Победа над Эверестом [Юрий Вячеславович Кононов] (doc) читать онлайн

Книга в формате doc! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]







Юрий Вячеславович Кононов был участником эк­спедиции советских альпинистов на Эверест в 1982 году. В экспедиции он выполнял обязан­ности переводчика и радиста.
До выезда с альпинистской экспедицией в Гималаи Ю.В. Кононов около четырех лет работал в Непале в качестве эксперта Организации Объединенных Наций по геохимии. Во время своих многочисленных геологи­ческих маршрутов по стране Ю.В. Кононов посетил самые отдаленные и глухие уголки Непала, познакомил­ся с бытом и обычаями многих племен этой загадочной страны.
В основу книги положены личные наблюдения и впечатления автора, дневники, в которых он вел систе­матические записи, магнитофонные записи перегово­ров между базовым лагерем и восходителями, встречи и беседы с участниками советской экспедиции и с зару­бежными альпинистами, в числе которых были один из первовосходителей на Эверест новозеландец Эдмунд Хиллари, итальянец Рейнгольд Месснер, покоривший Эверест без кислорода, и другие.
Обширный фактический материал, которым облада­ет автор книги, позволяет ему с документальной точ­ностью передать все перипетии проведения экспеди­ции, донести до читателя напряженную атмосферу покорения высшей точки Земли по самому сложному пу­ти, убедительно показать коллективизм советских спортсменов, их сплоченность, волю и упорство в до­стижении поставленной цели. Эта книга заставит чи­тателя вспомнить имена пионеров высотных восхожде­ний — братьев Е.М. и В.М. Абалаковых, А.А. Летавета, Н.В. Крыленко, выдающегося советского геогра­фа и альпиниста, руководителя первых украинских научно-спортивных высокогорных экспедиций М.Т. Погребецкого, совершившего первовосхождение на Хан-Тенгри (Тянь-Шань) в 1931 году.
Ю.А. СЕНКЕВИЧ
Состав советской экспедиции на Эверест
1. Руководитель экспедиции Евге­ний Игоревич Тамм, доктор физико-
математических наук, мастер спорта; «Буревестник» (Москва).
2. Старший тренер Анатолий Геор­гиевич Овчинников, доктор техниче­ских наук, профессор, заслуженный мастер спорта, заслуженный тре­нер РСФСР, «Снежный барс»; «Бу­ревестник» (Москва).
3. Тренер Борис Тимофеевич Ро­манов, кандидат медицинских наук,
заслуженный мастер спорта, заслу­женный тренер СССР; «Труд» (Мос­ква).
4. Руководитель группы № 1 Эду­ард Викентиевич Мысловский, кан­дидат технических наук, мастер спор­та международного класса, «Снеж­ный барс»; «Буревестник» (Москва).
5. Владимир Сергеевич Балыбердин, инженер, кандидат в мастера спорта; «Спартак» (Ленинград).
6. Николай Дмитриевич Черный, мастер спорта; «Буревестник» (Мос­ква).
7. Владимир Георгиевич Шопин, механик, мастер спорта; «Зенит»
(Ленинград).
8. Руководитель группы № 2 Ва­лентин Андреевич Иванов, инженер,
мастер спорта международного клас­са, «Снежный барс»; «Буревестник» (Москва).
9. Сергей Игоревич Бершов, ма­ляр-высотник, мастер спорта по аль­пинизму и спортивному скалолаза­нию; «Авангард» (Харьков).
10. Сергей Борисович Ефимов, инженер, мастер спорта; «Буревест­ник» (Свердловск).
11. Михаил Михайлович Туркевич, мастер спорта по альпинизму и
спортивному скалолазанию; «Аван­гард». (Донецк).
12. Руководитель группы № 3 Ерванд Тихонович Ильинский, мастер
спорта, заслуженный тренер СССР; Вооруженные Силы (Алма-Ата).
13. Казбек Шакимович Валиев, инженер, мастер спорта; Вооружен­ные Силы (Алма-Ата).
14. Валерий Николаевич Хрищатый, инженер, мастер спорта; Воору­женные Силы (Алма-Ата).
15. Сергей Георгиевич Чепчев, инженер-геолог, мастер спорта; Воору­женные Силы (Алма-Ата).
16. Руководитель группы № 4 Вячеслав Петрович Онищенко, врач,
заслуженный мастер спорта; «Труд» (Москва).
17. Валерий Васильевич Хомутов, научный сотрудник, мастер спорта;
«Буревестник» (Москва).
18. Юрий Федорович Голодов, научный сотрудник, мастер спорта;
Вооруженные Силы (Алма-Ата).
19. Владимир Николаевич Пуч­ков, кандидат технических наук, мас­тер спорта; «Буревестник» (Москва).
20. Алексей Вадимович Москальцов, инженер, мастер спорта; «Бу­ревестник» (Харьков).
21. Заместитель руководителя по хозяйству Леонид Андреевич Трощиненко, преподаватель, мастер спорта; «Буревестник» (Ленинград).
22. Врач экспедиции Свет Пет­рович Орловский, кандидат медицин­ских наук, кандидат в мастера спор­та; «Буревестник» (Москва).
23. Консультант по питанию Вла­димир Александрович Воскобойников, кандидат технических наук; «Спартак» (Москва).
24. Переводчик и радист экспе­диции Юрий Вячеславович Кононов,
кандидат геолого-минералогических наук, мастер спорта; «Спартак» (Киев).
Киногруппа экспедиции:
25. Валентин Витальевич Венделовский, режиссер студии «Леннаучфильм»; «Спартак» (Ленинград).
26. Дмитрий Иванович Ковален­ко, оператор студии «Леннаучфильм»; «Спартак» (Ленинград).
27. Акакий Вахтангович Хергиани, высотный оператор киногруппы
экспедиции, мастер спорта; «Гантиади» (Тбилиси).




Маршруты на вершину Эвереста:
1 — через Южное седло по юго-восточному гребню, клас­сический путь (английская экспедиция 1953 года); 2 — по западному гребню из Западного цирка со спуском на Южное седло (траверс вершины) (США, 1963 год); 3 – по юго-западному склону («кулуару Бонингтона») с выходом на юго-восточный гребень (Англия, 1975 год); 4 – с севера через Северное седло Чанг-Ла (Китай, 1975 год); 5 — по западному гребню с выходом на перевал Лхо-Ла с ледника Кхумбу (Югославия, 1979 год); 6 — по контрфорсу юго-западного склона с выходом на юго-восточный гребень (Польша, 1980 год); 7 — с ледника Ронгбук с выходом на западный гребень (Япония, 1980 год); 8 — одиночное восхождение Р. Месснера (1980 год); 9 — по контрфорсу юго-западного склона с выходом на западный гребень (СССР, 1982 год); 10 и 11 — неудач­ные попытки восхождения соответственно английской и американской экспедиций с севера (1982 год)
История покорения высочайших ги­малайских вершин началась с 1950 года, когда французские альпинисты Морис Эрцог и Луи Лашеналь вышли на вершину Аннапурны. До этого в течение многих лет десятки экспеди­ций в Гималаях не могли выйти на вер­шину выше восьми тысяч метров. Неуда­чи многочисленных попыток восхождений на восьмитысячники обусловлены рядом причин, важнейшие из них — климати­ческие условия высокогорья и физиоло­гические возможности человеческого ор­ганизма. К ним можно добавить и орга­низационные проблемы, связанные с от­даленностью и трудностями подходов к гималайским гигантам. Среди климати­ческих особенностей высокогорья в Ги­малаях важнейшими являются очень низкие температуры на больших высо­тах и ураганный ветер.
Как известно, большинство восхожде­ний на гималайские вершины планируют­ся и осуществляются во время двух четко ограниченных периодов относительно стабильных метеорологических условий: в предмуссонный (апрель-май) и после-муссонный (сентябрь — ноябрь) перио­ды. С июня по август с Индийского океа­на дуют мощные влажные ветры (мус­соны), вызывающие в горах жестокие бураны и снегопады.
Но и в наиболее благоприятные для восхождения периоды времени альпини­сты должны сохранять работоспособность, пребывая на высоте 8000 и более мет­ров над уровнем моря при температу­ре ниже — 30-40 градусов и скорости ветра до 100-130 километров в час. Та­кие экстремальные погодные условия тре­буют от человека богатырского здоровья и сильной воли. Первостепенное значе­ние на гималайских высотах приобретают адаптационные возможности организма человека, его способность противостоять гипоксии. Кислородное голодание, про­исходящее вследствие слабого насыще­ния крови кислородом на больших высо­тах, вызывает головную боль, тошноту, головокружение.
Недостаток кислорода в крови на боль­шой высоте угрожает организму охлаж­дением. Когда в кровеносные сосуды рук и ног не поступает кислород, обморо­жение неизбежно. Поэтому необходимо пользоваться дополнительным кислоро­дом из баллона.
Для компенсации огромных расходов энергии спортсменов необходимо составлять пищевые рационы максимальной энергетической ценности (калорийности) с необходимыми добавками солей и био­логически активных веществ.
Попытки восхождений в Гималаях, пусть на первых порах и неудачные, не прошли бесследно. Был накоплен неоце­нимый опыт высотных восхождений, со­вершенствовалось качество альпинист­ского снаряжения, яснее становились вопросы тактики восхождений, осваива­лись недоступные ранее горные мас­сивы.
Опыт высотных восхождений, исполь­зование усовершенствованного снаряже­ния, кислородного оборудования, возрос­шее спортивное мастерство в пятиде­сятые годы нынешнего столетия позволи­ли штурмовать высочайшие вершины ми­ра, и в течение нескольких лет после пер­вовосхождения на самый низкий вось­митысячник Аннапурну (8078 м) были по­беждены основные восьмитысячники ми­ра: в 1953 году — Эверест (8848 м) и Нанга-Парбат (8126 м), в 1954 году — Чо-Ойю (8153 м) и Чогори (8611 м, Ка­ракорум), в 1955 году — Канченджанга (8585 м) и Макалу (8470 м), в 1956 году — Лхотзе (8501 м), Манаслу (8126 м) и Гашербрум (8035 м, Карако­рум), а также было повторено восхож­дение на Эверест.
В истории покорения величайших вер­шин мира можно проследить несколько этапов. На первом из них предприни­мались попытки восхождения на верши­ну, используя для этого наиболее про­стой или удобный путь. Восхождения в Гималаях — это не вершина искусства горовосхождений. В силу своей природы гималайские вершины подавили стиль лазания, сделав главной целью достиже­ние высшей точки горы. Горы отдалены от населенных пунктов, поэтому необ­ходимы целые караваны носильщиков для доставки снаряжения и продуктов. Из-за низких температур и вечных снегов возникла необходимость в передвижных лагерях на расстоянии дневного пере­хода один от другого, навесных перилах для помощи носильщикам.
Все это не соответствует методам со­временных восходителей, которые стре­мятся преодолеть технические трудности восхождения с минимально необходимым снаряжением. И многие зарубежные аль­пинисты возвращались домой после своей первой гималайской экспедиции в боль­шом разочаровании, так как вместо ожи­даемого предельного лазания они при­обрели только опыт перетаскивания гру­зов на большой высоте.
После достижения первого успеха вни­мание восходителей переключилось на поиски более трудных путей на верши­ну — от первовосхождения к первопрохождениям. Некоторые альпинисты стре­мятся покорить гималайские гиганты, со­вершив восхождение в чистом виде, в так называемом альпийском стиле, то есть с минимумом подготовительной ра­боты, без армии носильщиков, без кис­лорода и т.п.
Не альпинистам трудно понять, зачем искать новые пути, если вершина уже покорена. Сутью альпинизма, его внут­ренним содержанием является борьба че­ловека с природой, именно в этой борьбе человек проверяет себя, мужает и одер­живает победу не над горой, а прежде всего над самим собой. Горовосхождения — лишь часть бесконечной, увлека­тельной, титанической борьбы, в которой природа ставит новые препятствия, а че­ловек соизмеряет с ними свои силы и вступает в единоборство.
В первые годы развития альпинизма восхождения по технически сложным пу­тям и восхождения, требующие вынос­ливости, не зависели друг от друга. Скалолазы не имели длинных маршрутов, требующих выносливости, а альпинисты-высотники редко сталкивались с тех­ническими трудностями. И каждый спе­циалист выработал в себе определенное отношение к другому.
Для скалолаза высотник был неуклю­жим увальнем, который никак не мог со­ревноваться с ловкими ребятами на ска­лах или льду и поэтому пытался по-лучить удовлетворение на высоких, но легких вершинах, а для высотника «тех­нарь» был талантливым, но заблуждаю­щимся парнем, который никогда не про­бовал «настоящего дела» и предпочи­тал растрачивать свой талант на бесцель­ное лазание по отдельным скалам и ле­довым кулуарам. Однако со временем все усложняются и удлиняются стенные маршруты, совершенствуется техника ла­зания по скалам. Были пройдены вер­тикальные и нависающие стены: кило­метровая стена Ель-Капитан в горах Джосемит (Калифорния, США), полу-торакилометровая стена Троль в Норве­гии, стена Эйгера по прямой в Альпах, в Советском Союзе совершены выдаю­щиеся стенные восхождения на пик Ком­мунизма, Хан-Тенгри, Ушба и другие.
Вслед за совершенствованием скаль­ной техники происходит революция в тех­нике прохождения ледовых стен. Выруба­ние ступеней во льду отходит в область преданий, разрабатываются новые сис­темы кошек с направленными вперед зубьями, которые создают прочную опору для ноги и уверенно держат, даже если зубья входят в лед меньше чем на один сантиметр. А на ледовых стенах отпала необходимость вырубать захваты для рук, что так трудно делать с помощью обыкновенного ледоруба. Были созданы специальные ледовые молотки, позволяю­щие альпинистам использовать их как на­дежную точку опоры. Имея в каждой руке такой молоток, а на ногах модернизиро­ванные кошки, альпинист мог преодоле­вать ледовые стены на манер скальных, даже с большей надежностью, так как чем больше была нагрузка на клюв мо­лотка, тем сильнее он впивался в лед. Использование жумаров — металличес­ких зажимов на веревке с удобными за­хватами для рук — обеспечивало надеж­ное движение по веревочным перилам с минимальной затратой физической си­лы. Стало возможным прохождение пре­дельно крутых ледовых маршрутов с не­виданной до того скоростью.
Пора гребневых маршрутов закончи­лась, наступила эра стенных восхожде­ний. И если новое альпинистское сна­ряжение и тактические приемы давали такие поразительные результаты в Аль­пах, на Кавказе, Памире и других го­рах, то почему не попробовать их и в Гималаях на восьмитысячниках?
Развитие альпинизма свело восходите­лей разного класса вместе. С одной стороны, в больших горах понадобились технические приемы коротких скальных и ледовых маршрутов. С другой стороны, для преодоления технически сложных пу­тей уже мало было одного только умения, потребовалась выносливость и коллек­тивные усилия. Люди бросили вызов ра­нее непроходимым стенам и гребням.
Обычно считалось, чем больше времени потрачено на восхождение, тем ярче продемонстрирована выносливость вос­ходителей и трудность маршрута. В Ги­малаях все обстоит как раз наоборот. Длительное пребывание на высоте приво­дит к накоплению усталости, потере сил и, в конечном счете, к прекращению ра­боты экспедиции.
За последние 50-60 лет существо­вания альпинизма как спорта он резко изменился. Конечно, горы остались гора­ми, мало изменилась и натура человека, альпинисты любого времени одинаково испытывают лишения, страдания и нерв­ное напряжение, находясь зачастую в об­становке смертельной опасности. Тех­нические новинки облегчили жизнь аль­пинистов и сделали ее более безопасной, но как бы для балансировки трудностей и усилий на их преодоление оснащенные новой техникой альпинисты стали услож­нять маршруты восхождений. Кино и те­левидение приблизили горы и альпинис­тов к многомиллионной армии зрителей и болельщиков, очень многие люди испы­тывают чувства симпатии и уважения к целям альпинистов, понимая, что это не просто чудаки, пытающиеся сломать себе шею на возможно большей высоте.
И общим для всех знаменитых восхо­дителей всех времен является не список покоренных вершин, а восприятие самого процесса восхождения, приносящего ог­ромное удовлетворение. Проходя совре­менные труднейшие маршруты, многие восходители не ставят себе целью выход на вершину, они и не вспоминают, что можно дойти до вершины, даже если она находится в нескольких минутах легкой ходьбы от конца их трудного маршрута. Крайняя степень трудности восхождения требует всех душевных сил восходителя, все мысли сосредоточены на решении задачи момента и нет места для само­созерцания или расчета времени. Созна­ние превращается в тонкий пучок кон­центрированной воли, направленной на преодоление возникшей трудности. Ноги, руки, глаза, мысль работают в полной гармонии, получая мгновенный сигнал от действия друг друга. Ни одна случайная или ненужная мысль не нарушает вза­имодействия тела и сознания. Только до­стигнув такого ясного, сбалансированно­го психического состояния отрешенности, могут восходители продемонстрировать все свои возможности. И они стремятся достичь такого психического состояния. Оценивая «стиль» восхождения, восходи­тели прежде всего имеют в виду тот стиль, который делает возможным достижение такой полноты и чистоты сознания. Такое состояние можно достигнуть при восхож­дении вместе с близкими по духу людь­ми. Восхождение на пределе возможного приносит необыкновенное чувство удов­летворения и восторга, даже экстаза.
Все это в полной мере можно отнести к участникам советской экспедиции на Эверест, совершившим в 1982 году выда­ющееся восхождение на эту вершину по наиболее сложному из всех до сих пор пройденных маршрутов — по контрфорсу юго-западного склона Эвереста.
1982 год можно назвать годом Эве­реста в спортивной жизни Советского Со­юза, а в длительной истории покорения высшей точки Земли этот год будет, ве­роятно, назван русским, советским годом.
Советские альпинисты в течение по­следних 25 лет неоднократно пытались организовать экспедицию в Гималаи для восхождения на Эверест или какую-нибудь другую вершину выше 8000 мет­ров, но по разным причинам экспеди­ции откладывались. В связи с этим нельзя не упомянуть вошедшее во многие спра­вочники и книги по Гималаям ложное утверждение о том, что в 1952 году была организована советская экспедиция, по­терпевшая катастрофу на северных склонах Эвереста. Называется число погибших, фамилии руководителя и других альпинистов, сроки восхождения и т. д. Эта «катастрофа» вошла даже в книгу рекордов Гинесса. Когда в ноябре 1981 года руководство советской экспедиции посетило Непал для по­следних уточнений и согласований, была организована пресс-конференция с ино­странными журналистами, где вопрос о советской экспедиции 1952 года также живо обсуждался. Аргументированный ответ на клеветнические измышления дал Михаил Иванович Ануфриков, заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму. В западной прессе называют имена Павла Датчиоляна, как руково­дителя экспедиции, Ланицова, Алек­сандровича и Качинского как погибших участников.
— Таких имен мы не знаем, — сказал Михаил Иванович. — В этом легко убе­диться, просмотрев «Ежегодник совет­ского альпинизма», который начал выхо­дить с 1948 года. Он содержит всю информацию о восхождениях, начиная с маршрутов третьей категории и выше (имена восходителей, маршрут, спорт-общество и т.д.). Практически все разрядники тех лет, не говоря уже о спортсменах высокого класса, упомянуты в ежегоднике. И нет среди них имени Датчиоляна, ни других имен, названных выше.
Мировая спортивная общественность с нетерпением ожидала появления альпи­нистов СССР в Гималаях. Наши спорт­смены своими восхождениями в Альпах и горах Северной Америки продемонстри­ровали высокий класс прохождения сложнейших стенных зарубежных марш­рутов, а блестящие достижения совет­ских альпинистов на Кавказе, Памире, Тянь-Шане и других горах СССР, где прохождение сложных скальных и снеж­но-ледовых маршрутов усложнялось зна­чительной высотой (до семи с половиной тысяч метров над уровнем моря), позволяли надеяться на успех при поко­рении гималайских горных гигантов.
Гималайский дебют советских альпи­нистов на Эвересте в 1982 году превзо­шел все самые смелые ожидания. Пре­одоление нового самого сложного марш­рута в условиях редкой даже для Ги­малаев непогоды и установление мирово­го рекорда массовости восхождения на Эверест поразили спортивный мир. Аль­пинисты СССР заняли заслуженное ими лидирующее положение и в мировом высотном альпинизме.
Мне посчастливилось побывать на от­борочном тренировочном сборе экспеди­ции на Памире в 1981 году, а затем принять участие в работе советской эк­спедиции на Эверест. Этому в немалой степени способствовало мое знакомство с Непалом, в котором мне пришлось работать около четырех лет, а также знание английского и непальского языков.
Еще работая в Непале в 1980 году, я по возможности помогал руководителю экспедиции Е.И. Тамму при проведе­нии предварительных переговоров в Катманду, а затем выезжал в ноябре 1981 года в качестве переводчика вместе с Евгением Игоревичем для завершения подготовительной работы экспедиции. При проведении экспедиции в 1982 году мне пришлось быть и радистом, так как штатный радист не смог выехать.
В процессе подготовки рукописи я не­однократно пользовался консультациями и помощью всего состава экспедиции, за что всем очень благодарен.
Я искренне признателен Е.И. Тамму, Э.В. Мысловскому, В.Л. Черевко, Ю.Ф. Голодову, В.Д. Моногарову, В.А. Балыбердину, М.М. Туркевичу, М.М. Кононовой, А.С. Левицкой, оз­накомившимся с рукописью и сделавшим ряд ценных замечаний и уточнений, а так­же С.И. Бершову и Д.И. Коваленко за помощь в подборе иллюстрации.









