Карьерский оборотень. Месть карьерского оборотня [Николай Михайлович Новиков] (fb2) читать онлайн

Николай Новиков Месть оборотня

Карьерский оборотень

1

Легкие волны мягко накатывали на берег, наполняя теплый ароматный воздух шелестом гальки. Оранжевые языки костра лениво покачивались над грудой валежника, будто призрачные кобры, зачарованные таинственной мелодией моря. Золотая лунная дорожка наискось прочертила безбрежную гладь.

— Вот это луна, так луна! — воскликнул Вартан, раскидывая руки навстречу полной луне. — Какой отличный вечер на берегу моря с прекрасными девушками! Вовка, ты почему сидишь хмурый?

— Потому, что ты предатель. Вартан, — усмехнулся Егоров. — Взял и нарядился в клетчатую рубашку, точно такую же, как моя. А я-то надеялся, что Галя оценит мою покупку.

— Я оценила, Володя, — томно улыбнулась Галя, длинноногая блондинка в купальнике и кожаной курточке, наброшенной на плечи. — Ты замечательно выглядишь в своей новой клетчатой рубашке, прямо не отличишь от Вартана. И рост у вас почти одинаковый, и волосы у обоих черные.

— Только нос у Вартана намного больше, чем у Володи, — засмеялась Зина. — Ты, Галка, на носы смотри, тогда не перепутаешь.

— Нос — это семейная гордость, — с шутливой серьезностью заявил Вартан. — Но даже о своем замечательном носе мне не хочется сейчас говорить. Посмотрите вокруг — море, горы, лето, луна! Картошка скоро будет готова! Стихи читать хочется, честное слово. Я устаю в городе, разве там жизнь? Толпы народа, друг другу на пятки наступают, ругаются, злятся, митингуют, надоело. А здесь хорошо. Если ты хочешь, Вовка, я сниму рубашку, брошу в машину, пусть там лежит, пока в Краснодар не вернемся.

— Да ладно, носи уж, — великодушно разрешил Егоров. — Мы же не кинозвезды, которые не могут пережить, если кто-то является на званый ужин в таком же платье, как на них. Ты прав, здесь хорошо…

Он соврал. На самом деле ему здесь не нравилось. На душе было тоскливо, неясная тревога отбивала желание любоваться морем, звездами, луной и даже красивой девушкой… В последнее время она почему-то охладела к нему, с трудом согласилась поехать на выходные к морю. Егоров чувствовал, что, скорее всего, это последняя их поездка с Галей, больше ничего у них с ней не будет. Мысли об этом отравляли существование.

— А я что говорю? Очень хорошо! — воскликнул Вартан. — Настоящим человеком себя здесь чувствуешь. Я тут позавчера с одним дураком чуть не подрался на улице. Поздно было, темно. Слушай, совсем озверел народ, этот тип был дикий, злой, как собака, нет, как волк. К девушке приставал, а глаза совсем красные…

— Так уж и красные? — усомнилась Зина. — Вартанчик, ты бы хоть врал, да не завирался.

— Клянусь тебе — красные! Я ему сказал: слушай, веди себя прилично. Так он чуть не набросился на меня. Я тебя разорву, говорит. Разорвешь? Ну давай, попробуй! — Вартан поднялся, демонстрируя свою могучую фигуру. Слушай, иди своей дорогой, не порть мне настроение перед выходными, хочу к морю съездить, отдохнуть. Иди, дорогой, иди. И тут он посмотрел на меня нехорошо так. Взгляд жуткий, нечеловеческий. Глаза совсем красные, понимаешь, и убежал. В городе сейчас каких только сумасшедших нет.

— Ты у меня молодец, — сказала Зина. Она подошла к Вартану, обняла его. — Девушку защитил, красных глаз не испугался. За это я тебя и люблю, Вартанчик.

— А ты? — Егоров обратился к Гале.

— Я тоже, — сказала она, опустив глаза.

— Тоже любишь Вартана? — попытался пошутить он.

— Ах, Володя, не усложняй себе жизнь, — ответила Галя. — Все нормально, а как дальше будет — никто не знает.

— Да? А мне кажется, кто-то уже знает, — хмуро сказал Егоров.

— Эй, Вовка, Галка! — окликнул их Вартан. — Зачем сердитесь? Больше нечем заняться, да?

— Почему же? — Егоров поднялся, отряхнул джинсы. — Костер догорает, пойду за хворостом.

— Тебе помочь? — спросил Вартан.

— Ты пойдешь в следующий раз, не оставлять же девушек одних.

Егоров пересек дорогу, обогнул густые заросли терновника, стал медленно подниматься в гору. Остановился, постоял в задумчивости, затем обернулся. Внизу, у гаснущего костра, Вартан, горячо жестикулируя, что-то рассказывал Зине. Галя, обхватив колени, сидела к ним спиной, лицом к морю…

Егоров вздохнул и, горько усмехнувшись, побрел дальше.

Неожиданно раздался резкий треск сухих веток под чьими-то тяжелыми шагами и сдерживаемое рычание. Судорожно обернувшись, Егоров краем глаза успел заметить огромную черную тень, летящую по направлению к нему. Острая боль пронзила правое плечо. Егоров закричал, падая на траву. Он с ужасом увидел над собой гигантскую черную собаку с оскаленной пастью и красными, горящими ненавистью глазами. Егоров изо всех сил вжался спиной в землю, словно таким образом мог хоть на каплю отстраниться от чудовища, ибо это была не собака, а чудовище, один вид которого леденил душу. Внезапно красный взгляд потух, последнее, что запомнил Егоров — изумление в холодных черных глазах. И тут он потерял сознание.

А когда пришел в себя, увидел склонившееся над ним бледное лицо Вартана.

— Наверное, это кабан, — сказал Вартан девушкам. — Дикий. Потерпи, дорогой Вовка, ничего страшного. — Он подхватил Егорова на руки, понес к машине. — Сейчас рванем в больницу, там помогут. Потерпи, Вовка…

Главный энергетик ЖБИ-7 Геннадий Васильевич Маврин, толстый, коротконогий человек лет пятидесяти, с нескрываемым удивлением разглядывал сидящего на стуле Егорова.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Неужели перестройка и впрямь так изменила человека? Ну, ты посмотри на себя, Владимир Сергеевич, — молодой, симпатичный… Лет тридцать, если не ошибаюсь. С высшим образованием, и вдруг — из Краснодара по доброй воле в наше захолустье! Сколько себя помню — всегда люди, особенно хорошие специалисты, бежали от нас в город. А ты наоборот. На должность начальника электроцеха. С окладом всего в сто тысяч! Ну объясни мне, зачем тебе это?

— Я уже говорил вам, Геннадий Васильевич, здоровье не позволяет жить в городе. Шум, проблемы с транспортом, смог… А у вас тут, куда ни глянь, озера, тишина, воздух чистый, свежий. Кроме того, в Краснодаре я жил на квартире, своего жилья не имел и вряд ли мог на что-то надеяться. Ну что мне было терять в городе?

— Да как что! — всплеснул руками Маврин. — Там же… девушки красивые, танцы-шмансы всякие, театры, кино, концерты! Это ж — Краснодар, столица, понимаешь, Кубани. А у нас, в Карьере, всего-то один клуб. Для такого молодого человека, как ты, — тоска!

— Я не любитель танцев, — спокойно сказал Егоров. — Буду рыбу ловить в свободное время, книги читать.

— Надо же! — недоумевал Маврин. — Прямо как у классика: «В деревне заперся и книги стал читать»! Вот уж не думал, что сейчас такие чудаки встречаются. А может, ты приехал, чтобы меня подсидеть, а? Молодой, энергичный, с высшим образованием, почему бы не заменить старого толстого Маврина?

— Обещаю вам, что ни при каких обстоятельствах не стану претендовать на вашу должность, — сказал Егоров.

— Ха! Обещаю! — воскликнул Маврин. — А я и не боюсь. Ну, стал бы ты на двадцать тысяч больше получать, что нынче — тьфу, ничего. А мороки сколько! Одни ограничения с ума сведут. С одной стороны энергию надо беречь, экономить. А как ее, к чертям собачьим, сэкономишь, если план выполнять нужно? Голова кругом идет. Нет, Владимир Сергеевич, не боюсь я тебя, просто не понимаю, и все тут. Мне бы твои годы! Твое здоровье. Да я бы сейчас развернулся в Краснодаре — ух!

Главный энергетик с чувством хлопнул Егорова по плечу. Тот резко повернулся, коротко взглянул на Маврина. Холодный красный блеск в его глазах заставил хозяина кабинета попятиться. Маврин растерянно обернулся, непроизвольно ища источник света, отразившийся красным отблеском в глазах будущего начальника электроцеха. Ничего похожего не обнаружил, снова посмотрел на Егорова. Почудилось, что ли? Никакого красного блеска уже и в помине не было. «Наверное, давление шалит», — подумал Маврин, однако еще раз хлопнуть по плечу Егорова не смог бы и под дулом пистолета.

— Что-нибудь не так, Геннадий Васильевич? — спросил Егоров.

— Давление барахлит, — неуверенно сказал Маврин. — Возраст, понимаешь, дает о себе знать. Ну, так, значит, с завтрашнего дня выходишь на работу. Документы у тебя в порядке, пятый разряд, четвертая группа допуска — то, что надо. В твоем распоряжении четыре дежурных электрика работают круглосуточно, по скользящему графику, мы же и поселок энергией обеспечиваем — намотчица, ну и все электросборки, станки, подстанция, краны, в общем, все, к чему подходят электрические провода.

— Я понимаю, — кивнул Егоров.

— Завтра пройдем по всем участкам, я тебе покажу оборудование и на что надо особое внимание обратить, ну и с ребятами познакомлю. А на сегодня — все. Ты, кстати, где остановился?

— Да пока нигде. Надеюсь, какая-нибудь одинокая старушка согласится взять к себе квартиранта?

— Старушка, говоришь? Надо помозговать… — Маврин сосредоточенно почесал затылок. — Пожалуй, можно с бабой Лизой поговорить. Она, я думаю, будет не против. Я тебе напишу сейчас записку, и ты с ней пойдешь к бабе Лизе. Улица Фрунзе, дом пятнадцать. Старушка добрая, заботливая, до пенсии у нас работала.

Когда Егоров ушел, Геннадий Васильевич плюхнулся в кресло и вздохнул с облегчением. Не любил он странных, непонятных людей. А этот парень из Краснодара был более чем странным. Вроде вежливый, спокойный, толковый, а веет от него какой-то жутью. Лучше бы не брать такого на работу. Но после того как позвонил большой начальник из Крайэнерго и порекомендовал в начальники электроцеха молодого, способного специалиста — разве откажешь?

Егоров остановился под старым тополем с пыльной листвой на обочине асфальтовой дороги, ведущей от завода к поселку. Впрочем, асфальтовой ее можно было назвать с большой натяжкой — куски асфальта кое-где еще сохранились, но вряд ли они радовали водителей. Впереди, в полутора километрах от завода, виднелся поселок Карьер, по крыши погруженный в зеленые волны садов. Обычный кубанский поселок, тысяч пять жителей, в основном работников ЖБИ-7 и многочисленных карьеров, где добывались песок и гравий, — отсюда и название поселка. Карьеры опоясывали поселок со всех сторон. Новые, действующие, с торчащими стрелами экскаваторов, с «Камазами», ползущими вверх и вниз по склонам, железнодорожными путями. И старые, заброшенные, с темными, глубокими озерами на дне котлованов, заросшими густым камышом. Новые — поодаль от поселка, старые подступают к самой околице. Егоров одобрительно кивнул. Простор и воля — именно то, что ему было нужно. К чему он стремился, ради чего уехал из Краснодара.

Если велосипед купить, то можно на нем до работы добираться. А можно и на автобусе — главный энергетик сказал, что ходит заводской автобус. Егоров вспомнил главного энергетика и свой непроизвольно брошенный на того взгляд и нахмурился. Нельзя давать пищу для подозрений, нужно сдерживать себя, чего бы это ни стоило. Он ведь в состоянии это сделать… Или нет? Сколько размышлял об этом, так и не понял.

Сине-желтый милицейский мотоцикл резко затормозил у тополя, подняв тучу пыли. Егоров внутренне напрягся. Что ему нужно?

— В Карьер? — улыбаясь, спросил русоволосый крепкий парень в милицейской форме, с погонами младшего лейтенанта. — Ну, так садись, подброшу. Чего пыль глотать понапрасну?

Егоров хотел сказать, что если б мотоцикл не остановился, пыли было бы намного меньше, но в последний момент сдержался. Кивнул и молча забрался на заднее сиденье.

— В гости? — спросил милиционер, включая скорость. — К кому? Если не секрет, конечно.

— Нет, не в гости. — Егоров заставил себя улыбнуться. Не для милиционера, тот не видел его лица — для себя, чтобы проще было разговаривать и меньше вероятности выдать себя. — Я приехал работать на завод, а жить, наверное, буду в поселке.

Он сказал «наверное» и улыбка сползла с лица. А если ему не удастся найти жилье в Карьере? Если тамошние жители, как и главный энергетик, почувствуют в нем зверя? Нет, такого быть не может. Егоров заставил себя улыбнуться снова.

— Ну, молодец! — похвалил его милиционер. — Значит, жителей у нас прибавится. Раньше молодежь старалась в город сорваться, потом это вроде как пошло на убыль, в городе теперь жизнь суровая, не то что прежде. А теперь вот, как я понимаю, прирост населения начался. Глядишь, скоро и Москву догоним! — Он довольно захохотал.

— Почему бы и нет, — согласился Егоров.

— Ну, будем знакомы, — не поворачиваясь, крикнул милиционер. — Я тут участковый уполномоченный, младший лейтенант Иван Потапов. Меня тут все знают.

— Очень приятно, господин младший лейтенант. А я — Владимир Егоров, новый начальник электроцеха на заводе.

— «Господин»! — еще громче захохотал Потапов. — Ну, ты даешь, электрический начальник! Меня тут все Иваном зовут, так что давай привыкай к нашим простым обычаям. Володя, значит? Ну и лады. Слушай, а у кого ты жить собираешься? А вещи где?

— Это уже допрос начался? — пошутил Егоров.

Напряжение спало, легче стало на душе, свободнее, увереннее почувствовал он себя и теперь уже улыбался непринужденно.

— Да ладно тебе, какой допрос! Я к тому спрашиваю, что, может, нужно помочь, так ты скажи, не стесняйся.

— Вещи в райцентре, на вокзале, в камере хранения, а жить… Мне главный энергетик, Маврин, посоветовал обратиться к бабе Лизе, к сожалению, отчества ее не знаю, улица Фрунзе, дом пятнадцать. Даже записку ей черкнул.

— Елизавета Петровна Путяева, да только ее по отчеству никто и не зовет. Просто баба Лиза. Хорошая бабка, я думаю, не откажет тебе. У нее в кухне две комнаты, в одной готовить будет, а другую тебе предоставит, для одного — в самый раз. А сама в хате живет. Нормально. Не женат?

— Не успел.

— Сам-то откуда будешь?

— Из Краснодара. В том смысле, что сюда из Краснодара приехал. А вообще-то я из Белгородской области, в Краснодар попал после института.

— Ну, дела! — воскликнул Потапов. — Раньше наши в Краснодар рвались, а теперь из Краснодара люди с высшим образованием сюда приезжают! Слушай, а мне это нравится.

— У вас тут хорошо, озер много…

— Полным-полно. А рыбы сколько! В пятом котловане, у нас озера так и называют котлованами, караси и сазаны, в третьем, шестом, втором — окуни, красноперки, плотва. А в одиннадцатом линьки. Вытащишь из воды, а он на солнце золотом переливается — красота! Готовь удочки, я тебе места покажу.

— Спасибо. Ну а как обстоят дела с твоими непосредственными обязанностями? — Егоров сделал паузу — не обидится ли представитель местной власти на простецкое обращение. Не обиделся. — Много случается правонарушений? Ну и вообще как обстановка?

— Да случаются, конечно. И пацаны дерутся на танцах. И хулиганят, и всякое такое… Как же без этого? Но всяких там мафиози, или, как их теперь называют, преступных группировок нет. Я их в корне пресекаю. А все остальное — как везде. Но ты не бойся, если кто привяжется — мне скажи. Я ему шею намылю, больше не полезет. И все дела! — засмеялся Потапов.

Выезжая на поселковую улицу, Потапов сбавил скорость, ехал неторопливо, хозяйски посматривая по сторонам. Чувствовалось — едет власть. Мотоцикл свернул влево, потом вправо, снова влево и покатил по сонной, узкой улочке, заросшей кустами сирени и жасмина да фруктовыми деревьями. Задняя часть огородов выходила на старый, заброшенный карьер. Именно то, что нужно! — подумал с удовлетворением Егоров.

— Приехали. — Потапов остановился перед низким штакетным забором, за которым виднелась небольшая саманная хатенка под камышовой крышей, а в другом конце двора — кирпичная кухня, построенная явно позже хаты, под черепичной крышей. — Вот здесь живет баба Лиза. Сейчас выясним, нужны ли ей квартиранты. Баба Лиза! — закричал он, одновременно нажимая на кнопку клаксона.

Егоров слез с мотоцикла, подошел к ветхой калитке. Из глубины двора на шум выбежал огромный рыжий пес неопределенной породы. Гулко залаял, словно предупреждая, чтобы никто на вздумал войти во двор без разрешения. Егоров сердито посмотрел на собаку. Пес в нерешительности остановился, поджал хвост, заскулил и попятился назад.

— Это он с виду такой страшный, а на самом деле — трусливый барбос, сказал Потапов. — Ты его, Володя, не бойся. А вот и баба Лиза. Я подожду, посмотрю, чем кончатся ваши переговоры. Если не захочет тебя взять, что-нибудь придумаем.

Сухонькая старушка в мешковатом платье торопливо семенила к калитке, недоуменно поглядывая на поджавшую хвост собаку.

2

За глухим зеленым забором, в виноградных лозах прятался большой кирпичный дом экскаваторщика Фридриха Клейна, рядом с калиткой лежало толстое бревно, тщательно очищенное от коры и сучьев. Хозяин дома считал, что бревно гораздо красивее обычной лавочки.

Поздним вечером на этом бревне сидели, обнявшись, участковый Иван Потапов и его невеста, дочь Фридриха Клейна Катя.

— Хорошо-то как! — вздохнул Иван, глядя на яркие звезды в небе. — Так бы и сидел с тобой до утра, Катюша.

— И я бы сидела до утра, — мечтательно сказала Катя. — Сентябрь уже, а тепло. Ну, куда ты собираешься, Иван? Вот похолодает скоро, тогда следи за порядком по ночам, а сейчас могли бы еще посидеть.

Иван с грустью посмотрел на стоящий неподалеку мотоцикл, потом перевел взгляд на Катю:

— Когда похолодает, ты станешь моей женой, Катюша. Мы ведь как договорились? В конце сентября.

— В конце сентября, — улыбнулась Катя.

— Ну вот. Я тогда вечерами вообще не буду выходить из дому и даже отходить от тебя не буду.

— А когда я во вторую смену, будешь по вечерам приезжать на завод и сидеть вместе со мной в кабине крана? — Катя рассмеялась.

Иван с восхищением смотрел в ее красивые голубые глаза, легонько поцеловал длинные белокурые пряди.

— Какая же ты у меня красавица, Катюша. Я так люблю тебя, что уже сил нет ждать до конца сентября. — Он крепко прижал ее к себе, жадно поцеловал в пухлые губы.

— Ох, медведь, задушишь, — сказала Катя, и не думая вырываться из объятий Ивана. Лишь склонила голову ему на грудь. — И я люблю тебя, Ваня, хоть завтра стану твоей женой, но ты же знаешь, папа сказал, что нужно подождать, посмотреть… он вообще человек осторожный.

— А мне из-за этого мучиться приходится, — пробурчал Иван.

— И мне тоже. Но ведь недолго уже осталось, а там будем вместе. И стану я милиционершей.

Иван наклонился, снова поцеловал ее в губы. Такую легкость и такую силу чувствовал он в своем теле, что прикажи она поднять это огромное бревно и отнести на другой конец поселка, он бы сделал это шутя. Катя Клейн, гордая, неприступная красавица Катя Клейн скоро станет его женой! С ума сойти! Сколько парней увивались вокруг нее, сколько сил пришлось затратить ему, Ивану Потапову, чтобы отбить охоту у кавалеров провожать Катю до калитки. И зарезать его обещали, и застрелить, да дважды и стреляли, но разве этим испугаешь бывшего десантника? Он даже уголовных дел возбуждать не стал: у обоих «снайперов» отнял ружья, разбил вдребезги о бетонные ступеньки веранды, а парням набил морды так, что неделю на улицу не выходили. И это было гораздо действеннее официального ареста: другие поняли, с кем имеют дело. И конечно, никто не побежал в район жаловаться. Парни-то в милиционера стреляли, спасибо еще, что не посадил дураков.

И вот уже скоро, через две недели, Катя станет его женой. Его милиционершей.

— Катюша, — взмолился Иван, — прогони меня, пожалуйста. Не могу я от тебя уйти, честное слово.

— Боишься, что люди увидят, как суровый наш участковый целуется с девушкой? — кокетливо спросила Катя.

— Но сегодня же среда, танцы. А там наши сорви-головы непременно какую-нибудь бузу устроят. За ними глаз да глаз нужен, сама понимаешь. Твой братец Роман где сейчас?

— Дома его нет, наверное, на танцах:

— Вот балбес растет! — вздохнул Иван. — Не понимаю, почему Федор Петрович потакает ему? Семнадцать лет парню, учиться не хочет — разве это дело? Совсем от рук отобьется.

— Ты прав, Ваня, — с досадой сказала Катя. — Но что я могу поделать? Роман очень похож внешне на нашу покойную маму, и папа в нем души не чает. Хочет отправить в ноябре на курсы экскаваторщиков. А Роман, ты же знаешь, спит и видит, как бы уехать в Германию. Но папа не может ехать без меня, а я — без тебя. А ты, мой суровый милиционер, я знаю, никуда отсюда на поедешь…

— Так я же не немец, — развел руками Иван.

— Это неважно, — возразила Катя. — Хуже, что Роман ничего не желает понимать. Папа говорит, что нужно подождать. Возраст у него такой.

— Занялся бы делом, не было бы дурных мыслей в голове, — пробурчал Иван.

— Ваня, милый мой… — Катя всем телом прижалась к нему. — Мне так не хочется тебя прогонять. Но, если нужно — поезжай. Увидишь там Романа, скажи, чтобы немедленно шел домой. Скажешь?

— Я люблю тебя, Катя…

— И я тебя, Ваня… Скажешь?

— Ну конечно, скажу. — Иван нехотя поднялся. — Да еще и уши надеру. По-родственному, чтобы отца не позорил своими выходками.

— Только не очень, а то наябедничает отцу. — Катя тоже встала, ее гибкие белые руки обвили шею Ивана. — Мне так хорошо с тобой, Ваня…

Танцплощадка находилась за поселковым клубом: асфальтовый круг, обнесенный высоким забором из металлической сетки. Внутри играл магнитофон, подсоединенный к усилителю и двум громкоговорителям на столбах, по краям площадки стояли парни и девчонки, которые приходили сюда не столько для того, чтобы танцевать, сколько чтобы себя показать и на людей посмотреть.

В общем-то, порядок там соблюдался почти всегда. С одной стороны, дружинники, назначенные Иваном, дежурили у входа и не пускали на площадку пьяных, а с другой — все ссоры только начинались внутри, а заканчивались, как правило, за забором, на пустыре неподалеку от танцплощадки. Вот там, в густых сиреневых зарослях, могло случиться все, что угодно.

Туда-то и направлялся Иван Потапов, проклиная службу и хулиганистую молодежь, которая не только пила больше, чем следовало, но и почти открыто курила «план», благо конопли в заброшенных карьерах было много. Ну а потом разгоряченные головы рвались выяснять отношения друг с другом при помощи ножей, самодельных кастетов и всего, что под руку попадется. Такая вот молодежь была в поселке Карьер. А где она лучше?

Иван остановил мотоцикл у входа на танцплощадку. Там, с красной повязкой на рукаве пиджака, стоял на посту Сергей Маринин, сорокалетний слесарь с ЖБИ-7.

— Какие дела? — спросил Иван. — Порядок?

— Здесь — вроде бы да, — мрачно ответил Маринин. — А там, — он махнул рукой в сторону пустыря, — черт его знает. Я туда соваться не собираюсь, стукнут сзади палкой по башке, потом ищи виноватых… И вообще стою я тут и понять не могу: ради чего? У меня что, семьи, детей нету? Дел дома нету? Я, может, отдохнуть хочу после смены, телевизор посмотреть. Так нет, стой здесь, наблюдай, как молодежь бесится.

— Ну, давай закроем танцы, — предложил Иван. — Пусть они бесятся на улицах. Стекла в домах вышибают, огороды вытаптывают, велосипеды и мотоциклы воруют. Ты этого хочешь, Сергей?

— Это твоя работа — следить за порядком. Тебе за это деньги платят. А у меня своих дел по горло. Я тут два часа простоял, посмотрел на ихние выкрутасы — тошно стало.

— Моя работа, — согласился Иван. — Да только один я не справлюсь. Тут на каждую улицу патруль нужен, а где его взять? Негде. Поэтому, чтобы всем нам спокойно жилось, всем и надо за порядком следить, вот так-то, Маринин. Я ведь тоже могу плюнуть на это дело и пойти на завод бригадиром. Получать буду столько же, а работы раза в три поменьше. Не согласен?

— Да ладно тебе, — махнул рукой Маринин. — Если ты уйдешь, тут такое начнется — не дай, не приведи! Тебя-то они хоть знают и боятся. А придет кто другой…

— Значит, не возражаешь против дежурства на танцах?

— Да какие там возражения. Пойми меня правильно: постоял тут пару часов — ни черта понять не могу! Вроде в наше время все по-другому было…

— Все думают, что раньше было по-другому, — усмехнулся Иван. — Ты мне скажи, Романа Клейна не видел?

— Крутился тут. Поддатый или курнул где-то, я не принюхивался, но глаза уже квадратные.

— Домой пошел? — нетерпеливо спросил Иван.

— Похоже, в кусты, там народу много, чем заняты — не знаю.

— Ладно. Присмотри за мотоциклом, чтобы колеса не открутили, а я пойду гляну, что там, потом отпущу тебя домой.

Иван оставил мотоцикл под присмотром Маринина, а сам неторопливо двинулся в сторону пустыря. На тропинке, среди густых кустов сирени, он остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, а нестройный гомон впереди прояснит обстановку. Недолго пришлось ему стоять в засаде: резкие выкрики, треск ломающихся ветвей, пьяные вопли заставали Ивана рвануться вперед.

Он с ходу врезался в толпу воинственных подростков, выбил палку из рук одного и тут же пинком отправил его в кусты. Хлесткими оплеухами свалил с ног еще двоих, краем глаза успел заметить тускло блеснувший нож, летящий в траву. Знают, что если попадешься участковому с ножом в кармане — пощады на жди, потому и выбросили его сразу, как только поняли, кто к ним пожаловал.

— Шуба, пацаны! Потапыч! Атас! — раздались испуганные голоса.

Подростки бросились врассыпную. Однако Иван успел поймать взглядом того, кто был ему нужен, в два прыжка настиг Романа, схватил за плечо.

— Далеко направился, будущий родственничек?

— Да пошел ты!.. — злобно выкрикнул Роман и заскулил. — Ой, ты мне все кости сломаешь… Отпусти, кому сказал? Отпусти!

Иван чуть ослабил железную хватку, развернул парня, подтолкнул его обратно, к танцплощадке, где по-прежнему играла музыка.

— Пошли. Катя разрешила мне надрать тебе уши. И так будет всегда, когда ты вздумаешь дурью маяться. Понял?

— Не понял! — еще больше озлобился Роман. — Кто ты такой, чтобы следить за мной? Мент? Ну вот и занимайся своими делами, а шпионить за людьми кончай! Никто тебя об этом не просил.

— Я же сказал: по-родственному займусь твоим воспитанием. Чтобы ты не испортил себе будущее. И не возражай, я старше тебя, знаю, что делаю.

Они вышли к мотоциклу. Там, в свете фонарей, Иван заметил, что Роман изрядно пострадал в драке: под левым глазом красовался большой синяк, щека поцарапана, на скуле ссадина.

— Ого! — присвистнул стоящий на посту Маринин. — А я, между прочим, знал, что этим дело кончится.

— Все, Сергей, — сказал ему Иван, — топай до дому. Сегодня они навряд ли снова соберутся здесь. Разогнал кодлу, теперь у них есть время остыть, подумать. Иди, привет жене передавай. Счастливо.

— Я тоже пойду, — дернулся Роман, но Потапов крепче сжал его плечо. Ну, что еще? Чего ты ко мне привязался? Проходу не даешь, все выискиваешь, к чему бы придраться!

— Садись в коляску, — строго сказал Иван. — Так уж и быть, подброшу тебя домой.

— С чего ты взял, что я хочу домой?

— С того! — Иван легонько шлепнул парня по затылку. — Пойдешь искать на свою задницу приключений — еще получишь. А на сегодняшний вечер тебе вполне достаточно. Садись, кому сказал!

Роман покосился на участкового и нехотя подчинился. Прежде чем завести мотоцикл, Иван внимательно огляделся — все было спокойно, на площадке звучала музыка, кто-то танцевал, кто-то дурачился, ничто не предвещало возможных происшествий. Иван взялся за руль и направил мотоцикл к дому Кати Клейн.

— Ты мне жить не даешь! — истерически крикнул Роман. — Я все расскажу отцу!

— Не сомневаюсь, что Федор Петрович спасибо мне скажет за то, что вытащил тебя сегодня из этой драки, — невозмутимо сказал Иван.

— Не Федор Петрович, а Фридрих Петро… Питерович!

— Заткнись, Роман, все уже устали от твоих выходок.

— Не Роман, а Рейнгольд!

Иван резко затормозил, внимательно посмотрел на парня.

— Ну, что ты хочешь этим сказать?

— Что ты мне надоел своими выходками, приставаниями к моей сестре! Из-за тебя я… торчу в этой дурацкой стране, в этом дурацком поселке! Отец уже согласился уехать в Германию, собирался визу получить, а Катька его отговорила! Потому что собирается замуж за тебя и не хочет уезжать. Если б не ты, я бы давно уже был в Германии!

— И что бы ты там делал?

— Нашел бы себе занятие!

— Между прочим, там конопля возле заборов не растет. Ты бы оказался безработным. Ты же ничего не умеешь делать и, самое главное, не хочешь ничему учиться.

— Я там на пособие по безработице проживу в тыщу раз лучше, чем здесь! — крикнул Роман. Глаза его злобно блестели.

— Может, и так, — вздохнул Иван. — А как быть с тем, что ты здесь родился, вырос, что отец твой — уважаемый человек в карьероуправлении?

— Плевал я на ваше карьероуправление!

— Ну и дурак, — сказал Иван. Покачал головой и добавил: — Твой отец никогда бы такого не сказал. А ты — просто глупый и невоспитанный пацан. Даже говорить с тобой неинтересно.

— Мне с тобой тоже.

— Почему же, можем и поговорить, раз уж так получается, что скоро станем родственниками. Но сперва хочу тебя предупредить: еще раз скажешь «Катька» или что-то подобное, я из тебя мозги вышибу. Учти. Катя прекрасная девушка, и она для тебя — как мать. А теперь расскажи, чем же тебя прельщает Германия? Почему ты так стремишься уехать? Насколько я понимаю, Федор Петрович и не задумывался об этом, и Катя никогда не собиралась. А ты?

— Не твое дело.

— А все же поделись своими мыслями.

— Там по крайней мере человек может вечером пойти в приличный бар, или казино, и вообще… нормально жить. И никто немца не станет называть фашистом!

— Почему же? Если заслуживает — назовут. Это у нас запрещено. И если кто-то сказал тебе «фашист» — давай фамилию, я его завтра вызову, и, можешь не сомневаться, больше он такого не скажет.

— Я сам с ним разберусь.

— Давай вместе попробуем. Мне самому подобные оскорбления не по душе.

— Чтобы я менту жаловался? Чего ты привязался ко мне? Не лезь, куда тебя не просят! Ну, давай, вези меня домой, если уж захотелось таксистом поработать! — Роман никак не мог успокоиться.

Иван вздохнул. Плохой из него получался воспитатель. Не так он привык разговаривать с нахалами. В принципе научить этого парня хотя бы вежливо разговаривать особого труда не составляло, да нельзя. Все же будущий родственник, любимый сынок будущего тестя. Черт бы его побрал!

— Успокойся, — рявкнул Иван, включая скорость. — Между прочим, не такой уж паршивый у нас поселок. Недавно человек из Краснодара к нам приехал, начальником электроцеха будет работать на ЖБИ. Нравится ему здесь. С высшим образованием человек, понимает что к чему.

— Какой-нибудь двинутый чувак, — хмыкнул Роман.

— Да нет, вполне нормальный, интеллигентный и не старый.

— Ну, вот я его встречу как-нибудь вечерком, пощекочу немного, он быстренько сдернет отсюда. Аж пятки засверкают.

— Нет, — замотал головой Иван. — С тобой действительно невозможно разговаривать! Все! Замолчи, иначе я тебя…

— Попробуй! Ну, давай, давай! Отец тебе этого не простит. Я ему и про сегодняшнее расскажу.

Иван прибавил скорость, чувствуя, что еще пара минут разговора с этим парнем, кончится плохо. Быстрая езда отвлекала от невеселых мыслей о будущем родственника. Черт бы его побрал!

Резко тормознув у зеленого забора, Иван приказал:

— Домой. И не вздумай шляться по поселку. Поймаю — считай, пятнадцать суток тебе обеспечено.

— За что?!

— За драку, за курение «плана», за оскорбление сотрудника милиции и еще много за что. Ну, иди. И помни, что я сказал!

3

Егорову не спалось. Он лежал на скрипучей железной кровати, уставившись неподвижным взглядом в низкий белый потолок с просевшими балками, но виделось ему совсем другое. Картины недавнего прошлого стояли перед глазами. И требовали ответа: кто же ты, Владимир Егоров? Точнее, кем ты стал?

Этот вопрос не давал ему покоя с тех пор, когда Вартан гнал машину по ночному шоссе к травмпункту поселка Джубга. Егоров сидел на заднем сиденье между Зиной и Галей, зажимая правой ладонью наспех перебинтованную рваную рану на левом плече. Он уже очнулся от шока и пытался рассказать, что напал на него страшный, неведомый зверь с красными глазами. Зина согласно кивала и ласково говорила, что вот скоро они приедут в травмпункт и там ему непременно помогут. Галя же прямо сказала, что он человек впечатлительный, а сегодня полнолуние, вот и получилось, что принял слишком близко к сердцу рассказ Вартана о красных глазах какого-то идиота. Оттого дикий кабан или одичавшая собака показались ему страшным чудовищем.

Показались…

А чьи же тяжелые, громадные лапы, придавившие его к земле? А отвратительная мерзкая морда, похожая на львиную? С красным блеском в огромных глазах, который вдруг погас, и гримаса недоумения исказила страшную морду? Будто зверь понял, что ошибся, напал на другого, случайного человека! Он, вероятно, ждал Вартана, ведь они в тот день были в одинаковых рубашках. Человек с красными глазами и этот зверь… что-то их связывало… и хотя такого не может быть — это одно и то же существо! Но почему, как?!

Он не знал, не мог ответить. А Вартан, Галя и Зина не слушали, не придавали значения его словам, считая их следствием испуга и болевого шока.

Они не верили ему?!

Необъяснимая злоба обуяла Егорова. На какое-то мгновение он почувствовал яростное желание убыть их. Убить, уничтожить… разорвать в клочья!

В нем проснулся зверь, не знающий законов, не признающий суда, но готовый убить. Уничтожить. Так змея жалит наступившего ей на хвост, вкладывая в укус всю смертоносную мощь своих зубов. Так медведь, потревоженный в своей берлоге, с ревом бросается на обидчика, чтобы разорвать его. Так раненый носорог в слепой ярости топчет, уничтожает врага! Так, только так!

Тогда он справился с собой, сдержался. В травмпункте ему сделали укол против бешенства, крепко забинтовали раненое плечо и дали направление еще на сорок уколов. Но Егоров уже знал, что они ему не нужны. Еще он знал, что никому не следует рассказывать о том, что с ним случилось. Им, простым людям, не дано понять его теперешнего…

Кем же он стал?

Внешне он не изменился, по-прежнему ходил на работу, встречался с Галей, читал книги, бывал в гостях, и никто не подозревал, что прежнего Владимира Егорова уже не существует. В его теле жили два существа: человек и Зверь, не знающий пощады к врагам своим. Человек контролировал поведение Зверя, человек не давал ему вырваться наружу, овладевать всем существом. Но — до определенного предела. Егоров инстинктивно чувствовал, что в ярости Зверь легко возьмет верх над человеком, и поэтому стремился избегать споров и конфликтов с кем бы то ни было. Но однажды ему это не удалось.

И — не полнолуние было тому виной, хотя в полнолуние Зверь приобретал невероятную власть над всем его существом, и Егоров, предчувствуя это, в ночь полнолуния напивался до такой степени, что засыпал беспробудным сном. Весь следующий день он корчился в страшных судорогах — Зверь неистовствовал в нем, но Человек брал верх и, стиснув зубы, снова пил, не закусывая, и снова засыпал.

Но однажды Зверь вырвался тогда, когда Егоров меньше всего этого ожидал. До этого несколько дней он не виделся с Галей, на его звонки она отвечала усталым, грустным голосом, отказывалась от свиданий, ссылаясь на занятость. Она работала на ЗИПе, вязала жгуты для каких-то военных электронных приборов, эту неделю работала во вторую смену. Егорову очень хотелось увидеть ее, и в полночь, к окончанию смены, он пришел к подъезду ее дома в надежде поговорить, выяснить, почему она не хочет встречаться с ним.

Он ожидал, что она приедет на троллейбусе, но ошибся. Неподалеку от дома остановилась машина, вишневая «восьмерка», из нее вышла… Галя! В легком, полупрозрачном платьице много выше колен, с распущенными золотыми волосами, она была как никогда желанной, эта прекрасная женщина. Чужая женщина… следом из машины вылез высокий парень в кожаной куртке, и Галя, прощаясь, обвила его шею гибкими белыми руками, прильнула к его губам с такой страстью, что Егоров, рванувшийся было к ней, так и не вышел из-под тени старого каштана.

И Зверь восторжествовал!

Но воспрепятствовать этому Егоров не мог. На следующую ночь, выпрыгнув в раскрытое окно небольшой хатенки в Нахаловке, где он квартировал, Зверь огромными прыжками мчался по ночным улицам Краснодара. Человек, загнанный в глубины сознания, лишь помогал Зверю избегать людных мест. Легкое, мощное тело сплошь состояло из мускулов, он без труда перепрыгивал двухметровые заборы, черной молнией проносился над освещенными аллеями. Распластавшись под большим деревом, ждал, пока случайный прохожий уйдет с его дороги.

Случайные прохожие на интересовали его.

Он мчался к подъезду дома, где жила Галя.

И когда она, как и вчера, вышла из машины и прильнула к незнакомому парню в черной куртке, он выпрыгнул из укрытия.

Парню он вмиг перегрыз горло с такой яростью, что голова, оторванная от туловища, покатилась к бордюру, оставляя кровавый след на асфальте. Галя не потеряла сознание. Выставив вперед белые в лунном сиянии руки, она несколько мгновений широко раскрытыми глазами смотрела в красные, беспощадные глаза Зверя. Губы ее беззвучно шевелились. Он сбил ее с ног, разорвал могучими клыками грудь и живот, страшным ударом когтистой лапы разбил трепещущее сердце.

И помчался в обратный путь.

Человек, охваченный ужасом содеянного, уже не помогал Зверю выбирать путь, но тот в этом и не нуждался. Он и сам прекрасно знал дорогу и предвидел все опасности, какие могли встретиться на пути.

Егоров очнулся, когда ночная мгла стала таять, превращаясь в клочья серого тумана. Он лежал на полу совершенно голый, покрытый пятнами засохшей крови. И во рту был привкус крови. И пол под ним был в коричневых пятнах.

Поначалу Егоров решил, что все это было страшным сном. Он налил в таз воды, вымылся, вытер тряпкой пол, оделся и лег на диван.

Все приснилось, конечно же, приснилось, потому что… потому что в действительности ничего такого быть не может…

Уже совсем рассвело, поднялось над горизонтом красное солнце, растопило клочья серого тумана, а Егоров все лежал и думал, что ему приснился кошмарный сон.

И знал, что это не было сном.

Зверь не тревожил его — он, казалось, уснул, получив свое.

Егоров почистил зубы, надел костюм и отправился на работу — он дежурил на городской подстанции. В десять позвонил Вартан и сообщил ему о гибели Гали и ее спутника.

Если бы следователи поинтересовались, что делал в эту ночь бывший любовник погибшей, они, прибегнув к экспертизе, без труда определили бы убийцу. Но следователи и не подумали искать преступника среди людей. Без экспертизы было ясно: человек такого сделать не мог.

Так кто же он, Владимир Егоров?..

Неясная тревога возникла в душе Ивана Потапова, когда он подъезжал к дому Клейнов. Так хорошо они вчера расстались с Катей, так не хотела она отпускать его от себя! А потом — эта сцена с ее непутевым братцем Романом… Черт знает что! Пацан вообразил, что ему все позволено. Еще и пообещал нажаловаться отцу — он может, паршивый недоросль, наговорит дома все, что взбредет в голову. А как отнесется к этому Катя?

Никогда не думал, что могут возникнуть такие проблемы. Он, Иван Потапов, с семнадцатилетним пацаном не может справиться!

День выдался не в пример вчерашнему пасмурный. Явственно чувствовалось дыхание осени, потускнели яркие, сочные краски буйной растительности, будто меньше стали дома, прижатые к земле стальными глыбами туч.

Катя работала во вторую смену, поэтому Иван приехал к ней днем вечером встретиться вряд ли удастся, а как прожить хоть один день, не увидевшись с Катей?

Иван остановил мотоцикл у зеленого забора, посигналил.

Через пару минут у распахнутой калитки, опершись плечом о шершавый бетонный столб, с недоумением смотрел на свою любимую. Катя стояла перед ним, опустив голову. Глаза ее были грустными.

— Но ведь это же чушь собачья! — вскричал наконец Иван и в сердцах стукнул кулаком о столб. — Как ты могла поверить в такое, Катюша?!

— А как я могла не верить? — Катя подняла глаза. — Роман вернулся поздно, весь в синяках, сказал, что они с ребятами просто дурачились, а ты налетел из-за кустов, разогнал всех, а его избил, да еще приговаривал при этом, мол, будешь рваться в Германию, я тебя вообще прибью. А еще ты в тюрьму грозился его посадить.

— Я люблю тебя, Катюша, мы скоро поженимся… Ты можешь себе представить, чтобы я сказал такую гадость?

— Роман говорит: из-за этого ты всегда и привязываешься к нему, проходу не даешь.

— Роман сказал! Почему ты веришь этому глупому парию?

— Потому что он мой брат!

Иван растерянно огляделся, словно со стороны, из глубины двора или с улицы, могла прийти подсказка, что же ему делать. Как вести себя? Ложь была настолько чудовищной и наглой, что оправдываться было бессмысленно.

— Он брат, а я кто, Катюша?

— Пока никто, — грустно сказала Катя.

— Катя, милая, пожалуйста, прошу тебя, выслушай меня, я тебе расскажу, что произошло на самом деле.

— А что изменится? Папа ужасно расстроился…

— Я и папе все расскажу!

— Не думаю, что он поверит.

— Я найду способ убедить его. Послушай, Катя, Роман вчера ввязался в пьяную драку на пустыре возле клуба. Я подоспел вовремя и вытащил его оттуда. Если б я не сделал этого, могло случиться несчастье, понимаешь? Там уже были пущены в ход палки, кастеты, когда пацаны разбегались, кто-то выбросил в кусты нож. Этот нож, Катюша, вытащили из кармана для того, чтобы всадить кому-то в бок или в спину! Ты понимаешь? Они же были все пьяные, обкуренные. Вот на кого я налетел из-за кустов, вот кого разогнал. Можешь спросить у Сергея Маринина, если мне не веришь.

— И ты разозлился и отлупил Романа?

— Да нет же! Я его просто посадил в коляску и отвез домой. Чтобы не шлялся ночью по поселку, это могло плохо для него кончиться, понимаешь?

— Откуда же у него синяки? Все лицо опухло…

— Неужели ты не понимаешь? Оттуда! В драке ему и насажали синяков, я же тебе только что все объяснил. В драке! Я его и пальцем не тронул. Нет, виноват, подзатыльник легкий отпустил, когда он домой не захотел возвращаться. Но ты же сама мне сказала, что я могу надрать ему уши. По-родственному…

— Значит, ты его не трогал?

— Конечно, нет, Катя! Это он все выдумал, негодяй! Пойми же, он действительно размечтался о Германии, бары там, казино всякие, на пособие по безработице можно шикарно жить… И, по его раскладу, в том, что это не получатся, виновеня. Потому что люблю тебя, потому что мы не хотим никуда уезжать отсюда. Он и придумал всю эту чушь, чтобы Федор Петрович осерчал на меня.

— Но в тюрьму ты его обещал посадить?

— Обещал. На пятнадцать суток. Чтобы он не вздумал бродить ночью по поселку, чтобы штакетиной по голове не получил. Кстати, запросто могу посадить, он ведь вчера обкуренный был. У них без этого теперь ни один вечер не обходится.

— А ты куда смотришь?

— Зимой я эту лавочку прикрою. А сейчас… Не могу же я в одиночку истребить всю коноплю в старых карьерах? Даже если и истреблю, они найдут ее чуть дальше. Катюша, теперь ты веришь, что он все придумал? Ну, хочешь, я вечером приду, мы вместе поговорим с Федором Петровичем, и Роман там будет.

— Нет, Ваня, не надо.

— Почему?

— Потому что папа все равно тебе не поверит. Он так расстроился, просто ужас. Даже решил ехать в Москву за германской визой. Сказал, что ради сына готов бросить свой дом… ради того, чтобы Роман рос в нормальных условиях, а не там, где даже блюститель порядка нарушает закон.

— А если я докажу, что Роман все придумал?

— Он не поверит тебе.

— Что же получается, можно наговорить о человеке всякие гадости, вранье и даже не выслушать его?

— Не надо было связываться с Романом. Ты сам виноват, Ваня!

— Но ты же просила разыскать его и привезти домой!

— Не таким образом.

— Опять двадцать пять! Это же ложь! И я тебе предлагаю: сегодня вечером поговорим втроем: Федор Петрович, я и Роман. Мне даже интересно, как он станет рассказывать все эти байки при мне.

— Ты не представляешь, до чего разозлился папа, если в Германию засобирался. Да он и слушать тебя не станет. Не вздумай приходить без меня, только хуже сделаешь.

— Так и жить оплеванным каким-то пацаном, что ли? И ждать, когда вы соберетесь и уедете в Германию? Ты что, Катюша?..

— Давай несколько дней не будем встречаться, я постараюсь убедить папу, что Роман все это придумал. Папа успокоится, потом и поговорить можно будет.

— Я не могу без тебя, Катя. Что значит «несколько дней»?

— Ну, недельку, не больше. Потому что, если папа увидит меня с тобой, он рассердится и совсем запретит мне выходить за тебя замуж. Пожалуйста, Ваня, давай подождем. Я верю тебе, но ты не видел сегодня утром моего папу, он был просто не в себя. Ты же знаешь, как он обожает Романа.

— Катюша… — Иван обнял девушку, поцеловал ее. — Может, ему объяснить, что я сделаю с Романом, если этот негодник и вправду разлучит нас?

— Ой нет, только не это. Нужно просто подождать.

— Чего ждать, Катюша? — мрачно спросил Иван. — У моря погоды? Папа твой — человек умный, уважаемый в поселке. Почему нельзя объяснить ему, что произошло на самом деле? Хоть убей меня — не могу понять этого. Да и я тоже не последний человек здесь. Нельзя в меня просто так плевать, ты и сама знаешь, могу разозлиться. А с теми, кто хочет нас поссорить, у меня вообще разговор короткий.

— Ты можешь хоть раз меня послушать?

— Я тебя всегда слушаю.

— Вот и хорошо. Встретимся в понедельник, через три дня. Все. Ваня, мне пора на работу собираться.

Иван вздохнул, с мрачным видом махнул рукой и направился к мотоциклу.

Спрятавшись за занавеской, Роман внимательно слушал весь разговор. И довольно улыбался. За то время, пока мент не будет надоедать сестре, он успеет уговорить отца съездить в Москву за визой. Ну а если участковый придет разбираться, он, Роман, найдет, что сказать. Никто из парней не подтвердит, что вчера была драка. Если уж дело дойдет до выяснений, ребята скажут, что участковый врет — им же за это бесплатные приглашения в Германию были обещаны. Подтвердят и то, что Иван избил его. Все идет отлично!

4

Первую половину дня Маврин водил Егорова по заводу, знакомил с оборудованием. Побывали на заводской подстанции, в центральном распределительном пункте, или ЦРП, в конденсаторной, в цехах. Ничего нового для себя Егоров не увидел. На подстанции и в ЦРП он мог бы с закрытыми глазами найти нужные отъединители и разъединители, по звону зуммера определить неполадку. Оборудование в цехах было весьма допотопным, разобраться в в электрических схемах не представляло особого труда.

Кабинета для начальника электроцеха предусмотрено не было. В углу просторного корпуса электроцеха, за железной дверью, располагался склад с трансформаторами, катушками, предохранителями и прочими нужными в электрическом хозяйстве вещами. Там, за грязным столом, и было рабочее место начальника. В самом же электроцехе скучал в ожидании вызова дежурный электрик Игорь и намотчица Валентина.

Маврин представил им нового начальника. Игорь, невысокий крепыш лет двадцати семи, приветливо улыбнулся, пожимая руку Егорову. Валентина, худая крашеная блондинка неопределенного возраста, посмотрела на начальника с явным интересом и тут же стала рассказывать, как трудно приличной женщине отыскать в этом захолустье настоящего, ни на кого не похожего мужчину. Егоров внимательно выслушал ее, поинтересовался, мол, если мужчина ни на кого не похож, как узнать, настоящий он или нет? Валентина засмущалась и сказала, что, по ее мнению, настоящий мужчина не тот, что похож на Арнольда Сталлоне, а тот, который чувствует и понимает женщину.

Услышав про «Арнольда Сталлоне», Игорь расхохотался, чем несказанно обидел Валентину. Егоров, обаятельно улыбаясь, постарался успокоить обоих: Игорю взглядом дал понять, что женщине, мол, свойственно ошибаться в этом вопросе, что с нее возьмешь, Валентине же сказал, что полностью согласен с тем, что настоящие мужчины должны понимать женщин.

Егорову нравилось в этом поселке, соседствующим с заброшенными карьерами. Но чтобы остаться здесь жить, надо было войти в доверие к людям и ничем их не настораживать и главное — не давать волю Зверю. Поэтому Егоров много улыбался, шутил, рассказывал анекдоты, стараясь завоевать симпатии подчиненных. И это ему удалось в полной мере.

Ближе к концу смены он вышел в главный корпус, намереваясь поближе познакомиться с производством и, возможно, завести более близкое знакомство с людьми, работающими там. Неожиданно прямо над головой Егорова тревожно заверещал звонок мостового крана. Егоров дернулся в сторону — кто его знает, может, бетонная плита качается над головой, посмотрел вверх.

Из кабины крана на него смотрела красивая блондинка: голубые глаза, рассыпанные по плечам золотистые волосы… Галя? Егоров замотал головой, протер ладонями глаза. Нет, не Галя… Гали нет, она погибла… по собственной глупости. Но такая же красивая. А может быть, и еще прекраснее.

— Вы — меня? — спросил Егоров.

— Да! — крикнула девушка. В цехе было шумно, поэтому ей приходилось выкрикивать по слогам. — Кран-по-ломал-ся! Нет-ви-ра! Вы-элект-рик по-мо-ги-те!

— Хорошо! — крикнул Егоров, торопливо кивая головой, даже слишком торопливо. — Сейчас поднимусь, посмотрю, что с вашим краном случилось!

Он уже знал, что ремонтом кранов занимается специальная служба, это не его дело, но понимал, что, увидев эту девушку, он только бы и искал предлог, чтобы познакомиться с нею. А раз она сама приглашает его подняться в кабину, глупо было бы отказываться.

По железной лестнице Егоров залез на огороженную площадку, к которой причалил кран, с нее шагнул в кабину. Девушка ждала его, откинувшись на спинку кресла. Нет, она не была похожа на Галю, и все равно — эти голубые глаза, золотистые волосы…

— Что-нибудь не так? — спросила девушка. — Вы как-то странно смотрите на меня…

— Извините, — улыбнулся Егоров. — Просто… просто вы очень красивы, я и не думал, что могу встретить здесь такую девушку.

— Спасибо за комплимент, — сухо сказала Катя. — Вы ведь новый начальник электроцеха, верно?

— Совершенно верно.

— Ну так помогите мне. У крана нет «вира».

— С удовольствием. Правда, насколько я понял, этим делом занимается специальная крановая служба.

— Ну да, занимается. Но их пока разыщешь да пока дождешься — внизу вырастут баррикады бетонных плит — ни пройти ни проехать. Вы же электрик, должны разбираться. По крайней мере, я надеюсь, что током вас не стукнет.

— Я тоже надеюсь. Правда, у меня нет никаких инструментов для работы, даже отвертки и пассатижей, но я попробую.

— Отвертка у меня есть, вот держите.

— Сначала я посмотрю, в чем дело, — сказал Егоров. Он взял отвертку, слегка коснувшись при этом теплых пальцев девушки.

Катя почувствовала, как легкая, щекотливая молния пронзила ее тело от пальцев рук до ног. Вскинув глаза, она внимательно посмотрела на нового начальника электроцеха, но ничего не сказала.

Егоров поднялся по лесенке, откинул крышку в потолке кабины, вылез на платформу. Шкаф управления был открыт.

— Пожалуйста, кратко попробуйте все команды, — попросил Егоров.

Он внимательно следил за щелканием магнитных пускателей, запоминая, какую команду выполняет каждый из них. А вот и тот, что бездействует. Поэтому и нет «вира». Егоров осторожно пошевелил отверткой подходящие к нему концы — так и есть, один из них отгорел. Эту неисправность можно было устранить и без пассатижей.

— Будьте добры, отключите общий рубильник, — сказал Егоров.

Слегка коснувшись тыльной стороной пальцев оголенного провода, Егоров убедился, что он обесточен. Зачистить конец и вставить его в клемму магнитного пускателя не составило особого труда.

— Попробуйте! — крикнул Егоров.

Кран вздрогнул, мелко завибрировал. Сухо щелкнул магнитный пускатель, заскрипела лебедка, наматывая трос на барабан. Стропы, лежащие внизу на бетонном полу, поползли вверх. Егоров закрыл шкаф управления, спустился вниз, в кабину.

— Ну, вот и все, — сказал он, глядя на девушку. — Я рад, что удалось помочь вам. Кстати, меня зовут Владимир. А вас?

— Катя… Катя Клейн. Спасибо, Владимир.

Она как завороженная смотрела в черные, глубоко посаженные глаза. Что-то сверхъестественное, приятно дурманящее было в них.

— Очень приятно познакомиться с вами, Катя. Вы и вправду очень красивы, это не просто комплимент, это констатация факта. Более того, вы напоминаете мне мою невесту.

— Она осталась там, откуда вы приехали?

— Нет, она, к сожалению, погибла, — сказал Егоров, не сводя с Кати напряженного взгляда. — Поэтому я приехал сюда. Там было трудно оставаться.

— Да, я понимаю, — пробормотала Катя.

Она вдруг испугалась, нет, не его, а себя. Под его взглядом хотелось расслабиться, закрыть глаза, прижаться головой к его груди… Он действовал на нее, как гипнотизер. Катя отвела глаза, выглянула в окошко, помахала рабочим внизу:

— Все в порядке, ребята! Сейчас будем работать! — И повернулась к Егорову: — Извините, но мне нужно наверстывать упущенное. Еще раз спасибо.

— Пожалуйста, — улыбнулся Егоров. — Видите ли, я тут совершенно один, никого не знаю… Не могли бы мы в субботу, днем, разумеется, погулять по окрестностям? Пожалуйста, не подумайте ничего такого, просто погулять. Вы бы мне рассказали о местных достопримечательностях. Ну, скажем, в благодарность за отремонтированный кран?

— С чего это вы взяли, что я стану с вами гулять? — удивилась Катя.

— Почему бы и нет? Что в этом плохого? Я тут человек новый, никого не знаю, зато чувствую, что ко мне все присматриваются. Если я кому-то не понравлюсь, мне запросто могут кости переломать. Но если увидят, что я прошел по улице с такой красивой девушкой, может, и не будут считать меня чужаком.

— А может, и наоборот, накостыляют вам за эту прогулку как следует. У меня, между прочим, жених есть.

— Дорогая Катя, если ваш жених будет недоволен, я тотчас же извинюсь и пообещаю, что больше такое не повторится. Мне здесь жить, и я не хотел бы кому-то досаждать, честное слово.

— Вы какой-то странный…

— А разве другим мужчинам не хочется пройтись с вами?

— Почему же, хочется. Только они боятся.

— А я не боюсь. Я ведь ничего о вас не знаю и знать не хочу. Мне просто приятно будет побеседовать с вами. Может быть, в субботу?

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Ничего не могу вам сказать.

— И не говорите. Я зайду к вам в субботу днем, тогда и скажете. Поверьте, я не обижусь, если вы окажетесь занятой, не огорчусь. Всего вам доброго, Катя.

И, широко улыбнувшись, Егоров покинул кабину крана.

Каждую ночь, прежде чем Егоров мог уснуть, его посещало его прошлое. Чего бы он не отдал за то, чтобы распрощаться с ним навсегда, но это было невозможно. Прошлое теперь определяло его настоящее и будущее, без страшного, кровавого прошлого не было бы Владимира Егорова.

Смерть Гали породила в нем новые чувства, новые ощущения. Он не жалел ее, не переживал — никаких угрызений совести! Словно бы не он убил девушку, которую любил, а кто-то другой. Вроде как свершилось возмездие: она предала его, обманула, изменила и за это была наказана. Справедливо. И неважно: молния ударила с неба или Зверь разорвал ее тело, совершенно неважно! Зато ощущение собственного могущества, способности самому вершить жестокий суд, пьянящий привкус крови во рту невозможно было забыть. Человек, познавший это, уже не противился Зверю с такой силой, как прежде.

Дней через десять после гибели Гали и ее спутника, в однокомнатной квартире на проспекте Нефтяников, которую снимал Вартан, не желая стеснять своих родителей, состоялся разговор, потрясший Егорова. Девушек с ними не было, идти никуда не хотелось, и они сидели вдвоем за бутылкой шотландского виски. Неожиданно Вартан сказал:

— Володя, я знаю, кто убил Галю.

— Кто? — равнодушно спросил Егоров, наполняя рюмку.

— Ты, — сказал, будто выстрелил, Вартан.

Рука Егорова дрогнула, рюмка опрокинулась, заливая кухонный стол янтарной жидкостью. Зверь не пытался вырваться наружу, он был умным Зверем, а Человек растерялся. Ощущение его могущества было неразрывно связано с тайной, и теперь, когда тайна исчезла, он почувствовал себя голым на базарной площади.

— С ума сошел?! — крикнул Егоров. — Как ты можешь, Вартан?! Я любил Галю, я… я…

— Что-то незаметно, чтобы ты убивался по поводу ее гибели. Ты знал, что она изменяет тебе?

— Да! Я знал это. И… сам понимаешь. Галя была для меня всем: будущим, моей надеждой и после того, что я узнал… Она умерла для меня задолго до того, как случился кошмар. Вот тебе и показалось, что я не переживал. — Егоров замолчал, внимательно глядя в глаза приятеля. Затеплилась надежда: вдруг он сказал об убийстве в переносном смысле, ну, что-то вроде: ты убил ее своей холодностью или, напротив, настойчивостью.

— Ты не знал важного, — сказал Вартан. — Она действительно охладела к тебе, но изменять не собиралась. К этому толкнул ее ты. Она мне как-то сказала, что боится тебя, Володя. Несколько раз, когда ты бывал чем-то недоволен, она видела в твоих глазах страшный красный блеск. Это так испугало ее, что бедная Галя бросилась в объятия первому попавшемуся парню, надеясь, что он сможет защитить ее. Она вспомнила мой рассказ в Джубге, твое бормотание в машине, она буквально тряслась от страха. Честно говоря, я тогда не поверил ей.

— Я думал, ты друг, Вартан, — опустил голову Егоров.

— Я твой друг, Володя, с тобой случилась беда. После гибели Гали я много об этом думал, многое прочел, благо подходящей литературы сейчас навалом. И, кажется, понял. У меня есть один знакомый, который разбирается в этих вопросах, он подтвердил мои догадки.

— Вот как? — усмехнулся Егоров. Он внутренне успокоился, теперь уже не растерянность властвовала в его душе, а напряженный поиск выхода из этой ситуации. — Ты и вправду начитался всяких ужасов. А может, попользовался Галей и теперь жалеешь, что мало? Завидуешь мне, мы ведь были знакомы с ней два года.

— Не говори глупостей, Володя, — серьезно сказал Вартан. — И не делай вид, будто ты ничего не понимаешь.

— А что я должен понимать?

— То, что с тобой случилось несчастье. Точнее, Галю убил не ты, а Зверь, сидящий в тебе. Я не знаю, как все это случается, но, кажется, могу тебе помочь. Этот человек говорил мне, что есть средство избавить тебя от Зверя.

— Спасибо, Вартанчик, утешил ты меня. Не ждал от тебя такого, никак не ждал. — Егоров наполнил рюмку, залпом выпил, налил еще, снова выпил. Зверь оскалился в глубине души, он терпеть не мог спиртное, но Человек неожиданно жестко подавил его. Несмотря на выпитое, Егоров мыслил трезво, понимая, что сейчас ему следует только возмущаться и огорчаться.

— Володя, я знаю, ты хороший человек. Тебя нужно спасать. — Вартан наполнил свою рюмку, тоже выпил.

— Ну, давай, спасай, — тоскливо усмехнулся Егоров. — Можешь пойти в милицию, заявить, что твой друг загрыз свою бывшую любовницу. Я читал о том, что там случилось, в газете. Они измерят мои зубы и арестуют меня. Давай, Вартан, действуй.

— Перестань, Володя! Об этом никому нельзя говорить. Через неделю мой знакомый вернется в Краснодар, и он поможет тебе.

— Пусть он лучше тебе поможет! — Егоров встал и направился к выходу. У двери остановился, обернулся. — Это ведь после твоих рассказов произошло нападение на меня, а потом и на Галю. Только я почему-то ни в чем тебя не обвиняю. А ты… Эх, Вартан, Вартан! — Егоров махнул рукой и направился к двери.

— Наверное, и моя вина есть в том, что случилось, — сказал Вартан.

— Не бери в голову дурного, — посоветовал Егоров и хлопнул дверью.

Он торопливо шагал по проспекту, пугая прохожих жутким взглядом горящих глаз. Теперь стало ясно, что совершил глупость. Не узнал у Вартана, кто этот человек, которых тоже знает его тайну и даже собирается помочь ему. Где он живет? Как его найти? Ведь можно было, ни в чем не признаваясь, выяснить это! Не догадался. А может, правильно сделал. Вполне вероятно, что Вартан был предупрежден и ожидал, что Егоров именно так себя поведет. А теперь, наверное, усомнился в своих догадках. Пусть сомневается. Недолго ему осталось сомневаться. Того человека неделю не будет в Краснодаре. За неделю многое может измениться!

Они вместе работали на подстанции, дежурили по скользящему графику. Егоров так и не понял, почему Вартан, сын очень богатых родителей, не ударился в коммерцию, не учредил банк или фирму, а после окончания политехнического пошел работать на подстанцию, где всех заработанных денег не хватало, чтобы оплатить однокомнатную квартиру, которую он снимал. Егоров не мог позволить себе и такое жилье, ютился в тесной хатенке в Нахаловке, где было сыро и по стенам ползали отвратительные слизни. Но Вартан всегда готов был занять приятелю столько, сколько тому понадобится. Они вместе учились, знали друг друга уже восемь лет.

В день их последней встречи Вартан дежурил на подстанции днем, назавтра его ждало ночное дежурство.

Егоров легко с ходу перемахнул высокий сетчатый забор, окружавший подстанцию, и притаился в густых кустах черной смородины. Каждые два часа дежурному полагалось снимать показания приборов непосредственно на подстанции и заносить их в журнал. Для этого он должен был выйти из кирпичного домика, где находился пульт управления, и идти к железной коробке с приборами рядом с огромным трансформатором.

В два часа ночи Вартан, пошатываясь, вышел из кирпичного домика и, поминутно оглядываясь, пошел по тропинке вдоль кустов черной смородины. В руке он держал пистолет.

Егоров замер, готовясь к прыжку.

Вартан прошел мимо, и тогда Егоров прыгнул.

Страшный удар в спину четырьмя могучими когтистыми лапами швырнул Вартана на землю. Пистолет упал в траву. Вартан не потерял сознание, хоть и был сильно пьян. Он прокатился по траве и резко вскочил на ноги. Увидев перед собой громадное черное чудовище с горящими красными глазами, он вытянул вперед руки, повторяя дрожащими губами:

— Это же я, Володя, это я… я никому не скажу, я помогу тебе, пожалуйста, Володя…

Егоров прыгнул еще раз, и челюсти его сомкнулись на горле друга. Привкус крови ударил в голову. Зверь торжествовал над человеком.

Потом он замер, задрав окровавленную пасть, и душераздирающий рев потряс окрестности.

Наутро Егоров написал заявление об уходе по собственному желанию и отнес его главному инженеру Крайэнерго Паше Семененко.

Паша также был однокурсником Егорова, но, в отличие от Вартана, целеустремленно и быстро шагал по служебной лестнице. Они вместе погрустили, помянули веселого, жизнерадостного друга. А потом Паша, выслушав горестную историю Егорова (сам едва остался жив, девушка погибла, теперь вот и друг умер страшной смертью, никаких сил нет оставаться в этом городе, работать там, где случилась трагедия), посочувствовал, подписал заявление и даже позвонил на ЖБИ-7, где когда-то проходил производственную практику и был знаком с главным энергетиком.

Так Егоров очутился в поселке Карьер. Никто не препятствовал его отъезду, никто не связывал его имя с гибелью молодых людей. По городу поползли жуткие слухи, но службы, занимавшиеся расследованием, и не пытались искать убийцу среди людей. Все силы были брошены на поиски медведя, месяц назад пропавшего из цирка.

Егоров повернулся на бок, закрыл глаза. И увидел красивую, очень серьезную девушку с золотистыми волосами. Она сказала, что ее жениху может не понравиться их прогулка. Ее жениху?!

Одним рывком Егоров сел в постели, заскрипел зубами. Горящие красные глаза его были устремлены на дверь, словно бы неведомый жених должен был войти сейчас в его комнатку.

5

В субботу с утра Катя занялась уборкой, вымыла полы во всех комнатах, протерла пыль, постирала белье и, прежде чем взяться за готовку, присела отдохнуть. За окном стоял серый осенний день, прохладный ветер трепал желтеющие листья на вишнях и яблонях в саду. И на сердце было отчего-то грустно. Иван не приезжал. И хотя она сама не велела ему приезжать до понедельника, мог бы и нарушить уговор. Она бы рассказала ему о новом начальнике электроцеха, о том, как он починил ей кран и потом всякий раз, когда выходил в главный корпус и видел ее, приветливо улыбался и кланялся, странный такой, сразу видно — городской человек. И почему-то решил, что она согласится пойти с ним гулять, покажет местные достопримечательности. Вот еще! И не подумает!

Дверь в гостиную была приоткрыта, там отец смотрел телевизор, а Роман читал газету.

— Смотри, отец, — сказал Роман, — чем народ по субботам развлекают. Я такого еще в газетах не читал.

— Чем же? — повернул голову Федор Петрович.

— Да ты послушай. Неподалеку от Туапсе был найден труп обнаженного мужчины лет сорока с двумя пулевыми ранениями в области сердца. Рядом лежало растерзанное тело двадцатилетней девушки. Экспертиза обнаружила во рту убитого кровь и остатки тканей погибшей, — прочитал Роман.

— Загрыз, значит? — изумился Федор Петрович. — Каких только маньяков теперь нет, хоть на улицу не выходи.

— А вот что пишут дальше, — продолжал Роман. — «Однако глубокие раны на теле девушки ясно говорят, что они не могли быть нанесены зубами убитого. И хотя под ногтями мужчины была обнаружена кровь девушки, такими короткими ногтями невозможно нанести столь глубокие порезы».

— Ну и что все это значит?

— Журналист предполагает, что был убит оборотень. Его убили серебряными пулями. Представляешь?

— Чушь, — проворчал Федор Петрович. — Порядка нет, вот и выдумывают всякую чепуху. Никто не хочет заниматься своими делами, ни врачи, ни депутаты, ни милиция. Бардак!

— А я тебе что говорил? Кстати, отец, ты в Москву собираешься ехать или нет? Мы ведь решили, что в понедельник ты возьмешь отгул и поедешь в посольство Германии.

— Решить-то решили, — нахмурился Федор Петрович. — Да нужно подумать как следует. Все-таки здесь у нас дом, люди кругом знакомые, работа, а там… Кому мы там нужны?

— Ну, ты даешь, отец! Что же мне и дальше терпеть нашего участкового? Он же мне проходу не дает. Ты сам говорил, наш дом теперь дорого стоит, продадим его, обменяем рубли на марки и сможем в Германии внести первый взнос за квартиру. Какие проблемы? Взяли и уехали, мы ведь немцы.

— Ты немецкий язык знаешь, Роман?

— Почему ты называешь меня этим дурацким именем? Я Рейнгольд! Ну, не знаю. Выучу, разве это трудно?

— Да как сказать… Я тоже не знаю. Такие вопросы в один день не решаются, надо все как следует обдумать.

— То говорил: все, решено, едем, а то — надо обдумать, — обиженно протянул Роман. — У тебя семь пятниц на неделе. Надо было года три назад уезжать, теперь и язык знали бы, и никакой участковый ко мне не привязался бы. Ты что, хочешь, чтобы он меня в тюрягу засадил? Он это сделает, сам знаешь, если мент захочет кого-то посадить, он придумает и улики, и все что хочешь.

— Надо бы поговорить с Иваном, какие у него претензии к тебе. Да что-то не вижу его, не приезжает.

— Поговори, поговори! Он скажет, что я все это придумал. Ты кому веришь, сыну или менту? А не приезжает потому, что знает — виноват. Ждет, пока ты забудешь обо всем.

— Я-то помню…

— Дождешься, женится он на Катьке, будет и в доме командовать! А станешь возражать — и тебя отлупит. Он вон какой здоровый, как сарай с пристройкой. А важный! Делает что хочет.

Катя слушала этот разговор и невольно возмущалась: какие глупости! Сперва ей хотелось пойти и рассказать отцу все, что поведал ей Иван. Заодно и объяснить причину его исчезновения. Теперь, когда отец успокоился, он бы поверил ей. Но какая-то апатия навалилась вдруг. Стоит ли объяснять, убеждать, доказывать? Ведь ясно же, что отец в Германию не поедет, здесь он родился, вырос, здесь его родина. Мама, которую он сильно любил, похоронена здесь. А Роман поколобродит, да и успокоится. К чему пустые разговоры, только нервы друг другу трепать? Лучше сейчас пойти к Ивану, соскучилась уже.

— Катька! — крикнул Роман. — Там к тебе пришли.

Катя вытерла руки о передник, сняла его, бросила на спинку стула и поспешила к калитке. Может быть, это Иван?

У ворот стоял Егоров. Гладко выбритый, тщательно причесанный, в джинсах и ветровке стального цвета, он все-таки отличался от местных жителей.

— Добрый день, Катя, — улыбнулся Егоров. — Извините за назойливость, но день нынче такой серый, а в комнате сидеть так грустно, что я все же решил вас навестить.

— Здравствуйте… А зачем?

— Да просто подумал: почему бы нам не побродить немного вдвоем, не поговорить о всяких пустяках?

— Ой нет, извините, я сегодня занята, дел ужасно много, еще обед нужно готовить.

— Катя, вы такая красивая, даже получасовая прогулка доставит мне несказанное удовольствие. Неужели откажете?

Роман тихо подошел к воротам и морщился, слушая этот разговор. А затем и кулаки сжал, так не нравился ему визит Егорова. Это что за дела такие? Только-только впереди Германия забрезжила — участковый не появляется, Катька загрустила, глядишь, и согласится уехать, так нет! Еще один страдатель является: пойдем погуляем, тары-бары-растабары! А потом, глядишь — опять Катьку с места не сдвинешь! Роман прислонился щекой к воротам, посмотрел в щель: похоже, тот самый грамотей, про которого участковый рассказывал. Надо же, какой умник — все в город срываются, а его сюда принесло!

— Нет-нет, извините, — сказала Катя, — мне, честное слово, некогда. Видите, мы даже виноград еще не собрали, уже осыпаться стал. Нужно и варенье варить, и компоты закрутить, и вино приготовить. Столько дел! Ну какие там гуляния…

— А я вам расскажу о новом способе варки варенья, — вежливо настаивал Егоров. — Когда-то увлекался кулинарией, собирал рецепты разных стран. Вы, Катя, даже на подозреваете, какой я специалист в этом вопросе.

«Уболтает, гад!» — подумал Роман и вышел на улицу.

— А это кто такой, почему не знаю? — развязно спросил он, глядя на Егорова сверху вниз. Семнадцатилетний парень был на полголовы выше Егорова.

— Тебе какое дело? — сердито сказала Катя. — Иди домой, Роман.

— Не Роман, а Рейнгольд. Что, нового хахаля подцепила? А как же быть с прежним?

— Молодой человек, не нужно хамить девушке, — сказал Егоров, насупившись.

— А ты что, блатной, да? А ну давай, вали отсюда, и чтоб я тебя здесь больше не видел, — грозно сказал Роман, чувствуя полную безнаказанность. Мужик-то чужой здесь. Будь он хоть самим Чаком Норрисом, станет возникать — вечером на улицу не выйдет. Это ему на Краснодар! И участковый не поможет. Да он и не станет помогать, если узнает, что тот к Катьке клеится!

— Роман! — закричала Катя. — Как тебе не стыдно?

— И мне не надо хамить, — внятно сказал Егоров, еще ниже опуская голову. — Пожалуйста, я очень вас прошу.

— И я тебя прошу — вали отсюда, придурок, — ухмыльнулся Роман.

Егоров, не поднимая головы, подошел к парню почти вплотную, так, что Катя осталась за его спиной, и взглянул на Романа в упор. Тот испуганно попятился, выставив вперед руки, а потом рванул что было духу во двор. Торопливо захлопнул калитку и лишь после этого крикнул испуганным голосом:

— Точно придурок! Я так и знал! Ну, мужик, подожди, встретимся где-нибудь в темном месте, я тебе пасть порву!

Егоров, не поднимая головы, прикрыл ладонями глаза и так стоял, не двигаясь.

— Вам плохо? — участливо спросила Катя. — Не обижаетесь, он такой, нахамит, а потом сам убегает. Молодой, глупый еще.

— Простите, Катя, — пробормотал Егоров, не отрывая ладоней от лица. Я очень не люблю, когда мне или моей девушке хамят. Все могу понять, но хамство… Видимо, нужно было мне сидеть дома, читать журналы…

— Ну, хорошо, — неожиданно согласилась Катя. — Я могу немного погулять с вами. Но только немного. Подождите, я переоденусь.

Иван Потапов кружил на своем «Урале» по улицам поселка, словно степной орел, выискивающий жертву. Иван искал Романа, вот уже несколько дней искал, но тот как сквозь землю провалился. Будто бы совсем из дому не выходил. Но сегодня суббота, непохоже на Романа, чтобы в субботу вечером сидел дома! Иван еще не решил, что сделает, когда выловит парня. Прежде всего поговорит, выяснит, что же тот наболтал отцу. А потом посадит в мотоцикл и повезет домой. И там, в присутствии Федора Петровича и Кати, все прояснится. Будут ему казино-бары, будет и пособие по безработице!

На лавочке под старой шелковицей, вымахавшей выше пирамидального тополя, сидели подростки — ребята, девчонки. Хотя уже стемнело, на танцы они не торопились, у них считалось, чем позже придешь, тем выше класс. Иван остановил мотоцикл.

— Ребята, Романа Клейна не видели?

— А зачем он вам? — спросил курносый рыжий пацан, Сережка Воронихин.

— Дело есть у меня к нему, секретное, — сказал Иван. — Поможешь найти, я тебе тоже в чем-нибудь помогу.

— Ну да, вы поможете! — не поверил Сережка. А Романа опять отлупцевать собираетесь?

— Кто тебе сказал, что я его бил? — удивился Иван.

— Кто, кто! Да все об этом говорят, все знают. Ни за что отлупили пацана, а еще спрашиваете!

— Так вон оно что! — усмехнулся Иван. — Здорово у вас круговая порука действует. Запомни, Серега, я Романа и пальцем не тронул. Это все его дурной язык наплел. И не повторяй за другими как попугай.

— Потапыч осерчал! — раздался звонкий девчоночий голосок. Иван не понял чей.

— Еще бы не осерчать, — ломающимся голосом добавил из темноты Владик Лисов. — Ромкина сеструха с чужим мужиком по Карьеру гуляет.

— Владик! — приказал Иван. — А ну-ка появись, дорогой.

— А чего я такого сказал?

— Выходи! — рявкнул Иван. — Если я слезу с мотоцикла и поймаю тебя будет хуже!

Подростки притихли. Знали, участковый мог шутить и даже просить о помощи, но когда он говорил таким тоном, возражать не следовало. Владик медленно приблизился к мотоциклу.

— Так все же видели, — сказал он, оправдываясь. — Все об этом знают.

— Что? Рассказывай.

— Да что… Сегодня днем, часов в двенадцать, Катька прогуливалась с мужиком, который у бабы Лизы квартирует. А может, не в двенадцать, а в час, я точно на знаю.

В двенадцать, в час… А где же он был в это время? Дома был, матери помогал в огороде, дрова пилил, навоз из курятника вытаскивал, разбрасывал по огороду… Часа в три только управились и сели с матерью обедать.

— Ну, гуляли и гуляли, — стиснув зубы, сказал Иван. — С чего ты решил, что я из-за этого должен сердиться?

— Ну-у-у… — парень замялся, не зная, что ответить. Не скажешь ведь суровому участковому: жених и невеста тили-тили тесто… — Я просто так, подумал…

— В следующий раз подумай, что, если Катя с кем-то гуляет, значит, я ей разрешаю, — сказал Иван.

Он включил скорость, развернул мотоцикл и помчался по улице. Это было совсем непохоже на Катю: прогуливаться с каким-то мужиком. Да и мужики, зная Ивана, не очень-то приглашали ее на прогулки после того, как они объявили о решении пожениться. Что-то произошло. Но что? С чего это она решила гулять с кем-то? Вместо того, чтобы к нему прийти, могли бы куда-то вместе поехать, да хоть в райцентр…

Чертовщина какая-то!

Иван резко затормозил у зеленого забора, нажал на кнопку сигнала. Специальный спаренный зуммер рявкнул так, будто кто-то откашлялся перед мегафоном.

Из калитки выбежала Катя. Иван сидел на мотоцикле, ожидая, когда она подойдет. Катя не просто подошла, но и сразу обняла его, звонко чмокнула в щеку.

— Я уже соскучилась без тебя, Ваня, как хорошо, что ты приехал! Раньше не мог, что ли?

Иван взглянул на нее исподлобья, пробурчал:

— Ты же сама запретила… до понедельника.

— А ты мог бы и нарушить запрет. Я думаю, все уже нормально, папа успокоился и не собирается в Москву за визой. Правда, он говорит Роману, что хочет все как следует обдумать, но я-то вижу, что никакая Германия ему не нужна. Просто в тот вечер он здорово обиделся на тебя, я тогда испугалась даже. Поэтому и сказала, чтобы ты пока не приезжал.

— А может, у тебя другое было на уме? — спросил Иван.

— Другое? Что ты имеешь в виду, Ваня? Ничего другого, просто я боялась, что папа набросится на тебя с обвинениями, ты не выдержишь, наговоришь грубостей, и он запретит мне выходить за тебя замуж. Вот и все. Я же прекрасно знаю и тебя, и его. Ты… ты мне не веришь?

— И обидится, и уедет в Германию, верно? Вместе с тобой.

— Роман все время об этом твердит… Да что случилось, Ваня?

— А больше с тобой ничего не случилось? Никаких особо примечательных происшествий?

— Нет. Какие происшествия, если я все время, когда не работала, сидела дома и думала о тебе. Правда, Ваня.

— Верю, что думала обо мне… — вздохнул Иван. — Особенно когда разгуливала по поселку с незнакомым мужиком!

— Так вон ты о чем! — рассмеялась Катя. Ох, Господи, а я все никак не могу догадаться, почему ты приехал такой сердитый!

— А я должен радоваться тому, что ты нашла причину, чтобы не встречаться со мной, а сама в это время разгуливаешь с другим? — Иван разозлился. — Что это за фокусы, Катя?

— Я тебе сейчас все объясню, — с улыбкой сказала она, не обращая внимания на суровый тон Ивана. — Этот мужчина, его Владимиром зовут, работает начальником электроцеха…

— Знаю.

— Ну вот, однажды он починил мне кран, не было «вира», я уж собралась идти в крановую службу, а тут смотрю, идет новый начальник электроцеха. Лень было спускаться вниз, искать ремонтников, я и позвала его, он поднялся и починил.

— И ты сразу же решила, что он лучше меня?

— Да нет же! Ну какой ты смешной, Иван! Он стал говорить, что никого здесь не знает, скучно ему живется, предложил погулять вместе, ну, просто, чтобы я показала ему, что у нас тут есть интересного. Я и не думала этого делать. Но он все же пришел в субботу, и опять я не собиралась идти с ним. Вдруг выскакивает Роман и начинает ему грубить и задираться, ну, знаешь, как это они делают: только попадись мне, я тебе покажу, вали отсюда… Стыдно мне за братца стало. А этот Володя стоит, как оплеванный, лицо руками закрыл, грустный такой. Ну, я и сказала: хорошо, пойдемте немного погуляем. Понимаешь, не хотелось, чтобы посторонний человек думал, будто все у нас такие наглецы, как Роман. Вот и все.

— Значит, во всем опять Роман виноват? Придется мне поговорить с ним. Где он, дома? Позови.

— Нет его дома. Часа два назад убежал куда-то.

— Надо же! — Иван в сердцах ударил ладонью по бензобаку. — Ни у кого правды не добьешься. Оказывается, Роман во всем виноват, а его нигде нет, как сквозь землю провалился.

— Ну, пожалуйста, не злись. — Катя нежно провела ладонью по его щеке.

Иван раздраженно отбросил ее руку.

— И ты считаешь, что это нормально: моя невеста разгуливает с каким-то мужиком?

— Но что в этом плохого?

— То, что пацаны на улице кричат, Иванова невеста мол, гуляет с кем попало!

— А ты не обращай внимания на глупости… — Катя растерянно смотрела на своего жениха.

— Да?! А если ты завтра-послезавтра пойдешь к нему домой… избавлять бедного от одиночества, может, мне и тогда не следует обращать внимание?

— Мы с ним очень интересно поговорили, он и вправду приглашал меня заглянуть как-нибудь к нему, порыться в вырезках кулинарных рецептов разных стран… Ты что, Ваня, в чем-то подозреваешь меня? Но почему? Разве я хоть когда-нибудь давала тебе повод?

— А это что? Не повод?

— По-моему, ты приехал специально, чтобы поругаться. Считаешь, что я должна спрашивать у тебя разрешение, с кем можно разговаривать, а с кем нет?

— Ты — моя невеста! — сквозь зубы процедил Иван. — И должна вести себя осторожно, не давать повода для разговоров. Неужели это нужно объяснять?

— Что еще я должна? — рассердилась Катя. — Сидеть дома и не выходить без твоего разрешения? И не надейся! Я тебе не рабыня и не наложница, понятно?

— И что это я, дурак, разговариваю с тобой? — сказал Иван. — Сейчас поеду, поговорю с этим Володей. Объясню ему, что можно тут делать, а что нельзя. А не поймет, пусть пеняет на себя.

— Не смей! Слышишь, Иван? Не вздумай.

— Даже так?

— Если будешь его запугивать — и ко двору моему больше не подходи! Прямо Пиночет какой-то, что скажет, то люди и должны делать. Прекрати всех запугивать.

— Это я запугиваю?!

— Ты запугиваешь. Все кулаками хочешь решать.

— Так, может, ты специально придумала историю с Романом, чтобы спокойно встречаться… с кем хотела?

— Ох, надоел ты мне своими подозрениями! Уезжай, Иван, не то мы всерьез поругаемся. Я больше не хочу об этом говорить.

— Нет, почему же! Мы еще поговорим. Но сперва я найду Романа и все у него выясню. В лепешку расшибусь, а найду!

— Ну и пожалуйста! — крикнула Катя и бросилась во двор.

6

Егоров, в коричневом халате на голом теле, сидел за столом в своей комнате. Ладони, закрывающие лицо, подрагивали, и все его тело сотрясал озноб.

Хозяйка, сухонькая старушка в длинной черной юбке и зеленой кофте, вежливо постучавшись, вошла в комнату.

— Володя, ты ужинать будешь или нет? А то я спать собираюсь ложиться. Может, перекусишь, пока я здесь, в кухне?

— Спасибо, Елизавета Петровна, — пробормотал Егоров, не отнимая ладоней от лица. — Что-то не хочется. Неважно себя чувствую, голова раскалывается и знобит.

— Небось, простуду подхватил, — со знанием дела сказала Елизавета Петровна. — Время нонче опасное, вроде как тепло, а уже осень, если не беречься, можно и заболеть. Принести тебе цитрамончику? У меня есть.

— Нет-нет, я таблетки стараюсь не принимать. Ничего, сейчас лягу в постель, к утру, надеюсь, все будет нормально.

— Сам дрожишь, а окно открыл. Закрыть окно, Володя?

— Я сам…

— Ну, как знаешь. Смотри, ежели есть захочешь, на керогазе кастрюлька с вареной картошкой, на столе под полотенцем салат из помидоров с лучком, а в холодильнике колбаска есть. Ты сам тут управляйся, не стесняйся. Я пошла спать, закроюсь на всякий случай, так что до утра — меня нету.

— Спокойной ночи, Елизавета Петровна, — сказал Егоров.

— А ты выздоравливай, — пожелала старушка и удалилась.

Егоров долго сидел без движения, чувствуя, как холодный пот каплями ползет по лбу, пальцам, щекам. Глаза его были закрыты, но в памяти светилось наглое лицо долговязого парня, презрительная ухмылка на губах. Егорову уже не слышался мерзкий голос, весь вечер звучавший в его ушах, но теперь он чувствовал запах, запах пота и дешевого одеколона, исходивший от наглеца.

Не озноб, а злоба весь вечер сотрясала тело Егорова. Вначале это была ярость человека, незаслуженно, несправедливо оскорбленного тупым, отвратительным существом, которое и на равных-то не имело права с ним разговаривать. Человек жаждал мести, но в то же время помнил о законах, царящих в этом человеческом мире, напряженно искал возможность отплатить за обиду и самому остаться вне подозрений.

Потом накатилась ярость Зверя, который и знать не знал ни о каких человеческих законах. Он был неподвластен им, самый главный закон — это он. И оскорбившего его ждет смерть. Зверь обретет свою плоть и свершит свой суд. А пролитая кровь вернет его в человеческую плоть — лучшей защиты для Зверя нет.

Время близилось к полуночи. Егоров поднялся, запер дверь на крючок, выключил свет и повалился на пол. Страшные конвульсии сотрясали его тело, и с каждой судорогой оно меняло привычные очертания. Нижняя часть лица с хрустом вытягивалась вперед, сплющивался нос, заострялись уши. Черные волосы зазмеились по лицу, и вскоре все оно покрылось густой черной шерстью. И уже не сдавленный стон, а хриплое рычание вырывалось из полуоткрытой пасти. Пальцы на руках стали короче, и острые как лезвия когти вырвались из них. Ноги тоже стали короче, длинный, голый хвост пополз из крестца, одновременно покрываясь черными волосами.

Прошло несколько минут, и, отшвырнув могучей лапой полы халата, встал посередине комнаты жуткий Зверь с ненавидящими красными глазами. Во дворе жалобно заскулил пес Трезор, пугливо забился в глубину своей будки.

Егоров прыгнул в окно, обогнул кухню, легко преодолел ветхий забор, отделяющий огород бабы Лизы от заброшенного карьера, и могучими прыжками помчался по краю обрыва — словно черная молния летела над землей.

Обычному человеку не дано было понять дьявольского упоения этим бегом, ходящий на двух ногах не мог насладиться слаженной работой четырех могучих лап. Тот, кто пользуется зубами лишь для того, чтобы прожевать сваренное мясо, не в силах ощутить сладости разрывания живой, трепещущей плоти.

И что может сравниться с первородным инстинктом Зверя, который в ярости предается только ярости, не считаясь ни с какими правилами и законами?!

Егоров мчался к дальнему заброшенному карьеру, откуда ветер доносил запах пота и дешевого одеколона.

Иван уже несколько раз подъезжал к танцплощадке у клуба, внимательно обследовал пустырь — Романа нигде не было. На танцплощадке никто ничего о нем не знал. Или не хотел говорить. Молодежь была занята своимипроблемами: танцами и, главное, «зажимансами», без которых сие мероприятие быстро потеряло бы свою привлекательность.

Катя могла и соврать, говоря, что Роман сидит дома, раз уж решила защищать этого Володю. Но чутье подсказывало Ивану: она сказала правду. Роман ушел. Но где же он может быть? У кого-то из приятелей. Сидят, курят, пьют, девчонки с ними, те, что пару лет назад пугливо стояли на танцплощадке, а теперь захотели испытать более острые ощущения… А еще у дальнего озера у них что-то вроде большого шалаша среди кустов вербы на песчаном берегу. Иван, как и положено участковому, знал об этом тайном убежище молодежи, возомнившей себя элитой поселка Карьер. Несколько раз бывал там, но днем, когда хозяева отсутствовали — без особой надобности он не стремился пугать их, полагая, что в случае ЧП там от него никто не скроется. Пусть думают, что он ничего об их убежище не знает.

Но сейчас он должен поехать туда. Во что бы то ни стало разыскать Романа, поговорить с ним. Выяснить, угрожал ли он на самом деле начальнику электроцеха, и Катя, чтобы загладить недоразумение, согласилась погулять с начальником, или это выдумка Кати, и тогда…

Только Роман мог ответить на этот вопрос.

Иван посмотрел на часы: время близилось к полуночи. Он развернул мотоцикл и погнал его к старому карьеру, к дальнему озеру.

Иван хорошо знал дорогу и последние метров двести проехал с выключенным двигателем и погасшей фарой. Когда до большого шалаша оставалось метров сто, Иван оставил мотоцикл в кустах и осторожно двинулся вперед, на всякий случай расстегнув кобуру пистолета. Кто знает, как они отреагируют на его появление, не исключено, что у пацанов имеется оружие.

На берегу озера горел небольшой костер, и вокруг него сидели люди. Иван насчитал семь парней и трех девчонок. Роман сидел в обнимку с Таней Соколовой. Иван с облегчением вздохнул. Теперь он никуда не денется. И выскочил к костру.

