XXXIII. О странах, где собирают шелк, о Персии и других королевствах.

Главный город всей Персии называется Тебрис (Thaures) доставляющий королю Персии доход, превышающий доходы могущественнейшего монарха христианского, потому что этот город — центр огромных торговых оборотов^[70]. Есть другое королевство в Персии, с столицею Султание, да еще обширная страна с городом Рей, коего жители отличаются от других язычников тем, что верят не в Могаммеда, но в некоего Али, которого почитают ужасным гонителем христиан. Его приверженцы называются рафази^[71]. Есть еще город, именуемый Нахичеван (nachson, Rachsmon), у подошвы горы, где остановился ковчег, в котором находился Ной; окрестности сего города плодородны^[72]. Затем такая же страна с тремя городами: Мерага^[73], Хелат^[74] и Керни^[75]. Есть также город, именуемый Mary (Meya, Magu) и лежящий на горе; в этом городе есть епископ, а жители католики. Их священники доминикане, служащие обедню на армянском языке^[76]. Есть также страна весьма богатая, именуемая Гилан, где собирают сарачинское пшено и хлопчатую бумагу. Обитатели носят вязаные башмаки. Затем — еще большой город в плодородной земле, именуемый Решт (Resz)^[77], и другой — Астрабад^[78], также в хорошей стране.

Есть город Антиохия^[79], в которой стены красного цвета от христианской крови. Есть также город Алиндже (advitze, Alnitze), которым Тамерлан овладел только после шестнадцатилетней осады^[80]. Есть страна Масандеран, до такой степени лесистая, что никто туда не может пробраться; затем — хорошая страна при Белом море^[81] — с городом Шехи (scheckhi, Scherky). В этой стране собирается также шелк. Item, страна именуемая Ширван (schuruan, Schurwan), с главным городом Шемаха (schomachy, Slomachy); эта страна весьма нездоровая, но в ней растет (wachst) самый лучший шелк. Есть также город Испаган (hispahan), в плодородной стране. В Персии находится еще королевство Хорасан (horoson, Loroson) с главным городом Герат (hore), в котором до трехсот тысяч домов. Во время моего пребывания у язычников, жил в этом королевстве человек, имевший от роду триста пятьдесят лет, по рассказам туземцев. Ногти его пальцев имели в длину дюйм, брови (brawe) висели над щеками. Два раза у него выпадали зубы; в третий же выросли еще два, но они были мягки и не тверды, как бывают обыкновенные зубы, так что он не мог ими жевать. Поэтому он был не в состоянии есть, но надобно было кормить его (alzen). Волоса в ушах доходили у него до челюстей, борода доходила до колен. На голове он не имел волос и не мог говорить, а объяснялся посредством знаков. Его носили, ибо он не мог ходить. У язычников он считался святым; они ходили к нему на поклонение и говорили, что он был избранный Богом, так как в течение тысячи лет никто не жил так долго, как он. "Так как Бог над ним совершил это чудо, то и всякий должен был его уважать, кто хотел чтить Бога". Муж этот назывался Пир-Адам-Шейх^[82]. Есть также большой город, именуемый Ширас, в хорошей стране, куда не пускают христиан, которые хотели бы заниматься торговлею^[83]. Город Керман в хорошей стране, и другой по имени Кишм (Keschon), лежащий в хорошей стране, при море, в котором находят жемчуг; item весьма большой город Ормус (hognus), лежащий при море, по которому. отправляются в Великую Индию, откуда множество товаров привозится в сказанный город, который находится в хорошей стране, богатой золотом и драгоценными камнями^[84]. В этой же стране лежит город Качь (Kaff), откуда также отправляются в Индию. Страна его хороша и в особенности изобилует пряностями^[85]. Еще есть страна, именуемая Балакшан^[86]; она покрыта высокими горами, с коих находится много дрггоценных камней. Но так как в этих же горах водятся в большом количестве хищные животные и змеи, то эти камни можно собирать только во время дождей, когда они увлекаются ручьями, где люди, знакомые с делом, находят их в грязи. В горах этих водятся также единороги.

XXXIV. О высокой башне Вавилонской.

Я был также в королевстве Вавилонском, называемом язычниками Багдад (vaydat). Большой город Вавилон был окружен стеною на протяжении двадцати пяти лье (leg), равняющихся каждая трем итальянским милям (welsche mil). Стена эта имела в высоту двести шагов (cubicen), а в ширину пятьдесят^[87]. Евфрат течет по середине сего города, ныне разрушенного, так что в нем нет ни одного жилища. Вавилонская башня отстоит от него в пятидесяти четырех стадиях^[88], по четыре на итальянскую милю. Башня сия, которую можно видеть со всех сторон на расстоянии десяти лье, находится в пустыне Аравийской на пути, ведущем в королевство Халдею; но никто не осмеливается к ней подойти по причине змей, драконов и других гадов, которымн наполнена сказанная пустыня. Основателем этой башни был король, именуемый язычниками марбут Немврод (marburtirudt, Maulburtirud). Нужно заметить, что на лье приходится три ломбардские мили и что четыре стадии составляют одну итальянскую милю по тысяче шагов хорошей меры, из коих каждый имеет пять футов, по девяти дюймов^[89]. Перейду теперь к описанию Нового Вавилона. Он лежит (недалеко) от большого Вавилона, при реке Шат^[90], в которой водится много морских чудовищ, приходящих в реку из Индийского моря. Близ реки растут деревья, приносящие фрукты, которые у нас называются финиками (tattal, Tatel, Dattel); язычники же называют их Хурма^[91]. Фрукты эти поспевают два раза в год, но так как около самых деревьев и на них живут гады, то фрукты эти можно собирать только по прилете аистов, которые изгоняют змей. В городе в употреблении два наречия — арабское и персидское. В Вавилоне есть также парк, в котором находятся разного рода животные; этот сад, имея в протяжении десять миль, окружен стеною, дабы животные не могли уйти из него. Львы в нем имеют особое помещение, которое я сам видел. Жители сего королевства весьма изнежены^[92].

Я также был в Малой Индии, составляющей хорошее королевство, с столицею Дели (dily, Dib). В этой стране есть много слонов и животное, называемое сурнофа^[93], которое походит на оленя, но бывает гораздо больше и имеет шею в четыре сажени длины, если не более. Передние ноги его длинны, задние коротки. В Малой Индии много подобных животных, равно как попугаев, страусов и львов. Есть в этой стране еще много других животных и птиц, которых не умею поименовать.

Есть еще страна Джагатай^[94], где главный город Самарканд, весьма большой и многолюдный. Жители весьма храбры; они говорят особенным языком, в половину турецким, в половину персидским. В этой стране хлеба не едят.

Все упоминутые земли были подвластны Тамерлану в то время, когда я при нем находился, и во всех этих землях я побывал. Но у него было еще много других стран, мною не посещенных.

XXXV. О Великой Татарии.

Был я также в Великой Татарии, где жители из хлебных растений сеют одно только просо (prein). Вообще они не едят хлеба и не пьют вина, которое у них заменяется молоком лошадиным и верблюжьим; также питаются и мясом этих животных. Нужно заметить, что в этой стране король и вельможи кочуют летом и зимой с женами, детьми и стадами своими, возя с собою все свое прочее добро, странствуя от одного пастбища к другому в этой совершенно ровной стране. Еще можно заметить, что, при избрании короля, они сажают его на белый войлок и поднимают три раза. Затем носят его вокруг паоатки, сажают на престол и дают ему в руку золотой меч; после чего он должен присягать по их обыкновению. Достойно замечания также, что они, подобно всем язычникам, садятся на пол, когда хотят есть или пить; между язычниками нет народа, столь храброго, как обитатели Великой (roten, ошибочно вместо grossen) Татарии, и который мог бы столько переносить лншений в походах или путешествиях, как они. Сам я видел, что они, когда терпели недостаток в съестных припасах, пускали кровь (у лошадей) и, собравши ее, варили и ели. Подобным образом, когда нужно наскоро отправиться в путь, они берут кусок мяса и разрезают его на тонкие пласты, которые кладут под седло. Посоливши предварительно это мясо, они едят его, когда бывают голодны, воображая, что они хорошо приготовили себе пищу, так как мясо от теплоты лошади высыхает и делается мягким по дседлом от езды, во время которой сок вытекает. Они прибегают к этому средству, когда у них нет времени готовить себе кушанье иначе. Есть еще у них обыкновение подносить королю своему, когда он встает утром, лошадиное молоко в золотом блюде, и он пьет это молоко натощак^[95].

XXXVI. Страны, принадлежащие Татарии, в коих я был.

К числу этих стран принадлежит, во-первых, Харезм (horosaman, Horasma), с главным городом Ургендз, лежащий (на острове) в большой реке Итиль^[96], Затем страна Бештамак (bestan) весьма гористая, с главным городом Джулад (Sulat) (см. выше гл. XXV пр. 2), равно как и большой город Астрахань (haitzicherhen, Heyzighothan), в хорошей стране и город Сарай (Sarei, Saroy) — резиденция татарского короля. Есть еще город Болгар (bolar) богатый разного рода зверями, и города Сибирь и Азак, называемый христианами Тана. Он лежит при Доне (tena), изобилующем рыбой, которую вывозят на больших судах (kocken) и галерах в Венецию, Геную и на острова Архипелага^[97]. Item, страна, называемая Кипчак (sphepstzach, Kopstzoch), с столицею Солкат^[98]. В этой стране собирают разного рода хлеб. Есть (в этой стране) город Каффа, при Черном море, окруженный двумя стенами. Во внутренней части шесть тысач домов, населенных Итальянцами (walhen), Греками и Армянами. Это один из главных городов черноморских, имеющий во внешней черте до одиннадцати тысяч домов, населенных христианами: латинскими, греческими, армянскими и сирийскими. В нем имеют свое местопребывание три епископа: римский, греческий и армянский. Есть в городе и много язычников, которые имеют в нем свой храм. Четыре города, лежащие при море, зависят от Каффы, где есть два рода Евреев, которые имеют две синагоги в городе и четыре тысячи домов в предместье^[99]. Item город Киркьёр (Karckeri), в хорошей стране, именуемой Готфиею (sudi, Suti), но которую язычники называют Тат (that, Than). Она населена греческими христианами и производит отличное вино, В этой стране, лежащей при Черном море, св. Климент был утоплен возле города, называемого язычниками Сарукерман (serucherman, Sarucherman). Item земля Черкесов^[100], также при Черном море, населенная христианами, исповедующими греческую веру: тем не менее они злые люди, продающие язычникам собственных детей своих и тех, которых они крадут у других; они также занимаются разбоями и говорят особенным языком. У них есть обычай класть убитых молнией в гроб, который потом вешают на высокое дерево. После того приходят соседи, принося с собою кушанья и напитки, и начинают плясать и веселиться, режут быков и баранов и раздают большую часть мяса бедным. Это они делают в течение трех дней, и повторяют то же самое каждый год, пока трупы совершенно не истлеют, воображая, что человек, пораженный молнией, должен быть святой. Item, королевство России (rewschen), также платит дань татарскому королю. Нужно заметить, что между Великими (grossen, вместо roten) Татарами есть три поколения: Каитаки (Kayat, Kejat), Джамболук (inbu, Iabu) и Монголы^[101] (mudal) и что страна их имеет в протяжении три месяца ходьбы, составляя равнину, в которой нет ни лесу, ни камней, но только трава и камыш^[102]. Все приведенные земли входят в состав Великой Татарии и во всех их я был.

Я был также в Аравии, где главный город Мизр^[103], на языке туземцев. Город этот, в котором считается до двенадцати тысяч домов, есть резиденция короля-султана, почитаемого королем королей и главою всех язычников. Он очень богат золотом, серебром и драгоценными камнями и содержит при дворе своем постоянно до двадцати тысяч человек. Нужно однако заметить, что никто не может быть королем-султаном, кто предваритетьно не был продан.

XXXVII. О числе королей-султанов во время моего пребывания между язычниками.

Внимайте, сколько было королей-султанов в продолжение того времени, в которое я там находился. Первым королем-султаном был Беркук (marochloch, Warachloch) затем некто Манташ (Mathas, Matthas), который, будучи взят в плен, был положен между двумя досками и распилен вдоль (nach der leng). Затем вступил на престол Абу-Саадат (Iusuphda, Ioseph), при котором я состоял восемь месяцев; он был взят в плен и казнен. Далее царствовали Джакам (zechem, Zacham) и потом Азахири (Schyachin, Syachin) который был посажен на железный кол, по обыкновению сего края, что из двух домогающихся престола победитель, пленивши своего противника, одевает его по царски, ведет в нарочно устроенный для этого дом с железными колами и сажает его на один из них так, что он у него выходит снова из шеи. И на этом колу он должен сгнить. После того соделался королем некто Малек-Ашраф (malleckchascharff, malleckchostharf)^[104], который послал приглашения на свадьбу в Рум (rom) и во все христианские и прочие земли. Вот титул, который он присваивал себе в этих письмах^[105]: Мы Абул-Наср (Balmander, Salbmander) самодержец Карфагена^[106], султан благородных Сарацин, владетель Севиллы^[107], владетель Иерусалима, местопребывания божественнного величия^[108], Каппадокии^[109], владетель Иордана, владетель Востока, источника кипящего моря, владетель Вифлеема, месторождения вашей святой Девы, племянницы нашей и Сына ее, нашего Внука Назаретского^[110], владетель Синая, Тел-ел-Фараса и долины Иосафатовой, владетель горы Гермон, окруженной семьюдесятью двумя башнями, обделанными мрамором^[111]. Владетель великой пущи, имеющей четыреста миль в протяжении и населенной семидесятью двумя народами^[112]. Владетель рая и вытекающих из него рек, орошающих принадлежащую нам Каппадокию^[113], страж пещер^[114], могущественный император константинопольский, эмир Каламилы, могущественный император Газарии, владетель Сухого дерева, владетель Востока, Юга, Запада и страны, где похоронены Энох и Илия. Item покровитель первосвященника Иоанна в закрытой Брахмании и калиф багдадский, хранитель Александрии и основатель крепости Вавилонской, где были изобретены семьдесят два языка, император и король всех христиан, евреев и магометан и истребитель богов. Так он называл себя в письме, отправленном в Рум, с приглашением к свадьбе своей дочери, празднуемой в моем присутствии.

Можно еще заметить, что во владениях короля-султана существует обыкновение, что замужние женщины могут, во время их праздничной недели, забавляться, как знают, и даже посещать общество мужчин, без позволения своих мужей или кого бы то ни было^[115]. Когда король-султан путешествует или принимает у себя иностранцев, он имеет обыкновение закрывать свое лицо, так что нельзя узнать его. Если ему представляется вельможа, то обязан предварительно три раза преклонить колена и целовать землю перед ним. Если посетитель язычник, то султан дает ему целовать руку; христианин же удостаивается только целовать рукав, которым султан покрывает руку свою. Во владениях короля-султана устроены по большим дорогам станции, где стоят лошади, упряженныее для вестников, им отправляемых и имеющих при кушаке своем колокольчик, который покрывается платком, пока не приближаются к станции. Тогда только они снимают платок и звонят колокольчиком. Лишь только на станции слышат этот звук, как им приводят лошадь уже убранную, и это повторяется до приезда к назначенному месту. Король-султан имеет подобное учреждение по всем дорогам.

Достойно еще замечания, что король-султан держит также голубей для отправления писем, так как у него много неприятелей и он опасается, чтобы его вестники не были ими задерживаемы. Чаще всего голуби с письмами отправляются из Каиро в Дамаск, между коими пролегает пустыня. Вот способ прлучения голубей в тех городах, где король-султан желает устроить сего рода почту. Сначала там держут запертыми пару голубсй и кормят их хорошо, особенно сахаром. Когда эти голуби привыкнут быть вместе, тогда уже самца приносят к королю-султану, оставляя голубку там, где она прежде находилась. Султан тогда маркирует голубя, дабы знать, из какого он взят города, запирает его в особенно приготовленную каморку и более голубки к нему не пускают, также кормят его гораздо хуже и сахара более не дают; все это делается с тем, чтобы он пожелал возвратиться в то место, откуда был взят. Наконец, когда его туда желают отправить, тогда уже привязывают письмо под его крыло и голубь прямо летит в тот дом, где был воспитываем. Там его ловят, снимают с него письмо и отправляют его по своему назначению^[116].

Иностранные вельможи или купцы, которые посещают короля-султана, получают от него предварительно подорожную, которую подданные его читают не иначе, как на коленях. Затем, поцеловавши это письмо, возвращают его предъявителю, оказывают ему всякого рода почести и водят его из одного места в другое, по его желанию. Можно еще заметить, что у язычников короли имеют обыкновение, когда отправляют одни другим посланников, снабжать их свитою, состоящей издвух, трех и даже шестисот всадников. Когда такой посланник приближается к султану, последний садится на престол, нарядившись блестящим образом, и велит повесить пред собою семь занавесок. По прибытии посланника на место, снимают эти занавесы один за другим, причем посланник каждый раз преклоняет колена и целует землю. Уже по снятии седьмого занавеса, он падает на колена пред королем, который протягивает к нему руку для поцелуя, после чего уже посланник передает ему свои поручения.

В Аравии встречается птица, именуемая сака (sacka), величиною больше журавля, имеющая длинную шею и широкий, длинный нос черного цвета. Ноги ее велики, похожи нижней частью своей на гусиные ноги и такие же черные. Цвета она такого же, как и журавль, а под шеей у нее зоб, вмещающий в себе окою кварты (fiertel) воды. Птица эта имеет обыкновение летать к воде и так наполнять ею свой зоб. Затем летит в безводную пустыню и выливает воду из своего зоба в яму, которую встречает в скале. Когда потом другие птицы прилетают туда напиться, она ловит из них тех, которыми хочет питаться^[117]. Пустыня эта та самая, чрез которую отправляются ко гробу Могаммеда.

XXXVІII. О горе св. Екатерины.

Чермное море имеет в ширину двести сорок итальянских миль и, несмотря на имя свое, не отличается красным цветом. Только местами береговой край красноватый. Так как это море, видом своим такое же, как другие моря, омывает Аравию, то через него переезжают, когда хотят посетить монастырь святой Екатерины и гору Синай, где я, впрочем, не был. Но мне об этом говорили христиане и язычники, которые также ходят туда на поклонение. Гору эту они называют Гушан-даг (muntagi, Mantag), т. е. гора явления^[118], потому что Бог там явился Моисею в горящей купине. На этой горе есть греческий монастырь с многочисленною братиею (convent). Члены его живут отшельниками, не пьют вина, не едят мясного и ведут жизнь примерную (sie sind goetlich leut: не divinus, но gatlich, conveniens), ибо они постоянно постятся. Тут горит много лампад; масло же, потребное для них и для пищи, доставляется в монастырь этот следующим чудесным образом: в то время года, кода оливы созревают, собираются все птицы края и каждая из них приносит оливковую ветвь в монастырь, где таким образом получается необходимое количество масла для лампад и для пищи. В церкви указывают за алтарем место, где Бог явился Моисею в купине. К этому священному месту монахи ходят босиком, потому что Бог приказал Моисею снять с себя обувь (schuch), так как он стоял на священном месте, которое и называется местом божиим. Три ступени выше, находится большой алтарь, где хранятся мощи св. Екатерины; показывая это святидище пиллигримам, аббат держнт в руке серебрянное орудие, которым жмет мощи, из коих тогда вытекает жидкость в роде пота, не похожая ни на масло, ни на бальзам. Эту жидкость он передает пиллигримам и показывает им затем голову св. Екатерины и другие священные вещи. Скажу еще о другом чуде, которое совершается в этом монастыре, где число постоянно горящих лампад равняется числу монахов. Коль скоро один из этих последних близок к смерти, одна из лампад начинает тускнеть и совершенно потухает, когда он умирает.

Когда же умирает аббат, тот из монахов, который служит для него панихиду, по окончании оной, находит на алтаре записку с именем того, кто должен сделаться игуменом, и лампада сего последнего сама собою зажигается. В том же аббатстве есть ключ, прыснувший из скалы, когда Моисей ударил ее своим жезлом. Недалеко оттуда есть церковь, построенная на том месте, где Матерь Божия явилась пред монахами; немного выше есть часовня, указывающая место, куда бежал Моисей после того, когда узрел Бога. Есть тут также часовня пророка Илии, построенная на отлогости горы Хорив. Недалеко оттуда — часовня на том месте, где Бог вручил Моисею десять заповедей; а на самой горе — пещера, в которой Моисей постился сорок дней. С подошвы этой горы дорога ведет чрез большую долину к горе, куда св. Екатерина была перенесеиа ангелами. Некогда тут стояла часовня, но теперь она в развалинах. Хотя тут собственно две горы (Хорив и Синай), но так как между ними пролегает одна только долина, то они, по причине их близости, подразумеваются обе под именем горы Сииай.

XXXIX. Об иссохшем дереве.

Недалеко от Хеврона есть долина и деревня Мамврия (mambartal), где можно видеть иссохшее дерево, называемое язычниками Куру-дирахт (kurruthereck, Kirrutherek). Это дерево, которое также называется Сирпу (Carpe, Sirpe), существует со времен Авраама и не увядало до тех пор, пока Спаситель не был распят на кресте. С тех пор оно иссохло; но есть предсказание, что с запада придет князь и велит читать обедню под деревом, которое тогда снова расцветет и принесет плоды. Оно весьма уважается язычниками и они хорошо его стерегут^[119], так как оно, между прочим, исцеляет страждущих падучею болезнью (wenn einer den vallenden siechtag hat), если только они к нему приближаются. Item считают два дня порядочной ходьбы от Иерусалима до Назарета, — города некогда значительного, где был воспитан наш Спаситель. Ныне — это деревушка, где дома повсюду раскинуты и которая окружена горами. Была церковь на том месте, где ангел Гавриил благовестил Деве Марии. Теперь там только виден столп^[120], хорошо сторожимый язычниками, ради жертв, приносимых туда христианами, которые они себе присваивают. Они охотно поступили бы еще хуже с христианами, но их удерживает предписание султана.

XL. О Иерусалиме и святом гробе.

Я был в Иерусалиме во время войны, когда тридцатитысячный корпус наш стоял на биваках в прекрасной долине близ Иордана. Посему-то я не мог посетить всех святых мест и поговорю только о тех, которые имел случай видеть, побывав два раза в Иерусалиме с одним колджи, по имени Иосиф^[121].

Иерусалим лежит между двух холмов и терпит большой недостаток в воде. Язычники называют его Кудс…. (Kurtzitalil, Kurtzitald)^[122]. Красивая церковь с гробом Спасителя высока, кругла и вся покрыта свинцом. В середине этой церкви, находящейся пред самым городом, в часовне на правой руке, стоит святой гроб, до которого никого не пускают, за исключением знатных особ. Но в стене святой сени (Tabernacket) вделан камень святого гроба, и к нему-то притекают пиллигримы и целуют его^[123]. Есть там также лампада, которая горит круглый год до великой пятницы, затем тушится и снова зажигается в светлое воскресенье. Накануне сего дня подымается над святым гробом свет в роде огня^[124], и многие поклонники стекаются туда из Армении, Сирии и земли священника Иоанна, чтобы узреть этот свет. Направо, на горе Кальварии, есть алтарь (последнее слово пропущено в Гейдельбергской рукописи; оно мною прибавлено по Пенцелю), возле которого столп, к которому был привязан Спаситель, когда Евреи бичевали его. Возле этого алтаря, в сорока двух ступенях под землею, были найдены кресты — Спасителя и обоих разбойников. Пред вратами часовни, находящимися в двенадцати ступенях выше, показывают место, где Христос на кресте говорил Матери своей: жено! се сын твой, а к св. Иоанну: се, мати твоя. По этим же ступеням он шел вверх, когда нес крест, и тут, хотя немного выше, есть часовня, где служат священники из страны священника Иоанна^[125]. Пред городом находится церковь св. Стефана, который был там побит каменьями^[126]; относительно же Золотых ворот, они находятся в направлении к долине Иосафатовой. Пред церковью Воскресения, в недальнем от нее расстоянии, есть большой госпиталь св. Иоанна, со сто тридцатью четырьмя мраморными столбами^[127]. Возле сего госпиталя, где принимаются больные, есть другой на пятидесяти четырех столбах, также мраморных. Ниже госпиталя, находится прекрасная церковь Богоматери, называемая Большою, ддя различия ее от другой церкви, посвященной ей же и находящейся в недальнем от первой расстоянии, на том самом месте, где Мария Магдалина и Мария Клеопова рвали на себе волосы, когда видели Христа на кресте. Пред церковью, в направлении к церкви св. гроба, находится храм нашего Господа. Это великолепное круглое здание, покрытое оловом, лежит среди площади, вымощенной мрамором и окруженной красивыми домами; язычники не пускают туда ни христиан, ни евреев^[128], Возле большого храма есть церковь, покрытая свинцом и называемая престолом Соломона. Налево — дворец, называемый храмом Соломона и в нем церковь, посвященная св. Анне, а в той церкви купель, исцеляющая от всякого рода болезней тех, кто в ней купается. Тут-то Спаситель исцелил расслабленного (den bettruesen, Bettlaegrigen)^[129]. Недалеко оттуда — дом Пилата и, в его соседстве, дом Ирода, который велел умертвить новорожденных младенцев. Немного далее, можно видеть церковь св. Анны, в которой хранится рука св. Иоанна Хрисостома и большая часть головы св. Стефана. На улице, ведущей на гору Сион, стоит церковь св. Иакова, и близ горы — церковь Богоматери, на том самом месте, где она жила и скончалась. На отлогости горы есть часовня, где хранится камень, который был поставлен к гробу Спасителя. Там есть также столп, к которому привязывали Спасителя, когда Евреи его заушали: ибо тут же иаходился дом еврейского "епископа" Анны. В тридцати двух ступенях выше указывают место, где Спаситель умывал ноги своим ученикам, и недалеко оттуда место погребения св. Стефана, равно и то, где Матерь Божия слышала ангелов, поющих обедню; в той же часовне, возле большого алтаря, сидели апостолы в день Троицы, когда к ним явился Святой Дух. На том же месте Спаситель праздновал Пасху со своими учениками. Гора Сион, входя в состав города, возвышается над ним^[130]. У подошвы горы иаходится красивый замок, построенный по приказанию короля-султана^[131]; на вершине горы находятся гробницы Соломона, Давида и многих других королей^[132]. За горою Сионом и храмом Соломона есть дом, где Христос воскресил девицу, и также место погребения пророка Исаии, тогда как гробница пророка Даниила находится пред городом, между ним и горою Елеонскою, в долине Иосафатовой, примыкающей к городу. В этой долине, орошаемой рекою, находится гробница Богоматери в сорока ступенях под землею^[133]. Недалеко оттуда — церковь, где погребены пророки Иаков и Захария. Над долиною поднимается гора Елеонская и недалеко от нее — гора Галилея^[134].

От Иерусалима (считают двести стадий до Мертвого моря, которое само имеет в ширину сто пятьдесят стадий и принимает реку Иордан, при устье которой) находится церковь св. Иоанна^[135]; немного выше, христиане имеют обыкновение купаться^[136] в реке, которая не велика, не глубока, но в которой водятся хорошие породы рыб. Она образуется из двух источников — Иор и Дант, а поэтому и называется Иордан^[137]. Он протекает чрез озеро; затем течет горою и переходитъ, наконец, в прекрасную равнину^[138], где язычники несколько раз в году собираются на торжище. В этой самой равнине, где находится гробница св. Иакова, мы стояли лагерем, числом до тридцати тысяч человек, посланных турецким королем на помощь молодому королю. В додине Иордана обитает большое число христиан и есть так много церквей (Kriechen вместо Kirchen или, быть может, вместо: Griechen; в этом случае следовало бы перевесть: много Греков). Замечу еще, что язычники владеют святыми местами с тысяча двести восьмидесятого года^[139].

Хеврон, лежащий в семи льё от Иерусалима, был главным городом Филистимлян и в нем находятся гробницы патриархов: Адама, Авраама, Исаака, Иакова, и их жен: Евы, Сарры, Ребекки и Лии. Есть там прекрасная церковь, чрезвычайно чтимая язычниками, которые стерегут ее хорошо ради святых отцов и не пускают туда христиан и евреев, без особенного позволения короля-султана, говоря, что мы не достойны войти в столь священное место.

Пред городом Миср (miser, Misir), называемом христианами Каиро (Kair) есть сад, где растет бальзам, который, кроме того, встречается в одной только Иудее^[140]. Король-султан получает большой доход от продажи бальзама, часто подделываемого язычниками, хотя, правда, и купцы и аптекари, ради большей прибыли, смешивают его с разными ингредиенциями. Но настоящий бальзам чист и ясен, приятен для вкуса и желтого цвета. Если он красен и густ, то онъ подделан. Для различия настоящего бальзама от подделанного, нужно только каплю класть на руку и подвергать ее солнцу: настоящий бальзам до такой степени разгорится, что не выдержишь, из опасения, чтобы не сгорела рука. Можно также класть каплю бальзама на ножик и подвергать его солнцу: если бальзам хорош, то загорится. Можно, наконец, взять ссребрянную чашу или такой же бокал с козьим молоком, а потом, хорошо смешавши это молоко, налить туда каплю бальзама. Если он хорош, то молоко тотчас скиснется.

XLI. Об источнике четырех рек рая.

Среди рая есть источник, дающий начаю четырем рекам, которые орошают различные страны. Первая из этих рек называется Фисон течет поперег Индии и содержит в себе много драгоценных камней и золота. Вторая — Нил (nilus), протекающий чрез землю Мавров и чрез Египет. Третья река, именуемая Тигр, орошает Азию и Великую Армению. Четвертая, Евфрат, течет чрез Персию и Малую Армению. Из числа этих четырех рек я видел три: Нил, Тигр и Евфрат^[141], я провел много лет в орошаемых ими странах. Много я мог бы сообщить подробностей о том, что я видел и испыталл в этих странах.

XLII. Каким образом добывается перец в Индии.

Хотя я сам не был в Великой Индии, родине перца, но где и как он растет, узнал от языческих путешественников, которые бывали в тех местах. Так, я узнал от них, что перец растет возле города Мелибора (lambe, Lambo), в лесу, именуемом Малабар (lambor)^[142]. В лесу, имеющем протяжение в четырнадцать дней перехода, есть два города и много деревень, населенных христианами. В этой стране, весьма жаркой, перец, похожий, пока еще не созрел, на дико-растущие сливы, растет на кустарниках, похожих на дикий виноград. Так как эти кустарники обременены плодами, то снабжают их тычинами, и режут их, точно также, как у нас виноград, когда зеленеют, потому что это знак, что они доспевают; затем уже сушат их, выставляя на солнце. Есть три рода перца: во-первых, длинный и черный, который растет с листьями; белый же перец, самый лучший, поспевает позже и не в таком изобилии, как прочие роды, так что его и не вывозят из края. Так как в этой области, по причине жаркого ее климата, водятся змеи в большом количсстве, то некоторые полагают, что, во время сбора перца, рааводят огни в лесу, дабы предварительно прогнать змей, и что перец от этого дыма делается черным. Но это не верно; ибо кустарники засыхали бы и не приносили бы более плодов, если бы их подвергали влиянию огня. Дело в том, что доди, занимающиеся сбором перца, моют себе руки соком какого-то яблока (livoneppelen?) или другого растения, которое своим запахом прогоняет змей. В этой же стране собирают хороший имбирь и разные другие пряности и ароматы.

XLIII. Об Александрии.

Красивый город Александрия простирается в длину на семь миль, при трех милях ширины. Лежа при устье Нила, город этот не имеет другой воды, кроме речной, которую проводят в город посредством цистерн. Его посещают многие заморские купцы, в особенности итальянские из Генун или Венеции^[143]. Те и другие имеют в Александрии особые склады для товаров к которым должны возвращаться по вечсрам, так как им строго запрещено оставаться вне своих факторий. Тут их запирает язычник и берет с собою ключи до утра, когда опять является, чтобы отворить ворота. Это делается из предосторожности, дабы Итальянцы не могли овладеть городом, как это когда-то сделал король кипрский^[144]. Возле александрийских ворот стоит красивая высокая башня, на которой, не так давно еще, было зеркало, при помощи которого можно было видеть в Александрии корабли, идущие из Кипра и все, что делалось на этих кораблях. Посему-то планы королей кипрских против Александрии никогда не осуществлялись, пока к одному из них не пришел священник, который спросил его, какую он назначил бы ему награду, если бы он разломал то зеркало. Король отвечал, что в таком случае он даст ему на выбор одно из епископств своего края. Священник отпривился тогда в Рим и объявил папе, что он взялся бы разломать зеркало, если бы он позволил еиу отступить от христианской веры. Папа позволил ему это, но с условием, чтобы отступничество было только для виду, а не искреннее, так как подобный поступок его мог принести пользу христианам, которым зеркало это причинило много вреда на море. Священник, отправившись из Рима в Александрию, принял учение язычников, познакомился с их писанием, получил сан священника и начал проповедыватъ против христианства, чем приобрел тем более значения, что сам перед тем был христианским священником. Поэтому они решились передать ему в пожизненное пользование храм в городе по собственному его выбору. Так как на башне^[145] с зеркалом был и храм, то он выбрал его ддя себя. Желание его исполнилось и вместе с тем ему переданы были ключи зеркала. Проведши девять лет в новой должности своей, он велеел предложить королю кипрскому, чтобы он отрядил известное число галер, обещая разломать находящееся в его распоряжении зеркало, в надежде потом спасти себя на одной из галер. Когда затем в одно утро приблизились многие галеры, он ударил молотком в зеркало, которое разломалось. При шуме, произведенном этим, горожане со страхом прибежали к башне и окружили ее, дабы он не мог уйти. Но он бросился тогда чрез окно башни в море и погиб. Вслед затем король кипрский явился в гавани с большим войском и овладел Александрией, где однако ж удержался не более трех дней: ибо, когда узнал о приближении короля-султана, он принужден был возвратиться, предавши однако город пламени и взяв с собою много плеиных обоего пола и большую добычу.

XLIV. Об одном великане.

Жил-был в Египте великан, называемый язычниками аль-Искендер (Al-lenkleisser). Главный город сего края и резиденция короля-султана есть Миср (missir), или Каиро (Kair), как его называют христиане. В этом городе считается до 12.000 хлебных печей. Приведенный же великан был так силен, что однажды нес в город столь огромное количество лесу, что можно быю вытопить им все приведенные печи, за что он получил от каждого хлебника по хлебу, т. е. всего 12.000, которые все разои съел. Кость от ноги сего великана^[146] находится в Аравии в одном ущелье между двумя горами. Есть там среди скал столь глубокая долина, что нельзя видеть ручья, который ее орошает, но слышно только его журчание. В этом ущелье нога великана наведена вместо моста. Все путешественники, пешие иди конные, которые приходят в эту местность, должны переходить по этой ноге, так как нет другого прохода по этой дороге, часто посещаемой купцами. По уверению язычников, эта нога равняется длиною парасанге (frysen-gech), т. е. расстоянию выстрела из лука. Тут взимают пошлину с купцов, служащую для покупки деревянного масла (bomlut, вероятно описка вместо baumoel), которым намазывают ногу, чтобы она не сгнила. Не так давво еще, именно назад тому около двухсот лет, как видно по приписке, король-султан велел построить мост в недальнем расстоянии от ноги, дабы владетели, которые приходили бы туда с большим войском, могли перейти ущелье по мосту, я не по ноге. Но это не мешает выбирать последний путь желающим убедиться в существовании в этом крае чуда, о котором я не говорил бы и не писал бы ни слова, если бы не видал его своими глазами.

XLV. О различных вероисповеданиях язычников.

Надобно заметить, что между язычниками есть приверженцы пяти различных вероисповеднний. Есть во-первых такие, которые верят в героя, именуемого Али (aly) который был большим гонителем христиан. Другие верят в какого-то Мульгеда (molwa, Molica), который был языческим священником^[147]. Есть, в-третьих, такие, которые исповедуют веру трех царей до их крещения. В-четвертых есть такие, которые поклоняются огню, в том убеждении, что сын Адама Авель принес пламя огня в жертву Богу, а потому они верят в эту жертву. К пятому классу язычников, самому многочисленному, принадлежат те, которые верят в известного Могаммеда.

XLVI. О рождении Могаммеда и о его религии.

Переходя к Могаммеду, я расскажу, каким образом он возвысился и успел распространить свое учение. Item он родился в Аравии от бедных родителей. По достижении тринадцатилетнего возраста^[148], он отправился за границу (ins elleut) и пришел к купцам, которые хотели ехать в Египет. По его просьбе, они взяли его с собой, но под условием, чтобы он смотрел за верблюдами и лошадьми, и постоянно в этом путешествии черное облако висело над ним. Прибывши в Египет, населенный тогда христианами, они остановились возле какой-то деревни и священник просил купцов пообедать с ним. Принявши это приглашение, они поручили Могаммеду внимательно присматривать между тем за лошадьми и верблюдами. Когда они вошли в дом священника, он спросил их, все ли они собрались. Они отвечали: все, кроме одного мальчика, который стережет наших лошадей и верблюдов. Нужно сказать, что этот священник читал предсказание, по которому следовало ожидать рождение человека от отца и матери, и что этому человеку суждено было распросгранить учение, противное христианству, человек же этот будет узнан по черному облаку, висящему над его головой. Священник вышел и заметил черное облако над головой юного Могаммеда Тогда он просил купцов, чтобы они привели его, что и было ими сделано. Священник спросил, как он называется. Он отвечал: Могаммед; ими же это было как раз отмечено в предсказании, в котором было сказано еще, что он чрезвычайно возвысится и причинит много зла христианству, но что его учение, по истечении тысячелетия, должно будет клониться к упадку. Узнав, что мальчик назывался Могаммедом и видя, что черное облако висело над его головой, священник понял, что он был тот человек, который распространит это учение. Посему он пссадил его за стол выше купцов, и осыпал его почестями. После обеда он спросил купцов, был ли малчик им известен. Они отвечали, что вовсе его не знали, но что он обратился к ним с просьбою взять его с собой в Египет. Тогда уже священник передал им предсказание, по которому этот мальчик должен был распространить новое учение, пагубное для христиан. Он говорил им о черном облаке и обратил их внимание на то обстоятельство, что это самое обдако висело над галерою, когда они еще в ней находились. Потом, обращаясь к мальчику, он говорил ему: ты будешь знаменитым учителем и вводителем новой религии; твоя власть будет тягостна для христиан и твои потомки сделаются весьма могущественными. Тебя же прошу я не тревожить моих соотечественников — Армян. Он обещал ему это и уехал с купцами в Вавилон. Действительно, он соделался весьма сведущим в языческом писании и учил их верить в Бога, творца неба и земли, а не в идолов, вышедших из рук человеческих и имеющих уши — но ничего не слышащих, рот — и не говорящих, ноги — и не могущих ходить, почему от них нельзя было ожидать пособия ни дя тела, ни для души. Принявши его учение вместе с подданными, царь вавилонский взял его к себе и сделал его начальником и судьей всего края. По смерти же царя, он женился на его вдове и принял титул калифа (Calpha) или, по-нашему, папы. Он имел при ссбе четырех мужей, весьма сведущих в языческом писании; каждому из них он поручил особую должность: первому, Омару — он поручил судопроизводство духовное; второму, Отману — светское; третьему, Абубекиру — поручено было смотреть за тем, чтобы купцы и ремесленники не обманывали, а четвертого, именуемого Али, он назначил начальником над войском, отправленным в Аравию, чтобы обратить к своему учению, или убеждением или оружием, христиан, которые обитали тогда в этой стране. Действительно сказано в языческой книге Алкоран (Alkoray), что в один тоіько день было убито девяносто тысяч человек для торжества его учения, и что оно сделалось господствующим во всей Аравии. Тогда же Могаммед учил, каким образом его последователи должны были вести себя в отношении к Богу, творцу неба и земли. В законе этом приказано прежде всего, чтобы все родившиеся мальчики (tegenkint), по достижении тринадцатилетнего возраста, были обрезаны; затем предписывается молиться по пяти раз в день: в первый раз — при утренней заре, второй раз — пред обедом, третий — пред вечером, четвертый — пред захождением солнца и пятый — после оного. Первые четыре раза они молятся, прославляя Бога, творца неба и земли; в пятой молитве они обращаются к Могаммеду, дабы он был их представителем пред Богом. Молитвы эти они должны совершать в храме, куда могут только войти, умывши предварительно рот, уши, руки и ноги. Проведший ночь с своею женой, должен, до входа в храм, омыть даже все свое тело, дабы считаться чистым, подобно христианину после исповеди с покаянием у священника. Когда они посещают храм, то снимают предварительно башмаки и входят туда босиком, не осмеливаясь брать с собой оружие или острое орудие. Пока они сами в храме, женщин туда не пускают; в храме же они стоят рядами, одни за другими, складывают руки вместе, поклоняются и целуют пол. Священник сидит перед ними на стуле и начитает молитву, которую они повторяют за ним. Достойно примечания, что в храме они не разговаривают и не смотрят друг на друга до окончания молитвы; они также не ставят одной ноги пред другой, не прохаживаются и не оглядываются во все стороны, но стоят тихо на одном и том же месте с руками, сложенными вместе до окончания молитвы. Тогда только они кланяются при выходе из храма. Еще можно заметить, что у них двери храма остаются затворенными и что в нем нет ни окон, ни статуй, но только их священная книга, растения, розы и цветы (т. е. другие цветы; cf. Koehler, 1. с. 375). Христиане, с их ведома, не пускаются в храм, где им самим запрещено плевать, кашлять и т. п. В противном случае, они должны немедленно выйти и умыться, да кроме того язычники сердятся на них за то, что предварительно не выходили из храма, когда им хотелось плевать, чихать или кашлять. Замечу еще, что вместо воскресенья у них празднуется пятница и что они в этот день должны все посещать храм; кто сего не делает, того привязывают к лестнице и носят по улицам, после чего оставляют его завязанным пред вратами храма до окончания молитвы. Затем ему дают двадцать пять ударов палками по голому телу, будь он беден или богат. Item, что домашние их животные родят по пятницам — дается госпиталю. Священники их не запрещают работать в праздничные дни после окончания молитвы, говоря, что труд есть дело священное и что праздношатающийся скорей согрешит того, кто работает. По сей-то причине у них позволено заннматься после богослужения. Оканчивая молитву в праздничные дни, они простирают руки к небу и просят Бога помочь им против христиан, говоря: Бог всемогущий, мы умоляем тебя помешать христианам быть согласными: ибо они убеждены, что пропадут, если только христиане будут жить между собою в мире и согласии. Нужно еще заметить, что у них есть храмы трех родов. Принадлежащие к первому классу посещаются всеми и называются джами (Sam); они могут быть сравниваемы с нашими церквями; храмы второго класса похожи на монастыри и посещаются одними священниками, получающими оттуда пребенду. Наконец, в храмах третьего класса хоронят королей и вельмож; кроме того, в них же принимают, Бога-ради, неимуших из христианъ, язычников и евреев и берегут их, как бы в госпнтале. Храмы первого разряда называются также мечетями (masgit); ко второму относятся т. н. медрессе (medrassa) и к третьему имареты (Amarat). Замечу еще, что усопшие у них не погребаются ни в храмах, ни близ них, но в чистом поле и возле дорог, дабы проходящие мимо могли за них молиться. Сами же они окружают умирающих и просят их, чтобы они не забывали молиться за них Богу. Умерших они тотчас обмывают и священники с пением провожают тело мертвеца до могилы, где его хоронят. Надобно еще знать, что язычники каждый год говеют целый месяц, в течение которого ничего не едят целый день до тех пор, пока звезды не покажутся на небе. Тогда только священник лезет на башню я призывает народ к молитве, по окончании которой они возвращаются и едят ночью мясное или всякую другую пищу. Они также, во время своего поста, не спят с своими женами, из коих беременные или недавно родившие могут есть днем, подобно тому, как и больные. Во время поста, они не берут процентов и даже наемных денег, следуемых им за их дома.

XLVII. О празднике Пасхи у язычников.

Касательно празднования Пасхи^[149] у язычников, можно заметить, что оно начинается по окончании их поста и продолжается три дня. На первый день, они рано утром отправдяются в храм и молятся по своену обыкновению. Затем простой народ вооружается и собирается вместе с военными чинами пред домом первосвященника. Там они берут шатер (Tabernachel), убирают его бархатными (sainettin, вместо sammelten) и парчевыми покрывалами, после чего знатные и лучшие люди несут его к храму, а пред ними несуг знамя и идут музыканты, каких только можно было собрать. Дошедши до храма, они ставят шатер на землю, потом входит в него первосвященник и молится. По окоичании молитвы, дают ему в руки меч, который он обнажает, говоря народу: просите Бога, чтобы он помогал нам против врагов нслама и чтобы мы победили их. Все тогда протягивают руки и молятся Богу, чтобы это случилось. Затем знатные люди отправляются в храм и молятсм, между тем как простой народ стережет их и шатер, в который, по окончании молитвы, сажают священника; в сопровождении музыки и знамени, ведут его потом в его дом, после чего каждый возвращается к себе домой и празднует три дня.

XLVIII. О второй Пасхе.

Месяцем позже, они празднуют вторую Пасху в честь Авраама (abraham zere, Zebe вместо zu Ehern), и по сему случаю режут баранов и волов для убогих, потому что он был покорен Богу и хотел принести ему на жертву своего сына. К этому празднику язычники ходят на поклонение ко гробу Могаммеда и к храму, построенному Авраамом и находящемуся пред городом, который иазывается Медина (madina) и содержит в себе гробницу Могаммеда. В этот же день Пасхи король-султан веллит покрыть храм Авраама черным бархатным покрывалом. Затем священник отрезывает (от старого покрывала) всем паломникам по кусочку, который они берут с собою в знак того, что были там.

XLIX. О законе языческом.

Вот заповеди, предписанные Могаммедом язычникам: Во-первых, он запретил им брить бороду, так как это было бы противно воле Бога, сотворившего первого человека Адама по своему образу.

По мнению язычников, действительно, тот, кто позволяет себе изменить вид, данный ему Богом, поступает против его закона, будь он стар или млад. Посему-то они и говорят, что тот, кто бреет себе бороду, делает это для того, чтобы угодить свету, и презирает образ Божий. Христиане, говорят они, делают это для того, чтобы нравиться женщинам, и таким образом не стыдятся изменять, из тщеславия, данный им Богом вид. Могаммед также запретил язычникам снимать шляпу пред кем бы то было: королями, императорами, благородными и простыми людьми, и они так и делают. Когда же встречаются с важным лицом, то поклоняются и преклоняют пред ним колена, и тогда только обнажают голову, когда смерть похищает отца, мать или друга. Тогда же они, в знак горести, не только снимают с себя шляпу, но даже бросают ее на землю. По закону Могаммеда, всякий может брать столько жен, сколько может их содержать: с беременною же женою запрещено спать до истечения двух недель после рождения у нее ребенка; между тем позволено иметь наложницу. По мнению язычников, они после светопреставления будут иметь по нескольку жен, которые всегда останутся девами, и что браки тех только лиц святы, кто умирает в вере Могаммеда. Он такжс приказал им только тогда есть животных или птиц, когда им предварительно отрезали шею и дали истечь крови. Они наблюдают это и также не едят свинины, ибо Могаммед и это запретил.

L. Почему Могаммед запретил язычникам вино.

По рассказам язычников, Могаммед запретил им употребление вина по следующему случаю: однажды он с своими служителями прошел мимо кабака (lewthus), наполненного людьми, которые веселились. На вопрос его, о причине этого разгулья, один из служителей сказал, что она заключается в вине. Вот хороший напиток, отвечал Могаммед, поелику он делает народ таким веселым. Вечером же, когда он снова прошел мимо того же кабака, слышен был шум, по причине драки, происходившей между мужем и женою, причем оба были даже убиты. Когда он опять спросил, что там случилось, один из служителей сказал ему, что те самые люди, которые прежде были так веселы, напившись вином, лишились ума и уже сами не знали что делали. Тогда Могаммед строжайше запретил употребление вина всем своим приверженцам (cf. Koehler, 313), духовным и светским, императорам, королям, герцогам, баронам, графамм, рыцарям, воинам, служителям — здоровым и больным. Вот причина, по которой, как я слышал от язычников, он запретил им употребление вина. Он также приказал им, чтобы они постоянно преследовали христиан и всех противников его учения, за исключением Армян, которым на основании прежде упомянутого обещания Могаммеда, предоставлялась полная свобода, с тем только, чтобы они платили два пфенинга в месяц оброка^[150]. Также он приказал им не убивать христиан, доставшихся в их власть, но обращать их в свою веру, для распространения и подкрепления оной.

LI. Об обществе, существующем между язычниками.

Нужно знать, что Могаммед, пока был на земле, имел сорок учеников, которые составили особенное общество против христиан, на следующем основании: Каждый, кто желал вступить в это общество, должен был присягнуть, что он ни под каким видом не оставит в живых или в плену христианина, с которым встретится в сражении; а если бы это ему так не удалось, то купил 6ы одного и умертвил его. Члены сего общества именуется they; их много в Турции и они преследуют христиан, в исполнение своего закона^[151].

LII. Каким образом христианин обращается в язычника.

Христианин, который решается сделаться язычником, должен публично, поднимая вверх палец, произнести следующие слова: la illahi illallah^[152], Могаммед его истинный вестник. Затем ведут его к первосвященнику, пред которым он повторяет приведенные слова и отрекается от христианской веры. После этого надевают на него новое платье и священник кладет ему на голову новый платок, дабы можно было видеть, что он язычник; ибо христиане обязаны носить платок синего цвета, а евреи — желтый. Потом призывает всех граждан взять оружие и явиться к нему, или пешком или верхом, со всеми членами духовенства. Новообращенного сажают тогда на лошадь и начинают с ним шествие; два священиика едут возле него по обе стороны, прочие следуют за ним; народ же идет впереди с трубами, кимвалами и флейтами. Так они его водят по всему городу при радостных кликах массы, прославляющей Могаммеда, между тем как священники заставляют его постоанно повторять следующие слова: Tauri bir dur (Thary wirdur), Messih Kuli dur (messe chulidur, Mirjam Karabasch dur (muria cara baschidur), Mohammed resuli dur (machmet kassildur) — т. е. Бог един, Мессия его служитель, Мария его дева и Могаммед — его любимейший (hepster, описка вместо liepster, т. е. liebster, как у Пенцеля) вестник^[153]. Если новообращенный беден, то делают складчину и дают ему много денег, и знатные уважают его, дабы христиане имели более охоты принять их веру. "Если христианская женщина хочет переменить свою веру" (слов этих недостает в Гейдельбергской рукописи, опи прибавлены мною по другой), то ее также ведут к первосвященнику, пред которым она повторяет приведенные слова. Затем берут пояс этой женщины, разрезывают его на две частн, на которые, положенные на пол в виде креста, должна она ступить три раза, отрицаясь от христианской веры и произнося приведенные слова.

В отношении к купцам, у язычников существует весьма похвальный обычай, а именно продавец какого-либо товара всегда довольствуется честною прибылью, никогда не превышающею одного пфенинга на сорок, или же одного гульдена на столько же гульденов. Такой образ действий им также предписан Могаммедом, на том основании, чго он соответствует обоюдным выгодам богатых и бедных. Священники их также увещевают в своих проповедях помогать одни другим, слушаться начальства а в случае, если они богаты, не быть высокомерными пред бедными, обещая им, что Бог их защититъ против их врагов, если они исполнят эти обязанности. Надобно по правде сказать, что они исполняют религиозные правила, с коими священники их знакомят, и вот примерно все, что я узнал о законах, которые даны язычникам Могаммедом.

LIII. О мнении язычников о Христе.

Нужно знать, что язычники верят, что Иисус родился от девы, которая осталась такою же по его рождении. Они также думают, что новорожденный Иисус говорил с своею Матерью и утешал ее и также допускают, что он главный из пророков и никогда не грешил. Но они не хотят верить, что он был распят на кресте, воображая, что это случилось с другим, похожим на него. Они даже упрекают христиан в безбожии и в непризнании справедливости суда Божия, когда они говорят, что был распят Иисус, любимейший друг Бога, никогда не грешивший. Если же им говорят об Отце, Сыне и Святом Духе, то они возражают, что это три лица, а не один Бог, поелику в их книге Алькоране нпчего не сказано о Троице. Если им говорят, что Иисус — Слово Божие, они отвечают: нам не безизвестно, что слово было сказано Богом, иначе он не был бы Бог. Если же им говорят, что мудрость Сын Божий, который родился от слова, объявленного ангелом пресвятой Богородице, и что ради этого слова мы все должны предстать пред судом, — то они отвечают, что действительно никто не может противиться слову Божию. Сила Божьего слова так велика, говорят они, что никто не может ее себе представить. Потому-то Алькоран ставит знак при слове, переданном Марии ангелом божиим для удостоверения, что Иисус родился от Слова Божия.

Далее, они говорят, что Авраам был друг Божий, Моисей — пророк Божий, Иисус — Слово Божие, и Могаммед — вестник Божий. Вообще они ставят Иисуса в число четырех главных пророков и счптают его высшим возле Бога, так что все люди будут им судимы в последний день.

LIV. Мнение язычников о христианах.

По мнению язычников, они успехами своими над христианами обязаны не силе своей, не мудрости или святости своей, но единствснно несправедливости, безнравственности и высокомерию самих христиан. Последние, говорят они, потому именно лишлись столь многих земель, что несправедливо действуют, как в духовном, так и в гражданском отношениях; что у них права неодинаковы для богатых и для бедных и что первые угнетают и презирают последних, в противоположность учению Мессии. Впрочем, они не скрывают, что у них есть предсказание, по которому сами они будут изгнаны христианами из прежних их владений. Но имея в виду, говорят они, грешную и порочную жизнь, которую ведут у христиан светские и духовные начальники, мы не боимся быть ими прогнанными, так как мы ведем себя ради Бога и к чести нашего пророка Могаммеда, любимейшего вестника Бога, честно, по правилам нашего учения, заключающегося в книге Алькоране, которую он дал правоверным.