Гималаи — самая большая горная система мира. Она тянется в виде пологой дуги на 2000 с лишним ки­лометров с запада на восток. Это естественный барьер между тропичес­кими равнинами Индии с юга и пус­тынным Тибетским плато с севера. Эверест не является технически наиболее сложной горой, а пути на него не самые красивые в альпинистском смысле. Но Эверест — самая высокая точка мира и это выделяет его среди всех вершин. Вы­сота Эвереста как высшей точки Земли была определена как высота безымянно­го пика XV и составляла 8840 метров. Высота Эвереста уточнялась и в настоя­щее время она составляет 8848 метров.
Эверест представляет собой огромную трехгранную пирамиду, имеющую три громадных гребня — северный, юго-вос­точный и западный.
Первые попытки восхождения на Эве­рест предпринимались наиболее легким путем — по гребням.
С целью восхождения на Эверест на­чали изучать северный гребень. Средняя крутизна его — около 45 градусов. По этому гребню пролегли основные марш­руты английских, а позже и китайских экспедиций на Эверест.
Западный гребень Эвереста по длине и крутизне близок к северному гребню, однако средняя цифра крутизны (45 гра­дусов) может ввести в заблуждение, так как гребень в средней своей части проходит почти на одной и той же вы­соте (7400-7800 м), в то время как подъем в начале гребня от перевала Лхо-ла (6006 м) идет по очень крутым ледовым склонам, а предвершинная часть гребня — скальная, причем скалы очень крутые. Западный гребень технически самый сложный на Эвересте, и поэтому он был пройден лишь в 1979 году. Третий гребень — юго-восточный, от Южного седла — самого высокого в мире перева­ла высотой 7986 метров — он поднимает­ся под средним углом 45 градусов к южной вершине на высоте 8750 м, откуда идет к главной вершине Эверес­та — 8848 метров. По этому гребню было совершено первое восхождение на Эве­рест и сейчас его называют «классическим», или «обычным», путем. По за­падному и юго-восточному гребням про­ходит граница между Непалом и Китаем.
Пласты горных пород на Эвересте име­ют падение на север под относительно не­большим углом 30 градусов и с северной стороны образуют серию перекрывающих друг друга пластин, напоминающих че­репичную крышу. Продукты разрушения пород отлагаются на этих слабо наклон­ных плитах, и для восходителя маршрут с севера скорее неприятен, чем труден. На юго-западном склоне горные пласты выходят почти перпендикулярно, поэтому он гораздо круче. Этот склон более при­вычен для восходителей, хотя состав по­род не совсем подходящий для скало­лазания, сланцы сильно выветренные, очень разрушенные. Непосредственно высшая точка Земли снежная, причем вы­сота снежного покрова меняется, это хо­рошо видно на самой вершине, где уста­новлена двухметровая тренога — триан­гуляционный знак, едва видимый в на­стоящее время из-под снега.
Первые попытки выхода на вершину Эвереста были предприняты с севера, так как в предвоенное время королевство Непал было закрыто для посещения его иностранцами.
В 1921 году в Англии был создан специальный Эверестский комитет, кото­рый организовал несколько экспедиций на Эверест с севера. Первая экспедиция получила опыт послемуссонных восхож­дений на Эверест. Английские альпини­сты в конце сентября 1921 года достигли Северного седла Эвереста (6985 м), пол­ностью прочувствовав послемуссонный феномен этой горы — ужасный ветер, ко­торый днем пытается сорвать восхо­дителей со склона и ослепить их несу­щимся с огромной скоростью снегом, а ночью не дает ни на секунду покоя. Сильный ветер не позволил альпинистам подняться выше седловины, и они повер­нули обратно.
Руководитель экспедиции Говард-Бури вышел на юго-восточный гребень Эверес­та и увидел склоны горы с юга и юго-запа­да. Позже он писал, что верхняя часть Эвереста с юго-запада выглядит очень крутой, и даже если бы Непал разрешил восхождения с юга, то этот маршрут представляется невероятным и практиче­ски непроходимым. Понадобилось шесть­десят лет, чтобы доказать его неправоту.
Уже в первой экспедиции 1921 года для прохождения ледника Западный Ронгбук и затем при выходе на Северное седло альпинисты использовали систему промежуточных лагерей, которую они на­зывали «полярной». Сейчас мы говорим о гималайской тактике восхождения, в от­личие от альпийской системы, при кото­рой альпинисты, поднимаясь на вершину, переносят с собой все необходимое снаря­жение и питание.
Причины гималайской тактики понят­ны. На большой высоте очень трудно транспортировать груз на большое рас­стояние или поднимать его на значитель­ную высоту. За один рабочий день можно с грузом пройти 5-8 километров по лед­нику или подняться на высоту 400-600 метров, поэтому необходимо организо­вать несколько лагерей, в том числе и штурмовой, из которого восходители смо­гут выйти на вершину и в тот же день вернуться назад. Это типичная пирами­дальная структура гималайской экспеди­ции. Восходители и носильщики совер­шают челночные выходы между лагеря­ми. Такая система сохранилась до на­стоящего времени.
Вторая попытка восхождения на Эве­рест в 1922 году была проведена с использованием кислородных аппаратов. Она наглядно продемонстрировала не только эффективность кислорода при работе на высоте, но и его исключитель­ное значение для сохранения жизни на больших высотах.
Имея запас кислорода, альпинисты поднялись до высоты 8321 метра, выс­шей точки, достигнутой до этого чело­веком, причем Д. Брус поставил этот рекорд, совершая первое в своей жизни восхождение. Международный олимпий­ский комитет впервые в истории выдал олимпийские награды членам экспедиции 1922 года за величайший подвиг в аль­пинизме за последние четыре года. Три­надцать участников экспедиции и два носильщика были награждены серебря­ными медалями.
В английской экспедиции 1924 года следовали неудачи за неудачами: очень неустойчивая погода, лавины, обморо­жения, переломы, болезни и смерть не­скольких человек. Основные участники экспедиции были измотаны проведенной работой по оборудованию лагерей, и ког­да они вышли на штурм, то Нортон в одиночку дошел до высоты 8436 метров, рекордной высоты, достигнутой в то вре­мя человеком, а Мэллори и Ирвинг не вернулись с восхождения.
За семнадцать лет со времени первой попытки подъема на Эверест было орга­низовано семь экспедиций, но они не дали ни одного удовлетворительного ответа на важнейшие вопросы, относящиеся к поко­рению Эвереста: какой путь на вершину наилучший, какое время года наиболее благоприятное для восхождения, можно ли совершить восхождение без кислоро­да, какова наилучшая схема акклима­тизации, как бороться с обморожениями, как оценивать состояние снега на скло­нах, как решать вопросы питания и т.д.
Если бы Эверест был покорен с первой попытки, то это расценили бы как замет­ное достижение и вскоре бы о нем забыли. Упоминание об Эвересте осталось бы лишь в справочниках как о самой вы­сокой горе в мире. Но повторяющиеся неудачи экспедиций привлекли внимание мировой общественности, и вершина Эвереста стала символом недосягаемос­ти. Эверест превратился из чисто альпи­нистской проблемы в вызов Природы Че­ловеку.
В 1951 году Непал открыл свои гра­ницы для иностранцев. Альпинисты полу­чили доступ к высочайшим вершинам мира, и прежде всего к Эвересту, с территории Непала.
И в 1953 году девятая по счету англий­ская экспедиция, руководимая Джоном Хантом, завершилась успешно: новозе­ландец Эдмунд Хиллари и шерп Норгей Тенсинг вышли на вершину Эвереста. Эта экспедиция послужила прообразом всех последующих экспедиций на Эве­рест, хорошо оснащенных, обеспечен­ных кислородом, высотным снаряжением, лестницами и даже тросами для канат­ной дороги. Перед такой мощью не устоял ни один восьмитысячник, все они в чет­кой последовательности были покорены. Цель оправдывала средства, причем иногда очень большие средства, так как большинство восхождений имели пре­стижный характер.
Казалось бы, после покорения Эве­реста экспедицией Ханта интерес к нему угаснет. Хант даже сказал, имея в виду успех своей экспедиции: «Это означает конец эверестской эпопеи». На самом же деле это был конец начала эпопеи Эвереста.
Если правы те, кто видит в восхож­дениях попытку самоутверждения че­ловека, стремление его познать нераз­гаданное, победить невозможное, то только достижение высшей точки еще ничего не решало, вернее, решало немно­гое. Оставался непройденным западный гребень, лишь самые дерзкие смотрели на Эверест с юга, проходя хотя бы мыс­ленно его грозные скальные стены и ле­довые кулуары; еще не совершены были послемуссонные, муссонные и зимние восхождения, еще и не помышляли о возврате к идеям Мэллори и Шиптона о восхождении на Эверест в альпийском стиле, никто не мечтал о возможности одиночного восхождения.
За время, прошедшее после перво­восхождения на Эверест, были организо­ваны десятки экспедиций и решены все или почти все проблемы спортивного ос­воения Эвереста. Совершены восхожде­ния по северному (Китай, 1960, 1975) и западному гребням (Югославия, 1979), траверс Эвереста (США, 1963), про­йден юго-западный склон (Англия, 1975), совершены послемуссонные и муссонные, а также зимние (Польша, 1980) восхож­дения, одиночное восхождение (Р. Месснер, 1980), восхождение без кислорода (Р. Месснер и П. Хабелер, 1978), поставлен рекорд массовости восхожде­ния (16 человек, международная герма­но-французская экспедиция, 1978), ре­корд массовости от одной страны (9 чело­век — Индия, 1965; 11 человек — СССР, 1982), на Эверест вышли женщины (Юнко Табей, Япония, 1975; Фантог, Китай, 1975; Ванда Руткевич, Польша, 1978; Шмидт, ФРГ, 1981), со склонов Эвереста спустились на лыжах (Миура, Япония, 1970). Принимая во внимание престижный характер восхождения на Эверест как высшую точку Земли, по классическому пути через Южное седло прошли экспедиции Швейцарии, США, Японии, Италии, Индии, Южной Кореи, Австрии, ФРГ, Франции, Испании, не считая повторных восхождений англичан и американцев.
В 1982 году Эверест с разных сторон и в разное время в условиях непогоды штурмовали советская, американская, английская, канадская и испанская (Ка­талония) экспедиции, но успеха добилась лишь советская экспедиция. Маршрут советских альпинистов носит стенной характер и по праву может быть на­зван «сложнейшим на высочайшей».
Почти все доступные маршруты на Эвересте пройдены. Взгляды альпинистов обращаются к стенам Лхотзе и Нуптзе, к восточным стенам Эвереста с тибетской стороны, и, конечно, в отдаленном бу­дущем — великий траверс подковы Эве­рест — Лхотзе — Нуптзе.
Советские альпинисты до 1982 года, несмотря на ряд блестящих восхожде­ний в горах Памира, Тянь-Шаня, Альп, Кордильер и Аляски, не были ни на одном восьмитысячнике мира.
Для решения вопросов, связанных с организацией экспедиции на Эверест, в 1980 году был создан Эверестский оргкомитет во главе с заместителем пред­седателя Спорткомитета СССР А.И. Ко­лесовым.
Эверестский оргкомитет провел ог­ромную работу по обеспечению экспе­диции высотным снаряжением, кислород­ным оборудованием и рационами пита­ния, много внимания уделялось выработ­ке тактики восхождения и подбору соста­ва экспедиции.
Перед руководством экспедиции сто­яла дилемма: совершить восхождение по классическому пути или выбрать но­вый, а значит, и более сложный маршрут. Остановились на втором, так как высокий уровень отечественного альпинизма все­лял уверенность в успехе восхождения даже по технически сложному маршруту. Окончательный выбор маршрута был сделан весной 1980 года группой раз­ведки экспедиции в составе Е.И. Тамма, А.Г. Овчинникова, Б.Т. Романова, Э.В. Мысловского и Е.Т. Ильинского, которые подошли под юго-западный склон Эвереста и оценили все возможные варианты восхождения. В пояснительной записке руководству Спорткомитета СССР описание заявленного советской экспедицией маршрута выглядело так: характер маршрута — комбинирован­ный, средняя крутизна — около 60-70 градусов, перепад высот от верхнего цирка ледника Кхумбу до вершины — 2500 метров. Маршрут проходит по контрфорсам центральной части юго-за­падной стены и условно разделяется на три участка:
1) нижний, от 6400 и приблизительно до 7100 метров, проходит по размы­тым гребням с большим количеством ле­довых (снежных) участков и обледене­лых скал;
2) средний, технически наиболее слож­ный участок с перепадом высот порядка 900 метров (до высоты около 8000 м). Этот участок проходит по скальным баш­ням. Заснеженность маловероятна, так как скалы очень крутые, переходящие в верхней части в явно выраженный контрфорс, упирающийся в западный гребень вершины;
3) верхний участок, начинающийся примерно от 8000 метров, проходит по
вершинной части западного гребня.
Тактическая схема восхождения пред­полагалась типично гималайская, с орга­низацией и использованием промежуточ­ных лагерей. Всего планировалось 5 про­межуточных лагерей с максимальной об­работкой маршрута между ними, то есть установлением веревочных перил на всем пути подъема до последнего, штурмового, лагеря.
Тактический план включал: обработку ледопада Кхумбу, организацию маршру­та через ледопад и поддержание его в ра­бочем состоянии; транспортировку через ледопад всех грузов, необходимых для организации промежуточных лагерей, для обработки маршрута и совершенство­вания восхождения (штурма); организа­цию промежуточного базового лагеря непосредственно над ледопадом; организа­цию лагеря 1 на высоте 6400-6500 метров непосредственно у начала маршрута и постоянное его снабжение всем необходимым для организации последующих лагерей; последовательную обработку маршрута и организацию лагерей 2, 3, 4 и, если будет необходимо, лагеря 5 на высоте около 8300-8400 метров; штурм вершины последовательно всеми штурмовыми группами.
Промежуточные лагеря организуются на расстоянии 500-700 метров друг от друга по высоте. Каждый лагерь, кроме первого, оборудуется двумя двух­местными высотными палатками, че­тырьмя спальными мешками, горелками (примусами), запасом газа, бензина, че­тырьмя комплектами кислородной ап­паратуры, необходимым набором продук­тов питания и снаряжения.
Для отработки намеченной тактики восхождения на Эверест кандидаты в ги­малайскую экспедицию совершили в 1981 году на Памире восхождение на пик Ком­мунизма (7495 м), организовав при этом три промежуточных лагеря. Не все в тот раз вышли на вершину: группа Мыслов­ского вместо восхождения проводила спасательные работы по сигналу бед­ствия одной из ленинградских групп.
После восхождения провели разбор, на котором выявили решающее значение диспетчера при организации и оборудо­вании промежуточных лагерей.
Участники советской экспедиции про­шли сложный отбор в течение двух лет. Они были наиболее опытными альпи­нистами Советского Союза, не раз прини­мавшими участие в высотных стенных восхождениях на Памире и Тянь-Шане. Каждый участник имел отличную инди­видуальную физическую и техническую подготовку, высоко развитое чувство то­варищества и взаимовыручки. Среди участников-спортсменов славу ассов вы­сотных восхождений имели альпинисты из Алма-Аты Ю. Голодов, К. Валиев, В. Хрищатый и С. Чепчев. Под руко­водством заслуженного тренера СССР Е. Ильинского каждый из них неодно­кратно поднимался на высшую точку Со­ветского Союза — пик Коммунизм.
С. Бершов из Харькова, М. Туркевич из Донецка и С. Онищенко из Москвы были известны как выдающиеся ска­лолазы, неоднократно демонстрировав­шие виртуозную технику преодоления сложного скального рельефа, в рекорд­ное время они прошли многие сложней­шие маршруты на Кавказе, Памире, в Альпах и Северной Америке.
В январе 1982 года на сборе в Кры­латском были объявлены имена 9 чле­нов основного состава (В. Балыбердин, В, Шопин, Н. Черный, С. Бершов, С. Ефи­мов, М. Туркевич, К. Валиев, В. Хрищатый, С. Чепчев) и 5 членов вспомо­гательной группы (В. Онищенко, В. Пуч­ков, В. Хомутов, Ю. Голодов и А. Мос-кальцов).
Кандидаты в экспедицию прошли углубленное медико-биологическое обсле­дование. Большое значение при отборе придавалось контактности кандидатов, их психологической совместимости. Ре­зультаты отборочных и контрольных со­ревнований корректировались эксперт­ными оценками членов тренерского сове­та. Естественно, выбор участников экс­педиции из большого числа примерно равных по силам спортсменов — очень трудное дело.
Кроме спортивных групп в состав экс­педиции входили руководители и об­служивающий персонал.
Руководящий состав: руководитель экспедиции Е.И. Тамм, его заместитель по хозяйственной части Л.А. Трощиненко, старший тренер А.Г. Овчинников и тренер Б.Т. Романов.
Обслуживающий персонал, или, как его вместе с тренерами удачно назвал Л.А. Трощиненко, «хоздвор», включал врача С.П. Орловского, радиста В.Л. Черевко, повара В.А. Воскобойникова и переводчика Ю.В. Кононова.
В состав непальского персонала, на­считывающего 14 человек, входило 11 вы­сотных носильщиков-шерпов во главе с сирдаром, повар, кухонный работник и скороход, или письмоносец. Должность письмоносца сохранилась, вероятно, с тех времен, когда радиостанции не были обя­зательной принадлежностью хорошо ос­нащенной экспедиции. Еще в экспедиции Ханта в 1953 году письмоносцы занима­лись своими прямыми обязанностями. В нашей экспедиции письма были прине­сены в базовый лагерь только один раз и почтальоном был Ю.А. Сенкевич, а штатный письмоносец все время прово­дил на кухне, являясь резервной силой сирдара.
Высотные носильщики-шерпы являют­ся незаменимыми помощниками в гима­лайских экспедициях, но в связи с боль­шим количеством экспедиций в Непале найти работоспособную группу професси­оналов-высотников — серьезная пробле­ма. Шерпы-носильщики до сих пор не име­ют единой организации, представляющей и защищающей их интересы, все перего­воры о найме их руководство экспе­диции ведет с сирдаром — бригадиром сложившейся группы носильщиков. У шерпов сильны родовые связи, поэтому обычно ^водной группе объединяются родственники и их ближайшие друзья. Работа в экспедициях приносит хороший заработок, а попасть в экспедицию можно только через сирдара. Авторитет сирдара непререкаем. Хороших сирдаров и работающих с ним шерпов знают ведущие туристские фирмы, дорожат ими, а экспедиции передают их друг другу как залог будущих успехов. Наш сирдар Пемба Норбу работал с двумя польскими экспедициями на Эвересте, и поляки ре­комендовали его нам. Пемба Норбу имел значительный гималайский стаж, прини­мал участие кроме польских в японских и южно-корейской экспедициях, в составе последней он совершил восхождение на Эверест по классическому пути.
В советской экспедиции для связи ба­зового лагеря с Катманду были уста­новлены отечественные серийные корот­коволновые радиостанции «Ангара». В соответствии с Правилами горовосхождений в Непале одна из радиостанций была установлена в базовом лагере, а другая — в министерстве туризма Непа­ла, и только через министерство туризма экспедиция могла осуществлять связь с внешним миром. Непальские власти очень ревниво следили за соблюдением этого пункта, который для них имел, по-видимому, престижный характер.
Связь базового лагеря с группами на маршруте и в промежуточных лагерях осуществлялась с помощью портативных японских ультракоротковолновых радио­станций типа «IRC-621» и отечественных «Каратов». Количество такого типа радио­станций в соответствии с Правилами ограничено 12 экземплярами, их вполне было достаточно для обеспечения связью всех групп, включая отдельные двойки и группу шерпов.
Было обусловлено пять обязательных сеансов связи в день: две (в 10.30 и 16.30) — с Катманду и три (в 10.00, 14.00 и 18.00) — с группами, причем ра­диостанция в базовом лагере для связи с группами на маршруте почти всегда бы­ла включена на «прием». Очень часто вместо пяти в день проводилось гораздо больше сеансов связи как с Катманду, так и с «верхом», как мы говорили, в связи с постоянно меняющейся обста­новкой на маршруте и некоторыми не­предвиденными событиями. Питанием для «Ангары» служили три аккумулято­ра, которые почти ежедневно подзаря­жались с помощью портативного бензи­нового генератора «Хонда», а японские станции работали на элементах «316» и низкотемпературных аккумуляторах в по­следнюю фазу восхождения.
Выбор рабочих типов радиостанций и подготовка всей аппаратуры для работы были проведены одним из лучших радистов страны, чемпионом Европы по коротковолновой радиосвязи киевляни­ном В. Черевко. Общая схема радио­связи была отработана на памирском сборе в 1981 году при восхождении участников экспедиции на пик Коммуниз­ма. Дальность связи (4-6 км), профиль маршрута (положение спортивных групп за гребнем по отношению к базовому лагерю) полностью соответствовали об­становке под Эверестом, которую пре­красно представлял себе В.Л. Черев­ко, мастер спорта СССР, неоднократный чемпион СССР по альпинизму в классе высотных восхождений. Продуманный выбор радиоаппаратуры и тщательный анализ всевозможных вариантов связи на всех этапах, выполненные Черевко, обеспечили безотказность связи в Гималаях как при обработке маршрута, так и при восхождении на Эверест. Володя Че­ревко по независящим от него обстоя­тельствам не смог выехать в Гималаи, но подготовленная им радиоаппаратура работала безотказно даже в руках такого неопытного радиста, как я, прошед­шего краткую стажировку у него на Памире летом 1981 года. Все переговоры базового лагеря с Катманду и спортив­ными группами на Эвересте записыва­лись на магнитофоне, что также было предусмотрено Черевко.
С первых шагов человека по Эвересту возникли споры по поводу использова­ния кислорода при восхождениях. Про­блема кислорода многогранна. Споры об этической стороне этой проблемы не затихают до настоящего времени, а по качеству кислородной аппаратуры судят о техническомуровне страны. Сторонни­ки бескислородного восхождения, начи­ная с Меллори, считали, что использо­вание кислорода «неэтично», это вызов силе человеческого духа и наступление науки на природные возможности челове­ка, они считали неспортивным дышать дополнительным кислородом при восхо­ждениях, а пользующиеся кислородом, по их мнению, достойны презрения.
Защитники кислорода отмечали, что трудно уследить за логикой оппонентов, которые, отвергая кислород, в то же вре­мя используют другие технические и на­учные достижения, облегчающие восхож­дение. Преимущества использования кис­лорода при восхождениях в Гималаях в настоящее время очевидны и призна­ны всеми.
Хант подчеркивал, говоря в целом о роли кислорода на больших высо­тах, что именно кислород был жизненно важен для успеха. «Без кислорода мы бы не вышли на вершину», — говорил он.
Советское кислородное оборудование является лучшим в мире на сегодняш­ний день. За весь период работы экс­педиции не было ни одного случая отказа или поломки кислородного снаря­жения. Мы взяли в Непал 230 кислород­ных баллонов, но добрая их треть оста­лась неиспользованной. Расчеты потреб­ности в кислороде производились по имеющимся рекомендациям зарубежных экспедиций на Эверест, в которых нор­мой было использование 4 литров кис­лорода в минуту. Однако советские альпинисты расходовали во время вос­хождения гораздо меньше — 0,5-1 литр, редко — 2 литра в минуту. Это еще одно из свидетельств отличной физической подготовки участников советской экспе­диции.
Казалось бы, простой вопрос — форма и размеры кислородных масок, однако, если они не плотно прилегают к лицу, то происходит утечка кислорода. В меж­дународной экспедиции 1971 года, напри­мер, ни тип «кавказский», ни «восточ­ный» не подошли шерпам, и никакие переделки на месте не помогли.
В советской экспедиции кислородные маски готовились по индивидуальным меркам участников. Были изготовлены удобные резиновые покрытые изнутри замшей маски, которые, как показала практика, взаимозаменяемы. Когда Э. Мысловский перед лагерем 4 уронил рюк­зак, в котором были теплые вещи, ве­ревка и кислородная маска, то для про­должения восхождения он воспользовал­ся маской В. Хрищатого, и широколи­цый, с отросшей бородкой Мысловский с успехом пользовался маской узколицего Хрищатого (тот для себя взял запасную кислородную маску из базового лагеря и тоже не испытывал никаких неудобств).
Врач экспедиции С.П. Орловский несколько лет работал в международном альпинистском лагере «Памир» и имел большой опыт оказания медицинской по­мощи в горах, включая полостную опе­рацию в нулевых условиях на высоте около 4000 метров. Он сам — кандидат в мастера спорта по альпинизму и хорошо знаком с особенностями высокогорья. В аптечки для высотных лагерей он в первую очередь вложил сосудорасширя­ющие и тонизирующие препараты для первой помощи при обморожениях и фи­зическом истощении.
Предусмотрительность Орловского, основанная на хорошей профессиональ­ной подготовке и опыте, помогла советским восходителям, получившим обмороже­ния, вернуться с Эвереста с минимальными потерями. В каждой палатке, вплоть до штурмовой, находился необходимый набор лекарств, а наличие бесперебойной связи обеспечивало участникам восхож­дения квалифицированную врачебную консультацию в любом месте и в любое время.
Орловский должен был предусмотреть все возможные и невозможные случаи медицинской помощи. Общий вес «апте­ки» составлял около 100 килограммов, включая титановые хирургические инст­рументы для полостных операций и тре­панации черепа; это скорее была не апте­ка, а походная больница. К счастью, почти ничего не понадобилось из этого внушительного докторского арсенала. Оставшиеся лекарства и медицинское оборудование были в качестве дара пере­даны в непальский госпиталь в поселке Кунде, обслуживающий население райо­на Соло Кхумбу.
При подготовке советской экспедиции на Эверест много внимания было уделено разработке рационов питания, и участ­ники экспедиции принимали в этом самое деятельное участие. Непосредственно проблемой питания занимался Институт консервной промышленности и специаль­ной пищевой технологии (НИИКП и СПТ). Он разработал рационы питания для всех этапов работы экспедиции: ne-t рехода с караваном носильщиков, так называемые маршевые рационы, для базового лагеря, для высотных лагерей, завтраки, обеды, ужины и карманное питание, используемое на маршруте.
Высотные рационы питания при мини­мальной массе (не более 450 г на сутки) обеспечивали необходимую энергетичес­кую ценность пищи и в значительной степени компенсировали затраты энер­гии альпинистов. Список продуктов от­ражал немыслимое их разнообразие: кол­басы, ветчина, говядина, баранина, куры, крабы, лосось, сельдь, ставрида, трес­ка, икра черная и красная, сосиски, сыры, печенье, джем, мед, фруктовые со­ки, молоко, шоколад, конфеты, различные крупы, консервированные фрукты, ово­щи — любые продукты на любой вкус, но еда не удовлетворяла многих.
При обсуждении рекомендаций по питанию на Памирском сборе 1981 года Володя Черевко задал вопрос:
— Почему в рационах нет сала? Есть какие-либо принципиальные соображе­ния на этот счет?
Представитель НИИКП и СПТ В.А. Воскобойников ответил, что в Ин­ституте нет рекомендаций по салу.
• А кто их дает?
• Мы, — вступил в разговор Е.Б. Гиппенрейтер, — наш Институт медико-био­логических проблем. Мы не рекомендуем сало по двум главным причинам: 1) сало имеет высокую энергетическую ценность и поэтому требуется много кислорода для его усвоения (сжигания), а кислород на высоте надо беречь и 2) сало на вы­соте не идет, нет положительных отзывов.
Черевко, опытный высотник, не согла­сился с этим:
— Если на высоте (имеется в виду вы­сота более 7000 метров) предложить
альпинистам сало, икру любую, мясо, то каждый возьмет прежде всего кусочек
сала. На высоте икру, шоколад или кол­басу ешь по необходимости. Просто нуж­но съесть, иначе не будешь работать. А вот сало, мясо типа буженины, да еще разрезанное поперек волокон, фини­ки, в которых есть и жир, и белки, и углеводы, чернослив, лимоны, черная смородина идут на высоте очень хорошо.
Сергей Ефимов поддержал Черевко:
• Послушать со стороны список про­дуктов в рационах, так слюнки потекут. Завтрак, например, икра зернистая осет­ровая, курица с черносливом, кофе, соки, печенье, масло, сливки. Ну и живут, скажут. А мы спустились с вершины, перебрали пакеты — ничего не хочется. И вдруг видим под пакетами кусочек колбасы. Давай поджарим! И два дня ели жареную колбасу, а когда Сережа Бершов нашел еще и поллуковицы, то после этого мы уже ни на что другое смотреть не могли!
• А сало?
• Сало! Сало мы съели еще в третьем лагере!
Участники экспедиции на памирском сборе сформулировали основные принци­пы комплектования лагерей рационами, которые и были положены в основу стратегии питания на различных этапах работы спортивных групп экспедиции: питание в лагере 1 и, возможно, в ла­гере 2 должно быть приближено к пи­танию в базовом лагере, так как здесь предполагается длительное пребывание значительного числа участников, в этих лагерях Должно быть предусмотрено не­сколько вариантов рационов, так как участники будут находиться в них много­кратно и питание не должно быть одно­образным; обеды в пути должны быть ис­ключены, дневное питание ограничить карманным рационом, варианты которого нужно максимально разнообразить и дифференцировать по высоте, а за счет обеда усилить завтрак и ужин; варианты завтраков, карманного питания и ужинов должны соответствовать расходу воды, в частности, карманное питание должно быть рассчитано на воду, которую участ­ник может взять с собой (до 1 литра) утром перед выходом на маршрут; ужин должен быть рассчитан на восста­новление потерянной в течение дня влаги и включать помимо чая питье на ночь (молоко, сублимированные продукты и т.п.); желательно, чтобы в каждый вариант завтрака и ужина входили не только сублимированные продукты и продукты, требующие варки, но и такие, которые можно было бы употреблять сразу же по приходу в лагерь в про­цессе приготовления ужина; иногда очень важно восстановить силы после дневной работы хотя бы малой дозой пищи, а затем уже заниматься приготовлением ужина; следует увеличить количество острых приправ и добавок (томатные соусы со специями, клюквенные и другие экстракты и пр.), способствующие повы­шению аппетита, чесночные соусы исклю­чаются; необходимо увеличить количе­ство продуктов с повышенным содержа­нием витамина С — черной смородины, молотой с сахаром (глюкозой), лимонов с сахаром (глюкозой) и т.п.; в список продуктов для составления рационов сле­дует дополнительно включать сало, мясо натуральное, балык осетровый, финики, соки, компоты консервированные, тома­ты; для нижних лагерей — овощи и фрук­ты, свежее мясо.
Представитель НИИКЛ и СПТ В.А. Воскобойников при подготовке рационов учел все пожелания участников экспеди­ции, он и в Гималаи выехал в ка­честве консультанта по питанию. Един­ственное, чего он не смог сделать — это включить в рационы сало, наука ока­залась сильнее практики. Но никто и не рассчитывал на быстрый научный прогресс в оценке сала, поэтому аль­пинисты-украинцы независимо друг от друга привезли по доброму «шматку са­ла», которого хватило до самого конца экспедиции. И надпись на палатке ук­раинцев в базовом лагере «Сала немає» не соответствовала действитель­ности, она скорее просто отражала по­пулярность и большой спрос на этот про­дукт в гималайской экспедиции.
Все рационы были расфасованы и упа­кованы в цветные нейлоновые мешочки, по цвету мешочка легко можно было оп­ределить адрес заброски.
Постоянной заботой всего состава экс­педиции была подготовка качествен­ного снаряжения: высотных палаток, обуви, кошек, ледорубов, веревок, рюк­заков, крючьев, лестниц и другого сна­ряжения. Ничто не должно было быть забытым, ибо любое упущение в условиях Гималаев могло привести к срыву экс­педиции. При подборе и изготовлении снаряжения не было мелочей. Альпинис­ты нашли во многих организациях массу людей, которые искренне желали успеха нашей экспедиции и старались помочь ей, чем могли. Большинство просьб и заказов экспедиции не было предусмотрено пла­новыми заданиями предприятий и из­готовление многих видов снаряжения, хо­тя оно и производилось с разрешения и ведома руководства, стало возможным только благодаря личной инициативе многих добровольных помощников. На­пример, высотные палатки изготовляли в Солнечногорске. Душой коллектива швейников был инженер-конструктор В.П. Близнюк. Он предложил конструк­ции разного типа палаток: для базово­го лагеря, для штурма, для склада и т.д., и именно ему пришла в голову идея шить палатки из отдельных кусков ткани, со­здавая дополнительными швами большую крепость палатки. Высотные палат­ки прошли испытания в аэродинамиче­ской трубе, а затем Близнюк выезжал на Памир для проверки их в суровых услови­ях высокогорья. Он следил за качеством каждого шва. Делал он это просто: наступал ногой на ткань и изо всех сил тя­пнул, проверяя прочность нитей, за саму ткань он был спокоен: на палатки шла каландриновая ткань, из которой шьют парашюты. Палатки Близнюка выдержа­ли штормовые ветры и низкие температу­ры Эвереста.
Ледорубы и крючья были изготовлены в Таганроге. Пуховое снаряжение под­готовил московский Дом моделей спор­тивной одежды по лекалам и при не­посредственном участии С. Б. Ефимова из Свердловска. Ефимов разработал так­же конструкцию автоклава для при­готовления пищи на больших высотах. Ю.Ф. Голодов — старший инженер Ин­ститута рыбного хозяйства Министерства рыбной промышленности Казахской ССР (г. Алма-Ата) предложил использовать крупноячеистую сеть для усиления днища палаток, и палатка второго была установ­лена с помощью такой сети.
Энтузиастами в создании лучшего в мире кислородного оборудования были В.М. Божуков, Г.А. Якушкин, Е.П. За­харов, В.С. Барсуков, М.И. Кудрявцев, Н.А. Ермаков и многие другие специалисты, принимавшие участие в подготовке. Божуков лично проверял работу кислородной аппаратуры на Па­мире в 1981 году, совершив восхождение на пик Ленина (7134 м) из Алайской долины за один день.
Много сделал для экспедиции как тре­нер, врач и физиолог В.Д. Моногаров. Он возглавлял киевскую группу врачей, проводивших медико-биологические об­следования участников на Памире, под­готовил методические материалы для тренировки восходителей, как предсе­датель Федерации альпинизма Украины участвовал в отборе кандидатов в экс­педицию.
Часть снаряжения, прошедшего испы­тания в Гималаях, была приобретена в зарубежных фирмах: высотные ботин­ки «Галибьер» и «Трапер», налобные фонари, жумары (Франция), кошки, часть ледорубов, двойные спальные меш­ки «Салева» (Австрия), упоминавшиеся выше японские радиостанции, генератор и некоторые другие предметы.
При подготовке нашей экспедиции был учтен опыт организации и проведения экспедиций на Эверест другими стра­нами. Например, необходимость обеспе­чения шерпов солнцезащитными очками, использование теплых рукавиц с ней­лоновым верхом при движении по пери­лам, применение маркировочных флаж­ков в ледопаде Кхумбу и в Западном цирке, приобретение ламп для освещения кухни, общих и индивидуальных палаток, наличие весов для взвешивания груза вплоть до базового лагеря, использова­ние капроновых бочек для транспорти­ровки, включение кариматов (водооттал­кивающих подстилок) в комплект палат­ки, достаточное количество полиэтилено­вых мешков большого размера и т.д.
Груз экспедиции, включая снаряжение и продукты, весил 14 тонн. Доставка груза в Непал, а затем в базовый ла­герь была одной из самых серьезных проблем при организации восхождений.
27 февраля в Катманду прилетела первая группа экспедиции: Е.И. Тамм, Б.Т. Романов, Ю.В. Кононов и предста­витель Спорткомитета СССР И.А. Ка-лимулин.
Первый же вопрос к встретившему нас второму секретарю советского посольст­ва Александру Дмитриевичу Сурскому:
—Есть ли разрешение на посадку на­шего самолета в Катманду?
Сурский отвечает, что очень сомне­вается в разрешении на посадку в Катманду нашего чартера.
Едва мы разместились в уютной гос­тинице «Вудлендс», как нас пригласил Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в Непале Абдурахман Халилович Везиров. Посол поинтересовался плана­ми работы экспедиции.
—Мы планируем 6 марта отправить основной груз экспедиции с караваном носильщиков, — ответил Е.И. Тамм. — И для выполнения намеченного графика решающим является прилет нашего чар­тера 2 марта.
• Чартера не будет, — твердо заявил посол. — Об этом мне сказал секретарь премьер-министра Непала.
• Я выступил очень резко по поводу такого решения, но боюсь, что это ничего не изменит, — добавил посол. — Оста­лось недолго ждать официального отве­та. А пока отдохните здесь.
Абдурахман Халилович подошел к от­крытому окну и сказал:
— Вы слышите? Здесь тишина такая, что ломит уши.
Действительно, после Москвы и суеты последних дней здесь была абсолютная тишина. Ничто не нарушало ее. Но, ко­нечно, ни о каком отдыхе не могло быть и речи. Мы приехали за неделю до при­бытия основной группы участников экспедиции. Если за это время не будет получен груз, все планы экспедиции срываются, экспедиция может закон­читься, даже не начавшись. Все наши мысли были о грузе. Что делать, если самолет не получит разрешения на по­садку в Катманду?
—Я напишу сегодня письмо нашему послу в Индии с просьбой, чтобы он помог в организации отправки грузов из Дели сюда, если чартер не придет в Катман­ду, — пообещал Абдурахман Халилович.
Ночь проходит тревожно, но на утро по­являются некоторые конструктивные мысли. Деятельный И.А. Калимулин ре­шает, не ожидая официального отказа непальских властей принять чартер, за­казать телефонный разговор с Москвой и просить руководство Спорткомитета СССР разрешить отправить грузы рей­совыми самолетами из Дели в Катман­ду, для чего потребуются дополнительные расходы. Я через центральную телеграф­ную станцию заказываю Москву. Заказ принимают, телефонная связь с Моск­вой работает через Токио. Дозвонились до одного из заместителей председателя Спорткомитета СССР. И.А. Калимулин ставит перед ним три вопроса:
1. В любом случае отправить чартер до Дели 1 марта, т.е. завтра.
2. Разрешить израсходовать допол­нительные средства для перевозки грузов из Дели в Катманду.
3. Передать с группой, которая вылетает из Москвы 9 марта, эти дополнитель­ные средства.
Едем к послу, где обсуждаем пробле­мы получения грузов. Нужно отправить кого-нибудь в Дели для организации от­правки грузов в Катманду.
• Ильдар Азисович, вы лучше других сможете организовать это дело, — говорит посол А.X. Везиров, обращаясь к И.А. Калимулину.
• Причем даже лучше встретить в Дели наш самолет. Как Вы на это смот­рите?
• Я готов вылететь в Дели сегодня же, — отвечает И.А. Калимулин.— Про­шу только помочь с оформлением вылета на ближайший рейс. И нет ли кого-нибудь в Дели, кто сможет помочь в аэропорту?
Телефонная линия на Дели не работа­ет, связаться с представителем Аэрофло­та в Индии не удается. Но в Катман­ду непальский представитель Аэрофло­та мистер Тапа не только взял на себя все заботы по организации вылета И.А. Калимулина, но и вызывался со­провождать его в Дели.
Они уезжают в аэропорт. Через час оба возвращаются. Хотя они и успели доехать в аэропорт до отлета самолета, билеты на этот рейс им привезли уже после взлета самолета. Вылет Калиму­лина перенесен на завтра. Мистер Тапа времени не теряет, он договаривается с непальской авиакомпанией о спецрей­се самолета из Дели в Катманду.
Наступает 1 марта — день вылета чар­тера из Москвы. С утра мы с Е.И. Таммом едем в обслуживающую нас фир­му — Непал Трекинг для уточнения по­следних деталей транспортировки грузов носильщиками. Владелец фирмы заявля­ет, что он вызвал из соседних сел около трехсот носильщиков. Из Катманду в сторону Эвереста строится автомобиль­ная дорога, уже построено около 100 км, и можно сэкономить несколько дней, если груз и носильщиков отвезти автомашина­ми на это расстояние.
Для перевозки груза и людей необходи­мо шесть пятитонных грузовиков, аренда каждого грузовика стоит 300 долларов за один рейс. Е.И. Тамм соглашается на все условия, главное, не сорвать график транспортировки грузов. Грузовики зака­зываем на 6 марта.
В подземном гараже нового здания по­сольства нам отводят место для скла­дирования грузов экспедиции.
Как будто все готово для приемки гру­зов и их дальнейшей транспортировки, нет только самих грузов.
Вечерним рейсов И.А. Калимулин вместе с мистером Тапой без осложнений вылетают в Дели.
2 марта 1982 года. Лишь в середине дня поступает официальный отказ не­пальского правительства в приеме чарте­ра. Грузы из Дели надо отправлять регу­лярными пассажирскими рейсами. Их два в день, иногда три. Линию Дели — Катманду обслуживают две авиакомпа­нии: Непала и Индии.
И.А. Калимулин со вчерашнего дня в Дели. В конце дня едем в аэропорт. Грузов нет. 3 марта уже с утра мы в аэропорту. Судьба экспедиции в руках И.А. Калимулина. Сумеет ли он в три дня отправить 14 тонн груза?
С утренним рейсом непальской авиа­компании прибывает В. Венделовский с первой партией груза. А дневным рейсом индийской авиакомпании прилетают А. Овчинников, Э. Мысловский, В. Балыбердин, Н. Черный, В. Шопин. Груза нет, но они в руках привезли две рентге­новские трубки для оборудования рентгенкабинета детского госпиталя в Катман­ду. Два раза рентгеновские трубки от­правлялись из Москвы багажом и раз­бивались по дороге. А без этих трубок не могли открыть детский госпиталь, ос­нащенный медицинским оборудованием с помощью Советского Союза. Инженер по монтажу сидит в Катманду шестой месяц в ожидании этих трубок. Можно понять счастье сотрудника нашего по­сольства Александра Георгиевича Бабы-нина, который принял трубки и тут же исчез. Официальная сдача госпиталя назначена на завтра на 15.00 и нужно еще произвести монтаж рентгеноборудо-вания.
Зная сложности прохождения доку­ментов в таможенном департаменте Не­пала, мы все необходимые для получе­ния груза документы оформили заранее: составили в Москве опись каждого места, отправили списки на 18 страницах в фир­му Непал Трекинг, а она получила разре­шение на груз. С готовыми документами едем на склад, надеясь сегодня же полу­чить первую партию груза. Однако на складе нет накладной на прибывший груз и получить его нельзя.
Все переносится на завтра.
На следующий день, 4 марта, прилете­ли Э. Ильинский и Л. Трощиненко, а с ни­ми еще 4000 кг груза. Уже зная, как важ­но иметь накладную на пришедший груз, первым делом выясняем, где можно по­лучить эту накладную. В аэропорту на­кладной уже нет, а в городском офисе — еще нет. Поисками накладной занимают­ся владелец фирмы и А. Сурский.
Но уже приближается время досмотра груза первой партии. Таможенники гото­вятся к досмотру, как к военной операции. Наш груз не поступил на склад, а был свезен на край аэродрома и сложен рядом с палатками охраны аэропорта. Когда мы подошли к своему грузу, то увидели целую армию таможенников, полицей­ских и переодетых офицеров госбез­опасности, место досмотра было окруже­но солдатами с винтовками в руках. Груз наш был обнесен веревкой, и внутрь за веревку пропустили только Е. Тамма и меня. Начинается досмотр.
• Откройте, — показывают жестом таможенники. Наши бочки и баулы за­пломбированы, с нами нет никаких ин­струментов. Предусмотрительные тамо­женники снабжают нас парой плоскогуб­цев. Срываем проволоку, открываем крышку бочки.
• Что здесь? — спрашивает тамо­женник.
—Это обозначено в списке. Сверяем номер со списком, в боль­шинстве бочек — продуктовые рационы.
• Продукты, рационы, — отвечаем. В руках у таможенников копии тех же списков, но они в них пока не смотрят.
• Закрывать? — с надеждой спраши­вает кто-нибудь из нас. — Тут до самого дна продукты.
• Нет, вынимайте все.
На землю выкладываются наборы про­дуктов в нейлоновых мешочках. В первых бочках таможенники заставляли разво­рачивать каждый мешочек и брали в ру­ку каждую упаковку.
• Что здесь?
• Печень. Суп. Сахар. Чай. Каша. — В зависимости от продукта отвечали мы.
Много консервов: мясных, рыбных, фруктовых и других.
—Откройте банку, — требует тамо­женник.
В этот момент рядом находился Е. Тамм. Думая, что таможенник что-то недопонял, Евгений Игоревич взял в руки банку консервов и сказал:
—В консервных банках у нас нахо­дятся продукты. Вот в этой банке, в моих руках, находится рыба в томате.
—Вот ее и вскройте, — невозмутимо говорит таможенник.
—Нож! — резко говорит Е. Тамм. Ему протягивают нож, и он взрезает консервную банку. Оттуда выползает томат, под ним видны куски рыбы. Та­моженник говорит:
—Хорошо, смотрим дальше.
Но Евгений Игоревич не может оста­новиться. Он берет в руки другую банку и, тыча ее под нос таможеннику, повто­ряет: «И эту вскрыть, и эту?!»
Сказывается нервное напряжение по­следних дней, волнения с доставкой грузов, таможенная волокита и придирки при досмотре. Таможенник отвечает:
—Нет, не надо. Одной достаточно.
И досмотр продолжается. Демонстративная готовность Тамма вскрыть любую банку убедила таможен­ников в нашей искренности, и они больше не делали попыток проверить содержи­мое консервов, да и найти ничего, кроме продуктов, они не могли.
При вскрытии одной из бочек в нос ударил запах бензина, таможенники ожи­вились, ведь бензин не значится в спис­ках. Консервные банки с бензином легко узнать, они большие и без этикеток. Объ­ясняем таможенникам, что мы не включи­ли бензин в список, потому что авиаком­пании не разрешили бы его провозить. А так как бензин уже здесь, то мы завтра оформим разрешение на его ввоз. От­кладываем банки с бензином в сторону. Кое-где темп досмотра сбивается. Легко вытряхнуть содержимое из бочки, но уло­жить все обратно не так-то просто. В Мо­скве этим занималась целая бригада в течение нескольких дней. Зовем на по­мощь наших шерпов.
В баулах в основном мягкое снаря­жение: палатки, спальные мешки, одежда. Все это снаряжение, естественно, вынимается, но таможенники заставляют развернуть его, а затем методически все прощупывают.
• Они что, думают обнаружить в швах палатки разобранный пулемет?
• Работай, работай, катай — раска­тывай. А то я скажу, что у тебя в кармане атомная бомба.
При слове «бомба» таможенник обора­чивается, слово знакомое. Е.И. Тамм показывает болтуну кулак.
Часть аэродрома, на котором проходит досмотр, напоминает базар в празднич­ный день. На земле выложены самые разнообразные красочные товары: синие, зеленые и красные мешочки с продукта­ми, россыпь консервных банок, поленни­цы оранжевых палаток, разноцветные ба­улы, белые бочки, ярко-желтые и крас­ные лестницы, оранжевые станки для рюкзаков, треноги и ящики с кино­аппаратурой и т.д. Между вещами копошатся люди: одни подтаскивают еще не вскрытые баулы и бочки, другие выкладывают вещи и ведут переговоры с таможенниками, третьи, самые озабо­ченные, трамбуют непослушное имущест­во в прежние емкости. На просмотрен­ных вещах таможенник ставит галочку мелом, помечает номер в списке, и вещи оттаскивают на край площадки. Их коли­чество постепенно растет. До конца дня около 4000 кг груза досмотрено, и мы его завозим в гараж посольства.
Следующий день начался с досмотра кино- и фотоаппаратуры. Этим занимает­ся отдельная группа специалистов. Они с самого начала досмотра с вожделением посматривали на большой полуторамет­ровый высокий прочный ящик. С него и хотят начать досмотр. Кинорежиссер Ва­ля Венделовский обреченно стоит возле своих ящиков: кинооператор Дима Кова­ленко еще не прилетел, и на все техни­ческие вопросы придется отвечать Вале, а он к этому, похоже, не готов. От­кидывается крышка большого ящика и глазам предстает удивительный объ­ект — метровая черная толстая труба, напоминающая ствол какого-то оружия, похоже, мортиры. Таможенники бочково-баульных групп замечают резкое дви­жение технических экспертов к стволу мортиры и тоже проталкиваются к за­гадочному объекту. Правда, английская экспедиция 1953 года имела в составе своего снаряжения и настоящую двух­дюймовую мортиру, которую предпола­галось использовать для бомбардировки лавиноопасных склонов Лхотзе, но вряд ли кто-нибудь из непальских таможен­ников помнил об этом. По прямому назна­чению мортира была использована лишь для победного салюта по случаю перво­восхождения на Эверест.
• Что это? — пока без попытки взять трубу в руки спрашивает старший экс­перт.
• Это? — переспрашивает Венделов­ский. — Это уникальный 1000-миллимет­ровый объектив для кинокамеры. Може­те посмотреть.
Слишком неожиданное и простое объ­яснение, и несколько пар рук тянутся к трубе. Объектив вынут, техэксперты по­очередно заглядывают в него с двух сторон — кроме стекол, внутри ничего нет. Азарт сменяется глубоким разоча­рованием, они не могут смириться вот так сразу с крушением своих надежд. В остальных группах возобновляется ра­бота по досмотру. А старший эксперт пытается спасти положение:
—Продемонстрируйте ваш объектив в действии.
—Как это? Снять кино?
—Достаточно будет соединить его с камерой.
Валя Венделовский спешно открывает все остальные ящики, вынимает не­сколько кинокамер и пытается накрутить гигантский объектив на любую из них. Вернее, он кинокамеру пытается накру­тить на объектив, который с трудом дер­жат двое ребят. Но тщетно. Объектив не подходит ни к одному из кинокамер. Руки у Валентина трясутся, ему очень нужно получить свой груз сегодня — он уже пообещал произвести киносъемку торжественной сдачи детского госпиталя. А Евгений Игоревич даже очень доволен, он говорит:
—Ну и слава богу, не надо будет не­сти эту бандуру к базовому лагерю, на одного носильщика меньше.
И мы предлагаем таможенникам задер­жать этот кинообъектив, не выдавать его нам, пока не прибудет кинооператор Коваленко, который должен разобраться, что к чему прикручивать (потом выясни­лось, что мы и не могли прикрутить объектив ни к одной кинокамере — он был от камеры «Болекс», которая в этот день находилась еще в Москве).
Я предлагаю Венделовскому:
• Давай, Валя, распустим и пленку в твоих коробках, чтобы они видели, что там есть.
• Да ты что? — кричит он. — А как же я буду снимать!
Венделовский прямо ложится на свои драгоценные коробки, поверив, что их и в самом деле будут вскрывать.
Неожиданно взрывается Сурский. Обычно он очень спокоен, никогда не те­ряет самообладания. А сейчас его, как, вероятно, и Тамма накануне, возмутила тщательная процедура досмотра. Упор­ство таможенников с объективом по­служило последней каплей. Он подступил к старшему таможеннику мистеру Шар­ме, с которым был хорошо знаком, и с нажимом спросил:
—Это таможенный досмотр или что-то еще?!
И он еще раз повторил «или что-то еще», намекая, что происходящее здесь больше напоминает предвзятую демон­страцию, чем нормальный таможенный досмотр.
Шарма отвечает:
• Это таможенный досмотр и ничего больше.
• Тогда покажите в правилах, что нужна демонстрация действия ввози­мого оборудования.
Шарма ему спокойно отвечает:
—У нас это требование есть в прави­лах, и вы можете это прочесть.
— Нет! Вы мне напишите это требо­вание. Дайте его в письменном виде,— требует Сурский.
Шарма отвечает, что в обязанности та­моженников не входит письменное разъ­яснение таможенных правил.
—Нет, — настаивает Сурский, — выдайте письменное требование демонстра­ции ввозимого оборудования.
Опять останавливается работа. Все ждут конца спора. Шарма это заметил и спрашивает:
—Вы хотите, чтобы мы закончили досмотр груза сегодня?
Еще бы не хотеть, сегодня ведь пят­ница, и если мы не получим груз, то завтра сорвется выход каравана.
—Так давайте работать. Вы же сами задерживаете работу, — упрекает он Сурского.
Тому приходится смириться. Он отхо­дит от Шармы.
К концу дня досмотр проходит уже не так придирчиво. Таможенники убе­дились, что есть полное совпадение меж­ду списком и фактическим наличием вещей. Уже вечер. Таможенники пре­кращают свою работу. Мы получаем еще одну партию груза, а оставшиеся места ждут последней накладной на по­следнюю, пятую партию груза. Пятью рейсами он был отправлен из Дели в Катманду.
Однако рабочий день еще не закон­чился. После ужина мы всем составом экспедиции отправляемся на склад в гараж посольства, где продолжается раз­борка грузов. Необходимо вынуть все личное снаряжение шерпов, которые по­просили выдать его в Катманду, а затем укомплектовать раскрытые баулы, вьюки, тюки и бочки грузом до 30 кг в каждом месте. Кроме того, каждый участник дол­жен был разделить свое личное снаря­жение на две части: одну часть взять с собой в самолет в Луклу, а другую, без которой первое время можно было обой­тись, отправить с караваном, который придет в базовый лагерь позже.
То и дело слышится чей-нибудь голос:
• В этот баул я положил то-то и то-то. Эдя, запиши.
• Я скомплектовал 2 баула: ботинки, карематы, два костюма. Эдя, запиши.
Все комплектуют и диктуют содержи­мое баулов Эдику Мысловскому.
Он выделяется среди этого упаковоч­ного бедлама невозмутимостью, спокой­ствием. На вид Эдик даже слегка медли­тельный, но работает с огромной про­изводительностью, он проводит учет и распределение всего экспедиционного хо­зяйства.
Работа по сортировке груза закончилась поздно ночью.
Утром 6 марта точно в указанное вре­мя появились три огромных грузовика, которые мы с помощью шерпов быстро загружаем. Для сопровождения гру­зовиков выделены Е. Ильинский, Л. Трощиненко, В. Венделовский, В. Онищенко и С. Ефимов.
Сергей Ефимов — очень обстоятель­ный человек. Конечно, он подготовился к восхождению на Эверест. Но в бли­жайшие дни он будет идти с кара­ваном по Непалу и хочет предусмотреть все. Он ярко одет в ветрозащитные красные брюки и красную ветроза­щитную куртку, обвешен тремя фотока­мерами: «Любитель» на левом боку у пояса, маленькая камера на лямке рюк­зака в постоянной готовности на уровне головы и камера с телевиком на длин­ном шнурке, перекинутом через рюкзак. На правом боку пояса — фотоэкспоно­метр. В руках у Сергея неразлучная ги­тара, он несет ее в базовый лагерь. Это­го мало. Он составляет русско-непаль­ский словарь для самостоятельного обще­ния с носильщиками на тропе.
Ребята рассаживаются по двое в каби­ну, и грузовики выезжают из посоль­ства. До конца автомобильной дороги с ними едет и корреспондент ТАСС Ю. Ро­дионов. Он хочет проводить груз до нача­ла караванной тропы, вернуться в Катман­ду, а затем в конце апреля отправить­ся в базовый лагерь для организации непосредственных репортажей о вос­хождении. Ожидается большая нагруз­ка на радио и, естественно, необходим бензин для подзарядки аккумуляторов; Родионов планирует привезти его с собой. Е. Тамм предложил Ю. Родионову бен­зин отослать с караваном, а в апреле привезти в базовый лагерь фрукты.
Днем из Дели прилетел И.А. Калимулин. Он с энтузиазмом, восторгом, находясь под свежими впечатлениями, рассказывает о том, как тяжело ему при­ходилось выталкивать наши грузы из Дели. Рассказывает, что уже в первый день он добился, чтобы груз был определен на багажные тележки и от­правлен к самолету. Необычайно доволь­ный первым успехом, ушел в гостиницу. А на следующий день обнаружил в аэропорту тот же самый груз на тех же тележках. Его не отправили; оказыва­ется, по правилам делийского аэропорта груз должен обязательно «вылежаться» на складе не менее суток. Пришлось Калимулину выходить, сопровождая груз, на взлетное поле, чтобы лично проследить за погрузкой его в самолет. Он нарушал тем самым режим аэропорта, но иначе сделать не мог. Ведь и на следующий день груз чуть было не остался в Дели: вместе с грузом экспедиции были и ящи­ки с оборудованием для нового здания посольства в Катманду, ящики большие, Негабаритные. Вышло так, что с первой попытки один ящик не вошел в двери грузового отсека самолета, и грузчики бросили его обратно на тележку и готовы были весь груз отвезти обратно на склад.
Калимулину пришлось не только сле­дить за отправкой, а непосредственно грузить вещи в самолет. В том случае с большим ящиком оказалось, что он не проходил в дверь самолета из-за лежа­щих внутри беспорядочно набросанных тюков, и Калимулин сам залез в багаж­ное отделение самолета, переложил тюки поглубже и после этого в самолет вошло и посольское имущество, и груз экспе­диции. В течение трех дней ходил Ка­лимулин в аэропорт на работу как груз­чик, проводя там по две смены. И ему удалось в течение этого короткого вре­мени пятью рейсами отправить весь груз экспедиции в Катманду. Когда Ка­лимулин появлялся на взлетном поле, его приветствовали все грузчики. Они улыбались, были готовы выполнить любое его распоряжение. Правда, был израс­ходован весь запас спиртного, который он конфисковал у группы сопровожде­ния самолета Аэрофлота (Ильинский, Онищенко, Венделовский).
Таким образом, все 14 тонн груза доставлены из Дели в Катманду, однако не все грузы отправлены караваном. Дело в том, что через несколько дней в Луклу летит передовой отряд экспе­диции, который быстрым маршем должен дойти до базового лагеря и тут же выйти на обработку ледопада Кхумбу. С этой группой необходимо отправить около 600 кг снаряжения, которое им понадо­бится с первого же дня. Кроме того, часть груза будет привезена основной группой экспедиции, прилетающей в Катманду 10 марта. Этот груз уже не догонит караван, его необходимо отправлять са­молетом в Луклу. И наконец, в аэропор­ту осталась последняя партия груза, на которую не могут найти накладную.
Поэтому немедленно были начаты пе­реговоры с непальской авиакомпанией об организации специального грузового рей­са из Катманду в Луклу. Непальцы охотно идут навстречу и обещают на следующий день, 7 марта, предоставить самолет для грузового рейса.
Но 7 марта грузовой рейс не состоялся. Вообще были отменены все рейсы из-за погоды, и наш передовой отряд не смог вылететь в Луклу. Свободное время используем для закупки солнцезащит­ных очков для шерпов. Это вызвано не­обходимостью. Например, в апреле 1953 года выпавший ночью снег принес совершенно неожиданные осложнения передовой группе Хиллари. Пройдя в те­чение дня по ослепительно белым скло­нам по долине р. Кхумбу, в Лобуче пришел отряд почти полностью ослепших носильщиков, и руководитель группы Хиллари провел очень тревожную ночь, всерьез опасаясь, что он провалил едва начавшуюся экспедицию.
Обеспечение шерпов советской экспе­диции солнцезащитными очками было предусмотрено еще в Москве, но закупка их была отложена до Катманду и пре­вратилась в один из самых веселых ат­тракционов, который долго вспоминали участники экспедиции.
Евгений Игоревич Тамм закупку очков поручил старшему тренеру Анатолию Георгиевичу Овчинникову. Тот отнесся к поручению очень добросовестно, обошел ряд магазинов оптики, посетил местные «толкучки» и таки нашел торговцев с пе­редвижным магазином солнцезащитных очков с самой низкой ценой — 35 рупий за пару. Когда мы возвращались на автобусе в гостиницу, Анатолий Геор­гиевич попросил остановиться и при­гласил меня пойти с ним завершить закупку 40"пар очков. Оказывается, ба­зар находился тут же, у дороги, на огромном поле, образующем центр го­рода. Свои товары продавцы приносят сюда ежедневно. Большое пространство поля позволяет торговцам свободно рас­положиться со своим товаром, и недалеко от края дороги мы увидели несколько лотков с очками. На одном из них лежало около 30 пар хороших очков.
• Сколько стоит одна пара? — уточ­нили мы еще раз цену.
• 35 рупий.
• Значит, за 30 пар надо 1050 ру­пий, — быстро подсчитал уме Овчин­ников и стал расстегивать свою поле­вую сумку, чтобы достать деньги.
• Подожди, Анатолий Георгиевич, если мы заплатим деньги, не торгуясь,
то продавец будет очень недоволен, надо торговаться, хотя бы для формы,—
говорю я. — Он даже может обидеться, подумает, что продешевил, если мы про­
сто так возьмем и купим у него очки.
• Хорошо, давай торговаться, только не очень дави,— говорит Овчинников, даже не подозревая, как и я, чем закон­чится наш веселый торг.
Пока мы договариваемся с Овчин­никовым, возле лотка останавливаются несколько человек и молча смотрят на нас. Торговец видит, что мы пришли к какому-то решению и в нетерпении ждет, чем это кончится для него. Он, вероятно, надеется, что продаст нам две пары очков, так как нас двое.
Чтобы с чего-то начать, я опять пере­спрашиваю:
• Так сколько стоит одна пара?
• Тридцать пять рупий, — подтвер­ждает торговец.
Я беру одну пару, откладываю в сто­рону, потом беру вторую и кладу рядом с первой.
—Здесь две пары, — говорю я. — Три­дцать пять и тридцать пять, за две пары надо платить семьдесят рупий. Мы берем обе за пятьдесят. Согласен?
—О'кей, — демонстрирует свои зна­ния английского торговец.
—О'кей, — скрепляю я сделку.
Затем к отложенным двум добавляю еще восемь пар и говорю:
• Вот здесь десять пар очков. Если каждая пара стоит теперь 25 рупий,
то за десять надо платить двести пять­десят. Правильно?
• Правильно, — кивает торговец.
• За все десять пар двести рупий, уже по двадцать рупий за пару, о'кей?
Торговец отвечает не сразу, он смотрит на стоящих рядом людей, те понимают его сомнения, по-непальски объясняют ему, что за десять пар он получает двести рупий. Мне кажется, что он просто не верит, что он сможет продать за один раз десять пар. Мы стоим спокойно, не торопим торговца. По сути, ритуал торговли завершен, последнее слово за продавцом.
—О'кей,— говорит он.
Я отбираю еще десять пар, присоеди­няю их к первым десяти и говорю:
—За эти десять пар двести рупий и за эти десять пар двести рупий, скидка
будет? — задаю я формальный вопрос, и конечно, продавец отвечает: «нет».
—О'кей,— тут же соглашаюсь я.
Можно было бы отложить оставшиеся десять пар и заплатить деньги, но торг набрал уже темп, это только рассказы­вать долго, а на самом деле торговля шла в хорошем темпе: отложил очки в сторону, вопрос — ответ, добавил новую порцию очков, вопрос — ответ, как в игре в пинг-понг, причем продавец уже понял, что мы не простые покупа­тели, намерения у нас серьезные, хотя торг идет весело. Толпа уже обступила лоток со всех сторон, и появился даже какой-то инициативный советчик, в речи которого преобладало «нет» почти на все вопросы нашего продавца. Советчик как-то сбивал темп торговли, которой Ов­чинников явно наслаждался, воспитан­ный на твердых ценах. Мы уже не могли остановиться, чувствовали доброжела­тельно-удивленное настроение толпы, ко­торая быстро разрасталась вокруг нас.
Люди толкались, чтобы лучше видеть и не пропустить эффектный финал. И он на­ступил. Я отобрал еще десять пар очков и сказал продавцу:
• Теперь считай за эти десять пар — двести рупий, за эти десять пар — еще двести рупий и за эти десять пар — тоже двести рупий, всего шестьсот ру­пий. Берем все за пятьсот.
• Пятьсот пятьдесят, — быстро отве­тил продавец, уверенный, что, увлечен­ные торговлей, мы переплатим ему эти пятьдесят рупий.
• О'кей, — махнул я рукой.
Глаза торговца вспыхнули от радости. Овчинников отсчитал 550 рупий, но оставшиеся деньги не прятал, он еще не пришел в себя и был уверен, что, если продавец скажет, то он должен от­дать ему еще пятьсот рупий. Но тот сложил деньги в карман и, рассчитывая воспользоваться щедростью, которую мы только что продемонстрировали, сказал, показывая на оставшиеся на лотке шесть пар очков:
• Заберите и эти.
• Хорошо, сколько?
• По тридцать рупий каждая.
• Ну нет, они были по тридцать, когда вот эти, наши, были по тридцать пять рупий. Мы же заплатили за наши по 20 рупий, поэтому за оставшиеся пла­тим меньше. Так сколько теперь за шесть пар?
• Сто пятьдесят рупий.
• Даю девяносто.
• Нет, надо сто десять.
• О'кей.
Забираем оставшиеся шесть пар, тор­говец тут же складывает свой пустой лоток и уже нас даже не видит, он дол­жен пережить такой удачный для него день где-то в другом месте.
А меня за рукав дергает тот самый советчик, который мешал нашему торгу.
• Посмотрите еще очки, очень хо­рошие.
• Толя, нам нужны очки?
• Нужны. Нам ведь надо сорок пар, а есть только тридцать шесть.
Характер и настроение нового продавца не располагают к торгу. Отбираем десять пар.
• Сколько?
• Двести рупий.
• Сто.
• Нет.
• Сто пятьдесят.
• Нет.
Толя протягивает продавцу двести ру­пий, мы забираем очки и уходим. Толпа, которая переместилась за нами к соседнему лотку, расходится, несколько разочарованная — слишком быстромы сделали вторую покупку. Овчинников дергает меня за рукав.
—Бежим, — говорит, — а то одумают­ся и отнимут очки.
Он не верит в реальность покупки и потом долго рассказывает всем, как было.
8 марта передовая группа: А. Овчин­ников, Э. Мысловский, В. Балыбердин, В. Шопин и Н. Черный вылетают в Луклу.
Чартерный рейс опять отменяется — в Лукле сильный ветер.
Возвращаемся в посольство. Вскоре приходит грузовик с последней партией груза. Мы ее разгружаем, подсчитываем количество мест. В первой партии 46 мест, во второй — 56. Простой расчет показывает: 102 места по 30 кг — это чуть больше трех тонн. На чартер гру­зится 1200 кг, итого имеем груза на 2,5 чартерных рейса. Тамм говорит:
—Но почему только 1200 кг? Ведь за один пассажирский рейс этот самолет бе­рет 18-20 пассажиров, и каждый пасса­жир имеет еще право на 35 кг багажа. Я думаю, чартер они не взвешивают. А если взвешивают, то надо ставить ребят на весы.
—Нет проблем, ногу всегда подста­вим, тем более, что у них старый тип
весов, — заявляет Романов.
10 марта, среда. Наконец-то дело с от­правкой грузов самолетом сдвинулось с мертвой точки: ушел наш первый чар­тер.
Наша система взвешивания груза «че­рез ногу» дала осечку. Вначале все шло по отработанной схеме: я подставил ногу под весы. Тамм и Романов стали за моей спиной, чтобы пассажиры из зала не видели мою вытянутую напряженную но­гу. Один раз контролер удивленно по­смотрел на весы, на груз, стал осмат­ривать все вокруг и увидел мою руку на стойке. Он убрал мою руку со стойки. Я в это время освободил ногу из-под весов, удовлетворенный контролер запи­сал вес. Нам удалось погрузить 46 мест по 30 кг каждый, всего 1380 кг, то есть на 140-180 кг больше нормы. Груз увезли к самолету. Правда, через некоторое время появился пилот. Посмот­рев на шасси, он сказал:
—Надо сбросить 200 килограммов. В тот же день прилетела последняя груп­па участников экспедиции — 13 человек.
Теперь вся экспедиция находится в без­остановочном движении к Эвересту. Тро­нулся в путь и караван носильщиков из Майни Покхари — небольшой деревушки в начале караванной тропы. В тече­ние шести дней пятью группами вышло более трехсот носильщиков. Хвост наше­го каравана еще в Майни Покхари, а первая группа уже подходит к Лукле. А от Луклы уже три дня к базовому лагерю движется караван передового от­ряда экспедиции.