— Сидеть! — приказал он, доставая пистолет. — И не дергаться. Предупреждаю, я не шучу. Сидеть!!

Все обернулись в его сторону: глаза круглые от изумления, рты раскрыты. Они и не думали убегать или сопротивляться. Спустя мгновение изумление сменилось испугом. Надо же — участковый накрыл их в таком потаенном месте! Таня Соколова, конечно же, не хотела, чтобы родители узнали об этом ее походе к дальнему озеру в компании парней. Да и парни понимали, что неспроста участковый приехал сюда. Роман медленно поднялся, затравленно озираясь.

— Ну да, ты мне и нужен, — сказал Иван. — И не вздумай убегать. Ноги у тебя длинные, но бегаю я лучше. Достану. Иди сюда.

— Зачем?

— Поговорим. Кое-что выясним.

— А что он такого сделал? — подал голос Алик Сапунов. — Мы тут отдыхаем, никого не трогаем. Что ли, нельзя приходить сюда?

— Приходить можно, — сказал Иван. — А вот выдумывать гадости про людей — нельзя. Вот мы сейчас и разберемся, когда это я избил Клейн, да еще про немцев что-то неприличное говорил. Если среди вас есть свидетели моего мерзкого поступка, готов их выслушать. Ну?

Ответом было молчание. Оно и понятно. Можно подыграть Роману, болтая всюду о том, что участковый избил его, но сказать это самому участковому кто же отважится? Тем более что все они участвовали в драке на пустыре и знали, кто навешал Роману синяков.

— Иди ко мне, Роман. Поедем к твоему отцу, расскажешь, что же случилось в среду на пустыре.

— Еще чего…

— Хватит болтать! — рявкнул Иван. — Я кому сказал?!

Роман нехотя, волоча ноги, двинулся вперед. За ним — Потапов, подталкивая парня к мотоциклу. А за их спинами, у догорающего костра, молча сидели друзья Романа.

Иван сел за руль мотоцикла, Роман испуганно съежился в коляске.

— Ну, давай, рассказывай, — приказал Иван.

— Чего рассказывать?

— Почему врал отцу, зачем, как думаешь исправляться и вообще как будем дальше жить. Понимаешь ведь, что я с тобой нянькаюсь только потому, что ты брат Кати. Многое тебе прощал, сам знаешь. И, наверное, зря.

— Я был злой в тот вечер…

— А я сегодня злой. Но все-таки постараюсь понять тебя.

— Ну… в общем-то, драка получилась из-за Тани Соколовой, — нехотя начал Роман. — Выпендривалась она на танцах, проучить меня хотела за то, что не пришел к ней вечером. Васька Шаповалов к ней стал клеиться, ну, мы и поговорили… Врезал я ему пару раз, да тут его дружки ввязались, досталось и мне, а потом, когда наши ребята пришли на помощь, ты возник. И все испортил. Вот я и разозлился. На тебя, на Ваську, на Таню — на всех. Подумал: вот уеду в Германию, Танька пожалеет еще… Нужно только отца накеросинить, он одно время очень переживал из-за того, что Поволжскую немецкую республику не восстановили и все такое. Вот я и… наврал про тебя. Злой был, я же сказал…

— У тебя с Таней проблемы возникли, и ты решил, что неплохо бы и мне подложить свинью, поссорить с Катей, так? — жестко спросил Иван.

— Да нет… я про вас и не думал. Просто хотел, чтобы Танька пожалела, ну… ты понимаешь. Ну, да хреново получилось… Послушай, Иван, — парень с надеждой взглянул на участкового. — Хочешь, я сам обо всем расскажу отцу? Честное слово!

— А как же Германия? Тебя-то он простит, не сомневаюсь, но ведь и в Германию ехать раздумает, — язвительно сказал Иван.

— А я и сам уже не хочу туда ехать, — сказал Роман. — Мне и здесь клево. Прости, Иван… Ну, давай я сам все расскажу папаше? Пожалуйста, Иван. — Парень умоляюще смотрел на участкового.

— Я рад, что у тебя все хорошо, — усмехнулся Иван. — А завтра Таня опять посмотрит на тебя косо, и ты снова придумаешь какую-то гадость?

— Не придумаю…

— А если я, к примеру, пойду к родителям Тани Соколовой и скажу им, что ты наркоман и вообще не пара ей? Отец Тани — главный механик карьероуправления, человек жесткий, он покажет тебе от ворот поворот. Я тебе такую славу могу создать — из дому не выйдешь! Ну и что ты подумаешь обо мне?

— Да я все понял, Иван. Честное слово, понял. Ну, дурак я был, плохо поступил.

— Ну вот поедем домой, там все и объяснишь своему отцу.

— Да он спит уже давно. Послушай, Иван… Отпусти меня, а? Ну как же я оставлю тут Таню? Отпусти, Иван, я завтра сам все расскажу отцу и Катьке, клянусь тебе! — Роман, казалось, готов был встать на колени, если б в коляске можно было это сделать.

Иван задумался. Только что он горел желанием растоптать этого негодяя, сделать ему больно, чтобы впредь никогда не подличал. Но теперь вся его злость улетучилась. Глупый пацан. С девчонкой поругался и решил наказать за это весь мир. Это можно понять…

— Ладно, — сказал Иван. — Иди. Но смотри мне…

— Спасибо, Иван! — Парень выпрыгнул из коляски, рванулся вперед по узкой дорожке меж кустов вербы. Остановился, повернулся. — Я сделаю так, как обещал, точно сделаю! И даже больше — я скажу Катьке, что ты клевый чувак, Иван!

Участковый усмехнулся. Ну что ж… вот и конец это глупой истории. Самое время подумать о предстоящей свадьбе. Он завел мотоцикл. Фара высветила песчаную дорожку, петляющую меж кустов.

— Ива-а-ан!!! — раздался вдруг истошный крик. — Помоги, Иван!

Это был голос Романа. Иван привстал, вглядываясь вперед. Вот из-за кустов выскочил Роман, он изо всех сил мчался назад, к мотоциклу. А за ним… Господи, что это? Огромный, черный — то ли пес, то ли пантера с горящими красными глазами! Это странное существо могучими прыжками догоняло парня. Иван торопливо достал пистолет. Он видел, как собака — или что это такое? Не пантера же, откуда она здесь? — гналась за человеком с отчетливым намерением разорвать его. И разорвет, если догонит!

— Ложись, Роман! — крикнул участковый. — Ложись, кому говорят!

Он прицелился, но выстрелить не мог — Роман бежал впереди собаки, легче было попасть в парня. Роман, уже чувствующий за спиной яростное дыхание Зверя, вряд ли смог бы упасть по доброй воле, но споткнулся о кочку, покатился по дорожке.

Иван выстрелил. Чудовище на мгновение замерло в воздухе, а потом упало на все четыре лапы. Иван еще раз выстрелил, чувствуя, как мурашки поползли по коже — таким ненавидящим, уничтожающим был яростный взгляд странно горящих красных глаз. Третий раз Иван не успел нажать на курок. Черный зверь прыгнул в кусты и растворился в темноте.

— Ты видел?! Видел? — закричал Роман, вскакивая на ноги. — Это что? Я чуть не умер со страху!

— Собака, — не совсем уверенно сказал Иван. — Одичала, наверное, вот и набросилась на тебя.

Леденящий душу рев пронесся над их головами. Участковый резко повернулся, направив пистолет в ту сторону, откуда он доносился. Роман поспешно спрятался за спину Ивана.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы собака так страшно рычала? — спросил Роман. — Это не собака!

— А что же? Собака. Я ей, кажется, пару пуль всадил в грудь, побежала подыхать, вот и ревет.

— Это не собака, — прошептал Роман.

Он был бледен как первый снег, руки тряслись, да и коленки предательски подрагивали.

— Ну, может, какая-то пантера сбежала из зоопарка, — предположил Иван. — Сейчас с деньгам туго, плохо, видно, кормили, вот она и сбежала. С голоду и набросилась на тебя. Ты ей особенно вкусным показался, усмехнулся Иван.

— Нет, не пантера. Я шел по дорожке к ребятам и вдруг почувствовал какой-то ужас. Понимаешь — стало жутко, будто вдруг оказался на кладбище. Хочу идти вперед, а ноги сами несут меня назад, к тебе. И я побежал. Ничего еще не видел, не слышал, просто повернулся и побежал как угорелый. Наверное, это и спасло меня. Оглянулся — а это чудовище за мной несется, и уже догоняет. Но ты был близко. Иван, самое главное — я сперва побежал, а потом увидел это!

— Ну что ж, бывает, — пожал плечами Иван. — Предчувствие, или как это называется? Бывает.

— Но раньше-то не было!

— Раньше тебя никто и не собирался слопать.

— А глаза? Ты видел, какие красные глаза?

— Ну и что?

— Разве такие бывают?

— У диких зверей бывают. У кошек иногда глаза светятся в темноте. А может, свет фары в них отразился, и нам показалось — глаза у зверя красные.

— Ага, показалось! Они были красные, когда мотоцикл был еще за поворотом и света не было видно.

— Все, прекратили разговоры, — строго сказал Иван. — Сейчас всех ребят необходимо увести отсюда. Кстати, уже поздно. Действительно какой-то странный зверь, за людьми охотится, это непорядок. Похоже, я его пристрелил, но сейчас точно не узнаешь. Завтра я займусь этим вопросом, думаю, разберусь, что за чудо бродит по старому карьеру. Садись в коляску, поехали к ребятам. Я провожу вас до поселка.

— А если это оборотень? — спросил вдруг Роман.

— Я его поймаю и арестую, — усмехнулся Иван.

Временами боль в груди казалась невыносимой. Исчезло ощущение легкости и свободы, наслаждение слаженной работой всех мышц могучего тела. Каждый прыжок давался с трудом. Боль пульсировала в груди, отдавалась во всем теле. На какое-то время ярость и ощущение собственного могущества уступили место страху. Короткими прыжками Егоров приближался к задам огорода бабы Лизы.

Впервые Зверь отступил, столкнулся с решительным отпором. Внезапность отпора и боль заставили его бежать. Хотя простые пули не могли причинить серьезного вреда его организму. Егорова обуял страх за будущее.

И еще: не глотнув крови живого существа, он не мог снова стать человеком.

Егоров перепрыгнул через забор и выскочил во двор. Хозяйский пес Трезор жалобно заскулил, пятясь назад, пока цепь не натянулась до отказа. Путь к спасительной будке преграждал Егоров. Пес судорожно задергался, не переставая скулить, уперся всеми четырьмя лапами в землю. Тяжело ступая, Егоров медленно приближался к нему, не сводя с обезумевшей от страха собаки красных горящих глаз.

Собрав все силы, Трезор дернулся так, что разорвал ветхую цепь и стремглав бросился наутек к огородам. Звериная ярость вновь обуяла Егорова. Забыв о боли, он ринулся вдогонку, громадными прыжками настигая Трезора. Пес не стал перепрыгивать через забор — нашел лазейку, шмыгнул в нее и помчался вниз к старому карьеру.

Там, в густых зарослях бурьяна, Егоров и настиг собаку, одним ударом когтистой лапы перебил бедному животному хребет и яростно сомкнул челюсти на горле трепещущей жертвы.

7

Иван проснулся в дурном расположении духа. Сразу вспомнил, что ночью не на шутку поругался с Катей. Все вышло так глупо, что и вспоминать не хотелось. Да разве забудешь злые слова Кати: «Не смей больше приезжать ко мне, я видеть тебя не желаю!»

И это после того, как он привел ребят в поселок, разогнал по домам, а Романа довез прямо до калитки. На бревне у забора, закутавшись в шаль, сидела Катя. По тому, как она бросилась к брату и все разглядывала его, ощупывала лицо и нетерпеливо спрашивала, все ли в порядке, нетрудно было догадаться, кого она ждала, за кого переживала.

— Все нормально, — сказал Иван, — мы хорошо поговорили и решили, как нам жить дальше. Думаю, будем жить дружно.

Катя коротко взглянула на него и повернулась к Роману.

— Правда, — сказал парень, — мы с Иваном обо всем договорились. Ты знаешь, когда он отпустил меня, какая-то огромная собака… даже это и не собака была, не знаю кто, в общем, какой-то зверь набросился на меня, чуть не загрыз. Представляешь?

— Да что ты говоришь! — всплеснула руками Катя. — Почему он набросился на тебя? Ты его дразнил?

— Да нет, я был один, шел по дорожке, а зверь выскочил из кустов, ужасный такой, с красными глазами…

— Ты один бродил там, в старом карьере? Почему ты был там один? — спрашивала Катя.

— Да нет, я был там с ребятами, а потом подъехал Иван, отвел меня в сторону метров на сто от костра, мы поговорили, и он отпустил меня. Я пошел обратно…

Иван молча наблюдал за разговором взволнованной сестры и возбужденного недавними событиями брата.

— Он завел тебя в кусты и бросил там?! — воскликнула Катя. Так вот почему дикая собака набросилась на тебя! — она повернулась к Ивану. Какой же ты… злой, жестокий! Я ведь предупреждала тебя, что это добром не кончится! Я ведь просила тебя!..

— Да нет, Катя, Иван, наоборот, помог мне. Он спас меня, понимаешь? Начал стрелять в этого ужасного зверя из пистолета. Тот и рванул в кусты и больше не показывался.

— Завтра с утра я займусь этим зверем, — пообещал Иван. — Я точно вогнал в него две пули, далеко не уйдет.

— Но если бы Иван не отвел тебя в кусты и не бросил там, этот зверь не напал бы на тебя? Если бы вы были все вместе…

— Наверное… — пожал плечами Роман. — Нас там семеро ребят было, он бы и не высунулся. Но Иван…

— Я так и знала, так и чувствовала, что это добром не кончится! — воскликнула Катя.

Тогда-то она и бросила ему в лицо злые, несправедливые слова. Роман пытался объяснить, что Потапов его спас, но Катя и слушать не стала. Взяла брата за руку и потащила во двор.

Иван не пытался оправдываться. Уж если Катя решила, что во всем виноват именно он, переубедить ее сейчас не просто. Ничего, успокоится, поймет, что была несправедлива по отношению к нему.

Наутро ему уже не казалось, что Катя сама все поймет и захочет мириться. Уж больно злым был ее голос. Теперь Иван и сам обиделся не на шутку, разозлился. Да что ж это такое в самом-то деле?

Не хочет она его видеть — и не надо! Пусть хорошенько подумает, а когда поймет, что была не права, тогда можно будет и поговорить.

А он тем временем займется поисками вчерашней собаки с красными глазами. А ведь они и вправду горели красным огнем… Костер в них отражаться не мог — он был позади. Звезды? Свет фар? В том, что он в нее попал, Иван не сомневался. Значит, должен быть след.

Иван без труда нашел место, где ночью бежал к нему по дорожке обезумевший от страха Роман. Оставив мотоцикл, он внимательно осмотрел кусты, уже высохшие стебли бурьяна и вскоре увидел то, что искал. Капли крови, а в одном месте отпечатки громадных лап. Собаку с такими лапами Ивану до сих пор не приходилось встречать. Сомнения, от которых он все время пытался отмахнуться, снова одолели Ивана. Да собака ли это? А если нет, тогда что за существо набросилось ночью на Романа?

Чертыхаясь, он пробирался в густом кустарнике, ориентируясь по черным каплям застывшей крови, пока не вышел к краю старого карьера. Существо оказалось на редкость живучим! Потеряв столько крови, оно смогло вскарабкаться по крутому обрыву наверх!

Иван вернулся к мотоциклу. Некоторое время сидел, размышляя о том, что удалось обнаружить, потом завел мотоцикл и погнал к тому месту, где существо выбралось из карьера. Иван уже не сомневался, что по каплям крови скоро обнаружит зверя. Удивляло то, что тот направился явно в сторону поселка, а не в глубь заброшенного карьера. Чья же это собака и почему она набросилась на человека?

Нежаркое сентябрьское солнце висело над верхушками пирамидальных тополей, высвечивало желтые листья на старой яблоне во дворе. Егоров запахнул поплотнее полы халата и вышел из кухни. Елизавета Петровна с метлой в руках бродила вокруг хаты, огорченно качая головой.

— Доброе утро, Елизавета Петровна, — сказал Егоров. — Кажется, вы чем-то огорчены сегодня?

— Какое там доброе, — ворчливо ответила старуха. — Трезор ночью сорвался с цепи и кудай-то убег. До сих пор его нет. И где его черти носят? Я ночью слышала, как он скулил, да не вышла посмотреть. Небось почуял какую-то сучку, вот и помчался за нею. Цепку порвал, паразит:

— Вернется, — успокоил ее Егоров. — Вы знаете, Елизавета Петровна, сидеть все время на цепи тоже ведь несладко. Вот и решил ваш пес немного поразмяться, доказать неведомой даме, что он еще парень хоть куда. Наверное, слишком увлекся, что не спешит возвращаться.

— И раньше, бывало, убегал, да к утру приходил. Жрать-то хочется, кто ж его накормит, как не я? А теперь вот уже одиннадцать часов, а его все нету. Я уж думаю, не случилось ли чего с ним, дураком? Ведь и пристрелить могут запросто.

— Ну, не думаю, — сказал Егоров. — Пес хоть и крупный, а не слишком смелый, на людей бросаться не станет. За что же в него стрелять?

— Да мало ли… — вздохнула старушка. — А ты-то как сам, Володя? Вчера я посмотрела, совсем больным был, трясло всего. А теперь-то лучше?

— Спасибо, Елизавета Петровна, лучше. Совсем хорошо. Я, видите ли, таблеток стараюсь не принимать. Если нездоров, лягу пораньше, высплюсь как следует — и все проходит. Организм сам знает, как избавиться от хвори.

— Может, и так, — недоверчиво сказала Елизавета Петровна. — Да только у меня это не получается. А ты, Володя, завтракал или нет? Хочешь, я картошку разогрею?

— Нет, Елизавета Петровна, спасибо.

— Да что ж это — спасибо?! Святым духом питаешься, что ли?

— Попозже вместе пообедаем. Мы ведь собирались сегодня в огороде порядок навести. Уберем картофельную ботву, бурьян, все это надо сжечь. А потом и вскопать, сколько сможем.

— Ты уж выздоравливай получше, а огород — он никуда не убежит, как мой глупый пес. Отдыхай, Володя, потом как-нибудь займемся огородом.

— Я отдохнул и чувствую себя вполне здоровым, так что можем заняться прямо сейчас. Или, скажем, через часик. Кстати… — Егоров сделал паузу. У вас тут живет одна очень красивая девушка, Катя Клейн, так ее, кажется, зовут. Мы на заводе познакомились…

— Живет, — согласно кивнула головой старушка.

— А что, у нее и вправду есть жених, или она пошутила на этот счет?

— У Катерины-то? Ну а как же, обязательно есть. Иван Потапов, наш участковый. Скоро пожениться должны. А ты разом не того… — Елизавета Петровна шутливо пригрозила пальцем. — Смотри, Володя, мой тебе совет: держись от нее подальше. Ванька больно не любит, когда другие мужики на Катерину зырятся. Хоть и милиционер, а поколотить запросто может. Он мужчина сурьезный, тут уж ты не сомневайся.

— Жаль, — пожал плечами Егоров. — Очень красивая девушка, эта Катя Клейн.

— Еще бы не красивая! Когда в школе училась, парни чуть не каждый день драки из-за нее устраивали. А потом, когда Иван стал нашим участковым, раньше он работал в райцентре, жил в общежитии, он быстро отвадил всех ухажеров от Катерины. Да и Катерина, по-моему, вздохнула свободно, а то ведь прямо проходу ей не давали. Теперь вот скоро поженятся.

— Я рад за них, — криво усмехнулся Егоров.

На улице раздался треск мотоциклетного двигателя.

— А вот и Ванька, легок на помине, — сказала старушка. — Тарахтит на своем мотоциклете. Ты ж смотри, Володя, не вздумай с ним про Катерину рассуждать, обидится.

Егоров неторопливо пошел в свою комнату, всем видом показывая, что встреча с участковым в его планы не входит.

Иван слез с мотоцикла, подошел к калитке.

— Здорова, баба Лиза! — крикнул он. — Как настроение?

— Здравствуй, Ваня, — печально сказала старушка. — А про настроение лучше не спрашивай. Поганое.

— И у меня поганое, — сказал Иван. — А дело делать надо, ничего не попишешь, служба. Ты мне вот что скажи: где твой пес? Дома или нет? С ним все в порядке?

— А почему ты спрашиваешь?

— Потому что… — Иван почесал затылок. — Ну так где он?

— Не томи, Иван. Что случилось с моим Трезором? Ты знаешь?

— Выходит, его нет дома, так?

— Так. Ночью сорвался с цепи и убег, окаянный. До сих пор не пришел. Где шляется — ума не приложу. Ну, так что с ним? Чего ты на меня смотришь так? Ежели знаешь, где Трезор, так говори. Ох, чует мое сердце, что-то неладное с ним!

— Он ведь у тебя крупный пес был, верно? — продолжал допытываться Иван.

— Не маленький, — согласилась старушка, не сводя с участкового напряженного взгляда.

— Ну так вот, баба Лиза. Похоже, твой пес пытался ночью разорвать Романа Клейна. Неподалеку от дальнего озера в старом карьере. Пришлось мне его подстрелить.

— Ты подстрелил Трезорку? — всплеснула руками Елизавета Петровна. Да ты в своем уме, Иван?

— Откуда я знал, в кого стреляю? — угрюмо сказал Иван. — Вылетает из кустов громадный пес и с жутким ревом несется вдогонку за парнем. Пасть оскалена, глазищи красные, вот-вот собьет с ног и растерзает. Что мне оставалось делать? Я выстрелил в него два раза. Он остановился — и в кусты! А сегодня утром я туда поехал, посмотрел — кровавый след ведет оттуда прямо к твоему огороду.

— Это мой Трезорка-то на человека набросился? — возмутилась старушка. — Очухайся, Иван, что ты говоришь? Сам же знаешь, этот пес и гавкнуть лишний раз на человека поленится. А уж напасть на кого-то — да ни в жизнь!

— Да знаю я, знаю, — махнул рукой Иван. — Но ты пойди спроси Романа, он тебе все расскажет.

— Напился, небось, Роман твой, ему и померещилось!

— Я бы тоже так подумал, если б сам не видел это страшилище. Вроде покрупнее оно было и не похоже на твоего Трезора, но следы к твоему забору ведут. И пса твоего нет дома. Ничего понять не могу. Прямо чертовщина какая-то.

— А вчера понимал, когда стрелял?

— Понимал. Ты уж прости меня, баба Лиза, но если б ты видела, что мы с Романом, не знаю, дожила бы до сегодняшнего утра. Я ведь не из боязливых, а честно тебе признаюсь, душа в пятки ушла, когда увидел. И вообще я собак люблю, разве было хоть раз такое, чтобы я бездомного даже пса обидел?

— Так, может, это не Трезорка? — с надеждой спросила старушка.

— Это было бы замечательно, но следы ведут к твоему огороду. И собаки дома нет. Пойдем в огород, посмотрим, забегал ли он домой после того, как я в него стрелял.

— Пойдем, — торопливо согласилась Елизавета Петровна.

Слушавший их разговор Егоров отошел от окна, упал на кровать и расхохотался в подушку. Все получилось как нельзя лучше! Тело его тряслось от смеха, железная кровать жалобно поскрипывала, и этот скрип чем-то походил на предсмертный стон раздираемой на части собаки.

Иван и баба Лиза вскоре вернулись во двор.

— Ну что? — спросил Иван. — Ты видела, баба Лиза?

— Видела… Похоже, там кровь, до самого двора. Наверное, это мой Трезорка… Ох, Иван, Иван! Что же ты наделал? Я ведь привыкла к нему, уж сколько лет он живет во дворе…

— Да погоди ты, баба Лиза, не стони раньше времени, — сердито сказал Иван. — Ты мне лучше вот что объясни… Может ли раненая собака прибежать в родной двор, покрутиться тут и снова убежать? Я что-то не помню такого. Обычно ведь как бывает? Если собака пострадала в драке с другими собаками или кто-то ее ударил — она бежит домой, залезает в будку и там отлеживается. Как и человек, если ему плохо, спешит домой, ложится в кровать. Или я не прав?

— Так-то оно так, да бывает и по-другому. Если умная собака чует, что скоро умрет, она уходит со двора, чтобы не огорчать своих хозяев.

— Ну, ладно. Я еще поезжу, поищу, если что выясню, скажу тебе. А сейчас… Твой жилец дома?

— Володя? Дома он. Вчера совсем больной был, а сегодня вроде поправился, мы даже собирались в огороде поработать вдвоем. Такой хороший человек, и культурный, и обходительный, и всегда поможет — сразу видно, что приехал из города, не то, что наши оболтусы.

— В городе тоже всякого дерьма достаточно, — пробурчал Иван, направляясь к кухне.

Услышав тяжелые шаги в передней комнате Егоров быстро перевернулся на спину, заложил руки за голову и прикрыл глаза.

— Здорово, Егоров, — сказал Иван. Он остановился у двери, скрестив руки на груди, и немигающим взглядом уставился на начальника электроцеха.

— Добрый день, — сказал Егоров, открыв глаза. — Извини, Иван, я не совсем хорошо себя чувствую, прилег отдохнуть. Проходи, пожалуйста, садись на стул.

— Спасибо, постою, — отрезал Иван. — Ты, наверное, понимаешь, зачем я пришел к тебе.

— Не совсем. Полагаю, как страж порядка, интересуешься, как устроился новый житель поселка, не обижает ли свою хозяйку, не замыслил ли чего… Егоров усмехнулся, давая понять, что шутит.

— Вот-вот, насчет «не замыслил ли» ты угадал, — совершенно серьезно сказал Иван. — Так вот. Я пришел к тебе для того, чтобы предупредить, что не следует больше приходить к Кате Клейн и приглашать ее гулять. И вообще держись от нее подальше. Ты человек новый, не знаешь, наверное, что Катя моя невеста, а я не люблю, когда к моей невесте пристают незнакомые люди.

— Да я бы не сказал, что я незнакомый, — возразил Егоров. — Мы познакомились и даже подружились. Не представляю, что в этом плохого?

— И нечего представлять. Просто не подходи больше к ней. Считай, что я тебя предупредил.

— Извини, Иван, но я в таком тоне не привык разговаривать. Что значит «не подходи», «я тебя предупредил»? Ты ведь не местный хулиган. Ты представитель закона. Если я его нарушаю — можешь применить всю силу своей власти. Но сперва объясни, что я сделал противозаконное?

Иван никак не ожидал подобного ответа и не сразу сообразил, что на это сказать.

— Если тебе не нравится, что я встречаюсь с какой-то девушкой, — это твое личное дело. Разве я насильно принуждаю ее встречаться со мной? Угрозами или хитростью? Давай спросим об этом Катю. Если она скажет: нет, Володя, я не желаю больше тебя видеть — я не стану навязывать ей свое общество. Но если скажет, что ничего не имеет против наших встреч, почему я должен считаться с твоими запретами? Она взрослая девушка, сама вправе решить, с кем ей встречаться.

— А с чего ты взял, что я с тобой разговариваю как представитель закона? — мрачно спросил Иван, подходя к кровати. — Ты, как я погляжу, больно умный, порассуждать захотелось? Ну так слушай. Я разговариваю с тобой как жених Кати Клейн и предупреждаю, если увижу тебя рядом с ней — у тебя возникнут серьезные проблемы. Это я гарантирую. Можешь потом написать мне официальное заявление, я разберусь. Но лучше, если уяснишь себе все заранее.

— Ты пугаешь меня?

— Предупреждаю.

— Спасибо, что объяснил. Но это нарушение прав личности.

— Не лезь, куда не следует, не будет никаких нарушений.

— А я думал, что разговариваю с представителем закона, разочарованно сказал Егоров.

— Ты разговариваешь с мужчиной, — рявкнул Иван.

— Такие разговоры называются «разборкой», и представители закона обязаны реагировать на них принятием эффективных мер. — Егоров насмешливо смотрел на Ивана. — Ты думаешь, ты здесь царек и можешь диктовать свою волю другим, а я думаю иначе. И мои друзья в Краснодаре — тоже. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Понимаю, что ты ничего не понял, — прорычал Иван, шагнул еще ближе к кровати: схватил Егорова за грудки, одним рывком посадил.

Халат на груди распахнулся, обнажая забинтованную грудь, пятна темной, засохшей крови на бинтах.

— Это еще что? — спросил Иван.

— Бандитская пуля, — усмехнулся Егоров, глядя на него снизу вверх, но весьма уверенно. Он даже не попытался запахнуть полы халата.

— Разбинтуй! — приказал Иван, чувствуя некоторое волнение. Если это действительно ранение в грудь — он обязан об этом знать. Но такое ранение не лечится в домашних условиях.

— Ты считаешь себя вправе это требовать?

— Считаю. Если откажешься, мы сейчас поедем в больницу, и там врачи определят происхождение этой раны. В поселке ночью случилось почти ЧП, и я желаю знать, что произошло с тобой.

— Ровным счетом ничего. Просто у меня межреберная невралгия, вот и пришлось поставить себе водочный компресс.

— Ты мне мозги не пудри! — закричал Иван. — То пуля, то компресс! Водкой здесь и не пахнет, зато крови много. Ну? Едешь в больницу или разбинтуешь свои раны?

— Если ты настаиваешь…

— Настаиваю!

— Хорошо. Пожалуйста.

Егоров медленно смотал окровавленный бинт. Иван с недоумением уставился на впалую грудь с редкими волосками повыше солнечного сплетения. Никаких ран там не было! Два зарубцевавшихся шрама, похоже, действительно от пулевых ранений — один сбоку от левого соска, другой чуть ниже наискосок. Иван вспомнил распластавшегося в прыжке зверя, свой выстрел, рука дрогнула, дуло качнулось вверх, тут же — второй выстрел… Но то, что он видел — следы прямого попадания в сердце! И — давно, не меньше года прошло с того времени!

Иван посмотрел в глаза Егорова, пытаясь понять, в чем тут дело. Если это он стрелял — раны не могли затянуться, если они давнишние — зачем их бинтовать, почему бинт в крови, и кровь такая же, как и следы на траве в карьере и огороде бабы Лизы — чересчур темная!

— Ты выяснил все, что хотел? — спросил Егоров.

Он скомкал бинт, швырнул его на пол.

— Что это за представление? — спросил Иван.

— Могу еще раз объяснить: сделал себе водочных компресс, погода меняется, с утра было солнце, а сейчас дождь собирается, ломит грудь.

— Почему бинт в крови?

— Только пожалуйста не говори об этом Кате, — усмехнулся Егоров. Зарплата у меня не бог весть какая, на бинты денег не хватает. Вот и пользуюсь, если нужно, старыми. Когда-то давно то ли руку, то ли ногу порезал, не помню, оттого и кровь, а бинт не выбросил и ночью снова им воспользовался. Разумеется, продезинфицировав его водкой. Устраивает тебя такой ответ?

Иван брезгливо поморщился.

— Темнишь ты, Егоров. А я не люблю этого. Ну да ладно. Можешь хоть портянками перевязываться — твое дело. А насчет Кати я тебя предупредил. Смотри сам.

— Послушай и ты, Потапов! — неожиданно жестко сказал Егоров. Он прикрыл глаза ладонью, растирая пальцами вспотевший лоб. — Ты не понимаешь, с кем разговариваешь. Я тебе не уличная шпана, запомни! И не пытайся меня запугивать!

Иван закусил губу, развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Если бы он задержался еще на миг, Егорову пришлось бы вновь использовать старые бинты. А этого никак нельзя было допустить. В передней комнате у стола стояла табуретка, Иван в сердцах поддел ее носком ботинка, отшвырнул в сторону. На шум тотчас же явилась Елизавета Петровна, сурово посмотрела на участкового.

— Ты чего это буянишь, Иван?

— Прости, баба Лиза, нервы подводят, — пробурчал Иван, выходя во двор.

— Уж не сцепился ли с Володей? — огорченно спросила старушка и, не дождавшись ответа, пошла к Егорову.

Погода испортилась. Небо поминутно прочерчивали многоступенчатые зигзаги молний, раскаты грома были так сильны, что поневоле приходилось втягивать голову в плечи, резкий, порывистый ветер срывал с высоких кустов не только пожелтевшие, но и зеленые листья. Крупные капли дождя прибили пыль на дороге, но это было только началом бури.

Спустя час Иван нашел то, что искал.

Груда костей, шерсти и кровавого мяса лежала у ног Ивана — все, что осталось от бедного Трезора. Рядом виднелись отпечатки огромных лап.

Снова вспыхнула молния, громыхнул гром, капли дождя превратились в потоки воды, низвергающиеся с неба. Не обращая внимания на дождь, Иван наклонился, поднял остаток лапы растерзанного пса. Потом бросил взгляд на огромные отпечатки лап на песке — такие же, как и у дальнего озера, где он стрелял. Дождь в мгновение ока уничтожил их. Но Иван уже не сомневался — у дальнего озера был не Трезор.

8

В то время как Иван мотался по поселку и окрестностям в поисках зверя, который напал на брата Кати Клейн, сама Катя весь день просидела в своей комнате. Работа валилась из рук, даже телевизор смотреть не хотелось. Настроение у Кати испортилось еще утром, когда она услышала покаянный рассказ Романа о том, как он обманул отца, придумав историю с избиением его участковым.

Внимательно выслушав сына, Федор Петрович не рассердился, напротив, вздохнул с облегчением.

— Хорошо, что все случилось так, — сказал он.

— Да что ж тут хорошего?! — не выдержала Катя. — Твой сын, папа, лжец, обманщик, настоящий подлец! То он говорит, что Иван преследует его, проходу не дает, а на деле получается — Иван хороший человек, да просто герой, который спас твоего непутевого сына от верной смерти! А ты киваешь и говоришь: хорошо, хорошо!

— Я очень рассердился на Ивана, — стал объяснять Федор Петрович. Как и должен был рассердиться на любого, кто преследует моего сына. Но мне было очень грустно от этого, ведь я считал Ивана одним из самых порядочных людей в нашем поселке и согласился выдать за него свою дочь. Выдумки Романа стали для меня настоящим потрясением. Очень хорошо, что они оказались просто выдумками. Значит, я не ошибался в Иване Потапове. И в тебе, Катя, вернее, в твоем выборе.

— Но ты ошибся в своем сыне! — крикнула Катя.

— Ты чего расходилась? — удивился Роман. — Я же честно во всем признался, можешь спокойно готовиться к свадьбе.

— Да-да, Катя, не принимай близко к сердцу, — сказал Федор Петрович. — Роман еще молод, не так умен, как бы нам хотелось, но в его возрасте это нормально. А то, что он признал свои ошибки, просто похвально.

— Ты даже не наказал его, папа! Как я могу думать о свадьбе, если в любой момент он способен выдумать новую гадость и все расстроить? Странные у тебя методы воспитания!

— Как говорят в народе, повинную голову и меч не сечет, — развел руками Федор Петрович.

— А она крови жаждет, — вставил Роман.

— Конечно, все вы теперь умные, одна я в дураках осталась! Запретила Ивану приезжать к нам, а потом и поругалась с ним! А вы и рады этому!

— Да нет же, Катя, не думай так, — примирительно сказал Федор Петрович. — Ты у нас умница, и красавица, и невеста, и хозяйка, мы все тебя любим.

— Если хочешь, Катька, я схожу к Ивану, поговорю с ним, и он приедет. Помиритесь, вы же любите друг друга.

— Отстаньте вы от меня! — закричала Катя и убежала в свою комнату.

У Федора Петровича Клейна был просторный кирпичный дом в три комнаты с большой верандой. Одна комната была Катина, другая принадлежала Роману, сам же Федор Петрович обосновался в гостиной.

Комната Кати была поменьше, но в ней имелось все, что необходимо взрослой девушке: кровать, трельяж, письменный стол и вращающееся кресло, полированный гардероб, полки с любимыми книгами.

Признание Романа прямо-таки взбесило Катю. Как он может спокойно рассказывать о сделанной подлости и при этом смотреть ей в глаза? Чуть было не расстроил ее свадьбу с Иваном — она так боялась, что отец решит уехать в Германию! — и сидит себе как ни в чем не бывало! Мало того, из-за этого негодяя она всерьез поругалась с Иваном, но и это еще не все… Из-за него, Романа, она согласилась погулять с Егоровым и теперь вот ждет, когда он снова придет к ней, обещал зайти сегодня вечером. Не Ивана ждет, не его хочет увидеть — а Егорова!

Почему?

На этот вопрос Катя не могла сама себе ответить. Она любила Ивана, да-да, любила и собиралась стать его женой. И не сомневалась, что так и будет.

Они познакомились полтора года назад, когда Иван стал участковым в Карьере. И они как бы заново узнали друг друга. Катя была на пять лет младше Ивана и еще в школе поглядывала на рослого, мускулистого парня, он же просто не замечал ее. А потом служил в армии, учился на курсах, работал милиционером в райцентре, жил там же, в общежитии. Лишь полтора года назад, вернувшись домой участковым, Иван заметил Катю и посмотрел на нее так, что у девушки сердце затрепетало. Именно этого взгляда ждала она много лет. И дождалась.

Они встречались почти каждый день, а если не удавалось увидеться, Катя весь вечер думала об Иване. Он был настоящим мужчиной — сильным, смелым, не раз Катя видела, как он бросался в самую гущу пьяной драки, где уже посверкивали ножи, взлетали над головами палки и штакетины. Разбрасывал в стороны мужиков с такой силой, что те поневоле утихомиривались. А на следующий день, протрезвев, благодарили участкового, что уберег их от тюрьмы. Частенько Иван действовал жестко, жестоко, но здесь по-другому и нельзя было.

Рядом же с Катей превращался в добродушного парня, готового исполнить любое пожелание своей любимой. Иногда Катя, смеясь, говорила:

— Знаешь, за что я люблю тебя, Ваня?

— За то, что у меня милицейская фуражка, — в шутку предполагал он.

— А вот и нет! Я люблю тебя потому, что ты похож на мой подъемный кран — такой же сильный и послушный. Когда я управляю им, чувствую себя сильной и доброй. И когда рядом с тобой — то же самое чувствую! Ты ведь у меня послушный, правда?

— Я подъемный кран! — говорил в ответ Иван и подхватывал Катю на руки, поднимая ее высоко-высоко.

А она смеялась, визжала, дрыгала ногами, а потом прижималась к нему… Ей было так хорошо!

Почему же сейчас она ждет не Ивана, а Егорова?

Опасались Ивана, никто из парней не приглашал ее гулять. Какую-то пустоту чувствовала Катя вокруг себя, и временами это тревожило ее. Что же, всю жизнь ей предстоит встречаться и разговаривать лишь с теми, с кем позволит Иван? Честно говоря, ей и не хотелось ни с кем, кроме Ивана, встречаться, гулять и разговаривать, но ощущение собственной несвободы не радовало. И вот появился Егоров, мужчина интересный, вежливый, умный, и главное, совсем не боится Ивана. Почему бы не прогуляться с ним, только так можно доказать Потапову, что ревность его — зряшная и следить за ней так пристально вовсе не обязательно.

Но было и что-то еще…

Егоров не смотрел на нее, как многие, жадными, похотливыми глазами, не пытался хотя бы мысленно раздеть. Он говорил с нею, как с Женщиной, развлекал ее, увлекал неожиданными суждениями, оставаясь при этом самим собой — спокойным, элегантным, уверенным.

И еще что-то…

В его глубоких черных глазах таилась какая-то первородная страсть, дикая ярость и могущество. Казалось, он знал нечто такое, что позволяло ему презрительно усмехаться при виде стремления людей к деньгам, власти, наслаждениям… А может, это просто казалось.

В конце концов, в чем здесь проблема? Она ведь не собирается бросать Ивана и уходить к Егорову, нет, этого и в мыслях у Кати не было! Просто-напросто у них завязался интересный разговор, который хотелось бы продолжить. Почему бы нет?

Она ведь любит Ивана, любит, любит! Но сегодня хотела бы побродить по вечерним, чистым после грозы улицам вместе с Егоровым.

Только и всего.

А если он не придет, то и не надо. Уже совсем стемнело. Если он боится промочить в темноте ноги — может не приходить, подумаешь!

Роман приоткрыл дверь, просунул голову и сказал:

— Там этот… начальник электроцеха приперся. Пойди скажи ему, что тебя нет дома.

— Володя Егоров? — спросила Катя. — Что же ты сразу мне не сказал? Она торопливо набросила кофточку, повязала платок.

— Я тебе сразу сказал, просто я не могу выйти и сказать ему, что ты не желаешь видеть всяких там…

— Никто тебя не просит думать за меня! И вообще не твое дело, что я желаю, что не желаю.

— Ты что, серьезно собралась гулять с ним? Катька, не дури! — Голос у Романа был серьезный, испуганный. — Не вздумай, Катька, слышишь?

— А что здесь такого? — улыбнулась Катя.

— Он… он страшный человек, может, и не человек даже, — прошептал Роман. — Точно тебе говорю, я боюсь его. Он…

— Оставь при себе свои глупые выдумки!

— Точно, Катя! Я тебе знаешь что скажу?

— Не знаю и знать не желаю. Ты нагрубил ему ни с того ни с сего, а теперь и боишься, вот в чем дело, Роман. Скажешь папе, я вернусь через полчаса. А лучше ничего не говори.

В свежем ночном воздухе чувствовался привкус зрелого винограда «Изабелла», персиков и дынь. Катя и Егоров медленно шагали вдоль обрыва старого карьера. Катя задумчиво смотрела на звезды, мерцающие в провалах черных, низко летящих туч.

— Это похоже на дикую, первозданную природу, — сказал Егоров, глядя вниз.

— Она и есть дикая, — сказала Катя. — Потому что денег не хватает на рекультивацию. Там, дальше, есть еще един старый карьер, папа говорил, его закончили разрабатывать лет двадцать назад. Потом рекультивировали: сгладили обрывы, на склонах посадили сосны, они хорошо растут на песчаном грунте, а внизу, у озера, построили детский летний лагерь. Очень даже хорошо получилось. А этот карьер лет десять назад бросили и ничего делать не стали. Здесь четыре котлована и одно большое дальнее озеро.

— В таком виде он мне больше нравится, — сказал Егоров. — Здесь все устроено так, как захотела сама природа. Это и прекрасно, потому что человек непременно нарушил бы эту дикую гармонию.

— Что же здесь хорошего? — удивилась Катя. — Берега котлованов заболотились, к ним пройти только заядлые рыбаки могут, да и то если в резиновых сапогах. А если бы здесь росли сосны, между ними шли песчаные дорожки? Представляете, Володя, как хорошо было бы? Фонари красивые можно было бы повесить… И все гуляли бы, свежим воздухом дышали. Теперь уж об этом и мечтать не приходится. Денег ни на что не хватает.

— Для кого-то — это предел мечтаний, — согласился Егоров. — Сосны, дорожки, фонари. А для кого-то ближе, интереснее — дикая растительность. Представляете, как здорово мчаться без дороги среди кустов, среди высокого бурьяна, осоки, камыша?! Мощными прыжками преодолевать все преграды, мгновенно уворачиваться от гибких ветвей — простор, стихия!

— А зачем здесь бегать ночью? — не поняла Катя.

— Я бы не стал это называть бегом, —мягко поправил ее Егоров. — Это жизнь, вернее, образ жизни. Видите ли, Катюша, есть люди, которые обожают сидеть в своей городской квартире. А есть те, кто стремится к дикой природе. Только там они чувствуют настоящую жизнь: в горах, в пещерах, в джунглях. Они романтики, и я, похоже, отношусь к их числу.

— Скажете тоже! — засмеялась Катя. — Разве можно сравнить джунгли или пещеры с нашим старым карьером? В джунглях, может быть, и я бы согласилась попутешествовать.

— Многие так считают: джунгли — это далеко, это загадочно. А то, что под боком, неинтересно. И ошибаются. Ну вот, к примеру, что вы знаете об этом карьере? О его ночной, скрытой от человеческих глаз жизни? Кто там ходит, прыгает, ползает, кто нападает, а кто прячется?

— Лягушки там прыгают, — сказала Катя.

— И лягушки тоже.

— Змеи ползают.

— Верно.

— А крокодилов нет.

— И хорошо, что нет! — улыбнулся Егоров. — С крокодилами очень трудно договориться, они весьма твердолобы.

— Откуда вы знаете, Володя?

— Человек зачастую и не подозревает, какие знания лежат в глубинах его мозга, — загадочно сказал Егоров.

— А еще там водятся какие-то бешеные собаки, которые нападают на людей. Вчера какой-то пес набросился на моего брата Романа, Иван даже стрелял в него.

— О да, я слышал эту историю. Сегодня ваш участковый приходил к моей хозяйке, Елизавете Петровне, искал этого страшного пса. И, представьте себе, нашел.

— Да вы что! — удивилась Катя. — А я об этом совершенно ничего не знала.

— Ну, не то чтобы нашел, а выяснил, что это был пес Елизаветы Петровны. Он ночью сорвался с цепи, погулять захотелось. Да так и не вернулся домой. Где-то там, в карьере, ваш участковый застрелил его. Уж не знаю, что там показалось милиционеру и вашему брату, но я определенно могу сказать: это был очень дружелюбный пес. На верите — спросите мою хозяйку. Может быть, он решил поиграть с ними или заблудился в кустах и обрадовался, увидев людей. А милиционер в него — из пистолета…

— Но Роман мне рассказывал, это было какое-то чудовище, которое страшно рычало и хотело разорвать его.

— Вы, Катя, спросите об этом чудовище мою хозяйку, Елизавету Петровну. Кстати, Роман был трезв?

— Не совсем… запах-то я учуяла, — растерянно сказала Катя.

— Вот и ответ на ваши сомнения. Не сомневаюсь, что и ваш участковый, — Егоров намеренно не показывал виду, что знает о предстоящей свадьбе Кати и Ивана, — тоже был под градусом.

— Он не пьет…

— Тогда зачем стрелять в безобидную собаку? Зачем огорчать одинокую старушку, для которой пес был единственным другом?

— Я не знаю… Может быть, Иван… Он в тот вечер очень злой был, вот и решил выместить свою злобу… нет, не знаю.

Катя попыталась представить себе Ивана, стреляющего в собаку, и — не смогла. Но с другой стороны, Егоров… Он и не пытался убедить ее в правоте своих слов. Не веришь — пойди спроси у других. Что же там случилось на самом деле? Откуда здесь чудовища? Но кто-то же набросился на Романа? Не могло же им привидеться обоим сразу?

— Всякое бывает, — усмехнулся Егоров.

— А может быть, Иван стрелял в другую собаку, которая действительно набросилась на брата? — неуверенно предположила Катя, почему-то зная, что у Егорова и на это есть готовый ответ.

Так оно и вышло.

— В эту, Катя, к сожалению, в эту, — вздохнул Егоров. — Милиционер обнаружил следы крови и в огороде моей хозяйки. Подстреленный пес прибежал домой, но, видимо, потом совсем обезумел от боли и умчался в старый карьер. И там исчез. Думаю, навсегда. Я весь день, как мог, утешал бедную Елизавету Петровну.

Катя взглянула на затаившийся во мраке старый карьер и почувствовала, как страх холодным клубком заворочался в груди. Там, внизу, и вправду были джунгли — незнакомый, непонятный, пугающий мир.

— Пойдемте домой, — сказала Катя, — уже поздно, да и прохладно стало.

— Не печальтесь, Катя, — сказал Егоров. — Что было, то было.

Катя интуитивно почувствовала, что он хочет обнять ее, наверное, слова о том, что прохладно, стали своеобразным сигналом к этому. Она вся напряглась, готовая сбросить его руку, если та ляжет на ее плечо. Егоров опустил уже поднятую руку.

Они вышли на центральную улицу. Навстречу группами, парами и поодиночке шли люди — в клубе только что закончился вечерний сеанс. Катя чувствовала на себе укоризненные, а то и просто враждебные взгляды земляков. Она повернулась к Егорову, словно ища поддержки, но ее спутник шел совершенно спокойно, не обращая внимания на людей. Он смотрел вперед, будто бы сквозь идущих навстречу.

«Как неудачно мы попали на эту улицу, — подумала Катя, смущенно опуская глаза. — Не дай Бог Иван появится, устроит скандал, и все будут на его стороне. Что же это я делаю?»

Невысокий старик в фетровой шляпе остановился прямо перед Катей, подергивая себя за рыжий ус. Это был учитель пения Леонид Поликарпович.

— Как же так, Катенька? — удивленно спросил он. — Выходит, то, что люди говорят, — правда?

— Что правда? — спросила Катя.

— Ну, то, что вы с Иваном окончательно разругались?

— Глупости это, Леонид Поликарпович, все у нас хорошо.

— И тем не менее ты гуляешь с другим человеком. А я ведь уже на свадьбу был приглашен, ты помнишь? Сама же просила поиграть на скрипке и на баяне. Я дома репетирую вовсю, жду не дождусь…

— Катя просто показывала мне поселок, рассказала о заброшенном карьере, — холодно сказал Егоров. — Ничего предосудительного в этом, надеюсь, нет.

— Молодой человек, — недружелюбно сказал Леонид Поликарпович, тыча пальцем в грудь Егорову. — У нас не принято гулять с чужими невестами. Казаки строго смотрят на подобные выходки, и я удивляюсь долготерпению Ивана и неосмотрительности Катерины.

— Как это понимать? — спросил Егоров.

— Прямо так и понимайте, молодой человек, — совсем сердито сказал старик. — Что замечательную девушку представляете в нехорошем свете. Если вы не знаете, что Иван и Катя готовятся к свадьбе, так знайте. И сделайте правильные выводы!

— Пожалуйста, Леонид Поликарпович, не надо сердиться, — растерянно попросила Катя.

Егоров вздрогнул, торопливо прикрыл ладонью глаза, будто у него вдруг разболелась голова.

— Я не думал, что из-за пустяка возникнет такой шум, — глухим голосом пробормотал он. — Вы можете осуждать меня, чужого человека, хотя, по правде не за что. Но как вам не стыдно плохо думать о Кате? Вы же ее давно знаете!

— Ты меня не стыди! — строго сказал Леонид Поликарпович. — Лучше отойди от нее подальше!

И, с гордо поднятой головой и ощущением выполненного долга, старик зашагал вперед.

— Наверное, нам не следует больше встречаться, — неуверенно сказала Катя. — У вас и вправду могут быть неприятности, Володя.

— Как скажете, Катя, так и будет, — смиренно ответил Егоров, отрывая ладонь от лица. — Я вам уже говорил, что с трудом переношу явное хамство. Не могу понять, как людям не совестно лезть в чужую жизнь? Неужели не канули в прошлое времена, когда поведение супругов обсуждали на партийном собрании? Прилюдно ворошили грязное белье? Я думал, с этим покончено…

— Да вы не огорчайтесь, Володя, — улыбнулась Катя. — Я ведь действительно пригласила Леонида Поликарповича на свадьбу, вот он и принял нашу прогулку близко к сердцу. Не надо провожать меня до калитки, сама дойду. До свидания, Володя.

— Надеюсь, до скорого свидания, — со значением сказал Егоров.

Некоторое время он стоял посредине улицы, глядя на удаляющуюся стройную фигуру, а потом неторопливо пошел к своему жилью.

В темном переулке от забора вдруг отделился огромный мужик, подошел к Егорову, схватил ручищами за полы куртки, рявкнул, дыша в лицо перегаром:

— Ну ты, козел! С девочками нашими разгуливаешь?! Без разрешения? А ну давай гони тысчонку на бля… гоустройство поселка Карьер!

Егоров брезгливо отстранился. Он узнал мужика, которого часто встречал у магазина, где тот ошивался в надежде залить свою неиссякаемую жажду. Вася Косой, тоже местная достопримечательность. По словам Елизаветы Петровны, притворяется больным, а на самом деле обычный тунеядец и пьяница. Живет один в полуразвалившейся хатенке вот в этом переулке.

— Тебя участковый послал, да? — спросил Егоров, вытаскивая из кармана тысячерублевую бумажку.

— Где участковый? — испуганно обернулся мужик. — Ну ты, городской! Смотри, щас ладонью прихлопну — мокрое место останется! Ты меня не пугай, понял?

Егоров понял.

— Я не сомневаюсь, что за эту тысячу рублей поселок действительно благоустроится, — сказал он и вскинул на Косого горящие глаза.

Тот заграбастал купюру, сунул ее в карман драного пиджака, потом прищурился, глядя на Егорова.

— И не зыркай на меня! — он поднял кулачище.

— Хорошо, не буду, — сказал Егоров и опустил глаза.

9

Евдокия Андреевна, мать Ивана, пожилая полная женщина с карими глазами и седыми волосами, стянутыми на затылке, подошла к сыну, легонько похлопала его по плечу.

— Ваня! Представляешь, как внесешь в нашу хату молодую красавицу жену, да?

— Опять дождь пошел, — сказал Иван, глядя в окно.

— Чего ж ему не идти, осень пришла. Ты сегодня какой-то особенно задумчивый, Иван. В кои-то веки воскресенье вечером сидишь дома, не гоняешься по поселку за хулиганами и пьяницами. Даже удивительно видеть такое. Что-то случилось?

— А что может случиться?

— Да мало ли… Я вот подумала, а не тесно вам с Катей будет жить в нашей тесной кухне? Может быть, мы с отцом переберемся туда, а вы, молодые, останетесь в хате? Все же здесь поприличнее, да и места побольше. Как ты думаешь?

— Отец уже спит?

— Ему завтра рано вставать. И я тоже собираюсь на боковую. Сочинила план основных мероприятий на октябрь, теперь и отдохнуть можно.

— Тяжело, неверное, завучем быть, да, мам? Может, тебе снова оставить себе только историю?

— Смеешься? Сейчас никто толком не знает, какую же историю нужно преподавать детям. Хоть каждый день посылай учителей на курсы усовершенствования. Завучу проще. А ты мне так и не ответил насчет кухни.

— Знаешь, мам, давай не будем загадывать.

— Вот как?

— Ну да.

— Видимо, что-то случилось. — Евдокия Андреевна испытующе посмотрела на сына. — Прежде ты с удовольствием рассуждал о том, как вы будете здесь жить с Катей, что нужно купить из мебели, посуды, куда поставить телевизор.

— А теперь не хочу, — буркнул Иван.

— И объяснить, в чем дело, тоже не хочешь?

— Тоже не хочу, — упрямо сказал Иван.

— Ты не заболел часом? Вернулся домой весь мокрый… — Евдокия Андреевна покачала головой. — Ну, хорошо, не буду тебе надоедать своими глупыми вопросами. Отдыхай, Иван.

За окном залаяла собака.

— Ну, вот и отдохнул! — всплеснула руками Евдокия Андреевна. Кого-то принесла нелегкая. Не иначе случилось что. Иди, разбирайся, кто за кем с топором гонялся.

Евдокия Андреевна ушла в спальню, откуда уже раздавался храп отца. В доме, который по привычке назывался хатой, было, как и у Фридриха Клейна, три комнаты: родительская спальня, комната Ивана и общая комната. Однако Иван твердо заявил, что жить они с Катей будут в кирпичной кухне, стоящей во дворе. Там две просторных комнаты, им вполне хватит места. И родителей стеснять не будут. И независимость молодой семьи сохранят. Катя думала так же. Вместе они уже обсудили внутреннее убранство своего жилища, прикинули, где какую мебель поставить… Но сегодня говорить об этом не хотелось.

Кого это нелегкая принесла? Ох как не хочется выбираться из теплой комнаты в сырую непроглядную тьму!

У калитки, съежившись под зонтиком, стоял Роман. Увидев будущего родственника, попортившего ему столько нервов в последние дни, Иван удивился, а потом всполошился.

— Что случилось? Ну? В чем дело, Роман?! Катя?

— Я так и знал, если появлюсь, сразу допрос начнется, — сердито сказал Роман. — С тобой можно просто поговорить?

— Вначале скажи, что случилось, что привело тебя сюда, а потом будем решать, как нам разговаривать, спокойно или не очень, отрезал Иван.

— Да ничего не случилось. Просто я пришел поговорить с тобой.

— В такое время? Уже почти двенадцать ночи. В такую погоду? Ты издеваешься надо мной, что ли?

— Нужно посоветоваться, — решительно сказал Роман. — Сегодня вечером Катька опять гуляла с этим хмырем.

— Я знаю.

— Знаешь — и сидишь дома? Молчишь? — возмутился Роман.

— А ты хотел, чтобы я встретил их и набил Егорову морду, да? Он только и ждет этого. Пострадает на глазах у Кати, а она еще больше разозлится на меня. Если б не ты, шпана чертова, ничего бы не было! А теперь давай топай спать.

— Я ее отговаривал, а она… Странная такая стала, — не обращая внимания на последние слова Ивана, сказал парень. — Тогда я решил последить за ними.

— Ну? — в голосе Ивана почувствовалась заинтересованность.

— Близко я, конечно, не подходил, боюсь этого хмыря городского. Они ходили по улицам, потом стояли у обрыва старого карьера, ничего такого не было. Просто разговаривали. А потом на улице на них налетел Леонид Поликарпович, начал стыдить и все такое.

— Поддатый был? — спросил Иван, зная, что учитель пения любил выпить и поскандалить на пьяную голову.

— Конечно. Мне потом ребята рассказали, сначала он возле клуба чуть ли не митинг устроил, объяснял, какая замечательная была советская власть, а когда фильм начался, чуть не подрался с Лопуховым, сидел перед ним в шляпе и снимать не хотел, а тому ничего не видно, он стал возмущаться, а Поликарпыч ни в какую шляпу снимать не желает. Когда фильм кончился, еще с кем-то сцепился, ну а потом к этому хмырю и Катьке привязался.

— А дальше-то что? Меня Поликарпыч не интересует. Я знаю, что он любит поскандалить, хоть и пожилой человек, ничего страшного. Ты мне про Катю собирался рассказать.

— Они попрощались, Катька побежала домой, а этот хмырь тоже погнал домой. Вот и все.

— Послушай, балбес! — сердито сказал Иван. — Если тебе так уж хотелось рассказать мне об этом, не мог раньше прийти, что ли?

— Извини, с ребятами заболтались у клуба. Иван, я тебе другое хочу сказать. Прямо сейчас.

— Ну, давай, — поморщился Иван.

— Я боюсь этого Егорова. Знаешь, почему? Однажды он разозлился и посмотрел на меня… глаза у него были красными, точно такими, как у той твари, что за мной гналась.

— Это все?

— Не веришь? Теперь, когда я вижу его, чувствую такой же ужас, как там, у дальнего озера, перед нападением. Помнишь, я побежал раньше, чем увидел чудовище. Точно такое же чувство, когда подхожу к нему ближе, чем на пятьдесят метров.

— Испугался ты, как это говорится, испытал стресс, вот тебе и кажется теперь…

— Не кажется, Иван! Я точно чувствую! Он не человек. Это он напал на меня у дальнего озера, понимаешь, это был он!

— И я в него стрелял, ранил? — усмехнулся Иван.

И тут же вспомнил два шрама на груди Егорова, кровавый, якобы старый бинт… Чушь какая-то! Пулевое ранение не может затянуться за одну ночь, он просто издевался, пошутить захотел!

— Ты соображаешь, что говоришь, Роман?

— А что? Ты думаешь, выстрелил, ранил, так теперь он должен валяться в больнице? Но он не человек, я тебе точно говорю!

— Ну, хорошо, Роман, хорошо, — терпеливо сказал Иван. — Я и сам чувствую, что тут дело темное, странный он, этот Егоров. Вот я присматриваюсь к нему. Можешь не сомневаться, скоро я узнаю, в чем тут дало. И обещаю рассказать тебе обо всем. Тогда и примем решение. А теперь иди спать. Катя завтра в первую смену?

— Да.

— Вечером постараюсь заскочить к вам, нужно поговорить. Скажи ей, что я приеду. Тебя отвезти домой?

— Сам доберусь, я его сейчас поблизости не чувствую. Ладно, Иван, пока.

Егоров сидел на кровати, обхватив голову руками. Человек в нем боролся со Зверем, мучительно, долго боролся и постепенно уступал Зверю. Катя… Прекрасная, чистая девушка, наивная, честная, ради нее нужно постараться не выдать себя. Она почувствовала в нем что-то, она восхищается им, хотя и не говорит об этом. Она тянется к нему, в то же время противится этому, раздваивается, но рано или поздно она будет с ним, будет принадлежать ему! Ради этого и следует терпеть, не выдавать себя.

Когда-то Галя, почувствовав в нем перемену, испугалась. Попыталась сама защитить себя, бросилась к первому встречному, только бы избавиться от него, Егорова! Но это не спасло ее. Она получила то, что заслужила.

А Катя… Та сразу потянулась к нему, не в силах противостоять яростному напору его внутренней энергии. Ее всегда притягивали к себе сила и могущество. Прежде олицетворением этого был участковый, глупый милиционер, но сильный и властный, и Катя тянулась к нему. Потом появился Егоров, и она сразу же почувствовала, кто из них сильнее. Пока еще бессознательно, сопротивляясь, но все же она шла к нему. И придет, и будет принадлежать ему красавица Катя!

И он сделает ее подобной себе. Тогда два Зверя помчатся ночью по старому карьеру, вдыхая и вбирая в себя тайную силу дикой природы. Как это будет прекрасно — вдвоем!

Но Зверь не думал об этом. Он хотел одного: свершить свой суд. Немедленно, несмотря ни на что! Гнусный, никчемный учитель пения, возомнивший, что может указывать существу, которое на много порядков выше его, и отвратительный пьяница, осмелившийся протянуть к нему грязные руки, должны исчезнуть навсегда.

Страшная, жестокая борьба шла в этот вечер внутри Егорова между Зверем и человеком. Но Зверь оказался сильнее, и человек сдался.

Окно было распахнуто, капли дождя стучали по подоконнику. Егоров свалился на пол и забился в конвульсиях.

Через несколько минут жуткое четвероногое создание стояло посереди комнаты, красные глаза горели нечеловеческой яростью, способной, казалось, испепелить любого, кто встанет на его пути.

Егоров легко перемахнул через подоконник и черной молнией помчался вдоль забора по улице. Дождь не пугал его — дождь это кстати, следов не останется.

Красные глаза отлично видели в темноте. Деревья, заборы, кусты, лавочки — все, что, днем было разноцветным, теперь стало однообразно голубым, мерцающим, будто не ночь, а хмурое утро стояло над поселком.

Егоров легко перемахнул через забор Косого Васи, в три прыжка приблизился к двери. Она оказалась незапертой. Косой давно уже решил, что воровать у него нечего, следовательно, думать о замках и запорах — дело ненужное, отвлекающее от главной заботы: где бы найти выпить.

Черная когтистая лапа одним ударом распахнула дверь. Пахнувший навстречу тяжелый запах не смутил Зверя. Он ворвался в комнату, опрокинул стоящее у двери ведро с водой. Сбоку у стены храпел на рваном одеяле Косой Вася. Грохот разбудил его. Ваня открыл глаза и пробурчал спросонья:

— Мужики… козлы драные… какого хрена гремите тут? Не видите — я отдыхаю. — Он потянулся и сел на кровати, сообразив, что гости могли прийти с бутылкой. А иначе зачем им вообще приходить к нему?

Увидев черное чудовище с горящими глазами, Косой дернулся назад, прижался спиной к стене.

— Что за хренотень?.. — пробормотал он. — А ну… пошел вон! Я т-тебе покажу!..

Больше он ничего сказать не успел. Черная лапа толщиной с ручищу Косого метнулась к его лицу, длинные, острые когти в одно мгновение располосовали его до кости. Брызнула кровь, Косой замычал, пытаясь закрыться ладонями, но в это мгновение страшные челюсти сомкнулись на его горле. Обмякшее тело мешком повалилось на грязное одеяло.

С утробным рычанием Зверь вонзил клыки в обнаженную грудь Косого, раздирая ее с силой и яростью. Через минуту все было кончено.

Зверь медленно отошел назад к столу, заваленному грязной, давно не мытой посудой, торжествующе посмотрел на содеянное, облизывая окровавленную пасть.

Потом выскочил во двор, перемахнул через покосившийся забор и помчался по улице. Егоров знал, где живет пожилой учитель пения Леонид Поликарпович. Во время первой прогулки Катя рассказывала ему о местных знаменитостях. Леонид Поликарпович был не то чтобы знаменитой, но колоритной фигурой. В Карьере все знали, что старик любит выпить и на уроках частенько страдает похмельем, и хотя пение — не предмет первой необходимости, многие поколения учеников, вырастая, окончив школу, о Леониде Поликарповиче не забывали.

Егоров перемахнул через красный штакетник. Дворовый пес, выскочивший было с лаем из будки, жалобно заскулил и тут же метнулся обратно. Егоров и головы не повернул в его сторону. Огромными прыжками промчался по двору и прыгнул в широкое окно веранды. Затрещали оконные перегородки, зазвенело разбитое стекло. Рыжая кошка с истошным воплем бросилась под диван. Зверь замер перед закрытой дверью в комнату — она была довольно прочной и открывалась наружу.

— Мурка! — из комнаты раздался ворчливый голос. — Опять на стол залезла и посуду побила? Ох, накажу я тебя, киска!

За дверью раздались шаркающие шаги, она распахнулась, и старик в полосатой пижаме, подслеповато щурясь, потянулся рукой к выключателю. Егоров прыгнул молниеносно и точно, челюсти сомкнулись на худом горле старика.

Леонид Поликарпович умер мгновенно, не успев даже понять, что произошло. Егоров не стал разрывать его тело — Зверь уже насытил свою ярость.

На улице шел дождь. Холодные капли освежали разгоряченное тело, смывали кровь с оскаленной пасти. Черной молнией Егоров мчался к старому карьеру.

Баба Лиза сквозь сон услышала, как кто-то тяжелыми прыжками промчался по двору. Решила, что причудилось, со вздохом перевернулась на другой бок. Но вскоре спохватилась: а вдруг это ее Трезор вернулся? Набегался, загулялся, да и прибежал домой? Кряхтя и охая, поднялась с кровати, подошла к окну, долго всматривалась в ночную темень — никого. Накинула на плечи старую фуфайку, вышла во двор.

— Трезор, Трезор, — позвала негромко.

В ответ — ни шороха, ни звука. Только дождевые капли уныло барабанили по листьям старой яблони. Старушка подошла к собачьей будке, заглянула внутрь — будка по-прежнему пуста. Тяжело вздохнув, баба Лиза поплелась в хату. Бросив взгляд на кухню, увидела, что окно в комнате, которую занимал квартирант, распахнуто настежь. Хоть он и закаленный человек, а все ж непорядок, да и подоконник весь мокрый, вода небось натекла на пол. Куда ж это годится!

Она направилась к кухне, осторожно, не включая света, прошла переднюю комнату, приоткрыла дверь во вторую. И ахнула, испуганно прикрыв ладонью рот. Там на полу ничком лежал голый мужчина. Глаза уже привыкли к темноте, но все же нельзя было разобрать, Володя это или кто другой. Тошнотворный запах крови ударил в нос.

Перекрестившись, баба Лиза бросилась со всех ног. В хате заперла все двери на крючки, не включая света, села на кровать и стала думать, что делать дальше.

Кто там лежит? Что случилось? Может, ограбили и убили? Кто-то влез в окно и… Надо бы побежать к Ивану, ему сообщить, да боязно! В такую темень, в дождь одной идти по улицам после того, что увидела?! Баба Лиза вздрогнула. Видно, надо рассвета дожидаться и идти к Ивану. После такого разве уснешь?..

Так и сидела она у окна, да, наверное, задремала, потому что, взглянув на кухню, неожиданно увидела там свет. Баба Лиза шарахнулась от окна, чуть со стула на свалилась. Приглядевшись, заметила мелькнувшую на пороге фигуру квартиранта Володи.

Баба Лиза осторожно вышла из комнаты, приоткрыла входную дверь и негромко окликнула его:

— Володя, это ты?

— А кто же еще, Елизавета Петровна, — откликнулся квартирант. Голос у него был спокойный, но чуть хриплый, будто много кричал. — Разбудил вас, да?

Баба Лиза решила не говорить о том, что видела.

— Да вот проснулась, посмотрела в окно, вижу — свет горит, дай, думаю, узнаю, что там такое. Ты почему не спишь?

— Потому что заснул нечаянно на полу, делал упражнения, устал, да и задремал. А окно закрыть забыл. А на улица дождь начался, вот он и намочил тут у меня, теперь убираюсь.

— К чему это ночью? Ложись спать, я завтра сама уберусь.

— Моя оплошность, мне ее и исправлять.

— Ну, как знаешь, а я пошла спать. — Баба Лиза закрыла дверь, заперла на крючок и пошла в комнату.

Забравшись в постель, она долго размышляла над увиденным и пришла к выводу: здесь что-то нечисто.

10

Катя мчалась по старому карьеру, чувствуя, как сердце ее наполняется восторгом от слаженной работы могучих мышц: отталкиваясь задними ногами, она легко перепрыгивала через полутораметровые кусты и мягко, грациозно приземлялась на передние. От упоительной близости, родства с дикой природой — кустарником, густым бурьяном, зарослями осоки и камыша, и всеми, кто обитал там. Окружающее вызывало в ней такие же приятные и радостные чувства, как чистая, мягкая постель у уставшего человека.

Восторг вызывало и то, что рядом с нею мчался кто-то столь же могучий, грациозный и величественный, для кого здесь также нет тайн и загадок. Она не видела его, но чувствовала — он рядом, чуть сзади, также легко перемахивает через кусты, и они — в чем не было ничего удивительного — склоняли перед ним свои ветви.

Внезапно на берегу дальнего озера взвились к небу прозрачно-голубые языки костра. Тревога и страх ворвались в Катину душу. Взмыв вверх, она увидела стоящего у костра Ивана с пистолетом в руке. Черный зрачок дула был направлен прямо ей в грудь.

— Нет, нет, Иван, не стреляй! — закричала Катя.

Иван прищурил глаз и нажал на спусковой крючок. Громыхнул выстрел, потом еще и еще. Голубое пламя вырывалось из черного зрачка, неся с собой… не смерть, нет, но — боль. И не ей, а тому, кто мчался рядом с нею.

— Нет, нет, нет! — закричала Катя.

И проснулась.

Серый свет хмурого утра заполнял ее комнату, а перед глазами все еще стоял Иван с пистолетом, стреляющий в того прекрасного, могучего, родного, кто мчался рядом с нею.

Короткий стук в дверь окончательно разбудил Катю. В комнату заглянул Федор Петрович.

— С тобой все в порядке, дочка? — встревоженно спросил он. — Ты так кричала во сне.

— Кошмар приснился, — сказала Катя. — Все нормально, папа, уже прошло, я проснулась.

— Ты не простудилась? Вчера вечером было сыро, прохладно после грозы… — Федор Петрович вошел в комнату, присел на краешек кровати, потрогал ладонью лоб дочери.

Вроде бы температура нормальная. Все же я приготовлю тебе чаю с малиновым вареньем.

— Не беспокойся, папа, я чувствую себя отлично. Просто кошмар приснился, это бывает. Иди, я сейчас буду вставать, пора уже на работу собираться.

Когда отец ушел, Катя снова вспомнила свой сон. Что бы это значило? И вот что удивительно — так отчетливы, так живы были в ней и восторг безудержного, легкого бега по старому карьеру, и ужас при виде Ивана с пистолетом. Ох, Иван… Красивый, добрый, сильный, смелый, любимый… Чем больше его достоинств Катя перечисляла в уме, тем неприятнее было думать об Иване.

Гибель Леонида Поликарповича взбудоражила весь поселок. Утром соседка увидела разбитое окно на веранде, побежала к Ивану. Он сразу понял, что случилось что-то страшное, вывел за ворота мотоцикл, посадил в коляску встревоженную соседку и помчался к дому учителя пения.

Заглянув в разбитое окно, Иван в сердцах ударил кулаком по кирпичной стене.

— Чего там, Ваня? — жалобно спросила соседка и, поднявшись на цыпочках, тоже глянула внутрь. Увидела старика, лежащего в луже крови, отпрянула, будто голых проводов под током коснулась. Истошно закричала. Ой! Убили, убили Леонида Поликарповича! Разорвали на части! Ой, люди добрые, да что ж это творится?!

— Ну, ладно, ладно, — хмуро сказал Иван. — На части его не разорвали, но убили, это точно. Криками теперь не поможешь.

— Да там же все в крови, ой, жуть какая! — кричала соседка.

— Да замолчи ты! — рявкнул Иван. Подергал дверь веранды — закрыто. Повернулся к испуганной женщине. — Вот что, тетка Настя, принеси-ка топор.

Пока она бегала за топором, Иван, присев на корточки, стал внимательно разглядывать осколки стекла. На некоторых были видны следы засохшей крови и жесткие черные волоски. И сразу же в памяти всплыло жуткое видение: черное существо с красными глазами огромными прыжками настигает бегущего Романа.

Сомнений не оставалось: именно оно побывало здесь. Но что это, кто это? Откуда?

Взломав дверь, Иван вошел внутрь. Стиснул зубы, пальцы сами собой сжались в кулаки. Дверь в комнату была распахнута, на пороге в полосатой, залитой кровью пижаме лежал учитель пения. Страшная рваная рана зияла на месте его горла. На коричневых досках пола были отчетливо видны кровавые следы громадных лап…

Откуда? Почему?!

Тетка Настя заглянула внутрь и снова закричала во весь голос. На улице, у ворот уже собирались любопытные соседи.

— Значит, так, — сказал Иван, выходя во двор. — Никому не входить, ни к чему не прикасаться. Тетка Настя, посиди во дворе, последи за порядком. А я пойду звонить в район. Пусть высылают следственную группу.

Спустя два часа в доме Леонида Поликарповича сидели за столом трое: Иван, следователь Мирошников и судмедэксперт Усачев.

— Первый раз в жизни такое вижу, — сказал Мирошников. И ничего понять не могу. Допускаю, что собака может покусать, даже загрызть может насмерть, но чтобы она врывалась в дом, прыгала в закрытое окно и убивала хозяина… О таком я не слышал.

— Как и о собаках с такими огромными лапами, — сказал Усачев. Скорее всего, это был тигр… или пантера.

— Допустим, тигр, — повернулся к нему Мирошников. — Но представь себе тигра, который подкрадывается к определенному дому, прыгает в определенное окно и убивает определенного человека? Он что, утром встретил его на базаре, поссорился и ночью решил отомстить? Если бы это был голодный зверь, он мог бы поймать какую-нибудь утку или в курятник залезть. Да не видно, чтобы он здесь поужинал — просто убил старика и ушел. Это похоже на умышленное убийство. А раз так, значит, здесь побывал не зверь, а человек.

Иван почувствовал, как мурашки побежали по коже.

— Характер повреждений на теле убитого свидетельствует о том, что рана была нанесена зверем с мощными клыками, — возразил Усачев. — Об этом свидетельствуют следы, черные волосы на осколках… дело ясное — это был зверь. Мы, конечно, проведем тщательную экспертизу, но лично я в этом не сомневаюсь.

— А я сомневаюсь, — настаивал на своем Мирошников. — Можно прилепить какие-то резиновые штуки на ботинки — вот тебе и отпечатки, и собачьей шерсти подбросить. И — убить, кого задумал. Вопрос в том — почему он это задумал. Какие претензии у него могли быть к старику? Иван, а ты что молчишь?

— Нужно спросить всех, кто вчера или позавчера виделся с Леонидом Поликарповичем, — сказал Иван. Сейчас займусь этим. По-моему, это все-таки был зверь. Но почему он убил старика, я не знаю. Кстати… — Иван замялся, не зная, стоит ли рассказывать о случившемся у дальнего озера. Могут ведь и не поверить, сказать, что у страха глаза велики.

Все же он решился и рассказал обо всем, включая и поиски пропавшей собаки.

— И сидит молчит! — воскликнул Усачев. — Да у тебя тут такое творится, Иван! В старом карьере какой-то зверь живет и нападает на людей, а ты никаких мер не принимаешь! Как же это получается?

— Я же сказал, что стрелял в него, а на следующее утро сам обследовал место происшествия, кроме следов крови и отпечатков лап, ничего на обнаружил. Да и те вскоре дождь смыл.

— Думаешь, это был он? — спросил Мирошников.

— Уверен. Я же помню те отпечатки, разве такое забудешь?

— Тому, что было в карьере, я могу поверить, — Мирошников встал, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате. — Но чтобы в окно прыгать!.. К тому же ты сказал, что ранил его, следы крови до самого поселка тянулись, выходит, серьезно ранил, а он после этого в окно прыгает! У вас что, целая команда этих зверей?

— Откуда мне знать, — хмуро сказал Иван. — Сам ничего понять не могу. Ясно одно: нужно как следует прочесать старый карьер и все прочие места, где можно спрятаться. У меня одного на это сил нет, нужна помощь.

— Мы сейчас доложим обо всем подполковнику Новоселову, пусть решает. Завтра приедешь к нему с докладом, — сказал Мирошников Ивану. — А сегодня опроси всех, кто что-то видел или знает про старика, да предупреди людей, чтобы ночью на улицу не высовывались.

— Если он в окно прыгает, и дома не спасешься, — заметил Усачев.

— Пусть закроют ставни, — Мирошников покачал головой. — Это ж надо, зверь прыгает в окно и убивает людей! Черт знает что! Ну не верю я в это, не верю! Но ставни пусть закрывают.

— Иван прав, нужно прочесать старый карьер, — сказал Усачев. — И чем быстрее, тем лучше. Поехали, доложим Новоселову.

— Иван! Иван! — раздался на улице истошный вопль.

Иван вскочил на ноги, опрокинув табуретку, рванулся к выходу.

— Чует мое сердце, у нас опять работа появилась, — мрачно буркнул Мирошников.

У калитки стоял Женя Липовецкий, тридцатилетний бетонщик с ЖБИ-7. Иван не сразу узнал его: волосы всклокочены, рот перекосился от ужаса, глаза широко раскрыты. Женя орал не переставая, размахивая трясущимися руками.

— Успокойся! — крикнул на него Иван. — Что стряслось?!

— Там… там… Вася Косой, — с трудом выговорил Женя.

— Ну и что? Косой… а дальше? Говори, Женя!

— Разорвали Косого! — выпалил Липовецкий. — На такие вот клочочки. Он соединил большой и указательный пальцы.

Иван в ярости заскрипел зубами. Из дома вышли Усачев и Мирошников.

— Еще один труп? — спросил Мирошников, глядя исподлобья.

— На такие вот клочочки, — трясущимися руками показывал Женя.

— Пошли, — сказал Иван.

Мирошников за двадцать лет работы следователем видал всякое, но, войдя в хату Васи Косого, он зажал рот ладонью и опрометью выскочил во двор. Следом за ним вышли Усачев с Иваном.

Рвотные судороги сотрясали Мирошникова.

— Ужас какой-то, — поежился Усачев. — Серьезные у тебя дела творятся, Иван.

— Серьезней некуда, — сказал Иван, глядя себе под ноги.

Мирошников вытер мятым носовым платком губы, повернулся к Усачеву.

— Давай, Митя, занимайся сам, — сказал он. — Видишь, я что-то расслабился.

— Мне все ясно, — сказал Усачев. — Следы те же.

— Остаемся здесь, — приказал Мирошников. — Я сейчас из машины позвоню Новоселову, пусть присылает омоновцев, нужно немедленно прочесать старый карьер. А ты, Иван, звони медикам. Я найду эту тварь! Я… Я сам разорву ее на части!

Старый карьер — не джунгли, даже не среднерусский лес. Пятнадцать омоновцев за два часа исходили его вдоль и поперек, ничего подозрительного не нашли. Ни норы, ни логова, никаких следов. В это время Иван и Мирошников расспрашивали знакомых Леонида Поликарповича и собутыльников Васи Косого в надежде отыскать хоть какую-то зацепку. Их надеждам не суждено было сбыться. Все говорили, что Леонид Поликарпович любил поспорить, поучить молодежь, но так было всегда. Кто-то, может статься, и не любил его, но чтобы такое… И Вася Косой был человеком нелегким, в гневе мог оскорбить и побить кого-то из собутыльников, случалось, занимался вымогательством, если не было денег, но после того, как однажды «серьезно поговорил» с Иваном, стал более осторожным. Так и это все знали.

Вечером, когда омоновцы уехали, и уставший Мирошников уехал в райцентр, поселок словно вымер. Иван, доложив по телефону обстановку начальнику районной милиции подполковнику Новоселову, получил приказание явиться завтра в районное управление с подробным докладом. Чтобы завершить работу, начатую днем, Ивану оставалось встретиться и поговорить еще с одним человеком. С Катей. Эту встречу он отложил на вечер. Чувствовал, что Катя все еще злится на него. Тут бы подождать еще денька два, не навязываться, да что поделаешь, служба есть служба. Ведь Роман вчера сказал, что Леонид Поликарпович повздорил с ее спутником, этим подлым Егоровым. И Катя присутствовала при разговоре.

Федор Петрович проводил Ивана в дом, старательно заперев за ним дверь.

— И ставни закрыл, — сказал он. — Просто ужас, что творится. А ты почему-то не заходишь к нам, обиделся, что ли? Я тебе честно скажу, Иван, злился на тебя. Но когда Роман все рассказал, у меня просто камень с души свалился. Ох, этот Роман, молодой еще, глупый. Но ты ведь человек солидный, умный, не должен обижаться на нас, тем более на Катю. Она переживает.

— Я не обижаюсь на вас, Федор Петрович, — сказал Иван. — Просто работы много, вы же сами знаете, что тут у нас творится. Сколько живу, не помню такого. Начальство требует поимки преступника, а как его поймаешь, если даже неясно, что это за существо.

Проходи к столу, садись, Ваня. Чаю хочешь?

— Можно и чаю, — кивнул Иван. — Но прежде я хотел бы поговорить с Катей. По делу. Вы не возражаете?

— А я тебе что говорил? — сказал вошедший в комнату Роман. — Все сходится.

— Вот что, — сказал Иван. — Пожалуйста, больше никому об этом ни слова. И вообще все это чепуха.

— Я кроме тебя — никому. Но это не чепуха, а правда.

— А что ты такое говорил? — прислушался Федор Петрович. — Что это дело рук оборотня? Согласен с Иваном — чепуха. Ты у нас великий выдумщик, Роман.

Иван постучал в дверь Катиной комнаты.

— Да, — послышался усталый голос.

— Здравствуй, Катя, — сказал Иван, войдя к ней. — Надо бы нам с тобой поговорить.

— О чем? — холодно спросила Катя.

Она повернулась и вызывающе посмотрела на него. Иван заметил, что у нее усталые глаза.

— Почему злишься на меня? Что с тобой происходит, Катя?

— Потому что от тебя одни неприятности! То ты в собак стреляешь, то людям угрожаешь расправой, а когда нужно поймать страшного убийцу, выдумываешь какие-то сказки про оборотней! Глупо!

— Это не я выдумывал, а твой брат.

— Вы оба хороши! Надоело!

— Ладно, Катя. Я вижу, ты сегодня не в духе, я тоже. Но сейчас я к тебе пришел по долгу службы. Ты вчера опять прогуливалась с Егоровым.

— Следишь за мной?

— Нет. Об этом все знают. Егоров последний, с кем вчера разговаривал Леонид Поликарпович, и не просто разговаривал, а ругался. Ты при этом присутствовала. Расскажи, как было дело.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Пожалуйста, Катя, расскажи мне о том, что произошло вчера вечером между Егоровым и Леонидом Поликарповичем.

— Ничего особенного. Старик набросился на него с упреками, больно не понравилось ему, что Володя со мной гуляет. Тот все выслушал и очень огорчился. И я огорчилась. А потом Леонид Поликарпович ушел, мы с Володей попрощались и тоже пошли по домам. Вот и все.

— Он угрожал старику?

— Кто, Володя? О Господи! Ну нельзя же обо всех судить по себе! Это ты, Иван, всем угрожаешь и бьешь в морды, а Володя человек культурный, он на такое не способен. Я же сказала: он просто огорчился. Ну, ходили мы с ним, разговаривали, что в этом плохого? Почему всякий считает возможным останавливать нас и читать нотации? Я не твоя крепостная, мне уже двадцать один год, могу сама решить, что мне следует делать, а что нет.

— Ты очень изменилась, Катя, — с тоской сказал Иван. — Ты стала сама на себя не похожа. Не знаю, Егоров так влияет на тебя или здесь кроется что-то другое… Нам нужно разобраться во всем, что случилось. Не сейчас, но обязательно надо, Катя. Я люблю тебя.

— А я… ох, Иван, пожалуйста, оставь меня в покое, я так устала, сил нет даже разговаривать. Потом, ладно?

Иван согласно кивнул. Он смотрел на красивое, утомленное лицо Кати и почувствовал, как что-то тоскливо сжалось у него в груди. Она была далека от него в эту минуту, она была чужой. Ему так хотелось обнять ее, посидеть рядом молча или рассказать о своих сомнениях, поделиться предположениями, но именно сейчас она стала совсем чужой. И не с кем ему поговорить, никто не поможет, не успокоит, слова доброго не скажет… Кроме Кати — некому.

— Не сердись на меня, Ваня, — неожиданно сказала Катя. — Ты прав, что-то происходит, но я не знаю, что это.

— Давай вместе разберемся, я помогу тебе, — с надеждой сказал Иван.

— Нет, Иван, ты здесь ни при чем. Я должна сама понять, что происходит.

— Ну, давай… понимай, — мрачно усмехнулся Иван и направился к двери.

Катя пошла за ним и, едва Иван вышел из комнаты, заперла дверь на замок. Потом бросилась на кровать, слезы ручьями хлынули из ее глаз, плечи содрогались от рыданий.

11

Егорова уже не волновал вопрос, кто он такой. Прошло время, когда он не понимал, что с ним происходит, когда в нем жили два разных существа: Человек и Зверь, когда он действовал, повинуясь инстинктам, а после мучительно размышлял о случившемся. Теперь Человек мыслил о будущем, опираясь на могущество и неуязвимость Зверя, а Зверь совершал поступки, руководствуясь разумом Человека. Теперь Егоров знал, что может без труда заставить человека, которому он симпатизирует, забыть обо всем на свете, кроме него. Внушить непроходящий ужас тому, кто может быть для него опасен. Уничтожить того, кто становится на его пути. Женщину, которая предала его, друга, который собирался его предать, выжившего из ума старика, наглого бездельника… Тупого милиционера, который все время путается под ногами. Зверь готов был растерзать его в тот же вечер, когда Человек узнал, что он и есть жених Кати Клейн. Но Человек осадил тогда Зверя. Во-первых, милиционер слишком заметная фигура здесь, в поселке, а во-вторых, убитая горем Катя была бы не столь податлива чарами Егорова.

Но сегодня настал и его срок. Слишком опасным стал для него участковый. И потому должен исчезнуть навсегда. И тогда Егоров злорадно усмехнулся — никто на помешает ему сделать Катю подобной себе. А потом они вместе уйдут из этого поселка — туда, где их никто не знает.

Именно этого он жаждал.

Осторожный стук в дверь отвлек Егорова от его мыслей.

— Да! — почти весело откликнулся он.

В комнату робко вошла Елизавета Петровна.

— Ты как насчет ужина, Володя? — спросила она.

— На ночь есть вредно, — сказал Егоров. — Желудок можно испортить, Елизавета Петровна.

— Опять не будешь кушать? И вчера отказался, и сегодня… — Она огорченно всплеснула руками. — Чем же ты питаешься? Так ведь и похудеть можно, и здоровье потерять.

— Здоровье скорее испортишь от обжорства, — улыбнулся Егоров. Спасибо. Елизавета Петровна, но сегодня я планирую лечь пораньше, хорошенько выспаться. Вчера спал плохо, поэтому сегодня неважно себя чувствовал на работе, еле дождался конца смены.

— Сам виноват, окно оставил открытым, — напомнила старушка.

— Согласен, — кивнул Егоров. — Виноват. Но уж сегодня этого не случится. Прямо сейчас ложусь спать и — до утра.

— Ну, как знаешь. А то смотри, я тебя покормлю.

— Не волнуйтесь, Елизавета Петровна. Еслипроголодаюсь, сам пошарю по кастрюлям на кухне.

Старушка некоторое время еще топталась у двери, поглядывая по сторонам. Егоров терпеливо ждал.

— Ну, ладно, — сказала наконец она. — Пошла я. Спокойной тебе ночи, Володя.

— И вам также, — вежливо поклонился Егоров.

«Неужели догадалась? — подумал он, когда дверь за хозяйкой закрылась. — Нервничает. Скорее всего, боится. Надеюсь, я успокоил ее, пока она безвредна, да и трогать ее нельзя. Ну а потом что-нибудь придумаю…»

Незадолго до полуночи, почувствовав первые приступы надвигающихся страшных судорог, он разделся, набросил на голое тело халат, отворил окно и торопливо выбрался во двор. В первый момент холодная земля обожгла ступни босых ног, но вскоре Егоров уже ее чувствовал этого. Он быстрым шагом направился в огород, за которым начинался старый карьер.

Он все просчитал. Самым опасным для него был отрезок времени, когда человек принимает облик Зверя и наоборот. Значит, никто не должен этого видеть. В кухне, где он жил, это нельзя было исключить. А вот в старом карьере его никто не найдет. Потом он спокойно вернется в комнату, даже если во дворе будет дежурить наряд милиции. Скажет, что ходил в туалет. Каких-либо улик против него, человека, нет и не будет никогда. Пусть попробуют что-либо доказать!

Он слишком спешил и не успел почувствовать, как сквозь прорванный рубероид ветхого туалета, торчащего посереди огорода, вслед ему смотрят испуганные глаза старушки, беспрестанно осеняющей себя крестным знамением.

Дождавшись, когда Егоров исчезнет в сырой, непроглядной темноте, баба Лиза выбралась из своего убежища и помчалась во двор. Но — не в хату, за двери с толстыми крючками, способными ограждать ее от непрошенного вторжения. Она направилась в кухню! Включила свет в передней комнате, постучала в закрытую дверь второй. Никто не отозвался на ее стук. Она постучала громче — тишина. Подергала дверь — закрыто на шпингалет изнутри. Тогда баба Лиза выбежала во двор, без труда обнаружила открытое в сторону огорода окно, с легкостью, удивительной для ее возраста, влезла через окно в комнату.

Иван надел мотоциклетный шлем, снял пистолет с предохранителя, сунул в карман кожаной куртки запасную обойму и направился к двери.

— Ваня, — послышался из спальни встревоженный голос Евдокии Андреевны. — Ты опять уезжаешь? По-моему, на сегодня хватит.

— Спи, мама, — сказал Иван. — Уже поздно.

— Вот именно. Ты что, до утра намереваешься патрулировать?

— Нет, в последний раз поеду, посмотрю.

— Да что смотреть, люди спят давно, всех же предупредили, чтобы ночью из дому не высовывались. Куда ты?

— Мама, ты и сама знаешь, какие у нас послушные люди. Особенно пацаны. Я уже пять компаний разогнал по домам. Ну, еще разок проеду, посмотрю, нет ли каких храбрецов на улицах.

— Но ты же знаешь, что я не усну, пока ты не вернешься, — сердито сказала Евдокия Андреевна. — А завтра у меня совещание. Так что, будь добр, возвращайся поскорее.

— Да, мама, конечно. — Иван взялся за ручку двери.

— И пожалуйста, Ваня, будь осторожнее.

— Хорошо, — успокоил ее Иван и вышел во двор.

В этот вечер с интервалом в каждые два часа: в шесть, восемь, десять часов — он объезжал пустынные улицы поселка. Ничего подозрительного не обнаружил. Этот, полуночный объезд, на сегодня последний.

День выдался сумасшедший. Ноги гудели от усталости, а голова уже плохо соображала.