LV. Каким образом христиане не исполняют правил своей веры.

По мнению язычников, христиане не наблюдают ни приказания Мессии, ни его законов, предписанных им в книге Инджиль (Inzil, Ingil), т. е. в евангелиях. Правила, которыми они руководствуются, говорят они, в духовных и светских отношениях, ложны и не согласны с предписаниями Индзиля, и если Бог им ниспослал столько бедствий и потерь, то это именно по причине пристрастия положительных их законов, противных воле Бога и его пророков.

LVI. Сколько времени тому назад был Могаммед.

Могаммед родился в 609 году и в день его рождения, по словам язычников, сокрушилась тысяча одна церковь, в предзнаменование зла, которое он должен был причинить христианам.

Кстати замечу, на каких именно языках служат Богу по греческому вероисповеданию: 1-й язык греческий, на котором иаписаны священные книги последователей сего исповедания; Турки язык этот называют Урум (urrum). 2-й русский (rivssen sprach); по-турецки орос (orrust). 3-й болгарский (pulgery) — у язычников булгар (wulgar). 4-й венедский (winden) — у язычников арнаут (arnaw, Arnautisch)^[154]. 5-й валахский (walachy) — у язычников ифлак (ifflach). 6-й ясский (yassen) — у язычников ас (afs). 7-й готфский (kuthia) — у язычяиков тат (thatt). 8-й зихский (sygun) — у язычников черкесс (ischerkus). 9-й абхазский (abukasen) — у язычников апкас (appkas). 10-й грузинский (gorchillas) — у язычников джурджи (kurtzi). 11-й мингрельский (megrellen)^[155], который этим же именем означается и у язычников. Item, Греки говорят, что богослужение по их обряду отправляется и на сирийском языке, так как сирийская вера только в одном пункте отклоняется от греческой. Однако Сиряне следуют учению св. Иакова и у них всякий доджен собственною рукой готовить оплатку, которую хочет преосуществлять в тело Божие. А именно, по изготовлении теста, он берет волос с бороды своей, кладет его в оплатку и превращает ее потом уже в божие тело. Итак сирийское вероисповедание существенно различается от греческого; богослужение же по сирийскому обряду производится на сирийском языке, но не на греческом.

LVII. О Константинополе.

Константинополь — большой и прекрасно обстроенный город, имеющий в объеме пятнадцать итальянских миль. Город этот, окруженный стеною, с тысячью пятьюстами башен, имеет вид треугольника, которого две стороны примыкают к морю. Говоря о Константинополе, Греки употребляют выражение eis ten polin (istimboli: εις την πολιν), почему и город назван Турками Стамбул (stampol). Противнего лежит город Пера, называемый Галата (kalathan) Греками и язычниками и принадлежащий Генуэзцам^[156]. Между обоими городами находится морской рукав, длиною в три итальянских мили при полуторы мили ширины. Чрез этот рукав переезжают из одного города в другой для сокращения пути. Александр Великий для соединения обоих морей велел поперек скалистого хребта построить канал, длиною в пятнадцать итальянских миль^[157]. Верхнее море называется Великим и также Черным. В него изливается Дунай и многие другие реки, а по нем плавают в Каффу (gaffa), Тану (Alathena), в Трапезунт, Самсун и во многие другие прибрежные города и страны. Константинопольский пролив называется у Греков Геллеспонт; Турками же он назван Бугас (poges). Им принадлежит лежащий против Константинополя, на другой стороне пролива, город Скутари (skuter), где они имеют переправу. Недалеко от Константинополя, на морском берегу, в прекрасной равнине, лежала Троя, следы которой и ныне заметны^[158].

Императору принадлежат в Константинополе два дворца, из коих один отличается своею архитектурой и внутри украшен золотом, мрамором и ляписом-лазури. Пред этим дворцом прекрасное место для турниров и для всякого рода празднеств, которые хотели 6ы впдеть из дворца. Есть тякже пред дворцом высокий, мраморный столп с конною статуею императора Юстиниана. На мой вопрос, из чего она сделана, мне сказал один обыватель, что она из бронзы (glockenspcis) и что муж и конь отлиты вместе. Есть люди, по которым она кожаная, и тем не менее сохранилась около тысячи лет. Но она не сохранилась бы так долго, если бы была кожаная: сгнила бы. Некогда ездок держал на руке золотое яблоко для означения великого могущества императора над христианами и язычниками. Но так как он уже лишился этой власти, то и яблоко пропало^[159].

LVIII. О Греках.

Недалеко от Константинополя, находится остров Имброс^[160] с горою, вершина которой достигает до облаков. В Константинополе же есть церковь, с которою по красоте не сравняется ни одна из церквей Иудеи (jndia: описка вместо Iudaea). Она называется церковью святой Софии, вся покрыта свинцом и стены ее с внутренней стороны, обложенные мрамором и лазуром, столь чисты и ясны, что можно себя в них видеть, как в зеркале. В этой церкви служит их патриарх с своими священниками и Греки, равно как и другие, под ним состоящие люди, ходят туда на богомолье (kirchverten), подобно тому, как ради наших грехов мы отправляемся в Рим. При постройке этой церкви, Константин, для украшения ее, велел вделать в средине потолочного свода пять золотых досок (schyben) и каждая величиною и толщиною не уступает мельничному камню. Но император велел снять две из этих досок во время войны с турецким королем Баязитом, который осаждал Константинополь семь лет. Сам я тогда находился при короле^[161] в Турции и видел затем (оставшиеся в церкви) три доски. Церковь Софийская имеет триста дверей, все из желтой меди. В Константинополе я провел три месяца в доме патриарха, но не хотели пускать меня и товарищей моих прохаживаться по городу, из опасения, чтобы язычники не узнали и не вытребовали нас от императора. Охотно я осматрел бы город, но не мог этого сделать, по причине запрещения императора. Врочем, мы иногда выходили с послушником патриарха.

LIX. О Греческом вероисповедании.

Нужно заметить, что Греки не одинаково с нами веруют в святую Троицу (dryvaltigkeit), или же верят в римский престол и папу^[162], говоря, что их патриарх имеет такую же власть, как римский папа. Причащение у них совершается с заквашенным хлебом и принимается с вином и теплой водою. Когда же священник пресуществляет Божие тело, все они падают на землю, говоря, что никто не достоин смотреть на Бога. По окончании обедни священник берет остальной хлебъ, из которого приготовлял таинство, и разрезывает его на маленькие куски, которые кладет на блюдо, между тем как мужчины и женщины садятся на свои места. Затем священник и его диакон (schueler) подносят им хлеб, из которого каждый берет по куску в рот (und bissent damit an). Этот хлеб, называемый просфора (prossura) не может печь замужняя женщина, но только девица или монахиня. Они дают причащение даже молодым детям, но зато никому не дают священного масла. По их взгдяду нет чистилища (kein weis) так что никто до страшного суда (juengsten tag) не переходит ни в рай, ни в ад, и что тогда только каждый получит свое место по заслугам. У них без предварительного требования не совершается обедни (Sie haben kein mess, man fruem (Germ. I. с. 376) sie dann), и то не более одной в день, на одном и том же алтаре, и никогда на латинском языке, но только на греческом, заслуживающем, как они говорят, это преимущество в делах их веры, которая одна только есть православная. Обедню у них служат только в праздничные, а не в будничные дни, так как священники у них также занимаются ремеслами, имея все жен и детей. Впрочем, по смерти жены своей, священник не может более жениться на другой; в противном случае, епископ лишил бы его должности и не позволил бы ему более служить обедню, снимая с него пояс (guertel), которым его прежде, при посвящении в священники, опоясывал. Знатные и богатые семейства стараются браками вступать в родство с священниками, жены коих за обедом или вообще при встрече с другими дамами занимают высшее место. Церкви у них не свободны (nit fry); в случае смерти особ, которые их построили, они становятся собственностью их наследников, вместе с другим их имуществом, и могут быть продаваемы, подобно другим домам. Они не слишком строго смотрят на связи с незамужними женщинами и не считают, по крайней мере, подобную связь смертным грехом, так как она не противна природе (wann es sy natuerlich). Брать по два процента в месяц считается у них не лихоимством, но честной (goetlicher (см. выше) gewin) прибылью. По середам они не едят мясного и по пятницам также едят только масло и рыбу; но в субботу, которая у них не есть постный день, они едят мясо. В церквах их мужчины стоят отдельно от женщин, но ни те, ни другие не смеют приблизиться к алтарю. Крестное знамение они творят на левую сторону; умирающих же снова крестят и многие даже каждый год дают себя окрестить. При церквах их недостает сосуда для окропления водою (wychbrunnen) и когда епископ служит, то стоит в средине церкви, среди хора (in der kor), а вокруг его стоят прочие священники. Епископы их круглый год ее едят мясного, а во время поста, подобно прочим священникам, даже и рыбы и ничего такого, что только имеет кровь. Если же крестят ребенка, то приглашают десять и более кумовьев и кум, которые дарят ребенку крыжму (kirsempfad) и свечу. По их мнению, иаши священники, служа обедню ежедневно, грешат, потому что невозможно, чтобы они всегда были достойны к выполнению этого акта. Они их также обвиняют в совершении смертного греха тем, что они бреют бороду, что у них считается неприличным, так как это делается для того, чтобы нравиться женщинам. На похоронах усопших, по старинному обычаю, дают священникам и другим людям отведать вареного пшена, называемого коливо (coleba), и омывают умерших прежде, чем их кладут в гроб. Священники их занимаются торговлею, подобно купцам, и соблюдают великий пост в гечение пятидесяти дней. Кроме того священники и миряне, в течении сорока дней, соблюдают Филиппов пост (das advent) и постятся для святых двенадцати апостоюв — тридцать дней, и еще пятнадцать дней пред Успением Пресвятыя Богородицы, празднуя в честь ее только три дня в году, так как не причисляют к ним праздиика Сретения Господня (liechtmesstag). В их церквах Воскресение Господне не празднуется таким образом, как у нас: ибо в первое воскресение после Пасхи, они еще поют Christos anesti, т. е. Христос воскрес.

LX. О заложении Константинополя.

Должно заметить, что в Константинополе император сам назначает патриарха и что всеми выгодами церковь обязана ему, так как все духоввые и светские права подведомственны ему во всех его землях. Неоднократно мне говорили их ученые, что, когда св. Константин прибыл из Рима на многих судах (kocken und galeen) к тому месту в Греции, где лежит Константинополь, Бог послал к нему ангела, который говорил ему: "Пусть здесь будет твое жилище; и так садись на коня и, не оглядываясь, поезжай к тому месту, с которого началась твоя поездка". Константин сел на коня и ездил окою полудня; но, проехав на иебольшое расстояние от места, с которого выехал, он вдруг оглянулся. Тогда он заметил, что вслед за ним возникла стена, высотою с человека; но с того места, где он оглянулся, до того места, от которого начал поездку, всего окою двадцати шагов или более, стены не было и даже впоследствии никак нельзя было построить ее, хотя неоднократно пытались это сделать. К счастию этот промежуток находится на морской стороне; ибо он легче может быть обороняем, как если бы находился с сухопутной стороны. Лично я убедился в справедливости сказанного по паллисадам (getull) которые поставлены в этом месте, и Греки не даром говорят, что стена сия построена ангелами. Они также убеждены в том, что корона, которою коронуют их императоров, была принесена Константину ангелом с неба, что она небесная корона и что по сей именно причине император их занимает, по достоинству и знатности, первое место между монархами.

Если же умирает один из их священников, то они пред алтарем одевают его в полное облачение и несут в кресле до гробницы, которую потом засыпают землею. Молитва Hagios ho theos (ayos otheos: αγιος ο Θεος), которая у нас поется только раз в году, у них поется во всякое время года, а в пост они всегда, когда бывают в церкви, поют Аллилуия, за обедней только Кирие элеисон, а не Христе элеисон, на том основании, что было бы неправильно упомянуть отдельно о Христе, так как нет различия между Отцом и Сыном, составляющими одно и то же Божество. Они весьма почтительны к своим священникам: когда светский встречается с одним из них, он снимает шляпу и низко ему кланяется, говоря: eulogei emena Despota (effloy mena tespotha: ευλογει εμενα Δεσποτα), т. е. благослови меня, владыко. Священник тогда кладет руку (hopt, описка вместо hand) на голову (hopt) той особы, говоря в свою очередь: ho theos eulogesai esena (otheos efflon essenam, ο Θεος ευλογησαι εσενα), значущих: пусть Бог тебя благословит, хотя ныне священник, вероятно, отвечал бы на поклон словами: ο Θεος ευλογησαι σε). Так поступают всегда мужчины и женщины, когда встречаются с священником. Священники женятся до посвящения, и тогда только утверждаются в сане, если у них родилось дитя. В случае брака бездетного, он не может сделаться священником. Миряне молятся только "Pater noster" и не знают ни апостольского символа (gelauben), ни ave-Maria. Многие священники совершают обедню в белых одеждах.

LXI. О том, как Ясы празднуют свадьбу.

У грузинцев (gargetter) и Ясов (Iassen) есть обычай, что, пред выдачею замуж девицы, родители жениха условливаются с матерью невесты в том, что последняя должна быть чистая дева, чтобы, в противном случае, брак считался несостоявшимся. Итак, в назначенный для свадьбы день невесту приводят с песнями к постели и кладут ее на оную. Затем приближается жених с молодыми людьми, держа в руке обнаженный меч и ударяет им по постели, пред которою садится потом с товарищами и с ними пирует, поет и пляшет. По окончании пира, они раздевают жениха до рубахи и удаляются, оставляя новобрачных наеднне в комнате, к дверям которой является брат или кто-нибудь из ближайших родственников жениха, чтобы сторожить с обнаженным мечем. Если же оказывается, что невеста уже не была девою, то жених извещает об этом свою мать, которая приближается к постели с несколькими подругами для осмотра простынь. Если на них не встречают искомых ими знаков, то печалятся. Когда же утром родственники невесты являются для праздника, мать жениха уже держит в руке сосуд, полный вина, но с отверстием на дне, замкнутым ее пальцем. Она подносит сосуд матери невесты и снимает палец, когда последняя хочет пить, так что вино выливается. Такова точно была твоя дочь, — говорит она. Для родителей невесты это большой срам и они должны взять обратно свою дочь, так как условились отдать чистую деву, а дочь их не оказалась такою. Тогда священники и другие почетные лица заступаются и убеждают родителей жениха спросить своего сына, — хочет ли он, чтобы она осталась его женою. Если он соглашается, то уже священники и другие лица приводят ее к нему снова. В противном случае их разводят и он возвращает жене ее приданое, подобно тону, как и она должна возвратить платья и другие подаренные ей вещи, после чего обе стороны могут вступить в новый брак. Этот обычай существует также в Армении. Грузинцы (gorgiten) называются у язычников Гурджи (Kurtzi); Ясы-же — Ас (Affs).

LXII. Об Армении.

Я также провел много времени в Армении. По смерти Тамерлана, попал я к сыну его, владевшему двумя королевствами в Армении. Этот сын, по имени Шах-Рох, имел обыкновение зимовать на большой равнине, именуемой Карабаг (Karawag) и отличающейся хорошими пастбищами. Ее орошает река Кур (chur), называемая также Тигр (tigris), и возле берегов сей реки собирается самый лучший шелк^[163]. Хотя эта равнина лежит в Армении, тем не менее она принадлежит язычникам, которым армянские селения принуждены платить дань. Армяне всегда обходились со мною хорошо, потому что я был Немец, а они вообще очень распоюжены в пользу Немцев (nymitch), как они нас называют^[164]. Они обучали меня своему языку и передали мне свой pater noster. Армения состоит из трех королевств: Тифлис (Tifflis), Сис (Syos) и Эрцингиан (ersingen). Последнее, называемое Армянами Эрцига (jsingkan), составляет Малую Армению. Некогда они также владели Вавилоном, который однако не принаддежит им более. В мое время Тифлис и Эрцингиан принадлежали сыну Тамерлана, а Сис — королю-султану, так как еще в 1277 году по Р. X.^[165] он был завоеван султаном Каирским (Alkenier: ель-Кагира).

LXIII, Об армянском вероисповедании.

Армяне верят в Троицу. Посещавши часто их церкви и участвовав при их обедне, я узнал от их священников, что апостолы св. Варфоломей и св. Фаддей первые обратили их в христианство, но что они затем от него отреклись^[166]. При папе Сильвестре жил в Армении св. Григорий, двоюродный брат армянского короля^[167]. По смерти сего короля, который был хорошим христианином, наследовал его сын Дертад (derthatt, Dertad), который так был силен, что мог поднять и возить тяжесть, для передвижения которой потребно было сорок быков. Король этот, как мною уже выше было замечено^[168], велел соорудить большую церковь в Вифлееме, еще до восшествия своего на престол. Но, по смерти отца, он стал опять язычником, гнал сильно христиан и велел заточить своего двоюродного брата Григория, требуя, чтобы он поклонялся его идолу. Когда преподобный муж не хотел на это согласиться, то он велел бросить его в яму наполненную ужами и змеями, которым он должен был служить пищею. Но они его не трогали, хотя он оставался двенадцать лет в этой яме. Около этого времени святые девы из Италии прибыли в Армению, для распространения христианства в этой стране. Узнав об этом, король приказал, чтобы они были ему представлены, и так как одна из них, именем Сусанна^[169] была чрезвычайно красива, то король велел отвести ее в свои чертоги и хотел ее обольстить. Но при всей своей силе он не мог ее преодолеть, потому что с ней был Бог. Когда об этом узнал в своей яме Григорий, он вскричал: о злой кабан! Лишь только он произнес эти слова, как король упал с престола и был превращен в кабана, который побежал в лес. По случаю замешательства, происходившего от этого в крае, вельможи, посоветовавшись, освободили Григория и просили его, чтобы он помог королю. Но он отвечал, что это сделает только под условием, чтобы они все обратились в христианство. Когда они на это согласились, он сказал им, чтобы они привели к нему из леса короля, что и было сделано. Когда же король увидел Григория, то прибежал к нему я целовал ему ноги. Григорий пал тогда на колени и умолял Всевышнего, чтобы он во милости своей, возвратил королю человеческий вид. Эта метаморфоза совершилась, а король со всем народом принял христианскую веру. Затем он предпринял поход против Вавилона, где обитали язычники, которых он обратил в христианство^[170]. Покорив затем еще три королевства, он избрал Григория главою духовенства в своих владениях. Таким образом христианская вера была утверждена королем Дертадом и Григорием. Они овладели также многими языческими странами и распространили в них христианство мечем. При всей своей храбрости Армяне впоследствии потеряли все свои королевства. Не так давно сще король-султан отнял у них королевство, с хорошим городом Сис (Siss), резиденциею их патриарха, который впрочем обязан платить большую дань султану. При дворе кипрского короля находится также большое число армянских господ, по причине близости острова.

Около вышеупомянутого времени Григорий узнал о большом чуде, которым папа Силвестр излечил императора Константина от сыпи (sundersichtig) и тем спас много детей, собранных в Риме: ибо врачи советовали императору умываться детскою кровью, чтобы выздороветь.

LXIV. О Святом Григорие.

Узнавши об этом чуде, Григорий передал известие о нем королю и говорил ему: дабы власть, тобою мне данная, была действительна, необходимо, чтобы она была утверждена святым отцем Сильвестром^[171]. Король тогда отвечал ему, что сам хотел бы с ним отправиться, чтобы видеть папу, — и для этого привел в порядок дела своего государства. По окончании приготовлений, он отправился в путь, в сопровождении сорока тысяч человек, взяв с собою много сокровищ и драгоценных камней, коими хотел сделать честь священному отцу Сильвестру. Григорий же взял с собой ученейших мужей, ему подведомственных. Выступивши же иъ Вавилона, они направили свой путь чрез Персию, Великую Армению и многие другие земли до Железных Ворот (ysnen porten, Дербенд), находящихся между двумя морями. Затем проехали чрез Великую Татарию Со стороны России (gein ruwschea), чрез Валахию, Болгарию, Венгрию, Фриул (frigaul), Ломбардию и Тоскану, и таким образом дошли сухим путем до Рима, а не морем. Папа послал им на встречу всех слепых и больных, дабы этим средством испытать святость Григория. Дертад, при виде этого сброда людей, разгневался, полагая, что папа хотел над ними подшутить. Но Григорий, лучше понявший мысль папы, сказал королю, чтобы он не гневался, велел подать себе воды, встал на колени и молился Богу, чтобы выздоровели те, коих он окропит водою. Затем он взял палку, привязал к ней губку, намоченною водой, и окроплял людей, из коих те, коих он касался, стали здоровыми, слепые же прозрели. Уведомленный об этом, папа Сильвестр, со всем своим духовенством и жителями Рима, пошел на встречу Григорию и оказал ему много почестей. Путешествие же его и короля продолжалось целый год. Григорий тогда просил папу, чтобы он, ради большого расстояния между Римом и Армениею, освободил эту страну и ее духовенство от римского судопроизводства (das er sin priessterschafft oszgerichten moecht und sin volk). Папа назначил его тогда патриархом, под условием, чтобы его преемники также были назначаемы в Риме и чтобы каждые три года были отправляемы туда послы^[172]. Григорий на это согдасился и подчинил, под угрозою отлучения, все духовенство римскому престолу, и тоже самое сделал король с своими рыцарями от имени всего народа, который оставался в этой зависимости от папы до трехсот лет после времен Григория. Но затем они отпали от Рима и сами стали нзбирать своего патриарха, называемого Католикос (Kathagenes) тогда как король называется у них Такавор (Takchauer)^[173].

LXV. О драконе и единороге.

Около того же времени в соседстве Рима скитались в горах дракон и единорог, которые делали народу много зла, так что никто не осмеливался посещать ту местность. Так как король армянский был весьма силен, то святой отец просил его, чтобы он постарался убить дракона и единорога. Король вышел тогда один, чтобы осмотреть их жилище и видеть, когда они между собою боролись, пока дракон не спасся в какую-то пещеру в скалах. Но тут-то, защищенный с тылу, он, в свою очередь, оборонялся против единорога, который хотел окутать его языком своим, чтобы вытащить его из пещеры. Уже он успел было вытащить его до шеи, когда король прибежал и отрубил голову дракона, которая покатилась со скалы вниз. Затем король убил также единорога, утомленного борьбою с драконом, и возвратился в Рим, где дал приказание, чтобы привезли головы чудовищ, которые были так велики, что голова одного только единорога едва поместилась в повозке. Вот каким образом король Дертад спас Римлян, которые за то оказывали ему, подобно святому отцу, большие почести. Потом Григорий пошел к папе и получил от него, согласно с его просьбою, артикулы, относящиеся к вере^[174]. После сего они возвратились в свою землю, где Григорий учил христианской вере, согласно с наставлениям папы, которым однако, как выше было замечено, более не следуют. Так они ныне сами избирают своего патриарха, для какой цели собираются двенадцать епископов и четыре архиепископа. Из артикулов, привезенных Григорием из Рима, многие также изменены, так что они ныне отделены от римской церкви. Священники их совершают таинство с хлебом без закваски, и хлеб этот приготовляет тот самый, который его потом должен освящать за обедней, и никогда — более одного хлеба разом, между тем как прочие священники читают псалтырь; если же их нет на месте, то он это должен делать сам^[175], ибо приготовление сего хлеба мужчиною или женщиною считается у них большим грехом, подобно продаже сего рода хлеба. Они пресуществляют таинство одним только вином, без воды, и все в одно и то же время, когда это таинство совершается тем священником, который служит при главном алтаре. Они читают Евангелие с лицом, обращенным к востоку, и священник, который читает обедню, должен предварительно бодрствовать с полуночи; он также не должен трогать жены своей три дня перед обедней и один день после оной. Одни только священники имеют у них право приближаться к алтарю, но не диаконы и низшие чины^[176]. Также никто не может приобщаться, не исповедавшись предварительно. Посещение церкви запрещается женщине quae sit menstrua (die ir recht hab). Также те лица, которые питают ненависть или неприязненные чувства против других, остаются пред вратами церкви пока не помирятся с своим недругом. Когда священник, который служит, начинает петь Отче наш и Credo, то все прихожане повторяют за ним. Они дают таинство даже маленьким детям. Священники не стригут волос, на голове и бороде. Вместо освященного масла, они употребляют бальзам и патриарх их платит за его доставку большие деньги султану (см. гл. XL прим. 20), а затем отправляет его своим епископам. Тот, кто хочет быть священником, должен провести предварительно сорок суток в церкви. По их истечении, он читает первую свою обедню и затем его провожают в полном облачении домой, где являются ему на встречу жена и дети его, преклоняют пред ним колени и получают его благословение. Потом приходят друзья его семейства и другие гости, принося свои подарки, и все веселятся более, чем при праздновании его свадьбы; однако новый священник должен читать обедню сорок дней сряду и тогда только может видеться с женою своей. Для крещения у них один избирается кум, а не женщина, на том основании, говорят они, что и Христос был крещен одним только мужчиною, а не женщиною. По сему-то они считают большим грехом, если дают участвовать женщине при крещении, которое у них чрезвычайно уважается, так что при встрече с своим крестным отцом, они падают пред ним на колени. Ради духовного родства, между различными семействами состоявшегося по случаю крещения, браки запрещены между членами этих семейств до четвертой степени (sipp)^[177]. Они также охотно слушают обедню в наших церквах, чего нельзя сказать о Греках. Они говорят, что между их верою и нашею почти нет различия (nur ein har, только волос), но — весьма большое (ein gros prech: die Breche, откуда французское la breche, пролом; cf. Koehler 376) между ними и Греками. Они постятся по средам и пятницам^[178], и могут есть кушанья, приготовленные на масле, но только после полудня. Они не наблюдают филиппова поста, но постятся в честь св. Григория неделю, и столько же для св. Авксентия^[179], который был врачем. Они также постятся в день Воздвижения Креста в сентабре месяце, и целую неделю в честь св. Иакова старшего^[180]. В честь Пресвятой Богородицы они постятся в августе дне недели, а в честь трех царей — неделю, и столко же для св. Сергия (Zerlichis, Zerkchis), который был рыцарем^[181]. К нему они обращаются пред сражением и в других опастностях, и многие рыцари и благородные три дня сряду ничего не едят и не пьют во время поста, установленного для него в январе. Дни святых они празднуют по субботам^[182] и на кануне Пасхи служат обедню после вечерни^[183], потому что в это время свет небесный является над святым гробом в Иерусалиме. Они вместе с нами празднуют Пасху, Троицу и Вознесение, но прочие праздники приходятся у них в другие чем у нас дни. Рождество у них празднуется в день крещения Спасителя, и накануне сего дня обедня читается после вечерни. Они празднуют Рождество и крещение Спасителя в один и тот же день, т. е. 6 января, потому что, по их мнению, Христос был крещен в тридцатый год от роду, как раз в день своего рождения. В честь двенадцати апостолов, они постятся неделю, а память их празднуют в субботу. Ave-Marіа у них читается раз в году во время поста, в день, посвященный памяти Богородицы^[184]. В отношении к бракам, они тем различаются от нас, что, в случае несогласия, муж и жена могут есть и спать отдельно; если же желают то могут быть совершенно разведены, и в этом случае могут оба вступить в новый брак^[185], дети же, если они были, остаются при отце. Цсркви их свободны и не могут быть ни продаваемы, ни передаваемы в наследство. Если священник и гражданин, благородный или простой, хочет строить церковь, то обязывается уступить ее приходу. В старину, правда, случаюсь, что наследники священников или мирян, по смерти сих последних, присваивали себе право разспоряжаться по своему благоусмотрению с подобными зданиями, продавать их или отдавать в откуп^[186]. Но они отменили этот обычай, на том основании, что всякий дом Божий должен быть свободен. Каждую ночь их священники поют утренюю (mettin), чего греческие не делают. Богатые лоди у них часто распоряжаются, чтобы для них читали обедню, говоря, что лучше зажечь для себя свечу собственной рукой, чем ожидать эту услугу от чужой, т. е. по их мнению тот, кто сам, пока еще жив, не заботится о благе своей души, едва ли, в сем отношении, может ожидать чего либо от своих родственников, которые, споря между собою о наследстве, забывают пещись о душе усопшего. Притом они говорят, что Богу приятнее, чтобы каждый сам заботился о своей душе. Если бедный человек умрет не исповедавпшсь и неприобщившись, то, хотя и дают ему место на кладбище, но кладут над его гробом камень, на котором отмечают имя его вместе с именем божиим, в знак того, что его только похоронили ради Бога. Если же умрет священник или епископ, то его одевают в полное облачение; между тем другие священники роют ему могилу, куда несут его из церкви в кресте. Первый день они зарывают его там до пояса; потом каждый день отправляются к его гробу, с пением псалмов об успокоении его души, и каждый священник кидает горсть земли на него в течение восьми дней, когда его уже окончательно закапывают^[187]. Молодые люди обоих полов погребаются в шелковых и в бархатных платьях, с золотыми ожерельями и кольцами. Тот, кто после свадьбы находит, что жена его уже не была девицею, отсылает ее к отцу ее и соглашается иметь ее женою только под условием, чтобы ему прибавили к приданому, условленному прежде в предположении, что она еще была девицею. В церквах своих они ставят один только крест, говоря, что грешно изображать в церкви распятие Христа более одного раза. Они не ставят икон над алтарем^[188] и их архиепископы и епископы не раздают церквам индульгенций, говоря, что отпущение грехов зависит от Бога, который в своем милосердии умилостивит и отпустит грехи тем, кто ходит в церковь с покаянием и благоговением. Когда священник кончил обедню, он не благословляет^[189] прихожан, но нисходит с алтаря и тогда мужчины и женщины подходят к нему. Он кладет руку на голову каждого из них и говорит: "Astouadz toghoutioun schnorhestze," пусть Бог простит твои грехи^[190]. Тихая обедня (stillmess) у них читается громко, так что всякий может ее сдышать. Они тогда молятся за всех и за все, им предписанное, за христианские власти, духовные и светские, за римского императора, за всех королей, герцогов, баронов, графов и рыцарей, ему подчиненных^[191]. Пока священник читает эту молитву, народ падает на колени и говорит, поднимая руки: Der, ouvghormia (ogornicka), т. е. Господи помилуй, и эти слова безпрерывно повторяются, в течении обедни, мужчинами и женщинами. В церкви они стоят с большим благоговением: не оглядываются во все стороны и не разговаривают, особенно во время обедни. Они весьма изящно украшают свои церкви и имеют разноцветные красивые облачения из шелка или бархата. У них миряне не читают Евангелия, как это делают наши светские ученые, которые непременно хотят читать всякую книгу, попадающуюся им в руки. Если бы у них миряннн смел читать Евангелие, то он был бы отлучен патриархом, так как чтение Евангелия у них дозволено только духовным особам^[192]. У них по субботам и накануне праздников делают в домах курение, на которое употребляют только белый ладан, который растет в Аравии и Индии. У них духовные и миряне едят, сидя на земле, подобно язычникам. У них нет много проповедников, потому что не всякий священник имеет право проповедывать. Их проповедники должны быть сведущи в священном писании и должны, кроме того, иметь от патриарха особое дозволение, в каком случае они имеют право наказывать даже епископов. Такой проповедник называется Вартабид (varthabit: доктор богословия), по нашему легат. Таковых есть несколько, и они разъезжают по всему краю из одного города в другой и проповедуют. Если священник или епископ провинится, то оии его наказывают. Ибо, по их мнению, грешно, чтобы учил слову Божию тот, который сам ему не внимает или не понимает его.

LXVI. Причины вражды Греков против Армян.

Греки всегда враждуют против Армян. Вот причина этой вражды, переданная мне самими Армянами. Татары, числом в сорок тысяч, когда-то вторглись в греческие владения и осадили Константинополь. Император послал тогда к армянскому королю лучших рыцарей своего края, числом сорок, с требованием пособия. На вопрос короля, как велико было число неприятелей, посланник отвечал, что их было сорок тысяч. Король выбрал тогда самых лучших рыцарей своего края, чцслом сорок, которых решился послать к императору, с тем, чтобы они, с помощью Божиею, изгнали язычников из его края. По прибытии этих рыцарей в Константинополь, посланник (их провожавший) донес императору о том, что ему было поручено. Император тогда подумал, что король армянский хотел над ним подшутить. Но на третий день рыцари представились императору и просили его, чтобы он позволил им выступить против неприятеля. Император спросил их, каким образом им могла прийти мысль бороться с войском, состоявшим из сорока тысяч человек. Но они просили его, чтобы он позволил им выйти из города и даже велел бы запереть за ними ворота, так как они решились нести пред собою всевышнего и сражаться под его знаменем, поелику пришли в Константинополь, чтобы защитить христианство или для него умереть. Получивши согласие императора, они вышли из города, напали на неприятеля и убили до тысячи ста человек, не считая пленных, которых привели к воротам и там умертвили, потому что император иначе не хотел позволить им возвратиться в город. Хотя император начинал их боятъся, тем не менее с ними обходился хорошо. С своей стороны, они продолжали ежедневно бороться с врагами, убили еще многих из иих и принудили остальных убраться из края. Храбрые (fromen) рыцари, прогнавши Татар, снова представились императору и просили его, чтобы он позволил им возвратиться домой. Но император, замышляя их погубить, просил их, чтобы они еще остались на три дия, дабы он мог расстаться с ними приличным образом. Поэтому он пригласил ко своему двору всех, кто только желал бы покутить в течение трех дней. Каждому рыцарю дано было особое помещение с чистою девою, для того, чтобы последние забеременели и чтобы их поколение осталось в краю. Император желал, как он сам сказал своим придворным, срубивши дерева, сохранить плоды, воображая, что по убиении рыцарей, король армянский принужден будет признать верховную его власть. Согласно с его приказанием, в третью ночь все рыцари были убиты, кроме одного, которого предостерегла спавшая с ним девица. Сей последний, возвратившись в Армению, донес королю об участи своих товарищей. Король, которому чрезвычайно жаль было своих храбрых рыцарей, писал к императору, что он послал ему сорок рыцарей, стоивших сорок тысяч человек, что сам явится и за каждого из своих рыцарей убьет у него сорок тысяч человек. Для сей цели он велел предложить вавилонскому калифу выступить вместе с иим против греческого императора. Калиф лично прибыл к нему на помощь с болышим войском и союзники выступили против императора с четырехсот-тысячным войском. Узнав об этом, император пошел им на встречу, но был разбит и принужден был бежать в Константинополь. Они преследовали его и расположились лагерем на морском берегу, против города. Король тогда просил калифа, чтобы он уступил ему всех своих пленников, обещая за то уступить ему всю добычу, сделанную им в Греции. Когда эта сделка была принята калифом, король велел поставить пленных против города и умертвить из них сорокью сорок тысяч, так что морской рукав от крови принял красный цвет, согласно с его клятвой, что море примет цвет крови. Даже после этой мести у него осталось еще так миого пленных, что давали тридцать Греков за луковицу, чтобы посмеяться над императором, дабы он мог сказать, что дал тридцать Греков за один лук. Армяне, живущие между язычниками, равно и те, которые обитают среди других христиан, весьма честные люди. Они также весьма искусны и не хуже язычников умеют вышивать разные шелковые и бархатные материи, золотые и пурпуровые.

Я познакомил вас с странами, городами и областями, мною посещенными пока находился среди язычников. Я также описал битвы, в коих участвовал, то что я узнал о религиозных мнениях язычников и многие другие достопримечательности. Теперь скажу, чрез какие земли я возвратился домой.

LXVII. Земли, чрез которые я возвратился.

После упомянутого мною выше поражения Чекре, я попал к господину по имени Маншук (manstz usch: ср. гл. XXVI пр. 4), который был советником Чекре. Изгнанный, он пробрался в город Каффу, населенный христианами. Это — весьма многолюдный город, в котором обитают последователи шести различных вероисповеданий (gelauben)^[193]. После пятимесячного пребывания в этом городе, он переправился чрез рукав Черного моря и прибыл в землю Черкесов (zerckchas), но оставался там только шесть месяцев, потому что татарский король, узнав о его там пребывании, велел объявить тамошнему владетелю, что он был бы весьма доволен, если бы тот не позволил Маншуку оставаться в своей земле. Маншук тогда перешел в Мингрелию вместе с нами и там пятеро из нас, христиан, сговорились во что бы то ни стало возвратиться из земли язычников каждому на свою родину, так как мы отделены были от Черного моря трехдневным только расстоянием. Когда оказался удобный случай для осуществления нашего плана, мы, все пятеро, расстались с сказанным господином и прибыли в столицу сего края, по прозванию Батум (bothan), лежащую при Черном море. Тщетно мы там просили, чтобы нас перевезли оттуда на сю сторону (моря) и потому вышли из города, и следовали вдоль морского берега, пока не достигли гористого края, где, в четвертый день верховой езды, с одной горы заметили судно (kocken), стоявшее на якоре в восьми итальянских милях от берега. Мы остались до ночи на этой горе и развели там огонь. Это побудило капитана судна отправить людей на лодке (zuellen), чтобы разведать, что за люди находились на горе возле огня. При их приближении, мы пошли им на встречу, и на вопрос их, кто мы такие, отвечали, что были христиане, взятые в плен в сражении под Никополем, потерянным венгерским королем, что мы, с божиею помощью, добрались до сего места и желали пробраться далее чрез море, в надежде, что Бог поможет нам возвратиться домой к христианам, Они сначала не верили нашим словам и хотели слышать от нас pater noster, ave Maria и апостольское исповедание (glouben). Когда мы им произнесли эти молитвы, они спросили, сколько нас было, и узнав, что нас было пять человек, велели нам ждать на горе и передали своему господину наш с ними разговор. По его приказанию, они возвратились к нам на лодке и перевезли нас на судно. На третий день после этого показались три галеры турецких пиратов, которые гнались за нами три дня и две ночи, но не могли нас догнать, так что мы благополучно прибыли в город Амастрис^[194]. Уже в четвертый день, по удалении пиратов, мы снова сняли якори, чтобы плытъ в Константинополь, но когда вошли в открытое море и вокруг себя ничего не видели кроме неба и воды, нас постигла буря, бросившая наш корабль назад, на расстояние каких-нибудь восьмисот итальянских миль, до города Синопа (Synopp). Постоявши там восемь дней, мы снова отправились в путь и в течении полутора месяцев не могли пристать к берегу, так что наш запас воды и съестные припасы истощились. К счастью мы встретили морскую скалу, где нашли раковинки и морских пауков, которыми питались четыре дня. Проплавав еще месяц, мы наконец достигли Константинополя, где я остался с товарищами, тогда как наш корабль продолжал свое плавание в Италию чрез пролив (tor). Когда мы хотели войти в город, нас спросили у ворот, откуда мы явились? Мы отвечали, что нам удалось освободиться из плена у ячычников и что желали возвратиться в христианскую землю. Тогда нас привели к императору, который желал знать, каким образом мы спаслись. Когда мы ему сообщили все от начала до конца, он обещал нам принять меры, чтобы препроводить нас на родину, послал нас к патриарху, также находившемуся в городе, и велел нам ждать там, пока пошлет галеру за своим братом, находившимся у королевы венгерской: на этой самой галере он хотел отправить нас в Валахию. Таким образом мы оставались в Константинополе три месяца. Город этот на протяжении восемнадцати миль окружен стеною, снабженной тысячью пятьюстами башен^[195]. В нем считают до тысячи одной церкви, из коих, главная, Софийская, построена из полированного мрамора и им же вымощена. Мрамор этог так блестит, что человек, который в первый раз входит в церковь, воображает, что это вода. Она вся под сводом, покрыта свинцом и имеет триста шестьдесят ворот, из коих сто из желтой меди (gantz messi). Уже по истечении трех месяцев, император отправил нас на галере в замок именуемый Килия (gily) близ устья Дуная. Там я расстался с товарищами и присоединился к купцам, с которыми прибыл в город, именовавшийся по немецки белым и лежавший в Валахии; затем — в город, по имени Аспар-сарай (asparseri)^[196], и оттуда в Сучаву (sedschoff), главный город Малой Валахии, и потом в другой город, называемый по немецки Лемберг (limburgch): это главный город в меньшей Белой России (in weissen reissen, des kleiner)^[197]. Там я лежал больной три месяца, и затем прибыл в Краков, главный город в Польше, откуда в Мейсен (Neichsen) в Саксонии, и в Бреслав, главный город в Силезии. Наконец, чрез Эгер, Регенсбург и Ландсгут прибыл в Фрейзинген, соседственный город моей родине. Таким образом я, с помощью Божией, возвратился домой и в общество христиан, за что благодарю Бога и всех, которые мне подали пособия. Проведя тридцать два года среди язычников, я уже не смел надеяться, что мне удастся когда-либо возвратиться к христианам. Но Бог, внимая, сколь искренно было мое желание возвратиться, дабы иметь счастье молиться к нему с христианами, пекся обо мне, чтобы тело и душа моя не пропали. Посему-то, я прошу всех читателей этой книги, чтобы они молились за меня, дабы Бог и их берег как здесь, так и в вечности от столь тяжкого и нехристианского пленения; аминь^[198].

ХРОНОЛОГИЧЕСКИ УКАЗАТЕЛЬ К ПРИМЕЧАНИЯМ.

Годы

до Р. X.

696. Слишком поспешно признан началом леточисления крымских Евреев

по Р. X.

301. Св. Рипсима замучена в Армении

310. Митрополия несторианская в Басре называлась Евфрат-ферат-Мезене

318. Агафангелос отнес к сему году путешествие св. Григория в Рим

с 527-557. Строился монастырь Синаитский

546. Юстиниан уступил Антам город Турис

550. Абхазы приняли святое крещение

556. Греческий полководец Сотирик был убит Мизимианами

609. Родился, будто-бы, Могаммед

619. Начал он, по армянским писателям, распространять свое учение.

622. Бежал он из Меккы в Медину

856. Калиф Мотуакек предписал христианам и евреям носить кожаный кушак

876. Потомок Али, Могаммед, пропал без вести

1048. В Иерусалиме строилась церковь S. М. Latina

1087. Мощи св. Николая были перенесены в Бари

1115. Около сего года игумен Даниил видел церковь в Хевроне

- - Он же проезжал мимо острова Калимерос

1118. Был учрежден орден Госпиталитов

1119. Был учрежден орден Тампльеров

1120. Калиф Мостершид был убит ассасином

1163. Веньямин Тудельский был в Хевроне

1187. Саладин велел разрушить дворец Тампльеров

1189. Он же завоевал крепости Карак и Шаубах

1193. Саладин ум.

1197. Антиохийский князь Балдуин пользовался голубиной почтою.

1200. Около сего времени былпостроен мост в Аравии

1207. Саталия была присоединена к иконийскому султанству

с 1219 — до 1237. Царствовал султан иконийский Ала-эддин

1221. Вилибранд Ольденбургский был в замке Каламилла

- - Монголы взяли Ургендз

- - Другой монгольский отряд овладел Тенексом

1223. Монголы взяли Сугдею

1225. Султан харезмийский Джелаль-эддин овладел городом Сур-Мари.

1227. Папа Григорий IX упоминает о половецком князе "Borlz"

1229. Султан Джелаль-эддин взял город Келат

1237. Батый затопил город Орнас

1238. Кармелиты были переведены в Европу

1240. Сирийские Турки взяли Сурман

1242. Монголы разрушили Эрцингиан

1245. Инокентий IV отправил Францисканцев в Эфиопию

1247. Плано Карпини видел в Южной России следы нашествия Монголов

1253. Инокентий IV отправил доминиканцев в Эфиопию

1260. Монголы взяли крепость Каламелу

- - Султан Бибарс изгнал их из Сирии

с 1260 по 1277 продолжалось. его царствование

1263. Он отправил посольство к Берке-хану

- - Церковь Назаретская была разрушена

1266. Египтяне овладели городом Сис

1275. Они снова взяли этот город

1278. Русские князья осадили город Дедяков

- - Египтяне проникли до города Сис

1282. Марко Поло участвовал в походе против царства Мин

1283. Географ Касвини ум.

1287. Венецианцы учредили консульство в Солдае

1295. В Мераге находился сирийский католикос

1296. Венецианцы взяли Галату.

с 1308-1346. Царствовал в Грузии Георгий V, Блистательный

1309-1310. Царствовал султан Бибарс II

1316. Одорико де Порденоне отправился на Восток

1317. Генуэзцы уже имели консула в Симиссо

1318. Было учреждено епископство в Каффе

- - Папа Иоанн XXII подчинил "dominium Chaydo" архиепископу султанийскому

- - Георгий V владел Кавказом от Никофсии до Дербенда^[199].

1319. Михаил Тверской был замучен на Кавказе

1320. Михаил IX, Палеолог ум.

- - В Мераге было основано католическое епископство

- - К этому году Иосселиан относит греческую надпись в пицундской церкви

1323. Вильгельм Адам был назначен архиепископом султанийским

1328. Кераиты еще имели своих наследственных владетелей

1329. Было учреждено епископство в Семискате

- - I. de Kор был назначен архиепископом султанийским

1330. Ибн-Батута застал мечеть в Каффе

1330. Он же был принят в Тане Махмудом Ходжа

1331. Он же застал Солдаю в развалинах^[200]

1332. Император Андроник II ум.

1333. Учреждено католическое епископство в Херсоне, в Готфии

- - Венецианцы основали поселение в Тане

- - Епископы Севастопольский, Трапезунтский, Херсонский, Пераский и Каффинский были подчинены архиелископу Воспорскому

- - Епископ Севастопольский Петр писал архиепископу Кентрбурийскому

1334. Марино Санудо писал Филиппу VI о двух грузинских царях по имени Давид

- - Он же говорит в этом письме, что Малороссия граничила с Венгриею

1335. Георгий, праправнук Даниила Романовича, писался государем всей Малороссии

1336. Вильгельм Бальдензель говорит о золотом яблоке на руке статуи императора Юстиниана

1342. Дом Лузиньян заменил в Армения Рупенов

1346. Амастрис принадлежал еще Палеологам

- - Чума свирепствовала в Арначе etc

- - Собрались католикос, епископы и вельможи от Никофсии до Дербенда

1347. Предполагалось соединить митрополию Сотиропольскую с Аланийской

1350. Стефан Новгородец видел яблоко с крестом в руке статуи императора Юстиниана

1356. Маундевиль писал, что этих эмблем там уже не было

1357. Тебриз был разграблен Джани-Беком

1358. Махмуд-Ходжа ум. в Орначе

1365. Солдая была уступлена Татарами Генуэзцам

- - Петр Лузиньянский овладел Александриею

1375. Город Терки отмечен на карте Каталанской

- - Египтяне овладели городом Сис

с 1378-1515. Существовали туркменские династии в Малой-Азии

с 1379-80. В Харезме были биты монеты на имя Тамерлана

1380. Магометанам дозволялось жить в Каффе

1381. Существовала мечеть^[201] на горе Синаи

1382. Беркук вступил на египетский престол

1383-7. В Харезме были биты монеты на имя Тохтамыша

1384. Фрескобальди видел мечеть на горе Синаи

1385. Тамерлан разрушил город Сурмалу

1387. Тамерлан взял крепость Адельжауц

- - Генуэзцы заключили договор с Мурадом I

- - Город Тебриз был разграблен Тохтамышем

- - Крепость Алиндже была взята Монголами^[202]

- - Тамерлан велел опустошать Кипчак

- - Он же отнял у Тохтамыша Орнач

- - Он же овладел Испаганом

- - Владетель Эрцингиана признал его власть

1389. Митрополит Пимен видел в Азове Венецианцев и Генуэзцев

1392. Болгарский царь Шишман передался Туркам

- - Турки овладели Самсуном

- - Младший сын Баязита изгнал Бурхан-Эддина из Марсивана

1393. Монах Бонифаций переведен из sedes vernensis в ecclesia soldanensis

- - Шах Мансур ум. в сражении при Ширасе

- - Губернатор Малатии Манташ был казнен

1394. Ахмед-бен Овейс послал свои сокровища в крепость Алиндже

- - Скончался, по иным, сын Тамерлана, Омар-шейх

- - Шильтбергер начал свое путешествие

1395. Тамерлан разрушил Тану

- - Он же сжег город Маджар

1395-1401. Ахмед-бен-Овейс удержался в Багдаде

1396. Баязит одержал победу при Никополе^[203]

- - Грузинский царь Георгий VII взял Алиндже

1398. Сын Баязита изгнал Отмана из Сиваса

- - Тамерлан предпринял поход в Индию

1399. Султан Фарадж наследовал Беркуку

- - Тохтамыш был разбит Тимур-Кутлуком

- - Маршал Бусико возвратился из Константинополя во Францию

1400. Тамерлан взял город Сивас

- - Баязит взял город Эрцингиан

- - Тамерлан взял в плен сына Баязита

- - Неверные взяли Саталию

- - Доминиканец Иоанн был переведен из Нахичевани в Султание

1401. Венедикт IX упоминает о разных городах in patria Kaydaken

- - Он же поручает монахам противудействовать успехам Тамерлана

- - Баязит просии пособия у султана египетского

- - Тамерлан взял Багдад

- - Монголы взяли Алиндже

1402. Тамерлан пленил Баязита

- - Он же взял Смирну

1403. Султан Солиман уступил Салоники Грекам

- - Тамерлан растоптал детей в Эфесе

- - Остров Имброс находился под властью Греков

- - Тамерлан отправил архиепископа султанийского к Карлу VI

1404. Каффинская эпархия была под ведомством архиепископа султанийского

- - Клавихо видел в Константинополе венецианские галеры, назначенные в Тану

- - Один из замков в Симиссо принадлежал еще Генуэзцам

- - Клавихо встретил в Маку католического владетеля Нур-Эддина

1405. Тамерлан ум.

1407. Конрад фон Юнгинген писал к священнику Иоанну, королю абхазскому

- - Тохтамыш погиб в Сибири

- - Внук Тамерлана, Пир Могаммед ум.

с 1407 по 1410. Были биты монеты на имя хана Пулада

1408. Царевич Тегри-бирди участвовал в походе Эдигея на Москву

- - Король Сигизмунд заключил договор с Стефаном, деспотом Сербии и Расции

1410. Татары разграбили Тану

- - Ахмед-бен-Овейс был казнен

- -Халил, сын Миран-шаха ум.

1411. Тимур, брат Пулада, вступил на престол

1412. Султан Фарадж ум.

- - Сын Тохтамыша, Джелал-Эддин низверг Тимура

- - Калиф Аббас-ал-Мустайн был избран султаном в Египте.

с 1414-1416. Сохранились монеты, битые на имя Чекре^[204]

1415. Турки разрушили Тану

1418. Татары разграбили Тану

1419. Могаммед I овладел частью города Самсун

1420. Шах-Рох зимовал в Карабаге

- - Архидиакон Зосима видел мощи преп. Феодоры в Солуне

1421. Шейх Могаммед, султан египетский ум.

- - Де-Ланнуа встретил при нижнем Днепре татарского князя Жамбо

- - Он не застал в живых императора Салкатского

- - Он же видел в Каффе четыре венецианские галеры

1422. Он же свидетельствует, что Каиро, Булак и Вавилон составляли, как бы, один город

- - Был католический епископ в городе "Comech".

с 1422-38. Царствовал султан Бурсбай

1423. Эдигей владел еще при Черном море

- - Шильтбергер был в Египте

- - Губернатор Сафада Ацахири был казнен

- - Греки продали Салоники Венецианцам

- - Эпархия нахичеванская состояла под ведомством архиепископа султанийского

1424. Боррак изгнал Улу-Могаммеда из Сарая

с 1424-1427. В одною из этих годов ум. Чекре

1426. Король Кипрский Ianus взят был в плен

1430. Турки взяли Салоники^[205]

1432. Король Кипрский Ianus ум.

- - Бурсбай издал строгие законы против женщин

1429. Николай из Тиволи был назначен папским нунцием в Каффе, Судаке и Балаклаве

1438. Евгений IV послал на Кавказ епископа Атрахитанского

1440. Улу-Могаммед погиб в войне с Кучук-Могаммедом

1444. Король Владислав III взял Калиакру

1446. Шах-Рох ум.

1449. Генуэзцы уже не имели консула в Симиссо

- - Город Самастра был подчинен Пере

- - Генуэзцы имели президента в Батарио

- - Они имели консула в Севастополе^[206]

1451. Турки разрушили Сухум-кале

1457. Францизканец Людовик из Болоньи быи послан из Персии в Абиссинию (Абхазию)

1458. Узун-Хасан послан султану египетскому ключи грузинских замков

1459. Атабек Ахалчикский и царь грузинский предлагали герцогу бургундскому союз против Турок

1460. Таможенный доход составлял в Тебризе 6000 черв.

1468. Афанасий Никитин был разграблен Кайтаками

1478. В Александрии был построен маяк

1502. Г. Интенарии свидетельствовал тождество Черкесов и Зихов

1503. Португальцы овладели городом Коланум

1517. Хан Крымский уступил Ябу-городок Сигизмунду I

1529. Этот год отмечен на колоколе в Пицунде

с 1536-39. Была построена стена в Иерусалиме

1559. Несторианский патриарх переселился в Мосул

1620. Была построена церковь в Назарете

1644. Тавернье видел развалины Константины

1783. В крепости Каирской полагалось 30,000 душ

1833. Англичанин Феллос открыл развалины Миры.