Переход от Катманду к базовому ла­герю занимает около двух недель, но время в пути не пропадает даром. Участники марша любуют­ся неповторимыми картинами природы Гималаев, знакомятся с жизнью непаль­цев, получают необходимую акклимати­зацию для подъема выше базового лаге­ря. Для многих западных альпинистов это и тренировочный поход.
В наши дни путешественник может намного сократить длинный пеший пе­реход, прилетев на рейсовом самолете в Луклу, что в двух днях ходьбы от Намче-Базара, и даже приземлиться на взлетной полосе непосредственно над Намче-Базаром в Тьянгбоче, где япон­цы построили самый высокогорный в мире первоклассный отель «Вид Эве­реста». Но такой быстрый набор высоты может вызвать горную болезнь, поэтому большинство экспедиций проделывает весь путь пешком вместе с караваном носильщиков.
Наш караван двигался на восток па­раллельно Высоким Гималаям, поднима­ясь на крутые гребни и спускаясь в глубокие ущелья в направлении долины реки Дуд-Коси, в верховьях которой находится массив Эвереста. Река течет в меридиональном направлении на юг и является левым притоком реки Сун-Коси, несущей свои воды в священный Ганг. Перепады высот от реки до гребня составляют 1500-2000 метров, причем высота гребней возрастает при прибли­жении к меридиану Эвереста.
На высших точках гребня в это время лежал снег и переход через самый высокий перевал Ламджура был серьез­ной проблемой для наших легко одетых, босоногих носильщиков. По договору но­сильщики из Майни Покхари, куда груз доставили на грузовиках, несут его толь­ко до Намче-Базара, расположенного на высоте 3400 метров в непосредственной близости к высокогорной зоне Гималаев. Выше они просто не могут подниматься из-за холода, особенно в зоне ледников, которая находится в двух днях пути выше Намче-Базара.
Долина Дуд-Коси является одной из самых больших долин Непала, а ее рельеф — типичный для восточной части страны. Долина поражает своей необо­зримой шириной и огромными перепада­ми высот — более 3000 метров от гребней до дна долины. Ни один фото- или кино­объектив не может захватить долину це­ликом, и только пройдя по ней, можно представить ее масштабы. Не удивитель­но, что высочайшая гора мира находит­ся в ее верховьях. Чем выше поднимаем­ся по долине, тем меньше растительности на склонах, а столица шерпов — Намче-Базар расположена выше зоны лесов.
От Кхари-Кхола Эверест еще не виден. Долину реки замыкает безымянный свер­кающий снежный пик. Снежно-ледовый гребень струной тянется к вершине. Наконец-то мы увидели настоящую ги­малайскую вершину. По мере подъема снежная вершина заслоняется ближними скальными гребнями, появляются новые снежные пики. В лесу, по которому мы идем,— россыпи примул. Слабо-фиоле­товые с желтой серединкой цветы растут по краям дороги, в щелях между ка­менными плитами на тропе.
Мы вышли на популярный туристский маршрут Лукла — базовый лагерь под Эверестом. Туристы уже знают, что на Эверест идет советская экспедиция, по всей тропе от Луклы вверх идут наши группы.
На тропе к Намче-Базару произошла знаменательная встреча с первовосходи­телем на Эверест Эдмундом Хиллари. Хиллари нам рассказал, что каждый год он проводит в Непале 3-4 месяца. Строит школы, мосты и прочее. Три-четыре месяца проводит в Новой Зелан­дии и столько же в США и Канаде.
• Выступаете с лекциями?
• Да, — отвечает он. — Читаю много лекций. Но моя главная работа консультант одной из канадских фирм по туристскому снаряжению, в основном палаткам.
Перед расставанием спрашиваю Хил­лари:
—Что случилось в Вашей жизни зна­менательного после восхождения на Эве­рест?
Хиллари кратко отвечает:
—Поход через Южный полюс. И поход от моря к небу, когда мы поднялись вверх по течению реки Ганг до ее исто­ков и затем сделали восхождение на гору. Правда, гора была не серьезная, скорее, символическая.
• Что и сколько построено в Непале с Вашей помощью?
• Всего построено 19 школ, 2 госпита­ля — в Фаплу и Кунде и два моста. Сейчас идем строить двадцатую школу в селении Кхумджунг.
22 марта, на девятый день пути, про­ходим поселок Луклу. Сюда две недели назад прилетела наша передовая группа, и за ней — все остальные участники экспедиции. Они уже наверняка в базо­вом лагере, а нам еще идти до него пять дней.
Выше Луклы в поселке Джорсале — контрольный пункт Эверестского запо­ведника. Новый деревянный дом, обне­сенный деревянной верандой. На стене дома прибита новая карта заповедника масштаба 1:25 000, на которой обозна­чены ее границы, нанесены туристские маршруты, высоты. Рядом с картой — инструкция, как уберечься от горной болезни, списки экспедиций на осень 1981 года: американская медицинская на Эверест по обычному пути, ново­зеландская — по западному гребню, экс­педиции на Амадаблам, Кантега, Нуптзе. И вдруг ниже списков видим при­кнопленный листок, на котором по-русски от руки написано: «Участники нашей экспедиции, за вход в заповедник упла­чено. Список участников оставлен. 8.00 18 марта 1982 года. Е. Тамм». Стоимость входа в Эверестский национальный парк на срок пребывания в нем две недели — 5 долларов, для альпинистских экспе­диций разрешение дается на весь срок работы экспедиции. За контрольным пунктом начинается сосновый лес и сразу же видно, что вы попали в заповедник — ни одного срубленного дерева. А всего в нескольких часах ходьбы от заповедника ниже по долине — масса поваленных де­ревьев, свежих пней. Лес рубят на дрова, расчищают склоны под поля. Землю рас­пахивают между пнями, выкорчевать пни вручную почти невозможно. При суще­ствующих темпах вырубки нужно не более 10-15 лет, чтобы на склонах Дуд-Коси уничтожить не только все деревья, но и кустарник.
Тропа выводит к правому притоку Дуд-Коси, реке Бхоти-Коси, от которой начи­нается подъем к Намче-Базару.
Крутая тропа зигзагами поднимается вверх, изредка уходя правее на сторону Дуд-Коси, и на одном из поворотов вдруг открывается долина, замыкающаяся гор­ным массивом Нуптзе — Лхотзе Эверест. На этом месте, где идущие по тропе из Луклы, впервые видят Эверест, обо­рудована смотровая площадка.
Весь массив Эвереста скрыт располо­женной ближе к нам стеной Нуптзе — Лхотзе — грандиозного горного соору­жения даже для масштабов Гималаев. Это отвесная скальная стена, взмет­нувшаяся на два с лишним километра над ледниками и протянувшаяся почти на пять километров от вершины Нуптзе на западе до Лхотзе на востоке. Эти вер­шины, по сути, лишь незначительные возвышения в гигантском почти гори­зонтальном на таком большом расстоя­нии гребне высотою 7500-7800 метров. Эверест выглядывает из-за гребня при­мерно посредине, и надо знать, что эта скромная пирамида — Эверест, а не пик на гребне Лхотзе.
Намче-Базар расположен амфитеат­ром в цирке, который закрывает дома от холодных северных ветров. Дома сложе­ны из камня, а крыши покрыты дранкой, прижатой камнями. В нижней части се­ления выделяется буддистская ступа, рядом с ней — ровная довольно большая площадь. На площади отдельными груп­пами стоят десятки яков, кучей лежат разноцветные тюки, в центре — люди в ярких костюмах. Один из них машет нам рукой.
— Да это Эрик Ильинский!
Быстро спускаемся к нему, здесь же и Сергей Ефимов. Они уже второй день за­няты отправкой груза на яках. От Намче-Базара теперь почти весь груз пойдет вверх до базового лагеря на яках. Но та­кое количество яков! Больше сорока го­лов!
От Намче-Базара тропа обходит склон почти по горизонтали, затем круто спускается к Дуд-Коси. Новый мост через реку без перил, настил моста слегка наклонен в сторону течения. Ветер. Мост качается, но ширина настила позволяет в случае необходимости сде­лать шаг в сторону для удержания равновесия.
Здесь мы, наконец, расстаемся с Мо­лочной рекой (Дуд по-непальски молоко) и начинаем двигаться на северо-восток вдоль левого притока Дуд-Коси — реки Имджа-Кхола, берущей начало со скло­нов Лхотзе. От реки — крутой взлет за­лесенного склона на 300-400 метров по вертикали, а затем тропа по диагонали пересекает открытый склон и выходит прямо к монастырю Тьянгбоче. Ветер. Начинается снег, который на тропе тает, а на деревьях ложится сначала неболь­шими пятнышками, а затем покрывает листья целиком.
Тьянгбоче. Туман. Гор не видно. Все постройки здесь группируются вокруг главного здания монастыря. Непосред­ственно вокруг монастыря — кельи мона­хов, несколько одноэтажных гостиниц.
Монастырь Тьянгбоче — одно из наи­более священных для буддистов мест. Монастырь построен на альпийском лугу с редкими гималайскими лиственницами в окружении снежных гор, среди которых выделяется Амадаблам и Кантега.
На следующее утро небо было чистое, трава на лугу покрыта инеем, сверкав­шим в лучах раннего солнца, рядом с монастырем и ниже по склону замерли посеребренные мхом деревья, на которых не шевелился ни один лист. Южнее греб­ня залесенные склоны круто сбегали к Дуд-Коси, шум которой не был слышен из-за большой глубины ущелья. А на се­вере панораму замыкал зазубренный восьмикилометровый гребень Лхотзе — Нуптзе с пирамидкой Эвереста где-то по­средине гребня. Но даже эта огромная стена высотой около 7500 метров засло­нялась ближними сверкающими льдом стенами Кантега, Тамсерку и других вершин. Вид ступы на фоне неприступ­ной ледовой стены Кантега, тишина в этом уединенном уголке земли вызывали мысли о вечности, единстве, всеобщей гармонии и абсолютном покое.
От Тьянгбоче тропа, неизменно подни­маясь, ведет к леднику Кхумбу, до ко­торого еще два дня пути. Сразу же за Тьянгбоче в рододендроновом лесу лежит снег, открытые участки тропы мокрые, скользкие. Мы догоняем зиму. А каково будет на Эвересте?
Селение Периче расположено на высо­те 4200 метров, горы совсем близко под­ступают к тропе, холодно. Лес остался далеко внизу, отдельными кустами растет можжевельник и арча. Недавно сошел снег и кое-где видны пучки эфедры.
Следующая остановка в селении Лобу-че (высота 4930 м) — мы уже в районе ледника Кхумбу, на его правой боковой морене.
От Лобуче — короткий переход к по­следнему жилью шерпов в Горак Шепе, и от Горак Шепа тропа переходит на ледник Кхумбу. Ледник засыпан нетол­стым слоем камней, многие из них лежат на ледяных столбах. Очень декоративны кальгаспоры и изолированные островки чистого льда в виде игл, ножей, пира­мид и других фигур.
Горак, Шеп — это крошечное зеленое озеро в морене ниже скальной вершины Кала Патар — небольшого пика, служа­щего основанием Пумори. Ниже морены лежит трог ледника Кхумбу, а напротив через ледник сверкают неприступные гребни Нуптзе. Западный гребень Нуптзе выдается до такой степени, что очень эффективно закрывает ледопад Кхумбу, чему не в малой степени способствует и поворот ледника.
Эверест виден на заднем плане, его огромный треугольный юго-западный склон сразу бросается в глаза, над вер­шиной горы почти постоянно висит шлейф снежной пыли, сдуваемой со скло­нов штормовыми ветрами.
Наша группа замыкает караван. Где-то впереди, перед резким поворотом лед­ника под склонами перевала Лхо-Ла, дол­жен быть наш базовый лагерь. Но стран­ное дело, мы не видим не только базовый лагерь, но и сам ледопад, перепад высот которого достигает 600 метров. Справа — гладкие снежно-ледовые склоны Нуптзе, перед нами — перевал Лхо-Ла, между ними не видно никакого прохода, а ведь здесь должен быть ледопад Кхумбу. Мы, кажется, вплотную уже подошли к пере­валу, а справа нет и намека на ледопад. Казалось, вот-вот начнется подъем на перевал.
Еще 30-40 минут хода и мы, наконец, замечаем, как линия гребня Нуптзе ото­двигается и проступает хаос ледника Кхумбу. Теперь всматриваемся вперед в поисках оранжевых пятен палаток базо­вого лагеря. Вон они, за ближайшим бугром. Подходим ближе. Нет. Это ры­жие скалы. Рыжие камни. Рыжая осыпь камней на леднике. Идем дальше. Ка­жется, дальше пути нет. И, наконец, видим на белом фоне льда ярко-крас­ную точку. Это наш красный флаг. Под­ходим ближе. Ниже флага ясно просту­пает живописная россыпь разноцветных палаток базового лагеря. Мы — дома.
Дома, но в Гималаях, и нас сразу же захватывают заботы и проблемы экспе­диции. Для Лени Трощиненко — это на­ведение порядка во всем хозяйстве ла­геря, для меня — новые и непривычные обязанности радиста экспедиции. Еще при подходе к базовому лагерю в селении Периче произошла неожиданная встреча с офицером связи Бисту, который спус­кался из базового лагеря в Намче-Базар. Он нес телеграммы Тамма в мини­стерство туризма и советское посоль­ство о том, что базовый лагерь установ­лен, а связи нет, не работает радио­станция.
— Там уже все пробовали вклю­чать, — сказал мне Бисту. — Не работает. Иду на полицейский пост в Намче, у них есть радиостанция.
Работа экспедиции без связи с внеш­ним миром, конечно, немыслима. Од­нако и помощь полицейской радиостан­ции в Намче-Базаре не решает проблемы.
О какой оперативной связи, и вообще связи, можно говорить, если в Намче-Базар надо бежать два дня, а оттуда об­ратно в базовый лагерь — три дня хорошего хода. Пять дней для одного обмена информацией при условии, что связь из Намче-Базара на Катманду бу­дет работать регулярно. Более надежна связь службы аэропорта, они несколько раз в день имеют служебные разговоры с Катманду, но ближайший аэродром, имеющий прямую связь с Катманду, в Лукле, дорога туда и обратно занимает 6-8 дней.
Встретив в Периче офицера связи Бисту, несущего радиограмму Тамма в Намче-Базар, я не поверил в неисправ­ности» нашей радиостанции. Всю радио­аппаратуру для экспедиции готовил один из лучших специалистов радиодела В. Черевко. Еще в прошлом году на Памире я убедился, насколько досконально знает он радиоаппаратуру и как скрупулезно готовит ее для работы в высокогорье. Проверка, опробование и переопробо­вание, испытания при разных режимах и нагрузках. А из запчастей, мне кажется, можно было бы собрать небольшую ЭВМ. Узнав в Катманду, что Черевко не смог выехать в Непал, Евгений Иго­ревич сказал мне: «Будешь исполнять обязанности радиста. Володя тебя под­учил немного?» Да, на Памире Володя меня обучил основным приемам работы на радиостанции, показал, как ведется документация и прочее, мне пришлось даже его подменять в конце сборов.
Конечно, обнаружить неисправность и тем более устранить ее я не смогу, но я был уверен, что радиостанция в поряд­ке. Ящик с радиостанциями при транс­портировке был под постоянным на­блюдением, его нигде не бросали, в ра­циях никто не копался, значит, все долж­но быть исправно. Но почему же нет связи?
Как только мы пришли в базовый ла­герь, Тамм встретил меня словами: «А, радист явился. Теперь мы будем иметь связь». Это прозвучало, как очень веселая шутка.
— Вы хоть включали станцию? Акку­муляторы подсоединяли? — Тамм даже не ответил на мои слабые попытки поязвить.
Подошло время дневной связи — 15.30. Мне и ходить далеко не нужно было, на правах радиста я устроился ночевать в радиорубке. Правда, Тамм намекнул, что радиорубка должна быть не жилой, в палатке сделаем склад всей радиоап­паратуры, солдат-мотора, запасных бата­рей, генератора и прочее.
• Вот придет Голодов, и мы поставим себе палатку.
• Хорошо.
Я впервые в этом году увидел нашу радиостанцию «Ангару». По прошлому году помню, что крайняя левая ручка внизу — включение. Проверяю установку волны — 4710, поворачиваю крайнюю левую ручку внизу вправо. Шелчок. Ши­пение и завывание в эфире. И вдруг сквозь этот шум услышали слабый голос: «Бейс камп, бейс камп, Эверест бейс камп. Министри оф туризм из коллинг» («Базовый лагерь, базовый лагерь, базо­вый лагерь Эвереста, вызывает министер­ство туризма»). Микрофон схватил офи­цер связи Шрестха (экспедицию сопро­вождали два офицера связи) и быстро-быстро заговорил по-непальски. Прием. Опять монотонный голос оператора из Катманду: «Бейс камп, бейс камп, Эве­рест бейс камп»,— значит, не слышат нас. Включил настройку, Тамм поворотом ручки добился максимального свечения четырех индикаторных лампочек, пере­ключил на рабочий режим — голос Катманду стал слышнее, мы ответили, нас услышали. Дали счет, подстроились чуть-чуть, Шрестха долго что-то говорил по-непальски. Потом микрофон с той сто­роны взял А. Сурский, работник советско­го посольства в Непале.
• Вы почему столько дней не выходи­ли на связь?
• Как не выходили. Это вы молчали.
• Мы каждый день выходили на связь два раза в день.
• Мы тоже.
• Ну, хорошо. Как у вас дела? Что сделано, какие планы?
Состоялся долгий сеанс связи. Ведь в Катманду и в Москве ничего не знали об экспедиции со дня вылета в Луклу основного состава участников 13 марта. В официальной информации о спортив­ной части работы экспедиции впервые было упомянуто имя Э. Мысловского: «Группа Мысловского установила лагерь 1 на высоте 6500 метров». В Москве эти слова прозвучали тревожным предо­стережением: что-то не так в экспеди­ции, какое-то несоответствие согласо­ванным планам и рекомендациям. Дело в том, что Институт медико-биологических проблем (ИМБП) Министерства здраво­охранения СССР по просьбе Спорткоми­тета СССР провел сверхтщательное ме­дицинское обследование участников экс­педиции, предложив ряд сложных тес­тов, часть из которых показана в кино­очерке «Леннаучфильма» «Гималайские сборы» — «фильме ужасов», как его на­звали альпинисты: ходьба с рюкзаком по бегущей дорожке, велоэргометр, ды­хание чистым азотом до потери сознания, суточное пребывание в термобарокамере на «высоте» 5000 метров при минус 40 градусов, подъем в барокамере на мак­симальную высоту, когда Юрий Голодов поставил рекорд, поднявшись до высоты 11 километров без кислорода — и все это при тщательном биохимическом конт­роле вплоть до измерения содержания кислорода и азота в кончиках пальцев. В результате проведенных исследова­ний, скорее напоминающих эксперименты по проверке выживаемости человека в экстремальных условиях, Мысловский и Трощиненко были исключены из спис­ка рекомендуемых для восхождения на Эверест: Мысловский по причине нару­шений деятельности сердечно-сосудистой системы после теста на максимальную, до изнеможения работу на велоэрго-метре, а Трощиненко — по причине мед­ленного биения сердца (32 удара в ми­нуту).
—У вас во сне может остановиться сердце, — заявили врачи неоднократному чемпиону СССР по альпинизму, люби­телю лыжных гонок на 50 км действую­щему мастеру спорта СССР Леониду Трощиненко.
Мысловскому была выдана рекоменда­ция не подниматься выше 6000 метров, Трощиненко же получил полный запрет на восхождения; по этой причине он и числился в экспедиции на должности за­местителя руководителя по хозяйствен­ной части. Эдуард Мысловский, правда, получил моральное утешение от спе­циалистов ИМБП:
—Если бы мы отбирали Вас в кос­монавты, — заявили ему, — то у нас не
было бы никаких претензий к Вам. Но ведь это Эверест…
Можно было только приветствовать столь лестную для Эвереста почтитель­ность со стороны сотрудников ИМБП, если бы она, эта почтительность, не вли­яла на состав участников и план ра­боты экспедиции.
• Решай сам, — ответил Мысловскому Тамм, когда тот обратился к нему
за советом. Долго думал Эдик и нако­нец решился.
• Буду идти под строгим самоконт­ролем, — сказал он. — Евгения Игореви­ча не подведу.
И теперь в Москве знают, что Мысловский поднялся на 6500 метров.
• Вы что, не могли включить радио­станцию? — спросил я Тамма после связи. — Меня ждали?
• Ничего не понимаю, — ответил Тамм. — Конечно, и включали, и настраи­вали, и вызывали. Загадка какая-то.
Лишь в конце экспедиции было полу­чено разъяснение этой загадки. Как-то в ожидании очередной связи с Катман­ду возле радиорубки собрались, как всегда, все свободные обитатели базово­го лагеря: участники экспедиции, груп­па телерадио во главе с Ю.А. Сенкевичем, корреспондент ТАСС Ю.В. Ро­дионов, работники киногруппы и другие, и по какому-то поводу вспомнили первые напряженные дни работы экспедиции, оказавшейся из-за отсутствия связи в полной изоляции от внешнего мира.
Я в который раз с гордостью повторил рассказ о чудодейственном, ставшим ле­гендарным оживление радио, когда при­шел «настоящий радист» и все наладил. И эту легенду развенчал Ю.В. Родионов.
—При чем здесь ты, — сказал он, — это я спас экспедицию. Когда мы на чет­вертый или пятый день собрались в радиорубке министерства туризма в Катманду и безуспешно вызывали базо­вый лагерь, я от нечего делать смотрел в окно, потом мой взгляд заскользил вдоль антенны радиостанции и остановился на гнезде, в который был вставлен штырь антенны. На гнезде было написано — Earth (земля). Мое сонное настроение исчезло. Я еще раз убедился, что антенна и заземление поменялись местами, тут же переключил их и мы услышали: «Министри оф туризм, бейс камп ис коллинг» («Министерство туризма, вызыва­ет базовый лагерь»). Вот и все.
Очередной раз «чудо» разъяснилось самым прозаическим образом. А жаль...
«Наладив» связь, я мог детальнее оз­накомиться с лагерем, который уже был хорошо Оборудован.
Специально для базового лагеря были изготовлены три большие шатровые па­латки: кают-компания и склады для про­дуктов и снаряжения. Чтобы кают-ком­панию сделать повыше, сложили из крупных камней стенку вокруг площадки и полотнище поставили сверху, теперь внутри палатки можно было стоять даже с краю. Центральный кол оказался корот­коват, под него подложили несколько крупных камней.
С особым старанием готовили место для кухни. Ее разместили напротив входа в кают-компанию, рядом с кают-ком­панией стояла продуктовая палатка. Позади кают-компании нашли трещину и определили ее как мусоросборник.
В кухонной палатке удивляла рацио­нальность размещения всех предметов. Прямо у входа слева стояла газовая плита, газовый баллон был выведен на­ружу. Снаружи с левой же стороны палатки лежал весь запас газовых бал­лонов экспедиции, более 50 штук. На­против газовой плиты ближе к центру палатки стояли 40-литровые бидоны с во­дой, за водой ходили спускаясь чуть ни­же лагеря к ручью на леднике. Дальше по внутреннему периметру палатки слева направо стояли кастрюли, банки, короб­ки со специями, ящики с расходными продуктами и пр. Ножи, ложки, повареш­ки аккуратно висели на гвоздях, вбитых в доски и закрепленных в камнях. Ра­бочий «стол» — большой плоский ка­мень — находился в центре палатки. У вы­хода с правой стороны лежало несколько камней, на которых можно было сидеть.
Воскобойников ревниво следил за чи­стотой и санитарией на кухне и терпеть не мог посторонних внутри помещения. Иногда трудно было избавиться от гостей, ожидавших, пока закипит чай или компот, и Воскобойников велел прита­щить большой камень ко входу в кухню, на этот камень он выставлял ведра с соком, компотом и другой витаминизи­рованной жидкостью. Позже эти питье­вые ведра заносились прямо в кают-ком­панию. Их закрывали крышками, на крышки ставили кружки, и каждый мог подойти и вволю напиться. Особой по­пулярностью пользовался спецнапиток: черносмородинный сок с большим коли­чеством кусочков лимона. Для чистки зубов и умывания выставлялось ведро горячей воды. Особенно упорную борьбу за чистоту помещения Воскобойников вел с шерпами, которые кухню считали своим родным домом и в первые дни норовили и ночевать там. Через несколько дней только сирдар Пемба Норбу сохранил за собой право пребывания внутри кухни в любое время. Он скромно садился на камень с правой стороны от входа и сле­дил за бесперебойной работой кухни, из­редка давая указание принести воду, вы­нести помойное ведро и т.д. На кухне работали три шерпа: Анг Фурба — штат­ный повар, Сонам и Бирендра — кухон­ные работники. Сонам в первый же день стал Сеней, а Бериндра — Борей, они охотно отзывались на эти имена.
Базовый лагерь ежедневно посещают туристы. Офицер связи Шрестха, боль­шой законник и педант, буквально на следующий день после нашего прибы­тия в лагерь предложил обозначить гра­ницу лагеря. Для этого со стороны тропы от ледника на плоском камне мы при­крепили крышку от ящика, на которой написали на английском языке: «Терри­тория базового лагеря советской экспе­диции на Эверест. Просьба без разре­шения не входить».
Наблюдаем за реакцией туристов на запретительную дощечку. К нашему ве­ликому удивлению крышка обладает эф­фектом каменной стены: уставшие турис­ты бредут по тропе, в 10 метрах видят наши нарядные палатки, уже представля­ют себе, как они смогут присесть и от­дохнуть возле них и вдруг их блуждаю­щий взгляд падает на табличку. Они останавливаются, как вкопанные, а затем медленно опускаются на камень, рюкзак или садятся прямо на лед. Обычно ту­ристы приходят в середине дня, их приближение мы видим заранее и поэтому им не приходится долго ждать, когда к ним подойдет один из офицеров связи, палатки которых стоят ближе других ко «входу» на нашу территорию.
Офицеры связи выясняют, кто пришел, из какой страны. Подходит кто-нибудь из альпинистов. Туристы спрашивают разрешения посмотреть лагерь, и им ни­когда в этой просьбе не отказывают. Обычно их сопровождает мистер Шрест­ха или я. Наш красочный палаточный город всем очень нравится.
• Можно фотографировать?
• Пожалуйста.
Делают снимки лагеря, отдельных па­латок, не пропускают гору красных га­зовых баллонов у кухни, штабеля белых упаковок с кислородными баллонами, фо­тографируют отдельных участников и шерпов.
Обход лагеря заканчивается тради­ционным приглашением на чашку чая. Сонам или Бирендра на ящиках из-под кислородных баллонов сервируют стол: чай, сахар, печенье, джем. Обычно чае­питие происходит не в нашей кают-ком­пании, а в большой палатке рядом с ней, в которой обычно обедают шерпы. В первые дни «столовая» была общей, но по мере подхода остальных участников кают-компания стала мала для всех и поставили еще одну дополнительную па­латку.
Я предложил завести, по примеру со­лидных организаций, книгу гостей, в ко­торой были графы: порядковый номер, фамилия, страна и примечание, точнее, отзыв об экспедиции. Первых туристов я записывал сам, а когда увидел, что не смогу больше ничем заниматься, по край­ней мере, в первую половину дня, кроме регистрации гостей, перепоручил это ми­стеру Шрестхе. Из каких только стран не приходили люди. Преобладали турис­ты из Европы: французы, англичане, немцы, шотландцы, итальянцы, шведы, голландцы, датчане, норвежцы и другие, много туристов из США, Канады и Авст­ралии. Был немец из Намибии, две семьи из Новой Зеландии. Была даже девушка-туристка из Непала. За все годы работы в Непале на тропах я не встречал непальцев, идущих просто так, для развле­чения.
Добраться до базового лагеря нелегко, нужно крепкое здоровье и поэтому ос­новная масса туристов — молодежь. Но побывали у нас и 75-летняя англичанка в сопровождении двух шерпов, 6-лет­няя Кэтлин, ее 8-летняя сестра, 10-лет­ний брат с родителями из Новой Зе­ландии.
В некоторые дни лагерь посещало по 12-15 человек, всего побывало у нас не­сколько сот человек (в конце концов и офицеры связи стали забывать про ре­гистрационную книгу).
День в базовом лагере имел свой ритм. На маршрут группы выходили в 5 часов утра. Володя Воскобойников вставал еще раньше и готовил ребятам плотный завт­рак, причем меню согласовывалось зара­нее, чтобы каждый съел самое для него вкусное.
Е.И. Тамм и часто А.Г. Овчинников провожали каждую группу. Шерпы до выхода группы жгли пахучие травы на жертвеннике, который был специально сложен в начале дороги к леднику. Когда и они шли наверх, то сначала молились возле жертвенника, а с собой брали пачки листков с отпечатанными молитвами. В особо опасных ситуациях шерпы броса­ли листки с молитвами на скалы. От «злых духов» шерпы оградили лагерь ве­ревкой с развешанными на ней молит­венными флажками.
В 7.00 — общий подъем, но вставали самые волевые товарищи: Воскобойников и Овчинников бежали на зарядку, Тамм шел умываться, а остальные только при­выкали к мысли, что уже нужно вставать. Первый сеанс связи с группами на Эве­ресте был в 8.30 и достаточно было встать в 8.00, чтобы успеть до связи сделать утренний туалет. В это время лагерь еще находился в тени массива Эвереста, было холодно.
Утренняя связь была лишь для уточне­ния планов на день и общей информа­ции о погоде и проведенной ночи. Большо­го интереса для публики она не представ­ляла, проводили мы этот сеанс обычно вдвоем с Евгением Игоревичем: он вел разговоры, а я их записывал на магнитофон. Если я накануне не брал магни­тофон в свою палатку и оставлял его в радиорубке на ночь, то механизм утром не работал: замерзали батарейки и ленто­протяжный механизм.
В столовой на столах постоянно стояли печенье, джем, сахар — это для тех, кто не мет дождаться еды, в ведрах у вхо­да — ягодно-лимонный напиток, пред­ставлявший собой смесь сублимирован­ного черносмородинового сока и мест­ного лимона. Размер лимончиков — чуть больше абрикоса, но под тонкой шкур­кой — сплошной лимонный сок, выда­вишь его, и в руках остается только ко­жура. Мне кажется, в одной кружке этого напитка мы выпивали месячную долю ви­таминов крупного санатория. Для более голодных или отощавших участников на столах лежали рыбные и мясные кон­сервы, а рядом в ящике — сухари. До конца экспедиции нам хватило и свежего хлеба — батонов, запаянных в поли­этиленовые пакеты. На высоте эти па­кеты раздулись. Говорили, что упаковку батонов производили в парах спирта, по­этому вскрытие пакета сопровождалось сладострастным втягиванием воздуха че­рез нос и блаженным медленным выдо­хом через рот.
За завтраком обычно намечалась про­грамма дня для обитателей базового ла­геря.
Летом 1982 года в районе Эвереста была очень неустойчивая погода, после обеда тучи затягивали небо, шел снег. Все старались поймать редкое солнце. Обычно сразу после завтрака свободные от работы загорали, укрывшись от холод­ного ветра за палатками. Самое ук­ромное место было перед палаткой док­тора, там обычно можно было застать Овчинникова, Романова и вернувшихся с очередной заброски альпинистов. Мысловский и Голодов предпочитали сво­бодное время использовать для про­гулок.
Подвижки льда требовали постоянного контроля за состоянием маршрута через ледопад. «Комендант ледопада» Леня Трощиненко регулярно поднимался на него и держал маршрут в рабочем состоя­нии.




