О войне города Парижа с норманнами [Аббон Горбатый] (fb2) читать онлайн

Аббон О войне города Парижа с норманнами

От переводчика.

Данный перевод на русский язык основывается на переводе с латыни на французский язык, выполненном бретонским архивистом и латинистом Анри Ваке, 1887-1958 гг. (Le siege de Paris par les Normands, edité et traduit par Henri Waquet, Paris, Societé d’edition “Les belles lettres”, 1942), который можно считать каноническим. Но при этом велась постоянная сверка с Большим латинско-русским словарем, призванная обеспечить как можно более буквальное понимание, в особенности тех частей исходного текста, которые имеют прямую историческую ценность. Неизбежным следствием этой сознательной установки стала некоторая корявость стиля: точность воспроизведения лексики, а порой и грамматических оборотов Аббона была поставлена выше гладкости изложения и легкости восприятия на русском языке.

Впрочем, эти стилистические странности, с современной точки зрения, позволяют в какой-то степени ощутить ментальность того времени.

То есть «поэма» Аббона рассматривалась как исторический памятник прежде всего, не как литературное произведение. Хотя французский текст Анри Ваке позволяет и литературную обработку.

Возникает вопрос: почему бы в таком случае не выполнить полностью самостоятельный перевод с латыни на русский? Причина не только в недостаточной компетентности переводчика в латинском языке. Оригинал сам по себе специфичен и сложен для прямого перевода с должным качеством, что продемонстрировала попытка, предпринятая М. М. Стасюлевичем в 1860 г., о которой будет упомянуто ниже.

Произведение Аббона – не стандартные средневековые анналы из коротких, простых погодных записей. Это и не «Записки о галльской войне» Гая Юлия Цезаря, написанные лапидарным языком на классической латыни. «Парижская война» Аббона – своеобразный школярский поэтический опус, призванный продемонстрировать старшим коллегам ученость и схоластическую зрелость молодого дьякона в типичном раннесредневековом монастырском стиле. Несомненно, историческое содержание интересовало Аббона, но воспринималось им как придаток к главному – форме, то есть доказательству знания «ученой» латыни, стихосложения, престижных авторов. Как следствие, его язык искусственно усложнен и затемнен. «Обычные» слова он заменяет редкими синонимами, иногда греческими, обильно применяет аллюзии на античную мифологию (вместо простого «поджечь» - «принести в жертву огненному Вулкану»), реминисценции и прямые цитаты из древнеримских поэтов, в первую очередь Вергилия. Стандартная латинская грамматика, а иногда и словообразование искажаются, чтобы подогнать их под заданный стихотворный размер. При этом учёность Аббона, начинающего низко статусного клирика IX века, весьма относительна. Подражания Вергилию перемежаются с нетипичными для классической латыни словесными формами, порой вставляются прямо нелатинские слова. Их немного, но они значимы для понимания текста (например, названия кораблей, оружия или осадных устройств).

В общем, у Аббона много мест, нуждающихся не просто в переводе, но в расшифровке и толковании. Даже обычное латинское слово может оказаться ловушкой, поскольку смысл, вкладываемый в него франкской монастырской средой IX века, может сильно отличаться от такового во времена Августа.

Поэтому для достоверного перевода «Парижской войны» Аббона мало быть латинистом высокого уровня (что в наше время редкость сама по себе), необходимо быть знатоком именно раннесредневековой западноевропейской церковной литературы и анналистики, в первую очередь каролингской. Надо также хорошо представлять себе ментальность, образ жизни, географию (включая конкретное устройство тогдашнего города Парижа и его окрестностей), военное дело (включая осадную технику) западно-франкского государства, а также и атаковавших его норманнов.

Автор предлагаемой попытки русского перевода точно не является носителем всего комплекса упомянутых знаний. Именно поэтому использование, как опоры, образцового французского перевода Анри Ваке имеет незаменимую ценность. Наивно было бы состязаться с Ваке в эрудиции, тем более что он сам опирался на труды нескольких поколений предшественников, чьи профессиональные знания и навыки уже вряд ли найдешь в наше прагматичное время. Работа Ваке является итогом многих переводов, исследований и споров, в ней содержатся наиболее вероятные и правдоподобные толкования всех темных и неоднозначных мест «Парижской войны».

Эти сложности иллюстрирует фрагмент, впервые переведенный на русский язык М.М. Стасюлевичем и включенный в его хрестоматию «История Средних веков» (т. 2, 1864). Он делал именно литературный перевод с латыни, ориентированный на гимназистов, хотя также сверялся с французским переводом из издания 1824 г. под ред. М. Гизо (это устаревшее издание вместе с латинским оригиналом можно найти в Интернете по адресу http://remacle.org/bloodwolf/historiens/abbon/paris.htm). Перевод Стасюлевича лёгок и увлекателен для чтения, однако сравнение с исходным латинским текстом и комментированным французским переводом Ваке обнаруживает множество серьезных искажений и прямых ошибок. Они присутствуют, хотя в меньшей степени, и в издании Гизо 1824 г.

Наглядный пример ошибки, полтора века вводившей в замешательство русскоязычных читателей – перевод состава того варева, которое защитники Парижа выливали на датчан, как «масло, перемешанное с воском и горохом». Многие после этого пытались найти рациональное объяснение гороху в составе данного препарата, но в действительности фраза “oleum ceramque picemque” переводится как «маслом, и воском, и смолой». То есть Стасюлевич перепутал латинское pix (смола) с греко-латинским pisum (горох), несмотря на смысловую несообразность такой подмены.

В заключение, немного об Анри Ваке и дате его перевода – 1942 г. Нет, Ваке не был коллаборационистом. Напротив, после захвата немцами Бретани он оказался в тюрьме – сначала на три недели в апреле-мае 1941 г., затем в июле 1941 г. был осужден на 10 лет. Не за участие в движении сопротивления, но всего лишь за довоенные нелицеприятные высказывания о бретонском националистическом «автономизме», тем более весомые, что Ваке был не только хранителем архива департамента Финистер, но и признанным знатоком бретонской археологии (включая захоронения норманнов). После прихода немцев эти вечно-обиженные чудаки нежданно-негаданно были сделаны начальниками муниципалитетов и полицейских управлений. И принялись мелочно мстить тем, кто без должного почтения относился к мифологизации «уникальной и древнейшей нации» (в данном случае, кельтской). Однако дела на фронте стали поворачиваться не так, как хотелось Гитлеру, и руководство Рейха решило, что преждевременно отталкивать главную французскую нацию чрезмерным заигрыванием с маргиналами на окраинах. Поэтому в апреле 1942 г. Ваке оказался на свободе, 55-летним безработным и с условием покинуть Бретань. Неожиданно пришло предложение от парижского издательства выполнить «окончательный» комментированный перевод «Парижской войны» Аббона. Этот интерес объясним спецификой момента – обращение к данному автору позволяло подчеркнуть «арийские начала» французов (ведь франки – германский народ) и их давнее взаимодействие с другими «арийскими нациями» (норманнами, в частности). Ваке обладал всеми компетенциями, необходимыми для требуемой непростой работы; возможно, сказалось и некое сочувствие к коллеге, невинно пострадавшему от «малых националистов».

И так Ваке оказался в Париже, на несколько месяцев обеспеченный средствами к существованию и свободным доступом ко всем необходимым рукописям и библиотечным фондам, мало кого интересовавшим в разгар мировой войны. Видимо, работа позволяла ему отвлечься от окружающего, и уродливые обстоятельства породили позитивный результат: тёмный раннесредневековый текст, отягощенный множеством последующих противоречивых комментариев, получил наконец оптимальное толкование. Поэтому вспомним с уважением французского знатока, внесшего скромный, но необходимый вклад в историческую науку.

При расхождениях в именах и географических наименованиях между латинским и французским вариантами предпочтение иногда отдавалось латинскому, с соответствующим пояснением в Примечаниях (например, в оригинале Danaum, во французском переводе les Grecs, в русском «данайцы»). Слова, отсутствующие в тексте, но необходимые по смыслу (и иногда указанные в глоссах, т.е. средневековых комментариях на полях) поставлены в квадратные скобки. Названия главок – по пометкам на полях латинской рукописи.

Введение и основные примечания принадлежат Анри Ваке. Пояснения русского переводчика снабжены указанием Прим. пер.

Введение

Автор.

Осада, которой город Париж подвергся со стороны «великой датской армии» в 885-886 гг., представляет собой одно из решающих событий каролингской эпохи. Не только мы придерживаемся такого мнения по истечении более десяти веков, современники тоже в полной мере отдавали себе отчет в важности происходившей борьбы. С самого начала архиепископ Реймса Фульк писал императору Карлу Толстому, что если бы Париж, глава и ключ к королевствам Нейстрия и Бургундия, попал в руки врагов, это было бы событием для всей империи^[1]. Победоносное сопротивление города, к которому были прикованы все глаза, привело в замешательство датчан. По правде сказать, они не отказались от своих набегов после этого сражения; всё же они осознали, что их продолжение не приносит им больше побед. Итак, чтобы ознакомиться с этим значительным событием, нам повезло обладать специально посвященным ему текстом. Это поэма, сочиненная монахом Аббоном из Сен-Жермен-де-Пре, который присутствовал во время осады.

Аббон^[2] был не парижанином, но нейстрийцем, иначе говоря, уроженцем области между Сеной и Луарой. Мы знаем о его жизни очень мало^[3]. Он должен был быть еще очень молодым в 885-886 гг. Действительно, если полагаться на обозначение levita, которое ему дает пояснение к третьей песне его поэмы, и conlevita, которое он применяет к своему «брату» Гозлину в предисловии, он был еще дьяконом, когда более чем через десять лет после осады окончательно завершил свою работу и представил её публике. В Сен-Жермен-де-Пре он обучался под строгим надзором Эмуэна, который, как кажется, не особенно высоко оценивал его достоинства. Однако он упорно продолжал работать. В своем предисловии он говорит о себе как о всецело предавшемся ученым занятиям. В хартии от 25 февраля 914 или 919 г. появляется некий Аббон, определяемый как надзиратель странноприимного дома аббатства Сен-Жермен (xenodochii custos monasterii Sancti Germani)^[4]. Можно с вескими основаниями полагать, что это наш автор. Возвысившись до священства, он выделялся своей ученостью и красноречием и, в качестве изрядной компенсации за безразличие Эмуэна, заслужил уважение и доверие епископов Фулрада Парижского и Фротье (Фротериуса) из Пуатье, которые постарались, первый из них с особенной настойчивостью, составить сборник его проповедей. Так как Фулрад занимал свой пост с 921 по 927 гг., его красноречивый протеже должен был прожить по меньшей мере до 922 г. Кроме этого, у нас нет никаких доказательств, что он был жив и позже. Хотя мы не знаем год его кончины, присутствие священника Аббона в заупокойном поминании Сен-Жермен-де-Пре даёт нам, по крайней мере, её день - 9 марта^[5].

Сочинение.

Дата составления.

Под названием Bella Parisiacae urbis (что должно буквально переводиться как «парижские войны», но скорее имеет точный эквивалент в выражении «битвы за Париж»^[6]) его поэма объединяет три книги или песни, включающие соответственно 660, 618 и 115 стихов гекзаметром; но третья присутствует только ради круглого числа, чтобы воздать должное Троице; она содержит лишь моральные предписания, бывшие в ходу у клириков. Послание в прозе, адресованное монаху Гозлину, и отрывок из 22 стихов дактилем, посвященный Эмуэну, образуют преамбулу всего сочинения. Две первых песни охватывают период около одиннадцати лет с 24 ноября 885 г., дня прибытия датчан под стены Парижа, до осени 896 г. Начиная с 491-го стиха второй песни заканчивается главный рассказ; далее речь ведется только о победах, одержанных королем Эдом у Монфокона, в Аквитании и Оверни, и о последнем контрнаступлении варваров. По используемым оборотам и общему характеру эти последние страницы полностью отличны от предшествующих. Мы имеем дело не более чем с разновидностью анналов в стихах, заканчивающихся соображениями морального порядка. Хронология извилистая и местами даже ошибочная. Задаешься вопросом, не приложил ли Аббон эту добавку ко второй песне исключительно для того, чтобы придать ей почти такую же длину, как первой.

Было бы тщетно искать либо в 1278 стихах исторической части, либо в посвятительном послании в прозе малейший намёк на смерть Эда, случившуюся 1-го января 898 г. Когда были написаны последние стихи, он был еще жив. Аббон объявляет об этом недвусмысленно: «Его присутствие радует еще наш мир». Очевидно, работа была закончена в 897 г. В какую эпоху она была начата? Этот вопрос труднее всего выяснить. В первых же стихах мы видим Эда, обладающего качествами будущего короля и опоры королевства; то же самое выражение появляется далее (I, 489; II, 163). Следовательно, Аббон начал писать после его коронации, состоявшейся 29 февраля 888 г. В предисловии он со всей откровенностью раскрывает перед нами условия, в которых работал. Уже долгое время (dudum) и часто (crebro) Гозлин упрашивал его посвятить себя этому сочинению. Когда он принялся за него, он думал о нём прежде всего, как о полезном упражнении, поскольку тогда (tunc) он был всего лишь скромным учеником. В первую очередь он представил плоды своего труда своему учителю Эмуэну, но они пришлись не по вкусу этому строгому судье. Всё это предполагает довольно долгий интервал. С другой стороны, точность деталей в рассказе о собственно осаде подразумевает еще свежие воспоминания. Поэтому есть основания полагать, что часть, относящаяся к 885-889 годам, была сочинена в первые годы правления Эда, в 888-889 гг. Стоит обратить внимание, что хотя поэма представляет собой подлинную эпопею во славу Парижа и его святого покровителя Германа, она чествует также и этого Эда, которого Аббону доставляет удовольствие приветствовать как наилучшего князя, которого когда-либо знало королевство. Радость, вызванная новым правлением, могла вложить перо в руку молодого дьякона.

Историческая ценность.

Аббон провозглашает, что в качестве источника использует только свою память. Он рассказывает о том, что видел своими глазами и слышал своими ушами. По его мнению, это был хороший сюжет для начинающего писателя; более того, осада, в которой проявилось столько умения и храбрости, могла бы дать поучительные примеры людям, которым однажды пришлось бы защищать другие города. Это последнее соображение, весьма неожиданное для монаха, гарантирует до некоторой степени его старание быть точным. Он детально описывает, как добросовестный наблюдатель, даже если не слишком компетентный, различные фазы боев, тактику, военные машины. Почти каждый раз, когда современные ему тексты или данные археологии позволяют проверить его утверждения, мы констатируем соответствие. Сохраняя сдержанность, он не позволяет ослепить себя ни своей горячей любви к Парижу, Сен-Жермену и Нейстрии, ни своему искреннему восхищению Эдом, епископом Гозлином и аббатом Эблем. Он открыто упрекает Эда за его бездеятельность по отношению к датским набегам 896 г. Более того, его поэма, написанная с чувством глубокой преданности королевству Франция, включает в себя довольно суровые размышления и увещевания по отношению к французам. Это документ огромной ценности для политической и военной истории.

Литературная ценность.

Это очень интересный памятник и с литературной и лингвистической точки зрения. Не было ничего подобного со времен Эрмольда Черного. Придерживаясь очень привлекательной гипотезы, можно утверждать, что после Теодульфа и Эрмольда Аббон был связующим звеном между эпическими поэтами античности и авторами средневековых героических поэм (шансон де жест)^[7]. Он принадлежит вергилиевой традиции. Он был хорошо знаком не только с Буколиками, на которые он намекает в своем прозаическом предисловии, но также с Георгиками и Энеидой. Ему часто приходят на ум реминисценции из Вергилия. Они впечатались в самый его стих, заимствованный у Энеиды. Как жаль, что частое употребление этой знаменитой модели не стимулировало талант монаха IX века! Конечно, он не был совсем лишен достоинств. Его рассказ придерживается довольно реалистичной и насмешливой манеры, того поэтического дарования, которое позднее стало столь плодотворным среди французских горожан. Он любит заставлять говорить своих персонажей, заставлять нас их видеть в их повседневном и наиболее естественном поведении. Эд, стоя на стене, показывает своим товарищам пальцем на датчанина, потерявшего равновесие на вершине одной из башен аббатства Сен-Жермен и переломавшего кости на покатой крыше церкви^[8]. Эбль, сразив одной стрелой семь врагов одновременно, кричит другим, чтобы они теперь отнесли тела на кухню^[9]. Датские женщины устраивают сцены своим мужьям, которые, слишком быстро упав духом, возвращаются восстановить силы в тылу^[10]. Когда представляется случай прославить Париж, тон становится восторженным. Над страшно опустошенными полями внезапно появляется величественная фигура, подобно сверкающему владыке; это «посреди ужасной схватки бесстрашный Париж смеется над стрелами, падающими вокруг него^[11]».

Этот отрывок и некоторые другие приятно удивляют, тем более, что они очень редки. К монотонности повествования, развивающегося от одного дня к другому, добавляется злоупотребление описаниями обыденного, приводящими в отчаяние банальностями. Для каждого нового приступа повторяются те же самые детали, те же самые движения: распространяющийся страх, раздающиеся звуки рога, встревоженные жители, стремительно несущиеся стрелы и камни, страшный грохот, который поднимается до небес. И насколько бессвязна смесь мифологии с христианскими чудесами! Аббон взывает набожно к Богородице и святому Герману, но не умеет сказать попросту о солнце, воде и огне: он знает только Феба, Нептуна и хромца с Лемноса, и поручает своему дорогому Герману приковать датчанина «к мрачной колеснице Эвменид^[12]».

Язык и метрика.

Что касается стиля, он не был бы столь запутанным, если бы Аббон не задумал изготовить третью песнь с явным намерением предназначить её клирикам, с набором добрых советов и своего рода перечнем редких слов. Никто не мог бы ничего понять в этих своеобразных разглагольствованиях, если бы не почти непрерывные комментарии, которыми автор, - без сомнения, очень гордый своим подвигом, - потрудился снабдить текст. Две первых песни, в общем, понятны. Только их язык темный, вычурный, усеянный неправильностями^[13], странностями, фразами, где запутанность конструкции требует искусства разгадывания ребусов^[14]. Презрение к простоте тут необычайное. В бою гибнет не шестьсот врагов, но тысяча без четырехсот^[15]. В одном месте слова бросаются наугад, без заботы о логике и грамматике^[16], в другом – группируются и выстраиваются наиболее ученым и самым неожиданным образом^[17]. Некоторые слова оказываются разрезаны на две части вставкой другого слова^[18]. Другие появляются в совершенно новой форме^[19] или с необычным смыслом^[20]. Двадцатка, используемая в особенности в первой части, перенесена такой, какая есть, из греческого в латынь^[21]. Подобная смесь изысканности и неумелости отдает сочинением школьника, которому, несмотря на его превосходные дарования, надо еще много работать.

Изучение метрики оставляет то же самое впечатление. Послание в прозе содержит любопытные соображения на этот предмет, в котором Аббон был несомненно довольно искусен. За исключением маленького отрывка, адресованного Эмуэну, эти стихи составлены гекзаметром, который, в общем, выдерживается. Но есть основания признать и слабости. В начале (I,6) есть стихи, которые невозможно скандировать по слогам. Он не вполне умеет отличать длинные гласные от коротких. Ему нравится, представляя плоды своего искусного и терпеливого труда, демонстрировать новую науку, может быть, не всегда понимая смысл выражений, которыми он пользуется^[22]. Изучая этот «еще зеленый виноград»^[23], поистине, начинаешь до некоторой степени извинять суровость его учителя Эмуэна. К счастью, поэт с возрастом научился поправлять себя. Его проповеди, тридцать семь из которых известны нам под заглавием Flores Evangeliorum, достаточно правильные и ясные работы, которые благоприятно свидетельствуют о его уме и учености^[24].

Глосса (комментарий).

Когда он закончил свою работу, он не мог решиться, - по недостатку досуга, как он утверждает, - вновь переработать наиболее старые части. Тем не менее, он захотел помочь своим читателям. Он всюду расставил комментарии. Он сам сообщает нам об этом в посвятительной главе (конец § 3).

По правде говоря, эта очень недвусмысленная декларация, - «Я к этому добавил глоссы своей собственной рукой», - относится только к третьей песне. Поэтому можно усомниться, что глоссы к остальной работе выполнены Аббоном. Но если в обсуждаемом отрывке он и не говорит ничего о двух первых песнях, равно как посвящении в прозе и дактилических стихах, не потому ли это, что логика его изложения не приводит к таким упоминаниям? И если он особенно старается ободрить людей, которые могут побояться отправиться в путь в полных потемках, почему он счел бы избыточным осветить и другие места? Первый эрудит, который более-менее исследовал текст поэмы, дом Дюплесси, имел основания с интересом отметить стихи 528 и 569 песни I. Термин plures стиха 528 так объясняется глоссой: quia XXX occiderunt; для plecti в стихе 569 она даёт decollari. «Тридцать» вместо «много», «быть обезглавленным» вместо «быть осужденным»: только очевидец был бы в состоянии делать подобные уточнения. Нет никаких разумных оснований предполагать, что этим свидетелем не был сам поэт.

Более недавний критик^[25] сделал наблюдение, что Беда Достопочтенный, из которого сделано заимствование в одном месте глоссы третьей песни, цитируется как авторитет в глоссе посвятительного послания, подкрепляющий использование грамматической формы. Случайное совпадение тем менее вероятно, что кроме Беды не появляется никакое другое имя автора. В самом деле, от одного конца сочинения до другого, все глоссы имеют тот же самый вид и задуманы в том же самом духе. Общность происхождения представляется наилучшим объяснением этого сходства. Указания, проставленные на полях, чтобы дать определение фигурам речи, используемым в тексте, должны также рассматриваться как происходящие от Аббона. Как без этого объяснить те пометки, которые относятся к загадочным местам? Поскольку только автор обладал непосредственным знанием, что именно он хотел бы предложить проницательности читателей в этих загадках; другие могли бы увидеть в данных пассажах только непонятные фразы^[26].

Определенно ощущаешь некоторое удивление, обнаруживая, что комментарии состоят из выражений на совершенно правильной и традиционной латыни. Это частый случай. Но, может быть, стоит задаться вопросом, не начали ли комментируемые таким образом выражения выходить мало-помалу из употребления^[27]. В общем, они более удаляются от наших современных французских форм, чем слова, употребляемые в глоссах; так, modus растолковывается через mensura, acceptissime через carissime, discere через cognoscere, flagrum через amor, vates через poeta, haud через non, litare через offerre и т.д. В том же самом круге понятий четыре слова из глосс заслуживают особого внимания; из латыни в них только окончания и флексии: garbis вместо mergitibus^[28], ivos вместо taxos^[29], helmum вместо conum^[30], dardos вместо cateias^[31]. Здесь мы видим самый настоящий вульгарный язык. Gerbe, if, heaume, dard – уже французские слова.