1840. Энсворт видел развалины Константины

1850. Приступили к постройке церкви в Мире

1862. Вышел русский перевод Гюлистана

Примечания

1

В рукописи читается «vіеr und Viertzigesten» (44), вместо «Vier und nuintzigesten» (94) явно по ошибке писца, так как Шильтбергер на той же странице относит поход Сигизмунда правильно к 1394 году. Кроме приведенного грубого анахронизма, встречаются в рукописи и много таких, которые могут быть поставлены на счет автора. К этим погрешностям мы в праве применить то, что Потье (Le livre dе Магсо Роlо, Рагіs, 1866, I, XV) говорит в извинение Марко Поло за то, что он, хотя и участвовал лично в походе, предпринятом Кублай-ханом против царства «Mien» (империя Бирманская) в 1282 году, тем не менее отнес этот поход к 1272 году: Cela ne doit diminuer en rien la confiance qu’il merite; car il lui etait bien difficile, si non impossible, d’etablir d’une maniere exacte la concordance des calendriers mongol ou chinois et europeen etc. Без сомнения, не потребуют более точности, в этом отношении, от бедного невольника, чем от путешественника, который, будучи дипломатом и владея миллионами, гораздо менее подвергался опасности ошибаться.

(обратно)

2

Город этот, превратившийся у Шильтбергера в Pudem, а по изданию 1814 года в Baden, в средних веках назывался Bdin или Bydinum (Schafarik, Sl. Altert. II, 217). По Маннерту (Geogr. der Gr. и R., VII, 87), приведенному Гаммером (Hist. de l’Emp. Ot., I, р. 416), Видин занимает место древнего города Bononia, ныне туземцами названного Bodon; прибавим, что у Византийцев, напр. у Акрополиты, Видин назван Bodene, а у современника Шильтбергера, маршала Бусико (Boucicaut), который участвовал при взятии сего города — Baudins (Pelitot, Collect. complete de mem. etc. Paris, 1819, VI, 448).

(обратно)

3

Владетелем края и города уже не мог быть Шишман, предавшийся под власть султана еще в 1392 году, когда Турки овладели Никополем и Видином. Он скончался в темнице, тогда как младший сын его Шишман же, принявший ислам, был назначен пашою саруханским. Так, по крайней мере, читаем у Рема (Gesch. des Mittelalters, IV, 2, р. 584); по Шильтбергеру же (см. ниже), Баязит дал ему город Самсун, взамен родовых его владений. Может быть, он сначала получил Сарухан и оттуда был уже переведен в Самсун, завоеванный Турками только в 1392 году. Город же Видин мог быть сдан Сигизмунду старшим братом Шишмана, вероятно, Иоанном Страцимиром. По крайней мере нам известно, что сын Страцимира, Фружин умер в Кронштадте в 1460 году. От маршала Бусико (р. 448), мы узнаем, что город Видин был ему сдан «par le seignour du pays lequel etait Chrestien grec et par force avait ete mis en la subjection des Turcs».

(обратно)

4

Гаммер (I, c. I, 328) полагает, что Шильтбергер тут говорит об Орсове. Однако автор «Истории Оттоманской империи» сам присовокупляет в примечании, что город Орсова Бонфннием (Dec. III, 2 р. 377) назван Oristum, и что этот последний не был тождественный с крепостью Raco, взятой христианами после Видина, по свидетельству участвовавшего при его осаде Французского маршала (1. с. 449), почему и нет сомнения, что безимянный город Шильтбергера был Раховв, лежащий на пути, которому следовало христианское войско, тогда как ему пришлось бы не только возвратиться обратно, если бы, по взятии Видина, оно хотело еще приступить к осаде Орсовы, но предпринять дело невозможное, так как эта крепость тогда уже была во власти христиан: Orizo et Bidinio — expugnatis (Thawrocz IV, 8 ар. Schwandtner, Scr. rer. hung I); Oristum et Budinum — expugnata (Bonf.)

(обратно)

5

Это место, поставившее в тупик издателей и толкователей Шильтбергера, не представит более трудностей, если взять во внимание, что в его время полагались в Болгарии два Никополя — Большой и Малый. При Большом Никополе происходило несчастное для христиан сражение в 1396 году (Thwrocz, Chr. Hung. ар. Schwandtner, I. с. I, 221). Малый же Никополь был взят Сигизмундом еще годом прежде (ibid. 229; cf. Rehm, 1. с. 487). Этот город, находясь при Дунае, должен был совпадать с нынешним Nicopoli или Нигеболи, который посему самому не мог быть Шильтбергеров Шильтав: иначе христиане не имели бы надобности осаждать его, если бы он им уже принадлежал. Посему самому не было бы удивительным, если бы Шильтбергер под своим Шильтав разумел Шистов, лежащий при впадении Янтры в Дунай, в 40 верстах к Ю -В. от Нигеболи. Говоря, что Шистов также назывался Никополи, Шильтбергер немного только удаляется от истины: ибо в небольшом расстоянии от Шистова и теперь еще видны, возле деревни "Nicobi" или "Nicoupi", на Янтре, развалины города, в котором уже Гаммер (I, 429) узнал Большой Никополь. В пользу мнения, что здесь именно произошло несчастное для христиан сражение в 1396 году, может служить то обстоятельство, что по древней молдавской летописи, обнародованной В. II. Григоровичем (О Сербии и пр. Казань, 1859, стр. 34), Баязит преследовал христиан до Дуная. По крайней мере автор этой заметки долженствовал бы выразиться иначе, если сражение произошло бы близ Малого Никополя, прилежащего к самой реке. Город этот именем своим обязан победе, одержанной императором Ираклием над Хозроёсом, царем персидским. Без сомнения, он был прозван Малым для различия его от города Никополя, основанного Траяном в память его побед над Даками и лежавшего, по Иорнанду (De reb. get. с. 18), возле Ятра, т. е. на месте нынешней деревни Никупи, которую современники Шильтбергера смешали с Шистовом, напр. Gobelin (Pers. aet. VI с. 70): VI (вместо IV) Cal. Octobris factum est bellum inter regem Ungariae et regem Turcarum apud urbem Sallowe, quae apud Graecos Nicopolis vocatur, de qua Jordanes episcopus sic dicit: Trajanus imperator, victis Sarmatis, condidit civitatem in Thracia et vocavit eam Nicopolim, i. e. civitatem victoriae, et est de partibus Bulgariae. Напрасно Форбигер (Hbuch d. Geogr. III, 1096) считал себя в праве переместить Траянов Никополь из соседства Шистова в Нигеболи, преимущественно на том основании, что на монетах древнейшего Никополя читаются слова Νικοπολιτων προς Ιςτρω и что посему самому город этот должен был находиться на самом берегу Дуная. "Если", говорит немецкий географ, в полной уверенности в своей собственной безгрешности, "Иорнанд ставит этот город возле Ятра (Iatrus), то он явно ошибается: ибо на карте Пейтингерской, где вовсе нет города Никополя при Истре, наименование Nicopolistrum отмечено возле Янтра (Iantrus)". Г. Форбигер не ошибается, утверждая, что это наименование есть скорей сокращение слов Nicopolis ad Istrum, нежели — Nicopolis ad Iatrum.Но из этого отнюдь не следует, что автор таблицы Феодосийской отметил не кстати свой Nicopolistrum возле Янтры. По крайней мере я не вижу, почему он не мог бы к имени города Никополя, лежавшего возле этой речки, прибавить имя главной реки, текущей в недальнем от сего города расстоянии, подобно тому, как этот самый город Птолемеем (III, 11, 11) назван Νικοπολις περι Αιμον, по причине гор, не слишком далеко от него пролегающих или же — как город Ольвия, лежащий при Гипанисе, многими другими авторами от имени главной реки назван Борисфенесом. Если же город Истрос, отстоявший в 500 стадиях от Дуная, тем не менее мог заимствовать свое имя от этой реки, то и неудивительно, что Никополиты, владения коих, без сомнения, доходили до впадения Янтры в Дунай, считали себя в праве упомянуть о главной из этих рек на своих монетах. По близости развалин их города от крепости Шистова, современные Шильтбергеру авторы легко могли применить к последней наименование древнего города, тем более, что при нем именно одержана была победа Баязитом над христианами, выступившими ему на встречу на расстояние мили от осажденной ими крепости дунайской, завоеванной за год перед тем Турками (Rehm, Gesch. d. M. a, IV, 3, p. 148). Смею надеяться, что изложенное здесь мнение будет признано более правдоподобным, нежели предположения Ашбаха (Gesch. K. Sigismunds, I, 100, зам. 38), по которому Большой Никополь, вероятно, лежал близ Рахова, против устья реки Шиль (Schyll) в Дунай, и посему был назван Шильтау, Schyllaue

(обратно)

6

Победа, действительно, решена была в пользу Баязита Стефаном, князем Сербии, которую нельзя не узнать в имени Irisey издания 1859 года, и Syrisey у Пенцеля, вместо Sirfien или Syrfien, как страна сия называется у современных немецких писателей. Так, напр., читается у биографа Сигизмунда — Виндека, приведенного Ашбахом (Gesch. K. Sig. 1, 234) под 1408 годом: do zog er gegen Sirfien und Raizen (Расция) und teidingete mit dem Tischhot, т. е. с Деспотом, как уже заметил В. И. Григорович (О Сербии и пр. Казань, 1859, стр. 54), тогда как Ашбах разделывается с этим словом заметкою: der Name scheint verstuemmelt, denn der Fuerst hicsz Stephan.

(обратно)

7

Герцог бургундский, о котором здесь говорит Шильтбергер, был доблестный граф неверский, дядя Карла VI, имевший эатем прозвание Бесстрашного, Jean sans peur. В Шильтбергеровом hans putsokardo, или Butsukardo можно также легко узнать маршала Ивана Бусико (Boucicault), уже приведенного ради его записок об этом же походе. Что же касается упомянутого нашим автором господина Centumoranto, иди Centumerando, то он, по Фальмерайеру (54, прим. 10), назывался собственно Saint-Omer. Не зная, на каком основании он так думал, я позволил себе заменить это имя именем "Chasteaumorant", более похожим на Шильтбергеров Centumoranto. Притом мы читаем в записках Бусико, что некто Иван Шатоморан прибыл вскоре спустя в Турцию с деньгами, назначенными для выкупа французских рыцарей. В числе их легко мог находиться однофамилец и даже близкий родственник этого Ивана Шатоморана, которому затем маршал, при выезде своем во Францию, поручил защиту Константинополя против Турок. Впрочем можно справиться о затронутом здесь вопросе в древней грамоте, хранящейся в Дижонском архиве и обнародованной Бюшоном в примечаниях, им прибавленных к его же изданию хроник Фруассара (Pantheon litteraire Ш, 226). Я не имел случая пользоваться этим собранием, подобно тому, как и многими другими трудами, с помощью коих мне удалось бы, быть может, покончить с разными вопросами, которыми занимаюсь в настоящем опыте. Надеюсь, что это обстоятельство будет взято во внимание учеными, если только труд мой вообще удостоят обсуждения.

(обратно)

8

Согласно с Шильтбергером, маршал Бусико (1. с. 465 и 471) свидетельствует, что Баязит умилостивил известное число Французских вельмож, в надежде получить за них "grand tresor et finance". В числе их он упоминает двоюродных братьев короля Генриха и Филшша де Бар, конетабля графа д’Э (d’Eu), графа де ла Марш и господина де ла Тремуль (Tremouille). Но маршал не помогает нам в отыскании народности и настоящего имени Шильтбергеровых "Hansen von bodem" и "stephan Synueher". В издании Пенцеля последний назван "Synther", которого я, до лучшего определения, принял за Фальмерайерова "Сент-Омер". Иван Бодемский мог быть тот христианский князь, который сдал Видин Сигизмунду.

(обратно)

9

По Фруассару (IV, с. 52, р. 403), приведенному Ашбахом (1. с. I, 112), Сигизмунд в Константинополе сел на корабль родосский, "lequel avait la amene pourveance". По "Histoire de Chypre" (ibid.), король на венецианском корабле отплыл вместе с великим магистром Филибером де Нальяк в Родос и отправился в Далмацию, с чем согласен Thwrocz (IV, 9), прибавляя, что он затем пристал к берегу Кроации. Страну сию вероятно, имел в виду Шильтбергер, когда говорит, что короля везли в Венедскую землю, windischy land. Правда, в другом месте (LVI), где исчисляются языки, на которых служили Богу по православному обряду, Шильтбергер также говорит о "winden sprach", прибавляя, что Турки называли этот язык arnaw. Но едва ли не в этом случае слово, весьма похожее на турецкое наименование Албанцев, т. е. Арнаут, по какому-нибудь недосмотру попало в рукопись нашу вместо horwal, т. е. вместо турецкой формы имени Кроации. Во всяком случае, Шильтбергер под своим windisch land столь же мало мог разуметь Албанию, как владения венецианские, в состав коих в его время отчасти входила родина Шкипетаров. По крайней мере в современном ему письменном памятнике, приведенном Ашбахом (1. с. Beilage XI) Винды (Winden) различаются как от Венециан, так и от Албанцев. В донесении о празднествах, данных в Буде в честь польского короля (1412), упомянуты, в числе присутствовавших: Венгры, Богемцы, Поляки, Пруссаки, Русские, Литовцы, Греки, Татары, Турки, Валахи, Босняки, Сербы, Винды, Итальянцы (Walhen), Немцы, Французы, Англичане, Албанцы (Albancsen), палестинские Евреи и много других язычников с длинными бородами, большими Bruechen (брюками или брухами?) высокими шляпами и длинными gollern (халатами?). Так как венецианские послы, участвовавшие в этом съезде (Aschbach I, 342), не упомянуты отдельно, то они в приведенном списке, вероятно, подразумеваются, вместе с другими Итальянцами, под общим именем Влохов, Walhen. Применить к ним название Winden нельзя уже по той причине, что немного ниже, в той же грамоте, где говорится о войне их с Сигизмундом, они названы Venedier. Правда и то, что Шильтбергер, столь же хорошо как Кроатов, мог смешать с Арнаутами Хорутанов, или иллирийских Славян, которых его соотечественники и ныне еще преимущественно называют Виндами и жилища коих также доходили до Адриатического моря. Но так как между ними тогда уже вовсе не было православных христиан, и так как Сигизмунд, на обратном пути, вовсе не приставал к берегу Иллирии, но прямо отправился из Далмации, чрез Книн, в Венгрию, то и должно думать, что Шильтбергер под своими Ариаутами разумел не Хорутанов, но Кроатов, исповедывавших, по крайней мере отчасти, православную веру; мало только, по своему наречию, различающихся от обитавших в их соседстве иллирийских Славян и, подобно сим последним, означавшихся в средних веках родовым именем своим, почему и неудивительно, что Немцами они также были тогда называемы Виндами (Schafarik, Slav. Alterthuemer, Leipzig, 1844, II, р.; 307.

(обратно)

10

Штирийские историки, замечает Гаммер (І.с. р. 57 n. 15), не обратили внимание на это известие, с которым также, быть может, в связи начало некоторых из славянских колоний в Малой Азии, отнесенное г. Ламанским (О Славянах в М. Азии и пр.) к гораздо древнейшему времени.

(обратно)

11

Так Шильтбергер называет султана египетского, потому что, имея при себе халифа, он считался первым из мусульманских владетелей. Султаном тогда был Беркун, с которым начинается ряд Мамелюков черкесских, если исключить Бибарса II, царствовавшего только несколько месяцев (1309-10). За двадцать лет до восшествия на престол (1382), Беркун был привезен рабом в Египет из Крыма, куда предварительно был отправлен из родины своей на Кавказе.

(обратно)

12

Это был Ахмед, сын Овейса, сына Джелайрида Гассана Великого, потомка Абаки, сына Гулагу, сына Тулуя, сына Чингисхана. Изгнанный Тамерланом из Багдада, он возвращался туда несколько раз, именно в 1395 году, и удержался там до 1402 года. Еще до сражения при Никополе, Баязит писал ему между прочим, что, по его мнению, изгнание Тамерлана для них было делом более важным, чем изгнание Текфура, т. е. греческого императора (Hammer, H. de l’emp. Ot. II, 466, note XV).

(обратно)

13

Еще до сражения при Никополе, вся Персия была завоевана Тамерланом и разделена им между своими сыновьями Омар-шейхом и Миран-шахом и другими эмирами. Шах Мансур, также обратившийся к Баязиту с требованием пособия, погиб, еще в 1393 году, в сражении при Ширасе; прочие члены династии Муцафер преданы были смерти Тамерланом, за исключением двух сыновей шаха Шудьи, Зейн-Алабин н Шебель, которые кончили жизнь в Самарканде (Weil, Gesch. d. Chalifen, II, 40). Трудно поэтому угадать, какому персидскому владетелю Баязит послал в подарок пленных христиан.

(обратно)

14

По Нейману (прим. 19), Шильтбергер под Белыми Татарами разумел свободных, в противоположность к Черным, покоренным, платящим дань. В свою очередь Эрдман (Temudschin d. Unerschuetterliche, Leipzig 1862,194) под именем Белых Татар подразумевает, по Рашид-Эддину, турецкие племена, впоследствии названные Монголами, т. е. Татар собственно; Черными же Татарами считает настоящих Монголов т. е. тех, которые первоначально означались этим именем. "Покоривши" — говорит он —"Белых Татар и другие турецкие племена, Черные снова приняли древнее свое имя Монголов и простерли власть свою до восточной Европы, сообщая имя Татар западным Туркам, за исключением тех, которые им противостояли в Малой Азии, а затем явились в Европе под именем Османли или Оттоманских Турок".

Все это однако не показывает нам, где обитали Белые Татары Шильтбергера, которые затем еще часто им упоминаются. Так, мы узнаем от него:

1. Что сильный владетель их края был зятем владетеля Сиваса Кази Бурхан-Эддина, убитого Кара Еленом или Улуком, начальником Туркменов Белого-барана;

2. Что Белые Татары, осадившие город Ангору, принадлежавший Баязиту, принуждены были ему покориться;

Что они, числом 30.000, в сражении при Ангоре, перешли на сторону Тамерлана и тем доставили ему победу. — Соображая все эти обстоятельства, я спросил себя, не разумел ли Шильтбергер под Белою Татариею Белую Орду магометанских авторов, переименованную в Синюю нашими летописцами, потому что она имела кочевья около Синего моря (Аральского озера). Составляя вотчину старшей линии Джучидов, эта орда, столицею которой был Сигнак на верхней Сыр-Дарье, зависела сначала до известной степени от Золотой Орды, где царствовали потомки Батыя, второго сына Джучиева. Но вскоре эта зависимость прекратилась и к концу XIV века один из членов старшей линии, знаменитый Тохтомыш, низвергши с престола, при помощи Тамерлана, родного дядю своего Урус-хана, успел даже подчинить своей власти всю Золотую Орду. Поссорившись потом с своим покровителем, этот честолюбец должен был искать дружбы Баязита, который в свою очередь не мог не дорожить ею, чтобы увеличить число своих союзников, при грозящей им всем опасности со стороны владетеля Джагатая. Поэтому не было бы странным, если бы султан отправил несколько христианских пленников к Тохтамышу, хотя с тем чтобы утешить его на несчастный исход его борьбы с Тамерланом в 1395 году. По крайней мере, Баязит принял радушно приверженцев Тохтамыша, которые, после его поражения при Тереке, искали убежище в Малой Азии и коими предводительствовал Таш-Тимур. По мнению Савельева (Монеты Джучидов С.-П. 1858, р. 314), последний, бывший прежде правителем Крыма, под верховною властью Тохтамыша, сам принадлежал к фамилии Джучидов. Правитель Сиваса поэтому не уронил бы свое достоинство, если бы вздумал выдать за него свою дочь; в свою очередь Таш-Тимур, по причине этой связи, мог изменять своему благодетелю, приступая к осаде Ангоры, причем мог, по обыкновению своих соотечественников, влечь с собою жен и детей. Наконец, примирившись с султаном по необходимости, он мог тем не менее изменить ему при Ангоре и перейти на сторону Тамерлана, который таким образом мог быть обязан победой Татарам, служившим в войске Баязита — согласно с свидетельством арабских писателей, — а не турецким владетелям малоазиатским, как полагали персидские и турецкие историки.

Все это однако не достаточно, чтобы решить утвердительно вопрос о тождестве Белых Татар Шильтбергера с Татарами Белой орды; напротив того, должно думать, что между ними не было ничего общего, кроме имени, если иметь в виду то, что говорил Клавихо (Hist. del Gran Тamorlan ect. Madrid 1782, 97), коего слова я приведу в подлиннике, так как труд кастильского посланника мало известен за Пиренеями, и тем более у нас. Упомянув о взятии Сиваса Тамерланом, испанский дипломат продолжает: "E antes que alla llegase fallo una generacion de gente que llamaban Tartaros Blancos, que son una gente que se andaban todavia a los campos, e peleo e tovo guerra con ellos: a los quales vencio, e los tomo, e tovo preso al Senor dellos, e podria aver bien fasta cincuenta mil omes e mugeres, e llevolos consigo. E de alli fue a la ciudad de Damasco" etc.

В другом месте (р. 122) он снова говорит о Белых Татарах, покоренных Тамерланом, замечая, между прочим, что их кочевья находились между Турцией (Малой Азией) и Сирией: "E estos (Белые Татары) eran naturales de una tierra que es entre la Turquia e la Suria".

Не подлежит сомнению, что эти Белые Татары были тождественны с Шильтбергеровыми, и что посему самому последние не могли принадлежать к Белой Орде, а это тем более, что она у него постоянно называется Великою Татариею. Поэтому можно сказать, не ошибаясь, что Белые Татары обоих путешественников были Туркмены, обитавшие в восточной части Малой Азии, где их потомки ныне еще отличаются монгольским типом и образом жизни Белых Татар Клавихо и Шильтбергера (Vivien de Saint-Martin, Descr. de l’Asie Min. II, 429). Действительно, в их время восточная Киликия составляла собственность двух туркменских династий, еще не подпавших под власть Оттоманских Турок. Существование этих небольших государств началось в 1378 году, т. е. с эпохи, когда короли армянские из фамилии Лузиньян, наследовавшей Рупенам в 1342 году, были изгнаны из Киликии египетскими Мамелуками-Багаритами; главными городами были Мераш и Адана. Последний был подвластен роду Бенн-Рамазан; в Мераше владели Зулкадириды, именем коих Турки и ныне еще означают область, им принадлежавшую. Обе фамилии удержались до 1515 года, в котором были покорены султаном Селимом, присоединившим их владения к Турецкой империи (Vivien de Saint-Martin, I. с. I, 529)

Кажется, что начальник Белых Татар, о коих говорит Клавихо, именно принадлежал к фамилии Зулкадиридов. Против них, по крайней мере, Тамерлан послал отряд немедленно после взятия Сиваса, чтобы их наказать за то, что они его беспокоили во время осады сего города (Weil, 1. с. II, 82), и вскоре спустя Монголы забрали стада, принадлежавшие члену сей фамилии, коего кочевья находились в окрестностях Пальмиры (ibid. 91). Подобно Белым Татарам Клавихо, те, которых имел в виду Шильтбергер, были, по крайней мере отчасти, подданными Зулкадиридов. Баязит хотел женить сына своего Солимана на дочери Насир-Эддина Зулкадир: (Hammer, 1. с.), которого поэтому мог не обходить при рассылке христианских пленных своим мусульманским собратам. Тот же Насир-Эддин принял своего родственника, сына Кази-Бурхан-Эддина, бывшего, по Шильтбергеру, шурином короля Белых Татар. Брат Насир-Эддина Садака был покорен Оттоманами (Weil. 1 с. II, 74) около того же времени, когда, по Шильтбергеру, Баязит победил Белых Татар. Наконец и объяснилось бы видимое противоречие в указаниях различных писателей, касательно народности воинов, перешедших на сторону Тамерлана во время сражения при Ангоре, если бы Белые Татары, изменившие тогда Баязиту, были Туркмены, подвластные малоазийским князьям из дома Зулкадир или Бени-Рамазан.

(обратно)

15

Шильтбергер говорит об Армении собственно, названной им Великою для различения ее от Малой, под которой разумели сначала восточную часть Каппадокии, прилегающую Евфрату. В течение средних веков наименование "Малая Армения" распространялось над остальною частью Каппадокии, по мере того, как она населялась Армянами, изгоняемыми из древней родины своей Сельдчуками и Туркменами. Затем Армяне даже занимали большую часть Киликии и северные области Сирии, или древнюю Коммагене, которая была наименована тогда Эвфратсе. Все эти новые приобретения входили в состав Малой Армении.

(обратно)

16

Город этот, занимая место древней Ларанды, ныне называется Караман по имени сына некоего Армянина Софи, которому он был уступлен султаном иконийским Ала-Эддином (1219-1237) с частью Каппадокии и Киликии. Сын Карамана Могаммед распространил пределы своего государства во все стороны и овладел даже Икониумом, или Коние. Его сын Али-Бек, прозванный Ала-Эддин, был женат на сестре Баязита Нефизе, что не помешало ему сделать нападения на владения своего шурина. В войне, поэтому происходившей между обоими, Караман был взят в плен Турками по взятии ими Икониума, в 1392 году. По Цинкейзену (Gesch. d. Osm. Reichs, I, 350), он был убит губернатором Ангоры, Тимур-Ташом, без ведома Баязита, желавшего пощадить своего шурина. Сыновья Карамана, Ахмед и Могаммед были восстановлены в своих владениях Тамерланом. Им принадлежали, кроме главного города Ларенде, который нельзя не узнать в Шильтбергеровом Karanda, еще города: Алаия, Деренде, Сис, Вейшехер, Коние, Акшехер, Аксарай и Аназарба.

(обратно)

17

По Халкокондилу (ed. Bonn. 136) старший сын Баязита Ореовул, т. е. Эртогрул, был взят в плен Тамерланом в Сивасе (1400) и вскоре спустя казнен. Арабские и персидские летописцы проходят этот факт молчанием; даже Шериф-Эддин ничего о нем не говорит. По Араб-Шаху (Weil, 1. с. II, 82) в Сивасе был комендантом сын Баязита Солиман, который однако до взятия города Монголами успел из него удалиться. По Нейману (р. 63), Шильтбергер говорит о нем именно, превращая его имя и титул (эмир Сулейман) в wirmirsiana, или Mirmirfirianam (в изд. 1814 года), что я не смел читать эмир Муза или Иза, так как оба были младшие братья Солимана.

(обратно)

18

Это — древний Амизос, ныне еще Турками называемый Самсун. "Византийцы" — говорит Фальмерайер (Gesch. d. K. v. Trapezunt 1827, р. 56, 289) — "часто из греческих наименований образовывали новый именительный падеж. Так, они пред именами городов ставят σις, сокращено ες и ς. Αμισος становится σ'Αμισον, Σαμσον. Город этот, главный в области древних Джаниев или Цаниев (Suani, Tzuani), принадлежал другому Баязиту, прозванному Кётёрум, хромой. Он погиб в борьбе с Баязитом около 1392 года.

(обратно)

19

Нельзя определить эпохи, когда Генуэзцы поселились в Амизосе, названном ими Симиссо. Колония их, как справедливо заметил г. Гейд (Die ital. Handelscolonien am Schwarzen Meer, в Ztschrift. f. d. ges. Staatswissenschaft, XVIII, р. 710), должна была здесь существовать до 1317 года, поелику в уставе "Газарии" сего года уже упоминается консул в этом городе. Но, так как в уставе 1449 года (Зап. Од. Общ. Ист. и Древн. V, 629) не говорится о подобном чиновнике генуэзском в Симиссо, то не могу согласиться с г. Гейдом, что Генуэзцы удержались там до 1461 года, в котором Могаммед II положил конец главному их поселению в Самастре, или Амастрисе, в овладел Синопом, где Генуэзцы имели еще консула в 1449 году (ibid. 809). Вероятно, они были изгнаны из Самсуна в 1419 году, по взятии Могаммедом I части сего города принадлежавшей неверным (Hammer, 1. с. II, 180 и 372 прим. XIV). В это время Шильтбергер находился еще в Азии и знал, кажется, что Генуэзцы тогда именно должны были убираться из города. По крайней мере, говоря, что Итальянцы из Генуи (die walhen von Genaw) владели им во время Баязита, он хотел, вероятно, дать знать, что затем их там уже не было. В 1404 году, когда мимо "Simiso" проезжал Клавихо (1. с. 82), один из обоих тамошних замков еще принадлежал Генуэзцам; другой вместе с городом (villa) Мусульману Халаби (Muzalman Chalabi), т. е. сыну Баязита, принцу (челеби) Сулейману (ум. 1410 cf. Pharantzes, I, 18).

(обратно)

20

Город этот Шильтбергером назван столицею средней Болгарии, потому что, как явствует из другой главы (XXIX), ему известны были еще две другие, с столицами Видин (Budem) и Калиакра при Черном море, которую Фальмерайер (cf. р. 93) смешал с Kalliatis, Callat или Calantra, потому что имя города у Шильтбергера читается Callacercka. Разделение Болгарии на три части последовало по смерти царя Александра, разделившего свои владения между тремя сыновьями Срацимиром, Асаном и Шишманом.

(обратно)

21

Бурхан-Эддин, как было замечено выше, был владетелем Севастии, или Сиваса, превращенного Шильтбергером, по рассеянности, в "tamast", т. е. Дамаск. В являющемся в этой главе турецком вельможе Отмане легко узнается Кара-Иележ, начальник туркменской орды Белого-барана.

(обратно)

22

Восточные историки не сходятся между собою касательно эпохи смерти Бурхан-Эддина и присоединения его владений к Баязитовым. Уже Сеад-Эддин (ср. Weil 1. с. II 60, прим. 1) заметил, что их показания в этом отношении колеблются между годами 794 и 799 гедждры (1391-1396 нашей эры). Гаммер, в своей "Истории Оттоманской империи" (фр. пер. I, 510), произносится в пользу мнения Нишанди, по которому сказанные события случились в 795 (1392) году. Таков также взгляд Цинкейзена (1. с. I, 353), который не сомневается в том, что общий ход событий и лучшие источники свидетельствуют в пользу 1392 года, тогда как Вейль (I. с.) ясно доказывает, что смерть Бурхан-Эддина не могла последовать ранее 1398 года. Кажется поэтому, что восточные писатели, коим следовали немецкие историки, смешали день войны Баязита с владетелем Сиваса, из коих одна производилась до сражения при Никополе (1396), а другая после. Действительно, мы узнаем от Шильтбергера, что до войны, в которой он лично участвовал (und by dem zug was ich och, р. 68), младший сын Баязита изгнал Бурхан-Эддина из "marsuany" (стр. 61). Город этот, лежавший на границе Карамании, должен был соответствовать городу Marsivan (Vivien de Saint-Martin, 1. с. II, 448), названному Мерзифун Хаджи-Халфою (Gihan-Numa, Lond. Goth. 1818, II, 407 и совпадавшему, вероятно, с селением Моривасу, родиной св. Стефана Сугдейского (Зап. Одес. Общ. V, 623). Посему-то Нейман (стр. 29) не кстати думает, что Шильтбергер под своим Марзуанн разумел Амазию, уже отнятую Баязитом, хотя не у Бурхан-Эддина, но у Баязита Хромого вместе с Самсуном, Кастамуною и Османджином (Hammer, 1. с. I 312-315). Во всяком случае, издатель сочинения Шильтбергера напрасно полагает, что последний два раза говорит о походе, в котором лично участвовал: сначала в 5-й главе вкратце, а затем в 9-й со всеми подробностями, обличающими очевидца. По крайней мере Шильтбергер, говоря об этом (втором) походе, замечает, что в нем командовал войском старший сын Баязита, а не Могаммед. Между тем сам он говорил выше, что султан поручил именно Могаммеду начальство над войском, отправленным к "marsuany", и что это был первый поход сего принца, который в 1392 году должен был иметь от роду четырнадцать лет, так как он скончался в 1421 году, имея от роду не более сорока трех лет.

(обратно)

23

Малатия, древняя Мелитене, на Евфрате, была столицей Малой Армении и местом гарнизона двенадцатого легиона, получившего затем, при Марке-Аврелии, вследствие совершившегося чуда, прозвание fulminatrix (Ritter, Erdkunde, X, 860). Ссылаясь на Сеад-Эддина, Гаммер (1. с. 345) и Цинкейзен (1. с. 356) утверждают, что город этот был взят Оттоманами между годами 798 и 800 магометанской эры, вместе с разными городами, принадлежавшими султану египетскому. В свою очередь Вейль (1. с. 70-73) уверен, что Малатия не могла быть взята Турками ранее 801 года, судя по свидетельству арабских писателей, по которым известие об этом событии получено было в Египте уже по восшествии на престол султана Фараджа, наследовавшего отцу 20 июня 1399 (801) г. Для подкрепления своего мнения, автор "Истории Калифов" приводит обстоятельство, что один из приведенных арабских авторов сам видел письмо, в котором о взятии Малатии было донесено Итмишу, атабеку иди дядьке (Gouverneur, Regent) юного султана. Однако этот сановник мог получить сказанное письмо еще при Беркуке, при котором он уже был в большой милости, поелику султан, на смертном одре своем, избрал его экзекутором своего завещания. С этим взглядом более согласуется показание Шильтбергера, между тем как то, что он говорит о взятии Адалии, может послужить для объяснения странного места в итальянском переводе книги Сеад-Эддина: Et havendo spedito al conquisto di Chianchria (Кангире, древняя Гангра) Timurtas Bassa, pero tutto quel paese insieme con la citta d’Alena (la qual’e patria de philosophi) eol suo distretto pervene in poter del re, il quale prese anco dalle mani de’Turcomani la citta di Bechsenia (Behesna) e di Malatia и пр. "Здесь ошибка вкралась или в текст, или же в перевод", говорит Вейль (1. с. 70), показав, что Гаммер и Цинкейзен решительно ошибаются, когда из этого места выводят заключение, что родина Сократа подпала под власть Турок в том же походе, в котором они овладели Малатиею и другими городами. По крайней мере было бы весьма естественным, если бы они, по взятии этих городов, обратились против Ангоры и затем против Адалии, или Саталии, лежащей возле развалин древней Атталии в Памфилии, и признанной Нейманом (ст. 70) тождественною с Шильтбергеровой Адалиею, поелику город этот лежал, подобно Саталии, против острова на морском берегу. В пользу своего мнения, Нейман мог бы сослаться на Acta Patriarchatus constantinopolitani, из коих видно (Зап. Одес. Общ. V, 966), что Саталия была взята неверными около 1400 года. При всем том мне кажется что Шильтбергер под Адалиею разумел не Саталию, но скорей — город Адану в Киликии. Вот мои доводы: город этот еще в ближайшем расстоянии от Кипра, чем Саталия, хотя и не лежит при морском берегу, что впрочем и Шильтбергер не говорит касательно Адалии. Притом Адана состояла под верховной властью султана египетского, чего нельзя оказать о Саталии, которая, принадлежав, по очереди с 1207 года то султанству Икониумскому, то сельдчукским владетелям области Текке и королевству Кипрскому, тогда уже была присоединена к Оттоманской империи (Weil, 1, 505; ср. Heid, 1. с. ХVIII, 714). Наконец, заметка Шильтбергера, что в окрестностях Адалии занимались исключительно разведением верблюдов, гораздо удобнее применяется к Адане, чем к Саталии, бывшей тогда уже одним из главных центров левантской торговли и вокруг которой разведены были прекрасные сады, которыми город этот и ныне отличается. Как бы то ни было, читатель, надеюсь, согласится со мной, что Сеад-Эддин, или его переводчик Братутти, могли смешать Афины или с Саталиею, или с Аданою, и что последний именно город мог быть взят Тимурташом в том же самом году, в котором он овладел Бегесною, Малатиею и другими киликийскими городами.

(обратно)

24

По смерти султана Беркука, его сын Алмелик Алнассер Абу-Саадат Фарадж вступил на престол, имея от роду не более тринадцати лет. Произнося по-своему одно из прозваний сего монарха, Шильтбергер называет его "Joseph" вместо Abu-s-Saadat. Это явствует из другогоместа (см. ниже), где он сего же султана называет уже не Иосифом, но "Jusuphda". Притом Абу-Саадат Фарадж, тотчас по восшествии своем на престол, принужден был, подобно Юсуфде Шильтбергера, бороться с одним из приближенных своего отца (Итмишем, о котором было упомянуто выше). Наконец, Фарадж кончил жизнь свою точно таким же образом, как Юсуфда, будучи также пленен и обезглавлен (1412; Weil, 1. с. II, 124: молодой ассассин разрезал ему горловую жилу). Восточные писатели ничего не говорят о пособии, поданном ему Баязитом во время сказанной борьбы его с служителем Беркука. Молчание их однако не заставляет нас усомниться в достоверности факта, два раза упомянутого Шильтбергером, который сам состоял при отряде, отправленном Баязитом на помощь султану, в котором турецкий султан должен был видеть союзника против грозящего им обоим могущества Тамерлана. Действительно, успехи монгольского завоевателя остановились бы, если бы только оба султана решились поддержать один другого со всеми силами. По Абул-Магазину (Weil, I. c. II, 71), сам Тамерлан, при известии о смерти Беркука, выразился следующим образом: Баязит — отличный полководец, но воины его никуда не годятся; напротив того, Египтяне и Сиряне — отличные воины, но у них нет хороших начальников. Во всяком случае, Баязит, вскоре спустя (1400), просил пособия у султана египетского (Ibid. 81, пр. 42), хотя тщетно: или потому, что в Каире еще не забыли о не слишком давнем нападении его на Малатию, или же, скорее, потому, что там считали необходимым сосредоточение военных сил для собственной своей защиты.

(обратно)

25

Современные историки Абул-Магазин и Араб-шах (cf. Weil, 81), почти таким же образом, как Шильтбергер, описывают жестокое обхождение Тимура с жителями Сиваса, взятого им в 1400 году, после восемнадцатидневной осады. Даже поклонник Тамерлана Шериф-Эддин мало различествует от нашего автора при описании ужасных подробностей этой катастрофы (Hammer 1. с. II, 59).

(обратно)

26

По взятии Сиваса, Тамерлан направил путь свой в Сирию, где овладел разными городами, между прочим Дамаском; затем, переправившись чрез Евфрат, вошел в Багдад. Между тем Баязит овладел Эрцингианом, принадлежавшим Тагертену, который уже признал верховную власть Тамерлана. Этот поступок султана ускорил борьбу, которая должна была возгореться между ним и Тамерланом и о которой Шильтбергер распространяется в этой главе. В следующих главах (14-19) он описывает походы, только что нами упомянутые, равно как и другие войны Тамерлана, полагая, что они происходили после сражения при Ангоре: говоря о них по наслышке, он однако не мог дать себе отчета в хронологической их последовательности. По сей же причине он ошибается в определении порядка, в котором последовали войны, предпринятые Баязитом до сражения при Никополе. Он воображал, что эти войны происходили во время его пленения, так как он тогда только слышал о них от своих новых сотоварищей.

(обратно)

27

Так восточные писатели называют владетеля Эрцингиана, тогда как Клавихо (92-6), у которого можно найти много подробностей о домашних делах сего "gran caballero", называет его Zaratan (в произношении Tharatan). Шильтбергер поэтому не слишком виноват, когда вздумал именовать сего же владетеля Tarathan. Что же касается резиденции сего последнего, лежащей при Карасу, или большом западном рукаве Евфрата, то я узнал от г. армянского архимандрита в Феодосии, Г. Айвазовского, удостоившего меня письменного ответа на разные вопросы, которые я ему представил касательно истории его единоверцев во время средних веков — что сказанный город в старину назывался Эриза, затем Эрцига (Erznga). Турки превратили это имя в Арцинган, как город и ныне называется. По Марко Поло (изд. Pauthier, 1,58,62 cf. Ritter 1. с. X, 266), у которого город называется Arzingen, он был столицею Великой Армении; в Малой же Армении главным городом был Сис (Sis). Это видимое противоречие с нашим автором происходило от того, что в его время, как видно из другой главы, Армения разделялась на три части, с столицами Сис, Эрцингиан и Тифлис. Первый из этих городов принадлежал тогда султану египетскому, оба другие — Тимуридам, а именно любимому сыну Тамерлана Шах-Роху. В древности уже Эрцингиан славился своим храмом Анагиды (Strabo, XI, 14, 16), который был разрушен св. Григорием, просветителем Армении. По Прокопию, город назывался Aurea Comana и заключал в себе некогда храм Артемиды, основанный, по преданию, Орестом и Ифигениею. В его время, храм этот уже является превращенным в христианскую церковь (De bello Persico 1,17 cf. Ritter, X 774). Эрцингиан был, вероятно, тождественным с городом Arzes, упоминаемым Константином Багрянородным (De adm. imp. 44, 8), вместе с крепостями Chliat и Percri, вероятно Aklath, или Gelath (см. ниже), и Pakaran: весьма древний город, коего развалины существуют недалеко от Ани, древней столицы Армении, на берегу Аракса. В 1242 году Эрцингиан был разрушен Монголами; в 1387 владетель его Тагертен признал над собою власть Тамерлана, а в 1400 был изгнан Баязитом, у которого город снова был отнят Тамерланом. Во время проезда Барбаро, он еще лежал в развалинах; ныне же от этих развалин даже не осталось следов.

(обратно)

28

Молчание Шильтбергера о железной клетке, в которой, по преданию, Тамерлан возил с собою своего пленника, подтверждает, как заметил Нейман (стр. 73 прим. 43), мнение Гаммера, что сказка об этой клетке была выдумана отчаянным недоброжелателем Тамерлана и то только, быть может, по той причине, что само слово пригодилось для рифмы. Мнение австрийского барона разделяет наш академик г. Срезневский (Хождение за три моря Афанасия Никитина, в Учен. Зап. С.-П. Акад. наук, II, 3), на том основании, что современный Тамерлану русский летописец, говоря об участи Илдерима, считал также лишним упоминать о клетке, в которой он провожал своего победителя. Причины однако, приведенные Гаммером в пользу своего мнения, кажутся недостаточно сильными Вейлю (II, 96), потому что о железной клетке говорит не один только Арабшах, но что о ней упоминают и другие арабские писатели. Притом Вейль отрицает справедливость предположения, будто бы здесь смешали носилку с клеткою, не разделяя мнения Рема (IV, 3, р. 151), что слово казас, клетка, также означало носилку, так как последняя по-арабски называется иначе (гаудедж, магаффа, куббет). "Должно думать поэтому", говорит он, "что Баязит сидел, если не в клетке, то по крайней мере в особенного рода носилке".

(обратно)

29

Все упомянутые здесь сирийские города, действительно, подпали под власть Тамерлана в походе 1400 года. Только Шильтбергер не согласуется с туземными писателями касательно последовательности, в которой эти города постигнуты были сказанным несчастием. По Абул-Магазину и Арабшаху (Weil, II, 82), первый был взят Монголами Бегезни, у Шильтбергера wechessum; затем пал Айнтаб, который нельзя не узнать в его Anthab и откуда Тамерлан направил свой путь к Галебу или Алеппо, с которым обходился точно так, как повествует Шильтбергер. По Шериф-Эддину, начальствующий в городе египетский эмир Тимурташ разделял жалкую участь гарнизона; тогда как, по Арабшаху (Weil, 85), он не только был пощажен, но еще получил в подарок кафтан. Наконец, завоеватель овладел крепостью Калат-еррум, т. е. римскою, которую Шильтбергер называет hromkala, по примеру Армян, у коих город этот славен как древняя резиденция их патриарха (Quatremere, H. des Mamlouks etc. II, 1, стр. 126).

(обратно)

30

Арабские писатели Абул-Магазин и Ибн-Халдун (ibid. 286), последний как очевидец, согласны с Шильтбергером, что Тамерлан сам приказал сжечь храм дамасский. Но они молчат о жестокостях, которые в этом случае ему приписывает наш автор. По их словам, Тамерлан даже принял милостиво депутацию горожан, во главе коих находился кади Такн-Эддин-Ибн-Муфлик. По другим авторам (Вейль II, 91), Тамерлан желал даже, хотя тщетно, предохранить мечеть от пожара, вспыхнувшего случайно и сокрушившего город. Эти различные толки, касательно настоящих виновников сего несчастия, припоминают нам, что доныне не могли согласиться касательно участия французского Тимура в пожаре Москвы.

Замечания Шильтбергера о великолепии главной мечети дамасской подтверждаются свидетельством мусульманских писателей (Quatremere, I. с. II, I, 262), по которым этот храм, причисляемый ими к чудесам света, имел четверо ворот. Если же Шильтбергер говорит, что с наружной его стороны их было сорок, то, кроме главного здания, он явно имел еще в виду прочие его пристройки, окруженные стеной со многими входами. Это, между прочим, видно из приведенных Катрмером (1. с. р. 283) слов арабского писателя, по которому пред вратами храма было много обширных сеней, из коих каждые вели к большим воротам. "Преддверье", восклицает он, "с которого видны были разом здания, купола, три минарета и искусственным образом проведенные воды, представляло зрелище, удивлявшее воображение". Если же было много ворот, то и неудивительно, что Шильтбергер насчитывает их до сорока, потому что ныне еще на Востоке этим числом означается большое количество, как напр. Киркьер, Киркеклеси и т. д.

(обратно)

31

Из Дамаска Тамерлан отправился (19 марта 1400 года), чрез Рогу (древняя Эдесса, близ Орфы), Мардин и Мосул, в Багдад (Weil, II, 91), отрядив отдельные корпуса, для фуражировки, в разные стороны, между прочим к западу до окрестностей Антиохии. Часть его войска поэтому должна была пробраться чрез Антиливан, также называемый Джебель (гора) ель Шурки. Итак я не думаю ошибиться, полагая, что эту область Шильтбергер хотел означить под наименованием "Scherch".

(обратно)

32

Может быть, это — крепость Аленджиик или Алиндже, ныне Аланджа, лежащая в нескольких милях южнее Нахичевана. Еще в 1394 году Ахмед-бен-Овейс послал туда свое семейство и свои сокровища, и только в 1401 году крепость эта была взята войсками Тамерлана, пока он сам, с главным корпусом, осаждал Багдад. Оставленный в нем Ахмедом комендант Фарадж, храбро защищавшийся в течение сорока дней, принужден был сдать город, коего жнтели, действительно, были умерщвлены и который был разорен, за исключением школ, мечетей и госпиталей (Weil, 93). По взятии Багдада 9 июля 1401, Тамерлан чрез Тебрис отправился на зимовку в Карабаг, покоривши предварительно города Рогу, Мардин и Мосул, как выше было замечено. Кажется, что Шильтбергер говорит о них, но ошибочно ставит их падение после взятия Багдада, так как сам не участвовал в этом походе.

(обратно)

33

Под этим наименованием Шильтбергер разумел северную часть полуострова по сю сторону Инда, применяя к южной его части название Большой Индии. Оба названия встречаются также у Марко-Поло, но в ином смысле. У него весь полуостров составляет Малую Индию, тогда как Великою он называет полуостров по ту сторону Ганга. При том он еще знает Среднюю Индию, разумея под этим наименованием Эфиопию.

Поход в Индию предпринят был Тамерланом в 1398 году (Weil, II, 58) из Самарканда чрез Индераб и Кабул до Инда. Переправившись чрез эту реку у Калабага, он направил путь свой чрез Мултан в Дели, коим овладел и с которым обходился по своему обыкновению в подобных случаях. Шильтбергер не говорит ни слова о жестокостях его против жителей сего города, потому что подробности об индийском походе были ему переданы самими Монголами, а не врагами их, т. е. Арабами или Персами и др.

(обратно)

34

По Фальмерайеру (77 пр. 61), смысл этой фразы, открытой им в Шильтбергеровом "mirtemirgilden" — просто: царь Тамерлан пришел.

(обратно)

35

Этот ужасный поступок Тамерлана — не выдумка Шильтбергера; кажется только, что он применил его некстати к Испагану, взятому еще в 1387 году. Впрочем могло статься, что и тут монгольские всадники принуждены были выполнить маневр против детей, как затем по взятии Эфеса в 1403 году. По крайней мере разные писатели относят туда эту невероятную жестокость Тамерлана, который из Эфеса, действительно, возвратился в Самарканд не после двенадцатилетнего, но семилетнего отсутствия (Rehm, IV, 3 р. 78), тогда как он туда прямо возвратился по взятии Испагана в 1387 году. Подробности, переданные нам Шильтбергером о возмущении жителей сего города под предводительством кузнеца Али-Кучава, равно как и о башне, построенной, по приказанию Тамерлана, из их голов, подтверждаются свидетельством других писателей (ibid. 71).

(обратно)

36

Ко всем завоеваниям своим Тамерлан вознамерился прибавить Китай и уже отправился туда с большим войском. Но, по прибытии в Отрар, он заболел от горячки, которая привела его в гроб 19 Февраля 1405 года.

(обратно)

37

Из datum смерти Тамерлана видно, что Шильтбергер при нем находился менее трех лет, которые однако должны были казаться ему весьма долгим временем, так что нельзя ему тут поставить в вину, что он смешал годы с семестрами. Так как в течение тех шести лет (1396-1402), в которые находился в службе у Баязита, он также не лежал на розах, то можно его извинить за то, что он и тут удвоил число лет своего плена.

(обратно)

38

Главным наследником Тамерлана был Пир-Могаммед, сын старшего сына завоевателя, Джигангира. Из двух сыновей Тамерлана, о коих говорит Шильтбергер, Шах-Рох был младший. По смерти сына Миран-шаха Халила (ум. 1410), наследовавшего Пир-Могаммеду (ум. 1407), Шах-Рох присоединил к своим владениям Трансоксану и царствовал до 1446 года. Сказавши, что он остался при этом государе в Герате, Шильтбергер тут не прибавляет, что он остался при Миран-шахе, едва ли не по рассеянности: ибо немного ниже мы узнаем от него же, что он к Миран-шаху поступил уже после того, когда Шах-Рох прогнал Иосифа, т. е. Кара-Юсуфа, начальника Туркменов Черного-барана.

(обратно)

39

По г. Айвазовскому, Шильтбергер под равниной Scharabach имел в виду подобную местность близ города Баязита в Азиатской Турции, именуемую Карабаг. Напротив того, Нейман (84, пр 77) уверен, что Шильтбергер говорит об области Карабаг, простирающейся к востоку от Ширвана до того пункта, где Аракс соединяется с Куром, и которую Армяне некогда означили под наименованием Арзах. Но где бы не произошло сражение — при "Scharabach", в Грузии ли, или в Турции, во всяком случае мне кажется, что Шильтбергср в этом сражении, был взят в плен вместе с своим господином Миран-шахом. Иначе по крайней мере ему не пришло бы на мысль сказать (стр. 89), что он уже после казни Миран-шаха вступил в службу Абубекира.

(обратно)

40

Миран-шах, действительно, погиб в борьбе с Кара-Юсуфом (Dorn, Versuch einer Gesch. de. Schirwanschache, в Mem. de l’Ac. des Sc. de S. P. VI Serie, IV, р. 579). Старший брат Юсуфа, Миср-Ходжа (Weil, II, 46) отличился при защищении города Ван против Тамерлана. Но современные писатели не говорят, что им был убит Джигангир, скончавшийся, как выше было замечено, еще в 1375 году. Может быть, Миср-Ходжа был виновником смерти другого из сыновей Тамерлановых, которого Шильтбергер смешал с Джигангиром, напр. Омар-Шейха, о смерти которого авторы повествуют различно. Так он, по Рему (см. генеалог. список Тимуридов), был в живых до 1427 года; тогда как по Гаммеру (II, 37), неожиданная смерть его последовала около того же времени, когда Тамерлан овладел городом Ван, т. е. около 1394 года.

(обратно)

41

Шильтбергер здесь не говорит ни о Нахичеване, как думает Нейман (85, пр. 81), ни об окрестностях Ардерума, куда г. Айвазовский желал бы переместить поле битвы, где Илкан Ахмед был разбит Кара-Юсуфом. Шильтбергеров "achtum" совпадал с местностью Актам, при Куре, где остановился Тамерлан по возвращении своем из последнего своего похода против Тохтамыша. (Dorn, 1 с. 567; ср. Prise, Chron. Retrospect etc. 206: Acateam or Actam, a station to the eastward of Moghann.)

Согласно с Гаммером, Нейман (85) говорит, что Ахмед-бен-Овейс был казнен в 1410 году, и таково также мнение Вейля (II, 141) по Дорну же (1. с. 573), несчастная борьба его с Кара-Юсуфом последовала только в 815 году геджры, т. е. в 1412 нашей эры.

(обратно)

42

Кроме упомянутого Шидьтбергером Манзура, о котором я тщетно справлялся у других авторов, мне доступных, Абубекир имел еще брата Мирза-Омара, которому Тамерлан передал большую часть владений Гулагу, и который затем поссорился с старшим братом (Абубекиром) и даже заточил его в какой-то замок (Dorn, 1. с. 570). Освободившись, Абубекир снова получил верх и, может быть, пользовался своим счастьем, чтобы наказать Манзура за то, что он держался стороны Омара.

(обратно)

43

Ниже (гл. XXVI) Шильтбергер говорит, что этот царевич назывался zebra или zegra. Без сомнения, это был Чекре, не упомянутый нашими летописцами, но от которого сохранились монеты, битые с 1414-1416 г., в Орде, в Болгаре, Астрахани и Сарае (Савельев, 1. с. II 337).

(обратно)

44

По Шпренгелю (Gesch. der geogr. Entd. 2 изд 362 и 99) Шильтбергер под железными вратами, чрез которые он перешел из Персии в Татарию, разумел не наш кавказский Дербенд, но Каспийские ворота в Хорасане. Таково было также мнение Малте-Брёна (Pr. de la Geogr. ed. Huot, I, 188) и недавно еще г. Срезневский (1. с. 241) высказался в пользу сего мнения, тогда как Нейман (11 и 87) не сомневается в том, что Шильтбергер именно говорит о нашем Дербенде, который Турками действительно называется Темир-Капи. Если бы наш путешественник не имел в виду эту местность, то не мог бы сказать, что путь его пролегал чрез Грузию, Ширван и Шабран, которые все легко узнаются в странах, названных им Gursey (Gourjdistan, страна рабов), Schurban и Samabram. Труднее немного угадать, какие области у него превратились в Страну и Лохиншан. Однако, так как эти области непременно должны были лежать в соседстве Грузии, то кажется весьма правдоподобным, что он говорит об Астара близ Каспийского моря у самой границы нашей с Персиею, или же об Астрабаде (см. ниже, гл. XXXIII), и о Лесгистане, простиравшемся в те вреиена гораздо далее к югу, чем ныне. Касательно же города Оригенс, лежавшего, по Шильтбергеру, среди рекн Эдиль, Нейман напрасно считает его тождественным с Астраханью, так как настоящее имя сего последнего города не ускользнуло от внимания Шильтбергера. В другой главе (XXXVI), где исчисляет города Татарии, в коих сам бывал, у него именно упоминается Гаджи-терхан. Даже нет надобности думать, что, подобно Астрахани, Оригенс был орошаем Волгой, хотя река сия по-турецки, действительно, называетея Итиль (Этель или Эдиль). Ибо так как это слово собственно есть нарицательное имя, значущее река, то оно могло означать здесь какую-либо другую реку, подобно тому, как в главе XXXVI, где Шильтбергер говорит, что главный город Харезма, т. е. Ургендз, лежал при этиле, уже не могло быть речи о Волге, но о Джихуне, или Аму-дарье.