Большого внимания заслуживает каждый шаг пути к Эвересту. И первым таким шагом, в настоящее время даже официально вклю­ченным в маршрут на Эверест, являет­ся прохождение ледопада, расположен­ного в верхней части ледника Кхумбуц. Ледопад не является частью Эвереста, он заполняет перемычку между Запад­ным гребнем Эвереста и Нуптзе, при восхождении на Эверест по Западному гребню и с севера ледопад остается в стороне. Однако все маршруты на Эве­рест с юга и юго-запада начинаются с ледопада Кхумбу, и экспедиция, полу­чившая право на восхождение с Западно­го цирка, официально становится полно­правным хозяином ледопада, никто во время работы ее не может пройти в За­падный цирк без разрешения руководи­теля экспедиции.
Практика предварительных заявок экс­педиций на восхождения в Гималаях, с одной стороны, позволяет вести учет экспедициям в Непале и соответственно их контролировать, с другой — гаранти­рует свободу действий экспедиций, за что, вероятно, и взимается налог. Необ­ходимость такого порядка особенно оче­видна при проведении экспедиции на Эверест, когда одновременное движе­ние различных экспедиций через ледо­пад и гонка при подъеме на вершину, безусловно, может привести к наруше­нию всех планов и создать опасные ситуации.
Ледопад является крепким орешком на пути от базового лагеря к Эвересту. Для восхождения на Эверест необходимо организовать промежуточный, или верх­ний, базовый лагерь в Западном цирке, а для этого все участники восхождения и шерпы должны неоднократно пройти через опасный ледопад. Естественно, тех­нические трудности прохождения ледопа­да изменяются от сезона к сезону.
Вообще прохождение ледопада в лю­бое время представляет собой серьез­ное психологическое испытание. В не­которых местах единственно возможный путь проходит под неустойчивыми нави­сающими многотонными глыбами льда. Многие бы предпочли лазание по скальным стенам походу через ледопад. Обыч­но, чтобы избежать ледовых обвалов в горах, пытаются пройти такие опасные участки, пока они не освещены солнцем, когда лед еще сцементирован морозом. Такое время можно выбрать почти везде, но не в ледопаде Кхумбу, где солнце светит целый день и, несмотря на высоту около 6000 метров, в узких проходах ледника очень жарко. Время от времени огромные глыбы льда рушатся вниз, по­гребая все на своем пути. Можно только идти и надеяться.
Одна из главных трудностей прохож­дения таких больших и сложных ледопа­дов, как Кхумбу, состоит в том, что альпинисты, находясь в ледопаде, могут видеть путь всего в несколько метров в любом направлении. Путь в ледопаде представляет собой лабиринт, с туннеля­ми, расщелинами и трещинами, расходящимися в разных направлениях, и лю­бой путь может оказаться легким или за­вести в тупик. Маршрут прокладывается путем проб, основанных на комбинации удачи и опыта. При этом всегда надо помнить об опасности движущегося льда, поэтому часто приходится отказываться от более легкого пути потому, что он про­ходит под нависающими, ежесекундно го­товыми рухнуть стенами или идет по ла­виноопасным желобам. Не помогает и опыт предыдущих экспедиций, так как вследствие быстрого движения льда об­становка меняется не только от сезона к сезону, а и от одного выхода к дру­гому.
Ледопад несет постоянную и объектив­ную опасность. Проблема ледопада лю­бой экспедицией всегда решается по-но­вому. Заранее никогда нельзя пред­сказать, как изменится ледопад в сле­дующем сезоне. Наверняка можно только сказать, что он будет всегда опасным. Опасность ледопада надо принимать как объективно существующую реальность, которую необходимо преодолеть. За время экспедиций в ледопаде под облом­ками предательски двигающегося льда гибли альпинисты и шерпы-проводники, но ледопад не остановил ни одну Эве-рестскую экспедицию. В достижении поставленной задачи люди шли на риск.
Довольно часто какое-то шестое чувство удерживает людей на месте, и в этот мо­мент на их пути впереди происходит обвал.
При выходе на верх ледника все чув­ствуют широкий простор Западного цир­ка, расслабляются и, как правило, орга­низуют лагерь. Требуется время для от­дыха и разрядки.
В советской экспедиции обработка маршрута через ледопад Кхумбу и ус­тановка промежуточного базового лагеря (6100 м) и лагеря 1 (6500 м) выпала на долю группы Мысловского, составлявшей передовой отряд экспедиции и прибыв­шей на место базового лагеря 16 марта, на неделю раньше основного состава экспедиции.
Базовый лагерь обычно устанавливают на морене ледника Кхумбу в месте его поворота на юг под склонами перевала Лхо-Ла. Выбрав место для лагеря (обыч­но это беспорядочная осыпь камней сре­динной морены ледника), руководство экспедиции прежде всего определяет му­соросборник — наиболее глубокую тре­щину поближе к кухне и складу. Можно не оставить после себя на площадке ла­геря ни одной консервной банки или пу­стой упаковки и все скинуть в трещину, но не пройдет и года, как начнут твориться странные вещи: мусор мо­жет очутиться на поверхности ледника или рассыпаться по ледовой ложбине, может оказаться вообще в самых неве­роятных местах. Виной всему — значи­тельная скорость движения ледника, различная скорость движения отдельных его участков, неравномерное таяние и прочее, а также отсутствие достаточно глубоких трещин.
Однако мириться с капризами ледника нельзя, слишком велико загрязнение. Од­но из решений этой, ставшей экологи­ческой, проблемы предложил Е.И. Тамм после возвращения в Катманду: вклю­чить в Правила горовосхождений в Не­пале требование уносить с ледника и закапывать в землю хлам экспедиций. Это предложение в министерстве туризма Непала было встречено с большим удов­летворением.
Первым «забил колышек» будущего базового лагеря А. Г. Овчинников. Он сбросил рюкзак и сказал: «Лагерь будет здесь».
На следующий день, 17-го марта, Мысловский и Черный ушли просто посмотреть ледопад, увидеть поближе легендарный Кхумбу. Вышли без кошек, захватив веревки и лестницы, чтобы поднести их поближе к ледопаду. Трудно, конечно, было наметить маршрут, стоя в самом низу ледопада. К тому же пошел снег, и они вернулись в лагерь к обеду. 18-го марта был уже целый день обработки маршрута в ледопаде. Вышла четверка Мысловского в полном составе, Овчин­ников и три шерпа вместе с сирдаром Пембой Норбу. Вышли пораньше, в 7.15, взяли с собой кошки и к 11.00 подошли к ледовой стене, которую Мысловский помнил по разведочному выходу 1980 го­да. Тогда под стеной была удобная площадка, где обычно составляли часть вещей. Сейчас площадка была очень маленькой, по ней были разбросаны га­зовые баллоны и лежали две разорван­ные палатки.
Всегда больше веря пройденному маршруту, Мысловский попробовал было подняться по ледовой стене в том месте, где два года назад проходил маршрут польской и испанской экспедиций. Он да­же забил один ледовый крюк, но понял, что путь этот уже не тот, слишком сложно и опасно идти здесь. Между ог­ромными ледовыми башнями и Стенами зияли огромные трещины, некоторые пе­рекрытые легкими снежно-ледовыми мо­стами, некоторые открытые и бездонные. Ледовые иглы опускались из нависаю­щих глыб и сверкали на солнце, ог­ромные пещеры и пропасти просвечива­ли голубым и зеленым. Слышны были удары падающих кусков льда в закрытых трещинах.
В. Балыбердин в это время нашел бо­лее легкий обход слева. К обеду все должны были возвратиться. Мысловский и Шопин, не удовлетворенные резуль­татами дня, вернулись вовремя на базу, а Балыбердин и Овчинников, вдохнов­ленные найденным путем, продолжали прокладывать маршрут до 17.00, навесив вверх около шести веревок. Однако остался неясен верхний участок маршрута перед выходом в Западный цирк — это ключевое место ледопада. И на следую­щий день перед группой Мысловского ставится задача: одна двойка макси­мально поднимается вверх, не обрабаты­вая маршрут, остальные подносят грузы и оборудуют маршрут (ставят лестницы, навешивают перила и т.д.). Вперед по­шла двойка Мысловский — Черный. На их пути то и дело попадались старые лест­ницы, поломанные вмерзшие в лед, об­рывки веревок, а в одном месте видели все еще натянутую перильную веревку между двумя сераками, но высоко вверху. Ледопад был очень разорван. Мыслов­ский хотел идти вправо по ходу подъема, он надеялся, что, может быть, в верхней части проходим позапрошлогодний маршрут, но двойка попала в западню трещин, каждая из которых шире трех метров. Они поднялись на высоту около 5800 метров, прошли большую часть ледопада, но пора было возвращаться в лагерь. Они оставили на льду три перильных веревки, а на видном месте на ледовой стене крюком прибили сине-белую тенниску Овчинникова, который отдал ее для маркировки пути.
20 марта Мысловский и Черный от­дыхали, а двум Володям — Шопину и Балыбердину — дается задание выйти на верх ледопада и наметить промежуточ­ный базовый лагерь.
Ночью разыгрался ураганный ветер. Хлопали полотнища палаток, где-то в камнях гремели пустые консервные бан­ки. Хотелось с головой залезть в спаль­ный мешок, забыться, уснуть.
—Эдик, — услышал Мысловский сквозьвой ветра голос Овчинникова,— кажется, у меня авария.
Как не хочется вылезать из теплого спального мешка. А, может быть, и не надо?
• Эдик, ты меня слышишь? — доно­сится напряженный голос Овчинникова где-то вне палатки.
• Да, да, сейчас.
Мысловский с большой неохотой вылез из спального мешка, медленно оделся и вышел из палатки. Невдалеке, освещен­ный слабым светом молодой луны, стоял Овчинников, крепко вцепившись в па­латку, которую ветер рвал из его рук. Палатку сорвало, когда он лежал в спальном мешке, и Овчинников был в трусах и носках, он дрожал, но палатку не выпускал из рук. Трудно при таком ветре закрепить палатку. Мысловский вспомнил, что у него в рюкзаке есть кусок веревки, метров 20, веревку на­бросили на верх палатки и закрепили камнями.
В 5.00 Овчинников, еще под впечат­лением ужасной ночи, спрашивал Мыс­ловского: «Ну как, пусть выходят или нет?», имея в виду намечавшийся выход Балыбердина и Шопина.
—Конечно, надо идти, проверить себя, — охотно отозвался Мысловский, который оставался в лагере. Шопин толь­ко буркнул что-то в ответ, но начал оде­ваться. Шерпы в своих палатках даже непошевелились, хотя по плану должны были сопровождать ребят. Балыбердин и Шопин ушли на ледопад вдвоем.
Оставшиеся в лагере альпинисты за­крепили большую шатровую палатку и сделали две площадки для палаток — кемпингов.
Володи вернулись после обеда.
• Как дела?
• Порядок. Вышли на верх ледопа­да в Западный цирк.
Западный цирк представляет собой ко­рытообразный ледник в форме подковы, открывающийся на запад и питающий ледопад Кхумбу. Северные стены цирка представлены Эверестом, его юго-запад­ным склоном, верховья цирка замы­каются Южным седлом, ниже которого выделяется четкий скальный гребень, так называемый женевский контрфорс, спу­скающийся к изрезанному многочислен­ными трещинами леднику.
От Южного седла на юг крутой скальный гребень ведет к Лхотзе (8501 м), четвертой по высоте вершине мира, от Лхотзе на запад тянется многокиломет­ровый пилообразный гребень, обрамляю­щий ледовый цирк с юга. Высота греб­ня не опускается ниже 7200-7500 мет­ров, в гребне возвышается нечетко вы­раженная вершина Нуптзе (7979 м), об­рывающаяся в сторону ледника Кхумбу крутыми скалами и висячими ледника­ми. Между западными, слегка сближаю­щимися гребнями Нуптзе и Эвереста и зажат ледопад Кхумбу.
Котловина Западного цирка, ее снего-ледовая поверхность имеет размеры око­ло трех километров в длину и до одного километра в ширину. Ледник имеет наклон от склонов Южного седла и Лхотзе в сторону ледопада Кхумбу и выглядит довольно пологим, однако это несколько обманчивое впечатление, так как фактически приходится подниматься почти на километр высоты от верхней части ледопада Кхумбу до подножья Южного седла.
На следующий день на ледопад вышла четверка Мысловского в полном составе. Два Володи пошли вверх выбрать место для промежуточного базового лагеря (лагерь 6100) и занести туда часть гру­за, а Мысловский и Черный работали в ледопаде: навешивали перильные ве­ревки, закрепляли лестницы, маркиро­вали красными флажками путь. В этот день в базовый лагерь пришли участ­ники основного состава экспедиции, при­летевшие в Луклу самолетом 13 марта.
Два дня занимались благоустройством лагеря. Наиболее трудоемкая работа была по расчистке мест для палаток. Надо было выбить изо льда и оттащить в сторону камни, после этого срубить все неровности льда, выравнивая площадку.
22 марта состоялось официальное от­крытие базового лагеря. Недалеко друг от друга в камнях были установлены две бамбуковые мачты и на них в тор­жественной обстановке подняты флаги СССР и Непала.
В Москве были разработаны такти­ческие схемы прохождения маршрута и восхождения отдельными четверками, которые были пронумерованы: первая, вторая, третья и четвертая. Группа Мысловского уже фактически лидирова­ла и получила номер один, группе Ива­нова был дан номер два, а группе Иль­инского — номер три, эти три группы являлись основным спортивным составом команды.
Четвертая группа, состоящая из пяти человек, именовалась вспомогательной, на долю ее выпала задача, в соответ­ствии с тренерскими расчетами, устано­вить последний штурмовой лагерь где-то на высоте 8500 метров и после этого спуститься вниз при весьма проблематич­ной возможности взойти на Эверест, став в хвое очереди. Члены вспомогательной группы: В. Онищенко, В. Хомутов, Ю. Го­лодов, А. Москальцов и В. Пучков были заранее поставлены в известность о своей роли в экспедиции. Они были согласны на все.
Первая группа выходила 24 марта, а за ней с разрывом в один день — ос­тальные группы. Тактическая схема пред­усматривала проведение трех акклиматизационно-тренировочных выходов на Эверест каждой группы, затем продол­жительный отдых ниже базового лагеря и штурм вершины.
Первый выход планировался на 3-4 дня, второй — на 6 и третий — на 8 дней, продолжительность отдыха возрастала пропорционально увеличению продол­жительности выходов, соответственно 4, 6, 8 дней.
Вновь пришедшим не терпелось по­знакомиться с ледопадом Кхумбу, и они, за исключением алмаатинцев, вместе с группой Мысловского вышли на первое свидание с ледопадом. Вместо Ефимова, еще шедшего с караваном, с группой Иванова вышел Пучков.
Каждая группа избрала свой темп пе­редвижения. Группа Иванова дошла примерно до высоты 5800 метров, до ледовой стены в верхней части ледопада, и вернулась в базовый лагерь первой. Группа В. Онищенко — вспомогатели, как их продолжали называть, психологи­чески чувствовали себя очень напряжен­но, они, если хотели претендовать на вершину, должны были делать больше любого из спортсменов основного соста­ва, они не могли позволить себе рассла­биться. Группа Онищенко в первый день поднялась в промежуточный лагерь 6100, оставила там грузы и в тот же день спустилась в базовый лагерь.
Группа Мысловского поставила две палатки в промежуточном лагере и оста­лась там ночевать. На следующий день они прошли несколько часов хода от промежуточного лагеря по направлению к подножью юго-западного склона Эве­реста, и на морене ледника ближе к склону поставили первую палатку ла­геря 1 (6500 м).
25 марта на маршрут, под руковод­ством К. Валиева, вышла группа алма­атинцев, накануне не поднимавшаяся в ледопад. Это для них был акклимати­зационный выход без четко сформули­рованного задания по обработке маршру­та. Они поднялись в лагерь 6100, зано­чевали, прошли по леднику Западного цирка до лагеря 1, заночевали, спусти­лись в промежуточный лагерь и... зано­чевали там, хоть ни до, ни после этого никто никогда не задерживался в про­межуточном лагере при спуске, потому что от него до базового лагеря было 1,5-2 часа ходу. Трудно сказать, было ли это заранее продуманное решение сберечь силы на будущее или группа Валиева воспользовалась организационной нераз­берихой первого выхода и ушла в тень. Даже в условиях начальной акклимати­зации можно было сделать в последний день еще одну ходку с грузом из про­межуточного в лагерь 1 и затем спу­ститься в базовый лагерь; труднее, но вполне выполнимо было после ночевки в лагере 1 спуститься в промежуточ­ный лагерь и, взяв груз, подняться в ла­герь 1, где и заночевать. Ведь именно в тот день, 28 марта, когда группа Ва­лиева спускалась из лагеря 1 в лагерь 6100, группа Онищенко заканчивала вто­рую в день заброску груза из лагеря 6100 в лагерь 1 — рекорд, не повторенный позже ни одной группой.
Когда что-нибудь случается, мы пыта­емся проследить связь событий и уста­новить первопричину происшедшего. И это подчас бывает очень трудно. То, что произошло со Славой Онищенко на вто­ром витке работы экспедиции, во время следующей серии выходов, имеет, конеч­но, самое различное объяснение, от адап­тационных способностей организма Сла­вы до личных качеств руководителя экспедиции, но в немалой степени срыв Онищенко был связан и с тем, что про­исходило сейчас, во время первой серии забросок.
Итак, 26 марта и для группы Иванова настала очередь идти вверх с заданием найти путь и обработать маршрут выше лагеря 1. Каждый участник при выходе из базового лагеря взял заброску — груз для верхних лагерей, масса рюкзака у каждого была 16-18 килограммов.
В тот же день, только несколько позже, вышли и шерпы с грузом, масса за­броски на каждого — 16 килограммов. К ледопаду еще не привыкли, слишком не­прочными кажутся ледовые глыбы под ногами, слишком угрожающе нависают над головой ледовые башни, слишком широкие трещины в ледопаде. Ребята начинают улучшать дорогу. Дополни­тельно положили через трещины две лестницы и переставили одну трехсекционную лестницу в верхней части ле­допада. Большую помощь в улучшении дороги в верхней части ледопада ока­зала группа Мысловского, которая в этот день спускалась из лагеря 1. Группа Иванова в промежуточный лагерь при­шла поздно. К вечеру стала портиться погода. Овчинников не советовал идти дальше, однако промежуточный лагерь не был оборудован для нормальной жиз­ни, даже место для сна в палатке при­ходилось отвоевывать у рационов пита­ния и снаряжения, сваленных там кучей. Возникло предложение спуститься в ба­зовый лагерь для ночевки, но свежие воспоминания об эмоциональной дороге через ледопад удержали от спуска и груп­па провела не слишком комфортабельную ночь в тесных палатках. На следующий день за 4 часа с большим трудом до­брались до лагеря 1, сказывалась недо­статочная акклиматизация.
Лагерь 1 находился непосредственно под юго-западным склоном Эвереста. Группе Иванова выпала честь первой начать прохождение маршрута. Из ла­геря 1 вышли в 9.30, поднялись к бергшрунду, который преодолели по снежно­му мосту, и в 10.30 был забит первый скальный крюк. Сделал это Сергей Бер-шов. Нижняя часть маршрута представ­ляла собой заглаженные скалы типа бараньих лбов, которые выше сменились сильно разрушенными сланцами.
Бершов в связке с Туркевичем прошли за первый день 15 веревок, закрепив их в виде перил на скалах, и закончили работу в 17.00. Все веревки заранее были разрезаны на куски длиною 45 метров, та­ким образом, альпинисты поднялись вверх примерно на 300-350 метров. Ста­вить лагерь 2 предполагалось на высоте 7200-7300 метров, но до этой высоты не дошли 300—400 метров — это при­мерно столько же, сколько прошли за этот день. На 14-й веревке было место для палатки, однако для лагеря — низко и не безопасно.
Накануне группа Онищенко, выйдя из базового лагеря в 6.00 уже в 11.00 была в лагере 6100, а на следующий день сделали заброску в лагерь 1. Перед вы­ходом Онищенко на утренней связи за­просил Иванова, какое снаряжение то­му нужно прежде всего в лагере 1, и Иванов ответил: «Ничего не нужно, у нас все есть. Берите для забросок любой груз». Группа Онищенко взяла продукты и кислородные баллоны.
Этот день был ясный, солнечный, и в Западном цирке, который еще назы­вают Долиной безмолвия, было жарко. Идти с грузом было очень тяжело, и группа Онищенко пришла в лагерь 1 к 13.00. Расположились отдыхать. В 14.00 проходила дневная связь и ребята услы­шали разговор Иванова с базой.
База (Е.И. Тамм): Группа 2, где находитесь, каковы ваши планы?
Иванов: Прошли вверх 11 веревок, до конца дня пройдем еще 4-5 веревок.
• Молодцы. Где можно поставить лагерь 2?
• До лагеря 2 еще далеко, еще столь­ко же, если не больше.
• Значит, завтра продолжите обра­ботку маршрута и постараетесь дойти до места лагеря 2.
• Нет, завтра мы работать не можем, у нас нет веревок. Будем спускаться. Нет смысла тратить целый день, чтобы навесить 4-5, веревок, которые у нас останутся.
Слава Онищенко посмотрел на своих товарищей.
—Вы слышали? Мы не знали, что им нужны веревки, утром Иванов сказал, что у них все есть. И мы принесли продукты и кислород. А теперь из-за нас мо­жет сорваться установка лагеря 2.
• Ясно, Слава. Выходим, — ответил Юра Голодов. Ребята собрались, спу­стились в лагерь 6100, нагрузились ве­ревками и другим снаряжением и до ве­черней связи второй раз за день до­брались до палаток лагеря 1, где их уже
ждала группа Иванова. На вечерней свя­зи Евгений Игоревич Тамм узнал, что
проблема веревок решена.
• Значит, завтра выходите? И поста­вите лагерь 2?
• Нет, — отвечает Иванов.— Мы все равно завтра вверх не пойдем. Это будет четвертый день предельной работы, это может выбить нас из колеи.
Иванов на утро собрался и спустился в базовый лагерь. А группа Онищенко на следующий день вышла на стену, что­бы продолжить обработку маршрута и выбрать площадки для лагеря 2. Первой шла связка Онищенко—Хомутов с верев­ками и крючьями, а за ними несли по 20 килограммов груза Голодов и Москальцов. Поднялись по готовым перилам (15 веревок) и прошли вверх, закрепив еще 6 перильных веревок, но площадки для палаток не было. Погода ухудши­лась, и альпинисты вернулись в лагерь 1, откуда на следующий день спустились в базовый лагерь.
По принятой в альпинизме практике после каждого выхода групп устраивают­ся разборы выходов, на которых делается анализ проведенной работы и выраба­тываются рекомендации. На разборах 29 и 31 марта стояли отчеты Иванова и Онищенко.
Первые выходы показали отсутствие диспетчерской службы в экспедиции, ни­кто не мог с точностью сказать, какой груз, где и в каком количестве находит­ся, хотя Б. Романову, несущему ответ­ственность за это, все казалось нор­мальным.
Он заявил на разборе: «В общих чер­тах нам известно, что где находится, а конкретно мы, конечно, знать не смо­жем».
Е.И. Тамм вовремя рассмотрел угрозу дезорганизации работы экспедиции и взял на себя функции диспетчера.




