Рукопись.

Поэтическое сочинение Аббона, несмотря на его крайнее несовершенство, имело некоторый успех у современников. Об этом свидетельствует довольно большое количество рукописей дидактических песен. Одна из них, сохранившаяся в Оксфорде, содержит даже комментарий на англосаксонском языке. Хотя собственно эпическая часть, наиболее интересная для нас, обладала в те времена меньшей привлекательностью для образованных людей, бесспорно, ценили и её. Её знал один из лучших поэтов того времени, Радбод Утрехтский. Её присутствие явно заметно в одном из его стихотворений, в остальном элегантно сложенном, посвященном святому Мартину. Там присутствует намёк на опустошения норманнов в выражениях, напоминающих, по меньшей мере, два отрывка из Битвы за Париж^[32].

Однако полный текст Аббона сохранился в другой рукописи, теперь находящейся в Национальной библиотеке под № 13833 латинских фондов, до Революции принадлежавшей аббатству Сен-Жермен-де-Пре. Оно получило её в подарок от эрудита Питу в конце XVI века. Чрезвычайно вероятно, что этот подарок был на самом деле возвратом (реституцией). Во всяком случае, это очень старый манускрипт начала X века, который невозможно приписать руке самого поэта за недостатком доказательств, но который определенно написан при его жизни. Малого формата в четвертую долю листа, он включает 43 пергаментных страницы с 18 стихами на каждой. К его глоссам-комментариям Питу добавил несколько собственных аннотаций. На одной из сторон кожаного переплета он приказал нанести надпись позолоченными заглавными буквами: Abbonis de obsidione Lutetiae Parisiorum a Normannis et miraculis S. Germani libri II, и внизу: P. Pithoei, i.c.d. – что должно означать: juris consulti donum.

Настоящее издание основано на прямом изучении этого манускрипта, который воспроизводится со всеми глоссами и различными сведениями, сопровождающими текст^[33]; оно оставляет без внимания только третью песнь, с первых же слов отталкивающую и слишком специального характера, памятник не столько истории Франции, сколько истории педантизма.

Издания, переводы, справочные исследования.

Издания и переводы.

Bella Parisiacae urbis была уже опубликована десять раз. Сначала самим Пьером Питу в сборнике, озаглавленном Annalium et historiae Francorum ab anno DCCVIII ad annum DCCCCXC scriptores coaetanei XII (Париж, 1588, ин-октаво, стр. 530-572), перепечатанном во Франкфурте в 1594 г. без вмешательства автора. Это издание, слишком подверженное ошибкам, снабжено некоторыми пояснениями на полях, одни из них извлечены из глосс, другие происходят от Питу.

Затем до 1752 г. последовательно вышли публикации: Жак Дю Брёль (Jaques du Breul) в своем издании Libri quinque de gestis Francorum Эмуэна (Париж, 1602, ин-фолио), стр. 403-426; Андре Дю Кен (Andre Du Chesne) в своих Historiae Normannorum scriptores (Париж, 1619, ин-фолио), стр. 35-48 и Historiae Francorum scriptores coaetanei (Париж, 1636-1649, 5 томов ин-фолио), т. II, стр. 499-523; Жан Дю Буше (Jean Du Bouchet) в своем трактате La veritable origine de la seconde et troisieme lignee de la maison de France (Париж, 1646, ин-фолио), стр. 266-280; Дом Буке (Dom Bouquet) в Recueil des historiens des Gaules et de la France, т. VIII (1752), стр. 2-26. Эти эрудиты повторили почти все ошибки Питу и совершили даже некоторые, которых ему удалось избежать. Изданию Дома Буке, тем не менее, принадлежит заслуга составления исторических примечаний.

Короче говоря, в изучении текста не было никакого прогресса до того дня, когда Дом Туссен Дюплесси (Dom Toussaint Duplessis), монах Сен-Жермен-де-Пре, вставил его как подтверждающий документ в свои Nouvelles Annales de Paris jusqu’au regne de Hugues Capet (Париж, изд-во Лоттен э Бютар, 1753, ин-кварто). Это была полностью новая работа. Манускрипт был просмотрен заново. Конечно, ошибки сохранились, но их до некоторой степени компенсировали воспроизведение глосс полностью и замечательные критические комментарии.

Издание, подготовленное Г.-Х. Пертцем (G.-H. Pertz) для Monumenta Germaniae historica (Scriptores, т. II, 1829, стр. 776-805), хотя и более правильное, чем предыдущее, - которым оно не воспользовалось, - было менее интересным^[34]. Оно первым охватило всю поэму полностью. Именно оно воспроизведено в Patrologia latina Миня, т. CXXXII, столбцы 723-762.

Н.-Р. Таранн (N.-R. Taranne) переделал в 1834 г. работу Дома Дюплесси, подставив вместо примечаний перевод, кроме третьей песни (Le siege de Paris par les Normands en 885 et 886, с переводом, Париж, Impr. Royale 1834, ин-октаво). Невозможно заниматься Аббоном, не просмотрев эту серьезную работу, но которая имеет еще много недоработок в том, что касается установления и объяснения текста.

В 1899 г. появилось еще одно полное критическое издание, содержащее все глоссы и предлагающее интерпретацию некоторых темных мест. Это издание П. де Винтерфельда (P. de Winterfeld) в Monumenta Germaniae historica, серия Poetae latini aevi carolini, т. IV, 1-я часть (Берлин, 1899, ин-кварто), стр. 72-122. Кроме некоторых деталей, для нас в нём нет необходимости.

Collection de memoires relatives a l’histoire de France, опубликованная Гизо (Guizot), содержит (т. VI, 1824) перевод, который не стоит сделанного Таранном.

Справочные исследования.

Аббон и его письменные труды, кроме предисловий и комментариев в изданиях Дома Дюплесси, Таранна и Винтерфельда, рассматриваются в: Jules Petitjean, Abbon l’Humble. Son poeme sur le siege de Paris par les Normands в Annales de la Faculte des letters de Caen, 1888, стр. 61-74; A. Ebert, Histoire generale de la literature latine du moyen age en Occident, перевод Эмерика и Кондамина, т. III (1889), стр. 138-147; A. Molinier, Les sources de l’histoire de France, т. I (1902), стр. 265; W. Wattenbach, Deutschlands Gechichtsquellen, т. I, 7-е изд., обзор E. Dümmler (1904), стр. 329-330; Max Manitius, Geschichte der lateinischen Literatur des Mittelalters, т. I (1911), стр. 585-588; F.J.E. Raby, A history of secular latin poetry in the middle ages, т. I (1934), стр. 260-262; M.L.W. Laistner, Abbo of Saint-Germain-des-Pres, в Bulletin Du Cange, Archivum latinitatis medii aevi, т. I (1924), стр. 27-30.

О норманнах, осаде Парижа и современных ей событиях – книга E. Favre, Eudes, comte de Paris et roi de France, 882-898 (Paris, 1893, ин-октаво; полоса 99 в “Biblioteque de l’Ecole des Hautes-Etudes; sciences historiques et philologiques”), остается фундаментальным трудом. Автор использовал том I работы, опубликованный выдающимся датским эрудитом J. Steenstrup, Normannerne (Copenhague, 1876-1882, 4 тома ин-октаво), по меньшей мере в том виде, в каком она известна в сокращенном переводе E. De Beaurepaire (Etudes preliminaries pour servir a l’histoire des Normands et leurs invasions, в Bulletin de la Societe des Antiquaires de Normandie, т. X и, отдельно, Paris, 1881, ин-октаво).

С 1893 г. появились: R. Parisot, Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens, 842-923 (Paris, 1898, ин-октаво); A. Bugge, Vikingerne (Christiania, 1904-1906, в 2 томах, ин-октаво), в переводе на немецкий язык, выполненном Hungerland и озаглавленном: Die Wikinger. Bilder aus der nordischen Vergangenheit (Halle, 1906, ин-октаво); W. Vogel, Die Normannen und das fränkische Reich (Heidelberg, 1906, ин-октаво, полоса 14 в “Abhandlungen zur mittleren und neueren Geschichte”), книга первостепенной важности, к которой в последующем почти ничего не добавилось; T.D. Kendrick, A history of the Vikings (Лондон, 1930, ин-октаво), иллюстрированная, интересная только как общее изложение; Axel Olrik, Viking Civilization (Лондон, 1930, ин-октаво, перевод с датского языка); P. Paulsen, Der Stand der Forschung über die Kultur der Wikingerzeit, в Deutsches archäologisches Institut, 1933 г., стр. 182-254 (Bericht der römisch-germanischen Kommission, 1932), к которой близок G. Durville, Les épées normandes de l’île de Bièce, в Bulletin de la Société archéologique de Nantes, т. LXVIII (1928), стр. 121-146, с 5 страницами иллюстраций.

Сегодняшнюю библиографию можно найти в L. Halphen, Les Barbares, des grandes invasions aux conquetes turques du XI^e siècle, 4-е издание, полностью пересмотренное (Paris, 1940, ин-октаво, т. V коллекции «Народы и цивилизации»), стр. 299-322. Различные книги и мемуары, полезные для понимания и критики поэмы, указаны дополнительно в примечаниях к нашему изданию.

Посвятительное послание Аббона, смиренного монаха, своему дорогому брату Гозлину

[1] Аббон, последнее из созданий Божьих, недостойный диакон, обнимает своего брата Гозлина^[35] с любовью горячей, искренней, превосходящей всякую на земле, и желает ему в Иисусе Христе всяческого благополучия, какого только жизнь обоих нас может нам доставить. Твоя братская нежность, которая мне так дорога, от меня с давних пор многократно требовала, чтобы ей была передана в дар малая работёнка, посвященная битвам за Париж и Эду, наиболее выдающемуся князю, который когда-либо жил с самых начал королевства до нашего времени^[36], родившаяся из нашего труда, свидетельствующая столь же о твоем интересе к слабому таланту, сколь о верности, превыше всего, воспоминаниям о братской любви. Знай же, о счастливейший из братьев, что та же самая причина побудила меня направить тебе эти простые страницы, не только чтобы ты не разочаровался в своей столь драгоценной просьбе, но также к утешению лучшего друга читателя^[37], чтобы они наполнили до края дражайшую службу того, кому их посылаю, и в особенности, чтобы твоя благоразумная рука избавила их от отклонений с пути. Так как всепоглощающие занятия, которым я повсюду предавался, никогда не оставляли мне необходимого досуга, чтобы их пересмотреть: таковы они были тебе представлены в первый раз, таковы еще и те страницы, которые последуют; только пергамент меняется. Ты их бегло просмотришь, подобно проницательному судье, как сделал бы Феб [Аполлон].

[2] Изложив мотив этого послания, стоит, думаю, осведомить о двух причинах, по которым я решился предпринять эту работу: первой было желание найти в ней упражнение (так как я был тогда скромным учеником в дисциплине словесности и только-только приступил к эклогам Марона [Виргилия]); другой – намерение оставить долговечный пример тем, кому придется позаботиться о других городах. Что до остального, я придаю большое значение тому, чтобы твоё благосклонное милосердие – так же, как и других читателей, - знало, что если я приложил старание к этой книге стихов, то это не для того, чтобы меня считали поэтом. Здесь не найдут никаких вымыслов из тех, которые находят у великих поэтов. Я нигде не соединял в звуках своих песен фавнов и диких зверей в таких играх, каким предавался Силен; я никогда не заставлял старые дубы потрясать своими вершинами^[38]; никогда ни птицы, ни леса, ни камни, привлеченные сладостью моих песен, не устремлялись к моим ногам; я никогда не умел переливами, подобными Орфеевым, отнимать у Орка либо иных божеств души, погруженные в сумрак Тартара^[39]. Более того, если бы ко мне пришло желание предпринять такие начинания, преуспеть в них не было бы в моей власти. Я не претендую, следовательно, на звание поэта; моя работа не содержит поэтического вымысла; хоть бы Бог помог моим слабым способностям!

[3] Я распределил по трём книгам свои строчки, поделённые регулярным размером ради просмотра и слуха. Две из этих книг повествуют как о блестящих боях за город Париж, чьим королем был Эд, так и о чудесах поразительных, но все еще не слышанных другими в иных местах, совершённых в особенности моим главным героем Германом, знаменитым епископом того самого города^[40]. Что до последней книги, завершающей троицу, она чужда этой истории^[41]. Занимая мало места, она предназначена специально для священнослужителей^[42], подобает их состоянию и должна понравиться эрудитам, которые стараются умножить глоссы в своих сочинениях. Аллегория сверкает там время от времени для забавляющихся ею, и я стараюсь прояснить в глоссах, написанных моею собственной рукой, иногда непонятные слова.

[4] Кроме того, я выбирал такой размер стихов для всей своей работы, в который их очень редко облекал, и может быть по невежеству, но скорее по забывчивости, некоторые из них остались не вполне сформированными, и я умоляю, когда ты их прочтешь со своими старательностью и умением, придай им должный размер. Стих из пяти стоп и из семи, после третьей трохей, позволяя из-за их сходства через всё бежать цезурам^[43]; хотя есть немногие места, где используется буколическая цезура^[44]. Что касается диерезы и эписиналефы, которые изгоняют обычное использование поэзии, я не часто ими пользовался^[45]. Итак, благодаря ниспосланной божественной помощи, это всё, что мои способности смогли произвести. Что еще сказать? Все мои стихи каталектические^[46]. Кроме того, многие полезные вещи будут представлены читателю. Не стоит думать, однако, что эта работа была предпринята с иной целью, кроме как почерпнуть полезные поучения у твоей опытности, дорогой брат, и всех других знатоков поэзии, в руки которых попадет эта книга. Что до малых дактилических стихов в три стопы^[47], которые предваряют мою поэму, они сами объявляют о своей цели, но не были выслушаны. Впрочем, благосклонность, которой их не удостоил учитель^[48], не заслужат ли они у тебя, брат.

Дактилические стишки учителю.

О достопочтенный учитель Эмуэн, чьё благочестие столь сияет, достойный небесных почестей, тебя твой ученик, смиренный Аббон, целующий твои стопы и пальцы твоих рук, настойчиво умоляет: прими этот виноград, хотя еще зелёный, плоды твоего виноградника. Пусть он краснеет от твоего полива и в лучах твоего тепла. Этот виноградник ты не прекращаешь, прославленный, собственноручно насаждать, вскапывать и обрезать. Пожелай же теперь, чтобы эти плоды блистали, орошенные дождём с одной стороны и согретые лучами с другой. Умоляю, пролей на них твой столь сладкий мёд, так как поистине эти гроздья и эти лозы принадлежат тебе. Я породил эти плоды ради Парижа. Благородный и почтеннейший город пожелал, чтобы я представил тебе его войну. Пусть молва о его знаменитых победах, разлетевшись по всей вселенной, поднимется до небес, и пусть его слава блистает во всех местах, вознесённая твоим ртом.

Война города Парижа

Песнь I

[КНИГА ПЕРВАЯ] Стихи 1-19

Провозглашай радостно, спасенная Богом всевышним Лютеция. Имя, которое ты носишь с недавних пор, ты держишь от города Изия посреди обширной области данайцев, блистающего знаменитым между всеми портом, часто посещаемым страстно жаждущими богатств аргивянами. Незаконнорожденное имя, сочиненное с некоего рода метаплазмом^[49] для тебя, его соперницы, достойно отображает твой облик, Лютеция. Мир справедливо дал тебе это новое имя Париж, то есть подобный Изии, так как вы схожи.

Ведь расположившись посреди Сены и богатого королевства франков, ты стоишь высоко, распевая: «Я город в истинном значении слова, сверкающий как царица над всеми городами», и ты выделяешься своим портом, почтеннейшим из всех. Всякий, кто жаждет богатств франков, почитает тебя^[50]. Остров радуется тебя нести, совершенным кругом река простирает вокруг тебя свои руки, ласкающие твои стены. Справа и слева возвышаются мосты на твоих берегах, препятствуя волнам. Башни смотрят на них с одной стороны и с другой, внутрь на город и за реку^[51].

[Датчане прибывают к Лютеции – 24 ноября 885 г.] Стихи 20-35

Поведай же, о прекраснейший из городов, о даре, который дали тебе отведать друзья Плутона, датское отродье^[52], во времена, когда тобой правил Гозлин, епископ Господа, кротчайший герой и благодетельный пастырь^[53]. «Я изумляюсь, говорит он, что никто не может рассказать об этом. Разве ты не видел своими глазами происходившее? Расскажи же о нём.» - Доподлинно видел, и охотно повинуюсь твоим приказам.

Вот приношение, которое тебе представили свирепые: семьсот высоких кораблей и бесчисленное множество малых, которые зовут просторечиво барками^[54]. Глубокое ложе Сены оказалось столь загромождено на две с лишним лиги^[55] вниз по течению, что спрашивали себя с изумлением, в какой пещере скрылась река; она была не видна под покровом из елей, дубов, вязов, ольхи, погружённых в её воды^[56].

[Сигфрид приходит к епископу Гозлину] Стихи 36-46

Уже два дня, как они достигли города^[57], когда Сигфрид отправился во дворец высокочтимого пастыря^[58]. Король только по имени, он тем не менее предводительствовал своими сподвижниками^[59]. Поклонившись, он обратился в таких выражениях к понтифику: «О Гозлин, пожалей себя и стадо, которое тебе доверено. Чтобы не погубить себя, выслушай благосклонно нашу речь; мы настоятельно просим тебя об этом. Предоставь нам только возможность пройти мимо этого города; мы его не тронем и постараемся сохранить все почести^[60] твои и Эда тоже». Этот последний, очень уважаемый как граф, в будущем должен был стать королём. Защитник города, он станет оплотом королевства.

[ответ Гозлина Сигфриду] Стихи 47-59

В ответ вернейший епископ Господа бросил слова: «Нам было город поручено охранять повелителем Карлом, чья империя занимает почти весь мир, под властью Господа, короля и владыки могущественных^[61]. Надо, чтобы королевство вместо того, чтобы погибнуть, спаслось бы и сохранилось в мире. Представь, что защита этих стен была бы поручена тебе, как теперь поручена мне, сделал бы ты то, что считаешь справедливым требовать от меня, и как бы ты поступил?» Сигфрид: «Тогда моя голова», говорит он, «заслуживала бы меча, чтобы затем быть брошенной псам. Но все же, если ты не уступишь моим просьбам, то с восходом солнца мои боевые машины забросают тебя стрелами, напоенными ядом; на закате дня^[62] они предадут тебя бичу голода, и это будет повторятьсякаждый год».

[о первом натиске, произведенном на башню] Стихи 60-93

Так он сказал, ушел и начал созывать своих сподвижников. Едва занялась заря, началась битва^[63]. Все, спрыгнув со своих судов, поспешно устремились к башне^[64]; они потрясали её ударами камней и засыпали стрелами. Город наполнился шумом, граждане в смятении, мосты сотрясаются. Сбегаются толпой, чтобы помочь защитить башню. Здесь отличились граф Эд, его брат Роберт^[65], равным образом граф Рагнар^[66], а также племянник епископа Эбль, отважнейший аббат^[67]. В этом месте прелат был слегка задет острой стрелой, и молодой рыцарь его свиты Фредерик в то же время ранен ударом меча. Этот воин погиб; его господин поправился благодаря божественному целителю. Для многих там были последние мгновения их жизни; но наши нанесли жгучие раны еще большему числу врагов; в конце концов, эти последние отступили, унеся с собой множество бездыханных датчан. И уже Аполлон, сопровождаемый Олимпом, склонился к берегам Запада между далёким Туле^[68] и южным климатом.

Вид незаконченной башни был еще несовершенен^[69]. Только её фундамент оказался прочно построен и немного поднимался над землёй; она его показывала с радостью и также бойницы, которые там были устроены. Но той самой ночью, которая последовала за битвой, по всей её окружности воздвигли еще один ярус в высоту. Деревянное сооружение^[70] добавилось поверх сводов, отныне равных полутора от того, что было. Утром же солнце и датчане приветствовали башню снова. Они бросились со всей неистовостью в сражение с благочестивыми. Дротики летают там и здесь по воздуху, льётся кровь, со стрелами смешиваются снаряды из пращей и баллист^[71]; ничто другое не пролетает между небом и землёй. Стонет ночная башня, пронзаемая дротиками. Ночь ведь была её родительницей, как я пропел выше. Страх охватывает город, граждане сильно кричат, звуки рогов призывают всех прийти незамедлительно на помощь колеблющейся башне. Христиане бьются и стараются воспротивиться нападению.

[о доблести Эда и Эбля] Стихи 94-113

Между всеми бойцами двое отличались превосходством своего мужества: один граф, другой - аббат. Один был Эд, победоносный, непобедимый во всех войнах. Он подкреплял тех, кто устал, возвращал их силы, обходил дозорную башню, беспрестанно умерщвляя врагов. Тех, кто желал подсечь стену кирками^[72] под подвижными навесами, он обслуживает маслом, воском и смолой. Эта смесь, сжиженная в пылающей печи, сжигала волосы датчан и они их срывали с голов. Тогда как некоторые валились наземь в мучениях, были и такие, кто решил броситься к реке. Тут раздались крики наших: «Опалённые, бегите все вместе в потоки Сены, пусть они вам вернут обратно гривы еще красивее». Храбрый Эд истребил [их] без числа. Но кто был другой? Другой был Эбль^[73], его товарищ и напарник. Он сумел одной стрелой пронзить семерых одновременно^[74] и, насмехаясь, приказал другим отнести [их] на кухню. Этих двух никто не мог превзойти, ни сравняться, ни быть поставленным с ними рядом. Были тогда и другие, кто сражался мужественно и презирал смерть. Но что есть простая капля для тысячи ожогов?

