Нет места под звездами [Анни Кос] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Нет места под звёздами

1. Дуновение

Что может быть прекраснее, чем вольный ветер, пришедший на закате из необъятных просторов Великой Степи? Напоенный запахами, высушенный солнцем, сшитый в бесконечные полотна тонкими стежками пылинок. В нем слышатся терпкие нотки одиночества, пьянящая сладость свободы, приглушенная, скрытая от посторонних глаз непокорность.

Счастлив тот, кто вдыхал его хотя бы раз в жизни. Этот ветер высекает на гранях души невидимый, но ощутимый след. Не смыть его ни годам, ни расстояниям. Как огонь, скрытый от непогоды за тонким стеклом фонаря, будет он жить в сердце, указывая путь, излечивая и вдохновляя.

Или ранит. Больно, до крови, до слез и стона. Застрянет в памяти, лишая покоя, являясь в снах. Манящий, прекрасный в своей жестокой честности, неуловимый и желанный.

Горе тому, кто, прикоснувшись раз к подобному чуду, теряет его. Но еще большее горе, если, сохранив чудо для себя, теряешь того, с кем можно его разделить.

Один лишь степной ветер знал, какой груз лежал на плечах старого Лонхата. Некогда великолепный лучник, неутомимый всадник, друг конунга, мудрый советник и бесстрашный военачальник теперь мечтал лишь о том, чтобы найти покой.

Судьба позволила ему выжить в чудовищной круговерти минувшей войны. И словно в насмешку за эту милость отняла у него двоих людей, любовь к которым согревала старое сердце. Почти четыре года прошло с момента исчезновения конунга Лида, сына Канита из рода Хольда, и его сестры Йорунн. Почти четыре бессмысленных, пустых года…

Когда Лонхат покидал разоренный Витахольм, то думал, что не выдержит тоски и отчаяния. Он знал, что сдаться сейчас означало бы предать Йорунн, сделать ее жертву бессмысленной, и потому упрямо шел вперед, увлекая за собой людей. Понимал, что должен привести свой небольшой отряд к союзникам, которым повезло остаться в живых и сохранить свободу. И, спрятав боль на самом дне души, он все-таки добрался до Гилона.

За эти несколько дней пути последние темные волоски на его голове стали белыми, как снег.

Когда подданные конунга узнали историю исчезновения Лида и пленения Йорунн, то совсем пали духом. Никто не посмел осудить Лонхата, но и сил на то, чтобы постараться отыскать хотя бы тела наследников великого дома, не было ни у кого. Оглушающие, жуткие по масштабам поражения выбили у остатков войска последнее дыхание. В хвастливые рассказы Талгата верить не хотелось, но шли дни, недели, месяцы, а никаких вестей о детях Канита не было. И хольдинги смирились со своей потерей.

В тот год осень пришла рано, превратив мягкие и благодатные почвы в непроходимые болота. Наступление Талгата остановили не люди, а жидкая грязь и непрекращающиеся ливни. Затем ударили морозы, сковавшие все толстым слоем льда. Ни у кочевников, ни у хольдингов не было сил, чтобы продолжать воевать, а потому все осталось неизменным.

Впрочем, к середине осени Талгат был вынужден отпустить союзные войска. Лишившись поддержки хорошо обученной и закаленной пехоты в коричнево-золотых одеждах, Великий Хан не решился начать очередную атаку с приходом весны. Граница, хоть и негласная, теперь пролегала южнее Витахольма, но не доходила даже до Танасиса, не говоря уже о Гилоне.

Почти половина побережья Внутреннего Моря осталась свободной: редкие разъезды кочевников выбирались туда, но ни закрепиться в этих местах, ни даже держать там постоянные отряды, Талгат не смог. Его люди не раз видели длинные и узкие корабли, сильно превосходящие по размерам рыбацкие лодки и скользящие вдоль берега. Хольдинги при поддержке жителей побережья поднимались руслами рек, преодолевая неспешное встречное течение. Тогда на стойбища или невнимательные отряды кочевников совершались безжалостные, молниеносные атаки. Этого было мало, чтобы пошатнуть власть хана, но хватало, чтобы держать в постоянном страхе его людей.

Танасис и Гилон стали основой нового королевства. Сюда пробились те, кто выжил после падения Астарте и Теритаки. Тут нашли убежище мастеровые, торговцы, ремесленники, фермеры, рыбаки и прочие, кто лишился своего крова. Орик привёл из Витахольма весь отряд, за исключением полутора десятков раненых, которые не вынесли тяжести дороги. Затем к городским укреплениям начали стягиваться отдельные группки уцелевших воинов войска Лида, а иногда и отчаянные одиночки, потерявшиеся в степи.

К началу зимы стало ясно, что удалось сохранить достаточно лошадей. Кое-кто из фермеров северных провинций увел табуны в предгорные пустоши, где пролегал старинный полузабытый тракт, а затем скрытно добрался до Гилона.

В разгар осени явилось посольство из лесных поселений. Их не просили о помощи, но они прислали не только еду и дрова, а и инструменты, лечебные травы, одежду. К весне удалось построить вокруг Гилона цепь оборонительных сооружений, надежно защищающую город с севера, запада и востока.

Когда весеннее солнце обогрело замерзшие степи, Талгат понял, что чаша весов качнулась не в его пользу. За каждый клочок земли ему пришлось бы драться с такими потерями, что новое наступление становилось бессмысленным.

С началом лета встал вопрос, кто возглавит уцелевших хольдингов. Среди бывших соратников Лида не нашлось кого-то, готового взвалить на свои плечи ношу правления. После долгих бесплодных разговоров избрание нового конунга отложили до тех времён, когда окончится война. Пока же власть в городах осталась в руках градоправителей, а армию возглавил Лонхат.

Перстень рода Хольда, что некогда носил на своей руке Лид, а затем его сестра Йорунн, остался на хранении в сокровищнице Гилона. Тяжелый деревянный ларец, покрытый позолоченными узорами, захлопнулся с сухим стуком, отсекая символ власти от любопытных взглядов, а людей — от безвозвратно ушедшего прошлого.

Так прошло еще три года. Равнодушное солнце вставало над разоренными землями и упорно катилось по небосклону, раз за разом освещая и хольдингов, и их врагов. Ему не было дела до глупых человеческих споров, не важно, кто правит там, на этом зеленом клочке земли. О чем волноваться, если в его распоряжении поистине безмерная гладь синего неба?

Война с Талгатом словно обрушила невидимую стену, отсекающую степные народы от остального мира. Те, кто потерял родной дом единожды, уже никогда не будет чувствовать себя в безопасности, где бы не обрел новое пристанище. Стоит ли удивляться, что многие хольдинги покинули привычные края, чтобы отыскать свое место заново в огромном, неведомом мире?

Минувшие годы уняли, смягчили боль потери и горечь поражения. На дорогах вновь появились путешественники из дальних земель. Везли они не только товары на продажу, но и рассказы о том, как живет окружающий мир. Люди слушали, запоминали, задавали вопросы. То, что раньше казалось им лишь любопытными историями, призванными скрасить вечер, теперь стало важным и значительным.

А вести оказались разными: и веселыми, и тревожными, и такими, о которых следовало думать не за торговым прилавком или накрытым столом, а в тишине и покое.

По многим землям прокатилось эхо если не войны, то смуты. В Золотой Империи, что лежала за горами, тоже стало неспокойно.

О тех краях хольдинги знали мало. Что из этого было правдой, а что выдумкой, не смог бы сказать никто. К примеру, рассказывали, что главенствуют в империи не обычные правители, а одаренные стихиями маги. Что города там настолько огромны, что в них можно заблудиться, как в дремучем лесу. Что люди говорят там на десятках разных языков. Что стены крепостей тянутся своими зубцами до самых небес. И что магия вытекает там из-под земли, как ручьи и реки.

И Лонхат размышлял. Возвращался к тому роковому дню в сотый раз, воскрешая в памяти все до малейшей деталей. В том, что союзниками Талгата стали воины из-за гор, уже не было никакой тайны. Да и путешественники подтвердили, что вышитый золотом на красно-коричневом поле знак солнца — это герб сиятельного императора. Злую шутку сыграли с подданными Лида недоверчивость и беспечность. Не поняли они, что враги явятся водным путем с севера, обогнув и горные хребты, что тянулись в бескрайнюю даль, и обширные пустые земли между Великой Степью и королевством Хольда.

Но вот кем были те странные люди в черном, что явились в день злополучного пира и коронации, Лонхат не знал. Никто не видел их лиц, скрытых масками, не рассмотрел знамен, не знал титулов. Однако и Талгат, и его союзники склонялись перед таинственным безымянным человеком, безоговорочно признавая в нем лидера. А значит, это был не рядовой воин. Да и управлял огнем он с той же легкостью, как любой хольдинг — смирной лошадкой. Что это, если не магия?

Великая Степь магии не знала. Все, что тут можно было найти — только старые рощи с каменными истуканами: то ли заброшенные святилища, то ли безмолвные следы прошлого. Оттого и не верили хольдинги в магию, не знали о Стихиях, не интересовались тем, что приводило в движение этот мир.

Лонхат стал подробно расспрашивать о делах Золотой Империи всех путешественников, кто бывал в тех краях. О магах рассказывали мало и неохотно. С опаской. И все же некоторые имена произносили чаще остальных. К примеру, имя Хальварда Эйлейра Эйнара, герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов. По странному совпадению именно его земли располагались ближе всего к Великой Степи, самого правителя называли сильнейшим магом Огня, а воины герцогства традиционно носили одежды черного цвета, в отличие от людей императора.

Это могло быть совпадением, а могло указывать на то, что развернувшаяся на ступенях дворца конунга трагедия имела более сложные причины, нежели борьба за земли и титулы.

На третью осень от падения Витахольма до степи докатились новые слухи. В империи, мол, чуть не разразилась война, причиной которой стала борьба сиятельного Сабира и герцога Недоре. Шепотом рассказывали о покушениях, заговорах, убийствах и жестоких казнях, упоминали имена тех, кто был замешан в смуте. И, странное дело, одно из имен звучало слишком привычно для уха степняка — Йорунн, воспитанница герцога.

Еще одно до крайности странное совпадение, как подумал тогда Лонхат. Воспоминания о дочери Канита отозвались тянущей, навязчивой болью в груди — старое сердце никак не хотело смиряться с потерей. И хотя разумом воин понимал, что, скорее всего, девушки уже давно нет в живых, но надежда, робкая, неуместная, внезапно затеплилась на самом дне души.

А что, если человек в чёрном не убил Йорунн, как уверял всех Талгат? Отступающий отряд запомнил ее живой, ярко освещенной кольцом пламени. Поспешность, с которой хан заявлял потом о гибели рода Хольда, и настойчивость, с которой он пытался всех убедить в этом, настораживали. Талгат будто сам старался поверить в истинность этих слов, а, значит, его глодали сомнения так же, как и Лонхата.

Впрочем, хольдинг не хотел обманываться зря. Раз обжегшись, он не собирался совать голую руку в жаровню с углями. Боялся поверить ничем не подтвержденным домыслам, а потому оставил свои знания при себе, не поделившись ими даже с самыми близкими товарищами — Халой и Китом.

С ними Лонхат вообще старался не касаться в разговорах темы прошлого. Слишком глубокими были их раны, слишком яркими — воспоминания, слишком горькими — сожаления. Эйдан принял известия легче, а, быть может, просто лучше скрывал свои чувства. Впрочем, ему тоже было нелегко пережить потерю двоих друзей детства и юности.

По истечении трех лет от начала войны в Гилоне собрали большой совет. На нем впервые открыто заговорили о том, чтобы вернуть себе захваченные Талгатом земли. Горячие головы настаивали на немедленной атаке, но Лонхат, все еще возглавляющий войско, был категорически против.

— Мы должны заручиться поддержкой всех друзей, которых только найдем. И надо знать, что происходит за спиной Великого Хана. Я хочу видеть глазами Талгата, вдыхать с ним один воздух, пить одну воду, слышать каждую его мысль, как свою собственную.

Лонхата активно поддержали не только старые друзья, но и Адой Гасти — градоправитель Гилона. На подготовку к наступлению выделили год.

Вскоре самые ловкие и смелые из людей Халы, бывшего третьего всадника дворцовой стражи, отправились на север, чтобы незаметно пробраться на земли Талгата. Эйдан взял на себя переговоры с лесными племенами, стремясь заручиться поддержкой вождей из родов Вису, Мёря, Арвов и Ямит. На юг и восток выслали послов, ищущих новых союзов в землях соседнего княжества Эттлингов, а вот в сторону империи Лонхат решил отправиться лично.

Он здраво рассудил, что возможный результат стоит подобного риска. В случае неудачи степняки не теряли ничего, ведь сиятельный Сабир все еще поддерживал Талгата. Но вражда между Золотыми Землями и Недоре могла сыграть на руку хольдингам. В особенности, если герцог действительно окажется одаренным магом и согласится принять их сторону.

Что произойдет, если Хальвард окажется тем самым человеком из Витахольма, Лонхат старался не думать. Он желал убедиться в том, что ошибся, и в то же время надеялся, что все его домыслы — правда.

Сборы заняли немало времени, в путь отправились, когда просохли дороги после весенней распутицы. С собой старый воин решил взять только двадцать человек, но никого из выживших в битве на ступенях. Ему не нужны были лишние свидетели. Если надеждам не суждено сбыться, то лучше близким не видеть его разочарования.

В противном случае же… Что было бы в противном случае Лонхат не мог ответить даже самому себе.

2. Ссора

— Сядь, Йорунн, есть важные новости и я хочу, чтобы ты узнала о них одной из первых.

Ласковое весеннее солнце освещало кабинет правителя, пробираясь до самых дальних уголков косыми дорожками, бросая золотистые отблески на стены. Хальвард протянул девушке раскрытое письмо. Йорунн удивленно взглянула на сломанную печать и почувствовала, как по спине пробежал холодок — на сургуче стоял знак летящей ласточки, знак дома Хольда, ее знак. Словно во сне, медленно, боясь спугнуть видение, она развернула бумагу и впилась глазами в строчки.

Хальвард стоял спиной к окну и внимательно следил за воспитанницей.

Минувшие полтора года дались им обоим нелегко. После обретения своего истинного облика Йорунн начала стремительно меняться. Правитель затруднялся назвать причину, но допускал, что всему виной была ее Тьма.

Йорунн делала потрясающие успехи в овладении силой. С легкостью создавала теневые предметы, научилась манипуляциям с формой и движениями, Огонь тек в ее руках, как мягкий воск, покорно следуя безмолвным приказам, а степень контроля была такая, что правителю оставалось лишь удивленно качать головой. Наверное, схожие чувства когда-то возникали у его собственных родителей по отношению к юному, импульсивному и необыкновенно одаренному сыну.

Однако, поведение девушки разительно отличалось от поведения самого Хальварда в ее возрасте. Йорунн словно закрылась ото всех, оставив на виду лишь набор масок, которыми научилась жонглировать не хуже, чем уличный артист — мячиками. Она была мила и приветлива с просителями, весела и беззаботна с Ульфом, внимательна и чутка с Виалой, собрана и сдержана с ним самим.

Хальварда это раздражало. Не то, что девочка наконец обуздала свои чувства и приняла навязанные правила игры, а то, что она отгородилась от тех, кому должна была доверять без остатка. Разумом маг понимал, что у подобного поведения могут быть разные причины, но чутье било тревогу, и с каждым месяцем все сильнее.

Ни импульсивности, ни безрассудности, ни наивности. В ее поступках главенствовал разум и строгость, а стремление довести до совершенства свои умения могло посрамить самых лучших мастеров и среди магов, и среди воинов.

Однако сейчас почти идеальная внешняя оболочка дала трещину — Йорунн была в волнении. Пальцы мелко вздрагивали и мяли край письма, а щеки то вспыхивали алым, то покрывались бледностью. Вот она подняла глаза и правитель увидел, как в них плещется целое море эмоций.

— Вы бы не стали шутить со мной так жестоко? Сказанное тут — правда?

— От первого до последнего слова. Отряд под предводительством Лонхата уже въехал на территорию Миаты и будет тут через несколько дней.

Девушка почувствовала, что не может контролировать себя, и поспешно отвернулась.

— Я счастлива, что увижу их. Столько лет прошло, — она встала и в волнении начала мерить кабинет шагами. — Нам так много надо сказать друг другу.

— Да, — голос Хальварда был сдержан. — Многое переменилось с того момента, как вы расстались. Присядь, пожалуйста, нам надо поговорить.

Хальвард опустился в кресло, Йорунн послушно замерла напротив. Она видела, что правитель чем-то сильно встревожен.

— За прошедшие четыре года ты проделала огромный путь, овладела знаниями, которые иному бы не покорились и за пару десятилетий. Я горжусь твоими успехами, искренне восхищаюсь всем, чего нам удалось достичь. Ты выросла, изменилась. Но боюсь, что есть кое-что, к чему ты не готова.

— О чем вы говорите? — нахмурилась девушка.

— О том, что ты ожидаешь от этой встрече большего, чем она даст, — как можно мягче сказал Хальвард. — Вспомни сама, сколько тебе понадобилось времени, чтобы смириться со своей судьбой и понять, какую пользу принесет сделанный выбор. У тебя была возможность перестрадать свою боль и отпустить ее, обрести новую цель, шагнуть вперед не смотря ни на что. Хольдинги же уверены в твоей гибели, и это — очень тяжелый урок для них. К сожалению, такова плата за магию в тебе, но их бремя от этого не стало легче. Народу Хольда нужна поддержка. Но одно дело — искать помощи у неизвестного герцога далекой страны, и совсем другое — заключать союз с тем, кто виновен в падении правящего дома. Когда Лонхат увидит и узнает меня, встретится с тобой, боюсь, смятение охватит его сердце. Ему потребуется не день, и не два, чтобы прийти к верным выводам.

Йорунн не могла отрицать правоту Хальварда. Она хорошо знала горячий и неукротимый норов хольдингов, понимала, что опасения мага были не напрасными. И все же, Лонхат всегда отличался умением спокойно анализировать ситуацию, а не лететь вперед вскачь по первому велению души.

— Уверена, что если мы сможем спокойно поговорить и все обсудить, то он поймет.

— Я не знаю Лонхата лично, да и вообще мои сведения о нем весьма ограничены. Опиши мне, каким ты запомнила его?

— Твердым, — ответила Йорунн после небольшой паузы, — достаточно сдержанным, но уверенным в своих поступках. Лонхат мало говорит, но быстро думает и, если решил что-то, то действует немедленно. Верен дому Хольда до мозга костей, не способен на предательство. Он мог измениться после падения Витахольма, в конце концов четыре года — это немало. Однако он знает меня лучше многих. Уверена, что даже если его душа изранена, я смогу найти слова, чтобы вернуть его доверие.

— Боюсь, его ожидает несколько неприятных открытий. Ситуация непростая, кое-кто назвал бы все произошедшее заговором, а твое поведение — изменой.

— У всего есть причина. Только глупец делает поспешные выводы.

— Я пожертвовал интересами хольдингов, чтобы добиться лучшей судьбы для Недоре — вот истина, которую нельзя отрицать. Осознать себя марионеткой в руках кукловода — не самое приятное чувство.

— Лонхат выслушает меня, что бы ни было между нами.

— А если нет? — Хальвард склонил голову, внимательно наблюдая за Йорунн. — Подумай как будущий правитель. Хорошо надеяться на лучший исход, но готовиться нужно к любому. Мудрость заключается в том, чтобы предусмотреть все возможные итоги и найти пути предотвращения худших из них. Итак?

Йорунн подавила всколыхнувшееся внутри раздражение — он опять был прав, а она упустила факты, поддавшись эмоциям.

— Лонхату потребуются не только слова, но и доказательства. И время. Мы должны ему их предоставить, — наконец сказала она.

— Верно.

— И что вы предлагаете?

— Удержать его от прямого разговора с тобой хотя бы первые дни. У него появится возможность успокоиться и снова услышать голос разума, а не раненого самолюбия.

— Вы запретите мне говорить с ним? — Йорунн удивленно вскинула брови. — И как, по-вашему, мы сможем найти общий язык?

— Успеете позже. Ты слишком нетерпелива. Позволь ему узнать обо всем, что тут происходило, не от тебя, а хотя бы от Ульфа. Дай время осознать, как важна ты для Кинна-Тиате, Недоре и всей империи.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы люди шептались за моей спиной! — возмутилась девушка.

— Даже я нуждаюсь, — осадил ее Хальвард. — Ты недооцениваешь силу слова и важность молвы. Сейчас ты стоишь в крайне уязвимой позиции, если хочешь вернуть себе расположение и доверие хольдингов, то придется действовать терпеливо и аккуратно. Позволь мне помочь тебе в этом.

— Это лишнее.

— Йорунн, я запрещаю тебе общаться с послами Великой Степи до тех пор, пока не решу, что обе стороны готовы к этому разговору, — терпение Хальварда было на исходе.

Девушка оскорбленно вскинула голову.

— Вы не имеете такого права. Эти люди — мои друзья и родичи.

— Если это право у кого и есть, то только у меня. Это мои земли, я старше и, поверь, опытнее в подобных вопросах. Кроме того, ты клялась подчиняться мне.

— Тогда вы поступаете низко. Пользуетесь своей властью, чтобы встать между мной и Лонхатом.

— Нет, я пользуюсь своей властью, чтобы удержать тебя от ошибок. И твои слова лишь подтверждают, что я прав, — твердо и абсолютно спокойно закончил Хальвард.

Йорунн вскочила на ноги и уперлась ладонями в стол напротив правителя:

— Я не стану вас слушать. Довольно того, что я лишилась возможности быть тем, кто я есть, на долгие годы.

— Ты сама знаешь, что это не так.

— Тогда разрешите мне увидеться с послами.

— Нет, слишком рано. Из этой встречи не может родиться ничего доброго. По крайней мере сейчас. И ты сама минуту назад согласилась с этим.

— Они — самое ценное, что у меня осталось, — твердо ответила девушка.

Лицо Хальварда на миг окаменело, словно он испытал острую боль. Маг замер, сдерживая резкие фразы, что едва не вырвались на свободу, а на лице его пролегли тени усталости и глубокой тоски.

— Твоей прошлой жизни уже нет, наследница рода Хольда. И тебя уже нет. Ты — совсем не тот человек, которым была до войны. Я хочу защитить тебя от новых страданий, не более того.

Йорунн опустила голову.

— Я сама выбрала этот путь. Просто хочу знать, что эта жертва не была напрасной, — она подняла глаза, полные слез, на Хальварда. Но тот лишь покачал головой и коротко ответил:

— Нет.

Она выпрямилась — жесткая, твердая, сильная — и зрачки ее наполнились темнотой, внутри которой заплясали искры.

— Тогда попробуйте мне помешать.

Хальварда тоже встал, подошёл к Йорунн совсем близко. Сейчас он показался девушке особенно высоким и угрожающим. Тьма возникла в мгновение ока и окутала фигуру правителя, высасывая яркий солнечный свет из комнаты.

— Осторожнее, девочка. Ты забываешься.

Минуту они стояли друг напротив друга, глядя прямо в глаза. Но вот Йорунн дрогнула, отвернулась, а затем опустилась в кресло и спрятала пылающее лицо руками. Хальвард повёл плечами и тени вокруг него рассеялись. Он очень внимательно рассматривал тонкую фигурку ещё пару минут, затем резко развернулся и вышел, не сказав ни слова.

3. Через Миату

Лесные владения давно растаяли за спиной, превратившись в чуть уловимую дымчатую полосу темно-зеленого цвета. Хольдинги уже почти пересекли безлюдные дикие просторы, отделяющие Золотую Империю от остального мира. Земля тут поднималась плавными волнами, напоминая о лежащих впереди горах.

Когда Лонхат впервые увидел заснеженные вершины, опоясывающие горизонт с запада на восток, то замер в восхищении. Непривычная, опасная, надменная красота белых пиков завораживала. Среди острых, как клыки хищников, гор, плыли облака, цепляясь за склоны, силясь перебраться на другую сторону неприступных природных стен. Кажое утро пики окрашивались в золото и багрянец, а длинные синие-сиреневые тени стелились у подножий, скрывая от непрошенных гостей свои тайны.

Люди в этих местах не селились, но на подступах к склонам отряд обнаружил отлично вымощенную дорогу. По-видимому, границы свои герцогство Недоре охраняло тщательно — прокладывать и ремонтировать никому не нужный тракт не стал бы самый расточительный правитель.

Чужое внимание хольдинги ощутили сразу, как только начали первый подъем. А когда добрались до седловины, путь им преградили хорошо вооруженные воины. Командир сторожевого отряда не выглядел удивленным, пожалуй, он знал о предстоящей встрече. Не вызвали у него вопросов ни чуждые непривычные имена, ни цель, ради которой степняки забрались так далеко от дома.

Лонхата и его людей проводили в крепость Эльтре, где они смогли отдохнуть после долгой дороги и изнурительного подъема. Через семь дней степняки вновь отправились в путь, но теперь в сопровождении воинов герцога сумеречных земель.

Хольдингам была в диковинку новая страна: зеленые, заросшие перелесками склоны, плавно сбегающие с гор в долину, скалистые уступы, обрывистые ущелья, бурные пенные перекаты рек в стесненных горами руслах.

Однако больше всего Лонхата интересовали подданные герцога. Годы приучили воина читать по глазам то, о чем не говорят с первым встречным. Ловить жесты, выражения лиц, и по увиденному судить о том, как людям живется. Слушать разговоры получалось не всегда, жители Миаты предпочитали местное наречие всеобщему языку. Оно было непривычным, слишком тягучим и напевным, различить в нем хотя бы отдельные знакомые слова не удавалось, но старик очень скоро научился угадывать общее настроение собеседников.

Лонхат чувствовал, что воины, сопровождавшие его, были собраны и внимательны, но совсем не враждебны. Отметил, что местные жители не убегали при виде вооруженного отряда. Скорее даже наоборот: многие приветственно махали руками, кто-то улыбался, иные разглядывали чужаков с неприкрытым интересом. Впрочем, по большей части все были заняты своими делами. Жизнь любого человека, возделывающего землю, всегда основательна, размерена и подчиняется природным ритмам. Сейчас в долине буйствовала весна, полевых работ было множество, а значит и времени на пустые разговоры никто не тратил.

Ехали не спеша, на ночевки останавливались на постоялых дворах. Вечерами вокруг Лонхата и его спутников собирались толпы любопытных. Никто не лез с расспросами и разговорами, но старик видел, с каким искренним интересом разглядывают их одежду, коней, как внимательно прислушиваются к незнакомой речи.

Иногда к хольдингам подходили самые любопытные и храбрые из местных и жестами просили разрешения потрогать что-то из оружия. Лонхат не отказывал. А однажды к отряду пристала настоящая стайка детворы под командой светловолосой бойкой девчушки лет пяти на вид. Она отчаянно заикалась от волнения, щеки ее пылали маковым цветом, но все же любопытство пересилило робость и она что-то пролепетала тоненьким срывающимся голосочком, показывая руками в сторону.

Лонхат честно старался понять, чего именно от него хочет девчонка, но признав полное поражение, обратился к одному из сопровождающих.

— Она просит позволения покормить вашего коня, — пояснил воин. — Говорит, что никогда не видела такого огромного животного. Ее отец держит в этом деревне конюшни, но и там подобного скакуна не найти.

Старик подавил улыбку и, как можно строже глядя на малолетнюю шалунью, ответил:

— Я разрешу ей, только если она пообещает вести себя смирно и послушно.

Воин перевёл, и девочка тут же согласно закивала, всеми силами заверив, что будет вести себя примерно. Из глубокого кармана платья она выудила яблоко и чисто вымытую морковь, а потом с надеждой уставилась на грозного седого воина из чужой страны.

Лонхат провёл девочку на конюшню, за ними тут же увязалась толпа детворы. Младшие не решились заходить в стойло, а вот те, кто был постарше, изо всех сил тянули шеи, чтобы рассмотреть коня получше. Лонхат подхватил малышку на руки и поднял повыше, усадив на сгиб локтя. Второй рукой ласково потрепал коня по шее, тихо нашептывая что-то ему на ухо.

Умный конь фыркнул, но посмотрел на ребёнка добродушно. Мягкие губы осторожно ухватили за хвостик морковку, затем так же аккуратно подцепили с раскрытой детской ладошки сладкое яблочное подношение. Девочка потянулась и несмело погладила коня по носу — знакомство состоялось успешно.

Чуть позже, Лонхат рассказывал детворе старинные легенды хольдингов. Про то, как первый конь принес в Великую Степь рассвет после долгой ночи, как стук его копыт разогнал древних чудищ, как кони и люди научились жить бок о бок друг с другом, и почему для народа Хольда кони — не просто животные, но друзья. Воин из пограничной стражи терпеливо переводил, старательно повторяя непривычные имена и названия, дети слушали с раскрытыми ртами. Им казалось, что этот чужак принес вести из какого-то древнего, волшебного мира, такого непохожего на их собственный.

Проехав Миату, отряд вступил на земли Недоре. Лонхат ощущал, что в груди нарастает неясная тревога, предчувствие чего-то. Он старательно скрывал нахлынувшую неуверенность, ругая себя за эту слабость, недостойную ни воина, ни посла целого королевства.

Заночевали раньше обычного, зато в путь отправились как только небо на востоке начало слегка бледнеть. Теперь перед всадниками снова вздымались пики гор, а дорога принялась настойчиво взбираться вверх, петляя по склонам. К столице отряд подъехал, когда солнце показалось из-за вершин и стены Кинна-Тиате вспыхнули белым золотом. Синие, как ночное небо, крыши домов темными росчерками разрывали светлое каменное кружево, а весенние лучи играли в усыпанных цветами деревьях. Кинна-Тиате был воистину прекрасен в это время года.

Отряд достиг ворот и его приветствовали чистым и звонким пением труб. Лонхат внимательно осмотрел знамена и вышитые символы. Ни один из них не был ему знаком, и все же внутреннее чутье снова напомнило о себе болезненным толчком, ударив в грудь откуда-то изнутри. Стража на воротах, увидев отряд, вытянулась и замерла.

— От лица герцога Недоре, Миаты и Зелёных островов, приветствую вас в Кинна-Тиате, — выступил вперед человек в черно-синих одеждах. — Вас уже ожидают в замке. Мне поручено проводить вас.

4. Первая встреча

Замок встретил гостей торжественным молчанием. Тонкие колонны, поддерживающие сводчатые перекрытия, гладкий сияющий пол, повсюду резной камень, светящийся на солнце, словно живая плоть. Совсем не таким виделся Лонхату в мыслях дом повелителя сумеречных земель.

Массивным, неприступным, мощным, возможно даже по-своему грациозным, но не таким, не пронизанным светом, открытым чистому горному воздуху, стремящимся к небу вязью колонн и резных перекрытий. Лонхат считал, что мало что может его удивить, и все же к такому оказался не готов.

Сравнивая это место со всеми, виденными ранее, он невольно чувствовал себя грубым невеждой, который и помыслить не мог такой красоты. Стены, переходы, лестницы, убранство залов — все это несло на себе отпечаток силы и огромного мастерства своих создателей, наполняло душу смятением и неуверенностью.

Он бросил косой взгляд на свою одежду и отчего-то почувствовал себя неуютно, словно бы пришел на чей-то праздник в грязных лохмотьях. Впрочем, старик прогнал подобные мысли. Возможно, он и впрямь одет слишком просто для роскошного замка, но ведь он преодолел такой долгий путь не из любопытства или тщеславия, а ради благополучия своего народа. Если ради этого придётся признать, что известно ему о мире далеко не все, то что ж, лучше быть дураком одну минуту, чем прожить в неведении всю жизнь.

Меж тем последние створки перед ним распахнулись, приглашая войти. Стража у дверей была одета в черное, на их плащах старик увидел небольшой символ дракона, и эта эмблема показалась ему смутно знакомой. Лонхат замешкался только на секунду, после сделал глубокий вздох и твёрдой походкой вошёл в огромный зал.

Тут собралось множество народа. Были и женщины, и мужчины, воины и обычные горожане, кто-то одет в дорогие ткани, украшенные вышивкой и камнями, а кто-то неброско и скромно. Все они рассматривали посланцев Великой Степи с любопытством, но без высокомерия и снисходительности.

Впрочем, Лонхат забыл обо всех этих людях практически сразу, ибо взгляд его коснулся возвышения в конце зала. Там в резном кресле застыл человек, облаченный полностью в черное. Длинный плащ ниспадал с его плеч на ступени тяжелым покрывалом, ткань дублета была расшита серебрянной нитью. Темные волосы не были перехвачены ни обручем, ни венцом, однако осанка и пронизывающий взгляд исключали ошибку — так смотрят только люди, облеченные огромной властью и несущие ее неподъемное бремя с достоинством.

И еще старик помнил это лицо. Оно часто являлось ему в снах, а точнее — в кошмарах, пронизанным стыдом и сожалением. Хорошо бы забыть это лицо навсегда, а вместе с ним горечь прошлых поражений, и бессмысленность бесплотных надежд.

Словно сквозь тягучую патоку до Лонхата донёсся голос герольда, называющего имя и титул властителя Недоре, а затем — имя самого посла. Будто в полусне хольдинг медленно поклонился, скорее под давлением обстоятельств, нежели из желания выказать своё почтение Хальварду Эйлерту Эйнару. Герцог ответил вежливым приветствием, ни жестом, ни словом не показывая своего волнения.

А затем взгляд Лонхата скользнул чуть в сторону — и в мир снова ворвались звуки, цвета и голоса. В грудь ударило горячей волной, сердце забилось часто-часто: за левым плечом правителя стояла Йорунн.

Минувшие годы не изменили ее облик до неузнаваемости, однако придали чертам строгости, стерли выразительность эмоций. Лицо ее, словно маска, застыло в ничего не значащем выражении, лишь глаза остались прежними, живыми, и выдавали огромную бурю чувств.

Лонхат помнил ее совсем другой: измазанной в саже, растрепанной, в разодранной одежде, но полную жизни, чувств, стремлений. Теперь же перед ним замерло прекрасное изваяние, затянутое в темно-зелёный бархат, укрытое таким же чёрным плащом, как и у правителя Недоре. Гордое, наполненное внутренней силой, но словно отгороженное невидимой стеной и абсолютно недосягаемое. Расстояние между хольдингом и Йорунн внезапно оказалось равно не нескольким шагам, а пропасти, длиною в жизнь.

Официальное представление гостей и хозяев друг другу продолжалось. Вот склонился в поклоне высокий, темноволосый и зеленоглазый воин, стоящий справа от трона герцога. Левая рука его покоилась на эфесе длинного клинка в украшенных серебром ножнах, правую он прижал к груди напротив сердца. Краем сознания Лонхат уловил имя — Ульф Ньорд, военачальник и первый рыцарь Недоре, Миаты и Зелёных островов.

Затем представили прекрасную леди с роскошными вьющимися темными волосами и такими же зелёными глазами, как у Ульфа, — леди Виала. Кажется называли ещё имена, но Лонхат не слушал, просто не мог заставить себя услышать. Когда герольд закончил свою речь, в зале воцарилась тишина. Все внимание было обращено к правителю.

— Я счастлив принимать в своих владениях гостей из столь удаленных мест, — голос его, негромкий и звучный, наполнил весь зал, пробираясь до самых дальних уголков. Лонхат вздрогнул и застыл, не сводя взгляда с Хальварда. — К нам так редко попадают путешественники из Великой Степи, что мы мало знаем о ваших традициях, а подчас вообще забываем о существовании народов, живущих за горами на востоке. Прошу простить, если наши обычаи покажутся вам непривычными. Хочу заверить вас, что для меня будет огромной честью познакомиться с вами ближе и получить возможность лучше понять друг друга. Оставайтесь гостями в Кинна-Тиате. Сейчас вы устали, за вашими плечами лежит долгий путь. Понимаю, что проделали вы его не из праздного любопытства, однако всякое дело, особенно если оно важное, требует спокойствия и взвешенности, — в его тоне прозвучало едва уловимое предупреждение: не здесь и не сейчас. — Отдохните с дороги, мы сможем поговорить позже и так долго, как в том будет необходимость.

Лонхат невероятным усилием воли заставил себя заговорить, ибо молчание было бы оскорбительным и неуместным. Голос его был чуть хриплым, но абсолютно равнодушным.

— Благодарю за радушный прием, милорд. Не стану скрывать, мы и вправду утомлены и нуждаемся в передышке. Однако дела, которые привели нас в вашу столицу не терпят, и я прошу вас о возможности изложить все в ближайшее время.

— Сегодня вечером в вашу честь будет устроен праздник, разделите его с нами. А пока отдыхайте, мои люди позаботятся о вас, — Хальвард встал. — Что касается дел — вернемся к ним завтра.

Лонхату показалось, что в последнюю фразу герцог вложил нечто большее, чем простую любезность. Старик склонился в поклоне, а вместе с ним все хольдинги и остальные люди в зале. Правитель спустился с возвышения и покинул зал, вслед за ним так же вышла и его свита, включая Йорунн. Ни слова, ни жеста, ни единого лишнего взгляда не позволила она себе, и когда за Хальвардом закрылись двери, Лонхату оставалось лишь догадываться, не была ли она видением, болезненным призраком прошлого.

***

Вечер наполнил Кинна-Тиате огнями и музыкой. В дрожащем свете факелов танцевали тени, столы поражали роскошью блюд и напитков, а собравшиеся гости — необычностью. Лонхата подхватило человеческим водоворотом. Он вел какие-то разговоры с людьми, которых впервые увидел лишь пару минут назад. Его расспрашивали о новостях на востоке, он даже, кажется, что-то отвечал. Но в этом множестве голосов, лиц, людей, имен, названий, звуков и света старику стало невыносимо одиноко. По-настоящему важным было лишь одно: встреча с Йорунн. Хольдинг ждал этого момента, но и боялся его одновременно.

Лонхат уже успел заметить, с каким уважением упоминают ее имя жители Недоре. Для кого-то она была добрым другом, для иных — влиятельным покровителем. О делах прошлых не говорили, чтобы не портить легкое и радостное настроение вечера, но избежать упоминаний о потрясениях, прокатившихся два года назад по Кинна-Тиате, не удалось.

— Какое привычное имя, — отметил Амайяк, один из хольдингов. — В землях Великой Степи так часто называют девочек.

К счастью, замечание это осталось без ответа. Собеседники, увлеченные обсуждением разницы традиций империи и степи, просто не придали ему значения. Лонхат мысленно похвалил себя за осторожность: среди его спутников не было никого, кто лично знал бы Йорунн. Конечно, правда вскроется в ближайшее время, но один-два дня на то, чтобы разобраться в произошедшем, у него оставались. А дальше будет так, как решит он, остальные не посмеют ему перечить.

Герцог и его подопечная пока не спустились в общую залу, лишь Ульф Ньорд передал Лонхату искренние извинения Хальварда и просьбу начинать празднование без него. Пользуясь возникшей заминкой, хольдинг попросил рассказать о Недоре и его правителе. Черный Волк улыбнулся и уточнил:

— Я могу поведать вам очень много всего, на это не хватит ни этого вечера, ни даже трех десятков. Что именно вас интересует?

— Что за человек герцог Хальвард? Как давно вы знакомы?

— Многие годы, не считал сколько. Для меня это целая жизнь, а о том, что было до нее, я не очень люблю вспоминать.

— Я слышал разное о вашем лорде, некоторые истории звучат странно, почти невероятно и…, - он позволил себе оставить фразу незаконченной.

— Устрашающе? — Ульф истолковал паузу совершенно верно.

— Не всегда, — честно ответил Лонхат. — Но имя правителя сумеречных земель часто вызывает трепет.

— Наверное, отчасти эти рассказы правдивы. Правитель прошел долгий путь прежде, чем стать тем, кем является сейчас. То же можно сказать и обо мне, с тем исключением, что моя жизнь много короче жизни герцога Недоре.

— Лорд Хальвард и вправду маг?

— Верно, — Ульф казался расслабленным и спокойным. — Если во всей Золотой Империи искать одаренного Стихиями, то начинать следует как раз с нашего правителя. Ему подчиняются Огонь и Тьма, но мне отчего-то кажется, что вы должны знать об этом не хуже меня.

— Возможно и должен… Но магии нет в степи, она для нас непривычна. Иногда поверить глазам сложнее, чем доводам разума. То, чему я был свидетелем, выглядело слишком непонятно, да и зрение с возрастом может обманывать, — он помолчал, а затем слегка поменял тему. — Расскажите мне о характере своего правителя. Нам предстоит долгая и непростая беседа, от которой многое зависит. Я хотел бы знать, каким видит господина его первый воин.

— Что ж, — Ульф стал серьезен, — пожалуй на этот вопрос я могу ответить. За свой век я встречал разных людей, наделенных властью и выдающимися способностями. Но среди них было мало тех, за кого я бы отдал жизнь ни капли не сожалея. Лорд Хальвард умен, честен, дальновиден, он с легкостью читает в сердцах людей. Иногда причины его поступков не ясны, но время доказывает его правоту. Хотите совет? Чтобы понять герцога, будьте честны с ним и с самим собой.

— Скажите, вы служите Хальварду по своему выбору?

— Да, и если бы меня спросили снова, я бы не поменял своего решения. Я многим обязан правителю.

— В таком случае, ему повезло. Истинная преданность встречается редко, — Лонхат с грустью окинул взглядом полный зал людей. — Сейчас, с высоты прожитых лет, я вообще не уверен в том, что знаю, что такое верность. Мир, каким я его знал, перестал существовать и, должен признать, что я сам приложил к этому руку.

— Посмотрите на них, — Ульф кивком головы указал на собравшихся в зале, тех, кто прогуливался или сидел за столами. — Каждый из них живет в своем собственном мире, не сильно задумываясь о том, что за механизмы приводят его в движение. У них свои обязанности, дома, семьи. Во многом их жизнь проста и беззаботна, ведь на их плечах не лежит груз ответственности за чужие судьбы. Но есть среди них и те, кто по своему выбору или по прихоти случая вынужден смотреть дальше и глубже. Их поступки меняют окружающий мир каждый день, каждую минуту. У некоторых вообще не было того, что можно назвать привычным миром. Вы должны быть счастливы, если хотя бы в ваших воспоминаниях он есть. Не всем из нас так повезло.

— Скажите, вы ведь понимаете, чтосвязывает меня и вашего правителя? Знаете о леди Йорунн?

— Да, — не стал уходить от ответа Ульф. — И точно знаю, как все это выглядит со стороны.

Лонхат почувствовал, как по спине к голове пробежала волна опаляющего жара.

— И вы можете так спокойно об этом говорить? — голос его дрогнул от волнения.

— Спокойно? Пожалуй нет. Вы должны понимать: что бы не послужило истинной причиной событий четырехлетней давности, дальнейшее близко коснулось и меня, и других в Кинна-Тиате. Я привязался к леди Йорунн, и теперь она очень много значит для меня. Догадываюсь, что сейчас вы думаете о своей госпоже не самые лестные вещи, возможно, называете ее поступок предательством. Но я вижу всю эту ситуацию иначе, совсем не так, как вы. Вам действительно стоит поговорить об этом с герцогом.

— Отчего же не с Йорунн? Разве она сама не должна ответить мне на некоторые вопросы?

— Не думаю. И, если вы дадите себе возможность остыть и все как следует обдумать, поймете, почему. В тот момент решение принимала не она, и даже не лорд Хальвард. Да и вы не виноваты в случившемся. И чем скорее вы примите это, тем скорее вернетесь к поиску правды.

Лонхат отвернулся. Его больно обожгли воспоминания о том, как он покинул Витахольм, вместо того, чтобы отдать свою жизнь, защищая госпожу. Вина долгие годы грызла его сердце, подтачивала силы. А теперь оказалось, что Йорунн жива и здорова, и ни разу не подала вести о себе, не пыталась отыскать кого-то из хольдингов, вернуться на родину. Она так легко отринула прошлое и начала новую жизнь. Но почему? Что заставило ее принять это решение? Забыть свой род, дружбу, честь, любовь подданных. В сердце старика ядовитой змеей свернулись обида, непонимание и разочарование.

Ульф, внимательно наблюдавший за собеседником, тяжело вздохнул и покачал головой.

— Наберитесь терпения. Вы ждали четыре года, а теперь делаете поспешные выводы, не вытерпев пары часов.

5. Дела минувшие

— Думаю, нет смысла притворяться, что для нас с вами эта встреча — радость и удовольствие.

Это были первые слова, сказанные Хальвардом, после того, как герцог появился в общей зале, и отзвучали приличествующие моменту приветственные речи. Конечно, при большом количестве свидетелей он не мог сказать ничего, отличающегося от заверений в дружбе, а Лонхат, поддерживая начатую игру, ответил, что для него и всех хольдингов быть тут — огромная честь. Впрочем, как только лишние наблюдатели отвлеклись разговорами и представлением в центре зала, беседа приняла совсем другой оборот.

— И все же я благодарен вам за то, что этот разговор вообще состоялся, — Хальвард говорил без тени насмешки. — Будь на вашем месте кто-то более юный и менее опытный, думаю, без оскорблений и даже обнаженного оружия бы не обошлось.

— Мы всегда можем вернуться к этому, — хмуро ответил Лонхат.

— Надеюсь, не понадобится. Между нами лежит пропасть недоверия и недопонимания, рожденная не по моей воле, но отчасти по моей вине. Я хорошо помню нашу первую и единственную встречу, а также обстоятельства, предшествовавшие ей. Не буду вас обманывать, если бы я вновь оказался в подобной ситуации, то вероятнее всего поступил бы так же. Сомневаюсь, что сейчас вы испытываете что-то, кроме ненависти или, возможно, разочарования. Однако надеюсь, что мне достанет мудрости оправдать произошедшее в Витахольме в тот день.

— Зачем вам это? Вести откровенные разговоры, завоевывать мое доверие. Вы в своем праве, в своем доме, а я — лишь нежеланный гость. Проситель, который ошибся дверью. Не лучше ли было прогнать нас еще на границе или убить где-то в пути?

— Я не заинтересован в вашей смерти, — спокойно ответил правитель. — Я уже назвал вас гостем, а гостей в этом доме не принято ни оскорблять, ни удерживать силой, ни тем более лишать жизни. Мне нужен один откровенный разговор, после него вы вольны сами выбрать свою дорогу и судьбу.

— Не к лицу строить из себя человека чести, если запятнал себя трусостью и предательством. Так что, если кто из моего народа и должен вести с вами переговоры, то пусть это буду я, — в тоне Лонхата звучала горькая ирония, вот только предназначалась она не Хальварду. — Униженно просить помощи у врага, виновного в падении хольдингов… Какое наказание может быть суровее?

— Я вам не враг, — правитель смотрел в упор. Под этим пристальным взором старику стало не по себе: темные глаза мага пробирались прямо в душу, доставая до самых потаенных мыслей. — Но и другом никогда не был. Скорее, сторонним свидетелем, преследующим свои цели и личную выгоду. Дела народа Хольда мало волновали меня четыре года назад. Однако сейчас все поменялось. И раз уж вы пришли к моему порогу, то поинтересуйтесь, наконец, правдой. Я протягиваю вам руку помощи, но протягиваю ее лишь раз. Подумайте, прежде чем дать ответ.

Лонхат покосился на молчаливую Йорунн, застывшую в своем кресле рядом с правителем мраморным изваянием. С начала вечера она не сказала ни слова, не прикоснулась к еде и питью. Взгляды — и те были короткими и резкими, будто оборванными. От этого становилось немного страшно — не такой, совсем не такой запомнил свою бывшую госпожу хольдинг.

— Прошу простить мою непочтительность, — в конце концов ответил он.

Хальвард откинулся на спинку кресла, и в глазах его отразились язычки пламени от свечей на столе.

— Четыре года назад император Сабир пожелал захватить власть над Великой Степью и проложить себе путь к Восточному Морю. К сожалению, на его пути лежало маленькое и гордое королевство хольдингов, управлял которым юный конунг Лид. О нем шла слава неопытного, но подающего надежды правителя, достаточно аккуратного, дабы не заключать сомнительных союзов. К нему, как впрочем и ко многим степным вождям, отправили людей, чтобы узнать больше о его характере, образе мыслей, сильных и слабых сторонах. Не знаю, что именно донесли сиятельному императору его шпионы, но Сабир решил сделать ставку на предводителя племени кочевников — Талгата. Что было дальше вы знаете и так. Хольдинги пали, Талгат короновал себя и взял титул Великого Хана, конунг Лид сгинул. Однако меня привлекло в Витахольм совершенно иное — желание получить в ученики сильного мага, которым оказалась ваша госпожа. Вы мало знаете о мире силы и стихий, потому не понимаете важность того, о чем я сейчас говорю. Ни у меня, ни у Йорунн по большому счету не было выбора. Впрочем, если бы я прислушался к голосу рассудка и отправился за ней на пару лет раньше, возможно, тот день в Витахольме был бы менее трагичным.

Лонхат нахмурился в замешательстве:

— Йорунн — маг?

— Как и ее брат, в них обоих течет сила Тьмы и Огня.

— Невозможно, — старик совсем растерялся, — мы бы узнали за столько лет.

— Их силы до времени не проявляли себя, но у меня есть основания полагать, что пробуждение случилось незадолго до падения Витахольма. У обоих детей Канита, — добавил он. — В любом случае, прошлого уже не изменишь. Я забрал Йорунн с собой, временно лишив воспоминаний. Мне нужен был ученик, ей — наставник, без которого собственная магия становилась смертельной угрозой. Мы заключили договор: она согласилась жить в Недоре и пройти обучение, я пообещал помочь в борьбе за свободу ее народу. Сейчас подходящее время, чтобы сдержать обещание.

— И, если бы я не приехал, как долго вы бы ждали подходящего времени?

Хальвард усмехнулся:

— Не стоит думать обо мне хуже, чем я есть на самом деле. Слов на ветер я не бросаю, к тому же договор наш был скреплен клятвой. Тьма и Огонь подтвердили ее, а значит, отступиться не получится.

— Я пока не знаю, как отнестись ко всему этому, — Лонхат не выглядел удивленным, впрочем, как и радостным или разочарованным. — В ваших словах есть смысл, если, конечно, сказанное — правда. С моей стороны было бы дерзостью спорить, но и принять такое — нелегкая задача.

— Думаете, я лгу?

— А почему бы и нет?

— Допустим, — правитель, кажется, начал получать удовольствие от этой беседы. — Тогда в чем моя выгода?

— Союз с хольдингами даст вам возможность получить власть над Великой Степью, а впоследствии, посадив на трон Хольда свою марионетку, ударить в спину императору Сабиру.

Йорунн вздрогнула от сказанного, как от пощечины, и попыталась что-то возразить, но, повинуясь еле уловимому жесту Хальварда, вновь замерла, не проронив ни звука.

— Зачем тогда было начинать войну четыре года назад, да еще и чужими руками?

— Быть может, император оказался хитрее вас, и вам пришлось действовать наспех. А возможно, чтобы освободить трон Хольда, погубив законного конунга.

— И под марионеткой, вы, конечно, подразумеваете леди Йорунн.

— Согласитесь, что я имею право предполагать подобное. Тем более, что вы, леди Йорунн, — Лонхат впервые за вечер смотрел прямо на нее, — до сих пор не сказали ни слова в свою защиту.

— А вы смелый человек, — Хальвард неожиданно улыбнулся. — Оскорбляете меня в моем же доме. Готовы рискнуть своей головой ради того, чтобы узнать больше. Это вызывает уважение.

— Не в мои годы волноваться о том, сколько лет я еще проживу, — старик слегка пожал плечами. — Так что вы ответите?

— Что любому другому за подобную дерзость пришлось бы расплачиваться очень дорого. Но я не зря назвал вас гостем, а леди Йорунн — своим другом. И сказанное вами могло быть правдой. Вот только мне не нужны союзы, чтобы начать войну с Сабиром. Мне не нужны марионетки, чтобы обманом захватывать власть где бы то ни было. Моей магии и верности моих людей хватит на то, чтобы сжечь в пламени войны не только Великую Степь, но и Золотую Империю.

На какое-то мгновение Лонхату показалось, что воздух вокруг Хальварда сгустился и потемнел. Звуки, смех и музыка вдруг смешались и стали глуше, свет померк, даже язычки пламени замерли неподвижно. Время растянулось и застыло, словно капля воска в холодной воде. Единственным источником жизни и движения была фигура герцога, прочее растаяло, смазалось, потеряло значение. Лонхат моргнул — и наваждение пропало, никто из сидящих в зале не заметил происходящего.

— Будь моя воля — леди Йорунн не покинула бы пределов не только Недоре, но и Кинна-Тиате. Если бы мной двигала жажда славы или страсть наживы, то уже сейчас я бы примерял императорский венец. Но моя задача — сохранить равновесие в мире магии, а так же сдержать данное Йорунн слово.

— Мне хочется думать, что все сказанное — правда, — вздохнул Лонат. — Так удобно верить в ваши добрые намерения. В конце-концов я приехал сюда с надеждой обрести союзника, так почему бы не отбросить излишнюю подозрительность? Но у меня не получается. Есть фальшь в ваших словах. К примеру, что на самом деле заставляет вас искать дружбы со мной?

— Чувство вины передо мной, — внезапно произнесла Йорунн, развернувшись к магу всем телом. — За огромную и гадкую ложь, которая тянется уже более полутора лет. Или будете отрицать?

Лонхату показалось, что маг дрогнул. Всего на долю секунды, но этого хватило, чтобы понять — удар был точен и крайне жесток.

— Нет, не буду. Но и говорить об этом сейчас не желаю. Ни место, ни время не подходят для этого.

— Я устала ждать, когда это время наступит. С меня хватит, — Йорунн поднялась с места и на лице ее отразился настоящий гнев. — Довольно играть моей жизнью так, будто у меня нет ни души, ни чувств, ни стремлений. Даже сейчас вы не даете сказать мне и слова, хотя все это касается меня.

— Йорунн, остановись, пожалуйста, — тихо попросил Хальвард.

Лонхат мог бы поклясться, что правителю стоило больших усилий сохранить невозмутимость.

— Ненавижу вас! — выдохнула девушка сквозь зубы и, резко развернувшись, оставила мужчин наедине.

Над столом повисла неловкая тишина. Веселый смех и музыка, царившие в зале, звучали слишком неестественно в сравнении с теми чувствами, что вложила Йорунн в последнюю фразу. Лонхат проследил взглядом за девушкой — зал она не покинула, словно ожидала чего-то, но и на собеседников больше не смотрела.

— Это правда? — наконец уточнил старик. — Вы и в самом деле виновны?

— Гораздо больше, чем можно себе представить, — маг прикрыл глаза и потер их пальцами, как сделал бы любой смертельно уставший человек. — И боюсь, заплатить за это мне придется самым дорогим, что у меня есть. Впрочем, это мои ошибки, они не должны вас волновать. Я покажу вам кое что.

Он щелкнул пальцами, и прямо над столом в воздухе возникли тонкие нити теней, соединенных между собой в некое подобие паутины, только более объемное и гораздо более сложное.

— Это — магия Тьмы, пронизывающая наш мир, — пояснил Хальвард, и по второму щелчку возникло еще несколько плетений. Они переливались разными цветами и вспыхивали внутренним светом. — А это — стихии Огня, Воды, Земли и Воздуха. Магия связывает наш мир воедино, питает его, как кровь — живое тело. Что произойдет с человеком, если отсечь ему, скажем, руку или ногу?

Из сияющей паутины исчезла часть нитей, остальные — оборванные и безжизненные — начали тускнеть и гаснуть.

— У раненого мало шансов выжить, и даже если ему повезет, он никогда не станет прежним. А теперь представьте, что Йорунн суждено было стать залогом сохранения этой магии. Если бы вам пришлось выбирать между счастьем одного человека и выживанием сотен, тысяч, десятков тысяч, то что бы вы сделали? На что решились бы пойти? — он вздохнул и легким движением руки развеял остатки видения. — Йорунн выполнила свою часть договора, теперь моя очередь. Я понимаю, что красивые слова, даже если вы в них поверите — плохая основа для союза. Но так уж вышло, что мои и ваши цели совпадают. Вы хотите справедливости для своего народа, я — сдержать обещание. Если в степи не останется сторонников Сабира, то, возможно, нам удасться избежать большого горя. Это шанс, который нельзя упустить. Итак, что скажете теперь?

Лонхат колебался. Чутье подсказывало, что он идет по лезвию ножа, и уцелеть может только проявив мудрость и дальновидность, а еще, что его удерживают и направляют твердой, умелой рукой. Жизненный опыт подсказывал не спешить с ответом, разум — пойти на поводу у необходимости обрести могущественного союзника, а прошлые обиды — отвергнуть руку помощи, измазанную в крови.

— Мне нечего ответить вам сейчас, — наконец вымолвил он.

— Наверное, вы правы… Спешка в подобных делах чревата ошибками. Думаю, вам понадобится время, чтобы все обдумать.

Лонхат мысленно скривился — герцог оказался на шаг впереди, позволив собеседнику отступить, сохраняя лицо. Было ли это жестом доброй воли или холодным рассчетом, хольдинг не знал наверняка, но в душе был благодарен за возможность обдумать все в тишине и уединении. Он встал и поклонился:

— Этот вечер был слишком утомителен для человека моих лет. Позвольте мне покинуть вас.

Хальвард поднялся и чуть заметно кивнул — как равный равному.

— Буду ждать вашего ответа.

Лонхат направился к выходу, Йорунн покинула зал следом за ним.

Ульф окликнул ее. Видел, что разговор прошел совсем не так, как должен был, чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Но девушка сделала вид, что не услышала, скользнула мимо, не удостоив даже взглядом. Черный Волк подошел к правителю:

— Догнать?

— Пусть идет, видимо, от судьбы не убежать, — Хальвард в задумчивости коснулся черно-золотого обруча на запястье. Браслет, до этого казавшийся абсолютно цельным, без единого соединения или замка, с тихим щелчком раскрылся и остался в руке правителя. — Наверное, настало время ее отпустить.

6. Я не знаю тебя

Йорунн выбежала из зала, невежливо толкнув кого-то и даже не извинившись. Старик оказался уже на входе в галерею, и девушка бросилась следом почти бегом.

— Лонхат, подожди!

Он резко обернулся и девушка замерла, будто налетела на каменную стену.

— Не уверен, что хочу говорить с тобой.

— Лонхат, — Йорунн опешила. — Выслушай меня прежде, чем осуждать.

— Осуждать? О нет. Но я очень зол: на тебя, себя, твоего правителя-мага. Хотя в одном он прав — поспешность не доводит до добра, — он отвернулся и направился прочь.

— Я приказываю тебе остановиться!

— Приказываешь? По какому праву? Ты больше не наследница рода Хольда. Ты отреклась, помнишь? Велела избрать нам нового конунга.

— Я хотела спасти вас. И спасла.

— Нас? А так ли это? — Лонхат почувствовал, что сдержанности в нем не осталось ни капли, тревоги и волнения сегодняшнего вечера выпустили на свободу всю ту растерянность и обиду, что накопилась в душе. — Быть может ты спасала себя? Променяла горящий дом и изнурительную борьбу на спокойную жизнь в довольстве и праздности?

Йорунн дрогнула от того напора, с которым бывший друг произнес эти слова.

— Остановись. Ты не знаешь, о чем говоришь. У меня не было выбора.

— Не очень верится. Не знаю, что тут происходило, но вижу итог: ты обрела могущественного покровителя, обуздала магию, пользуешься уважением и почтением. И забыла о нас, предала. Не стремилась разделить наши тяготы, ни слова, ни письма, ни весточки о себе не послала за эти годы.

— Откуда ты можешь знать, что я делала, а что нет? — вспылила Йорунн. — Кем я по твоему была все это время? — ее голос дрожал от возмущения. — Пленницей. Ценным заложником. Да, на мне нет цепей, но это не значит, что я свободна. Да, я хотела выжить, вернуться однажды домой, но не с пустыми руками, а со знаниями, которые помогут моему народу. Я думала о вас каждый день, каждую минуту. Ради вас я смирилась, превратила свою жизнь в бесконечную череду падений и восхождений, поисков ответов. За эти четыре года я узнала больше, чем кто либо из живущих. Отказалась от имени, наследия отца, стала никем, заново училась жить, дышать, верить, говорить и смотреть людям в глаза. Скажи мне, Лонхат, предводитель войск племени Хольда, что смогла бы я дать нашему народу четыре года назад?

— Не знаю, но может хотя бы надежду. Символ и веру в то, что у нас есть будущее.

— Сейчас я могу предложить гораздо больше.

— Но сейчас тебя нет, о тебе забыли. Никто из нас не пойдёт за тобой. Мы не знаем тебя. Кто ты ныне? Великий маг? Благородная леди из сумеречных земель?

— Та, кем и была прежде. Отличие лишь в том, что я приняла свою суть, а не стала отказываться от нее. Загляни в свое сердце и спроси у него, говорю ли я правду.

— Мое сердце умерло четыре года назад, — внезапно закричал Лонхат и эхо прокатилось под высокими сводами галереи. — Я умер, когда оставил тебя там, среди пламени, одну, безоружную, во власти этого человека. И не живу больше, Йорунн!

Девушка отшатнулась и до боли сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— То, что там произошло, уничтожило меня. Мне нет прощения, моему поступку нет оправдания! Я подтолкнул тебя к краю, не защитил, не спас… А теперь собираюсь заключить союз с тем, кто погубил тебя окончательно. Это — заслуженное наказание, вот только мне оно не по силам.

Тишина заполнила все вокруг липкой болотной тиной. Старик пошатнулся и тяжело оперся рукой о колонну. Он прикоснулся лбом к равнодушному камню и хрипло вдохнул вечернюю прохладу.

Йорунн замерла одинокая, потерянная. Близкий человек, верный подданный, старый друг отверг ее. Это ударило больнее кинжала, выбило весь воздух из легких, оставило звенящую пустоту там, где теплились иллюзии.

— Лучше бы мы оба умерли тогда, чем дожили до этого дня, — донёсся до неё тихий шепот, — лучше бы вовсе не рождались. Горькая доля предателей и трусов…

И, пошатываясь из стороны в сторону, Лонхат побрел прочь. Йорунн, раздавленная и опустошенная, просто смотрела, как он исчезает за поворотом. А потом, упрямо сжав губы, направилась к выходу из замка. Она была рада уйти куда угодно, лишь бы оказаться подальше. От мысли, что сейчас ей следовало бы вернутся в зал и смотреть на веселящихся людей, передергивало.

Отвращение к самой себе поглотило ее, словно мутные воды. Они сомкнулись над головой, не давая сделать вдох, да и, честно говоря, не очень хотелось.

Когда галерея опустела, и стихли даже звуки шагов вдалеке, из ниши за колонной выскользнула тень. Невысокий, по-мальчишески хрупкий силуэт устремился вслед за Лонхатом.

7. Поговорим?

К себе Йорунн вернулась далеко за полночь. Беззвучной тенью вошла в комнату, прикрыла за собой дверь и без сил опустилась на пол, уткнувшись головой в колени.

Она и в самом деле предательница, забытый всеми изгой, не достойный ни уважения, ни прощения. Запуталась в собственных целях, потеряла себя в погоне за мечтой. Наивная, надеялась однажды вернуться на рассвете в родные края и скакать навстречу солнцу во главе верного войска.

Реальность оказалась иной: никто не ждал ее там, и вряд ли кто-то поймет, чем она пожертвовала. Прошлое осталось в прошлом, все мосты назад разрушились. Да и сама она изменилась. Чистая девочка, которая смотрела на мир наивными глазами, теперь жила лишь в воспоминаниях.

Плохо это или хорошо, кто знает?

За окном в горела россыпь бело-голубых звезд, темные силуэты гор зубчатой стеной разрезали небо, а над ними показался тонкий серп луны — ночь была удивительно красивой. Йорунн перебралась к окну и, словно маленький ребенок, уселась на подоконник, поджав под себя ноги. Тьма откликнулась на ее зов, мягко коснулась плеча, а потом полупрозрачное драконье тельце обвилось вокруг запястья.

— Хочешь меня утешить? — девушка погладила чуть шершавую темную спинку кончиками пальцев, и дракончик тихонько фыркнул, устраиваясь поудобнее. — Спасибо.

В дверь постучали.

Йорун вздрогнула, обернулась и даже почти не удивилась, увидев Хальварда. Искры в его глазах сияли ярче звезд в небе за окном.

— Позволишь войти?

— Разве могу запретить? Вы в своем праве.

— Я уйду, если прогонишь.

Почему-то одиночество пугало сейчас сильнее, чем предстоящий разговор, и Йорунн слабо качнула головой:

— Входите, располагайтесь. Продолжим прерванную беседу? Почему бы и нет… К чему откладывать? Сейчас вы скажете, что я позволила себе лишнего, потеряла контроль над собой, нарушила ваш приказ. Что вы, как всегда, были правы, а я — глупая вздорная девчонка и заслуживаю наказания.

— Нет… — правитель осмотрелся, пододвинул к окну одно из кресел, опустился в него. — Всего лишь хотел спросить, как ты?

— Плохо, если честно…

— Лонхат не стал слушать?

— Увы. И вы знали, что так будет, пытались предупредить. Надо было послушать вас и не ходить за ним, от этого стало только хуже.

— Ты никогда не была покорной.

— Не повезло вам с ученицей, — она повела плечами, словно извиняясь.

— А это уж мне решать, — усмехнулся он. — Ты импульсивна, но умна. Как давно поняла, что я лгу тебе?

— Почти сразу.

— И закрылась от меня, перестала доверять, но продолжила учиться?

— А что мне оставалось? Разве это не самый верный способ освободиться от нашей клятвы?

— Говорить, что мне жаль, бессмысленно?

— Я не знаю, — она вздохнула. — Наверное, я все же рада услышать, что вы умеете признавать свои ошибки.

— Прости меня. Я поступил глупо, жестоко и несправедливо. Надо было рассказать тебе о Лиде с самого начала. Но я испугался, что ты бросишься искать его, и погибнешь.

— Правильно испугались. Но кое-какие уроки я все же усвоила — и осталась жива. Хотя иногда, признаюсь, была близка к краху.

— Сколько раз ты ходила на мост?

— Много, сбилась со счета.

— Ты безумна, еще безумнее меня, знаешь об этом?

— Знаю, — на лице ее впервые за долгие месяцы появилась мягкая улыбка, та самая, от которой на душе правителя всегда становилось чуть теплее. — Вам надо было запереть меня где-то в подвале с самого начала.

— Порой мне кажется, что так было бы спокойнее, — согласился Хальвард. — Ульф навещал бы тебя раз в неделю, все было бы обычно и понятно. Ты мирно бы просидела в заточении, как положено ценным пленникам, а потом я бы отпустил тебя обратно, получив щедрый выкуп за твою голову. И перед нами не стоял выбор, как быть дальше.

— Но ведь мы не ищем легких путей, верно?

— Нет, — качнул головой правитель. — Слишком скучно и предсказуемо.

Темнота в комнате смягчила очертания и силуэты, скрыла все лишнее, отсекла то, что не имело значения. Вот только по-настоящему важное все равно замечаешь не глазами, а сердцем.

— Ты правда меня ненавидишь?

— Нет, — Йорунн прислушалась к ощущениям и сама удивилась тому, как спокойно было внутри. — Наверное, в глубине души я понимала, что вы правы, но хотела доказать обратное. И рвалась вперед, не слушая ни вас, ни голоса рассудка.

Хальвард с трудом отвел взгляд от ее фигуры, окутанной бледным лунным светом. Тонкая, хрупкая, и одновременно с тем — сильная и прекрасная. Он отвернулся, заставляя себя смотреть на что угодно — темный камин, разложенные по столу книги, забытый на кровати тяжелый бархатный плащ — только бы не на ее лицо.

— Я правильно понимаю, что ты не сдашься и продолжишь начатое?

— Вероятно, да. Иначе не было смысла начинать.

— Позволишь помочь? Что бы ты обо мне ни думала, но я тоже пытался отыскать твоего брата. Обошел десятки миров, разыскивал его след везде, где это было возможно. Несколько раз даже, казалось, был в шаге от удачи, но увы… Лид — не моя кровь. Я чувствую отголоски его Тьмы, но не более. Тебя я найду с закрытыми глазами, сам не знаю почему, в любое время дня и ночи, но он ускользает от меня.

— Мне нужна ваша помощь, — тихо ответила она. — И не только в этом. Если брата уже нет в живых, то мой долг становится еще тяжелее. Я обязана вернуться домой. Как бы меня не встретили там, какими бы словами не называли, но я должна.

— Это будет непростой путь. Уверена, что готова к нему?

— Да, — твёрдо ответила девушка, — насколько это возможно, да. Вы поможете мне?

— Помогу, как и обещал ранее.

В комнате повисла тишина, но на этот раз она не была тягостной. Просто каждый из собеседников думал о своем.

— Мне придётся покинуть Кинна-Тиате в конце весны или начале лета, — вздохнула Йорунн, и неизбежность расставания отозвалась в груди Хальварда острой тоской. — Думала ли я четыре года назад, что буду сожалеть об этом?

— В городе станет пусто без тебя. И моя жизнь уже не будет прежней.

— Я вернусь. Не знаю когда, не знаю как, но вернусь, — девушка смотрела на правителя, не опуская взгляд. — Мой путь окончится не в Витахольме.

— Откуда ты можешь знать об этом?

— У меня были хорошие учителя, — усмехнулась Йорунн. — Некоторые вещи я все-таки могу предвидеть.

8. Ошибка

Лонхат вернулся к себе в комнату в ужасном настроении. В груди тянуло и болело, каждый вдох давался с трудом. Неверными руками старик нащупал кубок с водой и сделал пару глотков, дыхание начало выравниваться. В комнату постучали негромко, но настойчиво.

— Входите, — позволил Лонхат.

Створка приоткрылась и через порог шагнул юноша. Черты его лица носили несомненное сходство с Лонхатом.

— А, это ты, Ликит. Отчего покинул празднование? Когда еще увидишь подобное…

— Вам плохо, дядя? Я видел, что вы спешно вышли из зала, и забеспокоился. Что-то случилось?

Лонхат ласково потрепал парнишку по плечу и покачал головой. Он очень надеялся, что двоюродный племянник не заметит чересчур много.

— Нет, по крайней мере ничего неожиданного.

— Вы выглядите расстроенным.

— Сердце шалит, — вздохнул старик. — Но все в порядке.

Парень помог Лонхату снять куртку. Затем расстелил кровать, подбросил дров в камин и ненавязчиво потянул старика за руку.

— Это был долгий день. Почитать вам? Или могу рассказать вам что-то интересное — я сегодня много историй услышал.

— Я тоже, и, пожалуй, на сегодня мне хватит.

— Как укажете, дядя. Отдыхайте. Что бы ни произошло сегодня, утром все может измениться.

— О чем ты, Ликит? — слегка удивился Лонхат.

— Ни о чем, дядя. Так люди говорят.

***

Утро выдалось холодным и солнечным. Йорунн спешно оделась, ругая себя за бессонную ночь. После вчерашних событий голова была пустой и звонкой, но от ночного разговора с Хальвардом на душе стало легче. Оказывается, необходимость скрывать свои чувства и лгать, глядя в глаза — это тяжелый груз. Сбросить его оказалось настолько приятно, что даже предстоящие сложности с возвращением в Великую Степь, пугали уже не так сильно.

Девушка накинула теплую куртку и поспешила на конюшни — сегодня утром ей хотелось вновь ощутить свежий ветер на разгоряченной коже, слиться с конем в неистовом беге, раствориться в мерном перестуке копыт, самой стать силой и скоростью, а не человеком.

Во дворе перед конюшней было много народу: сновали туда-сюда слуги, к выезду готовился небольшой отряд из городской стражи, у ворот мелькнул плащ гонца — значит куда-то отправляется срочный приказ. Такая привычная и понятная суета, которой неизбежно сопровождается жизнь любого большого города.

В углу двора Йорунн заметила двоих хольдингов из посольства. Они горячо что-то обсуждали, но прервались, заметив ее. Две пары глаз смотрели очень внимательно, пожалуй даже слишком. Впрочем, гости быстро вспомнили о правилах приличия и поклонились, приветствуя ее. Йорунн вспомнила одного из них — Амайяк из Гилона, вроде бы дальний родственник градоправителя. Вежливо ответила коротким кивком, но подходить и начинать разговор не стала.

Где-то раздался звон и шум падения, задорный смех, через двор промчалась ватага ребятишек, следом за которыми выбежала прачка. Невысокая чуть полноватая женщина с крепкими руками двигалась на удивление быстро и ловко, но догнать сорванцов не могла. Она громко ругалась и размахивала мокрым полотенцем, щедро раздавая тумаки тем, кто не успел увернуться. Детвора с визгом бросилась в рассыпную.

Девушка подавила на лице готовую расплыться улыбку и схватила одного из пробегающих хулиганов за край рукава. Мальчишка от неожиданности крутанулся на пятке и влетел головой в Йорунн. Подняв озорные глаза и узнав миледи, он сдавленно охнул и прекратил попытки вырваться.

— Ну и что вы натворили в этот раз? — нарочито строго спросила Йорунн, наблюдая, как его друзья остановились поодаль. Они не решились отправиться на выручку, но и бросать пойманного приятеля не стали.

— Миледи, — парень изобразил поклон, — простите. Мы играли, а там…

К ним подбежала запыхавшаяся и раскрасневшаяся прачка.

— Спасибо, что поймали этих демонят.

— Рада помочь. Так что вы сделали, что эта почтенная женщина гоняется за вами по всему двору? — повернулась Йорунн к мальчишке.

— Мы, мы, мы больше не будем! — парень мялся, предусмотрительно отовигаясь подальше от мокрого полотенца.

— Перепачкали мне чистое белье. Все утро стирала! — возмутилась прачка. — Играли они, опрокинули две корзины и все извозюкали.

— Это правда? — строго уточнила Йорунн. — Подойдите сюда.

Сорванцы подошли и закивали, так внимательно рассматривая свою обувь, будто увидели ее впервые.

— Тогда вот вам наказание, — Йорунн выглядела хмурой, но глаза ее смеялись. — Вы отправляетесь и отстирываете все, что запачкали. Верно?

— Верно, — толстушка закивала, — до последнего пятнышка. А ну кыш отсюда, пока миледи не передумала!

Мальчишки побрели в сторону прачечной, недовольно косясь на двух женщин.

— В следующий раз припугните их посильнее, миледи, — попросила прачка. — Скажите, что Большая Берта оставит их без сладкого.

— Обязательно, — пообещала Йорунн.

Большая Берта была мастерицей выпечки, за ее булочками на кухню заглядывали не только дети, но и взрослые.

И тут со стороны конюшни раздался оглушительный грохот. Йорунн почувствовала магическую волну, прокатившуюся от входа наружу и вмиг побледнела. Еще не успев толком сообразить, что случилось, она бросилась вперед и почти столкнулась на входе с двумя хольдингами. Втроем они влетели в загон для лошадей: на полу среди обломков, корчась от боли, лежал мальчишка, один из спутников Лонхата. По одежде его медленно расползались красные пятна.

— Ликит! — бросился вперед Амайяк.

— Стойте! Ни шагу вперед!

В полумраке помещения ее спутники не заметили самого важного: в нескольких шагах от парня прямо в воздухе бешено вращалась полупрозрачная сфера размером с крупное яблоко. Она пульсировала и подрагивала от напряжения, а внутри то и дело мелькали острые лезвия.

— Не приближайтесь, и не делайте резких движений, — приказала девушка, и, к удивлению, ее послушались, не задавая вопросов.

Йорунн сделала очень аккуратный шаг вперед. Сфера угрожающе вспыхнула и закрутилась еще быстрее, из нее вылетел тонкий полупрозрачный осколок, с визгом распорол воздух и впился в деревянную колонну, пробив ее на глубину не менее половины ладони. Ближе подходить было нельзя, но и медлить становилось смертельно опасно. За спиной послышался топот множества ног и голоса, разумеется, все, кто был во дворе, бросились им на помощь.

Не глядя назад — все равно, кто сейчас станет свидетелем происходящего — Йорунн выбросила перед собой защитный контур. Тот взметнулся, разворачиваясь одновременно во всех направлениях, скрывая от глаз пульсирующее нечто, обволакивая его плотной тенью со всех сторон. И почти в ту же секунду помещение озарилось ослепительной вспышкой.

Йорунн успела пригнуться к земле, но менее расторопные оказались сбиты с ног мощным порывом ветра. Кто-то охнул: по-видимому, падение вышло болезненным, а, может осколки все-таки пробили защиту. Сперва кожу опалило жаром, а затем прокатилась волна холода, да такого, что земля в мгновение ока покрылась белыми морозными узорами. И все стихло.

***

— Как такое вообще оказалось возможно? — Хальвард был раздражен до крайности. — Тот же магический след, что и у взорвавшегося источника, несколько лет назад. Тот же самый! В шаге от нас — и снова незамеченный до самого конца.

Ульф, сосредоточенный и напряженный, не ответил. Говорить было нечего. Найти того, кто оставил ловушку, к его огромному сожалению, пока не смогли. Сейчас люди Черного Волка проверяли всех, кто заходил в конюшни в последние два дня. Сложное плетение трех стихий — Воздуха, Воды и Огня — удалось восстановить более чем наполовину. Нестойкое, но крайне опасное, оно реагировало на прикосновение живого человека и просуществовать в активном состоянии могло считанные часы. Настолько сложные плетения были под силу единицам, а стихийных магов такого уровня в Недоре не было вовсе.

Раненого унесли почти сразу после взрыва. Ему досталось с десяток осколков, но, к счастью, ни один из них не стал смертельным. Сейчас Ликит спал — лекарь дал ему снадобье, снимающее боль, и мальчишка провалился в забытье. Лонхат сидел в его изголовье, и в голове старика роились сотни мыслей, одна из которых не давала покоя: почему юный хольдинг вообще оказался в конюшне в это время? В памяти всплыли странные слова племянника, относительно того, что утром все может поменяться, но вряд ли Лонхат ожидал чего-то подобного.

Хольдинги, ставшие свидетелями произошедшего, дважды рассказали все, что смогли вспомнить. Первый раз — Ульфу Ньорду, второй — уже Лонхату. Магия, та самая, таинственная и опасная, непонятная, скрытая от взоров простых людей, внезапно ворвалась в жизнь хольдинга, едва не отобрав у него Ликита.

— Не окажись поблизости леди Йорунн, — подвел итог Амайяк, — сложно сказать, чем бы кончилось дело. Не знаю, что тут происходит, но я благодарен ей — она спасла не только мальчика, но и всех нас.

Лонхат неопределенно качнул головой, сохраняя свои мысли при себе.

К обеду о происшествии знали все в замке, у вечеру новости расползлись по городу. Народ перешептывался недовольно. Хальварда и его людей в Кинна-Тиате уважали, а вот стихийников не любили, слишком уж тяжелыми были воспоминания о двух последних войнах, когда по приказу императора магия использовалась в сражениях, забрав немало жизней. Напряжение повисло в воздухе настолько ощутимо, что Ульф посчитал необходимым выделить дополнительных людей для охраны замка.

Ликит проснулся к вечеру. Лицо у него было бледным, движения вялыми, но глаза смотрели ясно.

— Не вставай, — предупредил его Лонхат. — Тебе крепко досталось, лекарь велел лежать в постели еще как минимум день, да и потом двигаться аккуратно.

— Голова кружится, — голос мальчишки казался слабым.

— Пить хочешь?

— Да.

Лонхат подал ему воды, Ликит с жадностью выпил все до капли.

— Что там произошло, дядя? Почти ничего не помню, все как в тумане.

— Я расскажу тебе, но сперва ответь мне на некоторые вопросы.

— Какие? — мальчик явно насторожился, и Лонхату это не понравилось.

— Почему ты оказался там вообще?

В глубине души старик надеялся на совершенно обыденный ответ, к примеру, что мальчик хотел проведать своего скакуна или искал кого-то из старших. Но племянник внезапно залился румянцем и упрямо сжал губы.

— Это не важно.

— Ликит!

— Дядя, это не важно, уже не важно.

Ощущение неправильности и тревоги усилилось в разы.

— Посмотри мне в глаза. Ликит, ты — будущий воин, ты хольдинг из уважаемого рода. Тебе не пристало ни лгать, ни избегать ответов. Сейчас спрашиваю я, но, поверь, этот вопрос тебе зададут еще много раз. Итак?

— Дядя, я отвечу, но прошу вас выслушать до конца. Я всего лишь хотел восстановить справедливость. Я сделал это ради вас.

— Что именно ты сделал? — похолодел Лонхат.

Мальчик упрямо выпятил подбородок и пояснил:

— Я вчера слышал ваш разговор с этой женщиной, что все называют воспитанницей герцога. Но я понял правду. Ведь это та самая Йорунн, дочь Канита, которую мы считали погибшей. А она, оказывается, все эти годы жила тут, под защитой местного правителя. Предала нас, выбрала спокойную жизнь, а не борьбу за свободу вместе с нами. Вы сами так сказали. Это бесчестье, которое смывается только кровью. Но я знаю, что вы приносили присягу ей и ее брату, нашему настоящему конунгу Лиду, а потому не можете мстить. Я же не связан клятвой, я мог восстановить справедливость.

Лонхат почувствовал настоящий ужас. Он смотрел на племянника — и не узнавал: столько ненависти поселилось в юном теле, столько искренней решительности и исковерканного, злого отчаяния затаилось в голосе. Но самым страшным было то, что мальчик всего лишь повторял его собственные слова, сказанные менее одного дня назад.

И отвратительнее этого Лонхат еще в жизни ничего не слышал.

А Ликит продолжил, распаляясь все больше.

— Я бы убил предательницу, ведь подобное смывается только кровью. И вы стали бы свободным, дядя. Конечно, я понимаю, что скорее всего меня бы поймали и даже казнили, но разве моя жизнь важнее чести рода Хольда?

— Замолчи! Не желаю этого знать! — крикнул Лонхат, в смятении закрывая уши руками.

— Отчего же, пусть говорит, — раздалось от двери насмешливое замечание. — Не каждый день удается послушать столь занимательные речи.

На пороге застыл Ульф Ньорд и, судя по тому, с какой небрежностью его левая рука покоилась на эфесе меча, слышал он достаточно.

Ликит осекся, но, собрав остатки храбрости, добавил:

— И вашего герцога я бы тоже убил, если бы смог. Жаль, что не вышло.

Лонхат тихо застонал и опустился на край постели племянника. Если бы юнец хотел загнать себя в угол еще больше, то ему бы вряд ли это удалось.

— Ещё интереснее. И как бы ты это сделал?

— Я отлично владею кинжалом! — с вызовом откликнулся тот.

— В таком случае, мне остается только возблагодарить все стихии и всех духов севера, что нам не довелось встретиться с тобой в бою один на один, — Ульф даже не пытался скрыть иронию. — Вы не оставите нас ненадолго? — обратился он к Лонхату.

— Что вы хотите сделать? — старик поднялся на ноги и встал так, чтобы оказаться между племянником и Черным Волком.

— Просто поговорить. Пока большего и не потребуется. Даю вам слово.

Ульф смотрел только на Лонхата, подмечая огромное множество деталей: старик был потрясен, но не растерян; в гневе, но продолжал волноваться за мальчишку; безоружен, но стоял так, чтобы защищать юнца даже голыми руками, если потребуется. Это заслуживало по меньшей мере уважения.

— Я не причиню ему вреда, — повторил он, снимая руку с меча.

Сейчас двое воинов были похожи на настороженных волков. Старый и молодой. Опыт и отчаяние против силы и скорости. Но минуты тянулись, а ничего не происходило, Ульф просто ждал. В конце концов Лонхат тяжело вздохнул и, кивнув, вышел, притворив за собой дверь. И вот тут Ликиту стало страшно.

Ульф, впрочем, не торопился начинать разговор. Мягкой походкой прошелся по комнате, ощупывая бледного мальчишку недобрым взглядом чуть прищуренных глаз.

— Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен убить тебя прямо здесь и сейчас.

Ликит с трудом сглотнул вязкий комок в горле, стараясь не размазаться грязью под этим жутким взглядом. Оказывается, быть героем легче в мыслях, чем в жизни. И когда стоишь за чьей-то широкой спиной.

— Впрочем, можешь не отвечать, — хмыкнул Ульф, верно оценив состояние парня. — Не похоже, чтобы ты вообще что-то соображал.

Откровенная издевка внезапно разбудила в Ликите ярость, а та в свою очередь придала юноше сил. Он сжал кулаки и приподняться, процедив:

— Я хотя бы попытался сделать что-то правильное, жаль, что не удалось. Уверен, что рано или поздно найдется смельчак, который завершит это дело. Подлость должна быть наказана!

— Как и глупость.

— Не тяните, зовите стражу. Вы же должны поступить по своим законам? Я не боюсь встретиться со смертью лицом к лицу.

— Да что ты? — Ульф удивленно приподнял бровь. — Правда не боишься? А сколько смертей тебе доводилось видеть? Знаешь ли ты, как умирают люди на поле боя или под рукой палача? Слышал, как звучат предсмертные голоса тех, кому не повезло погибнуть сразу от удара меча или стрелы? Или, может, ты видел, как мучают и убивают дорогих тебе людей?

Ликит побледнел еще больше, хотя, казалось бы, и некуда. Ульф продолжил:

— Мне очень любопытно, как бы ты заговорил, если бы на твоих глазах по одному, медленно и жестоко начали убивать твоих друзей. Ты же у нас храбрец, выдержал бы такое?

— Они ни в чем не виноваты, — одними губами прошептал юноша, — они не знали. Это только я.

— Как благородно с твоей стороны, —усмехнулся Ульф, — взять всю вину на себя.

— Но я не лгу. Хольдинги не приучены лгать.

— Как и подло бить в спину и выносить приговор без суда.

— Никто не знал о моих планах! — выкрикнул в отчаянии Ликит, однако голос подвел его, сорвался. — Накажите меня, но не трогайте остальных, пожалуйста…

— Ну-ну, не стоит шуметь, я ведь пока и пальцем тебя не тронул, — лицо Ульфа стало совсем жестким. — А теперь соберись с мыслями, щенок. Ты своим глупым поведением поставил под удар не себя — ты еще ребенок, не тебе решать за старших, что правильно, а что нет. А вот о Лонхате стоило бы и подумать. Как по-твоему, зачем он сюда приехал? Почему не сказал никому о том, что узнал Йорунн, и всеми силами старался избежать огласки?

Ликит замер, видимо, об этом он не задумывался прежде.

— Твоей стране нужна поддержка моего правителя. Жизненно необходима, иначе вам не выстоять в надвигающейся войне. Это сотни и сотни смертей, мальчик, и все они лежали бы на твоей совести, — сухо отрезал Черный Волк. — Ты едва не разрушил все, чего с таким трудом добивался твой дядя. И сам чуть не погиб. Уверен, что сердце старика выдержало бы столько горя?

— Я…я…но…, - мальчишка окончательно сбился с мысли и не мог подобрать слова.

Ульф, воспользовавшись растерянностью собеседника, резко спросил:

— Что ты принес с собой на конюшню и откуда это у тебя?

— С собой? — удивленно моргнул мальчишка. — Кинжал, мне его отец подарил, вон он, на столе лежит.

— Что еще?

— Ничего.

— Вспоминай! От этого сейчас зависит не только твоя судьба, а будущее всего королевства Хольда. Какие-то предметы, оружие, амулеты, украшения, что-то подаренное неизвестными людьми?

— Нет-нет, ничего такого, да и зачем вообще?

— Откуда ты собирался нападать? И что произошло, когда ты вошел в конюшню?

— Я хотел спрятаться около лошадей. Видел, что леди Йорунн одета для верховой езды, ведь я был во дворе, когда она пришла. Потом ее отвлекли, и я решил, что это мой шанс, — Ликит выхватывал из памяти фрагменты событий и высыпал их ворохом, не сильно заботясь о том, чтобы рассказ получился стройным или хотя бы понятным. — Решил зайти подальше от входа, там было темно, и меня бы не заметили еще долго. Открыл какой-то денник и … потом что-то случилось. Как сильный удар, свист, грохот, стало больно и холодно, а дальше я не помню…

— Ты видел еще кого-то? Других людей, слуг, конюхов, кого угодно?

— Нет, я там был один… А почему вы спрашиваете, какое это имеет значение? Я ведь и так все признал и от слов своих не откажусь.

Ульф не ответил и объяснять ничего не стал. Мальчику ни к чему знать, что вся эта глупая и одновременно жуткая история случилась там, где обычно ожидал своего хозяина вороной конь правителя.

— От имени герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов, я запрещаю тебе говорить об этих событиях с кем-либо, кроме твоего дяди. С этого момента и до решения лорда Хальварда ты находишься под стражей и лишен всех привилегий, которые причитаются послам. Ты не имеешь права покинуть эту комнату без моего позволения или личного приказа герцога.

Лицо юнца вытянулось от удивления. Он ожидал чего угодно: стражи, кандалов, позорного заключения в темницу, но не этого. А Ульф меж тем потерял всякий интерес к раненому и направился к выходу. Открыл дверь, и, уже шагнув за порог, небрежно бросил через плечо:

— А ведь это леди Йорунн спасла тебе жизнь.

9. Приговор

— Ликит не виноват, — подвел итог Ульф, когда уже совсем ночью они с Хальвардом и Йорунн собрались в кабинете правителя. — По крайней мере, он вряд ли мог принести с собой это плетение. Я проверил его слова с точностью до минуты, мальчишка все утро был на виду у дяди или слуг, никуда не отлучался. Ни с кем, кроме своих, не говорил. Да и правду сказать, я не почувствовал в его словах лжи. Глупость, самонадеянность, поспешность суждений — да. Он юн, неопытен, запутался в том, что увидел и услышал. Сделал неправильные выводы. Но ему просто не под силу настолько хорошо притворяться.

— Ловушку поставил не он, — согласился Хальвард. — Слишком уж много в ней было силы, при недостаточно аккуратном обращении она могла сработать до срока. Похоже, мальчик случайно активировал ее, сунувшись к лошадям. Повезло. Несостоявшийся убийца хотел остаться незамеченным, двигался медленно, наощупь, потому плетение почувствовало его не сразу.

— Что теперь будет с Ликитом? — спросила Йорунн.

— А как ты думаешь? — Ульф внезапно нахмурился. — То, что он не смог убить, ни в коей мере не оправдывает его поступка.

— Он ребенок.

— Не сказал бы. Ты знаешь закон.

— Знаю. Но на самом деле у него не было шансов. Всерьез навредить мне или Хальварду даже у тебя не получится. Не лишать же мальчика свободы и жизни за неосторожные слова, брошенные в гневе?

— Ты хочешь просто так его отпустить? А ты догадываешься, что с ним будет дальше? Он и сейчас думает о себе, как о герое, а если избежит наказания, то жди беды. Что, если в следующий раз подобная идея взбредет ему в голову на поле боя? Ты повернешься к нему спиной?

— Ты не понимаешь… — почти простонала Йорунн.

— Того, что он юный дурак или того, что он племянник Лонхата?

— Того, что его поступок заслуживает хорошей порки, но уж никак не казни.

— Я и не говорю, что парня надо убивать, — фыркнул Черный Волк. — Но под замком посидеть ему будет полезно. Кстати, тебя к нему не пустят, даже не пытайся. Хочешь поговорить о нем — говори с Лонхатом.

— Ульф прав, — вмешался Хальвард. — Закрывать глаза на подобное нельзя. Если уж мальчишка взялся судить других, то должен быть готов отвечать и за свои поступки. Но есть кое-что, о чем вы забыли. По собственной глупости Ликит попался в ловушку, расставленную вовсе не для него. И к мысли об убийстве его подтолкнули наши разногласия и неумение говорить и слушать. Это урок для всех нас, но в первую очередь — для меня. На сегодня достаточно ошибок и поспешности. Я решу его судьбу завтра. А между тем враг подобрался к нам слишком близко, и мы до сих пор не знаем, кто ему помог…

***

Ликиту давно не было так мучительно страшно и стыдно одновременно. Приблизительно с тех пор, когда он попался с самодельным плотом на берегу реки. Мальчику тогда едва минуло восемь зим и он отчего-то решил, что теперь стал достаточно взрослым для самостоятельного путешествия по Вычне — неширокой, но быстрой степной реки, текущей меж обрывистых травянистых холмов.

Ликит в тайне от родителей соорудил плот из подвернувшихся веток, связал его найденной где-то веревкой, припас еды на пару дней и, конечно же, решил взять с собой в путешествие своего младшего братишку. Ликит был старше него на целый три зимы и справедливо считал себя опытнее и умнее.

Однако, когда плот лишь слегка отплыл от берега, выяснилось, что держаться на воде с двумя пассажирами он не может. К ужасу мальчишек вода просочилась меж неплотно связанных деревяшек, одна из веревок жалобно всхлипнула и лопнула, и маленький братец, неловко махнув в воздухе руками, ушел с головой в холодную весеннюю воду.

Ликит, конечно же, сразу ухватил мальца за край рукава и вытянул на поверхность, но и сам чуть не свалился следом. Малыш отчаянно закричал и начал цепляться за плот, после чего проклятая деревяшка развалилась окончательно, и братья ухнули в мутную холодную глубину.

Оказалось, что даже речушки глубиной не более двух метров, достаточно, чтобы утопить пару сорванцов меньше, чем за пять минут. Обрывистый и рыхлый глиняно-земельный берег насмешливо крошился под детскими пальцами, нависал над головой лохматыми зелеными травами, но совершенно не позволял нащупать достаточно крепкую опору, чтобы выбраться в безопасное место.

Спасло детей практически чудо: быстрое течение, минуя очередной лихой поворот русла, вынесло их на пологую отмель, где обычно поили лошадей. Берег тут плавно уходил в воду, да и как это часто бывало в дневные часы, возле воды дежурил пастух, присматривающий за жеребятами. Именно он услышал отчаянные детские крики и вытащил двух испуганных, замерзших, перемазанных тиной сорванцов на берег.

Старший из братьев тогда отделался лишь испугом, а вот младший успел наглотаться холодной воды и месяц проболел дома, тяжело кашляя и метаясь в горячке. Ликиту досталось так, как никогда раньше. Оказалось, что его детская забава чуть не сгубила две жизни.

Сидя ночами возле детской кровати, Ликит передумал тогда множество мыслей, совсем не лестных для себя. Но малыш все-таки пошел на поправку, и тяжелый, удушающий страх неизбежного стал отступать.

Детские слезы высыхают быстро, а обиды и переживания ранней юности стираются новыми впечатлениями и открытиями. Ликит рос, учился, и вскоре стал одним из самых ловких ребят в округе. Затем грянула война, и его семья перебралась южнее, спасаясь от набегов кочевников. А потом двоюродный дядя, больше годившийся ему в деды, пригласил его к себе в Гилон.

Нет большей чести для юноши, чем служить под началом такого знаменитого воина. И Ликит старался изо всех сил. Голова его была полна мечтаний о том, как именно он, племянник прославленного Лонхата, однажды поведет в бой всадников и вернет хольдингам былую славу. Поэтому когда дядя объявил о своем отъезде, Ликит тут же стал напрашиваться с ним.

Во-первых, он рвался доказать себе и окружающим, что стал хорошим воином. А во-вторых, ему отчаянно хотелось путешествий, приключений и открытий. Отчего-то Ликит решил для себя, что именно там, в чужих краях, далеко от дома, он стяжает славу, равную славе героев древности. И тогда, возможно, в один прекрасный день его имя будет навсегда вписано в историю народа Хольда. Лонхат некоторое время колебался, прежде чем дать свое согласие, но все же уступил.

Путь в дальний и неведомый Кинна-Тиате погрузила Ликита в глубокую задумчивость. С одной стороны, он был разочарован тем, что в первые же дни не нашлось весомого повода продемонстрировать взрослым, каким мужественным и храбрым он стал. С другой, когда леса остались позади и отряд приблизился к южным границам Миаты, подросток отчетливо осознал — подобных чудес ему видеть еще не приходилось.

С жадностью, свойственной только юнцам и мечтателям, Ликит впитывал все, что видел вокруг: дивные пейзажи, чужую речь, непонятные обычаи, даже то, как двигаются, тренируются и ведут себя эти странные воины в черном и синем.

Ликит старательно повторял себе под нос новые слова, подхваченные в беседе у очага или в дороге, охотно показывал не менее любопытным чужеземцам свое умение наездника, а чуть позже, когда отряд пробирался по долине Миаты, даже попытался перенять простые приемы обращения с длинными мечами, которыми пользовались их сопровождающие.

Путешествие шло хорошо, даже отлично, а потому Ликит упустил тот момент, когда все сорвалось и полетело в пропасть.

То, что знакомство в замке началось не так, как надо, он понял почти сразу. Его острый взгляд подметил, как вздрогнул Лонхат, когда их представили правителю Хальварду. Не скрылось от юноши и то, как тяжело опустились плечи старика, как изменилась его походка после краткого обмена приветствиями.

В поисках виновника, Ликит ощупал цепким взглядом зал, но с удивлением понял, что источником тревог является не Хальвард или Ульф Ньорд, а тонкая и высокая девушка, сопровождающая правителя. Лицо ее показалось Ликиту странно знакомым, как будто он уже видел ее или кого-то очень похожего много лет назад. Уже после приема он услышал случайно оброненное кем-то имя — Йорунн. И тут наконец, сложив два и два, юноша с изумлением понял: вероятнее всего это была Йорунн из дома Хольда, пропавшая и, как думали все, погибшая славной смертью четыре года назад при падении Витахольма.

Ликит маялся сомнениями и догадками весь остаток дня. Поговорить с дядей наедине он не успел — все время рядом находились лишние уши и глаза, а вечером начался официальный прием, на котором Ликиту места не нашлось, точнее его роль была, как и у многих молодых воинов, в том, чтобы не мешать старшим.

Весь вечер юноша старательно слушал и наблюдал, оставаясь в тени. К его глубочайшему разочарованию, Хальвард и загадочная Йорунн появились на торжестве ближе к завершению, разговор с Лонхатом у них был недолгий, да и подобраться к ним так, чтобы расслышать речи, оказалось невозможным. Охрана правителя не была новичками, а случайным любопытствующим места у главного стола не полагалось.

Подавляя раздражение, юноша наблюдал, стараясь прочитать по лицам собеседников хоть что-то. Первым из зала вышел Лонхат, девушка отправилась следом, Ликит бросился за ними. И вот удача — госпожа Йорунн догнала старика и заговорила с ним.

В коридоре больше никого не было, разговор получился эмоциональным и громким, а потому Ликит разобрал все до самого последнего слова. Сомнения оказались обоснованными, но вот вместо радости душу заполнил гнев. Выходит, Йорунн приняла покровительство недруга, а сам Хальвард, и его люди были виновны в падении дома Хольда?

Ликита окатила волна отвращения к самому себе. А он еще проявлял интерес к этим людям, разговаривал с ними, учился у них! Тьфу! Глупец, доверился врагам и предателям.

Уже ночью, после того, как Лонхат отправил юношу спать, мысли Ликита заполнило ядом и жаждой мести. Как часто бывает с юнцами, он разделил мир на черное и белое, не желая видеть множества других оттенков. Робкая и не до конца оформленная мысль, подпитанная яркими эмоциями и обманчиво спокойной тишиной замка, превратилась наконец в четкое понимание: если Ликит не встанет на страже чести народа Хольда, то больше некому.

Предательство должно быть смыто кровью, это он усвоил крепко. И если платой за справедливое возмездие скорее всего станет его, Ликита, жизнь, то цена вовсе не будет чрезмерной. Засыпая, мальчик испытывал тягучую тоску, смешанную с почти болезненным ощущением радости предстоящего великого свершения и грядущей славы.

То, что произошло дальше, потом преследовало в снах еще не один день. Боль и ужас отпечатались в его сознании не хуже клейма от раскаленного железа. Невесть откуда взявшиеся осколки пробили грудь, но хуже этого было пробуждение и осознание: он, Ликит, не выполнил свою миссию.

Уже позже, после разговора с дядей и Ульфом, Ликит понял, что сотворил. Страх и мучительный стыд накатили на него неотвратимо, как снежный буран среди зимы. Возможно, по его вине хольдинги не заключат союз с Недоре. Ему самому жизнь спасла та, кого он несколькими часами ранее осудил и приговорил к смерти. И в довершение тонкой иглой в сознание впилась мысль: что, если вместе с Ликитом под расправу попадут и остальные хольдинги, если за его поспешные слова казнят всех?

От этой мысли юноше стало физически больно, настолько, что он тихонько взвыл. Ликит в отчаянии осмотрел свою комнату в поисках чего-то острого — умереть от собственной руки казалось ему сейчас лучшим выходом. Однако стража, выделенная Черным Волком, словно предугадав ход мыслей пленника, забрала все даже отдаленно напоминающее оружие. Юноше оставалось только мучиться угрызениями совести и ждать решения своей судьбы.

***

Утром Лонхат явился просить Хальварда о разговоре.

Замок полнился тревожными слухами, на хольдингов косились с недоверием. Радостное любопытство враз сменилось отчуждением, от которого даже у самых непонятливых на душе становилось тяжело. Хальварда и Йорунн в Кинна-Тиате уважали, и хотя о поспешных словах Ликита знали единицы, связать появление чужаков в городе с нападением в конюшне было не сложно. Настоящего виновника пока не нашли, но стражу, выставленную у покоев гостей не заметил бы только слепец.

Правитель был занят с самого раннего утра. Лонхату оставалось только терпеливо ждать удобного момента, меряя шагами приемную или замирая в кресле у окна. Старик мысленно проклинал свое решение взять племянника в Недоре. Знал же, что это будет сложное путешествие, а не увеселительная прогулка, но совершенно упустил из виду мальчишку. Ситуация окончательно запуталась и превратилась в бессмысленное блуждание по лабиринту, состоящему, казалось, из сплошных тупиков.

От невеселых расуждений Лонхата отвлекли легкие шаги. Он вздохнул, когда понял, что слишком углубился в свои мысли, забыв об окружающих, а между тем вокруг идет обычная жизнь. Почти обычная. Потому что не каждый день ему приходится просить о помощи того, с кем два дня назад он отказывался разговаривать.

— Миледи, — поздоровался он. — Могу я просить уделить мне немного времени?

Йорунн только что вышла из кабинета правителя и явно хотела покинуть приемную поскорее, однако замешкалась, а затем сухо кивнула:

— У нас есть несколько минут. Слушаю тебя, хотя и не знаю, что еще можно добавить после нашего прошлого разговора.

Сказала — и сразу осеклась. Лицо Лонхата дрогнуло, маска спокойствия рассыпалась, обнажая тщательно скрываемое горе.

— Прости меня, госпожа. За слова, сказанные в гневе и за мысли, что привели к ним. Я был глуп и поддался сомнениям. Обвинил тебя в недостойных поступках, а должен был прислушаться к голосу сердца. Теперь же у меня не осталось сил на то, чтобы судить кого-то, кроме самого себя.

— Что теперь от моего прощения? — Йорунн выглядела холодной и отстраненной. — Оно не изменит прошлого, но, наверное, не стоит делать твою ношу еще тяжелее. Потому знай — я не держу зла на тебя.

— Тем сложнее мне произнести то, ради чего я начал этот разговор.

— Ты хочешь просить меня спасти жизнь твоего племянника, как не сложно догадаться. Я понимаю твои чувства, даже разделяю их. Но Ликит сам принял это решение и совершил поступок, недостойный ни будущего воина, ни почти мужчины, ни тем более твоего родственника.

— Это верно, и мое сердце сгорает от стыда. И все же я несу ответственность за его действия. Пусть он молод и глуп, но если у него будет время на то, чтобы осознать и исправить свои ошибки, я останусь перед тобой в неоплатном долгу.

— Всего день назад ты отказал мне в этом времени и в праве доказать свою невиновность, а теперь просишь за несостоявшегося убийцу? Не слишком ли это много, Лонхат из королевства Хольда?

— Я прошу невозможного, — склонил седую голову воин. — И все же более мне не к кому обратиться. В тот вечер я дал волю гневу, не заметил, что Ликит был рядом и слышал наш разговор. Если бы я проявил больше мудрости и понимания, то теперь не стоял бы тут, выбирая между жизнью племянника и благом страны. Отрекусь от родной крови — сохраню право быть послом хольдингов, но перестану быть человеком. Не отрекусь — получу неверный шанс спасти Ликита, но навсегда потеряю возможную поддержку вашего герцога, а она жизненно необходима нам.

— Таково бремя власти: вечный выбор и вечная мука оттого, что этот выбор невозможно совершить, не утратив части своей души.

Слова упали на сердце тяжелым камнем, и Йорунн добавила немного мягче:

— Мне жаль, Лонхат, что все сложилось таким образом. Моя вина не меньше твоей. И я хотела бы помочь тебе, но не могу. За покушение на жизнь правителя положена смертная кара, таков закон. Я уже просила Хальварда смягчить приговор, и не знаю, выполнит ли он мою просьбу.

— Что ж, спасибо, за это и за то, что выслушала меня. Знай: я жалею обо всем, что наговорил тогда. Я не имел права осуждать тебя. Увы, за это прозрение мне пришлось заплатить высокую цену. Простишь ли ты меня, госпожа Йорунн?

Йорунн вздохнула и отвернулась к окну — там щебетали птицы, в воздухе кружились лепестки цветов, а солнце играло в молодой листве россыпью изумрудных оттенков.