Иван вывел мотоцикл за ворота, завел его и не спеша поехал по непривычно тихой улице.

Фонарей маловато, сколько ни вешай лампочек, всегда найдутся любители пострелять в них из рогатки. Молодежи сподручней, когда темно, вот и стреляют. А небо — черным-черно, ни единой звездочки.

У двора Леонида Поликарповича Иван притормозил. Здесь произошло страшное преступление. Васю Косого разорвал неведомый зверь, вошедший в открытую дверь, а к Леониду Поликарповичу кто-то ворвался, разбив окно. Прав был Мирошников: дикий зверь на такое на способен.

Во дворе не было ни души. А на улице…

Иван глазам своим не поверил, когда увидел, как по улице прямо на него мчится чудовище с красными горящими глазами, размерами превосходящее самую крупную собаку… Иван ударил по тормозам, спрыгнул с мотоцикла, рванул из кобуры пистолет.

Усталость как рукой сняло, и страха не было. Напротив, увидев чудовище, Иван почувствовал облегчение. Вот он, преступник! Теперь не уйдет.

Гулкий хлопок выстрела разорвал напряженную тишину. Зверь, распластавшись в прыжке, дернулся в воздухе и, словно натолкнувшись на невидимую преграду, плюхнулся на землю. Но тут же вскочил, прыгнул снова. Иван выстрелил еще. Снова зверь прервал свой прыжок и снова поднялся. Иван послал три пули подряд в его широкую грудь. А зверь был уже совсем близко, в нескольких метрах от участкового.

Красные уголья глаз с ненавистью смотрели на Ивана. После пяти попаданий в грудь эти глаза горели все той же яростной ненавистью! А зверь снова изготовился к прыжку.

Иван дрогнул. Ни о чем подобном он и не слышал. Он побежал к калитке, торопливо захлопнул ее за собой, метнулся в глубину двора, к веранде с разбитым окном. Обернувшись, увидел, как черная тень метнулась следом за ним через забор. Иван выпустил в зверя последние пули, дернул на себя дверь и вбежал на веранду. Еще днем хотел заколотить вход в опустевший дом, да времени не хватило, ограничился тем, что заклеил дверь бумажкой с печатями. Может быть, это и спасло ему жизнь.

Иван быстро перезарядил пистолет, не сводя взгляда со зверя, тот тяжело дышал, кровавая пена пузырилась в оскаленной пасти, но глаза по-прежнему горели красным огнем ненависти.

Иван поднял пистолет, краем глаза пытаясь найти еще какое-то оружие пули останавливали зверя, но не убивали его. Может быть, Леонид Поликарпович хранил на веранде вилы, косу или лопату? Ничего такого поблизости не было видно. А что же делать, когда патроны кончатся?

— Сволочь! — заорал Иван и выстрелил прямо в оскаленную пасть.

Зверь попятился, пуля срезала верхний левый клык. Воспользовавшись секундным замешательством врага, Иван заскочил в тесный коридор, соединяющий веранду с комнатами, захлопнул за собой дверь, запер ее на замок. Дверь прочная, дубовая, выдержит.

С минуту Иван стоял, прислушиваясь. Похоже, зверь не торопился еще раз прыгать в разбитое окно. Что же он задумал? Иван вбежал в комнату — он надеялся найти здесь что-либо для дальнейшей обороны. Да, обороны! Не он преследовал преступника, а тот атаковал его. Кто же это такой? Думать было некогда. Где-то в комнате должен быть нож или топор, где-то должен быть…

Иван дернул ящик обеденного стола, выхватил большой кухонный нож, взглянул в окно. И вовремя! Зверь летел прямо на него, вытянув вперед когтистые лапы. Иван кинулся назад, в коридор. Звон разбитого стекла слился с грохотом захлопнувшейся двери. Теперь зверь находился в комнате, а Иван в коридоре и запереть комнатную дверь уже не мог! Оглядевшись, Иван придвинул вплотную к двери старый стол. Бросил сверху мешок с цементом, сам налег на столешницу. Пусть попробует!

Страшный удар отбросил его в сторону. Дверь приоткрылась, но Иван вновь придвинул стол к двери. Второй удар был сильнее первого. Дверь затрещала.

Сквозь щель Иван увидел совсем близко красные ненавидящие глаза. Зверь готовился к третьему прыжку. Иван вскинул пистолет и выпустил всю обойму. Если б это был тигр, он бы свалился замертво. Но этому зверю пули не причиняли видимого вреда, лишь отбросили его назад, помешали прыгнуть.

Патроны кончились. Иван поднял глаза к потолку, там было квадратное отверстие, прикрытое деревянной дверцей, — путь на чердак. На чердак! Иван прыгнул на стол, откинул дверцу, забросил в люк нож и пистолет, подтянувшись на руках, сам выбрался на чердак.

В это время дверь с треском разлетелась и зверь вломился в коридор, заметался от стены к стене, потом замер, подняв голову.

— Здесь я, здесь, — сказал Иван, нагнувшись с ножом в руке. — Ну, давай, попробуй, достань меня!

На пыльном чердаке он чувствовал себя в безопасности.

Зверь взвился в воздух и, как только морда его показалась над люком, Иван с силой ударил ногой по крышке, обрушив ее на оскаленную пасть. Зверь с грохотом рухнул вниз. Раздался рев, от которого, казалось, и стены задрожали. Иван открыл крышку люка, выставил руку с ножом.

— Я убью тебя, сволочь! — закричал он. — Разрежу на куски! Ну, давай, прыгай, прыгай, подлый убийца!

В последний раз зверь бросил на него полный ненависти взгляд и прыгнул через разбитую дверь в комнату. Вновь послышался звон разбитого стекла, и все стихло. Ушел?

Оставил его в живых? Отступил?!

Прошло еще несколько мгновений, прежде чем Иван услышал голоса на улице. Так вот почему он ушел!

— Иван! — закричала тетка Настя. — Ты живой, Иван?!

— Живой, живой, — отозвался участковый, спрыгивая из люка на пол.

С пистолетом в правой руке и ножом в левой он вышел во двор. У ворот стояли тетка Настя, ее муж Степан с ружьем, трое мужиков из соседних домов, тоже с ружьями.

— А мы услышали: пальба, грохот, стекла бьются, смотрим — твой мотоцикл стоит, а тебя нету, — сказала тетка Настя. — И не знаем, что делать.

— Спасибо, — сказал Иван, — вы спасли мне жизнь.

Он вышел за калитку, сел на мотоцикл и долго сидел, опустив голову, не замечая, что пальцы все еще судорожно сжимают нож и пистолет. Мужики нетерпеливо переминались с ноги на ногу рядом.

— Ну так что, убил ты его? — спросил Степан. — Я тут фонариком посветил, кровищи кругом — ужас сколько.

— Две обоймы разрядил… в грудь, в голову… — хрипло пробормотал Иван.

Теперь, когда поединок закончился, он чувствовал себя совершенно обессиленным. Хотелось только одного: добраться домой и броситься в постель.

— Так убил или нет? — спросил Степан.

— Может, надо пойти в дом, посмотреть? — подала голос тетка Настя. Пусть мужики сбегают…

— Не надо, — покачал головой Иван. — Он ушел. Я думаю, специально за мной охотился, да не получилось… И у меня не получилось… Боевая ничья.

— Как ушел? — на понял Петро Макаров. — Ты попал в него или промазал? Может, ты сам ранен, это твоя кровь, а, Иван?

— Это его кровь, я не ранен. И не промазал. Ты, Петро, с четырех метров можешь промазать в кадушку? А с двух? Не захочешь, а попадешь. Но он ушел. Пули останавливают его, мешают прыгать, но не убивают. Понятно?

— Господи, ужас какой… — прошептала тетка Настя, прячась за спину мужа.

— Ты ничего не перепутал, Иван? — настаивал Петро.

— Нет. Давайте, мужики, по домам. Завтра разберемся что к чему. Спасибо за помощь, а сейчас уходите. Я тоже поеду домой, устал чертовски, весь день на ногах.

Домой, в постель… Но он ведь не уничтожил Зверя, даже не отпугнул его! А что если тот снова начнет охоту за ним? Прыгнет в окно его дома? А там отец, мать… Зверь не пощадит их.

Иван завел мотоцикл, включил скорость и помчался по улице.

Баба Лиза терпеливо сидела у окна. Чтобы не уснуть, выпила два чашки крепкого чаю, вроде помогло. В комнате было темно, в щель между занавеской и оконной рамой отчетливо просматривался весь двор. Она ждала возвращения Егорова.

И дождалась.

Шатаясь, как пьяный, в распахнутом халате на голое тело, он пробежал по двору со стороны огорода и через окно забрался в свою комнату. Не прошло и пары минут, как на улице затарахтел мотоцикл Ивана Потапова.

Баба Лиза не придумала ничего лучше, как прыгнуть в постель. Натянула одеяло до подбородка и замерла.

— Баба Лиза, проснись! — загремел во дворе голос Ивана, а следом раздался стук в дверь, такой сильный, такой нетерпеливый, что не проснуться никак нельзя было.

— Ох, кто это там? — закряхтела баба Лиза, выбираясь из-под одеяла. Ты, Иван, что ли? А время-то сколько?

— Открой, баба Лиза! — крикнул Иван. — Время позднее, но у меня к тебе дело есть, срочное.

— Ну что за дело? — недовольно спросила старушка, открывая дверь. Чего ты, Ваня, покою людям на даешь?

— Где твой квартирант? — рявкнул Иван.

— Кто, Володя?

— Да. Где он?

— Дома, где ж ему быть. Спит, наверное, он сегодня пораньше лег, даже не стал ужинать со мной, сказал, хочет как следует выспаться. А что случилось? — Баба Лиза демонстративно зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Пошли проверим, — приказал Иван.

— Дай мне хоть кофту накинуть, холодно на улице.

Они вошли в кухню. Старушка включила свет в передней комнате. Иван сразу же шагнул к дверям второй, дернул за ручку.

— Он закрывается на ночь, — пояснила баба Лиза. — Все теперь закрываются, боятся люди. Погоди, дай-ка я постучу. Володя, Володя, ты спишь? Это я, Елизавета Петровна.

— Что стучалось, Елизавета Петровна? — послышался из-за двери сонный голос Егорова.

Иван остолбенел от неожиданности. С нескрываемым изумлением посмотрел на хозяйку.

— Тут Иван приехал, наш участковый, чегой-то хочет поговорить с тобой. Я уж сказала, что поздно, ты спишь, а он не верит.

— Открой, Егоров, — пробурчал Иван.

Он почувствовал непреодолимую усталость. Казалось, еще мгновение, и силы покинут его, так и сядет в этой комнате на табуретку и уснет. Он ведь не сомневался, что Егорова здесь нет. Заскочил домой, взял две запасные обоймы и острую косу, думал: ну, теперь никуда этот Зверь не денется. Ошибся… Это был не Егоров. Кто же в таком случае? Или — что?

— Я сплю, приходи утром, — ответил Егоров.

— Значит, не откроешь? — спросил Иван.

— Только в том случае, если у тебя есть ордер на обыск.

— Да в чем дело, Ваня? — спрашивала баба Лиза, дергая участкового за рукав куртки. — Почему ты так хочешь войти к Володе? Ты можешь толком объяснить или нет?

— Да что тут объяснять! — в сердцах махнул рукой Иван.

Повернулся и пошел к выходу.

— Ты уж извини, Володя, — сказала баба Лиза, выключила свет и поспешила за Иваном.

Но не догнала его. За воротами взревел мотоцикл, унося Ивана в ночную мглу.

12

На утро Иван проснулся рано, быстро позавтракал, оседлал мотоцикл и поехал к бабе Лизе. Накануне ночью он долго не мог уснуть — это лишь казалось, что коснется головой подушки и тотчас же отключится. Нервное напряжение сумасшедшего дня спадало понемногу, уступая место вопросам, на которые не было ответа.

После долгих раздумий Иван решил, что поговорить с Егоровым все же необходимо. Поговорить, посмотреть на него, послушать, что скажет. С тем и уснул.

Баба Лиза подметала двор, смахивая опавшие листья в большую кучу у ворот. Она не удивилась, увидев Ивана.

— Чувствовала, что ты приедешь, Ваня. Небось хочешь поговорить с Володей, пока он не уехал на работу?

— Хочу, — кивнул Иван.

— Только прошу тебя, не ругайся с ним, он проснулся не в духе, весь какой-то помятый, и на лице вроде как шрам появился, а может, лежал неудобно… Говорит, из-за тебя не выспался.

— Конечно, из-за меня, — сказал Иван, направляясь к кухне.

И снова забилось, запульсировало в сердце предчувствие: это был Егоров! Просто ночью успел вернуться раньше него.

Егоров стоял в передней комнате перед зеркальцем, висевшим на стене, причесывался. Легкая куртка стального цвета, такие же брюки, голубая рубашка, красный галстук — франт! Начальник электроцеха. Но лицо… У него было лицо человека, получившего накануне жестокую нахлобучку: темное, опухшее. Однако ни синяка, ни царапины не было заметно. Только белая полоска шрама на правой щеке появилась — прежде ее не было.

Иван вспомнил: отчаянный прыжок Зверя к чердачному люку, злобная пасть, красные глаза, поднявшиеся над люком, и его удар ногой по деревянной крышке — железная ручка вонзилась в морду Зверя… С правой стороны!

— Ну что? — спросил Иван, расстегивая кобуру. — Досталось тебе ночью?

— Это мелочи, — равнодушно ответил Егоров, не переставая поправлять прическу перед зеркальцем. — Временные неприятности.

— Так это был ты?! — закричал Иван.

— Докажешь — соглашусь. — Егоров повернулся, посмотрел в упор на участкового и усмехнулся. — Не докажешь — не занимайся клеветой.

— Это — клевета?! — Иван почувствовал, что у него от ярости перехватило дыхание. — Да я тебе, гад, знаешь что сделаю?!

— А это — оскорбление, — жестко сказал Егоров.

— А то, что было ночью?

— Я не знаю, что с тобой было ночью. — Егоров отвернулся.

Но Иван успел заметить дырку вместо зуба — слева, вверху. В памяти замелькали события кошмарной ночи: Зверь готовится к прыжку, выстрел, пуля выбила верхний левый клык…

— Знаешь, — сказал Иван. — Все ты прекрасно знаешь. Может, поговорим начистоту? Ну, давай, раскалывайся! Ну?!

— Что именно?

— О твоем фокусе!

— Я не фокусник. И вообще, извини, мне пора уходить, на автобус опаздываю. Если у тебя есть ко мне претензии, готов выслушать.

— Есть. И много!

— Слушаю, — Егоров демонстративно поднял руку с часами.

— Ну, ты и сволочь! — заорал Иван.

Схватил Егорова за грудки, тряхнул так, что куртка затрещала. Тот испуганно отстранился, в темных глазах мелькнули красные искры. Как не хотелось Ивану ударить Егорова, сдержался. Этого было делать нельзя… Он отшвырнул начальника электроцеха к стене.

— Ты ответишь за это! — прошипел Егоров, расправляя складки на куртке, разглаживая ладонью галстук.

— Ты кто? — с ненавистью спросил Иван. — Зачем явился к нам?

— Чтобы учить уму-разуму тупых ментов, — с презрением ответил Егоров.

— А вот это уже оскорбление, так сказать, при исполнении. — Иван шагнул вперед.

— Я буду рад, если ты ударишь меня, — сквозь зубы процедил Егоров. Красные искры горели в глубине его глаз, будто стремились прервать невидимую преграду и вырваться на волю. — Улик у тебя — никаких. Нет и никогда не будет. А преследование из ревности налицо. Не справляешься со своими обязанностями, не можешь найти преступника и отыгрываешься на мирных гражданах. В частности, на мне. За то, что я познакомился с твоей бывшей невестой, и она с удовольствием встречается со мной. Все яснее ясного. Не думаю, что твое начальство станет поощрять подобные методы работы. И что председатель поссовета одобрит твое поведение.

— Так кто же ты? — прищурившись, в упор спросил Иван.

— Тебе этого никогда не понять. Будет лучше, если забудешь Катю и уйдешь с дороги. Я оценю этот жест и, может быть, тоже уйду. Больше я ничего тебе на скажу.

— Оставить Катю?! Да я тебе самому глотку перегрызу! Понял? И запомни: я тебя поймаю, у меня будут улики. Я размозжу тебе хребет, разрежу на части и сожгу. И ты никогда больше не будешь охотиться за пацанами и стариками, ублюдок!

— Попробуй, — равнодушно сказал Егоров и пошел прямо на Ивана.

Участковый на сдвинулся с места. Егоров остановился.

— Я уничтожу тебя! — прорычал Иван и, круто повернувшись, выскочил из комнаты.

Егоров вышел следом за ним. Во дворе, с метлой в руках, стояла баба Лиза, в глазах ее светилось нескрываемое любопытство.

— Всего вам доброго, Елизавета Петровна, — улыбнулся ей Егоров. — Я ушел на службу, до вечера.

— До свидания, Володя, до свидания, — баба Лиза, проводила Егорова взглядом. А когда он вышел на улицу и скрылся из виду, повернулась к Ивану. — Ну чего, Аника-воин? Бегаешь тут, шумишь, а толку — никакого.

— Будет толк, баба Лиза, — сжал кулаки Иван. — Будет! Дай мне срок. Это, скажу я тебе, потруднее, чем взять банду головорезов.

— Ну, расскажи, что случилось этой ночью, Ваня, — спросила старушка, подойдя ближе. — А то я слыхала, утром на базаре бабы говорили, будто ты с этим чудищем сражался, будто стрелял в него, а пули, как от чугунка, отскакивали.

— Сражался, — не стал скрывать Иван. — Сейчас там, в доме Леонида Поликарповича, следственная группа работает. Я им ночью позвонил, так они ответили, раз, мол, трупов нет, приедем завтра утром, у нас тут и без тебя дел хватает. Хорошо хоть утром проехали.

— Ну и хорошо, что приехали. А ты мне про чудище-то расскажи, дюже любопытно.

— Зачем тебе это, баба Лиза? Потом ночью в туалет побоишься выскочить. Сиди себе лучше тихо.

— Забоюсь в туалет ночью бегать, так ведро помойное себе в хате поставлю, ты за это не переживай, Ваня. Ну, расскажи.

— Огромное черное существо, глаза красные, горят как уголья, не собака, что-то вроде пантеры, но и не пантера, страшнее, трудно сказать, на что похоже. Две обоймы в него выпустил, ну, пусть даже семь патронов промазал, но другие семь, голову даю на отсечение, прямо в грудь всадил. И в голову. Быка бы свалил. А чудовищу — хоть бы что. Отряхнется и снова на меня бросается. Я во двор к покойному Леониду Поликарповичу — оно за мной. Я на веранду, оттуда — в комнату. Вижу — летит в окно, пасть оскалена, вся в пене.

— Не собака это и не пантера, Ваня, — вздохнула баба Лиза.

— Что же это? Как с ним бороться?

— Леонид Поликарпович… такой хороший человек был, царство ему небесное, — тихо проговорила старушка. — Погиб…

— Так надо же найти его убийцу. А я, честно говоря, не знаю как.

— Дело сурьезное, — подтвердила баба Лиза. — А что Катерина? Говорят, свадьба ваша расстроилась?

— Я и сам не знаю, что с ней творится. И она сама, похоже, не знает. Черт бы побрал этого Егорова! Чует мое сердце — все дело в нем!

— Да ты не печалься, Ваня, все будет хорошо. Только не горячись и береги себя. Ну а пока ступай, дел у тебя много. Ступай, Ваня.

Иван с удивлением посмотрел на старушку:

— А зачем я все это рассказывал тебе, баба Лиза? Думал, ты поможешь мне, подскажешь…

— Да что я могу, Ваня, — развела руками баба Лиза. — Спрашивала потому, что уж больно интересно стало, правду бабы на базаре говорили или выдумывали. Теперь точно знаю — правду. Теперь ночью на улицу не стану выходить, ведро в хате поставлю…

— Да ну тебя, баба Лиза! — с досадой сказал Иван. — Голову мне морочишь!

Начальник районного отдела внутренних дел подполковник Новоселов, выслушав Ивана, аж выскочил из-за стола, замахал на него руками:

— Да ты хоть понимаешь, что говоришь? У тебя там реальные люди гибнут, а ты мне сказки рассказываешь про какие-то красные глаза!

Может, тебе это во сне приснилось и что стрелял в зверя? Может, от страха палил в другую сторону? Как возможно — две обоймы расстрелял, а этот зверь как ни в чем ни бывало удрал?!

— Не знаю.

— А я знаю! Плохо работаешь, Иван! В цель не попадаешь! Ты что, пьяный был? Спьяну палил, закрыв глаза?

— Я не пью, Сергей Васильевич, вы же знаете.

— Тогда объясни мне, где эта тварь, которая на людей нападает? Я читал протокол, разговаривал с Мирошниковым, с Усачевым — тоже ни хрена на соображают. Отпечатки лап идентифицировать не могут, до сих пор не определили, кому кровь принадлежит, то ли человеку, то ли дикому зверю, то ли бешеной собаке. Специалисты хреновы! А тут еще ты с рассказами о ночных приключениях.

— Люди говорят — оборотень у нас появился, — хмуро сказал Иван.

— А тарелки у вас там часом не летают? Чует мое сердце, скоро и инопланетяне появятся. А все почему? Да потому что участковый свою работу не выполняет!

— У меня есть предположение, откуда появилось чудовище, — сказал Иван. — Из Краснодара.

— На автобусе приехало? — ехидно спросил подполковник.

— На автобусе, — кивнул Иван. — Мне кажется, это новый начальник электроцеха ЖБИ-7 Егоров. Или у него есть какой-то зверь, которого он прячет, а по ночам на людей натравливает, или сам…

— Что — сам?

— Сам Зверь.

— Это как же понимать прикажешь?

— Ну, превращается в Зверя…

— И на Сивке-Бурке летает, да? Заруби себе на носу: ни в какие превращения я верить не желаю! Ты мне факты давай! Почему ты подозреваешь этого Егорова?

— Я же вам рассказывал, Сергей Васильевич, сначала было нападение на Романа Клейна, тогда я дважды выстрелил в зверя и ранил его, следы крови говорят об этом. А утром зашел к Егорову — а у того грудь перевязана окровавленными бинтами.

— Тут ты сразу понял, что это он бегает в старом карьере на четвереньках? — опять съязвил начальник.

— Да нет, сначала я просто хотел поговорить с ним насчет моей невесты, он пристает к ней, гуляют вместе, ну, я и решил зайти, внести ясность…

— Ах, вот оно что! А невеста как относится к этому?

— Да как… гуляет с ним, говорит, сама не понимает, что с ней происходит. Странно все это.

— Понятно, — кивнул Новоселов. — Ну и что же ты обнаружил, когда зашел к этому Егорову?

— Бинты. Я велел снять их, чтобы посмотреть, зачем он грудь забинтовал. И увидел два шрама от пулевых ранений.

— Что? Два шрама? Как это понимать? Два пулевых ранения в грудь, а он даже в больницу не обращался? Новоселов вернулся за свой стол, сел, положил руки на стол, сцепил пальцы и выжидающе посмотрел на участкового.

— Шрамы уже затянулись.

— А почему тогда он забинтовал их? И отчего бинты в крови?

— Говорит, невралгия у него, сделал себе компресс, для этого использовал старые бинты, на новые денег не хватает, — мрачно сказал Иван.

— Понятно, — протянул Новоселов. — Ну и что же здесь странного? Да я и сам когда ножи точил, палец порезал. Забинтовал. А потом снял бинт, свернул его и положил в аптечку! Мало ли что случится, а бинтов в аптеке нет! А ты, значит, видишь, мужик за твоей невестой ухлестывает, так нет чтобы с невестой разобраться, решил мужика к ногтю?!

— Мне кажется…

— А мне уже не кажется, Иван, — жестко сказал подполковник. — Я вижу, что работаешь ты, милок, хреново. Не про невесту нужно думать, когда убийство расследуешь, а про убийцу. Мотивы. Есть у вашего чудища мотивы?

— Леонид Поликарпович поругался с ним вечером…

— Читал, читал! Он в тот вечер с половиной поселка поругался, свидетели показывают. Вот что, Иван. Даю тебе два дня. Вполне возможно, у вас там стая бешеных волков объявилась. Ты их должен уничтожить. Или поймать преступника, который хитро маскируется под диких зверей. Поймаешь — сразу звони, я приеду. Сам хочу посмотреть на ваше чудище. Не справишься с приказом — считай, что уволен из органов.

— Понял, — уныло сказал Иван. — Только… товарищ подполковник, Сергей Васильевич, дайте кого-нибудь в помощь. Хотя бы пяток омоновцев. Самому трудно за всем углядеть.

— Может, весь ОВД района в твое распоряжение передать? Пятерых не дам, троих — бери. И запомни, Иван, в твоем распоряжении два дня. Вернее, двое суток. Время пошло.

— Спасибо, — сказал Иван, поднимаясь. — Не знаю, как, но я его уничтожу!

— Вот это разговор, — одобрил Новоселов. — А Егорова выбрось из головы. Ревность в таких делах плохой помощник. Оно, конечно, хочется, придраться к тому, кто за твоей девушкой ухлестывает, а еще лучше уничтожить его, но за это — сам знаешь, что бывает. Еще вопросы имеются?

— Вы обещали троих…

— Вечером ребята подъедут к тебе. Свободен. И докладывай сразу лично мне обо всем, что случится. Иди, Иван, иди.

Егоров вышел во второй пролет главного цеха, задрал голову, помахал Кате рукой. В ответ на кране коротко звякнул звонок, Егоров улыбнулся и знаками показал, что хочет подняться в кабину крана. Катя согласно кивнула, подтянула стропы вверх, к станине крана и двинулась к крановой площадке.

Когда Егоров поднялся в кабину, Катя огорченно всплеснула руками.

— Что с вами, Володя? Производственная травма?

Правая часть щеки Егорова была аккуратно заклеена пластырем.

— Скорее бытовая, — грустно улыбнулся Егоров.

— Подрались?

— Ну что вы, Катя! Этого я не умею и не хочу. Но, к великому сожалению, вокруг достаточно людей, которые только таким способом и привыкли выяснять отношения.

— Иван… — догадалась Катя. — Но как же так… Это Иван, да?

— К чему скрывать, об этом уже все знают. Можете себе представить: ночью прибежал, разбудил мою хозяйку, Елизавету Петровну, стал ко мне в комнату ломиться. Я, разумеется, не открыл. Попросил объяснить, в чем он меня подозревает. Видите ли, я допускаю, что в экстремальных обстоятельствах у представителя закона может не оказаться ордера на обыск, каких-то других официальных бумаг, но объяснить, зачем, собственно, явился, он обязан.

— Я думаю, что да… — неуверенно сказала Катя.

— Не объяснил. Вообще ни слова не сказал, убежал. А утром приехал и давай размахивать кулаками. Все это очень огорчает.

— Вы знаете, Володя, говорят, ночью на него напали, перестрелка была, вроде бы какое-то чудовище у нас объявилось.

— Да-да, слышал. Это ужасно, я готов помочь, если понадобится, но не хочу, чтобы за все наш участковый отыгрывался на мне. И только потому, что мы с вами иногда встречаемся.

— Поймите его — он очень нервничает сейчас, ему же распутывать эти жуткие убийства, — прошептала Катя.

Она вдруг почувствовала себя предательницей. Ивану трудно сейчас как никогда, а она совсем не думает о нем. Забыла своего жениха… Да жених ли он ей теперь?..

— Похоже, вы сочувствуете ему, а не мне, — укорил ее Егоров. — Если он дорожит вами, если считает, что я — помеха вашим встречам и предстоящей свадьбе, мог бы прямо оказать мне об этом. Верно?

— Конечно, он не прав, — еле слышно сказала Катя. — Он просто… устал, наверное, потому так ведет себя.

— Надеюсь, от усталости он не посадит меня в тюрьму. Катя, я только и думаю о том, как мы с вами беседовали у старого карьера. А вы? Вы помните об этом?

— Да, помню…

Катя отвечала нехотя и односложно, догадываясь, что Егоров предложит ей встретиться еще раз. Может быть, сегодня. Она собралась ответить решительным отказом, еще с той минуты, когда он стал подниматься к ней по лесенке. Но вот поговорила с ним и поняла — не сможет. Показалось, что отказ равносилен смертельному прыжку из кабины крана вниз. Человек в здравом уме никогда на прыгнет и… она не откажет Егорову во встрече. Только что думала об Иване, сердилась на себя, что не помогает ему в трудную минуту… Но вот уже Иван представляется ей грубым, потным, с искаженным от злости лицом…

— Вы чем-то огорчены, Катя. Если дело во мне — скажите.

Она хотела крикнуть: да, да, пожалуйста, оставьте меня в покое! Но вместо этого отрицательно покачала головой.

— Нет, Володя.

— Я понимаю, как вам сейчас непросто, — проникновенным голосом сказал Егоров. — Вы догадываетесь, что я пришел сюда, чтобы предложить еще раз встретиться. Вижу — вы колеблетесь. Давайте договоримся так: если вы почувствуете, что я… скажем, лишний, я больше никогда не стану утомлять вас своим вниманием. Мы встретимся, поговорим, и все станет ясно. Дальше вы сами решите. Ну? Дадите мне последний шанс? — Он ободряюще улыбнулся ей.

— Дам, — сказала Катя и улыбнулась ему в ответ. Какой он все-таки внимательный, заботливый, вежливый. — Встретимся сегодня вечером. Хотите?

— Я уже минуты считаю до наступления вечера. — Егоров демонстративно посмотрел на часы. — В десять, идет? И знаете что? Я не хочу, чтобы на нас глазели, как в прошлый раз. Поэтому давайте встретимся там, где нас никто не увидит. Надеюсь, вы не опасаетесь меня, Катя?

— Нет.

— Вот и прекрасно. Я тут без вас бродил по старому карьеру и подумал, что, находясь там, человек обретает утраченное единство с природой, освобождается от накипи, называемой цивилизацией… Случайно я оказался у дальнего озера, так его, кажется, называют? Мне там очень понравилось. Давайте договоримся: в десять у дальнего озера. Сегодня.

Катя хотела было возразить, что можно и поближе встретиться, но вспомнила, что всего мгновение назад сказала, что ничего не опасается. И промолчала.

— Ждите меня там и ничего не бойтесь, — ободряюще улыбнулся Егоров. Я действительно не люблю и не умею ругаться и размахивать кулаками, но если кто-то попытается вас обидеть — я его просто разорву на части. — Тут он снова улыбнулся, давая понять, что шутит. — Спасибо вам, Катя. До встречи!

«И зачем я согласилась? — растерянно подумала Катя. — Ну да ладно, пора разобраться в том, что со мной происходит. Люблю Ивана, а думаю все время о Володе. Надо понять и решить, как быть дальше».

13

Новоселов сдержал слово. Еще не стемнело, а трое крепких ребят сидели у Ивана в кухне, пили горячий чай. Их «жигуленок» стоял во дворе, а укороченные десантные автоматы мирно лежали на диване. Двоих, Мишу и Сергея, Иван прежде не знал, а третьего, Олега, помнил по службе в райцентре.

— Командуй, начальник, — сказал Олег. — Как будем зверюгу твоего ловить? Капитан Мирошников нас проинструктировал, такое понарассказывал, аж жуть.

— Его что, действительно пули не берут? — спросил Миша, коренастый рыжий парень лет двадцати трех.

— Смотря какие у нас пули, — похвастал Сергей. — Наши возьмут, главное, обнаружить его. А остальное — дело техники. Никак не могу понять, собираемся на зверюшку охотиться как на классно вооруженную банду. Бронежилеты надели… Ну, скажи, командир, — он посмотрел черными, смешливыми глазами на Олега, — на хрена нам бронежилеты? Зверюшка что зубами стреляет?

— Теплее будет, — пробурчал Олег. — Так что, Иван? Я хоть и старше тебя по званию, но по приказу подполковника руководить операцией будешь ты. Так что давай, ставь задачу.

— Будем патрулировать по очереди всю ночь, — хмуро сказал Иван. Вы трое — вроде как армейский караул: один дежурит, другой бодрствует, третий отдыхает. По два часа.

— А ты?

— Постараюсь не уснуть. Нам главное, мужики, найти его. Я думаю, сейчас его просто-напросто нет.

— Прячется? — спросил Миша.

— Вообще нет. Люди говорят, что это человек, который ночью превращается в зверя.

— Оборотень, что ли? — не сдержал смеха Сергей. — Ну, ты даешь, командир! Ужастиков что ли насмотрелся?

— Ты пробовал разрядить в кого-то обойму с четырех метров? — спросил Иван.

— Обойму — нет. Я и второй раз редко стреляю, одного бывает достаточно, — сказал Сергей. — Почти как ворошиловский стрелок. Слыхал про таких? При Ворошилове были.

— Давайте ближе к делу, — вмешался Олег.

— Согласен, — кивнул Миша. — А кто он такой, мы и сами разберемся.

— И то верно, — согласился Иван. — Никто об этом точно не знает, поэтому и спорить не станем. Будем патрулировать. Кто-то из вас на машине, я на мотоцикле. Радиотелефоны есть. Значит, если кто-то увидит его…

Да как он хоть выглядит? — не удержался Сергей.

— Вроде черной пантеры с красными глазами. Если кто увидит, прежде всего нужно тут же сообщить всем остальным. А потом действовать по обстановке. Но учтите — близко не подпускать. Не исключено, что автомат для него — что детская хлопушка для злой собаки.

— Собаки! — вскричал Миша. — Нужно было взять с собой кого-то из наших собачек, она бы живо отыскала мерзавца-зверя.

— Ишь какой грамотный нашелся! — сказал Иван. — Вчера тут все прочесывали несколько часов с собаками — нулевой результат. В общем, мужики, честно говоря, я и сам на знаю, что это такое. Вчера ночью оно набросилось на меня. Еле жив остался. Так что прошу вас: будьте внимательны.

— Да уж постараемся, — ответил Олег. — Мирошников тоже сказал, что ни с чем подобным раньше не сталкивался. А уж он-то повидал на своем веку всякого. Послушай, Иван, а в темноте его видно? Или бросается из кустов? На что внимание обратить? Где он вообще любит бегать?

— Конечно, по тротуару, — сострил Сергей, — он воспитанный, правила дорожного движения уважает.

— Глаза у него, — сказал Иван, косо взглянув на шутника, — как два красных огня светофора. На меня летел — прямо по улице, я его сразу увидел.

— Так, может быть, у него глаза вертикально расположены, как у светофора? — не унимался Сергей.

— Ты чего это расходился? — одернул его Миша, хлопнув по плечу. Смотри, Серега, дурное это предзнаменование.

— Плевал я на предзнаменования! — махнул рукой Сергей. — Время уже седьмой час. Не возражаете, если я первый поеду? Очень уж хочется увидеть нашу зверюшку, прямо невтерпеж. Командир, — он взглянул на Олега. — Ставь боевую задачу.

— У тебя все, Иван? — спросил Олег.

— Все, — ответил Иван. — Серега, прошу тебя: как только увидишь его, зови нас. Говорю тебе: дело нешуточное.

— Хочешь, чтобы я нашел его и позвал тебя? — засмеялся Сергей. — А ты пленишь невиданного зверя и все лавры себе? Не пойдет.

— Кончай болтать, — сказал Олег. — Пошли, я тебе еще на улице кое-что скажу. Связь держать постоянно, понял, Серега?

Иван посмотрел в окно — уже стемнело. А небо не такое безнадежно-черное, как прошлой ночью, кое-где в просветах между тучами блестели звезды.

Тревожно было у него на душе. И голова шла кругом — на чем сконцентрировать внимание? Кого охранять в первую очередь — родителей, Катю? Еще есть время подумать, вся ночь впереди.

— Иван, я видел в коляске твоего мотоцикла косу, — сказал Миша. — Ты что, с косой думаешь сражаться?

— Думаю, — серьезно ответил Иван. — Если пули его только останавливают, значит, нужно что-то острое. Отрублю ему голову, надеюсь, она по крайней мере не прирастет.

— У тебя еще одной косы нет?

— Могу у соседа взять. Ты хоть умеешь с ней обращаться?

— Честно говоря, не очень. Да разберусь. Послушай, а может, нужно было гранатомет взять? И на куски его, а?

— А заодно и дом вместе с людьми, — усмехнулся Иван.

— Да, в поселке с гранатометом трудно. А косу ты мне принеси, положим ее в машину. Побольше выбери, и чтоб ручка подлиннее была.

Иван вышел во двор. Окна их дома светились, а ведь он предупреждал отца, чтобы закрыл ставни! Хотя, если эта тварь прыгнет. — Иван вспомнил, как трещала дверь в доме Леонида Поликарповича, — и ставни не помогут. Но закрыть их все же надо.

Нервно потирая ладони, Катя ходила по комнате из угла в угол. Остановилась у зеркала, откинула назад тяжелые светлые волосы, посмотрела на свое отражение. Лицо бледное, взгляд испуганный… Господи, ну зачем ей это нужно?

А все из-за Ивана, из-за этого дурака Ивана! Зачем-то привязался к Володе, избил его, и теперь вместо того, чтобы просто погулять с ним по улице, нужно тащиться к дальнему озеру.

Страшно было даже думать об этом.

Вот дура, зачем согласилась? А он тоже хорош, нашел место для встречи! Дальнее озеро! Полчаса идти по дорожке меж густых кустов.

С другой стороны, его тоже можно понять. Даже и представить себе страшно, что будет, если Иван увидит их вдвоем в поселке. А у дальнего озера их уж точно никто не увидит.

Катя зябко поежилась — а ведь и вправду не увидит. Не услышит… Кричи — не докричишься. А все из-за Ивана!

Иван…

Она же любит его, только его, давно, еще со школы. Но теперь как подумает о нем, так и видит: потное, перекошенное злобой лицо, грязные руки, сжатые в кулаки, грязно-серые от ярости глаза… А ведь он такой бывал заботливый, ласковый, улыбчивый… Как ни старалась Катя, не могла представить себе Ивана улыбающимся. Не могла!

Может быть, это связано с Володей? Но почему? Они же с ним просто друзья. Она никогда не думала о нем как о мужчине…

А эти странные сны — ночной бег по старому карьеру, упоительное чувство гармонии, наслаждение своей звериной мощью и грацией… Откуда это?

И почувствовала уверенность, что сегодня что-то должно решиться и она сделает выбор.

Может, забежать к Володе домой, сказать, что передумала, что дальнее озеро — не самое удачное место для свидания? Катя подошла к двери, взялась за ручку и тут же отдернула ладонь, словно ручка была раскалена, как печные конфорки. Подошла к окну, глядя, как порывы холодного ветра треплют последние листья на винограднике.

А если пойти к Ивану и обо всем ему рассказать? Господи, ну это уж совсем смешно! Но кому-то рассказать все же надо, чтобы знали, куда она направилась. Роман! Катя постучала кулаком по стене. Через минуту за дверью послышались шаркающие шаги. Вошел сонный Роман, остановился у двери, сунув руки в карманы джинсов, недовольно спросил сестру.

— Чего тебе?

Катя закрыла дверь, подтолкнула его в глубь комнаты.

— Папа что делает?

— Дремлет на диване перед телевизором. А что?

— Роман, мне нужно посоветоваться с тобой, — взволнованно сказала Катя. — Понимаешь, я скоро должна уходить.

— Ну и уходи, — пожал плечами Роман. — Я бы сам ушел, да погода гнусная, того и гляди дождь сорвется, никакого кайфа… Погоди, а ты куда собираешься? Честным девушкам не следует так поздно из дому выходить.

— Не говори глупостей, — поморщилась Катя. — Мне нужно встретиться с одним человеком.

— Ну, если это наш замечательный участковый, знаменитый товарищ Иван Потапов, то можно, — разрешил Роман. — Как это говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно.

— В том-то и дело, что не с Иваном.

— А с кем? — насторожился Роман. — Уж не с этим ли странным типом, что людей пугает?

— Да, с Володей.

— Не ходи! — вскинулся Роман.

— Мы договорились, Роман, я не могу его подвести, — жалобно сказала Катя.

— Ты сумасшедшая, Катька! Дура! Что я могу сделать? Собралась, так иди. Но я тебя предупреждаю: это кончится плохо. Точно. А зачем звала?

— Мне страшно идти одной к дальнему озеру…

— К дальнему озеру?!

— Да… Мы там условились встретиться.

— Это он предложил?

— Да…

— Не вздумай идти! Точно — свихнулась… Не ходи, Катька!

— Не могу.

— Прошу тебя, не вздумай идти. Ну, сама подумай: зачем ему было назначать тебе свидание у дальнего озера? Что, ближе мест нет?

— Ты не понимаешь, Роман, Володя хочет поговорить со мной, что-то очень важное сказать. А где еще можно встретиться, чтобы на Ивана не нарваться?

— Давай, я тебя свяжу, уложу на кровать, скажешь потом, что я силой не пустил тебя на свидание.

— Это не свидание, пойми, это дружеская встреча… Поговорим и разойдемся. Он очень вежливый, даже стеснительный человек, я не боюсь его, просто… просто хочу, чтобы ты знал, где я и с кем.

— Я свяжу тебя! — Роман угрожающе шагнул к Кате.

— Не смей ко мне подходить! — неожиданно закричала она.

— Да что с тобой происходит? — растерянно пробормотал Роман.

— Вот это я и хочу выяснить. Ты слышал, что я сказала? Знаешь, где я буду? Все. А теперь уходи, я хочу отдохнуть.

В комнату заглянул Федор Петрович.

— Что за шум, а драки нет? — спросил он. — Я было задремал, так вы меня разбудили. Что не поделили?

Роман раскрыл было рот, но Катя метнула в него жесткий, предупреждающий взгляд. Роман опустил голову.

— Да все нормально, пап, — пробормотал он. — Мы тут с Катькой поспорили немного… Я сказал, что следующим нашим президентом будет Явлинский, а она твердит, что лучше Шахрая не найти. А ты как считаешь, пап?

— Я? — Федор Петрович почесал затылок. — Мне кажется, нужно выбирать генерала Лебедя, он точно порядок в стране наведет… Чего это вы затеяли такой глупый спор? Пойдемте-ка лучше чайку попьем, я что-то замерз на диване.

Роман вопросительно посмотрел на Катю. Та согласно кивнула. Когда Федор Петрович вышел из комнаты, Катя шепнула брату:

— Чего переполошился? Часам к одиннадцати я уже буду дома. Если хочешь, проводи меня, только незаметно, чтобы он не обиделся. Договорились?

Роман вздрогнул, вспомнив черного зверя с красными глазами. Секунду подумал и… согласился.

Егоров стоял у калитки, рассеянно смотрел на пустынную улицу. Еще пару дней назад в этот час по поселку разгуливал народ, и пожилые и молодежь, а теперь — ни души. Напугал. Егоров мрачно усмехнулся. Так и должно быть — пусть каждый знает свое место!

Уже третий раз по улице проехали «жигули» — неторопливо, будто водитель искал нужный дом, но никак не мог найти. Не дом он искал, этот парень, сидящий за рулем, а смерть свою. Только не знал об этом. Егоров подумал, что водитель машины ждет не дождется встречи с ним, надеется с помощью пистолета или автомата стать победителем. Испортило людей оружие, развратило. Не нужно быть сильным, ловким, выносливым, достаточно иметь оружие лучше, чем у врага. И ты победитель. И можешь диктовать свою волю другому. Он отучит их от этой глупой уверенности. Наверное, участковый рассказал своим коллегам, приехавшим в поселок, что пули его не берут. Но те вряд ли поверили участковому — уж слишком сильна их вера в оружие. Слепая вера!

Глядя на самоуверенный «жигуленок», Егоров почувствовал раздражение, даже мелькнула мысль: а не взяться ли за них сейчас? Уничтожить поодиночке, а потом придет очередь участкового — его он хотел убыть последним. Так и сделал бы, если бы сегодня не свидание с Катей. Она, конечно же, придет, недаром он так сильно думал о ней, внушал ей желание прийти.

Нет, пусть пока поездят, покатаются. Сегодня у него самое главное свидание. Она поймет, наконец, кто он. Легкий укус сделает ее такой же. А потом наступит ночь, и они вместе выйдут на охоту. Вместе помчатся над кустами старого карьера. О, это будет самая прекрасная ночь в его жизни!

После сегодняшней встречи уже никто не сможет разлучить его и Катю! Один легкий укус… он ощутит на губах сладкую кровь Кати…

Егоров посмотрел на часы: половина девятого. Старушка уже легла спать. Она что-то подозревает, но боится сказать, дрожит при его появлении — он это чувствует. Так и должно быть. Старушка знает, что никакие милиционеры с пистолетами и автоматами не помогут ей. Гораздо лучше для нее стать его союзницей.

Времени осталось немного, пора идти. Он нашел себе отличную берлогу на берегу дальнего озера, там никто не сможет его увидеть в момент превращения.

Пора!

14

— Ну, что, Ваня, будете целую ночь дежурить? — спросила встревоженная Евдокия Андреевна, заходя в кухню. — А накурили, хоть топор вешай.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Сергей, недавно он вернулся с улицы и теперь с удовольствием пил горячий чай. — Мы его, негодяя, поймаем раньше. И уничтожим.

— Думаешь, поймаете? — с сомнением спросила Евдокия Андреевна. — А не получится ли так, что он вас поймает? Люди говорят о нем такое, что волосы дыбом встают.

— Все нормально, мама, — сказал Иван. — Работа у нас такая, ты и самая знаешь.

— Да уж знаю, — вздохнула Евдокия Андреевна. — Чувствую, придется мне вместе с вами до утра дежурить. Только теперь я начинаю понимать, почему отъявленный хулиган стал в конце концов милиционером.

— Интересно почему? — поинтересовался Олег.

— Да потому, что милицейская работа — это узаконенные драки, погони, стрельба, напряжение. Педагогические гены не позволили ему всерьез нарушать закон, так он отыскал себе законное занятие по душе.

— А я и не знал, что в тебе педагогические гены, Иван, — заметил Олег.

— К тому же я бывший отъявленный хулиган, — подсказал Иван.

— Ну, в этом я никогда не сомневался, — подхватил Олег. — Методы работы с правонарушителями выдавали тебя — таким ни в одной милицейской школе не обучают.

— Может, ему диссертацию защитить? — глубокомысленно предположил Сергей.

— Диссертацию? — ехидно спросила Евдокия Андреевна. — По-моему, на вашей работе люди отвыкают ручку в руках держать.

— Ну, почему же? — возразил Иван. — Протоколы у меня довольно-таки неплохо получаются, к примеру: гражданин Овечкин задержан в двадцать три ноль-ноль в нетрезвом состоянии. При задержании оказал сопротивление, допустил оскорбление сотрудника правоохранительных органов…

— Могу поспорить, что при задержании гражданин Овечкин был изрядно помят, если задерживал его Иван, — сказал Олег.

— Да нет, мужики, я здесь человек уважаемый, мама подтвердит, силу применяю только в крайних случаях, — сказал Иван.

— Надо же, перевоспитался! — удивился Олег.

— Возьмите меня в свою команду, поварихой, — сказала Евдокия Андреевна. — Я вам сейчас ужин приготовлю, бутерброды с собой дам. Все равно ведь не усну, пока вы будете дежурить.

— Нет, мама, ты иди к отцу. Мы тут как-нибудь сами разберемся. В холодильнике кое-что есть, с голоду не умрем, — сказал Иван.

— Прогоняешь? — обиделась Евдокия Андреевна.

— Конечно, — усмехнулся Иван. — Ты же меня в школе на педсовет приглашала только в качестве обвиняемого, а такого, чтобы позвать и спросить совета, — не было никогда.

Евдокия Андреевна взглянула в окно.

— Ребята, кто-то калиткой хлопает, не иначе к вам.

— Миша? — вскочил Олег.

— У Миши радиотелефон есть, — сказал Иван, открывая дверь.

Олег и Сергей, схватив автоматы, шагнули следом за ним во двор. У калитки стоял Роман, хлопая щеколдой, кричать, видимо, не решался или чего-то опасался.

— Все нормально, мужики, — дал отбой Иван. — Это брат моей невесты. И повернулся к Роману. — Что случилось?

Дурное предчувствие кольнуло Ивана. Катя… Неужели что-то с ней?

— Я на минутку, — торопливо сказал Роман. — Катька собирается в десять встречаться с Егоровым на дальнем озере.

— Катя?! — изумился Иван. — В старый карьер?! Да в такое время даже высовываться на улицу ночью не рекомендуется. Все знают.

Сжав кулаки, Иван шагнул к Роману. Парень испуганно попятился.

— Ты… ты чего, Иван? Постой, я же не все еще сказал.

— Никуда она не пойдет, — рявкнул Иван. — Где она сейчас? Дома? Я не допущу, чтобы она разгуливала ночью по старому карьеру. Ты-то сам не забыл, что произошло у дальнего озера?

— Ну, еще бы! Ты не думай, Иван, у нее и в мыслях нет обманывать тебя, просто этот гад пообещал сообщить ей что-то очень важное, понимаешь? Она попросила меня проводить ее туда и подождать в кустах, пока они закончат разговор. Так что ты не думай…

— Да с тебя же, Роман, толку как с козла молока! Почему не меня попросила?! — спросил с досадой Иван, чувствуя, что стоящие неподалеку мать и омоновцы с интересом наблюдают за их разговором.

— Потому что боится, что скандал будет и все такое. Она же знает, как ты относишься к их встречам.

— Я запрещаю ей идти в старый карьер! Так и передай: никаких встреч ни сегодня, ни завтра. Это опасно!

— Думаешь, она послушает? Как бы не так!

— Не послушает? Тогда я сейчас пойду и предупрежу Федора Петровича. Если выпустите ее из дому — пеняйте на себя! Ты-то хоть соображаешь, чем это может кончится?

— Соображаю, потому и пришел к тебе. — Понизив голос почти до шепота, Роман сказал: — Послушай, Иван, я провожу ее до старого озера, там она подождет его. А ты со своими ментами будешь сидеть в засаде. В случае чего — мы его прибьем. Я возьму наше ружье.

— Так мы и сделаем, — согласился Иван. — Но только Катя останется дома. Мы встретим его без нее. И без тебя.

— Не получится, — решительно сказал Роман.

— Иди лучше домой и не выпускай Катю из дому. Остальное мы сами сделаем.

— Я же украдкой от нее прибежал к тебе, — торопливо заговорил Роман. — Если она узнает — обидится. На меня и на тебя. А он возьмет да не придет. Ты забыл, кто он такой? Учует, что ее нет — и не придет. Будете сидеть там в засаде без толку, а он со злости здесь кого-нибудь разорвет. А потом опять назначит ей свидание где-нибудь подальше, только она уже не скажет об этом ни мне, ни тем более тебе.

— Не придет?..

— Наверняка. Нам нужно, чтобы они встретились, пусть он скажет ей, что собирался, Катька сама хочет узнать, что с ней происходит, а то ходит последние дни как чумная, сама не соображает отчего. Пусть они встретятся! Мы же будем рядом!

— Использовать Катю как наживку? Нет, пусть сидит дома, — уже менее уверенно сказал Иван.

— Я же тебе только что объяснил!.. — с мольбой сказал парень. Другого такого случая приручить его — не будет!

— Да ты хоть понимаешь, что болтаешь? Ты представляешь, что значит для меня Катя?

— А для меня она, между прочим, сестра родная, — разозлился Роман. Она мне сейчас — как мать. Так что — не надо!

— Да что случилось? — решилась наконец подойти к ним Евдокия Андреевна. — Что-то с Катей? Мы тут слышим, вы спорите, ругаетесь, а не поймем, в чем дело. Может, я помогу?

— Нет, мама, нет! — раздраженно сказал Иван, напряженно соображая, как поступить. — Иди в дом, пожалуйста, прошу тебя!

Евдокия Андреевна нехотя отошла от калитки, остановилась у дверей кухни рядом с Олегом и Сергеем.

Иван стирал ладонью холодный пот со лба. Конечно, парень прав. Но подставить Катю… на такое он никак не мог решиться.

— Ну, все, — сказал Роман. — Мне пора, а то она уйдет без меня. И учти, если мы выйдем раньше вас, вы уже не попадете туда незаметно. Там же только одна дорожка. Либо на него, либо на Катьку наткнетесь и все испортите.

— Хорошо, — решился Иван. Он посмотрел на часы. — Сейчас девять. Выходите через полчаса. За это время мы обеспечим все меры безопасности. Ружье все-таки возьми. Есть патроны с крупной дробью?

— Есть с жаканом.

— Хорошо. Если что — целься в голову. Жаканом полголовы можно снести, глядишь, и получится. И — никому ни слова о том, что решили.

— Само собой, — важно ответил Роман, польщенный тем, что ему доведется участвовать в настоящей, почти боевой операции, инициатором которой к тому же был он сам.

— Оставайтесь на вашем месте, неподалеку от дорожки, — отдал распоряжение напоследок Иван. — Ты спрячешься, но так, чтобы сзади на тебя никто не мог прыгнуть. Лучше у камня возле воды. Надеюсь, он не из озера вылезет. Ну все, иди.

— А если они поговорят и спокойно вернутся в поселок? — спросил Роман.

— Решим на месте, что делать дальше. Еще запомни: без крайней надобности ружье в ход не пускать.

— Олег, срочно вызывай Мишу, наши планы изменились, — распорядился Иван, подходя к дверям кухни. — Пошли, мужики, в помещение, есть серьезный разговор.

— Военный совет в Филях, — прокомментировала Евдокия Андреевна. Меня, как я понимаю, на него не приглашают?

— Правильно понимаешь, мама, — ответил Иван. — Военный совет — это не педсовет. Не обижайся, ладно?

Баба Лиза заметила темную фигуру, которая, согнувшись, юркнула в калитку и приблизилась к хате. Старушка поспешно забралась в постель под одеяло, даже резиновые сапоги не успела снять. В дверь тихонько постучали.

— Кого это нелегкая принесла? — сонным голосом спросила баба Лиза. Уже ночь, я спать легла.

— Это я, баба Лиза, — раздался в ответ громкий шепот Ивана. — Открой, дело есть, очень важное.

— До утра не может потерпеть твое дело? — недовольно сказала баба Лиза. — Повадился ты, Иван, по ночам людей будоражить!

Она встала, набросила поверх теплого жакета и юбки ветхий халат и открыта дверь.

— Ну, чего тебе, Иван?

— Прости, баба Лиза, но это очень важно. Скажи, дома твой квартирант или нет? Если дома, я посижу тут у тебя несколько минут, по нашим сведениям, он должен сейчас уходить.

— Уже ушел, — сказала баба Лиза.

— Ты точно знаешь?

— Сама видела, минут десять назад с чемоданчиком в руке, как его называют… вроде как «посол»…

— «Дипломат», — подсказал Иван.

— Вот-вот, с ним пошел на огород.

— Ушел, значит! — воскликнул Иван. А ты не знаешь, куда?

— Да разве он мне докладывает? Похоже, в старый карьер. Не знаю, что у него там, но вчера тоже ходил, вернулся незадолго до твоего прихода.

— И ты мне ничего не сказала?! Ну, баба Лиза! Да ты хоть понимаешь, какие сведения от меня скрывала? Ах ты, глупая старуха!

— Да не шуми ты, не ругайся. Ишь, какой строгий! Откуда ж я знала, что это тебе важно? Сказал бы.

— Сказал бы, сказал бы! — рассерженно передразнил ее Иван. — Вчера уходил и сегодня… А тебе известно, что вчера было на меня нападение? Что же будет сегодня у дальнего озера?

— А что там у дальнего озера? — спросила старушка.

— Кате свидание назначил в десять! Теперь ясно, что ничем хорошим это не кончается.

— И она согласилась? — ахнула баба Лиза.

— Дура, вот и согласилась, — в сердцах махнул рукой Иван. — Ну, ладно, пока, некогда мне болтать. Закрывайся, баба Лиза, и ложись спать. Он стремительно выскочил из комнаты.

В машине у ворот его ждали Олег, Сергей и Миша.

— Уже ушел, — переводя дыхание, сказал Иван. — Давай, Олег, жми на газ, по дороге все объясню.

На заднем сиденье недовольно заворочался Сергей.

— Послушайте, начальники, об эти косы можно порезаться. Вы что, сено собираетесь заготавливать? Не лучше ли косить днем?

— Покосим, — спокойно ответил Миша. — А утром разберемся, чего накосили. Может, и то, что нужно.

— Не отвлекайтесь, — попросил Иван. — Быстрее, быстрее! Сейчас направо… Мы должны опередить его и не упускать из виду ребят.

15

Луна выглянула из-за туч, осветив на мгновение петляющую меж кустов дорожку. Сизый туман скрадывал очертания двух фигур, спешащих по скользкому гравию.

— Не думала, что это так страшно, — прошептала Катя. Она крепко держала под руку Романа и чуть ли не бежала, стараясь поспеть за широкими шагами брата.

— Молчи, — дрожащим голосом сказал Роман. — Раньше нужно было думать. В поселке такое творится, а моя сестра, дура, лезет ночью в старый карьер! Ты совсем спятила, Катька!

Он испуганно вертел головой, боясь увидеть сквозь качающиеся под ветром гибкие ветви с поредевшей листвой страшные красные глаза. Ружье висело на плече дулом вниз, указательный палец Роман держал на спусковом крючке, чтобы в любое мгновение можно было вскинуть двустволку и без промедления выстрелить. Но это не успокаивало.

— Может, вернемся, Роман? — спросила Катя. — Очень страшно. И зачем я согласилась? О чем можно говорить в такой глуши? У меня от страха и мыслей никаких в голове нет…

— А раньше были?

— Не знаю… Со мной в последнее время происходило что-то странное. Как только начинаю думать об Иване, так вижу его в каком-то отталкивающем виде. Будто включаешь телевизор, чтобы хороший фильм посмотреть, а в это время антенна портится — по экрану полосы прыгают, ничего не разберешь. Отчего это?

— Потому что связалась с оборотнем, я предупреждал тебя!

— Оставь, Роман, поверь мне, он очень хороший, добрый человек. Умный, воспитанный, с ним интересно. Ты ни разу нормально с Володей не разговаривал. А поговорил бы, сам бы понял, что все эти ужасы никакого отношения к нему не имеют. Ой, кажется там, справа, кто-то идет к нам… прошептала Катя, обеими руками вцепившись в локоть Романа.

— Где? — Роман остановился, вглядываясь в ночную тьму. Луна скрылась, и разобрать что-либо, кроме качающихся ветвей, было невозможно.

— Да вон там, — показала Катя. — Я слышала, как хрустят под ногами сухие палки, бурьян. А ты не слышал?

— Под двумя или под четырьмя? — уточнил Роман, поднимая ружье.

— Не говори глупостей! — рассердилась Катя. — Мне показалось, что кто-то идет. Сколько у него лап, я не знаю. Пойдем скорее! Ох, Роман… А там будет такая же темень, как и здесь.

— А ты как думала? Электричество туда еще не провели.

— Я думала, будет луна… Светло…

— Думала, думала! Кажется, пришли. Сейчас я соберу хворосту, разожжем костер. Светлее станет, да и мне проще будет наблюдать за вами.

— А спички у тебя есть?

— У меня зажигалка есть, не волнуйся.

— Только не уходи далеко, — испуганно сказала Катя.

Егоров бы злорадно усмехнулся, но Зверь смеяться не умел. Жалкие, глупые людишки, они пытаются противостоять ему!

Трясущийся парень с ружьем надеется помочь сестре. А она — предала его! Зверь готов был разорвать обоих на месте, но человек отчаянно этому сопротивлялся. Человек убеждал Зверя в возможности счастья оказаться вдвоем в зверином обличье — он и она.

Предала, предала! Справа в кустах крались двое с автоматами. Один из них — участковый. В голубом, призрачном свете Зверю отчетливо было видно, как они осторожно движутся параллельно с братом и сестрой и следят за ними. Значит, не только брату сказала она о предстоящем свидании, но еще и охотникам за его головой, врагам его! Вот они, крадутся в ночи, для них это ночь, а для его глаз — хмурое утро, он видит то, чего не видят они.

А дальше, на берегу озера, сидят в кустах еще двое. Поджидают его. Предала! Если они станут стрелять, он не сможет сдержать растущую в груди ярость. Он уничтожит их всех! Кроме Кати. Легкий укус — это все, к чему он стремится.

Зверь совершил бесшумный прыжок и лег под кустом. В трех шагах от него прошел Иван Потапов. Одного броска было достаточно, чтобы в мгновение перекусить горло участкового и навсегда заставить его замолчать! Но тогда второй начнет стрелять. И, прежде чем он умрет, подоспеют еще двое. И прежде, чем они умрут, Катя и ее брат убегут из старого карьера.

Их оружие не в состоянии его уничтожить, но оно причиняет боль, и к ней трудно привыкнуть. Но ненавистного участкового сейчас трогать нельзя, как бы этого ни хотелось.

Он почуял, что, помимо брата с сестрой и четверых охотников, в зарослях скрывается кто-то еще — пятый. Зверь поднял морду, старательно принюхиваясь к запаху. Странно! Он этого запаха не знал. Каждое существо в этом мире имеет свой, непохожий на другие запах. И этот, пятый, охотник тоже. Но для Зверя он ни с чем не ассоциировался. Как вода (она тоже имеет запах), которая стоит на столе в стакане.

А брат с сестрой тем временем вышли к берегу дальнего озера. Разожгли костер. Зверь видел, как колышутся на ветру голубые языки пламени. Брат спрятался в кустах у берега, выставив ружье, четверо охотников расположились полукольцом вокруг Кати, тоже приготовились стрелять. А пятый… он как будто исчез на время из виду. Все равно никуда не денется.

Неслышно ступая, Зверь неторопливо двинулся в сторону одиноко стоящей у костра Кати.

Иван переглянулся с Олегом, шепотом сказал:

— Все нормально. Как появится — будем действовать по обстановке. Главное — сразу выстрелами сбить с толку. А потом мы с Мишей попробуем разрубить его на части косами. Вы же нас будете прикрывать. Миша, ты готов?

— А то как же, — шепотом ответил Миша. — Тут бы лучше сабля пригодилась или топор. С чего ты взял, что нужна коса?

— У нее ручка длиннее, — сказал Иван.

— Да не дергайтесь вы, мужики, — вмешался Сергей, — оставьте его мне. Пара очередей — и сможете преспокойно засовывать его в мясорубку и делать фарш.

— Спокойно, Серега, — перебил его Олег. — И будь внимательнее. Фарш мы из него, конечно, сделаем, если он здесь появится. Иван, ты уверен, что он придет?

— Он уже здесь, — сказал Иван.

— Где? — встрепенулся Сергей. — Уже пришел, а мы и не заметили? Нехорошо, зверюшка, поступаешь, нужно предупреждать о своем приходе. Мы тут, понимаешь, ждем…

Олег погрозил ему кулаком, и Сергей послушно прикусил язык.

— Иван, — сказал Олег, — а как этот парень, он своих не перестреляет? Начнет палить налево и направо, небось полные карманы патронов.

— Я ему запретил стрелять без крайней необходимости, — сказал Иван.

— Черт! — тихонько выругался Миша. — Никогда не выходил на операцию с косой в руке.

— А вот и он, — предупредил Иван.

— Ни хрена себе! — пробормотал Сергей. — Ну, мужики, фарш из такого выродка мир еще не пробовал!

Зверь выпрыгнул навстречу Кате, робко стоящей у костра. И остановился метрах в трех от нее.

— Роман! Роман! — закричала Катя, пятясь к огню. Ее широко раскрытые от ужаса глаза неотрывно смотрели на Зверя, в его огненно-красные глаза. Она подняла руки, защищаясь от этого страшного взгляда. Роман выскочил из своего укрытия, поднял ружье и выстрелил. Жакан ударил в грудь Зверю, отшвырнул его на метр назад. Роман выстрелил еще раз. Зверь дернулся, но устоял на ногах.

И прыгнул в сторону Кати.

Роман, отшвырнув ружье, бросился к сестре, схватил, свалил на землю. Черная тень пронеслась над ними. Резанула боль в правом плече — Роман застонал. Истошно закричала Катя, вцепившись обеими руками в брата.

Все произошло в одно мгновение. А в следующее — вперед выскочил Сергей с автоматом в руках.

— Ах ты, сука! — закричал он. — Ну все, хана тебе! Конец!

Зверь перемахнул через костер и, присев на задние лапы, приготовился к прыжку.

Автомат затрясся в руках Сергея, изрыгая смертоносное пламя. Тело Зверя содрогалось под градом пуль, но он устоял на ногах. Расстреляв рожок, Сергей с изумлением смотрел на Зверя — и половины выпущенных пуль было достаточно, чтобы свалить с ног слона. Изуродованная морда Зверя поднялась к небу. Жуткий рев потряс окрестности. Глаза, залитые кровью, по-прежнему горели красным огнем. В два прыжка Зверь оказался рядом с Сергеем, и страшные клыки вонзились в горло парня.

— Ублюдок! — заревел Олег, выпрыгивая из укрытия.

Следом за ним, отбросив косу, рванулся Миша. Оба с автоматами в руках. Иван, напротив, крепче сжал рукоятку косы. Он знал, что пули Зверя не убивают.

А тот, задрав морду, снова заревел так, что кровь стыла в жилах. Это был торжествующий рев победителя.

Катя лежала на земле, закрыв глаза и судорожно прижимаясь к брату. Роман уже пришел в себя после первого шока и пытался достать из карманов куртки патроны, чтобы перезарядить ружье.

В это время откуда-то со стороны прозвучал гулкий выстрел. Зверь дернулся вперед, упал на живот, беспомощно задергал лапами, пытаясь подняться, и… не смог.

Иван с изумлением посмотрел туда, откуда раздался выстрел. Из кустов вышла баба Лиза в длинном черном плаще и смело двинулась прямо к лежащему на земле Зверю.

— Не стреляйте! — крикнул Иван Олегу и Мише.

Баба Лиза подошла почти вплотную к Зверю, укоризненно покачала головой.

— Что ж ты, Володя, за дураков нас принимал? — негромко сказала она и подняла ружье.

Последний выстрел грохнул в наступившей тишине. Пуля попала Зверю прямо в лоб. Голова его дернулась, предсмертный рев пронесся по старому карьеру. Подбежали Иван и Миша, держа наготове автоматы. Роман, перезарядил наконец ружье, присоединился к ним. Катя, поднявшись с земли, бросилась к Ивану, обняла его. Олег склонился над Сергеем, слезы текли по его щекам.

— Баба Лиза? — изумленно спросил Иван, прижимая к себе Катю. — Ты-то как здесь очутилась?

— Конец ему, — сказала баба Лиза. — Больше никого уже не убьет. — Она с сожалением покачала головой. — Все серебро свое потратила на этого негодяя. Мы ведь с Леонидом Поликарповичем после войны любили друг друга. Судьба не подарила семейного счастья, а любовь… она ведь не забывается. Вот и отомстила за любимого человека.

— Переплавила в серебряные пули свои украшения? — спросил Иван. — Но каким образом?

— Да очень просто, — ответила баба Лиза. — Пошла в кузню на ЖБИ-7 и попросила кузнеца, Михаила, отлить мне две пули. А уж патроны снарядить старая казачка умеет, не сомневайся.

— Откуда ты все узнала?!

— После гибели Леонида Поликарповича я стала следить за Егоровым. И нашла логово, которое он облюбовал. Завтра утром покажу.

Черное тело Зверя уменьшалось и вытягивалось прямо на глазах. Оно светлело — черные волосы, змеясь, уходили под кожу. Укорачивались страшные когти, вытягивались пальцы рук…

Несколько минут люди с ужасом наблюдали за обрядом превращения. И вскоре голое человеческое тело лежало перед ними.

Иван шагнул вперед, приподнял за волосы мертвую голову. Катя испуганно вскрикнула и еще теснее прижалась к Ивану.

— Тварь!!! — закричал Олег и разрядил рожок автомата в безжизненное тело Егорова.

— Это ты напрасно, — сказала баба Лиза.

— Серега… — пробормотал в слезах Олег. — Пацан еще! Ты что, бабка, не могла раньше пальнуть?!

— Так ведь боялась в него попасть, в парня вашего, — с сожалением сказала баба Лиза. — Кто ж знал, что так получится…

— А что это за балахон на тебе? — спросил Иван.

— Плащ его, Володин. Зверь же мог учуять любой запах, только своего собственного не знал. Никто не может учуять собственный запах. — Баба Лиза тяжело вздохнула. — Мальчишку жалко. Я бы раньше стрельнула, да он передо мной маячил, боялась в него попасть… Ох, Господи, вот беда-то…

— А что же скрывала-то от меня?! — ревностно спросил Иван.

— А ты разве поверил бы? — вздохнула баба Лиза. Он же оборотнем был, вон как твою невесту замороковал!

— Я люблю тебя, Ваня… — заплакала Катя.

— Я тоже люблю тебя, Катюша, милая… — Иван крепко прижал Катю к себе.

— А я первый сказал, что он оборотень, — вмешался Роман.

Иван повернулся к нему.

— Ты, парень, молодец, на растерялся. Кстати, с тобой все в порядке? Он не зацепил тебя?

— Нет, — сказал Роман. — Просто я, видно, ушибся, когда падал. — Он провел рукой по правому плечу. Царапина горела, но это пустяки по сравнению с тем, что произошло на его глазах!

— Сейчас я вызову по рации Новоселова, — сказал Олег. — Лучше нам не расходиться до приезда оперативной группы из района.

— А я-то не верил тебе, Иван, — сказал Миша. — Так, на всякий случай запасся косой, но чтобы пули не брали — не верил. Теперь понимаю, что тебе довелось испытать прошлой ночью.

— И Серега не верил, — с горечью заметил Иван. — Поверил бы, может, жив бы остался…

— Ваня, Ванечка, я… я боюсь, что потеряю тебя, — простонала Катя, теснее прижимаясь к Ивану. — Я так виновата перед тобой. Это было какое-то наваждение. Я люблю тебя и не хочу теперь с тобой расставаться ни на миг. Я буду с тобой всегда, правда, Ваня…

— Ну, что ты, глупышка, — улыбнулся Иван. — Мы будем вместе, скоро сыграем свадьбу, как положено. Любимая моя Катюша.

Роман улыбался, глядя на них. Жжение в правом плече прекратилось. Он вдруг почувствовал себя сильным, уверенным, решительным. Даже оглянулся в поисках врага, который мог бы помешать счастью его сестры. Врагов рядом не было. Красные искры сверкнули и погасли в глазах Романа.

Месть карьерского оборотня

Глава 1

Он бежал по старому карьеру, где некогда добывали песок и гравий, а теперь в огромной, неправильной формы яме с рваными краями остались озера (их еще называли котлованами), заполненные чистой родниковой водой, с красивыми песчаными пляжами, которые обрамляли густые заросли прибрежного камыша и чакана. Котлованы возникли в тех местах, где песок и гравий черпали со дна карьера до тех пор, пока подземные воды не заполняли выработку, тогда черпали в другом месте, не пропадать же добру! Пространство между котлованами заросло кустарниками дикого терновника и боярышника, осокой и колючими шарами перекати-поля.

Там были и дорожки, по которым даже мотоцикл с коляской мог проехать, но он стремительно мчался вперед, не глядя под ноги и чувствуя невероятную мощь в своем теле. Вот заросли терновника, метров на пять протянулись, а высота кустов около двух метров, а то и больше. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от песка, он взмывает над ними и, распластавшись в полете, легко преодолевает преграду. Вот перед глазами внезапно вырастает колючая ветка — он успевает увернуться и мчится дальше. Глухая ночь, идет занудливый осенний дождь, в старом карьере темно, человек в двух шагах от себя кустарника бы не разглядел, а он все видит прекрасно, только в серо-голубом призрачном свете, как в прибор ночного видения, такие виды нередко показывают по телевизору в американских боевиках.

Он мчался к дальнему озеру, не понимая, зачем, но мчался решительно и очень быстро. Еще один прыжок, почти полет над верхушками темных от влаги, безлистных колючек терновника, — и он увидел берег дальнего озера, а там стоял огромный зверь, почти волк, но в три раза больше и с уродливой тупой мордой. Страшные красные глаза в упор смотрели на него. Захотелось повернуть назад и бежать, бежать прочь от этого жуткого места, но ноги сами несли его на желтый песок берега.

Резко остановившись в нескольких метрах от зверя, он уставился на него, готовый к любым неожиданностям. И вдруг страх прошел так же внезапно, как и появился, и он понял, что зверь не может причинить ему вред, хоть и смотрит злобно, ковыряя страшными черными когтями прибрежный песок.

— Почему? — услышал он глухой, низкий голос, похожий на звериный рык. — Почему ты не воспользуешься силой, дарованной тебе?

Челюсти зверя были приоткрыты, но громадные белые клыки в них не двигались, голос звучал в голове Романа.

— Я не хочу! — ответил он, заметив, что и его челюсти остались сомкнутыми. — Не нужно мне этой твоей силы, и вообще, оставь меня в покое!

— Ничего уже нельзя изменить. Рано или поздно ты разозлишься и погибнешь, если не научишься быть осторожным и управлять своим даром. Ты должен научиться. Я помогу тебе, мы учли все ошибки, допущенные прежним вариантом.

— Нет, нет! Я не хочу! Оставь меня в покое! — яростно крикнул Роман.

Как это получилось, он не понимал, ведь челюсти его были плотно сомкнуты, ни голоса, ни рыка не разнеслось у дальнего озера, но он крикнул, и зверь его услышал.

— Это невозможно. Злоба людская жива, и ты один можешь справедливо наказывать всех негодяев, ты — кара для них, жестокая и неотвратимая.

— Я человек. Негодяев должны наказывать те, кто имеет право на это.

— Ты будешь терпеть издевки подлеца? Над собой, над родными, над подругой?

— Я отвечу, но сам, без твоей помощи, понял?

— Не получится. Ты слаб и беспомощен перед силой власти и силой бандитского оружия. Ты выйдешь из себя и будешь уничтожен, потому что о нас тут уже знают. Тебя выследят и застрелят, как бешеного пса. Только я могу научить тебя правильно обращаться с великой силой, обмануть людей.

— Отвяжись от меня! Я же сказал — не хочу! Нет, нет, нет!

Тело зверя затряслось, контуры его вспыхнули голубым свечением, он еще был виден, но сквозь него уже проглядывала холодная вода и мелкие круги на ней от дождевых капель. Еще мгновение, и зверь исчез полностью, а вместе с ним и берег дальнего озера в старом карьере.

Роман Клейн открыл глаза, уставился в белый потолок, не понимая, где он находится. И лишь спустя минуту, сообразил, что лежит в своей комнате, в постели, за окном уже рассвело, а рядом с его кроватью стоит встревоженный отец.

— Рома, что случилось? Ты кричал во сне, — сказал Федор Петрович. — Плохой сон приснился?

— Ну, — сказал Роман. Подумал-подумал и добавил: — Вроде как Иван Потапов отправляет меня в армию, прикинь, да?

— Иван тебе никогда плохого не желал, — со вздохом сказал Федор Петрович. — Не надо об этом, я и так сильно ошибался, когда думал, что Иван плохо относится к тебе… Ты ведь именно это говорил мне, верно?

— Да ладно, пап, я пошутил. Все нормально. Ты сегодня в первую? Я тоже. Сваргань что-нибудь на завтрак, я минут через десять приду. Плохо, что Катька выскочила за Ивана, да? Завтрак некому готовить…

— Почему плохо? Я могу сварить яйцо вкрутую на завтрак, чай или кофе, и ужин приготовить. Я все могу, Рома. А за Катю мы можем только радоваться, она счастлива с Иваном, это хорошо… Ты нормально себя чувствуешь?

— Отлично.

Федор Петрович согласно кивнул и вышел из комнаты. Был он самым уважаемым в поселке машинистом экскаватора, а сын его работал помощником машиниста. В новом карьере с утра до поздней ночи работали электрические экскаваторы, одни грузили песок и гравий на платформы, которые подтягивали тепловозы, другие опорожняли свои ковши над кузовами тяжелых «МАЗов» и «КамАЗов». В последнее время спрос на стройматериалы значительно увеличился, люди стали жить чуток лучше и сразу кинулись строиться. А что построишь без песка и гравия? Деревянные дома на Кубани так и не стали популярными, строили в основном из кирпича. А для его производства нужна была не только глина, но и песок. Да и вообще, без песка и гравия не могли обойтись не только силикатные заводы, но и заводы железобетонных изделий, и дорожники, и частники на своих участках.

Потому-то классный экскаваторщик и был уважаемым человеком в поселке Карьер. А Федор Петрович Клейн (о том, что он Фридрих по паспорту, и сам не часто вспоминал) был не просто классным машинистом, а еще и учителем большей части нынешних экскаваторщиков.

Жена его умерла несколько лет назад, в хозяйственных вопросах ее заменила старшая дочь Катя, но теперь, когда Катя стала женой местного участкового Ивана Потапова и ушла жить к нему, двум мужчинам сложновато было, хотя Федор Петрович, как истинный немец, пусть и российский, умел все делать сам, да не так, как это получалось у Кати. Она часто приходила, борщ сварит, ужин приготовит, но это все же не то, что было, когда Катя жила дома.

Роман помнил сон до мельчайших деталей. Он снился ему часто, один и тот же: страшный зверь на берегу дальнего озера требовал, чтобы он воспользовался силой, которая ему дана. Не хотелось подчиняться ему, противился, как мог, но зверь был настойчив. У него имелась причина для этого.

Роман был вместе с Катей и Потаповым у дальнего озера в старом карьере, своими глазами видел, как уничтожили самого настоящего оборотня. Точно такого, какой приходил к нему во сне. Помнил, как чудовище прыгнуло на него, оскалив жуткую пасть и вытянув лапы с когтями, похожими на черные серпы. Падая, он почувствовал легкую резь в плече, даже не понял, что случилось. Потом чудовище было уничтожено и вскоре превратилось в голого начальника электроцеха завода железобетонных изделий, или просто ЖБИ-7, Егорова. Это потрясло Романа настолько, что даже мысль о том, что он может стать таким же чудовищем и погибнуть так же, внушала ужас.

Зверь все же зацепил его и, значит, передал ему свою силу. Роман не сразу это понял, только потом, когда стали сниться жуткие сны, вспомнил, что резь в плече появилась еще до того, как он упал.

Никто не знал, что зверь его ранил. Роман упал плечом на острый камень, лежащий у берега, царапина превратилась в кровоточащую ссадину, даже проницательная баба Лиза ничего не заподозрила. О том, что он был там, ни районные оперативники, ни тем более Иван, упоминать не стали. Районное начальство велело всем, кто принимал участие в этой операции, подписать бумаги о неразглашении государственной тайны. В поселке Карьер ходили слухи про оборотня, но официально их никто не подтвердил. Баба Лиза, которая, собственно, и убила зверя, без нее он бы всех там уничтожил, тоже, наверное, подписала какие-то бумаги, да она вообще была не очень-то разговорчивой.

Роман, известный в Карьере хулиган и задира, драчун и любитель выпить, даже «взорвать» при случае «косячок», резко изменился. Теперь он не позволял себе злиться, даже если кто-то вел себя нагло и несправедливо, чем немало удивлял своих сверстников. А когда терпеть было невмоготу, бежал домой, доставал из погреба бутылку виноградного вина, выпивал ее и ложился спать. Потому что, вспоминая страшные сентябрьские события и то, что говорил ему во сне зверь, понял — ярость неминуемо превратит его в зверя.

Он терпел, но знал, что рано или поздно не выдержит. Уже и друзья стали подшучивать над ним, мол, что с тобой, Рома? Почему ты этому козлу не набьешь морду? Он говорил с тобой совсем невежливо. И сами говорили с ним не совсем вежливо, а он, стиснув зубы, лишь хмурился и уходил. Друзья просто не узнавали Романа. Курить «травку» перестал (а «травка», то есть конопля, росла и вокруг поселка, и в старом карьере — повсюду), в драках не принимал участия, пошел работать после школы. Стали «доставать» — мол, хочешь стать обычным хозяйственным мужиком? Ну-ну, ты же немец, все вы чересчур правильные. Полгода назад сказал бы ему кто такое — пожалел бы сразу! А теперь нельзя было ответить. Ради отца, Катьки, ради Тани Соколовой, его девчонки. Даже на танцы ходил редко, а Таня и радовалась этому, вдвоем им было гораздо интереснее, чем в поселковом клубе, где ревели колонки магнитофона и пьяные парни вечно дрались по любым пустякам.

Роман встал с кровати, свернул вдвое одеяло, бросил на простыню, застелил сверху покрывалом, надел джинсы, футболку и зябко поежился. Пора на работу, сегодня отец тоже в первую, подбросит на своей «девятке» до экскаватора. Мог бы работать с ним и получать больше, но выбрал сварливого старика Федоровича, чтобы не зависеть от отца.

Холодно было в его просторной комнате с синими обоями. Жила бы Катька дома, растопила бы печку, засыпала уголька, завтрак приготовила бы. Хоть в первую работала, хоть во вторую, а с утра все успевала сделать. Если во вторую работала (смены у них с отцом были разные), то к его приходу и обед на плите оставляла, а если в первую — записку, что и когда нужно разогреть. Но теперь сестра жила у Ивана Потапова, им с отцом самим приходилось заботиться о себе. Нынче они оба — в первую, а кто же оставит горящую печку без присмотра? Вот и приходилось трястись от холода, торопясь в ванную.

Да, в обычном деревенском доме (хотя Карьер не был деревней, но дома в нем были такие же, как и в соседней станице) имелась ванная, Федор Петрович устроил. В огороде колодец, в нем насос, летом удобно поливать грядки с картошкой и овощами, если долго нет дождя, а переключишь рычаг — вода пойдет в дом, в ванную. Там на стене висит водонагреватель, включил — и теплая вода бежит из крана, и даже горячая. Можно и ванну принять, но сейчас времени не было. Роман быстро почистил зубы и пошел в кухню, отдельное строение, где отец на газовой плите уже сварил вкрутую два яйца, положил на тарелки маринованные помидоры и баклажаны, налил в чашки крепкий чай и ждал его.

Иван Потапов, яростно отфыркиваясь, умывался под рукомойником во дворе, а Катя, накинув дубленку поверх ночнушки, стояла в дверях и дрожала от холода, наблюдая, как муж, в ноябрьскую промозглую стынь, поливает себя ледяной водой. Глядя на такое, и в трех дубленках замерзнешь. А с другой стороны — есть на что посмотреть. Красивый, большой мужчина, не толстый и не такой уж «качок», мускулы не бугрились на его теле, как у записных киногероев, но сила в широких плечах и могучих руках чувствовалась нешуточная. Приятное зрелище для женщины, а для женщины любящей и подавно.

После свадьбы Иван перевез молодую жену к себе, он жил вдвоем с матерью, завучем местной школы. Поселились они в двухкомнатной кирпичной кухне, хотя мать Ивана, Евдокия Андреевна, предлагала им расположиться в доме, все же — двое, а она одна, может и в кухне пожить. Да, в принципе, и все трое без проблем разместились бы в просторном кирпичном доме с тремя комнатами, но Катя не согласилась. Кухня — отдельный дом, две комнаты, во второй — у них постель, стол, два полумягких кресла, трюмо, телевизор и музыкальный центр — все, что нужно. А в первой — собственно кухня, печка с чугунными конфорками, газовая плита, холодильник, стиральная машина, обеденный стол с венскими стульями, полки с продуктами и люк, именуемый «лядой», — крышка бетонного погреба под первой комнатой. Ванны здесь, правда, не было, но она могла сбегать к отцу и там принять ванну, если очень уж хотелось, а так… вставала рано, даже если работала во вторую смену, растапливала печку, готовила завтрак и согревала в большой кастрюле воду, чтобы самой помыться после бурной ночи. А они, вот уже почти два месяца после свадьбы, получались сплошь бурными. Это так хорошо…

Иван, довольно урча, принялся растираться красным махровым полотенцем.

— Вань, я замерзла, глядя на тебя, — сказала Катя.

— Ну так не смотри, иди в хату, погрейся у печки. И вообще, чего вскочила, тебе сегодня во вторую, могла бы еще поспать. Я бы сам печку растопил, воды тебе согрел…

— А хочется посмотреть… — с улыбкой сказала Катя.

— Хочется, да? — уточнил Потапов.

Он набросил полотенце на плечи и направился к жене. Она улыбалась, глядя на него. Иван обнял Катю, чмокнул в губы и завел в дом, пусть это была раньше кухня, теперь их дом. Или — хата, если не мудрствовать особо. Там, у горящей печки, принялся страстно целовать жену.

— Ну Вань, тебе же на работу… на рабо… — забормотала Катя. — Ох, Ваня… ты сумасшедший…

Через полчаса, по новой приведя себя в порядок, они сели завтракать. Куриная ножка с помидорами и огурцами была как нельзя кстати.

— Катюша, ты у меня замечательная жена, — сказал Иван.

— А ты просто сумасшедший, — кокетливо произнесла Катя. — Ты что это такое вытворяешь?

— Просто люблю тебя.

— А после?

— Опять люблю тебя.

— Да? А потом?

— Вижу и чувствую, что ты любишь меня.

— Ну и дурак.

— Согласен, — захохотал он. — Помнишь, как ответил Бывалый в «Операции „Ы“»? «Болван!» — «Согласен…»

Катя улыбнулась, но тут же лицо ее стало серьезным.

— Вань, сейчас сыро, скользко, ты на своем мотоцикле особо не газуй, понял?

— Ты у меня обалденная немка.

— Да какая я немка? Даже языка не знаю… И хватит говорить глупости, ты понял, что я сказала?

— Да будь ты и негрой преклонных годов!.. — с пафосом сказал Потапов.

— Ваня, я вполне серьезно. Ты любишь гоняться на своем «Урале» за всякими там придурками. Но послушай меня, сейчас очень скользко на дороге. У нас будет ребенок, я не хочу, чтобы он рос без отца. Ты понял? Борис Федорченко на днях разбился на своем мотоцикле… Ты не вздумай лихачить!

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! Все, пока, пришло время поддерживать закон и порядок во вверенном мне поселке Карьер.

Потапов допил чай, крепко поцеловал жену в губы и пошел к своему мотоциклу, стоявшему во дворе. Катя, набросив дубленку, последовала за ним.

— Шлем застегни, — сказала она, отворяя ворота. — Не то может свалиться, когда на камень налетишь.

— Буду ждать тебя после смены на переезде, — сказал Потапов. — Ты тоже не лихачь на своем кране. И слишком большие тяжести не поднимай.

Катя работала крановщицей на заводе, который был в нескольких километрах от поселка. Домой рабочих второй смены доставлял дежурный автобус, его-то и намеревался встречать Иван.

— Умник какой выискался, — улыбнулась она. — Мой кран только и может ездить от одного края пролета до другого. А насчет встречать… Не надо, Ваня, сама добегу.

Иван помахал рукой, открыл ворота, сел на мотоцикл, газанул и вырвался наулицу. Катя закрыла за ним дубовые ворота и пошла в кухню.

После сентябрьских событий с оборотнем, о которых, так нигде и не сказали правды, районное начальство решило укрепить органы правопорядка. Ивану в подчинение дали Володю Ледовского, парень совсем недавно дембельнулся из ВДВ и согласился стать сержантом МВД. В двухэтажном кирпичном доме, где располагались администрация поселка и сам глава поссовета, или, по-нынешнему, мэр, Ивану и Володе выделили комнату с телефоном и железным сейфом на первом этаже; потом они поставили там старый диван, подареный мэром, можно было отдохнуть ночью. Теперь у Потапова имелся свой кабинет, куда он и ехал пасмурным ноябрьским утром. Кстати, в подвальном помещении мэрии оборудовали КПЗ с железной дверью и деревянной лежанкой для особо злостных нарушителей. В общем, работать стало проще.

Но сегодня ехать на работу не очень-то хотелось после того, что было совсем недавно дома. Но — надо. Служба есть служба.

Ледовской ждал его в кабинете, он дежурил ночью, знал оперативную обстановку на текущий момент. По справедливости, они должны были дежурить ночью по очереди, но у Ивана была молодая, любимая жена, а Володе нравилось встречаться со своей девушкой в кабинете, где очень кстати имелся старый диван. Дома-то родители, не развернешься. Так и решился этот вопрос. Ночным блюстителем порядка был Володя, и, похоже, ему жутко нравилось, что девушка видит, какой он тут начальник. А Ивану нравилось ночевать дома. Договорились.

— Ну, и что у нас тут случилось? — спросил Иван, входя в кабинет.

Ледовской поднялся навстречу, пожал начальнику руку.

— Да все нормально. Жена Петра Алексеенко, Марина, пришла с жалобой, что муж дебоширит. Я пошел к ним…

— И набил морду Петру? Правильно сделал.

— Это так. Но Марина стала кричать, что подаст на меня в суд за то, что издеваюсь над ее мужем.

— Это тоже так, — сказал Потапов.

— Не понял?

— Бывал в твоей шкуре. У них постоянно семейные проблемы случаются, я как-то раз тоже набил Петру морду, обнаглел он донельзя. И услышал то же самое. Со временем понял — утром они совершенно не помнят, что было ночью, так что ты поступил правильно. Нужно дать в морду Петру, он успокоится, а Марина снова пожалеет его.

— У летней танцплощадки подростки затеяли драку. Я пришел, рявкнул на них — разбежались. Кстати, Иван, какое-то средство передвижения нужно и мне. Не все же время пехом, концы-то разные бывают.

— Пробиваю, Володя, сам знаешь, дорогой наш мэр обещал предоставить машину, но пока… не мычит не телится. Потерпи, скоро все решится.

— А в остальном — нормально.

— Свободен, можешь отдыхать. Есть такое намерение?

— Есть намерение поскорее дождаться ночи. Слушай, Милка Терещенко такая баба!.. Просто фантастика.

— Ну так отоспись и подготовься к новому дежурству, — сказал Иван, понимающе усмехаясь.

Ему нравился новый помощник, сработались без лишних слов. Людка Терещенко далеко не кинозвезда, он мог бы многое порассказать о ней Володе, но если у них все о’кей — зачем? Людка знает, чем и как ублажить изголодавшегося десантника, а ныне — сержанта МВД. Ну и пусть.

Когда Ледовской ушел, Иван откинулся на спинку кресла, задумался. Все у него хорошо, просто замечательно, а что-то неспокойно в душе. После страшных событий в сентябре, когда он мог потерять Катю, встречавшуюся с оборотнем и подпавшую под его влияние, когда мог потерять и жизнь вместе с Катей, если бы не мудрая баба Лиза, которая поняла, что такое ее постоялец Егоров и заранее переплавила фамильное серебро в пули. Все хорошо, но тревожно… Этот гад выбрал именно Катю, пытался ее сделать своей парой. И она почти поддалась его чарам. Какие-то флюиды были у него, просто одурманил девушку. Он совсем прошел, этот дурман, или нет? Ведь Катюша беременна, они ждут ребенка.

И никто не хочет объяснить, что же это было такое? Все засекретили, взяли подписку о неразглашении — и тишина! Идиотизм, а что поделаешь. ФСБ наложило вето на любую информацию о карьерском оборотне, районное начальство тут же сказало «есть!». Баба Лиза молчит, после гибели пожилого учителя пения Леонида Поликарповича, которого она когда-то давно любила, совсем замкнулась, ни с кем не разговаривает.

В кабинет вошла стройная брюнетка, секретарша мэра поселка Нина Потийчук.

— Вань, тебя босс хочет, — с кислой миной сказала она.

— Тебя уже не хочет? — поинтересовался Потапов.

— Очень смешно. Иди, он скоро сваливает в Ростов, хочет руководящие указания дать.

— Они есть у него?

— Вань, кончай!

— Прямо сейчас? Нина, мы только поговорили…

— Ох, Ванька, ты идиот самый настоящий. Если надоела твоя немка, так прямо и скажи, я, может быть, и помогу.