[датчане напрягают все силы] Стихи 114-143

Двести верных – и еще не всегда – составляли всю силу христиан, тогда как тысяча раз сорок – что есть сорок тысяч^[75] – было число их свирепых врагов. И эти последние непрерывно бросали свежие силы на башню, удваивая ужасную битву. Поднялись гул и бряцанье оружием, с двух сторон устремились друг на друга, и оглушительные крики заполнили эфир. Камни грохотали, сотрясая раскрашенные щиты, скутумы^[76] трещали, шлемы скрежетали, пробиваемые стрелами. Всадники, возвращавшиеся с охоты за добычей, развернулись и вступили в бой, свежие и сытые, напали на башню. Всё-таки, прежде чем удары камней их одолевали, многие умирающие добирались до своих кораблей^[77]. И пока они испускали с жалобами последние вздохи^[78], датчанки рвали на себе волосы и заливались слезами^[79], обращаясь каждая к своему мужу: «Откуда ты приходишь? Ты бежишь от печи? Я знаю, рождённый дьяволом, никто из вас не сможет взять верх и восторжествовать. Не тебе ли я ныне давала дары Цереры и Вакха, и мясо кабана? И поэтому ты спешишь вернуться под кров после того, как был распростёрт на земле? Стало быть, ты хочешь, чтобы тебе снова подали то же? Обжора, вернутся ли так другие? Они заслуживали бы такой же чести.» Так в этих варварских устах всё еще низкая башня получила достойное презрения имя печи с изогнутым сводом. Однако они горели желанием разбить её основание^[80]. И вот разверзлась огромная брешь, такая большая, что не выразить словами. Из глубины её появились предводители, чьи имена я уже назвал; все в шлемах с султаном, они видят врагов и враги их видят. Замечают каждого из них, но не решаются подступиться. Ведь ужас воспретил им то, что и дерзость не позволила. Потом большое колесо было сброшено сверху башни на датчан. Оно отбросило шестерых и направило их души в преисподнюю; оттащенные за ноги, они прибавились к числу мёртвых.

[пытаются поджечь башню] Стихи 144-171

Тогда они поднесли к дверям огонь – находящийся под попечением Вулкана – в надежде таким способом покарать мужей и захватить башню. Устроили ужасный костёр, страшный дым которого скрывал облака от воинов и почти на час крепость исчезла под смоляными тенями^[81]. Но наш сострадательный Господь не пожелал, чтобы мы долго переносили это испытание, и приказал тёмной туче повернуться против народа, который её породил. Марс, охваченный неистовством, старался царить всё сильнее. Вот два знаменосца устремляются сообща к благословенному городу. Оба держат по копью и взбираются на башню; их окрашенные шафраном знамёна с огромными вырезами придают датчанам устрашающий вид^[82]. Сотню из них, из чьих тел сотня проворных стрел катапульт^[83] изгнала с кровью жизнь, утащили за волосы, возвратив к их логовищам и лодкам. Затем умер лемносский хромец, превзойденный великим Нептуном: пролившаяся влага смочила опустошенное пожаром. Поражённый в бою жестокой стрелой, выпущенной пагубным племенем, там же испустил дух счастливый воин Роберт^[84], тогда как из простого народа, с божьей помощью, немногие погибли. Но всё же, покрасневшие от стыда, подобные дерзкому волку, который, не сумев схватить никакой добычи, возвращается в глубину чащ, враги потом обратились в тайное бегство, оплакивая триста своих, полученных Хароном бездыханными. Наступившая ночь прошла в усердном излечении ран башни. Эти две битвы произошли за три дня до того, как морозный ноябрь, дойдя до предела своего бега, уступает последний период года декабрю^[85].

[отражённые датчане опустошают поля] Стихи 172-204

В то время как солнце изливало свои красно-желтые лучи на небо, датчане обходят по берегам Сены область преподобного Дени и трудятся недалеко от круглой церкви святого Германа над обустройством лагеря из округлых валов, в которых были перемешаны сваи, кучи камней и земля^[86]. Затем эти кровожадные, кто конный^[87], кто пеший, прочесывают холмы и поля, леса и открытые равнины с деревнями. Они предают смерти младенцев, детей, молодёжь и убелённых стариков, равно как и отцов, и детей, и их родительниц. Мужа режут перед глазами его супруги, и жену умерщвляют на глазах у мужа, дети гибнут в присутствии своих отцов и матерей. Раб получает свободу, свободный попадает в рабство; слуга становится хозяином, хозяин, напротив, становится слугой. Виноградарь с земледельцами, как и все виноградники с землёй, испытали бич жестокой смерти. Отныне Франция в горе, поскольку хозяева и слуги её покинули. Нет больше радовавших её героев, и слёзы её орошают. Нет больше дома, твёрдо управляемого живым хозяином. Разграбляются богатые сокровища этой обильной земли. Кровавые раны, грабежи, в ходе которых срывается всё, чёрные убийства, пожирающий пламень, повсюду одинаковое неистовство. Валят, раздевают, отнимают, жгут, опустошают; страшная когорта, запятнанная кровью фаланга, жуткий монстр. Они могут без промедления делать всё, что хотят, потому что им предшествует их кровавый образ. Обращаются в бегство и смиренные долины, и прежде надменные Альпы. Вооружённые все разом бегут в рощи в благоразумном стремлении спастись. Никто не остается на открытом месте, все бегут. Увы! – Никто не сопротивляется. Так они захватывают столько, сколько смогут, убранство прекрасного королевства, так уносят на корабли имущество обильного региона. Однако, посреди ужасных сражений, неустрашимый Париж стоял и держался, смеясь над метательными снарядами, падающими вокруг него.

[об измышленных датчанами машинах] Стихи 205-223

Между тем, датчане взялись сооружать и ставить на дважды восемь колес (удивительное зрелище) невиданных монстров, сколоченных триадой. Они были сделаны из огромных дубов, и на каждом лежал таран, покрытый высокой крышей^[88]. По бокам тарана, в закрытых кожаных пазухах вроде внутренностей, по слухам находились шестьдесят мужей в шлемах. Однако им удалось построить только одну машину довольно обширной формы. Заканчивали вторую и работали над третьей, когда дротик с башни, умело выпущенный с тетивы баллисты^[89], одним ударом сразил двух мастеров. Так им первым пришлось испробовать блюдо, которое они готовили для нас. Вскоре, смертельно раненая единым ударом, свирепейшая пара скончалась. И еще они высоко на опорах подняли тысячу палаток, покрытых шкурами со спин и боков молодых быков. Каждая из них была в состоянии укрывать как щитом трёх или четырёх^[90] мужей; латинское перо называет их pluteos [осадные щиты] или crates^[91] [плетёнки]. Ночь не позволила ни отдыха, ни сна. В спешке, они точили, чинили, ковали стрелы, готовили щиты и приводили в исправность старое оружие.

[повторно штурмуют башню] Стихи 224-248

Как только древний сияющий Феб восходит проворно в благой квадриге и, изгоняя мрачную ночь, поднимается и опускает свои глаза на город, это сатанинское отродье тотчас же устремляется бешено из своего лагеря^[92], с избытком нагруженное внушающими трепет метательными снарядами. Они спешат к башне, держась как лёгкие пчёлы, прибывающие в своё царство с плечами, нагруженными дикой корицей, тимьяном и цветами, набранными на деревьях или в прекрасном поле. Так и этот несчастный народ бросается к крепости, с плечами, сдавленными луками и внушающим трепет железом. Они покрывают пашню мечами, Сену круглыми щитами, и тысяча отлитых из свинца гранатов густо летят в город. С другой же стороны на мостах сплетаются с дозорными башнями^[93] сильные катапульты. С одной стороны и с другой вздымающийся Марс беснуется и гордо царит. Со всех церковных сводов металлический набат заполняет пустоту воздуха жалостным гулом. Крепость сотрясается, граждане волнуются, откликается могучий голос труб, страх входит во всех, кто в башнях. При этом многие предводители и сильные мужи воспротивились [страху]. Главой надо всеми^[94] был епископ Гозлин; с ним был племянник Эбль, Марсов аббат. Здесь и Роберт, Эд, Рагнар, Уттон, Эриланг^[95]. Они все были графы, но самым благородным был Эд, который сколько стрел и дротиков мечет, столько датчан погибает. Проклятый народ сражается, благословенный отбивается.

[о нападении, совершённом на мост] Стихи 249-300

Ужасный враг вооружил три строя, из которых наибольший бросил против цитадели, и еще два на раскрашенном плоту против моста, предполагая, что достаточно возобладать здесь, чтобы суметь одержать верх вообще. Она выдерживает штурм, но он [выносит] много больший тоже. Она стонала, окрашенная красным из разнообразных ран, он оплакивает кончину мужей, чья сила утекла. Нет дороги, которая входила бы в город нетронутой кровью мужей. Наблюдающий с башни ничего под собой не видит, кроме раскрашенных щитов; покрытая ими земля скрывается из виду. На дальнее расстояние вверху можно различить только жестокие камни и как пролетают, подобно густому пчелиному рою, зловещие дротики^[96]. Между небом и башней не было другой жатвы. Сильнейшие крики, величайший страх, и грохот поднимается ввысь. Эти воюют, те сражаются, гремит оружие. Подобные давильне норманны проявляют крайнюю жестокость. Никогда в жизни никому рождённому землёй не было дано наблюдать столько носящих мечи пехотинцев зараз и подивиться такой большой разукрашенной «черепахе». Охраняя свою жизнь, они изготовили себе собственный небесный свод; никто из них не желал высовывать свою голову наверх, но внизу они взяли с собой многочисленное оружие для отвратительного убийства. Тысяча сражалась, равным образом проявляя стойкость в бою; в то же время тысяча других, кто не смог добраться сразу до башни, стремились включиться в битву отдельными отрядами. Наблюдающие из цитадели за вражеским народом, с разверстыми ртами и голыми клешнями удваивающим усилия в битве, прямые тисовые луки превращают в изогнутые^[97]. И вот метательное копье вонзается в открытый рот одного из штурмующих. Он умирает и тотчас же другой, который пытался прикрыть его круглым щитом, вкушает пищу, которую первый вытащил изо рта. Чтобы завершить благодатное число^[98], подходит третий и напрягается, чтобы тайком унести обоих, и сам, пронзённый стрелой, тоже просит пощады у башни. Другие, прикрывающиеся круглыми щитами, их утаскивают, и от этого переполненные еще большей яростью, возобновляют битву. Сами щиты сотрясаются и горестно гудят, ударяемые камнями. Шлемы, вздымающиеся в эфире, извергают кровожадные голоса. Панцири продырявливаются жестокими остриями. Заботясь о своих творениях, которые он утвердил как свою плоть, Всемогущий, видя, что датчане начинают до некоторой степени брать верх, поддержал сильные души наших мужей, а тех наделил чувством трепета. Тогда погибают низкие, и вооруженные сотоварищи высоко поднимают и несут многих с терзаемыми душами к лёгким судам. Уже Титан озаботился послать заранее быстрых гонцов к Океану, чтобы подготовили ему ложе, где он мог бы скрыть свой отдых. Свирепый плебс взял башню, оплакивающую палатки, которые я уже воспел, сотканные из лесов и забитых бычков^[99]. И той миновавшей ночью, в которую кто-то сражался, а кто-то спал, в ней по кругу пробили ходы, чтобы этой же ночью пускать напоённые желчью оперенные стрелы в дозорных солдат беспримерной цитадели.

[ожесточённо повсюду сражаются] Стихи 301-326

Утром при огнях оружие этих свирепых возобновило бой, земля была ими полна, сплотившимися в круг «черепахой». Многие сражались, другие усердно трудились над рвами, окружавшими крепость, и засыпали канавы^[100]. Сюда они приносили глыбы земли из пещер и лесную листву, и также лишённые зёрен колосья, и в то же время луговую траву, также хворост, и виноградные лозы без почек, и тут же старых волов, прекрасных быков и тёлок, и наконец, умерщвляли выдернутых^[101] из толпы, - увы! – пленников, которых они удерживали, и всё это вместе сваливали во рвы и ямы. Вот что они делали весь день, стоя на поле битвы. Видя это, благочестивый прелат^[102] ясным голосом воззвал к родительнице Господа и Спасителя: «Благодетельная родительница искупителя и спасителя мира, звезда моря, сияющая ярче всех светил, соблаговоли выслушать милосердно глашатая и просящего. Если тебе угодно, чтобы я отслужил когда-либо обедню, нечестивых и диких, свирепых, жестоких и ужасных, убийц пленников, улови и опутай сетью смерти!» Внезапно прилетевший из цитадели метательный снаряд отплачивает одному из тех, о ком первосвященник Гозлин слёзно молил, и кто, побеждённый узами смерти, выпускает бич. И вот несчастный протягивает к сообщникам свой круглый щит и ногу. Рот открывается, сила иссякает, он вытягивается на земле, выдыхает рождённую для зла душу, и затем наполняет собой ров, возле лежащих как попало слишком многих жертв его меча.

[писец приносит благодарность Деве Марии] Стихи 327-352

Священный город сверкает в честь возвышенной Марии, благодаря помощи которой мы совсем недавно наслаждались безопасной жизнью. Воздадим же ей, насколько позволяют силы, несказанную благодарность, и отзовёмся на её милости одами. Пусть голос гремит высоко и раздаётся хвалами, которых она достойна: «Здравствуй, прекрасная родительница Господа, царица небесного свода^[103]. Ты блистаешь, наша кормилица, ты неизменно остаешься владычицей мира. Ты удостоила народ Лютеции освободиться от страшных рук и грозного меча датчан. Ты тем лучше смогла принести спасение Лютеции, что породила Спасителя пошатнувшейся вселенной. Небесные хоры, силы и власти, начала и господства, престолы^[104] полюсов, о прославленная мать высшего царя, все тебе радуются, тебя помнят, хвалят, почитают, поклоняются тебе. О счастливая, заключившая в покое материнского чрева того, кого не смогли бы вместить в себя ни небеса, ни земля, ни обширное море. Ты же была выбрана родить того, кто был для нас отцом. Луна сверкающая, ты пролила на земли свет солнца ярче своего и, просияв над ними непрестанно наполняющим тебя светом, исправила падение нашего рода. С кем же, царица небес, можно сравнить тебя? Ты святее всех святых, счастливее всех женщин. Смилуйся над почитающими тебя, дочь всемогущего. Слава, хвала и почести тебе всегда, сияющая красой. Благословенна будь Богоматерь в царстве Иисуса.»

[датчане применяют «баранов»] Стихи 353-392

Феб уходит и ночь возвращается, тёмная и безоблачная. Негодные обильной стражей окружают башню. Пока Аврора вращает небеса, обходят и они вокруг цитадели, потрясая смертоносными метательными снарядами. Готовят «баранов», один помещают с рассвета от башни, с высот семизвездия^[105] виден другой у ворот, третий занимает закатную сторону^[106]. Наши готовят брусья великого веса, из оконечности которых выходит железный зуб, чтобы они могли быстрее пробивать машины датчан. Из соединённых попарно брёвен равной длины изготавливают то, что по собственной прихоти простонародья называют манганами^[107], которые метают огромные камни, и ударяя ими жалкие галереи грубого племени, часто выбивают мозги из черепов этих несчастных, - ах! – множество измолачивают датчан и еще больше их щитов. Ни один пораженный щит не мог избежать разбития, и кого такой удар настигал, этот ничтожный не мог избежать смерти. Тогда предназначенные каре фаланги тщетно попытались заполнить рвы; они не смогли засыпать ни один. Они же силились разрушить башню «баранами». Но, так как они не сумели подвести их по ровному полю, то в ярости захватили три довольно высоких судна, горящие желанием отяготить их настоящим лесом из покрытых листьями ветвей и, в конце концов, принесли их в жертву огненному Вулкану. Извергая пламя, они постепенно спускаются с востока к западу. Под прикованными к ним взглядами, их тащат канатами вдоль самого берега, чтобы сжечь мост или башню^[108]. Лес извергает пламя, волны и потоки иссыхают, земля стонет, зеленая трава умирает в огне. Могучий Лемний одолевает Нептуна и попирает его стопой, чернота пронзает небесное царство и распространяется по облакам. От этого земля и поле, воды и воздуха сжигаются. Город скорбит, стражи на башнях устрашаются и на стенах плачут. Увы, какие великие реки слез текут из глаз праведных. Прекрасные юноши, но и убелённые старики, все издают стоны, и матери с высохшими глазами треплют свои гривы по спинам и рвут волосы, катаясь по полю. И вот одни из них бьют кулаками в свои обнаженные груди, другие расцарапывают щёки, увлажнённые слезами.

[призывают блаженного Германа] Стихи 393-418

Тогда дрожащие граждане все вместе взывают к прославленному Герману: «Сжалься, Герман, над твоими ничтожными.» Он некогда был святейшим епископом Парижа, которому придавало блеск владение его почитаемым телом. Все стены откликаются именем Германа, и на каждой башне восклицают воины и первые мужи: «О Герман, прислушайся к твоим слугам и поспеши на помощь^[109].» Бесчисленный вопль, сопровождаемый эхом, волнует берега и глубокие потоки реки и потрясает троны звёзд, где сверкает благое светило. Город отвечает именем Германа тем, кто непрестанно его призывает. Сбегаются матери, равно как юные девы, к святому могильному холму, чтобы испросить заслуживающее признательности одобрение^[110]. Нечестивый народ от этого впадает в сильнейшее веселье, глумящееся над хором граждан и Господом. С осуждающим смехом они полной ладонью бьют в свои большие щиты. Их глотки раздуваются, напрягаясь в истошных воплях, горожане громко кричат со своей стороны, наполняя воздух великим шумом, не менее звучным, чем их ор; голос слышен до наивысших небес, а стенания в эфирах. Однако всемогущий Бог, всего создатель и обновитель мира, снисходит к мольбам упрашивающего его святого. Ты сам, о Герман, приходишь на помощь своему смиренному народу; ты принуждаешь изрыгающие пламя суда наскочить на высокую каменную кладку, так что ни один не может причинить вред мосту; эта насыпь подпирает мост^[111].

[о благоприятном исходе сражения] Стихи 419-437

Тотчас же народ Господа спускается к пожарищу, которое заливается водой, корабли захватываются победителем. И оттого счастливое Божье войско принимается радоваться тому, от чего прежде испускало стоны и очень печалилось. Вот как наши сработали. День, а с ним и битва миновали, ночью же стража у башни была вверена самим глупцам^[112]. Солнце еще не взошло на свою светлую квадригу, как перед рассветом они отнесли украдкой плетёные щиты обратно в лагерь, бросив два «барана», простонародьем называемых каркамусами^[113], которые страх помешал им унести и которые наши с радостью захватили и разорили. Король Сигфрид, который из-за башни боялся вырвать себе собственные глаза^[114], отозвал назад всех датчан. И так, с Божьей помощью, жестокий Марс успокоился. Последний день января положил начало трёхдневным боям, которые постарался завершить следующий месяц. Третий день этой войны пришёлся тогда на святое Сретение прославленной родительницы Христа, что нашему народу даровала радоваться триумфу^[115].

[о Роберте Колчаноносце] Стихи 438-460

Затем нечестивая когорта взошла на коней быстрее птиц, вновь направившись в восточные края, единственные в печальной Франции^[116], которые не были еще опустошены. Убивая всех, кого прежде упустили, она выспрашивала жилище, куда прибыл славный Роберт по прозвищу Колчаноносец^[117]. Сейчас в его подчинении был лишь единственный воин. Оба держались в одном доме. Воин говорит сеньору: «Вижу быстро приближающихся норманнов». А Роберт, желающий взять свой щит, не видит его, потому что его унесли с собой те люди, кому он приказал наблюдать за войском датчан. Однако он устремился навстречу им на открытое место с обнаженным мечом, умертвил двоих из них и от третьего сам пал мертвым, никто ему не пришёл на помощь. Вследствие чего его племянник Адалельм^[118], охваченный чрезвычайной скорбью, находясь среди людей графа, сказал им следующее: «Эйя, сильные мужи, возьмите щиты и доспехи, и поспешим немедленно отомстить за моего дядю по матери». Молвив это, он бросился в деревню, сошёлся тотчас же в беспощадном бою, победил и перебил нечестивцев. Победитель наполнил деревню умерщвлёнными норманнами. Остальные обратились в бегство, ничего не унеся с собой на корабль. Таков был славный деяниями Роберт.

[о вмешательстве блаженного Германа] Стихи 461-503

Затем они попытались обосноваться на равнине у белоснежного дворца блаженного Германа, столь часто мною превозносимого, на виду у которого, как известно, сияет его гробница. Там навечно упокоилось его досточтимое тело, и этот монастырь был знаменитейшим из всех, кого Нейстрия приучена согревать на своей обширной груди^[119]. Его собственные служители перенесли останки в город. Датчан, которые вступили на луг^[120], он сам без промедления передает в руки дозорных воинов на городской башне, расположенной в его владениях^[121]. Один из мясников, проникший в его церковь, разбивает оконные стекла ударами дубины, в приступе ярости беспрерывно сочетая бешенство с безумием. Блаженный прочно привязывает его к чёрной как смоль колеснице Эвменид и следующая за ним смерть губит ничтожного, чуждого благочестия, и истомлённый по этой причине, он отправляется в преисподнюю. Мой святой Герман, чьи чудеса я воспеваю, позаботься, чтобы моя душа никогда не последовала в это место. Умоляю, окажи эту милость, блаженный, чтобы я мог рассказывать о них неустанно. Прошу, благочестивый господин, пусть голубка [в глоссе – Святой Дух] высшего отца и высшего сына сядет на мои уста, наполнит мой разум, украсит святые деяния, как и цветы добродетелей, чтобы эта святая обитательница моего существа изгнала чёрные пороки прочь.

Другой, взобравшийся высоко наверх на коническую крышу башенки, ошибается с дорогой, по которой залез, и скатывается с высоко вздымающейся крутизны по кровле храма; его кости ломаются о конёк святой крыши, настояниями достойного Германа. Стоя на городских укреплениях, будущий король Эд показывал пальцем на это зрелище всему теснящемуся вокруг него народу. Он сам говорил, что видел падающего датчанина. Третий появившийся обратил глаза на обширный мавзолей святого, которые он и потерял на том же самом месте вопреки своей воле. Что до четвертого подошедшего, он был устранен из нашего мира небесной высью и умолк, в скором времени приблизившись к смерти, упокоенный своей участью. Пятый торопился открыть склеп твоего отца, счастливый Герман; но едва он вынул оттуда первый камень, как ему пробило собственную грудь, гибельная сила принудила душу покинуть обиталище; она прибыла в отвратительную бездну, хотя и не желая трапезовать там. Справа лучезарный родитель оберегает святого потомка, слева священная родительница поддерживает отпрыска. Его [Германа] отец – Элевтер, мать – Эвсебия.

[южный мост обрушивается] Стихи 504-509

О горе! Молчаливой ночью мост обрушился в середине, поднятый гневом неистового наводнения^[122]. В самом деле, Сена повсюду разлила своё царство и своей добычей покрыла равнину. Он опирался на южную возвышенность так же, как и башня, основанная на земле блаженного святого. Оба прильнули справа к городу^[123], как один, так и другой.