Так как первая значительная река, которую он должен был встретить на пути своем по выезде из Дербенда, была Терек, то да позволено будет думать, что город Оригенс лежал в дельте сей реки. По Гюльденштедту (Reis. de Russl. изд. Палласа I, 166), тут еще видны были следы древних городов Терки и Копай-кала, или Гуен-кала, т. е. сгоревшая крепость, а при самом устье реки — раавалины, отнесенные с.-петербургским академиком к городам Тюмень и Борчала (в изд. Клапрота: Bochtchala) или трехстенного города. Достоверно можно сказать, что в этих же местах должна была находиться древняя резиденция хазарских царей Семендер, или Серай-бану (замок дамы: Hammer, Gesch. d. Gold. Horde, 8), отделенная расстоянием четырехдневного пути от Дербенда и отстоявшая от Итиля в семидневном (Dorn, Georg. caucasia, в Mem. de l’Ac. de S.-P. VI ser. VII, 527), равнявшемся двадцати парасангам, которые отделяли этот город от большой реки Оршан, или Варшан, упомянутой в известном письме хазарского царя к министру Абдор-Рамана III (D’Ohsson, Des peupl. du Caucase. P. 828, P. 208). Здесь где-то также следует поместить столицу Шамкала, которая туземцами означалась столь странным именем, что его трудно было произносить (Hammer, 1. с. 434). Это замысловатое имя могло быть превращено Шильтбергером в Оригенс, подобно тому, как переделали его наши летописцы в Орнач или Арнач, явно тождественный с городом Tenex или Ornacia (Ornatia, Oruntia, Cornax, Tornax), взятом, по монаху Альберику (cf. D'Avczac, Rel. des Mongols de Duplan de Carpin, 114), Монголами в 1221 г., при вторжении их в землю Команов и Русских, — равно как и с городом Ornas или civitas Ornarum, населенном Русскими, Аланами и другими христианами, хотя принадлежал Сарацинам, и затопленном полчищами Батыя до появления их в земле Русских и Турок (Turcorum, Taycorum и Tortorum), по свидетельству Плано Карпини и его спутников (ibid. 278).

Нельзя не сожалеть, что ученые, хотя и не сомневаются в том, что все эти наименования означают один и тот же город, до сих пор не могли согласиться касательно его местоположения. По примеру Тунмана, Карамзин, Давезак и Куник видели в этом городе Тану, нли Азов, откуда Березин (Журн. М. Нар. Пр 1855, V, 104) и Бутков (Изв. Арх. Общ. 1861, II, 290) хотели переместить город Орнас, а именно: первый к Манычу, а второй — в Агуев (Ачуев?) при северном рукаве Кубани, считая лишним сообщить читателям, почему он это думает. В свою очередь, Гаммер (G. H. 106 cf. 589) и Срезневский (1. с.) не допускают, что мнение Карамзина решительно опровергнуто Френом (Ibn Foszlan, 162) и Леонтъевым (Пропилеи ІV), по которым город Орунция Альберика, подобно Орнасу Плано Карпинн и Орначу наших летописцев, совпадал с Ургендзом в Харезме. Сознаюсь, что и я, еще прежде Леонтьева, старался представить некоторые доводы в пользу сего мнения (Зап. Од. Общ. III, 219 seqq.), но теперь я от него отказываюсь, убедившись в том, что искомый город находился как раз в середине между Азовом и Ургендзом, или другими словами, что город этот не только по имени своему, но и по местоположению, совпадал с Шильтбергеровым Оригенс, который, по реке его омывающей, легко мог также быть называем Терек или Терки, между тем как это наименование столь же легко могло быть превращено монахом Альбериком в Тенекс или Торнакс. По крайней мере Каталанская карта 1375 года представляет нам, к северу от Дербенда, при Каспийском море, имена Terchi и golfo de Terchi, и в этих же местах должен был находиться город Терки или Тарку, упомянутый историками Тамерлана при описании его похода против Тохтамыша в 1395 году.

До окрестностей сего города должен был также добраться монгольский отряд, который, по переходе чрез Кавказ, в 1221 году, вступил в борьбу с Лезгинцами и Аланами, равно как и с соседственными им турецкими племенами (Ibn Alathir; cf. Куник, в Уч. Зап. Ак. наук С.-П. II, 659 и 779). Действительно, мы узнаем от Рашид-Эддина (Erdmann, 1. с. 407), что Монголы в этом походе овладели городом Тарку, вторгавшись, чрез Дербенд, в землю Аланов.

Если же они, что не подлежит сомнению, в этом 1221 году овладели также городом Ургендзом, или Харезмом, то этот подвиг не мог быть совершен тем же самым отрядом, который состоял под командою Субудая Багадура и нояна Джебе, потому что они, по взятии Тарку, проникши в землю Команов, провели зиму в Крыму (Куник, 1. с. 745). Без сомнения, Монголы вторгались туда не чрез Перекопский перешеек, но чрез Керченский пролив, добравшись туда вниз по долине Кубани. Иначе они не успели бы овладеть Судаком в первых числах января 1223 года. Уже по взятии сего города, они обратились против Русских, которые ими были поражены при Калке весною того же 1223 года, так что разве только в этом году, а не в 1221, они могли бы овладеть Азовом, если только город этот тогда уже существовал. В этом случае русские богачи и купцы, которые, при приближении Монголов, спаслись на судах в земли малоазиатских мусульман, могли бы туда прибыть не из Херсона, но с берегов реки Дона.

Подобно городу Тенекс, или Орунция Альберика, город Орнас, который в 1237 году был затоплен Батыем, во время его похода против Турок и Русских, удобнее помещастся при Тереке, чем при Доне или при Джихуне. ІІо крайней мере грозный сын Джучи, действительно, до вторжения своего в Россию, отправил своего полководца Субудая в землю Асов, с которыми он уже свел знакомство в 1221 году, и также в Болгарию. Город Кернек, которым Монголы овладели в этом походе, скорей мог совпадать с Орнасом, или Корнаксом, лежавшем в Алании или в земле Асов, чем с Кременщиком, в который Березин (1. с.) переводит город Кернек, единственно по причине не слишком поразительного сходства этих двух наименований. Во всяком случае, Давезаг не должен был сказать, что Плано Карпини смешал Батыев поход 1237 года с событиями 1221 года, к которому, в свою очередь, Клапрот V. (au Caucase, 1,109) напрасно относит подробности, сообщенные очевидцами Рубруквису о походе Батыя в Крым. Подобно посланнику св. Людовика, и, даже лучше его, Плано Карпини мог собирать сведения у туземцев о походе, предпринятом несколько лет только пред его собственным странствованием (1247); притом город Орнас, если только находился при Тереке, в буквальном смысле мог быть взят Монголами "per immersionem aquaram", тогда как нам положительно известно, что они в 1221 году, тщетно старавшись отвлечь воды Джихуна, овладели Ургендзом только после долгой осады и семидневной борьбы на улицах и в домах с его обитателями. Даже тогда, когда река, при которой лежал затопленный Монголами город Орнас, называема была Дон, как сказано в нескольких рукописях, это видимое противоречие объяснилось бы тем, что Аланы, из коих состояла часть горожан, к главной реке, принимающей в их собственном отечестве притоки Ара-дон (бешеная река), Урс-дон (белая река) и др., могли применить наименование Дон, подобно тому, как турецкие их сограждане эту же реку могли означать нарицательным именем Итиль или Эдиль. Наконец, можно еще заметнть, что река, о которой говорит Плано Карпини, изливалась в море, а посему самому удобнее могла впадать в Каспийское море, чем в Аральское озеро, принимающее Аму-дарью, при которой лежал Ургендз, — или же Меотийское, которое почти омывает стены Азова. Столь же хорошо, как каждый из этих двух городов, лежавший, по Шильтбергеру, на северной стороне Кавказа город Оригенс, мог быть тождественным с Орначем, упомянутым в Никоновской летописи (III, 183), по случаю чумы 1346 года, свирепствовавшей в Орначе, Астрахани, Сарае, Бездеже и пр.

Сказанное относится также к другому месту в той же летописи (ср. Карамзин, изд. Эйнерлинга, IV пр. 385), по которому некто Махмет-Ходжа спасся в Орнач и там был умерщвлен в 1358 году по приказанию хана Бирди-бека. В этом несчастном можно узнать Махмуда-Ходжа аль Харизм, бывшего наместником в Азове во время проезда Ибн Батуты чрез этот город в 1334 году. В договоре, заключенном Джани-беком с Венецианцами, имя его не упоминается, вероятно потому, что он уже тогда был возведен в сан визиря (Quatremere, 1, с. II, 316, cf. V. d’Ibn Batuta, ed. Defremery II, 368). Занятие им этой должности достаточно объясняет преследования, которым он подвержен был отцеубийцею Бирди-беком. Eсли, как читается в древней летописи (Карамзин, V, пр. 137), Тамерлан отнял у Тохтамыша, в 1387 году, город Орнач, то можно бы подумать, что дело тут шло о главном городе Харезма, так как, по Шериф-Эддину (Weil, II, 33), около этого времени (799 = 1388) Тамерлан разрушил этот город, между тем как сохранились монеты, битые в этом городе на имя Тохтамыша в предыдущих годах (1383-1387: Савельев, 1. с. I, стр. 119). Однако, не говоря о том, что существует также монета, битая в Харезме на имя Тамерлана еще 761 (1379-80) года (Савельев, II, 262); что из этого обстоятельства можно было бы заключить, что он еще тогда отделил этот город от Золотой Орды, и что, наконец; он не был из тех завоеватслей, у которых легко можно было возвратить отобранное — все-таки да позволено будет думать, что отнятый им у Тохтамыша Орнач был именно Оригенс, в который прибыл Шильтбергер, по выезде своем из Дербенда. По крайней мере, владения Тохтамыша простирались, на западной стороне Каспийского моря, до Кавказа и даже за оный, судя по монетам, битым на его нмя в Баку, Шемахе, Шабране и Махмуд-абаде (Извл. из отчета об археологич. розыскан. в 1853 году, 5), между тем как именно в 1387 году Тамерлан, после покорения Грузии и Ширвана (Weil, II, 39), велел опустошать соседственные кипчакские области и принудил войско Тохтамыша отступить. В этом походе, впрочем, владетель джагатайский не простер своего оружия до Азова, которым только овладел в 1395 году. Если бы подобное несчастье постигло этот город еще в 1387 году, то митрополит Пимен, посетивший его в 1389 году, едва ли нашел бы там господствующими "Фрязов и Немцев", т. е. Генуэзцев и Венецианцев (Ник. л. IV, 160).

Имя Орнача является также в древнем списке (ibid, 259) завоеваний Тамерлана. Составитель этого списка хотел, кажется, изложить завоевания эти в порядке хронологическом и посему самому труд его не может нам служить при точнейшем определении местоположения Орнача, отмеченного в списке между именами Испаган и Гилян, которые были покорены Тамерланом в 1387 году, т. е. прежде разрушения им Харезма и после покорения Ширвана.

Во всяком случае, нельзя будет отрицать, что в соседстве этой провинции должен был лежать город Оригенс Шильтбергера, так как он оттуда вступил в гористый край zesulat явно так названный по городу Zulat, о которои говорит в XXXVI главе, называя его главным городом гористой же области baslan. По крайней мере в этом цезулате или Цулате легко узнается город Джулад, при котором Тамерлан одержал, в 1395 году, блистательную победу над Тохтамышем, уничтоживши предварительно отряд Кайтаков в окрестностях Терки или Тарку. В этом городе Джуладе, лежавшем близ Терека, в недальнем расстоянии от Екатеринограда, мало сохранилось следов прежнего его величия. Но в его окрестностях Гюдьденштедт (I. с. 505) нашел много памятников, между прочим христианские гробницы, именно в местности, именуемой Татар-туп, холм татарский. Вот что сказано об этой местности в ученой записке о Кабарде, извлеченной профессором Ставровским из рукописей Решетиловского Архива (Русск. Архив за 1865 год, стр. 540): "Есть место одно в пределах Кабарды, называемое Татартуп, где древле был, конечно, храм божий и где ныне одни развалины. К сему месту Кабардинцы сохраняют столь великое благоговение, что в чрезвычайных между собою обязательствах заклинаются оным и никогда уже сей клятвы не преступают. Всякий гонимый или обиженный, ищущий убежнща у Татартупа и добежавший до того места, остается невредим. Известно, что есть много мест в Кавказских горах, где видимы знаки бывших церквей, и между прочим есть одна еще целая, где и доныне хранят церковные книги и куда жители никого не впускают, как в святыню, куда смертные входить не должны".

Обращая мое внимание на эту любопытную записку, М. Ф. Шугуров вместе с тем сообщает мне, что она была в руках у графа Сегюра, известного посланника Людовика ХVІ при дворе Екатерины, который поместил ее в своих Мемуарах (Mem. ou souv. et anecdotes p. le comte de Segur, Paris, 1826, II, 378-391), вслед за рассказом о враждебных, направленных против России, движениях на Кавказе и в Очакове в конце 1785 года. Сегюр говорит, что эта записка составляет только незначительный отрывок из "очень обстоятельной и любопытной" записки вообще о кавказских племенах, составленной генералом (конечно известным генерал-порутчиком Павлом Сергеевичем, двоюродным племянником князя Таврического) Потемкиным, с заметками на полях генерала Апраксина.

В свою очередь, Клапрот, (V. au Caucase et en Georgie, II, 161) видел в Татартупе, кроме трех минаретов, совершенно похожих на встреченные им в Джуладе сего рода здания, еще развалины двух церквей, которые он, подобно Гюльденштедту, относит к XVI столетию и считает православными, сознаваясь впрочем, что по словам Черкесов, церкви эти были построены Франками, т. е. западными европейцами, поселившимися среди Татар. Справедливость этого мнения подтверждается следующим местом из сочннения Барбаро (Viaggio della Persia, II, 109): "Caitachi — sono circa il monte Caspio, parlano idioma separato degli altri. Sono christiani multi di loro: dei quale parte fanno alla Greca, parte all’Armena, et alcuni alla catolica". Неудивительным покажется поэтому, что Шильтбергер мог встретить на северной стороне Кавказа христианского епископа и кармелитов, которые служили Богу на татарском языке, хотя орден их, образовавшийся в Палестине, только в 1238 году был переведен в Европу св. Людовиком. ІІодобным образом читатель, надеюсь, согласится со мной, что Шильтбергер под гористою страною Бестан, в которой находился город Джулад, разумел Бештау (Пятигорье), где Иб-Батута встретил хана Узбека, или же ближайшие окрестности Екатеринограда, ныне еще именуемые Бештамом (Kkarproth, I. с. 327; cf. Guldenstaedt, Reisen, etc. изд. Клапрота, 235), потому что область эта орошается пятью притоками Терека.

(обратно)

45

Вероятно, эти люди принадлежали к коренным жителям северной Сибири, где климат, как известно, столь суров, что обитатели тогда, как и ныне, едва ли не носили шубы наоборот и в течение целого года, днем и ночью. Сравнивая их с обезьянами, Шильтбергер не согрешил более Геродота, когда сей последний рассказывает, что Невры, которые, вероятно, в зимнее время надевали волчьи шубы, сами всякий год на шесть месяцев превращались в хшцных животных, которых и ныне еще довольно в наших степях.

(обратно)

46

Мне показалось сначала, что Шильтбергеровы Ugine могли быть тождественны с Ung, о коих говорит Марко Поло (изд. Pauthier, I, 218), различая их от Монголов собственно, так как, по его словам, в провннции Тендух обитали: (deux generations de gens avant que les Tatars partissent de la: Ung etaient ceulx du pais et Mugul estaient les Tatars. Известно, что под этими Унг он разумел Кераитов, или подданных "священника Иоанна", который, подобно им, был несторианский христианин. Однн из преемников этого священника Иоанна, Георгий, как его называет Марко Поло (ibid. 210), был обращен стараниями миссионера Иоанна Монтекорвино в католическую веру, которая имела еще много приверженцев в Китае в бытность там Иоанна Мариньолы (Reise ins Morgenland, ed. Meinert, 41). Поэтому христианские Ung, исповедывавшие если не католическую, то несторианскую веру, могли удержаться в северной Азии до того времени, когда в ней был Шильтбергер. Тем не менее эти Унг не могли иметь ничего общего с его Угине. Ибо последние, как он замечает, поклоняясь младенцу Иисусу, все-таки не были христианами, как это еще лучше явствует из главы XLV, где он в числе пяти родов язычников, ему известных, ставит именно тех, которые держались религии трех царей до их крещения. Но так как ни один из этих царей не был основателем нового религиозного учения, то не могу не согласиться с Нейманом (88), что Шильтбергер под своими Угине разумел последователей ламаизма, т. е. модификации буддаизма, введенного Чингисханом из Тибета в Монголию. Припоминая, что у Монголов еще до этого были идолы, называемые Ongon (Rehm, III, 2, р. 168), и что их колдуны назывались uoga или jogin (Bull. de l’Ac. des Sc. de St.-P. XS., № 337, р. 12), можно было бы объяснить себе, почему Шильтбергер их самих вздумал означать наименованием Ugine.

(обратно)

47

Едигей, по смерти Тимур-Кутлука, в исходе 1399 года, возвел на ханство брата его Шадибека. По свидетельству наших летописей и по монетам, он царствовал до 1407 года, в начале которого Тохтамыш погиб близ Тюмени в Сибири, куда пробрался было после поранения, нанесенного ему при Ворскле (1399) Тимур-Кутлуком и Едигеем. По Клавихо (1. с. 195), он даже примирился с Тамерланом, который хотел противопоставить его Едигею, отказавшемуся признать его своим верховным владетелем. По возвращении своем из Сибири, Едигей также поссорился с Шадибеком, который, по Шильтбергеру, погиб в бегстве, тогда как по мнению Савельева (1. с. II, 319) он успел скрыться на Кавказе, откуда, впрочем, более не воротился в Орду. Мнение это основывается на "едннственной" из монет Шадибека, битой в Шемахе. Полагая, что эта монета, на которой год не отмечен, вероятно, была бита по изгнании Шадибека из Сарая, Савельев заключает, что он, по потере престола Золотой орды, добыл себе удел в Ширване.

Но эта монета могла быть бита еще в то время, когда Шадибек сидел на престоле сарайском; ибо:

1) мы узнаем от Дорна (I. с. 572), что еще в 1406 году в Ширване имя Шадибека упоминалось в молитве, в присутствии его эмира Едигея, и

2) ничего не заставляет нас думать, что подобная честь оказывалась тому же хану, по изгнании его тем же эмиром, и еще менее, что он тогда еще мог присвоить себе удел на Кавказе.

(обратно)

48

Может быть, Шильтбергер немного сократил время царствования сего хана, который был сын Тимур-Кутлука и был возведен на престол Едигеем, вместо Шадибека. По крайией мере, видно из его монет, битых в Сарае, Булгаре и Астрахани, что он, от 1407 до 1410 г., был владетелем в Кипчаке, откуда изгнал его сын Тохтамыша Джелал-Эддин, segelalladin Шильтбергера.

(обратно)

49

Поставленные мною здесь в скобках слова, вероятно, ошибкою писца, были пропущены в гейдельбергской рукописи; по крайней мере, мы усматриваем из книги Пенцеля (76), что брат Пулада, или Пулата, о котором хотел говорить Шильтбергер, назывался Тамир и что он, после четырнадцати-месячного ханствования, был низвержен Джелал-Эддином, которого, в свою очередь, после четырнадцати месяцев, лишил престола и даже жизни брат Theback, или thebachk, по изданию 1859 года. Действительно, летописи и монеты удостоверяют нас в существовании брата Пулада, по имени Тимур (по летописям Темир), который, владевши в Крыму еще в 1407 году (Савельев, 1. с. 329), сел на царство в Сарае в 1411 году и в следующем был свергнут Джелал-Эддином, по татарскому произношению: Зелальдин, почему он нашими и польскими летописцами называется Zeledin, Зеледи и Зелени-Султан так что не им делать упреки Шильтбергеру, что он позволил себе исковеркать имя их верховного владетеля. Брат и убийца Джелал-Эддина, названный Шильтбергером theback, был, вероятно, Кёпек или Кебяк, от которого сохранились монеты, битые в Булгаре и Астрахани, но, к сожалению, без означения года. Русские летописи об этом хане не упоминают, приписывая смерть Джелал-Эддина другому брату Керим-Бирди. Последний, по Шильтбертеру, после пяти месяцев, был изгнан братом theback, тогда как, по нашим летописям, он был убит другим братом Геремферденом, или Ярим-Бирди. По сходству мусульманского его имени: Джеббар или Чепар с именем старшего брата Кёпек, Шильтбергер, может быть, разумел его под своим вторым theback.

(обратно)

50

Нельзя сказать, где и когда погиб Чекре, потому что мусульманские писатели подобно нашим, проходят молчанием несчастное его покушение, чтобы возвратить себе власть, похищенную у него Великим или Улу-Могаммедом, коего происхождение неизвестно или спорное. От Шильтбергера мы только узнаем, что смерть Чекре последовала уже после борьбы Могаммеда с Waroch и затем с Doblabardi. В последнем нельзя не узнать Девлет-Бирди, сына Таш-Тимура и внука Улу-Могаммеда, тогда как Варох Шильтбергера явно Боррак, который, в 1424 году, бежал к Улуг-Беку, сыну Шах-Роха. В том же самом году (Hammer, G. Н. 381) Боррак изгнал Улу-Могаммеда; стало быть на три года до возвращения Шильтбергера на родину. Так как не подлежит сомнению, что последний тогда уже ие мог узнать всего того, что он передает нам о событиях, случившихся в Золотой орде, то ясно, что смерть Чекре должна была последовать между годами 1424 и 1427. Впрочем, нет надобности относить трехдневное властвование Девлет-Бирди к последнему году, а не к одному из двух предыдущих, хотя сохранились монеты, битые в 1427 году. По крайней мере невероятно, чтобы он мог заботиться об этом праве в столь короткое время своего царствования, между тем как безначалие в Орде достигало такой степени, что Девлет-Бирди, по смерти Чекре, мог вторично свергнуть своего деда и в этот раз мог удержаться на престоле несколько долее.

Повествование Шильтбергера не ясно касательно собственной судьбы своей, после того, когда Чекре в первый раз был поражен Улу-Могаммедом. По крайней мере не видно, провожал ли он своего господина в бегстве его, или не разделял ли он участь Едигея, взятого в плен, как сказано в издании 1814 года. Касательно дальнейшей участи сего палатного мэра татарского, были высказаны различные мнения. По Гаммеру (G. H. p. 382), он еще в 1423 году был самостоятельным владетелем черноморского побережья, а затем уже или погиб в борьбе с Кадир-Бирди, сыном Тохтамыша, или же утонул в Яксарте. По другим источникам (Березин, Ярл. Тохтамыша etc., 1850 р. 61), его убил какой-то Татарин из племени Барин, у которого товарищ украдкою взял голову Едигея, которую представил Улу-Могаммеду, выдавшему за него из благодарности родную дочь свою.

Что Шильтбергер, действительно, подобно Едигею, был вэят в плен Улу-Могаммедом, покажется правдоподобным, если иметь в виду, что он последнего также называет своим господином: min herr mahmet. Непонятно только, почему, после бегства Чекре, он находился в службе у прежнего советника сего князя, который именем своим manslzuch напоминает нам Маншука, одного из главных вельмож Золотой орды, убитого в 1440 году Кучук (Малый) Могаммедом, победителем Улу-Могаммеда.

Разве положить, что сей последний уступил советнику Чекре несколько пленных, в том числе и Шильтбергера в награду за то, что он помогал ему низвергнуть прежнего своего государя. Когда же последний потом пытался, в свою очередь, свергнуть с престола Могаммеда, то мог предварительно вступить в переговоры с прежним своим советником, который посему именно, после неудачи в планах Чекре, мог быть принуждаем удалиться из края. Во всяком случае, Маншук удалился из Кипчака не задолго только до возвращения Шильтбергера на родину, потому что они расстались уже после путешествия последнего в Египет, где он участвовал при праздновании (гл. ХХХVII) свадьбы дочери султана Бурсбая, вступившего на престол в 1422 году. Если, как я старался доказать, Шильтбергер тогда уже состоял на службе у Маншука, то можно догадываться, что последний брал его с собою в Египет, куда сам мог быть послан Улу-Могаммедом, чтобы поздравить Бурсбая с восшествием на престол или по каким-нибудь другим делам.

Путешествие это, если только оно действительно было предпринято, совершнлось бы, без сомнения, из Таны или Каффы на венецианском или на генуэзском судне. Иначе было бы непонятным, почему ІІІильтбергер, описывая свое пребывание в Константинополе, упоминал бы о маленьком острове Имбросе (гл. LVIII); еще более было бы странным, каким образом он мог бы сказать, что был в городе Салоники, тогда как столь же мало мог посетить этот город, по возвращении своем из Азии в Константинополь и оттуда к устью Дунаю, как тогда, когда, после сражения при Никополе, был послан чрез Адрианополь и Галлиполи в Азию; по крайней мере, Баязит едва ли велел вести своих пленных стороною чрез город Салоники, который, действительно, тогда уже принадлежал Туркам, а не Грекам (Zinkeisen I, р. 287). Последним он был уступлен толькосыном Баязита Солиманом в 1403 году. Если предположить, что Шильтбергер предпринял свое путешествие на венецианском судне, то показалось бы весьма естественным, что судно это, на пути своем, заехало в Салоники, ибо еще в 1423 году город этот был продан Греками Венецианцам, которые, без сомнения, не могли медлить принятием мер для его обороны, отправляя туда, между прочим, более одного груза с азовскою рыбою.

Вместе с тем, мы имели бы новый довод в пользу мнения, что путешествие в Египет не было предпринято Шильтбергером ранее 1423 года. Из Египта он вероятно отправнлся в Аравию для поклонения святым местам магометан, так как он по весьма правдоподобному мнению Неймана (р. 22), едва ли не был в необходимости принять ислам, и вот, если я не ошибаюсь, причина, по которой он избегал говорить о путешествии, напоминавшем ему его отступничество.

(обратно)

51

Соглашаясь с Гаммером и Фальмерайером (р. 92), что Шильтбергер под своим agrich разумел город Арджис, я не думаю, что под его turckisch скрывается имя: Букарест. Скорей, чем нынешнюю столицу Соединенных Княжеств, он мог под именем Тюркиш разуметь город Тръговишт, который, как тогдашняя столица Валахии, мог их, по справедливости, быть назван одним из главных городов сего края, чего тогда нельзя было сказать о Букаресте.

(обратно)

52

Это — славянское наименование Кронштадта, главного города т. н. "Burzelland", в Трансильвании. Город Брашов превращенный нашим автором в bassaw, лежит при реке Бурцеле, которой, по мнению некоторых географов (Vosgien, Dict. geogr. I, 157) вся область обязана своим наименованием. Замечу, однако, что она, подобно самой реке, могла быть также названа по команскому (половецкому) начальнику "Bortz", упомянутому в бреье папы Григория IX, 1227 г., на имя архиепископа Гранского. В нем, между прочим, сказано: Nuper siquidem per litteras tuss nobis transmissas accepimus quod J. Ch. d. ac d. n. super gentem Cumanorum clementer respiciens, eis salvationis ostium aperuit his diebus. Aliqni enim nobiles gentis illins cum omnibus suis per te ad baptismi gratiam pervenerunt, et quidem princep Borts nomine de terra illorum cum omnibus sibi subditis per ministerium tunm fidem desiderat suscipere christianam (Theiner, Vetera Monum. hist. Hung. sacram illustr. Romae, 1859 1, 86). Без сомнения, нашествие Монголов на Кипчак заставило этого князя, подобно столь многим другим половецким князьям, искать убежище в Венгрии. К тому же мусульманские историки, в числе одиннадцати команских колен, кочевавших в наших степях, знают колено Бурч-оглу, явно подвластное Бурчевичам, князьям половецким русских летописей (Березин, Нашествие Монголов, в Ж. М. Нар. Прос. 1853, IX, р. 249).

(обратно)

53

Я уже показал выше (IX пр. 2), что Фальмерайер ошибочно принял этот город, названный Шильтбергером "Kallacercka", за древний Калатис. Город Калиакра, также называвшийся Петрец, был взят польским королем Владиславом в 1444 году (Callimachus, De reb. Vlad. в Schwandiner, I с. 513). Г. Гейд (I с. XVIII, 715) напрасно думает, что город Калиакра совпадал с Каварною (cм. мою ст.: О Килийском устье Дуная, 1853).

(обратно)

54

По взятию Турками Салоники (1430), храм св. великомученика Димитрия, великолепнейшее и древнейшее святилище православной церкви, был разграблен и превращен в мечеть: в комнате же, премыкающей к северозападному углу храма и теперь еще показывают гробницу св. мироточца Димитрия, равно как и в самом храме, вблизи северной стены бывшего алтаря - колодец, о котором говорит Шильтбергер. Указывают притом на одну смежную колонну, источающую из себя по временам маслянистую влажность, в виде как бы пота, в знамение продолжающегося чуда мироточения от св. мощей страстотерпца. (Заметки поклонника Святой Горы. Киев, 1864, р. 12).

(обратно)

55

По мнению Фальмерайера и Гаммера, Шильтбергер напрасно применил к городу, куда помещает гробницу Иоанна Богослова, наименование "Азиа" (р. 94 пр. 120, так как явно хотел говорить об Ефесе, названном Айсулуг Турками, произносящими по своему слова "Αγιος-Θεολογος, которыми Византийцы означали апостола Иоанна. Ученые соотечественники нашего путешественника могли бы однако привести в его пользу свидетельство Кодина (Urbium nom. imm. в изд. Parthey, 316), по которому епархия Ефесская прежде называлась Asia: Ασια, η Εϕεσος. Название это могло быть передано Шильтбергеру монахами, у коих оно в его время еще могло быть в употреблении.

(обратно)

56

Известно, что св. Николай, патрон России, был епископом в ликийском городее Мира, смешанном здесь Шильтбергером с Смирною, по причине сходства его имени с именем Исмир, которым Турки означают Смирну, почему и город этот, упомянутый современником Шильтбергера, де-Ланнуа (ed. de Mons, 4) вместе с Feule la vielle (Foglia vecchia, Фокея) и Porspic (Pegae в Вифинии, Les Pigal y Villehardouin, Spigant в письмах Иннокентия III, р. de Spiga на картах), мог быть превращен им в Lisimiere.

Принадлежа ордену родосских рыцарей, Смирна была взята Тамерланом в конце 1402 года (Hammer, Emp. Ot. II, 116), и тогда же наш пленник имел случай побывать там; тогда, как едва ли ему было суждено посетить живописную равнину, в которой английский путешественник Fellowa открыл (1838 г.) величественные развалины древней Миры или Демере, как ее имя исковеркалось в устах Турок (Vivien de Saint Martin, l’Asie Mineure, II, 341). Кому неизвестно, что еще в 1087 году мощи св. Николая перевезены были оттуда в Бари; затем и самая церковь, в которой находилась его гробница, рушилась и была заменена небольшою часовнею. Только с 1850 г. приступили к восстановлению древнего храма, благодаря инициативе г. Муравьева (Журн. Главн. Упр. Пут. сообщ. 1861, VII и VIII, 47). Потребные еще для окончания сего благочестивого дела деньги, примерно до 10.000 руб., надеялись собрать пожертвованиями, в которых следовало бы участвовать и католикам, так как память сего святого им столь же дорога, как и православным.

(обратно)

57

Город Магнезия, о котором говорит Шильтбергер, был тот, к которому в древности прибавляли прозвание ad Sipylum, для различия его от города Магнезии при Меандре, коего следы найдены близ села Aineh-Bazar, в двадцати пяти верстах от Ефеса (Vivien de S. M. ІІ 516), тогда как первая Магнезия, у Турок Манисса, не переставала быть городом, важным по своей величине, торговле и населенности. Он лежит при реке Герме, у подошвы горы Сипил. Город Дегнисли, весьма многолюдный во время Гаджи-Хальфы (ibid. 691), в его время уже не принадлежал к уезду (liva) Саруханскому, будучи причислен к соседнему с ним уезду Кютаесскому. В недальнем расстоянии от Денгисли находятся развалины Лаодикеи, одного из семи христианских городов Азии, которым св. апостол Иоанн сообщил Откровение, полученное им от Духа Святого и за которыми осталось наименование Семи Церквей.

(обратно)

58

Город Киангри или Чангари, заннмая место древней Гангры, и ныне еще главный в своем уезде. Во время Гаджи-Хальфы (ibid. 705), в его ближайшем соседстве находились еще древняя крепость и царский дворец, который, без сомнения, уже существовал во время Шильтбергера. Вот почему, произнося по-своему имя города, он к этому имени (wegurei вместо Киангри) прибавляет турецкое название приведенного дворца т. е. Sary, вместо Сарай.

(обратно)

59

Возле этого города, называемого Турками Гересун и лежащего между Самсуном и Трапезунтом, видны развалины древвего города Керасус или Κερασους; также называвшегося Парфенион. Город этот не должно смешивать с еще древнейшим, лежавшим гораздо далее к востоку, о котором говорит Ксенофонт. Имя сего последнего города сохранилось в уединенной долине Кересун-дере; но от самого города не осталось следов. Может быть, здесь где-нибудь находилась башня ястребиная, о которой говорит Шильтбергер.

(обратно)

60

Страна Лазов, по-турецки Лазистан, — часть древней Кольхиды, между Фазнсом на севере и Армениею на юге. Эта гористая страна, во времена Шильтбергера, действительно, входила в состав Трапезунтской империи (Clavijo, р. 87) и жители ее хорошо помнят, что они, не так еще давно, были христианами (Ritter, Klein-Asien, I, 931), хотя в настоящее время, как это обыкновенно бывает с новообращенными, принадлежат к самым отчаянным приверженцам ислама, чем и объясняется, почему эта именно часть Малой Азии, до новейшего временн, мало была исследуема европейскими путешественниками.

(обратно)

61

Вместо имени "Kayburt", встречающегося в издании 1859 года, у ІІенцеля читается "Buburt", а поэтому, вероятно, и Нейман (р. 98) полагает, что Шильтбергер говорит о Байбурте, или Пайперте, древней крепости, лежащей к С.-З. от Эрзерума и, по Прокопию (III, 253), восстановленной Юстинианом. Но г. Айвазовский справедливо замечает, что Шильтбергер едва ли не говорит скорее о городе Кайпурте, или Харпуте (по-армянски Харперт), лежащем в стране, гораздо более плодородной, чем окрестности Байбурта. Прибавлю, со своей стороны, что уже во время Марко Поло (пер. Burck, 63) Байбурт был небольшою крепостью, лежащею на пути, ведущем из Тебриса в Трапезунт, тогда как мы узнаем от Барбаро (Viaggio etc. у Рамузия II, 108), что в его время крепость "Carpurth", в пятидневном пути от Эрцингиана, была резиденцией супруги Гассан-бея Деспина-хатон, урожденной княжны трапезунтской.

(обратно)

62

Камах занимает место древней крепости Ани, лежавшей при Евфрате, в сорока верстах от Эрцингиана, и которую не должно смешивать с упомянутым выше (прим. 27) городом того же имени. В крепости или возле нее стоял некогда храм Юпитера, построенный царем Тиграном; затем она была средоточием поклонения Оромазда, служила государственной крепостью и местом погребения Арсакидов (Ritter, X, 782-89). Во времена Константина Багрянородного, у которого город этот назван Καμαχα, он принадлежал Византийцам и даже был одним из главных их оплотов. Турки хвалят его в особенности ради тонкости его полотна, подобно тому, как Эрцингиан за хорошую породу овец, и Байбурт за красоту его дам: Камахум бези, Эрдженшан кузи, Байбурдин кизи.

(обратно)

63

Эта заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других авторов (Pros. B. P. I, 17 cf. Ritter, X, 736), касательно особенности, представляемой Евфратом в верхнем течении своем: протекая сначала чрез узкую долину, река сия исчезает в плавнях, которые, подобно днепровским, сожигаются ежегодно, но тем не менее снова образуются, и так густы, что чрез реку можно проезжать в экипаже.

(обратно)

64

Многие авторы и путешественники (Абул-Феда, Тавернье, Оттер, Голиус, cf. Ritter, XI, 30) свидетельствуют, что лучшее вино во всем краю добывается в окрестностях Амиды, отделенной расстоянием пятнадцати только миль от местности, названной Корассар (Kohrassar, Koh Hissar, Kodsch-Hissar), без сомнения тождественной с "Karasser" Шильтбергера, отыскиваемой напрасно бароном Гаммером (99) в малоазиатском городе Кара-Гиссар. В настоящее время Корассар не населен; но зато в нем есть много церквей и других зданий в развалинах, которые своим великолепием удивили Тавернье (1644 г.) и Энсворта (1840 г.). Развалины эти указывают нам место, где находился древний город Константина, и тем более достойны внимания будущих исследователей, что обстоятельства помешали обоим знаменитым путешественникам посвятить много времени для осмотра сказанных развалин, по мнению Риттера (XI, 372), не посещенных никаким другим европейцем. Надеюсь, однако, что творец сравнительной географии, если только неумолимая судьба не помешала ему окончить бессмертный труд свой, согласился бы со мною, что гораздо прежде Англичанина и Француза, Корассар был посещен. Немцем; — что он там еще застал жителей и не без причины хвалил вино, ими добываемое.

(обратно)

65

Воинственные жители Черной Турции были Туркмены Белого-барана, которые, под предводительством своего начальника Кара-Елека, по смерти Тамерлана, овладели Амидою (Амед, Гамит и Карамит), главным городом области Диарбекр в Месопотамии, ныне более известным под наименованием самой области. Карамидом или Амидою Черною он был назван по причине темного цвета его стен. В городе этом, основанном, как показал академик Байер (De numo Amideo, в его Opusc. Halae, 1770, р. 545), Севером-Александром и снабженном новыми укреплениями Юстинианом (Proc. ed. Dind. III, 2 р. 209, 219), мало сохранилось следов прежнего его величия.

(обратно)

66

Не могу не согласиться с г. Айвазовским, что Шильтбергер под страною Hurt разумел Курдистан; но не думаю, чтобы тогдашнею его столицею был Битлис, по-армянски Багеш, близ озера Ван. Скорей я полагал бы, что город, названый Шильтбергером "bestan", был нынешний Бистан или Бидистан (Ritter XI, 621), недалеко от восточной границы пашалыка Сулимание и, может быть, тождественный с городом "Вестан", упомянутым на монетах Джелайридов (Савельев, 1. с., I № 366).

Ныне Бистан незначительная деревня, но в ближайшем ее соседстве видны развалины древнего замка и курганы, называемые Рустан-тепе и Шах-тепе, в коих попадаются древности. По характеру архитектуры замка, построенного из кирпича, относят его к временам Сассанидов; но из этого не следует, что он не мог быть населен и впоследствии, или что во время Шильтбергера не мог быть главным городом Курдистана, тем более, что нынешняя резиденция паши этой провинции была заложена в конце только ХVIII столетия (Ritter, I. с. 566).

(обратно)

67

Русские гарнизоны слишком испытали пагубное влияние климата всего восточного берега Черного моря, не исключая окрестностей Сухум-Кале, который, еще во время Гаджи-Хальфы (1, 351), был гораздо важнее нынешнего. Предвестником его на этом берегу был в древности город Диоскуриас, впоследствии также названный Севастополь, по римской крепости, построенной в ближайшем его соседстве при одном из первых преемников Августа. О цветущем состоянии города при Гадриане можно судить по надписи, найденной в Афинах (Boeckh. C J. V, I d. 342), тогда как на карте пейтингерской указаны пути, которыми он был соединен с Малой Азией, Иберией и Арменией. Из Notita utraque Dignitatum видно, что в V столетии в Севастополе стояла первая когорта Claudia Equitata. Важность города еще увеличилась, в военном отношении, при Юстиниане (Novell. conatit. 28; Procop. B. G. IV, 4) и, быть может, он еще не лишился прежнего своего значения во время анонима Равеннского и географа Гвидо. В торговом отношении, Севастополь в особенности процветал с тех пор, как на Черном море водворились Итальянцы; Генуэзсцы имели тут консулат, который существовал еще в 1449 году (Зап. Одесск. Общ. V, 809). Вероятно, тамошнее их поселение рушилось два года спустя, по случаю разрушения Сухума высадившимися на абхазском берегу Турками (Brosset, H. anc. de la Georgie, I, р. 684).

При важном значении Севастополя в древности и в средних веках, следы его не могли совершенно исчезнуть из недр и даже с поверхности земли. К сожалению, исследователи до ныне не успели согласиться в том, в какой именно местности следует их отыскивать. Так, Мюллер (Georg. Gr. min., Paris, 1855 1, 375 и Brosset, 1. с. 62 etc.), по примеру Клапрота и Дюбуа, помещают Диоскурий около мыса Искурия, отстоящего от Пицунды в прямом направлении по крайней мере в 400 стадиях. Но так как, по точным изменениям Арриана (ed. Muller, 392), протяжение берега между Питиусом и Севастополем не превышало трехсот пятидесяти стадий, а таково как раз расстояние между Пицундою и Сухум-Кале, то не могу не согдаситься с мнением Тетбу (Atlas de la mer Noire), по которому эта именно крепость занимает место Диоскурия. Подобное мнение еще прежде обнародовал Bcanjour (Voyage mil. dans l’Emp: Oth, II, 17): "a moins, прибавляет он — "que l’on n’ainie mieux placer cette ville autour d’une vielle enceinte abandonnee, que l’on trouve au sommet d’une montagne escarpee, entre Soukoum-Kaleh et le village de Saouk-Sou, et qui doit avoir ete tres solidement construite, puisque les murailles existent encore".

Предположенное здесь тождество городов Сухум-Кале и Севастополя, или Диоскурий, скорей подтверждается, чем опровергается, тем обстоятельством, что итальянские моряки времен восстановления классической учености, по своему обыкновению, употребляют одно только древнее наименование города, тогда как служитель Маншука, подобно барину своему, мог его только знать под настоящим его именем, под которым он уже был известен Абул-Феде (пер. Reinaud, II, 40) и грузинским летописцам, по которым город Севаст, где апостол Андрей проповедывал Евангелие, в их время назывался Tzkhoum (Brosset, I, 61). Разумеется, что здесь говорится всегда о прежней турецкой крепости Сухум-Кале, которую следует различать от нынешнего города того же имени. Первая стояла на мысе, ей соименном, и на левом берегу Гумысты, новый же Сухум лежит при конце залива, между приведенным мысом и мысом Кодор, в дельте реки Баслаты (Dubois 1. с. I, 278).

(обратно)

68

По изданию 1814 года "Gathon", в другом Kathon. Ниже однако (гл. LXVII) Шильтбергер говорит о том же городе, называя его bothan и прибавляет, что этот город лежал при Черном море. ІІо Нейману (стр. 158), это — Поти при устье Риона, или Фаззиса в недальнем расстоянии от города сего же имени, которое легко узнается в отмеченном на итальянских картах имени fasso или faxo явно тождественном с именем города же Asso (вместо Fasso), лежавшего, по Контарини (изд. Семенова, II, 31), близ устья реки Фассо и отстоявшего в 60 милях (итальянских) от мингрельского же города Liati или Varti. Ясно, что оба эти имени суть только описки вместо Vathi, по Барбаро (ibid. 1,45), большой мингрельской крепости при Черном море, которая, как по имени, так и по местоположению, удобнее всего помещается в нынешнем Батуме, в дельте Чорук-су или реки ****, которая, по Арриану (ed. Muller, I, 375), отделена была расстоянием 360 стадий от Фазиса. На часто мною упомянутых картах имя Vati или lovati также занимает место нынешнего Батума.

Здесь также должен был находиться город "Bata en Carceche", из которого "Gorgora", т. е. атабек Кваркваре (Qouar-kouare) писал, в 1459 году, герцогу бургундскому о своем намерении воевать с Турками (Brosset, Additions etc. р. 409). Ибо этот город Бата явно совпадал с городом Varti или Vati (Семенов II. 140 и 161), принадлежавшем Горболе (Gorbola) или Горгоре (Gorgora), владетелю города Caltichea или Calcican (Ахалчик), превращенному Семеновым (стр. 186) в область Гурию, так что сам он, а не Контарини, "сбился здесь в именах", подобно тому, как напрасно превращает в Дадиана мингрельского бендиана, о котором упоминают Барбаро (ibid. I 45) и Контарини (II, 31-33) и в котором нельзя не узнать Бедиана, союзника ахалчикского князя, как видно из приведенного письма сего последнего. На том основании, что город Бата, как видно из письма царя грузинского Георгия VІІІ к тому же герцогу и того же года, лежал "pres de la Tente", Броссе полагает, что союзники уже были готовы выступить в предположенный поход против Турок. Но не хотел ли царь грузинский только сказать, что город Батум находился в недальнем расстоянии от резиденции своего союзника, атабека, и для этого считал достаточным перевесть, подобно Рубруквису, татарское слово орда, или собственно урду, которое первоначально значило шатер или кибитку, потом преимущественно ханскую кибитку, а наконец и весь его двор (Языков, Путеш. к Татарам, стр. 273, пр. 35). Даже может статься, что под ордою царь грузинский здесь разумел лагерь участвовавшего, по его же письму, в союзе против турецкого султана "личного врага" его "Assem-Bech, roi de Mesopotamie", т. е. Узун-Гассана, внука Weil, II, 306), а не сына (Brosset, Addit. 408) Кара Елека, начальника Туркменов Белого-барана. Еще до этого он, по Вахушти (id. Hist. de la Georgie, 688), назывался ханом (quen) востока и запада и простер свое оружие далеко в Армению и Грузию, которая была опустошена его полководцами. Хотя Броссе (686) ничего не встречал об этом нашествии в грузинских летописях и во французских переводах мусульманских авторов, тем не менее нельзя сомневаться в самом факте: иначе Абул-Магазин (cod. Ber. f. 64 ар. Weil, II, 307, пр. 1) не сказал бы, что Гассан послал султану египетскому в 863 году (1458-9) ключей многих грузинских замков, им завоеванных.

Соображая все эти обстоятельства, должно думать, что и Шильтбергер под своим bothan разумел не Поти, но Батум.

Зато я уже не хотел бы ручаться за справедливость прежде мною выставленного мнения (Notices etc. concernant la Gazarie, в Mem. de l’Ac. de S.-P. X № 9) о тождестве Батума с городом Bata или Battario, где Генуэзсцы, еще в 1449 году, имели президента, подобно тому, как в Маце и Матриге. По крайней мере в некоторых морских картах имя bala, batta (может быть описка вместо bata, balta) отмечено в недальнем расстоянии от Анапы (Мара) и Тамани (Matrica), а именно около того места, где должен был находиться древний город Апатурия, существовавший еще в конце VI столетия (Menander, II, 14) и затем еще упомянутый географом Равеннским.

Поэтому да позволено будет спросить, не на развалинах ли этого города была устроена впоследствии одна из контор генуэзских, снабжавших константинопольские рынки рыбой, ловля коей тогда в огромном размере производилась в дельте Кубани.

По крайней мере, мы усматриваем из устава 1449 года, что Генуэзсцы занимались этим промыслом в Баттарио, тогда как рыбный промысел едва ли был весьма обилен в Батуме, или же в упомянутом Страбоном и Птолемеем порте Βατα, который совпадал с прекрасною Цемесскою бухтою (Зап. Одес. Общ. III, 210), названною Аррианом Ιερος λιμην, и носившею на итальянских картах весьма кстати название calolimena.

(обратно)

69

Город этот, некогда один из главных городов в Месопотамии, подобно столь многим другим, принужден был покориться Тамерлану, за исключением, впрочем, цитадели, где удержался владетель, принадлежавший к фамилии Ортокидов. По его смерти, наследник его, угрожаемый Кара-Елеком, призвал на помощь Кара-Юсуфа, начальника Туркменов Черного-Барана, и уступил ему Мардин, вместо Мосула, где был отравлен. Сыновья его перенесли свою резиденцию в Синджар и скончались там от чумы в 814 году геджры. С ними пресеклась династия Ортокидов, царствовавших 300 лет.

(обратно)

70

С давних пор город Тебрис, основанный Зобеидою, единственной супругой и двоюродной сестрой Гаруна-аль-Рашида, отличался торговыми сношениями в коих Венецианцы и Генуэзсцы принимали деятельное участие. Неоднократно разграбленный, а именно Джанибеком в 1357 году и Тохтамышем в 1387, Тебрис снова возникал и соделался даже главным складочным местом для товаров индийских и китайских, когда Тамерлан, по разрушении Ургендза и Астрахани, установил удобное сообщение между Тебрисом и Самаркандом, чрез Касвин и Султание. То, что Шильтбергер нам передает о пошлинах, там собираемых, не покажется слишком преувеличенным, если взять во внимание, что этот доход еще в 1460 году был отдан в откуп за 60.000 червонцев. Ведь и Рамузио замечает, что великолепием и многолюдством Париж едва равнялся Тебрису, и что город этот был главным складочным местом в Персии.

(обратно)

71

По Нейману (пр. 141), Шильтбергер под словом "raphak" разумел неизвестных мне "Rachedi". Пока не добьюсь значения сего слова, я останусь при своем мнении, что эти рафак или рашеди были просто алиты или шииты, которых сунниты, или правоверные мусульмане, называют обыкновенно Рафази (Muradgea d’Ohsson, нем. перев. 1788; I, 61) или Рафиза (Ibn-Batuta, изд. Lee, 32: "the Rafiza or Shiah sect").

Разрушенный Чингисханом, город Рей снова обстроился при Илханах, которым новая столица Султание также обязана своим великолепием, от которого ныне сохранилось весьма мало следов. Тамерлан, принадлежа сам к секте алитов, должен был щадить город Рей, коего развалины находятся недалеко от Тегерана.

(обратно)

72

В проезде своем чрез Армению, Клавихо (102) остановился на некоторое время в большом городе "Calmarin", коего основание он приписывает сыновьям Ноя. Быть может, он имел в виду город Сурмалу, при Араксе, разрушенный Тамерланом, в 1385 г. и, вероятно, тождественный с городом Сурман, до которого проникли "Сирийские Турки" в 1240 году. По мнению Броссе (1. с. 532), это — крепость Сурмари, лежавшая близ Нахичевана, за Араксом. — По биографу Джелаль-Эддина, Нисави (ст. Defremery, прив. у Броссе: Additions etc. 312), город "Sour-Mari" был взят султаном харезмийским в 1225 году. Туркмен "Тутан", который до похода Тамерлана господствовал в этом городе (Weil, II, 29), мог быть одно и то же лицо с "Tetani, Emprerador de Tartaria", овладевшим Калмарином за несколько лет до пребывания в нем Клавихо, который отправился оттуда в замок "Egida" (Алинджа?), построенный у самой подошвы Арарата, а несколько дней перед тем был также в Нахичеване, названном им "Nanjua" (101).

(обратно)

73

Много остатков древних укреплений сохранилось на высотах, венчающих город Мерага, у Шильтбергера maragara, Maragre. Между прочим можно видеть, к северо-западу от сего города, фундамент круглой башни, которая, как думают, принадлсжала к знаменитой обсерватории Ходжа Насир-Эддина (защитник веры), друга Гулагу, который, по взятии Багдада в 1258 году, перенес свою столицу в Марагу. Ныне еще там показывают гробницы сего монарха и его супруги Дагус, или Токус-Хатун, покровительницы несториан и последовательницы даже их религии (Hammer, Gesch. d. Ilkhane, 1,82). Несколько лет по ее смерти, патриарх Ябеллаза согласился признать верховную власть пап по акту, представленному Бенедикту II доминиканцем Яковом. Уже Мосгейм (Hist. eccles. Tart. 92) сомневался в подлинности сего документа, и мнение сие разделяет Гейд (Die Col. d. rom. Kirche etc. р. 322), в особснности на том основании, что сказанная грамота подписана в Мераге. Однако я не понимаю, почему патриарх не мог, по взятии Багдада Монголами, проводить более или менее времени в Мераге, так как сго преемники не имели постоянной резиденции до 1559 года, в котором патриарх Илья окончательно перенес ее в Мосул, и так как у нынешних несториан, или Халдеев Курдистана (Ritter. XI, 664-6) сохранилось предание, что предки их, с успехом противостоявшие Тамерлану, обитали тогда между озерами Ван и Урмия. Действительно, мы узнаем из грузинских летописей (Brosset, 1. с. 616), что еще в 1295 году, Марага была местопребыванием несторианского епископа, а по Орбелиану (ibid, 617) — даже сирийского католикоса.