— Спасибо, Нина, но мне моя жена никогда не надоест.

— Тупой ты мент, Потапов. Вали к боссу слушать руководящие указания.

Соблазнительно покачивая бедрами, Нина вышла из милицейского кабинета. Потапов тяжело вздохнул и пошел следом за ней. Новый глава поселка Илья Петрович Манько не очень-то нравился ему, и на то были свои причины.

Прежде Манько был главным инженером завода железобетонных изделий, ЖБИ-7, где работала крановщицей и Катя, а существо, которое баба Лиза уничтожила у дальнего озера, в образе инженера Егорова руководило электроцехом. И вот что странно, после того как в октябре Манько стал главой администрации поселка и велел именовать себя «мэром», он ни разу не спросил, куда подевался начальник электроцеха завода, где он сам был, по сути, вторым человеком. А ведь слухи по поселку ходили всякие, но официально никто и нигде не высказался о причине исчезновения Егорова. Неужто Манько ничуть не интересовала причина, по которой исчез начальник электроцеха? И второе — в начале октября, в самый разгар предвыборной кампании, Манько проявил такую активность, какая другим претендентам и не снилась. Выступления на районном и краевом телевидении, плакаты, листовки, артисты из Краснодара и даже из Москвы, призывающие голосовать за передового инженера, который поднял ЖБИ-7, сделал его процветающим заводом, то же самое сделает и с поселком, то есть значительно улучшит жизнь всех простых посельчан.

ЖБИ-7 и вправду был «на плаву». Манько перепрофилировал производство и вместо никому не нужных железобетонных конструкций для промышленных предприятий (многим из них было явно не до реконструкций, и уж подавно — не до новых цехов) стал производить блоки фундамента, столбы, стены и перекрытия для частного сектора. Хочешь построить одноэтажный дом? Вот тебе набор конструкций. Двухэтажный — вот другой набор. Трехэтажный с подземным гаражом — третий. Желаешь эксклюзивный проект? Нет проблем, только плати. И платили. Стыдно сказать, но зарплата Кати была в два раза выше, чем у него, мужа. Да, ЖБИ-7 в норме. И, тем не менее, откуда такие бешеные деньги на предвыборную кампанию? Директор завода тоже участвовал в этом марафоне, но выглядел просто бледно по сравнению со своим главным инженером. А ведь если и были у них побочные доходы, конечно же были, так у директора они должны быть побольше. Ан, нет!

По этим двум причинам, не совсем понятным Ивану, новоявленный мэр не очень нравился ему. Но, поднимаясь на второй этаж вслед за Ниной, Потапов думал совсем о другом. Как и всякий нормальный мужик, он по достоинству оценил тугие ляжки девушки, обтянутые черными эластичными джинсами. Но ничего не сказал, ибо знал, что Нина неравнодушна к нему.

К чему лишние разговоры?

Нина вошла в «предбанник», села за свой стол, Иван молча прошагал дальше, толкнул обитую кожзаменителем дверь и остановился перед столом начальника. Невысокий, толстоватый, почти лысый, а вот поди ж ты! Теперь может пользоваться такой бабой, как Нинка! Джинсы, небось, подарил, и не одни, на зарплату секретарши особо не пошикуешь.

— Слушаю вас, Илья Петрович.

— Это я тебя слушаю. Уезжаю завтра в Ростов, на совещание руководителей местных самообразований у представителя президента в округе. Какие меры будут предприняты, чтобы в мое отсутствие преступность не возросла?

Потапов развел руками. Понимал, что возрастание уровня преступности с отъездом мэра — только на руку начальнику. Мол, уехал хозяин, и все пошло вразброд.

— Меры у нас одни и те же, что с мером, что без него, — сказал Иван. — Работаем по мере сил своих.

— Насчет «мера» не остроумно. Иван, я хочу, чтобы все было в порядке за время моего отсутствия. План работы представь ближе к вечеру.

— Могу прямо сейчас сказать.

— Ну давай, я слушаю.

Иван знал, что мэр относится к нему тоже, мягко говоря, предвзято. Терпит только потому, что рейтинг участкового, как говорят политики, куда выше, чем у Манько.

— Вы уедете в Ростов, а у нас по-прежнему нет машины. Может, свою собственную предоставите в наше распоряжение?

— Может, тебе и жену свою предоставить? — язвительно спросил Манько. — Ты чего такое несешь, Иван? Что за…

— Жена у меня своя имеется, — прервал его Потапов. — У вас есть служебная «Волга», оставьте ее нам, а сами поезжайте на своей «Ауди» с водителем. Солиднее будете выглядеть в Ростове. И нам поможете, как истинный демократ. А то у Володи никакого транспорта, не на чем ночью добираться к месту происшествия. На своих двоих старается.

— Да я лучше «Ауди» вам оставлю, — иронически хмыкнул мэр. — На ней Ледовскому приятнее будет кататься по поселку. У него хоть права-то имеются?

— Он до армии работал водителем у вас на ЖБИ-7. Права у него профессиональные.

— Да? Не помню. Иван, у тебя есть мотоцикл. Можешь оставлять его Ледовскому на время дежурства, пока мы не решим этот вопрос.

— А мне потом, в случае чего, галопом бежать к месту происшествия, да? Извините, Илья Петрович, но ситуация странная. Вы обещали новую машину нам, обещали это всему поселку. Ну и где же правда? Володя не может вовремя добраться до места происшествия!

— Пусть Ледовской купит себе велосипед! За границей полицейские на велосипедах ездят, и ничего.

— И погоны себе, и форму, да? Может, и пистолет себе он должен купить? На его оклад — это самое то, Илья Петрович. Вы уж хоть как-нибудь сдержали бы свое предвыборное обещание, хоть в части обеспечения общественного порядка. А то совсем ничего не получается, полная болтология и никакого видимого результата.

— Хорошо, я еще раз поговорю с районным начальством. Они обещали, мы работаем над этим вопросом, но… не можем приказывать вышестоящим органам, они же решают вопросы с выдачей машин. Значит, ты меня не подведи. Пока буду отсутствовать — шоб никаких происшествий.

— Такого не бывает, Илья Петрович. Какие случаются — все немедленно берутся на контроль. Вам будет доложено в оперативном порядке.

— Ну, значит, я надеюсь на тебя, Иван, — со вздохом сказал Манько. — Надеюсь, не подведешь. Подумаю, да, подумаю, поговорю с администрацией района насчет машины вам. А то и правда, непорядок получается. Вернусь — вплотную займусь этим делом. Будет вам машина, будет.

Потапов вышел из кабинета вполне довольный разговором с начальником. В «предбаннике», помимо Нины, сидел и водитель Манько Сергей Малинин. Ивану захотелось подразнить этого сытого, невообразимо важного водилу.

— Серега, у тебя с женой как, все нормально? — как бы ненароком спросил он.

— А тебе какое дело? — насторожился Малинин.

С ментами он разговаривать не хотел. Кто они такие против него, Малинина?

— Если пик активности приходится на ночь, перенеси его на утро. Илья Петрович сказал, что поедет в Ростов поездом, ты останешься тут и поступишь в наше распоряжение. Будешь дежурить ночью с Володей. И возить его куда понадобится, — с доброй улыбкой соврал Иван.

— Перебьешься! Я к вашим ментовским делам отношения не имею, понял? — возмутился Малинин.

— Будешь иметь. Илья Петрович обещал.

— Да ни хрена подобного и быть не может! Я сейчас скажу ему… — Малинин вскочил на ноги.

— Ничего ты не скажешь, Сережа, — почти ласково заверил Потапов. — Мэр обещал народу — порядок и власть закона. А какая она, на хрен, власть, когда у дежурного нет своего транспорта? А водитель мэра полдня баклуши бьет, анекдоты секретарше рассказывает. Никакой власти. Ты все правильно понял?

— Да пош-шел ты, Потапов!..

— А это зря, — строго сказал Иван. Шутки кончились, пора было и о чести мундира подумать.

Он подумал о чести мундира правильно, сграбастал Малинина за отвороты джинсовой куртки, резко вздернул к потолку, тряхнул, после чего не очень мягко опустил на стул.

— Я точно знаю, Серега, что в Америке за одно такое обращение к представителю закона шпана вроде тебя получает срок. Но у нас тут демократия еще молодая, народ еще не очень грамотный, приходится самому заботиться о престиже профессии. Ты все правильно понял или повторить?

— Когда только босс уберет тебя к едрене фене… — пробормотал Малинин.

— Что у трезвого на уме, у пьяного на языке, — сказал Потапов. — Дурак ты. Босса выдал, а зачем? Он же в глубокой тайне вынашивает планы насчет меня, а ты взял и брякнул. Теперь я запросто могу убедить его найти другого водилу.

Нина понимающе захихикала.

— А ты мог бы возить Ледовского ночью, — сказала она Малинину, — а с женой утром… если Илья Петрович поездом…

— Заткнись! — тонким, прерывающимся голосом взвизгнул Малинин. — Мы еще посмотрим, кто тут решает все дела! — И выскочил в коридор, намереваясь там переждать визит мерзопакостного участкового.

В том, что поедет с боссом на совещание в Ростов, Малинин не сомневался. По государственным делам на близкие и средние расстояния босс всегда ездил на служебной машине. Но ведь наглый участковый уже не первый раз достает босса, хочет заставить его, Сергея Малинина, дежурить ночью, особенно когда Илья Петрович уезжает в далекие командировки на поезде! Да это ни в какие ворота не лезет!

Глава 2

На длинной улице Куйбышева, которую никто не догадался переименовать, мало кто в Карьере помнил, кем же был этот самый Куйбышев: граждан вроде не репрессировал, секретные пакты с фашистами не заключал, ну так и пусть будет в поселке улица его имени. В самом конце улицы, за покосившимся штакетным забором, стояла длинная саманная хата с тремя комнатами. В центре к ней была пристроена стеклянная веранда, внутренняя дверь которой вела в коридор. В нем справа от входа находилась одна комната, слева — две смежные. Все в поселке знали, что в этой хате располагается местный притон, где можно в любое время суток купить недорогой самогон, настоянный на смородине или чабреце, удовлетворить сексуальные потребности и поиграть в карты на деньги. Дом принадлежал Петру Краснову, по кличке Краснуха, но настоящим хозяином сомнительного заведения был Лев Разуваев, по кличке Варвар. Он три года сидел в «зоне», а вернувшись, стал непререкаемым авторитетом для местных любителей острых ощущений. Чуть позже — и самым уважаемым бизнесменом в Карьере, потому как открыл самый большой магазин и поставил четыре своих торговых ларька в разных концах поселка.

Иван Потапов знал об этом притоне и несколько раз приезжал сюда, арестовывал хозяина, отвозил в районную КПЗ, но посадить так и не смог. Самогоноварение теперь не является преступлением, а доказать, что самогон производится на продажу, невозможно было. И что девушки отдаются за деньги — тоже. Люди, собиравшиеся там, отлично знали друг друга, и все как один утверждали потом — была вечеринка, да, с девушками, да, пили самогон, а кто это запретит? Хозяин угощал, он человек широкой души, что ж тут плохого? И в больших городах, где имеются мощные спецслужбы, непросто доказать, что притон — это притон, а в поселке, где многие знают друг друга, одному участковому — просто невозможно.

Но сегодня в доме Краснова было непривычно тихо. В комнате справа, где стояла широкая кровать, царила тишина, в передней комнате слева, где обычно за столом резались в карты, пили и лапали женщин, было пусто, и только в дальней комнате, там, где обычно отдыхали от «трудов праведных» местные жрицы любви, сидели за столом трое серьезных мужчин — хозяин хаты Краснуха, громадный рыжий парень, с добродушной физиономией и носом-картошкой (на вид ему было лет двадцать восемь), сам Варвар, невысокий, худощавый брюнет с тонким носом с горбинкой и жестким взглядом выразительных карих глаз (ему было за тридцать), и Женя Гусляров, по кличке Гусляр, про которого можно было сказать — правая рука Варвара, плотный, коренастый брюнет тридцати лет от роду.

Пили самогон, закусывали салом и солеными огурцами с черным хлебом. Разуваев был в добротном темно-синем костюме и даже при галстуке, насмотрелся американских фильмов про гангстеров и подражал им, остальные — в джинсах и свитерах не первой свежести.

— Ну что, за тебя, Лева, — сказал Краснов, поднимая рюмку. — Ты классный… как это сказать, забыл, на хрен…

— Менеджер, — подсказал Гусляров.

— Во-во. Все по делу, житуха — закачаешься! Давай!

Зазвенели стеклянные рюмки, отборный «первачок», настоянный на чабреце покатился в желудки, обжигая слизистую оболочку пищевода. Ломтик сала успокоил жжение, а соленый огурчик взбодрил желудок.

— Я специально отменил сегодня все мероприятия, потому что намечается серьезное дельце. Мошка привезет два кило «пластилина», — сказал Разуваев.

— Два кило? — изумился Краснов. — Слушай, таких партий у нас никогда не было. Это ж сколько «косяков» получится?

— Тебе оно надо, Краснуха?

— Риск большой. Если что не так… «в особо крупных размерах» будет… Зачем сразу столько тащить сюда?

— Может, и статью сразу назовешь, грамотей хренов? Все под контролем. Отправим по назначению — получим «лимон» чистыми. Вам, самым близким моим корешам, по двадцать тыщ перепадет, независимо от должности, потому как все будем помаленьку участвовать. Мошке тридцать за труды, смотался в Черкесск к нужным людям. Еще двадцать пущу на твою хату, Краснуха, чтобы сахару прикупил, травок всяких пахучих для настоек, и вообще, выпивон должен быть по высшему классу, пока существует эта точка.

— Нормалек, — сказал Гусляров. — А сам начнешь реализовать свой проект?

— Сколько можно откладывать? На хрена же я взял этот план, двенадцать соток рядом с магазином? Будет еще одна легальная точка, ресторан «У Варвара». Специально так и назову. Получу лицензию на пиво, договорюсь с гирейцами о льготной поставке ихней отличной водки, организую классную жрачку, чтоб не хуже домашней, и народ попрет. На первом этаже бильярдная, зал для «качания», может, боулинг установлю, точно не решил, ну и комнаты для начальства, бухгалтерии, охраны и все такое. На втором — ресторан, кухня, а на третьем будет гостиница, чтоб, если кто припозднился, нажрался, напился до отвала, мог переночевать. Специальный отсек там сделаю с отдельным ходом — для телок. Снял мужичок номер, захотел бабу — а она тут рядом, только плати бабки и пользуйся. Все продумано до мелочей, Потап носу не подточит, — Разуваев довольно хмыкнул.

— Ты же хотел ссуду в банке взять под это дело, — вспомнил Гусляров.

— Ссуду возьму. Этот проект — супер. На двенадцати сотках скверик соорудим, сосенки посадим и сауну с массажем сделаем отдельную. Оазис культурного отдыха на все вкусы. ЖБИ-7 готов принять участие, поставить дом и сауну, у них есть такие проекты, они же и смонтируют их за долю с прибыли, я уже договорился. Но мебель и оборудование бабок стоят.

— Я вот что думаю, — мрачно сказал Краснов. — Меня после этого что — в тираж? Какой дурак попрется ко мне, когда ты все это организуешь? И ресторан, и телки, и всякие там боулинги, на хрен?

— Найдем тебе применение в новой точке разумного отдыха, Краснуха. Станешь одним из начальников. Как Гусляр и Мошка. Будешь получать приличные бабки вполне официально, и никакой козел не станет предъявлять тебе претензии.

— Как, например, Потап, — сказал догадливый Гусляров.

Краснов долго соображал, понял наконец, что к чему, широко улыбнулся и по новой наполнил рюмки.

— Нормально, мужики. Я хочу заведовать кухней. Люблю готовить. Шеф-поваром буду, лады, Варвар?

— Ну, насчет шеф-повара не знаю, тут нужен профессионал, а вот директором ресторана — нет проблем. Это мне по кайфу, потому что Гусляр останется начальником службы охраны, теперь уже — всего, а Мошка хочет заведовать телками. Но ты готовься, Краснуха, книжки читай, что там во Франции жрут, в Италии. Будем марку держать — со всего района попрутся люди.

— Опять за тебя, — сказал Краснов, поднимая свою рюмку. — Нет, за твою идею. Классная!

— Кто б сомневался, — усмехнулся Гусляров.

Снова выпили, закусили.

— Слушай, — забеспокоился Краснов, — а этот козел Потап не прознает про рейс Мошки?

— Откуда? — расслабленно усмехнулся Разуваев. — Я же сказал — специально закрыл на сегодня твое заведение, чтоб — ни-ни. Даже если и припрется — ни малейшего повода, понял? Ребятки в Черкесске надежные, «пластилин» проверенный, покупатели довольны, проблем никаких быть не может. Это я, когда был молодой и тупой, лукнулся на фуфло и «подзалетел». Один кент из города предложил смотаться за Невинку, там поля конопли, государственные, и привезти ему «пластилин». Обещал, что все под контролем, сторожа куплены. Мы втроем махнули и вляпались, как последние козлы. Пока бегали по полю, голые, ну, чтобы побыстрее дурь собрать, это ж не «дичка», а «культурка», и до хрена ее там, прилетел вертолет, стал светить на нас, пара автобусов с ментами подкатила, ну и взяли… голыми. Самый кайф был, когда в Невинку привезли, там же и телки в погонах торчат, идешь, голый в натуре, а они тащатся от этого… Классное представление, век не забуду. Но теперь я сбоку. Мошка привезет, нужный человек отвезет, и все дела.

— Кто этот человек? — спросил Краснов. — Я все время слышу про него, а ни хрена понять не могу, что за чувак?

Гусляров мрачно усмехнулся.

— Этого даже я не знаю, Краснуха, — сказал он. — Позвонят потом, скажут. И на хрена тебе это надо? Меньше знаешь, дольше проживешь.

— Понятное дело, да все ж интересно… Лады, я молчу. Но слушай, это наш чувак или со стороны?

— Краснуха, будешь вопросы ненужные задавать, я ведь могу и передумать, — предупредил Разуваев.

— Просто… Ну, я подумал, если наш, так, может, какую-то должность тоже захочет в нашем ресторане? Мы ж тут вроде как все распределили, а тут он нарисуется…

— Заведовать поварами вряд ли захочет, так что заткнись, Краснуха, — сказал Разуваев. — Короче, Мошка передаст дурь Гусляру, тот подержит ее ночь у себя, а утром притаранит мне в то место, какое скажу. Дальше — моя забота.

— А я? — спросил Краснов, чувствуя себя лишним в этом раскладе.

Гусляров снисходительно усмехнулся. Всегда знал, что Краснуха туповатый, но не до такой же степени! Бабки обещаны, делать ничего не надо, ну так сиди и сопи в две дырки, а он обижается!

— У тебя будет особое задание, — хмыкнул Варвар. — Я передаю тебе дурь, ты идешь к моему соседу, кричишь: Потап, выходи, подлый трус, попробуй отнять!

— Да ладно тебе, я ж по-серьезному…

— А по-серьезному — будешь смотреть за конторой Потапа, — жестко сказал Разуваев. — Там Айсман обычно торчит, ну, если зашебуршится, звякни мне. Только не светись там, встань в сторонке и посматривай. Все понятно?

Краснуха согласно кивнул.

— Да все будет нормально, — сказал Гусляров. — Первый раз, что ли?

— Такой — первый, — сказал Разуваев. — Были корешки, сами встречали Мошку, забирали товар, отстегивали бабки. Теперь все сложнее, видимо, у корешков сидят на хвосте менты… Короче, только мы четверо знаем про это, все в деле, так что поспите пару часиков, чтоб к полуночи все были в форме.

Разуваев махнул рукой, прощаясь, и вышел во двор. Там стоял его мотоцикл «Хонда». Как и всякий уважающий себя бизнесмен, Разуваев имел «Мерседес», взял подержанную машину шестилетнего возраста, но даже такой «Мерседес» в Карьере свидетельствовал о важности и богатстве его хозяина. Однако предметом зависти всего мужского населения поселка от двенадцатилетних пацанов до пятидесятилетних мужиков был мощный японский «зверь» Варвара. Да и сам он обожал ездить на мотоцикле. А уж девушки как любили прокатиться на двухколесном монстре… Особенно летним вечерком в старый карьер, на берег озера с прозрачной водой и песчаным берегом!

Роман Клейн зябко поежился, глядя на глухую дубовую калитку меж бетонных столбов. И весь штакетник был глухим; что творилось во дворе, нельзя было увидеть. Он уже изрядно замерз на сыром, пронизывающем ветру и больше всего хотел увидеть одно — дверь веранды дома учительницы математики открылась, и Таня Соколова вышла во двор.

Вообще-то температура была плюсовая, но этот ветер хуже всяких морозов, которые все реже, но еще случались на Кубани.

Роман ждал свою девушку, она три раза в неделю занималась вечером с репетитором математикой. Минувшим летом не поступила в Ростовский университет и теперь, после работы в карьероуправлении, усиленно готовилась к новой попытке. А он приходил ко двору учительницы математики и ждал свою Танюшку.

Уже давно стемнело, фонари на улице, как и везде в поселке, горели в лучшем случае через один, а то и два подряд и только назывались фонарями. Любимую девушку просто необходимо было проводить до дома, но, честно говоря, Роман был рад любому предлогу, который позволял ему увидеться с Таней. Так хорошо ему было в последнее время с этой девчонкой, что… готов был ждать ее где угодно и сколько угодно!

Только вот оделся легко, нужно было под свитер надеть хотя бы рубашку, а лучше — плотную «водолазку», а у него под свитером была только легкая футболка. Ветер яростно трепал голые вишневые ветки у забора, какой-то очень уж злой сегодня, несмотря на кожаную куртку поверх свитера, пронизывал тело насквозь. Роман попрыгал на месте, пробежался по улице, метров десять вперед, потом назад, теплее не стало.

Калитка распахнулась неожиданно, и Роман увидел перед собой Таню. В белой шапочке, черных джинсах, заправленых в белые полусапожки и красной курточке она была такой красивой! Он рванулся к ней, обнял девушку, поцеловал в губы.

— Замерз, Ромка? — с улыбкой спросила Таня.

— Есть немного…

— Ну, пошли, сегодня долго не будем гулять, холодно. Просто проводишь меня домой, хорошо?

— Тань, я не понимаю, зачем нужно сейчас заниматься с репетитором? До экзаменов еще много времени…

— Чтобы не растерять свои знания, быть в тонусе. Ты же знаешь, предки помешаны на моем поступлении.

— Могли бы устроить тебя в платный вуз, главный инженер карьероуправления небедный человек, — пробурчал Роман.

— Ну ты и дурак, Ромка! — засмеялась Таня, прижимаясь к нему. — Хочешь, чтобы я поскорее уехала от тебя?

— Нет. Просто… все так делают, я имею в виду начальство. Устраивают своих детей в институты за деньги.

— Скажи спасибо, что не засунули на платное обучение. Отец мог бы, но он убежден, что я смогу поступить честно, я же в школе хорошо училась. Мать его, конечно, пилит, но он стоит на своем, верит в меня. А я не возражаю.

— Ты сегодня не приехала ко мне…

Таня работала в карьероуправлении выдавала талоны водителям грузовиков на песок, гравий, за деньги, конечно. И когда машина шла за песком к экскаватору Романа, раз в день вставала на подножку и ехала вниз, к экскаватору. А он, увидев ее на подножке машины, выскакивал из экскаватора и бежал навстречу машине. Водители понимающе усмехались, глядя на влюбленных, даже ворчливый машинист Федорович, у которого Роман работал помощником, хмыкал в усы и ничего не говорил. А мог бы в это самое время приказать подтянуть электрический кабель, смазать «напорку», кремальерные шестерни. Федоровича считали самым вредным машинистом, работать с ним помощником мало кто хотел, но даже он не чинил препятствий влюбленным.

— Ну Ромка! Дел было много, да и холодно же… Не обижайся, ладно? Я лучше завтра приду к тебе в гости, посидим в кухне, ты натопишь там? Что-то вкусное приготовишь для своей дамы?

Его дама… Как же приятно было слышать эти слова! Да после такого он готов был расшибиться в лепешку, чтобы угодить.

— Танюшка… Да конечно! Я приготовлю… Могу курицу пожарить, хочешь?

Таня засмеялась, откинув голову.

— Вот я и поймала тебя, Ромка! Ох, какой ты повар, я отлично знаю, но спасибо. А сделаем вот как. Ты подготовь курку, а я приду, сама все сделаю.

Роман остановился, крепче обнял Таню, жадно прижался губами к ее губам. Такой сладкий получился поцелуй!

Они в обнимку шагали к дому Тани, когда рядом, взревев мотором, остановился мощный мотоцикл.

— Отлично выглядишь, детка, — сказал Разуваев. — Прокатиться не хочешь?

— Отвали, Варвар, — сказал Роман, опуская глаза.

— И чем тебя привлекает эта недозрелая шпана? — с высокомерной усмешкой сказал Разуваев, поигрывая ручкой газа, то увеличивал рев мотоцикла, то уменьшал. — Он даже нормально разговаривать с уважаемым человеком не может. Тупой пацанчик, то на танцах выпендривался, дурь покуривал, а теперь кабель за экскаватором таскает… Танюша, ты зря время на него тратишь.

— А тебе какое дело, Разуваев? — сказала Таня. — Запомни, я кататься с бандитом никогда не буду! Двигай, куда ехал, не приставай к нам.

Роман стиснул зубы, с трудом сдерживая себя. Крупная дрожь сотрясала его тело, в глазах, глядящих под ноги, посверкивали красные искры. Он точно знал, что, если потеряет контроль над собой, бросится на наглеца — разорвет его на части. Но нельзя, не сейчас, не при Тане!..

— Я не бандит, детка, просто жаль красотку, которая тратит время на тупого щенка. Посмотри на него, он же трясется от страха! Нужен тебе такой?

Таня взяла Романа под руку, прижалась к нему.

— А ну пошел вон, придурок! — крикнула она. — Не то я скажу папе, он…

— Папа? — ухмыльнулся Разуваев. — Да, у тебя уважаемый папа, кто ж спорит? Но ты думаешь, он до старости будет тебя обеспечивать? Я просто хочу сказать, что ты достойна лучшего мужчины, чем эта шпана, которой ни хрена в жизни не светит. Разве это не так?

— Не так! — закричала Таня. — Если не уедешь, я тебя… вместе с твоим мотоциклом!..

— Да ладно, я ж просто так, по-дружески, ты думай, потом еще спасибо скажешь мне. А этот шпаненок…

Разуваев довольно усмехнулся, включил передачу и рванул по улице. Он и не собирался катать своенравную дочурку главного инженера карьероуправления на своем мотоцикле. С нею хлопот не оберешься потом. Но обломать кайф родственнику главного мента было не менее приятно, чем прокатить на мотоцикле красивую телку. И он получил порцию положительных эмоций, так нужных ему в этот сложный вечер.

Роман дрожал, пряча глаза от Тани. Она крепко обняла его, прижалась к нему сильнее.

— Ромка, успокойся, пожалуйста, прошу тебя… Он дурак, все ж про это знают, не обращай внимания.

— Я убью его… — пробормотал Роман. — Я убью любого, кто посмеет прикоснуться к тебе, обидеть тебя. Убью!..

— Ромка, замолчи, понял? Никого не надо убивать. Забыл, что я встречаюсь с тобой потому, что ты больше не хулиганишь, не дерешься ни с кем? Я так прямо тебе и сказала!

— Танюшка… но он оскорбил меня, нас…

— Да ни фига подобного. Ну, болтал чего-то… Ну Ромка! Я же знаю, с кем ты дрался, кому морду бил… Да ты бы ему так начистил ряшку, что потом за километр бы обходил нас. Но я тебе сама сказала — ни-ни! Я не буду встречаться с хулиганом. Ты умница, Ромка, ты все терпишь ради меня… Вот такого Ромку я и люблю.

Красные искры уже не сверкали в глазах, дрожь понемногу стихала. Он мог наконец-то посмотреть в красивые карие глаза своей девчонки. Она потянулась к нему губами. Роман целовал ее, но прежней сладости не ощущал. Потому что точно знал — убьет любого, кто посмеет оскорбить его Таню. Этот придурок его оскорблял… Ладно, стерпит. Но если Таню посмеет!..

Убьет.

Глава 3

Время близилось к полуночи. Иван Потапов сидел на своем «Урале» неподалеку от железнодорожного переезда за поселком. Там останавливался автобус со второй сменой завода железобетонных изделий. Железнодорожная ветка, по которой эти самые изделия вывозились с завода, заросла травой, несколько лет по ней вообще не ходили мотовозы с платформами, но в последние два года спрос на продукцию ЖБИ-7 увеличивался, и короткие товарняки раз в день медленно двигались к железнодорожной станции. Железную дорогу здесь пересекало выщербленное шоссе, ведущее из райцентра Прикубанска в Карьер, а сбоку подходило шоссе от ЖБИ. Автобус с завода останавливался у переезда, кому в поселок — на выход и топайте до дому, до хаты, кому в райцентр — едем дальше.

Иван ждал свою жену Катю, крановщицу мостового крана ЖБИ-7. Идти от этого неохраняемого переезда до дома — километра полтора, но Катя после замужества никогда и не ходила, по крайней мере, ночью. Разве можно было позволить любимой жене топать полтора километра по тропинке мимо пустых огородов, сквозь посадку, потом по улицам? Да нет, конечно! Иван встречал ее, усаживал в коляску и вез домой.

Холодно было и скучно стоять на пустынном переезде. Пожалуй, рановато он выехал из дому, до прихода автобуса оставалось еще минут двадцать. Но тут лучше перебдеть, чем недобдеть, как говаривал некогда, во время срочной службы, старшина его роты. Бывало, что смена на заводе заканчивалась раньше, автобус ехал быстро, и Катя ждала его, если приезжал к назначенному времени. Она никогда не упрекала мужа, не сердилась, но он сам был недоволен собой. Поэтому сегодня приехал чуток пораньше.

От райцентра к переезду приближалась машина, «Жигули-девятка». Иван спрыгнул с мотоцикла, понял, как скоротает несколько томительных минут ожидания. Остановит машину, он все же участковый здесь, имеет право выяснить, кто это едет в столь позднее время в поселок, с какой целью. Ничего особенного, просто поболтает с припозднившимся жителем, заодно и продемонстрирует, что участковый не дремлет, охраняет родной Карьер от вероятных террористов и прочих нежеланных гостей. Водитель, конечно, разозлится, но потом расскажет о недремлющем оке участкового.

На сей случай у него был полосатый жезл, им и взмахнул Иван, останавливая машину. Но та, скакнув на переезде, помчалась прямо на него, еле успел отпрянуть в сторону, чтоб не попасть под колеса. Машина уходила в сторону поселка, и это сильно не понравилось Ивану. В мгновение ока он забыл обо всем на свете, даже о любимой жене. Наглец чуть не сшиб его, хотя прекрасно видел, кто стоит! Да за такие дела не только в КПЗ сажать надо до выяснения причин, но и морду набить как следует! Он что возомнил о себе, гаденыш?!

Иван прыгнул на свой «Урал», и мощный мотоцикл, ревя мотором, рванулся вслед за подозрительной «девяткой». Машина промчалась мимо кладбища, свернула на Степную улицу. Иван выдернул из коляски мегафон и, управляя мотоциклом одной рукой, крикнул:

— Приказываю остановиться! В противном случае стреляю без предупреждения!..

Никакой реакции. Машина пыталась уйти от погони. Почему? Видимо, имелась на то причина, и, скорее всего, очень даже серьезная. Иван швырнул мегафон в коляску, достал из подплечной кобуры пистолет, с которым расставался разве что ночью, когда ложился спать. Теперь он не сомневался, что обязан задержать эту «девятку» любым способом. А потом будет разбираться, почему человек не захотел подчиниться приказу представителя власти и, более того, пытался сбить его на переезде. Может, пьяный? Тогда — дурак. Он бы простил, ну, поехал человек в гости к родственникам или друзьям в райцентр, выпил, так что ж с этого? Все знают, что участковый Иван Потапов снисходительно относился к слабостям жителей поселка, если особо не нарушали порядок. Не всем, правда, прощал мелкие нарушения…

И теперь это стало главным смыслом погони, ибо Иван сумел разглядеть номер машины. Она принадлежала Валерию Мошканцеву, одному из подручных его злейшего врага Левы-Варвара. Вот этим людям он не прощал и малейшей провинности.

Машина свернула на Песчаную улицу. Иван прибавил газу, вырвался на Песчаную следом и дважды выстрелил в заднее колесо «девятки». Машина резко вильнула, завизжали тормоза, и, уже сильно сбавив скорость, «девятка» ткнулась бампером в ствол пирамидального тополя. Мошканцев только пытался выбраться из салона, а Иван уже остановил мотоцикл рядом, спрыгнул с него и жестким ударом сбил нарушителя с ног.

— Ты че… мент поганый… — со стоном пробормотал Мошканцев.

— Вот и разберемся, в чем тут дело, прыткий ты мой. — Иван уверенно завернул ему руки за спину, защелкнул наручники, вздернул Мошканцева на ноги. — Выясним, запротоколируем, как ты не остановился по приказу представителя власти, как пытался сбить меня. Это покушение. А потом потолкуем, кто у нас поганый, а кто нет.

— Ты ответишь за это, мент… — хрипел Мошканцев. — Я ничего не нарушал…

— Я тебе понятно объяснил, что ты нарушил. Две статьи тебе светят уже сейчас, — жестко сказал Иван. — И ты, сучонок, помешал мне встретить жену!

Он снова ударил Мошканцева, тот рухнул на сырой гравий дороги. Иван схватил его за шиворот и ногу, поднял и швырнул в коляску своего мотоцикла. Для крупного мужика, коим и был Потапов, подобное действие не составило труда. А злость от того, что этот говнюк не позволил ему встретить жену, утроила силы. Мошканцев упал головой вниз, ударился о мегафон, со стоном заматерился, некоторое время барахтался в коляске, но в конце концов принял нормальное положение. Потапов в это время громко стучал ботинком в ворота ближайшего дома. Сонный хозяин, Василь Подопригора, высокий рыжий мужик, вышел в тренировочных синих штанах с белыми лампасами и в пятнистой куртке. С удивлением уставился на участкового.

— Ты чего, Иван? Я сериал смотрел, уже спать собирался, а тут ты тарабанишь в калитку…

— Василь, садись за руль машины, доставишь ее к мэрии.

— А на хрена ж мне это надо, а? Ты извини, но я тут ни при чем… Сказал же тебе — спать собирался… Баба уже дрыхнет давно, потом не добужусь, на хрен.

— Вася, я твоего пацана с наркотой взял, тоже был ни при чем. В «зону» пацана за распространение должен был загнать, но ты ж меня просил, и я поверил тебе. Не дал делу хода. Забыл, да?! — рявкнул Иван. — Ты ничего мне не должен, Василь? Подумай хорошенько, мать твою!..

— Понял. Так шо ж мне надо?

— Садись в машину и гони к мэрии. Пока все. Учти, левое заднее колесо пробито, так что езжай аккуратно.

— Понял. Но мне ж хоть одеться надо, холодрыга сегодня — дай боже…

— Две минуты, Вася. И самое главное — кроме управления, ничего в машине не трогай.

Вскоре Подопригора сел за руль «девятки», Иван за это время успел позвонить по рации Ледовскому и теперь, с Мошканцевым в коляске, ехал впереди. Пока добирались к мэрии, Иван молчал. Хотелось, конечно, поспрашивать более серьезно, куда ты, Мошка, так торопился, но решил сделать это в своем кабинете. Успел заметить, что Мошканцев выглядит сильно уставшим — лицо серое, под глазами темные круги, да и машина его была грязная донельзя. Значит, не в райцентре гостил, издалека ехал. Вспомнилось, что последние дня два-три Мошканцева не было видно в поселке. Это ничего не значило, ведь Иван за ним специально не следил, но, вкупе с другими странностями, кое-какие догадки появились у Ивана.

Возле здания мэрии их встречал Ледовской, предупрежденный по рации.

— Иван в сопровождении почетного экскорта, — сказал он. — Что стряслось? ДТП?

Он посмотрел на Мошканцева, который, насупившись, сидел в коляске, потом подошел к «девятке», сразу обратил внимание на пробитое заднее колесо машины. Из машины вышел Подопригора, тяжело вздохнул, посмотрел на Потапова.

— Иван, так я могу домой итить?

— Погоди, Василь. Сдается мне, мы должны хорошенько осмотреть машину. Будешь понятым.

— Ну, мать вашу за ногу!.. Мне ж завтра на работу вставать, — возмутился Подопригора. — Я че тут, до утра торчать обязан?

Иван оставил его возмущение без внимания.

— Объяснишь, что все же стряслось? — спросил Ледовской. — Чем провинился Мошка?

— Не остановился по требованию, пытался сбить меня.

— Мошка?! — изумился Ледовской. — Пьяный, что ли, урод?

— Вот с этим и будем разбираться. Спросим его самого. Но сперва нужно тачку обследовать, думаю, вся причина в том, что он вез. Может, взрывчатку. У тебя видеокамера есть?

Он знал, что Ледовской любил поснимать их с Людкой Терещенко забавы на видеокамеру. Она не возражала, но потом забирала кассету домой, стирала запись, а вечером приносила чистую для новых записей. Потому и лежала в ящике стола видеокамера Ледовского.

— Ну, есть.

— Проводи Мошку в кутузку, бери камеру и сюда.

Ледовской жестом велел Мошканцеву выбраться из коляски, крепко взял его за локоть, повел в здание. Подопригора, услышав о взрывчатке, перестал материться. Что ни говори, а терроризм — это дело серьезное. Кто ж не знает, что творится совсем близко, в южных республиках?

— Слушай, Иван, я все понимаю, но и ты пойми меня. Мошка — кореш Варвара. Если они какие-то темные делишки обтяпывают, так я не хочу тут светиться, — сказал Подопригора. — Они ж потом и хату спалить могут. Ты как-то это все… Ну, понимаешь.

— Чего ты трясешься, Василь? — буркнул Иван, забираясь в «девятку». — Я тебе приказал, ты обязан помогать следствию. По закону обязан. Так что не боись, все вали на меня, если кто-то претензии будет предъявлять.

— Думаешь, они будут претензии предъявлять? Это ж бандюки настоящие. Хату спалят…

— За какие дела? Чтобы ты от своих показаний отказался? Так про это обычно предупреждают. Выйдут на связь — скажи мне, и все дела, — уверенно заключил Иван.

Что хотел сказать Подопригора, понятно было по его раздраженному взмаху руками, но вслух не сказал. Иван включил свет в салоне, огляделся. Что-то в машине было, но что? И где искать? В сиденьях, под сиденьями, в дверцах? Размышляя над этим, Иван включил автомагнитолу, надеясь, что под музыку какой-то радиостанции соображать будет удобнее. Кнопку нажал, но толку никакого. Нажал и другие кнопки — результат тот же. Допотопная импортная магнитола, видимо, купленная на барахолке, не работала. Но зачем-то же она тут была?

Подошел Ледовской с видеокамерой и фонарем в руках.

— Ну что, включать?

— Давай, но сперва открой багажник, найди там отвертки, заодно и посмотри внимательно, нет ли там чего-то подозрительного. — Иван бросил Ледовскому связку ключей из салона машины. — Кстати, номера сними на всякий случай.

Тот нашел инструменты, ничего более интересного в багажнике не обнаружил. Включил видеокамеру, направил ее на Подопригору.

— Василь, расскажи все, что знаешь. Честно и спокойно, —приказал Потапов.

Пока Подопригора, запинаясь, говорил о том, что видел и слышал у своего двора, Иван взял отвертку, открутил пару винтов, крепящих автомагнитолу.

— Володя, теперь свети в салон и снимай меня. Короче… такие дела. Гражданин Мошканцев ехал издалека и не остановился по моему требованию. Машина выглядела подозрительно, я обязан был остановить ее, поговорить с водителем, но он игнорировал все мои требования, более того, попытался совершить наезд, хотя понимал, что перед ним участковый уполномоченный. Я вынужден был преследовать его и задержать, выстрелив дважды в левое заднее колесо. При осмотре салона машины подозрения вызвала автомагнитола. Она не работает совсем, но для чего-то здесь имеется. В присутствии понятого и старшего сержанта Ледовского произвожу демонтаж аппарата.

Иван быстро выкрутил винты, осторожно взял магнитолу, дернул на себя. Никакой автомагнитолы там не было, одна лишь передняя панель. А за нею в углублении лежал коричневый пластиковый пакет.

— Так че ж там работать может, когда ни хрена нет, одна только видимость, — удивленно пробормотал Подопригора.

Ледовской светил фонарем в салон машины и снимал происходящее на видеокамеру. Иван вытащил пакет, ногтем разодрал пластик, понюхал, мрачно хмыкнул.

— Это тайник, специально оборудованный для перевозки… Чего? — Иван взвесил пакет на ладони. — Примерно двух килограммов высококачественного гашиша, или плана, или «пластилина». Можно сказать — крупная партия наркотика.

Он протянул пакет Подопригоре, тот машинально наклонился, понюхал, брезгливо сплюнул.

— Дурь, чего уж там… Вот суки, а! — Он с ненавистью посмотрел на дверь мэрии, за которой исчез Мошканцев. — Мало нам своей конопли растет в карьере, как ни борются, а она все растет, так еще и откуда-то везуть, гады! Шоб, значить, молодежь травить!

— Ну все, Володя, выключай. Я жену не встретил, но хоть не зря время потратил на Мошку. Василь, спасибо, топай до дому, до хаты, скажи жене, я извиняюсь. Особо не распространяйся про то, что видел и слышал.

— Так это ж… дураку понятно, — согласно кивнул Подопригора и побежал по улице к своему дому.

В кабинете Иван первым делом сунул пакет с наркотиком в сейф, запер его. Потом посмотрел на Ледовского.

— Надо потолковать с Мошкой, — решительно сказал Ледовской. — Но сперва звони в район, пусть присылают опергруппу. Такие дела не для нас. Что могли… и даже не могли — сделали, остальное — ихняя работа.

— Сам знаю. Манько нужно предупредить. Он мне все уши прожужжал — докладывать об происшествиях, доконает своими придирками, если о таком «улове» не сообщим главе нашему, глубокообажаемому.

— Это верно, — согласился Ледовской. — И дело не только в придирках, администрация доплачивает нам, значит, надо считаться с ней. Ну, звони Илье Петровичу, думаю, он будет рад проснуться и узнать, что не зря бабки платит нам.

Иван сел за стол, набрал местный номер, долго ждал ответа, наконец в трубке послышался сонный голос:

— Манько. Кого это черт…

— Илья Петрович, это не черт, Потапов вас беспокоит. Извините за поздний звонок, но вы просили сообщать…

— Не просил, а приказал! — раздраженно крикнул Манько. — Но если ты беспокоишь меня по пустякам, Иван!.. Пеняй на себя!

— Не пустяки, Илья Петрович. Я задержал крупную партию наркотиков, которую привез в поселок Валерий Мошканцев. «Пластилин» высшего качества, килограмма два, очень даже солидная партия, я дурь в сейф определил. Вызываю следователей из района, такие дела мы…

— Стоп, Иван! Стоп, я сказал… Ошарашил, черт тебя возьми, спросонья так сразу и не сообразишь…

Тишина в трубке длилась десяток секунд. Иван терпеливо ждал, Ледовской досадливо морщился, не понимая, к чему затягивать разговор? Доложил, ну и все.

— Ты уверен, что это наркотик, тем более в таком количестве? — Судя по голосу, Манько пришел в себя, сообразил все, что должен был сообразить глава поселка.

— А вы уверены, что рядом с вами жена спит, а не другая дама, Илья Петрович?

— У тебя шуточки! Болтай, да знай меру! А теперь слушай меня внимательно. У тебя есть курьер, есть все улики! Так распутай это дело сам! С помощью Владимира, понятное дело. Не надо районных звать, они и так нас недоделанными считают. Вас в первую очередь. Если распутаешь — я из них машину для вас выбью через неделю! Для таких работников, которые своими силами!.. Это же шанс, ты понимаешь?

— Ну, в общем… Но я обязан…

— Они приедут и все за вас сделают! А машину не увидите еще сто лет! Повторяю — это шанс для вас обоих! Или вы настоящие менты, или просто так, сбоку припеку!..

— Ладно, Илья Петрович, я постараюсь. Пораскинем мозгами, прикинем, что тут можно сделать. Вместе с Володей, как вы мудро и предположили… — Иван бросил трубку на аппарат.

— Не понял, — сказал Ледовской. — Ты на что подписываешься, Иван? Какие «прикинем-пораскинем»? Надо звонить дежурному по району.

— На машину подписываюсь, между прочим, тебе, я-то на колесах. Наш уважаемый глава высказал очень интересное предположение. Если сами распутаем это дело, машину дадут скоро. Такие герои и безлошадные? Нехорошо получается, понял?

— Ну, не знаю… У них аппаратура, собаки, опыт… А мы чего можем? Прибить Мошку? Это запросто, а если он не станет «колоться»? — засомневался Ледовской.

— А у нас знание местных дел. Мошка работает на Варвара, это понятно. Поспрашиваем, кому вез дурь. Сами. В конце концов, чем мы рискуем? Не получится — вызовем спецов из района, это ж никогда не поздно.

— Да как сказать… — сомневался Ледовской. — Честно говоря, я не знаю, как следствие вести, мы ж с тобой простые опера.

— Станем сложными, — усмехнулся Потапов. — Займемся Мошкой, у нас есть время.

— Ладно, давай попробуем. Но что-то мне подсказывает, Мошка ни хрена не скажет.

— Ну, это мы еще посмотрим. Если он нам не скажет — им тем более. Но они будут героями, а мы — убогими деревенскими ментами. Володя, в этом вопросе я тебе не начальник. Или вместе пробуем сами решить проблему, или звоним в район, как требует инструкция…

— Лады, Иван, я согласен.

Ледовской развел руками, показывая, что согласен с мнением начальника, коим для него был Иван. И они оба решительно пошли в подвал допрашивать Мошканцева. Увидев их, тот вскочил с деревянной лежанки, прижался спиной к бетонной стене, понимая, что пощады ждать от этих сумрачных мужиков не следует. Но они же были на службе! А если он скажет, кому должен был передать наркотик, окажется во власти людей, которые если и служат, то отнюдь не государству, и законы у них свои собственные. По которым уничтожить предателя — дело решенное, и с такими муками, какие Потап вряд ли мог придумать.

Мошканцев не сомневался, что выход у него только один — молчать. А там Лева что-нибудь придумает. У него есть бабки, есть связи, за муки и молчание он поможет.

Молчать…

Разуваеву не спалось. Жена Ирина давно уже сладко посапывала сбоку, а он лежал с открытыми глазами. Хотел пару-тройку часов подремать, чтобы потом услышать сообщение Гусляра, еще выпить и… разбудить Ирку.

Не получилось уснуть.

Хмель от самогонки Краснухи выветрился, настроение было ни к черту. Видимо, все же нервы были на пределе, и даже приятный разговор с телкой родственника Потапа и трусость щенка не успокоили.

Время перевалило за полночь, Мошка должен уже приехать, Гусляр вот-вот позвонит, скажет, что все в порядке… Должен сказать!

Но что-то долго он не звонит! И как тут уснешь? Разуваев встал, надел длинный махровый халат, взял с тумбочки пачку «Мальборо», зажигалку, мобильник, сунул ноги в тапочки и вышел на веранду. В его кирпичном доме веранда отапливалась, как и все четыре комнаты, специальный котел, работающий на солярке, установил, Ирке не нужно было с утра топить печку, как всем простым бабам Карьера. Ну, так она и не простая баба, а жена самого «крутого» бизнесмена поселка. Лучше б, конечно, вскакивала утром и топила печку ради любимого мужа, но тогда он не был бы самым уважаемым жителем здесь.

На веранде стояла пластиковая мебель — стол, кресла с мягкими подушками. Вроде как дешевка, но что-то похожее он видел в кино про московских олигархов, у них на дачах стояла такая же мебель. Во дворе, на травке. Ну так и он летом в саду шашлыки устраивал, эту мебель выносил, получалось очень даже похоже на настоящих олигархов. А осенью, в холодрыгу, стол и кресла возвращались на веранду.

Разуваев сел в кресло, мысленно поблагодарил жену за то, что подушечки попросила положить на кресла, даже в теплой веранде сидеть на голом пластике кресла было бы не очень приятно. Достал из пачки сигарету, закурил. Мобильник положил на стол. Несколько минут жадно затягивался, посматривая на мобильник. Долго не звонит Гусляр, очень долго, и это уже начинало тревожить. Самому позвонить? А на хрена ж тогда у него целая команда под рукой? Всем же все объяснил, что да как. Должна сработать, это же просто и понятно!

Прошло еще пять минут, сигарета уже погасла в пепельнице, а звонка все не было. Может, Мошка задержался в дороге? ДТП или «тачка» сломалась… Или еще хуже… Звонить Мошка никому не должен, как поехал в Черкесск, так никакой связи. Взял отгул по каким-то своим делам, куда-то поехал, никого не интересует, куда, зачем. Если лопухнется — пусть сам и выкручивается. Все было продумано до мелочей, и что же могло помешать его классному плану?

Разуваев встал с кресла, подошел к огромному окну, которое занимало большую часть наружной стены — метр от пола и до самого потолка. Уже решил, что завтра, точнее, сегодня будет серьезный разговор с Гусляром. Такая работа никому и на хрен не нужна! И в это время зазвонил… не мобильник, а звонок с улицы. Разуваев вышел на ступеньки, негромко спросил:

— Кто там?

— Лева, это я, — послышался за калиткой взволнованый голос Гуслярова.

Через минуту он сидел в кресле на веранде, сбивчиво рассказывал о том, что случилось. А случилось такое, что хуже и не придумаешь.

— Краснуха звякнул, я думал, прикалывается, идиот, сам подскочил, посмотрел… Точно! Стоит тачка Мошки у конторы.

— Может быть…

— Краснуха все видел. Мошку посадил Потап, товар нашел, отнес к себе, наверно, в сейф запер. Слушай, если Мошка расколется, нам кранты. Что делать будем?

— Спроси че-нть полегче. Как Потап мог пронюхать?!

— Никак. Лева, я думаю, он свою немку встречал со второй смены. А тут Мошка, ну и остановил, ты же знаешь, любит поприкалываться над нашими.

— Остановил, и что? Стал обыскивать? Если немку встречал, на хрена ж ему возиться?

— В том-то и дело. Лева, я сам видел… заднее колесо тачки — на ободе стоит. Получается, Мошка решил сдернуть, не остановился…

— Вот урод! Ну что за люди?! — злобно прошипел Разуваев. — Он хоть соображал, что творил?!

— Может, принесешь чего-то вмазать? Меня колотит всего… Такие дела, мать их-ху!..

— Перебьешься! Короче, такие дела. Если припрутся менты с района, про то, куда ездил Мошка, понятия не имеем. У меня его заявление лежит, взял без содержания на неделю. Так что, если «расколется», пусть мелет все, что хочет, мы понятия не имеем про его дела. Краснуху предупреди.

— Понял. А нам че делать?

— Ждать. Если наши менты хреновы решат сами… Посмотрим. Короче, Гусляр, тащи свою жопу к конторе, смотрите в оба с Краснухой. А я тут буду думать.

— Чего думать, Лева?

— Того! Потап не встретил свою немку, наверняка попрет домой, извиняться. Останется один Айсман. Его выманить не проблема… Канючку накеросинь.

— Но там еще сторож останется…

Гусляров замер на полуслове, с ужасом ожидая приказа убить старика, сторожа административного здания. Да и то, что услышал, внушало страх. Варвар хочет напасть на ментов, забрать «товар»? Одно дело получить свои бабки за то, что возьмет дурь у Мошки и передаст Варвару, и совсем другое — налет на ментовский кабинет! Тут, если что, срок будет ого-го!

— Со сторожем что-нибудь придумаем, — жестко сказал Разуваев. — Главное, чтобы Потап домой сдернул. А там, если все сдернут… Для Краснухи отпереть ихний сейф — пара пустяков. Объясни Краснухе, что к чему, пусть будет готовый.

— Лева, ты уверен, что это правильно? Сам же говорил, что бы ни сказал Мошка — мы сбоку. Так, может, лучше так и сделать? Не афишировать себя…

— А с уважаемыми людьми, которые ждут товар и верят моим обещаниям, ты будешь разбираться, да? Короче, двигай, на хрен, и работай. Если Потап сдернет домой — минут десять на то, чтоб Айсмана и сторожа там тоже не было. Краснухе пары минут будет достаточно. А ты сожжешь тачку Мошки. Все. Дальше — как планировали.

— Понял, Лева. Но ты уверен…

— Заткнись, понял?! Держись на связи, звони, а я тут буду думать. Но если что — мобилу уничтожь, растопчи, на хрен! Иначе — под землей достану! Все.

Разуваев подошел к входной двери, демонстративно распахнул ее, показывая, что разговор окончен. Гусляров тяжело вздохнул и, понурив голову, пошел к калитке. Он не верил, что товар можно вернуть из кабинета начальника милиции поселка, не понимал, зачем ему следить за зданием мэрии, когда хотелось вернуться домой, выпить стакан водки и завалиться спать. А что делать? Тут, понимай не понимай, а красивую и сытую жизнь ему обеспечивает именно Варвар, одной веревочкой они повязаны, а значит, и решать проблемы надо вместе.

Глава 4

— Хватит, Иван, — сказал Ледовской. — Окочурится еще, нам же отвечать придется.

— Одним подонком станет меньше, — хмуро буркнул Иван, но поднятый кулак медленно опустил. — Так что, Мошка, не скажешь, кому вез дурь?

— Не знаю никакую дурь, — прохрипел Мошканцев, морщась от боли. Пудовые кулаки Ивана не раз прошлись по его ребрам и животу, не оставляя видимых следов, но внутри все горело. — Сам подбросил мне…

— Ты совсем дурак, Мошка? — усмехнулся Ледовской. — Там пара килограммов «пластилина», чтобы подбросить столько нам с Иваном нужно год работать, да и то не хватит денег. И кому подбрасывать? Тебе, никчемной «шестерке» Варвара? А зачем?

— Вам виднее, начальники…

— Признайся честно, Мошка, я тебе явку с повинной оформлю, — сказал Потапов. — Даже забуду о покушении на жизнь участкового. Ну, выполнял приказ, поручение… Кого? Варвара? Скоро приедут менты из района, тогда поздно будет. Отвезут в свои владения, будешь эту камеру вспоминать, как курорт. А меня — как доброго массажиста.

Иван врал насчет районных оперативников, но что поделаешь, если молчит, гад?! Мошканцев болезненно скривился, но ничего не сказал. Ледовской посмотрел на Ивана.

— Ладно, как скажешь, — пожал тот плечами. — Хотел тебе помочь, но ты и вправду тупой. Получишь все по полной программе. Лет десять, не меньше.

Иван махнул Ледовскому, и они пошли к железной двери.

— Тут холодно! — крикнул Мошканцев. — Вы обязаны предоставить мне одеяло!

— Все жалобы — к мэру и районному начальству, — развел руками Иван. — Что имеем, тем и пользуемся. Установят обогреватели, выдадут одеяла, чтобы согревать задержаных — я возражать не стану.

Ледовской захлопнул дверь, запер замок. В милицейском кабинете они остановились у стола.

— Может, все же звякнем в район? — спросил Ледовской. — Я так и думал, что он ни хрена не скажет.

— Подождем до завтра. Если не будет результата, позвоним. У нас есть свидетель обыска, есть видеозапись, тачка. Есть Мошка, куда он, на хрен, денется? Может, холод вернет ему способность нормально мыслить?

— Сомневаюсь…

— Володя, теперь уже поздно звать на помощь районных. До утра придется торчать тут с ними, а результат будет такой же. С одним лишь изменением — мы тупые деревенские менты, а они орлы, которые знают, что к чему.

— Это так. Плохо, что на его мобильнике никаких звонков Варвару или кому-то из ихней камарильи. Ни одной зацепки нету.

— Подождем, Володя, глядишь, да что-нибудь и придумаем… Значит, так, я хочу извиниться перед женой за то, что обещал, да не встретил ее. Остаешься пока что за главного. Смотри внимательно за машиной Мошки. Василию Ивановичу скажи, чтоб тоже глаз не спускал. Я его предупрежу, но и ты напоминай. Через часик вернусь, продолжим работать.

— Понял. Ты прав, Иван. Как говорится, утро вечера мудренее..

— Вернусь, будет уже почти утро. Ну, пока.

Иван пожал напарнику руку и вышел из кабинета. Прошагал по коридору, остановился у входной двери здания. Там сидел, кутаясь в армейскую пятнистую куртку, сторож Василий Иванович с ружьем между колен. Невысокий, худощавый пенсионер шестидесяти пяти лет от роду. Через ночь работал сторожем в здании местной администрации. Какая-никакая, а прибавка к пенсии.

— Василий Иванович, — строго сказал Иван. — Мы сегодня задержали опасного преступника…

— Это Мошка-то опасный? — бодро отозвался сторож. — Да он шпана глупая, всегда был таким.

— Ты меня совсем не слушаешь, Василий Иванович, — огорчился Иван. — Он — опасный преступник, а его машина — главная улика, поэтому смотри, дорогой, в оба. Если что с ней случится — пойдешь вместе с Мошкой в тюрьму. Я не шучу.

— Нет, погоди, как это? — старик суетливо вскочил со стула. — Я тута здание охраняю, у тебя не служу, потому за твои дела отвечать не обязан.

— А они не мои, Василь Иваныч. Эта машина теперь — государственная собственность, которая важнее для борьбы с преступностью, чем все здание. И если она здесь, на территории, вверенной тебе, отвечаешь за нее головой.

Когда Иван отворил дверь, сторож тяжело вздохнул и выбежал следом. Машина Мошканцева стояла сбоку, от двери ее было хорошо видно. Но, вернувшись в здание, старик передвинул стул так, чтобы через стеклянную дверь постоянно держать машину в поле зрения. Раз такое дело получилось, так что ж… Иван был серьезным человеком и никогда словами не бросался. Уж коли сказал такое, значит, надо смотреть в оба.

Верный «Урал» завелся сразу, несмотря на холодную погоду. Отъезжая, Иван тоже задержал взгляд на «девятке», одиноко стоявшей у здания мэрии. Теперь он уже не был полностью уверен в правоте своего решения, вернее, решение принял Манько, но он согласился с ним. Оно, конечно, машину получить нужно было, хотелось, но дело-то очень серьезное. И вот теперь, оставив все улики на одинокого напарника да старика сторожа, Иван чувствовал смутную тревогу. Справятся ли неопытный сержант и пенсионер с одноствольной «ижевкой», если возникнут какие-то проблемы? Хоть отлучался ненадолго, но все же…

Какие проблемы — он не мог знать, но ведь люди, которые ждали наркотик, наверное, не смирятся с потерей товара на огромную сумму денег. Хотя… что они могут сделать?

Дома его ждала горящая печка в кухне, сковородка с жареной картошкой на дальней конфорке и кусок вареной курицы. Ближе к первой конфорке стояла шестилитровая кастрюля, в которой лениво булькал кипяток, чтобы умыться, если надо, зубы почистить и посуду помыть. Катя сидела во второй комнате, смотрела телевизор. Диван расправила, постельное белье застелила, ночнушку надела, но халат не сняла.

— Прости, Катюша, — сказал Иван, целуя жену в губы. — Чего спать не ложишься? Поздно уже…

— Думаю, Ваня. Ты меня не встретил, я не в претензии, но чувствую, что причина слишком уважительная, хочется услышать ее. Пошли, Ваня, покормлю тебя.

О какой причине она говорила, Иван не стал уточнять, потому что и сам досадовал из-за этой причины.

— Нормально добралась? Я беспокоился.

— Первый раз, что ли? Ну, в смысле, когда не была замужем, всегда ходила от переезда сама. Да и кому я нужна?

— Я правда беспокоился, Катюша. И жутко злился на этих уродов! А насчет того, кому нужна… Красивая девушка не должна поздно ночью идти домой одна. Мало ли какие уроды тут могут шастать?

— Ты мне льстишь, Ваня.

— Ничуть. Кстати, я бы рюмку водки, пожалуй, выпил. Огурчики у нас есть?

— Думаешь, надо?

— Холодно там и… на душе паршиво. Кать, пожалуйста, прости меня. Я ждал тебя, но…

Когда такой здоровяк виновато улыбается и разводит руками, разве можно на него обижаться? Катя согласно кивнула и пошла в переднюю комнату. Наполнила тарелку картошкой, положила кусок курицы. Иван в это время достал из холодильника початую бутылку водки, плеснул в чайную чашку на две трети, посмотрел на жену, Катя отрицательно качнула головой. Иван выпил, куснул соленый корнишон, принялся за картошку с курицей. Говорить с полным ртом, конечно, некультурно, но за вторым, совсем уж поздним ужином Иван вкратце рассказал жене, что случилось.

— Два килограмма, — задумчиво сказала Катя. — Это же сколько порций может получиться? Нужно ведь несколько граммов, чтобы смешать с табаком папиросы…

— Ты настоящая жена мента, Катюша. Даже в наркоте разбираешься, сколько нужно на дозу…

— Ромка, было время, дурковал, покуривал, я обыскивала его одежду ночью, когда со смены возвращалась. Иногда находила, выбрасывала в помойное ведро. Ну-у… имею кое-какое представление.

— Не думаю, что это для наших оболтусов. Своя дурь имеется, как ни уничтожай коноплю. Да и хранить такую партию опасно. Мошка — курьер, кому-то должен был передать наркоту. А тот намеревался переправить ее в Краснодар или Ростов…

— Надо было людей из района вызвать. Он не сказал и ничего не скажет, убьют же за это.

— Понимаю, потому и черви гложут… изнутри.

— Доедай и пошли спать. Если что, Володя позвонит. Ну а пока что… попробую успокоить твоих червей.

Иван тяжело вздохнул, посмотрел на жену.

— Катюш, я на часик, не больше. Потом должен вернуться, сегодня оставлять Вовку одного…

— Ладно, хоть час или полчаса побуду рядом с любимым мужем. Вань, мне больше и не надо, — кокетливо улыбнулась Катя.

Ну что тут можно было сказать? Иван быстро доел картошку и курицу, отодвинул тарелку. Пока Катя мыла ее, он почистил зубы над помойным ведром, наскоро умылся, вытерся махровым полотенцем и взглянул на жену.

— А мне надо больше, Катюша, я хочу быть с тобой всегда, днем и ночью, но работа…

— Вань, заткнись, ладно? Я все понимаю, поэтому… У нас мало времени, пошли в постель.

Ледовской сидел на потертом велюровом диванчике в кабинете, вытянув ноги. Поначалу жутко злился на Мошку. Придурок, весь вечер испортил! Мила Терещенко уже собиралась к нему, она приходила после полуночи, чтобы меньше посторонних глаз видели ее, но тут позвонил Иван, сказал, что его нужно ждать у входа в здание мэрии. Пришлось сказать Милке, что позвонит ей позже, случилось происшествие. Как только разберется с ним, так сразу… Он так и не перезвонил ей, а теперь уже поздно, да и не следует сейчас заниматься на службе посторонними делами. Иван был прав, смотреть надо в оба. Полчаса прошло, как Иван уехал, в сон клонило. Поспал бы, раз нету никаких заявлений от граждан, но… Ледовской встал с дивана, энергично махнул руками, несколько раз присел, прогоняя сон, а потом пошел в подвал, стукнул ботинком в железную дверь камеры.

— Слышь, Мошка, я знаю, не спишь. Ты ж не совсем дебил, — сказал он. — Те, кому ты вез наркоту, — и пальцем не шевельнут ради тебя. Загремишь по полной программе. Оно тебе надо?

— Айсман, ты просто щенок, который ни хрена не ботает, — сказал из-за двери Мошканцев. — Не было ни хрена у меня, вы ж все подстроили.

— Иван уехал, мы тут одни, Мошка. Ты за кого меня принимаешь, козел? Я младше на пять лет, но бил тебе морду до армии, могу и еще начистить по полной программе. Нормально хочу потолковать. Попытка сбить участкового — это покушение. А дури столько, что получишь в совокупности — мама не горюй.

— Нормально хочешь потолковать, мент? А че тут нормального? Холодрыга, зуб на зуб не попадает. И ребра болят, вы ж прямо… фашисты! Подсунул твой Потап наркоту мне!

— Ты это знал заранее и хотел сбить его на переезде?

— Придумал Потап… Я ехал спокойно, его не видел.

— Он же тебе и магнитолу сломал, переделал нишу за ней для перевозки наркоты? И два кило «плана» припас, чтобы подбросить именно тебе? Да я, если захочу, пятьдесят граммов у шпаны конфискую, тебе в карман суну, задержу в этой камере на трое суток, а потом в район отправлю. Под суд, дело-то плевое. А два кило… Ты хоть соображаешь, чего мелешь? Короче, так, притащу тебе одеяло, согреешься малость. Если хоть намекнешь, кому вез наркоту.

— Да пош-шел ты! Подбросили, а теперь дело клеите, менты поганые! — злобно крикнул Мошканцев.

— Ну ладно, — пожал плечами Ледовской. — Через пару дней потепление обещали на пару градусов. Жди.

В кабинете он первым делом посмотрел в окно — «девятка» стояла на своем месте, потом плюхнулся на диван, наморщил лоб, размышляя, каким же образом можно «расколоть» Мошку, долго размышлял и пришел к выводу, что время — лучший помощник. Днем в камере не станет теплее, рано или поздно Мошка сам захочет поговорить. Жалости к подсобному рабочему в магазине Варвара он не испытывал, тот всегда был гниловатым парнем, прислуживал тому, кто сильнее. Когда-то Краснухе, тот был «крутым», пока Варвар сидел в «зоне», потом переметнулся к Леве… «Шестерка» натуральная.

Спать все же хотелось, но как тут уснешь, даже минут на десять, если под окном раздаются истошные женские вопли? Ледовской машинально расстегнул кобуру, даже снял пистолет с предохранителя, вышел из здания. Хмуро посмотрел на пожилую, явно пьяную бабу. Не такой уж пожилой она была, сорок с небольшим, но выглядела на все шестьдесят, потому что пила много. Валька-канючка, кто ж ее не знает. Вечно жалуется на жизнь, ищет виноватых в своем бедственном положении, потому и получила такое прозвище.

— Чего тебе, Валентина? — с досадой спросил Ледовской.

— А того! — крикнула Канючка. — Защиты! Муженек мой, Вадим хренов, грозится топором зарубить! Еле ноги унесла, не то б лежала возле хаты, вся изрубленная, в кровушке собственной плавала бы!

— Ты бы пила меньше, он бы и не грозился.

— А это не твое собачье дело, понял, Вова?! Ты тут власть или хто такой?

— Слушай, Валентина, иди, скажи ему, что больше не будешь. А если станет угрожать, скажи, что приду и морду набью. У меня тут дела поважнее имеются.

— Такие вы теперь, менты, да? Как я пойду, если он с топором сидит там, ждет меня? На кусочки изрубит же, гад! Злой как собака! Куды я пойду, а?! Буду тут ночевать, а завтра мэру вашему все скажу! В район пожалуюсь! Пусть замерзну, но под топор не пойду!

— Вот дура, а! — с досадой сказал Ледовской. — Ладно, пойдем посмотрим, что там творит твой дорогой муженек. Василь Иваныч, смотри тут в оба, я отлучусь… по требованию народа.

Ледовской крепко взял Канючку под руку, быстро повел ее к дому. Сторож Василий Иванович вышел на ступеньки, держа ружье наизготовку, огляделся. Никаких злоумышленников поблизости не наблюдалось, машина, государственная особо важная собственность, стояла на своем месте. Минут пять он прохаживался вдоль здания, зорко глядя по сторонам, а потом поднялся по ступенькам, встал у двери. Раз остался тут за главного, так надо смотреть в оба.

Визит Канючки его не насторожил, эта дура раз в неделю прибегала на мужа своего жаловаться, не живет баба, а мучается прямо. Через несколько минут Василий Иванович сообразил, что стоять на ярко освещенных ступеньках не обязательно, его ж самого отлично видно всем, кому не лень. Он вошел в вестибюль, стал наблюдать за криминальной машиной сквозь стекло двери.

И вдруг, даже сквозь закрытую дверь, пахнуло дымом. В каждом доме топилась печь, ну, в это позднее время огонь в печах затухал уже, но дымом не пахло ни вечером, ни сейчас. Он же из печных труб вверх улетал. А тут вроде как неподалеку что-то полыхнуло прямо снаружи.

Василий Иванович снова вышел на ступеньки, внимательно огляделся и увидел столб огня в двух кварталах от мэрии. За крышами домов трудно было понять, где же это, но тревожный холодок пробежал по спине старика. Примерно там же стояла и его хата.

— У деда Макеева хата горит! — послышался в стороне тонкий крик, не поймешь, мужик или баба. — Надо пожарников вызывать с району!

Сердце бешено заколотилось в груди сторожа. Макеев — это ж он и есть! И получается… Его собственная хата горит! А в хате бабка спит, сгореть же может, к чертям собачьим!

Закинув ружье за спину, Василий Иванович со всех ног побежал по темной улице к своей хате. Какая уж там служба, если такое творится! Собственная хата горит!

Глава 5

Гусляров тяжело вздохнул, еще раз огляделся, нервно хлопнул Краснова по плечу.

— Нормально завопил, Краснуха! — сказал он. — Ну, давай вперед, путь свободен.

— Надо было поближе подойти, — хмуро сказал Краснов. — Туда идти минут семь… Айсман может вернуться.

— До Канючки ему топать минут пятнадцать, не меньше. Да там разбираться с пьяной бабой, да обратно… Успеешь.

— Боишься, Гусляр? Даже близко подойти не хочешь, а мне, значит, в самую пасть к ментам… А если Айсман вызвал Потапа на подмогу?

— Потап дома, десятый сон видит под боком у своей немки. Ты спец по замкам, за десять минут управишься, с дорогой. Там сейф гнилой, я бывал у Потапа, видел.

— А че ты у него делал?

— Тебе-то что? Я начальник службы безопасности, урегулировал вопросы с ментами. Берешь товар из сейфа — и ходу оттуда! Встретимся у Старого карьера, где дорога спускается вниз. Там буду ждать тебя, передашь товар, как было сказано. Все, пошел!

— Сам пошел, — буркнул Краснов и побежал по тротуару, держась ближе к заборам, к зданию мэрии.

Очень не хотелось ему идти в кабинет Потапа, вскрывать ментовский сейф, доставать дурь и бежать обратно. Они, придурки, лопухнулись, а ему в петлю лезть! Если поймают на месте… будет хуже, чем Мошке! Он же самым главным наркодилером сразу станет! Но Гусляр пообещал, что Варвар заплатит пятьдесят тысяч рублей сразу, сегодня же, и намекнул, что, если откажется, будет совсем плохо.

Куда деваться? Понятно, что Варвар и с работы непыльной уволит, и притон его прикроет, а может, прямо сдаст Потапу… Он же теперь все тут может, этот Варвар хренов! Ну вот и приходится подчиняться…

Краснов остановился напротив здания, вроде там тихо было. Пригнувшись, проскочил небольшую площадь, забежал в здание, на мгновение замер, успокаивая дыхание, приблизился к двери кабинета мента на первом этаже. Дверь была не заперта, Айсман как выскочил на вопли Канючки, так и не вернулся.

Сейф стоял на тумбочке у стены. Пальцы тряслись, когда подбирал отмычки, сейф-то допотопный, самопальный, просто железный короб с двумя замками. Открыть его и правда большого труда не составляло. Один замок, второй… Краснов обернул ладонь полой куртки, чтобы отпечатков не оставлять, открыл железную дверцу.

А там было пусто!

Две секунды Краснов смотрел на железную коробку как завороженный, а потом шарахнулся к двери. Остановился, глянул на деревянный пол. На досках со стершейся коричневой краской выделялись свежие следы его ботинок. Краснов сбросил куртку и, суетливо протирая пол, двинулся задом к двери. Больше всего он опасался, что в любое мгновение в спину упрется дуло пистолета, как это бывает в фильмах. Но нет, пронесло. В коридоре он выпрямился, стремительно пошел к входной двери, волоча куртку за собой по полу. Кое-как размазал следы, выскочил за дверь и со всех ног помчался туда, где было темно. Подальше отсюда, от глаз, которые могли видеть его. Может, и пронесет, может, и пронесет…

Он и не думал идти к Старому карьеру, где должен был встретиться с Гусляром. Пошли они все, козлы! Подставить его хотели? Что за дела, посылать в самую пасть ментов, когда в сейфе ни хрена нету?

Краснов бежал домой, в свою хату. Выпьет самогонки и ляжет спать. Если придут — он ничего не знает, со двора не выходил. И понятия не имеет, что там у них творится!

А Гусляров в это время звонил Разуваеву.

— Все нормально. Думаю, дело сделано…

— Думаешь? — злобно спросил Разуваев. — Какого хрена, Гусляр, ты прячешься там? Должен смотреть, страховать! Точно знать, что к чему!

— Смысла нет. Все под контролем, а лишний раз светиться перед конторой…

— Не забыл про машину Мошки? Ее нужно сжечь, чтобы никаких зацепок не осталось у ментов!

— Я помню, но с туалетом старика провозился… А может, оставим тачку? Если товара нет, чего они…

— Потом рассуждать будешь, умник хренов! Давай быстро, пока есть время! Потом забери у Краснухи товар и бегом домой. Звякнешь мне, когда все будет сделано. Все понял? Я жду твоего звонка, не вздумай лопухнуться!

Судя по голосу, Варвар уже изрядно принял, да чего ж не вмазать? Сидит в тепле, над ним не каплет, а тут!.. Гусляров тихо матюгнулся, нагнулся, поднял с земли пластиковый шланг для переливания бензина, заранее взял из своей машины, но надеялся, что воспользоваться им не придется… Пришлось. Со шлангом в руке он побежал к зданию мэрии. Хотелось верить, что Краснуха уже все сделал, оставалось еще минут десять до возвращения Айсмана, надо успеть с машиной Мошки. Да там делов-то на пару минут, успеет…

Ледовской еще издали увидел столб пламени возле мэрии, достал пистолет и со всех ног помчался по мокрому асфальту. Центральная улица поселка и несколько переулков неподалеку от мэрии были заасфальтированы. Ледовской уже понял, что визит Канючки не был случайностью, она увела его… А Василий Иванович? Убили старика? Оглушили? Или уснул, недосмотрел?

Да все, что угодно, могло быть!

Он прибежал к зданию, остановился, с тяжелым вздохом качая головой. Машина Мошки горела ярким пламенем, тушить ее было бесполезно.

— Василий Иванович! — крикнул Ледовской. — Ты где, мать твою?!..

Заскочил в здание — там было пусто, выбежал на ступеньки — никого, только машина пылала на стоянке сбоку от входа. Вот-вот рванет бензобак, ну да что ж теперь делать? Вызывать пожарников с ЖБИ-7? Так они пока доедут, уже и не надо будет. Ледовской снова помчался в здание, ворвался в кабинет и замер как вкопаный. Дверца сейфа была приоткрыта, крупная партия наркотика исчезла. И выходило… не подвиг совершили своими скромными силами, разоблачив сеть наркодельцов, а вообще… облажались по полной программе!

За такие дела не машину им дадут вне очереди, а… Предупреждение о служебном несоответствии и лишение всех премиальных — это в лучшем случае.

Ледовской тоскливо усмехнулся, сел за стол, набрал номер телефона Ивана. Хреново все получилось, с какой стороны ни глянь. Иван и сам должен скоро подъехать, сейчас дома, извиняется перед женой, что не смог встретить ее… Доставать его сейчас своим звонком — это же почти подлянка. А что делать? Он ведь действовал по закону, пошел на вызов…

Потапов приехал через двадцать минут после звонка, за это время и Василий Иванович объявился, рассказал, что заставило его покинуть пост. Да толку от его рассказа! Иван, когда понял, что произошло, позвонил мэру. Долго ждал ответа, да ведь и время было совсем неурочное для звонка начальству — половина третьего.

— Илья Петрович…

— Ты хоть знаешь, который час? — послышался в трубке раздраженный голос Манько, сейчас — отнюдь не сонный. — Что еще у тебя там стряслось?

— Знаю, который час. А стряслось не у меня, а у вас, Илья Петрович. Теперь слушайте внимательно, надеюсь, поймете, что я имею в виду. Ваш идиотский приказ расследовать задержание крупной партии наркотиков своими силами потерпел полный провал.

— Я тебе не приказывал!

— Слушайте внимательно! На здание мэрии совершен налет. Наркотик похищен, машина курьера сожжена. Я вызываю опергруппу из района!

— А вы куда смотрели?! — закричал Манько. — Два сотрудника не могли свой кабинет защитить?

— А мы работали. Никто не снимал с Володи его прямых обязанностей.

— Иван, я тебе ничего не приказывал, учти. Просто высказал свое мнение. А как ты поступил — это твое дело! Твой профессионализм, так сказать! И если не справился со своими прямыми, понимаешь, обязанностями!..

— Я понимаю, — сказал Потапов и положил трубку.

Больше говорить было не о чем. Ледовской позвонил в район, вызвал опергруппу, после этого сел на диван, пожал плечами. Иван сидел за столом, понимая, что они оба оказались в дураках. Никаких улик, кроме видеосъемки… А она без машины гроша ломаного не стоит. И задержаный наркокурьер, которому теперь и предъявить нечего. Полный привет.

— Сортир спалили, — сокрушался Василий Иванович, он все еще топтался у двери. — А кто-то крикнул, что моя хата горит. Отсюдова ж не видать, я посмотрел — ну прямо полыхает, жуткое пламя… И что ж прикажете делать? Горит же ш! Я и побег…

— Понятно, — с тяжелым вздохом сказал Иван.

— Так нет, это ж терроризм самый настоящий! Я тушил, с колодца воду ведрами таскал, заливал, сосед прибег, спасибо, подмогнул малость… А что толку? Сортир сгорел подчистую. Это наркодельцы хреновы сделали. Иван, ты скажи Манько, надо восстановить сортир, средства для этого выделить. Я ж за свою работу пострадал, за борьбу с наркотиками. Как без сортира, а?

— Плохо, — сказал Ледовской. — Всех нас обдурили… Как пацанов. Что делать будем, Иван? Какие-то соображения у тебя имеются? Мы ж знаем, ну, приблизительно, кто совершил налет.

— Иди, Иваныч, — сказал Потапов сторожу, поднимаясь со стула и подходя к окну. — Завтра про твой сортир будем говорить. Иди, выполняй свои обязанности. Бабка цела, хата не сгорела, ну и слава богу.

Сторож ушел. Иван долго смотрел за окно, усмехаясь своим тоскливым мыслям.

— Так что, Иван?

— Не взорвалась тачка, гаснет. Бензобак был открыт… — негромко сказал Иван и резко повернулся к Ледовскому. — Знаем, Володя, и что? Я даже догадываюсь, кто именно погостил у нас. Краснуха мастер по замкам, даже срок имел за такие дела, условный, правда… Но сделать ничего не можем. Если сейчас устроить обыск в хате Краснухи… Как ты думаешь, что сумеем найти там?

— Ни хрена.

— Вот именно. У Варвара? У Гусляра дома? В огородах, в сараях? В магазине, в подсобках? В тайнике в Старом карьере? Я не знаю, где искать. Нужно весь поселок на уши поставить, да и то… Уж если пошли на такое, с кондачка их не возьмешь. И, честно говоря, никто нам санкцию на масштабные обыски не даст.

Ледовской мрачно усмехнулся, встал с дивана, подошел к столу.

— Значит, лапки кверху и…

— Нет. Разберемся. Без санкций, без нашего хренова демократа Манько… Разберемся.

Когда Иван, стиснув зубы, медленно цедил, что разберется, Ледовской верил ему и не завидовал тому, с кем будет разбираться Потапов. Но все же он не понимал, что они могут сделать в такой ситуации.

— Вань, а как ты думаешь разбираться? Скоро припрутся мужики из района, представляю, что скажут.

— Ничего хорошего. Ладно, мы послушаем, первый раз, что ли? — сказал Иван.

Он снова сел за свой стол, открыл ящик, достал видеокассету, взвесил на ладони и снова положил в ящик, ударом кулака задвинул его. Весила кассета совсем немного, как в прямом, так и в переносном смысле.

За окном послышался шум двигателя и тут же смолк. Понятно, что у здания мэрии остановилась машина. Иван уставился на дверь, ожидая районных оперативников и удивляясь, как это они добрались так быстро. Но в кабинет стремительно вошел Манько, остановился у стола участкового. Хозяин поселка не просто был зол, его бледное лицо побледнело от ярости. Ледовской торопливо вскочил на ноги, машинально одергивая куртку, как солдат-первогодок, увидевший генерала.

— Доигрался, Потапов?! — истерично крикнул Манько. — Ты как мог допустить такое?! Если воры к тебе в кабинет проникают, что подумают простые наши жители? На кого они могут надеяться?! Такие милиционеры нам не нужны!

— Это не воры, Илья Петрович, — хмуро сказал Потапов, он и не думал вставать из-за стола, приветствовать начальство. — Это бандиты, и мы имеем дело с хорошо спланированой операцией. Не нужно было нам рассчитывать на свои силы, их у нас явно недостаточно. Зря я вас послушал, Илья Петрович.

— Зря я тебе доверял! Если взялся за дело — так нужно было подумать обо всем! Ты не мог сделать вид, что уехал домой, вернуться и подождать? Взял бы вора на месте — и все! Даже я, человек сугубо гражданский, так сказать, понимаю это! А ты?

Иван покачал головой. «Сугубо гражданский человек» мыслил прямо как военный стратег! А он, младший лейтенант милиции, должен был извиниться перед женой за то, что не встретил ее после смены. И, по правде сказать, не ожидал, что такое может случиться.

— Вы знали, что в нашем рабочем поселке имеются такие мафиози, которые заставят Канючку прибежать с жалобой, сожгут сортир в огороде Василия Ивановича, проберутся в кабинет, возьмут дурь, заодно и криминальную тачку сожгут? Ну, тогда здесь должен быть полновесный отдел с восемью сотрудниками, машиной, спецсредствами. Да нет, извините… В таком рассаднике бандитизма надо дивизию МВД разместить, — мрачно усмехаясь, сказал Потапов.

— А ты куда смотрел? Почему до сих пор не допросил Канючку?! Кто ее направил сюда?

— Ваш друг Варвар или кто-то из его подельников. Она работает уборщицей в его магазине, дешевую самогонку берет у Краснухи. За бутылку и прибежала. Теперь нахлебалась и дрыхнет. И под дулом пистолета не скажет, кто именно ее послал сюда. Какой смысл ее допрашивать?

— Илья Петрович, — подал голос Ледовской. — Когда мы пришли в ее хату, Вадим уже спал, но топор стоял возле койки.

Манько наклонился к Ивану, яростно замахал коротким, пухлым указательным пальцем.

— Опростоволосился ты, Потапов! Теперь разбирайся сам! Я ничего тебе не приказывал, понял? Ни-че-го! Думал, имею дело с профессионалом, столько гонору было, а оказалось… Придется теперь отложить поездку в Ростов, не могу же я ехать, когда такое творится… Но ты — сам! И за задержание… Кто там у тебя сидит?

— Мошканцев.

— Тоже ответишь! И моральную компенсацию ему оплатишь, если не докажешь, что наркотик действительно был! И за машину тоже заплатишь!

Он круто развернулся и выскочил из кабинета.

— Полный привет, — сказал Ледовской. — Мы и за сожжение тачки Мошки отвечать должны.

— Зато демократия, — согласно кивнул Потапов. — Трогать притон Краснухи нельзя без стопроцентных доказательств проституции и торговли самогонкой, к Варвару — не подступиться, он же наше все, бизнесмен, истинный капиталист, надежа и опора… Ладно, Володя, не грусти, что-нибудь придумаем.

— Ты уже говорил это, Иван. Только я что-то сильно сомневаюсь…

Гусляров, проклиная все на свете, осторожно подошел к хате Краснухи. Нормальный вечер был, даже учитывая тайную сделку Варвара. Все было просто и понятно, он даже рад был этой сделке, риск минимальный, а деньги получит приличные по местным меркам, хорошо. И вдруг эта незаметная, тихая сделка стала настоящей костью в горле! Да такой, что до сих пор непонятно, чем же все кончится!

Краснуха уговорил Канючку сделать что надо, самон… и туалет в огороде старика-сторожа поджег, и машину прямо под окнами мэрии, даже если просто так бы сделал, и то срок грозил бы немалый, а учитывая то, ради чего все это было совершено, — так и подумать страшно! А если кто-то из любопытных стариков заметил, как он сжигал машину Мошки? Не побоится, расскажет Потапу? Есть же еще твердокаменные коммунисты, которые ни хрена не боятся…

Вот тебе и нормальный вечерок!

Но больше всего напугал тон Варвара. Три года вместе, вроде крутые бизнесмены, все в норме, местная шпана уважает и боится его, менты не могут подступиться, даже если какие проблемы возникают. Все легко, просто и понятно. И бабки приличные капают… Но сегодня вдруг стало ясно: он пешка в этом бизнесе, могут подставить и сдать запросто! И это было страшно.

Когда поджигал машину, Краснуха уже, по всей видимости, ушел из мэрии. Потом долго ждал его у Старого карьера, но так и не дождался. Куда он подевался с наркотой, если смог ее вытащить из сейфа, — было непонятно. И даже удивительно. Он что, совсем свихнулся, этот тупой Краснуха? Решил пошутить, заставить его идти к нему на хату? Дорого заплатит за такие шуточки, урод тупой! Его «трахнул» сегодня Варвар, заставил спалить криминальную тачку прямо у мэрии, ну так и он может Краснухе показать, кто есть кто!

Но делать нечего, пришлось тащиться к нему домой. Это когда такое творится в поселке, вот-вот нагрянут менты из района, да если просто задержат на улице в такое время — хрена с два отпустят!

Гусляров подошел к забору, посмотрел на хату — темно и тихо. Злоба стеснила его дыхание. Если взял наркоту — что это означает? Если не взял — тем более! Почему не пришел в назначенную точку, не сказал?! И мобильник отключил, урод!

Эта ночь тянулась бесконечно, и с каждым часом становилась все страшнее и страшнее.

Перемахнув через покосившийся штакетник, Гусляров подошел к двери, постучал. Никто не ответил, в хате царила тишина. Громко стучать — соседи могут услышать; потом, когда начнется расследование и их спросят, — скажут: да, приходил Гусляров, тарабанил в дверь… Но уйти просто так невозможно! Он со злостью ударил несколько раз носком ботинка в деревянную дверь. Лишь после этого за нею послышались осторожные шаги.

— Кто там? — спросил Краснов.

— Дед Пихто, урод! — прошипел Гусляров.

Краснов отворил дверь и тут же крепкие пальцы сомкнулись на его жирной шее.

— Ты что, падла, шутковать вздумал? Я тебе где сказал ждать?! Ты че такое творишь, мудак?!

Краснов резко оттолкнул Гуслярова.

— Потише, Гусляр. Вы подставить меня хотели, да? Сам спрятался, даже подойти ближе боялся, а меня, значит, погнал прямо им в пасть?

— Ты должен был…

— Чего? Я сделал все, что надо, скажи Варвару, пусть бабки гонит. Я рисковал, и очень сильно. Да только сейф Потапа был пустой. Ты знал про это?

— Как пустой? Он же изъял товар, ты же сам наблюдал, видел, как унесли… В сейф должны были сунуть. А куда еще девать его?

— Понятия не имею. Я куртку замочил, завтра постираю. Грязная, вытирал свои следы… Бежал без куртки, задубел, на хрен. Пусто там, понял? После этого чтоб тащиться к Старому карьеру… Да пошел ты!..

— Нет, ты точно был в кабинете Потапа? — все еще не верил ему Гусляров. — Ты вскрыл его сейф? Ментовский?

— Нет, папку для бумаг оприходовал… Так чего это все значит, Гусляр? Может, теперь в хату Потапа вломиться надо, он там все сховал? Так на это я не пойду, так и передай Варвару. Все сделал, как было сказано, нехай бабки дает. А где товар — меня это не касается.

Гусляров тяжело дышал, в упор глядя на Краснуху. От того разило самогонкой — понятное дело, вмазал как следует. Но рассуждал вполне связно и уверенно.

— Ладно, Краснуха, ничего не было, понял? Ты все сделал правильно, я скажу Леве, он заплатит. Может, не все бабки, результата нет, но половину… я думаю, это будет справедливо.

— Конечно, ни хрена не было. Все, Гусляр, отвали, я спать хочу. Еще вмажу и, может, усну. Хреново на душе, лежал, а заснуть так и не мог.

— Так, значит, пусто? Ты думаешь, Потап увез наркоту к себе домой?

— Откуда я знаю? Пусто. Вмажешь со мной, Жека? Одному квасить — ломки. А без этого — не заснуть, — тоскливо ухмыльнулся Краснов.

— Принеси стакан. Засиживаться не буду, мне еще Леве докладывать… Слышь, Краснуха, я рисковал не меньше тебя, тачку Мошки спалил, это ж такое дело… И вообще, в отличие от тебя, ни хрена с этого не имею.

— А я тут при чем? Подожди, ща принесу.

Гусляров согласно кивнул. Он столько думал за эту нескончаемую ночь — почему лопухнулся Мошка, почему именно он, начальник службы безопасности и генеральный менеджер торговой фирмы, а не кто-то из «пешек», должен поджигать… Почему Краснуха исчез, ничего не объяснив… Ну, хоть это теперь стало понятно. Сейчас вмажет стакан самогонки, хотелось, захрумтит соленым огурчиком, позвонит Варвару — и домой, спать. Достала уже эта чертова ночь!

Зря он так думал. Варвар и на этот случай приготовил для него новое задание.

Глава 6

Магазин Разуваева представлял собой симпатичный двухэтажный домик из стекла и бетона — ЖБИ-7! На первом этаже продукты, на втором — одежда и всякие хозяйственные мелочи. Жителям поселка он нравился: и цены не очень высокие, и культурно все, потому как продавцам Разуваев платил, по местным меркам, весьма неплохо, и те дорожили своей работой. И выбор куда больше, чем в двух других магазинах поселка. Три года назад, когда Разуваев вернулся в Карьер после отсидки, многие удивлялись — откуда у недавнего зэка такие деньги? Хозяева двух других магазинов открыто намекали, мол, не свернешь свою торговлю — пожалеешь. Но вскоре после того, как магазин открылся, у одного из конкурентов случился пожар на складе, хозяин другого конкурирующего магазина случайно утонул на рыбалке в старом карьере, и люди поняли: Разуваев — это серьезно. Конкуренты притихли, у них, ко всему прочему, начались странные перебои с поставками, и они почли за благо договориться с Разуваевым, мол, мы тебя не трогаем, ты нас тоже. Проблемы подкосили оба других магазина, пришлось повысить цены, а Разуваев процветал.