[об отваге двенадцати воинов] Стихи 510-564

И вот поднявшиеся утром датчане все вместе идут решительно войной, вступают на плоты, обремененные доспехами и круглыми щитами, переплывают через Сену и окружают несчастную башню^[124]. Большой они дали ей бой частыми метательными снарядами. Город трепещет, и сигнальные рога ревут, и слезами орошаются стены, и вся сельская местность стонет, и бурный поток отзывается шумом. В воздухе повсюду вперемешку камни и стрелы. Кричат наши и вопят датчане; вместе [с ними] дрожит вся земля; наши скорбят, а те радуются. И хотя граждане хотели бы, но не могут подойти к башне и доставить помощь тяжко дышащим сражающимся мужам. Число этих крепких бойцов под дюжину, даже страшных мечей датчан они никогда не боятся. Трудно выразить словами, как они бьются, но имена их следующие: Эрменфред, Эривей, Эриланд, Одаукр, Эрвик, Арнольд, Солий, Гозберт, Вуидон, Ардрад, и равным образом Эймард и Гозуэн^[125]. Они соединились, чтобы привести многих из врагов к смерти.

Так как тёмные [варвары] не могли согнуть их души, эти глупцы установили перед воротами достойной сострадания крепости двухколесную повозку, наполненную высушенной травой. Подобно тому, как перед молниеносным ураганом над сельской местностью тихая ночь сменяет красоту высокого неба Феба и никому не следует, смеясь, пренебрегать своим домом, так же и дым скрыл дозорную башню с катапультами, погрузившимися на некоторое время в жар с громоподобным треском. Чтобы ястребы не погибли от гибельного дыхания костра, каждый [из двенадцати] отпустил поводья и позволил своим уйти. В то время, как все хотели его погасить как можно быстрее, не хватало сосудов, которыми можно было бы зачерпнуть влагу из потоков. Ведь они в дерзкой вылазке не страшились более никакого датчанина, который не осмелился бы коснуться угодий исповедника, ввиду совершенных перед этим, заслугами святого, чудес. Ибо не располагали они ничем, кроме разве что единственной небольшой бутыли, выбрасываемая из которой на высоко вздымающиеся костры светлая вода Сены тщетно растрачивалась на них, убегая из держащих её пальцев. Обезоруженный Нептун погибал от хромого Вулкана. Огонь скачет над башней и уничтожает её всю. Дубовые брусья издают громкие стоны, превозмогаемые огнем, так как костер оказался более повелительным, чем битва^[126]. Воины её покинули и вступили на оконечность, оставшуюся от моста. Они выстроились и завязали новые бои, лютые с лютыми [врагами], пока Феб не склонил голову к морскому глубоководью. Метательные копья, камни и быстрые дротики^[127], все вместе отправляли народ, враждебный Богу, позавтракать у Плутона в урне. Однако, поскольку он не мог одолеть в такой борьбе, то принялся кричать [двенадцати] воинам: «С доверием поспешите к нашим, мужи, ничего не бойтесь!» Но пустые были [эти обещания]. О горе! Они верят этим речам скверных притворщиков, надеясь, что смогут себя выкупить значительной ценой; по правде говоря, им не оставалось ничего другого в этот день. Увы, беззащитные, они достались мечу дикого племени, и на небо отправились их души в мертвенно-бледном потоке; они примут пальмовую ветвь мучеников и дорого доставшийся венец.

[южная башня рушится] Стихи 565-597

Вскоре, оставшись один, Эрвей^[128] предстал перед взором язычников. Его сочли королём из-за блистательной внешности и красивого лица, и потому разбойники сберегли его [в надежде] на дары от него. Повсюду [его] взгляд различал распростёртых умерщвлённых любимых товарищей. Подобно льву при виде крови, он сам приходит в ярость, пытается ускользнуть от держащих [его] рук, с силой поворачивается во все стороны, словно опутанный, чтобы схватить оружие и отомстить за раны собственных друзей. Будучи не в состоянии справиться, он остается до того не побеждённым безумцами, что восклицает громовым голосом в [их] уши: «Рубите мне протянутую шею, никаких денег ни за что не вытащите за мою жизнь, раз вот эти погибли! Зачем позволять себе жить? Пусть обманется ваша алчность!» Его дыхание угасло не на этот день, но на следующий. Какие речи, какой язык, какие уста могут объявить о столь многих битвах, устроенных этими [храбрецами] на лугу высокочтимого? А сколько они умертвили норманнов? А сколько привели с собой живыми в город? Отныне никто из этих [врагов] не осмеливался больше подниматься [с кораблей] на широкие поля святого. Такой ужас вызвали у них мужи, о боях которых я рассказываю. Жестокие отдали Сене безжизненные тела [тех], похвала славному имени, беспримерной смерти, равно как битвам которых не перестанет летать на устах мужей^[129], покуда солнце приучено украшать лучами потёмки ночи, а луна и звезды подобным образом подготовлять день. И после этого они валят башню, удручённую смертью стражей. Падает замертво поражённый метательным снарядом знаменосец датчан; его члены и дыхание отправляются к Харону. Пусть никто не пытается оспаривать то, что я говорю об этой битве, поскольку никто не рассказал бы о ней правдивее, так как я собственными глазами вбирал её; более того, мой рассказ согласуется с теми, кто сам участвовал в этом деле и смог вплавь спастись от мечей дикарей.

[о нападении Эбля на лагерь датчан] Стихи 598-617

Тогда они перепрыгивают Сену, направляясь к Луаре, и обходят отчизну между ними двумя, хватая добычу, о которой страна сама возвестит по моему властному повелению^[130]. Между тем отважнейший аббат Эбль, надеясь, что все бывшие там иноземцы ушли, почти один бросается к воротам с дротиком в руке, нападает на их укрепления и, потрясая копьем^[131], метает в них; никакой звонконогий [конь] нам его не принес и никакой не унес. Тотчас, утвердившись крепостью сотоварищей, он устремляется к лагерю свирепых и ударяет в стены, приказывает самому Лемнию [Вулкану] вмешаться. Наши бьются, те проявляют стойкость. Раскатистый рокот вздымается теперь над ними, они внезапно выскакивают из проходов и обращают толпу народа в бегство даже без соприкосновения с ней, потому что их оказывается много больше, чем наших. Однако Эбль идет им навстречу, вместе с соратниками, держась как герой. Они не дерзнули коснуться его своим железом. Если бы в то время он мог опереться на хотя бы пятьсот таких, как он сам, он захватил бы лагерь и тогда исторг бы все души из их собственных вместилищ. Но так как у него не было воинов, он прекратил игру.

[о причинённом Нейстрии ущербе] Стихи 618-644

Нейстрия, знатнейшая из всех стран мира, которая в то время была родительницей высочайших повелителей^[132], прошу, не откажись теперь, когда башня взята, поведать, сколько и какие пальмовые ветви датчане отобрали у тебя, а также сколько выдоили сосцов у стад, объезжая принадлежащие тебе просторы, когда-то полные разнообразных богатств.

[Голос Нейстрии:] «Мой отпрыск, кто мог бы оценить [потери]? Будь они даже все крылатыми, слова не могли бы выразить, сколь много рожденных мною людей, сколько коней и мелкого скота, быков и свиней у меня похитили. Блеяньем ягнят оглашались реки, на изобильных молодой травой лугах раздавалось густое мычание молодых бычков, чувствующих опасность; чащи откликались на хриплый рёв оленей, и хрюканье кабанов раздирало мои леса. Вот что свирепые у меня отняли, если хочешь знать и слышать!»

Поистине, я это впивал [собственными] глазами, расположившись на стенах города; взгляд был не в состоянии их пересчитать. В то же время, потому что они не могли быть вмещены ни лугами, ни полями, из дворца предстоятеля Германа сотворили стойло, наполнив быками, поросятами и курносыми козочками^[133]. Долгие они издавали вздохи, разверзая рты, и их тела отдавали последнее дыхание от мучительных страданий. Когда стражи пришли в стойло, чтобы отвести их на кухню лоснящимися от жира, им уже суждено было стать трапезой бесчисленных червей, отчего церковь наполнилась смрадом. Их вытащили, отнесли к Сене, ведь не на кухню же, и очистили церковь от останков быков, завершив бойню.

[датчане терпят неудачу у Шартра] Стихи 645-660

[Голос Нейстрии:] «Ты прочёл о награбленном, узнай теперь о трофеях! Оставались еще города повсюду, взять которые было высшим желанием [норманнов]. Но помешал, с Божьей помощью, недостаток сил. Бесчисленные нападения произвели на Шартр^[134] чужеземцы, но поистине тысячу пятьсот трупов сразу там оставили, после кровавой и разрушительной битвы. За один день была сыграна эта игра^[135]. Вождями там были Годфред и также Эд, оба воюющие [под началом] консула Уддона^[136]. Тот самый Эд потом многократно противостоял им и постоянно оказывался победителем. Увы, он потерял когда-то в битве правую руку и вместо неё приделал железную, почти такую же по силе и отнюдь не немощную! Ничуть не лучший жребий выпал этим [норманнам] и у Циноманна [Ле-Мана], и другие города, конечно же, были не более податливы^[137].

Ныне, поскольку Аполлон просит, я даю камышовому перу заслуженный отдых. [После этих стихов в рукописи идет приписка – «заканчивается первая и начинается вторая книга рукописи о войне города Парижа»]

Песнь II

[КНИГА ВТОРАЯ] Стихи 1-30

Вставай проворно, Муза, светильник зажигает восточные края, поспеши опередить светоносные стопы.

Отважный и могучий муж Саксонии Генрих пришёл на помощь Гозлину, первосвященнику города^[138]. Он доставил ему провизию, а смерть – окровавленным [врагам], увы, немногим^[139], укрепил нашу жизнь, привёз обильную добычу. Тогда же, в одну из ночей, он проник в лагерь датчан и захватил там множество коней. Когда Генрих нещадно избивал полчище [этих] мясников, непомерный крик и шум поднялся до небес; от этого покой оставил наших, и они отправились укреплять город. Умирающие датчане издавали громкие вопли. Граждане откликались безмерным криком, по обыкновению; они страшились оказаться в опасности по причине перенесенных от них тягот. И так Генрих в конце концов оставил лагерь, что было ошибкой, однако, и бегом спустился к сводчатым воротам [цитадели], обслуживаемый метательными копьями [врагов], возвращающих едкие приветствия. Воинам открыли ворота, начался острый бой врукопашную в тесноте, с колыханием круглых щитов и рубящих мечей^[140]. Жизнь любит тех, кто справа от меня, и ненавидит тех, кто слева^[141], смерть проникается любовью к врагам, жизнь правит друзьями. Затем глубокий сон вновь охватывает граждан, а негодяи обращаются в бегство. В то же время король Сигфрид вступил в переговоры с Эдом поодаль от дозорной башни, и туда прибежала многочисленная толпа дикарей, вознамерившаяся воспользоваться случаем и увести с собой Эда. Тот сперва наносит им удары, потом летящим прыжком поспешно перескакивает рвы, держа круглый щит и дротик. Следуя своему нраву, герой стоял лицом к войне. Тут же выскочили мужи, чтобы подать помощь господину, все восхищенные его в высшей степени благородным образом действий.

[Сигфрид уходит] Стихи 31-67

Увидев, как отважны наши в бою, Сигфрид говорит товарищам: «Оставьте это место; здесь нам незачем стоять долгое время, но уйдем отсюда». Поэтому, как только Генрих удалился в свою резиденцию^[142], они пренебрегают святыми берегами Германа округлого [Сен-Жермен-ле-Рон] и переходят на те одноименного [святого], чьи благодеяния [меня] кормят^[143]. Они окружают лагерем равнину, со всех сторон запираются валом, [тем самым заперев] и моего господина, как разбойника в тюрьме, самого ни в чем не грешного. Стена окружила кольцом его высокую церковь по нашей вине. Наконец, вышеназванный король берет от нас шесть десятков фунтов чистого серебра за то, чтобы уйти назад, сопровождаемый всеми своими норманнами^[144], желая заставить их сравнить сладкий мёд чистой речной влаги с морской водой и увидеть, как пасть бушующего моря хватает белый хвост Сены, чьи плавники сотрясают голову Океана^[145]. Но они отнюдь не хотели [поступать так] и [тогда} он: «Эйя, датчане, обойдите и осмотрите могучие стены города, сильные мужи, плотно окружите со всех сторон цитадель^[146], и нагрузите плечи луками и крепкими стрелами! Пусть каждый несёт камни и отовсюду доставляет метательные снаряды! Я попытаюсь еще и сам принять участие в этой битве и увидеть её!» После этой речи он остаётся недвижим, но все поднимаются разом, проникают на острова^[147], на которых располагается город. Обременённые страшными мечами, они обходят вокруг укреплений. Наши выходят наружу и располагаются вокруг башен, убивают двух королей и многих других, и лукавые обращаются в бегство, а верные торжествуют. Глубокая река Сена была нашим в помощь, некоторых она погрузила в себя и поглотила, переправив в Преисподнюю. Ликующий Сигфрид, насмехаясь, молвит умирающим: «Теперь, мужи, окружите валами зубцы [стен и башен], возьмите город, обмерьте размер домов, которые вы здесь заселили бы!» После этого, своим: «Удалимся», - говорит он, - «пришло время, когда нам будут благодарны, если мы отсюда уйдём!» Вскоре он утёк от Сены, весёлый от полученного подношения^[148]. Так сделали бы и другие, если бы тогда были удостоены того же [подарка].

[о смерти Гозлина] Стихи 68-97

Кто мог бы почувствовать открытым ухом последующий [рассказ]? Земля стонет и море, небесный свод, и также [весь] обширный мир: Гозлин, прелат Господа, кротчайший герой, переселившись к Господу^[149], устремляется к звездам, блистающий золотом [добродетелей], затмевающим их самих. Для нас он был башней, щитом, и равным образом обоюдоострым мечом^[150]; мощным и луком был, и крепкой стрелой. О, источники слёз пробиваются из всех глаз, и горе раздирает внутренности, изнуряемые страхом. Тем временем^[151] умирает и Хуго аббат-повелитель, и Санс овдовел после учёного прелата Эврарда^[152]. Тогда радость врагов достигла [высшей степени] ликования. Их стражи утверждают, что в молчании и покрытый тенью влажной ночи^[153] показался блистающий образ знаменитого Германа и обошёл границы своих владений, неся часто рдеющий светом фонарь, может быть, распространяя благоухание там, где захоронены святыечлены. Близились торжества его светлого праздника^[154]. Горожане бранят их за то, что не празднуют священные таинства [из-за них], те же на это разражаются нарочитым хохотом. Через поля движут повозку, обремененную снопами, подгоняя быков чрезмерными уколами остриев в спины. Они хромают без всякой своей вины, и тотчас к ним пристегивают других, а затем [и еще] многих других. Обездоленные бычки прилагали усилия плечами и рогами, с ребрами, уже залитыми собственной красной кровью, но были не в состоянии вытащить завязнувшие в земле оси и застыли, пораженные чудом нашего господа. Быков распрягли, и не знающее удержу стрекало успокоилось. По возвращении света колеса высвободились из остатков хлебов, и хромые оси восстановили свое движение.

[о чудесах святого Германа] Стихи 98-162

Некий обратившийся в бегство норманн, которому присудили перерезать горло, пробрался в храм святого и припал к его могиле. Несчастного беглеца оттуда безжалостно выгоняют, чтобы умертвить. Горе несчастным! Карают молящего, покараны и сами. Подарком, который они сделали своему товарищу, они заслужили всё справедливым воздаянием Германа, с неба они были полной мерой сокрушены за такие дерзости^[155]. Вследствие чего, охваченные благоговением к [этому] месту, они поставили там священников, чтобы отправлять мессы и канонические службы. Тогда же всем, кто бы там ни был, запретили оттуда что-либо забирать^[156]. [Только] один совершил насилие, постаравшись унести покрывало из церкви для собственной постели; тотчас на виду у всех его наружность вновь стала детской. Подумать только! - неизвестно ни одно даже близко похожее происшествие; те, которые знали его прежде, нисколько не узнают [его теперь], спрашивая себя с удивлением, где скрылись [его] вены и жилы, и кости исчезают вместе с пропавшим костным мозгом, внутренности истончаются, обращаясь из пещеры в волчью яму. Больший некогда, чем большие, - чудное деяние - теперь он, умирающий, оказался меньше ребенка, и жизнь [его], негодующая, убежала к теням^[157]. Видение того самого святейшего [прелата] Господа предстало перед неким [жителем], наслаждающимся [полной] грудью покоем пасмурной ночи. Молитвами святого Марцелла, равно как Хлодоальда^[158], он принял в руки прозрачную влагу для благословения, орошая затем город, обошёл кругом укрепления. Этому мужу он [святой Герман] открыл свое имя, но подав надежду городу, его образ растаял перед зрителями.

Был также здесь в городе знатный человек, чья плоть загнивала, со слабеющим дыханием и который уже страшился умереть и в то же время [боялся], что крепость будет взята норманнами. К нему пришел сон, будто он хочет покинуть своих сограждан, потому что город остался лишенным всего оружия. Потом подле него встал клирик поразительной красоты, говорящий спокойными устами и блистающий ясным лицом: «Зачем ты боишься? Встань и сложи с себя страхи, от которых трепещешь, и забудь о бегстве, узнай, что многие приготовились к войне». Бодро поднявшись, он видит все стены огражденными строем юношей, отягощенных шлемами. И голос гремит как гром: «Вот стражи, защищающие этот город; что до меня, я есть Герман», - утверждает он - «первосвященник каждого из них. Чтобы укрепиться, ничего не страшись, потому что отныне этот город не попадёт в разбойничьи глотки злодеев». Изрекает [это] святой, и к мужу возвращаются с любовью плоть и дыхание; изрекает [это] святой, и бежит от мужа дурная зараза; обращается [к нему] с речью святой, больной поднимается с ложа; спасенный благодетельной речью, больной начинает идти. Он сам объяснял ночным видением [причину того], почему обновился. Однажды днем после этого, в то время как собственное воинство благодетельного [Германа] проносило его тело вокруг укреплений, сопровождаемое горожанами по стенам, поочередно обращаясь напевными голосами к всемогущему Богу с молитвенными обетами^[159], один из носильщиков по имени Гозберт был поражен от язычников известняковым камнем. Нанесший рану разбойник бежал умирающий к теням Тартара, а ударенный не претерпел ничего кроме потрясения от этого брошенного камня, благодаря помощи святого. Между тем, город страдал не только от меча, и сила его расстраивалась не только от подобной буре резни, гибельная зараза также – увы! – терзала знать и простой народ внутри [города]. У нас больше не было доступной земли поблизости, чтобы предавать погребению члены ушедших [от нас]. Не было дня, чтобы не происходили бои между горожанами и свирепыми [неприятелями] из пригородов, почти ни одного не проходило, который не увлекал бы с собой в пещеры геенны истребленных [нашими] вредоносных [врагов].

[аббат Эбль блистательно действует] Стихи 163-194

Тогда же Эд, будущий король, переправился оттуда к вышеупомянутому Карлу, императору франков, с тем, чтобы он спешно пришёл на помощь городу^[160]. Позади он надолго никого не оставил, кроме аббата Марция, свет памятных дел которого часто отражало сочинение выше^[161]. Как только вновь наступил день, этот последний созвал шесть всадников, всего лишь, и велел одеться по датскому обычаю, и вот они летят по пашням и через Сену, проезжая равнину, отягощенные разнообразным оружием, пока страшные [враги] были погружены в глубокий сон. И они убили столько же норманнов, сколько было их самих. Тут поднялся шум в лагере; перекликаясь громкими голосами, злобные дикари хватают щиты, а наши прорываются к кораблю. Речные берега святого Дионисия [у Сен-Дени] ощипывали наши стада, которые высматривавшие [враги] много раз уводили к себе. Но поистине не переставал встречать их тот самый аббат Эбль, который вскоре свалил метательным снарядом одного из их графов. Датчане покинули речной берег, откуда унесли труп. После этого Эбль послал из цитадели шесть всадников, они убили четвертых и потом еще троих в жестокой схватке. Со своей стороны, горожане часто нападали тёмной ночью на [норманнских] стражей стад, некоторых обращали в бегство, а другим перерезали горло и во множестве уводили [добычу], и в качестве доказательства приносили в город бездыханных датчан, а также и [приводили] живых, чтобы смогли поверить [их утверждениям]. Однажды, поступив по своему обыкновению, на остров проникли триста дикарей, там, где стены города были ниже^[162]. Немедленно двое [из наших] сразили девятерых ударами меча, уложили тридцать из них ранеными, но и им самим не было дано увидеть свет четвёртого дня после этого; эти двое, умершие при собрании наших, наслаждаясь славой, направили святые стопы к звёздам; поистине, старшим из них был Сегеберт, младшим – Сегеверт.

[Эд оказывает помощь] Стихи 195-226

Наконец^[163], тремя шлемоносными клиньями могучий оружием Эд взобрался на вершины горы Марса^[164] [Монмартр], чьи щиты озарило новое солнце, презревшее необъятное шафранное брачное ложе Океана. Возлюбивший его Гелиос приветствует его перед полями. Граждане ловят его взглядами с глубокой любовью^[165]. Тогда враги, желающие воспрепятствовать [его приближению к] воротам башни, стремительно переходят Сену и окружают валом на речном берегу. И все же Эд направился верхом к жителям крепости среди дикарей, Эбль отпер для него ворота, и все были восхищены этим благородным деянием. Тут же его сотоварищи устремились вслед за ним, преследуемые по пятам жестокосердными врагами на протяжении более двух лиг. Среди них был вышеупомянутый Адалельм, давно уже граф: «Эйя [Ну же], - говорит он своим, - лучше бросимся на них, чем позволить им [самим] найти нас здесь». Адалельм произносит это; вредоносные обращаются в бегство, и [доставляют] нашим трофей [победы]. Щиты гремят, дротики летают, и тела датчан, [сраженных] царящим мечом Адалельма, покрывают нивы. Он не отпускал их, пока не принудил отступить к реке, и после того возвратился торжествующим победителем.

[граф Генрих погибает]

А вот Генрих, выше часто упоминавшийся, желая осадить [норманнов] в их укреплениях, был убит^[166]. Стараясь пересечь Сену для соединения со своими, король датчан Синрик, не довольствуясь двумя плотами-паромами, проник с пятьюдесятью товарищами на третий и потерпел крушение посреди реки, устремившись ко дну, где вместе с сотоварищами водрузил палатки смерти. Он провозглашал, что прежде, чем оставит королевство франков, коснется своим лагерем дна Сены там, где она берёт начало; Господь воздал ему тем, о чем он заявлял.