— Теперь это не важно. Мне более не нужно ничье одобрение. Я сама выбрала свой путь и не сойду с него, что бы ни говорили люди вокруг. Никто не вправе судить другого, не побывав на его месте. За свои ошибки я заплатила сполна, но и получила немало: наставников, друзей, знания. Возможно, мой выбор не будет понятен никому из тех, кого я любила в прежней жизни, но это не делает его ложным. И все же я благодарна тебе за эти слова, в них есть надежда. Я прощаю тебя.

Лонхат поклонился так низко, как никогда ранее.

— Да будет судьба милосердна к тебе, старый друг, — тихо сказала Йорунн и, резко развернувшись, спешно покинула комнату.

— Герцог готов принять вас, — раздался позади голос секретаря.

Хольдинг постарался взять себя в руки. Не важно, что последние дни дались ему тяжело. Йорунн была права — надежда всегда оставалась, даже там, где, казалось бы, появиться ей неоткуда. И не ему, Лонхату, бежать от трудностей.

Старик глубоко вздохнул и шагнул в гостеприимно распахнутые двери, готовясь к непростому разговору.

10. Приговор (окончание)

Ликит провел в почти полном одиночестве несколько дней. Вставать с постели было сложно, слишком болели раны, да и куда идти? За дверями стража, а внутрь комнаты пускали только слуг, приносящих еду, и лекаря, меняющего повязки. Ни на один вопрос раненого они отвечать не стали.

Аппетита не было вовсе, но юноша заставлял себя съедать все до крошки, чтобы восстановить силы. После он заворачивался в теплое шерстяное одеяло и забывался тревожным сном.

Лонхат не появился ни утром, ни к вечеру следующего дня, ни позже. Новостей не было. Первое время Ликит прислушивался к любому шороху в коридоре, опасаясь услышать знакомые голоса, только измененные страхом или болью. Воображение жестоко издевалось, рисуя картины расправы над хольдингами. Но время шло, а снаружи, кажется ничего не происходило.

Часы ожидания тянулись мучительно, складываясь в бессмысленные дни. В какой-то момент юноша понял, что если бы решение о наказании было принято, то начали бы с него, Ликита. Эта мысль немного утешила, хоть и не очень сильно.

Вынужденное безделье и одиночество терзали, изматывая сильнее, чем он мог бы вообразить. На третий день он попробовал самостоятельно вставать. Получилось, хотя в качестве опоры и поддержки было использовано все, что попалось под руку.

“Я должен быть стойким, — шептал самому себе Ликит, — хотя бы для того, чтобы умереть достойно”. От этих слов тоска навалилась с новой силой, а тревоги вновь заполнили голову без остатка. Хотелось одновременно кричать, плакать, ругаться и спрятаться от неведомого будущего.

Так прошло несколько дней, одинаковых, словно капли дождя в хмурый осенний день. К моменту, когда дверь комнаты открылась, пропуская внутрь целый вооруженный отряд вместо привычных двоих стражников, Ликит был готов разговаривать с кем угодно, идти куда прикажут и принять любой приговор, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.

Юноша поднялся на ноги и почувствовал, как противная слабость прокатилась по телу, а на взмокшей холодным потом спине забегали тревожные мурашки.

Впрочем, пока ему всего лишь приказали переодеться. На кровать положили чистую одежду: рубашку, куртку, штаны, сапоги. Вещи были не его, но сидели как влитые. Ни единого герба, вышивки или даже цвета, указывающего на его принадлежность к народу степи, разумеется, не было.

Как только с этом делом было покончено, его повели по бесконечным лестницам куда-то наверх, а затем оставили в небольшой опрятной комнате под бдительным присмотром троих воинов из охраны герцога. Больше тут никого не было, и Ликит, утомленный неизвестностью, обратился к своим стражам с вопросом:

— Что дальше? Чего мы ждем?

Ответом ему было хмурое молчание и полные презрения взгляды. Юноша мысленно обругал себя за проявленную слабость и отошел к окну. Закрытое витой решеткой оно выходило в какой-то внутренний дворик. На улице вовсю буйствовала весна, мир полнился птичьими трелями и звоном насекомых. “Как глупо умирать в такую радостную погоду, — подумалось парню. — Хоть бы дождь пошел что-ли”. В двери постучали, кто-то заглянул и дал знак стражам:

— Пора, нас ждут. Следуй за нами, — бросил ему старший из сопровождающих.

Заключительная часть пути оказалась короткой. Всего несколько десятков шагов — и гвардейцы пропустили пленника в центр комнаты, заполненной людьми. Ликит осмотрелся по сторонам и замер, столкнувшись взором с дядей и двумя спутниками из Гилона.

Стыд пополам с облегчением оттого, что они живы и целы, всколыхнулись внутри, и Ликит, чтобы сохранить хоть каплю самообладания, опустил взгляд в пол. Ему надо продержаться совсем немного, до оглашения приговора. А с казнью уж точно тянуть не будут. “Терпи, терпи, терпи”, - повторял он себе.

Помимо хольдингов в комнате находились правитель Недоре, Ульф Ньорд, леди Йорунн, двое секретарей и несколько человек охраны. Слишком узкий круг посвященных, но, по-видимому, достаточный для оглашения приговора.

Сделав несколько шагов, юноша склонился в приветственном поклоне, отдавая дань вежливости всем одновременно и никому лично. Заговорил секретарь:

— В присутствии всех необходимых свидетелей герцог Недоре, Миаты и Зеленых островов готов объявить о своем решении относительно этого молодого человека — Ликита из королевства хольдингов. Он обвиняется в нарушении законов гостеприимства, а так же в намерении отнять жизнь лорда Хальварда и леди Йорунн. Согласно полученному признанию и заверениям свидетелей, можно утверждать, что действия Ликита основывались лишь на его собственных устремлениях и желаниях, а потому герцог не предъявляет никаких обвинений посольству хольдингов, — секретарь обернулся к юноше: — Признаете ли вы свою вину, а также правдивость всего, сказанного только что?

— Признаю.

— Согласно традициям Золотой Империи, вы лишены неприкосновенности и всех сопутствующих привилегий, дарованных послам, и с этого момента обязаны подчиняться законам земли, на которой находитесь, — бесстрастно продолжил секретарь. — Сознательное намерение убить другого человека карается смертью. Однако принимая во внимание просьбу о снисхождении миледи Йорунн, а также заступничество посла королевства Хольда Лонхата, герцог готов смягчить приговор.

Тут Ликит удивленно вскинул голову и на лице его появилось растерянное выражение. Лонхат просил за него, это ясно. Но почему Йорунн? Они ведь даже слова друг другу не сказали, он вообще был не уверен, что девушка знала его имя. Секретарь меж тем умолк и отступил на шаг назад, вместо него заговорил правитель. Голос его острым лезвием резанул по ушам измученного ожиданием мальчишки.

— Проявляя снисхождение к юному возрасту и малому опыту этого человека, я оглашаю свою волю: Ликит из племени хольдингов лишается своего имени. Отныне ему запрещено носить цвета дома Хольда, упоминать о своем роде или иным способом указывать на принадлежность к народу степи. Ему отказано в правах свободного человека, и после выздоровления он обязан провести не менее года на службе герцогству Недоре в одном из приграничных гарнизонов. Если по окончанию этого срока он докажет свою честность, а также достаточную зрелость мыслей и поступков, то вина его будет прощена и забыта. В противном случае, он будет навсегда изгнан из Недоре, а любой, кто обнаружит его в пределах наших границ, может немедленно казнить его, как убийцу и предателя. Принимаете ли вы мое решение? — повернулся Хальвард к Лонхату.

— Принимаю, милорд, — отозвался тот твёрдо и спокойно. — Властью, данной мне моим королевством, подтверждаю сказанное Хальвардом Эйлертом Эйнаром.

Ликит отстраненно наблюдал, как второй секретарь подал герцогу свиток и перо, как под ровными строками, перечеркивающими всю прежнюю жизнь юноши, легла сначала одна подпись, а затем и вторая, оставленная дядей Лонхатом. Скрип пера по бумаге прозвучал безнадежнее, чем свист меча, что заносит над осужденным палач.

Лонхат поднял глаза на племянника:

— Ступай, тебе более нет места среди нас.

А Ликит застыл на месте, ощущая внутри себя гулкую пустоту. Что теперь ему делать, куда идти? Смотреть в глаза кому-то было стыдно, чужое осуждение, смешанное с жалостью, обжигало, словно искры костра.

Один из стражей тронул его плечо, подталкивая к выходу. Уже у самых дверей, прежде чем окованные металлом деревянные створки отсекли от него чужие голоса, юноша расслышал слова правителя:

— Что же касается остального, то объявляю: вчера вечером мы пришли к согласию относительно союза между королевством Хольда и герцогством Недоре.

Ликита проводили в комнату и позволили собрать вещи. Ждать, пока силы восстановятся, мальчишке предстояло уже в другом месте. Все, хоть немного напоминающее о доме, решительно сдвинул в сторону. Эти вещи он не мог, просто не имел права брать с собой. Вышитый белыми и желтыми узорами зеленый плащ — подарок матери — бережно свернул и отложил отдельно.

— Прошу, передайте это моему дяде.

— Разумеется. Не бери с собой лишнего — на месте получишь и одежду, и все необходимое, — охранник был раздражен, но сдерживался — раз его повелитель принял решение, то кто он такой, чтобы оспаривать его?

— В таком случае я готов, — решительно развернулся Ликит.

А уже через несколько дней лекарь позволил мальчику садиться в седло.

Охрана провела юношу во двор, где ждали оседланные кони. Разумеется, Ликиту подвели не его степного красавца — он принадлежал народу Хольда, а потому тоже был под запретом. Сопровождающий гвардеец о чем-то переговаривался со стражником у ворот, а Ликит изо всех сил старался отвлечься от грустных мыслей и взялся пристегивать полупустую сумку к седлу.

И пропустил тот момент, когда за спиной кто-то появился. Обернувшись, юноша увидел перед собой Ульфа Ньорда, потому инстинктивно отодвинулся и даже слегка сжался.

— Зачем вы пришли? Хотите насладиться моим унижением?

— Захотел посмотреть тебе в глаза прежде, чем ты покинешь город.

— Никогда не видели изгнанников? Любопытство мучает?

— Как раз наоборот. Ты должен знать — я считаю твое наказание слишком мягким. Но слово лорда Хальварда — закон, и я подчиняюсь ему.

— Вы можете приказать охране убить меня в дороге, — скривился Ликит.

— Дерзишь? Это хорошо, значит еще не все силенки растерял, — насмешливо улыбнулся Ульф. — Но ты видимо плохо расслышал — я выполню решение герцога. Тебе тоже было бы полезно научиться слушать старших и держать язык за зубами. А еще открыть, наконец, глаза и начать думать головой.

— Вот только ваших советов мне не доставало, — буркнул мальчишка.

— Напрасно показываешь свои зубки, мал ты еще на меня рычать. Почему отказался от встречи с дядей? Он хотел проститься.

— А я — нет. Все стало слишком сложно, ни к чему нам говорить.

— Напрасно ты так, но дело твое. Знаю, сейчас ты не настроен на размышления, и все-таки скажу — не упусти этот шанс, второго может не быть. Не рассказывай о том, что тут произошло. Кому надо — те узнают от меня. Разболтаешь — и жить, вечно ловя косые взгляды, будет сложно. Придумай себе имя и начни все заново. Запомни, граница — место, которое не прощает глупости, мечтательности или наивности. Но у тебя появится возможность показать себя. Главное — сохраняй спокойствие, помалкивай и будь внимателен, тогда, вероятно, вернешься на порог своего дома не жалким преступником, а уважаемым и опытным воином.

— Почему вы говорите это мне? — растерянно протянул Ликит. — Разве вы не должны презирать или ненавидеть меня?

— Ненависть — слишком обязывающее чувство, — ответил Черный Волк. — И мне нет дела до того, как сложится твоя судьба дальше. Можешь быть уверен, что кара настигнет тебя неотвратимо и скоро, если ты вздумаешь преступить закон еще хоть раз. Однако я уважаю решение лорда Хальварда и чувства леди Йорунн. Как ни странно, твоя смерть опечалила бы ее, а я не хочу делать ей больно.

Ликит помялся, раздумывая, озвучивать ли то, что камнем лежало на сердце, но после недолгих сомнений все же решился:

— Могу я просить вас передать леди Йорунн мою благодарность?

— Можешь. Я передам.

— И еще одно.

Ульф, уже развернувшийся было, чтобы уйти, обернулся.

— У меня было время подумать и… мне жаль, что я принял поспешное решение и совершил то, что совершил, — вздохнул Ликит и глянул прямо в темно-зеленые глаза Ульфа.

— А ты, может, и не безнадежен, — чуть склонил голову Ульф. — Легкой тебе дороги.

***

Йорунн и Лонхат с городской стены смотрели на то, как всадники исчезали вдали. Оба молчали, обдумывая каждый свое, но у обоих на сердце было спокойно.

— Что будет с ним дальше? — спросил Лонхат.

— Зависит только от него, — откликнулась Йорунн, рассматривая линию горизонта. — На границах неспокойно, но пока не настолько, чтобы это было по-настоящему опасно. Конечно, если твой племянник продолжит делать глупости, то его ничего не спасет. Но если проявит благоразумие, то вполне вероятно, справится. Ульф обещал присматривать за наглецом. И поверь мне, это не пустые слова.

— Дадите мне знать, если будут новости?

— Конечно, — кивнула Йорунн. — Обязательно.

— Миледи.

— Просто Йорунн, старый друг.

— Я благодарен тебе, Йорунн, и в вечном долгу перед тобой.

— Ты ничего мне не должен, все забыто, — улыбнулась девушка. — И знаешь, мне стоило больше доверять одному мудрому человеку.

— Кому? — искренне удивился Лонхат.

— Хальварду. Он просил дать тебе время обдумать все, а я не послушала.

— Порой мне кажется, что ваш правитель видит слишком далеко для обычного человека. Он жесток, но у его поступков есть причины, а сердцу не чуждо милосердие.

— Поверь, я знаю это как никто другой, — вздохнула Йорунн. — Я многим ему обязана, и, хотя некоторые вещи простить сложно, но мне начинает казаться, что во всем этом был какой-то смысл.

— Ты так сильно изменилась.

— Как все мы. Только глупец цепляется за руины прошлого вместо того, чтобы идти дальше. И я рада, что сейчас ты тут, рядом со мной, и мы можем говорить без опасений и недомолвок.

Вдвоем они спустились со стены и неспешно направились извилистыми улочками вверх по склону.

— Когда вы выезжаете?

— Через два дня. Должен признать, что лорд Хальвард успел дать мне несколько ценных советов и рассказал немало тревожного. Сердце мое не на месте, я хочу как можно скорее отправиться домой и доставить новости в Гилон.

— Пусть твои люди дадут слово молчать обо мне. И ты не говори пока никому, что скоро я вернусь. Теперь я понимаю, не все обрадуются моему приезду. Хочу, чтобы все недовольство мне высказали в лицо, а не шептались за спиной.

— Когда ждать тебя, госпожа?

— Скоро, но не раньше начала лета, у меня остались тут незавершенные дела.

— Что ж, пара лун — не большой срок для того, кто ждал четыре года.

Йорунн сжала руку Лонхата, и тот ответил таким же крепким рукопожатием. Этим двоим было за что корить себя, было что обдумать, что отпустить, а что спрятать на самом дне души, похоронив в других воспоминаниях. И все же они научились идти навстречу своим страхам, а не бежать от них.

11. Живая Тьма

Если бы кто-то спросил Ульфа, что самое удивительное он видел в жизни, то он ответил бы: Тьму. Иногда Хальвард проводил в храме по многу часов, но далеко не всегда призванные им силы были заметны человеческому глазу, и еще реже магия становилась такой завораживающей.

Бывали дни, когда правитель буквально утопал в потоках силы, растворяясь, теряя человеческий облик. Тогда из глубин черных, мягко извивающихся завихрений проступала иная фигура — мощная, увенчанная сполохами пламени, окрыленная и подавляюще могущественная. И пусть Черному Волку доводилось видеть подобное лишь несколько раз в жизни, зрелище это оставило в его душе глубокий отпечаток.

Сегодня же Хальвард и Йорунн отправились в Теневой храм вместе. Ульф Ньорд сопровождал их до линии, очерченной двойным кругом колонн — дальше путь ему был заказан, как впрочем и всем, не имеющим в своей крови магии Тьмы.

Но то, что происходило внутри, вызывало восхищение и ужас одновременно. Больше всего это напоминало танец живых теней. Они вздымались и кружились, сплетаясь в причудливые фигуры, принимая пугающие облики и вновь рассыпаясь бесплотным дымом. В этот раз теневой водоворот казался настолько мощным, что сказать с уверенностью, если ли еще внутри два живых существа или они начисто растворились в потоке магии, было невозможно.

***

Мост-между-мирами встретил путешественников порывами раскаленного воздуха и золотом бескрайних песчаный холмов под ногами. Ветер лениво, словно нехотя поднимал с земли тысячи мелких частичек, увлекая их в неспешное и бессмысленное странствие от одного бархана к другому. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ничего, кроме плавных изгибов желтых исполинов.

Прежде Йорунн видела нечто подобное у берегов Внутреннего Моря, но схожесть была лишь частичной. Там, в ее реальном мире, холмы были высотой в два или три человеческих роста, песок был нежного молочного цвета и осыпался под ногами ласковой жемчужной россыпью. Песчаную поверхность украшали полянки бледно-зелёных трав, длинные тонкие листья которых рассекали ветер с моря, издавая чуть слышный свист, больше похожий на пение. Узор тех барханов рисовали не только ритмичные волны, оставленные ветром, но и множество мелких следов. На побережье кипела жизнь, сновали туда-сюда ловкие ящерицы, тонкие пестрые змейки или быстрые насекомые.

Здесь же чувствовалась исполинская мощь и абсолютная безжалостность солнца, темно-золотой песок больно сек кожу, а деревьев или трав не было даже погибших.

— Красиво и пугающе, — наконец произнесла она, прикрывая лицо от назойливого потока песчинок.

— Похоже на Великую пустыню на юге империи, — заметил Хальвард. — Я был на ее краю дважды, незабываемое зрелище. Интересно, почему мы оказались именно здесь? Слишком необычный выбор для первого перехода. И я не вижу следующих дверей, — добавил он, внимательно осматриваясь вокруг. — Пойдем, хотя пустыня так же иллюзорна, как и любое другое на мосту, сгорать под этим солнцем нам приходится по-настоящему.

Вдвоем они начали спускаться к подножию бархана. Хальвард шёл впереди, предпочитая держаться гребня песчаной волны. Ноги проваливались в мягкий песок почти по щиколотки, но когда Йорунн оглянулась, следов сзади не оказалось, словно с момента начала пути прошли долгие часы, а не считанные минуты.

— Не смотри назад, — окликнул ее Хальвард. — А ещё лучше не смотри вовсе, а постарайся почувствовать направление. Что скажешь?

Йорунн послушно отвернулась и постаралась сосредоточиться на ощущениях.

— Туда, — наконец указала она рукой вниз и чуть вправо. — Там что-то твердое, не такое, как эти пески. Думаю, нам стоит глянуть.

Хальвард позволил себе удовлетворенно улыбнуться — зов камня он почувствовал еще стоя на вершине, но тот был так слаб, что правитель даже не надеялся, что девушка уловит его отголоски.

Каменную арку они увидели одновременно, она словно специально высунулась из под осыпающихся склонов очередной дюны. Сложенная из совершенно одинаковых блоков, изрезанная ритмичным ломаным рисунком она выглядела настолько чужеродной на фоне окружающего пространства, что казалась неудачно нарисованной картинкой. Впрочем, когда путешественники подошли к проему, он вдруг обрёл плотность и словно дополнился деталями. Теперь Йорунн могла рассмотреть на серо-розовом камне остатки лишайников, а правая сторона прохода влажно поблескивала изнутри, будто на нее минуту назад капал дождь.

— Я знаю, куда ведёт эта дорога, — внезапно поняла она. — Нам надо туда.

И не дожидаясь подтверждения, шагнула вперёд.

В лицо тут же ударил свежий влажный ветер, показавшийся настоящим подарком после пустынного зноя. Йорунн стояла по колено в травах, с наслаждением вдыхая такой родной и желанный запах. В нем мешались нотки сырой земли и сухой пыли, сожженных солнцем прошлогодних трав и едва распустившихся цветов, горькой полыни, холодной мяты, терпкого шалфея, дурманящего чабреца и нежного тимьяна. Травы колыхались под порывами ветра, и как капли свежей крови среди буйной зелени алели россыпью цветущие маки.

Они стояли у подножия скалистого выступа. Покатые серо-розовые валуны, расцвеченные лишайником — бледно-голубым, красным, желтым — громоздились друг на друге пятью отдельными пиками. Они казались выше и шире, чем помнила Йорунн, но без сомнения это было одно из любимейших ее мест — горы Острая, Вдова, Воин, Мышь и Водная.

Наверное, так они могли выглядеть сотни лет назад или если бы родились в другом мире. Да и окружающее пространство не было родной степью: краски тут были насыщеннее, тени темнее, свет ярче, даже облака казались нестерпимо белыми на бездонно-синем куполе неба.

— Красивое место. Ты знаешь его?

— Похоже на один укромный уголок в окрестностях Витахольма. Я часто сбегала туда, когда стены дворца начинали давить на меня слишком сильно. Лид был против, пытался мне запретить, но я все равно искала лазейки, — по лицу Йорунн промелькнула тень улыбки.

— Думаю, мы не случайно попали сюда — Это место связывает вас с братом. Попробуй поймать эту связь. Она похожа на нить, которая тянется от тебя к нему. Закрой глаза и сосредоточься на чувствах, а не разуме.

Йорунн опустилась на ближайший камень, лаская ладонями шершавую поверхность, пропуская через себя воспоминания, вспышки чувств, прикосновения, смех, обрывки разговоров. И вдруг мысленно увидела ее, ту самую путеводную нить. Золотисто-солнечная, тонкая, легкая она мерцала и подрагивала под порывами ветра, но путалась, петляла и растворялась в густой траве всего в нескольких шагах от ног девушки.

— Я ее вижу, но не понимаю, куда она ведет. Может подняться повыше?

— Нет времени, — Хальвард указал рукой куда-то влево. — Мы уже не одни. Уходим, скорее!

Йорунн проследила за его взглядом и сразу же поняла, что надо спешить: камни самого дальнего холма начали беззвучно крошиться и осыпаться, а затем исчезать в бездонном провале, край которого неумолимо полз в сторону людей. Хальвард слегка потянул девушку за рукав, и они побежали. Правитель все время нагибался и рассматривал что-то под ногами. Наконец, словно найдя одному ему ведомые ориентиры, коротко обернулся и бросил:

— Туда!

Они успели добраться до перехода, больше похожего на витую лестницу, уводящую прямо вглубь земли. И даже оглянулись, чтобы ужаснуться тому, как красочно погибал очередной иллюзорный мир, обрушиваясь в жуткую чёрную пропасть, наполненнуюнеуловимым движением.

Затем, миновав несколько ступеней, путники спустились в прохладную, просторную пещеру. Где-то капала вода, беззвучно сияли влажными искрами застывшие в вечном подобии движения колонны, созданные водой и камнем. Не говоря друг другу ни слова, двое людей решительно направились в сторону яркой точки где-то впереди. Свод пещеры плавно опускался, сужая пространство до небольшой комнаты, мерцающие разными цветами стены придвинулись ближе. Однако у самого выхода Йорунн остановилась в нерешительности.

— Никогда не видела ничего подобного, — растерянно протянула она и коснулась пальцами тонкого почти прозрачного стекла, закрывающего проход.

— Потому что никогда раньше не видела выхода в иную реальность, — произнес правитель. — За этой дверью — один из настоящих миров, соприкасающийся с мостом.

— Как наш?

— Возможно отличия есть, даже наверняка, но без сомнения после того, как ты шагнешь через эту хрупкую преграду, дорогу назад можно искать долго.

— Вы уже пробовали? — удивлению Йорунн не было предела.

— Скажу лишь, — уклонился от прямого ответа Хальвард, — в молодости я совершил множество ошибок. Возможно, именно поэтому мне было страшно отпускать тебя сюда одну.

— И что же нам делать теперь? Не думаю, что мы оторвались от погони надолго. Что бы не пожрало предыдущий мир, вряд ли ему надо много времени, чтоб добраться сюда.

— Верно, поэтому смотри внимательно, почему нас привело именно сюда? Узнаешь что-то?

— Нет, увы, — Йорунн разочарованно осмотрелась по сторонам. — И не чувствую, — добавила она, старательно прислушиваясь к ощущениям внутри.

— Ищи причину. Она должна быть.

Йорунн задумалась, глядя в мерцающий проход.

— Быть может мне надо войти туда?

— Я бы на твоём месте не делал этого, шанс не найти обратной дороги слишком велик, — хмуро отозвался Хальвард, прохаживаясь вокруг по широкой дуге. Внезапно он остановился, нагнулся и поднял с пола что-то тускло блестевшее. — Какая интересная находка… — удовлетворенно протянул он, рассматривая в своей руке небольшую фибулу, украшенную символом летящей ласточки. — Откуда же ты взялась тут?

— Я знаю ее! — ахнула Йорунн. — Это знак моей семьи, только потомки Хольда имели право носить ласточку на одежде и украшениях.

— Блестит, как новая, значит ее потеряли недавно или оставили в качестве знака, — Хальвард протянул украшение девушке. — Лид проходил тут, больше просто некому. Возможно, он понял, что мы ищем его и позаботился об ориентирах.

Йорунн меж тем подошла к мерцающей преграде и внимательно смотрела на мир за ней. Местность за проемом очень напоминала ее родную степь, но была более каменистой и суровой. Впрочем, от входа был виден лишь небольшой кусочек укромной полянки, а по сторонам, закрывая обзор, возвышались скалистые выступы.

— Там есть следы, — внезапно сказала она. — Видите, чуть правее, травы примяты и камни чуть другого цвета, как будто их недавно перевернули. Значит, кто-то часто ходит в это место.

— Мы можем попробовать позвать того, кто ходит этой дорогой. Если это действительно твой брат, то он должен услышать либо зов родной крови, либо мою Тьму. Если нет, то нам придется очень быстро уходить отсюда.

— Уже не важно. Не будем терять время. Что требуется от меня?

— Подарить мосту-между-мирами то, что является по-настоящему ценным для всех живущих и не-живущих во всех мирах можно открыть проход. Дай мне руку, — и правитель вынул из-за пояса узкий кинжал.

Йорунн сняла перчатку и решительно потянула ладонь правителю. Хальвард провел по коже лезвием, дал каплям крови стечь на землю. Затем сделал такой же надрез на своей руке и по его руке потекла светящаяся огнем струйка. На мгновение он приложил ладонь к мерцающей поверхности, закрывающей проход, и та сразу подернулась рябью. От ладони правителя начали расходиться в сторону круги, словно его та оказалась брошенным в озеро камнем.

Йорунн, завороженно наблюдала, как истончается преграда, затем шагнула вперед и, сняв с волос шнурок с вырезанной костяной мышкой, подарок Хелми, прошептала:

— Лид, если слышишь меня, доверься этому проводнику. Я найду и верну тебя, где бы ты ни был.

С этими словами, она протянула руку сквозь преграду, и оставила резную фигурку на той стороне.

— Время выходит, — тихо сказал Хальвард и слегка поморщился, словно от боли.

Йорунн сделала шаг обратно и правитель тут же снял руку с преграды.

— А теперь скорее, — решительно сказал он, убирая кинжал в ножны, — нас уже учуяли. Я слышу тех, кто идет за нами и живой кровью.

Уходить пришлось наспех, сменяя один мир на другой с такой скоростью, что даже рассмотреть что либо они не успевали. Мост-между-мирами не хотел отпускать свою добычу, жадно вцепившись в двоих живых людей и путая дороги настолько, насколько это было возможно.

В какой-то момент, когда беглецы застряли на высокогорном плато, Йорунн поддалась панике и всерьез испугалась, что дороги они не найдут, и только железное спокойствие Хальварда заставило ее собраться с мыслями и двинуться дальше.

Переход открылся в неожиданном месте — на несколько метров ниже уровня высокого обрыва. Будь у девушки хоть какой-то выбор, она поискала бы еще, однако со всех сторон уже доносилось противное повизгивание и шелест призрачных крыльев — и Йорунн решилась. Закрыв глаза, она шагнула в пустоту вслед за Хальвардом, мысленно прощаясь с жизнью, но, пролетев всего несколько секунд, рухнула в ледяную воду.

На миг воздух выбило из легких. Тело вспомнило о том, что хочет жить, раньше сознания, и двумя сильными взмахами девушка поднялась на поверхность. Берег оказался совсем близко, был пологим и вполне безопасным. Выбравшись туда, люди позволили себе несколько минут отдыха, чтобы отжать намокшую и враз потяжелевшую одежду.

— Куда дальше? — спросила Йорунн, беспомощно оглядываясь по сторонам.

— Туда, — указал правитель. — Это место мне знакомо. Мы близко. Еще пара переходов — и мы покинем мост.

Однако их планам не суждено было сбыться. Едва Хальвард умолк, как прямо перед ним из под земли начали вставать сотканные из серого марева тени. Уродливые, увенчанные бесформенными отростками головы, скрюченные лапы, низкие приземистые тела, длинные когти и острые зубы проступали из дыма, обретая подобие плотности и материальности. У некоторых за спинами разворачивались крылья, похожие на те, что бывают у летучих мышей. Хальвард неприятно улыбнулся уголком рта и встав так, чтобы оградить Йорунн от ближайших существ, скомандовал сухим не терпящим возражений тоном:

— Ты остаешься сзади и не лезешь в драку, хочешь помочь — ищи переход. Эти противники — мои, попробуешь вмешаться — только все усложнишь. Пока их не много, я справлюсь сам. Но чем скорее откроешь новый проход — тем лучше.

12. Привратник

Повернувшись к Йорунн спиной, правитель обнажил меч. Первый нападающий тут же бросилась в атаку. Перед Хальвардом мелькнула искаженная яростью оскаленная морда с маленькими красными глазками, но уже через секунду лезвие меча рассекло тело надвое, и глазки, удивленно моргнув, потухли. Тяжелая фигура осела на землю бесформенной массой и тут же растаяла.

Из разномастных пастей вырвалось гневное шипение, в котором человеческое ухо Йорунн с трудом разобрало некое подобие слов. Одно из существ по-кошачьи сжалось, подобрав задние ноги, и кинулось вперед, стараясь достать до горла человека длинными изогнутыми когтями. Правитель пригнулся, пропустив демона над собой, рассек незащищенную плоть от груди до живота. Воздух разорвал жуткий визг, но Хальвард не стал оборачиваться — на него уже неслись двое новых противников.

От одного он успел уклониться, сбив в сторону мощным толчком. Удар второго достиг цели, разорвал одежду на плече и окрасил руку мага светящейся кровью. Демон противно осклабился и облизал коготь, измазанный в текучем золотистом пламени. Впрочем, улыбка его тут же пропала: Хальвард, воспользовавшись секундной паузой, метнул в сторону твари сотканные из Тьмы острые иглы.

Демон успел прикрыться рукой, не давая иглам впиться в шею и лицо, его предплечье тут же окрасилась черной кровью. Хальвард удовлетворенно улыбнулся и атаковал. Схватка заняла буквально несколько секунд, и вот под ноги правителя рухнуло еще одно тело.

Остальные нападающие приостановились, никому не хотелось лезть на верную смерть. Они пришли сюда поохотиться, загнать напуганную и безвольную дичь, а та внезапно оказалась не только быстрой и дерзкой, но и очень опасной. Демонам стало ясно, что по одному у них нет шансов, и, перекинувшись короткими взглядами, они двинулись вперед, пробуя замкнуть вокруг странного человека кольцо.

Как бы ни был хорош воин, у одного против многих всегда меньше шансов. В подобном бою малейшая ошибка, медлительность или неловкость могут стать началом конца. Хальвард сделал несколько шагов назад, отступая к берегу под прикрытие небольшого валуна и вынуждая демонов лезть в ледяную воду, а затем крикнул, не оборачиваясь:

— Йорунн, переход! Зря теряем время!

Эти слова вернули девушку в реальность. Спешно оглядываясь, она оценила свою позицию. Сейчас противники — их осталось всего четверо — были заняты правителем, да и находились чуть в стороне. Усилием воли заставив себя отвернуться и закрыть глаза, Йорунн вслушивалась в окружающее пространство, надеясь уловить зов перехода, однако возбуждение битвы и гулко стучащее сердце заглушали все внутренние ощущения.

Между тем, кольцо вокруг Хальварда почти сомкнулось времени осталось крайне мало. Йорунн глубоко вдохнула и медленно выдохнула, выталкивая из сознания все лишнее, мешающее, неуместное. И тут же в получившуюся пустоту хлынули яркие образы, указывая направление.

Открыв глаза, Йорунн посмотрела в нужную сторону и увидела то, что искала — проход в соседний мир, совсем рядом, между двумя раскидистыми деревьями у края воды.

— Нашла, за мной! — крикнула она.

Правитель ловко выскользнул из-под атаки крылатой твари, перехватил второго нападающего и со всей силы толкнул в оставшихся двоих. Первый взвыл отчаянно, боясь упустить добычу, бросился под ноги, словно бешеный пес. И погиб, получив удар в незащищенную спину. Его тело, похожее на черную уродливую бабочку, приколотую к земле тонким древком копья, дернулось несколько раз и затихло. Хальвард мимолетным жестом развеяв созданное Тьмой оружие, быстрым шагом направился в сторону Йорунн, ухватил ее за рукав и практически втолкнул в очередной переход.

Теперь оба стояли по колено в каких-то душистых сиреневых цветах посреди редкого леса на каменистом склоне горы. Хальвард, не отпуская руки Йорунн, быстрым шагом направился куда-то влево и в сторону.

— Кто это был? — спросила девушка, с опаской оглядываясь по сторонам.

— Низшие демоны, охотники и гончие. Почти разумные по некоторым меркам существа. Мы слегка оторвались, этим тварям сложнее переходить из мира в мир. Но, к сожалению, они не бросают свою добычу, а значит, скоро найдут нас, только в этот раз их будет больше. Сюда!

Они вошли под струи узенького ручейка, падающего водопадом с каменного уступа чуть выше человеческого роста.

Пустой серой равнине под багровым небом Йорунн обрадовалась так, словно та была ей родным домом. Это был последний переход по мосту, который отделял их от своего собственного мира.

Это место было проще и понятнее, и хотя общая изменчивость моста-между-мирами была ему присуща так же, как и остальным мирам, переходы тут всегда отличались постоянством. Поэтому сейчас, Хальвард и Йорунн не сговариваясь направились к торчащей из земли унылой серой глыбе.

Когда до него оставалось всего несколько шагов, правитель вдруг замедлился и встревоженно огляделся по сторонам.

От поверхности камня отделилась высокая рогатая тень. Чем-то она напоминала предыдущие, но была гораздо более массивной, плотной, к тому же человекоподобной. Только вот слишком мощными и кривыми казались ноги, пальцы рук оканчивались острыми когтями, да за плечами угадывались сложенные крылья.

— Так-так, я смотрю, в этот раз мои псы нашли что-то действительно стоящее, — произнес демон, противно растягивая шипящие и свистящие звуки. — Какая приятная неожиданность: живая одаренная кровь и один из получеловеческих ублюдков!

Хальвард остановился как вкопанный, и по тому, как напряглась его спина, Йорунн поняла, что дело плохо, хуже чем кажется. Рогатый меж тем продолжал:

— Что вы двое потеряли тут? Неужели хотите попасть к себе домой, не оплатив проход? — красные угольки глаз вспыхнули предвкушением, все внимание существа было направлено на Хальварда. — Отдай мне девочку, и я пропущу тебя.

— Не помню, чтобы тебя назначали привратником, — обронил Хальвард. — Уйди с дороги — и не пострадаешь.

— Ты ли осмеливаешься угрожать мне, нечистокровный? Слишком дерзко.

— Осмеливаюсь, — холодно отозвался Хальвард. — Прочь с моего пути.

— Иначе что? Поцарапаешь меня вот этой щепкой? — демон презрительно кивнул в сторону меча. — Вы, люди, слишком слабы и подвержены страстям. Даже если шансов на победу нет, вы продолжаете огрызаться до конца. Ты же понимаешь, что я пожру сначала тебя, а затем ее?

— Ну почему же? — совершенно спокойно ответил Хальвард, и облик его потек, меняясь, размазываясь и обретая схожие с демоном черты. — Это я убью тебя и вырву твое сердце, а затем уйду туда, куда хотел, и никто мне не помешает.

— Вот значит как? — улыбнулся демон, но взгляд его потяжелел. — Давай-ка проверим, жалкий полукровка.

В когтистой руке возник длинный изогнутый клинок, демон качнулся и сделал шаг в сторону правителя.

Йорунн с трудом оторвала взгляд от измененного облика мага. Гончие могли появиться в любой момент, поэтому оставлять спину неприкрытой было опасно. Три защитных контура один за другим сорвались с ее рук, создавая запутанную и сложную структуру. Остановить не смогут, в конце концов демонам Тьма подвластна гораздо больше, чем людям, но ненадолго задержать должны.

Меж тем спасение было до обидного близко — надо было лишь войти в переход, чтобы покинуть мост-между-мирами. За его пределами твари бы потеряли свое преимущество.

А дальше стало не до раздумий: рогатый исполин, широко размахнувшись, опустил клинок на место, где секунду назад была голова Хальварда. Правитель отклонился в сторону, рассекая воздух мощными крыльями, вынуждая тварь двинуться следом. Выпад, свист меча, вспышка огня, звон стали о сталь. Демон вытер кровь от глубокого пореза на предплечье.

— Царапаешься? Так даже интереснее, — ухмыльнулся он и устремился вперед в немыслимо быстрой атаке.

Хальвард ушел в защиту, закрылся, отступил, стремительно увеличивая расстояние. Демон рванулся следом, передавливая соперника скоростью и мощью. В какой-то момент правитель остановился, клинки лязгнули, скользнули, сцепились гардами, и Хальвард, совсем как когда-то давно на тренировке с Ульфом, вывернул запястье противника и тут же нанес жестокий меткий удар навершием рукояти по лицу существа.

Демон зашипел от боли и выронил меч, но тут же полоснул человека когтями. Они вспороли одежду, разрывая усеянную металлическими заклепками черную ткань на длинные лоскуты, окрашивая их светящейся кровью. Второй хлесткий удар, бросок вперед — и оружие Хальварда отлетело в сторону.

Две окутанные мраком фигуры сцепились мертвой хваткой и покатились по земле. В воздух брызнули каменные осколки, поднялась пыль. Пространство наполнилось рычанием и хрипом, мелькнули огненные росчерки.

В какой-то момент правителю удалось вырваться и откатиться в сторону. В мгновение ока поднимаясь, он дотянулся до рукояти меча. Шаг, поворот на полусогнутых ногах — и на разъяренную тварь обрушивается страшный рубящий косой удар. Демон успел выставить перед собой сотканный из Тьмы щит, но тот лопнул, рассыпаясь осколками. Не выдержав напора, красноглазое существо рухнуло на четыре лапы.

— А ты хорош, даже слишком, — прошипел он сквозь боль. — Мне уже говорили, что к тебе стоит присмотреться внимательнее. Хотелось бы выпить тебя до дна, но, похоже, все-таки придется сперва разорвать на части.

Острые когти впились в ломкую сухую землю, и во все стороны ударила мощная волна силы. Она сбила людей с ног, разрушила защитные контуры, раскрошила камни, прорезала на поверхности пустоши глубокие борозды. Тело демона выгнулось, вновь меняя очертания, темные крылья подняли его в воздух, и вниз полетели десятки коротких острых стрел.

Вот только врезались они во что угодно, кроме двух упавших людей.

— Ты напрасно забыл обо мне, тварь, — Йорунн поднялась на ноги одним слитным движением, а за ней, петляя и извиваясь, скользнул по земле полудракон.

Пасть его ощерилась острыми зубами, шипастый гребень на спине дрогнул, будто под напором ветра. Секунда — и дракон взвился в воздух, оплетая длинным телом противника, кромсая и разрывая призрачную плоть, силясь добраться до горла.

Хальвард подхватил Йорунн на руки и устремился к переходу. За ними по пятам уже неслись опоздавшие к началу боя псы, но драгоценное время оказалось упущено — догнать человеком с крыльями они не смогли.

Демон отчаянно зарычал, понимая, что добыча ускользает. Неистовым усилием разорвал захват шипастого змея и выбросил в сторону беглецов мощную волну обжигающего огня. Черно-алое пламя прокатилось по земле, догоняя людей у темного провала перехода, и поглотило их.

***

Ульф со сдержанной тревогой наблюдал, как темные вихри кружатся в завораживающем танце внутри храма. Прошло уже более трех часов с того момента, как правитель и Йорунн ушли на мост, и теперь там, в мире магии, явно происходило что-то недоброе. Тьма волновалась, бурлила, билась о невидимую преграду, а иногда даже вспыхивала огненными пятнами. Ульф подошел вплотную к самому кольцу колонн, ожидая хоть каких-то изменений. Ощущать себя беспомощным наблюдателем ему не нравилось, но что бы не случилось внутри очерченного круга, повлиять на происходящее Черный Волк не мог.

Безумный водоворот стал совсем непроглядным, а потом раздался оглушительный треск. Что-то лопнуло, выпуская в мир клубы черного дыма, языки пламени и ворох искр, и Тьма схлынула, как штормовая волна, выбросив на гладкий блестящий пол храма две человеческие фигуры.

Несколько мгновений они были неподвижны, затем одна из них — светловолосая и тонкая — поднялась на ноги. Ульф почувствовал, как взведенная внутри пружина стала разжиматься: по крайней мере его друзья были живы. По всей видимости Хальварду крепко досталось — одежда его дымилась и была порвана, волосы опалило огнем, на груди и левой руке виднелись глубокие порезы, но от предложенной Йорунн помощи он только отмахнулся, вставая самостоятельно.

— Вы без драк совсем не можете, да? — мрачно поинтересовался Ульф, пока правитель и его воспитанница шли к краю площадки.

— Хотелось бы, но не выходит, — Хальвард улыбнулся вполне искренне.

— И в честь чего тут Тьма кипела, как вода в котле?

— Слегка повздорили с демонами в межмирье.

— Судя по вашему виду следующей встречи они будут ждать с нетерпением, — нахмурился Ульф, деловито осматривая раны друга. — Ничего смертельно опасного, если, конечно, у демона когти не были вымазаны ядом, но надо промыть и перевязать, — резюмировал он.

— Небольшая плата за большое знание.

— О чем, позволь спросить?

— О конунге Великой Степи.

— Нашли?

— Не совсем, — поморщился Хальвард. — Но есть надежда, что в скором времени все закончится. Йорунн, ты как?

— Устала, разочарована, слегка испугана. Кто это был?

— Если я прав, то о нем нам говорил лорд Ундес.

— Хозяин?

— Именно. И он уже знал о том, кто мы такие. Ты цела?

— Вполне, — вокруг запястья Йорунн обвился крохотный шипастый змей, которого девушка слегка погладила кончиком пальца по усатой мордочке. — Хотя мы не добились цели, ближе к Лиду мне не удавалось подобраться ни разу. Спасибо, что пошли со мной. Одна бы я не справилась.

— Долги надо отдавать, — блеснул глазами правитель. — Особенно такие.

13. Южное солнце

Сабир с наслаждением наблюдал за резвящейся под ласковым весенним светилом парой. Арселия, императрица Золотой Империи, самая влиятельная, желанная и прекрасная женщина из всех, что доводилось видеть сиятельному, будто смешливая деревенская девчонка играла с ребенком на лужайке.

Здесь, вдали от пышного великолепия столичного двора, Арселия преображалась полностью. Вместо сдержанной, величественной и абсолютно покорной женщины Сабир видел игривый солнечный свет, по неведомой причине замкнутый в человеческое тело.

Императрица смеялась искренне и открыто, щедро делясь задорным настроением со своим домочадцам. В привычно легких и грациозных движениях ее появлялась какая-то живость, присущая скорее уличным танцорам и артистам, чем изнеженным красавицам из гарема. И хотя подобное поведение для женщины ее статуса могло бы показаться предосудительным, никто из живущих в поместье и не подумал бы сказать ни слова наперекор.

Разумеется, как только Арселия перешагивала порог своего личного убежища, все сразу возвращалось на круги своя. Она никогда не позволяла себе привлекать больше внимания, чем это было необходимо, молчаливой тенью следовала за сиятельным супругом, сжимая в руке крохотную ладошку сына, не проявляла ни малейшей заинтересованности в придворных интригах, неизменно оставаясь выше сплетен и слухов Золотого двора.

Возможно, именно этим за годы, прошедшие с момента рождения наследника, она сумела заслужить уважение народа. Подаренные Сабиром поместья и прилегающие к ним земли под ее чутким руководством процветали, давая неплохой доход. Знания, полученные в школе Мушараффа бен Рушди, нашли достойное применение, и теперь Арселия на собственные средства возводила больницы и приюты, помогала тем, кто по капризу судьбы остался без крова или заработка. Ее загородное поместье стало прибежищем для музыкантов, поэтов, лекарей, редких мастеров со всех уголков империи.

Сперва император отнесся к делам супруги со снисходительным пренебрежением. В конце концов от женщины по традициям Золотых Земель не ждали ничего, кроме обеспечения потомством. Впрочем уже через год, когда Сиф Йонна предоставил отчеты о делах матери наследника, сиятельный был вынужден признать, что Арселия, урожденная Нура, оказалась совершенно непредсказуемым человеком.

С этого момента Сабир стал чаще покидать Дармсуд, чтобы проводить по несколько дней подряд рядом с женой, не настаивая, впрочем, на ее возвращении в столицу. Его полностью устраивало то, что императрица добровольно удалилась от интриг и заговоров, посвящая себя наследнику. Так было безопаснее как для ребенка, так и для самого Сабира.

Пожалуй, если глядеть со стороны, сиятельную чету можно было бы назвать по-настоящему счастливой. Внешний блеск ослеплял, роли свои супруги играли идеально, а какие мысли терзали императорскую семью в тишине ночного уединения, не было ведомо никому. Сабир и Арселия не открывали свои слабости тем, кто мог бы ими воспользоваться.

Впрочем, сиятельный действительно испытывал нечто сродни умиротворению здесь, в небольшом со вкусом обставленном доме. Тут царили радость и безмятежность, покой и добродушие, столь желанные и недостижимые под высокими сводами столичного дворца.

И хотя истинная суть происходящего оставалась неизменной, император получал искреннее удовольствия от такой похожей на правду иллюзии счастья.

***

Безмятежность этого тихого утра была разрушена приходом Сифа Йонны. Как всегда безукоризненно почтительный, он еще издали поклонился хозяйке дома и императору, терпеливо дожидаясь позволения приблизиться. Сабир не спешил, давая почувствовать главе тайной службы, что каким бы ни было дело, заставившее того прибыть из Дарсмуда, оно может подождать. Свое время и желания сиятельный ценил превыше всего.

Арселия относилась к господину Йонне с настороженностью и радости при его появлении не испытывала. Ей чудилось, что от его одежд исходит чуть уловимый запах подвала, сырости и смерти. Меньше всего императрица хотела знать, насколько близки к истине ее догадки, потому каждый раз при его появлении искала повод оставить супруга и удалиться в дом.

Темноокая красавица подвела Адиля к Сабиру, давая попрощался с отцом. Император ласково потрепал сына по взъерошенным кудрям, поймал тонкую руку жены, оставив на ее ладони легкий поцелуй. Дождался, когда наследник и его мать покинут террасу, и лишь потом дал гостю знак подойти. Охрана чуть расступилась, освобождая вход под навес, и господин Йонна поднялся по ступенькам.

— Мой император, простите за столь неожиданный визит. Срочные вести из Кинна-Тиате.

Сабир жестом указал на плетеное кресло, приглашая гостя сесть. Глава тайной службы невозмутимо опустился на расшитые яркими нитями подушки и протянул императору свиток. Впрочем, Сабир даже не глянул на бумагу.

— Рассказывай.

— Ваш подарок был доставлен в целости и сохранности.

— Насколько близко удалось подобраться?

— Очень. На территорию замка.

— Посыльный?

— Остался неузнанным и даже вне подозрений.

— Последствия?

— Никаких. Без сомнения они знают, кто приложил к этому руку, но доказать ничего не смогут. Ни свидетелей, ни подсказок. Мы были очень аккуратны.

— Кто стал получателем?

— Случайный человек. Какой-то мальчишка из гостей герцога. К сожалению, поблизости оказалась воспитанница правителя, леди Йорунн. Ей удалось смягчить силу удара и должного эффекта мы не добились. Однако смею надеяться, что в следующий раз нам повезет больше.

Император чуть улыбнулся. Он точно знал, что в случае с магией Тьмы случайности редко оказываются действительно случайными, но посвящать Сифа Йонну в свои рассуждения не считал нужным.

— Позволено ли мне будет задать вопрос?

— Спрашивай.

— При должном внимании и аккуратности мы могли бы подобраться к герцогу лично. Почему бы не попробовать уничтожить его?

— Вы действительно думаете, что это возможно? — теперь император усмехнулся уже открыто. — Если его девчонка смогла уменьшить силу нашего послания, то для Хальварда оно покажется детской забавой. На своих землях, в своих владениях он сильнее, чем где либо.

— Тогда в чем смысл?

— В том, что я хочу лишить его спокойствия и уверенности. Пусть его мысли будут заняты поисками предателя, а сам он опасается каждого шороха за спиной и во всех друзьях видит убийц и изменников. Магия, мой друг, сильно зависит от контроля. А тот, кто погружен в страхи, контроль теряет.

— Вы мудры, мой император. Что прикажете делать дальше?

— Передай своему человеку приказ вести себя скромно и тихо. Пока его миссия — ждать и наблюдать. Но я хочу, чтобы герцог почувствовал, каково это — жить в постоянной тревоге. И хочу, чтобы ему стало больно, очень больно. Он ведь ценит своих людей и бережно хранит свое окружение, верно?

— Желаете ударить по кому-то из его приближенных?

— Думаю, если с леди Виалой случится несчастье, то это доставит и герцогу, и его верному псу много неприятных минут.

— Прикажете убить?

— Да.

— Особые пожелания?

— Пожалуй, — Сабир расслабленно скользил взглядом по забытым на лужайке вещам: несколько ярких детских игрушек, воздушный змей, расшитый длинными шелковыми лентами, красно-золотой платок для волос. — Однажды Виала посмела оскорбить меня, тогда это сошло ей с рук. Думаю, настало время напомнить, что иногда женщина не может отказать мужчине.

— Желание сиятельного — закон. Я отправлю доверенного человека.

— Троих, — поправил император. — И пусть не торопятся. Говорят, она красивая женщина, ее юность и нежность станут дополнительной наградой для твоих смельчаков.

— Завтра же подберу людей и отправлю их на север.

— Подробности меня не интересуют, но о результатах расскажешь, — император все-таки развернул свиток и наскоро пробежался глазами по строчкам.

И вдруг замер, перечитывая что-то в самом низу.

— Как звали мальчика, получившего подарок?

— Ликит из народа Хольда.

— Из Великой Степи? — Сабир резко поднялся на ноги. — Почему не сказал, что в Недоре прибыли посланцы от хольдингов?

— Прошу прощения, не знал, что это так важно, — Сиф Йонна был в растерянности.

— Немедленно выезжаем в Дармсуд. Мне нужно все, что ты сможешь достать об этих гостях. Когда приехали, когда уехали, о чем говорили. Имена, титулы, все, что найдешь. Созывай малый совет. Отдельно пригласи военачальников, начиная от больших каготов и старше. Им в скором времени предстоит взяться за дело.

14. Прощание с храмом Теней

Два дня до отъезда хольдингов из Кинна-Тиате прошли тихо, незаметно и очень быстро. Кто-то в городе вздохнул облегченно, узнав, что степняки уезжают, иные равнодушно пожали плечами, тех, кто опечалился не было вовсе. Впрочем, открытой враждебности тоже не проявяли. Йорунн тепло простилась с Лонхатом и его людьми, а затем гости отбыли. Для девушки началась долгая и основательная подготовка к возвращению домой.

Несколько дней Йорунн пропадала в библиотеке, срисовывая подробные карты местности и пролистывая книги с описанием дорог и обходных троп, по которым в древности путешествовали из Миаты на юг и восток. К сожалению, знания, собранные в библиотеке замка, были ограничены пределами империи и практически не упоминали Великую Степь. Никто из властителей Недоре прежде не интересовался тем, что происходит на широких восточных просторах. Впрочем, Йорунн надеялась, что ее воспоминания хоть и подернулись пылью, отложенные за ненадобностью, но не растерялись.

Вскоре к ней присоединился Ульф. Вместе они шаг за шагом изучили и обговорили почти каждый уголок доступных карт, и девушка изо всех сил старалась запомнить дороги вдоль гор через пустынные земли.

Неудача на мосту-между-мирами больно ударила по ожиданиям Йорунн, хотя надежду на лучшее оставила. В конце-концов, Лид был жив, это она знала уже наверняка.

— Обычно для открытия перехода в иной мир достаточно даже малой жертвы, — Хальвард был в задумчивости. — Я не зря предупреждал тебя, что проходить подобные врата надо с осторожностью. Бывает так, что если мир почти лишен магии, то войти в него и выйти обратно можно лишь при определенных условиях или в редких местах. То, что я не смог разрушить преграду, говорит о многом. Твой брат попал на мост случайно, у него не было подготовки, понимания, как и что следует делать. То, что он выжил после выброса силы, и даже смог найти верный путь — удивительно. Но я думаю, ему просто повезло.

Йорунн слушала очень внимательно.

— Ваши древние святилища в рощах…они не так просты, как ты думаешь. Не случайно встреча с Териархом произошла именно там, как не может быть совпадением то, что тебя тянуло к ним с самой ранней юности. Я проявил беспечность, не осмотрев и не изучив их, когда было время, теперь же слишком поздно и закончить эту работу придется тебе. Но что бы ты ни нашла там — силу или ее отсутствие — помни, что основным источником Тьмы всегда являешься ты, а все остальное — просто ее отражения.

— Вы думаете, что открыть переход к Лиду можно только из степи?

— Скорее всего да, если вообще возможно. В любом другом случае моей силы и крови должно было хватить.

— Тогда мне надо отправиться как можно скорее.

— Ты хотела сказать “нам”? — уточнил Хальвард, но Йорунн неожиданно запнулась и даже как-то смутилась.

А правителя охватило недоброе предчувствие. Острое, как игла, оно укололо в самое сердце и заныло там тихой тоской, ощущением близкого, неминуемого расставания.

— В Великую Степь вернусь только я, не вы, — тихо, но твердо ответила Йорунн, и продолжила прежде, чем он успел возразить. — Вы обещали помочь мне — и сдержали слово. Сделали меня сильной, дали знания и умения, показали цель, вернули надежду. Я не вправе просить о большем. И вы понимаете, что есть вызовы, которые может принять лишь один противник. Это — моя судьба, мой путь, и я хочу пройти его сама. Обязана. Иначе мне не будет места ни под этим небом, ни под любым другим.

Йорунн сбилась, запуталась, с трудом подбирая слова.

— Отпустите меня. Мы дали друг другу все, что должны были.

А Хальвард молчал, чувствуя как ширится между ними пропасть, как пусто и одиноко становится в груди. Разумом понимал — это правильно. Знал, что приезд Лонхата проведет невидимую черту, отделяющую прошлое от будущего. И сам себе не верил, надеялся до конца, что Йорунн не оттолкнет его, не откажется от помощи, поддержки и понимания, которые он мог ей дать.

Девочка, наконец, выросла и стала по-настоящему свободной. Понимать это было радостно и больно одновременно. Как наставник он был горд, как человек — ранен глубоко и болезненно.

— Ты можешь погибнуть, если отправишься на мост сама, — сказал он, невероятным усилием заставляя голос звучать ровно.

— Нет. Уже нет. Я знаю, что меня ждет, и готова дать отпор. Я не вернусь оттуда без брата. Верьте мне, как я верила вам все эти годы.

“Это плата, — внезапно осознал Хальвард. — Наказание за мои ошибки, холодность, жестокость, расчетливость и безжалостность. Я хотел сделать ее такой — своим подобием, не ведающей страха, не признающий преград — и сделал. Чему теперь удивляться?”.

В комнате повисла тишина, но слов в ней было гораздо больше, чем в иных громких криках. Невыносимо медленно ползли минуты, растягивая пытку неизвестностью. Наконец, Хальвард кивнул, принимая ее выбор, соглашаясь с ним, отпуская окончательно.

— Ты не возьмешь с собой воинов из Недоре?

— Нет. Не хочу возвращаться на родину во главе чужого войска, как враг и захватчик. Но буду благодарна, если Талгат не получит поддержки императора ни с юга, ни с севера.

— Ни единого воина, ни одного меча, стрелы или даже письма.

Йорунн кивнула и встала, поднялся и правитель. В глазах его девушка видела и печаль, и гордость, и сомнения. И еще что-то совсем иное, странное, неуместное, то, чего не должно было быть. Впрочем, Хальвард не стал возражать или спорить, и его одобрение придало Йорунн уверенности — она справится.

— Я буду скучать, — мягко улыбнулся правитель. — Для меня было честью знать тебя, Йорунн, дочь Канита.

— Как и для меня — вас.

***

Время, выделенное на сборы, подошло к концу. Пора было отправляться в дорогу, чтобы не потерять драгоценное лето. Йорунн понимала, что медлить больше нет смысла.

Над храмом Теней тянулись длинные темные полосы. Они закрывали все пространство ущелья, реку внизу, тропу вдоль воды, белые пенные гребни на перекатах. Вокруг царила оглушающая тишина. Ни птичьего вскрика, ни шороха беличьих лап по веткам, только мерное, тяжелое дыхание камней, неслышное уху обычного человека.

В небе неслись лохматые влажные тучи, горы замерли в ожидании, обратились в серые размытые силуэты, заменившие привычный красочный мир, бледным, измученным подобием себя самого.

Йорунн провела рукой в замшевой перчатке по поверхности колонны — на пальцах остался влажный темный след, а по холодной щеке камня потекла чуть заметная прозрачная слеза. Скользнула — и растворилась в серой пустоте внизу.

Сегодня девушка пришла сюда в последний раз, сегодня сам храм прощался с ней. Именно он создавал невесомый, но почти непроглядный полог. Тьма, словно живое, но раненое, существо, прижималась к земле, ловила длинными руками-лентами тепло человеческого тела, жадно искала биение горячей крови, скрытой в таком хрупком, недолговечном обличье.

Темные ленты и полотнища, чуть прохладные и шершавые на ощупь, ластились к ее рукам, коленям, обнимали за плечи, уговаривая остаться. Шептали, соблазняли забыть обо всем за пределами этого места, сулили вечность и покой.

Йорунн мысленно обещала вернуться, если судьба будет к ней благосклонна. И Тьма, будто уловив, с каким трудом девушке даются слова прощания, отступила, уменьшилась, сжалась в небольшой плотный кокон и обняла человеческую фигурку со всех сторон.

— Я буду ждать тебя, — говорила она неслышным шепотом. — Я всегда буду ждать твоего возвращения. Я приду по первому твоему зову.

— Я вернусь, — тихо пообещала Йорунн. — Я не забуду, не позволю себе потерять то, что ты подарила мне. Жди. Верь. Я вернусь.

Магия услышала, приняла обещание и отступила, впиталась в чёрный камень, растаяла, как весенний снег под солнцем. И только тогда в мир вернулись звуки, запахи, цвета. Где-то вдалеке вскрикнула птица, из ущелья донесся гомон реки, стесненной обрывистыми скалами. Настала пора двигаться дальше.

15. До свидания, Кинна-Тиате

Йорунн куталась в плотный темно-синий плащ, стараясь защититься от промозглого сырого ветра. В день отъезда погода резко испортилась, ласковое весеннее тепло сменилось дождями и холодом. В горах этому не следовало удивляться, а в долине, защищенной от пронизывающего дыхания севера, весна всегда была мягче.

Серый дождик постукивал по слегка выпуклым спинам камней внутренний двора. В стыках между ними темнели тонкие ниточки стекающей воды. Кони переступали копытами и недовольно фыркали — им тоже надоели холода и сырость.

Как много событий произошло тут, под этим серым небом, в стенах старинной крепости и в древнем городе? Сердце Йорунн сжалось от грусти. Она помнила, как увидела эти башни впервые, как страхи смешались с удивлением, породив надежду. Кинна-Тиате был ее тюрьмой, но стал ее вторым домом.

Девушка откинула капюшон и подставила лицо под падающие с неба холодные капли. Облака — рваные, вечно спешащие — летели над шпилями замка, закрывая горные вершины. Ветер игрался полотнищами знамен, где-то звякнуло оружие, чьи-то шаги простучали по брусчатке и затихли. Все было готово к отправлению, ждали только Хальварда.

К Йорунн подошел Ульф Ньорд, крепко обнял и прижал к своей груди.

— Мне будет одиноко, — грустно улыбнулся он, размыкая объятия. — Без тебя этот замок опустеет.

— Я тоже буду скучать, Черный Волк.

— Уверена, что не хочешь, чтобы хотя бы я помог тебе в этом путешествии?

Девушка отрицательно покачала головой.

— А ты хотел бы вернуться на острова во главе имперских отрядов? Войти в родной город зная, что в глазах его жителей твои друзья и соратники — жестокие враги и убийцы? Не важно, сколько правды будет в этих домыслах и насколько горячо ты будешь отстаивать свою невиновность — для них ты останешься таким же неприятелем, как и прочие.

— Это не совсем так.

— Но доля истины в моих словах есть. Со своими противниками мы справимся сами. Хольдинги — крепкое племя, надо лишь вспомнить об этом и найти силы подняться с колен. Иначе в победе не будет ни чести, ни урока для грядущих поколений. Но я не отказываюсь от помощи — империя слишком сильна для нас, сдерживать ее придется тебе и правителю.

Ульф кивнул.

— И все же, мне жаль отпускать тебя, леди Йорунн, бывшая наивная девочка, ныне — маг и воин. Ты изменилась и больше не нуждаешься ни в чьем руководстве.

— Но никогда не откажусь от искренней дружбы, доброго совета и напутствия.

— Я не знаю, что сказать, — Ульф даже не пытался скрыть свою печаль. — Но хочу, чтобы ты выжила. Тогда однажды мы встретимся и посмеемся над страхами сегодняшнего дня.

Йорунн поймала правую руку Черного Волка, крепко сжала широкую жесткую ладонь и, глядя в темно-зеленые глаза, пообещала:

— Я выживу и вернусь, Ульф Ньорд, обещаю тебе. Ты веришь мне?

— Я верю в тебя, своевольная степнячка, — он вновь крепко обнял ее и поцеловал в лоб, словно младшую сестру. Затем отступил на шаг. — Достаточно разговоров, вам пора выезжать. И о чем только Хальвард думает? Утро уже заканчивается, чего тянуть…

Будто в ответ на его слова, во двор спустился правитель. Одет он был по-походному.

— Я проведу вас до начала долины, — пояснил он и подал знак, чтобы привели коня.

Отряд неспешной рысью направился вниз. Когда выехали из замка, Йорунн надвинула капюшон пониже. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее лицо. Серый, затянутый пеленой дождя Кинна-Тиате остался за спиной. В окнах домов теплились огоньки, ветви деревьев радовали молодой листвой и яркими цветами, совсем как в первый ее приезд сюда. Мокрые улицы были пустынны.

За воротами города Йорунн все-таки оглянулась. Протяжно и пронзительно разнесся в сыром воздухе одинокий звук походного рога, воины на стене и у ворот разом вскинули мечи к небу. Девушка приложила руку к груди и низко поклонилась, отдавая дань уважения тем, с кем делила жизнь на протяжении четырех лет. А затем отвернулась и, более не останавливаясь, устремилась по дороге вниз, прочь из столицы, навстречу своей судьбе.

Хальвард нагнал Йорунн, и они поскакали во главе небольшого отряда вместе. Оба молчали, но обоим было легче оттого, что этот путь не пришлось начинать в одиночестве. Когда добрались до просторной площадки, где дорога принималась петлять на спуске с холмов, правитель дал отряду знак остановиться.

Хальвард спешился и подал руку девушке. Вместе они замерли над обрывом, рассматривая открывшийся вид. Ветер разорвал плотный серый полог, и теперь солнечный свет раскрасил яркими пятнами широкие поля, озерную гладь, речушки и деревни, разбросанные по долине внизу. В прорехах туч стали появляться лоскутки чистого голубого неба. В нос ударили запахи сырой земли, прелой листвы, трав и дождя. Йорунн прикрыла глаза и с наслаждением вдохнула.

— У меня есть подарок для тебя, — тихо сказал правитель. — Я должен был сделать его раньше, но не был готов.

Хальвард стянул перчатки и, распустив завязки на рукаве, обнажил левое запястье. Легкое движение, что-то щелкнуло, и черно-золотой витой обруч соскользнул с руки мага.

— Отныне это принадлежит тебе, — он протянул Йорунн драгоценный ободок.

Теплое сияние, пульсирующее в такт биению сердца, прокатилось вдоль золотых нитей в последний раз, а затем стало тускнеть и вскоре погасло.

— Все долги отданы. Ты закончила то, что обещала. Будь иначе, никакая сила не смогла бы разомкнуть этот браслет. Когда придет время, ты используешь его, чтобы выбрать себеученика. И еще: я освобождаю тебя от любых клятв и договоров.

— Спасибо, — Йорунн приняла дар, минуту подержала браслет на ладони, а потом защелкнула на запястье рядом со своим. — Знайте, что не смотря ни на что, я благодарна вам. Вы научили меня жить, не взирая на трудности. Я никогда не забуду этого.

Резкий ветер растрепал волосы девушки, и правитель аккуратно поправил светлые пряди. Затем легко прикоснулся к нежной коже ее щек, скользнули пальцами по подбородку, опустился к тонкой шее, плечам.

— Однажды Ульф заставил меня поклясться, что я не стану скрывать от тебя ничего. Совсем ничего. Я знаю, что ты должна уйти. И знаю, что ты, возможно, не захочешь вернуться. Но для меня это не имеет значения — я буду ждать до последнего вздоха, последнего удара сердца. Где бы ты ни была, помни, что мыслями я всегда рядом. Если тебе понадобится помощь, я узнаю об этом и приду, даже если мне нужно будет обойти полмира.

Хальвард отступил на шаг назад.

— Да будет твой путь легким. Пусть Тьма укроет его, пусть Огонь осветит его. Прощай, леди Йорунн из дома Хольда.

Отряд исчез за поворотом, а одинокая фигура в темном плаще еще долго стояла на склоне холма.

16. На юг долины

Госпожа Биргитт сегодня с утра была не в духе. Уже неделю ее невыносимо раздражала погода. Внизу, в долине, вовсю бушевала весна, а вот горный приют утопал в густых туманах и промозглом дожде. И хотя в предгорье было не намного солнечнее, но Биргитт казалось, что бесконечные серые дни слились в один сплошной туман, в котором одно утро вообще не отличалось от другого.

К несчастью, дороги были безлюдны, гостей в доме видели редко, не в пример зимнему периоду. Огромный дом пустовал, казался враз поскучневшим и заброшенным. Не помогли хозяйке ни привычные домашние хлопоты, ни даже обещание мужа выбраться на ближайшую ярмарку в долину.

Биргитт было до ужасающего скучно, а потому, когда она услышала во дворе оживленный перестук копыт, то поймала себя на мысли, что сейчас будет рада даже жутким демонам или лесным духам, вздумай те постучаться в двери приюта.

Однако на пороге обнаружились не существа из легенд, а вполне живые люди. Биргит в первый момент даже не поверила своим глазам, рассматривая всадницу во главе отряда. Вот девушка спешилась, откинула мокрый от дождя капюшон и склонилась в приветственном поклоне, прижав руку к сердцу.

— Госпожа Биргитт, — промолвила она, смахивая с лица налипшие сырые пряди русых волос. — Позволите ли вы воспользоваться вашим гостеприимством?

— Виви! — воскликнула хозяйка и бросилась вперед, не заметив глубоких луж под ногами. Женщина с нескрываемой радостью прижала к себе путешественницу. — То есть, прости, Йорунн. Не привыкла к твоему настоящему имени, — смущенно улыбнулась она.

— Называйте, как вам удобнее, мне даже нравится быть Виви. Но вы промочили ноги и сляжете с простудой, если мы будем беседовать тут. Может, войдем в дом?

— Конечно, я рада тебе и твоим спутникам. И с удовольствием приму вас всех. Сказать по правде, не ожидала, что кто-то заберется сюда по этой погоде.

К лошадям уже вышли конюхи, в дверях дома мелькнуло лицо любопытной служанки.

— Простите, что не предупредила о приезде, все вышло немного неожиданно. Как здоровье господина Агвида?

— Ох, старый комендант нас всех переживет, — рассмеялась хозяйка, — и, признаться, я этому рада. Его не смутить ни дождем, ни снегами, ни даже моим скверным настроением. Сегодня он с раннего утра отправился расставлять силки — захотел свежей дичи. Вернется после обеда. Входите же, не стойте на пороге, — она гостеприимно распахнула перед путниками обе широкие створки.

Йорунн с рассеянной улыбкой наблюдала за суетой, поднявшейся кругом. Что-то в этом было такое родное, привычное, спокойное. Биргитт была в своей стихии: дом тут же ожил и пришел в движение, впрочем, совершенно упорядоченное и тщательно выверенное.

— Твоя комната по прежнему свободна, постелить тебе там? — спросила хозяйка, и девушка кивнула. — Отлично. Знаешь, я скучала за тобой. Ты надолго ли к нам?

— Увы, лишь на одну ночь, — вздохнула Йорунн. — Простите, что не навещала прежде.

— А то я не знаю, чем ты занята была, — отмахнулась Биргитт. — Мы с мужем следили за твоим восхождением, да и лорд Ульф регулярно слал нам вести.

— Ульф писал вам обо мне? — брови Йорунн взлетели вверх.

— Еще как, — хозяйка дома хмыкнула. — Что бы о нем не говорили, а привязываться к людям он умеет так же, как и все. И гордиться чужими успехами ему проще, чем собственными.

— Черный Волк полон противоречий, — подтвердила Йорунн. — Знаете, первый год обучения я всерьез задумывалась, не решился ли он замучить меня до смерти.

— А через год?

— А через год я поняла, что это он еще только разминается, — рассмеялась Йорунн.

Вместе они поднялись на второй этаж в знакомое крыло, выходящее боком во двор.

— Ты не промерзла? Волосы мокрые совсем, как бы не простыла — встревоженно заметила Биргитт, придирчиво осматривая сырую одежду девушки.

— Меня теперь не так легко заморозить, — спокойно отозвалась Йорунн. — Хотя от теплой воды и горячего обеда не откажусь.

— Прости, — Биргитт смутилась, — мне сложно привыкнуть к изменениям, к Огню внутри тебя…

Хозяйка смешалась и замолчала. Йорунн отметила, как изменился ее тон. Пожалуй в нем звучало слишком много почтительности. Так часто говорили те, кто впервые встречался с Хальвардом — будто его силы подавляли собеседника, ставя на ступень ниже. Хотя сам правитель всегда был безукоризненно вежлив, рядом с ним многие люди терялись и робели. При длительном знакомстве чувство неловкости пропадало, но ощутить теперь то же самое по отношению к себе было странно.

— Биргитт, — Йорунн даже остановилась и придержала руку хозяйки дома. — Посмотрите на меня, — та смущенно моргнула, но послушно подняла взгляд. — Я та же, что и была в тот день, когда вы приняли меня в свой дом: израненную, беззащитную, потерявшую всякую надежду. Возможно, с того момента я и научилась чему-то, но за это надо благодарить только судьбу и терпение моих наставников.

— Прости. На закате лет становится сложно привыкать к новому.

— Вам еще далеко до заката, — Йорунн лукаво усмехнулась. — Помнится, вас не пришлось долго уговаривать перебираться сюда. Черный Волк иногда ведет себя хитрее старого лиса. Он не зря посоветовал тогда Агвиду поговорить с вами, слишком уж у вас горят глаза от рассказов о странствиях, магии и непонятных событиях.

— Ах, пока рядом со мной такие люди как мой муж, ты или лорд Ульф, годы вовсе не давят на плечи, — смутилась Биргитт. — Сейчас тебе принесут все, что нужно, чтобы умыться и отдохнуть с дороги. Разговоры подождут.

Агвид вернулся, как и обещала Биргитт, ко второй половине дня. Он принес трех пестрых птиц и двух ушастых зайцев — неплохая добыча. И очень обрадовался, узнав, кто пожаловал к нему в гости. В послеобеденный час все трое собрались у огня, совсем как когда-то давно. И проговорили до заката, вспоминая обо всем, что случилось за эти годы. На улице мерно шелестел дождь, в камине трещали дрова, в гостиной пахло сухостью и теплом, а истории все не заканчивались. К вечеру незаметная служанка принесла горячего вина и свежих пирогов, чтобы собеседники могли подкрепиться.

— Вы уедете завтра утром? — спросил Агвид. — Дороги совсем размыло, спускаться отсюда будет сложнее, чем подниматься наверх.

— Дождь уже заканчивается, скоро ветер разгонит облака и к утру дорогу слегка подсушит, — обронила Йорунн, а супруги обменялись быстрыми взглядами.

— Ты стала чувствовать изменения погоды, как и наш герцог в свое время, — тихо заметил бывший комендант.

— Да, — кивнула Йорунн, — некоторые вещи теперь я ощущаю удивительно точно. Например то, что пора уже переходить к делу, ради которого я приехала к вам.

Она развернула аккуратный сверток, что до этого лежал в стороне, не привлекая лишнего внимания, и показала супругам два черно-золотых ободка — побольше и поменьше.

— Это дар герцога Недоре и одна из ценнейших вещей, что когда-либо принадлежала мне. Я даже боюсь посчитать, сколько лет этим браслетам. Они неповторимы во многих смыслах и дороги мне, как память и знак особого отличия. Но там, куда я отправлюсь, в скором времени начнется война. Я надеюсь выжить в ней и победить, и по возможности вернуть то, что когда-то потеряла. У судьбы много путей, не знаю, какой дорогой мне суждено пройти. Не хочу рисковать этой драгоценностью. Поэтому прошу вас оставить ее у себя на хранение до тех пор пока я или лорд Хальвард не приедут, чтобы забрать ее.

— Можно посмотреть поближе?

— Да, но не стоит прикасаться лишний раз. В них живет древняя и очень странная магия, шутки которой бывают неожиданными, — Йорунн пододвинула сверток поближе к свету. — Так будет безопаснее. И прошу вас никому не говорить о них.

— Как скажешь, — кивнул Агвид, принимая дар. — Мы сохраним его до нужного часа.

— Спасибо! Скажите, как мне отблагодарить вас за заботу и доброту?

— Вернись с победой, — серьезно ответил старый разведчик. — Или просто вернись. О большем и мечтать не смею.

— Верю, что так и будет, добрый друг. Милая Биргитт, для вас я оставлю кое что на столике в своей комнате. Откроете, когда я уеду.

— Хорошо, — пообещала та. — Йорунн, знай, что мое сердце всегда с тобой.

— Я знаю, — Йорунн крепко обняла обоих супругов. — Никогда не забывала.

Утром девушка уехала. Ее сопровождал небольшой отряд, всего десять человек. Путь предстоял долгий, земли, что лежали южнее Миаты, были пустынными, а рисковать попусту никто не хотел.

Агвид положил сверток из темной ткани в самый надежный ящик в своем кабинете. Щелкнул хитрый замок, ключ бывший комендант оставил при себе. В дверях появилась Биргитт, она сжимала в руках небольшую коробочку черного лакированного дерева.

— Наша Виви оставила мне на прощанье вот это, — сказала она. — Настоящее сокровище.

Хозяйка дома открыла крышку и показала мужу содержимое. На темно-синем бархате блестела фибула тонкой работы. На ней причудливо сплетались изображения летящей ласточки и дракона, совсем такого же, что отмечал личную гвардию правителя. Белое серебро и теплое солнечное золото. К фибуле была приложена краткая записка: “Той, кто сделал возможным союз Степи и Гор”.

17. Цветы не должны бояться прихода весны

Арен в задумчивости рассматривал усыпанные обильным весенним цветом яблони. Обитель Семиликой сейчас больше напоминала застывшее на склоне гор бело-розовое облако. Жрицы с огромной заботой и любовью ухаживали за немалым садом и цветником, благодаря их трудам храм представлял собой удивительное зрелище в любое время года. Тут всегда царило радостное смешение форм и оттенков, высокие стройные деревья соседствовали с совсем крохотными кустарниками, ограду украшали вьющиеся лозы, а дорожки окаймляли пестрые россыпи, радуя взгляд прохожих от самых первых оттепелей до глубокой осени.

Чем-то эта привязанность жриц к природной красоте и изящной упорядоченности растений напоминала Арену родные места. Миатцы обожали ухоженные цветники, оплетенные ветвями вьющихся роз дома и искренне недоумевали, как могут жить в своих безводных краях жителю юга империи.

Возможно поэтому Арен был даже рад проводить под храмом так много времени. Воспоминания о прошлом всегда согревали: любящая семья, уютный дом, детские забавы, юность, взросление. Даже расставание с родителями не было омрачено печалью. В шестнадцать лет он уехал, чтобы обучаться военному делу. Это было почетно, отец и мать искренне гордились успехами сына, радовались каждому его приезду, понимая, впрочем, что мальчик уже вырос и превращается в мужчину.

А поток событий меж тем подхватил дерзкого юношу и понес в неведомое. Сперва обучение, служба в городской страже Кинна-Тиате, несколько лет на границе, два долгих года в Золотых Землях. Именно они поменяли представления Арена о том, что такое на самом деле империя. Об этом времени воин не любил вспоминать и тем более рассказывать, а для себя твердо решил, что его место тут, к востоку от Серых перевалов.

Впрочем, Арену везло. После возвращения в Недоре, судьба забросила его далеко на север, в крепость Утта. Суровый и холодный, даже по меркам жителей гор, край оказался гораздо более приветливым, чем согретые солнцем земли родины императора. Именно в Утте произошло знакомство сперва с Ульфом Ньордом, а затем и с герцогом. А еще через три года Арен вновь оказался в столице, но на этот раз одним из гвардейцев личной стражи правителя.

С годами пришло осознание — по эту сторону гор тоже происходят странные и пугающие вещи, а люди остаются людьми что тут, что там. Чем выше поднимается человек, тем менее различимым становится путь, оставшийся внизу. Стираются детали, теряются отдельные фрагменты, забываются лица, уходят в прошлое чувства. Не успеваешь оглянуться, как обнаруживаешь себя на вершине в гордом одиночестве.

Арен не хотел на вершину и не хотел одиночества. Да, сейчас он стоял так высоко, что уже отчетливо видел, каким хрупким было равновесие в этом мире, понимал, что иногда жертва одного может спасти судьбы многих, а право жить той жизнью, о которой мечтаешь, дается лишь единицам. И все-таки ему хотелось думать, что цветы, распускающиеся каждую весну, так же важны, как будущее империи.

***

Встречать леди Виалу по вечерам у храма Семиликой стало для Арена особой традицией. Когда-то давно об этом просил Ульф Ньорд. Ему было тревожно за сестру и он не без основания полагал, что отказ императору, переданный через лорда Ундеса, может иметь непредскауемые последствия. Черный Волк с радостью бы сопровождал ее сам, но Виала даже обсуждать это не захотела.

— Я не малое дитя, — сказала она тогда. — И не хочу жить так, будто у меня все еще есть хозяева. Разве свобода не подразумевает доверие?

Ульф не спорил. Объяснять, что не доверяет он не ей, а императорскому благоразумию, не захотел, чтобы не пугать понапрасну. И попросил Арена ненавязчиво присматривать за девушкой во время ее долгих прогулок вне замка.

Шли месяцы, зима сменилась весной, а Кинна-Тиате жил своей размеренной жизнью. Летом пришли вести о свадьбе сиятельного императора с госпожой Арселией, матерью наследника, и Ульф успокоился, предоставив Виале полную свободу.

Каково же было его удивление, когда после памятного пожара он обнаружил рядом с сестрой молодого воина. Прежде Виала не позволяла кому-то прикасаться к себе, если это не было остро необходимым или могло нарушить приличия. Но по отношению к Арену она явно не испытывала ни страха, ни настороженности. Тихо и незаметно он стал неотъемлемой частью ее жизни.

Девушка не хотела признаваться в этом, но общение с воином перешагнуло черту, отделяющую безразличных друг другу людей от тех, в ком появился взаимный интерес. Это было неожиданно. С Ареном все складывалось просто и естественно. Не позволяя себе проявить хоть каплю навязчивости, он оказался одним из самых незаменимых людей в ее окружении.

Умный, сдержанный, смелый и решительный, он постепенно стал правой рукой Черного Волка, а этот говорило о многом. Брат без тени сомнения доверял своему подчиненному. Полное взаимопонимание между этими двумя людьми выглядело обыденным, потому девушка сама допустила Арена в ближайший круг.

Ульф, разумеется, ничего говорить не стал, наблюдая за тем, как мороз, сковавший сердце сестры, начинает отступать, а перемены плавной, размеренной поступью входят в ее жизнь.

Виала не знала, что между мужчинами состоялся откровенный разговор. Арен сам начал его в один из тех моментов, когда рядом не было лишних свидетелей. Уроженец Миаты не стал скрывать своих чувств и намерений по отношению к Виале, однако, понимая ее высокий статус и то, какие это может накладывать ограничения на свободу выбора, решил сперва поговорить с Ульфом.

— Скажу сразу, я подозревал нечто подобное и видит небо, был бы рад пожелать вам обоим счастья. Я вижу, что сестра нашла в тебе друга. Рядом с тобой она улыбается и смеется. Но достаточно ли этого для того, чтобы прожить вместе всю жизнь?

— Есть только один способ узнать наверняка.

— Арен, — Ульф бросил задумчивый взгляд вдаль, — что Виала рассказывала тебе о своем прошлом? Ты был со мной, когда мы нашли ее в том злополучном трактире у дороги, видел, в каком жалком положении она находилась. Но вряд ли знаешь о событиях, что довели ее до этого.

— Я никогда не спрашивал об этом, потому что это не имеет значения.

— Для тебя — возможно. Но не для нее.

— О чем вы? — нахмурился воин.

— О том, что ее юность была тяжелее, чем у многих других. Я не стану говорить о тех событиях, эта тайна принадлежит только ей. Надеюсь, что Виала сможет открыть тебе свое сердце. Но должен предупредить: она — самое ценное, что есть у меня. Она ранима, хрупка, хотя доброты в ней хватит на весь этот город и еще останется. И она — единственный родной мне человек в этом мире. Если что-то или кто-то, — тут его глаза впились в Арена, — причинит ей вред словом, делом или даже мыслью, клянусь небом, моя месть будет ужасна.

— Я услышал вас, милорд, — серьезно кивнул Арен. — И принимаю ваши слова. Могу лишь пообещать, если однажды ее сердце откликнется, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы леди Виала стала счастливой. Если же она откажет, то клянусь, уйду с дороги и более не потревожу ни ее, ни вас.

Мужчины молча пожали руки, скрепляя договор.

Йорунн, давно заметив интерес Арена к сестре Черного Волка, старательно прятала улыбку и изыскивала разнообразные предлоги, чтобы поменьше оставаться на виду у подруги. Вдвоем с Ульфом она целыми днями пропадала где-то в городе, окунувшись в заботы герцогства, которых всегда хватало с избытком. Хальвард и вовсе держался в стороне — его внимание было полностью поглощено делами на границе.

А потом Ульф отправился в поездку по крепостям и увез с собой Йорунн. Намекнул, что та настолько засиделась в городе, что скоро забудет, как выглядит седло и с какой стороны у лошади хвост. К разочарованию Виалы, Арен тоже уехал.

Зима в тот год выдалась снежной, и все трое надолго застряли где-то на перевалах, занесенных снегом. Одиночество быстро наскучило Виале и стало ясно, что ей не хватает не только брата и подруги, но и теплого, мягкого взгляда серо-зеленых глаз миатца. Открытие удивило, напугало и обрадовало одновременно. Девушку раздирали радость и сомнения, она понимала, что рано или поздно нужно будет рассказать о своем прошлом. Примет ли Арен ее или откажется, не желая прикасаться к той давней грязи?

Былые страхи всколыхнулись и поднялись в душе, смешав воедино чувства, переживания и надежды. Не найдя покоя, Виала отправилась в обитель Семиликой — единственное место, где она могла говорить откровенно.

Дорога к храму оказалась длиннее обычного. Снег, засыпавший улицы, скользил под ногами и норовил забраться в обувь. Однако солнышко улыбалось приветливо, щедро освещая белые сугробы. В храм Виала вошла замерзшей, слегка уставшей, но спокойной.

Склонив голову перед изваяниями Семиликой, тихо пошла по кругу, вглядываясь в детали изображений. Дева, Жена, Мать, Воительница, Собирательница, Разрушительница, Смерть. Сегодня Виала взглянула на них по-новому. Обычно эти образы ей казалось удивительно разными. Как может Мать идти рука об руку с Разрушительницей? Теперь же воплощения богини стали невероятно похожими друг на друга. В выражении лица, во взгляде, даже в застывших жестах просматривалась одна и та же женщина, чья суть была древнее самой земли.

Виала опустилась на скамью напротив Собирательницы и мысленно потянулась к ней, облекая в слова рассуждения, что не давали ей покоя долгие годы. О вине и наказании, прощении и искуплении, о новых страхах, о тоске и возрождении из пепла собственной души. И о надежде, о праве вновь жить и вдыхать полной грудью, праве любить и быть любимой.

Каменное изваяние смотрело на Виалу прямым взглядом и было в его лице что-то такое живое, что девушка вздрогнула и встала. На краткий миг ей показалось, что фигура в белом проследила за ней, слегка повернув голову, а после озарилась мягким свечением. В сердце толкнула теплая волна, наполненная добротой, пониманием и бесконечной любовью. Виала моргнула — и таинственный свет пропал.

— Не часто я вижу, чтобы богиня откликалась на зов молящихся, но сегодня она ответила на твои вопросы, — раздалось из-за спины. — Благословен ее приход, ибо она — жизнь воплощенная.

— Настоятельница, — склонила голову Виала, — не слышала, как вы вошли.

— Не хотела отвлекать тебя от раздумий, — улыбнулась старшая жрица.

— Вы сказали, что богиня ответила мне, значит, мне не привиделся этот свет и ее живые глаза?

— Конечно нет. Богиня всегда являет себя по-разному, но это не спутать ни с чем. Ее приход — щедрый дар для всех нас, не только для тех, кто молится Семиликой.

— Как странно, — Виала вновь повернулась к изваяниям. — Я столько лет приходила сюда, была с вами бок о бок, делилась всеми своими переживаниями и бедами, принимая вашу помощь как должное, но ни разу не спрашивала о том, что привело вас в этот храм.

— Дитя, так ли это было важно? — глаза жрицы лучились теплом. — Ты слишком юна, чтобы взваливать на себя чужие заботы. Цени свою молодость. Она так быстро проходит, надо ловить каждую ее минуту. Всего пара десятков лет — и груз прожитого неизбежно ляжет на плечи. Тогда у тебя появится и терпение, и мудрость, и умение облегчить чужие печали. А сейчас время еще не пришло… нет, совсем не пришло.

Она подошла к Виале, взяла ее ладони в свои и сказала твердо:

— Отбрось свои страхи, отпусти их и живи дальше. Откройся и доверься тому, кого выбрало твое сердце. Если он достойный человек, то все поймет верно и станет тебе соратником, опорой и защитой. Если же правда оттолкнет его, то значит ему не место рядом с тобой.

— Откуда вы знаете, что речь идет об… особенном для меня человеке? — залилась краской Виала.

— Я много чего знаю, — хитро улыбнулась настоятельница. — И глаза еще не обманывают меня. Цветы не должны бояться прихода весны, это время торжества, а не сомнений.

Виала почувствовала, как слова сами рвутся изнутри:

— Я боюсь. Что, если я оттолкну его? Быть может, не стоит ворошить прошлое? Оставить его только себе, спрятав, похоронив в иных воспоминаниях?

— И прожить всю жизнь зная, что обманываешь? Нет, — жрица покачала головой, — это малодушие и трусость, а ты никогда не была трусливой. Робкой, возможно наивной, но не трусливой.

— Может правильнее оставить все, как есть? Не решать ничего. Стать другом, но не более?

— Нет большего преступления перед лицом богини, чем отказаться от ее дара. Ведь умение любить — это священный огонь, наша задача хранить его и заботиться о нем. Да и потом, сможешь ли ты жить, годами наблюдая, как страдает чья-то душа, измученная неизвестностью и недоверием?

— Я не хочу причинять ему боль…

— Тогда доверься себе, — настоятельница крепко обняла Виалу. — Ты сильная, что бы ни случилось, ты справишься.

— Благословите меня, — тихо попросила она, опускаясь перед жрицей на колени и склоняя голову.

— Ни к чему тебе человеческое благословение, если тебя отметила богиня, — рассмеялась жрица. — Ступай уже отсюда, не теряй время впустую!

Виала покинула храм, чувствуя, как липкий страх перед прошлым отступил, позволяя сердцу биться свободно и легко. Оставалось только дождаться прихода тепла и возвращения брата.

Однако весна принесла сразу несколько неожиданностей, а события закружились в безудержном водовороте. Визит хольдингов, происшествие с мальчишкой, отъезд Йорунн — все это на время отвлекло Виалу от собственных волнений.

Впрочем, заметив однажды вечером знакомый силуэт напротив выхода из обители, она обрадовалась и приветливо махнула рукой.

Они вдвоем неспешно шли по улицам, разговаривая обо всяких мелочах или просто наслаждаясь молчанием — не тягостным, а полным спокойствия и весенних звуков. Дома второго круга постепенно остались позади, и дорога шла через просторный парк, тонущий в сгущающихся тенях. Легкий ветер срывал с цветущих деревьев белые лепестки, поднимал их в воздух, осыпая волосы и одежду. Виала несколько раз пыталась стряхнуть их, но в итоге махнула рукой и задорно рассмеялась. Изумрудно-зеленые глаза ее лучились счастьем, а в голосе слышался звон серебряных колокольчиков. Арен смотрел на нее и думал, что прекрасней, чем в эту весну, ей не быть никогда.

И потому чуть не пропустил тот момент, когда из-за деревьев на дорогу вышли трое вооруженных мужчин, перекрывая путь вперед и отсекая возможность к отступлению.


18. Много болтаешь

То, что это не случайная встреча, Арен понял сразу. Слишком слаженно эта троица окружила их, слишком тихое и пустынное место для засады выбрала.

Выглядели они странно: одеты неаккуратно, даже неряшливо, но с хорошим оружием, да и видно было, что действовать сообща им не впервой. Арен уже видел таких людей прежде. Наемники. Отбросы даже по меркам тех, кто не чурается зарабатывать на чужой крови. У убийц и преступников, как бы странно это не звучало, тоже есть свои правила, нарушение которых карается жестоко и беспощадно.

Однако там, где есть спрос на грязные и темные дела, всегда найдется и тот, кто готов их выполнить. Иногда для подобных людей даже вопрос цены был важен меньше, чем возможность получить удовольствие от работы: от страха жертвы, ее беспомощности, слабости.

Эти трое были как раз из тех, кто пришел за ощущением абсолютной власти, а не за золотом. Такие вещи Арен научился замечать по лицам, ухмылкам, особому блеску глаз. Так смотрят только хищники, получающие удовольствие от самой охоты, а не от ценности добычи.

Виала, кажется, не сразу поняла, что сейчас произойдет. Она еще пребывала мыслями в ласковом и полном очаровании вечере, и Арену пришлось схватить ее за руку, останавливая, оттягивая назад, отодвигая за спину.

У него было несколько мгновений, чтобы оценить нападающих. Трое на одного, при том, что девушку нельзя оставить без внимания ни на секунду — это очень сложная расстановка. Но не безнадежная, если правильно рассчитать силы.

Ближайший из нападающих — коренастый крепыш с лицом, изрезанным шрамами. Двигается медленно, скупые выверенные шаги, массивные руки, широкие плечи, голова, словно вдавленная вниз, взгляд с прищуром. За поясом кинжал, в руках тяжелый топор. Этот будет бить мощно, но вряд ли он очень быстр — его левая нога чуть заметно прихрамывала. Скорее всего, старая и не лучшим образом залеченная рана мешала ходьбе.

Второй — высокий, почти на голову выше миатца. Чуть пружинит на носках, не смотря на огромный рост движется быстро, в руках длинный тяжелый меч, один удар таким может перерубить человека надвое. Но подобное оружие требует хорошего размаха и свободы движений. Если успеть оттянуть великана с дороги к деревьям, то шансы справиться с ним возрастут.

Третий — среднего роста, с мечом в руках и мотком веревки за спиной. Не слишком лезет на глаза, слегка расслаблен, вроде даже небрежен, но взгляд выдает. Он, именно он вожак этой стаи, и он самый опасный из троих.

— А я смотрю, ты умный парень, — главный усмехнулся, верно оценив заминку миатца. — Тем хуже для тебя. Вообще-то нам нужна твоя спутница, у нас к ней серьезный разговор. У всех троих. Но ты ведь не хочешь ее делить ни с кем, да? — отвратительная, скользкая улыбка появилась на его лице, он даже слегка облизнул тонкие потрескавшиеся губы. — Уже испробовал ее? И как? Сладкая?

Арен молчал, понимая, что это просто способ вывести его из себя, заставить вспылить, броситься вперед и нарваться на удар топорач или кинжала. Левой рукой он нащупал ладонь девушки, сжал разом заледеневшие пальцы, повернулся так, чтобы Виала оказалась ближе всего к крепышу. И вынул меч, готовясь к бою.

Великан бросился в атаку первым. Арен изо всех сил толкнул Виалу в сторону, чтобы вывести ее из-под удара. Лезвие свистнуло на расстоянии ладони от его головы — промах.

Крепыш рванулся вперед, замахиваясь и целя в бок миатца, но наткнулся на пустоту. Арен пропустил лезвие вражеского топора под левым предплечьем, крепко зажал, дернул назад, разворачиваясь и одновременно выбивая рукоятью своего меча кинжал противника.

Навершие, скользнув по лезвию, с отвратительном хрустом врезалось в переносицу врага, нападающий застонал и уронил оружие. Возиться с раненым противником Арену было некогда: короткое движение — и крепыш затих, сползая на землю, из его перерезанного горла плеснула кровь.

Виала вскрикнула и попятилась, но алые капли все равно попали на ее платье и руки. Арен мельком оглянулся — цела, это главное, остальное — потом.

В следующее мгновение на него напали сразу двое. Высокий метил в грудь, вожак — по ногам. Парировать удары было некогда, да и невозможно, и миатец просто отпрыгнул назад. Споткнулся, полетел кувырком, но тут же перекатился и встал на ноги, не выпуская оружия из рук. Виала успела отшатнуться в сторону, почти сойдя с дороги в лес. Теперь между нападающими и жертвой было не меньше десятка шагов.

— Беги отсюда! — рыкнул сквозь зубы Арен. — К замку! Ну, не жди!

Девушка на секунду застыла, а потом, осознав, что сейчас она будет только мешать, бросилась напрямую через деревья туда, где располагались ворота.

— За ней! — коротко приказал главарь сообщнику. — А с этим я справлюсь сам.

Великан кивнул, отступил, забирая с дороги вбок, и устремился за девушкой.

— Не так быстро!

Один за другим в воздух взвились два метательных ножа. Первый врезался в ствол дерева, второй угодил под левую лопатку человека. Арен мысленно возблагодарил все стихии, что на великане не оказалось кольчуги, в таком случае дело бы обернулось совсем худо. Наемник споткнулся и неуклюже припал на одно колено. Третий и последний нож вонзился точно в основание шеи.

— Теперь не побегаешь, — выплюнул Арен.

И тут же рухнул на землю от жуткой боли. Миатец выпустил главаря нападающих из поля зрения лишь на несколько мгновений, но наемнику этого хватило, чтобы подобраться вплотную. Он ударил мечом плашмя под колени, заставляя Арена рухнуть на землю, ногой отбросил в сторону оружие миатца, приставив тому острие меча к груди.

— Ах ты тварь, я все равно ее догоню! — выдохнул убийца.

Арена обдало запахом пота, старого вина, и еще чего-то гнилого.

— Много болтаешь — время уходит, — криво усмехнулся он и резко ударил ладонью по лезвию меча.

Острие, прочертив по груди горящую болью полосу, вонзилось в землю. Наемник от неожиданности потерял равновесие, завалился вперед, и тут же получил по лицу удар, от которого в глазах стало темно. И тут же нанес ответный, почти вслепую, но со всей злостью, на которую был способен. Намертво сцепившись, двое мужчин покатились по земле…

Виала бежала, не разбирая дороги, гонимая одним лишь животным страхом. Сперва она оглядывалась, опасаясь погони, затем поняла, что только теряет время и дальше неслась уже без остановок. До площади перед воротами было совсем близко, но девушке эти минуты показались вечностью.

Ее заметили сразу же, бросились навстречу. Кто-то, рассмотрев на ее руках и одежде кровь, тут же стал искать, если ли серьезные раны. Виала раздраженно оттолкнула чужие руки и вцепилась в стражника:

— Там…Ар. ен — она тяжело дышала, слова не поддавались, крошились отдельными звуками, — Арен… Они его убьют! Пожалуйста, скорее туда!

Столько мольбы было в ее голосе, что караульные устремились по дороге, не задавая более никаких вопросов.

Когда четверо вооруженных мужчин добрались до места схватки, все было уже кончено. Одно тело неподвижно лежало в пыли, второе — под деревьями, третье, связанное собственной веревкой и по-видимому живое, глухо стонало от боли. Арен обнаружился тут же неподалеку. Под левой скулой его растекался синяк, одежда была в пыли и крови, рубашка на груди разодрана, но улыбался он совершенно искренне:

— А вы долго! Я уж думал, придется тащиться к воротам самому.

***

— Я убью его, — прорычал Ульф Ньорд. — Своими руками разорву на кусочки, наплевав на все звания и титулы! Сабир не достоин не только уважения, но даже смерти от руки палача.

Самообладания Ульфа хватило на то, чтобы относительно сдержанно выслушать новости о нападении, успокоить сестру, от души поблагодарить Арена и не убить на месте выжившего наемника.

После признаний и откровений пленника, терпению Ульфа пришел конец. И хотя имя императора названо не было, но кому служит Сиф Йонна знали все. Жажда мести и крови ощущались сейчас острее, чем когда либо в жизни. Опасаясь сорваться на глазах большого количества свидетелей, Черный Волк спешно покинул подвалы. Возможность впадать в ярость или решать что-то сгоряча была непозволительной роскошью для человека его статуса.

Однако за закрытыми дверями кабинета, оставшись наедине с правителем, Ульф, наконец, дал волю негодованию. Высказал все, что думал на самом деле, не подбирая ни слов, ни выражений, называя вещи своими именами: насилие — насилием, а подлость — подлостью.

Хальвард держался лучше, видимо, сказывался опыт десятилетий жизни в постоянных интригах и спорах. Но в этот раз Ульф чувствовал, что дело не ограничится разговорами и обменом вежливыми угрозами. Правитель был зол по-настоящему, и это могло испугать даже самого бесстрашного дурака, а на вершине власти дураки надолго не задерживались.

И все же, именно Хальвард оставался сейчас голосом разума.

— Сиятельный рассчитал все верно. Должен признать, что в этот раз он оказался впереди не на один, а на два шага.

— По-твоему насилие над слабой женщиной — это решение, достойное императора? Человека? Да просто мужчины в конце концов? — взвился Ульф.

— Человека и мужчины — нет. Но своего он почти добился. Сейчас в тебе говорит гнев, но если бы его план сработал, то даже боюсь представить всю бездну твоего горя и отчаяния. Как и моего, и еще многих людей в Кинна-Тиате. Случись так — и герцогство погрузилось бы в траур очень надолго.

— Что за выгода в этом императору?

— Зависит от того, какие цели он преследует. Знаю одно: ослепленный горем человек невнимателен, и, следовательно, быстро допустит промах. Под твоей рукой огромное войско, под моей — опасная и капризная магия. И наши с тобой ошибки будут стоить дорого слишком многим.

— К демонам ошибки! — Ульф ударил кулаком по столу и добавил, чеканя слова, — Он. Посмел. Покуситься. На. Мою. Сестру. Я этого так не оставлю. И для начала я лично распущу на ленты негодяя, что имел неосторожность выжить. И получу от этого удовольствие, уж поверь мне.

— Верю, — кивнул Хальвард. — И последнее, что я хотел бы видеть — это то, что тебя радуют чужие мучения. Кроме того, тебе все равно придется уступить. Чаша моего терпения тоже не безгранична. Я могу быть жестоким, а иногда даже хочу быть таким. Сабир заигрался, пора поставить его на место. Он осмелился поднять руку на близкого мне человека, защищать которого я должен и как друг, и как покровитель. Император хочет играть по-настоящему? Посмотрим, готов ли он к этому. Но для начала я отправлю ему подарок. Сиятельный наверняка ожидает вестей от своих наемников, с моей стороны было бы невежливо заставлять его ждать.

По закону империи насильника и убийцу ждало сожжение заживо, по законам Недоре — петля и веревка. Хальвард изменил приговор, но не позволил Ульфу присутствовать на казни. К пленнику не допустили ни одного человека, которого произошедшее могло коснулось лично.

— Таково мое решение, — отрезал правитель.

Умирал наемник долго. Крики его разносились под сводами подземелья, гуляли в темных переходах, эхом отражаясь от стен.

— Я хочу, чтобы ты прочувствовал все, на что обрекал своих жертв, — сказал Хальвард, прежде чем Тьма, подобная вьющимся лозам винограда, оплела голову преступника. — Всю их боль, отчаяние, страх и отвращение. Твоя память хранит эти моменты, верно? Тебе нравилось наблюдать за тем, как жизнь покидает измученные тела, как гаснет последняя надежда, как боль заменяет собой воздух, разрывая легкие. Тьма умеет делать с разумом ужасные вещи: может погрузить тебя в глубины собственной памяти, поменяв местами с теми, кого ты осквернил и убил. Ты будешь умирать не один раз, а по разу за каждого, у кого отобрал жизнь. Снова и снова, до тех пор, пока тяжесть совершенных поступков не раздавит тебя. Лишь после того, как твое сердце остановится, придет освобождение.

***

А через несколько дней над одним из загородных домов императора высоко в небе появилась черная птица. Плавно скользя в потоках воздуха, она начала снижаться широкими кругами. Огромные крылья ее словно застыли неподвижно, а с кончиков перьев сочился темный туман, оставляя позади хорошо различимый след. Обитатели поместья, заинтересованные и слегка испуганные, выбежали на лужайку перед домом, чтобы рассмотреть странное существо.

Но в тот момент, когда птица коснулась когтями крыши, поместье охватило пламя. Черно-оранжевое, злое, ревущее, оно за считанные минуты пробежало по легким резным балконам, наполнило переходы и галереи, ворвалось в комнаты, докатилось до подвалов, сжирая в неистовом безумии все на своем пути. Уничтожая место, в котором некогда Сабир провел недолгие, но почти счастливые годы раннего детства.

В тот же вечер Сиф Йонна, бледный до синевы и молчаливый даже больше обычного, выложил на стол императора принесенный неизвестным человеком подарок: черную шкатулку, отмеченную серебряным знаком дракона, до краев наполненную еще теплым пеплом.

19. Надежда

К водопаду Арен пришел на полчаса раньше назначенного — и все равно опоздал. Виала уже была тут, замерев у ограды площадки и неотрывно глядя на сияющие струи Хеакк-Нуанн.

— Мне не спалось сегодня, — пояснила она, хотя Арен ни о чем ее не спрашивал, — сил не было оставаться в комнате, и я явилась сюда раньше. Спасибо, что приняли мое приглашение.

— Как вы себя чувствуете?

— А вы? — ответила вопросом Виала. Синяк на лице воина уже начал проходить, но все равно выглядел пугающе.

— Словно родился заново, — задорно улыбнулся Арен. — А еще в таком виде легче наводить ужас на врагов.

— Вы с такой легкостью говорите об этом, а ведь вас чуть не убили. Эти люди пришли за мной, и если бы… — она сжала кованые перила так сильно, что костяшки пальцев побелели. — Хочу кое-что вам рассказать, давно собиралась…

— Леди Виала, — Арен аккуратно прикоснулся к ее руке. — Прежде чем вы произнесете хоть слово, позвольте сказать мне. Знаю, это непростительная дерзость, и все же: я глубоко уважаю вашу силу духа, преклоняюсь перед вашей добротой и отзывчивостью, рад каждой вашей улыбке и считаю вас тем, кто по-настоящему достоин счастья. И я люблю вас всем сердцем.

Виала мягко, чтобы не оскорбить и не оттолкнуть дорогого себе человека, высвободилась и отступила к лавочке над самым обрывом.

— Ваши слова значат для меня больше, чем можно вообразить, но… Сядьте рядом, это будет длинный рассказ, и если после него вы захотите просто уйти, я не стану вас винить.

И девушка поведала ему всю свою историю. Голос ее звучал ровно, даже когда речь зашла о самых страшных часах ее жизни. Она не стала утаивать ничего: ни о насилии, ни о грязи, ни об отчаянии и безнадежности. Промолчала лишь об именах тех, кто сотворил с ней такое.