Все это «экономическое чудо» объяснялось довольно просто. На «зоне» Разуваев познакомился с ростовским вором в законе Ашотом, тот и посоветовал удариться в легальный бизнес. Дал деньги, помог с поставщиками и всем другим. Своих людей послал в райцентр Прикубанск, чтобы наблюдали и помогали на первых порах. Ашот просто хотел иметь свои двадцать процентов от прибыли. И знал, как их получить, поскольку через год Разуваев вернул долг и жил припеваючи даже без двадцати процентов. Притон в хате Краснухи с лихвой компенсировал ему то, что приходилось отдавать Ашоту. Теперь Разуваев собирался открыть развлекательный комплекс с рестораном, тренажерным залом и «комнатами отдыха», или якобы гостиничными номерами. Да еще отдельную сауну с бассейнчиком построить рядом. Подобного заведения в Карьере не имелось, но ясно было, что потребность в нем назрела. На хату Краснухи приходили одинокие мужики, дембели, истосковавшиеся по бабам, и те, у кого возникли проблемы в семье. А куда пойти нормальным семейным парам? Таковых в Карьере имелось немало, ибо карьероуправление функционировало успешно, водители, экскаваторщики, не говоря уже о начальстве, получали неплохие деньги, да и на ЖБИ-7 не бедствовали, ЖБИ-7 работал. Люди выращивали клубнику на продажу, разводили нутрий и даже песцов, что кажется странным. Но вот поди ж ты, голубые полярные лисицы неплохо прижились на теплой кубанской земле, Разуваев даже отдел открыл на первом этаже — корм для животных. Песцам предлагалась рыба с просроченным сроком годности, которую ему поставляли по дешевке. И продавал он ее дешевле, чем рыбу для людей, но с немалой выгодой для себя. Впрочем, владельцам экзотических лисиц тоже было выгодно. Кроме рыбы, в отделе продавались специальные витаминные добавки и импортные комбикорма, которые покупались нечасто, но все же не залеживались в складских помещениях, размещенных в подвале.

Под ресторан и сауну Разуваев уже купил соседний участок в двенадцать соток (хозяева не особо противились, поскольку им предложен был более просторный дом, на тех же двенадцати сотках в другом конце поселка; да и понимали: будут набивать цену — сгорит их хата, и все дела) и теперь решал, какой из проектов ЖБИ-7 использовать для постройки трехэтажного здания развлекательного комплекса.

Казалось бы, зачем такому успешному бизнесмену заниматься преступными делами? Торгуй в свое удовольствие, получай прибыль и радуйся. Но на самом деле прибыль от торговли была солидной только по меркам Карьера, а жена Ирина хотела выглядеть солидной дамой по меркам если не московских светских львиц, то уж краснодарских точно. Да и новое заведение требовало больших денег. И если организован надежный канал поставки наркотиков в Ростов, если его собственный риск минимален, а месячный доход гораздо больше, чем от торговли, зачем же отказываться от «золотой жилы»? Раз в месяц кто-то из его подчиненных доставлял в Карьер товар, другие люди переправляли его в Ростов. Сам он держал его в руках не более получаса, и лишь в том случае, если был уверен в полной своей безопасности.

На сей раз случился провал. И, по закону подлости, как раз в то время, когда ошибиться нельзя было — партия отборного гашиша предназначалась лично Ашоту, а тот обещал ее кому-то из московских дружков. Подвести Ашота было нельзя, он не тупой участковый, если разозлится — просто оставит его с голой задницей, это в лучшем случае. Потому-то Разуваев и решился на крайнюю меру — выкрасть товар из сейфа. А там его не оказалось. И где искать — непонятно. Послать за новой партией нельзя, он сейчас «под колпаком» не только тупого участкового, но и районных следаков.

Вот и думай, что делать.

Разуваев сидел в своем кабинете на втором этаже магазина, нервно барабанил пальцами по столу, глядя на Мошканцева и Гуслярова, которые сидели в креслах у стены. Оба работали в магазине, первый подсобным рабочим, второй был во всем вторым в бизнесе Разуваева.

Мошканцева только что выпустили, пришлось мэра накеросинить, мол, по какому делу человека в холодной камере держат? Ну и тот, настоящий демократ, приказал участковому отпустить задержанного. Мошканцев зябко поеживался, виновато ухмылялся, благодарил за помощь и признавал свою оплошность.

— Ну что думаете, где товар? — спросил Разуваев. — Кто его мог взять?

— Я говорил сегодня с Нинкой, она сказала, что мэр дал менту сутки, чтобы найти товар. Злой был жутко, — подал голос Гусляров.

— Айсман мог, Потап мог, сторож тоже мог, — сказал Мошканцев. — Все они знали, что к чему.

— Меня больше других волнует Краснуха… — задумчиво сказал Разуваев. — Менты понятно, могли заныкать, но на хрена им тогда сажать тебя, Мошка, в кутузку, а? Без товара они кто? Пустое место, более того — районным ни хрена не предъявили, в полной жопе оказались. Сторож… чушь! Он не мог вскрыть сейф. И смылся сразу после Айсмана. А вот Краснуха после сейфа помчался домой или… куда? Что он делал потом? На встречу с тобой, Гусляр, не пришел.

Краснов тоже числился в штате магазина — грузчик. Но его не пригласили на совещание, торчал где-то на складе.

— Краснуха тоже мог, — сказал Гусляров. — Но вряд ли. Он же тупой, куда ему переть против течения!

— Не скажи, — возразил Мошканцев. — Пока Левы не было в Карьере, Краснуху уважали. Да и вообще, он чувак себе на уме. Помнишь, когда Потап нагрянул на хату, а он изображал из себя поддатого мужичка, хозяина вечеринки вроде как дружков с телками своими? Я точно помню, в тот вечер он ни грамма не принял внутрь, а такое представление устроил!..

— Зачем было бегать от тебя, Гусляр? Минут сорок прошло до вашей встречи, за это время можно заныкать товар… Да куда угодно, — сказал Разуваев.

— Нет, ну хотите видеть Краснуху умным, уважаемым — ради бога, ваше дело, — хмыкнул Гусляров. — Допустим, он взял, а дальше что? Куда он с ним сунется? Мы уж узнаем, если такая партия всплывет, хоть в районе, хоть в Армавире или Краснодаре. Да за такие дела!.. Оно ему надо? Тем более ты гарантировал полста «штук» сразу.

— Ты тупой, как сибирский валенок, Гусляр! — разозлился Разуваев. — Может, заныкал на черный день, может, у него родственник в Краснодаре имеется, по частям сбагрит! Когда у тебя в руках «лимон» чистяком, выпускать его неохота.

— Лично я ему верю. Краснуху трясло ночью, думал, мы его подставить хотели. А ты что предлагаешь, Лева?

— Покудова — смотреть за ним в оба. Это твое дело, Гусляр. Ныкнется куда в сторону — сразу скажи.

— Лева, может, отпустишь меня сегодня? — попросил Мошканцев. — Всю ночь не спал. Сперва Потап издевался, потом «доставал» Айсман, потом менты из района… И так до самого утра. Задубел я там, с ног валюсь, на хрен.

— Только здесь не падай, — хмыкнул Гусляров. — Врачей вызывать не будем, закопаем урода, и дело с концом.

— Да ты че, Жека? Я до этого ехал шесть часов.

— Скажи спасибо, что меня там не было, в камере, — зло сказал Разуваев. — Я бы тебе объяснил на пальцах, как нужно себя вести, придурок. Вали отсюда, вмажь стаканяру и спи. Не вздумай шататься по улицам, Потап увидит пьяным — жутко обрадуется. Врубился?

— Все понял, спасибо, Лева.

Когда Мошканцев ушел, Гусляров внимательно посмотрел на своего босса.

— Какие дела, Лева? Я никак не врублюсь, че делать будем. Ну хорошо, допустим, это Краснуха. Так он затаится на месяц, два. Если уж пошел на такое, значит, все продумал. Будем два месяца смотреть за ним?

— А ты подумай хорошенько, Гусляр. Краснуха минут сорок где-то бегал. Где? Зачем? Вообще-то, в таких делах самодеятельность — хуже дури. Какого хрена он не пришел к Старому карьеру, не сообщил сразу, что к чему?

— Я же сказал — допустим…

— А с другой стороны… Ты слишком далеко торчал от конторы. Сколько минут идти надо было? Семь?

— Ну, может, пять, — пожал плечами Гусляров.

— С того момента, как увидели Айсмана с Канючкой, а потом и сторожа… Минут десять там вообще пусто было, кто угодно приходи, бери и смывайся.

— Да ладно, я не верю, что кто-то мог быстро проскользнуть, открыть сейф…

— А если этот кто-то имел ключи от сейфа? Тот же Потап зашел, взял и смылся.

— Ну, в это я точно не верю. Откуда он знал, что я сожгу сортир старика?

— Тогда другой вариант. Он взял товар, когда уезжал домой. Послал Айсмана куда-то чего-то глянуть, вытащил из сейфа, сунул в карман, а потом спокойно поперся домой.

— Зачем ему это? — удивился Гусляров.

— Давай-ка прикинем, зачем. По таким делам Потап должен был немедленно звонить в район, вызывать спецов, отправлять туда Мошку со всеми доказательствами. Не позвонил. Ну, хотя бы должен торчать до утра, дело-то серьезное. Внаглую смылся домой. Прикинь, ему не нужны бабки, он просто сожжет товар в печке или утопит в каком-то котловане. Просто хочет мне подлянку кинуть. На хрен ему Мошку сажать, тот все равно не сдаст меня, знает, что кончат на зоне, если сдаст. И на улики ему плевать. А вот подлянку мне кинул классную, соображает, сука!

— Откуда он знает, что Мошка вез товар для тебя?

— А кто у нас не знает, что Мошка — мой человек?

— У тебя не башка, а Дом Советов, Лева. А вот насчет Потапа я сомневаюсь. Он же сам полным лохом перед районными выглядел с задержанием Мошки. Да и перед всем Карьером. И чего достиг? Ну, потерял ты какие-то бабки…

— Бабки тут ни при чем, Ашоту товар нужен срочно. Большим людям из Москвы гарантировал.

— Лады, вышел у нас «прокол», он что, «план» достать не может? — удивился Гусляров. — Не один ты на Ашота работаешь.

Разуваев скривился, встал из-за стола, достал из шкафа бутылку виски, два стакана. Плеснул себе и Гуслярову, сел в кресло, хлебнул терпкую жидкость.

— Жека, товар был супер, специально для Ашота. И два кило — это тебе не шуточки.

— А если махнуть за новой партией в Черкесск, а после — прямо в Ростов, доставить Ашоту?

— Поедешь? Нет? И я не хочу. Потап только того и ждет, чтобы взять меня с поличным. Даст ориентировки на все наши «тачки», чтобы останавливали и «шмонали» по полной программе.

— Дела-а… — протянул Гусляров, глотая виски. — Слушай, но я не верю, что Потап так тонко тебя прищучил. А если, допустим, ты прав, че делать будем? Потапа ж не спросишь…

— Спросим. Надо подумать, как. И — быстро подумать. Все понял, Жека? Ну давай, пора и за работу, но — думай, думай! И я буду.

Гусляров кивнул и вышел из кабинета. Разуваев взъерошил волосы, долго смотрел туманным взглядом на закрытую дверь, а потом тряхнул головой, снова плеснул в хрустальный стакан виски и выпил.

Чуть позже, в кабинете Потапова, совещались двое милиционеров поселка. Вид у обоих был неважнецкий, не выспались, устали, наслушались издевок районных коллег, что не улучшило настроения, но распалило желание выяснить, кто же «наехал» на них, дабы расплатиться сполна.

Потапов поспал три часа, наскоро позавтракал и поехал прямиком к Вальке-Канючке. Хоть и говорил ночью напарнику, что сорокалетняя алкоголичка и под пытками не признается, кто ж ее надоумил вытащить из кабинета Володю, но теперь важной казалась любая мелочь. Станет отбрехиваться, глядишь, и скажет что-нибудь интересное.

Муж Канючки работал помощником машиниста экскаватора в карьере, тоже не дурак был выпить и дурак не выпить, но все же работал и в общем-то строптивым нравом не отличался. Ругались они часто, если не сказать — ежедневно, да более или менее нормально, во всяком случае, до рукоприкладства дело редко доходило, иначе Вальку не звали бы Канючкой. Оба были дома. Муж, Вадим Маслюченко, возился со своим мотоциклом, ему сегодня работать во вторую смену, жена в кухне жарила оладьи. Вадим, невысокий мужичок с лисьим лицом, округлым, с большими глазами и острым подбородком, ничего не помнил о ссоре ночью. И был сильно удивлен, что этим интересуется милиция.

— Вань, мы часто ругаемся, это да. Она ж совсем невменяемая становится, когда вмажет. Но вчера все было нормально. Да просто замечательно.

— Тебя же Володя Ледовской обнаружил спящим в хате, а рядом лежал топор. Супруга утверждала, что ты грозился убить ее, пришла за помощью, намеревалась спать у мэрии, так страшно было возвращаться домой..

— Я? — изумился Маслюченко. — Угрожал… топором? Валька! Валька! А ну подь сюда, зараза!

Канючка явилась не сразу — располневшая, с оплывшим лицом. Остановилась у мотоцикла, уперлась кулаками в бока.

— Я тебе угрожал топором?! — закричал Вадим.

— Угрожал, — мрачно сказала она.

— Я?! Тебе?!

— Угрожал. Ты хоть помнишь, что было ночью?

— Мне плевать, помню я или не помню. Короче, так, Иван, я принесу топор, а ты проверь на отпечатки пальцев, которые свежие, и рассуди нас. А ежели она выставила меня дураком и отвлекла наши органы от серьезных дел, ее надо посадить.

— Неси топор, только осторожно, держи за лезвие, — сказал Иван.

— Я сегодня с утра дрова им рубила, — неожиданно сказала Канючка. — Ты же дрых без памяти, а мне печку топить нужно.

— В сарае нарубленных дров целая поленница! — заорал Маслюченко. — Чего их рубить?!

— Они толстые, а мне на растопку надо было! — упрямо заявила женщина.

— А свидетели могут подтвердить угрозы Вадима? — спросил Иван. — Не шепотом же тебе угрожали, Валентина? Наверное, ор стоял такой, что на соседней улице было слышно.

— А время какое было? Все давно уже дрыхли. Мы ж в хате сидели, а не бегали по улице.

— Да брешет она, зараза! — крикнул Вадим.

Иван жестко смотрел в мутные глаза Канючки, а она не отвела взгляда, в котором горели похмельная уверенность и откровенная наглость.

— Дело в том, что ночью был совершен бандитский налет на кабинет участкового, — с мрачной усмешкой сказал Потапов. — Исчезли важные улики, была сожжена машина подозреваемого. Кто-то специально выманил Ледовского из мэрии, кто-то поджег туалет в огороде сторожа… А это означает — участие в банде особо опасных преступников. Коллеги из района и ФСБ работают вовсю. Найдут пособника — лет семь ему обеспечено.

— Я никому не пособляла! — крикнула Канючка. — Мне угрожали, порубить могли!.. И не стращай меня, Потап!

Но прежняя уверенность в ее глазах разом потускнела.

Больше говорить тут было не о чем. Канючка готова была закатить истерику, орать на всю улицу, что милиция не помогает народу, а издевается над простыми людьми, Иван это знал. И не стал напирать, вежливо попрощался, сел на мотоцикл и уехал, оставив Канючке время сообразить, что означают его слова. Она, конечно, крепко призадумается, и чем больше будет думать, тем сильнее станет донимать ее страх, глядишь, да и смекнет, в какие игры впуталась. А пока… пусть дозревает.

В кабинете было грязно, натоптано. Ну еще бы, целая опергруппа примчалась из Прикубанска, чтобы… вдоволь поиздеваться над двумя деревенскими ментами. А поскольку обычной смены дежурства не было, оба они утром отправились по домам и кабинет заперли, то и уборщица сюда не приходила. Иван сел за стол, выбросил окурки из пепельницы в корзину для мусора, тяжело вздохнул.

Догадывался, кто стоит за всем этим. Оно и хорошо, и плохо. Хорошо, что Варвар, даже заполучив партию наркотиков, просто так ее не вывезет из поселка и теперь, небось, чешет репу, как это сделать, потому что вторая промашка определит его на нары, и надолго. Плохо потому, что возможностей и связей у богатого бизнесмена было куда больше, чем у простого участкового. Ну так… на то она и решающая схватка, чтобы определить, кто есть кто в поселке Карьер. Иван взял трубку телефона, набрал номер следователя районного ОВД.

Ледовской не вошел, ворвался в кабинет, шагнул к столу, решительно сказал:

— Иван, бабки нужны, срочно. Пусть мэр раскошелится. Купим пару «жучков», проведем «липовый» шмон на хате Краснухи, установим «жучки». Хоть что-то будем иметь.

— Наш демократ не пойдет на это, — нехотя ответил Потапов. — Разве что районная прокуратура даст добро… Но если даст, Варвар будет знать об этом раньше, чем мы.

— А что еще можно сделать? Как вести расследование, как подобраться к этим козлам? У нас тут все всех знают. Уж если Подопригора сказал районным, что видел, как достали пакет из машины Мошки, но понятия не имеет, что в нем было!.. Да он же, сучок, нас в дерьмо окунул! Получилось, и машину сами спалили, чтобы обвинить честного человека Мошку!

— Да не кипятись ты, Володя. Ну, покуражились мужики, отомстили за то, что зря мотались к нам… Им же тоже неохота среди ночи мотаться… да еще и без толку. Но ребятки не дураки, да и меня знают не первый год. Забудь о том, что слышал, они работают. И мы поработаем. Последим.

— За кем? За Варваром? А он такой дурак, что потащит наркоту в своей тачке? За всеми? А как?

— За дорогой и людьми Варвара, — сказал Потапов. — Посмотрим, кто куда намылится, кто имеется в наличии, а кто пропал из виду. Они взяли наркоту, должны вывезти ее.

— А если они будут неделю «молчать»?

— Значит, неделя коту под хвост. Но я не думаю. У них была схема, четко отработанная. Но теперь она дала сбой, и они пытаются придумать выход. А это не так-то просто. Ориентировки на все машины банды Варвара уже разосланы, досматривать будут с пристрастием. Вызванивать людей сюда страшновато, а вдруг телефоны прослушиваются? Думают они сейчас, и мы тоже будем думать. Смотреть и думать.

Ледовской скривился, будто у него внезапно заболел зуб, стукнул кулаком правой по ладони левой.

— Ты что, не понимаешь? Варвар может подписать на это дело кого угодно! За приличные бабки…

— Ошибаешься, — спокойно сказал Потапов. — Это риск. Нормальный мужик, у которого есть машина, не пойдет на это. А тот, кто готов, — не имеет машины. В автобусе такую партию не повезут, да и автобус наш с собачкой будут встречать в Прикубанске.

— Ты уверен, Иван? После того, что они тут говорили…

— Я же сказал — злые были мужики. Но дело наше знают и работают.

Ледовской плюхнулся на диван, закинул ногу на ногу, тоскливо усмехнулся.

— Они же могут нам иск вчинить, Иван, — сказал он. — За тачку, за незаконное задержание. Вчера эти твои мужики обещали провести внутреннее расследование. Какого хрена тут расследовать? В государственное учреждение вторглись, улики похитили и уничтожили тачку, чего тут расследовать?!

— Так полагается.

— А наш начальник! Сутки дал, придурок! Почему ты не сказал, что это он дал приказ не сообщать в район?

— Ну зачем же подставлять главу? Он в этом деле не Копенгаген, я сам виноват. Тем более что запросто откажется от своих слов, у нас неприятностей прибавится.

— Но сейчас-то получается — ты виноват, а кто будет за сожженную тачку платить? Да еще — компенсация за моральный ущерб? Слушай, и человек из ФСБ приезжал, а Мошку с собой не взяли. Не верят нам, да?

— Успокойся, Володя. С чем его брать? Ни товара, ни улик. А там скоро выборы районного главы. Мужики все понимают, нам верят, но не хотят откровенно афишироваться. Ситуация проста — нам дали время, чтобы найти наркоту и неопровержимые улики. Помогут, если что, но главные сейчас — мы. Найдем — они поддержат на все сто. Нет — отойдут в сторонку.

— Значит, следить? И что дальше?

— Понять, что они придумали. Держать их в постоянном напряжении. Пусть знают, что спокойной жизни не будет.

— А если уже опоздали?

— Нет. Один шпаненок за червонец присматривает за магазином Варвара. Все пока на месте, а Мошка пошел отдыхать. Будем дальше смотреть.

— Значит, смотреть? Иван, а что же районные эксперты? Какие-то следы в огороде Василь Иваныча нашли? Насчет сейфа есть данные?

— Есть, — хмуро сказал Потапов. — Огород сторожа затоптан, пока тушили туалет, много бегали туда-сюда с соседом. А человек, видимо, аккуратно прошелся по дорожке, плеснул бензином и чиркнул зажигалкой. Но факт поджога установили. Сейф был открыт при помощи отмычки, это тоже зафиксировано. Я сегодня звонил мужикам, они уже совсем по-другому разговаривали, даже извинились. Но главное дело — за нами, Володя. Ты все понял?

Ледовской согласно кивнул. А что ему оставалось делать? Убежден был: следовало сказать, что приказ не сообщать о задержании в район исходил от мэра, пусть он и отвечает за свои приказы, этот толстый хмырь, демократ, мать его!.. Но Ивана же не переубедишь.

Глава 7

Квашеная капуста… Это Катька целую деревянную кадушку наквасила, в погребе стоит. Спустился, набрал миску, поставил в холодильник, потом добавил к яичнице пару-тройку ложек, вот и обед готов. Оно вроде бы и ничего, но Катька бы придумала обед повкуснее: или свиные ножки потушила, объедение получается, или кусок мяса запекла в духовке, да и борщ бы сварила с этой квашеной капустой — пальчики оближешь! Ему самому этим заниматься не хотелось. Абсолютно ясно, что в доме не хватает женщины, два мужика, он и отец, так и не смогли заменить одну Катьку.

С такими мыслями Роман Клейн обедал, вернувшись домой со смены. Отец сегодня остался работать и во вторую смену, напарник заболел, и Роман один был дома. Тоскливо обедать одному. Раньше Катька встречала его из школы, когда не работала во вторую, наполнит тарелки, объяснит, что приготовила, да и рядом сядет, поговорит… А когда была во вторую, записку оставит, что, где стоит… А одному — какое удовольствие обедать?

Он торопливо проглотил яичницу с квашеной капустой, помыл посуду и задумался.

Сегодня Таня приехала к его экскаватору на подножке очередного «КамАЗа», так было проще добраться к нему от карьероуправления, и сказала, что вечером придет к нему домой, занятий с репетитором нет, так что провожать ее не нужно, сама дойдет, а он пусть приготовит чай, кофе и все, чтобы встретить свою девушку как полагается. Напомнила, что вчера вечером об этом договаривались. Сказала и уехала на подножке того же «КамАЗа». Лихая девчонка! Но это и замечательно. Такая классная она!.. Сама хочет прийти к нему, вчера он как-то не придал этому значения, думал, хочет успокоить его после унизительного разговора с Варваром. А она сегодня сама приехала, напомнила о вчерашнем разговоре!

Роман чувствовал нервную дрожь в коленках, представляя Таню здесь, в этой кухне. Он будет ее обнимать, целовать и, может быть… Но если и не получится, пусть она приходит сюда каждый день, пусть будет хозяйкой у них! Это так здорово!

Около восьми обещала прибежать… ну, у него еще есть время, чтобы приготовиться к ее приходу. Чай, кофе, это конечно, но хорошо бы что-то вкусное приготовить для нее, самому. Она же намекала на это, глядя на него с улыбкой сегодня днем в карьере у экскаватора.

Ох, уж эта улыбка! Танька жутко красивая девчонка, а когда так улыбается, прямо обнял бы ее и никуда не отпускал!

Роман выключил свет в кухне и решил, что нужно посоветоваться с Катькой. Она же его сестра, должна подсказать, что можно приготовить для девушки, как вести себя с Таней, как сделать, чтобы та согласилась стать его женой. Сама же Катька иногда советовалась с ним, стоит ли встречаться с Потапом или «продинамить» его, чтобы крепче «запал» на нее?

Через десять минут Роман остановился у ворот Потапова, приотворил калитку, звякнул щеколдой и снова закрыл, увидев бегущего навстречу Джека, немецкую овчарку, любимца Потапова.

— Фу, Джек, фу! — скомандовала Евдокия Андреевна, подходя к калитке. — Это ты, Рома? Проходи в дом, не бойся, Джек не тронет.

— А Катя сегодня дома? — спросил Роман, робея перед завучем школы, которую он полгода назад закончил. И в которой не раз и не два получал нагоняи в кабинете завуча за свои хулиганские выходки.

— Она сегодня во вторую. Да ты проходи, не стесняйся.

Роман с огорчением вздохнул. Так много о себе и о своей Тане думал, что уже не знал, когда в какую смену работает Катя. А ведь она была ему не просто сестрой, а второй матерью после того, как мама умерла. Он хотел отказаться от приглашения и уйти домой, но почему-то не посмел и, с опаской поглядывая на Джека, пошел в дом. Все равно до прихода Тани оставалось время, надо его как-то убить. На веранде он разулся, осторожно шагнул в просторную комнату.

— Присаживайся к столу. Ты ел?

— Да, спасибо, Евдокия Андреевна.

— Ну, чайку тогда попьем.

В гостиной было тепло, горела печь, на ней стоял чайник со свистком. Роман огляделся — уютная комната, на полу и стене ковры, диван, два кресла, бамбуковый торшер с двумя зелеными абажурчиками светится в углу. Евдокия Андреевна наполнила чашки крепким, ароматным чаем, придвинула к Роману сахарницу и вазу с печеньем.

— Рассказывай, как живете? Федор Петрович нормально себя чувствует?

— Нормально. Он сегодня во вторую остался, сменщик заболел. Я ему говорил — пусть подмену вызовут, зачем тебе пахать в две смены, годы уже не те. А он — ни в какую. Говорит, что же человека с места срывать? Завтра пусть и выходит на подмену, а сегодня, может, у него дела важные.

— Труженик! У тебя замечательный отец, Рома. Да и ты меня в последнее время радуешь. Как работается?

— Нормально. Что там сложного? Мое дело — смазать перед сменой «напорку», кремальерные шестерни, а потом забирать талоны у водителей да за кабелем следить, чтобы не очень вытягивался и в воде не лежал. Может коротнуть, если повреждения будут, опасно…

— Но нравится тебе эта работа?

— Эта — нет, — честно признался Роман. — А вот работать машинистом — да. Весной пойду на курсы. Мне сегодня Федорович разрешил посидеть за контроллерами, когда машин не было.

— Ну и как?

— Потом орал как оглашенный, — оживился Роман. — Я хоть и осторожничал, а подцепил зубьями ковша самый низ пласта, чуток поднажал, так экскаватор едва на дыбы не встал, я же весь пятиметровый пласт поднять собрался. Ну, Федорович сам схватился за контроллеры и давай орать!

— Что, природа на детях отдыхает?

— Откуда вы знаете?

— Не верь ему, Рома. Экскаватор сложная машина, ее почувствовать надо. А это дело времени и опыта. Сразу, я думаю, ни у кого не получается. Но если есть желание — непременно получится.

Роман подумал, что снова слышит педагогические нравоучения, но сегодня они нравились ему. Он медленно размешивал ложечкой сахар в стакане и чувствовал, что Евдокия Андреевна не такая уж и суровая женщина, когда дома.

— Ты решил Катюшу навестить или дело какое есть?

— По правде сказать, нам с отцом здорово не хватает ее.

— Понимаю. Она же была у вас главная хозяйка, хранительница домашнего очага. Но мы ее часто отпускаем домой, она вам запасы на зиму неплохие сделала. Послушай меня внимательно, если что не так, Федор Петрович занят, приходи, не стесняйся, я тебя накормлю, помогу в каких-то вопросах. Мы же родственники теперь.

— Спасибо. Да у нас все нормально. Евдокия Андреевна, а что такое зло? Почему оно так сильно в людях?

Пожилая женщина поднесла к губам чашку с чаем, но тут же поставила ее на стол, внимательно посмотрела на Романа.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я Библию читал и понял, что Бог есть, а дьявола нет. Сам человек это и есть зло. Сколько веков ему говорят, призывают, вбивают в голову — не укради, не убий, не пожелай жены ближнего, а он все ворует, убивает, желает… И кто нарушает заповеди Моисея — живет припеваючи. Вы посмотрите на того же уголовника Варвара. А кто следует заповедям — бедный и убогий. Почему так получается?

— Ты меня все больше удивляешь, Рома, — покачала головой Евдокия Андреевна. — Видишь ли, ты прав, но только наполовину. И Бог и дьявол — это две части человеческой сущности. Церковь призывает к тому, чтобы возобладала божественная часть, но человек часто этому противится, понимаешь? Так уж мы устроены, не любим, когда нас что-то заставляют делать. И тут главное — не перейти черту, но остаться самим собой.

— Не совсем понимаю.

— Ты известный драчун был, хулиган, и, наверное, помнишь, как после глупой драки тебе хотелось убить противника, такого же мальчишку, как и ты, верно? Ты даже кричал, наверное, — убью! Или что-то такое.

— Так это в запале…

— Вот именно. Это крик твоей второй, скажем так, черной части души. Она есть у каждого человека. Но первая часть, светлая, потом приведет тебя в чувство. Какая главная в человеке, такой и человек. У большинства людей главная часть — светлая, она контролирует черную, не позволяет ей проявиться. Но есть и прямо противоположные случаи.

— А если человек уничтожит большое зло в другом с помощью своей черной части души, это будет правильно или нет? Ну вот, не пацана после драки, а убийцу или насильника я увижу и захочу убить. Могу или нет?

Евдокия Андреевна усмехнулась, отпила глоток чая, покачала головой. Вот уж не ожидала, что этот парень окажется таким серьезным!

— Никто не может вершить самосуд, это главное достижение цивилизации, Рома. Если его отринуть — воцарится хаос и анархия. Ведь для одного зло, которое следует уничтожить, — продажный политик, для другого — маньяк, для третьего — водитель, который нечаянно окатил его грязью. Представляешь, что будет, если каждый будет судить согласно своим убеждениям?

Роман тоже глотнул чая, тихо сказал:

— Представляю… Этот оборотень, Егоров, который жил у нас, убивал ведь только никчемных людей. Пьяницу, например. А Леонид Поликарпович его оскорбил…

— Рома! Это опасные мысли. Честно тебе скажу, я не верю в оборотня. Это какая-то галлюцинация…

— Я же там был. Омоновца разорвал в клочья — Егоров своими ногтями, что ли? Я видел его, видел, как он потом превратился в Егорова.

— Допустим. Всего лишь допустим, хотя я… Но это существо напало на Ивана. Он разве был плохим человеком?

— Из-за Катьки, Евдокия Андреевна, она была нужна ему. Я посмотрел много фильмов про оборотней, Стивена Кинга прочитал, сравнивал — ничего похожего. Если бы с Егоровым говорили вежливо — он никого бы не тронул. Я ведь и сам ему наговорил такого, что он должен был в морду бить. Потому и напал на меня в старом карьере. Спасибо, Иван спас. Он сам не был злом, только отвечал на зло. Ну а с Иваном — это соперничество.

Евдокия Андреевна тяжело вздохнула. Понимала только одно — она явно недооценивала этого парня. А про те происшествия, которые взбудоражили весь поселок, что могла сказать? Он был там, он видел, Иван тоже видел, а она просто не могла в это поверить.

— Рома, видишь ли, это фашистская идеология, считать кого-то второстепенным человеком, — осторожно сказала она. — У одного человека судьба складывается благополучно, у другого — нет. Пьяница, которого ты упомянул, может, перенес такие страдания, которые и сделали его пьяницей. Ни я, ни ты не можем сказать, что с нами будет, доведись пережить такое. Поэтому и нельзя судить других. Тем более совершать такие преступления, как убийство.

— Я и не сужу. Я даже не злюсь на Варвара, который пытался меня оскорбить.

— Ты Ивану сказал об этом?

— Нет, я его простил. Я не могу на него злиться.

— И правильно, Рома. Если что — есть органы правопорядка, есть суд, он призван установить порядок.

— А если суд продажный, кто это должен сделать?

И снова речь завуча показалась Роману нравоучительной проповедью, на сей раз она не понравилась ему. Он торопливо допил чай, поблагодарил Евдокию Андреевну за гостеприимство и заторопился домой. Евдокия Андреевна проводила его до калитки и с некоторым беспокойством долго смотрела вслед парню. Этот хулиган, драчун и троечник в школе, так изменился, что даже не верилось, что она говорила с Романом Клейном. Катя — совсем другое дело. Она и в школе была умницей, аккуратной девочкой, и после школы, и теперь, когда стала женой ее сына. А еще — красавицей. Но Роман просто поразил немолодую женщину. С чего это он решил оправдывать поведение существа, в которое она не могла поверить? Конечно, считалась с мнением сына и мнением всего почти что поселка, но сама — не могла поверить. Библию стал читать, и это — Роман Клейн?! Фантастика.

Решила, что это следствие пережитого. Психика у парня неокрепшая, вот и произошли сдвиги. Хорошо бы они не оказались фатальными для парня.

Евдокия Андреевна решила, что обязательно поговорит о Романе с сыном, пусть Иван присмотрит за ним.

Вернувшись домой, Мошканцев выпил слишком много, дабы забыть события минувшей ночи, быстро опьянел, повалился на железную кровать, не раздеваясь, и уснул. Точнее говоря — «отрубился». Проснулся, когда за окном уже давно стемнело, а в хате и подавно было хоть глаз выколи. Нашарил бутылку на деревянном полу у кровати, там еще осталось граммов сто, жадно выпил, пустую посудину швырнул под кровать. Голова болела, да это не проблема, пройдет. А вот как жить дальше — ни хрена не понятно. Свет включать не хотелось. Мошканцев нашарил в боковом кармане толстого свитера помятую пачку «Мальборо» и зажигалку, закурил. Лежал в полной темноте, жадно затягивался, стряхивал пепел на пол.

Понятное дело, размышлял о минувшей ночи. Скрипел зубами, вспоминая, как Потапов бил его, машинально потрогал ушибленные ребра — болели, а на коже ни синяка ни ссадины, умел бить, падла! Как менты разговаривали с ним, приказали никуда не отлучаться из поселка… Козел он, этот Потап, но козел и Лева-Варвар! Он для него рисковал всем, а Варвар даже не знает, куда товар делся! Крутой бизнесмен, шлюшке своей шубы кропает одну за другой, а они тут кто? Совсем придурки, что ли? Получается, так. Что Гусляр, что Краснуха — дешевки, которых Варвар подставит, когда это нужно будет ему. Подставит и глазом не моргнет! Мог бы утром подвалить, адвокатов из города выписать, его ж сотрудника посадили ни за что! Машину сожгли, он еще ночью понял, что они были тут, из разговоров районных следаков понял, значит — никаких улик, ну и выпендрился бы, крутой бизнесмен, показал бы Потапу свою «крутость»! Да ни хрена подобного! Спокойно торчал в офисе, когда Потап пинками выпроваживал его на волю. А ведь когда Варвар сидел, его и Краснуху уважали в поселке, слово Мошканцева кое-что значило, а теперь что? «Шестерка», и все дела.

Краснуха — тоже, и Гусляр, хоть и делает вид, будто «лепший кент» Варвара. Придет время, и его подставит хитрожопый Лева.

Мошканцев перевернулся на другой бок и тупо уставился на темную стену за кроватью. Когда-то она была белой, а теперь при свете лампочки под потолком — ее и серой-то нельзя было назвать. Пять лет назад, после гибели родителей в автокатастрофе, он думал, что женится, и будет у него хозяйка, которая побелит обе комнаты этой старой хаты, сделает их уютными… Не было ни хозяйки, ни уюта. Приперся Варвар, и все закружилось совсем не так, как он полагал. Магазин, приличные бабки, притон Краснухи, где всегда можно было найти телку на пару часов. Опять работа, опять притон, закружилось, пошло-поехало… И теперь его запросто могут посадить, а Варвар и не почешется, чтобы адвокатов нанять. И жены, которая могла бы его ждать, нету. Никому он, выходит, не нужен, один, как волк, лежит в джинсах на кровати в грязной халупе. И это еще хорошо, что дома лежит…

Надоело валяться, голова уже болела не так сильно. Мошканцев встал, подтянул джинсы, выключил свет. Лучше в темноте торчать, сплошная тоска глядеть по сторонам. Железная кровать с грязным одеялом, ветхий стол с фанерными дверцами под столешницей, одна была выбита, два венских стула и фанерный гардероб. Коричневые доски пола были усеяны окурками, да и коричневыми их трудно было назвать — краска стерлась, ее заменил толстый слой пыли и грязи.

Не мог он и не хотел что-то делать в этой хате. Осточертела она ему после гибели родителей. Купить новую хотел, кирпичный дом, копил деньги, потому и соглашался ездить за «товаром». Варвар обещал помочь с покупкой дома, в долг дать. Но теперь вряд ли получится. И тачки нет, и неизвестно, что дальше будет.

Нужно было печку затопить, но не хотелось. Еще вмазать бы сейчас — самое то. Значит, нужно идти к Краснухе, у него всегда есть, и телки тоже.

Мошканцев накинул куртку, хлебнул холодной воды из чайника на плите и вышел во двор. Собаки у него не было, и дверь он не запирал. А зачем? Брать в хате нечего, да если и унесут что-то — потом пожалеют об этом.

Он открыл калитку, вдохнул всей грудью сырой холодный воздух, застегнул куртку и неторопливо зашагал на улицу Куйбышева. Свернул за угол, на улицу Ватутина, темнота там стояла, но Мошканцев уверенно шагал по середине улицы, где горел один фонарь на столбе из трех.

Неожиданно он остановился, как раз перед исправным фонарем, попятился в тень. Навстречу шла девушка в белой курточке и голубых джинсах, светлые волосы выбивались из-под вязаной шапочки, да она не шла, а плыла ему навстречу, и от этого видения у Мошканцева закружилась голова. Он вдруг понял, что такую ему не видать, как своих ушей без зеркала, а скоро, может статьсятак, что и никакую бабу не увидит голой очень долго.

Когда девушка миновала фонарь, он метнулся к ней, обхватил ее своими длинными руками.

— Пойдем со мной, я тебе дам сто баксов, — зашептал он, тиская ее.

Она испуганно отшатнулась, брезгливо поморщилась, когда волна перегара ударила ей в лицо. Уперлась пальцами в его грудь.

— Оставьте меня, я… я сейчас закричу…

Мошканцев зажал ей рот левой рукой, а правой тискал упругие груди, потом сунул пятерню между ног девушки, сграбастал все, что там было. Она мычала, пыталась укусить его за руку, но не могла, а он лапал ее, распаляясь все больше и больше. Понял, что по доброй воле она не пойдет к нему, значит, нужно «вырубить» телку, темно, чужая улица, никто не узнает, что это он. Но как ударить наверняка, если одна рука зажимает рот, а другая сжимает джинсы между ее ног и никак не может оторваться? Он все же оторвал правую руку и ударил ее по лицу, но не очень удачно, она отвернулась, удар вскользь прошелся по щеке, а девушка выскользнула из его объятий и стремительно помчалась по улице. Он рванулся было следом, но скоро понял, что не догонит, и, тяжело сопя, пошел в противоположном направлении, к хате Краснухи.

Глава 8

Роман с изумлением слушал рассказ Тани. На нее напал какой-то дурак? Хотел изнасиловать? Предлагал сто долларов, если она пойдет к нему?

— Ты узнала его? — спросил он, обнимая Таню.

— Нет. Он был пьяным, или с похмелья, таким перегаром разило, просто ужас…

Роман прижал ее к себе, глядя на розовые обои в кухне за спиной Тани. В глазах его заметались красные искры, ноздри жадно втягивали воздух, ловя запах ее тела, ее духов.

— Нужно сообщить Ивану, — сказал он.

— Да нет, какой-то пьяный придурок привязался, разве его найдешь? Я понятия не имею, как он выглядит.

— Зря я не пошел сегодня встречать тебя, Танюша. Даже если шла из дому, я должен был… Вот же урод, а! Ну ладно, я тебе клянусь, он… ответит за это, — сказал Роман. Зажмурил глаза, крепче обнимая свою девушку, потом отстранился.

— Глупо, да? — спросила Таня. — Первый раз решила прийти к тебе сама, и вот вам, здрассте… У него такие пальцы — прямо, кошмар. Как железные крючки! Наверное, синяки остались…

Она вдруг расстегнула «молнию» джинсов, приспустила их до колен. На внутренних поверхностях ее ослепительно белых бедер и вправду были синие пятна. Роман с изумлением уставился на них, на пухлый бугорок под белыми трусиками. Потом опустился на колени, поцеловал каждый ее синяк, старательно пряча свои глаза.

— Ну Ромка… — с улыбкой сказала Таня. — Потом, ладно? Сегодня я так перенервничала, что просто ужас.

Она натянула джинсы, Роман поднялся с колен.

— Чаю хочешь?

Чайник он вскипятил, заварил чай, а вот что еще приготовить, так и не придумал.

— Да. И бутерброд с колбасой.

— С окороком, — сообразил Роман. — Отец купил окорок у соседей, когда они свинью забили, отвез его в район, там сделали его копченым и очень вкусным.

Роман налил в чашки чай, сбегал в кладовку, откромсал острым ножом кусок окорока, порезал хлеб, сделал бутерброды. Подвинул тарелку к Тане.

— Рома, у тебя здесь жутко уютно. — Таня отпила глоток чая, куснула бутерброд. — И жутко вкусно все. А сам почему не ешь? Кстати, у тебя нет вина? Я бы выпила стаканчик.

— Нет, Танюшка, нам сегодня нельзя пить. Вино есть, много, мы с папой всю «Изабеллу» нашу на вино пустили, долго возились, Катька помогала и Потап. С его кулачищами давить виноград — самое то.

Таня с улыбкой кивнула, соглашаясь.

— Но сегодня не стоит пить. Этот человек, который на тебя напал, он должен быть… наказан.

— Да плюнь ты на него, Ромка! Мало ли у нас придурков пьяных? Я убежала от него.

— Ты не должна ходить одна по улицам, это опасно. Я же сказал… всегда буду провожать тебя.

— Думаешь, это повторится?

— Это — нет. Но что-то похожее — запросто. У нас тут дураков много. Я буду охранять тебя, Таня.

— Какой ты умный, Ромка! Слушай, у тебя здесь и вправду хорошо. Я завтра опять приду, — с улыбкой сказала Таня.

Роман согласно кивнул. Кто же откажется от визита такой красавицы? Лукаво поглядывающей на него и уплетающей уже второй бутерброд с сырокопченым окороком.

— Ты такая красивая, Таня… Слушай, может, хочешь маринованных баклажанов? Очень вкусные, Катька делала. Правда, они с чесноком…

— Тащи! — приказала Таня.

Роман достал из холодильника стеклянную банку, положил на тарелку Тани два сморщенных фиолетовых баклажана. Нож и вилку тоже не забыл.

— Немецкая педантичность, — улыбнулась Таня. Взяла баклажан пальцами и впилась острыми зубами в сочную мякоть. — Ой, какая вкуснятина, Ромка! Прямо — отпад! Ты хочешь?

Она протянула Роману остаток баклажана, и он куснул его, чувствуя во рту резкий чесночный аромат.

— Извини, но Катя кладет чеснока без меры…

— Слушай, она такая умница, это же обалденно вкусно! — воскликнула Таня. — Я хочу потом тоже научиться такие баклажаны делать. А сейчас… Я хочу тебя поцеловать, Ромка…

Она потянулась к нему губами, он не успел свои отвести, но мгновением позже понял, что получил самый прекрасный чесночный поцелуй в своей жизни.

— Все, мне пора домой, — объявила Таня, доев один баклажан. — Ты проводишь меня, Ромка?

— Могла бы и не спрашивать. Я же сказал, что теперь буду всегда встречать тебя и провожать. Придется работать все время в первую смену, мой сменщик только обрадуется этому. Он не любит вставать рано утром.

— Ты классный парень, Ромка…

— А ты — обалденная девчонка.

Они еще долго целовались, а потом Таня засобиралась домой, Роман проводил ее до калитки родного дома и вернулся в свою кухню. После ухода Кати к Потапову ему больше нравилась кухня, там было уютнее, теплее и… легче.

Он долго сидел за столом, жуя бутерброд с окороком и задумчиво глядя в окно, а потом достал из ящика стола листок бумаги, авторучку, написал «Пап, я завтра с утра сплю в кухне, не буди, ладно? Все нормально». Отнес записку в дом, положил на журнальный столик под торшером. Знал, что отец, войдя в дом, включит торшер и прочтет его записку.

За окном было хмурое осеннее небо, накрапывал мелкий дождь. Роман усмехнулся. Полная луна? Об этом много писали и говорили, но на самом деле человеческий организм изменяют человеческие эмоции, луна только обостряет их, возбуждает и активизирует самые животные инстинкты. Ему плевать было на луну.

Роман взял пластиковый пакет, свернул его плотно, сунул в карман джинсов. Потом вышел из кухни, запер на ключ дверь, она одинаково запиралась и снаружи и изнутри, так что невозможно было понять, дома он или нет, и побежал в сторону старого карьера. Спустившись по сырой, скользкой глинистой тропинке, он забрался в густые заросли тальника, принялся торопливо раздеваться. Сложил одежду в пластиковый пакет, положил его под куст терновника, выделявшийся среди тальника густотой ветвей. Холодно было только первые минуты. Роман поднял голову к небу и хрипло сказал:

— Ты тварь, которая недостойна жить на этом свете. Я ненавижу тебя и скоро уничтожу! Ублюдок жалкий, козел, ты посмел напасть на Таню? И думаешь, это сойдет с рук? Думай, думай! Я знаю, где тебя искать, сто баксов обычный пьянчужка не предложит девушке!

Красные молнии полыхали в глазах Романа, крупная дрожь сотрясала его тело, но причиной этого был отнюдь не ноябрьский холод. Он упал на сырой песок рядом с пластиковым пакетом, в который сложил свои вещи. И уже не дрожал, а бился в страшных конвульсиях, голое тело дергалось на песке, жесткая щетина пронзала его, вырываясь из каждой клеточки кожи.

Прошло несколько минут, и страшный зверь, покрытый черной шерстью, похожий на собаку, но в два раза больше дога, с горящими красными глазами, встал на ноги, оглядел изменившийся мир. Теперь он был черно-белым, примерно таким, какой показывают в кино, когда герои смотрят в прибор ночного видения. Роман чувствовал себя легко и свободно, прислушиваясь к ночным голосам, их было много, но звучали они все как фон, не отвлекая от главного. Однако стоило сосредоточиться на одном, и он слышался вполне явственно.

— Ну Мань, чего ты выдрючиваешься вторую ночь подряд?

— Я же сказала, Слава, мне нужно выспаться, чтобы хорошо выглядеть завтра. Отстань.

— Перед кем? Перед этим твоим боссом, хмырем, который — метр с кепкой? Подумаешь, главный врач!

— Дурак ты, Слава. Буду плохо выглядеть — он меня уволит. Завтра, ладно?

— А что это у нас такое мохнатенькое, а?

— Не хапай!

Роман громадными прыжками помчался в глубь старого карьера, к дальнему озеру. Скорость была — быстрей, чем когда он ехал с Иваном на мотоцикле по этой же дороге, кусты высотой в два метра перемахивал с легкостью, каждый прыжок — метров на пять. И при этом — обалденная координация движений. Он все видел, все слышал. Это было — как развлечение, как если бы парню, всю жизнь ездившему на велосипеде, дали прокатиться на «Хонде» Варвара с автоматической коробкой передач. Он резко затормозил на берегу дальнего озера, пропахал когтистыми лапами мокрый песок. Слышал, что в воде, в трех метрах от берега лениво плавает крупный сазан, килограмма на два, и он мог бы запросто нанизать его на свои когти, если бы прыгнул в воду, но сейчас было не до сазана, ибо сбоку вспыхнули очертания его двойника.

— Ты правильно сделал, только долго думал, — прорычал он.

— Только один раз, больше не буду.

— Будешь. Тебе понравится. И знай, что вернуться в человеческий облик ты сможешь после того, как вкусишь крови своей жертвы. А если оставишь ее в живых — сделаешь себе конкурента, который может уничтожить тебя. Над конкурентом — никакого преимущества. Поэтому — будь один.

— Ты мог убить меня, но специально пощадил?

— Специально оставил свой дар тебе. Хотел, чтобы твоя сестра родила мне наследника… Не получилось. Но зачем так долго ждать, когда можно сделать наследником ее брата? Есть ситуация, когда ты знаешь, что пришел конец, но не видишь, откуда грозит опасность. Тогда следует передать свою силу другому. Желательно, человеку близкому и понятному.

— Но ты преследовал меня, хотел убить, потому что я тебя оскорбил.

— Нет. Твои оскорбления злили Егорова, но я умнее человека. И ты всегда был моим запасным вариантом.

— Кто мы?

— Блюстители истинной справедливости. Это стадо, именующее себя людьми, не живет по законам, им прописанным. Ты призван восстановить справедливость в своем мире. Ненужные твари должны быть уничтожены. Действуй осторожно, не афишируй свои поступки. Я был не прав здесь. Не давай волю всей своей злости, маскируй свои действия под человеческие. И не оставляй следов. Выходи на охоту в дождь. Научись терпеть и никогда не угрожай своей жертве. Ты умнее Егорова, потому что он был здесь чужаком, а ты уже приспособлен для этой местности.

— Понял. Как мне снова стать нормальным человеком?

— Это исключено.

— Нет, должен быть способ! Ты говорил, что если я оставлю в живых свою жертву…

— Тогда вас станет двое. И он будет сильнее и уничтожит соперника. Но если ты передашь всю свою силу другому… Возможны варианты, как вы, люди, говорите.

— Как? Кому я могу передать ее?

Другой зверь поднял морду, и страшный вой огласил окрестности. Вой еще звучал над старым карьером, а контуры его двойника вспыхнули зигзагами и растворились в черной ночи.

Роман не получил внятного ответа на свои вопросы, но не особо огорчился этому. Сегодня он хотел уничтожить подонка, который оскорбил своими грязными лапами его девушку! Зверь мощными прыжками помчался обратно и вскоре выскочил из старого карьера, по сонным огородам летел, как будто на крыльях, чувствуя свою невероятную силу. Перепрыгивал шаткие заборы играючи, сливаясь с темными кустами и деревьями. Если кто и видел черную молнию, подумал, что померещилось.

Он мчался к улице Куйбышева, где находился притон Варвара в хате Краснухи. Там был обидчик его девушки, аромат ее духов он помнил и точно знал, что он сохранился на одежде насильника. Перемахнув еще через несколько заборов, он лег у трухлявого от времени штакетника, отделяющего двор Краснухи от соседей. Он чувствовал аромат ее духов здесь. Ни одна собака не была способна на это, даже самая натренированная, а он чувствовал. Лежал и ждал, когда выйдет человек с этим запахом. Соседи в это время вряд ли намеревались выходить в огород и присматриваться к темной махине у забора. А со стороны Краснухи вообще нельзя было заметить, что там или кто там лежит за забором.

— Жека, ну че он думает? — спросил Мошканцев, наполняя стакан самогонкой, настоянной на шиповнике. — Мне тачка нужна, и вообще…

— Ты получил кайф с Люсерой?

— Это разве кайф? Так себе… Знаешь, Жека, я понял, что надо жениться. Осто… вся эта жизнь, понимаешь?

— Понимаю. У меня дома жена и дочка.

— Какого хрена ты торчишь здесь и трахаешь Нинку? Шел бы себе домой…

— А надоело дома. Жена — она и есть жена, а тут все что-то новое. Не очень новое, ну — другое. Тем более теперь, когда по твоей милости, мудак, мы оказались в полной жопе!

— Слушай, я сегодня запал на телку, приглашал к себе, да она, на хрен, вырвалась и смылась.

— Плохо приглашал, если смылась, — ухмыльнулся Гусляров.

— Кажется, это была дочка Соколова, главного инженера карьероуправления. Такая телка, полный отпад! У меня прямо крыша поехала…

Гусляров со стуком поставил стакан на стол.

— Ты че такое творишь, сука?! — зло сказал он. — Мало того, что Потап готов посадить тебя за малейшую провинность, ты клеишься к телке, которая встречается с Ромкой Клейном. А он, между прочим, родственник Потапу! Тебе что сказал Варвар? Чтоб сидел тихо, урод! А ты?!

— Она не врубилась, кто я, темно было.

— Зато Потап врубится, коз-зел! Науськает ее, скажет, что это ты. Посидишь в районе, еще и не то скажешь, они умеют работать с придурками!

— Кончай, Гусляр! Ты же подтвердишь, что я был здесь с вечера. И телки подтвердят. Пусть только Варвар скажет им. Да я не хотел, само как-то вышло…

— Ситуация не та, понял, придурок?! Нет, ну ты сам напрашиваешься, Мошка.

— Намекаешь, что меня кончить могут? За все, что я сделал для Варвара, — кончить?! — заорал Мошканцев, грохнув кулаком по столу.

— Я тебя предупреждаю. В последний раз, Мошка.

— Достал ты меня, Гусляр! Ты кто такой? Ты кем был до того, как явился Варвар?

— Ты правильно сказал, Мошка, — до того, как явился Варвар. Теперь все изменилось, и ты в полном дерьме.

— А ты шоколаде, да?

— Из-за тебя все мы в дерьме, Мошка. Мой тебе совет — не дыши. Замри. Может, и пронесет.

— Да пошел ты! — яростно крикнул Мошканцев. — Козлы! Подставили меня, и еще советы дают! Думаешь, я ничего не могу? Ну, думай, думай!

Он выскочил из-за стола и пошел к двери.

— Не делай резких шагов, Мошка, — сказал Гусляров. — Я тебе не враг, но ситуация…

— Гнилой ты чувак, Жека, — сказал Мошканцев и вышел во двор.

Он там стоял, глядя себе под ноги, когда Гусляров, презрительно хмыкая, вышел из хаты, направился к калитке, за которой стояла его «семерка».

Зверь сразу почуял запах духов Тани, напрягся, глядя сквозь щели в заборе на коренастого мужика с длинными, как у гориллы, руками. Он знал его — Мошканцев, самый убогий сотрудник фирмы Варвара, когда-то был крутым мужиком, но со временем сдулся и стал обычной «шестеркой» у Варвара. И эта тварь хватала Таню, оставляя синяки на ее красивых белых ногах? Злобные искры засверкали в его красных глазах.

Его нужно уничтожить! Мысль эта, давно витающая в голове, не вызвала угрызений совести. Убить эту тварь казалось таким же простым делом, как и насадить на свои когти сазана, который плавал у берега дальнего озера.

Мошканцев вышел со двора, медленно пошел по улице. Он был сильно пьян и пошатывался, шагая по хрусткому гравию проезжей части.

Выпрыгнув из-за забора, зверь в несколько прыжков оказался позади Мошканцева и, припадая на задние лапы, смотрел злыми красными глазами ему в спину. Мошканцев, свернув за угол, «на автомате» двигался к своей хате. Улица была достаточно темной, и зверь решительно рванулся вперед. Перепрыгнул Мошканцева, встал перед ним.

— Ни хрена себе… — пробормотал Мошканцев и замер, наткнувшись на страшный, немигающий взгляд красных глаз. — Это что такое… Пошел, по…

Это были последние его слова. Один рывок, один удар когтистой лапой по шее, и голова откинулась назад, она держалась только на коже. Когда тело Мошканцева шмякнулось на гравий дороги, зверь окунул свою морду в кровоточащую рану, а потом громадными прыжками помчался к старому карьеру.

Роман открыл глаза, увидел темное небо, почувствовал мелкие капли дождя на своем теле. Холодно… но это не главное. Небо и все вокруг было нормальным, человеческим. Он вскочил на ноги, торопливо умылся в ближайшем озерце, потом вернулся к терновому кусту, взял пакет с одеждой, натянул джинсы, свитер, обул кроссовки, надел кожаную куртку. Теперь хотелось только одного — поскорее вернуться домой и лечь спать.

Он все отлично помнил. И предостережение двойника, что вернуться в человеческий образ можно, только лишь отведав крови своей жертвы. Не очень-то здорово, а то бы он раз в неделю становился зверем только для того, чтобы побегать по старому карьеру, почувствовать свою силу. Это такой кайф! Но возвращаться в человеческий облик, хлебнув крови… человеческой же, не очень-то хотелось.

Мошканцева он не жалел, но, когда бежал домой, думал о том, что совершил убийство, пытался понять, почувствовать, как он, человек, относится к этому? Никак. Ни страха, ни злости в его душе не было, словно и не он это сделал. Да так оно и было, он и пальцем не тронул этого подлеца. А то, что сделал зверь, его не касается.

Роман прибежал домой в половине двенадцатого. Отец уже пришел с работы, об этом говорил голубой свет телевизора в окне гостиной. Роман осторожно открыл дверь кухни. Не включая свет, прошел во вторую комнату, достал одеяло и подушку из шкафа, бросил на диван. Потом вернулся в первую комнату, взял со стола нож, двинулся дальше, в кладовку, отрезал ломоть окорока, вернулся в первую комнату, жадно съел окорок, отрывая крупные куски сырокопченого мяса зубами, положил нож на стол, вытер руки полотенцем, добрался до дивана, плюхнулся на него. Закрыл глаза и увидел Таню, которая приспускает джинсы и показывает ему… Белые трусики! Господи, какое это прекрасное видение! Тварь, оскорбившая ее прекрасные белые ноги своими грубыми, грязными лапами, больше никогда не сделает этого.

Теперь — точно никогда. Смерть — самое верное обещание подлеца, что ни к Тане, ни к другой девчонке он не станет приставать со своими гнусными предложениями. Зверь не только отомстил за Таню, но и других девчонок поселка уберег от гнусных лап подонка. И он был прав.

Снова перед закрытыми глазами возникли приспущенные джинсы, белые трусики, синяки на белых ногах. И снова вспыхнула в душе ярость. Если кто-нибудь еще попробует к ней прикоснуться — получит то же самое. Зверь прав!

Завтра… нет, уже сегодня, она снова придет к нему вечером, и никто не помешает им быть вместе. Никто!

С этими мыслями Роман погрузился в сон.

Глава 9

— И чай мне приготовил? — спросила Катя, лукаво глядя на Потапова. — Какой у меня мент, просто чудо.

Она обняла его, поцеловала в губы.

— Свежий заварил. Извини, насчет ужина не сообразил, но ты ведь не ешь ночью.

— Еще чего! И так уже поправилась.

— Так это потому… Катюша, может, хватит тебе работать, а? Надо поберечь его. Картошка у нас есть, солонина, салаты накрутили, одних твоих баклажанов десять трехлитровых банок. Я работаю, мама тоже… Проживем.

— Нет, Ваня. Да еще рано, месяца три-четыре поработаю, а там видно будет. Я ж там не слишком утруждаюсь, только двигаю контроллеры… — она засмеялась.

— Такие они смешные? — поинтересовался Иван. И уточнил: — Командоконтроллеры мостового крана на ЖБИ-7?

— Да нет, просто подумала, что все в нашей семье двигают контроллеры. Отец на экскаваторе, Роман тоже, пока не двигает, но будет, и я, на мостовом кране в заводе. Семейная традиция, получается.

— Это верно.

— А что у тебя, Ваня?

— Да ничего нового. Районное начальство рычит, ищи наркотики, местное тоже рычит. А где их искать? Сегодня вызвали опергруппу, еще раз, с собакой, прошерстили всех, кто мог взять «план» из сейфа — никакого толку. Ну и где я их должен искать? Вдвоем с Володей, да еще и местные происшествия расследовать, хулиганов, дебоширов успокаивать? Давно пора сделать полноценный отдел внутренних дел, с операми, экспертами, лабораторией, да у Манько денег нет, и в районе нет.

— Ой, да не бери дурного в голову, Ваня, — сказала Катя, взъерошивая его короткие светлые волосы. — Попьем чаю, и спать. Знаешь, мне нравится спать с тобой.

Потапов скромно улыбнулся, мол, стараемся, как можем.

— Это тоже, но оно не главное, — пояснила Катя. — Просто рядом с тобой я чувствую себя спокойно и уютно. Ты такой большой и надежный… Я с тобой — как за шкафом.

— Вот спасибочки на добром слове. А я-то думал… — усмехнулся Иван.

Они выпили по чашке ароматного чая, но лечь в постель не успели, ожил зуммер рации. Потапов взял аппарат, и чем дольше слушал сообщение Ледовского, тем напряженнее становилось его лицо. Под конец он скрипнул зубами и резко сказал:

— Понял, сейчас буду. Звони в район, пусть присылают опергруппу. Такие дела не про нас.

— Что-то случилось, Ваня? — с тревогой спросила Катя.

— А то нет… — хмуро ответил Потапов. — Убили Мошканцева, единственного подозреваемого по делу. Теперь все, концы в воду. А на меня давить станут — мол, угрожал ему…

— А ты угрожал?

— Ну-у… А как было выяснить, кому он вез дурь? Пришлось вежливо попросить… Наверное, все поведал своему боссу, Варвару…

— Ваня, что бы ни случилось, я всегда с тобой, — сказала Катя, обнимая мужа. — Пожалуйста, помни об этом.

— Всегда помню, — сказал Иван.

Он поцеловал Катю, надел куртку, сунул в карман пистолет и вышел во двор. Катя смотрела в окно, как он завел мотоцикл, отворил ворота, выехал на улицу, затворил ворота. Катя вздохнула, опустила штору. Она беспокоилась за своего Ивана, что-то непонятное творилось в поселке, а начальство не мычит не телится. За все Иван должен отвечать, что ли? Тогда ему нужно людей дать, а то как же успеть за всем? После того как в поссовет, или мэрию, как стали говорить при новом руководителе администрации, ворвались, наркотики из сейфа украли, можно было бы пошевелиться. Идиоты!

Она помыла чашки, потом расправила постель, легла, понимая, что скоро не уснет. Но это и есть ее жизнь, ее нелегкое счастье — ждать любимого, тревожиться за него. Знала, за кого выходила.

Иван остановил мотоцикл на улице Ватутина, осветил фарой труп на середине улицы, лужу крови и Ледовского, мрачно стоявшего возле трупа. Заглушил двигатель, взял из коляски мощный фонарик, включил его. В руке Ледовского тоже был фонарик.

— Что с ним, Володя?

— Ничего, — мрачно усмехнулся Ледовской. — В смысле хорошего. Классный удар ножом, не только горло, но и шейные позвонки раздробил.

Потапов наклонился над трупом Мошканцева, осмотрел его, резко выпрямился.

— Думаешь, месть хозяев товара? Решили убрать подозреваемого, чтобы…

— Так оно и есть, чего тут думать.

— Но если они взяли наркоту из сейфа… На хрена ж убирать своего?

— А кому он теперь нужен? И что у нас есть? Ни хрена. Машина сгорела, Мошку кончили. Товар не нашли.

— Следы?

— Какие, на хрен, следы? Дождь идет, да и откуда они будут на дороге? Тут машины ездят. Думаю, убийца шел по проезжей части, навстречу. Скорее всего, Мошка знал его, сопротивляться даже не пытался. Остановился побазарить, а тот махнул… Сдается мне, все же топориком — и все дела.

Иван согласно кивнул. Вероятно, так оно и было, но это же странно! Зачем топорик, когда можно выстрелить из пистолета с глушителем? Тихо, спокойно. У Варвара наверняка имелось оружие, снабдить им нужного человечка — дело техники.

— Осмотрел местность? — спросил Потапов. — Вдруг он за кустом топтался?

— Сразу же. И намека на следы нет.

— Ладно, жди орлов из района. А я посмотрю, что там впереди.

Впереди была темная улица, Иван прошел по ней, свернул за угол, освещая дорогу и траву на обочине фонариком. Он не сомневался, что Мошканцев шел от хаты Краснухи, где развлекался с девушками. Ничего интересного обнаружить не удалось, гравий на проезжей части был плотный, как асфальт, высохшая трава не могла спрятать следы, если бы они там были. Впрочем, Иван соглашался с Ледовским, что убийца шел навстречу своей жертве, и значит, здесь его следов нет. Хотелось взглянуть на хату Краснухи, что там? Делают вид, будто не знают об убийстве, или разбежались по домам и затаились? Во дворе тишина, окна хаты темны. Понятное дело, затаились. Выходит, знали, что их дружок убит? Но это еще ни о чем не говорит.

Иван замер, соображая, стоит ли сейчас говорить с Краснухой или подождать опергруппу из района. Пока стоял напротив забора, отделявшего двор Краснухи от соседского, светил фонариком под ноги. И вдруг инстинктивно дернулся в сторону, как будто его током долбануло. На желтой траве, вдавленной в придорожную грязь смутно виднелся отпечаток. Уже размытый дождем, похожий на обычное пятно, никто из экспертов и внимания бы на него не обратил. Но Иван не один раз видел этот отпечаток, и свежий, и полуразмытый, и саму огромную, когтистую лапу, оставившую его, видел в непосредственной близости! Иван ни секунды не сомневался, что это именно тот отпечаток, именно того страшного существа, о котором до сих пор говорят в поселке. Дождь не прекращался, и след исчезал прямо на глазах. Но он был, и это значит… Зверь вернулся? Почему убил Мошканцева? Он знал о наркотиках или это случайность? И самое главное — кто он теперь?

Иван глухо заматерился — опять в поселке начнутся загадочные убийства, опять паника, нервотрепка… Начальство будет требовать — вынь да положь, а как узнаешь, кто он? Егоров был чужим, квартировал у бабы Лизы, и то сколько времени понадобилось, чтобы уничтожить его! А этот, похоже, свой.

И говорить никому об этом нельзя. Во-первых, следы размыло дождем, а во-вторых, и это главное, тут такое поднимется!..

Потапов вернулся на улицу Ватутина, остановился рядом с Ледовским.

— Нашел что-нибудь? — спросил тот.

— Нет. Похоже, ты прав. Он шел ему навстречу, глаза уже привыкли к темноте, а у Мошканцева еще не совсем. Окликнул, подошел ближе и ударил. Я ходил взглянуть на хату Краснухи.

— И что там? Я тоже думал, что он оттуда шел. Но отойти не мог.

— Тишина. Разбежались, а Краснуха делает вид, будто спит.

— Понятно, чего ж еще ему делать? Слышь, Иван, такой удар дорогого стоит. Чтобы и глотку перерезать, и шейные позвонки, сила нужна еще та. Это не какой-то пьяница или наркоман, получается — профессионал.

Потапов знал, кому принадлежит эта сила. Но сказать об этом не мог. Вдруг понял еще одну странность. Тот зверь чуть ли не на куски разрывал свои жертвы, этот действовал осторожно. Нанес только один удар лапой и ушел. Совсем другой почерк. Поумнел, что ли?

— Да мало ли у нас здоровых мужиков, которые могли помочь Варвару избавиться от свидетеля? — сказал он. — Тем более топориком?

— Не скажи… Один удар, и все дела… Представить, что это сделал Варвар, я просто не могу.

— Чего нам представлять, Володя? Он и не делал ничего, спит сейчас или делает вид, как Краснуха… С его бабками можно нанять человечка… Короче, мы тут для поддержания порядка, патрульно-постовая служба, не более. Убийствами спецы занимаются, вот пусть и работают. Кстати, вот и они, — сказал Потапов, завидев «уазик» с мигалкой и темно-зеленый микроавтобус для перевозки трупов.

Капитан Дунайцев, следователь районного УВД, выскочил из «уазика» пожал руку Потапову.

— Привет, — сказал он. — Похоже, проблемы сотрясают твой скромный регион, Иван.

— Не такой уж он и скромный, Вася, — мрачно сказал Потапов. — Пять тыщ жителей и всего два сотрудника.

— Итак, у нас убийство, — он взглянул на труп, лежащий на гравийной дороге улицы. — Что ж у тебя служба так хреново поставлена? То наркокурьер, то убийство…

— Вася, убит как раз тот наркокурьер, которого я взял с поличным. И чью машину спалили на стоянке поссовета. Тебе не кажется, что нужно ввести чрезвычайное положение в поселке? Спихнули все дела на нас двоих, а что мы можем сделать?

— Так тебе гарантировали любую помощь. Или думаешь, нужно целую дивизию тут держать?

— Нужен нормальный отдел, хотя бы человека четыре. Чтоб и дежурство нормальное организовать, и патрулирование, и выходные для сотрудников.

— Зачем? Если в каждой деревне отдел организовывать, разоримся, на хрен. У тебя тут сплошные выходные, а когда убийство или другое серьезное преступление — мы работаем.

— Ну ты даешь! — разозлился Ледовской. — У нас тут пять тыщ жителей, нормальный американский городок. Каждый день что-то случается, а в выходные и подавно! А когда вы работаете, так приходится обслуживать вас! Покажи, расскажи, приведи, проводи! Побегаешь день, а потом ночь, да еще на своих двоих, голова кругом идет!

— Молодой, горячий. Кстати, в американских городках работают, насколько я понимаю, шериф и его помощник, от силы — два. Почти как у вас, — сказал Дунайцев.

— С одной лишь разницей — у них всех машины, а мы тут на своих двоих передвигаемся! — зло сказал Ледовской.

Дунайцев махнул рукой судмедэксперту, чтобы занимался убитым. Кроме эксперта в «уазике» приехали еще помощник Дунайцева Валентин Загорелов и здоровенный автоматчик. В другой машине ждали распоряжений санитар и врач.

— Не стану возражать, машину вам давно пора выделить. Скажу Новоселову, пусть подумает. А то ваш новый мэр не мычит не телится, — миролюбиво произнес Дунайцев.

Ругаться со злыми местными коллегами ему не хотелось.

— Зато он клуб перекрасил, как и обещал, и асфальт на улице Ленина залатал, — мрачно сказал Потапов.

Через два часа Потапов, Ледовской и Загорелов, которого Дунайцев оставил в Карьере на время ведения следствия, сидели в кабинете участкового и пили крепкий чай. Дунайцев поговорил с Краснухой, Варваром и Гусляром, но так ничего и не выяснил. Убитого обнаружил Гусляр, он же позвонил Ледовскому, а потом сообщил Краснову. Тот испугался и выгнал гостей — они играли в карты, немного выпивали, а что еще делать вечером? Мошканцев был с ними, но очень мрачный, в ментовке его били, пытали, угрожали, вот и ушел пораньше. Больше никто ничего не знал. Разуваев весь вечер провел дома с женой, о происшествии ему сообщил Гусляров по телефону. Конечно, был расстроен, а что он сделает, если в поселке царит беспредел? Участковый Потапов никаких законов не признает. Арестовал Мошканцева ни за что, наверное, пьяный был, захотелось пострелять по колесам машины. Посадил в КПЗ, избивал, а потом решил убить, чтобы не отвечать за свои злодеяния. И не выплачивать компенсацию, которую наверняка назначит суд за материальный и моральный ущерб.

Ивану очень хотелось набить ему морду, еле-еле сдержался. Дунайцев не поверил Варвару. Сказал, что видел пленку, запечатлевшую тайник в машине.

— А это была та машина? — язвительно спросил Разуваев.

— Да, в этом нет никаких сомнений.

— После того как они повозились с ней, можно было и десять тайников устроить. А потом сжечь машину, чтобы скрыть следы своей деятельности, — хмыкнул Разуваев. — Кстати, насколько я знаю, понятой не подтвердил, что обнаружили наркотик. Он вообще не знает, что это был за пакет. Так что, господин милиционер, дела ваши плохи. Я не оставлю это так! Думается, мой сотрудник был убит очень вовремя для нашего участкового!

Дунайцев не один раз просмотрел пленку, отснятую Потаповым, там был и общий план машины, и номера, и убедительные доказательства правоты участкового. Но теперь этих доказательств нет, и спорить с этим наглым бизнесменом не имело смысла. Следователь уехал в районный центр злой, оставив Загорелова в помощь Потапову и Ледовскому.

— Ну что, мужики, распределим обязанности, — сказал Потапов. — Ты, Володя, остаешься на дежурстве, Валентин поспит у тебя на диване, сам подежуришь, в девять сменю. В десять обещал подскочить Вася Дунайцев, буду ему помогать в работе. А Валентин подежурит пока. Часам к трем подскакивай, будь готов… к труду и обороне.

— Больше к обороне, — пробурчал Ледовской. — Судя по ахинее, какую нес Варвар, придется обороняться. Сам удивляюсь, как не врезал этому козлу!

— Терпи, — успокоил его Загорелов. — У вас тут один Варвар, у нас в городе — штук двадцать таких. И каждый мнит себя «крутым», аж дальше некуда. Бабок у них до хрена и больше, магазины, рестораны, автозаправки… Не говоря уже обо всем прочем, что по нашей части.

— Значит, я пошел, — сказал Потапов. — В девять буду здесь, не скучайте.

— Соскучишься тут, — недовольно сказал Ледовской.

Глава 10

Потапов проснулся в восемь, пяти часов было недостаточно, чтобы отдохнуть по-настоящему, но могучий организм готов был к дальнейшей работе. Осторожно встал с постели, принялся торопливо одеваться, стараясь не потревожить Катю. Но она уже открыла глаза.

— Ваня, тебе яичницу сделать?

— Спи, Катюша. Отдыхай, я чего-нибудь перехвачу…

— Нет, я быстренько. Сегодня суббота, все равно на работу не нужно ехать, могу поспать, когда вздумается.

Она вскочила с кровати, накинула халат и побежала в переднюю комнату. Иван довольно улыбнулся. Бывает же такое — и любимая женщина, и жена обалденная!

В кухне было холодно, но Катя не стала растапливать печку, с ней возни много, а времени в обрез, включила портативную газовую плиту, подключенную к большому красному баллону, поставила сковородку, сноровисто нарезала сало, бросила в чугунную посудину. Газовой плитой пользовались в теплое время года, когда печку не топили, но если нужно быстро приготовить завтрак, ее и в ноябре несложно включить. Когда Иван почистил зубы и сел к столу, перед ним стояла тарелка с яичницей и чашка крепкого растворимого кофе.

— Катя, я чувствую себя полным идиотом, — сказал он.

— Почему?

— Такую жену, красавицу, нужно зацеловать до изнеможения, а потом одарить бриллиантами и путешествиями на Гавайи, или… куда там они возят своих баб, эти олигархи хреновы? В общем, на теплые пляжи с пальмами. А я не могу ни того, ни другого. Зацеловать — нет времени, аврал, на бриллианты и Гавайи эти хреновы нет денег. Дурак.

— И правда дурак, Ваня. Если думаешь, что такую жену, как я, можно купить какими-то паршивыми Гавайями.

— Ну, тогда в Кёльн свозить, на собор тамошний посмотреть. И в Мюнхен, и в Берлин. Хочу, понимаешь? Ты же немка, должна увидеть свою историческую родину, посмотреть, как там немцы живут. Но — не имею возможности.

— Вань, а зачем мне эти Кёльн и Берлин? Хорошо, конечно, съездить, но я родилась и выросла тут. Вот дурак, а! Я русская немка, для меня Германия то же самое, что и для тебя. Конечно, интересно, но не горит. Мы с Ромкой даже немецкого языка не знаем. Папа еще помнит, да и он давно уже русский немец.

— Я побежал, Катюша, — сказал Иван, допивая кофе. Встал из-за стола, поцеловал жену. — Я очень хочу свозить тебя в Германию, любимая. Может, и получится. Но, правда, не верится, что такому идиоту досталась такая жена. Я люблю тебя.

— Ты лучше Германии, Ваня. Обязательно скажи, что у тебя там с этим убийством. А то я буду волноваться, думать о чем-то ненужном…

— Ты самая красивая в мире, Катька. Пока.

— Я тебя тоже люблю, Ваня.

Потапов выскочил во двор с чувством собственной неполноценности. Такую женщину следовало на руках носить, исполнять любую ее прихоть! А что он мог сделать, участковый уполномоченный, с зарплатой в пять тысяч триста рублей? По местным меркам — ничего, но Катя на заводе получает почти в два раза больше. Хотелось поднакопить денег и сделать ей подарок, сюрприз — путешествие в Германию. Может, и Ромку взять, он же мечтал там побывать. Одно время даже собирался насовсем туда уехать… Но как? Все свои деньги он отдавал жене и хотел, чтобы она покупала себе все, что понравится. Но Катя не спешила расставаться с деньгами, она уже давно знала, сколько придется потратить на коляску, кроватку, памперсы и прочие мелочи для новорожденного, и предусмотрительно откладывала деньги именно на это. На их будущего ребенка.

В здании поссовета, или — мэрии, его встретили осоловевший Ледовской и мрачный, невыспавшийся Загорелов.

— Я пошел, — сказал Ледовской. — У тетки Марфы сын буянил, перебрал. Пришлось пальнуть для острастки. Успокоил. Тетка Марфа письменно подтверждает правомерность выстрела в воздух. То есть в стенку. Все, больше не могу, Иван. Пока.

— Ну и работенка у вас! — мрачно усмехнулся Загорелов. — После всего, что было ночью, он на своих двоих шел к этой тетке Марфе…

— Ты это Васе Дунайцеву расскажи, а он пусть Новоселову доложит, — сказал Потапов. — Чайник на тумбочке, включай, заварка и сахар там же, попей чайку. Остаешься тут за главного.

— Погоди, Иван! Как это — за главного? Я тут ни хрена не знаю. И транспорта нет.

— Побудешь в нашей шкуре, Валентин. У меня срочный вызов, забежал сюда, чтобы Вовку отпустить. Так что работай, Валентин. До приезда Дунайцева буду. — И он вышел вслед за Ледовским, оставив Загорелова с открытым ртом.

В старый карьер Потапов спустился осторожно, верхняя часть спуска, глинистая, пыталась сбросить «Урал» с дороги, но мотоцикл выдержал это испытание. Ниже был гравий, ехать по нему одно удовольствие, даже в дождливую погоду. Дождь, правда, кончился, но было сыро и пасмурно, над котлованами (так назывались тамошние озера) клубился туман. Потапов не стал углубляться в старый карьер, предположив, что если оборотень именно здесь становился оборотнем, он вряд ли заходил далеко, чтобы скорее возвратиться домой. Остановив мотоцикл у зарослей тальника, Иван выключил двигатель и методично, метр за метром, принялся исследовать территорию. Здесь был уже не гравий, а песок под ногами, в кустах вполне могли сохраниться следы. С правой стороны от дороги Иван не заметил ничего, перешел на левую сторону и минут через двадцать, осторожно раздвигая руками мокрые гибкие ветви тальника, вышел на полянку возле густого куста терновника. И сразу увидел то, что искал, — терновый куст защитил от дождя несколько отпечатков громадных лап. Теперь Потапову не нужно было гадать, кому они принадлежат, он слишком хорошо знал, кому. Там же были полуразмытые следы обуви человека и босых человеческих ног. Размер обуви примерно сорок первый — похоже, кроссовки. Самый распространенный размер среди взрослых мужиков и самая популярная обувь.

Зверь стоял мордой в глубь карьера, смотрел в сторону дальнего озера. Почему он смотрел туда? Наверное, и помчался туда… Пройдя метра четыре, Иван заметил другие отпечатки, вернее, вмятины на песке, заполненные водой. Обернулся, посмотрел на терновый куст, покачал головой. Если он мчится такими прыжками, его и на мотоцикле не догонишь!

Ну вот и все, что он хотел доказать, в чем хотел убедиться. Доказал, но только… для себя самого. А кому еще об этом скажешь? Новоселов и после того, как был уничтожен Егоров и дело взяло под контроль районное ФСБ, не верил, что в поселке жил оборотень. Обратиться к чекистам? Вряд ли они помогут. А Новоселов обидится не на шутку. Он не из тех, кто любит, когда «прыгают через голову», тем более к ведомству, с которым у него не слишком хорошие отношения.

Он вернулся и убил самого важного подозреваемого в деле о наркотиках. Кто он? В человечьем обличье — кто? И что будет дальше? Кто следующий в его страшном списке? Наверное, участковый Иван Потапов. Скорее всего — так.

Иван достал пистолет, выщелкнул патроны из обоймы, зарядил по-новому. Теперь вторым и третьим в обойме были патроны с серебряными пулями. Кате пришлось расстаться с некоторыми своими украшениями, но она сама настояла, чтобы эти две пули были у него. До сих пор он носил их во внутреннем кармане своей кожаной куртки, надеясь, что никогда не применит. Эти надежды рухнули. Может, и пригодятся; во всяком случае, никакого другого способа избавиться от зверя Иван не знал. Сам же видел — обойму выпалил прямо в пасть зверю, а толку — никакого.

Глупая мистика, сказал бы подполковник Новоселов, но он не видел того, что видел Иван, столкнувшись со страшным чудовищем.

Злиться сил уже не было, и Потапов мрачно усмехнулся, предположив, что если бы можно было пообщаться со зверем, он попросил бы его разок напугать Новоселова, просто напугать, показать, что он существует в самом деле. Подполковник наверняка бы ввел осадное положение в районе и вызвал на помощь десантную дивизию из Краснодара.

Но уже в следующее мгновение лицо Ивана напряглось, руки сжались в кулаки. Катя в положении! Если когда-нибудь просто увидит этого монстра — последствия будут страшными. А тот ведь станет его преследовать, и, возможно, дома, возможно, когда он будет встречать жену на переезде… Отправить ее… Куда? Заставить взять отпуск или даже уволиться — невозможно.

Нужно было поговорить с бабой Лизой, она, до страшной встречи на дальнем озере, единственная знала, что оборотнем был Егоров. Может, и теперь посоветует, как его распознать?

Иван вернулся в свой кабинет через час, как раз к приезду Дунайцева. Загорелова в кабинете не оказалось, и это была приятная новость. Видимо, пошел на вызов, пешком. Ну что ж, пусть походит по поселку, поймет, каково тут Володе Ледовскому ночью без транспорта бегать по вызовам. Дунайцеву расскажет, тот, глядишь, и перестанет думать, что у них тут, в Карьере, сплошные выходные.

Дунайцев задерживался. Иван подогрел чайник, налил в стакан горячего чаю, сел за стол. Как ни крути, а мысли все о том же. Почему он вернулся? Кто он? Почему убил именно Мошканцева? Вопросов много, и ни одного внятного ответа. Нужно было думать о том, как найти пропавшую дурь, как прищучить Варвара, но теперь все мысли Ивана занимал оборотень.

Он вернулся!

Зазвонил телефон, Иван машинально взял трубку.

— Потапов слушает.

— Что у тебя там творится, Потапов? — раздался в трубке грозный бас Новоселова. — Почему произволом занимаешься?

— Что вы понимаете под произволом, Сергей Васильевич?

— А ты не умничай, Потапов, не умничай! Человека арестовал без видимых причин! А теперь он убит. Это тебе не шуточки! У меня есть заявление вашего бизнесмена Разуваева. Ты избивал задержаного, а теперь!..

— Причин для задержания более чем достаточно, Сергей Васильевич. Вы о них знаете.

— Аулики? Где улики?! — заорал Новоселов. — Ты почему опергруппу не вызвал сразу после задержания, а?

Потапов тяжело вздохнул, но и теперь не сказал, что так приказал Манько.

— Думал, сам справлюсь… — пробурчал он. — Хотел, чтобы поскорее машину нам дали. Хоть отечественную, плохонькую, но можно было бы…

— Улик нет, факт задержания и даже избиения гражданина Мошканцева — налицо. Это что, по-твоему, не произвол, да? Тебе не машину надо дать, Потапов, а что-то другое! Не соображаешь, что?!

— Нет. Я сам держал в руках крупную партию гашиша, килограмма два, качество отменное, не местный «самопал». И понятой это подтвердил… правда, потом отказался от своих показаний, но вы ж понимаете…

— Кстати, а у тебя самого алиби имеется на момент убийства Мошканцева?

— Вы меня подозреваете?

— Я тебя спрашиваю!

— Да, я был дома, с женой.

— Жена — не алиби, ты это прекрасно знаешь.

— Что вы хотите сказать, Сергей Васильевич?

— Еще одна жалоба, и я тебя посажу в КПЗ! Хотя бы мешаться не будешь, пока мы разберемся, что к чему.

— Спасибо на добром слове. Вы всегда были отличным начальником, — резко сказал Иван.

Надоело терпеть эти скрытые угрозы и подозрения от того, кто обязан был помогать ему. Новоселов знает его не первый год и подозревает? Да пошел он!..

— Смотри у меня! — сказал подполковник.

Короткие гудки в трубке возвестили, что разговор окончен. Потапов бросил ее на аппарат, тяжело вздохнул, постукивая громадным кулаком по столешнице. Чувствовал, что если сейчас припрется Манько с напоминанием о том, что сутки, даденные им для поиска наркотиков, истекают — он может и не выдержать.

Но приехал Дунайцев, пожал руку Потапову, налил себе чаю, плюхнулся на диван.

— А где Валентин?

— Наверное, пошел по вызову. Володя отдыхает, всю ночь дежурил. Я тоже разбирался с двумя мужиками, бабу не поделили, — сказал Потапов первое, что пришло в голову. — Была бы хоть приличная, а то — кожа да кости, а они глотку друг другу перегрызть собирались.

— У вас тут что, бандитская гавань?

— Нормальный поселок. Это еще тихо. Вчера была пятница, народ отработал неделю на заводах, в карьероуправлении, больнице и загудел. Чем им еще тут заниматься? А где гудеж — там и мордобой, и поножовщина. Сегодня, я думаю, будет веселей.

— Черт, попал как кур в ощип, — досадливо поморщился Дунайцев. — Новоселов приказал торчать тут, пока не проясню ситуацию. Придется мотаться туда-сюда.

Потапов наморщил лоб, потом сказал:

— Если хочешь, я попрошу маму, она тебе мою спальню в доме уступит.

— Нет, спасибо. У меня жена дома, две дочки. А вот Загорелова я тебе, пожалуй, оставлю в помощь, если сможешь приютить его.

— Думаю, что смогу. Если будет оставлять водителя с «уазиком» на ночь Володьке.

— Ну, не знаю, не знаю. Водитель — это к Новоселову. Ладно, поговорю со стариком, может, и войдет в положение.

— А сегодня отпустишь меня пораньше, нужно с женой побыть, у меня выходных уже три месяца не было.

— А я тут за тебя отдуваться буду?

— Днем спокойно. У тебя машина с водилой, одно удовольствие от работы. А впечатлений будет — на всю оставшуюся жизнь. Так что работай, ищи убийцу.

Дунайцев усмехнулся, согласно кивнул. Да все они знали, каково участковым в маленьких поселках, но что тут можно поделать, если денег в бюджете вечно не хватает? Спасибо, хоть работают, а уж Иван — пожалуй, лучший участковый. Правда, и самый строптивый, за то начальник районного ОВД и недолюбливает его. Или напротив, чересчур уважает, потому и неравнодушен к его работе. Черт его знает.

— Ладно, у тебя ведь Катя в положении? Понимаю, сам бегал по делам, а мысли — о жене, когда она была… Да все ж мы люди, должны помогать друг другу. Валентина оставлю в помощь, ты только шефу не болтай, скажу — так требует оперативная обстановка. Шеф злой, как черт.

— Не просто злой, а странный, — сказал Потапов. — Он мне звонил, подозревает, что я мог убить Мошканцева. Что за дикость, Вася?

— На него тоже давят. Разуваев — бизнесмен. Они в районе — да и в крае, наверное, точных данных нет, — что-то вроде общества образовали. А кому принадлежат три районные газеты? Ты хоть читаешь их?

— Нет. У меня других дел по горло.

— А народ читает. И там сегодня публикуют статьи о милицейском беспределе в Карьере. Новоселов тебе пересказал те обвинения, которые могут предъявить, чтобы заранее готовился.

— Ты же знаешь, что это ложь! Какой беспредел, Вася? Партия наркотиков, я держал ее в руках!

— А доказательства? Вот дерьмо, этот твой Карьер! Ни одной стоящей улики — ни отпечатков пальцев, ни следов, ни орудия убийства — ни хрена! А Дунайцеву возись с этим! Да еще и убит не просто мужичонка, а наркокурьер. К тому же связанный, по-видимому, с местными олигархами. Если они его кончили, хрена с два что скажут толкового! Ну полный бред!

— Ну так для этого вы там, в районе, большие спецы, не то что мы, тупые деревенские менты. Я тут наслушался добрых слов от твоих коллег из отдела по борьбе…

— Ты обиделся и решил на мне отыграться?

— Да нет. Просто вспомнил твои слова ночью, что у нас тут сплошные выходные.

— А ты хотел услышать благодарность за доблестную службу? Ладно, не будем собачиться. Поехали к вашему… как там его? Краснухе. До обеда помогаешь мне, а потом смотри сам.

— Подождем Валентина. Тут же кто-то должен остаться, сегодня суббота, — сказал Потапов.

Дунайцев только вздохнул в ответ.

Глава 11

— Вань, раз уж ты дома, нащипай мне укропа для борща, — сказала Катя, ставя на плиту кастрюлю с куском говяжьей грудинки. — И петрушки поищи там.

— До зелени еще часа полтора, — отозвался Иван, выходя из второй комнаты, где задремал, глядя на экран телевизора. — Ее же в конце варки надо класть.

— Скоро стемнеет, ты нарви, а я уж разберусь, что и когда класть в борщ.

На Кубани укроп не сеют каждый год, он сам всходит весной и зеленеет все лето, потом с «зонтиков» осыпаются семена, которые взойдут следующей весной. Конечно, в ноябре палки укропа выглядят не очень аппетитно, но зеленые веточки еще торчат и вполне годятся для борща.

— Слушаюсь, — дурашливо козырнул Иван и пошел в огород.

Там остановился, посмотрел на соседский двор. И надо ж было такому случиться, что его злейший враг поселился рядом! Правда, они еще в школе соперничали. Разуваев тогда жил на другом краю поселка, но был там главой всей шпаны. А он жил здесь и был сам по себе. Его уважали за силу, а Разуваева — за кодлу, которой он верховодил. Но даже его кодла опасалась связываться с Иваном. А вот теперь — соседи. Купил план, построил себе кирпичный дом, бизнесмен, богач… Козел!

И, словно в ответ на его мысли, в свой огород вышел Разуваев. Железные прутья забора разделяли их.

— Что, мент, решил терроризировать местное население? — с нескрываемой издевкой спросил Разуваев. — Не вышло посадить невиновного человека, так надо убить, да?

— Лева, сосед мой дорогой, иди ко мне, — сказал Потапов. — Я тебе тут все подробно объясню. В личной мужской беседе. И про невиновных наркокурьеров, и про убийство. Так объясню, как и в «зоне» не объясняли. Профессионально.

— Объяснишь, куда ж ты, на хрен, денешься. Суду все объяснишь и заплатишь за тачку Мошки, за моральный ущерб, нанесенный моей фирме.

— Тебе лично прямо сейчас и заплачу, — сказал Иван, подходя к железному забору. — Ты же «крутой» у нас, ну давай, поговорим про все дела.

— Я не связываюсь со всякими нищими ментами, — усмехнулся Разуваев, но от забора отошел на пару шагов. — Для этого есть другие люди… адвокаты.

— Отлично! — рявкнул Иван. — За оскорбление представителя власти имею полное право задержать тебя на трое суток. Посидишь в камере, подождешь своих адвокатов, а потом объяснишь, что такое «нищие менты». Тебе не нравится моя зарплата, Лева? Такой богатый и знатный, что даже связываться не желаешь? А я с тобой свяжусь. Прямо сейчас, потому как имею на это полное право. Стоять, гражданин Разуваев! Стоять, я кому сказал!

Иван готов был перемахнуть через железные прутья забора, но сзади раздался крик:

— Ваня! Остановись!

Это Катя, обеспокоенная криками, выбежала в огород. И с другой стороны в огород выскочила женщина в дубленке, но обратилась не к своему мужу, а к чужому.

— Иван, ты совсем дурак, что ли? — крикнула Ирина. — Сейчас же перестань орать тут!

При этом полы ее красивой длинной дубленки распахнулись, и Потапов изумленно уставился на буйную растительность Ирины внизу живота. Такого он никак не ожидал увидеть. Катя схватила его за руку и потащила в кухню. А Разуваев довольно усмехнулся, он не смотрел на свою жену и не сразу понял, почему угас воинственный пыл Потапова. Ирина запахнула дубленку и увела Разуваева в дом.