[датчане возобновляют нападение] Стихи 227-257

Наконец, при срединном Титане, воспламеняющем круг [когда Солнце, дойдя до середины пути, ярко осветило вселенную], чего жаждет земля и чего стада желают больше, чем тени^[167], и когда зефир [приятный ветер] свистит сквозь милые леса, лютые чужеземцы собрались под укреплениями города, где повсюду страдали [от ударов, полученных] в битве, и одновременно сражались на стенах, башнях и всех мостах^[168]. Море билось против более просторной земли. Трубные звуки мощно гремят, граждане расходятся из-за столов. «Эус [давайте]», - призывают горны^[169], - «все покидайте пиршества». Всем городом вместе с гражданами овладевает ужас. Никакого не было места в городе, чтобы скрыться от войны. Множество дротиков из катапульт ломаются о башню и покрывают [её], словно дождь пашни, увесистые свинцовые ядра и тяжелые камни заставляют стонать щиты. Такими наградами они нас всегда наделяли. С противоположной стороны, наши равным образом направляли в дикарей быстрые камни из баллист^[170] и стремительные стрелы. Летящие оттуда и отсюда снаряды пересекались в воздухе. Ничто другое не пролетало между небом и нивами. Марс всё больше и больше царил и, надменный, гордился. Дева Божья Женевьева была перенесена в голову [верхний конец] города^[171], а потому её заслугами наши тотчас берут верх, обращая их [врагов] в бегство далеко прочь от зубцов [городской стены]. Имевший в себе много силы, но малый телом, свершил это Гербольд со свитой из пяти вооруженных воинов, остроклювые [стрелы из] катапульты которого никогда не устремлялись к земле без пролития потоков крови. Далеко в других частях [города] начинаются еще более острые бои. Громкие удары с лязгом сотрясают щиты и шлемы. Наши сражаются, но они [враги] сильнее. Правых [христиан] тоже ослабляет усталость от битвы.

[святой Герман приходит на помощь городу] Стихи 258-314

О горе! бесчисленные плачущие к вышнему испускали рыдания. Стонут множество седых стариков и цветущей молодежи. Плакали монахи, в слезах были все священнослужители. Голоса гремели в воздухе, скорбные вопли уходили в эфир. Их опечаленные души боялись обнаружить город взятым чужеземными врагами. Исполненные радости суровые [враги] терзали небо громким хохотом, громогласные, считающие себя [уже] завладевшими городскими стенами, а женский пол, раздирая в скорби гривы, подметал землю собственными распущенными волосами. Увы! Они ударяли кулаками в свои обнаженные груди^[172], скорбящие, ногтями расцарапывали себе лица, горла и уста. Все просили полным слёз голосом: «О блаженный Герман, помоги своим, иначе мы сейчас умрём. О благочестивый, ныне поспеши на помощь, скорый, поспеши, погибаем.» Земля и равным образом река перекликаются [именем] Германа. Берега и все рощи вокруг так же откликались: «О святой Герман, смилуйся над нами, просим». Колокола храмов кричат призывно, восклицают, от этих голосов и земля дрожит, и река отзывается рёвом. Город, опасающийся знамения, что наслаждается последними мгновениями света, в слезах издавал горькие рыдания. Но вот присутствующий [здесь] Герман, достойный того, чтобы о нем снова и снова вспоминали все в мире, нисколько не мешкая [ответить] на молитвенные обеты, [самим] телом пришел на помощь там, где выдерживали наибольшее Марсово состязание. Он предаёт смерти знаменосца датчан, как и очень многих других после него, и выбивает их далеко от города, равно как от моста. На главной башне видят господина собственными глазами и радуются вместе с ним. От этого утомившиеся воинственные мужи возвращают себе силы и затем решительно сопротивляются дерзким [врагам], которые вновь нападают на башню, оставив мост либо стены. Тем временем множество стояло, наблюдая, потому что многочисленность не позволяла всем одновременно участвовать в битве. С внутренностями, пронзёнными различными остриями, подобными дождю с неба, они падали на землю, погибая, и их уносили к плотам.

Уже зашло небесное светило, принятое Океаном на мраморной глади Тетис, когда низкие [язычники развели] у ворот башни очень высокий костёр. Высоко вздымающееся пламя охватило верхушку башни, язычники^[173] бьются оружием и огнём. Христиане покидают башню, приказывают распахнуть дверные створки, сделав решительно выбор, что лучше вознестись драгоценной смертью, чем полагаться на прочность обещаний [этих] обманщиков. Никто не остался стоять на башне, кроме единственного служителя святого, о котором уже часто говорилось^[174], удерживающего в пламени древко благодатного креста^[175]. Вот что он своими глазами видит и рассказывает [нам]: чрезвычайно густой дым окутывал [башню]; тогда, при открытых в тот момент воротах, лишенный оружия иссушающий Вулкан умерщвлён полным влаги мечом Портуна^[176], и свирепые обратились в стремительное бегство, унося с собой многочисленные трупы, а Марс упокоился. Силой святого креста наши выбили эту победу и заслугами блаженного предстоятеля Германа, останки которого отнесли обратно в базилику Стефана^[177]. Возрадовавшийся народ восклицал высоко вздымающимися голосами: «Тебя, Боже, тебя хвалим и признаём господином». Он был знаменитым епископом города, и защитой города, который благодаря нему раз за разом переходил от случайного уныния к радости.

[приближается император Карл] Стихи 315-329

Потрясённый этим до глубины души, подобно морю под ветром, Франкорожденный [Карл] сказал: «Поспешите подобраться под город, устроим стоянку на возвышении для шестисот наших. Так эти воры [осмеливаются] вести себя в моем присутствии?» [Его люди] взялись за дело [согласно его] повелению. В то время как эти первые [отборные] люди, однако, ехали обратно к его двору по поперечной дороге, неотступно следовавшие за ними нечестивцы сплачиваются у них за спиной в клин и бросаются [на них], [но] над ними [норманнами] берут верх, избивают, они обращаются в бегство, умирая. Скопище беглецов проникает за стены близлежащих храмов. Двое же из победителей – удивительно сказать – врываются в церковь^[178] и покидают её [только когда] заполняют мёртвыми язычниками. А затем они прыжком вновь садятся на коней и воссоединяются с товарищами. Так шестьсот связывают Сену с вершинами Марса [Монмартром] ковром из трёх тысяч, и отсюда возвращаются обратно. А именно, на этот раз Слава одарила триумфом двух братьев-предводителей, Теодерика и Аледрамна^[179].

[о заключенном с датчанами соглашении] Стихи 330-346

Повелителем, о котором здесь поётся, окружённым всякого рода оружием, как небо блеском звёзд, был император Карл^[180], сопровождаемый пышной свитой из различных народов. Он разбил палатки у подножия гор Марса [Монмартра] прямо напротив дозорной башни. Церковь вновь получила пастыря, которого была долго лишена; эта святая честь со всем великолепием выпала на долю благородного и блистательного Аншерика, сияющего цветом всех добродетелей^[181]. Зверям было изъявлено согласие на их предложение перейти в область сенонов [Санс]^[182] и им дали семьсот фунтов серебра при условии вернуться в марте месяце в свои нечестивые королевства. В то время мир был скован оледенением ноября. [Сделав] так, Карл ушёл обратно; приближалась его смертная кончина^[183]. Ты не знала еще имена тех, чей меч ты тогда заставила [нас] претерпеть, о Бургундия, медлительная к войне^[184]. Нейстрия, которая украсила брачный покой дочерей твоей знати, могла бы легко дать тебе совет; но воистину, ты вскоре узнаешь их [имена норманнов].

[датчане возвращаются (май 887 г.)] Стихи 347-387

Впоследствии они возвращаются^[185], вновь разбивают свой лагерь на уже названном лугу, почитая храм святого, как и прежде. Кроме того, мой господин Герман вернул четырём [людям] возможность пользоваться скрюченными членами, как прежде; вместе с движением, он также возвратил крепость их внутренностям и восстановил в своих правах еще недавно отнявшиеся колени и стопы. У одного угасли окна в мир [глаза], он вернул ему способность созерцать сверкающие лучи солнца. Некая женщина, также слепая, прибыла к графу Бейсину, заслугами блаженного [пробравшись] между свирепыми [врагами] безопасно и не претерпев никакого ущерба, после чего стяжала свет. Возле его [святого] подошв находится колодец, из которого если кто напьётся воды, тотчас же, страдая от лихорадки, помощью святого, если верит в него, получает облегчение^[186]. Некая датская женщина, желая изготовить хлеб на этой [воде], тайно велит принести её себе силой – ибо священник, смотрящий за храмом, продавал колодезную воду нуждающимся по высокой цене. Когда хлеб положили на пламя, он тотчас принял кроваво-красный вид. Затем другая [датчанка] пыталась, как случайно узнали, зачерпнуть насильно, но достала кровавую влагу. Кто же смог бы обойти и исследовать столь многие чудеса святого? Если бы у меня была тысяча ртов и также столько же языков^[187], наполняющих голосами и криком воздух и небо, я [всё равно] не смог бы рассказать о столь большом числе деяний моего [духовного] отца. Таков Герман, таков тот, кто, не пожелав продолжать блистать в мире, совершает для всех столь изумительные [чудеса], кто научился изливать знаки [своего призвания] прежде, [чем покинуть] родительское чрево, и узнал возвышенные добродетели прежде, чем [увидеть] свет [дня]. Какой святой, читатель, совершал когда-либо такое? Скажу, что может быть, если угодно, святой Иоанн Креститель. А потому моего Германа следует считать подобным ему. Он призвал жизнь обратно в три трупа, вернув выпавшие души в собственные обиталища. Скажи, город Париж, под какими предводителями ты будешь защищаться? – «Кто бы мог меня защитить, если не он среди первых, Герман, вся моя доблесть и любовь? После царя царей и святой его родительницы, он сам был мой царь и пастырь, и также отважный спутник и вождь. Для меня он как двуострый меч, он катапульта, и он щит, [далеко] простирающаяся стена и быстрый лук». Но так как в лесах раздается достаточно [хвалы] ему, пусть Филомела^[188] упокоится.

[датчане пытаются пробраться под мостами] Стихи 388-410

Оставив за спиной изумительные [чудеса], возвратим [свой] голос к песне. Расскажем, как оставив не свершившимся хрупкий союз, полчище норманнов не желало спускаться от пределов франков к своим пещерам, но напротив, стремилось подняться вверх по течению Сены, при этом удерживая полученное серебро, чтобы добраться до твоих полей, о Бургундия^[189]. Нет, подлинные желания были скрыты притворством; что последовало, замышлялось в глубине сердца, тогда как сказанное мною было на устах. Итак, они замыслили на квадригах Тетис, [несмотря на] добросовестно подаренное [им] жирное вознаграждение, тайком перебраться через мосты. Тотчас [об этом] донесли епископу Аншерику, который в то время был за трапезой с Эблем^[190], - они приступили к блюдам, когда Титан стрелкой часов рассёк посередине струящийся светом лик небес^[191]. Многочисленными веслами [поганые] ударили по глубинам вод. Париж дружно кричит, что язычники поднимаются против течения на восток, и тогда оба вместе встают, не заботясь больше о еде, призывают к оружию и проходят вдоль речных берегов и ревностно готовят зубчатые стены. Тут Эбль хватает тетиву и заставляет дрожать стрелу, которая затем ударила подмышку хозяина впереди идущего судна, проникнув внутрь через просверленное буравом отверстие^[192] в борту. Так кормчий испытал превратности моря и смерти даже без того, чтобы их [испытало его] суденышко. Эти безголовые [норманны], следовательно, останавливаются и спешно отступают под крепость, потому что они потеряли Христа, самую голову.

[соглашение разрывается – сентябрь 887 г.] Стихи 411-441

Далее, они молят о милости и, договорившись о клятве и заложниках, обещают не касаться других берегов, кроме Сены, и быстро вернуться назад, как прежде. Ибо они поклялись тем, что мы обычно называем «заверением»^[193], оставить в покое плодоносную реку Марну^[194]. Наших приводила в содрогание сама мысль о том, что датчане могут его нарушить, поскольку по этому союзному договору всё становилось равно общим между его сторонами - дома ли, хлеб, питьё, жилища, дороги или ложа; каждый из двух народов изумлялся при виде своего смешения с другим. Сперва они придерживались этого договора, направившись в область сенонов [к Сансу], [но] соблюдали [его только] до тех пор, пока не получили всё позволенное [по нему] и достигли, мимо укреплений и несмотря на них, верхних вод [реки]^[195]; [тогда] они быстро погнали свои барки [обратно] вниз по течению реки. Увы! Поскольку они увлекли с собой и двадцать католиков на последние берега жизни и предали насильственной смерти либо от оружия, либо на ременной узде. В скором времени они положили жизнь в собственном лагере без пропитания, смерть за двойными валами, ничем не покрытые угли (заметка на полях – Загадка; уголь, который скрывает пламя и покрывается пеплом, все еще живет, и все-таки умирает)^[196]. Они надеялись удержать его в безопасности мольбами к нашим. [Но] они разбивают «заверение», пренебрегают областью сенонов, и гладь Марны бороздят [плавучими] колесницами. [Весть] доносится до города. Тысячи кричащих глоток ударяют каждого гулом. Общий мир уходит, повергается весь договор. Немедленно все граждане, чтобы отыскать свирепых [варваров], бегут по городу, по площадям, только бы обнаружить кого-нибудь. Ура! – находят пятьсот, бьют и умерщвляют. В этом деле блестяще показал себя превосходный аббат Эбль, любимец Марса, который, если бы не был чрезмерно жадным и сладострастным, был бы пригоден ко всему. В самом деле, он отличался [также] в прекрасных занятиях, которым служат буквы. Первосвященник [епископ] же Аншерик, по причине договора, позволил уйти тем, которых держал [у себя, хотя] должен был бы их скорее изрубить. Затем дикари ударили по Мельдам [Мо], окружив даже город валом^[197].

[Эд делается королём (февраль 888 г.)] Стихи 442-452

Тем временем Карл, лишённый королевства и даже жизни, печальный, был охвачен сокровенными недрами божественной Земли^[198]. Исполненный радости Эд тотчас получил звание короля и с ним божественную королевскую власть под поздравления народа франков, который ему очень благоволил, и потом его рука [получила] скипетр, а голова – корону^[199]. Франция возрадовалась, хотя он был из Нейстрии^[200], так как никого подобного нельзя было отыскать среди своих уроженцев^[201]. И также не потому, что Бургундии недоставало такого герцога; она поддержала Нейстрию [в том, чтобы предоставить] почести её выдающемуся уроженцу. И так в тройном единстве королевство совместно радуется в ликовании^[202]. Потом он стремительно бросился на лукавых аквитанцев^[203].

[осаждают город Мо (июнь 888 г.)] Стихи 453-466

В скором времени подчинив их себе, он вернулся в королевство франков. Датчане до сих пор скоплялись под стенами города Мо^[204], где имели резиденцию предстоятель [епископ] Сегемонд и граф Тетберт, родной брат епископа Аншерика, воинственный герой. Ни Делий, ни Феб^[205] не приносили ни малейшего спокойного времени этому [Тетберту], ему приходилось выдерживать непрерывную войну со всех сторон от себя, однако он оказывал сильное сопротивление. Он убивал бессчётное множество из полчищ свирепых [варваров] всякий раз, когда делал вылазку, чтобы уничтожать скверну по ту сторону стен. Невозможно сказать, сколько душ унесли его метательные снаряды. Увы, какая скорбь! – мощно-вооруженный, он погиб, бросившись в [средоточие] смертоносного оружия, и никакой князь не пришёл ему на помощь. И затем, в роковом конце, город был опустошен и захвачен вместе с епископом. Счастливое предзнаменование, ничего не скажешь, выдалось королю Эду!

[делают последний натиск на Лютецию (июль 889 г.)] Стихи 467-490

Наконец, они спешат обратно к надёжному убежищу островерхих крыш Лютеции^[206]. Сюда он созывает всех своих подданных в королевстве; число их было таким, что Эд был даже не в состоянии их посчитать. Благородные франкорожденные торопились с высоко поднятой головой, аквитанцы с лукавым и острым языком и склонные к бегству бургунды^[207]. Осада не была достаточно долгой, обманув [надежду на] триумф^[208]. Некто возвеселил товарищей и перебил немало датчан, словно налетевший ветер, хотя и умеренно, как говорят, с ним было народу, а звали по имени его Адемар^[209]. Затем Складемар перерезал горло двум [норманнам], но он самый первый и преставился; именно он отправил к теням первых из свирепых [варваров], как только они подвергли [нападению] Лютецию. Он положил начало [ударам] мечей и принял конец [от них], одни [из них обрушились] на неверных, другие на его [собственное] тело. Складемар был бойцом при графе Роберте^[210]. Он распространял ужас под городом, заставлявший бросать собственные шлемы и луновидные пельты^[211] на протяжении трёхсот стадий. Кроме того, на большом протяжении без четырёхсот тысячу поверг на землю обезглавленными в жестоком сражении благородный пастырь Аншерик в окружении отряда из трёхсот пехотинцев, могучий заступничеством Девы [Марии]. Таким образом, они принесли назад в городские укрепления многую захваченную в бою добычу заступничеством Бога, который царит с высот^[212].

[о сражении, произошедшем у Соколиной Горы - Монфокона 24 июня 888 г.] Стихи 491-531

Расскажем теперь о триумфах, достойных Эда. [В месте, которое] обычно кличут Соколиной Горой^[213], он победил десяток тысяч всадников и с ними девять тысяч пехоты язычников. Этот трофей^[214] доставил ему, как воздаяние, день рождения Иоанна, предтечи Господа. Ибо он проезжал по дороге, с обеих сторон сопровождаемый тысячью щитоносных мужей, когда узнал из уст молодого новобранца, чьи собаки погнались за зайцами по лесистым полям, о приближении тысяч свирепых всадников. При этом [известии] он снова взял щит и тут же повесил на шею; обнажив оружие [вместе] с товарищами, он вступает в нежданное сражение^[215]. Вымолив небесное утешение, он тогда вырывает внутренности [у врагов], которые слагают с себя щиты вместе с душами. Остальные поворачиваются спиной к королевскому оружию, что дало отдых трём юношам, сопровождавшим Эда. Тогда он сказал своим: «Вполне возможно, что вслед за этими придут другие; поэтому сплотитесь, равномерно встав. Если будет слово сверх этого, пусть никто не промедлит!» Он добавляет: «Я взойду на холм, чтобы сам разведать [округу]; если вы заметите шум, не медлите ни единого мгновения!” Потребовав свой рог, взобравшись на скалу, вот он видит шествующих медленным шагом бряцающих оружием пехотинцев. Вскоре после этого ревущая труба, [поднесенная им] ко рту, поднимает всех на широком пространстве, и рулады полетели к звездам через нивы, издаваемые на все лады, и протяжные, и отрывистые. Вся роща дала ответ услужливым голосом и трубный глас быстро разнёсся по всем стихиям. Ничего удивительного, потому что королевская голова призывает громовым голосом, говорю я. Итак, свои взнуздывают коней, каждый прыжком садится верхом^[216], и направляются в средоточие инородцев, один из которых, размахивая секирой, поразил верхушку конического шлема короля, соскользнувшего с темени на плечи. Поскольку он осмелился ударить истинного помазанника Божьего, государь тотчас же мечом исторг дух из груди напавшего чужеземца. Бой разгорается, глупцы с кровью лишаются душ. Обесславленные обращаются в бегство, а предводитель получает трофей [победы]. Столь много тысяч он поверг на землю за единственный день неустанным мечом, пока их, преследуемых, не удалил за границы франков. По правде, он этим себе не доставил отдохновения^[217], поскольку вскоре получил новость, что аквитанцы отложились и пренебрегли его властью.

[Эд идёт походом в Аквитанию (892 г.)] Стихи 532-566

В ярости он устремился на них, опустошая и разграбляя нивы, но только лишь у простонародья^[218]; хотя он силился осаждать враждебные города, его держава от этого почти не выросла. Между тем, когда солнце пренебрегло небесным сводом и улеглось на переливающийся волнами черепаховый панцирь моря, против него восстал и консул [граф] Адемар, хотя и связанный с королём узами родства, о котором я упоминал^[219]. Прозерпина [богиня подземного мира] бездействовала по отношению к нему, в то время как он сокрушил и опрокинул строй Эда. Тень обращает в бегство звёзды, Адемар – жизни из войска [Эда]; Эд спит, кровный родственник гонит его армию. Но вот звёзды сверкают, государь пробуждается, и вскоре единокровник спешно удаляется, радуясь [пролитой] крови. Отчего же он в то время нагромоздил столь много убийств и преступлений. Дело в том, что король хотел поручить защиту Пиктавы [Пуатье] брату Роберту^[220], однако Адемар не желал такого. И само собой разумеется, он забрал её себе, потому что почитал себя больше, чем его [Роберта]. Вступив затем в земли лимовиков [Лимузен] и на нивы арвернов [Овернь]^[221], [король] видит перед собой неприятелем могучее войско Вилельма^[222], но сражению воспрепятствовала оказавшаяся между ними река^[223]. Из-за этого Вилельм потерял свои почетные звания, переданные царствующим [королём] Уго^[224] [Югу де Берри], которого государь прежде сделал консулом [графом] битуригов [Берри]; вследствие этого деяния между двумя графами была неистовая война. Тысячу и сверх того сто [своих людей] оплакал прославленный правитель Вилельм Кларомонтский [Гильом граф де Клермон], убитых Уго; тот [потерял] столько, что меньшее число отнялось от большего^[225]. В конце концов Уго, которого одолело остриё меча Вилельма, припал к его ногам, чтобы вымолить милосердие к себе. Тот, однако, ответил, что эти слова слишком запоздали, и немедленно после сказанного пронзил копьём его грудь. В войске Уго погибли весьма могучие мужи, Ротгарий [Роже] и Стефан [Этьен], предавшие смерти множество сторонников Вилельма; первый был граф и племянник Уго, второй Стефан – чрезвычайно смелый воин. О горе! Уго оплакивает [свою] смерть, Вилельм – одержанную победу.

[о сражении Эда с Карлом (893 г.)] Стихи 567-582

В то самое время^[226] королевские уши встревожила новость: Галлия, которая носит ложь в своих устах, позволила сдавить свою шею ярмом Карла, сына ушедшего к небесам Лодовика [Людовика], которого обычно звали прозвищем Заика^[227]. Поэтому спешно отправившись в дорогу, [Эд] стремится отыскать дерзкого, кто деятельно присвоил германские царства^[228]. Сиятельный Эд берёт замки и побеждает в войне [с мятежниками]. От одного его вида все приверженцы Карла обращаются в бегство [подобно тому], как бог Делоса [солнце] прогоняет потёмки, а Луцина – атомы. Он отпускает на волю смиренными тех, кто только что был с гордо поднятой головой. Кто мог бы только рассказать, сколько раз обращался в бегство отпрыск высокородного императора Арнульфа Цендебальд от гремящего за спиной меча Эда? Каковы бы ни были поддержка сторонников Карла, его мужество и упования против Эда, однако никогда его дерзость не могла выдержать взгляд последнего^[229]. Но по правде это еще ни в коей мере не позволяло Эду отдохнуть.