— А затем явились вы с моим братом и выдернули меня из того кошмара, в который превратилась моя жизнь. Мой мир изменился до неузнаваемости, но именно прошлое сделало меня тем, кем я являюсь сейчас. Если хотите быть подле меня — вы должны принять и все то, что было раньше. Я не хочу молчать всю оставшуюся жизнь, ощущать себя бессильной жертвой, лгать вам, скрывая правду. Но и видеть в ваших глазах затаенное отвращение или хуже того — жалость — не смогу, — она сделала паузу и, наконец, обернулась к нему. — Теперь вам известно все, и вы можете выбирать — уйти или остаться.

Арен молча встал, поднялась и Виала. А потом воин опустился перед ней на колено и поцеловал ее руку. Девушка судорожно вздохнула.

— Для меня нет никого желаннее, чище и прекраснее, чем ты, милая Виала, — тихо произнес он. — Клянусь принимать тебя целиком, любить, оберегать и хранить от горя и бед до тех пор, пока бьется мое сердце. Примешь ли ты мой ответ? И примешь ли ты меня как мужа?

— Я… — она всхлипнула уже не скрываясь. — Да, конечно да!

Они еще что-то долго шептали друг другу, и Арен стирал слезы с драгоценного лица возлюбленной. Дыхание их смешалось, и столько нежности и тихого счастья было в этом, что казалось, будто шум водопада притих, позволяя услышать даже недосказанное.

Никто не знал, сколько слов было произнесено в это утро, и все же робкий росток доверия и надежды, что с таким трудом проклюнулся в душе девушки, наконец, обрел силу и устремился ввысь — к бескрайнему лазурному небу.

20. Гроза над перевалами

Приграничные крепости Миаты всегда нравились Йорунн. В них не было того сурового величия, которыми подавляли замки Недоре, зато отчетливо просматривалась любовь жителей долины к комфорту и красоте.

Конечно, защитные стены возносились на достаточную высоту, да и умение создать хорошее укрепление было присуще миатцам, как никому иному. Но вместе с этим тут было за что зацепиться глазу: крытые галереи, зубчатые навершия длинных переходов, массивные округлые арки многочисленных ворот, почти всегда бывшие обманками, выстроенные лабиринтами проходы, внезапно возникающие воздушные мостики над глубокими оврагами, такие хрупкие, что при желании даже небольшой отряд мог их обрушить, отрезая путь нападающим.

На севере герцогства строили иначе. Горы там были заметно выше, подъемы и спуски резче, а ровного пространства не было вовсе. Крепости там располагались чаще всего каскадами, внутренних дворов, не занятых хозяйством, почти не оставалось. Местный камень — белый, серый и черный — определял сдержанную цветовую гамму строений.

А в Миате даже замки походили на нарядные дома жителей долины. Только вместо вьющихся лоз и цветочных россыпей искрился под солнцем розоватый камень с прозрачными прожилками,дворы мостили белым мрамором, а стены и фасады украшали вставками из зеленого, темно-красного и серо-голубого камня.

В Эльтре — самом южном форпосте долины Миаты — Йорунн провела этой зимой почти три недели, но тогда, укрытая толстым покрывалом из снега и льда, крепость выглядела совсем не так, как в буйстве весенней зелени. Девушка решила сделать тут небольшую остановку перед последним рывком на юг, к перевалам, а затем — безлюдным просторам, ничьей земле. Пустоши тянулись вдоль восточного хребта, опоясывая горы, отделяющие Золотую империю от Великой Степи. Всего несколько дней скачки по равнине отделяли Йорунн от лесов, тех самых, что граничили с владениями Эйдана.

При мысли о старом друге девушка вздохнула. Они не виделись очень давно, но Йорунн искренне надеялась, что прошедшие годы не изменили соратника ее юности. Его первенцу уже исполнилось четыре года. Отличный возраст для мальчишки — время чудесных открытий, когда весь мир похож на разноцветную мозаику из ярких эмоций, приключений и радости.

Йорунн очень боялась задавать Лонхату вопросу об оставленных на родине друзьях — Хале, Ките, Эйдане. Слишком больно было оторвать их образы от своей души в свое время, слишком тяжело было помнить о них потом, и Йорунн запретила себе касаться их даже мыслями. Через свои страхи она решилась переступить только в день отъезда Лонхата.

— Я уж боялся, ты совсем не спросишь о них, — он улыбнулся в бороду. — Живы и здоровы твои верные друзья. После гибели Агейра было тяжко, но они справились. У Эйдана недавно родилась дочь, назвали Ония, красивая девочка, копия отца. Кит и Хала осели в Гилоне, их имена на слуху у многих. Кит как и прежде великолепный лучник, никто не может потягаться с ним в этом искусстве. Хала помогает градоначальнику Гилона, возможно, со временем он сменит Адоя из рода Гасти.

— Ты говорил им о своих подозрениях? — спросила Йорунн, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Нет, — Лонхат покачал головой. — Не стал. Нет ничего хуже, чем подарить надежду и тут же отнять ее, ведь я не был уверен, что найду тебя.

— Как думаешь, они примут меня обратно?

— Уверен, что да. Им тяжело дался тот день в Витахольме, если бы что-то можно было исправить даже ценой своей жизни, любой из них сделал бы это.

— Что ж, буду ждать встречи с ними.

— Мне встечать тебя в Гилоне?

— Да. Эйдана я навещу по дороге — самый короткий путь лежит через его земли.

К ночи задул пронизывающий и какой-то особо сырой ветер. Дозорные на стенах Эльтре кутались в плащи и втягивали головы в плечи. Йорунн тихо радовалась, что ее отряд успел добраться сюда до начала непогоды — на горизонте ощутимо хмурилось и высокие сизо-синие гребни облаков уже показались из-за горных вершин. Девушка подбросила в камин побольше дров и с наслаждением забралась под теплое одеяло, плотно прикрыв шторы. Пусть хоть небо на землю падает, ей хотелось спать.

***

Около полуночи что-то толкнуло Йорунн в плечо, прогоняя дрему. Едва открыв глаза, она увидела тугие кольца змеиного тела и знакомую усатую морду дракона. Он беспокойно возился поверх одеяла, шипастый гребень топорщился, крылышки подрагивали в нетерпении. За окном выла и неистово бесновалась непогода. Ветер бросал в закрытые ставни дождевые потоки, словно пригоршни мокрого песка.

Девушка спешно встала и оделась, не забыв о поясе с оружием и теплой куртке. Гонимая нехорошим предчувствием, она решительно покинула свою уютную комнату.

В коридоре было пусто и тихо, звуки грозы сюда почти не проникали. Йорунн быстрым шагом миновала длинный переход, свернула в боковую галерею, ведущую на одну из внутренних стен, и попыталась открыть дверь. К ее удивлению, та даже не думала поддаваться. Девушка толкнула створку посильнее, и она начала уступать, но тут же захлопнулась обратно под диким напором ветра. В лицо полетели холодные капли дождя.

Внутренняя тревога резко усилилась, призывая поторопиться.

Стена встретила Йорунн свистом ветра, громовыми раскатами и мутными, грязными росчерками молний где-то в вышине. Те, кто никогда не попадал в грозу в горах могут подумать, что это крайне величественное и прекрасное зрелище. Однако Йорунн за последние четыре года насмотрелась всякого и к буйству природы относилась сдержанно, чтобы не сказать настороженно.

Если на родине в степи грозы были просты и понятны, то в узких горных ущельях даже короткий ливень мог вызвать настоящее наводнение. Склоны и дороги мгновенно становились скользкими и опасными, к тому же погода в горах была коварна и изменчива, а тихую звездную ночь от беснующейся круговерти огня и воды могли отделать всего полчаса.

Преодолевая возрастающий напор стихии и прячась за каменными выступами, Йорунн прошла вдоль внутренней стены, старательно прислушиваясь к своим ощущениям. Выглянула за зубцы — темно, как в чернильнице. Спустилась на один пролет ниже — пусто и спокойно. Дозорные в этот час были только на внешнем кольце да по одному в караульных на каждом прогоне внутренней стены. Все как всегда, порядок дежурств в Эльтре девушка помнила отлично.

Причин волноваться не было, не считать же разыгравшуюся бурю серьезной угрозой крепости? И все же Йорунн, махнув рукой на навязчивые холодные струйки, уже просочившиеся за ворот куртки, решила выйти на самый нижний ряд стен. Тревога внутри нарастала, занимая почти все ее мысли.

На внешнем кольце она увидела часового. Он напряженно всматривался во мрак за стеной, но Йорунн заметил почти сразу и тут же вытянулся, приветствуя подопечную правителя.

— Что там? — спросила девушка, перекрикивая ветер и раскаты грома.

— Все спокойно, — отозвался часовой, но как-то неуверенно.

— Я видела, вы что-то искали там.

— Возможно померещилось… Такая видимость, что легко ошибиться. Но мне показалось, что там мелькнули какие-то тени.

— Где?

— У самой кромки деревьев, — часовой указал рукой на стволы горных елей, едва выступающие из мрака.

Йорунн тоже выглянула за стену, ее чутье и усиленное магией зрение выхватило из темноты гораздо больше, чем глаза дозорного, но ничего такого, что могло бы вызвать опасения.

— Пусто, — резюмировала она через минуту. — По крайней мере сейчас. Как давно вы заметили движение?

— И минуты не прошло. Но, наверное, обманулся.

— Потушите факел.

— Что?

— Потушите свет, но не сразу. Дайте ветру задуть его.

Часовой послушно пододвинул факел к проему в стене и ветер сбил пламя всего за полминуты.

— А теперь замрите и смотрите еще раз, — скомандовала Йорунн, и вдвоем они прильнули к бойнице.

Несколько минут ничего не происходило, а затем Йорунн почувствовала, что в тени что-то пришло в движение. Сначала один силуэт, потом второй, третий — и вот множество человеческих фигур выскользнули из под прикрытия леса и двинулись к стене.

— Вот же, бездна их побери! — выдохнул часовой.

— Уже больше двадцати человек, но подойдут еще. Бегом к коменданту, объявить тревогу, всех на стены. Лучников сюда, хотя по такому ветру толку мало, но это лучше, чем просто ждать.

Часовой умчался, а Йорунн продолжала считать людей, выходящий из под покрова деревьев. Когда перевалило за полсотни, ей стало неуютно. С одной стороны, что такое пятьдесят человек для стен выше пятнадцати метров? С другой, Тьма никогда не беспокоится понапрасну.

Йорунн упорно всматривалась в темноту, отыскивая настоящую причину опасности. За спиной звонко ударил колокол. Низкий, раскатистый, чистый звук заполнил окружающее пространство, мерно выбивая сигнал тревоги. Захлопали двери, вспыхнули принесенные огни, раздались шаги бегущих на стену воинов — крепость Эльтре была готова к бою.

Одновременно с колокольным звоном, небо расколол оглушительный раскат грома. В свете бело-сиреневой молнии, пробежавшей в облаках прямо над стенами, защитники явственно рассмотрели людей внизу — уже более сотни, хорошо вооруженные, с лестницами и крючьями.

В защитников полетели короткие дротики. Тонко взвизгнул острый наконечник, врезавшийся в камень около Йорунн, но та не обратила внимания. Эльтре ответила слитным залпом, затем почти без паузы — вторым и третьим. Нападающие внизу приостановились и подняли щиты, прикрывая острие атаки. Кто-то резко потянул Йорунн за рукав:

— Отойдите, миледи, вы слишком хорошо видны на свету!

Но она только отмахнулась, щелчком пальцев затушив расположенные рядом факелы, и вновь впиваясь взглядом в темноту за бойницей. За стеной полыхнула красная вспышка — сигнал об атаке — и наступающие бросились вперед.

Забираться в дождь по гладкому камню вверх, подставляясь под стрелы и рискуя упасть вместе с приставной лестницей — не самая легкая задача. Кто-то сорвался, другие замешкались — и их успели оттолкнуть, но кое-кто смог выбраться на зубчатую площадку — и закипел бой.

Нападающие сражались с такой яростью, словно за их спиной разверзлась огненная бездна и Эльтре был единственным местом спасения. Однако воины крепости были прекрасно подготовлены, собраны, организованы и отлично умели поддержать и прикрыть друг друга.

Две из трех лестниц рухнули вниз, третья зацепилась за выступы крючьями. Пока рубили крепеж, на площадку успело взобраться не менее десятка человек. Они оттеснили защитников, давая возможность остальным подняться на галерею.

Йорунн была без доспеха, но успела сорвать с себя плащ и, намотав его на левую руку, потянулась к мечу. Бой разгорался в нескольких шагах, и хотя между девушкой и врагами стоял защитники крепости, к неожиданностям надо было подготовиться.

— Прочь отсюда! — внезапно рявкнул выскочивший из темноты комендант. — Хочешь сражаться — надень хотя бы шлем и панцирь.

Йорунн не спорила — комендант был тысячу раз прав. Пригибаясь, чтобы не подставить голову под случайную стрелу, она бросилась по стене к караульной, где всегда хранился запас снаряжения. Навстречу ей бежало не меньше двадцати миатцев, один из них остановился и прикрыл ее щитом, провожая до относительно безопасного места. Девушка кивнула в знак благодарности — слова все равно бы заглушило громом и лязгом оружия.

И тут земля дрогнула. Йорунн зашаталась, отчаянно хватаясь за зубцы бойницы, но пол под ногами глухо заворчал и рассеялся грудой обломков. До сознания добрались смутные отзвуки криков, грохота обрушения и вспышки пламени, но обдумывать все это было некогда — она падала в черноту, наполненную едким дымом и каменной пылью.

Арка обманных ворот, часть стены, караульная, зубчатая галерея просто перестали существовать. Если там и был кто-то живой, то его погребли под собой массивные глыбы, перегородившие пролом. Йорунн повезло: она оказалась на самом краю, соскользнула на получившееся каменное крошево сверху, отделавшись несколькими болезненными ударами, но все кости остались целы. Гарь, смешанная с дождем, мгновенно забила легкие, дышать стало трудно.

Оглушенная и сбитая с толку девушка постаралась определить верное направление и поползла туда, где среди дымных клубов виднелся черный провал пустого пространства.

Когда она выбралась на свободное место и осмотрелась, то поняла, что очутилась за стеной. “А где же нападающие?”, - недоумение оказалось сильнее страха. Весь опыт и знания говорили, что вслед за тем, как в преграде пробивается брешь, туда сразу должны спешить те, кто идет на штурм. Но вокруг было абсолютно пусто.

Внутреннее чутье, не дававшее покоя всю ночь, болезненно ударило изнутри и пропало. Йорунн поднялась в полный рост, совершенно забыв, какую прекрасную мишень сейчас представляет. А в нескольких десятках шагов, прямо напротив пролома в воздухе начал медленно вращаться огненный контур.

Сначала тонкий и тусклый, он разгорался и набирал силу, разбрасывая вокруг себя золотистые искры. Постепенно увеличиваясь в размерах, контур стал вдвое выше человека. А в центре него обозначилась пустота — черная, непроходимо бесцветная, бездонная. Время будто остановилось, даже струи дождя, казалось, застыли в воздухе.

И Йорунн отчетливо увидела, как по темной глади прошла рябь. Легкая, почти незаметная, как дыхание ветра на поверхности озера. Чернота дрогнула и изменилась, сквозь ее бархатную мягкость начали проступать красные отблески, золотистое свечение, темные силуэты. Затем преграда стала прозрачнее и тоньше, постепенно превращаясь в хрупкое стекло. И Йорунн с ужасом поняла, где видела подобное раньше — именно таким тонким, светящимся, словно лед на солнце, барьером был закрыт переход с моста-между-мирами в реальный мир.

Но если тогда за вратами она видела спокойный и тихий мир, освещенный солнцем, пронизанный ветром и поросший травами, то теперь — нечто огненное, жгучее, опасное, злое. Девушка, словно зачарованная, смотрела на тени, что проносились мимо перехода, видела кожистые крылья, рассекающие воздух, оскаленные зубы, когтистые лапы. Демоны на той стороне с нетерпением ждали, когда рухнет последний заслон, а Йорунн всем существом своим чувствовала их алчный голод, жажду крови и глухую ярость.

Враз похолодев, она оглянулась на груду обломков за своей спиной: для этих существ они не станут преградой. Даже если надеяться, что воплотиться целиком демоны наверняка не смогут и очень быстро плотность этого мира раздавит их или вынудит вернуться домой, тех нескольких часов, что они продержатся, хватит, чтобы вырезать весь гарнизон Эльтре. А ведь там больше трех сотен людей.

Если сложится неудачно, демоны успеют добраться до близлежащих деревень. Представив, что хищные алчные твари сделают с ничего не подозревающими мирными поселянами, Йорунн содрогнулась.

Страх вытолкнул ее из оцепенения, и мысли заработали лихорадочно быстро. Сам по себе подобный проход открыться не мог, да и если бы демоны могли так легко кроить ткань реальности, они бы не ждали неведомо чего и не атаковали какой-то приграничный гарнизон. Вероятнее всего открыть проход им помог кто-то на этой стороне.

Озарение было подобно вспышке — рядом есть человек, владеющий Тьмой. Стихийная магия была иной и не позволяла играть с реальностью. Мага следовало попробовать найти и остановить, а если не получится — убить.

Йорунн отступила под прикрытие крупного обломка и, хотя тут ощутимо тянуло дымом и обзор был перекрыт, защиту он давал неплохую. Она сосредоточилась и прислушалась. Тонкие отголоски силы обнаружились сразу же.

Одиночка. Слабый, очень слабый, но что-то в течение Тьмы показалось Йорунн необычным. Словно поток силы был сформирован и контролировался кем-то извне, а не самим магом. Девушка еще раз внимательно ощупала пространство вокруг — нет, больше никого, пустота. Вывод напрашивался неутешительный: источником мог быть только демон, уже воплотившийся частично в этом мире, как это некогда было с Ундесом Чагатай Шона.

Это было плохо, и это было хорошо. Хорошей частью оказалось то, что Йорунн точно знала, как порвать связь между демоном и его носителем. Плохой — то, что она не была уверена, какими будут последствия. Впрочем времени на сомнения не оставалось, и она рванулась вперед, стремясь добраться до противника раньше, чем прозрачная грань между мирами рухнет окончательно.

Человека она разглядела только почти налетев на него в темноте. Он стоял один в тени деревьев, мокрый, жалкий, тяжело опираясь о ствол ели обеими руками и плотно зажмурив глаза. Вокруг его фигуры покачивалось мутное серое облако, больше всего похожее на туман или клубы дыма.

На мгновение в душе Йорунн шевельнулась жалость, но тут же отступила, ведь сейчас за ее спиной осталось сотни людей, не подозревающих о том, с чем им придется столкнуться через пару минут. Рядом больше никого не было, видимо, маг приказал всем лишним отойти, чтобы демоны не уничтожили своих же союзников в пылу боя.

Йорунн застыла на секунду, выставляя вокруг мага охранный контур, а затем ударила — сильно, жестоко, наверняка. Выпущенная тень рванулась вперед, словно бурный многоводный поток в слишком узкое русло. Она вошла в тело человека, влилась в магические каналы, корежа, разрывая, взламывая их своим напором изнутри.

По телу мага прошла судорога, он закричал жутким пронзительным голосом, захлебываясь на высокой ноте, переходящей в вой. Будто во сне Йорунн видела, как лопаются силовые потоки, рвутся магические связи, возникшие между человеком и его демоном.

До Йорунн докатились отголоски чужой боли, приглушенный охранным контуром — наверное, так чувствует себя человек, с которого заживо снимают кожу — и тут же прервала свою собственную связь с выпущенной Тьмой, чтобы не захлебнуться чужими эмоциями.

Демон, проступивший сквозь дымный контур рванулся вперед, но не успел дотянуться до девушки. Сердце мага остановилось, тело человека обмякло и сползло в траву, огромные неподвижные глаза уставились в небо, и капли дождя стекали по его лицу, словно слезы.

Светящийся контур портала, уже готового лопнуть, мгновенно поблек, выцвел и стал меняться прямо на глазах. Прозрачная пелена помутнела, уплотнилась, ее начало заволакивать черной копотью. Йорунн видела, как в бессильном отчаянии и гневе жуткие существа бросаются на врата, как стараются прорвать заслон когтями и зубами. Кожей ощущала, как неистово они хотят попасть сюда, на ее сторону, и вместе с тем понимала, что успела вовремя — проход, лишенный подпитки, закрывался.

И нападающие, и защитники одинаково хорошо видели произошедшее на поляне. Атака замедлилась, а потом и вовсе прозвучал сигнал к отступлению. Люди в крепости до конца не поняли, что это было, однако опасность, исходящую от огненного кольца, не почувствовать было сложно.

Когда портал померк, со стен донеслись радостные выкрики, а Йорунн внезапно вспомнила, что она за стеной одна, из оружия при ней только меч и кинжал, а где-то под сводами леса еще скрываются десятки вооруженных врагов. Словно в ответ на ее мысли, за спиной раздались шаги, в темноте зазвенела спущенная тетива. Девушка вовремя пригнулась, а потом побежала в сторону каменного завала.

И почти сразу поняла, что не добежит. Резко остановившись, отклонилась в сторону и покатилась по сырой земле. Над головой свистнуло острие меча, перед лицом мелькнули тяжелые сапоги, поляну осветило яркой вспышкой молнии. Йорунн извернулась как кошка, поднялась на ноги, обнажая лезвие меча и разворачиваясь к двум нападающим.

Первый удар она отклонила, от второго увернулась, третий парировала и тут же отступила. Позади опять свистнуло, тяжелый дротик, слегка зацепив ее ногу, вонзился в землю. Левое бедро будто кипятком окатило, девушка инстинктивно зажала рану, и пальцы ее окрасились алым. “В бездну!” — мысленно выругалась она, вытирая руку об одежду — меч и так был скользким от дождя, только крови еще не хватало.

Времени было мало, и Йорунн тут же устремилась вперед, атакуя. В резком выпаде дотянулась до ближайшего к ней врага, вогнав ему меч на длину ладони в сочленение доспеха. Не смертельно, но достаточно, чтобы вывести из игры.

Второй противник немного отступил, но стал так, чтобы отрезать Йорунн от пролома, и начал методичными, точными ударами оттеснять ее к лесу. Девушка ушла в защиту, уступая инициативу врагу. То ли боль давала о себе знать, то ли усталость, но движения ее казались вялыми, замедленными. Нападающий ухмыльнулся и чуть расслабился. Йорунн тяжело дышала, отходя назад шаг за шагом. На лице мужчины появилась довольная улыбка, и он резко бросился вперед, но встретил только пустоту. Девушка пригнулась, отводя атаку и пропуская лезвие над собой, а противник с разбега сделал два лишних шага — и потерял свою выгодную позицию. Оба развернулись.

Теперь Йорунн пятилась назад, возвращаясь к пролому. Снова запели стрелы, только на этот раз стреляли со стены. У леса показались новые силуэты, но слитный залп сверху выкосил всех, кто хоть немного высунулся вперед. Противник Йорунн зашатался и бесформенной грудой съехал на землю — из его глазницы торчало древко с черными перьями.

От завала к Йорунн устремились люди. Они оттеснили ее, прикрывая собой, помогли перебраться через камни и отвели подальше от пролома.

Грозу понемногу уносило в сторону, молнии уже не сверкали так часто, но внутренний двор оказался залит светом многочисленных факелов. Сквозь толпу людей к Йорунн поспешно протиснулся комендант.

— С вами все в порядке? Ранены? — его взгляд ощупывал фигурку девушки.

— Ничего серьезного.

— Что это было там, за стеной, внизу? — задал он вполне ожидаемый вопрос.

— То, чего там быть никак не должно было, — уклонилась Йорунн от прямого ответа. — Сейчас уже бояться нечего. Что с обороной? — задала она встречный вопрос.

— Враги отступают. Как тот огненный круг распался, так и побежали.

— Сколько времени надо, чтобы восстановить стену?

— Наскоро — за полдня управимся. Если основательно, то за неделю.

Йорунн на миг сосредоточилась, но ни отголосков темной магии, ни даже следов уже использованной, кроме как на поляне под разломом, не почувствовала.

— Похоже, время у нас есть. Мне надо отправить срочную весть правителю. Выделите мне гонца? Это очень важно.

— Разумеется. Сейчас распоряжусь. А вы пройдите туда, — комендант махнул рукой в сторону внутренних строений, — пусть вас все-таки осмотрит лекарь.

Йорунн кивнула, ощущая, как азарт битвы отступает, в тело возвращается чувствительность, и что перевязка точно пойдет ей на пользу.

Помещение встретило ее ласковым теплом. Кто-то из подручных лекаря помог ей раздеться. Стаскивать насквозь промокшую куртку и штаны оказалось нелегко: по спине и плечу растекся обширный синяк, левая рука была основательно свезена об камни, на ноге обнаружился глубокий порез. Больно и неприятно, но Йорунн знала, что уже через несколько дней вновь сможет сесть в седло.

Однако не всем повезло так же. На рассвете во дворе крепости сложили тела убитых: четырнадцать людей из гарнизона и тридцать шесть нападавших.

— Этих, — комендант кивком головы указал на тела в коричнево-золотой форме, — в отдельную яму, без опознавательных знаков. Остальных похороним под стеной со всеми почестями. И дайте мне их имена, я сам напишу семьям — они должны узнать о том, как погибли их близкие.

21. Детям не место на войне

Строчки ложились на бумагу ровными рядами, и Йорунн мысленно радовалась, что ударила при падении только левую руку. Ничего позорного в ранении не было, но ей не хотелось заострять внимание адресата на своей небольшой слабости.

“Мы ошиблись, — писала она. — Император оказался решительнее, чем можно было надеяться. Сегодня ночью на Эльтре было совершено нападение. Уверена, что комендант крепости опишет вам все в подробностях. Я же должна предупредить об иной опасности: демонам почти удалось открыть врата в наш мир. Переход был так же реален, как на мосту-между-мирами, и рассмотрели его сотни людей. К счастью, худшего не произошло. Человек, управляющий ритуалом, погиб. Это похоже на безумие, но, по всей видимости, Сабиру удалось получить поддержку стихийных магов, заключивших договор с демонами.

Мне нужен ваш совет. Я не могу уехать отсюда, оставив без защиты людей в крепости, потому спрашиваю вас, как подданный — своего правителя: должна ли я остаться в Миате? Возможно, что сейчас моя помощь нужнее тут, чем в Великой Степи. Сердце рвется в путь, но покинуть Эльтре без вашего приказа — выше моих сил.”

Йорунн запечатала письмо и вывела на конверте: правителю Недоре, Миаты и Зеленых островов, Хальварду Эйлерту Эйнару.

Гонцы герцога преодолеют расстояние отсюда до Кинна-Тиате втрое быстрее, чем обычные путешественники. Однако дорога туда, ожидание ответа, обратный путь — все это займет не меньше недели. Немалый срок, который следовало использовать с толком.

***

— Миледи, покажите еще раз, я не понимаю, как вы это делаете, — жалобно попросила девчушка лет пятнадцати от роду — худенькая, едва оформившаяся, по-детски неуклюжая, с тощей шеей, но с роскошными длинными волосами, заплетенными в простую косу.

Из всех четверых, найденных за последние пять дней, она оказалась самой сильной носительницей Тьмы. Второй — местная лекарка и травница, женщина в преклонных летах, но еще достаточно крепкая. Однако недостаток природной силы она восполняла огромным опытом, тогда как у девчушки умений было с мышиный хвостик. Двое парней — ровесник девочки и молодой кузнец лет тридцати на вид — были существенно слабее. И хотя рядом с возможностями Йорунн их способности выглядели травинкой в поле колосьев, для задуманного этого хватало.

Идея найти тех, кто способен ощущать мага Тьмы, пришла к Йорунн на утро после боя. В конце концов, даже обычный человек осознавал давление Тьмы, находясь рядом с ее носителем, а одаренные чувствовали мир гораздо острее. Конечно, многое зависело от уровня владения магией и умения сосредоточить и направить свои силы в нужное русло. Но поскольку особого выбора не было, попробовать стоило.

Когда Йорунн собрала всех четверых и пояснила, чего от них ждет, ответом ей было молчание и взгляд четырех пар удивленных глаз. Только если молодые ребята смотрели на нее с искренним недоумением, то травница осуждающе покачала головой — она отлично представляла цену таких забав.

Впрочем, спорить с воспитанницей самого правителя на глазах у молодежи женщина не стала и крайне учтиво попросила разрешения переговорить с леди один на один.

— Я понимаю, чего вы от нас хотите, но не понимаю почему. Зачем учить детей искать других магов? Это как-то связано с недавним нападением на крепость?

— Да. И, к сожалению, от того, насколько хорошо они справятся с этой задачей, могут зависеть сотни жизней.

— Все настолько серьезно? — изумилась целительница. — Ведь магам запрещено участвовать в битвах: и стихийным, и владеющим Тьмы. Слишком много смертей.

— Боюсь, что запрет уже нарушен, — вздохнула Йорунн.

— Но подобного не было больше ста лет!

— И я хотела бы, чтобы так было и дальше, но, увы, решение принято за нас.

— Эти ребята… как вы им об этом скажете? Им предстоит сражаться? Убивать?

— Нет, — поморщилась Йорунн. — Только искать угрозу, дальнейшее решат стрелы и мечи. Кроме того, вас будут защищать и охранять лучшие воины из тех, что есть в Эльтре. Но если вам не удастся обнаружить мага, то, боюсь, гарнизон, а следом жители долины, окажутся беззащитны.

— Но ведь так нельзя, — травница искренне опечалилась. — Детям не место на войне. Они еще ничего не понимают, у них молоко на губах не так давно обсохло.

— На войне никому не место, — голос Йорунн остался спокойным несмотря на все эмоции, что сейчас бушевали внутри. — Ни детям, ни вам, ни мне. Но как это часто бывает — у нас просто нет выбора. Мы должны быть готовы, иначе погибнем.

— Сколько у нас времени?

— Я не знаю, — честно ответила Йорунн. — Может месяцы, а может дни.

К сожалению, кузнец оказался не способен уловить потоки даже после того, как Йорунн забрала на себя контроль его сил. Пришлось отпустить мастера заниматься своими делами: развить слабый дар в столь короткие сроки было невозможно.

С ребятами было сложнее: они очень старались и за три дня даже стали делать успехи. Степнячка видела, что глаза их горят жаждой знаний и предвкушением открытий. “Теперь я начинаю понимать, правитель Хальвард, почему вы не решились забрать к себе для обучения наивную девочку не смотря на то, что магия однозначно указала на нее. Тяжело ломать чужие судьбы, особенно если они принадлежат детям с наивными глазами”, - мысленно вздохнула Йорунн

Парень и девчушка выросли в тишине и уюте, а потому слабо представляли ценность своей и чужой жизни. Осознание это приходит, увы, только после невозвратимых утрат и пережитого горя, и счастье, если время это наступает не скоро.

— Мы теперь будем служить в крепости и поможем страже отбиваться от врагов? — первым не выдержал мальчишка. — Всегда мечтал стать великим воином! Но я старший в семье и должен перенять дело отца, — искренне вздохнул он. — Меня не пустили учиться военному делу. Зато теперь вы научите нас магии?

— Твои родители — разумные и достойные люди, — веско произнесла Йорунн, проклиная себя за то, что не отослала этих двоих прочь сразу же, как увидела. — Стоит с вниманием отнестись к их словам. В войне и сражениях мало хорошего: только кровь, боль и потери.

— Но ведь мы будем защищать других людей? — нахмурилась девочка. — Это ли не слава и честь?

— Честь, — согласилась Йорунн. — За которую тебе придется отдавать осколок своей души, умирая с каждым убитым подле тебя товарищем и с каждым поверженным врагом.

— Но… — она явно пыталась сопоставить в голове противоречивые факты. — А как же вы? Вы ведь выбрали такой путь сами? И теперь на вас смотрят с уважением, почтением и восторгом. Я тоже хочу, чтобы на меня так смотрели.

— Я не выбирала этот путь, лишь смирилась с тем, что приготовила мне судьба. Но поверь, если бы в моих силах было что-то изменить, я предпочла бы бесславную мирную жизнь в кругу любящей семьи, — голос ее слегка дрогнул, но ребята не заметили.

— Тогда зачем мы тут? — спросил мальчик. — Если не хотите, чтобы мы воевали?

— Потому что я хочу, чтобы вы выжили и дали шанс на это же другим. Иногда мы все должны поступать не так, как хотим, а так, как будет правильным. А теперь смотрите еще раз внимательно, я покажу, что делать.

Когда Йорунн на закате добралась до своей комнаты, ноги гудели, руки отказывались подниматься, разнылась ушибленная спина, а в голове мерно постукивал колокол размером с городскую площадь. “Это со мной так же возились все мои наставники? — мысленно простонала она. — Или еще хуже? Особенно Ульф. Теперь понимаю, откуда у него такая железная выдержка”.

Однако занятия давали свои плоды: дети уже могли худо-бедно почувствовать положение мага, управляющего Тьмой. Разумеется, о дальнейшем вмешательстве в течение силы речь не шла, слишком мало времени для обучения. Но хотя бы указать воинам, в каком направлении надо бить, они смогут.

Конечно, от опытного противника не скрыться ни этим двоим, ни травнице. Их найдут точно так же: по родству силы. Достаточно даже минимального желания мага — и любой из троих превратятся в беззащитную мишень. Но это все равно лучше, чем ничего. Это хоть какая-то надежда: на счастливый случай, внезапность, ошибку противника в конце концов.

***

К вечеру восьмого дня пребывания в кабинет коменданта Эльтре доставили ответные письма.

Первым Йорунн вскрыла послание, украшенное печатью в виде оскаленной волчьей морды.

“Надеюсь, ты в добром здравии, — писал Ульф. — Хотел бы сказать, что не удивлен тем, как быстро ты нашла неприятности, но увы, винить только твое невезение в этот раз не могу. В ночь нападения на Эльтре были атакованы и другие крепости по всей границе между нами и Золотыми Землями: Ольер, Виго в Миате, Агеда, Хёртен, Нисса-шин, Утта в Недоре. Я бы назвал это достаточно ожидаемым, поскольку молчаливая вражда с Сабиром не могла продолжаться вечно, если бы последствия не пугали.

К сожалению, далеко не везде бой закончился так же удачно, как у вас. Ольер, Агеда, Нисса-шин и Утта отбились — на них напали только люди, воины империи. Виго повезло меньше — их атаковали стихийные маги. Многое было разрушено, более трети гарнизона погибших.

Хёртен оказался практически стерт с лица земли: там вырвались на свободу те самые существа, которых ты не пустила в Эльтре. Они вырезали весь гарнизон и двинулись внутрь ущелья. Ближайшее на пути селение — небольшая деревушка, где в основном жили пастухи и сыроделы — осталась без половины своих жителей, затем демоны отступили. Земля между крепостью и деревней сейчас похожа на выжженную пустыню, вот только даже в пустыне иногда можно встретить что-то живое, а тут остались лишь серый пепел и смерть.

Нам повезло, что Хёртен успел зажечь тревожные огни, их свет увидели вовремя. Отряды поддержки отбросили имперцев обратно за перевал, однако мы все равно потеряли одно из важнейших укреплений. Чтобы восстановить его хотя бы на четверть, уйдет не меньше года.

Я сейчас нахожусь на развалинах Хёртен, но, думаю, когда письмо доберется до тебя, буду в Нисса-шин, где собираются основные силы, чтобы перекрыть главный тракт в Золотые Земли. Хальвард приедет туда в скором времени. Сейчас граница закрыта полностью, но тут тихо, словно ничего и не произошло. Возможно, это была первая проба сил, а, может, император рассчитывал на больший успех. Время покажет. Береги себя.”

Внизу стояла аккуратная подпись Ульфа и дата — четыре дня назад.

Второе письмо было написано рукой правителя на день позже.

“Сегодня утром в Нисса-Шин прибыли послы Сабира. Император и малый совет предъявляют мне обвинения в заговоре против империи и требуют незамедлительно явиться в Дармсуд. Сиятельный любезно предоставляет мне возможность присутствовать на суде, чтобы словом и делом доказать свою невиновность. Для этого я должен передать власть над Недоре, Миатой и Зелеными островами временному наместнику, который избирается десятью представителями старой и новой знати. В противном случае дальнейший приговор по обвинению в измене вынесет малый совет на основании законов империи. Мой отказ подчиниться будет равносилен полному признанию вины и началу войны между Золотыми Землями и Недоре.

Обвинения императора смехотворны, условия — неприемлемы. Сабир при всех своих недостатках никогда не был глупцом, однако его поступки становятся все более безумными. Сиятельный решился использовать в сражениях стихийных магов и силу демонов. Боюсь, он пойдет на все, лишь бы одержать победу в этой схватке. Вот только какова будет цена такой победы? Увы, нас ждут непростые времена.

А потому я прошу тебя — уезжай так быстро, как только сможешь. Если Великая Степь окажется втянута в эту войну, то скорее всего твой народ будет истреблен. В глазах Сабира степняки — лишь разменная монета, возможно, их земли обещаны демонам в качестве платы. К сожалению, Талгат может оказаться той марионеткой, что приведет к гибели сотни людей, а потому он должен исчезнуть. Право решить его судьбу я оставлю тебе, но прошу сделать все, чтобы он полностью потерял власть.

Я верю в твой успех и, как и прежде, обещаю держать закрытыми южный и северный пути, чтобы кочевники не получили поддержки Золотых Земель.

Не своди глаз с гор, помни о забытых путях.

Хальвард Эйлерт Эйнар».

Йорунн в задумчивости пробежала глазами последние строки. Смысл их оставался непонятен, но опыт подсказывал, что правитель никогда не говорит пустых слов.

— Я уезжаю завтра утром, — произнесла она вслух, обращаясь к коменданту. — Со мной отправится только мой отряд.

— Как прикажете, миледи.

— Те двое детей и травница пока останутся с вами. Они знают, что делать, но надеюсь, им не придётся воспользоваться этими знаниями.

— Мы присмотрим за ними, обещаю вам, — серьезно кивнул комендант. — Могу я кое-что сказать вам, миледи?

— Разумеется.

— Я не спрашиваю у вас, что это было тогда под стенами. Не из сдержанности, а потому что боюсь услышать ответ. Да простят мою слабость все стихии, но есть вещи, которые пугают больше смерти. И все-таки, я должен задать один вопрос. Если подобное нападение повторится, — он тщательно подбирал слова, — и нам повезет меньше, то есть ли у нас шанс на победу в этой схватке?

— Шанс есть всегда, — Йорунн постаралась, чтобы голос ее звучал мягче, — но иногда отступление — лучший из вариантов.

— Что ж, я так и предполагал, — кивнул комендант. — Спасибо за честность.

На рассвете Йорунн в сопровождении крошечного отряда покинула Эльтре. Теперь ей предстояло отправиться на юг, преодолеть затяжной спуск с гор, пересечь пустошь, свернув на восток, пройти лесами вдоль границы Великой Степи и, наконец, выйти к краю безбрежного травяного моря. Йорунн спешила домой.

22. На пути к дому

— Что нового, Тапио? — поинтересовался Скиитле Воокон, глава семьи Арвов, у охотника из рода Мёри, что только-только прибыл в деревню из дозора. — Увидели хотя бы что-то?

— Нет, снова ничего, — развел руками темноволосый крепыш. — Может, потерялись они в глуши, сбились с пути? Или напал на них кто, ненароком и пришибить же могли. Мало ли пустошами злых людей шляется?

— Это вряд ли, — Скиитле задумчиво почесал бороду. — Господин Лонхат предупреждал, что эти не только не потеряются, но и сами кого угодно «пришибут». Оттого и вам велел вести себя почтительно, да на стрелы не лезть без дела. И все-таки уже пора бы им приехать, скоро уж две недели, как явиться должны были.

— Может, собрать людей да поискать подальше? Вдруг помощь нужна.

— Все бывает. Эх, ладно, ждём ещё три дня, не явятся сами — отправлю людей поискать. Все, иди отдыхай.

Скиитле уже месяц скучал в гостях у рода Вису, сманив в дорогу для разнообразия двоих спутников из Мёря и Ямит. «Сколько можно сидеть за стенами, прячась друг от друга, — рассуждал Воокон, — так и детей скоро меж собой женить станем на погибель роду. Нет, дурное это дело. Надо, чтобы один род узнавал остальные, учился договариваться, принимать чужие обычаи. Только вместе мы что-то сможем, а по отдельности сгинем, как вода, пролитая в песок».

Впрочем, тут начинались проблемы для самого Скиитле. По складу ума он был человеком непоседливым и любопытным, возможно именно потому у него так хорошо сложились отношения с Эйданом из королевства Хольда. А вот Вису — самый удаленный от Степи род, чьи владения выходили к пустым землям, были замкнутыми даже по меркам лесных жителей.

Скиитле изо всех сил старался не допустить непростительной оплошности, чтобы не оскорбить хозяев, но неуемная живость привычек все время играла с ним злые шутки. Откуда, к примеру, ему было знать, что нельзя разговаривать на улице после заката солнца с женщиной из Вису? Или, что явиться к завтраку без трёх оберегов на одежде — значит приманивать зло в дом? Последний раз вышел и вовсе неловким: Скиитле набрел в лесу недалеко от частокола на чистый родник, а поскольку день стоял душный и солнечный, решил освежиться холодной водой.

Освежился, как же. Только вот клюкой по темени. Оказывается, этот источник принадлежал местной колдунье, и осквернять его было строжайше запрещено. Воокону пришлось просить прощения у вздорной шумной женщины, напоминающий сморщенный на солнце гриб, а после извиняться перед всеми старейшинами Вису.

Калеви из рода Ямит ещё три дня посмеивался над старшим из рода Арвов, Тапио старательно молчал, но хитрую улыбку с лица стереть не мог.

— Ну удружил ты мне, господин всадник, — ругался себе под нос Скиитле. — Чтоб я ещё раз тебе поверил, что дело недолгое. Вернусь домой — сам в Гилон приеду и стребую извинений за эту прорву впустую потраченного времени.

Мрачные мысли его прервал громкий топот и крик — кто-то звал Воокона по имени, и этот кто-то спешил и сердился. «Ну что теперь не так?», — тоскливо подумал глава Арвов и направился в сторону шума.

— Едут! Видели их уже! Прямо к нам явятся через час! — радостно крикнул запыхавшийся малец.

«А может и не стребую, — настроение пошло вверх. — Везёт тебе, старый Лонхат. Видно, Отец лесов и впрямь бережёт тебя».

Гостей выбежали встречать едва ли не всем поселением. Женщины, дети, взрослые мужи, старейшие рода. Всем им было ужасно любопытно, что ж за люди такие пожаловали из-за гор, что туманным голубоватым маревом виднелись на самом краю горизонта. Детвора лезла вперед, во все глаза рассматривая приезжих, и только строгие окрики родителей вынуждали мелюзгу не соваться под самые копыта рослых, мощных коней.

Первой с лошади соскочила молодая женщина, скорее даже девушка, в черно-синей одежде, лишенной гербов и узоров, на поясе — длинный меч и кинжал. Ее короткие волосы, ещё и не покрытые ничем, были собраны сзади в небрежный хвост и перехвачены простым шнурком. В толпе послышалось возмущенное ворчание:

— Срам один! Что за бесстыдство — косы так обрезать? Людей бы постеснялась.

— Ты смотри, жёнка — а меч нацепила.

— Из чьей она семьи? Не вижу знаков.

— Молчи, глупая. Она не нашего рода, а знатная госпожа из-за гор, может у них принято так.

— И в мужской одежде принято?

— Так и степнячки тоже по-мужски одеваются. Не тебе, старая, их жизни учить. Да и куда с твоим умом поперед старейшины лезть?

А вот сопровождающие гостью воины вызвали слаженный тихий вздох одобрения: сильные, уверенные в себе, с богатым оружием, а кони — вообще загляденье. Как ни смешно было признавать, но одни и те же люди восхищались смелостью, независимостью и свободой, воплощенной в мужчинах, полностью отвергая те же качества в женщине.

Осуждение жен и дочерей рода Вису, направленное на гостью, было совершенно искренним. В нем звучали нотки зависти и обиды оттого, что одна из женского рода выбрала путь, отличный навязанного традициями. Это порождало неприязнь — глухую, бессмысленную и отчаянно упорную. Окажись на месте гостьи девушка из Мёри или Ямит, она бы смешалась и сгорела со стыда под колючими взглядами, но знатная всадница словно не услышала ропота, а, может, он в самом деле не пробился через плотную стену ее спокойствия.

На разговаривающих шикнули, требуя молчания и уважения к приехавшим. Старейшина Вису приосанился, поправляя шитую трехцветным орнаментом рубашку и вышел вперед. Он был немолод, полноват, волос на его голове осталось совсем мало, но держался уверенно и даже улыбнулся, демонстрируя радушие. Гостья поклонилась старейшине, а Скиитле, кашлянув в кулак и стараясь не сильно коситься в сторону замершей толпы зевак, заговорил:

— Овалле Макеля, я хочу представить вам леди Йорунн из герцогства Недоре. Именно ее мы ждали по просьбе господина Лонхата, чтобы проводить через леса до Великой Степи.

— Я рада познакомиться с вами, — голос гостьи был ровным, спокойным и очень мелодичным. — Я слышала в юности о вас и славном роде Вису, — она приложила руку к сердцу. — Для меня честь быть сегодня на вашей земле.

— А для нас — оказать услугу господину Лонхату и нашему верному другу Скиитле Воокону, — вид у Овалле был очень важный, даже внушительный. На приехавших он смотрел со сдержанным любопытством и еще чем-то, очень похожим на сомнения. — Проходите в дом, для вас и ваших спутников уже приготовленыкомнаты.

Вечером за общим столом старейшина улучил момент, когда всеобщее внимание оказалось поглощено рассказами удивительных путешественников, и легко тронул гостью за рукав.

— Могу ли я спросить вас о кое-чем достаточно личном? — обратился он к Йорунн, убедившись, что их никто не слушает.

— Вы можете попробовать, — мягко улыбнулась она.

— Господин Лонхат не говорил нам, кого ожидает, лишь предупредил, что вы — важный гость для всех хольдингов, — Овалле расслабленно наблюдал за гомонящими за столом людьми. — Знаете, в молодости я был совсем не таким спокойным и взвешенным, как сейчас. В голове моей гулял ветер и старейшие в моем роду даже опасались, что однажды меня изгонят за буйный нрав. Я не стал дожидаться, когда это произойдет, и отправился в путешествие сам. Мне не удалось обойти мир целиком и познакомиться со всеми его обитателями, но до южных краев Недоре я добрался. Конечно, это было много лет назад и память может подводить меня, но я не видел там людей с серо-зелеными глазами и русыми волосами, да и разрез глаз, у них почти такой же, как у нас. Простите мое любопытство, но вы больше похожи на дочерей степи. И имя, это имя… — он сделал паузу. — Знаете, у нас его часто поминают с болью и сожалением.

— Ваша память вызывает восхищение, уважаемый Овалле, — гостья небрежно наполнила два кубка и протянула один из них старейшине. — Как и наблюдательность.

— Насколько же я прав?

— Полностью. И, отвечая на вопрос, который вы столь вежливо не задаете: я вернулась, чтобы мое имя вновь прокатится по всей Великой Степи — от лесных чертогов до руин Астарте. Пора напомнить хану Талгату, кто на самом деле должен занимать трон Хольда.

Овалле растерянно моргнул и, не удержавшись, спросил совсем тихо:

— Но как такое вообще возможно?

— В нашем странном мире возможно гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Путь к степи занял не так уж много времени. Стараниями Эйдана и Скиитле дороги очистили от подозрительных людей уже через год после падения Витахольма. Между лесными родами по-прежнему не было тесной дружбы, но новости друг другу они передавали исправно, да и общие дозоры уже не казались чем-то особенным. И хольдинги стали более частыми гостями в темных чащах. Деды, конечно, ворчали временами, утверждая, что это нарушение завета предков, а вот юнцы с радостью покидали пределы родных поселений, чтобы проверить себя в огромном внешнем мире.

Йорунн в сопровождении своих людей миновала леса за несколько дней, да и то, откровенно говоря, ехали медленнее из-за уважения к немалым годам Скиитле Воокона. Девушка решила, что день задержки мало что поменяет, но его можно потратить с пользой, узнав больше о местных делах.

Скиитле охотно рассказывал о тонкостях местной жизни. Для Йорунн, выросшей в относительной свободе и равенстве народа Хольда, а затем впитавшей в себя многие ценности и нравы Недоре, подобный уклад казался странным и непривычным. Впрочем, она разумно воздержалась не только от осуждения, но и от оценки чужих обычаев. В конце-концов, они складывались годами, и хотя стороннему наблюдателю многое могло показаться запутанным и сложным, умение лесных родов выживать в любых условиях доказывало правоту их суждений хотя бы в пределах своих земель.

Леса закончились неожиданно резко, словно кто-то отрезал острым лезвием темную кромку вековых деревьев, сшив ее невидимыми нитями с равнинами. Простор, открывающийся глазам, ошеломлял. Йорунн сдержала своего коня, всматриваясь в мягкие травяные изгибы жадным, голодным, болезненно-напряженным взглядом.

Аромат смолистой хвои и прелой листвы, наполнивший леса, бесследно растворились под ударами чистого, сухого, горького, терпкого ветра степи.

Свобода. Дом. Утраченная юность. Родные люди. Погибшие друзья. Разрушенные надежды. Вина. Месть. Прощение. Понимание. Все это смешалось в один неделимый, мощный, всепоглощающий призыв, который Йорунн ощущала всей кожей.

— Миледи? Все в порядке? — обратился к ней один из сопровождающих.

— Да, — она ласково похлопала своего коня по изящной шее. — Просто я вернулась в утраченное, — тихо, скорее себе, чем кому-то, пояснила она.

Скиитле простился с ними тут, не желая уходить за пределы родных лесов.

“Ох, господин всадник, — думал он про себя, вспоминая Лонхата, — любопытные времена тебя ждут, мда, любопытные.”

23. В доме Эйдана

Эйдан играл с маленькой Онией, расположившись на широких ступенях своего дома. Малышка ещё боялась ходить самостоятельно, но познавать мир хотела остро, используя в качестве опоры, защиты и иногда даже источника направления крепкий палец папы. Эйдан, покладисто исполнял все капризы маленькой шалуньи, больше напоминая в этот момент мягкий податливый воск, чем опытного воина. Но, видимо, не зря говорят, что отцы балуют дочерей больше, чем самые любящие матери.

— Она веревки вьет из тебя, — улыбнулась женщина, незаметно вышедшая из дома на крыльцо.

— И пусть, — согласно кивнул Эйдан, терпеливо помогая крохе перебраться через сложнейшую преграду в пол-ладони высотой. — Мне нравится ее упорство.

— О, этим она точно в тебя. Но знаешь, ей пора ложиться спать, иначе переутомится и будет плакать. Пойдешь ко мне на ручки? — женщина присела пониже, заманивая крошку.

— А-па, а-па! — уверенно заявила девочка, всем видом показывая, что папа еще не закончил игру.

Эйдан довольно усмехнулся в бороду, подмигнул жене и подхватил тёплое тельце дочери, поднимая ее в воздух.

— Маму надо слушать, лучик мой, — он оставил на пухлой румяной щечке поцелуй. Малышка скривилась и наморщила носик, готовясь разреветься. Спать ей не хотелось совсем: как же спать, когда ещё не все ступени исследованы вдоль и поперек?

Женщина ловко перехватила Онию, целуя макушку, покрытую золотистыми кудрями:

— Сейчас пообедаем и будем отдыхать, радость моя.

Она направилась к двери, но на секунду задержалась и бросила удивленный взгляд куда-то вдаль.

— К тебе, Эйдан. Не шумите только, пока я ее не уложу, — и она исчезла в мягком полумраке дома.

Эйдан обернулся. К дому приближался одинокий всадник, судя по тому, как он спешил, новости были более чем срочные. Хозяин дома спустился с крыльца, чтобы встретить гостя.

— Господин! — громко крикнул всадник, но тут же осекся, потому что Эйдан приложил палец к губам.

— Не шуми, дети засыпают, — пояснил он, придерживая скакуна за повод. — Что стряслось?

— Странные путешественники, мой господин, — выдохнул подозрительно взволнованный парень, — на границе, спрашивают вас.

— Они назвали себя? — Эйдан сразу внутренне подобрался и насторожился.

— Да, мой господин. Просили передать, что Йорунн, дочь Канита из рода Хольда хочет поговорить с вами.

Эйдан замер, решив, что ослышался.

— Повтори! — хрипло приказал он.

— Йорунн, дочь Канита из рода Хольда…

— Жди, приведу коня, — коротко бросил Эйдан.

***

Земля ложилась под копыта мягким ковром, смазываясь пестрым одеялом, сливаясь в непрерывный поток сменяющих друг друга оттенков золотисто-желтого, изумрудно-зеленого, красного и коричневого. Полуденное солнце нещадно палило, обжигая сквозь тонкую ткань рубашки плечи и руки, дурманило голову, заставляло щуриться от ярких лучей. Только Эйдан не замечал этого, все его внимание было приковано к крохотному отряду, размеренно идущему по дороге.

Глаза воина сразу выделили среди рослых всадников невысокую хрупкую фигурку. Легкая, пронизанная белым светом одежда, узкая талия, перехваченная многослойным темно-синим поясом, длинный меч на бедре, лук, притороченный к седлу.

Эйдан не всматривался в лицо всадницы. Боялся, что оно окажется иным, не тем, бесконечно дорогим и навсегда утраченным. Опасался увидеть совсем другие глаза — ярко голубые, черные или золотисто-карие. Не хотел узнать, что ошибся, обманулся, не расслышал, перепутал, поддался ложной надежде. Но расстояние неумолимо сокращалось, и вот уже легко различить, как свет дробится на растрепавшихся коротких прядях пепельно-русого оттенка. Всадница остановила коня и замерла в седле, на лице ее застыла тревога и ожидание, губы дрогнули, в уголках глаз что-то блеснуло и тут же пропало.

— Здравствуй Эйдан, — тихо промолвила она, разбивая неловкую тишину.

— Здравствуй, Йорунн, — ответил он, удивляясь тому, как незнакомо прозвучал собственный голос.

— Позволишь ступить на твою землю?

— Почту за честь.

Она легко соскочила вниз — изящная, сильная, гибкая. Такая родная, такая чужая. Эйдан спешился и подошел почти вплотную, жадно рассматривая знакомые до боли черты, не веря своим глазам, страстно желая верить.

— Ты смотришь так, будто призрака увидел, — смущенная улыбка тронула ее губы.

— Я согласен даже на то, чтобы ты была призраком, — выдохнул он, аккуратно касаясь пальцами сияющих локонов, любуясь легким румянцем волнения на щеках. — Лишь бы была.

— Я не призрак, — ее теплые пальцы накрыли его широкую ладонь. — И я вернулась к вам.

Эйдан не выдержал и крепко обнял ее, прижал к себе, пряча лицо в ее растрепанных волосах, вдыхая запах пыли и солнца.

— Я не знаю, каким чудом ты выжила, не знаю, что за магия вернула тебя на эту землю, но мне все равно, тысячу раз все равно, — тихо прошептал он.

Тем вечером было много разговоров, воспоминаний, рассказов. О серьезных и грустных делах не говорили, стараясь сохранить нетронутой радость встречи. Йорунн, наконец, познакомилась с супругой Эйдана, очаровательной, приветливой женщиной по имени Аэрин.

Их старший сын, крепкий мальчишка четырех лет от роду, ужасно стеснялся незнакомцев, но во все глаза глядел на неожиданную гостью и ее странное оружие. Крохотную девочку Йорунн даже подержала на руках, рассматривая вместе с ней пеструю куклу, сшитую из лоскутков. Ония радостно гулила и все время пыталась сунуть в рот серебряного дракончика, ей безумно нравилось то, как он блестит. В конце концов дочь Канита отстегнула украшение и, с разрешения родителей, вручила малышке.

Когда на плавно гаснущее небо выкатился месяц, Аэрин покинула гостиную, чтобы уложить малышей спать. Слуги уже суетились, подготавливая комнаты для путешественников. Постепенно люди разошлись отдыхать, и Эйдан остался наедине с Йорунн.

— У тебя потрясающая семья, — девушка улыбалась совершенно искренне. — Тебе повезло с ними.

— Они — лучшее, что случилось со мной в этой жизни, — согласился старый друг.

— Тогда почему я вижу печаль в твоих глазах? — Йорунн смотрела прямо на него.

— Ты знаешь ответ, моя госпожа, — тихо сказал он.

— Догадываюсь. Но ты всегда чувствовал, что у наших судеб разные пути.

— Да, потому не стал превращать свою жизнь в погоню за бессмысленной мечтой.

— Прости, — промолвила Йорунн, опуская глаза.

— Ты ни в чем не виновата.

— Я сильно виновата. И не только перед тобой, — вздохнула она. — Хочу исправить хотя бы то, что возможно.

— Потому вернулась?

— Да.

— Поведаешь, что происходило с тобой эти четыре года?

— Слишком много, чтобы уместить рассказ в один вечер. Ты не должен обманываться, Эйдан. Я уже не та, кем была, и никогда не стану прежней. Но в моей власти вернуть прошлое тому, кому оно действительно необходимо. Я собираюсь заявить права на трон хольдингов и на титул повелевающего степью.

— Для себя?

— Пока рано отвечать на этот вопрос.

— Не понимаю, — он нахмурился. — Я счастлив, что ты приехала именно ко мне, хотя и догадываюсь, что не только былые чувства стали этому причиной. А потому, прошу, говори напрямую.

— Согласен ли ты пойти за мной против Талгата, не задавая вопросов о прошлом, не испытывая сомнений перед будущим?

Эйдан задумчиво возразил:

— У меня теперь семья. Если начнется новая война, мои родные окажутся в опасности. Снова.

— Взгляни правде в глаза — война начнется вне зависимости от твоих желаний. Если не мы, то Великий Хан решится двинуться дальше. Однажды он уже нашел союзника, против которого у нас не было шансов. В этот раз мы должны опередить его.

— Что произойдет в случае победы?

— Великая Степь объединиться раз и навсегда, Талгат был прав в своем стремлении сделать это. Но не под его рукой.

— А в случае поражения?

— У нас нет на него права.

— Мы говорили так и раньше.

— Мы были юны и глупы. Теперь все совсем иначе.

— Ты что-то не договариваешь. Что именно?

Йорунн с удовлетворением поняла, что старый друг не спешит бросаться в объятия призрачной надежды. Хороший признак, по-видимому, за эти годы не только она повзрослела и набралась опыта.

— Теперь на нашей стороне будет не менее неожиданный союзник, чем некогда у Талгата. Вот только ни предавать, ни покидать нас он не станет. Ты же не думал, что я вернусь с пустыми руками?

Эйдан покачал головой.

— Мне этого мало. Если я достоин знать всю правду, то скажи ее.

Йорунн подняла левый рукав рубашки, демонстрируя пустое запястье. В первый момент Эйдан смотрел недоуменно, потом брови его поползли вверх, а в глазах мелькнула догадка.

— Значит, это все-таки оказалось не простое украшение? Ты нашла того, кто помог тебе его снять?

— Скорее он нашел меня, — Йорунн поднялась и медленно пошла вдоль стола, ведя кончиками пальцев по массивному дереву. Эйдану показалось, что за ними остается чуть видимый темный след. — Но да, в конечном итоге он помог мне. Благодаря ему я обрела новую силу. И что самое важное — получила знания и цель.

— Кто он?

— Маг. Повелевающий тенями и Носящий пламя. Герцог Недоре, Миаты и Зеленых островов.

Эйдан чуть усмехнулся:

— Так и знал, что Лонхат не рассказал нам всей правды о своем путешествии.

— Я сама просила об этом. И скоро ты поймешь почему, — она оторвала руку от стола, и все огни в доме тут же погасли. Эйдан замер, чувствуя, как за секунду настыла теплая до этого момента комната. Йорунн продолжила тихо, но веско: — Я - изменница в глазах очень многих честных людей. Предала хольдингов, выбрала долгие годы в чужих землях, предпочла силу и власть — прозябанию и позору. И мне ни капли не жаль, это был верный выбор. Сейчас я могу без труда подобраться к Талгату так близко, что его смерть станет вопросом пары мгновений. В случае острой нужды я так и поступлю, однако место хана тут же займет еще кто-то из его соратников. А мне важно иное. Я хочу, чтобы хольдинги, наконец, открыли глаза и поняли, что за пределами Великой Степи лежит огромный мир, в котором правят совсем другие силы. И как бы странно это ни звучало, этот мир нуждается в нас. Война уже началась, Эйдан. Такая, что погибнуть могут не деревни и города, а целые народы. Нас просто сотрут с лица земли, вычеркнут из памяти, не оставив в живых никого. Мне нужны все люди, все до самого последнего человека, будь то ойра, тайгута или наши родичи. К востоку от гор не должно быть тех, кто не примирился между собой. Иначе нам не выстоять в скорой и ужасающей схватке. Такова моя цель. Пойдешь ли ты теперь за мной, Эйдан?

Йорунн окончательно растаяла в темноте, смешиваясь с ней, становясь ее продолжением и ее частью. Тьму расчерчивали огненные сполохи, позволяя ухватить лишь отдельные детали — лицо, руки, силуэт. Тугие черные ленты беззвучно скручивались и извивались в бурном вихре вокруг девушки. В какой-то момент они уплотнились и заскользили в воздухе, принимая очертания длинного змееподобного тела, только с лапами, шипастым гребнем вдоль спины и с увенчанной рогами зубастой мордой. Змей плавно изогнулся, свиваясь кольцами вокруг хозяйки и глядя на мир взглядом, полным хищного любопытства. Но Эйдана это не пугало, наоборот, ему показалось, что некий сломанный механизм, наконец, стал целым и пришел в движение впервые за долгое время.

Да, теперь в Йорунн не было той странной неправильности, надломленности, болезненной раздробленности целого, что смущала Эйдана раньше. Его бывшая возлюбленная, его бывшая подруга, его бывшая госпожа теперь стала совсем иным существом — сильным, целеустремленным, могучим и совершенно неведомым.

Он медлил. Спросил, вместо того, чтобы отвечать:

— Что останется нам, когда все закончится?

— Возможность жить так, как посчитаете нужным, под рукой достойного конунга, по своим законам, в спокойствии и с надеждой на светлое будущее.

— И каковы шансы на победу в этой войне?

— Не знаю, — Йорунн чуть повела плечами — и тени растаяли так же внезапно, как появились. Щелкнула пальцами, зажигая огни. — Но готова отдать все до последней капли крови, чтобы остановить угрозу.

— Что ж, — голос бывшего друга остался невозмутимым и спокойным. — Я принимаю твое предложение. Да, я последую за тобой, Йорунн, дочь Канита.

Разговор затянулся до самого утра. Вдвоем с Эйданом они перебрались на ступени веранды, чтобы проводить за горизонт тонкий лунный серп. Небо горело тысячами звезд. Золотистые, льдисто-голубые, белые, бледно-розовые, они подрагивали и моргали, одаривая землю ласковым светом. Саяны не зря называли эти россыпи Крепкими Сетями. Красота ночного неба пленяет души, ловит человеческие сердца не хуже, чем мелкая сеть — проворную рыбешку.

Йорунн поведала о том, как жила эти четыре года. Без утайки, не оправдывая ни себя, ни других. И, если бы Эйдан своими глазами не видел несколько часов назад ожившую Тьму и покорный человеческой воле Огонь, он бы не поверил даже половине сказанного. Затем девушка расспросила обо всем, что происходило в степи, радостно приветствуя добрые вести, искренне печалясь о потерях и утратах, неизбежных для столь долгого срока.

Лишь когда небо на востоке стало розоветь, рассказы иссякли.

— Ты не против, если мой отряд погостит в твоем доме еще три-четыре дня? Им скоро предстоит дорога обратно, но путь сюда был долгим, и люди, и кони устали.

— Мы привыкли принимать гостей, — усмехнулся Эйдан. — Отпускаешь их обратно?

— Их задача выполнена. Да и потом, теперь помогать мне будешь ты.

— И с чего начнем?

— Разошли гонцов по степи. Созови всех, кого нужно, на совет в Гилон. Нам есть, что обговорить.

— С удовольствием, — воин потянулся, разминая затекшие мышцы. К дому прилетел порыв утреннего ветра — влажного, пряного, прохладного. — Что-то еще?

— Пожалуй да, — Йорунн поднялась, удивляясь тому, что тело, лишенное сна, не чувствует усталости, а, наоборот, приветствует наступающее утро с восторгом и трепетом. Лицо ее осветила хитрая улыбка: — Мне понадобятся нитки и иголки. И, к сожалению, придется просить у Аэрин одно из ее платьев.

24. Здравствуй, Гилон!

Когда до стен Гилона осталось не более пяти гонов, Йорунн придержала коня и в конце-концов совсем замерла, внимательно осматривая стены, дома, виднеющиеся за ними, печной дым, поднимающийся к небу.

— Волнуешься? — спросил Эйдан.

— Много воспоминаний, — честно ответила она. — Я думала, что готова столкнуться лицом к лицу со своим прошлым, но, похоже, ошиблась.

— В чем именно?

— В том, что найду себя тут заново. Это уже не мое прошлое. Это, — она рукой указала на частокол, которым ощерились стены впереди, — чье-то настоящее. Ваша жизнь текла без меня, как и моя без вас. Как думаешь, мы сильно изменились, Эйдан?

— Все меняются, — ответил он мягко. — Кто-то больше, кто-то меньше.

— Боюсь, что от меня осталась только внешняя оболочка, а внутри уже нету ничего привычного.

— На самом деле это происходит со всеми, но после длительной разлуки разница воспринимается острее.

— Что ж, — Йорунн в задумчивости похлопала своего коня по шее, — это ведь не повод отступать?

Ворота Гилона были гостеприимно распахнуты. Эйдана стражники узнали еще издали, а на остальных взглянули мельком, видимо, доверяли спутникам знатного воина. Эйдан уверенно направил коня вглубь города, прямиком к дому градоправителя. Адой из рода Гасти уже стоял на нижней ступени, ожидая гостя. Чуть позади Йорунн увидела знакомую до боли фигуру и глазам своим не поверила — Хала. Живой и здоровый, тут, всего в нескольких шагах от нее. Он совсем не поменялся, может, лишь чуть раздался в плечах и смотрел более хмуро, чем раньше. Впрочем, удивляться не стоило, Лонхат упоминал, что Хала сейчас живет в Гилоне и пользуется всеобщим уважением и покровительством градоправителя.

Эйдан спешился первым и поклонился.

— Я рад твоему визиту, — голос у Адоя был надтреснутый и чуть дребезжащий, — хоть и не ждал так скоро. По делу или просто соскучился в своей берлоге? — он подошел к гостю и по-хозяйски сгреб его в объятия.

— И то и то, — освобождаясь ответил Эйдан и коротко поприветствовал Халу. — Доставил вам найденную пропажу. Совершенно неожиданную, — добавил он, отступая чуть в сторону и открывая их взорам Йорунн.

На ступенях повисло удивленное молчание. Глаза Халы округлились, а на лице смешались безмерное изумление, неверие, страх и радость. Адой моргнул недоуменно, в его памяти образ Йорунн уже подернулся туманом воспоминаний. В любом случае, он вспомнил девушку не сразу, зато когда вспомнил — отшатнулся как от призрака.

— Здравствуйте, градоправитель. Здравствуй, Хала, — голос ее звучал мягко, как весенний ручей.

Звук этот словно разбил оцепенение и Хала, как во сне, шагнул вперед и аккуратно протянул руку, чтобы прикоснуться к Йорунн, но замер в нерешительности.

— Я не видение, — сердце Йорунн колотилось так, что, казалось, сейчас проломит грудную клетку. — Это я, Хала. И я вернулась.

- Быть этого не может, — наконец выдавил воин из себя.

— Может, — она склонила голову чуть набок.

— Моя госпожа, — он внезапно опустился перед ней на одно колено и коснулся земли правой рукой, совсем как в тот день, когда принес вторую клятву служения. Небо! Как давно это было, словно тысяча жизней прошла.

— Встань, — почти приказала она, по нервам огненной волной прокатился стыд. — Я не сделала ничего, чтобы ты склонялся передо мной.

— Госпожа, — поднял он полный муки взгляд. — Я предал вас, оставил, бросил. Мне нет оправдания, и если вы выжили, то моей заслуги нет в этом. Моим единственным долгом было спасти вас хотя, хотя бы и ценой своей жизни, — он снова склонился почти до земли.

— Хала, ты забыл, что более не должен называть меня госпожой? Зови по имени, как тогда на стенах Витахольма, — Йорунн опустилась прямо в дорожную пыль, игнорируя косые взгляды прохожих и почти физически ощутимое изумление градоправителя Гилона. Обеими руками прикоснулась к щекам Халы, заставила поднять голову. — Посмотри мне в глаза. Все, что произошло тогда, было предопределено, ни ты, ни я не могли изменить ничего. Такова судьба, — добавила она еще тверже, — и сейчас мы не должны ворошить пепел прошлого. Прошу тебя, встань.

Эйдан хмурился, впервые полностью осознав, какой груз нес в душе все эти годы его друг. Гордый и крепкий, как скалистый выступ, Хала сейчас выглядел провинившимся подростком. Кинув мимолетный взгляд на градоправителя Эйдан с удивлением отметил, что лицо Адоя Гасти окаменело.

— Могу я спросить, что тут происходит? — наконец разбил тишину дребезжащий голос. — Неужели вы — Йорунн дочь Канита?

— Верно, — Йорунн встала, требовательно подала руку Хале, заставляя его подняться. — Мы с вами даже недолго были знакомы.

— Я помню юную девочку, что стояла в тени своего брата, — осторожно начал Адой. — Да, сходство определенно есть, хотя годы стерли из моей памяти многие подробности.

— Зато я прекрасно помню нашу первую встречу, — голос Йорунн стал холоден и бесцветен. — Шел первый год после смерти моих родителей, а Лида короновали четыре луны назад. Вы тогда были помощником прежнего градоправителя. Помнится, при встрече вы сказали, что мы с братом — вестники теплого лета посреди зимы.

— Я помню это разумеется, слова сказанные при сотнях свидетелей у ворот Гилона.

— Тогда вы должны вспомнить, что сказали мне позже вечером, когда после пира начались танцы.

— Я сказал вам, что ваша красота подобна восходу луны.

— Нет, — равнодушно ответила Йорунн, — вы посетовали на преклонный возраст вашего наместника и выразили надежду на то, что со временем, сможете принять нас в роли градоправителя, а не скромного помощника.

Повисла неловкая тишина. Адой покрылся румянцем то ли гнева, то ли смущения, но, справившись с собой, низко поклонился:

— Припоминаю, да, у вас отличная память. Как видите, те слова оказались пророческими. Я бесконечно горд, Йорунн дочь Канита, последняя в роду Хольда, приветствовать вас на земле Гилона, — он еще раз поклонился со всем почтением, которое должно выражать правителю.

Эйдан кашлянул, разбивая повисшее в воздухе напряжение.

— Ну, раз мы, наконец, справились с неожиданностью от первой встречи, думаю можно продолжить общение под крышей. Солнце немилосердно в эту пору года.

— Конечно, да, ты как всегда прав, — встрепенулся градоправитель, натягивая на лицо привычную маску любезности. — Мы не ждали гостей, но подготовим комнаты очень быстро. Госпожа, вы почтите мой дом своим присутствием? Вам же негде остановиться в Гилоне?

— Приму ваше гостеприимство с благодарностью, — улыбнулась девушка вежливо, но совершенно бездушно. — Хала, а ты где живешь?

— Тут же, моя госпожа, — воин понемногу начал справляться с первым смятением. — Уже почти полтора года, как перебрался.

— Я сам настоял, — вмешался Адой. — Хала мой верный помощник и друг, без него я бы не смог управиться с делами города и окрестностей.

— Йорунн, — с нажимом повторила девушка, игнорируя градоправителя и глядя только на Халу. — По имени.

— Я постараюсь, — неожиданно улыбнулся он, — но как и говорил раньше — это будет непросто.

— Пожалуй, я останусь с вами, — вставил Эйдан. — Примешь еще одного гостя, Адой?

— Конечно, — градоправитель был сама любезность. — Вы, наверное, устали с дороги. Теперь понятно, почему ты просил созвать совет, Эйдан. Почти все уже здесь. Думаю, новость о вашем прибытии следует обсудить как можно скорее, верно, госпожа?

— Разумеется. Дайте мне на отдых сегодняшний вечер и завтрашний день, затем я буду полность в вашем распоряжении. Кстати, где Лонхат? Хочу увидеть его как можно скорее.

— Я найду его сам, — быстро вставил Эйдан, увлекая всех вверх по ступеням.

И, покинув, наконец, жарко нагретую площадь, гости скрылись под сводами дворца. “Как интересно приветствует меня родная земля, — с мрачным удовлетворением подумала Йорунн. — Хотите схватки, господин градоправитель? Ну что ж, давайте попробуем. Благо, учителя у меня были хорошие”.

Утром Гилон гудел, словно растревоженный улей. Новости о приезде, точнее о возвращении из небытия, дочери Канита облетели город трижды, каждый раз обрастая все новыми и новыми подробностями. И если в самом начале скромно поговаривали о том, что Эйдан, мол, освободил Йорунн из плена и доставил в город, то с каждым разом деталей становилось все больше, равно как и возрастало количество опасностей и ужасов, которые дочери Канита пришлось вынести.

Правда, немало было и тех, кто среди слухов и домыслов смог разглядеть зерно истины. Одни принимались выведывать подробности, а другие, кто поумнее, молчали, понимая, что важные вещи второпях да с кем попало не обговаривают. О подобном прежде не слыхивали и даже сказок не рассказывали, потому новости растревожили и взволновали немало людей. Впрочем, голос разума все равно был почти не слышен в пересудах и кривотолках.

Эйдан, когда ему пересказали одну из таких историй, шумно вздохнул и прикрыл лицо руками, скрывая смех.

— А что, звучит неплохо. Может так и оставить? — протянула в задумчивости Йорунн. — И объяснять совету ничего не надо — сами услышат, придумают, еще и свидетелей найдут.

— Зря так шутишь. Но что обнадеживает — это то, что твоему возвращению в целом рады.

— Далеко не все. Думаю, скоро настанет время жарких споров и поиска ответов.

— Твои планы остаются в силе?

— Да. В конце концов, решится все не тут.

Вечер застал старых друзей у городских ворот. Сперва прогулка по Гилону казалась бесцельной, но чем ниже опускался шар солнца, тем решительнее Эйдан поворачивал ко въездной площади. Он то и дело бросал на дорогу за стеной быстрые косые взгляды.

— Кого ты высматриваешь? — не выдержала в конце-концов Йорунн.

— Потерпи, скоро увидишь, он обещал быть на закате сегодняшнего дня.

— Кто?

— Еще один старый знакомый, — Эйдан победно улыбнулся, заметив наконец облачко пыли вдалеке. — Ну, готовься к встрече. И, если тебе достанется пара тумаков за долгое молчание, то я защищать не стану.

Йорунн чуть сощурилась, рассматривая далекого всадника, выхватывая усиленным магией зрением знакомые черты. Сердце дрогнуло, пропуская удар. Несколько минут, которые понадобились человеку, чтобы приблизиться к воротам, показалась ей почти вечностью.

— Что за безумные шутки? — голос его оказался ниже, чем запомнила Йорунн, а глаза остались прежними, темно синими с серым отливом у краев. — Эйдан, это на тебя совершенно не похоже. Потрудись объяснить, какой бездны ты послал ко мне гонца, и что за глупости он мне наговорил?

Всадник соскочил на землю, рассерженный, злой, раскрасневшийся то ли от скачки, то ли от гнева.

— Сделаю вид, что просто не расслышал твоего приветствия. И даже не напомню тебе о хороших манерах, как и не потребую от тебя извинений, а они обязательно будут немного позже. Да, к слову, рад тебя видеть!

— Я жду ответа! — получилось нечто, больше похожее на рычание.

— Ты не поздоровался с моей спутницей, досадное недоразумение, которое следует немедленно исправить, — Эйдан махнул рукой в сторону Йорунн.

Из новоприбывшего словно весь воздух разом выпустили. Он побледнел и замер, не в силах подобрать хоть слово. Попробовал что-то сказать, но закашлялся. Эйдану пришлось легонько похлопать друга по спине, чтобы привести в чувства. Впрочем, Йорунн ощущала себя немногим лучше: ноги как к земле приросли, а заготовленные слова разом потеряли всякий смысл.

— Я смотрю, вы оба дар речи потеряли, — протянул Эйдан, переводя взгляд с одного на другого. — Придется говорить мне. Мой гонец не обезумел, равно как и ты сам. Просто…

— Просто я вернулась, Кит из рода Кеттингов, — тихо промолвила девушка, справившись с оцепенением.

Кит шумно вдохнул. Выдохнул. Прищурился, рассматривая Йорунн так, словно та была дичью, в которую надо было попасть с одного выстрела.

— Не молчи, пожалуйста. Скажи хоть что-то.

— Вернулась, значит, — его взгляд был непривычно тяжелым. Кит, которого она помнила, смотрел совсем по-другому. И почти всегда улыбался. — Как просто оказывается — вернулась. А ведь я думал, что тебя уже и в живых нет.

— Так было нужно, — голос ее понемногу становился тверже, хотя в груди расползался противный тоскливый холод. — Я не могла открыть никому из вас правду. Если не захочешь выслушать теперь, я пойму.

— А если захочу? — его глаза прожигали почти насквозь.

— Расскажу все. И буду надеяться, что ты сможешь хотя бы простить меня и не видеть во мне врага.

— А и бездна с тобой, — внезапно махнул рукой Кит, сгребая Йорунн в объятия. — Отлупить бы тебя за такое, да только, боюсь, и без этого тебе не сладко жилось. И, если подумать, не тебе надо передо мной оправдываться, а скорее мне у тебя прощения вымаливать, — он слегка отстранился, крепко сжимая ее плечи и всматриваясь в лицо.

— А ты бы попробовал отлупить, — хмыкнул Эйдан. — Сильно бы удивился.

— И впрямь вернулась. Сон какой-то, — пробормотал Кит себе под нос.

— Да оставь ты ее уже, она больше никуда исчезать не станет. По крайней мере сама по себе, ведь верно?

— Обещаю, — серьезно кивнула Йорунн. — Кит, отпусти, больно.

— Прости, — он тут же убрал руки и улыбнулся виновато. — Не хотел, извини.

— Знаю. Сердишься?

— Конечно сержусь. И злюсь. И радуюсь. И не знаю что думать. И еще мне стыдно настолько, что ерунду говорю.

— Глупости, — она совершенно по-девчоночьи всхлипнула. Страх очередной потери растаял, уступая место слезам облегчения. — Как же я рада тебя видеть! — теперь уже она сама обняла Кита.

— Люди смотрят, — вдруг перебил их Эйдан. — Пойдем, остальное — не для лишних глаз и ушей. Рад, что ты успел приехать до совета — нам понадобится вся поддержка, которая только возможна.

25. Совет

Комната, в которой собирался совет Гилона, выглядела очень похоже на тронный зал Витахольма: мощные деревянные колонны, поддерживающие высокие темные балки, темно-серый камень под ногами, узкие окна от пола до потолка, простор и прохлада даже в летнюю жару. Утренний свет рассекал зал на десяток полос, игрался с пылинками, плавающими в воздухе, пускал отблески от позолоченных узоров, вырезанных на поверхности дерева.

Между колоннами стояли кресла — для самых важных горожан, ремесленников, военачальников. Чуть дальше выстроились массивные лавки, на которых могли расположиться все желающие присутствовать при обсуждении городских дел. Гилон был верен традициям хольдингов — тут все решали общим сбором и каждый мог высказать свои мысли. Однако же принятое решение становилось законом, нерушимым как для его сторонников, так и для противников.

Йорунн ступила под своды зала и замерла на пороге, позволяя всем присутствующим рассмотреть ее.

Сегодня она выглядела безупречно, ровно так, как следовало выглядеть дочери конунга. Волосы заплетены в подобие косы, спускающейся ото лба к затылку, перехвачены бело-золотой лентой. Традиционное платье знатной степнячки, подаренное Аэрин, было украшено по вороту и подолу сложной вышивкой, в которой золотом горели родовые символы дома Хольда. Золотые же фибулы с отчеканенным изображением летящей ласточки скрепляли одежду на плечах, указывая на высокий статус их владелицы. Не хватало лишь одного знака власти — перстня, что принадлежал правящему дому столько, сколько народ Хольда жил в этих землях.

Спокойная уверенность в себе, гордо поднятая голова, осанка истинной властительницы — вот что бросалось в глаза с первого взгляда. И лишь самые близкие люди понимали, что Йорунн волнуется по-настоящему, и что каждый шаг по этому блеклому серому полу выстрадан, оплачен слезами, кровью, годами жизни.

За ее спиной тенями стояли верный друзья юности: Эйдан, Хала и Кит. Лонхат уже занял свое место в зале и теперь внимательно наблюдал за тем, как меняются лица собравшихся.

Адой заметил Йорунн первым и поспешил ей навстречу. Голос его с легкостью перекрыл разноголосый шум в зале, градоправителя привыкли слушать с почтением и вниманием.

— Госпожа, для нас огромная честь видеть вас сегодня в зале советов Гилона, — он развернулся к остальным и громко объявил: — Приветствуйте Йорунн дочь Канита, последнюю в роду Хольда.

В Йорунн впились десятки глаз, рассматривая, разбирая по ниточке каждый завиток вышивки на одежде, отмечая оттенки эмоций на лице. Минуло несколько мгновений — и по залу прокатилась тихая волна: люди склонялись в приветствии. Адой тоже поклонился: не так глубоко, как наследнице великого рода, но и не настолько пренебрежительно, как самозванке или отступнице. Йорунн кивнула точно выверенным движением. Первый шаг сделан, ее признали.

— Я рада быть сегодня здесь, с вами, — голос ее прозвучал в абсолютной тишине.

Взгляды обжигали, многое смешалось в них: надежда, восторг, любопытство, настороженность, недоверие, пренебрежение. Когда-то давно, в прошлой жизни, Йорунн бы смутилась и сломалась под тяжестью чужих суждений о самой себе. В те времена она хотела бы видеть в глазах людей лишь обожание, признание и поддержку.

Сегодня все было не так. Да, для неё по-прежнему оставалось важно их одобрение, их вера в ее силы и общую победу. Она высоко ценила преданность дому Хольда, однако теперь четко понимала — даже враг может стать союзником, если предложить ему что-то по-настоящему важное.

Среди собравшихся не было тех, кто бы ненавидел ее, но были те, кто по недомыслию, глупости или гордыне позволил себе осудить ее поступки, не разобравшись в их причинах. Йорунн знала, что не станет оправдываться перед этими людьми за сделанный выбор, равно как и открывать истинные мотивы, которыми она руководствуется сегодня. Ей нужно было не их преклонение и бесконечное восхищение, но верность клятвам и союзам.

В полном молчании она прошла через весь зал и опустилась в кресло по правую руку от Адоя Гасти. Он лишь слегка сжал губы, но более ничем не выдал своего напряжения. Третьим свое место занял Дуараг, градоправитель Танасиса, глава торговцев и давний друг детей Канита. Именно его семья, род Дуланак, некогда приняла в гостях юного конунга и его сестру во время их первой поездки по стране.

Толпа шевельнулась, люди рассаживались по лавкам. Те, кому не хватило мест, застыли у колонн и под стенами.

— Позвольте мне поприветствовать всех, кто явился сюда по зову сегодня. Давно под этой крышей не собиралось столько достойных мужей и жен, — начал Адой. — Но, честно сказать, и повода такого не помнит ни королевство Хольда, ни Великая Степь. То, что вы, госпожа Йорунн вернулись к нам после долгих лет отсутствия — чудо. Не скрою, все мы считали вас погибшей и искренне горевали об этой потере. Падение Витахольма поставило под угрозу будущее целого народа, мы выживали как умели, позабыв о гордости и привычках прошлого. К счастью это или к худу, но королевство Хольда, лишившись законного правителя, так и не нашло ему замену. Возможно, мы просто были не готовы смириться с потерей, а может, не явился еще тот, кто был бы достоин высокой чести принять венец Хольда.

Адой сделал небольшую паузу, давая возможность слушателям проникнуться его словами. Затем продолжил:

— Как вы знаете, наше положение сейчас можно назвать шатким миром, хотя никто из присутствующих не сомневается в его недолговечности. Все вы, верные дети рода Хольда, неотлучно были со своим народом в самые печальные часы, пережили скорбное падение, но сумели подняться и протянули руку помощи тем, кто нуждался в ней. Сегодня я обращаюсь к вам, ибо кто, как не вы, имеете право решить будущее нашего королевства?

Градоправитель поднялся с места и вышел в центр зала. Йорунн не видела его лица, но ей этого и не требовалось, не понять, куда клонит Адой из рода Гасти, было крайне затруднительно.

— Тем печальнее то, что в этот день сердце мое полнят сомнения. Как подданный, давший клятву служения, я должен поприветствовать последнюю в роду Хольда и с общего одобрения вернуть ей наследие предков. Однако разум мой кричит об осторожности, смиряя порывы души, как бы глубоки и искренни они ни были. Уверен, вы, жители Гилона и Танасиса, коневоды и фермеры, мирный люд и прославленные воины подтвердите, что будущий правитель обязан быть воплощением всех достоинств своего народа. Ему должны быть присущи прямота, сила, мудрость и, — Адой сделал внушительную паузу, — верность и честность по отношению к подданным. Таков был Лид, таков был его отец Канит, таковы были все их предки до самого Хольда. И хотя радость моя от встречи с госпожой Йорунн безмерна, но я не могу не задать вопроса, — тут он повернулся прямо к ней и в глазах его на миг скользнуло что-то злое: — где вы были эти четыре года?

Тишина в зале стала звенящей. То, что сказал Адой, прозвучало, как худшее оскорбление из всех, что может нанести один хольдинг другому. Слушатели замерли, одни — в ожидании ответа, иные — в предвкушении бури. Йорунн и бровью не повела. «Что ж, ты своё слово сказал, — подумала она, — я и не надеялась на теплый прием. Однако теперь настал мой черёд”. Она нарочито медленно встала и вышла в центр пустого пространства.

— Благодарю за искренность, градоправитель. Ваши сомнения простительны, особенно учитывая груз ответственности, что лег на ваши плечи, — от ее прямого взгляда, полностью лишенного смятения или страха, Адою стало не по себе. — Вопрос задан, ответ я дам, но чуть позже. Пока же сядьте, этот разговор будет долгим.

Она внимательно всмотрелась в лица собравшихся. Кто-то смутился и опустил глаза, кто-то улыбнулся подбадривающе и открыто. Йорунн заговорила ровно и спокойно.

— Некоторых из вас я помню по времени жизни в столице, иных узнала недавно, с остальными не знакома вовсе. Однако все вы дороги моему сердцу, поскольку вместе вы сделали невероятное — спасли народ хольдингов и дали ему надежду на лучшее будущее, — кажется, упади сейчас на пол сухой осенний лист, шорох его прозвучал бы подобно грохоту обвала в горах. — Со дня падения Витахольма минуло не так много времени, чтобы мы смогли забыть об ошибках прошлого, а в памяти еще свежа боль потери близких людей, домов наших отцов, чести рода. Моя душа скорбит вместе с вами, поскольку я, как и многие тут, лишилась дорогого сердцу человека, своего брата, вашего законного конунга, Лида, сына Канита. Те, кто знал его лично, помнит, с какой заботой и преданностью он относился к своему народу. И все же, говорить нам пристало о будущем, а не о прошлом. Я могла бы начать уверять вас в своей верности нашему королевству, но не стану тратить слова там, где ценят действия. Могла бы сказать, что сделала крайне тяжелый выбор ради жизни своих подданных, но не хочу оскорблять вас жалкими оправданиями. Могла бы напомнить о клятвах и обязанностях, что связывают меня, как последнюю в роду Хольда, и вас, как мой народ, но ныне клятвы обращаются во прах. Вы можете видеть во мне правительницу, а можете — отступницу, — губы ее слегка дрогнули в горькой улыбке, — мне все равно. Но не видеть опасности, что нависла над всеми нами сейчас, вы права не имеете. Четыре года назад мы совершили роковую ошибку — ждали и не верили своим страхам, скрываясь за иллюзорными стенами сомнений и ложных надежд. Нынче же времени на сомнения и колебания у нас нет. Настал час разрушить союз между кочевниками и Золотой Империей.

Зал заволновался, люди пришли в движение, они переглядывались, шептались. Йорунн дала им минутную передышку и продолжила:

— Не думайте, что речь идет о мести. Я дорого заплатила за понимание того, что месть — это путь в бездну. Принеся кочевникам смерть и горе, мы лишь замкнем порочный круг, давая детям погибших в бою повод для новой ненависти. Раз за разом мы станем встречаться на полях битв, множить несчастья и боль, пока не обескровимсами себя, и тогда ветры времён сотрут даже воспоминания о нас. Я не хочу этого, — произнесла она веско. — Кто-то должен оказаться умнее и остановиться первым. Пусть это будем мы.

— Что вы предлагаете, госпожа? — вновь заговорил градоправитель Гилона. — Примириться с Талгатом, подарив ему наши земли?

— Талгат — подлец и преступник, — резко оборвала Адоя Йорунн. — Он совершил такое количество злодеяний, что смерть его принесет облегчение многим. Талгат — наш враг. На его руках — кровь наших близких. И все же он — человек, как и мы с вами. За ним бы не пошли сотни и тысячи, если бы в его словах не было правды. То, что совершили наши предки триста лет назад, поставило на грань выживания целые племена кочевников. Мы сами вытеснили их в безводные пустоши, закалили, взрастили в их сердцах ненависть и жестокость. В гордыне и ослеплении мы разделили их и себя, позабыв, что в жилах наших течёт родственная кровь. Удивляться ли теперь, что получив хотя бы крошечный шанс отомстить, они воспользовались им? Винить ли за то, что они приняли помощь, предложенную императором Сабиром? — ее голос зазвенел сталью, налился силой, заставил шептунов умолкнуть и затаить дыхание. — Мы должны дать кочевникам шанс найти свое место — без Великого Хана, без императора Золотых Земель, который дергает Талгата за ниточки, словно кукловод — послушную марионетку. Я хочу порвать эту опасную связь, очистить Великую Степь от тех, кто предал свой народ. И положить этим конец многовековой распре.

— Мы терпеливо копим силы уже много лет, — ответил Адой. — Но иногда шаткий мир — это более мудрое решение, чем необдуманное сражение.

— Сейчас не стоит вопроса о войне или мире с Великим Ханом, — подал голос пожилой сухонький человек с резкими чертами лица, занимавший место среди ремесленников Гилона.

— Назовите свое имя, — обернулась к нему Йорунн.

— Флеймнаг из рода Пала, в моих жилах течет смешанная кровь хольдингов и кочевников, потому я возьму на себя смелость говорить от лица двух племен. Мы, жители Гилона, много времени потратили на то, чтобы добиться относительного спокойствия на землях королевства. Будет печально, если наши старания пойдут прахом из-за поспешных решений одного человека. Со всем почтением и уважением к госпоже Йорунн, должен напомнить, что именно мы, те, кто остался в полуразрушенном королевстве, поддерживали порядок последние четыре года.

— Я разделяю ваши чувства, — поднялся со своего места Яфаг из рода Кайнаксарт, один из помощников градоправителя. — Может статься, если смотреть издали, наши усилия кажутся дочери Канита незначительными, а успехи недостаточными, но, — он слегка пожал плечами, словно извиняясь, — мы сделали все, что было возможно. Мы — дети Великой Степи, нам не к лицу юлить, изворачиваться или надеяться на помощь человека, которому мы не доверяем. В королевстве Хольда — свои традиции и обычаи. Я надеюсь, что ваша память, госпожа, еще хранит их.

— Моя память хранит многое, уважаемый Яфаг, — спокойно ответила Йорунн. — Однако смотреть лишь назад, когда впереди зарождается буря, кажется мне неразумным. Я услышала вас. Кто еще хочет высказаться?

Со своего места поднялся Фоурт из рода Сагде — пожилой воин, один из тех, кто представлял на совете Танасис.

— Я тоже должен кое-что сказать, госпожа. Я много старше вас и повидал немало сражений, пережил потерю друзей и родных, война с ханом отняла у меня всю семью, оставив лишь двоих маленьких внуков. Конечно, наш шаткий мир не будет сохраняться веками, но почему бы не подождать еще несколько лет, прежде чем вновь поднимать оружие?

— Потому что у нас нет не только лет, а даже нескольких лун. Вы не знаете того, что знаю я. Нас в скором времени ждет совершенно иная схватка. Не маленькая стычка за право назвать себя ханом или конунгом, а опустошающая, сметающая все на своем пути битва за возможность жить, дышать, надеяться.

— С кем же?

— С теми, кто не побоится принести магию в нашу степь. С теми, кто готов разрушить весь мир, с чуждыми нам существами, один лишь вид которых способен поставить храбрейших из вас на колени. С теми, кто не делает различия между хольдингами, кочевниками, обитателями южных пустынь или жителями северных краев. С теми, кто вскоре придет из не таких уж далеких Золотых Земель.

— Откуда вы можете знать о таком? — в голосе Адоя звучали нотки сомнения. — Магия чужда нашим землям, ей не место в Великой Степи.

— Отчего же? Лишь потому, что вы не знаете о ней? Слепец не видит света, но это не мешает солнцу подниматься над горизонтом каждое утро и совершать свой путь по небу. Я отдала годы жизни, чтобы получить умения, которые теперь могут спасти нас всех. Четыре долгих года плена в землях Золотой Империи, в герцогстве Недоре. Знаете ли вы, что такое лишиться свободы ради того, чтобы ее сохранил кто-то другой? Каково это — очнуться от забытья в незнакомых краях, быть лишенным памяти и всех знаний об окружающем мире, оказаться в полной власти чужой воли? Лишь тот, кто пережил подобное, может осознать всю бездну отчаяния и беспомощности, что поглощает человека, вновь обретшего себя и воспоминания тогда, когда изменить что-либо уже невозможно. Мне нечего скрывать от вас, как, впрочем, и нечего стыдиться. Те, кто был со мной в Витахольме и сражался до конца, подтвердят, что выбрать иную судьбу я просто не могла.

— Это так, — подал голос Лонхат. — Я был там и видел все своими глазами.

— Как и мы с Китом, — подтвердил его слова Хала. — И все, кто был с нами в тот день. Наши жизни были куплены ценой вашей свободы.

— Если бы не храбрость госпожи Йорунн, домой бы не вернулись сотни воинов, — заговорил Орик. — Только благодаря ее решительности и мужеству тех, кто вместе с ней прикрывал наше отступление, мы сохранили и войско, и надежду на будущее. Мне стыдно слушать трусливые речи тех, у кого хватило подлости обвинять дочь Канита в предательстве!

Многие из присутствующих в зале согласно закивали, слова Адоя показались им оскорбительными. Йорунн благодарно улыбнулась и продолжила.

— Теперь я вернулась — и что же вижу? Вы погрязли в страхах и нерешительности, в мелких ссорах за власть над теми крохами былого величия, что удалось сохранить. Где избранный вами новый конунг? Почему перстень Хольда все еще пылится без дела? Неужели мой приказ, отданный за миг до полного падения Витахольма остался невыполненным? Я одобрила бы ваш выбор и принесла достойнейшему клятву верности, ибо благоденствие народа — все, а венец правителя — ничто! — Она повысила голос, заставляя слушателей молчать и потупить взгляды. — Адой из рода Гасти осмеливается бросить мне вызов и обвинить в предательстве. Однако его слова пусты, — продолжила она резко. — Я виновата перед вами, но вовсе не в том, что прожила вдали от дома эти четыре года. Моя вина глубже и страшнее: в опасный для всех нас момент я оказалась недостаточно подготовлена к роли правителя.

Йорунн тяжело вздохнула и заговорила мягче.

— Жизнь наказала меня сурово, но и подарила возможность исправить ошибки прошлого. Сейчас не время бередить незажившие раны. Вы считаете, что дела Золотой Империи не касаются вас, но это не так. Миром правит магия, и она вот-вот вырвется из под контроля.

— Это правда, клянусь жизнью, — с задних рядов поднялся Амайяк. — Я был вместе с Лонхатом из рода Сагар в Недоре этой весной и видел своими глазами, на что способны стихии. Это огромная сила, хотя и непонятная нам, привычным к иной жизни.

— Я могла бы показать вам то, что видела я, — голос Йорунн лился ровно, но в нем было столько мощи, что слушатели ощущали давление каждого слова. — Если бы была твердо уверена в том, что вы не проглотите от страха языки. Могла бы попросить тех, кто был в Недоре, описать то, чему они стали свидетелями. Могла бы подчинить ваш разум, запугать, заставить силой в конце концов.

В зале советов заметно потемнело, словно небо снаружи закрыло грозовыми облаками. Неизвестно откуда взявшийся сумрак погасил солнечные лучи, оставив на виду лишь одну фигуру в самом центре зала. И много кому показалось, что именно от нее исходит странный свет.

— Но я проделала весь этот путь не для того, чтобы угрожать. Я пришла предупредить вас. Если сейчас мы не найдем в себе силы объединиться и простить друг другу старые обиды, то не пройдет и года, как на месте лугов и зеленых просторов, на месте наших городов и деревень останется лишь серая выжженная пустошь.

— Чего ты ждешь от нас, дочь Канита? — спросил кто-то из глубины зала.

— Единства, — резко ответила Йорунн. — И доверия. Я прошу вас услышать мои словам и вместе со мной встать под стяги Хольда. Я сама поведу вас против Талгата. В Великой Степи не должно остаться союзников Золотых Земель и императора Сабира. Это — залог нашего выживания. В противном случае народ Хольда обречен на поражение, рабство и окончательное истребление. Наши земли будут разграблены, а со временем — иссушены и уничтожены теми, в чью магию вы не верите.

Казалось, все в зале заговорили разом. Йорунн не прерывала, не просила тишины, понимая, что люди должны выплеснуть свои страхи, облечь их в слова, распробовать звук, ощутить вес сказанного, лишь тогда им можно будет что-то противопоставить. Однако Дуараг требовательно вскинул руку, и, повинуясь его жесту, говорившие притихли.

— Позвольте сказать мне. Я уже далеко не мальчишка и видел в жизни многое: верность и предательство, отчаяние и надежду, доброту и злое коварство. За моими плечами немало битв, а значит — немало побед. Те из вас, кто сражался на поле боя, понимает, насколько меняет человека первая пролитая кровь. Знает об этом и хан Талгат. Не важно, что подтолкнуло его к решению начать войну, не важно, поверите ли вы сейчас словам госпожи Йорунн. По-настоящему важно иное — война не закончена и нам не избежать новых битв. Я никогда не покидал границ Великой Степи и не знаю, как живет мир за ее пределами. Но четыре года назад мы уже промедлили, отказались верить очевидным фактам лишь оттого, что они выглядели непривычными. Эта ошибка стоила нам слишком дорого. К тому же, я помню свои клятвы и все, что сделали для нас Лид и его сестра. Как бы ни было, все мы в неоплатном долгу перед ними. А потому я поддерживаю дочь Канита и говорю, что вы должны пойти за ней.

— Разумеется, Гилон сделает все, чтобы вернуть хольдингам их честь и славу, — согласился Адой. — Однако, я не доверяю вашим суждениям, госпожа Йорунн. И не уверен в том, что ожидает нас в случае победы.

— Да как ты смеешь так разговаривать со своей правительницей? — не выдержал, наконец, Хала. Со всех сторон раздались одобрительные выкрики, однако Йорунн требовательно подняла руку, призывая к тишине.

— Хотите знать, чего я потребую для себя? — усмехнулась она. — Ничего. Вы выберете достойнейшего, пусть он примет бремя власти.

— Вы добровольно откажетесь от венца отца? — в тоне градоправителя сквозило недоверие.

— Я никогда не желала его. Тем более, что он принадлежит моему брату.

— Но конунг Лид мертв.

— Кто-то из вас видел его тело? Стоял на его могиле? Быть может Талгат предоставил иные доказательства его гибели? Я не верю в его смерть, — твердо сказала она.

— Это только предположения. Лида нет с нами вот уже четыре года и никто не слышал ни слова о нем.

— Как и обо мне. А между тем, я вернулась и стою перед вами.

— Если бы ваш брат находился сегодня тут, я бы первый поддержал его, — в голосе Адоя сквозила искренняя печаль. — Он был достойнейшим из нас, ему отданы наши сердца и наша верность. Но реальность порой бывает беспощадна, а надежды — обманчивы.

— Тогда, смею предположить, вы обрадуетесь, узнав, что я могу доказать справедливость своих слов, — Йорунн улыбнулась совсем недобро.

— Каким образом?

— Вернув брата.

Люди повскакивали со своих мест и заговорили разом, стараясь перекричать друг друга. Спокойствие сохраняли лишь Лонхат с Ориком, Эйдан, да Кит с Халой.

— Я сделаю это: верну конунга Лида в Гилон, — голос Йорунн с легкостью перекрыл весь шум в зале советов. — Клянусь в том своей жизнью. Если мне удастся задуманное, то взамен я потребую от вас верности и безоговорочной поддержки. Сначала мы опрокинем Талгата, а затем — заключим союз с кочевыми племенами. И когда границы на севере не станет, а наши народы научатся понимать и принимать друг друга, наши дети смогут вздохнуть спокойно.

— А мы, приносившие клятву, пойдем за тобой. Во имя ветра, трав и неба, — добавил Лонхат и слова его эхом повторило более половины из тех, кто был приглашен на совет.

Адой промолчал и тревожно переводил взгляд с одного соратника на другого. Мог ли он предположить, что его неосторожные слова окажутся коварной ловушкой для него же? То, что должно было напомнить хольдингам о горечи потери, внезапно стало источником надежды. Йорунн выжидательно смотрела на Адоя, понимая, что ему уже не вырваться из паутины собственных интриг. Градоправитель, наконец, заговорил:

— Я не очень верю в успех столь рискованного предприятия, но не могу не признать, что возвращение конунга вдохновит хольдингов больше, чем что-либо иное, — он тоже встал и вышел в центр зала. — Будет так, как сказала госпожа Йорунн. Сколько времени вам нужно?

— Десять дней. Никто не должен препятствовать мне, со мной отправятся только те, кого выберу я. Если меня постигнет неудача, вы продолжите жить так, как сочтете нужным. Но если я выйду из этой схватки победителем, все вы подтвердите клятву верности моему дому.

— Во имя неба, трав и ветра!

26. Разговор с Талгатом

До своей комнаты Йорунн добралась, когда стало вечереть. События, последовавшие за советом, смешались в одну большую круговерть встреч и разговоров. Похоже, что люди только теперь начали понимать, что происходящее — не сон и не видение, и возвращение дочери Канита произошло на самом деле. Слова, произнесенные в зале советов, разбередили в сердцах слушателей не только былые страхи, но и гордость, о которой многие успели позабыть.

До гордости ли тому, кто остался без крова, кому пришлось ютиться в наспех построенных убежищах или в чужих домах? Тому, кто потерял все, созданное и нажитое годами? Думает ли о чести рода тот, кому бы отыскать возможность одеть и прокормить семью, не умереть в нужде и бедности холодной зимой, найти зерна на посев весной?

Сперва о былом и не задумывались: выжить бы, уцепиться за эту жизнь зубами и когтями, силой, упорством вырвать у судьбы право подняться с колен и начать все заново. А после привыкли, забыли, перестали заглядывать дальше завтрашнего дня. И потеряли нечто важное, то, что скрепляло воедино, не давало смешаться с иными народами, утратить себя.

Оттого сказанное Йорунн острым лезвием прошлось по душам слушателей. Многие недоумевали, в какой же момент они позабыли о своих клятвах? О тех жертвах, что принесли ради их жизни погибшие в бою, павшие при осаде, те, кто не пережил отступления из Витахольма, разграбления Астарте и Теритаки. Как вышло, что мнимый покой и скромный уют заменил в сердцах стремление к свободе, к справедливости, к славе?

В городе воцарилось недоброе волнение. “Вы выберете достойнейшего” — эту фразу передавали из уст в уста. А кто он — этот достойнейший? Тот, кто бился до последнего и потерпел поражение, обменяв свою жизнь на жизни друзей, или тот, кто отсиделся за высокими стенами, так и не подняв оружие? Тот, кто признал свои ошибки или тот, кто побоялся их совершить? Тот, кто вернулся из небытия, поправ саму смерть, или тот, кто годами нашептывал свои тихие речи, подобные сонному зелью или медленному яду?

Адой чувствовал всем своим существом, что перемены близки как никогда. И злился, вынужденный молчать, скрывать свои мысли ото всех. Судьба не одарила его знатным происхождением, не наделила сильным телом воина, но позволила затачить свой разум, подобно лезвию клинка. Не славные предки, но умение говорить и слушать, запоминать и напоминать в нужный момент создали ему славу человека неглупого и дальновидного.

Долгие годы упорного труда привели его к власти в Гилоне, а война с Талгатом превратила этот город в самый важный оплот хольдингов. И вот, когда, казалось бы, удача легкокрылой птицей сама опустилась ему в руки, явилась дочь Канита, оспаривая его власть, отодвигая от заветной цели.

Давно, еще на первом совете, состоявшимся после падения Витахольма, Лонхат передал выжившим слова Йорунн, и Адой понял, что это — его шанс. Пусть не сейчас, когда скорбь по детям Канита еще свежа, не тогда, когда военная доблесть ценится больше мудрого слова, но его время может настать.

Он терпеливо ждал, сдерживая тех, кто рвался вперед слишком сильно, приручал тех, кто обладал слабой волей, искал сторонников повсюду, где это было возможно. И строил вокруг себя мир, в котором покой и скромный уют ценился выше гордости и верности былым клятвам.