В день спуска четвертой группы в базовый лагерь 30 марта наверх вышла группа Мысловского, начиная второй виток эверестской спирали.
Пребывание на высоте — 5 дней. Мысловскому была поставлена задача определить место и поставить лагерь 2, а также занести грузы в лагерь 2,
чтобы обеспечить прохождение и обра­ботку маршрута от лагеря 2 до лагеря 3 по сути, доделать работу первой се­рии выходов. Предыдущие группы про­шли 21 веревку, но места для палаток не нашли.
Выполнение главной задачи второго витка — прохождение маршрута от лаге­ря 2 до лагеря 3 — ложилось на группу Валиева.
Вместе с четверкой Мысловского на­верх пошел А. Г. Овчинников. Группа в тот же день поднялась в лагерь 6500. Там уже стояла большая палатка «Зи­ма», кемпинг и высотная палатка. Груп­па остановилась в «Зиме», в ней про­сторно, уютно.
На вечерней связи с лагерем 1 Мы­словский спрашивает:
• Кононов далеко?
• Нет. Рядом.
• Послушай, Юра, что это такое — излившаяся магматическая порода?
• Ну, липарит, — говорю я первое, что приходит на ум. — Возможно, диабаз, если черного цвета. А какого цвета ваша порода?
• Начинается на «Т» — 6 букв.
• Туффит,— выпаливаю я.
• Кажется, подходит. Спасибо. Да, подошло. СК (связь кончаю), до завтра.
Мысловский привез пачку кроссвордов («Мама целый год для меня собирала») и регулярно брал их с собой на вос­хождение.
Выше лагеря 1 группа разделилась: вперед ушли В. Балыбердин и В. Шопин с целью найти место для лагеря 2, а Мысловский и Черный несли грузы по перильным веревкам, масса рюкзаков бы­ла по 15 килограммов каждый.
Первая двойка вышла из лагеря 1 в 9.30 и быстро пошла по перилам вверх. Вторая двойка долго собиралась, сорти­ровала груз и вышла вверх в 11.30. Естественно, за оставшееся время они не смогли подняться до конца перил и оста­новились на конце 14-й веревки, где име­лось некое подобие площадки. Пришлось поработать по расчистке площадки от камней. Поднялся сильный ветер. Мы­словский и Черный развернули палатку, но закрепить ее не могли из-за сильного ветра. Сели ждать ребят, которые уже начали спуск, найдя место для лагеря. Балыбердину и Шопину пришлось для этого хорошо поработать, они закрепили еще 8 веревок, пока дошли (около 16.00) до площадки, более или менее подходя­щей для установки двух палаток. Высота по альтиметру — 7340 метров. Остави­ли веревки, крючья и карабины и стали спускаться вниз. Собрались вместе на 14-й веревке. Оказалось, палатка не была проверена, не хватало стоек для кар­каса, палатку смогли поставить лишь вчетвером. Кому оставаться ночевать в палатке? Палатка была поставлена в очень неудобном, даже камнеопасном месте и поместиться в ней в лучшем случае могло только двое. Если вернется в лагерь 1 двойка Мысловский — Черный, то на следующий день им надо будет с грузом пройти весь путь лагеря 1 до лагеря 2 (7350 м) — 29 веревок, что, вероятно, практически невыполнимо, су­дя по сегодняшнему дню, а для двух Володь, более молодых и сильных, слиш­ком легкий будет следующий день, если они останутся ночевать и потом поднимут груз только от 14-й веревки до лагеря 2. Мысловский принял решение оставаться в палатке на ночь вдвоем с Черным, а Володи спустились в лагерь 1. На сле­дующий день Мысловский и Черный в 12.00 дня были со своим грузом на месте лагеря 2, до 15.00 они делали площадку, а затем спустились в лагерь 1. При спуске встретили Балыбердина и Шопина, кото­рые с полной выкладкой поднимались к лагерю 2, туда они пришли в 16.00 и ос­тались ночевать. Предстоял еще один день забросок. В лагере 1 уже была груп­па Валиева, они вышли раньше, за ни­ми — Мысловский, Черный и Овчинни­ков. Группа Валиева поднималась очень медленно, Мысловский и Черный плелись за ними, устраивать на перилах гонки с грузом было ни к чему, они просто ре­шили идти до 16.00, а потом спускаться, оставив грузы на перильной веревке. Шедший впереди Черный к 16.00 дошел до 24-й веревки, где и оставил груз. Мысловский был в это время на 1-2 веревки ниже. Вдвоем они спустились в лагерь 1. Овчинников спустился рань­ше, он донес 5 веревок до 14-й веревки. Таким образом, лагерь 2 был практически обеспечен необходимым грузом для ра­боты групп выше.
Однако не всегда удавалось выполнить намеченную дневную программу. Позже на разборе было отмечено, что это про­исходило из-за поздних выходов из лагеря 1. Выходить надо не позже 9.00. Шопин считал даже, что не позже 7.30, чтобы заканчивать работу к 14.00, а не в 18-19.00 (если бы он знал, что скоро рабочий день некоторых участни­ков будет заканчиваться в 22-23.00). Е. -И. Тамм не согласился с ранним окон­чанием.
— Работать надо дольше, — сказал он, — так как все равно на высоте не отдыхаешь.
Замечание Балыбердина на разборе, что логично было бы, если бы их двойка осталась ночевать на 14-й веревке, а не шла вниз в лагерь 1, говорит только о большой усталости спортсменов, вы­званной высокими темпами восхождения, тяжелыми рюкзаками, непогодой и, возможно, еще не полной акклимати­зацией.
Итак, группа Валиева выполняла ос­новную задачу второго выхода: найти путь и обработать маршрут до лагеря 3. Положение следующего по высоте ла­геря определялось временем, необходи­мым хорошо акклиматизированной груп­пе подняться к нему с грузом и в тот же день спуститься. Группа Валиева из ла­геря 1 также не смогла выйти рано, они вышли около 10.00 (Мысловский и Чер­ный вышли еще позже их!). Шли мед­ленно, потому что не рассчитали свои силы и перегрузились, имея рюкзаки по 20 кг каждый. Однако засветло пришли в лагерь 2, с собой принесли 17 веревек и до темноты успели поставить вто­рую палатку.
На вечерней связи Тамм спросил Ва­лиева:
—Какие планы на завтра, какие про­гнозы, как вам нравится в лагере 2,
что у вас есть? Что нужно в первую очередь поднести?
Валиев ответил:
— Здесь нам все нравится, за исклю­чением установки палаток. У нас все есть. Завтра начинаем обработку стены. Если завтра будут подходить с грузом, пусть несут продукты, бензин, ребята сами это знают.
• Место для приема груза там есть? Или надо будет той группе, которая по­дойдет, работать?
• В лагере очень много работы. Во-первых, вторую палатку мы поставили
прямо на тропе, то есть на перильном углу. И, видимо, надо будет еще кое-что
сделать, если у них будет желание.
• Понял вас. Не только по желанию, обязательно надо будет поработать.
Как завтра планируем? Двойка начнет обработку, двойка займется лагерем?
Или хотите вчетвером работать?
• Я думаю, нет необходимости вчет­вером работать. Завтра посмотрим. Глав­ное, погода. СК, до завтра.
Из лагеря 1 раздался голос Овчин­никова:
—Женя, Женя, не уходи со связи, не уходи.
Тамм:
—Да, Толя, я слушаю тебя. Прием.
Овчинников:
—Я относительно завтрашнего дня. В общем, ребята (группы Мысловского — Ю.К.) устали достаточно. Двой­ка Балыбердин — Шопин работала поза­ вчера 10 часов, вчера у них тоже был трудный день. Эдик Мысловский и Коля Черный вчера очень поздно пришли и сегодня они колебались, то ли выходить, то ли не выходить. Мне кажется, завтра
они захотят спуститься в базовый ла­герь. Какое твое мнение? Прием.
Тамм:
—Конечно, я не настаиваю на том, чтобы они остались. Решайте на месте. Если считаете, что нужно возвращать­ся, возвращайтесь. Перерабатывать сей­час не нужно.
В последнем совете был весь Тамм. Когда обсуждался вопрос, продолжать ли работу на маршруте, Тамм всегда подчеркивал два момента: первый — принимать решение самой группе на месте и второй — не доводить себя до крайности, оставлять запас сил.
Путь к месту лагеря 3 наметили ле­вее скального кулуара, затем переход на скалы, ведущие под «птицу» — ши­рокую снежную полку. В первый день двойка Валиев — Хрищатый навесила 10 веревок на скалах средней категории трудности, на одну веревку забивали всего 2-3 крюка. В это время С. Чепчев подносил веревки, а шерп Наванг спустился на 5 веревок ниже лагеря 2 и забрал продукты, оставленные нака­нуне Черным на 24-й перильной ве­ревке.
Дневную связь в 14.00 4 апреля Ва­лиев проводил прямо с маршрута, он даже опоздал выйти в эфир на несколько минут.
—Извините за опоздание, — сказал он запыхавшимся, прерывистым голо­сом. — Тут надо было закрепиться хоть чуть-чуть.
Тамм:
— Поняли. Поняли. Мы так и думали, что вам не до связи. Как дела? Как
идут дела? Прием.
Валиев:
• Мы находимся у основания стены. В левой части стены над лагерем 2. Прошли 6 веревок. Скалы в основном второй — третьей категории трудности.
• Как в смысле опасности на марш­руте?
• Идем по борту кулуара. Камни до нас не долетают. Дальше рельеф ста­новится сложнее — это одно. И пока неясен региональный путь — это второе. Если мы наберемся храбрости и полезем в кулуар, то сегодня же сможем дойти до снежной полки. Но молотит там до­вольно прилично.
• Поняли тебя. Сейчас работайте, а в вечернюю связь уточним, что у вас
получается и какая перспектива. Какие еще вопросы к нам?
• Веревки нужны. Веревки и крючья, и как можно быстрее в лагерь 2.
—Понял тебя. Это мы организуем — заверил Тамм.
Утром 4 апреля первый вызов группы Валчева. Тамм:
—Группа 3, группа 3, вызывает База. Прием.
Всегда, когда на маршруте находилось несколько групп, перекличку с лагерями начинали с самого верхнего. Валиев:
• Доброе утро, Евгений Игоревич, мы на приеме.
• Здравствуй, Казбек, доброе утро. Привет всем ребятам. Что у вас делается, как ночь прошла? Прием.
Утренние приветствия и вопрос: «Как ночь прошла» были традиционными. И это не только вежливость. Ночь опре­деляла день.
Валиев:
—Ночь прошла нормально. Сейчас выходим по перилам.
Тамм:
• Вдвоем выходите или четверкой? Палатку будете брать?
• Планы, значит, такие. Сейчас мы с Валерой Хрищатым выходим с веревка­ми и крючьями и будем продолжать обра­батывать маршрут. К 16.00 Сережа Чепчев и Наванг поднесут палатку и прочее оборудование. По возможности, мы уста­новим там палатку и будем ночевать.
• Понял вас. Что есть к Базе? Прием.
• К Базе особенного ничего нет. Про­шу передать Иванову, чтобы он захватил нам побольше сахара. И еще одна прось­ба. Сейчас мы начнем движение по перилам. Очень много живых камней. Пря­мо сплошная осыпь. Поэтому прошу группу Иванова все время поглядывать наверх, прикрываться выступами, потому что камни летят без конца.
После ночевки в лагере 2 первая двой­ка продолжила обработку маршрута, за­тратив всего два с половиной часа на подъем по 10 закрепленным накануне веревкам. Скалы стали более крутыми, темп лазания уменьшился, и за второй день было закреплено всего 5 веревок. Решили на один день продлить обра­ботку маршрута. Чтобы не спускаться на ночь далеко вниз (15 веревок), шедшие ниже Чепчев и Лаванг установили палатку на площадке в конце 12-й перильной веревки.
• По альтиметру вы привязались? Какая высота? — запросил Тамм Валиева.
• Альтиметр показывает превышение в 310 метров над лагерем 2. Вероятно, по перепаду высоты, по протяженности маршрута и сложности скал целесообраз­но будет поставить лагерь 3 выше на 2-3 веревки, где-то в верхней части снежной полки. Так смотрится снизу.
• Я тебе уже говорил, когда вы ухо­дили, вам важно оценить, чтобы по об­работанному маршруту был дневной переход акклиматизированной группы. Вот так и решайте. А сейчас вы находи­тесь где-то в районе высоты 7700. И если завтра немного подниметесь, то это будет 7800. Так?
• Да, в этом примерно разрезе.
В этот день группа Валиева положила начало непрерывной серии высотных ре­кордов советских альпинистов. Палатка на 12-й веревке выше лагеря 2 была на высоте примерно 7600 метров — это вы­ше, чем наивысшая точка Советского Союза пик Коммунизма (7495 м). Пред­полагалось, что в палатке проведет ночь первая двойка, чтобы с утра, не теряя времени, продолжить обработку марш­рута. Но Чепчев и Наванг сильно ус­тали, и опасаясь, что на следующий день не смогут подняться сюда еще раз, реши­ли ночевать вместе с первой двойкой. Од­нако когда они собрались в палатке вчет­вером, оказалось, что имеется всего два спальных мешка. Валиев и Хрищатый сняли с себя пуховые костюмы и отдали товарищам, которые легли по середине палатки. Никто не жаловался на холод.
На следующий день по сложным ска­лам ребята прошли еще две веревки, но до снежной полки, где предполагалось организовать лагерь 3, не дошли.
Валиев на дневной связи сказал:
—У нас здесь ничего нет. Веревок нет, бензина нет, продуктов почти нет. Поэтому на конце перил оставили одну палатку, два спальных мешка «Салева», два каремата и кузницу. Начинаем спуск.
На очередную заброску В. Иванов уже из базового лагеря ушел обиженный и недовольный. По плану его группе не­обходимо было выполнять довольно из­нурительную, но крайне нужную рабо­ту — в течение трех дней проводить за­броски груза из лагеря 1 в лагерь 2. На предыдущем выходе группа Иванова поднималась, обрабатывая маршрут, примерно до высоты 7000 метров, и вновь должна была работать не на максималь­ных высотах, в пределах 6500-7350 мет­ров, со спуском на ночь в лагерь. Иванов решил, что группа не получит достаточной акклиматизации, если не проведет хотя бы одну ночь в лагере 2, и обратился к Тамму за разрешением иметь ночевку в этом лагере. Тамм, как обычно, взвесил все «за» и «против» и ответил, что группа Иванова не может провести там ночь, не будет места в палатках, потому что наши заняты груп­пой Валиева, которой на смену шла группа Онищенко. Овчинников вообще считал, что вполне достаточно для ак­тивной акклиматизации ночевка на высоте 6500 метров в. сочетании с подъе­мом на 7350 метров. Исследованиями советских врачей установлено, что про­цесс активной акклиматизации начина­ется выше 4000 метров и не обязательно для преодоления какой-то высоты ноче­вать на этой же высоте.
В первый же день группа Иванова ра­ботала в ледопаде. Подвижки льда опять изменили конфигурацию ледопада, кое-где лестницы упали, а кое-где были де­формированы, в некоторых местах от­крылись новые трещины.
В 10.00 3 апреля на утренней связи Иванов взволнованно говорил:
—Находимся возле первой трещи­ны. Ледопад в очень плохом состоянии.
Спускается группа Мысловского, первые уже к нам подошли. Сейчас будем ре­шать, что делать. Наверное, нужно будет перевешивать все. Потому что в первой трещине не сегодня-завтра, а может быть и через час все рухнет, могут быть жерт­вы. Как поняли? Прием.
Тамм в свойственной ему манере от­ветил:
—Хорошо. Действуйте по обстановке.
На ледопаде альпинисты подошли к месту, где они были несколько дней назад, и увидели, что произошли ог­ромные изменения, как будто здесь было землетрясение. На большой площади, проходящей поперек ледопада, башни и ледовые стены, под которыми они недав­но проходили, лежали в виде разбитых ледовых обломков. Значительная часть ледовой стены нависала над трещиной, но невозможно было предсказать, когда она упадет.
Во время дневной связи голос Иванова звучал удовлетворенно:
— На ледопаде кончили работать давно. Мы спешили скорей выйти от­туда. Все повесили на более крутое, но более безопасное место. Сидим в про­межуточном лагере, отдыхаем. Ждем, пока солнце станет меньше печь. И тогда пойдем вверх.
Солнце зашло на гребень Нуптзе, и они по холодку к вечеру пришли в лагерь 1.
Здесь Сережа Ефимов догнал свою группу. Но идти сразу на заброски в ла­герь 2 рискованно, ведь для него это первый выход на высоту. Поэтому реше­но, что Ефимов вместе со своей группой дойдет до лагеря 1 и там останется для акклиматизации.
Ефимов в составе группы Иванова поднялся в лагерь 1. В то время в про­межуточном лагере находился один Хута Хергиани, который накануне поднялся туда вместе с Эриком Ильинским, но Ильинский съел что-то острое и неважно себя чувствовал. Он спустился вместе с шерпами в базовый лагерь. Хута Хергиа­ни присоединился к группе Иванова и поднялся в лагерь 1. Ефимов и Хергиани приводили в порядок лагерь, не участвуя в забросках.
В первый день забросок взяли рюк­заки по 10-12 килограммов и по дороге подобрали оставленный раньше груз на 14-й веревке и выше (груз Мысловского). Во второй день работы вверх пошли две группы: Иванова и Онищенко, а также Ефимов и Хергиани. На перильных верев­ках между лагерем 1 и лагерем 2 сразу поднималось 10 человек, это не совсем удобно. Рюкзаки и на этот раз были по 10-12 килограммов.
На третий день была очень плохая по­года, но четверка Иванова, взяв по 10 ки­лограммов груза, поднялась еще раз в лагерь 2, в котором была группа Они­щенко. Из-за сильного ветра и снегопа­да они не смогли выйти на маршрут.
6 апреля в лагере 1 возник пожар. Шерп при свете газовой горелки стал за­правлять примус. Вспыхнула банка с бен­зином. Иванов накрыл ее спальным меш­ком, потушил. А шерп выбросил горя­щий примус на рядом стоящую палатку «Зима». Огонь прожег дыру в крыше. Начала тлеть упаковка кислородных бал­лонов. Иванов и Ильинский кинулись туда и потушили огонь.
В этот же день из базового лагеря вышли девять шерпов. С ними вместе был Ильинский, он немного оправился после своего недомогания. Ильинский взял на себя функции коменданта про­межуточного лагеря и лагеря 1. Возник­шая в первые дни неразбериха с комп­лектацией высотных лагерей все еще сильно сказывалась: в лагере 1 нет про­дуктов, в лагере 2 всего два спальных мешка, палатки не проверены и не уком­плектованы. Это вызывает справедливые нарекания участников.
Иванов, Ефимов и Туркевич едино­душно заявили, что, не переночевав в лагере 2 на высоте 7350 метров, они не получили акклиматизацию для этой вы­соты.
В то же время участники экспедиции подвергли резкой критике поведение Иванова как руководителя группы. Ев­гению Игоревичу Тамму пришлось при­звать всех к сплочению и дружбе.
Координация движения грузов в верх­ние лагеря поручена Ильинскому. Первое серьезное задание для него — организа­ция работы группы шерпов. Предпола­гается, что четыре или пять шерпов ос­танутся в промежуточном лагере и будут транспортировать груз от промежуточ­ного лагеря к лагерю 1, а другая чет­верка — от лагеря 1 к лагерю 2.
4 апреля в лагере 1 встретились груп­пы Иванова и Онищенко и на следующий день начали подъем к лагерю 2. Они растянулись по всем веревкам на стене как разноцветная гирлянда. Все вышли наверх, включая Ефимова и Хергиани. Ильинский в это время вел группу шер­пов через ледопад.
О том, что в лагере 2 не хватает двух спальных мешков, Онищенко узнал позд­но, когда группа была на перилах между лагерями, ему сказал об этом Иванов. Скажи Иванов об этом в лагере 1 до выхода группы, взяли бы два спальных мешка из имеющихся в лагере, и никаких проблем. Распределение снаряжения по лагерям — главная задача диспетчера, но Тамм не успел еще на ходу пере­хватить все нити запущенного учета.
Слава Онищенко не представлял себе, как двое будут ночевать на высоте 7350 метров без спальных мешков. Вопрос Иванова на перилах: «А вы хоть знаете, что в лагере 2 нет мешков?» ошеломил Славу.
«Что делать? Вернуться за мешками? Слишком далеко уже ушли, сегодня не ус­петь подняться второй раз. Спуститься и остаться в лагере 1, чтобы завтра подняться в лагерь 2 со спальными меш­ками? Будет потерян рабочий день. Что делать?»
Слава Онищенко вызывает по рации Валиева, который заканчивает обработ­ку маршрута и должен спускаться сего­дня вниз.
—Казбек, у меня к тебе такой вопрос. Почему в лагере 2 только два «Салева»? Где еще два? — начал Онищенко дип­ломатический разговор.
Валиев ответил, что они оборудовали выше лагеря 2 временную ночевку для двоих и занесли туда палатку и два «Салева». И в двух «Салева» с пухов­ками они ночевали там вчетвером. Они­щенко формулирует свою просьбу:
• Казбек, тогда я тебя попрошу, возь­ми эти два «Салева» с собой в лагерь 2.
• У вас, что, не хватает там двух «Салева»?
• Я тебе потом все объясню, ладно. Возьми два мешка, которые наверху, вниз. А мы потом их опять поднимем.
Казбек Валиев рад помочь товарищу, но не может он как-то сразу смириться с мыслью, что обеспечение лагеря про­изводится сверху, куда с таким трудом затаскивается груз. Он говорит:
—Вообще, Слава, это большой труд был, затащить сюда два «Салева». У ме­ня просто рука не поднимается унести их вниз. В лагере 2 должны быть два «Сале­ва», палатка и два каремата. Мы, ве­роятно, не будем ночевать там, пойдем ниже. Какие у вас возможности для но­чевки?
За время затянувшегося разговора Онищенко потихоньку остыл, успокоился, ссылка Валиева на ночевку вчетвером с двумя спальными мешками на гораздо большей высоте — 7600 метров упрости­ла ситуацию, казавшуюся до того ката­строфической, и он ответил:
—Ну ладно. Тогда оставь те два «Са­лева» наверху, раз тут два есть, мы
как-нибудь перебудем. Давай кончать связь. До встречи. А то у нас холодно,
у вас, наверное, тоже.
Тамм, слушавший этот разговор, тут же на него отреагировал:
• Ильинский, Ильинский, что есть в лагере 1, сколько свободных спальных мешков?
• Здесь есть два свободных спальных мешка «Салева».
• Отлично. Как я понял, трое шерпов завтра работают от лагеря 1 до лаге­ря 2.
• Да, правильно поняли. И я понял. Завтра с первой партией отправить в лагерь 2 два «Салева».
• Совершенно верно. СК, до завтра.
Четверка Онищенко поднялась в ла­герь 2 к 16.00 и первым делом поставила вторую палатку. Группа Валиева уже была готова к дальнейшему спуску из лагеря, в 17.00 они ушли вниз. Ночь провели вчетвером в одной палатке, Юра Голодов и Онищенко спали без мешков, в пуховых костюмах, ноги они засунули в рюкзак, а с боков грели ребята. Ночью поднялся сильный ветер и пошел снег.
Белый неосязаемый порошок проникал всюду, и через несколько часов в палатке все было занесено снегом. Шлемы были натянуты на глаза, мешки застегнуты под горло, все лежали неподвижно и только надрывный кашель слышался в разных углах палатки. Появились тревожные мысли, что если выпадет много снега, то скалы станут непроходимыми, можно опоздать и не успеть выйти на вер­шину до муссонов. Временами возни­кала надежда, что кошмар скоро закон­чится, скоро будет солнце и не все шансы на восхождение потеряны. Желание идти, вверх оставалось, но нужна была воля, чтобы не потерять его.
Прошла ночь, и тусклый дневной свет просочился через стенки палатки. Све­жий пылевидный снег крутился в бес­конечных вихрях, идущих с юго-запада. Можно было слышать гудение склонов Эвереста. Завалило вторую палатку ла­геря. На дневной связи Онищенко гово­рил с трудом, с придыханием. Он сказал, что скалы в снегу, надо восстановить палатку, и они, по-видимому, не смогут пойти вверх. Тамм не отреагировал на дыхание Онищенко и вел с ним сугубо де­ловой разговор. Был еще один нюанс разговора, который должен был бы на­сторожить чуткого собеседника. После выяснения самочувствия и настроения Тамм сказал:
• Понял тебя. Будем надеяться, что завтра рабочий день будет. Что еще есть к Базе? Вам всем ребята передают привет.
• Спасибо. Всем вам мы тоже пере­даем привет. СК, до завтра.
—СК, до 18.00, Слава. СК, до 18.00.
Но Онищенко тут же отключился, не отзываясь на наши вызовы. Странным было прекращение Славой связи «до завтра», хотя должна была быть еще обязательная вечерняя связь в 18.00. В моей альпинистской практике в Бе-зенги на Кавказе был аналогичный случай, когда руководитель группы, лежа в спальном мешке, как выясни­лось позже, с воспалением легких, тоже сказал на утренней связи: «СК, до завт­ра», а ночью умер. Вероятно, находясь в тяжелом состоянии, когда трудно не только говорить, но и думать, человек хочет получить более продолжительный отдых, забыться, уснуть и прекра­щает разговор на более длительный срок — «до завтра». Никто, конечно, слу­шая такого рода «оговорки», не думает о серьезности положения, тем более, когда говорит руководитель группы. Нужно иметь большую смелость и не бояться быть обвиненным в паникерстве, чтобы взять из рук руководителя группы микро­фон и поделиться своими опасениями. И мы тогда, в Безенги, молча стояли вокруг своего руководителя, скованные субординацией. Не решились сказать правду Тамму и участники группы Они­щенко. А кто скажет? Ведь в группе нет заместителя руководителя. Да и я, сидя на связи рядом с Таммом, ничего не сказал ему о своих подозрениях. Да и бы­ли ли подозрения? На высоте у всех садился голос, прерывалось дыхание, все кашляли. Правда, Эдик Мысловский, когда услышал через два дня о болезни Онищенко по рации (он шел на очеред­ную заброску), тут же сказал:
—Я понял это еще вчера, потому что Слава, когда выходил на связь, немнож­ко сипел, а потом выходил только Хо­мутов. Я понял, что он плохо себя чув­ствует.
На вечернюю связь вышел Валерий Хомутов. Тамм:
• Валера, расскажите, какая у вас ситуация.
• Ситуация такова: целый день ветер, поземка. Отсиживаемся в палатках. Се­годня нельзя было даже нос высунуть. Очень плохо было.
Тамм:
—Считаю, что если на следующий день опять будет непогода, то отсижи­ваться нет смысла. На случай рабочей погоды целесообразно, по-видимому, по­ставить лагерь 3 на две-три веревки выше конца перил, навешенных группой
Валиева, то есть выше 17-й веревки. Но повторяю еще раз, на месте решайте
сами. Решайте сами на месте и в плохую погоду не ходите. Используйте обязатель­но кислород. СК, до завтра, до 8.30.
7 апреля, 8.30. Тамм:
—Группа 4, группа Онищенко, База вызывает. Прием.
Хомутов:
• Доброе утро, Евгений Игоревич.
• Доброе утро. Как ночь прошла?
• Ночь прошла сносно. Экспериментировали с кислородом. Поскольку мы в разных палатках, то «скушали» два баллона. Но вообще-то переход от кис­лорода к нормальной жизни не очень приятен. Маски замерзают. В общем, льда много. И лучше кислородом поль­зоваться на больших высотах.
• Понял тебя. Вы с ночными мас­ками были? Или с большими?
• Слава был с большой, я — с ноч­ной. Ночная в общем-то обмерзает.
Образуется лед. Хочется ее вообще вы­бросить и спать без ничего.
• Понял тебя, понял. Ладно. Думаю, все с практикой придет. Значит, погода ходовая? По-видимому, будете выхо­дить? Рекомендации все вам даны. Пред­ставляется целесообразным перетащить еще на 2-3 веревки к гребню лагерь, ближе к тому месту, где оставили все заброски валиевцы, то есть 17-ю веревку продолжать еще тремя веревками. Как понял? Прием.
• Понял, Евгений Игоревич. Сейчас мы будем готовить завтрак. Немножко солнышко нас обогреет, будем питать­ся. Тут еще страшный ветер, и я думаю, солнце и ветер — они дадут какую-то среднюю погоду.
• Будем надеяться, Валера, будем на­деяться.
Разговор перешел к необходимости принести в лагерь 2 запасную стойку для палатки. И в заключение Тамм за­дал традиционный вопрос:
—Что еще есть у вас к Базе, Валера, что есть к Базе?
Хомутов ответил:
• К Базе ничего нет. Я хотел вы­яснить, вы все время теперь на приеме?
Ну, если будет какая-то ситуация, близ­кая к критической, чтобы мы могли проинформировать вас. Как поняли? Прием.
• Да, все время станция на приеме, все время на приеме.
—Понял. Следующая связь в 14.00. Вот и весь разговор.
После вчерашней дневной связи не по­является в эфире голос Онищенко, связь с Базой ведет один из участников, который вдруг упоминает ситуацию, близкую к критической, и как хочется, чтобы было непрерывное продвижение вверх, чтобы не было сбоев в работе, а ведь уже возникло серьезное отста­вание в графике: не поставлен лагерь 3, очень мало груза занесено в лагерь 2. Наверху все нормально, все нормально, ведь нет нечего тревожного в сообще­ниях Хомутова, и ситуацию, близкую к критической, он упомянул вскользь, скорее, теоретически. Зачем гадать, надо решать массу неотложных проблем, ведь самое сложное еще впереди.
Но в лагере 2 находятся опытные вы­сотники, и они понимают, что у Славы Онищенко — горная болезнь. Будь на месте Славы любой другой участник, не было бы никаких проблем: немедленно спустили бы его вниз, в лагерь 1, а если бы и там он чувствовал себя пло­хо, то и в базовый лагерь. И даже не отрывая других членов группы от выпол­нения задания: ежедневно из лагеря 1 в лагерь 2 поднимается с грузом группа Иванова, были они в лагере 2 и в день непогоды, из-за которой отсиживалась в палатках группа Онищенко; в лагере 1 находится Е. Ильинский, который мог помочь Славе спуститься вниз, если бы возникла в этом необходимость. Вот именно, если бы возникла необходимость. Но кто мог сказать, особенно в первый день, что состояние Онищенко настолько серьезно и его необходимо спускать? И года не прошло, как Онищенко был на пике Коммунизма (7495 м), всего неделю назад он поднимался с грузом почти до лагеря 2, а перед этим со­вершил две ходки в один день из проме­жуточного в лагерь 1. И в лагере 2 он, не умирает, он говорит о выходе наверх с грузом, он проводит связь, он — ру­ководитель группы и не просит никого о помощи и никому не поручает за­менить его. Всем известна огромная фи­зическая сила и выносливость Славы, наконец, он — спортивный врач и вполне мог бы объективно оценить свое состоя­ние.
Накануне Валиев дал консультацию Хомутову по раскладке времени при подъеме выше лагеря 2 и характеру маршрута. Хомутов знал, что до конца перил всего 3,5-4 часа хода, и на следующий день ребята ждут Онищенко, который заявил, что он тоже понесет груз. Немножко еще полежит и пойдет. Ждали до часу дня. Голодов и Москальцов решили больше не ждать и с грузом пошли вверх. Слава Онищенко, наконец, зашевелился, начал одеваться к выхо­ду. Подошло время дневной связи — 14.00. Тамм:
—Группа Онищенко, ответьте Базе.
Хомутов:
• Группа Онищенко на связи. Как меня слышите?
• Валера, добрый день. Отлично слы­шу, слышимость прекрасная. Ну, что
там у вас, докладывайте.
• Находимся мы не очень высоко. В 12.50 ушла первая двойка: Голодов
и Москальцов. Взяли веревки, крючья и два «Салева». С целью просмотреть
маршрут выше обработанного и попы­таться обозначить лагерь 3. Мы со Сла­вой тут. Нас завалило ночью. Мы попра­вили палатки, сейчас тоже дождались
связи и выходим. Как поняли? Прием.
• Понял вас, понял. Значит, вы сего­дня, возможно, будете ночевать в ла­гере 3?
• Возможно. Продукты питания мы взяли. Палатку тоже взяли. Так что по­смотрим по ситуации, Евгений Игоревич. Как поняли? Прием.
• Понял. Понял хорошо. Тогда, если у вас ничего нет, не буду задерживать. СК, до 18.00. Станция у нас на приеме.
Пока Хомутов проводил связь, Слава Онищенко опять впал в забытье с бо­тинком в руке.
—Слава, ты лучше оставайся в па­латке, — сказал ему Хомутов, — а я пойду сам.
Слава, ни слова не говоря, отложил ботинокк стенке палатки, залез поглуб­же в спальный мешок и надвинул глу­боко на глаза шерстяной шлем. Хо­мутов начал подниматься по перилам, первая двойка была уже далеко вверху. Хомутов поднялся на 4 веревки, закрепил на крюк палатку, которую нес с собой, и спустился обратно в лагерь. Стало ясно, что Слава заболел всерьез, нельзя его оставлять одного надолго.
• Слава, тебе надо идти вниз. Соби­райся, я иду с тобой, — заявил ему Хо­мутов.
• Нет, Валера, — возразил Онищен­ко. — Спускаться надо всем вместе.
• Хорошо, обождем ребят.
В 18.30 спустились Голодов и Москальцов. Состояние Онищенко ухудшалось. Он не понимал вопросов, был апатичен, стало ясно, что он не способен прини­мать решения.
Голодов надел на Онищенко кислород­ную маску и с этого момента до базо­вого лагеря Онищенко дышал кисло­родом.
Хомутов взял рацию в свои руки, тем самым становясь старшим в группе, кто-то же должен был взять на себя от­ветственность за дальнейшее.
19.00. Тамм:
—Группа 4, группа 4. База вызывает. Прием.
Хомутов:
• Как меня слышите?
• Хорошо слышу, Валера. Добрый ве­чер. Где находитесь? Как с ветром?
• Евгений Игоревич, мы тут все вчетвером в одной палатке. Извините за
небольшую задержку, мы рацию искали. Но ветер очень сильный, очень сильный, пожалуй, это основная трудность в этом мероприятии. Как поняли?
• Понял вас, что ветер очень сильный, и вы только собрались в палатке. Что успели сделать?
• Голодов и Москальцов дошли до конца перильных веревок. Юра попро­бовал оценить маршрут повыше. Его мнение, что нужно в том месте, где кон­
чается 17-я веревка, сделать бивуак. Ме­ста там для двух палаток достаточно.
И даже для трех, вот он поправляет.
• Понял вас. Хорошо. Решайте сами. Можете там ставить, в крайнем случае, можете там ставить. Завтра выходит группа Мысловского. Вы завтра рабо­таете, если в состоянии еще, по своей программе, послезавтра начинаете спу­скаться из лагеря 2, а они поднимутся туда. Вы поняли про группу Мыслов­ского и про нашу программу?
• Да, поняли, поняли. Но вообще состояние мы определим утром.
Ночью опять разыгралась метель. В лагере 1 ветер повалил все палатки. Устояла лишь одна, «Зима», и то только потому, что ее прикрыла другая, сорван­ная с растяжек.
И только утром 8 апреля, на третий день болезни Онищенко, в базовом ла­гере впервые услышали о его недомога­нии. Хомутов выполнил это очень де­ликатно.
Тамм:
—Группа 4, группа Онищенко, База вызывает, прием.
Хомутов:
• А вот тут мы еле разыскали ра­цию. В общем, сейчас с ребятами по­
советуемся, с Москальцовым и с Юрой Голодовым, может быть, организуем одну двойку наверх. Славе нужно спускаться. Как поняли?
• Понял, понял. А что со Славой?
• Да ничего страшного. Просто при­знаки горной болезни.
Так Хомутов совместил несовмести­мое: душевный покой руководства («ни­чего страшного») и горную болезнь на высоте более 7000 метров. Это очень страшно, когда на высоте 7350 метров горная болезнь свалила человека, причем сильнейшего, пожалуй, в экспедиции. С опозданием, но Онищенко получил кис­лород, который понизил его «высоту» примерно до 5000 метров — но ведь и это высота седловины Эльбруса!
Успокоительный тон Хомутова оказал влияние на Тамма.
Тамм:
—Понял тебя, понял. Хорошо. Одного его не нужно спускать. Одному ему не нужно спускаться. Как поняли? Прием.
Хомутов:
• Вот мы с ребятами посоветуемся, чтобы двойка вниз спускалась.
• Хорошо. Теперь, значит, я все время на связи, все время на связи, когда
решите окончательно, тогда выйдете на связь со мной.
• Хорошо. В районе 10.00 мы выйдем на связь.
Голос у Хомутова бесцветный, говорил он медленно, как бы задумываясь над каждым словом.
В 10.00 Хомутов сообщил:
—Евгений Игоревич, мы решили спускаться вниз, потому что здесь усло­вия очень плохие. Спускаемся все.
Тамм:
• Понял вас. А что, двойка не сможет подняться наверх и занести палатку, до конца 17-й веревки?
• Евгений Игоревич, это занимает много времени и здесь очень холодно. Мы приняли решение спускаться вниз.
• Тогда спускайтесь. Спускайтесь вниз, — сказал Тамм упавшим голосом.
На дневной связи Хомутов передал:
—Евгений Игоревич, первая тройка уже ушла, сопровождая Славу. Очень
были длительные сборы, делали ему укол. Сейчас все нормально. Я тут навожу порядок, чтобы все было чисто, уютно.
На вопрос Тамма о состоянии Они­щенко Хомутов ответил:
—Сонливость, апатия, нежелание что-либо делать.
Тамм:
• А он сам контролировал, какой укол ему сделать?
• Да, Слава перещупал все ампулы и сказал, что ему нужно вколоть. Юра
Голодов делал укол.
Тамм по радио ведет постоянный конт­роль за спуском Онищенко.
18.00 — Ильинский и Балыбердин с горячим чаем и кислородом вышли из лагеря 1 навстречу спускающейся груп­пе. Позже вышли Мысловский и Шопин.
19.00 — по сообщению Мысловского, до палатки лагеря 1 Онищенко оста­лось идти 7 минут.
19.30 — Онищенко уже в палатке, со­стояние нормальное.
На утренней связи 9 апреля Мыслов­ский сообщил:
—Ночь прошла нормально. Слава еще спит. Я думаю, он будет идти вниз
нормально. Но хорошо бы было, если бы кто-нибудь встретил его возле лестниц на ледопаде.
Тамма волнует неясность с забросками груза по лагерям, и он просит Хомуто­ва дать список снаряжения в лагере 2.
Через час Ильинский связался с базо­вым лагерем и дал последние сведе­ния о снаряжении в лагере 1.
Инвентаризация лагерей закончилась. С этого момента Тамм регистрировал движение грузов, начиная со склада ба­зового до лагеря и выше. На каждый лагерь была заведена отдельная карточ­ка. Перемещение груза по маршруту на­ходилось под контролем.
К двум часам дня Онищенко спустился в промежуточный лагерь 6100. Навстречу ему под верхние лестницы в ледопаде вышли Тамм, Романов и Тро-щиненко. Голодов просит к микрофону врача Орловского. Свет Петрович с утра не отходит от рации.
Голодов:
—Свет Петрович, добрый день. Дела обстоят у нас так. Когда ходили, все было вроде ничего. Но нагрузка большая. Слава идет на кислороде, подача 3,5 лит­ра в минуту, идет очень-очень тяжело. Нужен какой-то стимулятор.
Орловский:
—Прежде чем решить вопрос, что ему ввести, проинформируй подробнее о со­стоянии Славы. Какая температура, по­пробуй определить на ощупь, какая часто­та пульса. В сознании он, засыпает ли, когда вы перестаете его тормошить, или же активный. Жалуется на что-нибудь?
Голодов:
—Очень большая слабость. Всю ночь и все утро — только горизонтальное положение, спит. Сейчас в более или менее нормальном сознании, но говорит
с большой неохотой, вид у него, как у человека крайне уставшего.
Орловский:
—Определи, пожалуйста, частоту пульса и посмотри зрачки, одинаковые
или неодинаковые.
Голодов:
—Да, сейчас. Валера посмотрит зрач­ки, одинаковые или нет. По-моему, у него отсутствующий взгляд.
Орловский:
—Пока там Валера смотрит, открой аптечку, которая должна быть у Славы, и посмотри там пузырек, на нем напи­сано «гидрокортизон».
Голодов:
—Сейчас поищу этот пузырек. Во­обще-то я вчера ему колол эфедрин с
лазиксом и коргликон.
Орловский:
—Понял тебя. Ищи этот пузырек. И за это время посмотришь зрачки и пульс. Ждем на приеме.
Голодов:
• Пульс 80, зрачки нормальные.
Орловский:
• Какие у него губы и ногти?
Хомутов:
Вот только руки мерзнут.
Орловский:
—Губы нормальные, все нормальное.
—Тогда дайте ему только крепкого чая и влейте туда одну ампулу ко­феина. Они в серой коробочке. И еще один вопрос в отношении помощи. Может быть, выслать группу навстречу вам?
Хомутов:
—Если выйдет группа на ледник и немножко поможет, то это будет хо­рошо.
В базовый лагерь Слава Онищенко пришел сам. Ел он очень мало. Его отвели в палатку, где он заснул. К ночи у Славы резко упало артериальное дав­ление — до 50/0 мм рт.ст. Орловский решает прибегнуть к интенсивной тера­пии — поставить Славе капельницу с вве­дением тонизирующих лекарств.
Очищаются столы в кают-компании, на столах крепится раскладушка. Туда на руках переносят Славу. Между стол­бами палатки натягиваем веревку и под­вешиваем на нее капельницу. Это дебют нашего доктора, первый серьезный слу­чай в экспедиции. Свет Петрович де­ловит, не суетится. Спокойным тоном, не повышая голоса, отдает распоряжения. Только один раз он отвлекся от дела, когда Романов усомнился в правиль­ности набора лекарств для капельницы.
—Я попрошу, — сказал он Романо­ву, — делать мне замечания не здесь. Я соберу консилиум, когда посчитаю нужным, а пока прошу не мешать мне работать.
На первое ночное дежурство со Славой остается Юра Голодов. К утру Они­щенко чувствовал себя хорошо. Его пере­несли обратно в палатку. Орловский ре­комендует как можно быстрее спускать Онищенко вниз.
В этот же день 10 апреля состоялся разбор восхождения группы Онищенко. Выступления на разборе были очень резкие. Основные упреки адресовались участникам группы, которые поздно со­общили о болезни Онищенко.
Орловский сказал, что произошло ЧП.
Онищенко был спущен вниз в очень тяжелом состоянии. Совершенно очевид­но, что была недооценена тяжесть его состояния. Нельзя сказать, что пред­умышленно, но здесь, в базовом лагере, тоже относились спокойно к состоянию Славы. Надо помнить, что заболевшие на высоте не выздоравливают. И участ­никам группы необходимо было доложить конкретно и в более ранние сроки со­стояние Онищенко.
Во время лечения Онищенко и на этом разборе более полно раскрылся С.П. Ор­ловский. Вне служебной своей деятель­ности Свет Петрович — признанный ба­лагур и острослов. Совсем другим че­ловеком становился он в радиорубке, да­вая различные врачебные консультации альпинистам на маршруте. Лаконичная и очень точная речь, никаких отвле­чений или шуток, полное внимание к говорящему, он даже закрывал глаза, чтобы лучше представить себе ситуацию и дать правильный совет. Глубокое про­думывание состояния больного, точный диагноз и уверенное лечение.
На разборе все были единодушны в том, что группа допустила ошибку, не сообщив своевременно в лагерь о болезни Славы Онищенко.
—Нельзя слушать человека, который заболел горной болезнью, — сказал Б. Ро­манов. — Если бы мы задержались еще на полдня, то потеряли бы Славу. Надо было давать ему кислород и спускать вниз без задержки, в холод, ночью.
Е. Ильинский подчеркнул, что спуск был начат с опозданием в двое су­ток.
—Но в данной ситуации основная вина должна ложиться на Славу Они­щенко, — сказал в заключение Б. Ро­манов. — Он имеет большой опыт высот­ных восхождений, он врач, и он был обя­зан забить тревогу раньше и не затя­гивать спуск. Необходимо еще внизу выбирать заместителя руководителя именно на такой случай.
Конечно, отсутствие руководителя в группе сказалось. Хомутов, находясь в одной палатке с Онищенко, свел до ми­нимума информацию для базового лаге­ря, Тамм так и не понял из разговоров по радио, что Онищенко не выходил из палатки больше двух суток до начала спуска.
10 апреля группа Мысловского начала подъем от лагеря 2, а Ильинский, пере­ночевав в палатке с Мысловским и Чер­ным, отправился вниз один по перилам.
К вечерней связи группа Мысловского установила третий лагерь.
Тамм:
—Группа 1, расскажите все по по­рядку.
Балыбердин:
• От 14.00 до 15.15 мы повесили три с половиной веревки и вышли к месту лагеря 3. Перепад высот от лагеря 2 до лагеря 3 — 420 метров. После этого мы начали спуск, но когда подошли к 17-й веревке, внезапно изменилась погода, началась метель, снегопад, все эти на­клонные полочки, плиты были покрыты свежим снегом, спускаться было очень неудобно. Отдохну. Прием.
• Отдохни. Я на приеме.
• Мы посовещались на 17-й веревке и решили после семейного совета под­ниматься сюда, к месту лагеря 3, и ста­вить палатку. И ночевать здесь. Я по пе­рилам спустился до 15-й веревки, за­хватил все, что там было оставлено, потом с 17-й веревки мы взяли практи­чески все, поднялись сюда и уже в тем­ноте поставили палатку.
• Значит, вы сейчас все четверо у конца обработанного вами пути в одной
палатке. Теплые вещи есть у всех?
• В одной палатке и в невероятной тесноте. Четыре каремата и четыре
спальника. Так что, в общем-то, все нор­мально. Даже консервы есть. И железо
принесли, и веревки. Но, видно, завтра придется делать ходку вниз, потому что
веревок не хватает.
• Кислород у вас есть?
• Кислорода нет.
• Значит, завтра обязательно ходку вниз. Даже при неблагоприятных усло­виях — ходку вниз, к кислороду. И под­ниматься хотя бы с минимальным запа­сом кислорода.
• Поняли.
• Как самочувствие группы? Почему Эдик не выходит на связь? Как само­
чувствие группы? Эдика можно на связь?
Это Тамм, наученный уже случаем с Онищенко, подозревает, что Мыслов-скому тоже, может быть, плохо.
Мысловский:
• Да. Слушаю.
• Эдик, как самочувствие и твое, и группы? Дай ответ.
• Я пришел снизу, с 17-й веревки по­следним и подобрал все, что там было. Рюкзак у меня был до 30 килограммов, поэтому желания сейчас беседовать на вольные темы нет.
• Понял. У меня не на вольные темы, меня интересует самочувствие группы.
• Самочувствие группы нормальное. Только у Володи Шопина немножко при­хватило ноги.
• Понял тебя. Я не буду вас больше мучить, но завтра обязательно спуск вниз к кислороду. Счастливо отдохнуть.
Но Мысловский очень доволен работой, проделанной за день, все уже в палатке, тепло и он продолжает разговор.
Мысловский:
• Да, Женя. Это придавила нас не­погода. И другого выхода у нас не было,
потому что спуск идет по наклонным плитам, они все сейчас покрыты снегом,
мы боялись, что побьем друг друга.
• Правильное решение приняли. Я не осуждаю вас, отнюдь не осуждаю, я толь­ко очень прошу, чтобы завтра у вас был кислород. Это единственное категоричес­кое требование к вам. А так молодцы.
• Мы находимся в одной веревке от гребня. У начала гребня на снегу под
стенкой стоит одна палатка. Визуально путь вверх не представляет особой труд­ности, по крайней мере, на ближайших 300 метров по высоте.
• Понял тебя. Хорошо. Какое твое мнение, Эдик, выпускать завтра группу Валиева или дать им еще один день от­дохнуть перед забросками?
• Мне кажется, что Валиева можно придержать. Пусть отдыхают как следу­ет. Вот лично по своей группе могу ска­зать, что только в конце четвертого дня группа более или менее отдохнула. То есть, 4-5 дней отдыха — это голодный минимум.
• Вы там справитесь, если я его на день задержу?
• Вообще мы надрываться особенно не будем. Здесь у нас мало веревок,
и поэтому попробуем в трудных местах их повесить, а более или менее простые
будем проходить в связках. И попробуем застолбить место для лагеря 4.
• Хорошо. Я задерживаю Валиева на один день. Но вы не ставьте себе задачу обязательно застолбить место лагеря 4. Не перегружайтесь. Лучше завтра подне­сите снизу все, что необходимо для нор­мальной жизни, кислород прежде всего. А послезавтра сделаете один нормальный рабочий день. Если вы с кислородом хорошо отдохнете, сделаете один рабо­чий день. Не обозначите лагерь — не так страшно. Пройдете большую часть пути, давайте так договоримся.
• Теперь, после прохождения участка от лагеря 2 до лагеря 3 закрадывается сомнение о возможности работы здесь шерпов.
• Я на это и не рассчитывал. Шерпы выходят вместе с Валиевым для заброски от лагеря 1 до лагеря 2.
—Ну, тогда все. Привет всем. Спокой­ной ночи.
На следующий день на дневной связи Мысловский сообщил:
• Мы вернулись опять в палатку. Вверх поднялись и 5 веревок повесили,
вышли на ребро: 2 веревки до ребра и 3 веревки по ребру. Свесили ноги в кулуар Бонингтона, посмотрели на него. Послед­няя наша веревка где-то на уровне пло­щадки Диренфурта.
• Значит, вы спускаетесь в лагерь 2, а завтра пойдете вверх опять. Пра­вильно я тебя понял?
• А это будет зависеть от здоровья.
• Хорошо. Какие планы на завтра?
• Обычно планы уточняются утром прямо перед выходом. Мне бы хотелось подняться завтра с грузом, а послезавтра закончить обработку нашего участка.
На спуске из лагеря 3 в условиях сне­гопада и плохой видимости Мысловский сорвался, он проскользил вдоль перил по склонам метров 8-10.
—Но это обычная рабочая обстанов­ка, — сказал он.
Лагерь 2 оказался каким-то невезучим. Всего несколько дней назад здесь за­болел горной болезнью Слава Онищенко. И утро 12 апреля в этом лагере нача­лось с того, что Мысловский по рации заявил:
—Я хочу сохранить Колю Черного на будущее. Считаю, что ему стоит спу­ститься на 6500. У Черного голос сип­лый, пропадает, и он боится, что не смо­жет активно работать. А общее состоя­ние у него нормальное. Ночью спал с кислородом.
Тамм ответил:
• Раз есть такие опасения, пускай спускается на 6500, там встретится с Эриком и группой Валиева. Остальные в порядке?
• Да, остальные в порядке. Погода вроде неплохая. Мы вот сейчас позав­тракаем, загрузимся и пойдем наверх, чтобы завтра поработать и спуститься
совсем вниз. С собой берем 12 веревок, несколько десятков крючьев и карабинов. Кислородный баллон и кислородные маски.
• Погода у нас тоже хорошая. Не видно нигде никаких облаков, чисто, как будто после вчерашней непогоды нала­живается.
В 14.00 прошла короткая связь, группа еще не дошла до лагеря 3. Балыбердин:
—Я на конце 14-й веревки, ребята вышли чуть позже, и они довольно да­леко от меня.
Тамм:
• Как погода у вас? Совсем плохая? Или можно двигаться?
• Погода капризная. С утра заманивает, яркое солнце, чистое небо, а сейчас видимость всего на 100 м, ветерок, холод­но, страшно, но двигаться можно, все равно идем понемножку. Вышли поздно, надеялись, что снег немножко растает.
• Тогда не буду тебя задерживать. СК, до 18.00.
Балыбердин поднялся в лагерь 3 в 16.00. Он, не теряя времени, начал улуч­шать площадку под палатку.
18.00 в лагерь 3, кроме Балыбердина, никто не поднялся. Перенесли связь на 19.00, но и на этот раз Мысловский не вышел на связь. А из лагеря 1 от Валиева« пришло сообщение, что к ним спустился Володя Шопин. Наконец, в 19.30 Мысловский вышел на связь и со­общил:
— Володя Шопин вышел вперед, про­шел 5 или 6 веревок, а я топал за ним вверх. Вдруг он начал спускаться. Мы побеседовали с ним, он сказал, что плохо себя чувствует. Я ему посоветовал спу­ститься вниз и подышать немножко кис­лородом и если станет легче, то с кис­лородом идти наверх. Я ждал, пока он спустится до палаток лагеря. Ждал, как он решит. Пришлось с часик посидеть. Потом увидел, что они шел вниз. Тогда я спокойно начал подъем.
А Володя Шопин спустился в лагерь 2, залез на минутку в палатку и забылся, заснул. Когда проснулся, понял, что по­терял много времени, и пошел вниз.
Мысловский подчеркнул возросшие трудности маршрута, связанные с ухуд­шением погоды. Ежедневно после 11.00 шел снег, он засыпал скалы, передви­гаться по ним было очень трудно. Скалы стали скользкими, и сложность маршрута резко увеличилась. К возросшим техни­ческим трудностям маршрута прибави­лась высота около 8000 метров, на кото­рой еще не бывали советские альпини­сты. На каждый шаг им приходилось делать 5-6 вдохов и выдохов, движения замедленные, состояние апатичное.
Наконец, от лагеря 3 и выше группа Мысловского почувствовала еще один феномен Эвереста — холод. Балыбердин, Шопин, Мысловский слегка подморозили ноги.
Лагерь 3 (7850 м) стоит под нави­сающей скалой на снежном надуве, ко­торый пришлось срубить и выровнять для установки двух палаток. Поставить палатки рядом не удалось, слишком боль­шая работа требовалась для этого. Они стоят одна над другой на расстоянии, примерно, полутора метров. Верхняя па-латка стоит удобно, хорошо растянута и в ней альпинисты предпочитают про­водить ночь. Нижняя палатка установле­на плохо, в ней может нормально раз­меститься один человек. Альпинисты еще не успели расчистить достаточно места для этой палатки, и она стоит однобоко, удерживаемая только двумя стойками, которые закреплены в снежно-ледовый склон, поставить остальные мешает скальная стенка, в которую упирается скат палатки.
Сказывается очень напряженный гра­фик движения групп. По сути, высота лагеря 2 — это еще памирская, привыч­ная высота, на которой каждый из участ­ников бывал неоднократно, однако на этой высоте сошла с маршрута группа Иванова, затем заболел Онищенко, ушли вниз Черный и Шопин. В группе Ва-лиева плохо спит и ничего не хочет есть Хута Хергиани. Нервничает Иванов, ко­торый со своей группой поднялся в ла­герь 1, благо, поводов для недовольства хватает. На вопрос Тамма, какие у него предложения, Иванов ответил:
—У меня к базе прежний разговор. Я как считал, так и считаю, что здесь
должен быть диспетчер. Вот сейчас так получилось, что у нас в лагере 1-14
человек. Что они здесь делают — непо­нятно. Шерпы практически ничего не но­сят. Носят по 10-12 килограммов. И я настаивал на том, чтобы здесь, когда ра­ботают шерпы, обязательно был коорди­нирующий. Это первое. Ну а второе — я не знаю, что шерпы будут завтра де­лать, потому что они сидят здесь в палат­ке, и ни они не могут как следует поесть, ни мы, кто и что будет делать — тоже
никто не знает.
Тамм возражает против этого, он пы­тается изложить Иванову график работы групп и шерпов. Однако Иванов настроен непримиримо:
—Меня не интересует, кто куда будет ходить, нашу группу это не интересует, я говорю, чтобы все было четко, координировано.
Он говорит недовольно, напористо.
Валиев предложил отложить выход Иванова на два дня и получил ответ Тамма:
—Нет. Растягивать время нам сейчас невозможно, особенно пока готовимся и пока стоит погода.
Хорошо получалось на графиках в Мос­кве. Но жизнь уже внесла существен­ные коррективы, не доработано немало человеко-дней и не донесено много кило­граммов снаряжения, передовые двойки испытывают постоянный дефицит в ве­ревках, карабинах и крючьях.
12 апреля только в конце дня удалось поговорить с Мысловским.
Тамм:
—Группа 1, где находитесь?
Мысловский:
• Где мы можем находиться?! Под крышей, шумит примус, готовим чай.
• Почему не выходили на связь? Мы очень волновались.
• Ну в такой ситуации, которая была, я даже и тебе не советовал бы выходить на связь.
• Что сделали?
• Очень суровая погода. От сильного мороза мерзли руки, ноги. Ветер со сне­гом. Снег все время продолжался. Ино­гда проскакивало солнышко, но оно нас не грело. Что мы могли сделать? Прошли свои веревки с трудом, все засыпано снегом, прошли еще веревки 3-4. Вы­шли уже к башенной части контрфорса.
• Молодцы. Значит, завтра возвра­щаетесь.
• Да, конечно. Надоело нам здесь мерзнуть. В общем так: маршрут про­ходим, в верхней части, правда, начи­наются трудности, но и из этого трудного
кое-что можно выбрать попроще.
Примерно в 100 метрах выше лагеря 3 начинается крутой скальный контрфорс. Он выводит на западный гребень вер­шины, это около трех веревок от палаток лагеря 3, от которого вначале маршрут снежно-ледовый, а в верхней трети — скальный, выводящий на гребень контр­форса. Гребень контрфорса снизу выде­ляется довольно четко, но это только при взгляде снизу. А на самом деле он рас­падается на несколько отдельных гре­бешков и скальных кулуаров, дальней­ший путь идет не по верху гребня, а пра­вее его. Поднявшись по гребню на 6 ве­ревок, группа Мысловского где-то здесь и перешла невидимую, но ощутимую границу 8000 метров.
• Эдик, поздравляем вас. Вы первые прошли рубеж в 8000 метров. Молодцы.
• Спасибо. А мне приснилась женщи­на. Она хотела отнять у меня кислород­ную маску. Я боролся с ней и маску не отдал.
Хотя муссоны определяют сроки экспе­диций на Эверест, часто экспедиции ис­пытывают на себе предмуссонные штор­мы, и Эверест, как и другие большие горы, имеет свою собственную погоду. Погода на Эвересте не только крайне изменчива, она различна на разной вы­соте в одно и то же время.
В 1960 году на склонах Эвереста на­ходилось две экспедиции: китайская и индийская. В то время, когда китайские альпинисты вышли на вершину (25 мая 1960 года) и благополучно спустились, индийские альпинисты на противополож­ной стороне Эвереста в тот же день из-за плохой погоды не могли продолжать вос­хождение.
В американской экспедиции 1963 года наблюдатели в Западном цирке, видя состояние погоды на вершине Эвереста 1 мая, были уверены, что погода раз­решит альпинистам выйти на штурм вер­шины. С Южного седла погода на вер­шине представлялась абсолютно непри­годной для восхождения, а сами вос­ходители нашли погодные условия почти идеальными и взошли на Эверест.
Самая жестокая непогода, препят­ствующая многим попыткам выхода на вершину, отмечается после муссонов. Главный враг альпинистов в этот пе­риод — ураганный ветер, который просто срывает со склонов людей и снаря­жение, рвет палатки и делает немыс­лимым, физически невозможным пере­движение. Погода при этом устойчивая, солнечная, но ветер сметает снег со склонов и скал, поземка создает местные условия для буранов, снежная пыль про­никает всюду, а затем твердеет, как бетон.
Обычно в начале дня небо голубое, абсолютная тишина, характерное для высоких гор состояние покоя и без­молвия, а затем неожиданно с шумом и грохотом налетает ветер, временами удары его следуют один за другим почти
без перерыва, а иногда наступают мо­менты затишья, и, кажется, ветер умер,
но вдруг неожиданно ураган возвраща­ется, такой же неистовый, как и раньше.
Ветер — опасный враг альпинистов, осо­бенно на большой высоте, где он при­обретает новое измерение и безжалостно утверждает свое превосходство не только над слабыми живыми существами, а и над самим Эверестом. Когда передовая двойка экспедиции Бонингтона в 1972 году подошла к основанию скального пояса на высоте более 8300 метров, они не могли пройти вверх по камину, ко­торый всего год назад был забит льдом и снегом и считался технически не очень сложным. Год спустя ветер выдул из ка­мина весь снег, содрал лед и камин стал непроходимым. Альпинисты повернули назад.
При работе в Гималаях, особенно в районе Эвереста, очень важно знать про­гноз погоды. Наша экспедиция до сих пор его не имеет. Из советского посоль­ства в Катманду обещают в ближайшие дни получить прогноз для Эвереста из Москвы.
На очередной радиосвязи с Катманду мы передали сообщение, что лагерь 3 на высоте 7850 метров установила груп­па Мысловского, Мысловский и Балыбердин поднялись выше 8000 метров.
На следующий день представитель Спорткомитета СССР И. А. Калимулин передает нам телеграмму Спорткомитета СССР с просьбой неукоснительно соблю­дать рекомендации относительно лиц, имеющих ограничения восхождений выше 6000 метров. Фамилии не названы, но указанное ограничение имеет один Мысловский. И его фамилия, как назло, почти в каждом сообщении: группа Мыс­ловского установила лагерь 1 – 6500 мет­ров, лагерь 2 — 7350 метров, лагерь 3 — 7850 метров, прошла 8-тысячный рубеж. Давно надо было ждать сурового напо­минания, но телеграмма застала Евге­ния Игоревича неподготовленным.
— Понял, понял — ответил он, — уси­лить внимание за безопасностью выше 7000 метров. СК, СК.
—Нет, нет,— протестует Калимулин.
Но мы уже выключились.
На утренней связи Евгений Игоревич передал в Спорткомитет СССР деталь­ный отчет о работе экспедиции, в ко­тором особо подчеркнул:
—Работа Мысловского, одного из сильнейших сейчас участников, хорошо переносящего тяжелые условия и высоту, совершенно необходима для успеха экс­педиции.
Чтобы смягчить эффект от игнориро­вания рекомендаций по Мысловскому, Е.И. Тамм добавил: «Трощиненко, са­мочувствие которого отличное, работает, как и было обусловлено ранее, только в базовом лагере и на ледопаде».
—Я же не могу нарушать все реко­мендации,— улыбаясь, сказал он.
При прохождении ледопада Мысловский в разных местах нашел несколько упаковок кислородных баллонов, всего 10, которые лежали вдоль дороги через ледопад. Это значит, кому-то стало тя­жело нести груз, и он оставлял его в укромных местах. Трощиненко и Орлов­ский после завтрака пошли в ледопад переставить лестницы. Вернулись после обеда и принесли с собой два рациона продуктов, которые нашли в ледовой тре­щине.
Тамм приглашает для беседы сирдара Пембу Норбу. Для нас сомнений нет, что это шерпы оставили груз. С таким явлением мы встречаемся впервые, и раз­говор идет серьезный. Сирдар искренне удручен происшедшим, обещает про­вести среди шерпов разъяснительную ра­боту. Вечером Пемба подошел ко мне и сказал:
—При обработке ледопада в первый выход ставили под ледовой стеной па­
латку. Возможно, палатка порвалась и продукты упали в трещину, а также,
возможно, туда приходили собаки и ута­щили рационы.
Пемба переживает случившееся, ищет любые объяснения для оправдания шерпов.
У советских альпинистов никогда не возникал вопрос, будут ли они сами транспортировать грузы для организации промежуточных лагерей или это исклю­чительно обязанность шерпов.
Носить самим свой груз — норма со­ветских альпинистов.
А в экспедициях западных альпи­нистов вопрос о том, кто понесет груз, часто приобретал скандальный оттенок и приводил даже к драматическим ситу­ациям. Достаточно упомянуть междуна­родную экспедицию 1971 года, в которой альпинисты из Швейцарии, Италии и Франции категорически отказались но­сить грузы из Западного цирка вверх к западному гребню.
— Это ниже нашего достоинства,— заявили они.
Это был не просто отказ работать, чтобы сохранить силы для штурма. Отказ альпинистов транспортировать грузы в этой экспедиции привел к более тяжелым последствиям. Как известно, участники экспедиции разделились на две группы, каждая со своим самостоятель­ным заданием. Одна группа, большин­ство которой составляли англосаксы (англичане, американцы и немцы), обра­батывала маршрут по юго-западному склону Эвереста, и все альпинисты без колебаний носили груз наравне с шер­пами. Так было и в предыдущих ан­глийских и американских экспедициях. Во второй группе, целью которой было восхождение по западному гребню, боль­шинство составляли альпинисты из Швейцарии, Италии, Франции и Норве­гии. В связи с отказом альпинистов этой группы участвовать в транспортировке поступление грузов для маршрута за­падного гребня было более замедлен­ным, чем у первой группы. И вместо активного участия в переноске грузов «латинцы», как их потом стали назы­вать, обвинили руководителя экспеди­ции американца Диренфурта в том, что он отдает предпочтение англо-американцам, ставя под угрозу срыва восхож­дение по западному гребню. Диренфурт пытался объяснить, что задержка с гру­зом происходит из-за нехватки шер­пов, и положение можно легко испра­вить, если альпинисты спустятся в За­падный цирк, возьмут груз и поднимут его на маршрут. Возмущенный отказом «латинцев» участвовать в переноске грузов, Диренфурт решил личным приме­ром показать, что с тяжелым рюкзаком даже руководитель экспедиции не теряет своего достоинства и авторитета, и от­правился в промежуточный базовый ла­герь за грузом. Там он упаковал в рюк­зак два кислородных баллона (один — для группы гребня, другой — для груп­пы склона, чтобы было справедливо, каждый баллон весил около 6,5 килограмм) и начал подъем. Испортилась погода, снежная лавина накрыла Диренфурта, он потерял дорогу и с трудом дошел до лагеря, где в это время пытались спасти индийского альпиниста Бахагуну, сор­вавшегося на ледовом склоне. Бахагуна замерз. Временное сплочение участников экспедиции на похоронах Бахагуны было недолгим.
«Латинцы» покинули экспедицию и причиной было... нежелание носить гру­зы. Шерпы, молча наблюдавшие за бата­лией сагибов, не удивлялись. Они были свидетелями случаев, когда западные альпинисты, получив тяжелый груз, «об­легчались», вынимая часть вещей из рюк­заков и оставляя их где-нибудь внизу.
Некоторые полностью теряли свой джентльменский лоск и мужское досто­инство, когда заходила речь о пере­носке тяжелых рюкзаков. В экспедиции ФРГ 1978 года участвовала полька Ванда Руткевич, ставшая первой евро­пейской женщиной, покорившей Эверест. Когда эта единственная в экспедиции женщина сказала, что она, несомнен­но, будет носить груз через ледопад Кхумбу, но вес ее груза в сравнении с мужской нормой надо уменьшить, то в ответ услышала: «Здесь нет женщин, здесь все альпинисты!».
«Я ничего не сказала, взяла двойной груз и вышла с ним на верх ледо­пада»,— улыбаясь, рассказывала мне Ванда в Катманду. Кое-кто мог бы ожи­дать, что Ванда Руткевич должна была отказаться участвовать в такой недру­жеской экспедиции, но слишком уж при­тягателен Эверест, слишком велико было желание у этой женщины победить, и она осталась, вынесла все трудности и побе­дила. Горы любят смелых и настойчивых.