В начале XIV столетия, доминиканец Иордано Каталани внес в свои "Mirabilia", что шисматики приняли католическую веру в разных городах Персии (Heyd, 1. с. 322), именно в Тебрисе, Султание и в Уре, в Халдее: "Ur Chaldareorum ubi natus fuit Abraham, que est civitas opulenta et distat a Taurisio per 2 dictas". По Гейду, здесь не может быть речи об Орфе, лежащей в Месопотамии и в которой узнали город Ур-Хасдим Арабов (Ritter, Asien, VII, (X) 333), но о древнем городе Маранде, лежащем недалеко от озера Урмии, в семнадцати только милях от Тебриса. Но так как город Мерага лежит также недалеко от сказанного озера, и тринадцатью милями, а по Гаджи-Хальфе, семью только парасангами, отделен от Тебриса, то мы имеем право думать что Ур халдейский, о котором говорит Каталани, был именно Мерага, а это предположение наше подтверждается тем обстоятельством, что и Мерага тогда была большим городом и с 1320 года даже имела римско-католического епископа (Galanus, Conc. eccl. arm. cum. rom. 1, 508; прив. Гейдом, р. 324), чего нельзя сказать о Маранде. Бдагодаря усердию первого епископа мерагского Варфоломея, из Болоньи, большая часть армянского духовенства сблизилась с католицизмом и, для скрепления этой унии, учрежден был новый монашеский орден (Fratres praedicatores Uniti), зависящий от доминиканцев.

(обратно)

74

Город Gelat Шильтбергера не иной, как Келат или Хлат, некогда Ахлат (Ritter, X, 325), недалеко от озера Ван. В 1229 г. он был взять султаном харезмийским Джедаль-Эддином. По Абу-Сеиду, приведенному Абул-Федою, он мог состязаться с Дамаском; тогда как Бакуй (Not. et Extr II, 513) хвалит Келат, ради хорошей в нем воды, его фруктов и рыбы, которая ловилась в его озере, в особенности Тамрик, быть может, та самая порода, которая, по Истахри (пер. Mordtmann, 1845, р. 86), называлась Доракин и довилась в Куре. Ныне еще в Келате видно много развалин, стоивших быть исследуемыми.

(обратно)

75

По архимандриту Айвазовскому, в провннции Алинжде ныне еще существует деревня Кирна или Керни, едва ли не та самая, которую Дюбуа (Voyage au Caucase III, р. 387; Atlas III, architecture pl. 31) называет Харни (Kharni). Этот столь же неутомимый, как и ученый, путешественник видел в соседстве сей деревни, лежащей при речке Харни-чай, недалеко от Кигхарта, к востоку от Эривани, развалины замка, построенного Тиридатом для сестры своей (Хозровидухт cf. Brosset, 385), и в народе известного под названием Тахт-Трдат, или престол Тиридата.

(обратно)

76

Так как город "Meya", в издании 1859 года, у Пенцеля назван "Magu", то Нейман (пр. 146) не сомневается, что это иынешняя деревня Mary или Маку в южной части провннции Ардац. По г. Айвазовскому, лежащая у подошвы горы деревня Mагу или Маку никогда не была местопребыванием католического епископа. Позволю себе однако заметить, что Шильтбергер и в этом случае, как всегда, когда нам передает то, что видел своими глазами, говорит сущую правду. По крайней мере сказанное им о Магу подтверждается во всем следующим местом из сочинения Клавихо (р. 104): Domingo, primero de Iunio (1404) a hora de visperus fueron (проводивши ночь в Васите) en un castilo que es Ilamado Macu, el qual castillo era de un Christiano Catholico que avia nombre Noradin, e los que en el dicho castillo moraban eran otrosi Christianos Catholicos, come quiera que eran Armenios de naturaleza, e la su lengua era Armenia, como quiera que sabian Tartaresco, e Persesco. E en el dicho lugar avia un Monasterio de Frayles de Sancto Domingo: el qual castillo estaba en un valle en un rincon al pie de una muy alta pena, e el pueblo estaba en una cuesta arriba e luego encima del pueblo en la dicha cuesta estaba una cerca de cal e de canto con sus torres dentro: tras esta cerca estaban casas en que moraba gente, e desta cerca adelante moraba gente, e sobia la cuesta mas alta: e estaba luego otra cerce con sus torres e caramanchones, que salian fasta la primera cerca, e la entrada para esta segunda cerca era por unas gradas fechas en la pena, e encima de la entrada estaba una torre grande para guarda della: e allende desta segunda cerca estaban cases fechas en la pena, en medio unas torres e casas onde el Senor estaba, e aqui tenia toda la gente del pueblo su bastecimiento, e la pena, en que estaban estas cases sobia muy alta mas que las cercas e todas las cases, e de la dicha pena salia uno como colgadizo, que cobijaba el dicho castillo e las cercas e casas del, asi como el cielo que estoviese sobre el, e en caso que Ilueve el agua del cielo non cae en el castillo, ca la pena la cobija todo, e de tal manera esta el castillo que non se puede combatir por tierra nin aun por el cielo etc.

(обратно)

77

Город Решт, столица Гилана, лежит верстах в девяти от моря и славился тогда своею торговлею. Генуэзсцы и Венецианцы покупали там произведения этой богатой провинции, а именно шелковые материи, выделываемые там или туда привозимые из Иезда или Кашана. По Марко Поло (изд. Pauthier, 1, 44), известного рода шелковые материи в его время назывались "ghellie", без сомнения по имени провинции, из которой их получали.

(обратно)

78

Шильтбергер пишет "Strawba" вместо Астрабад; подобно тому современнымн ему Итальянцами этот город был называем: strava, strevi, Istarba. Торговля его не слишком была важна произведениями края, но оживлялась тем, что из его гавани индийские и бухарские товары отправлялись далее по Каспийскому морю.

(обратно)

79

В древние времена в Азии было много городов, которые назывались Антиохиею. Стефан византийский насчитывает их до восьми, в числе коих два в Мигдонии: Эдесса и Низибис. Оба они, по очереди, считались главными оплотами христианства, а посему были у него часто оспариваемы неверными, так что трудно сказать, о каком из них говорил Шильтбергер. Замечу, однако, что я охотно полагал бы, что слова его относятся не к Эдессе, но к Низибису, окруженному и теперь еще стеною из красного кирпича, тогда как стены Эдессы оштукатурены известью.

(обратно)

80

Если, как должно думать, Шильтбергер говорит здесь о вышеупомянутой крепости (гл. XV), куда Ахмед бен Овейс послал для хранения свои сокровища и где даже имел монетный двор (Савельев 1. с. I, 173), то лица, рассказавшие Шильтбергеру, что Тамерлан овладел этой крепостью только после 16-ти летней осады, удвоили время оной, потому что, по другим современным авторам, Алиндже была взята Монголами после восьмилетней осады, в 1401 году, Впрочем, по одной заметке у Вахушти (Brosset, 1. с. 670), сын Ахмеда Тагер, с помощью Грузинцев, действительно держался если не 16, то по крайней мере 15 лет в этой крепости, называемой восточными писателями то Алиджан, то Алнадра и даже Манглис, почему и нельзя винить Шильтбергера за его "alvitze". Различные показания писателей, касательно времени осады этой крепости, объясняются тем, что, будучи взята Тимуром еще в 1387 году, она была взята обратно, в 1396 году, грузинским царем Георгием VII (1395-1407) и возвращена Тагеру, который спасся оттуда в 1400 году, т. е. около года до взятия крепости Тамерланом в 1401 году (Brosset, 668 segg.).

(обратно)

81

Без сомнения, Шильтбергер под Белым морем разумел Каспийское, которое могло быть так названо, как думает Гаммер (пр. 151), в противоположность Черному, или же, как полагал еще Валь (Allg. Beschr. d. pers. Reichs, II, 679), по причине свойства дна сего моря, покрытого повсюду окаменелыми раковинами и беловатым и сероватым песком. Во всяком случае, наименование это не было выдумано Шильтбергером, но переведено на немецкий язык, напр. с грузинского Тетрисея или сива, которое, имея то самое значение, ныне сще употребляется туземцами для означения Каспийского моря.

Но Гаммер ошибся, когда утверждает, что восточная часть сего моря у Шильтбергера называется Scherki; ибо это мнимое имя, найденное бароном в издании 1814 г. есть только худое чтение вместо "Schechy", как та же страна названа в гейдельбергской рукописи, так что под ней, без сомнения, придется разуметь нынешнюю область Шехи, на левом берегу Кура, между областью Ганджи, Грузиею, Ширваном и Дагестаном. Уже в X столетии помещалась тут страна Шехинов, которые были христианами и отличались торговлею и промышленностью (D'Ohsson, Des peuples du Caucase, 18 и прим. XIV).

(обратно)

82

Не подлежит сомнению, как уже заметил Нейман (пр. 154 и 155), что королевство horoson, с столицею hore, означают Хорасан и главный в нем город Герат; но, с другой стороны, и то правда, что, по Масуди, приведенному Риттером (X, 65), при занятии Арабами, около 637 года, города Гира (Hira), близ Евфрата, уполномоченный их для этого дела чиновник, уважаемый всеми ради мудрости своей, Абдель-Мези также имел от роду 350 лет и пользовался-де, кроме того, честью быть, если не "святым", то по крайней мере "рабом божиим", т. е. Ибадитом или якобитским христианином.

По Иб-Гаукалу, город Гира, существовавший еще во времена Эдризи (пер. Jaubert, 1,366), лежал на расстоянии одной только мили от Куфы, названной, вместе Басрою, Басратен (дуал от Басры), обе Басры, тогда как митрополиия несториан в Басре, еще с 310 года по Р. X, означалась под титулом "Euphrates Pherat-Mesene", или "Perat Meissan". По мнению, тосподствовавшему на Востоке, в Куфе именно находилась также гробница св. (пир) Адама (Ritter, X, 179-184), припоминающего нам именем своим шейха пир-Адама, названного "phiradamschyech" (т. е. пир-Адам-шейх) Шильтбергером и не уступавшего летами своими рабу божию Абдель-Мези.

Да позволено будет вообразить себе поэтому, что Шильтбергер применил к городу Герату, лично им посещенному, легенду, которую ему рассказывали, но которая собственно относилась к Гире, посещаемой в особенности шиитскими поклонниками.

(обратно)

83

Ширас, говорит Потье (I, 66), столица провинции Фарс, славный некогда великолепием и обширностью своих публичных зданий, был родиной поэта Саади, столь известного в Европе своим Гулистаном или Садом роз, недавно отлично и верно переведенным (на французский язык) г. Дефремери. Прибавим, с своей стороны, что затем вышел в Одессе (1862 г.) русский перевод этой прекрасной поэмы, составленный покойным К. Ламбросом и снабженный многими, совершенно новыми, примечаниями со стороны переводчика, который провел много лет в Персии и знал основательно этот край, его историю и литературу.

(обратно)

84

Наш Афанасий Никитин сказав, что город Гурмыз в его время (1470 г.) был главным складочным местом всемирной торговли, не скрыл худой стороны его, жалуясь на чрезвычайно знойный его климат: а в Гурмызе есть солнце варно, человека зжет, — и на тяжкие пошлины, взимаемые там с товаров: тамга же велика, десятое со всего емлют.

(обратно)

85

Это — "Quesivacuran", или царство Квези Марко Поло (Pauthier, II, 671), подобно тому, как описанный им город "Chisy" совпадает с "Keschon" Шильтбергера, лежащем на острове Киш (у Арабов), при входе в Персидский залив: и остров этот с давних пор славен жемчугами, собираемыми возле его берегов.

(обратно)

86

Так у самих Азиатцев называется часто Бадахкан (cf. Pauthier, I, 119) и вот почему Шильтбергер пишет walaschoen, Walaschom, подобно тому, как у Марко Поло Бадакшан называется Balacian. По венецианскому путешественнику, страна эта была родиною рубинов (balais): "qui sont moult belles pierres precieuses et de grant vaillance". Кроме того, там добывался самый тонкий в свете "azur". Между тем мы узнаем от Ибн-Гаукала, писавшего в X столетии, что именно в Бадакшане собирали рубины и lapis lazuli, а в свою очередь, Ибн-Батута (пер. Defremery III, 59), путешествовавший около 50 лет после Марко Поло, свидетельствует, что рубины, добываемые в горах Бадакшана, обыкновенно назывались "Al-balakh, rubis bala’s", и что из этих же гор вытекала река, воды которой имели такой же синий цвет, как морская вода. "Тенкис" (Чингисхан) "царь татарский" — прибавляет он — "разорил этот край, который с тех пор не мог поправиться". Кажется однако, судя по тому, что говорит Шильтбергер, что в его время следствия нашествия Чингисхана уже менее были ощущительны в этом крае, что не помешало бы думать, что туземцы немного пошутили над нашим добрым Немцем, рассказывая ему, что в их горах водились единороги. Может быть, ему выдавали за них тамошних лошадей отличной породы, бывших, по Марко Поло (ed. Pauthier, 1,120): "de moult grant cours a merveille" и которые, не терпя подков, тем не менее ходили "par montagnes et par mauvais chemins assez".

(обратно)

87

Это известие явно эаимствовано у Геродота (1, 178), по которому стена Вавилонская имела 200 локтей в вышину при 50 ширины Поэтому должно полагать, что и обьем города означен Шильтбергером по тому же автору, определяющему оный в 480 стадий. Зная, что 480 стадий равны 64 римским милям (по 80 на градус), мы должны думать, что Шильтбергер, по которому стена имела в окружности около 75 ломбардских или итальянских миль, под своими leg разумел французские мили (по 25 на градус).

(обратно)

88

По счету Шильтбергера, эти 54 стадии, по 4 на милю, составили бы около 14 итальянских или римских миль. Но так как римская миля равнялась сначала 8, а затем 7 1/2 стадиям, то выходит, что он собственно полагает около 7 миль, или 10 верст, на расстояние, отделявшее башню от древнего города. Это измерение, как нельзя лучше, применяется к развалинам огромной башни, иазываемой Бирс-Немвруд или место заточения Немврода. Веньямин, из Туделы, имел в виду эту же башню, когда говорит (cf. Ritter, X, 263), что она была построена до раcсеяния колен, лежала на правом берегу Евфрата, на расстоянии 1,5 часа езды от Гиллы, и имела 240 локтей ширины прн высоте 100 локтей. Галлерея вела к вершине, с которой можно было видеть вокруг себя в этой огромной равнине на расстоянии восьми часов. По Rich (Narrative of a journey to the site of Babylone etc. 1839), при ясной погоде виден даже Medched-Ali, на расстоянии десяти часов. Таков же смысл слов Шильтбергера, когда говорит; und an yetliehen Ort haben sie 10 leg nach der wile unt nach der brait. Если прибавляет, что башня находилась в арабской пустыне со стороны Халдеи (Kalda), то ему не пришло на мысль вести нас в полуостров Аравийский, но — в Ирак-Араби, древнюю родину Халдеев.

(обратно)

89

Понятно, что Шильтбергер под словом untz разумел меру, обыкновенно ныне по-немецки называемую Zoll, т. е. наш дюйм, равняющийся 1/12 части фута. Но чтобы объяснить себе, почему он полагает на фут только 9 унций или дюймов, нужно иметь в виду, что миля у древних, т. е. у Греков и Римлян, содержала в себе 3.000 локтей, по 32 пальца, тогда как у Арабов в ней полагалось 4.000 локтей, по 24 пальца в каждом. Вот почему Абул-Феда (Reinand, II, 18) говорит, что миля состояла из тысячи шагов по четыре локтя, вместо трех. Так как эти локти явно тождественны с футамн, о коих говорит Шильтбергер, то он в полном праве был сказать, что каждый из этих футов, равняясь трем нашим четвертям, заключал в себе девять дюймов, вместо двенадцати.

(обратно)

90

По Риттеру (XI, 4), Тигр и ныне еще называется Шат, не только по соединении его с Евфратом, но во всем верхнем течении своем, как это уже показал Quatremere (Hist. de Rachid-Eddin, 1836 notes, f. XXIX). Вот почему и Барбаро (Ramusio II, f. 101) мог сказать, что "Hassanchiph" (Hosn-Keif) лежал при реке "Set".

(обратно)

91

Это — турецкое название фиников, превращенное ошибкою переписчика, в издании 1814 г., в "Kurnia", а в Неймановом в "Kirna". По Марко Поло, лучшие фрукты сего рода росли в окрестностях Басры.

(обратно)

92

Неудивительно, что Шильтбергер был поражен миролюбивым характером обитателей Багдада, по причине богатств, накопленных торговлею и промышленностью в этом городе, который Ахмед-бен Овейсом снова был обстроен, немедленно по его разорении Тамерланом (Weil, II, 98). Благодаря счастливому своему положению, Багдад мог после этого несчастья снова процвести к тому времени, когда был посещен Шильтбергером, по которому население его состояло частью из Арабов, частью же из Персиян, как это бывает и ныне. То, что он говорит о тамошнем парке с зверинцем, также покажется естественным, если припомнить, что с давних пор в окрестностях сего города встречались подобные заведения. Так, напр., по Зосиме (III, 23), войско императора Юлиана нашло уже в Месопотамии царский сад с зверинцем: εις περιβολον, ον Βασιλεως θηραν εκαλον.

Во время похода Ираклия, в 627 году, Греки увидели также, недалеко от резиденции Хозроеса Дастагерда (возле Эски-Багдада: Ritter, IX, 503), огромный парк, наполненный страусами, кабанами, павлинами, фазанами, равно как и огромными львами, тиграми и проч. Наконец, Веньямин, из Туделы (Ritter, X, 253), пншет, что резиденция калифа Ел-Гарим, возле Багдада, имевшая в объеме час ходьбы, была окружена большим садом, в котором содержались всякого рода дикие звери.

(обратно)

93

Вскоре после сражения при Ангоре, султан Фарадж решился отправить к Тамерлану двух посланников с подарками, в том числе жирафы (Weil, II, 97), которую Руй Гонзалец де Клавихо (107 и 108), встретившись с египетскими послами в городе "Khoi", называет jornufa. Поэтому кажется, что и Шильтбергер, говоря о том же животном, называет его surnofa, а не surnosa, как читается в обоих изданиях его рукописи. Разделяя мнение де Ланнуа (Voyages et ambassades, Mons, 1840, р. 88), что Нил, до перехода своего в Египет, орошал Индию,Шильтбергер мог сказать, что эта страна была родиной жирафы; если же иметь в виду, что тот экземпляр сего жнвотного, с которым ему пришлось познакомиться у Тамерлана, долженствовал быть избран из величайших своей породы, то нельзя упрекать его в том, что он уже слишком удалился от истины, когда наделяет его шеей в четыре сажени. Во всяком случае, измерение его столь же верно, как сделанное испанским дипломатом, по которому шея сего же животного до такой степени растягивалась, что оно пищу свою могло доставать с стены в 5-6 "tapia" высоты, и что оно даже с верхушки большого дерева снимало листья, которыми обыкновенно кормилось.

(обратно)

94

Джагатай, или "zekalay" по правописанию Шильтбергера, обязан своим наименованием второму сыну Чингисхана, получившему в удел земли, лежавшие к востоку и к юго-востоку от улуса Джучи, от границ Харезма, по обеим сторонам Аму-Дарьи, до восточного Туркестана. Все эти земли означались аатем именем Джагатай и язык жителей Туркестана так был назван. Последние ханы или беки сего дома были Сююргатмыш и Махмуд, от имени коих управлял Тамерлан. От них сохранились монеты, битые в Бухаре, Самарканде, Термеде, Бедекхане и Отраре; но любимая резиденция этих государей была в Бишбалике (пять городов) при реке Или, откуда уже Тамерланом была перенесена в Самарканд, который этот деспот хотел поставить выше всех городов посредством весьма жестоких мер, свидетельствуемых донесением Клавихо (189 et seqq.).

(обратно)

95

Подробности, переданные нам в следующей главе, показывают, что Шильтбергер под Великой Татариею разумел владения трех линий Джучидских, т. е. а) наследников старшего сына Джучи Орда-Ичен, или Белую орду b) потомков второго сына Батыя, или Золотую орду, и с) потомков пятого сына Шейбана, который, еще при жизни Орда-Ичена, в награду за храбрость свою в походе Батыя в Россию, получил в удел пятнадцать тысяч кочевых семей, которые и составляли Шейбанову орду; кочевья ее находились — летние при Яике, а зимние у Сыр-Дарьи, т. е. занимали нынешнюю Киргизскую степь оренбургского ведомства и отделяли Золотую орду от орды Иченовой, которая обнимала северную часть нынешнего Коканского ханства (Савельев, I, 161). Впоследствии Шейбаниды простерли свою власть к северу над частью Сибири. В этой же главе, как и в следующей, Шильтбергер говорит о Красных Татарах, но так как Татары подобного цвета никем не упоминаются, то я считал себя в праве заменить их в своем переводе обитателями Великой Татарии, при легкости, с которой слово rothen могло вкрасться в нашу рукопись вместо grossen.

(обратно)

96

Великая река, означенная здесь турецким названием Волги (edil, itil, река), могла только быть Аму-Дарья или Oxus, если город orden или Ordens (как читается у Пенцеля) был, как должно думать с Нейманом (пр. 170, 171), Ургендз, главный город Харезма, явно Шильтбергеров Horosamen. Впрочем, так как город Ургендз, обыкновенно, только означался наименованием края (напр. на монетах и Ибн Батутою), то спрашивается (если только Шильтбергер действительно писал орден, а не оргенс), не хотел ли он просто сказать, что Харезм был главный город Орды, когда после имени земли horosemen (стр. 105) прибавляет: So haist die Stat des landes orden. Во всяком случае, этот ордынский город (т. е. Харезм, или Ургендз) не мог совпадать с городом "origens", чрез который сам он проезжал во время своего путешествия из Дербенда в Джулад (см. выше). Однако так как и тот город Оригенс лежал, подобно Ургендзу, при Итиле, то может статься, что он по ошибке поместил его между Джуладом и Дербендом, вместо того, чтобы сказать, что Оригенс, (который, действительно, прннадлежал к улусу Джучидов, пока у них не был отнят Тамерланом в 1379-80 году), подобно Дербенду отделял Персию от Татарии. В этом случае, мое предположение (Гл. XXV, 2) о местоположении, если не Орнаса и Тенекса, то по крайней мере Арнача, на Тереке, сильно поколебалось бы и мне оставалось бы только сознаться, что я тогда все-таки предпочел бы мнение, что Арнач скорей мог совпадать с Ургендзом, чем с Азовом.

(обратно)

97

Город Тана (alathena, alla Tana) или Азак, занимавший место нынешнего Азова, был, как известно, в XIV и XV столетиях, весьма важен по своим торговым оборотам с Китаем. Хотя он в 1395 году в конец был разрушен Тамерланом, тем не менее вскоре снова стал привлекать к себе Венецианцев. Уже в 1404 году Клавихо (р. 78) видел в Константинополе шесть венецианских галер, пришедших туда, чтобы служить эскортою для "todas las sus naos que venian de la Tana". Даже после значительных потерь, претерпенных ими при новых нападениях на Тану со стороны Татар в 1410 году, Турок в 1415, и опять Татар в 1418 г., Венецианцы не переставали быть в сношениях с Таною, ибо, уже в 1421 году, бургундский рыцарь Гилльбер де Ланнуа (1. с. 43) видел в Каффе четыре галеры, шедшие из Таны и принадлежавшие им. Притом показание Шильтбергера, лично посетившего Тану вскоре после того, свидетельствует, что город этот, хотя и лишился прежнего своего значения в отношении к всемирной торговле, все еще славился рыбным промыслом, что впрочем также явствует из любопытных подробностей, переданных нам об этом предмете Иосафатом Барбаро.

Зато Шильтбергер первый Немец, посетивший или, по крайней мере, описавший Сибирь (гл. XXV), так что, по настоящему, заслуживал бы, чтобы его удостоили чести представиться своим товарищам в "Walhalla" с прозвищем Sa-uralsкі или Ssibirski. По крайней мере, он мог бы требовать это с подобным же правом, по какому прозвищем Sakuenlunski был недавно награжден Баварец Шлагинтвейт, с которым его земляк смело может быть сравниваем, если не по непосредственным результатам его исследований для науки, то по своей добросовестности и по мужеству, с которым переносил тяжести и лишения, сопряженные с его странствованиями.

(обратно)

98

Говоря, что Солкат или Сулхат, превращенный ошибкою в Vulhat, был главным городом в Кипчаке, Шильтбергер берет это наименование в смысле менее обширном обыкновенного, по которому оно означало южную Россию, со включением Крыма, где Солкат или Эски-Крым, действительно был главным городом. Эта ошибка с его стороны, если он тут действительно промахнулся, как полагает Нейман (пр. 179), могла произойти от того, что в его время, как выше было замечено (гл. XXVI), многие лица оспаривали одни у других сарайский престол, и что большая часть Кипчака могла признавать власть того или другого из ханов, избравших своей резиденциею город Эски-Крым, как это сделал "le viel empereur de Salhat", к которому отправился рыцарь де Ланнуа (ed Mone, 44), в 1421 году, с подарками Витольда и которого, так некстати, уже не застал там в живых. К сожалению, посланник литовского князя не передал нам имени своего "Солкатского" императора, в котором я подозревал (Зап. Одесс. Общ. III, р. 460) старого Едигея, так как Гаммер не представил доказательств в пользу своего мнения, что друг Витольда владел еще в 1423 году самостоятельным государством, прилежащим к Черному морю.

(обратно)

99

Все подробности касательно Каффы, помещенные в записках Шильтбергера, совершенно согласны с тем, что нам, по другим источникам, известно о важности и внутреннем устройстве этого предвестника Одессы, за исключением того, что он говорит о количестве домов в городе и его предместьях. Нельзя однако не благодарить его за то, что он нам оставил хотя приблизительное понятие о предмете, точное определение которого, в подобных случаях, не всегда удавалось даже нашим статистическим комитетам. Что дома в предместье принадлежали Евреям и что последние были двух родов, не требует объяснения. По понятиям тогдашнего времени, без сомнения, не допустили бы поселиться в городе не только талмудистов, но и караитов, которые, еще в X столетии, встречались бы в Каффе, подобно тому как в Керчи (Сефарад, припоминающий мне Сапорад, куда, по пророку Абдию, царь ассирийский переселил израильских пленных: Vivien de Saint Martin, Mem. hist. s. l. geogr. anc. du Caucase, 45) и в Эски-Крыме (Солхат и Унхат), если бы можно было признать, с Фюрстом (Gesch. d. Karaeerthums, Leipzig, 1862, I, 125), подлинность приписки на древней еврейской грамоте. Нельзя, впрочем, ныне более отрицать, что Евреи вообще обитали уже в Крыму в первых столетиях нашей эры, хотя это еще не доказывает, что эти Евреи были потомками десяти израильских колен, как нас хотят уверить, на основании найденных в Чуфут-Кале и в других местах, надгробных надписей, с означением эры пленения, слишком поспешно выдаваемого за ассирийское 690 года, как я старался показать (Notices sur les colonies ital. en Gazarie в Mem. de l’Ac. des Sc. de St.-P. X № 9 р. 82). Тут же я указал на тождество города Karckeri Шильтбергера с Киркиер, или Чуфут-Кале, населенном ныне полдюжиною караимских семейств, хотя во время Шильтбергера он еще был одной из резиденций крымских ханов. Наконец, я также успел доказать, что область, в которой находился этот город и которая ошибкою копииста превратилась в "Sudi", была непременно горная часть Тавриды, или Готфия, называемая Татарами Tams, потому что турецкие племена этим наименованием означают "покоренный народ". ІІоэтому я не остановлюсь на всех этих вопросах, уже разобранных; но не могу пройти молчанием странную ошибку, приписанную Нейманом, совершенно не впопад, нашему путешественнику. Сказавши (прим. 181), Бог знает почему, будто бы он под именем Karckeri разумел Херсон, его издатель не убоялся присовокупить, что он должен был иметь в виду Анкерман, когда говорит, что св. Климент был брошен в море возле одного города в Готфии и что этот город был называем Турками Сарукерманн. Но почему Шильтбергер не мог справиться, немного лучше Неймана, о местности, куда св. папа римский был сослан, так как, еще в 1333 году, католическое епископство существовало в "Херсоне в Готфии", и так как дажс "Абул-Феде", никогда не бывавшему в городе, названном еще Рубруквисом "Kersona, civitas Clementis", было не безъизвестно, что этот самый город у туземцев назывался Сарукерман.

(обратно)

100

Северо-восточный берег Черного моря Шильтбергером назван Starchas, по имени Черкесс или Черкасс, под которым этот народ уже является у Плано Карпини, Абул-Феды, Барбаро и других. В старину Черкесы более были известны под именем Казаков и Зихов, составлявших две ветви одного и того же народа. В пользу тождества Зихов с Казаками или Черкесами ссылаются, обыкновенно, на свидетельство Георгия Интенария, посетившего их край в 1502 году и выражающегося следующим образом: Zychi in lingua vulgare, graeca et latina, cosi chiamati et da Tartari et Turchi dimandati Circassi (Ramusio fol. 196 cf. Klaproth в Potocki, Voyage d. 1. steps d'Astrakhan I, 133 и D'Ohesson, 1. с. прим. XXI). Но гораздо прежде, чем итальянским путешественником, тождество Зихов и Черкесов признано Шильтбергером: в LVI гл. он говорит, что Турками "Sygun" были названы "tschercas". Во времена императора Константина Багрянородного (De adm. imp. с. 42), их область простиралась вдоль по берегу Черного моря, на протяжении 300 миль, от реки Укрух, отделявшей их от Таматархи, до реки Никопсис, где начиналась Абасгия, или земля Абхазов, обитавших также на протяжении 300 миль от сказанной реки и соименного ей города до Сотериополя.

Река Укрух — явно Кубань, образующая двумя рукавами своими остров Тамань, на котором лежала Таматарха или наша Тмуторокань. При северном рукаве лежал город, называемый Итальянцами Иосора, по имени самой реки, и едва ли не тождественный с городом Шакрак или Джакрак, который, по Абул-Феде (пер. Reinaud, II, 40), должен был занимать место нынешнего Темрюка, так как он помещался именно в том пункте; где берег Азовского моря, пролегающий сначала к востоку, круто поворачивает к северу. Что же касается города Сотериополя, то Мюллер (Geogr. gr. m. 1. 379) не должен был верить Маннерту (1. с. VI, 362), что он совпадал с Севастополем, так как мог читать у Кодина (I. с. 315), что Pythia, т. е. нынешняя Пицунда, прежде называлась Soteropolis. Вероятно, это было только прозвание, данное древнему городу Pytius, по восстановлении, разрушенных в войне с Персами, его стен главнокомандующим греческим на Кавказе, Сотириком, убитым вскоре спустя (556 г.) Мизимианами, обитавшеми к С.-В. от Апсилиев (Ag. III, 16, 17; IV, 12). Впрочем, трапезунтские Греки продолжали еще в XIV столетии означать Пицунду под наименованием Сотирополиса (ср. статью Куника о Калкской битве, в Уч. Зап. Имп. Ак. Наук III, 2, р. 740). В актах патриархата Константинопольского, под 1347 годом (ср. Зап. Од. Общ. VI, 447 припоминается о необходимости соединить митрополию Сотиропольскую с Аланийской. Митрополиты или архиепископы (Hier. ed. Parthey, р. 233) вичинские, о которых часто говорится в этом же сборнике, поэтому не могли быть "Бичвинтские", тем более, что один из них был в близких сношениях с унгро-валахским господарем Александром (3. Одес. Общ. VI, 455). Без сомнения, его кафедра находилась между Варною и мысом Кара-бурун, или Маврос, при устье Камчика, или Бичины, названной Дицина Константнном Багрянородным, Анною же Комниной правильнее — Вицина (Schafarik, II, 216).

На итальянских картах XIV и XV столетий тут отмечено имя laviza, или vica, в котором Примоде (Et. s. 1. commerce de la mer Noire, р. 212) узнавал нынешнее местечко "Vizeh", которое следует различать от лежащего гораздо более к югу городка "Viza" или Бизия, бывшего также резиденциею архиепископа (Parthey 1. с. 234), а во времена, гораздо более от нас отдаленные — столицею превращенного в удода фракийского царя Терея, гонителя Филомелы.

Во всяком случае, река Никопсис не могла совпадать, вопреки мнению Клапрота (1. с.), с fiume Nicofia или Nicolo морских карт XIV столетия, так как это имя, переделанное с греческого Анакопи (ανακοπη, зарубка, escarpement), в них отмечено не к северо-западу, но к юго-востоку от Пицунды (peconda, по-грузински Бичвинта), где, как известно, сохранилась прекрасная церковь, построенная при Юстиниане, т. е. между этим местом и Сухумом, древнего Диоскурий. По всей вероятности, нынешняя долина Шапсухская орошалась рекой Никопсисом Константина, тогда как соименный ей город мог находнться в пяти морских милях южнее, при нынешнем Негопсухе (Taitbout, Atlas de la mer Noire), где сохранились развалины. Здесь поэтому находился также лежащий между Абхазиею и Зихиею город Никофсия (Nicophsia), где, по грузинской летописи (Brosset, Hist. de la Georgie, I partie, S.-P. 1849, р. 61), спутник Андрея Первозванного, апостол Симон скончался и был предан земле. По другому известию, приведенному Адрианом Баилье (Vie des Saints, III, 415), святой этот был замучен в городе Suanir, в котором Баилье узнал имя Суанов (souanes). Соглашаясь с ним, Броссе прибавляет от себя, что тело апостола, умерщвленного в Сванетии, легко затем могло быть переведено в Абхазию.

Но так как, по Арриану (ed. Muller, 1, 397), на абхазском берегу тогда обитали Саниги, то нет надобности думать, что летописец ошибся, когда говорит, что гробница св. Симона находилась в той самой местности, где он кончил жизнь. Нужно только допустить, что Никофсия также называлась городом Суанир, потому что принадлежала Санигам.

Что город этот, явно тождественный с лежащим на границе Зихим городом Никопсис, скорей совпадал с Негопсухою, чем с Анакопою, хотя мнение Клапрота разделяют Дюбуа (Voyage aut. du Caucase) и Броссе (1. с.), можно также заключить из грузинских летописей, неоднократно упоминающих о Никофсии. Так, напр., мы читаем во французском их переводе (стр. 648), что царь Георгий V (1318-1346) привел в порядок дела всей Грузии и что ему были подвластны все Кавказцы от Никофсии до Дербенда, а затем (стр. 649), что, по восшествии на престол его сына Давида VІІ, собрались католикос, епископы и вельможи со всех провинций от Никофсии до Дербенда. Если же положить, что Никофсия занимала место Анакопы, то следовало бы также допустить, что летописец отнес ошибочно лежащий к северу от Никофсии город Пицунда к земле Черкесов, и что тамошний епископ не участвовал в приведеннои съезде духовных и светских сановников Грузии и Абхазии, что невероятно.

По итальянским картам, та самая местность, где на нынешних отмечена Негопсуха, называлась p. de susaco (sussaco, zursaco), который Арриану был известен под странным названием "древней Ахаи", подобно тому, как изливавшаяся в ста верстах южнее и отделявшая Зильхов от Санигов река называлась Ахайем.

По Вивиен-де-Сен-Мартену (Georg. anc. du Caucase р. 28), оба эти имени, из коих первое приходится как раз в средину расстояния между Пицундою и Темрюком, переделаны на свой лад Еллинами из имени абхазского племени Шахи, впоследствии обитавшего в этих местах. Из донесения губернатора Каппадокии, впрочем, видно, что Санигн обитали вдоль по берегу до окрестностей Севастополя; за ними следовали Апсилии, а потом уже Αβασγοι, жилища коих доходили до Фазиса. Итак Абхазы, кажется, тогда еще не занимали ту местность, где их находим в X столетии, и откуда они затем снова распространились более к югу, судя по пункту, где на часто мною приведенных картах отмечено имя Avogussia, или Avogassia. Это передвижение Абхазов к югу совершенно согласно с общим ходом событий на Кавказе и с показанием Шильтбергера, что в его время главным их городом был Сухум.

По Гюльденштедту (Reisen, I, 463), Абхазы и Черкесы говорят двумя диалектами одного и того же языка; первые приняли святое крещение около 550 года стараниями императора Юстиниана; Зихи же еще гораздо прежде обратились к христианству, коего следы до ныне между ними сохранились, так как онн впоследствии только, чтобы угодить Туркам, решились принять их учение (Taitbout, Voyage d. 1. pays des Therkesses, в Potocki, 1. с. II, 308). Известно, что онн до новейшего временн имели привычку продавать детей и даже своих собственных, как во время Шильтбергера, и, подобно сему последнему, Тетбу (289) удивляется, каким образом люди, почитавшие свободу первым из всех благ, могли решаться на такой гнусный поступок. Заметка Шильтбергера об уважении, питаемом этими горцами к грому, также согласна с следующими словами Тетбу (ibid. 309, 310): "Les Tcherkesses n’ont point de dieu de la foudre, mais on pourrait se tromper en assurant qu'ils n'en ont jamais eu: le tonnere et chez eux en graude veneration; ils disent que c'est un ange qui frappe ceux que la benediction de l’Eternel a distingues. Le corps d’une personne frappee par la foudre est enterre solennellement et tont en pleurant le defunt, ses parents se felicitent de la distinction dont leur famille vient d’etre honoree. Ces peuples sortent en foule de leurs habitations au bruit que fait cet ange, dans sa course aerienne et lorsqu’il passe quelque temps sans se faire entendre, ils font des prieres publiques pour l’engager a venir".

(обратно)

101

Принимая во внимание, что Шильтбергер и его переписчики мало заботились о том, чтобы передать нам собственные имена в таком виде, чтобы нельзя было усомниться в настоящем их значении, невозможно будет требовать, чтобы я угадал, кто такие были племена kayat и inbu, которые, вместе с Монголами, составляли население Великой Татарии. Во всяком случае, приведенные два имени не были им выдуманы, но о них он узнал от самих туземцев или же от татарских их владетелей. Последние могли различать от собственных своих соотечественников те именно племена, которые, под верховной властью потомков Чингисхана, долее других сохранили наследственных своих владетелей. Таковыми были пред прочими вышеупомянутые Кераиты или Унг, (гл. ХХV), коих Шильтбергер, подобно Грузинцам, легко мог назвать "Quiath" (Brosset 1. с. 488), и Уйгуры, начальники коих, именуемые Эдекутами (Erdmann, 1. с. р. 245), удержались до 1328 года, припоминая нам именем своим известного Эдеку или Едигея, которого Шильтбергер провожал в его походе в Сибирь. По Нейману (прим. 185 и 186), он, действительно, разумел эти два племени, т. е. Кераитов и Уйгуров, под своими kayat и inbu. Однако так как его комментатор ничего не говорит о причинах его мнения и так как доводы, только что мною приведенные, недостаточны для того, чтобы более нельзя было сомневаться в его справедливости, то может статься, что Шильтбергер вовсе не хотел говорить о Кераитах и Уйгурах, но о двух других племенах, с которыми ему пришлось лично познакомиться. Я хочу говорить о Кайтаках, и о племени Джамбулук.

Еще во время Масуди, Кайтаки, или Кайдаки, обитали на северной стороне Кавказа, возле Каспийского моря; туда же их помещает Абул-Феда и там они удержались до нынешнего дня. Мы уже видели, что они тщетно пытались остановить Тамерлана в последнем его походе против Тохтамыша и что между ними, спустя немного, находились католики и другие христиане (Гл. XXV пр. 2). Тем не менее они не переставали разбойничать, как это испытал в 1468 году наш купец Никитин, брошенный бурею к берегу около Тарку. Тщетно он надеялся возвратить свое имущество с помощью Ширван-шаха (Феррух Иессар: Dorn, Schirvanschache etc. 582), шурина царя кайтакского Адил-бека. Так как сей последний, подобно шурину своему, не мог не быть мусульманином, то ясно, что и большая часть его подданных были поклонниками лже-пророка. Притом народ этот долженствовал быть довольно многочислен, чтобы обратить на себя внимание Шильтбергера, когда он проезжал чрез эту страну в своем путешествии из Персии в Татарию.

В бытность его в последней стране, он, без сомнения, проводил более или менее времени среди Ногайев Джамбулукской или Иемболыкской орды, обязанной, по Тунману (Busching, Gr. Erdbeschr. Troppau, 1784, IV, 387), именем своим тому обстоятельству, что они долго кочевали при реке Ембе, изливающейся в Каспийское море. Уже, при конце XVIII столетия, они, по тому же автору, двинулись к эападному берегу Азовского моря, где, действительно, находились их кочевья во время присоединения сего края к империи. Однако, если припомнить беспокойный характер этих Татар и частые перевороты, случавшиеся между ними, то можно предполагать, что уже во время Шильтбергера они, по крайней мере отчасти, кочевали в этих местах. В этом случае объяснилось бы также, почему татарский князь, которого де Ланнуа (1. с. 40) застал, в 1421 году, близ Днепра "logie sur terre avec tous les siens", назывался Jambo. Так как преемники сего князя могли выбрать для себя помещение немного более приличное, то им мог принадлежать "Ябу-городок", уступленный ханом крымским, в 1517 году, польскому королю Сигизмунду, вместе с другими приднепровскими городами (Сборник кн. Оболенского, I, 88). Все эти обстоятельства дозволяют нам думать, что Шильтбергер именно разумел Татар Джамбулукской орды под своими inbu, или Iabu, как они названы в издании 1814 года.

(обратно)

102

Так я перевожу слово gewarach, которое у Пенцеля пропущено. Келер в приведенном выше списке погрешностей Неймана, считал нужным прибавить к этому слову, кроме вопросительного знака, еще следуюшую заметку (Germania, VII, 379): "Neumann erklaert es fuer Gestrauch, ohne Begruendung. Die beiden Drucke (т. е. ему доступные издания путешествия Шильтбергера: франкфуртское 1553 года и нюрнбергское Иоанна Берга и Ульриха Нейбера) haben nur Gras". Но из этого разве только следует, что прежние издатели столь же мало, как и г. Нейман, успели объяснить значение слова gewarach, напоминающее мне французское слово varech, употребляемое и теперь еще для означения всякого рода морских растений. Быть может, явно одинаковое с ним по происхождению слово gewarach означало здесь у Шильтбергера растущий в изобилии в наших плавнях и балках камыш, хотя, правда, он собственно по-немецки назывался и называется Raus, Ries, Rohr, Rohricht etc. По крайней мере, нужно только припомнитъ, какое важное значение и ныне еще камыш имеет в степном хозяйстве, чтобы представить себе, что Шильтбергер не мог не упомянуть о растении, без которого он неоднократно рисковал бы умереть от голода или стужи во время своих странствований по Великой Татарии. Заметка сия, впрочем, также относится к бурьяну (Heidekraut), который Шильтбергером мог быть назван "Wegerich".

(обратно)

103

Кажется, что Шильтбергер здесь, по рассеянности, писал Арабия вместо Египет, так как он тут же прибавляет, что главным городом упомянутого им края был missir, или miser, как этот же город им назван в главе XL, где прямо говорит, что христианами он был называем Cair, т. е. Каиро. Легко понять, почему он воображал, что туземное наименование Фостата (Мизр), неправильно Европейцами названного "старый Каиро" (S. de Sacy, Relat. de l'Egypte par Abd-Allatif, 424), также могло бытъ применено к городу Каиро, ибо в его время оба эти города до такой степени распространились во все стороны, что собственно слились в однн и тот же город, подобно Гамбургу и Альтоне, которые один из наших ветеранов 1812 года, без сомнения, смешал, когда хотел меня уверить, что из городов Германии, им посещенных, один только Альтона мог быть сравниваем с Парижем по шуму и движению на улицах своих. Де Ланнуа, превосходя ученостью нашего и баварского ратников, различает Каиро от Фостата или Misr (р. 80), который у него назван Вавилоном, т. е. именем, которое, действительно, перешло к Фостату от вавилонской колонии, переведенной в эту местность еще Камбизом (Норов, Пут. по Египту, I, 154).

Ныне еще часть Каиро и Фостата называется Коптами Боблион, т. е. Малым Вавилоном, превращенным в Новый Вавилон средневековыми писателями, которые посему самому считали ссбя в праве называть владетелей Египта Вавилонскими султанами, различая их резиденцию от древнего города Вавилона, как напр. автор географической поэмы XIII века в следующих стихах (Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien, 1865), к которым переходит после описания Александрии:

Иногда, впрочем, смешивали эти два города и некоторые летописцы времен крестовых походов, напр. Арнольд Любекский (Die Geschichtschr. d. Vorzeit, XIII JH, III, р. 283), которые до того запутались, что смешали даже Евфрат с Нилом: d nu man muss wissen dass der Euphrat und der Nil ein und dasselbe Gewaesser sind.

Впрочем, упомянутая ошибка Шильтбергера нам объясняется уже следующими словами де Ланнуа: est a savoir que le Caire, Babillone et Boulacq (как еще ныне называется небольшой соседственный Каиро город, названный Норовым [р. 140] египетским Манчестером, по причине фабрик, устроенных в нем Мегеметом Али) furent jadis chacune une ville a par lui, mais a present (1422) s'est tellement edifiee que ce n'est qu'une mesme chose, et y a ancune maniere de fossez entre deux plas sans eaue, combien qu’il y a moult de maisons et de chemins entre deux et peut avoir du Kaire a Babillone trois mille et de Boulacq au Kaire trois mille. Большому пространству, занимаемому этими тремя слившимися в одну массу городами, соответствовало, нет сомнения, число их жителей, по крайней мере пока они не лишились значительной части своего населения, "et especialement", как говорил де Ланнуа (р. 80), "depuis environ vingt ans", перед собственным его там пребыванием. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина, приведенного Вейлом (11, 125), что, в царствование султана Фараджа (1399-1412), Египет и Сирия подвергались разного рода бедствиям. К нашествиям Монголов и к беспрестанным внутренним войнам присоединились разбои европейских моряков, голод и чума, так что население этих стран уменьшилось двумя третями. Число жителей, именно в городе Каиро, полагалось неимоверным. На него указывали, как на многолюднейший город в свете, и уверяли, что он заключал в себе более жителей, чем вся Италия, и что число бродяг, в нем проживавших, было значительнее, чем все население Венеции. Впрочем, Брейденбах (cf. Webb, A survey of Egipt and Syria, undertaken in the year 1422 by S. G. de Lannoy, в Archaeologia etc. XXI, Lond. 1827 р. 376), передавая эти известия, весьма кстати замечает: Audita refero — neque enim ipse numeravi. Шильтбергер, вероятно, не поступил иначе, когда наделяет город Мизр столькими улицами, сколько он же полагал домов в Каффе; может бытъ, даже он этими числами хотел только дать почувствовать своим читателям, сколь велико было различие между этими двумя городами, в отношении к их населенности. Можно, впрочем, взять в буквальном смысле то, что он говорит о 20.000 человек, составлявших дворню султана; нужно только допустить, что он имел тут в виду обитателей цитадели каирской, т. н. "Нагорной крепости, о которой де Ланнуа выражаетя следующим образом: "est le dit chastel moult grant comme une ville fermee et y habite dedens avec le soudan grant quantite de dens, en especial bien le nombre de deux mille esclaves de cheval qu'il paye a ses souldees comme ses meilleurs gens d'armes a garder son corps, femmes et enffans et autres dens grant nombre". В 1778 году, в замке этом полагалось даже до 30.000 человек, на половину воинов (Parsons, Travels p. 302; ap. Webb, 1. c. p. 380).

Говоря, что нельзя было сделаться султаном, не будучи предварительно проданным, Шильтбергер также совершенно прав, так как войско Мамелюков, состоящее, как уже видно из их имени, из прежних невольников, присвоило себе право располагать престолом, по смерти султана, для кого-либо из среды своей. Де Ланнуа, который не менее Шильтбергера был поражен этим злоупотреблением, отзывается о нем следующим образом (р. 83): "Item, ne se fait icelui soudan jamais naturellement de la nacion de nulz d'iceulx du pale, pour ce que les gens d’iceulx pais sont trop meschans et de trop foeble condicion a bien garder leur pais, comme ils dient, ainchois le font d'aucun admiral esclave qui par le sens, vaillance et grant gouvernement de lui se scaura tellement advanchier qu'il aura acquis puissance et amis du soudan et des autres amiraulx et esclaves, sy que, apres la mort du soudan, par les choses dessus dictes il sera seigneur. Et est ainsi que par puissance et par parties qui les soustiennent, et nonobstant cesy ect il toujours en doubte et peril d'estre boute dehors par aucun autre dit admiral qui sera puissant autour de luy, soit par trahison ou par autres bendes qui seront favorables a celui admiral contre luy".

(обратно)

104

Из числа лиц, царствовавших или домогавшихся престола в Египте, во время пребывания Шильтбергера на Востоке, он прежде прочих припоминает султана "marachloch", или "Warachloch", и сына его Иосифа или "Iusuphda", в коих мы узнали (Гл. XI прим. 1) Беркука и сына его Фараджа. Кроме этих двух султанов, он говорит о каком-то "Mathas", или "Matthas", царствовавшем между ними. Наконец, исчисляет еще трех преемников Иусуфды: Zechem, или Zachan, Schyachin, или Syachin, и malleckhchascharff или Mellekhostharf, которого немного ниже называет "Balmander", или даже "Salbmander", по изданию 1814 года.

Не трудно угадать, что оба эти имени могут быть отнесены только к султану Бурсбаю, царствовавшему от 1422 до 1438 года и принявшему, при восшествии своем на престол, по господствовавшему в крае обычаю, титул Аль-Мелик и почетные прозвища Аль-ашраф Сенф-Эддин Абуль-Насир (благороднейший меч веры и отец победы: Weil, II, 167). Столь же легко узнается в несчастном Матасе Шильтбергера губернатор Малатии Минташ или Манташ, который, успевши на время занять место Беркука, все-такн погиб впоследствии (1393 г.) столь же жестоким образом, как и Mathas, с тем только различием, что не был распилен, но колесован. Даже может статься, что, по ошибке арабского автора или его переводчика, последний род смерти поставлен вместо того, о котором говорит Шильтбергер. По крайней мере, последнее наказание с давних пор было в моде как в Египте, так и в других странах Востока. Так, напр., по Диону Кассию (LXVIII, 52), Евреи, возмутившиеся при Траяне в Киренайке и в Египте, перепилили Римлян и Греков, коих могли схватить, намазали себе лицо их кровью и надевали их кожу. В одном из дельных примечаний своих к переводу сочинения Макризи, Катрмер (1,1. р. 72 пр. 103) приводит много примеров, свидетельствующих, что этот род наказания был еще в употреблении во времена Шильтбергера не только в Египте, но и в Персии, и между Монголами, как между прочими жертвами это испытали, может быть, русские князья, взятые в плен после сражения при Калке (Карамзин, III, р. 145).

Что касается Цехема или Цакана Шильтбергера, то можно, не ошибаясь, видеть в нем губернатора Сирии Джакама, который, возмутившись против Фараджа, был признан султаном в Сирии, но затем погиб в войне против Кара Иелека в 807 году магометановой эры.

Труднее сказать, какого именно из преемников Фараджа Шильтбергер разумел под своим Шиахин. Если судить по одному только сходству имен, то казалось бы, что он говорил о Шейх-Махмуде, царствовавшем в Египте до 1421 года и вступившем на престол после калифа Аббаса Алмустайна, который, по убиении Фараджа в 1412 г., сам несколько месяцев соединял в своем лице светскую власть с духовной. Но так как Шейх-Махмуд скончался в глубокой старости естественною смертью, то не мог иметь ничего общего с Шиахином, о мученической смерти которого Шильтбергер передает нам подробности, обличающие в нем очевидца его пытки. Ни один из прочих предшественников Бурсбая (Ахмед, старший сын Махмуда; упомянутый иеродиаконом Зосимою "царь Тотар" (Thater) и Могаммед, младший сын Махмуда) не претерпел участи Шиахина; поэтому остается только признать его за одно и то же лицо с губернатором Сафада Ацахири. Действительно, последний, поднявший знамя бунта в самом начале царствования Бурсбая (Weil, II, 169), был затем оставлен своими приверженцами, должен был сдаться и предан пытке (1423 г.), а потому мог быть подвержен тому жестокому роду наказания, о котором говорит Шильтбергер.

(обратно)

105

По Нейману (пр. 193), это письмо, равно как и титулы, в нем присвоенные султану, были выдуманы Армянами, по рассказам коих Шильтбергер передает их нам. Но и в этом случае издателъ его записок должен был стараться отыскать настоящее значение этих странных титулатур, дабы не давать повода думать, что Шильтбергер, действительно, иногда сам не имел никакого понятия о том, что нам передает. Таким образом, нам придется здесь защищать его, не против его клеветников, но против неловкости его почитателей.

Что же, во-первых, касается факта, что Бурсбай обратился письменно к разным христианским государям по случаю свадьбы своей дочери, то я в подобном поступке не нахожу иичего удивительного со стороны монарха, который находился в коммерческих и дипломатических сношениях с морскими республиками Италии, с королями аррагонским и кипрским и греческим императором, к которому назначено было, может быть, письмо, адресованное в rom, так как Шильтбергер под этим словом мог разуметь Рум и так как это имя означало тогда Грецию и даже турецкие владения в Европе и Малой Азии. Во-вторых, касательно же титула Бурсбая, был ли он выдуман или нет, я считаю не лишним списать его здесь сполна, дабы читатель мог его сравнить с переводом, поставленным мною в тексте, равно как и с примечаниями, коими я стараюсь оправдать tant bien que mal этот перевод. Замечу только предварительно, что следует только припомнить пышные выражения, которыми наполнены титулы владетелей восточных стран, чтобы допустить, что Бурсбай мог назвать себя владетелем разных земель, которые ему не принадлежали и на которые ни ему, ни находившемуся под его покровительством калифу, никогда не приходило на мысль осуществить свои притязания.