Адой от всей души надеялся, что Йорунн сгинет в попытке выполнить брошенное сгоряча обещание. Но вот только чем дольше он вспоминал сказанное дочерью Канита, тем больше убеждался: она не шутила, да и горячной поспешности в ее словах не было. Скорее уж она ловко сыграла на его собственных слабостях и неосторожных намеках.

“Куда подевалась девочка с наивными глазами? И кто ты теперь? Что стоит за твоими обещаниями?” — спрашивал он самого себя без конца, наблюдая за тем, с какой благосклонностью Йорунн принимает чужое внимание, как люди, поговорив с ней всего несколько минут, уходят, наполненные светом надежды. И, если в прошлом безоговорочное обожание, направленное на Лида и его сестру, вызывало лишь легкое удивление, то теперь — раздражало и вызывало зависть.

Адой не вышел проводить дочь Канита в дорогу, в который раз выказав этим свое неуважение. С ней отправились лишь двое: Кит из рода Кеттингов и Хала, бывший третий всадник дворцовой стражи. Пояснять свое решение она не стала, чем немало расстроила старика Лонхата. Вместе они покинули город на закате второго от совета дня. Никто не знал наверняка, куда лежит их путь, но градоправитель искренне надеялся, что все трое не вернутся из своего опасного путешествия.

Градоправитель наблюдал со стены за тем, как тают в вечерних тенях силуэты всадников. Чуть поодаль застыл Яфаг из рода Кайнаксарт. Он хмурился, недовольно барабанил кончиками пальцев по массивным деревянным укреплениям и пребывал в не меньшей тревоге, чем Адой. Яфаг испытывал сомнения, колебался, и искал наиболее приемлемый для себя выход из сложившейся ситуации. В какой-то момент мужчины обменялись многозначительными взглядами. Градоправитель чуть заметно кивнул, приглашая следовать за ним, и спустился со стены вниз.

А Йорунн и двое ее спутников решительно развернули коней на север, туда, где пролегла граница владений Великого Хана, туда, где находился Витахольм

***

— Не двигайся и даже не дыши, — раздался тихий повелительный голос за спиной великого хана.

Холодное лезвие неприятно царапало шею под подбородком, намекая, что малейшее движение приведет к гибели. Хан замер, давая себе драгоценные минуты на размышления.

— Кто ты? И как пробрался сюда? — спросил он и тут же почувствовал, что на коже остался кровоточащий порез.

За спиной раздался легкий смех, серебристый, словно перезвон колокольчиков.

— Ты не узнал мой голос, великий хан? Пожалуй, на это можно обидеться. Но я не стану — в твоем возрасте память часто начинает сдавать.

Талгат подавил колыхнувшееся на краю сознание раздражение — вопрос выживания для него сейчас зависел от ясности мыслей и внимания, а все остальное может подождать.

— Держи руки на столе, Великий Хан, — обращение прозвучало с той долей издевки, которая граничит с презрением, — я уберу твое оружие подальше. Не хочу, чтобы глупые мысли отвлекали тебя от занятной беседы.

Ножны с мечом, лежащие на столе чуть в стороне, были безжалостно отброшены в дальний угол, с предплечья хана неведомый сорвал сложной формы кинжал с отделанной золотой вязью ручкой. Следом в полумрак в углу отправились длинный кнут и пояс с охотничьим ножом.

— Так мне нравится гораздо больше, — раздалось почти удовлетворенное хмыканье за спиной. — Плохо же ты относишься к своим людям и совсем им не доверяешь, раз держишь подле себя столько оружия.

— Чтобы справиться с тобой, щенок, мне не нужны ножи, — тихо рыкнул хан. — Дай увидеть твое лицо, и, когда я наслажусь страхом на нем, так и быть, подарю тебе легкое освобождение — сверну шею голыми руками.

— Не спеши дарить смерть, хан, — голос за спиной стал пугающе холодным, — пока твоя собственная находится в чужих руках. Встать, — приказал он. — Сейчас ты тихо отходишь на два шага назад и садишься вон в то кресло. И потом мы разговариваем. Попробуешь звать охрану или дернешься сам — встреча эта закончится гораздо быстрее.

Талгат почувствовал, что нож чуть отодвинулся от шеи, позволяя двигаться, медленно встал, держа руки на виду, и послушно попятился к креслу.

— Отлично, мы с тобой поладим.

Лезвие убралось, зато тихо дрогнула натянутая тетива. Талгат расслышал мягкие осторожные шаги по ковру позади себя. Миг — и человек вышел из за его спины, позволяя себе оказаться на свету.

— Помни, Великий Хан, что эта стрела гораздо быстрее тебя. Если двинешься, я выпущу ее без колебаний.

Хан смотрел во все глаза и не верил самому себе. Это лицо долго преследовало его в кошмарах. Не узнать незваную гостью было невозможно. Да, волосы острижены и собраны в небрежный хвост на затылке, улыбка стала жёстче, но взгляд тот же: твердый, острый, холодный и совершенно спокойный.

— Это не может быть правдой, — наконец протянул он.

— Может, — кивнула Йорунн. — Рада, что ты вспомнил меня, хотя, возможно наше знакомство и не было долгим.

— Как это возможно? Я же видел, как твое безжизненное тело рухнуло на землю. Сам проверил, сердце не билось, ты не дышала даже…

— Наше время ограничено, хан. Не задавай вопросов о прошлом, я все равно не отвечу.

— Как ты пробралась сюда незамеченной?

Она лишь усмехнулась, не собираясь раскрывать своих секретов. Присела на край стола, не опуская оружия.

— Зачем ты пришла сюда?

— Расскажи все, что знаешь о моем брате.

— О мальчишке Лиде? — Хан расслабленно откинулся на спинку кресла. — С чего бы мне отвечать тебе?

— Потому что иначе я убью тебя прямом тут.

Талгат хотел было ответить дерзостью, но недоброе предчувствие остановило, заставило сдержаться, проглотить готовую сорваться с языка колкость.

— Он мертв, я убил его.

— Где и когда это произошло?

— С чего бы мне откровенничать с тобой?

Вместо ответа Йорунн спустила тетиву. Стрела, жалобно тренькнув, вонзилась в ногу хана чуть ниже щиколотки, пробив ступню и пригвоздив ее к полу. Талгат взвыл сквозь зубы, но крик погасил. Пальцы его до хруста вцепились в подлокотники кресла.

— Где и когда это было, Великий Хан? — спокойно повторила она, лаская кончиками пальцев струну натянутой тетивы, на которой уже лежала вторая стрела.

— На подступах к Витахольму, четыре года назад. Через день после падения Теритаки, — выдохнул он сквозь зубы.

— Точное место?

— К северо-западу отсюда, роща какая-то с каменными истуканами.

— Отчего брат умер? Стрела? Меч? Разбился при падении? Ты видел его мертвое тело? Забрал его, чтобы похоронить? Сжег? Закопал? Где могила? Не вынуждай меня каждый вопрос подкреплять новым выстрелом. В следующий раз я не побоюсь перебить тебе вену и буду смотреть, как ты истекаешь кровью.

— Я не видел сам, отчего погиб этот самозваный конунг, меня не было там! Его гнали мои люди, как пса, как раненого барана, как трусливого зайца. Перебили весь его отряд, эту жалкую горстку отчаянных безумцев. Он остался один перед смертью, совсем один, понимаешь это, девчонка? Его товарищи пали на его глазах, окрасив свою же землю кровью хольдингов. Мои люди не давали им и секунды передышки, загнали в какой-то овраг и убили там. Не знаю, зарезали или разорвали на куски, не интересовался этими мелочами. К чему мне?

— Значит ты не видел тела? Ай-яй-яй, какая небрежность, — протянула она слегка разочарованно.

— К чему мне этот кусок мяса, когда у меня были дела поважнее?

— Ну, мной же ты заинтересовался, проверил, точно ли я не дышу. А к коронованному конунгу Великой Степи не подошел? — Йорунн разочарованно цокнула языком. — Мне кажется, что ты лжешь мне, Талгат. Это недостойное воина поведение, а потому спрашиваю еще раз: что именно ты видел своими глазами? Подробности, хан, не заставляй меня причинять тебе еще больше боли.

Вторая стрела сорвалась с тетивы и вспорола кожу на внутренней стороне бедра хана чуть выше колена. Наконечник стрелы с тонким визгом скользнул по металлическим заклепкам кресла и древко, не выдержав, раскололось на две части. На пол упали первые темные капли крови.

— Отпущенные тебе минуты уже истекают, Талгат. Я жду.

Талгат дернулся вперед, зажимая рану, но Йорунн чуть приподняла острие третьей стрелы, направляя ее уже в живот кочевника, и кивком головы указала на спинку кресла. Талгату не оставалось ничего, кроме как покорно откинуться назад, наблюдая, как ширится у правой ноги темная лужа.

— Я не видел тела, ты угадала. Его не привезли. Сказали, что разрубили Лида на такие кусочки, что собрать не смогли. Доставили кое-что из его одежды и оружия. Я не поверил. Отправил лучших людей туда еще раз. Они вернулись и подтвердили, что была бойня. Что-то случилось, что-то раскидало и разорвало всех, кто был в той злосчастной лощинке, смешав с грязью, превратив в ошметки. Ничего не разобрать: ни людей, ни коней, даже сколько в той ложбинке полегло, сказать не могу. Я приказал выжечь это рощу, повалить все истуканы и засыпать родник. Потом долго и безуспешно искал Лида по всей степи, боялся, что он все-таки ушел живым. Но все было напрасно — о конунге не знали ни мои люди, ни ваши, и за четыре года о нем позабыли вовсе. Он мертв, окончательно и бесповоротно, — злобно выдохнул он. — А теперь дай мне зажать рану, если не хочешь болтать дальше с моим безжизненным телом.

Йорунн поднялась, отложила лук и кинула Талгату ремень, до того валявшийся на столе.

— Перетяни. Пока ты нужен мне живым.

Хан ловко схватил кожаную ленту и с силой пережал ногу чуть ниже раны. Кровь почти остановилась.

— Час точно протянешь, а потом — не мое дело, — сказала Йорунн.

— Ты получила все, что хотела?

— Нет. Сколько под твоей рукой сейчас людей, Великий Хан?

— А что, боишься нападать не зная наверняка? — скривился тот.

— Я мало чего боюсь, и твои кочевники далеко не на первом месте. Но я хочу знать, скольких ты готов бросить в огонь новой битвы, послать на верную смерть. Ты знаешь, хан, что я скоро нападу на тебя. И разобью. Обращу в бегство твоих воинов и всех, кто окажет мне сопротивление. Клянусь тебе, что не пожалею никого, кто ростом выше колеса от телеги. А потому даю тебе время. Пятнадцать дней на то, чтобы уйти отсюда и увести свой народ. Отступи назад, к прежним границам. Обещаю, что не стану преследовать тебя в пустошах и даже дам людям унести то, что нужно будет им для выживания. Но помни: всех твоих подданных, что останутся на моих землях после этого срока, я буду считать врагами, приговоренными к казни.

— А теперь послушай меня ты, соплячка, — Талгат чуть привстал и сквозь наигранное спокойствие проступила тщательно сдерживаемая ярость. — Ты не можешь мне угрожать, потому что за тобой не стоит никого, кроме горстки сломленных, униженных, раздавленных родичей. Вам не одолеть ни меня, ни моих людей. Но я готов забыть твои дерзкие речи, если ты согласишься заключить мир со мной на правах моей подданной. Я даже прощу тебя и приму с распростертыми объятиями, как потерянную дочь моего народа.

— Ты бредишь, хан, — холодно отозвалась Йорунн. — Слишком много времени ты провел в этих стенах и не видишь дальше своего носа. Поразмысли, старик, если еще можешь, как именно я могла выжить и кто помог мне. Я уже не та девочка, что дрожа от ненависти и страха, смотрела на корону отца в твоих грязных руках. И не та, что предпочла покориться и принять скорую смерть лишь бы заглушить боль унижения. Посмотри мне в глаза, — внезапно потребовала она и крохотные искорки вспыхнули сквозь темноту. — Я даю тебе шанс сохранить невинные жизни. У тебя половина луны, ни днем больше.

— Ты даже не сможешь выйти из этой комнаты. Тебя поймают и убьют.

— Посмотрим, — улыбнулась дочь Канита, подходя ближе. — Один раз ты уже думал, что я мертва. Но я тут, и я стану твоим страшнейшим кошмаром, твоим бесчестьем, погибелью твоей. Ты умрешь в позоре, покинутый всеми, и имя твое будет предано забвению.

Йорунн склонилась так близко, что Талгат почувствовал тепло ее дыхания. И понял: у него остался только один шанс, чтобы попробовать спастись. Наплевав на ужасную боль в ступне, он рванулся вперед, сжимая в правой руке обломок стрелы. Его хан незаметно подобрал и спрятал в складках одежды, когда перетягивал раненую ногу. Полумрак в комнате помог ему, а теперь наглая девчонка сама дала шанс дотянуться — ведь с ногой, прибитой к полу, он не смог бы сделать и шагу.

Острое древко мягко вошло в незащищенную шею, разрывая артерии, перебивая гортань.

— Сперва я посмотрю на то, как сдохнешь ты, — прошипел хан, цепляясь за умирающее тело и сползая на пол вместе с ним.

На миг ему показалось, что в глазах ее мелькнуло разочарование, но уже в следующее мгновение хрупкое тело окутал темный дым, растворил в себе, а затем сам развеялся без следа. Дрогнула, расплылась туманным маревом стрела, вонзившаяся в пол, исчез обломанный наконечник. В воздухе разлился мелодичный звонкий смех и прошелестело, угасая:

— Пятнадцать дней, ни часом больше.

Затем все стихло. Талгат стоял на коленях, чувствуя, как по спине стекают капли холодного пота. Он хотел бы поверить в то, что все произошедшее — плод его разыгравшегося воображения, однако раны ныли отчаянно, на полу засыхали пятна крови, а в воздухе еще стоял слабый запах полыни. Полынь не росла в Витахольме, как не было ее и в его окрестностях. Но полынью пахла ее одежда.

Талгат еще минуту подождал, боясь пошевелиться, а ничего не происходило. Затем обернулся, стараясь дотянуться до кресла и подняться с пола. Опираться на левую ногу было мучительно больно — она горела огнем, а под кожей словно гуляли сотни раскаленных игл. Правая и вовсе онемела и не слушалась. Хан неловко подтянулся на руках и глухо зарычал, более не сдерживая стона. В коридоре тут же раздались встревоженные шаги и в двери настойчиво постучали.

— Мой хан, с вами все в порядке? — раздалось снаружи.

— Сюда, — рявкнул Талгат.

В комнату влетело сразу трое стражников, у первого в руке мерцала лампа, в свете которой пятна крови на полу показались черными. Однако нападающих не было видно, и степняки замерли в недоумении:

— Мой хан, на вас напали? Кто-то был здесь? Лекаря приведи! — старший из охраны кинул через плечо колючий взгляд на подчиненного, и тот вихрем исчез в коридоре. — Начальника стражи сюда, немедленно найти, того, кто пробрался в покои Великого Хана!

— Поздно, — тяжело уронил Талгат. — Вам его уже не поймать.

— Вы рассмотрели его?

— О, еще как, — рыкнул тот, — в отличие от вас. Сию же минуту лекаря приведите, а прочие — вон отсюда. Хотя ты, — он ткнул пальцем старшему — останься, помоги дойти до стола и подай бумагу и чернила. И пришли мне гонца, выбери самого ловкого и опытного. Надо срочно отправить вести в… — тут он осекся и замолчал. — Я объясню ему сам, куда именно. Подготовить двух коней, быстрых, но выносливых — путь неблизкий.

27. Святилище

Йорунн толчком выкинуло в реальность. В горле еще звучали отголоски жуткой боли, легкие горели огнем, она мучительно закашлялась, уперевшись руками в камни под ногами. С трудом захватывая холодный вечерний воздух, девушка позволила себе растянуться на земле, перекатилась на спину и бездумно уставилась в темное небо, усыпанное звездами. “Надеюсь, что твоя смерть, Териарх из Дуны, оказалась легче, — подумала она. — И хотя ты не был человеком, сердце твое вмещало больше доброты и тепла, чем у многих других”.

Прошло несколько минут, прежде чем она почувствовала, как тело вновь становится послушным. Когда Хальвард рассказывал ей о том, как живут двойники, созданные Тьмой, то предупреждал, что момент рассеивания должен пройти после того, как сознание тени отделилось от разума мага. Обычно так и происходило, но бывали исключения, например, в случае внезапной смерти двойника.

Маг и его творение всегда делят на двоих свой чувства, воспоминания, мысли. При желании, от них можно отгородиться или закрыться полностью, как сделал некогда сам правитель, отпустив Териарха. Но это требовало времени и огромных сил, которые Йорунн пока берегла. Впрочем, ей и не нужно было отделяться от тени. Она хотела видеть ее глазами, слышать ее ушами, ощущать ее кожей прикосновения, вдыхать запахи. Оборотной стороной оказалось то, что пришлось почувствовать смерть двойника как свою собственную. И хотя реальной угрозы жизни это не представляло, болезненное состояние и общая слабость ослабили защиту, сделав девушку на время совершенно беспомощной.

Но Йорунн была совершенно спокойна. Она знала, что верные друзья, полностью скрытые густыми сумерками, находятся всего в нескольких десятков шагов от нее. Они остались там, на краю рощи, зорко высматривая любую опасность. Деревья ивви чуть мерцали в ночи, их белые стволы явственно выступали из темноты, а тонкие ветви сплетались над головой, венчая ажурным куполом укромную полянку.

Призвав тем вечером тени, девушка сосредоточилась на том, чтобы воплотить в них саму себя, дав двойнику свои воспоминания, эмоции и характер. Тьма, скользящая из кончиков пальцев, послушно приняла требуемый облик, впитала в себя образ создательницы, в точности отразила жесты, походку, взгляд, голос. А затем, повинуясь мысленному приказу, рассеялась, чтобы вновь соткаться воедино в нужном месте и в нужное время.

Когда двойник вынырнул из мрака во дворце конунга, на Йорунн обрушился целый поток ощущений. Это было жутко, и это было удивительно: ловить на лице холодное дуновение вольного ветра, пробирающегося в древнее святилище в укромной рощице, и одновременно с этим чувствовать жаркий отблеск огня в закрытой комнате.

Увидев Великого Хана, она словно расщепилась надвое. В какой-то момент Йорунн чуть не поддалась искушению убить Талгата на месте. Он без сомнения заслужил смерть, но даже в том блеклом полумраке, что царил в комнате, девушка отчетливо увидела на лице своего давнего врага глубокие морщины, которых не было прежде. Не замечалось в его фигуре того подавляющего превосходства, могучей силы, что раньше превращала его противников в пугливую дичь.

Талгат постарел, осунулся, даже чуть сгорбился, в густых волосах сверкали серебром седые пряди. И неожиданно для самой себя Йорунн решила дать ему последний шанс на то, чтобы выжить. Быть может, этим она проявила слабость, ведь руки Талгата была в крови ее людей. Но по другому она просто не смогла. Мертвых не вернуть, а бесконечное кольцо мести и ненависти должно быть разорвано.

Йорунн сделала вид, что не заметила, как острый обломок стрелы скрылся в складках одежды хана, специально подошла к Талгату почти вплотную, чтобы проверить, что победит в душе этого человека — стремление к миру или врожденная жестокость. Увы, хан не оправдал своего титула. Разве величие правителя не измеряется тем, что он готов сделать ради благоденствия народа?

Теперь Йорунн понимала, что борьба с пришлым врагом — ничто по сравнению с борьбой внутри себя. Страх, злоба, ненависть — вот истинные противники, мешающие принимать взвешенные и мудрые решения. Преодолеть свою гордыню, поступиться личной выгодой во имя выгоды большинства — вот задача, достойная великого правителя. Хан не мог знать, что разговаривает с двойником, а потому, убив Йорунн, он бы совершил непоправимое. К счастью, дочь конунга и воспитанница лорда сумеречных земель была осмотрительной и не стала рисковать своей жизнью напрасно.

Время неумолимо ползло вперед, и над вершинами деревьев показался тонкорогий месяц. Ночь входила в полную силу. Густые тени казались живыми и чуть шевелились, лаская и обнимая девушку. Она поднялась на ноги и прошлась по крохотной площадке перед родником, совсем таким же, как тот, который они втроем с Лидом и Эйданом навестили в немыслимо далекой юности. “Жаль, что святилище, где силы Лида пробудились, теперь уничтожено, — подумала Йорунн. — Но, если выбирать между бездействием и риском потерпеть очередную неудачу, я предпочту последнее”.

То, что древнее святилище оказалось идеальным местом для призыва теней, было почти неудивительным. Хальвард подозревал это, Йорунн проверила и подтвердила. Да, это не был Храм Тьмы, приветствующий во всем своем призрачном великолепии древнюю магию. Но деревья, окружающие круглую поляну, очерчивали круг, наполненный особой силой, сосредоточением и спокойствием. Каменные истуканы в молчании взирали на одинокую человеческую фигуру в самом центре.

Йорунн запретила Хале и Киту пересекать черту, отделяющую поляну от рощи, а для надежности оставила мерцающий охранный контур. Почти прозрачный, но пронизанный редкими вспышками искр, он колыхался и плавно кружился, отсекая Йорунн от посторонних звуков и движения. Девушка опустилась на колени у самой воды, закрыла глаза и вдохнула глубоко и ровно.

Знакомое сосредоточение и спокойствие пришли мгновенно, и как всякий отточенный годами навык, почти без усилий. Йорунн окунулась в тишину внутреннего мира, освобождая себя от назойливых мыслей, случайных воспоминаний, ложных надежд. Сначала потеряло свою значимость пространство, затем время, после дрогнули и растворились в глубоком молчании контуры ее собственной личности. Сознание смешалось с плавно текущей силой, став ее частью и исчезая в ней.

Йорунн не знала, сколько времени у нее уходит на то, чтобы подготовить себя к переходу, ведь тут все воспринималось не так, как в реальном мире. Но вот течение силы чуть изменилось и девушка скорее почувствовала, нежели поняла, что мост-между-мирами готов принять ее. Осторожно, чтобы не разрушить хрупкое равновесие, она потянулась к первой двери и открыла ее, ступая на мягкую, поросшую мхом землю.

Реальность соткалась вокруг нее как всегда внезапно, заполнив уши, глаза и легкие. Йорунн не стала тратить время, на то, чтобы полюбоваться яркими цветами со сладковатым запахом, качающимися на тонких ножках над изумрудно-зеленым мхом. В этом мире царила темнота, вышитая мягким светом мерцающих растений и дивных огненных бабочек. Где-то звонко капала вода, за стволами деревьев белыми искорками вспыхивали переливы водопада.

То, что в этом мире нет искомого, Йорунн поняла очень быстро, и почти сразу нашла проход дальше. Сегодня мост-между-мирами, будто издеваясь, подсовывал ей прекрасные, тошнотворно-приторные мирки, полные иллюзий и дивных чудес. Он нарочно мешал ей двигаться вперед, приглашая остаться и отдохнуть в уюте и покое. Когда восьмой по счету мир оказался пуст, Йорунн прекратила бесцельное блуждание и, пристроившись на гладком валуне у кромки воды, погрузилась в свои мысли.

Ей надо было прорваться, миновать сеть ничего не значащих обманок и найти тот единственный переход, что ведет к цели. Опустившись на землю, она с тоской отметила, что начинает уставать. А ведь ей еще надо сохранить силы на обратную дорогу. Сосредоточившись, Йорунн потянулась вдоль едва ощутимой ниточки, уговаривая себя не волноваться и верить в успех.

И что-то поменялось. Очаровательная горная долина, где девушка в этот момент отдыхала на берегу прозрачного озера, внезапно оплавилась и начала стекать, как горячий воск. Сквозь нежную зелень проступили белые камни. Йорунн встала, и валуны, скрипнув под ногами, рассыпались костяными обломками. “Так-то лучше”, - с мрачным удовлетворением подумала девушка, чувствуя, как путеводная нить становится плотнее. Окружающее пространство с резким звуком лопнуло, раздалось в стороны и растворилось в темноте.

Йорунн оказалась одна посреди темной пещеры перед мерцающим выходом, за которым виднелась узкая долина, зажатая с двух сторон каменистыми обрывами.

А по ту сторону застыл Лид. Живой, совсем такой, каким она запомнила его в последний день в Витахольме, только уставший и какой-то тоскливо-одинокий. Он стоял к ней вполоборота, прикрыв глаза и подставив лицо редким каплям дождя.

Йорунн бросилась вперед, но натолкнулась на обманчиво хрупкую гладь портала. Кажется, девушка кричала и билась о равнодушную преграду, царапала ее, резала, пыталась разбить всем, что подвернулось под руку. Бессмысленно. Мерцающая поверхность даже не дрогнула, на ней не появилось ни единой отметины, ни одного скола. Девушка сорвала голос, выкрикивая драгоценное имя, и, обессилев, просто шептала его, проводя ладонями по безучастному стеклу.

Йорунн изо всех сил тянулась вдоль полупрозрачной нити, пытаясь заставить брата почувствовать зов. Раз за разом требовательно взывала к магии, к своей крови, силясь открыть врата или хотя бы мысленно пробраться через заслон. Напрасно.

Накатила тоска и апатия. Весь путь, весь этот долгий путь, будь он проклят всеми демонами сразу, она прошла зря. Ей не пробиться туда, не заставить брата повернуть голову, увидеть, услышать ее. Девушка съехала на пол, оперлась спиной о прозрачную преграду, и молча уставилась на свои руки: пальцы чуть подрагивали. Йорунн подавила всхлип, а из глаз так и норовили выкатиться слезы отчаяния.

В прошлый раз их было двое — сильнейших магов в истории Золотой Империи — и все равно они едва не погибли. Если в этот раз она не сможет взломать врата, то живой ее точно не отпустят — слишком далеко она зашла, слишком сложным будет обратный путь. Да и в случае успеха, хватит ли ее сил на то, чтобы вывести с моста и себя, и Лида?

“Я не сдамся, — прошептала она самой себе, сжимая кулаки так крепко, что костяшки пальцев побелели. — Я никогда не оставлю тебя, брат. Ни добровольно, ни под угрозой смерти”.

Йорунн поднялась на ноги, сняла с пояса кинжал и безжалостно вспорола ладонь. Капли горячей крови вспыхнули золотом и сгорели, не касаясь земли. В спину ударило мощным порывом ветра, и девушке показалось, будто чья-то рука — тяжелая,теплая — легла на ее плечо, поддерживая, делясь силой. Очень знакомой силой, пугающе близкой… Обернулась — никого. Йорунн глубоко вздохнула и приложила окровавленную ладонь к сияющей глади. Минуту ничего не происходило, а потом медленно, словно во сне, преграда начала таять.

Лид вздрогнул всем телом и обернулся. Йорунн видела, как его глаза расширились от удивления, как изумление проступает на любимом лице, как брат бросается к ней, протягивает руку, дотрагивается до ее пальцев. Прикосновение было таким живым и теплым, что оба на миг застыли ошеломленные. А затем Лид шагнул вперед, разламывая остатки преграды. Мерцающая поверхность на миг задрожала, сопротивляясь из последних сил, а потом со звоном осыпалась ледяными осколками.

Они стояли друг напротив друга и боялись разнять руки. Йорунн поняла, что не может сказать ни слова, лишь порывисто прижалась к брату, пряча лицо у него на груди.

— Это правда ты? — просил он хрипло, и вздрогнул от звука собственного голоса.

— Я, — она выдавила из себя улыбку. — И я пришла за тобой.

— Моя маленькая храбрая сестренка, — он ласково провел ладонью по остриженным волосам. — Никогда не сдаешься, верно?

Она только всхлипнула и отчаянно помотала головой. И разревелась, как малая девчонка.

— Очень больно? — участливо спросил Лид, поворачивая ее ладонь к свету.

— Ерунда, пройдёт.

Внезапно она отстранилась, торопливо смахнула слезы, в глазах ее промелькнул испуг. Она сделала шаг назад, потянув Лида за собой.

— Мы должны уходить. Быстро, прямо сейчас. Они уже идут за нами.

28. Побег

Лид осмотрелся по сторонам, прислушался.

— Демоны?

— Да, но…откуда ты знаешь о них?

— Потом, слишком долго объяснять, да и не уверен, что ты мне поверишь. Уходим!

И они устремились вглубь пещеры. Йорунн шла впереди, открывая один проход за другим. Лид шел сзади, иногда останавливаясь у только что пройденных врат и что-то тихо шепча им.

— Что ты делаешь? — спросила Йорунн, обернувшись.

— Запечатываю то, что можно. Это их немного задержит, жаль, ненадолго.

— Как…? — она не закончила вопрос и нахмурилась. — Не знала, что так можно.

— Не всегда и не со всеми вратами. Но сейчас это лучше, чем ничего.

— Кто научил тебя этому?

— Пришлось самому, — криво усмехнулся Лид. — Я очень хотел выжить, Йорунн. И выжил, вопреки всему.

Девушка беспокойно оглядывалась. Сейчас они с братом стояли на берегу пересохшей реки, по обе стороны которой выгибали спины серо-зеленые холмы, изрезанные оврагами и балками. Врагов заметно не было, но ощутимая тревога висела в воздухе. Йорунн опустилась к земле, коснулась ладонью холодной речной гальки, прислушалась к чему-то, нахмурилась.

— У нас мало времени. Они чуют мою кровь и идут за ней. А я так устала….

Лид в два шага оказался подле нее, обнял, прижал к себе. Потом чуть отстранился, обеими ладонями коснулся ее лица, приподнимая голову, сказал твердо:

— Еще рано, не падай духом. Обещаю рассказать тебе все, как бы безумно это не звучало, когда выберемся отсюда. Но я не знаю, куда ты ведешь нас, поэтому соберись, иначе мы погибнем.

— Домой, — Йорунн прикрыла глаза, вдохнула глубоко и сильно, выпуская весь доступный запас внутренних сил. — Мы идем домой, брат.

Они дошли до предпоследних ворот, шагнув на поле, подозрительно похожее на окрестности горы Острой, когда погоня настигла их. Темные тени стеной поднялись из под земли и перекрыли как путь вперёд, так и любую возможность отступить. На беглецов уставились десятки пар глаз: красных, желтых, беспросветно-черных, и во всех светилось только одно — голод. Йорунн видела оскаленные морды, острые клыки, с которых сочилась слюна. Демоны были злы, ведь их добыча чуть не скрылась.

На этот раз не было никаких разговоров, чудовища сразу бросились в атаку.

Лид рванул меч из ножен, готовясь к схватке, Йорунн последовала его примеру. Нападающие лезли вперед, словно обезумевшие животные, а не разумные существа.

С двумя самыми быстрыми девушка справилась сама, остальные бросились на Лида. Первый из них упал, пронзенный насквозь, еще двоих брат откинул в сторону, словно бешеных псов. До следующего дотянулась Йорунн, и черное тело рухнуло на землю, рассеченное едва ли не надвое. Такая же судьба постигла еще одного нападавшего. Однако дальше дела пошли гораздо хуже: силы были неравны, кольцо врагов неумолимо сжималось, и брату с сестрой пришлось стать спиной к спине, прикрывая друг друга.

Улучив момент Йорунн торопливо смахнула с меча капли крови и вернула клинок в ножны. Если этим тварям хочется получить добычу, то придется постараться всерьез. Клокочущая темная ярость рвалась на свободу, по венам прокатилось обжигающее пламя. Запястья девушки тут же обвили тени, сплетенные с Огнем. Призрачность моста-между-мирами будто выпустила на волю ее магию, вдохнув в нее жизнь и разум, и теперь черно-золотые плети извивались и шипели не хуже змей. Демоны на мгновение застыли, слегка удивленные, а затем бросились в атаку.

Все кругом смешалось в сплошное месиво: свист меча, удары плетей, лязг клыков, резкий шум крыльев, захват когтистых лап. Уши заложило от пронзительного визга какой-то твари, стонов раненых и рева атакующих. В стремлении достать очередного противника Йорунн сделала шаг вперед, и тут же между ней и братом влезла хищная оскаленная морда. Девушка выпустила в нее огонь раньше, чем успела обдумать происходящее. Пламя окутало демона, дотянулось до Лида, лизнув одежду, но не причинило ему не малейшего вреда. Отвратительно запахло паленой шерстью, демон схватился узловатыми лапами за выжженные глазницы, и в тот же миг его голова полетела в траву под ногами. Брат ногой оттолкнул тело и дернул Йорунн к себе.

— Не отходи, — коротко выдохнул он.

Плети рванулись вперед, оплетая врагов, сжимая их до треска костей. Они смяли нескольких тварей, а затем отшвырнули прочь. Нападающие в ужасе отшатнулись, и девушке этого хватило, чтобы стряхнуть с рук огненное заклинание. Сияющее кольцо резко увеличилось в размерах и раздалось в стороны, создавая между людьми и тварями барьер, сотканный из густо переплетенных золотистых волокон. Демоны влетели в него, и, не успев остановиться, взвыли. Тонкие струны огня резали призрачную плоть не хуже, чем раскаленный нож режет масло. Лид замер, тяжело дыша.

— Что дальше? — хрипло спросил он. — Надолго это их задержит?

— Несколько минут, не больше. За это время мы должны открыть врата.

— Но переход нельзя открыть просто так, его надо найти…

— У нас нет времени на поиски, значит, сделаем эту дверь сами.

Йорунн изо всех сил попыталась сосредоточиться и выбросить из головы окружающее безумие. Их последняя надежда — в ее умении выживать вопреки всему. Она прикрыла глаза и мысленно воззвала ко всем силам, которые могли бы ее услышать.

И почувствовала, как в тело вливается чужая магия — резкая, холодная, отрезвляющая. Йорунн всем сознанием навалилась на реальность, встающую перед мысленным взором. Лениво, с неохотой, сопротивляясь и ускользая, та поддалась. Рядом с Лидом в воздухе сформировалась тонкая светящаяся линия, кривая и рваная, словно трещина на стекле. Она дрожала и крошилась от вкладываемой в неё магии. Медленно, невыносимо медленно, разлом увеличился, теперь через него можно было просунуть руку. Йорунн побледнела и зашаталась, брат подхватил ее, удерживая от падения.

А огненный барьер стал понемногу таять. Демоны возликовали, предчувствуя, что скоро доберутся до добычи.

— Ты сможешь, девочка, — неожиданно раздался мелодичный голос у них за спиной. — Позволь помочь тебе.

Йорунн стремительно обернулась — и встретилась взглядом с невысокой, поразительно красивой женщиной. Она стояла внутри круга так невозмутимо, будто и не бесновались всего в нескольких шагах от нее дикие, голодные звери.

— Не подходи к нам, кем бы ты ни была, — угрожающе процедила степнячка, свивая из Тьмы еще одну плеть.

— Госпожа, — неожиданно спокойно произнес Лид, склонившись в почтительном поклоне.

Женщина шагнула вперед и, мягко улыбаясь, сказала, глядя прямо в глаза степнячке:

— Я долго наблюдаю за тобой, и теперь, как мне кажется, понимаю, почему Тьма выбрала тебя. Всегда идешь до конца, верно?

Йорунн недоуменно перевела взгляд с брата на неизвестную, присмотрелась — и внутренне ахнула. Знакомые черты лица, хорошо узнаваемые, но по-женски мягкие и нежные, напомнили ей совершенно другого человека. Впрочем, сил на расспросы у неё все-равно не осталось.

— Позволь ей подойти, она не враг нам, — тихо сказал Лид.

Сестра, секунду помедлив, развеяла плеть, а незнакомка плавно скользнула мимо и приложила руку к разрыву, вливая в него свою силу. Трещина замерцала и раздалась в стороны настолько, что человек мог бы войти в неё, не склоняя головы. В темноте за переходом смутно угадывались силуэты деревьев и дрожащие в небе звезды.

— Уходите, — женщина кивнула на проход.

Лид первым шагнул в пролом, Йорунн последовала за ним, но на секунду задержалась.

— Кто вы? Почему помогаете нам? И что будет с вами?

— Со мной? — красавица рассмеялась и небрежно кивнула в сторону демонов. — Они лишь пыль под моими ногами и не могут мне навредить. Я — хранитель моста-между-мирами, та, кто указывает путь. Что до остального — так ли это важно? Но я рада, что могу помочь вам, и еще — это хорошо, что сын отыскал тебя. А теперь спеши, нужно успеть закрыть проход.

Йорунн повиновалась и через секунду ступила на прохладную от ночной росы траву. Обернулась. В воздухе таял, опадая на землю золотыми искрами, след от входа на мост-между-мирами.

29. Рассказ Лида

Хала с восхищением и легкой тревогой наблюдал за своей госпожой с момента ее появления в Великой Степи. Воин раз за разом окидывал Йорунн внимательным взглядом, не до конца понимая, что так сильно смущает его. Во время крайне неприятной беседы в зале советов, госпожа казалась почти также, как и четыре года назад. Да, жесты стали скупыми и точными, речь — сдержанной, и это было понятно: из Витахольма увозили совсем юную девушку, потерпевшую сокрушительное поражение, в Гилон вернулась молодая, уверенная в своих силах женщина, точно осознающая свои цели и способы их достижения.

Лонхат сказал тогда, что Йорунн выросла, и Хала был с ним согласен. Речь шла вовсе не о прожитых годах, а о том, как госпожа поменялась внутри.

В ней поселилось что-то древнее, мощное, пугающее, мрачное. Стерлась, растаяла в воспоминаниях о прошлом легкость, с которой Йорунн располагала к себе людей. Теперь рядом с ней отчетливо давило на плечи чего-то чуждое, неуловимое зрением, но ощутимое всей кожей. А в том, как потемнели ее глаза перед спуском на крохотную круглую полянку, было что-то пугающее.

Кит тоже это заметил, но странное дело: открытие это будто успокоило его. После поражения в Витахольме, Кит тяжело сходился с людьми, предпочитая проводить долгие луны на вольных просторах степи. Сам или в компании новичков, которых следовало обучить и подготовить к посвящению — не важно. Только там ему было спокойно, только там отпускали тяжелые мысли о прошлом. Поэтому Киту казалось, что отстраненность и закрытость Йорунн похожа на его собственную.

Впрочем, вслух друзья говорить ничего не стали. Им было ясно: госпожа сейчас готовится к испытанию. И хотя ни Кит, ни Хала не представляли, что ждет Йорунн, прерывать ее размышления они не хотели. В дороге путники провели всю ночь, потом сделали привал на несколько часов, а после обеда вновь отправились в путь. Лишь когда впереди показалась темная стена деревьев, девушка нарушила тишину.

— Нам туда, — указала она рукой на тропу, отмеченную глыбой камня, некогда имевший человеческий облик, а теперь безглазой, забытой и ужасно одинокой. — Это особенное место, надеюсь, удача улыбнется нам и я смогу сделать то, что задумала.

— Древнее святилище? — уточнил Хала. — Зачем нам туда?

— Узнаете завтра на рассвете.

Ночь текла неспокойно. Кит и Хала остались на границе рощи, наблюдая за степью. Та волновалась и тревожно вздыхала во сне, словно ее мучили кошмары. Порывистый холодный ветер, необычный для летних ночей, налетал резко, поднимая в воздух пыль и травинки. Где-то заплакала ночная птица, и от этого звука кинулись врассыпную встревоженные мелкие грызуны. Светлячков видно не было, а россыпь ярких звезд подернулась облачными кружевами.

Кит молчал, наблюдая, как клонится к горизонту тонкий месяц, и то и дело поглядывая на лошадей: они нервничали, всхрапывали, переступали по мягкой земле копытами, что-то мешало впасть им даже в легкую дрему. В предрассветные часы задул стойкий западный ветер. Он прогнал облака, обнажая бархатный черный купол неба, усеянный белыми искорками. И вдруг Кит и Хала разом вскочили на ноги и переглянулись — позади них, на дне укромной ложбинки явно происходило что-то, противоречащее всем законам природы.

— Вниз! — скомандовал Хала, наплевав на все предостережения и запреты Йорунн.

Бегом, спотыкаясь и поскальзываясь в темноте, друзья бросились вниз, чтобы замереть, налетев на невидимую преграду. Внутри поляны бушевала маленькая гроза: клубилась непроглядная тьма, вспыхивали и тут же исчезали языки бело-синего пламени, бесновался ветер, закручивая полосы мрака в подобия водоворотов. Кит с силой бросился всем телом на преграду, но та даже не дрогнула.

— Йорунн! — в отчаянии крикнул он.

Словно в ответ на его голос, тьма дрогнула, раздалась в стороны, открывая взорам два силуэта, сотканные из ветра и дыма. Рядом с ними прямо в воздухе таяла и рассыпалась осколками узкая тонкая трещина, напоминающая разлом в скалах. Конечно же, никакой каменной стены, в которой проход мог бы образоваться, тут не было.

Краткое мгновение Хала и Кит наблюдали, как по ту сторону трещины мечутся тени, а затем все погасло. Следом за этим растаяла тьма, потухли все огни и рухнула незримая преграда, что отделяла поляну от остальной рощи. Но ни Хала, ни Кит не сделали вперед ни шагу. Они просто стояли и смотрели, как их госпожа медленно отвернулась от того места, где секунду назад зиял пролом, тяжело поднялась на ноги и шагнула к человеку подле нее. А он отвел глаза от звездного неба и улыбнулся девушке. Света на поляне было достаточно, чтобы рассмотреть их лица — рядом с Йорунн стоял конунг Лид.

— Скажи мне, что ты тоже это видишь, — тихо прошептал Кит.

— Вижу, — голос отказывался повиноваться, сорвался.

Их услышали. Первой к друзьям обернулась Йорунн:

— Так и знала, что вы не выдержите и спуститесь сюда, — мягко произнесла она.

Вот только силы все-таки оставили ее, и девушка, не удержалась на ногах, оседая на землю.

— Сестра, ты ранена?

— Госпожа! — бросился вперед Кит.

— Что с вами?

— Йорунн ты слышишь меня? Отвечай!

Все трое склонились над безвольным телом, пытаясь рассмотреть, не ранена ли она.

— Дышит?

— Да, и сердце бьется, — Хала приложил руку к вене на шеи госпожи.

— Принесите воды, — попросил Лид. — Ее надо привести в чувства.

— Что тут произошло?

— Слишком много сил потратила, — Лид поднял глаза и впервые взглянул прямо на Халу. — И сделала то, что до нее не удавалось никому.

Он встал и аккуратно поднял сестру, словно малого ребенка. Голова Йорунн покоилась на его плече, глаза были закрыты, руки безвольно обвисли, но дышала она глубоко и ровно.

— Разведите костер, ей нужно тепло. У вас есть одеяла?

Кит умчался к поклаже. Через полчаса, когда под кронами деревьев тлел небольшой костерок. Йорунн, заботливо завернутая в два одеяла, выпила по меньшей мере две чашки горячего чая, и теперь просто лежала, глядя в огонь. Трое мужчин, наконец смогли облегченно выдохнуть и постараться привести мысли в порядок.

— Мой конунг, — первым решился Хала. — Что тут произошло? Мы были уверены, что вы погибли. Вас искали все — и наши люди и кочевники Талгата. Никто не слышал о вас ровным счетом ничего. Как вы оказались тут?

— Я и погиб, — спокойно отозвался Лид. — По крайней мере для всех, кто остался тут, в Великой Степи.

— Но… — начал Кит и осекся на полуслове, бросив быстрый взгляд на Йорунн.

— Нет, — отрицательно покачал головой Лид. — Не так, как она, а почти по-настоящему, — он замолчал, раздумывая, с чего начать рассказ.

Небо уже начало светлеть, солнце, пока скрытое за горизонтом, окрасило в розовый тонкие перистые облака, плывущие в немыслимой вышине.

— Я и забыл, как это красиво, — вздохнул конунг. — Восход настоящего солнца. Рассвет над родным миром…

***

— Что самое страшное в любой войне? Предательство. Все началось с предательства.

Когда пала Теритака, мы были вынуждены бежать, я поддался отчаянию. Погоня отрезала нас от Витахольма, заставляя забирать все больше и больше к западу. Наши кони были вымотаны, мы устали после долгого сражения, все были подавлены. Нас гнали, словно зверей на охоте, пока не зажали в одной из вот таких рощь. Я потерял почти всех своих людей, у меня не осталось воли к сопротивлению, только боль, обида и ярость.

По-видимому, именно они и высвободили силы, о которых я не подозревал сам. Не знаю, откуда они у меня и у сестры, род Хольда никогда не проявлял магического дара. Но возможно, он лишь ждал своего часа.

Случилось так, что магия, спавшая в мой крови, пробудилась и вырвалась на волю. Я пропустил ее через себя и уничтожил все живое вокруг: и врагов, и друзей. Все смешалось: тела людей и коней, обломки деревьев, ошметки земли. Это было настолько ужасно, что разум мой помутился, дальнейшее я помню смутно.

Я падал в никуда, проваливаясь в бездну, лишенную краев и направления. Бесконечно долго или всего одну секунду, сложно сказать. Когда способность мыслить вернулась ко мне, я оказался в незнакомом месте, похожем на эти края, только вот звезды на небе были другие, а на небо никогда не восходила луна.

Теперь я знаю, что меня выбросило в другой мир, пустынный и покинутый. Совсем недавно там жили люди, но что-то прогнало или уничтожило их. Я странствовал от одного заброшенного жилища к другому, не встречая никого, с кем можно было бы поговорить. Только брошенные вещи, еще пахнущий свежестью хлеб на столах, скошенные, но не высохшие травы.

Я искал путь назад, и не находил. Так продолжалось очень долго, дни, недели. До тех пор, пока пространство вокруг не начало рушиться и исчезать, как снег под лучами весеннего солнца. Меня снова вытолкнуло в великое ничто, но на этот раз я смог остановить бесцельное падение и отыскал еще одну реальность.

Я блуждал между мирами, медленно теряя рассудок. Врагу не пожелаю такого: понимать, что все, что казалось незыблемым, может рассыпаться прахом от одного прикосновения. Никогда не знать наверняка, где север, где юг, будет ли брошенный камень падать к ногам или исчезнет в просторах неба. Пить воду, обращающуюся в сухой песок прямо в ладонях. Безумие обступало меня со всех сторон. Я обессилел и отчаялся, за мной гнались дикие твари, которым нет названия. Я убивал их, но их тела растворялись в воздухе. В этот момент мне хотелось только одного — найти хоть что-то постоянное.

И мое желание было услышано. Не знаю откуда она пришла, но стала моим спасением. Хранительница, та, кто указывает путь. От ее шагов по травам и камням в стороны расходилась рябь, словно они были всего лишь отражением на поверхности бесконечного озера. Она протянула мне руку — и я впервые за все время почувствовал человеческое тепло, живую кровь, что-то настоящее.

Мы долго странствовали вдвоем. Она сказала, что это иллюзорное пространство называется мостом-между-мирами и поведала, как устроено все вокруг: о магии переходов, и хищных существах, что блуждают от одной реальности к другой, собирая крохи потерянных жизней.

— Ты сильный человек и одаренный маг, раз смог попасть сюда и выжить. Такое случается редко, лишь с теми, кто в отчаянии отвергает сам мир, породивший его. Однако переход, который ты открыл, спасаясь от преследования, теперь разрушен. Твой мир потребует жертву. Только родная кровь приведет тебя обратно. Иначе никак. Но наша встреча не случайна, я поделюсь своими знаниями настолько, насколько это возможно сейчас.

Она показала, как открывать и закрывать врата, чувствовать приближение хищников, путать следы и уходить от преследования. И слушать: пространство вокруг, чужие мысли, растворенные в воздухе, шепот камней, дыхание неба, молчание бездны. Постепенно страхи мои начали отступать, я стал замечать прекрасное в отсутствии постоянства и вечном изменении моста-между-мирами.

А потом я уловил движение там, где его прежде не было. Кто-то шел сквозь реальности, кто-то, столь же живой и настоящий, как я сам. Я слышал его сердце — оно билось неровно, угасая с каждой минутой. Потом почувствовал запах — горьких трав, мороза в ясный солнечный день, крови и смерти. Я бросился туда — и увидел Йорунн, израненную, бессильную, почти погасшую, легкую и полупрозрачную, словно тень, распростертую на земле.

Она умирала, и я не мог ничего с этим поделать. А потом рядом возник кто-то, незнакомый. Я не видел лица, оно было скрыто мечущимися тенями и пламенем, но понял, что он не враг сестре. Он поднял ее, встряхнул, влил в нее свои силы, заставил идти, покинуть это призрачное место, вернул к жизни, в последний момент вырвав из объятий смерти.

— Кто эта девушка для тебя? — спросила хранительница.

— Сестра.

— Как странно переплетаются иногда дороги судьбы, — улыбнулась она, но слов своих объяснять не стала. — Ты почувствовал ее, хотя не искал. Так не должно было быть, а значит, отпущенное тебе время заканчивается. Совсем скоро магия поглотит и растворит твое тело, сделав невозможным возвращение обратно. Нужно выбрать свою судьбу, мальчик. Ты можешь остаться тут и стать еще одним хранителем, а можешь уйти в иной реальный мир в надежде, что однажды сестра сможет найти дорогу к тебе.

— Откуда вы знаете, что она будет искать?

— Будет. И, если судьба пожелает, найдет. Думаю, что ей помогут.

Я очень хотел отправиться за Йорунн прямо сейчас, но не мог. Тогда хранительница открыла для меня проход в настоящий мир, пустынный, как и все иллюзии до него. Мне не оставалось ничего иного, только ждать. Шли дни, которые отмеривало бледное-красное, неживое солнце. Я просто ждал.

Меня начали мучать сны, я словно наблюдал за чужой жизнью через мутное стекло. Мне снилась Йорунн. Я видел, как она учится, меняется, видел людей рядом с ней — они были словно размытые тени без лиц. И только один человек, тот самый, в ком пряталась Тьма и Огонь, выглядел живым и четким. Он всегда стоял рядом, незаметно помогая, оберегая, направляя. А потом он почувствовал меня…

Именно он первый начал искать путь ко мне. Искал следы, прикасался к переходам, помнящим мое тепло. Не раз и не два за ним по пятам гнались те самые жадные до чужой силы твари, демоны. И каждый раз он скрывался раньше, чем они успевали причинить ему вред. А потом на мост пришла Йорунн. Ее силы росли раз от раза, но все еще были слишком малы, чтобы открыть портал.

Я ждал, знал, что когда-нибудь это произойдет. Однажды нашел на камне метку, которой там не могло оказаться. Крохотное украшение, костяная фигурка мышки на кожаном шнурке, но это был зов, приглашение, знак от нее.

Минуло всего несколько дней — и что-то потянуло меня на то место. Йорунн все-таки смогла, добилась своего. В этот раз это был не сон, она пришла по-настоящему. И хотя она стояла у портала одна, тень того человека незримо возвышалась за ее спиной, делясь силой.

30. Что дальше?

Йорунн, умиротворенная и расслабленная, скользнула в целительный сон. Лид едва ощутимо гладил ее волосы, стараясь говорить тише:

— Дальше вы все видели сами: за нами гнались, демоны хотели остановить нас и почти добились своего, но мы вырвались.

— Значит и вы, и госпожа вернулись из иного мира?

— Или миров. Сложно сказать наверняка, где пролегает граница между ними.

— А тот светящийся разлом?

— Разрыв перехода. Йорунн создала его, чтобы открыть дорогу обратно.

— Я бы не поверил ни единому слову, если бы не видел своими глазами, — вздохнул Кит.

— Я тоже, — кивнул Хала. — Но вы тут — значит увиденное не может быть сном или выдумкой.

— Сон, выдумка… — задумчиво протянул Лид. — Не уверен, что все мы не спим. Иногда сразу и не поймешь, что есть реальность, а что — игра воображения.

Они помолчали.

— Сейчас лето, — неожиданно сказал конунг. — Снова лето. Сколько меня не было?

Кит и Хала переглянулись.

— Четыре года, — ответил бывший третий всадник дворцовой стражи.

Лид побледнел. Затем тихо, чтобы не потревожить спящую, встал и прошелся по полянке, не в силах справиться с волнением.

— А где Агейр? — спросил он. — Вы трое всегда были неразлучны, что с ним стало?

— Погиб в Витахольме, вскоре после падения Теритаки.

Лид вновь опустился у костра и попросил:

— Расскажите мне все, что произошло за эти четыре года.

***

Они проговорили весь день. Лид вникал в каждую мелочь, интересовался тем, что любой даже самый придирчивый слушатель счел бы несущественным, порой задавая настолько неожиданные вопросы, что собеседники оказывались в тупике. Йорунн проснулась ближе к полудню, но разговору мешать не стала. К закату Хала и Кит были настолько вымотаны бесконечным рассказом, больше походившим на допрос, что девушка дрогнула и заступилась за них перед братом.

— Я думаю, что уже достаточно на сегодня, — сказала она твердо. — Отдыхайте. Я поднимусь ненадолго наверх, хочу размяться.

Солнце, скатываясь к горизонту, заглянуло на полянку в последний раз. В вечернем свете стало заметно, как осунулось лицо Лида. Лоб перерезали хмурые морщинки, в глазах застыла печаль.

— Госпожа вернулась в Великую Степь совсем недавно. Она не рассказывает, что с ней происходило эти четыре года, — заканчивал между тем Хала, бросая осторожные взгляды вслед ушедшей девушке. — Мы знаем лишь то, что все это время она прожила в Золотой Империи, в одном из самых северных городов — Кинна-Тиате, столице герцогства Недоре. Теперь она владеет силами, о которых в степи никогда прежде не слышали. Не все доверяют ее словам, а некоторые отказываются принимать, как наследницу рода, считая ее отсутствие в эти годы — предательством.

— Вы двое тоже так думаете?

— Нет, — Кит выдержал хмурый взгляд конунга. — Мы были с ней до самого конца, бились на стенах, отступали под натиском кочевников, стояли плечом к плечу в Витахольме. Если бы у нее был иной выбор — она бы вернулась.

Лид кивнул, поднялся на ноги, показывая этим, что разговор пора заканчивать.

— Думаю, самое время заняться ужином.

Что-то странное было в этом вечере, тихое и незаметное, что делало его непохожим на десятки других вечеров, проведенных в одиночестве. У каждого, правда, одиночество было разным: в неизвестном пустынном мире, в суете и шуме городских забот Гилона, в гулких просторах далекого замка в горах, в уединенном лагере в бескрайней степи. Все четверо молчали, погрузившись в свои мысли, просто радуясь, что рядом есть близкие люди, друзья, те, кто не предаст, не обманет, протянет руку помощи в самый сложный час.

— Мой конунг? — Хала прервал молчание первым. — Что будет дальше?

— Мы вернемся в Гилон как только Йорунн достаточно окрепнет для того, чтобы держаться в седле. Времени у нас может быть очень мало.

— Ты должен возглавить хольдингов, — тихо сказала Йорунн. — За мной люди не пойдут. Но ты — другое дело. Тебе они обязаны повиноваться, поскольку приносили клятву. Кроме того, им не в чем упрекнуть тебя. Увы, за моими плечами стоят люди и силы, которым никогда не было места в Степи. Они мои союзники, но не союзники хольдингов. Я останусь с тобой ровно столько, сколько будет нужно, а затем вернусь в империю.

— Ты связана клятвой ему?

— Нет, — Йорунн отрицательно качнула головой. — Время клятв для меня давно в прошлом, брат.

Повисшее молчание прервал Хала.

— Моя госпожа, о ком вы говорите?

— О герцоге Недоре, Миаты и Зеленых островов, Повеливающем тенями, Носящем пламя, — вздохнув, пояснила она. — Вы уже видели его, именно он был в тот день в Витахольме. Он увез меня, скрыв и от вас, и от Талгата, и даже от своего императора. Он заставил меня жить дальше, дал мне те знания, благодаря которым я смогла вернуть брата. Он маг, Хала, могущественнейший из ныне живущих, но и ему нужны союзники. Там, в Золотой Империи уже началась самая настоящая война, только вот целью ее будет не одна долина, герцогство или даже королевство. Император безумен. Им управляют силы, чуждые нашему миру. Они дарят ему могущество и власть, но платой за это являются наши жизни. Сиятельному Сабиру нужно господство, абсолютное и полное, над всеми разумными народами, над всеми известными землями. Если он достигнет своей цели, то ничто не сможет помешать ему отдавать долг — магию и саму жизнь нашего мира. Кому, спросите вы? Демонам, существам, связанным с изначальной магией. Для них мы — лакомый, но почти недостижимый кусок, до тех пор пока есть те, кто хранит границу между мирами.

— Я не понимаю, о чем вы, — Кит растерянно переводил взгляд с брата на сестру и обратно. — Если миров множество и в там живут другие существа, почему мы не знаем о них?

— Некоторые знают, — ответил Лид, — и хранят молчание. Но тех, кто умеет путешествовать между мирами — единицы.

— То место, где был конунг все эти годы, связывает разные реальности, хотя само по себе иллюзорно, — продолжила Йорунн. — Пространство, как и время, имеет там совершенно иной смысл, если имеет вообще. Чистокровному человеку, лишенному дара, не зайти туда, и уж тем более не открыть перехода. То, что Лид смог попасть на мост, а потом отыскать врата в мир реальный и пригодный для жизни — огромная удача. То, что я нашла его и вернула — почти чудо. Не думаю, что это случайность, скорее — части одного узора, сотканного Тьмой.

— А какова роль герцога Недоре в этом всем?

— Он тот, кто может сдержать императора. Тот, кто первый понял, что за угроза нависла над всеми нами. Если я прав, то только благодаря его усилиям мы все еще в относительной безопасности, — неожиданно ответил Лид.

Теперь выглядели удивленными все, включая Йорунн.

— Откуда ты вообще о нем знаешь? — подозрительно спросила она.

— Не так уж много людей ходит по мосту, — пожал плечами Лид. — Одна живая кровь там всегда услышит другую. Но его сила особенная, ее ощущаешь всем телом, мыслями, чувствами. Она неистовая, обжигающе холодная, дерзкая, словно разумное существо, наделенное волей, не такая, как у прочих магов, не такая, как у демонов. Власть правителя Недоре над Тьмой поистине удивительна.

— Герцогиня Ирдришш, хранительница, его мать, была полукровкой, но отказалась от своей магии, прожив жизнь человека, — Йорунн задумалась. — Это так странно, там, в Кинна-Тиате, я ощущала давление его Тьмы, но на мосту не чувствовала ровным счетом ничего.

— Твои мысли твои занимало совсем другое. Я знал, что искать, ты — нет. А твой правитель гораздо опытнее, он многое заметил раньше.

— Хальвард, — внезапно поправила Йорунн. — У него есть имя: Хальвард Эйлерт Эйнар.

— Красивое имя, — улыбнулся Лид. — Не сердись на меня, сестра, я не хотел тебя задеть. В конце концов, я благодарен Хальварду, за то, что он сберег тебя, за то, что указал дорогу ко мне.

— Прости, — она смутилась собственной резкости.

— Чтобы открыть или запечатать переход на мосту, достаточно магии Тьмы. Для создания пути из одного мира в другой нужно нечто большее — союз всех сил, и стихийных, и изначальных. Чем больше портал, чем больше миры отличаются друг от друга, тем больше сил надо вложить в открытие. Император нуждается в союзе с демонами, герцог Недоре — нет. Его Огонь так силен, что в сочетании с Тьмой способен даже обрушить мост-между-мирами. Хальвард единственный, кто одинаково реален во всех этих иллюзиях. Меняется его форма, внешнее представление, но не суть. Подозреваю, что окажись он в мире, лишенном плотности, смог бы выжить и там. Его сила — желанная добыча для демонов, но они Хальварда боятся и ненавидят.

— Откуда ты знаешь?

— От хранительницы, — спокойно пояснил Лид.

— Погодите, — встрепенулся Хала. — То есть у демонов есть возможность проникнуть к нам? И что они будут тут делать?

— Им тут не выжить, по крайней мере долго, — пояснила Йорунн. — Но вот истощить саму магическую суть нашего мира они смогут, выпивая по капле жизнь из всего окружающего. Для демонов это лучшая добыча, то, чего они хотят на самом деле. Магия — природная, изначальная, стихийная — есть везде, она дает нам душу, живое сердце, возможность чувствовать, любить, страдать и радоваться, — она замолчала, не договорив. — Я думаю, что иллюзорные реальности моста-между-мирами тоже когда-то могли быть чьим-то домом.

— Значит, — подвел итог Лид, — мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы не дать императору получить добиться своего.

— И это возвращает нас к прошлому вопросу, — Йорунн встала и размялась. — Мы должны получить безоговорочную поддержку всех, кто обитает в Великой Степи.

— Что ж, — вздохнул Лид. — Лгать я не смогу, но и всю правду говорить не стану. Отчасти я действительно могу винить Талгата в том, что мне пришлось покинуть свой народ. Во всем прочем остается надеяться на то, что люди пойдут за мной не только по зову долга, но и по выбору сердца. Как далеко отсюда до Гилона?

— Не слишком. Но нам стоит поспешить, если мы хотим опередить Великого Хана.

Когда все уснули, конунг еще долго в задумчивости рассматривал бездонный синий купол неба над головой. Родные звезды, легко узнаваемые, знакомые с детства, сияли во мраке ночи. Утром четверо всадников уже неслись по степи на юго-восток, растворяясь в сыром тумане.

31. Врученное послание

— Миледи, прибыл господин Сиф Йонна, просит разрешения войти.

Мейрам отложила в сторону книгу и переспросила удивленно.

— Глава тайной службы просит моего разрешения? Любопытно, с каких пор оно ему требуется?

Служанка не ответила, стояла, потупив глаза. Мейрам вздохнула и встала:

— Проси.

Сиф Йонна вошел в комнату и тут же глубоко склонился перед хозяйкой.

— Благодарю, что приняли меня. Прошу простить, что нарушаю ваше уединение.

— Оставьте, — поморщилась Мейрам, указывая гостю на кресло у самого окна.

Вышколенная служанка тут же поставила на столик рядом тарелку сладостей и изящный кувшин из темного хрусталя. По запотевшей от холода прозрачной стенке скатилась капелька. К еде гость не прикоснулся, а вот воды налил себе сам, прогнав девушку одним единственным взглядом.

— Вы щедры, если даже нежеланного визитера угощаете холодной водой. Лед, — он качнул в руках кувшин. — Кто бы мог подумать, что это ценность? Но, увы, в жаркое лето он доступен лишь избранным.

— Можете передать свою благодарность моему брату — его заботой льда мне в жизни теперь хватает с избытком.

— Действительно, сиятельный щедр, вам ли не знать?

— Я знаю, — Мейрам даже не потрудилась скрыть своей неприязни. — И вы тоже. Будем считать, что этикет соблюден в достаточной мере, прекратим эти вежливые разговоры и перейдем к сути: чему обязана счастьем видеть вас?

Сиф Йонна неторопливо допил холодную воду, бросая на собеседницу колючие взгляды.

— Вы как всегда неосторожны в словах и интонациях.

— Редкая привилегия, — на усмехнулась жестко, но вместе с тем горько. — Даже если вы захотите причинить мне вред, брат не позволит. И сам не поднимет на меня руку.

— Вред может быть разным, совсем не обязательно ломать человека, чтобы заставить его чувствовать боль.

— Думаю, в этом вопросе вы не откроете ничего нового для меня.

— Самоуверенность опасна. Она как хрупкое стекло — ломается от неосторожного движения, — Йонна слегка подтолкнул опустевший бокал к краю. — Иногда хватает даже случайного касания — и все летит в бездну, — бокал накренился, упал на мраморный пол и со звоном разлетелся на десятки осколков.

— Господин Йонна, — голос Мейрам был равнодушен и холоден. — Вы находитесь в моих покоях, а потому прошу вас соблюдать правила приличия. Уверена, если вы пожелаете устроить беспорядок в подвалах этого дворца, никто вам слова не скажет. Но здесь не казематы, а потому лишний мусор, — она позволила себе крохотную паузу, — неуместен.

— И, говоря о мусоре, вы подразумеваете…?

— Разумеется, битый хрусталь, — усмехнулась она. — Я всего лишь слабая женщина, избалованная вниманием и заботой тех, кто много сильнее меня. Настолько, что совершенно отвыкла сталкиваться с неудобствами. К примеру, ходить я предпочитаю там, где чисто. Уверена, вы можете позволить себе наступить не только на этот бокал, — она кончиком туфли чуть прижала достаточно крупный кусок стекла, — но и на что-то посерьезнее. Чужую жизнь, к примеру, — осколок под ее ногой хрустнул и лопнул. — С каким звуком ломаются чужие жизни, господин глава тайной службы? С треском, скрежетом, стоном? А может беззвучно?

Сиф Йонна едва заметно нахмурился:

— Я вижу, вы в сегодня дурном настроении.

Мейрам подозвала служанку:

— Приберись тут. И принеси господину Йонне новый бокал.

Девушка тут же упорхнула, вернулась через мгновение с маленькой пушистой щеткой в руках. Не прошло и минуты, как на полу не осталось ни единой пылинки. Мейрам продолжила, как ни в чем ни бывало.

— Вы оторвали меня от чтения, заставили заскучать, а теперь вынуждаете повторить вопрос: зачем вы пришли?

— Хотел обрадовать вас, надеялся, смогу заставить вас улыбнуться хотя бы немного. И заодно передать послание.

Из-за отворота расшитой куртки Сиф Йонна вынул сложенный вчетверо лист бумаги и крохотную плоскую коробочку красного дерева. Встал, положил поближе к Мейрам.

— Что это? — она не притронулась к вещам.

— Ну же, посмотрите сами!

Мейрам выждала минуту, затем протянула руку, взяла коробочку, открыла — и замерла, как изваяние.

— Разумеется, письмо вы прочтете чуть позже, — Сиф Йонна, довольный ее реакцией, поднялся. — Думаю, мое присутствие тут более неуместно. Однако смею вас заверить — он чувствует себя отлично. Он здоров, весел, о нем хорошо заботятся. Вам не стоит волноваться. По крайней мере до тех пор, пока сиятельный на вашей стороне. Или вы на его? Простите, такая путаница.

Глава тайной службы глубоко поклонился и вышел из комнаты, а Мейрам все не могла оторвать взгляд от тонкой пряди светлых волос, перевязанных золотой нитью. Затем дрожащей рукой поставила коробочку на стол и раскрыла письмо. Строчки, написанный незнакомцем, прыгали и расплывались, никак не хотели складываться в слова. Подписи не было, ее заменил оттиск крохотной детской ладошки.

***

В том году празднование дня Махриган стало самым запоминающимся за последние десять лет. День, посвященный верности, привязанности и любви, пришелся на окончание второй осенней луны. С момента попытки переворота и последовавших за ней погромов и казней прошло совсем немного времени, но Дармсуд покорно склонил голову перед властью сиятельного, и позволил одеть себя в пышный, торжественный наряд.

Мейрам наблюдала за церемонией принесения даров, стоя в нескольких шагах от роскошного золотого трона, на котором восседал ее брат. На ступень ниже установили широкую, обитую бархатом и отделанную драгоценными камнями скамью — место, предназначенное для императрицы и наследника. Ребенку тяжело давалась долгая церемония принятия заверений в вечной покорности, любви и преданности, поэтому вскоре сиятельная госпожа передала хныкающее дитя на попечение служанок. К сожалению, покинуть свое место под тяжелым балдахином Арселия не могла.

Мейрам с легкой завистью и совершенно искренним восхищением наблюдала за супругой Сабира: та застыла с идеально ровной спиной, спокойная, уверенная в себе. Лицо ее озаряла улыбка, наполненная теплом и радушием, словно и не ей приходится сидеть неподвижно уже около трех часов.

У Мейрам нещадно болели ноги. Сводной сестре сиятельного императора, рожденной вне брака, да еще и принявшей родовое имя мужа, ни трона, ни скамейки, ни места под балдахином не полагалось. Несмотря на середину осени, погода стояла жаркая, на небе не было ни единого облачка, время близилось к полудню, и легкий ветерок совершенно не спасал от зноя.

Мейрам с затаенной тоской смотрела на бесконечную вереницу знати, ленивой змеей ползущей ко дворцу. Каждый из них был обязан преодолеть почти пятдесят широких мраморных ступеней, чтобы склониться перед сиятельной четой и прошептать положенную ритуалом фразу.

Первый час церемонии прошел относительно легко, второй тянулся уже дольше, третий превратился в изысканную пытку. От пестрых нарядов и блеска драгоценностей рябило в глазах, от одинаковых слов, повторенных сотни раз, шумело в голове, а человеческие эмоции — страх, восхищение, стыд — смешались в бессмысленную массу. Хотелось бросить все и уйти под своды здания, окунуться в тень и прохладу садов, а еще лучше — спрятаться в свои покои, задернуть занавеси и позволить себе несколько часов отдыха. Но, увы, дворцовый церемониал был безжалостен.

Единственное, что могла позволить себе сестра императора — погрузиться в свои мысли, полностью забыв об окружающих.

Последние недели выдались поистине безумными. Она с тоской вспоминала крохотную, бедную комнатку в нижнем городе, и обещание, данное Малкону: встретиться снова через четырнадцать дней. К сожалению, они были необходимы, чтобы сопроводить семью погибшего ювелира в безопасное место, обустроить их там и вернуться обратно.

Но что-то пошло не так. Сабир стал проявлять к делам сестры слишком пристальное внимание. Было ли это случайностью или к этому приложил руку вездесущий Сиф Йонна, Мейрам не знала. Император не отпускал ее от себя ни на шаг, везде и всюду требуя ее присутствия, окружив ее своими людьми и шпионами. Когда оговоренные две недели минули, Мейрам отчетливо поняла, что попытка встретиться с Малконом не приведет ни к чему, кроме трагедии.

Стать причиной смерти любимого человека она не хотела, а потому затаилась, честно играя отведенную роль.

Осень набирала обороты, близился праздник, заботы поего организации легли на плечи Мейрам, а потому ни секунды личного времени у нее не осталось. Надежда была только на одно: рано или поздно императора поглотят ежедневные дела и Мейрам получит больше свободы.

Дождется ли этого момента Малкон, оставалось тайной. Скорее всего, он был не волен распоряжаться собой, как и все, кто служит достойным правителям, а не самим себе. Дела на севере не стояли на месте, и шансов увидеться снова становилось все меньше. Думать о том, что та встреча может оказаться для них обоих единственной, Мейрам просто боялась.

От палящего солнца начала кружиться голова, хотелось пить. В какой-то момент Мейрам поняла, что к горлу подкатывает тошнота, а мир слегка пошатывается и теряет резкость очертаний. Именно тогда на нее бросила взгляд императрица и дала почти незаметный знак одному из охранников. Он тут же подошел к сестре сиятельного, предложив опереться на его руку. Мейрам с благодарностью приняла помощь — свалиться в обморок на глазах всего народа было бы уже слишком.

Сабир слегка нахмурился, одним взглядом давая понять, что подобная демонстрация слабости недопустима, однако покинуть церемонию или хотя бы присесть не позволил. Пытка продолжалась.

После того, как все представители знати, наконец, дождались своей очереди подняться к трону, сиятельный дал знак к окончанию церемонии. Грациозным и полным изящества движением он подал руку Арселии, помогая встать, а затем неспешно покинул площадку.

“К демонам такие праздники”, - мрачно думала Мейрам, чувствуя, как ноги простреливает болью от кончиков пальцев до самых бедер. Оказывается, тело занемело настолько, что если б не твердая рука охранника, она бы рухнула на пол после пары шагов.

До вечернего пира оставалось несколько часов, поэтому сестра императора отправилась к себе и с наслаждением рухнула на ложе. Вокруг бегали и суетились служанки, готовя одеяние для торжества, набирая ванну, замешивая растирания — все ради удовольствия своей хозяйки. Одна из девушек присела на край постели и начала массировать ступни Мейрам ароматными маслами, чтобы разогнать кровь — меньше всего к вечернему пиру госпоже нужны были отеки.

— Уберите, — голос Мейрам прозвучал глухо и как-то раздраженно. — Что за жуткий запах? Немедленно откройте окна и проветрите.

— Простите, — личная горничная замерла растерянно, — это ваши любимые ароматы: асин и жоккора.

Мейрам с трудом приподнялась на локтях и зажала нос пальцами, стараясь дышать только ртом. Желудок болезненно сжался, голова откровенно кружилась.

— Уберите, говорю. Наверное, испортились от жары.

Сбитая с толку служанка подозрительно вдохнула ароматную смесь и не ощутила ничего необычного. Однако спорить, разумеется, не посмела. В последнее время Мейрам была резка и вспыльчива, в считанные мгновения переходила от ласкового тона к злости и обратно.

К началу пира сестра императора явилась вовремя, спокойно и уверенно прошествовала через весь зал и заняла место подле Арселии.

— Как ты себя чувствуешь? — улучив минутку, спросила императрица. — Ты очень бледная.

— Боюсь, сегодняшняя церемония оказалась слишком долгой. Солнце было злое, — тихо ответила Мейрам и улыбнулась как можно беспечнее.

А празднование набирало обороты. Подали торжественный ужин. Гости ели, пили, шумели, переговариваясь между собой. Музыканты старались вовсю: маленькие пестрые барабанчики задавали ритм мелодии, тонко пели свирели, протяжные звуки струнных собрали песню воедино и увлекли слушателей в бурный водоворот представления. Танцовщицы в центре зала порхали так легко, будто вовсе не касались пола. Тяжелые золотые украшения на их руках и ногах тихо звенели при каждом движении.

Сабир был доброжелателен, приветливо дарил улыбки своим подданным, милостиво принимал знаки внимания, но вскоре отвлекся от шумного веселья и углубился в разговоры с с особо почетными гостями.

Мейрам решила, что теперь ее исчезновение не привлечет лишнего внимания, и встала, чувствуя, как дурнота набирает силу. Выдавила из себя вежливую улыбку и направилась к выходу. Однако сил все-таки не хватило: мир вокруг качнулся, поплыл и провалился в спасительную темноту.

***

В себя она пришла от резкого щекочущего запаха и с удивлением поняла, что лежит на кровати в своих покоях. Рядом суетился пожилой лекарь, Шейба бен Хайри, чуть в стороне замерли три служанки, выглядели они испуганно. В дверях стояла охрана, а несколько человек деловито собирали и выносили кое-что из личных вещей: духи, мази, а так же еду и питье.

— Что происходит? — она возмущенно приподнялась на ложе. — По какому праву вы тут распоряжаетесь?

— Миледи, — седовласый лекарь был предельно собран и сдержан. — Вам не стоит беспокоиться. Эти люди отнесут ваши вещи в мою лабораторию, я должен изучить их на предмет ядов.

— Какие еще ядов? — опешила Мейрам.

— Сложно сказать. Но вы потеряли сознание без видимой причины, ваши служанки говорят, что уже много дней у вас наблюдается недомогание. Как себя чувствуете сейчас?

— Голова кружится, есть слабость.

— Как давно вы ели или пили?

— Днем после церемонии принесения даров, — Мейрам честно попыталась вспомнить. — Но я только пила воду, аппетита нет вовсе, почти ничего не хочется. Вы напрасно тревожитесь, всему виной слишком жаркое солнце, не более.

— Вы пили из этого кувшина? — лекарь понюхал содержимое и передал посуду охраннику, как только Мейрам кивнула. — Выйдите все, я должен осмотреть госпожу.

Мейрам проводила бледных служанок и молчаливых стражников равнодушным взглядом. А лекарь меж тем приступил к делу: послушал сердце, дыхание, изучил чуть покрасневшие глаза, прощупал живот и совершенно засыпал девушку вопросами: больно ли ей глотать, испытывает ли она боли и рези, как часто бывают приступы слабости и головокружения, есть ли дурнота, что из еды в последнее время она предпочитает больше всего, много ли времени проводит на свежем воздухе, не нарушен ли сон. Мейрам терпеливо отвечала, хотя удивление от этих странных вопросов нарастало с каждой минутой.

Наконец, лекарь присел на край кровати и, явно испытывая неловкость, спросил:

— Надеюсь, мое любопытство не оскорбит вас, миледи, но я должен узнать наверняка, это ради вашего же блага: скажите, вы были недавно близки с… мужчиной? Две луны назад или чуть больше?

Мейрам похолодела. Кровь отхлынула от лица, выбелив щеки почти полностью. Мысленно подсчитав дни, прошедшие со встречи с Малконом в нижнем городе, она до боли закусила губы, закрыла лицо руками и глухо застонала.

— Я так и думал, — лекарь старался говорить очень тихо. — Слабость, дурнота, раздражительность, чувствительность к запахам. Вы ждете дитя.

Девушка поднялась с кровати и на неверных ногах подошла к зеркалу, рассматривая себя так придирчиво, что, казалось, от того, что она увидит, зависит ее жизнь. Хотя, если смотреть правде в глаза, так оно и было. За несколько лет брака Мейрам так и не удалось зачать, она была уверена, что это ее вина, но, увы, сделать ничего не могла. В императорской семье многие оставались бездетными. Лекарь продолжил:

— То, что я скажу сейчас, может прозвучать жестоко, но я прошу меня выслушать. Вы — сестра императора, у вас нет мужа, и даже если в ближайшие недели вы сможете добиться заключения официального брака, срок рождение малыша будет невозможно изменить. Вас ждет позор, публичное унижение и наказание, а ваш ребенок, мальчик или девочка, окажется неугодным бастардом. В лучшем случае, если он не унаследует родовую магию, его ждет незавидная участь всех нежеланных детей. В худшем, если в нем пробудился дар четырех стихий, он станет заложником политических амбиций — вашего брата или его врагов, разница невелика.

Мейрам слушала молча, еще не до конца осознавая перемены, которые ее ожидают.

— Я могу предложить вам решение — жестокое и милосердное одновременно. В моих силах приготовить лекарство, которое заставит вас выбросить это дитя. Срок пока малый, угроза вашей жизни есть, но невысокая.

— Нет! — Мейрам ощутила, как холод и ужас сковал все ее нутро. — Не смейте говорить, даже думать о таком не смейте!

— Простите мою прямоту, — Шейба встал, на его лице застыла настоящая печаль. — Я знаю, что подобное решение нельзя принимать второпях, но времени на раздумья у вас нет. Как только я покину эту комнату, меня тут же проводят к сиятельному императору, чтобы я предоставил ему отчет о вашем состоянии. Увы, даже если я солгу, еще две, максимум три луны — и правда станет очевидна.

— Но ведь это убийство. Безвинного, нерожденного еще человека.

— Это сохранение жизни вам, его несчастной матери.

— Я не пойду на это никогда, слышите? Если брат прикажет убить это дитя, пусть убивает вместе со мной!

— Тише, — лекарь подошел вплотную и зажал ей рот рукой, — во имя всех стихий, не так громко!

Мейрам разрыдалась.

— Вы любили отца этого ребенка? — спросил он, поглаживая ее дрожащие плечи. — Напрасный вопрос, будь иначе, вы бы не стали рисковать собой. Уверены в том, что хотите малышу такой судьбы?

— Уверена, что своей рукой не оборву его жизнь ни за что на свете!

Лекарь глубоко вздохнул.

— Заставлять я не вправе. Но могу дать вам еще время подумать.

— Не о чем тут думать, — Мейрам смахнула слезы. — Ступайте к императору и расскажите ему правду.

32. Я нарекаю тебя Саад

Тяжелые размеренные шаги Мейрам услышала задолго до того, как Сабир появился в дверях комнаты. Она повернулась спиной ко входу, сжалась в комок на своем роскошном ложе и даже не пошевелилась, когда голос брата — сухой и полный вибрирующих ноток — коротко приказал:

— Все вон!

Служанки стайкой перепуганных пичуг сорвались с места и мгновенно покинули комнату. Император лично закрыл дверь, точнее захлопнул ее с оглушительным грохотом, а потом развернулся к сестре:

— Это правда?

Мейрам не отреагировала, прижимая к себе подушку, словно та могла защитить ее от ярости сиятельного. Сабир в два шага преодолел расстояние до кровати, в гневе схватил сестру за плечи, приподнял и встряхнул.

— Отвечай мне, когда я тебя спрашиваю! То, что сказал лекарь — правда?

— Да! — выкрикнула она отчаянно ему в лицо. — Правда! Да! Да! Да!

И тут же полетела обратно на кровать, отброшенная чуть ли не с презрением. Лицо сиятельного исказилось, на тонкие и привлекательные черты наложился отпечаток гнева и брезгливости. Он встал, отошел к окну, заложил руки за спину и поинтересовался обманчиво равнодушным голосом:

— Имя отца?

Мейрам молчала, закусив губы почти до крови.

— Я жду.

Тишина.

— Кто он? Не заставляй меня повторять каждый вопрос по нескольку раз, мое терпение не бесконечно, — он чуть повернулся к сестре и Мейрам с ужасом поняла, что брат сейчас балансирует на грани, за которой его стихии вырвутся на волю.

— Никто, — быстро отозвалась она. — Он — никто. Его имя тебе ни о чем не скажет. Кроме того, я не знаю, где он сейчас, и не уверена даже, что он жив.

— Хочешь сказать, что отдалась малознакомому человеку, который бросил тебя после одной ночи? — изогнул изящную бровь Сабир. — Я был лучшего мнения о твоих принципах. Знаешь, каждый раз, когда я надеюсь, что наконец понял тебя, ты преподносишь мне сюрпризы. И произошло это…?

— В конце лета.

— До или после смуты? — он развернулся и оперся бедрами о широкий подоконник, теперь его темные глаза пронизывали Мейрам насквозь.

— До, — чего ей стоило не дрогнуть под этим взглядом, одному небу ведомо.

— Он имел отношение к заговору? Подумай хорошо, прежде чем солгать.

— Никакого, — уже тверже ответила Мейрам, — клянусь стихиями. Просто человек, далекий от двора, но слишком очаровательный и уверенный в себе.

— Так рьяно его защищаешь, — император ей не верил и не скрывал этого. — Может, лучше спросить тебя по-другому? С господином главной тайной службы ты будешь более откровенна?

Мейрам не нашлась с ответом, только побледнела еще больше. Но император уже обуздал свой гнев и взял себя в руки.

— Ты же понимаешь, что теперь придется расплачиваться за эту слабость? Мы не в том положении, чтобы позволить сброду, который смеет называть себя знатью, опять судачить об императорской семье. Твое дитя не может принадлежать только тебе. Особенно если в нем пробудится дар четырех стихий.

— Так ты позволишь ему появиться на свет? — внезапная надежда зажглась в ее сердце и даже предала сил.

— А что прикажешь мне делать? Поступить по закону? Выставить на площади у позорного столба, рассказать всем о твоем падении и предать публичной порке? Не переживешь ее, слишком слабая, — в голосе императора вновь зазвенела злость. — Ты можешь еще мне понадобиться, а счастливое будущее этого ребенка станет залогом твоей покорности и верности. До тех пор, пока ты станешь выполнять мою волю, его жизни ничего не будет угрожать.

Мейрам сникла, откидываясь на подушки. Сабир заговорил вновь.

— Официально будет объявлено о попытке отравления. Быть может, я даже найду и накажу виновных в этом коварном преступлении. Вскоре ты уедешь домой, в свое имение, и пробудешь там до родов. Сиф Йонна выделит людей, чтобы охранять тебя и следить за каждым шагом, они же увезут дитя и передадут его на воспитание в надежные руки, — при этих словах Мейрам не удержалась и всхлипнула. Сабир подошел к ней, сел на край постели, коснулся ее плеча, провел рукой по волосам, в беспорядке рассыпавшимся по шелковому покрывалу. — А ты вернешься ко мне и будешь моей опорой и поддержкой. Верно, любимейшая сестра?

— Я смогу навещать ребенка?

— Время покажет, зависит от твоего поведения. И не советую пренебрегать моей милостью.

Император встал и направился к выходу, но оглянулся у самого порога.

— Не лей слезы понапрасну, в столь деликатном положении это вредно. В конце концов, вполне возможно, что в твоем чреве зреет будущее империи.

***

Все произошло в точности так, как сказал Сабир. Мейрам увидела своего ребенка лишь раз — сразу после родов. Мальчик: здоровый, красивый, светловолосый. В нем смешалось поровну от отца и матери. “Слава стихиям, — подумала она, — он не похож на моего брата. Быть может никто и не узнает.”

— Саад, — тихо прошептала она, целуя крохотное, сморщенное, красноватое еще личико. — Я нарекаю тебя именем Саад.

Мейрам никому не позволила забрать ребенка, укачала его на руках, а потом, положила около себя. Она знала, что малыша тотчас унесут тотчас, как она заснет. У них двоих был только этот крохотный кусочек счастья, эти драгоценные минуты вместе. Наперекор огромной усталости она продержалась несколько часов, стараясь зафиксировать в памяти черты его лица, едва заметные особенности, каждую незначительную деталь. “Небо знает, когда я увижу тебя снова, — думала она засыпая. — Но теперь я узнаю тебя, что бы ни произошло. И ты помни меня. Однажды я вернусь за тобой.”

Через несколько дней в поместье приехал придворный лекарь. Он привез новости, которых Мейрам ждала с нетерпением и плохо скрываемым страхом.

— У мальчика нет дара всех стихий, — лекарь не стал откладывать важное на потом. — Только сильные Вода и Воздух, как у вас. Слабая Земля. Огня нет вовсе. Конечно, со временем они могут пробудиться и обрести новую силу, но со способностями Адиля не сравнятся никогда.

Мейрам почувствовала, как облегчение и радость накрывают ее с головой. Она порывисто обняла и расцеловала старого лекаря в обе щеки.

— Спасибо вам за добрые вести! Благодарю!

— Я не сделал ровным счетом ничего, — смутился лекарь. — Но поздравляю вас от всего сердца. Саад очень милый ребенок. Я рад, что он не станет угрозой первенцу императора.

— Большая удача для всех, включая меня. Как он сейчас?

— Его увезли, я не знаю куда, мне не позволили сопровождать повозку, — старик тяжело вздохнул. — Но я видел тех, кому поручено заботиться о нем. Хорошие, приятные люди. Пара, лишенная счастья иметь своих детей, они искренне радовались этому крохе, для них он — дар, вне зависимости от того, кем являются его настоящие родители.

— Они знают?

— Нет.

— Хорошо, — она кивнула.

— Я могу ошибаться, но ваш брат проявил милосердие по отношению к вам и ребенку, подобрав для малыша любящее окружение вдали от столицы. Этим людям выделили приличное содержание, новый дом, обеспечили всем необходимым. Саад будет расти в любви и достатке. Знаете, я много лет при дворе, еще со времен жизни вашего отца, и видел разное за эти годы… И рад, что в этот раз мои страхи оказались напрасными.

— Мне остается только довериться вашему чутью, — вздохнула Мейрам. — Но не стоит заблуждаться. Сабир никогда не делает ничего просто так, у его поступков всегда есть причины, как минимум две. Уверена, что за Саадом будут присматривать хорошо, и в том числе — люди тайной службы.

Лекарь ничего не ответил, только сжал пальцы Мейрам, давая понять, что ее слова услышаны и истолкованы верно.

— Я останусь пока с вами, понаблюдаю за вашим состоянием. Если вы оправитесь быстро, то мы вернемся ко двору до начала следующей луны.

— Надеюсь, так и будет.

33. Коварство лилий

Возвращение в столицу прошло тихо и незаметно. Сиятельный император любезно поприветствовал сестру, но ни больших торжеств, ни даже скромного домашнего праздника не было. Для всего двора Мейрам просто вернулась из долгого путешествия, куда отправилась с целью поправить здоровье после отравления. По обвинению в покушении на сестру императора еще несколько месяцев назад казнили двоих членов малого совета. Злая ирония: две невинные жизни в обмен на две другие.

Во дворце все осталось по-старому, разве что прислуживали Мейрам теперь совершенно незнакомые люди, назначенные лично господином Сифом Йонной и одобренные императором. Ни малейшего шанса на то, чтобы сделать лишний шаг, передать записку или выскользнуть из дворца без охраны, у Мейрам не осталось.

Единственной отдушиной оставались разговоры с императрицей. Она, как и прежде, благоволила сестре своего мужа. От нее не стали держать в секрете новости о рождении ребенка. Арселия ни на секунду не усомнилась в том, что дитя Мейрам не будет угрозой Адилю, потому что как никто другой во всем дворце понимала всю боль и счастье этого неожиданного материнства.

Мейрам тихо вздыхала про себя, удивляясь тому, как Арселии удается сохранить столь чистую душу в окружении сплошной грязи и интриг. И мысленно благодарила все стихии за то, что однажды Мушарафф бен Рушди переступил порог дома родителей Арселии. Не разразись та песчаная буря, не приведи она караван работорговца в уединенное жилище, многие судьбы в Золотых Землях сложились бы гораздо трагичнее.

Шли недели, затем месяцы. Она смирилась, простилась с прошлым, спрятав драгоценные имена любимого мужчины и рожденного ребенка в самых дальних уголках памяти. И решительно переключила свое внимание на совершенно иные дела.

Красивой женщине не обязательно быть умной. Красивая женщина не воспринимается настоящей угрозой. Красивую женщину можно простить за неловкость и неосторожную фразу. Мейрам умела быть по-настоящему красивой.

Находясь все время подле брата, она невольно стала частью политической и военной жизни империи. Длинные мучительные церемонии, официальные приемы, визиты вежливости, показательные прогулки на виду толпы зевак Мейрам использовала для того, чтобы хотя бы немного сблизиться с теми, чья поддержка была необходима Сабиру.

За несколько месяцев такой жизни она разделила окружение брата на два типа людей.

Первый — преданные и верные псы, благоденствие их целиком и полностью зависело от устойчивости императорского трона. К примеру, Сиф Йонна. Холодная ненависть, начало которой положила казнь несчастного Махрана бен Шарди, постепенно переросла в полноценную войну, только вот разворачивалась она не в полях или крепостях, а в сияющих чистотой и блеском драгоценностей залах дворца. С людьми, подобными Йонне, Мейрам старалась общаться как можно реже и, по большей части, как слушатель.

Второй — те, кто повиновался императору лишь по долгу клятв или также, как и сама Мейрам, от отсутствия свободы выбора. С ними можно было позволить себе некоторую прямоту или случайную оговорку.

Разумеется, ни о какой откровенности речи быть не могло — слишком много лишних свидетелей у таких разговоров, чересчур легко неосторожное слово превращалось в топор палача, занесенный над головой.

Но небольшую вольность, случайную оговорку, Мейрам могла себе позволить хотя бы изредка.

— Дети — огромный дар, ниспосланный Стихиями, — обронил однажды Илияс, новый верховный жрец храма Всех Стихий, сменивший на этом месте погибшего Дияра.

В этот день проходило торжественное чествование стихии Земли. Императорская семья восседала в центре огромного зала, наблюдая за священнодействием. Жрец продолжил:

— Уверен, что жители империи чувствуют себя в безопасности: сиятельный род процветает, а линия Сабира продолжилась напрямую. Большая удача для государства.

— Вы, как всегда, правы. Наследование власти от отца к сыну, что может быть естественнее?

— Однако Адиль пока так юн, сущее дитя.

— Он способный мальчик, к тому же, в нем совершенно не проявляется ни жестокость, ни самовлюбленность, свойственная нашей семье, — Мейрам позволила себе задержать взгляд на щуплом жреце чуть больше положенного. И тут же смущенно отвела глаза. — При правильном обучении мальчик превзойдет своего сиятельного отца, а учителя у наследника очень хорошие.

— Уверен, однажды он станет прекрасным правителем. Когда достигнет необходимого возраста, разумеется.

— О, конечно. Мой брат еще молод и полон сил. И это к лучшему: его наследнику не придется созерцать дряхлость и постепенное угасание жизни отца.

Жрец едва заметно вздрогнул, бросил на Мейрам косой взгляд из-под полуопущенных век и осторожно произнес:

— Мы не можем знать будущего наверняка.

— Но можем попробовать повлиять на него вместе, не так ли? — она не выдала своих эмоций абсолютно ничем: ни одного лишнего жеста, румянца на щеках, блеска глаз, участившегося дыхания. Даже улыбка осталась скучающе-вежливой, будто они обсуждали погоду или виды на урожай. — У Адиля до сих пор нет наставника в магии. Буду благодарна, если позволите предложить вас на эту роль.

— Для меня это будет честью, — ответил он после небольшой паузы.

— В таком случае, я могу рассчитывать на ваше покровительственное отношение к юному наследнику?

— Без сомнения, — пообещал он. — Раз такова ваша просьба, я не решусь ответить отказом.

Вторым человеком, с которым Мейрам позволила себе некоторую откровенность, стал Бадр Зойра, один из военачальников, хранитель юго-восточной границы Золотых Земель.

С ним удалось поговорить после совета, на котором Сабир потребовал немедленно атаковать приграничные крепости на Серых перевалах. Бадр Зойра пытался доказать, что такая непродуманная и поспешная атака обречена если не на провал, то на значительную неудачу. Он настаивал на том, чтобы сосредоточить все силы на одной или двух крепостях, закрепиться там и продолжить наступление вглубь долины Миаты, однако в словестном поединке с сиятельным потерпел сокрушительное поражение.

— С вами будут стихийные маги, которым позволено применять свои силы для поддержки воинов, — сообщил тогда Сабир.

Члены совета надолго замолчали. Тишину решился прервать старейший из собравшихся, один из старой знати, Навир вар Агдай:

— Простите мою дерзость, сиятельный император. Вы молоды, и не можете помнить магической войны, прокатившейся по нашей земле более ста лет назад. Да и, признаться, никто из нас не видел те события лично. Однако я помню тот ужас, с которым о минувших делах рассказывал мой дед. Именно после той войны магам запрещено участвовать сражениях, как в пределах империи, так и вне ее. Думаю, вам должно быть об этом хорошо известно.

— Верховный жрец Илияс? — Сабир бросил заинтересованный взгляд на худощавого служителя стихий.

— Довожу до сведения малого совета, — заговорил тот хрипло и словно бы нехотя, — что согласно приказу сиятельного Сабира и с моего одобрения, запрет частично снят. В ближайшее время как минимум двое полностью обученных магов займут свои места в войсках империи.

— Ваше любопытство удовлетворено, почтенный Навир?

Старик поклонился так низко, как только позволяла больная спина. Сабир продолжил:

— Я рассчитываю на поддержку магов и сил, подвластных только им. Если план удастся, войска Золотых Земель возьмут в кольцо внушительную часть долины Миаты и откроют вход армии через юго-западные перевалы. Это самый удобный, низкий и пологий путь в горах, окружающих непокорное герцогство.

— Мой император, — Бадр понимал, что сейчас рискует головой, но так же хорошо понимал, что потеряет ее наверняка в случае неудачи. — Мы должны добиться полного контроля хотя бы над одной из крупных дорог на перевалах и лишь после этого вступать на вражеские земли. Тропы и пути разведчиков для нас не годятся. Там, где налегке пройдет одиночка, не провести армию: ни большой кагот, ни даже хорошо вооруженный контурс.

— Тогда сделайте так, чтобы у Золотых Земель был этот контроль, — усмехнулся Сабир. — Я не ограничиваю вас ни в людях, ни в средствах, наоборот, вы можете использовать даже магический перевес в сражении.

Совет Бадр покинул, погруженный в мрачные мысли. С поддержкой магов или нет, даже если удастся захватить все крепости и выбить оттуда защитников, удержать укрепления будет непросто. За кратковременным успехом последует стремительная потеря позиций и неизбежное отступление. Совет начнет искать виноватых, а если не найдет — назначит.

С леди Мейрам хранитель юго-восточной границы столкнулся, когда золотоволосая красавица в сопровождении служанок направлялась к рабочему кабинету своего брата. В руках она держала охапку только что срезанных золотисто-красных лилий: цветы императорской семьи, прекрасные и изящные, хотя слегка хрупкие. К своей глубочайшей досаде, Бадр почти сбил с ног невысокую леди. Она вскрикнула от неожиданности, помятые и сломанные лилии упали к ее ногам, безнадежно испорченные.

— Как вы неловки, — она недовольно нахмурила свой идеально гладкий лоб. — Разрушать красоту, по-видимому, ваше призвание.

— Прошу простить меня, миледи, — в его голосе чувствовалось едва сдерживаемое раздражение. Будь его воля, он бы растоптал эти растения прямо тут и сейчас.

— Прощу, — Мейрам светски улыбнулась и решительно подхватила его под руку. — Если поможете исправить это недоразумение. Проводите меня до сада, где я соберу новый букет, — и небрежно бросила двум служанкам, неотрывной свитой идущим позади: — Приберитесь тут, император не должен видеть подобного беспорядка.

Пока девушки не успели опомниться, она увлекла своего невольного спутника в сторону оранжереи.

— Дурные вести? — поинтересовалась осторожно.

— Скоро станут дурными, — ответил он, не желая вдаваться в подробности.

— Значит, все-таки атака, — она усмехнулась. — О, не удивляйтесь, я знаю многое, а еще о большем догадываюсь, потому обойдусь без лишних деталей. О вас ходит слава разумного и дальновидного военачальника, надеюсь, вы вернетесь в столицу живым и здоровым. Если позволите, дам вам совет: не стоит задерживаться в горах дольше, чем это необходимо. Там дуют холодные ветры, временами налетают грозы, погода ужасно изменчива. К тому же, вы и ваши люди еще понадобитесь тут.

— Боюсь, в скором времени и над Дармсудом сгустятся тучи, — ответил он.

— В таком случае вам стоит зайти в храм Всех Стихий и обратиться к силам, более могущественным, чем мы с вами. Уверена, их покровительство не помешает войскам императора.

— Увы, перед приближающейся непогодой даже они бессильны.

— Даже так? — она выгнула бровь. — Печально это слышать.

— Вы играете в опасные игры, миледи, — вздохнул Бадр, освобождая руку. — Я благодарен вам за заботу, но вы уверены, что это стоит того?

— Я принадлежу императорскому дому, мои игры всегда опасны, вне зависимости от того, хочу я в них играть или нет. И я уверена в своих словах и в своих симпатиях. Что я могу сделать для вас?

— Думаю правильнее спросить, чем я могу быть полезен вам?

— Здесь нет никакой тайны. Ваша верность и преданность семье моего брата — превыше всего.

— Я вас услышал, миледи, и запомнил ваши слова. Примите мои заверения в глубоком уважении и почтении к вам и сиятельной Арселии. Однако прошу меня простить, дела ждут.

— Мы как раз пришли, думаю, дальше я справлюсь сама. Срезать цветы просто — они не сопротивляются, принимаю свою судьбу с завидной покорностью.

Бадр склонился к рядам лилий, сорвал одну из них, поднес к лицу, вдохнул ее резкий запах.

— Изумительный цветок. Прекрасен в своем коварстве. Если остаться рядом с ним достаточно долго, то его аромат одурманит. Очень символично, не находите? Возможно, головная боль — не самая ужасная расплата за право наслаждаться красотой, но для растения это единственная защита от людской алчности.

— Я тоже нахожу эту особенность занятной. Обожаю лилии.

К моменту, когда служанки догнали леди Мейрам в оранжерее, новый букет был почти закончен, а Бадр Зойра уже исчез в дворцовых переходах.

34. Малый императорский совет

Малый совет Золотой империи, дополненный старшими военачальниками, собирался уже четырежды за неполную луну. И с каждым разом проходил все тяжелее. Члены совета были сбиты с толку и крайне раздосадованы малыми успехами армии.

Гонцы, посланные в Великую Степь сразу же после того, как Сабир узнал о приезде хольдингов, так и не вернулись. Разумеется, можно было надеяться, что путь хотя бы в одну сторону они преодолели успешно, но император не был глуп или чрезмерно самонадеян. Старинный тракт в предгорьях, вьющийся под самыми скальными обрывами и заброшенный сотни лет назад, перестал быть надежным способом обмениваться вестями с Талгатом. То, что хольдинги заключили союз с Недоре, стало очевидным. А значит, Великому Хану придется искать средства выиграть это сражение самостоятельно.

Сабир недовольно поморщился, вспоминая последнее письмо от кочевника, пришедшее едва в полях растаял снег. Этот наглец снова просил у императора поддержки. Утверждал, что пришло время решительной атаки на остатки королевства хольдингов, обещал разбить их до начала осени.

Однако в этот раз Сабир не спешил бросать своих людей в огонь битвы за Великую Степь. Император готовился начать войну с Недоре, а потому решил не распылять силы. Он обдумывал, выжидал, поглощенный подготовкой к будущей атаке. Дни летели неумолимо, и последняя надежда Талгата — северный путь морем, оказался перекрыт флотом, состоящим из кораблей герцога Недоре и его союзников из вольных городов и бывших прибрежных пиратов. Время для того, чтобы послать в степь войска империи, было безвозвратно упущено.

Теперь основной заботой Золотых Земель и совета стало герцогство Недоре. Сабир питал надежду на то, что Талгату удастся воплотить свои планы без посторонней помощи, но также хорошо понимал, что Хальварда нужно отвлечь иными заботами. Сиятельный начал действовать первым, связывая силы, приковывая внимание и врагов, и союзников к границам на Серых перевалах. Но основные планы предпочел держать в тайне. О истинном положении дел догадывались единицы, достоверно же знал лишь он сам.

Этот совет стал самым горячим и неоднозначным с момента начала конфликта с Недоре. Один за другим в Дармсуд мчались гонцы, доставляя вести от военачальников. Короткие письма и пространные отчеты озвучивали по второму разу, император успел ознакомиться с новостями еще прошлой ночью. Пять поражений, одна победа, удержать которую почти не было шансов.

— Прорваться удалось только в одном направлении — крепости Хёртен, — донесение Дари Ширказ Нэму, хранителя северо-восточной границы, зачитывал один из секретарей императора. — Мы вошли в стены замка и, используя силу мага, сопровождавшего нас, разрушить большую часть укреплений. Войска империи успешно прошли в долину, неся смерть и ужас жителям близлежащих деревень. К сожалению, менее чем через сутки, мы потеряли свое превосходство и там. Вторая атака моих людей на крепость Утта была отбита воинами Ульфа Ньорда. Схватка там продолжалась более четырех часов в сложных для нас условиях: дорога зажата с одной стороны обрывистыми скалами, с другой — пропастью. К тому же ночью резко ухудшилась погода, нам пришлось сражаться не только с людьми, но и с неистовым натиском ветра, дождя и града. На рассвете я отдал приказ отвести войска, иначе их бы перебили полностью.

— Какие потери? — уточнил кто-то из совета.

Секретарь торопливо скользнул глазами по посланию и ответил:

— В целом около четверти раненых и убитых. Полностью потеряли пять цинтаров и два контурса.

— Пятьсот двадцать человек? — кто-то изумленно ахнул. — И все ради того, чтобы отступить через день?

— В каком состоянии граница сейчас?

— Полностью перекрыта с обеих сторон. Ульф Ньорд уже находится в Нисса-Шин, вероятнее всего туда же в скором времени прибудет герцог Хальвард.

— Что с южным направлением, с Эльтре? — спросил Навир вар Агдай, поворачиваясь к Бадру Зойре. Из всех хранителей границ, он единственный посмел явиться на совет лично. Отчаянный и смелый шаг, который мог стать для него последним.

— Южный атакующий манит не смог прорваться даже за стены, — по спине Бадра скатилась капля холодного пота. — Маг, который должен был содействовать атаке и связать основные силы защитников крепости был убит в первый час от начала сражения.

— Как именно убит? — сиятельный был настолько спокоен, что у самых наблюдательных это вызывало подлинную тревогу.

— Мы не смогли забрать тело, но свидетели говорят, что его убила собственная магия. Позже удалось установить, что в Эльтре в этот момент находилась леди Йорунн, воспитанница герцога. Возможно, именно она причастна к его гибели.

— Как она оказалась там? Почему не узнали заранее? — император повернулся к Сифу Йонне.

— Простите, сиятельный. У нас нет возможности послать своих людей в гарнизоны. Постоянный контроль Ульфа Ньорда, а также частые визиты его доверенных подчиненных заставили наших немногочисленных союзников держаться еще более скрытно, иначе мы вообще лишились бы осведомителей.

— Мне не нужны осведомители, которые молчат, — голос Сабира прозвучал очень недобро. — Иначе какой мне прок в них и в вас? Ваша ошибка стоила мне жизни боевого мага.

— В Хёртен маг выполнил свою задачу полностью, но итог получился все равно плачевным, — возразил Навир вар Агдай.

Сиятельный чуть склонил голову вбок, словно забавляясь этим разговором.

— Вы ошибаетесь. Я получил от этой атаки именно то, на что рассчитывал — свободный переход через горы.

— Который мы уже практически потеряли. Да, там теперь негде закрепиться и крепость придется отстраивать заново, но это не значит, что наша армия пройдет там беспрепятственно.

— Армия нет. Но кто говорит сейчас об армии? К тому же грандиозный успех не всегда является остро необходимым. Пока достаточно и малого.

— В таком случае прошу пояснить нам, что именно вы считаете успехом.

— Мне нравится ваша дерзость, уважаемый Навир. Как я вижу, потеря сына не научила вас осторожности. Все так же поспешны в словах и мыслях.

— Я говорю от лица всего совета, а, значит, и всех жителей империи.

— А я, как глава совета и всего государства, имею полное право не ответить вам. Вы узнаете все в нужное время. Пока же считаю, что сказано и услышано достаточно. О дальнейших своих решениях я дам знать тем, кто должен будет привести их в исполнение. Все могут быть свободны. Господин глава тайной службы, вы останьтесь, мы не договорили, — он небрежно махнул рукой, показывая, что дискуссии окончены.