День 14 апреля — первый день не­пальского нового 2039 года — можно назвать большим днем рус­ских на Эвересте. В этот день пя­теро шерпов прошли с грузом от про­межуточного лагеря до лагеря 1, чет­веро шерпов — от лагеря 1 до лагеря 2. Группа Валиева поднялась из лагеря 2 в лагерь 3, группа Иванова — от ла­геря 1 до лагеря 2. В этот же день Мысловский и Балыбердин спустились в ла­герь 1.
В базовом лагере было решено от­править Онищенко в Катманду. До Лук-лы его будут сопровождать Романов, Трощиненко, Пемба Норбу и наш посыль­ный Падам. Онищенко очень слаб, по­этому готовится станок для переноски его на спине.
Первым из лагеря Славу несет Леня Трощиненко. Стрекочет кинокамера, опе­ратор Дима Коваленко ловит редкие кад­ры. Начинается снег, группа скрывается за ближайшим сераком.
Слава Онищенко выдерживает только 10 минут транспортировки, потом ста­новится на ноги и идет сам. На следу­ющий день они дошли до Лобуче и убедились, что Слава без осложнений спустится в Луклу сам. С ним остается Борис Романов, а Трощиненко и Падам возвращаются в базовый лагерь. Сирдар Пемба Норбу пошел в Намче-Базар за мясом и овощами.
Не выдержал заданного темпа вос­хождения Хута Хергиани. Он вместе ^с группой Валиева поднялся в лагерь 3, где почувствовал себя плохо. Провел ночь с кислородом. Утром ничего не ел и не пил, все время мечтал о родниковой воде родной Сванетии. Хута не смог про­должать работать и спустился вниз, в лагерь 1. Группа Валиева после этого сделала еще две заброски в лагерь 3, поднимаясь туда и спускаясь за один день. Каждый день идет снег. Если Мысловский при спуске из лагеря 3 на во­прос Иванова, нужны ли кошки выше лагеря 3, ответил определенно: «Кошки не нужны», то после нескольких дней снегопада и Иванов, и Валиев были еди­нодушны в рекомендациях поднимаю­щейся им на смену группе Хомутова:
—Берите кошки с собой.
Непогода действует на нервы, все на­деются, что на следующий день погода улучшится, но этого не происходит. Валиев просит передать наверх прогноз погоды.
—Нет у нас прогноза погоды, — отве­тил Тамм.— Не дают нам его.
Так устроен человек: все мы знаем цену прогнозам погоды, но когда погоды нет, мы рады даже обещаниям на лучшие перемены.
Шерпы с грузами выше лагеря 2 пока не поднимаются, и не только из-за воз­росших технических сложностей марш­рута. Лагерь 2 еще не обеспечен всем необходимым для снабжения верхних лагерей, и шерпы ежедневно челнока­ми курсируют по маршруту: промежу­точный лагерь — лагерь 1 и обратно, лагерь 1 — лагерь 2 и обратно.
Энергия Е.И. Тамма концентрируется на двух главных задачах: обеспечение неуклонного продвижения вверх по не­изведанному и труднейшему пути на Эверест и подготовка штурма вершины.
Решение первой задачи под силу толь­ко альпинистам высокой квалификации, и наши группы самоотверженно работа­ют, прокладывая новый путь и обеспечи­вая лидеров всем для этого необходимым, прежде всего веревками, кислородом, ка­рабинами, крючьями, лагерным снаряже­нием и минимумом продуктов.
Шерпы готовят базу для решения вто­рой задачи — обеспечение штурма Эве­реста, но все больше растет разрыв между тылами (лагерь 2) и далеко впе­ред вырвавшимся авангардом, едва обес­печивающим себя самым необходимым. Опорным для штурма надо сделать ла­герь 3, снабдив его прежде всего кис­лородом.
Надо отдать должное мастерству вос­ходителей, прокладывающих маршрут: они навешивают перильные веревки бы­стрее, чем их подносят к ним снизу, и это на маршруте средней и высшей категории трудности на высотах поряд­ка 8000 метров в условиях жестокой не­погоды. На каждом сеансе связи уточ­няется и согласовывается тот минимум снаряжения, который должен быть поднят в первую очередь, без которого даль­нейшая работа немыслима.
Наши ребята уверены в себе и в друг друге, но их волнуют сбои в работе высотных носильщиков, работающих- с ними плечом к плечу. Каждый человек на счету. При подъеме к лагерю 2 Ва­лентин Иванов передал:
— С нами сегодня работали 4 шерпа: трое из них дошли до лагеря 2, а один прошел только 9 веревок и оставил свой груз. Теперь на 9-й веревке — кучка, за 11 веревок до второго лагеря — еще кучка, и все это одного шерпа. Соз­дается впечатление, что он не хочет ра­ботать или не может. Есть предложение расстаться с ним.
Пример Давы (так звали недобросо­вестного шерпа) опасен еще и тем, что он может расхолодить остальных шерпов, они и так уже вместо двух ходок в день от промежуточного лагеря к лагерю 1 начали делать только одну. Мы подозре­ваем, что и выброшенные для облег­чения рационы и кислородные баллоны в ледопаде — тоже его рук дело. После спуска Давы в базовый лагерь в при­сутствии сирдара Пембы и офицеров свя­зи Е.И. Тамм предъявил наши претензии к нему и предложил покинуть экспеди­цию. Тот молча собрался и ушел, получив окончательный расчет. Тамм, возможно, и не пошел бы на увольнение Давы, но на этом настаивал офицер связи Шрестха, который считал, что Дава своим при­сутствием разлагает остальных шерпов.
Эрик Ильинский опять в лагере 1, контролирует прохождение грузов, по­ступающих из базового лагеря и иду­щих вверх. Но он хочет выйти вверх для лучшей акклиматизации, еще надеясь догнать свою группу по акклиматизации для совместного штурма вершины. Вмес­то Ильинского в лагере 1 остался Хута Хергиани, но на следующий день Хута, пообещав Тамму остаться, без пре­дупреждения спустился с шерпами в ба­зовый лагерь.
Группа Иванова берет судьбу экспе­диции в свои руки. Их задача — уста­новить лагерь 4, а следующая за ними группа Хомутова будет ставить послед­ний, штурмовой лагерь. Несмотря на плохо проведенную ночь накануне в лагере 2 (все еще недостаточная акклимати­зация!) участники группы, особенно Бер-шов и Туркевич, настроены по-боевому. Наконец-то предстоит настоящая работа. Ведь после первых веревок выше лагеря 1 км так и не пришлось быть впереди, прокладывать путь всей команде. Под­чиняясь воле Е.И. Тамма, они многие дни «шерповали», поднимая грузы по го­товым перильным веревкам. У Бершова и Туркевича, лучших скалолазов страны, буквально руки чешутся пощупать не­тронутые скалы Эвереста, причем, как по заказу, их ждут самые крутые гима­лайские стены, когда-либо пройденные на такой высоте. Грозный вид скальных башен их не пугает. Много раз Бершов и Туркевич демонстрировали виртуозное мастерство передвижения по скалам, ими пройдены многие труднейшие скальные маршруты на Кавказе, Памире, в Альпах и Северной Америке, причем пройдены в рекордное время. Оба имеют прекрас­ные природные данные для скалолаза­ния: выше среднего роста, физически прекрасно развитые, уверенные в себе, смелые спортсмены. А живут они на рав­нине. Сергей Бершов — харьковчанин, а Михаил Туркевич — из Донецка. При отборе кандидатов в эверестскую экспе­дицию некоторых смущал небольшой высотный опыт С. Бершова и М. Тур­кевича, и они до выезда в Гималаи со­вершают несколько восхождений на вер­шины выше 7000 метров, в том числе на высшую точку Советского Союза — пик Коммунизма по сложнейшему марш­руту высшей категории трудности.
И им досталось труднейшее: скальные стены на высоте выше 8000 метров пер­выми прошли Сергей Бершов и Михаил Туркевич, они закрепили на этом участке веревки, сделав казавшиеся ранее не­проходимыми скалы доступными для всех участников экспедиции.
Все выглядело довольно буднично. О работе первого дня рассказал по рации сам Бершов:
— Вышли из лагеря 3 в 9.30 по пе­рилам, работали с кислородом при подаче 1 литр в минуту, прошли 11 веревок Балыбердина и навесили еще 5 веревок.
По общей оценке это были скалы высшей категории трудности и прохож­дение таких скал в условиях непогоды требовало большого мастерства спорт­сменов.
— Понравилась мне работа ребят на скалах, — сказал позже Сережа Ефимов, также один из сильнейших скалолазов страны. — Иногда чуть опасно работают на маршруте, — добавил он.
Обычно для зрителя передвижение по скалам выглядит гораздо «страшнее», чем, может быть, есть на самом деле. Со стороны ведь не видно, на чем дер­жится человек, а для уверенного лазания по скалам достаточно, чтобы прочно стоял кант ботинка и цепко держали первые фаланги кисти. Опытного мастера скалолазания от сильного, но неопыт­ного новичка отличает прежде всего уме­ние оценить степень надежности зацепки или упора на скалах, почувствовать ту грань, за которой следует неминуемый срыв. И там, где малоопытный скало­лаз «играет на пианино», перебирая за­цепки и сомневаясь в надежности каж­дой, мастер скалолазания берется рукой за скальный выступ один раз и движется вверх безостановочно. Возможно, он не использовал более удобные или более надежные выступы скал, но он не ищет их, с первого раза оценив надежность опробованных. Это не безрассудный риск, а трезвый, точный расчет, осно­ванный на огромном опыте.
Со стороны жизнь восходителей может показаться опасной и страшной, но страх приходит к альпинистам только тогда, когда группа или отдельный восходитель теряют контроль, когда нарушается пси­хологическая устойчивость. Когда чело­век ведет, например, автомашину по шос­се с двусторонним движением, его не охватывает страх от мысли, что легкое движение руки влево приведет к момен­тальной смерти от лобового столкновения со встречной машиной. Также и альпи­нисты не испытывают постоянного страха от мысли, что их неверный шаг приведет к гибели. Опыт и знание особенностей гор, а также трезвая оценка собственных возможностей позволяют альпинистам испытывать чувство свободы и радости там, где неопытный человек растеряется и почувствует только страх.
Бершов и Туркевич попеременно про­шли пять, а на следующий день — три веревки сложных скал свободным лаза­нием.
• К сожалению, мы не увидели, что дальше. Надо было пройти еще полторы веревки, мы не успели, — передавал поз­же Бершов по радио, — но площадка для лагеря есть, примерно на 11-й веревке, — попытался он утешить Евгения Игореви­ча, все мысли которого были сосредото­чены в эти дни на одном — поставить, наконец, лагерь 4. Удивительное видение у этого человека: он как будто вместе с первовосходителем прошел маршрут, больше того, уже и заглянул дальше,выше. Тамм сразу ответил Бершову:
• Понял тебя. Но эта площадка мо­жет быть только как промежуточная,
лагерь надо ставить выше, в начале пологого места.
Е.И. Тамм мысленно прошел весь маршрут до вершины не один раз, сна­чала по фотографиям, потом по слайдам и рассказам восходителя на Лхотзе болгарина Христо Проданова, который видел наш маршрут с Лхотзе.
И Тамм повторил:
—Палатку надо ставить выше, у ры­жих скал, вам нужно навесить еще 5 веревок.
Это прозвучало уже как приказ. И Бер­шов, ясно представив себе задачу зав­трашнего дня, ответил:
• Вас понял. Но у нас не хватает карабинов и крючьев. Будем их по пути
ковырять. Но самое основное горе — сломался большой молоток. Запасной мо­лоток лежит на 4 веревки ниже. Если бы мы знали, что сломается, мы бы его за­хватили по дороге.
• Хорошо, что сказали, — ответил Тамм. — Следующей группе подскажем, чтобы захватили молоток и железо.
На следующий день Бершов с Туркевичем прошли еще 3 веревки и вышли на верх жандарма, где позже был уста­новлен лагерь 4. Вечером того дня Ива­нов передал по радио:
—Вышли на верх жандарма, видим западный гребень. Ситуация не очень хорошая. Она не такая радостная, как казалось нам. По гребню дальше идти плохо. Поэтому мы палатку не ставили. Повесили все на конце перильных вере­вок. Начинаем спуск.
Утром 18 апреля у Иванова было пре­красное настроение и отличное само­чувствие после крепкого сна в лагере 3. Но Евгений Игоревич думал о другом.
—Может быть, вы смогли бы сегодня проработать, еще раз проработать вверх и поставить одну палатку, — в голосе Тамма уже слышалась мольба.
Некоторые обстоятельства заставили Иванова отказаться от дальнейшего подъема. Главным была нехватка кара­бинов и крючьев у передовой двойки, веревки были, но даже имеющиеся крючья нечем было забить, сломался единственный молоток. Возможно, сму­щали Иванова трудности пути по гребню, о чем он говорил на предыдущей связи, и, наконец, все еще слабая акклимати­зация. Поэтому он, несмотря на просьбы Тамма продолжить восхождение, в тот же день утром, сразу после связи спустился в лагерь 1. В лагере 3 оставшаяся трой­ка провела большую работу по превра­щению лагеря в комфортабельное место отдыха. До них никто другой этой работы сделать не смог, так как все груп­пы приходили в лагерь 3 очень поздно. Ребята расчистили место для второй палатки, разровняли площадки, хорошо укрепили палатки. Сменившая их группа Хомутова высоко оценила их работу: «Здорово поработали».
В конце дня спустились в лагерь 1, где их уже ждал Иванов.
А.Г. Овчинников был очень категори­чен в оценке поведения Иванова. На разборе работы этой группы он сказал:
—Группа Иванова недоработала один день. Возможно, нам бы удалось спла­нировать дальнейшую работу так, чтобы это были выходы на восхождение, а сейчас необходимо направить еще одну группу для организации лагеря 5 — и это следствие этой недоработки. Ведь подъем на новую высоту к лагерю 4 очень непростой и занимает 4 дня, а группа Иванова не смогла себя заставить от­работать еще один день.
Для проведения штурма необходимо: 1) перебазировать основной груз из лаге­ря 2 в лагерь 3 и 2) обработать марш­рут и установить лагерь 5.
Надо было принимать решение. При­вычный ход экспедиции нарушился. По первоначальному плану все группы должны были уходить вниз из базового лагеря на многодневный отдых перед штурмом вершины, но выходить на штурм было рано, не все готово для штурма.
Группа Мысловского, не ожидая ре­шения Тамма, ушла на запланированный отдых в лесу под Тьянгбоче. Тамм со­средоточивается, «проигрывает вариан­ты», беседуете Овчинниковым, Валиевым и Ивановым. Результаты бесед его, по-видимому, не удовлетворяют, он, отве­чая на мой вопросительный взгляд, го­ворит:
—Пора принимать волевое решение. Если люди не понимают, пора прини­мать волевое решение.
И это решение он объявляет вечером на разборе: завтра, 21 апреля шесть шер­пов начинают переносить из лагеря 1 в лагерь 2 360 килограммов груза, в основ­ном кислород. Послезавтра, 22 апреля, Хергиани, Черный и три шерпа выходят в лагерь 2 для переноски грузов в лагерь 3, всего 240 килограммов. Шопин — дис­петчер в лагерь 1. Всем группам пона­добится совершить по 3 ходки.
Шопина и Черного отзывают с отдыха, а вместе с ним сокращают свой отдых Балыбердин и Мысловский.
Для обработки маршрута выше ла­геря 4 и установки лагеря 5 возникает не­обходимость дополнительного выхода спортивной группы, которая, выполнив намеченный план работы, сможет сделать попытку восхождения на вершину.
—Только две группы могут решить эту задачу: Валиева или Иванова. Я от­даю предпочтение группе Иванова, — сказал Тамм.
Предложение Тамма выйти на марш­рут на пятый день после возвращения группа Иванова восприняла крайне бо­лезненно. Настроение группы выразил Сережа Ефимов, который зашел ко мне в палатку на следующий день:
—Впечатление такое, что решили за­гнать группу, — сказал он. — После но­чевок на 6500 мы отработали на 7800 с выходом на 8300. Ребятам было очень тяжело. Теперь опять вверх. Без отдыха. Оставив впереди две группы: Валиева и Мысловского.
Я пытался оправдать решение Тамма:
—Никакого злого умысла, конечно, нет. Это простой арифметический ра­счет. У вас самая боеспособная группа.
Но успокоить Ефимова и других ре­бят трудно:
—А зачем говорить, что мы не до­работали один день? Мы спустились в
лагерь 1, где целый день отдыхала груп­па Валиева, вместо того, чтобы идти вниз. И теперь считается, что они на день больше работали.
Обижены Бершов и Туркевич:
—Думают, что скалолазы — неполно­ ценный народ на высоте. Можно выжать и выбросить. Что за отношение к группе?
Не исправляет дело и поправка, ко­торую предлагает руководство — обо­ждать до выхода группы столько дней, сколько нужно им для отдыха.
Чувствуется приближение решающих событий на Эвересте. 18 апреля на связи с Катманду появился Ю.А. Сенкевич. Он, режиссер Валерий Лещинский и опе­ратор Марк Трахман вылетают в Луклу и идут в базовый лагерь. Почти одно­временно с ними летит корреспондент ТАСС Ю.В. Родионов.
Неожиданно для всех в базовый ла­герь вернулся Онищенко. Он и Романов дошли до Луклы, но Слава себя чув­ствовал хорошо и они решили вернуться. А заодно и принесли корзину с яблоками. Впервые за все время жизни в базо­вом лагере мы получили по свежему яблоку.
За истекший месяц совместной работы альпинисты близко сошлись и подружи­лись с шерпами. Все тяготы походной жизни делятся поровну. Нет различия между восходителями и носильщиками, все делают общее дело. Советские аль­пинисты своим самоотверженным трудом и высоким мастерством вызывают вос­торженное отношение шерпов.
—Мы до сих пор не встречали таких сильных людей в Гималаях, — говорят они.
— С русскими даже невыгодно рабо­тать, — шутя, жалуются они. — Альпи­нисты других стран, японцы, например (наши шерпы работали во многих японских экспедициях), часто по мере подъема оставляли грузы, не могли их нести дальше, и мы за дополнительную плату им помогали. А у вас, русских, все на­оборот, вы нам помогаете нести грузы, иногда доделываете за нас нашу работу. Если в первых экспедициях шерпы были только носильщиками, то по мере накопления опыта они превращались в профессиональных альпинистов, совер­шенствуясь год от года, от экспедиции к экспедиции. И если в экспедиции 1935 года Шиптон настаивал на том, чтобы шерпы несли груз вслед за про­кладывающим путь европейским альпи­нистом, то уже в следующем году на подъеме к Северному седлу первым шел шерп Ринзинг, который рубил во льду ступени как первоклассный альпийский проводник, это был первый в истории Эвереста выход шерпа в лидеры при подъеме на вершину. Если раньше шерпы без особого энтузиазма поднимались на максимальные высоты, то в экспеди­ции Тильмана (1938 год) они были первыми среди тех, кто хотел продол­жать восхождение. Шерпы почувствова­ли вкус к восхождениям, заметно вырос их профессиональный уровень. Постоян­но участвуя в многочисленных гималай­ских экспедициях, они набирались опыта и умения в совместной работе с выдающимися альпинистами мира.
Подъем на большие высоты — дости­жение уже не шерпов-одиночек, а целых групп. Например, в международ­ной экспедиции 1971 года семнадцать шерпов вынесли 55 грузов на высоту 7925 метров, двое из них без кислорода. Они вполне созрели для организации своей собственной, шерпской, экспедиции на Эверест.
А на горе не все шло так, как было задумано, а точнее, шло совсем не так. Опять внесла свои коррективы погода. Второй день идет снег, он засыпал все скалы, передвигаться по ним очень трудно. Выше лагеря 2 шерпы могли поднять­ся только на шесть веревок, дальше пройти не смогли, просят поднести кошки. На следующий день, 25 апреля, они опять вышли вверх, дошли до 6-й ве­ревки, от которой начинается траверс по скалам, и после нескольких срывов спу­стились вниз. Шопин и Нима Темба про­бились из лагеря 2 в лагерь 3. Но это­го мало. Цель дополнительного выхода не достигнута, едва пятая часть запла­нированного груза доставлена в лагерь 3.
За эти дни определилась очередность выходов групп. Несколько дней Е.И. Тамм не решался согласиться выпустить двой­ку — Балыбердин — Мысловский для ус­тановки лагеря 5.
— Это работа для полноценной четвер­ки,— повторял он в ответ на просьбы Овчинникова выпустить вперед двойку. Настолько сильна инерция мышления Тамма о делении команды на изоли­рованные четверки, что ему даже не при­шло в голову, а если и пришло, то он не поверил в реальность создания четверки произвольного состава, вернее, подклю­чения к двойке Мысловского еще двух альпинистов из второй или третьей группы.
Можно провести некоторую аналогию между схемами восхождения английской экспедиции 1953 года и советской экспе­диции 1982 года. В обеих экспедициях жизненно необходимой была установка последнего, штурмового лагеря на высоте примерно 8500 метров, с той лишь раз­ницей, что технические трудности марш­рута советской экспедиции были неизме­римо сложнее. И первая группа совет­ских альпинистов, которая выйдет вверх из лагеря 4, должна проделать работу по организации штурмового ла­геря гораздо более сложную, чем сделала экспедиция Ханта. И после этого попы­таться выйти на вершину?!
В победной английской экспедиции на вершину вышла третья по счету двойка.
Первая двойка (Эванс и Бурдиллон) дошли до той же высоты, что и Ламбер с Тенсингом год назад, вторая двойка (Хант и Да Намгъял) поднялись до Южного пика Эвереста, оставив палатку и кислород для следующей группы. И только с третьей попытки, использовав заброшенное предыдущими группами снаряжение и проведя ночь в палатке, оставленной Хантом, Хиллари и Тенсинг смогли выйти на вершину.
Резервов у Тамма больше нет. Шерпы уже полностью закончили свою работу, они все собрались в базовом лагере и шумно отмечали это радостное собы­тие. В изменившейся ситуации необхо­димо было рассчитывать только на соб­ственные силы экспедиции и не исклю­чать возможность оказания помощи иду­щим впереди. В таком случае вполне оправданным являлся выход двойки, а за ней — более мощных четверок. Но за­чем взваливать на двойку непосильную ношу, чуть ли не планировать оказание ей помощи? Допустимо, что Тамму просто ничего не оставалось делать, как выпу­скать Мысловского на восхождение. На­рушив все рекомендации и запреты по Мысловскому, Тамм должен был идти до конца и при этом отвести от себя упре­ки в создании специальных, тепличных условий для друзей.
Возможно, все было проще. Мыслов­скому и Балыбердину подошла очередь выходить. Они пошли. Пошли работать, как работали больше месяца.
Мысловский и Балыбердин накануне выхода долго обсуждали список не­обходимого снаряжения, они его пыта­лись урезать до минимума, но все равно масса рюкзаков не становилась меньше 25-30 килограммов. Ведь они должны нести с собой палатку для лагеря 5, два спальных мешка и два каремата, веревки для обработки маршрута выше лагеря 4, крючья, карабины, молоток, продукты, бензин, примус, рацию и др.