Вот титул по обеим рукописям. Имена, поставленные в скобках, относятся к изданной Пенцелем:

"Wir Balmander (Salbmander) allmachtiger von karthago, ain Soldan der elden Saracien, ein herr zu zuspillen (Puspillen) aiu herr des obristen gots zu Iherusalem, zu capadocie (Kappadocia) ein her jordans, Ein herr im orientenland, da das siedent mer usz gat, ein herr zu bethlahen, da uwer frow geboren ward, unser nifftel und ir sun unser neff von nazareth, Ain herr zu synay, von Talapharum (Capernaum) und des tals ze josaphat, Ein herr zu germoni, (Sormoni) an dem berg sint gelegen zwen und subentzig turen all verpracht mit marbelsteinen. Ein herr des grossen forsts, vierhundert mil lang und wol besetzt mit zwein und subenzig sprachen. Ein herr des paradis und der wasser, die dorusz fliessent, gelegen in unserm land capadocie (Kappadocia), ein vogt der hellen (Holle), Ain gewaltiger kaiser zu Constantinoppel, amorach von kaylamer (Aroch von Keylamet), Ain gewaltiger keiser zu galgarien, Ain herr des durren boms (des Thirmbaues) ain herr, da die sunn und der mon uff gat und zugt vom hochsten zum letsten, ain herr da enoch und helyas begraben sint. Item ein beschirmer des ersten priesters johan in der verschlossenen rumany (Rimaney) und ein veramunder zu wadach, Ain bewarender zu Alexander (Alexandrien), Ain anheber der vesten Stat zu Babilonie, da die zwo und subentzig sprach inn gemacht wurden, kaiser kuenig aller kueng. Ain herr Cristen, Iuden und haiden, Ain maeg (Freund) der goetter).

(обратно)

106

Нужно сознаться, что, называя себя самодержцец Карфагена, Бурсбай впал бы в анахронизм, так как ему разве могли принадлежать одни только развалины города Дидоны. Однако, если взять во внимание, что город Тунис, на который султан мог иметь притязания или как преемник Фатимидов, или же как покровитель аббасидского халифа, обстроился на счет древнего соперника Рима в ближайшем его соседстве; если, кроме того, припомнить, что в Африке еще не было забыто прежнее величие Карфагена (Silv. de Sacy, Desc. de l'Egipte р. Abd-Allatif. p. 518 seqq. и Lee, The travels of Ibn Batuta; р. 4), — то не было бы невозможным, что имя его поставлено в титул для означения Туниса. В противном случае, я спросил бы, не писал ли Шильтбергер, по какому-нибудь недоразумению, Карфаген вместо Каирван: как известно, одно из главных святилищ исламизма, почему и мог занимать первое место в титуле первого из мусульманских владетелей, тем, более, что, по Абул-Феде (II, 198), город "Cayroan" считался самым красивым городом в Магребе.

(обратно)

107

Сказанное только что о Каирване могло бы также быть применено к Сицилии, некогда принадлежавшсй Аглабитам, и еще удобнее к Севилле, названной Ишбилия Персами (D’Ohsson, 1. с. 265), так что Шильтбергер легко мог слышать, будто бы город этот назывался Цуспиллен.

(обратно)

108

Так, по крайней мере, тот же самый султан Бурсбай называет себя в письме своем, от 833 года геджры, к мирзе Шах-Роху, сыну Тамерлана (S. de Sacy, Chrestomathie arabe I, р. 324). Таков также мог быть смысл слов, худо переведенных Шильтбергером: des obristen gots etc. Это выражение, будучи заимствовано с еврейского, для него осталось загадочным.

(обратно)

109

В переводе своем я оставил слово Каппадокия, не зная, каким другим словом следовало бы его заменить. Ибо, вероятно, оно не находилось на этом месте, так как ниже еще раз упоминается Каппадокия, и невероятно, что Бурсбай или, пожалуй, изобретатели его титула, два раза записали бы в оный одну и ту же страну. В приведенном письме к Шах-Роху, Бурсбай называет Иерусалим "преподобным": может быть и тут стоял подобный эпитет, а не имя провинции, которой не было места между Иерусалимом и Иорданом. Также может статься, что провинция эта, по описке, попалась в титул вместо города Капернаум, ныне Тел-гум (Ranmer I. с. 131), где сохранились многие развалины, в том числе остатки здания, величием и великолепием своим превышавшего все, что Робинсон видел в Палестине.

(обратно)

110

Я не смел пропустить в своем переводе это место, хотя убежден, что его в оригинале не было, или что оно попало туда сполва по той причине, что Шильтбергер от самого титула не различал те объяснения, которые сообщивший ему копию титула считал нужным прибавить от себя. Но и в этом случае Шильтбергер, не будучи посвящен во все таинства ислама, вероятно, перетолковал по-своему смысл тех слов, которые действительно, могли встречаться в титуле. Так, напр., он мог себе вообразить, что султан, действительно, хотел выдать Спасителя за своего внука или племянника (neff), потому что ему при именах Вифлеема или Назарета (которые могли быть упомянуты в титуле) могли сделать замечание, что мусульмане считали Христа одним из главных пророков или неби, и даже могли его называтъ Neffs, дух, душа, потому что его считают "духом Божиим" (Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 117 cf. I,112).

Подобное недоразумение могло побудить Шильтбергера думать, что Бурсбай гордился своим родством с Матерью Божиею, что невероятно со стороны султана, при уважении, которым и она пользуется у магометан.

(обратно)

111

В средних веках немецкие авторы, в стихах и прозе, часто упоминают о семидесяти двух языках и народах, или потому, что таково было число учеников Спасителя, или по той причине, что это число основывалось на немецкой дуодецимальной системе (Germ. 1, 217 cf. Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien. 1865 р. 56).

Впрочем, не только у потомков Тевта, но и у Азиатцсв число 72 употребляется для означения большого количества, как я мог бы, в случае надобности, доказать многими примерами, кроме тех, которые встретим тотчас. Замечу только, что таково было как раз число колен сирийских, сект магометанских, мудетеидов персидских, башен Джезире-бен-Омара и проч. и проч.

Поэтому упомянутые в титуле семьдесят две башни горы "germoni" легко объясняются заметкою Робинсона (Raumer, 1. с. 33), что гора Гермон опоясана храмами (ist von Tempeln umgurtet), разумеется развалившимися. Подобно тому, как эта гора поименована Sormoni в издании 1814 года, в нем читается Capernaum вместо Talapharum, которое я охотно переменил бы в Tel-el-Faras по имени горы, которою оканчивается Джебель-ель-Шейх или Гермон.

(обратно)

112

Эта пуща могла находиться на одном только Кавказе, покрытом дремучими лесами и имеющем в протяжении, a vol d’oiseau, в самом узком месте перешейка, как раз столько миль, сколько Шильтбергер полагает для своего леса. ІІритом 72 языка, которыми в нем говорили, припоминают нам 72 народа, обитавшие по Истахри (Dorn, Geogr. cauc. 521), на Кавказе и говорившие, каждый, особенным языком, равно как и 72 народа, заключенные Адександром за воротами каспийскими (Lelewel, Geogr. du m. a. Epilogue, р. 109), тогда как, по другому преданию, Могаммед, на смертном одре своем завещал своим приверженцам покорение этой страны, которая ему была особенно дорога, почему и разные секты магометанские ставят ее, в отношении святости своей, выше Мекки и Медины (Mouradgea d’Ohsson, нем. пер. II, 182).

Поэтому не было бы удивительным, если бы владетель Египта, который мог считать себя законным преемником основателя Александрии и стены Дербендской, в титул свой вместил страну, которая была его родиною и по понятиям его единоверцев пользовалась особенным благословением.

(обратно)

113

Если султан египетский мог иметь притязания на леса Кавказа, то не должен был забыть Каппадокию, которая ему отчасти действительно принадлежала и куда он имел право поместить рай. Ибо, на подобие евреев и христиан, магометане полагали, что этот сад лежал в прекрасной стране (Адн), орошаемой рекой чудною, источником Евфрата, Тигра, Джихуна (Pyramus древних) и Сихуна (Sarus), которые все протекают или в Каппадокии или в ближайшем ее соседстве, так что Бурсбай мог столь же мало удалиться от действительности, и даже менее, чем наши ученые, которые полагали найти библейские реки Геон и Фисон или в Оксе и Яксарте (Гаммер), или в Араксе и Фазе (Бругш), или же, наконец, в Волге и Инде (Раумер).

(обратно)

114

Двенадцатый и последний имам, потомок Алия, Могаммед пропал без вести, двенадцати лет от роду (в 873 г. нашей эры), в одной пещере близ Серменрея, в 50 верстах от Багдада. Это событие подало повод к образованию разных религиозных мнений, более или менее эксцентрических, касательно его природы и воскресения. Шииты именно воображают, что этот Меди, или судья небесный, все еще живет в своей неизвестной пещере и ожидают его возвращения с такнм же нетерпением, с каким евреи ожидают появления Мессии. Сунниты довольствуются уверенностью, что он явится при конце мира, в сопровождении 300 небесных духов, и склонит все народы к принятию ислама (Mouradgea etc. I, 52).

Без сомнения, все это еще не доказывает, что я был прав, возлагая на султана египетского охранение этой пещеры, на том основании, что он у Шильтбергера именуется "ein vogt der hellen". Поэтому я охотно согласился бы, если бы это от меня потребовали, что здесь речь идет скорее о городе Helle (al-Halle, ныне Hilleh), занимающем отчасти местность древнего Вавилона и славном по находящимся в его окрестностях святилищам: Кербела и Мешед-Али, "campo santo" шиитов (Ritter, XI, 842, 869, 955).

Я даже мог бы допустить, что султан, вместо того, чтобы называться стражем гробниц Алия и Гуссейна, объявил себя покровителем Еллинов или какого-либо другого народа. Но никак уже не понимаю, каким образом Шильтбергер могдо такой степени забыться, чтобы выдавать султана за покровителя ада, "Beschutzer der Hoelle", как сказано в издании Пенцедя (104), по которому тем не менее Бурсбай гордился титулом приятеля всех богов, "aller Goetter Freund", на том основании, что у Шильтбергера он называет себя Ain mag der Goetter. Правда, что и тут Пенцель не понял, о чем идет речь. По крайней мере, монарх, который в другом месте (Chrest. arabe, 322) говорит, что в его руках находился факел истинной веры, почитал бы своею обязанностью, во исполнение правил своей религии, быть не приятелем богов, но их истребителем, т. е. Маги (Mahhi: Mouradgea d'Ohsson, I, 118), вместо чего Шильтбергер мог слышать mag.

Труднее будет дать себе отчет о том, почему султан египетский мог назвать себя императором константинопольским. Заметим однако, что в приведенном письме своем к сыну Тамерлана (Chrest. arabe, I, 324) он выражается, между прочим, следующим образом: Владыки зсмли явились со всех сторон, чтобы изъявить мне свою покорность: царь ормузский, султан гиснский (Hisn, в Месопотамии), сын Карамана; эти самодержавные вдадетели, султан почтенного города Мекки, султан иеменский, равно как и Магреба и Текрура и недавно умерший король кипрский, — все представились при моем дворе. Покойник, король кипрский, был Ianus (ум.1432), взятый в плен Египтянами в 1426 году, по случаю их похода в остров, и согласившийся, для возвращения свободы, признать над собою верховную власть султана и платить ему ежегодную дань в 20.000 динариев (Weil. II, 177). Тщетно византийский император (Иоанн II) старался предупредить это несчастие переговорами (ibid. 173) и, быть может, он при этом случае не устыдился унизиться пред султаном, подобно тому, как он несколько лет спустя даже решился целовать башмак папы. Также может статься, что он скрывается под именем Текрур, признанном Сильвестром де Саси страною, им впрочем не определенною, тогда как в этом Tekrour можно видеть худое чтение имени Tekfour, которым восточные народы означали греческого императора. По крайней мере, Шильтбергер мог себе вообразить, что Бурсбай упоминает о своих отношениях к этому монарху, так как до него не доходили известия об африканском народе Текрур, о котором и ныне еще ученые весьма мало знают достоверного (Peschel, Gesch. d. Erdkunde, Munchen. 1865, р. 116).

Не довольствуясь покорностью, изъявленной ему владыками земли, Бурсбай, как настоящий деспот, домогался, кажется, и владений на небе: по крайней мере, магометане переносят туда гробницы Эноха или Эдриса и патрона путешественников Илии, который, по мнению также Евреев, был перенесен на небо (Mouradgea d’Ohsson, I, 51 и 111).

Разные другие титулы, присвоенные Шильтбергером султану, хотя менее пышны, но зато еще более загадочны. К ним принадлежит: Aroh von Keylamet издания 1814 года, превращенный в Неймановом в amorach von Kaylamer.

Если будем держаться последнего чтения, то мы в праве спросить, не разумел ли Шильтбергер под своим Kaylamer остров Калимерос, мимо которого проезжал, около 1115 года, наш игумен Даниил в своем путешествии из Лаодикеи к мысу Хелидонии. Но так как г. Норов (Пут. игумена Даниила, С.-П. 1864, 154) показал, что остров Калимерос не мог не быть небольшой остров, ныне называемый Карадрос, то мы должны искать для нашего Kaylamer другое, более заслуживающее внимания, помещение. Подобным мог быть замок "Calamilla", куда прибыл, в 1221 г., другой путешественник Виллебранд Ольденбургский (Vivien de S. M., l’Asie Mineure I, 488) из Мамистры (Мимиста Византийцев, древняя Моцевеста, ныне Мисис, на правом берегу Джихуна) после значительного денного перехода. В пути своем Виллибранд оставил на правой стороне Черный замок королевский. Эти указания ведут нас, с Вивиен-де-Сен-Мартеном, к входу в ущелье, называемое древними авторами Pilae Armeniae, а иногда Pilae Ciliciae, тогда как Турки означают его под названием Демир или Темир-Капу, т. е. железных ворот.

Без сомнения, Марино Сануто (Secreta fidelium etc. р. 221 у Pauthier, 1. с. CXXXII, пр. 1) в следующем месте говорит о них: Tartari autem sequenti anno (1260) violenter irrumpentes, ceperunt Alapiam, Harem, Hamam "Calamelam" et Damascum. Так как замок Каламела, или Каламилла, поставлен в ряд с главными городами Сирии, то да позволено будет заключить, что важность его, в отношениях коммерческом или стратегическом, должна была возрастать в течение полувека, протекшего с тех пор, как он был посещен пиллигримом ольденбургским. Действительно, этот пункт не ускользнул от внимания итальянских моряков, ибо он отмечен на составленных для них картах XIV столетия, хотя в виде более или менее искаженном. Так, напр., на одной из карт атласа Каталанского мы встречаем на его месте приписку Caramela, явно тождественную с именем Cramela, отмеченным автором Secreta fidelium (cf. Vivien, I, 519) на своей карте около Исского залива, названного у него же golfo de Cramela.

В его время город сего имени означал границу между владениями египетского султана и Малой Арменией. Первый поэтому, по причине важностн сего передового пункта, мог считать для себя не унизительным называться аль-эмиром, т. е. князем каламильским, а название это могло быть превращено Шильтбергером в amorach von kaylamer.

Следующее затем имя "Galgarien", Галгария, могла означатъ Гевгарию, тем более, что эта албанская область, подобно прочим частям сего края, уже подвергалась тогда нашествиям Турок, и что в ней именно набиралась отчасти милиция египетских мамелюков. Однако, так как Гевгария слишком мала, чтобы могла быть удостоена названия империи, то я в Галгарии Шильтбергера предпочел бы видеть Болгарию, которая в его время уже входила в состав Турецкой империи. Впрочем, я даже согласился бы признать Галгарию за худое чтение вместо Газарии, т. е. генуэзских владений в Крыму, откуда вывозили в Александрию много товаров, в том числе и невольников, к коим принадлежали многие из тогдашних египетских сановников. Тем более султан сего края должен был считать себя в праве упоминать в своем титуле о Газарии, что она была подвластна хану кипчакскому или сгнившего дерева, так что Шильтбергер не слишком удалился бы от истины, если бы разумел эту самую страну под именем высохшего дерева (durren boms) которое у него следует немедленно после Галгарии. Что же касается ханов кипчакских или золотоордынских, то онн с давних пор были в дружественных отношениях с султанами египетскими и слишком усердные мусульмане, чтобы не признать первенства монарха, под покровительством которого находился наместник пророка.

Что это высокое значение не помешало султанам брать под свое покровительство и христианских монархов, явствует из дружеских отношений, в которых он, обыкновенно, находился с императорами или королями абиссинскими, к числу коих принадлежал, бесспорно, Шильтбергеров священник Иоанн.

Ныне уже нельзя усомниться в том, что Марко ІІоло (изд. Pauthier, I, 1. с.) сказал, как обыкновенно, совершенную правду, когда утверждает, что в его время потомок священника Иоанна, по имени Георгий, был начальником провинции в Китае, и что этот наместник исповедывал католическую веру, принятую прадедом его, начальником Кераитов Ованг-ханом, погибшим в борьбе с Чингисханом, или же, как старались недавно показать (Oppert, Der Presbyter Iohannes, Berlin, 1864 cf. Peschel, 1. с.) — Корханом каракитайским, о котором говорит Рубруквис (ed. D’Avezac, 260) и в котором узнали прадеда губернатора Георгия.

Как бы то ни было, по мере того, как сношения Европейцев с внутреннею Азиею становились менее тесными, и как, вместе с тем, распространялись сведения о существовании к югу от Египта христианского государства, на которое Армянин Гайтон уже обратил внимание папы De Tartaria, с. 57 ap. Webb, 1. с. р. 394 пр. f.), — в Европе начали превращать христианских вдадетелей Нубии и Абиссинии в священинка Иоанна. ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (ed. Mons, 93) другого не знает, с тем только различием, что он ничего не говорит о зависимости священника Иоанна от султана египетского, под покровительством которого он состоял, по Шильтбергеру. Даже странствующий рыцарь, внимательно исследовавший особенности края, хотя и не мечтал о плане Лессепса, но зато открыл, что владетель Египта находился некоторым образом в зависимостн от "христианнейшего" монарха, так как последний мог "detourner le cruchon du Nil", чего и не замедлил бы сделать, если бы не боялся уморить голодом обитавших в Египте в большом числе хрнстиан. В другой главе (ed. Webb. 388), где де Ланнуа говорит о тех же христианах, он их называет "Chretiens de la ceinture", по мнению английского толкователя его, вследствие указа, обнародованного еще калифом Мотуакекком в 856 году, и по которому христиане и евреи прннуждены были носить широкий кожаный пояс (ceinture). Кажется однако, что со временем это наименование перешло от египетских христиан к несторианам или якобитам вообще, и что, по сей именно причнне священник Иоанн царствовал, по Шильтбергеру: in der verschlossenen rumany. По крайней мере, если бы последнее слово могло означать Абиссинию, которую он, подобно Марко Поло и де Ланнуа (последний, говоря о первосвященнике Коптов, называет его патриархом Индии), причисляет к стране Брахманов, к Рахмании (cf. Срезневский, 1. с.), — то поставленное перед ним прилагательное слово (verschlossenen) означало бы, что в ней также обитали "опоясанные христиане". Доказательство, что их, действительно, помещали в Абиссинии, представляется нам в следующих стихах, извлеченных из описания путешествия в Иерусалим, составленного испанским поэтом Juan de la Encina (Noroff, Pelerinage en Terre Sainte de l’igoumene russe Daniel etc. St.-P. 1864, р. 129).

Ясно, что автор смешивает Грузинцев с Абхазами, а последних с Абиссинцами, как это часто делалось другими прежде и после него. Так, напр., Карамзин (III пр. 282) приводит, в числе бумаг архива Кёнигсбергского, письмо великого магистра немецкого ордена Кондрата фон-Юнгинген, отъ 20 января 1407 г., на имя абассийского короля или священника Иоанна (Regi Abassiae sive Presbitero Iohanno). "Здесь" — прибавляет Карамзин — "Abassia означает не Абиссинию, но кавказскую Абазу или Авхазию". Подобным образом читается в хронике Альберика (cf. d’Avezac, Relat. des Mongols p. Duplan de Carpin 161), что легат Пелагий misit nuntios suos in Abyssiniam terram et Georgianorum, qui sunt catholici, тогда как, в свою очередь, вдова литовского вельможи Монивида, происхождения монгольского и родственница Тамерлана, подписывается, между прочим: Zofia .... kniahinia Mingrelii, Georgii, Czerkicsov Komanskich, hrabina Abissinii, Savstopola i brzegow morza Czarnego (Gaz. Warasz. 1856, 199 seqq. прив. у Bartoszewicz: Koran etc. Warsz. I, 282).

Достоверно то, что дружба между абиссинским "negus Christianissimus" и султаном египетским редко была прерываема, может быть, потому, что их удерживал взаимный страх. Не такого рода было чувство, питаемое Бурсбаем к кадифу, у которого он мог даже заимствовать его титул, узнаваемый мною в слове vormunder (опекун), которое стоит у Шильтбергера в связи с именем славной некогда резиденции калифов. Наконец, тогдашний покровитель или опекун их мог называться, как читается в мнимом или действительном их титуле, хранителем или комендантом Александрии и соорудителем крепости вавилонской, т. е. Нагорной крепости каирской, хотя она и прежде существовала, но к которой он разве сделал новые пристройки.

(обратно)

115

Кажется, что египетские дамы под конец слишком уже употребляли во зло вольности, которыми в то время, когда ІІІильтбергер был в их стране, пользовались в праздничные дни. Так, по крайней мере, можно себе объяснить чрезвычайно строгие меры, принятые султаном, при конце своего царствования (1432 г.) против прекрасного пола (Weil, II, 208). Между прочим, было запрещено женщинам без исключения выходить из дому, так что те из них, которые не имели мужей, были в опасности умереть с голода. Тем не менее, это строгое предписание было затем отменено для одних лишь старух, тогда как молодым женщинам дозволяемо было разве только ходить купаться, под тем однако условием, чтобы они из бани немедленно возвращались домой.

Другим указом султан (Weil, II, 168), еще в начале своего царствования, отменил старинный обычай, что те, которые ему представлялись, должны были целовать землю. Он довольствовался тем, что лица, являвшиеся пред ним, обязаны были, смотря по чину своему, целовать или руку его, или же край его халата. Вскоре однако же его уговорили восстановить прежний обычай, с тем лишь смягчением, что следовало целовать руку свою, положивши ее на землю, вместо того, чтобы целовать последнюю. Однако, так как в числе его царедворцев находились, вероятно, приверженцы du bon vieux temps, и как между ними не могло недоставать и льстецов, то Шильтбергер, быть может, и прав, уверяя, что в его время еще существовал обычай целовать землю, когда представлялись пред султаном. По крайней мере, было бы, по моему мнению, ошибочным выводить из его слов заключение, что он долженствовал быть в Египте до того времени, когда Бурсбай, в первом году своего царствования, приказал отменить обычай, столь же смешной, как и варварский.

То, что Шильтбергер говорит, в сей же главе, об обыкновении монархов Востока снабжать посланников, которыми взаимно пересылались, многочисленною свитой, равно как и о церемониях, связанных с принятием этих посланников, совершенно согласно с правилами этикета турецкого и монгольского, как это Россия неоднократно должна была испытывать. Известно, что она владычеству Монголов также обязана учреждением, гораздо более полезным, т. е. почтовым сообщениям, устроенным почти таким же образом, как в Сирии и Египте, судя по словам Шильтбергера, напоминающим нам колокольчик, и ныне еще заменяющий у нас рог почтальонов немецких и французских.

(обратно)

116

Еще в древности голуби служили в Азии средством для передачи известий. Этим средством дочь коменданта Атры (Hatra, al Hadr) помогла царю Сапору I овладеть этим городом (Ritter X, 133). Во врсмя крестовых походов, голубиная почта была устроена в Сирии и Египте и многие авторы сего времени, как восточные, так и европейские, упоминают о ней, между прочим епископ любекский Арнольд (І.с. 214), при описании похода римского императора Генриха VI в 1190 году. Объяснивши почти таким же образом, как Шильтбергер, какими средствами голуби были приучаемы к исполнению возлагаемого на них поручения, епископ приписывает изобретение этого дела язычникам, более хитрым, чем дети света (Лук. XVI, 8), которые потом уже, по его мнению, подражали примеру своих врагов. Действительно, мы узнаем от него же, что, по взятии Байрута в 1197 году, антиохийский князь Боемунд сообщил своим подданным известие об этом подвиге — посредством голубя.

Арабский автор того же времени Халил-Дагери (Quatremere, 1. с. I, 55, pr. 77) исчисляет следующие станции голубиной почты на пути в Сирию; Белбейс, Салегие, Катия и Варрада или Бариде, лежащая, по Макризи (ib. 56), в 18 милях от Алариша в Нижнем Египте, столь известного по несчастной для Французов капитуляции 1800 года. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина (ibid.), что Бир-алкади (колодезь кадия), лежащий между Ал-аришем и Бариде, должен был означать границу между Сириею и Египтом. Если имя сего города, названного Аларис арабским автором, приведенным Сильвестром де Саси (Abd-Allatif, 43) могло быть превращено епископом любекским, как полагает немецкий его переводчик, в Ahir, то да позволено будет думать, что и Шильтбергер разумел его под своим "Archey", откуда, по его словам, чаще всего голуби отправлялись в Дамаск. Но, с другой стороны, если припомнить каким изменениям подвергались собственные имена под его пером или по небрежности переписчиков его рукописи, то нельзя будет не согласиться с Нейманом (гл. XXXVII), который, вероятно, не ошибается, утверждая, что под имснем Arhey он здесь разумел Каиро, или Алкагира, хотя в другом месте говорит, что город Миср назывался Cair, или же Kayr, как он пишет это имя еще в другом месте, что впрочем ему не мешало называть тот же город Alkenier (гл. XLII) и alcheiterchei (гл. XIV). В пользу тождества Arhey и Каиро могло бы еще послужить то, что, по приведенному Халил-Дагери, сирийская голубиная почта, обыкновенно, была отправляема из "Нагорной крепости".

(обратно)

117

Лучшим доказательством, что лица, рассказавшие эту сказку Шильтбергеру, вовсе не имели намерения подшутить над ним, служит то обстоятельство, что ныне еще, по Гаммеру (пр. 196), на всем Востоке название Сака означает не только водовоза, но также пеликана.

(обратно)

118

Таково, говорит Фальмерайер, значение имени "Huchan daghi", которым Арабы называют гору Синай. Но едва ли это имя скрывается в Шильтбергеровом muntagi, весьма похожем на слово montagna, которым итальянские паломники могли означать Синай, преимущественно пред другими горами. Но, в этом случае, следовало бы допустить, что путешествие свое в Египет Шильтбергер предпринял в сообществе с Итальянцами. Так как, судя по тому, что выше было сказано, последние могли быть моряками, то мы имели бы некоторое право догадываться, что им он также обязан теми подробностями, которые он нам передает о Чермном море, хотя, правда, удваивает его ширину, когда говорит, что она доходила до двухсот сорока итальянских миль.

По сведениям, собранным у тех же моряков, он, быть может, также упоминает о пути, ведущем к горе Синай чрез Чермное море, тогда как де Ланнуа (46) только говорит о дороге, которою, обыкновенно, следовали из Египта к горе Синай: "en costiant la mer rouge". Лично предпринявший это путешествие, рыцарь, как очевидец, отчасти подтверждает и пополняет описание, которое оставил нам Шильтбергер. Впрочем, первый проходит молчанием то чудесное средство, которым монастырь св. Екатерины был снабжаем потребною для него провизиею оливкового масла; он также ничего не говорит и о прочих чудесах, там совершавшихся и записанных набожным Шильтбергером по рассказам возвратившихся оттуда благочестивых пиллигримов. Зато мы узнаем от посланника Карла VI, почему гора Синай также была посещаема язычниками: ибо он удостоверяет нас в том, что у подошвы сей горы находилась церковь св. Екатерины: "a maniere d'un chastel, forte et quarree, ou les trois loix de Jhesus Christ, de Moyse et de Mahommet etaient representees. Eu la notre", — говорит он, — "gisent les os de la plus grande partie du corps de S-te Katherine", тогда как следовало подниматься выше, чтобы видеть место, где "la ditte Sainte fut ensepvely par les angeles du paradis" (46, 47) etc.... равно как и — сад, где пророк Илия "fut sa penitence en Oreb — s'est a savoir au mont Synay" (р. 60).

Стало быть церковь, построеная на этом месте карталинским царем Давидом II (1089-1125), тогда уже не существовала (cf. архм. Порфирий Успенский, Первое Путешествие в Синаитский монастырь. С.-П. 1856, 190) и Шильтбергер только к ее развалинам применил название часовни Илии, тогда как от развалин или камней, принадлежавших к часовне на горе Екатерининской, ныне даже не сохранилось следов. Только немного ниже темени видны, на одной скале, какие-то круглые ямки и сохранилось предание, что эти ямки суть следы ангелов, принесших сюда из Александрии мощи св. Екатерины, которые затем уже перенесены были в монастырь, а именно в его собор, построенный при императоре Юстиниане, с 527-557 года (Порф. 1. с. 171). Против сего собора, но все еще внутри монастырской ограды, и теперь еще стоит небольшая мечеть, вероятно та самая, о когорой говорит де Ланнуа, так как она, как видно из арабских десписаний, хранящихся в монастыре, существовала еще в 1381 году.

(обратно)

119

Ниже, в главе XL, Шильтбергер возвращается к Хеврону, коего расстояние от Иерусалима он правильно определяет в семь льё (Raumer, Palaestina, 4-е изд. 201). Он также не ошибся, говоря, что Хеврон был главным городом Филистимлян, так как, по Иосифу Флавию (XII, 10), он был царским городом Хананитов. Иссохшее дерево, которое он застал в долине Мамврийской, близ Хеврона, названо у Неймана Corpe, а в издании 1814 года Sirpe, напоминающее Фальмерайеру (пр. 199) турецкое наименование кипариса: serw. Если же правильнее было бы держаться чтения carpe, то спрашивалось бы, не говорит ли Шильтбергер о рожковом дереве, которое могло быть так называемо по-турецки или арабски (ср. Die Charube von Kufin у Розена, Die Patriarchengruft zu Hebron, в Zeitschrift f. allg. Erdk. N. F. XIV, 426). Также могло статься, что он под иссохшим деревом разумел теребинф, находившийся, по Иосифу Флавию и другим авторам, в этих местах, где, впрочем, небольшая долина, ныне безлесная, все еще у туземцев означается, без сомнения не без причины, именем Шаллет-ель-Бутме, "место теребинфа". Мало-по-малу теребинф Иосифа был смешиваем с дубом Библии, который еще был обременен плодами, когда его видел наш игумен Даниил (изд. Норова, 87), и мог быть тождественный с огромным деревом той же породы, о котором говорит Робинсон (cf. Raumer, 201), догадываясь что еще пред ним другие путешественники видели в нем "теребинф Авраама". Само собою разумеется, что к числу их не мог принадлежать Шильтбергер, так как дерево, которое он имел в виду уже было иссохшим. Притом он не мог бы передать нам пророчества, которое столь же хорошо согласуется с нашими надеждами, как и с предчувствием неверных, что они раньше или позже будут изгнаны из святых мест. И ныне еще вход в мечеть, под которою покоятся патриархи, воспрещен для христиан (Raumer, 202); неудивительно поэтому, что их туда не пускали в XV столетии. Действительно, мы узнаем от Новайри и других авторов (Quatremere, II, 1, р. 249), что султан Бейбарс или Бибарс (1260-1277), узнав, по случаю путешествия своего в Хадид (Хеврон), что христианам и евреям дозволялось, за известную плату, посещать этот город, — формально запретил их туда пускать. С тех пор разве могли возвратиться к statu-quo, позволяя тем только из христиан войти в Хеврон, которым удавалось выхлопотать себе ad hoc фирман султанский. По Гаммеру (Gesch. der Ilchane, 1842, 1 р, 129), великое уважение, питаемое мусульманами к Хеврону, началось только с тех пор когда, в царствование калифа Мостершида (заколотого ассасином в 1120 году), в одной пещере были найдены трупы, которые были выдаваемы за смертные останки Авраама, Исаака и Иакова, которые, еще по Моисею, были похоронены в Хевроне, где гробницы их никогда не были забыты, по крайней мере христианами. Так, напр., бордосский паломник (Parthey et Pinder, Itiner. Ant. Aug. etc. Berol, 1858, р. 283), упомянувши о прекрасной церкви, построенной при Константине Великом возле теребинфа Авраама, продолжает: inde Terebintho Cebron mil. II, ubi est memoria per quadrum ex lapidibus mirae pulchritndinis, ubi positi sunt Abraham, Isaac, Iacob, Sara, Rebecca et Lea. Около 600 г. (во времена Антонина Плакентинского), греческая церковь находилась уже в этом quadrum, а спустя почти сто лет, епископ Аркульф видел там монолиты, сооруженные в виде гробниц трех патриархов, к которым еще был прибавлен Адам, равно как и такого же рода памятники, хотя не столь большие, для приведенных трех жен (Rosen 1. с. 390). В это время Хеврон уже принадлежал Арабам, гордившимся тем, что и они были потомками Авраама. Невероятно поэтому, чтобы они не пользовались случаем для превращения в мечеть той церкви, под которой почивал их родоначальник. Уже по взятии Иерусалима крестоносцами, это место было возвращено богослужению христианскому, как свидетельствуют Англо-Саксонец Зевульф (Saewulf: cf. Rec. de Voyages et de Mem. 1839, 817-854), бывший в Палестине в 1102 году, и также наш игумен Даниил (изд. Норова, 95), который видел в Хевроне (около 1115 года) прекрасное здание, под которым находилась пещера с гробницами патриархов, а над ними род круглой часовни. По Розену (1. с. 392), крестоносцы отличались на столько веротерпимостью, что не запрещали входа в это святилище даже евреям, хотя, кажется, посдедние этою милостью не пользовались даром, судя по тому, что говорят Веньямин Тудельский, бывший в Палестине в 1163 году, и его единоверец Петахия, из Регенсбурга, который прибыл туда несколько лет спустя (Rosen, 1. с. 417). Выше уже было замечено, что, еще до взятия Египтянами Птолемаиды, Хеврон снова подпал под их власть, и что с этого времени христианаи, желавшим добраться до него, в свою очередь, пришлось платить более или менее за это удовольствие. Из числа тех из них, которые посетили Хеврон прежде Шильтбергера, некоторые оставили нам описание ими там виденного и слышанного, а именно немецкий монах Brocardus, к концу XIII столетия, Англичанин sir John Maundeville в 1322 году и немецкий паломник Ladolph von Suchem, коего труд (Libellus de Itinere ad T. S.) считается, обыкновенно, лучшим путеводителем по святым местам для XIV столетия.

Де Ланнуа, бывший в Палестине в одно время с Шильтбергером, не говорит, что сам он посетил Хеврон; но он прибавил к описанию своего путешествия в Сирию и Египет список святым местам (р. 48-69 изд. Монского), составленный, по его словам, папою св. Сильвестром, по просьбе св. императора Константина и его матери "madame sainte Helaine". В этом списке, явно относящемся к гораздо позднейшему времени, упомянуты три города "de Ebron", т. е. Хеврон: "la neufve et la moienne, de laquelle est l’eglise ou sont ensepvelis Adam, Abraham, Isaac et Jacob et leure femmes"... "Item, Ebron, la vielle, en laquelle David regna sept ans et six mois". Мне казалось кстати привести здесь это место из книги, вышедшей только в ста экземплярах, так как в приведенных основательных трудах Норова, Раумера, Розена и других авторов, содержащих в себе много подробностей о Хевроне, говорится об одном только городе сего имени.

Риттер (XVI, 230) говорит впрочем не только о двух городах, но еще о находившихся в их соседстве развалинах города Luar или Iuel, бывшего, по преданию, резиденциею Давида в течение семи лет.

(обратно)

120

Легенда приписывает матери Константина построение церкви Благовещения, упомянутой Шильтбергером и которая в его время была уже в развалинах. На месте, ею занимаемом, стоит ныне, по Раумеру (р. 136), красивая католическая церковь, построенная в 1620 году; но столп, находящийся в пещере в семнадцати ступенях под хорами, указывает еще то место, где стояла пресвятая Богородица, когда увидела пред собою архангела Гавриила. Нельзя не согласиться, что этот столп есть тот самый, о котором говорит Шильтбергер. Касательно же самой церкви, от которой он видел одни только развалины, мы узнаем от паломника Даниила (изд. Норова, 132), что она была возобновлена Франками и отличалась своею величиной и красотою. По приказанию султана Бибарса, она была разрушена в 1263 году (Weil 1, 46; cf. Quatremere 1, 1 р. 200) и, без сомнения, не была снова построена в период, с тех пор протекший до той эпохи, когда Шильтбергер был в этих местах.

(обратно)

121

Толкователи нашего путешественника не угадали, кого или что он разумел под спутником своим, которого он называет "koldigen". Г. Кёлер также не объясняет этого слова, которое без всякой надобностн поместил в свой список (р. 379), так как он и тут опять довольствуется присовокуплением к нему вопросительного знака, хотя принужден сознаться, что оно встречается не только у Неймана, но и в приведенных им книгах: "Auch die beiden Drucke haben diess mir raethselhafte Wort".

Не льщу себя тем, что мне удалось открыть тут ларчик, так как не смею думать, чтобы читатели согласились со мною, если бы я хотел утверждать, что товарищ Шильтбергера, во время его странствования в Иерусалим, принадлежал к монашескому ордену Календер, коего учредитель случайно также назывался Иосиф и который, вероятно принадлежал к орденам второго класса, именуемым Колъ (Coll; Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 542), так что товарищу Шильтбергера шло бы название Колджи (подобио балтаджи, кафаджи и пр.), которое им могло быть превращено в колдиген. В ожидании, что мне сообщат лучшее объяснение сего слова, я пока позволил себе заменить его в тексте моим колджи

(обратно)

122

У Турок Иерусалим ныне называется Кудс Шериф. Нельзя не узнать первую половину сего наименования в Шильтбергеровом Kurtzitalil, или Kurtzitald, которым, по его мнению, мусульмане, в его время, означали главный город Палестины. Но так как он уже не мог до такой степени изувечить слово Шериф, чтобы оно превратилось в италиль или в италд, то я в своем переводе оставил одно только Кудс (святилище), не осмеливаясь, из опасения снова ошибиться, присовокупить к нему свою транскрипцию ничего не значущего italil или talil, хотя оно мне напоминает слово халил (друг), применяемое преимущественно к Аврааму, "другу Божию", почему и ныне еще ворота Иерусалимские, ведущие в Хеврон, называются Баб-ел-Халил (cf. Raumer, 201 прим. 192).

ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (р. 103) жалуется на недостаток воды в Иерусалиме: "car peu souvent y pleut, mais y a puich et sisternes assez pour avoir eane par habondance s’il pleuvait largement, et la meilleur eaue qui y soit ay est d’un puich sourdant qui est en l’eglise du Saint-Sepulcre". Интересно было бы справиться на месте о справедливости сего известия.

(обратно)

123

Во времена игумена Даниила, в мраморных досках были еще три "оконца крутла", чрез которые можно было видеть и целовать святой камень (р. 22). В настоящее время все они покрыты мрамором, потому что, как замечает г. Норов (26), поклонники нередко отламывали частицы от святого камня.

(обратно)

124

Касательно этого чуда, некоторыми приписанного посредничеству голубя, тогда как по другим оно было произведено молнией (Пут. Иерод. Зосимы, I. с. 47), только что приведенный игумен наш говорит очень хорошо, что трудно верить, в исхождении с неба огня, лицам, которые сами не были свидетелями сего торжества. Впрочем, он надеется, что истинно верующие люди поверят тому, что он им передает об этом священном обряде: "ибо" — говорит он —"верный бо в мале и в мнозе есть верен, а злу человеку истина крива есть" (изд. Норова, 144). Благочестивые христиане поэтому не будут порицать Шильтбергера за то, что он также говорит о священном огне и даже веритъ в чудесное его проявление, хотя, быть может, сам я не был в Иерусалиме в повечерие Пасхи.

(обратно)

125

Когда сойдешь, говорит Раумер, (1. с. 301), вниз по ступеням на восточной стороне Калвария, то встретишь, оставляя в стороне столп Improperii (injuria, derisio, Ducange s. v. Improperium), другую лестницу, у двадцать первой ступени которой находится часовня св. Елены; еще, одиннадцать ступеней ниже, показывают место, где были найдены кресты Христа и двух разбойников. Ныне там устроен латинский алтарь. Часовня, в которой, по Шильтбергеру, служили якобитские священники, должна была находиться выше, недалеко от часовни св. Иоанна, где находились гробницы "Защитника св. гроба" и брата его, первого короля иерусалимского. По Рихтеру (Wallfahrten im Morgenlande, 22), эти любопытные памятники были разорены не Турками, но Греками.

(обратно)

126

По Норову (1. с. 19), место побиения каменьями св. Стефана засвидетельствовано всеми преданиями; это то самое, которое показывают поклонникам против гробницы пресв. Богородицы, при спуске от ворот св. Стефана к Гефсимании. Нужно однако заметить, что, во время крестовых походов, именем сего святого означались другие ворота, находящиеся на северной стороне Иерусалима и называемые ныне Дамасскими. В недальнем от них расстоянии находилась также церковь, посвященная памяти первого христианского мученика; впрочем она, как замечает Норов (р. 18), была разрушена самими Франками, потому что препятствовала обороне городских стен, будучи слишком к ним приближена. Игумен Даниил видел ее еще в целости, и не сомневается, что "на том месте побиен бысть камением святый Стефан и архидиакон от Иудеи". Точно такого мнения Вильгельм, архиепископ тирский (к концу XII столетия), и доминиканец Брокард (к концу XIII). Тщетно Кваресмий (cf. Raumer, р. 312) старался привести их показание в согласие с вышеприведенными преданиями, по которым св. Стефан претерпел мученическую смерть на восточной стороне города в долине Кедронской. По крайней мере, во время Шильтбергера еще сохранилось мнение, что св. муж был побит каменьями на том месте, где затем была построена церковь, от которой, впрочем, в его время, вероятно, только существовали основания, найденные недавно при разработке местности, занятой в настоящее время русскими постройками (Норов, 18). В противоположность с Шильтбергером, де Ланнуа (ed. Mons 52), который ничего не говорит о церкви св. Стефана, знал, что он был замучен близ ворот, которые ныне означаются его именем, на восточной стороне города, ибо он ищет, согласно с иеродиаконом Зосимою (51), место его казни близ Кидрона и гробницы пресв. Богородицы.

(обратно)

127

Это — прежний дворец Госпиталитов или рыцарей ордена св. Иоанна Иерусалимского. Обширные развалины этого здавия ныне еще видны к югу от церкви Воскресения Господня. Еще в 1048 году, на этом месте были построены церковь с монастырем, посвященные пресв. Богородице (S. M. Latina); возле этих зданий возникла затем другая церковь с монастырем и госпиталем в честь св. Иоанна Крестителя; наконец, Жерар, заведывавший этим госпиталем, учредил в 1118 году славный орден Госпиталитов.

(обратно)

128

Это явно площадь, средину которой занимает мечеть Омарова, обращенная крестоносцами в церковь и названная Даниилом, как замечает его издатель, "Святая Святых", потому что построена на том самом месте, где находилась святая святых древнего храма Иерусалимского. "Епифаний, Фока и Безименный, в сборнике Аллация", прибавляет г. Норов (42), — "называют ее также: Τα Αγια των αγιων". Однако крестоносцы церковь эту также означали под наименованием "templum Domini" (Raumer, 296) и под этим именем она является также у Шильтбергера, хотя она, как видно из его слов, в его время снова принадлежала магометанам. Но посему самому "Святая Святых", где его современник Зосима слушал патриарха иерусалимского, отправлявшего обедню, должна была находиться в другом месте, хотя, судя по названию своему, в недальнем расстоянии от Омаровой мечети. Поэтому да позволено будет спросить, не была ли это та самая, которую Шильтбергер помещает в ближайшем соседстве "храма господня", называя ее Престолом Соломона. Церковь эта, в свою очередь, могла занимать место упомяиутого Даниилом (39) дома Соломонова, где он, впрочем, нашел одни только развалины мечети аль-Акса, бывшей прежде церковью Введения Божией Матери, построенной Юстинианом в 530 году. Церковь эта могла быть восстановлена, по возвращении нашего игумена на родину, и могла еще принадлежать христианам в бытность в Палестине Шильтбергера и Зосимы, когда "Святая Святых" Даниила уже давно была возвращена магометанам. Применение же этого названия в церкви, занимавшей место мечети аль-Акса, объяснилось бы тем, что тут именно находилась, по Даниилу же (29), ветхая святая святых храма, построенного Соломоном. Так как храмовые рыцари обитали (Raumer, 296) в недальнем расстоянии от мечети аль-Акса, то им, вероятно, принадлежал дворец, названный ПІильтбергером храмом Соломоновым и находившийся, по его словам, на левой руке от его же престола. Молчание Даниила, касательно этого дворца, объясняется тем, что орден Тамплиеров был учрежден только в 1119 году, стало быть через четыре или пять лет после посещения Палестнны нашим игуменом. Затем жилища Тамплиеров были разрушены Саладином в 1187 году, почему и должно думать, что Шильтбергер от упомянутого им дворца видел одни только развалины.

(обратно)

129

Шильтбергер говорит здесь об "Овчей купели", под которой однако, подобно, кажется, и Даниилу (Норов, р. 37, прим. 8), разумел не ту, которой теперь дается это название, но другую, находящуюся, по его словам, под церковью св. Анны, тогда как, по Даниилу (35), она помещалась в притворе Соломоновом, к западу от церкви Иоакима и Анны: "яко довержет муж каменем". Кажется впрочем, что Шильтбергер различает эту церковь от прежде им упомянутой церкви св. Анны и, вместе с тем, ошибкою писца или своего чичероне, превращает св. Иоакима в св. Иоанна Хрисостома. Де Ланнуа не говорит ни о том, ни о другом, хотя упоминает о церкви св. Анны (р. 51), - зато ему иввестно, что там родилась мать пресв. Богородицы.

Из упомянутых Шильтбергером в соседстве купели домов Пилата и Ирода, первый полагается, действительно, в недальнем расстоянии от притвора Соломонова (см. план Иерусалима у Норова), на том самом месте, где теперь обитает паша; дом же Ирода ищут немного далее к востоку и на правой стороне Страстного пути (Raumer, 299).

(обратно)

130

В настоящее время городская стена, построенная при султане Солимане Великолепном (с 1536 по 1539 г.), пересекает покатость горы. На внутренней стороне показывают дом первосвященника Анны возле армянской часовни, и недалеко оттуда находится главная церковь армянская же, посвященная св. апостолу Иакову старшему, замученному, как думают, на этом месте. На внешней стороне стены стоял дом Каифы, ныне замененный армянскою церковью Спасителя, где показывают камень от святого гроба. Итак, церковь эта тождественна с армянской же часовней, о которой говорит Шильтбергер, равно как с церковью Спасителя, как читается у де Ланнуа (54). Из его слов должно заключить, что она в его время принадлежала католикам или, по крайней мере, Армянам, признававшим первенство папы. В бытность в Палестине игумена Даниила, она еще не существовала, ибо он упоминает об одном только доме Каифы.

Недалеко оттуда, находится здание (coenaculum), где Христос вечерял с своими учениками; где было сошествие Святого Духа на святых апостолов в день пятидесятый; где преставилась пресв. Богородица и где Христос умыл ноги ученикам своим. Церковь Сионская, или Мариинская, возникшая потом в этом месте и описанная, между прочими, Даниилом, принадлежала впоследствии Францисканам, пока не была превращена в мечеть.

Еще Адамнан (I, 13), описывая базилику сионскую, прибавляет: hic petra monstratar supra quam Stephanus lapidatus extra civitatem obdormivit, и Вильгельм Тирский также говорит (Х?III, 750 cf. Raumer, 294) о гробнице св. Стефана, находившейся на горе Сионе, где ее, подобно Шильтбергеру, еще видели русский архидиакон Зосима (изд, 1837,11, 50) и французский рыцарь де Ланнуа (55), по которому св. Стефан был тут "ensepvely pour la seconde fois". Действительно, мощи святого были перенесены при императоре Гонорие из Кафар-Гамалы, в 20 милях от Иерусалима, на гору Сион. Впоследствии они были перенесены, при Феодосие Младшем, в Константинополь, а оттуда, при Пелаге I, в Рим, в церковь св. Лавревтия (Норов, I. с. р. 19).

(обратно)

131

По другим, эта цитадель, которая находится на западной стороне горы, была построена, во время крестовых походов, Пизанцами, хотя башня Давида, к ней принадлежащая, могла существовать гораздо раньше. По Даниилу (33) "столп Давидов", как он называет весь замок, был уже в его время "тверд ко взятию" и наполнен житом "много без числа".

(обратно)

132

В рукописи читается, явно по описке, "soldan", вместо Salomo, так как, по другим поклонникам, гробница Соломона, действительно, находилась возле Давидовой. Де Ланнуа помещает сюда (р. 55), кроме того, еще гробницы двенадцати других царей.

(обратно)

133

Река, упомянутая здесь, означает Кедрский поток, при котором, в недальнем расстоянии от сада Гефсимании, находится большое четырехугольное здание, построенное, по преданию, св. Еленою. Под этим зданием находится гробница пресв. Богородицы, на сорока семи ступенях под землею, по Тоблеру (Die Siloahquelle, р. 149 прив. Раумером), который взял на себя труд справляться о числе ступеней, показанных 38 путешественниками, ему самому предшествовавшими. Так как в этот список у него, вероятно, не входит Шильтбергер, то мы здесь укажем на него, как на сорокового в числе этих перипатетиков. Недалеко от приведенного здания, находится четыре памятника, упомянутые им в долине Иосафатовой. Названия их, как замечает Норов (51), часто изменялись, так что до сих пор о них ничего не известно положительного. Стиль их архитектуры отчасти греческий, отчасти египетский, так что они напоминают памятники Петры. Подробное описание этих любопытных гробниц можно найти у Крафта (Die Topogr. Ierusal. 198) и у Робинсона (нем. пер. под заглавием; Neue biblische Forschungen, II, 169).

(обратно)

134

Это название означает северную вершину горы Елеонской, на которой находилась некогда башня, именуемая "Viri galilei", потому что тут именно, во время вознесения, стояли два мужа в белых одеждах (Ист. апост. I, 10 cf. Raumer 310). Де Ланнуа, исчисляя "les pelerinages du mont de Olivet" (р. 52). имел в виду сию же местность, когда говорит: Item le lieu de Galilee ou Ihesu Christ s'appurut a ses onze appostres. Быть может, рыцарь, или переписывавшие его труд, смешали место, где стояли два (II) человека, с тем, которое было занято одиннадцатью (11).

(обратно)

135

Слова, поставленные в скобках, прибавлены мною по изданию 1814 года; в другом чего-то недостает, да кроме того есть описка; ибо в нем только читается, von Jherusalem an das rot (вместо tot, т. е. todte) mer. Und nit fern davon ist sant johannes Kirch.

Иосиф Флавий (Bell. Iud. IV, 8, 4), по которому Мертвое море имело 580 стадий в длину, определяет его ширину также в 150 стадий (3 3/4 мили); тогда как, по Зецену (Monatl. Corresp. XVIII, 440), она не превосходила трех миль, которые Робертсон даже заменяет двумя с половиною (II, 459), не скрывая впрочем, что море это едва ли не поднималось иногда на 10 или 15 шагов выше уровня, который он в нем застал в мае месяце, — и что даже, в подобных случаях, оно затопляло, на протяжении мили, соляное болото, находящееся на южной его стороне. Вероятно, Иосиф и Шильтбергер хотели указать нам ширину моря в это время года.

(обратно)

136

Еще во время Евсевия и Иеронима христиане надеялись спасти душу свою, выкупавшись в Иордане, и ныне еще тысячи поклонников для сей цели отправляются ежегодно в светлый понедельник из Иерусалима в Иерихон, отстоящий от первого в пяти часах ходьбы. Оттуда ходят вниз еще два часа до Иордана, которого достигают в недальнем расстоянии от церкви и монастыря, посвященных Иоанну предтече (Raumer 60). Церковь сего имени была уже в развалинах во время игумена Даниила (64), но небольшая часовня и монастырь видед он в двадцати саженях от горы Ермон. Само собою разумеется, что гора эта, как уже заметил Норов (59, пр. 3), ничего не имела общего, кроме имени, с горою Гермон, или Ермон, принадлежащей к цепи Ливанских гор, но была т. и "Малый Ермон", т. е. холм, прилежащий к Иордану, подле места крещения Спасителя. Не должно смешивать этот холм с другим, "Малым Гермоном", возвышающимся в равнине Иезреельской, к югу от горы Фавор (Buckingham, Travels in Palestine, I 455, прив. Раумером).

Де Ланнуа (56) говорит также о монастыре св. Иоанна, может быть тождественном с построенным, по Адамнану (cf. Raumer, 60), св. Еленою на том самом месте, где последовало крещение Спасителя. Покок (Travels of the east II, 49) вместо сего монастыря застал уже другой, на расстоянии английской мили от Иордана, и говорит, что православные и католики, споря между собою касательно места крещения Спасителя, виноваты те и другие, потому что оба ищут это место на западном берегу реки, тогда как Иоанн предтеча крестил "в Вифании, за Иорданом". Но г. Норов (60) убеждает нас в том, что тут сам Покок промахнулся, и что христиане, не заслуживают порицания, по крайней мере, зато, что ищут место крещения на правом берегу реки, — а именно против Бефабары (Bethabara), а не Вифании (Bethania), так как в этом имени можно видеть худое чтение.

(обратно)

137

Река Иордан образуется из трех притоков — Баниаса, Дана и Гасбени: тем не менее многие писатели, начиная от Иосифа Флавия до Бурхгарта, выводили имя Иордан от его притоков Дан и мнимого — Иор. Нельзя поэтому винить Шильтбергера за то, что он не сообщил нам настоящей этимологии реки, называемой собственно по еврейски Иарден, текущий вниз.

(обратно)

138

Прекрасная равнина, где находился лагерь турецкого войска, посланного Баязитом на помощь молодому султану Фарадж, была, вероятно, долина Иерихонская, которую орошает Иордан, прорвавшийся предварительно, по выходе своем из озера Тибериадского или Генезаретского, чрез два известковые холма, о коих Юстин (XXXVI, 3) выражется почти таким же образом, как Шильтбергер, когда говорит: Est namque vallis quae continuis montibus quasi muro quodam clauditur.