Члены совета начали подниматься со своих мест. Спорить с императором никому не хотелось, однако недоуменными взглядами обменялись многие. Сабир, пребывая в задумчивости, не заметил, что в кабинете, задержался Бадр Зойра.

— Мои император, позвольте мне сказать кое-что… в узком кругу.

Сабир вскинул чуть удивленный взгляд и жестом пригласил воина сесть. Бадр покосился на стоящего у окна Сифа Йонну:

— Могу ли я говорить откровенно?

— Вряд ли вы озвучите что-то, неизвестное моей тайной службе.

— Мой император, прошу простить меня за то, что я сейчас скажу, однако таков мой долг. Когда речь заходит об атаках и штурмах, я предпочитаю понимать, какими силами командую. Я был в Эльтре от начала и до конца, а потому все, что произошло там, видел своими глазами. И теперь не знаю, верить ли им или считать себя безумцем.

Сабир усмехнулся совершенно откровенно.

— Почему же не стали говорить об этом при всех? Думаю, совет бы обрадовался вашим словам. Безумец, носящий звание хранителя границы — это прекрасная шутка, не находите? — ни капли гнева, недоумения или растерянности. Император наслаждался этим разговором, ждал его.

Бадр нахмурился еще сильнее.

— Что именно я видел? Это не магия стихий, как бы мало я ни был знаком с ней.

— Хотите скучные подробности? Это сложное плетение, основанное на взаимодействии стихийных элементов, изначальной магии Тьмы и небольшой жертвы крови, — император забавлялся, игрался, как кот с мышью.

— И для чего это плетение предназначается?

— Для того, чтобы дать вам преимущества, о которых вы и мечтать не смели бы.

— Насколько эти силы будут подвластны мне, как командиру большого кагота?

— Они подконтрольны мне, этого для вас должно быть достаточно.

— В Хёртен перевес в сражении обеспечили они?

— Вы догадливы.

— Верно ли, что после отступления Дари Ширказ Нэму ущелье Хёртен превратилось в выжженную пустыню?

— Абсолютно. А вы хорошо осведомлены.

— Не более чем того требует мое звание. И ответственность перед своими людьми.

— И чего же она требует сейчас?

— Узнать, насколько эти силы безопасны для жителей империи. Всякое оружием, которому доверяешь свою жизнь, должно быть изучено в совершенстве. Неумелый воин, впервые взявший в руки меч, может ранить и себя, и товарища.

— Вы напрасно беспокоитесь: этот меч не в ваших руках. Выполняйте мои приказы, об остальном позабочусь я.

— Но маги?

— Маги — моя забота. И верховного жреца Илияса. Поверьте, в этих вопросах он знает побольше вашего. И что-то я не припомню его возражений. У вас еще что-то?

Хранитель юго-восточной границы поднялся и глубоко поклонился. И, не мешкая более, вышел из кабинета. Его опасения за собственную жизнь оказались напрасными, но вот слова леди Мейрам обрели гораздо больший смысл. Стража прикрыла створки дверей, оставляя сиятельного и Сифа Йонну наедине.

— Присматривай за ним, — сухо кинул через плечо император, даже не обернувшись. — Пока не трогай, но пусть задержится в столице. Умен, наблюдателен, храбр. Таких людей не стоит оставлять без внимания.

— Как прикажете.

— Что с грузом камней?

— Илияс согласился предоставить столько, сколько потребуется для нужд империи. У храма Всех Стихий хорошие запасы — к нашему счастью, саяны чтут старинные договоренности.

— Боюсь, это ненадолго. Разумеется, их пустоши пока останутся без внимания, но рано или поздно их постигнет та же судьба, что и Недоре. Но это не важно сейчас. Как именно ты получил согласие верховного жреца?


— О, не беспокойтесь, я не был чрезмерно груб. Всего лишь убедителен. Не хочу утомлять вас излишними подробностями.

Сабир внимательно изучал лицо главы своей тайной службы — совершенно непроницаемое, холодное, лишенное эмоций, словно неживая маска.

— Что ж, время пришло. Прикажи своим людям начинать. Проход через Хёртен открыт.

35. Граница

Тяжелая дубовая дверь трактира распахнулась настежь, пропуская в скудно освещенное помещение высокого светловолосого воина. Он осмотрелся по сторонам, явно выискивая кого-то знакомого.

В дальнем углу, сгорбившись и завернувшись в темный плащ так, что было видно только глаза, лоб и взъерошенные волосы, сидел человек. Перед ним на столе красовалась нетронутая тарелка с едой, невысокий пузатый кувшин и очень объемная кружка. Воздух внутри трактира был пропитан винными парами, ароматом жаркого и еще чего-то неприятно-кисловатого.

Впрочем, это не остановило неожиданного утреннего гостя. Небрежно отмахнувшись от трактирщика, выскочившего из-за стойки и сонно потиравшего глазки, почти скрытые одутловатыми щеками, он решительно направился к одинокому постояльцу. Подошел, брезгливо осмотрел содержимое тарелки, отодвинул ее подальше, присел и выжидательно уставился на человека в плаще.

— И долго ты собираешься тут предаваться пьянству и безделью? — поинтересовался с издевкой. — Если бы ты не был мне другом, я бы сейчас устроил тебе встречу с бочкой холодной воды. А так, исключительно из уважения к былым заслугам, прошу вежливо: вставай и уходим. Нас ждут дела, нет времени тратить свою жизнь на вино.

— Я не пьян, если хочешь знать, — мрачно отозвался темноволосый. — И это не вино вовсе, вот, — он сунул под нос собеседнику кружку, в ней действительно плескалась обычная вода.

Гость присмотрелся чуть внимательнее и с облегчением отметил, что старый друг говорит правду. Глаза его, уставшие и какие-то обреченные, были совершенно трезвы, да и лицо не было похоже на лицо пьяницы.

— Так каких демонов ты тут торчишь, Малкон?

— Не называй их…

— Кого?

— Демонов, — Малкон мрачно ухмыльнулся. — С них все мои несчастья и начались и, пожалуй, ими и окончатся.

— Давно ты вернулся?

— Два дня назад.

— Почему ко мне не пришел?

— А к чему? Отчет я написал, все, что мог добавить, уже пересказал лорду Ульфу. Он дал мне семь дней на отдых. Вот, — он как-то безнадежно вздохнул, — отдыхаю.

— Снова ничего?

Арен расстегнул плащ и устроился на лавке поудобнее. По всей видимости, разговор затянется.

— Если бы: я видел ее. Но не смог подобраться даже на расстояниев сто шагов, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться, хотя бы просто поговорить, обменяться взглядами.

— И как она?

— Как всегда — ослепительна. Сопровождала брата, разговаривала с кем-то, даже улыбалась. Но будь я проклят, если эта улыбка была хоть каплю настоящей. За ней следит одновременно так много народу, что даже к императрице подобраться было бы проще. Чего у Сабира не отнять — главой тайной службы он назначил очень исполнительного человека.

— Да, Сиф Йонна уже не раз проявил себя мастером своего дела. Мне жаль, друг. Я надеялся, что в этот раз тебе повезет больше.

— Я тоже, но, видимо, не судьба… Быть может она уже и забыла меня. В конце-концов, я ей не ровня. И как выглядит эта ситуация ее глазами? Воспользовался слабостью женщины и исчез… Хорош рыцарь и человек слова, о таких все и мечтают, да, Арен? — он прикрыл лицо руками, растер уставшие глаза, взъерошил давно не стриженные волосы, потом криво улыбнулся. — Прости. У тебя же невеста-красавица, свадьба скоро, а я снова о грустном. Пора бы научиться держать язык за зубами и не портить другим веселья.

— Глупости, — светловолосый решительно качнул головой. — Причем дважды. Ты не хуже меня знаешь, что сейчас Мейрам не вольна в своих решениях. И она давно уже не девочка, которую можно соблазнить сладкими речами и пустыми обещаниями. Если она позволила случиться тому, что было между вами, то значит выбрала тебя сама. Она росла в другом окружении, в других традициях, в Золотых Землях женщина не дарит себя мужчине, который ей просто симпатичен. Не унижай ее недоверием, не оскорбляй себя презрением. По крайней мере до тех пор, пока вы не сможете сказать друг другу все, глядя в глаза.

— А сможем ли? — Малкон криво улыбнулся.

Арен не ответил, этого он знать не мог.

— Когда ты обратно? Ты ведь снова отправишься туда?

— Думаю, через луну или и того меньше. Все-таки, война уже идет. Надо, чтобы в Дармсуде было побольше надежных людей: в этот раз со мной будет еще один отряд, самый крупный за все время. Я знаю, как их провести, знаю, как сделать так, чтобы они не привлекли лишнего внимания. Мало кто изучил эту дрянную столицу лучше меня, — он тяжело вздохнул и вяло ковырнул вилкой в еде.

— Да уж, пропадаешь там месяцами, а приезжаешь на несколько дней — прячешься по углам. Подозреваю, что ты и забыл уже, как выглядят горы.

— Помню, но… мне теперь пусто тут, словно я стал чужим. Лорд Ульф тоже это видит, потому и не держит.

— Ясно. В любом случае не смей уезжать не попрощавшись.

— Скажи лучше, когда свадьба? — на лице Малкона мелькнул отблеск настоящей заинтересованности.

— Не знаю пока. Сейчас не время. Да и потом, мы тут, в Нисса-Шин, и, похоже, надолго. А Виале безопаснее в Кинна-Тиате.

— Может, это и к лучшему. Отпразднуете спокойно осенью или зимой.

— Время покажет, — Арен решительно поднялся. — Хватит рассиживаться. Пошли. Разомнемся в конце концов. Черный Волк постоянно занят, а кроме него мне только с тобой и интересно тренироваться.

Малкон усмехнулся и послушно встал, делая вид, что принял слова друга всерьез. Когда они вышли на яркое утреннее солнце, Арен вдруг остановился, задумался, а потом обернулся:

— Послушай, ты сказал одну забавную вещь. О Сифе Йонне. Что императрицу охраняют не так тщательно, как Мейрам. Об Арселии ходит слава чуткого человека, не лишенного мудрости и доброты. Ты не думал, что можно попытаться передать весточку через нее? Конечно не напрямую, и речь, разумеется, не о письме или личной встрече, но хотя бы что-то… Это крайне рискованно и вообще может быть безнадежно, но все же стоит подумать?

***

— Это что? — Арен с сомнением рассматривал непривычно изогнутый клинок в руке друга.

— Ты же хотел тренироваться? Вот и давай, становись на линию.

— Да я не против, но ты не ответил: что это такое?

— Увидишь.

Светловолосый хмыкнул, застегивая на себе защиту, но послушно занял положенное место.

— Мой меч тяжелее.

— Зато я быстрее.

Звон стали о сталь разорвал утреннюю тишину. Несколько ударов, выпадов, поворотов — и противники разошлись, переводя дыхание.

— И давно ты сражаешься так? — Арен не стал вдаваться в детали, двинулся по кругу, мягко переступая по сырой после ночи земле.

— Больше полутора лет, — Малкон выглядел расслабленным, лезвие его клинка покачивалось из стороны в сторону, словно маятник. — Наемнику в Золотых Землях не стоит выделяться из толпы. А это — скимитар — самое распространенное оружие.

Он напал так неожиданно и резко, что Арен еле успел закрыться, отступая, но Малкон крутанулся, нырнул под лезвие меча, его изогнутый клинок невероятно быстрым движением оказался почти прижат к шее противника, один разворот — и, дерись они всерьез, Арен бы уже погиб. Малкон убрал оружие, повернулся, отошел на прежнюю позицию и стал в стойку. Усмехнулся:

— Не спи.

Арен вместо ответа бросился вперед. Резкий выпад, удачно отбитый в сторону, затем обманный маневр слева, короткая атака по ногам, чтобы заставить противника сбиться с ритма, два шага за ним — и вот уже тяжелое прямое лезвие меча с легкостью отбило блок более легкого скимитара, острие замерло в нескольких пальцах от груди Малкона.

— И ты не зевай, — лезвие опустилось к земле. — Покажи еще раз тот маневр, с поворотом.

К десятому удару колокола оба воина, взмокшие, всклокоченные и совершенно довольные друг другом, без сил завалились прямо на пыльную площадку. У Малкона на скуле красовалась глубокая царапина, а Арен изучал широкий рукав рубашки, безнадежно испорченный двумя длинными порезами.

— Прости, — темноволосый смущенно указал на одежду. — Не хотел сам, случайно вышло.

— А, ерунда, — Арен махнул рукой и довольно заулыбался. — Здорово было, да?

— Давно так не веселился, — Малкон откинулся на спину, любуясь белыми облаками. Они неслись в вышине с огромной скоростью, но тут на земле дуновение ветерка было едва ощутимо.

— В горах небо так близко, я и забыл, когда просто смотрел на него. Оно прекрасно.

— Ты обязательно покажешь его ей. Я уверен, ей понравится — Арен смотрел на друга не отрываясь, без тени сомнения или насмешки.

Малкон вместо ответа молча протянул руку, Арен так же молча ее пожал. А потом пружинисто поднялся на ноги и заявил:

— Я не завтракал вообще-то. Да и тебе бы поесть нормально. Особенно после того, что я утром видел в твоей тарелке.

Крепость уже проснулась и была похожа на разворошенный муравейник. Повсюду сновали люди, царило оживление, где-то звенел молот кузнеца, кто-то разгружал подводы, несколько человек разминались на площадке. Уже покидая тренировочный двор Малкон вдруг приметил в толпе знакомое лицо. Присмотрелся, нахмурился, словно пытался уловить ускользающую мысль. Тронул друга за плечо, останавливая.

— Кто это? — указал на невысокого худощавого человека в неброской одежде.

По-южному смуглый, темные волосы обильно пронизаны сединой, невысокий рост, чуть сутулые плечи. Он о чем-то беседовал с одним из караульных.

— Это? — Арен удивился. — Лекарь городской стражи, прибыл с нами из Кинна-Тиате.

— Не помню его… Давно он служит у вас?

— Больше года, а что?

— Сам не знаю. Откуда он родом?

— Не спрашивал, повода не было. Но вроде из южных пределов империи. Да ты и сам видишь, наверное.

— Вижу. Только вот сам не пойму, что именно. Ладно, — Малкон встряхнулся и улыбнулся вполне жизнерадостно. — Что ты там про завтрак говорил?

***

Три дня пролетели для Малкона незаметно. Оказывается, ему очень не хватало этой молчаливой поддержки, невысказанной уверенности, что все рано или поздно образуется, а порой и едкой шутки, вызывающей сначала легкое возмущение, затем — желание отшутиться еще острее. В этом был весь Арен — немногословный, но очень наблюдательный, надежный друг, умеющий поддержать в сложное время.

Впрочем, время, выделенное на отдых, плавно подходило к концу. Впереди ждала новая дорога, но теперь мысли Малкона были больше заняты тем, можно ли передать вести Мейрам через Арселию. Во-первых, он был не уверен, что за громкой славой и прекрасной внешностью императрицы не скрываются темные омуты души, ведь как иначе она смогла бы добиться успеха при дворе? Во-вторых, даже если ее репутация оправдана, особенно если так, не погубит ли его стремление к личному счастью чужой невинной жизни?

Малкон колебался и не мог прийти для себя к однозначному выводу. Взвешивал решение и так и эдак, строил планы, искал в них подводные камни, мысленно допуская, что любой, к кому он обратится за помощью, может оказаться предателем или человеком Йонны.

С главой тайной службы у Малкона сложились странные отношения, если их так можно было назвать. Личной встречи пока удавалось избежать, но Сиф Йонна уже давно старался поймать загадочного человека, собирающего вокруг себя противников императора. Коварные ловушки, сеть осведомителей, доносчики, шпионы — все оказались бессильны. Малкон ускользал каждый раз, скрываясь так умело, что господин Йонна, в совершенстве знающий даже самые темные закоулки Дармсуда, отдавал должное мастерству и ловкости соперника.

То, что расстановка сил в городе постепенно меняется, Йонна понял около года назад. Сперва его людям стало тяжелее добывать сведения, затем некоторые из осведомителей замолчали, а после и вовсе начали пропадать. Иногда бесследно, а иногда удавалось найти тела. Не помогли главе тайной службы ни прежние связи с городскими отбросами, ни огромная власть, дарованная высокой должностью.

За два года в столице империи Малкон завел самые неожиданные знакомства. Среди его новых союзников были и городские преступники, и знатные господа с титулами, длиной не в одну строку. Дерзость и жестокость, которые позволял себе глава тайной службы, встала поперек горла слишком многим.

Малкон раз за разом прокручивал в голове имена тех, кто мог помочь ему подобраться к императрице — и не находил достаточно надежного человека. Ни слуги, ни домашняя челядь для такого не годились, равно как и те люди, что пользовались ее официальным покровительством.

Понимание пришло внезапно — Мушарафф бен Рушди, человек, чьими усилиями Арселия вошла в императорский дворец. Однажды Малкон выполнил для него небольшое, но весьма деликатное поручение. Особого доверия или близкой дружбы между столь разными людьми не возникло, да и возникнуть не могло. Но северянин уже неплохо разбирался в людях, и хозяин школы для рабов казался ему одним из самых удачных союзников в задуманном деле. Эта мысль вдохновляла.

Сегодняшний день был посвящен сборам в дорогу, комната воина представляла собой нечто среднее между складом торгового каравана и оружейной. Малкон перебирал вещи совершенно бездумно, мыслями возвращаясь к тем моментам, когда ему удавалось увидеть Мейрам. За почти два года таких полувстреч набралось немало, но всякий раз рядом с ней были чужие люди.

И вдруг Малкон застыл на месте, выронив из рук тяжелые ножны. По лицу его прокатилась целая лавина противоречивых эмоций, и он со всех ног бросился искать друга, проклиная себя за невнимательность и почти преступное легкомыслие. В длинном узком коридоре сбил с ног случайно встреченного воина, вихрем пронесся по лестнице вниз, заглянул в комнату Арена — пусто. Выскочил во двор, свернул за угол, опрокинув целую гору забытых кем-то корзин, распугал прачек, вздумавших поболтать в воротах на тренировочный двор — пусто.

— Бездна, — прошипел сквозь зубы. — Демонова бездна!

И бросился в ту часть крепости, где располагались комнаты правителя и Черного Волка, надеясь встретить хотя бы кого-то из них. В этот раз ему повезло больше: Ульф и Арен обнаружились в просторном кабинете коменданта, временно превращенном в подобие библиотеки, заваленной картами и донесениями. Охрана в дверях пропустила Малкона без единого вопроса.

— Лекарь, где лекарь? Надо найти его немедленно! — выпалил он, распахнув обе створки и застыв на пороге.

Ульф оторвал взгляд от разложенных по столу бумаг, на лице его застыло недоумение. Арен же нахмурился:

— Ты о ком?

— Тот человек, южанин, я спрашивал тебя о нем три дня назад. Он показался мне знакомым, но я все не мог понять почему, ведь я крайне редко бывал в Кинна-Тиате в последние два года. А теперь вспомнил — я видел его несколько раз, но не там, а в Дармсуде. Он сопровождал императорскую семью вместе с Сифом Йонной, как один из охранников. Да, одежда другая, осанка получше, да и седины было меньше, но это точно он.

— И сейчас он тут? — уточнил Черный Волк.

Малкон кивнул, переводя дыхание, за него ответил Арен:

— Служит в городской страже, уже больше года, приехал с войсками сюда.

— Немедленно найти и задержать! Живым и способным говорить! — Ульф поднялся с места, направился к выходу и махнул оране в дверях. — Двое с нами, один остается тут, вы трое — пришлите десятку к лекарскому крылу и столько же к личным комнатам целителей. Закрыть ворота. Никого из крепости не выпускать ни под каким предлогом до моего приказа!

Арен шел первым, спеша к невысокому каменному строению в глубине двора, остальные держались следом. Однако дойти они не успели — сзади, ближе к воротам ослепительно вспыхнуло, в спины им ударил поток обжигающего воздуха, кто-то закричал, тревожный колокол отозвался почти мгновенно.

Малкон оглянулся и с изумлением воззрился на сияющий пламенем круг, бешено вращающийся посреди двора.

36. Память предателя

Жесткая, царапающая, обжигающе холодная волна темной магии прокатилась по телу, заставляя силовые потоки изогнуться и загудеть от напряжения. Первый удар был настолько мощным, что вынудил Хальварда замолчать на полуслове, замереть, сжать зубы, закрыться мысленно от всего окружающего, сдерживая рвущуюся на волю Тьму. Его сила подчинилась, но неохотно, словно размышляя, стоит ли выполнять приказ.

Однако за первой волной с небольшой задержкой пришли еще три. Они, как стрелы, выпущенные с огромного расстояния, вонзились в сознание почти на излете, не причинив ущерба, не неся серьезной угрозы, лишь давая знать, что в этот раз нападение стало еще страшнее, чем прежде.

Правителю не нужно было прислушиваться к звону колокола, крикам людей, гулу пламени, чужим торопливым шагам. Даже если бы ему завязали сейчас глаза, он все равно безошибочно нашел бы источник угрозы — слишком близко тот был, слишком ярко отзывалась на него Тьма. Потеря даже одной минуты могла стоить сотен жизней, и Хальвард бросился во двор крепости.

Ему удалось достичь ворот меньше, чем за минуту, а после время растянулось, превращаясь в плавно текущую смолу. В воздухе перед створками, закрытыми лишь до половины, сиял огненный контур портала, за которым уже вырисовывались огромные полузвериные тени. На этом фоне человеческая фигурка, замершая всего в нескольких шагах от пылающего кольца, казалась до смешного маленькой и уязвимой. Человек был одет в форму стража крепости, но Хальвард выхватил усиленным магией зрением черные нити, тянущиеся куда-то вглубь двора — кукла, марионетка, порабощенная чьей-то волей.

Воздух дрогнул, разрываясь. Четыре стрелы, выпущенные из разных мест, беззвучно прочертили едва уловимый след, плавно сошлись в одной точке. Пробили плащ, куртку, кольчугу, вонзились в живую плоть, пронзая шею, легкие, спину человека. Безымянный стражник рухнул сперва на колени, а затем, бессильно проехавшись ладонями по камням, упал ничком. Из его руки что-то выскользнуло, покатилось по булыжникам двора, рассыпая искры. Портал даже не дрогнул.

Хальвард слегка поморщился, конечно же, откуда стреляющим знать, что их цель вовсе не там, посреди двора. Краем зрения отметил, как в стороне наметилось движение: Малкон и Арен, будто уловив мысли правителя, бросились к источнику черных нитей. Хорошо, эти поймут, что надо делать.

Поверхность портала дрогнула и пошла трещинами, готовясь прорваться, и Хальвард бросился вперед. Всего один удар — точный, выверенный, сконцентрированный на крохотном искрящемся обломке. И следом — самая мощная защита, которую можно было создать за такой короткий срок.

От грохота взрыва, казалось, дрогнула не только крепость, но и окружающие горы. Ударной волной смело портал, створки ворот, вывернуло из стены крепежи подъемного моста, разрушило перекрытия, бревенчатые галереи и одну из двух надвратных башен. Защита оградила двор и людей внизу лишь частично, пропустив дым, языки пламени, мелкую каменную крошку, пылающие обломки дерева. Ни отступить, ни уклониться от этого смертоносного дождя Хальвард не успевал, однако откуда-то сзади появился Ульф, оттолкнул под прикрытие щита, увлекая на землю, заслонил собой.

Лавина осколков и огня обрушилась на брусчатку, выбивая дробный ритм, рассекая воздух вспышками огня. А, спустя минуту, все стихло.

— Жив? — выдохнул Черный Волк, откидывая щит в сторону.

Хальвард не ответил, рывком поднялся на ноги, метнулся туда, где в последний раз видел Арена и Малкона.

Все-таки Ульф хорошо готовил своих людей, на них действительно можно было положиться. На земле лежал связанный и порядком потрепанный невзрачный человечек. От него несло злобой, ненавистью, бессильной яростью и магией. Этот след, едва уловимый остальными, был так же отчетлив для Хальварда, как запах грозы или аромат цветов на летнем поле для обычного человека. Пленник встретился взглядом с правителем и на лице его отпечатался ужас перед скорой и неизбежной гибелью.

А Хальвард, не тратя сил ни на вопросы, ни на пояснения, опустился на землю, прикоснулся правой рукой ко лбу человека и выпустил Тьму, вламываясь в чужое сознание, круша и сминая все выставленные защиты.

В этот раз правителя не заботило, что станет с человеком, испытавшем на себе действие его магии. Ритуал памяти можно было проводить осторожно и бережно, не причиняя боли, не заставляя разум сжиматься от ужаса, не уничтожая под корень уже прочитанные воспоминания. Так было с Йорунн, так было с Хелми, так не будет с теми, кто несет угрозу для Недоре, кто бросил вызов ему, Повелевающему Тенями, Носящему Пламя.

— Держите его, — коротко приказал Хальвард, когда тело пленника начали сотрясать спазмы боли.

Чужие руки прижали плечи несчастного к земле, кто-то навалился на его колени. Глаза того, кто считался лекарем, были широко распахнуты, но смотрели они в пустоту. То и дело в зрачках вспыхивали цветные искры его магии, но с каждой минутой они меркли, становились бледнее, подергивались темной дымкой. В какой-то момент человек выгнулся всем телом и открыл рот, будто хотел закричать, а из тела его рванулся размазанный полупрозрачный силуэт и бросился прочь. За ним потянулись тонкие черные нити, похожие на оборванные клочья паутины. Потянулись — и лопнули, в воздухе прокатился и затих полувздох-полустон.

— Не до тебя, тварь, — Хальвард стряхнул остатки нитей с левой руки.

Пленник обмяк, упал на землю тряпичной куклой, глаза его закатились, голова откинулась безвольно, из носа потекла тонкая струйка крови.

Правитель поднялся, брезгливо вытер руки об одежду. Собравшаяся вокруг толпа молчала. Мало кто понял, что произошло на самом деле, но лица у всех были мрачны и встревожены. Сюда уже успел подойти и Ульф, и комендант, и десятки людей, видевших сияющий портал у ворот. Хальвард обвел всех взглядом и приказал:

— Всем разойтись по местам, очистить двор, осмотреть мост — его следует починить как можно скорее. Нужны новые ворота — найдите мастеров. Сегодня новой атаки не будет, но времени у нас в обрез. Того погибшего, что был перед огненным кольцом — похоронить с честью, его вины не было в случившемся. Осмотрите раненых, вызовите лекарей.

— А что прикажете делать с этим человеком? — спросил кто-то, указав на тяжело дышавшего пленника.

— Стихийным магам, преступившим запрет и применившим свои силы против народа герцогства, нет места на моей земле, — слова упали тяжело и веско. — Вряд ли теперь он вспомнит даже свое имя, но это не уменьшает его вину. Повесить.

Затем коротко кивнул Ульфу и коменданту, давая понять, что остальное скажет с глазу на глаз. Повернулся к застывшему за спиной Арену и Малкону, все еще сидевшему на земле.

— Вам двоим мы все обязаны жизнью. Если бы не ваша сообразительность, сейчас живых на этой площади было бы гораздо меньше, чем мертвецов. Ступайте за мной.

И только спустя десять минут, когда охрана плотно закрыла двери кабинета, Хальвард позволил себе проявить истинные чувства. Голос его был ровным, но обеспокоенность читалась во взгляде и резких движениях:

— Нужно немедленно разослать гонцов по всей долине от Хёртен и южнее. Поднять на ноги всех, кто в состоянии держать оружие. Оповестите гарнизон Кинна-Тиате — они переходят на осадное положение. Закрыть город, выпускать всех, кто захочет, но никто не должен войти в столицу до моего следующего распоряжения. Агеда и Утта пока вне опасности, цель императора — проход в горах ближе к долине Миаты. Но это не самый страшные вести, — он тяжело опустился в кресло и на мгновение позволил себе прикрыть глаза руками. Опомнился, одернул себя, продолжил: — кроме этого нападения было еще три. И все три — в долине на расстоянии не менее дня пути отсюда.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Но ведь там нет крепостей, застав, даже хоть сколько-то важных наблюдательных постов, — тихо сказал Арен, не желая верить услышанному.

— Нет, — тихо подтвердил Хальвард. — Зато есть магические жилы и люди. Сотни ни в чем не повинных мирных людей.

— То же самое, что в Хёртен? — спросил Ульф и, получив кивок, выругался так, как никогда прежде.

Повисло тяжелое молчание. Арен побледнел и замер, ведь где-то там, в зеленой и нарядной долине, в уютном доме, оплетенном розами, осталась его семья. Малкон лишь сжал плечо друга, понимая, что любые слова утешения сейчас прозвучат хуже насмешки.

— Как скоро мы сможем собрать сведения о потерях? — Хальвард смотрел на Ульфа.

— От двух до трех дней. Тот раз в Кинна-Тиате, когда в ловушку чуть не угодил мальчишка-хольдинг, тоже дело рук этого человека?

— Да. Он умен, действовал через других людей. У них не было ни желания, ни возможности причинить кому-то из нас вред, но, увы. Не только я владею Тьмой, не только я могу подчинять разум или стирать память. А император решился на невиданную наглость — использовать кристаллы, собранные на землях саянов, как временное хранилище для стихийных плетений. Скорее всего человек, оставивший ту ловушку, даже не подозревает о том, что сделал.

— Ты сможешь найти остальных? — Ульф.

— Вряд ли, шанс невысок. Я пошлю тени, дам им приказ искать силу, но даже двойник, обладающий моими знаниями и памятью, не сможет сделать больше, чем простой человек. Если наши противники так же, как этот маг, всего лишь проводники для демонов, то я не почувствую их силу до самого воплощения.

— И это значит…?

— Да. Что мы не можем ничего сделать, чтобы предотвратить повторение этих нападений.

Мужчины переглянулись. Хальвард продолжил:

— Сабир не оставляет мне выбора. Небо видит, я хотел избежать этого всеми силами, но теперь стоять в стороне просто не имею права. Император не понимает, что произойдет, если демоны окрепнут и наберутся сил. Уверен, что они обещали не трогать земли, признающие власть Золотого двора. Но, если подумать непредвзято, к чему демонам эти договоренности? Как только они окрепнут настолько, что смогут открывать врата без чужой помощи, разве будут они смотреть на то, где мы, жалкие и слабые люди, проложили границы между своими государствами?

— Императора надо остановить, — вставил Малкон. — Безумие и жестокость его соратников уже настроили против сиятельного дома очень многих. Дармсуд ненавидит своего правителя, но и боится его.

— Это война. Полноценная, не признающая компромиссов, — подытожил Хальвард. — Я уже однажды прошел этот путь и не хочу вспоминать о нем, настолько это было отвратительно. Пролились реки крови, а магические схватки выжгли многие земли подчистую. Император уверен, что я не решусь повторить подобное — и в этом его ошибка. Тогда я сражался за себя и имел право отступить. Сейчас — нет.

Он встал, выпрямился, словно отбросив груз сомнений.

— Мы должны выступить против Сабира. Ульф, созывай в Нисса-Шин на совет всех военачальников. На подготовку войск у нас не более трех недель.

Относительный порядок в крепости навели уже поздней ночью. Сегодня все посты были удвоены, внутренние стены и переходы заливал яркий свет ламп и факелов, однако спокойно спалось немногим. Гонцы умчались еще засветло, ждать их раньше послезавтрашнего утра было бессмысленно, но вестей ждали, как никогда прежде.

Арен не спал вовсе, сидел на дозорной площадке рядом с уцелевшей надвратной башней, погруженный в свои невеселые мысли. Малкон, уже закончивший сборы, тихой тенью застыл чуть поодаль, не желая оставлять друга один на один с ночной пустотой. Завтра Малкону предстояло отправиться в путь, а вот возвращаться обратно, скорее всего, он будет вместе с войсками Недоре. Если переживет штурм столицы, разумеется.

Хальвард выполнил свое обещание: разослал тени так далеко, как это было возможно. Впрочем, ни одного ответа пока не пришло — тишина и пустота, будто и не случилось ничего. Оставалось только ждать и надеяться, что рано или поздно они найдут или магов, или кристаллы.

Полночь застала правителя склонившимся над картами. Ульф вошел без стука, устало огляделся, налил два полных бокала вина, оставил себе один, второй протянул другу.

— На сегодня все. Больше станет ясно через два дня. Нам обоим нужен отдых.

— Да, пожалуй. Но я хочу услышать твое мнение еще по одному вопросу, — Хальвард отложил бумаги, взгляд его замер на абсолютно ровной стене комнаты.

— Дай угадаю, — чуть прищурился Ульф. — Ты в сомнениях, подверглась ли нападению только долина Миаты или в Великой Степи тоже неспокойно?

— Примерно. К сожалению, если там случилась беда, я мог просто не почувствовать — слишком далеко.

— Допустим, случилась. Что теперь? В степи есть Йорунн. Она справится не хуже тебя, если окажется рядом с порталом. А если далеко — то ничего уже не изменить. К тому же, возможно, она добралась до того святилища и вернула брата. Вдвоем им должно быть легче.

— Нет. Я слежу за мостом постоянно — пока ее не было там.

— Значит, не нашла подходящего момента. Я тоже волнуюсь за нашу степнячку, но верю в нее. Она мудра не по годам, должна справиться.

— Увы, я боюсь не за нее, а за нас, — прозвучало это неожиданно. — Знаю, что не имел права удерживать ее, но теперь меня мучают сомнения. Что, если моих сил не хватит, чтобы совладать с императором и его союзниками? Я ведь могу потерпеть поражение, Ульф. Не как правитель сумеречного края, а как Повелевающий тенями. Если случится так, если я не смогу завершить начатое, то мы окажемся на краю гибели.

— Почему-то я думаю, что Йорунн не откажется помочь тебе.

— Но она не знает, что нужна здесь.

— Я могу отправить вестника.

— Не вестника, — Хальвард отрицательно покачал головой, выдержал паузу. И с удовлетворением отметил, как на лице Ульфа проступает изумление от осенившей его догадки. — Точнее — не простого вестника.

37. Встреча

До Гилона оставалось не более двух часов езды, когда Йорунн почувствовала идущий изнутри настойчивый зов. Она придержала бег своего коня, сосредотачиваясь на ощущениях в поисках источника.

— Что с тобой? — от Лида не укрылось то, как напряглась сестра.

— Надо подняться туда, — указала она на невысокий холм, закрывающий обзор на запад.

Конунг свернул вправо, и все четверо поднялись на вершину. Йорунн внимательно осмотрела пустынные земли, пытаясь найти то, что привлекло ее внимание.

— Смотрите, там пыль поднимается, — Кит первым заметил полупрозрачную кисею над горизонтом. — К нам кто-то спешит. Подождем или пойдем своей дорогой? В том направлении только леса, не знаю, кто бы это мог быть.

— Ждем, — коротко приказал Лид, бросив внимательный взгляд на Йорунн.

Через несколько минут и остальные рассмотрели еле уловимый след, поднимающийся над степью, высушенной летним солнцем. Вскоре из-за плавного изгиба холмов показались сами всадники. Маленький отряд. Одеты в темное, не разобрать ни цветов, ни гербов, но что-то странное заставило Йорунн присмотреться внимательнее. Не веря своим глазам она подалась вперед, мимоходом призывая внутренний Огонь.

— Не может быть, — тихо ахнула она. — Как? Откуда?

— Ты знаешь, кто это? — удивился Лид.

— Знаю, но это настолько неожиданно, что я готова поверить, что мне мерещится от жары или усталости.

Хала неуверенно поежился. Всадников было раз в пять больше, чем замерших на вершине холма людей. Если это враги, то шансов в противостоянии слишком мало. Он потянулся к луку у седла.

— Оставь, — бросила Йорунн, краем глаза заметив его движение. — Это друзья, нам не стоит их опасаться.

С ее поднятой вверх руки в небо взлетела длинная темная лента и тут же превратилась в птицу с мощными крыльями. Она сделала широкий круг над Йорунн и устремилась вниз навстречу гостям. Главный в отряде вскоре заметил ожившую тень и чуть развернул своего коня в сторону холма. Теперь уже всем было видно, что приближаются к ним не простые путешественники, а хорошо вооруженные и подготовленные воины.

Лид невольно залюбовался мощью и силой, которая исходила от гостей. Богатое вооружение, великолепные кони, свободная и гордая посадка в седле вызывали уважительное одобрение. Опасность и скорость, воплощенная в смертные тела. Быстрый взгляд на сестру — глаза сияют, на лице радостная, искренняя улыбка. Она чуть тронула пятками бока коня, выезжая вперед, чтобы поприветствовать новоприбывших.

— Если бы меня спросили, кого я ожидаю увидеть в этих местах меньше всего, то я бы назвала тебя без раздумий. Откуда, во имя светлого неба, ты тут взялся?

— Я тоже рад тебя видеть, — в тон ей ответил человек в черном. — Да вот, захотел посмотреть, чего ради ты все это затеяла. Вынужден признать, что пока не понял. Нет, мне нравится простор и хорошая скачка, но тут решительно не за что зацепиться глазу: трава от горизонта до горизонта. И пыль, — демонстративно отряхнул великолепную черную рубашку, действительно немного потерявшую вид от сероватых разводов.

Он легко соскочил на землю, пружинистой походкой подошел к Йорунн, вежливо протягивая ей руку. Девушка хмыкнула и спешилась, проигнорировав покровительственный жест. Лид с удивлением понял, что неизвестный гость почти на голову выше его сестры и очень широк в плечах.

— Ты — самая чудесная неожиданность из всех, — Йорунн обняла воина совсем по дружески, его темные вьющиеся волосы на секунду коснулись ее светлых локонов.

— Представишь нас своим друзьям? — темноволосый казался спокойным и расслабленным, будто такие вот встречи посреди чужой страны были для него обычным делом. Жесты, взгляды, тон его голоса настолько располагали к себе, что даже недоверчивый ко всем чужеземцам Хала чуть расслабился и снял руку с оружия.

— Конечно. Брат, друзья — повернулась она к своим спутникам, — познакомьтесь, перед вами Ульф Ньорд, командир армии Недоре, Миаты и Зеленых островов. Мой бывший наставник, ныне — друг и человек, которого безмерно уважают даже враги. Ульф, перед тобой конунг Великой Степи, Лид, сын Канита из рода Хольда, а также его верные воины — Кит из рода Кеттингов и Хала из Гилона.

Ульф низко поклонился, прижав руку к сердцу.

— Для меня честь быть знакомым с вами, конунг Лид. Рад видеть вас живым и здоровым, — добавил он, тщательно выделив слово “видеть” интонацией. — Для всех нас большое удовольствие быть гостями на ваших землях.

— Неожиданная встреча, но вряд ли случайная, — Лид тоже спешился поклонился в ответ. — Я правильно понимаю, что это вас следует благодарить за те чудеса, которые теперь демонстрирует в обращении с мечом моя сестра?

— Уже нашла повод похвалиться своими знаниями? — понимающе хмыкнул Ульф, бросая на Йорунн хитрый взгляд. — Впрочем, чему удивляться — спокойствие навсегда покинуло меня в момент нашего с ней знакомства.

— Можно подумать, что до этого ты вел жизнь мирного горожанина, — не осталась в долгу девушка. — Но ты не ответил мне на вопрос — как ты оказался тут? И как смог отыскать нас посреди этих просторов? Почему оставил Недоре?

— Ох, — поморщился Ульф. — Как всегда безмерно любопытна и терпению так и не научилась. Оставил — потому что так было надо. Но, если для меня самого это стало неожиданностью, то Хальвард, похоже, сразу догадался, чем дело кончится. Вспомни, как заканчивалось письмо, которое ты получила в Эльтрэ?

- “Не своди взгляда с гор и помни о забытых путях”? — слегка нахмурилась Йорунн. — Я тогда, признаться, не поняла, о чем это.

— И я бы и не понял, но, увы… — усмехнулся темноволосый. — А забытые пути оказались не такими уж забытыми. Старый тракт вдоль гор, тот, который огибает лесные владения и выходит в степи прямо напротив вашего внутреннего моря вполне еще проезжий. Конечно, армию с осадными башнями по нему не проведешь, но легкий отряд пройдет, к тому же с немалой скоростью. Уверен, что именно эту дорогу использовал в свое время Талгат, чтобы получать вести из Золотых Земель. Конечно, оставался еще морской путь в обход Зеленых островов и пустошей саянов, но он требует гораздо большего времени и, честно говоря, сильно зависит от погоды.

— Но как ты узнал, что нас следует искать тут?

— А я и не знал. Мы ехали в Гилон, когда внезапно заметили ту птицу. Кто еще, кроме тебя, мог выпустить в этих краях такое редкое создание? И, да простится мне эта слабость, но я рад видеть вас живыми и невредимыми.

— Схватка с Талгатом не началась, но ждать уже недолго. Еще немного — и в этих землях станет крайне опасно, — заметил Лид.

— Мне не привыкать. Хорошо, что успел найти вас до сражения. Надеюсь, мой скромный опыт и посильная помощь пригодятся вам, конунг. Разумеется, если вы в них нуждаетесь.

— У меня каждый союзник сейчас на счету, не говоря о военачальниках с опытом успешного ведения войны, — ответил Лид, — приму ваш совет и поддержку с благодарностью.

— Тогда прошу временно считать меня своим подданным, — церемонно склонился Ульф.

— Насколько временно? — уточнила Йорунн.

— До вашей полной и окончательной победы, разумеется, — Ульф нарочито удивленно приподнял бровь. — Разве может быть иначе?

— Что ж, — вздохнул Лид. — Тогда будьте готовы к тому, что первое же сражение начнется уже вечером, и пройдет оно вовсе не под стенами вражеского города, а под крышами наших домов.

— Хорошо, значит от скуки не умрем, — улыбка у Ульфа вышла многообещающей. — Мой конунг?

— Зовите меня по имени.

— Лид, хочу чтобы вы знали: для меня будет честью выступить под вашими знаменами.

— Благодарю. Тогда в путь. Нас ждет интересный вечер.

***

Второй раз за луну Гилон гудел, как рой диких пчел, в улей которых расшалившиеся дети ткнули горящей палкой. Если сегодня на своих местах остался хотя бы кто-то, то исключительно по зову долга или крайне печальному состоянию здоровья. Когда с городских стен рассмотрели приближающийся к воротам отряд, среди дозорных прокатилось смятение, смешанное со страхом, поднялась суета, кто-то дал сигнал тревоги — и едва ли не все жители высыпали на стены и за ворота.

Откровенно говоря, мало кто надеялся на успех Йорунн всерьез, но слова наследницы Хольда зародили в сердцах хрупкую надежду на почти немыслимое чудо. Оттого люди и бросали робкие взгляды на ровную линию горизонта, ожидая возвращения отчаянной тройки всадников и сами себе не веря, что это возможно. Видано ли, в столь короткие сроки сделать то, что за четыре года до этого не смогли?

Кое-кто не без основания полагал, что Йорунн поведала на совете не все, что знала, или утаила нечто важное о своих планах. Единственный, кто мог пролить свет на эти события — старик Лонхат. Но он упорно отмалчивался, не ответив прямо ни на один заданный вопрос, а потому вскоре даже самым настырным пришлось отступить, предоставив времени решить загадку.

В тот день Лонхат в сопровождении Орика появился на стене ранним утром и не покидал ее ни на минуту. А потому стал одним из первых, кто увидел приближающихся к городу всадников. Он удивленно рассматривал гостей.

— Кто это? — спросил сбитый с толку Орик. — Впереди я точно вижу госпожу Йорунн, но вот остальные?

— Пока не знаю, скоро мы это выясним.

К воротам внизу уже стягивалась толпа любопытных. Взглянуть на приехавших было интересно всем, поэтому привратная площадь быстро переполнилась, и люди вышли за пределы городской стены.

На подступах к Гилону всадники перешли на рысь, а потом и вовсе на шаг. В толпе нарастал нетерпеливый ропот, вперед вышел Адой Гасти, и горожане почтительно расступились, давая ему дорогу.

Лонхат же вцепился взглядом в светлую фигуру рядом с Йорунн, не в силах справиться с волнением.

— Да будь я проклят всеми демонами сразу, — тихо прошептал он, — она смогла! — сердце отчаянно стучало, в ушах звенело, воздуха стало не хватать, на глазах выступили слезы, и старик вдруг счастливо расхохотался и крепко обнял сына: — Она сделала это, Орик! Ей удалось! Скорее вниз, мы должны поприветствовать конунга!

Йорунн следовала за братом, оставаясь в его тени. С затаенной радостью и несказанным облегчением она наблюдала, как вытянулось от удивления лицо градоправителя. В толпе раздавались восторженные возгласы, воины, пораженные и изумленные увиденным, один за другим преклоняли колени при приближении отряда. Йорунн нашла взглядом Лонхата, отметив на его лице не только радость, но и тень гордости. Старик узнал также Ульфа Ньорда, поприветствовав его кивком. Черный Волк чуть усмехнулся и едва заметно поклонился.

Тем временем Лид остановился рядом с Адоем и легко спрыгнул на землю. На минуту взгляды их скрестились, возникло тяжелое молчание, ибо градоправитель не спешил приветствовать Лида или склоняться перед ним. На лице его, сменяя друг друга, проскользнули крайнее изумление, недоверие, разочарование и тщательно скрываемая злость.

— Вы не склоните головы перед правителем своим? — негромко, но отчетливо спросил конунг в наступившей тишине.

Минуту градоправитель колебался, словно взвешивая на невидимых весах возможность отказаться признавать вернувшегося конунга, тем самым умаляя свою власть, и веление долга и верность принесенной давным-давно присяге. Лид ждал, и с каждой секундой взгляд его становился тяжелее. Наконец, Адой не выдержал и, опустив глаза к самой земле, низко склонился перед конунгом.

— Приветствую вас, мой повелитель, на землях Гилона. Примите мои искренние поздравления с вновь обретенной свободой и прошу простить мне замешательство. Уверяю, что лишь безмерное удивление было тому виной.

— Я слышу ваши слова и принимаю их, — холодно отозвался Лид. — Рад встрече.

— Мой конунг, — еще ниже склонился градоправитель.

Ульф и Йорунн обменялись многозначительными взглядами. Не было смысла говорить вслух, Черный Волк и так отлично все понял.

— Люди Гилона, народ степи, я, законный конунг Лид, сын Канита из рода Хольда, приветствую вас!

Над толпой прокатился крик ответного приветствия, и люди почтительно замерли, повинуясь поднятой руке Лида.

— Благодаря моей сестре, госпоже Йорунн, закончились годы моего вынужденного изгнания. Вы должны знать, что именно она стала тем человеком, кто вернул мне свободу, потерянную по вине хана Талгата. Это были тяжелые времена для многих из нас. Но теперь, когда мы вновь стоим на одной земле, когда дышим одним и тем же воздухом, я хочу спросить вас, верны ли вы еще своим клятвам? — голос Лида с легкостью покрыл все пространство перед воротами. — Помните ли, как присягали мне в день коронации и после, проходя посвящение в воины? Хольдинги! Я хочу услышать от вас, готовы ли вы вновь стать под мои стяги, признать меня единственным законным правителем, словом, делом и мыслью доказать верность дому Хольда?

И люди громко вскричали:

— Да!

Мечи ударили о щиты, раздалось пение рогов, звуки смешались и потонули в общем радостном ликовании. Губы Йорунн украсила чуть заметная улыбка. Пусть не ей досталась вся эта любовь, почет и признание, пусть не ей клянутся в верности эти люди, пусть не по ее слову они готовы отправиться и на бой, и на смерть, но в том, что сейчас объединило столько сердец была, несомненно, и ее заслуга.

38. Разговор с Ульфом

Возвращение в город оказалось настоящим испытанием. Лиду пришлось выслушать и произнести еще не одну речь, позволить людям рассмотреть себя, а иногда и дать прикоснуться тем, кто боялся, что приехавший конунг — это сон. И ответить на торопливые вопросы. Надо отдать ему должное, он не соврал ни одним словом, не исказил ни единого факта, но даже не намекнул на истинные события, ставшие причиной его длительного отсутствия.

Встреча растянулась. Простые горожане и рядовые воины приветствовали конунга с искренностью, разбившей на осколки все даже самые потаенные опасения Йорунн. Хольдинги по-настоящему любили Лида, их печаль от его утраты была глубокой и сильной, а радость от возвращения — чистой и незамутненной. Военачальники, сотники войска, рядовые воины — все сегодня объединились во имя празднования огромной победы Йорунн и начала новой вехи для Великой Степи.

Адой мрачно наблюдал за тем, как один за другим его бывшие сторонники преклоняют колено, чтобы произнести заветные слова. “Во имя неба, трав и ветра…, - одними губами повторил градоправитель. — Зря ты вернулась сюда, дочь Канита, и зря ты не сгинула где-то в степи вместе со своим конунгом”.

Однако Адой не был глупцом и прекрасно понимал, что в сложившийся ситуации шансы получить поддержку большинства у него невелики. Не теперь, когда внезапно обретенная наследница великого рода восстала из небытия, вернув оттуда же возлюбленного брата. Возможно после, если дети Канита вновь потерпят поражение… Да, толпа переменчива, благосклонность ее быстро сменяется разочарованием и гневом. И тогда он, Адой из рода Гасти, снова окажется на вершине.

Весь вечер градоправитель вымученно улыбался, слушая радостные речи земляков,поднимал кубок после каждого приветственного тоста, даже произнес любезную речь в честь Йорунн и Лида. Да, он старался быть приятным и доброжелательным.

А еще Адой настороженно следил за зеленоглазым незнакомцем. Ульф нимало не скрывал, что прибыл сюда ради Йорунн. “Что связывает этих двоих? — размышлял градоправитель. — Чувства? Любовь? Не очень похоже. Быть может, он выполняет приказ своего господина? Тогда выходит, что за спиной этой выскочки стоит могучая сила. И девочка явно дорога для герцога Недоре, раз он рискует головой первого военачальника. Я должен быть вдвойне осторожен.”

Улучив подходящий момент Ульф подошел к Лонхату и незаметно отвел его в сторону.

— У меня есть для вас новости, достаточно личные, — сказал он негромко.

— Ликит? — Лонхат остался внешне спокойным, но от Черного Волка не укрылось его волнение.

— Не стоит переживать, с вашим племянником все в порядке, — насколько было возможно мягко сказал Ульф. — В Недоре сейчас неспокойно, на наши земли обрушился гнев сиятельного Сабира. Ликит находился в одной из крепостей, которые атаковали войска императора. Знаете, вы можете гордиться мальчиком: при всей сложности характера и несдержанности, свойственной юности, он оказался храбрым бойцом. Сражение было страшным, но Ликит хорошо показал себя. Его слегка ранили. Царапина на левом предплечье, даже шрама не останется.

Лонхат глубоко вдохнул, успокаиваясь.

— Вы видели его сами?

— Нет, но сведения у меня от доверенного человека, он присмотрит за юношей, если нужно.

— Я благодарен вам, милорд. За вести и за то, что Ликит не остался там один на один со своей судьбой.

Ульф коротко поклонился, показывая, что благодарность принята.

***

— Ты же понимаешь, что ваш градоправитель скорее всего предаст вас при первой возможности? Или уже предал, — спросил Ульф у Йорунн, когда они наконец-то скрылись от назойливых взглядов.

— Знаю, — отозвалась она. — Впрочем, он даже не сильно скрывает свои чувства.

— Насколько я понял, это свойственно твоему народу, — задумчиво протянул Ульф, по-хозяйски осматривая небольшую уютную комнату и выбирая место, где можно было бы присесть и отдохнуть. — Этим вы напоминаете мне моих соотечественников на островах: такие же открытые и доверчивые, наивные и искренние. Словно провоцируете окружающих, проверяя пределы их честности.

— Зато мы хорошо видим ложь и почти не лжем сами, — вздохнула Йорунн. — Знаешь, я сегодня так вымоталась, слишком много внимания. А ведь брату придется нести эту ношу долгие годы.

— Всего несколько часов официальных речей и ты готова сдаться?

— Нет конечно. Но мне повезло, что я смогла вернуть Лида. Теперь это его задача, а не моя.

Ульф чуть подался вперед, пристально рассматривая девушку, и спросил неожиданно:

— Что именно расстроило тебя на самом деле? Ты подавлена, рассеяна, даже обижена.

Йорунн поджала губы и отвернулась, не желая отвечать.

— Дай угадаю, — продолжил Черный Волк. — Ты разочарована пренебрежением соотечественников? Тебя разрывает противоречие между любовью, которую они проявляют по отношению к Лиду, и настороженностью и отторжением к тебе? Ты оскорбилась, что они признали тебя лишь после того, как ты освободила брата? — и добавил, не дожидаясь ответа: — Это ребячество. И глупость, недостойная воспитанницы герцога Недоре.

— Я сама понимаю это, — Йорунн уронила голову в ладони, — и ругаю себя за подобные мысли. Разве не я сделала все так, чтобы любовь подданных досталась брату, тогда как мне отведена роль проводника, средства для достижения цели?

— И это правильно, это обеспечит будущее твоей стране. Чувства не должны играть тут никакой роли. Такова цена, и она отнюдь не велика.

— Верно, — грустный тихий вздох.

— Хочешь почувствовать признание и благодарность? — чуть смягчился Ульф.

— Наивно, да?

— Как я упоминал раньше: очень в духе твоего народа. Вот только кажется мне, что ты больше не одна из них. Сейчас в тебе говорит детство, ускользнувшая юность, возможно, прежние мечты. Позволишь им управлять своей жизнью — до конца дней будешь ходить по замкнутому кругу. Разорви его, — жестко закончил он.

— Иногда я забываю, кем стала. Странно, наверное, когда человек с такими возможностями, как у меня сейчас, гоняется за призраками прошлого.

— Это не странно, это опасно, — Ульф вздохнул. — Делает тебя уязвимой. Конечно, мы все люди и у нас есть слабые места, но… — он сделал выразительную паузу.

— Не стоит давать врагам оружие против себя, — закончила Йорунн. — Прости, ты прав, тысячу раз прав.

Помолчали, вслушиваясь в ночные шорохи.

— Ты не рассказал мне про Недоре. Что там на границах? Как вообще стал возможен твой приезд сюда?

— Я оставил гарнизоны в надежных руках, — хмыкнул Ульф. — Хватит Хальварду делать вид, будто он отошел от военных дел и занят только политикой и магией.

— А подробнее?

— Можно и подробнее, — Черный Волк вновь помрачнел. — Меня привела сюда острая необходимость. Ты, как оказалось, нужна сейчас в Недоре, как никогда прежде. Не прошло и двух недель с твоего отъезда из Эльтре, как нас атаковали. Не только границу, а и Миату. Маги Сабира пробрались через выжженные земли вокруг Хёртен и открыли порталы в долине.

Йорунн тихо ахнула.

— Всего четыре прохода. Два из них удалось вовремя закрыть, но два… — Ульф вздохнул. — Мы потеряли сотни людей, в основном — это жители деревень, мирные пахари, ремесленники. И что самое ужасное — мы не можем предугадать, когда император повторит свою атаку. Счастье, что ваши земли лежат далеко, хотя, уверен, сюда люди Сабира тоже доберутся рано или поздно.

— Почему сразу не сказал?

— А что бы это изменило? Тем более, что сражение за степь должно быть окончено. Помню, что ты считала это своей задачей, просила не вмешиваться. Но все усложнилось, я обязан помочь вам: счет идет на дни, нельзя бросить незавершенное дело тут, нельзя оставить беззащитных людей там. Когда я выезжал, Хальвард уже собрал военачальников. Еще около двух недель — и начнется наступление на Дармсуд. Мы не можем защитить Недоре, не можем оградить от войны Миату. Если потерпим неудачу, то возвращаться будет уже некуда. Единственный шанс — успеть остановить Сабира до того, как станет поздно.

— Сколько у вас времени? — голос Лида прозвучал неожиданно, Ульф и Йорунн вздрогнули — ни один из них не заметил, как конунг появился на пороге.

— Луна или полторы, не больше, — ответил Черный Волк. — Вряд ли император станет затягивать.

— Наш спор с Талгатом завершится под стенами Витахольма уже совсем скоро, а без хана, уверен, мы найдем возможность переступить через застарелую ненависть, — Лид прошел в комнату и плотно прикрыл за собой двери.

— Йорунн, я вынужден просить тебя о помощи, — Ульф был необыкновенно серьезен, вся наигранная легкость исчезла в один миг. — Ты нужна нам, нужна империи. И Хальварду. С ним происходит что-то неладное. Я бы сказал, он напуган, если бы хоть раз видел, как выглядит его страх. Он скрывает свои чувства, как всегда, впрочем. Прячет от всего мира то, что его тревожит. Быть может ты поймешь, что происходит, и вдвоем вы сделаете то, что ему одному не под силу?

— А демоны? — уточнил Лид. — Что происходило с теми порталами, которые успели открыться?

— Оставались в таком состоянии много часов. За это время призрачные твари успели опустошить наши земли, уничтожить вокруг все живое, осушили несколько магических источников, а затем просто ушли.

— С каждым разом им будет даваться это все легче. Чем больше они получат сил, тем дольше смогут существовать тут.

Йорунн поднялась и в задумчивости прошлась по комнате.

— Скажи, — обратилась она к Лиду, — если переход уже открыт, то можно ли закрывать его так же, как на мосту-между-мирами?

— Возможно, но я не уверен. На мосту все сложнее и проще одновременно. Если миры очень разные, то связь между ними зыбкая и хрупкая, достаточно легкого касания, нужного слова, малой жертвы — и она рушится сама. Но мост иллюзорен, как и его творения. Он питается силой разума, а магия, вложенная в создание реальности, вернется обратно в великое ничто сразу же после закрытия перехода. Если стихийным магам под силу соединить наш мир и место обитания демонов, то сила, нужная для создания врат должна быть огромной. Что за жертва потребуется, чтобы разрушить эту связь? Я не знаю…

Йорунн замерла на месте, словно вспомнив нечто важное. В мыслях мелькнуло изображение, увиденное когда-то в величественном храме на мосту-между-мирами. Рисунок, высеченный на камне. Предсказание, созданное самой Тьмой. Она нахмурилась, остановив слова, едва не сорвавшиеся с губ.

— Снова жертва, опять выбор без выбора, — произнесла она в итоге, сдерживая негодование. — Сколько это будет продолжаться? Разве мало горя принесли нам амбиции Сабира? Хальвард прав. Пора положить этому конец. Сначала мы опрокинем Великого Хана, а потом заставим императора ответить за все, что он сотворил.

39. Хищники

У ворот сияли факелы, на стенах теплились неяркие лампы, часовые мерно вышагивали по верхней галерее. Дозорные занимали свои места на площадках, вынесенных за стену и словно бы нависающих над безбрежным травяным морем. Свет факелов почти не добирался сюда, не мешал глазам привыкать к темноте, не отвлекал людей, неустанно высматривающих опасность, скрытую ночным мраком.

А жизнь в степи не замирала ни на минуту. Теплый сухой ветер раскачивал травы, стрекотали кузнечики и цикады, под корнями вспыхивали бледные огоньки светлячков, воздух полнился самыми разными звуками: шорохами, шелестом, тонким писком насекомых, едва слышной поступью мягких звериных лап.

На камне, нагретом за день, свернулась тугими кольцами змея. Ее спину украшал пестрый узор из серых, черных, светло-зеленоватых и ярко-оранжевых пятен, хорошо различимых даже в темноте. Она смотрела на мир немигающими желтыми глазами, мерно покачивая головой из стороны в сторону: поджидала добычу, безошибочно находя степных обитателей то ли чутьем, то ли слухом, то ли зрением.

Где-то скользнула меж валунов вертлявая ящерица — слишком быстрая, прыгнул и пропал среди травинок кузнечик — мелочь, не стоящая внимания, пронеслась в воздухе ночная птица — опасный противник, вооруженный острыми когтями и загнутым клювом. Внезапно змея замерла, уловив рядом едва слышное дыхание. Неосторожный длиннохвостый грызун вознамерился забраться на вершину ее камня и усердно сопел, цепляясь крохотными коготками за трещинки и сколы на серо-коричневой поверхности.

Змея подобралась, свила кольца плотнее и уже хотела рвануться вперед, распрямляя упругое тело, когда почувствовала невдалеке чужое присутствие. Желтые глазки мигнули и погасли, а уже в следующее мгновение пестрая извивающаяся лента скользнула в траву, не желая оставаться рядом с самым опасным хищником здешних мест.

Две человеческие тени скользнули мимо камня и растворились в темноте. Они спешили достигнуть городских стен до рассвета. Сегодня наступил указанный в послании час, и их уже ждут у маленькой неприметной дверцы в стороне от главных ворот. Они смогут войти в город и выполнить приказ Великого Хана, да будет слава его вечной!

***

— Ты! Да как ты посмел? Что ты наделал?

Яфаг схватил градоправителя за рубашку и встряхнул с такой силой, что Адой на миг забыл как дышать.

— Ты сказал мне, что прибудет вестник, что он просто передаст послание! Гонец с письмом, а не двое убийц, которых я впустил в город! Ты, да ты, ты…! Грязный предатель и клятвопреступник, вот кем ты являешься на самом деле!

У него не хватило слов, ярость и жгучий стыд вытеснили прочь все остальные чувства. Градоправитель вцепился своими тонкими сухими пальцами в запястья Яфага, пытаясь заставить того разжать руки. Без толку. Яфаг был моложе, сильнее, тренированнее.

— Если я таков на самом деле, — сдавленно прошипел Адой, — то и ты не многим лучше: отправил послание Талгату, а теперь указал путь его людям. Поздно скулить, как побитый пес. Будь мужчиной, отвечай за свои поступки!

Яфаг не сдержался и отвесил своему господину звонкую пощечину. Адой осел на пол, потирая горящее лицо.

— Я просто передал вести, исполнил твой приказ. Откуда мне было знать, что ты задумал? — в отчаянии выкрикнул невольный соучастник. — Одно дело — сказать Великому Хану, что выскочка из рода Хольда хочет идти на него войной, и совсем другое — связаться с убийцами. Ответь мне: они ведь пришли за Йорунн? Или ты отдашь им и жизнь конунга?

— Удачное совпадение: все наши проблемы решатся единым разом, не так ли? — Адой встал, пошатываясь отошел подальше и пристроился в широком кресле у очага. — Ты, конечно, можешь сейчас выйти отсюда и рассказать всему городу о моих планах. Уверен, тебя услышат. Слишком многие радуются, как дети, возвращению Лида, они захотят его спасти, о да. Как же иначе? — он презрительно скривился, — конунг — это символ, он идеален, безупречен, его власть священна. И плевать, что мир кругом изменился. Я же хочу, чтобы мы нашли себе новый путь, новое место, достойное народа Хольда. Без наследников Канита.

— Безумец! Я расскажу об этом прямо сейчас.

— Ступай-ступай, — осклабился Адой. — И не забудь добавить в рассказ немного о своей роли в этой истории. Ведь это ты, а не я, слал вести. Ты, а не я, открыл калитку. Ты не позвал часовых, не дал знать стражам о лазутчиках. Нет. Ты бросился сюда, ко мне, чтобы выторговать у своей совести оправдание содеянному. Так я скажу тебе — ты виновен и понесешь наказание вместе со мной. Попробуешь солгать — я расскажу все сам. Твое слово будет против моего, а я поклянусь всем, что есть в степи священного, что говорю правду.

Яфаг почувствовал, как земля под ногами качнулась и поплыла. Он закрыл лицо руками и застонал, а затем развернулся и с силой ударил кулаком по стене. Еще раз, и еще, и еще до тех пор, пока на костяшках пальцев не показалась кровь. Адой смотрел на него молча, чуть улыбаясь и поглаживая ноющую щеку — на коже уже проступили красные следы от удара.

— Я был готов подтолкнуть к пропасти Йорунн, хотел, чтобы она сама покинула степь, не выдержав насмешек и подозрений, — тихо прошептал Яфаг самому себе, но градоначальник все равно расслышал каждое слово. — Я бы не согласился никогда в жизни причинить вред Лиду. Я ведь тоже приносил ему клятву. Ему, а не его сестре.

— Избавь меня от вида своей слабости, — холодно бросил Адой. — Сделанного не воротишь, твоя жизнь накрепко привязана к моей. Погубишь меня — и сам умрешь. Что теперь сомневаться? Просто позволь судьбе самой решать, какую дорогу выбрать.

Яфаг застонал и схватился за волосы.

— Будь проклят тот день, когда я встретил тебя, когда впервые внял твоим речам! — выкрикнул он.

— Тебе надо остыть. Со временем еще спасибо скажешь, — теперь в тоне Адоя звучало неприкрытое презрение. — Ты трус и всегда был трусом, так и ступай, забейся поглубже в свою нору, пока другие сделают всю работу. Вон отсюда — и жди, когда я позволю тебе снова высунуть свой непомерно длинный нос на свежий воздух!

Оскорбление ударило не хуже плети. Яфаг вскинул голову и на какой-то миг подумал, что может с легкостью убить этого негодяя. Раздавить, как ядовитую змею, заползшую в дом. Он даже сделал шаг вперед — и натолкнулся на острый взгляд противника. Что-то особенное было в нем — уверенное, опасное, холодное — что заставило смутиться, усомниться в себе, отступить.

И Яфаг дрогнул, замер в нерешительности, а потом развернулся и вылетел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью.

Адой судорожно выдохнул, обмяк, откинулся на спинку кресла. Руки его мелко дрожали, губы прыгали. Но сквозь накатившую предательскую слабость пробилась мысль: он только что победил, выиграл схватку, ценою в жизнь.

***

Утро окрасило небо в бледно золотой и розовый, разлилось нежным светом по туманам в низинках между холмами и в долинах рек, вспыхнуло яркими росчерками в облаках. Запахи, звуки, дыхание ветра пробрались к Йорунн, мягко толкнули ее в плечо, лаская, нашептывая, вырывая из плена сна. Заботы нового дня уже ждали ее за порогом.

Несмотря на все тревоги прошлого, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Все утро провела с братом, наслаждаясь тем, что может просто видеть его лицо, слышать голос, прикасаться к нему. Подле него она снова становилась юной девчонкой, беззаботной и полной радости. Слабой и хрупкой, той, кого защищал родной, преданный, любимый человек.

Лид чувствовал это — и на сердце становилось теплее. Он согревался в той любви, которую Йорунн щедро отдавала ему, ощущал, как пустота и одиночество моста-между-мирами понемногу блекнут, тускнеют, отступают под натиском настоящего, живого, человеческого тепла.

Сегодня конунга ждали дела, долгие часы разговоров, встреча с советом. Но утро принадлежало только ему. Вместе с Йорунн они замерли на стене, любуясь тем, как просыпается мир.

Ульф Ньорд нашел их там и остался рядом молчаливым спутником. Северянин с интересом наблюдал за жизнью хольдингов — непривычно спокойной, простой и неспешной. Чем-то Гилон напоминал ему маленькие имперские города, расположенные южнее Дармсуда. Такая же пронизанная традициями и устоями жизнь, простота нравов, одежд, даже дома были похожими: невысокие, скромные, без излишеств и вычурности, украшенные на свой особый манер.

Однако приветливость и открытость хольдингов делала их совершенно непохожими ни на жителей пустынь, ни на тех, кто обитал в Золотых Землях. Ульфу нравилось тут. Что-то неуловимое, едва заметное напоминало ему о собственной родине, маленьком зеленом острове, покинутом почти два десятка лет назад.

Он ведь не бывал там после того, как Калогассанд разграбили, не хотел ворошить пепелище прошлого, бередить старые раны. Иногда лучше сохранить воспоминания неизменными, нетронутыми, незамутненными, и черпать в них силу, стойкость, веру в счастливое будущее.

Черный Волк наблюдал за своими спутниками, невольно сравнивая их, подмечая, какими похожими и в то же время разными они были. Конунг нравился Ульфу. Да, он был еще очень молод, возможно, неопытен как воин, но испытания, выпавшие на долю Лида, проявили иные качества: серьезность, твердость, пожалуй, даже мудрость. Из подобных людей с годами вырастают прекрасные правители, милосердные и справедливые, о которых помнят многие поколения спустя, за такими идут и в огонь и в воду, не испытывая сомнений.

Ульф позволил себе расслабиться, потерять бдительность, уплыть по волнам воспоминаний и размышлений — и чуть не поплатился за это. Его спасли инстинкты. Что-то на самом краю поля видимости привлекло внимание за миг до того, как спокойствие утра оказалось разрушено до основания.

Во влажном утреннем воздухе отчетливо раздался звон спущенной тетивы. Ульф метнулся в сторону почти мгновенно, сказались многолетние тренировки. Со всей силы толкнул стоявшего рядом Лида, увлекая его на землю. Стрела свистнула над ухом, с глухим стуком вонзилась в бревенчатую ограду. И тотчас следом — вторая. Тетива зазвенела в третий раз, но смертоносное послание не достигло цели, вспыхнуло и рассыпалась пеплом прямо в воздухе.

Ульф перекатился, мимоходом отметив, что конунг цел и невредим, а Йорунн отскочила под прикрытие выступа на стене. Развернулся лицом туда, откуда был сделан выстрел, и заметил, как вниз метнулась смазанная тень. Всего пара ударов сердца — тень обрела хорошо знакомую форму, ощерилась острыми зубами и настигла нападающих.

Первого лучника крылатый змей сбил с ног, протащил по земле волоком, рванул открытое горло острыми когтями. Песок окрасился алым, безжизненное тело дернулось в последний раз и замерло. Второго стрелка призрачный змей охватил кольцами, сдавил до хруста, лишая свободы движения. Человек закричал жутко и пронзительно.

— Остановись, он нужен живым! — Ульф искренне надеялся, что Йорунн услышит его, отзовет магию.

Она обернулась — и Черный Волк вздрогнул от той ярости, что исказила ее лицо.

— Прошу, Йорунн, — Лид поднялся на ноги, мягко коснулся ее руки.

Йорунн шумно выдохнула, повернулась к лучнику и все-таки развеяла тень. К человеку уже бежали воины. Его подняли на ноги, встряхнули, безжалостно скрутили ему руки за спиной, толкнули вперед, принуждая идти. Вокруг уже собралась толпа — стражники, прохожие, те, кто прибежал, услышав крики.

Лид выдернул из стены стрелу, рассмотрел, передал сестре. Она удивленно вскинула брови, проведя кончиками пальцев по узору, нанесенному на древко черной краской:

— Даже так? В стенах Гилона?

— Я надеялся, что после Теритаки мне не придется подозревать в каждом соратнике предателя, — голос Лида дрожал от ярости. — По-видимому, ошибся.

Он решительно направился вниз, толпа расступилась, пропуская конунга. На Йорунн смотрели теперь с затаенным страхом, склоняясь перед ней так низко, как никогда прежде. Жуткую змееобразную тень успели рассмотреть многие, равно как и то, что она оказалась покорна невысокой, хрупкой на вид девушке. По толпе прокатился шепоток, люди передавали из уст в уста то, чему были свидетелями. И многие, пожалуй, впервые задумались, что за мощь и силу скрывает дочь Канита. Ее слова о том, что магия на самом деле гораздо более опасное оружие, нежели мечи и копья, приобрели новый смысл.

Конунг подошел к пленнику, тот сжался, втянул голову в плечи, попытался отступить, но держали его крепко. Человек был напуган до полусмерти. Не тем, что ждало его впереди. Он ведь понимал, насколько опасное дело ему доверили, и разумно предполагал, что вернуться живым в Витахольм не сможет. Но вот о жуткой магической твари, что едва не раздавила его, предупредить было некому. В груди болело, дышать удавалось с трудом, тяжелая, мутящая сознание слабость нарастала с каждой минутой, а во рту стоял отчетливый привкус крови. Возможно, та тварь сломала ему ребра и повредила легкие, тогда он даже до казни не доживет.

— Как ты попал в город? — голос конунга показался пленнику раскаленной смолой, что вливается в уши, выжигает болью разум, ломает волю — ни промолчать, ни соврать.

— Нас впустили, нас позвали сюда, — почти прошептал он на языке хольдингов.

— Ты из племени ойра?

Пленник кивнул.

— Кто позвал вас?

— Твой человек, конунг, — у пленника хватило сил поднять глаза на Лида, — один из твоих близких соратников. Тебя предали, — он хрипло рассмеялся, но тут же зашелся в кашле, на губах его выступила кровавая пена.

— Адой из рода Гасти?

Пленник кивнул несколько раз, улыбаясь синеющими губами. По толпе прокатился ропот.

— Ты клянешься в этом памятью своих предков?

— А к чему мне лгать? — ойра дышал тяжело, с надрывом, его время уходило слишком быстро. Если бы не державшие его люди, он бы давно рухнул на землю.

— Позвать сюда градоправителя, — голос конунга хлестнул плетью, заглушил все остальные звуки, заставил умолкнуть даже самых говорливых.

С десяток человек бросилось исполнять приказ конунга. На площади собралась уже едва ли не половина города. Прибежали Кит и Хала, старик Лонхат с Ориком, Дуараг со своими людьми, Эйдан. Впрочем, ждать долго не пришлось — Адой Гасти явился сам, видимо, не смог спокойно дожидаться вестей в четырех стенах.

Уже на подступах, однако, он понял, что план его сорвался. Не было ни криков отчаяния, ни слез, ни даже искаженных горем лиц — только душная ненависть, подозрительность и тишина, от которой кровь стыла в жилах. Шаг, еще один, люди расступились, давая дорогу, но смотрели тяжело и зло. И тут же сомкнулись позади плотной стеной.

Первое, что увидел градоправитель — кровь на песке и мертвое тело. А лишь после — конунга, живого и здорового.

— Адой из рода Гасти. Я, конунг Лид, прошу всех этих людей быть свидетелями наших слов. Я требую от тебя ответа! Правда ли, что ты пустил в город этих лазутчиков, приспешников хана Талгата, зная о том, какое дело они задумали?

Адой молчал, боясь проронить хотя бы звук. Оглянулся кругом, стараясь найти хоть одного союзника, готового встать на его защиту. Напрасно.

— Адой из рода Гасти, — повторил Лид. — Отвечай.

— Нет! — внезапно выкрикнул он. — Не я открыл им путь, не я впустил в город! Это наветы и ложь!

— Ну, дверцу-то отпер не ты сам, — хрипло вставил пленник, — но тот человек ведь по твоей воле оказался там? А вот позвал нас ты, написал письмо Великому Хану, да будет слава его вечной…

— Нет, нет, нет! — Адой мотал головой из стороны в сторону, пытаясь отступить, но его грубо толкнули в спину, вынуждая оказаться посреди пустого пространства.

— Ты лжешь, градоправитель, — из-за чужих спин вышел Яфаг. Он был бледен, под глазами залегли синие тени, видимо, минувшую ночь он вовсе не спал. — Это я открыл врата, по твоему приказу. Я пустил сюда этих убийц, думая, что встречаю вестников. Ты написал письмо, которое передали в Витахольм, а ответом стали не слова, а стрелы. Клянусь, это правда! Моя вина не меньше твоей, я понесу кару, положенную законом. Но и ты найди в себе хоть каплю мужества и не лги, — он опустился на одно колено и склонил голову.

Стража, тут же подошла к Яфагу, обыскала, и, не найдя даже кинжала, связала руки за спиной. Он не сопротивлялся.

— Так что скажешь? — Лид перевел взгляд на градоправителя.

— Что не тебе решать, прав я или нет! — внезапно зло выкрикнул он. — Твоя сестра променяла нас на мага из-за гор, а где был ты? Уж не ты ли первый покинул свой народ? Не ты ли удрал, бросив нас умирать под ударами чужих мечей? А, быть может, ты сам предатель? Лживый трус? Почему ты достоин любви и преданности больше, чем я, отдавший всю жизнь служению?

Тогда конунг подошел к нему почти вплотную, схватил за плечи, встряхнул и тихо приказал:

— Хочешь ответов на свои вопросы? Посмотри мне в глаза, Адой из рода Гасти! Что ты там видишь?

Хала переглянулся с Лонхатом и оба направились к конунгу, опасаясь того, что градоправитель пустит в ход не только слова, но и сталь. Однако Йорунн удержала обоих.

— Лид знает, что делает. Оставьте.

Несколько минут казалось, что двое людей в центре просто смотрят друг на друга. Но потом Адоя затрясло. Его лицо исказилось замешательством, крайним изумлением, ужасом и, наконец, пониманием. Йорунн вдохнула едва уловимый запах магии, как свежесть после грозы, как холод зимнего утра.

Что Лид позволил Адою увидеть на дне своих глаз, окутанных Тьмой? Битву в Теритаке? Сражение в святилище? А может мост-между-мирами и демонов? Она спросит об этом брата, обязательно спросит, но после, когда рядом не будет столько людей, не готовых понять и принять это.

Адой ослабел, губы его дрожали, ноги подогнулись, он опустился на колени прямо в пыль и закрыл лицо руками, раскачиваясь, словно перебравший браги.

— Посмеешь ли ты еще раз повторить свои обвинения? — холодно спросил Лид. — Ты доверился Талгату, нашему врагу, позволил кочевникам прийти сюда лишь для того, чтобы их руками захватить власть над хольдингами. Где же твоя честь и гордость, верность клятвам и народу, Адой из рода Гасти?

Ответом ему были только всхлипы и дрожащие плечи. Жалкое зрелище, от которого в любое иное время дрогнуло бы даже каменное сердце, но никто не произнес ни слова. Конунг отвернулся и отошел в сторону.

— Эти люди — предатели, — голос Лонхата прозвучал твердо. — Все вы знаете наши законы. Ни градоправитель, ни его помощник не заслуживает милости. Я требую их смерти.

— Как и я, — подал голос Дуараг. На лице его на мгновение промелькнула жалость, но кому, как не человеку, несущему ответ за чужие судьбы, понять, что иногда жалость к одному может стоить жизней многих.

— Смерть, — тяжело обронил Хала.

— Смерть, — тихо откликнулась Йорунн.

— Смерть, смерть изменникам, — эхом неслось со всех сторон.

Яфаг слушал эти слова отрешенно, словно не о его жизни сейчас шла речь. Он сказал то, что должен был, сделал, наконец, верный выбор, от этого на душе стало легче. Он склонил голову, принимая приговор без единого возражения.

— Прости меня, конунг, — вдруг застонал Адой. — Умоляю тебя, дай возможность исправить содеянное…

Он всхлипнул, растеряв всяческое величие и гордость, раздавленный и опозоренный.

Ульф кинул на Йорунн быстрый взгляд, одними глазами показывая: нет, не позволяйте играть вами, предательству не может быть прощения и оправдания. Однако он волновался напрасно, Лид остался непреклонен:

— Даже у малой змеи может оказаться достаточно яда, чтобы принести великое горе. Прими свою судьбу с достоинством.

Адой вдруг рванулся вперед, выхватывая из-под одежды кинжал, и замахнулся, пытаясь достать конунга, но в то же мгновение закричал от нестерпимой боли: меч Лонхата вошел ему в живот по самую рукоять. Вокруг поднялся невообразимый шум, люди схватились за оружие, но необходимости в том не было никакой. Еще мгновение бывший градоправитель дышал, а затем глаза его остекленели, тело безвольной куклой осело вниз и откинулось на спину. Кинжал — ненужный и забытый — вывалился из пальцев и с жалобным звоном окунулся в дорожную пыль.

Яфаг вздрогнул всем телом, наблюдая, как алая кровь напитывает землю. Не отвел взгляда, не закрыл глаза.

Лид повернулся к Киту и что-то тихо сказал ему. Лучник удивленно моргнул, но не посмел ослушаться, коротко поклонился и отошел на два десятка шагов в сторону. Вытянул из колчана стрелу, затем сорвал несколько росших под стеной длинных травинок, обернул ими древко, и, вернувшись, с поклоном передал Лиду.

Конунг принял подношение. Подошел к Яфагу, поднял стрелу над его головой.

— Да будут все, кто пришел сюда, свидетелями моему слову. По закону степи измена карается смертью, лишь кровь смоет бесчестье с того, кто принадлежит роду Хольда. Предатель не может быть одним из нас, а потому властью своей я изгоняю тебя из рода, — Лид легко переломил древко, смял руками травы, бросил себе под ноги. — Ты более не можешь зваться Яфагом, никогда не переступишь порог дома, в котором живет один из нас, не разделишь с нами хлеб и воду. Тебя нет среди живых, тебя не примут мертвые. Тебе нет имени, ты более не один из нас. Прочь отсюда и никогда не возвращайся.

Толпа пораженно притихла.

— Милосерднее было бы убить, — тихо прошептал кто-то. — Без еды, воды, коня и оружия он не выживет в степи.

— Ему сохранили жизнь, — возразили ему так же тихо. — А дальше — все в его руках. Быть может, духи предков пощадят его.

Стража подняла Яфага на ноги. С его плеч сорвали богатый плащ, срезали ворот рубашки, покрытый вышивкой, сняли пояс, тисненный узорами. Ему не позволили оставить ни единого плетеного шнурка с оберегами, ни одного украшения, нашитого на одежду. Все это будет сожжено, отдано духам предков, ведь только им под силу очистить имя рода. А после — развязали руки и вытолкали за ворота, вверяя его жизнь Великой Степи.

40. Перехваченные вести

— У меня для вас подарок, — Ульф выложил на стол аккуратный кожаный футляр длиной не более ладони. Он состоял из двух частей, каждая из которых была отделана тонко отчеканенным металлическим кантом. По черненому серебру резво мчались кони, а застежку футляра украшал знак круглого шлема с тремя навершиями.

— Откуда у тебя это? — удивилась Йорунн. — Это то, о чем я думаю?

— Да, — кивнул Черный Волк. — Сегодня приехал один из моих людей, он перехватил гонца.

— Где именно? — уточнил Лид, аккуратно открывая послание — свернутый в тугой свиток лист бумаги, густо исписанный мягкими плавными символами, больше похожими на цветочные узоры, чем на текст. Талгат в совершенстве владел искусством письма на языке ойра.

— На заброшенном тракте вдоль гор. Хан и император уже давно используют его, чтобы обмениваться вестями.

— Ты оставил там засаду? — уточнила Йорунн.

— На переправе у какой-то речки, где озеро в форме полумесяца, — Ульф удовлетворенно потянулся и опустился в кресло. — Отличное место, его нельзя объехать: севернее — обрывистые скалы, южнее — слишком сильное течение и глубоко. Боюсь только, что суть письма от меня ускользнула. О чем пишет Великий Хан?

— Увы, — вздохнул конунг, — я не владею языком ойра.

— Позволите? — подал голос Хала и, слегка смущаясь, пояснил: — выучил немного. Как и наречие хулайд, решил, что лишним не будет.

Он сосредоточенно впился глазами в строки.

— Великий Хан пишет, — воин замешкался, — “сияющему как солнце”, не знаю, как это перевести точнее.

— Сиятельному, — негромко подсказал Ульф. — Один из титулов императора.

— Великий хан шлет сиятельному свою любовь и преданность, — уже увереннее продолжил Хала. — Выражает надежду на скорую встречу. Дальше дословно: “ветер с запада принес злые вести, буря собирается, надо спешить. Прошлое восстало из трав и оделось в тени, дом Хольда жив, будет битва”. Потом опять непонятно: тьма сгустились, загорелся огонь, призраки входят в дома, — он сбился и несколько раз перечитал новую строку. — Вот: “С этой бедой не справиться воинам, но обладающий силой победит. Город на холме будет ждать”. На этом все, дальше только традиционные вежливые фразы.

— Город на холме? — уточнил Ульф.

— Названий Витахольма, если переводить его дословно, — пояснил Лид. — Значит, Талгат извещает императора, что вскоре будет совершено нападение, и понимает, что без магии тут не обойдется. Сколько времени нужно, чтобы вестник добрался до Золотых Земель и вернулся оттуда с ответом?

— Если очень спешить, то около десяти-двенадцати дней в одну сторону. И то, на сменных конях, и не одному человеку, а по цепочке, — прикинул Ульф. — Еще столько же обратно. Но войска, на которые надеется Талгат, не выдержат подобный темп, даже для легкой боевой конницы путь удлинится почти вдвое, пешие воины будут добираться месяц, это если налегке. Остается путь морем — сейчас лето, воды спокойные и толковые капитаны смогли бы пройти его дней за семь-десять. Но это все пустые слова — мои люди сделали так, чтобы до императора не дошло ни единой весточки с начала весны. Даже если Сабир по своему желанию решится отправить сюда людей, южным путем ему не успеть. Когда я покидал Миату, имперцы отошли даже от Эльтре, не говоря уже о более восточных землях. А путь морем закрыт нашими союзниками на островах.

— Сиятельный обратил свой взор на Недоре и не станет сейчас распылять силы. Он понимает, что сражаться с Хальвардом придется всерьез, — заметила Йорунн.

— У Талгата на раздумья осталось десять дней, — подсчитал конунг. — Длительная осада даст ему больше шансов, чем битва за стенами в поле. А у нас лишнего времени нет.

— Кто унаследует власть над кочевниками в случае смерти Великого Хана? — внезапно спросил Ульф.

— Сложно сказать, — ответил за всех Хала. — В последнее время Талгат стал крайне подозрительным и легким на расправу. Он стареет и слабеет, а преданных союзников у него нет. Только за прошлый год он казнил троих своих военачальников. Великого Хана боятся, и боятся не зря — он скор в решениях и не всегда обдумывает их до конца. Но для нас это даже неплохо, ведь если раньше за ним шли из любви и верности, то теперь — больше из страха.

— В окружении Талгата есть четверо военачальников-нойонов — главы родов ойра, тайгута, хулайд и зайсан. Они — основная поддержка хана, но и ближайшие соперники, — добавил Кит. — Правда они ненавидят хольдингов сильнее, чем друг друга.

— Думаю, наша цель не в том, чтобы поменять одного противника на другого, — произнес Лид. — В конце концов, не так важно, кто станет во главе вражеского войска. Но Талгат — символ как большой победы, так и большой беды. Я хочу уничтожить этот символ вместе со всей ненавистью, которую он в себя впитал, а затем найти возможность объединить наши народы. Нельзя позволить превратить имя хана в стяг, под которым кочевники объединятся. Кочевники должны сами отвергнуть Талгата, его идеи и его цели.

— А если мы сыграем на их разногласиях? — Ульф первым озвучил мысль, витавшую в воздухе. — Вобьем клин между Великим Ханом и его нойонами? Это поможет избежать ненужных жертв.

— Мы обязаны придумать способ выманить хана из города, — впервые подал голос Эйдан. — Не знаю, что должно произойти, чтобы он сам отказался от преимущества, которое дают высокие стены. Разве что внутри этих стен хану станет слишком тесно.

— Его могут вынудить, — негромко подсказал Ульф. — Он может отказаться слушать вас, но не своих людей.

— Именно. И это вот, — Лид в задумчивости крутил в руках футляр от письма, — нам поможет. Но нам придется найти способ передать вести в город. Кому-то надо отправиться туда.

— Ни к чему рисковать, я могу послать тень, — насторожилась Йорунн.

— Если мы хотим заручиться поддержкой хотя бы нескольких нойонов, наши слова должны звучать более чем убедительно, — вздохнул конунг. — Они потребуют гарантий, а что может быть весомее, чем жизнь, оставленная в залог?

— В Витахольме остались пленные хольдинги, те, кого взяли в рабство при падении Теритаки, — промолвил Эйдан. — Их жизни тоже станут залогом. Кроме того Талгат может использовать их в качестве живого щита.

— Простите, что скажу это вслух, — Ульф нахмурился, — но, скорее всего, спасти всех не получится.

— Да, — кивнул Лид, — но помнить о них мы обязаны. Мне нужен доброволец, который рискнет передать послание в Витахольм.

— Среди нас только я и Кит достаточно хорошо знаем город и кочевников, — поднялся Хала. — Позволите отправиться мне?

— Нам, — поправил его друг. — Вдвоем у нас больше шансов.

— Даже не думай, — взвилась Йорунн, обернувшись к Хале. — Я не позволю тебе подставлять свою голову под удар. Помни, ты теперь глава Гилона и отвечаешь не только за себя, но и за вверенных тебе людей. А ты, — она гневно сверкнула глазами в сторону Кита, — решил, что вместе умирать не так страшно? Один раз вы оба уже выбрались из западни лишь чудом.

— Но ведь выбрались? — легко улыбнулся Кит.

— Напомнить, какой именно ценой? — Йорунн нехорошо прищурилась.

— Пустой спор, — вставил Хала. — Вам, тем кто примет сражение под стенами города, грозит не меньшая опасность. Или ты хочешь, чтобы я скрывался в этих комнатах всю жизнь, как Адой Гасти?

Йорунн от возмущения даже забыла, как дышать.

— У нас есть еще люди из Витахольма.

— Их слово не будет столь весомым, — тихо заметил Лонхат. — Халу знают и у нас, и у кочевников. Если кому и поверят, то ему.

— Безумие какое-то, — Йорунн переводила взгляд с одного собеседника на другого, но все молчали.

— Не стоит так во мне сомневаться, госпожа. Меня не так-то просто убить, — Хала выпрямился в полный рост. — К тому же, если я смогу найти верные слова, то этот риск будет оправдан стократно. И не оскорбляйте меня и Кита своим недоверием. Мы не заслужили подобного.

Минуту они стояли друг напротив друга, меряясь взглядами. Наконец, Йорунн процедила сквозь зубы:

— Поклянитесь мне оба, что сделаете все возможное и невозможное, чтобы вернуться живыми.

— Клянусь, — Хала не стал спорить.

— Клянусь, — подтвердил Кит.

Лид коротко кивнул, принимая их решение.

— Спасибо. Я ценю вашу преданность больше, чем это можно передать словами, — он мягко коснулся плеча Йорунн, — не поддавайся страхам, сестра. Уверен, они выполнят свое обещание.

41. Расплата

Едва успела осесть пыль за спиной гонца, как чутье Талгата недовольно заворочалось. Сквозь монотонный гул сотни переживаний и тревог всплыла одна единственная мысль: не успеет. Почему и отчего родилась это понимание, хан не мог объяснить самому себе. Надежда на поддержку императора таяла с каждым днем, войскам не добраться сюда, разве что осада города затянется. Впрочем, хан уже давно понял, чудеса создаются упорным трудом и точным расчетом, а не везением и пустыми мечтами. И сдерживался изо всех сил, чтобы не сорвать накопившийся гнев на окружающих.

Вспыльчивость повелителя степей в последние годы доставляла кочевникам много тревог. Ослепительный, головокружительный успех, которого хан сумел добиться четыре года назад стал забываться, стираться под тяжестью и неумолимостью ежедневных проблем и забот.

Да, новообретенные земли были богаты и плодородны, а захваченные в Витахольме ценности позволили вознаградить за верность всех приближенных. Однако успех оказался недолговечным, понимание всей глубины пропасти, что отделяла кочевников от окружающего мира, пришло неумолимо, будто осенние ветра. Великий Хан и его люди стали злейшим врагом для хольдингов, жителей побережья, народа лесов.

К тому же для Талгата закрылись южные проходы через степь — их охраняли тщательно, что ни один торговый караван за четыре года не достиг Витахольма. Оставалось надеяться на поддержку империи, но этого было непростительно мало для того, чтобы переломить ситуацию в пользу Великого Хана.

В рядах кочевников ширилось недовольство. Хан понимал, что если в этом году он не сможет взять Гилон или хотя бы Танасис, то к будущей весне вопрос о смене власти будет решен. Талгат действовал на опережение: по его приказу зимой казнили нескольких наиболее вероятных зачинщиков бунта, среди которых был единственный родственник и возможный наследник: двоюродный племянник хана. Жестокая казнь ненадолго остудила горячие головы, никто не хотел узнать, каково это — быть разорванным на части.

Однако возвращение девчонки из рода Хольда заставило хана встревожиться по-настоящему. Если то, что Йорунн все еще живет в подлунном мире, Талгат с болью был готов принять, то вот наличие у выскочки таких необъяснимых способностей пугало не на шутку. Впервые за свою жизнь хан усомнился в том, что понимает устройство этого мира. Животный страх сковал сознание воина, выбил опору из-под ног. В голове крутились слова, брошенные когда-то в гневе правителем сумеречных земель: “Я пришел сюда за тем, что нужно мне”. О да, кто еще смог бы дать девчонке такие силы, если не маг Тьмы?

Срок, поставленный Йорунн, истекал, а он так и не принял для себя решения, как следует поступить. Раны, нанесенные стрелами, заживали на удивление хорошо, однако ходить было больно. Лекарь обещал, что еще немного — и Талгат вновь сможет ездить верхом. Глупец! Этот сухонький человек, от которого пахло сотней трав разом, не понимал, что в случае нуждынастоящий воин и предводитель будет сражаться хоть со стрелой в груди. И все же, хан опасался, что схватка с человеком, владеющим магией, закончится для него поражением.

Он очень устал, совсем не таким виделся путь правителя еще пять лет назад. Оказалось, что власть — это вечный страх, тревоги, неуверенность, а вовсе не слава и величие.

Талгат чувствовал, что прошлое настигает его, обращая хана в помеху, камень, лежащий посреди торной дороги. Давно минувшее ожило, стало настоящим, свилось кольцом, змеей вцепилось в собственный хвост, насмехаясь над былыми мечтами. То, что некогда казалось бесконечно важным, рассыпалось прахом, просочилось сквозь пальцы утренним туманом, не оставляя после себя даже воспоминаний. А иное, прежде мелкое и ненужное, не стоящее внимания, внезапно превратилось в основу основ, в прочный фундамент, стержень, поддерживающий силу и веру в себя.

Так было с Великим Ханом. Еще совсем недавно ему казалось, что нет ничего важнее восстановления справедливости для кочевников. Талгат полагал, что общая победа и крушение ненавистного рода Хольда даст людям возможность воспрянуть духом и двинуться дальше, стать по-настоящему великим народом. Ему грезилось, что только суровость, бедность и неприглядность пустошей была причиной того, что кочевники оставались на окраине жизни, и даже лучи славы обходили их стороной.

Ему не приходило в голову, что богатство степи — ничто в сравнении с пониманием, что делать с открывшимися возможностями. А их ведь было великое множество. Витахольм ошеломил людей, вся жизнь которых до этого проходила в окружении кибиток, полукочевых стад животных и ежедневной борьбы за чистую воду, тепло и сытную еду.

Оказалось, что у всякого мастерства есть своя цена: долгие годы упорной работы и совершенствования навыков. Самым большим приобретением стали не вещи, а люди, которые могут поделиться знаниями. Великий Хан был вынужден обратить свой взор на жалких пленников, подданных прежнего конунга, ибо только они умели возделывать землю так, чтобы собрать к осени богатый урожай, свивать тонкие нити, превращая грубую шерсть в мягкие ткани, строить крепкие дома, обрабатывать металл, камень и дерево, приспосабливая их для своих нужд.

Кочевникам пришлось учиться всему: обращению с кузнечными и ткацкими инструментами, искусству посадки растений, лекарскому делу. Работая бок о бок, вчерашние противники стали понимать, что не так уж сильно отличается один народ от другого. Да, позади остался болезненный и страшный опыт войны, но разделив сначала общее дело, затем стол и кров, людям было все сложнее замечать друг в друге только плохое.

Впрочем, сохранившие свободу хольдинги, те, кто остался в Танасисе и Гилоне, тоже сильно изменились. Если твоя жизнь ломается и рушится в один короткий миг, то волей или неволей начинаешь подвергать сомнению все, что прежде казалось незыблемым. Хрупкость привычного мира ошеломляет, а неопределенность будущего пугает неотвратимостью. Понять это может лишь тот, кто пережил подобное, кто встал однажды над обломками своего дома и ушел в пустоту и неизвестность, унося с собой только груз страхов, призрачных надежд и жизненного опыта.

Мрачные размышления прервал робкий стук в дверь. В последние дни беспокоить своего повелителя без серьезных причин избегали.

— Мой хан, да будут ваши дни на земле вечны, срочные вести, — в проеме застыл молодой сотник из народа ойра, Талгат смутно припоминал, что отправил его отряд следить за южными дорогами.

— Говори, раз пришел.

— Мой хан, — человек опустился на одно колено, — хольдинги выступили в поход и уже прошли границу, — он склонил голову.

Талгату вдруг стало спокойно и легко.

— Ну, значит, и думать теперь уже не о чем, — очень тихо сказал он сам себе, а затем добавил громче: — скоро я встречусь в бою с дочерью Канита и уничтожу эту глупую девчонку раз и навсегда. Своими руками в порошок сотру, и голова ее украсит мое копье.

— Мой хан, — голос сотника опустился до шепота. — Хольдингов возглавляет не Йорунн, дочь Канита, — хан удивленно замер. — Войско ведет конунг Лид.

Повисло молчание, слышно было лишь тяжелое дыхание. Лицо Талгата посерело, губы приобрели нездоровый синеватый оттенок. Хан резко дернул ткань рубашки, ослабляя ворот. На пол золотой россыпью брызнули пуговицы.

— Повтори, что ты сказал! — хрипло потребовал он.

— Войско ведет конунг Лид. Он жив, здоров, полон сил. Его узнали мои люди, да и на стягах поднят символ венца Хольда, королевский знак, а не летящая ласточка правящего дома. С ним более десяти тысяч всадников.

— Пошел вон отсюда, — приказал Талгат и все-таки не сдержался, сорвался в крик. — Вон! Прочь отсюда! Все вон! Предатели! Прочь! Прочь!

Молодой воин поспешил убраться, следом за ним бросила свои посты охрана у дверей, никто не хотел попасть под горячую руку. Великий Хан совсем потерял контроль над собой: он выкрикивал в воздух бессмысленные угрозы, опрокинул мебель, перевернул стол, залив дорогой ковер воском свечей и чернилами, затем схватил тяжелый, изогнутый меч и принялся крушить все, что еще уцелело. Проклиная, призывая на голову хольдингов все мыслимые кары, угрожая, снова проклиная. И, наконец, измученный и обессилевший опустился на пол посреди разгромленной комнаты, обломков, черепков разбитой посуды, и, закрыв лицо руками, заплакал впервые в жизни.

42. Соглашение

Над Витахольмом сгустились сумерки. В окнах домов теплились огоньки, обычная суета пошла на убыль. Люди расходились по своим подворьям, закончив дневные дела. Над крышами потянулся легкий дым: пахло горячим хлебом, покоем и уютом.

Однако не всем этой ночью выпала возможность отдохнуть. Несколько людей один за другим скользнули через калитку на небольшого подворье и тут же скрылись в доме. Последний из них замешкался ненадолго, оглянулся, чтобы убедиться, что их не заметили, и лишь потом закрыл за собой двери.

Хозяин дома встретил гостей молчаливо, проводил в дальнюю комнату, дождался, пока все устроятся, и лишь потом заговорил:

— Я рад, что вы пришли, — он обвел глазами собеседников, радуясь, что ни один из нойонов не отказался от встречи. — Вы, верно, уже слышали вести о конунге Лиде? Как Великий Хан принял это? Скажи всем, Октай.

Молодой сотник, к которому были обращены эти слова, неловко повел плечами.

— Плохо. Впал в неистовство.

— Гнев — плохой советчик, — вздохнул Гоньд, предводитель ойра. — Как и страх.

На него шикнули, призывая не бросаться такими словами.

— Это правда, — упорствовал ойра. — И мы должны признать, что не были готовы к возвращению Лида. В его силах возродить былую славу хольдингов. Но даже если мы укроемся за стенами города, подозрительность хана убьет нас раньше, чем раны, голод или болезни.

— Что ты предлагаешь?

— То, что давно надо было сделать: выбрать нам нового предводителя.

— Сейчас это почти невозможно, нельзя затевать смуту, когда враг у порога.

— Ты слишком осторожен, Удвар.

— Просто у меня опыта больше, чем у вас всех, — блеснул глазами старый нойон. Он был совершенно лыс и всю голову его покрывали густо нанесенные татуировки. А ты что думаешь, Дэлгэр?

— Я не верю в Талгата, но верю в кое-что иное. Мы должны искать способы договориться, — произнес хозяин дома, предводитель хулайд.

— С кем? — мрачно уточнил Удвар. — С Талгатом или Лидом?

— С молодым конунгом, — резко ответил Дэлгэр. — К тому же мне надоело жить в вечном ожидании войны и расправы.

— Если великий хан узнает об этих словах, то всех нас предадут смерти.

— Нас казнят за одно подозрение в том, что подобный разговор был. Поэтому предлагаю перестать говорить недомолвками, у нас слишком мало времени. У меня есть серьезные основания думать, что мы должны хотя бы встретиться с конунгом прежде, чем начинать сражение.

— Поясни, — резко потребовал Ундвар.

Дэлгэр кивнул и приложил палец к губам, а затем подошел к боковой двери, приоткрыл ее и что-то тихо шепнул часовому. Раздался шорох, и в круг света от слабой масляной лампы вошли двое. Кочевники повскакивали со своих мест, Октай схватился за оружие, но, повинуясь жесту Дэлгэра, замер.

— Как ты посмел привести сюда чужаков? — возмутился Гоньд, разглядывая незнакомцев.

Вид у обоих был потрепанный, руки связаны, у более высокого и широкоплечего на скуле наливался синяк. Второй пленник был внешне цел, но одежда его порвалась и запачкалась, словно его долго тащили по земле или пинали ногами. Но в том, что оба принадлежали к хольдингам, не было ни малейших сомнений.

— Опустите оружие, сейчас нам нечего опасаться. Выслушайте, а затем решим, убить их или обдумать их слова.

Широкоплечий заговорил спокойно, словно не было сказанных только что слов.

— Меня зовут Хала, я из Гилона. Возможно, вы знаете обо мне. Меня отправил к вам конунг Лид, сын Канита.

— Как вы оба пробрались в город? Кто помог вам? — перебил его Гоньд.

— Мы долго жили в Витахольме, — ответил второй связанный. — И знаем много разных путей. Но сейчас это неважно.

— У меня для вас послание, — продолжил Хала. — Мой конунг повторяет предложение, сделанное почти половину луны назад вашему хану: опустите оружие, откройте ворота города, и ваши люди смогут уйти отсюда и забрать все, что захотят. Лид готов проявить милосердие и забыть старые обиды, давая возможность нашим народам жить в мире.

— С чего бы такая щедрость? — Удвар выглядел нарочито удивленным. — Или сын Канита потерял надежду одолеть нас в бою? Боится, что стены города окажутся ему не по зубам?

— Рано или поздно Витахольм падет. Вопрос лишь в том, сколькими жизнями будет оплачена эта победа.

— Допустим, шутки ради, что это так. Чем ты докажешь правдивость своих слов? Что станет залогом нашей безопасности?

— Слово моего правителя.

— Переданное через тебя? Не слишком ли мало?

— Решать только вам, — Хала связанными руками вынул из нагрудного кармана конверт и выложил его на стол. — Тут договор о мире, подписанный конунгом. Он предлагает вам навсегда забыть о гневе, обидах и крови, что разделяла нас долгие триста лет. Ваши племена войдут в состав нового государства на правах, равных с хольдингами. Отныне вся Великая Степь, а не малая ее часть или бесплодные пустоши, станут вашим домом. Вы сможете поселиться на этих землях, торговать, растить своих детей и не опасаться, что очередная война оборвет ваши жизни.

— Щедрое предложение, — с иронией протянул Ундвар. — Что хотите взамен?

— Вы отдадите на суд хана Талгата. Освободите город и всех пленных. Затем примете своим конунгом Лида, принеся ему клятву верности.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— А ты наглый щенок, — с некоторым уважением протянул Гоньд, глава рода ойра. — Как и твой повелитель.

— В его словах я вижу больше смысла, чем во всех речах Талгата за последний год, — неожиданно поддержал хольдинга молчавший прежде Очир, нойон племени зайсан.

— Я тоже согласен обдумать это, — вставил Дэлгэр.

— Что обдумать, глупцы? — взорвался Ундвар. — Вы откроете ворота — и вас всех убьют на месте.

— Нет, почтенный, — заговорил второй пленник. — Вы не знаете, что происходит вокруг, поэтому не понимаете, что для всей Великой Степи мир сейчас — залог выживания.

— И чего же я такого не знаю, а? Может того, что конунг боится сразиться одновременно с Талгатом и империей? Или того, что война — дело тяжелое и долгое, а у вас ни людей, ни ресурсов? А, может, мне стоит приказать принести сюда красного железа, и мы поговорим о совсем других вещах? К примеру, сколько у Лида всадников, лучников, пеших воинов?

— Вы вольны пытать нас и убить, — Хала остался спокоен. — И я бы был дураком, если бы не понял этого прежде, чем сунулся в Витахольм. И все же я здесь перед вами ради одной единственной цели: остановить ненужную бойню.

— Повтори эти же слова, когда я начну с тебя снимать кожу заживо, — прошипел Ундвар, зайдя Хале за спину.

Короткий болезненный удар под колени — и высокий воин вынужден опуститься на пол. Кит сделал шаг к другу, стремясь защитить его, но Гоньд крепко ухватил его за плечо, оттолкнул в сторону, вынул меч, недвусмысленно очертил лезвием круг в шаге от лучника:

— Постой пока в сторонке, парень.

Удвар запрокинул голову Халы и прижал лезвие к его шее:

— Давай-ка еще раз: что знает конунг Лид такого, о чем не знаем мы?

— Император, ваш союзник, безумен. Он уничтожит всех нас. Жители степей станут лишь мелкой разменной монетой в его руках.

— Пустые слова. Мне нет дела до Золотой империи и союзов, что ищет Талгат. У нас самих хватит сил, чтобы разбить ваше войско.

— Нет, — вставил Кит. — Еще несколько лун назад вы бы справились, но теперь Лид и его сестра вернулись к нам, а за их спиной стоит нечто более страшное, чем войско — магия, которой не знали в Великой Степи. Великий Хан знает об этом, он уже встретился с дочерью Канита, именно она оставила ему на память два ранения. Могла убить, но пожалела, дала время обдумать все. Или хан не сказал вам об этом?