— Как тебе не стыдно было смотреть на эту шлюху, Ваня? — говорила Катя, ведя мужа домой. — Как ты мог смотреть на нее?

— Я смотрел на Варвара…

— Не ври! Ты смотрел на эту бабу, на эту грязную шлюху, которая специально показывала тебе себя! Это пошло!

— Да, смотрел, — виновато сознался Потапов. — Но я же не просил ее показывать это? Она сама…

— А ты не должен был смотреть на эту гадость!

— Кать, это не гадость, и потом, как ты себе представляешь, что я должен был делать дальше? Опустить глаза и убежать? Извиниться перед этим Варваром?

— Не знаю, но смотреть на это!..

— Больше не буду.

Катя засмеялась.

— Ты укропа нарвал?

— Нет, не успел.

— Ну так иди и нарви. И помни, что больше не будешь!

Она стояла у калитки, отделяющей огород от двора и смотрела, как Потапов рвет повянувшие уже веточки укропа.

Полтора часа пролетели незаметно. Борщ получался на славу, аромат вареного мяса разносился по кухне, Катя сновала между печкой, на которой стояла кастрюля, и столом, где она кромсала ножом зелень, лук.

— Я уже хочу жрать, — заявил Иван. — Катюша, твой борщ вызывает обостренное чувство голода, даже если еще и не совсем готов.

— Ваня, сгоняй в магазин за хлебом, купи свежего, а то у нас кончается. И будем обедать.

— А потом я бы с удовольствием погулял с тобой, Катюша, но, к сожалению…

— Знаю. У тебя запарка с бандитами. И наркотики, и убийство… Ну так хоть покормлю тебя как следует, пока я дома. Ну все, дуй за хлебом.

— Дел у меня… да, многовато. Но так не хочется уезжать от тебя, Катюша, — с улыбкой сказал Иван.

Время близилось к вечеру, когда Иван выскочил из кухни, завел свой «Урал», выехал за ворота и помчался к магазину. Который принадлежал Варвару. Ну да и хрен с ним, главное — купить хлеба и поскорее вернуться домой.

Но поскорее — не получилось. На всякий случай Иван надел подплечную кобуру, суббота все-таки, непростой день для поселка. Тут всего можно ожидать. Так и получилось, у магазина был пивной бар, тоже Варвара; в теплое время года возле него и столики под зонтиками стояли, а теперь только внутри толпились любители пива. Но главное — рядом с баром стояла «Хонда» Разуваева! Видимо, тоже разволновался после разговора в огороде и приехал загасить свое волнение кружкой пивка, а заодно и показать, что он простой парень, который всего добился своим трудом. Отлично! Значит, уже не может управлять мотоциклом, поскольку — выпил. Вот ты и попался, Варвар!

Иван остановил свой мотоцикл чуть поодаль, наблюдая за «Хондой». Вскоре Разуваев вышел из бара, сел на свой мотоцикл и направился к дому. Потапов направил свой «Урал» следом. Проехав сотню метров, он взял микрофон и громко приказал «Хонде» остановиться. Разуваев только увеличил скорость. Он мчался по темнеющим улицам поселка, надеясь оторваться от преследователя. Но Потапов и не думал отставать. Он еще раз предупредил бизнесмена через громкоговоритель и выстрелил вверх. «Хонда» шарахнулась в сторону и замерла на обочине. Потапов остановил свой «Урал» рядом, подошел к Разуваеву и с ходу врезал ему по ребрам. Потом еще раз. Разуваев согнулся, бормоча проклятия.

— Может, ответишь, крутой бизнесмен? — спросил Потапов.

— Да пошел ты…

— За вождение мотоцикла в нетрезвом виде, я тебя, гражданин Разуваев, арестовываю. Задерживаю на трое суток, а потом предъявлю официальное обвинение. Все понял?

— Ты не все понял, придурок, — усмехнулся Разуваев.

— Садись в коляску.

Пока Разуваев, морщась от боли, садился в коляску, Потапов сказал мужику, который вышел из своего двора посмотреть, в честь чего это палят на улице:

— Присмотри за мотоциклом. Головой за него отвечаешь. Все понятно?

— Так, Ваня… Какие дела, — развел руками мужик.

— Где наркотики, не скажешь? — спросил Иван Разуваева, трогаясь с места.

— Это ты мне скажи, куда их заныкал, мент!

— Значит, они все-таки были?

— Понятия не имею.

— Ты все же подумай, Разуваев. Чистосердечное признание облегчает наказание.

— Слышь, Потап, мы, когда в школе учились, уважали друг друга. Я тебя побить, ясное дело, не мог, но и ты меня не трогал, потому что знал — за мной сила.

— Верно, Лева. А теперь за тобой гнилье. И сам ты — гнилье.

— Дурак ты, Иван. А власть, которой служишь, не такое же гнилье? Иди ко мне, начальником службы безопасности, я тебе в пять, нет, в десять раз больший оклад дам. Ровно в десять раз больше того, что имеешь сейчас. И уважения будет больше, гарантирую.

Потапов задумался.

— Заманчивое предложение, — сказал он. — Особенно после того, что ты сказал мне в огороде.

— Так потому, что ты дурак, Потап! Служишь козлам, которые давно продались деловым чувакам с потрохами! А ты делаешь вид, что служишь закону! На хрена доставал меня ночью?

— Я закону и служу, и буду служить. И давить таких, как ты, Лева. И еще кое-что. В нашем деле есть и третий игрок, открою тебе истину. Ты не дурак, чтобы убирать Мошканцева, я тоже не дурак, это ведь грубо и вульгарно. А он убрал. Не знаю, по какой причине, не знаю, чьи интересы представляет, но уважать его просто необходимо.

— Пугаешь?

— Нет, надеюсь, это останется между нами.

— Кто такой, я его знаю? Намекни, сам разберусь.

— Понятия не имею. Но поверь мне — убийство Мошканцева — только начало.

— Ты на что намекаешь, Потап?

— Думай, Лева.

Потапов остановил свой мотоцикл у двери поссовета как раз в то время, когда Манько выходил на улице к «Волге», которая ждала его.

— Илья Петрович, хоть вы образумьте своего мента! — взмолился Разуваев. — Нигде покою от него нет, в огороде грозился избить, теперь хочет посадить…

Мэр поселка остановился, сурово посмотрел на своего участкового.

— Что случилось, Иван?

— Управление мотоциклом в нетрезвом виде случилось, — ответил Потапов. — Будем разбираться… когда более важные проблемы решим.

— Кружку пива выпил, ну разве я пьяный, Илья Петрович?

— Действительно, Иван, что ты себе позволяешь?! — заорал Манько. — У нас мало других пьяниц, нужно задерживать уважаемых людей за пустяк? Я же тебя предупреждал! Ты выполнил задание? Я тебе сутки дал, а ты чем занимаешься?!

— Я задержал того, кого задержал. И с полными основаниями для этого, — хмуро сказал Потапов. — А насчет огорода — так это совсем другая песня, и с ней будем разбираться.

— Немедленно отпусти!

— Вы не можете мне приказывать…

— Я сказал — отпусти!

— Ладно. Объясняться с Новоселовым будете сами.

— Прямо сейчас и объяснюсь! — крикнул Манько и побежал обратно в здание поссовета.

Потапов пожал плечами, жестом показал Разуваеву, что может быть свободен.

— Мотоцикл знаешь, где, там и найдешь, — добавил он.

Разуваев хотел сказать что-то язвительное, но не осмелился, уж больно зло смотрел на него участковый. Кисло ухмыльнувшись, он вылез из коляски, побрел по улице назад, к тому двору, у которого лежал на обочине его мотоцикл.

Крепко выругавшись, Иван слез с мотоцикла и пошел в свой кабинет. Там сидели явно уставший Дунайцев, Загорелов и чуток отдохнувший Ледовской.

— Ваня, я поехал домой, водителя постараюсь вернуть вам. Черт, устал, как… не знаю кто, — простонал Дунайцев. — А толку — ноль.

— Не пойму, если толку нет, какого хрена я должен торчать в этой дыре? — сказал Загорелов.

На столе зазвонил телефон. Дунайцев взял трубку, напрягся, кивая и говоря «понял», «есть». Закончив разговор, он поднялся с кресла Потапова, виновато развел руками.

— Извини, Иван, велено доставить тебя в Управление, прямо к начальнику, он жаждет побеседовать с тобой.

— Не в наручниках, надеюсь?

— Нет, но… Черт возьми, а как же Валентин? Ты ведь обещал приютить его у себя.

— Я предупредил маму, она выделила для него комнату. Володя проводит, в случае чего, — сказал Потапов.

— Надеюсь, «в случае чего» не будет, и ты сам представишь его своей матери, — сказал Дунайцев. — Ладно, поехали.

В тесном кабинете на втором этаже магазина Разуваев сидел за своим столом и, попивая виски, сурово смотрел на Гуслярова и Краснуху, остались только двое, кому он мог полностью доверять. А теперь сомневался — могли? Поэтому не предложил им выпить, перебьются, а самому, после встречи с Потаповым, просто необходимо было чего-то глотнуть. Хотя бы в отместку участковому, а может, и в благодарность.

— Мы с Потапом не кенты, — жестко сказал он. — Это все знают, но он мне сказал одну вещь, и я ему поверил. Сказал на полном серьезе. А конкретно — в деле есть третий, кто мог взять товар. Кто это может быть?

— Сторож или сам Манько, — ухмыльнулся Краснуха, облизывая пересохшие губы. — Они могли сунуться в кабинет Потапа.

— И Манько кончил потом Мошку? Не смеши меня, Краснуха, — сказал Гусляров. — Слушай, Лева, с чего это ты поверил менту? По всем раскладам получается — он взял товар. И кончил Мошку, чтоб не вякал.

— Нет, он не дурак, и это я точно знаю. Сказал — допер, кто киллер, человек серьезный. Да еще намекнул, что его следует уважать. Что за дерьмо? Думайте, придурки, вы дольше тут торчите, все знаете!

Тишина воцарилась в кабинете, потом Краснов взлохматил толстыми пальцами свои и так не очень причесанные волосы, уставился на стакан босса, мрачно сказал:

— Плеснул бы… Чего всухомятку серьезные разговоры разговаривать?

Разуваев достал из бара еще два стакана, на треть наполнил их виски, придвинул к краю стола. Наклонился вперед, уперся грудью в ребро столешницы и замер в ожидании ответов. Краснов залпом опорожнил свой стакан, вытер губы рукавом куртки, Гусляров отхлебнул глоток, закурил.

— У меня тетка живет в Прикубанске, — начал Краснов. — Недели три назад ездил к ней, со шпаной местной говорил. Они сказали, какой-то крутой чувак объявился, троих «оптовиков» кончил, остальные затаились.

— Знаю об этих делах. Что дальше?

— Ну так может, этот крутой и нас хочет прибрать к рукам? Раз такой крутой?

Разуваев посмотрел на него со злой издевкой.

— Если это так, то «крутому» нужно знать, что Мошка везет товар, а это было известно только нам троим да самому Мошке, — знать, что Потап сцапает его, знать, что товар окажется в сейфе, и суметь быстро отпереть двери и очистить сейф. Он крутой или колдун, как ты думаешь, Краснуха?

— Да откудова я знаю? Что слышал, то и сказал.

— Так думай, что мелешь! — заорал Разуваев. — Я еще про время не сказал! Крутой, да еще из райцентра, должен был знать, когда мы подпалим сортир старика, отправим Айсмана разбираться с пьяным мужиком Канючки. Откуда? Может, подскажешь?

— Да это бред сивой кобылы, — сказал Гусляров.

— Сам ты бред! — обиделся Краснов. — Если Потап все знал и выследил Мошку, другие тоже могли. Через того же Потапа.

Разуваев со злостью грохнул кулаком по столу, болезненно скривился.

— Потап не знал, — снова подал голос Гусляров. — Он свою немку встречал, где-то в это время автобус с ЖБИ-7 подходит, вторую смену по домам развозит. Если б у Мошки работала хоть одна извилина, он бы двинул в объезд, и все получилось бы классно. Потап остановил его от скуки, автобус запаздывал. И тут Мошке нужно было просто подчиниться, сказать пару слов, а он дернулся в отрыв! Да мы уже толковали про это.

— Откуда ты знаешь, как все было на самом деле? — спросил Краснов, сжимая кулаки.

— Сразу было понятно. Имел бы Мошка мозги, так, может, живой бы остался.

— Ты самый умный тут, да? — спросил Краснов.

— Не самый дурак, — ответил Гусляров, отхлебнув заморской жидкости. — Думаю, все дело в Потапе. Он просто берет «на пушку» нас. Мошка «наехал» на Таню Соколову, телку Ромки Клейна. А его сеструха кто? Жена Потапа. Щенок пожаловался менту, а тот одним ударом срубил две проблемы.

— Какие проблемы? — хрипло спросил Разуваев. — Ты суди Потапа не с нашей колокольни, а с ихней. А там Потапу нечего волноваться. Они думают, что мы взяли товар, держат нас под прицелом, падлы! На хрена Потапу кончать Мошку? Из него можно выбить все, если отправить в район.

— Но Ромка мог накеросинить… Лева, я ж тебе говорил, что он «клеил» девчонку.

— Помню. Он же вроде как сказал — темно было, она не видела его, не узнала.

— А если узнала?

— Так что, щенок взял и срубил башку Мошке? Он мог накеросинить…

Краснов презрительно хмыкнул, но ничего не сказал.

— Вот с этим и надо разобраться. Сегодня же встреться со щенком и поговори. Просил он мента защитить его телку или нет? Выясни и сразу мне звякни. Понял? — жестко сказал Разуваев.

— Ну ты молодец, Лева. Кто самый трезвый, тот и отвечает за базар, так получается, да?

— Сделай, как я говорю. Сделай так, чтобы и он сказал все. Надеюсь, ты можешь? — произнес Разуваев. — Результат у меня должен быть сегодня. Не сделаешь — тоже будет результат, но другой. Все понял, Гусляр?

— Да какие дела? Сделаю, как ты хочешь.

— Сделай, дорогой. А ты… — Разуваев повернулся к Краснову, — осторожно со своей хатой. В поселке ментов до хрена и больше, мне это не нравится. Закрыть этот «клуб», врубился?

— А чего ж тут непонятного? — сказал Краснов.

— Налейте себе еще, вмажьте — и задело. Меня больше интересует, кто этот третий. Если долбаный родственничек Потапа — прижмем пацана. Главное — товар найти!

Возражать ему никто не стал, но плеснули себе оба, торопливо выпили, Краснов опять занюхал рукавом, им же и губы вытер, Гусляров просто поморщился, а потом оба вышли из кабинета.

Разуваев замер в кресле, глядя на изрядно опорожненную бутылку. Чего-то он не понимал в этом деле. Или Потап играл с ним, когда попросил вернуть товар, делая вид, будто понятия не имеет, где он, или кто-то третий и вправду вмешался в игру. Но в любом случае, кто-то из его окружения «слил» информацию противнику. Скорее всего, сам Мошка, потому его быстренько и убрали. А зачем тогда он, придурок, вязался к Таньке Соколовой, зная, что это плохо кончится? У телки пахан — главный инженер карьероуправления, человек небедный, песка в новом карьере до хрена, и ЖБИ нужен, и частники прут со всего района, из других тоже, составы уходят в Россию. Какие там деньги официальные, какие идут в карман начальству — никто не знает. Но дураку понятно, что обижать дочку Соколова нельзя. Тем более если у тебя проблемы с участковым! А он полез… Зачем, почему? Если предал, допер, что скоро уберут, — все равно непонятно, к чему усугублять свое положение.

А если не Мошка предал, а кто-то другой?

Ну, дела! Голова кругом идет!

Глава 12

Таня Соколова вышла из калитки, заметила на другой стороне улицы Романа и, радостно улыбаясь, побежала к нему. Обняла, чмокнула в щеку.

— Привет! Давно ждешь?

— Минут двадцать. Ты же сказала — два часа будешь заниматься, ну, вот и подошел чуть раньше.

— Здорово! Такая темень, прямо жуть. А еще — всякие ужасы творятся. Слышал, прошлой ночью кого-то убили прямо на улице?

— Слышал, у меня Федорович все последние новости знает.

— Ты не спрашивал у Потапова, кто это сделал?

— Да я Ивана уже неделю, наверное, не видел. Так что понятия не имею.

Таня взяла Романа под руку, и они пошли по улице.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Куда вчера ты собиралась направиться сегодня.

— Ох, грамотей! Ну и сказанул!

— Это по-немецки на русском.

— Спасибо, что просветил. Ну и куда я вчера собиралась направиться сегодня?

— Ко мне домой. Я для тебя кофе приготовлю.

— И чесночные баклажаны?

— Могу предложить маринованные огурцы, помидоры, патиссоны. Домашнее вино и яичницу с окороком.

— Прямо как в ресторане, — задумчиво сказала Таня.

Метров десять они шли молча, Роман ждал, что же она скажет по поводу предложенного меню, но Таня молчала.

— Ты чего это насупилась? — нарушил молчание Роман. — Не нравятся Катькины баклажаны, так я…

— Да нет, Ромка, баклажаны были просто обалденные. Но сегодня я не могу, понимаешь?

Он обнял Таню, склонил голову на ее плечо, прикрыл глаза, чтобы она не видела его взгляд. Жадно втянул ноздрями холодный воздух. Она пахла не так, как вчера и раньше — духами, кремами и дразнящими женскими ароматами, сегодня — еще и кровью. Таня подумала, что он обиделся, легонько толкнула кулачком в бок.

— Ромка, ты чего? Я правда хотела к тебе прийти, но этот придурок вчера… Знаешь, я так испугалась, что…

— Все нормально, Танюшка. Мы просто отложим наше самое замечательное свидание.

— Ты правда не злишься?

— Почему я должен на тебя злиться?

— Ну, мало ли, я ведь сама сказала… А теперь так получилось, что сама же и…

— Тань, самое главное, что мы вместе, так ведь?

— Ой, так, Ромка! — Она остановилась, крепко обняла его, поцеловала в губы. — Мне хорошо с тобой, правда-правда. Дня через три, когда все будет нормально, мы с тобой как нажремся Катькиных баклажанов!

Роман довел девушку до ее двора, там они снова поцеловались, и он пообещал, что завтра придет к ней вечером и они будут гулять вдвоем по темным улицам. Таня, вполне довольная его обещаниями, побежала домой, а Роман пошел по улице к своему дому, потом побежал, остановился у старого пирамидального тополя, прижался горячим лбом к холодной, влажной коре, яростно забарабанил по стволу кулаками. Хриплый стон прорывался сквозь плотно сжатые губы, а в глазах мелькали зловещие красные искры.

Он хотел, чтобы это случилось сегодня, думал об этом весь день. Но когда учуял запах крови, этого нестерпимо захотел и зверь, страшных усилий стоило ему, человеку, удержать в себе зверя. Поэтому и побежал, когда Таня скрылась во дворе своего дома, поэтому и хрипел теперь, выпуская из себя дикую ярость.

Она не виновата, эти твари все испоганили! Кто? Кого он должен наказать за свои муки? Их там несколько… И они ответят, но кто первый?

Немного успокоившись, Роман медленно побрел к своему дому. Яростное желание наказать тварь, которая испортила ему первое настоящее свидание, еще горела в груди, но он уже уничтожил одного подонка. И от этого красивое женское тело не стало более понятным и близким.

До калитки было метров пять, когда навстречу шагнула широкоплечая, коренастая фигура. Во дворе, под голыми виноградными лозами «Изабеллы» светилась лампочка, и Роман без труда узнал человека. Любой в поселке узнал бы эту квадратную «будку», сросшиеся над переносицей черные брови. Гусляр, начальник охраны фирмы Варвара. Не уголовник, но жестокий и злобный мужик.

— Слышь, пацан, побазарить надо, — сказал Гусляров.

— О чем?

— О тебе. Ты базарил с Потапом вчера?

— Я его уже неделю не видел.

— Ну да? А насчет своей телки не жаловался ему?

— Я пообещал Тане, что сам найду этого козла. Но пока что не нашел. Таня не узнала его.

— Так она тебе пожаловалась, а сама не врубилась, кто это был? — недоверчиво спросил Гусляров.

— Я найду этого урода, сам найду. А тебе какое дело до этого? Может, это был ты? Тогда заказывай себе памятник, Гусляр.

— Ты че мелешь, пац-цан?! Рога поотшибаю! Я такими делами не занимаюсь, заруби себе на носу! А интересуюсь потому, что нашего человека грохнули. Подумали, может, твой Потап оборзел и стал мочить всех подряд?

— Мне плевать на ваших людей. Я того козла сам найду и сам накажу, понял?

— Найдешь, да? — Гусляров задумался, потом иронично хмыкнул: — Крутой, что ль? Лады, ищи, мне главное, чтобы твой долбаный родственник Потап не мочил наших людей. Ну, короче, такие дела. Весь этот базар — между нами. Вякнешь Потапу — я тебя по грязи размажу, сопляк. Понял, да?

Роман опустил глаза, чтобы Гусляров не увидел красные искры в них. Молча кивнул и пошел к калитке. Пошел прямо на Гуслярова, который стоял перед ним. Тот посторонился, пропуская парня. Выходит, он тут ни при чем, это ясно было из разговора; значит, Потап — и подавно. Гусляров по-прежнему не верил идиотской версии Краснухи, но кто-то же убил Мошку, и теперь совсем непонятно, кто.

Заперев калитку на засов, Роман пошел не в дом, а в кухню. Он уже знал, кто будет наказан за сегодняшние его проблемы. В другое время простил бы Гусляру грубость и хамство, но не сегодня. Тем более ясно — он знал о нападении на Таню, а значит, виновен в том, что случилось, вернее, что не случилось. Виновен и должен быть наказан.

Поэтому он пошел в кухню. Предупредит отца, что будет спать там, печка горит, разжег, чтобы Таньке не было холодно. Чайник поставил, пусть кипит помаленьку вдали от самых жарких конфорок, чай заварил, кофе приготовил… Так ждал сегодняшнего свидания!

Он убрал чайник, убрал со стола тарелки с закусками в холодильник, пошел в дом предупредить отца.

Федор Петрович сидел в гостиной перед включенным телевизором и вязал сеть. Челнок с шелковой нитью скользил в воздухе, описывая знакомые Роману фигуры — поддев ячейку из предыдущего ряда, нитка ложится на плоскую палочку, определяющую размер ячейки, большой палец левой руки прижимает ее, петля влево, а челнок снизу и на себя — узел затянут, ячейка готова. Глядя на отца, Роман вдруг подумал, что он совсем еще не старый мужчина и мог бы жениться второй раз. Но, видимо, так и не смог забыть умершую маму. Катька заменила ее во всех хозяйственных вопросах, и отец жил для того, чтобы обеспечивать их, своих детей. О себе не очень-то думая.

Теперь, когда Катька вышла замуж и ушла жить к Ивану, отец загрустил. Роман отчетливо понял это, когда увидел его с челноком в руке.

— Добрый вечер, Рома, — сказал Федор Петрович. — Вот, сеть вяжу, к лету пригодится. Бредень или «фатку» соорудим, рыбку половим. Ты есть хочешь?

— Нет, пап, спасибо. Я сегодня опять буду спать в кухне, ладно?

— А что не в доме?

— Ну… может, ко мне кто-то и придет. Пап, все нормально.

— Понимаю, Роман, — тяжело вздохнул Федор Петрович. — Если это девушка, то хорошо. Женись и приводи ее в дом. А то без Кати что-то у нас пустовато в доме стало. Хозяйка нужна, мы, мужчины, как ни стараемся, а без хозяйки плохо…

— Ладно, пап, пока. Значит, я — в кухне.

Роман хлопнул отца по плечу и пошел к двери. Да, он еще совсем не старый, и больно было видеть отца, сгорбившегося над сеткой. И новая волна ярости захлестнула душу Романа. Эти твари помешали его свиданию! А ведь могли бы с Таней вначале посидеть с отцом, выпить, поговорить, отец рассказал бы несколько интересных историй, а потом ушел бы в дом, веселый и довольный Танькой, он всегда говорил, что эта девочка и умница, и красавица, и если Роман не дурак, должен быть рядом с нею. А потом они бы с Танькой… Но твари все испоганили! И теперь отец тупо вяжет никому не нужную сеть, Танька переживает, что обещанное свидание сорвалось, а он…

Он отомстит за это.

После разговора с Романом Гусляров поехал к дому главного инженера карьероуправления Соколова, нужно было проверить то, что сказал пацан. Дело-то несложное, а результат будет. Если она не врубилась, кто на нее напал вчера, так и пацану ни хрена сказать не могла, и Потап ни при чем. А если все-таки доперла… совсем другой расклад.

В доме Соколова светились окна, да ведь и время было не очень позднее, и суббота, народ отдыхал, расслаблялся после трудовой недели. Гусляров нажал кнопку звонка на калитке, и через минуту во двор выскочила Таня в халате и тапочках на босу ногу.

— Ромка, это ты? — крикнула она.

— Танюша, это Гусляров, мне нужно с тобой поговорить, подойди к забору.

— Ой… Что вам нужно?

— Просто поговорить. Я недавно виделся с Романом Клейном, теперь нужно твое мнение.

— Какое?

— Так и будем орать, да?

— Я подойду, но калитку вам не открою. — Она приблизилась к забору, остановилась в двух метрах от него. — Что вы хотите от меня узнать?

Ох уж эти телки, местная элита! Гусляров скрипнул зубами, подошел вплотную к калитке.

— Танюша, нам известно, что вчера на тебя было совершено бандитское нападение. Мы не менты, но хотим, чтобы в поселке был порядок. Таких козлов нужно наказывать. Ты хоть запомнила, кто это?

— Да откуда? — машинально ответила Таня. — Темно же было, а он пьяный, перегаром разит… Я вырвалась и убежала.

— Даже не подозреваешь, кто бы это мог быть?

— Откуда? А почему вам это нужно?

— По одной простой причине. Ты — элита нашего поселка. И если какой-то козел набрасывается на тебя, он завтра набросится на жену моего босса Разуваева, на мою жену… Да он просто сумасшедший. Ты участковому ничего не сказала, урод почувствует себя безнаказанным. Это плохо, понимаешь?

— Понимаю. Но я ничего не успела разглядеть, так перепугалась… вырвалась и побежала, — значительно тише сказала Таня, подойдя к калитке.

— И никаких подозрений?

— А зачем мне врать? Если б знала, я бы к Потапу пошла и все рассказала. А так… и рассказывать нечего.

— Это плохо, Таня. Участковый ничего не знает, а какой-то маньяк будет шастать по Карьеру и пугать женщин, а может, и не только пугать. Поверь, это никому из нас не нужно. Ладно, там, с какими-то другими случаются всякие происшествия, но если с тобой… Тут надо что-то делать.

— Я правда не поняла, кто это…

— Ладно, мы постараемся найти его и успокоить. Спасибо, Таня. И пусть этот разговор останется между нами, ладно?

— Ладно… Спасибо, что вы тоже… помогаете Ивану.

— Мы помогаем и тебе, и себе тоже, я ведь все объяснил. Спокойной ночи, Танюша.

Гусляров позвонил Разуваеву, доложил о проделанной работе, из чего вытекало — ни Роман Клейн, ни Потап к гибели Мошки не причастны. Точно, был кто-то третий, но кто? Домой возвращаться не хотелось, и Гусляров на своей «семерке» поехал к Краснову, в надежде, что хоть пара телок у того в хате имеется. Надо ж было чуток расслабиться после трудного дня и вечера!

Но хата Краснухи была темна. Ставни наглухо закрывали окна, света не видать, но и предположить, что Краснуха столь рано лег спать, тоже было трудно. Гусляров стукнул в калитку, потом еще раз. Сперва выскочил пес Билл, залаял, но, узнав Гуслярова, отправился в свою будку. Потом из хаты вышел хозяин, покачиваясь, подошел к калитке.

— Ты чего нажрался, как зюзик, Краснуха?

— Страшно, — пробормотал Краснов.

Гусляров это понял по-своему, но говорить не стал.

— Потом разберемся. Телки есть?

— Нет.

— Ни одной?

— Нет. Ты же слышал, что приказал Варвар? Да я и сам не хочу.

— Ну так вызвони пару, расслабиться нужно. Варвару я сам все объясню потом.

— Нет, он запретил.

— Идиот! Он запретил коммерцию! А если пара — одна тебе, одна мне, так все в норме. Давай, Галю и Гулю вызови. Ты по мобильнику можешь говорить?

— Нет, мне бабы не нужны. Слышь, Гусляр, я понял, что имел в виду Потап, когда талдычил про третьего игрока. Он же не дурак, Потап, соображает… И он видел, знает…

— Ну расскажи, что ты понял! — разозлился Гусляров. — И позвони хоть одной Гале, пусть подскочит на полчаса, а то мне что-то совсем тоскливо стало.

— Нет, звони сам, а я — зап… пираюсь наглухо.

Гусляров понял, что разговаривать с ним бесполезно, глухо заматерился, сел в машину и поехал домой. Он почти не сомневался, что первоначальное предположение Варвара было правильным — Краснуха взял товар, он же и убрал Мошку, чтобы запутать дело. Такой громила мог запросто догнать Мошку на улице и топориком почти срубить башку. А потом вернуться. Где он был вчера, когда Мошка пошел домой, Гусляров не помнил. Вроде бы — дома, но мог и выскочить, запросто мог. А теперь, значит, чего-то боится, козел! Понятно, чего!

И злило душу не столько очевидное предательство Краснухи, сколько отказ вызвать нужных баб и устроить ему хоть полчаса разгрузки. Козел, да и только!

Глава 13

После короткого, двухминутного секса жена отвернулась к ковру на стенке и тихо засопела, а Гусляров лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что же происходит в поселке. Дочка Соколова не знает, кто к ней вязался, а человек убит. Кем, почему? Если Мошка предал, понятно, за что его убрали, но как понять поведение Краснухи, который дрожал от страха? Завтра же ему придется объяснить это, не понимал, что ли? Понимал и честно сказал, что боится. Сам себе приговор подписал. Да просто бред какой-то! Предал — так должен делать вид, что все нормально, а он — боится. И говорит об этом прямо!

О жене Гусляров не думал. Он давно к ней охладел, сразу после того, как узнал, что она беременна. Но женился, думая, что рождение ребенка что-то изменит в его жизни. Не изменило, дочка была все время с мамой и папу не очень-то любила. И папа относился к ней с прохладцей. Теперь ей три года, а смотрит на него волчонком — видимо, когда его нет, мама доходчиво объясняет дочери, кто такой папа. Ну и как после этого заниматься серьезным сексом с такой бабой? Да никак. А он и не занимался, так, сбрасывал напряжение, когда с другими не получалось.

Отчетливый скрежет в ставню окна отвлек его от тоскливых мыслей. Гусляров встал с кровати, подошел к окну, выглянул в него — во дворе никого не было. Вряд ли это показалось… Еще один скрежет — теперь кто-то царапал створки ставни другого окна, с торцевой части дома, за углом. Скрежет был настолько явственным, что сомневаться не приходилось — кто-то хочет, чтобы он вышел из дома.

Хочет — получит. Гусляров надел тренировочный костюм, достал из ящика стола пистолет — разрешение на него имелось, — вышел на веранду, внимательно осмотрел двор — никого. Осторожно приоткрыл дверь и, как учили в армии, выпрыгнул на бетонную дорожку, ведущую к калитке, присел за кустом сирени, держа перед собой пистолет и отслеживая все, что могло двигаться во дворе. Ничто не двигалось. Только вдруг распахнулась калитка, заскрипели несмазанные петли, и снова тишина.

— Ну, падла, ты плохо соображаешь, с кем имеешь дело, — негромко сказал Гусляров.

Резко выпрямился, в несколько прыжков достиг ворот, прижался плечом к влажным дубовым доскам, держа на прицеле черный зев распахнутой калитки. А за ней — ни звука, ни шороха. Но кто-то же открыл ее!

Гусляров приблизился к калитке, остановился, стащил с ноги кроссовку, бросил ее на улицу. Выстрела не последовало, а должен быть — если киллер ждал, когда он выйдет из калитки, среагировал бы на любое движение чисто машинально.

Ничего подобного! И намека на какое-то движение за воротами не было.

Холодный бетон во дворе обжигал босую ступню. Гусляров видел тротуар слева от калитки — там никого не было. Справа от калитки были массивные дубовые ворота, за которыми он и стоял. Там прячется? Может, в нескольких сантиметрах от него, отделенный только дубовыми досками? Ждет, что он выйдет на улицу?

Гусляров на цыпочках придвинулся еще ближе к калитке, выбросил на улицу руку с пистолетом, мгновенно выстрелил вдоль ворот. И снова ответом ему была тишина. Он вышел на улицу, огляделся и глухо заматерился. Из соседних домов доносились звуки музыки, люди еще расслаблялись, а на темной улице — ни единой живой души. Кроссовка белым пятном выделялась на темной гравийной дороге улицы. А нога уже окоченела от холода, температура была не больше пяти градусов, а скорее — два-три. Он вышел на дорогу, взял кроссовку, присел, стал натягивать ее на покрасневшую ступню и тут же услышал свистящий звук за спиной. Резко обернулся, увидел прямо перед собой огромного черного пса с красными, горящими в темноте глазами. Да нет, это был не пес, каждый пацан в Карьере знал, как выглядит оборотень, столько было слухов и сплетен… Не пес, это ясно. Но, выходит, он снова есть? Ну и как это понимать? Официальные источники талдычили — был маньяк, его уничтожили, да кто ж им верил? Каждая старушка в поселке знала — был оборотень, но его тоже уничтожили. Так вот же он!

И тут же Гусляров понял причину страха Краснухи — догадался, падла! Но даже не намекнул! И Потап знал, не случайно же сказал Варвару — есть третий игрок, и его следует уважать. А Потап не только не уважал местных и районных бизнесменов и «крутых», он их вообще за людей не считал. Да только Варвар, грамотей хренов, не понял.

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове Гуслярова, вызвав противную дрожь в коленках.

— Че те надо? — хриплым голосом спросил он, облизывая внезапно пересохшие губы. — Вали отсюда, я тебя не трогал, вали… Или стрелять буду. Тебе нужны лишние дырки?

Зверь смотрел на него немигающими глазами, красными, жаркими, как раскаленные угли, страшными… Гусляров вытянул руку с пистолетом.

— Давай поговорим нормально… Я никому не скажу про тебя, про то, что ты кончил Мошку. Клянусь.

Легкий шелест был ответом ему. И темная тень над головой. Гусляров обладал отличной реакцией, мгновенно упал на холодный гравий, два раза выстрелил над собой, но когда вскочил на ноги и обернулся, снова увидел страшного зверя прямо перед собой.

— Я же тебя не трогал, коз-зел! — крикнул Гусляров и снова выстрелил, на этот раз — целясь монстру прямо в грудь.

Три пули просвистели над сонной улицей, никого не потревожив, ибо в момент выстрелов зверь стремительно взвился вверх, пули его не задели.

— Отвали, тварь паскудная! — крикнул Гусляров. — Я же ни хрена тебе… Кто ты? Чего хочешь?

И увидел страшного зверя совсем близко от себя, рядом. Взмах когтистой лапы, и пистолет покатился под сиреневый куст у тротуара. Зверь стоял совсем рядом и смотрел своими красными глазами на Гуслярова. Как будто что-то хотел сказать… Но как это поймешь, если сознание парализовано видением непонятного, неведомого? Если оно непонятно, неведомо, как с ним бороться? Никакие армейские навыки не помогут!

Гусляров рухнул на колени, протянул вперед дрожащие руки.

— Слушай, братан… я все сделаю, как скажешь… Не надо, а? Клянусь, я…

Когтистая лапа метнулась вперед со скоростью молнии, и голова Гуслярова откинулась назад, ударившись затылком о спину. Тело повалилось на сырой гравий дороги, в голове все еще звучал вопрос: за что? Ведь в мире больших бабок царил принцип — если я тебя не трогаю, ты меня тоже не трогай. Он не причинил зверю неприятностей, за что же?..

Ответа на этот вопросон так и не получил, а если бы и получил — не услышал. Сознание Гуслярова угасало, а зверь громадными прыжками уже мчался в сторону старого карьера.

В соседних домах по-прежнему играла музыка, люди наслаждались субботним отдыхом. И никто из них не собирался выходить в это время на холодную улицу. Зачем? Был какой-то шум, вроде как человек кричал, наверное, пьяные подрались. Первый раз, что ли?

Бетонные стены, выкрашенные серой краской, деревянные нары, с одной стороны — квадратное оконце с толстыми решетками, с другой — массивная стальная дверь. У двери унитаз без стульчака и крышки, параша. Потапов мрачно усмехнулся — хоть и работал участковым, а ни разу не видел, как выглядит «одиночка» в районном СИЗО. Ну вот теперь знает.

Уже давно рассвело, часы показывали девять, а к нему никто не заглянул, даже завтрак не предложили. Голодом уморить собираются?

Вчера вечером вышел довольно серьезный разговор с начальником районного УВД. И хотя Вася Дунайцев пожелал ему поскорее вернуться домой, так не получилось. Подполковник Новоселов был очень зол и решителен, а он тоже разозлился.

— Ты почему охотишься на своих бизнесменов, черт побери?! — орал Новоселов. — Вместо того чтобы следить за порядком, преследуешь единственного солидного бизнесмена! А он, между прочим, кормит твой Карьер!

— Это мой Карьер его кормит. После того, как другие магазины закрылись.

— Если Разуваев вел свой бизнес с нарушениями, ты куда смотрел? И где факты?

— Я вам не раз докладывал, что…

— Домыслы! Ни одного серьезного факта! Ни одного серьезного нарушения! А у него на тебя — целая папка заявлений уже! Я до поры до времени не давал хода, но всему есть предел!

— Ну, значит, верьте ему.

— Указывать мне будешь?!

— Если я задержал пьяного водителя мотоцикла, это не означает охоту на бизнесменов. То, что он был пьян, легко могут подтвердить свидетели.

— Подумаешь, выпил пива! Он создавал угрозу жителям поселка?

— Создавал. У нас один тракторист из подсобного хозяйства выпил пива и задавил пожилую женщину.

— Так то тракторист! А ты давно придираешься к Разуваеву! То проверки устраиваешь, то на квартире его сотрудника «шмон» проводишь.

— Там притон, а не квартира.

— Теперь ты задержал сотрудника Разуваева, а улик — ноль! Более того, этот человек собирался тебе иск вчинить! И что с ним сталось?

— Задержал по делу, посмотрите кассету.

— Плевать на твою кассету, суд не примет ее всерьез! А человека уже нет! Улик — нет! Мотив убийства есть только у тебя! Алиби — нет!

— Я был дома, жена может подтвердить…

— Твоя жена может подтвердить все, что угодно!

— Сергей Васильич, выбирайте выражения.

— Я не только выражения, я выберу для тебя… меру пресечения! Посидишь в СИЗО, подумаешь!

— Я в СИЗО?

— Ты, дорогой мой, ты! Читал сегодняшние газеты?

— Нет, и впредь не собираюсь.

— А я читаю! И должен реагировать на голос, так сказать, свободной прессы!

— Вот именно — так сказать. Ладно, если уж вы так решили… опозориться на весь район — сажайте. Если что нарушил — отвечу. Но вы мне больше не начальник.

Новоселов, похоже, решил, что он и тут может погром устроить, рисковать своим здоровьем и казенной мебелью не стал, вызвал конвой и отправил Потапова в одиночку. Правда, при этом у задержанного ничего не отобрали, ни шнурки, ни ремень, даже сигареты оставили, кури — не хочу.

Самодур он, этот Новоселов, да ладно, главное — как там Катя? Волнуется, небось, а ей ведь нельзя волноваться! Хоть догадался начальник предупредить Володю Ледовского, что его задержали в районной ментовке? А может, и нет. Но Вася Дунайцев, наверное, позвонил в Карьер, когда понял, что к чему.

Вот уже утро, и что же дальше? А черт его знает! Понятно, что сам дурак, нужно было не слушать Манько и наркокурьера со всеми уликами передать в район, пусть сами разбираются. И разобрались бы! Да уж очень хотелось самим раскрыть сложное преступление и получить машину для своих нужд. Для того, чтобы Володька не бегал ночью по поселку на своих двоих. Благими намерениями дорога вымощена куда? В ад. Вот и влип, идиот!

Заскрежетал ключ в замке, дверь с противным лязгом отворилась, в проеме возник сержант.

— Ну, как ночевал, Иван? — с усмешкой спросил он.

— Да нормально. Ты бы пожрать чего-нибудь притащил.

— Дома пожрешь, идем, шеф хочет потолковать с тобой.

— Думаешь, я хочу с ним толковать?

— Иди, не выпендривайся. Я думаю, все будет нормально, — сказал сержант и посторонился, пропуская Потапова. Никаких «руки за спину», «лицом к стене» не было. Через пять минут Иван оказался в кабинете начальника. Который, не в пример вчерашнему, смотрел прямо-таки с отеческой любовью.

— Садись, Ваня, — сказал Новоселов и жестом указал на кресло, возле которого стоял столик на колесах, а на нем — стакан водки и два бутерброда с окороком. — Перекуси и не держи на меня зла. Жену твою предупредили, что занят на важной операции, документы на «старшего лейтенанта» уже отправил в Краснодар.

Иван только руками развел, не в силах понять причину столь радикального изменения настроения начальника. Но сел в кресло, глотнул водки, жадно впился зубами в бутерброд.

— Может, объясните, Сергей Васильич?

— Объясню. То, что ты один из самых толковых участковых, — дураку понятно, а я не дурак. Я старый, битый волк, и на сей раз угадал, посадив тебя под замок.

Потапов снова глотнул водки, взял второй бутерброд.

— Не понял.

— Ваня, на тебя развернули охоту наши журналисты, а они, как ты догадываешься, люди подневольные. Статьи очень жесткие, факты довольно-таки убедительные, если надергать их в нужном ритме, логика прямо-таки убийственная. Хозяин района задергался, и я предпринял этот шаг. Я чувствовал и не прогадал.

Иван точно знал, что вчера шеф сильно осерчал и сунул его в «одиночку» именно потому, что злой был. Но что-то случилось ночью, и он мигом назвал свое самодурство мудрым планом. Так что ж там случилось?

— Все равно не понимаю, — сказал он.

— Ночью был убит еще один сотрудник фирмы Разуваева, Гусляров. Тот же самый способ — один сильный удар, и голова держится на коже.

— Убили Жеку Гуслярова? — изумился Потапов.

Они никогда не были друзьями, но все-таки почти ровесники, вместе учились, дрались из-за девчонок в детстве, ходили на танцы… В отличие от Разуваева, Гусляров пытался дать сдачи ему, и не раз. Страшно подумать, что сильный парень, в общем-то нормальный — теперь труп. Этот оборотень развернул охоту на людей Разуваева. Почему? Кто он?

Потапов допил водку, закусил остатками второго бутерброда. Новоселов нажал кнопку, в кабинет вошла девушка, по новой наполнила его стакан, поставила тарелку с двумя бутербродами и вышла, грациозно покачивая бедрами, только Потапов не обратил на это внимания.

— Следы? Улики? — встревоженно спросил он.

— Дунайцев работает. Разберемся, но главное не в этом. Я угадал, понимаешь? Теперь что получается? Ты в это время сидел у нас, значит, «отмазан» по полной программе. А я подам иск на ретивых газетчиков и заставлю их заткнуться. Будем работать спокойно и найдем убийцу. Ты мне скажи, какого хрена не оповестил нас, когда взял наркокурьера? Только — честно.

— Манько решил, что, если мы сами распутаем это дело, о нас заговорят и вы дадите машину. Это был шанс, надоело пешком топать, да и патрулировать улицы нет возможности.

— Понял. Послал заявку в Краснодар, жду. Но у них тоже бюджет не резиновый, вот и тянут. А насчет нового убийства у тебя, Ваня, какие версии?

Потапов не стал больше пить, куснул бутерброд. Прожевал, сказал, глядя на стакан:

— Полагаю, Мошканцева убрали свои, люди Разуваева. Гусляров был против радикальных мер, представлял для них опасность, и его тоже убрали.

— Логично. Это необходимо доказать. Наших городских говнюков мы обезвредили, работай! Вася Дунайцев и все наши ресурсы — к твоим услугам. И все, дуй до дому, как говорится, машина ждет. Я надеюсь на тебя, Ваня! И еще раз — извини, так нужно было.

— Да я не обижаюсь, Сергей Васильич, вы тоже извините, если что не так.

— Все так, — сказал Новоселов. — Удачи тебе.

Шагая к выходу, Потапов напряженно думал о том, что случилось минувшей ночью в Карьере. Гусляров убит, и тем же самым способом, что и Мошканцев. Получается, зверь действует на его стороне, не так, понятное дело, как бы ему хотелось, но — уничтожает его противников. Почему? И — кто он? Вот ведь проблема… Где устраивать засаду — на выезде из поселка, чтобы найти наркотики, или в старом карьере, чтобы найти убийцу? А найдет, уничтожит — разве наркотики появятся? Разве смысл убийств станет понятным?

Думай, Иван Потапов, думай! Что-то нужно делать, защитить, как это ни странно, Разуваева — похоже, он следующий в этой цепочке. А как это сделать? Про наркотики он никогда не скажет. Понятное дело, кто же станет подписывать себе приговор? Да и вообще, вряд ли станет разговаривать с ним. Леву уберут, и концы в воду…

Да кто же он? Почему действует именно так?

Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, известная присказка преферансистов. Ему сейчас как нельзя кстати. Но это нежданный «прикуп» оставался неизвестен.

У дверей районного УВД стояла «семерка» с включенным двигателем. Водитель, приоткрыв переднюю дверцу у пассажирского сиденья, махнул рукой.

— Иван, давай сюда. Прокачу с ветерком.

— Прокати нормально, Федя, — сказал Потапов. — До дома.

— Сделаем, начальник, — заверил его Федя.

Глава 14

Даже любимый йогурт с кусочками фруктов не радовал этим утром Разуваева. Вроде бы детская еда, или, там, для каких-то городских телок, озабоченных своими талиями, а вот поди ж ты, пристрастился. Поутру хорошо идет, особенно если вечером перебрал. А что, может себе позволить, да и жене тоже нравится. Обычно он вытряхивал на тарелку содержимое трех упаковок, размешивал и не спеша ел со свежей булочкой. Потом чашка крепкого кофе — и готов на все сто.

Завтракал он всегда на веранде, просторной, светлой и яркой даже в пасмурную погоду, потому что верхние стекла в огромном окне были цветные. Веранда стала уютной теплой комнатой, а пластиковая мебель напоминала о лете, о шашлыках с друзьями в саду под вишнями. Но теперь один друг, верный охранник, уже никогда не придет к нему на шашлыки…

Поэтому сегодня и йогурт не лез в глотку, застревал там, прилипал к нёбу. Смерть Гуслярова выбила его из колеи. В два часа ночи менты сообщили, после этого не мог уже уснуть. Лихорадочно вспоминал, что вчера вечером говорил Гусляр, что же он узнал? Но получалось — ничего особенного, ничего важного. Дочка Соколова точно не знала, что на нее напал Мошка, щенок Роман тоже, и Потапу не жаловался… Краснуха днем талдычил о каких-то городских «крутых». Так, может, и правда на него решили «наехать» неизвестные визитеры и убрали сперва Мошку, а потом и Гусляра?

Потапов тут ни при чем, нужные люди сказали, что главный мент района разозлился на него и посадил в СИЗО до утра. Железно ни при чем. Айсман не тот человек, который может убить. Да и против него лично никогда не возникал, наоборот, улыбался при встрече, шутили оба. «Привет, бизнесмен!» — «Привет, бизнесмент!» — «Я просто мент». — «А я просто Лева». — «Не просто Лева, а еще и Варвар». — «А ты не просто мент, а еще и Айсман». — «Это верно. „Наша Маша“ у тебя есть?» — «Иди, возьми блок „Мальборо“. Скажи Милке — мой приказ. Надо ж и благотворительностью заниматься». — «Нет, спасибо, мне пару пачек „Нашей Маши“ хватит». Нормальный парень. Решил отомстить за Потапа? Но и Мошку убили тем же самым способом!

Голова шла кругом, да и тупая она была, его голова. Не выспался ни хрена. Краснуха уже звонил из магазина, торчит там, ждет его. Может, послать все к едрене-фене и завалиться спать? Так ведь не уснешь. Ирка будет бегать, охать-ахать над ухом. Потап обязательно припрется со своими дурацкими вопросами, уже позвонили из района, сказали, что его выпустили… Потапа тут не хватало, достал уже этот тупой мент!

Как же от него избавиться? Как заставить думать совсем о другом? Это возможно только в том случае, если… немка от него сдернет. Она телка крутая, не простит, когда узнает, что он бегает на сторону. Проблема в том, что Потап не бегает на сторону! Но ведь это можно спровоцировать… Когда-то он встречался с Иркой, не откажется принять ее вроде как по делу. Она устроит маленький стриптиз, а тут немка возвращается из магазина. А что, это идея!

— Ирка, иди сюда! — крикнул Разуваев.

Жена тут же вышла на веранду, в коротком розовом халатике, на голове термобигуди.

— Что, Лева? Еще чего-то хочешь?

— Сдурела, да? Мне и это не осилить. Короче, такие дела. Тебе нужно попробовать соблазнить Потапа.

— Ты это серьезно, Лева? — изумилась Ирина.

— Я что, похож на идиота, по-твоему?

— Тогда я не понимаю…

— Я тебя не трахаться с ним заставляю, дура! Соблазнить — это значит сыграть, врубилась? Чтобы он раскрыл пасть, пустил слюни, а тут и его немка.

— Зачем?

— Ты тупая, как сибирский валенок! — разозлился Разуваев. — У них скандал, она смывается к своему пахану-немцу, а Потап занят своими делами, оставляет меня в покое. Мне нужно пару-тройку дней, чтобы разобраться, какая падла наезжает на нас. Поняла, нет?!

— Честно говоря, не очень…

— Сегодня Гусляра замочили! Завтра — меня кончат, а потом и тебя! Надо что-то делать, а я не могу, Потап висит на хвосте! За кружку пива хотел арестовать… Наверное, разговоры прослушивает! Че делать? Хочешь на кладбище или в нищету?

— Нет, Лева… — испуганно забормотала Ирина.

Конечно, не хотела. Думала, что эта красивая жизнь только начало, дальше все будет лучше и лучше. И без ее каких-то усилий. Зачем, если муж все устроит?

— Ну так сделай! Нужно отвлечь придурковатого мента от меня, пусть о своей немке думает!

— Ладно, я попробую… — прошептала Ирина, губы ее подрагивали. — А если он выгонит меня?

— Уйдешь, и все дела. Но ты постарайся, чтоб не сразу выгнал. Тут все нужно продумать.

— Позору не оберешься… А если он захочет?

— Достала ты меня уже, если да если! Тяни время и жди немку. А потом вали домой — все дела. Насчет позора — ничего не будет. Пусть только попробует Потап где-то вякнуть, я организую несколько статеек, сам пожалеет, что поднял эту тему.

— Я поняла… Ладно, а когда это нужно сделать?

— Да хоть сегодня. Немка по выходным ходит в магазин за покупками. Как только мент останется один во дворе — звони мне и топай к нему. А я позабочусь, чтобы немке, где бы она ни была, намекнули — нужно срочно бежать домой.

— А если не побе… — начала Ирина и осеклась, натолкнувшись на яростный взгляд мужа. — Ладно, я попробую.

— Ты на хрена бигуди накрутила? Перед кем красоваться собираешься? — разошелся Разуваев.

— Да просто так… А ты хочешь, чтобы я стала совсем клушей, не следила за собой? — Ирина тоже разозлилась.

— Все, иди и помни, что я тебе сказал. Звони сразу, это нужно не только мне, но и тебе. Сама видишь, что творится.

Когда Ирина ушла, Разуваев задумался.

Должна следить за собой! Вышла бы замуж за какого-нибудь экскаваторщика, так возилась бы в огороде, печку топила, детей воспитывала бы, про бигуди вспоминала раза три-четыре в году. А дал бабе все, что она хочет, — большего требует. Печку не нужно топить, дом электричеством обогревается, огород превратился в красивый садик, где приятно шашлыки делать, завтрак готовить мужу — тоже. А чем еще заниматься? Да за собой следить! И требовать себе еще и еще… И еще!

Нет, воистину, гением был Пушкин, если написал «Сказку о рыбаке и рыбке»!

Разуваев промокнул губы салфеткой, тяжело встал с кресла и пошел к двери. Уже решил для себя, что поедет в магазин на «Мерседесе». «Хонда» — это красота, наслаждение скоростью и ветром в лицо, но сегодня — какие, к черту, наслаждения? Тут главное — дождаться, чтобы немка в магазин поперлась.

Ирине повезло. Вскоре после того, как муж укатил на машине в свой магазин, она, накинув дубленку поверх розового халатика, вышла во двор и стала смотреть на соседний двор. Увидела, как Евдокия Андреевна, под ручку с немкой, отправилась в магазин. А вскоре после этого у их ворот остановилась машина, из нее вышел Иван и направился в свою кухню. Ну — самое то, о чем говорил Лева!

Она побежала в дом, заметалась по спальне, размышляя, чем бы поразить участкового. Показываться ему без трусов, как вчера, в огороде, вернее, в садике своем, опасно, сразу прогонит. А не хотелось. Он такой большой, сильный, наверное, и в постели хорош, вон как светится немка, вся из себя довольная, хоть и живет в какой-то жалкой хибаре. Но — довольная. А Лева не очень-то — видимо, жизнь в «зоне» повлияла. И вдруг захотелось и вправду соблазнить Потапова, чего же нет, если муж не просто разрешил, а приказал это сделать? Чтобы Иван набросился на нее, чтобы… хоть раз почувствовать это с ним, они ж когда-то давно встречались, он ей очень нравился, да только все на эту чертову немку смотрел… Ну а Лева пусть сам на себя потом злится!

Она надела черное кружевное белье, потом сняла лифчик, надела джинсы-стрейч, плотно облегающие ее полные бедра. Так — нормально. Голые ноги под дубленкой наверняка его насторожат, еще выгонит раньше времени. А голые груди он увидит не сразу. Вроде бы то, что надо.

Только одно беспокоило — следовало позвонить Леве, когда пойдет к нему. Так не хотелось это делать, просто ужас! Но если не предупредить его — сразу поймет, что дело нечисто, он ушлый, этот Лева! Значит, нужно позвонить как можно позже, прямо перед встречей с ним. Вернее, так, сперва договориться, что она придет, а потом позвонить. Да! И нужно торопиться, максимум через полчаса завуч с невесткой вернутся домой. Время уже пошло, минут семь-десять миновало.

Через две минуты она уже величественно шествовала по двору Ивана Потапова к его кухне, кутаясь в длинную дубленку.

— Заходи, — сказал Потапов, распахивая дверь. — У меня тут не хоромы бизнесмена, а нормальная хата. Так что ты хотела рассказать о Леве?

— Ой, даже не знаю, с чего начать. Вань, а мы же с тобой встречались когда-то, и нам хорошо было вместе.

— Ну, не скажу, что плохо…

— Вань, я до сих пор, как вспомню об этом, так прямо вся балдею, представляешь?

— Было, да прошло. А вернее, ничего серьезного и не было. Ты что хотела мне сказать? Если ничего серьезного — извини. Я устал, хочу отдохнуть.

— Да нет, Вань, все серьезное. Мой муж все какими-то темными делами занимается, мне даже страшно.

— Говори.

— Ты всегда такой серьезный, да? К тебе дама пришла, красивая, между прочим. Хоть бы чаем угостил.

Иван посмотрел на раскаленную плиту печки — чайник стоял на дальних конфорках, заварной тоже вроде был полон. Катя свежий заварила, ожидая его. Он наполнил чашку крепким чаем, придвинул Ирине, сахарницу тоже придвинул.

— Ой, какой вкусный у тебя чай, просто обалдеть можно! — сказала Ирина, отпив глоток. — Слушай, Вань, а я тебя никогда не интересовала просто, как женщина? За мной ведь половина парней поселка бегали.

— Нет, — хмуро сказал Потапов. — Извини, но мы здесь потому, что ты хочешь рассказать о каких-то темных делах своего мужа.

— Да я ничего в них не понимаю. Правда не интересовала тебя? Совсем-совсем?

— Ир, перестань придуряться. Или ты говоришь то, что хотела, или — извини.

— А то, что я сказала, — не нужно тебе? Не важно?

— Нет.

— Дурак ты, Ваня.

— Ир, если ты только за этим пришла…

— Нет. Вот послушай. У него какие-то странные поставки. Я ничего не могу понять.

— Конкретно.

Во дворе хлопнула калитка, послышались торопливые шаги. Потапов посмотрел в окно, а в это время Ирина сбросила дубленку и не просто показала голые груди этому бесчувственному чурбану, а еще и обняла его.

— Ты… с ума сошла? — пробормотал Потапов, пытаясь отпихнуть от себя Ирину.

Не так-то просто было это сделать. Особенно если женщина услышала, что совсем не интересует мужчину, и знает, как отомстить ему. О-о, в такой ситуации ее и лебедкой не оттащишь! Она же знала, что немка должна увидеть их именно такими!

Катя вбежала на кухню, увидела полуголую Ирину в объятиях своего мужа и, ахнув, остановилась у двери.

— Ваня? — громким шепотом спросила она.

Потапов наконец оттолкнул от себя Ирину, взмахнул громадным кулаком, но не посмел ударить женщину. Ирина надела дубленку, резко шагнула к двери. Остановилась, сказала напоследок:

— Дорогой, в следующий раз выбери момент, когда эта дура будет достаточно далеко и не помешает нам любить друг друга!

И, отстранив Катю, вышла во двор. Пес Джек проводил ее до калитки, но не тронул, а Ирина и не боялась его, так сильна была ее ярость, что и пса могла бы покусать. Догадывалась, что сделала именно то, что нужно было Леве. А что нужно было ей самой — не получилось. Какая уж тут радость? Злость раздирала душу Ирины.

— Катя, я тебе сейчас все объясню…

— Не надо, Ваня. Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, Катя! Она сказала…

— А ты говорил, что хочешь отправить меня в Кельн, или еще куда… — Катя всхлипнула. — Я теперь понимаю, для чего.

— Да нет, Катюша, ты только послушай!

— Не хочу. Она же не случайно показывала тебе весь свой срам… А ты глазел. Наверное, я ошиблась в тебе, Ваня. Извини, но я ухожу к папе.

— Катя, да ты что? Ты послушай меня!

— Не хочу слушать. Все и так ясно. Я всю ночь не спала, думала о тебе, а ты, как только появился, сразу к ней….Это плохо, Ваня.

— Катя… Да не я к ней, она сама приперлась с какими-то сведениями о своем Варваре…

Он попытался обнять Катю, но она резко отстранилась.

— Нет, не прикасайся ко мне!

— Катюша, это же провокация! Они специально все подстроили, мои враги, ты же знаешь, что творится…

— Я знаю, что творится. Теперь знаю…

Потапов сел на стул, тяжело вздохнул. Многовато проблем свалилось на его голову в последние дни. Катя помогала ему быть самим собой, спокойно смотреть в будущее, но теперь и ее нет рядом… Было одно яростное желание — взять пистолет и застрелить Варвара, немедленно! Ибо вся эта провокация — его рук дело, тут двух мнений быть не может. Невероятным усилием воли Иван погасил это желание. А Катя уже выскочила из кухни, даже вещи свои не взяла. Просто ушла.

Через несколько минут ее место заняла мать. Она тяжело дышала и была взволнована. Видимо, Катя бежала домой, когда узнала, что он вернулся, а мать подотстала. Бежала… А что увидела? Новая волна ярости захлестнула душу Потапова.

— Ваня, что случилось? Катя так хотела тебя увидеть, а сейчас проскочила мимо меня как ужаленная.

— Почему «как», мам? Она и была ужаленная.

— Кем?

— Ох, мам, только не сейчас, ладно? Потом все объясню, извини. Все, все! — заорал он.

Мать шагнула к двери, остановилась, хотела что-то сказать, но только головой качнула и вышла из кухни. А Потапов сидел у стола, обхватив голову нервными пальцами.

Глава 15

— Рад тебя видеть в полном здравии, — сказал Дунайцев, уступая Потапову его кресло. — Шеф, надеюсь, не переусердствовал, когда сажал тебя?

— Да нет, все нормально. Что у вас? Хоть какие-то сдвиги есть?

— Способ убийства абсолютно идентичен тому, с чем мы уже имели дело. Но кое-что странное я все же обнаружил, пока не пошел дождь.

— Говори, Вася.

— Иван, ты в порядке? — спросил Ледовской. — Выглядишь, честно говоря, не очень.

— Посиди в одиночке, и ты будешь выглядеть так же, — ответил за Потапова Дунайцев.

— Сказал же — все в норме. Что у вас?

— У Гуслярова имелся пистолет, «Макар». Но мы не можем «пришить» это к делу, на оружие имелось официальное разрешение. Разуваев был агрессивен, орал, что Гусляров обеспечивал безопасность его фирмы, имел основания опасаться за свою жизнь, особенно если тупой участковый мстит за свою убогость благополучным гражданам поселка. Поэтому и выскочил на улицу с пистолетом в руке. В его рассуждениях есть некая логика, ты согласен?

— Только некая… — пробурчал Иван. — Если следовать ей, каждый второй житель Карьера должен выскакивать на улицу с «пушкой», чтобы разбираться с обидчиками.

— Согласен. Обыск в доме Гуслярова ничего не дал. Но вот что интересно. До того как пошел дождь, я обнаружил следы собаки на дорожке у калитки Гуслярова, — сказал Дунайцев. — Правда, очень большие, видимо, расплылись. У Гуслярова имеется собака, ротвейлер, она без привязи, и, возможно, выскакивала на улицу, калитка-то была открыта долгое время.

— Понятно, — пробормотал Потапов. Он точно знал, чьи это следы, но не мог понять, кто это и почему уничтожает его противников. Два убийства отодвинули на задний план исчезновение крупной партии наркотиков из его сейфа. Что означают эти два убийства? Он хочет помочь найти товар или — запутать следы? Как он вообще связан с этим миром, чего добивается?

Здесь на этот главный для него вопрос никто не мог ответить. Оборотень — местный, доложить о нем районному начальству — равнозначно тому, что он утихнет и даст о себе знать только тогда, когда спецназ уйдет. Вычислить — невозможно, Егоров мог кого угодно поцарапать и приобщить к виду оборотней — и в поселке, и на заводе. Не говоря уже о его Кате, которая встречалась с Егоровым, и Романе, с его травмой. Но Роман теперь — просто замечательный парень, взялся за ум… А Катя? Вот уж не думал, что придется подозревать собственную жену! Она-то как раз и знала обо всех его проблемах, она могла, если могла… Господи, как все это страшно!

— Что еще? — спросил Потапов.

— Странное заключение экспертов, — сказал Дунайцев. — Они решили, что оба смертельных ранения наносились не металлическими предметами.

— А какими же?

— Органическими!

— Что это значит?

— Да хрен его знает. Может, пластик какой… Сейчас есть такие, что металлу не уступят. Но не топор, это абсолютно точно. Значит…

— Вань, а ты не думаешь, что он вернулся? — осторожно спросил Ледовской. — Ты же мне рассказывал про него. Вроде, получается то же самое. Лапы какие-то…

— Не то же самое, Володя, — резко сказал Потапов. — Если бы ты видел, что творил тот, блевал бы потом три дня. Он разрывал людей на части. Следил, не думая о последствиях. Его видел не только я. А тут — обычные убийства.

— А если он поумнел? Вернее, приспособился к нашим условиям?

Приспособился… Возможно и такое.

— Вы про оборотня? — сказал Дунайцев. — Я тоже про это подумал. Но ни хрена же не знаю, все было засекречено… Лапы и вправду там были побольше собачьих.

— Я знаю.

— Ты знаешь?! И молчишь?

— Без толку говорить об этом. Никто из нас не может знать о нем, никто не может справиться с ним. Я сам выпалил в пасть обойму, мозги в кашу превратились — и хоть бы хны. Ускакал, тварь, когда понял, что не достанет меня. На дальнем озере изрешетили всего из автоматов, а он стоит, как будто пули отскочили… жуть.

— Но как-то же уничтожили его? — взволнованно спросил Дунайцев.

— Старуха спасла всех нас. Оделась в его плащ, он и не почуял ее, и пальнула серебряными пулями. Так и убила, а без нее всем бы нам конец был на дальнем озере. Мужики-омоновцы после этого случая ушли со службы, но подписали приказ о неразглашении…

— Так, может, эту старушку теперь попросить… — сказал Дунайцев.

— Вася! Егоров жил у нее, она видела, как он бегает в старый карьер и там превращается в зверя. Догадалась, и плащ его смогла взять. А что сейчас? Мы не знаем, кто он, не знаем, где появится. И плаща его у нас нет. Встретишь, что сделаешь, если он разозлится? Сейчас же — просто шалит…

— Так, может быть…

— Успокойся, Вася. Как только мы активизируем свои действия, он «ляжет на дно». Никто не сможет держать в поселке десантную дивизию полгода, верно?

— Так что же, все мы тут, в Карьере, ходим и в любую минуту можем быть разорваны какой-то тварью? — возмутился Ледовской.

— Во-первых, он никого еще не разорвал, — сказал Иван. — Во вторых, никто не знает, что это он, не будем выдавать наши страхи за действительное. И в-третьих, нужна причина, мотив, почему он это делает, какие у него интересы в деле с наркотиками. Вот над этим и следует работать.

— Надо же, какой грамотей! — возмущенно фыркнул Дунайцев. — А мы, по-твоему, что тут делаем? Думаем про этот чертов мотив, уже мозги набекрень! А ты советуешь! Конкретно что можешь сказать? У кого был мотив убить Мошканцева, а потом и Гуслярова? Из твоих подопечных? Может, девку не поделили?

— Знал бы, так не сидел бы тут с вами, — хмуро сказал Потапов.

Действительно, ситуация была очень запутанной. Задержание наркокурьера, исчезновение крупной партии гашиша из сейфа, два убийства, причем были уничтожены люди, непосредственно причастные к делу о наркотиках.

И никаких доказательств, кроме тех, которые могли повергнуть в шок весь район. Но и эти доказательства он должен скрывать до поры до времени, дабы не спугнуть зверя.

— Ладно, если что случится — звоните, рация при мне, я поехал домой.

— Наглеешь, Иван! — сказал Дунайцев. — А я с твоими пьяницами должен возиться, так, что ли?

— Загорелов же здесь, как я понимаю, работает? Сегодня воскресенье, имею право на выходной. Тем более после такой «веселенькой» ночи, которую мне устроили.

— Я тут ни при чем.

— К тебе нет претензий. У тебя проблемы районного масштаба, вот и решай их, Вася, меня достали уже эти версии. Сам же не раз талдычил, что мы тут для поддержания порядка. А сыщики обитают только в районе.

— Дома-то нормально? Катя не очень огорчилась? — спросил Ледовской.

— За хлебом послала… — мрачно усмехнулся Потапов, — вечером, а вернулся на следующий день. Прямо как в анекдоте.

Он махнул рукой и вышел из тесной комнатки, опасаясь, как бы мэр не перехватил его по дороге и не стал пытать насчет пропажи наркотиков. Слава богу, этого не случилось. Видимо, Илья Петрович был занят неотложными хозяйственными делами, а может, опасался, что Потапов скажет все, что думает по поводу вчерашнего доноса.

Через десять минут Иван остановил мотоцикл возле двора Клейнов, заглушил двигатель и нажал ручку на калитке — щеколда не поднялась, заблокирована изнутри. Недолго думая, он перемахнул через забор. Собака его знала, выскочила навстречу, запрыгала у ног. Иван потрепал дурашливую дворнягу за ухом и пошел по чистой бетонной дорожке к веранде дома. Дернул за ручку двери — заперто. Постучал в окно.

Паршиво было на душе, и такая злость кипела в груди, что попадись ему Ирина, отвесил бы ей пару увесистых пощечин за подлый поступок. Теперь смог бы, несмотря на то что она женщина. И как только человек может решиться на подобную подлость? Ведь сама баба, знала, что Катя в положении, ей нельзя волноваться, и приперлась, сука! Подставила знатно! А ему — оправдывайся! Гнусное это дело, оправдываться в том, чего не совершал.

Тихо было в доме. Что она там делает, плачет? Проклинает свою доверчивость? А может, думает о том, чтобы сделать аборт? Не хочет рожать от человека, который предал ее (уверена ведь в этом)?

— Катя, Катюша, открой, пожалуйста, — сказал Иван. — Я тебе все объясню.

В ответ — гнетущая тишина за дверью. Он громче постучал в окно.

— Катя, прошу тебя, выйди! Это же не шутки.

Она вышла на веранду — в синих джинсах и толстом свитере, такая красивая, такая родная, но очень бледная, глаза холодные и смотрят как будто сквозь него.

— Уходи, Ваня, нам не о чем говорить.

— Катя, послушай меня, это же в чистом виде «подстава»! Она пришла, чтобы рассказать что-то важное о Варваре, понимаешь? Хочешь — поедем сейчас к ней, я заставлю эту тварь сказать всю правду.

— Под дулом пистолета она скажет все, что тебе надо. Мне это ни к чему, я сама все видела и слышала.

— Да что ты видела? Это провокация! Варвар хочет выбить меня из колеи.

— Ты сам себя выбил, Ваня.

— Катя, ты же умная женщина! Ну сама посуди — я только вернулся, я не знаю, где ты, где мать, надолго ли ушли. И вдруг — тащить к себе соседку… Я что, совсем идиот? Ну, если б совсем козлом был — мог к ней незаметно заскочить, пока мужа дома нет… А к себе приглашать — зачем?! Это же… ни в какие рамки не лезет!

— Она тебе и раньше кое-что показывала. А я не знаю, где ты был этой ночью, и где все другие ночи бывал, когда не ночевал дома.

— Я был… Сейчас не могу тебе сказать, где.

— Вот именно. В поселке не только Володя дежурит ночью, но и милиционеры из района спят в доме Евдокии Андреевны, только тебя дома нет. Уходи, Ваня.

— Катя, если хочешь, я тебе расскажу… Меня Новоселов посадил в СИЗО, в одиночку, потому что журналисты оборзели, считали, что я Мошку… А когда Гусляра убили…

— Не хочу я ничего больше слышать. Пожалуйста, уходи!

«Вот она была и нету», — вспомнил Иван слова из старой песни, глядя на пустую веранду. И побрел обратно к калитке. А что было делать? Ломиться в дом, кричать? Завтра весь Карьер будет на него пальцем показывать. Кошмар, да и только… И Варвару морду набить нельзя. Если сделает это — подведет Новоселова, и тот сочтет за благо посадить его, в Москве высоких милицейских чинов арестовывают. А что с поселковым участковым, который превышает свои полномочия, церемониться?

В общем, дело ясное, что… дело темное. И не просто темное, а черное.

— Ваня? Давненько ты не заглядывал ко мне. Ну заходи, заходи. Топай прямо в хату.

— Собаку не завела, баба Лиза?

— Надо бы, да все не получается. Такого, как Трезорка был, не могу найти. До сих пор скучаю по нему, да что ж теперь… Разорвал его злодей.

— Понятно.

Потапов прошел в небольшую хатенку, остановился в тесной передней комнате. Печка у стены, разделяющей хату на две комнаты, простой закрытый стол, два венских стула, фанерный гардероб и сервант с нехитрой посудой — вот и вся мебель. Он остановился у стола.

— Садись, Ваня, садись. Сто граммчиков примешь?

Иван сел на скрипучий стул, усмехнулся, глядя на бойкую старушку. Обычная кубанская бабулька, а ведь спасла жизнь и ему, и Ромке, и Кате. Да и ребятам из ОМОНа.

— Самогонку гнать у нас не запрещено, продавать нельзя, но я про это ничего не знаю. Давай, баба Лиза.

— Так я ж и не продаю.

Старушка принесла из коридора двухлитровую банку, поставила на стол, вскоре там же стояли и тарелка с солеными огурчиками, и тарелка с ломтиками домашнего сала, шпигованного чесноком. Иван сам наполнил граненые стограммовые стаканчики, поднял свой.

— Дай Бог тебе здоровья, баба Лиза!

— А тебе семейного счастья, Ваня.

Выпили, самогон был чист, как слеза, и крепостью градусов шестьдесят. Хрустящие огурчики, соленые, с чесноком, и ломтики сала с большими красными прожилками мяса были как нельзя кстати.

— Хороша-а… — протянул Иван.

— Да не я, — усмехнулась старушка.

— Ты тоже. Ты мне теперь — вроде как крестная мать. Собаку все же заведи. Но если кто тронет, скажи. По грязи говнюка размажу!

— Ох, Ваня, ты с виду такой грозный, а я-то знаю — хороший парень. И мать у тебя — умная женщина. Чего ж Катя-то убежала к себе?

Иван чуть не поперхнулся, услышав такое. И откуда они все знают, эти старушки? Вроде бы сидят по домам, особо не бегают по поселку, а все знают!

— Это сложный вопрос, не будем о нем. Ты мне скажи, как оборотня можно распознать?

— Он все же передал свою силу?

— Да. Только ты, пожалуйста, никому не говори про это.

— Я так и поняла. Не волнуйся, не скажу.

— Видел в старом карьере следы. Знакомые следы. И эти два убийства… Он может поумнеть, вести себя более осторожно?

— Да, может. Он — воплощение черной силы в нашей жизни, а в другой — его истинная сущность.

— Что значит — в другой?

— Да я и сама не знаю. Оно ж — как за углом. Тут видишь, а чего там за углом — не можешь видеть.

— Кто он? Ты можешь хоть что-то подсказать мне? Где его искать?

— Да где угодно. И кто угодно может быть им. Роман, например, если зверь задел его.

— У Романа была не царапина, а ссадина, он упал на острый камень, я потом внимательно осматривал его. Характер ранения соответствует острому краю камня, на который он упал.

— Катя может быть, Егоров с ней встречался. Тут ведь достаточно легонько поцарапать, вроде бы случайно — запонкой или как-то еще…

— Катя?!

— Да. И любой другой тоже. Плесни еще, Ваня, мне — самый чуток, а себе — сколько хочешь.

После всего услышанного Иван налил себе до краев, старушке на треть наполнил стаканчик. Выпили на сей раз молча, Иван с яростью захрумтел огурцом.

— Баба Лиза, — прожевав, спросил он, — его можно как-то обнаружить? Ну хоть что-то…

— Я не знаю, Ваня. Егорова-то видела, как он бегал в старый карьер, как возвращался, вот и доперла. А про других что тебе сказать? Не знаю, не ведаю. Но он тебя не трогает, все врагов твоих, этих тузов наших терзает.

— Это не Катя, — сказал себе Потапов. — Она была рядом, когда произошло первое убийство.

— Может, он и на пользу нам теперь, а? Тузы эти наши не станут нос задирать высоко?

— Он зверь, баба Лиза. Никто не знает, что у него на уме. — Иван поднялся, сунул в рот кусок огурца и пластинку сала, приятная закуска.

— Пошел, Ваня?

— Пошел, спасибо за все. Ух, ну и крепкая же у тебя самогонка!

— Так для себя же делала, и для хороших людей вроде тебя. Придут в гости — угощу, а как же иначе?

Потапов согласно кивнул и двинулся к двери. Он надеялся, что старушка знает, как распознать оборотня. Увы, ничего нового не услышал. И теперь придется ехать домой, сидеть и ждать сообщений о новых убийствах. Да не будет он этого ждать, будет думать о Кате. Как же ее вернуть?

Казалось, это несложно сделать. Нужно найти наркотик, посадить Варвара, но вначале заставить его и подлую Ирку сознаться в провокации. Потом обнаружить оборотня, всадить в него серебряную пулю и покончить с этим кошмаром. Просто и понятно.

Но как это сделать?!

Глава 16

И Ашот с его угрозами отошел на задний план после слов перепуганного насмерть Краснухи. Мороз по коже после его бормотания! Так, значит, оборотень вернулся в Карьер! Стырил товар, как человек он может его продать и жить безбедно, а чтобы про товар забыли, стал уничтожать всех, кто с ним связан. Получается — теперь его очередь валяться в грязи с отрезанной башкой? Ни хрена себе, дела творятся! Значит, нужно что-то срочно менять в своей жизни. Но что?

Он будет охотиться ночью за ним, его машиной, может быть, его запахом, так? Так. А если все это будет на другом человеке, зверь найдет его? Вот в этом и нужно убедиться. А там видно будет, как с этим товарищем следует обращаться. Разуваев вызвал Павло Молчуна, которого сегодня утром назначил на должность начальника службы безопасности, вместо ушедшего в мир иной Гуслярова.

— Павлуша, ты всем доволен?

— Какие дела, босс! — ответил коренастый мужик, бывший морской пехотинец. — Я народ озадачил, все путем.

— С Потапом справишься, если что?

— Драться я с ним не собираюсь, он представитель закона, как говорится, но если припрется, знаю, чего сказать.

Молчун, доселе неприметный сторож магазина, был вполне доволен своим возвышением. Давно считал, что достоин должности повыше, но тут же, куда ни плюнь, все близкие дружки босса. Вот теперь и его очередь настала приобщиться к нынешней элите поселка. И то, что его предшественник умер страшной смертью, не пугало мужика. Другого такого случая не будет!

— Правильно рассуждаешь, молодец. На рожон лезть не стоит, но есть одна проблемка, которую следует решить. Потап открыто угрожает мне, достал уже, пора поставить его на место. В девять вечера наденешь мою куртку, — Разуваев кивнул на свою одежку, висевшую на вешалке. — Сядешь в мою тачку и отгонишь ее домой. Мы, в принципе, похожи, и Потап может лукнуться на это. Не суетись, не возражай, но и не особо подчиняйся. Если начнет грубить, тем более угрожать, репортеры из района зафиксируют это дело на пленку. Потом нашему тупому участковому не отвертеться. Все правильно понял, Павло?

— Какие дела, босс? Отличная идея. Потап наглеет, давно пора его поставить на место.

— В девять вечера. И не забудь надеть куртку. Жена моя в курсе, поставишь машину во дворе. Если ничего не случится, пойдешь к Краснухе и скажешь ему, что все тихо. Вопросы есть?

— Никак нет, босс.

— Краснуха мне обо всем доложит. Павло?

— Все понял, босс. Сделаю, как надо. Но я и сам вам могу доложить. Зачем Краснуха? Он, как я понимаю, сдрейфил в сложной ситуации? Я сделаю все, шо надо.

— Это мелочи, Павло, думай о главном. Я сейчас уезжаю. На хозяйстве остается Краснуха, он все еще работает у меня. Но ты с ним не должен говорить про то, что сейчас услышал. А насчет позвонить… Лады, жду твоего сообщения. Еще вопросы есть?

— Нет, босс.

— Отлично, Павло. Я тебе увеличу зарплату на пару тыщ.

Молчун не смог сдержать довольную улыбку.

— Босс, я… спасибо.

— Иди.

Когда Молчун ушел, Разуваев откинулся на спинку кресла, злорадно прищурился. Сегодня он поймет, на что способна эта тварь. Возьмет бутылку хорошего виски и, как только стемнеет, а это случится уже часов в шесть, сдернет к Маринке. И проведет с нею фантастический вечер. А там — будь что будет. Маринка живет одна, он сам купил ей небольшой домик, чтобы можно было время от времени наведываться, ночью и пешком. Она жила в десяти минутах ходьбы от его магазина. Жена — да, красавица, он ее любит, но с одной только женой скучно жить солидному бизнесмену. Тем более когда черт его знает, что будет завтра. Павло все сделает как надо, он ушам своим не верит — теперь и босс охраны, и зарплату будет получать больше, чем даже Гусляров. Сделает, никуда, на хрен, не денется. Тогда и станет ясно, что может этот зверь. Привязался, падла, совсем не вовремя! Но нужно с ним разобраться.

Разуваев подошел к бару, налил в хрустальную рюмку виски, залпом выпил. Подошел к окну, посмотрел на строительную площадку на месте старой хаты. Все стоит. А ведь планировал за месяц поднять ресторан! Этот козел участковый все похерил! Теперь не до ресторана, сплошные проблемы! А тут еще и какая-то гнида непонятная против него ополчилась!

Роман был вне себя от ярости, когда узнал, что сестра будет жить дома, что про Ивана и слышать не желает больше. Это было уж слишком! В то, что Потапов мог обидеть Катю, Роман не верил, что изменил ей — тем более. А она твердила, что поживет пока дома.

— Да ты совсем дура, что ли, Катька? — орал он. — Чего тебе Иван плохого сделал? Ты мне скажи, я все выясню, узнаю у ребят, они в курсе, если кто-то куда-то бегает…

— Ничего не нужно узнавать, Рома. Оставь меня в покое.

— Не оставлю! Ты сбежала от Ивана, скажи, почему! Скажи, ну! Я все должен знать! Он тебя бил?

— Ты совсем дурак, что ли? Как Иван может ударитьбеременную женщину? Да и любую другую тоже…

— Кто бы сомневался! Я точно знаю, что ты любишь Ивана, а он — тебя. Был Егоров, так скажи спасибо, что Иван тебе все простил! А теперь кто у нас имеется?

— Отстань, Рома! Кто тебе дал право влезать в мою личную жизнь?

— Я твой брат и друг Ивана, поняла?! Лучше сама скажи, кто науськал тебя сбежать от Ивана?

— Никто, я сама! И не смей так разговаривать со мной, ты еще пацан, понял? Отвали!

— Ладно, я пойду к Ивану, сам спрошу у него, что же у вас там случилось.

— Мне плевать на это.

— А что папа скажет, когда вернется?

— Мне плевать, понял?

— Ты жутко тупая, Катька! Но я все выясню сам.

— Ты больно острый! Вали отсюда!

— Да? Ладно!

Роман выскочил из дома и помчался к калитке. В том, что ему нужно поговорить с Иваном, он не сомневался. Другую калитку, на другой улице ему открыла Евдокия Андреевна, вид у нее был печальный.

— Евдокия Андреевна, что у них такое творится? — с ходу выпалил Роман.

— Эх, Рома, если бы я понимала! А ты чего пришел?

— Поговорить с Иваном.

— Ну, иди в кухню, он там… Фу, Джек. Если Иван еще может что-то сказать… Спасибо тебе, Рома.

Иван Потапов сидел в передней комнате кухни и пил водку. Громкая музыка из магнитолы скрашивала его одиночество. Заметив Романа, он только мрачно хмыкнул.

— Иван, что происходит, ты можешь объяснить? — спросил Роман.

— Дерьмо, Рома, меня так подставили — перед родной женой не могу оправдаться. А ей нужно сейчас спокойствие…

— Кто это сделал, Иван?

— Тебе-то что до этого? Сделали.

— Кто?

— Да какая разница? Я вернулся домой, приходит жена соседа, говорит, что хочет сказать важные вещи про Варвара. Ну заходи. Рассказывай. Она — трали-вали. Потом снимает дубленку — а лифчика нет. И тут Катя прибегает. А эта дура говорит — дорогой, мы с тобой так не договаривались… Или что-то в этом роде, не помню. Выпьешь, Рома?

— Нет, Иван.

— Ну тогда присмотри за Катей. Позаботься… Что ж я могу тут сделать? Нет, ну как она могла поверить, что я с кем-то… Не с кем-то, а с женой Варвара!.. Да это же полный бред!

— Иван, Катька просто упрямая дура. Я докажу ей, что ты невиновен, я все сделаю…

— Спасибо, Ромка. Ты настоящий друг, но… ничего не нужно доказывать. Просто помоги ей. Разгребу свои конюшни эти долбаные, что-нибудь придумаю. Я сам, ты понял? Я сам докажу ей… А что надо мне доказывать?

Двоякое чувство испытывал Роман, глядя на Потапова. Грустно было видеть, как этот здоровый мужик, скала, а не человек, сидит и квасит в одиночку, будто зачуханный чернорабочий с ЖБИ-7. А с другой стороны, и понять его можно было. Уж кто-кто, а Катька упрямая, если что втемяшилось ей в голову, так это надолго.

— Ты бы сходил, поговорил с ней, — неуверенно предложил Роман.

— Умник ты мой дорогой! — раздраженно рявкнул Потапов. — Я ходил, ездил… через забор перелезал. А вот дверь ломать не стал. Чего ж позориться-то? Ты не волнуйся, я разберусь со всеми виновными, они свое получат, но… чуть позже. Обложили, падлы, со всех сторон!

Этот хриплый бас выбил из Романа чувство жалости.

— Я поговорю с Катькой, Иван, — сказал он, сжимая кулаки. — Жена должна верить мужу.

— Молодой ты еще, парень. Я ведь понимаю Катю, увидеть такое… Но как сработали, твари! Грамотно. И ударили больно в тот самый момент, когда ответить не могу.

Роман опустил голову, пробормотал:

— Они будут наказаны за это. Нельзя просто так делать подлости.

— Ты хороший парень, Ромка. Но не вздумай совать нос в мои дела. Просто помогай Кате — и все.

— Обещаю. Ладно, пока, Иван. Не пей больше, хорошо?

— Вот это допью — и все. Пока, Ромка. У тебя все о’кей с Танькой, ну так гони всех остальных, а то… видишь, как оно бывает?

Роман кивнул, пожал Потапову руку и вышел из кухни. Евдокия Андреевна ждала его во дворе.

— Ну что, Рома? — встревоженно спросила она. — Что он говорит, в чем там дело?

— Дурацкое недоразумение. А что за проблемы у Ивана? Я понимаю, что два убийства, но…

— Если бы только это, Рома! Он задержал наркокурьера, а Манько приказал не звонить в район, самим разобраться. А ночью наркотик выкрали из сейфа, машину, где был тайник, сожгли, пришлось выпустить этого негодяя — улик-то никаких не осталось. А его тут же убили свои. На Ивана и Манько злится, он же друг Левы Разуваева, и районное начальство, и сам Разуваев жалуется, мол, притесняют его. А тут еще одного разуваевца убили. Ты представляешь, каково сейчас Ивану? Да что хоть произошло между ними?

Роман слушал слова Евдокии Андреевны с удивлением. Он ничего не знал о наркотиках, о том, что на Ивана свалилось столько всего…

— Я постараюсь помочь, поговорю с Катькой. До свидания, Евдокия Андреевна.

Не поднимая головы, Роман вышел со двора и быстро зашагал по темной улице. Дул холодный, сырой ветер, верхушки пирамидальных тополей, казалось, запутались в низких тучах. Ветви акаций хлестали колючками друг друга, а огромные старые тютины угрожающе качались. Роман время от времени поднимал голову к нему, красное пламя бушевало в его глазах, но усилием воли он гасил его.

Слова Евдокии Андреевны расставили точки над «i». Ивана действительно обложили со всех сторон. И он сам невольно способствовал этому. А Варвар воспользовался этим и оскорбил его сестру, которая ждет ребенка. Оскорбил Ивана, который спас ему жизнь в старом карьере. Он и его самого оскорбил, и Таню, но это пришлось стерпеть, чтобы не… А вот Ивана и Катьку он не простит.

Роман снова вскинул голову, жадно втянул ноздрями сырой воздух. Он слишком хорошо помнил запах, исходивший от Варвара, когда тот на «Хонде» подъехал к ним с Таней.

Начался дождь, и Роман стремительно побежал по направлению к старому карьеру. В девять вечера закрывается магазин Варвара, времени оставалось в обрез.

Глава 17

Павло Молчун, именно так его звали в Карьере, не Пашей, не Павликом, а именно «Павло», может быть, из-за украинской фамилии, был человеком, который быстро приспосабливался к любой ситуации, всегда жил безбедно, но именно поэтому особых лавров не снискал. При советской власти возил председателя поссовета; когда эта власть рухнула, стал охранником коммерческого магазина. Когда этот магазин подмял под себя Варвар, предложил ему свои услуги. И не очень печалился, что Варвар был обычной шпаной, когда он возил хозяина поселка. Коренастый мужик с короткими черными волосами, носом-картошкой и маленькими глазками на округлом лице, он производил впечатление скромного бухгалтера, но умел многое, ибо служил в морской пехоте. Однако рисковать своей шкурой ради босса (любого) упорно не желал, поэтому и доверием всех боссов не пользовался.

Но теперь, похоже, настало его время. Судьба дала шанс, и грех им не воспользоваться. Гусляра нет, Мошки нет, Краснуха какой-то сам не свой, самое время показать, что Павло Молчун многое может. Покуда будет служить бывшему шпаненку Варвару, а там рано или поздно представится возможность отодвинуть этого выскочку и самому взять управление бизнесом. Начальник службы безопасности — серьезная должность, особенно в поселке, где Варвар единственный крупный бизнесмен, самый настоящий местный олигарх.

Главное — делать вид, будто полностью подчиняется ему, уважает, и все такое. Чуток позднее будут проведены перемены, которые обязательно понравятся Варвару. Под это дело он пригласит в службу безопасности своих дружков, потихоньку уберет старых корешей Варвара, которые еще останутся, ну а там…

Все просто. Главное — не спешить, не дергаться.

Раньше он сидел на первом этаже в подсобке, просто сидел и ждал приказаний Гусляра или дежурил ночью в той же подсобке. Теперь занял комнатку Гуслярова на втором этаже рядом с кабинетом босса. Все тут было чужое, но как приятно чувствовать себя хозяином кабинета! Назначать сторожей, инструктировать их… и смотреть на темный поселок со второго этажа, и входить сюда по служебной лестнице, как человек, облеченный властью!

Дождь пошел, да и сильный, давно собирался, весь день, а теперь ливанул. Зонтик не забыть взять.

Идиотский приказ — отвести машину босса домой, да еще и надеть его куртку, ну ладно. Придется потерпеть на первых порах, игра стоит свеч, как говорится. Потом видно будет, кто чью машину станет отгонять при необходимости. Потапова он не боялся, устоять против него в кулачном бою не надеялся, да ведь не в этом дело. Сейчас главное — показать свою преданность боссу. А если Потап сунется со своими кулачищами и это заснимут корреспонденты — так он, Павло Молчун, просто герой в глазах босса. Ради такого стоит малость потерпеть.

Девять часов, в это время магазин закрывается. Он подождал еще несколько минут, пока уйдут продавщицы и Гриша Алексеенко запрет двери, сегодня он дежурит в ночную. Потом надел куртку босса и спустился вниз.

— Теперь ты босс, Павло, — сказал Гриша. — Все в поряде.

— Надеюсь, — усмехнулся Молчун. — Не подведи меня, Гриша. Могу подскочить утром, до открытия, учую запах — выгоню к едрене-фене.

— Крутой стал, Павло. Сам-то не отказывал себе, когда дежурил в ночную. А при такой погоде…

— Ситуация была другая, понял, придурок? Смотри в оба, оплошаешь — на себя обижайся. Вопросы есть?

— Ну ты даешь, Павло… — изумленно пробормотал Гриша.

Еще вчера они были на равных, оба любили выпить ночью пару-тройку бутылок пивка, иногда — привести в подсобку одинокую соседку, а сегодня Павло стал начальником и в один миг изменился, прямо не узнать. Вот козел!

— Я спрашиваю — все понял? — жестко спросил Молчун.

— Да какие дела?

— Не подведи меня, и будешь доволен. Подведешь — не пожалею. Нам нужно доказывать свою состоятельность, врубился?

— Да? А раньше не надо было?

— Раньше командовал лучший кореш босса, ему ни хрена не надо было доказывать — свой в доску. А нам придется попотеть. Надеюсь, ты это понимаешь, Гриша, — холодно сказал Молчун и пошел к «Мерседесу» босса.