Ныне прекрасная долина Иерихонская, прославленная Иосифом Флавием. (Bell. ІV, 8,3), как настоящий рай, как жилище богов (θεων χωριον, tractum divinum), далеко не ааслуживает таких похвал; тем не менее нужно только припомнить большое количество полезных растений sponte sus, производимых втой плодородной страною, равво какъ и остатки водопроводовъ, встречающихся в ней в разных местах, чтобы согласиться с Риттером (Palaestina, 500 seqq), что во время крестовых походов страаа сия, благодаря трудолюбию нового христианского населения своего, стала опять одним из прекрасных садов Палестины. Только я не понииаю, каким образом Шильтбергер мог поместить в этой долине гробницу св. Иакова и о каком именно святом сего имени он тут хотел говорить. Апостол Иаков, прозванный Старшим, был, по преданию, казнен на горе Сионской в том самом месте, где была затем построена церковь его имени, о которой говорит затем де Ланнуа (55) и сам Шильтбергер. Армяне, которым эта церковь принадлежит, знают, что голова святого перевезева была в Испанию, тогда как, по Кваресмию (Elucidatio T. S. II, 77, прив. Раумером 294), не одна только голова, но все тело апостола хранится в Компостелле. Касательно же гробницы апостола Иакова Младшего, она, по Даниилу (46) и де Ланнуа (52), находилась в долине Иосафатовой, недалеко от гробницы пророка Захарии, возле которой находились, по Шильтбергеру (см. выше), и смертные останки пророка Иакова. Кажется однако, что он собственно хотел тут сказать: jacob und zacharyas, der prophet, а не die propheten, так что и он, вероятно, имел в виду здесь гробницу апостола Иакова Младшего, который, по другому преданию, в день заточения Христа, только скрылся в памятнике, находящемся возле гробницы Захарии (Raumer, 1. с ). Но так как, по Шильтбергеру, гробница св. Иакова также находилась в долине Иерихонской, то спрашивается: не говорит ли он о сыне Алфея (Матф. X, 3; Лук VI, 15), которого болландисты и другие богословы различают от Иакова, сына Клеопы, признавая трех святых Иаковов, из коих считают третьим последнего, брате Господня и епископа иерусалимского, который, хотя и не принадлежал к числу 12 апостолов, но так был назван Павлом, в его послании к Галатам (I. 19), потому что не уступал им своим усердием, занимал их должности и пользовался величайшим уважением церкви.

(обратно)

139

В период крестовых походов святые места неоднократно переходили из рук в руки, но уже не были снова взяты у Египтян с тех пор, как султан Контус и его эмир Бейбарс выгнали Монголов из Сирии в 1260 году, соответствующем 658 магометанской эры. Не подозревая, что магометанские годы короче наших, Шильтбергер эти 658 лет прибавил к 622, истекшим по нашему исчислению от рождества Спасителя до геждры. Так как сумма этих двух чисел (658 + 622) как раз составляет 1280, то он мог себе вообразить, что это последнее число означало 658 год магометанской эры, от которого мусульмане не могли не считать восстановления своего владычества в Сирии и в Палестине, где до тех пор христиане имели решительный перевес. Так, напр., находим у Макризи (пер. Quatremere 1, 1. р. 98), что "в том же 658 году христиане Дамаска, получившие от Гулагу грамоту для свободного отправления своей веры, пили вино публично в месяц Рамадан, разливая его по улицам на платье мусульман и на врата мечетей. Прохаживаясь с крестом, они заставляли лавочников вставать и худо обходились с теми, которые не хотели этого сделать; они расхаживали по улицам с крестом и отправлялись в Мариинскую церковь, где говорились проповеди, посвященные их религии, и говорили громко: истинная вера, вера Мессии ныне торжествует. Раздраженные мусульмане жаловались губернатору, нааначенному Монголами, но этот чиновник обходился с ними с презрением и приказал даже многих из них наделить бастонадою. Напротив того, он осыпал почестями христианских священников, посещал их церкви и открыто покровительствовал их религии".

До какой степени несчастный случай изменил положение христиан, можно видеть из другого места, где Макризи описывает впечатление, произведенное в Дамаске письмом, написанным Контусом в Тибериаде (Tabarieh), немедленно после победы, одержанной им над Татарами: "Лишь только это письмо было получено, как жители предались самым живейшим выражениям радости. Они бросались на дома христиан, разграбляли их и разрушали все, что им попадалось под руки. Онн разворили церковь якобитов и также Мариинскую, которая была сожжена до тла. Они зарезали большое число христиан, а других обратили в рабство. Так онн мстили христианам за то, что они, во время владычества Татар, неоднократно замышляли истребить мусульман и разрушили мечети и минареты, находившиеся в соседстве их церквей: они публично звонили в колокола, совершали крестные ходы, пили вино на улицах и разливали его на мусульман".

Без сомнения, победа над Татарами положила конец всем подобным выходкам не толъко в Дамаске, но и в Палестнне. Шильтбергер поэтому не ошибся бы. Если бы, действительно, хотел считать возвращение святых мест под власть неверных с 658 года их эры.

(обратно)

140

Многие путешественники, посетившие Египет прежде, во время и после крестовых походов, говорят о бальзаме, который добывался там в саду Матарея, или Натарея, близ Каиро. Сильвестр-де-Саси прибавил к своему переводу "Описание Египта" Абд-Аллатифа разные заметки о произраставшем в Египте бальзаме, извлеченные из сочинений других европейских и восточных писателей. Он мог бы еще присовокупить к ним подробности, в которые по сему предмету входят Арнольд Любекский (1. с. 286), Флорентинский путешественник Фрескобальди и де Ланнуа (изд. Mons, 46 и 53). Последний говорит, между прочим, что, в бытность его в Каире, патриарх Индии подарил ему "une fiole de fin balme de la vigne, ou il croist dont il est en partie seignour". Рыцарю также известно предание, упомянутое уже Брокардом (T. S. descriptio, ed. Grinaeus, 1532. р. 311), что "les vignes de balsme qui soulaient etre en la rue Engady" (на западном берегу Мертвого моря; Ritter, Palaestina, I, 650) были переведены оттуда египетскою царицею Клеопатрою "en Babylone", т. е. в Каиро.

Легко может статься, что Шильтбергер, который был в Египте и Сирии около того же времени, когда страны эти были посещены рыцарем де Ланнуа, знал также это предание. Еще более мне кажется вероятным, что и ему, подобно тому, как епископу любекскому, передавали легенду, по которой бальзамовые деревья с тех пор только вачали произрастать в саду Матарийском, когда пресв. Богородица, во время своего бегства от преследования Ирода, полоскала пеленки младенца Иисуса в ручье, орошавшем эту местность, которую можно назвать с Норовым (Путеш. по Египту и Нубии, 1, 232) мирным оазисом, осененным веселою рощею. Уже Макризи (Silv. de Sacy, 1. с.) применяет в Матарее тот же самый рассказ, прибавляя, что "с тех пор бальзамовое дерево вывелось из области Иорданской, где оно дотоле исключительно встречалось". Таково было, действительно, обыкновенное мнение в древности, как мы это узнаем от Страбона (XVI, 2, 41) и Плиния (H. N. XII, 54), по которому это растение разводилось в царском саду иерихонском. Менее достоверно, что это растение совершенно вывелось в Иудее после времен Клеопатры и Августа. По крайней мере св. Виллибальд (Hodoepor. S. Will. ap. Can. II, 1. р. 113 прив. С. де Саси, 91), посетивший святые места около 765 года, мог еще покупать в Иерусалиме бальзам, тогда как, по Буркгарту (Raisen, стр. 564), ныне еще в окрестностях Тибериады выжимают бальзамовое масло из растения, похожего на огурец и собираемого с такого же дерева, которое доставляет бальзам меккский. Достоверно только то, что ныне еще приготовляют в Палестине бальзам из другого растения (myrobalsamum), который продается суеверным поклонникам вместо настоящего (opobalsamum), хотя он не отличается качествами сего последнего. Мы узнаем от Шильтбергера, что тогдашние торговцы и аптекари похожи были на нынешних, и что он был осторожнее, чем бывают ныне еще многие из покупающих палестинский бальзам.

Но какого бы не был рода бальзам, там росший в его время, — настоящий или фальшивый, — в обоих случаях объяснилась бы ассоциация идей, побудившая Шильтбергера внезапно поговорить о Каире в статье, посвященной описанию Иудеи, которою я в своем переводе заменил слово "jndia" или "Judien", названную, в обоих изданиях родиною бальзама; тогда как, по моему мнению, оно только попало в рукописи по небрежности писцов.

Сказавши в этой главе, что султан получал большой доход от продажи бальэама, Шильтбергер извещает нас, в другой главе (LXV), что он был покупаем в большом количестве патриархом армянским. Г. архимандрит Айвазовский, напротив того, убежден в том (судя по одной из заметок, которые он имел благосклонность мне послать), что патриарх ннкогда не получил нн одной капли бальзама от султана. Между тем заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других писателей. Так, напр., Makrizi в своем "Описании Египта" (S. de Sacy, Abd-Allatif, 88) выражается следующим образом о бальзаме, если только французский переводчик не ошибся в передаче нам его слов: "On trouve en Egipte l’huile de baume qui est d’une grande utilite: tous les rois de la terre en font venir d’Egipte et ont un grand soin de s’en procurer. Les souverains chretiens la recherchent a l’envi les uns des autres et tous les chretiens en general l’ont en grande estime; ils ne croient point qu’on soit devenu un parfait chretien, ei l’on ne met un peu ’huile de baume dans l’eau baptismale quand on l’y plonge".

Почему же глава армянской церкви не мог получать бальзам подобным средством, которое все тогдашние христианские владыки не считали неприличным употреблять.

(обратно)

141

Хорошо знакомый с священным писанием, Шильтбергер не мог не знать, что Евфрат и Тигр принадлежали к числу четырех рек, истекавших, по Моисею, из рая. Но вместо двух других: Геона и Фисона, мы встречаем у него Нил и Ризон (Rison). Выше уже было замечено (гл. XXXVI пр. 8), что в период крестовых походов часто смешивали Нил с Евфратом, по причине названия части города Каиро. Впоследствии, когда замечали, что между ними не было ничего общего, стали заменять Евфрат Индом, частью, быть может, и по той причине, что приняли страну Куш (Эфиопию) за землю Косееев в Персии, заселенную, по древним классикам, Эфиоплинами, подобно тому, нак родину сих последних еще прежде отыскивали в Κυσσια χιυρα древних, называемой Евреями Эрц-Куш и лежащей к востоку от Вавилона (Furst, 1. с I, р. 102). Так, напр., Иоанн Мариньола, из Флоренции (Reise in das Morgenland, изд. Meinert Prag, 1820, р. 18), посетивший Китай и Индию незадолго после Марко Поло, узнавал Геон Библии в Инде и Ниле, или Сихоре Моисея. Де Ланнуа даже (р. 88) не решается оспаривать мнение о тождестве этих двух рек, но довольствуется замечанием, что вторая из них "vient devers les parties d’Inde et du Paradis terrestre comme on dist, et passe au long d’Egipte et vient devant Babillone passer a trois milles du Kaire etc. "

В свою очередь, Шильтбергер, в том предположении, что Нил был продолжением Инда, именем первого хотел обозначить обе реки, соответствующие, по его же взгляду, Геону или Сихону, быть может по причине сходства сего последнего имени с еврейским названием Нила.

После этого не подлежит уже сомнению, что под Ризоном Шильтбергера нельзя не разуметь Фисон Библии, и, действительно, так в издании Пенцеля назван Ризон Гейдельбергской рукописи. Понятно поэтому, почему попадались в Ризоне золото и драгоценные камни, подобно тому, как этими предметами отличалась область Евилах, орошаемая Фисоном. Но так как Шильтбергер прибавляет, что Ризон или Фисон протекал чрез Индию, хотя и признает тождество Нила с Индом, то очевидно, что четвертая из упомянутых им рек была Гангес, коего тождество с Пизоном или Фисоном было уже признано Моисеем Хоренским. так как, по его словам, река сия составляла границу между обоими полуостровами Индии, тогда как, по его соотечественнику Гайтону (Pauthier, I. с.) Фисон совпадал с Оксом, разделяя Персию на две части, из коих одна заключала в еебе города Самарканд и Бухару, а другая, южная — города Нишапур, Испаган и пр. Не довольствуясь соглашением противоположных мнений своих предшественников, заставляя Окс вместе с Гангом совпадать с Фисоном, Иоанн Мариньола прибавляет к ним еще Гоанго и даже Волгу (cf. Raumer, Palaestina, Beilage VII, der Pison): ибо, по его мнению, Фисон, оросивши область Евилах в Индии, не только переходит в Китай под именем Карамора (Кара-муран, черная река — монгольское название Желтой реки), но затем еще, теряясь в песках за Каффою, снова появляется и образует море "Vatuch", т. е. Баку (Каспийское) за "Chana", т. е. ва Таною. Нельзя не согласиться, что Шильтбергер, сознаваясь, что никогда не видал Фисона, ближе был к истине, чем епископ Бисиньянский, который узрел его в слишком большом числе рек разом.

(обратно)

142

Лесистая область lambe или Lambor должна быть Мелибар или Малабар, на берегу того же имени: ибо тут добывается перец, подобно тому, как это уже делалось до времен Шильтбергера, по свидетельству Касвини (ум. 1283), Абуль-Феды и Ибн-Батуты (Pauthier, 1. с. 650), равно как и Мариньолы (I. с. 67), который, посетивши лично эту область около 1348 года, описывает сбор перца почти таким же образом, как это затем делает Шильтбергер, и, подобно сему последнему, высказывается против мнения, что черный цвет перца был следствием дыма, которым прогоняли змей из садов. От него мы также узнаем, что, во врема пребывания его в приведенной области, там было много христиан из секты св. Фомы и даже латинская церковь св. Георгия в городе "Columbus" без сомнения тождественном с городом Коллам Арабов (Peschel Gesch. d. Erdkunde, 162 пр. 3), названном Китайцами Киудам, туземцами Кулем и в котором нельзя не уанать Coilum, как его называет Марко-Поло (Pauthier, II, 642), равно как и Oulam Веньямина из Туделы, Kaalan Армянина Гайтона и Palombo, Polumbran Мандевиля, или правильнее Одорино Порденоне (ок. 1320). Вероятно, город этот совпадал с городом Коланум Португальцев, которые овладели им в 1503 году. Он лежал на Малабарском берегу, в 24 милях от Кохина, считался одним из древнейших и богатейших городов Индии и был населен многими семействами древних христиан (Maffei, Hist. Ind. I, р.52 и XII р. 269, прив. у Мейнерта, 1. с. 60). Если я не ошибаюсь, то он один из двух городов, упомянутых Шильтбергером; другой был, вероятно, Каликут, куда пристал Васко де Гама в 1496 г. и где еще около 1470 г. гостил наш Тверич, который упоминает и о перце, в числе прекрасных товаров его базара, и восхищается умеренною их ценою: да все в неи дешево! К крайнему моему сожалению, мне только во время набора этого места доставлена была статья, хотя небольшая, но весьма поучительная, г. Срезневского (Хождение А. Никитина и пр.), выше мною приведенная, по памяти, без надлежащей точности. Я вижу, что г. академик (стр. 297 ) клонится к мнению, что Никитин вовсе не был в Каликуте, и что он, подобно Шильтбергеру, о южной Индии передает нам только известия, сообщенные ему хорасанскими торговцами.

Христианские общины, встреченные Португальцами при юго-западной оконечности Декана, существовали там с первых веков нашей эры. Известно, говорит Неандер (Allg. Gesch d. chr. Kirche, I. р. 112), что основание древнего прихода сирийско-персидского, на Малабарском берегу, приписывают св. Фоме, хотя первые следы существования этой общины встречаются не прежде VI века у Козьмы Индоплавателя. Впрочем, св. Григорий Назианский (ок. конца IV-го века, уже говорит (Orat. 25), что Евангелие было проповедуемо в Индии св. апостолом Фомою, умерщвленным, по Марко Поло (Pauthier, 1, 623), в небольшом городе области Maabar, т. е. Мелиапур, недалеко от Мадраса, на Коромандельском берегу, и легко узнаваемом в городе Miropolis, куда Мариньола помещает гробницу апостола.

Существование в его время христианских церквей в провинции Маабар, недостаточно, чтобы заставить вас искать тут лес Ламбор Шильтбергера, скорей чем в Мелибаре, или Малабаре, древней родине перца, по всем авторам.

(обратно)

143

Недавно вышла прекрасная статья г. Гейда о поселениях, основанных Итальянцами в Египте (Zeitschrift f. d. gesammte Staatwiss XX р. 54-138) Основательные исследования ученого библиотекаря штутгартского подтверждают заметку Шильтбергера, что в его время, в числе всех итальянских держав, республики Венецианская и Генуэзская принимали самое деятельное участие в александрийской торговле. Прежде их, в сем отношении отличались наиболее Пизанцы; в начале же, XV столетия, первые заменены были Флорентинцами и отчасти гражданами Анконы, Неаполя и Гаэты. Кроме Итальянцев, значительную торговлю с Александриею вели еще Каталанцы (Heyd. 1. с. 104).

(обратно)

144

Здесь говорится о взятии Александрии, 10 октябра 1365 года, кипрским королем Петром Лузиньянским и его союзниками: Генуэзцами, Венецианцами и родосскими рыцарями. По де Ланнуа (р. 70), союзники высадились в "старой гавани", с тех пор закрытой для христианских судов. При наступлении египетских войск, Франки возвратились на корабли, разграбивши город и взяв с собою до 5,000 пленных (Weil, I, 512). Предприятие это, в котором участвовали, кроме кипрских, 24 корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских, продолжалось всего не более недели, так что, если вычесть время, необходимое для десанта и для возвращения на корабли, занятие города не могло продолжаться более трех дней, показанных Шильтбергером.

(обратно)

145

Этою башней здесь означается хотя и не древний маяк Александрийский, на острове Фаросе, но, по крайней мере, другой, построенный позже на большем острове, соединенном с первым, в виде моста, водопроводом, но теперь уже наносимою Нилом землею и развалинами древней Александрии присоединенном к материку. И прежде он присоединялся к нему посредством молы, называемой Heptastadion, разделявшей обе гавани: Eunosti и portus magnus. Если бы это не было так, то де Ланнуа, оставивший нам подробное описание александрийского порта, непременно упомянул бы об острове, тогда как он только говорит о косе, шириною в одну милю, между обеими гаванями, т. е. "l’ancien et le nouveau venant tous les deux batre aux murs de la ville".

На сказанном острове стоит теперь дворец паши и часть города; плотина же, соединявшая остров с ним, также обстроена домами (Норов, Пут. по Египту и Нубии, I, 38). То что Шильтбергер говорит о зеркале, поставленном было на башне, но уже там не находившемся во время его пребывания в Египте, припоминает описание александрийского маяка у Макризи (S. de Sacy Chrestom. arabe, II, 189). На вершине маяка было поставлено зеркало, вокруг которого сидели сторожа. Когда они, с помощью зеркала, замечали неприятеля, приближающегося с морской стороны, то криками предостерегали находившихся в близости и выставляли флаги, дабы, видя их, находившиеся подальше также остерегались и дабы тревога распространялась по всему городу.

По С. де Саси (Abd-Allatif etc., 239), большие круги, назначенные для астрономических наблюдений, были начертаны в Александрии на высоких столбах и на башне маяка, и это обстоятельство могло, как думает французский академик, подать повод арабским писателям, всегда любившим чудеса, к рассказам о зеркале на маяке александрийском, с помощью которого можно было видеть корабли, отплывавшие из греческих портов. Во всяком случае, башня, о которой говорит Шильтбергер, имела подобное назначение. Ибо мы узнаем от арабского автора "Ijas", приведенного Вейлем (II, 358), что в 1478 году султан Кайтбей велел построить новый маяк возле старого. Маяк этот, соединенный с городом пшрокою плотниой, снабжен был часовнею, мельницей и печью, равно как и террасою, с которой можно было видеть, на расстояние дня плавания, франкские корабли, так что их можно было во-время остановить в ходу своем посредством пушек, поставленных на внешней стороне башни. Поэтому ничто не мешает допустить, что и на той башне, о которой говорит Шильтбергер, находился храм. Действительно, Abd-Allatif (пер. S. de Sacy, 184 и 245, пр. 58) пишет, что часовня, или, скорее, "мечеть", находилась на вершине фароса александрийского. Если же между служителями сего храма и не находился бы нзменник, то Египтяне с намерением могли распространить ложный о таковом рассказ, дабы как-ннбудь извинить оплошность, с которою дали христианам возможность овладеть Александриею.

(обратно)

146

Я не усомнился приписать эту исполинскую ногу македонскому герою, не только потому, что арабская форма его имени, т. е. Алискандер, напоминает мне Шильтбергерова исполина Allenkleiser, но еще и по той причине, что воспоминание быстроты, с которою основатель Александрии покорил Восток, должно было сохраниться в городе, который, благодаря его гению, соделался, более чем на тысячу лет, складочным местом всемирной торговли. Само собою разумеется, что, в течении веков, другие древние предания смешались с сказанием об Александре в особенностн в памяти Евреев, с коими он обходился так гуманно, что иыне еще владыкам земным не мешало бы подражать его примеру. Действнтельно, в "Истории завоевания Египта" Абдалгакама (рук пр. Катрмером, 1. с. I, 1, р. 218), сказано, что тело исполина, убитого Моисеем, упало поперек Нила и образовало мост, служивший для переезда. Сколь бы это предание, заверно весьма древнее, не казалось бессмыленным, тем ие менее оно находится в тесной связи с баснею, которую передавали Шильтбергеру о качестве моста Алленклейсера. Едва ли возможно осмеивать его легковерие в этом случае, если взять во внимание, что эта же басня до такой степени была в ходу еще в XIІІ столетии, что о ней даже доходили слухи до могущественного владетеля Золотой орды Берке-хана. Беседуя однажды с египетскими посланниками, отправленными к нему султаном Бибарсом в 1263 году. он спросил их, между прочим: правда ли, как ему было передано, что над Нилом была наведена нога исполина, служившая мостом. Посланники, избранные, вероятно, султаном из передовых людей своего края, отвечали, что они никогда ничего подобного не слыхали. Впрочем, этот ответ может также объясниться тем, что хан не спрашивал, как следует. По крайней мере, из слов Шильтбергера, который своими глазами видел этот престранный мост, должно заключить, что он находился не в Египте, но в Аравии. Он соединял две скалы, между коими пролегала глубокаа долина, орошаемая ручьем. Путешественники не могли миновать этот мост, так как чрез него проходила большая дорога, по которой следовали купцы. Эти топографические подробности, без сомнения, не выдуманные Шильтбергером, заставляют меня думать, что он говорит об окрестностях крепостей Карак и Шаубак, соделавшихся столь важными в период крестовых походов, по причине их чудесного положения, и которые легко узнаются в городах "Grach" и "Sebach", к коим переходит де-Ланнуа (р. 57) (говоривши перед тем о горах Аравии), чтобы сообщить чнтателям, что "la pierre du desert" находилась в первом из приведенных городов. тогда как гробница Аарона находилась в Себахе, откуда путешественники отправлялись чрез пустыню на гору Синай и в Мекку, "en laquelle cite est le corps du tres decepvable Mahommet." "Карак", говорит Катрмер (II, I, р. 249), — "был ключем пути в пустыне. Караваны, отправлявшиеся из Дамаска в Мекку или туда возвращавшиеся, все военные отряды и купцы, все армии, которые маршировали из столицы Сирии в египетскую, непременно должны были проходить мимо стен этой крепости, или же ее окрестностей."

Шаубак, названный mons regalis крестоносцами, в 36 милях от Карака, был не менее крепок. ІІо Буркгарту (пр. Раумером, 1. с. 281), ущелье в 300 футов глубины окружало цитадель, гораздо лучше сохранившуюся, чем каракская, также названная Petra deserti, по причине близости своей от древнего города сего имени, по которому часть Аравии была названа Arabia petraea, тогда как ее местоположение хорошо начертано следующею заметкою Плиния: oppidum circumdatum montibus inaccessis, amne interfluente. Действительно, долина, в которой лежал этот древний город, vallis Moysi крестоносцев, ныне Вади-Муза (Raumer, 1. с. 271-277), имеет глубину в 500 футов, орошена речкою и окружена недоступными скалами (L. de Laborde, Voyage de l’Arabie petree, 55).

По приведенному Катрмером (II, I, 245) арабскому автору. дорога в окрестностях этих двух городов была до такой степени затруднительна, что человек, который помещался бы в одном из этих проходов, мог бы преградить путь сотне всадников. Что над одним из этих проходов был наведен мост, виденный Шильтбергером, покажется тем более правдоподобным, что в числе святых местъ этой "древней" страны, тот же самый арабский автор помещает гробницу Искендера, сознаваясь, что не мог добиться "к какому именно Искендеру следует ее отнести."

В том предположении, что нога Алленклейсера лежала недалеко от этой гробннцы Искендера, мы могли бы знать, где пришлось бы отыскивать настоящий мост, построенный, по Шильтбергеру, около 1200 года нашей эры, в ближайшем соседстве исполинской ноги. В это время Саладин уже не был в живых диадохи же его спорили между собою о наследстве сего нового Александра, так что ни у кого из них не доставало ни времени, ни средств для сооружения приведенного моста. Итак, кажется, что и тут Шильтбергер опять не умел согласовать магометанское летоисчисление с нашим и что мост был построен до 589 года геджры (1193), т. е. до смерти Саладина, которому сооружение подобного средства сообщений могло показаться не лишним, по завоевании им Шаубака и Карака в 1189 году.

(обратно)

147

По Нейману (пр. 205), Шильтбергер своим molwa хотел означить муллу или магометанского священника. По моему же мнению, он только говорит о мулле Гассане, основателе секты ассасинов, называемых правоверными мусульманами Мелагиде (множ. число от мулгед, или молгед), еретики, потому что отвергают разные предписания Корана. Из этого же слова "mulhed" Потье (1. с. I. 97 ) производит также название области "Mulette", где, по Марко Поло, обитал "старец горы". Сознаюсь, впрочем, что предпочитаю мнение Форстера (cf. Buerck. Die Raisen des Ven. M. Polo, 120), что венецианский путешественник, под названием Мюлет, разумел окрестности замка Аламут, и что посему самому, говоря о резиденции "Шейха-эль-джебель", взятой Монголами после трехлетней осады, он имел в виду сию же крепость Аламут, а не какую-то из крепостей Куристана, как полагает г. Потье.

ІІравда, слово Мюлет, по Марко ІІоло, значило земной бог, тогда как слово Аламут обыкновенно переводят: орлиное гнездо. Но, если нет ничего общего между птицею, посвященною Зевесу, и собственным его представителем на земле, то еще менее будет связи между сим последним и мулгедн. т. е. еретиками. Притом Аламут был также именуем "замком доброго счастия" (Buerck, 1. с. 122 ) и это название легче всего могло превратиться в "Земной бог", в вольном переводе имени Мюлета у бывшего сановника поднебесного императора.

Как бы то ни было, секта ассасинов продолжала существовать после ударов, нанесенных ей Монголами — по крайней мере в Сирии. Еще в XIV столетии, султан Насир Могаммед Ибн Келавун взирал на них, как на стрел, коими достигал он неприятелей, которые, удалившись из его владений, считали себя в безопасности (Ibn Batuta прив. Вейлем, I, 92). Еще Сильвестр де Саси произвел название ассасинов от опьяняющего напитка хашиш и мнение это принял г. Потье, ничего не говоря о заметке Вейля (1, 101), по которому Ассасины или Ассисины именем своим обязаны ножу, снкким, так как, по Новайри (fol. 220), Измаелиты или Ассасины по-арабски назывались Ассикини, или, по крайней мере, Асаб-ассикин, magistri cutellorum.

(обратно)

148

Ниже Шильтбергер говорит, что Могаммед родился в 609 году нашей эры; стало быть путешествие, предпринятое им на тринадцатом году от роду, последовало бы в 622 году, т. е. в том самом году, в котором лже-пророк бежал из Мекки в Медину. Должно думать поэтому, что Шильтбергер смешал здесь это всемирно-историческое событие с поездкою юного Могаммеда в Египет, или, по крайней мере, в Сирию, где высокое его предназначение, действительно, было предсказано ему каким-то несторианским священником. В весьма любопытном жизнеописании Могаммеда, Вардана (стр. 52-55 рукописи, хранящейся в Румянцевском музее: Brosset, Additions etc., р. 49), сказано, что юный Могаммед, находясь в Египте, встретил там приверженца Ария, монаха Сергия (Sargis), без сомнения тождсственного с монахом того же имени или Богейра, с которым он, по Абуль-Фараджу (Hist. dyn. I, р. 129, ar. Quatremere, Hist. des Mamlouks, II, 1, р. 253), встретился уже не в Египте, но в сирийском городе Босре, и который, как говорят, много помогал ему при составлении Корана. Эти известия сходятся с такими же древней армянской хроники (Brosset 1. с) тогда как, по Азолику (11, с. 4), Могаммед явился в 68 году армянской эры, т. е. в 619 году по Р. X. Но так как Шилътбергер относит его рождение не к этому, но к 609 году, то также могло статься, что наш простодушный Баварец не понял тайного смысла могаметанского предания, по которому именно в 609 году, т. е. за 13 лет до геджры, высокое предназначение Могаммеда объявлено ему было ангелом, тогда как архангел Гавриил довольно странным образом знакомил его с грамотностью, так что к этому году относится рождение, хотя и не человека, но пророка Могаммеда. Недоумение, в которое Шильтбергер впал относительно сего события, тем более извинительно, что мусульмане толкуют о разных чудесах, совершенных их пророком еще в юности. Так, напр, они рассказывают, что он от рождения своего был окружен ярким светом, так что, когда он стоял на солнце, тенн его не было видно, что, впрочем, случилось бы также, если бы над ним висела та черная туча, о которой говорит Шильтбергер, ненавидевший в душе язычников, так что вместо света, он приписывал это чудо мраку.

(обратно)

149

Это первый из двух Байрамов, единственных религиозных празденств могаммедан, или магометан, как мы привыкли называть последователей учения Могаммеда или Мухаммеда. ІІервое названное Ид-Фитр, т. е. праздник превращения поста, падает на первый день месяца Шевал, тотчас после Рамазана. Второе празденство, названное Ид-Адга или Курбан-Байрам, праздник жертвоприношения, бывает семьдесят дней позже, 10 числа месяца Цилгидисе. Слово Ид означает ежегодное возвращение этих периодических праздников, которые, по очереди, падают на различные времена года в течение тридцати трех лет, по причине лунного года магометанского календаря. Хотя, по закону, на первый праздник положен один только день, но, по обычаю, он продолжается три дня. Второй праздник, установленный в память известного жертвоприношения Авраама, длится четыре дня. Для празднования сего события магометане отправляются на поклонение в Мекку, где находится Каба, или святилище, построенное по мусульманской легенде Авраамом и сыном его Измаилом, в виде шатра, который, в день сотворения мира, самими ангелами был поставлен на это место. Известно, что древнний обычай покрывать Кабу, в означенный день, новым покрывалом черного цвета, доныне сохранился и что старое кусками продается паломникам, которые почитают их драгоценнейшими реликвиями. Высказанное Шильтбергером в обеих главах о правилах и обрядах ислама совершенно верно, но слишком известно, чтобы мы имели надобность останавливаться на этой части его записок.

(обратно)

150

По рукописному сочинению Киракоса, армянского историка XIII столетия (Bross, et Additions et eclaircissements etc, 1851, р. 413), Могаммед или, скорее, один из его преемников, позволил Армянам свободное отправление своей веры, но под условием платить за каждый год четыре серебряных диргем, три модии пшеницы, мешок чтобы класть на лошадь, веревку из щетины и рукавицу.

(обратно)

151

"Если бы не знали мы" — говорит Нейман (пр. 213), — "что здесь разумеется "Ghasi", то никто не подозревал бы, что это слово скрывается в Шильтбергеровом they. Но дело в том, что Нейман не угадал мысли Шильтбергера, который тут отнюдь не хотел говорить о Гази, но о членах секты ассасинов или мелагиде, именуемых дай (вербовщики), которых он имел полное право называть тай, так как его соотечественники самих себя и ныне еще называют то Тейтшами, то Дейтшами.

(обратно)

152

Написав "la il lach illallach", Шильтбергер хотел нам передать турецкие слова, поставленные в переводе и значущие: Бог всемогущ. Немецкого перевода не достает в издании 1859 года, но он сохранился в Пенцелевом.

(обратно)

153

По Фальмерайеру (пр. 214), турецкие слова, к коим я прибавил, в скобках, испорченную форму, под которою они являются у Шильтбергера, значат: Бог единый, Мессия его служитель, Мария святая дева (ein Schwarzkopf, d. і. eine Nonne, eine heilige Jungfrau), Могаммед его вестник.

(обратно)

154

В седьмом примечании к первой главе я старался показать, что Шильтбергер под венедским языком мог только разуметь здесь кроатский, а затем уже убедился в том, что именно Кроация в старину называлась Венедскою Мархиею: "die Windische Mark (Cosmographey, etc. Basel, 1574). Но я согрешил пред Шильтбергером, обвиняя его слишком поспешно в смешении турецких форм имен Кроатов (horvat, kirvat) и Албанцев (Арнаутов). По известиям, обяэательно сообщенным мне г. профессором Григоровичем, я теперь убедился, что Шильтбергер был совершенно прав, когда говорит, что язык, который его соотечественниками считался венедским, Турками был называем арнаутским. Из списка равных географических имен, помещенных в книге Пианцолы (Grammatica, Dizionar. etc, Venezia, 1801, р. 113), мы усматриваем, что страна, названная Итальянцами "Ilirice", Греками же — Schlavonia, у Турок означалась под названием Arnaut. Не стану здесь разбирать вопроса, на каком основании Турки могли применить это имя, в одно и то же время, к двум народам, совершенно различным по своему происхождению, т. е. к далматским и кроатским Славянам и Шкипетарам, или Албанцам. Замечу только, что это обстоятельство может служить подпорою мнения, высказанного уже другими (Кепшен, Крымский Сборник, 226, пр. 329), что под именем Арнаутов разумели первоначально не особый народ, но подданных знатной фамилии Арианитов, отличившейся в борьбе с Отоманами и предводительствовавшей, без сомнения, не только Албанцами, но и Славянами. По крайней мере, биограф Скандербека (Barletius, Vita Scanderbegi etc. ap. Zinkeisen, 1. с. I, 776) о современном Шильтбергеру члене сей фамилии, Топии, отзывается следующим образом: Hic est ille Arianites qui apud Macedones et Epirotas cognomento Magnus et dictus et habitus etc etc.

(обратно)

155

Г. академик Броссе (Rapport s. un voyage archeologique dans la Georgie et dans l’Armenie, 1849-51, VII, р. 68) различает три элемента в языке мингрельском: чисто грузинский с его корнями и грамматическими формами; грузинский, изменившийся как в коренных буквах, гласных и согласных, так и в своих окончаниях; наконец, смесь иностранных слов, для объяснения коих изучение языков сванетского, абхазского и черкесского было бы необходимым. Хотя эти языки не были известны Шильтбергеру, тем не менее от его уха не ускользнуло различие между наречиями мингрельским и грузинским. Правда, что в его время последнее, вероятно, еще не преобладало в такой степени, как это бывает ныне между аристократами мингрельскими, и что Шильтбергер едва ли был удостоен чести с ними много беседовать, тогда как ничто ему не мешало прислушиваться к говору простого народа.

(обратно)

156

Еще при Комнинах Генуэзцы имели поселение в Константинополе, где занимали именно место, называемое Орну, может быть, совпадавшее с их же "embolum de Coparia", отыскиваемое Гилллием (Top. Cp. в ed. Elzev. р. 419; cf. Heyd, Die ital. H. colonien in Griechenland, 1. с. XVII, р. 449), в предместье Галата. В царствование "Ангелов", они обитали в самом городе и держались в нем, по крайней мере отчасти, в продолжение Латинской империи, хотя тогда уже не могли состязаться с Венецианцами. Уже по восстановлении Греческой империи Михаилом VIII, дела их приняли друтой оборот, благодаря большим льготам, дарованным им императором. Между прочим, он уступил им предместье Галату, соделавшееся вскоре центром их поселений в Греции, равно как по берегам морей Черного и Азовского. Быть может, по сей причине читается в списке новых имен у Кодина (Parthey et Pinder, 1. с. 313): Maeotis palus, nunc Galatia. Несмотря на соперничество Венецианцев (которые в 1296 году даже овладели Перою, как Галата обыкновенно называлась у Латинов: cf. Heyd. 1. с. 459) и на частые споры с Греками, генуэзское поселение более и более процветало в торговом отношении, так что, около половины XIV столетия, там взималось около 200.000 гиперперов таможенных пошлин, тогда как в Константинополе они не доходили до 30.000 (Nic. Greg. II, 842). Это государство в государстве не могло не прельщать алчности Турок, с тех пор, как они, утвердившись на Геллеспонте, перенесли столицу султана в Адрианополь. На время Генуэзцы успели отклонить грозившую опасность, всякого рода уничижениямит как явствует, между прочим, из договора, заключенного ими с Мурадом I, в 1387 году. Потом, когда его преемник Баязит, после сражения при Никополе, снова приступил к осаде Константинополя, город этот обязан был своим спасением необходимости султана идти на встречу Тамерлана. Наконец, падение империи и генуэзской колонии было отсрочено еще на несколько десятков лет столь пагубными для Порты следствиями сражения при Ангоре.

(обратно)

157

"Вопрос об образовании Воспора Фракийского", говорит Vіvіеn-de-Saint-Martin (Asie-Min, II, 2. 489), — "подал повод, как у древних, так и позднейших ученых, к разным смелым гипотезам, основанным на старинных преданиях о пер……. (текст книги неразборчив, пропущено 1-2 слова - Thietmar. 2012) Системы эти, относящиеся к эпохам менее точным, теперь уничтожены наблюдениями новейших геологов, доказавшими, что обе стороны пролива, при совершенно различном характере их почвы, никогда не были связаны, или, другими словами, что канал этот непременно существовал от сотворения мира". Но так как противное мнение и ныне еще имеет приверженцев, по крайней мере между немецкими филологами (Menn, Comm. Ponti spec. alt. в Jahresbreicht ueber d. Gimn. u. d. Realschule zu Neuss, 1854 р. 18), то не было бы удивительным, если бы оно, во времена Шильтбергера, было допускаемо византийскими учеными и что в Константинополе вообще приписывали Александру Македонскому открытие сообщения между морями Мраморным и Черным. По крайней мере, мы к этому подвигу могли бы отнести следующую заметку Фогельштейна касательно предания, по которому сооружение дербендской стены было также отнесено к царю македонскому (Adnotationes quaedam ex litteris orientalibus petitae ad fabulas quae de Alexandro magno circumferuntur. Bresl 1865 р. 41): Est enim fabulae proprium, heroem jam satis insignem denno exornare ejusque facta novis augere, eoque magis, si (ut in vallo Magog construendo) verus auctor, cui hujus facti debeatur gloria, ignoratur. Что же касается предания, по которому "железные врата" переведены были царем Давидом II из Дербенда в Грузию, то ныне доказано (Brosset, Hist. de la Georgie, Introd. р. LXIII), что они никогда не находились в Дербенде, но в Гандже, и что оттуда увезены были в Грузию не Давидом, но сыном его Димитрием.

(обратно)

158

Развалины города Приама давно уже етерты с лица земли, и едва ли они еще существовали во времена Шильтбергера. Но, при недостатке вещественных следов, отыскиваемых разными путешественниками, а пред прочими Лешевалье (cf. Vivien de Saint-Martin, 1. с. 102-132), дивные описания Гомера, точностью не уступающего лучшим географам, дали возможность восстановить карту троянской равнины. "Нужно только", — говорит Вивиен-де-С.-Мартен (1. с. 489) — "признать площадь Бунар-баши (местечка, обязанного названием своим двум источникам Скамандра) местом, где лежала Гомерова Троя, чтобы согласовать подробности, переданные нам поэтом об окрестностях ее, с действительностыо.

"Город основанный Эолянами", продолжает французский географ, — "и также именуемый Илион, вскоре, по разрушении Трои, возник в ее соседстве, на расстоянии французской мили к северу, уже не на левом, но на правом берегу Симоиса. Это — Илиум позднейших веков, Ilium Recens, и к этому городу, также впоследствии разрушенному, должны быть отнесены описания и заметки римских поэтов, относительно Энеева города, действительное местоположение которого тогда уже было забытым. Касательно же местности, в которой, по Шильтбергеру, еще видны были следы царского города, то он, вероятно, говорит о развалинах города Александрии в Троаде, верстах в двадцати пяти от мыса Сигейского и почти напротив острова Тенедоса, отделенного узким каналом от матернка. Сюда уже игумен наш Даниил помещает "великий город Троаду" (изд. Нор. р. 5) и здесь его развалины видели современники Шильтбергера — архидиакон Зосима (1. с. 45) и Руй Гонзалес де Клавихо (1. с. 46), подобно тону, нак сто лет позже еще французский путешественник Белон, пристававший к берегу, чтобы лучше познакомиться с мнимыми остатками Гомеровой Трои. Он тут еще нашел (Les observations de plusiers singularites trouvees en Grece, en Asie etc. Paris, сравн: Vivien de S. Martin, 1. с. II, 8) древние аркады у подошвы маленькой горы или мыса, два древних замка мраморных etc. Белон не распространяется об обстоятельстве, немного, впрочем, его смутившем, а именно, что не находил в местности, где предполагал город, о котором говорит Гомер — обеих рек "столько прославленных поэтами: Симоис и Ксант".

(обратно)

159

Русский паломник, Стефан Новгородский (Пут. русск. людей, II, 14), бывший в Константинополе ок. 1350 года, свидетельствует, что, в его время, император держал еще в руке упомянутые в записках Вильгельма de Baldensel, или Альвенслебен (1336) эмблемы, т. е. золотое яблоко, над которым был поставлен крест. Затем мы узнаем от Клавихо (р. 58), что, в 1403 году, "pella redonda dorada" была еще на своем месте, и должны думать, что и крест не был с него снят. Действительно, архидиакон Зосима (Пут. Русс. люд. II, 38) видел еще в 1420 году крест на яблоке и это последнее в руке императора. Кажется поэтому, что обе эмблемы были сняты в промежуток времени между годами 1420 и 1427, в который Шильтбергер провел несколько месяцев в Константинополе, после того, когда успел спастись из многолетнего своего пленения.

Не задолго до его прибытия в Царь-град, старый император Мануил скончался (1425), и сын и наследник его Иоанн был принужден заключить мир с Турками на условиях, столь тягостных, что из всех владений своих остался только при столице, вотчинах греческих царевичей в Морее и несколькихчерноморских замках (Zinkeisen, 1. с. I, 533). Кроме того, он обязался платить султану ежегодно дань в 300.000 аспров, независимо от богатых даров, которые православный государь считал приличным посылать повелителю правоверных, в знак особенной своей к нему преданности.

При таких обстоятельствах несчастный кесарь, вероятно, не мог быть слишком разборчив, при взыскании потребного ему злата и Шильтбергер не напрасно острил над его положением, когда говорит: "Aber nun hat er des gewalts nit mer, so ist och der apffel fueder! "

Правда, эта эаметка, вызванная у Шильтбергера бедственным положением империи, читается также в латинском переводе записок английского рыцаря Маундевиля, или Мандевиля (ср. Срезневский, 1. с. 277), коего пребывание в Константинополе, если только современник нашего Новгородца посетил этот город (ср. Peschel, 1. с. 164), предшествовало бы утверждению могущества Турок в Европе завоеванием Каллиполиса в 1357 году. Должно думать поэтому, что приведенный bon-mot не находился в сочинении английского рыцаря, написанном им на Французском языке в 1356 году, по возвращении своем с Востока, где он, как полагают, своими глазами видел только Александрию и ІІалестину, описание же других стран заимствовал из записок монаха Одорико de Pardenone, который с 1316 года провел на Востоке почти 15 лет. Нужно однако сознаться, что Кунстман (Missionen in Indien, р. 518) в майнцской рукописи Одорико нашел следующее заглавие: incipit itinerarius fidelis fratris Odorici socii militis Mendavil per Indiam, licet hic prius et alter posterius peregrinationem suam descripsit.

Вероятно, позднейшие издатели записок Мандевиля прибавили к оригиналу более более оправдываемые обстоятельствами слова Шильтбергера, подобно столь многим другим вставкам, заимствованным ими у разных авторов (Halliwell, The Voyage and Travaile of Sir John Maundeville, Lond. 1839 и Schonborn, Bibliogr. Untersuchungen ueber J. Maundeville. Breslau, 1840).

На выстрел из лука от статуи Юстиниана Зосима ставит "Подорожье, урыстание конское", т. е. Гипподром, который также легко узнается в площади, где, по Шильтбергеру, праздновались публичные игры и к которой примыкал дворец "Квестора", построенный Константином Великим. Но дворец, удививший Шильтбергера великолепием внутренней обделки своей, скорее долженствовал быть Дафнийский, построенный против Азии и сбоку Гипподрома. В этом дворце, также воздвигнутом при Константине, но потом постепенно увеличиваемом и украшаемом другими императорами, производились приемы и блистательные угощения чужестранных посетителей (Constantiniade etc. Const, 1846 р. 55). В настоящее время мечеть Ахмеда помещается в части пространства, занимаемого этим огромным дворцом.

(обратно)

160

Подобно тому, как многие другие имена, начннающиеся гласною буквою, изменялись в устах западных Европейцев присоединением к ним члена, предшествовавшего им в говоре, остров Имброс превратился, еще во времена Латинской империи, в Лембро; имя это, которым ныне еще остров этот называется, столь же легко узнается в Шильтбергеровом "lemprie", как в имени острова Nembro у Кяавихо (р. 45) или Лимвры у Зосимы (р. 45). В XV столетии этот остров, покрытый высокими горами, входил в состав владений богатой генуэзской фамилии Гаттелузи, и ныне там еще сохранились развалины многих замков, покрытые надписями и гербами, свидетельствующими, кем они были построены. Не скажу, принадлежал ли остров уже Гаттелузам в эпоху, о которой говорит Шильтбергер (1427); в 1403 году Имброс состоял еще под верховной властью греческого императора (Clavijo, 1. с.).

(обратно)

161

После сражения при Никополе Баязит снова приступил к осаде Константинополя, к которому на помощь прибыл между тем отряд из 1200 человек, посланных французским королем Карлом VI с несколькими меньшими отрядами, прибывшими из Генуи, Венеции, Родоса и Лесбоса. С этими незначительными силами город был обороняем маршалом Бусико, а по его возвращении во Францию в 1399 году, Иваном Шатоморан, в отсутствии императора Мануила, отправившегося туда же для требования еще пособия. К счастию для Греков они хотели обойтись без этого пособия, с тех пор, хан Баязит принужден был перейтн в Азию на встречу Тамерлана, что, без сомнения, не помешало ни ему, ни его полководцам, взять с собою богатые подарки, полученные предварительно от осажденных, так напр. на долю визиря Али-паши досталось десять больших рыб, наполненных золотом и серебром (Sead-eddin, р. 190 у Zinkelsen, 1. с. 341). Может быть это золото было снято с тех досок, о которых говорит Шильтбергер и которыми Греки, без сомнения, менее дорожили, чем яблоком с крестом. По сему то и неудивительно, что последние не были тронуты с места своего во время междоусобий, терзавших турецкую империю, т. е. в период, продолжавшийся от эпохи прибытия в Константинополь Клавихо до выезда оттуда Зосимы.

(обратно)

162

Понятно, что здесь Шильтбергер намекает на то, что греческая церковь не признает первенства папы, ни католического учения, по которому св. Дух нисходит не от одного только Бога Отца, но и от Сына.

Считаю излишним разбирать в частности причины прочих недоумений и несообразностей, которые встречаются в этой главе. Воспитанный в односторонних правилах латинской церкви и проведши потом тридцать два года среди врагов христианства, Шильтбергер не мог себе составить точного и основательного понятия о догматах и обрядах православия. Но никак нельзя его обвинить в том, что он умышленно сообщает своим читателям ложные понятия о восточной церкви, как это, к сожалению, в позднейшее время, иногда делали последователи других исповеданий.

(обратно)

163

(Шильтбергер здесь явно имел в виду равнину Карабаг, лежащую между Куром и Араксом и в которой Шах-Рох провел зиму 823 (1420) года с своими вассалами, в числе коих находился шах ширванский Халил-Улла и брат его храбрый Минучер (Dorn, Schirvan-Schache, в Mem de l’Ac. de S. P. VI, 4, р. 579). Чтобы себе объяснить, каким образом Шильтбергер, так додго остававшийся в Армении и Грузии, мог скааать, что Кур назывался также Тигром, можно бы допустить с его стороны недоумение, происходившее от того, что Тигр орошает другую равнину карабагскую близ Баязита в азиатской Турции, а по сему самому и мог быть смешиваем с Араксом, берущим свое начало близ источников первого, а потом уже соединившимся с Куром. Но так как сия последняя река под именем Тигра является также у Барбаро (пер. Семенова, I, 65) и у Контарини (ibid. II, 67), то еще спрашивается, не имел ли Шильтбергер, подобно венецианским дипломатам, более основательные причины, чтобы применить к быстро текущему Куру название, которое, еще по Плинию (VI, 27) на индийском языке означало стрелу: (Qua tardior fluit Diglitto, unde concitatior a celeritate Tigris incipit vocari. Ita adpellant Medi sagittam. По Тифенталеру (ср.Forbiger 1. с. II, 66) стрела по персидски называется "Тир", а посему и река, по его мнению, собственно называлась не Тигрис, ио Тирис (Tiris), стало быть — именем, припоминающим нам, хотя подобозвучием наш Тирис (Tyris) "nullo tardior amne Tiras" Овидия (Ex Ponto, IV, 10, 47), т. е. Днестр. Если это сходство не чисто случайное, то оно служило бы подтверждением мнения, в пользу которого приведены были только что весьма уважительные доводы г Мюлленгофом (M. B. der Acad. zu Berlin, Aug. 1666 р 549 seqq), т. е. что Скифы Геродота принадлежали к иранскому племени.

Во всяком случае, ошибка наших путешественников была бы незначительна в сравнении с сделанной другими авторами, напр. Марко Поло (изд. Pauthier I, 7), который смешивает Тигр с Волгою, когда гсворит: "Et d’Oucaca (между Болгаром и Сараем) se partirent et passerent le gran flun de Tigeri et allerent par un desert qui est loin XVII jours". Та же ошибка встречается в донесении монаха Paschalis Victoriensis (Ann. min. VII, р. 256; cf Mosheim 1. с. р. 194): "Cum jam annum demoratus fuissem in praedicta Sarray civitate Sarracenorum imperii Tartarorum, in Vicaria Aquilonari, ubi ante annum tertium quidam frater noster Stepha nomine fuit passus venerabile martyrium per Sarracenos. Inde recedens in quoddam navigium cum Armenis per fluvium qui vocatur Tigris, per ripam maris Vatuc (Bakou) nomine usque Sarrachuk (Сарайчик, близ устья реки Урала) deveni per duodecim dietas".

(обратно)

164

Название это Армяне, подобно Туркам, явно заимствовали от Славян, которые искони так называли Германцев, или потому, как обыкновенно думают, что посление говорили языком непонятным, немым; или же, как допускает Шафарик (1. с. 1, 442, пр. 4), по примеру Кельтов, которыми поселившийся в Галлии германский народ назван был Неметами (Humboldt: Urbew. v. Hispanien, р. 103).

(обратно)

165

Город Сис окончательно был покорен Египтянами в 776 (1375) году геджры, хотя и прежде они неоднократно им овладевали, а именно в 1266, 1275 и 1298 годах (Weil, I, р. 55, 78, 213, 233). Кроме того, они часто проникали до его окрестностей, между прочим в 677 году геджры, т. е. в 1278 году (Weil, 1. е. 107; cf. Quatremere, I, 1 р. 166), соответствующем почти эпохе взятия Египтянами сего города, по Шильтбергеру, которому это известие могло быть передано его друзьями, Армянами, более чем какой-либо другой народ интересовавшимися в судьбе древней их столицы и резиденции их патриарха. Посему нет надобности думать, что и в этом случае Шильтбергер смешал магометанские годы с нашими, т. е. что он 655 год магометанской эры принял за 1277 нашего летоисчисления, тогда как по настоящему первый соответствовал 1257 году, в котором дела египетские были в таком расстройстве, что султан никак не мог думать о взятии Сиса.

Пусть армянские ученые решат, был ли город этот действительно покорен Египтянами в походе, предпринятом в 677 году под начальством известного Килавуна, который вскоре сам был возведен на престол мамелюками.

(обратно)

166

"Правда", говорит г. архимандрит Айвазовский, — "что св. Фаддей, один из 72 учеников Спасителя, и св. Варфоломей, один из 12 апостолов, первые проповедывали Евангелие в Армении; но обращение всех Армян в христианство последовало не ранее IV столетия стараниями св. Григория, прозванного за то Просветителем (Луссаворич), — в царствование Тиридата или Дртада. Но то, что Шильтбергер говорит в этой и следующих главах об этих двух личностях, содержит в себе такое множество басней, неточностей и ошибок, перемешанных с преданиями и историческими фактами, что всякий Армянин, хоть немного знакомый с историею своего края и своей церкви, почтет их не стоющими опровержения. "Quelques uns des details rapportes par Schiltberger sont d’une absurdite si frappante qu’on peut tres facilement conclure qu’il en etait enseigne par quelque pretre ou lais ignorant et superstitieux, ou meme par quelque catholique mal renseigne, a son tour, des traditions et des usages du pays, — je releverai cependant etc. "

Но сколь бы ни были бессмысленны по-видимому эти сказки, нельзя винить Шильтбергера в том, что он их выдумал или даже только переиначил. Так, напр., описанное им превращение Тиридата в кабана встречается уже в сочинении секретаря самого царя Агафанга и "кажется", как говорит г. Броссе (Hist de la Georgie, I, 97) "аллегорическим объяснением нравственного влияния, произведенного на Дртада угрызениями совести за преступление, совершенное им против святых женщин, которые, быв сначала предметами его сладострастия, сделались затем жертвами его ярости."