[норманны снова опустошают королевство – 896 г.] Стихи 583-595

Опять и опять мне приходится с жалостным вздохом рассказывать о приходе свирепых язычников^[230]. Они опустошают землю и умерщвляют народ, обходят кругом города и покои царствующих, хватают земледельцев, убивают и уводят за море. Эд, король, слышит, но оставляет без попечения, отвечает [пустыми] словами. О, какой бесчестный ответ! Не из твоего рта выдается такое, наверно демон своим тебе споспешествует. Ум твой не заботится об овцах, Христом тебе порученных. Быть может, и он больше не печётся о твоей чести. После того, как об этих словах донесли негодяям, прыгающим от радости, они устремляют барки по всем рекам, приносящим доходы Галлии, землю и воды держат во власти, а тот, кто должен бы их защищать, всё сносит.

[поэт обращается к Франции] Стихи 596-

Франция, скажи, отчего прячутся древние силы, спрашиваю я, благодаря которым ты восторжествовала над царствами большими тебя самой и подчинила их себе? Это следствие трёх пороков и кар. Прежде всего, высокомерие, также гадкие соблазны Венеры, и потом увлечение драгоценными одеждами тебя лишают самой себя. Ведь Афродита взяла над тобой такую силу, что ты не можешь оградить своё ложе ни от родительниц, ни от монахинь, посвящённых Господу. Почему же ты с презрением взираешь на природу, если в твоем распоряжении находится достаточно жён? Мы совершаем и дозволенное, и недозволенное. Золотая фибула скрепляет твое надменное одеяние^[231]. Чтобы плоть согреть, драгоценным пурпуром облекаешься. Ты желаешь покрываться не иначе как златотканым плащом, чресла свои лелеять ничем кроме украшенного драгоценными камнями пояса, а ноги только золотыми лентами. Никакого смирения ни в твоей одежде, ни в осанке. Так ты поступаешь. Никакие другие народы до такой степени этого не делают. Если ты не откажешься от этих трёх [пороков], тебе следует отказаться от отеческого королевства. От них все злодеяния порождаются, как свидетельствуют вдохновлённые Христом книги. Беги, Франция, от этого.

Мне не надоедает воспевать. Однако мне не достаёт благородных деяний Эда, хотя его дыхание все еще радует мир^[232]. Настоятельно прошу тебя, читатель, испросить для автора милость суметь возрадоваться небесным чертогам после того, как будет повержен Враг^[233].

[Вставленная фраза в рукописи]

Развёрнута до конца вторая книга о войне города Парижа и чудесах пресвитера Германа.

Примечания

1

E. Favre, Eudes, comte de Paris et roi de France, стр. 41.

(обратно)

2

Его иногда называют по-французски Аббон Горбатый или Аббон Смиренный, по причине эпитета cernuus (лат. «склонивший голову» - Прим. пер.), который он дает себе в первой строчке; в действительности это всего лишь знак монашеского смирения, чье использование было почти обязательным.

(обратно)

3

Большая часть нам известна из его сочинения.

(обратно)

4

R. De Lasteyrie, Cartulaire general de Paris, стр. 82, No. 60.

(обратно)

5

Recueil des historiens de la France, серия ин-кварто: Obituaires de la province de Sens, т. I, 1 часть (1902), стр. 253.

(обратно)

6

В 3-м параграфе послания в прозе Аббон использует выражение praelia Parisiace urbis. Bellum встречается в значении битвы в стихе 18 «малых дактилических стихов» и в стихах 169, 283, 435, 521 и 524 песни I.

(обратно)

7

Ermold le Noire, Poeme sur Louis le Pieux…, edite et trad. par Edm. Faral (fasc. 14 данной коллекции), стр. XXX.

(обратно)

8

I, 484-491.

(обратно)

9

I, 109-110.

(обратно)

10

I, 127-132.

(обратно)

11

I, 203-204.

(обратно)

12

I, 474. Это обилие мифологии напоминает традицию, излюбленную ирландскими писателями (F.-J.-E. Raby, A history of secular latin poetry in the middle ages, т. I, стр. 261).

(обратно)

13

Примеры: dic… quod munus libavit (I, 21), turri properantes (I, 62), miserere tuis misellis (I, 394), sperans quod и сослагательное наклонение (I, 601-602), mei silvas (I, 631), paventes ut (II, 14). Часто инфинитив единственного числа используется вместо герундия или отглагольного причастия, предваряемого предлогом ad; точно так же, предлог ab, который не всегда используется перед именами людей, иногда ставится перед наименованиями вещей. Случается, что в комментарии дается классическая форма.

(обратно)

14

Наилучший пример этого – II, 355-357.

(обратно)

15

II, 480.

(обратно)

16

Примеры: I, 154-155 и 578.

(обратно)

17

Заметим использование (I, 193-194) наложения слов, в направлении от первого стиха, который включает только пять существительных, ко второму, который включает только пять глаголов.

(обратно)

18

Примеры: oc / que / cidens (I, 360), in / que / sulam (II, 187), un / que / gulis (II, 268), Burgun / adiere / diones (II, 472).

(обратно)

19

Примеры: duit вместо dedit (I, 134 и II, 478), quium вместо quorum (I, 156 и II, 189). Duit, впрочем, не изобретение Аббона; его находят в Liber glossarum.

(обратно)

20

Пример: examen вместо origo (послание Гозлину, стр. 2, строки 7-8).

(обратно)

21

Agon (бой), akephalos (безголовый), allophilos (чужой), archos (главный), basileus (царь, склоняющийся как dominus), biblos (книга), botrus (гроздь, склоняющаяся как dominus), cathecastos (каждый для своей части), cauma (ожог), chile (тысяча), cleronomos (наследник), cosmos (мир), doma (дом), doxa (слава), ĕlios (солнце), makarios (блаженный), mathites (ученик), periergia (предназначение), plasma (узорчатое рукоделие), polis (город). К ним можно добавить термины, которые, подобно atomus, chĕla, elegus, paro, runpheum,уже перешли в основной словать латинского языка. Из этого не следует воображать, что Аббон знал греческий язык. Все эти крупицы происходят из глоссария (словника), остаток довольно трудно идентифицировать (P. Von Winterfeld в Monumenta Germaniae historica, Poetae latini aevi carolini, т. IV, стр. 73, номер 7). M. Laistner полагает, что их источником мог быть Scholica graecarum glossarum, составленный Мартином Ирландским в Лане в середине IX века, и компиляция, известная как Liber glossarum. Термин cernuus, применяемый Аббоном, является ходовым у автора этой компиляции (M.L.W. Laistner, Abbo of Saint-Germain-des-Pres, в Archivum latinitatis medii aevi, т. I, 1924, стр. 29).

(обратно)

22

J. Petitjean, Abbon l’Humble. Son poeme…, в Annales de la Faculte des letters de Caen, 1888, стр. 61-74. Детальнее, смотрите далее, стр. 6-9.

(обратно)

23

Versiculi ad magistrum, 8.

(обратно)

24

Они содержатся в лат. рукописи 13203 Национальной библиотеки. Le Spicilege дома Люка д’Ашери (изд. Baluze et Martene, т. I, стр. 336-342) даёт их пять. Наиболее важная, озаглавленная De fundamento et incremento christianitatis, предполагает, принимая во внимание эпоху, обширные познания в христианских началах. Аббон не забыл ужасы страшной осады, так как в конце своей проповеди он называет норманнов и датчан среди «хищных волков», которые наперебой неистовствуют против Божьего града. Единственная черта, которая напоминает поэму, это использование нескольких греческих слов, в особенности agia вместо sancta (agia teste Scriptura).

(обратно)

25

P. de Winterfeld в своем издании, стр. 74, No. 1. Стоит заметить также, что объяснение deos agrestos, данное для Faunos (послание, §2), напоминает Вергилия (Георгики, II, 492), который был образцом, вдохновлявшим Аббона.

(обратно)

26

Текст Gesta Berengarii imperatoris, поэмы конца X века, снабжен глоссами, аналогичными имеющимся в нашем тексте; они принадлежат самому автору.

(обратно)

27

Если только Аббон не имел целью предоставить синонимы (например: festinare вместо properare, percussus вместо ictus). Это полностью соответствовало бы преимущественно школярскому духу его работы.

(обратно)

28

II, 87.

(обратно)

29

I, 275.

(обратно)

30

II, 521.

(обратно)

31

I, 259 и II, 27.

(обратно)

32

P. de Winterfeld в Poetae latini aevi carolini, т. IV (1899), стр. 165. P. de Winterfeld отмечает даже четыре отрывка, но не без натяжки. Радбод, епископ Утрехта с 899 по 917 г. сочинил эти стихотворения во время своего епископата. Два из них снабжены глоссами, принадлежащими автору.

(обратно)

33

Они представляют собой наши критические замечания.

(обратно)

34

Его копия существует в коллекции Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum, 1871, ин-октаво.

(обратно)

35

Это не мог быть епископ, уже умерший и которого Аббон, как простой диакон, не мог называть своим «братом». По причине слов germanus tam contigui ingenioli et fraterni flagri трудно не рассматривать адресата как брата не только в религиозном смысле, но также в соответствии с природой. Сравните с замечанием L. Levillain в его издании Loup de Ferrieres, Correspondance (т. I, 1927, секция 10 настоящего сборника, стр. 83, номер 4) по поводу Adalgaud и Loup, которых он считает братьями. Прим. пер. – Gozlinus оригинала соответствует французское Gozlin (Гозлен в современном произношении). В исходном германском варианте это имя обычно обозначается как Гозело - Gozelo, Gotzelo или (в «позднелатинизированной форме») Гоцелин - Gozelin.

(обратно)

36

Родившийся в 860 г. Эд [Прим. пер. – на латыни Одо] был, следовательно, еще очень молодым во время осады; он стал графом Парижа в конце 882 или в начале 883 г. См. Ed. Favre, Eudes, comte de Paris et roi de France, стр. 6-15.

(обратно)

37

Лучший друг читателя, то есть Гозлина, никто иной, как сам автор, счастливый засвидетельствовать свои чувства к адресату таким образом.

(обратно)

38

Ср. Вергилий, «Буколики», VI, 27-28.

(обратно)

39

Намёк на эпизод с Орфеем в «Георгиках» (IV), особенно стихи 470-483.

(обратно)

40

По этой самой причине мы решили не отвлекать вас на эту книгу, которая никогда не была опубликована и находится в Королевской библиотеке под номером 5570 среди латинских рукописей – Примечание М. Гизо, редактора перевода 1824 г.

(обратно)

41

Уроженец области Отен, святой Герман (или Жермен) был сначала аббатом Сен-Симфориан в этом городе, стал епископом Парижа около 555 г. и умер 28 мая 576 г.

(обратно)

42

В оригинале cleronomos, буквально «наследники Бога». Здесь игра слов между clericus и cleronomus.

(обратно)

43

Цезура называется пятиричной (penthemimere), когда она находится на пятом размере, после второй стопы: Quĭsquĕ cŭ|pĭscĭt ŏ|pĕs || Frān|cōrūm | te vĕnĕ|rātūr (I, 14). Семиричная (eptemimere) – в седьмом размере после третьей стопы: Dic ălă|crīs sāl|vātă Dĕ|ō || Lū|tĕcĭă | sūmm ō (I, 1). Эти стихи имеют трохей в третьей стопе: vātă и, с другой стороны, троичную цезуру (tritremimere) после crīs.

(обратно)

44

Часто встречающаяся в «Буколиках», изредка в «Энеиде», она помещается между четвертой и пятой стопами, и вторая часть стиха оказывается вдвое короче, чем первая.

(обратно)

45

Диереза разделяет слог надвое, например, sŭādĕnt вместо sūādēnt (I, 103). Эписиналефа, напротив, объединяет два слога в единственный, например, āstrēīs вместо āstrĕīs (II, 331).

(обратно)

46

Каталектическим, собственно говоря, является стих, который резко обрывается, будучи лишен последней стопы или полу-стопы. Он отсутствует в поэме Аббона, по крайней мере, в том смысле, который мы вкладываем в него сегодня.

(обратно)

47

Образованы тремя дактилями. В действительности, они имеют один дополнительный слог, неважно, длинный или короткий. Следовательно, это гиперметрические триметры; можно определить их как каталектические тетраметры:

Этот тип особенно использовался в позднюю эпоху, Авзонием и Пруденцием.

(обратно)

48

Эмуэн (Прим.пер. – лат. Aymoin, фр. Aimoin). Монах Сен-Жермен-де-Пре с примерно 845 г., стал директором школы и ректором (канцлером) аббатства к 872 г. Автор Miracula Sancti Germani («Чудеса св. Германа»), составленных между 874 и 885 гг. См., о нём, A. Ebert, Histoire generale de la litterature latine du moyen age…, т. II, стр. 386-391.

(обратно)

49

Метаплазмом называют существенное изменение слова добавлением, удалением или перестановкой букв или слогов (Par Isia). Нужно ли добавлять, что предложенная Аббоном этимология – чистейшая фантазия? Isia может быть только Hysies, город в Арголиде, в Пелопоннесе. Однако, Жорж Лафэ (Georges Lafaye, Les divinites alexandrines chez les Parisii, в Recueil de Memoires publies par … la Scoiete nationale des Antiquaires de France, 1904, стр. 225-237) полагает, что слова Danaum и Argiva обозначают на самом деле норманнов, поскольку сами франки произошли от троянца Francus и, следовательно, он видит в Isia франкский город, в то время захваченный норманнами; это был бы Исси. Но ничего не доказывает, что Аббон, который нигде не упоминает Francus, превратил норманнов в греков. Сравнение с очень скромным городком по соседству было бы очень оригинальной похвалой городу Парижу. Тот же автор, по крайней мере, установил, что не следует думать о богине Изиде, воспоминания о которой не пережили VI век.

(обратно)

50

См. Бонами: Bonamy, Recherches sur la celebrite de la ville de Paris avant les ravages des Normands, в Memoires de l’Academie des Inscriptions, т. XV (1743), стр. 656-691.

(обратно)

51

Город всё еще имел галло-римские стены, вероятно с зубцами, но без башен. Местами удаляясь от реки на расстояние более 30 метров, они охватывали площадь только 8 гектаров, с максимальной длиной 490 м и шириной 180 м (F.-G. De Pachtere, Paris a l’epoque gallo-romaine, Paris, 1912, ин-кварто, стр. 143-144). Большой и малый мосты, которые соединяли город с правым и левым берегами соответственно, контролировались двумя башнями каждый, по одной с каждого конца моста.

(обратно)

52

Норманны, нападавшие на Фризию, Англию и Францию, происходили в наибольшей части из Дании. Аббон чаще всего их называет «датчане» («Даны»), за исключением глосс. Прим. пер.: Danea soboles (в оригинале) буквально переводится как «поросль, побеги, потомство Данов».

(обратно)

53

Гозлин (Gozlinus), или Гоцелин, чьё имя часто появляется впоследствии в поэме, занимал епископское место только немногим более года (перед 29 августа 884 г.). Это примечательная личность, сын Роргона, графа Мэна, имевший влиятельную родню. Побывав аббатом Сен-Мор-сюр-Луар, т.е. св. Мавра на Луаре (в Гланфёй), затем монастырей Жюмьеж, Сен-Аман, Сен-Жермен-де-Пре и в 878 г. Сен-Дени, он сделал довольно бурную карьеру: учёный клирик, дипломат, канцлер с 867 г., военачальник и даже, по меньшей мере дважды, мятежник против Людовика Заики и его сына Людовика III. Он знал, каково иметь дело с норманнами, так как попадал к ним в плен в 858 г. и был разбит в 880 г. на Шельде (Ed. Favre, Eudes…, стр. 28, 31, 32, 33; F. Lot et L. Halphen, Le regne de Charles le Chauve, стр. 225).

(обратно)

54

Прим. пер.: в оригинале корабль - navis, барка – barca.

(обратно)

55

Прим. пер.: в оригинале лига– leuga. Позднеримская leuga равнялась полутора милям, то есть около 2225 м. Термин происходит от галльской меры длины lieska и был в ходу в римских провинциях Галлии и Германии.

(обратно)

56

В Норвегии сохранились три норманнских корабля IX в. в хорошем состоянии. У одного, обнаруженного в 1880 г. в Гокстаде около Осло при входе в Осло-фьорд, наибольшие размеры 23,8 м в длину, 5,1 м в ширину и 1,75 м в глубину и водоизмещение тридцать тонн. Другой, найденный в 1904 г. в Осберге и находящийся сегодня в музее в Бигдё, меньше по размеру, но того же типа; у него лучше сохранились остатки такелажа и орнаментации. Они приводились в движение вёслами, по пятнадцать или шестнадцать с каждого борта. Кроме того, в середине съемная мачта несла квадратный парус, снабженный рифом и шкотами. Круглые щиты, попеременно жёлтые и чёрные, были закреплены в ряд на бортах. Судно из Гокстада имело три легких лодки, без сомнения аналогичных тем, про которые Аббон сказал, что меньших было бесчисленное множество. См. Ed. Favre, Eudes, стр. 214-215; С. Enlart, Manuel d’archeologie francaise, 2-я часть, т. II, 2-е изд. (1932), стр. 659-662, и реконструкцию в Морском музее (Musee de la Marine) в Париже. Лодка 8 м длиной и 1,2 м шириной с местом для примерно восьми человек и багажа, была найдена в самом Париже в 1806 г., когда устанавливали основания для Йенского моста (Memoires de l’Academie des inscriptions et Belles-Lettres, 1821, стр. 91-93). Другая была обнаружена в Груа (Морбиан) в 1905 г., почти 11 метров в длину и датирующаяся началом X века (L. E Pontois, La sepulture scandinave a barque de l’ile de Groix, в Bulletin de la Societe archeol. du Finistere, т. XXXV, 1908, стр. 137-232). Эти корабли имели только транспортное предназначение. P. Paulsen (Der Stand der Forschung uber die Kultur der Wikingerzeit) даёт указания на военное снаряжение, особенно на пластину (№ 30), воспроизводящую мечи, шлемы, шпоры и проч. IX века, но ничего не говорит о морском флоте. Интересные сведения есть в Histoire de la marine, изданной Illustration в 1934 г., стр. 61-70.

(обратно)

57

Они прибыли 24 ноября 885 г. Париж уже видел их в 845, 856, 861 и 865 гг. В 845 и 856 гг. они разграбили пригороды, но ни разу не атаковали укреплённый остров и не пытались пройти вверх по течению.

(обратно)

58

Термин aula в более узком смысле означает большой зал епископского дворца; он выходил на самый берег Сены к югу от кафедрального собора (Victor Mortet, Etude historique et archeologique sur la cathedrale et le palais episcopal de Paris du VII au XII siècle, Париж, 1888, ин-окто, стр. 15 и 36-37). Кафедральный собор, перестроенный после пожара в 857 г., опирался своей апсидой на галло-римскую стену почти у того места, где заканчивается второй пролёт хоров готического здания. Он простирался к западу намного меньше, чем в настоящее время. Церковь Сен-Этьен, более старая и почти заброшенная, поднималась перед ним на месте современного фасада и паперти. См. Marcel Aubert, Les anciennes eglises episcopales de paris, Saint-Etienne et notre-Dame, au XI siècle et au debut du XII, в Academie des inscriptions. Comptes-rendus, 1939, стр. 319-327. Прим. пер.: Сигфрид в оригинале назван Sigefredus.

(обратно)

59

Он осуществлял верховное командование только на временной основе. В принципе, армия включала многих вождей, равных по значению. Сравните: Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 35 и 216.

(обратно)

60

Какими бы мобильными ни были норманнские всадники, они всё равно нуждались во флоте для обратного пути. Так как флот не мог преодолеть препятствие, то есть обойти Париж, они не могли рассчитывать на сколько-нибудь долгое пребывание на востоке Франции (W. Vogel, Die Normannen und das frankische Reich, стр. 323). Ed. Favre (вышеуказ. соч., стр. 36) отметил, насколько обещание Сигфрида характерно для эпохи: ни малейшего намёка на императора, на общественную пользу.

(обратно)

61

Карл III, прозванным Толстым, король Алемании с 876 г., Италии с 879 г., коронованный в Риме император с 880 г., король всей Германии с 882 г. После смерти Карломана западные франки примкнули к нему (конец 884 г.), что позволило восстановить единство империи франков.

(обратно)

62

Ср. Виргилий, «Георгики», IV, 465. Прим. пер.: в оригинале сказано, что отравленными стрелами город закидают castella, «башни»; имеются в виду осадные сооружения.

(обратно)

63

26 ноября; встреча, должно быть, состоялась около шести часов утра.

(обратно)

64

Имеется в виду башня, которая на правом берегу преграждала вход на большой мост. Он был построен по приказу Карла Лысого в 870 г. и пересекал Сену, продолжая дорогу, ведущую в Сен-Дени, как нынешний Пон-о-Шанж. См. Favre, вышеуказ. соч., стр. 24 № 3. H. Delbruck (Geschichte der Kriegskunst, т. III, 2-е изд., 1907, стр. 83-85) выстроил целую систему, чтобы оспорить точность традиционной интерпретации текстов, относящихся к мостам и башням. Не соглашаясь, что всё население Парижа могло жить на довольно ограниченном пространстве острова в течение года, он утверждает, что пригороды не должны были быть эвакуированы, что атакованный норманнами мост находился на западной оконечности города и примыкал к открытым полям на правом берегу. Таким образом, башня представляла собой не более чем передовое укрепление в системе обороны. Париж должен был иметь три моста; тот, что на левом берегу, не подвергался нападению. Эта система находится в формальном противоречии с некоторыми утверждениями Аббона (см. в конце рассказ о доблести двенадцати воинов). Если и не говорится явно об эвакуации из пригородов, имеет место противопоставление жителей города (urbani) «жестоким обитателям пригородов» (suburbani) в II, 160, что подразумевает оставление их парижанами.

(обратно)

65

Второй сын Роберта Сильного, вероятно, очень молодой. Прим. пер.: в оригинале Эд - Odo, Роберт – Rotbertus.