Утром 27 апреля на восхождение вышла двойка Мысловский — Балыбердин. Закончились обсуждения возможных вариантов выхода различными группами. Вслед за первой двойкой через день пойдет четверка Ива­нова, затем — Валиева, замыкать будет группа Хомутова.
На следующий день Тамм, Овчинни­ков и Трощиненко вышли «чинить» ле­допад, о заметных подвижках льда и смещении лестниц сообщил накануне Мысловский.
29 апреля вышла на восхождение груп­па Иванова. Мысловский и Балыбер-дин ночуют в лагере 3.
Днем до базового лагеря добрался корреспондент ТАСС Ю. Родионов и при­нес письма и магнитофонные записи го­лосов родных. Первой ставим кассету Мысловского, микрофон радиостанции кладем прямо на динамик магнитофона.
• Слышно?
• Хорошо слышно, давай!
И вместо разговора, приветствий сразу слышим песню. Поют три женских го­лоса: жена Эдика Юля и дочери — Анюта и Оксана. Удивительно мелодич­ные, приятные голоса. Они поют песни Б. Окуджавы.
Нежные женские голоса заставляют забыть ночь, усталость, ноющую боль в руках и тревогу за завтрашний день. Как будто эти любящие сердца здесь, рядом, они все знают и своей любовью хотят защитить, поддержать, ободрить.
—Продолжать дальше? — спраши­ваем.
Отвечает Володя Балыбердин:
—Хватит Мысловскому. Он уже кула­ком глаза трет и носом шмыгает.
Володе Балыбердину много хороших слов передали его друзья из Ленин­града.
Вызываем лагерь 1 — группу Иванова. Для каждого есть отдельная кассета.
С Ивановым и Бершовым разговари­вают жены и дети. Для Миши Тур-кевича Борис Сивцов из Донецка передал целый отчет о работе клуба «Донбасс», а Сереже Ефимову прислали запись за­седания альпинистской секции Сверд­ловска, с трудом нашли голос его жены.
Забегая вперед, скажу, что после воз­вращения с Эвереста самой дефицитной вещью в лагере стал магнитофон, каж­дому хотелось уединиться и еще раз побыть вместе со своими близкими и друзьями.
Трудно было найти более удачное вре­мя для такой сердечной передачи. Ре­бята получили огромный заряд энергии. Их порыв к вершине уже ничто не могло остановить.
В день выхода группы Иванова уста­новилась ясная погода. Ночью впервые за многие дни было звездное небо. Краски вечернего неба переходят от си­него, сине-фиолетового над Лхотзе к ро­зовому на западе за Пумори. Полно­луние.
В дни выхода групп на штурм стали поступать прогнозы погоды из Катманду, в которых не было ничего утешительного для больших высот: ветер до 100-120 километров в час при температуре минус 33-38 градусов. 30 апреля был получен долгосрочный прогноз из Москвы.
«По данным отдела анализа мировой погоды Гидрометцентра СССР от 3 до 9-10 мая 1982 года в районе Восточ­ных Гималаев ожидается значительное ухудшение погоды, сопровождаемое значительными ветрами, осадками, суще­ственным понижением температуры. Наи­более тяжелые условия ожидаются 4-10 и особенно 8-9 мая. Наиболее бла­гоприятные условия погоды ожидаются в период с 10-11 по 18-19 мая, а также с 25 мая до конца месяца. Возможно ухудшение погоды 19-24 мая до более высоких температур и более слабых вет­ров, но при значительных осадках».
Впору было снимать всех с горы, даже при «наиболее благоприятных условиях» в те же дни было «возможно ухудшение погоды». Мы передали этот прогноз по рации наверх в штурмовые группы, но каждый участник надеялся, что бюро прогнозов не изменит своей привычке постоянно ошибаться.
30 апреля Мысловский и Балыбердин должны были прийти в лагерь 4. Весь вечер вызывали Мысловского, он на связь не вышел.
Наступило 1 Мая. На утренней связи услышали голос Мысловского. Оказы­вается, он вчера пришел в лагерь 4 в 23.00. Задержал шерп Наванг, который не мог идти вверх, жаловался на боль в обожженных глазах, но никак не ре­шался начать спуск. Усталость нара­стала с каждой минутой, с каждым ша­гом, Мысловский с Балыбердиным не выдержали такой чрезмерной нагрузки, сначала они оставили часть груза, а за­тем Мысловский снял рюкзак, закрепив его на крючьях ниже отвесной стены под лагерем 4. В рюкзаке были бал­лоны с кислородом, теплые вещи, маски, фотоаппарат, и Мысловский утром 1 Мая вынужден был спуститься за рюкзаком.
Первые слова Мысловского на вечер­ней связи сразу же нас насторожили, голос у него был расстроенный, упав­ший. Короткие часы тревожного сна выше 8000 метров не восстановили силы Мысловского, и когда он пытался под­няться по отвесной стене, тяжелый рюк­зак сорвал его, и он повис вниз головой. Старался хотя бы как-то зацепиться за скалу рукой или опереться ногой, но тщетно — слишком крутая и гладкая была стена. Двадцать минут акробати­ческих движений, напоминающих кон­вульсии, и Мысловский почувствовал, что вот-вот потеряет сознание — кончил­ся кислород. Была еще мысль попытать­ся закрепить рюкзак на веревке. Он осво­бодил лямку рюкзака с одного плеча, пытался удержать рюкзак второй рукой, но... лямка рюкзака вырвалась из паль­цев, стало легче дышать, а рюкзак скрыл­ся за перегибом скал далеко внизу. Как будто оборвалась живая нитка, связы­вавшая человека с друзьями, коллекти­вом. Мысловский почувствовал себя очень одиноким.
В эти часы В. Балыбердин в одиночку прокладывал путь выше лагеря 4. Ведь высота выше 8000 метров — не лучшее место для ожидания или отдыха, срок пребывания на такой высоте ограничен, и поэтому Володя, не ожидая возвраще­ния Эдика, вышел вверх один. Он закре­пил на крюке нижний конец веревки, а затем поднялся вверх на всю длину ве­ревки. За первый день он обработал 4 веревки по 45 метров на очень сложном рельефе: острый снежно-ледовый гребень, на котором едва умещался ботинок, в обе стороны гребень круто обрывался двухкилометровыми отвесными скалами. Мысловский просит Иванова принести ему кислородную маску из лагеря 3.
• Еще что? — слышен требователь­ный голос Иванова.
• Ну, кислород, — нерешительно от­вечает Мысловский.
• Еще что? — требует Иванов.
• Пожалуй, все, — голос Мыслов­ского какой-то бесцветный, он как бы не
думает о разговоре с Ивановым, а при­слушивается к самому себе, он еще не
оправился от случившегося.
В кают-компании после ужина у всех подавленное настроение. Все уверены, что завтра двойка будет спускаться.
Тамм сидит за столом напротив меня, он молчит, думает. Я не могу молчать, говорю Тамму что-то о помощи Мысловскому. Юра Голодов вспоминает, что в лагере 3 в кармане палатки лежит одна кислородная маска — это маска Хрищатого.
В этот день Мысловский и Балыбер­дин уже вдвоем обработали маршрут еще выше, но места для лагеря 5 не нашли и вернулись в лагерь 4. Днем Сережа Бершов восстановил «живую» связь с Мысловским: с кислородными баллонами он поднялся выше лагеря 4 до последней перильной веревки и оста­вил их там, а сам спустился на ночь в лагерь 3, где предусмотрена дневка группы Иванова. Мысловский и Балы­бердин почувствовали дружескую под­держку. Был поднят не только живитель­ный кислород, обеспечивающий движе­ние вперед, до самой вершины. Была восстановлена уверенность в друзьях. С этого момента путь вниз вел только через вершину. Завтра они должны идти вперед и только вперед, найти место для штурмового лагеря и подготовиться для последнего рывка.
Изобретательный Балыбердин при­спосабливает чехол от палатки для кис­лородных баллонов Мысловскому, а сам нагружает свой рюкзак «под завязку» — 27 килограммов груза.
Трудно приходится Мысловскому, сказывается высота, напряжение последних дней, болят руки, примороженные в день потери рюкзака. Из лагеря 4 Эдик вы­ходит лишь в 13.00.
В 18.00 Мысловский и Балыбердин были на 11-й веревке выше лагеря 4. Эдик вышел вперед навесить еще одну верев­ку, а Володя решает ставить палатку.
Место для штурмового лагеря выбрано на 1-2 веревки ниже западного гребня. На скальном гребешке удалось расчис­тить в сланцах узкую площадку, в днище палатки торчат обломки скал, но плотные карематы смягчают углы. Под карематы расстилают кольцами веревку, в спаль­ные мешки альпинисты залезают одеты­ми. Ветра нет, относительно тепло, около минус 20 градусов.
Мысловский и Балыбердин почти не разговаривают. Итак все до предела яс­но: они на высоте 8500 метров, до вер­шины — около 350 метров по вертикали, путь по предвершинной части западного гребня знаком по описаниям югославов и американцев. Только сейчас они осо­знали, что завершено прохождение ново­го пути по юго-западной стене Эвереста, пройдено два километра снега, льда и скал, на которых висит более 70 ве­ревок, образующих непрерывную нить — единый нерв, связывающий воедино всех участников восхождения.
Для Мысловского и Балыбердина день 3 мая, пожалуй, самый трудный и на­пряженный перед штурмом вершины, а группе Иванова тренерским планом пре­дусмотрена дневка в лагере 3, потому что если они сегодня поднимутся в ла­герь 4, а завтра — в лагерь 5, то в по­следнем могут одновременно оказаться шесть человек в одной палатке. Это значит, что никто не сможет отдохнуть. Две палатки лагеря 3 стоят одна над другой, в них сейчас находятся Сергей Бершов и Михаил Туркевич, Валентин Иванов и Сергей Ефимов. Удобно ле­жать в палатках, площадки ровные, мяг­кие, как будто знали заранее, что при­дется иметь дневку здесь, когда вместо заброски в лагерь 4 потратили день на благоустройство третьего.
Утро. Солнце поднимается над греб­нем Лхотзе и освещает палатки. Альпинисты лежат в спальных мешках, мол­чат. Но никто не спит, каждый мыс­ленно возвращается к событиям по­следних дней, пытается предугадать воз­можное развитие событий.
Первым не выдерживает Сергей Ефи­мов.
— А что, если мы поднимаемся в ла­герь 4 сегодня? — спрашивает он ле­жащего рядом с ним В. Иванова. Ива­нов не готов к этому варианту: «Ты что? — отвечает он.— У нас мало кисло­рода, поэтому одна двойка пойдет вниз в лагерь 2 за кислородом, а другая двой­ка занесет в лагерь 4 часть вещей». Ефимов настаивает: «Лучше не ходить вниз за кислородом, а использовать тот, что у нас уже есть, но в работе вверх». «Давай спросим ребят» — предлагает Иванов. «Надо идти вверх,— категори­чески заявляет Миша Туркевич.— В край­нем случае наша двойка на ночь спу­стится в лагерь 4, если будет реальным вариант ночевать вшестером в палатке лагеря 5. Можно и пересидеть ночь вше­стером, ничего страшного». «Тогда да­вайте собираться»,— уже тоном приказа говорит Иванов.
Первыми были готовы Сергей Бершов и Михаил Туркевич, они начали подъем к лагерю 4. Две недели назад они были первыми альпинистами, прошедшими этот сложнейший участок скал.
К концу дня четверо альпинистов были в палатках лагеря 4.
Настал день 4 мая 1982 года. В 6.00 из штурмового лагеря выходят вверх В. Балыбердин и Э. Мысловский. Они нашли в себе силы для последнего штурма.
При восхождении, как во многих дру­гих случаях в жизни, риск оценивается в сравнении с целью. Если цель — покорение Эвереста, то и пределы риска будут высокие.
Не найдется в мире альпиниста, кото­рый повернул бы назад из-за опаснос­тей ледопада Кхумбу, хотя при других об­стоятельствах он просто уйдет от него.
Имеет значение только «впервые» — и это так, потому что первый имеет гораздо большие проблемы, чем те, кто следует за ним. Если что-то уже сделано од­нажды, то боязнь неизвестного и связанные с этим психологические барьеры устранены.
Юра Голодов и Леша Москальцов в этот же день 4 мая только начинали свой путь на вершину. Как обычно, в 6.00 они вышли из базового лагеря с намере­нием заночевать в лагере 1. Через час подошли к первому ледовому взлету лед­ника Кхумбу, где они обычно надевали кошки. Леша уже сел на камень и при­готовился снять рюкзак, чтобы достать кошки, но Юра Голодов неожиданно сказал:
—Давай, Леша, поднимемся еще не­много и наденем кошки в ледопаде.
Покладистый Леша не стал спорить, поднялся с камня, и они стали подни­маться по некрутым в нижней части увалам ледопада. Ровно через 10 минут после начала подъема раздался страш­ный грохот, с ледовых склонов пере­вала Лхо-Ла, где уже нашли могилу под ледовым обвалом шестеро альпини­стов из французской экспедиции 1974 го­да, сорвалась нижняя часть висячего ледника. Сначала падали отдельные крупные глыбы льда, при падении они дробились, вся масса льда грохнулась на ледопад Кхумбу, снежно-ледовое об­лако перекрыло тропу наших групп в ле­допаде. Это был такой грандиозный об­вал, что лед перевалил через боковую морену, и когда позже подошли к этому месту, то привал для надевания кошек оказался засыпанным грудой ледяных обломков.
Счастливо избежав ледового обвала и надев кошки, альпинисты подошли к пер­вой горизонтальной лестнице через ледо­вую трещину. Вдоль лестницы была натянута страховочная веревка, шедший первым Юра Голодов пристегнулся к веревке и аккуратно прошел в кошках по перекладинам лестницы.
—Я себя чувствовал прекрасно, — рассказывал позже Леша,— и шел, как
на крыльях. Подошел к трещине и, не останавливаясь, с ходу шагнул на лест­ницу. А лестница была слегка накло­нена в сторону, нога в кошках сосколь­знула вдоль перекладины. Я потерял рав­новесие и стал падать.
Уже падая в трещину, он ухватился рукой за страховочную веревку («А ведь надо было пристегнуться зара­нее», — мелькнуло в голове), Лешу рва­нуло к веревке, его тело развернуло ногами вниз, рывок был настолько силь­ным, что не выдержал металлический клин, на который крепилась веревка, его вырвало изо льда, и Леша заскользил дальше в трещину, которая становилась отвесной в 15-20 метрах ниже края. В месте перегиба трещина суживалась, и это спасло Москальцова, его ноги упер­лись в противоположную стенку, сколь­жение остановилось. Он был без созна­ния, потому что, падая, несколько раз ударился головой о лед.
С момента ледового обвала в базовом лагере рация включена на прием. И в 8.15 раздался голос Голодова:
—Леша Москальцов упал в трещину. Вылез с моей помощью. Идем самосто­ятельно. Скоро будем в лагере.
Юра успокоил не только группы на Эвересте, но и руководство экспе­диции.
—Идите, ждем, — последовал ответ. На самом деле все обстояло гораздо серьезнее. Леша Москальцов потерял со­знание. Лежал он очень неудобно. Если бы начал двигаться, то мог бы попасть на расширяющуюся часть трещины и на­всегда скрыться в бездонной глубине ле­допада. Спуститься к нему Голодов не мог, не было времени налаживать стра­ховку для перильной веревки, да и не выбраться потом вдвоем без помощи сверху. Главное — зацепить Лешу на ве­ревку, чтобы исключить дальнейшее па­дение (в ледопаде все ходили без связок, так как маршрут был отлично обору­дован перилами). Голодов завязывает петлю на конце веревки и опускает ее к Москальцову.
• Леша, пристегнись! Леша, возьми веревку, пристегнись! — кричит он в тре­щину, ему кажется, что Леша иногда открывает глаза.
• Я не помню, как пристегнулся, — говорил позже Москальцов.
В базовом лагере все-таки решили подняться в ледопад и помочь Москаль­цову спускаться. Вверх вышел доктор, Трощиненко, Хомутов и Пучков. Последние двое готовились к восхож­дению на следующий день, но не могли ждать в лагере, не зная, что случилось с другом. Через час они подошли к пострадавшему. Одного взгляда доктора было достаточно для диагноза — со­трясение мозга, левый глаз у Леши набух кровью, посинел и полностью закрылся. Свет Петрович по рации вызывает всех из лагеря для транспортировки Москальцова. Выходят Овчинников, Романов, пятеро шерпов, вместо носилок они не­сут походную раскладную кровать.
Так на раскладной кровати и занесли Москальцова в палатку, с ним остался доктор.
Эверест, вероятно, не захотел чело­веческой жертвы. Он только напомнил, что к нему надо относиться с уваже­нием, начиная с первого шага.
На западном гребне Мысловский и Балыбердин попали под холодный поры­вистый ветер с Тибета. Укрыться было негде. Лишь иногда, заходя под скалы с подветренной стороны гребня, можно было передохнуть и немного отогреться.
Они подошли к серым скалам, это нижняя часть пласта известняков, венча­ющих вершину Эвереста. Снимая рюкзак под серой стеной, Балыбердин уронил ледоруб. Примерно на такой же высоте 60 лет назад видели в последний раз англичан Ирвинга и Меллори, идущих вверх, они также потеряли ледоруб. Хо­рошо, что такая аналогия не приходит в голову восходителям. Преодолеть серые скалы помогает тонкая вспомогатель­ная веревка-репшнур, оставленный, по видимому, югославами. Репшнур прочно закреплен наверху и хорошо держит.
Четверка В. Иванова начинает подъем к лагерю 5 и к 14.00 доходит до палатки.
Портативная радиостанция группы все время включена на прием, и они слышат разговор первой двойки восходителей с базовым лагерем. В 14.00 В. Балы­бердин передает:
— Идем на пределе физических и мо­ральных сил, а вершины все нет и нет. Предвершинный гребень — снежный и не крутой, поэтому каждый перегиб греб­ня представляется вершиной.
Сообщение Балыбердина с вершины застало нас во время обеда. Произошло это очень обыденно: в 14.35 щелкнул микрофон в рации, включенной на прием, и раздался голос Балыбердина:
• Сколько можно идти? Дальше уже везде вниз.
• Что видишь, Володя?
• Вижу Лхотзе, Пумори, а вот Чо-Ойю не вижу, закрыта облаками. На ти­бетской стороне вижу какие-то ледники в разрывах облаков.
• Где Эдик?
• Он ниже на веревку (15 м), под­ходит и не подозревает, что уже вер­шина.
• Треногу видите?
• Нет. Хотя чуть ниже что-то торчит. Да, это верхушка треноги, она вы­ступает из снега всего на 10-12 сан­тиметров.
Тамм держит рацию, низко склонив го­лову, он не может ничего говорить, только повторяет:
—Ребята, спускайтесь, осторожно спускайтесь. Поздравляю. Осторожно спускайтесь.
В глазах у него слезы. Если он еще что-нибудь скажет, слезы выкатятся из глаз.
—Женя, поздравляю тебя, — говорю я ему. — Это и твоя победа.
Он молча кивает. Выходит из кают-компании, быстро идет в свою палатку. Все обнимаются, похлопывают друг дру­га по плечу, улыбаются.
Ребята в лагере 5 поздравляют друг друга, передают поздравления в ба­зовый лагерь, мы поздравляем их. Все счастливы. Но вскоре возбуждение про­ходит. Альпинисты знают, что часто спуск опаснее подъема, люди устают, те­ряют бдительность, у них притупляется внимание. Не однажды печально кон­чался спуск с Эвереста. Наступает на­пряженное ожидание. Медленно тя­нутся минуты. В базовом лагере вклю­чены рации в кают-компании, радиоруб­ке, палатке начальника экспедиции. Не думая об экономии питания, включил рацию В. Иванов в лагере 5. Эфир молчит.
Решается судьба экспедиции. Хватит ли сил у В. Балыбердина и Э. Мысловского спуститься к палатке? Пятый день они работают на высоте выше 8000 мет­ров, причем Володя Балыбердин поль­зовался кислородом только ночью для сна, а у Эдика Мысловского по всем расчетам кислород должен скоро кон­читься. Холодная ночевка, без спального мешка и палатки, под вершиной Эвереста могла перейти в вечный сон.
Наступал вечер. Неумолимая логика и расчет говорили о том, что двойка са­мостоятельно не спустится, нужна по­мощь. Но нужно было и время, чтобы свыкнуться с мыслью, что два сильней­ших альпиниста страны нуждаются в по­мощи, или нужен был какой-то толчок, сигнал опасности. И около пяти часов вечера в микрофоне раздался преры­вающийся голос Балыбердина:
— Боюсь, что мы до темноты не спу­стимся. У Эдика кончается кислород. Нам бы попить чего-нибудь горячего и Эдику дать кислород.
Гордый Балыбердин не мог даже в та­кую тяжелую минуту, о которой он поз­же скажет: «Никогда за всю свою жизнь в горах я не был так близок в концу», не смог прямо попросить помощи. Но все стало ясно. Не успел начальник экс­педиции Е. И. Тамм передать Иванову только что закончившийся по радио раз­говор с Балыбердиным, как Иванов от­ветил: «Мы все слышали, выходим». Произошла небольшая заминка. Наверх, на помощь двойке первым хотел выйти Сергей Ефимов, он сказал об этом Бершову, но его опередил Туркевич: «Мы уже собрались и выходим»,— сказал он, как отрезал.
И в 18.00 Сергей Бершов и Михаил Туркевич вышли на свое замечательное восхождение. Правда, о восхождении еще никто тогда всерьез не думал. Были только мысли о возможности, теорети­ческой возможности восхождения на Эверест ночью, так как в эти дни стояла полная луна, ветер к ночи стихал, и небо, как правило, было чистое. Такой вариант среди многих других обговаривался, и, когда пришел зов о помощи, мысль о выходе на вершину ночью не казалась уже дикой. Ведь ребята ждут недалеко от вершины (Балыбердин сказал, на высоте 8800 метров), и в верхней части путь довольно простой, а вдруг удастся? Надо, чтобы удалось, во всяком случае надо, чтобы было сделано все от них зависящее для выхода на вершину. Бер­шов с Туркевичем загружают в рюкза­ки дополнительно по два баллона кис­лорода на каждого, под куртку берут фляги с горячим компотом, фонарь, кош­ки, кислородную маску, редуктор и вы­ходят вверх.
...Несколько лет назад в международ­ной экспедиции на Эвересте возникла примерно аналогичная ситуация: непого­да заставила спускаться с маршрута аль­пинистов австрийца Акста и индуса Бахагуну. На ледовом траверсе Бахагуна со­рвался, повис на веревке и, обессилен­ный, не мог подняться и продолжать движение. Акст слышал стоны Бахагуны, но, как объяснил позже, он очень устал, замерз и у негожие хватило бы сил вер­нуться по перилам к Бахагуне.
Через час Акст спустился в лагерь, где было 5 альпинистов, доктор и шерп, и рассказал им о случившемся. Немед­ленно все вышли на помощь Бахагуне, они нашли его висящим ниже перил на крутом ледовом склоне на длинном конце самостраховки. Грудная обвязка, наде­тая поверх одежды, задрала его пу­ховую куртку и теплые вещи, обнажив спину и живот. Бахагуна был еще жив, но предельно изнурен и ослаблен сильным переохлаждением. Подошед­шие альпинисты пытались его протащить вдоль ледового склона, но не смогли, мешал штормовой ветер, затем они ре­шили его спускать вниз по склону до трещины, откуда уже можно было тран­спортировать, но не хватило 10 метров веревки, и они оставили индуса на пе­рилах, где он и умер. Человек замерз у них на глазах...
Акст, конечно, при спуске с Бахагуной вел себя как крайний индивидуалист, он не взял с собой карабин и грудную обвязку, надеясь на собственные силы и совершенно не думая о необходи­мости помочь товарищу. Удивляет от­сутствие веревки и даже ледоруба у чле­нов спасательной группы, которые уже знали о происшествии. Эти альпинисты автоматически подчинились долгу ока­зать помощь терпящим в горах, ни на минуту не задумавшись, как они это бу­дут делать.
И героические усилия сильнейших аль­пинистов мира, чудом удерживающихся на крутом ледовом склоне без веревки, без ледорубов под ураганными порыва! ми ветра и безнадежно пытающихся ока­зать помощь умирающему на их глазах человеку выглядят по меньшей мере саморекламными.
Рации Балыбердина и Туркевича не выключаются. Питания должно хва­тить! Они ведут короткие разговоры, уточняя положение друг друга. Часа через два устанавливается и голосовая связь. Наконец — встреча.
Прежде всего — пить. Компот из фляг выпит в один присест. Мыслов-скому подключают новый кислородный баллон, а Балыбердину пришлось нала­живать весь комплект: баллон, редуктор и маску. Ребята заметно оживают.
• До вершины далеко? — спраши­вает С. Бершов.
• Нет, недалеко, — отвечает Володя Балыбердин, — часа три-четыре ходу.
И Сережа задает главный вопрос, от которого зависит их альпинистская судьба:
• А сами спускаться сможете? Пока мы сходим на вершину и обратно.
• Конечно, сможем, — тут же отвеча­ет Володя. — Давайте запросим базу.
Установив связь с начальником экс­педиции, В. Балыбердин говорит:
• Мы полили горячего, получили кислород и идем вниз. В рации садится
питание, поэтому говорите кратко, да или нет. Бершов и Туркевич собираются на вершину, да или нет?
• Нет, нет, нет! — кричит Тамм в мик­рофон.
Обычно Сережа Бершов — воплоще­ние невозмутимости и спокойствия, но тут он выхватывает рацию из рук Воло­ди и взволнованно говорит, почти кри­чит:
—Почему нет? Почему нет? У нас по 350 атмосфер кислорода, до вершины полтора-два часа, ребята могут сами ид­ти вниз. Прошу разрешить идти вверх!
—Идите! — неожиданно без промед­ления отвечает Е.И. Тамм.
Позже он объяснит причину резкого изменения своего решения так: в считан­ные секунды он прикинул, что если чет­верка спустится в лагерь 5, то в палат­ке соберется 6 человек, никто не отдох­нет и может сорваться восхождение сле­дующей группы. Ночное восхождение на Эверест создавало большие трудности для альпинистов, требовало от восхо­дителей максимальной собранности, ог­ромного внимания и больших физичес­ких усилий, а руководителю могло при­нести лишь одни неприятности. Несмот­ря на это, Тамм разрешает Бершову и Туркевичу выход наверх, исходя из чув­ства долга перед людьми. Не что иное, как чувство долга перед ребятами, от­давшими столько сил, энергии и таланта Эвересту, лежит и в основе решения Тамма разрешить группе Хомутова продол­жать восхождение.
—Спасибо, хорошо, — обрадовано говорит Сережа. — Мы быстро. И ребят догоним.
Они расстались в 21.30, и уже в 22.15 в микрофоне раздается голос Миши Тур­кевича:
—Алло, База, мы на вершине. Высота 8848 метров. Чувство глубокого удовлетворения испытывают спортсме­ны — они вышли на Эверест. В север­ной стороне от Эвереста просматривают­ся лишь отдельные горные вершины, которые выглядывают из черноты Ти­бетского нагорья. Луна клонится к за­паду, и в ее блеске сверкают стены бли­жайших восьмитысячников — Лхотзе и Нуптзе, а Западный цирк скрыт в глу­бокой тени Эвереста.
Воспитанник «Авангарда» Сергей Бер­шов прикрепляет вымпел своего об­щества к верхушке металлического геоде­зического знака, Миша Туркевич остав­ляет на вершине вымпел и значок аль­пинистского клуба «Донбасс», в котором он работает инструктором. Как свиде­тельство совершенного восхождения они оставляют на вершине пустые баллоны из-под кислорода.
А где-то там, ниже по склону, оста­лись товарищи. Они не смогут спуститься без помощи: шел снег, скалы ста­новятся скользкими, а кошки Балыбердина — в рюкзаке у Туркевича, который подобрал их рядом с оставленным Балыбердиным рюкзаком недалеко от вер­шины. Необходимо срочно спускаться. Но спешить нельзя. На скалах снег в очень плохом состоянии: мягкий, как мука, рыхлый, как сахарный песок, не способный дать опору ноге. Обычно дви­жение по заснеженным скалам не так трудно, как опасно, а при таком состо­янии снега это было и опасно, и трудно. Туркевич попробовал было быстро «сбе­жать» по заснеженным скалам, но по­скользнулся и стал падать. За время совместных восхождений друзья уже не только понимали друг друга с полуслова, но и чувствовали каждое движение дру­гого: не успел Миша проскользить и двух метров, как веревка натянулась, и скольжение прекратилось. Это Сергей Бершов автоматическим движением за­бросил веревку за скальный выступ, а когда веревка резко рванулась вниз, намертво зажал ее в руках. Этой мгно­венной остановки было достаточно, что­бы Миша закрепился на скалах. Спуск продолжался более медленно, приходи­лось идти по очереди, внимательно опро­буя скальные выступы. Движение альпи­нистов проходило в молчании. Разговор затрудняли кислородные маски, да и не было необходимости разговаривать, каж­дый понимал маневр своего напарника по связке. Наконец, внизу на снегу по­казались две фигуры, одна из них была неподвижна, а друга шла вниз в сто­рону южных сбросов гребня.
«Куда он идет? — мелькнула мысль у Бершова.— Там же отвесные стены! Хоть бы не начал спускаться по ним!» — крикнуть не было сил. Да и не услышали бы его так далеко. Но вот внизу фигура остановилась. Видно было, что человек просто рухнул на склон и застыл. Позже Мысловский (это он двигался вниз) объ­яснит, что он пытался найти обход скал, так как они стали труднопроходимыми из-за свежевыпавшего снега, а когда обход не нашел, остался ждать ребят с вершины.
Страдая от недостатка кислорода, холода и усталости, Балыбердин и Мыс­ловский проявили необыкновенную волю к жизни, их инстинкт самосохранения не дал им замерзнуть.
Полночь. О ночевке на такой высоте нечего и думать. Надо двигаться, надо спускаться, в движении — жизнь. Все за­мерзло в эти полуночные часы на Эве­ресте: нет ветра, не слышно грохота лавин. Холод покалывает пальцы рук и ног, на штормовых костюмах нарастает ледовый панцирь, а на шлеме, кисло­родной маске, бровях выступает иней. Балыбердин и Мысловский сидят на снегу, безучастные ко всему, их, по-ви­димому, не тревожат опасности спуска и собственная судьба. Главное, они не одни. Можно расслабиться, забыться в полудреме, полусне, полубессознатель­ном состоянии после 18 часов путешест­вия по Эвересту выше 8500 метров.
—Будем сникать ребят по пери­лам, — говорит Бершов.— Пошли.
Бершов первым спускается по скалам на всю длину двадцатиметровой верев­ки, находит удобную площадку, на кото­рой можно разместиться вчетвером. Тур­кевич закрепляет верхний конец верев­ки — перила готовы. Наступает очередь Мысловского. А ему уже хорошо на снегу, тепло, уютно, спокойно, только бы не двигаться, ничего больше не де­лать.
—Эдик, давай я тебе помогу при­стегнуться к веревке, — уговаривает его Туркевич. — Становись здесь, цепляйся за этот конец.
Эдика шатает от усталости, он норо­вит опять сесть на снег. Туркевич сам пристегивает страховочную систему Мыс­ловского к перильной веревке, показы­вает направление спуска. Так как верх­ний конец веревки закреплен, Эдик не очень заботиться о технике лазания по скалам, он просто нагружает веревку и медленно спускается по ней, отталки­ваясь от скал ногами и слегка протра­вливая через металлический зажим пе­рильную веревку. Затем таким же мане­ром спускается Балыбердин, последним идет Туркевич. Ему труднее всех. От него веревка идет вниз, и он не имеет права срываться, так как может в падении сдернуть со скал всю группу. Ми­ша это понимает и спускается очень осторожно.
И вдруг стало темно. Скрылась за го­ризонтом луна. Двигаться можно только на ощупь. Но так далеко не уйдешь.
• Не унывайте, ребята, — говорит Туркевич. — Сейчас будет свет, — и до­стает из рюкзака фонарь.
• А у тебя там нет еще случайно четырех спальных мешков? — спраши­вает Мысловский. — Они бы нам тоже не помешали.
• Еще немного и все будет, — от­вечает Миша. Он забивает крюк в тре­щину, прикрепляет к нему веревку и, просвечивая себе фонариком, начинает спуск в темноту. Бершов выдает верев­ку, он весь собрался в ожидании рывка. Веревка почти без остановок уходит вниз. Наконец остановилась. Ослабла. Слыш­ны удары молотком по крюку. Корот­кий рывок веревки снизу — значит, мож­но идти следующему. Последним теперь спускается Бершов. Наверное, больше ему никогда не придется повторить ноч­ную акробатику на скалах, лишь исклю­чительная обстановка на Эвересте потре­бовала такого сложногоопасного лаза­ния. При любом другом восхождении можно было остановиться, дождаться рассвета, не рисковать. При любом дру­гом, но не на Эвересте, не на такой высо­те. Обессиленные, измученные альпини­сты могут больше не подняться, если остановятся отдыхать, они просто уснут. Они наверняка не смогут двигаться, если кончится в баллонах кислород, а у каж­дого за плечами последний баллон. Они могут замерзнуть, если поднимется ве­тер. Балыбердин оставил на спуске даже свою ветрозащитную куртку. И если при лунном свете трудно был правильно ори­ентироваться в рельефе скал, помогали только белые пятна снега на скаль­ных полках, то после захода луны при­шлось лезть по скалам буквально с за­вязанными глазами. Спуск в такой об­становке гораздо труднее подъема. Надо найти захваты для рук, затем медленно сползти по скалам, нащупывая опору для ног. Став прочно на ноги, где-то ниже опять найти захваты для рук и постараться спуститься еще на полметра-метр. Нога вниз, другая, руки напря­жены — остановка. Руки ощупывают скалы, ищут зацепки. Можно делать еще один шаг вниз. Мысловский и Балыбер­дин в такой обстановке действовали как автоматы и мало что сохранилось в их памяти от тех долгих ужасных часов.
На очередной «пересадке» Мысловский вообще не отозвался на оклик. Его по­тормошили за рукав пуховой куртки, голова мотнулась от толчка, но Мыслов­ский не пришел в себя, он не реаги­ровал на окружающих, спал. Глянули на манометр кислородного баллона — да у него кончился кислород! Бершов сни­мает с лица маску, прячет ее в рюкзак, она ему больше не нужна. Свой кислород­ный баллон он отдает Эдику, кислорода должно хватить еще на час, они с Мишей на час позже включили свои баллоны. И сразу наваливается усталость, затруд­няется дыхание, появляется тяжесть в голове, но идти можно. Можно и нужно, палатки уже где-то близко.
Рассвет наступает внезапно. Они не сбились с маршрута. Еще три веревки по гребню. Еще одна, последняя веревка, ее закрепили на скалах Мысловский и Балыбердин, когда пошли на вершину. Вот и палатка! Все. Нет, надо еще за­ползти в палатку, отодрать от ботинок примерзшие кошки, снять ботинки, засу­нуть их в спальный мешок поглубже и, наконец, самому залезть в просторный спальный мешок. Страшно хочется спать. Какая благодать горячий чай, ко­торый вскипятил Иванов и Ефимов. Теп­ло расходится по телу, жизнь возвра­щается.
Иванов и Ефимов сразу же после встречи выходят на восхождение. 6.00. В палатке становится просторнее, теперь уже можно вытянуться в спальном меш­ке, расслабиться и провалиться в сон.
Трудно измерить проделанную работу: Мысловский и Балыбердин затратили 23 часа на подъем на вершину и спуск в лагерь 5, а Бершов и Туркевич за эти сут­ки поднялись из лагеря 4 в лагерь 5 и повторили путь первой двойки. Те­перь — отдыхать и только отдыхать.
Но что это? Мысловский стаскивает с рук рукавицы, те во многих местах порваны, и показывает ребятам свои ру­ки: пальцы не гнутся, некоторые почер­нели.
• Чувствуешь руки?
• Нет, — отвечает Мысловский.
Бершов и Туркевич начинают энергич­но растирать кисти Мысловского. Тот морщится от боли. Боль спасительна, но ведь черные пальцы растиранием не спасешь. Рация базового лагеря находит­ся на постоянном приеме, и Сережа Бер­шов просит доктора экспедиции Орлов­ского дать консультацию. Предусмот­рительный доктор проследил, чтобы в каждом лагере была аптечка с лекарст­вами от обморожения, и Туркевич пре­вращается в медбрата: по указанию док­тора он делает Мысловскому уколы, вво­дит тонизирующие и сосудорасширяю­щие препараты.
Ни о каком отдыхе на высоте 8500 метров не может быть и речи. Лече­ние — в скорейшем спуске вниз, в лаге­ре 5 уже нет ни одного запасного баллона с кислородом. Казалось, все силы оста­лись там, под вершиной, казалось, что достаточно одних суток непрерывной ра­боты на огромной высоте на пределе физических и моральных сил, чтобы убе­диться в силе и выносливости альпи­нистов и определить предел человечес­ких возможностей, но никто не мог пред­сказать и прежде всего сами восходители, что смогут работать еще 12 часов и в тот же день спуститься в лагерь 3. А через день их будут встречать в базовом ла­гере.
Если бы горы могли говорить, то Эве­рест 4 мая за один день выучил бы русский язык, который звучал от его подножья до вершины:
лагерь 5 — Мысловский и Балыбердин;
лагерь 4 — группа Иванова;
лагерь 2 — Валиев и Хрищатый;
лагерь 1 — Ильинский и Чепчев;
базовый лагерь — группа Хомутова и другие участники экспедиции.
Идут деловые переговоры между груп­пами по всему огромному склону Эве­реста.