Вполне разделяя взгляд ученого академика, я, вместе с тем, слишком высоко ценю приговор, произнесенный достопочтенным г. архимандритом, чтобы не хлопотать о снисходительности столь компетентного судьи в пользу моего клиента за то, что он к добросовестному описанию того, что видел своими глазами, присовокупил столь много небылиц, по словам других лиц. Тем более мне казалось уместным заступиться за эту часть его эаписок потому, что она казалась лишнею и даже предосудительною самому издателю их, отзывающемуся о ней в предисловии своем (р. 25) следующим образом: Das ist die enzige Krankheit des sonst so kerngesunden bayerischen Reisewerks, der ihm anhaftende von Armeniern herruehrende Legendenkram.

Действительно, если даже к смешным подробностям, которые он передает своим современникам об обращении Армян и т. п., не применять известную фразу Прокла, что тем более глубокие истины скрываютcя в мифе, чем он кажется безрассуднее — я только замечу, что подобными баснями наш путешественник сообщает нам хорошее средство для пополнения наших сведений о нравственном и умственном состоянии народов, в среду коих он был брошен судьбою, ибо он этим заставляет нас следить за источниками их суеверных мнений, столь важными, как говорит Риттер (IX, 305), в отношении географическом: "und selbst so manche Quelle des thoerichtsten Aberglaubens ist in geographischer Hinsicht beachtungswerth".

Во всяком случае, Шильтбергер, в этой части своего труда, поступил не иначе как Геродот, и тем не менее никто, в наше время, уже не осмеливается ставить в упрек автору "Муз", что он повествование собственных наблюдений своих перемешал с рассказами, более или менее, по-видимому, бессмысленными, и что он даже был так простодушен, что не различал правдоподобного от того, что было совершенно невероятным. Тоже самое можно сказать о Марко Поло, который, хотя и убежден в том, что какой-то сапожник мог сдвинуть с места гору, тем не менее успел оказать такие услуги географии, что, в сем отношении, по мнению людей, основательно изучивших историю этой науки, императорский коммисар Кублей-хана не уступает Александру Македонскому и Христофору Колумбо (Walckenaer, Hist. gener. des voyages I, р. 52 cf Pauthier I, XCV).

(обратно)

167

"Св. Григорий", говорит г. архимандрит в другой заметке, — "был сын парфянского князя, убившего армянского царя Хозроёса, с которым он не был в родстве" Однако этот царь был из парфянского дому Архагуни или Арсакидов, между тем как предки св. Григория, т. е. Гарении, принадлежали к одной из ветвей сего же дома (Dict. hist. p. servir a l’h. de l'Armenie р. 91). Кажется поэтому, что Шильтбергер имел некоторое право выдавать св. Григория за родственника Хозроёса, отца Тиридата.

(обратно)

168

Заметки, на которую Шильтбергер указывает здесь, недостает в Гейдельбергской рукописи, и в Нюрнбергской она также не встречается. Но еще страннее, что ни в той, ни в друтой не сказано ни слова о Вифлееме в главе, в которой автор описывает св. места, тогда как, по свидетельству его современника Зосимы (1. с. 55) тамошняя церковь Рождества Христова не только принадлежала католикам, (ср. де-Ланнуа, 58) но великолепием своим превосходила все виденное им в Палестине. Должно заключить из этого, что Нюрнбергская рукопись списана с Гейдельбергской, или на оборот, и что ни одна из них не может быть оригинальным манускриптом самого Шильтбергера. Ученые, впрочем, расходятся в мнениях, касательно упомянутого Шильтбергером факта. Так, г. Айвазовский, заметив, что Тиридат, до восшествия своего на престол, не соорудил ни одной церкви, присовокупляет, что апокрифическое сочинение приписывает ему, по обращении его, постройку церкви в Иерусалиме. С своей стороны, г. Вайльан-де-Флориваль (Dict. hist. s. v. Dertad) говорит, что Тиридат, напротив того, по своем обращении, велел не только построить миого церквей, но именно одну — в Вифлееме, в честь Рождения Спасителя. Без сомнения, французский ученый узнал не от Шильтбергера об этом благочестивом поступке царя.

(обратно)

169

Заметив, что, по преданию, св. Григорий оставался в яме лет 14 или 15, а не 12, как говорит Шильтбергер, г. Айвазовский присовокупляет, что немецкий автор также ошибочно относнт к позднейшей святой женщине, по имени Сусанна подробности, касающиеся св. Рипсимы, которая, вместе с 33 сподвижницами, претерпела мученическую смерть 5 октября 301 года нашей эры. — Позволю себе однако заметить, что, по грузинским летописцам (Brosset, Hist. de la Georgie etc, 1, 95), княжна Рипсима приняла святое крещение из рук просветительницы всей Георгии св. Нины, дочери Забилона и Сусанны, и что армянские писатели, не без причины, ничего не говорят об этом факте. Бытъ может, в этом-то несогласии преданий обоих народов скрывается причина, по которой Шильтбергер смешал имена Рипсимы и матери св. Нины.

(обратно)

170

"Тиридат", говорит г. Айвазовский, — "никогда не был в Вавилоне и никакой языческий народ не был обращен им в христианство". Стоит однако взять во внимание то обстоятельство, что Халдеи или несториане курдистанские, резко различающиеся от Армян как по своему языку, так и по нравам, также питают глубокое уважение к св. Григорию Просветителю.

Последний был послан Тиридатом в Кесарею в Каппадокии, для посвящения в епископы св. Леонтием, митрополитом сего края. "Так должен был выразиться Шильтбергер, замечает г. Айвазовский, — "вместо того, чтобы сказать, что св. Григорий был избран главою армянской церкви самим королем".

(обратно)

171

К этому месту в сочинении Шильтбергера г. Айвазовский прибавляет следующие данные: Агафангелос, секретарь царя Тиридата, и Зиновий, ученик св. Григория, говорит о путешествии, предпринятом, будто бы, обоими (т. е. Григорием и Тиридатом) около 318 или 319 года, в Рим, чтобы видеться с императором Константином и папою св. Сильвестром, и чтобы с ними заключить какой-то дружественный договор. Проведши месяц в Риме, они возвратились бы оттуда в Армению, осыпанные почестями. Моисей Хоренский, католикос Иоанн, Стефан Ассолик и другие армянские историки, писавшие раньше XI века, повторяют только слова Агафангелоса. Уже впоследствии, т. е. во время первого и второго крестовых походов, к этому повествованию были прибавляемы разные подробности, исполненные преувеличений и небылиц в роде тех, какие встречаются у Шильтбергера; была даже выдумана и обнародована уродливая (по слогу и по смыслу) грамота, на подобие тех, которые входят в состав известных лже-декреталий. Грамоту эту, названную по армянски Тугт-ташанц ("tought-schantz convention"), выдавали за текст мирного договора, заклоченного между Константином и Тиридатом, Сильвестром и Григорием.

Из этой вымышленной грамоты армяно-католики и даже некоторые простодушные Армяне (quelques Armeniens de bonne foi) почерпали правила и подробности, отчасти приведенные Шильтбергером.

Не осмеливаясь нисколько усомниться в точности ученых замечаний г. архимандрита, я, вместе с тем, считаю уместным присовокупить к ним, что Шильтбергер нисколько не виноват, если не узнавал лжи в том, что чистосердечные туземцы, которые даже не были католиками, признавали за истину, и что тем более должно было казаться неоспоримым армяно-католикам, число и религиозное усердие коих тогда было значительнее, чем ныне.

(обратно)

172

Избрание армянского патриарха никогда не зависело от кого бы то ни было, кроме самих Армян (Айвазовский).

(обратно)

173

По Кантемиру, слово Текфур, или Текьюр (Tekiour) есть ничто иное, как испорченное греческое του κυριου; "хотя", прибавляет он, — "Турки, до взятия Константинополя, преимущественно применяли к византийским императорам название Текфур, т. е. владетель города". При всем том Шальтбергер едва ли ошибся, утверждая, что слово Такавор, которое он хотел передать нам своим Такхауер, на армянском языке значит царь, хотя Турки этим словом преимущественно означали владетелей Константинополя.

(обратно)

174

Армяне вполне убеждены в том, что они ничего не изменяли в догматах, полученых ими от св. Григория, и по сей именно причине различаются от армяно-католиков наименованием Григориан (Айвазовский).

(обратно)

175

Священник готовит несколько хлебов, но освящает лишь один из них и всегда непременно один, во время приготовления теста, читает псалмы и молитвы. Один только священник читает обедню, другие же участвуют лишь как диаконы, когда не достает последних.

Г. Айвазовский, со слов которого я перевел эти поправки ошибок Шильтбергера, присовокупляет: "On voit par la aussi, comme par ce qu’il dit immediatement apres, qu’il parle de la messe basse des armeniens-catholiqnes." Но это-то именно показывает, что последние составляли большинство в тех армянских общинах, среди коих по крайней мере Шильтбергеру случалось побывать.

(обратно)

176

В настоящее время все они стоят в большей или меньшей близости от алтаря.

(обратно)

177

Мною пропущен перевод следующих слов в издании Неймана: Sie machent vil gevartiezi unsere geloubes. Места этого недостает у Пенцеля, равно как в прежних изданиях, как мы узнаем от Кёлера, который, хотя и взялся исправить ошибки Неймана (р. 372), тем не менее довольствуется включить в число их приведенные слова (р. 374), с присовокуплением вопроса, чтобы они значили: Was ist gewartiezi? В невозможности решить этот вопрос, я принужден был оставить это слово непереведенным. Сколько мне кажется, Шильтбергер хотел им дать знать, что армянская церковь много заимствовала от католической, или, по крайней мере, сходствовала с ней по своим обрядам и символам (Wahrzeichen).

(обратно)

178

По изданию 1814 года, Шильтбергер здесь прибавляет, что Армяне наблюдают великий пост в течении пятидесяти дней.

(обратно)

179

Армяне, подобно православным и католикам, празднуют 13 декабря память св. мученика Авксентия, но не обязаны поститься неделю в честь его (Айвазовский).

(обратно)

180

Шильтбергер здесь смешивает св. апостола Иакова с святым Иаковом, епископом нисабиским, современником и близким родственником святого Григория просветителя. В честь пресвятой Богородицы, Армяне постятся в августе одну неделю, а не две (Айвазовский).

(обратно)

181

Св. Сергий, по-армянски Саркис, — мученик, коего память празднуется за две недели до великого поста. По православному служебнику, его праздник падает на 2 января, а по католическому — на 24 февраля (Айвазовский).

(обратно)

182

Память св. Сергия, равно и разных других святых, действительно, празднуется по субботам, но есть многие, которым празднуют по понедельникам, вторникам и средам (Айвазовский).

(обратно)

183

Это бывает единственно по той причине, что празднование величайших торжественных дней начинается с предыдущего дня, в особенности на востоке (Айвазовский).

(обратно)

184

У Армян нет поста для двенадцати апостолов; латинская же молитва Аvе Маrіа поется только Армянами-католиками. Та молитва, которая читается в армянских церквах раз в году, а именно в день Благовещения пресвятыя Богороднцы, есть гимн, в котором повторяются слова, сказанные ей ангелом (Айвазовский).

(обратно)

185

Можно сказать, на оборот, что нерасторгаемость таинства брака с давнейших времен была предписана Армянам и наблюдалась ими с гораздо большею строгостью, чем друтими христианскими народами (Айвазовский).

(обратно)

186

Это злоупотреблениие никогда не существовало в Армении (Айвазовский).

(обратно)

187

"Правда", говорит г. Айвазовский, — "что в течение недели отправляются ко гробу усопшего, чтобы молиться и бросать горсть земли на гробницу, согласно с церковным уставом; но все остальное, именно постепенное погребение, ложь, подобно языческому обычаю, о котором Шильтбергер говорит тотчас же вслед за этим".

(обратно)

188

Вероятно Шильтбергер хотел сказать, что не только одна икона ставится над алтарем, но несколько.

(обратно)

189

Недоумение, в которое тут впал Шильтбергер, происходит от того, что священник два раза благославляет прихожан: первый раз, когда сам еще находится при алтаре; а потом, сойдя с него, когда уже находится среди присутсутвующих, читая им последнее Евангелие.

(обратно)

190

Прихожане, целуя Библию, говорят тихим голосом: megna astoudzo (я грешен пред Богом), и священником отвечает: да простит тебя Господь. Таков смысл слов, помещенных мною, по исправлении г. Айвазовским Шильтбергеровых asswatz thogu thu miechk.

(обратно)

191

Обедня шопотом ("la messe basse") никогда не была в моде у Армян; но в XIV столетии принята была Армяно-католиками. Армяне молились первоначально за своих собственных царей и за всех христианских владетелей в совокупности; но никогда — в частности за римского императора (Айвазовский).

(обратно)

192

Явно, что и тут Шильтбергер говорит об Армяно-католиках, потому что, как замечает г. Айвазовский, чтение Евангелия никогда не запрещалось мирянам у Армяно-григориан, у коих существовал и существует также древне-христианский обычай у себя на дому молиться и курить ладаном, в особенностн накануне воскресных и праздничных дней, в случае невозможности идти самому в церковь.

(обратно)

193

Из сказанного Шильтбергером в XXXVI главе явствует, что он под этими шестью вероисповеданиями разумел четыре христианские и два еврейские. Стало быть он с намерением в число верующих не включил магометан, хотя и они в его время имели жительство свое, если не в самом городе, то в его предместьях, на основании права, дарованного им договором 1380 года (Зап. Одесс. Общ. V. 831). Впрочем они еще гораздо ранее пользовались этим правом и только во время частых войн между Итальянцами и Татарами, лишились его. По крайней мере Ибн-Батута застал в Каффе уже мечетъ с минаретом, хотя число его единоверцев было весьма невелико в городе, в гавани которого он насчитывал до 200 судов.

По уставу генуэзских колоний черноморских 1449 года (ibid. 763) обитавшие в городе Татары не состояли под ведомством Титана (Titanus seu Vicarius Canlucorum), т. е. Тудуна ханских подданных, как уже заметил г. Юргиевич. Быть может этот сановник занимал упомянутое еще в уставе 1316 года (De la Primaudaie, 1. с. 364) "palacium Sadoni", находившееся вне стен Каффы, подобно дому, принадлежавшему некогда, по мнению г. Юргиевича (Зап. Од. Общ. V, 712) некоему Викентию де Камалия. Замечу однако кстати, что загадочные слова в уставе 1449 года "a domo quondam viaisse de Camalia" могли также означать квартал, населенный простолюдинами. По крайней мере Иоанн Мариньола (I. с. 83) говорит, что в его время Евреи и мужики, а в особенности те из них, которые носили тяжести и носилки, назывались камаллами; что же касается упомянутых Шильтбергером (в приведенной главе) четырех зависевших от Каффы городов, то я забыл выше заметить, что он под ними мог разуметь Гурсуф, Партенит, Ялту и Алушту, так как консульства Gorzonii (вероятно описка вместо Gorzovii), Pertenice, Ialite и Lusce были подведомственны централъному правлению в Каффе.

Как по местоположению своему, так и по историческим воспоминаниям, все онн принадлежат к интереснейшим пунктам столь замечательного в обоих отношениях южного берега Тавриды. В Алуште и Гурзуфе ныне еще видны развалины крепостей Алустон и Гураивитов, построенных Юстинианом, равно как и, именно в Гурзуфе, хорошо сохранившаяся башня генуэзская. По Тунману (1. с. 355) место это, в последствии названное Урзова или Курзуф еше в VIII веке было торговым городом, тожденным, по Кёппену (1. с. 184) с городом Гарура, помещенным Эдризием между Бертабитою и Джалитою, т. е. Партенитом и Ялтою, подобно тому как упомянутый им же город Салуста совпадал с Алуштою.

В актах патриархата Константинопольского говорится о греческих приходах в Ялите, Алусте и Парфените, родине св. Иоанна, епископа готфского, имени которой недостает на морских картах итальянских, в коих за то около места ею занимаемого, отмечена гавань Пангрополи (pangropoli), о которой не упоминает устав 1449 года. Напротив того, Алушта постоянно на картах является под формою Iusta (austa, Iusto etc), тогда как Ялта и Гурзуф легко узнаются в именах galita (etalita) и gorcovi, отмеченных только в некоторых из них. О Гурсуфе еще припоминают Барбаро, у которого он назван Грузуй (Grusui) и — Никитин, когда говорит, что, на пути своем из Балыкаев в Каффу, был занесен к Ткързофу где стоял пять дней (Полн. Собр. Р. Л. VI, 354).

Впрочем, так как Генуэзцам принадлежали еще в Крыму поселения, гораздо замечательнее приведенным, и так как тамошние консулы также зависели более или менее от Каффинского, то могло статься, что Шильтбергер собственно хотел говорить о них. В этом случае под четырьмя городами он мог разуметь Солдаю (Судак), Чембало (Балаклава), Воспро (Керчь) и Ло-Коппа или Копарио, который доныне не отыскан, по всей вероятности должен был находиться в окрестностях Темрюка. Из устава 1449 года (Зап. Од. Общ. V 804) видно, что Генуэзцы оттуда, кроме соленой рыбы и икры (cavealia), вывозили невольников (capita), выменяемых ими у Черкесов на другие товары именно на рубахи (raubas seu bocassinos), которые по сему именно соделались у них мерилом ценности (De la Primaudaie, I. с. р. 236.

(обратно)

194

Под городом "sant masicia" Шильтбергер разумел древний Амастрис, ныне Амасера, коего стены и башни еще припоминают, характером их архитектуры, что они были построены Генуэзцами. Эпоха их водворения в этом месте нам неизвестна. В 1346 году Амастрис еще принадлежал Палеологам, а перед тем уже входил в состав Никейской империи. Во всяком случае, он был уступлен Генуэзцам до 1398 года, так как они тогда имели уже там своего консула (Heyd, Die ital. H. col. am Schw. M. 1. с. XVIII, 712); Клавихо (р. 80), который несколько лет позже был проездом в "Samastro'', называет его генуэзским городом и свидетельствует, что в его время там еще сохранилось много древних памятников, что не удивительно, если припомнить, что город этот, обязанный своим именем племяннице Дария Кодомана, в римском периоде до такой степени процветал, что заслужил название Ока Пафлагонии и даже — мира (Paphlagoniae, aut orbis potius ocellum; cf. Ritter, XVIII, 769).

Находившись долго под ведомством центрального генуэзского управления в Каффе, Самастри, уставом 1449 года, был подчинен Пере, под властью которой и первоначально состоял, но потом был отделен "propter inopiam et imbecilitatem ipsius Pere'' (Зап. Од. Общ. V, 810). Из этой заметки казалось бы, что водворение Генуэзцев в Самастре последовало раньше, чем думает Гейд, коего мнение только что было приведено. По Гаммеру (H. de l’emp. Oth. II), город был взят Турками в том же походе, в котором они овладели эмиратом Синопс и империею Трапезунтской.

(обратно)

195

Нельзя будет сказать, что Шильтбергер слишком преувеличивает, если приломним описание этих стен греческим автором Мануилом Хрисолором: "Не понимаю", говорит он (Cons. p. 8), — "в чем объем и окружность стен Константинополя не могла бы выдержать сравнения с вавилонскими. Она снабжена была бесчисленным множеством башен, столь больших и высоких, что одной из них было бы достаточно, чтобы удивить зрителя, так поразительны были ширина лестниц и громадность этих зданий". Что же касается до 1001 церкви, то понятно, что Шильтбергер этим числом хотел только дать знать, что их было весьма много, подобно тому, как это делает Клавихо, когда насчитывает их до 3000. Наконец, не надобно ставить в вину Шильтбергеру, что он, пораженный великолепием церкви св. Софии, не оставил нам более точного описания ее архитектуры и внутреннего устройства, тем более, что нетрудно будет пополнить известия, им сообщенные, подробностями записанными его современниками Клавихо, архидиаконом Зосимою и другими русскими паломниками, которые были в положении более выгодном для осмотра церкви amore.

(обратно)

196

Это город Аккерман, так называемый Турками, переводящими славянское имя Белгород, под которым город является в средних веках у русских и польских летописцев, тогда как Молдаване навывали его Четате-альба, Маджары же — Фериевар, а не Фериенар (Ferienar), как сказано, по описке у Длугоша (изд. 1712 XI. 324). Византийцы, наоборот, превратили белый город в черный, именуя его Маврокастрон (Безъимен. в боннс. изд. Льва Диакона, р. 258), исковерканный итальянскими моряками в Мокастро или Монкастро (Moncastro), какое название известно де Ланнуа, Барбаро и другим путешественникам.

Кажется однако, что и сами Греки прежде знали его под названием белого, а не черного города, потому что на его месте должен был находиться город Aspron, о котором говорит Константин Багрянородный (De adm. imp.), хотя и прибавляет, что город этот лежал при Днепре. По крайней мере, не подлежит сомнению, что по ошибке только здесь Днепр занимает место Днестра: ибо, с одной стороны, никакой другой автор не упоминает белого города при нижнем Днепре; а с другой — император присовокупляет, что город, который он имел в виду, лежал на стороне реки, обращенной к Болгарии. Древнее имя города даже не было совершенно забыто Византийцами, с тех пор как они обыкновенно называли его Маврокастрон. Ибо, к концу средних веков, он у некоторых из их писателей упоминается под именами Левкополихнион и Аспрокастрон, и едва ли не это самое имя нам хотел передать Шильтбергер своим "Asparseri". Правда, что у него город этот различается от белого города, "weisse Stadt" — но тут в нашу рукопись должна была вкрасться описка. Так я, по крайней мере, себе объясняю, почему туземное название белого города здесь пропущено, тогда как, по Нюрнбергской рукописи, Шильтбергер из белого города отправляется уже не в Аспарсарай, но прямо в Сучаву, которай тогда была столицею Молдавии или Малой Валахии, как ее называет Шильтбергер.

Еще в глубокой древности, местность, занимаемая ныне Аккерманом, привлекала эллинских переселенцев. Тут обитали Тириты времен Геродота, вероятно в городе Офиусе, который по свидетельству Страбона, в его уже время не существовал. Здесь затем возник город Тира или Тирас, вероятно тождественный с городом Турисом, уступленным Юстинианом, в 546 году, Антам, которыми он и был переименован в Белый город, едва ли не тождественный с команским городом Аклиба, который, по Эдризи (пер. Iaubert), лежал при устье Днестра и наименованием своим припоминает турецкие слова ак и лива (санджак, уезд), под которыми скрывается, быть может, половецкое название белого города Шильтбергера.

(обратно)

197

Под Белою Россиею Шильтбергер разумел явно восточвую часть Галиции, обыкновенно называемой, по городу Червену, Червенною Россиею, которую иностранцы обратили в Красную (Карамзин, I пр. 431). Не должно однако думать, что Шильтбергер смешал тут красный цвет с белым, поелику, кроме меньшей Белоруссии, ему должна была быть известною другая, большая. Под сей последней он только мог иметь в виду нынешнюю со включением всей при-Днепровской Руси, вошедшей в состав великого княжества Литовского, а не государство Московское, которое он просто называет русским царством (das kungrich zu revschen), прибавляя впрочем (стр. 107) что оно платило дань Татарам (das ist och zinsbar dem tartarischen kunig). Если даже допустить, вопреки Карамзину (II, пр. 262 и 384), что Татищев не от себя применил к владениям основателя Москвы и сына его Андрея, т. е. к Ростовской и Суздальской области, наименование Белой России, хотя и в значении великой или древней по смыслу сего слова в языках восточных — то их преемники под игом Монголов, без сомнения, отказались от этого титула, принятого затем снова только Иоанном III (Карамзин, VI пр. 598).

Подобно Русско-Литовскому княжеству, та часть западной Руси, которая была присоединена к Польше Казимиром Великим, т. е. восточная Галиция, во времена Шильтбергера, была совершенно независима от Татар, а потому к ней также приходилось бы наименование Белой-России; если же, кроме того, наш путешественник называет ее меньшею, вместо Малой, то он и тут совершенно прав. По крайней мере, еще в 1335 году, праправнук Даниила Романовича, Георгий, живший то во Владимире, то во Львове, в грамоте к великому магистру немецкого ордена, писался природным князем и государем всей Малоросии: totius Russiae Minoris (Карамзин IV, пр 276). Что и за границею Галиции тогда была почитаема частью Малороссии, видно из следующих слов Марино Санудо, в письме от 13 октября 1334 года к французскому королю Филиппу VI: Russia minor, quae confinat ab occidente cum Polonia, a meridie autem Ungaria etc. (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo etc, Muenchen, 1855, p. 105).

Замечу кстати, что в этом же письме, в числе зависящих от Татар народов, упомянуты Готфы с небольшим числом Аланов (Gothi et aliqui Alani) в Галгарии, Galgaria, явно вместо Газарии, т. е. Хазарии, так что я не ошибся в своем предположении, что страна эта именно приводится в титуле Бурсбая, переданном нам Шильтбергером.

(обратно)

198

Сказав, что считал лишним прибавитъ к своему изданию армянское и турецкое "Отче наш" которым оканчивается рукопись Гейдельбергская, г. Нейман присовокупляет: Hingegen muss Schiltberger das Verdienst bleiben, dasz er es war, welcher zuerst auf den Gedanken kam, das Vaterunser als Sprachprobe auf und hinzustellen.

Я далек от мысли, что мне удалось раскрыть все прочие заслуги, оказанные Шильтбергером науке. Довольно с меня, если я успел убедить любителей истории вообще и нашего отечества в особенности в том, что им более чем прежде придется отныне удостоить овоего внимания правдивое, хотя и наивное, повествование, оставленное нам мужем, участвовавшим в столь многих походах Баязита, Тамерлана и Едигея, — о путевых впечатлениях и приключениях своих в странах, которые теперь по большей части входят в состав Российской Империи, или от нее более или менее зависят

(обратно)

199

Что подобно Никофсии грузинских летописей, упомянутый Константином Багрянородным город Никопсис не мог совпадать с Анакопою, тому служит еще доказательством то обстоятельство, что Никопсис принадлежат к эпархии Зихийской (Hier. etc. ed. Parthey р. 58), между тем как Акакова, явно тождественная с абхазским замком Анакуфен, о котором говорит Кедрин под 1033 годом, лежит между Сухум-кале и Пицундую, а по сему самому, по всей вероятности, состояла под ведомством католикоса абхазского. К числу их принадлежал Евдемон, упомянутый в греческой надписи XVI столетия, сохранившейся в пицундской церкви, построенной Юстинианом (Brosset, Hist anc. de la Georgie, I, 213).

По Иосселиану (Грузия и Армения, С, II. 1848, 304), по которому эта надпись относится даже к 1320 году, можно еще видеть в православной часовне пицундской Генуэзской колокол, на котором названы лик Богоматери, Вероника с убрусом, епископ с латинской митрою и год 1529. Итак кажется, что даже после прекращения владычества Генуэзцев на Черном море, некоторые из их соотечественников оставалась на Восточном его берегу, подобно тому, как в Каффе и Тане.

(обратно)

200

По примеру г. Гейда (1. с. XIX 175; cf. мои Notices etc) я отнес пребывание Ибн-Батуты в Судаке к 1334 году. Но дело в том, что он уже оттуда отправился в Константинополь, и там еще застал в живых старого императора (II р. 427, под которым он должен был разуметь умершего в 1332 году Андроника II, деда тогда царствовавшего Андроника III, а не отца, как он говорит по недоумению, поелику сей последний, т. е. Михаил IX, умер еще в 1320 году. Если же арабский путешественник (1. с. 441), своего старого императора называет не Андроником, но Георгием (Djirdjis), то это переименование его легко объяснилось бы тех, что отказавшийся от престола император тогда уже был монахом, — если бы только позволено было допустить ошибки со стороны тех авторов (Rehm, 1. с. IV, 3 р. 245), по которым монашеское имя императора было Антоний.

Так как Ибн-Батута прибыл в Судак уже по возвращении своем из Азака, то и оказывается, что он находился в последнем городе до водворения в нем Венецианцев, а не в 1334 году, как мною выше (XXII, пр. 1) было замечено. И так нельзя винить его в неточности за то, что он, хотя и говорит что Генуэзцы и другие народы посещали Тану ради торговли, не упоминает о тамошней фактории Венецианской, основанной в 1333 году.

(обратно)

201

Об этой мечети говорит, три года спустя, итальянский путешественник Фрескобальди (Ibn-Batoutah, изд. Defremery, I, Appendice р. XLII), примечая, что служившие в ней сарацинские священники даже получали свое содержание от настоятеля монастыря, которого он, по справедливости, называет архиепископом. Последний кроме того должен был давать по одному хлебу в день каждому сарацину, коих считалось около тысячи в окрестностях обеих гор, ими называемых святыми. С своей стороны сарацины, подобно христианам всех стран и паломникам, жертвовали много денег в пользу монастыря, в котором находилось тогда до двух сот монахов греческих, коих он называет "calores" вместо calogers (καλογεροι, у Сербов: kaludjer). Таковым мог быть и вышеупомянутый спутник Шильтбергера Иосиф, если только этот "koldigen" был не монах магометанский, но христианский, что легко могло статься.

(обратно)

202

Клавихо (106) уже по выезду из Маку проезжал мимо замка Alinga, а потому крепость Egida, где он переночевал на пути своем из Калмарина в Маку не могла быть Алиндже (см. выше XXXIII, пp. 3), но скорее взятая Тамерланом в 1387 году крепость Adeldjauz (Weil, II, 30).

(обратно)

203

Сказанное мною о поприще сего сражения можно пополнить следующими данными, сообщенными мне г. П. X. Палаузовым со слов одного из его соотечественников, хорошо знакомого с местностями Болгарии, к которому он, по моей просьбе, имел обязательность обратиться письменно по сему вопросу.

Сказавши, что по турецким историкам Кучук-Инеболь (Нигеболи) был укреплен Иваном Шишманом, г. Славейко, издатель газеты "Гайда" в Габрове, переходит к описанию окрестностей Никуби, или Большого Никополя: развалины его находятся в огромной равнине почти в самом русле речки Росицы, притока Янтры, на разстояние 3 1/2 часов от Тернова и 12 от Дуная. Более часа с половиной к северо-востоку от этого места, именно там, где Росица сливается с Янтрою, видны, кроме многих меньших могил, две большие и возле них большое число человеческих костей, почему и г. Славейко полагает, что здесь именно происходило сражение. На этом же месте у подошвы высокого холма — источник и при нем памятник в рост двух человек в роде пирамиды, который обыкновенно называется Дикили-таш (забитый или исправленный камень), а некоторыми — марковыми каменьями. "По аналогии с Варной и другими местами" говорит г. Славейко, "можно думать, что памятник этот, на котором впрочем нет надписи или по крайней мере уже не примечается, воздвигнут в знак победы на самом поле битвы".

По моему же мнению памятник этот мог быть поставлен скорее на том месте, где, еще до начала сражения находилась главная квартира Баязита, и где он затем, по Шильтбергеру и другим свидетелям, велел умертвить своих пленных, чем и объяснилось бы большое число человеческих костей тут находящихся. Собственное же поле битвы пришлось бы таким образом отодвинуть ближе к Шистову, хотя все еще в довольно значительное от него расстояние. По крайней мере мы узнаем от Шильтбергера, что Сигизмунд отправился на встречу Туркам на милю от осажденного им города, а протяжение это должны считать,разумеется, не от центра его, но от того места в его окрестностях, где находился лагерь короля. Но и в новой своей позиции последний не мог ожидать неприятеля, будучи принужден спешить вперед, вслед за французскими рыцарями, когда последние, увлеченные неуместною пылкостью своею, напрасно отрицаемой биографом маршала Бусико (Petotot, 1. с. VI, 456), напали на передовые отряды турецкой пехоты и таким образом еще более приблизились к главной квартире султана, находившейся не в слишком дальнем расстоянии к С. В. от развалин города, который напоминал Баязиту подвиги римского императора, усыновившего основателя его столицы, да притом, именем своим, как бы предвозвещал его собственную победу.

Понятно по этому, что владетель Рума и християнские его васаллы гордились тем, что сражение ими было выиграно при "Никополе", подобно тому как французский "Ильдерим" считал уместным применить прославленное геройской смертью Густава Адольфа имя Люцена к побоищу, происходившему при соседственной сему городу деревни Грос-Гёршен. Когда же распространилась молва о жалкой участи, постигшей пленных христиан при Никополе, то уже в западной Европе стали воображать, что Турки под этим именем разумели осажденную Сигизмундом крепость Шистов.

(обратно)

204

Следуя Савельеву, я сказал выше (гл. XXV, пр. I), что русские летописцы не припоминают сего хана. Но едвали он не скрывается в "царевиче Тегребердей", который, вместе с тремя другими, Булаком, Булатом и Алтамыром участвовал в походе 1406 года, предпринятом Едигеем, по приказанию султана хана) Булата на Москву (П. Собр. Р. Л. VI, 136), и следы которого на долго остались неизгладимы в пределах Великого-Княжества (Карамзин, V, 335 и пр. 205.

В случае тождества царевича Тегребирдия с царским же сыном Чекре, последний не имел бы надобности искать убежища у сына Миран-шаха до низвержения Джелаль-Эддином Пулада в 1410 году, или даже — брата его Тимура в 1412 г.

Во всяком случае Чекре, до последнего года, не мог возвратиться в Татарию, так как в его свите находился Шильтбергер, а сей последний только после казни Миран-шаха переведен был к Абубекиру, при котором оставался еще четыре года, пока не был им уступлен Чекре.

Из сказанного явствует, что поход, предпринятый Едигеем в Сибирь в 1406 году, был не тот самый, в котором участвовали Чекре с Шильтбергером. Так как уже по возвращении из сего последнего похода Чекре был возведен Едигеем на престол. без сомнения по случаю споров открывшихся в орде между сыновьями его врага Тохтамыша, то и объясняется, почему из числа сохранившихся монет с именем Чекре нет ни одной древнее 1414 года.

Из того, что Шильтбергер говорит о переворотах, случившихся в Татарии в предшествовавших сей эпохе семи годах, т. е. от низвержения Шадибека до воцарения Чекре, не следует, что он был личным их свидетелем: эти подробности могли быть передаваемы ему новыми его сподвижниками, т. е. теми из перешедших на сторону Чекре ханских служителей, которые в них участвовали. В подобных случаях всегда встречаются приверженцы права сильнейшего: невероятно по этому, чтобы таких людей недоставало в Орде.

(обратно)

205

Неистовства, которым передались Турки по взятии Салоники, в подробности описаны Авагностою (De Thessalonicensi excidio narratio, в бонн. изд. Францы 481-528) которого барон Гаммер (пр. 93) обвиняет в том, что он, по ошибке только, в этом случае, упоминает о пр. Феодоре. Но свидетельство византийского автора объясняется следующим местом из записок иеродиакона Зосимы, бывшего в Солуне в 1420 году: "И сподоби мя Христос видети и поклонитися гробу святаго великаго мученика Христова Мироточца Дмитрия и преподобныя Феодоры черноризици, иже непрестанно миро точить, яко от источника текуща от левыя ноги; ту бо лохане стояще, иде-же сбирается миро чрез весь год, о овагажды приидет уреченное время, и тогды сонмают с нее порты, омочены яко в масло мира того, и раздают себе на благословение правовернии Христиане; на нея же воздевают новы порты; она же лежит аки жива суща, послушница бо была в монастыре." В настоящее время мощи ее сохраняются в небольшой церкви св. Феодоры, при которой некогда была женская обитель (Заметки поклонника Святой горы Киев, 1864, р. 386).

(обратно)

206

Нельзя сказать, когда именно было учреждено Генуэзское поселение в Севастополе; известно только, что еще в начале XIV столетия там существовала католическая община с своим епископом. От одного из них, по имени Петр, сохранилось письмо 1333 года, которое он поручил разорившемуся судохозяину Иоакиму из Кремоны для передачи архиепископу кентрбурийскому. В письме своем епископ жалуется на притеснения своих прихожан со стороны Греков, Сарацин и Евреев и на производившийся там постыдный торг невольниками (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo, Muenchen, 1855, p. 112).

Немецкий издатель сего письма разделяет мнение Лекиена (Le Quien, Or. christ III, index), что епископство севастопольское (о котором также сказано у Райнальда. под 1330 годом) было под ведомством архиепископа султанийского, и в пользу сего мнения приводит следующее место из буллы Иоанна XXII, 1318 года (Bremond, Bull, ord, praed. II, Romае, 1730. fol), написанной по случаю возведения доминиканца Франка из Перуджии, ради его заслуг о миссиях в Персии и Татарии, в сан архиепископа: te ordinis praedicatoram professorem de ipsorum fratrum consilio et dictae potestatis plenitudine, ecclesiae dictae civitatis in archiepiscopum praefecimus et pastorem: curam et administrationem et solicitudinem animarum omnium existentium in eisdem partibus quae subduntur praefati (scil, tartarorum) nec non Caydo et Aethiopiae et Indiae regum seu principum dominiis tibi plenarie committentes etc.

Тогда как Бремон в приведенном Кайдо узнавал город Зайтун, о котором говорит Марко Поло, Кунстман (Die Kenntniss Indiens im XIV I. H. Muenchen, 1863, p. 6) полагает, что здесь скорее речь идет о провинции Катая того же автора, т. е. о Китае. Не увлекаясь так далеко г. Гейд (Die Col. d. R. K, 1. с. 323) в этом dominium Caydo или Chaydo узнает владения монгольского принца Кайду, который к своей оготайской вотчине присоединил часть Джагатая. По моему же мнению папа был еще умереннее, разумея под своим Кайдо — Кайдаков или Кайтаков, по которым его современник Абул-Феда называет весь Кавказ горами Кайтакскими, и в числе коих Шильтбергер и Барбаро еще застали католиков. В 1438 году папа Евгений IV послал туда, по смерти епископа Амвросия, другого, который в булле назван episcopus Atrachitanus (Kunstmann, 1. 1. 31), без сомнения потому, что резиденция его была в городе Тарху. Что в начале XV столетия число католиков было уже довольно велико на западном берегу Каспийского моря, видно по следующему отрывку из буллы Бонифация IX, 1401 года (у Ваддинга, прив. Кунстманом, р. 6): quod retroactis temporibus ad partes orientales quamplurimi devoti viri ordinis fratrum minorum de societate peregrinantium nuncupati Tartariam et mare Bachu pertranseuntes evangelizando apud praefatas partes in Kaydaken patria civitates, scil. Comech, Thuma, Tarchu, Davech, Michaha, una cum castris et villis cum multitudine non pauca ad fidem christianam converterunt.

Если иметь в виду, что соседами Кайтаков были Кумыки, и что последние, еще во время Масуди (ed. Barbier de Meynard, II, 40) исповедывали христианскую веру, то позволено будет искать у них упомянутый в булле 1401 года город "Comech", вероятно тождественный с городом "Cum" или Comesciah, где еще в 1422 году (Кунстман 1. с. 7) находился католический епископ, едва ли не тот самый, которого Шильтбергер застал несколько лет прежде в окрестностях Джулада. Обыкновенною резиденциею этого епископа Кумского был вероятно город Кум-Маджар, упомянутый Абуль-Федою (II, 283) и явно тождественный с большим и красивым городом Маджар посещенным его современником Ибн Батутою (II, 375 seqq), который там застал испанского еврея, греческих факиров и каммергеров ханши (дочери Андроника IIІ) названной им Байялун, быть может, потому, что она была из дома Палеологов.

Развалины Маджара, хорошо известного нашим летописцам под формою "Мощарык", ныне еще видны близ реки Кумы, свидетельствуя, что в старину он отчасти был населен христианами, благотворным влиянисм коих и объясняется уважение, которым тут пользовались женщины, к величайшему удивленно арабского Марко Поло (Ibn-Batoutah, II, 377).

Во всяком случае епископ города "Comesciah", даже после разрушения Маджара Тамерланом в 1395 году, удобнее поместился бы в одном из каменных зданий или "маджаров" до ныне сохранившихся при реке Куме, чем в разрушенном Тамерланом же Испагане, где его иногда отыскивали (Marcellino da Civetta, в Ист. мисс, и пр. IV, р. 479).

Города Thuma и Tarchu — явно Тюмень и Тарку, а по сему самому не слишком будет смело полагать Dawech в области Джевет, выше по Тереку, при его притоке Сундже (Gueldenstaedt, Reisen, изд. Klaproth, 38), реке Севенце летописцев, при которой находился город Дедяков или Титяков, куда хан Менгу-Тимур, в 1278 году, водил с собою в Ясский поход Русских князей и где Михаил Тверской, около 40 лет спустя, был замучен по приказанию хана Узбека. Наконец упомянутая в булле civitae Michaha могла находиться при реке Куме, у подошве горы Машука (ibid. р. 254), или же — в Мишгике (р. 236) притоке Черека, при котором лежит местечко Мохачла, напоминавшее Доссону (Des peuples du Caucase, 23) город Магас или Маас, столицу царя аланского, по Масуди.

Что католические миссионеры могли добираться до этих мест в XIV столетии, покажется весьма вероятным, так как, по свидетельству Клавихо (114) в его время италианские купцы посещали, ради торговли шелком, город Xamahi, т. е. Шемаху, куда я по примеру Кокбepa-de-Moнбpe (в введ. к изд. Mirab. I. Catalani), помещаю учрежденное в 1329 году епископство Semiscata, которое гг. Гейд и Кунстман Hist. pol. В1. ХХХVII, 10, р. 869) ищут в хорасанском городе Мешеде.

Если же подданные Ширван-шаха и Шамхала находились под ведомством архиепископа султанийского, то я в правителях Эфиопии и Индии, которых папа рекомендовал его же вниманию, видел бы царей Абхазии и Грузии, где судя по письму Марино Санудо (Kunstmann, 1. с. 105) к Филиппу VI, вскоре спустя, (1334), их было два, из коих один впрочем был подчинен Татарам. Хотя в этом письме и сказано, что оба государя назывались Давид (faciunt se vocari David), тем не менее кажется что Санудо имел в виду внука или сына (Brosset, Н. de la Georgie, I, р. 640) Давида V, Георгий V, Блистательного, и племянника и соправителя его Георгия VI или Малого. Последнего, наследовавшего отцу своему Давиду VI в 1318 году и скончавшегося, неизвестно где и когда, автор письма мог называть васаллом Татар, поелику дядя его, царствовавший с 1308-1346 год, был самостоятельным владетелем Грузии и Абхазии.

Уже выше было замечено, что страна сия в те времена была часто смешиваема с Абиссиниею. Приведу однако еще один пример: нам положительно известно, что францисканец Людовик из Болоньи хлопотал, в 1457 году, в Грузии и Абхазии, о крестовом походе против Турок (Brosset, Addit. 407); между тем у Ваддинга (прив. Кунстманом, Die Kenntn. Ind. р. 31) сказано, что в том же самом году тот же самый легат папский был отправлен из Персии в Абиссинию. Неудивительным было бы по этому, если бы в папской канцелярии также было применяемо к Абхазии классическое наименование Абиссинии, тем более, что это случилось бы не в первый раз. Так на пр. должно разуметь не Абиссинцев, но Абхазцев, под Эфиоплянами, упомянутыми в следующих двух грамотах Инокентия IV, 1245 и 1253 годов (Theiner, Vet. mon. hung. I, 193 и 223):

1). Dilectis filiis fratribus de ordine fratrum minorum in terris Sarracenorum Paganorum, Graecorum, Bulgarorum, Comanorum, Ethyopum, Syrorum (может быть Сиргеранцы, или же обитатели Ширвана) Iberorum, Alanorum, Gazarorum, Gothorum, Zicorum, Ruthenorum, Iacobitarum, Nubianorum, Nestorianorum, Armenorum, Indorum, Me?olitorum (Moxel у Рубруквиса, Мокша etc.

2). Dilectis filiis fratribus ordinis Praedicatorum interris Sarracenorum paganorum, Graecorum, Bulgarorum, Cumanorum, Ethyopum, Syrorum, Iberorum, Alanorum, Gazarorum, Cotharum (ср. выше: Gothorum, но также Cathos у Плано Карпини, ed. d'Avezac, 352, может быть Кайтаки), Tartatorum, Zichorum, Ruthenorum, Iacobitarum, Nubianorum, Georgianorum, Armenorum, Indorum, Moscelitorum, Ungrorum majoris Ungarie (Башкиры), Christianorum captivorum (у Монголов).

Что же касается слова India, следующего в булле 1318 года непосредственно после Эфиопии, то оно могло тем легче попасть в рукопись вместо Iberia или Іvаria (у Санудо), что, по тогдашним понятиям, Абиссиния была причисляема к Индии; что Абхазию действительно находилась в тесной связи с соседственной ей Иверией (Грузии) и что, наконец, современники писца не могли себе давать отчета в том, где именно находилась резиденция "пресвитера Иоанна, великого патриарха Индии и Эфиопии": при Черном ли море, или же — при Чермном.

Все это однако еще не доказывает, что епископ севастопольской Петр состоял под ведомством архиепископа султанийского. По крайней мере есть доказательство, что в том же самом году, в котором он писал архиепископу Кентрбурийскому, эпархия его была подчинена архиепископу Воспорскому, подобно эпархиам Трапезунтской, Херсонской, Пераской и Каминской (Theiner Vet. mon. Pol. et Lith. Romae, 1860, I, р. 347).

Последняя, как известно, была учреждена в 1318 году, стало быть одновременно с изданием вышеприведенной буллы об архиепископе султанийском, которого я из Персии переселил бы охотно также в Крым, по причинам, обсуждение коих представляю лицам, имеющим под рукою все источники и вспомогательные средства для решения сего вопроса.

По Кунстману, приведенному Гейдом (1. с. 304) Лекиэн и другие авторы превращают неоднократно католических епископов или легатов, назначаемых в XIV столетии в Балаклаву (Cembalo) в Пекинским (Chanbaligh). Так, на пр. Марцеллино да Чивеца, приведен. Кунстманом (Die K. Ind. р. 12) думает, что францисканец Николай из Тиволи послан был в столицу небесного царства, потому что папа Мартин V назначил его в 1429 году апостолическим нунцием in Caffen, Chien, Metellin, Sollagen (Soldaia), Cimbalien et Samastrien, civitatibus et dioecesibus, ac in terra Perae Constantinopol. dioecesis etc. Я также имел случай показать, что Лекиэнь вероятно ошибочно видел архиепископа султанийского в брате Бонифации, переведенном в 1393 году из sedes vernensis (Варна) в ecclesia soldanensis, т. е. в Солдаю или Судак, где еще Рубруквис застал епископа, вероятно армянского.

Но без сомнения в городе этом вскоре спустя было учреждено и епископство католическое, поелику уже в 1287 году Венецианцы тут имели консульство, между тем как, по свидетельству Абул-феды, город Судак, в начале XIV столетия, развитием своей торговли мог еще состязаться с Каффою. Уже в двадцатых годах того же века начались в Сугдее ужасные гонения христиан со стороны сановников хана Узбека, к которому папа обращался тщетно с просьбами о восстановлении в городе прежнего порядка вещей (Зап. Одесс. Общ. V, 600 seqq).

В 1331 году большая часть города была еще в развалинах, по свидетельству Ибн-Батуты (II, 415, который там уже не застал христиан,. кроме небольшого числа греческих ремесленников.

В Керчи, напротив того, во время его проезда (id. 355; cf. Abulfeda, II, 321 и Thunmann, 365) еще преобладали христиане, в числе коих не могли не находиться и католики, по крайней мере с тех пор, когда Итальянцы получили от Узбека право учредить свои конторы в Тане (Венецианцы в 1333 году, а Генуэзцы еще прежде см. Not. conc. les col. it. exk Gazarie).

Легко могло статься по этому, что папа решился перевести в Керчь упраздненную кафедру Солдайскую и что первый архиепископ воспорский, доминиканец Франциск из Камерино, был даже одно и тоже лицо с изгнанным из своей епархии первых архиепископом султанийским, доминиканцев же Франком из Перуджии (провинция). С этою догадкою можно согласовать известия, что архиепископами персидской Султании были назначены: в 1323 году Вильгельм Адам, а в 1329 — Иоанн де Кор.

Если же епархия севастопольская в 1333 году была подчинена архиепископу Воспорскому, то и должно думать, что в 1318 году Абхазия с прочими прикавказскими областями была поручена надзору архиепископа, коего резиденция находилась не в Персии, но также в Крыму, тем более, что помянутые области, подобно полуострову, были подвластны Джучидам, тогда как Султание была столица враждебных им илханов из дома Гулагу.

Для предупреждения недоумений замечу еще, что эпархия солдайская была восстановлена уже после занятия города Генуэзцами в 1365 году, и что по сему самому толкователям решений папских снова представился случай отыскивать епископов солдайских, подобно балаклавским и кавказским, в глубине Азии, in partibus infidelium. Не принадлежали, случайно, к числу первых, подобно вышеприведенному епископу варнскому, его преемник, доминиканец Иоанн, который, в 1400 году, из Нахичевана был перемещен, по мнению Давезака (Rel. des Mong. 113), в Зултание. По крайней мере странно, каким образом папа мог послать архиепископа в разрушенный Тамерланом город, когда, несколько месяцев позже, как видно из приведенной буллы 1401 года, другим монахам было поручено противудействовать успехам монгольского завоевателя.. С другой стороны правда и то, что в 1403 году архиепископ султанийский "Маrhasia" Иоанн был послан Тамерланом к французскому королю Карлу VI, и что, в числе подведомственных архиепископу султанийскому эпархий упоминается под 1423 годом нахичеванская, а под 1404 даже каффинская (Kunstmann, I. с. 5). Но, если тут действительно говорится об архиепископе Султание персидской, то епископом каффинским, быть может по ошибке, назван назначенный в Касвин, величайший город на торговом пути между Тебризом и Самаркандом, по свидетельству Клавихо, у которого (202) он называется Casmonil.

(обратно)

Оглавление

Шильтбергер к читателю.

I. О первой войне короля Сигизмунда с Турками.

II. Каким образом турецкий король обходился с пленными.

III. Каким образом Баязит завоевал целый край.

III. Каким образом Баязит воевал с своим шурином и об убиении сего последнего.

V. Каким образом Баязит изгнал короля Севастии.

VI. Каким образом шестьдесят христиан сговорились бежать.

VII. Каким образом Баязит овладел городом Самсуном.[18]

VIII. О змеях и ужах.

IX. Каким образом язычники со скотом своим кочуют зимою и летом.

X. Каким образом Баязит отнял у султана область.

XI. О короле-султане.

XII. Каким образом Тамерлан овладел царством Севастиею.

XIII. Завоевание Баязитом Малой Армении.

XIV. О войне Тамерлана с королем-султаном.

XV. Покорение Тамерланом Вавилона.

XVI. Покорение Тамерланом Малой Индии.[33]

XVII. Каким образом наместник похищает у Тамерлана большие сокровища.

XVIII. Каким образом Тамерлан велел умертвить МММ детей.

XIX. Тамерлан предполагает воевать с Великим-ханом.

XX. О смерти Тамерлана.

XXI. О сыновьях Тамерлана.

XXII. Каким образом Иосиф велел казнить Миран-шаха и овладел его землями.

XXIII. Каким образом Иосиф победил короля и велел казнить его.

XXIV. Каким образом Шильтбергер попал к Абубекиру.

XXV. О королевском сыне.

XXVI. Каким образом сменялись владетели.

XXVII. Об одной языческой даме и четырех тысячах девиц, ее провожавших.

XXVIII. Земли, мною посещенные.

XXIX. Земли междуДунаем и морем, мною посещенные.

XXX. О замке с ястребом и как в нем сторожат.

XXXI. Каким образом какой-то простой человек сторожил ястреба.

XXXII. Еще нечто о замке с ястребом.

XXXIII. О странах, где собирают шелк, о Персии и других королевствах.

XXXIV. О высокой башне Вавилонской.

XXXV. О Великой Татарии.

XXXVI. Страны, принадлежащие Татарии, в коих я был.

XXXVII. О числе королей-султанов во время моего пребывания между язычниками.

XXXVІII. О горе св. Екатерины.

XXXIX. Об иссохшем дереве.

XL. О Иерусалиме и святом гробе.

XLI. Об источнике четырех рек рая.

XLII. Каким образом добывается перец в Индии.

XLIII. Об Александрии.

XLIV. Об одном великане.

XLV. О различных вероисповеданиях язычников.

XLVI. О рождении Могаммеда и о его религии.

XLVII. О празднике Пасхи у язычников.

XLVIII. О второй Пасхе.

XLIX. О законе языческом.

L. Почему Могаммед запретил язычникам вино.

LI. Об обществе, существующем между язычниками.

LII. Каким образом христианин обращается в язычника.

LIII. О мнении язычников о Христе.

LIV. Мнение язычников о христианах.

LV. Каким образом христиане не исполняют правил своей веры.

LVI. Сколько времени тому назад был Могаммед.

LVII. О Константинополе.

LVIII. О Греках.

LIX. О Греческом вероисповедании.

LX. О заложении Константинополя.

LXI. О том, как Ясы празднуют свадьбу.

LXII. Об Армении.

LXIII, Об армянском вероисповедании.

LXIV. О Святом Григорие.

LXV. О драконе и единороге.

LXVI. Причины вражды Греков против Армян.

LXVII. Земли, чрез которые я возвратился.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИ УКАЗАТЕЛЬ К ПРИМЕЧАНИЯМ.

*** Примечания ***