Ундвар хотел было рассмеяться в ответ на эти слова, но вид внезапно помрачневших союзников насторожил. Нойон переводил взгляд с одного собеседника на другого, на их лицах застыла тревога.

— Да что вы слушаете этого перебежчика? Какая магия? Детские сказки! — вспылил он.

— Магия существует, я сам узнал об этом четыре года назад, — Октай заговорил тихо, но услышали его все.

— Как и я, — подтвердил Гоньд. — Я видел, как огонь подчинился человеку, и не хочу увидеть это снова.

— Да и как еще объяснить то, что двое мертвых вернулись из тлена и смерти? Ведь о них не было никаких вестей прежде, — добавил Дэлгэр.

— Глупости! Мы знаем, что девчонкой занимался тот чужак, властитель из империи. Наверное, он ловко обманул нас и забрал ее с собой, а теперь отпустил.

— А конунг?

Ундвар смешался, на это ответить ему было нечего. В конце концов он выругался, отпустил Халу и со всей злости метнул кинжал в стену.

— Остынь, Ундвар, — Дэлгэр успокаивающе похлопал нойона по плечу. — Хоть все тут разнеси, а ситуация не изменится. Мы должны выбрать. Не так уж важно, правда это все про магию или нет. А вот это, — он поднял со стола договор, подписанный Лидом, — повод задуматься. Ты, Хала из Гилона, — развернулся он к пленнику, — я много о тебе наслышан, среди своих ты пользуешься уважением. И еще я знаю, что ты предан правящей семье до последнего вздоха. Прийти сюда было или безумием, или отчаянной храбростью. Поклянись жизнью своей госпожи, что говоришь правду.

— Клянусь своей честью, жизнью Йорунн, дочери Канита, и Лида, моего повелителя, что все сказанное — истина до последнего слова!

Дэлгэр задумчиво кивнул и обратился к кочевникам:

— Странно, но ты, похоже, и впрямь веришь в свои слова. Мы должны обговорить это без свидетелей.

Халу и Кита вывели из комнаты и втиснули в какой-то тесный, темный чулан. До них доносились обрывки фраз, приглушенные голоса. Слова, смазанные расстоянием и стенами, были неразличимы, но кочевники спорили жарко и долго. Прошло не менее двух часов, прежде чем двери открылись опять и хольдингов втолкнули в круг света. И снова заговорил Дэлгэр.

— Что ж, Хала из Гилона, мы отпустим твоего друга, и он передаст наш ответ конунгу. Мы не поднимем против него оружие по своей воле, но и выдать Талгата не можем, пока Лид делом не подтвердит свои слова. Впрочем, если конунг и великий хан сойдутся в поединке, мы не станем им мешать, а после, в случае проигрыша хана, откроем ворота Витахольма. Таков наш ответ, ты все запомнил? — повернулся кочевник к Киту.

— Все от слова до слова, — поклонился лучник.

— Тогда можешь идти, Октай проводит тебя. Хала останется здесь, рядом со мной. Как и прочие хольдинги в городе, он будет залогом взаимного доверия. Пусть Лид знает, что малейшее подозрение в нарушении договора — и я убью сначала твоего друга, а потом каждого из ваших сородичей.

— Разумное решение, — по губам Халы скользнула улыбка. — Благодарю, нойон.

— Поблагодаришь, если жив останешься.

Когда пленников увели, Ундвар недовольно фыркнул и раздраженно стукнул кулаком по стене.

— Мы проявили слабость. Слабаки проигрывают, попомните мои слова.

— Теперь только время покажет, ошиблись мы или были правы, — вздохнул Дэлгэр. — В любом случае, завтра будет опасный день, мы должны быть к нему готовы.


43. Сражению быть!

Кит покинул город той же ночью, ему надо было спешить, чтобы добраться до своих вовремя. А к рассвету пятнадцатого дня под стены Витахольма подошло войско Лида. Никто не бросился на штурм, не засыпал осажденных градом стрел, не пытался поджечь город, но вот все пути отступления конунг отсек решительно и со знанием дела.

Талгат за прошедшие годы отлично изучил множество потайных входов и выходов за стены, о которых раньше не догадывался, однако теперь его люди, посланные на разведку, подтвердили, что отступать будет некуда: все лазейки оказались или завалены камнями или перекрыты надежной охраной. Конунг пришёл, чтобы закончить противостояние, а не продлевать его.

Великий Хан в душе признавал, что это было правильно: затянувшееся противостояние изматывало, лишало душевных сил. Порывистая натура кочевника требовала закончить схватку одним ударом, и даже вероятность собственной гибели не уменьшала решительности Талгата. Сдаваться без боя он не собирался, а вот играть до конца, используя все преимущества, которые еще оставались — да.

Впрочем, хольдинги не спешили. Обосновавшись на расстоянии тройного полёта стрелы от стен, они выслали к городу вестника. Одинокий всадник приблизился в воротам, над которыми развевались тонкие алые полотнища. Длинные и узкие, словно змеи, они яркими полосами расчерчивали синее небо, стелились в воздухе, играясь с утренним ветром, забавляясь, беззаботно радуясь наступившему утру.

Талгат отрешенно подумал, что уже вечером от этой яркой, праздничной нарядности не останется и следа: все растворится в копоти, дыму, пропитается кровью и болью, станет неважным из-за груза потерь и усталости.

Конунг Лид звал Великого Хана с нойонами на переговоры, обещая всем неприкосновенность. Хан лишь криво усмехнулся, он был бы глуп, если бы не понимал, где таится главная опасность. Однако соблюдение традиций войны было священным, и Талгат приказал открыть ворота.

Из лагеря хольдингов навстречу городу выехало всего пятеро. Лида и его сестру хан узнал сразу, третьим был Дуараг, градоправитель Танасиса, четвертым — Лонхат, по всей видимости он представлял Гилон. А вот последнего всадника хан рассматривал с удивлением, слишком уж он отличался от остальных одеждой, оружием, да и внешность для хольдинга у него была непривычной.

Чуть придержав коня, хан полуобернулся к своей свите, однако нойоны не смогли развеять замешательство хана, чужак был им неизвестен. По лицу Талгата пробежало раздражение, он не любил оставаться в неведении относительно своих врагов, но сейчас выбора не было. Хан поднял руку и его отряд остановился в ожидании.

— Великий Хан, — коротко поприветствовал его Лид. — Благодарю за встречу.

— Конунг Лид, не ожидал вас увидеть своими глазами, — усмехнулся кочевник. Он казался расслабленным и величественным. — Я от всей души надеялся, что все спорные вопросы мы решили ещё четыре года назад.

— Надежды обманчивы, а будущее переменчиво, — о спокойствие Лида можно было расшибиться, как о камень. — Нет смысла ворошить прошлое, я позвал всех вас сюда с одной единственной целью: остановить ненужное кровопролитие.

— Слушаю с любопытством.

— Сдайте Витахольм, откройте ворота, и я позволю вам уйти. Это место принадлежит не вам, оно возведено трудами наших предков. Как и Теритака, и Астарте. Я предлагаю кочевникам отступить к прежним границам и гарантирую, что ни один хольдинг не поднимет руку ни на воинов, ни на их семьи. В нашем прошлом лежит немало трагических событий, боли и смерти. Однако во имя будущего мой народ готов простить былые обиды и искать новые пути для всех нас. Как только вы, Великий Хан, отойдёте со своими войсками к старым границам, мы обсудим условия, на которых племена Великой Степи смогут объединиться.

— Немало, — ухмыльнулся Талгат. — И что же вы предлагаете? Жить в мире и дружбе, вы — тут на щедрых пастбищах, а мы — в бесплодных пустошах?

— Нет, — видно было, что Лиду непросто давались эти слова. — Я хочу, чтобы все племена, наконец, смогли свободно передвигаться по всей степи, жить бок о бок, вместе растить детей и возделывать землю. Если кочевники признают мою власть, то я открою им своё сердце и приму, как свой народ.

— Они пока не ваши, мой конунг, — с нажимом произнес Талгат. — Да и к чему нам отказываться от того, что мы отбили своей кровью и потом?

— Вам не удержать ни Витахольм, ни тем более земли к северу от него.

— Откуда столько уверенности? — хан вновь говорил спокойно. — Всем присутствующим понятно, что не взяв город вы завязнете и не сможете двинуться дальше. Мы готовы к долгой осаде, месяц, два, три? Выдержите ли вы столько?

— Ты ошибаешься, великий хан, — подала голос Йорунн.

Нойоны за спиной Талгата вздрогнули от невежливости обращения на «ты», но промолчали.

— Вспомни, что произошло пятнадцать дней назад — и ты поймёшь, что тебе не укрыться от расплаты. Моих сил и знаний хватит, чтобы добраться до тебя, как бы ты ни прятался.

— Я все ждал, когда ты заговоришь, наглая девчонка. Знай, если со мной что-то случится — ваши сородичи, все до одного, будут убиты и смерть их будет мучительна. Возможно, потом вы и займете город, но встретят вас лишь трупы и огонь. Погибну я — погибнет Витахольм.

— Не стоит угрожать нам, Великий Хан, — вновь заговорил Лид. — Ты тратишь время попусту. Мы не остановимся до полной и окончательной победы. Любой ценой. Но в твоих силах дать народу пустошей шанс на мирную жизнь.

— Осторожнее, конунг. За моей спиной стоит могучая сила, скоро она явится сюда и тогда вам самим придётся выбирать: сдаться и отступить или умереть.

— Не явится, — вдруг подал голос неизвестный чужак за спиной Лида.

— А ты ещё кто такой? — нахмурился Талгат, чуть подаваясь вперед и рассматривая темноволосого незнакомца. — И по какому праву вмешиваешься в разговор?

— Мое имя — Ульф Ньорд, первый воин герцогства Недоре в Золотой Империи. И у меня для тебя подарок.

Ульф снял с пояса и слегка подбросил на ладони футляр от письма.

— Знакомая вещь? — протянул он, словно любуясь узорами на поверхности дубленой кожи. — Жаль, до адресата не добралась, впрочем как и ни одно из писем, отправленных этой весной.

Он ловко перебросил футляр хану, тот поймал одним точным движением и внимательно осмотрел. Да, это не подделка, значит, послание император не увидел. Талгат сжал зубы и на щеках у него заиграли желваки. Ульф продолжил.

— А теперь подумай хорошо, великий хан. Твой союзник прибудет сюда очень не скоро, если прибудет вообще, в его землях, знаешь ли, тоже неспокойно. Это был твой долг — служить императору, а не его — спасать тебя. Ты никто ни для Сабира, ни для империи. А потому рассчитывай отныне только на свои силы.

— Ты — прихвостень грязного мага!

— Как и ты, вот только мне с повелителем повезло больше.

— Как бы то ни было, я не отдам вам то, что однажды уже взял силой. Хотите получить город — сражайтесь. Не хотите войны — проваливайте прочь! Мое слово сказано!

С этими словами Талгат развернул коня и пустил его вскачь. Знаменосец и почти все нойоны сразу же направились за ним, однако Дэлгер замешкался на минуту, поймал взгляд Лида, потом коротко кивнул и покинул поле последним.

Йорунн смотрела вслед удаляющимся кочевникам с тревогой.

— Значит, сражению быть. Что ж. Не пристало нам заставлять Великого Хана ждать слишком долго.


44. Битва за Витахольм

Дэлгэр знал, что хан говорил Лиду неправду. Точнее — исказил факты так, чтобы посеять в душе конунга сомнения. Предводитель хулайд и сам бы поступил так же, окажись он во главе войска. В схватке побеждает ведь не тот, кто сильнее, а тот, кто вовремя нашел слабину у противника и сумел нанести точный удар.

Слабостью хольдингов было время, слабостью кочевников — привычка воевать на открытых просторах. Талгат понимал, что его люди не знают, как оборонять город, не приучены стоять на стенах. Они боятся остаться внутри замкнутого круга из камней и бревен, да и сражаться привыкли в седле, а не пешими. Они жаждали вольного ветра, быстрых атак, стремительных отступлений, а осада требовала терпения, выдержки, стойкости.

Дэлгэр понимал, что ни ойра, ни зайсан, ни тайгута не согласятся ждать в городе долгими днями, а, быть может, и неделями. Для всякого кочевника подобное предложение было бы сродни признанию собственной трусости, слабости, неуверенности в своих силах.

Талгат знал это так же точно, как и то, что солнце восходит каждый день, а потому отдал приказ готовиться к атаке.

Впрочем, хольдинги не теряли времени даром, в считанные часы выставив вокруг города двойную стену из остро заточенных кольев. Кое-где растянули лабиринты веревок, а местами даже успели изрезать землю глубокими траншеями, ямами и изогнутыми рытвинами. Любой конь, угодивший хотя бы одним копытом в подобную ловушку, рисковал сломать ноги и покалечить всадника.

Солнце уже миновало зенит, когда ворота Витахольма распахнулись, выпуская на просторы степи первые волны атакующих.

Конница кочевников широким клином врезалась в заградительную линию, смяла, сломала, продавила стену из копий. Воздух разорвали жалобные крики израненных животных, что приняли на себя основную мощь удара, всадников, падающих на отточенные пики или напоровшихся на вражеские стрелы. Запахло железом и солью — отвратительный запах тяжелой кровавой смерти.

И все же, первый барьер был взят, и сквозь образовавшуюся брешь кочевники хлынули дальше. Хольдинги рассыпались в стороны, чтобы не угодить под копыта лошадей, уступая место тройной шеренге лучников. Короткий приказ, залп, свист, глухие звуки ударов. Кованые наконечники врезались в щиты, шлемы, чешуйчатые панцири. Одним повезло: пройти массивное дерево стрелам было не под силу. Но иным пробило броню и ранило коней. За первым залпом тут же последовал второй, затем третий.

Стиснутые в узком проходе всадники оказались идеальной мишенью. Всего несколько минут — и брешь заполнилась мертвыми телами, а выжившие были вынуждены отойти, чтобы не пасть понапрасну.

Кочевники спешно отступили, выходя на безопасное расстояние. А затем, перестроившись, бросились в новую атаку.

На хольдингов обрушился настоящий ливень из стрел и копий.

— Щиты! — зычный приказ прокатился над рядами людей.

Бесчувственное дерево приняло на себя почти всю тяжесть этого удара, погибли лишь те немногие, кто остался на открытом пространстве или слишком сильно замешкался, выполняя команду.

Теперь никто из людей Талгата не пытался перемахнуть преграду с наскока. Важно было расчистить пространство за ней, испугать, обратить в бегство тех, кто изготовился принять на себя вторую волну врагов.

На поле появились новые воины. Легкие, на быстрых конях, вооруженные лишь крючьями на длинных веревках, они мгновенно добрались до стены кольев, накинули на них сети, опутывая и связывая заостренные древки. А после, зацепив крючьями сети, рванули прочь.

Веревки отчаянно натянулись и загудели от напряжения, однако рывок был такой силы, что колья просто вывернуло из земли. Часть заграждений раскидало по траве, остальные, все еще связанных сетями, скользили вслед за всадниками, сминая ковыль и полевые цветы, оставляя глубокие борозды на зеленом покрове.

Путь для основного наступления был открыт, и Талгат приказал подать ему коня. Третью волну он хотел возглавить лично, показывая своим недоброжелателям, что в сердце его еще не потухло пламя битвы, жив гордый дух вольного воина степи.

Взметнулись к небу алые стяги, захлопало на ветру знамя, украшенное изображением шлема с тремя навершиями, взвыли рога, загремели барабаны, и тяжелая конница двинулась вперед по дороге, набирая скорость с каждым ударом копыт о землю.

Несколько слитных залпов проредили атакующих, но остановить не смогли. С воем, грохотом и звоном стали противники сшиблись напрямую. Теперь сражение растекалось вдоль всей линии обороны хольдингов, словно пожар по сухостою. Обе стороны бились с исступлением, неистовством и упорством обреченных. Хан пробивал дорогу туда, где реяло по ветру белое полотнище, вспыхивающее на вечернем солнцем золотыми искрами.

***

Дэлгэр остался на стенах. Ему и его людям поручено было охранять город. Так хан проявил то ли свое недоверие к нойону, то ли, наоборот, уверенность в том, что старший из хулайд справится с обороной в любом случае.

С самого начала боя Дэлгэр не покидал стен, следя за тем, как на равнине разворачивается сражение. Его острые глаза отметили не только поднятое знамя конунга, но и множество других символов: падающий коршун на холме слева — там стоят люди Лонхата из рода Сагар, справа — змея, обвивающая ветвь дерева, воины Танасиса. Мелькнул стяг с конем, поднятым на дыбы, — южане, самые дальние соседи.

— Приведите пленника, — бросил нойон одному из сопровождавших его охранников. — Я хочу, чтобы он тоже увидел этот бой.

Когда Хала поднялся на смотровую площадку, кочевники уже прорвались за вторую линию обороны. Хольдинг чуть щурился от яркого света, по-видимому, глаза его привыкли к темноте подвала.

— Развяжите ему руки, — Дэлгэр кивком указал на веревки, стягивающие запястья пленника.

— Но господин?

— Выполняй, что приказано.

Острый нож рассек путы, однако Хала не сделал ни единого лишнего движения. Дэлгэр чуть улыбнулся: ему нравилась выдержка этого человека. Наглый щенок почти годился предводителю хулайд в сыновья и вел себя более чем достойно.

— Подойди и взгляни, — кочевник кивком головы указал на поле, — что скажешь?

Хала спокойно оперся на край ограды, всматриваясь в происходящее на равнине. Он хмурился, отмечая безжизненные тела людей и коней, опрокинутые укрепления, вытоптанные травы. Дэлгэр не сводил глаз с пленника, оценивая каждый его жест, каждое едва уловимое движение.

— Это третья атака, — наконец произнес хольдинг. — И, по-видимому, самая успешная, Великий Хан возглавил ее лично.

— Верно, — кивнул нойон, — у тебя быстрый ум и точный глаз. Что будет дальше?

— Тем, кто на холме, придется тяжело, их почти отрезали от остальных. Но…, - Хала сделал паузу, не зная, стоит ли продолжать.

— Говори же.

— Великий Хан переоценил свои силы, — Хала указал рукой правее, очерчивая линию стычки, — слишком выдвинулся вперед. Сейчас справа от него глубокий овраг, через него не пройти подкреплению. Если хан не остановится в ближайшие минуты и не вернется обратно — потеряет преимущество.

— Я тоже так думаю, — кивнул Дэлгэр. — Вероятнее всего, ярость затмила его разум. Он хочет добраться до конунга, жаждет схватки с ним, все остальное для него потеряло значение. Что ж, таково его право и его решение. Если добьется своего, то не важно, кто падет, а кто останется победителем, имя Талгата войдет в историю навечно.

Хала не ответил. Его мысли оказались поглощены иным: знамя с коршуном вдруг склонилось к земле, а затем и вовсе скрылось из виду. Что-то произошло, и глупо было надеяться на что-то хорошее. Дэлгэр проследил за его взглядом и чуть склонил голову:

— Без потерь в такой бою не обойтись. Нам остается только ждать и надеяться, что утраты не будут слишком болезненными, — тихо произнес нойон.

***

В пылу схватки Талгат не заметил, как его отряд оторвался от остальных, забрал сильно вбок, уходя от общей линии сражения. Один за другим его нойоны отдалились, а после стало не до них. Все смешалось. Свои и чужие были повсюду: спереди, сзади, по сторонам. Куда ни брось взгляд, везде кипел бой, сыпались градом удары, свистели стрелы, крошились щиты, кто-то падал, поверженный, а иные вставали с колен, чтобы одержать новую победу.

Реальный мир смешался и стерся, растворился в звоне мечей, криках, стонах. Время то ли замедлилось, то ли ускорилось, а может и вовсе растаяло, отступило перед величием битвы и пиршеством смерти. Хан даже забыл о боли: то ли жар схватки лишил его чувствительности, то ли действовало отвратительное горькое питье, принесенное лекарем перед боем. Талгат не думал сейчас ни о чем ином, он хотел лишь поскорее добраться до заветной цели.

В воздухе разлился долгий пронзительный стон боевого рога. Было в нем что-то настолько тоскливое, что хан вздрогнул, вырываясь из бешеного круговорота смертей, враз остыл, обернулся. Всего полминуты понадобилось ему, чтобы раскроить голову неудачливому противнику. Затем, ведомый твердой и опытной рукой, конь хана выбрался из общей схватки и поднялся на небольшой бугорок, откуда открывался вид на только что пройденную дорогу.

Да, все верно, рог трубил не зря: хольдинги, повинуясь чьему-то приказу, сдвинулись позади с обеих сторон, перекрывая недавно пройденный узкий участок между обрывистым склоном оврага и нагромождением валунов, отсекая отряд хана от подкрепления. В ход пошли копья и дротики, они скосили кочевников, словно спелые колосья по осени. А затем на дорогу полетели вязанки дров, пропитанные горючим маслом. Кто-то ткнул в сухое дерево факелом, и огонь с треском взметнулся на высоту человеческого роста. Прорваться сквозь эту завесу стало невозможно.

Уцелевшие всадники бросились врассыпную в надежде найти обходной путь. Однако из-за спин хольдингов выдвинулись телеги, груженные камнем. Они приблизились к дороге и выстроились в линию, возницы покинули свои места, перерезали постромки, отпуская коней, а затем сбили колеса, намертво перекрывая тяжелой преградой путь атакующим.

Талгат слишком поздно понял, что его просто заманили в ловушку. Преграда была выставлена идеально — ни взять с налету, ни опрокинуть. За закрывшимся кольцом осталось едва ли больше трехсот верных хану всадников, горсть против нескольких тысяч. Конечно, пожелай этого нойоны, можно было бы прорваться в стороне от основной дороги, где линия защиты ослабевала, но, к разочарованию хана, на стенах Витахольма внезапно взревели рога, замелькали цветные ленты — город приказал отступать.

Великий Хан замер, наблюдая, как один за другим кочевники, еще пять минут назад следовавшие за ним, разворачивались и устремлялись к воротам. Нойоны оставили своего повелителя, теперь в этом не было сомнений.

Губы Талгата искривила злая улыбка, а из груди вырвался смех, разбавленный горечью. Резким движением хан сорвал дорогую застежку, скрепляющую плащ, и алая ткань соскользнула под ноги, смешиваясь с грязью и кровью. Солнце вспыхнуло на позолоченных чешуйках доспеха, рассыпало искры по земле, ослепляя, но и указывая дорогу к Великому Хану.

Казалось, что бой мгновенно утих, противники раскатились в стороны, тяжело дыша и жадно ловя столь необходимую передышку. Вокруг кочевников образовалось пустое пространство. Оно подчеркивало всю безнадежность, всю отчаянную бесполезность дальнейшего сопротивления.

Краем сознания хан отметил, что на переднюю линию врагов стали тяжелые щитоносцы, за ними выстроились лучники. Хорошая позиция — цель видна как на ладони, если не первый залп, так десятый решит исход сражения. Окруженные кочевники уже поняли, что им не уйти живыми. Все они замерли рядом с повелителем, прикрывая его щитами и телами.

Но Талгат лишь раздраженно отмахнулся. Он был воином, одним из сильнейших во всей степи. Он был правителем, на долю которого выпали великие победы, свершения и перемены. Он был лидером, сплотившим множество мелких родов. Это он заставил хулайд и ойра встать под одно знамя, он сделал так, чтобы тайгута и зайсан научились понимать друг друга. Он привел своих соплеменников на плодородные земли, дал им надежду на иную судьбу. И пусть сейчас военачальники обернулись против хана, для большинства кочевников жизнь никогда не станет прежней.

Был ли поступок нойонов ошибкой, предательством, точным расчетом или мудростью? На этот вопрос Великий Хан не мог ответить. Ведь отчасти это было правильно — отказаться от того, что не пускает вперед, топит, тянет ко дну, как слишком тяжелая одежда — незадачливого пловца в бурном потоке. И все же боль от предательства сжала могучее сердце. Оставалось надеяться, что усилия хана не пропадут даром, и после его смерти, наконец, будет заключен взаимовыгодный договор.

После его смерти… Хан мысленно повторил эту фразу несколько раз и понял, что она не вызывает ровным счетом никаких эмоций. Он видел смерть бессчетное количество раз, он сам был смертью. Так чего бояться теперь? Всякий путь имеет окончание, и не ему, Великому Хану Талгату из рода Арвай, бежать от своей судьбы, трусливо поджав хвост.

Он сунул меч в ножны, правой рукой принял тяжелое копье у стоящего рядом воина, левой — приложил к губам витой рожок, давая сигнал оставаться на месте, затем спокойно и уверенно послал коня вперед. На его грудь в это мгновение смотрел не один десяток стрел и даже не два, но хан знал — его жизнь оборвется не так.

Было немного жаль. Слишком глубокая синева разливалась над головой, слишком яркое солнце золотой колесницей катилось по немыслимо высокому куполу неба, слишком звонко и пронзительно пели рога и горны в поле, слишком плотная тишина повисла над городом. Наверное, так и должно быть: прощание придает остроты и резкости ощущениям, позволяя запечатлеть в памяти мир таким прекрасным. Таким пустым. Таким одиноким.

По рядам хольдингов прокатился приказ — и луки разом опустились, направив наконечники стрел в землю. От стены воинов отделился одинокий наездник на великолепном белом скакуне. Высокий, сильный, уверенный в себе. Ветер ворошил слегка вьющиеся пряди светлых волос. Всадник был без шлема, чтобы всякий мог рассмотреть его лицо. Молодой конунг. Ненавистный соперник. Милостивый враг. Всего лишь орудие в руках судьбы.

Великий Хан и конунг рванулись друг другу навстречу. Каждый из них знал, что этого боя нельзя миновать. Каждый был готов умереть. Каждый надеялся на победу.

Лид с силой метнул копье, и ловко ушел от ответного удара, пустив смертоносное жало на тяжелом древке стороной. Ни один из противников не попал во врага, а кони неумолимо сокращали расстояние. Солнечный свет отразился от лезвий выхваченных мечей.

Клинки со звоном столкнулись, выбивая тусклые в дневном свете искры. Металлический скрежет больно резанул по ушам, но всадники уже миновали друг друга, расходясь на безопасную дистанцию. Развернулись, примериваясь, оценивая. Кто-то позади них ударил в щит рукоятью меча, к нему тут же присоединился еще один человек, затем остальные. Над полем раскатился могучий и древний призыв к священному танцу боя и смерти. Миг — и всадники вновь устремились вперед.

Страшный удар расколол небольшой круглый щит в руках хана. Талгат не глядя отбросил ненужные обломки на землю. Конунг развернулся и заставил коня подняться на задние ноги, вложив в эту атаку всю свою силу и мощь белогривого друга. Хан не успел прикрыться, в последний момент отведя в сторону занесенное лезвие, потерял равновесие и почти вывалился из седла. Кто-то крикнул, но голоса потонули в ритмичном грохоте.

Лид позволил Талгату секундную передышку — ровно столько, сколько нужно, чтобы подняться — а затем снова атаковал. Теперь хану повезло больше, и клинки с противным скрежетом разошлись, не причиняя никому вреда. Конунг выжидал. Он кружил рядом, делая ложные выпады то с одной стороны, то с другой. Потом стал так, чтобы солнце оказалось за его спиной и кинулся вперед.

А Талгат понял, что время неумолимо истекает. Силы быстро покидали его, левое запястье почти не слушалось, в голове мутилось от жары и ярости схватки. Один удачный удар в висок — и шлем с великолепным красным навершием из струящийся конской гривы покатился по дорожной пыли. В глазах потемнело, земля перевернулась, встала на дыбы и хлестко рубанула по плечу и спине. Ребра отчаянно заныли, грудь пронзила жгучая волна боли.

Конунг отступил на несколько шагов и спешился, чтобы подойти к поверженному противнику. Сейчас Великий Хан лежал в пыли, на губах его начали появляться кровавые пузыри, видимо, сломанное ребро пробило легкие. Лид замер над израненным, стонущим врагом, не в силах остановить его мучения одним точным ударом.

Нет. Не так. Не в грязи должен умереть тот, за кем шли тысячи. Пусть Великий Хан принес много горя и своему народу, и хольдингам, но он заслужил встретить свою судьбу, стоя на ногах, а не глотая дорожную пыль и скребя по земле скрюченными пальцами. Лид отступил на шаг назад и хрипло произнес:

— Встань, Великий Хан.

Талгат скривился, сплюнул кровь, вытер рукавом губы, и шатаясь, как пьяный, оступаясь и с трудом удерживая равновесие, медленно поднялся, тяжело опираясь на клинок.

— Ну! — с губ его сорвался чуть слышный приказ, а кончик меча дрогнул, отрываясь от земли, и нацелился в грудь конунга. Рука Талгата дрожала, ему едва хватало сил удержать клинок на весу. — Чего тянешь? Давай!

Лид в два шага покрыл разделяющее их расстояние. Левой ладонью небрежно отвел в сторону оружие хана, чтобы тут же острие его собственного меча вошло в живот Талгата чуть выше солнечного сплетения. Раздался звон разбитых чешуек доспеха, хан обмяк, выронил рукоять и вцепился мертвой хваткой в плечи конунга. Лицо Талгата исказилось гримасой страдания, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на удовлетворение.

— Достойная смерть, — тихо выдохнул он в самое ухо Лиду и затих навсегда.

Конунг еще минуту стоял неподвижно, затем разжал руки и позволил обмякшему телу соскользнуть на землю. В небо глядели остановившиеся темные глаза. Лид склонился, забрал свой меч, оттирая тот от крови тканью плаща, обошел мертвого хана, встал на колени у его головы и опустил веки убитому. Затем поднялся на ноги и повернулся к замершим в молчании людям.

— Остановить бой! — раскатился над полем его приказ. — Оружие в ножны. Выслать к городу вестника. Я желаю говорить с нойонами всех племен.


45. После боя

Йорунн, словно во сне, наблюдала за поединком. Следя за каждым шагом брата, боясь не то, что отвернуться, а даже моргнуть. Ей казалось, стоит прикрыть глаза хоть на мгновение — и она вновь потеряет его навсегда. С каким бы удовольствием она сама лишила хана жизни! Не важно — выстрелом ли, ударом ли меча, магией — конец будет один. Но Лид не позволил ей вмешаться:

— Этот бой — только для меня. Ты и так отдала этой земле больше, чем кто либо из нас, — и обернулся на мгновение к Ульфу, стоявшему рядом: — присмотрите за ней.

Черный Волк кивнул. В этой схватке он участвовал на равных с хольдингами, и они, впервые увидев, как может сражаться посланец герцога Недоре, смотрели на него с восторгом и глубоким почтением.

Когда в воздухе свистнули копья, Йорунн вздрогнула всем телом. Когда всадники сошлись на расстояние удара, поняла, что руки ее мелко дрожат. Когда соперники замерли друг напротив друга, ей показалось, она сядет на землю от волнения: ноги почти не держали. Ульф подошел сзади и крепко сжал ее плечи, не давая упасть. А затем короткий удар, вздох — и тишина, такая долгожданная тишина…

— Остановить бой!

Все остальное смазалось, будто в тумане. Люди, звуки, приказы, звон оружия, ржание коней, топот ног — это все было не важно. Йорунн подошла к брату и порывисто прижалась к нему. Счастье от того, что он просто жив и просто есть, накрыло ее с головой.

В сражении за Витахольм не было победивших, как не было и проигравших. Каждый принес жертву, каждый получил отмщение. Правильное и дурное смешалось так, что и не разобрать теперь. И все-таки, впервые за долгие десятилетия люди были готовы выслушать друг друга по-настоящему.

Была ли цена за это чрезмерной? Йорунн побоялась дать ответ. Можно ли было найти иной выход? Наверняка, и не один. Однако каждый шаг, сказанное слово, совершенный поступок и принятое в прошлом решение привели всех этих людей сюда, под эти стены. Отказаться от возможностей, оплаченных сотнями жизней, было бы преступлением.

***

Солнце коснулось краем горизонта, заливая все кругом алым светом. Ворота Витахольма распахнулись, и на дорогу выехали нойоны. Их было всего трое: Дэлгэр, предводитель хулайд, Гоньд, главный среди ойра, и нойон племени зайсан — Очир. Старейший из тайгута, уважаемый всеми Удвар пал в битве.

За их спинами Йорунн разглядела не только обязательных для подобных переговоров знаменосцев, писарей и свидетелей, избранных из числа рядовых воинов и ремесленников, но и до боли знакомую фигуру.

Хала ехал сам, руки его были свободны, никто не охранял хольдинга, ему даже вернули оружие — добрый знак, предвестник грядущих изменений.

Йорунн не удержалась, бросилась навстречу старому другу, едва ноги его коснулись земли, обняла его так крепко, как только могла. И Хала обнял ее в ответ: осторожно, бережно, будто опасаясь сломать.

— Кит цел? — спросил он вместо приветствия.

— И невредим, — Йорунн шмыгнула носом, даже не пытаясь скрыть своего волнения. — Вы оба отлично держите слово, но, небо видит, еще раз подобное я не переживу.

Вокруг царила сдержанная суета, люди смотрели друг на друга настороженно, сомнения висели в воздухе так же ощутимо, как запах дыма. Однако Лид и Дэлгэр обменялись приветствиями, поклонился Очир, сухо кивнул Гоньд, приложил к сердцу руку Дуараг, хмуро и сдержанно поздоровался Орик. Хала обвел глазами собравшихся хольдингов и повернулся к Йорунн:

— Почему тут нет Лонхата? Я видел его знамя… его просто опустили посреди битвы… Неужели…?

— Да, — по лицу Йорунн побежали тихие слезы. Лонхата больше нет на этой земле, он ушел к предкам. Старшим в роду Сагар теперь остался Орик.

Хала почувствовал, как внутри все скрутило от боли потери. Старый Лонхат заменил ему отца, был самым верным и преданным воином из всех, кого Хале приходилось встречать.

— Как это случилось? — глухо спросил он.

— Ни одна стрела, ни один меч так и не коснулись его, — всхлипнула Йорунн. — Он ушел непобежденным. Но он был слишком стар для этой битвы — сердце не выдержало.

Хала кивнул. Уходящее солнце показалось ему нестерпимо ярким, смотреть на него было больно до слез.

— Жаль, он не увидел, чем кончилось сражение.

— Уверена, дух его уже в вольных просторах. Он прожил свою жизнь так, что многие бы позавидовали. Ему нечего стыдиться. Его место среди достойнейших героев прошлого. Даже рядом с Хольдом он не склонит головы.

— Я хочу проститься с ним…

— Как и я, как и конунг и другие. Лонхат будет похоронен с почестями. Много курганов придется насыпать нам в эти дни, — Йорунн, наконец, взяла себя в руки. — Еще настанет время дать волю слезам и печали. А сейчас Лид нуждается и во мне, и в тебе. Пойдем, все уже ждут…

Переговоры заняли много часов. Разным племенам непросто понять друг друга: прошедшим через огонь трудно научиться терпению, единожды преданным — доверию. Однако начало новому пути было положено. Нельзя сказать, насколько долгим и извилистым он будет, не ступив на него, не отмеряв первые шаги в неизвестность.

Впрочем, Дэлгэр и остальные кочевники не нарушили своего слова. Они признали Лида конунгом всей степи, принеся ему клятву дважды: по традициям своих племен и по обряду, положенному у хольдингов. Лид же в свою очередь обещал новым подданным свое покровительство и защиту.

Утром конунг вошел в столицу. Йорунн следовала за братом, впервые за четыре года прикасаясь к прошлому. Все казалось странным и непривычным, будто она смотрит не на город своей юности, а на его отражение в неровной речной воде. Знакомые улицы, дома, повороты, но незнакомые люди, совершенно иные предметы, даже запахи отличались. Да и они с Лидом сильно изменились за это время, стоило ли удивляться, что Витахольм показался им иным?

Дворец конунга встретил их пустотой и тишиной. Комнаты успели убрать и привести в порядок, однако ощущение чуждости было слишком сильным. Йорунн долго стояла посреди тронного зала, глубоко погрузившись в свои мысли и не говоря ни слова. Затем неспешным шагом прошла по коридорам до комнаты, некогда бывшей ее собственной.

Здесь она проснулась в день посвящения, здесь заплетала длинные еще косы перед последним сражением. Здесь оставила свой венец, но забрала перстень брата. Она провела ладонью по полированному дереву стола, присела на край ложа, долго любовалась игрой солнечных зайчиков на стенах. Губы ее тронула улыбка, чуть заметная, легкая и светлая. Прошлое, наконец, потеряло власть над ней.

***

Затем настало время скорбного труда. Выжившие стирали следы недавнего сражения, убирали оружие и обломки, уносили с поля погибших.

Убитых оказалось не так много, как боялась Йорунн, но все же немало.

Талгата, Удвара и их сородичей предали земле по обряду пустошей. Нойоном тайгута теперь стал один из сотников племени, звание же хана не взял более никто. Каждый убитый кочевник должен был получить скорейшее перерождение, а потому не следовало тревожить ушедшие души ни слезами, ни воспоминаниями. Не было у могил ни женщин, ни детей: им ни к чему видеть печать смерти на лицах родных. Место погребения выбрали вдали от дорог и от города, над ним не оставили ни насыпей, ни памятных знаков.

Лид сам закрыл лицо поверженного врага богато вышитым саваном, вернул хозяину его меч, щит, колчан со стрелами, тугой лук и упряжь для коня. В памяти народа остались лишь имя и рассказы о жизни и смерти единственного Великого Хана степи.

Над телами павших хольдингов насыпали курганы невдалеке от дороги. Отныне даже случайный путник мог сойти ненадолго в сторону, прочесть имена, высеченные на каменных плитах, закрывающих вход в мир предков, и вспомнить ушедших словом или хотя мы доброй мыслью. Лонхата уложили отдельно от остальных, а проститься с ним пришел едва ли не каждый житель Гилона и Витахольма. Свои дары принесли ему и конунг, и Йорунн, и Кит с Халой, и Эйдан и еще сотни хольдингов.

Вольные просторы принимали всех ушедших, не осуждая и не делая различий. Там нашлось место и Хольду, и его потомкам вплоть до Канита, там же теперь радовался быстрой скачке и свежему ветру Лонхат, ставший вновь молодым и полным сил. Эту бескрайнюю степь ласково омывали дожди и согревало яркое солнце, там пировали под общей крышей воины и их возлюбленные, а сраженья устраивали только ради забавы, ибо навредить друг другу души не могли, да и не хотели.

А потом в поле за городом зажгли костры. В их очищающем пламени должны были навсегда исчезнуть гнев и разногласия, и люди впервые собрались в отблесках света не как противники, но как друзья. Не было ни песен, ни праздника, но степняки преломили вместе хлеб и испили вино, закрепляя тем самым новую хрупкую связь между народами.

В этот вечер было много разного: и смеха, и слез. Вино и огонь согревали тела, а речи — сердца. Костры бросали на лица людей золотистые блики. В их свете все выглядело мягче и спокойнее.

Йорунн чувствовала внутри какую-то странную пустоту, которой не было места прежде. Словно часть ее жизни тихо ушла в прошлое, унося с собой горе потерь, тревоги и волнения. В наступившей тишине стало отчетливо слышно иные мысли, те, что за ненадобностью долго томились в ожидании. Дочь Канита тихо выскользнула из общего круга, присела поодаль, обняв согнутые колени, и застыла, глядя на танцующие языки пламени.

Из темноты вынырнул Кит. Он присел рядом с Йорунн и протянул ей наполненный до краев кубок. Второй такой же поднял к звездам и произнес негромко:

— Я пью за тебя, прекрасная воительница! В счастливый день мы встретились впервые. Ты подарила мне тепло и уважение, о которых и мечтать было бы дерзостью. Знаю, вскоре наши дороги разойдутся, и, возможно, навсегда. Но то недолгое время, что мы шли вместе, я буду помнить до конца жизни.

Йорунн удивленно моргнула.

— Откуда ты знаешь, что я уйду?

— Я же отличный лучник, или забыла? Видеть — это то единственное, что я умею по настоящему хорошо.

Она рассмеялась и слегка толкнула его в плечо, едва не расплескав питье. А затем спросила, враз посерьезнев:

— Ты простишь меня?

— Нечего прощать, моя госпожа, — он склонил голову. — Знаю, тебя ждут другие дела, и ты достойна только самого лучшего под этими звездами.

Он осушил свой кубок, поклонился почти до земли, и вновь скрылся в темноте.

Йорунн еще немного посидела у костра, затем встала, взяла в руки кубок, и отправилась искать Халу. Ей хотелось сказать ему так много. Он стал частью ее жизни, неотъемлемой, как дыхание. Йорунн знала, что не сможет дать ему того, чего жаждало его сердце, но и найти в себе жестокости, чтобы оттолкнуть навсегда, не смогла. Хала должен был стать свободным, а не отвергнутым, поступить с ним так было бы в высшей степени подло.

Верный спутник нашелся подле Лида в окружении друзей и союзников. Рядом были и нойоны, и даже Ульф сидел неподалеку, любуясь россыпью огней в синем бархате неба.

— Хала из Гилона, — громко произнесла Йорунн. Разговоры разом смолкли, и все взоры обратились к ней. — Окажешь ли ты мне честь, позволишь ли назвать тебя братом, не по праву крови, но по своему выбору?

Хала удивленно обернулся, даже в таком свете было видно, как он взволнован. Изумление заставило его умолкнуть на полуслове. Даже в плену, в шаге от гибели он оставался спокойнее, чем в этот миг. Наконец, совладав с собой, он ответил:

— Для меня нет и не будет более высокой награды, госпожа.

— Тогда прошу всех вас, — Йорунн повернулась к стоявшим рядом людям, — стать свидетелями нашей клятвы. Принесите стрелы и два меча!

Лид смотрел на этих двоих с легкой улыбкой. Конунг всегда знал, что однажды они соединят свои судьбы, ошибся лишь в том, как именно это произойдет.

Дэлгэр и его спутники с интересом наблюдали за ритуалом — кочевники очень дорожили кровными узами, а войти в род Хольда, став побратимом одного из детей Канита, было немыслимой честью. Йорунн вынула кинжал и слегка поцарапала палец. На коже выступила алая капля и тут же вспыхнула золотом в свете костра, а после растворилась в вине. Хала принял у нее кинжал и повторил ее движение.

— Кровь воедино… — тихо произнес Лид.

Хала и Йорунн вдвоем опустили в кубок наконечники стрел, затем плеснули вино на лезвия мечей.

— Стрелы воедино, мечи воедино… — прошелестели голоса.

Йорунн подняла кубок к небу:

— Отныне ты брат мне, Хала из Гилона! Ни воля людей, ни сама судьба, ни даже смерть не смогут разорвать эту клятву. Так было, так есть, так будет во имя неба, трав и ветра! — она отпила глоток и передала кубок Хале.

— Отныне ты сестра мне, Йорунн, дочь Канита! Ни воля людей, ни судьба, ни смерть не смогут разорвать эту клятву. Так было, так есть, так будет во имя неба, трав и ветра! — отозвался Хала и допил вино до дна. В его глазах вспыхнуло что-то едва уловимое, Йорунн сердцем почувствовала тепло его благодарности и едва заметную каплю светлой печали.

— Жизни воедино!

Лид склонил голову, признавая обряд завершенным, и все присутствующие последовали его примеру. Конунг подошел к сестре и нежно поцеловал ее в лоб, затем обнял Халу:

— Я рад, что у меня теперь есть не только верный друг, но и младший брат.

Яркие звезды мерцали в вышине, а в едва уловимом шепоте ветра слышалось пение ночи.

С огнем уходили уставшие души,

Исчезли, погасли в прощанье недолгом,

Отринули ненависть, крови испивши,

Мечи обагривши, щиты сокрушая.

Великою жертвой купили победу,

За ненависть плату отдали бессловно.

И тьма отступила, и выпали росы,

И солнце, сияя, поднялось над миром.

46. Место рядом с кем-то…

— Здравствуй, папа, — тихо произнесла Йорунн, касаясь ладонью плоского камня. — Здравствуй, мама.

По серой поверхности тянулись ряды выбитых символов — имена тех, кто нашел тут вечный покой. Вход в эту пещеру был засыпан восемь лет назад и закрыт плитой, украшенной многочисленными родовыми узорами. В них сплетались колосья и листья, травы и птицы, солнце и звезды, изгибы рек и ровные просторы вольной степи. Там, в темноте за камнем, нашли свое последнее пристанище хольдинги, чьи жизни забрала черная хворь.

В этом кургане покоились конунг Канит и его жена. Насыпь давно поросла травами, скрылись под изобилием цветов черные комья земли, по склонам кургана нет-нет, да и пробегали юркие полевые мышки или шустрые ящерицы. Ни Талгат, ни его люди не посмели осквернить это место. Никто из кочевников не мстил мертвым.

— Простите, что меня не было так долго. Будто целая жизнь прошла.

Она неспешно опустилась на землю, оперлась спиной о камень и прикрыла глаза.

— Так странно, я не помню ваших лиц, но помню вас самих. Многое стерлось из моей памяти, но не годы безмятежного счастья. Ты учил меня держаться в седле, папа, а мама говорила, что я слишком маленькая для этого, и ругала тебя. Ты смеялся, шутил, что дочь конунга рождается для того, чтобы познать радость скачки. И с восторгом принимал каждую мою удачу. А еще я помню, как ты, мама, заплетала мне волосы. Ты единственная умела плести косы из пяти прядей. Как же царственно ты выглядела в тот день, когда мы с братом вернулись домой после посвящения в доме Эйдана! Ты стояла на ступенях дворца, вся пронизанная солнцем, и отец держал тебя за руку. Вы были такими счастливыми, так гордились нами обоими! Нам с Лидом повезло познать родительскую любовь. Именно она сделала нас теми, кто мы есть. Вы научили нас держаться, несмотря ни на что. Никогда не сдаваться, верить в то, что еще немного усилий — и мы справимся. Жаль, вы не видели брата вчера, не знаете, каким он стал сильным и мудрым. Он достоин титула конунга больше, чем кто либо под этим небом. Я хочу, чтобы ты знал, папа, он справится со всеми сложностями.

Йорунн сорвала травинку, растерла ее в пальцах, поднесла к лицу, вдохнула свежий запах.

— Мама, ты помнишь, как я убежала от тебя в день празднования урожая? Мне было лет шесть или семь? Я тогда залезла на конюшню, испачкалась и изорвала весь подол платья, которое ты вышивала специально к празднику. Помню, как все искали меня, а я пряталась, боясь получить взбучку. Ты первая догадалась, куда я пропала. Но не ругала, лишь посмотрела серьезно и сказала, что своим пренебрежением я обидела гостей праздника. Мне до сих пор стыдно за ту шалость.

По небу плыли пушистые облака. Лето входило в полную силу, цветы раскачивали яркими головками в такт ветру.

— Мамочка, — Йорунн с силой провела ладонями по лицу, взъерошила волосы и прошептала: — Ты не рассказала нам. Быть может, даже отцу не поведала о том даре, что остался нам с Лидом от тебя. Или и сама не знала, что за силы спят в твоей крови? Или решила, что мы не готовы узнать правду? Мы были юны, совсем еще дети. А теперь мы выросли, но некому рассказать о том, что произошло в тот страшный год. Как получилось, что мы выжили, а ты угасла в считанные часы? Неужели наши с братом жизни куплены такой ценой? Неужели ты отдала нам все, не оставив для себя ни капли силы, ни крохи магии? Как бы то ни было, эта жертва спасла многих. Хранит ли нас твоя любовь, для которой даже смерть не преграда, или это Тьма, бегущая по нашим венам, не так уж и важно.

Она смахнула набежавшие слезы. А потом внезапно улыбнулась.

— Папа, мама, я скоро снова уйду, думаю, что надолго. Вы простите меня, знаю, что нельзя расставаться второпях, но дорога зовет, а времени осталось очень мало. Снова в путь, потому что, кажется, я, наконец, нашла свое место в этом мире. И удивительное дело: оно не где-то, оно просто рядом с кем-то. С кем-то особенным. Иногда нужно время, чтобы понять простейшие вещи. Иногда приходится потерять, чтобы осознать важность утраты. Встать на краю, пройти по лезвию, заставить себя услышать и увидеть. Я не хочу больше терять любимых, мама. Я уже потеряла вас с отцом, едва не потеряла брата и друзей. Довольно горя и расставаний! Уверена, вы поймете меня, вы всегда понимали… Пожелайте мне счастья и отпустите.

Она встала и прижалась лбом к нагретому камню.

— Я люблю вас, всем своим сердцем! И всегда буду любить.

***

Брат ждал ее неподалеку. Она подошла, мелкий песок и камни скрипнули под ногами.

— Ты уходишь, — не спросил, а скорее подтвердил Лид. — Когда?

— На рассвете.

Он кивнул.

— Расскажи мне о нем, — внезапно попросил брат. — Каков он?

— Суров и расчетлив, — улыбнулась Йорунн. — Порою жесток, опасен, но мудр и терпелив, хотя способен довести до исступления за несколько минут разговора. И предельно честен с теми, кто этого заслуживает. За ним идут по собственной воле, хотя он с легкостью мог бы заставить. Когда-то совершил много ошибок и не всегда поступал справедливо, но остался человеком. И лишь самые близкие знают, сколько любви и тепла спрятано в его сердце.

— Ты ведь делаешь это не потому, что обязана поступить так? — Лид спросил предельно серьезно, ловя малейшие отблески эмоций на ее лице.

— Между нами нет обязательств, долгов или клятв. Таково мое желание.

— Пообещай мне, что будешь счастлива с ним.

— Не могу. Но теперь знаю наверняка, что не смогу быть счастлива без него.

Брат кивнул.

— Хотел бы я отправиться с тобой, увидеть, как твои глаза засветятся восторгом, как тебя охватит волнение, то самое, когда сердце бьется с нечеловеческой силой, а душа поет от счастья. Ты как никто заслужила это: любить и быть любимой. Отец как-то говорил, что со страхом ждет того дня, когда ему придется вложить твою руку в руку чужого мужчины. Когда родителей не стало, многие их страхи остались мне. Многие, но не этот. Я не боюсь этого мгновения, лишь сожалею, что не разделю его с тобой. Прости, но мне нужно время, чтобы убедиться, что в наших землях не осталось союзников императора. Я хотел бы отправиться с тобой, но уехать сейчас не имею права.

— Знаю, поверь. И горжусь тем, что ты именно таков: правитель, достойный всеобщей любви и почитания. Тебе нельзя оставлять эти земли, если тут откроют портал, то люди останутся беззащитными. Ты единственный сможешь помочь им. Но я нужна там, в странном и непривычном мире за горами, хочу быть рядом с ним.

Лид остановился, развернулся, обеими руками коснулся ее лица, всматриваясь в серо-зеленые глаза.

— Да будет дорога твоя светла. Я желаю, чтобы в конце пути ты обрела то, что ищешь.

Она положила свои руки поверх его и твердо ответила:

— Так и будет, брат. Иначе просто не может быть.

***

Песнь Лида» или «Обращение к сестре» (подарок от талантливого автора и верного читателя Татьяны Кононовой. Спасибо за возможность дополнить историю этой великолепной поэмой!)

Ветер замер на переправе, Степи пахнут дыханьем лета

,Мы с тобою оба неправы — Посиди со мной до рассвета.

Расскажи мне, как звёзды плачут, Как мы ищем под ними место.

Люди сильные слёз не прячут, Но для слёз нам всегда есть место.


Мы простились в августе ночью, Звёзды с неба нам вслед глядели

,Не расставив на i все точки, Мы все выросли, улетели.

Терпко пахло железом, кровью, На лице твоём — след от сажи,

Я боюсь за тебя, не скрою, Только это уже не важно.


Меч в руках твоих был послушен, Стрелы сыпались острым градом,

И тебе здесь никто не нужен, Умереть ты была бы рада.

Тьма, Огонь твоим стали долгом, Как ты выросла, изменилась…

Я не видел тебя так долго, Уж четвёртое солнце сменилось.


Ты пришла за мной лунной ночью, Меж мирами меня отыскала.

Наши жизни стали короче, Но и вечности будет мало.

Позови меня на рассвете Помнишь, в юности так молчали,

Прислонившись друг к другу?.. Дети! Миновали тогда печали.


Пусть года мчатся вдаль! Решали Мы всегда вспоминать и это:

Ветер замер на перевале, Степи пахнут дыханьем лета…

47. Возвращение

В Миату летели, точно на крыльях. С собой взяли сменных лошадей и двигались так быстро, как могли. Йорунн все время поторапливала отряд, не позволяя задерживаться даже на ночной отдых больше, чем это было остро необходимо.

В качестве дороги выбрали заброшенный тракт в предгорьях. Он оказался сильно поврежден и часто терялся среди трав и россыпей камней, но все равно оставался самым коротким путем к южным перевалам герцогства.

В какой-то момент Ульф Ньорд почти взмолился о пощаде, понимая, что всадники и кони слишком устали от подобного темпа. Однако Йорунн оказалась непреклонна, единственного ее взгляда хватило, чтобы слова застряли у Черного Волка в горле. Желания возразить не нашлось больше ни у кого. Впрочем, в тот вечер привал сделали раньше, да и встали не до рассвета, а когда утреннее солнце уже вынырнуло из туманов

Перед выездом Йорунн обошла всех своих спутников, прикасаясь и к людям, и к скакунам. Тт ее ладоней исходили ощутимое тепло и чуть заметный свет. Всадники и кони приободрились, усталость отступила, и дневной путь показался не таким уж выматывающим. Ульф облегченно вздохнул, в который раз удивляясь тому, на что способен Огонь в умелых руках. Он от всей души надеялся, что самой Йорунн хватит сил до конца путешествия.

С каждым днем дочь Канита волновалась все сильнее. Если в начале пути она еще пыталась шутить и рассказывать истории о жизни в степи, то теперь бросала тревожные взгляды на горные вершины. Пару раз даже сбилась с шага и вовсе останавливалась, замирая и уходя вглубь своих ощущений. Ульф боялся думать о том, что могло быть причиной таких резких изменений, и мысленно проклинал Сабира и его магов.

С каждым днем дочь Канита волновалась все сильнее. Если в начале пути она еще пыталась шутить и рассказывать истории о жизни в степи, то теперь бросала тревожные взгляды на горные вершины. Пару раз даже сбилась с шага и вовсе останавливалась, замирая и уходя вглубь своих ощущений. Ульф боялся думать о том, что могло быть причиной таких резких изменений, и мысленно проклинал Сабира и его магов.

У начала подъема на южных границах Миаты Черный Волк, наконец, ощутил ту же тревогу, что и Йорунн, а когда поднялись к седловине, волнение уже снедало всех в отряде. Дорогу, на которую даже быстрейшим гонцам требовалось не менее двенадцати, а то и четырнадцати дней, отряд Йорунн преодолел за восемь.

В Эльтре их встретили почти с ликованием. Люди были искренне рады вновь увидеть Йорунн, а возвращение Ульфа принесло облегчение очень и очень многим.

Впрочем, новости о делах в империи оказались не из приятных. За минувшую луну на герцогство было совершено еще четыре крупные атаки, и все — в глубине долины, а не на границах. Число погибших пугало, и даже то, что всех магов удалось найти и предать казни, ничего не меняло. Все, кто мог, спешно отправились на север, ближе к Кинна-Тиате, там пока было спокойно.

Ульф с досадой отметил, что Сабир остался верен своим принципам. Его людям вход в Кинна-Тиате был закрыт, однако император прекрасно знал, что не оказать помощь тем, кто лишился крова, город не мог. Скрепя сердце, Хальвард дал позволение открыть ворота. Простые люди с под руководством городской стражи спешно разбили походные палатки, в которых разместили беженцев, однако в столицу по прежнему не пускали посторонних.

Теневой Храм, водопад Хеакк-Нуанн, да и обитель Семиликой могли стать источником огромной силы для демонов, если бы им удалось пробраться туда. Рисковать так было бы безумием, и хотя город охраняли не только люди, но и магия, напитавшая стены, вплетенная в камень мостовых, в ворота и переходы, от предательства и человеческой подлости защиты не существовало. Кинна-Тиате следовало сохранить любой ценой.

Гнев герцога Недоре тяжелым ударом обрушился на Золотые Земли. Семь дней назад Хальвард возглавил войска и выступил на Дармсуд. Первый бой с армией императора произошел на склонах гор немного западнее Нисса-Шин и закончился страшными разрушениями. Выпущенная на волю магия крушила и уничтожала все, до чего могла дотянуться.

Те, кто видел сражение своими глазами, бледнели и умолкали, не желая рассказывать о произошедшем. Однако в том, кто одержал победу, сомнений не было — войска Хальварда черной лавиной сорвались с гор на равнины и теперь медленно, но неустанно, пробирались к столице империи, вынуждая армию Сабира отступать шаг за шагом.

— Мы должны догнать его, — высказала общую мысль Йорунн. — Правителю суждено войти в Дармсуд, а нам — помочь ему в этом всеми силами.

И снова бешеная скачка без отдыха…

Магию Хальварда Йорунн уловила, как только миновали Нисса-Шин. Ее прикосновение теперь показалось не давящим, как прежде, а скорее обыденным, привычным и невозможно правильным, словно две разъединенные части вновь стали одним целым. Тьма внутри отозвалась радостно, потянулась навстречу правителю, приветствуя его невидимой улыбкой.

“Как я раньше могла жить без этого? — удивлялась Йорунн. — Осталось совсем немного. Я уже рядом”. Возможно, ей показалось, но сила отозвалась ласковым прикосновением, теплыми объятиями, едва уловимым дыханием. Это продолжалось лишь миг, но Йорунн надеялась, что это — его ответ.

Дорога закончилась как-то резко. Сгущались вечерние сумерки, после очередного поворота показались в небе полосы дыма, вскоре отряд рассмотрел вдали огни лагеря, разбитого прямо посреди поля, а еще через несколько десятков шагов их приветствовали дозорные.

Ульф первый соскочил на землю, но спешить дальше не стал.

— Иди сама. Думается мне, вам есть о чем поговорить вдвоем. Один вечер и одна ночь ничего не изменят, я подожду рассвета. Впрочем, если понадоблюсь — найдете сами.

Йорунн не чувствовала ног, не ощущала своих шагов, да и не была уверена, что помнит, как дышать. Вокруг царила обычная походная суета, люди, уставшие за день, были поглощены заботами: обустраивались на отдых, готовили еду, кто-то возвращался из дозора, кто-то только собирался уходить. Йорунн не обращала внимания на бесконечные ряды палаток и лабиринты переходов, угадывающиеся в темноте. Ее вела тонкая, но отлично различимая нить силы — прямо к нему.

***

Хальвард понимал, как тонка грань, отделяющая его от безумия. С того момента, как впервые услышал отголосок магии Йорунн несколько дней назад — слабый, стертый расстоянием — не получалось заставить себя думать ни о делах, ни об отдыхе. Правитель и его армия уже выдержали один страшный бой, а впереди еще была Тьма знает сколько сражений. Однако это все внезапно потеряло важность, отдалилось и словно бы выцвело, растворилось где-то на краю сознания.

А в мыслях осталась только она: бывшая пленница, бывшая воспитанница, свободная ныне ото всех клятв и обязательств женщина. Единственная желанная. Единственная недоступная.

Так страшно ему не было даже тогда, когда они прощались под стенами Кинна-Тиате. В тот день он понимал, что поступает, как должно: возвращает то, что отнял, оставляя себе надежду на встречу в будущем. Он верил, что рано или поздно Йорунн простит его, даст шанс им обоим, но… Мысль, что сейчас она могла вернуться не по зову сердца, а из чувства долга, убивала почти физически.

Пусть это было трусостью, но сейчас Хальвард не хотел узнать правду, если бы эта правда разрушила его веру в счастье. В глубине души он понимал, что никогда не сможет потребовать от нее большего, чем уже получил, но надежда, безумная, неоправданная, билась внутри, словно птица в клетке. Небо видит, как тяжело давалось спокойствие сейчас, какими усилиями удалось заставить себя не броситься вперед, расталкивая людей, чтобы просто увидеть ее, прикоснуться, сжать в объятиях.

Всем телом и сутью своей он ощущал ее приближение. Вот из-за широких спин воинов, наконец, показалась ее тонкая фигура. Йорунн сделала несколько шагов и запнулась в нерешительности. Он видел, как она пытается справиться со своим волнением, как слегка вздрагивают ее ресницы, часто вздымается грудь под тканью одежды, как губы тронула чуть смущенная улыбка, но тут же пропала, стертая тревогой. Она нервно сцепила пальцы рук и замерла неподвижно. И от этой ее неуверенности защемило в груди.

— Ты все-таки приехала, — произнес он негромко. Голос не слушался, звучал чуждо и хрипло.

— Ты все-таки ждал, — она впервые в жизни назвала его не по имени или титулу, а вот так просто.

— Разве могло быть иначе? Я обещал тебе: до последнего вздоха, — в его глазах бесновался целый ворох золотых искр.

— А я обещала тебе вернуться, когда настанет час.

— Просто скажи, что сделала это не только из-за войны.

— Я пришла к тебе.

Хальвард вздрогнул всем телом, не в силах совладасть с эмоциями и почти не веря в сказанное, шагнул вперед и произнес:

— Я ведь не отпущу тебя больше, если останешься сейчас.

Произнес — и тут же понял, что солгал. Он уже никогда не отпустит ее, без всяких "если" или "но". А попытается уйти — сделает все, чтобы удержать, вернуть, сохранить для себя. Но в этот раз Йорунн не стала спорить:

— Не отпускай. Что бы ни случилось — не отпускай, — она подошла совсем близко, взяла его руки в свои и подняла глаза, не прячась и не таясь более. — Мое место отныне тут, подле тебя!

Хальвард все-таки не выдержал, подхватил ее, прижал к себе, как величайшее сокровище. Ее руки скользнули по его плечам, обвились вокруг шеи и сомкнулись в крепком объятии. И было плевать, кто видит их сейчас, кто расценит это поведение как уязвимость и слабость. Откуда им, любопытным наблюдателям, знать, что всего несколькими словами — мое место подле тебя! — она только что остановила его темное безумие, зажгла пламя, способное согреть и осветить весь мир?

— Забери меня отсюда, — тихо прошептала она, и ее горячее дыхание обожгло его кожу. — Не знаю, что будет завтра, но эта ночь должна принадлежать только нам.

***

Она слабо помнила, что произошло дальше. Да и важно ли это, когда ощущаешь рядом живое тепло любимого человека? Когда можешь прикоснуться к драгоценному обветренному лицу, зарыться лицом в жесткие, перепутанные ветром пряди волос, вдохнуть родной до боли запах. В это время не было ни будущего, ни прошлого, ни долга перед народом, ни призрачных надежд. В полумраке походного шатра остались только двое — мужчина и женщина, посвятившие себя друг другу, аккуратно познающие то, что прежде было под запретом.

Йорунн впервые разрешила кому-то увидеть себя обнаженной. В голове шумело, как от вина, волнение и предвкушение вытеснили из ее разума все, оставив там лишь водоворот ощущений: нежные прикосновения к коже, горячее дыхание на щеках, тепло губ, скользящих по телу. Она внезапно показалась себе ранимой, слабой, уязвимой. Но страшно не было, она верила ему, верила, что он защитит ее от всего: от боли, разочарования, любых невзгод и потерь.

Хальвард направлял ее осторожно и бережно, позволяя прочувствовать каждое мгновение, и вместе с тем заставляя терять голову, забываться в огне эмоций. Он любовался каждым изгибом ее тела, тем, как доверчиво и открыто принимает она его ласку, как закусывает губы и закрывает на миг глаза, не в силах справиться с вихрем абсолютно новых для себя чувств, ловил едва слышные стоны, прерывистое дыхание. Они оба хотели этого, страстно жаждали обладать друг другом, отбросив все сомнения.

В какой-то момент она чуть отстранилась, стараясь запечатлеть в памяти его именно таким — сильным, уверенным, свободным, бесконечно нежным. Неспешно провела ладонью по его груди, отмечая каждый застарелый шрам на коже, каждый след, нанесенный безжалостным временем или жестокостью прошлого. И слегка дрогнула от понимания, сколько подобных шрамов, но невидимых глазу, лежит на его сердце.

— Я никогда не оставлю тебя! Что бы ни случилось, всегда отыщу тебя, верну, и мы будем вместе, — прошептала она едва слышно.

— Я никогда не отпущу тебя, — ответил он, глядя ей в глаза.

И стало не до разговоров, слишком долго они ждали этого момента. Страсть, выпущенная на свободу, превратила этих двоих в одно целое. Йорунн тихо ахнула, почувствовав, как ее тело перестает принадлежать только ей, но Хальвард накрыл ее губы своими, отобрал дыхание поцелуем, давая понять, что все хорошо, так, как и должно быть…

А после, когда она заснула в его объятиях, совершенно обессиленная, утомленная жаром этой летней ночи, он еще долго любовался тонкими чертами ее лица, светлыми волосами, что в беспорядке разметались по подушке, слушал, как спокойно и размеренно она дышит, и понимал, что счастливее, чем сейчас, не будет никогда в жизни.

48. Затишье перед бурей

Ульф Ньорд не любил откладывать надолго важные дела. Он знал, что рассвет принесет новые заботы, и понимал, что думать о чем-то, кроме предстоящего сражения, уже не получится. Хотелось бы разрешить себе немного отдыха, но неподалеку был еще один человек, о котором не следовало забывать: чужак, отвергнутый своим же народом, мальчишка, попавший в жернова интриг и политики. Ликит находился тут с войсками герцогства, наравне со многими зрелыми мужами принимая участие в битвах. Во всей армии, пожалуй, лишь он один ждал вестей из Великой Степи с таким же нетерпением, как и правитель, хотя и по совершенно иным причинам.

Люди Ульфа негласно присматривали за парнем, потому указали дорогу к его палатке без малейшей заминки. Черный Волк не торопился, сперва незаметно переговорил с командиром десятки, в которой сейчас служил парень. И с интересом отметил, что юношу, похоже, уважали и принимли, как равного.

— Ликит еще юн и опыта недостает, но он быстро учится, — поведал десятник. — А храбрости и находчивости ему хватит на весь отряд. Иногда меня начинает пугать его бесстрашие. Оно сродни безрассудству, из парня может с годами получиться прекрасный воин, если, конечно, он прежде не сложит голову по собственной неосторожности или прихоти судьбы. Знаете, он ведь даже перед магами не дрогнул, хотя многие более опытные были готовы отступить.

— Спасибо, — как-то задумчиво кивнул Ульф. — Позови-ка мне мальчика, только не привлекая лишнего внимания — нам предстоит нелегкий разговор. Не хочу, чтобы кто-то видел его слабость.

Командир отряда кивнул и вопросов задавать не стал, в точности выполнив указание.

Ликит, рассмотрев в темноте знакомую фигуру, сперва сильно удивился, а потом, осторожно покосившись на товарищей, подошел. За прошедшие луны юноша не особо изменился, разве что вытянулся еще выше, теперь уступая Ульфу в росте не более половины головы. А вот взгляд стал иным: не по возрасту взвешенным и каким-то глубоким.

— Милорд, — он коротко поклонился. — Это честь для меня — приветствовать вас лично.

Ульф присмотрелся — нет, ни капли насмешки не было ни в его лице, ни в тоне.

— Давай пройдемся. Есть разговор.

Вдвоем они отошли от линии костров и поднялись на невысокий холм. Отсюда открывался неплохой вид на весь лагерь — россыпь золотых сполохов под темным небом. Черный Волк опустился прямо на землю, приглашающе махнув рукой, однако долго еще молчал, не зная с чего начать. Впрочем, юноша и сам догадывался, что вести будут дурными — о радостном говорят без отлагательства.

— Что приключилось в степи? Я слышал, вы только сегодня вернулись, и госпожа Йорунн с вами, — все-таки не выдержал Ликит.

— Была огромная битва. Теперь дом Хольда вновь правит Великой Степью. Йорунн отыскала и вернула брата, а конунг Лид объединил все племена в одно большое государство, — кратко поведал Ульф.

— Это великая победа, — серьезно кивнул юноша.

— Оплаченная дорогой ценой, — Черный Волк повернулся к мальчишке. — Многие погибли… И твой дядя Лонхат пал среди прочих, до последнего защищая своего конунга и его стремления. Тело уже предали земле с великими почестями. Мне жаль, что вы с ним так и не успели попрощаться, — тихо добавил он. — Знаю, ты любил его, хоть и расстались вы в ссоре. Если хочешь, я поговорю с правителем, и ты отправишься на родину: простишься с дядей, как положено у вашего народа. Нет ничего хуже, чем оказаться оторванным не только от родных, но и от памяти о них. Я выделю тебе небольшое сопровождение до границ степи. Уверен, лорд Хальвард не будет против.

Ликит отвернулся и судорожно вздохнул, прикрыв на мгновенье лицо руками. Но тут же тряхнул головой, отгоняя слабость.

— Он всегда мечтал умереть так: в огне битвы, полным сил, с чистым сердцем, сражаясь за то, что ему близко и дорого. Судьба, достойная великого воина и знатного мужа. Его дух уже далеко, он свободен от груза настоящего… А я не могу уехать сейчас, оставить тех, с кем свела меня собственная дорога. Не из гордости или обид, просто все стало слишком сложно. Мы все обязаны друг другу жизнями, да и то, что я видел… Знаете, я ведь теперь осознаю, как глупо вел себя прежде, как мало понимал о том, что происходит в мире вокруг. Уйти сейчас? Спрятаться за благородным оправданием? Дядя бы не понял и не принял такой поступок. Быть может, когда окончился война и минует год, выделенный мне правителем, я вернусь ненадолго домой. Но не сейчас.

Ульф смотрел на него с едва заметным удивлением. Мальчишка-то и впрямь вырос и поумнел, хотя, казалось бы, с предыдущей встречи прошло совсем немного времени. Ликит встал и глубоко поклонился.

— Спасибо, что принесли мне вести, я ценю это больше, чем могу показать. И спасибо за предложение и за сочувствие. Теперь я знаю, что жалость, подаренная благородной душой, не может оскорбить или унизить, — он еще раз поклонился и спросил бесстрастно, как подчиненный у командира: — Я могу идти?

— Ступай, — кивнул Ульф и тоже поднялся на ноги. — Если передумаешь, захочешь спросить о чем-то или просто понадобиться совет — буду рад помочь.

— Благодарю.

Ликит развернулся и отправился прочь. Но не успели его шаги затихнуть в темноте, как Черный Волк снова окликнул его:

— Погоди-ка, — юноша послушно замер и оглянулся. — Мелькнула одна мысль. Грядут большие перемены, думаю, мне пригодится верный помощник и оруженосец. Я мог бы взять тебя учеником, если хочешь. Посмотрим, на что ты способен.

— Это было бы огромной честью, — парень от волнения даже чуть дрогнул. — Но, милорд, как же мой отряд, моя десятка?

— Ты сильно привязался к ним, да, парень?

— Мы вместе сражались с демонами, — ответил он едва слышно. — И выжили тоже вместе.

— Тогда оставайся пока, — решил Ульф. — До окончания этого похода будешь служить с ними, а после того, как мы войдем в Дармсуд, если оба выживем, конечно, перейдешь ко мне. Согласен?

— Принимаю ваше приглашение с благодарностью!

— Ну, тогда береги себя, хольдинг. Еще увидимся.

***

Рассвет наступил непозволительно быстро. Летние ночи коротки, а небо озаряется светом нового дня слишком торопливо. Йорунн проснулась от осторожного прикосновения и резко приподнялась на локтях.

— Прости, мне жаль тебя будить, — тяжелая теплая ладонь скользнула по ее спине, остановилась на талии, притянула поближе. Степнячка не сделала попытки отстраниться, наоборот, прижалась к нему, устроив голову у него на плече. — Так и держал бы тебя, — прошептал он ей на ухо. — Увез бы подальше от всего мира, спрятал в глуши и махнул бы рукой на все обязанности, но…

— Но люди за этим пологом ждут твоих решений, — тихо вздохнула она. — Мне ли не знать об этом. Мы и так украли у судьбы целую ночь, — она аккуратно высвободилась из его хватки, приподнялась и оставила на его губах невесомый поцелуй. — Пора возвращаться к обязанностям.

На улице их действительно уже ждали. Йорунн вспыхнула, встретившись взглядом с Ульфом, руки сами потянулись пригладить взъерошенные пряди и одернуть измятую одежду. А потом мелькнула запоздалая мысль, что ее встречу с Хальвардом накануне видели десятки свидетелей, да и в том, что произошло после, не могло быть особой тайны. В Недоре никто бы не осудил ее за подобное, а степи она больше не принадлежала.

Черный Волк тем не менее был весел и ни капли не скрывал своего настроения.

— С добрым утром, мой герцог, — он склонился преувеличено изящно, будто не на истоптанной траве стоял, а на дворцовых ступенях. — И, как я понимаю, моя будущая герцогиня?

— Прекрати, — Йорунн все-таки не удержалась, схватилась руками за горящие щеки. — Но и тебе доброго утра.

— А ведь он прав, — совершенно серьезно заметил Хальвард. — И, как всегда, до отвратительного бестактен, заставляя тебя давать ответ на так и не высказанный вопрос. Хотя видят все стихии, я должен был спросить об этом гораздо раньше.

Он внезапно опустился перед Йорунн на одно колено и, склонив голову, произнес:

— Леди Йорунн, дочь Канита, принадлежащая роду Хольда! Окажешь ли ты мне честь,позволишь при всех назвать тебя женой, новой герцогиней Недоре, Миаты и Зеленых островов? Примешь ли меня, как мужа?

Если она думала, что смутиться больше уже невозможно, то ошибалась. От волнения она едва нашла в себе силы, чтобы кивнуть и тихо ответить:

— Да! Я принимаю тебя, как мужа, пред лицом предков и по закону твоей земли.

Он поднялся и поцеловал ее, без исступления и жадной страсти, но нежно и бережно, будто впервые. И поймал ее теплый взгляд и легкую улыбку, полную доверия.

— Увы, в лагере провести достойную церемонию будет сложно, — вмешался Ульф. — Я был бы не против краткого ожидания, в конце концов такое событие пожелают засвидетельствовать многие, но, боюсь, в этот раз откладывать нам просто некогда.

— Не надо никакого ритуала, — тихо попросила Йорунн. — Мы уже соединены Тьмой и Огнем, и разрушить эту связь не под силу ни законам, ни молве, ни традициям.

— Однако я хочу сообщить о нашем решении, — Хальвард не собирался отступать. — Отчасти — просто обязан, как и ты, кстати, но главное — хочу объявить всему миру о том, чтобы отныне ты принадлежишь мне, а я — тебе. И омрачает этот момент только одно: у меня нет свадебного дара, достойного твоей красоты и храбрости.

— Мне ничего не нужно, — она покачала головой. — Но, если ты считаешь это обязательным, то я, кажется, знаю, что можно сделать. Ты доверяешь мне?

— Как никому другому.

Солнце не успело проделать и трети своего обычного пути к зениту, когда к невысокому холму чуть в стороне от палаток пришли все, кто смог оставить свои дела. Были тут и военачальники, и простые воины. Они и стали свидетелями того, как Йорунн и Хальвард взялись за руки и произнесли свои клятвы, не скрывая того счастья, что окутало их. По традиции, принятой в Недоре, кто-то из старших родственников должен был обвить запястья новобрачных ритуальной лентой. Хранить после ее следовало бережно и с почтением, как символ вечной связи и нерушимости заключенного союза. Однако в этот раз все вышло иначе.

Йорунн вынула из ножен небольшой кинжал. Холодное лезвие коснулось кожи сперва на ладони Хальварда, потом на ее руке. Ульф завороженно наблюдал, как светящаяся огнем кровь смешалась с тонкими дымчатыми струйками, переплелась, сложилась в сложном узоре, напоминающем виноградные лозы или ветви плюща. Тьма и Огонь обернули их запястья, на мгновения сковывая двоих людей нерушимыми узами, а затем разделились на два отдельных ободка. Не прошло и минуты, как на их руках остались два тонких браслета. Нити Тьмы обернулись черным серебром, а Огонь — золотом, по которому вспышками пробегал свет, вторя биению их сердец.

— Думаю, что это лучшее, что мы можем преподнести друг другу, — промолвила Йорунн. — Мы связаны отныне сильнее, чем кто либо в этом мире: делим на двоих жизнь, магию и даже кровь.

Хальвард рассмеялся и обнял ее:

— Ты все так же неосторожна, не хватило тебе одного дара, найденного в древнем источнике?

— Зато этого хватит наверняка и другого я не пожелаю.

Впрочем, на этом краткая передышка для всех закончилась — вернулись люди, посланные вчера вечером на разведку, а вместе с ними прибыл и неожиданный гость. Крепкого седовласого мужчину с ярко-синими глазами встретили на дороге неподалеку от лагеря и сразу же задержали. Впрочем, он вел себя крайне учтиво, выразил свою полную покорность воле стражей, лишь вежливо просил передать лорду Хальварду просьбу о встрече.

— Мое имя вряд ли скажет герцогу Недоре хоть что-то, хотя Мушараффа бен Рушди хорошо знают в Дармсуде и Золотых Землях, но, быть может, ваш правитель согласится выслушать того, кто называет своим другом Малкона, одного из воинов его личной гвардии.

49. Подарок

Мушарафф бен Рушди не ожидал гостей так поздно. Время визита да и личность пришедшего погрузили старого работорговца в печальные размышления.

В глубине души старик понимал, что ступив один раз на скользкую дорогу, уже не сойдет с нее, но от всего сердца надеялся, что встречи, подобные этой, будут как можно более редкими, а, если семикрылый пустынный ветер смилостивится, то и вовсе не повторятся. Но… перед этим человеком он был в достаточно большом долгу.

С момента их знакомства минуло уже более года. И если бы не досадная оплошность, горький просчет, преступная небрежность, допущенная Мушараффом, их дороги бы никогда не пересеклись. Все началось вполне обыденно: с заключения обычной торговой сделки с одним из преуспевающих купцов Дармсуда. Этот мужчина, как и многие до него, явился с просьбой подобрать подходящую рабыню. Школа Мушараффа славилась по всем Золотым Землям, а заполучить в свой дом одну из его воспитанниц считалось огромной удачей. Девушки, подготовкой которых занимались лучшие учителя, представляли из себя живое произведение искусства: умны, образованы, прекрасны, покорны.

Старый работорговец высоко ценил успехи воспитанников, намереваясь обеспечить их судьбу наилучшим образом. Благодаря своей безупречной репутации он мог позволить себе выбирать покупателей живого товара так же тщательно, как иные знатные отцы подбирают будущих супругов подрастающим детям. Сам Мушарафф в этом видел определенную иронию, ведь многие из его клиентов так и оставались в полной уверенности, что решения принимают они и только они.

Честно сказать, за долгие годы, проведенные в обществе тех, кто готов покупать и продавать, Мушарафф понял лишь одно: почти каждый житель Золотых Земель занимался работорговлей. Отцы продавали дочерей ради выгодного брака и богатого свадебного выкупа. Семьи расплачивались жизнями юношей, отданных на военную службу, чтобы добиться протекции или высокого статуса в обществе. Жены порой были готовы отдать себя тому, кто казался им более могущественным, а мужья закрывали на это глаза, рассчитывая получить кроху своей выгоды. Иногда и сами мужчины были рады предложить если не тело, то слово или меч тому, кто заплатит больше.

Разница между всеми этими людьми и Мушараффом была лишь в том, что он не пытался маскировать свое весьма прибыльное дело благородными словами. Он был работорговцем, а значит — продавал и покупал чужие жизни открыто, зарабатывая на этом немалые деньги.

Другое дело, что в своих учениках он всегда видел нечто большее, чем возможность обогатиться. Каждый из них был его гордостью и отрадой, каждый оставался личностью, а не безмолвным телом, выставленным на торжище. И потому, подбирая покупателя, Мушарафф тщательно проверял все о его вкусах, привычках, наклонностях. Торговцу нравилось навещать своих бывших воспитанников и наблюдать, как меняются их судьбы, как некоторые из них находят свое место в жизни, а иные — простое человеческое счастье.

Но в тот раз что-то пошло не так. То ли информаторы Мушараффа сплоховали, то ли покупатель оказался изворотливее остальных, но выгодная на первый взгляд сделка обернулась катастрофой. Девушка, проданная в новую семью в качестве наложницы старшего сына купца, была публично избита плетьми за ничтожную провинность. Мушарафф был взбешен. Да что там — он был в ярости. Тем же вечером явился в дом покупателя и потребовал расторжения сделки, бросил к ногам бывшего клиента всю выплаченную в золоте сумму, требуя вернуть ему товар. Разумеется, ценность несчастной рабыни после такого была невелика, однако позволить кому-либо и дальше издеваться над одним из его творений Мушарафф не мог.

Купец рассмеялся ему в лицо:

— Сделанного не воротишь. Мерзавка совсем не так покорна, как ты обещал. Решила, что будет принадлежать только моему сыну, тогда как последнее слово в этом доме — всегда за мной. Она получила лишь то, что заслуживает. Когда ее раны затянутся, я повторю ей свое предложение. И верну ее тебе не раньше, чем добьюсь ее послушания.

К огромному разочарованию работорговца, закон оказался на стороне покупателя. Не помогли ни связи, ни просьбы, ни мольбы. И тогда Мушарафф обратился к последнему средству — к городскими отбросами, черни, готовой за деньги выполнить любой заказ.

Тут требовалась очень аккуратная и тонкая работа. Имя Мушараффа должно было остаться идеально чистым, ни единого подозрения не могло пасть ни на него самого, ни на его школу. Исполнителя заказа пришлось искать достаточно долго, и в конце концов судьба свела работорговца с Малконом. О нем на городском дне ходили настоящие легенды, хотя мало кто мог указать дорогу к нему или даже назвать его подлинное имя. А уж то, кем он являлся на самом деле, оставалось тайной за семью печатями.

Впрочем, выслушав все условия заказа, неразговорчивый чужак согласился, даже не спрашивая об оплате. И действительно, выполнил все идеально: в одну из ночей в доме купца случился страшный пожар. Он охватил часть здания, отданную под комнаты слуг и рабов: видимо, кто-то по небрежности опрокинул свечу. В поднявшейся суматохе мало что можно было разобрать, но спасли тогда почти всех, кроме одной несчастной, избитой рабыни. Ее, все еще слабую, едва оправившуюся от затяжной горячки, просто бросили в комнате.

Пожар удалось потушить. Поутру, когда дым и чад рассеялся, стали разбирать завалы и нашли обгоревшее тело несчастной. Господин лишь рукой махнул — кому нужна какая-то безродная девка, если сгорела едва ли не половина хозяйства? Тело похоронили, а о минувших событиях забыли очень быстро.

Впрочем, в дом Мушараффа той же ночью тайно привезли похищенную девушку. Она была очень слаба, едва приходила в сознание, и работорговец забеспокоился:

— Я не могу вывезти ее из города сейчас — она не вынесет пути. Но если ко мне придут и обнаружат ее, моей репутации конец.

— Не придут. С чего бы? — криво улыбнулся Малкон. — Никто не станет искать ее.

— Как это? — нахмурился Мушарафф.

— Мы оставили в ее комнате тело другой несчастной, погибшей лишь день назад. А огонь сделает свое жестокое дело, стерев все отличия.

Торговца передернуло.

— Кем она была? Та девушка…

— Одной из тех, кто сдался напору бедности и болезней. Увы, подобных ей немало в темных уголках славной столицы.

Мушарафф тяжело вздохнул и махнул рукой, приглашая чужака следовать за ним в кабинет.

— Мы не обсудили вопрос оплаты, — уже совсем деловым тоном начал он. — Я очень благодарен вам, и хочу доказать это не только словом, но и золотом.

— Вы должны мне лишь пять монет, — легко улыбнулся Малкон и тут же пояснил: — За горючее масло и сухие дрова.

— Но, — работорговец был растерян… — Я думаю, что всякое дело заслуживает оплаты. К тому же, я не привык чувствовать себя чьим-то должником.

— Я не приму от вас иных денег, сверх названных. Но, возможно, со временем попрошу об услуге. Пока не знаю, о какой, да и наступит ли это время когда либо. Могу лишь заверить вас, что речь пойдет не о том, чтобы нарушить закон — в этих делах мне не нужны помощники. Но жизнь крайне сложна и запутана, а дороги судьбы, подчас, непредсказуемы.

Мушарафф задумчиво провел рукой по аккуратно подстриженной бороде, и хотя осторожность требовала от него немедленно отказаться и настоять на закрытии сделки, что-то удержало его, заставило промолчать. В конце концов он поклонился, прижав руку к сердцу и торжественно произнес:

— Двери моего дома всегда открыты для вас, господин. Я буду помнить о нашем договоре.

И вот теперь, глядя в тревожные глаза незваного гостя, Мушарафф размышлял, не допустил ли он в тот вечер очередной ошибки.

***

— Понимаю, что прошу вас об огромной услуге, вряд ли сопоставимой с размером долга. Но, поверьте, речь идет о сохранении жизни, а быть может — и не одной, — с напором произнес незваный гость.

— Я обещал вам свою помощь и только свою. Не впутывайте сюда никого постороннего, тем более — императрицу, — немного резче, чем хотелось, произнес Мушарафф. — Вы даже не представляете, каким змеиным логовом оказался Золотой Двор. Малейшее неверное движение — и полетят головы. И хорошо, если моя или ваша. А если пострадает Арселия?

— Мне известно гораздо больше, чем вы думаете. Именно поэтому я прошу о помощи вас: вы наверняка подберете верные слова, скажете то, что не может быть сказано вслух.

— Да во имя всех стихий, зачем мне это нужно? Сам факт того, что сестра императора имеет тайные дела с наемником из городских отбросов уже вызывает подозрения. Боюсь даже представить, что может связать столь разных людей, но уверен в одном: госпожу Арселию это не касается. Она и так многие годы идет по краю пропасти.

— Вы о безумии сиятельного? — тихо уточнил Малкон. — Я видел это собственными глазами. И знаю, на что способен Сабир в гневе.

— Замолчите! — побледнел Мушарафф. — Не желаю слышать подобных речей. Это измена и предательство. Я всегда держался в стороне от политики, и буду делать так и впредь. Готов забыть ваши неосторожные слова и не передавать их никому, но более никогда не произносите подобного в моем доме.

Повисла неловкая пауза. Мушарафф в итоге только безнадежно махнул рукой и сел на мягкий диван

— Не могу понять, почему вам так важно передать это послание.

— По той же причине, по которой вы хотели спасти ту девушку: она беззащитна, один на один с силами, против которых ей не выстоять.

— Это не все, — покачал головой седовласый.

— А если скажу, что люблю леди Мейрам? — Малкон смотрел прямо в глаза старому работорговцу. — И что она любит меня. По крайней мере любила когда-то, и в память об этом я хочу сделать все возможное, чтобы спасти ее.

— Любовь? — Мушарафф даже головой покачал. — Как вы молоды, как наивны! В ее мире нет места чувствам. Они — слабость, уязвимость, опасная прореха в броне посреди битвы.

— Не важно. Вы поможете?

— Нет.

— Я ведь могу заставить вас, — голос Малкона приобрел угрожающий оттенок. — Могу дать знать о наших с вами общих делах некоторым любопытным… И погубить вашу репутацию, а, может, и жизнь.

Мушарафф вскочил на ноги и сжал кулаки, мысленно проклиная себя за то, что вообще связался с этим человеком.

— Вы не сделаете этого!

Малкон хмурился, мысленно взвешивая все "за" и "против". В душе его клокотал гнев, однако сквозь негодование пробилось понимание: работорговец просто пытается защитить еще одного дорогого для себя человека. Раньше бы это вызвало у Малкона только одобрение, но сейчас… Ему действительно хотелось выполнить свою угрозу. Когда же он настолько изменился, что стал готов толкнуть в пропасть человека всего лишь за попытку поступить по совести?

— Не сделаю, вы правы, — наконец произнес он и тоже поднялся. — Хотя видят стихии, мог бы.

Он сухо кивнул, развернулся и вышел из комнаты, оставив Мушараффа в одиночестве. На столе сиротливо белела забытая ночным гостем коробочка. Прошло не менее получаса, прежде чем работорговец решился взять ее в руки и открыть — внутри лежала аккуратно свернутая лента для волос. На ее темно-синей шелковой поверхности серебряной россыпью горели звезды.

Седовласый мужчина еще некоторое время рассматривал украшение, пребывая в глубокой задумчивости. А потом, тихо выругавшись себе под нос, позвонил в колокольчик, стоявший на столе. На звук в комнату тут же явился юноша-слуга и склонился в ожидании приказания.

— Приготовь для меня на завтра нарядную одежду и будь готов сопровождать меня во дворец. Я должен нанести визит матери наследника.

***

— Рада видеть вас. Вы стали у меня редким гостем.

— Сиятельная госпожа, не смел тревожить вас без повода, — бывший хозяин склонился перед Арселией почти до земли. — Простите, если расстроил вас долгим отсутствием.

— Ожидание делает встречу еще приятнее.

Императрица вернулась в столицу по настоянию супруга. Гарем, от которой сиятельная госпожа успела отвыкнуть, встретил ее молчаливой неприязнью и показной почтительностью. Еще недавно Арселия бы закрыла на это глаза, но почему-то именно в этот раз ее терпение оказалось почти исчерпанным.

Дармсуд колотило, словно больного в лихорадке. Императрица чувствовала себя лишней среди этого царства войны и смерти, где только ленивый не обсуждал успехи войск Сабира. Люди видели в происходящем лишь блеск и славу победы, Арселия же молча подсчитывала жизни, которыми эта победа была куплена. Разумеется, делиться своими мыслями с кем-либо она не спешила, и от этого сохранять невозмутимость становилось тяжелее с каждым днем. Ей, супруге императора, не пристало выказывать свои тревоги прилюдно.

Радовало только то, несмотря на жесткие требования этикета и регламент, которым сопровождалась ее жизнь во дворце, принимать гостей ей не запрещали. Однако визитеров было немного и каждому она радовалась, как настоящему подарку судьбы.

Сегодня небо затянуло невесть откуда взявшимися облаками, над горизонтом клубилась синь, обещая скорую грозу, и Арселия предпочла насладиться свежим ветром на террасе сада.

— Приближение бури всегда завораживает, — она дождалась, пока молчаливые служанки поставят на невысокий столик угощение, и дала им знак отойти чуть подальше. — Глядя на это облачное великолепие, забываешь обо всем. Но мне кажется, вы хотели поведать мне что-то занимательное.

— Сиятельная госпожа видит гораздо больше, чем я хотел бы показать, — слегка смутился Мушарафф. — Должен признать, что сюда меня привел стыд и раскаяние.

— Что же предосудительного вы совершили? — удивилась Арселия, честно попытавшись вспомнить хоть что-то полезное из сотен дворцовых сплетен и кривотолков.

— Увы, всему виной мой возраст, моя госпожа. Старость уже прокралась к порогу моего дома, она заставляет меня совершать досадные ошибки, — он дал знак своему слуге приблизиться. Невысокий юноша поставил на столик резную шкатулку, которую работорговец тут же открыл и развернул так, чтобы госпожа могла изучить содержимое. — Недавно в город прибыл караван одного моего старого друга, он собиратель редкостей и в этот раз побывал на самом юге, навестив поселения пустынного народа и отыскав там множество красивых безделиц. А я, к стыду своему, совершенно позабыл, что вы родом из тех мест. Возможно, что-то из этих скромных даров принесет радость вашему сердцу. Знаете, я ведь отлично помню нашу с вами первую встречу: в тот жаркий солнечный день ваш дом подарил мне долгожданную прохладу и защиту от зноя.

Арселия вздрогнула и подняла удивленные глаза на собеседника. Мушарафф не мог забыть той страшной песчаной бури, что заставила его караван искать убежище в скромных шатрах ее семьи, в этом она была уверена. Так почему говорит такие странные речи? Ответом ей стал короткий, предупреждающий взгляд — и ни единого слова.

— Да, я тоже помню тот день. Действительно, ужасная жара, — осторожно ответила она, показывая, что приняла его правила игры. — На моей родине даже облака были редкостью. Расскажите же мне, что интересного нашлось в бескрайних песках пустыни.

Она неспешно выкладывала на стол самые разные предметы — кованые подвески, статуэтки из кости, звенящие украшения, что южанки носят под многочисленными покровами — и внимательно слушала рассказы гостя. Один дар — одна маленькая история. Мушарафф казался увлеченным, но Арселия понимала — это лишь сказки, тень истины, красивые, но совершенно ненужные слова. Шкатулка была почти пуста, когда императрица вынула из нее аккуратно свернутую шелковую ленту темно-синего цвета.

— Еще одна милая безделица — небрежно пояснил гость. — Ничего особо примечательного, разве что вышивка необычная для вашего народа. Помнится мне, вы почитаете семикрылый ветер и водные источники сильнее, чем звезды или солнце.

— Красиво, — вежливо согласилась Арселия. — И впрямь, непривычное сочетание.

— У вашего народа звезда — символ счастливого окончания долгого пути, верно?

Нет, и Мушарафф отлично знал это: жители пустыни предпочитали ночные путешествия, а потому завершение пути отмечало встающее солнце. Вторая за недолгую встречу ошибка дала понять императрице, что именно этот клочок ткани — истинная причина визита старого работорговца.

— Жаль, я не расспросил своего друга о том, для кого изготовили это украшение. Мне кажется, оно бы больше подошло светлокожим жительницам севера, тем, чьи волосы отливают золотом и серебром.

— Наверное, вы правы, — Арселия слегка задумалась. — У вас взгляд искушенного знатока, вашим суждениям о женской красоте доверяют во всех Золотых Землях. Но зачем же искать обладательницу подобной внешности так далеко? Мне кажется, леди Мейрам вполне подходит, да и мне будет приятно сделать ей небольшой подарок.

— Вы щедры, — Мушарафф склонил голову и прижал руку к сердцу. — И я, и мой друг будем польщены тем, что доставили радость двум прекраснейшим женщинам нашей империи.

50. Проигранное сражение

Гроза разразилась ближе к вечеру. Ветер выл и неистовствовал, сминая цветы и круша ветки деревьев, опрокидывая забытые на улице вещи и поднимая в воздух крупный сор. Слуги суетливо перебегали от одного окна к другому, торопливо закрывая резные ставни и решетки. Стремительно темнело, будто солнце до срока спряталось за горизонт.

На землю упали первые крупные капли дождя, прогоняя под крышу тех, кто по неосторожности замешкался на улице. А уже через несколько минут на город обрушилась настоящая стена воды. Ливень, смешанный с градом, хлестал по черепичным кровлям, наполняя воздух тревожным шорохом. Небо стонало, раздираемое ярко-синими молниями, от раскатов грома закладывало уши.

Обитатели гарема переглядывались между собой, кто-то попытался сгладить волнение неловкой шуткой, но тревога просочилась в окна вместе с холодным, влажным дыханием бури, пробралась в сердца и заставила умолкнуть даже самых говорливых.

Стихия бушевала до полуночи и, лишь излив на Дармсуд весь свой гнев, выдохшаяся и обессиленная, оставила город. Эту ночь Арселия должна была провести у супруга, но император пребывал в крайне раздраженном состоянии и велел не беспокоить его сегодня.

Утро началось со скорбных вестей: войска Недоре под предводительством лорда Хальварда Эйлерта Эйнара прошли перевал и начисто разгромили армию Дари Ширказа Нэму, хранителя северо-восточной границы. Гонцы, прибывающие в столицу один за другим, приносили новые пугающие подробности: о страшной атаке, вырезавшей подчистую четыре заградительных манита, мнимом отступлении, втянувшем в преследование большой конный кагот левого фланга, о схватке, закипевшей после.

Через полчаса от начала сражения, когда стало ясно, что ни одна из сторон не может продвинуться вперед, Лорд Нэму отдал приказ своим войскам отойти и освободить место для стихийных магов. А дальше людям показалось, что земля, вода, огонь и воздух смешались в диком вихре противостояния. На их пути, устремленном к отрядам Недоре, оставались вырванные с корнями и сломанные, будто щепки, деревья, изрытая почва, раскрошенные и оплавившиеся валуны.

Стихийные вихри докатились до первых рядов атакующих и взорвались там, разбившись о мерцающую голубыми сполохами, полупрозрачную стену. Дрожащая преграда лопнула с оглушительным звоном, будто сотни стеклянных окон осыпались на землю осколками. Дари Ширказ лишь усмехнулся и коротко приказал:

— Еще раз, в два раза сильнее!

А потом из ниоткуда появилась Тьма, она просочилась меж рядов людей ядовитыми змеями, сжигая и ломая все, до чего могла дотянуться, липким страхом оплетая сознание и простых воинов, и командиров. Поднялась паника, люди бросились врассыпную.

Кто-то из стихийных магов не выдержал и дрогнул, лишь на миг выпуская сложное плетение из поля зрения. Увы, этого хватило, чтобы сила вырвалась из-под контроля, прокатилась над местом сражения, уже не делая различия между чужими и своими, оставляя за собой лишь черную безжизненную полосу и сотни изувеченных тел.

Воины под сине-черными знаменами двинулись вперед, продавливая оборону имперцев. Воздух, напитанный магией, зазвенел от напряжения. Сила, оставленная без присмотра, обернулась поначалу белыми облаками, но вскоре уплотнилась, потемнела, приобретая очертания настоящей грозы. Налетел резкий ветер с дождем, внося в бой еще больше хаоса. Свист разыгравшейся непогоды дополнял пение стрел и копий, в испуге ржали кони, кричали люди. По склонам в долину потекла вода, смешанная с глиной и грязью, затрудняя передвижение почти до предела.

Дари Ширказа Нэму оставался на правом фланге до последнего, еще пытаясь переломить ход сражения бешеной атакой вверх по склону. Однако, когда хранителя северо-восточной границы срезало удачно брошенным копьем, войска императора обратились в бегство. Отступление вышло слишком беспорядочным, многие просто бежали, теряя оружие. В густеющих сумерках дороги было не разобрать, и далеко не один человек погиб, оступившись в темноте и сорвавшись в пропасть.

Малый совет империи, спешно созванный Сабиром, обсуждал это поражение до глубокой ночи. Общее количество погибших и пропавших воинов уже успело превысить три тысячи человек, однако эта цифра могла увеличиться — подсчет все еще продолжался. Гибель верного и опытного военачальника больно ударила по планам императора, а то, что Хальвард решился использовать в бою свою магию, привело совет в абсолютный ужас.

— Боюсь, мы имели неосторожность начать войну, в которой победить будет крайне сложно, — высказал общее мнение Навир вар Агдай и повернулся к Илиясу: — Отзовите своих людей, пока не поздно, умоляю.

— Это не ему решать, — оборвал его Сабир. — Верховный жрец подчиняется лишь моим приказам, а я не давал своего позволения. Маги останутся с войсками столько, сколько я сочту это нужным.

— Вы намеренно провоцируете герцога? Сначала Тьма на поле боя, а что будет дальше? — возмутился Навир. — Мало вам было сгоревшего поместья, хотите, чтобы тени пробрались в город и перебили нас всех?

— Не буду отрицать — герцог Хальвард опасный противник и сильный маг. Но у всего есть пределы: однажды его магию уже сковали, лишив юного правителя Недоре доступа к Тьме. Конечно, второй раз сотворить такое вряд ли удастся, но в город его порождениям не войти. Герцогу нужно почтить Дармсуд своим присутствием лично, уважаемый Навир, если ему захочется обезглавить кого-то из нас.

— А кто теперь возглавит войска? — спросил Сиф Йонна.

Император крепко задумался, ему не хотелось отвечать, не обдумав всех деталей минувшего боя в тишине и покое.

— Я озвучу свое окончательное решение через два дня. Пока временное командование принимает Бадр Зойра.

Хранитель юго-восточной границы встал и поклонился.

— В таком случае позвольте мне немедленно покинуть город. Я смогу собрать тех, кто остался без командиров или отступил с поля боя в беспорядке. Войска Недоре пока стоят на месте, им тоже нужно время восстановиться после битвы. Надеюсь, два-три дня передышки у нас будет, а дальше нет смысла загадывать, не получив данных от разведчиков.

Сиф Йонна едва заметно скривился, на дне его блеклых глаз мелькнул огонек разочарования: вне стен города, в окружении своих подчиненных Бадр становился почти недосягаем для людей тайной службы.

— Да, позволяю, — как-то рассеянно кивнул император и неосознанным движением приложил руки к вискам, словно его мучила головная боль. — Жду ваших ежедневных отчетов, дальнейшие указания вам передадут позже. На сегодня все свободны.

В этот раз сиятельный покинул зал советов первым. Он торопливо миновал широкую лестницу и коридор, ведущий к личным покоям, и лишь закрыв за собой створки, позволил охватившей его слабости взять верх.

Тут царил мягкий полумрак, но глаза все равно резало от того золотистого света, что давали оставленные в покоях лампы. Сабир тяжело привалился спиной к двери и потушил огни одним щелчком пальцев. Стало легче, темнота абсолютно не мешала видеть, наоборот, сделала предметы отчетливее, словно вырисовывая их силуэты бледным лунным светом.

Сиятельный подошел к высокому зеркалу, и внимательно осмотрел себя. Все было знакомым и привычным: идеальное лицо, темные глаза, полыхающие искрами магии даже сейчас, чуть вьющиеся волосы, обрамляющие точеные скулы. И все равно императору виделись в сияющей серебряной поверхности чужие кривые губы, красные отблески огня в зрачках, костлявые плечи, чуть сутулая спина и едва заметная шевелящаяся тень, окутывающая все его тело.

— Пошел вон отсюда. Твое время еще не настало! — тихо прошипел он собственному отражению и то, казалось, усмехнулось в ответ. — Я не звал тебя.

Ответом стал прилив боли, сковавший голову Сабира раскаленным обручем. Тень уплотнилась, качнулась вперед, пытаясь сделать шаг за раму зеркала.

— Прочь! — выкрикнул император и со всей силы оттолкнул рукой ледяную гладь стекла.

Тяжелая подставка покачнулась и упала на пол, грянул оглушительный звон разлетающихся осколков. В комнату тут же вбежала стража.

— Все в порядке, — сиятельный махнул рукой, позволяя огонькам вновь осветить комнату. — Пришлите кого-то убраться тут. И передайте госпоже Арселии, что я жду ее как можно скорее.

***

— Боли снова вернулись?

— Стали сильнее.

Арселия положила кончики пальцев на виски мужа, слегка надавливая, разгоняя кровь, успокаивая. Сабир молча откинулся на спинку широкого дивана, брови императора хмурились, лоб прочертили глубокие морщины, под волосами блестели бисеринки пота. Ему было очень плохо, больно до стона, но ни звука не сорвалось с его губ.

Императрица аккуратно, стараясь не причинить ему страданий, прошлась руками по голове, спустилась к шее, почувствовала, как его мышцы, сведенные от напряжения, постепенно становятся мягче, послушнее. Вот только складки на лбу не разгладились, наоборот, с каждой секундой император хмурился все сильнее. В какой-то момент он отстранился, встал, подошел к Арселии вплотную, резко развернул ее к свету, внимательно вглядываясь в ее глаза.

— Как ты можешь быть такой? — раздраженно спросил он. — Вечно прощающей, терпеливой, ласковой? Ты много лет находишься подле меня, видишь же, в какое чудовище я превращаюсь с годами? Ты умна, должна понимать, к чему все идет. Становится только хуже, и во мне все меньше человеческого. Неужели тебе не страшно?

Она мягко высвободилась из его захвата. Он хотел было удержать, но в какой-то момент разжал пальцы, отпустил.

— Страшно, — наконец сказала она. — Но кем я буду, если оставлю тебя одного против всего мира? — обращение, лишенное титула, царапнуло, но неожиданно смягчило его гнев. — Мне страшно представить, каково это: жить без любви, видеть во всех врагов, завистников, предателей. Не знаю, дает ли тебе что-то мое терпение и ласка, но хочу верить, что да.

— Жить без любви? Ты живешь точно так же.

— У меня есть Адиль, — возразила она. — И у меня есть ты. Какие бы сложные чувства, взаимные выгоды и обязанности нас не связывали, мы остаемся самыми близкими людьми.

— Когда-то ты сказала, что любишь меня только по велению долга. Разве что-то поменялось?

Арселия грустно вздохнула и слегка потянула мужа в сторону ложа. Забралась с ногами на покрывало, поманила за собой, приглашая сесть. Сабир усмехнулся и повиновался.

— Как всегда — честна до жестокости. Впрочем, я сам виноват. Скажи, сделал ли я хоть что-то, чтобы заслужить твою благосклонность? Молчишь? Не отвечай, молчание тоже говорит о многом. Но мне нравится, что ты не лжешь.

Арселия слегка нажала ему на плечи, он послушно лег, положив голову на ее колени, закрыл глаза. Сильные, нежные пальцы разгладили складки на лбу, нырнули в волосы, расчесывая темные пряди.

— Хотелось бы мне жить в спокойствии и мире… — тихо прошептал он скорее себе, чем ей.

— Ты можешь все бросить. Остановиться прямо сейчас. Отказаться от планов, которые терзают твое сердце.

Он горько усмехнулся.

— Меня уничтожат. Не враги, так союзники.

— Они не посмеют.

— Они уже тут, — он приложил пальцы ко лбу. — Я сам пустил их в свой разум, а теперь меня преследует их неумолчный шепот, смех, взгляды. Иногда мне кажется, что моими устами говорит кто-то иной. Даже сейчас они наблюдают за мной, слушают, что я рассказываю тебе, прожигают алыми глазами. Ждут, когда, наконец, можно будет забрать вожделенную добычу, пожрать силу, обещанную много лет назад. И осталось совсем недолго.