Тройка Хомутов, Голодов и Пуч­ков из базового лагеря выходит 5 мая. Это последняя группа восхо­дителей.
Почти в тот же час из лагеря 5 на штурм вершины идут Иванов и Ефимов. Отдав накануне два кислородных бал­лона для Мысловского и Балыбердина, Иванов и Ефимов остались без кисло­рода для сна. Конечно, у каждого есть еще по два баллона, но они — на вер­шину. Трудно дышать без кислорода, не спится. Мучает неизвестность. Рацию за­брали Бершов и Туркевич. Случайно Се­режа Ефимов проверяет один из балло­нов, в нем есть несколько десятков ат­мосфер. Подключили к баллону кисло­родные маски, включили минимальную подачу (около литра в минуту) и тут же заснули. Проспали часа три, про­снулись от тяжести в голове — кон­чился кислород. Рассветало. Возле пала­ток услышали голоса — вернулись с по­бедой ребята. Короткие поздравления и двойка Иванов—Ефимов покинула па­латку, освободив ее для спустившейся с вершины четверки альпинистов.
Без приключений в 14.00 на вершину вышли Иванов и Ефимов. Выше серых известняков нашли рюкзак Балыбердина, в нем кинокамера и груда камней с вершины. Сергей Ефимов забрал с собой кинокамеру. Перед вершиной включили подачу кислорода на три литра в мину­ту — идти легко, самочувствие прекрас­ное. На вершине наступило какое-то со­стояние эйфории — радостного возбуж­дения. Провели киносъемку прямо с вершины. Иванов передал в лагерь, что свое восхождение советские альпинисты посвящают 60-летию образования СССР. Пытались различить вершины, и толь­ко через 40 минут заметили, что не умень­шили подачу кислорода, зря израсходо­вали его без надобности. Спуск прошел нормально, по дороге забрали рюкзак Ба-лыбердина; часть камней из него, правда, пришлось выложить. Но для ночевки в лагере 5 кислорода уже не было. Провели бессонную ночь, а утром 6 мая Иванов установил еще один рекорд экспедиции: он в один день спустился из лагеря 5 в лагерь 1.
За одни сутки на вершину вышло три группы, всего 6 человек. Это большой успех. При прохождении технически сложных маршрутов выход на вершину одного-двух альпинистов означает пол­ный успех мероприятия. А на пути к вершине еще три группы.
Сказывается напряжение последних дней и бессонных ночей, Евгений Иго­ревич жалуется на боль в глазах, ос­лабление зрения и сильную головную боль.
6 мая можно назвать днем кино. Ясный солнечный день, оператор теле­видения Марк Трахман спешит заснять самые разнообразные сцены из жизни лагеря: работу доктора в медпункте и с больным Москальцовым, кухню, прове­дение радиосвязи и т.д. Телегруппа при­везла с собой огромный (1x1 м) сни­мок юго-западного склона Эвереста, на него нанесли установленные лагеря, Ев­гений Игоревич Тамм у этого снимка рассказывает о ходе работы экспедиции и штурме Эвереста.
На утренней связи с Катманду Ев­гений Игоревич просит передать письмо участников экспедиции ЦК КПСС, Пре­зидиуму Верховного Совета СССР с ра­портом о покорении Эвереста советскими альпинистами, посвятившими свое вос­хождение 60-летию образования СССР.
В конце сеанса радиосвязи Евгений Игоревич попросил всех выйти из радио­рубки для личных переговоров с И.А. Калимулиным. О необходимости такого разговора мне Евгений Игоревич сказал еще до связи. Я отошел вместе со всеми подальше от радиорубки и о чем-то громко говорил, чтобы заглушить голос Тамма, ведущего разговор с Калимулиным. Сразу же после связи я встретил Колю Черного, который во время разго­вора стоял напротив радиорубки.
• И зачем эту комедию ломать, — улыбаясь, сказал Коля.
• А в чем дело?
• Да Тамм попросил Калимулина прислать на следующей связи запрет
на выход еще каких-либо групп на вос­хождение. Я бы это мог и сам сделать,
сказал бы, но мне удобнее, если это будет приказ сверху.


Графики восхождения групп в течение всего срока работы экспедиции. С каждым выходом увеличивался объем работы, росла высота и лишь время отдыха, казалось, постоянно уменьшалось
В 15.30 на связи с Катманду мы получили «неожиданный» приказ Кали-мулина запретить каким-либо группам выходить из базового лагеря для вос­хождения на Эверест, этот запрет имел в виду Н. Черного, В. Шопина и X. Хер-гиани.
Когда Е. Тамм объявил об этом ребя­там, Коля Черный сказал:
— Ну и правильно. Давно бы так. Не переживайте, Евгений Игоревич, хватит уже народу на вершине.
Спокойная реакция Черного и Шопина на запрещение выхода на восхождение произвела большое впечатление на Е.И. Тамма. «Крепкие ребята!» — восхищался он.
7 мая пришла очередь команде аль­пинистов Алма-Аты покорять Эверест. Валиев и Хрищатый, ночевавшие в лаге­ре 5, утром вышли на штурм. Но погода на Эвересте изменилась.
Все было тихо и спокойно, через не­сколько секунд природа, казалось, сошла с ума. Горизонт исчез, шум ветра пре­вратился в вой, снег разорвался на сле­пящие полосы.
Можно представить воздействие такой непогоды на уставших людей. Исчез привычный мир, очки замерзли, смерз­лись веки и видеть что-либо было почти невозможно, видимость неожиданно со­кратилась до 15-20 метров снежной круговерти.
Все попытки пройти вверх по гребню оказались безуспешными, ветер сбрасы­вал с гребня, веревка выгибалась дугой и на ней, казалось, можно было под­тягиваться как на перекладине. Ни физическая выносливость, ни хорошая ак­климатизация, ни пуховое снаряжение не спасает человека от непогоды на больших высотах.
Два часа боролись альпинисты с вет­ром, но вынуждены были отступить. С трудом им удалось укрепить палатку и заползти внутрь, ожидая каждую се­кунду, что их или сдует с горы, или ветер изорвет палатку в куски, и они будут предоставлены воле стихии. За тонкими стенками палатки сила ветра достигала 200 километров в час, температура упала до минус 40 градусов. О сне не могло быть и речи, несмотря на смертельную усталость. Ревел ветер, ткань палатки трещала, хлопала, щелкала, била людей по голове.
В это время Ильинский и Чепчев на­чали движение из лагеря 4 в лагерь 5.
Еще будучи в лагере 3 Ильинский по рации посоветовал Валиеву подождать их и штурмовать вершину вчетвером. Воз­можно, сегодня произойдет объединение четверки из Алма-Аты. Поражает це­леустремленность и упорство Ильинско­го. Отстав от своей группы по аккли­матизационным выходам из-за работы в караване, он упорно догонял ее, под­нимался из лагеря в лагерь часто один, в одиночку даже спал в каком-нибудь лагере. Ильинский отработал диспет­чером в нижнем лагере и добился своего, получил право на восхождение на Эве­рест.
Сегодня они соберутся вместе в ла­гере 5, Валиев накануне принес туда 4 баллона с кислородом, два из них для Ильинского.
Заканчивался день 7 мая, к вечеру обычно ветер стихал. Как будто стих он и под вершиной Эвереста. Валиев и Хрищатый в 17.00 вышли на штурм вершины. Родионов пытается первым сформулировать рождение новой такти­ки восхождений на Эверест — ночью. Овчинников категорически против ноч­ных выходов.
—Это противоестественно, — возму­щается он. — Понятно, если восхождение ночью вынужденное, как это было у Бершова и Туркевича, но нельзя его делать нормой. Нельзя, наконец, испытывать так часто фортуну.
В лагере 5 уже нет двух кислородных баллонов для Ильинского, их унесли с собой Валиев и Хрищатый.
И вновь — ночное дежурство на рации. В 2.00 как будто кто-то включался, но голоса не было слышно.
На следующий день Ильинский и Чеп­чев сидят в лагере 5 в ожидании своих друзей. В 8.30 Эрик Ильинский передает, что установлена голосовая связь с Валиевым. Ильинский и Чепчев выходят из палатки и невдалеке находят Валиева, а чуть дальше и Хрищатого, полностью обессилевших. Они помогают друзьям пройти последние метры, и в 9.30 все уже в палатке.
• В каком состоянии Валиев и Хри­щатый? — спросил Тамм.
• Как обычно, поморозились, — отве­тил Ильинский. — Возможно, будут вол­дыри на руках.
—В таком случае надо сопровождать ребят вниз.
• Это значит, что мы не идем на вершину, — уточнил Ильинский.
• Да, это значит, что вы не идете на вершину, — на этот раз четко сформу­лировал Тамм свое решение.
• Я прошу включить связь через 20 минут, — попросил Ильинский.
• Мы все время на приеме, — ответил Тамм.
Через 20 минут Ильинский попросил Тамма отменить запрет на восхождение.
• У ребят нормальные руки, — сказал он, — они сами могут спускаться.
• Нет, — твердо ответил Тамм, — спу­скайтесь все вместе, это решение мое и тренерского совета.
Это убедило Ильинского окончательно, и он больше не возобновлял разговор о восхождении.
Сложившаяся ситуация поставила ряд вопросов, на которые до сих пор нет вразумительного ответа.
1. Почему Валиев не подождал Ильин­ского, который пришел в лагерь 5 через полчаса после выхода первой двойки?
2. Почему, когда Тамм, возможно, из-за ослабленного состояния двойки Валиева после восхождения запретил Ильинскому выход на вершину, ни Ва­лиев, ни Хрищатый не взяли рацию в свои руки и не подтвердили, что они могут спускаться самостоятельно, как это сделал Балыбердин двумя днями раньше?
3. Почему сам Ильинский, если он на­меревался идти на вершину, не сделал даже попытки выйти наверх в обычное для этого время — до 6.00, а ждал Валиева в палатке и лишь только после прихода первой двойки в 9.30 собрался выходить, хотя это время является поздним для начала восхождения?
Чем ближе конец экспедиции, тем стре­мительнее разворачиваются события.
В 14.00 все еще из лагеря 5 Ильинский запросил Тамма о разрешении на восхо­ждение Чепчева. Хомутов, который был в это время на подходе к лагерю 4, откладывает ответ до встречи с Голодовым, через полчаса получает отри­цательный ответ Голодова, группы Валиева и Ильинского все еще в лагере 5, а в это время начинается радиосвязь с Катманду. И.А. Калимулин поздрав­ляет всех участников восхождения с присвоением им почетного звания «За­служенный мастер спорта СССР». Одна­ко вслед за поздравлением по поводу присвоения звания И.А. Калимулин просит Тамма принять радиограмму из Москвы: в связи с ухудшением погоды и выполнением задания экспедиции во избежание лишнего риска прекратить восхождение на Эверест, вернуть в ба­зовый лагерь все группы, где бы они ни находились.
—Понятно, — ответил Тамм.
Но Калимулин знает Тамма хорошо.
—Я прошу Вас повторить приказ, — настаивает он.
И Тамм слово в слово повторяет приказ.
—Это очень серьезный приказ, это приказ центра, он не подлежит обсуж­дению и должен быть немедленно вы­полнен, — по тону голоса Калимулина яс­но, что этот приказ самый серьезный из всех полученных.
На очередной связи в 18.00 передаем вверх новости, сначала о присвоении звания, а затем — о запрете. Тамм го­ворит Хомутобу:
—Вот такие дела, Валера. Смотрите сами, ребята, смотрите сами.
Хомутов просит перенести связь на 20.00, они должны посоветоваться всей группой.
До 20.00 в базовом лагере по инициати­ве Б. Романова проводится бурное собрание, на котором я, как председа­тель, обязываю каждого высказаться по поводу приказа о запрете восхождения и большинство (восемь против четырех) голосует за немедленный спуск группы Хомутова.
К вечерней связи собрание закончи­лось, и Шопин пришел в радиорубку, чтобы поговорить с Хомутовым от имени большинства.
—Валера, — сказал он, — у меня сердце обливается кровью и в глазах
слезы, но вам надо спускаться, таково решение собрания, это в интересах дела.
—Володя, — ответил Хомутов, — не переживай. У нас все в порядке. Мы здоровы, полны решимости завтра выйти на вершину. Для этого мы сейчас переходим в лагерь 5.
За Шопиным микрофон беру я. Тамм с охотой передает его мне, он знает, что я хочу сказать. Я говорю:
• Валера, вы остались одни на горе. От вас зависит судьба всей экспедиции. Будьте предельно осторожны.
• Юра, — громко, напористо отвечает мне Хомутов, наверное, не остыл еще от увещеваний Шопина, — мы не маленькие, у нас у самих уже дети. Нам по сорок.
Во время вечерней связи Хомутов сказал:
• Мы готовились к этому восхожде­нию. Мы готовы к нему и постараемся
завтра, в День Победы, выйти на вер­шину. У нас достаточно кислорода, чув­ствуем себя прекрасно. Мы уже на марш­руте к лагерю 5.
• А если бы Тамм запретил вам восхождение? — спросил я Голодова по­сле спуска.
• Как это он мог бы нам запретить? — улыбнулся Юра. — С нами было все, что нужно для восхождения. Мы приехали в Гималаи, чтобы выйти на Эверест. И кто бы нам запретил это сделать, когда мы были от вершины в нескольких часах хода? — счастливый Голодов, ко­нечно, мог внизу бравировать, но и Валерий Хомутов подтвердил то же са­мое: не было силы, которая бы задержа­ла их при подъеме на вершину.
• Правда, в 20.00, когда была связь и Валера сказал, что мы уже идем к ла­герю, мы еще сидели в палатке, ожидая появления луны, которая выглянула
через час, но это уже не имеет принци­пиального значения, — улыбнулся Голо­дов.
Действительно, ничто не имело су­щественного значения, кроме вер­шины.
Утренняя связь 9 мая застала их на маршруте.
• Следующая связь, будем надеяться, с вершины? — сказал Тамм. — У нас ра­ция постоянно на приеме.
• Выключайте, — посоветовал Хому­тов. — Включите в 11.00, мы в это вре­мя, по-видимому, будем на вершине.
Этот бодрый, уверенный голос Хомутова задал тон всему дню, солнечному и праздничному.
К 11.00 почти все потянулись к радио­рубке, дополнительную рацию включил у себя в палатке Е.И. Тамм.
Напряженное и радостное чувство ожидания, но голос Хомутова в 11.30 был неожиданным.
—База, База, мы на вершине, — в лагере все закричали «Ура!», бросились
к Тамму, который вел переговоры, я в своей пустой радиорубке следил за записью разговоров на магнитофон.
Сегодня — кульминационный момент в моей карьере радиста, я должен увеко­вечить поздравления советских альпи­нистов с Днем Победы с высшей точки Земли.
Тамм ни о чем не расспрашивает:
• Ребята, поздравляю. И скорее вниз. Ждем вас. Желаем удачного спуска.
• Что делать с кинокамерой? — спра­шивает Хомутов.
• Да оставьте ее на вершине, не та­щите лишний груз! — отвечает радостно возбужденный Тамм.
• А сейчас вниз, вниз и вниз. Будьте осторожны при спуске.
Неужели так и закончится связь с вер­шиной Эвереста? Я чувствую нетерпение Тамма, он не даст мне и слова сказать по рации, чтобы не задерживать ребят со спуском. Есть только один предлог перехватить связь — это сослаться на офицеров связи, которые иногда спраши­вали, что восходители оставили на вер­шине. И я говорю:
—Валера, не уходи, у меня к тебе два вопроса.
Тамм даже не сообразил, что это я го­ворю из соседней палатки, он говорит: — Валера, подожди, тут с тобой хо­тят поговорить.
—Я слушаю, — отвечает Хомутов.
• В связи с тем что офицеры связи придают такое большое значение фик­сации всего, что есть на вершине, воз­можно, так они хотят проверить факт
восхождения, перечисли, пожалуйста, все, что есть на вершине.
• Пожалуйста. Итак, восемь пустых баллонов от кислорода, вымпелы спортобщества «Авангард» и альпинистского клуба «Донбасс», значки альпинистско­го клуба и ТАСС, наконец, вымпелы — флаги СССР, Непала и ООН. И пока еще — кинокамера «Красногорск». Юра Голодов оставил фотографию Сарыма Кудерина — основателя казахстанской школы альпинизма.
Пока Хомутов говорит, у входа в ра­диорубку возникает Тамм, у него на лице явная досада из-за лишних разговоров и задержки группы на вершине.
—И второй вопрос. Сегодня День По­беды, Валера, если есть силы, скажи что-нибудь по этому поводу.
Рука Тамма решительно тянется к радиостанции, которую держу я. Если он еще ждал, пока шел разговор по официальному поводу, со ссылкой на офицеров связи, то самодеятельность терпеть не намерен.
—Ни к чему лишние разговоры, — нетерпеливо заявляет Тамм,— кончай.
Но в этот момент раздается голос Хо­мутова, он как будто и не слышал вопро­са — я просто опередил его:
• Мы, советские альпинисты, совер­шившие восхождение на Эверест 9 мая
1982 года, поздравляем с Днем Победы советский народ, а также народы других стран, боровшихся с фашизмом. Свой ус­пех мы посвящаем этому великому празд­нику, — четко и громко говорит Хомутов. Стоящие рядом Ю. Сенкевич и Ю. Роди­онов тянутся к блокнотам, но, увидев работающий магнитофон, останавли­ваются.
• Дай нам текст обращения Хомуто­ва, — просят они.
• С удовольствием, — отвечаю я,— вот только перекручу пленку.
• Обращение Хомутова — документ экспедиции, поэтому прежде всего пере­пишешь текст мне, — приказывает мне мой начальник.
Беру три листа бумаги и под копирку записываю с магнитофона слова обра­щения Хомутова. Первый экземпляр от­даю Тамму, второй — Сенкевичу, тре­тий — Родионову.
Прекрасный солнечный день, празд­ничное приподнятое настроение. Вечером в кают-компании — торжественный ужин.
Еще один день — группа Хомутова уже в лагере 1 и, наконец, 11 мая все со­брались в базовом лагере.
Впервые участники экспедиции все вместе. Все счастливы. Дело сделано. Успешно, триумфально завершен штурм Эвереста, посвященный 60-летию обра­зования СССР, пройден новый маршрут, один из самых трудных, если не самый трудный, на высшую точку Земли. Учи­тывая плохие погодные условия, подоб­ных которым не помнят даже непаль­ские старожилы, а также отсутствие ги­малайского опыта, вызывают восхище­ние стойкость, мужество и упорство со­ветских альпинистов.
Эверест мобилизовал все свои резервы, чтобы задержать смельчаков: ураганные ветры, сильные морозы, обильные снего­пады и ледовые обвалы, не говоря об отвесных скалах и ледовых стенах, — и сдался.
Мировым рекордом массовости вос­хождения на Эверест представителями одной страны завершилась эта выдаю­щаяся экспедиция.
Известные альпинисты мира и вся ми­ровая общественность выразили вос­хищение успехами советских альпинис­тов, оценив их восхождение как насто­ящий подвиг.
ЦК КПСС, Президиум Верховного Со­вета СССР поздравили всех участников восхождения, его организаторов, науч­ные и трудовые коллективы с заме­чательной победой.
История восхождения на Эверест и подготовки восхождения — это история самоотверженного труда и творчества коллективов. Сотни людей, десятки кол­лективов в течение нескольких лет вели кропотливую работу по подготовке экс­педиции, очень многие, независимо от своей профессии и должности, своим творческим отношением способствовали успеху экспедиции. И совершенно спра­ведливо спортивное достижение аль­пинистов принадлежит всем — и тем, кто поднялся на вершину, и тем, кто обе­спечивал работу экспедиции, и тем, кто готовил ее, и тем, кто «болел» и пережи­вал за успех. Мысли и горячие поже­лания многих и многих знакомых и не­знакомых друзей на Родине, тех, кто сле­дил за работой экспедиции, ждал и на­деялся, являлись неосязаемой, но дей­ственной силой, которая вселяла бод­рость и веру в победу каждому участ­нику экспедиции.
Сплоченность, спаянность коллектива экспедиции выдержала все испытания на Эвересте. Поразительная собранность, терпимость в отношениях свидетельство­вали о высоком уровне культуры и горовосходительской практики. Окрепло чувство товарищества, принесшего успех экспедиции. Дружба и сплоченность нуж­ны были для концентрации усилий в до­стижении общей цели. Отсутствие спло­ченности в коллективе при решении подобных грандиозных и сложных задач не сможет быть заменено ни самым луч­шим снаряжением, ни хорошим пита­нием, ни выдающимися индивидуальны­ми качествами отдельных участников. Только выполнение задачи каждым как части общего дела, подчинение личных планов достижению общей цели может привести к успеху.
Восхождение на Эверест пробудило ин­терес к приключениям и смелым путе­шествиям. Восходители на Эверест стали для советской молодежи образцами на­стойчивости, непреклонной решимости бороться до конца, несгибаемой воли к победе и самоотверженности.
Впереди — новые вершины.
«...Даже если покорение Эвереста станет обычным событием, всегда найдут­ся более высокие Эвересты; даже если в далеком будущем наша Земля станет местом без тайн, всегда найдутся другие пики для восхождений и другие миры для исследований. Для тех, кто готов отправиться бесстрашно в неизведанные моря и на непокоренные пики чело­веческих стремлений, никогда не будет недостатка в приключениях для ума и тела», — этими словами Джавахарлал Неру выразил постоянное стремление человека, руководимого высоким духом дерзания, к манящим далям неизведан­ного.
***
Штурм Эвереста продолжается…
Пройдены новые маршруты на верши­ну (по восточной стене и северному склону со стороны Тибета); к списку стран, чьи экспедиции на Эверест за­кончились покорением вершины, приба­вились Болгария, Чехословакия, Голлан­дия и Австралия; взошла на вершину пятая в мире женщина Бачендра Пал (Индия); число восходителей на высо­чайшую вершину мира достигло 163 че­ловек; появились новые рекордсмены — трижды взошли на вершину шерп Сондаре и японец Я. Като. Выросло до 67 число жертв Эвереста, среди них погибшие при спуске с вершины Я. Като — единственный альпинист, совер­шивший восхождение на Эверест в три разных сезона: летний, осенний и зим­ний и с обеих сторон (с юга и с севе­ра), выдающийся болгарский альпинист Христо Проданов, чех Йозеф Псотка, совершивший восхождение на Эверест 15 октября 1984 года в возрасте 50 лет.
Наиболее знаменательным явлением в эверестской эпопее последних лет является мощная и массовая демонстра­ция горовосходителей высокого класса из социалистических стран, с первых шагов в Гималаях занявших ведущее место в мировом высотном альпинизме.
Если 16 октября 1978 года европей­ские социалистические страны имели только одного покорителя Эвереста — замечательную польскую спортсменку Ванду Руткевич, то ровно через шесть лет их число достигло 27, а вместе с китайскими горовосходителями — 39 че­ловек, намного больше, чем в Австралии, Австрии, Англии, Голландии, Испании, Италии, Канаде, Новой Зеландии, Фран­ции, Швейцарии и Южной Корее вместе взятых. И дело не только и не столько в таком большом количестве покори­телей Эвереста, хотя приведенное сравнение говорит о многом. Самым впечат­ляющим фактором является то, что по­давляющее большинство восхождений на Эверест альпинисты из социалистических стран совершили по новым путям, не­которые из них не повторены до сих пор (например, советский маршрут по юго-западной стене), а восхождения по обычному, классическому пути пройдены в экстремальных погодных условиях.
В летописи покорения Эвереста запи­саны первопрохождение западного гребня с перевала Лхо-Ла (Югославия, 1979), первопрохождение с юга по южному ребру и первое зимнее восхожде­ние по обычному пути (оба — Польша, 1980), первопрохождение по контр­форсу юго-западной стены (СССР, 1982), первый полный траверс Эвереста с запа­да (по югославскому пути) со спуском по обычному пути (Болгария, 1984) и, наконец, повторение маршрута польских альпинистов с юга по южному ребру (Чехословакия, 1984), не считая более раннего первопрохождения с севера по северо-восточному гребню и повторе­ния этого маршрута (КНР, 1960, 1975).
Альпинисты из социалистических стран успешно штурмуют не только Эверест. Около 100 представителей Болгарии, Польши, Советского Союза, Чехослова­кии и Югославии побывали на вершинах многих восьмитысячников мира, а некото­рые из них — неоднократно: Анджей Чок (Польша) и Нейк Заплотник (Югосла­вия) покорили по три восьмитысячника, а поляк Ежи Кукучка был на шести восьмитысячниках и является вторым после знаменитого Р. Месснера по числу покоренных высотных гигантов.
Кжиштоф Велицки — один из пионе­ров новой эры в высотном альпинизме, знаменующей отказ от громоздких экспе­диций и долговременной осады высоко­горных гигантов. За один день он взошел на Броуд-пик (8047 метров), набрав 3140 метров высоты, и в тот же день спустился, затратив на восхождение 22 часа.
Человек расширяет границы привыч­ного, делает сегодня возможным то, что было невозможно вчера.





СОДЕРЖАНИЕ

Почему так трудно взойти на гималайские вершины 7

Подготовка экспедиции 1982 года. Немного истории 17

Долгий путь к базовому лагерю. Жизнь лагеря 54

Ледопад Кхумбу. Выход под юго-западную стену Эвереста 74

Обработка маршрута началась. Первые победы, первые потери 88

Кто пойдет первым на вершину? 125

Вершина! Дальше все идет вниз 139

Триумф 160













Эверест,
Джомолунгма,
Сагарматха — такие
названия имеет высочайшая
вершина мира. Начиная с 1953 года
состоялись 24 успешные экспедиции,
на вершине побывало 111 альпинистов
из 16 стран. Двадцать пятая экспедиция —
экспедиция советских
альпинистов — завершилась
восхождением на вершину 11 человек
по самому сложному маршруту на
юго-западной стороне Эвереста.