Ключи у него были, права тоже, правда, на управление собственной «копейкой», но кто сейчас будет придираться к этому? Босс велел пригнать машину домой, он это сделает. Ну а если Потап подкараулит у дома босса, так на этот счет все понятно. Он выполнит приказ на все сто, получится скандал — так этого же и хотел босс. Наверное, босс квасит сейчас с телками у Краснухи, снимает напряжение… Пусть квасит, пока может.

Молчун сел в машину, завел двигатель, поехал по темной улице. А какая машина — приемистая, мощная, послушная, как телка из бардака Краснухи! Одно удовольствие управлять такой красавицей. Когда-нибудь и у него появится самый настоящий «Мерседес».

У ворот разуваевского особняка он остановился, коротко посигналил. Из дома, раскрыв на ходу зонтик, выскочила Ирина, жена босса. Красивая баба! Открыла ворота, посадила на цепь собаку. Молчун загнал «Мерседес» во двор, выскочил из машины.

— Извини, Ира, босс велел…

— Я все знаю, Павло, спасибо.

Он помог ей закрыть ворота, выскочил в калитку, услышал, как щелкнул за спиной электрозамок. Теперь нужно было позвонить. Никаких происшествий, Потапа не видать… Он достал мобильник, торопливо набрал нужный номер, но ответа не дождался. Решил, что Разуваеву сейчас и без него хорошо, ну ладно, завтра лично доложит.

Дрожь в коленках возникла совершенно внезапно, слепой страх парализовал волю. Хотелось метнуться назад, но ворота заперты, калитка тоже, Ирина уже скрылась в доме. А страх расползался по телу, рука с зонтиком опустилась вниз, холодные струи хлестали по лицу Молчуна. Невероятным усилием воли он поднял зонтик и пошел по темной улице, нервно оглядываясь. Опасность, смертельная опасность! — звенело в мозгу. Но откуда она могла исходить? Потапа и близко не было, фоторепортеров тоже. Что за херню поручил ему Варвар?

Крупные капли дождя сотрясали зонтик, но он держал его и вертел головой, силясь обнаружить источник опасности. Фонарь светился над головой, на свету чувство опасности стало меньше, но вот шагнул дальше, и оно удвоилось. Следующий фонарь был метрах в ста… Но нужно идти, идти.

Черный зверь с горящими красными глазами возник прямо перед ним. Совершенно машинально Молчун опустил край зонтика, лица его было не видно со стороны. Он знал, кто перед ним, да кто ж в Карьере не знал, как выглядит этот зверь! И то, что бороться с ним бесполезно. Так вот, значит, какое задание подсунул ему долбаный Варвар! Тут без вариантов. Зонтиком не отобьешься, и фоторепортеров не будет. Эти мысли, как яркие молнии, просквозили в его голове, а потом наступила полная темнота.

— Послушай… что я… скажу… — запинаясь, пробормотал Молчун. — Я, понимаешь…

Зверь прыгнул, мощная когтистая лапа ударила в грудь, разрывая ткани и ломая ребра. Молчун с тихим стоном опустился на холодный гравий дороги, прикрываясь зонтом, как щитом. Зверь был рядом и снова взмахнул лапой. Острые когти вонзились в кожу головы слева, сорвали ее, отбросили налево, обнажив голый, окровавленный череп. Молчун еще что-то мычал, но когтистая лапа ударила его в грудь, сминая ребра и разрезая сердце на пластины.

Зонтик накрыл обезображенное тело Молчуна, а зверь громадными прыжками помчался в сторону старого карьера.

— Ты все правильно сделал. Ты хозяин этого мира.

— Нет, я изгой, не хочу этого!

— Но ты показал свою власть. Правда, поступил опрометчиво. Я же приказал тебе — не увлекаться! Действовать аккуратно! Почему ты изуродовал свою жертву?

— Я не мог совладать со своей яростью…

— Учись! Она подвластна тебе! И не только она — люди подвластны тебе, только нужно заставить их верить в это. Но ярость плохой советчик. За пятьсот лет я многое понял, как добиться власти над людьми.

— А не добился, выходит… Теперь и подавно не получится. Я отомстил за своих близких. Больше не буду убивать.

— Будешь. Люди заставят тебя.

— Не буду! Я больше не хочу!

— Будешь. Такова философия их жизни. Кто может безнаказанно убивать — тот и хозяин. Так было всегда.

— Почему же ты пятьсот лет не мог доказать свою власть над людьми?

— Кто тебе сказал, что не мог? Я правил народами, я вершил судьбы поколений. Но всегда это кончалось. И всегда начиналось. Ты будешь новым гением, я тебя сделаю им. Я тебя научу, как править народом, это не так уж сложно.

— Я не хочу! Мне нужно только одно — Таня Соколова, и она у меня есть.

— Дурак! Таня Соколова будет считать за честь показаться тебе на глаза.

— Не нужно мне — за честь… Пусть будет просто моей девушкой, я смогу защитить ее! Я сам смогу, понял? Просто набью морду любому подонку, который посмеет…

Роман открыл глаза — он лежал голый в зарослях тальника под холодным осенним дождем. Резко вскочил на ноги, на сей раз одежда его лежала просто под кустом, и вся промокла. Не было времени заскочить домой, взять пластиковый пакет… Он с трудом натянул влажные джинсы, сунул босые ноги в кроссовки, набросил куртку, носки затолкал в карманы, свитер взял в руки и побежал вверх по склону. На сей раз — по другому, более крутому, несколько раз упал на скользкой глинистой тропинке, но выбежал наверх и стремительно помчался к своему дому.

Запершись в кухне, налил в большую кастрюлю воды, поставил кастрюлю на печку, там еще горел уголь. А вода на кухне текла из крана, благодаря колодцу в огороде и насосу в нем. Когда вода в кастрюле согрелась, Роман, над тазиком, смыл с себя грязь старого карьера, потом в грязной воде помыл кроссовки, почистил джинсы, отворил дверь и выплеснул воду из тазика за порог.

Все, можно ложиться спать. Сегодня он не виделся с Таней, тому виной человек, которого уже нет в живых. Он не человек, а тварь, подлежащая уничтожению. Но больше он никого не будет убивать, хватит. Можно и кулаками поработать, если возникнет необходимость.

Роман лег на кровать, натянул ватное одеяло, укрылся им с головой. И вдруг понял, что не может защищать Таню своими кулаками! Друзья растворились среди жителей поселка, а в нем все большую власть обретают чуждые личности. Он не смог ответить Варвару два дня назад, не сможет ответить и любому другому хаму. Потому, что в драке потеряет контроль над собой и убьет противника на глазах людей. И окажется в тюрьме. Теперь у него только два пути — быть тихим, жалким, которого все пинать станут, но сдерживать зверя в себе, или убивать противников ночью, давая волю кровожадному зверю. В первом случае Таня Соколова бросит его уже через две недели, во втором — он будет уничтожен… тоже через две недели максимум.

Третьего не дано. Хотелось этого третьего, а именно — стать нормальным, чтобы можно было честно подраться с нахалом, набить ему морду, если обидит Таню или кого-то из родных, заставить дружков снова уважать Романа Клейна, и с их помощью решать на улицах Карьера… Но как это сделать? Он не знал.

Потапов долго не мог понять, что от него хотят. Он мычал, махал своими кулачищами — все без толку. Наконец открыл глаза и увидел возле кровати мать, а рядом с ней Дунайцева и Ледовского. Поморгав, Иван сообразил, на какой он планете и какое время года на ней. Дождь шумел за окном, ветер гудел в проводах электролинии, стало быть, осень.

— Ну и что? — спросил он, садясь на диване и машинально приглаживая короткие светлые волосы. — Еще один труп? Надеюсь, это Варвар?

— Зря надеешься, Ваня, одевайся, — сказал Ледовской.

— Это так необходимо? Мужики, вы без меня не можете отправить его в морг?

— Иван, дело более чем серьезное. Нужна твоя помощь.

— Ваня, я тебе приготовила крепкий кофе, быстро вставай и занимайся своими обязанностями, — строго сказала Евдокия Андреевна.

Потапов посмотрел на мать, пожал плечами.

— Мам, если ты приказываешь, я просто не могу… не подчиниться, — пробормотал он.

Он встал с кровати, надел джинсы, толстый свитер на голое тело, потом — носки, кроссовки. Подошел к печке, снял с плиты турку с кофе, налил себе в чашку, посмотрел на гостей, Дунайцев согласно кивнул, Иван и ему плеснул кофе в чашку. Ледовской пил только чай, и у него уже была в руках чашка.

Потапов достал из-под кровати бутылку водки, плеснул добрую порцию в чашку с кофе, Дунайцев помахал ладонью.

— Я лучше отдельно.

Ледовской кивнул. Евдокия Андреевна поставила на стол две рюмки, Иван наполнил их водкой, Дунайцев и Ледовской разом взяли рюмки.

— За все хорошее… Наверное, где-то оно есть, ну, может, и у нас когда-нибудь появится, — сказал Иван, глотая обжигающий кофе.

Гости, похоже, ни во что хорошее уже не верили, выпили молча, залпом.

— Поехали, — сказал Дунайцев. — Опергруппа уже на месте, работают, шеф поставлен в известность.

— Там и стоит? — хмыкнул Иван, допивая кофе.

Евдокия Андреевна шлепнула его по макушке, мол, перестань паясничать. Потапов мать слушался беспрекословно, поставил чашку на стол и шагнул во двор к своему «Уралу», стоявшему под навесом, но Дунайцев остановил его.

— Пешком доберемся, тут близко, Иван, — сказал он.

Через пять минут они были уже на месте преступления. Потапов пришел в себя, вполне уверенно стоял на ногах. Подошел к трупу, приподнял черный пластиковый плед, который никогда и никого не согревает, внимательно посмотрел на труп. Потом повернулся к Дунайцеву.

— Кто это? Не узнаю.

— Павло Молчун, его Разуваев назначил начальником службы безопасности своей фирмы, — сказал Дунайцев. — Сегодня днем, вместо Гуслярова.

— Это — Павло? — изумился Потапов. — Что-то он совсем на себя не похож.

Снова приподнял черный пластиковый плед, глянул на труп и тут же опустил край.

— Да уж… — мрачно сказал Ледовской. — Мы уже выяснили, что Павло отгонял машину Разуваева домой, жена подтвердила. И на нем — куртка Разуваева, жена Варвара ее опознала. Но это не Разуваев, это Молчун.

Потапов сосредоточенно поскреб макушку, сжал кулаки и негромко сказал:

— Значит, он ошибся.

Дунайцев услышал его голос.

— Ты прав, Ваня. И это значит, не только мы, но и Разуваев понимает, с кем столкнулся. Что будем делать? Докладывать шефу всю правду?

— Ты же начальник, Вася, вот и решай.

— А ты хозяин тут и уже имеешь опыт работы с этим зверем. Что делать будем?

— Ничего, Вася. Если ты не дурак — ничего такого шеф не должен знать, — сказал Иван. — Ухайдакаемся доказывать то, что знаем наверняка.

Разом вспомнились слова бабы Лизы — и Катя могла, и Роман… У Кати был мотив, да еще какой, и у Романа был мотив, он же вечером приходил… кажется, говорил, что накажет тех, кто виновен в их ссоре… А Разуваев понял, что ему грозит, и послал мужика в своей куртке отогнать домой машину. Мужик отогнал, пошел по темной улице и… пришел. Спасся Разуваев, вопрос только в том — надолго ли?

— На обычную «бытовуху» это не тянет, — сказал Дунайцев. — Скрыть такое невозможно, третье убийство за последние дни. Шеф сам озвереет, когда узнает. Пригонит роту омоновцев, они все затопчут, а эфэсбэшники нагонят страху на людей… Честно говоря, даже не знаю, что делать. У тебя есть какие-то соображения, Иван?

Иван тяжело вздохнул. Какие уж тут соображения! Дураку понятно — на сей раз оборотень мстил за него, за Ивана Потапова! И был он… кем-то из близких и дорогих ему людей. Но разве можно сказать об этом?

— Есть, Вася, — немного подумав, сказал Иван. — Варвар спасся, подставил своего человечка. Значит, чего-то боится, значит, чего-то знает. Вот его и нужно взять за «жабры» и потрясти как следует. Но я это сделать не могу, сам знаешь. Тебе и карты в руки, Вася. Выясни, чего он опасался, почему свою куртку отдал Молчуну. Мы-то знаем, а что он, козел, скажет?

— Не можем найти его. Дома нет, магазин не работает, Валентин проверил и офисные помещения — тоже нет.

— Ты шефу говори все, что хочешь, только о нем не упоминай, — сказал Ледовской.

— Заткнись, Володя, без тебя тошно, — мрачно пробормотал Дунайцев.

— Чего — заткнись? — разозлился Ледовской. — Два кило наркоты исчезли, теперь уже и не вспоминаем про это! А началось-то все именно с наркоты! Может, наркомафия хочет нас с толку сбить, специально убирает своих, чтобы мы думали про оборотня.

— А это идея, — сказал Потапов.

— Следы — тоже идея? — мрачно хмыкнул Дунайцев. — У тела Гуслярова мы видели их, зафиксировали.

— Здесь — никаких следов, дождь льет. А те могли сфальсифицировать, зная, какие дела были тут в сентябре. Это что, сложно? А результат налицо — мы ищем оборотня, а наркота уже, наверное, уплыла! — выпалил Ледовской.

Дунайцев уставился на него, моргая ресницами, а Потапов хлопнул следователя по плечу и сказал:

— Вот тебе и версия, Вася. Будем ее держаться. И Новоселову она понравится.

— Да пошел ты! — заорал Дунайцев. — Даже наркомафия не способна на такое! Ты посмотри на труп, разве человек может это сделать? Как, чем? Я уж не говорю о ранении в грудной полости, там медэксперты наверняка обнаружат много интересного!

— Может, Вася, может, — спокойно сказал Потапов. — Наркомафия, чтобы замести следы, вывезти наркоту из Карьера, способна и не на такие зверства. Будем искать ее, и не здесь, а в районе. Проверим все гостиницы в Прикубанске, все подозрительные хаты, найдем исполнителей и спросим, зачем они это сделали.

— Ты меня за идиота принимаешь?

— Тебе нужны были соображения? Вот они. Мафия мстит за исчезновение крупной партии наркотиков, — сказал Потапов. — Не забудь упомянуть, что у меня железное алиби — весь вечер пьянствовал дома под присмотром матери, а она — очень уважаемый человек в поселке. И вообще, куртку Варвара я на Павла не напяливал. Ты все понял, Вася?

— А мы? — спросил Дунайцев. — Варвар ни хрена не скажет.

— Но на убитом его куртка. Кроме того, Молчун почему-то отгонял поздно вечером машину Варвара домой. Почему? Сам не мог, что ли? И куда это он свалил на всю ночь? Понимаешь, что это значит?

— Прячется от наркомафии, потому и подставил Молчуна, куртку свою приказал надеть, — сказал Ледовской. — Они и купились на это, кончили Павла.

— Володя все правильно понимает, — кивнул Иван.

— А я, выходит, совсем тупой? — обиделся Дунайцев. — Ладно, будем придерживаться этой версии. Но завтра жду твои соображения, Иван, по поводу зверя. Я в него не верил, но теперь верю. И знаю: ты чего-то темнишь тут. Завтра, понял?

— Так точно, товарищ капитан.

Глава 18

Уже давно рассвело, время близилось к десяти, пора и в магазине появиться, выяснить, что случилось ночью. Или ничего не случилось? По крайней мере, его оборотень не нашел, и это уже хорошо. Но, может, и не искал этой ночью? Молчун звонил, наверное… Разуваев взял с тумбочки свой мобильник, посмотрел на дисплей. Один неотвеченный звонок, от Молчуна. Значит, пригнал машину домой, все с ним нормально. А подробности расскажет сам — наверное, уже торчит в магазине.

Разуваев положил мобильник на тумбочку, сладко потянулся. Он лежал с открытыми глазами на широкой деревянной кровати, слушал сопение спящей рядом Марины и напряженно думал о том, с чем пришлось ему столкнуться.

С кем — почти ясно, он все-таки многое знает и может выстроить события в единую цепь. Мошка привязался к Тане Соколовой, придурок, и — убит. А кто с Танькой ходит? Роман Клейн. Гусляр поговорил с ним, потом с Танькой — и нет Гусляра. Он поссорил мента с женой, и… Молчун в его куртке пригнал машину домой, потом звонил… А живой ли он сейчас? И если нет, значит… Опять-таки здесь замешан Роман Клейн, за сеструху мог отомстить.

Почти ясно, да не совсем. Это или Роман, или его сестра, эта чертова немка, если он ей пожаловался, или сам Потап, если ему парень наплел о своих обидах. Они все трое были в старом карьере, когда убили оборотня. Кто из них сам стал оборотнем? Скорее всего, Роман, однако не исключено, что его сестра, она же встречалась с Егоровым. А если сам мент?

Тогда пощады ждать не следует, нужно рвать когти отсюда, и поскорее. Но это — вряд ли. Потап давно на него зуб точит, да ни хрена подобного не было, пока Мошка не привязался к Таньке. Значит, пацан? С ним можно потолковать, бабки дать, пообещать, что никто его телку и пальцем не тронет, глядишь, и угомонится немчонок.

Марина повернулась к нему, открыла глаза, сонно пробормотала:

— Чего не спишь, Лева? Мы ведь уснули часа в три… Ой, так все было классно!

— Пора на работу, Маринка, — сказал Разуваев.

— Ты так редко ко мне заходишь… — капризно сказала девушка. — Все свою корову ублажаешь, да?

Разуваев внимательно посмотрел на нее — симпатичная шатенка двадцати пяти лет, карие глаза с поволокой, мягкие черты лица, чувственные губы. Но не жена. Ирина дороже ему только потому, что слишком много сил и средств затратил, чтобы сделать капризную красавицу своей женой.

— О чем ты базаришь, Маринка? Не видишь, что творится вокруг меня?

— А что творится, Лева?

— Убивают моих людей, одного за другим! Ты что, на другой планете обитаешь?

— Я тебя жду, телик смотрю… Слушай, Лева, хочу такую же антенну, «тарелку», как у тебя дома. И телик другой, с широкоэкранным экраном.

— Грамотейка! — мрачно хмыкнул Разуваев. — Как я тебе «тарелку» поставлю? Народ подумает, а на какие шиши продавщица ларька такие вещи приобретает? Весь Карьер станет талдычить про это, Ирка узнает, проблемы возникнут. А у меня и так их до хрена!

— Ой, Лева… — томно протянула Марина. — Говорят, можно на чердаке поставить «тарелку», никто и не узнает. А уж про телик — точно. Тебе жалко, да?

— Ладно, подумаю. Разгребу это дерьмо, сделаем.

— Ты обалденный мужик, Лева, — промурлыкала Марина еще крепче обнимая его. — Хочешь?

— Нет, извини, мне пора. Да и тебе тоже, дорогая.

— Ох, нет, я еще часок посплю, в двенадцать откроюсь, хорошо, Лева? Да все равно утром почти нет покупателей.

— Разорюсь, на хрен, с такими продавщицами, — пробурчал Разуваев, вылезая из-под одеяла. — Но чтобы в двенадцать была на месте.

— Конечно, Лева. Если хочешь есть, там, в холодильнике, колбаса, сделай себе бутерброд.

Разуваев хотел сказать все, что думает о такой хозяйке, но Марина уже закрыла глаза и засопела. Он только рукой махнул, никакая она хозяйка, это давно было ясно, зато в постели — огонь, а не баба.

Надел черное демисезонное пальто, минут пять наблюдал за пустынным переулком поверх занавески на окне. Убедившись, что народу в переулке нет, быстро выскочил из хаты, со двора и стремительно зашагал по направлению к своему магазину, надеясь, что никто из соседей Марины не узнал его.

Весной поселок Карьер казался райским уголком — повсюду цвели фруктовые деревья, их ароматом были наполнены дворы, улицы и переулки, деловитые пчелы жужжали над белыми и розовыми цветами, над белыми гроздьями цветущей акации — сказка, да и только. Летом Карьер выглядел как рог фруктового изобилия, особенно для внуков, приехавших к дедушкам и бабушкам из дальних и ближних городов, — весь в зелени, на улицах зреет алыча и сладкая тютина, сливы и жерделы, которые можно срывать, не опасаясь хозяев — это же уличные деревья. А вот осенью поселок напоминал облезлую кошку. Листья опали с деревьев и кустов, и за ними стали видны покосившиеся заборы, хаты с обшарпанными стенами, и все это на фоне серого неба — тоска, да и только.

Разуваев подошел к своему магазину, у служебного входа заметил Краснова, который стоял, прислонившись к стене, и с мрачным видом двигал челюстями, жуя жвачку.

— Какие новости? — спросил Разуваев.

— Хреновые, Лева, — мрачно сказал Краснов. — Ты где прятался всю ночь?

— Тебе какое дело?! — сорвался на крик Разуваев. — Что-то случилось?! Толкуй и не задавай тупых вопросов!

— Случилось. Менты тебя разыскивали, весь магазин прошерстили, мою хату тоже…

— Зачем?

— Молчуна ночью кончили.

Разуваев стиснул пальцы в кулаки, болезненно поморщился.

— Как?

— Меня таскали на опознание менты. Кошмар. Вместо морды — череп в крови, на груди, где сердце, — сплошное кровавое месиво. На нем была твоя куртка, Лева. Ты специально его подставил, да?

— Никого я не подставлял. Просто хотел убедиться, охотится эта тварь за мной или нет.

— Значит, подставил. Да я не в претензии, такие дела творятся… А он, выходит, не сообразил, кто перед ним… Дождь был сильный, лукнулся на куртец твой… Чистая везуха. Но ведь второй раз не промахнутся, а?

— Заткнись! Может, нам таким образом намекают, что товар обещанный надо бы доставить, как договаривались?

— Лева, какие, на хрен, намеки? Он же тебя рвал на части, думал, что тебя, ты сгоняй в район, посмотри на труп Молчуна, сам все поймешь. Я видел…

— Да? Кто он?

— Понятия не имею. Но он не остановится, пока не кончит и тебя, и меня тоже. Я на ночь ставни запираю, Билла отвязываю, чтоб хоть знать дал, если припрется… Косу поставил в хате — пулей его хрен возьмешь, а если косой, так можно башку снести, а там и смыться успеешь…

— Да, дела-а… — тяжело вздохнул Разуваев. — Выходит, двое нас осталось… Все остальные — пешки. Будешь начальником охраны, Краснуха. Проследи, чтобы народ ночью дежурил, как положено.

— Народ не очень-то хочет дежурить ночью. Боятся.

— Ну так проведи разъяснительную работу! Кто не хочет — увольняй без разговоров! Других найдем!

— Не знаю, найдем или нет…

— Краснуха! Ты теперь второй человек в фирме, понял, придурок?! Да, ситуация сложная, выпутаемся — ты будешь король в Карьере! А не хочешь проблему решать — вали на хрен! Других найду, их тут до хрена и больше, кто желает работать на меня. Ты все понял?!

— Да, Лева, какие дела… Я понял.

— Ну так веди себя как начальник, о хате своей на время забудь. Я возьму на себя вопросы снабжения, ты — вопросы охраны. Что не понятно?

Краснов шмурыгнул носом, взмахнул громадным кулачищем и решительно сказал:

— Все понятно.

— Работай!

Разуваев поднялся по железной лестнице в свой кабинет, первым делом плеснул в стакан граммов сто виски, выпил. Теперь уже его не успокаивало то, что зверь не нашел его, лукнулся на его куртку и кончил Молчуна. После этого вряд ли найдется в поселке человек, который наденет его куртку или пальто, а зверь уже понял, что ошибся. И значит, будет охотиться теперь за ним. Как спастись? Уехать в Ростов, затаиться на время? Ашот должен помочь. Весь бизнес, на хрен, рухнет, Краснуха не справится, конкуренты задавят его. Почувствуют силу — и сожгут оба ларька, а может, и магазин. Поквитаются. Да и Ашот вряд ли приютит его после пропажи партии товара, которую он ждал.

Да кто ж он есть, падла, чего привязался?!

Звонок мобильника отвлек его от тяжелых раздумий.

— Лева, что у тебя творится, дорогой? — услышал он в трубке знакомый голос.

— Ашот, кошмар! Люди гибнут как мухи, один за другим! — крикнул в трубку Разуваев. — Я этой ночью едва уцелел! Бизнес на грани разорения!

— Я еду к тебе, Лева. Где меня встретишь? Буду часа через три-четыре.

— Я под «колпаком» у ментов, давай на хату к Краснухе. Куйбышева, пятьдесят шесть. Там тебя встретят.

— Все понял, дорогой. Жду и тебя там, нужно потолковать о многих наших делах.

— Как приедешь, сразу подскочу.

— Хорошо, дорогой, до встречи.

Разуваев выключил мобильник и позвонил вниз, где в складских помещениях торчал, по привычке, Краснуха. Сегодня его главная задача — встретить Ашота как полагается. А все остальное — потом.

Холодно было в кухне, да оно и понятно — печку мать затопила ночью, но утром ушла на работу в школу, печка давно погасла. Вставать нужно, но как же не хотелось вылезать из-под теплого одеяла в холодную комнату! Иван вскочил на ноги, минут пять энергично махал руками и ногами, согреваясь, а потом натянул джинсы и пошел во двор к рукомойнику. А в нем воды не было. Без жены все не так… Сбегал в огород, достал из колодца ведро воды, налил в рукомойник, почистил зубы, умылся. Снова замерз как цуцик, плескаться под ледяной водой не было желания.

Вот же какая катавасия получается! Когда Катя дома, и печка с утра натоплена, и завтрак на столе ожидает, а он мог выскочить во двор, окатить себя ледяной водой, и ничуть не холодно было… Потому что Катя смотрела на него с улыбкой.

Иван вытерся махровым полотенцем, натянул толстый свитер на футболку, приладил подплечную кобуру. В холодильнике стояла кастрюля с борщом, который сварила Катя. Достал из нее кусок вареного мяса, оно и стало его завтраком.

Да, без Кати жизнь стала намного труднее. Мать, конечно, заботится о нем, да у нее свои дела, и значит, нужно самому о себе думать. А он отвык от этого. Дверь дома была заперта на висячий замок, из этого следовало, что Загорелов давно проснулся и теперь они все в его кабинете.

Иван вывел свой «Урал» со двора, подъехал к соседским воротам, нажал кнопку звонка. Через две минуты в дверях веранды показалась бледная Ирина.

— Варвар дома? — грубо спросил Потапов.

Она отрицательно покачала головой. Он не стал ее спрашивать ни о чем больше, и слова упрека не сказал, включил передачу и помчался к зданию поссовета. А там, у двери, уже ждала его Нина Потийчук.

— Ваня, тебя ждет босс.

— Чего ему нужно?

— Как — чего? Ты не понимаешь, да?

— Не понимаю, какого хрена он сует свой нос, куда не следует, — пробормотал Иван, однако пошел вслед за секретаршей.

— Иван, что у нас творится? — завопил Манько, едва Потапов вошел в кабинет. — Я не могу уехать в Ростов, я пропускаю совещание глав, так сказать! Почему у нас одно убийство за другим происходит?! Что это значит?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Потапов.

— А кто должен знать?

— Тут есть следователи из района, у них бы и спросили, Илья Петрович. Если они, имея машину, не смогли предотвратить убийства, что можем сделать мы, безлошадные?

— Мне плевать на следователей из района! Ты отвечаешь за порядок в поселке! — крикнул Манько.

Потапов пожал плечами.

— Я отвечаю, да. Но убийствами занимается районная прокуратура. Спросите у них, что такое творится.

— Я не могу поехать в Ростов! Совещание началось без меня, а это не просто болтология, а важные деловые контакты, черт побери! Денег ни на что не хватает, нужно договариваться с соседями, у них одно есть, у нас другое! А вместо этого я должен постоянно оправдываться перед начальством! — орал Манько. — А ты чем занимаешься? Ты почему не контролируешь ситуацию?!

Иван почувствовал, что еще немного — и он врежет мэру от всей души. Ситуация более чем серьезная, а он про свои совещания талдычит да районного начальства опасается! Нет бы сказать — бери мою машину с водителем, организуй ночное патрулирование, я сам обращусь к жителям поселка, мужикам, чтобы помогли — ничего подобного!

— Илья Петрович, если в поселке действует банда наркоторговцев, их не так-то просто контролировать. В самой Москве такие дела месяцами расследуют, а вы хотите, чтобы я за пару дней нашел преступников?

— В Москве народу в тыщу раз больше, чем у нас! Ты здесь каждого знаешь! Кто?! Между прочим, вы с Ледовским получаете доплату от местной администрации и обязаны отчитываться!

— Отчитываюсь. Все началось с глупого приказа мэра, в результате которого наркокурьер не был доставлен в район, улики уничтожены, наркотик пропал из сейфа в кабинете участкового. А потом наркомафия начала уничтожать всех, кто причастен к этому. Не будь глупого приказа, ничего такого бы не случилось.

— Ты мне мозги не пудри, Потапов, не пудри, я сказал! Кто-то воспользовался ситуацией, убивает, дестабилизирует, так сказать… Кто?!

— Не знаю пока. Но есть информация, что следующей жертвой можете стать вы, — жестко сказал Потапов.

— Я?! Погоди, ты что такое болтаешь? Почему я? — Манько испуганно заерзал в кожаном кресле.

— Убивают кого? Холуев Варвара. Убивают за что? Товар исчез, у них за ошибки спрашивают по-другому. Вы что, фильмов не смотрели? Убивают кто? Заезжие киллеры.

— А ты куда смотришь? Почему заезжие у нас тут хозяйничают?! А я тут при чем?

— Вы тут хозяин, вы друг Варвара, покровительствуете ему. Павло Молчан, которого убили этой ночью, был одет в куртку Варвара. Тот просто подставил мужика, а сам прячется. Его не найдут, на кого разозлятся? Как думаете, Илья Петрович?

— Я не имею никакого отношения…

— Выйдете ночью в сортир, они и объяснят вам, что к чему, — продолжал Иван. — Чик — и головы нет.

Оно, конечно, нехорошо пугать пожилого начальника, но выслушивать его недовольство просто сил не было, особенно зная, что из-за него заварилась вся эта каша. Из-за него Варвара не посадил в КПЗ, сам угодил туда, а потом и Катя ушла… Ничего, пусть поразмыслит, с кем дружбу водит!

— Все, надоел ты мне, иди и работай! — снова разозлился Манько. Понятное дело, кому хочется слышать такое о своей голове в своем же начальственном кабинете? — Много болтаешь, а толку — ноль!

— У кого-то есть толк? — поинтересовался Иван.

— Вечером придешь с докладом о том, как идет расследование. И завтра утром. Вечером и утром! Докладывать мне все, что станет известно!

— Понял, Илья Петрович, — сказал Потапов и двинулся к выходу, мысленно усмехаясь.

В его кабинете было накурено, хоть топор вешай. Все в сборе — Ледовской, Дунайцев и Загорелов пили крепкий чай и ожесточенно спорили о мотивах последнего убийства.

— А, вот и наш пьяный шериф! — закричал Дунайцев. — Прокол в твоей версии имеется, и весьма серьезный!

— Что эксперты выяснили? — спросил Иван.

Тишина воцарилась в тесной комнатушке. Иван смотрел на следователей, ожидая ответа, но те, как по команде, опустили головы, Володя тоже смотрел в сторону.

— Бешеная собака, волк или другой хищник, экспертиза подтвердила это. Поскольку собака и даже волк, коих тут нет, на такое не способны… — наконец сказал Дунайцев. — Худшие опасения подтвердились. Он вернулся. Шеф задергался, но пока не обратился за помощью к ФСБ. Дал нам сутки, чтобы прояснить ситуацию. Он не верит в оборотней до сих пор. Сутки у нас, Иван. Потом ФСБ возьмет все под свой контроль, введут комендантский час, сами будут работать.

Потапов сел на свободный стул, налил себе чаю, положил сахар, медленно размешал его ложечкой и лишь после этого посмотрел на Дунайцева.

— А что ты говорил про мою версию?

— Мафия мстит за изчезновение наркоты. А куда делась партия? Если ее взял Разуваев, как мы полагаем, ему проще отдать наркоту хозяевам. Убили трех его сообщников, он сам прячется, а товар не отдает. Скажи, на хрена ему это нужно? Похоже, товара у него просто нет.

— А ты «первый раз замужем», да, Вася? — спросил Потапов. — Сразу не отдал — потом отдавать нельзя, это же все равно что подписать приговор себе. Значит, вознамерился «кинуть» хозяев, а они такое никогда не простят. Это раз.

— А если у Разуваева и правда нет товара, у кого он может быть? Кто о нем знал вообще? Только ты и Володя.

— И Манько, наш любезный мэр.

— Думаешь, он поджег туалет в огороде сторожа и договорился со скандальной бабой, чтобы она увела Володю?

— Нет, конечно. И ключа от моего сейфа у него нет. Но теперь я допускаю, что кто-то другой мог взять товар из сейфа.

— Кто?

— Гусляр или Краснуха… С одного уже не спросишь, а другой не признается… Но это они организовали налет на мой кабинет, в этом я не сомневаюсь.

— Не могу понять, как ты мог поехать домой и лечь спать? — с досадой спросил Дунайцев.

— Что ты хочешь сказать, Вася? У меня жена беременная, я ее не встретил из-за этого говнюка! — разозлился Потапов. — Товар в сейфе, улики налицо, Вовка на дежурстве. Приказ мэра был — самим распутать дело. Что еще ночью я мог?

— Перестань, капитан, — сказал Ледовской. — Ты еще про меня ничего не сказал. Кстати, ключи от сейфа у меня были, запросто мог взять наркоту. Но если есть хоть один процент из ста, что мы на это способны, — сажай, не задумываясь. Меня. Насчет Ивана у тебя и сотой доли процента нет.

— Заткнись, салага, — сказал Дунайцев. — Молодой еще, а Ивана я знаю не первый год. Два вопроса не дают покоя — куда делся товар и почему это связано с появлением оборотня.

— Я и сам про это думаю, — мрачно усмехнулся Иван. — Короче, вы ищите Варвара, а я поехал по своим делам. Есть кое-какие соображения.

— Варвар уже объявился в своем магазине, собирается домой, — сказал Ледовской.

— Там и поговорите с ним.

— Погоди, Иван, — сказал Дунайцев. — Тут такое дело… Всю ночь на ногах, да и полдня уже пролетело… У тебя перекусить чего-то горячего можно?

— Ну ты даешь, Вася! — мрачно хмыкнул Иван. — У меня башка кругом идет, но ты мог-то прямо сказать? Конечно, какие дела? Поехали ко мне, Джека на цепь посажу, борщом угощу… А там и Варвар рядом, вернется, и он ваш.

— Я приглашал к себе, — сказал Ледовской, — но Валентина вчера, когда ты спал, Евдокия Андреевна борщом угощала. Он в восторге, опятьхочет.

— Предатель! — сказал Загорелов.

Иван несколько секунд молчал, а потом яростно махнул рукой:

— Пошли, мужики, пошли, все нормально.

Глава 19

Синяя «копейка» главного бухгалтера Максима Слепченко небыстро катилась по улицам резко «похудевшего» осенью поселка. Разуваев сидел впереди, рядом с водителем, хмуро смотрел в окно. Машина дома, ее вчера Павло пригнал, «Хонда» тоже дома, не тащиться же пешком по улицам? Одно дело, когда от Марины к магазину спешил, оглядываясь по сторонам, и совсем другое, когда с работы домой возвращался, вполне легально. Пришлось попросить Слепченко подбросить до калитки.

Время от времени мрачная усмешка искривляла тонкие губы Разуваева. Совсем еще недавно все у него было отлично, думал расширять свой бизнес, планировал увеличить прибыль вдвое, смотаться на новогодние праздники в Париж, как вдруг посыпались проблемы, одна за другой. Куда ни кинь — везде клин, мать его за ногу! Менты наверняка разыскивают его, а если с ними Потап — всего можно ожидать. Понятное дело, злые, как псы, а уж Потап и подавно! Зверь охотится за ним, теперь это совершенно ясно. Как с этой тварью бороться — и Ашот не знает. Кстати, Ашот сам едет к нему, тоже злой… А куда товар делся? Краснуха вряд ли его взял, сам трясется от страха. И конкуренты головы подняли, слухи распускают, что ходить в его магазин опасно, мол, в любой момент криминальные дружки взорвать могут Разуваева вместе с покупателями.

Сплошные проблемы, и любая может стать смертельной. Собственно, одна уже смертельная, судя по тому, что случилось с Павло Молчуном. А Потап? А Ашот? Во дела какие начались, елки зеленые!

— Спасибо, Макс, — сказал Разуваев, выбираясь из «копейки» возле ворот своего дома. — Остаешься за старшего в магазине. Краснуха сегодня занят, я тоже. Справишься?

— Конечно, Лев Сергеевич, — с готовностью отозвался сорокалетний бухгалтер. — Можете не волноваться, все будет нормально, как всегда.

— Справишься — станешь генеральным менеджером, Макс. Это мое слово. Краснуха не потянет, так что, покажи, на что способен в качестве руководителя. О службе охраны я сам позабочусь, но сейчас народ в твоем распоряжении, проинструктируй. Работай Макс.

— Понял, Лев Сергеевич.

Разуваев согласно кивнул и пошел во двор. Тихо там было, и дом казался пустым. Но нет, едва он вошел на веранду, навстречу вышла бледная Ирина. Ненакрашенная, но все же красивая, только сочные губы нервно сжаты.

— Ты где был, Лева? — спросила она.

Судя по виду, она не на шутку разозлилась, и разговор предстоял серьезный. Этого ему только не хватало!

— Прятался, Ирка, — Разуваев чмокнул жену в щеку. — Устал чертовски и жрать хочу. Приготовь что-нибудь на обед.

— У кого прятался, Лева?

— Тебе какое дело?

— Так у кого?

— Ирка, перестань дурить! Не видишь, что творится вокруг, да? Сперва Мошка, потом Гусляр, теперь вот Молчун… На его месте должен был быть я, понимаешь? И ты, дорогая! Но я отвел эту напасть от нашего дома, от тебя, от меня.

— И с кем же ты провел эту ночь?

— Ну ты совсем тупая баба! Зачем тебе это знать? У надежного человека. Выдать его не могу, даже тебе. Менты припрутся, начнут спрашивать, проболтаешься — я человека подведу. Так что не спрашивай.

— Они уже приезжали…

— Пожрать мне дашь или нет?

— Сам себе приготовь. Я знаю, ты изменяешь мне, Лева. И больше не намерена терпеть это. Я, по твоему наущению, Ивана с Катей разлучила. Зачем я это сделала, ты можешь мне объяснить? Грязной шлюхой выглядела ради тебя, а что в итоге? Ночуешь у какой-то сучки?!

Разуваев снял ботинки, бросил пальто на пластиковое кресло и пошел в дом. Ирина направилась за ним. На кухне Разуваев открыл холодильник, достал кастрюлю с куриным супом, поставил на газовую плиту разогревать. Ирина присела на диванчик, внимательно глядя на мужа.

— Чего зыришь?! — зло спросил Разуваев. — Я тебя, может, от смерти спас, а ты достаешь меня своими подозрениями. Что ты хочешь узнать?

— Где ты был этой ночью?

— Не понимаешь, да? Я же только что тебе объяснил!

— А почему нас кто-то должен убивать?

— Да потому, дура несчастная, что за эту красивую жизнь твою нужно платить! Поняла?! Хочешь спокойной нищеты — ну так найди себе кого-то вроде нашего соседа. Но учти, он-то живет за счет своей немки, она больше его получает!

— Сам ты дурак! — истерично крикнула Ирина и ушла в свою комнату смотреть телевизор.

Разуваев стукнул кулаком по столу, потом достал из холодильника бутылку водки, наполнил хрустальную рюмку. Залпом выпил, наполнил рюмку по новой, взял черпак, налил в тарелку горячего супа, положил куриную ножку. И черт с ней, с женой, хоть поесть по-человечески он имеет право? Маринка-то насчет готовки совсем никакая.

Но оказалось, что нет, и поесть по-человечески он не может, ибо зазвонил звонок, кто-то срочно хотел его видеть. Разуваев вышел на веранду и матюгнулся про себя. Менты прикатили, ну просто кошмар какой-то!

— Господин Разуваев, нам необходимо с вами поговорить, — сказал Дунайцев, заходя во двор.

— Что с вами делать? — злобно пробормотал Разуваев. — Говорите, только не мешайте мне жрать!

Двое, и Потапа с ними нет, уже легче. А чем объяснить свое отсутствие дома этой ночью, он знал. Приятель из райцентра приехал на своей машине, к нему и отправился в гости. Потому и попросил Павла отогнать машину домой, куртку оставил в машине. Зачем Павло надел ее — понятия не имеет. С приятелем прикубанским созвонился, тот, если нужно будет, подтвердит, что всю ночь Лев Разуваев гостил у него, а утром он отвез его в Карьер.

Дунайцев и Ледовской пошли за Разуваевым в дом. Загорелова они оставили у Ивана, собака-то на цепи, кому-то нужно было за двором присматривать, пока Евдокия Андреевна в школе.

Роман осторожно двигал командоконтроллеры, подводя зубья ковша к пласту желтого песка. Федорович, седой, коренастый старик, стоял рядом с помощником в кабине экскаватора, скрипучим голосом корректируя действия помощника.

— Стрелу ниже, напорку длиннее, аккуратнее… Так, теперь цепляй… напорку от себя, вот так… вверх, аккуратнее, напорку на себя, взял, еще на себя, подымай стрелу, разворачивай. Так, тормози тута, опускай помаленьку стрелу, как будто над машиной, вываливай!

Ковш с песком замер над грязной лужей, днище открылось, и песок посыпался на лужу.

— Уже лучше, — сказал Федорович. — До твоего отца далеко, Федор просто нутром чует машину, но со временем и ты можешь чегой-то достичь. А сейчас мотай вниз, там уже машины ждут своей очереди. Да про кабель не забудь!

Роман выскочил из экскаватора и, зябко ежась от холодной сырости, побежал к «КамАЗам», их было целых три. У первого был талон карьероуправления, Роман взял его, махнул водителю, чтобы подъезжал под погрузку. Федорович быстро высыпал в кузов машины два ковша по два с половиной куба песка в каждом. Двое других водителей расплатились с экскаваторщиками наличными, что было куда приятнее. Роман сунул деньги в карман джинсов, но отдать их Федоровичу не смог — по дороге двигался еще один грузовик, «ЗИЛ», а за ним — Иван Потапов на своем мотоцикле.

«ЗИЛ» и Потапов почти одновременно подъехали к экскаватору, водитель «ЗИЛа» протянул деньги Роману, но тот отрицательно покачал головой.

— Талон возьми, тогда погрузим.

— Че за дела, парень? На хрен мне нужен талон, если я бабки живые предлагаю? — возмутился водитель.

— Не положено, — сказал Роман. — Это не мой песок, я им не торгую.

Потапов слез с мотоцикла, подошел к нему. Федорович выскочил из кабины, подбежал к Ивану, протянул руку.

— Здорово живешь, Иван! Шо там у нас за убийства творятся, а? Может, опять какой чудищ приперся?

Федорович уважал Потапова больше, чем начальника карьероуправления и главного инженера Соколова. Сорок лет назад сам служил в десантных войсках, с тех пор считал настоящими мужиками тех, кто, как он, был в пору срочной службы десантником. Иван являлся самым настоящим, по его мнению. Потапов пожал его руку.

— Молодец, крылатая пехота, рукопожатие крепкое, как у бывшего президента, — сказал он.

Большей похвалы для Федоровича просто не было.

— Куды ему до меня, — довольно усмехнулся старик. Зыркнул на оторопевшего водителя «ЗИЛа», сурово сдвинул брови и властно махнул рукой.

— Проезжай, у нас тута не частная лавочка, магазин Левы Разуваева! Чего приперся без талона?!

— Загрузи его, Федорович, — сказал Потапов. — Я в ваши дела не лезу и начальству докладывать не стану, песка на всех хватит. А насчет чудищей — не боись. Ситуация под контролем. Ну давай, загрузи мужика, а мне с Ромкой поболтать нужно.

Роман взял деньги, Федорович еще раз пожал руку Потапову и полез в кабину, чтобы высыпать ковш песка в кузов «ЗИЛа». Когда машина отъехала, Роман повернулся к Потапову.

— Что за разговор у тебя, Иван?

— Ты где был минувшей ночью?

— Дома… А почему ты спрашиваешь об этом?

— Кто-то может это подтвердить?

— Отца спроси. Катьку… А в чем дело, Иван?

— Рома, не исключено, что ты попал в дурную историю.

— В какую?

— Рома, ты нормально себя чувствуешь?

— Вполне.

Иван замялся, не знал, как сказать парню о том, что он, возможно, превращается в страшного зверя — убийцу. А если — нет? Он, Иван Потапов, будет выглядеть полным идиотом! Роман казался совершенно спокойным, уверенным в себе парнем.

— Роман, если у тебя есть какие-то проблемы, лучше скажи мне сразу, я помогу.

— По-моему, это у тебя проблемы, Иван. Кстати, я вечером говорил с Катькой, кажется, она что-то поняла, но ты же знаешь, какая она упрямая. Сегодня работает в первую, ты встреть ее после смены, сам поговори.

— Спасибо, постараюсь, если будет время. Но сейчас речь о тебе. Поверь, это очень серьезно. Ты один не справишься, я хочу помочь.

— Да в чем?

Взгляд парня был совсем невинным, он действительно не понимал, в чем его подозревают.

— Ночью погиб Павло Молчун. Пригнал машину Разуваева и его куртку надел. А потом его убили.

— Павло Молчун?! — изумился Роман. — Но почему?

Легкая тень мелькнула в его глазах и тут же исчезла.

— Разбираемся. Я подумал, может, ты гулял с Таней, что-то видел подозрительное? Каких-то людей незнакомых?

Роман только руками развел. Лицо его снова было спокойным, взгляд — грустным и честным.

— Да я вчера, как вернулся от тебя, так и не выходил на улицу. Дождь ведь шел, какие там гуляния.

Потапов мысленно матюгнулся, понимая, что парень ничего ему не скажет.

— Ладно, извини. Все у тебя нормально? С Таней как?

— Отлично. Ты что, теперь контролируешь мое поведение? Может, письменный отчет тебе предоставить, где был, что делал?

— Извини, я просто подумал… Не обижайся, ладно?

— Да какие дела? Если что нужно — я тебе помогу.

— Нет, вот помогать мне точно не надо. Ну ладно, Рома, не буду тебе мешать.

Потапов сел на мотоцикл и поехал вслед за «ЗИЛом», который уже карабкался вверх, выезжая из карьера. Он чувствовал, что этот Роман, уверенный в себе, был совсем не похож на того парня, который неделю назад выглядел робким и подавленным. Другой человек! А что случилось с ним за это время?

Роман долго смотрел ему вслед, а потом стремительно помчался за выступ пласта породы, где его не мог видеть Федорович, а машин в карьере не было. Упал на мокрый песок, забарабанил кулаками по нему.

— Придурок, придурок! — застонал он. — Ты что, не мог понять, что это совсем другой человек? Не мог подсказать?! Как же я мог так лопухнуться?!

— Я могу помочь только в общих вопросах, — прозвучал в его голове хриплый голос. — По частным — ты сам принимаешь решение. Я не поводырь тебе, учись сам жить!

— На хрена ты вообще тогда нужен?! Погиб человек, он не сделал мне ничего плохого!

Красные молнии сверкали в глазах Романа, пальцы судорожно вонзались во влажный песок.

— Учись управлять своими чувствами в момент гнева! Учись смотреть в момент гнева! Не отдавайся ему полностью! И запомни — нет такого вопроса «для чего я нужен». Ты — это я в земной реальности. И все.

— А ты кто? Ты в какой реальности?

— Станешь сильным мира твоего — поймешь. Не станешь — исчезнешь навсегда. И не тревожь меня по пустякам!

Роман поднялся на ноги, сжал в горсти желтый песок. Отшвырнул его. Да, нужно контролировать себя, управлять собой в моменты гнева… Собой? Наверное, да.

Глава 20

Все вдруг разом опостылело — и дом, полная чаша, и техника, диковинная для многих карьерцев, и модные наряды, в которых некуда пойти здесь. Все у нее было, а толку от этого? Кем она себя чувствует? Да шлюхой самой настоящей, так захотел ее драгоценный муженек! И если бы Иван не дорожил так своей немкой, в отместку Леве рассказал бы кому-то, что жена Разуваева бегает к нему, показывает голые сиськи, себя предлагает, над ней бы смеялся весь Карьер. Завидовали многие, женщины — так почти все, уж они-то постарались бы смешать ее с грязью. А у Ивана проблем выше крыши, за эти убийства, небось, он отвечает как участковый, и немка сбежала от него. Если откажется вернуться, а она же вся из себя правильная, Иван может и сказать… И что тогда ее ждет?

До замужества, когда Лева сидел, встречалась с другими мужчинами, но сама решала все свои проблемы. Когда еще раз пойти на свидание, когда сказать — извини, дорогой. Никто не мог упрекнуть ее в легкомысленности. А теперь ведь могут узнать, что муж специально посылал ее к Потапову, и ох сколько мужиков убогих завопят — а я ведь на такое не способен, сколько бедных женщин, да и не очень бедных, подумают — хорошо, что я не жена самого известного в поселке бизнесмена! Не шлюха, которую можно послать к другому мужику!

А у Левы сплошные проблемы, милиция им интересуется, приезжали, взяли подписку о невыезде. Может, скоро все ее благосостояние рухнет. Ну так честное имя свое хотя бы нужно спасти. Чтобы людям можно было спокойно смотреть в глаза. А как это сделать? Да только одним способом — честно рассказать немке, что ничего между ней и Иваном не было. Пусть помирятся, пусть живут себе… Только бы эта история никому не стала известной.

Ирина посмотрела на электронные часы — половина пятого, немка, если работает в первую смену, уже вернулась домой. Лева уехал в свой магазин, значит, самое время пойти к немке и все ей честно рассказать. Она правильная баба, поймет ее и убедит Ивана не мстить Леве и ей. Это самое верное решение. Может, и пронесет. А с Левой она потом разберется, если он выпутается из своих проблем. Найдет способ и заставит его пожалеть о том, что не ночевал дома!

Джинсы, полусапожки, кожаная куртка на меху. Не соболью же шубу надеть, немка разозлиться может. И — пешком по улицам Карьера к дому немки, отвыкла уже пешком ходить, Лева на машине возил, если куда надо. Тут — никуда, продукты он сам привозил, какие она заказывала, а вот в районную парикмахерскую, тамошние магазины — да. Уже смеркалось, улицы были пустынные и жутко унылые, смотреть тошно. Да и страшно после того, как муж твердил, что его и ее тоже могут убить. А что поделаешь? Нужно идти, если уж решила.

У забора Клейнов она долго не решалась нажать кнопку звонка, тоже звонок, как и у них, практичные они, немцы, все делают правильно, но не потому, что денег много, как у Левы, а потому что так удобнее. Нажала. Минуту спустя из дома выбежала немка, замерла как вкопанная, увидев за раскрытой калиткой ее.

— Привет, Катерина, — сказала Ирина.

— Что тебе нужно?

— Честно рассказать обо всем.

— Нам не о чем говорить, — холодно сказала Катя, намереваясь захлопнуть калитку.

Ирина вцепилась пальцами в край холодного дерева, удержала калитку раскрытой.

— Послушай меня… Я ведь не просто так пришла, да?

— Ты всегда приходишь не просто так.

— Мне нравился Иван, мы даже несколько раз встречались…

— Я знаю.

— Заткнись, дура! — не выдержала напряжения Ирина. — Ничего у нас никогда не было, поняла? А то, что ты видела, — Лева приказал, я сказала Ивану, что сообщу о муже что-то важное, он сказал — проходи. Я прошла, понимаешь?

— Нет.

— Ты что, совсем тупая? Я тянула время, пока тебе не скажут нужные люди — пора домой. Ведь сказали, так? А когда ты приперлась, я начала бухтеть то, что велел мой придурок, муж, понимаешь? И показала, чтоб ты поверила. На самом деле ничего между нами не было, ни тогда, ни вообще.

— Зачем ты это сказала?

— Ну, ты совсем дура! Я же объяснила — муж попросил, ему нужно было это… Чтобы Ивана выключить из игры.

— Я не верю тебе, — не очень уверенно сказала Катя.

— Послушай, немка, скажу тебе всю правду. Я не хочу быть бабой, которую муж посылает на свидание к любовнику, такого быть не может, но так получается. И мне плевать на дела моего мужа, я просто хочу сказать — я была дурой, что согласилась сыграть в эту дерьмовую игру, понимаешь?

— Теперь только прозрела?

— Да. Когда убили еще одного сотрудника Левы. Третьего уже. Могут и Леву убить, и меня. Не хочу подыхать подлой сволочью! Короче, прости меня. Это все.

— Хочешь, чтобы я тебе поверила? Это должен подтвердить твой муж, — задумчиво сказала Катя.

— Ну, ты даешь! Пойди, спроси у него сама, он в магазине торчит. Можешь сослаться на меня, я свои эти вот слова подтвержу, не сомневайся. А что скажет муж — понятия не имею. Слушай, какие тебе еще доказательства нужны, если я сама призналась, что муж заставил меня сыграть шлюху?

— Я все поняла. Не думай, что такая уж дура. Я на тебя не обижаюсь, Ира, Бог тебе судья. А с мужем твоим обязательно поговорю.

— Дура ты, Катька, просто невероятная. Я тебе истинную правду сказала, беги лучше к Ивану, он ни в чем не виноват перед тобой. А Лева и наврать может.

— Я пойму это. Спасибо, Ира.

Катя решительно захлопнула калитку. Ирина, качая головой, зашагала к своему дому. Она не понимала поведение немки, вроде бы все сказала правильно, беги, целуйся со своим дорогим ментом, да нет. Чего-то еще хочет уяснить… Дура, ну что тут еще можно сказать? Шагая по сырой улице к своему дому, Ирина чувствовала и облегчение — честно призналась во всем немке, сняла камень с души — и тревогу. Теперь она думала о своем будущем, а оно было туманным.

В это самое время Катя торопливо одевалась в комнате. Роман встречался со своей Таней, отец смотрел в гостиной телевизор, а она хотела точно знать, не соврала ли Ирина? Не пришла ли только для того, чтобы выгородить Ивана? Подсознательно понимала — Иван не виноват перед ней, но хотела убедиться, поэтому и намеревалась встретиться с Разуваевым, послушать, что он скажет.

— Кто это приходил, Катя? — спросил Федор Петрович.

— Подруга одна… — сказала из своей комнаты Катя.

— Не Иван?

— Нет, у него сейчас работы много, ты же сам знаешь, что творится в Карьере.

— Я-то знаю, — тяжело вздохнул Федор Петрович. — Но понять не могу, почему ты не рядом с ним в это трудное время?

— Понадобится — буду рядом. Отдыхай, папа, а мне нужно отлучиться на полчаса.

— Не задерживайся, тут и вправду черт-те что творится… Может, проводить тебя, дочка?

— Я знаю, знаю, папа! Не надо провожать, спасибо, я сама справлюсь.

Катя надела кожаную куртку, надвинула капюшон на голову и вышла из дома. Опустив голову, она торопливо зашагала в сторону магазина. Уже стемнело, улицы, кое-где освещенные оранжевыми пятнами фонарей, опустели, народ снова опасался выходить из домов после наступления темноты. Наверное, и в магазине покупателей не было, но работал-то он до девяти, значит, Разуваев должен быть там. Страшно было идти по безлюдной улице, но ведь Ирка пришла, не побоялась, что ж она, жена Ивана Потапова, трусливее жены какого-то подозрительного бизнесмена? Ну уж нет!

Подумала так и улыбнулась. Жена Ивана Потапова! Да, и это помогает ей уверенно шагать по сырому гравию дороги. Еще как помогает!

Впереди показались стеклянные, ярко освещенные витрины магазина. Поначалу, когда магазин только открылся, их раза два или три разбивали; одного хулигана Иван нашел, заставил заплатить Разуваеву, про других говорили, что Разуваев сам разобрался с ними, и так, что бить витрины магазина перестали.

Катя прибавила шагу, почти бегом добралась до двери, перевела дух и вошла в просторный торговый зал, продуктовый. Был он устроен на манер городских магазинов — продукты лежали в холодильных контейнерах, а те, что не портились, на полках. Бери пластмассовую корзинку, клади в нее что хочешь и топай к кассе. Их было три, кассовых аппарата, и возле каждого еще летом в это время выстраивалась очередь, сегодня же работала только одна кассирша, да и та болтала с грузчиком, потому что ни одного покупателя не было. Грузчика, рыжего, курносого парня, Катя хорошо знала — Сергей Воронихин, Ромкин приятель. Увидев Катю, он шагнул навстречу.

— Привет, Кать! Что там твой Потап, думает мышей ловить или нет? У нас тут скоро некому работать будет, всех перебьют к едрене фене.

Его тон не понравился Кате.

— Сережа, еще раз назовешь Ивана «Потапом», скажу ему, приедет, просто надерет тебе уши, и будут они у тебя как локаторы до самой старости. Понял? — строго сказала она.

— Да ладно, я ж просто спросил… — мигом сник грузчик. — Людей наших убивают одного за другим, а мы ничего не знаем. Извини, Кать, я нечаянно сболтнул…

Жена Ивана Потапова! Вот как эта фамилия действует на местную шпану!

— Позови мне Разуваева, нужно поговорить с ним.

— А босса нету.

— Где же он?

— Понятия не имею. За старшего остался Слепченко, хочешь, позову его?

— Давно он уехал?

— Да сразу после обеда, и потом не появлялся.

Катя задумалась. Ирина считала, что муж в магазине, а его тут всю вторую половину дня не было. Где же его искать? Может, Слепченко знает?

— Ну давай, зови, — сказала она.

Кассирша, крашеная блондинка Валя, поняв, что Катя ничего покупать не собирается, со вздохом достала откуда-то снизу журнал и принялась перелистывать страницы. Минуты через три со второго этажа спустился Слепченко. Вид у него был явно испуганный, и не Катя являлась причиной этому.

— Здравствуй, Катюша, что там нового на милицейском фронте? — спросил он, подходя к ней.

— Здравствуйте, Максим Иванович. Я не знаю, но Иван работает день и ночь, и следователи из района живут… у нас.

— Поскорей бы разобрался, а то, понимаешь, вчера только Павло Молчун был назначен начальником охраны, а сегодня его уже нет в живых. Сегодня меня Разуваев оставил за старшего, теперь сижу и думаю, а как домой ехать? Ты понимаешь?

— А вы тут переночуйте, запритесь, да у вас же и сторож есть с оружием.

Слепченко почесал затылок, машинально кивнул.

— А что, это, пожалуй, идея. Так и сделаю.

— Максим Иванович, мне нужно срочно поговорить с Разуваевым, его жена приходила, просила… Не знаете, где он?

— Точно не знаю, но, скорее всего, у Мишки Краснова. Куйбышева пятьдесят шесть, знаешь?

— Знаю, спасибо, Максим Иванович, — сказала Катя и вышла из магазина.

Еще бы ей не знать, где находится притон Краснова, или Краснухи, как его называли в поселке, Иван столько раз говорил ей с зубовным скрежетом, что никак не может прикрыть эту «лавочку». Не хотелось тащиться туда, и дождь пошел, и смысла особого не было, Ирина ведь приходила тайком от мужа и явно говорила не то, что он приказал. Да и теперь, когда прошло время, было абсолютно ясно, что Иван, вернувшись из района, не мог привести к себе любовницу, не зная, где жена, где мать, когда вернутся. На такое и самый известный гуляка в поселке не отважился бы, что говорить об Иване… Дура она была, поддалась на грубую провокацию, но… самочувствие такое, что и сама не знает, чего от себя ждать. Первая беременность, еще и незаметно, но влияет на настроение…

А теперь, если уж решилась, то пойдет до конца. Может, и не услышит признания от Разуваева, но хоть скажет ему все, что думает.

Она всегда была упрямой девушкой.

Ашоту понравился первач, очищенный и настояный на чабреце. Две рюмки выпил, закусил соленым огурчиком, сырокопченым окороком, блаженно откинулся на спинку стула в дальней комнате Краснухи. Закурил «Мальборо».

— Хорошо у тебя в деревне, Варвар, — сказал он, пуская в потолок кольца дыма.

— Не жалуюсь. Участок прикупил по соседству, хочу открыть центр отдыха с рестораном, сауной отдельной, комнатами для приезжих… С телками, если кто пожелает.

— Это правильно, — одобрил Ашот. — Если в ресторане будешь подавать такое пойло с такой закусью, народ пойдет.

Два громадных «шкафа» — Салтык и Боров — сидели у стены, не пили, внимательно наблюдали за разговором. Кто из них кто, даже Разуваев не мог сообразить, оба лысые, тупые, но исполнительные, оба похожи на боровов. Люди Ашота. Краснуха сидел за столом, пил, но помалкивал.

— Ашот, у нас возникли серьезные проблемы, — сказал Разуваев. — Похоже, все дело в оборотне.

— С оборотнями мы разберемся, — жестко сказал Ашот, худощавый армянин пятидесяти восьми лет. — Они у нас попляшут!

— Ты не понял, Ашот! Это настоящий оборотень.

— Слушай, дорогой, заткнись, да? Я с оборотнями в Ростове имел дело. Я знаю, как с ними работать. Понял, нет?

Разуваев понял вдруг, что про настоящего оборотня Ашот не станет слушать, подумает, что его дурачат. Он ведь не жил в поселке, а про сентябрьские события ни в газетах, ни по телевидению не сказали и слова. Ашот заподозрит неладное, если ему станут «впаривать» про настоящего оборотня, зверя. И не только заподозрит, а еще и прикажет своим «шкафам» разобраться, что, собственно, имел в виду Разуваев, когда нес откровенную чушь ему, уважаемому человеку, благодетелю этого урки?

Дальнейший разговор на эту тему становился опасным.

— Понял… — сказал Разуваев.

— Кто взял товар? Где он? — жестко спросил Ашот.

— Я думаю, местный участковый, Иван Потапов. Он задержал Мошку и спрятал товар в свой сейф. Я организовал все как надо, но в сейфе товара не оказалось. Вот Краснуха вскрыл сейф, можешь спросить его.

— Я тебе верю, Варвар. Вот с этим «оборотнем» и будем разбираться.

Ашот посмотрел на своих телохранителей, они приосанились всем своим видом показывая, что готовы на все, что прикажет босс. Ашот налил себе еще рюмку, поднял ее, внимательно посмотрел на Разуваева.

— Ты, Лева, утратил контроль над ситуацией. Это плохо.

Знал бы он, какая тут ситуация на самом деле! Но что толку говорить об этом? Пусть сам разбирается, глядишь, да и нарвется на зверя. Нет Ашота — одной проблемой меньше станет.

— Ашот, в поселке менты из района, моих людей кто-то убирает…

— Разберемся.

Во дворе яростно залаял пес. Ашот уперся немигающим взглядом в Разуваева. Тот взглянул на Краснова.

— Щас посмотрю, кто там приперся, — сказал Краснов и пошел во двор.

Салтык и Боров вскочили со своих стульев, один шагнул к окну, другой встал у двери. Краснов вернулся через несколько минут, мотнул головой, стряхивая дождевые капли.

— Катька приперлась, хочет с тобой поговорить, Лева, — сказал он.

— Какая Катька? — не понял Разуваев.

— Ну какая! Потапа жена.

— Со мной?

— Стоп! — жестко сказал Ашот. — Жена Потапа — жена участкового, который взял товар? Я все правильно понимаю, дорогой?

— Да, — сказал Краснов.

Разуваев скрипнул зубами. На хрена же такое базарить? Ашот приехал и уехал, а ему тут жить. Мужика подставить — это одно, а с бабами воевать — совсем западло.

— Я его прищучил на одном деле, видимо, хочет разобраться, что к чему, — сказал он. — Жену прислал…

— А мы сами с ней разберемся, — сказал Ашот. — Потолкуем спокойненько, или сама скажет, или муженек отдаст товар в обмен на жену.

— Нет, Ашот, он совсем озвереет! — испуганно воскликнул Разуваев. — К тому же она в положении!

— А мы ей ничего плохого не сделаем. Пускай он отдаст наше, мы отдадим его. Ну, далеко ее тащить не стоит… У тебя есть хата, про которую никто не знает?

— Нет.

— У меня есть, — сказал Краснов. — Двоюродный дядя, Качура, живет прямо возле железнодорожной ветки от нового карьера к городу. Там еще есть ветка к ЖБИ-7, так он стрелки переводит. Четыре километра от Карьера, а до города все десять будут. Один живет, кругом пусто.

— Вот к нему и зачалим, — решил Ашот.

— Нет, нельзя! — крикнул Разуваев. — Потап такое устроит!..

— Не устроит, — ласково сказал Ашот. — Мы остановимся там на ночь, вежливо поговорим с телкой, а потом увезем подальше, если не скажет, где товар. И ваш Потап сам принесет его на блюдечке с золотой каемочкой.

— А я думал — с голубой, — сказал Краснов.

— Я тебя сам сделаю «голубым», будешь вякать! Салтык, Боров, телку — в джип, но аккуратно, не трогать. Ты, — Ашот ткнул пальцем в Краснова, — поедешь с нами, представишь своему дяде. А точнее, загонишь его в дальнюю хату, чтоб никого не видел. А ты, — он повернулся к Разуваеву, — гони домой и трахай свою жену. Меня тут не было, никто не видел, ничего не знает. Запомни, вякнешь хоть малое словечко — ты не жилец, Варвар.

Салтык и Боров стремительно выскочили из хаты. Разуваев тяжело вздохнул и согласно кивнул.

— Все понял, Ашот.

Двое громил подхватили Катю под руки, зажали рот потными, вонючими ладонями, потащили к джипу, стоявшему во дворе. Усадили на заднее сиденье.

— И пальцем не тронем, если будешь вести себя хорошо, гарантия, — сказал Салтык.

Ладони ослабили давление на ее губы, видимо, бандиты хотели знать ее мнение.

— Попробуй только тронь! — зло сказала Катя. — Иван найдет тебя и измордует до смерти!

— Ты умница, все правильно понимаешь, — сказал Боров, усаживаясь рядом с другой стороны.

Ашот, надев темные очки, быстро подошел к джипу, сел на переднее сиденье рядом с водителем, хлопнул его по плечу. Краснов открыл ворота, джип резко выскочил на улицу. Краснов запер ворота, сел в машину рядом с Салтыком. Тесно было вчетвером на одном сиденье, хоть машина и была просторной.

— Давай прямо, потом скажу, — буркнул он, жалея о своей словоохотливости.

Джип рванул вперед по темной, безлюдной улице.

Разуваев налил себе рюмку самогонки, выпил залпом, налил еще, выпил, закусил соленым огурцом. Ситуация складывалась хуже некуда. Ашот крутой у себя в Ростове, но не знает, что за люди живут здесь. А главное — что такое Потапов, если его всерьез зацепить. Да он похуже оборотня будет! Значит, нужно ехать домой и убеждать Ирку, чтобы, в случае чего, сказала, что он весь вечер торчал дома. Разуваев достал мобильник.

— Ира? Привет. Как дела?

— Я говорила с Катей Потаповой, все ей рассказала. Думаю, это правильно. Лучше не ссориться с Иваном. Она хотела поговорить с тобой. Если придет — извинись, покайся, думаю, Иван может простить нас.

— Ты… сказала?

— Да. Извини, Лева, но мы сотворили несусветную глупость. Катька в положении, а мы такой спектакль устроили! Это просто подло. Я, как ты понимаешь, тоже женщина, Лева! И если я буду в положении и кто-то устроит мне такое… Убью гадину!

— Понимаю…

— Приезжай скорей. Нам нужно поговорить.

— Конечно, как только… Конечно, Ира.

Разуваев выключил связь, судорожно сжал мобильник в потной ладони. Так она все рассказала! А Катя пришла и… может быть, с ведома Ивана! А ее тут… Ну и дела! Домой возвращаться нельзя, здесь оставаться тоже. Ехать в Прикубанск к другу… Перехватят по дороге! Значит — к Маринке опять, на всю ночь. Глядишь, там его не достанет злой как собака Потап. А утром ясно будет, что к чему.

Глава 21

Роман с улыбкой обнял Таню, заглянул в ее глаза.

— Ты правда хочешь пойти сегодня ко мне, а не к репетитору?

— Правда.

— А что скажет отец? Ты прогуляла занятие.

— Ну и ладно. Первый раз, что ли?

— Но тогда мы просто гуляли. Тань, но ведь у тебя…

— Ложная тревога, Рома. Видимо, на нервной почве… Да тебе оно нужно? Со мной все в порядке.

Роман поцеловал ее доверчивые, теплые и сладкие губы. Он знал, что она хочет пойти к нему, он чувствовал этот запах, который сводил с ума.

— Танька… Ты самая красивая девчонка в мире, — хрипло пробормотал он.

— И самая нахальная, да?

— Нет, ну что ты… Пошли. Устроим пир на весь мир.

— Но чтобы на весь мир, не меньше!

— Конечно, Таня…

В обнимку они прошагали до дома Романа, а потом уединились на кухне. Роман предупредил отца, что встречается со своей невестой, и пусть никто ему не мешает, ни отец, ни Катька. Федор Петрович только руками развел. Если ребенок счастлив, как можно мешать этому? Конечно, могли бы и его пригласить, посидел бы с ребятами, поразговаривал, а потом отправился бы спать… Да, видимо, у теперешней молодежи свои представления… Ладно, главное, чтобы ребенок был счастлив.

Роман достал из погреба бутылку виноградного вина, нарезал розовые ломти окорока, красиво разложил их на тарелке, а Таня отнюдь не чувствовала себя гостьей, открыла холодильник, на другую тарелку выложила маринованные баклажаны, хоть и чересчур чесночные, но обалденно вкусные, соленые огурцы. А что тут странного, если баклажаны с сильным чесночным запахом? Они же вместе будут есть их. Да и вообще, при чем тут это? Ей очень нравился парень, она хотела жить с ним, как женщина с мужчиной. Вот и все. И он хотел, чувствовала это, ну так чего там думать, особенно когда в поселке опять какой-то маньяк появился, убивает людей. Дурацкая работа в карьероуправлении, занятия с репетиторами, постоянное давление родителей — ты должна учиться, должна поступить… А она хочет просто жить и любить своего парня. Потому и настроена так решительно. Казалось — если отдастся ему, то никто и никогда уже не сможет разлучить их. Вот этого она и хотела.

На столе уже стояла бутылка вина, запотела с холода, а Роман печку раскочегарил — будь здоров. И тарелки с закуской выглядели очень аппетитно, и Роман был таким симпатичным…

— Ну что, начнем? — спросил он, садясь за стол.

— Начнем! — пожалуй, чересчур лихо сказала Таня, присаживаясь рядом на стул.

Роман налил вина в хрустальные бокалы, но выпить они не успели. Тяжелые шаги во дворе насторожили обоих, потом в доме хлопнула дверь.

— Кто это? — спросила Таня.

— Я надеюсь, не твой отец, — сказал Роман.

— Я тоже надеюсь…

Снова хлопнула дверь дома, звук тяжелых шагов замер у самой двери кухни, резкий стук в дверь прорезал тревожную тишину. Роман поднялся со стула, подошел к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Иван. Открой, Рома, есть разговор.

Роман, досадливо морщась, открыл дверь.

— Где Катя? — с ходу спросил Потапов, войдя в теплую комнату.

— Откуда я знаю?

— Я не смог ее встретить после смены, дела. Федор Петрович сказал, что ушла два часа назад, обещала вернуться через полчаса. Ты не знаешь, куда она ушла?

— Понятия не имею.

— К ней приходила подруга перед этим…

Роман мрачно хмыкнул.

— Да какие у нее подруги после Егорова? Все боятся… И тебя тоже.

Потапов скрипнул зубами.

— Значит, ты ничего не знаешь?

— Нет, но… два часа назад ушла, а обещала вернуться через полчаса… Куда она ушла, дура?

— Ладно, извини, парень, отдыхай, я найду ее сам.

Потапов махнул в сердцах рукой и вышел из кухни.

— Что это значит, Рома? — спросила Таня.

— Моя сестра в опасности.

— А ты?

— А я должен помочь ей.

— А я?

— Подожди меня здесь, Таня, — Роман умоляюще посмотрел на девушку. — Прошу тебя. Мы же не виноваты, что такое творится… Я постараюсь помочь Ивану, ведь речь идет о моей сестре.

— Мы постараемся, — решительно сказала Таня. — Ты пойдешь, поможешь Ивану, а я буду ждать тебя здесь. И даже вино пить не буду… может быть, баклажан съем, очень вкусный, ты не обидишься, Ромка?

— Нет, конечно. Ешь, что тебе хочется, только дождись меня, и прости, что так… Танюшка, ты такая красивая, я так счастлив, что ты у меня есть, но…

— О чем ты? Если мы вместе, так и должны быть вместе, правда же?

— Какие-то дурацкие дела… Танюшка…

— И я тебя люблю, Ромка. Иди, я дождусь!

Роман поцеловал ее в губы, показывая, что согласен с нею, побежал в другую комнату, сунул в задний карман джинсов пластиковый пакет и выскочил из кухни.

Он знал, куда бежать — в старый карьер.

Потапов остановил свой мотоцикл у ворот соседского дома как раз в тот момент, когда рядом остановился «уазик», из него выскочили Дунайцев и Ледовской.

— Что за дела, Иван? — встревоженно спросил Дунайцев. — Что у тебя нового?

— Ни хрена хорошего, — мрачно сказал Потапов, нажимая кнопку звонка. — Похоже, Катю похитили. Сейчас выясним главное, а потом будем действовать.

— Катю похитили?! — изумился Ледовской, машинально доставая из кармана пистолет.

— Помолчи, Володя. И «пушку» пока что спрячь.

— Ты знаешь, кто? — спросил Дунайцев.

— Узнаю! — Иван яростно давил пальцем на кнопку звонка в калитке Разуваева.

Бледная Ирина в длинном белом халате вышла на крыльцо веранды, остановилась там.

— Кто? — спросила она.

— Потапов.

— Извини, Иван, я виновата перед тобой. Но я сегодня разговаривала с Катей и во всем призналась ей. Ты можешь меня презирать, но я исправила свою ошибку. Или хочешь арестовать меня?

— Нет. Ладно, Ира, потом поговорим. Что сказала Катя?

— Ей почему-то нужно было подтверждение, или что другое, она хотела поговорить с Левой.

— Где он?

— Не знаю. Звонил, сказал, что у него дела.

— Понятно.

Потапов резко повернулся к Дунайцеву.

— Что, Иван? — спросил тот.

— Поехали искать Варвара, Катя пошла к нему.

Он завел мотоцикл, подъехал к своим воротам, остановился, заглушил мотор. Открыл ворота, вдвоем с Ледовским они затолкали «Урал» во двор. Из дома вышла Евдокия Андреевна, но Иван только рукой махнул, мол, потом объясню, запер ворота и помчался к «уазику». Евдокия Андреевна огорченно всплеснула руками, с тяжелым вздохом пошла в дом.

— Давай сперва к магазину, — приказал Иван водителю, плюхнувшись на заднее сиденье рядом с Ледовским. Дунайцев сел рядом с водителем. — Если его там нет, поедем на Куйбышева, к Краснухе.

«Уазик» мчался по темной улице вечернего поселка. Дунайцев повернулся к Потапову, уставился на него жестким взглядом.

— С чего ты взял, что твою жену похитили, Иван?

— Ты же слышал.

— Я слышал, но неужели ты думаешь, что Разуваев способен на такое? Да это просто чушь! Может, она просто разговаривает с ним?

— Два часа?

— Понимаешь, Вася, ты не знаешь Катю, не понимаешь… Это баба… — Ледовской посмотрел на Ивана, поправился. — Женщина… она просто супер…

— Заткнись, салага, — сказал Дунайцев. — Я понимаю, что она жена Ивана, а что такое «супер» — не знаю и знать не хочу! Конкретнее, мать вашу!

— Конкретнее — она два часа назад ушла из дому, — сказал Потапов. — Куда пошла, знаешь. Про то, что Ирка с Варваром виноваты перед нами, слышал. Так вот, больше пяти минут она с Варваром говорить не могла! Убью падлу, если хоть волос с ее головы упадет!

— Держи себя в руках, — сказал, отворачиваясь, Дунайцев.

— А ты бы смог держать себя в руках, когда твою жену… — сказал Ледовской.

— Да заткнись ты, салага хренов! — заорал Дунайцев, резко поворачиваясь к нему. — С моей было такое, понял? Бог уберег, не застрелил козлов, иначе гнил бы на зоне. Хочу Ивана предостеречь, ты понял меня, Иван?

Ледовской откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза, мрачно усмехнулся. На мгновение он пожалел, что связал судьбу с ментами, что это за жизнь, если за жен своих отомстить не могут? Но тут же сообразил — не могут сразу, при свидетелях, пристрелить подонков. А потом могут. Нужно только время и место выбрать. За такие дела подонки должны отвечать по полной программе.

Сладкая истома расплывалась во всем теле, это было похоже на то, как потягиваешься после сна, после долгого сидения в кресле автобуса или за столом. Хрустят суставы, затекшие от неподвижности, играют мышцы, уставшие от бездействия. Он знал, что его суставы и мышцы хрустят, меняясь, вытягиваясь и укорачиваясь, ломаясь и изгибаясь, но ощущение было такое же сладостное, как если бы он потягивался утром. Эти несколько минут он был как бы в другом измерении, видел другой мир, сквозь радужное сияние проглядывали страшные монументальные здания, слышался хриплый рев, на улицах не было ни одного дерева и — ни единого живого существа. А потом радужное сияние вспыхнуло с новой силой, застилая видения, и перед глазами появились кусты и песок старого карьера.

Они были черно-белые, но становились все яснее и яснее, и вдруг стали явью, хоть и выглядели странно. Шел дождь, пакет с одеждой лежал под кустом терновника.

Громадный черный зверь встал на могучие лапы, поднял к небу тупую морду. Но не завыл, хотя очень хотелось огласить этот мир своим победным ревом.

Кем он был — Роман не знал. Все помнил, все чувствовал, как человек. Но не был человеком, и все законы, писанные для людей, его не интересовали и не могли остановить. В эти минуты он жил по другим законам, имел неограниченную власть над людьми и силу, обеспечивающую эту власть. Мог бы разом уничтожить всю власть в районе, и ни автоматы, ни пулеметы не остановили бы его. А потом утвердить свою власть и править этим районом, выбрали бы демократические граждане такого, правителя чуть ли не единогласно, если все правильно построить. Потом краем, потом… Но он не хотел. Главное — помочь своей сестре. Она ведь стала ему второй матерью, и если какие-то подлецы хотят причинить Кате боль — им нет пощады! Нет, и не будет!

Зверь замер, вслушиваясь в многоголосье людских споров и любовных воркований, вычленил нужный голос, замер, прислушиваясь к нему.

— Темно, это еще не значит, что никого дома нет!

— Иван, у нас нет ордера.

— У тебя нет, а мне он и на хрен не нужен. Билл, вали отсюда, не то пристрелю, на хрен! Ты понял? Ну вот и хорошо, что понял, умный пес. Сиди в будке и не дергайся!

— Иван, дверь открыта.

— Понял, Володя.

— Но это странно. Чтобы Краснуха ушел и оставил дверь незапертой… У него же тут целое производство, самогон, закусь, и все такое…

— Проверь погреб и кухню, я посмотрю в хате.

Зверь шагнул к тропинке, ведущей из старого карьера, снова замер, задрав голову.

— Ни хрена в кухне и в погребе я не увидел, Иван!

— В хате тоже никого.

— Но были — на столе закуска и три рюмки, значит, помимо Разуваева и хозяина, был еще кто-то. Необходимо провести дактилоскопическую экспертизу. Следы обуви говорят, что тут присутствовали и другие люди… Я вызываю опергруппу.

— Ты вызывай, а мы поехали дальше.

— Куда?

— Я знаю, куда.

— Нет, меня подожди! Иван, ты слишком нервничаешь…

— Да пошел ты!

— Придурок! Я что, должен оставить все это без присмотра? Тут жеявные улики!

— А жена у меня виртуальная, да? Вызывай Валентина, пусть бежит, караулит тут…

— Ладно, хрен с тобой. Из машины позвоню в Управление. Валентину тоже…

Зверь обвел пустынный карьер красными глазами и громадными прыжками помчался наверх. Он знал, куда бежать и что делать. Черная молния промчалась по садам и огородам, примыкающим к старому карьеру, растворилась в безлюдном пространстве улиц поселка.

— Ты уверен, что он здесь? — спросил Дунайцев.

— Я тут участковый или кто? Варвар купил своей продавщице хатенку, не просто так, да? Я в личные дела не вмешиваюсь, но теперь, когда шеф обложил поселок, Варвару не вырваться отсюда. Где ему перекантоваться?

— Ну ладно, пошли. Салага, присмотри за тыльной частью дома, — приказал Дунайцев.

— Деловой… — сердито пробормотал Ледовской, однако подчинился приказу и пошел за дом.

А Потапов и Дунайцев прямиком направились к двери довольно-таки неказистой двухкомнатной хаты. Иван постучал в дверь, спустя две минуты она распахнулась, девушка в шелковом халате уставилась на них яркими карими глазами, но Потапов резко отстранил ее и прошел в хату. Свет включал везде, где было можно, и во второй комнате обнаружил Разуваева, лежащего на кровати. Показалось — он не слишком удивился приходу участкового, догадывался об этом и — более того — ждал.

Было желание позвонить сейчас Ирине, чтобы пришла и увидела своего мужа в постели другой женщины, то есть отомстить, но… Как ни крути, а это подло для мужика, и раньше знал, что Варвар изменяет жене, да плевать хотел на его личные дела. Они — его.

Он шагнул к кровати, без раздумий ударил Разуваева в лицо. Тот и сказать ничего не смог, охнул, откинулся на подушку. Иван ударил снова, по корпусу, и очень болезненно, знал, куда бить.

— Где Катя? — жестко спросил он.

— Откуда я знаю? — прохрипел Разуваев.

Иван ударил еще раз и еще. Дунайцев обхватил визжащую Марину, зажал ей рот ладонью. Обхватил, как надо, больно сжимая полные груди, и девушка вскоре затихла.

— Где Катя? — повторил свой вопрос Потапов и снова ударил Разуваева, сильно и больно.

Тот охнул, попытался симулировать потерю сознания, но еще два удара возвратили его к жизни. Жестокие и болезненные были удары, и понятно стало, что они продолжатся, если он не ответит на вопрос, который ему задали.

— Не бей, на надо! — взвизгнул он. — Это не я, это Ашот! Я говорил, что нельзя трогать Катю, я тут ни при чем!

— Где она?! — заревел Потапов.

— Наверное… У Краснухи есть родственник… стрелки переводит. Ветка идет от ЖБИ-7 к райцентру. Наверное, там, Ашот взял Краснуху с собой, он мне угрожал, я ничего не мог поделать…

— Я знаю, где это, — сказал Иван и рывком поднял Разуваева с постели.

Тот был в одних только белых трусах.

— Одеться… можно?

— Нет, у нас времени нет, — Потапов защелкнул наручники на запястьях Разуваева, пинком толкнул его к двери.

Вот так он мог отомстить бизнесмену за подлянку, которую тот устроил ему. А дальше — как суд решит. Дунайцев совершенно спокойно наблюдал за действиями участкового.

Через пять минут «уазик» остановился у здания поссовета. Навстречу ему выскочил Загорелов, хоть и получил приказ бежать к какой-то хате, но не спешил это делать. Тут бегать в потемках было опасно. Дунайцев в сердцах матюгнулся, поняв, что хата с уликами осталась без присмотра.

— Вася, ты меня извини, но тут передвигаться в одиночку… Нельзя! — крикнул Загорелов.

Потапов вытолкнул почти голого Разуваева из «уазика», направляя в сторону «Волги» Малинина, машины мэра поселка, который приказывал водителю оставлять ее у поссовета. А то что же получается, государственная «Волга» ночует во дворе водителя? Непорядок, он же может использовать ее в корыстных целях.

— Валентин, хватит стонать, вези его в район, — приказал Потапов, пинком подталкивая Разуваева к «Волге». — Быстро садись в машину и вези, головой за него отвечаешь.

— Иван, а хата? — крикнул Дунайцев. — Мы что, так все и оставим? Там же улики, мать твою!

— Ты же сказал операм, приедут по адресу, все найдут.

— А ключи? — спросил Загорелов.

— Серега оставляет их в машине. Ты все правильно понял, Валентин?

— Ладно, пусть будет… Действуй, мать твою! — заорал Дунайцев. — Потом вернешься сюда, машину поставишь и сам подежуришь за Ивана.

Загорелов втолкнул Разуваева в «Волгу», на переднее сиденье, положил автомат на колени, демонстративно передернул затвор. Вряд ли почти голый мужик, со скованными за спиной руками, мог помешать ему исполнить приказ, однако Загорелов не хотел рисковать. Да и предупредить мужика не мешало.

— Поехали! — крикнул Потапов, метнувшись к «уазику».

— Ваня, я вызвал опергруппу на Куйбышева, они там будут минут через двадцать, — сказал Дунайцев. — Но если кто-то уничтожит улики…

— Не уничтожит. У них сейчас другие проблемы… — сжав кулаки, прорычал Потапов.

«Волга» отчалила в сторону районного центра, а «уазик» рванулся к новому карьеру.

Глава 22

Таня Соколова испуганно хлопала длинными ресницами, глядя на Федора Петровича. Как-то не очень хорошо получалось — сидит одна, в чужой кухне, а Романа нет. Хоть и встречаются они, да пока еще не муж и жена, если Роман ушел, и сама должна была уйти, а иначе — что ж такое получается?

— Хорошо, что ты осталась, спасибо, Танюша, — сказал Федор Петрович, присаживаясь на стул. — Хоть есть с кем поговорить, а то совсем плохо.

— Извините, Федор Петрович… — растерянно забормотала Таня. — Мы тут сидели, а потом…

Клейн-старший только рукой махнул.

— Чего ты извиняешься, Танюша? Не чужая, наверное, здесь. Да и я вполне современный старик, уважаю симпатию своего сына, значит, и для меня симпатия. Так что ты не беспокойся, налей-ка лучше винца, выпьем. Тебе ж, наверное, тоже непросто одной сидеть и ждать, верно?

— Тоже мне сказанули — старик! Да вы еще очень даже завидный жених, Федор Петрович.

— Да какой я жених, Бог с тобой. Вот Романа женить мечтаю, он парень хороший, но-малость бестолковый. А под твоим присмотром будет в порядке.

Таня налила в стаканы виноградного вина, торопливо положила на чистые тарелки окорок и баклажаны. Уронила кусок окорока на пол, быстро подняла, не зная, что с ним дальше делать.

— Выбрось в помойное ведро, — сказал Федор Петрович. — Да не суетись, успокойся.

Таня послушалась его совета, виновато улыбнулась.

— Извините, Федор Петрович…

— Давай выпьем, и перестань извиняться. Вы уже ребята взрослые, так что стаканчик вина можно. За будущее не пьют, но за то, что вы вместе, — можно. Дай Бог и дальше, мне бы этого очень хотелось…

Они чокнулись, выпили, закусили кусочками окорока. Не совсем подходящая закуска для мягкого, сладковатого вина, да кто же про это думал сейчас?

— Я не понимаю, зачем Ромка побежал помогать Потапову? — сказала Таня. — Ну что он может сделать?

— Ты совершенно права. И я так думаю, — развел руками Федор Петрович. — Порыв понимаю, Катя была для него не просто сестрой, а и мать заменяла, он ее сильно уважает. По правде сказать, не верю, что ее могут похитить, ибо тогда… даже представить страшно, что с ними сделает Иван.

— Вот и я про то же! Может, она зашла поговорить к подруге или просто гуляет… Как можно тронуть жену Ивана Потапова? Мы в школе подшучивали над учителями, а вот над Евдокией Андреевной — никогда. И не потому, что она завуч. Все знали, если скажет Ивану — потом хоть на улицу не выходи.

— Но даже если что… Иван сам справится.

— Правильно, Федор Петрович. У него ведь тут еще люди из района, мне папа говорил.

— Налей-ка еще. И знаешь, я уже жду не дождусь, когда ты станешь женой Романа и переедешь к нам. Оно, конечно, мы мужики, и сами можем многое, а все ж таки хозяйки не хватает.

Таня по новой наполнила стаканчик Федора Петровича, себе наливать не стала, улыбнулась. Она уже не робела и, более того, хотела быть здесь хозяйкой. А что? Дом и двор у Федора Петровича ухоженный, все тут удобно, чисто и аккуратно. Ромку она любит, а с будущим свекром одно удовольствие разговаривать. И самое главное, она будет не только здесь хозяйкой, но и своей жизни хозяйкой станет. Отец с матерью, конечно, родные, любимые, но достали уже своими требованиями — учись день и ночь! Денег для нее не жалели, но ведь и Ромка получает неплохо, а уж Федор Петрович так и вообще, самый уважаемый машинист карьероуправления, это и отец всегда говорил. Он-то лучше других знает, кто есть кто в карьероуправлении. Начальство, принимая какие-то решения, непременно советовалось с Федором Петровичем. Она уже давно подсознательно решила для себя, что учиться можно и заочно, живя с любимым человеком. Потому как уедешь в Краснодар, Ромку приберут к рукам другие девчонки, в этом ничуть не сомневалась.

— Вы не возражаете, что я тут сижу, ожидаю Ромку? — спросила она.

— Здрассте! — сказал Федор Петрович. — Танюша, я ведь уже говорил, что благодарен тебе, вдвоем-то и ждать проще. Или не так?

— Так, Федор Петрович.

— И больше не говори глупостей. Я теперь вот хочу выпить за тебя. Красивая девушка, умная. Ну, за тебя!

Немец Фридрих Клейн (по паспорту) встал, поднял правый локоть, как заправский русский гусар, и залпом опорожнил свой стакан с вином. Таня с улыбкой кивнула, благодаря за тост. Чем больше она говорила с Федором Петровичем, тем больше он ей нравился.

— Федор Петрович, я уже начинаю волноваться, — сказала она, подкладывая окорок и баклажаны на тарелку будущего свекра.

— Да и я волнуюсь, Танюша. Не понимаю, куда могла пропасть Катя и зачем Роман умчался. Ну что он может сделать? Иван сам все знает, все умеет… А если Иван не сумеет ее спасти, значит, никто не в силах это сделать…

— Ну что вы такое говорите, Федор Петрович!

— Прости, Танюша, глупости, конечно, да по нынешним временам все может случиться… А ты своих родителей предупредила, что задержишься у нас?

— Да, у меня же есть мобильник, позвонила.

— Надо мне и Роману купить, и себе, могли бы сейчас переговариваться. Твои родители не против?

Конечно, родители были не в восторге от того, что их единственная дочь задерживается в доме Клейна, но, по крайней мере, были уверены, что с ней все в порядке, и смирились, просили только звонить хотя бы раз в час. Рассказывать об этом будущему свекру Таня не стала.

— Все нормально, Федор Петрович, — сказала она, немного помолчала и добавила: — Ваш дом единственный в Карьере, где родители могут позволить мне задерживаться допоздна. Потому что они уважают вас.

— Спасибо на добром слове, Танюша, спасибо… — со вздохом сказал Федор Петрович. — Вот уже не знаю… стоит ли еще выпить вина или нет. Уж больно тяжко сидеть и ждать.

— Давайте сделаем небольшой перерыв, — сказала Таня. — Послушаем музыку, а потом и еще можем выпить вина. Я вам поставлю группу, которая очень нравится Ромке.

— Давай послушаем… Если это нравится Роману, и мне тоже понравится.