(обратно)

66

Может быть, Ренье I из Лон Коль, граф Эно (Геннегау); во всяком случае, та же личность, которая отличилась своей храбростью после прибытия графа Генриха, согласно Сен-Ваасским анналам (Annales de Saint-Vaast). См. Favre, вышеуказ. соч., стр. 57, прим. 2. Прим. пер.: в оригинале Рагнар – Ragenarius.

(обратно)

67

Он получил в 881 г. аббатство Сен-Жермен-де-Пре, которым до того владел его дядя Гозлин (Гоцелин). По смерти Гозлина, он должен был получить, сверх того, Сен-Дени и Жюмьеж. Прим. пер.: в оригинале Эбль – Ebolus.

(обратно)

68

Ср. Вергилий, Георгики, I, 30.

(обратно)

69

Существующее строение должно было быть очень недавним. Над ним с рвением трудились в предшествующие недели. Фундамент этой башни был найден, он был сделан из щебня, перемешанного с осколками черепицы и кирпичей, и облицован грубо отделанной кладкой из мелких камней. См. Favre, вышеуказ. соч., стр. 25.

(обратно)

70

Своего рода гурд (деревянная галерея вокруг башенной стены).

(обратно)

71

В латинском тексте funde balisteque обозначают виды метательного оружия с точки зрения метаемых ими снарядов. То есть предназначенные ломать, в отличие от стрел, предназначенных пронизывать.

(обратно)

72

Musculus означает обычно защитное устройство (подвижный навес), но слова succidere в тексте и ferris из глоссы, как кажется, предполагают идею кирки. Аббон, впрочем, не обнаруживает ясного понимая этих технических понятий (см. ниже, стих 220).

(обратно)

73

Ср. Вергилий, «Буколики», III, 40.

(обратно)

74

Трудно не предположить, что здесь Аббон преувеличивает. Прим. пер.: в оригинале именно «стрела» - sagitta. Среди современных исследователей средневековой военной техники общепринято мнение, что этот эпизод указывает на использование большого станкового арбалета с воротом, известного под обозначением balista (или arcubalista) с конца римской эпохи. Теоретически, его дротик обладал достаточной энергией, чтобы с близкого расстояния пробить несколько человек сразу в густой толпе. См. также прим. 83 и 89.

(обратно)

75

Эта цифра приемлема. Действительно, Аббон насчитал 700 судов (см. выше, стих 28). Каждое могло нести в среднем от 50 до 60 человек, так как судно из Гокстада (см. прим. 56), которое определенно не было самым крупным, перевозило 40. Считая 55 на единицу, получаем цифру 38500 – к которой добавим экипажи мелких суденышек. Что касается 200 поборников христианства, надо понимать, что это только те, кого могла вместить башня, не весь гарнизон города.

(обратно)

76

Прим. пер.: в оригинале использованы два термина для слова «щит» - сначала parmas pictas, то есть раскрашенные небольшие круглые щиты (parma), затем scuta, то есть большие прямоугольные щиты римского типа (scutum). Заметим также, что для шлема здесь и в дальнейшем (60 мужей при таране, чудеса св. Германа и проч.) использовано слово galea. Так называли шлем, сделанный из кожи с обивкой металлическими полосами, в отличие от полностью металлического – cassis.

(обратно)

77

Прим. пер.: в оригинале корабли обозначены словом durcones (в сопровождающей глоссе они расшифрованы как naves); очевидно, так Аббон передал скандинавское слово «драккары».

(обратно)

78

Ср. Вергилий, «Георгики», III, 495, и ниже, где говорится об опустошениях, испытанных Нейстрией (I, 639).

(обратно)

79

С тех пор как захватчики стали пытаться поселиться в стране, они привозили с собой жен. В своем издании Винтерфельд сближает этот пассаж с несколькими строчками из Тацита (Germanie, 7, конец). Это сопоставление кажется несколько натянутым.

(обратно)

80

Само собой разумеется, - использование переносных щитов это вполне доказывает, - осаждающие должны были начать с засыпания части рва.

(обратно)

81

Ср. Вергилий, «Георгики», III, 416.

(обратно)

82

Этому пассажу давались различные интерпретации. Мы придерживаемся версии Фавра (Favre, Eudes, стр. 39 прим. 1) и П. де Винтерфельда, в его издании. Речь идет об орифламмах (auriflamme=пламя с ушами). Ср. Dummler, Geschichte des ostfrankischen Reiches, 2-е изд., т. III (1888), стр. 262, прим. 2. Прим. пер.: в оригинале про знамена сказано “amictum auribus inmodicis croceum”, т.е. буквально «шафрановое покрывало с безмерными ушами». Шафран красит в ярко-жёлтый или оранжевый цвет. Интерпретаторы связали это выражение с орифламмой – французским главным королевским знаменем 12-14 вв. красного цвета с треугольными зубчатыми вырезами.

(обратно)

83

Прим. пер.: в оригинале стоит “centeno catapulta” – «сотней катапульт», а в глоссе (пояснении) к этому выражению – “sagitta”, то есть «стрела». Возможно, Аббон действительно имел в виду стрелы или болты из арбалетов, но не менее вероятно, что допустил обычную для него «ученую архаизацию», заимствовав звучный термин «катапульта» из какого-либо античного автора, при этом не вполне понимая его смысл и, на самом деле, имея в виду обычные стрелы из луков.

(обратно)

84

Невозможно идентифицировать этого Роберта [Rotbertus], который не является братом Эда.

(обратно)

85

Следовательно, первый штурм состоялся 26-го ноября, второй – 27-го.

(обратно)

86

Сен-Жермен-ле-Рон – это Сен-Жермен-л'Оксерруа, который занимал место, слегка возвышающееся на правом берегу. Строительство этого лагеря отмечает начало осады как таковой. Заметим, что Аббон не говорит ни слова о левом берегу, который, вероятно, еще оставался свободным.

(обратно)

87

Изначально норманны сражались пешими, но к 850 г. они начали охотно пользоваться лошадями. «Великая армия» 881 г. состояла, по большей части, из всадников (W. Vogel, Die Mormannen und das frankische Reich, стр. 41-42).

(обратно)

88

Платформа, катящаяся на шестнадцати колёсах, включала, следовательно, три отдельных крыши. Обычно тараны состояли из огромной балки, окованной металлом с одного конца. Думают, что тараны норманнов были подвешены на канатах или цепях на верхней части несущей конструкции (см. C. Enlart, Manuel d’archeologie francaise, 2-я часть, т. II, 2-е изд., 1932, стр. 480). Прим. пер.: для тарана использовано слово argete, очевидно, вместо aries/ariete, «баран».

(обратно)

89

Прим. пер.: в оригинале стоит “falarica” – «длинное метательное копье», а в глоссе (пояснении) к этому выражению – “balista”.

(обратно)

90

Если отнести слово bis («дважды») одновременно к словам binos и tressis, получится четыре или шесть человек.

(обратно)

91

В действительности, описанное устройство имеет все особенности того, что называлось «кот» или «кошка», а у римлян – «черепаха» (testudo). Возможно, там были одновременно «коты» и переносные щиты – мантелеты. Прим. пер.: pluteus античной древности означало осадной щит, обычно плетеный или обтянутый кожей и на колёсах, cratis – плетёнка или плетёный щит.

(обратно)

92

Здесь начинается рассказ о попытке генерального штурма; он продолжался три дня – 31 января, 1 и 2 февраля 886 г.

(обратно)

93

Без сомнения, сторожевые вышки (эркеры), пронизанные бойницами и распределённые по краям моста по всей его длине; катапульты были установлены в промежутках между ними; ширина моста (6,2 м) оставляла достаточно места для их обслуживания. Кроме Таранна, который счел это место двусмысленным, переводчики обычно принимают версию pontis; но рукопись показывает ясное pontes. Мы придерживаемся версии pontes serunt (перемешивали, сплетали) speculas validis catapultis.

(обратно)

94

Выражение primas, обозначающее Гозлина, будет также применено к императору Карлу III (ниже, II, 319).

(обратно)

95

О Рагнаре см. выше примечание 66. Эриланг неизвестен из какого-либо другого текста. Уттон, вероятно, граф Уддон из рассказа о неудаче норманнов в Шартре (I,653).

(обратно)

96

Последние слова фразы, начиная с «подобно рою», в рукописи замещались вычеркнутым ученическим стихом: «Юпитер, когда смотрит, видит перед собой только острые дротики» (Juppiter aspiciens dardos prospexit acutos). Прим. пер.: в оригинале вместо «дротиков» стоит слово cateias, а в глоссе (пояснении) к нему – dardos («дротики»). В узком смысле cateja – дротик с обожженным концом вместо наконечника и часто привязанный к верёвке, у древних германцев и галлов.

(обратно)

97

Реминисценция из «Георгик», I, 508.

(обратно)

98

То есть Троицу.

(обратно)

99

«Коты» (осадные навесы), сделанные из свежеснятых шкур на деревянном каркасе, о которых уже шла речь выше, стихи 217-220.

(обратно)

100

Думается, что рвы вокруг башни не были полностью засыпаны во время штурмов 26 и 27 ноября; впрочем, осаждающие имели достаточно времени, чтобы вырыть их снова и даже устроить траншеи.

(обратно)

101

Радбод Утрехтский, как кажется, вдохновлялся этим пассажем (P. de Winterfeld, Poetae latini aevi carolini, т. IV, 1899, стр. 165, строфа 12, стих 1).

(обратно)

102

Гозлин (Гоцелин).

(обратно)

103

Реминисценция обращения Вергилия к Италии в «Георгиках», II, 172.

(обратно)

104

Прим. пер.: в оригинале «virtutes ac dominates, primatusque, potestatesque, thronique polorum» - перечисление ангельских чинов.

(обратно)

105

То есть холмов Монмартра и Бельвиля. Прим. пер.: «с рассвета»=«с востока», «от семизвездия» =«с севера». «Баранами» называли тараны (arrietes в оригинале).

(обратно)

106

Не были ли эти три «барана» подготовлены для трёхчленной машины, оставшейся незаконченной (см. выше, стихи 205-208 и прим. 88)?

(обратно)

107

Мангонель был рычаговым орудием с фиксированным, а не подвешенным противовесом (C. Enlart, Manuel… 2-я часть, т. II, 2-е изд., 1932, стр. 491 и 492. Прим. пер.: в оригинале mangana (ед. ч. - manganum), от древнегреч. «однорукий». Согласно принятым теперь взглядам, так в раннем Средневековье называли гравитационную метательную машину («требюше»), напоминающую колодезный журавль; к длинному концу балки-рычага, качающейся на вертикальной опоре, привязывали пращу с вложенным в неё камнем или иным метательным снарядом, к короткому концу привязывались несколько тяговых веревок (иногда труд «тягунов» облегчался небольшим фиксированным противовесом, закрепленным на рычаге и уравновешивающим более длинное метательное плечо). Однако в более ранние античные времена тот же термин применялся к торсионной метательной машине, совпадавшей с древнеримским «онагром».

(обратно)

108

Можно было рассчитывать сжечь мост, только если он был частично деревянным, например, его угловые сторожевые вышки и, может быть, также съёмный мостовой настил; но в основном он состоял из круглых арочных сводов, опирающихся на опоры из каменной кладки.

(обратно)

109

Ср. «Энеида», I, 634.

(обратно)

110

Эти останки были перевезены внутрь города (см. ниже стих I, 467) в базилику Сен-Этьен (II, 310), основанную Хильпериком и немного перестроенную с тех пор (J. Quicherat, Les trois Saintt-Germain de Paris, в Memoires de LA Societe des Antiquaires de France, 3-я серия, т. VIII, 1865, стр. 156).

(обратно)

111

Без сомнения, подпорная стенка (контрафорс) мостовой опоры.

(обратно)

112

Эпитет gurdi (глупые, тупые – лат.), который глосса интерпретирует как inepti (негодные, никчемные – лат.), предназначен только выразить презрение автора, который применяет его еще один раз (ниже, I, 531) к норманнам. Они не сумели захватить башню, но остались на посту перед ней.

(обратно)

113

«Коты» (осадные галереи) и переносные щиты. Прим. пер.: каркамуш (фр. carcamousse) – одно из средневековых названий осадного тарана.

(обратно)

114

То есть свои ворота (согласно глоссе, где ocellos – глаза прокомментированы как portas – ворота).

(обратно)

115

См. выше прим. 92. Annales de Saint-Vaast не говорят об этом большом наступлении.

(обратно)

116

Земли к северу от Сены.

(обратно)

117

Этот Роберт Колчаноносец возрастом тридцать – тридцать пять лет сменил, около 880 г., своего старшего брата Эда, перешедшего в области Шартра и Шатодена. Он был вдовцом Гислы (или Жислы), сестры королей Людовика и Карломана (R. Merlet, Les comtes de Chartres … aux IX^e et X^e siecles, в Memoires de la Societe archeol. d’Eure-et-Loir, т. XII, 1901, стр. 64-67). Прим. пер.: в оригинале Роберт Колчаноносец – Rotbertus Faretratus. “Miles” оригинала в позднейшее время означало рыцаря и дворянина, профессионального конного воина, но для IX века кажется уместным дать изначальное, общее значение этого латинского слова – «воин». Тогда как “senior” оригинала уже имеет феодальный смысл «сеньор», но сохраняет и изначальное общее значение «старший».

(обратно)

118

Ср. ниже II, 209. Прим. пер.: Адалельм - в оригинале Adalaelmus, в совр. французском – Aleaume, Алом. Роберт в указанном эпизоде бьётся ensis, длинным обоюдоострым рубящим мечом. Графа Аббон именует «консулом» (consulis intererat populo), но в глоссе пояснено – comitis.

(обратно)

119

Нейстрия простиралась между Сеной и Луарой; следовательно, аббатство Сен-Жермен-де-Пре, расположенное на левом берегу, находилось действительно в Нейстрии. Оно было основано Хильдебертом по возвращении из похода в Испанию в 542 г., и посвящено Святому Кресту и святому Винсенту. Прим. пер.: в оригинале Нейстрия – Nustria.

(обратно)

120

Этот луг («пре» по-французски) позднее называли Пре-о-Клер, Pre-aux-Clercs («луг у клириков») (Dom Duplessis, Nouvelles annales de Paris, стр. 275).

(обратно)

121

Башня малого моста.

(обратно)

122

6 февраля, согласно Annales de Saint-Vaast. Ср. Favre, вышеуказ. соч., стр. 46-47. Точное местонахождение малого моста неизвестно. Знают только, что он соединял город с левым берегом и не был продолжением большого моста; с другой стороны, предполагают, что он был деревянным (см. Ed. Favre, стр. 26).

(обратно)

123

Если смотреть из Сен-Жермен-де-Пре на Сите, левый берег окажется далеко по правую руку.

(обратно)

124

Из этого пассажа следует, что, несмотря на свои повторные нападения, норманны всё ещё не обосновались на левом берегу. Согласно H. Delbruck (Geschichte der Kriegskunst, 1907, стр. 84), эта башня была той самой, которую атаковали в начале осады и которую он помещает на правом берегу к западу от предместья; но Аббон недвусмысленно говорит, что обсуждаемый мост на этот раз находился на юге.

(обратно)

125

Мы даём их имена такими, как они выгравированы на мраморной плите, установленной в 1889 г. при входе на улицу Малого Моста (Пти-Пон). Прим. пер.: в оригинале Ermemfredus, Eriveus, Erilandus, Odaucer, Ervic, Arnoldus, Solius, Gozbertus, Uvido, Ardradus, Eimardus, Gozsuinus, во французском современном обозначении Ermenfroid (Эрманфруа), Hérvé (Эрве), Herland (Эрлан), Ouacre (Уакр), Hervi (Эрви), Arnoud (Арну), Seuil (Сёй), Jobert (Жобер), Gui (Ги), Hardre (Ардр), Aimard (Эймар), Gossouin (Госуэн).

(обратно)

126

Как кажется, башня была полностью из дерева.

(обратно)

127

Прим. пер.: «метательные копья» – в оригинале pila (ед.ч. - pilum); известно, что франки использовали тяжелый дротик, подобный римскому пилуму, называя его ангон, хотя наиболее распространен он был с V по VIII века. «Дротики» - в оригинале cateias, см. Прим. 96.

(обратно)

128

Прим. пер.: Erveus, хотя немногим выше он звался Eriveus.

(обратно)

129

Ср. Вергилий, «Георгики», III, 9.

(обратно)

130

Со стиха 624 [в следующем абзаце], где Аббон поведет речь о Нейстрии.

(обратно)

131

Прим. пер.: то же орудие сначала названо dardumque («и дротиком»), а потом hastamque («и копьем»). Dardus – слово франкского происхождения (daroth), метательное копье с железным наконечником, тогда как hasta – обычное римское 2-м копье. Укрепления норманнов опять названы castella, «башни» (см. Прим. 62).

(обратно)

132

Аллюзия на Роберта Сильного и Эда. Все родовые владения последнего находились в Орлеанэ, Блезуа и Турени.

(обратно)

133

Ср. Вергилий, «Буколики», X, 7.

(обратно)

134

Прим. пер.: в оригинале «на Шартр» - Carnoteno, в им. падеже Carnotenum; Сена названа Sequana и т.д.

(обратно)

135

16 февраля 886 г. (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 147)

(обратно)

136

Аббат Лебёф (Histore de … Paris, изд. 1883 г., т. I, стр. 160) и Ф. Бурнон (Additions à l’ Histore de Lebeuf, стр. 129) полагают, что можно соотнести Эда (Прим. пер. – Одо в оригинале) с неким Odo Falconarius, основателем церкви Сен-Мерри; они не обратили внимания, что в этом отрывке он действует не из Парижа, как пишет Лебёф, но из Шартра. Жоффруа (Прим. пер. – в оригинале Godefred) был графом Мэна (Прим. пер. – область г. Ле-Ман). Что касается Эда, старшего брата Роберта Колчаноносца, графа Труа, ему вернули ок. 878-880 гг. в почетное владение Дюнуа и Шартрэн, которые ранее удерживались его отцом (R. Merlet, Les Comtes de Chartres… aux IX^e et X^e siècles, в Mémoires de la Sociéte archéol. d’Eure-et-Loir, т. XII, 1901 г., стр. 67-69). Весьма сомнительно, - вопреки мнению Р. Мерле, - что Уддон может отождествляться с Эдом Парижским, который везде зовётся Одо. Скорее стоит подумать об Уттоне, о котором Аббон говорит, как об одном из лучших помощников епископа Гозлина (выше, I, 245).

(обратно)

137

Ле-Ман (Прим. пер. – в оригинале Cinomannos) был укреплен в 869 г. по приказу Карла Лысого, но норманны смогли захватить Эвре, который они разграбили. См. Эд. Фавр, вышеуказ. соч., стр. 48.

(обратно)

138

Стоит обратить внимание на выражения, используемые Аббоном. Гозлин предстаёт истинным руководителем обороны. Именно он обратился с призывом к графу Генриху (Прим. пер. – в оригинале Ainricus из Saxonia), будучи не в состоянии связаться с императором Карлом, находившимся тогда в Италии. Граф Генрих, энергичный воин, сын графа области Фульды, по меньшей мере, два года назад был назначен Карлом III на должность главнокомандующего против норманнов. В 884 г. он помешал им захватить Саксонию, затем изгнал из долины Рейна. Он носил титул герцога Австразии, “dux Austrasiorum” (R. Parisot, Le royaume de Lorraine…, стр. 469; Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 49-50). Дата его прибытия под Париж относится к началу марта, точнее установить невозможно.

(обратно)

139

Другие авторы согласны с Аббоном о малых результатах этого налёта.

(обратно)

140

Прим. пер.: автор едва ли случайно применяет конкретные термины для оружия: clypeus – круглый щит с металлическими накладками (в отличие от большого прямоугольного scutum), ensis – длинный обоюдоострый рубящий меч (в отличие от короткого колющего gladius и разных варварских тесаков).

(обратно)

141

Следующая фраза придает смысл этому витиеватому обороту.

(обратно)

142

В конце марта или в начале апреля 886 г.

(обратно)

143

Сен-Жермен-де-Пре. Вокруг аббатства простирались главным образом обработанные земли, виноградники и луга; редкие дома окаймляли Орлеанскую дорогу. Век спустя, эти места всё еще имели почти сельский вид (Louis Halphen, Paris sous les premiers Capetiens, 1909, стр. 7).

(обратно)

144

Сигфрид соотносится со всеми норманнами (Прим. пер. – в оригинале Normanni). Можно заключить, что вся армия перешла на левый берег. Сумма в 60 фунтов (Прим. пер. – римская либра равна 327,5 г, хотя мог иметься в виду и более поздний средневековый парижский фунт ок. 400 г) кажется небольшой по сравнению с той, на которую император согласился несколько месяцев спустя (ниже, стих 339).

(обратно)

145

Не является ли это намёком на прилив?

(обратно)

146

Смысл слова pergama (цитадель) дан в глоссе h к стиху I, 489.

(обратно)

147

Их было три, но только самый большой был укреплён.

(обратно)

148

Он должен был отплыть к Байё. Ср. Favre, вышеуказ. соч., стр. 53.

(обратно)

149

16 апреля 886 г. Ему было почти шестьдесят шесть лет. Смотрите эпитафию ему у Winterfeld, Poetae latini aevi carolini, t. IV, стр. 136-137. Новость о его смерти стала известна в лагере датчан прежде, чем в городе. Смеха ради, они выкрикивали её постам, расположенным на стенах (W. Vogel, Die Normannen und das fränkische Reich, стр. 331).

(обратно)

150

Прим. пер.: в оригинале rumphea (в глоссе/примечании к этому слову – gladius) – ромфея, греч. слово (rhomphaea), обозначающее длинный меч с широким обоюдоострым клинком.

(обратно)

151

12 мая 886 г. в Орлеане. Несмотря на свое прозвище, обоснованное владением многими аббатствами, этот двоюродный брат Карла Лысого был отчаянным воином, который, впрочем, никогда не поднимался выше иподиаконства. Соперник Роберта Сильного, он сменил его в качестве маркиза Нейстрии и исполнял что-то вроде должности вице-короля во Франции в правление Карла Толстого. Болезнь помешала ему предпринять какие-либо действия во время осады Парижа. См. Em. Bourgeois, Hugues l’Abbe, в Annales de la Faculte des letters de Caen, 1885, стр. 61-72 и 97-130, и F. Lot, La Loire, l’Aquitaine et la Seine de 862 a 866, в Bibl. de l’Ecole des chartes, т. LXXVI, 1915, стр. 510 и прим. 2.

(обратно)

152

Ошибка. Эврар, архиепископ Санса (Senones в оригинале - прим. пер.) с 28 апреля 882 г., умер 1 февраля 887 г.

(обратно)

153

Ср. Вергилий, «Энеида», II, 255.