Ее руки замерли, Сабир почувствовал, как она напряглась.

— Думаешь, я безумец? Напротив, возможно, лишь теперь я начинаю мыслить здраво… Нельзя верить никому, запомни: ни людям, ни собственным желаниям. А ведь все, чего я хотел — это спокойствия. Я совершил ошибку единожды и вот — падаю в пропасть. Меня ненавидят все, даже сестра, а ведь когда-то нас с ней связывало очень многое. Смешно, но дети в императорской семье всегда одиноки. Я рос в постоянном страхе за свою жизнь, она — в страхе за свое будущее. Венец усложнил то, что было и так сложным, пути обратно нет.

— Верни ей сына, — тихо сказала Арселия. — Сердце Мейрам полно тоски и боли, расставание с ребенком — огромная рана на сердце матери, и нет наказания страшнее. Так ли она виновна перед тобой?

— Она предала меня.

— Она испугалась. И попыталась вырвать у судьбы крохи любви. Не всем из нас суждено найти свое место под звездами, а потому важен даже краткий миг счастья.

— А если я скажу, что это единственный способ защитить ее и ее сына, ты поверишь мне? Впрочем, не важно… В любом случае я не изменю своего решения. Саад останется в новой семье, и, если стихии будут благосклонны к нему, никогда не узнает о том, кем была его настоящая мать.

Сиятельный прикрыл глаза — боль отступала, вместо нее телом овладела слабость. Его отчаянно клонило в сон.

— Мне жаль, что вы оба мечетесь, как звери, запертые в клетке. Сами выковали толстые прутья и повесили на ворота тяжелый замок, — теплая рука Арселии накрыла его глаза, отсекая лишний свет.

— Нет смысла рассуждать теперь. Я должен пройти свой путь до конца. Освободиться от этой ноши. Иного выхода нет, — прошептал сиятельный и сжал ее руку. — Пожалуйста, побудь со мной еще немного. Позволь хотя бы представить, каково это: жить в покое…

***

Он все-таки уснул. Постепенно лицо его смягчилось, дыхание стало ровным и глубоким, руки расслабились, и Арселия аккуратно высвободила онемевшие пальцы. Тихо поднялась, двигаясь так плавно, что даже украшения на ней не издали ни одного лишнего звука. Длинные, многослойные, отделанные богатой золотой вышивкой юбки она подобрала, чтобы ткань не шуршала. Сабир тяжело вздохнул, напрягся всем телом, но все же не проснулся.

Императрица, стараясь ступать по ковру совершенно неслышно, тихонько направилась к двери. Однако вдруг остановилась и бросила быстрый взгляд на рабочий стол супруга, заваленный бумагами. Минуту поколебавшись, она сделала шаг в сторону. И замерла.

Столько лет при дворе — и ни разу она не испытывала желания принять участие в политических играх империи. Более того — всеми силами старалась держаться от них подальше. Первое время после коронации встречи с ней искали многие знатные господа. Формально это были визиты вежливости, а по сути эти люди желали заполучить высочайшее покровительство. Однако Арселия твердо отказала всем, давая понять, что ее роль совершенно в ином.

Она помнила, как однажды дала самой себе слово быть до конца честной во всем, что касалось их с мужем отношений. Не потому, что рассчитывала на его любовь, а потому, что знала — это единственный способ выжить рядом с ним. Несмотря на свой сложный характер, приступы гнева и полное пренебрежение к людям, Сабир был неглуп, отлично чувствовал ложь, знал обо всех подводных течениях Золотого двора и видел насквозь если не всех своих приближенных, то очень многих.

Да, сам он с легкостью предавал, обманывал и манипулировал окружающими, дергая их за ниточки алчности, тщеславия и жажды власти. И мог отнять чужую жизнь без колебания, если того требовали его интересы. Однако было то, что он по-настоящему ценил в людях: честность. Не верность и преданность трону, а силу характера, нужную для того, чтобы решиться сказать правду, глядя в глаза смерти.

За все годы, проведенные рядом с мужем, Арселия не солгала ему ни разу. Именно это вызвало у сиятельного глубокое уважение. Бедная девочка Нура смогла дать властителю огромной империи то, что было не купить ни за деньги, ни за титулы: чувство абсолютного доверия. Возможно, только это и удерживало истерзанный разум Сабира от окончательного падения в бездну.

И вот теперь Арселия остановилась в нескольких шагах от того, чтобы разрушить их хрупкое убежище, возводимое годами. Она знала, что Сабир не одобрит ее вмешательство в их с Мейрам отношения. Но также хорошо понимала чувства Мейрам, страстно мечтающей отыскать сына.

Тревога за свое будущее снедала Арселию. С сиятельным что-то происходило, что-то пожирало его изнутри, разрушало с каждым днем все сильнее. Помешать этому она не могла. Падение Сабира приведет к краху всего императорского дома. Вряд ли ей и Адилю удастся уцелеть — они были слишком видными фигурами в этой игре, и, если Сабир потерпит поражение, шанса выжить им уже не даст ни одна из противоборствующих сторон. Волей или неволей, но они разделят судьбу императора.

Но о Сааде знали немногие. Его магия не несла на себе отпечаток принадлежности к правящему дому, как и магия Мейрам. Они могли бы попробовать убежать, спрятаться, затеряться среди сотен других людей и прожить самую обычную жизнь.

Арселия застыла в нерешительности, закусив губы и тревожно переводя взгляд со спящего императора на бумаги и обратно.

И все-таки решилась. Сделала несколько шагов, подошла к столу, вынула шкатулку, в которой император хранил самые ценные послания, склонилась над ней, бегло перебирая письма и выискивая нужное. Зацепилась взглядом за знакомые имена, аккуратно достала заветный листок и внимательно прочла его, запоминая слово в слово, затем положила обратно и тихо покинула комнату.

51. Я знаю все

Арселия вошла в комнату Мейрам без предупреждения. Час был поздний, но сестра сиятельного еще не спала, она вообще привыкла ложиться ближе к полуночи. Вместе с ней бодрствовали и две приставленные Сифом Йонной служанки. Мейрам оторвалась от чтения, тут же поднялась на ноги, с удивлением рассматривая свою ночную гостью.

— Выйдите отсюда, — коротко приказала Арселия служанкам.

Резкость ее тона оказалась неожиданностью для всех троих. Вот только если служанки растерялись и смутились, не зная, можно ли им ослушаться приказа сиятельной госпожи, то Мейрам с удовлетворением отметила, что молодая императрица, наконец, начинает проявлять характер.

— Вы не расслышали? — Арселия приподняла изящную темную бровь и слегка прищелкнула пальцами. — Оставьте нас немедленно. Леди Мейрам должна ответить мне на некоторые вопросы, но не при посторонних: состояние здоровья императора касается только сиятельного семейства, а вы к нему не относитесь. Вон.

Девушки переглянулись и сочли за лучшее покинуть комнату. Арселия, дождавшись, когда за ними закроется дверь, скользнула к створкам, на минуту замерла, прислушиваясь, и, лишь убедившись, что чужие шаги затихли вдалеке, повернулась к Мейрам.

— У нас есть лишь несколько минут, прежде чем эти милые пташки расчирикают по всему дворцу о моем вызывающем поведении. Прости, что позволила себе такой тон, но пусть лучше думают, что между нами вышла ссора: женщины вообще склонны к разногласиям, когда речь заходит о мужчине. Однако есть вещи, которые слишком важны, чтобы обсуждать их при свидетелях. Слушай внимательно.

Арселия подошла почти вплотную и тихо и торопливо зашептала что-то Мейрам на ухо. Та внезапно вздрогнула и побледнела, закусив от волнения губы. Императрица отстранилась, вынула из складок своей одежды дар, оставленный Мушараффом.

— А это передал тебе мой бывший хозяин. Он не мог говорить открыто, но я от души надеюсь, что значение столь необычного послания будет тебе понятно.

Мейрам приняла ленту и развернула ее. Вышитые серебром звезды вспыхнули искорками, отражая пламя свечей. Недоумение золотоволосой красавицы было так сильно, что на мгновение Арселия засомневалась, правильно ли истолковала намеки работорговца.

— Не понимаю… А сказал ли господин бер Рушди хоть что-то?

— Упомянул символ окончания пути и еще отметил, что такой цвет больше к лицу урожденным жительницам севера, чем нам, южанам. И еще, что дар передан его другом, вернувшимся из далекого путешествия.

Мейрам почувствовала, что руки ее задрожали, а глаза предательски защипало. Она порывисто бросилась к Арселии и крепко обняла ее, повторяя сквозь слезы: “Он жив, я знала, он жив и помнит обо мне!”. Сестра сиятельного была в таком волнении, что едва стояла на ногах. Однако императрица понимала, что время у них на исходе. Служанки уже наверняка успели добраться до Сифа Йонны или кого-то из его подручных, а значит еще немного — и их уединение будет прервано под каким-либо благовидным предлогом.

Арселия торопливо отобрала у Мейрам ленту, свернула ее и спрятала в ящике стола среди десятков подобных украшений.

— Не знаю, как благодарить тебя, — тихо промолвила Мейрам. — Могу лишь пообещать тебе свою верность и преданность до самого конца, чтобы ни случилось. Однако есть кое-что, о чем я вынуждена тебя попросить. Умоляю, передай господину бен Рушди и его другу сведения о том, где сейчас находится Саад.

— Зачем им знать об этом? — теперь пришел черед Арселии удивиться.

— Человек, который прислал этот подарок — отец Саада. Я хочу, чтобы он забрал сына и увез отсюда очень далеко. Ни мой брат, ни глава тайной службы не должны добраться до них.

— Не лучше ли тогда тебе самой сказать ему об этом? — спросила Арселия. — Беги отсюда. Я помогу, найду способ. Забирай сына и уходите вместе.

Взгляд Мейрам как-то враз потяжелел, она отвернулась, непроизвольно сжимая подвеску с золотистым камнем, которую носила постоянно, и промолвила бесстрастно:

— Не могу. Не спрашивай почему, но… я вынуждена оставаться тут, так безопаснее для всех нас.

Арселия ласково обняла подругу, слегка сжала ее плечи:

— Я передам все, что нужно. Можешь быть спокойна.

В коридоре послышались торопливые шаги. Мейрам виновато вздохнула, отступила на шаг, не зная, что делать дальше. Императрица оглянулась и произнесла излишне громко, добавив в голос нотки гнева:

— Я настаиваю, чтобыболее от меня не скрывали ничего, что касается самочувствия императора, — в двери аккуратно постучали, Арселия сделала вид, что не услышала. — Хочу завтра же переговорить с лекарем Шейба бен Хайри, мне нужно знать обо всем, что касается здоровья моего супруга, — и прикрикнула нарочито раздраженно: — Войдите!

На пороге показалась смущенная и слегка встревоженная женщина, одна из тех, кто присматривал за Адилем:

— Леди Мейрам, сиятельная госпожа, умоляю, извините, что прерываю ваш разговор. Наследник проснулся, его мучают страхи и дурные сны, он плачет и завет вас, а мне сказали, что вы находитесь тут…

Она покаянно опустила голову, всем видом демонстрируя неловкость от того, что стала свидетельницей размолвки между двумя столь важными особами. Мейрам же поддержала игру подруги:

— Разумеется, вы имеете право знать, еще раз простите за это недоразумение.

— Пойдем, — Арселия величественно махнула рукой няне сына и покинула комнату, не прощаясь.


52. Немного любви

Арселия выполнила данное Мейрам обещание. Уже через день она вызвала к себе Мушараффа, сказав, что его прошлый визит напомнил ей о том, как мало внимания в последнее время она уделяла своим обязанностям.

— Я решила сделать вам подарок, любезность в ответ на любезность, — она вежливо улыбнулась и протянула ему папку с документами, — Тут бумаги, передающие вам право владения двумя небольшими, но весьма прибыльными торговыми лавками в столице. Прежде они были частью одного из моих имений. Думаю, вашей школе не помешает скромная, но постоянная, финансовая поддержка. Возможно, вы даже оставите кого-то из своих воспитанников в Дармсуде, перепоручив торговые заботы им. Впрочем, решать вам.

— Это слишком щедрый дар, — смутился Мушарафф. — Я не могу принять его.

— Неужели вы откажете мне в такой малости? — она чуть приподняла брови. — Уверена, вы не станете печалить свою госпожу. Тем более, что дар скромен, вы поймете это сразу, как только изучите документы в тишине и покое.

Работорговец все-таки принял папку и склонился, положив руку на сердце.

— Милость ваша, как всегда, не знает границ.

Арселия почувствовала глубокое облегчение, когда Мушарафф ушел. Она искренне надеялась, что соглядатаи не заметили, как среди множества официальных бумаг появился еще один крохотный листок, покрытый вязью языка пустынного народа — хайли — в Дармсуде мало кто говорил на нем, а писать могли единицы.

Императрица специально подготовила все бумаги накануне и оставила их на своем рабочем столе на всю ночь, давая возможность любопытным служанкам изучить содержимое. Впрочем, вряд ли кто-то из этих девушек всерьез разбирался в тонкостях документооборота и имущественных законах, в этом была некоторая ирония: в империи простых женщин, подчас, не учили ни письму, ни чтению. Утром Арселия по неловкости рассыпала листки на пол, а, собирая их обратно, добавила в папку еще один, написанный ночью.

После встречи с Мушараффом, Арселия отправилась на прогулку с сыном, затем посвятила несколько часов своим собственным делам: разобрала письма, присланные управляющим, проверила отчеты, подписала бумаги на пожертвования для малоимущих, чуть позже побеседовала с придворным лекарем, придирчиво расспрашивая его о здоровье сиятельного супруга.

Сабир более не звал ее к себе, он был поглощен делами войны почти полностью. Арселия была этому рада: она боялась смотреть мужу в глаза, зная, что нарушила его волю. Впервые в жизни она понимала, что правда и откровенность усложнят ситуацию до предела, а, значит, следовало молчать и хранить свой секрет так долго, как это было возможно. Но, как ни гнала она от себя тревожные мысли, обман лег на совесть тяжким камнем.

Отчего-то ей казалось, что теперь все бросают на нее косые взгляды, перешептываются по углам, осуждают. “А ведь многие люди живут так годами, — подумалось ей. — Несут на плечах невидимую ношу, добавляя к маленькой лжи все большую и большую до тех пор, пока не погибают под ее непомерной тяжестью, оставляя от себя лишь бессмысленную, пустую оболочку”.

Два дня миновали в тревожном ожидании. Арселия, а вместе с ней и Мейрам, надеялись получить хотя бы крохотную весточку от Мушараффа. Впрочем, отсутствие новостей само по себе было благоприятным знаком, и, когда императрица уже позволила себе мысленно успокоиться, судьба отвесила ей пощечину, разом указав на ее истинное место в этом мире.

— Сиятельная госпожа, я должен поговорить с вами, — глава тайной службы появился как всегда неожиданно. — Без свидетелей, — добавил он, взмахом руки давая знак слугам удалиться.

Сифа Йонну боялись, справедливо полагая, что противиться воле этого человека было бы самонадеянной глупостью. Не прошло и минуты, как Арселия осталась на лужайке сада совершенно одна.

— Извольте вернуть хотя бы одну из моих служанок, — холодно заметила она. — Вы нарушаете правила дворца: я могу оставаться наедине только с одним мужчиной — супругом.

— Поздно же вы вспомнили о правилах, сиятельная госпожа, — Йонна улыбнулся холодной безжизненной улыбкой, более уместной на морде хищной рыбы, чем на человеческом лице.

— Объяснитесь, — сухо потребовала она.

— С удовольствием. Но прежде задам вам вопрос: какова была истинная цель недавнего визита вашего старого друга Мушараффа бен Рушди?

К чести Арселии стоило признать, что свое волнение она сдержала.

— Не понимаю, отчего вас могут интересовать мои личные дела. Быть может, вам совершенно не знакомы такие понятия, как дружба и забота, но господин бен Рушди лишь проявил немного вежливости и внимания, развеяв мою скуку.

— Все верно, с дружбой и заботой мне приходится сталкиваться редко. Больше с предательством и подлостью, — его холодные глаза казались абсолютно неподвижными. — А вы? Разве вы малое дитя, которое нуждается в заботе старших? Скука — удел глупцов и лентяев, тех, кто остался несмышленым ребенком, даже переступив порог зрелости. А ведь мне казалось, что вы вырвались из болезненных воспоминаний о своем прошлом.

— Не понимаю, о чем вы.

— О том, что маленькая девочка, отвергнутая своими же родителями, проданная в рабство чужому человеку, а затем подаренная мужчине, не ведающему, что такое любовь и забота, так и не познавшая счастья семейного очага, все еще пытается вернуться в прошлое и спасти кого-то другого, если не смогла спасти саму себя.

Арселия почувствовала, как похолодела ее спина и взмокли ладони.

— Неужели вы думали, что я не пойму, что кроется за словесными кружевами, милыми взглядами и трогательной самоотверженностью ваших поступков? — продолжил господин Йонна, медленно обходя ее по кругу. — Вы плохо понимаете суть той работы, что я выполняю для империи. Всякий человек, хоть раз переступивший порог этого дворца, становится для меня открытой книгой, которую я с интересом читаю, переворачивая страницу за страницей.

От слов Йонны повеяло морозом. Мысли сиятельной метались, словно испуганные птицы в клетке, а начальник тайной службы остановился позади и, положив руки на ее плечи, тихо прошептал, касаясь губами ее волос, оставляя свое дыхание на ее коже:

— Теперь я знаю, что за люди приходят в дом Мушараффа, догадываюсь, какие дела они хотят провернуть за моей спиной. Сперва я думал, тон этой игре задает политика. И что-то не сходилось, рвалось, как гнилая нить. А потом предположил, что в обычные интриги вмешались чувства — и головоломка сразу оказалась решенной. Понять, кто надоумил бен Рушди и дал ему информацию, было не сложно, хотя от вас я не ожидал подобной дерзости. Но все равно благодарен: если бы не ваше вмешательство, затянувшаяся охота могла бы и сорваться, а так я поймаю человека, который ускользал от меня почти два года, — он крепко сжал ее руки, даже сквозь ткань одежды Арселия почувствовала холод жестких пальцев. — Я мог бы рассказать обо всем вашему сиятельному супругу уже сегодня. Мог бы сделать так, чтобы голова бен Рушди на рассвете украсила городские ворота. Но это скучно, а долгое ожидание заслуживает в конце концов хорошего веселья.

— Чего вы хотите? — ей казалось, что она говорит слишком тихо, но глава тайной службы отлично расслышал.

— Я сохраню ваш секрет, утаю то, какую роль вы сыграли в этой истории, если вы докажете мне свою… благосклонность. Нравится дарить надежду тем, кто лишен счастья в этом мире? Так почему бы не подарить немного любви и заботы мне?

— Вы безумны! Я ведь могу рассказать о вашей просьбе супругу, как думаете, что он сделает?

— Я — единственный гарант спокойной жизни для бен Рушди и Саада. Если со мной что-то случится, то они погибнут, и ни вы, ни сиятельный не сможете это предотвратить. Просто не успеете — все приказы уже отданы, люди, которые должны выполнить эту работу, находятся в одном шаге от своих жертв. Впрочем, в ваших силах сделать так, что они отступят навсегда.

Его ладонь коснулась ее шеи, а затем медленно двинулась вниз. Арселию передернуло от отвращения, но Сиф Йонна крепко держал ее, не давая выбраться из объятий.

— Отчего ты бежишь? Я не возьму у тебя сверх того, что уже получил твой бессердечный супруг. Разве тебе никогда не хотелось попробовать иного мужчину? Почувствовать себя желанной и единственной, а не одной из многих в чужих руках? Твое согласие в обмен на мое молчание и покровительство тебе и твоему сыну — это честная сделка. Ведь если сиятельного Сабира не станет, кто-то должен будет защищать твои интересы, хранить трон для Адиля? Подумай хорошенько, кто еще может предложить тебе такое?

Но императрица уже не слышала его. От рук, скользящих по ее телу, к горлу подкатывала тошнота, в глазах темнело от ужаса, ноги почти не держали. Усилием воли она заставила себя заговорить, буквально выталкивая каждое слово:

— Я должна подумать.

Он слегка прицокнул языком, но чуть отстранился.

— Что ж. Это разумно. Думаю, я могу дать тебе немного времени, наивное дитя. Смирись с неизбежным, — его руки сжали ее грудь, почти лишая дыхания. — Как бьется в страхе твое сердечко, как соблазнительно ты пахнешь страхом и отчаянием! Впрочем, я знаю, каким будет твой ответ, а потому готов растянуть ожидание — слаще будет вкус победы.

Он склонился и оставил на ее шее холодный поцелуй. Арселия содрогнулась и все-таки вырвалась, торопливо стирая рукавом след его прикосновения.

— Даю тебе три дня, — его губы растянулись в приторной улыбке, а глаза — неподвижные, не мигающие — горели каким-то диким огнем.

Сиф Йонна коротко поклонился и покинул лужайку, а Арселия опустилась на траву и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

53. Побег

Мушарафф бен Рушди проснулся среди ночи от странных звуков. Рабовладелец жил один, повариха и конюх приходили на службу только днем, а мальчишка-слуга как раз сегодня отпросился навестить родных. Поэтому, когда внизу тихо скрипнула калитка ворот, хозяин дома открыл глаза, удивленно прислушиваясь. Стукнула входная дверь, затем чья-то тяжелая поступь послышалась на лестнице. Один шаг, другой, третий, легкий скрип четвертой и пятой ступеней — их давно надо было заменить — и снова едва уловимые шаги. Кто-то поднимался на второй этаж дома.

Мушарафф вскочил с постели и бросился к столу — в верхнем ящике должен был лежать нож для писем. Сражаться работорговец не учился никогда, его оружием всегда были вежливость, внимательность и умение понять покупателя. Но тот, кто тихо крался по спящему дому, вряд ли пришел сюда с добрыми намерениями, а потому встречать его с пустыми руками не хотелось. О том, что плохо заточенная полоска стали длиной едва ли больше ладони, будет выглядеть смешно даже против обычного кинжала, старый работорговец подумать не успел. Времени хватило только на то, чтобы отпрыгнуть в самый дальний и темный угол помещения, скрывшись за оконными занавесками.

Дверь бесшумно открылась и на пороге комнаты застыл высокий силуэт. Одет мужчина был во все темное, даже лицо скрывал потрепанный шарф, намотанный до самых глаз. Гость быстро оглядел спальню, подошел к кровати, коснулся рукой еще теплых простыней, метнул взгляд на окно — закрыто легкими решетчатыми ставнями — и уже более внимательно осмотрел комнату. Что-то в его движениях показалось Мушараффу смутно знакомым.

— Где вы, почтенный? — работорговец едва не подпрыгнул на месте от облегчения — глаза не обманули его. Гость услышал едва уловимый шорох в углу и повернулся туда. — Ах вот как. Опустите нож, я не причиню вам вреда. Скорее даже наоборот.

— Вы напугали меня до полусмерти, — дрожащим еще голосом ответил Мушарафф. — Я как раз искал встречи с вами, у меня есть очень важные новости. Но не ожидал, что вы явитесь ко мне среди ночи, как взломщик и грабитель.

— Ну в целом можно сказать, что я действительно собирался стать в некотором роде грабителем. Мне нужно похитить вас из вашего же дома.

— Что? — опешил работорговец.

Малкон приложил палец к губам, призывая собеседника к тишине.

— За вашим домом уже два дня ведется очень пристальная слежка. Я видел соглядатаев тут и раньше, но редко, и не более одного человека за раз. Сейчас их было пятеро, а днем и того больше. Боюсь, люди Сифа Йонны пронюхали о наших с вами делах, а, быть может, вы привлекли внимание тайной службы иным способом. Простите, если это моя вина. Однако теперь вам придется пойти со мной — вы видели меня в лицо, знаете мое имя, а для господина Йонны это крайне ценная информация, которую он пока не должен получить.

Мушарафф непонимающе уставился на собеседника.

— Вы сказали, что было пятеро. А сейчас?

— А сейчас — ни одного, зато у тайной службы стало на пять человек меньше.

— Вы их… убили? — прошептал изумленно Мушарафф.

— Не в одиночку, но да. Все верно.

Работорговец непроизвольно сделал шаг назад.

— Не бойтесь, — Малкон истолковал это неловкое движение совершенно верно. — Для вас я не опасен. По крайней мере до тех пор, пока мы с вами слышим и понимаем друг друга. Соберите вещи: только самое важное, одежду и еду не надо, все равно придется переодеваться и уходить налегке. Лишь важные документы, деньги, драгоценности, если хотите. У вас десять минут.

— Я не собираюсь идти с вами! — вспылил Мушарафф. — Что за глупости — бежать куда-то в ночь с малознакомым человеком, который, не стесняясь, сознается в убийствах?

— А вы предпочитаете остаться тут? Познакомитесь с Сифом Йонной лично, а заодно узнаете, так ли глубоки подвалы под императорским дворцом. Отчего-то мне кажется, что раскаленные клещи в руках палача — не совсем то, что вас обрадует.

— Откуда мне знать, что вы не лжете?

— Ниоткуда. Но для шуток у нас нет времени. Собирайтесь сами, не заставляйте вытаскивать вас отсюда силой.

Малкон настороженно наблюдал за улицей из-за решетчатых ставен. Пока вроде бы все было тихо. А Мушарафф растерянно замер перед столом и шкафом — полки были заставлены аккуратными рядами хозяйственных книг, папками с документами, разнообразными записями. Взять это все с собой он, разумеется, не мог, а бросить на произвол судьбы дело всей своей жизни по приказу малознакомого человека было свыше его сил. Малкон чуть обернулся:

— Только самое важное. То, что может погубить чьи-то жизни. Остальное, увы, придется бросить.

— Да-да, — работорговец внезапно почувствовал тяжесть в груди и медленно осел в кресло.

Малкон выругался себе под нос, вышел из комнаты, скрипнули ступени лестницы, затем с кухни донесся звук передвигаемой посуды и хлопанье дверей шкафчиков. Прошла минута — и незваный гость вернулся с глиняной кружкой и бутылкой вина. Вынув зубами пробку, он налил темно-рубиновой жидкости почти до краев и сунул работорговцу в руки.

— Пейте. До дна.

Мушарафф попытался отказаться, но, поймав тяжелый взгляд светлых глаз, послушно проглотил все до капли. “Теперь я на ноги встать не смогу”, - подумал он с каким-то мрачным злорадством. Но, к его удивлению, слабость отступила, сердце начало успокаиваться, и даже мысли заработали спокойнее и быстрее.

— Рад, что вам лучше, — Малкон опустился перед торговцем прямо на пол и сказал как-то совсем просто, суровый тон его уступил место сочувствию: — Извините, что все так внезапно. Вам тяжело сейчас, у вас мир рушится, а я тороплю вас, выгоняю в ночь и неизвестность. Мне жаль, поверьте. Но единственное, чем я могу помочь — попытаться спасти вас. Вы кажетесь мне хорошим человеком, я не хочу взваливать на себя груз вины еще и за вашу жизнь.

Мушарафф оглянулся по сторонам, тряхнул головой, отгоняя усталость, и встал.

— Всего минута.

Он быстро накинул на себя обычную одежду: рубашку, штаны, просторный балахон. Голову покрыл скромным тюрбаном, отлично, впрочем, спрятавшем отливающие серебром волосы. Снял с шеи ключ, отпер замок на ящике стола, вынул оттуда какие-то документы, уложил их в сумку. Затем достал из шкафа несколько увесистых кошелей с монетами и один, поменьше, с камнями.

— Я готов.

На улице ухнула ночная птица. Малкон нахмурился:

— Пора. Держитесь позади меня. Если со мной что-то случится, доверьтесь моим друзьям — они выведут вас.

Вдвоем они выскользнули на улицу через калитку для прислуги. Из темноты к ним вынырнули еще двое, прикрывая по сторонам и со спины. Малкон шел впереди, часто останавливаясь у поворотов, прислушиваясь, всматриваясь во мрак. Несколько раз приходилось прятаться в узких переулках, пропуская мимо ночную стражу, однако, чем дальше от богатых кварталов они уходили, тем реже встречались на улицах патрули. В конце концов нижний город надежно укрыл их от преследования.

Мушарафф совсем потерялся в направлениях, поворотах, узких переходах, где едва ли могли разминуться двое прохожих, и безликих калитках, что безропотно пропускали спешащих людей через задние дворы или хозяйственные постройки. Впрочем, сквозь зловоние бедных кварталов пробился резкий свежий запах, а уже совсем скоро беглецы вышли к реке. Небо на востоке начало медленно светлеть, и Малкон поспешил укрыться в покосившейся хибаре, окруженной со всех сторон лодками и сетями. Тут пахло рыбой, тиной, а земля была густо усеяна блеклой чешуей.

Рабовладелец последовал за проводником, однако внутри хибары его встретила совершенно неожиданная обстановка: строгий порядок, чистота и какая-то почти военная организованность. У дверей стояли дорожные сумки, набитые до предела, к ним были примотаны свернутые походные плащи. На лавке аккуратными стопками лежала одежда — бедная и потрепанная, но чистая и старательно зашитая. Мушарафф замер в нерешительности, наблюдая, как двое мужчин, одетых как простые рыбаки, проверяют снаряжение, более подходящее наемникам с севера или даже воинам городской стражи.

— Командир, мы готовы отправляться как только откроются водные ворота, — обратился один из них к Малкону. — Как доберемся до Кимши, оставим лодку там и выйдем на тракт. Каковы дальнейшие приказания?

— Дальше определите сами, уверен, о том, где будут войска Недоре, расскажет любой житель империи.

Он поднял с лавки стопку одежды и протянул ее Мушараффу:

— Пожалуйста, переоденьтесь. Вы должны выглядеть, как рыбак, иначе вас из города не вывезти.

— Куда вы меня отправляете? — работорговец только сейчас начал понимать, что Малкон — не обычный головорез, удачно поднявшийся к вершинам городского дна, или особо предприимчивый северный наемник, которому подвернулись два-три выгодных заказа.

— На север, — коротко пояснил темноволосый, сверкнув глазами. — Вас довезут до лагеря лорда Хальварда. Неловко вышло, но на неопределенное время вам придется стать там вынужденным гостем. Вреда вам никто не причинит, но и отпускать вас без присмотра, увы, слишком рискованно. Как только война закончится, вы вновь обретете свободу.

— Неловко — слабо сказано. Кто же вы такой?

— Вы и сами уже, верно, догадались, — теперь северянин улыбался абсолютно открыто.

Мушарафф не нашелся с ответом. Вместо этого пришлось переодеваться в чужую одежду, а его собственную тут же свернули и спрятали в одну из двух дорожных сумок. Малкон выглянул на улицу.

— Светает… Вам пора.

— Постойте! — вдруг встрепенулся рабовладелец. — Все так неожиданно произошло, что я едва не забыл о самом важном. Ваша просьба — я выполнил ее, отдал подарок, ту ленту. И даже получил ответ. Семикрылый ветер, да вы здорово меня обманули! Только теперь понимаю, что и кому передавал на самом деле! Но сейчас это уже не важно. Вот, — он порылся в сумке и достал оттуда конверт. — Это от нее, от вашей возлюбленной. Там записано, как найти одного человека, о котором вы и не знаете, однако… Прочтите сами, когда я уеду, — торопливо добавил он. — Я перевел это письмо на всеобщий, но уверяю, что не изменил смысла ни единым словом.

— Благодарю, — голос у Малкона стал глухим от волнения.

— Стихии видят, как все перепуталось теперь. Если люди Сифа Йонны пришли за мной, то боюсь, и над головой императрицы сгустились черные тучи. Если с ней что-то случится из-за меня, я не прощу себе этого. Это ведь только благодаря ей ваша весточка добралась до адресата.

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Позволите дать вам совет?

— Приму с благодарностью.

— Попросите помощи лорда Хальварда. Мне трудно обещать вам что-то, но герцог Недоре очень могущественен, а сердцу его чужда бессмысленная жестокость, уверен, он сможет помочь императрице, если захочет.

— Выбора у меня все равно нет. Так что даже жалкая попытка — это лучше, чем ничего.

— Командир? — в дверях появился один из двух сопровождающих. — Дали сигнал.

— Храни вас семикрылый ветер, да будут стихии милостивы к вам, — Малкон поклонился Мушараффу.

— И вы берегите себя, добрый друг.

54. Кто солгал раз — солжет вновь

Уснуть Арселия так и не смогла ни в эту ночь, ни даже на следующую. Едва она смыкала веки, как в памяти оживали холодные прикосновения чужих рук, словно вживую чувствовала она дыхание Йонны, смешанное с запахом сырой земли, ощущала привкус железа во рту — губы, искусанные в волнении, кровоточили.

С жуткой отчетливостью императрица понимала: если принять предложение Сифа, то она станет его заложницей уже окончательно. Такого ей не простят никогда. Но даже, если случится невероятное, и глава тайной службы оставит ее в покое, получив от ее тела все, что может пожелать охваченный похотью мужчина, как смыть с себя грязь измены? Как протянуть руку сыну, зная, что этими же руками она касалась тела убийцы и насильника? Разве осмелится она поднять глаза и взглянуть на мужа после такого?

Сабир никогда не обещал ей своей любви, а тем более — верности. На его ложе за годы брака восходили многие признанные красавицы гарема. Император получал от них все, что хотел, использовал так, как ему было угодно, порой вознаграждая мимолетных любовниц, но чаще — забывая о них сразу, как только его страсть находила удовлетворение. Арселия знала наверняка — ни одна из этих женщин не значила для сиятельного ровным счетом ничего.

Но ей измену с другим мужчиной Сабир не простит. В лучшем случае — предаст смерти, а в худшем — гнев его падет и на Адиля. Так стоит ли рисковать жизнью сына и продлевать свою агонию, добавляя в нее насилие? Другим словом назвать то, что хотел получить Сиф Йонна, она не могла.

Да и, если рассуждать непредвзято, с чего бы Сифу вообще выполнять свои обещания? Какой ему смысл сохранять жизнь Сааду, а тем более господину бен Рушди, если в его руках окажутся императрица и наследник?

Несколько раз за эти два дня к ней приходила Мейрам, хотела узнать, что происходит, возможно, утешить, поддержать. Арселия не позволила ей ступить даже на порог — рассказать о том, что луч надежды, едва осветивший ее жизнь, вот-вот погаснет, было выше человеческих сил.

Срок, поставленный главой тайной службы, истекал на третий день, и Арселия решилась. Ей пришлось выбирать между жизнью и благополучием своего сына и судьбами других людей, в том числе — малыша Саада. Жестокий выбор, в котором каждое решение было ошибочным.

Из зеркала на Арселию взглянула уставшая женщина, словно разом постаревшая на десяток лет: красные от слез глаза, побледневшие губы, даже кожа, обычно отливающая цветом золотистой бронзы, казалась сейчас серой. Однако сил на то, чтобы привести себя в порядок, у сиятельной не было, хорошо бы просто выдержать предстоящее объяснение, а не упасть без чувств.

***

В кабинет к сиятельному ее пропустили без единого вопроса. Шторы в помещении были задернуты, ни один луч солнца не пробивался вовнутрь. Хорошо, не так сильно будет заметно ее плачевное состояние. Однако Сабир даже не повернулся на звук ее шагов. Взгляд его прикипел к бумагам, лежащим на столе. Арселия замерла в нерешительности, не зная, как начать разговор.

— Что-то случилось, мой император? — наконец тихо спросила она, чтобы нарушить зловещую тишину.

— Всегда что-то случается, — отозвался он, не прекращая чтения. — Подойди.

Она шагнула вперед, почти не чувствуя земли. Сиятельный оторвался от дел и внимательно осмотрел ее с головы до ног. Он его цепкого взгляда не укрылись изменения в ее внешности, ее тревога передалась ему и заставила нахмуриться еще сильнее:

— Что с тобой?

Арселия сейчас напоминала птицу, попавшую под дождь и вымокшую до нитки: растерянная, напуганная, жалкая.

— Я должна тебе рассказать… Лучше, если ты узнаешь от меня, а не от кого-либо иного. Я видела твои письма, — наконец произнесла она твердо. — Искала сведения о Сааде — и нашла их.

Император чуть склонил голову набок, небрежно постукивая кончиками пальцев по столешнице:

— Вот как? И, надо полагать, передала эти сведения моей сестре?

— Да. Теперь Мейрам знает, где находится ее сын.

— Ну что ж, этого следовало ожидать. Ты все еще слишком женщина, а не венценосная правительница: слишком легко поддаешься эмоциям. Сядь, — он указал ей на стул напротив. Она села на самый край, не смея коснуться спинки, не пытаясь найти поддержку даже в такой малости. — Когда это было?

— Три дня назад.

— Почему решила рассказать мне сейчас?

— Мне не оставили выбора. Ты бы все равно узнал.

— Сиф Йонна?

— Да.

— Я разговаривал с ним сегодня. Он даже не намекнул на эти сведения, почему?

— Он дал мне три дня на раздумья. После чего обещал выдать меня, если я не приму его предложение.

— Какое же? — вкрадчиво спросил сиятельный, чуть наклоняясь в ее сторону.

— Взойти на его ложе.

В кабинете повисла гнетущая тишина, только пламя свечей на миг вытянулось и замерло, а воздух как-то разом заледенел.

— Это не все. Продолжай, — сухо потребовал Сабир.

— Он грозил убить Саада и Мушараффа бен Рушди, если я расскажу тебе. И обещал мне покровительство в обмен на титул регента в случае твоей смерти.

— Вот даже как? Забавно, — сиятельный аккуратно убрал в сторону бумаги и спросил ровным голосом, совершенно отстраненно: — Он прикасался к тебе? Посмел тронуть?

Она выдавила из себя еле слышно:

— Да.

— Как это было? Через ткань платья или произошло что-то более смелое? — спокойствие Сабира было абсолютным, будто он о видах на урожай расспрашивал или о погоде.

— Он… это произошло в саду. Нет, он не позволил себе многого, но ясно дал понять, чего ожидает от меня.

Император встал и с грохотом отодвинул стул, вплотную подошел к Арселии, вздрогнувшей всем телом от резкого звука, заставил поднять заплаканное лицо.

— Покажи, что он делал.

Она зарыдала, уже не скрывая ужаса. Сиятельный откинул в сторону ее волосы, осмотрел тонкую шею, провел по ней пальцами.

— Он прикасался тут, — Сабир не спрашивал, он утверждал, она лишь согласно кивнула. Его рука скользнула ниже по шелку ее одеяния, дотронулась до груди. — Вдыхал твой запах, шептал тебе на ухо, возможно, обнял, прижал к себе, чтобы оставить на своей одежде твое тепло?

Ответом стали лишь ее всхлипы.

— Скажи мне, что ты чувствовала? — самообладание изменило ему, и он крикнул: — Говори!

— Я не помню! — простонала она, закрывая лицо руками. — Дурноту, слабость, отвращение!

— Ты хочешь его? Желаешь этого мужчину? Согласна быть с ним? — вопрос ударил не хуже плети, она в ужасе вскочила на ноги и отшатнулась в сторону.

— Нет! Не отдавай меня ему, — Арселия упала на колени. — Все, что угодно, но не отдавай меня этому человеку!

Сабир замер неподвижно, лишь разноцветные искры танцевали в его глазах. По мебели, полу, дорогим коврам побежали морозные узоры — и тут же исчезли, пожранные голубоватыми сполохами. Затем он подошел и наклонился, схватил ее за плечи, сжал до боли, до синих следов на коже, встряхнул, заставил подняться.

— Никогда не опускайся ни перед кем на колени. Ни передо мной, ни перед кем-то другим, особенно — перед такими, как Сиф Йонна. Если дашь им почувствовать свою слабость — тебя разорвут. Покажешь страх — раздавят, как червя. Проявишь неуверенность — используют и выкинут на задворки жизни. Не позволяй им играть тобой. Ты больше не рабыня. Ты — моя супруга. Императрица. Мать наследника. Веди себя соответственно.

Он ослабил хватку, одной рукой приподнял ее подбородок, развернул к свету, долго всматриваясь в глаза.

— Ты ведь сказала мне правду, я не вижу похоти в твоем взгляде. Поклянись, что ты все еще верна мне — и в мыслях, и телом.

— Клянусь. Я скорее умру, чем позволю кому-то другому прикоснуться к себе.

— Что ж, мне этого довольно, — он отпустил ее и тут же ударил ладонью по лицу. Не сильно, почти без замаха, но пощечина от человека, привыкшего к весу меча, оказалась слишком тяжелой для женщины: Арселия вскрикнула и чуть не упала, потеряв равновесие. — А это тебе за то, что посмела лгать мне, — холодно добавил Сабир. — Конечно, я сам виноват: оставил лазейку, позволил тебе воспользоваться моей слабостью, почти подтолкнул к действию. Наказывать тебя в этом случае было бы несправедливо. Но никогда больше не смей обманывать меня. Тебе я этого не прощу.

Арселия всхлипнула, прижимая руку к горящему лицу, но взгляд не опустила. Сиятельный выдержал паузу и отметил:

— Вот так гораздо лучше. Надеюсь, урок ты усвоила?

— Да.

— Тогда можно переходить ко второй части.

Он ударил небольшим молоточком по медному диску на столе, дождался, когда в кабинет вошел секретарь и приказал:

— Вызовите главу тайной службы сюда. Немедленно.

Император подошел к окну, раздернул занавеси, пуская в комнату дневной свет. Арселия не знала, что ей теперь делать и чего ожидать, потому кинула робкий взгляд на двери.

— Даже не мечтай уйти сейчас. Ты останешься. Думала, нести бремя власти легко? Я покажу тебе, чем заканчиваются такие игры.

***

Глава тайной службы редко ошибался: в людях, оценке событий, поиске причин тех или иных поступков. Именно это позволило ему подняться из грязи дармсудских задворок и стать тем, кем он теперь являлся. Точный ум, умение сопоставлять, делать выводы, а также полное пренебрежение к чувствам других людей дали ему силу и могущество, не знающие себе равных.

Сиф Йонна давно понял, что власть — от главенства в доме до управления государством — это тяжелый и, подчас, неприятный труд. Кому-то суждено выносить кухонные помои, а кому-то — убирать неугодных людей. Не всякий властитель готов испачкать руки лично, а потому при каждом дворе найдется тот, кто должен выполнять грязную работу за своего хозяина.

Для кого-то это было бы позором, но для Сифа это была увлекательная игра, которая приносила настоящее удовлетворение. Страх, ненависть, беспомощность, отчаяние приговоренных давали ему почувствовать свою значимость, возвыситься над всем остальным миром. И хотя величие момента меркло и рассыпалось в прах, гасло вместе с последним дыханием жертвы, ощущать себя хоть на краткий миг повелителем чужих судеб было по-настоящему приятно.

Теперь же он наслаждался долгой агонией императрицы, наблюдая за ней чужими глазами, слушая чужими ушами. Он знал, как она дорожит теми немногими друзьями, что были у нее в жизни. Знал, как сильны ее чувства к сыну, и как велика жалость к Мейрам, лишенной радости материнства. И знал то, как боится она гнева супруга. Он не ожидал, что эта тихая женщина найдет в себе силы рассказать Сабиру правду, а тем более — рискнет чужими жизнями.

Глава тайной службы редко ошибался, но в этот раз ошибка обошлась ему слишком дорого.

Сиф Йонна увидел Арселию сразу же, как переступил порог императорского кабинета. Бледная, с воспаленными глазами, левая щека горит огнем, но голова поднята гордо, и смотрит высокомерно. Сабир же стоял спиной ко входу и даже не повернулся к гостю.

— Сиятельная госпожа, сиятельный господин, — Сиф склонился крайне почтительно. — Вы хотели видеть меня?

— Мне нужна ваша помощь, — голос императора был ровным, лишенным даже оттенка каких-либо чувств. — Вы же отлично знаете законы нашей страны и все виды наказаний, которые положены преступникам. Я запамятовал, какая кара ожидает лжеца, предателя и изменника?

— Сожжение заживо, сиятельный, если преступник не знатного происхождения. В противном случае — зависит от степени вины. От обезглавливания, до публичного четвертования виновного и всей его семьи, с дальнейшим запретом на погребение, — хмуро ответил глава тайной службы.

— А если обвиняемый предал не только империю, но и меня лично?

— В этом случае вы вольны выбрать наказание сами.

— Благодарю. Скажи мне, Йонна, — Сабир, наконец, развернулся лицом к своему соратнику, — что из того, что рассказала мне супруга о вашей с ней недавнем разговоре, правда?

— Это зависит от того, что именно она вам поведала, — осторожно начал Сиф, но сиятельный дал волю своему гневу:

— Не смей увиливать! — выкрикнул он, выпуская на свободу стихии.

Пол под ногами Сифа пошел рябью, и глава тайной службы упал на колени, потеряв равновесие. В воздухе свистнуло — плеть, сотканная из потоков ветра, обрушилась его спину, вспарывая одежду и добираясь до тела. Йонна крик сдержал, но обычно бледное его лицо стало серым.

— От того, солжешь ты мне сейчас или скажешь правду, зависит твоя жизнь, — голос императора понизился до почти звериного рычания. — Итак, думай дважды, перед тем, как ответить. Ты знал об обмане, который совершила сиятельная госпожа, но вместо того, чтобы рассказать об этом мне, своему законному повелителю, решил использовать это в своих целях?

— Да.

— Ты обещал госпоже свое молчание в обмен на ее тело и благосклонность?

— Да, — Сиф бросил на Арселию короткий злой взгляд и успел заметить, как лицо ее исказилось гримасой отвращения.

— У тебя есть оправдание для подобного поступка?

— Эта женщина не достойна вас. Тот, кто солгал раз — солжет вновь. Кто предал единожды — уже не будет верен. Если бы госпожа приняла мое предложение, вы бы узнали об этом.

— До или после того, как ты бы получил предмет сделки? — усмехнулся император. — Не играй со мной, Йонна. Хочешь заставить меня поверить, будто ты решил рискнуть своей головой, чтобы изобличить ее коварство?

— Я говорю вам правду, клянусь. Я бы не посмел прикоснуться к тому, что принадлежит вам.

— Забываешь: я знаю о твоих наклонностях больше, чем кто-либо иной. Думаешь, для меня секрет, как ты предпочитаешь проводить время с рабынями? И что остается от них, когда ты устаешь от игры?

— У меня нет тайн от вас. Ни в чем.

— Тогда скажи — ты желал ее? Прикасался к ее коже? Вдыхал ее аромат?

— Нет, мой господин.

И тут же закричал от жуткой боли: на его руках от запястий до локтей вспыхнуло жаркое пламя.

— Это ложь, — холодно отметил Сабир, наблюдая, как огонь пожирает одежду, превращая живого человека в тряпичную куклу, брошенную в костер.

Сиф попытался сбить пламя, но возникшие из пустоты воздушные путы оплели его запястья и развели руки в стороны, словно приковывая к невидимой стене.

— Ты прикасался к ней? — повторил император, подходя ближе.

— Да, — простонал Сиф. — Пощадите, умоляю!

— Ты желал ее?

— Да! — голос Йонны сорвался в тонкий визг.

— И взял бы?

— Да!

Император, похоже, не удивился такому ответу, но пламя потухло, являя на всеобщее обозрение то, что стало с руками человека. Арселия едва держалась на ногах — запах горелой плоти, вид волдырей и местами обуглившийся кожи почти лишил ее сознания. Она отшатнулась и бросилась к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Сиф Йонна осел на пол и тихо скулил, как побитый пес, не в силах выдавить из себя что-то связное.

— Честность всегда выглядит привлекательной лжи. И заслуживает снисхождения. Но ты сам сказал: тот, кто обманул единожды — обманет вновь.

Сабир смотрел на своего некогда самого верного помощника без единой капли жалости.

— Ты ведь давно понял, что демоны не оставят меня в покое, верно? Наблюдал, ждал своего часа. А я подпустил тебя слишком близко, дал вкусить власти и безнаказанности. На самом деле, ты сделал совершенно правильные выводы, можешь гордиться собой. Лишь немного поторопился, стоило подождать несколько лун — и ты получил бы все: власть, титул, преклонение толпы, — он склонился над Сифом. — Знаешь, что отличает хорошего правителя от плохого? Выдержка, умение держать себя и свои желания в узде годами, десятилетиями. Ты хочешь жить? Скажи мне, господин глава тайной службы.

— Я хочу жить, мой господин. Моя жизнь — служение вам. Все, что я делал было ради империи и в ваших интересах. И, если я ошибся, то умоляю дать мне шанс все исправить.

— Скажи мне, ты поймал заговорщиков? Допросил?

Арселия замерла, опасаясь услышать самое страшное.

— Нет, господин. Они успели уйти, кто-то предупредил их.

— Это — еще один промах. Ты слишком увлекся — и проиграл даже в такой малости. Охрана! — крикнул он.

В комнату вошла стража, за ней в нерешительности топтались секретари и слуги.

— Этого человека, — Сабир небрежным кивком головы указал на скорчившегося на полу Сифа Йонну, — под замок. Я обвиняю его в измене, посягательстве на честь сиятельной госпожи Арселии, в покушении на мою жизнь и власть, а также в преступном бездействии по отношению к врагам империи. Свою вину он уже признал, осталось только записать показания. Уверен, сложностей с этим не возникнет, но я разрешаю любые способы ведения допроса. Разбирательства дела не будет. Я лишаю этого человека всех званий, а также привилегий, сопутствующих его высокому положению. Через семь дней его казнят на площади: сожгут заживо, как простолюдина, а пепел развеют без погребения, — он повернулся к одному из секретарей. — Приказ должен быть подписан до конца дня. Все ясно?

Тот поклонился в знак согласия. Сабир развернулся к начальнику караула:

— Уведите пленника, не желаю его больше видеть. Кроме того, подготовьте два контурса, выберите самых быстрых воинов. Им нужно выступить как можно скорее, — он подошел к столу, вынул лист бумаги, что-то торопливо написал, поставил размашистую подпись. — Пусть немедленно отправляются туда и обеспечат безопасность семьи, живущей в доме. Всех людей Сифа Йонны, которые попытаются оказать сопротивление, убивать на месте.

— Будет исполнено! Разрешите отправиться немедленно?

— Да, идите.

55. Договор

Арселия дождалась, когда суета улеглась, а напуганные происходящим люди вернулись к своим делам, и лишь потом позволила себе прикрыть глаза руками, стирая следы слез. На нее навалилась слабость и какая-то отупляющая пустота, смешанная с облегчением. Сабир же выглядел так, будто ничего ровным счетом не произошло.

— Удовлетворена? Теперь понятно, из чего состоит моя жизнь?

Она лишь головой качнула и внезапно спросила совершенно об ином:

— Почему ты сказал Сифу, что ему стоило подождать несколько лун? И что ты имел в виду, упомянув демонов? Головные боли как-то связаны с этим?

Он кивнул, и Арселия почувствовала, как сквозь вязкую усталость накатывает предчувствие неизбежной беды.

— Насколько все серьезно?

— Я не знаю, — ответил он просто. — Возможно, у меня еще есть шансы спастись, но уверенности в этом нет. Может статься, если я выполню условия договора — буду свободным. Откажусь — меня убьют. Впрочем, я уже ни во что не верю. Не удивлюсь даже, если ты тоже захочешь лишить меня жизни, посадив на трон сына.

— Не говори такого!

— Отчего же? Это не выглядит глупостью: тебя любят в народе, поддержат знатные дома, а Адиль еще много лет не будет представлять угрозы для регентского совета. Что скажешь? Как, по-твоему, это хороший выход? — он отстегнул от пояса ножны с кинжалом и протянул их Арселии. — Возьми, я покажу, что надо делать.

Императрица застыла в растерянности, боясь шевельнуться.

— Это какая-то глупая шутка, — она попыталась улыбнуться, но не вышло совершенно.

— Бери, — крикнул император, подходя вплотную. — Бери, я сказал!

— Нет! — она отшатнулась от него, чувствуя, что еще немного — и страх поглотит ее разум окончательно. — Ты безумен! Я боюсь тебя! — но внезапно она подошла совсем близко, прижалась к нему всем телом и горячо зашептала: — Ты слышишь меня, я знаю, не позволяй этому существу управлять своими поступками, говорить твоими устами, слушай только мой голос, прошу, пожалуйста, верь мне, ты можешь мне верить!

— Так помоги мне, — едва слышно ответил он. — Освободи меня. Лучше так, чем продолжать эту пытку…

Он сам вынул кинжал из ножен, вложил рукоять в ее дрожащую ладонь, приставил острие к груди напротив своего сердца, крепко сжал запястье.

— Давай!

Она в отчаянии помотала головой, из глаз ее градом лились слезы.

— Я приказываю!

Снова молчание. Она изо всех сил уперлась свободной ладонью в его грудь, не давая подойти ближе, удерживая смертоносное лезвие на относительно безопасном расстоянии. Его пальцы сжались так сильно, что, казалось, вот-вот сломают ей руку.

— Ну же, сейчас! Уничтожь меня, очисти дорогу к трону для сына, обрети свободу, не этого ли ты хотела?

— Я не могу! Не хочу! — в отчаянии закричала она, вырываясь. — Не стану! Не буду! Отпусти!

Отчаяние придало ей сил, она оттолкнула его и отскочила, кинжал жалобно звякнул о плиты пола.

А тело императора окутала темная дымка. Она клубилась, вырастая и увеличиваясь в размерах, постепеннообретая форму, складываясь в жуткое подобие человеческого существа.

— Что же ты заставляешь такую красавицу плакать? — осклабился демон, взмахивая в воздухе полупрозрачной рукой. Скользнул вперед, провел по щеке остолбеневшей Арселии острым когтем. — Она сказала “нет”, настаивать невежливо.

Он убрал когтистую лапу и обернулся к тяжело дышащему императору. Призрачная длань вцепилась в запястье Сабира, с неожиданной яростью вывернув ему левую руку вверх и за спину. Сиятельный глухо застонал и опустился на колени.

— Так-то лучше, Хозяина надо приветствовать, склонившись до земли, — усмехнулся он, но внезапно отпустил сиятельного, наклонился к самому его лицу и прошипел: — Еще раз посмеешь сделать подобное — заставлю расплачиваться. Твоя кровь принадлежит мне, где и когда ее пролить — зависит от меня. Ты больше не властен даже над собой, пойми наконец. Я и только я решу, когда настанет твой час.

— Иди в бездну, — Сабир выпрямился и плюнул прямо в лицо демона.

— И пойду, — усмехнулся он. — Вот только если будешь вырываться и сопротивляться, прихвачу с собой свиту. К примеру, твою жену или даже сына? Быть может, он подойдет лучше, чем твоя сестра?

— Если тронешь Адиля — я сам уничтожу тебя.

— Попробуй, щенок, — расхохотался демон. — Это будет забавно.

— Арселия, выйди, — внезапно раздалось от дверей. — Он не сделает тебе ничего, да и Адилю тоже. Вы не нужны ему. Иди.

Все трое повернулись к Мейрам. Холодная, спокойная, уверенная в себе она застыла на пороге.

— Рад видеть тебя снова, — расплылся в улыбке демон и даже чуть поклонился.

— Не могу ответить тем же. Арселия, ты слышала меня? Ступай.

Императрица моргнула, перевела растерянный взгляд с подруги на мужа, затем недоверчивый — на демона.

— Иди же, красавица, — кивнул он. — В словах леди Мейрам есть доля правды — ты мне неинтересна.

Она медленно обогнула демона и несмело направилась к двери. Сабир легко перехватил ее руку, осторожным касанием провел по щеке и чуть улыбнулся:

— Я зайду к вам с Адилем чуть позже.

Когда в комнате осталось лишь трое, демон вальяжно развалился на краю стола и обратился к Мейрам.

— Как мило, что ты решила разделить с нами эту встречу, — красные глаза светились радостью. Он забавлялся, играл с ними — и получал от этой игры удовольствие.

— Вам обоим стоило пригласить меня раньше, — Мейрам, кажется, не испытывала ни малейшего почтения к своим собеседникам. — А потому удовлетворите, наконец, моё любопытство. Поведайте, что происходит на самом деле.

— А любимый брат так и не сказал тебе? Обожаю семейные тайны! Мы заключили договор много лет назад, даже и не вспомнить — в вашем мире время течет быстрее, чем в моем. А теперь настал срок выполнить все условия, оплатить долг, и долг этот огромен.

— Чего ты хочешь?

— Жизнь. Магию. Силу, девочка. Твой брат обещал отдать мне половину мира, но не смог. Мне причитаются все земли, что лежат за пределами его империи — на востоке, на севере, на юге. Пустоши саянов, наполненные духами их предков, степи, простирающиеся до самого моря, чудесная долина за перевалами. И должен признать, в последнее время я почти поверил, что он сдержит слово, но… Ты ведь задумал обмануть меня? — демон развернулся к Сабиру и ухмыльнулся так, что острые клыки сверкнули на солнце. — Подарил с десяток проходов, воспользовался силой моего народа, чтобы выиграть пару ничего не значащих схваток. Ты думал откупиться от меня, пожертвовав несколькими сотнями людей и крохами вашей стихийной магии? Почему не отправил кого-то на восток? Там, в древних святилищах течет первозданная Тьма, напитанная за долгие годы силой живущих в степи народов, их верой, почти священным уважением. Невероятная ценность, редкость не только по меркам вашего мира.

— Ты получишь свое, — резко ответил Сабир, разминая ноющую руку. — Когда выполнишь свою часть уговора.

— Зачем вам это? — перебила Мейрам. — Для чего нужна наша магия?

— Затем, красавица, что мой народ умирает, — демон внезапно стал очень серьезен. — Мы — древние существа, возможно, даже слишком, не только по вашим меркам, но и для всех живущих в сотнях реальностей. Когда-то магии было очень много, она бурлила и кипела, создавая один мир за другим, силы хватало на всех, никто не понимал, какая это ценность. Тогда появились мы — те, кто собирал излишки, уничтожал то, что уже не годилось для жизни. Мы разрушали старые миры, освобождая место для новых. Демоны — хранители вечного цикла возрождения и смерти, чистильщики, созидатели. Подобных нам было множество, но магия стала истощаться, миры отделились друг от друга, утратили связи. Сейчас лишь единицы одаренных умеют открывать проходы между реальностями, чтобы путешествовать, познавать, искать необходимое. Магии все меньше, без нее мы исчезнем, а наши тела растворятся, сольются с изначальной тканью мира. Кое-где сила иссякла полностью, погубив этим целые народы. Но в некоторых местах, как в вашей реальности, она приобрела новые формы — стала стихиями, духами предков, вселилась в саму природу — и начала расти, меняться, уплотняться. Ее сложно принять и удержать, но с каждым разом нам все легче, наши тела подстраиваются под ваш мир. Когда мы получим достаточно энергии, то станем такими же, как вы, сможем войти в вашу реальность, остаться жить тут, как равные с равными.

— Истребив перед этим половину обитаемых земель и все их народы?

— На войне не обойтись без жертв, красавица, — он снова ухмыльнулся и развернулся к Сабиру. — Но недавно я почувствовал, что ты пытаешься вытеснить меня из своего разума. Решил обмануть меня?

— Вы не выполнили свои обязательства. Так с чего мне выполнять свои?

— Потому что ты более не можешь ставить мне условия. Я получил достаточно, чтобы подчинить не только твой разум, но и тело. Подумай, что произойдет, если мне надоест ждать и врата откроются прямо тут, в твоем золотом городе?

— Только посмей! — лицо Сабира исказила ярость.

— Сделай, наконец, то, что должен был! — зарычал демон. — Мне надоело ждать! Даю тебе десять дней, потом заберу нужное сам!

Он поднялся на ноги — высокий, могучий, грозный. Однако Мейрам вдруг почувствовала движение стихий — и отпрянула в сторону. В воздухе полыхнула вспышка магии: Сабир метнул в демона заклятье, напоминающее мерцающую сеть. С легким шипением оно оплело существо, лишив возможности двигаться, а следом за этим обрушился целый поток обжигающего голубого света. Мейрам успела закрыть глаза и сделать еще шаг назад, но споткнулась о кресло и рухнула на пол, а когда снова начала видеть, в комнате кроме нее остался только брат.

— Проваливай, тварь, — Сабир стряхнул с рук остаток плетения, затем подошел к сестре, протягивая ей руку: — Цела?

— Вполне, — она поднялась на ноги и осмотрелась. — Где он?

— Убрался. Демона можно выкинуть из нашей реальности, если он не воплотился полностью. Впрочем, очень ненадолго, увы. Он снова вернется и будет возвращаться раз за разом, пока не добьется своего.

— Вот как… Я никогда особо не доверяла тебе, брат, но не сомневалась в силе твоего разума. Похоже, ошиблась, — бросила Мейрам. — Каким глупцом надо быть, чтобы связаться с этими существами?

Сабир презрительно усмехнулся.

— Давно ли ты стала такой мудрой? Напомнить, что за путь ты проделала прежде, чем научиться понимать истинную суть чужих слов? К тому же, когда твоя жизнь висит на волоске, не сильно задумываешься о цене за своевременную помощь. В юности кажется, что срок в десять, двадцать или тридцать лет непомерно долог, что времени еще достаточно, можно будет что-то изменить, найти лазейку, исправить в конце концов. Но это — самообман, и он страшнее, чем лживые посулы злейшего врага. Впрочем, демоны никогда не говорят всей правды. Думаешь, они сказали, что придется отдать им всю свою кровь и силу до капли, без остатка? Или поведали о том, что происходит с разумом человека, связавшего себя с первоосновой магии?

Мейрам с удивлением отметила, как привычное чуть надменное выражение лица Сабира сменилось печалью. В голосе сиятельного зазвучало раскаяние, смешанное с горечью:

— Я поклялся помочь выжить их народу, а Хозяин — что поможет выжить мне. Вот и всё. Я был глуп, молод, испуган скорой смертью отца. Тело еще не успело остыть, когда малый совет открыто заговорил о смене власти. Наиль Галиб вар Рауф, человек, давший нам с тобой жизнь, не принес империи процветания, а под конец правления настроил против себя слишком многих. Гнев совета должен был обрушиться на мою голову. Тогда называли имена возможных преемников, среди которых были действительно одаренные стихиями. Никто не хотел видеть на троне наследников рода Фаррит. Тогда же вспомнили о Хальварде Эйлерте Эйнаре. Да, его право на престол достаточно сомнительно, слишком давно владыки Недоре покинули Золотые Земли, да и сам Хальвард не гнался за титулом императора. Но слава герцога была велика, и имя его использовали для того, чтобы объединить всех моих врагов. Теперь мне кажется, что уступи я в тот момент, смута ничем бы не закончилась, а эти голодные псы в итоге перегрызли бы друг друга. Но я испугался: ко мне подослали убийц, твоя жизнь тоже висела на волоске, а у меня не было сторонников. Кроме одного. Ундес Чагатай Шона явился и предложил эту сделку — венец императора в обмен на союз с древнейшей расой.

Мейрам медленно подошла к брату и опустилась на диван подле него. Весь ее гнев и ненависть схлынули, отчего-то не хотелось сейчас прерывать речь сиятельного ни насмешкой, ни осуждением. Сабир продолжил:

— Сейчас я понимаю, что советником управляли не его собственные желания, а приказы того же Хозяина, переданные через одного из демонов. Но тогда это показалось мне избавлением, возможностью решить все проблемы одним ударом. И я согласился. Ундес выполнил обещание: самых ярых моих противников обвинили в измене и казнили, а я получил заветный венец. Хальвард по доброй воле прибыл в столицу в последний раз — публично засвидетельствовать преданность трону, что окончательно лишило заговорщиков надежды переломить ситуацию в свою пользу.

— А я? — голос Мейрам дрогнул. — Какое отношение к твоей клятве имеет моя жизнь?

— Мы оба — дети Наиля — носители огромной силы. Тебя никогда не обучали магии, сказали, что ты унаследовала часть родового могущества — Воду и Воздух. Но это ложь. Мы с тобой были почти равны, ты лишь немногим уступала мне в детстве. Отец должен был решить, кого готовить к правлению — и выбрал меня, единственного сына, рожденного в браке. Мои способности развивали годами, тебе же определили судьбу, достойную женщины из сиятельного рода: дом, замужество, семью. А чтобы никто не узнал правды, часть твоей силы запечатали также, как некогда связали силы герцога Хальварда.

Мейрам изумленно ахнула.

— Но что такое человеческие тайны для тех, кто старше этого мира? Демоны почуяли тебя, догадались о том, что печати можно снять. И включили в мою клятву условие: если я откажусь выполнить свою часть договора, то императорская кровь станет их платой. Я, наивный глупец, полагал, что речь идет только о моей жизни — и не стал возражать. А потом понял, что, скорее всего, ты, как носитель могущества рода Фаррит, тоже оказалась заложником этой сделки. Мы рождены от разных матерей, клятву приносил только я, а значит, полноценного контроля над тобой демоны не получат. Оставалось надеяться, что Хозяину будет не интересно охотиться за мелкой добычей, когда есть крупная. Но, увы, судьба посмеялась надо мной еще раз: родился Адиль — и, увы, он унаследовал силу в полной мере. Он еще очень мал, ты — не обучена и твои способности никогда не развивали, но… Даже если я откажусь от клятвы сейчас, демоны возьмут свое.

— Разве им не нужно наше добровольное согласие?

— Увы, клятва обещала императорскую кровь — ее они и потребуют. Согласие было дано мной за всех нас. Прости меня, сестра.

Мейрам застонала, схватившись за голову.

— Для чего им нужна эта сила?

— Чтобы спасти себя. Создать прямой переход между мирами очень тяжело: для этого нужно соединить магические потоки обеих реальностей. Тьму несут в себе они, Стихии — я или вы с Адилем. Небольшая жертва крови откроет врата, а огромная подпитка магией позволит удержать их открытыми достаточно долго, чтобы все демоны успели прийти сюда. Я думал, что смогу контролировать их, что из-за собственной бесплотности они вскоре уберутся восвояси, но я ошибся. Им нужно было лишь немного времени, чтобы напитаться нашей магией, привыкнуть к этому миру. Боюсь, сейчас они уже готовы совершить этот переход.

— Но ведь это гибель для всех нас! Они же уничтожат все, до чего дотянутся.

— Не совсем: наш мир нужен им жизнеспособным, они хотят остаться тут навсегда. Но погибнут очень многие, — его голос понизился почти до шепота: — и я не знаю, как остановить их. Быть может, если я добьюсь победы над Недоре, отдам демонам обещанную плату, они оставят меня и империю в покое, но чем дальше я размышляю над этим, тем больше мне кажется, что время уже упущено. Я должен был сохранять равновесие между мирами, а вместо этого столкнул нас всех в бездну.

56. В тени восточных гор

Прежде Мушараффу не приходилось бывать в сердце военного лагеря, тем более в качестве пусть и почетного, но пленника. Дорога от Дармсуда до предгорий заняла всего три дня, но они показались невольному путешественнику целой жизнью. Еще никогда ему не приходилось убегать из города, скрывая лицо, сидеть в утлой лодчонке, стараясь не сделать лишнего движения и не вывалиться в воду, красться среди тростников, минуя имперскую стражу, смешиваться с толпой нищих оборванцев, терпеливо вышагивая под палящим солнцем босиком, как и все прочие, глотая дорожную пыль, вдыхая вонь давно немытых тел.

Очень хотелось пить, есть или хотя бы просто отдохнуть в тени у дороги, но двое провожатых немилосердно поторапливали его, заставляя идти почти без отдыха. Мушарафф хотел было возмутиться, он считал, что этот безумный маскарад совершенно излишен. Однако уже к обеду на дорогах показались усиленные патрули, а на входе в какую-то деревушку он собственными ушами услышал, как стражники передавали друг другу его имя.

— Пожилой, седовласый, глаза синие, смуглый. Одевается скромно, но одежда из дорогих тканей, а еще у него есть деньги и ценности. Велено схватить и доставить в Дармсуд вместе со всем, что при нем найдут.

В этот момент Мушарафф понял, что совсем не зря его заставили надеть эти обноски, убрать обувь, а волосы еще перед выходом на тракт натерли тростниковым соком, придавшим благородной седине грязный бурый оттенок. Шел бен Рушди налегке, с почти пустой холщовой сумой, все его вещи нес один из воинов. Ему, одетому, как средней руки наемнику, можно было не опасаться излишнего внимания.

До вечера спешили уйти так далеко, как только могли. На ночь останавливаться не стали, купив места в крестьянской телеге, ехавшей на север. С рассветом, утомленные тряской дорогой, добрались-таки до небольшого городка, где и выторговали невзрачных коней. Почти бессонная ночь давала о себе знать, Мушарраф клевал носом в седле. Ход у лошадки был неровный, оттого к вечеру все тело разнылось и отчаянно просило отдыха.

Однако дело было сделано — они оторвались от тревожных вестников, по всей видимости Сиф Йонна не рассчитывал, что беглецам удастся забраться так далеко за столь короткий срок. А, может, он искал их на юге, а не на севере, там, где уже вовсю чувствовалось дыхание близкой войны.

Навстречу всадникам то и дело попадались повозки, груженные разнообразным скарбом — люди бежали от приближающейся беды, оставляя родные дома на произвол судьбы, стремясь спасти хотя бы то, что можно.

Мало кто пробирался теперь в ту же сторону, что и тройка всадников. То и дело глаза натыкались на брошенные крестьянские домики с сиротливо распахнутыми воротами и незакрытыми ставнями, а редкие прохожие из тех, кто охоч до разговоров, подробно рассказывали о недавней битве.

Разгром войска императора вызвал настоящую панику у жителей Золотых Земель, и хотя пока воины Недоре не делали попытки продвинуться дальше, ждать прихода чужаков было слишком рискованно. Разрозненные отряды армии Дари Ширказа Нэму постепенно собирались под рукой Бадра Зойры, однако перекрыть все дороги или тропинки пока не было возможности.

Последним рывком трое путников добрались до развилки тракта. Путь направо уводил к разрушенной крепости Хёртен, левая же дорога устремлялась к Нисса-Шин. Имперская армия выбрала именно это место своей позицией, поэтому беглецы обогнули отряды под ало-золотыми стягами по бездорожью и лишь после заката. Объясняться с Бадром или его дозорными не было желания ни у кого, а уж о том, чью сторону в конфликте с Сифом Йонной займет хранитель юго-восточной границы и думать не хотелось.

Патрулю в черно-синей форме Мушарафф практически обрадовался. Провожатые вернули рабовладельцу сумку и то скромное имущество, что было увезено из Дармсуда, а затем передали заботам стражи, предварительно поведав им обо всех событиях в столице. Свою просьбу о встрече с Хальвардом рабовладелец был вынужден повторить несколько раз самым разным людям, прежде чем его слова пообещали донести до правителя.

Вынужденной задержкой бен Рушди воспользовался, чтобы хотя бы относительно привести себя в порядок. К немалому удивлению он обнаружил себя именно гостем под охраной, а не пленником: ему предоставили и воду для омовения, и горячую еду, и отдельную палатку с чистой постелью. После трех дней пыли, грязи, торопливых перекусов на скорую руку, неуютных ночевок в телеге и сна в полглаза верхом на лошади, даже такие скромные удобства показалось невиданной роскошью.

Однако долгого отдыха не вышло: вскоре его вежливо пригласили к герцогу Недоре. Мушараффа охватило нешуточное волнение. При всем опыте общения со знатными особами предположить, чего следовало ожидать от этой встречи, было сложно.

***

Хальвард со сдержанным интересом выслушал немного путаные объяснения бен Рушди. Гость волновался и казался совершенно искренним, да и словам Малкона, переданным через сопровождающих часом ранее, поверили все: и Ульф, и Йорунн, и сам правитель.

— Я умоляю вас, — Мушарафф прижал руки к сердцу, — как сильно бы ваша душа ни пылала гневом по отношению к императору, пусть ярость ваша не падет на голову его супруги и сына. Уверяю, что сиятельная госпожа и юный Адиль не станут угрозой ни вам, ни жителям Недоре и Миаты. Они — невольные заложники чужих стремлений, и я боюсь, что могут стать жертвой тех, кто много сильнее их, — закончил рабовладелец.

— Не могу что-либо обещать вам, почтенный, — Хальвард казался спокойным и даже слегка задумчивым. — У меня нет привычки поднимать руку на женщин и детей, но и рисковать сейчас своими людьми ради спасения наследника Сабира я не буду. Моей магии нет пути за стены города, в ином случае я бы не стал тянуть так долго. Могу лишь обещать, что если Дармсуд падет, а я останусь жив, то сиятельная госпожа и ее сын окажутся под моей защитой. Если, разумеется, они сами подтвердят готовность принять это покровительство. Даю вам слово.

— С моей стороны было бы непростительной дерзостью требовать от вас большего. В благодарность могу лишь сказать, что я сам и все мои знания и связи будут к вашим услугам, как только вы этого пожелаете.

— Я запомню, но вряд ли в этом возникнет необходимость. Что касается вашей собственной судьбы: вы можете остаться моим гостем или же отправиться в Нисса-Шин до окончания войны.

— Мое место не там, — ответил бен Рушди. — Я бы хотел остаться тут и вернуться к порогу родного дома так быстро, как только получится.

***

— Что думаешь об этом? — обратился Хальвард к Ульфу, как только Мушараффа проводили на улицу.

— Что судьба сиятельной госпожи — не наша забота, — довольно резко ответил Черный Волк. — В любом случае, отсюда мы вряд ли можем что-то сделать, да и не уверен, что должны.

— В чем-то он прав, — правитель бросил короткий взгляд на Йорунн. — Арселия — не угроза нам, хотя судьба мальчика вызывает у меня больше вопросов, чем ответов. Но бен Рушди не соврал ни единым словом — он верит в то, что говорит, а значит, у нас может оказаться на одного неожиданного союзника больше, чем я рассчитывал. Но пока мы не взяли город, я просто бессилен защитить императрицу.

— Я привык доверять своим людям. Малкон остается одним из лучших моих воинов, хоть и сильно отдалился от нас за эти два года, — Ульф сел на край стола, рассеянно поигрывая свернутым в тугой рулон посланием своего подчиненного. — Если уж ему не удалось подобраться к Мейрам, то и Арселия недостижима. Остается надеяться, что ничего по-настоящему непоправимого не случится. Кстати, Малкон пишет, что сейчас у него хватит сил, чтобы в случае острой нужды затеять смуту внутри городских стен, а это может оказаться полезным при штурме. Конечно, нет ничего менее надежного, чем гнев или благоволение толпы, да и поднимать народ нужно не раньше, чем мы подойдем к воротам Дармсуда. А мы пока еще стоим на месте, и перед нами — огромное войско.

— Не такое уж огромное, — Хальвард подошел к разложенной на столе карте. — Вчера вернулись наши разведчики, они принесли вести о численности и положении армии императора. Бадр Зойра собрал под свою руку едва ли три четверти тех, кто отступил после боя в горах, — правитель уверенными движениями расставил по карте маленькие красные флажки. — У него шесть больших каготов* пехоты — тяжелые щитоносцы, лучники и простые мечники, два больших кагота легкой конницы, один малый кагот — тяжелой, еще около трех манитов местного ополчения, в основном ремесленники и крестьяне без должной подготовки. Чуть дальше по дороге к Хёртен, — еще два малых кагота тяжеловооруженных пеших воинов — щитоносцы и копейщики. Они, вероятнее всего, в бой не вступят, их задача — прикрывать правый фланг Бадра, не пропустив с перевала подкрепление из Миаты. Однако мы должны помнить о них, чтобы не получить тяжелый удар в спину.

— Я никогда не была по эту сторону гор, — Йорунн внимательно изучала карту. — Тут очень крутые склоны?

— Почти такие же, как и на той дороге, которую мы миновали после Нисса-Шин, — припомнил Ульф. — Но ближе к развилке местность становится ровнее. Слева, — он указал на долину, глубоко прорезавшую горные отроги, — уже нет резких скал, только пологие склоны и овраги. Справа от дороги еще лучше, там начинаются возделанные поля. В нескольких гонах западнее тянутся речные разливы, сейчас в конце лета воды мало, но все равно местность неровная, есть проплешины озер, мелкие болота и старицы, обходить которые пришлось бы не менее двух дней у всех на виду. Так что бой произойдет тут, на этом участке.

— У Бадра хорошая позиция, — Хальвард в задумчивости провел рукой по воображаемой линии расположения войск, — он встал на холмах и увидит наши отряды еще на подходе. У нас совсем мало конных, тогда как его всадники могут обрушиться на нас, развив немалую скорость.

— С другой стороны почти сразу после развилки начинается пологий подъем, а вот тут, — Черный Волк указал на темную линию, — тракт поворачивает к востоку, нас закроет плечом горы, — Ульф выставил рядок синих флажков сразу после упомянутого поворота. — До этого места войска полностью скрыты, если выслать вперед ребят из тех, кто половчее и привычен к горам, то сможем уничтожить дозорных Бадра прежде, чем наше приближение заметят. Держать заградительный отряд тут я бы на его месте не стал: далеко до основной позиции, это почти гарантированная смерть без всякого смысла. Следить за трактом хватит и пары контурсов, а втягиваться в бой или преследование по дороге, постоянно петляющей, набирающей высоту, да еще с малым обзором, не станет ни один толковый командир.

— У них слишком много конных, — задумчиво протянула Йорунн. — Если распорядиться ими с толком, то можно ломать наш строй еще на подходе и сразу же отзывать всадников обратно, а потом тяжелые щитоносцы продавят наш центр прежде, чем мы успеем развернуться и перестроиться для полноценной атаки на равнине. Мы должны стянуть Бадра с его холмов. И было бы неплохо лишить его скорости.

Ульф криво усмехнулся и бросил быстрый взгляд на Хальварда:

— В этих вопросах я бы доверился герцогине. После того, что было под Витахольмом, я совершенно точно прислушаюсь к ее мнению относительно того, как справиться со всадниками.

— Хотел бы и я видеть, что произошло в степи. Жаль, что приходится довольствоваться только вашими рассказами, — Хальвард не удержался от мимолетной улыбки, глаза его лучились гордостью за бывшую воспитанницу.

Йорунн перевела взгляд с правителя на его первого воина и вдруг почувствовала, как краснеет.

— Дослушайте сначала, а потом решим, стоит ли рисковать людьми ради моих идей, — веселье тут же рассеялось. — Вы знаете это место, я же сужу по чужим словам и картам, риск ошибки слишком велик.

Она передвинула несколько флажков:

— Нам нужно время, чтобы дать людям перестроиться для атаки на равнине. При этом те, кто будет стоять уже в поле, окажутся под прямым ударом конницы. Что, если попробовать втянуть ее за собой на подъем, к самому повороту, а затем отрезать путь назад? Вот это ущелье к востоку от дороги находится как раз между нашими войсками и армией Бадра. Если затемно перевести туда всадников, спрятать их за отрогами или за деревьями, то они будут скрыты в тени гор почти до обеда. Атаковать надо на восходе солнца, мы можем успеть рассеять конницу императора и лишить хранителя юго-восточной границы его маневренности.

Мужчины переглянулись.

— Может сработать, — Хальвард сложил руки за спиной и прошелся по шатру. — Нам нужно время для того, чтобы развернуть строй. Дальше все будет зависеть от магов Бадра Зойры. Ульф, ты возглавишь правый фланг, я останусь в центре, свяжу имперцев и заставлю их спуститься вниз.

— Надо послать кого-то осмотреться и найти достаточно удобный путь через отроги. Если не получится пробраться в долину поверху, придется красться низом, а это огромный риск. Я отправлю на разведку кого-то из самых опытных.

Внезапно Хальвард замер и побледнел, чуть пошатнулся и схватился за край стола, на минуту лишившись дыхания. Йорунн сдавленно простонала и согнулась, как будто получила сильнейший удар в живот. В шатре на миг взметнулись тени, и тут же опали под ноги серым пеплом.

— Демон, — хором выдохнули оба, переглянувшись.

— Как далеко? — Ульф даже не спросил, как они узнали, помнил о волне Тьмы, сопровождающей каждый приход твари из другого мира.

Йорунн не ответила: ей было настолько нехорошо, что она предпочла опуститься на пол.

— Достаточно далеко, удар снова шел с юго-запада, — Хальвард пришел в себя гораздо быстрее, подошел к жене, приподнял ее голову, заглянул в глаза: там пылали искры и бешено кружились Тьма. — Ты молодец, сейчас пройдет, просто дыши глубоко.

— По крайней мере, в этот раз я ничего не сожгла, — она нежно накрыла его руку своей и чуть сжала пальцы. — Думаешь, это в Дармсуде?

— Уверен. Да и потом… ты почувствовала привкус магии?

— Знакомый, но я не понимаю, откуда.

— Привратник. Тот самый, что не пускал нас на мосту. Похоже, нам стоит поспешить.

---------

* Значения терминов:

* Значения терминов:

контурс — 10 человек

цинтар — 100 человек, 10 контурсов

манит — 200 человек, 2 цинтара

кагот большой и кагот малый — 1000 и 400 человек соответственно, 5 и 2 манита.


---------

57. Битва у трех дорог

Это сражение стало для армии Сабира одним из самых сложных за последнее десятилетие. И одним из самых ужасных по тяжести последствий.

Для Бадра Зойры все началось с сигнала общей тревоги, прозвучавшего незадолго до рассвета. С близких гор в долину сползали белесые клочья тумана, перечеркнутые длинными косыми тенями. Во влажном воздухе голос тревожного горна звучал глухо, но отчетливо.

Хранитель юго-восточной границы наскоро оделся и, покинув шатер, поспешил на вершину холма в самом центре лагеря — ее он выбрал обзорной точкой сразу после того, как определил место будущего боя. Сюда же подошли командиры всех больших и малых каготов, сотники манитов, а также посыльные, герольды, гонцы от дозора и дежурные стражи.

— Кто дал сигнал общей тревоги без моего ведома? — Бадр хмуро осмотрел собравшихся подчиненных.

— Я, лорд хранитель, — выступил вперед командир авангарда.

— Причина?

— Началось наступление, — он повернулся и дал знак подойти одному из своих подчиненных.

— Мы заметили движение у поворота дороги, — пояснил взволнованный воин. — Не менее пяти сотен пеших начали спуск в долину, потом их скрыло туманом, но мы успели рассмотреть форму и стяги — передовой отряд армии Недоре — щитоносцы, легкие копейщики и тяжелые лучники.

— На повороте? Почему отряды разведки не дали сигнал раньше? — нахмурился Зойра.

— Мы не получили ни единой вести, — вновь вступился командир авангарда. — Более того — с ночной смены пока не вернулся ни один человек.

— Кто сейчас ближе всего к повороту? — Бадр Зойра силился рассмотреть что-то в утреннем сумраке, но молочная пелена плотно скрыла всю долину.

— Второй цинтар передового манита, — без малейшей заминки ответил командир авангарда. — Но я уже отдал приказ провести разведку.

— Отлично. Остальные пусть немедленно покинут дорогу. Приготовить тяжелую конницу, действуем по плану. Общую тревогу повторить. Отвести в тыл обозных, лучников на позиции.

***

Предыдущая ночь превратилась для Хальварда в сплошную череду приказов, докладов, сопоставлений, корректировок и ожидания новых вестей. Разведчиков от императорской армии удалось перехватить почти бесшумно и очень быстро. Их было немного — лишь три отряда по десять человек — к своим не вернулся ни один.

Спуск в долину начали уже заполночь. Первыми шли те, кому досталась почти безумная задача — перебраться через сыпучий каменистый склон и спрятаться в ущелье, изрезанном острыми скальными выступами. Люди прошли там совершенно безопасно, но вот вести коней по россыпям каменного крошки было рискованно.

Йорунн настояла на том, чтобы ей позволили лично осмотреть место перехода — и все-таки решила, что стоит попробовать.

— Я хочу сопровождать их. Если в бой ввяжутся маги, то это ущелье станет ловушкой: там слишком узко, почти некуда спрятаться, а взбираться по склонам, подставив беззащитные спины стихийникам — самоубийство. У тех, кто отправится туда, без меня не будет ни единого шанса.

Хальвард хотел было возразить, но Йорунн не дала:

— Это не первая моя битва. Поверь, я знаю, что мне предстоит, и не стану рисковать понапрасну.

Ульф кивнул, одобряя ее решение, Хальвард же обнял крепко и произнес:

— Я верю тебе и верю в тебя, но будь аккуратна во имя нашего с тобой будущего.

Один за другим люди и кони, следовавшие в поводу, исчезали в темноте, разделившись на две длинные цепочки. Шли молча, огней не зажигали, опасаясь выдать свое присутствие. Командир конницы получил приказ действовать на свое усмотрение: возможности передать звуковой или световой сигнал так, чтобы его не заметили с холмов, не было, а пускать тени Хальвард не спешил, не желая провоцировать Бадра Зойру на использование стихийной магии.

Хальвард остался на середине спуска, наблюдая за тем, как мимо него по дороге, укрытой холодным влажным покровом, один за другим проходят десятки, сотни людей. Правитель знал, что минует около двух часов, прежде, чем все, кто должен был вступить в бой, займут свои позиции. И он обязан был обеспечить растянувшимся на спуске отрядам это время.

Хальвард не чувствовал поблизости ни стихийных плетений, ни даже источников магии. Это настораживало и вызывало массу вопросов, ведь в прошлом сражении эти силы использовали в открытую, даже не пытаясь утаить их присутствия. Правитель опасался ловушки, знал, что если император уже единожды позволил атаковать с поддержкой магии, то более не отступится. И все равно перед мысленным взором зияла пустота.

Меж тем солнце неторопливо пробиралось вверх по небосводу, согревая заспанный мир. Туман стал понемногу таять и рваться то в одном месте, то в другом. Вот его переменчивый полог скользнул к самому подножью, обнажил невысокие холмы у перекрестка, и, наконец, истаял, открыв взорам будущее поле сражения.

До войск Недоре долетели отголоски горнов — на холмах играли тревогу, а передний край конного строя ощетинился копьями. Раздались басовитые размеренные удары барабана — и всадники, плавно набирая ход, устремились вниз к рядам людей под синими стягами.

По приказу герцога над полем прокатился звонкий голос сигнального рожка — и передовые отряды тут же сменили походный порядок на боевой. Воины на первой линии сомкнули щиты, выстроив их стеной, в специальные боковые прорези вставили длинные копья и широкими наконечниками. Вторая линия закрыла головы — свои и товарищей — от возможных стрел, третья — встала так, чтобы в случае необходимости тут же заменить павших. В нескольких десятках шагов позади выстроились лучники.

— К бою!

Сотни оперенных стрел разом покинули колчаны.

— Целься!

Кованые наконечники поднялись к сонному еще небу.

— Спускай!

Утреннее спокойствие разорвалось протяжным свистом. С глухим звоном оперенная смерть нашла свою цель, выбивая из строя несущихся с огромной скоростью людей.

— К бою! Целься! Спускай!

Теперь уже щитоносцы явственно чувствовали дрожание земли под копытами коней.

— К бою! Целься! Спускай! Отходи!

После третьего залпа лучники сразу же отхлынули назад под прикрытие второй линии. Щитоносцы пропустили их по специально оставленным узким проходам и тут же сомкнули ряд.

Всадники врезались в человеческий строй. Кому-то не повезло напороться на копья, кто-то удачно перерубил или отбросил древко в сторону. Однако и тем, кто стоял под ударом, пришлось нелегко, сдержать мощь разогнавшихся лошадей смогли не везде. В двух местах заслон прорвали. Воины империи хлынули в бреши, стремясь выкосить щитоносцев сзади.

Опять свистнули копья, раздался звон мечей. Из-за спин второй шеренги пронесся смертоностный залп — лучники вновь взялись за дело, целясь поверх голов своих товарищей. Закипела схватка, те, кто ворвался внутрь строя оказались зажаты с двух сторон.

— Сомкнуть щиты!

Подоспевшие сзади воины оттеснили врагов, закрывая проход, восстанавливая прорванный строй. Всего несколько минут — и имперцы, оставшиеся внутри между линиями, оказались мертвы. Запах крови застыл в неподвижном воздухе, а ощущение близкой смерти тяжелой волной накрыло людей. Впрочем, думать о чем-то постороннем стало некогда: началась вторая атака. Оставалось только сцепить зубы и упереться в эту проклятую чужую землю всем весом, чтобы дать людям за спиной драгоценное время.

Однако и Бадр Зойра не собирался терять людей понапрасну. Ритм барабанов изменился, зачастил — всадники развернулись и отступили, а затем, перестроившись острым клином, снова бросились вперед.

Хальвард наблюдал за боем, сохраняя каменное спокойствие. Он понимал, что сейчас у них есть только один выход: стоять на месте, сдерживая имперцев и не пропуская их дальше середины долины. Темно-синяя человеческая лента тянулась по склону вниз, стремясь миновать узкий поворот так быстро, как это было возможно. У подножия строй тут же выравнивался, собираясь в походные колонны, и отходил вправо от тракта — там должны были развернуться основные силы Недоре и Миаты. Сейчас спуск закончил авангард и половина всех центральных отрядов — уже достаточно, чтобы прикрыть левый фланг и середину, но слишком мало для наступления. Оборону надо было продержать еще около часа.

Правитель нахмурился и как-то даже потемнел лицом, когда тяжелая конница будто ножом рассекла сначала первую, а затем и вторую линию щитоносцев. Он видел, как люди под синими знаменами рассыпались на две части, пропуская всадников вглубь, но перестроились, создав туннель из щитов и копий. А потом, повинуясь команде, двинулись друг навстречу другу.

Вторая схватка лицом к лицу оказалась не настолько удачной для северян, как первая. Теперь им приходилось отбиваться с двух сторон, а имперцы все больше и больше разделяли войска Недоре, вбивая клин в самый центр. Тревожно взвыл сигнальный горн — и люди спешно отошли на целую сотню шагов, выравнивая линию стычки, добровольно оставляя место, еще несколько минут назад купленное десятками жизней. Утешало одно: имперцы тоже понесли страшные потери, заплатив за этот прорыв едва ли не половиной своих всадников.

Хальвард дал сигнал к отступлению: потерять передовые отряды сейчас было бы слишком большим расточительством. Всадники возликовали, над полем прокатился их торжествующий крик, однако тут же сменился разочарованием: прямо перед ними уже выстраивалась третья линия обороны.

Бадр Зойра наблюдал за происходящим со скрытой тревогой. Он понимал, что герцог Недоре пока только сдерживает атаку, не отвечая и не форсируя события. Видел, как северный край долины постепенно наполняется все новыми людьми.

— Я не понимаю, куда делась их конница, — раздраженно заметил он. Да, ее было немного, но была же! Сейчас самое время прикрыть отступление стремительной атакой, но… Бездна! Что он вообще задумал?

Ответом ему было молчание.

— Есть данные от разведки? Хоть кто-то вернулся?

— Увы, нет.

— Значит, уже и не вернутся, — мрачно подвел он итог. — Мы должны прорвать их заграждение, — Бадр Зойра повернулся к подчиненным. — Отдать сигнал к общему построению. Конные лучники, за ними тяжелая пехота. Всадникам в долине дайте отход. Если не опрокинем передовой строй герцога сейчас, у них будет достаточно времени и места, чтобы развернуться для полноценной атаки.

***

Йорунн, командир конной тысячи и двое дозорных почти ползком поднялись на скалистый выступ, нависающий над долиной. Внизу вовсю кипело сражение, по дороге еще тянулись отряды людей. По знаменам было видно, что сейчас спуск начала последнии тысяча из тех, кто должен был занять центральные позиции. Йорунн тяжело вздохнула: значит воины правого фланга еще только на подходе, не говоря уж об арьергарде.

Время тянулось невыносимо медленно, а битва внизу разгоралась все сильнее.

— Давай же, ты должен зашевелиться, — тихо прошептала она про себя, выхватывая острым зрением суету на холмах.

Тут, в ущелье, в стороне от основной линии стычки, почти не было слышно ни сигналов, ни криков, ни грома барабанов, ни звона мечей. Рассмотреть детали того, что происходит в лагере имперский войск могла лишь Йорунн, да и то, без магии Огня это было бы невозможно.

Постепенно тени стали укорачиваться, золотистый диск солнца уже вот-вот должен был выкатиться из-за горных вершин, а значит, людей, притаившихся в засаде будет видно гораздо лучше. Конечно, командиры изо всех сил пытались скрыть присутствие всадников, но густого леса тут не было, лишь травянистые склоны и каменные зубья, прорвавшие мягкую землю.

Радостный солнечный свет озарил долину как раз в тот момент, когда тяжелая конница вдруг остановила свой безумный натиск, и, развернувшись, отступила, обходя основные атакующие силы Бадра Зойры.

— Наконец-то! — облегченно выдохнул командир конных. — Я боялся, что они так и останутся на этих холмах, как курица на насесте.

Йорунн кивнула, внимательно проверила пространство перед ущельем и, не найдя и следа стихийной магии, подтвердила:

— Готовимся выступать. Командуйте построение.

— Леди Йорунн, — на лице вояки промелькнуло смущение. — Вы же не собираетесь отправляться с нами? Уверяю вас, все, что мы можем сделать, будет сделано.

— Собираюсь, и еще как. Если уж герцог не стал удерживать меня вдали от сражения, то вам и не стоит пытаться.

Им понадобилось несколько минут, чтобы спуститься к своим и передать приказ по рядам. Затем воины, распаленные неизвестностью и долгим ожиданием, выстроились боевым порядком и, получив команду, двинулись вперед.

Мчащуюся на безумной скорости лавину конных заметили сразу же на выходе из ущелья. Барабаны на холмах ударили коротким рваным ритмом, предупреждая об опасности, но расстояние между всадниками и пешими уменьшалось стремительно, развернуться и принять удар на щит, успели далеко не все.

На всадников обрушился настоящий ливень стрел. Йорунн на полном ходу влетела в человеческую стену, круша стройные ряды имперцев. Мелькнули чьи-то испуганные глаза и перекошенные ужасом лица, в нос ударил резкий запах опасности, страха, крови. Но рассматривать или запоминать кого-то не было времени, хватило бы сил на то, чтобы не пропустить удар самой и удержать лошадь от падения в месиве тел, изломаных копий, оброненных щитов.

А потом сцепились намертво — противники рвались вперед до исступленного безумия, до зубовного скрежета, не позволяя себе ни одного шага назад или в сторону. Алый туман ярости, пыл схватки вытеснил из разума все: сражайся или погибнешь. Кровь прилила к вискам, стало жарко, отчаянно недоставало хотя бы легкого свежего ветерка, а мир превратился в мешанину из блеска мечей, лязга металла, ударов, криков и стонов.

Через несколько минут боя — пять или десять раз по пять? — краем сознания Йорунн поняла, что их атака все-таки достигла цели — в рядах имперцев нарастали смятение и хаос, люди рассыпались в стороны и сломали линию, сбиваясь в небольшие группы. За их спинами мелькнули лучники, Йорунн крикнула, срывая голос:

— Поднять щиты!

Слитный залп проредил ряды ее соратников, но пощадил ее саму. А потом справа раздалось многоголосое пение рожков, показавшееся всадникам лучшей в мире музыкой — основные силы Недоре, наконец, выступили им навстречу.

***

Для Хальварда это ожидание стало самой сложной частью боя. Он точно почувствовал время начала атаки и, сцепив зубы, не проронил ни звука, наблюдая за тем, как всадники, вынырнувшие из утренних теней, с разбега ударили в незащищенный правый фланг войска императора. Правитель непроизвольно сжал браслет на запястье, ощущая, как пульсирует в нем горячая, обжигающе живая магия.

Минуты текли невыносимо медленно, но вот позади раздался условный сигнал. Быстрый взгляд за спину —арьергард показался в начале спуска. Значит, наступила пора покинуть свой наблюдательный пункт.

Герцог Недоре тронул повод коня и устремился вниз, к замершим на поле отрядам. За его спиной в воздухе взвились знамена — правитель выступал открыто, давая понять всем и каждому, что его место на поле боя, а не среди тех, кто прячется от схватки за чужими спинами. Где-то справа на стягах мелькнула оскаленная волчья морда — Ульф Ньерд тоже занял отведенное ему место.

Правитель выехал на пустое пространство впереди основных колонн, поднял руку, требуя тишины и внимания, а затем резко опустил, указывая вперед. Над войсками прокатился звонкий сигнал начала атаки. Армия Недоре шла в бой.

***

На холмах за развернувшейся схваткой наблюдали с возрастающим ужасом. Никто не думал, что северяне будут биться с таким исступленным упорством. Никто не ожидал, что всего одна удачная атака из засады полностью сомнет и опрокинет весь правый фланг, почти третью часть войска. И уж тем более никто не мог предположить, что ужас от этого разгрома совершенно лишит воинов императора воли к победе.

Бадр Зойра сделал все, что было в его силах: успел отвести назад рассеянные ударом конницы отряды, сдержал бешеную атаку Ульфа Ньерда, грозящую опрокинуть левый фланг имперцев, блокировал обходной маневр Черного Волка, вынуждая его растянуть линию стычки более чем на полтора гона. Когда стало ясно, что схватка в центре вот-вот обернется абсолютным крахом, хранитель юго-восточной границы велел подать ему коня.

— Готовьтесь принять раненых, — голос его был сух и бесцветен. — Все, кто выйдет из боя, должны немедленно отправиться по дороге к Дармсуду. Их задача теперь — стать защитой городу настолько, насколько это получится.

— Зачем лезть в драку самому? — удивился один кто-то из стоявших без дела жрецов. — Ход сражения можно переломить и так, если вы только позволите нам атаковать. Несколько удачных плетений Огня и Воздуха сомнут вражеский строй или даже уничтожат его полностью.

— Спасибо, что напомнили, — Бадр Зойра повернулся к страже и указал на троих стихийников. — Этих взять под арест и связать, чтобы не наделали еще большей беды.

— Но господин! — изумлению жреца не было предела. — У нас есть приказ императора и верховного жреца Илияса!

— Императора — возможно, но Илияс отозвал свое разрешение на использование магии в бою еще два дня назад, — Бадр Зойра окатил всех присутствующих ледяным взглядом. — Я лично писал ему о результатах прошлого боя, количестве погибших, в том числе от Стихий, оставшихся без контроля. Верховный жрец поддержал мое прошение, его письменный ответ уже отправлен в малый совет империи. А для тех, кто еще сомневается, могу пояснить без прикрас: герцог Хальвард не позволил себе задействовать Тьму сейчас, даже не смотря на то, что мы нарушили договор первыми. Выпустим Стихии — отсюда живым не уйдет уже никто. Хотите сражаться — берите мечи в руки и следуйте за мной.

Схватка кипела с переменным успехом до самого вечера. Хальвард медленно, шаг за шагом теснил имперских воинов назад к холмам и дороге. В какой-то миг он уловил рядом знакомое присутствие — и вздохнул облегченно: Йорунн с соратниками пробилась таки к центру. Видеть ее, перемазаную чужой кровью, грязью и пылью битвы было страшно до дрожи. Но счастья оттого, что она осталась живой и невредимой, почти окрыляло. Да и судя по ее глазам, ей тоже пришлось поволноваться.

— Я же обещала не рисковать понапрасну, — улыбнулась она, стирая с лица слезы облегчения, пот и грязь.

— И еще обещала никогда не оставлять меня, — он сжал ее в объятьях, в который раз удивляясь, сколько же упорства скрыто в ней. — Правда, я надеялся, что речь пойдет не о сражениях.

— Что поделать, если вся наша жизнь — это постоянная битва? Но лучше мы будем прикрывать спину друг другу, чем мучаться в ожидании вестей.

Об этом бое не сложили ни славных песен, ни баллад. В нем не было места ни героическим деяниям, ни подвигам. Лишь изматывающее, упорное противостояние, боль, смерть. Обе стороны вцепились друг в друга, силясь вырвать у противника больший кусок, вгрызаясь в истоптанную землю мечами, копьями, когтями, зубами. Трава под ногами окрасилась в красный и стала скользкой, нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на оброненный меч, сломанную стрелу, сбитый щит или чье-то бездыханное тело.

К закату стало ясно, что войскам Бадра Зойры придется отступать, чтобы избежать полного разгрома. Люди были утомлены и пали духом, а воины под синими стягами с упорством безумцев пробирались вперед. Хранитель юго-восточной границы с горечью понимал, что потерпел сокрушительное поражение, открыв тем самым правителю сумеречных земель дорогу к столице.

Бадр находился с арьергардом, прикрывая отход тех, кто был еще в силах покинуть поле брани на своих ногах. Он остался цел и даже почти невредим, не считать же серьезными ранами царапину на предплечье и рассеченный висок?

Их не преследовали. Войска Недоре штурмом взяли холмы над дорогой, заперев в горах несколько сотен имперских солдат — теперь те оказались зажаты между Хёртен и долиной. Но люди были измотаны. Даже Хальвард и Йорунн едва стояли на ногах, что уж говорить о тех, кто не имел подпитки от своей магии? Вряд ли после дня жесточайшего боя люди смогли бы совершить дальнейший бросок. А меж тем следовало еще очистить поле, позаботиться о раненых, предать павших земле.

Закатное солнце вызолотило склоны гор, разлилось живым огнем над местом жесточайшей схватки, алым окрасило небо и людей под ним. И нестерпимо ярко полыхнули в его лучах вышитые серебром синие стяги. Хальвард Эйлерт Эйнар одержал победу в битве, что позже назвали Битвой у трех дорог.

58. Штурм столицы

Дармсуд узнал о разгроме на следующее утро. В городе началась паника. До этого момента ни представители знати, ни торговцы, ни даже простой люд не воспринимали угрозу с севера всерьез. Сражения, гибель и разрушения были где-то там, далеко, за горами. Их словно бы и не существовало. Делами войны занимался сиятельный император, а солдаты и армии были не более чем цветными фигурками на настольных картах, а то и вовсе сплетнями и небылицами.

Но когда к городу начали стекаться потрепанные, измученные долгим боем воины, стало не до пустых пересудов. Война, о которой слышали уже давно, приблизила свой уродливый лик к самым воротам, дохнула за стены могильным холодом, простучала по булыжникам мостовых колесами телег.

В город везли раненых, из города бежали все, кто мог найти приют на юге. А еще к Золотому Дворцу стремились те, у кого не было иной защиты: жители близлежащих деревень и маленьких городков, крестьяне, по чьим землям шла армия под синими знаменами. Теперь войска расположились немного севернее Дармсуда. Гонец мог покрыть это расстояние менее, чем за день, пешим колоннам бы потребовалось около двух полноценных переходов. В том, что герцог Недоре продолжит свое наступление, не сомневался никто.

Бадр Зойра так и не объявился. Отступающие в один голос повторяли, что хранитель юго-восточной границы был жив, но задержался, чтобы прикрывать отход. Что произошло с ним затем, не знал никто. Вскоре выяснилось, что и верховного жреца Илияса в столице нет. Он словно растаял, бесследно пропал накануне Битвы у трех дорог, а вместе с ним таинственным образом исчезли с два десятка младших служителей. Когда по приказу императора вскрыли подвалы под храмом, выяснилось, что ни одного кристалла с накопленной за долгие годы магией там нет.

Зато вскоре малый совет получил документ, подписанный рукой Илияса. В нем верховный жрец в очень изысканных и почтительных выражениях отказывался поддерживать войска империи, заявляя, однако, о своей безоговорочной преданности Золотым Землям и интересам государства.

Для императора эти вести стали приговором. Сабир понимал, что если бы Бадр Зойра воспользовался силой магов, то, скорее всего, результат сражения стал бы иным: на территории империи Стихии обретали особую мощь, подпитываясь от самой земли. Да, потери с обеих сторон были бы колоссальными, но зато и атаковать Дармсуд было бы некому.

Сиятельный покинул совет и заперся в своем кабинете до самого вечера, не принимая никого: ни встревоженных гонцов, ни секретарей, ни даже супругу. Сабир отчаянно искал выход из создавшейся ситуации — и не находил. Проявленная однажды нерешительность, а может даже скрытая жалость, обернулась против него, теперь при всем желании император не смог бы выполнить данную клятву.

Кое-кто из знати, почувствовав, что император колеблется и не может принять окончательного решения, предпочел покинуть город. Этот побег стал сигналом к бегству для очень многих богатых домов, уже к вечеру улицы оказались запружены тяжелыми телегами, роскошно украшенными носилками, а подчас и просто верховыми. На дорогах началась давка, превратившаяся в настоящее столпотворение. В ту ночь стража так и не закрыла ворота, опасаясь, что волна недовольных в гневе снесет окованные железом, тяжелые створки. Те, кому бежать было некуда, с ужасом ждали начала осады.

Следующим утром примчался гонец: войска Недоре выступили маршем по направлению к городу.

***

— Лорд Хальвард! — навстречу колонне пехоты мчался взволнованный гонец.

Близился к концу первый день переброски войск. Шли в открытую по главному тракту, выбрав самый короткий и удобный путь. Остатки имперской армии оторвались от воинов Недоре почти на день пути и сейчас спешно подтягивались к Дармсуду. Ни засад, ни ловушек, ни сопротивления. По-видимому, у имперцев не осталось сил на еще одну стычку на открытой местности, а быть может, стремительность атаки Хальварда сделала свое дело, дав герцогу преимущество на несколько дней. Надеяться, что за спиной его армии рано или поздно не появятся спешно отозванные из дальних уголков империи силы, было бы непомерной глупостью.

Правитель и его свита чуть придержали коней и отступили с дороги, освобождая путь. Гонец, рассмотрев сквозь поднятую в воздух пыль стяги, подъехал почти вплотную.