Громадный черный зверь несся вдоль лесополосы с противоположной от шоссе стороны. Сырая земля фонтанчиками брызгала из-под его мощных лап, влажные кусты высохшего бурьяна взмывали вверх и парашютами опускались на землю. Он мог бы легко опередить «уазик», который мчался со скоростью восемьдесят километров в час по пустынному мокрому шоссе с другой стороны посадки колючей акации-глядичии, и выскочить к дому стрелочника Захара Качуры, но не спешил. Его двойник был прав, главное — научиться совладать со своими чувствами в образе зверя. Понять ситуацию. Он мчался легко и свободно, внимательно слушая то, что говорили в «уазике».

— Опергруппа выехала в Карьер, на Куйбышева. Спецназ выедет, как только подтвердится наше предположение.

— Это не наше предположение, Вася, это показания Варвара, если ты помнишь.

— Я помню. Но не исключено, что там никого нет. А гонять спецназ попусту лишь по показаниям перепуганного мужика… В районе и других проблем до черта.

— Сами справимся. Я один их уничтожу, если они обидели Катю. На хрена ты поперся с нами, Вася? Чтобы потом прокурорским давать показания?

— Заткнись, идиот. Твоего салагу нужно было оставить на дежурстве, поселок-то без ментов.

— Надоел ты мне, капитан! Я в Чечне и не такие задачи решал, а ты кто? Дебильный следак! Торчишь тут, на мозги капаешь, а толку ноль. Тебя нужно было на дежурстве оставить!

— Кончайте кусаться, придурки! Тебе, Володя, хорошо бы знать, что Васька взял серийного маньяка, «гулькевического убийцу», а это уже серьезно.

— Ты лучше расскажи ему, как спас меня от топора Марданова, после этого я просто не могу остаться в стороне, когда такие дела творятся, Катьку, суки, похитили. И не хрена мне на мозги капать, я не салага!

— Ладно, проехали… не салага. Короче, Новоселов в курсе, ждет сообщений.

— Да пошел он на хрен!

Дождь становился все сильней, в Москве уже снег лежал, а на Кубани шел дождь. Холодные капли стучали по жесткой черной шерсти, не мешая легкому, свободному бегу зверя.

— Останови машину, останови немедленно!

— Что с тобой, Иван?

— Я чувствую, он где-то рядом, он близко!

Зверь резко остановился, упершись передними лапами в сырую землю и осторожно скользнул под колючие ветки акации, лег на влажную, желтую траву. Метрах в ста впереди за посадку выскочил Потапов, посветил фонариком, огляделся и вернулся к «уазику» на шоссе.

— Нашел, Иван?

— Заткнись, Вася. Найти его сложно, но я чувствую, он где-то близко. Мы с ним уже почти два сапога пара. Не пойму, при чем тут он?

— Поехали!

Зверь выполз из посадки и снова помчался вперед вдоль черной линии акаций-глядичий шириной метров в семь.

— Тормози тут, — приказал водителю Потапов. — Дальше пойдем пешком.

Они вышли из машины, осторожно приблизились к старой хате рядом с железной дорогой, которая шла параллельно шоссе. С одной стороны — посадка, с другой — железнодорожное полотно и шоссе. Тут и жил родственник Краснова, Захар Качура, переводил стрелки — или пропускал платформы с гравием и песком из карьероуправления в райцентр, или давал «зеленый свет» поездам с изделиями ЖБИ-7. За то ему платили деньги и не мешали жить так, как ему хочется. А поскольку ему хотелось жить хорошо, то вдоль лесополосы с другой от шоссе стороны росли густые заросли конопли, которые родственник Краснуха использовал по назначению. А взамен присылал симпатичных девочек. И деньги давал. А с этой стороны посадки, от кювета шоссе до железнодорожной колеи, все пространство представляло собой огород Качуры, там и картошка спела, и помидоры, и огурцы, не говоря уже о зелени — петрушке и укропе. В общем, Качура на жизнь не жаловался… до сегодняшнего вечера. С Иваном Потаповым он был знаком, и тот его особо не доставал, понимал, что в жизни отшельника свои сложности. Но когда привезли жену Ивана, Катю, Качура резко воспротивился, несмотря на то что с бандитами приехал родственник Краснуха. Потребовал немедленно удалиться, за что получил по морде, и теперь, связанный и с заклееным скотчем ртом, лежал в углу своей хаты. А Катя молодец, ничего им не сказала, ее отправили в погреб под передней комнатой хаты.

— Джип видишь? — спросил Потапов.

— Вижу, не слепой, — ответил Дунайцев.

— Зайди со стороны посадки, смотри за тылом. А мы попробуем прорваться к двери.

— Ты все правильно решил, Иван? Может, салагу… ладно, извини, Володя… отправим следить за тылом?

— Ты больше нужен там, наблюдать умеешь. А Володе не привыкать ходить в атаку.

— А я, по-твоему, бухгалтером работаю? И какого хрена ты раскомандовался тут, младший лейтенант?

— Вася, на хрен нам эти разборки? Тыл — самое важное место, окно имеется, только туда они смогут попытаться выскочить. И там нужен человек опытный. Это не команда, я не могу сидеть в кустах, понимаешь, почему? И не могу Володю послать.

— Может, подождем? Через полчаса тут будет спецназ, я уже доложил шефу.

— Там Катя, забыл?

— Командир хренов, — пробурчал Дунайцев.

Крадучись, он отправился на задворки хозяйства Качуры, притаился среди «безголовых» палок подсолнечника, за шаром перекати-поля. Пространство за домом стрелочника держал на прицеле. А за спиной темнела посадка, приходилось и туда поглядывать, не зря же Иван выскакивал из машины по дороге…

Потапов и Ледовской еще ближе подобрались к хате, забора вокруг нее не было, укрыться можно было за старым тополем-белолиственницей, от которого до двери хаты на глаз — метров двадцать, не больше. И в густых кустах высохшего бурьяна по обе стороны от грунтовой дороги, ведущей к хате. Высох-то он на солнце, а теперь был мокрый, да и грязь под ним… Хотя и они все были уже мокрыми.

В окнах хаты горел свет, а перед ней стоял импортный джип, определить его марку отсюда было сложно.

— Козел он, этот Качура, — сказал Ледовской, когда они остановились за стволом тополя. — Ты ему многое прощал, а он…

— Зайдем — увидим, козел или нет. Припугнуть их, как ты думаешь, или попробовать добраться до тачки? С виду серьезная, за ней можно укрыться на время.

— Лучше попробовать добраться до джипа. Я пошел, если проскочу — выдай им все, что положено, да погромче.

— Отставить! — громким шепотом сказал Иван. — Я сам, а ты прикрой, если засекут. Смотри за окнами, а я — за дверью.

Ледовской тихо матюгнулся, но спорить не стал.

Потапов, сильно пригнувшись, медленно пошел вперед, почти скрываясь в кустах бурьяна и внимательно глядя на дверь. Спустя несколько секунд свет в хате погас, и за спиной сухо щелкнул «Макаров» Ледовского, автоматная очередь ударила из окна, пули просвистели над головой Потапова. Он прыгнул в сторону, откатился и тут же то место, где он только что стоял, накрыла автоматная очередь из другого окна. Засекли, падлы! Сзади снова ударил «Макар» Ледовского, Иван успел заметить черный ствол, торчащий из раскрытого окна, выстрелил несколько раз и ползком вернулся к тополю.

— Бдят, суки, — сказал Ледовской. — Или знали, что мы на подходе. Только ты пошел — из окна ствол, пришлось пугнуть его, иначе прошил бы тебя.

— Спасибо, Володя. Значит, будем играть в открытую, — сказал Потапов и громко крикнул. — Это милиция! Предлагаю сдать оружие и выйти с поднятыми руками!

Ответом ему была автоматная очередь. Пули свистели совсем рядом, но большую часть их принял на себя старый тополь.

— Ну, падлы! Если не добраться до тачки, они первые до нее доберутся. Накроют все, башку не подымешь, сядут в джип и… попробуй догони! И Катьку могут угробить! — разозлился Ледовской. — Да плевал я на этих козлов! Смотри за окнами, командир!

Потапов не успел возразить. Ледовской, петляя, метнулся к джипу. Иван выстрелил в одно окно, во второе, снова в первое, но автоматная очередь прошила деревянную дверь, и Ледовской упал в бурьян, не добежав метров пяти до джипа.

— Ну, твари, теперь не надейтесь выжить! — с яростью пробормотал Иван, прижимаясь к стволу тополя.

Он успел дважды выстрелить в дверь хаты, но за ней уже никого не было. Профессионалы, мать их за ногу! Один, не высовываясь, заметил из окна движение Володи, передал направление другому, и тот выпустил очередь прямо через хлипкую деревянную дверь.

Из показаний Разуваева известно, что с ростовским авторитетом Ашотом — двое охранников. Они-то и лупили из автоматов. А есть еще сам Ашот, тоже, наверное, вооружен. Там же и Краснуха, неизвестно, есть у него «пушка» или нет. И на чьей стороне Качура — неясно. Одному с пистолетом против этой оравы не выстоять. Вдвоем, если Дунайцева позвать, — тоже, но тогда бандиты могут выйти из хаты через окно в тыльной ее части! Обойти с двух сторон — и поди узнай, откуда в тебя целятся! И старый тополь не спасет.

Черт! Автомат был только у Загорелова, но его отправили в район с Разуваевым. Бурьян в том месте, где лежал Володя, не шевелился. Жив ли? Как ему помочь? А Катя, что с ней?

И вдруг он понял, и холодный пот заструился по спине. Катей они прикроются, сядут в тачку и укатят. Хрена с два потом догонишь. В райцентре перекантуются, бросят «засвеченную» тачку, найдут другую и вернутся в Ростов. Разуваев от своих показаний откажется, или его кончат в СИЗО. Да что ж это за дела такие, мать их!..

Дунайцев слышал перестрелку, громкий голос Потапова, но все еще держал под прицелом тыльную часть хаты Качуры, а очень хотелось побежать к Ивану, помочь огнем! Но терпел, внимательно глядя на темное окно, выходившее в огород. Понимал, что могут пойти к машине из двери, поливая все вокруг автоматными очередями, а могут выбраться в огород и получить преимущество. Неожиданно черная тень промелькнула совсем близко от него. Дунайцев шарахнулся в сторону и, падая, увидел, как что-то огромное врезалось в окно, послышался звон разбитого стекла. Это было похоже на видение, с такой скоростью не могут бегать ни звери, ни тем более люди. А прыгать в застекленное окно и подавно. Он тряхнул головой — может, померещилось от перенапряжения? Снова уставился на тыльную часть хаты. Глаза уже привыкли к темноте, и понять, что окно превратилось в черную дыру и вроде бы даже часть саманной стены оказалась сломанной, не так уж сложно…

Потапов напряженно следил за окнами хаты, мучительно ожидая, когда бандиты выйдут к машине, прикрываясь Катей. Они профессионалы, они обязательно это сделают, и он будет совершенно беспомощен перед ними. Более подлую ситуацию и представить себе трудно!

Неожиданно в хате послышалась беспорядочная стрельба, страшные вопли, снова стрельба, снова вопли… И — тишина. Потапов вздрогнул, когда почувствовал на своем плече чужую ладонь. Обернулся — Дунайцев.

— Слышь, Иван, у меня до сих пор коленки трясутся… Он просквозил в двух метрах от меня, как ядро… И врезался в окно! Черная тень… не только окно, часть стены разворотил… А потом — сплошные вопли…

— Ты уверен?

— Ни хрена себе — уверен! Пойди посмотри на окно, оно там одно, на саманную стену… А с такой скоростью летел… Я ни хрена не понимаю.

— Значит, он там?

— Ну а где же еще?

Потапов достал из кармана куртки две серебряные пули, вытащил обойму, вставил их.

— Ладно, я пошел, — сказал он, — загоняя обойму в рукоятку пистолета. Если дойду, сразу займись Володькой, его подстрелили, даже не знаю, жив ли… Только Володькой, остальное я сам, понял, Вася?

— Ты сдурел, Иван? Он же там!

— А что делать? Катя тоже там.

Держа пистолет в руке, Потапов решительно направился к двери притихшей хаты.

Глава 23

— Проходите, Евдокия Андреевна, уж извините, что на кухню вас приглашаю, да мы там с Танюшей сидим, ждем…

— Это вы меня извините, Федор Петрович, что потревожила так поздно. Вам, наверное, завтра на работу?

— Дети главнее, Евдокия Андреевна. Да ведь и вам завтра на работу, все ж мы…

— Вот и я про то же. Невмоготу сидеть и ждать, где они, да что с ними.

— Ой, Евдокия Андреевна… — второй раз за этот вечер испугалась Таня Соколова, совсем забыла, что она уже не школьница и грозный завуч ей не указ. — А мы тут…

— Налей и мне, Таня, — сказала Евдокия Андреевна, присаживаясь на стул. — Ромку ждешь?

— Да, он тоже побежал… помогать Потапову, то есть вашему сыну.

— И какого черта, не пойму? Чем он может помочь Ивану?

— Вот и я о том же, Евдокия Андреевна, мы вместе с Танюшей сидим тут, думаем… Ничего понять не можем, а что же делать? Только ждать…

— Уютно у вас тут, Федор Петрович. Я тоже сидела дома, ждала, чувствую — невмоготу, дай, думаю, наведаюсь к родственникам. Я же ничего не знала, соседка сказала, что Катю, наверное, похитили.

Таня налила вина завучу, все еще опасаясь, что та станет распекать ее за распитие спиртных напитков, хоть она уже пила кофе. Но нет, пожилые люди чокнулись, выпили без тоста.

— Я сейчас еще закуску принесу, в холодильнике есть курица, — сказал Федор Петрович и убежал в дом.

— За Романа собираешься? — напрямик спросила Евдокия Андреевна.

— Собираюсь, но родители хотят, чтобы я в университет поступила… Даже и не знаю, что делать.

— Делай то, что считаешь нужным. Я армавирский пединститут заочно оканчивала, мужа сюда направили, ну и я с ним. Ивана родила и, как видишь, не пропала.

— Правда? — обрадованно сказала Таня. — Ой, Евдокия Андреевна, вы прямо… как бальзам на душу. Я и сама думаю, что заочно — самое то…

Пожилая женщина устало усмехнулась.

— Да все же видели в школе, что ты неравнодушна к Роману, ну а если и он к тебе — что может быть лучше? Роман в последнее время стал просто замечательным парнем. Работает, не хулиганит, взялся за ум.

— Я тоже так думаю…

Мобильник на столе зазвонил неожиданно резко. Таня взяла трубку.

— Ну что тебе, пап? Когда вернусь? Достал ты меня уже своими вопросами! Ты знаешь, что Катю Потапову похитили бандиты? Роман помогает Потапову, а мы тут с Федором Петровичем сидим и ждем. Будешь орать — я совсем не приду домой, понял? Федора Петровича тебе не дам, он и так весь расстроен. Евдокия Андреевна тоже с нами, понял? Нет, приезжать не надо, я в порядке, а вот Катя и Роман… Иван тоже… Мы тут сидим и ждем. Все, больше не звони, я сама.

Таня выключила аппарат, бросила его на стол. В это время в кухню вошел Федор Петрович с холодной жареной курицей на тарелке.

— Вторая Катерина, — сказала ему Евдокия Андреевна.

— Таня?

— Ну а кто же? По-моему, лучшей девушки для вашего Ромки и предположить трудно, Федор Петрович.

— А я и не предполагаю. Вот курица, правда, холодная, если хотите, разогреем…

— Сойдет и холодная. Танюша, налей-ка еще. Ох, что-то тревожно у меня на сердце… Катюша в положении, а Иван, так прямо озверел… Что ж это за гады такие?

— А Ромка тоже помчался помогать… — всхлипнула Таня.

— Будем держаться, будем надеяться, — с горькой улыбкой сказал Федор Петрович.

Иван быстро подошел к двери хаты, изрешеченной автоматными пулями, толкнул ее. Дверь была не заперта и легко открылась. Резкий запах свежей крови ударил в нос. Краем глаза Иван заметил трупы на глиняном полу хаты, но главное — прямо перед ним стоял страшный зверь с красными глазами, тот самый, который пытался его убить в доме Леонида Поликарповича, в которого выпустил всю обойму — и хоть бы что, а потом в старом карьере… Его Иван ни с кем не мог спутать и поднял пистолет, в стволе которого была первая серебряная пуля. Но зверь смотрел спокойно.

— Ты кто? — спросил Иван. — Ты… что все это значит?

Громадные лапы, тупая морда, наполовину красная от человеческой крови, жуткие красные глаза… И — тишина в ответ. Малейшее движение, и Потапов бы выстрелил, но зверь просто смотрел на него, и в его взгляде не чувствовалось злобы. Он словно хотел сказать — видишь, как я помог тебе?

И это Иван понимал отчетливо. Ему ли не знать, как он выглядит, когда хочет убить! Сейчас — не хотел. Его не хотел убить, а бандюков растерзал так, что…

— Зачем ты это сделал? Хотел помочь мне? Кто ты? — негромко спросил Иван, чувствуя, как гулко колотится сердце в груди.

Зверь резко повернулся и в два прыжка вылетел из хаты в то же самое окно, через которое проник сюда. Теперь проем стал значительно шире, часть саманной стены и правда была проломлена. Иван не стал стрелять в него. Этот зверь не был его врагом, скорее наоборот, помогал.

— Катя! Катюша! — крикнул Иван.

— Ваня, я здесь, в погребе! Они ничего плохого мне не сделали, но хотели, чтобы я вышла, а я не стала, спряталась. Они стреляли, но не могли достать меня. Что там случилось, Ваня?

— Все хорошо, Катюша, милая моя… любимая… Подожди, сейчас я тебя вызволю.

Потапов только теперь смог оценить обстановку в хате. Вот Краснуха, горло перерезано, как у Мошки и Гусляра. Вот пожилой армянин, вероятно, Ашот — то же самое. А два здоровенных мужика — телохранители, рядом с ними валялись автоматы. Оба превратились в куски кровавого мяса…

Это ж какую силу нужно иметь, чтобы так ударить когтем? И какую скорость, чтобы управиться с четырьмя, трое из которых вооружены? Хотя… пули ему нипочем, это же понятно…

В углу сидел Качура, с синяками на морде и ртом, заклеенным скотчем, глаза у него едва не вылезали из орбит от ужаса, сдавленное мычание нарушало зловещую тишину. Его Иван не стремился освобождать, но… это ж какое понимание нужно иметь, чтобы не тронуть хозяина хаты?! Сообразить, что Качура не помогал бандитам, за то и пострадал?

— Ваня, я была дурой, я люблю тебя, прости меня, Ваня! — кричала из погреба Катя.

— Я тебя тоже люблю, Катюша, пожалуйста, успокойся, я спущусь к тебе. Все самое страшное позади, я иду к тебе.

Иван открыл деревянную дверцу погреба, спрыгнул вниз, обнял жену.

— Ва-ань, тебе еще нужна такая дура? — всхлипывая, пробормотала Катя, обнимая его.

— Только такая дура мне и нужна. Что они с тобой делали?

— Да ничего. Спросили, где наркотики, а я откуда знаю? Сказали, посиди в погребе, подумай. Кстати, Качура возмутился, сказал, чтобы немедленно уезжали, но его, кажется, побили. Он не виноват, Ваня…

— Ты себя нормально чувствуешь?

— С таким-то мужем? Да просто отлично.

Она страстно поцеловала его в губы, потом отстранилась, глядя влюбленными глазами. Иван на мгновение снова прижал ее к груди, замер, жадно вдыхая знакомый аромат каштановых волос.

— А теперь слушай меня внимательно. Ты не должна видеть, что там творится, поняла?

— Почему, Ваня?

— Потому что ты в положении.

Потапов достал из заднего кармана джинсов носовой платок, завязал Кате глаза и подтолкнул ее к лестнице. Когда она выбралась из погреба, он тут же оказался рядом, обнял ее и торопливо вывел из хаты.

— Вань, а что там такого страшного, а?

— Потом расскажу, когда родишь.

— Ладно, только не забудь.

Иван вывел Катю из хаты, снял платок с ее глаз. Навстречу шагнул Дунайцев.

— Что с Володькой?

— Надеюсь, обойдется. Ранение в грудь, но был в сознании. Спрашивал, освободили Катю или нет.

— Он такой замечательный парень… — сказала Катя.

— Я его засунул в «уазик» и велел водителю рвать в райцентр. Надеюсь, довезет. А что там, в хате?

— Трупы, — сказал Потапов и вспомнил, что Качуру так и не развязал, сидит, бедолага, в углу, с губами, замотанными скотчем, и мычит…

— Качура не козел, его он не тронул. Пойди освободи мужика, мне было не до него, сам понимаешь. Заодно и сам посмотришь, потом не будешь стонать — не верю…

— Я давно уже верю.

— Кто тронул, Ваня? — спросила Катя.

— Потом все расскажу тебе, моя ревнивая девушка. А пока — успокойся, дыши полной грудью. Дождь идет, но это все же лучше, чем сидеть в доме отца.

— Кто бы сомневался! — сказала Катя и снова обняла Ивана.

Дунайцев нерешительно шагнул в сторону хаты, остановился. Идти внутрь не хотелось, кто знает, как далеко ушел зверь, а у него ведь нет специальных пуль в обойме!

Он вошел посмотрел и тут же отвернулся, содрогаясь в рвотных конвульсиях. Потом, вытерев ладонью влажные губы, разрезал веревки, вытащил Качуру из хаты. Уже на воздухе сорвал скотч с губ Качуры, толкнул его вперед, к Ивану, а сам остановился, с трудом сдерживая рвотный спазм.

— Дьявол, настоящий дьявол… — бормотал Качура, тело его тряслось, как будто в задницу всадили отбойный молоток.

Он рухнул на сырую землю, дергаясь в конвульсиях. Иван подошел к нему, наклонился, хлопнул по плечу.

— Вставай, Качура, все нормально.

— Дьявол, дьявол… — зарыдал Качура.

Катя внимательно посмотрела на мужа.

— Ваня, ты мне все расскажешь сегодня же, когда вернемся домой, — решительно сказала она.

Иван с улыбкой посмотрел на нее. Это его жена! Столько всего перенесла, а сохранила самообладание и уже вовсю командует им. Так приятно было понимать это. Раз командует — значит, все в порядке.

На шоссе послышался вой милицейских сирен, Дунайцев облегченно вздохнул, Иван и Катя одновременно обернулись, только Качура никак не отреагировал, по-прежнему судорожно дергался на сырой земле и бормотал о дьяволе.

К дому направлялись черная «Волга», микроавтобус со спецназовцами и машина «Скорой помощи». Через минуту весь кортеж остановился у хаты стрелочника. Спецназовцы выскочили из машины, заняли позиции вокруг хаты, а из «Волги» вышел подполковник Новоселов в сопровождении экспертов, подошел к изрядно промокшим и грязным милиционерам.

— Что за дерьмо, Потапов?! — грозно спросил он. — Ты вызываешь опергруппу в поселок, а сам едешь непонятно куда! Такая самодеятельность ни в какие ворота не лезет! Из-за нее парня ранили!

— Товарищ подполковник, ситуация вынудила нас поступить именно так, — сказал Дунайцев.

Новоселов задержал взгляд на Качуре, потом посмотрел в сияющие глаза Кати, усмехнулся, покачал головой.

— И чем похвастаешься, капитан? — спросил он Дунайцева.

— Ничем, — ответил за него Потапов. — Идите в хату и смотрите сами. А меня отвезите домой, я не следователь. Все, что нужно, расскажет Вася.

— Меня и твое мнение интересует.

— Сергей Васильич, Катя в положении, после того, что ей пришлось вынести, всякое может быть, — вступился за друга Дунайцев. Понимал, что говорить о звере в присутствии Кати нельзя. — Да и сам Иван весь мокрый и грязный.

— Ты тоже, Вася. Так что, они нам не нужны? Показания-то снять надо…

Дунайцев уже пришел в себя.

— Сергей Васильевич, это деликатное дело. Отправьте Ивана с Катей домой, и спецназ тоже. Я все объясню.

— Ты чего темнишь, Вася? — нахмурился Новоселов.

— Оставьте только тех экспертов, которые преданы вам. Отвечаю за свои слова, — зашептал Дунайцев, наклонившись к уху начальника.

Подполковник наморщил лоб, потом согласно кивнул, приказал водителю своей «Волги» отвезти Потапова с женой домой и немедленно возвратиться. Потом властным жестом отправил микроавтобус со спецназовцами, машину «скорой» тоже и повернулся к Дунайцеву. Его взгляд красноречиво говорил, что если капитан что-то скрывает, пожалеет об этом уже сегодня!

— Я слушаю, Вася, — жестко сказал он.

— Качуру видите? Он не хотел принимать бандюков…

— Понимаю. Шок у мужика.

— Дело не в этом. Его били, да. Но посмотрите внимательно.

— Дьявол, дьявол прилетел, всех убил…

— И что это значит? — наморщил лоб Новоселов.

Два эксперта внимательно смотрели то на шефа районной милиции, то на корчившегося в судорогах Качуру.

— Пойдемте, товарищ подполковник, — сказал Дунайцев, шагая к двери хаты.

— Работайте с задержаным, — приказал экспертам Новоселов и пошел следом за Дунайцевым.

Те вздернули Качуру на ноги, отвели на обочину, посадили на сырую желтую траву. Допрашивать трясущегося хозяина хаты было бессмысленно. Дунайцев остановился у двери, изрешеченной автоматными очередями.

— Товарищ подполковник, вы не верили в существование оборотня…

— Ты чего мелешь, Вася?! — рявкнул Новоселов. — Туфту мне впаривать будешь тут?

— Нет. Но он был здесь, я сам видел его. Нас не тронул, даже Качуру не тронул, потому что тот сопротивлялся бандюкам, не хотел… Посмотрите сами, товарищ подполковник.

Новоселов с подозрением взглянул на Дунайцева, ногой толкнул дверь и вошел в хату, но тут же выскочил оттуда, как будто кипятком ошпаренный. Уставился на Дунайцева. А тот уже полностью пришел в себя.

— Это… это что, мать твою… — бормотал подполковник.

— Он, Сергей Васильевич, сами понимаете, ни один человек не мог бы такое сделать… И я думаю, не следует это афишировать. Характер ранений идентичен тем, которые были нанесены в Карьере. Он уничтожал бандитов, но никого из нас не тронул. ФСБ засекретило данные о нем, вы не верили, но теперь…

— Вася, ты чего такое мне толкуешь?

— Вы все видели, все знаете. Афишировать это нельзя, ФСБ снова всех отстранит, хотя… большего не добьется. Он под нашим контролем, под вашим, товарищ подполковник. Но это нужно зафиксировать.

— И… что?

— Сжечь все дотла. Моя версия такая. Бандюки все облили бензином, во время перестрелки хата загорелась. Все. Наши эксперты спокойно выполнят свою работу, мы доложим о ликвидации крупной банды, которая терроризировала Карьер. ФСБ тут ни при чем, они поддерживают другого кандидата на пост главы районной администрации. Мы не дадим им козырную карту.

Новоселов мало-помалу приходил в себя. Посмотрел на дверь страшной хаты, покачал головой.

— Ты правда видел его, Вася?

— Как вас, Сергей Васильевич. Без него мы бы ни хрена не смогли сделать. У них автоматы, патронов завались, Володьку подстрелили… Катя у них в руках. Вы представляете, что было бы…

— Заткнись, Вася! Не представляю, а знаю. Но ты его видел?

— Вы тоже видели… не его, но…

— Это да. Но мы будем искать его. Именно мы! Петя! — Новоселов обернулся, властным жестом призвал к себе эксперта. — Из джипа возьми бензин, сжечь все тут на хрен!

— Но товарищ подполковник… Место преступления…

— Сжечь, я тебе сказал! И запомни — они сами все сожгли, операция была успешной, девушку освободили, бандюки уничтожены! Работай, мать твою! И запомни — все было так, как я сказал! А потом будем делать экспертизу. Если хоть слово где-то просочится…

— Все понял, товарищ подполковник! — кивнул эксперт.

— Бензину в джипе оставь. На нем поедете домой, но снимите там все, что можно. Ты понял, Петя?

Второй эксперт слышал разговор, тоже все понял без лишних слов. Качура никак не отреагировал, когда его хата запылала ярким пламенем, он все еще дрожал и бормотал только одно:

— Это дьявол…

Глава 24

Роман вошел во двор, остановился у окна кухни, закрытого ставнями. Судя по доносившимся голосам, там были и отец, и Евдокия Андреевна, но самое главное — Таня не ушла домой, ждала его. Вернувшись в старый карьер, он натянул мокрые вещи на мокрое тело и побежал домой, стуча зубами от холода.

Все-таки тело зверя — куда совершеннее тела человека. И холода в чужом обличии он не чувствовал, про мощь и скорость и говорить нечего. А еще полная неуязвимость! Раны, полученные в хате Качуры, мгновенно затянулись, только шрамы остались на груди. В лицо (о том, что это была морда и думать не хотелось), кажется, не попали.

Но теперь, в человеческом облике, Роман не хотел показываться на глаза родственникам непонятно в каком виде. Он ведь в зеркало не смотрел, может, кровь где осталась, может, шрамы слишком заметные… Он постучал в ставню, отошел в сторону, дождался, когда из двери выглянул отец.

— Пап, это я, все нормально.

Федор Петрович выскочил во двор, подбежал к сыну.

— Что, Рома? Ты в порядке? А Катя с Иваном?

От него пахло вином и чесноком.

— Все хорошо, я долго бегал, искал Ивана, промок весь… Потом услышал стрельбу в хате стрелочника Качуры, но туда уже не пошел. Ивана и Катю привезли домой на «Волге», я видел. С ними все нормально.

— А ты? Иди скорее в кухню, так ведь и воспаление легких можно получить.

Федор Петрович даже не подумал спросить, как это его сын мог побывать у хаты Качуры и вернуться назад так быстро, семь километров все же…

— Пап, я не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии. Пусть Таня останется, а ты проводи Евдокию Андреевну. Иван и Катя дома, они сами все расскажут. Тане скажи, я переоденусь в хате и приду, ладно?

— С тобой правда все в порядке, Рома?

— Да конечно. У тебя водка есть?

— В холодильнике стоит бутылка, ты иди в дом, конечно, выпей, сейчас тебе просто необходимо, чтобы согреться. Не то заболеешь, Рома…

Федор Петрович пошел в кухню, а Роман метнулся в дом.

— Все нормально, — сказал он дамам, которые с напряжением смотрели на него. — Роман вернулся, Иван и Катя уже дома.

— Я хочу поговорить с ним, — решительно сказала Евдокия Андреевна.

— Нет, Андреевна, он ничего толком не знает, весь мокрый, уставший… Таня, сейчас он переоденется в сухое и придет. А мы с тобой, Андреевна, пойдем-ка поговорим с детьми. Я провожу тебя, да и сам хочу посмотреть на дочку, как она.

За время напряженного ожидания они как-то незаметно сблизились и перешли на «ты».

— Пойдем, Петрович, проводишь меня, — сказала Евдокия Андреевна, посмотрела на Таню, улыбнулась и неожиданно подмигнула ей. Мол, не теряйся, а мы не будем тебе мешать.

Таня машинально кивнула, запоздало понимая, что это ведь завуч, которую они в школе боялись больше, чем директора.

Роман разделся догола, вытерся махровым полотенцем, побежал в комнату сестры, где стоял трельяж, внимательно осмотрел свое зеркальное отражение. Шрамы, конечно, были заметны, но только на тех частях тела, которые скрывала одежда. Уроки двойника не пропали даром. Роман вернулся в свою комнату, оделся во все сухое, мокрую одежду сунул в стиральную машинку. Он слышал, как отец и Евдокия Андреевна прошли к калитке, негромко переговариваясь. Достал из холодильника бутылку водки «Гирей-люкс» (ее делали в соседнем поселке Гирей, где был один из старейших спиртзаводов страны, и водка имела обалденно мягкий и приятный вкус) и пошел в кухню.

Таня стояла у двери и, едва он вошел, обняла его, поцеловала в губы. От нее тоже пахло вином и чесноком, но это был очень приятный запах.

— Рома… где ты был? Волосы совсем мокрые…

— Я весь промок так, что был похож на облезлого кота, — сказал Роман. — Поэтому и не хотел показываться вам на глаза в таком виде.

— Что там было, Рома? Катя в безопасности?

— Все нормально. Только замерз жутко… Отец велел выпить водки, что я и намерен сделать.

— Рома, я, наверное, не смогу пить водку. Мы тут все сидели, и Федор Петрович, и Евдокия Андреевна, переживали. Вино пили… Вместе все ж таки легче.

— Конечно, Таня. Я сам выпью водки. В Гирее делают такую, что куда там Москве! А ты себе вина налей. Ох, как же я замерз! Этот дождь временами в снег переходил…

— Я тебя согрею, Рома… — сказала Таня, опуская глаза. — Хочешь, я сегодня останусь с тобой?

— Танюшка… Я и мечтать не мог об этом!

Роман налил себе стакан водки, Тане — вина, чокнулся с нею, залпом выпил. Посмотрел на Катькины баклажаны, призадумался.

— Ешь, — сказала Таня. — Я уже столько их съела, что вся чесночная стала. Вкусно. Так что давай… соответствуй.

Роман поцеловал ее в губы и впился зубами в сочную мякоть баклажана. Водка приятно согрела желудок, и все тело наполнилось упругой теплотой. Таня села ему на колени, обняла, жадно впилась губами в его губы. Роман взял ее на руки и понес во вторую комнату кухни, где стояла старая деревянная кровать. Отдернул одеяло вместе с покрывалом, бережно уложил Таню на белую простыню. И замер, глядя, как она лежит и улыбается, такая невероятно красивая девчонка! Его ноздри жадно раздувались, чувствуя совсем другой запах, который сводил его с ума уже несколько дней.

Сбросивтолстый свитер и джинсы, избавившись от кроссовок и носков, Роман, в одних трусах, лег рядом с Таней, накрылся одеялом, обнял ее, поцеловал и стал расстегивать «молнию» на джинсах девушки. Расстегнул, принялся стаскивать джинсы. Стащил, бросил их на пол. Потом и другая одежда Тани последовала за джинсами.

Она целовала его, гладила теплыми ладонями.

— Ой, Ромка… у тебя тут шрамы какие-то… Прямо один за другим…

— Это я в детстве болел краснухой, сдирал волдыри, потому и остались шрамы, — соврал Роман.

— Как это — в детстве? Когда мы купались, я никаких шрамов не видела у тебя.

— Ты не туда смотрела, Танюшка… И вообще, о чем ты думаешь? Я жутко люблю тебя!

— И я тебя, Рома… Да… Да-а… A-а!.. Да…

Если б она знала, что означает понятие «жутко люблю тебя», может быть, убежала бы домой голой.

Но Таня не знала, и судорожно глотала воздух широко раскрытыми губами, чувствуя боль и наслаждение. Боль отходила на задний план, а наслаждение росло и ширилось, заполняя каждую клеточку ее тела. Так вот оно как бывает! И уже хотелось вопить от восторга, но еще боялась, и казалось, только взмахнет руками и полетит…

— Рома-а, Рома… — хрипло стонала она, выгибаясь навстречу его напряженному телу.

— Танюша… Танюшка… — бормотал Роман. — Ты самая красивая девчонка на свете…

— А теперь я тебе устрою сцену ревности! — сказал Потапов, садясь на постели.

— Ну Ваня, после всего что было… Я устала и хочу спать, — прошептала Катя.

— Нет, устрою. Ты нормально себя чувствуешь?

— Да я ж тебе уже сто раз говорила — они обращались со мной хорошо. Только в погреб посадили, а там жабы прыгают, прямо ужас.

— Хорошо. Вот скажи мне, дорогая жена, как ты могла поверить в то, что я привел к себе домой Ирину? Ты, моя любимая жена, как могла поверить в это? Мы же с тобой столько знакомы, я и всяких там Егоровых пережил. Скажи мне честно — это реально, чтобы я притащил к себе домой жену Варвара?

— Нет, не реально, я это давно уже поняла.

— И тем не менее обиделась и убежала к отцу. Из-за этой глупости случилось вообще черт-те что. Катя, зачем тебе это? Относились хорошо… А ведь могли и убить, и изувечить! Это что, шутки, Катюша?

— Ну Ваня… Я и сама не знала, что делаю… Ты ж понимаешь, в моем положении…

— Именно в твоем положении!

— Я была дурой, ну знаешь… как увидела эту тварь в нашей хате, так прямо затмение какое-то случилось. А она ж еще накануне всю себя тебе показывала, вот я и разозлилась… Хватит об этом, ладно?

— Пожалуйста, Катя, думай не только о своих обидах, но и о ребенке. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо и уютно дома… и на работе тоже. Но и сама думай.

— Да, Ваня. Ты куда собрался?

— На дежурство. Володьки-то нет, придется самому отдуваться, у нас же черт-те что творится. Ты спи, Катя, отдыхай, завтра не ходи на работу, я сам позабочусь об отгуле. А лучше — иди в декретный отпуск.

— Размечтался! У тебя своя работа, у меня своя, и она не мешает мне, наоборот, помогает.

— Хорошо, но завтра — отдохни. Все, спокойной ночи.

— Ваня, береги себя, ладно? Кстати, ты так и не рассказал мне, что же там было, в хате Качуры?

— Бойня жуткая, это не для твоих глаз. Потому и не хотел, чтобы ты видела, Катюша.

Потапов чмокнул жену в щеку, быстро оделся и вышел во двор. Открыл ворота, завел мотоцикл и поехал в поссовет.

Дежурить особой надобности не было — если что случится, придут домой, да и Валентин Загорелов, наверное, уже пригнал «Волгу» начальника и сидел в кабинете. Но хотелось узнать, как чувствует себя Володя… или уже никак не чувствует? Он винил себя в том, что случилось с напарником, хотя видимых причин для этого не было. Держал под прицелом окна… кто же знал, что эти долбаные «умники» пальнут через закрытую дверь? Да, винил… Нужно было придержать парня, не позволить ему бежать к джипу. Да что теперь об этом думать?

Сторож Василий Иванович с удивлением встретил главного милиционера поселка.

— Ваня, а где ж Володька? — спросил он.

— Надеюсь, в больнице, а не в морге, — чересчур жестко ответил Потапов. Еще злился на старика, из-за которого неведомо куда исчезла партия наркотиков из его сейфа.

— Да как же это получилось, Иван?

— Смотри за вверенной тебе территорией и не задавай глупых вопросов, Иваныч, — сказал Потапов.

В кабинете все еще чувствовался резкий запах табачного дыма, накурили ребятки… За столом дремал уставший Загорелов. Иван открыл форточку, сам закурил, а Загорелов поднял голову, с трудом разлепил глаза.

— Вань, я знаю, с Катей все нормально, Володька в больнице. Что там было?

— Звонил в больницу?

— Честно говоря, разморило меня. Устал чертовски. Пока отвез этого козла, пока вернулся, а тут все на нервах… Ну так что за дела?

— Нормально все. Сработали, как надо. Отдыхай, я сам позвоню в больницу.

— Спать хочу, просто жуть. Но ты будешь звонить, народ может помощи требовать… Где бы забыться часа на три-четыре?

— Извини, Валентин, домой тебя не могу отправить, мама уже спит, она тоже сегодня перенервничала… Слушай, иди в КПЗ, там поспишь до утра. Возьми одеяло, под диваном лежит, еще и курткой укроешься, надеюсь, не замерзнешь. Давай.

— Это классная идея, — сказал Загорелов, зевая. — Так хочется вытянуть ноги… Утром толкни меня.

Иван кивнул, а когда Загорелов отправился осваивать КПЗ, сел за стол, набрал номер районной больницы.

— Иван Потапов из Карьера, — сказал, услышав голос дежурной медсестры. — Как там Володя Ледовской?

— Спит.

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Девушка, извините, это мой напарник. Что у него за ранения?

— Если вы напарник, могли бы знать, — девушка на другом конце провода хотела спать, а ее отвлекают какими-то глупыми вопросами!

— Детка, я сейчас позвоню Новоселову, а он — хозяину, и ты — безработная, правильно меня понимаешь? — разозлился Потапов.

— Ледовской… Два ранения в грудь, прооперирован, состояние средней тяжести, жить будет. Вас еще что-то интересует?

— Спасибо, этого достаточно.

Потапов положил трубку на аппарат, затянулся «Нашей маркой», напряженно наморщил лоб. Опять оборотень, но теперь — получается, свой в доску. Это не Катя, она была в погребе. Значит… Роман? Где он был этой ночью? Завтра необходимо выяснить. И чего дальше ждать? И как спасти Романа от этой напасти?

А можно ли вообще спасти от этого? Или конечным результатом действий спецслужб будет труп парня? А ведь он, даже в образе зверя, ничего плохого не сотворил. Убивал бандитов. А за то, что было в хате Качуры, ему вообще орден положен. Спас его, Потапова, спас Дунайцева и Володю Ледовского. Если бы не он, Володя истек бы кровью в бурьяне.

Иван вспомнил зверя. Его ни с кем нельзя спутать, видел в доме Леонида Поликарповича близко, стрелял ему в пасть, да только бестолку. Это был он, та же морда, те же красные, жутко сверкающие глаза, но даже не пытался напасть. И дело тут вовсе не в серебряных пулях, которыми он зарядил свой «ПМ», откуда зверь мог знать об этом?

Он теперь был не врагом, а другом. Но что дальше? Завтра наверняка эксперты доложат Новоселову, что нашли волос, который не поддается идентификации, нашли кровь, которая не является человеческой. И Новоселов потребует ответа на эти вопросы. А что он может сказать? Роман явно не собирается говорить об этом.

И как тут быть? Жить, зная, что в поселке обитает страшный зверь, который может растерзать любого, кто ему не понравится? Терпеть, понимая, что ему самому и его близким ничто не грозит? Так нельзя…

Хорошо, что раны Володьки не смертельные. Иван положил голову на руки и задремал.

В половине седьмого утра его разбудил Василий Иванович.

— Иван, там твой тесть, Федор Клейн. Хочет тебя видеть.

Потапов не сразу понял, кто пришел, а когда понял, вскочил из-за стола и помчался к двери. На улице, у железного забора, окружавшего поссовет, стояла машина тестя, возле нее прохаживался взволнованный Федор Петрович. На заднем сиденье испуганно замерла девушка, обнявшая Романа.

— Что случилось, Федор Петрович?

— Ваня, Роман заболел, у него температура сорок, бредит, я боюсь, это воспаление легких. Уже под утро Таня разбудила меня, сказала, что он…

— Таня? Соколова? Она что, дежурила у постели?

— Нет, она ведь ждала его весь вечер, понимаешь, он вернулся весь мокрый, продрог, она осталась. Я ей очень благодарен, без нее бы и не понял, что Роман заболел.

Потапов совсем запутался. Таня ждала Романа вчера вечером? А где его черти… И вдруг все стало ясно. Иван наклонился, открыл заднюю дверцу машины.

— Привет, Танюша. Ромка бредил? Что говорил?

— Слова из песни Высоцкого… Он же очень любит слушать Высоцкого.

— Я знаю. Из какой песни?

— Ну этой… забыла… Он раз пять повторил «Наши ноги и челюсти быстры…» И другие слова из этой песни.

Лучше б она не говорила этого! Нет, лучше бы он не спрашивал девчонку, идиот! Иван протянул руку, потрогал лоб парня — горячий. Роман, прикрыв глаза, что-то бессвязно бормотал, разобрать его слова было невозможно. Иван посмотрел на Таню.

— Немного отодвинься от него, Танюша. Я все понимаю, но вряд ли Ромка хочет, чтобы ты тоже заболела. Поосторожнее будь, хорошо?

Таня кивнула, Потапов захлопнул дверцу, резко выпрямился.

— А чего ко мне, Федор Петрович? Везите в больницу, я-то чем помочь могу? Я не врач.

— Ваня, уж лучше сразу — в районную, но там наших не очень-то принимают. Ты, пожалуйста, позвони в район, пусть Романа сразу примут, без направления. Это серьезно, я очень прошу тебя, пожалуйста.

— Понял вас, Федор Петрович. Сделаю все, что смогу. Гоните в район, но не слишком, дорога скользкая, а какой у нас асфальт — сами знаете.

— Спасибо, Иван.

— Садитесь за руль — и вперед! Температура и вправду серьезная, Кате я сам обо всем скажу.

Когда машина отъехала от забора, Потапов помчался в свой кабинет, сел на край стола, схватил трубку и, едва не раздавив ее в громадном кулаке, набрал номер районной больницы.

— Девушка, вы меня помните? Это Иван Потапов из Карьера.

— Конечно, помню. Жду не дождусь, когда кончится эта кошмарная смена.

— Я прощаю вам вашу дерзость. Сейчас к вам направляется больной Роман Клейн с подозрением на пневмонию. Он участвовал в серьезной операции, промок и заболел. Мне нужно звонить Новоселову, чтобы вы его приняли как полагается, или сами знаете, что нужно делать?

— А у вас в поселке нет своей больницы?

— Есть, но речь идет о серьезном заболевании. Я не уверен, что наши врачи трезвые и у них машина в порядке, чтобы привезти парня к вам. Если я зря вас побеспокоил я… угощу вас ужином в ресторане. А если я прав и с парнем что-то случится — не обижайтесь!

— Что с тобой делать, Потапов, — устало усмехнулась в трубку девушка. — За тобой в любом случае ужин в ресторане, понял? Я — Рита, так что, готовься.

— Нет проблем, Рита.

— Не будет проблем и с твоим больным, дежурная бригада встретит его.

— Спасибо. Ужин за мной.

— Ну то-то, карьерский супермен!

Иван положил трубку, усмехнулся. Девушки в районной больнице считают его суперменом, да ладно. Пусть считают. Главное, Роман получит квалифицированную помощь и вовремя. Только бы Федор Петрович доехал нормально, что-то неважно он выглядел. Да оно и понятно, вчера вечером пришел изрядно поддатый, что ж тут странного? Переживал за Катю… Но про то, что Роман весь вечер где-то бегал под холодным дождем — не сказал.

А как же быть со своими проблемами? Роман окажется в больнице, тут никаких сомнений нет, с ним не поговоришь серьезно, а Новоселов станет требовать ответы на очень многие вопросы.

Потапов тряхнул головой. Вроде бы, немного поспал, готов к новым действиям. В поселке все тихо и спокойно, значит, можно поехать домой, проводить любимую жену на работу, если она не решилась взять отпуск за свой счет. Вряд ли такое возможно, а хотелось! Ну, значит, просто проводит Катюшу. Он растолкал Загорелова, который неплохо выспался в КПЗ, оставил его на дежурстве и поехал домой.

Глава 25

— Идиоты! Придурки! С кем приходится работать, а?! С тупыми ментами, что капитан, что лейтенант! И как я все это терплю, а?! — орал подполковник Новоселов.

Он сидел за своим столом, стучал кулаками по полированному красному дереву столешницы и свирепо смотрел на стоящих перед ним Дунайцева и Потапова. Лицо подполковника покрылось красными пятнами, глаза посветлели от праведного гнева. Потапов смотрел на шефа с явным удивлением, а Дунайцев был совершенно спокоен.

Иван приехал в райцентр к полудню. Утром проводил Катю на работу, она все же отправилась на завод в первую смену, как ни отговаривал, все же настояла на своем. Да, может, и права была, на работе все же проще отвлечься от страшных воспоминаний, чем дома, в одиночестве. О том, что Роман серьезно заболел, не сказал ей, и без того пережила немало страшных часов, пусть хоть немного успокоится. Проводил и лег спать. И вот, когда сон был самым сладким и тягучим, приперся Загорелов, сказал, что велено срочно приехать в райцентр к начальнику. Ну, что ж тут делать? Приказ есть приказ, сел на «Урал» и рванул в Прикубанск. В здании ОВД встретился с Дунайцевым, тот вкратце объяснил, что к чему.

— Сергей Васильич, а что мы сделали неправильно? — спросил Дунайцев. — Уничтожена банда преступников, которые похитили жену участкового, да за такие дела…

— Заткнись! — еще больше разъярился подполковник. — Они уничтожены, это так. Но почему прошляпили тот факт, что хата залита бензином и может сгореть в любую минуту? Что, кстати, и случилось. Все улики испарились!

— Вы сами знаете, Сергей Васильевич, — спокойно сказал Дунайцев. — У бандитов была заложница, беременная женщина, жена Ивана Потапова. Счет шел на минуты, мы вынуждены были уничтожить бандгруппу. Вывели заложницу, хозяина хаты, который является свидетелем, поскольку не сотрудничал с бандитами. Ну а остальное… Прибыли эксперты, это их дело…

— Но запах бензина могли бы учуять!

Иван с усмешкой слушал этот спектакль. Оказывается, хату Качуры сожгли. Значит, никаких улик, никаких свидетелей, если не считать Качуры, нет. Наверное, и следы зверя в огороде уничтожили. На пепелище работали эксперты, верные Новоселову, которые видели, как сжигают хату, и составили нужные заключения по останкам бандитов. Следы присутствия зверя в хате Качуры уничтожены, понятно, зачем.

— Простите, товарищ подполковник, нам не до запахов там было. Мы людей спасали, — сказал Дунайцев.

— И что же теперь? В Карьере действовала банда заезжих убийц, связанных, скорее всего, с тамошними жителями. Как отследить эту связь, если трупы сгорели сильнее, чем в крематории? Ничего! Ни-че-го!

— У нас есть показания заложницы, Екатерины Потаповой, — сказал Дунайцев. — Показания Качуры… со временем получим.

Иван с удивлением посмотрел на капитана. Когда это они успели снять показания Кати? Неужто ездили на завод, доставали ее своими вопросами?

— Вот именно, со временем! Качура в больнице, в невралгии, похоже, свихнулся! Получишь ты от него показания! Даже если и вылечат… когда-нибудь, гроша ломаного его показания не будут стоить!

— Товарищ подполковник, но опергруппа работала же в хате Краснухи, — сказал Иван. — Бандиты уничтожены, но их пособники могут быть изобличены по отпечаткам пальцев. На рюмках остались, их не трудно идентифицировать с теми, что имелись в джипе, и значит, доказать, что Разуваев был заодно… Его же отпечатки там есть.

— Отпечатков Разуваева там не обнаружили. Пили хозяин хаты Краснов и бандгруппа из Ростова, личности выясняем.

— Но он был там, встречался с ними! Он же сам нам сказал, куда увезли Катю! — возмутился Иван. — И она искала его именно там!

— Он предположил, что Краснов мог посоветовать ростовчанам остановиться у своего родственника. Но сам при этом не присутствовал, — жестко сказал Новоселов.

Иван уставился на Дунайцева, ожидая объяснений и сжимая кулаки. Догадывался, что Варвар опять ускользнул от ответственности. Дунайцев только плечами пожал.

— Да нет, товарищ подполковник! — разозлился Иван. — Получается, он тут ни при чем? Это что за дела такие?

Новоселов вскочил с кресла, так грохнул кулаком по столу, что письменный прибор подпрыгнул и свалился на блестящий паркет. Новоселов посмотрел на подчиненных, никто из них не выразил желания поднять письменный прибор и поставить его на стол. Пришлось самому нагибаться. Эта процедура немного отвлекла подполковника от грустных мыслей. Усевшись в кресло, он более спокойно посмотрел на Дунайцева и Потапова.

— Я основываюсь на заключениях экспертизы. Факт встречи Разуваева с представителями криминала из Ростова вчера не зафиксирован, поэтому мы освободили уважаемого бизнесмена из-под стражи. За проявленное мужество при освобождении заложницы объявляю вам благодарность. А вот за то, что все улики сгорели в огне… Наказывать не стану. Работайте дальше. Ваша прямая обязанность — доказать, что преступники из Ростова и были убийцами в Карьере. И, кстати, крупная партия наркотиков, Потапов! Если она была — где теперь?

— Мы над этим работаем, — хмуро буркнул Иван.

— В общем, так, — подвел итог Новоселов. — Загорелов останется в Карьере твоим помощником, Потапов. Вместо Ледовского. Капитан Дунайцев продолжит следственные действия, будешь торчать в Карьере до тех пор, капитан, пока не выяснишь, куда делись наркотики. Все, убирайтесь к чертовой бабушке писать докладные!

— Загорелов лейтенант, а Иван — младший, неправильно получается, — сказал Дунайцев.

— Потапов тоже лейтенант, бумаги уже получены. Но обмывать вторую «звездочку» будем потом. Свободны!

— Ну и что все это значит? — спросил Иван, когда они вышли из кабинета.

— ФСБ что-то пронюхало, шеф опасается прослушки, вот и устроил спектакль, — шепотом сказал Дунайцев. — Они поддерживают другого кандидата в районные руководители, если прищучат шефа — большой козырь получат.

— А Варвара, значит, выпустили?

— Он «на крючке», не вякнет о звере. Потому и отпустили.

— А ты чего там будешь расследовать? Все и так понятно.

— Его постараюсь тихонько выявить. Заодно и наркотики постараемся обнаружить.

— Мудрецы хреновы! — усмехнулся Иван. — А как же закон? Или в предвыборные времена все можно?

— А он по закону действует? Против него какой закон эффективен? Да если бы мы действовали по закону, сейчас бы весь район на ушах стоял. Журналюги бы пронюхали, такого страху нагнали!.. А кто виноват в том, что у нас бесчинствует оборотень? Да мы с тобой, и шеф.

— Ладно… — с досадой сказал Иван. — Он, конечно, сварливый старик, но все ж таки свой.

— В том-то и дело. Тебя ничего больше не беспокоит?

— Беспокоит. Пойдем писать докладные, мы же вместе работали, надо, чтобы наши действия на бумаге не расходились.

Написав докладные, они сели в «уазик» и поехали в районную больницу. В травматологическом отделении поговорили с Володей Ледовским, он был еще слаб, но в сознании. Килограмм апельсинов и связку бананов проводил взглядом. Когда подарки легли на тумбочку, улыбнулся.

— Надеюсь, сумею куснуть прежде, чем сгниют, — произнес он.

— Мы тоже на это надеемся, — сказал Дунайцев. — Но ты не спеши, главное — быть в норме. Если чуток не успеешь, мы тебя по новой снабдим фруктами.

После этого Потапов пошел в инфекционное отделение и там, к немалому удивлению, обнаружил в коридоре Таню Соколову, одиноко сидящую на стуле.

— Ты почему домой не поехала с Федором Петровичем, Танюша? — спросил он.

— Я буду здесь, пока точно не узнаю, что Ромке ничто не угрожает, — упрямо сказала девушка.

Он не стал спрашивать, как ее пропустили сюда и как она объяснит свой прогул на работе — имея такого папу, несложно решить эти проблемы.

— Ну, это глупо. Он под надзором врачей, а ты должна вернуться домой и ждать его. Мы едем в Карьер, можем подбросить тебя домой.

— Нет, я останусь тут. Я сильная, выдержу, — все так же упрямо сказала Таня.

По виду ее не скажешь, что это так, лицо бледное, устала девчонка, но глаза смотрели дерзко, и Потапов не стал настаивать. С Романом поговорить не удалось, он спал. Врач сказал — двустороннее воспаление легких, но ситуация под контролем, хорошо, что вовремя доставили парня к ним. Сейчас его жизнь вне опасности, через две недели сможет вернуться домой. Организм крепкий, молодой, быстро переборет болезнь.

Хорошо, коли так. А что будет потом? Он гарантировал Дунайцеву, что в поселке все будет тихо и гладко, но сам не был уверен в этом. Кто они такие, эти оборотни? Почему готовы убивать всех, кто им мешает, и его самого, а потом вдруг — помогают ему? Тот же зверь, который пытался его убить в доме Леонида Поликарповича, злобный и яростный противник, вчера в хате Качуры спокойно посмотрел на него и ушел так же, как и пришел. И намека на противодействие не было!

Так кто же они? Как это понять?

С Романом поговорить бы, но ведь сейчас это невозможно… А хотелось, потому что новые мысли возникли, покоя не давали. Потому как если оборотнем стал Роман, а все сходилось к этому, то он не мог заболеть! Они же, существа эти непонятные, не болеют людскими болезнями вроде воспаления легких. А Роман заболел, и это подтверждено медиками. И тогда что же получается? Если не он — кто?

Вот же задачка, мать ее!..

Время близилось к четырем пополудни. Потапов и Загорелов откровенно скучали в кабинете, курили, пили чай. Загорелов хорошо выспался в КПЗ, до приезда Потапова и Дунайцева из районного центра успел две семейные ссоры утихомирить и пару подростков приструнить, которые драку устроили неподалеку от школы. Дунайцев поехал к Разуваеву, у него было немало вопросов к бизнесмену, Иван же чувствовал себя усталым, хотел бы поспать часов десять. Но скоро, в половине пятого, нужно быть на переезде, встретить Катю с работы, отвезти домой, а потом… Пообедать вдвоем, погулять с часик в парке и завалиться спать, чтобы хоть немного отвлечься от назойливых мыслей о том, что творится вокруг в последние дни…

— Жену не видел уже два дня, — пожаловался Загорелов. — И дочку, ей два года. Прикинь, Иван, два дня не видел.

— А у меня, я думаю, будет сын, — сказал Потапов. — Скоро поеду встречать их. Сегодня подежуришь до утра, завтра отпущу тебя на сутки, сам тут управлюсь. Лады?

— Да нет проблем. Уверен, что сын?

— Нет, но я так думаю.

— Когда будет, тогда и начнешь думать, Ваня. А я своих два дня не видел, елки-моталки! Кстати, у твоего босса какая-то несолидная «тачка», вроде приличная магнитола стоит, импортная, а только радио работает.

Иван насторожился. Загорелов, наверное, забыл, но он-то помнил, что магнитола в машине Мошканцева вообще не работала. Потому что там был тайник!

— С чего ты взял, Валентин? — спросил он.

— Да на обратном пути, когда ехал сюда, нашел в бардачке кассету с «Наутилусом», поставил, чтоб не так скучно было — ни хрена не включается. Радио ловит, а магнитофон не фурычит. И это «тачка» хозяина поселка? У вас что, радиомастеров толковых нет?

Было от чего призадуматься! Потапов опустил руки на колени, сжал пальцы в кулаки. Кто же не знал в Карьере, что водитель босса Сергей Малинин считается одним из лучших спецов по импортной радиотехнике? Телевизоры любых марок ремонтирует запросто! А магнитолу в машине босса не мог починить? К тому же Манько не раз говорил (в своем кабинете и уже после избрания мэром), что терпеть не может современные рок-группы. Поль Мориа или Гленн Миллер — это да, а то, что наши творят, — полная ерунда. Но и тех, кто ему нравился, Илья Петрович слушал крайне редко, слишком занятым человеком был, целым поселком управлял. Значит, кассета принадлежит Малинину, тем более странно, для себя-то, любимого, должен был постараться. Тут не только думать, уже и действовать нужно было, и решительно! Черт побери, неужели он нашел пропавшие наркотики?!

— Может быть, автомагнитола на гарантии, нельзя разбирать посторонним? — осторожно предположил Иван.

Действовать — да, но только после того, как убедится, что прав в своих умозаключениях. Водитель, тем более босс — люди серьезные, промахнешься, пиши пропало. Твое собственное будущее. Поэтому даже Загорелову он не стал говорить о своей новой версии.

— Не смеши меня, Иван. Он же тут хозяин! Если на гарантии — рявкнул водиле, тот мигом оттарабанил в район. А там народ в фирме понимает, что к чему, проштрафились — за двадцать минут исправятся, да просто новую магнитолу дадут, иначе ваш Манько такую славу фирме создаст — прогорит в два счета!

— Наш мэр не любит музыку, наверное, просто не заметил, что магнитола сломалась. Да и в поселке, сам знаешь, что творится в последние дни, не до музыки начальству.

— Тогда на кой кассету с «Наутилусом» в бардачке держит? Это ж моя любимая группа! Нет, я жутко разозлился, когда ехал обратно на этой «Волге». Мало того, что в вашем захолустье торчать обязан, так еще и музыку послушать нельзя!

— Хорошая группа, только уже бывшая, — сказал Потапов. — Пойду пройдусь, свежим воздухом подышу. А то засиделись мы тут без дела. Если что — зови меня.

Потапов вышел из здания поссовета, посмотрел на окно мэра — никто не наблюдал за территорией, мэр проводил совещание со своими заместителями и все еще намеревался поехать в Ростов, хотя там уже все мероприятия близились к завершению. И что ему там нужно было? Но разве спросишь об этом начальника? На то он и начальник, чтобы ездить куда вздумается. Сергей Малинин сидел в приемной, болтал с секретаршей Нинкой. «Волга» стояла с торца кирпичного здания, дверцы не заперты, ключи в замке зажигания. Иван вытащил ключи, открыл багажник, достал из сумки с инструментами отвертку, сел на место водителя. Осторожно выкрутил винты, вытащил магнитолу. Лентопротяжный механизм напрочь отсутствовал, панельная плата тюнера заменена и переставлена. Судя по явно не заводской пайке на ней, Малинин смонтировал панель приемника самого примитивного, две-три станции ловит, и ладно. Зато места сэкономил прилично. В результате за автомагнитолой образовалось пространство, точно такое, каким был пакет с «планом» в машине Мошканцева.

Подумалось — если бы Малинин постарался и спаял какой-никакой тюнер для Мошканцева, наркотики вряд ли удалось бы обнаружить. Ну вот и нашелся реальный конец ниточки, которая ведет прямо к исчезнувшей партии «пластилина».

Иван поставил магнитолу на место, аккуратно укрепил ее винтами, убедился, что выглядит так, как и прежде, сумку с инструментами положил на место, отвертку, правда, оставил себе, пригодится. Потом закрыл багажник и неторопливо зашагал к главному подъезду поссовета. Глянул вверх — в кабинете босса все еще совещались, думали о том, как сделать Карьер более цивилизованным поселком. Ну, может, чего и придумают.

Если успеют.

Кто же тут крайний — босс или Малинин? Сейчас это не так важно, главное — действовать решительно и быстро.

— Дунайцев на связи? — спросил он Загорелова, вернувшись в кабинет.

— Надеюсь, что да. Нужен тебе, Иван?

— Не то слово. Давай его немедленно.

— Ладно.

Загорелов включил рацию, связался с Дунайцевым, протянул аппарат Потапову.

— Вася, гони немедленно сюда, — сказал Иван. — Дело принимает серьезный оборот. Более серьезный, чем ты предполагаешь. Немедленно, я жду тебя. Нет, по связи не скажу. Приезжай, потолкуем.

Судя по тону Дунайцева, тому удалось найти общий язык с Разуваевым и не хотелось прерывать беседу. Но пришлось, ибо тон Потапова был вполне серьезным, а он ведь главный спец по оборотням и, следовательно, с ним хочешь не хочешь, а нужно было считаться.

— Что за серьезный оборот? — спросил Загорелов.

Иван подумал, что этот хренов радиомастер Малинин запросто мог установить жучки в его кабинете и слушать все разговоры! Поэтому прижал палец к губам и громко сказал:

— Есть новая информация по поводу трех убийств в поселке, — потом показал пальцем на дверь, предлагая выйти.

Они вышли из здания, подошли к железным воротам.

— Я проверил твою информацию, — тихо сказал Потапов. — И, кажется, нашел исчезнувшие наркотики.

— Какую информацию? — не понял Загорелов.

— Про автомагнитолу. Ты человек из района, а тут у нас все знают, что водитель Манько — большой спец по импортной радиоаппаратуре. Починить магнитолу в машине босса — ему раз плюнуть, даже если она на гарантии. Далее, Манько терпеть не может современные рок-группы, кассета принадлежит Малинину. Уж для себя-то он и подавно мигом починил бы аппарат. И самое главное — я посмотрел магнитолу в «Волге» босса — она сильно переделана. И место за ней точно такое, какое было в машине Мошканцева. Место для дури, именно для этой пачки!

— Ни хрена себе!

— И они должны были ехать в Ростов на этой «Волге», совещание там какое-то, главы местных администраций собрались. Но из-за последних событий поездка сорвалась. Похоже, эта «Волга» должна была доставить товар в Ростов. Не получилось, и они сами приехали.

— Дела-а… Ну и что будем делать?

— Что-то будем… Я встречу жену с работы, а ты встречай Васю, но здесь, на улице. В кабинете нас могут прослушивать, если Малинин классный радиотехник, он мог…

— Ну ты башка, Иван! Слушай, а я ни хрена не сообразил. Забыл уже про эти наркотики, тут же… сколько? Семь трупов за последние дни!

— Я постараюсь быстро вернуться. Васе растолкуй, в чем тут дело, и ждите меня.

Иван легонько подтолкнул Загорелова к подъезду поссовета, или мэрии, сам сел на свой «Урал» и помчался к железнодорожному переезду за поселком. Второй раз не встретить Катю он не мог, что бы тут ни случилось — встретит!

Глава 26

Он снова оказался в старом карьере, на берегу дальнего озера. И снова увидел перед собой страшного зверя с красными глазами. Кем был он сам — не знал, но это был он, Роман Клейн.

— Ты достоин наказания и поощрения, — зазвучал в голове хриплый голос страшного зверя, хотя его челюсти не двигались, как всегда, были плотно сжаты. — Как ты мог, облеченный великой силой, заболеть, словно простой смертный?

— Не знаю… А что надо было сказать — я не хочу болеть? Заболел, и все дела. Было сыро, холодно, а я какое-то время был совсем голый…

— Я знаю, как это случилось. Ты ошибся, должен был уничтожить участкового и его напарника, но пожалел их.

— Они не сделали мне ничего плохого! — дерзко сказал он. — Кажется, ты не раз говорил, что мы должны уничтожать плохих людей, подлецов и хамов.

— Ничего не делали, просто охотились за тобой, такая у них игра.

— Просто освобождали мою сестру! У Ивана в стволе были серебряные пули, он мог выстрелить и убить меня, понял? Но не сделал этого!

— До того как он поднял пистолет, ты должен был трижды умертвить его. Ты не оправдал моих надежд.

— А ты — моих! Кто ты, покажись! Я ведь знаю, ты просто мое отражение в облике зверя, покажи свое настоящее лицо! Я же знаю, ты из другого мира, я видел его, он мрачный, да просто отвратительный!

— Не тебе судить о моем мире. Я прощаю тебя, ибо совершил ты и деяние, о котором я давно мечтал. Поэтому дарую тебе жизнь. Надеюсь, она тебе пригодится.

— Да кто ты?! Почему не покажешь свою истинную морду?

— Морду — очень грубо. У тебя морда, когда лежишь на больничной постели, а у меня — лик, запомни это. Ты недостоин его видеть. Но ты по-прежнему принадлежишь мне, даже больше, чем прежде.

— Не понял.

— Потом поймешь!

Контуры зверя засветились, заискрились оранжевым светом, а потом яркая вспышка уничтожила зверя. Роман стоял один перед холодной гладью дальнего озера. Он мог слышать, что говорят жители Карьера, но не хотел этого. Он чувствовал, как в трех метрах от берега, на полуметровой глубине плавает сонный сазан килограмма на полтора весом. Разозлил он его, этот сазан, прыгнул вперед, пронзил когтистой лапой мягкий бок рыбы. Швырнул сазана на берег и… все разом исчезло. Ни дальнего озера, ни сазана, трепыхающегося на песчаном берегу, ни его самого там, в старом карьере…

— Привет, Серега, — сказал Потапов, войдя в предбанник перед кабинетом мэра. — Как жизнь молодая?

— Нормально. Тебе-то что? Все еще надеешься, что я, когда свободен, буду работать на тебя? Не будет такого.

— Ваня, а что там с расследованием? Ты бы хоть чуть просветил нас, а то из дому страшно выходить. Прямо сумасшествие какое-то творится, — сказала Нина. — Убивают людей прямо одного за другим…

— Все нормально, дорогая, — обнадежил ее Иван. — Бандиты друг с другом разбирались, приличным девушкам, вроде тебя, ничто не грозит.

— Кончай лепить горбатого! — возмутился Малинин. — Говорят, снова оборотень у нас объявился.

— Про оборотня информация строго засекречена, — успокоил его Потапов. — Ничего сказать не могу. Ты что-то слышал о нем по радио? Ничего. Ну вот и не болтай лишнего.

Нина тихо охнула, судорожно облизнула губы, при этом свежая помада размазалась. Малинин мрачно усмехнулся.

— Но я пришел по совсем простому, бытовому поводу, — продолжил свой монолог Иван. — Внизу, в КПЗ, дверь перекосилась, не закрывается. Пошли, Серега, поможешь мне подправить ее.

— Перебьешься, Потапов. Я тебе не помощник.

— Может, Нину попросить приподнять дверь, пока я подкручу винты?

— У тебя районные менты есть, пусть помогут.

— Короче, так, Серега, достал ты меня. Ты кто такой, парень? Думаешь, следователь районного ОВД, капитан, кстати, будет тут ремонтировать КПЗ? Нина, я пойду к боссу или ты предупредишь все же его?

— Сереж, ну чего тебе стоит? — спросила Нина, желая смягчить растущее напряжение. — Пару винтиков подкрутить… Зачем же Илью Петровича беспокоить?

— Да у нас в штате техник имеется, пусть к нему обращается. Чего меня доставать?

— Я бы не стал, если б Володя не получил огнестрельное ранение в грудь. Он бы помог, но попал в больницу. Между прочим, защищая тебя и других жителей от бандитов. А ты тут ломаешься, как красна девица!

Нина с укоризной смотрела на водителя.

— Да ладно, Потап, я помогу, пошли, какие дела, — нехотя согласился Малинин.

Вдвоем они спустились в подвал, подошли к двери КПЗ. Иван открыл ее и резким толчком загнал в КПЗ Малинина. Тот отлетел к стене, ринулся обратно, увидел на своем пути Потапова, остановился. Сдвинуть участкового с места казалось труднее, чем пробить лбом бетонную стенку.

— Ты че, Иван? Совсем крыша поехала, да?

Из-за спины участкового вышел Дунайцев, жестом приказал Малинину сесть на нары.

— Теперь я с тобой буду говорить, козел, — жестко сказал он. — Из-за тебя торчу тут, говнюк продажный. А меня ведь жена, дети дома ждут! Ты сейчас все мне расскажешь как на духу, а я сделаю так, чтобы ты получил не самый большой срок.

— Илья Петрович! — крикнул Малинин, прижимаясь плечами к бетонной стене. — Я требую, чтобы Илья Петрович!..

— Иван, встречай подполковника, я сам тут разберусь, — сказал Дунайцев.

Потапов кивнул и пошел наверх, в свой кабинет. Он не сомневался, что Дунайцев найдет общий язык с Малининым.

Загорелов ходил по тесному кабинету из угла в угол, как тигр в клетке. Увидев Потапова, остановился.

— Вань, через пару минут будут. Пойдем встречать?

— Пойдем, Валя. Но главное — спокойствие. Никто здесь ничего не должен заподозрить.

— Понял, пошли. Вася разберется с водилой?

— Надеюсь.

Потапов думал о том, что всегда недолюбливал заносчивого водителя мэра. Выходит, не зря, чувствовал, что мужик-то с гнильцой. И напрямую виноват в том, что Катю похитили ростовские урки, ведь именно водитель мэра должен был отвезти дурь в Ростов! А раз так, хотелось оказаться на месте Дунайцева сейчас и выбить из Малинина все его секреты. Но Дунайцев и сам был заинтересован в этом, а он человек опытный, знает, что делать.

Через несколько минут Потапов и Загорелов вышли из здания поссовета, остановились за железными воротами.

Черная «Волга» Новоселова затормозила прямо перед ними. А за «Волгой» остановился автобус с опергруппой. Следователи и криминалисты сидели в салоне, ожидая приказа.

— Показывай! — коротко сказал Новоселов.

Иван провел его к «Волге» мэра, достал из кармана отвертку, вот и пригодилась, открутил винты, продемонстрировал начальнику районного ОВД тайник.

— У вас есть кассета с записью обыска в машине Мошканцева, когда были обнаружены наркотики. Видели, можете сравнить габариты, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что они идентичны.

— Я тоже, — пробурчал Новоселов, внимательно разглядывая тайник. — Кое-что соображаю еще, как ни странно.

— Сергей Васильевич, но это серьезное дело, — сказал Потапов. — Манько все же глава местной администрации. Всенародно избранный.

— Перед законом все равны. Пошли, будем искать дурь.

Совещание мэра со своими заместителями было прервано приходом спецназовцев. Манько возмущался и порывался позвонить главе районной и даже краевой администрации до тех пор, пока Дунайцев не привел из подвала Малинина, который хмуро заявил, что сделал тайник в машине мэра по его личному приказанию. С этого момента ярость мэра переключилась на собственного водителя, ибо он, Илья Манько, понятия не имел, что в его персональной «Волге» устроен тайник для перевозки наркотиков.

Две опергруппы направились сразу по двум адресам — к Малинину и к Манько. Новоселов уселся за стол Ивана, с мрачным видом ожидая известий. Загорелов торчал в кабинете мэра, дабы тот не сделал чего-то неподобающего. Дунайцев сидел рядом с Потаповым на диване и так же, как босс, ждал известий от двух опергрупп, которые проводили обыски.

Иван больше всего на свете хотел попасть домой. Он встретил Катю, привез домой, но сразу же помчался обратно в мэрию, чтобы завершить операцию, которую они с Загореловым придумали. До приезда Новоселова необходимо было растолковать детали Дунайцеву, согласовать все действия… А он, собственно, по-настоящему и не был с женой после глупой размолвки, соскучился уже по своей Катюше.

— Кстати, Сергей Васильевич, я понимаю, зачем сожгли хату Качуры. Но так ли уж нужно было выпускать Варвара? Он же главный в этой цепочке, — сказал Потапов.

— Ты совсем тупой, Иван? — хмуро поинтересовался подполковник.

— Наверное. Не понимаю ваших действий. Ну ладно, не верили в оборотня, я вам представил доказательства…

— Лишнего не болтай, лейтенант. Кстати, похоже, теперь можем обмыть твою вторую звездочку.

— Нет проблем, Сергей Васильевич. Но Разуваев…

— Я же тебе говорил — ничего у нас на него нет.

— Как это — нет? — разозлился Иван. — Похитил мою жену ростовский авторитет Ашот, уже идентифицировали отпечатки из их джипа. Варвар сидел вместе с этим Ашотом, он помог тому увезти мою жену! Что тут странного? Они были на хате Краснухи, когда Катя пришла туда. Как это ваши спецы не обнаружили его отпечатков, если он пил с Ашотом и рюмки остались на столе?

— Не было там рюмок. И следов не было.

— Иван, кто-то из ваших побывал там после того, как мы рванули к Качуре, — сказал Дунайцев.

— Марина, — догадался Иван. — Варвар предупредил ее, если что… Вот стерва, а!

— Особо не дергайся, теперь он у меня «под колпаком». Ты мне вот что скажи, Иван… Вася сказал, что видел его близко в хате Качуры. Так?

— Да. Он наш друг. Уничтожены только члены банды Варвара, ни один простой житель поселка не пострадал. Даже самого Качуру он не тронул.

— Скажи, пусть оставит нас в покое на ближайший месяц, потом разберемся с ним.

— Если встречусь, обязательно скажу, — мрачно усмехнулся Иван.

На столе перед Новоселовым затрезвонила рация, подполковник взял в руки аппарат, выслушал донесение и, загадочно усмехаясь, покачал головой. Потапов и Дунайцев разом вскочили с дивана.

— Молодцы, мужики, — сказал подполковник. — Думаю, Иван скоро и «старшого» у нас получит. А тебе, Вася, благодарность с денежной премией. Нашли наркоту у водителя, в погребе. Все два килограмма. Малинина — задержать, в район, с Манько будем разбираться. Кто из них прав, кто виноват, следствие покажет. Вася, все получилось, что планировали, можно спокойно готовиться к выборам, так что возвращайся домой.

— Так моя ссылка закончена? — обрадовался Дунайцев. — Сергей Васильич! А пугали — будешь сидеть, пока…

— Иван за него отвечает. Если смог побеседовать и остаться живым, думаю, разберется. А у нас с тобой выборы на носу, дел невпроворот. Как, Иван, справишься?

— Конечно, Сергей Васильевич. Сделаю все, что смогу, можете не сомневаться.

— Загорелов, как и решили, останется в помощниках. Жилье ему обеспечь.

— У него в Прикубанске жена и двухлетняя дочка. Может, другого человека дадите?

— А у меня еще и внуки есть, однако не жалуюсь. Передай это Загорелову. Все, по коням.

Спустя полчаса, когда страсти улеглись, Илья Петрович пешком отправился домой, его иномарка стояла дома, а «Волгу» конфисковали в качестве вещдока. Новоселов с оперативниками и задержанным Малининым уехали в райцентр. Иван предложил Загорелову:

— Валя, садись в «уазик» и двигай домой, к жене и дочке. Приедешь завтра утром к десяти. Кстати, и водитель отдохнет дома.

— А ты как тут сам?

— Тоже поеду домой. Мой адрес все знают, если что — придут. Раньше я работал один и как-то справлялся. Давай, двигай к дому, дальше — как договорились. Вся ответственность на мне. Привет жене передавай.

— Ты тоже передай Кате… Спасибо, Иван.

Они вышли из здания поссовета, Загорелов сел в «уазик», а Иван оседлал свой верный «Урал». И помчались они в разные стороны: Загорелов в райцентр, к жене и дочке, а Потапов домой.

Катя сидела на кровати, широко расставив ноги, и с улыбкой смотрела на него. Иван встал перед ней на колени, сдвинул халат, поцеловал ее красивые белые ноги.

— Прости, жена, что все бегаю, работаю… Сплошная суматоха. Но теперь самое страшное позади, наркотик нашли, его спер водитель мэра, Малинин. Может, по приказу мэра это сделал, но доказать его причастность будет чертовски трудно, если вообще возможно. Манько и Варвар предпримут все усилия, чтобы Малинин взял вину на себя. А что ему остается делать?

— Да ладно, Ваня, я о другом думаю. Поняла, кто убил бандитов, я же слышала там, из погреба, страшный рев, вопли жуткие, поняла, почему ты мне глаза завязал, когда выводил из хаты… Он вернулся, да?

— О чем ты, Катюша?

— О Егорове. Вернее, об оборотне. Это он убил там всех?

— Да перестань, не бери дурного в голову.

— Ваня, я даже знаю, кто это. Мне страшно, потому что… Это ведь Ромка! Егоров все-таки ранил его, понимаешь?

— Не говори глупостей, Катя.

— Это не глупости! Надо что-то делать,надо как-то помочь Ромке, понимаешь? Но я не знаю, совершенно ничего не знаю.

— Катюша, извини, я тебе не сказал, но Ромка в районной больнице, у него двусторонее воспаление легких. Федор Петрович утром отвез его в Прикубанск, я договорился с врачами… Утром я был у него — спит, но уже вне опасности.

— И ты ничего мне не сказал?

— Ты и так слишком много пережила, моя дорогая. Но с Ромкой все нормально, даже более чем.

— Что ты имеешь в виду?

— Таня Соколова была с ним минувшей ночью, она же и дежурила в больнице. Если бы Роман был оборотнем — он не смог бы заболеть воспалением легких, понимаешь?

Стук в дверь отвлек их от этого разговора. Иван вскочил на ноги, а Катя плотнее сжала колени и запахнула полы халата. В кухню вошла Евдокия Андреевна.

— Эй, охломоны, — весело сказала она, — пойдемте ужинать. Я котлеты пожарила, и Федор Петрович сегодня с нами. Ну так устроим настоящий семейный ужин!

— Я тоже приготовила… — сказала Катя.

— Вот и тащи в дом, что у вас тут есть, там уже и стол накрыт, и водка гирейская стоит, Федор Петрович принес.

— А он как попробовал, так другой не признает… — растерянно пробормотала Катя.

Глава 27

Две недели, проведенные на больничной койке, тянулись так долго, что в последние дни уже сил не было ждать, когда выпишут. Роман просил отца, чтобы забрал его домой, но тот категорически отказался, мол, болезнь эта серьезная, нужно лечиться до конца под присмотром специалистов, чтобы никаких осложнений после не случилось. Хотел сбежать, но тут уж Таня Соколова решительно воспротивилась, даже пригрозила, что перестанет с ним встречаться, если не вылечится полностью. И — та же песня про осложнения…

И вместо того чтобы каждый вечер целовать свою девчонку, приходилось торчать в больнице. Таня приезжала к нему через день, привозила всякие вкусности, но разве эти встречи можно сравнить с тем, что было в кухне, когда она осталась с ним? Отец тоже навещал его часто, Катя и Иван фруктами экзотическими завалили, но не о фруктах он думал.

Сбежал бы, если б не узнал от Ивана, что тут же и Айсман лежит, Володька Ледовской. Нашел его, напарник Ивана уже вставал и даже ходил на прогулку, вдвоем чуток веселее стало, тем более что Айсман рассказал немало интересного о том, как его ранили и что было потом. Варвар, оказывается, выкрутился, а вот шофер Манько признался, что они с Мошканцевым переправляли наркотики в Ростов. Мошка доставлял партию в Карьер перед плановой поездкой мэра в Ростов, а Малинин вез дальше. Кому — понятно, тем, кто был убит в хате Качуры. И получалось, что дальше и расследовать ничего не нужно было. Иван этому не верил, сам Айсман тоже, но менты из райцентра уже передали дело в суд и отрапортовали о своих успехах «в перекрытии крупного канала поставки наркотиков».

В таких разговорах и прошли последние дни. Но потом стало совсем невмоготу, и Роман упросил врача выписать его хотя бы на день раньше. Никому об этом не сказал, только Тане позвонил на мобильник. Подумалось: вернется отец с работы — а он дома, вот и будет приятный сюрприз. Но главное — какое-то время они будут с Таней одни в доме!

В одиннадцать, поставив все печати на больничный, Роман сидел в вестибюле больницы, ожидая Таню. Вещей у него не было, фрукты, какие остались, раздал мужикам из своей палаты еще вчера, и Айсману тоже кое-что досталось.

Таня задерживалась — наверное, с машиной были проблемы, деньги ему привез отец, и Роман попросил Таню взять такси в райцентре. Сидя на жестком диванчике, Роман вдруг подумал, что зверь на берегу дальнего озера в старом карьере снился ему всего лишь раз, когда он попал в больницу и был в беспамятстве. Потом как будто исчез. Что все это значит?

Понять это он так и не смог — в вестибюль стремительно вошла Таня. В голубых джинсах, в кожаной курточке и вязаной шапочке, из-под которой падали на плечи русые волосы, она была просто прекрасна! Роман вскочил на ноги, помчался навстречу, крепко обнял ее, поцеловал в губы.

— Я соскучился по тебе, Танюшка, — сказал он.

— А я, думаешь, нет? — Таня взяла его под руку и повела к выходу.

— Хорошо, что мы так сделали. Все думают, что меня завтра выписывают, а мы сегодня…

— Да, Ромка. Я попросила папу, чтобы дал свою машину с водителем, она ждет нас на улице. Класс!

На улице шел сырой снег, декабрь пытался доказать, что и здесь, на юге, он все-таки зимний месяц. Но воду в грязных лужах он так и не смог заморозить.

— Это ты класс, Танюшка! Заявлюсь домой, а там… — он задумался и вдруг расхохотался. — Если отец в первую смену — никого нет.

— А кто нам нужен?

Роман внимательно посмотрел на девушку, правильно понимает ситуацию! Обнял ее, снова припал губами к ее губам.

— Танюшка, ты просто прелесть. Но могла бы и не беспокоить папашу, у меня есть деньги на такси.

— А с комфортом прокатиться?

— С тобой даже в телеге будет с комфортом!

— Ну, Ромка! Я хотела сделать тебе приятное.

Роман чуть было не сказал, что для него самое приятное то, что любимая девушка рядом, но вовремя понял, что уже говорил такое, совсем недавно.

Они подходили к воротам больницы, когда навстречу вышла плотная группа людей в черных кожаных куртках, они сопровождали невысокого лысого человечка в длинном пальто, который шел, досадливо морщась, наверное, сожалел, что его печень уже не способна обеспечить те возможности, которые предоставлял кошелек. Более того, она вдруг так заявила о себе, что пришлось срочно мчаться в больничку!

В связи с последними терактами на юге охрана больницы была усилена, посторонние машины не пропускались внутрь. И люди в черном вынуждены были оставить свои иномарки за бетонным забором. Они занимали слишком много места, и крайний слева толкнул Романа, тот отлетел на два шага в сторону, вместе с Таней, но удержался на ногах и Таню удержал.

— Ну ты, идиот! — крикнул Роман. — Ты куда прешь?!

— Куда надо, — отозвался крайний телохранитель. — Заткнись, щенок, если не хочешь неприятностей.

Роман долго смотрел ему вслед, сжав челюсти так, что зубы хрустели, и вдруг понял — он злится, но яростного желания уничтожить противника, убить его, разорвать на части нет в его груди. Злится как обычный человек, столкнувшийся с хамом! Что это? Награда, которую обещал виртуальный двойник, или наказание, которым он тоже угрожал? И то и другое было спасением! Роман крепче обнял Таню.

— Не обращай внимания, Рома, — сказала она. — Придурки, что с них возьмешь? Ох, что-то мне плохо стало…

Таня остановилась, жадно глотая открытым ртом холодный воздух со снежинками.

— Танюша? Что с тобой? — испугался Роман, крепко обнимая девушку. — Может… врачам сказать?

— Да нет, все… Просто тошнит… Все, Рома, уже легче, пошли.

За воротами больницы их ждал «БМВ» главного инженера карьероуправления. Красивая машина, а какая комфортная! Они сели на заднее сиденье, и Таня, быстро пришедшая в себя, обняла Романа, прижалась губами к его губам. Ну просто фантастика, а не девушка! Еще недавно он просто встречался с нею, мечтал о ней, и вот она уже — его девчонка! Его женщина, его… будет — жена, если предки не заставят поступать в институт.

— Знаешь, что я тебе скажу, Ромка? — прошептала Таня ему на ухо, чтобы водитель не слышал.

— Не знаю, поэтому скажи, — так же еле слышно прошептал Роман.

— Твой отец сегодня в первую смену, и дома нет никого.

— Значит, будем только мы?

— И Катькины баклажаны чесночные. Слушай они такие вкусные, солененькие… Уже очень хочется.

— И вино из погреба, и самое главное — моя самая красивая в мире девчонка!

— Нет, я купила бутылку водки «Гирей-люкс», она такая мягкая, просто супер! А ты достанешь из погреба огурцы соленые, у Катьки они тоже получились жутко вкусными. И окорок сырокопченый! Я уже прямо сейчас хочу всего и побольше.

— Ну, ты даешь, Танька! Я тоже уже хочу всего, — прошептал Роман.

Через полчаса они сидели в кухне и после каждого глотка чудесной гирейской водки долго целовались, а потом закусывали. Роман предпочитал окорок, сырое мясо — оно для мужика самое то, а Таня с видимым удовольствием поедала маринованные баклажаны и соленые огурцы. Однако не успели они выпить и по рюмке, как в дверь постучали. Роман с недоумением пожал плечами и пошел открывать дверь, полагая, что это отец раньше вернулся с работы. Но на пороге стоял Иван Потапов. Роман и отца-то не хотел сейчас видеть, ибо думал о том, как бы поскорее забраться с Таней в постель, а уж Потапова и подавно! Но делать нечего, посторонился, пропуская его в кухню.

— С выздоровлением тебя, Рома, — сказал Иван. — Привет, Танюша, дождалась? Хорошо сидите, ребята.

— Привет, — холодно сказала Таня.

— Иван, выпей с нами рюмочку и… извини, мы тут… соскучились, понимаешь?

— Конечно. Не буду мешать вам, ребята. Я, собственно, хочу тебе кое-что сказать, вернее, спросить… Пойдем в дом?

— Нет! — крикнула Таня, вскакивая со стула. — Отстаньте от нас! Вы что, русского языка не понимаете?! Человек только из больницы вернулся! Уходите! Иначе я!..

— Все-все, понял, — сказал Потапов, налил себе водки в чайную чашку, залпом выпил, взял соленый огурец и пошел к двери. Остановился, обернулся. — Извините, ребята. Я рад, что у вас все нормально.

Он вышел со двора, сел на свой «Урал», завел двигатель. Но не спешил включать передачу. Странно вела себя Таня Соколова. Ну да, она осталась с Ромкой в ту ночь, она хотела еще, ждала, но Таня всегда считалась мягкой, спокойной девушкой, а чего ей нервничать с таким-то папой? И вдруг — эта резкость, властность, более того — сила в голосе, и жесткий, немигающий взгляд… Так соскучилась, так любит, что готова с кулаками броситься на человека, который на полцентнера тяжелее ее, не говоря уже о других преимуществах? Катя тоже его любит, но чтобы так яростно реагировать на родственника, который пришел не вовремя… Нет, она на такое не способна.

Размышляя о странностях любви, Иван включил передачу и поехал в поссовет, где ждал его Загорелов, уже привыкший к поселку и разбирающийся в местных делах не хуже участкового. Карьере было тихо и спокойно, и Загорелов всерьез подумывал перебраться сюда на постоянное жительство. А что? Ни тебе районного начальства, ни районных бандитов (они-то покруче здешних будут!), все тут просто и понятно. Одна проблема — Ледовской. Если поправится, место ему гарантировано, и это справедливо. Но если Новоселов, как и обещал, усилит милицию поселка еще одним сотрудником, он готов был стать заместителем Потапова. В зарплате немного проиграет, зато выиграет, продав дом в Прикубанске и купив более просторное жилье в Карьере. Иван каждый день слушал эти рассуждения и не возражал против намерения Загорелова. Он уже привык к Валентину и точно знал — они сработаются, и Володя не будет против.

Таня сидела в своей комнате, смотрела на свое отражение в трельяже. Казалось — похудела, осунулась, выглядела не очень привлекательно. Наверное, после того, что было в кухне у Романа — это нормально. А как здорово там все было! Она судорожно облизнула губы, качнула головой, улыбнулась. Вот это и есть счастье… Но тут же улыбка исчезла с ее лица, а губы плотно сжались. Неважно все-таки она выглядит. А если Ромка разлюбит ее? Пусть только попробует — просквозила в голове яростная мысль. Она точно знала, что убьет его, если бросит.

И уже догадывалась, чем вызвана тошнота, которая вдруг стала донимать ее, и тяга к соленому. Она беременна! Роман об этом не знает, но… это так! И вдруг захотелось вернуться к Роману, рассказать ему обо всем и остаться с ним. На всю ночь, на всю жизнь.

В комнату вошла мать, остановилась напротив, пристально глядя в ее лицо.

— Таня, ты снова пропустила занятие с репетитором. Интересно, как ты собираешься поступать в университет?

— Никак, — тихо сказала Таня.

— Я не понимаю тебя. Конечно, встречаться с молодым человеком тебе никто не запрещает, но нужно и о будущем подумать! Тебе нужно получить образование!

— Я уже подумала, мама. Выхожу замуж за Ромку Клейна, а поступать буду на заочное.

— Но это глупость, Таня! — воскликнула мать. — Я даже слышать об этом не желаю!

— Да мне плевать, что ты там желаешь, а что нет!

Таня вскочила с пуфика, на котором сидела, уставилась жестким, немигающим взглядом на мать. Красные молнии сверкали в ее глазах. Мать испуганно отстранилась и поспешно вышла из комнаты. Пошла жаловаться отцу, подумала Таня. И в припадке ярости подняла пуфик, швырнула его в трельяж. Зазвенело разбитое стекло, трельяж опрокинулся, а Таня довольно усмехнулась. Вот так! Ни мерзкого отражения, ни мерзкой мамаши с ее нравоучениями! Она сама знает, что делать!

Оглавление

Карьерский оборотень

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

Месть карьерского оборотня

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27