(обратно)

154

28 мая 886 г.

(обратно)

155

Ср. Вергилий, «Энеида», II, 535; XII, 351.

(обратно)

156

Напрасно было приписывать норманнам намерение бороться с христианством. В 854 г. засвидетельствовано, что расположившись лагерем в двух милях от Редона и напуганные неистовым ураганом, они не осмелились прикоснуться к аббатству Сен-Совёр; они поместили на алтаре принесенные по обету дары, пытаясь заручиться божественной благосклонностью (A. de La Borderie, Histoire de Bretagne, т. II, 1898, стр. 78). Очень вероятно наличие христиан в «великой армии», атаковавшей Париж.

(обратно)

157

Ср. Вергилий, «Энеида», XII, 950.

(обратно)

158

Святой Марцелл (Марсель), епископ Парижа с 417 по 436 г.; святой Хлодоальд (Клу, ум. ок. 560 г.), сын Хлодомира и внук Хлодвига.

(обратно)

159

То есть в ходе процессии, организованной монахами Сен-Жермен-де-Пре, нашедшими убежище в городе.

(обратно)

160

Эд [Одо в оригинале – прим. пер.] выехал тайно, без сомнения во второй половине мая, не для того, чтобы найти самого императора, который только что покинул Италию, но в надежде заинтересовать больших людей королевства в участи Парижа (Ed. Favre, Eudes, comte de Paris et roi de France, стр. 55 и № 3).

(обратно)

161

Эбль.

(обратно)

162

После того, как они перешли на левый берег, более близкий к укреплённому острову, чем правый, норманны атаковали стену.

(обратно)

163

Невозможно уточнить дату, вероятно, в конце июня.

(обратно)

164

Строго говоря, Монмартр – гора Марса. Форма Mons Martis, как кажется, должна опровергать всякую связь с более поздней Mons Martyrum. Эта последняя основывается на том факте, что на данном холме существовала церковь, посвященная святому Денису (Сен-Дени); она стала общепринятой, когда позабыли, что святой Дени сменил Марса и Меркурия. В действительности, Монмартр произошел от Mons Mercoris (A. Grenier, Notes d’archeologie gallo-romaine, в Revue des etudes anciennes, окт.-дек. 1934 г. Сравните - A. Blanchet, Une Remarque sur le temple antique de Montmartre… в Bulletin de la Societe de l’histoire de Paris…, 48-й год, 1922, стр. 57-60, и L. Levillain, Etudes sur l’abbaye de Saint-Denis a l’epoque merovingienne в Bibl. de l’Ecole des chartes, т. LXXXII, 1921, стр. 42 и № 4).

(обратно)

165

То же самое свидетельство содержится в Annales de Saint-Vaast (“civitatem ingressus, tristem populum reddidit laetum”). Адалельм сменил в графстве Труа своего дядю Роберта (см. выше I, 452). Эд направился к нему, чтобы обеспечить его охрану [при вступлении в должность].

(обратно)

166

28 августа. Граф Генрих, предваряя императора, отправился на разведку. Подвергшись нападению норманнов, которые его внезапно обнаружили, он попытался дать им отпор, но упал со своей лошадью в некую разновидность «волчьей ямы». Его труп был перевезен и захоронен в Сен-Медар в Суассоне (R. Parisot, Le royaume de Lorraine…, стр. 481 и № 2. Регинон из Прюма, который довольно пространно рассказывает об этом деле, сообщает текст его эпитафии (E. Dümmler, Geschichte des ostfränkischen Reiches, 2-е изд., 1887-1888, т. III, стр. 170). Прим. пер.: в оригинале Генрих (Анри) – Ainricus.

(обратно)

167

Ср. Вергилий, «Георгики», IV, 402.

(обратно)

168

Дом Дюплесси полагает (Nouvelles Annales de Paris, стр. 313), что следует признать существование более двух мостов, поскольку, раз Сена снесла один, то оставался бы только один единственный мост, и Аббон не смог бы написать pontes cuncti («все мосты»). Но тот мост не был полностью разрушен водами, от него что-то оставалось (см. выше строку I, 551), и его могли отремонтировать. Нигде еще никак не упоминаются другие мосты кроме тех, доступ к которым защищали две башни.

(обратно)

169

Прим. пер.: в оригинале litui (ед.ч. lituus) – загнутый кверху сигнальный рожок, которым подавались сигналы в римской коннице (в отличие от применяемой в пехоте большой трубы tuba).

(обратно)

170

Прим. пер.: Автор употребляет термины: pila (ед.ч. pilum) – тяжелый римский дротик для пробивания щитов, fala – деревянная осадная башня, catapultae (ед.ч. catapulta), plumbi poma – “свинцовые плоды», pelta (греч.) – маленький кожаный щит, balista. Здесь он упоминает метательные машины в античном смысле: у него катапульты мечут дротики, а баллисты – камни; в Средние Века терминология поменялась на противоположную.

(обратно)

171

К восточной оконечности. Прим. пер.: в оригинале Женевьева – Genovefa.

(обратно)

172

Ср. Вергилий, «Энеида», XII, 869.

(обратно)

173

Sinistri, буквально «те, кто слева» (следовательно, проклятые), выражение, уже использованное выше (II, 20) для обозначения норманнов в противоположность dextri - «тем, кто справа» (избранным, то есть франкам). Прим. пер.:неоднократное употребление Аббоном слова cacumen указывает, что башни Парижа имели коническую крышу с острым верхом.

(обратно)

174

Перц (Pertz) считает, что этот монах никто иной, как сам Аббон; но об этом было бы определенно сказано. Выявлено, что упомянутая в этом отрывке башня – северная, обращённая лицом к Монмартру, на краю большого моста (ср. ниже стих 334).

(обратно)

175

Вероятно, золотой крест со вставкой драгоценных камней, который Хильдеберт привёз из Толедо и доверил церкви Сен-Венсан-э-Сен-Круа (святого Винцента и святого Креста) – этому святому сперва было посвящено Сен-Жремен-де-Пре.

(обратно)

176

Portunus, бог ворот в этрусской мифологии. Не вполне ясно, что он тут делает. Может быть, сильный дождь погасил костёр. Согласно этой гипотезе Аббон, увидевший в нём реализацию божественной помощи, сравнил Христа с портом, в котором спасаются люди.

(обратно)

177

Базилика Сен-Этьен (святого Стефана) была расположена немного западнее кафедрального собора. См. выше прим. 58.

(обратно)

178

Ближайшими к стенам церквями на правом берегу были Сен-Мерри, Сен-Жак и Сен-Лёфруа – если они, однако, существовали в IX веке (F. Bournon, Additions к l’Histoire de Paris Лебёфа - Lebeuf, стр. 20).

(обратно)

179

Тьерри и Одран. Дом Дюплесси (Nouvelles Annales de Paris, стр. 324) задается вопросом, не был ли этот Одран тем, кому было доверено командование укреплённым лагерем, устроенным в Понтуазе, чтобы преградить норманнам дорогу на Париж.

(обратно)

180

Карл III должен был прибыть к Парижу немногим позже середины октября; он там определённо был 24 октября (Böhmer-Mühlbacher, Die Regesten des Kaiserreichs unter den Karolingern, 2-е изд., 1908, стр. 712, № № 1725-1726).

(обратно)

181

Anschericus (Аншерик) или Ансери, аббат Сен-Жермен д'Оксер и двоюродный брат Теутберта, графа Мо, был конкурентом Гозлена в 884 г. Семейные связи соединяли его с Каролингами. Он не замедлил поссориться с Эдом, который не сумел помешать ему быть избранным канцлером после смерти Эбля. Он умер 19 сентября 910 г. (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 33, № 5, 150, 151, 153. – Ср. Depoin, Essai sur la chronologie des eveques de Paris de 768 a 1138, в Bulletin historique … du Comite des Travaux historiques…, 1906, стр. 222-224).

(обратно)

182

Прим. пер.: Санс, в римскую эпоху Agedincum, Агединк, главный город племени сенонов, расположен на реке Йонне (левом притоке Сены) примерно в 100 км к юго-востоку от Парижа.

(обратно)

183

См. ниже Прим. 99-3. Договор был заключен в самые первые дни ноября, так как Карл был в Париже 6-го, но 12-го по ту сторону Меца. Приближение зимы и объявление о возвращении Сигфрида предрешили его уход (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 61, прим. 1; Böhmer-Mühlbacher, Die Regesten des Kaiserreichs unter den Karolingern, 2-е изд., 1908, стр. 714, № 1733 ^a).

(обратно)

184

Бургундия не прислала свой контингент в посланную на помощь армию. Так можно объяснить недружелюбное высказывание Аббона (Kleinklausz, L’empire carolingien, 1902, стр. 529. № 3). Следующее затем замечание должно также стать понятным, если вместе с Эд. Фавром принять очень правдоподобную гипотезу о женитьбе Эда на дочери или родственнице графа Труа (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 206).

(обратно)

185

Они осадили Санс 30 ноября 886 г. Несмотря на свои машины, они не смогли взять город и вернулись к Парижу в мае 887 г. Не вполне установлено, несмотря на Регинона Прюмского (которому следует Фавр, вышеуказ. соч., стр. 64), что будучи вынуждены отказаться от прохода под мостами с целью добраться до Санса, они должны были протащить свои корабли волоком по суше и затем вывести их на воду выше города по течению реки. Аббон не упустил бы возможность сообщить о столь унизительном для врага факте. Этот момент не упоминается и в Annales de Saint-Vaast.

(обратно)

186

Дом Дюплесси нам сообщает, что этот колодец находился в глубине хоров, около стены в виде решетчатого ограждения (Nouvelles Annales de Paris, стр. 326). До 1644 г. позади большого алтаря свод на четырёх каменных колоннах укрывал саркофаг святого Германа (Жермена).

(обратно)

187

Ср. Вергилий, «Энеида», VI, 625.

(обратно)

188

Прим. пер.: Филомела – дочь афинского царя Пандиона, превращенная в соловья богами согласно древнегреческому мифу. То есть здесь Аббон сравнивает себя, воспевающего святого Германа, с соловьем в лесу.

(обратно)

189

Епископ Ансери (Аншерик) отправился искать у Карла III обещанную сумму.

(обратно)

190

Никакого упоминания об Эде, без сомнения, отсутствующем.

(обратно)

191

То есть в полдень.

(обратно)

192

Норманнские корабли имели с каждого борта отверстия для продевания вёсел.

(обратно)

193

«Заверение» (“securum”) – гарантия или поручительство, опирающееся на присягу.

(обратно)

194

Ни Ансери (Аншерик), чей брат был графом Мо, ни Эд, который имел владения в этом графстве, не желали увидеть норманнов поднимающимися по Марне (Matrona в оригинале, правый приток Сены с местом впадения в 6 км от центра Парижа - Прим. пер.).

(обратно)

195

Иными словами, первые корабли должным образом взяли направление на Санс; но когда последний их них оказался выше Парижа по течению, флот направился в долину Марны.

(обратно)

196

Глосса, которая указывает на имеющуюся загадку, не помогает её разрешить. Угли, которые ничего не покрывает, жизнь без пропитания, могут быть только норманнами, оставшимися в лагере и подвергнутыми, вследствие вероломства своих товарищей, мщению парижан.

(обратно)

197

Аббон немного предвосхищает события. Осада Мо состоялась только летом 888 г. (Мо - Meldi в оригинале, на реке Марне в 40 км к востоку от центра Парижа - Прим. пер.) В начале осени 887 г. норманны устроились на зимние квартиры в Шесси, около Ланьи.

(обратно)

198

Покинутый всеми своими приверженцами, которые устремились к его племяннику Арнульфу, Карл Толстый умер 13 января 888 г. в Нейдингене на берегах Дуная (R. Parisot, Le royaume de Lorraine…, стр. 484-485). (В оригинале Viscera Opis divae – “чревом богини Опс”; Опс – богиня плодородия и урожая у древних римлян - Прим. пер.)

(обратно)

199

Он был коронован в четверг 29 февраля 888 г., весьма вероятно, что в Компьене, архиепископом Санса Готье.

(обратно)

200

Аббон явным образом противопоставляет «Францию» «Нейстрии». Именно во Франции, в местности, которая простирается к северу от Сены, сформируется партия, которая поддержит Карла Простоватого.

(обратно)

201

Карлу Простоватому, ребенку, родившемуся после смерти Людовика Заики, было только восемь лет.

(обратно)

202

Эта общая благосклонность выразилась в песне, сочинённой в честь нового короля, которая дошла до нас; она опубликована, с музыкой, Эд. Фавром (Eudes…, стр. 235-236).

(обратно)

203

Только весной 889 г.

(обратно)

204

Хронология поэмы становится несколько беспорядочной. Взятие Мо произошло 14 июня 888 г. (W. Vogel, Die Normannen und das fränkische Reich, стр. 344 и примечание 1). Норманны оставались в лагере около этого города до конца октября, затем отправились на зимние квартиры на берега Луэна (левый приток Сены в нескольких десятках км прямо на юг от Мо - Прим. пер.) (Vogel, вышеуказ. соч., стр. 345).

(обратно)

205

То есть ни день, ни ночь.

(обратно)

206

В конце июня 889 г., в то время, как Эд медленно возвращался из Аквитании.

(обратно)

207

См. выше II, 344 - Прим. 184.

(обратно)

208

Боевые действия закончились 11 июля (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 128, прим. 1). Эд купил уход норманнов, которые перешли на п-ов Котантен, затем в Бретань.

(обратно)

209

Адемар, сын Эменона, графа Ангулема, был двоюродным братом Эда (см. далее).

(обратно)

210

Без сомнения, Роберт Сильный, граф Анжу и Блуа, отец Эда (в оригинале Rotbertus - Прим. пер.).

(обратно)

211

Ср. Вергилий, «Энеида», I, 490 и XI, 663. «Пельта» была маленьким лёгким щитом в форме полумесяца (отсюда эпитет lunata – лунообразный), которым пользовались преимущественно народы северной Азии. Прим. пер. – Аббон опять использует термины galea и pelta, относящиеся к легким шлемам и щитам из кожи, в отличие от тяжелых металлических или окованных металлом. Стадий – 185 м; «триста стадиев» здесь, очевидно, не более чем поэтический эпитет.

(обратно)

212

Здесь, как кажется, заканчивается первая редакция Аббона. Конец стиха («с высот») напоминает многие места у Вергилия («Энеида», I, 110; II, 2; XI, 301, 721, 853). Прим. пер. – В этом предложении Аббон использует термин spolium, который обычно относится к одежде и доспехам, снятым после боя с врага.

(обратно)

213

Монфокон (Mons Falconus) на возвышенности Аргон, хотя и входивший в диоцез Реймса, принадлежал восточно-франкскому королевству, где правил Арнульф.

(обратно)

214

24 июня 888 г. Чтобы показать успех своего героя, поэт возвращается назад.

(обратно)

215

«Нежданная победа», пишет автор Annales de Saint-Vaast, чей рассказ согласуется с таковым Аббона.

(обратно)

216

Ср. Вергилий, «Энеида», XII, 287.

(обратно)

217

Это верно; тем не менее, победа укрепила его власть, увеличив престиж.

(обратно)

218

В действительности Эд два раза направлялся в Аквитанию, в 889 и 892 гг. Весной 889 г., примерно через год после победы при Монфоконе, он зашёл недалеко за Луару и легко заставил признать свою власть графа Пуату, Ранну II, в течение недолгого времени пытавшегося вести себя как король Аквитании в качестве правнука Людовика Благочестивого. Но события, о которых рассказывает Аббон, относятся к второму походу в 892 г. Эд встретил 30 сентября в Коне (Cosne), откуда направился к Буржу и Пуатье. Ранну был мёртв с 10 октября 890 г., вождями мятежа были два его брата, аббат Эбль (герой обороны Парижа) и Гозберт; они погибли в ходе этой борьбы, Эбль 2 октября 892 г., убитый ударом камня во время штурма замка. – См. Leonce Auzias, L’Aquitaine carolingienne (778-987), Тулуза и Париж, 1937 г., ин-окто, стр. 431-443.

(обратно)

219

Выше, II, 476. Он держал от своего отца некоторые права на графство Пуату, которое сын Ранну, совсем ребенок, не мог надеяться получить. Эд пожаловал его ему в конце 891 г. (L. Auzias, вышеуказ. соч., стр. 441).

(обратно)

220

Этот Роберт [Rotbertus в тексте], который сражался в Париже (см. выше I, 67) – будущий Роберт I, король в 922-923 гг.

(обратно)

221

От Пуатье Эд последовательно прошёл через Лимож, Ангулем и Перигё.

(обратно)

222

Гильом Благочестивый [Wilelmus в тексте], граф Оверни и Клермона, родственник Ранну II из Пуату, оказал поддержку его сыну.

(обратно)

223

L. Auzias, в своей книге L’Aquitaine carolingienne (см. прим. 218), стр. 445, думает, что это могла быть Крёз.

(обратно)

224

См. L. Auzias, вышеуказ. соч., стр. 428 прим. 17, и стр. 444-445.

(обратно)

225

То есть девятьсот.

(обратно)

226

В течение осени и в первые месяцы зимы Эд пребывал в Аквитании, возможно, в Берри.

(обратно)

227

Карл Простодушный, родившийся 17 сентября 879 г., был коронован в соборе святого Ремигия (Сен-Реми) в Реймсе 28 января 893 г. Смотрите, про него, Aug. Eckel, Charles le Simple, Paris, 1899, ин-окто, отделение 124 в Bibliotheque de l’Ecole des hautes etudes, sciences historiques et philologiques).

(обратно)

228

Под этими словами, без сомнения, следует понимать север королевства, собственно Francia, откуда происходило большинство сторонников Карла (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 155, прим. 6). Аббон преувеличивает, когда пишет, что Эд спешил. Он покинул Аквитанию только когда обеспечил там по меньшей мере нейтралитет со стороны своих наиболее грозных соперников. Он приступил к осаде Реймса только летом 893 г.

(обратно)

229

Цвентибольд, Zwentibold [Cendebaldus в тексте], родившийся около 897 г. – незаконнорожденный сын Арнульфа. Его отец провёл его коронацию как короля Лотарингии в Вормсе в мае 895 г. Об этом персонаже смотрите в R. Parisot, Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens. Карл Простодушный вместе с ним отправились оттуда в поход против Лана, чей епископ держал сторону Эда, но между ними возникли разногласия (июль-август 895 г.). Город не был взят. Эд, который отступал из Нейстрии, вернулся в Francia, откуда Цвентибольд тотчас же бежал.

(обратно)

230

Летом 896 г. Они были, впрочем, намного менее многочисленны, самое большее три сотни. Причинив много вреда долине Сены ниже Парижа, они поднялись по Уазе, провели зиму в Шуази-о-Бак [79 км к северо-востоку от Парижа] и возобновили свои подвиги следующим летом, всё время в области Сены (Ed. Favre, вышеуказ. соч., стр. 187-189).

(обратно)

231

Ср. Вергилий, «Энеида», XII, 274.

(обратно)

232

Эд умер 1 января 898 г. в замке Фер-сюр-Уаз.

(обратно)

233

То есть дьявол.

(обратно)

Оглавление

От переводчика.

Введение

  Автор.

  Сочинение.

    Дата составления.

    Историческая ценность.

    Литературная ценность.

    Язык и метрика.

    Глосса (комментарий).

  Рукопись.

  Издания, переводы, справочные исследования.

    Издания и переводы.

    Справочные исследования.

Посвятительное послание Аббона, смиренного монаха, своему дорогому брату Гозлину

Дактилические стишки учителю.

Война города Парижа

  Песнь I

    [КНИГА ПЕРВАЯ] Стихи 1-19

    [Датчане прибывают к Лютеции – 24 ноября 885 г.] Стихи 20-35

    [Сигфрид приходит к епископу Гозлину] Стихи 36-46

    [ответ Гозлина Сигфриду] Стихи 47-59

    [о первом натиске, произведенном на башню] Стихи 60-93

    [о доблести Эда и Эбля] Стихи 94-113

    [датчане напрягают все силы] Стихи 114-143

    [пытаются поджечь башню] Стихи 144-171

    [отражённые датчане опустошают поля] Стихи 172-204

    [об измышленных датчанами машинах] Стихи 205-223

    [повторно штурмуют башню] Стихи 224-248

    [о нападении, совершённом на мост] Стихи 249-300

    [ожесточённо повсюду сражаются] Стихи 301-326

    [писец приносит благодарность Деве Марии] Стихи 327-352

    [датчане применяют «баранов»] Стихи 353-392

    [призывают блаженного Германа] Стихи 393-418

    [о благоприятном исходе сражения] Стихи 419-437

    [о Роберте Колчаноносце] Стихи 438-460

    [о вмешательстве блаженного Германа] Стихи 461-503

    [южный мост обрушивается] Стихи 504-509

    [об отваге двенадцати воинов] Стихи 510-564

    [южная башня рушится] Стихи 565-597

    [о нападении Эбля на лагерь датчан] Стихи 598-617

    [о причинённом Нейстрии ущербе] Стихи 618-644

    [датчане терпят неудачу у Шартра] Стихи 645-660

  Песнь II

    [КНИГА ВТОРАЯ] Стихи 1-30

    [Сигфрид уходит] Стихи 31-67

    [о смерти Гозлина] Стихи 68-97

    [о чудесах святого Германа] Стихи 98-162

    [аббат Эбль блистательно действует] Стихи 163-194

    [Эд оказывает помощь] Стихи 195-226

    [граф Генрих погибает]

    [датчане возобновляют нападение] Стихи 227-257

    [святой Герман приходит на помощь городу] Стихи 258-314

    [приближается император Карл] Стихи 315-329

    [о заключенном с датчанами соглашении] Стихи 330-346

    [датчане возвращаются (май 887 г.)] Стихи 347-387

    [датчане пытаются пробраться под мостами] Стихи 388-410

    [соглашение разрывается – сентябрь 887 г.] Стихи 411-441

    [Эд делается королём (февраль 888 г.)] Стихи 442-452

    [осаждают город Мо (июнь 888 г.)] Стихи 453-466

    [делают последний натиск на Лютецию (июль 889 г.)] Стихи 467-490

    [о сражении, произошедшем у Соколиной Горы - Монфокона 24 июня 888 г.] Стихи 491-531

    [Эд идёт походом в Аквитанию (892 г.)] Стихи 532-566

    [о сражении Эда с Карлом (893 г.)] Стихи 567-582

    [норманны снова опустошают королевство – 896 г.] Стихи 583-595

    [поэт обращается к Франции] Стихи 596-

    [Вставленная фраза в рукописи]

*** Примечания ***