— Милорд, миледи, — воин коротко кивнул. — Лорд Ульф просит вас незамедлительно присоединиться к нему. В нескольких часах хода впереди по дороге мы обнаружили крупный отряд имперских воинов. Тракт и обходные тропы перекрыты на много гонов в стороны. Но… Они отправили послов. Просят о встрече с вами.

Хальвард и Йорунн переглянулись.

— Кто именно?

— Хранитель юго-восточной границы, командующий армией императора Бадр Зойра и верховный жрец Всех Стихий Илияс.

— Спасибо, — коротко поблагодарил Хальвард. — Едем.

Бадр Зойра оказался крепким мужчиной невысокого роста. Смуглый, темноволосый, с хмурым взглядом и упрямо сжатыми губами. На левом виске у него красовался свежий шрам, однако спину хранитель границы держал ровно и головы не опустил, даже оказавшись в нескольких шагах от грозного противника. Рядом с ним верховный жрец смотрелся хилым и блеклым, но и Йорунн, и Хальвард прекрасно чувствовали мощные потоки магии, опутывающие его, а значит, его следовало опасаться не меньше. Впрочем, Илияс поклонился со всем возможным почтением, да и Бадр Зойра не выказал откровенной враждебности.

— Благодарю, что согласились на этот разговор, — первым начал смуглый воин. — От всей души бы предпочел, чтобы наша встреча состоялась при других обстоятельствах.

— Разумеется, — резко ответил Хальвард. — И лучше — на моей земле. Скажем, под Эльтре или даже на подступах к Кинна-Тиате? Или в долине Миаты, там теперь много мест, где нашему разговору не помешало бы ни одно живое существо.

Бадр чуть нахмурился и стиснул зубы, но спорить не стал и ответил так спокойно, как только мог.

— Не стану делать вид, что вы ошибаетесь. И не буду лгать — для меня это был бы лучший вариант. Но, увы, сейчас мы стоим на земле империи, и ответственность за это лежит в первую очередь на мне.

Повисло напряженное молчание.

— Зачем вы позвали нас? — Хальвард все-таки сдержал свое раздражение. — Ведь не для того, чтобы просить нас уйти? Да и оружие складывать вы вряд ли намерены.

— Я не настолько глуп, чтобы надеяться на ваше отступление, — Бадр чуть ссутулился, словно был готов вот-вот принять удар. Глянул исподлобья гневно и зло. — Но и не настолько отчаялся, чтобы ползать перед вами на брюхе, выпрашивая милости. За моей спиной сейчас более трех тысяч человек. Досадная помеха, небольшое препятствие на вашем пути к столице. Но могу обещать, что эта горстка бойцов сделает все возможное, чтобы сократить вашу армию. Каждый из воинов под моей рукой готов отдать жизнь по моему приказу.

— Похвально, — голос Хальварда сочился насмешкой. — Будьте уверены: они ее отдадут, если попытаются остановить меня.

— Я понимаю это. Как и то, что в Дармсуд вы войдете. Сейчас или спустя неделю осады, но ворота откроются. А пока от северного побережья к столице движутся свежие силы. Им понадобится некоторое время, чтобы преодолеть огромное расстояние, но зато после они запрут вас в городе или даже возьмут стены Дармсуда штурмом.

— Эти сведения — не тайна и не новость. И будь у меня меньше опыта, я бы решил, что вы пробуете мне угрожать.

— Почему же нет? — прищурился Бадр.

— Потому что вы не настолько глупы, — герцог смотрел на хранителя границы очень внимательно, пламя гнева полностью исчезло из его взгляда и даже голоса. — Вам хватило рассудительности не ввести в бой стихийных магов, подозреваю, что вопреки воле императора. И, говоря о столице, вы ни разу не упомянули сиятельного Сабира ни по имени, ни по титулу. Вы не стали искать укрытия за стенами, что рискованно вдвойне, предпочли начать со мной переговоры открыто, при сотне свидетелей, хотя вряд ли обладаете должным весом в малом совете, К тому же, за вашей спиной стоит человек, которому и вовсе не место на тракте. Между вами двумя и императором что-то произошло, и это “что-то” заставило вас пойти наперекор воле сиятельного. Поэтому я задам свой вопрос снова: зачем вы позвали нас?

Бадр Зойра только шумно вдохнул. Илияс сделал шаг вперед, предупреждающе положив руку на могучее плечо соратника, и заговорил сам. Голос у него был негромкий, но бархатистый и очень приятный.

— Вижу, что молва не зря приписывает вам умение видеть скрытую суть. Что ж, тем лучше для нас. Потому что мои слова равносильны измене, если судить поверхностно. Император безумен. Его воля поглощена чем-то неведомым и чуждым. Сабир начал эту войну, но теперь словно потерял к ней всякий интерес. Если бы речь шла о захвате земель или стычках на границе, я бы не вмешивался. Но сиятельный замахнулся на что-то гораздо большее и, боюсь, более не контролирует ни ситуацию, ни своих новых союзников.

— Вы знаете о природе этих союзников? — уточнил Хальвард.

— Увы, больше, чем мне бы хотелось. И, к сожалению, я сам приложил руку к тому, чтобы их нападения на Миату стали возможными.

Ульф резко шагнул вперед, но замер, остановленный легким жестом своего правителя. Илияс продолжил:

— Моя вина признана при свидетелях, записи обо всем, что происходило в Дармсуде последние два года вскоре будут переданы совету. Не думайте, что я ищу способ оправдать себя, хотя, стихии видят, не все мои решения были добровольными. Но я хотел жить, а еще больше — чтобы жили мои родные и близкие.

— Зачем вы говорите нам об этом? — подала голос Йорунн. — Вы предаете своего императора или пытаетесь его спасти?

— Я хочу уберечь людей в Дармсуде, — ответил Илияс. — Как Бадр Зойра пытается спасти от смерти своих воинов и тех, кого вынудят поднять оружие против вас.

— Мы пропустим вас к городу без боя, — глухо добавил хранитель границы. — Более того, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не получили удар в спину. За императором следуют не из любви, а из страха, и теперь, когда Сиф Йонна потерял свое могущество, думаю, многие военачальники и представители знати смогут выбрать, кому им служить — человеку или всей империи. К сожалению, обороной Дармсуда ведаю не я, пройти за ворота вам придется самостоятельно. Потребую от вас я только одного: остановите императора. Вы ведь тоже боитесь, что вся эта война — лишь ширма для отвода глаз, а в настоящее сражение вовлечены совершенно иные силы.

— Я не боюсь этого, — твердо ответил Хальвард. — Я знаю это наверняка. Моя цель — не власть, титул, ваши земли или их богатство. Но мне нужно равновесие, если Сабир станет для него помехой — я его уничтожу.

Илияс склонил голову, давая понять, что услышал и принял эти слова.

— В городе не осталось ничего, что сиятельный и его союзники могли бы использовать против вас. Ни одного кристалла с накопленной энергией, ни единого готового плетения. Но сила императорской семьи огромна, если контроль над ней обретут те существа… — плечи жреца опустились. — Им нужен путь, прямой переход. Получат его — и мы все погибнем. Я не в силах помешать этому: мои возможности в сравнении с могуществом стихий императора ничтожны.

— Так что скажете? — Бадр Зойра упрямо сверлил собеседников тяжелым взглядом. — Мы не станем требовать у вас клятв, слова герцога Недоре достаточно. В противном случае я буду сражаться до последней капли крови и заберу с собой в бездну стольких, сколько смогу.

— Что произойдет в случае смерти Сабира? — Ульф обратился к двоим имперцам. — И чего вы ожидаете от нас после?

— Захотите покинуть город — уйдете без боя, решите остаться — никто не возразит. Если сын императора выживет, то власть должна перейти к нему, — Бадр тяжело вздохнул и добавил. — Но я осознаю, что, возможно, сейчас подписываю приговор юному наследнику. И не буду мстить за него или призывать кого-то к мести. Одна жизнь в обмен на многие — это справедливо, — лицо его стало совсем жестким. — Я надеюсь, что госпожа Арселия и леди Мейрам переживут эту смуту, но понимаю, что верить в счастливый конец для всех нас было бы наивно. Моя судьба и жизнь верховного жреца теперь во власти малого совета, и мы покоримся их решению.

— Я принимаю ваши условия, — голос Хальварда упал тяжело, словно занесенный меч на подставленную шею. — Уйдите с моего пути, отзовите людей, не подходите к Дармсуду ближе, чем находитесь сейчас. Обо всем остальном мы поговорим еще раз, если выживем.

Вечером следующего дня синие знамена уже развевались под стенами столицы.

***

Малкон сидел на крыше лачуги в нижнем городе, позволяя хлестким ударам ветра пробираться под одежду и взъерошивать волосы. С гор ощутимо тянуло холодным воздухом, дыхание его было таким живительным и свежим, что, закрыв глаза, северянин отчетливо видел перед собой заснеженные пики.

Стража на стенах суетилась, готовилась отбивать штурм. Воины старались изо всех сил: нагревали в котлах воду, расставляли колчаны с запасными стрелами для лучников, проверяли укрытия галерей, поднимали наверх багры, чтобы отталкивать приставные лестницы. В этих приготовлениях угадывалась размеренность, точный расчет, крепкое знание своего дела. Однако что-то было неправильно.

В воздухе висела неуверенность и тревога, совсем не та, что должна быть перед боем. То и дело люди кидали косые взгляды, но не за стены, а на сияющие золотом крыши дворца. А император словно забыл обо всем: ни приказов, ни гонцов. Оборону Дармсуда возглавил не сиятельный Сабир или кто-то из его ближайших помощников, а начальник городского гарнизона — почти недопустимое и необъяснимое пренебрежение безопасностью столицы.

Малкон же точно знал, что суета на стенах лишена смысла: не будет штурма, не будет осады, не будет ни победы, ни поражения в этом бою, как не будет и самого боя. Герцог Недоре пришел сюда не ради города, не ради битвы за стены, улицы и дома.

Для Малкона не было тайны в том, что произойдет вскоре. Его люди обронили всего несколько фраз — и негодование толпы начало разгораться тихим пламенем. По городу поползли слухи о том, что герцог Недоре явился, чтобы раз и навсегда закончить спор с императором. Кто-то говорил, что это месть за нападение на Миату, кто-то — что попытка захватить трон. А еще перешептывались, что Хальварду не нужен ни Дармсуд, ни его жители, только сиятельный Сабир.

Умирать не хотелось никому, а император продолжал хранить молчание, еще больше подогревая этим раздражение толпы. Сложно сказать, кто и когда первым заговорил в открытую, кто первым вышел на улицу и решительно направился к стенам дворца, требуя немедленно хоть что-то пояснить. Но к вечеру толпа на площади, уже не скрываясь, выкрикивала угрозы.

С наступлением темноты на улицах начались стычки между горожанами и стражей. Пара коротких потасовок — и высокие ворота дворца оказались крепко заперты, в камни мостовой с глухим стуком ударили стрелы, отгоняя людей прочь. Толпа дрогнула, попятилась, отступила — и растеклась по улицам. Вскоре в кварталах богачей поднялся шум и крики, где-то алым цветком распустился первый пожар. Затем разгромили дома нескольких членов малого совета и жилище Сифа Йонны. Это стало сигналом к началу погромов.

Гнев толпы бессмысленен, порой неоправдан и излишне жесток, но никогда не возникает там, где люди довольны своей жизнью и чувствуют себя в безопасности. К середине ночи пожары полыхали по всему верхнему городу. Кто-то из восставших добрался до рынка рабов и выпустил пленников, ближе к рассвету беспорядки охватили Дармсуд почти целиком.

Начальник городского гарнизона в ужасе наблюдал за происходящим, не зная, что теперь делать: оборонять город от захватчиков или подавлять бунт внутри стен. А Золотой Дворец все еще хранил молчание.

На рассвете к главным воротам стянулись самые отчаянные смутьяны. Они требовали начать переговоры с Хальвардом Эйлертом Эйнаром. Кричали, что готовы выдать императора, если герцог Недоре пообещает оставить Дармсуд в покое. Люди потрясали в воздухе палками, у кого-то поблескивали топоры, а иные просто подбирали с земли камни, вот-вот должна была начаться драка.

Но начальник гарнизона колебался, не желая отдавать приказ о нападении. Люди пришли сюда, гонимые страхом и безысходностью своего положения, разве он не понимал этих чувств? Разве и сам не испытывал нечто похожее? Сомнения рвали его душу в клочья. Стрелять в почти безоружных и совсем необученных военному делу людей по велению долга или прислушаться к зову сердца, преступив тем самым клятву? Неверный шаг мог погубить город, но какой путь был правильным?

Мучительно тянулись минуты, в груди заныло от тоски и тревоги, однако затягивать дальше было нельзя, и он решился:

— Открыть ворота!

59. Расплата Сифа Йонны

Тревога просочилась даже в дворцовые казематы. Тут не было слышно криков толпы, звона оружия, треска пожаров. Но люди всегда остаются людьми, и если наблюдать за ними достаточно долго, то можно научиться улавливать скрытое. Сиф Йонна умел смотреть, ждать, слушать, чувствовать то, что сотни других оставили бы без внимания.

Сперва он заметил, что смена караула стала задерживаться. Затем до пленника донесся разговор двух стражников. Фразы рвались, общий смысл ускользал, но интонации — чуть повышенные, с дребезжащими нотками — говорили о крайнем волнении собеседников. Скоро в коридоре за массивной дверью застучали торопливые шаги целого отряда: пять или шесть человек спешили прочь. А спустя несколько часов — еще раз.

Сиф Йонна, превозмогая слабость от нахлынувшей лихорадки, перебрался к двери, прислушиваясь изо всех сил. Руки отчаянно болели, шевелить кистями было почти невыносимо, но бывший глава тайной службы знал, что сейчас не до жалости к себе. Наверху в городе что-то происходило. И, возможно, это был его шанс на спасение.

Надо было отыскать способ выйти из камеры и добраться до ключей от подвалов. Господин Йонна знал, как покинуть дворцовые казематы незаметно, он на ощупь мог определить те двери, что выводили в узкие и запутанные лабиринты подземных переходов. Он знал наизусть все повороты, ведущие наверх, к свободе. А дальше — просто затеряться в толпе, выскользнуть из города через одну из множества лазеек.

Удача не заставила ждать долго. Замок на двери лязгнул, пропуская внутрь камеры стражника. Сегодня еду для приговоренного принес хрупкого вида паренек, наверное, один из необученных первогодков. По какому глупому стечению обстоятельств сюда направили именно его, Сиф не знал, да и не собирался доискиваться.

С проворством бешеного лиса он бросился на парня, ударив снизу вверх по миске с едой. Варево плюхнуло стражнику прямо в лицо, на мгновение лишив зрения. Сиф успел схватить беднягу за голову и резко крутануть. Раздался жуткий сухой треск, паренек дернулся и рухнул на пол. В глазах его застыло изумление, он даже не понял, за что его убили.

Сиф Йонна не церемонясь снял с тела куртку и плащ, обыскал, вытащил ключи, сунул себе за пояс кинжал — ничего более тяжелого он бы сейчас не удержал. Натянул на себя чужие вещи и осторожно выглянул за дверь.

В коридоре было тихо и пусто. В ином случае Сиф Йонна бы поморщился от досады, отметив подобную халатность, но сейчас обрадовался, ведь это был отличный шанс. Стараясь идти ровно, он дошел до третьего поворота справа, снял со стены факел, затем скользнул в кладовую, пинком отбросил пустой ларь под узкой дверцей в углу, отпер ее. Вынул из ниши у входа масляный светильник, фитилек послушно затеплился золотистым огоньком. Факел возвращать на место не стал, затоптал ногой, а после нырнул в темный проход.

Пол тут был земляной и влажный, местами попадались осклизлые булыжники. Пахло сыростью и затхлостью, низкий потолок почти задевал голову. Однако человек уверенно пробирался вперед.

Когда впереди забрезжил сероватый свет, Сиф Йонна потушил лампу. Осторожно подобрался к выходу, осмотрелся. На грязном дворе, заставленном поломанным барахлом, было тихо и пусто. Откуда-то несло дымом, слабо доносились встревоженные крики, но поблизости никого не удалось рассмотреть. Бывший глава тайной службы выбрался на улицу и направился к восточной части города.

Сперва все шло неплохо: на него просто не обращали внимания. Редкие прохожие спешили по своим делам, их не интересовал незнакомец болезненного вида. Сифа колотило, испарина на лбу стала холодной и липкой. Приходилось постоянно кутался в плащ, но резкий ветер все равно забрался под одежду, заставляя дрожать еще сильнее.

Чем ближе к заветной лазейке пробирался бывший глава тайной службы, тем больше вокруг становилось людей. Правда шли они в основном от стен, на безумца, идущего к опасному месту, начали коситься.

Сифа качнуло, и он ненароком зацепил какого-то мужчину.

— Смотри, куда прешь, — незнакомец со всей силы толкнул незадачливого прохожего, едва не сбив его с ног.

Сиф даже взгляда не поднял, прижался к стене дома, пропуская вверх по переулку груженую телегу, а потом медленно побрел дальше. Через несколько десятков шагов из-за поворота показалась тускло блестящая лента канала. Над мутной водой стоял хлипкий мостик, а возле него толпились какие-то люди. Сиф направился было вперед, но его остановили.

— Куда лезешь? Не видишь, все хотят перейти. Жди, оборванец.

Йонна вскинул на незнакомца свои бесцветные глаза и прошипел сквозь зубы:

— Прочь с дороги.

Тот нахмурился и бросил коротко:

— Я сказал — жди.

А потом, рассмотрев в темноте одежду наглеца, вдруг присвистнул удивленно:

— Демонова бездна! Ты один из них? Из псов императора?

Йонна отступил на шаг, заставил себя потупить взор и ответил:

— Снял с тела. Чего добру пропадать? Сам, небось, такой же.

Незнакомец вроде бы поверил, отошел, но продолжил коситься подозрительно. А Йонна почувствовал, что его силы на исходе: он прислонился к стене и закрыл глаза, силясь прогнать предательскую дрожь. И не заметил, как рядом с ним замерла какая-то женщина. Она долго разглядывала укутанного в плащ человека, потом исчезла в темноте, но через малое время вернулась с лампой:

— Эй, Зийяр, а ну-ка подержи этого, хочу лицо его рассмотреть.

Чьи-то руки грубо развернули Сифа, отрывая от стены. Женщина поднесла свет к самому его лицу и вдруг отпрянула:

— Да это же сам Бесцветный палач!

— Быть того не может!

— Клянусь памятью мужа! — по ее сморщенному лицу прокатилась волна ненависти. — Его я вовек не забуду! Видела, как он стоял у тела моего Сакра и смотрел, смотрел своими пустыми глазами! Будь ты трижды проклят! — и она плюнула прямо в лицо Сифа.

Вокруг них тут же начала собираться толпа.

— Не может быть!

— И мне кажется, что он…

— Тащи его сюда!

— А ну, снимите плащ.

— Свет! Дайте света!

Йонна начал понимать, что так просто его не отпустят. Его вытолкали на середину пустого места, сорвали одежду, рассматривая и даже ощупывая.

— Как тебя зовут? — выкрикнул кто-то из задних рядов, но Сиф не ответил, лишь скривился — много чести для сброда.

— Да он просто оборванец! — рассмеялась какая-то женщина. — Еще одна падаль, да к тому же пьяная, вон, еле на ногах стоит. Такое же отребье, как и прочие…

Сиф дернулся, словно от пощечины, и гордо вскинул голову. Давешний незнакомец вдруг поднял руку, призывая толпу к тишине. Удивительно, но его послушались.

— Ты — Сиф Йонна? — спросил он. — Тот, кого называют Бесцветный палач?

— Господин Сиф Йонна, — хрипло ответил он и вынул из-за пояса нож.

Но ударить ему не дали, выбили оружие из рук.

— Расступитесь, рабы и дети рабов! — Йонна выпрямился, прорываясь через дурноту и слабость. — Прочь от меня, проваливайте! Вы не смеете даже прикасаться ко мне!

Люди отступили, оставив его одного в круге света. А потом что-то коротко свистнуло — и о землю мостовой глухо ударил камень. Женщина, стоявшая впереди, наклонилась и подняла еще один.

— Это тебе за моего Сакра, — прошипела она.

В этот раз удар пришелся точнее, попав в ногу.

— Ты убил моего мужа! — уже в полный голос выкрикнула женщина, наклоняясь в третий раз.

А Сиф внезапно рассмеялся — хрипло, надсадно, зло.

— И не только его, старая псина! И сделал бы это снова! Потому что все вы — грязь! Падаль! Воронье! Прочь от меня!

И тут же замолчал, потому что кто-то более меткий попал камнем ему в грудь.

— Скоты, — прошипел Сиф.

Еще один удар, еще, и еще. Ненависть всколыхнулась над толпой:

— Ты убил моего брата!

— Всю мою семью два года назад…

— …Пустил по миру…

— Мой дом сгорел из-за тебя…

— Алия! Надругались на моих глазах! Бедняжка убила себя тем же утром!

— Моя сестра… Муж… Даже детей не пожалели!

А потом кто-то крикнул:

— Бей его! Раздавим тварь!

Толпа качнулась, замерла на миг — и бросилась вперед. Тяжелые шаги, брань, яростные возгласы, звуки ударов. А потом к небу поднялся страшный крик, но захлебнулся во влажном всхлипе, превратился в хриплый вой и скулеж, а потом и вовсе смолк.

Когда люди отступили, на земле можно было разобрать лишь бесформенную груду окровавленного тряпья и раздавленное, потерявшее всякое подобие человека, тело.

60. Битва перед храмом

— Пропустите!

— Не велено, приказ сиятельного.

— А я приказываю вам отойти!

— Не велено.

— Вы что, не узнали меня? — Арселия гневно вскинула голову. — Я хочу видеть мужа!

— Не велено, — стражник смотрел тяжело и как-то чуть виновато. — Простите, госпожа.

Арселия нахмурилась, отступила на шаг, в голосе ее зазвучали слезы:

— Отойдите, — глухо повторила она. — Пожалуйста.

Стражник не сдвинулся с места.

— Не имею права. Сиятельная госпожа, поймите…

Двери за его спиной приоткрылись, из глубины комнаты раздался повелительный окрик:

— Пропусти.

Страж тут же отошел в сторону, Арселия скользнула внутрь. В комнате все было перевернуто вверх дном, повсюду в беспорядке валялись бумаги, опрокинутые вещи.

— Город в огне, — она дрожала. — За стенами — чужая армия. Говорят, стража вот-вот откроет ворота. Я боюсь. Что происходит?

— Уже не важно, пусть открывают. Быть может, это даже к лучшему.

Сабир развернулся к ней и Арселия отшатнулась. Ей показалось, что этот молодой и полный сил мужчина разом постарел на два десятка лет. Лицо его стало бледным до синевы, лоб прорезали глубокие морщины, под глазами залегли тени. Сабир осунулся и словно выцвел. Только взгляд остался прежним, твердым и острым.

— Я рад, что увидел тебя еще раз.

— Что с тобой? — она хотела провести ладонью по его щеке, но он перехватил ее руку, не позволив прикоснуться.

— Слегка устал. Пришлось потратить немного сил, но результат того стоит: демон ненадолго потерял власть надо мной. У нас мало времени, выслушай все и запомни до последнего слова, — Сабир говорил торопливо и резко. — Я постараюсь исправить то, что совершил. Прямо сейчас, другого шанса не будет. Мне надо немедленно попасть в храм Всех Стихий, там я буду сильнее, чем где-то еще. И либо вернусь победителем, либо погибну.

Но Арселия почувствовала, что он лжет. Он не вернется, по крайней мере, не надеется вернуться. Наверное, мысли ее отразились на лице слишком отчетливо — и император внезапно нахмурился, а затем резко привлек ее к себе.

— Отзови солдат, — тихо попросила она, — начни переговоры, уверена, лорд Хальвард выслушает тебя.

Но император рассмеялся тихим, печальным смехом, сквозь который постепенно проступали рыдания. Сабир закрыл лицо руками, плечи его вздрагивали, сейчас он ничем не напоминал того могущественного властителя, каким знала его Арселия.

— Поздно… Уже слишком поздно. У меня и у вас всех только один шанс выжить: если эту схватку с демоном выиграю я.

Арселия стояла неподвижно, из глаз ее катились беззвучные слезы. Сабир откинул волосы с ее лица, стер со щек соленые дорожки, притянул к себе, прошептал на самое ухо:

— Если я не вернусь, если погибну в храме, ты почувствуешь. Боюсь, что вас с Адилем никто не защитит. Вас убьют. Медленно и мучительно, если толпа прорвется сюда. Безжалостно и быстро, если придут войска. И даже если герцог захватит дворец сам, ему не будет смысла оставлять в живых ни тебя, ни нашего сына. Мне жаль, прости. Не хочу, чтобы вы с Адилем познали весь тот ужас, который неизбежно случится после моей гибели. Пообещай мне, что не позволишь надругаться над собой. Поклянись, что не отдашь на растерзание нашего ребенка. Быстрая смерть от яда или кинжала милосерднее долгих мук и позора.

— Не говори такого, — она попробовала вырваться, только он держал крепко.

Арселия испугалась, что безумие вновь овладевает императором, но глаза его смотрели прямо, и столько боли и отчаяния было в этом взгляде, что внезапно она осознала, что это вовсе не шутки и не пустые страхи. Все действительно может кончиться так, как он говорит. Холод прокатился по ее телу.

— Мы можем попробовать сбежать.

— Если бы это было возможно, я бы отправил вас из города раньше. Адиля найдут: магию такого уровня, как у него, не получится скрывать долго. Я буду сражаться до самого конца, но шансов на успех слишком мало. Поклянись, что сделаешь, как я прошу.

— Я не смогу…

— Клянись! — закричал он так громко, что эхо прокатилось под потолком. — Неужели ты желаешь видеть, как будет мучаться под пытками твой сын? Хочешь стать добычей озверевших убийц?

Арселия побледнела:

— Я сделаю так, как ты сказал. Клянусь.

***

Храм Всех Стихий встретил императора величественной тишиной. Шаги Сабира раскатились под высокими сводами, и гулкое эхо испуганно металось от стены к стене. С улицы слабо доносился бой одинокого колокола — знак тревоги, возвещающий о том, что ворота города открыты. Однако сиятельный не обратил на это внимания.

Стихии встретили своего повелителя радостным оживлением, рванулись навстречу, обняли, даря восхитительное ощущение целостности. Сабир вошел в центр священного круга, опустился на колени, приложил ладони к узорам из цветной мозаики и закрыл глаза. Магия откликнулась мгновенно, заполняя собой истощенные каналы, мощным потоком вливаясь в тело и разум.

Минувшие два дня стали для сиятельного самыми тяжелыми в жизни. Его собственной магии едва хватило на то, чтобы возвести барьер между собой и демоном. Сознание пришлось разорвать надвое, отказавшись от части личности, воспоминаний и чувств, но результат стоил вложенных усилий: император отгородился от чужого воздействия и попробовал вернуть контроль над собственным телом.

Полупрозрачные путы чужеродной магии проникли всюду: в плоть, кровь, даже в дыхание. Вырывать их было больно до безумия, словно наживо вынимать стрелу. Каждую нить Тьмы приходилось тянуть медленно и аккуратно, тщательно следя, чтобы она не оборвалась.

Не раз и не два император был на грани отчаяния, но чем больше нитей удавалось вырвать, тем легче ему становилось. Где-то на пределе восприятия он чувствовал давление ярости демона, запертого за непроницаемой стеной стихий. Тварь силилась разрушить преграду, прорваться через нее и покарать дерзкого человека.

Сабир знал, что расплата за эту дерзость будет страшной, и все равно продолжал рвать одну нить за другой до тех пор, пока не уничтожил их все. Демон, понимая, что теряет власть над своим человеком, впал в неистовство.

Когда барьер рухнул, пришла боль. Разъяренная тварь ворвалась в разум императора раскаленным железом, повергла человека на землю, заставила выть от боли и кататься по полу, словно объятого пламенем.

У Сабира перед глазами встала алая пелена, дыхание замерло, сердце зашлось в бешеном ритме, но за секунду до смерти, демон все-таки выпустил свою жертву. Император пока был нужен ему живым.

Черная дымка рванула прочь от поверженного тела, обрела плоть и вес, тяжело опустилась на пол. Могучая, увенчанная рогами фигура склонилась над человеком, протягивая к нему когтистые лапы.

— Да как ты осмелился противиться моей воле, грязный пес? — зарычал демон.

И внезапно отлетел в сторону, сбитый точным ударом воздуха, больше похожим на удар окованного железом тарана. Император, пошатываясь, встал на ноги.

— Я уже говорил тебе раньше: не прикасайся ко мне, — процедил он.

Демон, словно пес, откатился в сторону да так и остался на четырех лапах. Алые глаза полыхали гневом.

— Растопчу, мерзавец!

Его магия рванулась вперед, рассекая воздух сотней острых темных игл, но Сабир лишь отмахнулся. Тени, не причинив ему вреда, разбились о выставленный полупрозрачный щит и опали на землю серым пеплом.

— Больше я тебя не подпущу к себе, — Сабир улыбнулся жестко и страшно. — И не позволю использовать мой разум.

— Силенок не хватит, — рыкнул демон и бросился в атаку.

Однако ему пришлось уворачиваться от ледяных лезвий, выпущенных человеком. Демон не остался в долгу, бросив на землю целый клубок извивающихся змей. Они тут же расползлись по полу, норовя обвить ноги, вцепиться в тело острыми зубами. Сабир выхватил клинок и снес головы двум самым наглым тварям. На лезвии остались пятна темной крови, но тут же растаяли с легким шипением. Человек попятился назад, выигрывая драгоценные мгновения для создания нового плетения. С пальцев императора сорвался огненный вал и ринулся в стороны, сжигая все на своем пути.

Демон отпрянул назад и расправил широкие крылья, пропуская огненное безумие под собой.

— Даю тебе последний шанс: убирайся назад в свой мир и не смей возвращаться!

Сабир выпрямился в полный рост, у ног его закручивались мощные струи воды, окружая человека широким кольцом. В прозрачных голубоватых потоках мелькали острые грани мелких камешков. Попади в такой поток — и плоть будет изрезана словно ножами.

— Теперь это и мой мир, я никуда отсюда не уйду!

Сабир вложил меч в ножны, размял пальцы, встал поудобнее, словно в землю врос, и усмехнулся:

— Это мы еще посмотрим!

***


— Где он?

Голос Мейрам звенел от напряжения. В эту ночь она позволила себе лишь краткий отдых — и именно этот момент сиятельный Сабир выбрал, чтобы покинуть дворец.

— Он сказал тебе, куда отправился?

Арселия с трудом вынырнула из своих мыслей. Бессонная ночь выпила из нее все силы, а слова, сказанные мужем, погасили и без того неяркий луч надежды.

— В храме, — тихо ответила она.

— Где? — опешила Мейрам.

— В храме Всех Стихий. Он решил, что будет сражаться с тем существом… С демоном.

Мейрам сдавленно охнула.

— Когда он ушел?

— Не знаю… Перед рассветом, — Арселия выглядела совершенно потерянной.

Сестра сиятельного насторожилась, присмотрелась внимательно. И вдруг поняла, что императрица вот-вот расплачется.

— Он вернется, — неожиданно для самой себя произнесла золотоволосая. — Верь в это. Обязательно вернется к тебе и сыну. Слышишь меня? Ты просто устала, тебе надо поспать. Хорошо?

Арселия медленно кивнула, а Мейрам сделала знак служанкам подойти.

— Позаботьтесь о госпоже, не оставляйте ее ни на миг.

И торопливо покинула комнату.

В сопровождении целого отряда стражи Мейрам покинула дворец. В городе для нее было смертельно опасно, но что-то гнало ее прочь из под защиты стен. Сперва она думала, что просто хочет найти брата и поговорить с ним, но чем ближе к храму они подходили, тем яснее она чувствовала, что ее ведут сюда силой. Кто-то вкладывал в ее мысли острое желание оказаться именно тут и сейчас, и не понять, кто это был, было невозможно.

Первой волной магии ее окатило на улице: очень близко начался бой. Шум сражения стал отчетливо слышен только перед храмом. Потом внутри что-то полыхнуло, языки огня и серый дым вырвались через огромные врата, земля загудела и пошла мелкой дрожью.

— Туда! — Мейрам бросилась было вперед, но стражник схватил ее за руку и потянул назад.

— Миледи! Вы же пострадаете!

Она обернулась и ожгла его таким взглядом, что воин выпустил ее руку и отступил.

Накатила вторая волна. Утреннюю тишину разорвало глухим мощным ударом от которого, казалось, даже пыль с мостовых поднялась к небу. Все остальные звуки смолкли, Мейрам обернулась и застыла в ужасе.

Словно во сне она увидела, как купол, а следом за ним и стены храма, пошли трещинами. Сперва мелкие ручейки, затем темные реки разломов — и вот уже массивная груда камней, стекла и золотых обломков крыши с нарастающим грохотом устремилась вниз.

Мелькнула мысль, что надо бы бежать, но тут же исчезла, сменившисьпониманием: не успеть. В тот же миг внутри храма раздался еще один удар. Он разорвал здание, расшвыривая каменное крошево с такой легкостью, будто это и не камни были вовсе, а песчинки.

Мейрам застонала и рухнула на колени: отголоски чужой магии безжалостно ударили в голову. Внутри все скрутилось в тугой узел, казалось, что ее собственные каналы силы разом выдергивают из тела. Пришлось упереться в землю руками, чтобы не рухнуть окончательно. “Дыши, — мысленно повторяла про себя Мейрам, — дыши, скоро станет легче, скоро, скоро…”.

Мейрам повезло: ее почти не зацепило летящими камнями, а вот стражников раскидало во все стороны. Кто-то стонал и пытался подняться на ноги, кто-то затих на земле в луже собственной крови, остальные просто разбежались. Постепенно магический напор уменьшился, но дышать легче не стало. Площадь заволокло едким дымом и каменной пылью, и Мейрам закашлялась. Она попыталась встать, но в голове звенело, тело не слушалось, а мир кругом раскачивался, будто лодка в штормовом море.

Из клубов пыли, дыма и огня показались две крошечные на фоне жутких обломков фигурки. До нее донесся охрипший голос брата.

— Ты не получишь эту силу!

Только в этот момент Мейрам поняла, что почти не чувствует пульсации магии. Вообще никакой, словно мощь, которую источал храм, растворилась и исчезла. Сестра сиятельного потянулась к стихиям — и не нашла их, видимо, они были полностью уничтожены.

— Ты сам подписал себе приговор, жалкий человечек! — рыкнул демон.

Над площадью потянулись угольно-черные клубы Тьмы. Сабир отшатнулся, но не удержался на ногах и рухнул спиной на груду обломков. Мейрам вскочила на ноги и инстинктивно бросилась назад, безошибочно угадав, что соприкасаться с этой магией ей не стоит.

Это стало роковой ошибкой. Демон, почуяв движение, обернулся и впился в нее сияющими красными глазами.

— Так-так, — оскалился он, обнажая острые зубы. — А к нашему веселью захотели присоединиться гости, верно, леди Мейрам?

Сабир обернулся и изумленно застыл. На лице его промелькнуло отчаяние, смешанное со страхом.

— Беги отсюда! — только и успел выкрикнуть он.

Всего на миг он выпустил демона из поля видимости, но этого оказалось достаточно. Клубы Тьмы поднялись в воздух и поглотили человека, скрыв его от чужих взоров, а потом схлынули так же неожиданно, как и появились. Мейрам в ужасе смотрела на лицо брата, понимая, что это уже не он.

— Спасибо, красавица, — удовлетворенно хмыкнул демон. — Смотри-ка, я даже не ожидал, что все получится так просто. Но ты и правда была дорога ему, раз он позволил себе потерять концентрацию при одном только упоминании твоего имени.

Мейрам почувствовала, что вот-вот расплачется. А рогатый уже утратил к ней всякий интерес. Он дернул на себя невидимые путы и Сабир, словно марионетка, покорно подошел к рогатому чудовищу.

— А теперь к делу, — рыкнул демон.

От его поднятых рук в воздухе сгустились тени, закрутились водоворотом, образуя широкое кольцо. Император стоял, низко опустив голову, но всю его фигуру объяли разноцветные вихри энергии. Они сплелись, смешались и рванули к уже сформированному ободу портала, напитывая его силой. Темная поверхность дрогнула и начала таять. За ней полыхало пламя и суетились расплывчатые тени, воздух стал наполняться низким гулом, земля под ногами дрожала.

— Добро пожаловать, дети мои! — удовлетворенно прорычал демон прежде, чем портал открылся полностью.

***

Хальварда ждали. В воротах замер начальник гарнизона, за его спиной стояли плотные ряды закованных в доспехи стражников. Теплого приема мятежному герцогу никто не обещал, но его встретили люди, а не копья, что давало надежду хотя бы на переговоры.

Тем, кто видел сейчас Хальварда впервые в жизни, было по-настоящему страшно. От его фигуры веяло древней мощью, силой, способной повергнуть во прах чужую волю. За спиной герцога в стороны расходились полупрозрачные тени, они шевелились будто живые, покорно следуя за своим хозяином. В некотором отдалении ехали его верные соратники, знаменосцы и герольды, а еще чуть дальше — стройные ряды воинов.

Люди из гарнизона тревожно переглядывались между собой. Понимание, что с этим человеком им не совладать ни при каких условиях, пришло внезапно и совершенно отчетливо. Даже толпа за воротами почувствовала давление его магии и затихла. Ждали слов, от которых зависела судьба города.

Но даже в такой малости судьба отказала Дармсуду. На лице герцога внезапно появилось очень странное выражение, а сам он дрогнул и, чуть развернувшись в седле, кинул быстрый взгляд куда-то вверх и в сторону. Следовавшая за ним в нескольких шагах хрупкая светловолосая женщина скривилась, как от резкой боли, вокруг нее сгустились тени, пронизанные искрами.

— С дороги!

От звука этого голоса у людей волосы дыбом встали. Стражей в воротах охватила паника, они кинулись врассыпную, освобождая путь, а Хальвард пустил своего коня галопом. Светловолосая всадница устремилась за ним.

— Если хотите жить, не мешайте нам! — бросил начальнику гарнизона высокий темноволосый воин с вышитым на груди гербом оскалившегося волка. Всадник чуть придержал коня, пропуская мимо лавину воинов в черно-синем.

— Что происходит? — защитник столицы даже не пытался скрыть свою дрожь, мысленно проклиная магию Тьмы и всех ее носителей.

— То, о чем вам не захочется вспоминать никогда, если выживете, конечно.

***

Малкон ждал прихода своего правителя. Скрываться более не имело смысла, а потому он и его люди замерли чуть в стороне от толпы, уже одетые и вооруженные для боя. Герцог увидел воина и коротко махнул рукой, приказывая следовать за ним:

— К храму! — однако ждать не стал и тут же скрылся за поворотом дороги.

За ним темной рекой хлынули всадники, пришлось потесниться, чтобы дать им дорогу. Малкон был на полпути к цели, когда воздух потряс чудовищной силы взрыв, а храм расселся и обрушился вниз лавиной сияющих в лучах восходящего солнца осколков. Злое предчувствие рвануло сердце, заставило бежать вперед, не жалея ног. Он должен был успеть.

***

Когда из портала вышла первая десятка демонов, Мейрам едва не закричала. Пришлось зажать себе рот обеими ладонями, чтобы не обратить на себя внимание жутких тварей, больше всего напоминающих бешеных собак с крыльями летучих мышей. В их мягкой походке угадывалась грациозность хищников, идущих за добычей, а голодные взгляды рыскали из стороны в сторону.

Рогатый демон махнул рукой — и твари бросились прочь с площади. Из сияющего кольца прибывали все новые и новые существа. От вида неестественно выгнутых тел с непропорционально длинными руками, зубастых морд, лишь отдаленно напоминающих человеческие, шипастых спин, хвостов, кожистых крыльев и кривых когтей, становилось дурно.

Мейрам с трудом удалось взять себя в руки и не делать резких движений. То, что о ней временно забыли, вовсе не означало, что опасность обойдет ее стороной. Меж тем рогатый предводитель склонился, лаская очередное порождение бездны, и произнес торжественно:

— Ступайте, сегодня день великого пира!

За полыхающим порталом постепенно собиралось все больше и больше теней, все они жаждали попасть сюда. Демону пришлось вновь сосредоточиться и продолжить вливать силу в переход, ведь без этого он затягивалась полупрозрачной пеленой. Рогатая фигура дрожала и даже чуть шаталась, пропуская через себя невиданные потоки магии. И портал наливался силой все больше и больше: Тьма открывала его, Стихии наполняли жизнью, привязывая к этому миру, превращая в нечто плотное, настоящее.

Мейрам в отчаянии оглянулась, силясь найти путь к спасению. И вдруг замерла, глядя на брата. Он стоял вполоборота к ней, уставившись перед собой пустыми глазами. Повинуясь скорее какому-то чутью, чем голосу рассудка, она попыталась мысленно прорваться к его сознанию. Кровь прилила к щекам, застучала в висках тяжелым барабаном. Сила потянулась от нее к Сабиру тонкой ниточкой — и оборвалась: глухо, стена.

Мейрам глубоко вдохнула, закрыла глаза и попробовала вновь. Магия качнулась, скользнула вперед и опять рассеялась, налетев на преграду, но что-то едва уловимо дрогнуло на лице императора. Всхлипнув от отчаяния и напряжения, Мейрам изо всех сил воззвала к своей крови, к тому, что делало их с братом одним целым — и попробовала еще раз. В этот раз стена чуть заметно дрогнула и начала поддаваться. Удар за ударом, еще и еще, преграда смещалась, дрожала, и, наконец, в ней появилась трещина.

Чужие мысли хлынули в голову мощным потоком: неразделимая смесь страхов, сожаления, раскаяния и отчаянного желания остановить творящееся кругом безумие даже ценой собственной жизни. На мгновение она совершенно потеряла себя в этом хаосе из ярких образов, обрывков фраз, давних воспоминаний, неясных надежд. А потом в ее разуме прозвучал отчетливый голос: “Помоги”! И тут же растаял в очередном приступе боли.

Мелькнула запоздалая мысль, что хорошо было бы увидеть напоследок Малкона и успеть поведать ему о сыне, сказать, как она любит их обоих. Однако Мейрам прогнала эту слабость, не позволила ей помешать сделать то, что должно.

На сомнения времени не оставалось. Она поднялась на ноги и, пока клыкастые твари не успели опомниться, бросилась вперед, преодолев расстояние в два десятка шагов лишь за один вдох. Выхватила из-за пояса Сабира кинжал и, зажмурив глаза, вонзила лезвие брату в сердце по самую рукоять.

— Прости меня, — прошептала она.

Горячая кровь хлынула ей на руку, окрасив кожу алым. Мейрам зарыдала уже в открытую, не в силах отвести взгляда от лица человека, которого столько лет ненавидела и любила вопреки всему, что между ними произошло. Ей показалось, губ его коснулась улыбка, а в глазах промелькнуло что-то, более всего напоминающее облегчение. А затем безжизненное тело Сабира Ахунда вар Наиля из рода Фаррит навзничь рухнуло на камни.

Демон понял все слишком поздно и теперь бессильно наблюдал, как магия Стихий гаснет вместе с человеческой жизнью. Разноцветный поток дрогнул, выцвел и рассеялся в воздухе, не оставив даже следа.

— Ах ты дрянь! — зарычал рогатый, в приступе ярости замахиваясь на Мейрам.

Дерзкая золотоволосая женщина отскочила в сторону, резким движением сорвала с шеи подвеску с золотистым камнем, на секунду сжала его в ладони.

— Ты не получишь ни меня, ни мою магию! — выкрикнула она и со всей силы швырнула подвеску себе под ноги.

Золотой кристалл разлетелся тысячей осколков, а из него на свободу вырвалось обжигающее пламя, пронизанное дымными нитями Тьмы. Еще мгновение демон видел свою жертву, а потом все утонуло в безумном реве и треске огня.

61. Портал

Не узнать отголоски собственной магии было невозможно. Хальвард искренне надеялся, что его дар никогда не будет использован, и все же в глубине души понимал: рано или поздно этот час наступит.

Они с Йорунн почти успели, не хватило всего нескольких мгновений. Троих демонов-охотников, рискнувших преградить им путь, Хальвард смахнул прочь не глядя, одного половчее и более дерзкого уничтожила Йорунн. Остальные, если они и были, предпочли поискать менее опасную добычу.

Площадь перед храмом встретила их волнами жара. Йорунн сперва хотела выставить защиту, но, почувствовав в магии тонкий знакомый привкус, не стала: тратить силы попусту сейчас было расточительством. Этот огонь был опасен для кого угодно, только не для нее.

А вот лошади занервничали, даже привыкший ко всему вороной скакун правителя испуганно заржал и попятился. Хальвард остановил его железной рукой, заставил замереть на месте, спешился и лишь потом легонько хлопнул по крупу, отправляя прочь. Йорунн последовала его примеру, уже понимая, что больше торопиться некуда.

Посреди площади высился сияющий портал. По его ободу перекатывались вспышки пламени, воздух кругом дрожал, то и дело рассыпаясь то синими, то зелеными искрами. Из огненного кольца один за другим выходили жуткого вида существа. Большая часть из них тут же исчезала на улицах, но некоторые, привлеченные разлитой в воздухе магией, задерживались в ожидании приказаний своего господина.

Недалеко от портала в небо поднимался столб пламени. Сквозь него смутно угадывались две фигуры. Одна — тонкая и невысокая, вторая — гораздо больше, массивнее, темнее. Йорунн сразу узнала бывшего противника — и сжала зубы в предчувствии скорой схватки. Демон качнулся назад, пытаясь защитить себя от огня, расправил крылья и рванул прочь, а женский силуэт рухнул наземь.

За спиной Йорунн послышались удары копыт, чьи-то крики, топот ног. Хальвард обернулся лишь на миг и коротко бросил подоспевшим людям:

— Тут вы ничем не поможете. Ваше дело — твари в городе. Остальное — наша забота.

Хальвард шагнул вперед — и мгновенно преобразился. Тьма, выпущенная на волю, взметнулась за спиной двумя темными крыльями и скрыла от посторонних глаз человеческую фигуру. Йорунн молча следовала за ним, под ногами ее метались гибкие тени, а в воздухе над головой соткалось из пустоты змеиное тело.

Демон уже увидел их. Опустившись на землю, он оскалился и развернулся так, чтобы стоять между двумя новыми противниками и порталом.

— Наконец-то, — протянул он. — Я уже думал, не явитесь.

Хальвард не ответил, лишь ускорил шаг и обнажил меч. В ладони демона возник изогнутый клинок, а сам хозяин дал знак рукой, приказывая гончим нападать.

— Не раздавил вас раньше — уничтожу сейчас! Слишком долго ты мозолил мне глаза, грязный полукровка, выродок, плод чужой ошибки! Твоя семья и так отняла у меня слишком много, и я хочу забрать лишь то, что принадлежит мне — свою собственную кровь. А тебя, мелочь, — он кинул быстрый взгляд на Йорунн, — я даже убивать не стану: выпью по капле твою силу, медленно, так, чтобы ты почувствовала каждый миг своей смерти, — и добавил, облизнув губы, — как и ваш император всего несколько минут назад.

Хальвард атаковал первым, рассекая воздух в опасной близости от шеи противника. Демон уклонился, сжался, развернулся — и пустил в их сторону поток силы, похожей на вязкую липкую смолу. Йорунн выбросила вперед защитный контур. Магия завязла на нем, лишь отдельные капли долетели до людей, прожигая одежду насквозь. Крылатые псы меж тем почти добрались до места схватки, но правитель метнул в них сгустки пламени. Запахло паленой шерстью, кто-то из тварей покатился по земле, объятый огнем, остальные шарахнулись прочь.

Прежде, чем они успели атаковать снова, степнячка выпустила в небо тонкую светящуюся сеть. Она развернулась в воздухе огромным куполом, осела на землю, оставив пустым лишь центр площади, растянулась лабиринтом золотых нитей, переплетенных самым причудливым образом. Несколько тварей попытались прорваться через эту преграду, но тут же отступили: плетение жгло не хуже раскаленного железа. Теперь порождениям бездны приходилось пробираться очень осторожно, старательно отыскивая в этой причудливой вязи слабые места.

— У смертного тела в этом мире есть свои недостатки, — это были первые слова Хальарда, обращенные к демону. — Оно очень хорошо чувствует боль, раны заживают годами, а смерть далеко не так красива и ласкова, как в мире чистой силы.

И тут же, чуть приподнявшись в воздух, он с размаху опустил меч на голову противника. Демон парировал удар в последний момент, однако лезвие его клинка внезапно лопнуло и острый край рассек кожу на предплечье. Кровь, хлынувшая из раны, была не черной, а ярко-алой. Правитель насмешливо улыбнулся.

— Ты теперь принадлежишь этому миру полностью, Привратник. Ее немного — и сможешь почувствовать всю прелесть и острую сладость этой краткой жизни. Ты ведь устал от вечности, не так ли? — он мягкой походкой шел кругом своего противника, вынуждая его развернуться к Йорунн если не спиной, то хотя бы боком. — Хочешь знать, почему магия этого мира настолько особенна?

И тут же, не дожидаясь ответа атаковал снова. Демон отбросил бесполезный обломок клинка, но в руке уже соткался щит, принявший на себя всю тяжесть удара.

— Ну, расскажи мне что-то новое, полукровка. Быть может, наш бой хоть немного развлечет меня.

Йорунн зашипела не хуже рассерженной кошки, ее крылатый змей кинулся вперед, метя в основание крыльев демона. Однако, противник успел перехватить длинное гибкое тело и оттолкнуть его от себя. Змей кувыркнулся в воздухе и хлестнул врага шипастым хвостом. Демон зарычал, лапой зажимая рваную рану, но тут же рухнул, отброшенный мощным ударом Хальварда.

— Наша способность чувствовать сделала этот мир таким. Для людей привязанность, любовь, сожаление, счастье — не просто слова. Это огромная сила, которая может уничтожить, но может и возродить. Мы живем, дышим, ищем друг друга, находим, теряем и ищем вновь, потому что именно это делает нас живыми. Не магия, не стихии, не Тьма или Свет, а то, что каждый из нас дорог кому-то и у каждого есть те, за кого не жалко отдать жизнь, делает нас настоящими.

— Ну так и отдай свою. За нее, например!

Демон рванулся в сторону, гибким зверем выскользнув из-под клинка, почти дотянулся до Йорунн, наотмашь полоснув ее соткавшейся из Тьмы плетью. И отпрянул, потому что ее крылатый змей прикрыл госпожу, приняв удар на себя. Несчастное создание взвизгнуло тонким голосом и, сжавшись от боли, покатилось по земле. Йорунн охнула, подалась вперед, но змей уже пришел в себя, шатаясь, поднялся на лапы, тряхнул рассеченными крыльями и ощерил зубастую пасть. От вскинутой руки хозяйки к созданию потянулся тоненький ручеек силы — и жуткие раны стали затягиваться.

— Обернись! — голос правителя прозвучал подобно приказу. — Сзади!

Йорунн повиновалась, Хальвард бросился вперед. Демон, казалось, только и ждал этого момента. Раньше он будто сдерживался, заманивая противников, теперь же глухая ненависть вырвалась на волю, заставила отбросить всю осторожность, утопив в море ярости остатки разума, холодность ума и расчет. Его звериная суть возобладала, приказала рваться в бой с упоением безумца. Меч правителя отлетел в сторону, выбитый жуткой силы ударом, а человек и демон сцепились голыми руками, превратились в единое месиво, разрывая плоть друг друга, проникая в силовые потоки, уничтожая саму основу магии вместе с телом.

Йорунн едва не пропустила тот момент, когда самые ловкие из гончих тварей прорвались сквозь мерцающий заслон. Дальше она уже не успевала думать ни о чем, кроме как о когтях и клыках, метивших в ее собственное горло.

Разворот, выпад, отклониться, ударить. Взмах меча, отступить, пропустив раненую тварь мимо, всадить лезвие в открытый загривок. И снова отступление, снова атака.

Она не успевала рассмотреть, что происходит с правителем, лишь всем телом ощущала биение его силы, раскаты магии, ярость и… ледяное спокойствие. Методично и размеренно он выискивал слабые места противника — и уничтожал один магический поток за другим, лишая могущественнейшее и древнейшее существо способности управлять магией.

Внезапно демон рванулся, отталкиваясь от земли, и наотмашь полоснул Хальварда длинными когтями по груди. Правитель глухо закричал, ослабил хватку, позволяя рогатой твари вырваться на волю. И в то же мгновение демон сбросил вниз что-то темное, пульсирующее, перевитое двумя золотистыми лентами.

— Берегись! — успел крикнуть Хальвард, но было поздно.

Йорунн оказалась слишком близко, не успела прикрыться или увернуться. Ее подхватило взрывом, со всего размаху бросило спиной о камни, протащило по разбитой мостовой. В глазах потемнело, звуки отступили, позволяя разобрать лишь общий гул сражения. Голову словно раскаленной смолой окатило — и Йорунн просто вывернуло наизнанку.

Хальвард же просто обезумел. Страх за любимую женщину поднялся в его душе и выпустил на волю безумную ярость. Не помня себя от злости, он бросился вперед, сшиб противника, покатился с ним вместе по руинам храма, желая только одного: размозжить мерзкую тварь о камни. Один удар, второй, третий… Демон, оглушенный падением, не успел закрыться, и теперь по земле сочилась его собственная кровь. Но Хальвард уже взял себя в руки, поднялся, вздернул поверженного врага на колени и запрокинул его голову. В глазах демона мелькнуло изумление.

— Ты все-таки сделал это!

В руке Хальварда соткался черный клинок и ярко блеснул в лучах утреннего солнца. Свистнуло лезвие, вспарывая воздух, затем последовал тупой удар — и голова, увенчанная рогами, покатилась по мостовой.

***

Демоны в ужасе застыли, глядя на смерть своего предводителя и не зная, что теперь делать. Краткая заминка сменилась осторожным отступлением, а затем твари бросились врассыпную, оставляя победителя на площади одного.

Впрочем, правитель не стал наслаждаться своей победой ни одной секунды. Темные крылья развеялись, клубящиеся тени вновь обрели форму, оставляя вместо себя мужчину, одетого в черную изорванную одежду. Он опрометью бросился туда, где на земле беззвучно корчилось человеческое тело. Глаза Йорунн были широко распахнуты, но смотрели абсолютно бессмысленно.

У Хальварда едва сердце не выскочило из груди от жалости и страха. Он бережно приподнял жену, умостив ее голову у себе на коленях, положил одну руку на ее лоб, а другую — на солнечное сплетение и, зажмурившись, потянулся к своему внутреннему Огню.

Магия откликнулась мгновенно, побежала по венам, мягким светом окутав его руки. И потянула из ее тела заклятье демона. Оно поддавалось, хотя и не очень охотно. Но Хальвард не отступил, аккуратно впитывая каждую кроху смертельной магии, растворяя ее в себе, а затем выпуская в землю. Яд, оставленный заклятием, просачивался сквозь камни, уходил вглубь и исчезал бесследно: его мощь в сравнении с силой целого мира была ничтожна.

Постепенно дыхание Йорунн выровнялось, крупная дрожь отступила, глаза закрылись, а потом она глубоко вздохнула и пришла в себя.

— Двигаться можешь? — встревожено спросил он.

— Больно, — голос еще не слушался, — спина.

Она чуть пошевелилась, и с облегчением поняла, что руки и ноги слушаются, хотя и неохотно.

— Где демон? — она попыталась подняться, но Хальвард придержал, не пуская.

— Его больше нет, — родной голос прозвучал для нее подобно музыке.

— А портал?

Они оглянулись одновременно и с изумлением поняли, что переход между мирами все еще сияет ярким светом и не думает закрываться.

— Но почему?

Хальвард не ответил, только нахмурился, встал, подал ей руку.

Йорунн казалось, что с момента, как они въехали на площадь, минул целый день, хотя на самом деле солнце едва продвинулось по небосклону. Из города уже долетали тревожные звуки: там шел бой. Сложно сказать, что именно происходило. Высокие крыши и массивные дома закрывали обзор, однако в том, что голодные твари уже добрались до людей, сомнений не оставалось. Йорунн от души понадеялась, что Ульфу и страже Дармсуда удастся справится с потоком врагов. А сквозь огненное кольцо продолжали прибывать все новые противники.

Правитель вновь выпустил свою Тьму, и демоны, безошибочно почуяв в нем главную угрозу, отступили прочь. Даже на той стороне перехода произошла заминка, казалось, что твари ждут чего-то, не решаясь сделать последний шаг.

У Йорунн ладони похолодели от страха. Хальвард мазнул взглядом по двум распростертым на земле телам: император и его сестра неподвижно лежали в нескольких десятках шагов, но ни единая ниточка магии не тянулась от их тел к исполинскому кольцу. Хальвард подошел к порталу, провел рукой по его краю, изучая каждую деталь.

— Поздно, — наконец глухо сказал он. — Слишком много вложено в создание этих врат, слишком долго они стояли открытыми. Даже смерть магов, не лишила их силы.

Хальвард отступил на шаг и ударил до порталу всей своей мощью. Сияющее кольцо даже не дрогнуло. Правитель сощурился, сплетая из нитей Тьмы сложное заклятье. Постепенно оно наполнилось силой, начало пульсировать и разрастаться, а потом устремилось к переходу и взорвалась, разметав кругом пыль и осколки. Демоны на той стороне отпрянули, но сам портал остался невредимым.

Йорунн подошла к нему вплотную и коснулась пальцами. Крылатый змей вновь появился рядом, оскалил зубы, вздыбил шипастый гребень, показывая врагам, что подходить к людям опасно. Магия колола пальцы острыми иглами, дрожью отозвалась во всем теле, а в голове Йорунн внезапно зазвучали слова, сказанные некогда братом.

— Его открывали двое, — неожиданно для самой себя сказала она. — Один — порождение нашего мира, второй — воплощенная Тьма. И нужно двое, чтобы закрыть. Лид говорил, что иногда достаточно и малой жертвы, слова, капли крови, но бывает, что врата вовсе не удается запечатать.

— Мы попробуем, — Хальвард крепко сжал ее плечо. — Вместе.

Хальвард сделал на ладони небольшой надрез, Йорунн последовала его примеру. Вихри силы поднялись, словно ураганный ветер, закручивая изорванную одежду, играя волосами, заставляя щуриться от бешеного напора потоков. Йорунн постаралась отрешилась от происходящего, успокаивая разум. Ее магия всколыхнулась, силясь закрыть собой рану в ткани мира — и бессильно отступила, отвергнутая. На глаза навернулись слезы отчаяния. Неужели все это было зря, и придется смириться с тем, что демон все-таки победил?

Правитель убрал свою руку, дыхание его стало неровным и тяжелым. Чудовища на той стороне, похоже, поняли, что люди не справились со своей задачей и постепенно теряют силы. Медленно, шаг за шагом, демоны начали подбираться к вожделенной добыче.

А Хальвард вдруг бросил на Йорунн взгляд, полный отчаянной тоски и какой-то безумной надежды. Он развернулся и обнял ее, прижал к себе, поцеловал жадно и неистово, словно хотел выпить ее жизнь и силу этим поцелуем. И тихо выдохнул:

— Иногда малой жертвы недостаточно. Два существа, два мира, два края одного пути. До самого конца, до дна, без остатка. Обещай, что поможешь мне!

— Что? — Йорунн стояла перед ним, еще не догадавшись, что он задумал.

— Обещай! Это важно! Ты должна продержаться до конца, сделать все, что в твоих силах. Иначе это не имело смысла.

— Я… — она дрогнула от нехорошего предчувствия, но растерянно кивнула: — Конечно, сделаю все, что могу.

Лицо его озарилось улыбкой, он ласково провел рукой по ее щеке, склонился к ней и прошептал едва слышно:

— Я люблю тебя, и всегда буду любить.

А потом оттолкнул ее от себя и шагнул в портал.

Хальвард еще успел услышать ее отчаянный крик, почувствовать, как она рванулась за ним и замерла, поняв, что опоздала. Среди демонов ей не выжить, слишком велика разница между их мирами. Йорунн обхватила себя руками, сжала, пытаясь заглушить душевную боль.

— Не делай этого! — прошептала она, понимая, что он теперь не услышит, а даже если услышит — не изменит своего решения.

Бесплотность чужой реальности ощущалась, как нехватка воздуха, отсутствие опоры под ногами и одновременно — как нечто непередаваемо родное и правильное. Хальвард видел, как его тело стремительно тает, размывается, теряет всякое подобие формы. Сознание начало мутиться от переизбытка силы, которой стало слишком тесно внутри. Последним отчаянным усилием он направил поток собственной магии к вратам, а бесплотные тени за спиной дрогнули и устремились к нему.

“Ну же! — мелькнула отчаянная мысль. — Ты же обещала!”.

Последнее, что он почувствовал — тепло ее прикосновения, отзвуком пробившееся через грань между мирами. Йорунн рванула силу портала на себя, смяла ее и обрушила, все-таки закрыв переход.

***

Когда Ульф Ньорд добрался до площади, стало ясно, что все уже кончено. Земля под ногами была усыпана обломками и битым камнем, по каменным плитам во все стороны змеились трещины, некогда величественный храм лежал в руинах. От магии портала и выпущенных плетений в воздухе остались лишь крохотные искры и пепел.

Торопливо пробираясь среди каменных обломков, Ульф бросился к единственному живому существу, что осталось на площади. Йорунн неподвижно застыла в самом центре этого хаоса и даже не обернулась на звук шагов. Девушка сидела на коленях прямо на земле, и смотрела куда-то в пустоту, не замечая окружающих ее разрушений. Черный Волк аккуратно положил руку ей на плечо, и она обернулась.

Сколько же боли было в этих глазах, сколько безграничной, никем не измеренной тоски! Горе, всеобъемлющее и абсолютное, застыло на ее лице, стерев с него прочие эмоции. Ульф почувствовал, как внутри все оборвалось, а душа ухнула в бездну.

— Он ушел, Ульф. Я не смогла его защитить, не смогла спасти, не смогла изменить того, что было предначертано. Мне не хватило сил, и теперь уже ничего не исправить.

Черный Волк хмуро кивнул, не в силах выдавить из себя ни слова. Понимание, что его самого близкого друга теперь нет, накатывало на него постепенно, неторопливо, словно волны прибоя, безжалостно впечатывая в сознание мысль: они остались одни.

Йорунн прикрыла глаза, из под век ее скатилась слезинка. Она прочертила на грязной щеке девушки светлую дорожку, превращая неподвижное лицо в плохо раскрашенную маску. Степнячка бессильно склонила голову к руке Ульфа и, ухватившись за нее, как утопающий за спасительную веревку, дала волю чувствам. Они так и остались посреди площади: победившие, спасшие мир, и потерявшие самое дорогое для себя.

Однако город настойчиво потребовал их внимания. На площадь подтянулись воины Недоре, ветер донес сюда звуки сражения, вдалеке пели горны, тревожный бой одинокого колокола наполнял воздух. Откуда-то появился Малкон. Он бросился к телу Мейрам, рухнул рядом с ним на колени и едва не взвыл, прижимая возлюбленную к себе. Магия Огня не изменила ее облика, даже золото волос не померкло, но красота ее казалось совершенно безжизненной. Трясущимися руками Малкон коснулся ее лица, чуть приподнял голову, прижался губами к ее губам в последний раз.

И вздрогнул, уловив едва заметное дыхание. Не в силах поверить в чудо, он прижался ухом к ее груди. Сердце билось тихо и слабо, но это был самый прекрасный звук, который Малкон слышал в своей жизни.

— Лекаря сюда, — крикнул он. — Найдите хотя бы кого-то, умоляю!

Черный Волк судорожно вздохнул, мотнул головой, отгоняя тоску, взгляд его скользнул по телу Сабира — и разом потемнел. Мягко, но настойчиво воин отстранил от себя Йорунн.

— Прости, но дело еще не окончено, нам надо идти.

Она лишь качнула головой:

— Я не смогу, при всем желании, сейчас от меня никакой пользы, буду только задерживать. Что с городом?

— Справится, я надеюсь. Но потерь много, в нижних кварталах хаос: там восставшие сцепились со стражей, а демоны усложнили все до предела. Там сейчас мои люди, но нам с тобой надо совсем не туда.

— Хочешь успеть во дворец?

— Да. Сама понимаешь, дело надо довести до конца.

— Но Сабира тоже уже нет…

— Тем более надо спешить. Где-то там, в этом пылающем хаосе остался его сын и наследник. Я должен попытаться найти его.

— Понимаю, — она нахмурилась, всеми силами стараясь взять себя в руки. — Помоги мне встать.

Ульф поддержал свою герцогиню, но ноги ее подкосились, и она опустилась обратно на землю.

— Ты ранена? — спросил Черный Волк с тревогой в голосе. — У меня нет лекаря под рукой, но если что-то серьезное…

— Слишком много сил потратила, — лицо ее вновь подернулось туманом пережитой боли. — Ульф, ведь он пожертвовал собой, не позволив мне…

— Я знаю.

— Но я бы могла попытаться, хотя бы попробовать…

— И неминуемо погибла бы. Йорунн, посмотри мне в глаза, — тон его стал жестким, почти приказным, и она взглянула на него мутным от слез взором. — Уже ничего не изменить, мы оба это знаем. У нас еще будет время оплакать эту потерю, но сейчас мы должны сделать все, что не смог закончить Хальвард.

Йорунн вновь попыталась встать, отчаянно превозмогая слабость и дурноту, и все же вынуждена была снова опуститься на растрескавшийся камень.

— Иди без меня. Мне нужно время, чтобы восстановиться.

— Хорошо, я оставлю с тобой Арена.

— Нет, он понадобится тебе. Оставь десяток из конвоя и уходи, солнце уже высоко. Я найду тебя во дворце сама, как только смогу.

Ульф еще раз осмотрел Йорунн, затем внезапно склонился и поцеловал ее в лоб, откинув назад прядь ее обгорелых волос:

— Береги себя, мне понадобится твоя сила, поддержка и мудрость.

— И ты береги себя, воин, — ответила она, поймав его руку и на мгновение прижав ее к губам. — Все, иди наконец.

Йорунн смотрела вслед встревоженному, спешащему, вымотаному битвой и непростыми решениями человеку, и понимала, что у нее тоже нет права на отчаяние и страдание. Не сейчас. Может быть потом, когда ветер унесет в долины копоть и гарь войны, когда дожди смоют с мостовой кровь павших и слезы выживших, когда новый ясный день осветит небесные поля, она позволит себе остаться наедине со своими потерями, разбитыми надеждами и мечтами. Лишь тогда, а сейчас ее ждут иные заботы, ведь она нужна, пока еще нужна тут.

Сдерживая стон, она уперлась ладонями в землю, попробовала оттолкнуться и встать. Вышло не с первой попытки, и не со второй, и даже не с третей. Кто-то протянул ей руку, но Йорунн знала, что это только ее задача. Справится с ней — справится и с остальными. Воины рядом поняли это и отступили. Сцепив зубы, степнячка все же поднялась, и даже удержалась, хотя нестерпимо хотелось просто рухнуть вниз. Дав себе пару минут для того, чтобы отдышаться, Йорунн мысленно призвала Огонь, но ответом ей стала тишина: сила ее была растрачена до последней искры, и небо знает, удастся ли вернуть ее когда-нибудь.

— Где, кроме дворца, еще продолжается бой?

— Около старого рынка, миледи.

— Показывайте дорогу. Надо остановить кровопролитие, так не будем же терять времени даром.

62. Воля императрицы

Обитатели дворца запаниковали еще на рассвете. Как только люди герцога Недоре вошли в столицу, побежали все, кто знал хотя бы одну крысиную нору. Придворные не тешили себя ложной надеждой: стены не остановят ни войска, ни разгневанную чернь. Кому-то действительно удалось скрыться, кто-то сгинул в обуявшем столицу хаосе.

Императрица Арселия не принимала участия во всеобщей суматохе. Равнодушным и безучастным взглядом окинула она мечущихся по роскошным комнатам перепуганных служанок в развевающихся одеяниях, смотрела, как как несутся по коридорам воины из охраны гарема, у кого-то из них в руках были мешки с дорогой посудой и украшениями. Императрица лишь презрительно усмехнулась: крысы. Даже сейчас, перед лицом смерти, они пытаются обогатиться и нажиться на чужом добре.

Арселия была умной женщиной и понимала, какой горькой может быть участь семьи властителя, впавшего в немилость и знати, и народа. История Золотой Империи была написана кровью, подчас — кровью тех, кто имел неосторожность стоять слишком близко к трону. Безумие Сабира не оставило шансов ни ему самому, ни ей с Адилем.

Перед любой битвой голова должна быть ясной, это она твердо усвоила, проведя при дворе долгие годы. И не важно, будет ли эта битва происходить на словах за роскошно накрытым столом или на пропахших кровью улицах. Сегодняшний день окончится падением императорского дома.

Как только до дворца донесся грохот обрушения храма, Арселия вошла в детскую, жестом прогнала стайку перепуганных служанок и взяла ребенка на руки. Четырехлетний малыш еще сонно моргал и совсем не понимал, что происходит вокруг. Почувствовав тревогу матери, он крепко обнял ее тонкими ручками и прижался к ее шее крохотным личиком.

Арселия замера, наслаждаясь теплом и тяжестью детского тела, вдохнула чуть слышный аромат волос сына. На миг, лишь на один короткий миг в ее глазах блеснули две слезинки, но тут же пропали. Императрице не пристало показывать свою слабость.

— Придворного лекаря сюда, — сухо приказала она служанкам. — И всем остальным выйти.

Всего через минуту в двери вошел невысокий, сухой старик. Он поклонился императрице и ее сыну и замер, не смея поднять глаза на женщину.

— Господин бен Хайри, — что бы не чувствовала сейчас Арселия, голос ее звучал мягко и мелодично, — думаю, вы уже и так поняли, почему я позвала вас.

— Сиятельная госпожа, — лекарь смутился и разом сник. — Вы уверены, что в этом есть необходимость?

— Увы, мой друг.

Старик тяжело вздохнул и вынул из сумки два пузырька темного стекла.

— Действует очень быстро. Остановка дыхания, резкая боль в груди, а затем сердце ваше замрет навсегда.

— Спасибо, — склонила голову императрица. — Ты всегда был добр ко мне, к нам обоим, — она нежно погладила сына по волосам. — Какой наградой одарить тебя?

Но лекарь лишь покачал головой:

— Для меня было честью служить вам, сиятельная госпожа. Лишь вы и леди Мейрам относились ко мне, как к равному. Мои дни на земле сочтены, я стар, мои дети давно живут своей жизнью, да будут Стихии милостивы к ним. Я уйду вслед за вами.

— В этом нет нужды, — Арселия заставила себя говорить мягче. — Уверена, что дочери примут тебя, а жизнь твоя окончится в достатке и спокойствии, в окружении внуков и правнуков. Ступай в лазарет и оставайся там до конца битвы. Тех, кто умеет врачевать, не тронут, а когда все завершится, ты покинешь город.

Лекарь склонился почти до земли, а когда выпрямился, посмотрел прямо в глаза Арселии.

— Я уже принял решение, достойнейшая из женщин.

— Что ж, — губы императрицы тронула слабая улыбка. — Тогда выйдем на воздух, мне душно в этих стенах.

Старик, женщина и ребенок покинули гарем. Миновав брошенный пост охраны, все трое спустились в сад. Сейчас же тут было пустынно и оттого уютно. Императрица прошла к небольшому круглому озеру.

— Нам некуда спешить, — сказала она, опускаясь на траву, — я почувствую, когда придет время.

Лекарь кивнул и устроился чуть поодаль. Его внимательные глаза постоянно перемещались с фигуры женщины, нежно покачивающей сонного малыша, на недалекие внутренние стены дворца и еще более близкий выход из галереи. Тревожный шум приближался. Уже можно было различить отдельные вскрики, звон оружия. В воздухе запахло дымом. А Арселия внезапно вздрогнула, встала и развернулась всем телом туда, где прежде был храм, и замерла, полностью погрузившись в свои мысли. По небу неспешно карабкалось солнце, рассыпаясь розовыми и золотыми отблесками по пушистым облакам. Казалось, женщина совсем потеряла счет времени, но вот в тишине раздался ее голос:

— Прости, старый друг, я думаю, нам пора.

Никем не замеченные, они неспешно вернулись во дворец, но направились не в женские покои, а на мужскую половину. Арселия шла к тронному залу, на плече ее крепко спал Адиль, бен Хайри шел следом. Тронный зал встретил их тишиной и пустотой, враги еще не добрались сюда. Императрица аккуратно уложила мирно спящего ребенка на трон его отца и повернулась к лекарю:

— Давай свое снадобье.

***

Тяжелые мерные шаги разорвали тишину в коридорах. Ульф Ньорд в сопровождении отряда из двадцати человек шел по залам императорского дворца, и редкие встречные спешили убраться с его пути. Стража покинула свои посты еще до прихода северян, бросив живших тут людей один на один со своей судьбой.

Огромный комплекс отдельных зданий, переходов, садов, галерей и павильонов Ульф знал плохо, но найти дорогу к сердцу дворца смог безошибочно. Черный Волк торопливо пересек приемные покои и по широкой мраморной лестнице спустился в святая святых: женскую половину, место, где жила семья сиятельного Сабира.

Гарем встретил его пугающим беспорядком. Повсюду валялись какие-то вещи, брошенные и забытые в панике. Дверцы шкафов оказались открыты, ящики — выдвинуты, кто-то явно искал, чем бы поживиться. Но главное — покои обезлюдели.

Ульф и его люди осмотрели все комнаты, включая кухонные и кладовые помещения, но ни слуг, ни наложниц не нашли. В покоях императрицы было так же пустынно, но почти все вещи стояли на своих местах, никто не посмел прикоснуться к имуществу сиятельной госпожи. На столике лежали украшения редкой ценности, в детской царил относительный порядок, значит не было сборов в спешке или бегства, мать и ребенок все еще где-то тут.

На минуту Ульф остановился и задумался. Куда может пойти женщина, опасающаяся гнева толпы и расправы со стороны захватчиков? Мать, что не в силах защитить свое дитя? Императрица, знающая, что жизнь ее сейчас стоит не больше ломаного тирхата?

— За мной! — коротко скомандовал он и почти выбежал из комнаты.

***

Краем глаза Арселия уловила движение: словно из ниоткуда рядом с ними появились люди в черно-синей одежде. Кто-то из них схватил лекаря за руки и хлестко ударил по ладоням. Склянки с тихим звоном разбились о мраморные плиты пола. Саму Арселию толкнули в плечо, от неожиданности она едва не потеряла равновесие. Впрочем, упасть ей не дали, подхватили, поставили на ноги. Один из воинов сжал ее запястья и отвел руки за спину, не давая приблизиться к Адилю.

Арселия рванулась вперед и застонала от боли: вырваться ей точно не удастся. Императрица с ужасом поняла, что слишком долго тянула и теперь ей не позволят завершить задуманное. Незнакомец в черном плаще, местами порванном и прожженном, сперва склонился над спящим ребенком, а затем повернулся к ней:

— Скажите мне, что он просто спит, и вы не успели совершить непоправимого.

Арселия дернулась в крепких руках и выдохнула:

— Оставьте моего сына, не прикасайтесь к нему!

— Значит, все-таки просто спит, — удовлетворенно кивнул мужчина. — А это кто? — кивком головы он указал на старика.

— Я придворный лекарь, Шейба бен Хайри, — с достоинством ответил тот. — А вам следовало бы проявить больше уважения, вы разговариваете с сиятельной госпожой Арселией, супругой императора Золотой Империи.

— Вдовой, — незнакомец дал знак и лекаря отпустили. Затем он повернулся к испуганной женщине и поклонился с истинным достоинством. — Прошу простить мою невежливость. Рад нашей встрече, сиятельная госпожа. Мое имя — Ульф Ньорд. Боюсь, у меня скорбные вести: ваш супруг погиб битве, примите мои сожаления, город захвачен войсками Недоре.

Арселия почувствовала, что более никто не удерживает ее. В недоумении она перевела взгляд на воина за своей спиной, тот отошел назад на полшага.

— В склянках был яд? — Ульф не сводил взгляда с Арселии. Та лишь кивнула.

— Зря вы меня остановили.Дайте нам уйти спокойно. Мне более нет дела до дел империи, забирайте её, если хотите.

— Простите, сиятельная госпожа, не могу вам этого позволить, — Ульф слегка развел руками.

— Дайте мне умереть! — внезапно закричала императрица, теряя самообладание.

От ее крика проснулся мальчик, он испуганно обвел глазами незнакомых людей и заплакал. Миг — и Арселия бросилась вперед с гибкостью хищника. Она сорвала кинжал с пояса ближайшего к ней воина и, закрыв глаза, направила лезвие в свое сердце. А потом боль обожгла запястье, оружие жалобно звякнуло об пол и отлетело в сторону. Императрица еще что-то кричала и пыталась вырваться, но Черный Волк держал ее крепко, лишив возможности сделать хотя бы шаг.

Арселия билась в железных тисках, пока у нее не закончились силы, а потом колени ее подломились, и она опустилась на пол. Ульф опустился вместе с ней и, разжав мертвую хватку, осторожно притянул к себе. И тут императрица не выдержала и разрыдалась, как маленький ребенок. Черный Волк позволил женщине уткнуться в свое плечо и только аккуратно гладил ее спину, утешая, словно малое дитя. Ульф что-то тихо говорил ей на ухо, мягко удерживая ее в объятиях. Постепенно всхлипывания стали тише и реже, императрица перестала вздрагивать и отстранилась.

— Вот так лучше, — тихо сказал он. — Сиятельная госпожа, вы нуждаетесь в отдыхе. Запомните, вам нет необходимости прерывать свою жизнь. Это то единственное, что вернуть невозможно.

У Арселии не было сил спорить, она покорно кивнула. Попыталась встать, но не смогла. Тогда Ульф склонился, поднял ее и на руках унес прочь из тронного зала. Мальчик-император шел сзади, крепко сжимая ладонь старого лекаря.

***

Императрица проснулась утром следующего дня. В первый момент она не поняла, где находится, а потом узнала — комната наследника. Рядом с ее ложем стояла детская кровать, разворошенная и пустая. На секунду в памяти всколыхнулись былые страхи, Арселия резко приподнялась, но тут же вздохнула облегченно: чуткий материнский слух уловил детский смех в соседней комнате.

Подавив порыв броситься вон из комнаты, императрица заставила себя успокоиться и осмотреться. В кресле недалеко от двери обнаружился тот самый человек, что остановил ее вчера, не дав совершить непоправимое.

Ульф Ньорд спал, откинув голову на спинку кресла. Он был без плаща и доспехов, в одной рубашке и брюках, в тех же сапогах, что и вчера. Поперек колен его лежал обнаженный меч. Арселия насторожилась и вся подобралась, осознав, что он даже не смыл с себя кровь и копоть битвы, так и остался рядом с ней и ее сыном. На миг ей стало дурно, но усилием воли она подавила эту слабость и попробовала встать. Ульф, уловив чуть слышный шорох, проснулся и взгляд его встретился со взглядом женщины.

— Доброе утро, моя императрица, — голос его оказался сорван и звучал тихо и хрипло. — Не вставайте слишком резко. Убедитесь, что это вам по силам.

— Где Адиль?

— Он в порядке, проснулся пару часов назад. Играется неподалеку.

— Я хочу его увидеть. Немедленно позовите!

— С ним все в порядке, — с нажимом повторил Ульф, медленно встал и вложил меч в ножны. — Ему не причинят вреда. Его охраняют мои люди и, поверьте, охраняют лучше, чем все стражники вашего покойного супруга.

— Пожалуйста, — в словах ее звенели слезы. — Позвольте мне увидеть его.

Ульф подошел к двери, открыл ее и позвал кого-то. В комнату забежал мальчик и бросился на шею матери, следом за ним тенью скользнул еще один человек в черном.

— Мама, ты не бойся, они не сделали мне ничего плохого. Господин Арен, — тонкий пальчик ребенка указал на вошедшего, — учит меня сражаться мечом. А еще я встал утром, когда все-все спали, и видел, как солнце взошло, а небо было красным, а потом стало золотым, — сбивчиво рассказывал малыш, пока мать ощупывала и осматривала его.

Убедившись, что ребенок и впрямь цел и невредим, Арселия ласково потрепала сорванца по голове.

— Веди себя хорошо, если получится, я поиграю с тобой…позже, — она бросила быстрый взгляд на Ульфа, наблюдающего за ними от двери. — Ты завтракал?

— Да, лекарь принес всем нам еды. Не такой, как обычно, но мне понравилось. Мама, а где наш повар? Я хочу сладкого.

— Если наш повар потерялся, то я прикажу немедленно разыскать его, — очень серьезно ответила Арселия, — а если не найдем, то будем учиться печь сладости сами!

— Вот здорово! — загорелись на детском личике глазенки. — И на кухню можно?

— Если будешь хорошо себя вести, — кивнула мать. — А теперь беги, играй. У меня есть важные дела.

Малыш запечатлел на щеке матери торопливый поцелуй и умчался. Арселия глубоко вздохнула.

— Спасибо, — обратилась она к Ульфу. — Теперь я готова к разговору.

Ульф прикрыл дверь за Ареном и придвинул к императрице маленький столик, на котором обнаружился хлеб, пара яблок и кувшин с травяным настоем.

— Лекарь оставил вам, сказал, это поможет набраться сил. Простите, я еще не освоился тут, боюсь более роскошную трапезу не могу вам предложить.

— Этого вполне достаточно, — впервые чуть улыбнулась Арселия. — Скажите, наконец, зачем вы здесь? Вам совершенно не обязательно опекать меня, к тому же, если говорить начистоту, я не понимаю, почему вы вчера не убили нас. И где герцог Недоре? Ведь если мой муж погиб, то Хальвард Эйлерт Эйнар должен был занять его место.

Лицо Ульфа сделалось мрачным, на нем отразилась глубокая скорбь.

— Увы, мой повелитель, герцог Недоре, пал во вчерашней битве, заплатив своей жизнью за то, чтобы изгнать демонов.

— Мне жаль, — Арселия склонила голову и Ульфу показалось, что в ее глазах застыла печаль. — Вчерашний день стал днем потерь… Что происходит за этими стенами теперь?

— Сейчас я возглавляю силы Недоре и Миаты. Остатки городской стражи наводят порядок на улицах, хотя это не так просто, войска под командованием Бадра Зойры уже движутся сюда, многие военачальники сложили оружие. В городе не осталось никого из союзников вашего мужа. Императорский совет распался: кто-то погиб, кто-то удрал. Сейчас фактической властью в столице и, возможно, во всей империи, являюсь я.

Арселия молчала, ожидая продолжения, и Ульф заговорил, расхаживая по комнате вперед-назад.

— Хочу, чтобы вы знали: сложись обстоятельства иначе, я не пощадил бы ни вас, ни вашего сына. Однако вам хватило ума не ввязываться в интриги сиятельного супруга. Это делает вам честь и дает надежду на то, что теперь нам удасться найти общее решение.

— Мне нечего предложить вам, вы же знаете. Все, чем я владела до вчерашнего дня, отныне принадлежит другим.

— Вы заблуждаетесь, — он остановился. — Вы все еще венценосная императрица, а ваш сын — законный наследник престола, признанный в браке и наделенный даром стихий.

— Что значит титул? — тихо отозвалась Арселия, — это пустой звук. У меня нет ни сторонников, ни собственных сил, дабы защитить Адиля. Чего вы от меня хотите? Чтобы я подписала добровольное отречение? Извольте, велите принести перо и бумагу, я подпишу.

— Вы готовы отказаться от власти и для себя, и для наследника? — Ульф позволил себе легкое удивление.

— Да, не колеблясь. Я не желала ее, но не смогла избежать.

— И вас не волнует, что после этого вас обоих могут выкинуть отсюда или даже казнить?

— Я понимаю это, — кивнула она, — как и то, что мы и так в вашей власти и я не могу требовать от вас ничего. Лишь просить о снисхождении.

— И что, по-вашему, я буду делать после? — Ульф говорил ровно, но от Арселии не укрылась некоторая нотка любопытства в его тоне.

— При отсутствии прямого наследника Сабира, вы получите трон по праву сильного. В этом есть резон: под вашей рукой соберутся все, кого власть Сабира поставила на грань выживания. Вы возглавите разрозненные силы в империи, даже если совет будет против. Прольется кровь, но для разнообразия, это будет кровь знати, а не простолюдинов.

— Империей должен править маг, хранящий равновесие.

— Хранить равновесие может любой одаренный, венец не имеет к этому отношения.

— И вам не жаль сына?

— Очень жаль, но быстрая смерть лучше позорного существования в заточении, ведь так?

— Вы говорите жестокие слова, — Ульф отвернулся и вновь начал ходить по комнате.

— Я слишком долго прожила в этом месте, чтобы считать подобное жестокостью, — возразила Арселия. — Так что, вы выполните мою просьбу? Позволите мне и Адилю уйти достойно?

— Нет, — ответил Ульф, даже не повернувшись. — Мои планы несколько отличаются от ваших, но в одном вы правы: бумага и перо нам точно понадобятся.

Императрица с тревогой проследила, как Ульф отдал распоряжение, а один из его людей принес листы и набор для письма. Черный Волк жестом пригласил женщину к столу и указал на перо.

Могла ли она пытаться сопротивляться или спорить? Нет, ему было достаточно пригрозить причинить вред ребенку в соседней комнате, чтобы заставить ее выполнить любые условия. Так к чему излишняя гордость? Императрица вздохнула и обмакнула перо в чернила:

— Что писать?

— Приказ. От имени законного наследника Сабира, а также от вашего имени, как императрицы: вы объявите о смерти своего мужа, а также провозгласите его первородного и единственного сына — Адиля Гияса вар Сабира из рода Фаррит — сиятельным императором. Адиль будет коронован по достижении двадцати лет тут, в Дармсуде. До тех пор править будет регентский совет, главой которого вы назначите меня, Ульфа Ньорда с Зеленых островов, бывшего первого военачальника Недоре и Миаты.

Арселия замерла с поднятой рукой:

— Зачем вам это? Вы же можете получить императорский титул для себя без всяких условий.

— Затем, — резко ответил Ульф, — что я никогда не стремился к власти, тем более над империей. Эта обуза слишком велика для меня. Сейчас дела повернулись таким образом, что оставить страну на произвол судьбы будет преступлением. Но я хочу иметь гарантии, что свобода вернется ко мне. Этой гарантией будет мальчик, которому сейчас всего четыре, которого я воспитаю, как своего сына, и однажды верну ему то, что по глупости потерял его отец. Как вам такое решение?

— Вы безумны.

— Возможно.

— Он станет вечной мишенью.

— В этот раз у него будет сильный покровитель.

— Почему просто не уйти и не оставить нас самих задыхаться в своих проблемах?

— Потому что вас могут сделать оружием против меня.

— А вы не даете оружие в руки своим врагам?

— Нет, не даю. К тому же, он бы не одобрил подобную слабость.

— Кто? — замешательство отразилось на лице Арселии.

— Хальвард, герцог сумеречных земель. Не хочу, чтобы его смерть была напрасной.

— Значит, вы готовы взвалить на себя бремя власти из верности мертвому человеку?

— Он был для меня не просто человеком, он был моим другом, — ответил Ульф. — Но в целом, да, вы правы.

— Поклянитесь, что будете хранить жизнь Адиля, как свою собственную.

— О, свою я храню плохо. Но будущему императору ничего не угрожает до тех пор, пока он будет верен стране.

— Что станет со мной? Отошлете в какой-нибудь неприметный уголок?

— Я не настолько глуп: мне нужны союзники. Кроме того, мать будущего императора должна оставаться при нем. Без вашего покровительства ребенку будет очень трудно. Что ещё вас смущает?

— Ничего и все сразу, — Арселия встала. — Я составлю необходимый документ сегодня. Если ваша безумная идея сработает, то что произойдет через шестнадцать лет?

Ульф пожал плечами.

— Этого я не знаю.

— Что ж, я обещаю вам свою помощь и верность до тех пор, пока мой сын в безопасности.

— Это честная сделка, — склонился в поклоне Ульф. — А теперь позвольте откланяться, моя императрица.

Двери за ним закрылись, а Арселия еще долго стояла и безмолвно вдыхала утренний воздух. Она будет жить. И будет жить ее сын. А что принесет с собой будущее, покажет только время.

Эпилог

Тяжелые, изматывающие уличные бои продолжались еще около суток после событий на площади. Демонов удалось уничтожить далеко не сразу, вылавливать их пришлось по-одному. Потери среди людей были огромными, разрушения в городе — еще большими.

К ночи стало ясно, что придется разбираться и с людьми. Одни не желали сдаваться, другие не поняли происходящего и продолжали огрызаться, как загнанные в угол звери. Черный Волк предоставил своим командирам заканчивать стычки в городе, пока дела держали его во дворце подле мальчишки-императора.

Йорунн присоединилась к войскам в городе. Она была крайне утомлена, иссушена потерей магии, но продержалась столько, сколько было необходимо для восстановления шаткого, но такого желанного перемирия. Отдохнуть она смогла лишь несколько часов перед рассветом, а к полудню следующего дня уже стояла в гарнизоне городской стражи. От усталости степнячка не ощущала ни злости, ни боли, ни сожаления — вообще ничего. Арен принес ей краткую весть от Ульфа: тот сообщал, что жизнь юного императора вне опасности, а также передал приказ, подписанный Арселией.

Гарнизон приспустил знамя в знак траура, а над городом раздался настойчивый перезвон колоколов — сигнал к окончательной и полной капитуляции. Сражение за Дармсуд окончилось.

К вечеру в город прибыл Бадр Зойра. Он сдержал данное слово, обеспечив Йорунн и Ульфу если не поддержку, то хотя бы нейтралитет имперских войск. Впереди были долгие переговоры, но надежда на окончание войны вновь затеплилась в людских сердцах.

***

Малкон не принимал участия в уличных боях, лишь сопроводил во дворец носилки с бесчувственным телом Мейрам. Ульф отправил к ним лекаря сразу, как только смог, но бен Хайри развел руками.

— Она жива, дыхание достаточно глубокое, сердце бьется слабо, но ровно. То, что с ней произошло, не очень похоже на болезнь или ранение, скорее, тут вмешалась магия. Леди Мейрам одарена большой силой, надо, чтобы ее осмотрел кто-то из жрецов.

Однако служителей Стихий в городе не нашлось, и Малкону оставалось только терпеливо ждать. Все, что он мог сделать — это просто быть рядом, держать ее безвольную руку, тихо рассказывать о себе и обо всем, что происходило эти годы. На закате в покои Мейрам заглянул Ульф Ньорд. Он не стал расспрашивать ни о чем, тем более — утешать, просто побыл немного рядом с бывшим гвардейцем, крепко сжал его плечо и произнес:

— Она сильнее, чем кажется. Верь в нее.

Малкон так и уснул на ее ложе поверх шелкового покрывала. А проснулся от того, что ощутил легкое прикосновение.

— Если ты — сон, то я не хочу просыпаться, — тихо прошептала Мейрам, улыбаясь сквозь слезы.

Он не ответил, сразу забыв все, что собирался сказать ей. А она продолжила, торопясь поведать самое важное:

— У нас есть сын, его зовут Саад. Прости, что не нашла способ рассказать раньше.

— Я знаю, — ответил он, чувствуя, как восхитительная легкость наполняет его. — Мушарафф бен Рушди отдал мне письмо. Не бойся, наше дитя в безопасности, мои люди опередили посланцев Йонны, спрятали и Саада, и его новую семью.

— Малкон, — она приподнялась и запустила руку в его волосы совсем как тогда, два года назад. — Забери нас, увези отсюда. Мы отправимся куда угодно, лишь бы с тобой.

— Мы обязательно уедем, как только сможем, — он любовался ею, не в силах отвести взгляд. А потом поймал ее руку и оставил на ладони горячий поцелуй. — Главное, что теперь ничто и никто не разлучит нас!

Вечером в комнату явился верховный жрец. Мейрам рассказала ему обо всем: о схватке с демоном, кристалле, жарком пламени, вырвавшемся из разбитого камня. Илияс выслушал очень внимательно, а затем долго рассматривал ее, изучал, ощупывая полупрозрачными нитями стихий, касался каких-то точек на ее теле, следя за реакцией, и, наконец, пояснил:

— Никогда не видел подобного прежде. И даже не знал, что такое возможно, но… Вы более не владеете магией. Похоже, что не сохранилось ни единого силового канала, направляющей, источника Стихии. Они выжжены подчистую! Тот, кто сделал это с вами, рассчитал все с ювелирной точностью. Немного меньше — и магия бы восстановилась, отыскав для себя новые пути. Немного больше — и вместе со Стихиями вы бы лишились жизненных сил. Не знаю, вышло ли это случайно или такова была задумка. Долговременные плетения иногда подстраиваются под носителя, возможно, разбей вы кристалл раньше, пламя бы пожрало все. Даже не знаю, поздравлять вас или сочувствовать. Утрата дара такого уровня — огромная потеря.

— Не о чем жалеть, это к лучшему. Попади эта магия в чужие руки — мы бы сейчас не разговаривали.

— Вы очень рисковали. С такими сложными плетениями никогда нельзя быть уверенным в результате, — Илияс смотрел на Мейрам теперь гораздо серьезнее, чем раньше. — Или вы знали, что так и будет?

— Нет, — она покачала головой. — Но теперь знаю, что дар, который я получила взамен, неизмеримо больше. Я проживу ту жизнь, о которой и мечтать не смела: жизнь обычного человека.

***

Йорунн провела в Дармсуде не день, и не два, и даже не десять. Сперва она помогала Ульфу восстановить порядок в городе, отыскать тех, кто мог бы вести переговоры с несогласными, собрать воедино представителей знати, заставить их принести клятвы верности новому императору и регенту.

Когда рядом не было посторонних, Йорунн подолгу рассматривала браслет на руке, в надежде уловить хотя бы легкий отблеск магии. Но золото оставалось холодным и мертвым, даже слабой пульсации Огня не появилось за эти дни.

Илияс и Бадр Зойра открыто встали на сторону Ульфа Ньорда, чему степнячка была несказанно рада. Все же, Сабир успел настроить против себя значительную часть подданных, поэтому ситуация не казалась совсем безнадежной. Йорунн искренне надеялась, что регент справится с этим грузом сам. Не зря Хальвард говорил, что в Черном Волке скрыты силы и таланты, какие редко встречаются в одном человеке.

Впрочем, наведаться в Недоре Ульф категорически отказался:

— Я не смогу войти в стены, где так много воспоминаний, а каждый камень несет на себе его отпечаток. Хальвард был мне гораздо дороже, чем можно выразить словами. Только благодаря ему мы с сестрой нашли друг друга. Вместе с правителем мы выдержали испытания, что не всякому под силу. Я многое могу вынести, Йорунн, но ту пустоту, что поселилась в моем сердце с его гибелью, не могу ни принять, ни заполнить. Я надеюсь, что тут мне будет легче: под грузом дел, обязанностей и ответственности нет места для душевной боли. Прости, на большее я не способен.

Дармсуд меж тем очищали от обломков, разбирали сгоревшие здания, за стенами хоронили павших. Люди старались не терять присутствия духа, но понимали, что пройдут годы, прежде чем воспоминания о потерях утратят яркость, сотрутся под грузом новых забот, перестанут ранить днем и возвращаться кошмарами ночью.

Ульф представил Йорунн императрице и ее сыну. Пальцы матери тревожно сжались на плечиках ребенка, когда герцогиня Недоре опустилась на одно колено перед мальчиком и приподняла его голову, рассматривая искры дара в еще наивных и чистых глазах.

— Адиль очень способный маг, раз его силы проявлялись в столь юном возрасте. Нужно превратить его дар в инструмент созидания, а не разрушения. Если не сделать этого, то со временем мальчик разделит безумие отца. Великое могущество должно идти рука об руку с ответственностью и знаниями. Только так мы сможем сохранить мир.

А потом Йорунн сообщила, что уезжает. Вместе с ней уходил и Арен. Он спешил вернуться в Кинна-Тиате к Виале. Им двоим еще предстояло решить, как быть дальше: покинуть ли древний белый город или остаться на севере.

С Ульфом герцогиня простилась тепло и сердечно, Черный Волк обнял ее и долго не отпускал.

— Если ты понадобишься мне, я могу рассчитывать на твою помощь?

— Можешь, — мягко улыбнулась она. — Ты очень дорог мне. Береги себя. Не позволь этому месту изувечить свою душу.

— Не позволю, — твердо откликнулся он, — но и бегать от опасности мне не пристало. Если не я, то кто возьмется опекать юного Адиля? В нем залог наших надежд на спокойное будущее.

— Не сомневаюсь, что ты справишься.

— Шли мне вести, и ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку. Останешься пока в Недоре?

— Да, в Великой Степи должен править Лид, а мое место — в Кинна-Тиате.

— Я не прощаюсь с тобой, знаю, мы еще увидимся и не раз, — Ульф вновь обнял ее и поцеловал в лоб.

Обратная дорога получилась спокойной и неторопливой. Йорунн не хотела останавливаться в домах, и ее отряд проводил ночи под открытым небом. Герцогиня часто замирала, глядя на звезды или в пламя костра, вдыхая ночь полной грудью. Когда на горизонте показались заснеженные пики гор, сердце Йорунн забилось чаще.

Именно на перевалах она поняла, что Тьма и Огонь начинают понемногу возвращаться к ней. Миновали Нисса-Шин, и герцогиня уловила слабое биение силы где-то под сердцем. Торопливо закатав рукав, она с облегчением увидела, как по браслету пробежали искры, а теплый, мягкий свет запульсировал, оживив золотые нити. Когда ноги ее коснулись белых улиц Кинна-Тиате, пришло осознание того, что ей следовало вернуться сюда, даже если бы небо рухнуло на землю.

— Я рада, что ты выжила, — только и сказала Виала, встретив прибывших на въезде в замок. — И хотя сердце мое скорбит о Хальварде, я благодарю все Стихии за то, что они милосердно оставили нам тебя.

***

А через три луны, когда на землю уже выпал первый снег, герцогиня поняла, что ее силы восстановились полностью.

Ночь застала ее в центре черного круга, обрамленного двойным кольцом колонн. Тьма, ласковая и нежная, тихими волнами поднималась и опадала вокруг, скрадывая звуки и отделяя человеческую фигуру от всего остального мира.

Не было ни сомнений, ни колебаний. Йорунн открыла проход на мост-между-мирами с удивительной легкостью и тут же поняла, что ее ждали.

— Ты знал, что я вернусь? — спросила она, глядя в лучистые серо-зеленые глаза.

— Конечно, — ответил брат, беря ее за руку. — Ты никогда не сдаешься и всегда возвращаешься за теми, кто дорог тебе.

— Ты очень точно угадал время.

— Я не угадывал — почувствовал. Видимо, леди Ирдришш была права, и однажды я стану Хранителем этого места. Оно словно моя часть, я вижу его постоянно, даже находясь в реальности нашего мира.

Йорунн внимательно присмотрелась к брату.

— Ты изменился так сильно, а я и не заметила.

— Все мы меняемся, сестренка, — ответил он серьезно. — Но это правильно, иначе просто нельзя.

— Спасибо, что решил помочь… Как считаешь, я безумна? Быть может, его уже и нет в живых.

Лид улыбнулся ободряюще.

— Если смог выжить я, то и он справится. Я уже говорил тебе: его сила особенная, а суть остается неизменной во всех мирах. Пойдем.

“Родная кровь всегда указывает дорогу на мосту-между-мирами, а кто может быть мне роднее тебя?”, - подумала Йорунн и мысленно потянулась к Хальварду.

Путеводная нить возникла сразу же. Потная, пронизанная светом, она тянулась куда-то вперед и растворялась в темноте. Двое людей рука об руку устремились вдоль нее, рассекая слои реальности один за другим до тех пор, пока не добралась до последних врат. За ними полыхало пламя, там перекатывался алый свет и метались тени, но Йорунн это уже не пугало.

— Я пришла, чтобы забрать тебя отсюда, — сказала она вслух и потянулась мыслями на ту сторону.

Долгое время ничего не происходило, а потом она почувствовала движение Тьмы. Из пустоты по ту сторону прохода соткался окрыленный силуэт. Медленно, словно нехотя, он обрел форму, а затем и знакомые черты. И потянулся к ней, уловив ее зов сквозь гладь портала.

Лид коснулся руками перехода, приоткрывая его лишь на мгновение, а тень шагнула к ним, превращаясь в человека.

— Все так же беспечна, — знакомый до слез голос пробрался в ее сознание, выпустив на свободу целый ворох чувств. — Сколько можно повторять, что мост-между-мирами опасен для живых?

— Повторяй мне это всю жизнь, — откликнулась она, порывисто прижавшись к нему, касаясь его губ своими губами. — Всю долгую и счастливую жизнь. Потому что мы ее заслужили.



~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Книга посвящается всем,
кто на собственном опыте
познал горечь войны.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Бонус и послесловие


БОНУС 1: Мейрам — Малкону

Зачем ты пришел, мой покой нарушая?

Ворвался — и смял тот порядок нехитрый,

Что я наводила прилежно, не зная,

Как мало осталось идти мне до края,

Как призрачно все в этом мареве зыбком.


Скажи мне, о чем эти шепчутся ночи?

Под шелковым пологом звездных полотен.

Бывает ли счастье длинней иль короче,

Иль надо бежать от него со всей мочи?

Итог ведь один: этот путь безысходен.


Но ты же ворвался, сломал все преграды,

Разбил эти стены, до сердца добрался.

Любовь предложил, не желая награды,

И крылья мне отдал, уже без пощады

С себя их срывая, без неба остался.


Обнял нас тот ласковый день в конце лета,

И пели нам звезды лишь ночью одною.

Тебя не ждала, не просила у неба,

Но крылья сломала, не взявши разбега,

И душу оставила, верно, с тобою.


Кто скажет, к чему нам такое прощанье?

И стоит ли плакать над тенью неверной?

Я годы свои провела в ожидании.

Ты падал — и вновь продлевал испытанье,

Не сдался, вернулся к порогу с победой.


Тебя не ждала, не просила у неба,

И даже не ведаю, чем заслужила.

Сгорала, бежала, летела, кричала,

Плелась, умирала, опять восставала,

И верила крепко, всем сердцем любила.


БОНУС 2: Хальвард — Йорунн
Помолчи со мной, просто послушай, как бьется

Мое сердце, хоть я и не помнил об этом.

Я не знал, но ведь это с любовью зовется,

Подождем в темноте, ожидая рассвета.


Ты глаза закрывай, отдохни же немного,

Путь был долог, наверное очень устала?

Моя жизнь промелькнула в мгновение ока,

Без тебя — это сон, а с тобою — начало.


Твои волосы пахнут травою и степью,

А мои — только холодом, льдом и снегами.

Я разрушил твой мир — ты простила мне это,

Возродила, что мертвым казалось годами.


Мне не страшно казаться доверчивым, слабым,

Знаю: ты не ударишь мне в спину.

Если хочешь, свободу твою возвращаю.

Только помни — тебя я уже не покину.


Ты прости, если жесткими были решенья,

Если мы шли по краю, а, может, и дальше.

Мы искали советов, искали прощенья,

Настоящее что-то, лишенное фальши.


Буду ждать тебя вечно. Захочешь вернуться -

Приходи, и я встречу на самом пороге.

Мне бы только к ладоням твоим прикоснуться,

И согреть после долгой, опасной дороги.


Засыпай, ты устала, покой заслужила.

Буду рядом, твое охраняя дыханье.

А судьба? Она просто от нас отступила.

Счастье мы получили, пройдя испытание.



Конец



Оглавление

  • 1. Дуновение
  • 2. Ссора
  • 3. Через Миату
  • 4. Первая встреча
  • 5. Дела минувшие
  • 6. Я не знаю тебя
  • 7. Поговорим?
  • 8. Ошибка
  • 9. Приговор
  • 10. Приговор (окончание)
  • 11. Живая Тьма
  • 12. Привратник
  • 13. Южное солнце
  • 14. Прощание с храмом Теней
  • 15. До свидания, Кинна-Тиате
  • 16. На юг долины
  • 17. Цветы не должны бояться прихода весны
  • 18. Много болтаешь
  • 19. Надежда
  • 20. Гроза над перевалами
  • 21. Детям не место на войне
  • 22. На пути к дому
  • 23. В доме Эйдана
  • 24. Здравствуй, Гилон!
  • 25. Совет
  • 26. Разговор с Талгатом
  • 27. Святилище
  • 28. Побег
  • 29. Рассказ Лида
  • 30. Что дальше?
  • 31. Врученное послание
  • 32. Я нарекаю тебя Саад
  • 33. Коварство лилий
  • 34. Малый императорский совет
  • 35. Граница
  • 36. Память предателя
  • 37. Встреча
  • 38. Разговор с Ульфом
  • 39. Хищники
  • 40. Перехваченные вести
  • 41. Расплата
  • 42. Соглашение
  • 43. Сражению быть!
  • 44. Битва за Витахольм
  • 45. После боя
  • 46. Место рядом с кем-то…
  • 47. Возвращение
  • 48. Затишье перед бурей
  • 49. Подарок
  • 50. Проигранное сражение
  • 51. Я знаю все
  • 52. Немного любви
  • 53. Побег
  • 54. Кто солгал раз — солжет вновь
  • 55. Договор
  • 56. В тени восточных гор
  • 57. Битва у трех дорог
  • 58. Штурм столицы
  • 59. Расплата Сифа Йонны
  • 60. Битва перед храмом
  • 61. Портал
  • 62. Воля императрицы
  • Бонус и послесловие